«Белый вождь»

Белый вождь (fb2) - Белый вождь (Белый вождь– версии) 2916K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Майн Рид

Томас майн Рид Белый вождь

© ООО «Издательство «Вече», 2016

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

* * *

Библиография Томаса Майн Рида Книжные публикации

«Военная жизнь» (War Life, 1849)

«Вольные стрелки» (The Rifle Rangers, 1850)

«Охотники за скальпами» (The Scalp Hunters, 1851)

«Жилище в пустыне» (The Desert Home, 1852)

«В поисках белого бизона» (The Boy Hunters, 1853)

«Гудзонов залив» (The Young Voyageurs, 1854)

«Изгнанники в лесу» (The Forest Exiles, 1854)

«Охотничьи досуги» (The Hunter’s Feast, 1855)

«Белый вождь» (The White Chief, 1855)

«В дебрях Южной Африки» (The Bush Boys, 1855)

«Юные охотники» (The Young Yagers, 1856)

«Квартеронка» (The Quadroon, 1856)

«Тропа войны» (The War Trail, 1857)

«Охотники за растениями» (The Plant Hunters, 1857)

«На невольничьем судне» (Ran Away to Sea, 1858)

«Оцеола, вождь семинолов» (Oceola, 1859)

«Морской волчонок» (The Boy Tar, 1859)

«Лесные бродяги» (The Wood Rangers, 1860) – переработка романа Г. Ферри

«Охотник на тигров» (A Hero in Spite of Himself, 1861) – переработка романа Г. Ферри

«Отважная охотница» (The Wild Huntress, 1861)

«Охотники на медведей» (Bruin, 1861)

«Мароны» (The Maroon, 1862)

«Затерянные в океане» (The Ocean Waifs, 1863)

«Эндрю Деверел» (Andrew Deverel, 1863) – автор Ч. Бич, под ред. Т. Майн Рида

«Ползуны по скалам» (The Cliff Climbers, 1864)

«Белая перчатка» (The White Gauntlet, 1864)

«Пропавшая сестра» (Lost Lenore, 1864) – автор Ч. Бич, под ред. Т. Майн Рида

«Возвращение к цивилизации» (Left to the World, 1865) – автор Ч. Бич, под ред. Т. Майн Рида

«Молодые невольники» (The Boy Slaves, 1865)

«Всадник без головы» (The Headless Horseman, 1865)

«Бандолеро» (The Bandolero, 1866)

«Водой по лесу» (Afloat in the Forest, 1867)

«Охотники за жирафами (The Giraffe Hunters, 1867)

«Вождь гверильясов» (The Guerilla Chief and Other Tales, 1867)

«Жена-дитя» (The Child Wife, 1868)

«Беспомощная рука» (The Helpless Hand, 1868)

«Остров дьявола» (The Planter Pirate, 1868)

«Белая скво» (The White Squaw, 1868)

«Желтый вождь» (The Yellow Chief, 1869)

«В дебрях Борнео» (The Castaways, 1870)

«Одинокое ранчо» (The Lone Ranche, 1871)

«Перст судьбы» (The Finger of Fate, 1872)

«Смертельный выстрел» (The Death Shot, 1873)

«Кубинский патриот» (The Cuban Patriot, 1873)

«Сигнал бедствия» (The Flag of Distress, 1876)

«Гвен Уинн» (Gwen Wynn, 1877)

«Черный мустангер» (The Wild-Horse Hunters, 1877) – автор Ф. Уиттекер, под ред. Т. Майн Рида

«Золотой браслет» (The Cadet Button, 1878) – автор Ф. Уиттекер, под ред. Т. Майн Рида

«Гаспар гаучо» (Gaspar the Gaucho, 1879)

«Королева озер» (The Captain of the Rifles, 1879)

«Американские партизаны» (The Free Lances, 1881)

«Охота на левиафана» (The Chase of Leviathan, 1881)

«Огненная земля» (The Land of Fire, 1884)

«Затерявшаяся гора» (The Lost Mountain, 1885)

«Переселенцы Трансвааля» (The Vee-Boers, 1885)

«Пронзенное сердце и др. истории» (The Pierced Heart and Other Stories, 1885)

«Без пощады!» (No Quarter! 1888)

ГЛАВА I

Действие происходит в глубине американского материка, на расстоянии доброй тысячи миль от морского побережья.

Вскарабкайтесь вместе со мной на эту гору. С ее снежной вершины открывается превосходная панорама.

Интересно знать, что мы увидим оттуда?

На севере – лабиринт гор, проходящих через тридцать параллелей и достигающих Ледовитого океана, на юге – горы, местами разделенные на хребты, местами образующие беспредельные громады. На западе – тоже горы, отчетливо вырисовывающиеся на ясном небе и чередующиеся с обширными плоскогорьями, прилегающими к их основанию.

Теперь обернемся и посмотрим на восток. Там нет ни одной горы. Ни одной горы на тысячу с лишним миль. Темная линия, тянущаяся над равниной, представляет собой лишь каменистую поверхность другой равнины, расположенной на несколько большей высоте.

Где же мы находимся? На какую вершину мы поднялись?

Мы поднялись на Сиерру-Бланку[1], более известную охотникам под названием Испанского пика. Мы находимся на западной окраине Великой прерии.

В восточном направлении не видно ни малейших следов цивилизации. Чтобы отыскать их, пришлось бы странствовать по крайней мере месяц. На севере и юге нет ничего, кроме гор.

Другое дело – на западе. Вооружившись подзорной трубой, вы заметите узкую полоску вспаханных полей, извивающуюся вдоль берега сверкающей реки. Это селения Новой Мексики[2], оазис, орошаемый Рио-дель-Норте[3]. Но не там разыгралась наша драма.

Оглянитесь еще раз на восток. Место действия здесь. Гора, на вершине которой мы стоим, упирается основанием в гладкую равнину, уходящую в бесконечность. На этой равнине вам не удастся отыскать даже самого маленького холмика. Она вплотную прилегает к горе. Достаточно сделать один шаг, чтобы перейти с ее пустынной поверхности на скалистые, покрытые соснами холмы.

Вид равнины в достаточной мере разнообразен. Кое-где на ней зеленеют луга. Но большая часть ее так же бесплодна, как Сахара. Голая, обожженная солнцем земля кажется коричневой. Местами она приобретает желтоватый оттенок песка. Местами, там, где на ней отлагается соль, она кажется такой же белой, как снег, на котором мы стоим.

Убогую растительность, покрывающую эту равнину, не назовешь изумрудной мантией. Листья агав испещрены малиновыми крапинками, а темная зелень кактусов кажется еще темнее на фоне толстых черноватых колючек. Запыленные ветки юкк напоминают заржавленные штыки; тенью малорослых, искривленных акаций могут удовольствоваться разве только агамы[4] и гремучие змеи[5]. Одинокие пальмы с гладкими стволами и пышными верхушками придают унылой равнине отдаленное сходство с Африкой. Но глаз быстро устает от созерцания пейзажа, характерными чертами которого являются угловатость и колючесть. А в Великой прерии таковы не только деревья, но и все остальные растения. Даже у трав есть свои колючки.

Зато как приятно смотреть на прелестную долину, расположенную на восток от подошвы горы! Какой контраст с бесплодной прерией! Эта долина покрыта ярко-зеленым ковром, затканным цветами, блестящими на солнце словно драгоценные камни. Бавольник[6], дикое чайное дерево, каменный дуб и ива сплетают между собой свои ветви и образуют тенистые рощи, как будто зазывающие усталого путника. Откликнемся на этот зов.

Теперь мы стоим у подошвы горы. Но до прелестной долины еще далеко. Они там, внизу, на расстоянии по крайней мере трехсот метров от нас. С высоты утеса, на котором мы остановились, представляется возможность осмотреть ее во всех подробностях.

Поверхность этой долины так же ровна, как и поверхность возвышающегося над ней плоскогорья. Глядя на нее сверху вниз, можно подумать, что частица равнины погрузилась в земные недра и вынырнула оттуда, обогащенная той жизненной силой, в которой природа отказала более высоким местностям.

По обе стороны этой долины, сливаясь с горизонтом, тянутся два скалистых хребта, неровная линия которых то возвышается до тысячи футов, то резко понижается. Пройти через них можно только в немногих местах. Они отделены друг от друга расстоянием в десять миль и до такой степени похожи между собою, что кажутся совершенно одинаковыми. Вид отвесных сумрачных скал, нависших над веселой и яркой долиной, невольно вызывает представление о прекрасной картине, вставленной в грубую дубовую раму.

Река, напоминающая серебристую змею, разделяет долину пополам. Она течет не прямо, а извилинами, как будто нарочно задерживаясь в этом очаровательном уголке. Частые повороты и спокойное течение указывают на то, что русло ее проходит по ровной местности. Берега покрыты лесом. Но и тут наблюдается некоторое разнообразие. Местами высокие деревья образуют густую чащу, местами растут сравнительно редко, беспрепятственно пропуская солнечные лучи к блестящим струям; кое-где зеленые лужайки вплотную спускаются к воде.

Кое-где виднеются небольшие рощицы. Очертания их весьма разнообразны. Одни совершенно круглые, другие вытянутые, овальные, третьи изгибаются наподобие рогов изобилия. Отдельные деревья обращают на себя внимание исключительной красотой. Глядя на них, невольно восторгаешься искусством природы. В общем долина напоминает прекрасный разбитый парк. Лес служит ей как бы рамой, но не прячет ее красот.

Может быть, очаровательный пейзаж является только придатком к дворцу или замку какого-нибудь знатного лорда? Нет. Здесь нет ни дворца, ни замка. Никаких признаков человеческого жилья. Никаких следов человека. Стада оленей спокойно бродят по райскому уголку, статные лоси отдыхают в тени прохладных рощ, но людей нет и в помине. Может быть, нога человека никогда…

Подождите. Один из наших спутников опровергнет мое предположение. Послушаем, что он расскажет.

Это долина Сан-Ильдефонсо. Она производит впечатление необитаемой и дикой. Между тем в прежние времена здесь жили цивилизованные люди. Посмотрите, там, ближе к середине, виднеется какая-то беспорядочная груда. Деревья и густая трава не позволяют вам рассмотреть ее. Это развалины города.

Да, здесь некогда стоял город – большой и благоденствующий. Здесь была крепость, на зубчатых стенах которой развевался испанский флаг. Здесь была миссия отцов иезуитов. Усадьбы богатых золотоискателей и фермеров кольцом окружали городские стены. Население жило тревожной и суетливой жизнью. Кипели страсти. Люди томились любовью, ненавистью, честолюбием, алчностью и жаждой мести. Сердца, в которых пылали эти страсти, давно уже превратились в прах. Поступки, совершенные под их влиянием, не были записаны нигде. Воспоминание о них сохранилось только в легендах, которые придают были характер сказки.

Между тем этим легендам нет еще и ста лет. Сто лет назад с высоты той горы, на которую мы только что взбирались, можно было любоваться не одним только Сан-Ильдефонсо, но и множеством других городов, сел и деревень. Теперь на их месте не найдешь никаких следов цивилизации. Названия их забыты, а история погребена под грудой развалин.

Индейцы отомстили убийцам Монтесумы[7]. Если бы англосаксы не помешали их замыслам, ста, нет, даже пятидесяти лет оказалось бы достаточно, чтобы потомки Кортеса[8] и его спутников бесследно исчезли с лица Анагуакской земли[9].

Я расскажу легенду Сан-Ильдефонсо.

ГЛАВА II

По всей вероятности, ни в одной стране нет такого количества религиозных праздников, как в Мексике. Полагаю, что фиесты[10] способствуют внедрению христианства в души туземцев, католическое духовенство значительно расширило и пополнило свои календари. Почти каждую неделю празднуется память того или иного святого, причем каждое празднование, разумеется, сопровождается обыкновенным маскарадом, во время которого разносятся хоругви, организуются процессии, священники шествуют в дорогих облачениях, пускаются фейерверки, а глупые обыватели с непокрытыми головами стоят на коленях в пыли. Впрочем, лондонские празднества в память о Пороховом заговоре Гая Фокса[11] проходят почти так же и имеют приблизительно такое же влияние на нравы населения.

Конечно, падре устраивают эти церемониальные представления не только ради забавы. По столь торжественному случаю, как празднование памяти святого, щедро раздаются благословения, отпущения грехов и порция святой воды. Все это отнюдь не безвозмездно. Каждый верующий грешник, сколько-нибудь склонный к покаянию, старательно «общипывается». Зато ему обещают, что путь его в рай будет приятен и не слишком долог.

В этих праздниках нет и следа настоящего благочестия. Мексиканцы смотрят на них как на развлечение. И нередко какой-нибудь коленопреклоненный богомолец употребляет невероятные усилия, чтобы заставить замолчать раскудахтавшегося петуха, спрятанного в складках его «серапэ»[12].

Впрочем, в дни фиесты местные жители не особенно склонны утруждать себя молитвами и земными поклонами. Отдав дань религии, они спешат насладиться скачками, боем быков и другими состязаниями. Священники, руководящие религиозной церемонией, принимают в этих развлечениях живейшее участие. При желании всякий может поставить против них свой доллар или дублон[13].

День святого Хуана принадлежит к числу главных и наиболее чтимых мексиканских праздников. В этот день – особенно в ново-мексиканских деревнях – никто не остается дома. Все население торопится на сборный пункт, которым большей частью является ближайший луг. Там происходят различные состязания – скачки, «ловля быка за хвост», «подвешенный петух» и другие. В промежутках между состязаниями мужчины играют в карты, курят и ухаживают за женщинами.

В таких случаях соблюдается истинно республиканское равенство. Различие между богачами и бедняками, сеньорами и крестьянами стирается. В праздничные дни всем дозволено веселиться на равных основаниях.

Сегодня день святого Хуана. На обширном зеленом лугу, прилегающем к Сан-Ильдефонсо, собралось все городское население. Праздник в полном разгаре. Скоро начнутся состязания. Пока они еще не начались, смешаемся с толпой и посмотрим, из кого она состоит.

Все слои городского населения – вернее, все городское население – налицо. Вот пробираются на свое место два толстых отца иезуита из миссии, одетые в длинные рясы из грубой саржи. На животах их болтаются распятия и четки. Макушки их гладко выбриты. Такие макушки не могли бы служить трофеями апачам[14].

Вот священник городской церкви, бросающийся в глаза благодаря своей длинной черной сутане, широкополой шляпе, черным шелковым чулкам и башмакам с блестящими пряжками. Он то приветливо улыбается знакомым, то бросает недобрые, хитрые взгляды на окружающую его толпу. Когда он усаживает какую-нибудь вновь прибывшую даму на отведенное ей место, на белых пальцах его ярко сверкают драгоценные камни. Давшие обет безбрачия священники славятся своим пристрастием к женскому полу.

Взгляните на эти скамейки, ряды которых возвышаются друг над другом. Хотите знать, кто занимает их? Впрочем, с первого же взгляда ясно, что они принадлежат местной аристократии. Вот богатый купец Хозе Ринкон, его толстая супруга и четыре упитанных скучающих дочери. Вот жена и дети алькада[15]. Вот и сам алькад, держащий в правой руке жезл с шелковыми кистями. Вот красавицы Эшеварри, считающие себя неотразимыми, и брат их, известный щеголь, променявший обычную одежду мексиканцев на модный парижский костюм. Вот богатый фермер сеньор Гомец дель-Монте, владелец бесчисленных стад и обширных земель. Вот другие фермеры со своими сеньорами и сеньоритами. Всеобщее внимание привлекает прелестная Каталина де Крусес, дочь зажиточного золотоискателя, дона Амброзио. Счастлив будет человек, которому удастся завоевать сердце этой девушки или, вернее, доброе расположение ее отца, считающего себя вправе распоряжаться судьбой дочери по собственному усмотрению. Ходят слухи, что дело уже слажено и что скоро состоится свадьба Каталины с капитаном Робладо – правой рукой гарнизонного командира. А вот и капитан! У него огромные усы, мундир его расшит золотом, он сердито хмурится при виде каждого смельчака, дерзающего остановить взор на красавице Каталине. Важная осанка… расшитый золотом мундир… Нет, Каталина проявила неважный вкус в выборе жениха. Впрочем, ее ли это вкус? По всей вероятности, нет. По всей вероятности, это вкус дона Амброзио. Будучи человеком простого происхождения, он жаждет иметь своим зятем настоящего идальго[16]. Он знает, что у капитана нет за душой ничего, кроме жалованья, взятого за несколько месяцев вперед. Но это не останавливает его. Робладо – истый «гачупино»[17], в жилах которого течет «голубая кровь». С ним охотно породнился бы не один тщеславный выскочка.

Среди присутствующих находится и командир гарнизона полковник Вискарра. Это человек лет сорока. Золотое шитье на мундире и плюмаж на каске придают ему сходство с павлином. Он холост. Беседуя с отцами иезуитами, городскими священниками и алькадом, он нежно поглядывает на всех хорошеньких «поблан»[18], проходящих мимо него. Побланы с любопытством смотрят на его великолепный мундир. Принимая их любопытство за восхищение, полковник, считающий себя донжуаном[19], расточает им любезные улыбки.

А вот и третий офицер – их всего трое, – поручик Гарсиа. Наружность у него гораздо привлекательнее, чем у полковника и капитана. И побланы, и прекрасные сеньориты благосклонно относятся к нему. Удивительно, что красавица Каталина не выказывает ему предпочтения. Впрочем, кто поручится за это? Мексиканки умеют таить свои чувства и держать язык за зубами.

Трудно сказать, кто занимает в эту минуту мысли Каталины. Ей уже двадцать лет. Сердце ее вряд ли свободно. Но кому же могла она отдать его? Робладо? Готов биться об заклад, что нет. Гарсии? Это гораздо вероятнее. Но ведь в Сан-Ильдефонсо живут не только офицеры. Может быть, выбор Каталины пал на какого-нибудь молодого фермера, золотоискателя или щеголя-купца? Кто знает! Пойдемте дальше.

Звеня шпорами и волоча по земле длинные сабли, гарнизонные солдаты обмениваются замечаниями с закутанными в серапе торговцами, мелкими золотоискателями и фермерами. Подобно офицерам, они считают своим долгом важничать и принимать горделивые позы. По одному этому уже ясно, что военная власть играет в стране громадную роль. Гарнизон состоит из кавалеристов. Никакая пехота не смогла бы справиться с индейцами.

Драгуны искренне убеждены в том, что неугомонное позвякивание шпор и надоедливый шум волочащихся по земле сабель придают им особенную внушительность. Все они поглядывают на поблан. А возлюбленные поблан зорко следят за ними и томятся ревностью.

Побланами называют только самых красивых девушек данной местности. Но в день святого Хуана все девушки кажутся хорошенькими. И красавицы, и дурнушки вырядились в свои лучшие платья. Со всех сторон мелькают голубые, ярко-красные и фиолетовые юбки, отделанные кружевами. Вышитые корсажи сверкают белоснежной чистотой. Голубоватые шали закрывают от нескромных взоров девичьи шеи, руки и груди. Некоторые кокетки прячут даже лицо. Однако к вечеру красавицы большей частью сбрасывают свои шали. По необыкновенной гладкости и нежности их кожи легко угадать, что они только что смыли с себя «аллегрию», уродовавшую в течение двух недель их юные лица.

Этот своеобразный обычай очень распространен среди мексиканских женщин. Они употребляют вместо крема сок ягоды, известной в их стране под названием «аллегрии». Вымазанные им лица приобретают на редкость отталкивающий вид. Дело в том, что сок этого растения отличается пурпурно-красным цветом, несколько напоминающим сок черники. Некоторые путешественники утверждают, что мексиканки натираются им ради красоты. Но это неверно. «Аллегри» употребляется местными красавицами для сохранения хорошего цвета лица. Они смывают ее обычно только по большим праздникам.

По случаю дня святого Хуана ранчеро[20] надели свои лучшие национальные костюмы; на них бархатные штаны, расширяющиеся книзу и разрезанные по бокам, высокие светло-желтые сапоги, кожаные или бархатные куртки с позументами, изящно вышитые рубашки и красные шелковые пояса. Головным убором им служат черные широкополые сомбреро[21], украшенные золотыми и серебряными галунами. Некоторые ранчеро заменили куртки плащами, небрежно спадающими с плеч. Они приехали на праздник верхом; шпоры, красующиеся на их ногах, весят добрых пять фунтов, а колесики этих шпор достигают трех, четырех и даже пяти дюймов в диаметре.

Точно так же одеты гамбусины (мелкие золотоискатели, промывающие золото собственными руками), молодые горожане и мелкие торговцы. Людей, принадлежащих к высшему слою общества, чиновников и крупных торговцев легко узнать по суконным курткам и штанам, несколько напоминающим обычный костюм европейцев. Это своего рода компромисс между парижскими модами и национальными обычаями.

Впрочем, большинство присутствующих одето иначе. В толпе преобладает костюм «пуэбло», или усмиренных индейцев, работающих на приисках и лишь недавно обращенных в христианство. Он чрезвычайно прост. Главной частью его является «тильма», то есть широкая куртка без рукавов, сильно напоминающая простой мешок с отверстием для головы и двумя прорезами для рук. Кушака к ней не полагается, так что она свободно болтается на плечах. Обыкновенно ее делают из грубой шерстяной материи местного производства. Цвет этой ткани грязновато-белый; несколько пропущенных сквозь нее цветных ниток образуют почти незаметный узор. Тильма, штаны из бараньей кожи и грубые сандалии составляют всю одежду усмиренных индейцев Мексики. Шляп они не носят. Ноги их, обнаженные от щиколотки до колена, блестят, словно старая бронза.

Краснокожие туземцы, работающие на рудниках или при миссии, пришли на праздник целыми толпами. Жены и дочери их сидят, поджав ноги, на земле перед маленькими циновками, сплетенными из тростника или пальмовых листьев, на которых разложены туньи, петайи[22], сливы, абрикосы, виноград, жареные орехи, арбузы – словом, все, чем богаты окрестные горы. Другие женщины торгуют сладостями, медом и лимонадом. Третьи продают сладкие маисовые лепешки, называемые пилонсиллами, и вареные корни агав. Некоторые, склонившись над жаровнями, приготовляют тортильи, то есть лепешки, употребляемые мексиканцами вместо хлеба, варят красный перец или размешивают в особых глиняных горшках муку пополам с шоколадом и сахаром. За несколько медяков эти скромные продавщицы с радостью отпустят вам порцию «аголя» – сладкой кашицы, приготовленной из мелко размолотого маиса, или горшок пиньоле, представляющего собою маисовую похлебку. Многие торгуют сигарами из местного табака и «агвардиенте» – плохо очищенной водкой, приготовленной из маиса или алоэ.

У этих импровизированных стоек постоянно толпятся солдаты и приисковые рабочие. Навесом, защищающим товары от солнца, служат все те же плетенки из пальмовых листьев, укрепленные в виде зонтов над головами торговок.

Особое внимание следует обратить на группу молодых людей, предполагающих участвовать в состязаниях. Они по справедливости заслуживают название героев дня.

Это молодые люди, принадлежащие к различным слоям общества. Каждый из них приехал на своей лучшей лошади. Всадники непринужденно гарцуют по зеленому лугу и, останавливаясь перед скамьями, занятыми прекрасными сеньоритами, заставляют своих коней проделывать всевозможные курбеты. Среди этих всадников – золотоискатели, фермеры, пастухи, торговцы, простые ранчеро и, наконец, «сиболеро», охотники на бизонов. Жители Мексики прекрасно ездят верхом. Даже горожане в совершенстве владеют этим искусством.

Около сотни молодых людей собираются принять участие в предстоящих состязаниях.

Они должны начаться с минуты на минуту.

ГЛАВА III

Состязания должны были начаться с колео де-торос, что в переводе означает «ловля быков». Только в самых больших мексиканских городах можно найти арены, специально оборудованные для боя быков. Зато в каждой деревушке, как бы незначительна она ни была, распространено колео, не требующее никаких особых приспособлений; для него необходимы лишь открытая местность и дикий бык. Зрелище это менее увлекательно, чем бой быков, так как участники состязания подвергаются сравнительно небольшой опасности. Впрочем, быки довольно часто поднимают на рога преследующих их лошадей и наносят всадникам серьезные увечья. Иногда бывают даже смертельные случаи. Во время погони за быком отдельные лошади нередко спотыкаются и падают. Кони остальных участников состязания, беспорядочно теснящиеся, топчут своими копытами друг друга и не успевших подняться с земли всадников. Зрителям приходится видеть иногда ужасные картины. Участвовать в колео могут только смелые, сильные и искусные наездники. Молодежь новомексиканских селений относится с величайшим уважением к победителям на этом поприще.

Убедившись, что все готово, герольд возвестил о начале состязания. Приготовления к нему не отличались сложностью. Надо было только заставить зрителей выстроиться по одной стороне площадки, чтобы выпущенный на свободу бык беспрепятственно устремился вперед. В случае несоблюдения этого правила испуганное животное может ринуться на толпу и наделать много бед. Не желая рисковать жизнью, мексиканки поспешили взобраться на свои громадные телеги, выстроенные в ряд недалеко от трибуны. Сеньорам и сеньоритам, сидящим на удобных скамейках, не грозила, разумеется, ни малейшая опасность.

Участники колео заняли свои места. На первое состязание записалось двенадцать человек. Эти молодые люди, считавшиеся превосходными наездниками, горели желанием показать свою удаль. Среди них были ранчеро, щеголявшие живописными национальными костюмами, погонщики мулов, золотоискатели с окрестных гор, горожане, фермеры из долины, пастухи, покинувшие ради праздника свои стада, и охотники, проводящие большую часть времени в обширных прериях.

Всеобщее внимание обращали на себя несколько драгун. Казалось, они радовались возможности выказать свое превосходство в искусстве верховой езды.

Дождавшись условного сигнала, пастухи подъехали к устроенному неподалеку корралю[23] и вывели оттуда быка. Пешему человеку невозможно было бы справиться с ним. Эту ответственную задачу взяли на себя два опытных наездника-ваккеро[24]. Они накинули на рога зверя свои лассо[25] и зорко следили за ним, готовые при первом же подозрительном движении повалить его на землю.

Вид у быка был в достаточной мере страшный. Он то и дело вскидывал голову и грозно смотрел по сторонам. Казалось очевидным, что малейший пустяк может окончательно разъярить его. Он сердито бил себя хвостом по бокам, угрожающе наклонял свои длинные прямые рога, тяжело дышал и время от времени взрывал копытами землю. С первого же взгляда было ясно, что это один из свирепейших представителей своей породы.

С напряженным интересом рассматривая зверя, присутствующие делали всевозможные предположения относительно его качеств. Некоторые находили его слишком жирным, другие утверждали, что он окажется необыкновенно резвым. В быках, участвующих в колео, быстрота бега ценится больше свирепости.

Обмен мнениями послужил поводом к заключению многочисленных пари о результатах состязания и количестве времени, которое понадобится всадникам, чтобы настигнуть быка, схватить его за хвост и бросить на землю.

Для колео выбирается более сильный, быстроногий и свирепый бык, и участникам состязания запрещено пользоваться не только каким бы то ни было оружием, но даже и лассо – задача их далеко не легкая. Раздраженное животное скачет почти так же быстро, как лошадь. При таких условиях догнать его и свалить с ног чрезвычайно трудно. Это настоящий подвиг, требующий ловкости, силы и необыкновенного умения владеть конем. Задача состоит в том, чтобы схватить быка за хвост и повалить на землю.

Животное остановилось приблизительно в двухстах шагах от участников состязания. Голова его была повернута в сторону равнины. Освободив массивные рога от лассо, ваккеро пустил в спину быка несколько заостренных шутих. При виде рванувшегося вперед зверя публика громко ахнула.

В следующий момент всадники пришпорили своих лошадей. Каждый из них издал при этом воинственный клич.

Скоро они рассеялись по равнине, словно свора гончих, преследующих лисиц, и стали вытягиваться в прямую, местами раздвоенную линию, достигавшую нескольких сот ярдов длины. Они быстро продвигались вперед, размахивая на ходу хлыстами, пришпоривая коней и подбадривая их громкими восклицаниями.

Придя в бешенство от хлопушек, лопавшихся у него на боках, бык несся во весь опор по равнине. Даже самым лучшим коням долго не удавалось наверстать те двести ярдов, которые отделяли их от животного. Оно пробежало добрую милю, не подпустив к себе ни одного всадника. Наконец рослый драгун на большой гнедой лошади подскакал к нему и схватил его за хвост. Однако бросить быка на землю было не так-то просто. Публика видела, что драгун дважды пытался сделать это. Но зверь устоял на ногах, вырвался и снова понесся по равнине, лишь слегка изменив первоначально взятое им направление.

Вскоре его догнал молодой фермер на великолепном коне. Но каждый раз, как он протягивал руку, бык быстрым движением ускользал от него. Когда же фермеру все-таки удалось завладеть хвостом, бык внезапно рванулся в сторону и, чуть не вывихнув руку своего врага, стремительно помчался вперед.

Согласно предварительным условиям, каждый участник состязания выбывал из строя после первой же неудачи. Фермеру и драгуну пришлось ретироваться.

Вернувшись к трибунам, они объехали их сзади, чтобы не показывать публике своих опечаленных лиц.

Бык бешено мчался. За ним теснились разгоряченные и взволнованные всадники. Через некоторое время к нему приблизился другой драгун. Его сменили пастух и еще два всадника, но всем им не повезло. Каждую победу быка зрители приветствовали восторженными криками.

Падание нескольких всадников вызвало на трибунах взрыв хохота. Одну из лошадей, случайно преградивших ему дорогу, бык поднял на рога.

Не прошло и десяти минут, как одиннадцать участников состязания принуждены были признать себя побежденными.

Одному только всаднику предстояло еще попытать счастье.

Бык блестяще зарекомендовал себя. Симпатии зрителей склонялись на его сторону. То и дело слышались рукоплескания.

– Браво, бык! Браво! Брависсимо! – звучало со всех сторон.

Взоры присутствующих были устремлены на разъяренное животное и на единственного всадника, еще продолжавшего скакать за ним. Оба они находились на сравнительно небольшом расстоянии от трибун; преследуемый бык несколько раз менял направление и теперь мчался в обратную сторону. Достигнув приблизительно того места, где на него напал первый драгун, он стал пересекать равнину наискось. Благодаря этому все движения его были отчетливо видны с трибуны.

На этот раз быку предстояло иметь дело с превосходной лошадью и превосходным наездником.

Взволнованные зрители пророчили ему поражение.

Конь, которым они восхищались, был большим вороным мустангом[26]. Длинный пушистый хвост его суживался книзу и напоминал хвост стремительно бегущей лисицы. Конь скакал во весь опор, слегка наклонив шею. Гордый силуэт его, четко выделявшийся на фоне зеленой травы, невольно вызывал восхищение.

Южному владельцу мустанга было не более двадцати лет. Светлые вьющиеся кудри и нежно-розовый цвет лица отличали его от остальных участников состязания, людей смуглых и черноволосых. Национальный мексиканский костюм, разукрашенный шнурами и вышивкой, плотно облегал его стройную фигуру. Обыкновенное серапе он заменил «мангой», то есть изящным, дорогим плащом. Эта манга была откинута назад и свободно развевалась по ветру, придавая всему облику юноши необыкновенную грациозность.

Внезапное появление этого прекрасного наездника, державшегося до сих пор позади всех и как будто нарочно плотно заворачивавшегося в длинный плащ, возбудило всеобщее любопытство. Присутствующие стали спрашивать друг у друга, кто он.

– Это сиболеро Карлос, – раздался чей-то громкий голос.

Все слышали эти слова.

Некоторым из зрителей имя сиболеро Карлоса было, по-видимому, известно, но большинство не имело о нем никакого представления.

– Почему же он медлит до сих пор? – спросил один из них соседа. – Ведь он мог уже давно догнать быка.

– Каррамба! – ответил сосед. – Конечно, мог бы. Он просто хотел дать остальным участникам состязания возможность попытать счастья. Ему было ясно, что никому из них не удастся повалить быка.

По-видимому, это предположение было правильно.

Молодому охотнику ничего не стоило догнать быка. Черный мустанг перешел в галоп. Красивые ноздри его широко раздувались только потому, что он был разгорячен долгим ожиданием. Да и теперь ему приходилось сдерживать свой пыл.

В тот миг, когда один из зрителей, сидевших на трибуне, крикнул соседу: «Смотрите-ка!» – всадник внезапно изменил тактику. Очутившись на расстоянии двадцати шагов от цели, он пришпорил коня. Мустанг понесся вдвое быстрее и в несколько прыжков догнал быка. Зрители видели, как юноша схватил длинный хвост и дернул его сначала вверх, потом вниз. В следующее мгновение он быстрым движением приподнялся в седле. Громадное животное грузно упало на спину. Все это сиболеро проделал с величайшей легкостью.

Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он имеет дело не с быком, а с домашней кошкой. С трибуны грянуло громовое «браво!». Победитель поскакал назад и, несколько раз поклонившись дружно приветствовавшей его публике, скромно смешался с толпой.

Многие утверждали, что поклоны сиболеро относились далеко не ко всем зрителям и что глаза его были все время устремлены на прекрасную Каталину де Крусес. Некоторым показалось даже, что она улыбнулась ему в ответ и что лицо ее сияло от радости. Но вряд ли это было возможно. Трудно представить себе, чтобы наследница богатого дона Амброзио удостоила своей улыбкой простого охотника.

Другая девушка действительно улыбалась ему. Это была белокурая поблана, сидевшая на одной из телег. Победитель остановил подле нее своего коня. Сходство между ними сразу бросалось в глаза. У них были одинаковые волосы, одинаковые черты лица, одинаковый цвет кожи. Уж не связывало ли их кровное родство? Да, красивая белокурая девушка была сестрой молодого охотника. При виде торжества брата она счастливо улыбалась.

Рядом с ней сидела какая-то странная женщина. Это была старуха с белыми, как лен, волосами. Она молчала, но выразительные глаза ее казались прикованными к лицу сиболеро. Некоторые зрители смотрели на нее с любопытством, смешанным со страхом. Очевидно, она пользовалась неважной репутацией.

– Ведьма! Колдунья! – многозначительно говорили друг другу соседи.

Но замечания подобного рода произносились шепотом. Иначе их могли бы услышать Карлос или его сестра. Старуха была их матерью.

ГЛАВА IV

Праздник продолжался. Бык, поваленный молодым охотником, угрюмо брел по равнине. Он не мог вторично участвовать в состязаниях. Его отвели на аркане в загон, куда за ним должен был явиться сиболеро, которому, согласно правилам, он теперь принадлежал.

На луг вывели второго быка. За ним тотчас же помчались двенадцать новых всадников.

Эти всадники были искуснее первых, и преследуемый ими бык отличался меньшим проворством. Они почти сразу не только догнали, но и перегнали его. Вдруг, совершенно неожиданно, бык круто изменил направление и побежал назад, прямо к трибунам.

Побланы, сеньоры и сеньориты разразились громкими криками. Да и как им было не кричать! Еще несколько секунд – и рассвирепевший бык бросился бы на толпу.

Его преследователи остались далеко позади. На то, чтобы повернуть скакавших во весь опор лошадей, потребовалось немало времени. Даже всадники, все время державшиеся впереди, сильно отстали.

Молодые люди, участвовавшие в первом состязании, уже сошли со своих коней. А ни один пеший человек не рискнул бы преградить дорогу разъяренному быку.

На трибуне воцарилось смятение. Воздух огласился громкими криками мужчин и пронзительными женскими воплями. Всем угрожала смертельная опасность. Никто не мог быть спокоен за свою жизнь.

Ряды телег, на которых сидели испуганные мексиканки, вплотную примыкали к трибуне и тянулись по обеим сторонам ее на довольно далекое расстояние, образуя вместе с ней большой полукруг. Ворвавшись в этот полукруг, бык помчался вдоль телег прямо к скамейкам. Можно было подумать, что он наметил себе определенную цель. Женщины вскочили со своих мест и, потеряв от страха рассудок, стали метаться по трибуне. Казалось, они вот-вот бросятся на рога взбешенного животного. Начиналась паника.

В это мгновение из-за телег выступил юноша, державший в руках лассо. И не успела толпа опомниться, как мертвая петля уже обвилась вокруг длинных рогов. Не медля ни секунды, юноша подбежал к небольшому дереву, стоявшему в центральной части полукруга, и поспешно привязал к нему свободный конец лассо. Это было сделано как раз вовремя. Если бы прошло еще хоть четверть минуты, храбрец оказался бы в ужасном положении.

Как только он затянул узел, до слуха перепуганных зрителей донесся глухой звук. Внезапно остановленный бык грохнулся на землю. От толпы его отделяло только несколько десятков шагов!

– Браво! Браво! – хором раздалось с трибун. Люди начинали понемногу приходить в себя от пережитого потрясения.

– Браво! Да здравствует сиболеро Карлос!

Однако бык все еще представлял достаточную опасность. Свободу его движений стесняло только длинное лассо. Как и следовало ожидать, он быстро поднялся на ноги и ринулся на толпу. К счастью, веревка была не настолько длинна, чтобы он мог добежать до трибуны. Он снова упал. Толпа шарахнулась в сторону, опасаясь, что ему каким-нибудь образом удастся освободиться от лассо. Между тем участники второго состязания вплотную подскакали к быку. Они поспешили накинуть на его шею аркан, спутали ему ноги и наконец повалили его набок.

Укрощенный зверь вышел из строя. О том, чтобы выпустить его вторично, не могло быть и речи. Ввиду отсутствия других быков колео де-торос объявили оконченным.

В то время как делались приготовления к очередному номеру программы, молодежь продолжала состязаться в ловкости. Это была своего рода интермедия, отличавшаяся большим разнообразием. Прежде всего стали набрасывать лассо на ногу бегущего изо всех сил человека. Согласно условиям игры, петля должна была затянуться у самой щиколотки. Лассо бросали и всадники, и пешие. Победа в этой игре давалась сравнительно легко, и опытные наездники смотрели на нее с явным пренебрежением.

Потом занялись подниманием шляпы. Эта игра состояла в том, что всадники должны были поднять на полном скаку с земли свои сомбреро. Почти все жители Сан-Ильдефонсо с полным основанием считали себя чемпионами этой игры. Участие в ней приняли только мальчики. Человек двадцать юных всадников рассыпались по лугу. Они мчались бешеным галопом и то и дело наклонялись, подбирая разбросанные по траве шляпы.

Поднимать на полном скаку более мелкие вещи было далеко не так легко. Как только на земле засверкали монеты, лучшие местные наездники выразили желание показать свою ловкость.

Полковник Вискарра встал и попросил слова. Когда наступила тишина, он бросил на зеленую траву золотой.

– Эта монета, – сказал он, – достанется тому, кто поднимет ее с первого же раза. Готов биться об заклад пятью дублонами, что мне придется вручить ее сержанту Гомецу.

Некоторое время царило молчание. Для жителей Сан-Ильдефонсо пять дублонов составляли порядочную сумму. Только состоятельный человек мог швыряться такими деньгами.

Однако вызов полковника не остался без ответа. Через несколько мгновений выступил вперед один молодой ранчеро.

– Я согласен поспорить с вами, полковник Вискарра, – заявил он. – Может быть, сержант Гомец и поднимет ваш золотой. Но я утверждаю, что среди присутствующих есть человек, который сделает это не менее ловко, чем он. Если желаете, можете удвоить ставку.

– Назовите вашего кандидата, – сказал Вискарра.

– Это сиболеро Карлос.

– Хорошо. Ваше предложение принято.

Полковник обернулся к толпе.

– Пусть желающие покажут нам свое искусство, – продолжал он. – Всякий раз, как кто-нибудь поднимет монету, я буду заменять ее новой. Вторичные попытки не разрешаются никому.

Первым кандидатам не повезло. Некоторые из них дотронулись до монеты и даже сдвинули ее с места, но ни один не поднял ее.

Наконец из рядов всадников выехал драгун на большой гнедой лошади. Все сразу узнали сержанта Гомеца, того самого, который схватил за хвост быка и чуть было не одержал победы в первом состязании. Воспоминание о только что пережитой неудаче делало еще более неприятным его угрюмое лицо. Этот высокий, широкоплечий человек был, бесспорно, хорошим наездником, но сложен он был довольно нескладно и, судя по наружности, вряд ли отличался особой ловкостью и проворством.

Приготовления не требовали большого количества времени.

Сержант внимательно осмотрел подпругу, снял мешавшую ему саблю и поскакал вперед.

Через несколько секунд лошадь его поравнялась с монетой. Гомец наклонился, схватил ее и даже поднял. Но, как оказалось, ему удалось сжать между пальцев только самый краешек монеты. Блеснув в последний раз на высоте стремени, она упала на землю.

Крики, раздавшиеся с трибуны, выражали одобрение и в то же время разочарование. Некоторые жители Сан-Ильдефонсо склонны были отнестись снисходительно к сержанту только потому, что его кандидатуру выставил полковник Вискарра. Полковник не пользовался особенной любовью. Но многие боялись его и находили нужным считаться с ним.

Следующим помчался к монете сиболеро на своем блестящем вороном коне. Все глаза были устремлены на Карлоса. Красота юноши вызывала общее восхищение. Но мужчины упорно не признавались себе в этом и недоверчиво смотрели на белокурые волосы и нежно-розовое лицо молодого охотника. Они относились к нему с предубеждением, как к представителю враждебной им расы.

Предубеждения такого рода чужды женскому сердцу. Сеньориты, сидевшие на трибуне, отдали должное привлекательной наружности Карлоса. Не одна пара прекрасных черных глаз с восторгом следила за каждым движением белокурого «американо». Такова была национальность молодого охотника.

Но не одни только сеньориты благосклонно смотрели на Карлоса, и восторженные восклицания срывались не с одних только женских уст. Среди порабощенных, запуганных тагнос[27] были люди, сохранившие воспоминание о минувших днях и о той свободе, которой наслаждались их предки. Эти люди собирались, иногда тайком в горных пещерах, разводили «священные» костры в честь бога Кетцалькоатля[28] и толковали между собой о Монтесуме.

Несмотря на то что кожа их была значительно темнее, чем у всех остальных зрителей, они не бросали враждебных взглядов на светловолосого и белолицего американца. В их непроясненном сознании мерцали лучи будущего. Какое-то таинственное инстинктивное предчувствие говорило им, что от ига испанской тирании их освободят пришельцы с востока, со стороны великих прерий.

Карлос счел ниже своего достоинства тратить время на приготовления. Не снимая манги, он беспечно отбросил ее назад; длинные полы легли красивыми складками на круп лошади.

Повинуясь воле своего хозяина, мустанг понесся вскачь. Каждое движение колен, сжимавших его бока, было понятно ему. Он начал кружить по лугу, постепенно развивая все большую и большую быстроту.

Достигнув подходящего места, всадник направил коня к блестящему кружку золота. На трибунах стало очень тихо. Поравнявшись с монетой, Карлос нагнулся, схватил ее, подбросил в воздух и, внезапно остановив лошадь, подставил ладонь. В то же мгновение золотой очутился в его руке.

Все это было проделано с искусством и непринужденностью индусского жонглера. Даже самые предубежденные зрители не нашли в себе сил удержаться от рукоплесканий. И громкое «браво!» в честь сиболеро Карлоса снова огласило воздух.

Сержант чувствовал себя униженным. В течение долгого времени он неизменно одерживал победы в такого же рода состязаниях. До этого дня Карлос или вовсе не появлялся на праздниках, или довольствовался ролью зрителя. Полковник Вискарра тоже переживал неприятную минуту. Он был огорчен и неудачей своего любимца, и проигрышем. Два дублона составляли в те времена значительную сумму даже для коменданта пограничной крепости. К тому же Вискарра досадовал на то, что прекрасные сеньориты были свидетельницами неудачи, которой, кстати сказать, он совершенно не ожидал. С этой минуты в нем зародилась ненависть к сиболеро Карлосу.

Следующее состязание состояло в скачке к оросительному каналу, проходившему недалеко от луга. Хорошие наездники радовались возможности показать в полном блеске свое искусство.

Этот канал был настолько широк, что лошади не могли перескочить через него, и настолько глубок, что перспектива выкупаться в нем пугала даже наиболее решительных людей. Подскакать галопом к самому краю его дерзали только отважные и опытные наездники. Согласно условиям, они должны были остановить лошадь на полном скаку с таким расчетом, чтобы все четыре копыта ее отпечатались за чертой, установленной заранее и почти вплотную подходившей к берегу. Разумеется, почва у берега отличалась достаточной твердостью; в противном случае такое упражнение было бы совершенно немыслимо.

Эту трудную задачу блестяще выполнили многие. Зрители с восторгом следили за интересным зрелищем. Домчавшись быстрым галопом до указанной черты, лошади внезапно останавливались, поднимались на дыбы и замирали на месте, сверкая глазами и раздувая ноздри. Такие картины не могли не вызвать восхищения. Но были моменты, когда публика хохотала до слез. Одинаково комическое впечатление производили и трусы, останавливавшие своих коней на далеком расстоянии от берега, и неловкие храбрецы, проносившиеся за черту и окунавшиеся в грязную воду глубокого канала. В обоих случаях с трибуны раздавались иронические замечания и взрывы веселого хохота. Вид мокрых и смущенных всадников, вылезавших из воды, поддерживал смешливое настроение. Победителям, разумеется, устраивались шумные овации.

Нет ничего удивительного в том, что мексиканцы, постоянно занимающиеся упражнениями такого рода, считаются лучшими наездниками в мире. Соперничать с ними почти невозможно. Зрители заметили, что Карлос не принимал участия в последнем состязании. Какие мотивы руководили им? Друзья его полагали, что он считал скачку к берегу канала недостойной себя. Наездника, уже дважды выказавшего свое искусство, не могла соблазнить такая легкая победа. И друзья Карлоса были правы. Он воздержался от последнего состязания именно потому.

Однако раздосадованный полковник имел на него совершенно другие виды. Капитан Робладо вполне сочувствовал своему начальнику. Дело в том, что он уловил – а может быть, ему только показалось это – какое-то странное выражение в глазах Каталины. Это выражение появлялось каждый раз, как молодой охотник одерживал новую победу. До крайности раздраженные, оба офицера выработали коварный план, имевший целью унизить Карлоса. Приблизившись к нему, они спросили, почему он не участвовал в последнем состязании.

– Оно показалось мне недостаточно интересным, – скромно ответил сиболеро.

– Да неужели? – насмешливо воскликнул Робладо. – Ну нет, мой милый! По всей вероятности, вами руководили какие-нибудь иные соображения. Остановить коня у самого края этого канала не так-то легко. Должно быть, вы просто боялись свалиться в воду.

Эти вызывающие слова были произнесены так громко, что все присутствующие услышали их. Окончив свою коротенькую речь, капитан Робладо презрительно расхохотался.

Обоим офицерам страстно хотелось увидеть Карлоса барахтающимся в воде. Они надеялись на несчастную случайность. Мустанг свободно мог оступиться или поскользнуться. Смешное положение, в котором очутился бы при этом юный американец, доставило бы капитану и полковнику громадное удовольствие. Человек, покрытый с ног до головы грязью, представляет собой весьма плачевную фигуру. Празднично настроенная толпа не замедлила бы осыпать его насмешками. Вот этого-то и жаждали Вискарра и Робладо.

Возможно, что сиболеро раскусил их намерения. Во всяком случае, он ничем не обнаружил этого. Ответ его прозвучал совершенно спокойно. Услышав этот ответ, зрители забыли о самом существовании грязного канала. Внимание их устремилось в другую сторону.

ГЛАВА V

Неподвижно сидя на своем мустанге, Карлос молчал. Он колебался. Вызывающие улыбки обоих офицеров и иронические слова Робладо задели его за живое. Скакать к берегу канала после того, как другие проделали это сравнительно легкое упражнение, только потому, что капитан Робладо подтрунил над ним, казалось ему в достаточной мере обидным. Вместе с тем он понимал, что отказ навлечет на него ряд упреков и насмешек. Может быть, именно этого и желали его враги?

У него были основания не доверять им. Он имел некоторое представление о деятельности этих двух офицеров. Слухи о них не могли не дойти до него, потому что оба они играли в Сан-Ильдефонсо первенствующую роль. Он знал также кое-какие подробности их личной жизни, и эти подробности говорили не в их пользу. Что касается Робладо, то у Карлоса были совершенно иные мотивы, по которым он его недолюбливал. Капитан платил ему той же монетой. Сам не подозревая об этом, он имел веские причины ненавидеть молодого американца. До праздника святого Хуана ему не приходилось сталкиваться с Карлосом, который почти никогда не бывал в долине. Возможно, что он даже ни разу не видал его. Во всяком случае, он не обменялся с ним ни одним словом. Карлос знал его гораздо лучше и задолго до этой встречи относился к нему с неприязнью, мотивы которой составляли его тайну.

Поведение капитана отнюдь не способствовало исчезновению этого чувства. Его высокомерные и язвительные слова больно задели молодого охотника.

– Капитан Робладо, – ответил он наконец, – я сказал, что последнее состязание показалось мне малоинтересным. Такого рода подвиг вряд ли может вызвать восхищение даже у десятилетнего мальчугана. Я не желаю мучить моего коня, останавливая его на полном скаку у края этой жалкой канавы. Но если…

– Если что? – иронически спросил Робладо, воспользовавшись паузой и не понимая, к чему клонит речь Карлос.

– Если вы расположены рискнуть дублоном… я ведь только бедный охотник и большей суммы поставить не могу… Если вы согласны поставить дублон, я попытаюсь сделать то, что десятилетний мальчуган, пожалуй, назовет подвигом…

– Что же вы попытаетесь сделать, сеньор сиболеро? – с усмешкой спросил офицер.

– Я подъеду галопом вот к тому обрыву.

– И остановитесь в десяти футах от края?

– Даже меньше, чем в десяти футах. Если угодно, мы проведем предельную черту на том расстоянии, которое было установлено для последнего состязания.

Толпа просто оцепенела от удивления. Трудно было поверить, что Карлос говорит серьезно. Предложение его казалось таким дерзким, таким безумным! Даже у озадаченных офицеров мелькнула мысль, что сиболеро насмехается над ними.

Утес, на который указал Карлос, представлял собою часть каменной стены, вздымавшейся над долиной. Широкий выступ его издали бросался в глаза. По высоте он не выделялся из общей линии скал, замыкающих Сан-Ильдефонсо. Лужайка, зеленевшая на вершине его, составляла продолжение равнины. С того места, где стоял Карлос, видна была только совершенно отвесная скала, без каких-либо уступов или выемок. Поперечные полосы, бороздившие ее поверхность, указывали на чередование пластов песчаника с пластами известняка. От луга, на котором происходили состязания, до вершины утеса было добрых триста метров. Смотреть с этой вершины вниз могли только люди с исключительно здоровыми нервами.

Таков был обрыв, к самому краю которого намеревался подскакать на своем мустанге сиболеро Карлос. Неудивительно, что пораженная толпа затихла, услышав его предложение. Вскоре тишину сменил беспорядочный хор громких восклицаний.

– Это невозможно!

– Он сошел с ума!

– Да это шутка! Он просто насмехается над офицерами.

Карлос играл поводьями и спокойно ждал ответа.

Впрочем, ждать ему пришлось не особенно долго. Обменявшись несколькими короткими фразами с Вискаррой, Робладо снова подошел к молодому охотнику.

– Я принимаю ваше предложение. – Голос его звучал необыкновенно весело.

– Я тоже ставлю против вас дублон, – сказал полковник.

– Нет, сеньор, – с видимым сожалением ответил Карлос. – Я не могу увеличить ставку. Все мое состояние заключается в одном дублоне. А сейчас вряд ли кто-нибудь согласится одолжить мне второй.

Карлос с улыбкой посмотрел на толпу. Однако присутствующие были настроены чрезвычайно серьезно. Многие содрогались от ужаса при мысли о той страшной гибели, которая ожидала безрассудного сиболеро.

– Для тебя мне не жалко и двадцати дублонов, друг! Но я не хочу поощрять твое безумное намерение.

Эти слова произнес тот молодой ранчеро, который уже ставил на Карлоса..

– Спасибо, дон Хуан! – отозвался сиболеро. – Я знаю, что ты не пожалел бы для меня денег. Благодарю тебя. Не бойся. Я уверен в победе. Ха-ха-ха! Не для того провел я в седле целых двадцать лет, чтобы какой-нибудь гачупино…

– Сеньор! – в один голос воскликнули Вискарра и Робладо, хватаясь за рукоятки своих сабель и грозно хмуря брови.

– Не сердитесь на мои слова, джентльмены! – с легкой иронией в голосе заметил Карлос. – Они случайно сорвались у меня с языка. Я вовсе не хотел оскорбить вас.

– Язык следует держать за зубами, – мрачно сказал Вискарра. – Если вы еще раз позволите себе обронить подобное замечание, я заставлю вас горько раскаяться в этом.

– Благодарю, сеньор полковник! – со смехом ответил Карлос. – Может быть, я и воспользуюсь вашим советом.

На громкое проклятие Вискарры молодой охотник не обратил ни малейшего внимания.

В это мгновение сестра его, настороженно следившая за всем происходящим, соскочила с телеги и выбежала вперед.

– Карлос! – воскликнула она, обнимая колени сиболеро. – Неужели это правда? Неужели ты в самом деле хочешь…

– Что, сестренка? – спросил он, улыбаясь.

– Неужели ты…

Язык отказывался повиноваться ей. Она молча обернулась и посмотрела на утес.

– Конечно, Розита! Почему нет? Как тебе не стыдно! Не надо беспокоиться за меня. Тут нет ничего страшного. Я уже делал это.

– Ах, дорогой мой Карлос! Я знаю, что ты смелый наездник. Второго такого наездника нет на свете. Но подумай только, какой опасности ты подвергаешься. Подумай о том…

– Полно, сестра! Не срами меня перед людьми. Лучше посоветуемся с матерью. Вряд ли ей придет в голову отговаривать меня.

С этими словами сиболеро направился к телегам. Сестра его последовала за ним.

Бедная Розита! В эту минуту на нее в первый раз устремились блестящие темные глаза, выражение которых не предвещало ничего доброго. Белокурая головка и прелестное личико молодой девушки невольно привлекали внимание. Красота ее зажгла опасный огонь в сердце одного человека. Между тем любовь его не сулила ничего, кроме бед. Этот человек был полковник Вискарра.

– Смотрите, Робладо! – прошептал он своему подчиненному, игравшему при нем роль наперсника. – Смотрите! Черт побери! Да это настоящая Венера[29]. Клянусь честью, мне не случалось еще встречать подобной красавицы! Интересно знать, откуда она свалилась к нам?

– В первый раз в жизни вижу ее, – ответил капитан. – По всей вероятности, это сестра молодого американца. Слышите? Они называют друг друга братом и сестрой. Да, она действительно хороша.

– Сама судьба, – продолжал полковник, – посылает мне этот подарок. Я начинал изнывать от скуки. Жизнь в пограничной крепости дьявольски однообразна. Надеюсь, этого развлечения мне хватит на месяц. Как вы думаете?

– Вряд ли вам хватит его на целый месяц, полковник. В особенности, если та девица окажется столь же сговорчивой, как и все остальные. Но неужели вам уже надоела Инеса?

– Признаться, надоела. Уж очень она влюблена в меня. Терпеть не могу этого! В любовных делах, по-моему, лучше недосаливать, чем пересаливать.

– Надо надеяться, что эта белокурая красотка больше угодит вам. Хотел бы я знать, куда они идут?

Между тем Карлос и его сестра подошли к телеге, на которой сидела их мать, и о чем-то горячо заговорили с ней.

Полковник, капитан и многие другие тотчас же обступили телегу и стали прислушиваться к их беседе.

– Она хочет отговорить меня, мать! – сказал Карлос, успевший уже, по-видимому, поделиться своими планами со старухой. – Я пришел просить твоего согласия. Я сам предложил это пари. Мне хочется выиграть его во что бы то ни стало. Это для меня вопрос чести!

Последнюю фразу Карлос произнес особенно громко и торжественно. Ему все время приходилось наклоняться к самому уху матери, которая страдала глухотой.

– Кто хочет отговорить тебя? – спросила старуха, подняв голову и глядя на окружающих. – Кто?

– Розита.

– Пускай Розита пасет своих овец и ткет свои ребозо[30]. Но ты, сын мой, создан для большего. Ты создан для подвигов. Да, для подвигов! Недаром в жилах твоих течет кровь твоего отца. А он-то знал, что такое подвиги! Ха-ха-ха!

Услышав громкий смех старухи, присутствующие замерли. Она дико озиралась по сторонам.

– Иди! – воскликнула она, заломив руки над головой. – Иди, сиболеро Карлос! Покажи этим трусливым смуглолицым рабам, на что способен свободный американец! К обрыву! К обрыву!

Отдав сыну это ужасное приказание, старуха уселась на прежнее место и снова погрузилась в безмолвие.

Карлос не задал ей больше ни одного вопроса. Он рад был окончить разговор, принявший не слишком желательный для него оборот. Ему казалось, что некоторые из присутствующих слышали слова его матери. В то время как она произносила их, офицеры, священник и алькад обменивались многозначительными улыбками.

Карлос усадил Розиту в телегу, крепко поцеловал ее на прощание, вскочил на коня и поскакал вперед. Отъехав на порядочное расстояние, он остановился и посмотрел на ряды скамеек, занятых городскими сеньорами и сеньоритами. Женщины были сильно возбуждены. Все они горячо сочувствовали храброму сиболеро.

У одной из девушек, сидевших на трибуне, сердце билось не менее горячо и тревожно, чем у сестры Карлоса, но она должна была старательно скрывать свои чувства. В полном безмолвии приходилось ей переживать мучительнейшую агонию.

Карлос знал это. Достав из-за пазухи белый платок, он помахал им по воздуху, как бы посылая кому-то прощальное приветствие. Получил ли он какой-нибудь ответный знак или нет – для всех осталось тайной. Так или иначе он быстро повернул коня и галопом поскакал по направлению к плоскогорью.

Сеньоры, сеньориты и молодые побланы высказывали тысячу догадок относительно того, кому махнул на прощание платком отважный сиболеро. Много было сделано предложений, много было названо имен. Но только одно существо знало, ради кого задержал Карлос своего мустанга. Сердце этого существа замирало от ужаса и любви.

ГЛАВА VI

Все, у кого были лошади, двинулись вслед за сиболеро, который скакал по направлению к тропинке, ведущей из долины на плоскогорье. Эта тропинка зигзагом извивалась по скалам: другой дороги вверх не было. Точно такая же тропинка, змеившаяся по противоположной гряде скал, перекрещивалась с первой посередине долины.

Несмотря на то что плоскогорье было расположено только на каких-нибудь триста метров выше Сан-Ильдефонсо, тропинка, ведущая к нему, тянулась на протяжении доброй мили. Луг, на котором происходили состязания, лежал на довольно далеком расстоянии от ближайших скал. Ввиду этого следовать за Карлосом пешком не представлялось возможным. В числе сопровождавших его всадников были, разумеется, все офицеры. Но большей части публики пришлось остаться в долине. Она подвинулась к скалам, чтобы хоть издали увидеть самую интересную и волнующую часть обещанного ей зрелища.

Ожидание продлилось больше часа. Но мексиканцы не любят попусту терять драгоценное время. Откуда ни возьмись, появился столик для «монте»[31], на который тотчас же посыпались золотые и серебряные монеты. Особенно горячее участие в этой игре приняли отцы иезуиты. Дамы занялись другой игрой, «хузой» – менее азартной и волнующей. Бой между двумя громадными петухами, принадлежавшими алькаду и городскому священнику, целые полчаса потешал публику. Победа быстро склонилась в пользу представителя церкви. Серый петух священника убил черного петуха алькада, вонзив в голову его свои длинные стальные шпоры. Все присутствующие, за исключением алькада, нашли это зрелище и увлекательным, и приятным.

К тому времени как окончился петушиный бой, внимание толпы снова устремилось на маленькую группу, двигавшуюся по дороге к плоскогорью. Она уже достигла вершины большой скалы и, судя по всему, деятельно готовилась к приведению в исполнение опасного плана.

Очутившись наверху, Карлос указал то место, которое показалось ему наиболее подходящим для намеченной цели. С вершины выбранной им скалы не было видно ни других скал, ни большей части долины. Она сливалась с плоскогорьем и представляла собою совершенно гладкую равнину, покрытую густой зеленой травой. На этой равнине не было ни мочек, ни ям, так что мустангу не грозила опасность споткнуться.

Карлос, таким образом, выбрал подходящее место. Как уже говорилось, облюбованная им скала являлась продолжением плоскогорья и образовывала выступ в непрерывной цепи примыкавших к ней скал. Снизу она производила чрезвычайно внушительное впечатление, сверху казалась лишь частью равнины, вытянутой в форме языка.

Карлос подъехал к самому обрыву и внимательно осмотрел почву. Она должна быть так тверда, чтобы копыта лошади не скользили по ней и не слишком в нее вдавливались. Вискарра, Робладо и некоторые другие ехали почти рядом с молодым американцем. Но большинство его спутников остались на почтительном расстоянии от ужасной пропасти. Даже уроженцы этой гористой страны не решались приблизиться к обрыву и посмотреть вниз.

Сиболеро на своем черном мустанге разъезжал по самому краю обрыва, намечал предельную черту и казался совершенно спокойным. Конь его не выказывал никаких признаков нервности. Было очевидно, что такого рода прогулки уже вошли у него в привычку. Время от времени он вытягивал шею, смотрел вниз, на долину, и, увидев там лошадей, пронзительно ржал. Желая дать ему возможность освоиться с местом, Карлос нарочно заставлял его держаться как можно ближе к обрыву.

Линию провели в десяти футах от последних пучков травы, зеленевшей над бездной. Вискарра и Робладо настаивали на меньшем расстоянии. Но их предложение было встречено ропотом возмущения и восклицаниями:

– Стыдно! Стыдно!

Чего добивались эти люди? Их намерений не подозревал никто. Между тем они желали смерти сиболеро. У обоих были на то свои основания. Оба ненавидели Карлоса. Причина или, вернее, причины их вражды возникли совсем недавно. В сердце Робладо ненависть зародилась всего только какой-нибудь час назад. Как и все, он видел, что, отъехав от трибуны, Карлос остановился и взмахнул белым платком. Ему сразу стало ясно, кому послал сиболеро свое прощальное приветствие. Удивлению и негодованию его не было границ. С этого момента он принял по отношению к Карлосу грубый и вызывающий тон.

Молодой ранчеро, последовавший за Карлосом на плоскогорье, настоял на увеличении ставки. Будучи человеком состоятельным, он имел возможность это сделать. Зловещие лица офицеров не внушали ему ни малейшего страха.

– Послушай, Карлос! – крикнул он, увидев, что приготовления подходят к концу. – Я вижу, ты твердо решил осуществить свое безумное намерение. Удержать тебя невозможно. Пусть так. Я больше не буду пытаться отговаривать тебя. Но мне не хочется, чтобы ты рисковал жизнью за грош. Возьми мой кошелек и бейся об заклад на крупную сумму.

С этими словами он бросил Карлосу кошелек, содержавший, судя по его объему, довольно много денег.

В течение нескольких мгновений сиболеро молча вертел кошелек в руках. Великодушное предложение приятеля обрадовало и взволновало его. По выражению лица его было видно, что он очень тронут.

– Нет, – сказал он наконец. – Нет, Хуан! Благодарю тебя от всего сердца. Но кошелька твоего мне не надо. Я возьму только один дублон. Мне хочется поставить его против коменданта.

– Возьми весь кошелек, Карлос! – воскликнул ранчеро.

– Спасибо, Хуан. Одного дублона мне за глаза хватит. Итак, у меня две золотые монеты. Два дублона! Большей суммы я никогда еще не ставил на карту. Подумайте только! Бедный сиболеро держит пари на целых два дублона!

– Делай, как знаешь, Карлос, – ответил Хуан. – Если ты не хочешь моих денег, я сам найду им употребление.

Он повернулся к полковнику.

– Вам, по всей вероятности, хочется вернуть свой проигрыш, полковник Вискарра? Карлос согласен биться с вами об заклад на дублон. А я, в свою очередь, вызываю вас на десять дублонов.

– Извольте, – надменно ответил полковник.

– Может быть, вам угодно удвоить ставку? – спросил ранчеро.

– Угодно ли мне удвоить ставку? – повторил полковник, крайне рассерженный вызывающим тоном Хуана. – Я согласен учетверить ее, сеньор.

– Учетверить! – подхватил ранчеро. – Прекрасно! Итак, я ставлю сорок дублонов за то, что Карлос выполнит взятое на себя обязательство.

– Идет!

Отсчитав соответствующее количество золотых монет, противники вручили их одному из присутствующих и выбрали судей.

Убедившись в том, что приготовления окончены, зрители отхлынули на плоскогорье. Сиболеро, верхом на своем черном мустанге, остался один на обрывавшейся в пропасть скале.

ГЛАВА VII

Толпа с настороженным вниманием следила за каждым движением Карлоса.

Он соскочил с коня и, скинув с себя мангу, отнес ее в сторону. Вслед за этим он осмотрел свои шпоры и попробовал, достаточно ли плотно прилегают они к сапогам. Потом он затянул пояс и глубже надвинул на голову сомбреро. Бархатные штаны он застегнул на все пуговицы, а охотничий нож и хлыст вручил Хуану.

Затем он занялся конем. Черный мустанг стоял неподвижно, слегка закинув голову назад. Казалось, он догадывался о том, что от него ждут какого-то подвига. Карлос тщательно осмотрел уздечку. Столь же тщательному осмотру подвергнул он и мундштук, сталь которого могла дать трещину. Он подтянул оголовь и проверил надежность поводьев, сплетенных из конского волоса. В противоположность обыкновенным кожаным поводьям такие поводья почти никогда не лопаются.

Особое внимание Карлос уделил седлу. Подойдя к мустангу сперва с одной стороны, потом с другой, он попробовал стременной ремень и осмотрел стремена, сделанные, по испанскому обычаю, из дерева. Дольше всего пришлось ему возиться с подпругою. Он расстегнул ее и, застегнув снова, крепко подтянул, упершись коленом в бок лошади. Он только тогда успокоился, когда оказался не в состоянии просунуть под крепкий ремень даже кончик мизинца.

Соблюдение этих предосторожностей вызывалось необходимостью. Ослабевший ремень или небрежно застегнутая пряжка могли стоить жизни молодому наезднику.

Убедившись, что все в порядке, Карлос взял в руки поводья и легко вскочил в седло.

Прежде всего он заставил своего мустанга прогуляться шагом вдоль обрыва, на расстоянии нескольких футов от края. Ему хотелось укрепить нервы лошади и свои собственные. С медленного шага мустанг постепенно перешел на рысь, а потом на галоп. Такая прогулка была в достаточной мере опасна. Люди, смотревшие на нее снизу, из долины, утверждали, что им еще никогда не случалось наслаждаться более захватывающим зрелищем.

Спустя некоторое время Карлос повернул коня на плоскогорье. Теперь мустанг мчался быстрым галопом – тем аллюром, которым он должен был подскакать к пропасти. Вдруг поводья натянулись. Остановившись на полном скаку, конь слегка привстал на дыбы. Тогда Карлос снова пустил его вскачь и снова остановил. Это упражнение он проделал по крайней мере раз двенадцать, останавливая лошадь то на скале, то на равнине. Разумеется, мустанг мог развить большую быстроту. В этом не сомневался никто из присутствующих. Но если бы он мчался во весь опор, остановить его в десяти футах от бездны не было бы никакой возможности. Даже выстрел в сердце не помешал бы ему сделать по инерции еще несколько шагов и свалиться вниз. При данных обстоятельствах от него нельзя было требовать более быстрого аллюра. Жюри, к которому Карлос обратился с вопросом, объявило, что оно вполне удовлетворено.

Наконец сиболеро привстал, снова опустился в седло и, казалось, прирос к нему. Мустанг повернулся к обрыву. По решимости, загоревшейся в глазах сиболеро, всем стало ясно, что роковая минута приближается.

Карлос слегка коснулся шпорами боков благородного животного. Не медля ни секунды, мустанг помчался прямо к бездне.

С напряженным вниманием следили зрители за каждым движением бесстрашного всадника. Сердца их бешено колотились. Кроме прерывистого дыхания присутствующих ни один звук не нарушал тишины. И особенно звонко раздавался поэтому гулкий стук копыт по твердой почве равнины.

Тревожное ожидание продолжалось недолго. В двадцать прыжков мустанг оказался на расстоянии пятидесяти футов от пропасти. Поводья по-прежнему свободно лежали на его шее. Карлос не счел нужным постепенно затягивать их. Он знал, что может остановить своего коня одним движением руки. Останавливать его до предельной черты было бы бессмысленно.
Еще прыжок. Еще! Еще! Мустанг уже переступил черту. Секунда – и он полетит вниз.

При виде всадника, промчавшегося галопом за предельную черту, зрители испуганно вскрикнули. Но в следующее мгновение крики ужаса сменились ревом восторга. Толпа, оставшаяся внизу, приветствовала Карлоса громким «браво!». Казалось, перекликаются два хора. На возгласы снизу, из долины, эхом отзывались крики спутников Карлоса.

В тот миг, когда лошадь уже готовилась совершить прыжок в бездну, сиболеро быстрым движением натянул поводья. Передние копыта мустанга замерли в воздухе, задние крепко уперлись в землю. Удержав коня в этом положении, Карлос поднял правую руку, снял свое сомбреро и, махнув им несколько раз, снова надел его на голову.

Толпа, стоявшая в долине, не помнила себя от восхищения. От передних копыт мустанга до края обрыва было не больше трех футов. Человек и конь, казалось, слились в одно целое. Их темные силуэты отчетливо вырисовывались на ярко-лазурном фоне неба. Как хороши были они оба! Одно только короткое мгновение стояли они неподвижно над зиявшей у их ног пропастью. Живой ли это всадник? Живой ли это конь? Зрителям представилось изваяние из бронзы, пьедесталом которому служила крутая скала. И это короткое мгновение запомнилось им на всю жизнь.

Рукоплескания не смолкали. Воздух звенел от восторженных криков. Они не прекратились и после того, как Карлос повернул коня и скрылся за скалой.

Он совершил то, что многие считали невыполнимым. Сердца зрителей, только что трепетавшие от ужаса, снова стали биться спокойно и ровно.

ГЛАВА VIII

Когда сиболеро вернулся в долину, его встретил новый взрыв рукоплесканий. Приветственные крики толпы опять огласили воздух. Женщины махали белыми платочками. Но из сотни таких платочков Карлос видел только один, и ему этого было вполне достаточно. Остальные просто не существовали для него. Да и как мог он обращать на них внимание? Маленький кусочек прозрачного раздушенного батиста, обшитый тонкими кружевами, был для него олицетворением надежды, знаменем, ради которого он с радостью совершил бы самые смелые, самые безрассудные подвиги. Этот платочек держала маленькая рука, сверкавшая драгоценными камнями. И то обстоятельство, что обладательница маленькой руки радовалась его торжеству, наполняло сердце Карлоса безграничным счастьем.

Проехав мимо трибуны, он направился к ряду телег, соскочил с коня и поцеловал мать и сестру. За ним последовал Хуан, поставивший на него сорок дублонов. Надо сказать, что глаза прелестной белокурой Розиты далеко не все время были устремлены на Карлоса. Она дарила своими нежными взорами не только брата, но и его спутника – молодого ранчеро. Даже самые ненаблюдательные люди заметили, что эти нежные взоры не оставались без ответа: Хуан буквально не спускал глаз с сестры своего приятеля. Не могло быть сомнений в том, что молодые люди питают друг к другу сильную взаимную привязанность.

Приятель сиболеро был довольно зажиточным фермером. Из уважения к деньгам жители Сан-Ильдефонсо неизменно прибавляли к его имени частицу «дон». Но, строго говоря, различие между ним и Карлосом сводилось только к различию имущественного положения.

Дон Хуан не принадлежал к местной «аристократии» и относился к ней чрезвычайно пренебрежительно. Это был умный, смелый и решительный юноша. При желании ему ничего не стоило бы породниться с каким-нибудь знатным семейством. Но так называемая голубая кровь мало привлекала его. Он не испытывал никакого желания вступить в брак с дочерью того или иного «сеньора». Всякому человеку, видевшему, какими красноречивыми взглядами он обменивался с сестрою сиболеро, было ясно, что он не намерен искать невесту среди аристократии Сан-Ильдефонсо.

В небольшой группе людей, толпившихся вокруг телеги, в которой сидела мать Карлоса, царило неподдельное веселье. Тут же была устроена импровизированная пирушка. Появились консервы, фрукты, прохладительные напитки и лучшие местные вина. Хуан вообще славился щедростью. А в этот день в кармане его позвякивали только что выигранные сорок дублонов.

Зато полковник Вискарра никак не мог примириться с таким значительным проигрышем. Его угрюмое лицо невольно обращало на себя внимание. Он был мрачнее тучи. Обитатели долины с тревогой посматривали на него. Он молча расхаживал взад и вперед по лугу, изредка приближаясь к телегам и окидывая злобным взором группу людей, собравшихся вокруг Карлоса. Взгляды, которые он бросал на Розиту, были в достаточной степени красноречивы. Сознание почти безграничной власти делало полковника крайне несдержанным. Он не считал нужным скрывать свои чувства и восторгался молодой американкой так беззастенчиво, что многие из окружающих замечали это. Встречая его пылкие взгляды, девушка застенчиво опускала глаза.

