«Зодчие»

— Стреляй, Андрюша!..

Голос замер, и только свистящее дыхание показывало, как трудно человеку в смертельном единоборстве со зверем.

Охотник и медведь, могучие, громоздкие, приникли друг к другу точно в дружеском объятии. Спина человека гнулась под косматыми лапами, но он удерживался невероятным напряжением мышц.

— Стре…ляй…

Мальчик лет двенадцати с луком в руке стоял неподалеку; в лице его не было ни кровинки, но серо-зеленые, широко расставленные глаза смотрели решительно. Андрюша выжидал, когда медведь окажется под прицелом.

Удобный миг настал, и мальчик решился. Стрела впилась в голову медведя, возле левого уха. Острая боль заставила зверя оторвать от спины охотника правую лапу и ощупать раненое место. Лапа опустилась с силой, сломала стрелу и загнала в рану. Зверь взревел.

— Испугать хочешь?

Охотник вывернулся, выхватил из-за опояски нож.

— Тятенька, тятя!

— Беги за елку! — прохрипел охотник.

Но Андрюша не подумал бежать. Вторая стрела ударила в маленький, налитой кровью глаз зверя.

Полуослепленный медведь взревел еще яростней и бросился на человека. Тот, отскочив, ответил могучим ударом ножа в левый бок зверя. Смертельно раненный медведь, падая, хватил лапой по голове охотника. Удар смягчила шапка, и все же человек рухнул вниз лицом.

Только теперь Андрюша испугался по-настоящему. Он бросился к неподвижному телу отца, попытался перевернуть его. Но плотника Илью односельчане недаром прозвали Большим: Андрюша не мог сдвинуть его с места.

Долго возился мальчик около отца. Наконец Илья опомнился.

— Живой! Живой! — обрадовался Андрюша.

Илья попытался двинуться и не мог: слабость сковывала члены, голова кружилась.

— На деревню… в Выбутино беги, сынок… Мужиков зови…

Андрюша огляделся.

Вечерело. В лесу, запорошенном снегом, было тихо. Ближайшие ели ясно виднелись от нижних, широких лап до острых темных верхушек. Но дальше все сливалось в серебристо-мутном тумане. Андрюша вздохнул. Полянка, на которой лежал медвежий труп да слабо шевелился раненый охотник, показалась мальчику такой родной и уютной…

Однако не может же отец пролежать на снегу долгую зимнюю ночь!

— Я пойду, тятя, пойду! А ты-то как?