В каждом городе свои утренние шумы. В Евпатории с шести часов начинался прибой. Он заменял городские часы. Первая же волна поправляла стрелки циферблата. Город окутывался шелковистым шелестом, если было лето, или зубовным скрежетом, если зима. Через сорок минут жителей будил ворчливый окрик пароходика «Чехов», совершавшего рейсы Одесса — Керчь. Еще через час по 1-й Продольной, 2-й Продольной, 3-й Продольной и прочим лишенным фантазии Продольным разносились бодрые голоса:
— Картошка! Картошка! Картошка!
— Точить ножи-ножницы!
— Молоко-о-о!..
Иногда по-татарски:
— Сучи-и-и!..
Иногда по-турецки. Почти песенка, воспевающая овощи:
— А джан чек бакла ким ер! Патлажан улаары… Бам йола… бам йо!
Два рослых гимназиста шли у самой пены прибоя.
По утрам гнилостные водоросли ранне-осеннего моря пахли винными яблоками, и этот чуть опьяняющий запах возбуждал ощущение беспричинного счастья. Но гимназисты были настроены очень серьезно.
— Как ты думаешь? — спросил товарища Сима Гринбах.— Эта песенка действительно принадлежит продавцу овощей?
— А кому же еще? — удивился Володя Шокарев.
— Кто их знает. Может быть, ее поет подполковник турецкой разведки? Время такое.
Юноши рассмеялись.
Из окон гимназии уже гремели рявкающие громы геликона, мягкие рулады трубы № 2, птичьи переливы флейты.
Гринбах шел, энергично раскачиваясь, как на палубе. Брюки «колокол» и матросская тельняшка под расстегнутой гимназической тужуркой выдавали его тайные мечты. Шокарев же вяло плелся, согнув руку в локте и безвольно распустив все пять пальцев.
Комментарии к книге «О, юность моя!», Илья Львович Сельвинский
Всего 0 комментариев