Хуан, от внимания которого не укрылись маневры коменданта, следил за ним с негодованием и тревогой. У него были причины беспокоиться. Он знал характер Вискарры и отдавал себе ясный отчет в том, как опасен человек, пользующийся почти неограниченной властью. О, свобода! Как много счастья приносит она людям! В странах, лишенных ее, постоянно гибнут надежды, калечатся чувства, разбиваются сердца. Страшно подумать, что приспешники тирании распоряжаются жизнями тысяч людей и по прихоти меняют естественное течение их привязанностей.

На различные игры и состязания, происходившие на лугу, публика смотрела без особенного интереса. Блестящее выступление молодого сиболеро произвело на жителей Сан-Ильдефонсо потрясающее впечатление. В сравнении с его подвигом все казалось пустяком. К тому же местные аристократы были в скверном расположении духа. Вискарра все время морщил лоб. Робладо томился ревностью. Алькад и его помощник, поставившие довольно большие суммы на красного петуха, жалели о проигранных деньгах. Отцы иезуиты, которым не повезло в монте, забыли о христианских чувствах и откровенно злились. Один только городской священник был по-прежнему весел. Он горел желанием вторично пожать лавры своего петуха.

Наконец герольд возвестил начало последнего состязания. Оно состояло в так называемой гонке за петухом. В предвкушении волнующего зрелища публика перестала играть в монте и перенесла все свое внимание на участников гонки.

«Гонка за петухом» – самая характерная из всех новомексиканских игр. Понять ее нетрудно. Петуха подвешивают за ноги к горизонтальной ветке на такой высоте, чтобы человек, сидящий верхом на лошади, мог схватить его за голову или за горло. Птица привязывается к ветке не слишком крепко. Обычно ее отвязывают или, вернее, отрывают одним быстрым движением. Стремясь по возможности затруднить свою задачу, участники состязания часто намыливают голову и тело злополучной жертвы. Всадник должен проскакать мимо намеченного дерева и схватить петуха на полном скаку. Победителем считается тот, кому удастся завладеть птицей и защитить ее от всех остальных участников состязания, пытающихся отбить у счастливца добычу. Обыкновенно всадники скачут по кругу к какому-нибудь заранее установленному пункту. Большей частью победитель подвергается нападению своих соперников и оказывается вынужденным отдать им петуха. Иногда несчастную птицу раздирают на мелкие части. Бывают случаи, что всадник, первоначально завладевший ею, снова отбивает ее. Если она жива и невредима – победа остается за ним. Согласно обычаю, победитель кладет петуха к ногам своей избранницы. Во время бала эта девушка – по большей части хорошенькая поблана – держит пернатый трофей возлюбленного подмышкой. Выставляя его напоказ, она как бы дает понять, что дорожит оказанной ей честью и что ее поклонник принадлежит к числу наиболее ловких местных наездников.

Гонка за петухом – забава очень жестокая: ведь несчастная птица, на которой упражняют свою ловкость десятка полтора людей, подвергается настоящей пытке. По правилам она непременно должна быть живою. А мексиканцы вообще не страдают избытком сентиментальности. Зато мексиканки чрезвычайно жалостливы. В этом отношении они представляют собою полную противоположность мужчинам. Им приходится утешаться мыслью, что гонка за петухом является исконным обычаем их родной страны. Впрочем, подобные забавы существуют почти всюду.

В гонке за петухом употребляется два приема. Первый только что описан нами. Второй отличается от него лишь тем, что птицу не подвешивают к дереву, а зарывают по горло в землю. Всадники должны в соответствующий момент наклониться с седла и схватить ее; остальное происходит совершенно одинаково.

Первого петуха повесили на ветку высокого дерева. Зрители поспешили занять свои места. Началось состязание.

Многие пожелали участвовать в нем. Но первых кандидатов постигла неудача. Некоторым из них удалось схватить петуха за голову. Однако мыло, которым он был смазан, помешало им удержать его.

В числе прочих участников гонки за петухом был и сержант Гомец. Решился ли комендант еще раз держать за него пари – осталось невыясненным. В этот день Вискарра проиграл довольно значительную сумму денег. Если бы не надежды на кое-какие «безгрешные доходы» с рудников, проигрыш был бы для него еще чувствительнее. Впрочем, он занимал слишком высокий пост, чтобы придавать значение таким мелочам. Да и с какой стати было ему беспокоиться? Ведь он распоряжался не одними только рудниками. Казна вице-королевства в любую минуту могла возместить ему и не такой проигрыш.

Сержант Гомец обладал всеми данными, необходимыми для гонки за петухом. Высокий рост сослужил ему на этот раз хорошую службу. Он без всякого труда завладел птицей. К тому же впоследствии выяснилось, что в кулаке его была зажата горсть песка, благодаря которому намыленная голова петуха не выскользнула у него из рук.

Крепко держа свою добычу, он во весь опор поскакал вперед.

Но у некоторых из присутствующих были превосходные лошади. Прежде чем он успел проехать половину намеченного расстояния, поравнявшийся с ним вакерро нагнал его и оторвал от петуха левое крыло. Несколько мгновений спустя другой противник оторвал другое крыло. К тому времени как злополучный сержант поравнялся с трибуной, в руке его остался только жалкий окровавленный комок. Разумеется, публика встретила неудачника гробовым молчанием. А он так мечтал о рукоплесканиях и приветственных криках!

Сиболеро Карлос не принимал участия в этом состязании. Он отлично сознавал, что никто не может превзойти его, что ему удалось покрыть славой свое имя, что он и так уже нажил много врагов. У него не было никакого желания увеличивать их число. Но окружающие стали настойчиво убеждать его попытать счастья. Всем хотелось еще раз полюбоваться несравненной ловкостью молодого наездника. Он долго упорствовал. Второго петуха постигла та же участь, что и первого. Третий остался в живых. Вакерро, оторвавший у жертвы сержанта Гомеца крыло, сложил свой трофей у ног миловидной, смущенно улыбающейся побланы.

Ход мыслей Карлоса, зорко следившего за этой сценой, внезапно принял новое течение. Он подъехал к трибуне с явным намерением участвовать в состязании.

– Теперь мне долго не придется бывать на здешних праздниках, – сказал он Хуану. – Послезавтра я уезжаю в прерию. Надо использовать все до конца. Я хочу повеселиться всласть.

На этот раз игра была несколько видоизменена. Птицу не подвесили к дереву, а закопали в землю. По ее длинной шее и остроконечному клюву легко было угадать, что это не петух, а цапля. Надо заметить, что этот вид белоснежных цапель, очень распространенный в Мексике, принадлежит к числу самых красивых. Тонкая изящная шея закопанной в землю птицы не была намылена. В этом не чувствовалось ни малейшей необходимости. Дело в том, что цапля отличается большой робостью и при приближении человеческой руки откидывает голову то в одну сторону, то в другую. Схватить ее на полном скаку гораздо труднее, чем петуха.

По данному знаку выстроившиеся в ряд всадники быстро поскакали вперед. Карлос ехал одним из последних. Однако, приблизившись к тому месту, где была зарыта птица, он увидел, что белая длинная шея по-прежнему торчит над землей. Рука его быстро опустилась вниз. Молниеносным движением он схватил цаплю, вытащил ее из рыхлого песка и помчался дальше. Белоснежные крылья судорожно затрепетали между поводьями.

Чтобы благополучно избежать нападения десятка всадников, спешивших ему наперерез, Карлос принужден был вонзить шпоры в бока своего мустанга и призвать на помощь всю свою ловкость. Он то внезапно останавливал коня, то пускал его вскачь, то кружил вокруг надоедливого противника, то поворачивал назад. Зрители с восхищением следили за его маневрами. Остальные всадники стали мало-помалу отставать. Чуя свое торжество, черный мустанг стрелой понесся к трибуне. Высоко подняв над головой белую цаплю, Карлос молча раскланялся перед рукоплескавшей ему толпой.

Зрители высказали множество предположений относительно того, кому вручит сибалеро свой живой трофей. Женщины весело перешептывались между собой. Они были уверены, что молодой охотник подойдет к какой-нибудь девушке, равной ему по общественному положению, – к хорошенькой поблане или дочери одного из фермеров. Карлос как будто нарочно дразнил всеобщее любопытство. Несколько минут спустя толпа с изумлением увидела, что он выпустил из рук птицу. Глаза его задумчиво следили за ее полетом. Она величественно взвилась кверху и, вытянув свою длинную шею, направилась к противоположному концу долины.

Наиболее наблюдательные из присутствующих заметили, что перед тем, как выпустить цаплю на свободу, Карлос выдернул из ее крыльев несколько длинных пушистых перьев и завязал их в пучок.

Когда цапля исчезла вдалеке, постепенно превращаясь в маленькое белое пятнышко, он пришпорил коня, подскакал вплотную к трибуне и, грациозно поклонившись, протянул пучок белых перьев Каталине де Крусес.

Шепот удивления, пронесшийся по толпе, быстро сменился возгласами негодования. Как? Сиболеро, простой охотник, нищий, бродяга без роду и племени, никому не известный юноша, смеет мечтать об улыбке дочери богача? Может быть, он думал оказать ей честь? Нет, он ошибается. Это оскорбление! Это неслыханная дерзость!

Таково было мнение сеньор и сеньорит, восседавших на трибунах. Впрочем, в данном случае это мнение вполне разделялось фермершами и побланами. Они чувствовали себя смертельно обиженными. Как смел молодой охотник пренебречь ими? Почему он не влюбился в одну из них? И далась ему эта Каталина!

Прекрасно сознавая, что все ей завидуют, Каталина не знала, куда деваться от радости и смущения. На губах ее появилась улыбка. Густой румянец залил ее щеки.

– Благодарю вас, кабальеро! – нежно шепнула она, не решаясь взять в руки протянутый ей трофей.

Трудно было ожидать решимости от девушки, по правую руку которой стоял разгневанный отец, а по левую – ревнивый жених. Робладо весь дрожал от ярости.

– Дерзкий! – крикнул он, выхватив из рук Карлоса перья и швырнув их на землю. – Дерзкий!

Сиболеро наклонился с седла, поднял пучок перьев и заткнул его за золотистую ленту своего сомбреро. Движения его были медленны и размеренны.

– Держите себя в руках, капитан Робладо! – сказал он, вызывающе глядя на офицера. – Ревнивому поклоннику редко удается превратиться в счастливого мужа.

Он перевел взгляд на Каталину и улыбнулся ей.

– Благодарю вас, сеньорита! – произнес он совсем другим тоном.

Робладо вынул из ножен свою саблю и выругался. В тот же миг сиболеро услышал гневный возглас дона Амброзио. Однако хвастун-капитан отнюдь не отличался храбростью. При виде длинного мачете, блеснувшего в правой руке Карлоса, он отвернулся и, продолжая громко ругаться, предоставил своему врагу возможность спокойно удалиться.

Вызвав немало всевозможных толков, этот инцидент взволновал жителей Сан-Ильдефонсо. В среде мелких арендаторов о поведении молодого охотника говорили не иначе как с негодованием. Фермеры и золотоискатели завидовали ему. Таким образом, несмотря на всю выказанную им отвагу, он нажил себе гораздо больше врагов, чем друзей. Все с возмущением повторяли слова, произнесенные его полубезумной матерью. Испанские патриоты готовы были растерзать на части смелого американца. Стоило ли приезжать на праздник к этим людям? Их восторг длился одно мгновение, а зависть и злоба крепко укоренились в их сердцах. Американец – как бы благороден, отважен и ловок он ни был – не мог завоевать их расположения. Он оставался чужестранцем и «еретиком». В этом заброшенном уголке земли фанатизм цвел таким же махровым цветом, как в самом Риме эпохи инквизиции[32].

К счастью для Карлоса, состязания уже кончились.

Несколько минут спустя после его отъезда публика начала расходиться. Фермеры принялись запрягать своих мулов, волов и ослов. Фермерши и их дети поспешно расселись на просторные телеги. Защелкали бичи, заскрипели оси, раздались громкие: «Ну-ну, пошел!», визгливо задребезжали расшатанные колеса – словом, поднялся концерт, к которому могло остаться равнодушным только привычное мексиканское ухо.

Через полчаса на углу не было ни души. Людей сменили тощие, голодные койоты[33], вечно рыскающие по лесам и полям в поисках добычи.

ГЛАВА IX

Состязания кончились, но праздник святого Хуана продолжался. Перед тем как разойтись по домам, толпа спешила насладиться всеми предложенными ей развлечениями. Обитатели Сан-Ильдефонсо вторично прогулялись в церковь. Там, как и утром, бойко торговали отпущениями грехов, четками и реликвиями. Желающих окропляли святой водой. Разумеется, все это делалось лишь для того, чтобы представители духовенства могли заново наполнить свои карманы, опустевшие во время игры в монте. Под конец была вторично устроена религиозная процессия. Статую чествуемого святого Хуана, то есть Иоанна, поставили на особый щит и стали носить по городу. Продолжалось это до тех пор, пока пять или шесть молодых людей, исполнявших роли носильщиков, не запросили пощады.

Святой производил довольно странное впечатление. Большая статуя его, отлитая частью из воска, частью из гипса, была задрапирована выцветшим от времени шелком, почти сплошь покрытым перьями и мишурой. Католический святой явно стремился угодить местным вкусам. Надо сказать, впрочем, что все мексиканские божества скорее заслуживают название индейских, чем римских.

Святой Хуан казался чрезвычайно утомленным. Голова его, соединявшаяся с шеей посредством давно уже испорченной пружины, болталась взад и вперед. Можно было подумать, что святой старательно кланяется стоящим вдоль улицы зевакам. Его кивки, которые показались бы во всяком другом месте невероятно комическими, производили большое впечатление на обитателей страны, подпавшей под влияние священников. Не преминув извлечь выгоду из испорченной пружины, отцы иезуиты внушили благочестивым жителям Сан-Ильдефонсо, что кивки головой являются наглядным доказательством доброго расположения к ним святого. Раскланявшись перед толпой, он будто бы тем самым выражал ей свое одобрение. Чудо повторялось на глазах у всех каждый раз, как статую носили по городу. В том, что это было действительно чудо, дружно клялись и отцы иезуиты, и городской священник. Кто осмелился бы противоречить им? Утверждать, что они говорят неправду, значило подвергать себя большой опасности. Населению Мексики запрещалось вступать в пререкания с церковью. Оно привыкло слепо доверять своим пастырям. Чудо так чудо!

Обыватели, как им и полагалось, горели религиозным энтузиазмом. Когда святой Хуан, вернувшись с прогулки, снова занял свое место в церковной нише, в маленький ларец, красовавшийся у его ног, посыпались серебряные и медные монеты, которые, не будь его, наверное, фигурировали бы в этот вечер на столиках для игры в монте.

Кивающие головой святые и «подмигивающие» мадонны – давнишнее изобретение римско-католической церкви. Отцы иезуиты, подвизавшиеся в Мексике, не упускали случая козырнуть тем или иным чудом. Во всей стране не существовало такого заброшенного уголка, где бы отсутствовали изображения святых, совершавших чудеса не менее потрясающие, чем их знаменитые европейские собратья.

После религиозной процессии наступила очередь фейерверка. К этому «искусству» мексиканцы проявляют удивительные способности. Как это ни странно, любовь к фейерверкам очень характерна для представителей страны, находящейся в периоде упадка.

Дайте мне статистическую таблицу шутих, колес, ракет, фонтанов, сожженных за год в данной стране, и я скажу вам, каков средний уровень физического и умственного развития ее жителей. Чем больше цифры, тем этот уровень ниже. Соотношение тут обратно пропорционально.

Стоя на площади Согласия, я наблюдал, как сотни мексиканцев, богатых и бедных, молодых и старых, упивались жалким зрелищем, имевшим целью их одурманить. Восхищаясь фейерверком, они забывали о потере свободы. Так детей утешают несколькими конфетами за отнятую у них драгоценность. Жители Сан-Ильдефонсо глядели на взвивавшиеся к небу ракеты с удовольствием, граничившим с энтузиазмом. Я смотрел на их некрасивые, сутуловатые фигуры и думал, что они на целый фут ниже, чем были их предки.

После фейерверка начался бал. На нем мы встретили всех своих старых знакомых, бывших утром на лугу. Даже костюмы почти не изменились. Только сеньоры и сеньориты надели нарядные вечерние туалеты, да две-три хорошенькие побланы заменили грубые шерстяные юбки пестрыми муслиновыми.

Бал происходил в большом зале ратуши, занимавшей одну из сторон площади Согласия. Вход был свободный. Несмотря на глубокую классовую рознь и на деспотизм правительственных чиновников, жители пограничных мексиканских городов упорно держатся за демократическое равенство во всем, что касается их развлечений. На гуляньях и балах все слои населения пользуются совершенно одинаковыми правами. Эта своеобразная черта не раз вызывала недоумение английских и американских путешественников.

В большой танцевальной зале собрались все те, кому хотелось повеселиться и кто был в состоянии заплатить за вход.

Бок о бок с богачами в полуевропейских костюмах из тонкого сукна стояли простые ранчеро в кожаных куртках и бархатных штанах. Дочери зажиточных торговцев мало чем отличались от поселянок, проводивших целый день за печением маисовых лепешек и пряжей «ребозо».

Комендант и Робладо явились на бал в полной парадной форме. Алькад по-прежнему обращал на себя внимание вызолоченным жезлом, украшенным шелковыми кисточками. Между танцующими расхаживали отцы иезуиты в своих длиннополых балахонах и городской священник в черном котелке. Местные аристократы тоже принимали участие в общем веселье.

На бал пришли и крупный коммерсант дон Хозе-Ринкон в сопровождении толстухи жены и четырех дородных, сонливых дочерей, и жена алькада с детьми, и красавицы Эшеварри с братом, одетым по последней парижской моде и вызывавшим всеобщее восхищение своим фраком и цилиндром. Явился и богатый фермер, сеньор Гомец дель-Монте, с сухопарой женой и худенькими дочерьми, отнюдь не похожими на тех тучных овец, громадные стада которых паслись на зеленых лугах их гациенды[34]. Пришла и самая красивая девушка Сан-Ильдефонсо, прелестная Каталина де Крусес, дочь золотоискателя, дона Амброзио. Отец стоял рядом с нею и зорко следил за каждым ее движением.

Но на балу присутствовали далеко не одни только местные аристократы. Участие в танцах принимали и служащие на приисках, молодые фермеры из долины, мелкие золотоискатели, пастухи, охотники и рабочие, закутанные в дешевые серапе. Публика, собравшаяся в этот день в большом зале ратуши, была на редкость разношерстна.

Оркестр состоял из скрипки, арфы и флейты. Танцевали главным образом вальс, болеро и коону[35]. Надо заметить, что таких прекрасных танцоров, как мексиканцы, не встретишь даже на самых шикарных балах Парижа. Какой-нибудь пеон[36] в кожаной куртке и бархатных штанах может смело сравниться в грациозности движений с любым балетмейстером, а побланы в кружевных юбках и цветных туфельках скользят по паркету не менее легко, чем настоящие балерины.

Робладо усиленно ухаживал за Каталиной де Крусес и приглашал ее почти на каждый танец. Но взгляд очаровательной девушки равнодушно скользил по его золотым эполетам и, казалось, искал кого-то. Она рассеянно слушала назойливого кавалера и думала о своем. Общество капитана явно утомляло ее.

Комендант Вискарра не находил себе места. Глядя на него, можно было подумать, что он тоже ждет или ищет кого-то. Он все время шагал из одного конца зала в другой и внимательно всматривался в каждую группу людей, попадавшихся ему на дороге.

По всей вероятности, предметом его мечтаний была белокурая сестра юного сиболеро. Но он напрасно искал ее.

Розиты не было и не могло быть в зале. Сразу же после фейерверка она вместе с матерью уехала в Сан-Ильдефонсо. Им пришлось проделать целое путешествие. Карлос и Хуан проводили мать и дочь до самого их ранчо, находившегося в дальнем конце долины. Однако молодые люди вернулись обратно. Им хотелось попасть на бал. Танцы уже были в полном разгаре, когда они остановили своих коней у здания ратуши. Теперь читателю, наверное, ясно, кого поджидала Каталина де Крусес. Судьба, более благосклонная к ней, чем к Вискарре, не обманула ее надежд.

С того момента как Карлос вошел в зал, выражение лица Каталины резко изменилось. В глазах ее появился взволнованный блеск. Она принуждена была таить свои чувства, потому что строгий отец и ревнивый поклонник зорко следили за ней. Но это все же не мешало ей бросать украдкой взгляды на сиболеро.

Карлос старался сохранять равнодушный вид. Сердце его учащенно билось. Почему он не может танцевать с ней? Он великолепно понимал, что всякая попытка заговорить с любимой девушкой неизбежно кончилась бы скандалом. А идти на скандал он не смел.

Вскоре ему начало казаться, что Каталина больше не смотрит на него и внимательно прислушивается к речам Робладо, щеголя Эшеварри и других. Со стороны молодой девушки все это было, разумеется, только притворством. Маска, которую она добровольно надевала на себя, предназначалась для всех кроме Карлоса. Но он не понял этого и обиделся.

Тревога овладела им. Чтобы побороть ее, он принялся танцевать. Его дамой была красивая поблана Инеса Гонзалес. Она пришла в восторг, когда он пригласил ее. Глядя, как они кружатся по залу, Каталина, в свою очередь, почувствовала ревность.

Влюбленные довольно долго мучили друг друга. Наконец Карлосу стало невмоготу. Извинившись перед Инесой, он сел на скамейку. В эту минуту Каталина находилась неподалеку от него. Он посмотрел на нее, встретил ее взгляд и увидел, что глаза ее горят любовью. Они уже обменялись признаниями и клятвами. Почему же такое недоверие? Чем вызваны эти напрасные муки?

Прочитав мысли друг друга, влюбленные успокоились. Публика все больше и больше увлекалась танцами. Подвыпивший дон Амброзио перестал следить за каждым движением дочери. Благодаря этому она могла беспрепятственно смотреть на Карлоса. Он тоже не спускал с нее глаз.

Кружась по залу, танцующие пары вплотную приближались к той скамейке, на которой сидел молодой охотник. Очередной вальс Каталина танцевала с красавцем Эшеварри. Поворачиваясь лицом к Карлосу, она каждый раз пристально смотрела на него. Их взгляды встречались. Глаза молодых испанок отличаются необычайной выразительностью. Карлосу казалось, что он читает какую-то прекрасную поэму. Радость горячей волной приливала к его сердцу. Когда Каталина в третий раз приблизилась к нему, он заметил что-то темное в белых пальчиках, лежащих на плече ее кавалера. То была небольшая зеленая ветка. Поравнявшись со своим возлюбленным, молодая девушка ловким движением уронила ветку к нему на колени и еле слышно прошептала:

– Туйя![37]

Кроме них двоих, никто не слышал этого словечка.

Карлос осторожно поднял маленькую ветку туйи. Значение ее было ему совершенно ясно. Он сначала поднес ее к губам, а потом воткнул в петлицу своей расшитой галунами куртки.

Когда Каталина в следующий раз очутилась подле него, взгляды, которыми они обменивались, были полны горячей, доверчивой и счастливой любви.

Вечер уступил место ночи. Почувствовав себя совершенно разбитым, полусонный дон Амброзио предложил своей дочери ехать домой. Капитан Робладо отправился провожать их.

Вскоре после этого разошлись и все остальные именитые горожане. Но некоторые неутомимые поклонники Терпсихоры[38] продолжали танцевать до тех пор, пока розовая Аврора[39] не заглянула в решетчатые ставни городской ратуши.

ГЛАВА X

Льяно-Эстакадо, или Столбовая равнина, принадлежит к числу наиболее странных местностей Великой американской прерии. Это плоскогорье, или, вернее, горная равнина, возвышается над окружающей ее низменностью на тысячу футов, а по форме напоминает баранью ногу, вытянутую с севера на юг.

В длину Льяно-Эстакадо простирается на четыреста, а в ширину – на двести – триста миль. Таким образом, площадь его приблизительно равняется по величине Ирландии. Поверхность горной равнины значительно отличается от окружающей ее со всех сторон прерии и сама по себе чрезвычайно любопытна. Северная часть, занимающая около пятидесяти миль, пустынна, безлюдна и почти абсолютно лишена растительности, лишь кое-где на ней растут низкие, приземистые мецкиты (особого рода акации) двух различных видов. Во многих местах сухая каменистая почва дает трещины глубиною до тысячи футов. Отвесные скалы, вздымающиеся по обеим сторонам их, образуют непроходимые пропасти. На дне этих расселин валяются бесформенные груды камней, среди которых то здесь, то там темнеют большие лужи воды. На скалах растут искривленные, хилые кедры.

В эти трещины, или, как называют их местные жители, «каньоны», можно попасть только через естественные проходы, часто отстоящие на много миль один от другого.

Большая часть горной равнины уныла и безрадостна. Целые сотни миль заняты участками земли, по твердости напоминающей шоссейную дорогу. Местами только произрастают акации и травы – главным образом «грама» и «буйволова трава». Изредка попадаются небольшие глубокие, мрачные озера самой разнообразной величины. Унылые берега их сплошь покрыты осокой. Вода большей частью содержит много железа, серы или соли. После сильных дождей количество их заметно увеличивается, и она становится более пресной. Но дожди в этой бесплодной и печальной местности выпадают крайне редко и представляют собой не правило, а исключение. Зато засухи, во время которых многие озера высыхают совершенно, продолжаются бесконечно долго.

Поверхность южной части Льяно-Эстакадо в высшей степени своеобразна. На расстоянии двадцати миль в ширину и пятидесяти в длину тянутся по направлению с севера на юг небольшие холмы из чистейшего белого песка. Напоминая по форме конусы, они достигают ста футов вышины. Ни одно деревце, ни один кустик не нарушают гармоничности их закругленных очертаний и однообразия их окраски. Но по странной аномалии, необъяснимой даже для геологов, между этих песчаных холмов и на вершинах их попадаются болотистые озера, не высыхающие даже в самое жаркое время года. В них растет множество камыша, шильника[40] и кувшинок. Присутствие воды среди зыбучих песков совершенно непонятно и ставит в тупик путешественников.

Подобные песчаные формации представляют собою обычное явление как на берегах Мексиканского залива, так и в некоторых прибрежных местностях Европы. В существовании их близ моря нет ничего загадочного. Но здесь, в самом центре западного материка, они производят в высшей степени странное впечатление.

Путешествовать по этим белым холмам почти невозможно. Лошади на каждом шагу по колено увязают в песке, а переправы через болотистые озера считаются очень опасными.

Где находится Льяно-Эстакадо? Если вам захотелось узнать это, разверните карту Северной Америки. Там вы найдете большую реку, носящую название Канадской. Беря начало в Скалистых горах[41], она течет сперва на юг, потом на восток и, наконец, вливается в Арканзас[42]. В том месте, где река эта меняет направление, к ней почти вплотную приближается Льяно-Эстакадо, утесы которого то нависают над водой, то отступают назад, становясь похожими на горную цепь и нередко вводя этим в заблуждение путешественников.

Западная граница Столбовой равнины очень проста. Недалеко от истоков Канадской реки берет начало другая река – Пекос. Судя по географическим картам, он течет прямо на юг. Но это неверно. На продолжении нескольких сот миль Пекос упорно стремится на восток и сворачивает на юг лишь незадолго до впадения в Рио-Гранде. Вот эта-то река и омывает западные склоны Льяно-Эстакадо. Преграждая ей путь, плоскогорье заставляет ее изменить первоначально взятое направление. Не будь его, Пекос, как и все остальные реки, берущие начало в Скалистых горах, продолжал бы течь на восток.

Восточная граница Льяно-Эстакадо менее определенна. Вы получите о ней представление, если проведете воображаемую линию в триста миль, начинающуюся у Пекоса и пересекающую течение рек Вихиты, Красной Луизианы, Бразоса и Колорадо[43]. Все эти реки, с их многочисленными притоками, берут начало на восточных склонах Столбовой равнины и прокладывают между скал самые фантастические русла.

На юге Льяно-Эстакадо заканчивается мысом, вдающимся в прерию и в поросшие мецкитом долины бесчисленных горных потоков, питающих нижнее течение Рио-Гранде.

Горная равнина, о которой идет речь, не имеет постоянных жителей. Даже индейцы не задерживаются на ней дольше, чем это необходимо. В некоторые уголки ее их не заманишь ничем. Между тем они не отличаются трусостью и привыкли безропотно переносить голод и жажду. Путешествие через это плоскогорье, длина которого достигает четырехсот миль, опасно и трудно.

Более или менее надежными считаются только две дороги.

Главное неудобство такого рода путешествий заключается в недостатке воды.

В былые времена одна из этих двух дорог носила название «Испанской тропы». Она вела от Санта-Фэ до Сан-Антонио-де-Бексар[44]. Чтобы путешественники не сбились с пути, в определенных пунктах ее были поставлены столбы. Отсюда название «Столбовой равнины».

В наши дни по Льяно-Эстакадо путешествовать не принято.

Негостеприимное плоскогорье посещают только сиболеро и торговцы. Одних гонит на Столбовую равнину желание поохотиться за бизонами, других – надежда заключить какую-нибудь выгодную сделку с индейскими племенами, пробирающимися через плоскогорье на восток. Ни охота, ни торговля эта не имеют сколько-нибудь серьезного значения.

Сиболеро и бродячие торговцы мексиканских окраин во многом похожи на охотников и жителей девственных лесов Северо-Американских Соединенных Штатов. Вместе с тем они сильно отличаются от них вооружением, одеждой и привычками.

Сиболеро неразлучны со своими лошадьми. Вооружение их состоит из лука и стрел, охотничьего ножа и длинного копья. Как правило, они не употребляют огнестрельного оружия и даже относятся к нему с некоторым презрением. Зато без лассо они никогда не выезжают на охоту.

Отправляясь на плоскогорье с торговыми целями, местные жители берут с собой очень ограниченный запас товара. Обыкновенно стоимость его не превышает двадцати долларов. Несколько мешков сухого хлеба, мешок-другой маиса, безделушки, которыми любят украшать себя дикари, грубые серапе, отрезы яркой шерстяной ткани домашнего изделия – вот и все.

Металлическими изделиями, которые чрезвычайно дороги в Мексике из-за высоких ввозных пошлин, они почти не торгуют. Брать с собой огнестрельное оружие им не имеет смысла: индейцы, испытывающие в нем потребность, получают его с востока. Большое количество ружей и карабинов попало в руки команчей[45] во время их набегов на южномексиканские города.

Из своих долгих и опасных странствий сиболеро возвращаются нагруженными тушами и шкурами бизонов, частью добытых собственноручно, частью полученных от индейцев в обмен на товары.

Индейцы охотно продают им также лошадей, мулов и ослов, большие стада которых пасутся в прериях. Некоторые из этих стад насчитывают по нескольку сот голов. Многие животные носят клеймо своих бывших мексиканских владельцев. Угнав табун лошадей из гациенды, расположенной по нижнему течению Рио-Гранде, индейцы спешат продать его жителям какого-нибудь городка, лежащего у истока той же реки. Подобные приемы считаются вполне законными, и правительство смотрит на них сквозь пальцы.

Охотники путешествуют по прерии небольшими группами. Бывают, впрочем, случаи, что они соединяются в отряды из нескольких десятков человек и даже берут с собой свои семьи. Но обычно вся экспедиция состоит из одного или двух сиболеро и такого же количества слуг. Индейцы беспокоят их меньше, чем других путешественников. Отлично зная, с какими целями отправляются в прерии эти смельчаки, команчи и другие племена относятся к ним скорее дружелюбно. Но все же это не мешает иногда краснокожим нападать на одиноких путников.

Торговцы перевозят свои товары или на мулах, или в повозках, запряженных волами. Эти повозки могут служить великолепной иллюстрацией первобытного способа передвижения. Колеса из бавольника, соединенные крепкой деревянной осью, по форме скорее приближаются к эллипсу или четырехугольнику, чем к кругу. На оси стоит глубокий квадратный ящик. Волы впрягаются посредством деревянной поперечины, привязанной к их рогам обыкновенными ремнями. Об упряжи и ярме мексиканцы не имеют понятия.

Шум, поднимаемый этими повозками, не поддается описанию. Его можно сравнить разве только с воплями многочисленного семейства, переживающего минуту смертельной опасности, или с ревом нескольких десятков обезьян.

ГЛАВА XI

Спустя неделю после праздника святого Хуана небольшой отряд охотников переходил вброд Пекос около Боске-Редондо. Он состоял из пяти человек: одного белого, одного метиса и трех чистокровных индейцев. Товары везли несколько мулов и шесть пар волов, запряженных в повозки. По всему облику индейцев, а также по их грубым «тильмам» и сандалиям легко было догадаться, что они принадлежат к одному из мирных племен. И действительно, это были пеоны вождя маленького отряда – сиболеро Карлоса.

Метис[46], по имени Антонио, исполнял обязанности погонщика мулов, а три индейца с помощью длинных заостренных палок великолепно справлялись с волами. Закутанный в длинное серапэ, Карлос ехал во главе маленького отряда на своем прекрасном вороном мустанге. Роскошную мангу он оставил дома отчасти для того, чтобы не истрепать ее во время долгой экспедиции, отчасти из боязни возбудить алчность кочующих индейцев, которые не задумались бы убить человека ради такого ценного плаща. Подобные же соображения заставили его заменить вышитую куртку, пунцовый шарф и бархатные штаны другой, более скромной одеждой.

Карлос был очень взволнован. Ни разу еще не приходилось ему отправляться в прерию с таким количеством разнообразных товаров. Караван его состоял из трех повозок, запряженных двенадцатью волами, и пяти вьючных мулов. Он вез с собою хлеб, маис, испанские бобы, чилийский перец, шерстяные одеяла, одежду, бусы, стеклярус и несколько испанских ножей с острыми треугольными лезвиями. Только благодаря необыкновенной удаче на празднике в Сан-Ильдефонсо получил он возможность закупить так много товара. Кроме того дублона, который у него был, и двух выигранных Хуан упросил его взять в долг еще пять дублонов на снаряжение экспедиции.

Благополучно переправившись через Пекос, маленький отряд стал подниматься на Столбовую равнину по дороге, начинавшейся недалеко от Боске-Редондо. Пологий склон быстро привел путников на плоскогорье. Перед ними открылось ровное необозримое пространство, на котором не виднелось ни одного деревца, ни одного кустика, – ничего что могло бы помочь им ориентироваться.

Путешествуя по Льяно-Эстакадо, сиболеро Карлос не нуждался в проводнике. Не было человека, который бы знал плоскогорье лучше, чем он. Повинуясь его приказанию, маленький караван двинулся на юго-восток. Карлос направлялся к берегам Красной реки Луизианы, где, как он слышал, бродили многочисленные стада бизонов. Эта местность была ему совершенно не знакома. Прежде он охотился преимущественно в верховьях техасских рек – Бразоса и Колорадо. Но долины этих рек перешли мало-помалу в нераздельную собственность могущественного племени команчей. Посвящая почти все свое время охоте, индейцы не только истребили большое количество бизонов, но и приучили их бояться человека. На берегах Красной реки дело обстояло совсем иначе. Там велась непрерывная война. Вакои, чероки и другие восточные племена постоянно оспаривали друг у друга право охоты. На этой почве у них часто происходили кровавые столкновения. В общем, они были так заняты взаимными распрями, что большую часть года оставляли бизонов в покое. Давно уже установлено, что в местностях, состоящих на «военном положении», животных больше и они менее пугливы, чем где бы то ни было.

Зная все это, сиболеро Карлос и решился предпринять экспедицию на берега Красной реки, берущей начало на восточных склонах Льяно-Эстакадо, а не в Скалистых горах, как это обозначено на географических картах.

Карлос давно уже охотился за бизонами. Его помощник, метис Антонио, и двое из индейцев тоже были охотниками. Их вооружение состояло из луков и копий, гораздо более пригодных для данного рода охоты, чем огнестрельное оружие. На одной из повозок, впрочем, лежал длинный американский карабин. Карлос, превосходно умевший обращаться с ним, приберегал его для более серьезных противников. Но каким образом попало это оружие в руки мексиканского сиболеро? Не забывайте, что наш герой не был настоящим мексиканцем. Карабин представлял собою фамильную реликвию. Он достался Карлосу в наследство от отца.

Мы не будем останавливаться на подробностях утомительного путешествия молодого сиболеро и его спутников по пустынному плоскогорью. Однажды им пришлось совершить переход в пятьдесят миль без капли воды. Только благодаря опытности и благоразумию Карлоса удалось маленькому каравану достигнуть намеченной цели.

Дав возможность животным напиться вдоволь на последнем водопое, сиболеро двинулся в путь после полудня и начинал подумывать об отдыхе только на рассвете. Первый привал продолжался не больше часа или двух. Карлос нарочно делал его перед восходом солнца, когда трава еще бывала покрыта росой и изнуренные волы, мулы и лошади могли хоть отчасти утолить свою жажду. Второй переход длился обыкновенно до полудня. В самое жаркое время путники отдыхали. Дневной привал бывал гораздо длительнее утреннего. Карлос решался продолжать путешествие только с наступлением вечерней прохлады. К концу следующей ночи ему большей частью удавалось достигнуть очередного водопоя.

Такой системы до сих пор придерживаются путешественники по пустынным степям Чихуахуа[47], Соноры[48] и Северной Мексики.

Прошло много дней, прежде чем отряд сиболеро оставил за собою унылое плоскогорье. Наконец, спустившись вниз по восточному склону, Карлос и его спутники очутились в долине одного из притоков Красной реки. Характер окружающей местности резко изменился. Перед глазами усталых путешественников открылась «волнообразная прерия». Со всех сторон возвышались небольшие пологие холмы, закругленные вершины которых придавали всему пейзажу какую-то своеобразную прелесть. Между этими холмами тянулись зеленые долины, орошаемые светлыми и блестящими потоками. По берегам виднелись небольшие рощицы, состоящие главным образом из вечнозеленых падубов, красивых пеканов, обвешанных продолговатыми и необычайно вкусными орехами, стройных тополей, раскидистых ив и серебристого хлопчатника. По склонам холмов, на почти одинаковом расстоянии друг от друга, росли большие величественные деревья. Глядя на ровные ряды их, можно было подумать, что они посажены рукою человека. Пышные красивые верхушки, тонкие перистые листья и длинные коричневые плоды, свисавшие с веток, свидетельствовали о том, что это знаменитые мецкитовые деревья, или американские акации. Над самой водой склонялись красные шелковицы. Кое-где виднелись дикие чайные деревья, обращающие на себя внимание красивыми лиловыми цветочками. И склоны холмов и долины были покрыты ярким ковром сочной травы. В общем местность производила на редкость отрадное впечатление.

Едва успел сиболеро вступить на эту благодатную землю, как ему стали еще чаще и чаще попадаться следы бизонов. На следующее утро он неожиданно натолкнулся на громадное стадо. Не обращая ни малейшего внимания на приближающихся людей, бизоны продолжали спокойно щипать траву. Они вели себя не как дикие обитатели прерий, а как домашние животные. Карлос не заметил в них и тени страха.

Цель долгого и утомительного путешествия была достигнута. Молодому сиболеро казалось, что он приехал на собственную ферму. Вокруг него простирались его владения и разгуливал его скот. Он имел на этих животных такие же права, как и другие люди. Ему оставалось только приступить к охоте.

Что же касается торговли с индейцами, то в этом отношении он решил всецело положиться на случай. Рано или поздно краснокожие должны были повстречаться ему.

Подобно всем жителям прерий, как англосаксам и испанцам, так и индейцам, Карлос любил природу и понимал ее красоту. Вот почему он постарался выбрать как можно более живописное место для привала. Это была прелестная лощина, расположенная на берегах кристально чистого ручья, вода которого оказалась необыкновенно приятной на вкус. В тени пекагаов, шелковиц и дикого чайного дерева путники нашли отдых и прохладу. Под одной из шелковиц Карлос приказал раскинуть походную палатку.

ГЛАВА XII

Решив остановиться на более или менее продолжительное время в гостеприимной долине, Карлос горячо принялся за охоту. В первые два дня он убил не менее двадцати бизонов. В то время как они вдвоем с Антонио преследовали животных и поражали их стрелами и копьями, двое индейцев занимались свежеванием и переноской шкур и туш. Третий пеон, остававшийся все время в лагере, очищал кожи и, нарезав мясо тонкими ломтями, сушил его на солнце.

Охота обещала быть чрезвычайно прибыльной. Карлос надеялся заготовить большой запас тесахо (вяленого мяса) и кож, которые всегда пользуются громадным спросом на мексиканском рынке.

На третий день, однако, охотники заметили резкую перемену в поведении бизонов.

Животные, до сих пор удивлявшие их своею кротостью, вдруг стали дикими и боязливыми. То одно, то другое стадо стремительно пробегало мимо охотников, точно спасаясь от чьего-то преследования. Карлос был уверен, что ни он сам, ни его помощники не могли внушить бизонам такого ужаса. Что же означало, в таком случае, их паническое бегство?

Молодой сиболеро высказал предположение, что где-нибудь по соседству появились индейцы.

Предположение его оказалось совершенно правильным. Поднявшись на холм, с вершины которого открывался прекрасный вид на долину, охотники увидали лагерь индейцев.

Этот лагерь был расположен в дальнем конце долины и состоял из пяти-шести шалашей, повернутых входными отверстиями к реке. Шалаши были сделаны из кольев, расположенных в форме конусов и покрытых кожей бизонов.

– Вакои! – воскликнул сиболеро в то самое мгновение, как его взор упал на них.

– Откуда вы знаете это, сеньор? – спросил Антонио. Метис обладал гораздо меньшим опытом, чем Карлос, с самого детства охотившийся в прериях.

– Как откуда? – ответил молодой американец. – Да ведь это сразу видно по устройству их шалашей.

– А я думал, что это команчи, – сказал Антонио. – Точно такие же шалаши строят «пожиратели бизонов».

– Нет, Антонио, – ответил сиболеро, – ты ошибаешься. Команчи строят свои шалаши совсем иначе. Они соединяют верхние концы кольев и покрывают их сверху кожами, не оставляя отверстия для дыма. Разница сразу бросается в глаза. Но, конечно, есть и много общего. Недаром же вакои – верные союзники команчей.

Внимательнее посмотрев на видневшийся внизу лагерь, Антонио принужден был согласиться с Карлосом. Колья, вбитые в землю, верхними концами своими неплотно прилегали друг к другу, оставляя небольшое отверстие для дыма. Устроенные таким образом шалаши напоминали усеченные конусы и этим отличались от похожих на правильные конусы шалашей команчей.

– Вакои не проявляют вражды по отношению к нам, – продолжал сиболеро. – По-моему, у нас нет причин бить тревогу. По всей вероятности, они не прочь поменяться с нами товарами. Но куда же они все девались, интересно знать?

Действительно, около шалашей не было видно ни одного живого существа – ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни даже животных. Между тем казалось совершенно невероятным, чтобы индейцы бросили свой лагерь на произвол судьбы. Даже в том случае, если бы какое-нибудь таинственное обстоятельство заставило их обратиться в бегство, они непременно захватили бы с собою кожи, служившие кровлями для их шалашей.

– Они должны находиться где-нибудь поблизости, – задумчиво произнес Карлос. – По всей вероятности, мы не видим их из-за холмов. Готов поручиться, что они охотятся за бизонами.

Догадка сиболеро оказалась правильной и на этот раз. В то время как он и его помощник смотрели вниз на шалаши, тщетно стараясь отыскать подле них какие-нибудь следы присутствия человека, внезапно послышались громкие крики, и на соседнем холме появилось несколько сот всадников. Они ехали шагом. Однако взмыленные бока их лошадей доказывали, что они возвращаются не с прогулки. Несколько минут спустя Карлос увидал второй, еще более многочисленный отряд индейцев. За ним следовали лошади и мулы, нагруженные огромными темными тушами, завернутыми в косматые шкуры. Рядом с мулами шли женщины и мальчики-подростки. Шествие замыкалось ребятишками и собаками.

Подъезжая к своему лагерю с противоположной стороны, индейцы не сразу заметили Карлоса и его спутника.

Не прошло, однако, и нескольких минут, как присутствие их было обнаружено. Увидев на вершине холма двух незнакомых людей, один из индейцев тотчас же поднял тревогу. В одно мгновение ока спешившиеся было всадники снова вскочили на коней, готовые и к нападению, и к защите. Несколько человек поспешно бросились к обозу. Остальные скакали взад и вперед перед лагерем, словно ожидая появления невидимого противника.

По-видимому, они полагали, что на них готовятся напасть их смертельные враги – панисы.

Увидав причину тревоги индейцев, сиболеро решил как можно скорее успокоить их. Он пришпорил своего вороного мустанга, въехал на самую вершину холма и простоял несколько мгновений неподвижно, как бы давая понять вакоям, что в намерениях его нет ничего враждебного. По двум-трем движениям, знакомым с детства каждому обитателю прерий, и громко выкрикнутому Карлосом слову «друг» они окончательно поняли, что тревога их была напрасной. Молодой индеец на превосходном коне поскакал по направлению к холму и, остановившись шагах в тридцати от сиболеро, вступил с ним в переговоры. Собеседники объяснялись отчасти при помощи знаков, отчасти по-испански. Беседа их продолжалась недолго. Несколько мгновений спустя молодой индеец поскакал обратно в лагерь и, посоветовавшись со своими товарищами, вернулся к Карлосу, приглашая его и Антонио следовать за ним.

Не поколебавшись ни секунды, сиболеро ответил согласием на это любезное приглашение. Через полчаса он и его помощник с аппетитом ели поджаренные куски свежей говядины и дружески болтали со своими новыми знакомыми.

Вождь вакоев, красивый, статный человек, пользовавшийся громадным авторитетом среди своих соплеменников, почувствовал к Карлосу горячую симпатию. Узнав, что у сиболеро много ценных товаров, он очень обрадовался и обещал на следующее же утро прийти посмотреть их. Карлос был в восторге, что судьба столкнула его именно с племенем вакоев, представители которого, как известно, отличаются редкой привлекательностью и благородством.

Молодой сиболеро вернулся на место своей стоянки в прекрасном расположении духа. Индейский вождь обещал ему расплатиться за товары мулами. О более выгодной сделке Карлос не смел и мечтать.

На следующий день верные данному слову индейцы с раннего утра пришли в лагерь белых. Маленькая лощина, служившая резиденцией сиболеро и его товарищам, огласилась веселыми криками мужчин, женщин и детей. Распакованные товары пришлось разложить прямо на земле. Осмотр их продолжался целый день. Покупатели оказались людьми порядочными и сговорчивыми. Когда с наступлением ночи они двинулись в обратный путь, у Карлоса от всех его товаров не осталось буквально ничего. Зато тридцать великолепных мулов, являвшихся отныне его собственностью, мирно паслись в маленькой лощине. Они обошлись ему в восемь дублонов.

Но Карлос не собирался успокоиться на этом. Он твердо решил, что каждый из его тридцати пяти мулов вернется домой, нагруженный до отказа кожей и мясом бизонов.

Воображение рисовало ему приятные картины. Мечты одна соблазнительнее другой проносились в его голове. Он страстно хотел сделаться состоятельным человеком, потому что только деньги могли дать ему право претендовать на руку Каталины. А образ ее неотступно стоял перед его глазами.

«Когда я стану богатым, – думал он, – дон Амброзио переменит свое отношение ко мне».

В эту ночь светлы и радостны были сны сиболеро Карлоса.

ГЛАВА XIII

На следующий день Карлос приступил к охоте с удвоенной энергией. Теперь он мог увезти с собою громадные запасы. Нечего было больше бояться, что их придется бросить где-нибудь в пути. К его старым мулам прибавилось тридцать новых. Тридцать пять мулов и двенадцать волов, запряженных в повозки! Да ведь это целый обоз, на котором уместится груз стоимостью в несколько сот долларов!

Кроме мулов Карлос получил от индейцев несколько выделанных кож, за которые уплатил сущие пустяки. По желанию покупателей он отдал им пуговицы со своей куртки, несколько золотых галунов и металлических пряжек. Вакоям казалось ценным все, что блестело.

Купить у белых оружие индейцы не пожелали. У них были точно такие же луки и копья. Они и сами с удовольствием бы променяли их. А с длинным американским карабином, который им очень понравился, Карлос не расстался бы и за сто мулов.

Ближайшие два дня сиболеро охотился без передышки. Бизоны становились с каждым часом все более недоверчивыми и дикими. Скоро внимание Карлоса было невольно привлечено одним странным обстоятельством. Он заметил, что испуганные стада, то и дело стремительно проносившиеся мимо лощины, бегут с севера. Между тем вакои охотились к югу от места его стоянки. Значит, причина страха бизонов лежала не в них. Но где же искать ее?

Весь третий день после посещения индейцев Карлос провел на охоте. Вернувшись, он тотчас же лег спать. До полуночи маленький лагерь взялся охранять Антонио. Ровно в двенадцать часов его должен был сменить один из пеонов.

Метиса сильно клонило ко сну. Он с раннего утра вышел из лагеря и в течение всего дня ездил по степи, преследуя бизонов. До окончания его дежурства оставалось еще полчаса. Он еле держался на ногах и честно боролся с одолевавшим его сном. Вдруг с той стороны, где паслись привязанные к кольям мулы, раздалось какое-то странное фырканье.

Антонио моментально пришел в себя, опустился на колени, приложил ухо к земле и прислушался. Почти тотчас же снова раздалось фырканье. Потом еще и еще. Промежутки между звуками были очень коротки.

«Что это значит? – подумал Антонио. – Может быть, наши мулы испугались койотов? Или медведь бродит где-нибудь поблизости? Во всяком случае, надо разбудить хозяина».

Неслышными шагами приблизившись к Карлосу, метис осторожно дотронулся до его руки. Почувствовав это легкое прикосновение, сиболеро вскочил с походной кровати и схватился за карабин. В минуты опасности он предпочитал огнестрельное оружие всякому другому.

Обменявшись несколькими короткими фразами, Карлос и Антонио подняли на ноги пеонов. Маленький отряд занял позицию в центре небольшого загона в форме треугольника, образованного повозками. Высокие деревянные стенки их могли служить надежным прикрытием против стрел. Огней в лагере Карлоса не было. Мрак, царивший в облюбованной им лощине, казался еще глубже от тени, отбрасываемой густой листвой тутовых деревьев. Оставаясь невидимыми, Карлос и его спутники могли легко наблюдать за всем, что происходило в прерии. Если бы не черневшие кое-где рощицы, вся окружающая местность была бы перед ними как на ладони. Глядя на темные деревья, Карлос думал, что за их стволами, по всей вероятности, кто-то прячется.

Затаив дыхание и напряженно вглядываясь в темноту, охотники прислушивались к каждому звуку. Так прошло минут десять. Вдруг им показалось, что к мулам осторожно крадется какая-то черная фигура. Однако света было настолько мало, что и Карлос, и Антонио, и индейцы не оказались в состоянии разглядеть ее. Во всяком случае, она двигалась крайне медленно. Можно было даже подумать, что она стоит на одном месте.

В конце концов Карлосу это надоело. Он вышел из треугольника, образованного повозками, и, сопровождаемый своим верным Антонио, тихонько пополз вперед. Очутившись на сравнительно близком расстоянии от беспокоившего их предмета, они оба отчетливо увидали, что он двигается.

– Это, несомненно, живое существо, – прошептал сиболеро.

Едва успел он произнести эти слова, как мулы опять тревожно зафыркали. Некоторые из них стали бить копытами землю.

– По всей вероятности, это медведь, – продолжал Карлос. – Он может смертельно напугать наших мулов. Надо попробовать подстрелить его.

С этими словами он поднял свой карабин, прицелился и спустил курок.

Эффект от его выстрела был поразительный. Казалось, он разбудил всех чертей преисподней. Сотни человеческих голосов слились в один нестройный хор, раздался топот нескольких сот копыт, мулы с душераздирающим ревом заметались во все стороны и, вырвав из земли те колья, к которым они были привязаны, бешеным галопом помчались в темноту. Большой отряд всадников, как будто только и поджидавший этого момента, тотчас же окружил перепуганных животных и погнал их куда-то вперед. Не успел Карлос прийти в себя от изумления, как и те и другие бесследно исчезли.

В лощине не осталось ни одного мула. Место, на котором они только что паслись, было совершенно пусто.

– Я разорен! – глухим голосом воскликнул сиболеро. – Все пропало!

В голосе Карлоса звучало и бешенство, и горе.

Действительно, положение его было крайне неприятное. Радужные надежды, уже согревшие и ослепившие его своим светом, потускнели в одну минуту. Еще полчаса назад он считал себя состоятельным человечком. Теперь от его каравана не осталось и следа. Он даром потерял массу сил и времени. Долгое, опасное, утомительное путешествие не дало ему ничего. Он вернется домой с пустыми руками, не обогащенный, а разоренный. Ведь его пять мулов, купленные специально для этой экспедиции, пропали вместе с тридцатью остальными. Все достояние сиболеро заключалось теперь в двенадцати волах и вороном мустанге. На трех повозках провизии поместится не больше, чем это необходимо для него и его спутников на обратную дорогу. Ему не удастся привезти домой ни кож, ни тесахо.

Вот какие мысли вихрем проносились в мозгу сиболеро в то время, как он смотрел вслед исчезающим индейцам. Гнаться за ними не имело никакого смысла. Разумеется, великолепный конь быстро домчал бы его до грабителей. Но одолеть такое множество врагов ему было не под силу. Они быстро прикончили бы его своими копьями.

Карлос приказал крепче привязать волов к повозкам. У него были все основания бояться вторичного нападения индейцев. Отказавшись от желанного отдыха, сиболеро и его товарищи решили бодрствовать до самого утра.

ГЛАВА XIV

Печально провел Карлос эту ночь. Тягостные мысли не давали ему покоя. У него отняли то, что он добыл с таким трудом. Индейцы, со всех сторон окружавшие место его стоянки, могли в любую минуту подкрасться к нему и убить его. Он находился на расстоянии нескольких сот миль не только от своего ранчо, но и от какого-либо городка, населенного белыми. Да и зачем ему возвращаться домой? Увидав его пустые повозки, люди, пожалуй, еще осмеют неудачника. Надежды на возмещение убытков у него не было никакой. Он знал, что правительство не найдет нужным вступиться за человека, занимающего такое скромное положение. Впрочем, испанские солдаты при всем желании не могли бы совершить переход через Льяно-Эстакадо. Испанские солдаты! Полно! Смешно и думать, что Вискарра и Робладо соблаговолят послать даже незначительный отряд против индейцев, обидевших бедного сиболеро. Зачем тешить себя ребяческими мечтами? К действительности надо относиться трезво. Его ограбили. Он должен смириться с этим. Будущее рисовалось Карлосу в самых мрачных красках.

Сперва он думал было пойти на рассвете в лагерь вакоев и высказать им все свое негодование. Но потом ему стало ясно, что такая прогулка была бы совершенно бессмысленна. К тому же вряд ли он застал бы своих коварных друзей на месте их прежней стоянки. По всей вероятности, они поспешили уйти куда-нибудь подальше.

Всю ночь Карлос никак не мог успокоиться; злоба комком подступала к его горлу. Вернуть украденных мулов ему не удастся. Но зато месть доступна ему. У вакоев есть враги. Несколько соседних индейских племен постоянно соперничают с ними. Карлос знал, что из этих племен могущественнее и опаснее других панисы.

«Моя участь горька, – думал молодой сиболеро. – Зато как сладостна месть! Что, если пойти к этим панисам, рассказать им о случившейся со мною беде и предложить им услуги моего копья, лука и карабина? Я никогда не имел дела с панисами. Но ведь меня считают недурным воином. Едва ли они откажутся от такого союзника, как я. Мои спутники – ведь мы знаем друг друга не первый день – последуют за мной в огонь и воду. Они тоже умеют держать в руках оружие. Итак, выход найден. Остается только отыскать панисов».

Последние слова Карлос произнес вслух. Голос его звучал мрачной решимостью. Молодой сиболеро принадлежал к числу людей, быстро принимающих решения и умеющих приводить эти решения в исполнение. В том, что он горел жаждой мести, не было ничего удивительного. Низкое коварство вакоев возмутило его до глубины души. Перспектива бесславного возвращения домой, естественное желание наказать ограбивших его негодяев, надежда вернуть хоть часть похищенного добра – все это укрепляло его в принятом решении. Почувствовав прилив бодрости и энергии, он готов был уже поделиться своими планами с остальными членами маленького отряда, как вдруг раздался задумчивый голос Антонио.

– Сеньор, – сказал метис, словно подводя итог размышлениям, в которые он был довольно долго погружен, – вы не заметили ничего странного?

– Когда, Антонио?

– Во время бегства мулов.

– А, по-твоему, было что-нибудь странное?

– Да. Мне показалось, что отряд наших врагов только наполовину состоял из всадников. Остальные были пешие.

– Ты прав, Антонио! Я тоже обратил на это внимание.

– Я много раз видел, сеньор, как индейцы племени команчей угоняли чужие стада. Они всегда бывали на лошадях.

– Ну, так что же? Ведь наших мулов угнали не команчи, а вакои.

– Совершенно верно, сеньор. Но я слышал, что вакои, как и команчи, никогда не предпринимают набегов иначе, чем верхом.

– Да, – согласился сиболеро, – это действительно странно.

– Не заметили ли вы чего-нибудь еще более странного, сеньор? – продолжал метис.

– Нет, – ответил Карлос. – По правде сказать, я вообще ничего не заметил. Я был так поражен, так взволнован, что не обращал внимания на окружающее. Но что же ты заметил еще, Антонио?

– Среди отчаянных воплей и шума, которые поднялись сразу после вашего выстрела, я несколько раз слышал громкий свист.

– В самом деле?

– Несколько раз, и притом чрезвычайно отчетливо.

– Как это я не услышал его? – пробормотал сиболеро, обращаясь скорее к самому себе, чем к своему собеседнику. – Ты ручаешься, что тебе это не почудилось?

Два-три мгновения Карлос молчал, напряженно размышляя.

– По всей вероятности… – взволнованно пробормотал он, как будто забыв о присутствии метиса, – наверное… Черт возьми! Конечно же это был…

– Что, сеньор?

– Свист панисов.

– Вот это-то и пришло мне в голову. Команчи никогда не свистят. Киавы тоже. Я никогда не слыхал, чтобы вакои подавали друг другу сигналы свистом. Что, если нас ограбили панисы? К тому же отряд только наполовину состоял из всадников. Скорее всего, это были именно они.

Мысли Карлоса сразу приняли другое направление. Предположение Антонио казалось ему не лишенным основания. Свист действительно является характерной особенностью племени панисов. То обстоятельство, что конных грабителей сопровождали их пешие товарищи, подтверждало догадку метиса. Карлос знал, что южные индейцы никогда не рискнули бы совершить набег без соответствующего количества лошадей. Панисы же, будучи превосходными наездниками, часто отваживаются пускаться пешком в самые опасные экспедиции. Надо сказать, что возвращаются они из этих экспедиций почти всегда на конях.

«Напрасно я обвинял бедных вакоев, – думал сиболеро. – Моих мулов похитили не они».

Вдруг новое подозрение промелькнуло у него в уме. Может быть, вакои нарочно подражали свисту панисов, чтобы ввести его в заблуждение? От их лагеря до места стоянки Карлоса ничего не стоило дойти пешком. По всей вероятности, этим и объяснялось то, что не все грабители приехали на лошадях.

При встрече вакои, разумеется, не преминут сказать ему, что его мулов угнали появившиеся по соседству панисы. А между тем мулы будут спокойно пастись в каком-нибудь укромном местечке.

– Нет, Антонио, – сказал сиболеро после минутного раздумья, – нет. Я почти уверен, что наших мулов похитили вакои.

– Мне не хочется верить этому, сеньор, – заметил метис.

– Я вполне разделяю твои чувства: мне самому очень понравились вакои. Признаться, с того дня, как они побывали у нас в гостях, я часто думал о них с глубокой симпатией. Мне было бы жаль, если бы они оказались нашими врагами. Но, должно быть, это именно так.

Несмотря на уверенный тон, с которым Карлос произнес эти слова, сомнения все-таки продолжали терзать его. И чем больше размышлял он на эту тему, тем сомнения эти становились сильнее. Ему вспомнилось одно обстоятельство, как будто доказывавшее невинность вакоев. Когда он поделился своими соображениями с остальными охотниками, они вполне согласились с ним.

Обстоятельство, пришедшее ему на память, давно обратило на себя внимание и остальных охотников. В течение нескольких последних дней мимо них часто пробегали большие стада бизонов. Они направлялись с севера на юг. Очевидно, их настойчиво преследовал какой-то охотничий отряд. Между тем вакои все время охотились к югу от стоянки сиболеро. Значит, поблизости находилось какое-то другое индейское племя.

Карлос снова упрекнул себя в недостатке доверия к своим новым друзьям. Сомнения с удвоенной силой охватили его. Оставалось только надеяться, что их рассеет свет наступающего утра.

Молодой сиболеро твердо решил поехать в лагерь вакоев, чтобы узнать от них правду и открыто высказать все свои предположения.

Как только первые отблески зари позолотили изумрудную траву прерии, зоркие глаза метиса Антонио, все время устремленные вдаль, остановились на каком-то странном предмете, валявшемся на земле недалеко от того места, где еще недавно паслись принадлежавшие Карлосу мулы. Может быть, это куст? Нет, темный предмет ни в коем случае не был кустом. В этом метиса убедили его очертания. Скорее он напоминал какое-нибудь животное. Уж не большой ли это волк? Предмет этот лежал недалеко от группы деревьев, между которыми прокрадывалось ночью живое существо, которое охотники приняли за медведя и в которое стрелял Карлос.

Сильно заинтересованный Антонио подозвал своего хозяина и указал ему на видневшийся вдали предмет. Прячась за повозками, оба они стали внимательно рассматривать его. Но при слабом свете еще не выглянувшего из-за холмов солнца им не удалось увидеть почти ничего.

По мере того как день вступал в свои права, очертания загадочного предмета становились все более и более определенными. С каждой минутой любопытство охотников увеличивалось. Им очень хотелось выйти из-под прикрытия и рассмотреть как следует неподвижно лежащую фигуру. Только страх вторичного нападения индейцев заставлял их быть благоразумными.

И все-таки они в конце концов не выдержали. Мало-помалу одно предположение стало все чаще мелькать в их умах. Выйдя из загона, образованного повозками, они двинулись по направлению к маленькой роще.

Приблизившись к таинственному предмету, Карлос и Антонио убедились в том, что их догадка была правильной. Перед ними лежал, уткнувшись лицом в землю, мертвый индеец. Тщательно осмотрев труп, охотники обнаружили глубокую рану в боку, из которой, по-видимому, вытекло большое количество крови. Судя по всему, индеец был сражен пулей из карабина. Выстрел Карлоса не пропал даром.

Нагнувшись, Антонио перевернул тело на спину. Убитый был, несомненно, воином. Об этом свидетельствовала разрисовка его груди и лица. Очевидно, он старался придать себе как можно более угрожающий вид. Больше всего, однако, поразила охотников его прическа. Волосы на висках и затылке были гладко выбриты, а посредине коротко обстриженной головы красовалась прядь длинных волос, переплетенных с перьями и болтавшихся наподобие косы по плечам мертвеца. Ярко-малиновая краска, густым слоем покрывавшая его виски, щеки и плечи, еще больше оттеняла восковую бледность лба, носа и рук. Губы индейца совершенно посинели, а глаза слегка выкатились. В общем, труп производил очень тяжелое впечатление.

Посмотрев в течение нескольких минут на мертвеца, Карлос поднял голову, взглянул на своего товарища и, указав сперва на прическу индейца, а потом на его мокассины, произнес только одно слово:

– Панис.

ГЛАВА XV

Убитый воин принадлежал к племени панисов. Длинная коса, покрой мокассин и особенности разрисовки – все доказывало это.

Сиболеро был очень доволен своим открытием. Он радовался и тому, что его друзья вакои не оказались предателями, и тому, что ему удалось наказать одного из своих обидчиков, и тому, наконец, что у него появилась некоторая надежда на возвращение похищенных мулов. Ему пришло в голову обратиться за помощью к вакоям.

В этом намерении не было ничего неосуществимого. Как уже говорилось, вакои и панисы беспрерывно враждовали между собой. Карлос был уверен, что, услышав о появлении северных индейцев, его новые друзья не замедлят пуститься за ними в погоню. Что мешает ему присоединиться к ним? Хорошо вооруженный отряд из пяти человек может принести немалую пользу. А в случае победы над панисами вакои вряд ли откажутся возвратить похищенное у него добро.

Первым побуждением Карлоса было мчаться галопом в лагерь вакоев, рассказать им, что вокруг бродят их враги, и предложить свою помощь.

Потом им овладела нерешительность. И он, и Антонио вспомнили, что панисы сами бросились в сторону вакоев. До лагеря их было не больше двух миль. Найти его не стоило никакого труда. Что, если панисы напали на вакоев врасплох и разбили их?

Такое предположение казалось вероятным – более чем вероятным. Время для набега на врагов было самое подходящее. Панисы угнали мулов незадолго до полуночи. Сразу после этого они отправились к лагерю вакоев. Сражение между враждующими племенами произошло, по всей вероятности, между полуночью и рассветом.

Карлос боялся, что предупреждать вакоев о грозившей им опасности уже не имеет смысла. А вдруг они все погибли? Как бы то ни было, он решил направиться в их лагерь.

Дав метису и пеонам ряд наставлений на случай вторичного набега панисов и приказав им защищаться до последней капли крови, сиболеро двинулся вперед. Кроме лука и копья он захватил с собою и карабин. Было еще довольно темно. Но он хорошо знал дорогу в стан вакоев и ни разу не сбился с пути. Долгий опыт научил его осторожности. Он ехал довольно медленно, внимательно вглядываясь в каждое деревцо и осматривая с высоты каждого холма расстилавшуюся перед ним местность.

Осторожность эта была далеко не лишней. Панисы не могли еще отойти на сколько-нибудь значительное расстояние. Карлос допускал, что они устроят ему засаду между лощиной и лагерем вакоев.

Встречи с одним или с двумя из них сиболеро не опасался нисколько. Конь его не имел соперников. Карлос знал, что ни один панис не окажется в состоянии догнать его. Он боялся другого. Ведь навстречу ему мог попасться многочисленный отряд. А перспектива быть окруженным врагами весьма мало соблазняла его. Вот почему он принимал всевозможные предосторожности.

Слух его был напряжен до крайности. Он улавливал малейшие звуки, раздававшиеся в прерии: кудахтанье дикого индюка, спрятавшегося в густой листве, тревожный крик глухаря, испугавшегося топота лошадиных копыт, свист оленя и визгливый лай степного сурка. Все эти звуки были знакомы ему с детства. И все-таки он каждый раз останавливал коня, чтобы прислушаться к ним. В другое время и при других обстоятельствах они не вызвали бы в нем ни малейшего интереса. Но ведь он прекрасно знал, что люди перекликаются иногда друг с другом голосами зверей и птиц.

Карлос ехал по тем самым местам, где в течение ночи побывали панисы. Судя по многочисленным следам, оставшимся на траве, их было довольно много. У переправы через ручей сохранились отпечатки нескольких пар мокассин. Это доказывало, что грабителям не хватило похищенных мулов и что часть их по-прежнему шла пешком.

С удвоенной осторожностью тронулся Карлос в дальнейший путь. Он был уже на половине дороги к лагерю вакоев, а следы панисов продолжали попадаться ему на каждом шагу. Не может быть, чтобы они не дошли до лагеря. Воинственных индейцев трудно упрекнуть в недостатке наблюдательности. Они, конечно, заметили следы вакоев, ведущие от их лагеря до места стоянки Карлоса. Они подкрались к шалашам своих врагов. Может быть, они напали на них… Может быть…

На этом нить размышлений сиболеро внезапно оборвалась. Вдалеке послышался громкий шум. Душераздирающие крики тонули в непрерывном гудении слившихся воедино голосов. То и дело раздавались вопли, гиканье, свист.

Карлос сразу угадал значение поразившего его шума. Это был шум битвы. Где-то по соседству завязалось сражение.

Звуки доносились из-за холма, на склон которого уже начал подниматься сиболеро.

Он пришпорил коня и, домчавшись галопом до вершины, остановился.

Страшная картина открылась его глазам. Шестьсот всадников носились по равнине. Одни преследовали друг друга, держа наперевес копья, другие натягивали тетивы своих луков, третьи дрались врукопашную. Соединившись в маленькие отряды, смельчаки бросились в атаку на врагов. Трусы спасались бегством. Некоторые всадники соскочили с коней, горя желанием вступить в единоборство с противником. Многие прятались за деревьями, только изредка выходя из-за прикрытия толстых стволов, чтобы пустить стрелу или бросить копье в какого-нибудь неосторожного воина. Битва была в полном разгаре.

Тишина раннего утра не нарушалась звуками выстрелов, трубы и барабаны не подбадривали воинов своими призывными звуками, не слышно было грохота пушек, в воздухе не летали снаряды. Но все-таки ошибки тут быть не могло. Никто не принял бы открывшуюся глазам Карлоса картину за пантомиму или за простой турнир. Громкие восклицания, пронзительный свист, вид преследующих друг друга всадников, предсмертные стоны, крики торжества, крики бешенства, тревожное ржание коней, лишившихся своих всадников, неподвижные тела, скальпированные[49] головы, краснота которых казалась особенно яркой в лучах утреннего солнца, запачканные кровью копья и секиры – все доказывало молодому сиболеро, что у ног его происходит настоящее сражение. Вакои и панисы бились не на жизнь, а на смерть.

Это стало ему ясно с первого взгляда. Мало-помалу он начал различать противников. Панисов легко было узнать по их воинственному виду и косам, спускавшимся с гладко выбритых голов. Почти все вакои – очевидно, застигнутые врасплох – сражались в охотничьих рубашках и обыкновенных сапогах, некоторые, впрочем, тоже были до пояса обнажены. Но у всех развевались по плечам длинные темные волосы.

Молодого сиболеро охватило страстное желание спуститься с холма и вмешаться в битву. Он хотел присоединиться к вакоям. Шум сражения подействовал на него как крепкое вино. Вид разбойников, только что укравших у него все его достояние, наполнил его сердце жаждой мести. Некоторые панисы разъезжали по полю битвы на принадлежащих ему мулах. Карлос не мог равнодушно смотреть на них.

Он готов был уже пришпорить коня и мчаться вперед, как вдруг дело приняло совершенно неожиданный для него оборот. Панисы начали отступать.

Карлос остановился в нерешительности. Да, панисы действительно повернули спины к врагам и обратились в бегство.

Бросив взгляд на склон того холма, на котором он стоял, сиболеро увидел трех панисов, галопом скакавших по направлению к нему. Некоторые товарищи их еще продолжали сражаться с вакоями. Другие убегали в противоположную сторону.

Карлос спрятался за деревьями и стал выжидать. Враги обнаружили его присутствие только в самую последнюю минуту.

Вдруг раздался воинственный клич вакоев. Сиболеро увидел, что два длинноволосых всадника бросились в погоню за беглецом.

Убедившись в том, что враги не превосходят их количеством, панисы тотчас же остановились и вступили с ними в бой.

В первой же схватке один из вакоев был убит. Другой – Карлос узнал в нем самого вождя – остался лицом к лицу с тремя противниками.

Неожиданно раздался звук, похожий на громкое щелканье бича. Это был выстрел из карабина. Один панис тотчас же замертво упал на землю. Двое остальных, не заметив, откуда грянул выстрел, продолжали теснить врага. Вождь вакоев мужественно защищался. Получив сильный удар томагавком[50] по голове, второй панис выбыл из строя. Но храброму вакою не удалось вовремя повернуть своего коня, и оставшийся в живых противник вонзил ему в бок длинное копье. Проколотый насквозь, благородный индеец тяжело застонал и упал с лошади.

Почти одновременно упал и его убийца. Стрела, пущенная Карлосом, не успела предотвратить несчастья. Но доблестный вождь был отомщен. Смерть поразила паниса в ту самую секунду, когда он наносил свой роковой удар. Не выпуская из рук рукоятки смертоносного копья, он рухнул на землю рядом с убитым им вакоем.

Карлос решил не терять времени на осмотр мертвецов. На равнине все еще кипел бой. Сиболеро вонзил шпоры в бока своего коня и поскакал вниз.

Между тем ряды панисов заметно поредели. Лучшие воины их остались на поле сражения. Остальными овладел панический страх. Присоединившись к победителям, Карлос принял участие в погоне. Выстрелами из карабина был убит еще не один панис. Но мысль о том, что беглецы могут напасть на его лагерь, заставила молодого сиболеро повернуть коня. Прискакав галопом к месту своей стоянки, он нашел Антонио и пеонов живыми и невредимыми. Индейцы, проехавшие мимо маленького лагеря, были слишком напуганы, чтобы обратить на них внимание.

Убедившись, что все обстоит благополучно, сиболеро повернул мустанга и галопом помчался к вакоям.

ГЛАВА XVI

Приблизившись к тому месту, где был убит вождь, Карлос услышал хор голосов, поющих похоронную песню.

При виде нескольких десятков воинов, толпившихся вокруг чьей-то распростертой фигуры, он остановил коня. На земле лежал труп вождя вакоев. К нему один за другим подъезжали всадники, только что преследовавшие панисов. Каждый спешил присоединиться к заунывному хору.

Сиболеро соскочил с коня и вмешался в толпу. Некоторые вакои посмотрели на него с изумлением. Другие, видевшие, что он принимал участие в сражении, подходили к нему и приветствовали его. Один старик взял его за руку, вывел его вперед и молча указал на застывшее лицо мертвеца. Очевидно, он хотел сообщить Карлосу о смерти вождя.

Ни этот старик, ни другие вакои не подозревали о том, что молодой сиболеро первым узнал печальную новость. Ни одно живое существо не присутствовало при схватке, в которой погиб вождь. Высокие деревья сделали это место недоступным для наблюдения. К тому же схватка происходила в то время, когда вакои ожесточенно преследовали своих противников. Подведя Карлоса к мертвецу, старый воин искренне хотел поделиться с ним своей печалью. Он был уверен, что гибель вождя будет для сиболеро новостью. А Карлос молчал.

Он угадывал, что одно обстоятельство кажется вакоям непонятным и таинственным. На земле лежали пять нескальпированных индейцев. Это было чрезвычайно странно. Три убитых паниса покоились рядом с двумя вакоями. Как могло случиться, что ни один из участников схватки не остался в живых? Неужели же все они перебили друг друга? Такое предположение не представлялось сколько-нибудь вероятным. Спутник вождя вакоев и один панис лежали несколько поодаль. Остальные три представляли одну группу. Проколотый насквозь вождь как будто отворачивался от своего убийцы, окоченелая рука которого все еще продолжала держать рукоятку копья. Рука вождя сжимала окровавленный томагавк, а раздробленный череп третьего паниса красноречиво свидетельствовал о том, что благородный вакой успел нанести перед смертью удар врагу.

Тем не менее картина продолжала оставаться загадочной. Кто сразил убийцу вождя? Здравый смысл говорил индейцам, что какой-то человек пережил схватку, в которой погибли остальные.

Если это панис, то как мог он уйти, не захватив с собой трофея, который на всю жизнь прославил бы его имя, – как мог он не снять скальпа с черепа вождя?

Если это был вакой, то где он и кто он?

Все эти вопросы индейцы задавали друг другу шепотом. Ответить на них не решался никто. Между тем к толпе присоединялись все новые и новые всадники. Вновь и вновь звучала над телом вождя заунывная песня.

Когда наконец все воины племени вакоев собрались около мертвеца, один из них выступил вперед. Тотчас же воцарилась гробовая тишина.

– Вакои! – сказал индеец. – Печаль вселилась в наши сердца как раз в тот день, когда нас посетила радость. Торжество наше отравлено горечью. Мы лишились отца и брата. Наш великий вождь, которого мы все так любили, умер. Увы! В ту самую минуту, когда победа улыбнулась нам, к вождю нашему подкралась смерть. Сердца его воинов полны печали. Долго будет скорбеть о нем осиротевшее племя. Вакои! Наш вождь не остался неотомщенным. Убийца лежит у его ног, пронзенный стрелой и залитый кровью. Кому из вас мы обязаны этим?

Тут оратор замолчал, как бы ожидая ответа. Но ответа не последовало.

– Вакои! – продолжал он. – Мы лишились нашего любимого вождя, и сердца наши исполнены печали. Но все же отрадно думать, что смерть его не осталась неотомщенной. Вот лежит убийца нашего вождя. С головы его еще не снят скальп. Кому из наших храбрецов принадлежит этот трофей?

Говоривший опять сделал паузу. И опять ответом ему было молчание.

Сиболеро молчал так же, как и все остальные. Не зная языка вакоев, он ничего не понял из того, что сказал оратор. Ему было ясно, что речь идет о погибшем вожде и о сражении, но точный смысл произносимых слов ускользал от него.

– Братья! – снова начал оратор. – Я знаю, что смелые люди скромны и не имеют обыкновения хвастать своими подвигами. А свершить это дело мог только истинно смелый человек. Пусть он откроет нам свое имя. Вакои будут благодарны тому, кто отомстил за смерть их возлюбленного вождя.

Но опять ни одного звука не послышалось в ответ.

– Братья-воины! – продолжал оратор, повышая голос и внимательным взором окидывая толпу. – Я сказал, что вакои будут благодарны смельчаку, совершившему этот подвиг. Старинный обычай повелевает нам избирать вождей из среды самых храбрых воинов нашего племени. Я предлагаю избрать нового вождя тут же, на месте, не медля ни минуты, стоя на земле, пропитанной кровью его предшественника. Я подаю свой голос за воина, совершившего этот подвиг.

И он показал на труп сраженного стрелою паниса.

– Я тоже подаю голос за мстителя! – крикнул кто-то из присутствующих.

– Я тоже! – сказал второй.

– Я тоже! Я тоже! Я тоже! – один за другим воскликнули вакои.

– Принесем же торжественную клятву, – сказал оратор, – в том, что воин, которому принадлежит этот трофей… – он вытянул руку, указывая на голову убитого паниса, – является отныне вождем племени вакоев.

– Клянемся! – воскликнули индейцы.

Каждый из них приложил при этом правую руку к сердцу.

– Кто же наш вождь? – произнес оратор. – Мы просим его выйти вперед.

Снова наступило мертвое молчание. Глаза присутствующих тщетно искали нового вождя. Все сердца учащенно бились.

Не догадываясь, какая высокая честь выпала на его долю, Карлос держался в стороне и с любопытством наблюдал за движением своих краснокожих друзей. Ему и в голову не приходило, о чем идет речь. Наконец один из индейцев, стоявший рядом с ним и немного говоривший по-испански, объяснил ему смысл происходившего.

Молодой сиболеро собирался уже выступить вперед и признаться, что это он пронзил стрелою паниса, как вдруг один из вакоев воскликнул:

– Зачем пребывать дольше в неизвестности? Если скромность связывает язык доблестного воина, за него даст ответ его оружие. Смотрите! Эта стрела объяснит нам все!

– Совершенно верно! – подтвердил оратор.

С этими словами он подошел к мертвецу, выдернул из его тела стрелу и, высоко подняв руку, показал ее присутствующим.

Глаза индейских воинов устремились в одну точку. Со всех уст сорвался возглас изумления. На острие стрелы был железный наконечник. Таких стрел не было ни у одного из вакоев.

Карлос почувствовал на себе взгляды, полные почтения и восторга. Индейским воинам сразу стало ясно, что стрела, пронзившая убийцу их вождя, принадлежала Карлосу. Как раз в эту минуту несколько всадников осмотрели тело третьего паниса и, увидев на нем рану, нанесенную огнестрельным оружием, поспешили сообщить об этом остальным товарищам.

Итак, тайна открылась. Мстителем за вождя вакоев был бледнолицый юноша.

ГЛАВА XVII

Поняв наконец смысл происходившей на его глазах сцены, Карлос выступил вперед и через посредство переводчика рассказал, при каких обстоятельствах погиб покойный вождь и какое участие довелось ему принять в схватке.

Громкий шепот одобрения был наградой за его рассказ. Некоторые пылкие молодые воины не выдержали и, подойдя к сиболеро, стали крепко пожимать его руку. Со всех сторон звучали изъявления благодарности. Вакои отдавали себе ясный отчет в том, что они обязаны Карлосу жизнью. Выстрел из карабина, раздавшийся около полуночи и гулко разнесшийся по окрестным холмам, предупредил их о грозящей им опасности и расстроил планы противников. Если бы панисы напали на них врасплох, история этого дня кончилась бы, по всей вероятности, совсем иначе. Вместо того чтобы преследовать вакоев, северные индейцы были вынуждены обороняться. Этим-то главным образом и объяснялось их поражение.

Вакои видели также, что молодой сиболеро принимал участие в сражении. Горячая симпатия к нему уже и тогда зародилась в их сердцах. Но теперь, когда стало известно, что этот бледнолицый воин отомстил за их любимого вождя, симпатия сменилась энтузиазмом. В течение нескольких минут стоял такой шум, какого Карлос не слышал никогда в жизни.

Когда возбуждение несколько улеглось, воин, только что державший речь перед своими соплеменниками и бывший, очевидно, признанным оратором племени, снова выступил вперед. Вакои сразу замолчали. Оратор пользовался, по-видимому, всеобщим уважением. На этот раз он обратился прямо к Карлосу.

– Белый воин, – сказал он. – Я только что разговаривал с храбрецами из племени вакоев. Все мы считаем, что глубокая благодарность наша не может ограничиться одними словами. Значение совещания, происходившего на твоих глазах, было тебе объяснено. Мы торжественно поклялись, что человек, отомстивший за смерть нашего любимого вождя, будет его преемником. Произнося эту клятву, мы, разумеется, не подозревали, что неизвестный храбрец окажется чужестранцем. Теперь истина открылась нам. Должны ли мы из-за этого нарушить клятву? Можем ли мы изменить данному слову? Нет! Такая мысль не возникла ни у одного из нас. На том же самом месте, на земле, обагренной кровью любимейшего нашего брата, мы снова торжественно клянемся в верности новому вождю.

– Клянемся! – эхом отозвались присутствующие.

И снова каждый из них приложил руку к сердцу.

– Белый воин! – продолжал оратор. – Наше слово не нарушимо. Мы предлагаем тебе величайшую честь, какой, по нашим понятиям, может быть удостоен человек. Звание вождя носили до сих пор только настоящие воины племени вакоев. Ни слабые потомки великих вождей, ни их любимцы никогда еще не управляли нами. Это звание мы предлагаем тебе. Мы будем рады, если ты согласишься принять его. Чужестранец! Таким белым вождем, как ты, мы будем гордиться. Мы знаем тебя гораздо лучше, чем это тебе кажется. Мы уже слышали о тебе от наших союзников – команчей. Далеко распространилась слава сиболеро Карлоса. Говорят, ты великий воин. Мы знаем также, что у себя на родине, среди своих соплеменников, ты не пользуешься почетом. Не сердись на меня: я привык быть правдивым. Мы презираем твой народ, состоящий из одних только тиранов и рабов. Наши братья команчи очень много говорили нам о тебе. Мы знаем, кто ты. Мы знали это и тогда, когда ты впервые пришел к нам. Мы от души радовались твоему приходу. Вспомни! Мы встретили тебя как друга. Теперь ты сделался нашим братом. Если никакие узы не связывают тебя с твоей неблагодарной страной, сделайся любимым сыном племени, которое умеет помнить о благодарности. Живи с нами! Будь нашим вождем!

Как только оратор замолчал, все вакои повторили его последние слова. После этого снова воцарилось молчание.

Удивление Карлоса было так велико, что в течение некоторого времени он не мог собраться с ответом. Его в равной степени изумляли и странное предложение, сделанное ему представителем племени вакоев, и та популярность, которой, судя по словам оратора, он пользовался среди индейцев. Правда, он довольно часто имел дело с команчами, и отношения его с ними были всегда самыми лучшими. Некоторые из них даже заезжали иногда в Сан-Ильдефонсо. Но откуда могли узнать команчи о его положении среди родного народа? Впрочем, у Карлоса не было времени размышлять обо всех этих странностях. Воины племени вакоев ждали его ответа.

Молодой сиболеро не знал, что сказать им. Его, бесприютного скитальца, на минуту соблазнило предложение индейцев. У себя на родине он немногим отличался от раба. Здесь он будет правителем, вождем, добровольно избранным всем народом.

Вакоев причисляют к дикарям. Но не все ли равно? Это мужественные, благородные воины, полные здравого смысла, отваги, великодушия. Мать и сестра охотно последуют за ним… Но Каталина?.. С того момента, как в его сознании всплыло ее имя, Карлос перестал колебаться.

– Благородные воины! – ответил он. – Я понимаю, какую великую честь оказываете вы мне своим предложением. Но я не умею говорить и потому не могу выразить вам мою благодарность. Позвольте мне ограничиться несколькими правдивыми словами. Да, ваши сведения верны. Из всех моих соплеменников я один из самых бедных и самых ничтожных. Но все же узы привязывают меня к моей родной стране. Это узы сердца. И потому я должен вернуться к своим. Вакои, я сказал.

– Довольно, – воскликнул оратор. – Довольно, смелый чужестранец! Мы не станем допытываться, почему ты не хочешь навсегда остаться с нами. Если ты не можешь сделаться нашим вождем, будь нашим другом. Тем или иным способом мы постараемся доказать тебе нашу благодарность. Наши враги совершили набег на твой лагерь. Они похитили твое имущество. Но теперь оно в наших руках. Ты получишь его обратно. Мы просим тебя остаться с нами хоть на несколько дней. Будь нашим гостем. Исполнишь ли ты эту просьбу?

Воины племени вакоев хором подтвердили приглашение. Карлос охотно принял его.

Неделю спустя караван из пятидесяти мулов, нагруженных кожами и мясом бизонов, поднялся на восточный склон Льяно-Эстакадо и двинулся по направлению к северо-западу. На одном из последних мулов ехал метис. Три повозки, запряженные волами, которых подгоняли остроконечными палками смуглолицые пеоны, пугали своим ужасным грохотаньем даже притаившихся между мецкитами койотов. Впереди гарцевал на превосходном мустанге белокурый всадник. Он то и дело оборачивался и радостным взором окидывал свой караван. Этот всадник был сиболеро Карлос.

Вакои не нарушили своего слова. Белый воин отомстивший за смерть вождя, получил в дар пятьдесят мулов, нагруженных кожами и тесаго. Но этим щедрость индейцев не ограничилась. В кармане куртки сиболеро лежал туго набитый кошелек, поднесенный ему его великодушными друзьями. Мало того: они обещали при случае наполнить этот кошелек заново. Что же было в нем? Монеты? Ассигнации? Драгоценности? Нет. Вакои подарили молодому охотнику горсть желтого, тонкого, блестящего песка. Это было золото.

ГЛАВА XVIII

На следующий день после праздника святого Хуана комендант угощал своих приятелей обедом. Не многие удостоились приглашения на это торжество. В числе гостей был щеголь Эшеварри, городской священник и оба миссионера, радовавшиеся возможности принять участие в веселом пиршестве.

Отдав должное целому ряду мексиканских блюд, гости принялись за вино. На столе красовались бутылки самой разнообразной формы. Канарское, херес, Педро де Хименес, мадера и бордо лились рекой. Любители более крепких напитков усиленно прикладывались к графинам с золотистой каталонской водкой и мараскино. Винный погреб полковника Вискарра пользовался широкой известностью. Дело в том, что хозяин его был не только военным губернатором, но и сборщиком таможенных пошлин. Ввиду этого ему постоянно делали ценные подарки. Бордо и шампанское не переводилось в его погребе.

Компания порядочно выпила. Городскому священнику надоело прикидываться святым, и он стал веселиться точно так же, как все остальные. Миссионеры забыли о своих четках и власяницах. Старший из них, отец Иоахим, занимал общество воспоминаниями о тех пикантных приключениях, которые он пережил до своего пострижения. Эшеварри рассказывал парижские анекдоты и в мельчайших подробностях описывал жизнь гризеток.

Не более молчаливыми были, разумеется, и испанские офицеры. Тщеславный, как юноша, лейтенант, в первый раз в жизни надевший эполеты, полковник Вискарра при каждом удобном и неудобном случае хвастал своими бесчисленными победами над сердцами прекрасных жительниц Севильи[51]. Он долго жил в этом городе, и выражение «андалузская[52] грация» было в устах его высшей похвалой.

Робладо восхищался обитательницами Гаванны и пел хвалебные гимны яркой, чувственной красоте квартеронок[53]. Лейтенант Гарсиа высказывал предпочтение девушкам мексиканского города Гвадалахара, славившимся исключительно маленькими ножками. В этом городе он начал свою военную службу.

Разговаривая о женщинах, офицеры то и дело употребляли грубые, непристойные выражения. Присутствие трех духовных особ нисколько не смущало их. Да и чего им было стесняться? Отцы иезуиты и городской священник хвастали своими любовными авантюрами не менее охотно, чем господа офицеры, а распущенностью нравов смело могли соперничать с любым из присутствующих. Добродетельный вид, который они напускали на себя в обычное время, исчез после первых же бокалов выпитого вина. В кутящей компании они держались вполне непринужденно. Гости коменданта, в свою очередь, не придавали никакого значения их духовному сану. Они знали, что городской священник и миссионеры надевают маску святости только для «простонародья». Если кто-нибудь из них и делал за столом постное лицо, то это было только для того, чтобы придать особую пикантность какому-нибудь двусмысленному словечку или анекдоту. В самом разгаре разговора, постепенно сделавшегося очень оживленным и громким, один из присутствующих произнес имя, заставившее всех на мгновение примолкнуть. Это было имя сиболеро Карлоса.

Выражение лиц сотрапезников сразу изменилось. Робладо сдвинул брови. Щеки полковника Вискарра покраснели от волнения. Священники и миссионер состроили недовольные гримасы.

Первым высказал свое мнение о Карлосе красавец Эшеварри:

– Клянусь честью испанского идальго, второго такого нахала я не встречал никогда, даже в республиканском Париже. Бродяга, жалкий торговец кожами и тесахо, простой охотник за бизонами осмеливается претендовать… О, черт возьми!

Эшеварри, как и все остальные, говорил на испанском языке. Но черта он помянул на французском. Ему казалось, что этого требуют правила хорошего тона.

– Недопустимое нахальство! – подтвердило несколько человек.

– Мне кажется, что прелестная сеньорита не разделяет вашего мнения, – заметил юноша, сидевший на дальнем конце стола.

Гости коменданта шумно запротестовали. Роль запевалы в громком хоре негодования играл капитан Робладо.

– Дон Рамон Диаз, – сказал он, обращаясь к юноше, – позвольте упрекнуть вас в недостатке наблюдательности. Я все время стоял подле сеньориты и могу засвидетельствовать, что дерзость негодяя глубоко возмутила ее (Робладо отлично знал, что это неправда). А что касается ее отца…

– Насчет отца я не спорю, – со смехом отозвался дон Рамон. – Все видели, что он страшно рассердился. Да и как ему было не рассердиться? Ха-ха-ха!

– О ком идет речь? – спросил один из присутствующих.

– Об одном прекрасном наезднике, – ответил дон Рамон. – Думаю, что превосходство его в этой области не станет оспаривать и полковник Вискарра.

Молодой человек с иронической улыбкой посмотрел на коменданта. Тот нахмурился.

– Вы, кажется, проиграли ему довольно большую сумму? – осведомился городской священник.

– Не ему, а тому неотесанному болвану, с которым он, по-видимому, очень дружен. Никогда не следует биться об заклад с людьми, занимающими низкое положение в обществе, так как реванша с них никак не возьмешь. Ведь в нашей обычной обстановке их не встретишь.

– Но о ком же, собственно, вы говорите? – с любопытством спросил еще один гость.

– О ком? Да об одном молодом охотнике.

– Это-то я понимаю. Но неужели о нем больше ничего не известно? Насколько мне помнится, он белокур. Для уроженца здешних мест это большая редкость. Он креол[54] или бискаец[55]?

– Ни то, ни другое. Говорят, он американец.

– Американец!

– По крайней мере, отец его был американцем. Если хотите, обратитесь за справками к отцам иезуитам. Им известна биография этого юноши.

Миссионеры охотно поделились с гостями коменданта своими сведениями. Отец Карлоса действительно был американцем. Его считали странным человеком. Появившись каким-то таинственным образом в долине, он остался там навсегда. Такие случаи крайне редко наблюдались в селениях Новой Мексики. Американец приехал в долину не один, а с женой, матерью Карлоса, той самой старухой, которая так поразила всех на празднике святого Хуана. Все старания отцов иезуитов обратить этих двух чужестранцев в католичество оказались напрасными. Старик – он был охотником – умер таким же еретиком, как родился. Жители Сан-Ильдефонсо пресерьезно уверяли, что вдова его водится с нечистой силой. Пребывание такой семейки в истинно католической стране многим казалось недопустимым. Миссионеры давно уже изгнали бы Карлоса и его мать, если бы не постоянное заступничество предшественника Вискарры. Старый комендант покровительствовал «еретикам» и всячески умерял рвение отцов иезуитов.

– Помните, кабальеро, – сказал отец Иоахим, окончив свой рассказ и обращаясь к полковнику, – помните, что такие люди чрезвычайно опасны. В сердцах их зреют зародыши революции, и они постоянно думают об изменении существующего строя. Этот молодой американец очень подозрителен. Его постоянно видят в компании различных негодяев. По-видимому, он поддерживает дружеские отношения с находящимися под надзором индейцами. Некоторые из них даже служат у него в качестве пеонов.

– Да неужели? – воскликнули гости. – В таком случае, он действительно опасный человек. Надо зорко следить за ним.

Тут разговор перешел с Карлоса на его сестру. Присутствующие наговорили много лестного о красоте юной американки. Полковник Вискарра все время менялся в лице. Гости его даже и не подозревали, что он думал и чувствовал в эти минуты. В уме коменданта постепенно созревал гнусный план. Его слуги уже получили кое-какие распоряжения.

Поговорив в течение некоторого времени о сестре сиболеро, сотрапезники принялись перебирать по очереди всех хорошеньких женщин Сан-Ильдефонсо. Под влиянием выпитого вина эта банальная тема показалась всем необычайно пикантной и интересной.

К вечеру многие гости Вискарры совершенно перепились. Было уже темно, когда они стали собираться уходить. Некоторых пришлось развозить по домам в экипаже. В числе их были и представители духовенства. Городской священник и отцы иезуиты еле держались на ногах. Их доставили по назначению жандармы, давно уже привыкшие ничему не удивляться.

ГЛАВА XIX

В зале остались только комендант и его друг, капитан Робладо. Откупорив новую бутылку вина и закурив сигары, они продолжали начатый разговор.

– Итак, Робладо, вы полагаете, что она благосклонно относится к этому охотнику? Впрочем, я сам того же мнения. Иначе он не осмелился бы вести себя таким образом.

– Какие тут могут быть сомнения! Вчера вечером он виделся с нею наедине. Я совершенно уверен в этом. Подойдя к дому дона Амброзио, я увидел подле одного из окон человека, который стоял, опершись на решетку, и разговаривал с кем-то, находившимся в комнате. Сначала я подумал, что это кто-нибудь из приятелей старика. Я остановился у ворот, и через несколько минут незнакомец плотно запахнул свой плащ, отошел от окна, вскочил на лошадь и ускакал. Представьте себе, что я почувствовал, узнав черного мустанга сиболеро Карлоса!

Робладо стукнул кулаком по столу.

– Когда я поднялся по лестнице и спросил, дома ли дон Амброзио, слуги ответили, что хозяин уехал на рудник, а сеньорита заперлась в своей комнате и никого не принимает. О, черт! Я так обозлился, что в течение нескольких минут совершенно перестал владеть собой. Хоть убейте, не помню, сказал ли я что-нибудь слугам в ответ на их слова. Все это кажется на первый взгляд невероятным. Тем не менее это так. Каталина назначает проклятому охотнику тайные свидания. Это так же верно, как то, что я офицер.

– Да, Робладо, неприятная история. Что же вы намерены предпринять?

– Да ничего особенного. У меня ведь нет оснований беспокоиться. За нею усилят надзор – вот и все. Я настроил соответствующим образом дона Амброзио. Вы достаточно посвящены в мои дела, полковник! Роль магнита играет для меня приданое Каталины. Но все-таки чертовски неприятно иметь соперником такого молодца. Ха-ха-ха!

Смех Робладо прозвучал неестественно и принужденно.

– Для вас не тайна, – продолжал он, высказывая давно уже мучившую его мысль, – что миссионеры терпеть не могут всю эту американскую семейку. Сегодня за обедом отец Иоахим обнаружил свои истинные чувства. Если только церковь пожелает нам помочь, мы можем избавиться от сиболеро без особенного скандала. Отцам иезуитам ничего не стоит изгнать из Сан-Ильдефонсо заведомого еретика. Не так ли?

– Так-то так, – холодно ответил Вискарра, осушая только что наполненный бокал. – Но не забывайте, мой дорогой Робладо, что за ним в изгнание должен будет последовать еще кое-кто. В данном случае нельзя удалить шипы, не повредив при этом розы. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Понимаю.

– Ну а это меня не устраивает, по крайней мере сейчас. Потерпите немного, капитан! Через некоторое время мы сразу избавимся от розы, шипов, корня и прочего. Ха-ха-ха!

– Раз мы уже заговорили о розе, полковник, – заметил Робладо, – скажите мне, добились ли вы чего-нибудь? Были ли вы в гостях у красотки?

– Нет, дорогой мой, я был занят по горло. А она, как нарочно, живет очень далеко. К тому же я решил отложить мой визит до того дня, как ее братец уберется куда-нибудь подальше. В его отсутствие мне будет гораздо удобнее ухаживать за нею.

– Вы, конечно, правы. Но разве Карлос собирается уезжать?

– К счастью, собирается. Соскучился по прерии. Надеюсь, мы несколько месяцев не будем иметь счастья его видеть. Чем сидеть дома, пусть лучше охотится за бизонами, заготовляет мясо, сушит кожи и ведет торговлю с индейцами.

– Отъезд, надо признаться, весьма своевременный.

– Все в жизни бывает своевременно, мой милый друг! Никогда не следует торопить событий. Я, по крайней мере, всегда соблюдаю это правило. В то время как наш отважный охотник будет занят своими бизонами, мы успеем обделать наши делишки. Вы станете владельцем приисков, а я…

Раздался осторожный стук в дверь. Вслед за этим послышался голос сержанта Гомеца, который просил разрешения поговорить с комендантом.

– Войдите, сержант! – крикнул полковник.

Дверь тотчас же открылась, и появился высокий, широкоплечий солдат. Весь вид его свидетельствовал о том, что он только что совершил какую-то дальнюю поездку верхом.

– Здорово, сержант! – сказал Вискарра. – Войдите-ка сюда.

Гомец сделал несколько шагов вперед.

– Говорите! – продолжал комендант. – От капитана у меня нет тайн.

– Семейка, которой вы интересуетесь, господин полковник, живет в самом конце долины. До их ранчо добрых десять миль. Их только трое: мать, сестра и брат. Всех троих вы изволили видеть на последнем празднике. У молодого хозяина трое или четверо слуг-индейцев, сопровождающих его обыкновенно во время путешествий. Имущество его состоит из нескольких мулов, волов и телег. На них он возит свои товары. Большую часть времени ему приходится проводить в прерии. Говорят, через несколько дней он собирается в путь. И на этот раз экспедиция его будет очень долгой. Он хочет отыскать какие-то новые места по ту сторону Столбовой равнины.

– По ту сторону Столбовой равнины?

– Точно так, господин полковник!

– Не разузнали ли вы еще чего-нибудь, сержант?

– Больше ничего. Разве одно только… Говорят, у красотки есть возлюбленный. Это тот самый ранчеро, который все время ставил против вас на последних состязаниях.

– Черт бы его побрал! – воскликнул Вискарра. Он нахмурился. Глубокие морщины появились у него на лбу.

– Это мне совсем не нравится. Впрочем, я так и думал. Где он живет?

– Недалеко от своей возлюбленной, господин полковник! У него есть ранчо и хозяйство.

– Подкрепитесь стаканчиком каталонской, сержант! – Гомец протянул руку, взял бутылку, наполнил до краев один из стоявших на столе стаканов, почтительно поклонился обоим офицерам и опрокинул в себя огненную жидкость. Полковник равнодушно отвернулся. Видя, что его присутствие больше нежелательно, сержант приложил руку к фуражке и вышел.

– Поздравляю вас, Робладо! – сказал комендант. – Ваши дела складываются великолепно.

– Ваши также, – отозвался капитан.

– Не совсем.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу этим сказать, что мне весьма мало улыбается соперничество с молодым ранчеро. У него водятся деньги. К тому же он далеко не дурак. Он принадлежит к числу тех беспокойных людей, которые любят ставить палки в колеса своим ближним. Разница в нашем общественном положении слишком велика для того, чтобы я мог вызвать его на дуэль. Это было бы нелепо. Хуже всего то, что, в отличие от своего друга, он не чужестранец и пользуется всеобщими симпатиями. Его вмешательство в мои дела может создать мне кучу хлопот. А впрочем, не стоит портить себе кровь заранее. В подобных предприятиях я никогда еще не терпел неудач. Однако уже поздно. Спокойной ночи, полковник!

– Спокойной ночи! – ответил Робладо.

И, одновременно встав из-за стола, оба приятеля разошлись по своим комнатам.

ГЛАВА XX

Ранчо и гациенды тянулись по обе стороны реки на расстоянии десяти миль от Сан-Ильдефонсо. Около города, где их было очень много, жили преимущественно состоятельные люди. По мере удаления от него человеческие жилища попадались все реже и реже. Селиться в дальнем конце долины решались только бедняки. Страх перед возможностью нападения воинственных индейцев не позволял богачам строиться в пустынных местах. Они предпочитали держаться поближе к крепости. Люди неимущие этих страхов не знали. Нападение индейцев не казалось им самым страшным из бедствий. К тому же прошло уже много лет с тех пор, как в последний раз было нарушено спокойствие долины. Ввиду этого мелкие фермеры стали строиться даже в восьми-десяти милях от города.

В полумиле от самых крайних ранчо стоял уединенный домик. Дальше уже не было никаких следов человеческого жилья. Казалось, обладатели этого домика нарочно поселились за границей той области, на которую распространялось непосредственное влияние крепости. Гарнизонные патрули никогда не заходили так далеко. Владелец небольшого ранчо решил, очевидно, всецело положиться на милость судьбы и добродушие апачей, которые еще несколько лет назад то и дело совершали набеги на долину. Его владения не были защищены ничем. Возможно, что самая скромность и уединенность их способствовали их безопасности.

Маленький домик стоял не на дороге и не на берегу реки, а у высокой скалы, которая служила ему опорой.

Этот совершенно простой, незатейливый домик, как две капли воды похожий на жилища остальных бедняков, был построен, подобно другим ранчо долины, или, вернее, всей Мексики, из крупного самодельного кирпича, высушенного на солнце. У лучших построек подобного типа фасады бывают обыкновенно покрыты штукатуркой. Это обходится очень недорого, так как извести в долине сколько угодно. Наиболее роскошные ранчо имеют даже такой вид, словно в окна их вставлены стекла. Но это только обман зрения. Блестящие пластинки, издали производящие впечатление стекол и употребляемые во многих мексиканских провинциях, выделываются из той же извести.

Фасад ранчо, о котором идет речь, не был оштукатурен, и то, что принято называть окнами, в нем отсутствовало. Как уже говорилось, домик стоял у самой скалы. Коричневато-грязные стены его мало чем отличались от камня, а вместо окон зияли два темных отверстия, наполовину замаскированные деревянными решетками, сквозь которые с трудом проникал свет.

В этом, впрочем, особенной нужды не чувствовалось, потому что дверь бывала обыкновенно открыта настежь.

Со стороны дороги, извивавшейся по долине, домика не было видно вовсе. Путешественник проехал бы мимо, даже не заметив его. Зоркий взгляд индейца остановился бы на нем далеко не сразу. Своеобразная ограда из кактусов, делавшая его невидимым, сильно изумила бы всякого человека, не знакомого с флорой этой далекой страны. Стволы этих растений, напоминавшие правильные колонны, достигали шести дюймов толщины при десяти футах высоты. Они стояли рядом, на одинаковом расстоянии друг от друга, точь-в-точь как шесты в частоколе. Незначительные промежутки между ними так заросли колючками, что сквозь эту живую ограду ничего не было видно. Весною колоннообразные кактусы покрывались красивыми яркими цветами, которые, опадая, уступали место роскошным сочным плодам.

Только через отверстие, проделанное в кактусовой ограде, можно было подойти к маленькому ранчо. Мрачное впечатление от серовато-коричневых стен его несколько смягчалось видом цветника, разбитого внутри ограды. Сразу чувствовалось, что за ним усердно ухаживает чья-то заботливая рука.

За оградою тянулось небольшое пространство, обнесенное невысокой кирпичной стеной. Это был корраль, в котором помещался скот. В углу его виднелась конюшня. Обыкновенно в коррале можно было видеть шесть мулов, двенадцать волов и прекрасную лошадь, когда-либо ходившую под седлом. Но в этот день он пустовал. Животные, занимавшие его, были далеко. Конь, мулы и волы, так же как их владелец, находились в Великой прерии по ту сторону Льяно-Эстакадо.

Их владельцем был сиболеро Карлос. Маленькое ранчо принадлежало молодому охотнику за бизонами, его престарелой матери и красивой белокурой сестре. С тех пор как Карлос помнил себя, они всегда жили в этом доме.

А между тем обитатели города и долины не признавали их своими. Семейство было одинаково чуждо как испанцам, так и индейцам. Патер Иоахим сказал правду. Они действительно были американцами; отец и мать Карлоса очень давно переселились в Сан-Ильдефонсо, появление их казалось несколько загадочным; никто не мог сказать точно, откуда они пришли; люди только догадывались, что они жили раньше где-то на востоке, за Великой прерией. Их недаром прозвали «еретиками». Отцам иезуитам, несмотря на многократные попытки, не удалось обратить их в истинную веру. И они были бы давно уже с позором выгнаны из долины, если бы не благосклонность к ним бывшего коменданта. Население относилось к старому охотнику и его жене с каким-то суеверным страхом. Сосредоточившись впоследствии на матери Карлоса, это чувство приняло новый оттенок. Жители Сан-Ильдефонсо начали называть ее не иначе как колдуньей и ведьмой. Присутствие ее на состязаниях в день святого Хуана объяснялось исключительно настойчивостью Карлоса, пожелавшего, чтобы горячо любимые им мать и сестра приняли участие в общем веселье.

Войдя в ранчо сиболеро Карлоса, мы увидели бы сестру его Розиту сидящей на циновке из пальмовых ветвей и занятой выделкой ребозо. Приспособление, заменявшее ей ткацкий станок, состояло из нескольких грубо сколоченных деревянных частей. Оно казалось таким примитивным, что название машины как-то не подходило к нему. Но длинные серовато-голубые нити, натянутые в виде параллельных линий и слегка дрожащие от прикосновения тонких пальцев молодой девушки, постепенно превращались в великолепные шарфы. Самые кокетливые побланы бывали в восторге от ребозо молодой американки. Она считалась наиболее искусной работницей долины. Подобно тому, как брат ее превосходил всех юношей Сан-Ильдефонсо отвагой и умением ездить верхом, она не знала соперниц в полезном ремесле, бывшем для нее источником существования.

Громадное большинство мексиканских ранчеро довольствовались одной комнатой. В этом отношении маленький домик, прилепившийся к скале, представлял собою исключение. Он состоял из двух комнат. Сиболеро не хотел стеснять мать и сестру своим обществом.

Наиболее радостное впечатление производила обширная кухня, залитая светом благодаря постоянно раскрытой настежь входной двери. В ней помещались небольшой очаг, полдюжины глиняных кувшинов, по форме напоминающих урны, несколько горшков и сковородок, камень для размельчения маиса, несколько «петатэ» и бизоньих шкур вместо стульев, мешок муки, пучки сухих трав и связки красного и зеленого перца.

Человек, случайно заглянувший в маленький ранчо сиболеро Карлоса, напрасно стал бы искать глазами изображения святых. По всей вероятности, это был единственный дом в долине, обходившийся без подобных изображений. Недаром трех американцев заклеймили прозвищем еретиков.

Войдя в дом сиболеро, вы увидели бы старуху, греющуюся подле очага и курящую трубку, набитую пунче[56]. Старуха эта производила странное впечатление. По всей вероятности, жизнь ее протекала не совсем обычно. Никто из обитателей Сан-Ильдефонсо не имел понятия об ее прошлом. Заостренные, угловатые черты лица, совершенно седые, но густые и пышные волосы, мрачный блеск глаз – все делало мать Карлоса не похожей на других женщин. Далеко не одним только невежественным людям она казалась загадочной, необыкновенной, странной. Что же удивляться тому, что местные жители, не отличавшиеся образованностью и вдобавок находившиеся под влиянием духовенства, искренне считали старую американку «ведьмой»?

ГЛАВА XXI

Стоя на коленях, Розита проводила маленьким ткацким челноком по хлопку и серебристым голосом пела то какую-нибудь веселую песню обитателей американских девственных лесов – одну из тех, которым научила ее мать, – то сентиментальный старинный испанский романс вроде «Трубадура», то какую-нибудь современную мелодию. Больше всего нравился ей «Трубадур». И когда она брала свою мандолину и начинала петь этот романс, редко кто оставался равнодушным к ее пению.

В этот день она пела только для того, чтобы скоротать часы и хоть немного отвлечься от однообразной работы. Но даже без аккомпанемента ее голос звучал необычайно мелодично.

Старуха отложила в сторону свою трубку и энергично принялась за работу. Она сучила нитки, из которых дочь ее пряла ребозо. Прядильная машина отличалась еще большею примитивностью, чем ткацкий станок. Это было простое допотопное веретено. Но с его помощью старушка ухитрялась выделывать нитки не менее гладкие и тонкие, чем те, которые выходят из знаменитой «дженни»[57].

– Бедный милый Карлос! Раз, два, три, четыре, пять, шесть… У меня сделано шесть зарубок. Значит, он уже шесть дней в пути. Наверное, караван его уже перебрался через Столбовую равнину. На этот раз я почему-то не особенно беспокоюсь за него. А ты, мама? Я верю, что путешествие его будет удачным и индейцы окажут ему хороший прием.

– Никогда не беспокойся за него, голубка! Мой храбрый мальчик взял с собой отцовский карабин. А он владеет оружием, как никто. Никогда не бойся за Карлоса.

– Я не боюсь, мама. Но все-таки… Ведь он поехал в совершенно незнакомую ему местность. А вдруг он встретится там с каким-нибудь враждебным племенем?

– Будь спокойна, голубка. У Карлоса есть враги похуже индейцев. Эти враги часто рыщут вокруг нашего дома. Они ненавидят нас.

– Не надо говорить так, мама! Не все здешние жители ненавидят нас. У нас есть и друзья.

Голос Розиты прозвучал особенно нежно. Она вспомнила Хуана.

– Их очень мало, Розита. В сравнении с количеством врагов друзья наши – капля в море. Да и зачем нам они? Ведь с нами мой сын. Он заменяет тысячу друзей. Нежное сердце, горячая кровь, сила, отвага… Кто может сравниться с моим Карлосом? Мальчик любит свою старую мать. Старую мать, которую называют колдуньей и ведьмой. Пусть называют! Это ведь не мешает ему любить меня. Ха-ха-ха! Так на что же мне тогда друзья, голубка? Ха-ха-ха!

Торжествующий смех старухи доказывал, что она счастлива, обладая подобным сыном.

– Сколько товаров он взял с собою, мама? Никогда еще не было у него такого каравана. Не понимаю, откуда он достал столько денег.

Розита не знала, откуда Карлос достал деньги, но имела полное основание думать, что дело не обошлось без помощи его верного друга Хуана.

– Ах, скорее бы только он вернулся! – продолжала она. – Если ему удастся выгодно обменять эти товары, мы надолго забудем, что такое бедность. Наш Карлос сделается богатым человеком. Вот увидишь, он вернется из своего путешествия с несколькими десятками мулов. Если бы ты знала, с каким нетерпением я жду его! Раз, два, три, четыре, пять, шесть… всего только шесть зарубок! А мне бы хотелось, чтобы их было по крайней мере двадцать.

Разговаривая с матерью, Розита почти не отводила глаз от тоненькой кедровой палочки, висевшей на стене. Эта палочка, на которой виднелись шесть свежих зарубок, служила ей часами и календарем. Количество зарубок соответствовало количеству дней, проведенных Карлосом в отсутствии.

Посмотрев еще несколько минут на кедровую палочку и не найдя никакого способа сделать из шести хотя бы семь, молодая девушка вздохнула и снова принялась за свои ребозо.

Старуха отошла от веретена и приподняла крышку с глиняного горшка, стоявшего на маленьком очаге. По кухне сейчас же распространился чрезвычайно аппетитный запах. Дело в том, что в горшке тушилось мелко нарезанное тесахо, обильно приправленное испанским луком и красным перцем.

Старуха захватила деревянной ложкой немного мяса и попробовала его.

– Гвизадо готово, дитя мое, – сказала она. – Давай обедать.

– Хорошо, мама, – ответила Розита, отодвигая свой ткацкий станок. – Я сейчас приготовлю тортильи.

Тортильи едят только горячими. Поэтому печь их можно лишь тогда, когда остальные кушанья уже готовы. Обыкновенно хозяйки принимаются за их приготовление перед самым обедом или даже во время его.

Розита сияла с очага гвизадо, поставила на раскаленные угли сковородку и, достав из горшка немного маиса, принялась растирать его каменной скалкой. Когда зерна превратились в белоснежный порошок, молодая девушка стала месить тесто. Убедившись в том, что в нем нет комков, она отделила от него количество, необходимое для изготовления одной тортильи, и, сделав колобок, старательно расплющила его между ладонями. После этого ей осталось только бросить блин на горячую сковородку, подождать, пока он спечется, и положить его на блюдо.

Все это Розита проделала необыкновенно ловко и быстро. Сразу было видно, что она искусная «тортильера».

Наконец на блюде образовалась целая гора дымящихся блинов. Старуха выложила на тарелку гвизадо. Обед начался. Обе женщины ели без помощи вилок, ножей или хотя бы ложек. Горячие тортильи способны принимать какую угодно форму и с успехом заменяли им эти «орудия цивилизации», которые в Мексике почитаются излишней и ненужной роскошью.

Скромная трапеза уже подходила к концу, когда до слуха Розиты и ее матери донесся какой-то необычайный звук.

– Что это такое? – воскликнула молодая девушка, поспешно вскакивая со стула.

В эту минуту поразивший ее звук вторично ворвался в открытые двери.

– По-моему, это труба, – заявила Розита. – По всей вероятности, мимо нашего дома проезжают солдаты.

Она вышла на порог, а потом не выдержала и, подбежав к кактусовой ограде, просунула голову между двумя зелеными колоннами.

Предположение ее оказалось правильным. По долине ехал отряд кавалеристов. Одноцветные мундиры и блестевшие на солнце пики придавали им эффектный и внушительный вид. В тот момент, когда глаза Розиты упали на них, они выстроились в линию и остановились около ранчо приблизительно в ста шагах от кактусовой ограды. Эта остановка, по-видимому, была не случайна.

Зачем, однако, пожаловали сюда солдаты?

Розита не находила ответа на этот вопрос. Отдельные отряды часто разъезжали по долине. Но до сих пор еще ни один из них не приближался к маленькому ранчо, стоявшему, как уже говорилось, на довольно значительном расстоянии от большой дороги. Что заставило этих всадников уклониться от обычного пути?

Не найдя объяснения мучившей ее загадке, Розита вбежала обратно в дом и поделилась своими впечатлениями с матерью. Старуха тоже очень удивилась. Появление солдат было для нее полной неожиданностью.

Розита вернулась к ограде и снова выглянула из-за нее.

Не успела она сделать это, как один из всадников – судя по изящному мундиру, это был офицер – отделился от своих товарищей и галопом поскакал по направлению к дому. В несколько мгновений очутившись у ограды, он осадил коня, приподнялся на стременах и заглянул в сад.

Бросив беглый взгляд на шляпу с плюмажем и лицо всадника, Розита сразу узнала непрошеного гостя. Это был тот самый офицер, который так нагло смотрел на нее в день праздника святого Хуана. Это был комендант Вискарра.

ГЛАВА XXII

Сидя верхом на лошади, полковник пристально смотрел на молодую девушку, стоявшую посреди маленького сада. Розита пошла к дому, но, перед тем как скрыться в дверях, обернулась, чтобы отозвать Сиболо, огромную собаку, похожую на волка, которая отчаянно лаяла на пришельца.

Услышав голос хозяйки, Сиболо послушно подбежал к ней. Он продолжал сердито ворчать и казался очень рассерженным. По-видимому, ему очень хотелось вонзить клыки в ноги лошади, остановившейся по ту сторону ограды.

– Благодарю вас, прекрасная сеньорита! – сказал офицер. – С вашей стороны было очень любезно защитить меня от этого разъяренного пса. Ах, если бы только его я должен был бояться в вашем доме!

– Чего же еще вы должны бояться, сеньор? – с некоторым удивлением спросила Розита.

– Ваших глаз, красавица! Они пугают меня гораздо больше, чем острые зубы самой злой собаки. Вы уже ранили меня ими.

– Полно, кабальеро! – ответила Розита, краснея и отворачиваясь. – По всей вероятности, вы приехали сюда не для того, чтобы насмехаться над бедной девушкой. Позвольте мне спросить вас: какое дело привело вас к нам?

– У меня нет никакого дела, прелестная Розита! Я приехал, чтобы повидаться с вами… Нет, нет, не уходите!.. У меня есть дело. Я страшно хочу пить. Я остановился здесь, чтобы утолить жажду. Не откажете же вы мне в стакане воды, сеньорита?

Последние фразы полковник произнес чрезвычайно быстро и заметно путаясь в словах. Он хотел во что бы то ни стало удержать молодую девушку, которая уже повернулась к нему спиной и явно намеревалась захлопнуть за собою входную дверь. Вискарре нисколько не хотелось пить. Он попросил воды только для того, чтобы продолжать разговор с Розитой. Закон гостеприимства не позволил ей отказать ему в этой просьбе.

Не ответив ни слова на его любезные речи, молодая девушка скрылась в дверях и через несколько мгновений снова появилась на пороге с кружкой, наполненной водою.

Приблизившись к проходу в кактусовой ограде, она подала кружку полковнику и остановилась в выжидательной позе.

Желая внушить ей доверие, Вискарра принудил себя выпить несколько глотков. Оставшуюся воду он выплеснул, а кружку протянул молодой девушке. Розита хотела взять ее. Однако полковник крепко держал кружку. Взгляд его, упорно устремленный на юную американку, горел страстью.

– Очаровательная сеньорита, – сказал он, – позвольте поцеловать ту милую ручку, которая потрудилась для меня.

– Отдайте мне кружку, сеньор!

– Сперва я должен рассчитаться с вами. Надеюсь, вы согласитесь принять это?

Вискарра бросил в кружку золотой.

– Нет, сеньор! За такие ничтожные услуги не берут денег. Давая вам напиться, я только исполнила долг вежливости. Я не возьму золотого.

В голосе молодой девушки зазвучали металлические нотки.

– Ах, прелестная Розита! Вы завладели моим сердцем, а отказываетесь от такой безделки!

– Я не понимаю вас, сеньор! Пожалуйста, возьмите ваши деньги и отдайте мне кружку!

– Вы получите ее только в том случае, если согласитесь принять червонец.

– Тогда оставьте ее себе, – сказала Розита, делая несколько шагов по направлению к дому. – Прощайте, сеньор! Меня ждет работа.

– Подождите, сеньорита! – воскликнул полковник. – Я хотел обратиться к вам еще с одной просьбой. Дайте мне огня, чтобы закурить сигару. Вот ваша кружка. Я вынул из нее монету. Простите, что я осмелился предлагать вам деньги.

Поняв, что молодая девушка оскорблена, Вискарра решил успокоить ее притворным раскаянием.

Она взяла из его рук кружку и пошла домой за огнем.

Скоро она опять вернулась с маленькой сковородкой, на которой лежало несколько раскаленных углей.

Выглянув за ограду, она не без удивления увидела, что комендант уже соскочил с седла и привязывает свою лошадь к одному из деревьев.

– Я очень устал, сеньорита, – сказал он, закуривая сигару. – Не позволите ли вы мне отдохнуть в вашем прохладном домике? Солнце жжет сегодня невыносимо.

Очень раздосадованная этой новой просьбой, Розита тем не менее не сочла возможным ответить отказом. В следующую минуту, звеня шпорами и волоча за собою саблю, комендант Вискарра вошел в ранчо.

Розита безмолвно последовала за ним. Старуха, неподвижно сидевшая в своем углу, не проронила ни слова и даже не посмотрела на полковника. Собака, глухо ворча, кинулась было к нему, но молодая девушка позвала ее. Сиболо послушно улегся на циновку и вперил злобно сверкающие глаза в непрошеного гостя.

Войдя в дом, Вискарра почувствовал себя не в своей тарелке. Он видел, что ему нисколько не рады. Никто не счел нужным сказать: «Добро пожаловать!» Старая американка не обратила на него никакого внимания. Злобное ворчание собаки показалось ему в достаточной мере знаменательным. Сомнениям не оставалось места. Несмотря на его высокое положение, он не встретил должного приема в скромной хижине.

Однако Вискарра привык не особенно считаться с мнениями и чувствами людей низшего класса. Их симпатии и антипатии весьма мало трогали его. Имея с ними дело, он заботился исключительно о собственных удовольствиях. Холодный прием Розиты и ее матери не помешал ему опуститься на скамейку так же непринужденно, как он сделал бы это в собственной квартире. В течение некоторого времени он молча курил сигару.

Между тем Розита снова уселась за ткацкий станок и принялась работать с таким усердием, как будто в комнате не было никого постороннего.

– Ах, как это интересно! – воскликнул полковник, делая вид, что работа молодой девушки занимает его. – Мне давно уже хотелось увидеть, как это делается. Вы ткете ребозо, не правда ли? Страшно интересно! Можете ли вы в один день сделать ребозо, сеньорита?

– Да, сеньор, – лаконически ответила молодая американка.

– Скажите, это бумажные нитки?

– Да, сеньор.

– Они прелестно подобраны. Вы сами придумали этот рисунок?

– Да, сеньор.

– Замечательные способности! Мне бы очень хотелось научиться вашему искусству, сеньорита.

С этими словами комендант Вискарра встал со скамейки и опустился на одно колено около ткацкого станка.

– В высшей степени своеобразное искусство! Как вы думаете, очаровательная Розита, мог ли бы я научиться ему у вас?

Услышав имя дочери, произнесенное незнакомцем, старуха, до сих пор упорно смотревшая в какую-то точку на полу, вскинула глаза и остановила взгляд на полковнике.

– Я говорю совершенно серьезно, – продолжал он. – Можете ли вы научить меня этому полезному искусству?

– Нет, сеньор, – коротко ответила Розита.

– Уверяю вас, я довольно способный ученик. Мне кажется, уже удалось кое-что усвоить. Надо взять эту штучку… – полковник слегка наклонился и одновременно дотронулся и до челнока, и до пальцев молодой девушки, – и просунуть ее между нитками. Не так ли?

Тут страсть окончательно вскружила ему голову, и, совершенно перестав владеть собою, он поднял глаза на зарумянившуюся Розиту и продолжал шепотом:

– Я люблю вас, милочка! Поцелуйте меня! Поцелуйте меня хотя бы разочек!

И, прежде чем она успела ускользнуть от него, он крепко обхватил ее обеими руками и поцеловал ее прямо в губы.

Молодая девушка громко вскрикнула. И тотчас же из угла раздался другой крик, еще более громкий и отчаянный. Старая американка вскочила со своего места и, как разъяренная тигрица, бросилась на офицера. Длинные, костлявые пальцы ее вытянулись и вцепились ему в горло.

– Пустите! – крикнул он, пытаясь оттолкнуть ее. – Пустите, черт побери! Пустите! Если вы сейчас же не оставите меня в покое, я убью вас на месте!

Но старуха продолжала трясти его за горло, разрывая воротник и эполеты.

Однако острее и страшнее ее ногтей оказались зубы громадного волкодава, который не замедлил прибежать ей на помощь и схватил полковника за ногу.

– Ко мне! – завопил обезумевший от боли Вискарра. – Сержант Гомец! Ко мне! Измена! Скорей на помощь!

– Будь проклят ты, низкий гачупино! – крикнула старуха. – Зови! Зови своих подлых приспешников! О, если бы здесь был мой храбрый сын! Если бы муж мой был еще жив! Тогда ты не переступил бы живым через порог опозоренного тобою дома. Прочь! Иди к своим побланам и к своим любовницам! Я выгоняю тебя!

– Гром и молния! Да уберите же вашего пса! На помощь! Гомец! Гомец! Захватите с собою пистолеты! Пристрелите эту бешеную собаку! Скорей! Скорей!

Размахивая саблей, преследуемый Сиболо, полковник с трудом добрался до своей лошади.

Несмотря на то что ноги его были довольно сильно искусаны, он кое-как вскарабкался в седло. Правда, ему усердно помогал при этом сержант Гомец.

Гомец дважды выстрелил в Сиболо, но оба раза промахнулся. Увидав, что число врагов увеличилось, собака решила отказаться от дальнейшей борьбы и вернулась домой.

Лай замолк. Но в ту минуту, как комендант уселся в седло, из ранчо донесся насмешливый хохот. Вискарра вздрогнул, узнав неясный серебристый голос очаровательной американки.

Он был крайне раздосадован. Ему хотелось повернуть обратно, взять приступом маленький ранчо, убить ненавистную собаку. Он воздержался от этого только из страха, что причины его бесславного отступления могут стать известны солдатам. В такое унизительное положение он не мог себя поставить.

Присоединившись к своим спутникам, Вискарра приказал трогаться в обратный путь. Драгуны тотчас же повернули по направлению к Сан-Ильдефонсо.

Проехав не больше полумили во главе отряда, полковник, сердце которого все еще было переполнено обидой и страхом, сдал командование сержанту и галопом поехал вперед.

Встреча с молодым всадником в голубой манге, ехавшим в сторону маленького ранчо, отнюдь не способствовала улучшению настроения полковника Вискарры. Этот всадник был Хуан. Не остановившись ни на минуту и не обменявшись с ним ни одним словом, комендант метнул в него злобный взгляд и поскакал дальше.

Долго длилась эта бешеная скачка. Она прекратилась только у городских стен.

Несчастная лошадь дорого поплатилась за те горькие размышления, которые терзали ее хозяина.

ГЛАВА XXIII

Как только затих стук копыт, Розита поспешила выбраться из дому и выглянула из-за кактусовой ограды. Ей хотелось убедиться в том, что непрошеные посетители действительно уехали.

К ее величайшему удовольствию, отряд был уже довольно далеко.

Придя обратно на кухню, она поделилась радостной новостью с матерью, которая уже снова сидела в своем уголке и спокойно курила трубку.

– Презренные негодяи! – воскликнула старуха. – Я ни на минуту не сомневалась, что они удерут. Трусы! Испугались старухи и собаки! Ах, если бы здесь был мой доблестный Карлос! Он бы хорошенько проучил этого надменного гачупино. Как жаль, что все это случилось в его отсутствие!

– Не стоит больше думать об этом, дорогая мама! Они не повторят своей попытки. Ты достаточно напугала их. Наш Сиболо вел себя настоящим героем. Где он, кстати?

Розита быстро окинула взглядом кухню.

– Не пострадал ли он во время схватки? Сиболо! Сиболо! Иди скорей сюда, мой славный песик! У меня есть для тебя гостинец. Скорей, скорей, Сиболо!

Услышав ласковый голос своей молодой хозяйки, волкодав тотчас же подошел к ней и, радостно виляя хвостом, заглянул ей в глаза.

Молодая девушка нагнулась и, запустив обе руки в мохнатую шерсть, тщательно осмотрела все тело собаки. К счастью, выстрелы сержанта не попали в цель. Верный пес вышел из драки целым и невредимым: на нем не оказалось ни одной царапины. Он весело прыгал вокруг хозяйки, всем своим видом доказывая, что здоровье его и настроение не оставляют желать ничего лучшего.

Это было великолепное животное из породы мексиканских овчарок, которые необычайно успешно защищают стада овец не только от своих сородичей – волков, но даже и от медведей. Мексиканские овчарки – лучшие в мире. Сиболо принадлежал к числу самых доблестных представителей своей породы.

Удостоверившись, что он не ранен, молодая девушка встала на скамейку и сняла с гвоздика какой-то странный предмет, напоминающий колбасу. И хотя это не была колбаса, Сиболо чрезвычайно обрадовался. По-видимому, ему уже часто приходилось иметь дело с этим предметом. Глаза его засветились от удовольствия, и он несколько раз отрывисто залаял. Верному псу не нужно было объяснять, что такое тесахо. Вяленое мясо являлось для него самым желанным лакомством. Он поспешно схватил протянутый Розитой кусок и с явным наслаждением принялся поглощать его.

Молодая девушка все еще не могла окончательно успокоиться. Она снова выбежала из дому: ей хотелось лишний раз убедиться в том, что около маленького ранчо никого нет.

Выглянув из-за кактусовой ограды, она увидела, что к скале быстро приближается молодой всадник на богато убранном коне, закутанный в голубую мангу. Его появление заставило сильно забиться сердце девушки.

Молодой всадник был не кто иной, как ранчеро Хуан. Подъехав к ограде, он посмотрел на белокурую американку и радостно воскликнул:

– Добрый день, Розита!

В голосе красивой девушки, тотчас же отозвавшейся на его приветствие, тоже прозвучали радостные и нежные нотки.

– Добрый день, дон Хуан!

– Как чувствует себя сегодня ваша матушка?

– Благодарю вас, дон Хуан! Она чувствует себя так же, как всегда. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

– Что это значит? – воскликнул ранчеро. – Почему вы смеетесь, Розита?

– Ха-ха-ха! Не повстречались ли вам в пути молодцы-драгуны?

– Да, я встретил их. Проезжая галопом по долине, я видел маленький отряд, впереди которого скакал сам полковник Вискарра. Он мчался с такой быстротой, словно его преследовали апачи. Должно быть, наши герои и в самом деле натолкнулись на шайку воинственных индейцев. Я ведь хорошо изучил их привычки. В таких случаях они всегда возвращаются в крепость галопом.

– Ха-ха-ха! – заливалась смехом Розита. – Обратили ли вы внимание на самого коменданта?

– Еще бы! У него был такой вид, словно ему пришлось пробираться сквозь колючий кустарник. Я не успел рассмотреть его как следует. Уж очень он торопился. Нельзя сказать, чтобы лицо его отличалось добродушием. Во взгляде, который он бросил на меня, не было ничего благосклонного. По всей вероятности, его все еще терзает проигрыш в день святого Хуана. Ха-ха-ха! Но объясните все-таки, дорогая Розита, что рассмешило вас? Разве отряд заезжал в ранчо? Уж не случилось ли что-нибудь?

Тут Розита принялась рассказывать о визите коменданта. Она рассказала, что он просил огня и стакан воды, что он вошел в дом, подвергся нападению Сиболо, был вынужден поспешно ретироваться к своей лошади и, наконец, обратился в бегство. О самых важных подробностях молодая девушка, однако, умолчала. Она ничего не сказала ни про оскорбительные комплименты Вискарры, ни про его поцелуй. Она боялась, что полный отчет о случившемся произведет на Хуана слишком сильное впечатление. Его вспыльчивость была ей хорошо известна. Она знала, что он не пожелает спокойно отнестись к ее рассказу, и не хотела толкать его на какую-нибудь безрассудную выходку. Все эти соображения заставили ее скрыть от молодого ранчеро события, непосредственно предшествовавшие изгнанию коменданта из ранчо. Она поделилась со своим другом только самыми безобидными фактами. Веселый смех ее не замолкал ни на минуту.

Несмотря на то что утреннее происшествие было представлено ему далеко не в полном виде, Хуан глубоко задумался. Он отнесся ко всей этой истории гораздо более серьезно, чем Розита. Визит Вискарры, высказанное им желание отдохнуть в прохладной комнате – все это показалось Хуану весьма странным и нисколько не смешным. Что думал и чувствовал этот человек, обороняясь от искусавшей его собаки? Что думал и чувствовал он, подвергаясь позорному изгнанию на глазах у своих подчиненных?

Ведь это был не кто-нибудь, а Вискарра, начальствующее лицо, местный герой, победитель в доброй сотне битв с индейцами – битв, которые, кстати сказать, никогда не имели места в действительности. И вот этот-то герой и победитель потерпел поражение… от собаки! Хуан не разделял смешливого настроения Розиты. По его мнению, в случившемся не было ровно ничего веселого. Он полагал, что Вискарра не замедлит отомстить обитателям ранчо или, по крайней мере, попытается сделать это.

В связи со всей этой неприятной историей молодого ранчеро охватила мучительная тревога. Что привело коменданта к маленькому домику сиболеро Карлоса? Как он отыскал уединенную, прилепившуюся к скале хижину, казавшуюся ему, Хуану, центром вселенной? Кто помог солдатам найти ее? Зачем понадобилось отряду сворачивать с большой дороги?

Все эти вопросы Хуан не решался произнести вслух. Ему не хотелось дать понять Розите, что в сердце его вспыхнула ревность.

Да, в эту минуту он испытывал это чувство. Она принесла полковнику воды, дала ему огня, пригласила его в дом. Неожиданное посещение не огорчило, а развеселило ее.

Хуан не мог совладеть с горькими мыслями, не мог заставить себя присоединиться к беззаботному смеху молодой девушки. Мрачно насупившись, он смотрел в землю.

Только после того, как она позвала его в комнаты, настроение его несколько улучшилось, и он снова стал самим собой. Соскочив с коня, он последовал за молодой девушкой в дом.

Розита уселась за свой ткацкий станок и снова углубилась в работу. Влюбленный ранчеро опустился на колени и стал занимать ее разговором. Разговаривая, он то и дело помогал ей натягивать пряжу и поправлял съезжающие нитки. Она с благодарностью принимала его услуги. Пальцы их встречались гораздо чаще, чем это было необходимо, и подозрительно долго возились над каждым узелком.

Впрочем, никто не наблюдал за ними. Мать Розиты мирно дремала в своем уголке, а Сиболо, если даже и видел что-нибудь, отнюдь не собирался доносить кому-либо о взаимной нежности молодых людей; он весело вилял хвостом и добродушно смотрел на Хуана, как бы одобряя его поведение.

ГЛАВА XXIV

Очутившись в своей роскошной квартире, полковник Вискарра поспешил потребовать вина. Как только перед ним поставили несколько бутылок, он принялся пить бокал за бокалом.

Ему хотелось утопить в вине свою грусть. И до известной степени он скоро достиг этого.

Вино доставляет людям облегчение, но облегчение временное. Им можно усыпить ревность, но, к сожалению, она просыпается большей частью задолго до того, как проходит опьянение. И всего сока, когда-либо выжатого из винограда, не хватило бы на то, чтобы заставить ее заснуть навсегда.

Самые разнообразные чувства терзали сердце полковника Вискарры. Тут было все: и любовь (если, конечно, такую низкую страсть вообще можно назвать любовью), и ревность, и гнев на то, что с ним так дурно обошлись, и оскорбленная гордость. Благодаря расшитому золотому мундиру и плюмажу на шляпе он привык побеждать женщин чуть ли не с первого взгляда. Неожиданное поражение причинило ему острую боль. Он просто не знал, куда деваться. Им владело горькое разочарование. Что оставалось ему теперь предпринять?

Всего неприятнее было сознавать, что дальнейшие пути к ухаживанию за хорошенькой американкой для него отрезаны. Продолжение только что начатого романа казалось немыслимым. Поехать вторично в ранчо сиболеро Карлоса полковник не решался. Он понимал, что во второй раз его приняли бы точно так же, а может быть, и хуже.

Было совершенно очевидно, что молодая девушка равнодушна к нему, что его блестящий мундир, развевающиеся перья и занимаемый им высокий пост не производят на нее ни малейшего впечатления. Вискарра понял наконец, что Розита не имеет ничего общего с теми девушками, которых он привык обольщать. Она, казалось, была сделана из другого теста. Черноглазые красавицы долины приняли бы золотой, даже не покраснев при этом.

Итак, о вторичной поездке в ранчо нечего и думать. Но где, в таком случае, встретиться с нею? Как повидать ее? Вискарра знал, что Розита приезжает в Сан-Ильдефонсо крайне редко, да и то только тогда, когда брат ее не находится в отсутствии. Где же, как же увидеться с ней. Чем больше думал полковник на эту тему, тем безнадежнее казалось ему создавшееся положение. Судьба как будто дразнила его, не давая ему возможности исправить допущенную им ошибку. Розита была недоступна. Да, положение безвыходное. Вискарра честно признался в этом.

Однако печальные размышления не охладили его пыла. Убедившись в неосуществимости намеченных планов, он все же решил гнуть свою линию. Ему не хотелось отказываться от Розиты. Неужели же он, знаменитый пожиратель сердец, не может одержать победы над простой крестьянской девушкой? Неужели он, никогда не терпевший неудач, признает себя на этот раз побежденным? Если бы даже им руководило только тщеславие, он ни за что не остановился бы на полпути. Но им руководило нечто гораздо более сильное – страсть, становившаяся с каждой минутой все более нетерпеливой и жгучей. Препятствие, на которое ему пришлось натолкнуться, сыграло роль сухих сучьев, подброшенных в костер. Оно вызвало в сердце полковника Вискарры прилив энергии и решимости.

К тому же его мучила ревность, все время подхлестывавшая его гордость и самолюбие.

Комендант ревновал Розиту к Хуану. Впервые он обратил внимание на молодого ранчеро в день праздника. Он видел, что тот неразлучен с Карлосом и его сестрой. Он видел, что они все делают вместе, – пьют, разговаривают, веселятся. Уколы ревности уже и тогда давали о себе знать. Но тогда они были еще довольно слабыми, так как полковник не сомневался в быстром и полном успехе. Теперь же, после того как он потерпел неудачу, после того как он был изгнан из маленького ранчо, после того как, еще не успокоившись от пережитой неприятности, он встретил своего счастливого соперника, направлявшегося в дом сиболеро Карлоса с уверенностью в хорошем приеме, – после всего этого ревность стала причинять ему адские мучения. Подумать только, что все это не сон, а ужасная правда, что девчонка осмелилась насмешливо хохотать ему вслед… Гром и молния! При одной этой мысли полковник начинал дрожать от бешенства.

Тем не менее никакого конкретного плана дальнейших действий у него не было. Конечно, есть способы, при помощи которых можно добиться поставленной цели… способы не слишком благовидные, но зато весьма действенные. Удобно ли только прибегать к ним? Вискарра почувствовал потребность откровенно поговорить с человеком, настроенным более хладнокровно, чем он сам. Куда это запропастился Робладо?

– Сержант, попросите сюда капитана Робладо! Скажите, что он мне нужен.

Для помощи в таком щекотливом деле капитан Робладо был наиболее подходящим лицом. И он, и полковник обнаруживали полнейшую беспринципность по отношению к женщинам. Но между ними все-таки наблюдались существенные различия. Вискарра выступал преимущественно на ролях комедийного героя. Волочась за красавицами, он следовал (или, по крайней мере, ему казалось, что он следовал) заветам Дон Жуана. Приемы, к которым он прибегал, не выходили за рамки общепринятых. В противоположность ему капитан не стеснялся в средствах и в случае надобности охотно употреблял грубейшее насилие. Негодяями они были оба. Но подчиненный превосходил начальника и жестокостью, и цинизмом.

Убедившись в непригодности своей обычной тактики, комендант решил сделать то, что посоветует ему Робладо. В данном случае он имел все основания доверять капитану, знавшему, как утверждали жители Сан-Ильдефонсо, все хитрости, употребляемые для победы над женщинами и дикарями.

Случилось так, что в тот самый момент, как полковник подумал о нем, Робладо, в свою очередь, захотел посоветоваться с ним о своих личных делах. Он просил у дона Амброзио руки Каталины и получил согласие. Однако, к всеобщему удивлению, сеньорита заупрямилась. Категорически отвергнуть капитана Робладо она не решалась. Такой отказ прозвучал бы слишком вызывающе и навлек бы на нее много неприятностей. Опасаясь отцовского гнева, молодая девушка попросила повременить с решением вопроса. Она, по ее словам, еще недостаточно подготовилась к замужеству. Робладо, сгоравший от нетерпения разбогатеть, не хотел и думать об отсрочках. Между тем дон Амброзио согласился исполнить просьбу своей дочери. Немудрено, что при таких обстоятельствах капитан чувствовал себя сильно раздосадованным.

Может быть, веское слово коменданта Вискарры произведет впечатление на дона Амброзио, заставит его изменить принятое решение и ускорить свадьбу? Нуждаясь в услуге своего начальника, капитан готов был служить ему всем, что только было в его силах.

Не медля ни минуты, последовал он за сержантом Гомецом. Комендант тотчас же рассказал ему во всех подробностях свою неудачную утреннюю поездку.

– Вы неправильно взялись за дело, мой дорогой полковник! Со стороны такого опытного и искусного сердцееда, как вы, это просто непростительно. Я удивляюсь вам. Ваше появление в ранчо очень напоминает налет орла на голубятню. Что изумительного в том, что испуганная птичка поспешила запрятаться как можно дальше? По-моему, вам вовсе не следовало туда ездить.

– А где же в таком случае я мог бы встретиться с нею?

– В своей собственной квартире или в каком-нибудь другом месте, пригодном для данной цели. Мало ли где!

– Но это невозможно. Она ни за что не согласилась бы прийти ко мне на свидание.

– Если бы вы прямо заговорили с ней о свидании, то она, конечно, не согласилась бы.

– А как же иначе?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Робладо. – Неужели же вы до такой степени наивны, что даже не подозреваете о существовании так называемых алькагуэт?

– О! Ну, разумеется, я знаю, что они существуют. Но, честное слово, мне и в голову не приходило прибегать к их посредничеству.

– Напрасно! По всей вероятности, этот способ кажется вам недостаточно изысканным. Но с изысканностью, уважаемый полковник, далеко не уедешь. Советую вам не пренебрегать этими дамами. Они великолепно знают свое ремесло. А какая экономия времени и сил! Шансы ваши на успех сразу повысятся. Еще не поздно. Немедленно вступите в переговоры с одной из таких дам. Если же и это не поможет… я приготовлю для вашего лука заостренную стрелу.

Мы не будем приводить целиком разговоры этих двух негодяев. Достаточно сказать, что он все время вертелся вокруг подробностей гнусного плана, который они обсуждали больше часа, усердно опустошая бутылки дорогого вина. Наконец план был разработан в деталях. Оставалось только привести его в исполнение. Но результаты получились совсем иные, чем предполагал Робладо. «Дама», взявшая на себя незавидную роль алькагуэты, то есть посредницы в любовных делах, действительно довольно быстро добилась свидания с Розитой. Но успех она имела приблизительно такой же, как и сам полковник. Ей пришлось ретироваться.

Угадав смысл ее долгих и несколько туманных разглагольствований, Розита тотчас же рассказала обо всем матери. Царапины, оставшиеся на лице и шее полковника, были ничем по сравнению с глубокими шрамами, полученными его посланницей. Сиболо так отделал ее, что она не на шутку испугалась за свою жизнь. Только униженные просьбы о пощаде помогли ей унести ноги.

Если бы это было возможно, она, разумеется, потребовала бы возмездия. Но самый характер ее деятельности был таков, что она сочла за благо проглотить обиду и предать забвению свое неудачное похождение.

ГЛАВА XXV

– Ну, Робладо, – сказал полковник Вискарра, – какую стрелу приготовили вы для моего лука?

– Разве вы не догадываетесь, о чем я говорил?

– Не совсем, – ответил комендант.

Отвечая так, он лукавил. Мысли капитана Робладо были ясны ему. О «заостренной стреле» он и сам уже несколько раз думал. Желание прибегнуть к ней зародилось в нем в тот час, когда он возвращался из своей поездки в долину, горя жаждой мести и почти не помня себя от злости. И с тех пор он размышлял на эту тему часто… очень часто. Говоря капитану, что ему не совсем ясно, о какой стреле идет речь, полковник Вискарра солгал. Он знал, что Робладо произнесет сейчас слово «насилие». И Робладо действительно произнес это слово.

– Что же вы советуете предпринять?

– Захватите с собой несколько солдат, ворвитесь ночью в ранчо сиболеро Карлоса и увезите красотку. Это чрезвычайно просто. С такими смиренницами, как она, надо действовать круто. Последствий бояться нечего. Девушки, подобно Розите, не любят, чтобы с ними особенно деликатничали. Я знаю это по собственному опыту. Она успокоится задолго до приезда своего брата. Ручаюсь вам в этом чем угодно.

– А если не успокоится?

– Чего вы, собственно, боитесь?

– Сплетен, Робладо, сплетен!

– Ах, дорогой мой полковник! Вы, право, слишком нерешительны. Между тем робость вам не к лицу. До сих пор, признайтесь, вы неправильно вели все это дело. Пора взяться за него как следует. Такого рода похищения происходят обыкновенно ночью. У вас есть комнаты, в которые доступ всем посторонним людям категорически воспрещен; некоторые из этих комнат даже без окон. Последнее обстоятельство имеет свои преимущества. Словом, вы хозяин положения. Выберите из числа ваших людей тех, которым можно довериться. Для нашей цели достаточно незначительного отряда. Полдюжины золотых обеспечат нам скромность полдюжины солдат. Похитить девушку не труднее, чем украсть рубашку! Уверяю вас. Ха-ха-ха!

Негодяй грубо расхохотался над своей грубой шуткой. Полковник Вискарра не замедлил присоединиться к нему.

Но этим смехом он хотел прикрыть свою нерешительность. Крайние меры претили ему. Причина его колебаний объяснялась отнюдь не его благородством. Он был почти так же жесток и груб, как и его ближайший помощник. Голос порядочности не имел над ним власти. Он с малых лет привык смотреть с ледяным равнодушием на слезы людей, страдающих по его вине. Дальнейшая судьба несчастной девушки, на которую он обратил внимание, нисколько не заботила его. Нет, колебания его имели под собой совсем иную почву. Упрекая его в робости, Робладо попал в самую точку. Комендант был труслив. И от того решительного шага, который так настойчиво советовал ему капитан, его удерживал страх.

Он, разумеется, не боялся никакого законного наказания. Даже если бы он и совершил задуманное преступление, никто не наказал бы его. Он пользовался почти неограниченной властью, а родственники Розиты были слишком незначительными людьми для того, чтобы такие опасения могли иметь место. При некотором желании и соблюдении известных формальностей он мог бы убить самого невинного из жителей Сан-Ильдефонсо, не будучи привлеченным за это к ответственности. В то время ничего не стоило обвинить, заточить или даже казнить кого угодно по обвинению в измене. Народ волновался. Восстание креолов серьезно угрожало испанскому владычеству в Америке.

Полковник Вискарра боялся «пересудов». Открытое похищение не может долго сохраняться в тайне. Пройдет немного времени – и о нем узнают. А тема эта настолько пикантна, что целый город не преминет заговорить о ней. Вот-то зачешутся языки! Тут перед полковником открывался ряд неприятных возможностей. Сплетня может проникнуть за границы долины, дойти до главного штаба, достигнуть ушей самого вице-короля. При мысли об этом полковник дрожал от страха.

Правда, вице-королевский двор отнюдь не представлял собой оплот добродетели. Вице-король смотрел сквозь пальцы и на проявление деспотизма, и на разврат, царящий среди его подчиненных. Но похищение девушки было все-таки слишком явным преступлением для того, чтобы закрыть на него глаза. Приличие заставило бы вице-короля обратить внимание на такое дело.

Надо отдать Вискарре справедливость: страхи его были в достаточной степени обоснованные. Он почти не допускал мысли, что ему удастся скрыть от людей похищение Розиты. Доверить свой секрет десятку солдат уже значило пойти на известный риск. Некоторые из них могли оказаться предателями. Правда, все они находились в полной зависимости от него, и он мог жестоко покарать их за неуместную болтливость. Но что толку в этом? Весть о совершенном им преступлении все равно распространилась бы по городу.

Даже если бы ни один из солдат не обманул его доверия, все же трудно было рассчитывать на то, что тайна не разгласится. Прежде всего полковник опасался гнева сиболеро Карлоса. Хорошо еще, что он в отсутствии. Но зато ревнивый поклонник тут как тут. Да и брат, должно быть, скоро вернется. В том, что Розита похищена именно для всесильного коменданта, вряд ли кто-нибудь усомнится. Похищение не замедлят сопоставить с его визитом в ранчо и с неудачной попыткой «алькагуэты». Можно при таких условиях надеяться на то, что брат – такой брат! – и поклонник – такой поклонник! – не выскажут вслух своих подозрений? Конечно, нет ничего невозможного в том, чтобы избавиться от обоих молодых людей. Но это очень трудно и требует исключительных мер.

Все эти соображения полковник Вискарра высказал своему собеседнику. Сделал он это не только для того, чтобы решительно настроенный капитан успокоил его. Ему во что бы то ни стало хотелось добиться своего. Считая, что ум хорошо, а два лучше, он надеялся вдвоем с Робладо придумать какой-нибудь исход, при котором и волки были бы сыты, и овцы целы.

Как это ни печально, им действительно удалось найти такой исход. Счастливая идея пришла в голову капитану; подчиненный был, как видно, и смелее, и умнее своего начальника.

После нескольких минут размышления Робладо стукнул по столу бокалом и воскликнул:

– Ура, Вискарра! Честное слово, я знаю, как быть!

– В чем дело, друг мой?

– Через двадцать четыре часа, если вы этого пожелаете, красотка будет наслаждаться вашим гостеприимством. Никаких скандалов и толков в долине не будет. Можете спать совершенно спокойно. Вам не о чем будет тревожиться. Меня осенила воистину блестящая мысль.

– Я страшно заинтересован, капитан! Не томите же моего любопытства. Поделитесь со мною вашим планом.

– Дайте мне выпить сначала глоток вина. При одной мысли о предстоящем приключении меня начинает мучить жажда.

– Пейте на здоровье! – воскликнул комендант, наполняя бокал и радостно потирая руки.

Надежда на скорое исполнение желания наполнила его восторгом.

Робладо залпом выпил бокал вина и, пододвинувшись к полковнику, принялся конфиденциальным тоном излагать пришедший ему в голову план. По-видимому, план этот показался Вискарре вполне приемлемым. Когда наконец капитан замолк, полковник воскликнул: «Браво!» и вскочил с места с видом человека, только что выслушавшего нечто чрезвычайно приятное.

Взволнованно пройдя несколько раз взад и вперед по комнате, он остановился перед Робладо и громко рассмеялся.

– Каррамба, приятель! – крикнул он весело. – Вы замечательный стратег. Сам великий Конде[58] не мог бы соперничать с вами. Ваша идея прямо гениальна. Клянусь, дорогой мой, мы скоро приведем ее в исполнение.

– Скоро? А почему бы не сейчас? Что мешает нам немедленно приступить к делу?

– Вы правы, как всегда. Итак, мы приступим к делу немедленно. Только сперва необходимо сделать кое-какие приготовления к этому прелестному маскараду.

ГЛАВА XXVI

События, казалось, складывались так, как будто сама судьба хотела помешать осуществлению плана коменданта и его помощника. По крайней мере так казалось. Не прошло и двадцати четырех часов после их разговора, как по Сан-Ильдефонсо распространился слух, что появившиеся в долине индейцы разоряют фермы и быстро приближаются к городу. По-видимому, это был большой отряд не то апачей, не то ютов, не то команчей. Никто не знал ничего достоверного. Во всяком случае, индейцы подступали к крепости, они были раскрашены по-военному и в полном вооружении.

Обыватели не на шутку перепугались. Каждую минуту можно было ожидать атаки. Между тем слухи становились все тревожнее. Индейцы напали на пастухов горной равнины, неподалеку от Сан-Ильдефонсо. Пастухам удалось спастись бегством, но собаки их были убиты, а овцы угнаны в неприступные горные твердыни, занятые грабителями.

На этот раз слухи носили более определенный характер. Говорилось, что по окрестностям бродят индейцы из племени ютов, охотившиеся на востоке от Пекоса и решившие немного поживиться за счет белых до возвращения в родные селения неподалеку от верховья Рио-дель-Норте. Пастухи будто бы отчетливо разглядели их разрисовку, доказывающую, что они принадлежат именно этому племени.

Это представлялось вполне вероятным: незадолго до описываемых событий юты совершили набег на цветущую долину Таоса. На жителей Сан-Ильдефонсо, очевидно, навлекла беду репутация благосостояния, которой они пользовались. К тому же племена апачей и команчей поддерживали дружественную связь с обитателями долины и в течение нескольких лет не переходили во время своих хищнических экспедиций пределов провинций Коахулы и Чихуахуа. За последние месяцы не произошло ничего такого, что могло бы вызвать вспышку вражды с их стороны. Да они и не проявляли никаких враждебных чувств.

К ночи того дня, на заре которого были угнаны в горы овцы, произошло второе, еще более серьезное ограбление в самом городе. С одной из ферм индейцы угнали в дальний конец долины большое стадо. Все это произошло на глазах испуганных ваккеро, не сделавших ни малейшей попытки оказать сопротивление грабителям и поспешивших скрыться в отдаленную пристройку.

Пока что не было еще совершено ни одного убийства. Конечно, это объяснялось исключительно тем, что индейцы не встречали на своем пути никаких препятствий. Жилые дома они тоже не трогали. Возможно, что количество дикарей было весьма незначительно. Но ведь на помощь к ним ежечасно могли подоспеть новые банды, и в связи с этим следовало быть готовыми ко всему.

Жители долины и горожане пришли в крайне возбужденное состояние. Все сразу растерялись. Обитатели удаленных ранчо покинули ночью свои дома и пошли искать убежище в городе или в крупных гациендах. Гациенды приняли вид вооруженных крепостей. На террасах были расставлены часовые, которым вменилось в обязанность бодрствовать до утра. Одним словом, население струсило. Ужас, охвативший поголовно всех жителей долины, объяснялся главным образом долгим периодом покоя, в течение которого оставшиеся непокоренными индейцы вели себя вполне доброжелательно. Появление их было совершенно неожиданно.

Неудивительно, что жители долины были охвачены ужасом. Особенно взволнованным и расстроенным казался сам комендант. Днем он рыскал со своим отрядом по окрестным полям и даже отваживался забираться довольно далеко в горы. Ночью его патрули бессменно разъезжали по долине. Населению было приказано не выходить из домов и хорошенько забаррикадировать двери на случай возможного нападения. Все восхищались рвением и энергией военного начальства.

Мало-помалу комендант становился предметом всеобщего восхищения. Впервые за время его пребывания в Сан-Ильдефонсо ему представился случай проявить во всем блеске свои административные способности.

При нем индейцы не показывались еще ни разу. При его предшественнике набеги бывали довольно часто. Старики говорили, что до сих пор солдаты еще никогда не отправлялись искать индейцев, а прятались в крепости, выжидая, пока грабители не уйдут восвояси. Нужно ли говорить, что дикари угоняли целые стада коров и овец? Вот как было поставлено дело при прежнем коменданте. Но Вискарра не похож на своего предшественника! Это настоящий герой.

Возбужденное настроение держалось уже несколько дней. Индейцы не совершили ни одного убийства, не похитили ни одной женщины и при дневном свете ни разу не приблизились к городу. Все это доказывало, что их очень мало. Если бы их было много, они не удовлетворились бы ночными грабежами и развернули бы свою деятельность более широко.

В течение всего этого времени мать и сестра сиболеро продолжали жить в своем уединенном ранчо, не принимая никаких особенных предосторожностей. Они боялись индейцев меньше, чем остальные обитатели долины, потому что давно уже привыкли жить в безлюдном месте, и мысль о возможной опасности производила на них гораздо меньше впечатления, чем на их трусливых соседей. Кроме того, убогая хижина их вряд ли могла соблазнить ютов, которые, судя по всему, явились в долину исключительно с целью грабежа. На некотором расстоянии от жилища Карлоса, ближе к Сан-Ильдефонсо, был расположен целый ряд богатых ферм. Казалось весьма вероятным, что индейцы посвятят им все свое внимание.

Впрочем, у матери и сестры Карлоса были совершенно особые основания для того, чтобы чувствовать себя в безопасности. Постоянно ведя меновую торговлю с кочующими племенами, молодой охотник пользовался отличной репутацией среди индейцев и поддерживал дружеские отношения почти со всеми краснокожими вождями.

Сиболеро Карлос постоянно рассказывал своим друзьям-индейцам о маленьком ранчо в долине Сан-Ильдефонсо и был настолько уверен в их дружеском расположении, что, находясь в отсутствии, мало беспокоился за сестру и мать. По его мнению, индейцы не могли причинить им зла.

Единственным племенем, враждебно относившимся к сиболеро Карлосу, было маленькое племя хикариллов, влачивших жалкое существование в горной местности к северо-востоку от Санта-Фэ. Будучи близкими по происхождению апачам, они тем не менее держались от них особняком и не имели почти ничего общего с могущественными южными разбойниками – мецкалерами и волкоедами.

Вот по каким причинам юная Розита и ее мать придавали сравнительно мало значения набегу индейцев. Тревожные слухи, навевавшие ужас на всех обитателей долины, не мешали им жить нормальной жизнью.

Хуан несколько раз приезжал в маленькое ранчо и уговаривал обеих женщин перебраться в его большой, поместительный дом, охраняемый многочисленными пеонами. Но старуха только смеялась над «бабьими страхами», а прелестная Розита отказывалась воспользоваться гостеприимством соседа из деликатности.

Прошло три дня с тех пор, как по долине внезапно распространились слухи о появлении индейцев. Наступил вечер… Закончив обычную работу, Розита и ее мать уже собирались улечься спать, как вдруг Сиболо, мирно дремавший на полу, одним прыжком сорвался с места и, угрожающе заворчав, кинулся к двери.

Через секунду ворчание его перешло в угрожающий лай. Очевидно, за дверью стоял кто-то посторонний. Дверь была на задвижке. Не сочтя нужным окликнуть незнакомца, старуха молча отодвинула задвижку и распахнула дверь.

Едва успела она выглянуть за порог, как раздался воинственный клич индейцев, и сильный удар по голове сбил несчастную с ног. Несмотря на бешеный лай Сиболо, в дом ворвались несколько дикарей с раскрашенными лицами и с пучками перьев на головах. Они испускали нечеловеческие вопли и все время потрясали оружием. Не прошло и пяти минут, как обезумевшая от страха девушка очутилась в маленьком садике. Индейцы вынесли ее на руках из дома и привязали к спине мула.

Захватив с собой все, что казалось им сколько-нибудь ценным, разбойники подожгли ранчо и поскакали прочь.

Связанная по рукам и ногам Розита с отчаянием смотрела на разгоравшееся зарево пожара. Старая американка лежала без чувств на пороге. Девушку буквально перетащили через тело матери. Огонь быстро подступал к кровле.

– Бедная мама! – прошептала Розита, теряя сознание. – Что будет с нею?

Одновременно с набегом на ранчо сиболеро Карлоса или немного позже индейцы появились перед домом Хуана. Они до смерти перепугали своими воинственными криками пеонов, пустили несколько стрел в двери и на террасу и удалились.

Хуан испугался не за себя, а за Розиту. Как только крики индейцев замолкли в отдаленье, он поспешно вышел из дома и побежал по направлению к маленькому ранчо.

Пройдя небольшое расстояние, молодой человек увидел яркое зарево пожара. Кровь застыла у него в жилах. Отчаяние, граничившее с безумием, овладело им.

Он не остановился ни на минуту. Задыхаясь, изнемогая от волнения, он кинулся вперед, готовый защитить Розиту или умереть.

Через четверть часа он остановился у дверей горящей хижины. Ужас охватил его при виде безжизненного тела все еще лежавшей на пороге старухи. Красный отблеск объятой пламенем кровли придавал ей сходство с привидением. Огненные языки уже подступали к порогу. Еще несколько секунд – и мать Розиты была бы погребена под грудой развалин.

Хуан отнес старуху в сад и стал обыскивать ранчо, с отчаянием призывая молодую девушку.

Но ответа не было. Только треск пожара, свист ночного ветра, насмешливые крики сов, притаившихся в расселинах скал, да вой койотов отзывались на его призыв.

Потеряв всякую надежду разыскать Розиту, Хуан вернулся к распростертому на земле телу и опустился перед ним на колени. К его великому изумлению, старуха была еще жива. Когда он смочил ей водой губы, она тихонько вздохнула и застонала.

Хуан взял ее на руки и привычной тропинкой вернулся домой.

На следующее утро известие о новом подвиге индейцев с быстротою молнии распространилось по долине. Жители Сан-Ильдефонсо перепугались еще больше.

Многочисленный отряд драгун во главе с самим комендантом Вискаррой шумно прогалопировал по опустевшим улицам города. После долгих и хвастливых разговоров военное начальство решило отправиться в погоню за индейцами, спрятавшимися, по всеобщему мнению, где-нибудь в горах.

Задолго до наступления ночи солдаты вернулись в город, отвечая на расспросы жителей то же, что и в предыдущие дни:

– Мы не догнали краснокожих.

Следы индейцев довели их до берегов Пекоса. Они видели место, где грабители переправились через реку. Дальнейший путь их лежал, очевидно, на Льяно-Эстакадо.

Весть эта многим показалась весьма утешительной. Если уж юты двинулись на Столбовую равнину, то, очевидно, они там и останутся. Вряд ли можно опасаться их возвращения. По всей вероятности, они решили присоединиться к своему племени, кочующему где-то на плоскогорье.

ГЛАВА XXVII

Ранним вечером промчался по долине отряд нарядных драгунов во главе с комендантом Вискаррой.

Приблизительно через час после того, как этот отряд скрылся за крепостными стенами, на дороге показалась другая кавалькада. Изношенная одежда усталых путников была покрыта пылью. Впрочем, название «кавалькада» здесь вряд ли уместно. Правильнее было бы сказать, что на дороге появился караван, состоявший из вьючных мулов и нескольких повозок, запряженных волами. Впереди ехал на превосходном коне молодой человек, в котором по костюму и манерам нетрудно было узнать охотника.

Он казался совершенно измученным долгим путешествием. Густой слой пыли лежал на нем и на его коне. Этот всадник был сиболеро Карлос.

Все имеет свой конец. Кончилась трудная, утомительная экспедиция. Еще пять миль по пыльной дороге – и молодой охотник остановит караван у дверей родной хижины. Еще какой-нибудь час – и старуха мать бросится ему на грудь, а красавица сестра обовьет своими руками его шею. При одной мысли об этом сердце Карлоса замирало от восторга.

Какой это будет приятный сюрприз для них! Они думают, что он вернется только через две-три недели. А недели – он это знал по опыту – тянутся так долго!

Но он поднесет им и другой, гораздо более приятный сюрприз. Как обрадуются они его удаче! Действительно, ему необыкновенно повезло. Несколько десятков мулов, нагруженных шкурами и мясом бизонов, составляли в те времена целое состояние. У Розиты будет наконец новое платье, и не какое-нибудь скромненькое платьице из домотканой шерсти, а настоящее, из заграничного шелка. Она нарядится в изящную мантилью и хорошенькие шелковые туфельки. На ближайшем празднике ее увидят в тонких, прозрачных чулках. Хуану не стыдно будет показаться в ее обществе. А старушке матери не придется есть больше утром и вечером надоевшую маисовую похлебку. В ее распоряжении будет сколько угодно чая, кофе и шоколада.

Маленький домик никуда уже не годится. Он неудобен и сильно обветшал: его нужно снести, а на его месте выстроить другой. Нет, лучше, пожалуй, превратить старое жилище в конюшню для черного мустанга, а рядом с конюшней поставить новый ранчо. Продажа мулов даст возможность приобрести большой участок земли и завести обширное хозяйство.

Кто может помешать теперь Карлосу сделаться зажиточным ранчеро и разводить скот, как это делают другие люди? Фермеры пользуются большим уважением, чем простые охотники. Он сделается видным гражданином в Сан-Ильдефонсо. Кто может помешать ему в этом? Но перед тем как превратиться в ранчеро, он совершит еще одно путешествие через Льяно-Эстакадо и еще раз повидается со своими друзьями-вакоями, которые обещали ему… На их обещаниях-то и зиждились главным образом его надежды.

Шелковое платье для Розиты, лакомства для матери, новый дом, фермерское хозяйство – обо всем этом приятно было мечтать Карлосу. Но была у него мечта еще более сладкая – мечта, при одном воспоминании о которой сразу тускнели и блекли все остальные. И надежда на ее осуществление тоже основывалась главным образом на повторной поездке в страну вакоев.

Карлос считал, что бедность воздвигает непроходимую стену между ним и Каталиной. Отец молодой девушки не был богачом от рождения. Правда, теперь он сделался одним из самых богатых людей области. Но еще несколько лет назад он был бедным «гамбусино» – таким же бедным, как сам Карлос. В былые дни они жили в ближайшем соседстве друг от друга, и дон Амброзио считал маленького американца вполне подходящим товарищем для детских игр своей дочки Каталины.

Что может он возразить против этого брака, если Карлос сделался состоятельным человеком? «Конечно, он согласится, – думал сиболеро. – И если только вакои сдержат свои обещания, сиболеро Карлос вернется из следующего путешествия не менее богатым, чем сам дон Амброзио».

В течение всей обратной дороги через Льяно-Эстакадо эти мысли не давали покоя Карлосу. Каждый день, каждый час начинал он строить свои воздушные замки. Он мечтал о новом платье для Розиты, о чае, кофе и шоколаде для матери; он воздвигал новое ранчо, покупал ферму, пересыпал в руках пригоршни золотого песку и просил у дона Амброзио руки Каталины…

По мере приближения к дому эти приятные мечты стали казаться Карлосу еще более пленительными, еще более исполнимыми. Лицо его светилось радостью. Выражению этого лица суждено было вскоре измениться до неузнаваемости.

Несколько раз молодого охотника охватывало желание пришпорить коня и галопом помчаться к родному ранчо. Ему не терпелось увидеть поскорее мать и сестру. Но каждый раз он подавлял это желание.

– Нет, – шептал он про себя, – нет, я останусь с караваном. Я хочу, чтобы мое возвращение было как можно торжественнее. Вытянувшись в длинную линию, мы остановимся у дверей ранчо. Они подумают, что со мною приехал какой-нибудь таинственный незнакомец, которому принадлежат эти мулы. А когда я скажу, что караван принадлежит мне, им, наверное, придет в голову, что я сделался индейцем и совершил вместе с усыновившим меня племенем набег на южные провинции. Ха-ха-ха! – Карлос возбужденно рассмеялся.

– Дорогая маленькая Рози! – продолжал он вслух. – Теперь-то уж мы сыграем ее свадьбу с Хуаном! Я не буду больше откладывать в долгий ящик ответ на его предложение. Брак этот желателен со всех точек зрения. Хуан энергичен и смел. Во время моих поездок на плоскогорье он будет оберегать Розиту. Впрочем, я поеду на плоскогорье еще один раз. По возвращении из сиболеро Карлоса я превращусь в сеньора дона Карлоса Р… Ха-ха-ха!

И при мысли, что он станет богатым «сеньором», молодой охотник снова расхохотался.

«Странно, что никто не попадается нам навстречу, – подумал он. – На дороге нет буквально ни души. Между тем еще не поздно. Солнце не успело даже спрятаться за горы. Куда это все делись, интересно знать? И почему в пыли такое множество следов лошадиных копыт? Ах, вот в чем дело! Очевидно, здесь проезжал недавно отряд драгун. Но не это же заставило людей разойтись так рано по домам? Хоть бы нищего какого-нибудь встретить, что ли! Если бы не эти следы, я подумал бы, что в долине появились индейцы. Но подобное предположение исключается. Зная, что поблизости бродят апачи, комендант и его доблестные воины никогда не решились бы отъехать на столь далекое расстояние от крепости. Это ясно, как день».

– Нет, в самом деле, долина производит какое-то странное впечатление, – продолжал он вслух. – Может быть, все собрались в городе по случаю праздника? Антонио, друг мой, ты знаешь наизусть весь календарь. Не праздник ли сегодня?

– Нет, сеньор!

– Но почему же дорога так безлюдна?

– Не знаю, сеньор! Меня очень удивляет, что мы никого не встретили.

– Я тоже нахожу это крайне странным. Не думаешь ли ты, что около Сан-Ильдефонсо появилось какое-нибудь враждебное индейское племя?

– Нет, сеньор! Этого быть не может. Не прошло и часа с тех пор, как по дороге проехал отряд драгун. А там, где разъезжают солдаты, индейцев не бывает.

Выражение голоса и взгляда Антонио помогли Карлосу уловить истинный смысл его слов, в первую минуту казавшихся несколько непонятными. Метис вовсе не хотел сказать, что разъезды драгун делают невозможным появление индейцев. Он думал как раз обратное. Его фразу следовало бы переделать так: «Солдаты никогда не разъезжают там, где появляются индейцы».

Угадав значение слов своего помощника, Карлос рассмеялся. Он был вполне согласен с ним.

На дороге по-прежнему не виднелось ни одного живого существа. Какая-то смутная тревога зародилась в душе сиболеро. Мысль о возможности несчастья с близкими людьми еще не приходила ему в голову. Но непривычное безмолвие окружающей местности действовало на него удручающе. Родной край был как будто не рад ему.

Постепенно чувство грусти стало прокрадываться в его сердце. Это чувство он не мог прогнать никаким усилием боли.

На пути каравана не попалось ни одной хижины. Как уже неоднократно говорилось, ранчо сиболеро Карлоса стояло в самом дальнем конце долины. Обыкновенно здесь паслись многочисленные стада. В это время дня скот загоняли домой. Но навстречу Карлосу не попадались ни пастухи, ни овцы.

Луга, тянувшиеся по обеим сторонам дороги, казались совершенно пустынными. Что это могло значить?

Неопределенное чувство растерянности и тревоги все сильнее овладевало Карлосом. Когда он остановился у тропинки, ведущей к ранчо, тяжелое предчувствие сдавило ему грудь.

Наконец караван свернул с главной дороги и подъехал к небольшой группе вечнозеленых падубов, росших на возвышенности, с которой видны были владения Карлоса. Машинальным движением сиболеро заставил своего мустанга взвиться на дыбы и вперил мрачный взор в пространство.

Своей хижины он разглядеть не мог, так как ему мешали высокие колонны кактусов. Но в просветах между их верхушками виднелась какая-то странная черная полоса, и над террасою висело облачко дыма.

– Каррамба! Что же это такое? – сдавленным голосом крикнул Карлос.

Ответа на этот вопрос, разумеется, не последовало. Да сиболеро и не стал ждать его. Он изо всех сил вонзил шпоры в бока своего великолепного мустанга. Конь стрелою помчался вперед.

В несколько мгновений покрыв расстояние, отделявшее его от родного дома, Карлос соскочил с седла и быстрыми шагами вошел за ограду.

Вскоре перед ранчо остановился весь караван. Антонио отправился разыскивать хозяина. Он нашел его в разрушенной хижине. Прислонившись к еще теплым и почерневшим от копоти стенам, Карлос полусидел-полулежал на скамейке. Голова его была низко опущена.

Шаги Антонио заставили его на мгновение выпрямиться и прийти в себя.

– Моя мать! Сестра!

Произнеся эти слова, он снова опустил голову. Широкая грудь его судорожно вздымалась. Рыдания подступали к его горлу. Он испытывал страдания, близкие к агонии. Тайный инстинкт открыл ему истину.

ГЛАВА XXVIII

Оглушенный неожиданным ударом, Карлос в течение нескольких минут не мог прийти в себя. У него не хватало сил сделать усилие над собой.

Чья-то дружеская рука, опустившаяся ему на плечо, пробудила его от тяжкой задумчивости. Он поднял голову. Перед ним стоял Хуан.

Лицо молодого ранчеро было так же бледно и печально, как и лицо Карлоса. Последняя надежда угасла в груди охотника за бизонами.

– Где моя мать? Где сестра? – безжизненным голосом спросил он.

– Твоя мать у меня, – ответил Хуан.

– А Розита?

Молодой ранчеро ничего не ответил. Крупные слезы текли по его щекам.

– Говори, друг! – воскликнул Карлос, видя, что Хуан не меньше его нуждается в утешении. – Надо смотреть правде в глаза. Я готов к худшему. Она умерла?

– Нет, нет, нет… Я надеюсь, что она не умерла.

– Ее похитили?

– Увы, да.

– Кто?

– Индейцы.

– Ты уверен, что индейцы?

В то время как Карлос задал этот вопрос, какое-то странное выражение появилось на его лице.

– Конечно, уверен. Я видел их собственными глазами. Твоя мать тоже…

– Моя мать! Что с ней?

– Она в безопасности. Индейцы оглушили ее ударом по голове сразу после того, как она открыла им дверь. Расспрашивать ее о чем бы то ни было бесполезно.

– Но где же Розита?

– Никто не знает этого. Должно быть, индейцы увезли ее с собой.

– Ты не сомневаешься в том, что это были именно индейцы, Хуан?

– Какие же тут могут быть сомнения? Почти одновременно с набегом на твой ранчо они пытались ворваться ко мне. Но ввиду того, что вчера исчезло довольно большое количество моих овец, я расставил вокруг ранчо несколько часовых. При виде индейцев один из них поднял тревогу. Мы немедленно вооружились и приготовились защищаться. Поняв, что голыми руками нас не возьмешь, грабители ускакали. Я сразу же подумал о твоей сестре и матери. Страшная тревога овладела мною. Я бросился к твоему ранчо. Каков же был мой ужас, когда я увидел горящий дом и твою мать, лежащую без чувств на пороге! Розиты же мне не удалось найти нигде. Она исчезла.

Молодой ранчеро снова разрыдался.

– Выслушай меня, Хуан! – твердым голосом произнес Карлос. – Ты был мне всегда другом и братом. И мать и Розита любят тебя. Я знаю, что в настоящую минуту твое горе не менее сильно, чем мое. Не плачь! Возьми пример с меня. Видишь, слезы мои уже высохли. Я не буду плакать… не буду спать до тех пор, пока мне не удастся разыскать сестру или, по крайней мере, отомстить за нее. Не будем терять даром золотого времени. Расскажи мне все, что тебе известно об этих индейцах, скорей, Хуан! Мне не терпится узнать подробности.

Молодой ранчеро передал своему другу все те слухи, которые в течение нескольких последних дней ходили по городу. Карлос узнал, что индейцы держались преимущественно на верхней равнине, что они угнали целое стадо овец, что пастухи видели их несколько раз, что они неоднократно появлялись в долине и что, наконец, ими был похищен скот, принадлежавший Хуану!

Он узнал также, что военное начальство выказало совершенно изумительную энергию, что солдаты даже пытались догнать грабителей, что Хуан вместе с несколькими молодыми людьми хотел принять участие в погоне, но что комендант категорически воспротивился этому.

– Воспротивился? – переспросил Карлос.

– Да, – ответил Хуан. – Он сказал, что мы будем только мешать его драгунам. Но, по всей вероятности, дело совсем не в этом. Просто Вискарра терпеть не может меня. Помнишь, мы не поладили с ним во время состязаний?

– Помню, – отозвался Карлос. – Что же дальше?

– Драгуны вернулись из своей экспедиции только час назад. Говорят, они доехали до самого Пекоса и видели то место, где индейцы переправлялись вброд. Это были юты. Судя по направлению следов, они двинулись на Льяно-Эстакадо. Искать их там было бы, конечно, бессмысленно.

Хуан задумался.

– Жители долины, – продолжал он после молчания, – не помнят себя от восторга и так радуются избавлению, что мысль о преследовании индейцев даже не приходит им в голову. Я заикнулся было об организации отряда добровольцев, но никто не пожелал присоединиться ко мне. Мне и самому ясно, впрочем, что это предприятие безнадежное. Однако я все-таки решил мчаться в погоню за грабителями. Как хорошо, что ты вернулся, Карлос!

– Только бы нам удалось напасть на их следы! А вдруг уже слишком поздно? Впрочем, нет, этого быть не может. Несчастье произошло прошлой ночью, не правда ли? Следы еще не успели исчезнуть: за истекшие сутки ведь не было ни дождя, ни сильного ветра. Нам необходима собака… Кстати, где Сиболо?

– Сиболо у меня. Сперва мы думали, что он убит или похищен. Но в полдень мои пеоны нашли его здесь, около твоего разрушенного ранчо. Он был страшно грязен. Кровь обильно текла из раны, которую ему нанесли индейцы. Должно быть, они увели его с собою, но он вырвался по дороге и убежал.

– Все это очень странно… О, моя бедная Розита! Моя бедная сестренка! Где ты сейчас? Где? Увижу ли я тебя когда-нибудь?

И Карлос снова поник головой. Вдруг он вскочил со скамейки, крепко сжал кулаки и, грозно сверкая глазами, воскликнул:

– Необъятны прерии и еле уловимы следы подлых грабителей, но зорок глаз сиболеро Карлоса! Я найду тебя… я должен найти тебя, даже если поиски будут стоить мне жизни! Не бойся, Розита! Не бойся, милая сестренка! Я иду к тебе на помощь! Горе племени, осмелившемуся оскорбить тебя!

Он повернулся к молодому ранчеро и продолжал:

– Ночь уже спускается на землю. Мы ничего не можем предпринять сейчас. Хуан! Друг и брат! Отведи меня к ней… к моей матери…

Язык горя часто бывает насыщен своеобразной поэзией. Патетические выражения непроизвольно срывались с уст сиболеро. Но мозг его не поддавался убаюкивающему влиянию поэзии. От скорбных излияний он переходил к рассмотрению реальных подробностей создавшегося положения. Каждое обстоятельство, которое могло бы способствовать успеху предстоящей экспедиции, было тщательно взвешено обоими молодыми людьми. Карлос позаботился и о коне своем, и о вооружении. Предполагалось выступить на восходе солнца. Слуги, выразившие желание участвовать в погоне за индейцами, тоже занялись необходимыми приготовлениями.

Карлос приказал навьючить на мулов запас провизии, необходимой для долгого путешествия. Он твердо решил не возвращаться в долину до тех пор, пока ему не удастся выполнить данную им клятву. Розита должна быть спасена или, по крайней мере, отомщена. Сиболеро не принадлежал к числу людей, останавливающихся перед первым же ничтожным препятствием. Нечего было опасаться, что он вернется домой со словами:

– Мы не догнали краснокожих.

Он намеревался искать своих врагов в самых отдаленных уголках прерии, в самых неприступных твердынях.

Хуан готов был идти за ним на край света. Он был заинтересован в благополучном исходе экспедиции не меньше Карлоса. Такое же, если не большее, горе снедало его душу.

Отряд пионеров, готовившихся к выступлению, состоял из двадцати человек. Все они горячо сочувствовали Карлосу, любили своих хозяев и были настроены в высшей степени энергично.

В сущности, задача экспедиции сводилась к тому, чтобы настигнуть разбойников. Справиться с ними было бы не особенно трудно. Судя по всему, набег на долину совершил сравнительно небольшой отряд. Будь он сколько-нибудь значителен, население потерпело бы гораздо больше убытков. Если бы Карлосу удалось догнать индейцев до того, как они присоединились бы к своему племени, дело можно было бы считать выигранным. Грабители оказались бы вынужденными возвратить девушку и похищенный скот. Они дорого поплатились бы за свою дерзость. Но времени не следовало терять ни минуты. Вот почему решено было, что экспедиция двинется в путь с первыми лучами утреннего солнца.

Карлос не спал совсем. Хуан несколько раз забывался тяжелым лихорадочным сном. Оба не раздевались. Молодой охотник всю ночь просидел около постели своей матери, которая еще сильно страдала и то и дело принималась бредить.

Сиболеро сидел неподвижно, погруженный в глубочайшую задумчивость. Всевозможные планы и предположения теснились в его мозгу. Ему хотелось установить, к какому племени принадлежали похитители Розиты. Это не были ни апачи, ни команчи. По дороге через Льяно-Эстакадо он встретил отряды и тех и других. Встречи эти носили вполне дружественный характер; индейцы ни словом не обмолвились о каких-либо враждебных намерениях по отношению к жителям Сан-Ильдефонсо. К тому же апачи и команчи никогда не разбивались на такие незначительные отряды. Карлос очень желал бы, чтобы похитители Розиты оказались представителями одного из этих племен. Он был уверен, что они отпустили бы ее на свободу в тот самый момент, как она назвала бы им свое имя. К сожалению, однако, молодую девушку похитили не они. Но кто же? Юты? Хуан утверждал, что жители долины не сомневаются в этом. В таком случае тоже можно было рассчитывать на благополучный исход. Со многими ютами Карлос вел оживленные торговые сношения. Среди вождей этого могущественного и воинственного племени у него было довольно много друзей. Но он знал, что почти все они только что отправились на войну с северными индейцами.

Оставалось предположить, что набег на Сан-Ильдефонсо совершили хикариллы, которые были его заклятыми врагами. Они поклялись снять скальп с сиболеро Карлоса. Если его сестра попала в их руки, участь ее была действительно ужасна. При одной этой мысли сиболеро вскочил на ноги, задрожал и судорожно сжал кулаки.

Утро приближалось. Проснувшиеся пеоны начали вооружаться. Лошадей и мулов привели на двор. Хуан сообщил, что можно двигаться в путь. Карлос в последний раз остановился у изголовья своей матери. Она знаком попросила его подойти ближе. Чувствовала она себя еще очень плохо. Из раны на голове вытекло много крови. Голос ее звучал еле внятно.

– Сын мой, – прошептала она, когда Карлос склонился над ней, – знаешь ли ты, каких индейцев ты и собираешься преследовать?

– Нет, мама! – ответил сиболеро. – Но я боюсь, что это наши враги хикариллы.

– Приходилось ли тебе видеть хикариллов с бородами и с перстнями на руках?

– Разумеется, нет, мама! Почему ты задала мне такой странный вопрос? Ведь ты знаешь и сама, что индейцы бород не носят.

Карлос печально покачал головой.

– Бедная моя мать! – сказал он шепотом, обращаясь к Хуану. – Удар по голове помрачил ее рассудок.

– Ступай, ступай по горячим следам, сын мой! – продолжала старуха, не расслышав слов, только что произнесенных молодым охотником. – Может быть, эти следы приведут тебя к…

Она притянула к себе голову сына и сказала ему что-то на ухо.

– Как, мама? – спросил он взволнованно. Фраза старухи произвела на него потрясающее впечатление.

– Неужели ты в самом деле думаешь это?

– Я не думаю, а только подозреваю. Только подозреваю, Карлос! Иди по следам негодяев… следы укажут тебе путь… ты должен узнать правду.

– Я сделаю все, что будет в моих силах. Верь мне, мама! Я узнаю правду, чего бы это мне ни стоило!

– Я прошу у тебя только одного обещания. Обещай не действовать опрометчиво. Будь осторожен.

– Обещаю, мама! Не беспокойся за меня.

– А если мое подозрение справедливо?..

– Если оно справедливо, мы увидимся в самом непродолжительном времени. Прощай, дорогая! Кровь моя кипит. Я не могу спокойно стоять на месте. Будь здорова, мама! До свидания!

Через несколько минут отряд вооруженных всадников, во главе с Карлосом и Хуаном, выехал из ворот и свернул на дорогу к Льяно-Эстакаде.

ГЛАВА XXIX

Солнце не успело еще подняться из-за гор, когда отряд Карлоса двинулся в путь. Время было дорого. Сиболеро знал, что до того места, где повернули обратно драгуны, ему удастся добраться и в темноте. До рассвета оставалось еще полчаса.

На расстоянии пяти миль от дома Хуана начинались две дороги. По одной из них, южной, Карлос ехал накануне вечером. Другая, северная, вела прямо к броду через Пекос. Многочисленные следы лошадиных копыт свидетельствовали о том, что по этой дороге проскакали драгуны.

Когда маленький отряд миновал перекресток, было уже довольно светло. Следы вырисовывались настолько отчетливо, что путники смело могли перейти в галоп, не рискуя сбиться с пути. Этой дорогой всем им приходилось ездить часто. Однако сиболеро смотрел главным образом не на следы, а на истоптанную землю по обеим сторонам дороги. Это заставляло его все время удерживать вороного мустанга.

По обеим сторонам дороги тянулись отпечатки копыт овец. По-видимому, здесь прогнали скот, похищенный у Хуана. Судя по количеству отпечатков, грабители угнали не меньше пятидесяти овец. Сиболеро утверждал, что скот прошел два дня назад. А именно два дня назад индейцы угнали стадо Хуана.

Вскоре всадники выехали за пределы долины и очутились на равнине, орошаемой Пекосом. Мили за две до реки Сиболо, все время бежавшей впереди отряда, неожиданно повернул влево и стрелою помчался куда-то. Зоркий взгляд Карлоса тотчас же обнаружил ряд следов, отделившихся от следов драгун. Эти новые следы вели на север.

И Карлоса, и Хуана чрезвычайно поразило то обстоятельство, что собака столь решительно и уверенно побежала не по какой-нибудь тропинке, а по еле заметным следам, оставленным несколькими животными.

Может быть, Сиболо уже был здесь?

Карлос соскочил с седла и тщательно осмотрел следы.

– Четыре лошади и один мул, – сказал он, поднимая голову. – Две лошади с подковами на передних копытах. Две другие и мул совсем без подков. Ha всех четырех лошадях ехали всадники. Мула вели под уздцы… по всей вероятности, он был навьючен чем-нибудь. Впрочем, нет. Это не вьючный мул.

Молодому охотнику не потребовалось и пяти минут, чтобы прийти ко всем этим выводам. Каким образом удалось ему добыть столько полезных сведений, осталось тайной для всех его спутников, за исключением одного только метиса Антонио. Как выяснилось впоследствии, эти выводы оказались совершенно правильными.

Карлос продолжал внимательно рассматривать следы.

– Время сходится, – произнес он, подняв голову и глядя на Хуана. – Грабители проехали тут вчера ранним утром, до того, как успела высохнуть роса. Ты уверен, что еще не было полуночи, когда они совершили нападение на твое ранчо?

– Уверен, – ответил молодой фермер. – Вернувшись домой с твоей матерью, я собственными ушами слышал, как пробило двенадцать часов. Ошибки тут быть не может.

– Еще один вопрос, Хуан! Из какого количества человек состоял тот отряд, который напал на твой дом? Было их много или мало?

– Во всяком случае, скорее мало, чем много. Я слышал голоса двоих или троих людей, не больше. Деревья помешали мне рассмотреть негодяев. Насколько можно судить по следам, их было всего несколько человек. Должно быть, они же подожгли твой ранчо. Ведь мы с тобой ближайшие соседи.

– У меня есть основания предполагать, что это действительно была та же банда, – сказал Карлос, низко склонившись над землей и внимательно рассматривая ее. – Я почти уверен, что передо мною их следы.

– Ты думаешь? – спросил Хуан.

– Да, посмотри-ка. Разве это не странно?

Молодой охотник указал на собаку, которая тем временем подбежала к своему хозяину и принялась тихонько визжать, явно выражая живейшее желание вести его по вновь открытым следам.

– Действительно, это очень странно, – задумчиво заметил ранчеро. – Сиболо как будто уже был здесь.

– Мне тоже это кажется, – отозвался Карлос. – Поразительная история! Надо непременно выяснить, в чем тут дело. Но сперва я хочу узнать, до какого пункта доходили наши храбрые драгуны. Пока что будем придерживаться дороги. Итак, в путь!

Всадники пришпорили своих лошадей и перешли в галоп.

Сиболеро по-прежнему ехал впереди всех. Как и прежде, глаза его были зорко устремлены на дорогу. Ему хотелось установить, проезжал здесь кто-нибудь кроме отряда полковника Вискарры.

Дорогу то и дело пересекали еле заметные боковые тропинки. Но даже самого поверхностного осмотра было достаточно, чтобы убедиться в том, что по ним уже давно никто не ездил. Карлос проскакал мимо них, не замедляя аллюра.

После двадцати минут быстрого галопа маленький отряд остановился на берегу Пекоса. По состоянию следов было видно, что драгуны тоже останавливались у брода и, не переправившись через реку, повернули в обратный путь. Зато какое-то стадо перешло Пекос вброд два дня назад. Так, по крайней мере, утверждал Карлос. В грязи отчетливо виднелись следы овечьих ног и несколько пар лошадиных копыт.

Заставив мустанга перейти через реку, Карлос тщательно исследовал противоположный берег. Сомнениям места не оставалось. Отряд полковника Вискарры не совершал переправы. Вброд перешло только стадо овец из сорока или пятидесяти голов.

Подвергнув долгому и внимательному осмотру не только самый берег, но и всю прилегающую к нему местность, сиболеро знаком предложил Хуану и остальным участникам экспедиции присоединиться к нему.

Как только молодой ранчеро оказался рядом с ним, Карлос крепко пожал его руку.

– Рад сообщить тебе, друг, что нам удастся, должно быть, отыскать твой скот.

– Каким образом?

– Не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как стадо переправилось через Пекос в сопровождении четырех конных погонщиков. Оно находится где-нибудь поблизости.

– Откуда ты это знаешь?

– Узнать это было нетрудно, – спокойно ответил сиболеро. – Люди, угнавшие твоих овец, ехали верхом на тех самых лошадях, следы которых мы только что рассматривали. Я думаю, что мы найдем стадо там, наверху.

С этими словами Карлос протянул руку в сторону нескольких гряд холмов, представлявших собою западную окраину Льяно-Эстакадо и возвышавшихся на расстоянии приблизительно десяти миль от переправы.

– Мы поедем туда? – спросил Хуан.

В течение нескольких секунд сиболеро медлил с ответом. По-видимому, он еще не пришел к определенному решению и мысленно разрабатывал дальнейший план действий.

– Да, – сказал он твердым и властным тоном. – Истина должна быть открыта. Ужасное подозрение зародилось у меня в душе. Но, может быть, я ошибаюсь. Может быть, она тоже ошиблась. Может быть, это разные следы…

Последние слова Карлос произнес шепотом, обращаясь к самому себе. Хуан слышал их, но они остались для него совершенно непонятными. Молодой ранчеро хотел уже было спросить, о каких следах говорит его приятель, как вдруг Карлос очнулся от овладевшей им задумчивости, вонзил шпоры в бока своего коня и, крикнув: «Вперед!», помчался по направлению к холмам.

Проехав меньше чем в час, по крайней мере миль десять, маленький отряд очутился в широкой лощине, вдававшейся наподобие глубокого залива в гряду холмов, ограничивающих плоскогорье. Жуткое зрелище открылось глазам путников. Дно лощины казалось совершенно черным. В нем теснилась громадная стая коршунов. Сотни этих зловещих птиц сидели на скалах, сотни кружили по воздуху, сотни копошились на земле. Карлос и его друзья увидели волков, койотов и гризли[59], дерущихся между собою из-за добычи. Собственно говоря, драться им было не из-за чего: угощения хватило на всех. На дне лощины валялось от сорока до пятидесяти скелетов. Подъехав к ним ближе, пастухи Хуана тотчас же признали своих овец.

– Я был уверен, что твое стадо здесь, – сказал Карлос хриплым от волнения голосом. – Но мне и в голову не приходило, что мы найдем его в таком виде… Как тонко они разработали свой коварный план! Все концы в воду! О, презренный негодяй! Моя мать была права… Это он! Это он!

– Кто, Карлос? О ком ты говоришь? – спросил Хуан, сбитый с толку отрывистыми и загадочными фразами друга.

– Не спрашивай меня ни о чем. Скоро я и сам расскажу тебе все. Скоро, но не сейчас. Имей терпение, Хуан! Никакой тайны больше нет. Я знаю все. Первое подозрение мелькнуло у меня в день праздника. Я видел, каким мерзким взглядом смотрел он на нее! О, тиран! Я вырву сердце из твоей груди! Хуан! Антонио! Товарищи! За мной! Теперь мы поедем по тем следам, которые нам показал Сиболо. Я знаю, куда они приведут нас. Я слишком хорошо знаю это! Вперед! Вперед!

Пришпорив вороного мустанга, сиболеро поскакал обратно к броду.

Обменявшись недоумевающими взглядами, спутники его молча последовали за ним.

На этот раз Карлос не счел нужным останавливаться у брода. Не задержавшись ни на минуту, он переправился через Пекос. Остальные участники экспедиции ехали за ним. В том месте, где следы сворачивали на север, Карлос тоже не сделал остановки. Впереди отряда бежал волкодав. Иногда он оборачивался и громко лаял, как бы убеждая людей всецело положиться на него.

Не успели всадники проехать и мили по свежей тропинке, как следы круто повернули по направлению к городу.

Хуан и пеоны не могли сдержать свое изумление. Один только Карлос хранил молчание. Случилось то, что он предвидел. Не от изумления исказилось и побледнело его измученное лицо.

Глубоко запавшие глаза молодого охотника горели нестерпимым блеском… Рот был крепко сжат. Побелевшие губы вздрагивали. Казалось, в эти минуты какое-то отчаянное решение созревало в его мозгу. Он почти перестал обращать внимание на следы. На что они были ему? Он и так знал, куда держать путь.

Скоро следы привели отряд к небольшому грязному ручью. Собака первая переправилась через него. К ее косматой шерсти пристали комки красной глины. Такую же глину на ней видели накануне.

Хуан обратил внимание Карлоса на это обстоятельство.

– Сиболо уже был здесь, – сказал он.

– Знаю, – отозвался молодой охотник. – Все знаю. Мне удалось раскрыть тайну. Тайны больше не существует. Терпение, друг мой! Скоро и ты узнаешь все. Но сейчас оставь меня в покое. Дай мне подумать, и так уже у меня осталось мало времени на размышления.

Следы продолжали вести прямо к городу. Они тянулись не по долине, а по возвышенности, граничащей с плоскогорьем. Отряду Карлоса пришлось ехать параллельно утесам.

– Сеньор, – сказал метис Антонио, приблизившись к своему хозяину, – сеньор, эти следы оставлены не лошадьми индейцев. Возможно, конечно, что всадники ехали на краденых лошадях. Во всяком случае, это следы от подков гарнизонных лошадей, а две лошади, несомненно, офицерские.

Сообщение Антонио не произвело на Карлоса ни малейшего впечатления. Сиболеро молчал, погруженный в глубокую задумчивость.

Думая, что он не расслышал или не понял его слов, метис снова поделился с хозяином поразительным открытием.

– Ах, мой добрый Антонио, – сказал Карлос, пристально глядя на него, – неужели ты считаешь меня слепцом и дураком?

Голос сиболеро звучал совершенно спокойно. Метис понял, что его сообщение запоздало, и снова отъехал к остальным спутникам.

Быстро продвигалась вперед маленькая экспедиция. Всадники то скакали галопом, то переходили на рысь. Следы продолжали отчетливо вырисовываться на земле. Отряд сиболеро Карлоса все ближе и ближе подъезжал к городу.

Наконец путники достигли того места, где от дороги, проходящей по верхней равнине, спускалась вниз извилистая тропинка. Это была та самая тропинка, по которой Карлос поднялся на скалу в день праздника святого Хуана. Перед тем как начать спускаться по ней, сиболеро остановил свой отряд и вместе с Хуаном приблизился к бездне, на самом краю которой еще так недавно взвился остановленный им на полном скаку мустанг.

Со скалы открывался великолепный вид на долину и город.

– Знакомо ли тебе это здание? – спросил сиболеро, указывая рукою на обнесенную стенами постройку, темневшую между скалой и городом.

– Еще бы! Это крепость.

– Да, это крепость.

– Ну, так что же?

– Она там.

ГЛАВА XXX

В это время по террасе одного из зданий, находившихся внутри крепости, ходил взад и вперед какой-то человек. Он не был похож на часового. Двое солдат, стоявшие с карабинами в руках на двух крепостных башнях, выглядели совсем иначе. Их головы и плечи четко вырисовывались на фоне зубчатой стены.

Человек, прогуливавшийся взад и вперед, принадлежал к командному составу. Часть террасы, по которой он ходил, примыкала к офицерским помещениям и была отделена от остального здания высокой стеной. Это место считалось «священным». Рядовые солдаты не имели в него доступа. Это были своего рода «шканцы» крепости.

Офицер, ходивший взад и вперед по террасе, не исполнял при этом никаких служебных обязанностей. Тем не менее на нем красовалась парадная форма. С первого же взгляда было видно, что офицер этот – неисправимый щеголь. Без роскошного мундира он не мог обходиться ни при каких обстоятельствах. Золотые шнуры и блестящие эполеты придавали ему сходство с павлином. Он то и дело прерывал свою прогулку, чтобы посмотреть на свои лакированные сапоги, обтянутые рейтузами ноги и кольца с драгоценными камнями, украшавшие его белые, выхоленные пальцы.

Он не производил впечатления ни красавца, ни героя. Это нисколько не мешало ему считать себя и тем и другим. Он верил, что в его лице воплотились все привлекательные черты Марса и Аполлона[60].

Это был полковник испанских войск и комендант крепости. Словом, это был сам Вискарра.

Чувствуя себя вполне удовлетворенным своей внешностью, он был далеко не удовлетворен чем-то другим. Даже созерцание великолепных лакированных сапог и лилейно белых рук не могло прогнать с его лица озабоченно-сумрачное выражение. Какая-то напряженная мысль не давала ему покоя. Он каждую минуту останавливался и тревожно озирался по сторонам… «Пустяки! Ведь это был только сон! – процедил он, наконец, сквозь зубы. – Не стоит больше волноваться. Это был только сон».

В то время как он произносил эти слова, глаза его были опущены вниз. Когда он поднял их, взгляд его случайно упал на Нинью-Пердиту – скалу, послужившую в день святого Хуана ареной для подвига сиболеро Карлоса. Впрочем, нет. Это не было случайностью. Нинья-Пердита фигурировала во сне полковника, и при воспоминании об этом сне глаза его невольно поднялись вверх.

Простояв несколько мгновений неподвижно, он вдруг отшатнулся с таким видом, точно перед ним всплыл призрак, и дрожащими руками схватился за балюстраду. Щеки его покрылись мертвенной бледностью, грудь стала судорожно вздыматься.

Что могло так сильно встревожить его? Неужели силуэт всадника, остановившегося на самом краю пропасти? Этот стройный силуэт четко вырисовывался на фоне бледно-голубого неба. Но почему он так устрашающе подействовал на всесильного коменданта?

– Это он! – хрипло прошептал Вискарра. – Я узнаю его коня… Он и тогда стоял на этом месте. Мне страшно. Я боюсь еще раз посмотреть на него… Я не могу…

Полковник отвернулся и закрыл лицо руками.

Через минуту, однако, он снова посмотрел на Нинью-Пердиту. Черный силуэт неотразимо притягивал его. Но всадник уже исчез. На скале не было никого: ни коня, ни человека.

– Должно быть, это только почудилось мне, – пробормотал комендант, дрожа от страха. – Наверное, почудилось. Там никого не было, никого не могло быть. Я ведь знаю это… Он находится сейчас на расстоянии нескольких сот миль от города… Вот наваждение-то! Ха-ха-ха! Прямо не понимаю, что творится со мною. Сон, приснившийся мне нынче ночью, совсем околдовал меня. Каррамба! Нет, больше нельзя думать об этом!

С этими словами он снова принялся быстро шагать по террасе. Ему казалось, что ходьба отвлечет его от навязчивых мыслей. Но при каждом повороте он невольно посматривал на высокую скалу, и каждый раз в глазах его появлялось выражение ужаса. Однако призрачный всадник исчез бесследно, и мало-помалу полковник стал успокаиваться.

На каменных ступенях лестницы зазвучали гулкие шаги.

Кто-то шел по направлению к террасе.

В следующую секунду Вискарра увидел голову в военной фуражке и блестящие погоны. На террасу вошел капитан Робладо.

Приветствие, которым обменялись друзья, свидетельствовало о том, что в этот день они еще не виделись. Впрочем, для людей, привыкших долго валяться в постели, час был сравнительно ранний. Напившись кофе, капитан Робладо решил выкурить на террасе утреннюю сигару.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся он, с наслаждением затягиваясь. – Клянусь моей офицерской честью, это был презабавный маскарад. Мне стоило большого труда смыть с себя краску. Я так дико орал, что теперь, наверное, буду ходить без голоса целую неделю. Ха-ха-ха! Никогда еще ни одна девушка не была похищена столь романтическим образом. Нападение на бедных пастухов! Полсотни заколотых овец! Страшно забавно! А старуха, оглушенная ударом по голове! А объятый пламенем ранчо!.. Есть над чем посмеяться. В течение целых трех дней мы почти не вылезали из седел, то и дело переодевались и кричали до хрипоты. И все это ради ничтожной крестьянки, дочери старой ведьмы. Ха-ха-ха! Наше приключение сильно смахивает на главу старинного европейского романа. Чем вы не Алладин[61], например? Только вряд ли удастся какому-нибудь волшебнику или странствующему рыцарю освободить нашу пленницу. Ха-ха-ха!

По всей вероятности, слова Робладо только подтвердили догадки, уже несколько раз мелькавшие в уме читателя. Да, «набег дикарей» был инсценирован полковником и капитаном с целью отвлечь всеобщее внимание от похищения Розиты. Индейцами, угнавшими стадо овец, напугавшими пастухов, напавшими на гациенду Хуана, разрушившими ранчо Карлоса и увезшими его сестру, были полковник Вискарра, капитан Робладо, сержант Гомец и солдат по имени Хозе – любимец и приспешник офицеров.

Их было только четверо. Четырех негодяев оказалось вполне достаточно для приведения в исполнение гнусного плана. Испуганные жители долины утверждали, что банда индейцев состояла из четырехсот человек. У страха глаза велики. Расчет Робладо был безукоризненно правилен. Он утверждал, что в это темное дело следует посвятить только немногих избранных.

Надо отдать справедливость полковнику и капитану. Свои низкие замыслы они осуществили в высшей степени искусно. Энергия и ловкость, проявленные ими за последние три дня, были достойны лучшей участи. Нападение на пастухов, охранявших пастбища верхней равнины, было совершено для того, чтобы распространить слух о приближении индейцев. Как только этот слух облетел город, комендант обратился к обывателям с воззванием, в котором рекомендовал всяческие меры предосторожности. Воззвание не преминуло произвести должное впечатление. Вторичное нападение на пастухов послужило неопровержимым доказательством присутствия индейцев в долине. Этим нападением заговорщикам удалось одновременно убить двух зайцев: они напугали обывателей и отомстили Хуану.

Убивая овец молодого ранчеро, негодяи преследовали двоякую цель. Во-первых, им хотелось нанести убытки Хуану; во-вторых, они боялись, что оставленные на свободе овцы могут вернуться на привычные места. А это возбудило бы немало толков. Робладо надеялся, что в ближайшем будущем никто не обнаружит трупов пропавших животных. А к тому времени, как на них наткнутся какие-нибудь путники, койоты и вороны сделают свое дело. Голые кости не явятся уликой.

Похищение Розиты тоже было обставлено величайшими предосторожностями. Ее повезли не в крепость, а по направлению к Пекосу. Глаза ей сначала не завязали – негодяи ничего не имели против того, чтобы она запомнила дорогу. Только у брода Робладо накинул на голову молодой девушки платок. Очутившись в крепости, Розита совершенно растерялась. На вопрос: далеко ли увезли ее от родного дома и что представляет собою ее тюрьма, она не могла бы ничего ответить.

Все подробности этой дьявольской драмы были придуманы и разыграны капитаном Робладо. Талант, который он выказал при этом, делал честь если не его сердцу, то, во всяком случае, его уму. Он был и автором пьесы, и главным исполнителем ее.

Перед тем как решиться на «веселый маскарад», Вискарра долго колебался. Разумеется, останавливали его не какие-нибудь благородные мотивы, а страх. Он боялся, что рано или поздно все откроется. А это могло причинить ему серьезные неприятности. В случае обнаружения истины слухи о разыгранной им комедии распространились бы по всей Мексике с быстротой лесного пожара.

Однако красноречие Робладо и страстное желание каким бы то ни было способом добиться взаимности прелестной американки быстро заставили Вискарру сдаться. А дальше все пошло как по маслу… Игра в «индейцев» доставила коменданту громадное удовольствие. Торжественные воззвания, до смешного преувеличенные слухи о подвигах грабителей, ужас обывателей, их восхищение храбростью и энергией военного начальства – все это внесло в жизнь Вискарры массу оживления. Все время, пока «дикари» находились вблизи города, полковник и капитан веселились от души.

Они так удачно привели в исполнение свою затею, что до самого конца, то есть до того момента, как Розита очутилась в крепости, ни одно живое существо не заподозрило правды. Кроме Робладо, Вискарры и их двух помощников, никто решительно не догадывался, что свирепые индейцы были только актерами-любителями.

Впрочем, один человек подозревал истину. Это была мать Розиты. Сама Розита думала, что ее похитили индейцы… Если только она вообще думала что-нибудь.

Глава XXXI

– Ха-ха-ха!.. – смеялся Робладо, покуривая свою сигару. – Клянусь честью, мы превосходно разыграли нашу маленькую комедию. Я не веселился так ни разу с тех пор, как судьба забросила меня в это унылое местечко. Оказывается, можно проводить с приятностью время даже в пограничной крепости. Надо только умеючи браться за дело. Ха-ха-ха! Признаться, я порядком устал. А теперь скажите, дорогой мой полковник, стоила ли игра свеч?

– Я раскаиваюсь в том, что мы похитили эту девушку, – серьезно ответил Вискарра.

Робладо посмотрел на него. Мрачное выражение лица коменданта впервые бросилось ему в глаза. До сих пор он был слишком занят своей сигарой, чтобы обращать внимание на что бы то ни было.

– В чем дело, полковник? – воскликнул он. – Что с вами? Для человека, добившегося исполнения своего заветного желания, у вас довольно странный вид. Не все благополучно, что ли?

– Все неблагополучно.

– Но что же именно? Вы, конечно, уже посетили прекрасную пленницу?

– Я пробыл у нее только одну минуту. И этого оказалось вполне достаточно.

– Ничего не понимаю.

– Она помешалась.

– Помешалась?

– Да, сошла с ума. Ее бессвязные речи смертельно напугали меня. Я поспешил уйти, поручив Хозе заботиться о несчастной. У меня не хватило мужества слушать ее бред. Уверяю вас, друг мой, это совсем незабавно. Я потерял всякую охоту оставаться с ней наедине.

– Ну, это пустяки! – сказал Робладо. – Через день-другой красавица придет в себя. Ведь она свято верит, что похитившие ее индейцы не замедлят убить ее и снять с нее скальп. Это, должно быть, и является причиной временного помешательства. По-моему, вы должны открыть ей правду при первом же удобном случае. Никакой беды от этого не произойдет. Рано или поздно она все равно узнает, кто похитил ее. Лучше разрубить узел сразу. Чем скорее вы признаетесь ей в своем обмане, тем легче удастся вам завоевать ее сердце. Времени у вас сколько угодно. Торопиться некуда. У крепостных стен нет ни ушей, ни глаз. Вы вне подозрений. Население по-прежнему бредит индейцами. Говорят, поклонник Розиты, ранчеро Хуан, предлагает организовать экспедицию для преследования ютов. Ха-ха-ха! Никакой экспедиции ему, разумеется, организовать не удастся. Жителям Сан-Ильдефонсо весьма мало дела как до его овец, так и до дочери старой ведьмы. Если бы мы похитили какую-нибудь другую девушку, события могли бы несколько осложниться. Но при данных обстоятельствах опасности нет ни малейшей. Даже если бы на сцену выступил сам сиболеро…

– Робладо! – воскликнул комендант, перебивая своего собеседника.

Голос его звучал необыкновенно серьезно и взволнованно.

– Что? – спросил капитан, с удивлением глядя на Вискарру.

– Я видел сон… страшный сон. Не бессвязные речи обезумевшей Розиты лишили меня покоя… Я встревожен этим сном.

– Как, полковник?.. Неужели вы придаете значение снам? Полно! Это недостойно храброго воина. Впрочем, поделитесь со мною вашими страхами. Я умею толковать сны. Возможно, что ваш кошмар предвещает что-нибудь необыкновенно приятное.

– Я могу рассказать вам все в двух словах. Мне снилось, что я нахожусь на утесе Ниньи-Пердиты. Неподалеку от меня стоял сиболеро Карлос. Истина стала известна ему, и он завел меня на скалу, чтобы наказать меня. Покорно, не оказывая сопротивления, подошел я к разверстой бездне. Тут между мной и Карлосом завязалась борьба. Она длилась недолго. Вскоре брат Розиты столкнул меня в пропасть. И я почувствовал, что лечу вниз… Сиболеро смотрел, как я падаю… Рядом с ним стояла его сестра. Склонившись над бездной, старая ведьма, их мать, хохотала безумным смехом и громко хлопала в ладоши. Я все падал… падал… но до дна пропасти было еще далеко… Это ужасное состояние продолжалось бесконечно долго… до тех пор, пока я не проснулся от страха. Очнувшись, я с громадным трудом вернулся к действительности. Уж очень реально было ощущение падения! Ах, друг! Вы не можете себе представить, что я пережил.

– Но ведь это был только сон. Истолковать его можно следующим образом…

– Подождите, Робладо! Я сказал вам еще не все. Через час… нет, через четверть часа после того, как мне приснилось все это, я вышел на террасу. Воспоминание о страшном кошмаре сводило меня с ума. Я поднял голову и посмотрел в сторону Ниньи-Пердиты. На скале, у самой бездны, виднелся силуэт всадника. Этот силуэт необыкновенно отчетливо выделялся на фоне светлого неба. И он был похож как две капли воды… на сиболеро Карлоса. Я тотчас же узнал его осанку… его прекрасного мустанга. Смотреть на него было свыше моих сил… Я отвернулся и на мгновение закрыл лицо руками. Когда я снова посмотрел на скалу – там уже никого не было. Всадник исчез поразительно быстро. Я даже допускаю, что он только почудился мне. Проклятый сон расстроил мои нервы.

– Конечно, он вам только почудился, – сказал Робладо, желая во что бы то ни стало успокоить своего друга. – Такого рода иллюзия вполне возможна. На самом деле вы ровно ничего не видели. Во-первых, от этой террасы до вершины Ниньи-Пердиты несколько миль: отличить на таком расстоянии сиболеро Карлоса от всякого другого всадника немыслимо. Во-вторых, Карлос сейчас очень далеко. От кончика моей сигары до того места, где он охотится за своими бизонами, по крайней мере пятьсот миль. Позвольте, кстати, напомнить вам, что он ежеминутно рискует своей драгоценной жизнью. Вонючие кожи и тесахо даются не даром. Будем надеяться, что краснокожие друзья сиболеро догадаются снять скальп с его белокурой головы, вызывающей восхищение наших юных поселянок. Что же касается вашего кошмара, дорогой полковник, то он объясняется весьма просто. Было бы гораздо удивительнее, если бы он вам не приснился. В памяти вашей запечатлелся образ сиболеро, останавливающего мустанга над самой бездной… вы только что похитили его сестру… вам, конечно, приходило в голову, что, если бы правда открылась, сеньор Карлос не погладил бы вас по головке… Все это и перепуталось в вашем сне. А старуха… С той минуты, как я ударил ее по голове, она, признаться, неотступно стоит перед моими глазами. Такую забавную картину не скоро забудешь! Ха-ха-ха!

Негодяй весело расхохотался. Смеялся он, впрочем, не потому, что ему было так уж смешно. Его огорчала нервозность полковника. Он хотел рассеять казавшиеся ему нелепыми страхи.

– Стоит портить себе кровь из-за пустяков! – продолжал он. – Людям каждый день снятся какие-нибудь сны. Это самое обыкновенное явление. Успокойтесь, дорогой друг, и перестаньте думать о вздоре.

– Не могу, Робладо! Я чувствую себя совершенно больным. Зачем мне понадобилась эта крестьяночка? Пусть бы она безмятежно жила в своей грязной хижине. Я не успокоюсь до тех пор, пока она не вернется туда. Мне хочется избавиться от нее как можно скорее. Я ненавижу ее так же сильно, как любил когда-то.

– Полно, полно, дружище! Ваше дурное настроение пройдет, и вы полюбите Розиту еще больше, чем прежде.

– Нет, Робладо, нет! У меня появилось к ней какое-то отвращение. Почему это случилось, я не могу объяснить вам. Но это так. О, только бы поскорее сбыть ее с рук!

– Ваше желание вполне осуществимо. Мы можем сплавить красотку тем же способом, каким добыли ее. Надо только вторично прибегнуть к маскараду. Если вы серьезно хотите…

– Ах, Робладо! – воскликнул комендант, хватая своего приятеля за руку. – Никогда в жизни я не был еще более серьезен. Придумайте, как освободиться от нее без скандала. Я больше не в силах выносить эту пытку.

– Да успокойтесь же! – сказал капитан. – Тут нечего и придумывать. Мы еще раз переоденемся индейцами и…

Робладо не договорил начатой фразы. Короткий глухой стон сорвался с губ полковника. Глаза его округлились и наполовину выкатились из орбит, губы побелели, а на лбу появились крупные капли пота.

Что это значило? Вискарра стоял в самом конце террасы, откуда открывался вид на дорогу, ведущую к воротам крепости. Одной рукой он держался за балюстраду, другой указывал на что-то.

Робладо, находившийся в нескольких шагах от него, рванулся вперед и бросил взгляд на дорогу. По ней во весь опор скакал запыленный всадник. Вороной конь его был покрыт пеной. Робладо отчетливо разглядел черты лица всадника. Вискарра узнал его сразу. Это был сиболеро Карлос.

ГЛАВА XXXII

Слова, произнесенные Карлосом на вершине Ниньи-Пердиты, произвели на Хуана потрясающее впечатление. Он был сражен ими точно выстрелом. До этого момента простодушному ранчеро ни разу не приходило в голову, что Розиту похитили не индейцы. Даже то обстоятельство, что следы привели отряд обратно в долину, не возбудило в нем подозрений. Он решил, что индейцы снова отправились грабить жителей Сан-Ильдефонсо, и ожидал услышать по возвращении подробности об их новых подвигах.

Когда Карлос протянул руку в сторону крепости и сказал: «Она там», Хуан отнесся к его словам с удивлением, смешанным с недоверием.

Но двух-трех фраз, произнесенных сиболеро, а также несколько минут размышления оказалось достаточно, чтобы его сомнения рассеялись. Ужасная правда стала ясна ему. Он, конечно, не забыл поведения Вискарры на празднике святого Хуана. Ему вспомнился визит полковника к Розите. Многие мелочи всплыли в его памяти. Все подтверждало догадку Карлоса.

В течение нескольких мгновений молодой ранчеро едва мог найти выражение своим мыслям. Они были крайне мучительны. Никогда еще не приходилось ему испытывать таких страданий. Нет, куда легче было думать о том, что Розита находится в плену у индейцев!

Хуан соскочил с коня и, охваченный порывом мрачного отчаяния, бросился ничком на траву.

Карлос по-прежнему стоял на краю пропасти, устремив глаза вниз. По-видимому, он обдумывал какой-то план. С высоты Ниньи-Пердиты крепость была видна чрезвычайно отчетливо. Сиболеро смотрел на часовых, застывших на своих постах, на драгун, сновавших взад и вперед в темно-синих и красных мундирах. Громкое эхо гулко повторяло мерную дробь барабанов. Он видел террасу и какого-то офицера, быстро шагающего по ней взад и вперед. Ему показалось, что этот офицер вдруг остановился и посмотрел на него.

В этот самый миг Вискарра увидел всадника на скале. Напрасно он утешал себя мыслью, что страшное зрелище было лишь игрой его расстроенного воображения.

«Может быть, это и есть мой враг? – думал Карлос, рассматривая офицера. – Да, по-видимому, это он. Как жаль, что я не могу убить его выстрелом из карабина. Что же! Подождем. Терпение! Терпение! Он не ускользнет от меня!» Сиболеро приблизился к своему спутнику.

Подозвав Антонио, Карлос сообщил ему, что, судя по всему, Розита находится в крепости. В противоположность Хуану метис не выразил при этом ни малейшего удивления. Подозрения давно уже мелькали в его мозгу. Он был вместе со своим хозяином на празднике святого Хуана. Странное поведение полковника Вискарры не ускользнуло от его внимания. Тайна последнего набега индейцев была разгадана им задолго до того, как сиболеро сделал привал на скале.

Все трое понимали, что время крайне дорого. Сердца Карлоса и Хуана замирали от ужаса. Может быть, как раз в этот момент Розита переживает смертельную опасность? Может быть, еще удастся спасти ее?

В конце концов Карлос отказался от выработки какого бы то ни было плана. Да и чем мог помочь ему самый хитроумный план? Держать язык за зубами, бродить вокруг крепости, ждать благоприятного случая – все это требовало времени. На все это нужны были долгие дни. А при данных обстоятельствах приходилось дорожить не только каждым днем, не только каждым часом, но и каждой минутой. Необходимо было немедленно предпринять что-то.

Но что? Ни Хуан, ни Карлос не могли ничего придумать. Действовать открыто? Пойти к коменданту и сказать ему: «Отдайте мою сестру»?

Мысль о возможности отказа или какой-нибудь гнусной хитрости со стороны Вискарры заставила Карлоса отказаться от этого намерения.

Но что же предпринять в таком случае? Может быть, следует предать гласности возмутительное преступление? Пожалуй, это недурная мысль. Население пожалеет Розиту. Как ни привыкли к раболепию жители Сан-Ильдефонсо, они, может быть, все-таки найдут в себе мужество подойти к крепости и потребовать освобождения пленницы.

– Если нам не удастся спасти сестру, – сказал Карлос, скрежеща зубами, – то мы, по крайней мере, отомстим за нее. Похититель Розиты не останется в живых. Клянусь в этом! Я не боюсь ничего, даже виселицы.

– Я присоединяюсь к твоей клятве! – воскликнул Хуан, хватаясь за рукоятку своего мачете.

– Дорогие друзья, – сказал Антонио, – вы оба знаете, что меня нельзя назвать трусом. Я буду помогать вам по мере сил. Но помните, что вы затеваете крайне опасное дело. Чтобы не потерпеть неудачи, необходимо соблюдать величайшую осторожность. Не забывайте этого.

– Да, мы должны соблюдать осторожность. Я уже обещал это моей матери. Но что делать? Что делать?

Некоторое время все трое молчали. Положение казалось безвыходным.

Внизу темнела крепость, за стенами которой в наглухо закрытой комнате томилась несчастная Розита. Освободить ее было крайне трудно.

Карлос понимал, что негодяй, державший в плену его сестру, будет отрицать все решительно. Отпустив Розиту на волю, Вискарра тем самым признался бы в своем преступлении. А как доказать, что она действительно находится в крепости? Гарнизонные солдаты, разумеется, не посвящены во всю эту печальную историю. «О ней знают только два-три человека, принимавших участие в похищении. Если бы сиболеро вздумал публично обвинить Вискарру, его бы сначала осмеяли, а потом арестовали и бросили в тюрьму. И если бы даже ему удалось представить доказательства своей правоты, к кому мог бы он обратиться с требованием правосудия? Военная власть имела в Сан-Ильдефонсо решающее влияние. Гражданские чины, существовавшие только для видимости, несомненно, приняли бы сторону Вискарры. Заступничества ждать было неоткуда.

Отлично понимая это, Карлос и его друзья не рассчитывали на чью-либо помощь.

В течение нескольких минут молодой охотник молчал, напряженно размышляя о чем-то. Когда он наконец заговорил, в голосе его звучали твердые металлические нотки. Видно было, что в уме его созрело какое-то решение.

– Товарищи, – сказал он, – мы должны идти в крепость и открыто требовать освобождения Розиты. Надо сделать это немедленно. Я не могу пребывать дольше в бездействии. Сейчас я изложу вам мой план. Может быть, он не принадлежит к числу самых благоразумных. Но у нас нет времени на размышления. Согласны вы со мной?

– Да, да.

– Появление всего нашего отряда у ворот крепости не привело бы ни к чему. В распоряжении Вискарры несколько сот солдат. Несмотря на всю свою храбрость, наши двадцать пеонов не могут справиться с ними. Вот почему я решил пойти в крепость один.

– Один?

– Да. Я надеюсь, что мне удастся добиться личной аудиенции. Если Вискарра примет меня, цель моя будет достигнута. Он – тюремщик Розиты. Когда тюремщик засыпает, пленники спасаются бегством. А он заснет.

Произнося эти многозначительные слова, Карлос машинально положил руку на рукоятку длинного кинжала, сверкавшего у него за поясом.

– Тюремщик заснет, – повторил он. – И если только судьба будет мне благоприятствовать, это случится в самом близком будущем. Последствия меня не смущают. Я дошел до предельного отчаяния. Если сестра моя погибла, на что мне жизнь?

– Но каким образом думаешь ты добиться свидания с Вискаррой? – спросил Хуан. – Он не примет тебя. Может быть, ты выдашь себя за кого-нибудь другого и переоденешься? Под чужим именем тебе легче будет проникнуть к нему.

– Нет. С моими белокурыми волосами никакие переодевания не помогут. К тому же это займет слишком много времени. Доверься мне. Я не намерен действовать опрометчиво. У меня есть план, при помощи которого я надеюсь получить доступ к Вискарре. Если из этого плана ничего не выйдет, я не устрою бесполезной демонстрации. Негодяи не будут знать истинной цели моего прихода. В случае неудачи я последую твоему совету, Хуан. Но сейчас позволь мне поступить так, как я нахожу нужным. По крепостной террасе прогуливается какой-то человек. Мне кажется, это полковник Вискарра. Если это он…

– Но что же делать нам? – спросил Хуан. – Можем ли мы чем-нибудь помочь тебе?

– В случае надобности вы будете способствовать моему бегству. Вперед! Я укажу вам ваши места. Только, пожалуйста, поскорее. Каждая минута равняется дню. Вперед!

С этими словами сиболеро вскочил в седло и стал быстро спускаться по опасной тропинке, ведущей в долину.

От конца спуска до крепости было еще больше мили. На протяжении всей этой мили дорога тянулась между непроходимыми зарослями деревьев и кустов, образующих так называемый чаппарал.

Чащу по разным направлениям пересекали тропинки для перегона скота, хорошо известные метису Антонио, долго жившему в окрестностях Сан-Ильдефонсо. По одной из таких тропинок отряд всадников мог подъехать довольно близко к крепости, не обратив на себя внимания расхаживающих по стенам часовых. Этой тропинкой и решил воспользоваться сиболеро Карлос.

Роль проводника взял на себя Антонио. Когда маленький отряд очутился на опушке, молодой охотник приказал своим спутникам сойти с коней и спрятаться в кустах.

– Ждите меня здесь, – сказал он. – Если все сойдет благополучно, я галопом прискачу сюда. Если у меня отнимут коня, я приду пешком. Мне ничего не стоит пробежать такое незначительное пространство. Догнать меня им не удастся. По возвращении мы выработаем план дальнейших действий.

Карлос схватил Хуана за руку и повел его к самому краю чаппарала.

– Смотри, друг! – воскликнул он. – Это Вискарра! Ручаюсь чем угодно, что это Вискарра!

Над балюстрадой крепостной террасы виднелись плечи и голова какого-то человека.

– Да, это комендант, – подтвердил Хуан. – Я узнал его.

– Итак, час настал! – торжественно произнес сиболеро. – Теперь или никогда. Если я вернусь, ты получишь от меня соответствующие наставления. Если я не вернусь… значит, я убит или в плену. Во всяком случае, ждите меня здесь. Ждите меня до наступления темноты. Может быть, мне удастся спастись бегством. Тюрьма охраняется крайне небрежно. К тому же у меня довольно много золота. Оно может пригодиться. Не будем больше тратить времени на разговоры. Прощай, верный друг мой! Прощай!

Крепко пожав руку молодого ранчеро, Карлос вскочил на коня и поскакал вперед.

Желая остаться как можно дольше незамеченным, он поехал к крепости не прямым путем, а боковой тропинкой. Эта тропинка выходила на большую дорогу.

Проводив своего хозяина до перекрестка, Антонио вернулся назад.

Очутившись на большой дороге, Карлос пришпорил коня и галопом помчался к главным воротам крепости. За ним, почти касаясь мордой задних копыт вороного мустанга, бежал волкодав Сиболо.

ГЛАВА XXXIII

– Клянусь честью, это он! – воскликнул Робладо, бросив тревожно-удивленный взгляд на дорогу. – Сиболеро Карлос собственной персоной! Это так же верно, как то, что я живу на свете.

– Я знал, что он здесь, – хрипло прошептал комендант. – Всадник на вершине скалы не был призраком.

– Откуда он взялся, интересно знать? Во имя всех чертей…

– Пойдемте вниз, Робладо! Я запрусь в своих комнатах. Я не хочу встречаться с ним. Я не в состоянии видеть его!..

– Нет, полковник, мы должны принять сиболеро. Он уже, конечно, заметил вас. Избегая встречи с ним, вы можете навлечь на себя подозрения. По всей вероятности, он хочет попросить нас помочь ему преследовать индейцев. Готов биться об заклад, что он скачет сюда именно для этого.

– Вы думаете? – спросил Вискарра, несколько успокаиваясь.

– Не думаю, а уверен. Что еще ему может быть нужно? О том, что Розита в крепости, он даже и не догадывается. Ведь колдовские таланты его матери, насколько мне известно, не передались ему. А каким иным способом мог он узнать правду? По-моему, нам следует остаться здесь и выслушать все то, что ему заблагорассудится сказать. Конечно, на террасу его пускать не следует. Если он вздумает принять дерзкий тон, мы его отправим на несколько часов в карцер. Помните, как нагло он вел себя по отношению к нам на празднике святого Хуана? Я, по крайней мере, не забыл этого и твердо надеюсь, что он попросит у нас прощения.

– Вы правы, Робладо. Я останусь здесь и выслушаю его. Так будет благоразумнее. Впрочем, вы считаете, что Карлос ничего не подозревает?

– Оказав ему ту помощь, о которой он будет просить вас, вы, во всяком случае, окончательно собьете его с толку. Он преисполнится самых дружеских чувств к вам. Ха-ха-ха!

Соображения капитана показались Вискарре в достаточной степени вескими. Он решил последовать его совету.

Разговор обоих негодяев продолжался очень недолго. Он занял короткий промежуток времени, который понадобился скачущему во весь опор всаднику на то, чтобы подъехать к крепостной стене.

За двадцать ярдов до намеченной цели Карлос натянул поводья и заставил своего мустанга перейти с галопа на рысь. У него был такой вид, точно он сделал это из уважения к начальству. Тонкие черты лица его выражали глубокую скорбь. Но он ничем не обнаружил тех чувств, которые переполняли в эту минуту его сердце.

Приблизившись к крепости, Карлос снял сомбреро и почтительно поклонился обоим офицерам, головы и плечи которых виднелись над балюстрадой. В нескольких шагах от стены он остановился, вторично отвесил поклон и стал ждать, пока его не окликнут.

– Что вам угодно? – спросил Робладо.

– Мне нужно поговорить с комендантом, кабальеро.

Эти слова сиболеро произнес тоном человека, явившегося просить о какой-то милости. Вискарра сразу подбодрился. Гораздо непринужденнее почувствовал себя и его сообщник, которому, хотя он и не признался в этом, внезапное появление Карлоса показалось чрезвычайно подозрительным. Оба приятеля облегченно вздохнули. Итак, догадка Робладо была совершенно правильна. Брат Розиты пришел просить о помощи.

– Я комендант, – ответил Вискарра, несколько оправившись от испуга. – О чем вы желаете говорить со мной?

– У меня есть к вам просьба, ваше превосходительство! – сказал молодой охотник, в третий раз отвешивая почтительный поклон.

– Вот видите! – шепотом заметил Робладо. – Нам нечего бояться, полковник.

– Я готов выслушать вас, друг мой, – ответил Вискарра своим обычным высокомерным тоном. – Говорите! Если в просьбе вашей нет ничего неисполнимого…

– Это очень серьезная просьба, ваше превосходительство. Но ничего неисполнимого в ней, по-моему, нет. Я уверен, что вы соблаговолите исполнить ее, если только ваши дела не слишком обременяют вас в данную минуту. Судя по той энергии, которую вы уже выказали в этом печальном деле…

– Вот видите, я говорил вам! – снова прошептал Робладо.

– Смелее, друг мой! – ласково сказал Вискарра. – Ведь я ничего не могу ответить вам до тех пор, пока вы не изложите мне свою просьбу.

– Ваше превосходительство! Я бедный охотник.

– Вы сиболеро Карлос. Я знаю вас.

– Да, ваше превосходительство. Мы уже встречались с вами. Помните день святого Хуана?

– Как же! Как же! Вы выказали себя в этот день первоклассным наездником.

– Ваше превосходительство слишком добры. Но, признаться, воспоминание о былом веселии мало радует меня сейчас. Со мной стряслась беда.

– Какая беда?

И Вискарра, и Робладо давно уже догадались, в чем заключалась просьба молодого охотника. Однако им хотелось, чтобы его разговор с ними слышали стоявшие у ворот солдаты. Они нарочно говорили очень громко, надеясь, что проситель невольно последует их примеру.

И Карлос действительно повысил голос. Разумеется, он сделал это не из любезности по отношению к обоим негодяям. Им руководили особые мотивы. Ему тоже хотелось, чтобы часовые слышали разговор между ним и комендантом.

– Сейчас я изложу вам мою просьбу, ваше превосходительство. Впрочем, кое-что из того, о чем мне придется говорить, вам уже известно. Я живу в маленьком ранчо, за десять миль отсюда. Семья моя состоит из матери и сестры. Позавчера ночью на них напали индейцы. Мать мою они оглушили ударом по голове, дом подожгли, а сестру похитили.

– Мне уже рассказывали об этом, друг мой. Я даже принимал личное участие в погоне за краснокожими.

– Я знаю, ваше превосходительство. Вчера вечером я вернулся из далекой экспедиции. Мне сообщили, что вы действовали необычайно энергично. Я очень благодарен вам, ваше превосходительство!

– Не стоит благодарности, мой друг. Я исполнил свой долг – вот и все. Мне очень жаль вас. Я горячо сочувствую вашему горю. К сожалению, разбойники удрали. Вряд ли нам удастся подвергнуть их заслуженному наказанию. Хотя, кто знает… со временем, когда наш гарнизон увеличится, я организую военную экспедицию в глубь страны… Тогда мы освободим вашу сестру.

Введенный в заблуждение смиренным тоном Карлоса, полковник Вискарра окончательно пришел в себя. Обычное хладнокровие вернулось к нему. Человек, не посвященный в печальную историю похищения Розиты, вряд ли усомнился бы в его искренности. В манерах и словах коменданта не чувствовалось как будто ни малейшей фальши.

Но от зорких глаз Карлоса не так-то легко было укрыться. Он заметил, что губы Вискарры еле заметно подергиваются, что во взгляде его мелькает какое-то странное неуверенное выражение и что он слегка запинается. Карлос мог провести Вискарру. Вискарра не мог обмануть Карлоса.

– О чем же вы хотите просить меня?

– Я прошу ваше превосходительство еще раз снарядить погоню за грабителями. Если вы не можете стать во главе экспедиции – что я почел бы за величайшее счастье – поручите командование одному иа ваших храбрых офицеров.

Робладо почувствовал себя польщенным.

– Я возьму на себя роль проводника, – продолжал Карлос. – На расстоянии двухсот миль не найдется места, которого я не знал бы как свои пять пальцев. Не хочу хвастать, ваше превосходительство, но, уверяю вас, я знаю прерию, как никто. Если только вы соблаговолите послать в погоню за разбойниками отряд ваших драгунов, я обещаю вам, что экспедиция эта не будет напрасной. Мы отыщем негодяев, куда бы ни вели их следы.

– Неужели? – спросил Вискарра, обмениваясь многозначительным взглядом со своим помощником.

На лицах их появилось выражение тревоги.

– Да, ваше превосходительство.

– Вряд ли это возможно, – сказал Робладо. – За два дня следы, по всей вероятности, стерлись. К тому же мы доехали до самого Пекоса. Я не сомневаюсь, что разбойники уже далеко. Попытка догнать их обречена на неудачу.

– Вы ошибаетесь, сеньор, – заявил Карлос. – Ручаюсь, что нам удастся догнать их. Они находятся вовсе не так далеко.

Комендант и Робладо вздрогнули и заметно побледнели. Сиболеро сделал вид, что не замечает этого.

– Вы бредите, дорогой мой! – пробормотал капитан. – Они за несколько сот миль отсюда, где-нибудь на Столбовой равнине… или в горах…

– Простите, господин капитан, но я не разделяю вашего мнения. Мне известно, какие именно негодяи совершили то преступление. Я знаю, к какому они принадлежат племени.

– Какое же это племя? – в один голос взволнованно спросили оба офицера. – Разве набег на Сан-Ильдефонсо совершили не юты?

– Нет, – ответил сиболеро, прекрасно заметивший все возраставшее смущение обоих собеседников.

– Но кто же, в таком случае?

– Я полагаю, что это были не юты, а мои заклятые враги хикариллы.

– Возможно! – воскликнули Вискарра и Робладо, почувствовав некоторое облегчение.

На мгновение воцарилось молчание.

– Да, очень возможно, – повторил капитан. – По рассказам пастухов, мы решили, что имеем дело с ютами. Но пастухи могли ошибиться. Они были так перепуганы, что их показания трудно считать вполне достоверными. К тому же индейцы показывались только ночью.

– Почему вы думаете, что это были хикариллы? – спросил полковник, снова овладев собой.

– Главным образом потому, что их было очень мало, – ответил Карлос. – Юты никогда…

– Но их было вовсе не так уж мало! Пастухи говорят, что банда показалась им весьма многочисленной. Негодяи похитили громадное количество скота. Если бы их было только несколько человек, они не посмели бы напасть на нас.

– Я глубоко убежден в своей правоте, ваше превосходительство. Ручаюсь, что маленького отряда ваших солдат достаточно, чтобы захватить моих врагов и отнять у них добычу.

Услышав эти слова, невзрачные драгуны, стоявшие у крепостных ворот, выпрямились и постарались придать себе воинственный вид.

– Если это действительно хикариллы, – продолжал Карлос, – то нам даже не придется разыскивать их следы. Я не допускаю, чтобы они ушли на Льяно-Эстакадо. Они свернули к Пекосу с единственной целью ввести вас в заблуждение. Я знаю, что в настоящий момент их следует искать в горах.

– Вы думаете, что они ушли в горы?

– Я в этом уверен. Нас отделяет от них миль пятьдесят, не больше. Если вы исполните мою просьбу, я проведу ваш отряд прямехонько к тому месту, где они сейчас находятся. Следы, оставленные ими в долине, ничего не доказывают. Я знаю это.

Полковник и капитан отошли от балюстрады и стали разговаривать между собою шепотом.

– По-моему, следует согласиться, – сказал Робладо. – Это произведет чрезвычайно благоприятное впечатление. Нельзя упускать такой случай. Крапленые карты сами идут к вам в руки. Подумайте! Внимая мольбе какого-то жалкого охотника, комендант Вискарра посылает своих солдат в погоню за индейцами. Необычайно эффектно! Вы окажете этим услугу не ему, а самому себе. Соглашайтесь скорее!

– Но он хочет взять на себя обязанности проводника!

– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Пусть ведет нас куда хочет. Хикариллов найти ему все равно не удастся. Ха-ха-ха!

– А что, если он нападет на наши следы и разыщет заколотых овец?

– Он и не думает вести нас в ту сторону. Во всяком случае, мы ведь не обещали его слушаться. Но он сам сказал, что руководствоваться какими бы то ни было следами бессмысленно. По-видимому, ему известно обычное местопребывание хикариллов. Маленькая стычка с этими разбойниками не повредит нам. Какой великолепный случай отличиться! Индейские скальпы послужат украшением для крепостных ворот. С тех пор как мы служим здесь, жители долины еще ни разу не любовались подобными трофеями. Вы колеблетесь? Напрасно! Ведь речь идет только о небольшой прогулке.

– Мне тоже кажется, что эта экспедиция должна произвести благоприятное впечатление. Но лично участвовать в ней я не намерен. Общество этого сиболеро меня нисколько не прельщает. Надеюсь, мои чувства вам понятны?

Комендант многозначительно посмотрел на своего собеседника.

– Разумеется, разумеется, – отозвался Робладо.

– Я хотел бы, чтобы во главе отряда поехали вы. Впрочем, если у вас нет соответствующего настроения, можете передать командование лейтенанту Гарсии или сержанту Гомецу.

– Нет, я поеду сам, – сказал Робладо. – Это будет надежнее. Если сиболеро вздумает обратить внимание на некие следы, я постараюсь отвлечь его в другую сторону или, наконец, просто откажусь следовать за ним. Мое участие в экспедиции желательно со всех точек зрения. К тому же мне очень хочется повоевать с индейцами. А вдруг я вернусь с парочкой-другой скальпов? Ха-ха-ха!

– Когда же вы думаете двинуться в путь?

– Чем скорее, тем лучше. Дадим населению лишний раз возможность убедиться в энергии и патриотизме военных властей. Ха-ха-ха!

– В таком случае прикажите сержанту собрать людей. Тем временем я осчастливлю нашего сиболеро.

Робладо быстро спустился по лестнице. Через несколько мгновений раздались звуки трубы, и драгуны принялись седлать лошадей.

ГЛАВА XXXIV

В то время, как полковник и капитан совещались между собой, сиболеро неподвижно сидел на своем вороном мустанге. Обоих офицеров не было видно: они отступили в глубь террасы и скрылись за высокой балюстрадой. Но Карлос догадывался, о чем идет у них речь, и терпеливо ждал.

Группа солдат, стоявших у ворот и глазевших на него, постепенно увеличивалась. Скоро их набралось человек сорок. Вдруг заиграла труба. Драгуны поспешно бросились в конюшню, и у ворот остался только один часовой. И часовой, и остальные солдаты слышали весь разговор между Карлосом и офицерами.

Хотя комендант и не дал еще согласия на его просьбу, сиболеро почти не сомневался в том, что она будет исполнена.

Строго говоря, у него не было определенного плана действий. Он всецело полагался на случай.

Одна мысль гвоздем засела в его мозгу. Он во что бы то ни стало хотел остаться хотя бы на минуту вдвоем с Вискаррой.

Долгие объяснения казались ему бесполезной тратой времени. Он понимал, что они неизбежно кончились бы его арестом и гибелью. Чтобы отомстить, ему нужна была лишь одна минута. Он горел жаждой мщения. Он не мог и не хотел думать о чем-либо другом. А что касается собственного спасения… тут он всецело полагался на свою находчивость.

Определенного плана действий у него не было. Он допускал, что комендант пожелает принять личное участие в экспедиции. В таком случае торопиться нечего. Играя роль проводника, он, конечно, найдет возможность и отомстить своему врагу, и избежать преследования. На просторе степей ему не страшны никакие драгуны. Разве могут соперничать с его верным конем их жалкие клячи?

Солдаты деятельно готовились к выступлению. Об этом красноречиво свидетельствовали не прекращавшиеся звуки трубы. Примет ли на себя Вискарра командование отрядом? Этот вопрос очень волновал сиболеро. Неподвижно сидя в седле, он бросал тревожные взгляды на террасу.

Наконец Вискарра снова подошел к балюстраде и со всей важностью человека, оказывающего своему ближнему громадную милость, сообщил, что просьба Карлоса будет исполнена.

Радость озарила угрюмое лицо сиболеро. Но обрадовало его не приятное известие, а то обстоятельство, что полковник остался один на балконе. Робладо рядом с ним не было.

– Вы чрезвычайно милостивы, ваше превосходительство, снисходя к просьбе такого бедняка, как я. Мне трудно найти подходящие слова для изъяснения моей благодарности.

– Пожалуйста, не благодарите меня. Офицер, состоящий на службе его величества, не нуждается в благодарности за исполнение своего долга.

Произнося эти слова, комендант горделиво выпрямился и сделал легкое движение рукой, как бы давая понять, что разговор окончен. Однако это не входило в расчеты Карлоса. Видя, что Вискарра собирается отойти от балюстрады, он поспешил задержать его вопросом.

– Значит, я удостаиваюсь чести быть проводником вашего превосходительства?

– Нет, я решил воздержаться от участия в этой экспедиции. Командование отрядом берет на себя мой ближайший помощник, капитан Робладо. В настоящий момент он готовится к выступлению. Можете присоединиться к нему.

С этими словами Вискарра отошел от балюстрады и снова принялся шагать взад и вперед по террасе. Разговор с сиболеро не доставлял ему никакого удовольствия. Он чувствовал себя крайне стесненным и был рад отделаться от навязчивого посетителя.

Карлос понял, что настало время действовать, и решил не терять ни секунды.

До сих пор он все еще неподвижно сидел в седле. На карабин его, упиравшийся дулом в стремя и тщательно прикрытый плащом, никто не обратил внимания. Длинный охотничий нож был тоже спрятан в складках серапе. Другого оружия у Карлоса не было.

В то время как комендант и Робладо совещались между собой, сиболеро, казалось, рассеянно оглядывался по сторонам. На самом деле он тщательно осматривал крепость. От его зоркого взгляда не укрылась каменная лестница, ведущая от ворот на террасу. Эта лестница предназначалась для солдат. Карлос знал о существовании другой, офицерской лестницы. Он имел основания предполагать, что она находится на противоположной стороне здания. Это было ему на руку. Он заметил, что ворота охраняются только одним часовым и что каменная скамейка, на которой обычно отдыхали караульные, в данный момент пустует. По всей вероятности, караульные разошлись по казармам. В этом не было ничего удивительного. Гарнизон славился полным отсутствием дисциплины. Вискарра слишком носился с собственной персоной, чтобы уделять время солдатам. Удовольствия были для него важнее всего остального.

К тому моменту, как комендант сообщил, что отряд драгунов будет послан в погоню за индейцами, Карлос успел уже закончить свой осмотр. Когда Вискарра отошел от балюстрады, молодой охотник начал осуществлять свой план.

Бесшумно соскочив на землю, он потрепал по шее мустанга и закинул поводья на луку седла. Привязывать коня к какому-нибудь столбу не стоило. Карлос знал, что умное животное будет спокойно дожидаться его возвращения.

Пряча карабин в складках серапе, из-под которого виднелось теперь сверкающее дуло, сиболеро пошел по направлению к воротам.

Одно обстоятельство несколько смущало его: удастся ли пройти ему мимо часового? Если нет – придется его убить.

Приняв это решение, Карлос схватился за рукоятку кинжала и смело двинулся вперед.

Он хотел избежать напрасного кровопролития. К счастью для него и для часового, это удалось ему. Мешковатый и ленивый солдат, охранявший крепость, слышал его разговор с комендантом. Сначала он, разумеется, наотрез отказался пропустить молодого охотника. Но Карлос заявил, что ему необходимо сказать несколько слов Вискарре, который будто бы знаком пригласил его подняться наверх. Наполовину удовлетворенный таким объяснением, часовой дал ему пройти.

Очутившись внутри крепости, сиболеро одним прыжком достиг лестницы и с легкостью кошки стал подниматься по ступенькам. Мокассины его не производили ни малейшего шума. Когда он вышел на террасу, человек, стоявший на расстоянии каких-нибудь двух-трех шагов от него, даже не оглянулся.

Это был сам Вискарра, жестокий деспот Вискарра, похититель его сестры.

Он стоял в шести футах от брата-мстителя, в шести футах от дула карабина. Он не сознавал, какая опасность угрожает ему. Лицо его было обращено в противоположную сторону. Он не предчувствовал близкой беды.

Взгляд сиболеро скользнул по нему и устремился на крепостные стены. На башнях прогуливались двое часовых. Но с того места, где стоял Карлос, их не было видно. Никто, следовательно, не мог помешать ему. Враг находился в его власти.

Сиболеро мог пустить пулю в спину полковника. Эта мысль мелькнула в его мозгу, но он тотчас же отказался от нее. Нет, нельзя убивать человека таким образом. Да это было бы и неблагоразумно. Лучше действовать с помощью кинжала. Все произойдет совершенно бесшумно, и ему сравнительно легко будет спастись бегством.

Карлос выпустил из рук карабин и прислонил его к балюстраде. Коснувшись каменной плиты, сталь слегка звякнула. Услышав этот странный звук, комендант обернулся и замер на месте.

Сперва им овладел гнев. Но при виде полной метаморфозы, произошедшей за какие-нибудь десять минут с лицом сиболеро, гнев этот сменился страхом.

– Как смели вы ворваться сюда? Кто вам позволил?

– Потише, господин полковник! Я не глухой.

Эти слова, произнесенные тихим, но повелительным голосом, произвели на трусливого коменданта потрясающее впечатление. Лицо стоявшего перед ним сиболеро дышало отчаянием и непреклонной решимостью. Вискарра понял, что ему остается только повиноваться.

Испуг его возрос при виде блестящего кинжала, на рукоятке которого лежала рука Карлоса.

Смертельная бледность покрыла лицо Вискарры. Он задрожал. Ему стало наконец ясно, что просьба о помощи была только уловкой со стороны сиболеро. Ему не удалось скрыть от молодого охотника своего преступления. Брат явился в крепость, чтобы потребовать освобождения сестры или отомстить за нее. Ужас ночного кошмара повторялся наяву.

Комендант не знал, что сказать. Язык отказывался повиноваться ему. Он дико озирался по сторонам в смутной надежде на чью-нибудь помощь. Но кругом не было ни души. Серые каменные стены закрывали его от людей. Он видел перед собой только грозное лицо своего врага. Ему хотелось закричать. Но, встретив глаза сиболеро, он понял, что этот крик стоил бы ему жизни.

– Зачем вы пришли сюда? – с трудом пробормотал он.

– Я явился за моей сестрой.

– За вашей сестрой?

– Да.

– Я не знаю… ее здесь нет… я…

– Лжец! Она здесь! Смотрите, у тех дверей воет моя собака. Что это значит, по-вашему?

Карлос указал на двери в нижней части здания. Около них действительно жалобно выл Сиболо. Собаке явно хотелось войти в крепость. Какой-то солдат тщетно пытался отогнать ее.

Вискарра машинально посмотрел вниз. Он увидел Сиболо. Он увидел также и солдата. Но сделать какой-либо знак он не решился. Блестящая сталь гипнотизировала трусливого негодяя.

– Что означает вой моего пса? – повторил Карлос.

– Я… я не знаю.

– Малодушный лжец! Очевидно, через эти двери мою сестру внесли в крепость. Где она сейчас? Говорите!

– Уверяю вас, я не имею понятия об этом. Даю слово…

– О, презренный негодяй! Она здесь! Я вывел вас на чистую воду. Ваши хитрости не помогли вам. Если вы будете продолжать запираться, я убью вас на месте. Где она? Говорите!

– Не убивайте меня, Карлос, молю вас, не убивайте меня! Я признаюсь во всем… Да, она здесь. Клянусь вам, я не причинил ей ни малейшего зла. Клянусь, я не…

– Довольно, злодей! Становитесь туда, к самой стене. Да живее!

Сиболеро указал место, с которого была видна часть двора. Понимая, что жизнь его висит на волоске, комендант молча повиновался.

– Теперь прикажите освободить мою сестру. Вы ведь знаете, кто сторожит ее. Голос ваш должен звучать совершенно спокойно. Если вы сделаете какой-либо знак вашим приспешникам, я немедленно заколю вас. Надеюсь, ясно?

– Вы губите меня… Все узнают… что мне делать?.. Прошу вас, пощадите меня… подождите немного. Я освобожу вашу сестру… Даю вам в этом слово… сегодня ночью.

– Нет, не ночью, негодяй, а сейчас! Немедленно отдайте соответствующее приказание! Скорей! Я не намерен ждать. Еще одна минута, и…

– Вы хотите убить меня? Подождите! Стойте! А! – последнее восклицание полковник произнес совсем иным тоном. Оно вырвалось у него как крик восторга и торжества.

Лицо Вискарры было обращено к лестнице, по которой поднялся Карлос. Карлос стоял к ней спиной. Поэтому он узнал о появлении на террасе третьего лица только в тот миг, когда чья-то рука крепко схватила его за локоть. Тотчас же вырвавшись, сиболеро повернулся и очутился лицом к лицу с Гарсиа.

– Я ничего не имею против вас! – воскликнул он. – Уходите!

Не говоря ни слова, лейтенант достал из-за пояса пистолет и прицелился. Карлос бросился на него.

Раздался выстрел. На мгновение оба противника исчезли в густом облаке дыма. Один из них тяжело рухнул на каменные плиты. Другой отскочил в сторону, живой и невредимый.

Победителем из этой схватки вышел Карлос. В его правой руке виднелся окровавленный кинжал.

Он кинулся к тому месту, где только что стоял полковник. Там уже никого не было. Отбежав на противоположный конец террасы, негодяй бросился к офицерской лестнице.

Карлос понял, что перерезать дорогу коменданту он не успеет. Бежать за ним вниз было совершенно бессмысленно. Громкий выстрел уже поднял на ноги всех обитателей крепости.

Сперва Карлосом овладело отчаяние. Но в следующую секунду блестящая мысль осенила его. Он вспомнил о своем карабине. Если не ему самому, то хоть пуле его, наверное, удастся настигнуть Вискарру.

Схватив ружье, он выбежал из облака дыма и прицелился.

Между тем комендант добрался до винтовой лестницы и начал спускаться. На поверхности оставались только его плечи и голова. Однако, сделав несколько шагов, он не выдержал и оглянулся. Теперь, когда он был уверен в спасении, любопытство пересилило в нем страх. Ему захотелось узнать, чем кончилось столкновение между Гарсией и сиболеро. Но как раз в тот самый миг, когда он повернул голову, выстрел из карабина заставил его кубарем скатиться с лестницы.

Пуля Карлоса достигла цели.

Сиболеро посмотрел на труп Гарсии, услышал разъяренные крики толпившихся внизу солдат и понял, что положение его не лучше положения травимого собаками волка. Ему оставалось или искать спасения в бегстве, или отдаться в руки врагов.

Он решил спуститься к воротам тем же путем, который привел его наверх. Об офицерской лестнице нечего было и думать: она выходила на двор, кишащий людьми.

Перепрыгнув через тело лейтенанта, Карлос в одно мгновение очутился на ступеньках. Ему тотчас же пришлось остановиться. Навстречу поднималась целая толпа драгун. Путь к спасению был отрезан.

Он снова перепрыгнул через труп, подбежал к балюстраде, вскочил на нее и посмотрел вниз.

Прыжок с такой страшной высоты испугал бы всякого храбреца. Однако иного выхода у Карлоса не было. Несколько драгун уже взобрались на террасу и угрожающе размахивали своими копьями. Раздались выстрелы. Услышав свист пуль, сиболеро перестал колебаться. Взгляд его упал на вороного мустанга. Горделиво изогнув шею и нервно покусывая удила, конь поджидал своего хозяина.

– Ты спасешь меня, мой верный товарищ! – прошептав эти слова, Карлос прыгнул вниз и через несколько мгновений очутился на земле.

Мустанг тотчас же подбежал к нему. Не тратя времени на размышления, сиболеро вскочил в седло и галопом помчался вперед.

Вслед ему грянули беспорядочные выстрелы. Солдаты бросились догонять его. Но, прежде чем они успели выехать за крепостные ворота, Карлос достиг опушки чаппаралла; непроницаемая завеса густой листвы скрыла его от людских взоров.

Драгуны во главе с Робладо и Гомецом устремились в погоню за беглецом. На опушке чаппаралла их ожидал весьма неприятный сюрприз. В зеленом мраке кустарника двигались человеческие фигуры. Неожиданно раздался оглушительный дикий вой.

– Индейцы! Индейцы! – закричали драгуны. Некоторые из них замерли на месте. Другие повернули по направлению к крепости.

Робладо скомандовал: «Стой!» – и решил ждать подкрепления. Вскоре у опушки чаппаралла собрался весь гарнизон. После долгих колебаний решено было углубиться в чащу и тщательно обыскать подозрительные места. Однако, несмотря на многочисленные следы лошадиных копыт, индейцев найти не удалось.

Проблуждав в продолжение нескольких часов в колючих зарослях, Робладо вместе со всем отрядом вернулся в крепость.

ГЛАВА XXXV

Гарсиа был убит. Вискарра остался в живых. Когда его нашли на нижней площадке лестницы, он имел вид человека, находящегося при последнем издыхании, и всем поведением своим обнаруживал величайший страх смерти. Лицо его было залито кровью, и на щеке виднелся след пули. Жизни его не угрожала ни малейшая опасность. Тем не менее он отчаянно стонал. Красноречия от него ожидать было трудно, так как пуля выбила ему все передние зубы.

Рана его не принадлежала к числу серьезных. Но гарнизонный врач, совсем еще молодой и неопытный практикант, никак не мог убедить в этом своего пациента. В течение долгих часов трусливый комендант мучился тяжелыми сомнениями.

В этот день крепость напоминала потревоженный муравейник. В городе тоже царило необычайное волнение. Слух об ужасном происшествии поднял на ноги всех жителей Сан-Ильдефонсо. Потрясающая новость распространилась по долине с быстротою лесного пожара.

Мало-помалу создались две вариации. Согласно одной, на город совершили набег индейцы во главе с сиболеро Карлосом. Их было так много, что они не побоялись осадить крепость. Однако после долгого и кровопролитного сражения, во время которого обе стороны понесли громадные потери, храбрые драгуны все-таки одержали победу. Офицеры, не исключая и коменданта, пали в бою. Ночью ожидается вторичная атака. На этот раз индейцы обрушатся уже не на крепость, а на город. Нужно готовиться к худшему.

Другая версия гласила, что мирные индейцы-тагносы подняли знамя восстания, избрали сиболеро Карлоса своим вождем, сделали неудачную попытку взять приступом крепость, были разбиты наголову и отступили, бросив на произвол судьбы множество убитых и раненых. Во время сражения погибли все три офицера. Убит и комендант. Это выступление является первой вспышкой громадного заговора, в котором принимают участие все тагносы Мексики. К ночи следует ожидать дальнейших событий.

Людям, сколько-нибудь рассудительным, обе вариации казались одинаково невероятными. Почему воинственные индейцы напали на крепость, а не на беззащитный город или, что было бы еще проще, на богатые гациенды? Почему они избрали своим вождем сиболеро Карлоса? Как мог согласиться принять над ними командование человек, пострадавший от их предыдущего набега? Все население Сан-Ильдефонсо знало о печальной судьбе Розиты. Можно ли поверить тому, что оскорбленный брат заключил союз с похитителями своей сестры? Здравомыслящие обыватели считали это совершенно неправдоподобным.

Еще неправдоподобнее были россказни о восстании тагносов. Факты красноречиво опровергали их. Мирные индейцы спокойно обрабатывали поля. Часть их, как всегда, находилась при миссии. На рудниках, по совершенно достоверным сведениям, не наблюдалось никаких уклонений от нормальной жизни. В этой версии только одно казалось похожим на правду: если бы тагносы, имевшие полное основание жаловаться на свою судьбу, действительно задумали поднять восстание, они, по всей вероятности, выбрали бы своим вождем именно сиболеро Карлоса, с которым у них давно уже установились прекрасные отношения. Но тагносы занимались своими обычными делами. Где же, в таком случае, мятежники?

Скоро самые наивные обыватели перестали верить вздорным слухам.

Половина городского населения собралась вокруг крепости. На исходе дня обе версии были окончательно отброшены. Постепенно стала обнаруживаться истина.

Как это иногда бывает, действительное происшествие показалось еще более поразительным и загадочным, чем самые нелепые выдумки. Зачем понадобилось сиболеро Карлосу убивать гарнизонных офицеров? Какие индейцы сопровождали его? Были ли то тагносы или представители одного из непокорных племен?

Как это ни удивительно, солдаты, принимавшие участие в воображаемой «битве», не могли дать сколько-нибудь удовлетворительных ответов на эти вопросы. Одни говорили одно, другие – другое. Многие из них слышали разговор между Карлосом и Вискаррой. В связи с дальнейшими событиями этот разговор, сам по себе простой и понятный, приобретал какое-то таинственное значение. Видя, что от солдат ничего не добьешься, горожане разошлись по домам и принялись обсуждать на все лады ужасное происшествие. Толкования его отличались большим разнообразием. Некоторые полагали, что сиболеро действительно пришел к коменданту просить о снаряжении экспедиции против индейцев, что сопровождали его только несколько тагносов, согласившихся помочь ему освободить сестру, что Вискарра сначала согласился на его просьбу, а потом взял свое обещание обратно, и что именно это-то и привело в ярость сиболеро.

Другое предположение пользовалось большим успехом. Оно заключалось в том, что Карлос хотел убить вовсе не полковника, а капитана, по отношению к которому давно уже испытывал будто бы смешную и бессмысленную ревность. Поведение его в день праздника святого Хуана вызвало много пересудов. Вспомнив их теперь, многие утверждали, что, отчаявшись убить Робладо, Карлос выместил свою злобу на Вискарре.

Не имея понятия об истинных мотивах, руководивших молодым охотником, большинство жителей долины склонялось к этому объяснению. Правду знали только семь человек. Четверо из них находились в крепости. Трое прятались в лесу. Население терялось в догадках.

Все жители Сан-Ильдефонсо единогласно осуждали Карлоса. Такого злодея, по их мнению, мало было повесить. Надо придумать для него какую-нибудь более жестокую казнь. Он обнаружил черную неблагодарность. Ведь не прошло еще и суток с тех пор, как офицеры, кровь которых он пролил, пытались догнать индейцев и освободить сестру. Наверное, он сошел с ума. Старая ведьма околдовала своего сына.

Убить лейтенанта Гарсию! Всеобщего любимца Гарсию! Каррамба!

Гарсия и в самом деле пользовался большой популярностью. Все население долины любило его. Не обладая какими-нибудь особенными достоинствами, он выгодно отличался от полковника и коменданта. Это был добродушный и безобидный молодой человек, невольно вызывавший симпатию.

В этот вечер у Карлоса во всем Сан-Ильдефонсо не нашлось ни одного друга. Впрочем, нет, один друг у него был. Одно сердце осталось ему верным. Это было сердце Каталины, которая так же, как и все остальные, не знала, чем объяснить загадочное поведение сиболеро.

Каталина безгранично верила в Карлоса. Что значили для нее злые, клеветнические толки, связанные с его именем? То, что он убил несчастного лейтенанта, не отвратило ее от него. Очевидно, его вынудило к этому какое-то роковое стечение обстоятельств. Она ни на минуту не изменила своего отношения к сиболеро. Она слишком хорошо знала его благородную натуру, чтобы усомниться в нем. Он был властителем ее сердца и не мог сделать ничего дурного.

Тем не менее весть о случившемся была для нее тяжким ударом. Она понимала, что им предстоит долгая разлука. Ему нельзя показываться не только в городе, но и в долине. Его прогонят в прерии. За ним будут охотиться, как за волком или за бизоном… Может быть, его поймают и убьют… Мучительные мысли не дают покоя Каталине. Когда удастся им встретиться теперь? Может быть, никогда.

ГЛАВА XXXVI

Весь день Вискарра пролежал в постели, испуская громкие стоны, вызванные не столько болью, сколько страхом. Если бы не этот страх, он, наверное, был бы вне себя от бешенства. Призрак смерти, витавший перед его глазами, действовал на него умиротворяюще.

Впрочем, даже уверенность в выздоровлении принесла бы ему сравнительно мало радости. Ночной кошмар, странно перепутавшийся с действительностью, расстроил его воображение. Окруженный солдатами, комендант продолжал безумно бояться Карлоса. Ему казалось, что молодому охотнику доступно то, что не доступно никому, что он может проникнуть куда угодно и избежать всякой погони. Вискарра не чувствовал себя в безопасности даже в собственной комнате, охраняемой часовыми. Он допускал, что рука мстителя настигнет его и здесь.

Больше, чем когда-либо, ему хотелось избавиться от той, которая была невольной причиной всех обрушившихся на него бедствий. Однако в данный момент это желание казалось неисполнимым. Освобождение Розиты объяснило бы всем, почему покушался Карлос на его жизнь. Слух о совершенном им преступлении достиг бы главного штаба… Вице-король приказал бы произвести следствие… Все это могло кончиться для Вискарры очень печально.

Подобным размышлениям он предавался в те минуты, когда в нем появлялась уверенность в выздоровлении.

Как только страх смерти возвращался к нему, он забывал обо всем на свете.

Он с нетерпением ждал Робладо. Между тем воинственный капитан неутомимо рыскал по чаппараллу. Наконец Гомец доложил, что поиски оказались безрезультатными и что Робладо скоро вернется.

Капитан был доволен истекшим днем. Радость, сверкавшая в глубине его глаз, вряд ли укрылась бы от внимательного наблюдателя. Он был огорчен только тем, что рана Вискарры не оказалась смертельной. Дружба, существовавшая между ними, походила на союз двух разбойников, длящийся до тех пор, пока это выгодно обеим сторонам. Отношения эти нисколько не мешали Робладо горячо жалеть, что пуля Карлоса не попала немножко выше или немножко ниже, то есть в голову или в грудь Вискарры. Он жалел об этом не потому, что желал зла полковнику, а потому, что желал добра самому себе. Честолюбие давно уже мучило капитана. Не раз мечтал он о том благословенном дне, когда ключи крепости попадут наконец в его руки. Если бы Вискарра умер, это желание исполнилось бы в самом ближайшем будущем. Робладо с грустью думал о его несомненном выздоровлении. И эта грусть несколько омрачала его хорошее настроение.

А настроение у него было прекрасное. Он ненавидел Гарсию. Между ним и лейтенантом сразу установились ревнивые, неприязненные отношения. Он нисколько не жалел о нем. Но главной причиной его радости было нечто другое.

На первый взгляд притязания сиболеро по отношению к Каталине показались Робладо абсолютно нелепыми. Однако ближайшее знакомство с этой девушкой заставило его изменить мнение.

Каталина де Крусес была необычайным существом. Обладая редким умом, она не принадлежала к числу тех женщин, которых покупают и продают как тюки с товаром.

Недавно и отцу ее, и Робладо пришлось убедиться в этом. Рассердившись на то, что с ней заговорили слишком решительным тоном, Каталина топнула своей маленькой ножкой и объявила, что уйдет в монастырь или покончит с собой. Капитан не получил ни отказа, ни согласия на свое предложение. Молодая девушка просила об отсрочке. И дон Амброзио принужден был уступить.

Все это очень беспокоило Робладо. Он терзался не столько ревностью к недостойному сопернику, не столько любовью, сколько страхом, что приданое Каталины может ускользнуть от него. Такая девушка способна на самые крайние решения. Она может удалиться в монастырь, может бежать в прерию вместе с безродным сиболеро. Ни то, ни другое не удивило бы Робладо. Правда, в обоих случаях ей пришлось бы отказаться от своего богатства. Но что толку в этом? Ему оно ведь тоже не досталось бы.

Поведение Карлоса в достаточной степени упростило дело. Опасаться его соперничества теперь уж не приходилось. Это был человек приговоренный. Он потерял не только всякую возможность видеться с Каталиной, но даже показываться в долине. За ним установили самую тщательную слежку. Робладо с восторгом думал о том, что ему, может быть, удастся поймать соперника, а потом сделаться его тюремщиком и палачом.

Вот какие мысли мелькали в мозгу негодяя-капитана, когда он блуждал по чаппараллу. Он был чрезвычайно доволен истекшим днем.

Обследовав чащу и дойдя по следам индейцев до верхней равнины, он вернулся со своим отрядом в крепость и стал подумывать об организации более продолжительного похода.

ГЛАВА XXXVII

Приход Робладо несколько успокоил раздраженного и хмурого полковника.

Разговор их вертелся вокруг событий истекшего дня.

Капитан сделал подробный доклад о своей неудачной экспедиции.

– Вы действительно думаете, что в распоряжении этого негодяя был целый отряд индейцев? – спросил комендант.

– Нет, – ответил Робладо. – Сначала я допускал это. Меня ввели в заблуждение солдаты. Теперь я уверен, что его сопровождало всего лишь несколько человек. По-видимому, отцы-миссионеры были правы: у нашего молодчика очень подозрительные знакомства. Одно это могло бы послужить достаточным поводом для его ареста. Но мы больше не нуждаемся в поводах. Весь вопрос только в том, чтобы поймать его.

– Как вы предполагаете взяться за это?

– Не подлежит сомнению, что нам придется потратить много времени на охоту. Прежде всего мы должны выследить дичь. Я решил захватить с собою запас провианта, необходимый для далекого путешествия. Негодяи убежали из долины верхним проходом. По всей вероятности, они где-нибудь в горах. Таково мнение Гомеца. Мы попытаемся отыскать их. Необходимо дать знать о случившемся во все окрестные селения. Если сиболеро вздумает появиться в одном из них, его немедленно схватят. Впрочем, он, вероятно, воздержится от этого.

– Почему?

– Потому что старая ведьма еще жива. Сыновние чувства не позволяют Карлосу бросить ее на произвол судьбы. К тому же он будет рыскать вокруг крепости до тех пор, пока не потеряет всякую надежду на освобождение сестры.

– К сожалению, вы правы, он не оставит меня в покое до тех пор…

– Не к сожалению, а к счастью. Это даст нам возможность арестовать его. Поверьте мне, дорогой полковник, наша задача не принадлежит к числу легких. Сиболеро осторожнее волка. За его великолепным вороным мустангом нам не угнаться. Мы должны действовать только хитростью.

– Вы уже придумали что-нибудь?

– Да.

– Что именно?

– Моя мысль чрезвычайно проста. Без сомнения, Карлос будет все время рыскать вокруг Сан-Ильдефонсо. Мы с вами уже говорили об этом. Разумеется, он навестит разок-другой старую ведьму. Но на частые визиты его к ней рассчитывать трудно. Я возлагаю надежду на другую приманку.

– Говоря о приманке, вы подразумеваете ее? – спросил Вискарра, указывая рукою в сторону комнаты, в которой была заключена Розита.

– Да, дорогой мой! Сиболеро до глупости привязан к своей сестре. Если бы она находилась в таком месте, куда ему не были бы заказаны пути, я ручаюсь, что он пришел бы к ней. И тогда мы немедленно арестовали бы его.

– Но где же найти такое место? – взволнованно спросил его комендант.

– Где-нибудь поблизости от их родного ранчо. Мне кажется, моя идея недурна. Согласитесь на временную разлуку с красоткой. Потом, когда мы покончим с ее братом, вам легко будет снова завладеть ею.

– Я согласен на все, Робладо. О, если бы только отвязаться от Розиты! Пока она здесь, у меня не будет ни минуты покоя. Ведь все может открыться. А если слух о похищении дойдет до кого следует, наша песенка будет спета. Не так ли?

– На этот раз я вполне согласен с вами. Мы должны послать рапорт о смерти Гарсии. Нас, конечно, не преминут спросить, почему он умер. Необходимо сочинить какую-нибудь правдоподобную историю и положить конец подозрительным толкам. В связи с этим Розиту желательно сбыть с рук как можно скорее.

– Но как? Вот это-то и волнует меня, капитан! Как спровадить девушку, не возбудив новых подозрений? Предположим, что мы просто отправим ее домой. Что скажут на это жители долины? Не покажется ли им странным, что индейцы ни с того ни с сего освободили свою пленницу? Подумали ли вы обо всем этом? Есть ли у вас определенный план?

– Да, план у меня как будто есть. Но прежде всего ответьте на один вопрос. Неужели она действительно сошла с ума?

– Форменным образом, друг мой! Хозе говорит, что ей нисколько не лучше. Она все время мелет чепуху и ничего не понимает. Я просто в ужасе.

– Вы ручаетесь, что она не понимает того, что ей говорят?

– Ручаюсь.

– Превосходно. Значит, она не будет помнить, где ее держали взаперти. Теперь я могу с полной уверенностью сказать, что у меня есть план действий. Нам ничего не стоит сплавить Розиту. Очутившись среди своих, бедняжка скажет (если она в состоянии говорить что-либо), что ее тюремщиками были индейцы. Надеюсь, вас это удовлетворит?

– Еще бы! Но как вы добьетесь этого?

– Самым простым образом. Выслушайте меня внимательно. Сегодня вечером или ночью, перед рассветом, Гомец и Хозе снова переоденутся индейцами и отвезут нашу пленницу в указанное им место. Это место я намечу, разумеется, сам. Для наших целей пригоднее всего горы. Девушку найдут утром в обществе двух негодяев связанной по рукам и ногам. Если она к тому времени придет в себя – тем лучше. Странствуя с моим отрядом в поисках сиболеро, я случайно натолкнусь на индейцев и их жертву. Несколько осторожных выстрелов не причинят вреда Гомецу и Хозе. Бросив девушку на месте сражения, они поспешат обратиться в бегство. Мы спасем Розиту и привезем ее в город. Ха-ха-ха! Ну, полковник, какого вы мнения о моем плане?

– Я нахожу его превосходным, – ответил Вискарра. Он сразу приободрился.

– Мы собьем с толку самого дьявола, – продолжал капитан. – Подозрения рассеются как дым. Наши акции сильно поднимутся. Население начнет восхищаться нами. Да и как не восторгаться людьми, победившими краснокожих, освободившими прекрасную пленницу и вернувшими ее в лоно семьи! Вдобавок ко всему эта пленница – родная сестра человека, покушавшегося на нашу жизнь. Чего доброго, сам Карлос переменит мнение о нас. Розита будет клясться – не знаю, впрочем, стоят ли теперь чего-нибудь ее клятвы, – что пробыла все это время в плену у индейцев. Не беспокойтесь, она солжет даже любимому братцу.

Превосходный план! Мы приведем его в исполнение сегодня же, не правда ли?

– Конечно. Как только солдаты разойдутся по казармам, Гомец может двинуться в путь. Я сегодня никуда не поеду. По правде говоря, гоняться за сиболеро совершенно бессмысленно. Единственное средство поймать его заключается в устройстве западни, приманкой которой служила бы Розита. Сооружением такой западни я и займусь. Не тревожьтесь больше ни о чем, полковник! Завтра в полдень, самое позднее, я явлюсь к вам с докладом о том, что у нас произошла отчаянная схватка с хикариллами или ютами, что несколько индейцев убиты, что пленница спасена, что драгуны проявили необычайную доблесть, что некоторых из них надо представить к производству в унтер-офицеры и так далее. Ха-ха-ха!

Комендант тоже рассмеялся. Настроение у него улучшалось с каждой минутой. Робладо успел уже внушить ему, что полученная им рана нисколько не опасна и что через недельку-другую он будет абсолютно здоров. Свои уверения капитан подтвердил тем, что обозвал гарнизонного врача дураком.

Освободившись от страха смерти и других беспокойных мыслей, Вискарра обрел наконец душевное равновесие, которого был лишен уже сутки. Но ему не удалось насладиться им как следует. Страстное желание отомстить Карлосу стало томить его.

Поздно вечером, после того как замолкли звуки вечерней зари и солдаты разошлись по казармам, ворота крепости бесшумно открылись. Маленький отряд, выехавший из них, двинулся по дороге в горы. Этот отряд состоял из трех человек. На муле плотно закутанная в широкий плащ сидела женщина. Двоих мужчин, сопровождавших ее, можно было принять за индейцев. Они обращали на себя внимание фантастическими костюмами, разрисованными лицами и украшениями из перьев. Однако это были не индейцы, а лишь переодетые сержант Гомец и рядовой Хозе, отвозившие по месту назначения сестру сиболеро.

ГЛАВА XXXVIII

В то время как сиболеро приближался к опушке чаппаралла, драгуны, получившие приказ мчаться вслед за ним, только выезжали из ворот крепости. Возня с лошадьми и оружием отняла у них добрых двадцать минут. Карлосу нечего было бояться погони. Если бы речь шла о нем одном, он не счел бы нужным кружить по обходным тропинкам. Мрак чащи раздражал его. Он был уверен в своем коне и знал, что гарнизонные лошади не могут догнать его ни при каких обстоятельствах.

Выбирая едва заметную тропинку, сиболеро думал не о себе, а о Хуане и остальных товарищах. Может быть, им грозит какая-нибудь опасность?

Тревога за них охватила его уже тогда, когда он скакал во весь опор по большой дороге, и заглушила в нем всякий страх за собственную жизнь. Ему пришло в голову свернуть по направлению к Нинье-Пердите, увлечь за собою драгун и таким образом дать Хуану и индейцам возможность покинуть опасное место.

Карлос не привел в исполнение этого плана только потому, что мало доверял благоразумию Хуана. Молодой ранчеро отличался и излишней горячностью, и некоторым недостатком дальновидности. Увидев, что сиболеро спасается от преследования, он, пожалуй, счел бы своим долгом выйти со всем отрядом из-за прикрытия кустов. А именно этого Карлос и желал избежать. Вот почему он отказался от своей первоначальной мысли и поехал прямо туда, где Хуан поджидал его возвращения.

– Как я рад видеть тебя живым и невредимым! – воскликнул ранчеро. – Но за тобою гонятся драгуны! Посмотри-ка, сколько их!

– Порядочно, – ответил Карлос, вглядываясь. – Однако они здорово отстали!

– Что же нам делать? – спросил Хуан. – Бежать врассыпную или всем вместе?

Сиболеро ответил не сразу. Три плана возникли в его мозгу. Можно было или рассыпаться по кустам, или, по возможности скрываясь от неприятеля, выбраться на ту дорогу, которая привела их в чащу, или же, наконец, сперва показаться драгунам, а потом уже искать спасения в противоположном конце чаппаралла. Вступать в бой с солдатами Карлос не собирался. При данных условиях это было бы просто безумием.

Благодаря привычке к быстрым решениям сиболеро взвесил открывавшиеся перед ним возможности в одно мгновение ока. Первый план он тотчас же отбросил. Бежать врассыпную значило обречь себя на гибель. Чаща тянулась только на четыре мили в длину и на две в ширину. Солдат было достаточно, чтобы они могли оцепить это небольшое пространство. Им, несомненно, удалось бы захватить в плен по крайней мере половину маленького отряда. А кончилось бы дело тем, что ни в чем не повинных индейцев обвинили бы в нападении на крепость и строго наказали, а может быть, и просто убили бы на месте.

Попытка пробраться через чаппаралл незамеченным больше всего привлекала молодого охотника. Он соблазнился бы ею, если бы не боялся, что драгуны догонят его отряд до наступления ночи. Не следует забывать, что мулы, на которых ехали пеоны, были уже сильно утомлены и едва ли могли соперничать с лошадьми неприятеля. Карлос с сожалением отказался от этого плана, представлявшего то громадное преимущество, что драгуны не увидели бы ни Хуана, ни тагносов и не получили бы, таким образом, возможности обвинить их в соучастии.

В конце концов сиболеро остановился на третьем плане. Все эти размышления заняли не больше десяти секунд. Ответ Карлоса, обращенный не только к Хуану, но и ко всем членам экспедиции, звучал как приказание.

– Подъезжайте все к самой опушке. Высуньтесь из-за кустов так, чтобы видны были только ваши головы, плечи и луки. Испустив воинственный клич, тотчас же поворачивайте назад. За мной!

Карлос двинулся по направлению к опушке и через несколько мгновений выехал на открытое место. Тагносы разделились на две группы, начальство над которыми приняли Хуан и Антонио. Вытянувшись в неровную линию, обе группы высунулись из-за кустов. Тагносы размахивали луками и отчаянно кричали. Создавалось впечатление, что чаппаралл занят дикими индейцами.

На таком расстоянии только крайне опытный глаз мог бы отличить тагносов от вольных сынов прерии. Почти все они носили длинные, развевающиеся по плечам волосы и были одеты так же, как свободные юты или команчи. Луки, которыми они потрясали в воздухе, считались неотъемлемой принадлежностью всех индейцев, а воинственный клич их звучал не менее грозно, как и воинственный клич враждующих с белыми дикарей. К тому же многие члены отряда Карлоса лишь недавно расстались с вольной кочевой жизнью и сохранили прежние навыки.

Уловка эта произвела именно тот эффект, на который рассчитывал сиболеро. Солдаты приближались к чаще небольшими кучками. При виде индейцев некоторые из них тотчас же остановились. Если бы в эту минуту из крепости не выехал большой отряд, они не замедлили бы повернуть обратно.

Страх овладел ими. Они не сомневались в том, что в чаппаралле прячется большая банда индейцев. Это убеждение подкреплялось воспоминанием о последних днях, в течение которых они без устали разъезжали по окрестностям Сан-Ильдефонсо, тщетно пытаясь напасть на следы «дикарей». Теперь эти «дикари» сами вышли им навстречу.

Довольный успехом своей хитрости, Карлос приказал товарищам снова углубиться в чащу и вернуться на сборный пункт.

После того как приказание сиболеро было исполнено, Антонио вывел маленький отряд из чаппаралла. На этот раз он направился к верхней равнине не через Нинью-Пердиту, а по другой дороге. С высоты горного прохода открывался широкий вид на кустарник и окружавшую его степь. Отойдя на три мили от того места, где они поджидали Карлоса, беглецы с удовольствием увидели, что доблестные драгуны все еще в нерешительности топчутся у опушки. Их, очевидно, смертельно пугала чаща, кишевшая свирепыми дикарями.

Оказавшись на верхней равнине, сиболеро приказал своим спутникам ехать на север, к глубокому оврагу, находившемуся на расстоянии десяти миль от горного прохода. Беглецы благополучно достигли намеченной цели. Ни один драгун не показался у них в тылу.

Овраг, о котором вспомнил Карлос, тянулся в восточном направлении, параллельно Пекосу. Он представлял собою русло потока, образующегося во время дождливого сезона. В тот миг, когда к нему подъехали беглецы, воды в нем не было и в помине. На дне его, покрытом толстым слоем мелких камней, лошадиные копыта не оставляли следов, на основании которых можно было бы строить те или иные предположения.

Путники спустились в овраг и, проехав пять-шесть миль, сделали привал.

Карлосу хотелось ознакомить товарищей с тем планом, подробности которого он тщательно обдумывал в течение последних двух часов.

До сих пор из всех членов маленького отряда был скомпрометирован только он один. Навлечь подозрения на товарищей отнюдь не входило в его расчеты. Ни Хуан, ни Антонио не переступали границы чащи. Смуглолицых тагносов, промелькнувших между кустами, испуганные драгуны не могли разглядеть как следует. При таких условиях было в высшей степени желательно, чтобы Хуан и его пеоны вернулись на свою ферму незамеченными.

Карлос считал это вполне возможным. Собираясь в экспедицию, он настойчиво просил участников ее соблюдать строжайшую тайну. Они двинулись в путь перед рассветом, когда все остальные обитатели ранчерии еще спали. Никто не догадывался об их намерениях.

О возвращении Карлоса жители долины узнали только тогда, когда распространился слух о трагическом происшествии в крепости. Мулы молодого охотника еще даже не были развьючены и паслись недалеко от разрушенного ранчо. Весь вопрос сводился к тому, когда вздумают драгуны обыскивать владения Хуана. Если бы они отложили этот обыск до утра, тагносы и их хозяин свободно могли бы вернуться домой и приняться за свои обычные занятия. Карлос не допускал, что Робладо поедет на ранчо Хуана ночью. Казалось естественным, что негодяй устремится в погоню за сиболеро, ускакавшим как раз в противоположную сторону. В таком случае драгуны должны были пробыть в пути не меньше суток. За себя Карлос был совершенно спокоен. Он знал, что ему удастся благополучно избежать преследования.

После недолгих колебаний было решено, что в обратный путь двинутся не только Хуан и его тагносы, но и пеоны самого сиболеро, получившие приказание исправить крышу обгорелого ранчо и вести себя так, как будто ничего особенного не произошло. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову привлечь их к ответственности за преступление, совершенное их хозяином.

Что касается самого Карлоса, то местопребывание его должно было быть известно отныне лишь двум-трем испытанным друзьям. Найти надежное убежище ему не составляло никакого труда. В широкой степи и в горных ущельях он чувствовал себя как дома. Кровля над головой казалась ему ненужной роскошью. Усеянный звездами небесный свод он не променял бы на раззолоченный потолок королевского дворца.

На прощание молодой охотник еще раз попросил тагносов не говорить никому ни слова о событиях последних дней. Дело обошлось без торжественных клятв. Индейцы вообще не страдают болтливостью. К тому же пеоны Хуана отлично понимали, что от их сдержанности зависит очень многое.

Маленький отряд отдыхал до заката. С наступлением сумерек Карлос предложил своим товарищам двинуться в дальнейший путь.

Через полчаса один из тагносов выбрался из оврага и поехал открытой степью по направлению к югу. Ему было приказано держаться тропинки, ведущей в дальний конец долины. Когда он спустился с плоскогорья вниз, сумерки уже окутывали землю. Ни одно живое существо не показалось ему навстречу. Весть о новом набеге индейцев заставила жителей Сан-Ильдефонсо попрятаться по домам.

Вскоре после того, как первый тагнос отделился от отряда, его примеру последовал второй, а потом третий и четвертый. Наконец в овраге остались только Хуан, Антонио и сам сиболеро. Все пеоны отправились домой различными путями: наиболее сметливым были указаны довольно сложные маршруты. В крепости не нашлось бы ни одного солдата, способного их выследить.

Доехав до конца оврага, Карлос и оба его спутника тоже повернули направо и спустились в долину Сан-Ильдефонсо. Они так хорошо знали дорогу, что быстро сгущавшийся ночной мрак нисколько не смущал их. За несколько минут до полуночи около владений молодого ранчеро остановились три всадника.

Перед тем как подъехать к дому, один из них отправился на разведку. Вернувшись, он доложил, что все благополучно и что в окрестностях ранчерии драгуны не показывались.

Поздоровавшись со своей матерью, Карлос рассказал ей обо всем, что произошло в этот день, дал кое-какие распоряжения Хуану и снова вскочил на коня.

Рядом с ним ехал Антонио. Позади шел мул, нагруженный съестными припасами. Была еще ночь, когда сиболеро вторично покинул долину и стал снова подниматься на Льяно-Эстакадо.

ГЛАВА XXXIX

На следующий день среди жителей Сан-Ильдефонсо, и без того взволнованных непривычным обилием новостей, распространилась поразительная весть.

Около полудня по городу проехал отряд драгун. Этот отряд возвращался из экспедиции, снаряженной для погони за «убийцей», как называли теперь Карлоса. Следов преступления драгунам не удалось обнаружить. Зато им повезло в другом отношении. Высоко в горах они столкнулись с шайкой воинственных индейцев, с которыми, разумеется, тотчас же вступили в бой. В результате кровопролитного сражения было убито много краснокожих. Оставшиеся в живых поспешили унести с поля битвы трупы своих товарищей. Только этим объяснялось то обстоятельство, что победители не сняли с мертвых врагов скальпов. Правда, они привезли другой трофей, служивший наглядным доказательством доблести, проявленной ими в бою. Этим трофеем была молодая девушка из долины, отбитая у дикарей. Храбрый вождь победоносных драгун, капитан Робладо, предполагал, что именно ее-то и похитили три дня назад из маленького ранчо в дальнем конце долины.

Доехав до главной площади, капитан обернулся к нескольким драгунам, охранявшим освобожденную пленницу, и сделал им знак остановиться. Остальной отряд направился в крепость.

Робладо счел нужным сделать эту остановку по трем соображениям. Во-первых, ему нужно было сдать Розиту гражданским властям; во-вторых, он хотел, чтобы по возможности все население увидело спасенную пленницу, являвшуюся живым доказательством совершенного им подвига; в-третьих, наконец, он жаждал обратить на себя внимание обитательницы одной из комнат с балконом, выходившим на площадь.

Однако не всем его желаниям суждено было исполниться. Несмотря на то что трубач издали возвестил веселым маршем о приближении отряда, несмотря на то что освобожденную пленницу поставили на самом видном месте, несмотря на то что Робладо без устали вонзал шпоры в бока своего коня и рисовался вовсю, – несмотря на все это, Каталина де Крусес не вышла на балкон. Глаза капитана, до сих пор блиставшие торжеством, померкли. В них появилось выражение горького разочарования.

Подъехав к зданию ратуши, Робладо сдал молодую девушку на руки алькаду и членам городского совета. Разумеется, он не упустил случая произнести при этом торжественную речь, в которой подробно описывал потрясающие подробности кровопролитного сражения, выразил соболезнование родственникам несчастной, кто бы они ни были, и заявил, что, по его мнению, спасенная девушка и есть сестра сиболеро.

Все эти лживые слова прозвучали вполне правдоподобно. Оставив Розиту на попечение алькада, доблестный капитан снова пришпорил коня и уехал, напутствуемый поздравлениями членов городского совета и громкими рукоплесканиями собравшихся зевак.

– Да здравствует храбрый капитан! – кричали горожане, когда Робладо пробирался сквозь толпу.

Опытный физиономист без труда заметил бы какое-то странное выражение на его лице. Победитель еле удерживался от смеха. По всей вероятности, он не вытерпел бы и расхохотался прямо в лицо своим почитателям, если бы не надежда отвести душу в обществе коменданта, которого ему очень хотелось поскорее увидать.

Вокруг Розиты собралась целая толпа. Как это ни странно, любопытство преобладало над всеми другими чувствами в сердцах зрителей. По-видимому, несчастная не вызывала симпатии. Только очень немногие шептали слово «бедняжка», посредством которого мексиканцы выражают обыкновенно участие и жалость. Это слово произносили вполголоса бедно одетые смуглолицые женщины. Зажиточные лавочники, торговки и нарядные горожанки смотрели на молодую девушку с равнодушным любопытством.

Вообще говоря, такое равнодушие отнюдь не свойственно обитателям, или, вернее, обитательницам этой страны. В отличие от жестоких и грубых мексиканцев, мексиканские женщины славятся своим мягкосердечием.

В данном случае их поведение могло бы показаться необъяснимым, если бы не то обстоятельство, что освобожденная пленница была родной сестрой сиболеро Карлоса – убийцы Карлоса. Один звук его имени возбуждал всеобщее негодование.

Жители Сан-Ильдефонсо дружно проклинали сиболеро. Его не называли иначе как «убийцей», «разбойником» и «неблагодарной тварью»… Чертово отродье! Как он смел убить бедного лейтенанта, пользовавшегося такой исключительной любовью? За что он убил его? Из ревности? Из-за какой-нибудь глупой ссоры? За что? На этот вопрос никто не находил ответа. Должно быть, этого «дьявола», этого «еретика» просто охватила ненасытная жажда крови. Какую черную неблагодарность проявил негодяй по отношению к коменданту, выказавшему столько энергии в деле освобождения его сестры!

И вот теперь Розита спасена. Подумайте только! Спасена благодаря стараниям этого самого коменданта, пославшего в погоню за индейцами целый отряд драгун. Великодушие Вискарры восхвалялось на все лады. И такого человека Карлос хотел убить! Негодяй! Разбойник! Как приятно будет увидеть его болтающимся на виселице! Когда же наконец удастся арестовать его?

Таковы были чувства громадного большинства населения. Их не разделяли только бедные тагносы и некоторые революционно настроенные креолы, от всей души ненавидевшие испанскую тиранию.

Вполне естественно, что антипатия к Карлосу невольно переносилась и на его несчастную сестру.

В том, что она его сестра, не сомневался никто. Между тем лишь немногие из присутствующих знали Розиту в лицо. До праздника святого Хуана брат ее, ставший теперь знаменитостью, очень редко появлялся в Сан-Ильдефонсо. Но в тот день его видели все. Сходство между ним и Розитой сразу бросалось в глаза. Светло-золотые волосы, белая кожа и яркий румянец на щеках, столь обычные для других стран, в Мексике считаются величайшей редкостью. Воззвания, расклеенные на стенах и заборах, подробно описывали приметы «убийцы». По тем же самым приметам ничего не стоило узнать его сестру. К тому же нашлись люди, вспоминавшие, что во время состязаний она выделялась своей красотой.

Она и теперь была очень красива. Но румянец на щеках ее заметно побледнел, и в глазах появился какой-то странный лихорадочный блеск. На обращенные к ней вопросы она или не отвечала вовсе, или отвечала невпопад. Минутами ее губы кривила жалкая улыбка. Она упорно молчала. Время от времени с уст ее срывались невнятные восклицания. Чаще всего она говорила об «индейцах» и «дикарях».

– Сошла с ума! – шепнул один из зевак соседу. – Ей, по-видимому, все еще чудятся индейцы.

Возможно, что Розите и в самом деле чудились индейцы. Во всяком случае, она смутно сознавала, что ее окружают враги.

Алькад спросил, нет ли среди присутствующих друзей или родственников несчастной, которые согласились бы взять на себя дальнейшие заботы о ней.

Одна молодая поблана заявила, что хорошо знает «бедняжку» и охотно отвезет ее домой.

Эту девушку сопровождала смуглолицая метиска, по всей вероятности, ее мать. Алькад доверил юную американку попечениям обеих женщин. Толпа тотчас же рассеялась. Каждый спешил возвратиться к своим обычным занятиям.

Розита и ее спутницы свернули в узкую боковую улицу, ведущую в предместье, населенное исключительно беднотой. Миновав его, они обогнули поле и прошли еле заметной тропинкой через чаппаралл. Недалеко от опушки стояло маленькое, грязное ранчо. Через несколько минут после того, как женщины вошли в него, к воротам подъехала телега.

Взяв молодую девушку за руку, поблана заботливо помогла ей усесться, а затем уселась и сама.

Не успели они расположиться на мягком сене, покрывавшем дно телеги, как пеон, сидевший на передке, стал понукать волов… Пробравшись через чаппаралл, он выехал на большую дорогу и направился к дальнему концу долины.

Поблана с состраданием смотрела на свою спутницу, стараясь устроить ее как можно удобнее и всячески проявляя доброе отношение к ней. Тем не менее все поведение ее доказывало, что она видит Розиту в первый раз в жизни.

Когда они отъехали приблизительно на милю от города, их догнал какой-то молодой всадник. Он скакал во весь опор. Его красивый выхоленный мустанг невольно обращал на себя внимание. Крутые бока благородного животного ровно вздымались, шерсть блестела, прекрасные глаза были слегка налиты кровью.

Подскакав вплотную к телеге, юный всадник приказал кучеру остановиться. При первом же звуке нежного серебристого голоса всякий догадался бы, что этот всадник – женщина. Тонкие черты лица, шелковистые волосы и белая кожа изобличали в ней «сеньориту». Но на расстоянии ее легко было принять за мужчину. По плечам ее развевался обыкновенный плащ, широкополое сомбреро закрывало блестящие черные волосы, рука непринужденно держала поводья. Как и все мексиканские девушки, прекрасная незнакомка ехала верхом по-мужски.

– Как, это вы, сеньорита? – удивленно воскликнула поблана, почтительно кланяясь молодой девушке.

– Неужели ты не сразу узнала меня, Хозефа?

– Нет, сеньорита, не сразу. Да и как узнать вас в этом костюме?

– Полно! На мне самый обыкновенный костюм.

– Каррамба! Вам совсем не подходит носить его, сеньорита!

– Этот костюм сослужил мне хорошую службу. Ни один из знакомых, которых я встретила по дороге, не узнал меня. Ха-ха-ха!

Молодая девушка весело рассмеялась.

– Бедняжка! – продолжала она совсем другим тоном, бросив соболезнующий взгляд на спутницу Хозефы. – Сколько страданий пришлось ей испытать! Как мне жаль ее! Боюсь, что люди на этот раз не солгали, и она действительно сошла с ума. Но какое поразительное сходство с…

Эта фраза осталась неоконченной. Забыв о присутствии Хозефы и пеона, прекрасная сеньорита принялась думать вслух. Слова о поразительном сходстве Розиты с человеком, имени которого она не назвала, вырвались у нее непроизвольно.

Моментально придя в себя, девушка испуганно подняла голову. Пеон возился с волами, а поблана с любопытством смотрела на нее.

– На кого же, по-вашему, похожа бедняжка? – наивно спросила Хозефа.

– На одного моего знакомого, – ответила сеньорита, поднося палец к губам и многозначительно глядя на пеона.

Посвященная в ее тайну и знавшая, о каком знакомом идет речь, поблана не сказала больше ни слова. Минуту спустя всадница вплотную приблизилась к телеге и, нагнувшись к Хозефе, прошептала:

– Останься там до завтра. Сегодня уже не стоит возвращаться в город. Может быть, тебе удастся выведать что-нибудь. Приезжай к ранней обедне. Я буду в церкви непременно. Если увидишь Антонио, дай ему вот это.

Сверкнув в белых пальчиках сеньориты, золотое кольцо с бриллиантом исчезло в загорелой руке побланы.

– Пусть он передаст его своему хозяину. Моего имени не называй. Вот тебе деньги на расходы. Кошелек же оставь Розите или ее матери, если они согласятся принять от меня этот подарок.

Хозефа взяла кошелек.

– Постарайся разузнать что-нибудь, дорогая моя! А пока – до свидания!

С этими словами молодая девушка пришпорила мустанга и помчалась по направлению к городу.

В том, что Хозефа в точности исполнит ее приказание и останется в доме ранчеро Хуана до следующего утра, Каталина не сомневалась нисколько. Хорошенькая поблана была заинтересована в поездке не меньше, чем она сама. Сердце ее давно уже принадлежало метису Антонио, которого, разумеется, ей очень хотелось увидеть. Торопиться в обратный путь отнюдь не входило в ее расчеты.

Нащупывая в кармане туго набитый кошелек и предвкушая радость свидания с возлюбленным, Хозефа чувствовала себя на верху блаженства. Простая телега казалась ей элегантной коляской на рессорах, а подстилка из сена – бархатными подушками. Таких колясок молодая поблана не видала никогда.

Весело улыбаясь, она перетряхнула сено, положила голову Розиты к себе на колени, закрыла ее своим ребозо и приказала пеону двинуться в дальнейший путь.

Пеон громко крикнул обычное: «Ну, пошел!» – и подтолкнул волов длинным шестом, заменявшим ему хлыст. Повозка снова загромыхала по пыльной дороге.

ГЛАВА XL

Посещение церкви ранним утром – излюбленный обычай мексиканских женщин, в особенности горожанок. Они выходят из дому на рассвете и спешат в церковь, откуда уже раздается оглушительный звон колокола. Все эти женщины так закутаны с ног до головы, что их нельзя и узнать; богатые – в шелковые шали и мантильи, бедные – в скромные черные платки; и каждая из них прячет в складках одежды маленький переплетенный молитвенник.

Последуйте за ними и посмотрите, что происходит в самом храме.

Если вы явитесь туда во время службы, вам представится лишь зрелище нескольких сот склоненных спин, так же мало похожих одна на другую, как и лица. Здесь есть спины любого вида, формы и цвета: спины богатых дам в шалях, небрежно накинутых на плечи, и рядом с ними – закутанные до самой макушки. Вы увидите спины хорошеньких крестьянок с кокетливо свешивающимися концами шарфов и спины их матерей в грязных, кое-как наброшенных платках, спины купцов в коротких суконных куртках и спины нарядных кабальеро в широких плащах, тут же спины бедняков, едва прикрытые лохмотьями. Вы увидите спины широкие, квадратные, стройные, прямые, сутулые и даже, пожалуй, одну-две горбатых.

Словом, если вам придет в голову посетить мексиканскую церковь во время богослужения – вы увидите целую коллекцию человеческих спин.

Единственное лицо среди этого моря спин – бритая физиономия жирного священника, облаченного в полотняную сутану. Когда-то она была белоснежного цвета, но теперь имеет такой вид, точно ее по ошибке вытащили из корзины для грязного белья.

Этот патер, по-видимому, так же далекий от всего небесного, как и самая последняя овца его стада, вертится на одном месте то с жезлом, то с кадилом, из которого вьется дымок курящегося ладана, то с восковой фигуркой какого-нибудь святого. Производя эти манипуляции, он бормочет что-то невнятное на довольно сомнительной латыни.

Вдруг раздается звон маленького колокольчика, оказывающий магическое действие на молящихся.

На секунду они принимают весьма странную позу, как-то неуклюже склонившись набок. Теперь можно увидеть лица. Чей-нибудь хорошенький профиль, мелькнув на мгновение, заставляет вспомнить, что пред вами живые люди. Но профиль поражает только красотой, а никак не своим благочестивым выражением. Легко заметить лукавый взгляд или улыбку, а если вы достаточно наблюдательны, от вас не скроется и другой, более грубый профиль, которому предназначен этот нежный взор.

Пока это длится, верующие таким образом «отдыхают». Как им удается принимать подобное положение – для нас загадка. Впрочем, это можно объяснить: такая поза достигается перемещением центра тяжести с колен на ребра, и это делается так искусно, под прикрытием шалей, мантилий, шарфов и юбок, что легко может озадачить непосвященного зрителя.

Снова звенит маленький колокольчик. Эти звуки для святош то же, что возглас: «Смирно!» – для солдата: едва услышав их, они снова выпрямляют свои спины и держатся прямо, напряженно сохраняя такое положение, пока священник бормочет молитву и обращен лицом к своим прихожанам.

Затем спины снова укорачиваются, опять показываются профили, появляются кивки, подмигивания и выразительные взгляды, пока второй раз не зазвенит колокольчик.

Он будет звенеть еще и третий раз, и четвертый, и так далее, пока богослужение не окончится.

Это забавное коленопреклонение и пантомима повторяются в мексиканской церкви каждое утро. Туда идут и мужчины и женщины, но большинство молящихся – местные богатые горожанки.

Что же заставляет их покидать постель в такой ранний час и бежать в холодную церковь? Религия или суеверие? Страх наказания или благочестие? Без сомнения, многие из них уверены, что они угождают богу своим ранним вставанием, что их коленопреклонения и молитвы, механически повторяемые, приносят им благодать.

Большинство посетительниц утренних богослужений весьма далеки от благочестия. В стране, где мужчины ревнивы, а женщины хитры и изобретательны, посещение церкви для них – «удобный случай». Нужно быть слишком ревнивым мужем, чтобы бодрствовать в такой ранний час.

Ждите у дверей церкви конца этой забавной пантомимы. У самого выхода помещается большая чаша, наполненная освященной водой. Каждый, проходя мимо, опускает в нее руку. Вы увидите маленькую ручку, всю в кольцах, погружающую в священный сосуд кончики пальцев и через секунду проворно передающую записочку какому-нибудь кабальеро в широком плаще. Может быть, также вы увидите богатую сеньору, закутанную так, что ее и не узнать. Она возвращается из церкви совсем не той дорогой, которой пришла. Если вы настолько любопытны и нескромны, что вздумаете следовать за ней, она приведет вас на пустынную улицу, где в тени деревьев нетерпеливо ходит взад и вперед тот, кому она назначила тайное свидание.

В мексиканских городах утро, как и ночь, полно приключений.

Колокол церкви Сан-Ильдефонсо только что начал сзывать своих прихожан на молитву, когда в воротах одного из самых больших домов в городе появилась женская фигура, быстро направившаяся к церкви. Хотя еще не вполне рассвело и женщина была плотно закутана, но высокий рост, грациозная и в то же время величественная осанка, гордая, упругая походка говорили о том, что незнакомка – знатная и важная сеньора.

Дойдя до церкви, она на секунду остановилась и осмотрелась. В сером сумраке рассвета скользили похожие на тени люди, спешившие в церковь. Лица незнакомки не было видно из-за складок мантильи, но, судя по тому, как нетерпеливо она оглядывала всех, можно было догадаться, что она кого-то ожидает.

Наконец уже последняя из святош вошла в церковь. Было бесполезно ожидать дольше, и, повернувшись с разочарованным видом, незнакомка поднялась на паперть.

Через минуту она уже стояла на коленях перед алтарем, шепча молитвы и перебирая четки.

Однако она немного поторопилась: вслед за ней явилась еще одна прихожанка.

Приблизительно в то время, как наша сеньора, потеряв надежду дождаться, вошла в церковь, на площадь въехал возок и остановился в отдалении. Из него выпрыгнула молоденькая девушка и быстро засеменила через площадь. Она была одета в огненно-красное вышитое платье, а на плечи у нее был накинут шарф – необходимая принадлежность костюма каждой крестьянки.

Девушка вошла под мрачные своды, но, прежде чем опуститься на колени, бросила испытующий взгляд на ряды склоненных спин. Ее глаза остановились на одной из них. Довольная результатом своего осмотра, крестьянка проскользнула вперед и быстро опустилась на колени рядом с нашей сеньорой.

Движения ее были так осторожны и тихи, что незнакомка не заметила своей соседки, пока та слегка не толкнула ее локтем. Тогда она вздрогнула и оглянулась. Ее лицо просияло, но губы продолжали шептать молитву, как будто ничего не случилось.

Через некоторое время, когда патер подал обычный знак, приглашающий к отдыху, обе женщины, не вставая с колен, склонились одна к другой так, что их руки встретились: одна, маленькая, смуглая, выглянула из-под шарфа, другая, белая и нежная, с тонкими пальцами, унизанными кольцами, – из-под кружевной мантильи.

Прикосновение это длилось не больше секунды, однако внимательный наблюдатель мог бы заметить маленькую бумажку, перешедшую из смуглой руки в белую.

Но маневр этот был проделан так искусно, что никто из молящихся решительно ничего не увидел.

Обе руки снова спрятались, колокольчик зазвенел, все выпрямились и с самым благочестивым видом принялись повторять слова молитвы.

Когда богослужение кончилось, обе женщины обменялись несколькими торопливыми словами у сосуда с освященной водой, но, выйдя из церкви, разошлись в разные стороны.

Крестьянка торопливо пересекла площадь и исчезла в узенькой улочке. Сеньора же направилась к большому дому, из которого она вышла рано утром.

Едва очутившись в своей комнате, она поспешила развернуть записку и прочла:

«Моя любимая Каталина! Вы меня осчастливили. Только час назад я был несчастнейшим из смертных. Я потерял свою сестру и боялся, что потеряю ваше уважение. Но и то и другое вернулись ко мне. Моя сестра сейчас со мной, а брильянт, сверкающий на моем пальце, говорит мне, что клевете не удалось отнять у меня вашу дружбу и любовь. Вы не должны считать меня убийцей. Нет, я не злодей. Я был мстителем, а не убийцей. Вы узнаете все, все подробности ужасного заговора, жертвами которого мы были. Вы не поверите жестокости этих людей! Я больше не могу показаться в селении. Они затравили бы меня, как волка, и обращались бы со мной не лучше, чем с пойманным зверем, если бы им удалось захватить меня. Но мне ничто не страшно, пока я знаю, что вы не разделяете ненависти моих врагов.

Если бы не вы, я ушел бы отсюда. Но я не могу оставить вас. Лучше каждый раз рисковать жизнью, чем покинуть места, где вы живете, вы – единственное существо, которое я люблю. Я целовал брильянт тысячу раз. Пока я жив, я не расстанусь с ним.

Мои враги гонятся за мною по пятам, но я не боюсь их. Со мною мой верный конь, и с ним мне не страшны мои трусливые преследователи. Но мне надо быть в городе во что бы то ни стало! Я должен хоть раз увидеть вас, любимая! Я должен вам сказать то, чего не поверю бумаге. Не отказывайте мне в свидании, и я приду к нашему старому месту. Завтра в полночь. Согласитесь, моя любимая! Мне нужно столько сказать вам, а это можно сделать только при встрече. Вы узнаете, что я не убийца, что я все еще достоин быть вашим возлюбленным. Благодарю вас! Благодарю за вашу доброту к моей бедной раненой птичке. Я надеюсь, она скоро снова будет здорова. Моя любимая, прощайте!»

Прочитав эту записку, прекрасная сеньора прижала ее к губам и покрыла поцелуями.

– Достоин быть моим возлюбленным! – прошептала она. – О, храбрый, благородный Карлос!

Она снова поцеловала записку и, спрятав ее у себя на груди, тихо вышла из комнаты.

ГЛАВА XLI

Жажда мести росла с каждым часом в груди Вискарры. Радость, испытанная им при избавлении от смертельной опасности, была недолговечна.

Теперь он терзался совсем из-за другого. Самое важное для него в жизни – его внешность, которая казалась ему неотразимой, пострадала, и так ужасно! Он был навсегда обезображен!

Когда к его лицу поднесли зеркало – сердце его упало. Несмотря на всю свою трусость, он предпочел бы быть убитым.

Несколько зубов было выбито. Их, положим, можно вставить. Но что делать с изувеченной щекой? Часть ее была оторвана пулей. И теперь на его лице останется навсегда отвратительный шрам!

Зрелище было ужасное. Злобный стон вырвался у него из груди. Он поклялся отомстить. Каким мучительным пыткам подверг бы он Карлоса, если бы только удалось захватить его в плен! Смерть ему и всем его сообщникам!

Временами он сожалел, что отпустил его сестру. Зачем он это сделал? Почему ему было не использовать ее для своих целей? Он больше не любил ее. Ее презрительный смех еще звучал в его ушах. Она была причиной всех его страданий – страданий, которые кончатся лишь вместе с его жизнью! Почему он не убил эту девушку? Ее смерть была бы ударом Карлосу, и он, таким образом, хоть отчасти удовлетворил бы свою жажду мести.

Преследуемый этими мыслями, Вискарра метался на постели, испуская время от времени то стоны, то дикие проклятия.

Карлоса необходимо поймать. Не надо щадить усилий, чтобы добиться этого. Если удастся, надо его взять живым. Вискарра сам придумает для него наказание. Это должно быть смертью, но не мгновенной. Нет, дикари равнин будут его учителями. Сиболеро умрет как пленный индеец: на огне, на костре. Вискарра клянется в этом.

После Карлоса очередь за его матерью. Ее считают ведьмой. И ее надо казнить как ведьму. В этом случае ему не придется действовать одному. Священники поддержат его. Ведь все они склонны к такой изуверской жестокости.

Тогда сестра останется одна, о ней некому будет позаботиться. Она окажется всецело в его власти, и он сделает с ней все, что ему заблагорассудится. Никто не помешает ему. Это не любовь, а месть.

Мысли, одна другой мрачнее и ужаснее, проносились в мозгу несчастного негодяя.

Робладо также жаждал смерти сиболеро. Его гордость была задета, так как он знал теперь, что Каталина любит Карлоса и любима взаимно. Он успел посетить ее со времени трагического происшествия в крепости и заметил очевидную перемену в ее обращении с ним. Он надеялся восторжествовать над своим соперником, клеветнически называя его «убийцей», но, хоть она и не сказала ничего в защиту Карлоса, она вместе с тем не выказала никаких признаков негодования по поводу происшедшего. Злобные нападки Робладо, как и брань ее отца, казалось, причиняли ей боль. Было ясно, что она заступилась бы за Карлоса, если бы смела.

Робладо заметил все это во время своего утреннего визита.

Но он узнал еще больше, так как приставил к Каталине шпиона. Одна из ее служанок, Виченца, которая почему-то невзлюбила свою хозяйку, проявила вероломство, вступив в сношения с ее воинственным поклонником.

Деньги и лесть, и солдат-возлюбленный, которым оказался Хозе, помогли найти доступ к Виченце. Робладо получал через Хозе сведения о Каталине. Хотя эта система слежки была учреждена лишь недавно, но уже успела принести плоды. Так, благодаря шпионажу Робладо узнал, что Каталина ненавидит его и что она любит другого. Кто был этот другой, не знала даже Виченца. Но Робладо и сам легко мог угадать имя своего соперника.

Поэтому нет ничего странного в том, что он мечтал захватить в плен и убить Карлоса. Он жаждал этого не меньше, чем сам Вискарра.

Оба употребляли всевозможные усилия, чтобы добиться исполнения своего желания. Уже были разосланы по различным направлениям партии разведчиков.

По городу было развешено объявление – результат соединенных усилий коменданта и капитана, – предлагавшее значительное вознаграждение за голову сиболеро и еще более крупное – за поимку его живым.

Горожане, желая показать свое усердие и верноподданнические чувства, вывесили подобное же объявление, обещавшее внушительную сумму, собранную ими по подписке, – целое состояние счастливцу, которому удастся захватить в плен Карлоса. Это объявление было подписано всеми видными гражданами города, и имя дона Амброзио стояло на первом месте! Поговаривали даже об организации отряда волонтеров в помощь солдатам, чтобы преследовать еретика-убийцу, или, вернее, чтобы получить золото за его голову.

Было загадкой, каким образом Карлос мог до сих пор оставаться в живых при такой опасности, угрожавшей ему на каждом шагу.

Робладо был занят придумыванием планов поимки Карлоса. Он уже послал своих самых надежных шпионов в нижний конец долины, где они должны были находиться день и ночь. Все сведения о сиболеро или о тех, с кем он состоит в переписке, должны были немедленно доставляться Робладо, и он щедро платил за них.

У дома молодого ранчеро Хуана поставили стражу, и хоть Вискарра и Робладо решили держаться по отношению к ранчеро особенного образа действий, они все же сошлись на том, что не следует тревожить его раньше времени. Шпионы, привлеченные к делу, были не солдатами, а горожанами и бедными ранчеро, хотя в распоряжении коменданта находился военный отряд. Присутствие вооруженных солдат поблизости ранчо Карлоса уничтожило бы весь план. Вискарра и капитан не без основания полагали, что это могло бы вспугнуть дичь и помешать ей вернуться в свое гнездышко. Нельзя не сознаться, что эта мысль была вполне разумна.

Робладо, как мы уже сказали, был занят своими приготовлениями. Стук в дверь оторвал его от чтения одного из документов. Он разбирал сообщения, только что полученные от шпионов и адресованные как Робладо, так и коменданту. Все эти донесения касались интересующего их дела.

– Кто там? – спросил Робладо.

– Это я, капитан, – ответил резкий, скрипучий голос. Робладо, очевидно, узнал его, так как сейчас же крикнул:

– А, это ты? Входи же!

Дверь отворилась, и в комнату вошел маленький смуглый человечек, одетый в солдатский мундир. У него была крадущаяся, шаркающая походка, и вообще он весь был похож на рысь. Он держался униженно и раболепно приветствовал своего начальника. Этот человек как нельзя лучше подходил для той роли, которую он играл, помогая Вискарре и Робладо: это был солдат Хозе.

– Ну, что скажешь? Видел Виченцу?

– Да, капитан! Мы встретились прошлой ночью.

– Есть новости?

– Не знаю, будет ли это новостью для вас? Она сказала мне, что это сеньорита отослала ее вчера домой.

– Ее?

– Да, капитан!

– Гм!.. Продолжай!

– Помните, капитан, когда вы «нашли» Розиту и оставили ее у алькада, вы объявили, что если кто-нибудь знает, кто она такая, он может забрать ее. Ну вот, явилась тогда молоденькая девушка, назвавшая себя ее подругой, и вместе с ней была женщина, оказавшаяся матерью этой девушки. Они увели Розиту и без дальнейших разговоров отправились с ней за город, в свою лачугу.

– Она не осталась у них. Я знаю, что она была там, но подробности мне неизвестны, как это было?

– Вот как, капитан! Вскоре после того, как она прибыла туда, к дому подъехала телега, и девушка, то есть дочь, – ее зовут Хозефа – села в нее вместе с Розитой. Но ни Хозефа, ни ее мать никогда перед тем не видали Розиты. Как вы думаете, капитан, кто послал их за ней?

– А что говорит Виченца?

– Она говорит, капитан, будто их послала сеньорита.

– Вот как! – воскликнул капитан. – И Виченца уверена в этом?

– Больше того, капитан! Приблизительно в то время, как телега уехала, или несколько позднее сеньорита выехала из дому верхом в простой накидке и широкополой шляпе, точно бедная женщина. И в таком виде она отправилась по самой глухой дороге. Виченца думает, однако, что она повернула в сторону, как только выбралась за город, и догнала телегу.

Это сообщение произвело сильное впечатление на капитана. Лицо его потемнело, и на нем появилось выражение мрачной решимости. Он помолчал минуту, занятый своими мыслями. И, наконец, спросил:

– Это все, что тебе удалось разнюхать, Хозе?

– Все, капитан!

– Может быть, ты узнаешь еще что-нибудь из этого же источника. Повидай сегодня Виченцу. Вели ей внимательно следить. Если ей удастся открыть, что они переписываются, я ей хорошо заплачу, и ты тоже не будешь забыт. Узнай побольше об этой женщине и ее дочери. Узнай, кто вез их. Не теряй времени. Иди, Хозе!

Шпион, кланяясь и рассыпаясь в благодарностях, вышел из комнаты.

Как только он скрылся за дверью, Робладо вскочил и взволнованно зашагал по комнате, громко разговаривая сам с собой:

– Черт возьми! Я не подумал об этом. Переписка – нет никакого сомнения. Злодеи! Вот женщина! Ей известно все, если он сам не обманут нами! Придется мне последить там. Как знать, может быть, это-то и окажется ловушкой, в которую он попадется. Любовь – еще лучшая приманка, чем братская привязанность. Да, сеньорита, если это только верно, я вас прижму так, как вы и не ожидали! Я вас заставлю согласиться на любых условиях с помощью вашего дурака-отца.

Окрыленный новой надеждой на успех, капитан вышел из комнаты и отправился к коменданту, чтобы сообщить ему обо всем только что услышанном.

ГЛАВА XLII

Дон Амброзио де Крусес имел большой загородный дом. Дом этот находился в предместье, на самой окраине, в семистах-восьмистах ярдах от города. Он стоял особняком, на довольно большом расстоянии от других жилых строений. Он не был ни «виллой», ни «коттеджем». Такого рода построек не бывает в Мексике. Архитектура этой страны, как на севере, так и на юге, совершенно особого и всегда одного и того же стиля на протяжении многих тысяч миль. Пожалуй, только небольшие дома, так называемые ранчо, принадлежащие беднейшему классу, отличаются разнообразием, соответствующим трем климатическим областям. В жарких прибрежных местностях и низменностях ранчо представляют собою легкую постройку из тростника, укрепленного на бревнах, и с крышей из пальмовых листьев.

На возвышенностях, которые наиболее населены, дома обычно строятся из кирпича. На лесистых склонах гор ранчо сбиты из бревен и покрыты черепичной крышей, с которой спускаются длинные водосточные трубы; жилище это совершенно не похоже на бревенчатые строения в американских лесах и гораздо опрятнее и живописнее их.

Таков внешний вид ранчо. Эти постройки имеют несколько стилей, чего нельзя сказать о домах богачей. Те все строятся на один лад во всей Мексике и, можно даже сказать, во всей испанской Америке. Если бы вам случилось заметить более своеобразную постройку, то, спросив, кому она принадлежит, вы могли бы убедиться, что это собственность какого-нибудь иностранца: англичанина-шахтовладельца, шотландского фабриканта или немецкого купца.

Эти замечания относятся только к данной местности. В маленьких деревушках преобладает почти тот же самый архитектурный стиль, с некоторыми незначительными изменениями; но в больших городах хоть и остаются отдельные характерные черты этого стиля, все же чувствуется известное приближение к архитектуре европейских городов, особенно, конечно, городов испанских.

Дом дона Амброзио мало чем отличался по внешности от других домов богатых людей. Тот же вид тюрьмы, крепости, монастыря или казармы – любое сравнение было бы здесь уместным. Однако мрачное впечатление значительно смягчалось своеобразным цветом стен, окрашенных широкими перемежающимися полосами красного, белого и желтого цветов. Эта оригинальная окраска очень украшала тяжелое и скучное мексиканское жилище.

Форма дома не отличалась оригинальностью. Впереди, со стороны дороги, высилась длинная стена с воротами посредине и тремя-четырьмя окнами с неравными промежутками между ними. Перед окнами были устроены железные решетки. Ни стекол, ни задвижек не было. Ворота состояли из тяжелой деревянной двери, плотно обитой железом и с железным засовом. Эта передняя стена была вышиной всего в один этаж и заканчивалась парапетом, который был гораздо выше крыши и придавал всему строению величественный вид. Вы тщетно стали бы искать фронтона – на домах такого рода их не бывает. Вместо этого высится глухая стена такой же высоты, как и парапет, и тянущаяся на довольно далекое расстояние; там, где она кончается, из-за угла вы увидите точно такую же стену, замыкающую параллелограмм.

На самом деле вы не видали фасада дома дона Амброзио, если считать фасадом наиболее нарядную часть строения. Мексиканец мало заботится о внешнем виде своего жилища. Только войдя во двор, можно рассмотреть главную часть дома, украшенную сообразно вкусу владельца, иногда довольно пышно.

Привратник, вызванный стуком или звонком, впускает вас через калитку в больших воротах. Пройдя под аркой, занимающей всю ширину строения, мы проникаем во двор. Он вымощен раскрашенным кирпичом, выложенным наподобие шахматной доски. Посредине – фонтан с агатовой чашей и несколько аккуратно подстриженных деревьев, посаженных в большие кадки, чтобы их корни не слишком разрослись.

Во двор выходит множество дверей, некоторые из них застеклены и завешаны дорогими портьерами. Двери гостиной, столовой и спальни находятся на трех разных сторонах, а на четвертой расположены двери кухни, кладовой, амбара, людской и конюшни.

Необходимо упомянуть еще об одной важной части дома – о крыше. На нее поднимаются по каменной лестнице. Крыша плоска и очень тверда, так как покрыта цементом, не пропускающим влагу. Она окружена парапетом, который, не мешая обозревать окрестности, в то же время защищает обитателей дома от взглядов прохожих.

На крыше дома дона Амброзио был устроен висячий сад. Цветы и зелень, посаженные на верхушке стены, очень украшали и оживляли это мрачное здание.

За домом простирался другой, очень большой сад, почти парк, огороженный с обеих сторон стенами. Стены эти кончались у берега ручья, образуя таким образом границы усадьбы. Самый ручей был настолько широк и глубок, что вряд ли кто-нибудь мог перебраться через него.

В саду было много фруктовых деревьев, красивых аллей с разбитыми вдоль них клумбами и мелькающими там и сям меж зелени беседками.

Сад этот должен был бы свидетельствовать об утонченном вкусе шахтовладельца, но дон Амброзио был только богатым выскочкой, и не он разбил эти тенистые аллеи и цветущие беседки: все это было сделано по желанию его дочери, проводившей в саду много часов.

Для дона Амброзио зрелище громадной шахты, окруженной каменоломнями, было приятнее всех цветов на свете. Груда кварца привлекала его больше, чем целые поля, покрытые черными тюльпанами и голубыми далиями[62]?

Каталина совсем не была похожа на своего отца. Она никогда не задумывалась над тем, что она богата, и никогда не гордилась этим. Она охотно отказалась бы от своего наследства, о котором ей прожужжали уши, и предпочла бы разделить убогое жилище с тем, кого она любила.

ГЛАВА XLIII

Солнце близилось к закату. Желтый диск спешил коснуться снежной вершины Сиерра-Бланки. Белая мантия горы отражала изумительные розоватые оттенки, в глубине долины переходившие в красные и пурпурные цвета и казавшиеся еще прекраснее от контраста с темными лесами, которыми поросли склоны Сиерры.

Это был необычайный закат. На западе скопилось множество ярких облаков, насквозь пронизанных солнечными лучами. Пышное великолепие золотых и пурпурных тонов еще резче подчеркивало синеву неба. В прихотливом рисунке облаков чудились очертания сияющих фигур какого-то иного, фантастического мира. Эта картина не осталась незамеченной. Ее наблюдали чьи-то прекрасные, но печальные глаза, грустного выражения которых не могло изменить даже зрелище великолепного заката. На крыше богатого дома стояла молодая девушка. Казалось, она была чем-то озабочена, и даже это сияющее небо не могло рассеять теней, омрачавших прелестное лицо Каталины де Крусес.

Она была одна на крыше, окруженная лишь растениями и цветами. Облокотившись на низкий парапет, она наблюдала закат, то и дело взглядывая на небо и на солнце, но еще взор ее устремлялся вниз, к тенистой заросли диких чайных деревьев, меж тонких стволов которых блистала серебристая поверхность ручья.

Там, в этом месте, Каталина впервые с восхищением услышала слова любви, и потому эта часть сада представлялась молодой девушке самым прекрасным уголком на земле. Нигде, казалось ей, не было таких чудесных тенистых местечек, как эта благоухающая беседка, которую она сама устроила меж листвы диких чайных деревьев.

Но почему Каталина так грустно смотрела на нее? Сюда, в эту беседку, сегодня ночью придет тот, кто ей дороже всех. Казалось бы, она должна быть счастлива.

И действительно, по временам она радостно улыбалась при мысли, что скоро увидит его, но иногда лицо ее темнело, и сердце болезненно сжималось.

В руках у нее была мандолина. Опустившись на скамейку, Каталина стала наигрывать какую-то старую испанскую песенку. Но ей трудно было сосредоточиться: мысли ее были где-то далеко.

Она положила мандолину и, встав со скамьи, начала молча ходить взад и вперед по крыше. Время от времени она останавливалась и, опустив глаза, погружалась в глубокое раздумье. Затем снова принималась шагать.

Один раз она остановилась на более долгий срок и стала внимательно вглядываться в растения и цветочные горшки, стоявшие по сторонам, словно искала там что-то. Ничего не найдя, она вернулась к скамье и снова взяла в руки мандолину, но, не успев даже коснуться струн, отложила ее и порывисто поднялась. Казалось, она приняла какое-то внезапное решение.

– Как это я раньше не подумала, что могла уронить ее в саду! – пробормотала она, быстро спускаясь по небольшой лесенке во двор.

Через минуту она уже шла по посыпанной песком дорожке, оглядываясь по сторонам и всматриваясь в каждый кустик.

Она обошла весь сад, постояла минуту в беседке около чайных деревьев, как будто там ей было приятнее, чем где бы то ни было, и снова вернулась на крышу с тем же тревожным выражением, свидетельствовавшим, что ее поиски не увенчались успехом.

Сев на скамью, она взяла мандолину и попыталась играть, но пальцы не слушались ее. Каталина встала и снова начала ходить по крыше.

«Как странно! – думала она. – Ее нет ни в моей комнате, ни в зале, ни в столовой, ни на крыше, ни в саду! Куда же она могла деваться? Только бы она не попалась отцу! Это слишком ясно, этого нельзя не понять, нет, нет, нет! Но если она попала в другие руки, в руки его врагов! Там говорится о нашей встрече сегодня ночью, хотя место не названо. Зато назначен час, следовательно, о месте нетрудно будет догадаться. О, если бы я могла предупредить его! Но я не знаю как, и он придет! Теперь уже нельзя этому помешать. Мне остается лишь надеяться, что она где-нибудь здесь, дома. Но где же? Куда она могла запропаститься?»

Волнение Каталины, все эти отрывистые фразы доказывали, что потеря сильно беспокоит ее. И неудивительно. Она потеряла записку Карлоса, переданную ей Хозефой, записку, в которой Карлос назначал ей свидание на сегодняшнюю ночь. Содержание письма не только компрометировало ее самое, но могло погубить и ее друга. Вот что омрачало лицо Каталины и заставляло ее блуждать по крыше и по саду в тревожных поисках.

«Надо спросить Виченцу, хотя мне очень не хочется делать это: я ей последнее время не доверяю. Она изменилась, не знаю почему. Она была раньше так откровенна и честна, теперь же я чувствую, что она неискренна, я ее дважды уличила во лжи. Не знаю, чем объяснить все это».

Она остановилась на минуту, глубоко задумавшись.

«Я все-таки должна спросить ее. Она могла найти записку и бросить ее в огонь, решив, что это ненужная бумажка. К счастью, она неграмотна, но ведь она знает людей, умеющих читать. Что, если она нашла записку и показала ее своему возлюбленному – солдату?»

Последнее предположение так испугало Каталину, что у нее дух захватило и сердце бешено заколотилось в груди.

«Это было бы ужасно! Это самое худшее, что только может случиться! Мне не нравится этот солдат: в нем есть что-то хитрое и низкое. Говорят, он скверный человек. Только бы она не попалась ему в руки! Не надо терять времени. Сейчас же позову Виченцу и спрошу ее».

Она подошла к парапету и крикнула:

– Виченца! Виченца!

– Здесь, сеньорита! – отозвался голос изнутри дома.

– Поди сюда!

– Иду, сеньорита!

– Скорее, скорее!

Девушка в пестрой короткой юбке и белой кофте без рукавов вышла из дома и направилась к лестнице, ведущей на крышу.

Виченца была метиска, наполовину испанка, наполовину индианка, – об этом свидетельствовала ее темная, коричневатая кожа. Ее нельзя было назвать некрасивой, но злобное и хитрое выражение ее лица исключало всякую мысль о честности или доброте. Ее манеры были смелы и вызывающи, точно у человека, в чем-то провинившегося и потому пытающегося нападать первым.

Эти манеры появились у нее лишь недавно, и Каталина заметила эту перемену в поведении своей служанки.

– Что вам угодно, сеньорита?

– Виченца, я потеряла небольшой клочок бумаги. Он был сложен не как письмо, а вот так…

И она протянула служанке кусок бумаги, сложенной так, как она объясняла.

– Не находила ли ты такой бумажки?

– Нет, сеньорита! – был быстрый и точно заранее приготовленный ответ.

– Может быть, ты вымела ее или бросила в огонь? На ней было несколько узоров, которые я собиралась вышить. Как ты думаешь, где она?

– Не знаю, сеньорита! Знаю только, что я ее не трогала. Я не выметала ее и не бросала в огонь. Я не поступила бы так ни с одной бумажкой: ведь я не умею читать и могла бы поэтому уничтожить что-нибудь ценное.

Метиска отвечала простодушно-наивным тоном, слегка сердитым, точно ей было неприятно, что ее подозревают в такой небрежности.

Заметила ли что-нибудь Каталина или нет, по ее ответу нельзя было судить об этом:

– В конце концов, это неважно. Можешь идти, Виченца!

Девушка отошла с угрюмым видом. Спустившись с лестницы, она повернулась к Каталине, стоявшей в этот момент спиной к ней, и, злобно улыбаясь, презрительно надула губы. Было ясно, что она знала об утерянной бумажке гораздо больше, чем сказала своей хозяйке.

Каталина снова взглянула на заходящее солнце. Скоро оно исчезнет за снежной вершиной горы. Затем еще несколько часов – и наступит наконец минута блаженства!

Робладо сидел, как и прежде, в своей комнате. Раздался тихий стук в дверь.

– Кто там? – спросил капитан.

Ему ответил знакомый голос, и вслед за тем в комнату вошел Хозе, раболепно приветствуя своего начальника.

– Ну, Хозе, что нового?

– Только это, – ответил солдат, – протягивая сложенный вчетверо кусок бумаги.

– Что это такое? – спросил Робладо. – От кого это?

– Капитан поймет все лучше меня: ведь я неграмотен. Эта бумажка принадлежала сеньорите и похожа на письмо. Сеньорита получила это от кого-то в церкви вчера утром. Так полагает Виченца, потому что она видела, как ее хозяйка читала это, вернувшись домой. Виченца думает, что это письмо передала Хозефа, но вы, вероятно, и сами разберете, в чем тут дело.

Робладо уже не слушал солдата: он был всецело погружен в чтение записки. Дочитав ее до конца, он вскочил со стула как ужаленный и в величайшем возбуждении принялся расхаживать по комнате.

– Скорее, скорее, Хозе, – закричал он, – пошли сюда Гомеца! Не говори об этом никому. Будь готов: ты мне скоро понадобишься. Пошли Гомеца моментально! Марш!

Солдат поклонился на этот раз менее раболепно, так как торопился исполнить приказание, и стремглав выбежал из комнаты.

Робладо тем временем думал:

«Черт возьми! Вот удача! На эту удочку он, наверное, попадется! Сегодня в полночь! Я успею приготовиться. О, если бы только я знал, в каком месте! В записке ничего не сказано».

Он снова перечел письмо Карлоса.

«Проклятие! Вот несчастье! Что тут делать? Не бродить же ночью наугад. Ха! Нашел! Будем следить за ней! Проследим ее до самого места свидания! Виченца позаботится об этом; пока мы будем сидеть в засаде. Эта девушка может нам помочь. Мы успеем окружить их. Я думаю, их встреча будет не из коротких. Мы их захватим, когда они нас будут ожидать меньше всего! Каррамба! Только подумать! Этот низкий пес, убийца, посмевший расстроить мои планы! Но терпение, Робладо, терпение! Сегодня ночью! Сегодня ночью!»

Раздался стук в дверь. В комнату вошел сержант Гомец.

– Гомец, вооружите двадцать из ваших людей! Самых надежных, слышите? Будьте готовы к одиннадцати часам. У вас достаточно времени, но, смотрите, явитесь, как только я позову вас! Никому ни слова! Пусть люди оседлают лошадей. Зарядите карабины. У вас будет достаточно работы. Вы скоро узнаете, в чем дело. Идите! Готовьтесь!

Не произнеся ни слова, сержант помчался исполнить приказ.

– Каррамба! Если бы только мне было известно, где они встретятся! Может быть, у самого дома? Или в саду? Он вряд ли решится приблизиться к городу из опасения, что кто-нибудь узнает его или его лошадь. Будь проклята та лошадь! Нет, нет! Она еще достанется мне, я уверен! О, если бы только мне пронюхать, где будет происходить это свидание, и явиться туда раньше них. Тогда игра шла бы наверняка! Но в записке сказано только, что это «старое» место. Значит, они уже встречались раньше! О!

Бессильный стон вырвался из его груди, и он вне себя заметался по комнате.

– Сказать ли Вискарре сейчас или ждать, пока все будет кончено? Лучше ждать. Он получит недурную новость к ужину. Может быть, я еще украшу стол ушами сиболеро. Ха-ха-ха! – разразился он злобным хохотом и, схватив саблю и пару тяжелых пистолетов, стремительно вышел из комнаты.

ГЛАВА XLIV

До полуночи оставался всего один час.

Светила луна, но она стояла так низко над горизонтом, что южная сторона долины тонула в глубокой тени, которую отбрасывали крутые склоны гор.

Параллельно линии скал и у самого подножия их пробирался вверх по долине всадник. Осторожная поступь коня и тревожные взгляды, бросаемые седоком, показывали, что он чего-то опасается. Стараясь держаться в тени, он время от времени останавливался и внимательно прислушивался. Пытаясь оставаться незамеченным, он продолжал двигаться вдоль самых скал, хотя рядом пролегала более удобная дорога.

Проехав, таким образом, много миль, всадник наконец приблизился к городу, расположенному как раз напротив, в получасе езды от него. Здесь начиналась дорога, соединявшаяся с тропинкой, которая вела в скалы.

Всадник остановился и начал всматриваться вдаль, как будто решая, следует ли ему продолжать путь. Через минуту он тронул поводья и проехал еще одну милю в тени скал. Затем снова остановился и принялся изучать местность.

Направо от него лежала верховая дорога в город. Быстро осмотрев ее, всадник, по-видимому, нашел наконец то, чего искал, и, пришпорив лошадь, двинулся по той дороге. При свете луны можно было разглядеть хорошо сложенного молодого человека, одетого в костюм ранчеро и сидевшего верхом на прекрасном коне с гладкой блестящей шерстью. Узнать всадника было нетрудно. Это был Карлос. Теперь можно было разглядеть и большую собаку, бежавшую за лошадью. Приблизившись к городу, молодой человек удвоил свою осторожность.

К счастью для него, поверхность равнины была усеяна похожими на рощицы лесистыми островками, и вся дорога заросла густым кустарником. Прежде чем пуститься по ней, он послал на разведку собаку, которая, ни разу не залаяв, бесшумно скрылась в кустах. Всадник поехал дальше, через каждые несколько шагов останавливаясь и чутко прислушиваясь.

Продвигаясь таким образом, Карлос наконец очутился на расстоянии нескольких сот ярдов от городского предместья; теперь он мог уже разглядеть дома и церковный купол, сиявший над верхушками деревьев. Одно здание, стоявшее особняком, было к нему ближе других, и он узнал дом дона Амброзио.

Всадник задержался в маленькой рощице, последней в равнине. Открытая местность шла за нею вплоть до ручья, протекавшего перед самым домом шахтовладельца. Дорога пролегала по лугу, принадлежащему дону Амброзио; на этом лугу паслись его лошади, которых пригоняли сюда по мосту, переброшенному через ручей. Самый сад с лужайкой соединял другой мост, гораздо легче и изящнее первого, построенный специально для дочери дона Амброзио. Посредине мостика была калитка, всегда наглухо запертая на замок. Мостик этот находился не больше чем в трехстах ярдах от Карлоса, и если бы не кустарник, он мог бы легко разглядеть его. При свете луны он ясно различал калитку и светлую ограду сада. С того места, где остановился Карлос, ручья не было видно из-за высоких берегов, и самый сад тоже был скрыт от глаз двойным рядом тополей и чайных деревьев.

Въехав в рощу, Карлос слез с коня и завел его в кустарник, в самую густую тень; он никогда не привязывал его и только перебросил поводья через седло, чтобы они не тащились по земле. Лошадь Карлоса, давно уже привыкла дожидаться хозяина там, где тот ее оставил.

Направившись к подлеску, Карлос внимательно вглядывался в мостик и в темневшие за ним купы деревьев. Уже не в первый раз он проделывал все эти маневры, но никогда еще не волновался так, как сегодня.

Он готовился к этой встрече, он дал себе обещание быть вполне откровенным, побороть скромность, сковывавшую до сих пор его уста; теперь он намеревался сделать Каталине решительное предложение, и от ее ответа зависела его дальнейшая судьба.

Над городом царила тишина. Жители спали. Нигде не было ни огонька. Все двери закрыты, улицы пусты, только ночные сторожа, закутанные в темные плащи, прохаживались взад и вперед; некоторые дремали на скамьях у домов, сжимая в руках громадные алебарды. Их фонари стояли на земле у их ног.

Все было тихо в доме дона Амброзио. Большие ворота были заперты и заложены засовом; привратник удалился в свою сторожку: это значило, что все жильцы уже вернулись домой. Казалось, все спали глубоким сном. Но луч света, проскользнувший сквозь шелковые портьеры стеклянной двери и смутно освещавший мощеный двор, говорил, что кто-то бодрствует.

Свет пробивался из комнаты Каталины.

Вдруг тишину нарушил громкий звон колокола, возвещавший полночь.

Как только замер звук последнего удара, огонь в комнате Каталины погас.

Вслед за тем отворилась стеклянная дверь, и закутанная в плащ женщина украдкой проскользнула во двор.

Широкие складки плаща не могли скрыть ее высокой, изящной фигуры, а походка пленяла своей грациозностью. Это была Каталина.

Обойдя вокруг двора, она повернула на дорожку, ведущую в сад. Тяжелая дверь преграждала выход из дома, и молодая девушка остановилась перед ней. Но только на минуту. Из-под плаща появился ключ, и большой засов нехотя уступил нажиму ее нежных пальцев. Ржавое железо замка заскрипело, и Каталина испуганно вздрогнула. Она даже вернулась немного назад, чтобы убедиться, не услышал ли кто-нибудь шума, и, остановившись у входа, осмотрела двор. Ей показалось, что где-то хлопнула дверь. Это еще больше встревожило ее. Она пристально вглядывалась в темноту. Все двери были плотно закрыты, не исключая и ее собственной, которую она заперла, выйдя из дому. Но все же ей было страшно чего-то, и она вернулась к воротам, успокоившись лишь наполовину.

Осторожно отворив их, она пробежала дорожку и вышла на поляну. Держась в тени деревьев и кустов, она добралась до конца сада. Здесь она остановилась на минуту, внимательно вглядываясь в рощицу, темневшую по ту сторону ручья. В темноте едва можно было различить очертания деревьев, в тени которых ждал Карлос.

Помедлив секунду, Каталина скользнула между деревьями и вскоре очутилась на самой середине мостика, перед калиткой. Здесь она снова остановилась, вынула белый батистовый платок и, выпрямившись во весь рост, замахала им.

В воздухе носились светляки, сверкавшие на темном фоне рощи, но они не помешали ей разглядеть внезапно вспыхнувший яркий свет. Это было ответом на ее сигнал.

Она опустила платок и, вынув маленький ключ, вставила его в замок. Распахнув калитку, она вошла в тень рощицы и остановилась в ожидании.

Даже в темноте можно было бы заметить, как засияли ее глаза при виде мужской фигуры, которая, отделившись от деревьев, направилась к мостику. С пылающими щеками и бьющимся сердцем ожидала Каталина своего возлюбленного.

ГЛАВА XLV

Молодая девушка не ошиблась, когда ей показалось, что где-то во дворе хлопнула дверь. Если бы Каталина оглянулась, она заметила бы, как кто-то пробежал через двор и вошел в помещение для прислуги. Но дверь закрылась, и снова все затихло. Она решила, что ей это просто померещилось.

На самом же деле, как только все в доме уснули, за комнатой Каталины был установлен надзор. Чьи-то глаза неотступно следили за лучом света, проникавшим сквозь портьеру. Это были глаза Виченцы.

В начале вечера служанка попросила позволения отлучиться. Получив разрешение, она ушла и отсутствовала почти час. Солдат Хозе повел ее к Робладо. Там они условились обо всем. Ей было приказано сторожить свою хозяйку, следить за ней и, если она куда-нибудь уйдет, не выпускать ее из виду. Узнав, куда Каталина отправилась, Виченца должна была стремглав помчаться к Робладо и проводить его вместе с отрядом солдат к любовникам. Это казалось Робладо самым лучшим способом действий, и он принял все меры, чтобы его план удался.

Комната служанки находилась как раз против комнаты Каталины. Виченца видела в замочную скважину, как потух свет в окне ее хозяйки, как она выскользнула во двор и пошла по дорожке, ведущей в сад; тихонько отворив дверь, метиска прокралась вслед за ней.

В тот момент, когда молодая девушка открыла большие ворота, Виченца выглядывала из-за стены, но, услышав, что Каталина, испугавшись чего-то, вернулась, хитрая шпионка бросилась обратно к себе и захлопнула за собой дверь.

Прошло довольно много времени, прежде чем она решилась снова выглянуть: подсматривать в замочную скважину было теперь бесполезно. Убедившись, что Каталины в комнате нет, Виченца на цыпочках добежала до дорожки и оглянулась кругом. Ворота были отворены, и луна освещала все кругом. Очевидно, сеньорита прошла в сад.

А может быть, она ушла еще дальше? Метиска вспомнила про мостик. Она знала, что Каталина постоянно имеет при себе ключ от калитки. Возможно, что и сейчас она перешла на противоположный берег ручья и гуляет на лужайке. Но что, если метиске не удастся проследить, куда ушла ее хозяйка? Тогда рухнет весь план.

Девушка пробежала по дорожке, согнувшись, чтобы не быть замеченной, и торопясь изо всех сил.

Убедившись, что Каталины нет ни около фруктовых деревьев, ни у клумб, она начала приходить в отчаяние. Впрочем, у нее оставалась еще надежда на рощицу чайных деревьев в конце сада. «Самое удобное место для свиданий», – думала Виченца, искушенная в такого рода делах.

Однако войти в рощицу незамеченной было не так легко. Надо было сначала пересечь небольшую открытую поляну, залитую ярким лунным светом. Метиска остановилась, размышляя, что предпринять, прежде чем двинуться дальше.

Скоро она нашла выход из затруднения. Высокая стена ограды отбрасывала на поляну длинную тень.

Опустившись на землю и держась все время в тени ограды, Виченца ползком добралась до края рощи. Очутившись у самой беседки, она замерла, подняв голову и всматриваясь в окружающую листву.

Каталина в этот момент стояла на мосту, и Виченца ясно различала ее силуэт, четко вырисовывавшийся на фоне синего неба. Она видела, как та взмахнула платком, видела пламя, вспыхнувшее в ответ на этот сигнал, затем сеньорита открыла замок и распахнула калитку.

Хитрая шпионка не сомневалась теперь, что любовники встретятся в самой роще, и решила было вернуться с этим сообщением, но Робладо строго приказал ей не приходить, пока она не узнает в точности, где будет происходить свидание. Поэтому она, не двигаясь с места, ожидала дальнейших событий.

Карлос, заметив сигнал, ответил на него тем, что зажег заранее приготовленный порох. Не теряя ни секунды, он бросился к своему коню и вывел его из рощи. Собака следовала за ним по пятам.

Дойдя до мостика, он наклонился и, сказав шепотом что-то своей собаке, поднялся на мост. Собака не пошла за ним, а осталась лежать на противоположном берегу ручья.

Минута – и влюбленные были вместе.

Оттуда, где притаилась метиска, ей было удобно следить за всем происходящим. Светлая кожа и золотые кудри Карлоса были ясно видны при лунном свете. Виченца узнала его. Теперь ей было известно все, что Робладо велел ей узнать. Оставалось только вернуться к офицеру и донести ему обо всем.

Она уже собиралась сделать это, когда вдруг с ужасом увидела, что влюбленные направились через рощу к беседке.

Их лица были обращены как раз в ту сторону, где скрывалась несчастная шпионка. Если бы она встала и попыталась уйти, ее неизбежно заметили бы.

Виченце ничего не оставалось, как продолжать лежать в засаде, выжидая удобного случая как-нибудь выбраться отсюда. Молодые люди вошли в беседку и сели на скамью.

ГЛАВА XLVI

Сердца их были так переполнены, что некоторое время влюбленные хранили молчание. Первой заговорила Каталина.

– Что с вашей сестрой? – спросила она.

– Ей лучше. Я отправил ее в свое ранчо. Старая обстановка совершила чудо. Розита почти совсем оправилась, и лишь очень редко у нее бывают ее прежние припадки. Я надеюсь, что скоро она совсем выздоровеет.

– Как я рада! Бедное дитя! Как она, должно быть, страдала в руках этих грубых дикарей!

– Да, Каталина, вы не ошиблись, назвав их грубыми дикарями, хоть вам, может быть, неизвестно точно, о ком вы говорите.

– Как? – удивилась молодая девушка. До этого момента она была уверена, как и все вокруг, что сестра Карлоса попала в плен к индейцам.

– Я отчасти из-за этого хотел увидеться с вами сегодня ночью. Я не мог жить спокойно, не объяснив вам своего поведения за последнее время. Оно, вероятно, казалось вам очень загадочным. Но скоро все разъяснится. Выслушайте меня, Каталина!

Карлос рассказал об ужасном заговоре, не опуская ни одной подробности, и привел молодую девушку в величайшее изумление.

– О, злодеи, злодеи! – воскликнула она. – Я не могу даже представить себе подобную свирепость! Неужели на свете существуют такие негодяи? Если бы не вы рассказали мне сейчас обо всем этом, Карлос, я бы ни за что не поверила! Я знала, что оба они – скверные люди, я много слышала об их низости, но этот подлый поступок переходит всякие границы!

– Теперь вы знаете, заслужил ли я действительно кличку убийцы.

– Милый Карлос, не думайте об этом! Я ни секунды не верила этой клевете. Не бойтесь ничего! Люди еще узнают все…

– Люди! – насмешливо перебил Карлос. – Для меня их не существует. У меня нет дома. Даже мои товарищи, с которыми я рос, считают меня чужим, я для них еретик и отверженный. Теперь еще хуже: я объявлен вне закона, за мою голову назначена цена, и немалая! Право, я никогда не думал, что стою так дорого, – рассмеялся он. Но веселье его длилось недолго.

– Весь мой мир – это вы, Каталина! – продолжал он. – Но я должен оставить вас и уехать далеко. Смерть, нет, нечто худшее, чем смерть, ожидает меня здесь. Я должен уехать отсюда, должен вернуться на родину! Может быть, там я обрету новый дом и новых друзей… Но счастье без вас для меня невозможно, нет, никогда!

Каталина молчала, глаза ее, полные слез, были опущены. У нее возникла мысль, которую она не смела высказать вслух. Но сейчас было не время для жеманства, ложной скромности или робости. От одного-единственного слова зависело счастье ее жизни и жизни любимого человека, и она решилась произнести его.

Повернувшись к своему возлюбленному, она взяла его за руку и, глядя ему в глаза, сказала тихим, но твердым голосом:

– Карлос, хотите взять меня с собой?

Обняв за талию молодую девушку, Карлос крепко прижал ее к себе.

– Возможно ли это? Не ослышался ли я? Милая Каталина! Я хотел вас просить об этом, но не смел. Я боялся, что вы сочтете меня безумцем. Как! Бросить все для меня? О, моя возлюбленная! Скажите мне, что я не ошибся! Скажите еще раз, что вы уедете со мной!

– Да, уеду! – повторила Каталина.

– Какое счастье, какое счастье! – твердил Карлос. – Неделя ужасных страданий, и вдруг – это блаженство! Неделю назад, Каталина, со мной произошло странное приключение, сулившее мне богатство. Я был полон надежд… надежд завоевать вас… не вас, конечно, но вашего отца. Смотрите!

Он протянул ладонь, на которой лежала блестящая кучка золотой руды.

– Это золото. Я нашел залежи и надеялся в скором времени разбогатеть. Тогда ваш отец дал бы согласие на брак. Теперь все это отпало, но ваши слова снова переполнили мое сердце радостью. Не жалейте о богатстве, которое вы оставляете. Я знаю, вы не думаете об этом, милая Каталина, но я дам вам не меньшее богатство, а может быть, даже и больше. Я знаю, где можно добыть этот драгоценный мусор, но обо всем этом я расскажу вам в другой раз. Сегодня ночью…

Каталина прервала его. Ее чуткий слух уловил какой-то звук, показавшийся ей подозрительным. Это было легкое шуршание листвы за беседкой, будто подул ветерок. Но ветра не было. Что бы это могло значить?

Через несколько секунд они вышли из беседки и осмотрели кусты, откуда послышался шорох, однако ничего не нашли. Они оглядели весь сад – ничего подозрительного. Теперь было гораздо темнее, чем в начале ночи. Луна спряталась за тучу, свет ее из серебристого стал серым, но было еще достаточно светло, чтобы видеть все на расстоянии нескольких ярдов. Каталина не могла ошибиться. Она ясно слышала шуршание за беседкой. Может быть, это была собака? Карлос взошел на мост. Его собака лежала там, где он ее оставил: она не смела двинуться с места без его разрешения. Что же тогда? Может быть, ящерица? Или ядовитая змея?

Они не хотели больше возвращаться в беседку. Каталина была полна самых мрачных предчувствий, она вспомнила пропажу записки, затем хлопнувшую во дворе дверь и поспешно рассказала обо всем своему другу.

Карлоса не испугал шорох, раздавшийся в кустах: он думал, что это птица, вспорхнув на дерево, задела листву, или какое-нибудь пресмыкающееся зашуршало в траве, но то, что сообщила Каталина, внушило ему опасения, и он решил более тщательно исследовать местность. Он снова вернулся к беседке и, опустившись на колени, принялся разглядывать траву. Через минуту он поднял голову и с изумлением воскликнул:

– Клянусь жизнью, Каталина, вы были правы! Здесь был кто-то, нет никакого сомнения! Кто-то лежал здесь! Куда он мог уйти? И я готов поручиться, что это была женщина! Вот здесь трава примята будто юбкой!

– Виченца! – высказала предположение сеньорита. – Это может быть только моя служанка Виченца! Неужели она слышала все?

– Да, скорее всего, это была Виченца. Она, должно быть, следила за вами с самого дома. Зачем она это делала?

– Ах, я сама не знаю, но ее поведение стало очень странным за последнее время. Милый Карлос, – продолжала она тревожно, – вам нельзя больше оставаться здесь. Кто знает, на что она способна? Может быть, она позовет моего отца? Может быть, еще хуже…

Каталина торопливо рассказала Карлосу о дружбе между Виченцой и Хозе и стала упрашивать его поскорее уйти.

– Хорошо, я уйду, но не потому, что мне страшны их карабины: сейчас слишком темно, и мой конь недалеко отсюда ожидает меня. Но мне лучше все же уйти. Здесь что-то неладно. Не думаю, что ваша служанка подслушивала нас из одного любопытства. Я сейчас же отправляюсь.

Но многое оставалось еще недосказанным, не были еще произнесены новые клятвы любви, не был назначен час следующего свидания – может быть, последнего перед их побегом.

Несколько раз Карлос всходил на мост и снова возвращался, чтобы шепнуть еще одно нежное слово своей возлюбленной, еще раз обнять ее.

Наконец они расстались. Каталина повернула к дому, а Карлос направился к мосту. Вдруг он услышал рычание своей собаки. Это заставило его остановиться и прислушаться.

Собака снова заворчала и громко залаяла, давая знать хозяину, что ему угрожает опасность. Первою мыслью Карлоса было броситься через мост и вскочить на ожидавшего его коня. Если бы он поступил так, может быть, ему удалось бы еще спастись, но он хотел предупредить свою возлюбленную об опасности, и с этой целью он снова вернулся в рощицу. Каталина уже достигла открытой поляны, когда донесся лай собаки; она остановилась, и через секунду к ней подбежал Карлос. Но не успел он промолвить хотя бы слово, как раздался лошадиный топот: за стеной скакал отряд всадников; по стуку копыт можно было различить, что они разворачивают правильную колонну. Почти в то же мгновение послышался скрип со стороны моста, потом отчаянный лай собаки, и меж стволов деревьев замелькали темные фигуры вооруженных людей, ясно видные с противоположного берега ручья. Сад был окружен!

ГЛАВА XLVII

Метиска лежала за беседкой все время, пока длилось свидание, и слышала все, о чем говорили влюбленные. Виченца подслушивала невольно, так как боялась двинуться с места. Она не напрасно была так осторожна: открытая поляна, через которую ей надо было пройти, была вся залита лунным светом. Только после того, как луна скрылась, метиске удалось улучить момент для своего бегства. Влюбленные в пылу разговора повернулись к ней спиной; воспользовавшись этим, она, затаив дыхание, отползла на несколько шагов от беседки и, встав с земли, бросилась бежать.

Странное совпадение: шум, услышанный Каталиной не был произведен служанкой. Это зашелестела ветка, которую Виченца пригнула к земле. После того как метиска успела уже скрыться, ветка, шурша, выпрямилась: потому-то влюбленные не нашли никого за беседкой. Шпионка в эту минуту была уже далеко.

Не останавливаясь ни на мгновение, она бесшумно подбежала к воротам.

Ей удалось еще утром запастись ключом от калитки. Она осторожно открыла замок, не дыша отодвинула засов и вышла, ступая на цыпочках. Затем она снова с величайшими предосторожностями заперла калитку.

Очутившись на свободе, она со всех ног помчалась к лесу, находившемуся в окрестностях города, недалеко от дома дона Амброзио.

В этом лесу Робладо со своим отрядом устроил засаду. Солдаты пришли поздней ночью и кружным путем из боязни попасться на глаза кому-нибудь из горожан: это могло бы погубить весь план. Теперь они ожидали прихода шпионки. Она не замедлила явиться и рассказала начальнику отряда все, что ей удалось увидеть. Он не стал выслушивать ее до конца, так как, узнав из ее рассказа, как долго ей пришлось задержаться у беседки, он понял, что нельзя терять ни одной минуты: добыча могла вот-вот ускользнуть от него!

Если бы Робладо имел в своем распоряжении больше времени, он действовал бы иначе. Он послал бы вперед часть своих людей и велел бы им подойти к саду со стороны лужайки. Он выполнил бы свой план более тщательно и осторожно.

Но он боялся опоздать и решил поэтому пренебречь некоторыми предосторожностями. Теперь самое важное было – быстрота наступления, и он дал соответствующие приказания отряду, разделив его на две неравные части. Каждый солдат должен был занять свое место у ограды, но большинство направилось через мост, устроенный в конце сада. Сам Робладо вел в наступление ту группу, на которую была возложена наиболее важная роль в этой своеобразной охоте. Робладо хорошо знал, что через стену сада невозможно перелезть без лестницы, и, если сиболеро еще в саду, он, скорее всего, сделает попытку убежать через мост. Чтобы отрезать ему путь отступления со стороны дома, Виченце было поручено провести Гомеца с несколькими из его людей во двор и поставить их на страже у дорожки, ведущей из сада. Весь этот план был придуман недурно. Местность была отлично знакома Робладо. Он часто гулял здесь и знал все ходы и выходы. Только бы ему удалось окружить сад так, чтоб сиболеро не успел ничего заметить.

Через несколько минут после того, как прибежала шпионка, отряд уже выехал из лесу и вскоре оцепил сад. Как раз в этот момент собака в первый раз тревожно залаяла.

– Бегите, бегите! – закричала Каталина, увидев, что Карлос вернулся. – Не беспокойтесь обо мне! Они не посмеют убить меня. Я им ничего не сделала. Спасайтесь, Карлос! Они уже близко!

И действительно, несколько темных фигур появилось на дорожке. Их сабли звенели, цепляясь за кусты. Это были солдаты… Часть их осталась у входа, остальная ворвалась в самый сад.

Карлос секунду обдумывал план действий. Он хотел было броситься к дому, но понял, что уже поздно. Они оцепили дом! Карлос взглянул на ограду. Она была слишком высока! Его успели бы убить, пока он перелезал бы через стену.

Оставалось спасаться через мост. Теперь он видел, какую совершил ошибку, вернувшись в сад. Каталине не угрожала никакая опасность, она не рисковала жизнью. Самое скверное, если ее застанут в обществе с сиболеро. Но как бежать отсюда без коня? Позвать его? Это нетрудно, но благородное животное может попасться в руки его врагов. Нет, лучше умереть самому! Звать коня нельзя. Что же делать? Оставаться с Каталиной и ждать, пока тебя схватят и убьют как собаку? Нет! Надо сделать отчаянную попытку вырваться отсюда.

Он больше не колебался.

– Прощайте, любимая! – воскликнул он. – Я должен бежать. Не бойтесь за меня. Если мне суждено умереть, я до последнего издыхания не перестану любить вас. Прощайте, прощайте!

Поспешно проговорив эти слова, он скрылся так быстро, что не услышал даже ее прощального привета.

В несколько прыжков Карлос снова очутился в тени рощи. Он видел своих преследователей на противоположном берегу ручья и по гулу их голосов догадывался, что их должно быть много. Они громко разговаривали и кричали друг другу, какого направления держаться. Он ясно различил голос Робладо, приказывавшего отряду спешиться и идти через мост. Карлос сознавал, что остается только один выход: броситься на мост и прорваться через толпу солдат на лужайку. Там он кликнет своего коня, а с ним ему уже не страшны никакие враги! Это было отчаянное решение, смелый вызов смерти, но смерть ожидала его и в том случае, если он останется.

Колебаться было некогда. Враги уже подходили к мосту. Он должен быть там раньше их. Один солдат уже ступил на мост. Надо во что бы то ни стало сбросить его оттуда. Вытащив из-за пояса пистолет, Карлос кинулся к калитке. Солдат уже дошел до середины моста. Они встретились лицом к лицу – единственной преградой между ними были закрытые ворота, – и Карлос увидел, что этим солдатом был не кто иной, как сам Робладо!

Они не обменялись ни словом. Робладо тоже держал наготове пистолет и выстрелил первым, но промахнулся. Заметив свою оплошность, он бросился обратно к берегу, опасаясь ответного выстрела, и скомандовал своим людям стрелять. Не успели они повиноваться, как раздался выстрел сиболеро, и Робладо с громким проклятием скатился с моста. Карлос распахнул калитку и собирался уже ринуться вперед, как вдруг заметил сквозь дым и темноту дула направленных на него карабинов. У него мелькнула новая мысль: он решил не перебегать моста. Послышалось щелканье взводимых курков, раздался оглушительный залп. Когда дым рассеялся, на мосту не было никого! Карлос исчез. Вернулся ли он снова в сад? Нет: отступление было отрезано!

– Он убит! – закричало несколько голосов. – Он упал в ручей!

Все глаза устремились на воду: на ее поверхности виднелись круги, как после падения большого тела.

– Он утонул, – решил кто-то.

– Еще бы, не уплыл же он! – подтвердил чей-то голос, и все, бросившись к берегу, начали всматриваться в воду.

– Странно, вода совершенно спокойна.

– Нет, он не падал с моста, – сказал один солдат, – я следил все время.

– Я тоже, – подхватил другой, – я ничего не видел.

– В таком случае он был убит и сразу пошел ко дну.

– Каррамба! Давайте вытащим его из ручья! – Они уже собрались сделать это, как вдруг среди них появился Робладо; он был ранен только в руку и успел уже прийти в себя. Робладо велел им оставить эту затею.

– По местам! – загремел он. – Скорей займите все ходы и выходы или он ускользнет от нас! Вперед!

Солдаты повиновались приказу, но одна из групп, направившаяся вниз по течению ручья, внезапно остановилась в крайнем изумлении. На берег в нескольких ста ярдах от них карабкалась человеческая фигура. Через минуту человек выпрямился и с быстротой молнии понесся к лесу.

– Смотрите, – закричало несколько голосов, – это он! Он убегает!

Снова раздался залп из карабинов, и почти в ту же минуту послышался пронзительный свист. Прежде чем солдаты успели вскочить на лошадей, они увидели прекрасного коня, появившегося из лесу и поскакавшего на зов своего хозяина. Карлос в мгновение ока вскочил в седло и с презрительным хохотом исчез в темноте.

Большая часть отряда пустилась за ним вдогонку, но после короткой и бесплодной скачки по равнине вернулись один за другим к раненому начальнику.

Робладо был вне себя от ярости. Но у него оставалась другая жертва, на которой он мог сорвать свою злобу: Каталину схватили в саду. К ней приставили Хозе, остальные же солдаты занялись преследованием Карлоса. Хозе, не отличавшийся избытком храбрости, предпочел караулить несчастную девушку.

Каталина слышала выстрелы и догадывалась о том, что происходит. Ее обостренный слух уловил также пронзительный свист, презрительный хохот Карлоса и крики преследователей, замиравшие вдали.

Сердце ее радостно забилось. Она не сомневалась, что ее возлюбленный спасен! Только тогда она подумала о себе. Как спастись ей самой? Как избежать грубых издевательств Робладо? Ей оставалось лишь вступить в переговоры с Хозе. Она знала, какой это подлый человек. Соблазнит ли его золото? Надо попробовать, решила она.

Ее попытка оказалась успешной. Хозе не устоял против внушительной суммы, предложенной ему. Негодяй знал, что его ждет не особенно суровое наказание, если он выпустит пленницу, которую можно было найти в любое время. Впрочем, за такие деньги стоило рискнуть даже расположением капитана. Хозе получил часть условленной награды, и Каталина очутилась на свободе.

Когда Робладо переходил мост, навстречу ему кинулся Хозе. Тяжело дыша и заикаясь, солдат сообщил ему, что прекрасная пленница бежала и скрылась в дом. Ей удалось незаметно ускользнуть, несмотря на строгий надзор. Он ведь не мог стрелять в нее, а догнать ее ему не удалось. Она успела выскользнуть в открытую калитку и запереть ее пред самым носом Хозе!

Робладо секунду колебался, ворваться ли ему в дом. Он был в такой ярости, что способен был на самый безумный поступок. Однако ревнивец сообразил, что это может поставить его в смешное положение; кроме того, боль в раненой руке давала себя чувствовать. Он решил поэтому, что для него будет лучше всего оставить поле битвы.

Перейдя мост, он сел на лошадь и, созвав своих доблестных помощников, поехал обратно в крепость, предоставив разбуженным горожанам теряться в догадках о причине ночной тревоги.

ГЛАВА XLVIII

На следующее утро город был полон самых разнообразных слухов. Сначала думали, что индейцы совершили нападение, удачно отраженное отрядом солдат.

Но вскоре разнеслась молва, что убийца Карлоса захвачен в плен, из-за чего и поднялась вся эта пальба, и что капитан Робладо убит во время стычки. Другие, однако, утверждали, что Карлос вовсе не попал в плен, хотя и был на волосок от этого. Робладо будто бы сражался с ним один на один и ранил его, но Карлосу удалось в темноте переплыть ручей и таким образом бежать. Во время этого поединка Карлос прострелил руку капитану. Все эти сведения шли из крепости и были отчасти верны. Слух о том, что Робладо ранил Карлоса, был пущен, вероятно, с целью вызвать сенсацию, хотя позже выяснилось, что сиболеро не получил даже царапины.

Все удивлялись храбрости Карлоса, посмевшего явиться в город, где за его голову была обещана награда. Вероятно, у него были очень важные причины для такого безрассудного поступка. Причины эти скоро выяснились, и любовь Карлоса, перестав быть тайной, дала пищу досужему злословию разных кумушек и бездельников. И неудивительно: Каталина имела много врагов в лице своих завистливых соперниц и отвергнутых поклонников. Теперь все они возводили на бедную красавицу самую черную клевету. Одни негодовали на то, что Каталина осмелилась взять себе возлюбленного из среды простых охотников, другие, фанатики и ханжи, не могли простить ей союз с человеком, заклеймившим себя кличкой убийцы и, что еще хуже, еретика.

Волнение, вызванное этим происшествием, граничило с паникой. Голова сиболеро поднялась в цене, как биржевые бумаги. Городские власти собрались для совещания. Было выпущено новое воззвание к населению. Была предложена более крупная сумма за поимку Карлоса и прибавлено, чего не было в прежнем объявлении, что граждане, которые дадут приют или окажут помощь Карлосу, будут подвергнуты суровому наказанию: заключению в тюрьме с конфискацией всего имущества.

Церковь тоже не осталась безучастной к этому делу. Злобные иезуиты грозили отлучением и небесной карой всем, кто вздумал бы вступиться за еретика и убийцу.

К счастью, сиболеро умел обходиться без крыши над своей головой. Он был способен жить годами в местах, где его враги не продержались бы и часу. Его не страшили пустынные равнины и горные ущелья. От своих сограждан он мог ожидать лишь измены или предательства. Но сиболеро, подобно настоящему жителю прерий, обладал независимым и гордым нравом. Его не пугали козни врагов.

Дон Амброзио не присутствовал на совещании. Он был слишком взбешен и огорчен объяснением с дочерью. Он решил не выпускать ее из дому и приставил к ней слуг, поручив им не спускать с нее глаз. Он надеялся, что эти крутые меры заставят ее раскаяться.

Невозможно передать чувства, обуревавшие Робладо и коменданта. Они едва не помешались от ярости. Разочарование, унижение, боль, физическая и моральная, доводили их до безумия, и они целыми днями только о том и думали, как захватить в плен своего общего врага.

Робладо не менее коменданта горел жаждой мести. Карлос оскорбил их обоих, и оба ненавидели его всей душой.

Робладо чувствовал особенное раздражение еще потому, что его раненая рука лишала его возможности принять личное участие в преследовании Карлоса. Хотя рана его была неопасной, все же он не был в состоянии сесть на лошадь без посторонней помощи. Ему не давала покоя мысль, что его стратегические планы будут приводиться в исполнение людьми, гораздо меньше его заинтересованными в гибели сиболеро. Если бы не прибытие двух лейтенантов из Санта-Фэ, местный гарнизон оставался бы без офицеров. Лейтенанты эти, Янец и Ортига, решительно не подходили для предназначенной им роли. Хоть они и были достаточно храбры, но оба лишь недавно приехали из Испании и совсем не разбирались в местных делах.

Солдаты, правда, взялись достаточно рьяно за поиски сиболеро. Их воодушевляла обещанная награда, и они выбивались из сил, желая добиться ее. Но они решились бы напасть на Карлоса лишь всем отрядом. Ни один из них, даже сержант Гомец, не осмелился бы встретиться с глазу на глаз с этим страшным врагом.

О дерзости и храбрости сиболеро ходили даже преувеличенные слухи. Он внушал солдатам почти суеверный страх, и одно его внезапное появление могло бы обратить в бегство целый отряд. Но это было еще не все. Помимо отваги, ловкости и силы, которыми сиболеро действительно обладал, солдат, да и не только солдат, смущало нечто иное. Молва утверждала, что сиболеро находится под покровительством своей матери-ведьмы, – другими словами, что он заколдован и, следовательно, непобедим. Некоторые уверяли, что ни пуля, ни копье, ни сабля не представляют для него опасности. Это мнение вполне разделяли солдаты, стрелявшие в Карлоса из карабинов в ту ночь на мосту. Каждый из них готов был поклясться, что его пуля попала в сиболеро, который остался жив лишь благодаря нечистой силе. Между солдатами распространились удивительные истории. Передавали, что сиболеро свободно разъезжает повсюду на своем вороном коне, которого тоже считали заколдованным. То его видели скачущим во весь опор по скалам, и было непонятно, как его конь может удержаться на этих отвесных утесах, как он не свалится в пропасть вместе со своим ужасным всадником! Другие утверждали, будто встречали его ночью в густых зарослях кустарника, и потом клялись, что его лицо светилось как раскаленный уголь. Его видели на равнине, в горах, в прериях, но никто не решался будто бы приблизиться к нему. Кто-то даже пустил слух, что заметил его на маленьком мостике, ведущем в сад дона Амброзио, и это сообщение дало повод больше злословить о Каталине. Впрочем, городские сплетники были весьма сконфужены, узнав, что этот романтический мостик снесен по приказанию дона Амброзио на другой же день после приключения в саду.

Ни в одной стране на свете нет такого суеверного населения, как в Новой Мексике. Священники-миссионеры, пытающиеся обратить в католицизм поклонников бога солнца – Кетцалькоатля, не боролись с местным суеверием, так как в их интересах было оставлять народ темным и непросвещенным. Неудивительно поэтому, что Карлос считался чуть ли не олицетворением самого дьявола. Его необычайное искусство в верховой езде, его умение обмануть бдительность врагов – все это создавало вокруг его имени легендарно-романтический ореол. Жители Сан-Ильдефонсо кончили тем, что объявили загадочного сиболеро заколдованным. Только таким образом можно было объяснить все его подвиги. Ему помогал сам дьявол!

Все же было несколько странно, что храбрый сиболеро так часто показывается на глаза людям, которые отнюдь не стремились видеть его, вместо того чтобы появиться хоть раз среди поджидавших его врагов. Лейтенанты Янец и Ортига все время держались настороже, с утра до ночи думая о встрече с Карлосом. Рассеянные по всей местности шпионы не встречали никого, похожего на сиболеро, точно он в воду канул. По городу не переставали носиться слухи, что его видели то тут, то там, но при расследовании всегда оказывалось, что за Карлоса приняли какого-нибудь ранчеро, ехавшего верхом на черной лошади. Солдаты сбивались с ног, не поспевая во все места, где будто бы видели сиболеро. Но комендант не давал им ни отдыха, ни срока, и несчастные охотились за своим заколдованным врагом, потеряв всякую надежду на успех.

За одним местом был установлен строжайший надзор. Там постоянно караулили несколько переодетых солдат и шпионов. Это было ранчо самого сиболеро. Клевреты Робладо прятались вокруг ранчо, стараясь оставаться незамеченными. Они стерегли днем и ночью, сменяя друг друга. Если бы сиболеро появился, соглядатаи должны были, не нападая сами, донести об этом отряду, находившемуся неподалеку.

В ранчо жили мать и сестра сиболеро. Пеоны починили крышу и отремонтировали ранчо заново; это нетрудно было сделать, так как стены уцелели после пожара. Теперь ранчо снова превратилось в очень уютное жилище.

Мать и сестру Карлоса не преследовали никакими угрозами. От них желали скрыть, что они находятся под надзором. Но за ними была установлена постоянная слежка, и о каждом их движении делались подробные доклады начальнику отряда.

Причина всей этой строгости была ясна. Вискарра и Робладо почему-то были уверены, что Карлос теперь пожелает уехать совсем из селения и захочет взять с собой мать и сестру. В самом деле, зачем ему было оставаться в Сан-Ильдефонсо? Он всех настроил против себя, почему бы ему не поискать счастья за чертой Великой прерии? Избавиться от тяготеющего над ним проклятия он мог лишь ценой своей жизни. Вполне естественно поэтому, что оба офицера подозревали в Карлосе намерение навсегда оставить эти места.

Но, рассуждали они, пока его мать и сестра находятся в Сан-Ильдефонсо в качестве заложников, он не уйдет отсюда. Он будет скитаться где-нибудь поблизости, и не теперь, так позже, но лисица попадется в капкан.

Комендант вместе с капитаном удвоили свою бдительность. Обитательницы ранчо были не более свободны в своих поступках, чем арестанты, и все же Вискарра и Робладо были уверены, что женщины и не подозревают о слежке, установленной за ними.

Однако, несмотря на все хитроумные планы, несмотря на многочисленные отряды разведчиков, шпионов и солдат, несмотря на неоднократные обещания награды, и угрозы наказаний, – день проходил за днем, а сиболеро оставался на свободе.

ГЛАВА XLIX

Итак, местопребывание Карлоса продолжало оставаться загадкой. О нем ничего не было известно, если не считать всех этих ложных слухов. Комендант и его пособники недоумевали. Они смутно опасались, что Карлос просто покинул эти края и поселился где-нибудь в другом месте. Это их пугало больше всего. Отъезд Карлоса, казавшийся им раньше таким желанным, теперь приводил их в трепет. Ни покоритель сердец, ни авантюрист отнюдь не желали теперь такого конца. Жажда мести вытеснила у одного любовь к Розите, у другого – его жадность. Самое сочувствие к их неудачам, постоянно выказываемое им друзьями, и доводило их до бешенства. Их злоба не могла утихнуть. Вискарра вспоминал Карлоса каждый раз, когда видел в зеркале свое навсегда обезображенное лицо.

Они сидели вместе, обсуждая дела и подыскивая одно объяснение за другим подозрительному исчезновению Карлоса.

– Он любит свою сестру, – заметил комендант, – он любит и мать, хоть она и ведьма. Но все-таки, Робладо, своя рубашка ближе к телу. Он знает, что оставаться здесь – значит попасться рано или поздно в наши руки, и, вероятно, догадывается, что его тогда ожидает. Пускай по временам ему удавалось ускользнуть от нас. Но неизбежно наступит момент, когда ему изменит его обычная осторожность и он совершит оплошность, которая будет стоить ему жизни. Так как этого до сих пор еще не случилось, я начинаю опасаться, что он на некоторое время действительно уехал отсюда. Может быть, он снова вернется, но как нам, черт возьми, содержать всех этих солдат и соглядатаев? Ведь эта история способна затянуться на несколько месяцев. Каррамба! Мне все это, признаться, порядком надоело.

– Я согласен лучше всю жизнь ожидать его возвращения, чем снова остаться в дураках, – со злобой произнес Робладо.

– Я тоже, я тоже, капитан! Не думайте, что я хочу ослабить надзор. Посмотрите только, что он сделал с моим лицом! Проклятие!

При этих словах его и без того уродливая физиономия так исказилась, что сделалась еще отвратительнее.

– И все же, – продолжал Вискарра, возвращаясь к исходному пункту разговора, – мне кажется странным, что он мог оставить их одних – хотя бы и на короткое время – после всего, что произошло, после того, как он с таким трудом нашел сестру. Что вы скажете на это?

– Нет, – задумчиво ответил Робладо, – нет, не это удивляет меня. Я одного не могу понять: почему он не убрался отсюда вместе с матерью и сестрой в тот же день, когда сестра вернулась к ним? Правда, к путешествию через прерии надо как следует приготовиться, а на приготовления нужно время. Я не думаю, что он захотел бы переехать в какое-нибудь ближайшее селение, а в более далекое странствие надо собираться по крайней мере несколько дней. Ведь с ним отправились бы женщины. И все же, при сильном желании, он успел бы за это время уехать вместе с семьей и со всем скарбом. Мы напрасно не послали в ту ночь людей выследить его.

– Я бы так и сделал, если бы опасался, что он покинет наши края надолго.

– Не понимаю вас, капитан! Почему бы ему и не убраться отсюда навсегда?

– Потому что здесь находится магнит посильнее матери и сестры. С этим магнитом он не так-то легко расстанется.

– Вот что! Теперь я понимаю вас.

– Да, – продолжал Робладо, задыхаясь от злобы, – то очаровательная сеньорита, на которой я собирался жениться, ха-ха-ха! Непохоже, чтобы он уехал отсюда, не повидавшись с ней. Мне известно, что они встретились. Не знаю только, в последний ли раз, знаю лишь, что мы с доном Амброзио постарались устроить им это свидание. Черт побери! Теперь-то она уж не будет бегать к нему на свидания ночью! Нет, он не уехал. Он этого не сделал по двум причинам. Первая причина – это сама сеньорита. Вы когда-нибудь любили, комендант? Я хочу спросить, случалось ли вам любить по-настоящему?

– Ха-ха-ха! Допустим. Однажды и со мной это стряслось.

– Ну вот. Тогда вы поймете меня, если я скажу, что, если мужчина влюблен по-настоящему, я это тоже когда-то пережил, нет силы, которая могла бы заставить его покинуть любимую женщину. Я думаю, что каким бы он ни был негодяем, Карлос любит до безумия мою будущую жену, ха-ха-ха, и ни опасности, ни риск попасть на виселицу не побудят его отказаться от надежды снова увидеть Каталину, тем более что он знает, как она сама будет рада встрече с ним. Вторая же причина, удерживающая его здесь, была только что высказана вами же. Непохоже, чтоб он оставил здесь свою мать и сестру. Нам не удалось обмануть его с похищением сестры – все, кроме него, были уверены, что налет совершили настоящие индейцы. Ему все известно: Виченца собственными ушами слышала это. Неужели же, несмотря на все это, он решится убраться отсюда? Скорее всего, молодчик хитер и не идет на приманку. Он недалеко – это ясно – и поддерживает сношения с матерью и сестрой через своих проклятых сообщников.

– Так что же нам предпринять?

– Об этом-то я и думаю.

– Если мы запретим пеонам выходить из дома, женщины моментально догадаются, что за ними следят.

– Совершенно верно, комендант! Этот план не годится.

– У вас есть в виду что-нибудь лучшее?

– Кое-что есть.

– Так говорите же!

– Несомненно, что некоторые из пеонов регулярно навещают его. Я уверен в этом. Мои люди следят за ними только днем, ну а днем, заметив, что за тобой следят, легко сделать вид, что идешь по какому-нибудь делу. Мне известно, что один пеон постоянно уходит куда-то по ночам, но он так увертлив, что до сих пор его никак не удавалось выследить. Он ухитрится исчезать в кустарниках на глазах у шпионов. Вот почему у меня возникли подозрения, что он навещает сиболеро.

– Это похоже на правду.

– Теперь нам остается найти кого-нибудь среди наших людей, кто был бы в состоянии выследить этого пеона. Вся беда в том, что у нас плохо обстоит дело со слежкой. Никто из лазутчиков не умеет искусно выследить врага, когда это нужно.

– Почему бы нам не обратиться в таком случае к помощи других сиболеро и охотников? В селении их не так уж мало.

– Верно. Это бы можно устроить. Они, я слышал, все недолюбливают Карлоса. Но, я боюсь, никто из них не обладает в достаточной мере силой и ловкостью. А тут необходимы непременно оба эти качества. Здешние охотники могут ненавидеть Карлоса, но их страх пред ним гораздо сильнее их ненависти. Правда, мне говорили об одном молодце, который подходит нам как нельзя лучше. Он не побоится не только сиболеро, но и самого дьявола, а его ловкость стяжала ему славу едва ли не большую, чем слава Карлоса.

– Кто он?

– Не он, а они. Он всегда появляется вместе с мулатом. Карлос ненавистен ему как его соперник в охотничьем ремесле. Тем лучше для нас. Его спутник тоже, кажется, мулат. Никто не знает, как он попал сюда, впрочем, это было слишком давно. Они неразлучны: вместе живут, вместе охотятся и всегда готовы рисковать друг для друга жизнью. Оба сильны и хитры, но мулат превосходит своего товарища во всем. Я не знаю другого такого злодея. Оба они отчаянные негодяи, и, я думаю, мы не найдем никого лучше, сколько бы ни искали.

– Так отчего же не послать за ними сразу?

– В этом-то и главное затруднение: к несчастью, их нет здесь сейчас. Они отправились на охоту. Они иногда заходят в миссию, и священники посылают их тогда добыть оленины или другой дичи. Как назло, наши достопочтенные отцы пристрастились к буйволовым языкам, приготовленным особенным способом, который состоит в том, что язык должен быть сварен тотчас же после того, как убито животное. Чтобы добыть это лакомство, святые отцы услали наших молодцов поохотиться на буйволов.

– Давно они ушли?

– Несколько недель уже: они отправились задолго до возвращения Карлоса.

– В таком случае они, может быть, уже на обратном пути. Как вы думаете?

– Вполне возможно. Впрочем, я поеду справиться в миссию.

– Хорошо было бы, если бы нам удалось завербовать их. Двое таких молодцов стоят всего нашего отряда. Так не теряйте же времени.

– Ни минуты, – ответил Робладо и, высунувшись из окна, закричал: – Эй! Хозе! Оседлай мою лошадь!

Через несколько минут появился слуга, доложивший, что лошадь готова. Робладо уже собирался спуститься по лестнице, как вдруг на нижней площадке показалась большая коротко остриженная голова с выбритой макушкой. Это была голова падре Иоахима, и через секунду появился и сам падре, жирный и улыбающийся.

ГЛАВА L

Священник этот был один из тех, кто участвовал на обеде, глава миссии, ведавший всеми ее делами. Младшего его соратника звали падре Хорхе. Он появился лишь недавно, между тем как падре Иоахим управлял миссией почти с самого начала ее существования. В качестве старожила он знал массу биографических подробностей о каждом поселенце. У него были основания сильно недолюбливать семью сиболеро; еще на обеде в крепости он очень злобно отзывался о Карлосе и его родне, хоть и не проговаривался тогда о причине такой враждебности. Вряд ли для него имело значение то, что семья эта слыла еретической. Хотя падре Иоахим на словах метал громы и молнии против еретиков, отпавших от церкви, но в душе он был совершенно равнодушен к религиозным делам. Это был прежде всего лицемер и карьерист. Он был страстный картежник и притом нечист на руку. Впрочем, почтенный падре отличался не только на этом поприще. Он был также отчаянным пьяницей и соблазнил не одну из своих прихожанок. Хотя все новообращенные были темнокожие индейцы, но в миссии постоянно вертелось несколько мальчиков и девочек-метисов – незаконных детей падре Иоахима.

Отсюда ясно, что отнюдь не религиозный пыл так вооружил падре Иоахима против семейства сиболеро. Нет. Он затаил злобу против умершего отца сиболеро: почтенному служителю церкви когда-то досталось от него еще при прежнем коменданте.

Весь вид падре Иоахима говорил о том, что он явился с интересными вестями. Он так и сиял, торжествующе улыбался и потирал руки. Он надеялся, что принесенные им новости произведут впечатление.

– Добрый день, падре! Добрый день, ваше преподобие! – одновременно приветствовали его комендант и Робладо.

– Добрый день, друзья мои!

– Очень рад видеть вас, отец! – обратился к нему Робладо. – Вы пришли кстати: я только что собирался к вам в миссию.

– О, если б вы пришли туда, капитан, я угостил бы вас недурным завтраком. Мы получили партию буйволовых языков.

– Вот как! – в один голос воскликнули Вискарра и Робладо и многозначительно переглянулись. Падре, не ожидавший, что его сообщение произведет такой эффект, был немало удивлен.

– Ах вы, жадные лакомки! Вижу, чего вам хочется. Вы ожидаете, чтоб я прислал вам несколько языков. Но вы ничего не получите, пока не дадите мне чего-нибудь, чтоб промочить горло. Я умираю от жажды.

– Ха-ха-ха! – захохотали офицеры. – Чего же вам дать, падре?

– Подождете, я подумаю. Есть! Стаканчик бордо, которое вам недавно прислали.

Принесли вино. Падре осушил целый стакан и облизал губы с видом знатока, знающего толк в хороших винах.

– Прекрасно! Божественно! – закричал он, возводя глаза к небу.

– Итак, падре, – обратился к нему Робладо, – вы получили буйволовые языки? Значит, ваши охотники вернулись?

– Да, вернулись. Из-за этого-то, собственно, я и приехал сюда.

– Отлично! А я по тому же делу собирался к вам в миссию.

– Бьюсь об заклад, что у нас одно и то же дело! – воскликнул священник.

– Не хочу биться с вами об заклад, падре, – вы всегда выигрываете.

– Я привез вам новость, которая вам, верно, очень понравится.

– Какую новость? В чем дело? Говорите скорее! – сгорая от нетерпения, подступили к нему оба офицера.

– Сначала еще стаканчик бордо! У меня пересохло горло. Эта пыльная дорога хуже чистилища. Ах, какое наслаждение! – и падре снова выпил большой стакан вина.

– Теперь вашу новость, падре, да не томите нас!

– Итак, кабальеро, наши охотники вернулись…

– Что же дальше?

– И они привезли с собой вести.

– О чем?

– О нашем друге сиболеро.

– О Карлосе?

– Разумеется, о нем.

– Какие же вести? Они его видели?

– Нет, не совсем. Но они напали на его след. Они отыскали его берлогу и знают, где он находится в настоящий момент.

– Великолепно! – обрадовались Вискарра и Робладо.

– Они берутся найти его в любое время.

– Отлично!

– Вот моя новость, кабальеро! Постарайтесь, если можете, использовать ее.

– Дорогой падре, – ответил Вискарра, – вы мудрее нас. Вам известно положение вещей. Наш отряд не в силах поймать этого негодяя. Как вы нам посоветуете действовать?

Падре почувствовал себя необычайно польщенным.

– Друзья, – сказал он, привлекая к себе обоих офицеров, – я думал об этом и пришел к заключению, что в этом деле вы можете обойтись совершенно без помощи солдат. Посвятите во все этих двух охотников, снарядите их как можно лучше и пустите их по следу. Даю голову наотрез, если они не поймают этого еретика и негодяя!

– Падре, вы предлагаете нам то, о чем мы уже думали сами.

– Очень рад, кабальеро! Ведь это лучшее, что можно вообще придумать. Теперь нам остается только действовать.

– Но согласятся ли ваши охотники помочь нам? Они свободные люди и могут не захотеть принять участие в таком опасном и рискованном деле.

– Опасность не испугает их: они храбры, как львы, и ловки, как тигры. Ручаюсь вам, что это только еще больше раззадорит их.

– Вы думаете, они не откажутся?

– Не может быть никакого сомнения. Я уже зондировал почву. У них есть свои причины ненавидеть сиболеро. Поэтому, друзья, вам не придется особенно сильно убеждать их. Я уверен, что вы застанете их в боевой готовности, так как они читали объявление, в котором за поимку сиболеро обещана крупная награда, и, кажется, уж поделили между собой эти деньги. Подтвердите им, что их ожидает крупное вознаграждение, и они принесут вам уши сиболеро или его скальп, или даже его самого собственной персоной меньше чем через три дня, считая от этой минуты. Они-то его выследят, будьте покойны!

– Не послать ли вместе с ними несколько солдат? Может быть, сиболеро скрывается не один? У нас есть основания предполагать, что он имеет при себе слугу, и с его помощью ему нетрудно будет отразить нападение ваших охотников.

– Не думаю. Мои ребята – сущие дьяволы. Впрочем, вы можете с ними посоветоваться. Им лучше знать, нуждаются ли они в помощи. Уж это их дело, кабальеро. Пусть они и решают.

– Послать за ними сейчас, или вы сами пришлете их к нам, когда вернетесь в миссию? – осведомился Робладо.

– Не лучше ли будет одному из вас отправиться к ним? Не забывайте, что это дело не терпит огласки. Если они явятся сюда, это может возбудить подозрения, и, пожалуй, слух о ваших сношениях дойдет до сиболеро. А если он узнает, что на него готовится нападение, он успеет принять меры, и ваши шансы на успех сильно уменьшатся.

– Вы правы, отец! – сказал Робладо. – Как же нам устроить тайное свидание с охотниками?

– Нет ничего легче, капитан! Отправьтесь к ним, в их хижину на горах. Это глухое место, в стороне от проезжей дороги. Вряд ли вы встретите кого-нибудь. Вам придется пробираться по узкой тропинке в кустарниках, но я дам вам проводника, хорошо знающего местность. Я думаю, они уже ожидают вас: я им намекнул, что им не мешало бы посидеть дома, так как они могут понадобиться. Я уверен, что если вы поторопитесь, то еще застанете их.

– Когда вы можете прислать проводника?

– Он здесь. Я велел ему дожидаться во дворе. Не теряйте времени.

– Хорошо. Робладо, – прибавил комендант, – ваша лошадь оседлана, вы можете немедленно отправиться.

– Отлично. Где ваш проводник, падре?

– Эстебан! Эй, Эстебан! – крикнул падре.

– Иду, сеньор! – ответил снизу чей-то голос.

– Скорей! Скорей!

Через минуту явился мальчик-индеец и, сняв шапку, почтительно приблизился к падре.

– Проводи капитана к хижине охотников.

– Слушаю, сеньор!

– Никому ни слова об этом.

– Хорошо, сеньор!

– Если проговоришься – будет худо. Ступай!

Робладо спустился с лестницы в сопровождении проводника и, сев на лошадь, уехал.

Падре осушил еще один стакан бордо и затем, пригласив коменданта отведать его языков, простился с ним.

ГЛАВА LI

Проехав около полумили, Робладо повернул на узкую тропинку, поросшую с обеих сторон кустарником. Эстебан бежал впереди, показывая дорогу. После двух-трех миль езды тропинка привела к основанию горы, где среди скал находилось жилище охотников.

Это была жалкая лачуга, сооруженная из нескольких стволов деревьев; на покатой крыше толстым слоем были уложены листья этих же деревьев. Грубо сколоченная дверь и дыра, служившая окном, были завешаны буйволовыми шкурами, а стены, сплетенные из виноградных лоз, небрежно промазаны просохшей грязью. Впрочем, одной из стен служила гладкая скала, к подножию которой прижалось это убогое жилище. Отверстие в крыше заменяло трубу, и дым, выходя из него, оставлял на камне черный след. Дверь была устроена сбоку, у самой скалы, окно же выходило на тропинку и давало возможность обитателям хижины следить за всяким, кто приближался к их жилищу. Правда, навещали их не слишком часто, да и друзей у них было не очень много. Дорога, пролегавшая у основания скалы, отступала на несколько сот ярдов от того места, где приютилась хижина. Густой кустарник с одной стороны и скалы с другой совершенно скрывали жилище охотников.

За хижиной находилась небольшая конюшня, в которой помещались три тощих облезлых мула и два не менее жалких мустанга. К конюшне примыкала полянка, вся заросшая сорной травой, но, приглядевшись внимательнее, можно было заметить клочки земли, засеянные маисом, между колосьями которого виднелись усики дынь и тыкв.

У дверей лежало несколько собак, похожих на волков. Под нависшей скалой валялись старые седла. Два седла были подвешены к высокому шесту. Рядом болталось несколько уздечек, а между ними – куски вяленой говядины и стручки перца.

Внутри лачуги хлопотали две индианки. Одна из них месила хлеб, другая поджаривала мясо. У скалы на двух камнях было устроено подобие очага, около которого валялись грязные горшки и тыквенные бутыли.

Стены жилища были украшены луками, колчанами и шкурами убитых животных. Хижина состояла из одной только комнаты, в углах которой были навалены камни, служившие ложем. В одном углу стояли, прислоненные к стене, два копья и карабин. Над ними висели сабля, охотничий нож, пороховницы и сумки – необходимое снаряжение охотника Скалистых гор. На полу там и сям были разбросаны также рыболовные сети и капканы.

Робладо не вошел в самую хижину, так как охотники лежали тут же у входа в нее: мулат – растянувшись на земле, а его товарищ – в гамаке, подвешенном между двух деревьев.

Вид этих людей мог вызвать отвращение у любого человека, кроме Робладо. Для Робладо же они были драгоценной находкой. Он встречал их раньше, но никогда не присматривался к ним внимательно. Теперь же, взглянув на их смелые смуглые лица и мускулистые коричневатые тела, он подумал: «Вот кто справится с сиболеро!» В самом деле, каждый из них мог бы одолеть сиболеро, так как были крупнее и сильнее стройного Карлоса.

Мулат был выше своего товарища. Он был также храбрее и хитрее его. Трудно было представить себе более угрюмую физиономию. Матово-желтое лицо его заросло редкой бородой. Толстые, как у негра, иссиня-красные губы открывали два ряда крупных волчьих зубов. Над глубоко посаженными глазами с желтоватыми белками нависли густые всклокоченные брови, разделенные широкой переносицей. Нос у него был плоский и широкий, с вытянутыми ноздрями. Из-под складок грязного тюрбана выбивались космы похожих на свалявшуюся шерсть волос, что придавало этой физиономии особенно свирепое выражение.

Костюм его ничем не отличался от обычной одежды охотника прерий: он состоял лишь из кожаных штанов и шерстяной куртки. Оригинален был лишь головной убор: такие тюрбаны носят в южных штатах, откуда был родом мулат.

Его товарищ имел не менее отталкивающий вид, с той лишь разницей, что кожа его была почти совершенно черного цвета и соединяла в себе оттенки обеих смешанных в нем рас. От своих предков-негров он унаследовал толстые губы и покатый лоб, но волосы его были прямые, как у индейца, и длинными прядями ниспадали на плечи.

Одет он был в широкие полотняные штаны и рубашку без рукавов. Талия его была обмотана шарфом; широкая грудь его и могучие коричневые руки оставались обнаженными.

Робладо появился как раз к концу семейной ссоры, характеризующей нрав этого молодца. Полулежа в гамаке, он курил дешевую сигару и время от времени отгонял мух кнутом из сыромятной кожи.

– Поди-ка сюда! – позвал он жену. – Я голоден. Готово жаркое?

– Нет еще, – послышался из хижины ее голос.

– Тогда принеси мне маисовую лепешку и вина.

– Милый мой, ты ведь знаешь, что в доме нет ни капли вина.

– Скорее поди сюда, ты мне нужна! – Женщина вышла и неохотно приблизилась к гамаку.

Ее муж не двигался, пока она не очутилась совсем близко. Вдруг взмахнув кнутом, который он спрятал за спиной, он хлестнул ее изо всей силы по плечам. Одежда из тонкой ткани не могла, конечно, защитить бедняжку от ударов, и негодяй колотил ее до тех пор, пока несчастная жертва не догадалась убежать.

– Ну, женушка моя любимая, в следующий раз у тебя найдется для меня маисовая лепешка и вино!

И он с громким смехом растянулся в гамаке. Мулат тоже захохотал, придя в восторг от зверской шутки товарища.

Как раз в эту минуту подъехал Робладо.

Охотники вскочили на ноги и подозрительно оглядели с ног до головы вновь прибывшего. Весь дальнейший разговор вел мулат, его товарищ держался на заднем плане.

Они говорили тихо, чтобы не услышали женщины и проводник. Охотники брались выследить сиболеро и захватить его в плен или убить. В обоих случаях им была обещана крупная сумма денег, но если бы им удалось поймать сиболеро живым, за это плата должна была быть удвоена.

От помощи солдат охотники отказались наотрез. У них не было никакого желания делить с ними награду: эти деньги составляли для них целое состояние.

Окончив переговоры, Робладо уехал, и охотники начали тут же собираться в дорогу.

ГЛАВА LII

Мулат, которого звали Мануэль, и его товарищ Пепе через полчаса были готовы в путь. Сами сборы не заняли и половины этого времени, но пятнадцать минут ушло на еду и курение. Своим лошадям охотники тоже швырнули по небольшой охапке зеленого маиса.

Докурив сигары, они вскочили на лошадей и поехали. Мулат взял с собою длинный карабин, какие употребляются обычно американскими охотниками, и нож с широким обоюдоострым лезвием и тонким концом. Это оружие он привез с долины Миссисипи, где его научили пользоваться им.

У Пепе к седлу был привязан карабин, из-за пояса торчала рукоятка мачете, а за спиной – лук и колчан со стрелами. В известных случаях стрелы удобнее всякого другого оружия: они убивают бесшумно и на большом расстоянии, в случае же промаха жертва и не подозревает, что на нее готовилось покушение.

Кроме всего этого охотники захватили еще пистолеты и прикрепили к седлам свернутые лассо.

Каждый завернул в оленью кожу и съестные припасы: ломти вареного мяса и холодные маисовые лепешки. Несколько рожков, сумок и мешков дополняли их снаряжение. Две громадные тощие собаки: одна овчарка, а другая – испанской породы – бежали за лошадьми.

– Куда мы направимся, Мануэль? – спросил Пепе, как только они отъехали от хижины. – Прямо к Пекосу?

– Нет, дружище, нам придется направиться кружным путем. Если нас увидят в долине, ему могут донести об этом. Он заподозрит что-то неладное. Нет, мы поедем старым путем, переберемся через овраг и оттуда свернем к Пекосу. Самое главное – не торопиться и соблюдать осторожность. Верно, приятель?

– Каррамба! – воскликнул Пепе. – Но там ужасно крутой подъем! Мой конь и так едва дышит после охоты на буйволов, а теперь ему еще придется лезть на эту проклятую гору!

Вскоре они выехали из чащи; дорога была трудная, подъем становился все круче и круче. Всякой лошади это было не под силу, но мустанги охотников, выросшие в горах, привыкли карабкаться по скалам как кошки. Даже собаки едва могли взобраться на эти почти отвесные утесы. Всадники спешились и поползли вверх, таща за собой лошадей, пока не достигли высокого плоскогорья.

Переведя дух и дав отдохнуть животным, они снова сели верхом и направились на север.

– Ну, как, Пепе, встретим мы тут пастухов, как ты думаешь?

– Куда там! – пробормотал Пепе.

Это были последние слова, которыми обменялись охотники. Они двигались гуськом: первым – мулат, потом его товарищ, а позади Пепе – собаки: испанская и овчарка.

Всадники ехали все время прямо, ни разу не сворачивая в сторону, пока не прибыли к высохшему руслу реки, пересекавшему дорогу. Это было то самое место, куда бежал Карлос со своими людьми после памятного визита в крепость. Охотники так же, как и сиболеро, спустились вниз по руслу вплоть до самого берега Пекоса. Достигнув небольшой рощицы, они спешились и привязали лошадей к деревьям. Несмотря на то что животные недавно были на охоте и только что проделали очень утомительное путешествие, пробежав больше тридцати миль, они имели совершенно бодрый вид. При всей своей худобе они обладали исключительной силой и выносливостью, свойственной их породе, и могли бы сейчас пройти хоть еще сто миль.

Зная это, охотники были уверены в успехе своего предприятия.

– Мы заберем себе его вороного коня, – сказал мулат, бросив взгляд на мустангов, – не правда ли, Пепе?

– Разумеется!

– Что за удовольствие кататься на клячах, а, Пепе?

– Конечно, никакого удовольствия, Мануэль!

– Сиболеро прячется в пещере, я уверен в этом: где же еще ему быть? Подъедем туда со стороны долины. Выследим его, хотя я и так знаю, что все следы сходятся к пещере. Безусловно, оба они там: и сиболеро, и его конь. Но какое время выбрать для нападения? Вот в чем загвоздка, Пепе!

– Я думаю, что надо нападать лишь после того, как мы убедимся, где он: в пещере или в лесу?

– Ну, это-то, положим, ясно! Устроить ловушку не так трудно.

– Днем он, очевидно, сидит в пещере.

– Вероятно. Я думаю, что ночью он отправляется в селение: если не в самое свое ранчо, то куда-нибудь поблизости. Там он встречается с Антонио. Вряд ли Антонио ходит к нему: сиболеро слишком хитер, чтоб открыть свою тайну даже самому верному слуге.

– Так, может быть, нам лучше выследить Антонио?

– Нет, это не годится. Нам придется тогда нападать на двоих, не на одного. Да я и не желаю убивать Антонио: будет хуже, если найдут два трупа. Еще, пожалуй, подумают, что это не мы убили сиболеро. Мы должны захватить его в плен. В плен, слышишь, а не убить – убьют его и без нас. Выслеживать Антонио нечего, он нам ни к чему.

– А нельзя ли подобраться к пещере днем, Мануэль? Я не помню, где она находится.

– В миле отсюда или даже ближе. Но мы можем двинуться туда, только убедившись, что он спит. Как ты думаешь, Пепе, спит он сейчас?

– А зачем нам нужно, чтоб он спал?

– Затем, Пепе, что иначе он завидит нас за милю, вскочит на коня – и тогда поминай его, как звали! Пройдет еще три дня, пока мы его поймаем, а может быть, он и навсегда ускользнет от нас.

– Ага, в таком случае я придумал другой план, дружище! Подберемся к пещере, спрячемся там где-нибудь и будем сидеть в засаде, пока не стемнеет, а когда он выйдет, мы пустим ему вдогонку стрелу или пулю.

– Ерунда, Пепе! Убив его, мы лишаемся половины награды, а промахнувшись в темноте, потеряем всю. Черт! Нет, или все, или ничего! Только живьем, только живьем взять его!

– Ну, тогда, Мануэль, я предлагаю подождать, пока он не уйдет в селение, залезть в его отсутствие в пещеру и напасть на него, когда он вернется. Что ты на это скажешь?

– Неплохо придумано, Пепе! Так мы и сделаем. Солнце на западе: пора в дорогу. Вперед!

Вскоре они подъехали к реке. Брода в этом месте не было, но охотников это не остановило. Не теряя ни минуты, они пустились вплавь верхом на лошадях. Собаки тоже бросились в воду, и скоро все они, пыхтя и отдуваясь, выбрались на противоположный берег. Вечер был холодный, но ни жара, ни холод не смущали этих молодцов. Промокшая одежда ничуть не беспокоила их, и они снова отправились в путь.

Проехав две-три мили, охотники приблизились к утесу, врезывавшемуся в равнину. Вершина его была расщеплена, образуя группу отдельных скал. Деревьев кругом не было. Нагроможденные друг на друга темные каменные глыбы придавали всей местности какой-то мрачный вид. В расщелинах было достаточно места, чтоб скрыть целый отряд всадников вместе с их лошадьми.

Утес с одной стороны и горный хребет с другой замыкали равнину, преграждая доступ к ней. Между утесом и хребтом находилась узкая, крутая тропинка, убегавшая в прерию. В этом самом ущелье вырезано было все стадо молодого ранчеро Хуана. Волки, медведи и ястребы давно сожрали мясо убитых животных, но кости все еще лежали тут, жутко белея в сумерках.

Наконец охотники достигли цели своей поездки. Лошадей они оставили у камней, крепко привязав их, а сами поползли через расщелину в скале и в скором времени добрались до гребня горы. Отсюда перед ними открывалась вся местность, и сиболеро мог бы ускользнуть от них только под покровом темноты, но охотники надеялись, что скоро взойдет луна, а при ее свете они заметили бы и кошку, не то что всадника.

Выбрав удобное местечко, они улеглись, и теперь никто не мог бы увидеть их снизу. Лошади были тоже хорошо спрятаны между скал.

Охотникам был совершенно ясен план действий. Они уже давно подозревали, что сиболеро жил в этой пещере с того времени, как его объявили вне закона. Карлос выходил из нее по ночам и отправлялся в селение, расположенное не дальше, чем в десяти милях от его собственного ранчо.

Там его встречал Антонио, сообщал ему все новости и снабжал провизией.

Мулат и его товарищ намеревались проследить, когда Карлос выйдет из своего убежища, забраться туда и, по его возвращении, броситься на него. Правда, они могли напасть на него по дороге, но это было сопряжено с известным риском, гнаться же за ним верхом значило в лучшем случае убить его, что не входило в расчеты Мануэля.

Им нужен был не его скальп, а он сам, взятый живьем. Чего бы им это ни стоило, они должны были поймать сиболеро, так как это сулило им много денег, а из-за денег злодеи готовы были на любой зверский поступок. Они не были настолько безрассудно смелы, чтобы желать открытого боя с Карлосом, ловкость и отвага которого были им хорошо известны. Они предпочитали действовать хитростью. Решив было сначала выследить сиболеро и напасть на него, сонного, в пещере, они кончили тем, что нашли более удобным поджидать его возвращения, спрятавшись самим в его убежище. Мулат остановился на этом образе действий еще задолго до предложения своего товарища.

Охотники надеялись, что их жертва даже не заподозрит о готовящемся на нее нападении и поэтому не будет держаться настороже. Если бы Карлосу было известно, что они выслеживают его, он принял бы гораздо более серьезные меры, чем против неловких солдат, провести которых значительно легче, чем охотников, да еще таких, как эти.

Оба товарища тешились мыслью, что они нападут на сиболеро врасплох, и потому не сомневались в удачном исходе.

К тому же они сделали все, чтобы обеспечить себе успех, предполагая, что сиболеро находится в пещере и выйдет оттуда при наступлении ночи.

Солнце уже зашло. Им оставалось ожидать недолго.

ГЛАВА LIІІ

Карлос действительно скрывался в пещере. Со времени происшествия в крепости он избрал эту пещеру своим убежищем. Мулат не ошибся. Здесь сиболеро был в безопасности и мог поддерживать связь со своими друзьями в долине. Под покровом ночи он пробирался через ущелье и еще до рассвета возвращался обратно. Спал он днем. Солдаты не внушали ему страха, даже если б они догадались искать его здесь.

Стоя у входа в пещеру, он видел все ущелье как на ладони: появись кто-нибудь на расстоянии мили оттуда, Карлос сразу заметил бы его. Если бы в ущелье нагрянул отряд солдат, хотя это и было маловероятно, сиболеро мог бы бежать по узкой тропинке, которой воспользовались охотники.

Его конь не боялся крутизны и вынес бы его в прерии, а там Карлосу не были страшны никакие преследователи.

Лишь во время его сна или после наступления темноты враги могли подкрасться к Карлосу. Но даже и тогда сиболеро не испытывал страха. Он спал спокойно, точно его сторожил целый отряд телохранителей. Впрочем, он действительно имел стража, самого верного и неподкупного: это была его собака Сиболо; хотя она и пострадала во время нападения в саду дона Амброзио, но теперь поправилась и была готова снова служить своему хозяину. Когда Карлос спал, умное животное сторожило его, сидя у входа в пещеру и следя за тем, все ли спокойно вокруг. Даже в темноте трудно было обмануть ее бдительность. Она всегда успела бы предупредить Карлоса об опасности.

Пещера была достаточно велика. В ней свободно могли бы поместиться несколько человек и лошадей. В глубине ее постоянно капала сверху из скал чистая ключевая вода, собираясь в стоявшую внизу чашу. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что эта чаша не была делом рук человеческих: вода, постоянно капавшая сверху, с течением времени выдолбила камень, образовав нечто вроде сосуда. Такие естественные чаши – явление обычное в этой местности: в Вако, в горах Гваделупы и дальше на юг их можно видеть довольно часто.

Эта пещера как будто самой природой была предназначена служить тайным убежищем разбойнику, беглому рабу или какому-нибудь другому отверженному. Для Карлоса она была самым подходящим жилищем. Кроме него лишь некоторые охотники и дикие индейцы знали об ее существовании. Жители же долины никогда не появлялись в этом темном и жутком ущелье.

Сидя в своей берлоге, Карлос имел достаточно времени для размышлений. Он был в курсе всего, что происходило в городе. Об этом заботился Антонио. Каждую ночь он встречался с Карлосом у Пекоса и сообщал ему все новости. Хитрый мулат угадал: Антонио никогда не являлся в пещеру из опасения, что его выследят и таким образом обнаружат местопребывание Карлоса.

Антонио нашел в лице Хозефы верного помощника. Через нее он узнал, что Каталина де Крусес содержится под замком, что Робладо только ранен и уже поправляется, что появились два новых офицера, принимающих деятельное участие в выслеживании Карлоса, и, наконец, что голова сиболеро значительно поднялась в цене. Карлосу, кроме того, давно было известно, что за его ранчо установлен надзор, и это его бесило, так как, хотя шпионы были очень неловки и неуклюжи, он все же не решался из-за них навещать мать и сестру. За Розиту он не опасался: Вискарра был искалечен, и она могла беспрепятственно расхаживать по селению. А через некоторое время Карлос надеялся уехать с нею туда, где ей не будет угрожать никакая опасность.

Он только ждал удобного случая. Шпионы не пугали его: несмотря на то что они постоянно окружали ранчо, Карлосу легко было бы увести мать и сестру под самым их носом. Была еще третья женщина, которая охотно убежала бы с ним, женщина не менее им любимая, но теперь день и ночь охраняемая в своем собственном доме.

Только из-за нее он подвергал свою жизнь ежеминутной опасности, только из-за нее сидел он день за днем в своем убежище, придумывая планы ее освобождения – рискованные планы, полные дерзкой отваги, безумной смелости.

Каким образом похитить ее, запертую на ключ, окруженную сторожащими ее слугами и шпионами? Он постоянно ломал себе над этим голову.

Она обещала бежать с ним. О, почему они не сделали этого сразу? Зачем было думать, откладывать? Промедление оказалось гибельным и отодвинуло их побег на месяцы, может быть, на годы. Он опасался, что потерял ее навсегда.

Ни гнев врагов, ни презрение горожан к «убийце» не беспокоили Карлоса. Он думал только о ней, думал и терзался. В часы бессонницы он стонал от жалости к своей возлюбленной, томящейся вдали от него.

Каждый день он уже с утра нетерпеливо ожидал наступления ночи, чтобы поехать к Пекосу навстречу Антонио.

Как только окончательно стемнело, Карлос вывел лошадь из пещеры, вскочил в седло и поскакал. Сиболо бежал впереди него.

ГЛАВА LIV

Охотникам оставалось ждать недолго. Им удалось предусмотреть все. Даже луна не обманула их ожиданий и теперь сияла на небе, лишь изредка прячась за проплывающую тучку.

Ветра не было. Вокруг царила мертвая тишина. В этой высокой местности малейший шум был бы слышен на далеком расстоянии.

Собаки и лошади охотников были приучены к молчанию. Их хозяева тоже лежали тихо, лишь изредка обменивались несколькими словами, произносимыми вполголоса или шепотом.

Только ворчание серого медведя, вой койота, крик совы, летучей мыши и козодоя изредка нарушали тишину.

Прошло полчаса, в течение которых охотники напряженно прислушивались и вглядывались в темноту. Все-таки могло случиться, что сегодня Карлос отправился в селение днем, не дожидаясь ночи. Имея дело с таким человеком, следовало ожидать всего. Если бы эта догадка оказалась верной, их план был бы разрушен. Но у мулата про запас был еще один способ захватить Карлоса: они должны были ночью подкрасться к самой пещере и ждать там до утра. Утром, когда сиболеро выйдет из своего убежища, один из них попытается ранить его, но не убить. Другой же постарается подстрелить или хотя бы искалечить его лошадь. А без коня сиболеро легко будет захватить в плен.

Был у них еще один план, на тот случай, если бы сиболеро остался на ночь в пещере.

Чтобы привести в исполнение этот план, надо было поставить в начале дорожки один отряд солдат, а в конце ущелья – второй. Так как по краям ущелья были бездонные пропасти, Карлосу с двух сторон был бы отрезан путь к отступлению. Правда, он мог бы достигнуть равнины иным путем и этим погубить все, но, чтобы помешать ему, достаточно было третьего отряда. Вискарра и Робладо не поскупились бы ни на людей, ни на деньги, если бы от этого зависел успешный исход дела.

Мулат и его черный товарищ тщательно обдумали все это, но решиться осуществить подобный план можно было лишь в самом крайнем случае. Правда, тогда им не угрожала бы почти никакая опасность со стороны сиболеро, но зато денег они получили бы очень мало, так как каждый солдат потребовал бы себе равную долю из обещанной суммы.

Никто из них и не думал прибегнуть к этому плану: оба были уверены, что справятся с сиболеро без посторонней помощи.

С той минуты, как они залегли в скалах, охотникам пришлось прождать только полчаса. Затем до них донесся конский топот. Они слышали, как лошадь споткнулась, и из-под ее копыт с треском посыпались камешки. По дорожке приближался всадник.

– Это он, – зашептал мулат. – Слышишь, Пепе?

– Конечно, он, Мануэль! Мы, значит, не ошиблись: он прятался в пещере. Гляди, вот он!

По ущелью двигался чей-то темный силуэт. При свете луны легко было различить всадника верхом на коне. Охотники не сомневались, что этот всадник – сиболеро.

– Мануэль, – шепотом произнес Пепе, – что, если он проедет близко? Почему бы не попытаться застрелить под ним лошадь? Луна светит так ярко, что промахнуться невозможно. Давай стрелять оба одновременно. Убив коня, мы сразу поймаем и самого сиболеро.

– Нет, приятель, пешком нам не догнать сиболеро. Он убежит в скалы и будет прятаться там. Нет, наш старый план лучше. Пусть сиболеро проедет. Мы захватим его, когда он вернется: тогда он будет наш наверняка.

– Но, Мануэль…

– К черту! Никаких «но»! Ты слишком торопишься, Пепе! Потерпи немного: все будет хорошо. Посмотри-ка!

Пепе взглянул в ту сторону, куда указывал Мануэль. Сиболеро был теперь так далеко от охотников, что его не достала бы ни пуля, ни стрела, так что план Пепе рушился сам собой.

Карлос держался середины ущелья и скоро должен был выехать на равнину, по пути минуя засаду.

Вскоре он очутился в двухстах ярдах от места, где притаились мулат и его товарищ. Охотники лежали не шевелясь; собаки, повинуясь своим хозяевам, тоже не двигались.

Всадник ехал вперед медленно и осторожно: видно, это вошло уже у него в привычку. Теперь луна освещала Карлоса. Несмотря на расстояние, отделявшее его от охотников, можно было даже различать блеск его оружия, его светлые волосы и стройную фигуру, гордо сидящую на прекрасном коне.

– Сиболеро, – прошептал Мануэль. – Все идет отлично, дружище!

– А это что там впереди?

– Не заметил! Ах, дьявол! Это собака, да, да, собака! Да, это собака. Черт побери!

– Каррамба! Я теперь вспоминаю: это чудесный пес, Пепе! Проклятие! Как я мог забыть?! Счастье, что ветер с другой стороны. Пока еще ничего не случилось. Ах, черт! Смотри!

Они увидели, что всадник внезапно остановился, подозрительно вглядываясь в скалы, где была устроена засада. Его собака, очевидно, что-то почуяла.

– Проклятие! – процедил сквозь зубы мулат. – Эта собака нас погубит!

К счастью для охотников, ветерок дул в направлении от сиболеро, иначе Сиболо почуял бы их в один момент. Но даже сейчас они находились в опасности. Легкий шум – может быть, одна из их лошадей ударила о землю копытом – разбудил подозрения Сиболо, хоть его хозяин ничего не заметил.

Однако собака, очевидно, не была достаточно уверена в том, что действительно слышала какой-то шум. Вскоре, опустив голову, она, как ни в чем не бывало, побежала вперед. Всадник последовал за ней, и через несколько минут они скрылись из виду.

– Теперь в пещеру, Пепе!

Оба осторожно спустились и сели на лошадей. Ущелье было близко, и охотники скоро очутились на той самой дорожке, по которой недавно проехал сиболеро. Они подвигались вперед, не спуская глаза с пещеры.

Им нечего было бояться, что сиболеро, вернувшись утром, увидит их следы: дорога была каменистой. Но все-таки мулат был встревожен и бормотал время от времени:

– Проклятая собака! Чтоб она околела!

Наконец пред ними показался вход в пещеру. Охотники спешились. Пепе остался с лошадьми, а мулат, затаив дыхание, пополз к пещере, тщательно исследуя почву и прислушиваясь. Он опасался, что сиболеро оставил кого-нибудь сторожить свое убежище; этот хитрый охотник никогда не забывал принять все меры предосторожности.

Не услышав ничего подозрительного, он сперва впустил собак; так как они не залаяли, мулат успокоился и решился войти в пещеру сам. Внутри он зажег огонь и заслонил его так, чтобы свет не пробивался наружу. Затем он поспешно осмотрелся и, убедившись, что пещера пуста, подозвал товарища.

Снова обследовав пещеру, охотники нашли несколько принадлежащих Карлосу вещей. Плащ, небольшой топорик, котелок для приготовления пищи, две-три чашки и несколько ломтей мяса и хлеба составляли все имущество Карлоса.

Охотники немедленно поделили все это между собой, затем поместили лошадей в дальний угол и, потушив свет, стали поджидать свою жертву.

ГЛАВА LV

Выйдя из пещеры, Карлос поехал вперед, соблюдая тысячу предосторожностей. Он вглядывался в каждый куст, ожидая найти там притаившегося врага. Почему сегодня он был осторожнее, чем всегда? Потому что у него возникло подозрение: он подумал как раз о тех двух охотниках, которые в эту минуту лежали в засаде так близко от него. Последнее время он часто вспоминал о них. Он знал их давно, знал, как оба они, особенно мулат, ненавидят его. Он опасался, что комендант обратится за помощью, так как они способны были выследить кого угодно. Охотники беспокоили его больше, чем солдаты и офицеры вместе. Карлос знал, что, если хитрый мулат со своим достойным товарищем возьмется за розыски, ему придется расстаться с пещерой и прекратить хождение в селение.

Эти мысли очень расстраивали Карлоса, хоть он и был уверен, что его враги сейчас на охоте. Он надеялся покончить все свои дела здесь и уехать до их возвращения. Но сегодня утром его постигло жестокое разочарование.

Он вернулся в пещеру лишь на рассвете, потому что шпионы помешали Антонио прибыть вовремя на свидание. Возвращаясь обратно, Карлос заметил на дороге чьи-то свежие следы. Это были следы лошадей, мулов и собак. Внимательно рассмотрев их, Карлос заподозрил, что мулат и его товарищ уже вернулись.

Вскоре он убедился в этом окончательно. Следы одной из собак резко отличались от следов другой. Карлос знал, что у мулата недавно появилась новая собака. Несомненно, это она!

Направившись по этим следам, сиболеро вскоре выехал на тропинку, которая вела к ущелью. Он заметил, к своему удивлению, что следы сворачивают и сливаются вместе с его собственными. Очевидно, охотник обнаружил его убежище.

Карлос хотел было продолжать свои наблюдения, но, так как уже совершенно рассвело, он отказался от этого.

Благодаря этой случайности он узнал, что за ним следят, и теперь ехал осторожно, опасаясь на каждом шагу встретить своих врагов.

Когда он выбрался из ущелья, его собака повернула голову в сторону и глухо заворчала. Карлос остановился и посмотрел в том же направлении, но он не заметил ничего подозрительного, да и собака через секунду успокоилась и снова побежала вперед.

«Может быть, там притаился какой-нибудь хищный зверь», – подумал Карлос и тронулся дальше.

Выехав на открытую местность, он пустил коня в галоп. Достигнув Пекоса, он направился вдоль берега к устью реки и вскоре очутился у большой рощи, где его должен был ожидать Антонио.

Не доезжая ста ярдов, сиболеро остановился. Собака побежала вперед, на минуту исчезла в роще, затем снова вернулась к своему хозяину. И лишь тогда всадник смело въехал в густую тень деревьев. Там он слез с коня и сел на траву в ожидании Антонио.

Не прошло и четверти часа, как он увидел человека, который, согнувшись вдвое, осторожно крался по равнине. Подойдя к роще, он остановился и тихо засвистел. Сиболеро ответил на этот сигнал, и человек вошел в рощу. Это был Антонио.

– За тобой следили, старина? – спросил Карлос.

– Как всегда, сеньор! Но я все-таки сумел обмануть их.

– Скоро это будет очень трудно.

– Почему?

– Потому что мулат вернулся с охоты.

– Откуда это известно?

– Сегодня утром, после того как мы расстались, я увидел на дороге следы и сразу догадался, чьи они.

– К сожалению, сеньор, вы не ошиблись. Они вернулись вчера вечером, но это еще не все. Есть кое-что похуже.

– Хуже? Что же еще могло случиться?

– Они следят за вами.

– Как, уже? Я в этом не сомневался, но когда они успели? Откуда ты это знаешь, Антонио?

– У Хозефы есть брат. Он служит у падре Иохима. Сегодня утром падре взял его с собою в крепость и велел ему проводить капитана Робладо к хижине охотников. Падре угрожал мальчику небесной карой, если он проговорится об этом кому-нибудь. Вернувшись в миссию, мальчик отдал своей матери серебряную монету; Хозефа заподозрила что-то неладное и заставила брата рассказать все. Он не знал, о чем говорил Робладо с охотниками, но заметил, что после отъезда капитана охотники начали собираться в путь. Очевидно, они отправились на поиски.

– Ты прав, Антонио! Так оно и есть! Они выкурят меня из пещеры: это ясно. Они уже пронюхали, что я скрываюсь в ней. Придется мне найти другую берлогу. Хорошо, что я узнал об этих негодяях: им не удастся напасть на меня врасплох. Какие у тебя еще новости?

– Ничего особенного. Хозефа вчера вечером видела Виченцу в компании с Хозе, но ей не удалось пробраться к сеньорите: слишком усердно ее караулят. Завтра Хозефа пойдет к жене привратника; может быть, от нее что-нибудь узнает.

– Мой верный друг! – сказал сиболеро. – Вот деньги. Отдай их Хозефе и вели ей действовать. На нее вся моя надежда.

– Не беспокойтесь, сеньор! Хозефа сделает все, что возможно, потому что, – прибавил Антонио, улыбаясь, – вся ее надежда на меня.

Услышав это простодушное признание, Карлос засмеялся и стал расспрашивать о своей матери, сестре, о солдатах, шпионах и о Хуане.

О молодом ранчеро Антонио не мог сообщить ничего нового.

Хуана арестовали на другой день после происшествия в крепости, и с тех пор он сидит в тюрьме. Его обвинили в сообщничестве с Карлосом, но будут судить лишь после ареста самого сиболеро.

Поговорив с Антонио, Карлос взял провизию, которую тот принес, и приготовился ехать обратно.

– Завтра ночью мы снова встретимся здесь, Антонио! – сказал он на прощание. – Если я не явлюсь, знай, что я в опасности, и постарайся прийти мне на помощь. Прощай, старина! Доброй ночи!

– Доброй ночи, сеньор!

И, обменявшись крепким рукопожатием, друзья разошлись в разные стороны.

Антонио направился в селение, сиболеро же, вскочив на коня, поехал к своим мрачным скалам.

ГЛАВА LVI

Если бы сиболеро был труслив, он, наверное, совершенно растерялся бы, услышав новость, сообщенную ему Антонио. Но для Карлоса узнать, что его выслеживают, значило лишь удвоить осторожность и приложить все усилия, чтобы не попасться в руки врагов.

Открытый бой с обоими охотниками его не страшил, но он был уверен, что эти негодяи нападут на него тайком: либо подкрадутся к нему, либо набросятся на него из-за угла.

Возвращаясь в ущелье, Карлос все время думал о мулате и его товарище.

«Они знают, где пещера, – размышлял он. – Их следы, которые я нашел, вели к ущелью. Очевидно, на охоте они встретили кого-нибудь, кто рассказал им о слежке, о всех этих шпионах и о втором объявлении. Тогда они поторопились вернуться в миссию. Падре Иоахим взял с собой в крепость этого мальчишку. Теперь все понятно: падре покровительствует тем двум мерзавцам. За ним, вероятно, послали, иначе зачем ему было являться рано утром к офицерам? Он рассказал им об охотниках, и Робладо тут же отправился повидаться с ними. Теперь все понятно: они открыли мое убежище! А вдруг они пробрались в ущелье во время моего отсутствия? Времени у них было достаточно, если они отправились тотчас же после разговора с Робладо. Мальчишка говорит, что они куда-то собирались. Черт возьми! Мне надо быть начеку».

Сиболеро натянул поводья и стал внимательно всматриваться в окружающую его темноту. Он находился уже недалеко от ущелья, луна скрылась за тучу, и все было погружено во мрак.

«Очень может быть, – подумал он, – что они спрячутся недалеко от пещеры и будут поджидать моего появления, чтобы тогда напасть на меня. Может быть, они уже там? Пустяки, поеду дальше! – решил он после минутного колебания. – Сиболо успеет предупредить меня. Если они так хорошо запрятались, что даже он ничего не заметит, значит, эти негодяи хитрее, чем я думал. Если же он почует их, я всегда успею вернуться обратно».

– Сиболо!

Собака на мгновение остановилась, затем подбежала к хозяину и вопросительно посмотрела на него. Карлос махнул рукой и произнес одно только слово:

– Вперед!

Услышав приказание, собака бросилась бегом в направлении, указанном сиболеро.

Молодой человек пустил коня следом за ней.

Вскоре он приблизился к месту, где горный хребет и утес сходились почти вплотную. Между ними оставался лишь узкий проход. У подножия утеса лежали громадные камни, за которыми могло поместиться несколько человек вместе с лошадьми.

«Вот где они могли устроить засаду, – подумал Карлос. – Отсюда совсем нетрудно подстрелить меня. Но Сиболо спокоен».

– Ах! – резко вскрикнул он, услышав угрожающий вой собаки.

Сиболо наткнулся на чьи-то следы, ведущие в ущелье. В эту минуту снова появилась луна, и Карлос увидел, что собака во весь дух мчится к пещере.

Опасаясь ехать вперед, Карлос хотел было позвать Сиболо, чтобы тот обследовал камни, лежавшие у подножия утеса, но умное животное, очевидно, напало на свежий след. Лишь теперь Карлос сообразил, что враги, может быть, поджидают его в самой пещере!

В ту же минуту раздался отрывистый лай Сиболо. Хотя Карлос и не видел собаки, но он знал, что она почуяла кого-то.

Он прислушивался, не рискуя ехать дальше, не решаясь даже позвать собаку, чтобы тот, кто спрятался в пещере, не услышал его голоса. Карлос счел за лучше подождать возвращения Сиболо. В конце концов в его убежище мог забраться серый медведь или какой-нибудь другой зверь.

Еще раз осмотрев свой карабин, сиболеро застыл в седле, не двигаясь, готовый каждую минуту отразить нападение, пристально вглядываясь в темноту и прислушиваясь к малейшему шороху.

Сомнения Карлоса длились всего несколько секунд, так как вскоре до сиболеро донесся звук, заставивший его вздрогнуть. Звук был похож на ворчание какого-то зверя, и Карлос уже решил, что Сиболо наткнулся на медведя, как вдруг услышал голоса нескольких собак и громкий лай испанской гончей!

Карлос понял все: враги поджидали его в пещере. Он слышал, что именно оттуда доносился лай.

Первой инстинктивной мыслью сиболеро было пришпорить коня и во весь опор помчаться обратно. Но он превозмог свое волнение и прислушался, желая убедиться окончательно.

Собака не переставала лаять, и шум все усиливался. Вдруг Карлос расслышал человеческие голоса. Кто-то прикрикнул на собак, после чего они внезапно замолчали.

По наступившей тишине Карлос заключил, что Сиболо или убежал, или убит на месте. В том или в другом случае ожидать его было бесполезно. Если собака жива, она найдет его. И Карлос, не медля больше, повернул лошадь и поскакал обратно.

ГЛАВА LVII

Отъехав на достаточно далекое расстояние, он остановился в тени скал – как раз у того места, где раньше охотники устроили ему засаду. Не слезая с коня, он прислушивался, нет ли за ним погони.

Вдруг он заметил, что по дороге движется какой-то темный предмет, и с радостью убедился, что это Сиболо. Еще минута – и собака стояла у стремени. Наклонившись, Карлос увидел, что бедное животное истекает кровью: бок его был растерзан, шкура висела клочьями.

– Бедняжка, ты спас мне жизнь. Теперь моя очередь позаботиться о тебе, – сказал Карлос.

Соскочив с коня, он взял на руки раненую собаку и вместе с ней снова уселся в седло.

Теперь он знал, кто находится в пещере. Лай гончей указывал на присутствие мулата, и, конечно, его товарищ был с ним. Другой гончей не было во всем селении.

Карлос обдумывал, куда направиться дальше.

«Поеду к роще, – решил он, – и спрячусь там до прихода Антонио. Им не удастся выследить меня: сейчас слишком темно. Все небо заволокло тучами, луны больше не будет сегодня. Я могу скрываться там весь завтрашний день, если они не будут выслеживать меня. Если же они поедут за мной, я всегда успею скрыться, завидев их. Бедный мой Сиболо! Ты весь в крови. Терпение, дружок! Скоро я осмотрю твои раны. Да, надо ехать к роще. Они не догадаются, что я там: ведь это так близко от селения. Да и как им выследить меня в темноте? Ах, я и забыл про гончую! Она-то почует меня наверняка! Что мне делать? Злодеи найдут меня и ночью. Я погиб!»

Карлос пришел в отчаяние. Прижимая к груди собаку, он сидел в седле понурившись, совершенно убитый.

В первый раз смелый сиболеро упал духом. Он долго оставался в каком-то оцепенении. Но мужество не покинуло его окончательно. Внезапно он встрепенулся, как будто разбуженный какой-то новой мыслью. В нем возродилась надежда.

– Да, я поеду в рощу. Я еще перехитрю тебя, кровожадный мулат! Посмотрим, кто кого осилит! Может быть, ты получишь награду, но не ту, на которую рассчитываешь! Не так-то легко тебе будет добыть скальп Карлоса!

Он дернул поводья и, придерживая в седле собаку, двинулся вперед через равнину.

Он ехал молча, лишь изредка обращаясь с ласковым словом к Сиболо. Бедная собака, видимо, теряла силы. Из ран ее все время сочилась кровь.

– Терпение, дружище! Еще немного – и ты скоро отдохнешь.

Меньше чем через час он достиг рощи на берегу Пекоса – той самой, где он недавно виделся с Антонио. Здесь он решил провести остаток ночи и, если ему не помешают, весь следующий день.

На отлогих берегах Пекоса в этом месте почти совершенно нет деревьев. Кое-где только можно увидеть две-три ивы или крохотную рощицу, состоящую из нескольких дубов, акаций и кактусов.

Эти группы деревьев так редки и так далеко разбросаны одна от другой, что нисколько не мешают обозревать всю равнину на очень большом расстоянии. Если бы кто-нибудь вздумал скрыться в их тени, он мог бы днем издалека заметить приближение врага, но ночью, особенно если было очень темно, такая роща не могла служить надежным убежищем.

Та, что выбрал сиболеро, находилась в стороне от других, у самой реки и занимала площадь всего в несколько акров, но росшие неподалеку ивы придавали ей вид небольшого леска.

В середине ее была открытая, почти совершенно круглая лужайка, поросшая мягкой травой. С одной стороны этой прогалины река резко отклонялась и текла почти под прямым углом к ней. Оба берега были ясно видны из расположенного у края рощицы прохода. Такая же просека шла и с другого ее конца, так что роща была как бы разделена на две почти одинаковые части.

Вся эта местность была низменной и густо заросла дерном. Деревья в роще стояли очень близко одно к другому, и стволы их были перевиты побегами винограда и лианами. Охотник, преследующий дичь, мог бы кое-как проползти между ними. Но ночью, даже при лунном свете, подлесок превращался в непроходимую чащу.

С одной стороны лужайки, где почва была сухой и песчаной, росли кактусы. Их было не больше полдюжины, но два-три из них почти достигали своими сочными ветвями верхних ветвей дубов.

Здесь-то и надеялся сиболеро найти приют и спрятаться от преследовавших его врагов.

ГЛАВА LVIII

Карлос был прав, считая, что его собака спасла ему жизнь. Если бы Сиболо не почуял врагов и не поднял тревоги, сиболеро, конечно, вошел бы в пещеру и попался в руки охотников.

Его хитрые враги были совершенно убеждены, что на этот раз он не ускользнет от них. Лошади их были скрыты в глубине пещеры. Сами охотники притаились у скал, свисавших по обе стороны входа, собираясь наброситься на Карлоса, едва он только появится.

Собаки лежали у их ног и готовы были по первому слову своих хозяев вцепиться в горло врага.

План был задуман недурно. Все предосторожности, принятые охотниками при отъезде из селения, их никем не замеченное появление в ущелье, кружной путь, выбранный ими, и терпеливое ожидание отъезда Карлоса – вся эта предусмотрительность поистине заслуживала удивления.

Как им могло прийти в голову, что Карлос догадается об их присутствии? Они вернулись с охоты темной ночью и никого не встретили на своем пути. После того как они распаковали свои охотничьи сумки и отдали падре Иоахиму их содержимое, он велел им поскорей убраться домой и сидеть там, пока за ними не пошлют. Лишь несколько слуг при миссии знали об их возвращении, но им велено было молчать. Поэтому сиболеро не мог даже и подозревать, что они находятся сейчас в пещере. Вряд ли он обратил внимание на их следы в ущелье. Да и как заметить их ночью, и притом на каменистой почве?

Лучшей ловушки нельзя было и придумать. Не было сомнения, что Карлос попадется в нее. Когда он, ведя за собой коня, беспечно войдет в пещеру, охотники вместе с собаками набросятся на него и, прежде чем он успеет выхватить пистолет или нож, свяжут его по рукам и ногам. На этот раз сиболеро погиб, ему не спастись!

И все же мулат был неспокоен и время от времени бормотал:

– Проклятие! Не нравится мне его собака, Пепе!

Пепе мрачно чесал затылок. Оба боялись, что собака расстроит их план. Оба еще раньше слыхали о преданности Сиболо своему хозяину, но они и не подозревали, какое это умное и бесстрашное животное.

Охотники опасались, что, если собака войдет в пещеру раньше своего хозяина, она успеет предупредить его об опасности и ему удастся бежать. Но если он не пошлет вперед Сиболо, а поедет сам, ему не миновать гибели. Даже если бы Карлос вошел в пещеру одновременно с собакой, охотники сумели бы убить под ним коня, а в крайнем случае убить и самого сиболеро.

Так рассуждали злодеи, поджидая прихода Карлоса.

Они еще не заняли своих постов у входа в пещеру. Торопиться было нечего. Зная, что им придется ожидать, и, может быть, очень долго, они заблаговременно поужинали скудными припасами сиболеро. Мулат завернулся в его одеяло, так как становилось прохладно. Затем оба товарища распили привезенное с собой вино и понемногу развеселились. Только мысль о Сиболо портила им настроение. Эта собака являлась неожиданным препятствием на пути к выполнению их планов.

Им пришлось ожидать меньше, чем они предполагали. Оба почему-то были убеждены, что сиболеро уезжает далеко, чуть не к самому селению, и в пещеру возвращается только утром.

Однако до рассвета оставалось несколько часов, когда мулат, не спускавший глаз с ущелья, вдруг вздрогнул и схватил товарища за рукав.

– Смотри, смотри, Пепе! Вот он! Вот сиболеро!

Мулат указывал на какой-то темный силуэт, приближавшийся к ущелью. Лишь с величайшим трудом можно было разглядеть человеческую фигуру верхом на лошади.

– Ах, черт! Ах, черт! Это он! – зашептал Пепе, всматриваясь в темноту.

– Спрячься, Пепе! Да не торчи ты у самого входа! Убери прочь собаку! Стань на свое место, а я выйду отсюда.

Пепе послушно занял условленное место. Мулат вместе с гончей вышел из пещеры и спрятался у входа.

Через несколько секунд он вдруг подпрыгнул и злобно зашипел:

– Проклятие! Я знал, что так оно и будет! Все потеряно, Пепе, – собака напала на наш след!

– Каррамба! Что же нам делать, Мануэль? – тревожно прошептал Пепе.

– Скорей, скорей войдем в пещеру, постараемся убить проклятую собаку!

Оба кинулись внутрь и стали ждать, затаив дыхание.

Они решили во что бы то ни стало заколоть Сиболо, задушить его, как только он очутится в пещере.

Но их постигло горькое разочарование: собака добежала до самой пещеры и, остановившись перед входом, громко залаяла.

Мулат с ножом в руках кинулся к ней. Гончая, яростно рыча, тоже бросилась на Сиболо. Животные сцепились, впившись друг в друга зубами. Гончей пришлось бы худо, если бы через минуту ей не поспешили на выручку оба охотника и вторая собака. Сиболо, получив несколько ран и видя себя окруженным таким множеством врагов, счел за лучшее благоразумно отступить и скрылся в скалах.

Ему дали уйти. Охотники все еще надеялись, что сиболеро ничего не слышал или, может быть, не догадался, в чем дело, и подъедет к пещере сам. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Через секунду охотники заметили, что всадник повернул обратно и умчался прочь!

Дикие проклятия и брань огласили каменные своды.

Негодяи долго не могли успокоиться. Наконец они пришли в себя и выбрались из пещеры, ведя за собой лошадей.

Броситься немедленно в погоню не имело смысла. Прежде чем они достигнут равнины, сиболеро будет уже далеко.

Охотники долгое время неистово проклинали собаку, затем, успокоившись немного, принялись обсуждать создавшееся положение.

Пепе считал, что надо отложить преследование. Ночью трудно найти дорогу, по которой поехал беглец. Самое лучшее – подождать утра.

– Ты дурак, Пепе, – рассердился мулат. – Как? Выслеживать его днем, с риском, что нас кто-нибудь увидит? Да ведь это погубит все!

– А ты что придумал, Мануэль?

– Ты, вероятно, совсем забыл про гончую. Она-то разберется в следах, как днем, так и ночью, и приведет нас к самому сиболеро.

– Но ведь он уже, наверное, очень далеко. Мы не успеем догнать его сегодня ночью.

– Но уедет он далеко. Он ведь не знает, что у нас есть гончая. Черт! Его собака испортила все дело! Я знал, что так и будет! Каррамба!

– Не беспокойся, Мануэль, этот пес нам больше не помешает.

– Почему?

– Да ведь я ткнул его ножом! Бьюсь об заклад, что он уже издох где-нибудь в скалах.

– Хотел бы я, чтобы это было так. Если бы не эта дрянь, сиболеро был бы уже в наших руках! Но мы поймаем его до восхода солнца. Он не подозревает, что мы охотимся за ним, и не знает, что у нас есть гончая. Клянусь чем угодно: он погиб!

– Ты думаешь, что он сейчас где-нибудь поблизости, Мануэль?

– Уверен в этом. Куда ему деваться? Мы его скоро выследим. Только бы пса с ним не было, тогда мы его моментально скрутим.

– Ну, о собаке не может быть и речи. Она не прожила и десяти минут после того, как я подколол ее. Не заколдована же она, в самом деле! Ручаюсь чем угодно, что сиболеро будет один, без своего пса.

– Будем надеяться, дружище! Так или иначе, ехать нужно. Вперед!

С этими словами мулат вскочил в седло и двинулся по скалистому ущелью в сопровождении своего товарища и собак.

ГЛАВА LIX

Приехав на место, где они в последний раз видели сиболеро, мулат спешился и, позвав гончую, пустил ее по следу. Собака молча побежала вперед. Охотник снова сел на коня и вместе с товарищем направился за собакой.

Следовать за ней было нетрудно: хотя луна скрылась и снова стало темно, светло-рыжая шерсть гончей отчетливо выделялась на фоне зеленой травы. Кругом не было ни дерева, ни кустика, да и бежала собака не очень быстро, хотя следы были еще совершенно свежи. Охотник приучил ее ночью выслеживать добычу медленно и не лаять, чтобы не выдать своего присутствия. Прошло не менее двух часов, пока они добрались до рощи, в которой скрылся сиболеро.

– Смотри, Пепе! – воскликнул мулат, указывая на нее товарищу. – Гончая бежит к лужайке. Сиболеро там! Нет никакого сомнения!

В пятистах ярдах от рощи, смутно вырисовывавшейся вдали, мулат позвал гончую обратно и приказал ей оставаться при нем. Охотник знал, что сиболеро находится где-нибудь поблизости. Они не нуждались больше в гончей. Теперь надо было действовать иначе.

Мулат стал объезжать рощу, держась все время на известном расстоянии от нее. Его товарищ и собаки молча следовали за ним.

Подъехав к проходу, разделявшему рощу на две части, они увидели яркое пламя, заставившее их остановиться. Оба вскрикнули от изумления: на лужайке был разведен большой костер!

– Видишь, Пепе, дружище! Что я тебе сказал! Он там и, вероятно, уже спит! А ты говорил, что ночью нам не выследить его! Он развел костер от холода и считает себя в безопасности. Я знаю эту лужайку. Удобное место: огонь виден только с двух сторон. Ага! Вот и его конь!

Коня, стоявшего недалеко от костра, теперь легко было заметить.

– Вот штука! – продолжал охотник. – Сиболеро глупее, чем я думал! Смотри, вон он лежит внизу.

И мулат показал на чью-то темную фигуру у костра. Это, очевидно, был спящий сиболеро.

– Это он! – сказал Пепе. – Уютно устроился у огонька! Действительно, какой дурак! Впрочем, как он мог думать, что мы найдем его в такую темную ночь?

– Молчи! Собаки здесь нет! Он наш! Тише, Пепе, за мной!

Мулат пришпорил лошадь, но не въехал прямо в рощу. Он спустился сначала к берегу реки. Оба двигались молча и гораздо быстрее, чем раньше.

Теперь они наконец поймают сиболеро! Местность была им хорошо знакома: они часто прятались здесь во время охоты на оленей.

Доехав до берега реки, оба слезли с лошадей и, привязав их, а также и собак к ивам, направились к роще.

Они не соблюдали особенных предосторожностей. Ведь враг их так крепко спал у костра! «Какой дурак!» – думали они. Но как он мог ожидать, что они приедут сюда? И не такой хитрец, как сиболеро, считал бы себя в безопасности. Вполне естественно, что он заснул после такой тревожной ночи. Неудивительно и то, что он развел костер: ночь была холодная, без костра и не уснуть. Все это было вполне понятно.

Дойдя до рощи, охотники, не колеблясь ни минуты, вступили в подлесок.

Ветра почти не было, и самый легкий шорох в кустах был слышен на другом конце рощи. Плеск воды, вой волка да крик ночной птицы были единственными звуками, доносившимися до слуха охотников.

Теперь они осторожно пробирались через густую чащу, стараясь не задеть ни ветки, ни листочка. Опытные охотники, они умели подкрасться к добыче, не производя ни малейшего шума.

На лужайке было очень тихо. На самой середине ее горел костер, освещающий все вокруг своим ярким пламенем. Около огня стоял конь сиболеро, а рядом с ним на земле лежал спящий Карлос. Он уснул, не сняв ни плаща, ни широкополой шляпы, ни сапог со шпорами. В руке у него было лассо, другой конец которого был обмотан вокруг шеи коня.

Вдруг лошадь вздрогнула, ударила копытом о землю, но через секунду успокоилась.

Что испугало ее? Может быть, она почуяла какого-нибудь дикого зверя, притаившегося в кустах?
Нет, это было нечто пострашнее лесного хищника.

На южном конце лужайки между стволов деревьев мелькнуло человеческое лицо и снова скрылось в листве. Яркая вспышка пламени осветила его желтую кожу. Это было лицо мулата Мануэля.

Некоторое время голова мулата пряталась за густой листвой. Затем она снова появилась, а за ней другая, почти совершенно черная. Обе головы были обращены в одну сторону, и две пары глаз вглядывались в человека, неподвижно лежавшего у огня. Глаза эти светились злобным торжеством: успех казался несомненным. Наконец-то жертва в их власти!

Лица вдруг снова скрылись, и минуту было так тихо, словно охотники ушли из рощи. Потом снова показалась голова мулата – на этот раз уже у самой земли.

Еще минута – и он осторожно выбрался из густой чащи.

За ним последовал его товарищ, и оба тихо поползли по траве по направлению к спящему. Лежа на животах, они походили на двух гигантских ящериц.

Мулат полз впереди. В правой руке он держал нож с длинным лезвием, а в левой – карабин.

Охотники двигались медленно и осторожно, готовые вскочить при малейшем движении их жертвы.

В трех шагах от спящего мулат остановился и, поднявшись на колени, уже намеревался прыгнуть на врага.

Вдруг послышался треск взводимого курка, меж ветвей дуба, стоявшего у края лужайки, мелькнул огонь, и в ту же секунду раздался выстрел.

Мулат вскочил на ноги, дико завопил, сделал, спотыкаясь, два-три шага и, выронив из рук оружие, упал головой в костер.

Его товарищ тоже вскочил и, думая, что это выстрелил человек, спавший у костра, с яростью кинулся на лежавшую фигуру и вонзил ей в бок свой нож.

Но через мгновение охотник с криком ужаса отпрянул назад и, забыв о раненом товарище, бросился обратно в чащу. Человек, лежавший у костра, не шелохнулся.

В это время в ветвях дуба, откуда послышался выстрел, появилась чья-то темная фигура. Раздался пронзительный свист, и конь, таща за собой волочащееся лассо, подбежал к дереву.

Полуодетый человек с длинным карабином в руках спрыгнул с дерева на спину коня и ускакал по направлению к равнине.

ГЛАВА LX

Кто же лежал у костра? Конечно, не Карлос: ведь это он, полуголый, соскочил с дерева и умчался на своем коне.

Прошло около двух часов с тех пор, как сиболеро приехал в рощу. Чем же он был занят все это время?

Может быть, узнав, что он делал, нам легче будет понять только что разыгравшуюся сцену.

Достигнув рощи, Карлос направился прямо к лужайке. Там он спешился и осторожно уложил Сиболо в мягкую траву; он все еще не имел времени перевязать его раны.

Пустив своего коня пастись на свежей траве, Карлос занялся осуществлением плана, созревшего в его мозгу, когда он ехал к роще.

Прежде всего он развел в самом центре лужайки костер. Это не возбудило бы никаких подозрений у его врагов, так как ночь была очень холодной. Сухих щепок и ветвей здесь было вдоволь, и Карлос притащил столько топлива, что скоро костер запылал на всю окрестность, освещая красным пламенем ветви дубов.

Подойдя с ножом в руках к самому большому дереву, Карлос начал рубить его ствол. Дерево скоро рухнуло, и сиболеро подтащил его к костру. Огонь и без того горел достаточно ярко. Казалось бы, незачем подбрасывать в костер такие огромные бревна. Они, пожалуй, могли даже потушить его!

Но Карлос и не собирался делать это. Он положил ствол в нескольких футах от костра и постарался придать ему сходство с лежащим человеческим телом. Несколько больших ветвей изображали ноги и руки. Из ветвей же Карлос соорудил одно плечо, и когда он покрыл дерево своим широким плащом, оно сразу приобрело вид спящего на боку человека.

Оставалось еще смастерить голову и ступни ног. Скоро все было готово. Охапка травы с надетой на нее шляпой и обмотанная снизу шарфом изображала голову. Широкие поля шляпы были низко опущены, так что лица не было видно, но со стороны могло казаться, что спящий защищается таким образом от росы и москитов.

Сделать ноги было труднее всего, так как охотники, располагаясь на ночь у костра, обычно придвигают ноги поближе к огню.

Но сиболеро обдумал еще прежде, как быть с этим затруднением, и теперь продолжал работу, не останавливаясь. Сняв с себя кожаные сапоги, он надел их на ветки, изображавшие ноги, и прикрыл их краем плаща, выставив наружу только ступни. Он нарочно не снял громадных шпор, сверкавших при свете костра. Чучело было готово.

Карлос отступил в глубину лужайки и, осмотрев со всех сторон свое произведение, остался вполне доволен им. Чучело имело вид усталого путешественника, который прилег соснуть у костра, даже не сняв сапог.

Сиболеро вернулся к костру, подозвал коня и, подтянув его узду, привязал ее к луке седла. Конь знал, что в таких случаях он должен стоять на месте и тихо дожидаться зова хозяина.

Затем Карлос развернул лассо и, прикрепив один конец его к мундштуку, поместил другой под плащом лежащей фигуры, будто спящий держал веревку в руках.

Отойдя на несколько шагов, Карлос полюбовался составленной им группой. Все выглядело совершенно правдоподобно. Набрав целый ворох веток, сиболеро бросил их в костер, после чего внимательно стал осматривать окружающие деревья. Взгляд его остановился на большом дубе, росшем у самой дорожки. Верхние ветви его были покрыты густой вечнозеленой листвой и переплетены виноградными лозами и лианами, образовавшими таким образом непроницаемый свод. Это было не только самое высокое, но и самое тенистое дерево в роще.

– Вот как раз то, что мне нужно, – пробормотал Карлос. – Они не придут с этой стороны, нет, они явятся с берега, оттуда, где ивы. Это несомненно. Теперь возьмемся за Сиболо.

Он посмотрел на собаку, без движения лежавшую на земле.

– Бедный пес! Ему здорово досталось! Он запомнит этих негодяев на всю жизнь. О, я еще отомщу за него! Но что мне теперь делать с ним?

Подумав минуту, он продолжал:

– Каррамба! Я теряю время. Уже прошло не менее получаса, и они скоро появятся здесь. Недаром с ними эта длинноухая гончая: им нетрудно будет выследить меня. Куда мне девать Сиболо? Если я привяжу его к дереву, он будет лежать спокойно, бедный песик! Но вдруг они наткнутся на него? Не думаю, чтобы они направились этим путем. Будь я на их месте, я бы не сделал этого. Но они… Если эти негодяи пройдут здесь, они сразу заметят собаку и заподозрят что-то неладное. Тогда они вздумают еще оглядеть дерево… Нет, нет, Сиболо необходимо спрятать.

Карлос подошел к дубу и внимательно осмотрел нижние ветви. У него возникло новое решение.

– Вот что я сделаю: положу его на виноградные лозы. Их можно переплести и покрыть мхом.

И с этими словами он взобрался на дерево.

Он переплел несколько лоз; получилось нечто вроде небольшой площадки, которую он устлал мхом.

Окончив работу, Карлос снова спрыгнул вниз, взял на руки животное, втащил его на дерево и осторожно положил на мох.

Теперь Карлосу оставалось позаботиться о самом себе.

Это было нетрудно: взяв в одну руку карабин, он схватился другой за крепкий сук и, вскочив на дерево, прочно уселся на ветвях.

Он устроился очень удобно и сидел, не выпуская из рук свой карабин.

Ружье было заряжено, но Карлос опасался, что ночная роса подмочила порох. Поэтому он высыпал его и заменил свежим из своей пороховницы. После этого он тщательно осмотрел и ощупал карабин. Все было в порядке.

Сиболеро был не из тех, кто доверяет слепому случаю. Подобно всем охотникам, он знал, как важно принимать все предосторожности. Неудивительно, что он не изменил своему обычаю и сейчас. Малейшее упущение могло привести его к гибели.

Место было выбрано хорошо: с вершины дерева открывался вид на всю лужайку.

Больше часу Карлос сидел молча, с тревогой вглядываясь в густую чащу кустарника.

Наконец он услышал едва уловимый шорох, увидел желтое лицо, выглянувшее из-за листвы. Минуту он колебался: стрелять ли ему сейчас или выжидать.

Прошло еще несколько мгновений. Мулат подполз к чучелу и занес над ним нож. Лицо его было ярко освещено огнем костра.

Карлос нажал курок. Раздался выстрел: пуля попала в голову предателя.

ГЛАВА LXI

Пепе исчез в чаще почти в то самое мгновение, как Карлос, вскочив на коня, умчался из рощи. Лужайка опустела.

Мулат с распростертыми руками лежал, уткнувшись головой в костер и своей тяжестью придавливая горящие ветки. Его ужасное лицо было покрыто брызгами крови. Он был неподвижен, как валявшееся неподалеку чучело. Пламя, бежавшее по его руке, не обжигало его. Мулат был мертв!..

Куда же делись остальные?

Пепе кинулся в чащу вне себя от ужаса. Треск ветвей и громкий шелест листьев свидетельствовали, что охотник несется по роще сломя голову. Скоро шум этот стих, и в отдалении замер стук копыт коня сиболеро.

Где они были теперь, охотник и сиболеро? Удалось ли им ускользнуть друг от друга? Можно предположить, что они и не встретились, так как бежали в разные стороны.

Но в действительности дело обстояло иначе. Как бы ни хотелось Пепе убраться подальше от ужасного места, не таково было намерение его противника. Карлос ускакал с лужайки, но не потому, что спасался от Пепе.

Он видел, как был напуган охотник. Внезапная потеря товарища, да еще при таких загадочных обстоятельствах, привела Пепе в величайшее смятение и трепет. Он не мог думать ни о чем другом и стремился лишь поскорее бежать подальше от роковой лужайки.

Сообразительность Карлоса подсказывала ему, что его враги появятся с южной стороны рощи. Оттуда-то он их и поджидал, туда и вглядывался так пристально.

Он предполагал, что охотникам этот путь покажется самым удобным, и его расчет оправдался.

Он знал, что они оставят лошадей у берега из опасения разбудить его стуком их копыт. И в этом он тоже не ошибся. Угадал он также, что теперь Пепе первым делом бросится к лошадям.

Пепе действительно бежал к тому месту, где они оставили мустангов. При виде таинственной гибели товарища он совершенно забыл о сиболеро и заботился лишь о том, как бы спастись самому. Его единственным желанием теперь было найти лошадей, вскочить на своего коня и лететь прочь отсюда. Он надеялся, что Карлос не станет преследовать его и ему удастся скрыться от своего страшного врага.

Но охотник ошибся. Карлос ускакал лишь с целью обмануть бдительность Пепе.

Очутившись на равнине, он повернул обратно к роще. Доехав до места, откуда виден был берег реки, сиболеро остановился, чтобы зарядить карабин.

Взяв в руки оружие, он начал искать пороховницу, но, к его удивлению, она исчезла. Ремень, на котором она висела, тоже пропал. Вероятнее всего, она зацепилась за ветку и осталась на ней, когда Карлос прыгал с дерева.

Расстроенный этой неудачей, сиболеро собирался уже вернуться снова к дубу, как вдруг заметил темную фигуру, бегущую по равнине недалеко от заросли ив. Это был Пепе.

Карлос колебался. Если он отправится на поиски пороховницы и потом будет еще заряжать карабин, охотник тем временем успеет скрыться. Он уже и так через две-три минуты добежит до лошадей. Днем Карлос легко догнал бы его на своем коне, но в таком мраке он мог упустить его из виду.

А у сиболеро были серьезные причины желать смерти Пепе: в Карлосе говорила осторожность и жажда мести. Он был взбешен подлым поведением негодяев, боявшихся открыто сразиться с ним, и, кроме того, если бы один из них остался жив, Карлос имел бы в его лице злейшего врага.

Молодой человек колебался недолго. Заряжать карабин было слишком поздно. Бросив ружье на землю, сиболеро галопом помчался к реке. Еще момент – и он остановился перед своим врагом.

Пепе, видя, что путь к лошадям отрезан, секунду стоял в нерешительности, но, прежде чем Карлос успел соскочить с коня, охотник бросился в реку и поплыл.

Этого Карлос никак не ожидал. Как трусливы его враги! Неужели он даст уйти этому негодяю?

Он решил догнать охотника пешком и, подбежав к ивам, остановился у самой воды. В это мгновение Пепе появился на противоположном берегу и, не теряя ни минуты, понесся во весь дух по равнине. Карлос подумал, что, пожалуй, лучше было бы гнаться за ним верхом, но тут же вспомнил, что здесь нет брода. Медлить было невозможно.

«Я, наверно, бегаю не хуже его», – решил он и тут же со всего размаху кинулся в реку.

Через несколько мгновений он очутился на другом берегу и бросился в погоню за своим врагом.

Пепе был теперь на целых двести ярдов впереди Карлоса, но скоро это расстояние между ними уменьшилось вдвое, хотя Пепе летел как ветер, зная, что от этого зависит его жизнь.

Эта бешеная скачка продолжалась не больше десяти минут.

Карлос быстро догонял охотника, Пепе уже слышал его тяжелое дыхание. Бежать дальше было бесполезно. Пепе остановился с видом человека, припертого к стене.

Враги стояли теперь лицом к лицу.

Оба выхватили большие ножи – их единственное оружие в данный момент, – и длинные клинки зловеще блеснули в темноте.

Не успев отдышаться, противники кинулись друг на друга, и между ними началась жестокая борьба.

Она длилась недолго; через несколько минут Пепе тяжело грохнулся на землю. Из его груди вырвался слабый стон. Карлос вышел победителем из этой схватки.

Сиболеро нагнулся над ним, желая убедиться, что враг мертв. Да, смерть уже наложила свою печать на это ужасное лицо! Карлос больше не сомневался и, оставив труп, вернулся к реке.

Пороховница скоро нашлась, и, зарядив карабин, сиболеро направился к лошадям.

Животные стояли там, где их оставили охотники; застрелив гончую и овчарку, Карлос отвязал мустангов и отпустил их на свободу.

Затем он возвратился на лужайку и, сняв Сиболо с дуба, подошел с ним к костру. Он смотрел минуту на труп мулата. Огонь ярко разгорелся за время отсутствия Карлоса.

Отвернувшись от этого зрелища, сиболеро собрал свою одежду и, вскочив в седло, поехал по дороге, ведущей в ущелье.

ГЛАВА LXII

Прошло три дня с тех пор, как охотники отправились на поиски сиболеро. Вискарра, Робладо и падре с нетерпением ожидали какого-нибудь известия о ходе дела. Они не сомневались ни в усердии охотников – ведь их ожидала такая крупная награда! – ни в их успехе. И все же почтенную троицу беспокоило отсутствие известий. Если Мануэль и Пепе не успели еще поймать сиболеро, они должны же были, по крайней мере, увидеть его и дать знать об этом в крепость!

Однако, поразмыслив, падре и офицеры пришли к заключению, что охотники, вероятно, не имеют возможности переслать им донесение и что придется ждать, пока они вернутся сами, с пленником или без него.

– Нет сомнения, – говорил падре, – что они выслеживают его день и ночь. Мы узнаем все лишь после того, как этот еретик окажется в руках наших молодцов.

Можно представить себе, как они были поражены, когда в селение прибежал пастух с ошеломляющей новостью о том, что он нашел в равнине два трупа и опознал в них Мануэля и Пепе!

Пастух рассказал, что трупы лежали недалеко от рощи, у Пекоса, уже растерзанные волками и ястребами, и что он лишь по остаткам одежды и вооружению догадался, кто убитые.

Первое время никто не мог объяснить это «загадочное преступление». Высказывались предположения, что охотники пали жертвой разбойников-индейцев. Мануэль и Пепе, хотя и держались всегда в стороне, были тем не менее хорошо известны местному населению. Жители города полагали, что мулат и его товарищ ушли, по обыкновению, на охоту и встретились в равнине с шайкой дикарей.

Отряд солдат в сопровождении пастуха отправился к роще и, вернувшись, осветил все происшествие совершенно по-иному.

Прежде всего удалось установить, что охотники были убиты не индейскими стрелами: один был сражен пулей, а другой заколот кинжалом. Собаки тоже были застрелены, а лошади отвязаны и отпущены на свободу.

Таким образом, уже нельзя было приписать это убийство индейцам, которые увели бы животных с собой и сняли бы с мертвецов оружие. Нет, индейцы здесь были ни при чем.

Теперь нетрудно было догадаться, кто совершил это убийство. На берегу реки почва была мягкой, и на ней можно было еще различить отпечатки лошадиных копыт. Некоторые из присутствующих узнали их. Это были следы коня сиболеро.

Все селение знало, что мулат был врагом Карлоса. Очевидно, они встретились и поссорились, или, еще вероятнее, сиболеро подкрался к костру охотников, когда они спали. Мулат был убит на месте и упал в огонь, труп его был найден обгорелым. Его товарищ пытался убежать, но кровожадный сиболеро догнал его.

На голову Карлоса посыпались проклятия. Каждый, услышав его имя, бормотал молитву или проклинал его, матери пугали им своих детей. Страх пред Карлосом был сильнее страха пред нападением индейцев.

Усилилась вера в сверхъестественный характер его подвигов. Теперь уже никто не сомневался, что мать сиболеро – ведьма и помогает своему сыну.

Надежда поймать или убить преступника была потеряна навсегда. Разве можно убить дьявола?

Некоторые предлагали совершенно серьезно сжечь его мать на костре.

– Пока старуха жива, – доказывали они, – ему не страшны враги, но если мы умертвим ее, тогда и с ним нетрудно будет справиться.

Вполне возможно, что этот совет был бы принят, тем более что он выражал мнение большинства населения, в том числе священников из миссии, но прежде чем мрачные изуверы успели осуществить это жестокое жертвоприношение, случилось нечто, совершенно изменившее весь ход событий.

В воскресенье утром, когда народ выходил из церкви, на площадь примчался всадник, весь в поту и в пыли. Он был в военной форме, и все сразу узнали в нем сержанта Гомеца.

Его тотчас же окружила толпа зевак, и вскоре площадь огласилась торжествующим «ура!»

Какую же новость привез Гомец? Действительно, потрясающее известие: сиболеро захвачен в плен! Карлоса поймали, и сейчас он находится под охраной солдат, в качестве арестанта. Его не победили ни силой, ни хитростью; он был изменнически предан одним из своих слуг.

Это произошло следующим образом: в поисках возможности сообщаться с Каталиной сиболеро решил переселить из ранчо в долине мать и сестру. Он приготовил для них временное жилище в лесу, где им нечего было бы опасаться врагов и где он мог бы иногда навещать их.

За ним так строго следили, что проделать это на глазах шпионов было очень нелегко. Но Карлос принял свои меры, и все окончилось бы успешно, если бы его не предали.

Один из его людей, пеон, сопровождавший его, выдал Карлоса врагам.

Карлос находился в самом ранчо, помогая женщинам в их приготовлениях к переезду. Коня он оставил в зарослях кустарника. К несчастью, Сиболо тоже отсутствовал. Он еще не оправился после своей стычки с охотниками, поэтому его обязанность сторожить у дома была вверена пеону.

Этот негодяй был подкуплен еще прежде Вискаррой и Робладо, и вместо того, чтобы охранять своего хозяина, он поспешил выдать его врагам. Ранчо было оцеплено со всех сторон. Карлос убил нескольких из нападавших, но в конце концов враги одолели его.

Сейчас же после появления Гомеца затрубил рог, и на площадь выступил отряд солдат. Они вели пленника. Руки его были крепко связаны за спиной.

Новость распространилась с невероятной быстротой, и вскоре на площадь высыпал народ, стремившийся хоть одним глазком взглянуть на знаменитого сиболеро.

Но не он один вызвал это всеобщее любопытство. Другой отряд вел под конвоем двух пленниц, одна из которых возбуждала не меньше интереса, чем сам сиболеро: это была его мать. Все глаза со страхом останавливались на ней, и ее встретили злобными криками:

– Смерть ведьме! Сжечь ее на костре!

Слезы и отчаяние ее дочери не смягчали черствых сердец этой фанатической толпы, и некоторые кричали даже:

– Смерть обеим! Сжечь на костре мать и дочь! Солдатам пришлось вступиться за своих пленниц, чтобы толпа сама не расправилась с ними, и обеих женщин поспешно отвели в тюрьму.

К счастью, Карлос ничего не видел. Он даже не знал, что его мать и сестра тоже арестованы. Он думал, что их оставили в ранчо и что ненависть его врагов не простиралась на его семью.

ГЛАВА LXIII

Арестованных женщин заключили в тюрьму Калабозо, Карлос же был переведен в крепость: опасались, что из тюрьмы ему удастся бежать.

Ночью его навестили комендант и Робладо. Им не терпелось поскорее насладиться унижением своего врага. Осушив по нескольку стаканов вина, они с компанией приятелей отправились в камеру, где содержался Карлос. Осыпая его оскорблениями и всячески издеваясь над ним, пьяные негодяи изощряли свою изобретательность в язвительных нападках на беспомощного врага.

Карлос долгое время не отвечал им ни слова. Наконец одна из грубых шуток Вискарры вывела его из себя. Он ответил Вискарре насмешками над его обезображенным лицом. Это привело коменданта в такую ярость, что он с кинжалом в руках бросился на связанную жертву. Робладо едва удалось оттащить прочь рассвирепевшего зверя. Его с трудом убедили, что убивать сейчас Карлоса нет смысла, так как это лишит их предстоящего удовольствия. Однако Вискарра не успокоился, прежде чем не ударил в лицо своим тяжелым кулаком беззащитного пленника.

– Пускай живет, – сказал Робладо, – завтра его ожидает недурное зрелище, ха-ха-ха!

И пьяные негодяи, шатаясь, вышли из камеры, оставив Карлоса размышлять о последних словах Робладо.

Сиболеро думал о том, какое «зрелище» они готовят для него? Что это зрелище будет устроено специально для него, ему было ясно. Он не ждал милосердия ни от гражданских, ни от военных судей и пришел к заключению, что обещанным ему зрелищем будет его собственная казнь. Он мучился всю ночь. Его терзал не страх за свою участь, нет, он думал о тех, кто был ему дороже жизни.

Утренний свет забрезжил сквозь узкую решетку тюремного окошка. Карлосу не приносили ни пищи, ни воды, он не слышал ни слова сочувствия, его грубые тюремщики даже и не глядели на него. Никто не справлялся о нем в тюрьме, словно все забыли о нем.

Наступил полдень. За пленником пришли и, окружив отрядом солдат, повели куда-то. Куда? Неужели на казнь?

Карлосу не завязали глаз. Он видел, что его ведут в город, на площадь. На ней было необычайное стечение народа. Вся площадь, крыши – все было запружено людьми. В город, казалось, явились жители всего селения. Зачем же они теперь толпились здесь? Очевидно, в ожидании какого-то необыкновенного зрелища. Но какого? Может быть, Карлоса собираются подвергнуть пытке на глазах всей этой толпы? Этого легко можно было ждать.

Карлос слышал ропот и выкрики толпы, начавшей бесноваться от злобы при его появлении. Его отвели в тюрьму Калабозо.

Там Карлос упал на грубую скамью: связанные руки и ноги мешали ему сидеть прямо.

Бедного сиболеро оставили одного в камере. Солдаты, конвоировавшие его, вышли, заперев за собой дверь на ключ. Двое из них остановились за дверью, звеня саблями и разговаривая друг с другом. Это была стража.

Карлос несколько минут лежал неподвижно в каком-то оцепенении. Он был разбит духовно еще больше, чем физически. В первый раз в его жизни им овладело глубокое отчаяние.

Он размышлял. Больше ему не на что было надеяться. Говорят, что, пока человек жив, его не покидает надежда, но это неверно. Карлос был жив, а надежда покинула его. Он знал, что ему не удастся бежать. Его слишком заботливо охраняли. Враги так долго охотились за ним не для того, чтобы упустить его снова из рук. Об их милосердии, о прощении он не думал ни секунды.

Он оглядывал стены своей камеры, как будто хотел убедиться, что действительно находится в тюрьме. В камере было одно маленькое окошко, похожее на бойницу и скупо пропускавшее свет. Оно было почти у самого потолка, и только взобравшись на скамью, можно было посмотреть в него. Но Карлосу не хотелось вставать, и он продолжал лежать неподвижно. Стены тюрьмы были не каменные, а кирпичные, и прорубленное в них окошко позволяло судить об их толщине. Они были не очень массивны, и, имея какой-нибудь острый предмет, в них нетрудно было проделать отверстие. Карлос заметил все это, но ни инструмента, ни времени пробить стену у него не было. Он не сомневался, что через несколько часов, а может быть, и гораздо скорее его поведут на эшафот.

Он не боялся смерти. Его не пугала даже пытка, которой, он предчувствовал, его могут подвергнуть. Но его мучила мысль о разлуке с матерью, сестрой и благородной, гордой девушкой, которую он любил. Сознание, что он никогда больше не увидит их, доводило его до безумия.

Каким образом дать им знать, что он здесь? У него не было друга, которому он мог бы поручить это.

Луч солнца, проскользнувший было в окно, снова исчез. Что-то заслонило снаружи бойницу. Это было лицо какого-то человека, вставшего на плечи товарищей, чтобы через окошко посмотреть на пленного сиболеро. Карлос слышал грубые насмешки этих бездельников, слышал, как они издеваются не только над ним, но и над его близкими. Несмотря на боль, которую ему причиняли их грубые слова и намеки, Карлос был удивлен, что эти люди так часто упоминают его мать и сестру. Он не слышал всего, что они говорили, но в шуме голосов ему удалось несколько раз уловить их имена.

Карлос лежал на скамье уже около часа, когда вдруг дверь отворилась, и два офицера, Вискарра и Робладо, вошли в камеру. Их сопровождал Гомец.

Карлос подумал, что его час пробил: они пришли отвести его на казнь. Но он ошибся. Не за этим явились сюда его враги. Они хотели еще раз насладиться видом его мук.

– Ну, сиболеро, – начал Робладо, – мы обещали вам интересное зрелище на сегодня. И мы сдержим наше слово. Мы пришли предупредить вас, что все уже готово и скоро начнется само представление. Станьте на эту скамью и посмотрите на площадь. Вам будет хорошо видно, очков не понадобится. Ну, влезайте же, не теряйте времени! Стоит полюбоваться! Ха-ха-ха!

Все трое захохотали и, не ожидая ответа, вышли, приказав запереть за собой дверь.

Карлос был удивлен и озадачен как этим посещением, так и речью Робладо. Что он хотел сказать? Какое же еще зрелище он имел в виду, если не казнь сиболеро? Карлос терялся в догадках.

Он старался вникнуть в смысл этих таинственных слов. Он думал долго, и наконец ему показалось, что он понял, на какое зрелище намекал его враг.

– Он говорил о Хуане, – прошептал сиболеро. – Мой бедный друг, его хотят казнить на моих глазах. Вот почему они звали меня посмотреть в окошко. Злодеи! Нет, я не хочу видеть, как он умирает!

Карлос растянулся на скамье, решив не двигаться с места. По временам он бормотал:

– Бедный Хуан! Верный друг, до гроба верный! Ведь это я виновник его смерти…

Вдруг в окне показалось чье-то лицо, и грубый голос закричал:

– Эй, Карлос, охотник на буйволов! Взгляни-ка! Любопытная картина! Вот твоя ведьма-мать! Нечего сказать, хороший у нее вид! Ха-ха-ха!

Карлос вскочил, словно ужаленный ядовитой змеей. Он забыл, что ноги его связаны, и упал на колени.

С трудом поднявшись с пола, он снова вскарабкался на скамью и посмотрел в окно.

Кровь его застыла в жилах, на лбу выступили крупные капли пота, сердце болезненно сжалось, точно схваченное чьей-то железной рукой.

ГЛАВА LXIV

В середине площади оставалось пустое пространство, оцепленное солдатами. Люди стояли у домов, теснились на балконах, лепились по крышам. Недалеко от центра площади стояли офицеры, судья и все самые важные лица в городе. Большинство из них были в парадной форме, но не на них устремлялись все взгляды. На площади находилась другая, гораздо более замечательная группа, стоявшая перед самой тюрьмой, недалеко от окна, в которое смотрел Карлос

Она сразу бросилась в глаза сиболеро, и больше он уже ничего не видел: ни толпы, ни солдат, сдерживавших ее, ни пышно разодетых горожан и офицеров. Он не отрываясь смотрел на эту группу.

Впереди стояли два небольших тощих осла, покрытых грубыми черными шерстяными попонами, свисавшими до самой земли. Ослов держали за недоуздки два человека в черных плащах. Двое других, с плетями из буйволовой кожи, стояли позади. Около каждого осла находилось по священнику. Падре имели торжественный вид и держали в руках орудия своего ремесла: молитвенник, четки и распятие. Они совершали службу.

На спинах ослов сидели верхом человеческие фигуры. Ноги их были притянуты под животы ослов и спутаны веревкой по щиколоткам, а руки привязаны к деревянному ярму, одетому на шеи животных. Головы их были опущены, так что лица невозможно было разглядеть.

Обе были обнажены. Это были женщины. Длинные волосы – седые у одной, у другой золотые – были распущены. Одна из женщин была стара, другая молода и красива. Это были мать и сестра Карлоса. Если бы сердце сиболеро пронзили стрелой, он не испытывал бы такой ужасной боли. Душераздирающий стон вырвался из его груди. Он нестерпимо страдал. Он не лишился чувств, не упал со скамьи. Он продолжал смотреть в окно, застыв на месте и прижимаясь грудью к стене. Глаза его не могли оторваться от этой ужасной группы.

Робладо и Вискарра торжествовали. Они видели Карлоса в окне, но он не заметил их. В эту минуту он забыл об их существовании.

На башне ударил колокол. Через минуту звон его затих. Это было сигналом: ужасная церемония началась.

Черные слуги отвели ослов от стены. Лица женщин теперь были обращены к толпе, но по-прежнему закрыты ниспадающими на них волосами. Священники приблизились к несчастным, пробормотали несколько неразборчивых слов на ухо своим жертвам, помахали распятием пред их лицами и затем, отступив на несколько шагов, отдали приказания слугам, стоящим сзади.

Палачи быстро взмахнули плетями и опустили их на спины женщин. Удары посыпались один за другим, спины покрылись рубцами, показалась кровь.

Женщины не вскрикнули ни разу. Они извивались. Младшая из них несколько раз глухо простонала, но сейчас же сдержала себя. Старуха не двигалась и как будто не испытывала боли.

После того как каждая получила по десяти ударов, кто-то громко произнес:

– Для девушки довольно!

Толпа подхватила этот возглас, и палач, бросив плеть, отошел. Мать Карлоса получила двадцать пять ударов.

Потом заиграла музыка, и ослов отвели в другой конец площади. Когда музыка прекратилась, снова выступили падре, опять пробормотали молитвы, и старая женщина получила еще двадцать пять ударов. Младшая еще сидела привязанная к ослу, хотя ее уже больше не истязали, снизойдя к желанию толпы.

Потом вновь заиграла музыка, и процессия двинулась к третьему концу площади, где старуха получила еще двадцать пять ударов.

Затем процессия направилась в последний, четвертый угол площади: старуху присудили к ста ударам.

Ужасная пытка кончилась. Толпа окружила жертвы, предоставленные теперь самим себе.

Зрители испытывали не сострадание, а любопытство.

Несмотря на то что бедные женщины претерпели такую муку, никто не жалел их: всегда и всюду фанатики свирепы и бездушны.

Но нашелся все же человек, который позаботился о них. Чьи-то руки развязали веревки, смочили лоб страдальцам и закутали их в плащи. Обе жертвы были в обмороке.

Неподалеку стояла повозка. Никто не видел, как она сюда попала. Сумерки сгущались, и народ, насмотревшись вдоволь, теперь спешил по домам. Смуглый возница телеги, в которой сидела молодая девушка, поднял с помощью двух-трех индейцев бедных женщин, простертых на земле, и, бережно уложив их, дернул вожжи. Девушка пошла пешком.

Телега удалилась по направлению к предместью, затем въехала в заросли кустарника и наконец прибыла в одинокое ранчо, в котором Розита уже находилась однажды. Теперь Хозефа снова привела ее к себе.

Женщин внесли в дом. Одна из них была мертва. Придя в себя, дочь увидела, что мать ее умерла.

Напрасно Розита смачивала старухе виски, грела ее руки. Она не слышала больше рыданий своей дочери.

ГЛАВА LXV

Карлос наблюдал из окна своей тюрьмы за ужасной пыткой. Он смотрел молча и вздрагивал при каждом ударе плети.

Лицо его было искажено, зубы стиснуты, на лбу блестели крупные капли пота. Выражение его лица было ужасно. Глаза метали молнии. Он был бледен как мертвец. Со своего места Карлос видел только начало этого бесчеловечного издевательства, но, и не видя, он знал, что пытка продолжается.

Карлос не смотрел больше в окно. Он решил покончить с собою.

Молодой человек больше не в силах был страдать. Только смерть могла облегчить его муку.

Но как ему убить себя?

У него не было оружия, руки его были связаны. Оставалось лишь одно: размозжить себе голову о стену.

Однако, взглянув на кирпичные стены, Карлос подумал, что об них можно только расшибиться, но не убиться насмерть.

Глаза его, блуждая по камере, остановились на балке, которая поддерживала потолок. Если бы только его руки были свободны и он имел веревку!

Карлос вспомнил о ремнях, которыми были связаны кисти его рук. Небольшое усилие – и он с восторгом почувствовал, как ремни слабеют: они, очевидно, растянулись, когда Карлос бессознательно заламывал в отчаянии руки.

Теперь их легко было развязать, узлы едва держались. Руки были закручены за спину, так что он не мог бы разгрызть ремней зубами. Отчаяние придавало ему силу.

Никакой народ в мире не умеет пользоваться веревками и ремнями лучше мексиканцев. Они превосходят в этом искусстве даже индейцев. Морякам – и тем не сравняться с мексиканцами в умении связывать пленника, не прибегая к помощи кандалов.

Но Карлос был в таком исступлении, что не замечал даже трудности своей задачи.

Еще одно отчаянное усилие – и руки его оказались свободными.

Карлос сделал петлю и, взобравшись на скамью, прикрепил свободный конец ремня к балке. Затем он надел петлю на шею. Только бы ремень выдержал тяжесть его тела! Сейчас он спрыгнет со скамьи…

– О, если бы мне еще раз увидеть их, бедные страдалицы! Хоть бы один раз взглянуть на них!

Карлос стоял теперь перед самым окном. Взглянув на площадь, он не увидел ни матери, ни сестры. Они находились теперь вне поля его зрения. Ужасная церемония приближалась к концу. Карлос решил подождать, пока он увидит их, а потом…

– Что это?

Он услышал свист плети в воздухе. До него донесся глухой стон.

– О, безжалостные чудовища! Что за безумие думать о самоубийстве! О, я глупец, мои руки свободны, я могу выломать дверь! Лучше умереть в схватке с врагами! Я убью их, я отомщу за все!

Карлос сбросил с шеи петлю и хотел уже кинуться к дверям, как вдруг почувствовал какой-то толчок, и что-то тяжелое сильно стукнуло его по голове.

Карлос подумал, что какой-нибудь негодяй бросил в него с площади камнем. Но на скамью упал сверток, издавший металлический звук. Карлос быстро схватил его, разорвал веревки и поднес его к окну. В свертке оказалось несколько золотых монет, острый нож и аккуратно сложенный лист бумаги. Карлос развернул бумагу и при скудном свете сгущавшихся сумерек прочел:

«Они решили казнить вас завтра. Мне не удалось узнать, оставят ли вас здесь или переведут обратно в крепостную тюрьму. Посылаю вам оружие и деньги. И то и другое вам пригодится. Стены здесь непрочны. Вам легко выбраться отсюда, на улице вас будут ожидать и проводят в надежное место. Если же вас отправят в крепость, вы должны попытаться бежать по дороге, иначе все потеряно. Вы храбры и мужественны, вас ждет успех. Старайтесь добраться до ранчо Хозефы. Там вы найдете того, кто отныне будет делить с вами все несчастья и невзгоды. Прощайте, мой герой! До свидания!»

Подписи не было. Но Карлос знал, кто писал эти строки.

– Храбрая, благородная девушка! – прошептал он, пряча письмо. – Нет, еще не все погибло, я буду жить для своей Каталины. Теперь я снова чувствую себя способным бороться. Мне больше не посмеют связать руки. Я буду жить и отомщу своим врагам!

Карлос сел на скамью и поспешно развязал ремни, все еще спутывавшие его ноги. Затем схватил нож и принялся расхаживать по камере. Вид узника говорил яснее слов, что он готов наброситься на стражу, на первого, кто вошел бы в камеру, и дорого продать свою жизнь.

Карлос походил на хищного зверя, на мечущегося в тесной клетке тигра.

Вдруг его осенила новая мысль. Поспешно собрав обрывки валявшихся на полу ремней, он для вида связал себе ноги. Нож он спрятал на груди, затем, сняв с балки ремень, на котором он собирался повеситься, и спутав им руки, Карлос сел на скамью. Опустив голову, он притворился спящим.

ГЛАВА LXVI

Холодному и сдержанному европейцу трудно понять пламенных и пылких южан.

Каталина де Крусес любила горячо и бескорыстно. Это чувство целиком заполняло ее душу.

Близилась полночь. Дом дона Амброзио был погружен во мрак. Хозяин ушел в гости. Его пригласили на торжественный банкет в крепость, куда должны были приехать все самые богатые и важные лица в городе.

Женщин не звали на эту пирушку, потому-то и Каталина осталась дома. Офицеры и священники решили достойно отпраздновать день, в который им удалось так ужасно отомстить сиболеро.

В городе было тихо. Тишина царила и в доме дона Амброзио. Привратник в ожидании хозяина прикорнул на скамье и уснул.

Почти в ту же минуту отворилась одна из выходивших во двор дверей, и на пороге появился конюх Андрес.

В конюшне, несмотря на темноту, можно было разглядеть четырех оседланных лошадей. Подковы их были обмотаны толстым сукном.

Андрес, стоя в дверях, время от времени бросал тревожные взгляды на спящего привратника.

В комнате Каталины было светло. Внезапно лампа погасла, и кто-то неслышно отворил дверь. На пороге показалась закутанная женская фигура и быстро скользнула во двор. Дойдя до конюшни, она остановилась и тихо позвала:

– Андрес!

– Я здесь, сеньорита!

– Лошади оседланы?

– Да, сеньорита!

– Обмотали им подковы?

– Да, все, как вы приказали.

– Но как быть с привратником? Он не уйдет со двора до прихода отца, а тогда будет слишком поздно.

– Сеньорита, почему бы мне не поступить с ним так же, как с вашей служанкой? У меня хватит сил на это.

– О, с Виченцой! Что ты сделал с нею?

– Я ее связал и запер в оранжерее. Ее не скоро найдут там. Позвольте мне запрятать туда и привратника, сеньорита!

– Нет, нет, кто же тогда отворит отцу? Нет, это не годится.

Каталина задумалась. Ей живо представилось, как Карлос освободился от ремней, и теперь, может быть, он ожидает ее. Надо спешить!

Каталина вернулась к Андресу. Она придумала план своего бегства.

– Андрес, слушай, мы это устроим! Выведи лошадей через сад. Ты сумеешь переплыть ручей?

– Конечно, сеньорита!

– Отлично, в таком случае отправляйся сейчас же. – Каталина взглянула на дорожку, ведущую в сад.

Если привратник вдруг проснется, он не может не увидеть лошадей: это было новым затруднением. Но Каталина и тут нашла выход.

– Андрес, ступай во двор, стань около привратника и не спускай с него глаз. Если он проснется, вступи с ним в разговор, попроси его открыть тебе калитку и устрой так, чтоб он вышел вместе с тобой на улицу. А я тем временем сама выведу со двора лошадей. Через несколько минут приходи в сад. Смотри, Андрес, сделай все, что я тебе сказала. Я тебе хорошо заплачу за это. Не бойся, я отвечаю за все.

– Сеньорита, для вас я готов пожертвовать даже жизнью.

Велика власть золота: Андрес не мог устоять перед соблазном и теперь готов был задушить своего товарища на месте.

Привратник не спал. Он лишь дремал, готовый при малейшем подозрительном шуме вскочить на ноги. Андрес, подойдя к нему, начал с того, что угостил его сигарой, и скоро оба мирно курили, выйдя за ворота.

Каталина несколько секунд прислушивалась к звуку их голосов, потом вошла в конюшню и, взяв под уздцы одну из лошадей, отвела ее в сад и привязала к дереву.

Затем она вернулась за второй, потом за третьей и четвертой.

В последний раз она возвратилась во двор, чтоб закрыть двери конюшни и своей комнаты.

В саду Каталина села на одну из лошадей и взяла повод другой в ожидании Андреса.

Через минуту он явился. План удался блестяще. Привратник не подозревал ничего. Конюх пожелал ему спокойной ночи, заявив, что уже поздно и ему хочется спать.

Теперь дона Амброзио нечего было опасаться: раньше утра он не узнает ничего.

Переплыв верхом на лошадях ручей, Каталина и Андрес поехали по дороге, ведущей к горам, но вскоре свернули на узкую тропинку, терявшуюся в кустарнике, и направились к ранчо Хозефы.

ГЛАВА LXVII

Карлос внимательно исследовал стены, соображая, в каком месте легче всего будет просверлить дыру и разбросать кирпичи. Стены были достаточно крепки для обыкновенного узника, но не для вооруженного ножом и полного решимости Карлоса. Он видел, что здесь для него работы не больше, чем на два часа, если только ему не помешают.

Сиболеро решил, что надо подождать, пока не сменится стража; часовые, несомненно, пожелают убедиться, все ли благополучно. Он надеялся, что ему придется ожидать недолго.

Лишь одно беспокоило его: как бы его не перевели в крепость. Если его заберут отсюда, единственное, что остается, – это попытаться бежать по дороге. В крепости стены каменные, и ускользнуть оттуда совершенно невозможно.

Впрочем, его враги думают, что он крепко связан, безоружен и что стража следит за каждым его движением. Вряд ли они опасаются его побега. Нет, скорее всего, его оставят здесь: тюрьма находится так близко от места казни, которая должна состояться завтра. Комендант уже распорядился воздвигнуть виселицу перед самой тюрьмой.

Карлос оказался прав. Отчасти по причинам, которые он угадал, отчасти из-за длившейся всю ночь пирушки, власти не отдали никакого распоряжения о переводе его в крепостную тюрьму.

Но Карлос был готов на все. Он решился, если понадобится, вступить в открытый бой с часовыми.

Пока же он ожидал смены. Только после нее он начнет действовать, и, если стража застанет его врасплох, он с ножом в руках постарается проложить путь к свободе.

У Карлоса был нож, и храбрый сиболеро готов был сразиться с целым отрядом солдат. Он знал своих врагов: увидав его несвязанным и вооруженным, они и не подумают бороться с ним, а просто разбегутся. Если даже кто-нибудь из них решится стрелять, он все равно промахнется в темноте.

Карлос больше часу ожидал прихода смены. Наконец она явилась.

Сердце его тревожно билось. А что, если они пришли, чтобы отвести его отсюда? Затаив дыхание, он напряженно прислушивался.

Но его не собирались переводить из тюрьмы. Он слышал разговор солдат и понял из их слов, что его оставят здесь на всю ночь. Карлос с облегчением перевел дух.

Вскоре дверь в камеру отворилась, и вошли часовые. Один из солдат с фонарем в руках приблизился к Карлосу и осмотрел его с ног до головы. Убедившись, что арестант по-прежнему связан веревками, все удалились, предоставив Карлоса самому себе. Щелкнул замок, и сиболеро очутился в совершенной темноте.

Он лежал несколько минут не шелохнувшись, желая убедиться, что солдаты больше не вернутся. Он слышал, как их голоса замерли в конце коридора.

Теперь можно было приняться за дело. Карлос быстро сбросил ремни и, вытащив нож, приступил к работе.

Кирпич легко подавался его усилиям. Меньше чем через час сиболеро уже успел проломить дыру, в которую он мог свободно пролезть. Карлос работал осторожно, останавливаясь при малейшем шуме. Два раза он вскакивал на ноги и стоял с ножом в руках, готовый напасть на первого, кто войдет в камеру. К счастью, это была ложная тревога. Никто не помешал ему, и скоро узник, просунув голову в дыру, полной грудью вдохнул свежий ночной воздух.

Он чутко прислушался. В городе было темно и тихо. У самой стены росли сорные травы, алоэ и дикие кактусы. Значит, эта сторона тюрьмы выходила на глухое место. Карлос пролез в дыру с ножом в руках. Он был на свободе!

Он устремился вперед, прячась в тени кустов. Вдруг он наткнулся на какую-то человеческую фигуру, тихо окликнувшую его по имени. Это была Хозефа. Они торопливо обменялись несколькими словами, и девушка пошла вперед, указывая ему дорогу.

Вскоре они очутились в чаще кустарника и по узенькой тропинке добрались до ранчо.

Еще минута – и сиболеро склонился над трупом своей матери, но молодой человек был слишком потрясен сценой пытки; его отчаяние было так глубоко, что последний удар, казалось, ничего не прибавил ко всему, что он пережил в этот день. Карлос словно окаменел от горя.

Хозефа тщательно пыталась утешить его.

Но надо было торопиться. Карлос поцеловал мертвые губы матери и обнял плачущую сестру.

– Где лошади? – спросил он.

– Здесь, около деревьев.

– Идем скорее! Нельзя терять ни минуты.

С этими словами Карлос завернул труп плащом и, взяв на руки мертвое тело, вышел из ранчо.

Под деревьями он увидел пять лошадей и узнал среди них своего благородного коня. Антонио тоже был здесь, ожидая своего хозяина.

Все вскочили на лошадей: Каталина, Розита, Антонио и Андрес.

– Ехать к равнине? – спросил Антонио. Карлос минуту колебался.

– Нет, – ответил он наконец, – за нами, наверное, будет погоня. Лучше поедем к скалам. Нашим врагам не придет в голову, что мы выбрали такой неудобный путь. Вперед, Антонио! Ты лучше меня знаешь эти кустарники.

Кавалькада тронулась и скоро очутилась за чертой города. Ехали молча. Лошади шли гуськом.

Через час беглецы прибыли к скалам и, не задерживаясь ни на минуту, двинулись дальше. Когда они достигли ущелья, Карлос велел всем продолжать путь, а сам, как только всадники скрылись из виду, стал подниматься по скалам, пока не достиг вершины горного хребта. Там он остановился на месте, с которого открывался вид на весь Сан-Ильдефонсо. Ночь была темная, и лежавшая внизу равнина напоминала кратер потухшего вулкана. Мерцающие вдалеке городские огни были похожи на последние искры еще не успевшей потухнуть лавы.

Карлос соскочил с коня и, бережно взяв в руки труп, повернул его лицом к городу.

– Мать, родная моя! Ты не видишь меня, ты не услышишь моей клятвы! Но я клянусь отомстить за тебя! Нет, зачем я называю это местью? Правосудие, суд над подлыми убийцами, над преступниками! Я накажу их! Слышишь, мама? За твою пытку, за смерть твою я отомщу им! Не радуйтесь, негодяи, скоро пробьет ваш час, скорее, чем вы думаете! Я еще вернусь! Мы еще поквитаемся с вами! Этому порукой мое слово – слово Карлоса!

И он угрожающе потряс сжатым кулаком.

ГЛАВА LXVIII

После того как ужасная церемония на площади была окончена, офицеры вернулись в крепость. Их сопровождали все городские богачи, падре и судья. Было решено торжественно отпраздновать арест Карлоса.

Переводить пленника в крепость не собирались. Какую опасность мог представлять теперь связанный, униженный и раздавленный горем сиболеро?

На следующий день его казнят. Вискарра и Робладо вполне насладятся при виде его бессилия и предсмертных мук.

Это Вискарра потребовал тогда на площади прекратить истязания Розиты. Не милосердие руководило им. Этот негодяй думал лишь о том, чтобы девушку не замучили до смерти, как ее мать. Завтра Карлос умрет, и тогда…

Вино, музыка, смех и веселье не могли рассеять мрачных мыслей Вискарры. Он то и дело бросал взгляды в зеркало, где отражалось его обезображенное лицо. Он дорого купил свою победу.

Робладо чувствовал себя гораздо лучше. Радость его не была омрачена ничем. Дон Амброзио, почетный гость, сидел рядом с ним.

Вино развязало язык шахтовладельца. Он был щедр на обещания и уверял офицера, что Каталина раскаялась и уже забыла о своем безумии. Теперь она была совершенно равнодушна к судьбе Карлоса: не все еще потеряно для Робладо.

Дон Амброзио имел некоторые основания говорить это. Каталина, желая скрыть от него свой отчаянный план, быть может, уверила отца, что все прежнее забыто и что она раскаялась.

Вино лилось рекой. Гости пьянели. Провозглашались тосты, говорились речи, кто-то затянул песню. Полночь наступила прежде, чем все успели вдоволь повеселиться.

Вдруг среди всего этого шума и хохота послышался чей-то хриплый голос, предлагавший привести на пирушку Карлоса. Присутствующие с восторгом ухватились за эту мысль, заявив, что они хотят теперь на свободе хорошенько разглядеть знаменитого сиболеро.

Вискарра, желая угодить своим гостям, не стал возражать. Притом он знал, какое это будет унижение для его ненавистного врага.

Сержант Гомец получил приказание немедленно привести пленника.

Но веселью не суждено было продолжаться.

Через несколько минут Гомец вернулся с громким криком:

– Сиболеро бежал!

Если бы посреди комнаты взорвалась бомба, это вызвало бы не большее смятение. Все вскочили на ноги, опрокидывая столы и стулья, поднялась невероятная паника.

Зала в один миг опустела. Одни побежали домой, другие бросились к тюрьме, чтобы лично удостовериться в ужасной истине.

Состояние Вискарры и Робладо граничило с безумием. Оба в неистовстве метались по крепости, извергая проклятия, отдавая приказания отправить в погоню весь гарнизон.

Вскоре к городу помчались несколько отрядов солдат.

Тюрьму оцепили со всех сторон.

В кирпичной стене зияла дыра, через которую бежал узник. Но как ему удалось освободиться от веревок, кто снабдил его оружием?

Стражу опросили и тут же подвергли наказанию. Но сколько ни спрашивали часовых, сколько их ни били, они не могли ничего сообщить. До прихода Гомеца они и не подозревали, что охраняют пустую камеру. Разослали разведчиков по всем направлениям, но что можно было предпринять в такую темную ночь? Обыскали все дома, но и это не привело ни к чему. Вряд ли сиболеро остался в городе. Он, вероятно, скрылся в прерии!

Утром отряды солдат, посланные к долине, вернулись с сообщением, что они не нашли никаких следов ни Карлоса, ни его матери и сестры. Было известно, что «ведьма» умерла прошлой ночью, но куда девался ее труп? Неужели она ожила и бежала вместе со своим сыном? Высказывались даже и такие предположения.

Но к утру все выяснилось. Дон Амброзио, не желавший будить Каталину ночью, напрасно поджидал ее к завтраку. Каталина не являлась, и встревоженный отец послал за ней служанку. Та вернулась с ответом, что не могла достучаться.

Взломали дверь. Комната была пуста: Каталина исчезла.

– Надо вернуть ее! Немедленно в погоню!

Бросились в конюшню. Конюхи и лошади тоже пропали.

Это было страшным ударом для шахтовладельца – его дочь не только помогла преступнику ускользнуть из тюрьмы, но и сама сбежала с ним! Дон Амброзио был потрясен, он никак не ожидал этого.

Отряд солдат и с ними несколько горожан отправились в погоню. Следы беглецов привели их к равнине, но у Пекоса следы терялись, так как там начиналась каменистая почва.

После нескольких дней бесплодных поисков отряд вернулся ни с чем. Был послан другой, но и его постигла такая же неудача. Солдаты осмотрели рощу на берегу Пекоса, старое ранчо сиболеро, пробрались даже в ущелье, обыскали пещеру, но не нашли никаких следов; беглецы, очевидно, успели покинуть селение.

Вскоре в город явились несколько мирных индейцев-команчей и рассказали, что недавно встретили сиболеро в сопровождении двух женщин, нескольких мужчин и мулов, навьюченных съестными припасами. Беглецы сообщили им, что отправляются далеко, за черту великих прерий.

Эти сведения казались правдоподобными. Карлос часто выражал желание переселиться на родину своих предков. Вероятно, он и бежал теперь туда, к берегам Миссисипи. Теперь-то уже не удастся найти его, да и вряд ли он когда-нибудь появится в пределах Новой Мексики.

Прошло несколько месяцев. Сообщение команчей было последним известием о Карлосе. Его еще не успели забыть, но говорили теперь о нем гораздо меньше. У жителей Сан-Ильдефонсо появились новые интересы и заботы.

Селению угрожало нападение враждебно настроенных индейцев. К счастью, отдельные племена дикарей все время воевали между собой, и это отвлекло их внимание от города.

Кроме того, индейцы, которых назвали «мирными», так как они жили вместе с белыми, вдруг восстали против испанского ига. В нескольких соседних селениях произошли подобные же бунты, окончившиеся победой краснокожих.

Неудивительно, что индейцы в Сан-Ильдефонсо тоже задумали избавиться от власти белых.

Но им это не удалось. Их предводителей поймали и арестовали, а скальпы их вывесили на воротах крепости – в назидание непокорным.

Все эти происшествия способствовали окончательному забвению сиболеро.

ГЛАВА LXIX

Но какова же в действительности была судьба Карлоса? Отправился ли он за черту Великой прерии? Вернулся ли снова в селение? И что стало с самим городом Сан-Ильдефонсо?

Да, Карлос вернулся, а от Сан-Ильдефонсо остались лишь развалины.

Сиболеро вернулся не один. С ним было пятьсот индейцев-вакоев, признавших его своим вождем. Они узнали историю Карлоса и поклялись отомстить за него.

Это было поздней осенью. Леса пылали под покровом желто-красной листвы, и вся природа отдыхала после буйного лета.

Была ночь, долина утопала в лунном сиянии. Одинокий пастух, дремавший неподалеку от своего стада, внезапно проснулся, разбуженный ворчанием собаки. Осторожно приподнявшись с земли, он оглянулся вокруг. Может быть, к стаду подкрался волк, серый медведь или красная пума? Нет. Он увидел нечто более страшное, заставившее его задрожать всем телом.

По равнине двигались всадники. Они ехали гуськом, напоминая собою огромную извивающуюся змею.

Скоро отряд поравнялся с пастухом и миновал его. Ни разговоров, ни звона оружия не было слышно. Лошади не были подкованы. Всадники двигались так тихо, что при неверном свете луны пастух готов был принять их за призраки.

Но он дрожал, потому что знал, кто эти ночные гости. Это были индейцы. Пастух разглядел, что все они были обнажены до пояса, груди и руки их были раскрашены, и каждый имел при себе лук и колчан со стрелами.

Предводитель отличался от прочих одеждой, вооружением и цветом кожи: это был белый.

Удивление пастуха не имело границ, но он был сметлив и, вспомнив происшествия недавнего прошлого, сообразил, что этот белый вождь – не кто иной, как Карлос сиболеро.

Пастух не ошибся.

Убедившись, что его жизни ничто не угрожает, он начал думать о причине этого страшного посещения.

Он знал историю Карлоса, и ему стало ясно, что сиболеро явился теперь, чтобы отомстить за себя.

Пастух решил помешать ему: он поспешит в город и предупредит гарнизон.

Когда всадники скрылись из виду, он вскочил на ноги и пустился бежать, но он забыл, что Белый вождь хитер. Через минуту пастуха окружило несколько оставшихся позади индейцев, и он очутился в плену!

Меньше чем через час всадники прибыли к ущелью, в котором некогда скрывался Карлос. Оно было так глубоко, что, казалось, свет луны не достигал до его дна. Обрыв был почти отвесный, но это не смущало ни индейцев, ни их предводителя.

Сказав несколько слов одному из воинов, Белый вождь спустился в расщелину и исчез в тени скал.

Индейцы последовали за ним гуськом, и весь отряд скрылся в скалах.

Вскоре замер стук копыт, и все снова затихло. Лишь время от времени раздавался крик козодоя, лай койота или орлиный клекот.

Прошел день. Снова наступила ночь, и гигантская змея, лежавшая, свернувшись на дне ущелья, тихо выползла и двинулась к Пекосу.

Отряд переплыл реку и поехал дальше.

Уже виднелись огни Сан-Ильдефонсо. Всадники остановились в долине и послали вперед разведчиков.

Луна скрылась за снежным склоном Сьерра-Бланки. Карлос точно дожидался этого: он решил напасть на город ночью.

Когда разведчики вернулись, Белый вождь повел свой отряд вперед, и через полчаса пятьсот всадников молча скрылись в лабиринте кустарников. Найдя открытую полянку, воины спешились и, привязав лошадей к деревьям, отправились к городу пешком.

Было уже час пополуночи. Луна скрылась за тучами. Небо потемнело. Высокое здание крепости вырисовывалось мрачным силуэтом на фоне почти черного неба. По временам с вышки доносился громкий голос часового, которому отвечал другой, стоявший на карауле у ворот. И снова наступила тишина. Солдаты крепко спали в казармах. Ночная стража тоже задремала во дворе, растянувшись на каменных скамьях.

Очевидно, никто не ожидал внезапного нападения. Индейцы в окрестностях были спокойны, заговорщики давно казнены. Чего же еще можно было опасаться? Караул на вышке и у ворот здания казался вполне достаточной охраной. Никто и не подозревал, как близко притаился враг!

Никто не видел черных фигур, подкравшихся к стенам, подобно громадным ящерицам.

Часовой ничего не заметил. Его фонарь скупо освещал лишь небольшое пространство вокруг.

Но вдруг послышалось какое-то подозрительное шуршание.

– Кто идет? – крикнул было часовой, но тут же упал, пронзенный дюжиной стрел.

Поток темных фигур устремился во двор. Стража была перебита, прежде чем успела проснуться.

В ночной тишине пронесся громкий боевой клич вакоев, и двор наполнился сотнями страшных воинов.

Солдаты выбежали из казарм, полуодетые и перепуганные. Послышался треск взводимых курков, но белые не успевали стрелять и валились как снопы под меткими стрелами индейцев.

Битва длилась недолго. Недолго раздавались крики, выстрелы, стоны, дикий боевой клич индейцев и покрывавший его звучный голос их вождя. Нападающие были беспощадны. Они убивали и разрушали все на своем пути.

Потом настала тишина. Все солдаты были перебиты. Казармы опустели.

В живых остались лишь двое – Вискарра и Робладо.

Индейцы подожгли казармы, деревянные балки быстро загорелись, и к небу взвился столб дыма и пламени. Вскоре все здание превратилось в груду обуглившихся развалин.

Но Белый вождь еще не утолил свою жажду мести. Он поклялся уничтожить не только солдат, но и все население города. Сан-Ильдефонсо должен погибнуть!

Он сдержал свою клятву. Прежде чем взошло солнце, весь город был объят пламенем. Стрелы, копья и томагавки делали свое дело: сотни людей были убиты. Другие погибли в огне.

Спаслось только несколько местных индейцев. Из белых лишь отцу Каталины и еще нескольким семьям Карлос дал возможность бежать в соседнее селение.

Весь Сан-Ильдефонсо – крепость, миссия, все ранчо – все было уничтожено меньше чем в двенадцать часов.

Полдень. Развалины Сан-Ильдефонсо еще дымятся. На площади собралось несколько сот краснокожих воинов. Они являются свидетелями необычайного зрелища.

Два человека сидят верхом на ослах, крепко привязанные к спинам животных. Оба они обнажены, но их легко узнать по выбритым макушкам: это священники из миссии.

На них сыплются удары плети, жертвы извиваются, громко стонут и молят о пощаде, но бесполезно. Никто не слушает их криков.

Двое белых, стоя вблизи, внимательно наблюдают за всем происходящим. Это Карлос и Хуан.

Их не трогают жалостные стоны падре.

– Это вам за мою мать и за сестру! – бормочет Карлос.

– Будете помнить нас, старые лжецы! – прибавляет Хуан.

И снова плети опускаются на спины миссионеров.

После положенного числа ударов ослов отводят вперед и поворачивают спиною к толпе зрителей. Карлос подает сигнал. По воздуху, свистя, пролетает несколько десятков стрел, и падре бессильно склоняется на шеи животных.

На самом краю скалы, где Карлос совершил свой подвиг храбрости и ловкости в день святого Хуана, лицом к пропасти сидят верхом два всадника. Руки их скручены за спиной, ноги протянуты под живот лошади и крепко связаны сыромятными ремнями. Всадники не в состоянии пошевелиться.

Лица этих людей ужасны. Страх, трусость, отчаяние написаны на них.

Оба одеты в парадную военную форму. Это смертельные враги Карлоса – Вискарра и Робладо. Теперь они его пленники.

Они сидят на диких мустангах, глаза которых крепко завязаны.

Краснокожие воины с трудом сдерживают лошадей. Стоящие кругом индейцы хранят зловещее молчание. Впереди них, верхом на своем вороном коне – Карлос. На него устремлены все взоры. Присутствующие ждут его приказаний. Лицо сиболеро бледно и неподвижно.

Он не обменялся ни словом со своими жертвами. Они знают, какая их ожидает судьба.

Среди глубокой тишины раздается голос Карлоса. Индейцы, держащие коней, отскакивают в сторону. Несколько пик вонзается в бока мустангов, и ничего не видящие лошади устремляются вперед, в бездну…

Белый вождь, подъехав к самому краю скалы, смотрит вниз. Он не отрывает взора от лежащей внизу бесформенной окровавленной массы.

Глубоко вздохнув, точно с груди его свалилась тяжесть, и повернувшись к своему другу, Карлос говорит:

– Я сдержал клятву, Хуан! Я отомстил им за мать!

На заходе солнца индейцы возвращались обратно, везя с собой свою добычу: оружие и имущество горожан.

Во главе их ехал сиболеро, рядом с Хуаном. Лица их были омрачены воспоминанием о недавних казнях, но оба уже предвкушали радость свидания с друзьями.

Карлос скоро расстался с индейцами. Решив положить конец своим скитаниям, он основал плантацию на Красной реке, в штате Луизиана. Туда переселились также его жена, сестра, Хуан и старые слуги.

Карлос время от времени отправлялся на охоту к своим старым друзьям – вакоям, которые всегда бывали рады видеть Белого вождя.

О Сан-Ильдефонсо с тех пор ничего не слышно. На месте его не возник другой город. Индейцы освободились от рабства, в котором их держали миссионеры, некоторые ушли в соседние селения, другие же снова превратились в диких и свободных охотников прерий.

Может быть, в другое время гибель Сан-Ильдефонсо не прошла бы незамеченной, но описанные нами события совпали с самым бурным периодом испано-американской истории. Власть Испании на американском континенте сильно пошатнулась, и падение Сан-Ильдефонсо было лишь отдельным драматическим эпизодом из числа многих.

Тогда же были уничтожены Гран-Квивира, Або, Чи-лили и сотни других крупных селений. У каждого из этих городов была своя кровавая история, может быть, даже более ужасная, чем гибель Сан-Ильдефонсо.

Но автор этих строк случайно очутился в прекрасной долине на берегах Пекоса и там встретил человека, рассказавшего ему эту легенду – легенду о Белом вожде.

Примечания

1

Сиерра-Бланка (Бланка-пик, Испанский пик) – одна из высших точек Скалистых гор (4409 метров). – Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

2

Новая Мексика – название населенных мест по берегам Рио-дель-Норте и ее притокам.

(обратно)

3

Рио-дель-Норте (Рио-Браво) – главная река Мексики, берущая начало в Скалистых горах, тянущаяся на протяжении трех тысяч пятисот километров и впадающая в Мексиканский залив. Она образует пограничную черту в тысячу двести километров между Мексикой и США. Большая часть ее притоков, из которых самым значительным является Рио-Кончос, настолько мелководны, что периодически высыхают.

(обратно)

4

Агамы – род ящериц из семейства агамидовых, отличающихся серо-стальным телом и огненно-красной головой.

(обратно)

5

Гремучая змея (кротал) – самая значительная из американских змей. Отличительный признак ее составляют «гремушки» – роговые кольца в виде конуса, сидящие одно за другим на конце хвоста. Основной цвет темно-серый; на коже разбросаны причудливые пятна и полосы. Средняя длина – полметра, но встречаются экземпляры до двух метров. Гремучие змеи держатся преимущественно в скалистых местностях и кустарниках. По отзывам наблюдателей, они ленивы, довольно добродушны и бросаются на людей только в случае крайности. Действие их яда смертельно. Замечательно, что свиньи не боятся этих змей и истребляют их в большом количестве. В начале XIX века гремучие змеи были очень многочисленны, но по мере распространения земледелия число их уменьшилось. Теперь они встречаются только в западных штатах и на берегах Мексиканского залива.

(обратно)

6

Бавольник (хлопчатник) – род растений семейства мальвовых, культивируемый главным образом ради длинных пушистых волокон, из которых выделывается хлопок. В семенах заключается масло, употребляемое на мыло, краски, освещение и т. д. Первоначальной родиной хлопчатника считают Индию. В диком состоянии он встречается в Азии и Америке.

(обратно)

7

Монтесума – последний император Мексики, побежденный Кортесом. Покончил с собой голодной смертью в 1520 году.

(обратно)

8

Кортес (1485–1547) – испанский конквистадор, завоеватель Мексики, прославившийся не только своими подвигами и открытиями, но и необыкновенной жестокостью по отношению к ацтекам.

(обратно)

9

Анагуак – южная часть обширной Мексиканской возвышенности, некоторые вершины которой переходят за снеговую линию. Местность эта страдает недостатком воды, так как падающие с горных вершин потоки вливаются в море, не успев пробить глубокого русла.

(обратно)

10

Фиеста (исп.) – праздник.

(обратно)

11

Гай Фокс (1570–1606) – дворянин-католик, один из участников неудавшегося Порохового заговора против английского и шотландского короля Якова I в 1605 году. Англичане традиционно отмечают «ночь Гая Фокса» (ночь на 5 ноября): под грохот фейерверков сжигают соломенное чучело в старых одеждах, символизирующее Гая Фокса, которому было поручено зажечь пороховой фитиль в подвале палаты лордов в Лондоне. Иногда за Гая Фокса поднимают бокал со словами «За последнего человека, вошедшего в парламент с честными намерениями».

(обратно)

12

Серапэ – длинный плащ из шерстяной ткани.

(обратно)

13

Дублон – золотая монета в Испании, Италии, Америке.

(обратно)

14

Апачи – когда-то могущественное индейское племя, ныне живущее в резервациях в Мексике и Аризоне.

(обратно)

15

Алькад (арабск. – судья) – представитель городского общественного управления в Испании, исполняющий также некоторые судебные функции.

(обратно)

16

Идальго – дворянин (исп.).

(обратно)

17

Гачупино (человек со шпорами) – презрительное прозвище, данное мексиканцами и креолами чистокровным испанцам, родившимся в Старом Свете.

(обратно)

18

Поблана – название всякой деревенской девушки или женщины, применяемое обыкновенно только к красавицам.

(обратно)

19

Дон Жуан – обольститель женщин, герой древнеиспанской саги, обработанной впоследствии многими знаменитыми писателями (Тирсо де Молина, Мольер, Байрон, Пушкин и др.).

(обратно)

20

Ранчеро – владелец ранчо, то есть хижины; говоря иными словами, мелкий фермер. Мексиканские ранчеро больше занимаются скотоводством, чем земледелием.

(обратно)

21

Сомбреро – черная широкополая шляпа, украшенная золотым или серебряным галуном, служащая головным убором мексиканцам.

(обратно)

22

Туньи, петайи – плоды разных видов кактусов.

(обратно)

23

Корраль – огороженное место, загон для скота.

(обратно)

24

Ваккеро – погонщик.

(обратно)

25

Лассо – крепкая веревка, или плетеный ремень, оканчивающийся мертвой петлей, посредством которого жители Америки (преимущественно Южной) овладевают дикими животными.

(обратно)

26

Мустанги – дикие лошади американских прерий, произошедшие от домашних.

(обратно)

27

Тагнос – покоренные индейцы; назывались так в отличие от «бравос» – индейцев непокоренных.

(обратно)

28

Кетцалькоатль – мексиканский бог войны, которому приносились человеческие жертвы. Согласно преданию, явился к ацтекам из-за океана и у него было белое лицо.

(обратно)

29

Венера – римская богиня весны, садов и цветения. Культ ее был отождествлен с культом Афродиты – греческой богини красоты.

(обратно)

30

Ребозо – голубовато-серые шали, служащие неотъемлемой частью одежды мексиканских женщин.

(обратно)

31

Монте – азартная карточная игра.

(обратно)

32

Инквизиция – учреждение римско-католической церкви, имевшее целью разыскивать и наказывать еретиков, основанное в первой половине XIII века. Особенно сильное развитие инквизиция получила в Испании, где служила не только религиозным, но и политическим целям. Людей, заподозренных в ереси, сжигали, пытали, лишали прав, ссылали на галеры. При великом генерал-инквизиторе Торквемаде с 1483 года по 1498 год было сожжено не менее девяти тысяч человек. Уничтожена инквизиция лишь в 1834 году.

(обратно)

33

Койот (луговой волк) – животное из семейства собак, отряда хищных, занимающее среднее место между лисицей и волком. Коренастое туловище его, достигающее полутора метров длины, покрыто густым грязно-желтоватым мехом. Луговые волки очень распространены в Северной Америке. По образу жизни они похожи на обыкновенных волков и также охотятся стаями за крупными животными.

(обратно)

34

Гациенда – обширный надел земли, достигающий иногда размеров целого округа. Разработке подвергаются обыкновенно только небольшие участки. Большая часть гациенд занята пастбищами.

(обратно)

35

Болеро – национальный испанский танец медленного темпа. Коона – национальный мексиканский танец.

(обратно)

36

Пеоны – местные рабочие, обрабатывавшие чужую землю и если не по закону, то по положению своему приравнивавшиеся к рабам.

(обратно)

37

Туйя (жизненное деоево) – род хвойных и вечнозеленых растений семейства кипарисовых, отличающихся густыми, сплюснутыми ветвями, покрытыми мелкими чешуйчатыми листьями.

(обратно)

38

Терпсихора – муза танцев в древнегреческой мифологии.

(обратно)

39

Аврора – утренняя заря; богиня света у древних римлян.

(обратно)

40

Шильник (стрелолист) – многоцветное водяное растение семейства частуховых, отличающееся трехлепестковыми цветами; клубни съедобны.

(обратно)

41

Скалистые горы – горная система западной части Северной Америки; тянется вдоль Тихого океана от Аляски до Мексики.

(обратно)

42

Арканзас – правый приток Миссисипи, протекающий через штаты Колорадо, Канзас, Оклахома и Арканзас.

(обратно)

43

Вихита, Красная Луизиана, Бразос и Колорадо – реки, орошающие Мексику. Некоторые из них очень длинны (Колорадо достигает тысяча четырехсот километров), но все неудобны для судоходства и летом чрезвычайно мелководны.

(обратно)

44

Санта-Фэ – главный город Новой Мексики. Сан-Антонио-де-Бексар – город североамериканского штата Техас.

(обратно)

45

Команчи – некогда могущественное индейское племя, сохранившееся в небольшом количестве в Техасе.

(обратно)

46

Метис – человек смешанной крови.

(обратно)

47

Чихуахуа – штат Северной Мексики, расположенный в горной местности. Много природных богатств: золото, серебро, медь, каменный уголь и прочее. Сильно распространено скотоводство.

(обратно)

48

Сонора – один из приморских штатов Мексики. Климат теплый. Почва плодородная. Главные реки: Майо, Якуя и Сонора. Значительная часть штата населена индейцами. Много золота, серебра, меди, свинца, каменного угля и тому подобного.

(обратно)

49

Скальпирование – снимание кожи (скальпа) с головы убитого врага. Этот обычай был повсеместно распространен среди американских индейцев.

(обратно)

50

Томагавк – топорик, употреблявшийся индейцами во время рукопашных схваток и как метательное оружие.

(обратно)

51

Севилья – главный город испанской провинции того же названия, входящей в состав Андалузии, самый большой по занимаемой площади, а по количеству населения – четвертый в Испании. Стоит на берегу Гвадалквивира, в красивой и плодородной равнине.

(обратно)

52

Андалузия – испанская область, лежащая между Сиеррой-Мореной и Средиземным морем. Население сохранило следы мавританского типа.

(обратно)

53

Квартероны – потомки европейца и женщины смешанной крови или наоборот.

(обратно)

54

Креол – каждый человек, родившийся в стране, населенной людьми чужой для него расы. Обыкновенно креолами в Америке и Африке называют местных уроженцев чисто европейской крови.

(обратно)

55

Бискайя – северная провинция Испании, населенная басками. Баски являются потомками иберов. Потеряв в 1876 году все свои вольности, они в значительном количестве эмигрировали в Америку.

(обратно)

56

Пунче – табак местного происхождения.

(обратно)

57

«Дженни» – бумагопрядильная машина, изобретенная в 1767 году Джеймсом Гаргривсом и получившая свое название в честь его дочери.

(обратно)

58

Великий Конде – французский принц Людовик Конде (1621–1686), современник Людовика XIV, прославился как военачальник.

(обратно)

59

Гризли (серебристый медведь) – животное из семейства медведей, отряда хищных. По наружности и сложению он очень похож на своего собрата, бурого медведя, но гораздо больше (до двух с половиной метров) и сильнее его. Крепкие ногти гризли достигают пяти дюймов длины. Шерсть у него косматая, черно-бурая, морда широкая, лапы громадные. Он легко справляется даже с бизонами. Бесчисленные рассказы о его свирепости сильно преувеличены.

(обратно)

60

Марс – сын Юпитера и Юноны, бог войны в римской мифологии. Аполлон – греческое божество солнца, сын Зевса, покровитель муз. Изображение его в искусстве считается образцом мужской красоты.

(обратно)

61

Алладин – герой одной из сказок «Тысячи и одной ночи», обладатель волшебной лампы. Под «лампой Алладина» подразумевают обыкновенно тайную силу, при помощи которой тому или иному человеку удается быстро осуществлять свои желания.

(обратно)

62

Далия – цветок из рода георгинов.

(обратно)

Оглавление

Библиография Томаса Майн Рида Книжные публикации

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ГЛАВА VI

ГЛАВА VII

ГЛАВА VIII

ГЛАВА IX

ГЛАВА X

ГЛАВА XI

ГЛАВА XII

ГЛАВА XIII

ГЛАВА XIV

ГЛАВА XV

ГЛАВА XVI

ГЛАВА XVII

ГЛАВА XVIII

ГЛАВА XIX

ГЛАВА XX

ГЛАВА XXI

ГЛАВА XXII

ГЛАВА XXIII

ГЛАВА XXIV

ГЛАВА XXV

ГЛАВА XXVI

ГЛАВА XXVII

ГЛАВА XXVIII

ГЛАВА XXIX

ГЛАВА XXX

Глава XXXI

ГЛАВА XXXII

ГЛАВА XXXIII

ГЛАВА XXXIV

ГЛАВА XXXV

ГЛАВА XXXVI

ГЛАВА XXXVII

ГЛАВА XXXVIII

ГЛАВА XXXIX

ГЛАВА XL

ГЛАВА XLI

ГЛАВА XLII

ГЛАВА XLIII

ГЛАВА XLIV

ГЛАВА XLV

ГЛАВА XLVI

ГЛАВА XLVII

ГЛАВА XLVIII

ГЛАВА XLIX

ГЛАВА L

ГЛАВА LI

ГЛАВА LII

ГЛАВА LIІІ

ГЛАВА LIV

ГЛАВА LV

ГЛАВА LVI

ГЛАВА LVII

ГЛАВА LVIII

ГЛАВА LIX

ГЛАВА LX

ГЛАВА LXI

ГЛАВА LXII

ГЛАВА LXIII

ГЛАВА LXIV

ГЛАВА LXV

ГЛАВА LXVI

ГЛАВА LXVII

ГЛАВА LXVIII

ГЛАВА LXIX Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg