«Агриков меч»

Агриков меч (fb2) - Агриков меч (Мещерские волхвы - 4) 1336K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Фомичев

Агриков меч Мещёрский цикл Сергей Фомичёв

© Сергей Фомичёв, 2016

© Наталья Торопова, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая Городец-Мещёрский

Русские князья большими собраниями любят себя окружать, знатью точно мехами дорогими в мороз обкладываются. Бояр бородатых, дружинников, дворню всякую призывают. Не столько разговоры там у них мудрые текут, сколько ливень из шума пустого. Всяк норовит значимость показать, сопернику нос утереть, князю понравиться льстивым словечком или напротив, острым, когда настрой иной у хозяина. А настрой ловить – премудрость великая. И кто где сидит, имеет для них первостепенное значение. На это во все глаза смотрят. Даже слово особое придумали – подсиживать – это значит с соперником местами поменяться и поближе к князю зад переместить.

Мещёрский князь Ук предпочитал в обсуждениях простоту, а в советниках числа малые. Печатник Химарь, два воеводы: Малк, по прозвищу Заруба и Лапша, которые не столько войском и оружием занимались, сколько делами текущими – вот и весь княжеский круг. Круг – одно название. Рассаживаются советники, как захотят, а то и вовсе не садятся – ходят, как и сам Ук по горнице. Говорят без оглядки, когда есть что сказать, могут один другого заткнуть, а то и самого князя перебить при случае. Зато и времени меньше уходит на обсуждения, а в решениях промашка реже случается.

Раньше на совет князь старшего сына звал, Александра, но тот теперь на Елатьме сидит, подходы к стране стережёт. А младший… Князь даже крякнул с досады. Вот проказник-то где уродился – по местам гиблым с приятелями бродит, приключения ищет. Мало сам подставляется, так и сестрицу с собой таскает. Пора бы мальчишке занятие достойное подыскать, не всё духов лесных тревожить. И дочку пристроить лишним не будет. Благо теперь есть куда. И не без пользы, что хорошо.

Сегодняшний совет особым был. Не какие-то мелочи обсуждали, вроде сборов торговых или починки крепостной стены. Дело выходило крупное, если не сказать судьбоносное. Высшего разряда вопрос. И потому собрались советники не в палатах, не в княжеской горнице, как обычно бывает, а на холме, что рядом с крепостью стоит и над Окой возвышается. Открыт всем ветрам холм, но кости застудить они не страшились, а вот ушей длинных здесь опасаться не приходилось – все подходы как на ладони видны. По уму на этом месте следовало бы поставить башню или даже маленький острожек, но высоток под укрепления хватало и так, а пустырь давно приглянулся князю для коротких прогулок, когда хотелось побыть одному, подумать, на простор посмотреть, да для таких вот важных посиделок с советниками.

Чтобы не просто так на траве сидеть, ещё лет пять назад наказал князь пару брёвен на холм притащить. На них и сидели обычно, а в ямке между брёвнами костерок разводили. Глядя на дикий огонь, всегда думалось лучше, и разговор откровеннее становился. Ну, а где костерок, там и трапеза. Печей или жаровен особых не складывали – мясо на прутики нанизывали, к огню склоняли – вот и вся готовка. Вместо стола на тряпице чеснок дикий, лук, прочая зелень, овощи какие-нибудь, смотря по поре. Кувшин берёзовой браги в тени под лопушком. Но пили всегда умеренно, чтобы ум в ясности сохранить и язык прежде времени в узел не заплести.

Выслушав короткие доклады военачальников и печатника, старый князь движением руки попросил тишины и задумался, отложив непрошенные мысли о детях. Советники замерли, не смея шевельнуться, и даже поднести ко ртам налитую уже по кубкам брагу. Перебивать хозяина, когда тот говорит, они себе позволяли, но нарушать тишину, сбивать князя с мысли – совсем иное дело. Тут легко и гнев вызвать. Но даже не в возможном гневе причина. От таких размышлений судьба многих людей зависела, целой страны, и потому терпели советники и щекотание в пересохшем горле, и покалывание в затёкших ногах и все прочие неудобства.

Впрочем, размышлял Ук недолго. Он вдруг встрепенулся, выдернул из земли прутик. Понюхал кусочек мяса, но, видимо решив, что пробовать на вкус ещё рановато, воткнул прутик на место. Затем обвёл взглядом советников и, сделав небольшой глоток из кубка, наконец, подытожил услышанное. И не просто подытожил, а развил мысли и догадки советчиков.

– Константин Васильевич столицу свою в Нижний Новгород перенёс, – произнёс он. – Зачем, спрашивается? Хотел бы покоя, в Суздале куда удобнее отсиживаться. Да и не только от врага хорониться удобно. На Владимир от Суздаля ударить милое дело – один переход всего, а у них, у князей русских, этот самый Владимир вроде посоха рябинного для наших картов. Значит, получается, Константин спиной к соблазну повернулся? Нет, неспроста это, непохоже на Константина. И новое место не просто так он выбрал. Между ордой и Москвой князь встал. Задумал что-то. Голову на кон поставил.

Ук сделал пару неспешных глотков и продолжил размышлять.

– И Юрий Ярославович Муром отстраивает. Тоже ведь неспроста. Почему именно теперь? Столько лет в деревеньке за хлипким частоколом хоронился, а тут вдруг город на старое место вернул, словно нарочно врагов собрался дразнить. Так за ними дело не станет. А Муром – вот он, рядом, лес перейти. Когда там пожар и у нас дымом пахнет.

А в Переяславле Олег укрепился. И это, стало быть, третий намёк нам сделан. Молодой он ещё, Олег, куда повернёт, не угадаешь, а только и к орде и к Москве у него свои счёты имеются. И отца его убили по-воровски, и столицу было отобрали. Теперь вот восстановил он справедливость, а будет ли дальше мстить? Кто знает?

Князь ещё раз отпил из кубка, помолчал немного.

– И это только та малость, о какой у нас сведения твёрдые, – сказал он. – А что дальше ближайших соседей делается, ещё разузнать предстоит. Что там в Литве, что у Байбороды? Тверь куда повернёт, кто на ней сядет? Но пока хватает и того, что есть. Складывается что-то такое. Новое. И я в стороне не останусь.

– Мы только и уцелели, что в стороне оставались, – возразил печатник, решив, видимо, что князь уже высказал главное. – Иначе раскатали бы давно в лепёшку тонкую, как жука раздавили бы. У мелкого зверька своё преимущество. Внимания на него не обращают – вот и ладно.

– Всему свой черёд, – сказал князь. – Когда в норе сидеть, а когда и плечо соседу подставить. В драку междоусобную я не полезу, тут ты зря, Химарь, опасаешься, но и стоять далеко от котла, когда в нём такое варево затевается, глупо. Чувствую, тут не просто какие-то старые свары наружу полезли, тут свежим ветром пахнуло.

– Думаешь, против орды Константин пойдёт? – осторожно спросил Заруба.

Малк некогда сбежал в Мещеру из Твери, где в то время московскими и ордынскими отрядами местные боярские семьи вырезали под корень. Не стала исключением и семья Зарубы. А потому и Москву, и орду он ненавидел люто, в отличие от того е князя и приятелей-советников, которые будучи мещёрскими уроженцами особой злобы к дальним врагам не испытывали. Не было к тому у них причины. Пока не было.

– Сразу не пойдёт, – сказал Ук. – Силы у него не те. И Москва в спину дышит. Но слабину и там, и там он точно почуял.

– Решил верховенство перехватить? – предположил Лапша.

– Возможно. Но как-то замысловато у него получается. От Владимира-то ушёл, отвернулся. Хитрость такая? Как бы не наоборот.

– Как наоборот? – спросил Химарь.

– Плюнул он на Владимир вовсе, – пояснил князь. – Решил совсем выделиться от родственников. А это уже не шутка.

Ук взял прутик и уже не принюхиваясь с хрустом прокусил мясную корочку. Жир потёк по седой бороде. Князь промокнул бороду рукавом, сунул в рот пёрышко чеснока, разжевал и, наконец, сделал большой глоток из кубка.

– Хороший кабанчик, – одобрил он.

– Поросёнок молочный, – поправил Лапша. – Купец один подарил.

– Нам всё одно, – гнул своё печатник, не притрагиваясь пока к еде. – Московские князья наши земли трепать станут или Суздальские.

– Ну, так и нам всё равно от кого отбиваться, – сказал Заруба.

Подумав, глядя на мясо, он решил сперва ещё выпить. Долил из кувшина браги и в несколько глотков осушил кубок.

– А суздальцы, глядишь, и не будут так наглеть-то, – закончил он мысль. – У Константина явно иная задумка. Не с руки ему союзников во врагов превращать.

– Верно, – кивнул Ук. – Союзники ему позарез нужны, и тут нам прямая выгода светит. Одна беда – трудно мне с ними ладить. Русские князья промеж собой родственники, а мои предки все отсюда родом, из леса. Вот я и думаю. Константин больно уж высоко летает, не достать, а муромские князья хоть и той же отрасли, но люди попроще, а главное под боком живут. У меня Вияна подрастает, а у Юрия как раз сын младший в женихах ходит. Через детишек мы и породнимся. Чем плохо? Только вот я туго знаю, как у русских такие дела обстряпывают. Сватов засылают или как?

– Сватов к невесте засылают, – пояснил Заруба. – Ты, князь, не спеши. Такое дело спешки не терпит. Для начала послом кого-нибудь в Муром отправь, пусть всё подробно узнает. Нет ли там на примете другой какой невесты. А то как бы нам впросак не попасть. Пусть посол намекнёт, да посмотрит, что ответят. И лучше Александра отправь. Он у тея крещёный, язык общий с Юрием быстро найдёт.

Заруба мясо кусать не стал, а засунул в рот целым куском, но кусок оказался горячим и воевода стал смешно так прихватывать ртом воздух.

– Нет, Александр мне в Елатьме нужен, – возразил Ук. – Варунка, пожалуй, отправлю, пусть учится с соседями ладить. А ты, Малк, пошли кого-нибудь из своих предупредить о посольстве. Чтобы встретили там княжича, чтобы всё чин чином было.

Заруба кивнул, прожёвывая могучими челюстями остатки мяса.

– Не надо бы нам с Муромскими князьями сильно сближаться, – сказал вдруг Химарь. – Они по названию только Муромские, а случись чего – для них вера главнее будет.

– Поумнели они за последние-то годы, – не согласился с печатником князь. – От своих получили по загривку, от ордынцев добавку. Теперь не так косо на наших сородичей смотрят. Поняли, что у каждого своя вера и корчевать обычаи себе дороже выходит.

– Непрочно Юрий сидит, – гнул своё Химарь. – С нм сойдёшься, породнишься, допустим. А ну как завтра власть переменится? Прибегут к тебе родственнички помощи просить, что делать станешь?

Высказав опасение, печатник, наконец, не выдержал и взялся за мясо.

– А поможем Юрию усидеть, небось ему и бежать не придётся, – ответил Ук.

– Вместе с ним и прихлопнут тебя, – бросил Химарь.

– А ты вроде как в стороне стоять будешь? – усмехнулся Заруба.

– Гнать лошадей не станем, – заверил Ук. – Но понемногу дружбу начнём крепить.

Он подумал ещё немного и рубанул ладонью.

– И будет на этом!

После этого все трое некоторое время молча доедали мясо, зелень и допивали берёзовую брагу. Князь кивнул Зарубе с Лапшой и те отправились по делам.

– Зови детей, – сказал он печатнику.

Химарь отправился к крепости. Старый князь остался один. Ему было над чем поразмыслить, но в том-то и беда, что в последнее время он не вполне доверял собственным заключениям. Старость накладывала отпечаток на мысль. Нет, острота ума никуда не делась, но вот точность выводов и решений терялась. Сам себе перестал доверять князь, осторожен стал, остыла кровь. Вот и печатник, чувствуя это, поддакивал его старости. А время могло потребовать решительных действий, с какими только молодость совладать способна. Лет двадцать назад Ук не о свадьбе бы думал, сам бы с дружиной сорвался в Муром, без всяких там посольств и разведок. Договорился бы с Юрием в два счёта, невзирая на веру. И в Переяславль сходил бы – Олегу помог бы врагов одолеть. Но двадцать лет назад другие времена были, тогда как раз осторожность во всём требовалась. Тогда в норе сидеть приходилось, подавляя порывы. Эх, старость бы с молодостью местами поменять. Но так не бывает, а жаль.

Трое подростков – двое юнцов одногодков и девушка на год моложе парней – подошли к костру и встали стеночкой, виновато опустив головы. Старый князь поднялся с бревна, нарочито медленно, с таким же деланным кряхтением, прошёлся перед ними. Сын, воспитанник, дочь. Вот она молодость. Самая что ни на есть. Буйная, горячая, неуправляемая. Одолжить бы у них частичку, а взамен разума толику вставить.

– Так, дети мои, – сказал князь. – Смотрю, вымахали вы, пока я делами-то занимался. Не заметил даже, как время прошло. Подросли, а чем-то путным занять вас позабыли. Моя вина, спору нет. Без присмотра растёте, вот во всякую дурь и суётесь. Зачем к Сказочнику полезли, зачем старика потревожили? Звал он вас в гости? Вы бы ещё к вурдам отправились погостить.

Ответа не последовало. Все трое виновато молчали, а вот чувствовали они за собой вину или только притворялись покорными, князь разобрать не мог.

– Всё, – сказал он. – Довольно уж баловать. Пора вас к делу полезному приставить.

Ук взглянул поочерёдно на каждого и решил начать с дочери.

– Князь Юрий Ярославович Муром возобновляет. Серьёзно за дело взялся. И желаю я наш с ним союз укрепить. Так что готовься Вияна.

– К чему? – удивилась девушка.

– К свадьбе готовься. Младший сын Юрия, Пётр давно в женихах ходит. Тебе в самый раз.

Тарко, воспитанник княжеский, побелел, но смолчал. Зато сама Вияна молчать не желала.

– Вот ещё! – крикнула она. – Я к их попам идти не желаю! Назовут какой-нибудь Аглотермой!

– Какой ещё Аглотермой? – рассердился Ук. – Ты не о том думаешь. Я тебе о свадьбе говорю, о замужестве. Что у тебя за мусор такой в голове ворочается?

– Так по их закону сперва невесте имя новое от попов получить надо. Не хочу!

– Вот ещё, – фыркнул князь. – Александр крещёный и от тебя не убудет. Нашей-то вере крестик не помеха. Вера, она не в вещах рукотворных заключается. Поедешь к брату в Елатьму, посмотришь на церкви тамошние, на священников. Поговоришь с ними, подготовишься.

– Не поеду к Сашке, чего я там забыла? – топнула ногой княжна.

– Поедешь! – отрезал князь. – Завтра же и поедешь! А ты, Варунок, отправишься в Муром с посольством. Разведаешь всё про Петра и вообще посмотришь, чем дышат соседи, чем живут. Но об этом мы с тобой позже поговорим. Отдельно.

Варунок спорить не стал. Да и то сказать – по сравнению с сестрой можно сказать легко отделался. Посольство не свадьба. Разлука с домом не вечная. К тому же прав отец, если подумать, пора за ум браться.

Князь между тем шагнул дальше и за воспитанника взялся.

– Ты, Тарко, сходи, предков проведай, всё как положено, а к осени возвращайся. Пора и тебе достойное занятие найти. Ты мне как сын. Вот как сына я тебя тоже к посольскому делу приставлю. Хотел сперва к Зарубе в дружину определить, но нынче язык подвешенный для нас важнее меча. И туда нужно успеть и сюда, а чужому-то не поручишь. Так что давай, сходи, а как вернёшься, поговорим.

Тарко князя слушал вполуха. Собственная судьба его сейчас мало заботила. Вияну в чужой дом отдают – вот где беда.

***

После княжеских наставлений как из бани вернулись подростки. Лица красные, только что пар не идёт от тел.

– Позабавились, называется, – Вияна вздохнула. – Нет, ну, зачем мы полезли к Лесовику? Я ведь вас отговаривала.

– Ты отговаривала, не потому что отцовского гнева боялась, – возразил Варунок с улыбкой. – Просто страшно тебе стало к Сказочнику идти,

– А ты, братец мой, болтал бы поменьше, – набросилась на него Вияна. – Глядишь, не узнал бы никто, куда мы ходили.

– Ты что же думаешь, отец только теперь всё это придумал? – горько усмехнулся княжич. – Не полезли бы к Сказочнику, другую шалость нам в вину бы поставил. Раз решил он с русскими князьями породниться, значит, так тому и быть.

– А меня он спросил? – возмутилась девушка. – Да я сбегу лучше. В лес куда-нибудь.

– Ну, ты же и не видела его ещё, жениха-то, – ухмыльнулся Варунок. – Аглатерма!

Вияна размахнулась, попыталась ударить братца.

– Не дури, глупая, – перехватил тот руку.

Тарко стоял, оглушённый новостями. Едва удержался от дерзости, когда князя слушал. Не по себе ему стало. Вияну отдают в чужой дом. Какому-то князю отдают. Навсегда!

– Да уж, надурили, дальше некуда, – чуть не плача сказала княжна.

Тарко вздохнул. А сколько страху было, а сколько смеху, когда страх отпустил, сколько веселья на обратном пути. После разговора с отцом друзья и про страх забыли и про смех, теперь переживают и злятся. И на Тарко в том числе злятся – его же задумка была к Сказочнику пойти.

– Давай и правда убежим в лес, – предложил он. – Я такие места знаю, никто нас не найдёт. Дом можно поставить или шалаш…

– А ты что себе возомнил? – набросилась на него Вияна. – Стеречь меня будешь? Так мне сторожа не нужны. Тоже мне охотник выискался. Ты о себе прежде подумай.

– Чего думать-то? – не понял Тарко.

– Знаешь, шёл бы ты сам в свой лес, невесту поискал бы по себе. В лесу выбор богатый.

Тарко точно пламенем по лицу стегануло. Жарко стало, больно, а глубоко внутри закипало что-то. Отшатнулся он от девушки, развернулся и выбежал прочь с княжеского двора. Не заметил, как проскочил ворота, а куда потом повернул, даже не думал. Потому что думал совсем о другом.

Вон оно как вышло-то. Пробудилась в девушке княжеская кровь. На простого парня смотреть не желает больше. О Муромском княжиче уже, верно, думает, хоть и кривляется. Тоже ещё князья! Не с неба, наверное, сюда свались, из одного леса вышли. Чего ж теперь нос воротить? У самого Тарко вон бабушка овда, так он разве кричит об этом?

Мысли метались как язычки пламени, перекидываясь с одной веточки на другую, а юношеское воображение веточек много подкидывало. Но, вспомнив вдруг бабку, Тарко даже от переживаний на время отвлёкся.

Многие из мещёрцев числят себя в родстве с овдами, но большей частью это всё сказки, байки семейные. А он, Тарко, точно знает – есть между ними родство. Сманила давным-давно прекрасная овда деда его, когда тот парнем молодым ещё был. Лет десять он жил в холмах пустых. Но не забылся, как часто с парнями случается. Тосковал сильно по миру оставленному, по людям. Зжалилась овда, отпустила его, что тоже большая редкость. Вернулся дед к старому дому, зажил по-прежнему, хотя и сменил одну тоску на другую. А лет через пять ему ребёнка подбросили – мальчишку. Тут и вопросов не возникло, кто да почему. Овды девочек всегда себе оставляют, а мальчиков людям подбрасывают.

Могло бы и это семейной сказкой оказаться. Да только Тарко со своей бабкой встретился однажды. Вовсе на старуху не походила бабка его. Молодой девицей выглядела, каковой, наверное, и деду когда-то явилась. Пришла она, когда отец погиб. Нелепо погиб, случайно. Посидела овда с Тарко, погрустила, но всё больше молчала. А на прощание оберег подарила. Не совсем оберег, а змеевик путеводный. Но и оберег тоже. Бабушка тогда и присоветовала ему в город к князю идти – в лесу без семьи жить плохо. И князь его тепло встретил, как подозревал Тарко, не без её содействия.

С помощью бабушкиного оберега он в такие места дорогу мог отыскать, в какие обычному человеку ни за что не пройти. Даже на вурдовы тропки иной раз выходил. Хотя пользоваться ими опасался – прознай хозяева о вероломстве таком, из-под земли бы достали. И к Дедушке он друзей привёл, зная приметы нужные, на какие оберег отзывался. Просто так ведь Сказочника не найдёшь. В двух шагах от него будешь и не заметишь.

Но вот ведь как вышло. Хотел перед Вияной удаль показать, а получилось, что гнев вызвал. Незаслуженный гнев, потому и вдвойне обидно. Да ещё свадьбу эту князь придумал. Затосковал Тарко. Чужой он здесь. Ни родичей, ни друзей, кроме Уковичей. Некому обиду излить.

Ук ему отца заменил, да только никакой отец такими обидами заниматься не будет. На князя Тарко, впрочем, не сердился нисколько. Тот человек занятой, недосуг ему за детьми приглядывать, прихоти разбирать, сопли вытирать. А вот Вияна всерьёз обожгла.

Ноги сами понесли Тарко к чародейской слободке. Сокола можно, пожалуй, к друзьям отнести, хоть в годах между ними целая пропасть. В годах пропасть, а многое старик лучше сверстников понимает. И выслушать готов любую глупость, да так, что та вдруг и глупостью быть перестаёт.

Сокол поселился в городе лет шесть назад, хотя старики поговаривали, что где-то в Мещере давным-давно он и родился. Но ушёл и много лет странствовал по дальним странам. А на старости вот решил вернуться. Правда, старости такой многие молодцы позавидовали бы. Подков чародей пусть и не гнул, но крепок был как дуб вековой.

***

Выслушав юношу, Сокол пожал плечами.

– Вы бы ещё на край света отправились, да мышь на верёвке спустили – просто посмотреть, как это слонам понравится, которые твердь подпирают земную. Вот зачем вам потребовалось за Дедушкой подглядывать? Его вурды не трогают, овды родичем дальним считают, а всё равно сторонятся; русские уважительно Лесовиком зовут, хотя никакой он конечно не Лесовик.

Тарко слонов никогда не видел, даже на рисунках, какие ему чародей иногда показывал, и что они твердь земную на себе держат, не слыхал. Сокол-то по всему миру бродил и собрал всяческих небылиц, одна нелепей другой. Но только и сам чародей всегда утверждал, что Земля круглая и висит среди звёзд безо всякой опоры. Понятно, что про слонов это он пошутил, вернее, захотел показать сравнением таким важность покоя для Сказочника. Да видно переоценил познания молодого товарища.

– Не похож он на дедушку, Дедушка этот, – заметил Тарко. – Парень молодой. Такому только меч в руки вложи и хоть к Зарубе на службу – уж не худее Дуболома будет в строю смотреться.

– Он тебе и старухой беззубой мог объявиться, – проворчал Сокол. – Той, что с косой бродит.

– Так ведь он не колдун, – возразил юноша.

– Не колдун. А то оборачиваться одни колдуны умеют.

– Я думал он простой сказочник. Ну, не простой, конечно, древний очень и с духами лесными разговаривать умеет, помощь от них получает. И сказки его не просты, а с подоплёкой, с намёком.

– Сказочник? – Сокол задумался. – Можно и так сказать. Говаривала Кавана, будто сны он теперь на людей наводит. Правда, нет ли, не знаю. Но я думаю если оно и так, то это со скуки.

– А старики говорили, будто раньше ходил он по сёлам и сказки рассказывал. Оттого, мол, и Сказочник.

– В те времена, когда Дедушка к людям заходил, твои старики моложе тебя нынешнего были, вот и напутали. Сустай он. Христиане таких проповедниками называют. Он больше чем колдун. И больше чем карт. Дедушка в себя всю мудрость народов лесных впитал, ей и делился с людьми. И то, что твои старики за сказки принимали, это предания, история наша. Вся суть наша в рассказах его.

Заметив, что Тарко не вполне его понял, Сокол решил объяснить иначе.

– Письмо ведь у нас не придумали, власти единой не поставили, языки и те различаются. Люди завсегда малыми селениями жили, родами. У каждого свои боги, свои обычаи, свои рощи священные, свои предания. А сустай из бисера этого разнообразного единый узор сплетал, нанизывал бусинки на общую нить. И каждый из людей через сустая знал, что он не сам по себе, но частица целого.

А потом рассыпался узор. И не вина в том сустая. Внешняя сила пришла, навалилась, разрушила единство. Города чужие как гвозди в дощечку тонкую вонзились. Трещины пошли, раскололась дощечка. Разбрелись народы по углам, у каждого племени карты да князья толкование преданий на себя взяли. Кто-то попам поверил, крещение принял, а другие разуверились вовсе.

Не нужен стал людям сустай. Вот и ушёл Дедушка в лес дремучий, подальше от мира. Дедушка, кстати сказать, не единственным сустаем был, но до наших дней только он дожил. Я имею в виду из тех настоящих сустаев. Может, потому и дожил, что от людей ушёл вовремя.

– А куда же он теперь отправился? – спросил Тарко.

– Как то есть отправился? – озадачился Сокол.

– Так. Собрал мешок с припасами, дверь в хижинке своей дрыном подпёр и отправился.

– Надеюсь, не от вашего шума он сбежал?

– Да нет, когда мы выглянули, он уже на пороге стоял, и сапоги запасные в мешок запихивал.

– С чего бы ему путешествовать? Он ведь и так, одним духом своим может в любой уголок заглянуть. Незачем костями-то попусту греметь, да подошвы стирать.

– Это если в наших лесах, то и духом можно. А если дальше куда он надумал идти?

– Куда же? Но постой, вижу, задумал ты что-то…

Тарко просиял. Всё же свой человек чародей – всё понимает.

– Раз ушёл Дедушка, то дорога к Стылым Марам теперь открыта, – объявил он свой замысел. – Давно я туда сходить собирался, только его наваждения и мешали пройти.

– Вот оно что, – буркнул Сокол. – Мало тебе князь уши-то драл?

Тарко нахмурился.

– Кабы уши надрал, я бы стерпел, ушей не жалко… – начал он, но договаривать не стал.

А Сокол, занятый своими мыслями, перемен в настроении юноши не заметил.

Глава вторая Овды

После того как он обошёл половину известного мира, после того как жил подолгу в самых причудливых местах, в племенах, городах и странах, впитывая обычаи, изучая языки, постигая ремёсла, науку, Сокол и сам изменился, и уже не мог отнести себя однозначно к народу, его породившему.

И почувствовав однажды, что устал от блужданий, он хоть и решил остановиться именно здесь, в родных мещёрских лесах, но выбрал под жительство поставленный некогда русским князем Городец, где исконные жители давно оторвались от корней, оставаясь при том на месте; перемешались с пришлыми народами. И с муромой, ушедшей из разорённых ордынцами селений, и с мордвой, и с многочисленными русскими, как с христианами, так и с приверженцами старых богов. И всё это породило новое племя, отчасти знакомое, отчасти чужое. Но, что важно, чужое не значит враждебное. Иные понятия воцарились среди обитателей Городца.

Город будто отражал многообразие мира, был малым слепком его. Котёл, мельница людей и народов, их обычаев и законов, знаний и языков – перетёртых, обкатанных, подогнанных один к одному.

И даже привычную Мещёру здесь на свой лад называли – Мещера – причём с ударением на конце. И поначалу это резало ухо, но потом Сокол привык, как прежде привыкал к тем или иным странностям в любом другом месте, куда заносило его проведение.

А сам он стремился жить в согласи с миром, принимал его таким как он есть. И только нешуточная угроза могла заставить его вмешаться в естественный ход событий, встать на какую-нибудь из сторон.

***

Лешак, староста торговый, чародею улыбнулся приветливо. Сокол частенько выручал местных купцов и покупателей, когда нужда возникала сомнительный товар проверить. И не столько волшебством помогал, к которому старался прибегать как можно реже, сколько познаниями широкими. Много чародей странствовал, много в тех странствиях на ус намотал. И в мехах северных понятие имел, и в шелках восточных разбирался, и в пряностях южных толк знал. А раз так, то почему бы и не поделиться знаниями с людьми? Да притом заработать на хлеб.

– Гостей много? – спросил старосту Сокол.

– Куда там, много, – вздохнул Лешак. – Хиреет наш торг.

– Ну, это ты всегда так говоришь, – усмехнулся чародей. – Вон та опушка раньше зелёной была, а теперь вытоптали, и лес шагов на двадцать отступил.

– Эка вспомнил, опушка! – воскликнул староста. – А ты вспомни, какой здесь разлив купеческий два года назад образовался! По спуску до самой реки гости товар раскладывали, за каждый пятачок чуть ли не в кулачки пускались, бороды рвали друг другу. А теперь как Муром возобновили, так многие туда торговать потянулись. Да ещё Нижний Новгород растёт, купцов сманивает. Нет, что ни говори, хиреет торг наш.

– Всякое бывало, – согласился Сокол.

– Сам-то по делу? – осведомился Лешак. – Позвал кто? Или прикупить что надумал?

– В попутчики вот хочу напроситься, – ответил чародей.

– Куда собрался? Давай подскажу к кому подойти можно.

– Нет, Лешак, тут ты мне не помощник. Встретиться нужно кое с кем. А где встретиться я и сам пока не знаю.

– Мудрёно говоришь, – вздохнул староста. – Хотя, если подумать, тебе наче и не положено. Ну, смотри.

Сокол ровно этим и занялся. Присматривался к гостям, которые уже сворачивали понемногу торговлю. Кто-то здесь ночевать собирался, кто-то на дорогу до темноты встать решил. За день всё равно никуда не поспеть с возом тяжёлым. Хоть так, хоть эдак ночь в дороге застанет, но если прямо сейчас выйти, несколько часов можно выгадать, а, кроме того, спокойнее оно, когда на путь встал, вроде как сдвинулось дело и к дому поближе.

Скоро приглядел Сокол одного мужичка не из местных. Бойкий такой и смелый – один без товарищей или родни, а по говору видно, что издалека приехал. Чумазый точно арап, но не от грязи чёрен, от ремесла. Продавал мужик уголь и дёготь и смолу. И всем он хорош был, одно плохо – с лошадью уж больно круто обходился. Будто у врага смертельного животное позаимствовал. Пока запрягал, дважды ударил без причины, выругался. Тем, собственно, чародею и приглянулся.

– В попутчики возьмёшь? – спросил его Сокол, когда тот закончил вязать поклажу.

– А куда тебе, старик?

– Всё равно. Да хоть до Кадома подвези.

– Нет, я в другую сторону собираюсь.

– Не угадал я, – озадачился Сокол. – Что ж, в другую сторону тоже будет неплохо.

– Ишь, ты! – прищурился угольщик.

– Ну, так что, подвезёшь?

– Боязно что-то, – не стал скрывать мужик. – То в Кадом тебе, то в другую сторону. Может, ты с разбойниками заодно? Ходишь тут, присматриваешь добычу, а потом на дороженьке встретят нас да грузилом на верёвочке угостят.

– Как же я разбойников наведу, если не знаю даже, куда ты путь держишь?

– Вот уж понятия не имею, как у вас там всё делается.

За спиной возник староста.

– Подвези человека, Коробок! Ручаюсь, что он не разбойник.

Уловив как-то желание Сокола, Лешак не стал открывать его.

– Не разбойник? – переспросил угольщик с недоверием.

– Мало того и от настоящих разбойников тебя прикроет, – заверил староста. – Он хоть и старик с виду, а ихнего брата ох как гоняет! Будь здоров! Ты же ночевать на дороге будешь, а вдвоём не так страшно.

– Так пусть объяснит толком, чего хочет, – сказал Коробок. – А то тень на плетень наводит, точно искуситель какой.

– Не может он объяснить, – Лешак перешёл вдруг на шёпот. – По важному делу старик отправился. Не нашего с тобой ума.

***

Довольно долго они ехали молча. Возле Напрасного Камня, где расстаются Елатомская и Муромская дороги, хозяин возка, наконец, заговорил и Сокол подметил, что не первый раз такое случается. Молчат люди, выезжая из города, а как только Напрасный Камень проезжают, вдруг отпускает их забота, словно оттаивают они, говорить начинают.

– Ты, старик, вообще-то далеко едешь? – спросил Коробок.

Сокол покосился на кнут в его руке и сказал уклончиво.

– Возможно, до заката и доберусь, куда надо.

– Да тут вроде ни одной деревеньки нет.

– Есть. Только не возле дороги они стоят.

– Хорошо тут у вас, – одобрительно сказал Коробок. – Народ добрый и казённые люди не особенно придираются. На Москве-то меня обманывали не раз. Поверишь ли, в одних обносках оттуда уходил.

– А откуда сам? – спросил чародей.

– Из Владимира я. Ну, не из самого Владимира, а там, на Клязьме из сельца одного. Из Быкова.

– А чего ты в такую даль уголь возишь? – полюбопытствовал Сокол. – Невыгодно, наверное, такие концы делать?

– Так я не вожу, – улыбнулся Коробок. – На месте жгу. И не только уголь. И смолу бывает, гоню и дёготь берёзовый. Иногда и сажу выделываю. Спрос на неё невелик, но на Москве монахи охотно брали – печная-то сажа против моей – серая серость. Углём конечно чаще всего промышляю. Уголь он всем нужен. Как приеду куда, сперва местный промысел посмотрю, с людьми сойдусь, кузнецов поспрашиваю, углежогов местных, а потом уж и сам пробую так и эдак. И по-своему и перенимаю что-то.

– А чего на одном месте не сидится?

– Любопытно мне посмотреть, как где ремесло идёт, – задумчиво произнёс мужик и вдруг глаза его вспыхнули. – Тут ведь как. И дерево берут разное и кучи кладут по-своему. Одни в землю углубляют, или дёрном обкладывают, другие так просто кладку палят. И погоды разной дожидаются – кому тучку хмурую подавай, кому солнцепёк лучше. И наговоры у каждого свои, приметы. Любопытно всё это мне постигать, сравнивать.

– Вот оно что, – уважительно заметил Сокол.

Не простой, значит, углежог ему попался. Учёный человек, можно сказать. Мудрости собиратель. Даже жалко его Соколу стало. Он подумал о собственном деле и всё же решил предостеречь спутника для очистки совести.

– Оставь кнут, человек, – сказал чародей. – В этих местах не принято бить лошадей.

– Что ж это за места у вас такие особенные? – усмехнулся тот недоверчиво.

– Такие вот, – сказал Сокол.

– Да что же её уговаривать, лошадь-то? – возмутился Коробок. – Шагает еле-еле.

– Шагает же, – возразил Сокол. – А бить не прекратишь, вовсе без лошади останешься.

– Как так? – чуть не подпрыгнул угольщик.

– Про дев лесных слышал?

– Это что же, про русалок или как?

– Нет, не про русалок.

– Другие у вас, значит, девы в лесу обитают?

– Другие, – согласился Сокол. – Девами лесными их ваши прозвали, русские, а здесь их чаще овдами зовут, что, по-вашему, сов означает. Якобы в сов они перекидываются. Но это сказки. Дружат они с совами – это верно, а перекидываться не умеют.

– Забавно, – согласился Коробок. – А лошади тут причём?

– Ты слушай. Путь-то долгий, я тебе сказку одну расскажу.

– Что ж, послушаю, – согласился тот.

– Жил в наших краях мужичок. Один жил, без семьи. Работящий, хоть и бедный. Труд-то не всегда к достатку ведёт. Чаще наоборот бывает.

Коробок кивнул. Что верно то верно.

– Добрый он был, мужичок этот, – продолжил Сокол. – Ни человека не обидит, ни животное. На лошадке своей землю пахал ровно столько, сколько та без понукания тянула. А как выдыхалась лошадка, вставала, так он сразу в стойло её уводил или на травку отпускал – смотря по погоде. Жалел очень. Но вот заметил как-то, что хоть он её и жалеет, а по утрам лошадка вся в мыле оказывается. Как бы ни берёг её, а будто день напролёт трудилась. Что за оказия? Долго мужичок думал и додумался проследить за лошадкой. Ночью в конюшне спрятался, рогожкой укрылся. А как луна поднялась, глядь, овда туда заявилась. Вывела лошадку из стойла и в лес.

– Чего ей нужно-то было? – спросил Дегтярь.

– Известно чего. Каталась она на лошадке всю ночь.

– Каталась? – удивился Дегтярь.

– Ну да. Любят они лошадей, овды-то. И кататься любят и вообще. Так ты слушай дальше.

На следующую ночь подловил он овду. Как, не скажу, не знаю, то ли мешок на неё накинул, то ли за косу схватил. А только попалась она. Но он ведь незлобный был человек. Неволить не стал, тем более непотребство какое-нибудь учинять. Спросил только, зачем она чужое животное трогает? Лошадка, мол, устаёт и через это хозяина в нужду вводит, так как не может он с долгами расплатиться при работе такой.

А овда ему и говорит: «Ты теперь нужды знать не будешь. Потому как за доброту твою к лошадям, отплатим тебе». А как и что, не сказала. Засмеялась, вырвалась и убежала в лес.

Но мужичок и сам всё понял на следующий день. Запряг он лошадку в соху, как обычно, пахать начал, тут-то чудеса и начались. С землёй то медную монетку выворотит, а то и серебро блеснёт. И в первый день так, и на следующий. И как только набиралось денежки на то чтобы нужду покрыть, вставала лошадка и дальше ни шагу.

Зажил с тех пор мужик неплохо. Концы с концами сводил, с долгами расплатился. На еду, на обзаведение хватало, невесту в ближнем селе приглядел.

И всё бы хорошо, но стала его вдруг жадность точить. Больно уж легко монетки из земли лезли. А лошадка будто без причины вставала. Так, разленилась от ласки-то. Но не ей ведь решать, довольно собрано или нет! Так рассудил мужичок.

И как-то раз не выдержал, ударил лошадь кнутом, когда она встала. Вздрогнула лошадка, но потянула дальше соху. И полезли из земли монеты. Да не медь с серебром – золото пошло. То дирхем аравийский, то червонец цареградский. А мужичку всё мало. Алчность совсем его одолела. До самого заката гнал он животное. И к вечеру уже целое состояние собрал. Теперь и сватов засылать не стыдно было, и на новый дом хватало, и много на что ещё.

А утром лошадки в стойле не оказалось. Он сразу понял – овда свела животное, больше-то некому. И за что свела, тоже понял. Загоревал. Но что поделать. Купил он другую лошадь. Та уж монет не приносила, конечно, как бы он её не жалел. Да и жалость его теперь не от доброты шла, от ожидания наживы.

Женился мужичок. Но только и женитьба счастья ему не принесла. Девица только до свадьбы кроткой была, а уж потом взялась за него. Запил он и вскоре помер.

– Спасибо за сказку, старик, – поблагодарил Коробок. – Дорогу через это маленько скоротали и то ладно. А только с кнутом ещё больше скоротать получится.

В следующие полчаса ещё дважды углежог спину лошадиную ошпарил, а как в третий раз замахнулся, вдруг, откуда ни возьмись, стрела прилетела, да кнут у самой рукояти и перебила.

Возница охнуть только успел, как на дорогу всадницы выехали. Красивые девушки. Таких в лесных селениях не встретишь. Стройные, белые, глаз не оторвать. И красота их особая была, неземная. Да только Коробку вскоре не до соблазнов стало.

– Выпрягай лошадку, человек, – приказала хозяину одна из всадниц. – Пешком дальше пойдёшь.

– Я тебя предупреждал, – сказал Сокол, слезая с повозки. – Да не впрок тебе сказка пошла. Вот и приехали.

– Чародей? – улыбнулась овда. – Давненько тебя не видели.

– Приветствую, Лэсти. Не знал, как разыскать вас, а нужда возникла. Вот подсел к человеку удачно.

– Долго выбирал? – усмехнулась овда.

– Он сам себя выбрал.

– Пошли, поговорим, – встряхнула головой девушка.

Коробок вдруг опомнился, осознал, к чему дело идёт. Бухнулся на колени, прямо в грязь дорожную, проревел вслед уходящему чародею:

– Отец! Не губи! Куда же я без лошадки-то?

Сокол вопросительно посмотрел на спутницу.

– Ещё чего! – фыркнула та.

– Прости, у них своя правда, – сказал чародей мужику. – А я над ними не властен.

Но всё равно как-то нехорошо получилось. Мужик вроде бы неплохой. То, что с лошадкой груб, так мало ли какая тому причина. Овдам-то причины искать недосуг, но ведь он человек. Однако Сокол заставил себя не лезть в это дело, а мгновение спустя ветви сомкнулись за их спинами, отсекая возражения совести и проклятия путника.

– Не с Эрвелой встречи ищешь? – спросила Лэсти.

– С ней.

– Повезло тебе. Неподалёку она. К нам спускаться не будешь?

– Чего я у вас не видел? – чародей присмотрел сухую кочку и устроился на ней. – Здесь подожду.

Девушки увели лошадей вслед заходящему солнцу и вместе с солнцем исчезли среди деревьев. А потом вместе с яркой луной появилась Эрвела. Сокол даже не заметил, откуда она пришла. Просто возникла перед ним лесная царица, закутанная длинную полупрозрачную накидку, так что воображение легко угадывало очертания её гибкого тела, но и не более того. И только бледный овал лица оставался открытым. В таком одеянии овда походила на какую-нибудь восточную княжну, и чародей вспомнил кстати, что имя её как раз восток и означает.

– Здравствуй, чародей. Какими судьбами? – Эрвела присела на пенёк, запахнув накидку плотнее.

– Дедушка ушёл, – сообщил Сокол, не растрачивая время на приветствия.

– Ушёл? – удивилась та. – Далеко ли?

– Не знаю, – буркнул чародей. – Важно, что ушёл.

– Как это мы его проморгали? – нарочито нахмурилась овда. – Колдовство, не иначе.

– Тебе весело? – Соколу всегда трудно давались разговоры с лесной царицей. Не поймёшь, когда она шутит, когда всерьёз говорит. От иных вестей волосы встают дыбом, а ей смешно.

– Ну так, чего печалиться? – сказала Эрвела. – Мы ему пастыри что ли? Пришёл человек усталый. Поселился в лесочке, отдохнул, сил набрался, теперь дальше пошёл.

Овда шмыгнула носом и осторожно коснулась его краем накидки.

– Простыла? Ты же знаешь, такие как он просто так не уходят.

– Знаю. Сказочник он. Может, сказки пошёл детишкам на ночь рассказывать.

– Будь серьёзней! – призвал чародей. – Сказочник… проклятье, вот же прилипло прозвище.

– Ты же знаешь, прозвища просто так, без причины не прилипают. Если предания превратились в сказку, то и сустаю вполне подобает сказочником быть.

– Я, знаешь ли, в сказках тоже понятие имею. Выпустишь такого вот духа из лампы, потом не знаешь, как обратно заманить. Новости всякие приходят. Города поднимаются, княжества крепнут, клинки куются. Опасаюсь, как бы он на войну с русскими да с ордой не отправился народ подбивать. Дедушка убеждать умеет. Его слово как вино по жилам с кровью расходятся. А вино дело такое – кому лекарство, кому дурман, а кому и яд. А желающие услышать найдутся. Вон хоть Байборода со своими парнями. Только кличь кинь, мигом подхватят. Так полыхнёт, что головешки во все стороны полетят.

– Ты же знаешь, нам до ваших людских распрей дела особого нет. Но если подумать, может и пора бы уже полыхнуть, а, чародей? Истает племя лесное, если всё время по глухим местам хорониться будет.

Знала владычица лесная, как его за живое поддеть. Знала и пользовалась.

– Всему своё время, – сказал чародей. – Раньше надо было огонь разводить, когда чужаки появились только в наших лесах. Когда с дружинами пришли порядки свои устраивать. Но тогда один Соловей с малым отрядом поднялся. Остальные выжидали. Скворец вон надеялся за стенами отсидеться. Не помогли ему стены. И овды как всегда в стороне остались. А теперь что ж суетиться? Теперь поздно. Теперь иной подход нужен. В прошлом искать врага, за спину оглядываться глупо. Не назад нужно смотреть, вперёд, в будущее. Русские уже укоренились и никуда не уйдут отсюда. Да и орда степная лесу не угроза. Нечего ей в лесах-то искать, простор не тот. Так что сообща жить предстоит и с теми, и с этими. И враг, скорее всего у нас общий будет. Вот тогда-то и стоило бы огонь подносить.

– А может пришло и это время? – Эрвела вновь шмыгнула носом.

– Я бы почувствовал, – не очень уверенно сказал чародей.

– Ну, положим, политику ты всегда плохо чувствовал. А тут никакого колдовства, чистые интриги. А вот Сказочник вполне мог разобраться, понять. Он хоть и в лесу жил всё время, а в страстях людских побольше твоего разбрался.

– Последняя у меня надежда на Дедушку оставалась, – вздохнул Сокол. – Последняя стрела в колчане. Не вовремя он ушёл. Боюсь, даром пропадёт выстрел. А того хуже – кровавая каша заварится. Истребят наши народы друг друга, общему врагу на радость.

– Ну, уж не поверю, будто ничего про запас ты не приберёг, – засмеялась овда. – Дедушка, конечно, большая сила, ничего не скажу, да только ты ведь всех лошадей в один табун не сбиваешь. Думаешь, не знаю, что ты с белым священником на севере искал?

– С Каликой-то? – уточнил Сокол. – Это что же, лошадки тебе нашептали? Да было дело ходили с ним, искали врата. Он свои, конечно, а я свои, хотя кто его знает, может одни они для всех врата-то, только пути разные к ним ведут.

Сокол помолчал, потом продолжил.

– Только видишь ли, Врата – это последнее средство. Край. Бездна. Всё равно, что ножом себя по горлу полоснуть. Если выхода не останется, тогда конечно, можно и по горлу, но я бы и под этой луной ещё поборолся.

– Хороший ты собеседник, Сокол, – сказала Эрвела. – Как с тобой побеседуешь, так и жизнь новыми красками заиграет. Умеешь приободрить девушку. Жаль встречаемся редко.

– Потому и редко, что ты всякий вопрос на смех изводишь.

– Не сердись чародей, – улыбнулась овда. – Поищем Сказочника твоего. Поспрашиваем сестёр, с лошадками пошепчемся. Как что узнаем, кинем тебе весточку.

Она подумала и убрала улыбку.

– А если желаешь серьёзного разговора, изволь. Меня во всём этом другая сторона беспокоит. Куда и зачем ушёл Дедушка любопытно, конечно, но на нём многие защитные чары наши держались. Вот с чего разговор начинать надо было.

Вот об этом Сокол и не подумал. Защита мещёрского края его меньше беспокоила. И ставили её чародеи и колдуны без него. Далеко он тогда был. Потому и не подумал сразу. А подумать следовало.

Когда на мещёрский лад шалаш ставят, три жерди скрепляют верхушками и уж на них наваливают всё остальное. Можно и больше жердей брать, но три обязательно. Одну из них убери – рухнет шалаш. Но не сразу рухнет. Веточки незначительные цепляются друг за друга, держат сооружение. Простоит шалаш до первого сильного ветра или дождя проливного. Тогда и осядет, сложится в кучку хвороста. Огонь поднеси и сгорит.

Так и защита мещёрская была устроена. Разные силы в её возведении участие приняли. Как только чужая воля накатила, захлестнула лесные народы, всем миром взялись за дело. Ставили обереги, тропки тайные от чужих глаз скрывали, пути путали, священные рощи и селения прятали. Злой умысел не мог проникнуть в леса заповедные. По рекам, по дорогам проезжим многие из врагов ходили, да только вглубь заглянуть не могли. Просто не видели. Лес он и есть лес. И повелитель мёртвых Кугурак и овды и чародеи постарались. Словно жерди держали их заклинания на себе щит. А убери одну из опор, ослабнет всё остальное. Сустай такой жердью являлся. Одной из основ. Ушёл он. И значит, теперь только на веточках малых всё держится. Веточки в этом иносказании – обычные люди. Они обладают волей, но их воля слаба. А ветер, что готов разметать защиту наделён мощью невиданной.

– Вот видишь, и ты меня приободрить сумела, – усмехнулся Сокол, поднимаясь.

Глава третья Княжна

За одно лето Муром восстал из пепла. Долго дожидались князья удобного часа, долго в сельском острожке отсиживались, который только из уважения к князьям Муромом называли. И вот, наконец, дождались. Не все дождались, правда, Василий Ярославович помер пять лет назад, брату Юрию завещал прежний Муром отстроить.

Пришло время. Стихла волна набегов, ослабли старые враги, а новые пока только силу набирают. Самая удобная пора, чтобы земли в порядок привести, власть укрепить, славу утраченную вернуть. В таком деле угадать со временем главное. Узок отмерен судьбой час. Раньше выступишь – на кулак нарвёшься, последнее растеряешь; промедлишь – навсегда опоздаешь, а итог тот же. Растащат по клочкам страну, перемежуют. Желающих много. И потому, когда час пробил, решительно действовать надо, быстро, нагло даже. Юрий Ярославич действовал. Весной ещё лес на старом пепелище шумел, а к концу лета уже город стоит.

Не принято у православных на могилах селиться, но шесть десятков лет прошло после сожжения города ордынцами. Угли размыло дождями, пепел разнесло ветром, а кости никем не похороненных защитников и горожан давно растащили звери. Местность сперва травой поросла, кустом, потом молодыми деревьями, которые как раз подросли, и люди теперь рубили лесок на брёвна, жерди и прочие надобности, восстанавливая хозяйство.

Над Окой возвышался свежесрубленный кремль, ещё не обмазанный, как положено, глиной, с не засыпанными землёй простенками, ещё не крепость, намётки. Его ставили в первую очередь, а, поставив, старались до наступления зимы отстроить и посад, и пристани, и торг. Но больше чем холодов опасались врага, а потому углубляли и укрепляли дёрном и камнем рвы, устраивали мосты через них, надстраивали башни.

Кругом лежали щепки, стружка, ободранная с бревен кора, хвоя, мелкие ветки. Обычно у людей всё шло в дело и каждой щепке применение находилось, где на растопку, где болотистую землицу засыпать, но сейчас мусор не успевали подбирать, так круто взялись за дело князья и их строители. Уже просматривались очертания княжеских палат и двора, будущих улиц и торговых рядов, совершались первые службы в новенькой церкви Благовещенья, а кое-где у особенно расторопных людей уже поднимался над домами уютный дымок.

Каждый день прирастал Муром жителями, каждый день приходили новые люди. По зову князей и сами собой. Кто поодиночке, а кто целыми семьями и даже деревнями. Одни подходили из окрестных селений, решив бросить убогую жизнь землепашца, другие возвращались из-за Оки, из мордовских и мещёрских лесов, где в своё время их предки укрылись от частых набегов орды. Прослышав о возобновлении Мурома, из соседних земель прибывали переселенцы на лодках и кораблях сверху и снизу. Кто-то стремился на землю отцов и дедов, кто-то искал удачи, кто-то надеялся начать на новом месте торговлю или ремесло, пришедшие в упадок в соседних княжествах. Мелькали среди доброго народа и явно разбойничьи рожи, но по рожам никто сейчас людей не судил. Рабочих рук не хватало, и князья принимали всех. Особо на сей счёт распорядились – на рожи, мол, не смотреть. Страна могла, в конце концов, обойтись и без высоких стен, но без людей обойтись не получится. Люди и есть страна.

Которые победнее, тем отводили под строительство места на посаде, тем, кто побогаче, кто мог хорошо заплатить, позволяли селиться в городе, среди княжеского окружения, среди бояр и дружинников. Однако всех свежеиспечённых горожан, где бы они не селились, как бы худо не выглядели, обязывали явиться на пустырь. На нём, отведённом под торг в дни мира и под размещение беженцев в дни войны, нынче собрали мужчин – молодых и не очень, умеющих держать оружие и совершенно необученных бою, горящих желанием защищать город, если придётся, и вовсе такового желания не испытывающих.

Однорукий воин по прозвищу Жёлудь прохаживался перед нестройным рядом ополченцев и старался скрыть неуверенность. Бывший начальник воевода Слепень, посоветовал его князю, а тот поручил старому воину городское ополчение. Жёлудь не привык, да и не умел распоряжаться людьми. Он привык быть простым воином, рубакой. Но с одной рукой много ли врагов нарубишь? И хорошо хоть такое дело нашлось, близкое и понятное, не то пришлось бы зарабатывать на хлеб починкой сбруи, правкой клинков или ещё чем-нибудь подобным.

– Почто в город подались? – без злобы ругался на новобранцев Жёлудь. – Почто в деревнях своих не остались? Лес и прокормит и убережёт случись что, а в городе защищать своё надобно. Охотников до чужого добра много вокруг.

– Насиделись уже в лесах-то, – решился возразить кто-то.

Жёлудь зыркнул на голос, но как ни вглядывался в толпу, не нашёл говорливого новобранца. И тот не объявил себя, словом или движением. Даже на такой пустяк решительности у людей не хватает. И самые смелые робеют перед начальником. Такой вот народ подобрался, а другого никто и не даст. Нет его, другого-то. Махнул Жёлудь в сердцах здоровой рукой.

– Ладно, нам в поле не драться, наше дело на стенах стоять, на настоящих воинов глазеть, да врага, который осмелеет в ров сбрасывать. Всему вас не научу, да и времени на такую учёбу не хватит, но кое-что покажу, а там, кто смышлёный переймёт, а нет, так потом у врага учиться придётся и уж платить полную цену.

***

Молодая княжна Варвара едва поспевала за мужем, когда тот метался по городу, осматривая укрепления, проверяя войско, лошадей, припасы, принимая у кузнецов оружие, доспехи, у шорников всевозможную упряжь и сбрую, и оставляя мастерам новые и новые заказы.

Павел был старшим сыном князя Юрия Ярославича, а стало быть глазами, ушами и ногами отца. Тому невозможно за всем уследить, других забот хватает. Муром только столица, и десятки селений разбросанных по всему княжеству нуждались в постоянном присмотре. Они кормили князей и дружину, они же порой требовали защиты. Селянам, если подумать, ведь всё одно кому дань платить. Какой князь сильнее тому и платят. И потому Юрий с воеводами и небольшой дружиной часто отлучался на далёкие рубежи, чтобы напомнить о себе, чтобы долги собрать, да отогнать возможных соперников. А за старшего в городе неизменно оставлял Павла.

Варвара могла бы, наверное, в тереме сидеть с девками досуг коротать, но предпочла мужа сопровождать. Павел не возражал. Помощи от жены, правда, выходило немного, редко когда посоветует что-то, всё больше молчит, улыбается, зато на усталых мужчин её улыбка действовала ободряюще и на просьбы князя поднажать, успеть к сроку, работники кивали в присутствии княжны с куда большей охотой. Порубежные земли накладывают особую печать на людей. Здесь отважны не только воины, но и простые селяне, не только мужчины, но и жёны их, и молодая княжна, участвуя в делах мужа, с одной стороны просто следовала обычаю.

Но не только в обычае было дело, и его Варвара скорее использовала как повод. Княжну по настоящему захватывало возрождение Мурома. Она всегда хотела жить именно в таком вот большом и укреплённом городе со стенами и рвами, с сотнями защитников, с шумным торгом и красивыми многолюдными службами в храмах. Только в таком месте её страх перед лесом мог отступить.

А леса Варвара боялась. Боялась жутко. Хотя ужас её имел мало общего с тем обычным страхом, что охватывает деревенских жителей при кровавых набегах вурдов, проносится по деревням пожаром при слухах о появлении в окрестностях оборотня или ведьмы, не говоря уж о таких обыденных явлениях, как разбойники. Муромские леса издревле славились изобилием всевозможной нечисти и нелюди. Страх перед ними был пусть и неискореним, но привычен. А значит и сердца у людей трепетали не больше чем перед бурей или громом или наводнением. За века народ придумал множество способов уберечься от зла, избежать опасной встречи. И травы особые нашли, и слова нужные подобрали. Но даже и не будь никакой защиты от нечисти лесной, люди всё одно не ушли бы. Они продолжали кормиться лесом, они жили среди леса, и страх являлся частью их жизни.

С Варварой по-другому вышло.

В общем-то, ничего особенного – сколько сказок подобных рассказывают, о скольких подлинных случаях молодые девушки вечерами шепчут, оглядываясь на тёмное оконце. Пошла с подружками в лес по ягоды, да и пропала. Отбилась, заплутала во вроде бы знакомом с детства леске.

Как и во многих сказках приключилось это с Варварой незадолго до свадьбы. А сватался тогда к ней не кто-нибудь, а княжеский сын. Может оттого и пошла голова кругом, и думала не о ягодках красных и зов подружек прослушала. Но только вдруг оказалась Варвара совсем одна.

Тут совпадениям и конец. В сказках всё больше медведей девицы встречают, волков или колдунов, а Варвара вовсе никого не встретила, только взгляд ощутила. Лица, глаз не увидела. Свет в ветвях с тенью играя то там, то здесь ей показывал что-то похожее на обличье, а сучья, шишки представлялись зрачками. Но стоило присмотреться, наваждение исчезало, чтобы чуть погодя появиться в сторонке.

И медведь, говорящий человеческой речью, и безобразный колдун напугали бы её, пожалуй, меньше чем такой вот бесплотный взгляд исходящий неизвестно откуда и от кого. Словно сам лес смотрел на Варвару – разглядывал, присматривался, оценивал. Девушка даже не поняла, что именно напугало её в странном взгляде. Он вовсе не показался ей злым. Скорее тоскливым. Но ведь морок бывает разным и отнюдь не одна лишь злоба губит в лесу людей.

Она крикнула раз, другой. Но крик пропал среди деревьев, как камень в болоте. Никто не ответил, никто не пришёл на помощь. И взгляд призрачный крика не испугался. Побежала тогда Варвара, дороги не выбирая. И в овраги несколько раз срывалась и в болото залезла. Взгляд не отставал, словно прилип к спине. Выдохлась от бега Варвара, сдалась. У берёзы присела, заплакала. Но и слёзы призрачному взгляду не помешали.

Случайно помогла ей обычная сова. А может и не обычная, и не случайно. Средь бела дня, пусть и в полумраке лесном редко совы летают. Ослаб взгляд, когда сова появилась. Совсем не исчез, но менее настойчивым, что ли, стал, будто смутился непрошенного свидетеля. А сова полетела, словно дорогу показывая, а быть может и показывая. Слишком уж явно дожидалась птица Варвару, когда та спотыкалась, или вставала передохнуть. Так или иначе, ещё до темноты выбралась девушка на дорогу, а там и до села недалеко оказалось.

Всё вроде бы счастливо закончилось, но после этого случая в лес Варвара не ходила. Ни одна, ни с подругами, ни с вооружённым отрядом. И даже став княжной, даже хоронясь в острожке княжеском, не чувствовала себя в безопасности. Старый острожек был мал и лес окружал его со всех сторон: стоило только Варваре поднять глаза, посмотреть поверх частокола, она всякий раз ловила навязчивый взгляд, хотя и понимала, что тот создан её собственным страхом.

И сейчас, расхаживая с мужем по городу, она с мстительным удовольствием наблюдала, как валятся со скрипом и стоном последние деревья, как брёвна превращаются в стены, а пни выкорчёвываются, как лес неотвратимо уступает место городу. А ещё её переполняло чувство обретения. Обретения дома. Вот теперь-то все страхи наверняка останутся в прошлом. Теперь она в полной мере насладится положением княжны.

Когда они вышли на пустырь, Жёлудь уже закончил свои наставления и, одолев робость, втянулся в работу. Невысокий коренастый новобранец ловко отмахивался жердью от троих соперников и Жёлудь как раз подтолкнул в спину четвертого, отправляя на подмогу товарищам. Этот и дубинкой замахнуться не успел, почти сразу получил удар концом жерди под коленку и рухнул. А коренастый новобранец развернулся и под крики толпы принялся теснить остальных.

– Хорош! – сказал Павел. – Такого молодца хоть сейчас в дружину бери.

Жёлудь обернулся на голос, нахмурился.

– Этого возьмёшь, с кем я останусь? – сказал он. – Человек пять только и умеют хоть что-то. Остальные для красоты на стенах стоять будут. Сброд сбродом, если уж начистоту.

– Авось не понадобится стены-то украшать, – благодушно заметил Павел. – Откуда он такой?

– Из леса, как и большинство прочих, – буркнул Жёлудь. – Мордвин что ли, или мещёрец, поди их тут разбери. Парни Боюном прозвали. Ловок уж больно и язык острый. От того и Боюн.

– Дай-ка я его сам проверю, – загорелся вдруг Павел и потянулся к застёжке плаща.

– Брось, князь, – поморщился Жёлудь. – Если уж нужда такая, пусть Слепень его проверяет, а тебе не к лицу с мужиком бороться.

– Да размяться охота, – усмехнулся тот, сбрасывая плащ. – Спина аж зудит.

Но переведаться с новобранцем Павлу не удалось. Едва он шагнул к коренастому ополченцу, прибежал посыльный и, запыхаясь, передал распоряжение отца.

– Гонец из Мещёрска прибыл, князь тебя требует. Но перед тем с просителем одним повелел разобраться.

– Гонец? – Павел вернул плащ на плечи и возился с застёжкой. – Не случилось ли чего у соседей?

– Не похоже, – ответил посыльный. – Сказал бы ещё на воротах, если беда какая.

– А что за проситель?

– Да пёс его знает. Странный какой-то. На службу просится, но говорит, что не воин.

– А кто же, скоморох? Мне бойцы нужны, а не скоморохи, – Павел, наконец, справился с застёжкой. – Где он?

– Возле церкви ждёт.

– Ну, пошли.

Молодой парень сидел на земле, опираясь локтём на тугой мешок, и весело поглядывал на муромское оживление.

– Кто такой? – спросил его Павел.

Тот вскочил, отряхнул зад и ответил:

– Савелием зовут, охотник я.

– Охотник? – удивился Павел. – Зачем пришёл, о чём просишь? Тут и без пришлых всякий человек охотник.

– Не на зверя охотник я, на колдунов, ведьм, нечисть всякую, – пояснил Савелий. – Заглянул в церковь, помощь предложил, но батюшка Афанасий к князю отправил, а тот велел тебе доложить.

– Афанасию, значит, не понадобилась твоя помощь? – усмехнулся Павел.

– Говорит, не его дело.

– Правильно говорит, – одобряя слово священника, кивнул Павел. – Не его. Мы тут, знаешь ли, колдунов попусту не трогаем и другим задирать не даём.

– Но вы же православные? – удивился охотник.

– Точно. Православные. Но у нас половина жителей своим богам поклоняются, да рощи древние чтят, – пояснил Павел вполне благодушно и вдруг гневно спросил. – Ты что ж, в распрю с людьми втянуть меня хочешь?

Он повернулся к посыльному и распорядился:

– Гони его в шею. Пусть кто-нибудь проследит, чтобы в лодку сел, да убрался восвояси.

***

Проводив мужа до княжеских палат, Варвара отправилась к себе.

Терем княжны поставили одним из первых, когда под прочие жилища только расчищали места, когда воины и даже сами князья ночевали в походных шатрах, а то и вовсе под открытым небом. Терем ставили без подклета, подняв на толстых сосновых столбах, и уже позже пристраивали рядом княжеские палаты. Так что пока город рос, княжна обживалась и уже настолько привыкла к новому дому, что прежний вспоминала как нечто очень далёкое. И страх лесной отступил, и жизнь стала ярче. Всё было ладно, а лада не было.

Муж, носящийся по двору хищным зверем, принимающий участие во всяком деле быстро остывал, едва перешагивал порог терема. Он дарил ей впрочем, скупую улыбку, когда умывался, а она протягивала ему рушник, иногда он даже обнимал её, коротко и искренне, но мгновение уходило, усталость проступала на лице мужчины глубокими, как овраги морщинами; молодой князь горбился, превращаясь вдруг в старца и едва добираясь до постели, валился точно сражённый ратник. Варвара вздыхала, ещё некоторое время сидела на скамейке, дожидаясь пока прогорит свеча, потом осторожно ложилась рядом, боясь задеть, потревожить мужа, хотя разбудить того, казалось, не смогли бы и иерихонские трубы.

Она долго не могла заснуть, лежала и вспоминала те ночи, проведённые в острожке, когда иной раз они вдвоём и вовсе не спали и того Павла, пылкого, нетерпеливого, обильного. Она скучала по его шершавым и тёплым ладоням, иногда грубым, иногда ласковым, но всегда желанным. Она помнила его прикосновения, заставляющие тело сперва сжиматься от холода, а потом таять как воск.

Но время прошло и безумие кончилось. Усталость была причиной его равнодушия или то, что отчаялся он дождаться наследника, Варвара не могла догадаться, а сам Павел об этом ни разу не заговорил. И теперь он спал рядом с ней, но не вместе с ней, как мог бы спать в любом другом месте.

А утром он уходил. Стремительно вставал, хватал на ходу одежду, одеваясь уже на лестнице, там внизу наскоро завтракал, тем, что осталось от ужина, и убегал, прежде чем Варвара спускалась. Она находила Павла позже, уже на стенах, или в кузнях, или в конюшне. Напористого, молодого, горячего. Но уже другого, не прежнего. Отдающего всего себя делу, и только делу – вот в чём беда.

Глава четвёртая Чёрный Лес

Путь из Мещёрска на Москву лежит по Оке через земли рязанские. Так легче и безопасней, но значительно дольше. Река петляет, распадается сетью проток и проранов, а грести против течения, натыкаясь на отмели и перекаты, удовольствие небольшое. Если же выбирать короткую сухопутную дорогу, то неминуемо придётся проехать через Чёрный Лес. Правда дорога задевает лишь его край, не углубляясь в мрачные дебри. Но хорошего всё равно мало. О лесе том ходила дурная молва по всей Мещере, а страх перед ним отваживал путников, хотя чем именно гибелен лес, мало кто мог рассказать.

Дорога – одно название. Скорее тропка широкая. Встречным возам редко где разъехаться можно. А нередко попадались такие места, что и одной повозке приходилось продираться между топким болотом и стоящими на самом его краю вековыми соснами да дубами. Дубов с каждым годом становилось всё меньше – города строили – но здесь, в глуши, они еще стояли, величественно охраняя границы чёрных болот.

Верхом проехать значительно проще. Но всё равно дорогой этой предпочитали не пользоваться. Летом шли по Оке на лодках, зимой по ней же, по льду, на санях. И только весной в пору ледохода, да поздней осенью, когда лед еще тонок, у кого нужда возникала, отправлялись этим вот путем. Да и то нужда великая должна была быть, поскольку и весной от талого снега, и осенью от дождей, земля превращалась в вязкий кисель, и пройти по дороге становилось совсем не просто. Но теперь стоял август, и сильно заросшая за лето дорога была вполне проезжая, хотя и совершенно пуста.

Небольшой возок, груженный всяким крестьянским скарбом, прикрытый старой плешивой шкурой, медленно продирался сквозь лес, попадая то одним, то другим колесом в рытвины и глубокие щели между толстых корней. На каждом ухабе возок поскрипывал, потрескивал, грозя развалиться раньше, чем кончится этот неприятный путь. Рыжая лошадка, казалось, полностью это ощущение разделяла, она фыркала и трясла головой, всячески показывая хозяину, что ей не нравится ни выбранное направление, ни окружающий лес, ни дух, что наполнял воздух.

В возке ехали двое. То есть больше не ехали, а толкали. Лошадка не управлялась на подъемах, а повозка постоянно вязла в раскисшей подтопленной болотами земле, застревала в корнях колёсами. И тогда люди соскакивали на землю и помогали лошадке.

Хозяин возка и лошадки – старый дед по прозвищу Яндар пробирался из Тумы на московскую сторону, в Березовый Лог, к родственникам. Его молодой земляк Тарко напросился в попутчики перед самым отъездом. А деду что, только в радость – есть с кем поговорить, путь скоротать. Правда, парень молчал всю дорогу, но молчание деда не особенно беспокоило. Говорить он и сам умел, а то, что парень слушал в пол-уха, думал о чём-то своем, не велика беда.

– Ты, Тарко, предков почитаешь, а вот в деревне своей тоже ведь не живешь. Почему так? Раньше о таком и не помышлял никто, чтобы места родные покинуть, на сторону уйти. Чего там в том городе хорошего? Разбой один от городов этих, разбой и распутство. Не для нас они, города-то, не для мещеры, не для лесного народа… Ладно бы ещё у князя служить, так ведь не про всякого человека служба такая… Беготня, суета…

Тарко почти не слушал стариковского ворчания и ничего не отвечал. Соглашаться не хотел, спорить не позволял возраст. Да и ни к чему спорить. Они все старики об одном ворчат. Дескать, вот раньше всё было по-другому. Спокойно и чинно. Сидели в лесу никого не трогали, жили себе на уме. И их не трогал никто, леса-то много кругом, селись – не хочу. Старики ведь только о покое и помнят, ибо сильно ценят покой на старости.

А вот Сокол, он другое рассказывал. Были и у лесных народов битвы кровавые, были и враги сильные, были и герои отважные. И города ставили не хуже славянских или там булгарских и торговали с половиной мира. Сокол врать не будет, он и сам из мещеры родом, а знает столько, сколько два таких деда как Яндар вместе взятых. Так что старика Тарко не слушал, да и о прошлом величии подумал лишь мельком. Он занят был собственными переживаниями.

Хоть и ушёл Тарко из Мещёрска по княжескому велению, а и сам другого пути для себя не видел. С обидой в сердце пришлось из города уйти, даже со злостью какой-то. С малых лет они с Вияной вместе росли. Вместе шкодили и учились, вместе книги читали, вместе мечтали. Потому, наверное, и не стала Вияна для него слова подыскивать – всё что думала, то и сказала. Да ещё и выбранила, словно старшая сестра неразумного братца. Только от обиды Тарко на дело решился безрассудное, только б доказать девушке, что не просто для игр товарищ он добрый, а и по жизни чего-то стоит. Вот вскоре докажет или погибнет – дело-то предстояло такое, что проще голову в улей сунуть.

После посещения родных мест тоска только усилилась. Обожгла его крепко Вияна. Не огнём обожгла – водой студёной. И предки не вразумили, хотя целый день Тарко в роще священной провёл, шёпот их слушал. Горечь осталась. И значит быть посему.

Вот ведь и Сокол не стал отговаривать от глупости. Сказал только, что ждать возвращения будет, помощь обещал. Значит, и чародей другого пути для молодого товарища не узрел. И некому больше его остановить, и самому назад сдавать неловко.

Вдали послышался перестук копыт. Он то совсем пропадал, когда лошадь ступала на топкий участок, то звучал громче, когда копыто встречало твёрдую землю. Судя по всему, всадник ехал один, и потому сворачивать в лес и хорониться было бы лишним. Однако и совсем пренебрегать опасностью не стоило, а потому Яндар тут же прекратил болтовню и проверил рукой лежащий под шкурой топор.

Скоро на встречу им выехал всадник. Видимо, не предполагая встретить кого-нибудь на пустынной дороге, он от неожиданности вздрогнул и придержал коня, но замешательство всадника длилось не долго и, разглядев обычных селян в обычном возке, он сразу же двинулся дальше. Тарко благодаря заминке успел разглядеть всадника, и сильно удивился, увидев на красивом гнедом жеребце, вполне уместным даже на княжеских конюшнях, необычного седока. Это был здоровенный монах в чёрной рясе, который держался в седле, словно бывалый воин, а к тому же и на поясе его висел меч.

Яндар украдкой положил руку на топор, но показывать его встречному прежде времени не стал. Тарко тоже запустил руку под шкуру, нащупав в поклаже какой-то дрын. Вдвоём, случись чего, можно отбиться хоть и от мечника. Но воевать не пришлось. Монах резко дёрнул узду и гнедой, послушно рванув в сторону, исчез среди деревьев.

– Ну и дела, – выговорил дед.

Он положил вожжи рядом с собой и замолчал на целых полчаса.

Скоро дорога вышла к Чёрному лесу. Лес этот раскинулся в самом глухом пограничье между мрачными и сказочными муромскими лесами и не менее мрачными и сказочными лесами мещёрскими. Вёрст через десять к северу начинались земли владимирские, восточнее и немного в стороне от мещёрских – муромские, на западе, за Цной лежали московские владения, а на юге – рязанские. Одно слово – пограничье. Впрочем, ни межевых знаков, ни чего-то подобного, сроду здесь не встречалось. Чёрный лес этот, как и болота вокруг, не принадлежал никому, да никому бы и в голову не пришло заявлять на него права.

– Таза лий, – попрощался Тарко, спрыгнув с возка.

И это были единственные слова, что он произнес за всё время пути.

Лес выглядел мрачным и тёмным даже в летний полдень, когда солнце пробивалось сквозь кроны, добираясь до влажной земли. Об этом лесе ходила дурная молва по всей Мещере, хотя людей, живущих в ней, напугать непросто.

Чёрным он звался отчасти потому, что редкая растительность здесь была чахлая, полуживая. Даже деревья зеленели кронами только на самом верху, из земли же торчали лишь голые, чёрные от сырости стволы. И сама земля пропиталась влагой, а вокруг часто попадались болота и трясины, над которыми поднимался смрадный туман. Несмотря на отсутствие корма, зверья в лесу водилось немало, и в голодную годину охотники из дальних деревень заходили в Чёрный лес ради добычи. Возвращались, правда, не все и не всегда возвращались в здравом рассудке. И от этого тоже прозывали лес чёрным. А ещё лес звался чёрным по цвету своих озер и болот.

Вообще-то болот и озёр по всей Мещере встречалось в избытке, но таких мрачных и бездонных как здесь не находилось ни в одном углу, даже Волчьи Мшары смотрелись куда веселее. В иных местах лесной народ мог и возле болот селиться, а возле озёр так обязательно. Но на болотах Чёрного леса люди не жили и не живут. И вурды тут не живут. Хотя, казалось бы, где вурдам ещё жить, как не в Чёрном лесу. Но нет, не живут. Опасаются даже они. Вот каким мрачным слыл Чёрный лес.

Но даже в сравнении с ним, Стылые Мары считались местом зловещим, погибельным. И если в лес по нужде люди иной раз забредали, то курганы, торчащие из болот лысыми макушками, обходили как можно дальше. Впрочем, и разглядеть их получалось далеко не у всех. Скрывались Стылые Мары от людских глаз, и только случай или козни злых духов могли вывести путника к ним на погибель.

И мало кто знал, что закрыл людям гиблое место никто иной, как Сказочник. А вот зачем он это сделал – то ли о людях радел, то ли тайну какую берёг – о том даже Сокол не ведал. Но теперь Дедушка ушёл, его чары ослабли, а дорога к Стылым Марам открылась для каждого, и Тарко намеревался первым воспользоваться оказией.

Он ступал мягко по топкой земле, каждый раз внимательно осматривая место, куда собирался поставить ногу. Здесь водились в избытке гадюки, и наступить на одну из них было проще простого. Но Тарко, продвигаясь мелкими шажками, вовсе не змей опасался. Сапог гадюке не прокусить, а в долгую схватку она вступать не станет, так как сама человека боится. Осторожность его была следствием слышанных с детства рассказов о духах здешних мест. То были не привычные лесному народу духи, что защищали род или племя, а если когда-нибудь и наказывали, то, по большому счёту, за дело. Не были они и духами какого-то иного народа, враждебно настроенного к мещёрцам. Они были чужды людям вообще. И любого человека могли воспринять как врага. Потому и важно было ступать мягко, дабы не потревожить кого-нибудь из духов.

Курганы курганам рознь и Стылые Мары тоже не одинаковы были. Одни считались погибельными, другие просто опасными, а третьи вроде бы вреда людям не причиняли. Пусть и редко кто из людей сюда забредал, но уж уцелев, всё что видел рассказывал. И понемногу копились в народе знания.

Могильный курган, к которому направился Тарко, среди Стылых Мар самым зловещим считался. Он торчал посреди болота, как огромная кочка, и оставалось только гадать, что за дело привело в это гиблое место небольшую дружину неизвестного князя. Какому народу принадлежал князь и его люди, кто встретил здесь отчаянное войско, кто положил всех до единого молодцов – про то никто не мог теперь рассказать, но по отголоскам старых преданий вся дружина во главе с предводителем упокоилась в этом кургане. Не знали люди и то, кем и когда был насыпан курган и кто хоронил воинов.

Круг, выложенный крупным белым камнем, опоясывал холм у подножья. И тоже загадка – кто принёс в эти места камень и уложил его, если за много вёрст вокруг ни природного, ни ломаного камня не встречалось. Никто, понятно, эти загадки и не разгадывал, и за каменный круг никто зайти не решался, даже если и приближался к самому кургану случайно во время охоты, когда преследуемый зверь пробивался сквозь чары и выводил за собой охотника.

Тарко, сняв с плеча сумку, осторожно вытащил из неё небольшого божка. Этого пузатого человечка с козлиной мордой некогда вылепила из глины его бабка. Но не та, которая была овдой, а другая – известная в деревне ведунья. Бабка давно померла, а перед смертью оставила внуку несколько странных вещиц, в том числе и глиняного божка, который по её словам оберегал от могильных стражей.

Тарко вовсе не был уверен, что бабкино наследство поможет ему против хозяев кургана, но другого способа управиться с мертвяками он не знал. В крайнем случае, у него оставался в запасе ещё амулет, полученный от другой бабки, той которая овда. Юноша рассчитывал, что какая-то из бабушек да поможет внуку.

Он водрузил божка на черту, пристроив между камней, и пробормотал под нос заклинание, смысла которого не вполне понимал, так как слова, использующиеся в нём, принадлежали к давно забытому людьми языку той поры, когда лесные народы общались на одном наречии.

Встав на ноги, Тарко осторожно переступил каменный круг и прислушался. Всё было как будто тихо. Хозяева кургана или его хранители, если таковые вообще существовали, никак не выразили юноше недовольства. Сделав десяток решительных шагов, он поднялся на вершину.

Макушку кургана венчал меч. Крест его рукояти возвышался выше самых высоких деревьев, окружающих болото, и если бы не чары был бы виден издалека. Возможно, кто-то нездешний мог принять его за могильный крест, но Сокол утверждал, что когда насыпали курган, христианства на Руси по большому счету еще не установилось, а Тарко мог добавить, что крестами могилы в этих местах не украшают и до сих пор. Так что меч вряд ли служил надгробием, а если и служил, то не по христианскому обычаю.

Много чего рассказывали по Мещере про эту могилу, но всё больше чужие сказки повторяли.

Говорили, например, что вовсе не русская это дружина легла в Чёрном лесу и не какой-нибудь из мещёрских отрядов. А пришло, мол, войско отчаянное из далёких земель, посланное жестоким властителем в никуда ради забавы или желания избавиться от сильных соперников. Неведомо как дошло войско до этих мест и полегло здесь безвестное.

Говорили так же, что не битва в Чёрном лесу состоялась, но человеческое жертвоприношение, которым волхвы древней Артании пытались задобрить своих жестоких богов, теперь уже всеми забытых. И что, ища надёжного средства, волхвы принесли в жертву сотню лучших молодцев, но это не спасло их страну, и она сгинула без следа.

Говорили ещё, в основном славяне, что меч, венчающий курган, принадлежал Перуну, а в могиле покоится вовсе не князь, а перунов слуга. И не просто себе покоится, но ждёт пробуждения. В подтверждение редкие очевидцы рассказывали, что притягивает меч к себе громы и молнии. Но не во всякую грозу, а только в особые дни.

А коренные мещёрцы толковали дело иначе. Что, мол, когда-то давно здесь стояли великаны онары и клинок выкован ими, большими умельцами в ремесле оружейном. А то что великаны умирая в холмы превращаются, знал каждый ребёнок.

И в последний слух Тарко готов был поверить, если бы не Сокол, который утверждал, что все разговоры о Могильном кургане не больше чем сказки, нарочно придуманные Дедушкой, дабы отвадить людей от гиблого места.

Тарко осторожно приблизился к торчащей рукояти. Даже по одной ней было видно, что меч находится здесь уже много лет. Оплётка из кожи давно рассохлась и частью сгнила, частью свисала ещё лоскутами. Только теперь юноша заметил, что клинок торчал не прямо из земли, а из огромного камня, водружённого на курган и заросшего от времени, а потому незаметного от подножья.

Он накинул на рукоять белый платок, каким его бабка покрывала голову, и прочитал ещё одно заклинание, примиряющее меч с человеком. Если бы то был обычный клинок, заклинания бы хватило, но с могилами всё обстояло сложней. Юноша подождал некоторое время, и только убедившись, что вокруг всё спокойно, что мертвецы не шевелятся под землёй, а духи не подступают из-за спины, взялся за рукоять поверх платка и медленно потянул меч из камня.

Тот поддался сразу, что являлось хорошим знаком, Тарко потянул сильнее и скоро вытащил клинок целиком. Лезвие блестело как будто и не провело многие годы в плену каменном. Ни пятнышка ржавчины, ни даже потускневших мест на металле глаз не приметил. Стараясь не касаться железа, Тарко обернул меч платком, затем всё вместе ещё раз обернул холстиной и для надёжности перевязал веревкой. Решив, что сделал достаточно, юноша засунул свёрток в сумку. Теперь оставалось самое сложное и опасное – убраться отсюда целым и невредимым.

Многие охотники за мечами или другими столь же опасными желанными сокровищами гибли от глупости и неосторожности именно тогда, когда считали, что поймали удачу за хвост. Сокол рассказывал множество подобных историй, да и сам Тарко знал их достаточно, чтобы не завопить от радости раньше времени. Он тихонечко спустился вниз, перешагнул через каменный круг и, не оборачиваясь, бросился вон от кургана.

Тарко промчался через болото так быстро, что покров не успевал почувствовать его тяжести, а кочки только чавкали в спину, затем побежал через лес, стараясь даже здесь ступать мягко и по возможности увёртываться от веток. Похищенный меч придавал сил, а страх перед прежними его хозяевами прибавлял скорости.

Пробежав версту-полторы, юноша остановился, чтобы отдышаться. Он был вполне доволен собой. Видела бы его сейчас Вияна! Уж теперь она пожалела бы о брошенном по запальчивости слове. Мало кому из смертных выпадает такая добыча, и даже князья получают в наследство от предков клинки попроще. Но и вспоминая обиду, и мощно втягивая воздух, Тарко не забывал о возможных преследователях. Задержав на мгновение дыхание, он прислушался к лесному шуму, особенно к тому, что доносился из-за спины. Ничего странного в том шуме не заключалось – обычный шелест хвои и листьев, привычное поскрипывание сосновых стволов, слаженный гул болотной живности. Тем не менее, страх искушал его обернуться. А как раз оборачиваться-то было нельзя. Как и заговаривать с кем бы то ни было, пока не будет пересечён спасительный чек родового леса.

Однако слушать шум не возбранялось. Хотя пользы от этого, кроме собственного успокоения, не было никакой. Тишина или привычные звуки вовсе не означают безопасности. За частую даже наоборот. И потому Тарко, передохнув, побежал так быстро, как только мог, дальше и дальше от могильника.

Следующую остановку юноша сделал уже на окраине Чёрного леса. И только остановился, как впереди, в плотных зарослях боярышника, послышался хруст веток. Шагнув под защиту ближайшего дерева, Тарко выхватил кинжал. О завёрнутом в ткань клинке как об оружии юноша даже не подумал, трогать его до очищения было смертельно опасно. Могильный меч, коснись его Тарко сейчас, вполне мог утянуть нового владельца обратно в курган или как-то иначе наслать погибель. Так что он довольствовался кинжалом, подаренным князем в прошлом году. Вещица без волшебства, но сделана добротно и против обычного врага вполне годится.

Он притаился за толстым стволом сосны и стал ждать. Хруст приближался, и вскоре из зарослей высунулась страшная бородатая морда. Юноша вздрогнул, по спине пробежали холодные мурашки и только чуть погодя он признал морду лесного хозяина.

Зубр почитался многими родами и народами Мещеры как зверь священный. В иных местах хозяином леса почитали медведя, но это только там, где не водились зубры. Могучий зверь олицетворял собой лесную стихию, его силу и не как-то иносказательно, но буквально. Бывает, храбрый охотник может выйти один на один против волка или кабана, особо смелые выходят в одиночку на медведя. Против зубра решится пойти в одиночку разве что последний безумец.

В другой раз такая случайная встреча Тарко может быть и напугала бы – хозяин лесов, если нападал неожиданно, вполне мог и порвать человека, и втоптать его в землю. Но теперь, юноше, ожидающему из-за спины нападение орды мертвяков, зубр показался просто приятным знакомцем. Тарко даже улыбнулся, продолжая впрочем, стоять без движения. А зверь повёл головой, остановил на мгновение взгляд на толстой сосне, за которой скрывался юноша, но затем, видимо решив, что здесь для него слишком опасно, подал назад и исчез в кустах.

Тарко перевёл дух и продолжил бег. Бежать ему предстояло ещё далеко, а до темноты, как ни крути, следовало добраться до родового леса. Только там он мог найти защиту от хозяев Могильного кургана. Но, пробежав ещё несколько вёрст, юноша понял, что не успевает. Солнце уже садилось, а ночевать в лесу было безумием. Не мог он зайти и ни в одно из ближайших селений. Неразумный поступок мог навести на деревню зло. Так собственно и поступают люди без чести и совести, добывающие проклятые сокровища. Заходя в деревню, они сбрасывают погоню с плеч, и подставляют взамен себя невинных селян.

Тарко так гадко поступить не мог и решил пробраться через лес в темноте. Он лишь вышел на окраину леса, где было светлее, и побрёл вдоль очередного болота.

***

Слишком много он думал о тех, что наседали сзади, а под ноги смотрел без должного внимания и вот неосторожно в нору вступил. Нога к счастью не подвернулась, но провалилась сквозь влажный мох. И вместо ожидаемой ямы с водой ощутила под собой пустоту. Ход! Надо же, как не везёт! Угодить из огня да в полымя! Разбудить Духа Корней последнее дело, особенно когда у тебя на плечах погоня из мертвецов.

Тарко замер, прислушиваясь к звукам вокруг, а ещё больше к тому, что происходит под землёй. Ничего. Тихо. Может быть, пронесло? Он принялся осторожно вызволять ногу, стараясь не задеть стены провала, не обрушить в ход ни камешка, ни веточки, ни комочка земли. Повезло. Не задел, не обрушил. Откатился на несколько шагов, затаился. Полежал на траве немного, успокаивая бешено бьющееся сердце и частое дыхание. Но залёживаться не следовало, погоня того и гляди объявится. Он мягко поднялся и осторожно, крадучись, двинулся подальше от нехорошего места.

И тут раздался протяжный глухой гул, будто рог затрубил из могилы, земля перед юношей вздыбилась холмиком, вспучилась и наконец лопнула, взорвалась, обдав его грязью. Из образовавшейся дыры поднялась на длинном и толстом корне морщинистая размером с лошадиную голова.

Тарко сразу узнал Духа Корней, или иначе Вутуя, и всерьёз испугался. Прежние страхи перед стражами кургана мигом потеряли остроту. Он погони-то собственно и не видел ещё, больше воображал преследователей. А тут прямо перед ним возник настоящий ужас. От рассерженного Вутуя убежать трудно, пожалуй, даже невозможно. Он ведь не зря прозывается Духом Корней. Каждый корень каждого дерева, куста, каждой травинки в лесу – плоть от плоти Вутуя – его руки, его сети, его путы. Так что бежать бесполезно. Споткнёшься о внезапно возникший под ногой корень, которого вроде и не было только что, упадёшь, тут тебе и конец придёт.

Эх, Вияна! Не увидеть тебе названного брата в почёте и славе, с древним мечом на поясе. Не испытать вины за неловкое слово, не попросить прощения. И не узнаешь даже, где сгинул любящий тебя человек, а быть может, и не вспомнишь о нём вовсе. Другая судьба тебе уготована, сестричка, другая дорога.

Разозлился Тарко от мыслей таких. На себя разозлился в первую очередь и на княжну во вторую. А злость вдруг воли прибавила, думать заставила о том, как выбраться из переделки, как спастись? Очень уж ему сейчас погибать оказалось некстати.

А как спастись? Можно было в три прыжка выскочить из-под деревьев, заскочить на какую-нибудь болотную кочку, переждать до утра. Но от Вутуя так просто не скроешься, он даже в болоте достанет. Дух Корней ведь не только в лесу хозяин, а болота не даром здесь зовутся коренниковыми. Под бурой даже чёрной водой на сажень, а то и на две залегает веками слежавшееся сплетение корней. То конечно всё мёртвые корни, но от этого не легче, а учитывая, что меч из могилы, как раз наоборот – вдвойне опасней. Мёртвое всегда тянется к мёртвому.

Вутуй, однако, нападать не спешил, лишь смотрел на человека сучками – глазами едва различимыми на замшелой покрытой трещинами голове и хрустел, подобно тому, как хрустят зёрна в мельничных жерновах. Может быть, он пытался что-то сказать человеку, но только Тарко его речи не понял. Он лежал не шелохнувшись, затаив дыхание, и боролся с желанием броситься сломя голову в сторону своего села. Здесь уже рукой подать до его родового леса. А там Духи Предков. Они защитят и от Вутуя и от тех, кто гонится следом. Да только не успеть.

Оставалось только одно – принести Вутую какую-нибудь требу. Какую именно Тарко не знал. Ни в одной мещёрской деревне, ни в одном лесном роду Духу Корней не поклонялись. Только старый Яндар умел как-то ладить с ним, и всегда испрашивал позволения, перед тем, как добывать для своих поделок молодые сосновые корни. Знать бы заранее, где соломки подстелить. Только ведь накануне целый день ворчание стариковское слушал, а нет бы спросить у Яндара совета, чем, мол, Вутуя задобрить можно? Но кто же мог знать наперёд, а теперь поздно спрашивать. Яндар поди уже до сына добрался и на московской стороне нынче ворчит. Так что самому предстоит решение отыскать.

Что же хочет Дух Корней от человека в уплату за разорённый ход? Не меча же, в самом деле, он требует? Почто ему клинок могильный? А если и так, то Тарко не собирался выпускать добычу из рук. Даже перед лицом гибели. Не для того сюда отправлялся, не для того пережил столько.

А что есть у него ценного кроме меча? Бабушкин оберег? Пожалуй. Вещицу, сделанную овдами, мог оценить и Вутуй. Вот только разумно ли платить такую высокую цену? А с другой стороны, куда деваться? Или меч ли оберег. Платить-то не за пустяк предстоит, а безделицей от смерти не откупишься.

И юноша решился. Сорвав с шеи оберег, кинул духу под ноги, или что там у него вместо ног. Амулет упал на рыхлый край ямы и, вздрагивая от земной тряски, понемногу исчез в глубине. Долгое время ничего не происходило. Тарко уже было подумал, что жертва оказалась напрасной, что не пришёлся Вутую по вкусу оберег. Но тут голова прохрустела что-то непонятное и стала погружаться обратно в землю.

Дух Корней принял жертву. Тарко тяжело вздохнул и уже без спешки побрел дальше. Как-то остыло всё внутри, ушёл страх, а вместе с ним и напряжение гонки. И преследователи из кургана больше не казались ему опасными.

Глава пятая Песня о Дятле

Ожидая возвращения Тарко и пытаясь хотя бы на время выбросить из головы пропажу Дедушки, Сокол занялся более приятным делом, а именно математикой.

Странным образом математические упражнения позволяли ему отвлечься от тяжёлых раздумий, но вместе с тем и привести мысли в порядок. Точно они, эти мысли, не исчезали совсем из его головы, пока она решала какую-нибудь задачу, а начинали жить собственной жизнью, бродили по закоулкам сознания, обтирались, сопоставлялись, и нередко случалось, что вместе с математическим решением отдохнувший чародей получал и ответы на тревожащие его вопросы.

Сейчас он взялся за одну из самых трудных и в тоже врем одну из самых любопытных задач, за поиски совершенного числа. Числа эти, равные сумме своих делителей, вот уже который век не давали покоя ученым. Эллинские мыслители нашли четыре первых из них. На этом дело и встало. И с тех пор, вот уже более полутора тысяч лет, каждый уважающий себя учёный, считал своим долгом предпринять поиски пятого совершенного числа, подобно рыцарю, отправляющемуся в путь за Святым Граалем. Сокола некогда тоже заразила эта беда, а в последнее время лихорадка охватила и весь христианский мир. Богословы провозгласили поиски совершенных чисел делом высоконравственным и богоугодное, а чуть позже при непосредственном участии папы распространилась легенда, будто человек, открывший новое такое число, обеспечит себе вечное блаженство на небесах. Можно представить, что тут началось. Монахи готовы были заложить души дьяволу, лишь бы найти решение. Но то ли дьявол был равнодушен к арифметике, то ли считал, что души монахов и так от него не уйдут, только пятое число до сих пор не было найдено.

Сокола, понятно, вопросы спасения в христианском толковании волновали мало, но сами поиски увлекли не на шутку. Ещё в странствиях, он взял за правило уделять поискам свободное время и продолжил дело, осев в Мещере. За долгие годы, он перевалил уже за два с половиной ворона, если использовать принятую в Мещере славянскую нумерацию, но к разгадке так и не приблизился.

Достав вощаницу, Сокол принялся проверять очередное число. Делил, брал делители и складывал их между собой. Однообразное вроде бы занятие быстро затянуло его. Лишь однажды чародей отвлёкся, бросил псу кусок рыбы, а себе выбрал яблоко покрепче. С хрустом вонзив в него здоровые зубы, он продолжил вычисления. Столбик цифр на вощанице рос. За окном стемнело. Время за увлекательным занятием летело незаметно.

***

Тарко появился в чародейской слободке далеко за полночь. Он вошёл в дом тяжело дыша, красный и потный от долгого бега. Рубаха его была грязной и порванной, но сам юноша улыбался, и раньше, чем распознать в свёртке меч, по одной лишь улыбке Сокол понял, что дело, за которым Тарко отправлялся к Стылым Марам, ему вполне удалось.

– Давай его сюда, – сказал чародей, протянув руку. – А сам пока рубаху почини и умойся.

Расчистив стол, Сокол положил на него свёрток, осторожно развязал верёвки, откинул тряпицу, убрал платок. Едва взглянув на клинок, чародей понял, что такая добыча мальчишке не по зубам и то, что меч сейчас перед ним, а небеса не сходят с ума в попытке вернуть пропажу, испепелить дерзнувшего человека, было не иначе как чудом. Мальчишке дали уйти с добычей. И что из этого следует? А следствий могло быть несколько и каждое из них только добавляло тревоги.

– Клинка не касался? – на всякий случай спросил чародей.

– Нет, – ответил Тарко, меняя рубаху.

Сам Сокол не побоялся взять меч в руки, полагая, что ему никакое проклятие не страшно. Он покачал клинок на ладонях, меняя угол под которым смотрел так и эдак, то приближал к глазам сталь, то вновь удалял. Разобрал ковку, узор и попытался прочесть клеймо. Однако сверкающий, словно только что выкованный, меч именно возле рукояти порос грязью и ржавчиной. Тогда, отложив клинок, Сокол достал с полочки маленький глиняный пузырёк с узким горлом, распечатал и осторожно промокнул тряпицу.

– Подождать надо, – сказал он, обложив смоченной тряпицей основание клинка, – час или два. Водка слабая, а крепкую здесь достать негде. Поешь вон пока, отдохни.

Тарко не возражал. Он полностью доверял чародею. Если Сокол считает, что нужно сперва разобрать клеймо, то значит так и надо. Может быть, от этого зависит, каким чином он меч очищать станет, а может, и простое любопытство у старика пробудилось. Да и поесть чего-нибудь не мешало. Столько сил потратил, пока сюда добрался, а перекусить не пришлось.

Юноша быстро прикончил остывший ужин, и пока чародейское зелье неспешно растворяло налёт веков, рассказал Соколу, как вышло дело. Тот внимательно выслушал молодого товарища и произнёс:

– Думаю, никто не преследовал тебя из могильника, разве только твой собственный страх. А вот с духами лесными тебе повезло. Надо же, от самого Вутуя ушёл! Будет что вспомнить.

– Оберег бабушкин жалко, – вздохнул Тарко.

– Не стоит вещи слишком жалеть, – возразил Сокол. – Ты же не знаешь, для чего тебе бабка оберег подарила, может как раз на такой случай. Радуйся, что живым вернулся.

– Да я радуюсь, – не очень уверенно ответил юноша.

Когда чародей решил, что времени прошло достаточно, он снял тряпку с клинка и принялся протирать ею то место, где по всем признакам должно располагаться клеймо. Отчистить металл долго не удавалось. Сокол скоблил его остриём ножа, вновь промокал тряпкой, то и дело подносил меч к глазам, пытаясь прочесть надпись или угадать знак. Наконец ему с трудом удалось разобрать буквы.

– ГРК… – прочитал чародей. – Хм. Грек, что ли какой меч ковал? А зачем тогда славянским письмом клеймил? Или прозвище это такое? Или может быть Горка или Гурка?

Сокол пошкрябал клеймо ногтем ещё раз посмотрел и ещё раз хмыкнул.

– Может быть здешний грек, какой? – продолжил он размышлять. – Много их за крестом сюда последовало. Хотя вроде бы мечей с собой божьи слуги не брали.

Тарко слушал молча, с вопросами не лез. Придёт ещё время для расспросов. А пока ему не терпелось дождаться конца чародейских исследований, чтобы отправиться затем на обряд очищения. Только тогда он с полным правом сможет назвать меч своим. Однако здесь юношу ждало разочарование.

– Один пойду, – сказал Сокол. – Тебе опасно, да и мне помешать ненароком можешь. Посиди тут, с псом пообщайся, или поспи, а к утру я вернусь.

Сокол вышел из дома и повернул за угол. Сразу за домом среди зарослей рябины стоял невысокий сруб. С виду совсем обыкновенный, принимаемый соседями за сарай или амбар, он не был, однако, предназначен для хозяйства. В этот сруб чародей никогда и никого не пускал, ибо отводил его для дел тайных, для самой сильной волшбы.

Почти у каждого чародея или колдуна имеется сокровенное место, где он может черпать силу и предаваться раздумьям. Это могло быть дерево, или река, или холм, или пещера. Сокол вот завёл себе сруб. Казалось бы, какое может быть волшебство в простом срубе, какая сила поселится в нём? Но Сокол был могущественным чародеем и потому не нуждался в природном сосредоточии силы, он мог создать такое место сам. Что собственно и сделал, решив обосноваться в Мещёрске.

Внутрь сруба и днём-то свет едва проникал через узкую щель под крышей, а ночью только при яркой луне можно было разглядеть хоть что-то. Но чародей не стал зажигать свечу или лучину. Приперев дверь жердью и подождав, пока глаза привыкнут к темноте, он направился прямиком к выложенному из камня очагу.

Всё что требовалось для обряда очищения, чародей приготовил заранее. Теперь он присел возле очага на обрывок шкуры, отложил клинок и нащупал рукой сложенную рядом с очагом кучку тоненьких веточек.

Подождав немного, чародей затянул песню. Негромко, едва слышно затянул, но не на постороннего слушателя была рассчитана песня, а в голове Сокола она звучала отчётливо. Напевая, он на ощупь брал один за другим прутики из кучки и раскладывал их в очаге. Некоторые перед тем надламывал, другие расщеплял, третьи оставлял как есть. Орешник и осина, берёза и дуб, клён и рябина, многие и многие породы дерева, не каждое из которых встретишь в здешних краях, но каждому находил чародей место в общем сплетении.

Наконец, кучка иссякла, все веточки оказались выложены особым образом и в должном порядке. Чародей прекратил пение, возжёг огонь и приготовил меч…

***

На следующий день Тарко устроился на лавке, забравшись на неё с ногами, и, оплетая рукоятку меча новой кожей, слушал хозяина. Рядом с юношей пристроился пёс. Когда-то сам Тарко и подарил чародею щенка. С тех пор тот вырос в настоящего пса, грозного и ревностно заботящегося о собственном достоинстве, чтобы играть с мельтешащими перед носом полосками кожи. Но наблюдал за работой юноши пёс с огромным вниманием, а тот в свою очередь внимательно слушал Сокола.

Несмотря на усталость от бессонной ночи, чародей пребывал в хорошем расположении духа и потому говорил охотно.

– Клинок этот мне знаком и незнаком одновременно, – рассказывал чародей. – В руках я его прежде не держал, определённо, но кое-что слышал о нём раньше, а кое-что узнал этой ночью. Он очень силён этот меч. Но против людей, или, скажем вурдов, он, пожалуй, не слишком тебе поможет. Во всяком случае, не больше, чем любое другое оружие. А вот против тех, кого эллины демонами называли, а мы духами злыми считаем, против них в самый раз клинок. Против них, наверняка, и выковали его.

– Кто? – не удержался от вопроса Тарко.

– Кто выковал клинок, сказать не могу. И буквы на клейме до сих пор остаются для меня загадкой. Одно можно утверждать наверняка, что клинок не раз перековывали. Кто и когда мне опять же неведомо. И хозяев клинок сменил многих, и большинство из них мне неизвестны. Но вот об одном знаю доподлинно и сейчас расскажу. Слушай, это хоть и похоже на сказку, будет тебе не без пользы.

Тарко даже занятие бросил, так ему захотелось услышать хоть частичку из истории меча. Пёс тоже переключил внимание на хозяина. Может, понимал разговор, а может чувствовал важное для друзей.

– Давным-давно, когда на месте Новгорода Нижнего стоял совсем другой город и совсем другой народ обитал в нём, проживал в тех краях один чародей. Звали его Дятел. По нему, кстати, и Дятловы горы потом назвали. Но это уже сильно позже случилось. А в те времена, о каких я веду речь, он был ещё молод, хотя успел стать уже известным среди лесных народов чародеем.

Вот как-то раз к нему пришли ходоки, посланные жителями Мещёрской Поросли и попросили защитить их село от некоего злобного духа или колдуна чёрного, что будто бы повадился приходить туда каждое полнолуние. А кроме прочих разнообразных пакостей, каких предания не сохранили, каждый раз уносил он с собой молодую девушку.

И как бы ни прятали селяне своих дочерей, как бы ни защищали их карты заклинаниями, а мужчины оружием, всё было бесполезно. Заговоры ломались, оружие не причиняло вреда колдуну, а девушки исчезали из запертых домов, из землянок. И даже находясь под надзором десятка мужчин, всё равно пропадали под утро, а сторожа потом не могли ничего вспомнить. Тогда и решили на сходке отправить посольство к Дятлу.

Выслушав ходоков, Дятел согласился помочь, он вообще был отзывчивым человеком, и накануне очередного полнолуния отправился в Мещёрскую Поросль. Он не знал, с кем придётся сойтись, а потому и не приготовил никакого особого оружия, никаких заклинаний. В молодые годы люди бывают очень самоуверенны и Дятел не исключение. Он просто вышел на майданчик, на каком обыкновенно жители собираются, уселся под рябиной и стал ждать.

Ему пришлось просидеть без дела всю ночь. Полная луна обошла небо, но злой дух не появлялся и лишь под утро, когда на востоке только-только начало светлеть, но тьма ещё не отступила совсем, Дятел увидел, как метнулся над крышами огонь. Необычным тот огонь выглядел, не таким, что мы видим в костре или над свечой. Иной, холодный, не разгоняющий тьму, а напротив как бы сгущающий её вокруг себя. Он пронёсся над домами, перескакивая с крыши на крышу, точно огненная белка, но ни пожаров, ни даже дымка не оставалось после этих прыжков. И, наконец, огонь достиг последнего на улице дома и исчез над ним. А, между прочим, там проживала семья местного вождя, и у него, как уже знал Дятел, было три дочери. И все три ещё не замужние.

Холодный огонь озадачил молодого чародея. Прежде ничего подобного он не встречал, разве что об Огненном Змее слышал, но тот не являлся ко всем подряд, а выбирал жертву большей частью из вдовушек, тоскующих по погибшему мужу. Этот же губил девиц невинных и не соблазнял вовсе, а похищал.

Тогда Дятел встал и принялся творить одно из самых сильных своих заклинаний, способное укротить любого духа, если только тот сам по себе, а не черпает мощь у богов. Поднялась настоящая буря. С зеленых деревьев срывало листву и мелкие ветки, а с крыш домов сдувало солому. Пыльные вихри бешено носились по улицам и крутили всё, что смогли захватить в объятья.

И тут на пороге дома появился некто, кто выглядел как человек и более того, как красивый мужчина, вот только необычные одежды его, развеваясь на ветру, скрадывали очертания и являли тут и там вместо плоти чёрную пустоту. Дятел понял, что перед ним колдун. И не какой-нибудь деревенский колдунишка, добивающийся от селян почёта и хлеба мелкими хитростями, а подлинный, стоящий на службе у кого-то из вершителей судеб. И как часто случается при долгом служении вышним силам, человеческого в колдуне осталось совсем чуть-чуть. Только обличье, голос, какие-то повадки, словечки.

На руках колдун держал девушку, которая или спала, или потеряла сознание, и Дятел узнал в ней старшую дочь вождя. Он ещё надеялся, что его чары смогут удержать колдуна, но тот с усмешкой посмотрел на бушующую вокруг стихию, а потом, переложив добычу на одну руку, другой взмахнул коротко, и разом всё стихло.

Тут он увидел Дятла. Подошел ближе и некоторое время пристально смотрел на чародея. Дятел попытался пустить в ход другие чары, но колдун только рассмеялся.

– Пустое дело, эти твои заклинания, человек… – сказал он.

И тут вновь поднялась буря, но теперь вперемешку с пылью вихри крутили холодный огонь, а один из них поглотил колдуна вместе с добычей и тот взмыл в небо огненным снопом и пропал в отступающей тьме. И девушка навсегда пропала вместе с ним.

Дятел рассердился на себя за легкомысленность, с какой он подошёл к делу и сильно расстроился. Впервые он не смог защитить людей. Он так переживал поражение и так стыдился прежних заверений, что не стал дожидаться пробуждения жителей, или будить их сам, а тихонько ушёл из Мещёрской Поросли.

– Сбежал? – поразился Тарко.

– Сбежал, – кивнул Сокол. – Но он не сдался, конечно, а отправился за советом к своему другу, которого звали Соловьём. Был он не просто чародеем, но ещё и умелым воином. И некоторые его подвиги хорошо помнят в наших краях. А Дятлу как раз и потребовался совет воина, так как чарами колдуна он одолеть не смог.

Выслушав товарища, Соловей долго думал и, наконец, дал совет. Он сказал, что существует клинок, способный выстоять против такого сильного колуна. Но клинок этот совсем не просто найти и ещё труднее завладеть им. Соловей рассказал, в какой стране искать меч, как узнать его среди прочих клинков, а, главное, как заполучить, не став частью чужого замысла.

И Дятел отправился на поиски такого клинка и нашёл его.

– Этот самый меч? – вырвалось у Тарко.

– Этот самый, – кивнул Сокол.

– И где он нашёл его?

– Где? – переспросил Сокол. – Вот этого я не знаю. Где-то в дальних странах, надо полагать, потому что долго ему пришлось бродить.

А пока Дятел странствовал, колдун продолжал набеги на Мещёрскую Поросль каждое полнолуние и помимо прочих девиц похитил как-то среднюю дочь вождя, и осталась у того только младшая, которой только-только двенадцать лет исполнилось, всего-навсего, почти ещё девочка.

Сильно опечалился вождь, он уже перестал надеяться на избавление, и в чародеях, после поспешного бегства Дятла, совсем разуверился.

А тот как раз тогда и заявился в село с мечом. Сперва его плохо приняли. И бегство припомнили и обещания хвастливые. Но всё же, какая-никакая надежда людям вернулась. Да и Дятел немного другим стал. Серьёзным, основательным. Людей собрал для разговора, объяснил, что только сообща они колдуна одолеть смогут.

Накануне полнолуния сварил он зелье, что любой сон прогоняет. Мужчины выпили его, вооружились от мала до велика, засели по домам, но дверей не запирали. А сам чародей, как и прежде, на майданчике посреди села устроился.

И вот под утро вновь метнулся над улицей странный огонь, и опять, проскакав по крышам, исчез над домом вождя. Но теперь Дятел не стал тратить силы на бесполезное заклинание и ждать, когда колдун появится на пороге с жертвой в руках. Он бросился к дому и забежал внутрь через незапертую дверь.

Несмотря на зелье и на шум, устроенный чародеем, мужчины крепко спали. Как сидели, с оружием в руках. А колдун, уже приняв человеческое обличье, склонился над девушкой. Но, услышав шум, повернулся к чародею лицом.

– Ты не угомонился ещё, человек? – засмеялся он. – Не пошла в прок наука? То-то смотрю, людишки сну противились долго. Знахарским отваром решил со мной справиться?

У Дятла кое-что мелось и помимо отвара, но он не стал вступать в разговор, а без лишних слов рубанул мечом по горлу похитителя.

Тот едва успел отпрянуть, шагнуть назад, отвести голову от летящего острия. Усмешка слетела с лица колдуна. Не ожидал он увидеть эдакий меч в руках обычного, как он полагал, чародея. Но колдун не испугался, не бросился удирать. Взмахнул рукой и торопливо прочёл заклинание.

Не успел Дятел ударить второй раз, как в руке колдуна появился точь-в-точь такой же клинок, какой держал чародей. Озадачился Дятел. Ведь он не был воином и владел оружием не очень уверенно. Соловей помог ему советом, помог отыскать средство против колдуна, но выучить ратному делу за короткое время не мог.

– И как же он победил похитителя? – спросил Тарко.

– Вот слушай, – ответил Сокол, – Воином он не был, но смекалку имел. Стал он примечать, что куда бы ни ударил, какие бы хитрые движения ни предпринимал, его клинок всегда натыкался на клинок колдуна. И даже когда он ошибался, ошибался вместе с ним и колдун. Тогда Дятел догадался, что враг сотворил меч-отражение, который повторял движение первого. Не совсем повторял, конечно, но повторить стремился. Возможно, это даже пришлось чародею на руку, ведь он сражался неумело и вряд ли сумел бы сам отразить выпад опытного бойца. Продолжаться такой бой мог очень долго, до тех пор, пока кто-нибудь из соперников не лишится сил. Ведь даже рассвет не заставил колдуна отступить и сонные чары с людей не спали, на что в тайне рассчитывал Дятел.

Тогда он придумал хитрость. Сделав шаг назад, что есть силы ударил клинком вверх, в перекрытие. И меч-отражение повторил этот удар, хотя колдун и попытался остановить его, почуяв неладное. Хитрость заключалась в том, что над Дятлом оказалась обыкновенная доска, а над призраком – матёрое дубовое бревно. И меч-отражение на короткое время застрял в дереве. А Дятел воспользовался заминкой, подскочил и дважды ударил похитителя – в то место где у людей сердце, и в живот. Колдун испустил протяжный вой, и вдруг его одежда стала расползаться на куски, точно прогнившая тряпка, а куски раскрошились на кусочки поменьше и, наконец, став совсем крохотными и почти невесомыми, медленно опали точно чёрные хлопья сажи. А под одеждой ничего не оказалась, только чёрная пустота, но и та скоро исчезла, истаяла.

Вместе с колдуном исчезли и чары. Тут Дятла подстерегала ещё одна опасность, ранее им непредвиденная. Люди разом проснулись и, увидев перед собой вооружённого, покрытого чёрными хлопьями человека, разумеется, взялись за оружие. Чародея едва не убили, приняв за врага, и спасло его только то, что селяне после сна были вялы, а он отбивался, как мог и громко кричал своё имя. Потом уж его узнали, так что всё обошлось в итоге. Ну, а дальше обычное дело. Поздравления, благодарности, пир…

– И чародей женился на дочери вождя? – спросил Тарко и сразу же покраснел.

– Нет, – улыбнулся Сокол, – в те времена существовало такое поверье, будто чародей или колдун, если он женится, потеряет былое могущество. И сейчас люди ещё верят в подобные сказки, а тогда даже чародеи принимали угрозу всерьёз. Потому Дятел и не женился, ни на этой девушке, ни на какой-то другой. Хотя, поговаривали, что младшая дочь вождя ему приглянулась.

Сокол закончил рассказ, и в комнате повисла тишина. Даже пёс прикрыл глаза, как будто ещё раз переживая услышанное.

– А меч? – спросил Тарко, пришедший, наконец, в себя после рассказа.

– А меч куда-то пропал, – пожал Сокол плечами. – Дятел ведь не любил сражений, драк, и клинком не умел толком орудовать. Он с тех пор Угарман и не покидал почти. Сидел на своих горах, мудрые советы сородичам давал. А когда большая война пришла, его уже и в живых не было. Так что затерялся клинок.

– Но тогда получается, что все рассказы о погибшем в Чёрном лесу отряде враньё?

– Почему же? Я ведь только про меч тебе рассказал, а про Могильный курган ничего сказать не могу. Клинок туда и позже попасть мог. И скорее всего не Дятел его на курган водрузил, а кто-нибудь ещё. Перековывали меч с тех пор не раз, и сколько он хозяев сменил за это время, кто знает…

Тут голос подвёл чародея, сорвался на неразборчивое сипение. Сделав рукой знак, Сокол попросил юношу подождать. Зачерпнул воду из бочонка, взял несколько крупных ягод, выдавил в кружку, и стал пить маленькими глотками.

Пока чародей утолял жажду, Тарко попытался упорядочить вопросы. И те, что возникли во время рассказа, и те на какие рассказ чародея ответов не дал. Сокол ведь изложил лишь малую толику пройденного клинком пути, и совсем не затронул будущего. А именно будущее волновало Тарко больше всего.

Он весь извертелся, ожидая чародея. Наконец, тот отставил кружку, покашлял, прочищая горло и, не дожидаясь вопросов юноши, сам перешёл к главному.

– Всё что я тебе до сих пор рассказывал, я не от меча узнал.

– Не от меча? – удивился Тарко.

– Нет. Знавал я в своё время и Дятла, и Соловья. Трое их было товарищей верных, Скворец ещё с ними дружил, всех троих знал, у всех троих мудрость перенимал. Они что-то рассказывали, о них тоже много слухов ходило. Конечно, вымысла много встречалось, что-то приукрашивали люди, что-то считали неважным. Но про сражение в Мещёрской Поросли я довольно точно тебе рассказал. А что до будущего…

Сокол помолчал, а потом без особой охоты произнёс:

– Ты недолго будешь владеть клинком.

Тарко вздрогнул, но быстро совладал с собой.

– Меня, что, убьют? – спросил он.

Но эдак спокойно спросил, будто уточнял, не предстоит ли ему остаться сегодня без ужина.

– Нет, думаю, не убьют, – успокоил чародей. – Вот что… меч этот не тебе предназначен. Не ты хозяин его.

Вот это уже был удар под дых, вот тут Тарко расстроился куда больше, чем от догадки про скорую смерть. Все его мечты разом улетучивались, и давешние приключения потеряли цену.

– Так почему же мне удалось его взять? – зацепился он.

– Хороший вопрос, – кивнул Сокол. – Не должен был ты его взять. По всем признакам не должен был. Но вот взял таки. И, значит, тебе теперь предстоит хозяину его доставить.

– Так что же мне его и на пояс не нацепить теперь? – ещё больше расстроился Тарко. – В свёртке носить? Хоть бы примерить разок, по городу пройтись.

– Нет, почему же? Носить вполне можешь и на поясе, и по городу пройтись, и сражаться им можешь. Меч тебя, пожалуй, даже беречь станет, потому как ты перед ним долг исполняешь. Он очень силён, этот меч, но и зависим от того, кто держит его в руках. Пока будешь хозяина искать, служить тебе будет честно.

– И кого я должен буду найти?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю.

– А как же я выполню долг, где найду неведомо кого? – испугался Тарко.

Мало того, что меча лишился, так ещё и путь предстоит новый. Как говорится, коготок увяз всей птичке пропасть.

– Думаю, сам меч и подскажет дорогу, – ответил Сокол. – Или судьба выведет. Раз ты добыл клинок, на тебя судьба и возложила поиски. Но конечно и мы не должны просто сидеть и ждать.

– Мы? – выдохнул Тарко облегчённо. – Ты, значит, поможешь мне?

– И хотел бы в стороне остаться, не смог бы.

Жалко было Тарко такого клинка лишаться. Но против вышних сил не пойдёшь. Судьба, это не Вутуй, бабушкиным оберегом не откупишься, тут и сам Сокол, богов задиравший, спорить не стал.

– А ты уже знаешь, где искать?

– Одна у нас зацепка верная, – сказал Сокол. – Мещёрская Поросль. С неё и начнём поиски.

Тарко вздохнул и начал собирать вещи.

Глава шестая На муромской дороге

Через лес шёл монах. Необычный монах, странный. И странного в нём было много. Начать с того, что чернецы по муромским лесам так вот просто не хаживают, тем более по одиночке. Нет у них здесь никаких дел и быть не может. А вот врагов в избытке. Этот же шагал уверенно, как будто полный опасностей лес был ему совершенно нипочём. На лице путника не отражалось не то что страха, но даже легкой тревоги. Он смотрел, конечно, под ноги, по сторонам, отмечал приметы, прислушивался к звукам, но при этом думал о чём-то своём, далёком как от нынешних забот, приведших его в муромские леса, так и от самого неспокойного леса.

Другая странность заключалась в том, что монах шёл оружным. Его чёрное похожее на рясу одеяние опоясывал меч, а прямо за спиной, под туго набитым мешком крепился здоровенный самострел. Он был настолько велик, что ложе торчало над головой путника, а дуги выдавались за его широкие плечи, так что издали могло показаться, будто чернец тащит куда-то крест.

Путник был ладно сложен, если не сказать крепок. Ни обычного для святого брата брюшка, ни лоснящегося лица, ни ухоженных, не знающих труда, рук. Он походил скорее на воина в рясе, чем на монаха с оружием.

Такое впечатление легко подтверждалось, стоило лишь проследить движение странника в обратном направлении. В дне ходьбы, посреди еле заметной тропки, пересекающей путь чёрного воина, лежало разваленное надвое тело вурда. Тут уж всякие сомнения исчезали окончательно – путник владел клинком отменно. Волосатому уродцу хватило одного единственного удара, а, судя по следам монаха, тот даже не сбился при этом с шага. Всякий живущий в этих местах скажет, что убить вурда не так-то просто. Он нападает неожиданно и действует молниеносно – не то, что меч выхватить, моргнуть не успеешь. Даже опытный воин не способен так вот, походя, зарубить злобного обитателя леса. А пришлый монах сумел и даже царапины не получил.

Так что странным он был, этот путник, во всех отношениях странным.

Прошагав размашистым шагом ещё с версту, монах на мгновение остановился. Прислушался к птицам, нашёл глазами пробивающееся сквозь тучи и густые шапки деревьев солнце и, удовлетворенно кивнув, продолжил путь.

Вскоре он вышел на дорогу. Проторенная много веков назад, она до сих пор не утвердилась окончательно, а от года к году меняла изгибы и петли, подобно руслу мощной реки. Сотни повозок, множество ног и копыт разбивали дорогу, дожди и снега превращали её в топкое месиво, и наступал миг, когда очередной купеческий поезд предпочитал пробивать объезд, нежели барахтаться в грязи. Старый путь понемногу зарастал подлеском, а с объездом вскоре повторялась та же история.

Старинная муромская дорога как раз и являлась целью пути. Некоторое время монах смотрел на неё, словно сравнивая с описанием и боясь ошибиться, а затем двинулся в сторону Мурома. Самой дорогой монах, однако, не воспользовался, но направился вдоль неё, скрываясь за темно-зеленой стеной леса. Так он шёл, пока не подыскал подходящее для дела место – высокую сосну, растущую недалеко от дороги и возвышающуюся над всеми прочими деревьями.

Сосна чрезвычайно приглянулась монаху, он даже причмокнул губами от удовольствия. Прикинул на глаз высоту, расстояние до дороги, выбрал взглядом подходящую ветку. Десять саженей от земли ровный ствол не имел ни одной серьёзной опоры, но выше торчали сучья толстые, надёжные, а ещё выше росли и ветви, способные укрыть человека.

Монах скинул мешок, освободил спину от самострела, достал верёвку с крюком и, некоторое время примеряясь, раскачивая крюк, одним резким движением забросил его на ближайший к земле сук. Несколько раз дёрнул, проверив крепость, вернул за спину мешок с самострелом и, легко работая руками и перебирая по могучему стволу ногами, взобрался наверх.

Монах устроился на самом верху, где ветви ещё могли держать без напряжения вес человека, без спешки пристроил вещи, снарядил самострел и, отложив его в сторону, немного отпил из баклаги. Затем он прислонился спиной к стволу, прикрыл глаза и задремал. Он, впрочем, не спал, слушал сквозь дрёму дорогу, и вместе с тем отдыхал. Дважды мимо проезжали крестьянские повозки, но монах даже не насторожился. Во-первых, слышен был скрип колес, а он ожидал всадников. Во-вторых, обе повозки ехали из Мурома, а нужные ему путники должны были направляться в город.

Через несколько часов монах услышал перестук копыт, затем голоса. Вот тут уж он встрепенулся, растёр ладонями лицо, разгоняя кровь и прогоняя дрёму, и принялся высматривать всадников. Точно рассчитать встречу, учитывая долгий путь, почти невозможно. Но угадать, если есть к тому дополнительные средства, можно вполне. И монах довольно кивнул, поняв, что увидел тех, кто ему требовался.

Небольшой конный отряд состоял из двух молодых господ и пяти простых ратников. Они ехали не спеша, зная, что до конца путешествия осталось всего ничего, а солнце зайдёт не скоро. Воины больше молчали, зато юные господа говорили без умолку, а о чём именно, разобрать монах не сумел. Он упёрся ногами в сучья и взял прицел.

Один из двух ему нужен, а вот который? Держатся мальчишки на равных. Правда, у одного конь знатный, какого не под всяким князем увидишь, зато второй одет побогаче. Из разговора можно было бы уяснить, кто есть кто, жаль, ветер слова в сторону уносит, звуки мешает. Долго монах самострелом водил уж и отчаялся угадать. Но вдруг на одном из парней застёжка серебряная сверкнула, и не успел блеск погаснуть, как соскочила с самострела смерть.

От тяжелой стрелы, выпущенной с тридцати шагов, да из такого оружия, не упасут никакие доспехи. Юноша был обречён. Но вмешалась судьба. Когда монах уже нажимал на спусковую скобу, в лицо ему с соседней ветки неожиданно метнулась птица. Даже не птица, скорее птенец едва оперившийся. Он не смог помешать выстрелу. Но всё же прицел сбился, и стрела ушла чуть-чуть в сторону.

***

Суздальский княжич Борис, младший сын Константина Васильевича, направлялся в Муром, сопровождаемый отцовскими кметями и боярским сыном Васькой Румянцем. Ваську приставили к княжичу в качестве товарища и тот, понимая назначение на свой лад, всю дорогу донимал Бориса разговорами о битвах, подвигах, походах большей частью чужих, а если своих, то ещё не свершённых. Наивные виды молодого боярина относительно будущего мешали княжичу насладиться важностью настоящего. Как ни крути первое самостоятельное поручение. Может и невелик подвиг, но какой уж есть. Тут бы прикинуть, подумать, как бы лучше справиться и в грязь лицом не ударить. Но Васька сосредоточиться на отцовском поручении не давал, а Борис, не желая в первом же деле прослыть самодуром, властью не злоупотреблял и потакал Румянцу.

Воины в господские разговоры не лезли, ехали молча и поглядывали по сторонам, только что не зевая от скуки. У них-то таких поручений за плечами не один десяток уже. А Муромская дорога не лучше и не хуже других, разве только погода балует. Солнце то проявляется, то скрывается в тучах, дождь то прекращается, то начинается вновь, а холодный северный ветер, несмотря на густой лес, бьёт в спину, будто степной, пробирая до костей даже согретых скачкой людей.

Ничего подозрительного никто из воинов не заметил, и даже услышанный звук они приняли за шорох крыльев. Но Бориса вдруг что-то с силой ударило под рёбра. Так мощно и неожиданно, что чуть из седла не выбило. Он качнулся, едва удержав равновесие, и крикнул:

– Ходу!

Не дожидаясь ответа, княжич со всей силы ударил пятками по лошадиным бокам и привстал в стременах. Конь дёрнулся от неожиданного приказа, но всё же взял резво. Отряд, не раздумывая, бросил лошадей вскачь, стараясь не сильно отстать от юноши.

– Что случилось, князь? – спросил на ходу Румянец.

Недоумение читалось и на лицах воинов. Они не понимали в чём дело, чем вызван неожиданный рывок. Быть может, молодой князь решил кровь разогнать, согреться, или проверить их выучку? А может, боярская болтовня ему опостылела?

Борис без слов показал рукой на свой бок. Плащ в этом месте оказался разодран в клочья, а боковую дощечку доспеха пересекала глубокая борозда, по обеим сторонам которой закрутились колечки железной стружки. Кмети запоздало принялись оглядываться назад и по сторонам, но вновь ничего опасного не приметили.

Скакали они недолго. После очередного поворота дорога пошла круто вниз и вскоре показалась речка Ушна, за которой стоял старый княжеский городок. Теперь он пустовал, а частью даже был разобран – князья вместе с двором вернулись в Муром. Но даже зияющие пустотами стены, казались какой-никакой, а защитой. Потому, миновав мост, Борис придержал коня и перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился. Оглядел более внимательно бок и аж присвистнул

– Ого! Чуть пополам дощечку не разрезало! – восхищённо отметил он. – А попала бы в грудь, думаю, насквозь прошибла бы и дальше бы полетела. Вот это силища! Это ж, из какого оружия так стрелу послать можно?

Казалось, он совсем не испугался того, что оказался так близко от гибели.

– Есть такое оружие, – заметил самый старый из воинов, Тимофей, которого даже князья из уважения не называли Тимохой, вот уже лет десять. – Тяжелый самострел – артабалет. В поездки вроде нашей его не берут, неподъёмный уж больно, да и в походы отправляясь, редко таким оружием запасаются. А вот со стен осаждённых бить из него в самый раз. Даже тяжёлый доспех божьих дворян прошибает навылет. Только вот заряжать такое чудо – два-три человека надобны.

Тимофей задумался.

– Кто бы это мог быть? – спросил он. – Разбойники с таким оружием не шастают, нечисть тем более. Врагов в этих местах у нашего князя нет. Странно всё это.

– Может вернуться, посмотреть? – предложил Румянец.

– Не нужно, – возразил старшина. – Враг, кем бы он ни был, в князя метил. Уж не в нас с тобой точно. А второй раз может и не промазать.

– Да может, он и сбежал уже, – боярский сын не хотел уступать в споре простому воину, пусть тот вчетверо его старше и в сорок раз опытней.

– Ну, а если сбежал, то тем более делать там нечего, – рассудил Тимофей.

– Пожалуй, – согласился со стариком Борис, – тем более дело у меня такое, что в стычки вступать не следует. Мало ли что.

До Мурома от старого городка рукой подать. За Ушной места пошли обжитые, пошли крупные сёла, дорога оживилась и выглядела совершенно безопасной. Остаток пути проехали молча, даже Румянец заткнулся, переживая случившееся – погибни княжич и его службе конец.

На Бориса накатил запоздалый страх, но с ним он справился быстро – чего уж теперь бояться – зато стал размышлять, кто бы это мог зло замыслить? Его посольство в Муром держали в строжайшей тайне. Знали, о нём кроме братьев и отца лишь несколько ближайших бояр, да все те, кто ехал сейчас с ним. Ради тайны и путь необычный выбрали. Не по Оке на корабле, как принято всеми и весьма удобно, и даже не Берёзопольем и далее мордовскими землями, как короче, хотя и опаснее, а большим крюком через Гороховец, по самой кромке владимирских земель. Так что если кто и приметил отъезд княжича, то в сторону Владимира, никак не в Муром.

В предательство кого-то из бояр поверить трудно, невозможно даже. Отец только в прошлом году учинил основательную перетряску своего окружения. Несколько лет без суеты, по-тихому, вызнавал, кто из бояр и дворских, какому из соседей доносы шлёт, кто рот на замке держать не умеет, болтает лишнего под хмельком или хвастовства ради. Пока вызнавал, пальцем никого не тронул, но подозреваемых к важным делам не допускал. А вот как пришло время в Нижний Новгород переезжать, да государство новое поднимать, тут и началась потеха. Всех подозреваемых разом, в одну-единственную ночь похватали княжьи слуги. Вырывали из постелей тёплых от жён да жёнок, из-за столов вытаскивали с затянувшихся гульбищ. Никто ни пикнуть не успел, ни весть подельникам возможным подать. Константин Васильевич дело не затягивал, той же ночью устроил судилище. Как водится, скорое, но справедливое. Иных, кто просто по глупости болтал, по неосторожности, он прогнал только, по мелким городкам разослал; иных, кто за серебро изменил, без жалости приказал казнить. К утру Константин Васильевич имел верные и надежные, как ни у одного князя, боярскую думу и двор. Так что бояре исключаются. Дворские, если кто из них и прослышал о посольстве случайно, исключаются тоже. Напуганы они лет на десять вперёд.

Остаются простые люди. За всеми даже княжеские доносчики уследить не могли. Но и тут не всё складывается. Воины во главе с Тимофеем, что сопровождали Бориса, узнали о посольстве перед самым выходом. Да и никаких подробностей им не рассказывали. Другие, те, что в Нижнем остались, и вовсе о посольстве ни от кого узнать не могли. Так что и здесь концов не найти.

Не последний вопрос, а зачем собственно его хотели прикончить? Посольство, хоть и тайное, но не бог весть какое уж важное. То есть вопрос важный, конечно, союз как-никак, но от того доедет Борис живым или нет, важность нисколько не умалялась. У отца ещё Дмитрий есть и Андрей, большой знаток переговоров, и князей под рукой довольно, чтобы дело до конца довести. Быть может, кто-то хотел поссорить соседей? Но для этого умнее было бы подстроить убийство уже в самом Муроме, когда муромский князь ответственность хоть какую-то за княжича нёс бы. Так что и с этим вопросом не всё ладно.

Правда, возможно, что охотились вовсе не Бориса. На какого-то другого князя или боярина. А может и на купца. По одежде, поди, отличи, кто едет, а фибулу княжескую на накидке из леса и не видно, небось. Тогда гадай, не гадай, ничего не придумаешь. Но, подумав, посчитав так и эдак, Борис сам себе признался, что это слабое утешение и надеяться на простоту не стоит. Боком выйдет.

Борис вспомнил о боке. Тот ещё болел, но уже терпимо. Хотя большущий синяк наверняка на неделю останется. Мысль прервалась, и больше ничего княжичу в голову не пришло до самого Мурома.

***

Увидев город, Борис поначалу удивился. Хотя он впервые оказался в этих лесных краях, но много слышал и читал о Муроме раньше. И услышанное, и прочитанное никак не вязалось с действительностью. Тот ли это древний град, что стоял здесь испокон веков? Та ли былинная крепость, порождавшая богатырей? Даже в сравнении с небольшим Городцом, нынешний Муром казался крохотным пограничным острожком.

Впрочем, судить о величии было рано. Строительство продолжалось. Стены и башни росли, а проезжая через посад, суздальцы приметили множество расчищенных под дома мест, с работающими допоздна людьми, множество готовых к сборке срубов. Приятный запах смолы и свежей древесины переполнял воздух. Борис будто вернулся на миг в Нижний Новгород, который тоже отстраивался теперь, после переноса в него престола суздальских князей. Борису строительный дух нравился – хороший такой дух, вселяющий надежду и наполняющий сердца радостью созидания. И хотя молодой княжич не чурался ратного дела, строительство с недавних пор стало ему куда как ближе и приятнее. Он заразился им, когда сменил замшелый, покрытый вековой пылью Суздаль, на растущий и бурлящий Нижний Новгород. Вот где шла настоящая жизнь! Вот где зримо виделось будущее. И потому теперь, встречая взглядом приветливые лица горожан, княжич улыбался в ответ. Он понимал их душевный подъём, разделял его и ощущал некое родство с незнакомыми и простыми людьми.

Городские ворота были открыты настежь, кое-где на верхних ярусах ещё продолжались работы. Но стража уже стояла, внимательно осматривая проезжающие возы и проходящих людей, хотя препятствий никому не чинила. Посреди всеобщего воодушевления хмурые рожи дружинников вызвали у княжича тревогу. Видимо не всё в Муроме ладно, не всё гладко складывалось у местного князя.

– С посланием князю Юрию Ярославичу от великого князя суздальского Константина Васильевича, сын его, Борис, – произнес торжественно на одном дыхании Румянец, выпрямив спину и, задрав голову, как будто именно он и являлся княжеским сыном.

Стражники, если и смутились, то виду не показали, поклонились, как положено, уважительно, но и только. Ворота – вот они, настежь открыты, а без дозволения не сунешься. И дозволения не последовало. Слова всего лишь слова. Мало ли кто говорить их складно научится. Всякое бывало. И одежда богатая не только князей согревает, а лихие люди иной раз и побогаче одеваются.

Как правило, о таких посольствах предупреждают заранее, и встреча тогда оказывается более радушной. К воротам сам князь выходит или уж во всяком случае воевода, из бояр кто. Но Константин Васильевич, не желая лишней огласки, отправил младшего своего сына тайно, поэтому и пришлось им постоять под стенами, пока один из дружинников не сбегал быстро к палатам и не доложил кому надо о нежданном посольстве.

Воевода, подскочил, как положено, на коне, хоть и было тут совсем близко. Спешился важно, без суеты, принял посольскую грамоту от Румянца, прочёл, разбирая, казалось, каждую букву. Затем поклонился Борису, на накидке которого разглядел белого сокола – знак Суздальского Дома, и только потом пригласил всех в город.

По пути познакомились ближе. Воеводу звали Слепень и оказался он человеком общительным и добродушным. Показал издали, где обитают князья, где обучается ополчение и собирается дружина, где кузни, где храм, где конюшни, но, показав всё это, повернул гостей к собственным хоромам.

– Только отстроились, – извинился он. – Домов готовых мало ещё, так что прошу на мой двор. Пока отдохните с дороги, а я быстро князя сыщу.

Передав своего аргамака подбежавшему слуге и наказав отшагать лошадь с дороги, что бы та хорошенько остыла, Борис со спутниками последовал за Слепнем.

Несмотря на растопленную печь, в хоромах воеводы оказалась даже холоднее чем на улице, к тому же по горнице гуляли сквозняки от плохо заделанных стен. Поэтому путники, сбросив лишь влажные плащи, уселись поближе к печи. Воевода приказал подать вина и дичины, а сам, передав гостей на попечение слуг, отправился искать князя. Борис, всё ещё ёжась от холода, припомнил привычку старшего брата и попросил вино подогреть. Румянец потребовал того же, а Тимофей от такого чудачества отмахнулся и предпочёл всему жирный кусок мяса.

Скоро появился князь в сопровождении обоих своих сыновей. Он словно вихрь ворвался в дом воеводы и устремился к гостям. Жажда деятельности просто кипела в пожилом уже человеке. Молодые князья вели себя сдержано, вперёд отца не совались, а встали скромно рядом с воеводой.

Прозвучали должные представления, обмен приветствиями. Борис протянул Юрию Ярославичу тайную отцовскую грамоту, предназначенную для передачи из рук в руки, а князь тут же её распечатал. В полной тишине зашелестела дорогая кожа. Никто не присел, не тронул кубков с вином. Пока Юрий читал, шевеля губами, его сыновья и Борис внимательно присматривались друг к другу.

Павел был намного старше Бориса и отличался от деятельного отца более степенным видом, видом умудрённого жизнью человека. Пётр одних с Борисом лет, может быть на год-два старше, больше походил на Юрия. В глазах его ещё не угас огонь детского озорства, юношеских мечтаний, но уже явно пробивались воля и целеустремлённость отца.

Вся семья, несмотря на различия в возрасте и темпераменте, производила впечатление суровых воинов порубежья – непрестанно воюющих, но не гнушающихся при случае и за простую работу браться. Похоже, князьям частенько приходилось менять плотницкие топоры на боевые, ставить острожки, оборонять их, или скрываться от врага в лесах и нападать из засады. Для Бориса подобная жизнь смахивала на сказку. Ему же самому, с его тихим детством в стольном Суздале, и нынешнее посольство вполне сошло за великое приключение.

– Москва, чтоб её… – выругался князь, прочитав свиток, – …ну нигде от неё покоя нет, всюду лезет, всё под себя гребёт.

Князь взволновано прохаживался по горнице, держа послание за спиной. Борис отцовской грамоты не читал, но сообразил, что московские дела допекли многих. Чем не повод объединиться в союз?

– Слышал, стреляли в тебя по дороге? – спросил неожиданно Юрий. – Где? Кто такие, разобрались?

– Стреляли, – признал Борис. – Недалеко от Мурома, в часе езды, примерно. Кто такие, не знаю, сам гадаю всё время. Но если подумать, то вроде как некому. Врагов-то у меня здесь нет. А отцу хоть моя смерть и расстройством выйдет, всё же не станет помехой в делах. Я же не старший, не наследник…

– Может с посланием как-то связанно? – предположил Юрий. – Вот и мещёрский княжич что-то позднится. Считай, неделя как должен был прибыть. И тоже с письмом от отца. Кто-то мешает нам.

– Уж не Фёдор ли голову поднимает? – спросил Павел.

– Фёдор? – удивился Борис.

Он попытался припомнить это имя среди возможных врагов Суздаля, но никого подходящего под образ злодея не смог подобрать. Юрий же не ответил ни гостю, ни сыну, прошёлся по горнице ещё раз.

– Вот что, – сказал князь. Спускать такое нельзя, надо серьезно разобраться. Вернуться на то место, стрелу найти. Осмотреть всё кругом, следы поискать. Жаль, вы сразу-то этого не сделали. Сейчас и след поди уж простыл.

– Так отец строго заповедал мне в стычки по дороге вступать, – начал оправдываться Борис. – Прежде велел грамоту свести.

– Всё верно, – успокоил Юрий. – Грамоте в чужие руки попадать не следовало.

– Всё равно поискать надо, – заметил Павел. – Разреши, я с парнями сгоняю. Сегодня уж поздно, до темноты не успеем, а завтра утречком и съездим, посмотрим. Возьмём кого-нибудь с собой из суздальцев. Хоть вон боярина молодого, чтобы место указал.

– Хорошо, – одобрил князь. – Только до совета обернись. Дело важно предстоит обсудить. Эх, времени на всё не хватает, а то бы и сам съездил.

Он посмотрел на Бориса.

– Что скажешь, кого из твоих с Павлом послать?

– Да я и сам могу, – с готовностью вызвался Борис.

– За тобой охотились, – напомнил Павел.

– Утром-то опасности уж и не будет никакой, – отмахнулся Борис. – Не дожидаются же они там, пока дружина нагрянет. Да и грамоту я уже передал.

– Нет, ты не поедешь, – сказал Юрий. – У нас с тобой завтра утром разговор будет с глазу на глаз. Кроме как утром время не смогу выкроить. А поговорить надо.

– Ну, тогда старшину пусть возьмут, Тимофея, – подумав, предложил княжич и показал на старого воина. – Он человек опытный и место запомнил.

Тимофей согласно кивнул.

– Вот и хорошо, – сказал князь и хлопнул ладонями, заканчивая разговор. – О деле мы, стало быть, завтра поговорим. Людей твоих Слепень разместит, слышишь, воевода? Кого здесь оставишь, кого к дружинникам или к боярам, сам решай.

Воевода кивнул. Князь вновь повернулся к Борису.

– А ты давай к Петьке, что ли переселяйся, – предложил он. – Больно уж холодно тут у воеводы. Ну а мне ещё надо другие дела докончить. Так что теперь уж завтра свидимся.

Юрий, подумав ещё немного, вдруг на что-то решился и быстро вышел из дома. Вместе с ним ушёл и Павел. С гостями остались воевода и младший княжич. Все вместе допили вино, доели ужин. Но разговоров уже не вели. Устали.

– Ну, пошли, – сказал Пётр Борису.

Палаты по здешним меркам выглядели внушительно, хотя с каменными суздальскими и даже с недавно поставленными нижегородскими их не сравнить. Бревенчатые, двухъярусные, со множеством помещений, большая часть из которых ещё достраивалась, они вполне удовлетворяли Муромских князей. Несмотря на поздний час, повсюду ходили мужики с топорами и тёсом, слуги таскали коробы и сундуки, а за всем этим потоком людей и вещей присматривал местный дворский. Печи тоже сложили далеко не везде, и неожиданные для этого времени холода застали прислугу врасплох. Отапливались пока только княжеские покои, терем княжны и несколько нижних комнат. По всему остальному дворцу гуляли сквозняки.

Жилище Петра оказалось вполне уютным. От печи исходило тепло, а закрытые коврами стены не позволяли уносить его прочь через щели. Узкое окно было забито туго свёрнутым тряпьём, но несколько свечей неплохо освещали комнату.

Вдоль стен стояли широкие лавки, одну из которых использовал вместо кровати Пётр, а другую занял Борис. Как только гость разложил вещи, Пётр показал ему свой меч, доспехи, а Борис в ответ показал свои. Они вместе разглядывали перебитую стрелой дощечку и долго гадали, кто же нашёлся такой смелый, чтобы пускать стрелу по посольству в двух шагах от Мурома.

Затем Пётр расспрашивал Бориса о Суздале, о Нижнем Новгороде, рассказывал о Муроме и жизни среди лесов. Между прочим, посетовал и на отца, который намерен его вскорости оженить, и только невесту подходящую ищет. Может о мещёрской княжне сговорится, может, кого из дочерей боярских посватает.

Они проговорили так до ночи, но и разойдясь по лавкам и задув свечи, продолжили разговор. Борис вообще трудно засыпал на новом месте, а тут ещё Пётр принялся рассказывать всякие страшилки про муромские леса, про клады, про нечисть, про вурдов. Суздальский княжич и сам знал немало страшных историй, но о вурдах прежде не слышал.

– Вурды – это не то же самое, что мертвяки, – пояснил, со знанием дела, Пётр. – Они как люди, только страшные очень. Просто они днём спят в логовах своих, а ночью ходят, добычу ищут, вот многие и думают, дескать, мертвяки это. Но я так скажу, лучше уж мертвяки. Те хоть по одному шастают и людей редко трогают без причины, а вурды на человеческий дух как пчёлы на цветение собираются, скопом навалятся – не отобьешься. Бывает, на путников нападают, а бывают, что и на села.

Борис глянул с опаской на заложенное окно и поёжился, пытаясь себе представить кровожадного упыря, а Петр продолжал:

– Раз мужик ехал ночью по дороге по муромской. Известное дело разбойников опасался, самострел взял, топор самый большой в возок положил. Да только от вурдов – это не оборона. Как дело вышло, не знаю, да и никто уж теперь не узнает, но ногу только от того мужика и нашли. Видно в траву куда отвалилась, вурды её и потеряли. Кровищи в том месте много пролилось – вся земля коркой покрылась. А добра никакого не взяли и возок с лошадкой целёхонькие стояли – стало быть, не разбойники.

– А сами-то разбойники, что, неужто не боятся? – спросил Борис.

– Боятся, как не бояться? К сёлам ближе стараются держаться, некоторые и вовсе в сёлах живут, а на дорогу так, в охотку выходят. Но есть, конечно, и такие, что в лесу прячутся. Поговаривают, некоторые из них ладят как-то с вурдами. Вроде договора у них, что ли. Да только не верю я в такие договоры. Вурда за спиной лучше не оставлять – разом зубы свои вонзит, в спину-то. Спиногрыз, ёпть.

А раз случай был, на деревню они навалились. Конец зимы наступал – еды-то нет никакой, и дорогами люди редко по одному ходили. Вот они и оголодали, значит, вурды-то. Деревня та – двора три всего, но семья большая там проживала. И мужиков много и при оружии все. Сперва-то, как собаки залаяли, никто не понял в чем дело. Баба вышла глянуть, тут и началось. Крик, хрип, визг. Бабу потащили в лес, а она живая ещё, орёт благим матом. Помирать-то кому охота? Мужики похватали дреколья, рогатины, топоры, давай отбиваться. На бабу уж и рукой махнули, не до неё стало, как вурды в дом полезли.

Собаки, вот тоже мне защитники – смех один, они на вурдов бросаются, лают, кусают, так нехристи волосатые одну взяли за лапы и порвали надвое. И куски бросили под ноги, в снежную слякоть – собачатина не по вкусу им. Остальные псы сразу заскулили, попрятались.

Вурды, они меры не знают, такая у них особенность. Ну, утащили бабу и успокоились бы. Так нет, они всю деревню видно затеяли в котёл положить. Полезли и в двери и в окна, и через крышу… Тяжело мужикам тогда пришлось, насилу отбились. Ещё ребёнка одного смогли утащить, да мужик после уж помер от раны. Так что легко отделались, можно сказать. Но деревню бросили, ушли к нам, в городок ещё в старый, к дружине поближе, за стены.

А нынче племя волосатое за другие сёла взялось, хотя тепло вроде бы и прохожих полно в лесах бродит.

Осиновый кол против них бесполезен, потому как не мертвяки они, чихать на осину хотели. Многие с этими колами в лесу и сгинули. Нужен топор или какое ещё железное оружие. Рогатина, что на медведя, тоже сойдет. Живучие они страшно. Рубишь, рубишь, а всё без толку. Боли они, что ли не чувствуют. Руку отрубишь, кровь хлещет, а он все одно на тебя лезет, зубами клацает.

– Сам, что ли бился с ними? – недоверчиво спросил Борис.

– Было дело, – вовсе без хвастовства подтвердил Пётр. – Ехали как-то мы с братом. Зачем уж не помню. Едим, вдруг смотрим – трое мужиков одного парня тащат. Сначала подумали, может, ранило кого на охоте или ногу подвернул. Только странно – не из леса тащат, а в лес. Пригляделись – да это вурды! Чего они того парня тащили, а не на месте сожрали – не знаю – может детишкам своим. Ну, мы, понятно, клинки из ножен и вперёд! Мы же, как-никак людей, на нашей земле живущих, защищать должны. Двоих порубили, но провозились долго, а пока возились, третий сбежал. Парня мы тогда спасли. Он, как говорили, в другой раз сгинул. Видно от судьбы не уйдешь. Не вурд, так лешак утащит. Да у нас здесь много всякого водится. Леса-то, известно какие – муромские.

А с недавних пор как будто приключилось с вурдами что-то, попёрли они на наши древни валом, что саранча библейская. То ли расплодилось их племя без меры, то ли согнал их кто с обжитых мест. Но только лезут и лезут они на деревни наши. Незадолго до тебя как раз оттуда приезжали селяне, жаловались, помощи просили. По этому поводу и совет у отца завтра будет.

Глава седьмая Муром

Князь принял Бориса рано утром в палате, увешенной коврами и оружием и отведённой временно под советы и торжества, пока большое помещение внизу ещё достраивалось. Юрий Ярославич долго расхаживал взад-вперёд, не решаясь начать разговор. Потом сел, почесал бороду, ещё малость подумал.

– Отец твой суров, – уважительно начал Юрий. – Бояр, кто на Москву оглядывался, всех прогнал, а кто в Москву доносил тех и вовсе к предкам отправил. Княжество великое заложил, столицу к самому пограничью вынес. Уважаю. Торговлю на великих реках под свою руку взял, серебро, значит, понемногу копит. Мудр Константин Васильевич. Ему бы на Владимирский стол – лучше никого и не пожелаешь. Хотя, с другой стороны, кому он нужен теперь, Владимирский стол?

Князь задумался, чтобы добавить, но слова иссякли, и он перешёл к вопросам.

– Написал Константин Васильевич немного, что на словах велел передать?

Пришёл черёд задуматься Борису. Собственно ничего прямо отец передавать не просил, но разговаривал перед поездкой часто. Посвящал в запутанные дела, делился замыслами, очерчивал собственное видение будущего. Однако отец встречался с ним урывками, и мысли его достигали ушей сына разрозненными частями, и теперь Борис попытался собрать всё воедино.

Простые люди, селяне и горожане, мало что знают о прошлом своей страны. Без надобности им прошлое. Обычаи соблюдают, предков чтят, но чтобы разбираться, какой из князей правее, за кем какие предки и грамоты, тут уж, судари, разбирайтесь сами. А для простых людей – который князь правит, тот, стало быть, и прав.

Но для самих князей история страны и история рода, суть единое знание. И знание это не просто важно, но жизненно необходимо. Потому и нанимают князья дьяков, сажают их за списки хроник и летописей.

А чтобы понять всё то, что происходит или только собирается произойти в русских землях сейчас, чтобы смотреть уверено в будущее, необходимо знать и всё, что происходило раньше. Сто лет назад и больше, когда ордынская власть на Руси только-только устанавливалась.

Положа руку на сердце, виноваты во вторжении степи на Русь были, прежде всего, сами же русские князья. Шла себе мимо орда, шла своею дорогой. Шла степью, югом, на богатые европейские земли. И целью похода был, как заведено у варваров всех времён, старый добрый Великий Рим. Русь, страна лесная и обширная большей частью в стороне от пути завоевателей стояла. И не особо была им нужна. Трудностей и суровой погоды, ордынцы не боялись, но тратить время и силы на завоевание Великого Леса, Великая Степь не желала. Во всяком случае, не Бату со своими четырьмя тысячами всадников. Ведь впереди его ждала Европа. Размякшая от богатства, погрязшая в сварах и церковном разврате. Города полные золота и серебра. Достойная цель завоевателя, достойная награда воинам.

Но вступились за родичей и союзников половецких князья русские, вывели на битву полки, заступили ордынцам дорогу и так уж вышло, что проиграли. Бывает. И повернула орда на север. И прошлась огнём и мечом по городам и селениям. Не ради наживы прошлась орда, ради собственной безопасности. Наказала, умиротворила и дальше в Европу двинулась, куда изначально стремилась. И захватила Венгрию, Польшу, Богемию, Хорватию, Далмацию и дошла уже до Сплита и Вены. И Европа уже оказалась на грани падения, лишенная воли к сопротивлению. И ходил уже по дальним морским городам слух, что пала Фрисландия, откуда не пришли, как обычно, корабли с жирной северной сельдью. И священники уподобились юродивым и прорицали скорый конец всему христианскому миру.

Но внезапно всё кончилось. Кончилось без видимых причин. Войско встало, словно споткнулось о невидимую препону. И орда вдруг откатилась назад, до самых половецких степей. И прошёл новый слух о том, что император в далеком Каракоруме отравлен то ли ведьмой, то ли женой, то ли и той и другой в одном лице. Тут и иссякло великое завоевание. Кончился великий поход.

И половина Руси стояла разорённая и пустая, оскалясь почерневшими остовами сожженных городов. А другая половина притихла, затаилась среди лесов и болот в ожидании новых бедствий. Страна была разграблена, наказана за строптивость, но не покорена.

Такое случалось в других странах, в Корее, в Персии, да и в той же Европе, когда, пережив жестокий набег, восставало из руин государство, восставал народ и вышибал захватчиков. Нашлись герои и здесь. Поднялась Чёрная Русь, отбив притязанья орды и оттеснив крестоносцев, собирала понемногу вокруг себя независимые русские и балтские земли. И новый папа Иннокентий IV выбрал из двух зол меньшее, отказался от войны с восточной церковью, поняв всю серьезность ордынской угрозы. Тем самым он развязал русским князьям руки для сопротивления великой степи. Северные города, не задетые вторжением, вовсе не признали власти ордынских царевичей. Готова была полыхнуть восстанием и вся остальная Русь. И не надеясь уже на князей и дружины, тут и там поднимался простой народ.

И вот сто лет назад нашёлся один человек, который понял всю дьявольскую прелесть такого положения. Звали его Александр Ярославович. Поставив на кон всё, он отправился в степь и предложил орде даже больше, чем она могла взять сама. И получил от хана Бату честь великую и старшинство над русскими князьями вопреки завещанию отца и старшинству брата.

Но не вышло бы у Александра ничего из этого предательства. Потому как не мог он один воевать со всеми. И ордынскую перепись срывали в городах русских, и встречали стрелами и клинками отряды Александра. Однако нашлись союзники и у предателя. Неожиданно для многих, его поддержала церковь.

Для всех, кто пытался отстоять независимость страны, такой поворот стал полной неожиданностью. Нешуточное замешательство воцарилось среди русских князей и воинов, и простых горожан, и многих служителей церкви, не посвящённых в дела иерархов. Казалось, сама православная вера отвернулась вдруг от своих сыновей. Падение устоев вынес не каждый. И, в конце концов, Даниил Галицкий и Миндовг, князь Чёрной Руси, приняли от Папы Римского королевские короны.

Но у церкви была своя правда. Её иерархи опасались попасть под влияние Рима, потерять власть. Терзаемая крестоносцами с одной стороны и набирающими силу агарянами с другой, древняя Византия ослабла до предела и была уже не способна защищать православие. Возникла нужда в новом сильном государстве, сосредоточии веры. Но сильному государству мешали своенравные и свободолюбивые князья, а по большому счёту и свободный народ. Их следовало обуздать и что как не внешняя, чуждая и поганая сила, могла справиться с этой задачей. И предательство Александра показалось церковным иерархам единственной возможностью выживания. Вероломство во имя веры.

Новый митрополит Кирилл тайно встретился с Александром. О чём они сговорились, никто и никогда уже не узнает. Но страна была продана. Принося в жертву людей, города и земли, духовенство рассчитывало взамен сохранить независимость от Рима и влияние хотя бы на часть страны. И это было особо оговорено при продаже.

В последующее столетие много сил приложила церковь, чтобы обелить Александра, обеляя вместе с ним и себя. Монахи скрипели перьями. В обителях ткали историю. Ордынское вторжение было представлено, как наказание за грехи – а можно ли противиться божьему наказанию? – Александр же вошёл в историю как защитник веры.

Но это случилось позже. А тогда предателя ненавидели все. Оба его брата и старший Андрей, у которого Александр отобрал верховную власть, и младший Ярослав, и даже собственный сын, Василий, поднялись на борьбу с ним. И стоит ли говорить, что и все другие князья и весь народ поднялись. Выступил и великий Даниил Галицкий. И полыхнуло восстание. И было потоплено в крови.

С тех пор и разошлись пути Ярославичей. С тех пор и враждуют потомки Александра и те, что пошли от братьев его. И первые осели, в конце концов, в Москве под сенью митрополита, а вторые – в Твери и Суздале. И не может быть мира между ними.

На весь род Александра упало вместе с властью проклятие. И восстал на него собственный сын. И сам Александр был отравлен в степи новым хозяином, хотя кое-кто из нижегородских бояр утверждает, будто помогли ему умереть жители Городца.

И после смерти его брат пошёл на брата. Андрей Александрович, достойный сын своего отца, трижды отбирал у старшего брата великокняжеский престол. И подобно отцу ещё раз привёл орду и утопил в крови русские города, среди прочих и Суздаль, и Тверь, и Муром.

Минуло сто лет. Орда забывать стала понемногу о своих монгольских корнях. Половцы, славяне, булгары, тюрки и многие другие народы составляли теперь её силу. И совсем другие отношения выстраивались между степью и русскими княжествами. Но проклятье Александра долго ещё довлело над страной. До сих пор великие и малые князья, унижаясь, просили у джучидов подтверждения своих прав и суда. И многие по прихоти хана или в угоду Москве сложили в далёкой степи непокорные головы. Но сопротивление не прекращалось никогда. Чёрная Русь разрослась до Великого Княжества Литовского, Русского и Жемаитского, предлагая защиту каждому городу, каждому князю, что решится порвать с ордой. Новгородская земля и особенно Псков до сих пор считали ордынское владычество недоразумением. И, наконец, вступил в дело внук Андрея Ярославича, Константин Васильевич Суздальский.

Он долго ждал своего часа, исподволь подготавливая приход в растерзанную Русь новой силы. Более десяти лет князь тщательно и без спешки, собирал города и земли, искал союзников среди князей, духовенства и бояр. Терпел унижения со стороны Москвы и ордынцев. И вот пришёл черёд выступить, и новая звезда, наконец, готова была полыхнуть.

Новое государство оказалось на передовом рубеже сопротивления, но Константин Васильевич действовал весьма осторожно. Союз с новгородцами и литовским князем Ольгердом огласке не придавал, оборонительная линия на Суре и каменный кремль, существовали лишь в его сокровенных замыслах. Приближалось время открытого столкновения с Москвой и Ордой и следовало искать новых союзников.

Пока князья жили в Суздале, они редко принимали в расчёт Муром. Тогда эти земли казались далёкими, неустроенными и даже отчасти сказочными. Потому с князьями местными особой дружбы не водили – так, встречались на редких съездах. Но прошлым летом, как только столицей стал Нижний Новгород, вдруг оказалось, что соседство это очень даже близкое. Лес перейти, по сути, пусть и велик тот лес. А положение Мурома давало сильное преимущество тому, кто заполучит его в союз.

Младший сын великого князя, был, конечно, не самым представительным послом для такого рода переговоров. Но старшие сыновья могли ненароком привлечь к усилиям Константина внимание могущественного врага. Вот почему выбор отца в конце концов пал на Бориса.

***

Сбиваясь и прыгая с мысли на мысль, Борис, как мог, рассказал муромскому князю всё, о чём думал его отец. Но разговора не получалось. Чего тут говорить, историю Юрий Ярославич и сам знал неплохо. Вопрос был в другом – что делать дальше. Но подобный вопрос не в один день решается и не в один год даже.

Юрий долго молчал, теребя бороду, как бы переосмысливая заново прошедшую сотню лет. Потом произнес:

– То, что Константин Васильевич замыслил великое дело, тут я не сомневаюсь нисколько. Сомневаюсь лишь в том, по силам ли ему такое и пришло ли для этого время. Правда за твоим отцом, тут спору нет. Но ведь и Москва сейчас в силе и с каждым годом становится всё сильнее. И митрополит за ней стоит, а это не мало. Да и орду, хоть и не та она, что прежде, рано сбрасывать со счетов.

– Но ведь и наши силы не малые, если вместе отпор давать, – принялся возражать Борис, забыв, что он не больше чем посланец.

Юрий кивнул и княжич, расценив кивок на свой лад, дал волю воображению.

– Они же как идут на Русь? – спросил он и сам же ответил. – Или степью, через Рязань, или Волгой, через Нижний, или лесами – тогда через Муром. Степь не перекрыть, конечно, но между Окой и Волгой дебри. По низу сторожевые посты и засеки поставим. Там Пьяна, Сура – отличные рубежи. Не остановят совсем, так задержат. А мы будем войско общее неподалёку держать, конницу. Случись чего, она на перехват пойдёт, тут и ополчение собрать можно, и дружины подтянуть. А если от степи убережёмся, тогда и с Москвой другой разговор будет. Это вместе они – сила, а порознь – кишка тонка.

Князь не оборвал юношу, дал договорить и ответил хоть снисходительно, но вполне серьезно:

– Олег Рязанский молод и горяч, но с ним договориться, допустим, можно. Ратники у него опытные, всё время в войнах. А вот у меня да у мещёрского Ука сил немного, да и не любит мещерский князь воинов своих из леса в чужие земли выводить. Он только через это и от ордынцев и от москвичей спасается. Вот ведь лис, даже дани никому не платит, а город его стоит целехонький. Не сожгли ещё ни разу.

– Всё одно придёт время выбирать, – ответил Борис. – Не оставит Москва в покое никого. Она, сам говорил, силу набирает. Прождём ещё, подомнёт всех нас. А что сил мало, так то пока. Не одни мы хомут с шеи снять хотим. Там и Литва, и Тверь, и Новгород.

– Всё так, – согласился Юрий. – Эх, встретиться бы как-нибудь с отцом твоим, поговорить без спешки, да всё не досуг. Город ставить путём надо, а тут то родственник голову поднимает, княжество отобрать мечтает, то вурды одолевают, деревни терзают.

Ну да ладно. Дождёмся мещёрского княжича младшего, тогда ещё раз поговорим, подробнее. Чувствую, дело у него сродни твоему будет. Заодно и про Ука весть отцу передашь, а может не только весть. Мещёрский князь он только с виду смирный.

А после обеда приходи с Петькой на совет. Приглашаю. Драка у нас с вурдами затевается, тебе, наверное, любопытно будет послушать.

Борис поблагодарил за доверие, после чего Юрий принялся расспрашивать о делах не столь острых и Борис долго рассказывал про отца и бояр, про Суздаль и Нижний Новгород, про новые селения на Суре и в Заволжье.

Беседа продолжалась, пока ближе к обеду не вернулся из разведки Павел. Он прошёл через комнату широким шагом, и без лишних предисловий выложил на стол свёрток.

– Ну что, съездили мы на то место с Тимофеем, – доложил он разом и отцу и Борису. – Стрелу нашли.

Павел подцепил край тряпицы пальцами и откинул её. Тёмная почти чёрная стрела оказалась вдвое больше обычных самострельных снарядов и, давая небольшой металлический отблеск, выглядела весьма зловеще.

– Стрела особая, приметная, такие редко встречаются в наших краях, больше на севере да на западе, где города каменные ставят, где всадники, слуги божьи, в двойной броне воюют. Против той брони она и придумана.

– Значит, угадал Тимфей, – произнёс Борис.

Вслед за князем он склонился над столом, чтобы поближе разглядеть изумительной работы стрелу, что едва не убила его. Он поразился столь тщательному исполнению вещицы, предназначенной для единственного всего лишь выстрела, да и железо на неё пошло явно не простое.

– Неужто, с серебром стрела? – подумал вслух Борис – Но я ведь не колдун, какой, чтоб в меня серебром тыкать?

– Проверишь после, с серебром она или нет, – сказал Павел и продолжил. – Сосну нашли, с которой стреляли в тебя. Ловко, гад лазил, умело следы скрывал. Едва рубец обнаружили от крюка, да под сосной коры немного осыпалось. И вот что любопытно – один человек это был. Один единственный.

– Странно… – произнёс Юрий.

– А откуда он пришёл, куда ушёл? – спросил Борис.

– Из леса пришёл, туда и вернулся, – пожал Павел плечами. – Мы-то по следу долго не шли, потому, как время поджимало. Но, думаю, едва ли нашли бы чего, до ближайшего ручья проследили бы или до реки. Матёрый враг это был. Серьёзный. Ну, ничего, по стреле, дай бог, сыщем его рано или поздно.

– А мы не сыщем, так ты, князь, отцу своему стрелу покажи, – добавил Юрий. – Если против него воровство затеяно, ему полезно узнать будет.

– Ох, головы-то полетят, – недобро усмехнулся Павел. – Константин Васильевич правитель крутой. Быстро обидчика выявит. Да так расспросит, что пожалеет шельма содеянного, когда зубами-то по нужде ходить станет, да кровью мочиться. Всё как есть выложит, как на духу.

Слухи о суровости отца, похоже, быстро обрастали жуткими и невероятными подробностями.

***

Обедали юные князья вместе с Павлом и его женой Варварой. Ждали и Юрия Ярославича, но тот неожиданно отправился по делам, а Павла оставил за старшего. Ни бояр, ни даже воеводу к столу не позвали – не пиршество какое-нибудь, обычная трапеза. И Борис в очередной раз подивился, сравнивая обыденную жизнь муромских князей с жизнью князей суздальских. Дома даже рядовую трапезу обставляли как хорошую пирушку, с гостями, скоморохами, сказителями, певцами или прочим каким весельем. А здесь не княжеский двор, а монастырь какой-то.

На обед подавали перловку. При отцовском дворе такую еду считали мужицкой, простой, но в Муроме, как успел заметить Борис, перловку предпочитали всем прочим кашам. А главное умели её готовить. На этот раз сильно распаренную кашу сдобрили какой-то травой и корешками, так что, слюнки начали течь от одного только пара, и лишь прикончив огромную миску, Борис смог говорить.

Впрочем, беседа вышла короткой, здесь вообще за столом говорили мало, предпочитая не тратить попусту время. Лишь Варвара справилась мягким журчащим голосом о здоровье Константина Васильевича и братьев, а Борис, смущаясь, ответил, что, мол, все живы, здоровы, чего и вам желают. Собственно вот и весь разговор. Да и то сказать, язык уж едва ворочался.

Княжна, на юношеский взгляд Бориса, была восхитительно красива. Он весь обед украдкой поглядывал на неё. И не даром Павел, словно Диоскор, прятал её в тереме, как рассказал ему вчера Пётр. Борис князя одобрял. Такую красоту беречь надо. Правда заметил он и печаль, проступающую сквозь улыбку Варвары. И даже сам загрустил, гадая, что могло испортить княжне настроение.

***

Совет Борису понравился. Ему вообще всё больше и больше нравился Муром. Своей простотой в делах и в жизни, отсутствием дворовой суеты. Жизнь в пограничье наложила на поведение людей свой отпечаток. И совет не стал исключением. В отличие от тех, что проводил его отец с братьями в Суздале, а потом в Нижнем Новгороде, этот был сугубо деловым и серьёзным. Никаких боярских слащавых и пустых речей, ни малейших заискиваний, в надежде получить тёплое место (да и было ли в Муроме тёплое место?), никакого лизоблюдства перед старшими и хамства младшим. Все говорили коротко и только по делу.

Но с другой стороны, как отметил Борис, сравнивать советы в Нижнем Новгороде и в Муроме просто бессмысленно. Это всё равно, что сравнивать красивый выезд княжеской соколиной охоты и жестокую военную стычку. И в том и в другом есть свои особые прелести. Кстати, соколиной охоту, как и прочие такого рода развлечения, здесь не знали тоже. Зачем, если есть настоящий противник. Вурд.

Первым делом князья и бояре выслушали одного из селян, что обратился к ним за помощью. То был староста большого села Тащилово, к которому тяготели и подвергшиеся нападению деревни. Мужик перед князьями и боярами не робел нисколько, говорил напористо и даже требовательно. За вольность такую, он не то что окрика не получил, но, напротив, как заметил Борис, то и дело ловил одобрительные взгляды советников. Причём обращался мужик исключительно к Юрию Ярославичу, остальных вроде бы и не замечая.

– Вурды одолели, просто напасть какая-то, – говорил он. – Никогда столько набегов не видели. Люди деревни пока не бросают. Но готовы уже. Так что, князь, как говорится, долг платежом красен. Взялся ты землю защищать, дань с деревень берешь. Время пришло и отплатить. От одного-двух, мужики, положим, и сами отбились бы, но они же, черти, стаями прут, войском целым! Так что помощи просим, Юрий Ярославич, не обессудь.

От бояр и князей пошли вопросы. Староста подробно отвечал, обращаясь по-прежнему к Юрию, словно князь только и расспрашивал его; рассказал, как вурды нападали, когда, какой убыток нанесли, сколько людей при набегах погибло.

Несмотря на смелые речи, старосту князь к совету не пригласил, дабы не смущать вольными речами бояр.

– Иди, – сказал он. – Тебя выслушали, теперь решать будем.

Староста поклонился и вышел.

– Некстати вурды эти, ох как некстати, – заметил князь. – Город не достроен. А только и оставлять так нельзя. Раз объявили, что княжество возобновляем, раз подати взимаем с деревень, значит и защитить их обязаны.

Юрий предложил высказываться по кругу, начиная с бояр. Их было всего трое один молодой и двое уже в летах. Начали, как водилось при умных князьях, с самого младшего, чтобы под мнения старших никто не подстраивался.

– Думаю нужно провести облаву. Задать им хорошую трёпку, чтобы охоту отбить в наши земли соваться, – говорил молодой боярин, своим пылом напомнивший Борису его Румянца. – Разошлём по лесам отряды, разыщем их логовища, обложим как волков и перережем всех до единого.

Молодого боярина, как до этого и старосту, никто не перебивал. Никто не отпускал шуток, не осаживал, даже не хмыкал. Хотя Борис видел по лицам, что задорные слова не находят отклика у большинства советников, разве только Пётр готов был поддержать молодость. И действительно, следующий боярин, годами постарше, начал речь с возражений.

– Нет, в лес против вурдов идти сущее безумство, – сказал он. – Не в том безумство, что опасно, хотя и это тоже – вурд в лесу хуже зверя лютого. Цапнет из-за дерева, и маму позвать не успеешь. Так и перебьют по одиночке, сколько туда людей не пошли. Но главное не в том, главное, что не найти вурда в лесу. Он ведь нелюдь лесная, и лес знает как свои волосатые ладони. Дом его это родной. Захочет затаиться – так спрячется, что год будем искать и не найдём. Да и вообще люди знающие рассказывают, вурды де не в наших землях живут, а в Мещере где-то или в пограничье, в Волчьих Мшарах. А туда и вовсе соваться не стоит. Там кроме вурдов много кого водится, с кем встречаться не след.

Думаю, надо вот как сделать – послать в деревни по десятку кметей, пусть оборониться мужикам помогут.

– Да, – согласился третий боярин. – Облаву устраивать силы у нас не те. Нельзя нам и Муром надолго бросать. До холодов нужно город поставить полностью. Если вся дружина уйдёт, он считай без защиты останется. Ров не доделан, водой не наполнен. Без воды ров – не ров, просто яма, не больше. Стены глиной не обмазаны – охапку хвороста брось, огонь поднеси, и нет тех стен. А ну как Фёдор со своими разбойниками пожалует? Как отбиваться от него будем? Ополчение – смех один. Говорил Жёлудь, будто богатырь у него завёлся, но одним богатуром Фёдора не отвадишь.

Так что как хотите, но я против облавы. А вот отряды разослать по деревням – это лучше. Только по десятку воинов на село – много будет. Так всю дружину по сёлам растащат. С тем же толком, что и облаву устраивать. А город опять же без прикрытия останется. Разумнее летучий отряд отправить. Один-единственный. Пусть по сёлам ездит и вурдов пугает. А случись чего, ополчению сельскому поможет.

Слово перешло к воеводе. Этот был не в пример опытнее в воинском деле любого из бояр. Как-никак сорок лет из седла не вылезал, меча на стену не вешал. Слепень для начала согласился с доводами всех предыдущих советчиков, но предложения их отверг.

– И так и эдак неладно выйдет, – заявил он. – И время потеряем, и силы зря распылим. Тут надо по-другому действовать. Не гоняться за вурдами неведомо где, а одну мощную засаду устроить возле тех деревень, на какие они обычно нападают. Дня три просидим в засаде всем полком, глядишь, и подловим их. А тогда уж накроем всех разом. За три-то дня, небось, на Муром не покусится никто, мы бы проведали.

Воеводу поддержал Павел. Пётр только кивнул, соглашаясь. Что до Бориса то ему слово никто не давал. Потому как не советчик он, а гость. Слушать слушай, перенимай опыт, а с советами лезть погоди. Да собственно Борис и не собирался выступать. Опыта в таких делах у него и впрямь никакого, а про вурдов он и вовсе вчера услышал впервые от Петра.

– Добро, – подытожил Юрий Ярославич. – Все говорили разумно. Но я склоняюсь к тому, что Слепень предлагает. На долгое время мы дружину отвлекать не можем. И селян без помощи оставить тоже не можем. Стало быть, засада – самое лучшее. Быть посему.

Слуги внесли в комнату большую навощенную доску и, положив ее на стол перед князем, удалились. Князь, пригласив всех сесть ближе, палочкой принялся чертить деревни и сёла, обозначая их крестиками, а дороги и реки – полосками.

– Вот здесь, посреди леса, село большое, Тащилово. Ходу до него день с ночью, если верхом налегке и без обоза – за день уложимся. Так, что мечи, другое тяжёлое оружие, брони не брать. Только сабли. Не против людей идём, против нечисти. Здесь, здесь и здесь вокруг села – деревни, на которые чаще всего вурды лезут. – Князь, замазав ногтём воск, подправил чертёж. – Здесь течёт река. Название не знаю, да и не важно. Дороги идут вот так. От Тащилово до самой дальней деревни дружине полчаса ходу.

Действуем так. Мы встаём с большой дружиной в селе. По деревням размещаем сторожевые отряды. Их дело подать знак, запалив скирду или ещё что-нибудь, и продержаться до подхода дружины. Полчаса-то всяко продержатся. Дружина выдвигается из села двумя крыльями, охватывает деревню и бьёт нечисть. Всю до последнего вурда. Потому важно сразу же им путь отступления перехватить.

На всё про всё у нас будет три дня. На дольше город без дружины оставлять нельзя. Если в этот раз не получится, недели через две повторим.

– И когда выступаем? – спросил Слепень.

– Послезавтра, – решил князь.

Глава восьмая Вниз по Оке

Бывает, человек путь выбирает, бывает, путь – человека. Понять, кто кого выбрал само по себе изрядная для ума задача, зачастую не имеющая однозначного решения. Отделить одно от другого порой невозможно, а потому большинство людей просто доверяется чувствам вместо сомнительных размышлений.

Чародей эту зыбкую грань чувствовал лучше других. Всё его естество противилось навязанной воле. Если путь выбирал он сам, то вопросов не возникало – он отдавался судьбе без оглядки. Но и во втором случае, как опыт чародею подсказывал, сопротивляться бессмысленно, даже опасно. И если не по нраву тебе путь навязанный, то действовать следует осторожно, подобно тому, как из сулоя гибельного выбираются – по течению, никак не против, и непременно спокойствие требуется сохранять, иначе мигом в бездну затянет.

С мечом, который Тарко добыл, великая неясность образовалась – то ли опасаться такого пути, то ли улыбкой вызов приветствовать. Мальчишке проще, меч – его выбор, хотя и не подумал он заранее о последствиях. А чародею чужая дорожка ох как некстати. Ему бы сейчас сказочником заняться, сустаем. Ведь если подумать и Дедушка на какой-то собственный путь встал. А с его дорожкой многие другие пересекаются. И не только личные судьбы под сапог попадут – уделы целых народов на кон поставлены.

Собственной лошадью чародей не обзавёлся – хлопотно. Он предпочитал всюду ходить пешком, а если вдруг звали его по делам в дальне сёла, то обычно кто звал, тот и предоставлял повозку. Но до Мещёрской Поросли путь предстоял неблизкий, местность эта ведь только по названию мещёрская, а лежит на границе Суздальских и Муромских земель. Пешком утомительно добираться, да и к поезду купеческому пристать только лишние заботы на плечи взвалить – дорога-то не из самых спокойных.

– Лучше всего на кораблик попроситься, – решил Сокол. – Оно не быстрее пешего выйдет, река уж больно петляет, зато в спокойствии весь путь проведём. Поразмыслим на досуге. А подумать нам есть над чем. Мне уж во всяком случае.

Лешак и на этот раз услужил чародею. Указал на Тарона, который как раз собирался сплавляться к Нижнему Новгороду на стареньком, но крепком ещё струге. Тарон, корабельщик из коренных мещёрцев. Сам с товарищами струг ладил, с ними же и в торговлю ударился. Правда, далеко ходить они опасались. Вверх до Москвы, вниз к Нижнему, да изредка по Цне к степям поднимались – вот и вся их география. Но для мещёрцев и такие концы в диковинку. Не корабельщики они.

Услышав просьбу, Тарон сперва отказался брать с Сокола плату, но чародей настоял, обещая в противном случае подыскать другую оказию.

– Ты же сполна платил, когда я тебе зерно покупать помогал, – сказал он. – Не кивал, что, мол, земляки. Вот и сейчас не перечь.

Тарон уступил, хоть и не согласился.

– Так ведь мы вниз по течению пойдём, – проворчал он, принимая монету. – Труда считай никакого.

Потрудиться Тарону, однако, вскоре пришлось.

Ока обмелела, и на перекате возле Сосновки корабль уткнулся носом в песок. Такое часто летом случается, а осенью, только если дождей недостаток. Но дело привычное – снимать груз, складывать на берегу, а затем протаскивать струг через мель канатами. Оставив корабль заботам хозяина, Сокол с молодым спутником сошёл на берег ноги размять. Тарко подумал, что хитрый чародей такой поворот предвидел, потому и за провоз заплатил. Согласись они на предложение Тарона, сейчас пришлось бы вместе с прочими бочки, свёртки таскать, верёвки тянуть. А так с них спрос невелик и Сокол явно не чувствовал неловкости от того, что предоставил корабельщиков самим себе.

Так оно и было. Не то чтобы Сокол чурался работы, но раз уж решил в спокойствии и размышлениях путь провести, так чего теперь отступать? Разок-другой можно себя и вельможей почувствовать.

Пока Тарон сотоварищи возились с грузом, а старик с юношей молча прогуливались вдоль берега и размышляли, на рязанской стороне показался большой, возов из пятнадцати, купеческий поезд, сопровождаемый сильной конной охраной. Едущий первым всадник упёрся в реку, поднял руку и поезд остановился. Перекат у Сосновки торговые люди издавна использовали как переправу. Песок здесь крупный, плотный, гружёные телеги не вязнут, дно ровное, берега пологие – удобная переправа. Одна беда – ям под водой много и запросто безопасный путь не отыщешь, а вешки, что выставляют местные жители, к осени часто сносит. Вот и теперь их не было видно.

Однако люди, слезшие с повозок и лошадей, вместо того, чтобы заняться разведкой дна, или отправить кого-нибудь в Сосновку за проводником, сгрудились в сторонке, и до мещёрской стороны стали доноситься нарастающие крики и ругань.

Сокол пригляделся к суматохе внимательнее. Дюжина вооружённых людей прижала к берегу рыжего парня и, судя по всему, готовилась вот-вот насадить его на клинки. Парень, однако, вывернулся, побежал через реку, а купеческая охрана с гоготом погналась за ним.

– Я его знаю, – сказал Тарко, кивнув на беглеца. – Это Ромка с посада. Ну, отец его Жирмята гончар помер в прошлом году.

– Отца знал, – признался Сокол. – Шустрый у него сынишка вырос. Чего он с купцами не поделил?

Рыжий парень, лишь пару раз угодив в ямы, вскоре благополучно выскочил на мещёрский берег.

– Уф, – отряхнулся он от воды, словно пёс.

Судя по взгляду он явно узнал земляков или как-то иначе определил, что они местные, но не поздоровался и не запросил помощи. Его преследователи тем временем чертыхаясь выбирались из очередной ямы, куда попадали гораздо чаще, и собирались уже повернуть назад, но к ним подоспел по всей видимости хозяин и криками заставил завершить дело. Между тем Рыжий вовсе не думал спасаться бегством. Лес – вот он рядом, но парень чего-то ждал, лишь переступая маленькими шажками, мало-помалу двинулся поближе к землякам.

Оказалось, он знал что делает. Вскоре из леса выехало два всадника, без доспехов, но при оружии – один с роскошной суковатой дубиной, другой с кривой саблей. Похоже, неведомые торговцы осерчали на Рыжего всерьёз, и заранее отправили людей наперехват.

– Надо было Ромке вниз рвануть, – заметил Тарко. – Сплавился бы по реке. Там дальше за кручей вылез бы и ищи его.

– Чем же он им досадил-то? – удивился Сокол, но виновника спрашивать не стал.

Преследователи и с той и с другой стороны уже приближались, и выяснять подробности стало поздно. А земляка выручать надо. Больно уж ухмылки у его врагов нехорошие. Злые. Как бы смертоубийство не вышло.

Когда к Рыжему подошли ближе, обкладывая точно зверя, чародей заступил охотникам дорогу.

– Почто, люди добрые, человека задираете? – спросил он.

– Ещё не задираем, но вот-вот задерём, – рассмеялся в ответ один из купеческих наёмников.

– Дочку мою соблазнил стервец, – пояснил подошедший чуть позже купец, видимо старший в этой ватаге. – А потом бросил, рыжий бес. Куда её теперь, худую такую пристроить?

Они явно не торопились с расправой, считая что парню теперь не уйти. Всадники спешились за спиной, отрезая Рыжему последний путь бегства.

– Ничего не выйдет у вас, – покачал головой Сокол.

– Ещё как выйдет! – возразил купец. – Сейчас мы засранца на берёзку-то приторочим и посмотрим.

– Ты видно издалека сам?

– Да из Галича Мерского. Никанором зовут, – охотно представился купец. – Вот в Червленый Яр ездили на росторжку, теперь обратно возвращаемся.

– Издалека, – повторил Сокол. – Здешних порядков поди не знаешь?

– А чего знать-то? – удивился тот. – Везде один порядок – напакостил, так отвечай.

– Дочку твою он что, силой взял?

– Нет.

– Обрюхатил?

– Нет.

– Тогда и спроса никакого, – решил Сокол. – Сама к нему пошла, сама и виновата.

– А то! Конечно, виновата! – согласился купец. – Виновата и своё давно получила, уж не сомневайся. А прохвост убёг тогда.

– Значит судьба, – Сокол пожал плечами.

– Судьба не в том, что убёг, а в том, что теперь попался, – с ухмылкой возразил Никанор. – Бог, как говорится, шельму метит. Не надеялся я его отыскать, истинная правда, а тут на переправе рыжие кудри-то и мелькнули. Хотел стервец с нас за проезд через брод плату слупить, а сам и попался.

– Врёшь ты всё! – возмутился Ромка, высунув голову из-за чародейской спины. – Я вам, дуракам, предлагал удобное место для переправы указать. А теперь сунетесь без совета, потопите возы свои. Так вам и надо.

– А ты молчи, висельник! – прикрикнул Никанор. – Ещё накричишься, под кнутом-то.

Да, настырным купец оказался. Такого не переболтать. А между тем с рязанского берега в помощь товарищам выступило ещё несколько человек. Когда люди ватагой действуют, у них завсегда ума убавляется, нутро звериное проступает. Сложно будет миром дело уладить. Но Сокол всё же попытался.

– Он на мещёрской стороне и потому под княжеской защитой, – заявил чародей.

– А ты сам, не князь ли случаем местный? – усмехнулся Никанор. – Чего ж без лошади, без дружины?

– Нет, я не князь. Меня Сокол зовут.

Известное в этих краях имя не произвело на купца должного впечатления.

– Ну и лети себе, Сокол, – посоветовал он. – Подобру-поздорову.

– Оставь парня, – не сдавался чародей. – Если обиду имеешь, к князю в городе подойдёте, он и рассудит.

– Вот ещё! Я может в ваш городишко и не думал вовсе поворачивать. Нет, мил человек, прохвост из Галича сбежал, там миловался, пусть по нашей правде и ответ держит.

– Ну, тогда жди, пока он снова в Галиче окажется, – сказал Сокол. – А тут своя правда. Или ты переступить закон хочешь? Так не советую, тебя первее тогда на кол насадят.

Никанор задумался. Нарушать чужой закон ему, похоже, не хотелось. Он купец и привык блюсти чужие обычаи, пусть даже и нелепые. Так полезней и для дела и для собственной шкуры. Но и смекалкой Никанора не обделили.

– Тогда вот что, – обрадовался он возникшей мысли. – Мы мошенника сейчас обратно на рязанскую сторону доставим, там и судить будем. Рязанские законы, небось, не слишком от наших отличаются. Христианские как-никак. А ну хватай его, ребята!

Купец махнул рукой, и его подручные устремились к обидчику хозяйской дочери и защищающим его настырным прохожим, намереваясь схватить первого и вытолкать взашей остальных. Но пара клинков возникших вдруг в руках старика и юноши, заставили наёмников остановиться. Тарко впервые представилась возможность опробовал меч в деле, и он готов был рубить направо и налево, а чародей лишь лениво переводил остриём с одного наёмника на другого, словно выбирая сред них достойную жертву.

Даже несведущий в оружии человек легко заметил бы, что клинки необычные. А кое-кто из купеческих телохранителей, похоже, в таких вещах понимали.

– Чарованное железо, – бросил старый наёмник за спину, обращаясь, прежде всего, к Никанору.

Некоторые из его товарищей вздрогнули, зашептали оберегающие заклятия, другие перекрестились, поглядывая исподтишка на хозяина. Но тот отступать не желал, даже перед лицом волшебства. Махнул рукой только что подошедшему с рязанского берега подкреплению и ещё четверо вооруженных людей присоединились к соратникам. Теперь на каждого из мещёрцев приходилось почти по десятку противников.

– Убери людей, Никанор, – очень тихо, но жёстко сказал Сокол. – Прояви разум. Не выстоять им против нас.

Сам чародей не был так уж уверен в победе и проницательный Никанор ему не поверил тоже. Но тут очень кстати неладное заметил Тарон. Побросав верёвки, оставив сидящий на отмели струг и кучу вещей на берегу, мещёрские корабельщики поспешили на выручку землякам. Отчаянная у Тарона ватага подобралась – против вооружённых охранников с одними дубинами вышли. Но тому, кто вёслами приучен день напролёт ворочать, железный клинок не всегда и требуется.

Купец галицкий сдал назад. Бойню устраивать слишком велика Рыжему честь, а главное свидетелей много набежало. И гадать не надо, чью сторону власть возьмёт, дойди до суда. Понятно за своих встанет.

– Ещё свидимся, Рыжий, – зло бросил он и дал отмашку наёмникам.

Пешие и конные побрели обратно через реку, спотыкаясь и проваливаясь в ямы.

– Дочке кланяйся! – крикнул Ромка в спину купцу.

Тарон, увидев, что свара рассосалась сама собой, повернул обратно, а Рыжий несколько нарочито, словно в шутку, поклонился Соколу и Тарко.

– Ну, спасибо вам, земляки, – произнёс он. – Спасли вы меня от придурка этого из Галича Мерзкого. Сами-то куда путь держите?

– Да уж не за девками охотимся, – сказал чародей. – Вот с Тароном по Оке сплавляемся.

– Ну да, – кивнул Рыжий с усмешкой и показал, как бы между прочим, что узнал их обоих. – Чародей с княжеским приёмышем в корабельщики нанялись или в охрану? Чего уж тут, обычное дело.

– Чем плоха работа? – возразил Сокол.

– Да от вас за версту тайной несёт, уж я в этом толк знаю, можешь поверить.

– Ну, чужие тайны тебе вовсе не на пользу пойдут, – усмехнулся чародей. – Ты со своими-то разобраться не можешь.

Рыжий подумал немного и решился.

– А хотите вы или нет, но придётся вам меня с собой взять, – заявил он. – Не отстанет от меня Никанор. Да и врёт он, что мимо Мещёрска едет. Не всё он степнякам из завали своей сбыл. А пока он там крутиться будет, мне домой ходу нет. Князь оправдает, так этот дурак самочинно что-нибудь сделает. Дом спалит, сволочь, или ножом пырнёт.

Сокол хотел осадить настырного парня, прогнать, но вдруг подумал, что, встав однажды на путь, не следует пренебрегать знамениями. Пусть и нелепыми на первый взгляд. Может не случайно Романа они от расправы спасли? Может он им понадобится ещё? А если и не понадобится, то вреда от него большого не будет.

– Мне всё равно, – сказал чародей. – Хочешь, иди с нами. Сам только не пожалей потом.

– Уж не сомневайся, – заверил Рыжий. – Я никогда ни о чём не жалею.

– Оно и видно.

***

В Елатьме Тарон решил остановиться по делам на несколько дней. Можно было сменить корабль, найти другого хозяина – здесь многие останавливались – но Сокол не привык торопить судьбу и потому согласился подождать земляка.

Тарко и вовсе обрадовался задержке. Он надеялся увидеть Вияну. Обида ещё не угасла, но если меч, в конце концов, отдать предстоит, то хотя бы сейчас перед девушкой с ним покрасоваться. Не зря же в Стылые Мары ходил. Но поиски сестрички он отложил на завтра, сейчас следовало искать ночлег, а не княжну.

Единственный постоялый двор в Елатьме располагался у пристаней. Именно с проезжих купцов, путешественников и корабельщиков хозяин заведения по прозвищу Колесо получал половину дохода. Пусть значительной торговли в пограничной крепости не велось и постоянных съездов не устраивалось, зато здесь, под охраной войска, любили останавливаться все, кто шёл с верховьев и с низовьев Оки, и кто выходил на эту главную торговую дорогу из Кадома или Червленого Яра.

Так что народу на постоялом дворе Колеса обитало зачастую побольше, чем у Байборея в Мещёрске, да и сам двор выглядел побогаче. Несколько высоких домов, отведённых под постой, объединял огромный обеденный зал. В нём собирались не только постояльцы, но ради обедов и выпивки частенько заглядывали и местные чревоугодники. Обеды эти в городе прозывали «объедами», именно они и составляли второю половину твёрдых доходов хозяина. Колесо поставил дело так, что всегда брал определенную плату вперёд, но зато потом позволял посетителям набивать животы, кто сколько осилит. Отсюда и слава его объедов пошла.

Когда Сокол со спутниками заглянули в заведение, как раз подходило время вечерней трапезы, и постояльцы вперемешку с горожанами уже собрались за длинными и крепкими дубовыми столами, предвкушая разнообразные угощения. Заплатив хозяину, мещёрцы присоединились к страждущим, разделив конец стола возле самого входа с каким-то печальным мужичком. Тот, по всей видимости, пришёл один, всё время молчал и на новых соседей даже не покосился.

Сокол осмотрелся. Зал был просторным, с несколькими дверьми, ведущими в поварню и к горницам постояльцев, но совсем без окон. Вверху на глухой западной стене оставалась внушительная щель венца в два, дающая выход чаду и пропускающая в сумрак помещения багровые лучи заката. С закатом спорили светильники, стоящие на каждом столе и тележное колесо со свечами, висящее на цепях под потолком.

С приближением начала трапезы разговоры стихали, напряжение нарастало как перед боем, и вскоре в зале воцарилась такая глубокая тишина, что посетители отчётливо слышали звуки поварни и по ним живо, до текущих слюней, воображали, как доваривается похлёбка и допекается мясо, а слуги выкладывают на огромные блюда первую смену.

Но вот двери в поварню открылись, и началось действо, достойное эллинских или римских чревоугодников.

Перво-наперво подали закуску – овощи, зелень, холодную рыбу и нарезанную ломтиками телятину. С первой сменой гости управились быстро. Закусив, они выпили и тут же слуги подали горячее – уху с грибами и щи, к которым на заедку поднесли рассыпчатую кашу. Затем подавали всевозможную дичину – жареную прямо с рожна и варёную из печи – кому, что больше нравилось. Здешний хозяин в приготовлении мяса толк имел – так приправил кабанчика зеленью и грибами, что у гостей животы заурчали от одного только запаха. И потом опять пили. И заедали дымящейся кашей на молоке и на меду. Кому и этого оказалось мало, тем принесли великое разнообразие пирожков и с мясом, и с грибами, и с крупой, и с капустой. В конце подали кисель и свежие ягоды – пора сбора ягод уже прошла, но Колесо умел сохранить их до самой зимы. Слуги только и успевали менять блюда и подливать напитки – мёд, квас и пиво. Водилось у хозяина и привозное вино, цареградское, но это на любителя больше.

Уже на третьей смене разговоры возобновились. Утолив первый голод, гости вернулись к делам или прерванным ожиданием беседам, и ровный гул голосов вновь наполнил заведение. Большинство разговоров, так или иначе, вертелись вокруг торговли. Сидящие неподалёку купцы, судя по говору рязанские, сетовали, что задержались в дороге и не поспели к пятничному торгу в Городец Мещёрский и теперь решали, куда им отправиться дальше. Услышанное ещё больше расстроило молчаливого соседа Сокола. За всё время Рыжему только и удалось вытащить из мужичка имя – Ондроп – а теперь тот и вовсе понурился.

– Тоже в Мещёрск не успел? – спросил его Рыжий. – А на чём богатеть собирался?

– Какое там, богатеть, – отмахнулся Ондроп. – Всего помаленьку в возок положил. Толстину, посуду, мёд…

– Эх, ты, голова капустная! – перебил его Рыжий – Да кто ж сюда мёд-то возит? Здесь и свой девать некуда. Он у нас самый дешёвый по всей Руси. И самый наилучший. А всё равно продать трудно. Народ беднеет, не до медов ему.

– Каждый кулик своё болото хвалит, – возразил Ондроп. – Из Кадома везу. Мёд у нас не хуже вашего и уж всяко не дороже.

– Из Кадома? – повторил Рыжий. – Понятно. А чего тогда не по реке идёшь?

– Дела были не по пути, – махнул рукой купец. – Теперь уж и сам жалею. На лодке давно бы уж обернулся.

Разговорив-таки купца, Рыжий ещё долго выспрашивал его и про то и про другое, про хилость торговли, убытки, опасности пути и нескладную жизнь со сварливой женой. Тарко в разговор не лез, но слушал внимательно, в который раз, поражаясь общительности своего нового приятеля и его умению втянуть незнакомого человека в беседу и полностью выведать всю его историю и все замыслы. Рыжий ещё на лодке выпотрошил все тайны Тарона и его гребцов, как видно, таково уж его естество.

По быстрому набив брюхо, Ондроп засобирался в путь, а Рыжий, по доброте душевной, посоветовал неудачливому купцу на прощание:

– Ты вот что, – сказал он. – Продавай ко всем псам свой мёд побыстрее. Прямо здесь же в Елатьме и продавай. Закупай железо всякое – гвозди там, петли, скобы и прочее в таком роде и дуй-ка, братец, в Муром. Там сейчас стройка идёт великая – князья город вновь ставят. Железа много требуется. Глядишь дела и поправишь.

В глазах Ондропа проблеснула надежда. Он даже погодил с уходом, расспросив Рыжего о муромских делах, а уж расстались они без малого друзьями.

– Сам придумал или услышал от кого? – насмешливо спросил Сокол, как только Ондроп вышел за дверь.

– Что? – не понял Рыжий.

– Про Муром.

– А что не так? – удивился Рыжий. – Муром и правда ставят. А где стройка там и железо потребно. Сам не был, всё верно, но если подумать?

– Всё так, – кивнул Сокол. – Да только там и своих купцов хватает, своих поставщиков, и как бы твои советы до разорения человека не довели.

– Некуда ему больше разоряться, – отмахнулся Рыжий. – Повезёт, так поправит дела, а нет, то ничего ему не поможет больше.

Те, кому завтра дорога или дела предстояли, как и Ондроп, начали расходиться, но некоторые собрались, похоже, бражничать до последнего. В основном местные завсегдатаи остались, но и гостей за столами застряло немало. Благо хозяин заведение не закрывал до ухода последнего посетителя.

Вино и пиво развязывало языки, люди собирались кучками и изливал друг другу души, порой весьма громко. Но не у всех находился собеседник под боком, а поговорить хотелось. Изрядно подвыпив, один из парней, что сидел в одиночестве, принялся хвастать, обращаясь ко всем сразу и вместе с тем ни к кому отдельно. Перед тем он достал из сумки какие-то серебряные стрелки, змеевики, обереги, вовсе непонятные вещицы. Разложил богатство перед собой, словно гадальные кости и только тогда произнёс громко:

– А я, други мои, колдунов извожу.

Кто-то прыснул в ладонь или усмехнулся в бороду, кто-то отмахнулся, продолжив собственный разговор, но иных слова зацепили.

– Чего они тебе плохого сделали? – спросил один из этих последних.

– Сделали? – повернулся на голос парень. – Ну, нет! Мне ничего они сделать не могут. Вот! – он сжал до белизны кулак и резко свернул набок, словно незримую кость ломая. – Вот так ихнего брата кручу.

Между тем Сокол присмотрелся к сокровищам парня и заметил, что большинство амулетов ничего собой не представляли, они были пустыми, если говорить о волшбе, а те, что пустыми не были, годились разве только для поиска деревенских знахарей, да и то когда эти знахари своими травами всю округу чихать заставят. Впрочем, один оберег он не отказался бы осмотреть повнимательней. Самородное серебро с вкраплениями киновари. Редкая вещица и возможно действенная. К самому Соколу оберег равнодушен, но на иное колдовство и отзовётся, пожалуй.

– Зачем тебе это надо? – вновь спросил парня всё тот же человек.

– И за веру радею! – гордо вскинулся тот. – И платят мне за каждую голову, серебром платят.

Тут уж отвлеклись от разговоров и самые равнодушные.

– Так ты что же, людей за плату убиваешь? – спросил какой-то купец, ранее пьяным откровением пренебрегавший.

– Людей?! – воскликнул тот, поворачиваясь к новому слушателю. – Да какие они люди? Говорю же тебе, колдунов извожу.

– Так колдуны не люди разве? – спросили с другого конца.

Парню вновь пришлось обернуться.

– Бесы они! – вскипел он. – Демоны! Ненавижу!

Сокол молчал, не зная – то ли плакать, то ли смеяться, то ли уйти от греха подальше. Говорить такое в Елатьме, всё равно, что в мечети свинину разделывать. Повезёт, если за дурачка примут.

Всякого рода колдунов в здешних сёлах и выселках обитало куда больше чем даже в Мещёрске. Окрестные рощицы и овраги слыли в народе непростыми, мрачными, даже дьявольскими, в болотах и лесах водилась разнообразная нечисть. И громы гремят над Елатьмой куда чаще, нежели над соседними городками. До сих пор редкие славянские капища продолжали получать здесь положенные требы, а про местные священные рощи и говорить нечего. Но кроме своих, исконных жителей, стекались сюда гонимые церковью почитатели старых богов со всей Руси. Мещера давала приют всем, и жить среди колдунов выходило куда спокойнее, чем среди их гонителей. Поэтому беженцы оседали здесь семьями, родами. Возникали починки, деревни и сёла, живущие по своим собственным правилам. И уже не первое поколение рожденных здесь, перенимая обычаи родителей, продолжали чтить всевозможных богов своих предков.

Но парня никто не осаживал. Развлечений-то мало, а выпимши человек порой не хуже скомороха заправского веселит. Так что слушали люди, вопросы как полешки в огонь подкидывали. А огонь-то разгорался мало-помалу. Речь пошла жёсткая на грани оскорбления.

– Что называется, отправился поп чертей крестить, – заметил Рыжий.

– Откуда здесь такой взялся? – удивился Тарко вполголоса.

Парень расслышал.

– Откуда? – он повернулся всем телом. – Тебе, мухомору лесному, там не бывать. Корчит вас, выродков поганых, от куполов золочёных. И кресты вам как нож отточенный.

Сокол нахмурился. Дело явно клонилось к драке. Не хватало искорки малой. Но за ней, как опыт подсказывал, дело не станет. Только вот любопытство чародея терзало, это путь им с Тарко испытание подбрасывает, или случай так выпал?

Дверь распахнулась. На пороге появилась девушка. Светлые волосы с рыжеватым отливом падали из-под сбившегося платка на тёмно-серую куртку. Взгляд девушки что называется, полыхал гневом, а её ладони лихорадочно разминали комочки мягкой глины.

Соколу новая гостья показалась знакомой. Видел он её где-то, а вот где и когда вспомнить не получалось. Народ притих, точно пришибленный. А ведь ничего особенного с виду в девушке не было. Только волосы распущенные, взгляд пламенный, ну и то, что она на попойку явилась.

– Кто тут на ведьм охотится? – громко спросила девушка. – Дичь пожаловала!

Охотник только-только заметил, что один из его оберегов, как раз тот, что с киноварью, засветил слабым багровым мерцанием. Бросил руку к стрелке серебряной, но будучи сильно пьяным не преуспел. Девушка опередила. Метнула комок глины, парню в голову целясь. Тот, как ни увёртывался, в лоб снаряд получил. Неожиданно сильным удар оказался, от комка грязи такого не бывает. Пошатнулся охотник, руки раскинув, но на лавке удержался как-то.

А девушка тем временем уже подошла вплотную. Сапожок красный на лавку поставила, на миг обнажив коленку и тут же прикрыв её платьем. Кроме Сокола, пожалуй, никто и не заметил эдакой прелести – все смотрели на второй комок глины в её руке, из которого вдруг появилась змейка цвета остывшей окалины. Вытянулась, изогнулась и, словно в нерешительности раскачивалась с раскрытой пастью возле горла охотника. Но как понял Сокол, главным оружием являлась вовсе не волшебная змейка, а взгляд, каким девушка пригвоздила парня. Неживым чем-то повеяло от этого взгляда.

– До рассвета время тебе даю, чтобы из наших краёв убрался, – ровным голосом сказала ведьма. – Встречу хоть часом позже – убью. Такая вот тварь вроде тебя родителей моих погубила, – тут её голос немного дрогнул, но девушка справилась и закончила жёстко. – А посему пощады не жди!

Тут-то чародей и вспомнил. Меной девушку звали. А звали так оттого, что родители её собственные жизни за жизнь дочери отдали. Выменяли у кого-то, кто платой такой не гнушается. Подробностей той невесёлой истории он не знал – далеко от Мещеры дело приключилось, да и сам он тогда по чужим краям скитался. Но люди сведущие рассказывали, а саму Мену Сокол девчушкой ещё видел, потому и вспомнить сразу не смог. Выросла с тех пор девочка. Красавицей какой стала, надо же.

Парень всё же не из пугливых оказался. Видно не попусту о победах над колдунами болтал. Вывернулся из-под взгляда свирепого, из-под наваждения, из-под змейки гибельной. Вывернулся и меч с лязгом из ножен вытащил.

Но и Мена к отпору приготовилась. Клинка у неё, правда, не оказалось, однако, хорошей колдунье меч и не нужен. Змейка вдруг выросла, превратилась в гадюку болотную. Настоящая она была, прирученная или наваждение, Меной созданное, но змея заставила охотника отпрянуть.

Народ понемногу опомнился, решил вмешаться. Кто-то направился к охотнику с Меной, надеясь разрешить всё миром, другие, истолковав этот порыв превратно, взялись за оружие. Тарко прыгнул на стол, вытаскивая клинок. Второй раз за короткое время пришлось его по делу оголить, а он-то одно время и подержать не надеялся. Сокол привстал, даже к мечу потянулся, но, подумав, вернулся на место.

– Тебе убогому что сказали? – громко произнёс Рыжий, даже не меняя положения. Как сидел вразвалку, так и сидеть остался. – До рассвета! Понял ли? Так что торопиться тебе надобно, парень. Край-то у нас не маленький.

Нашлись среди проезжих люди несведущие, какие на сторону охотника встали. Через леса да по рекам без оружия никто не ходит. Так что скоро пошла драка всерьёз. С железом, с кровью. От столов и лавок щепка летела, посуда брызгала черепками. Светильники разлетелись, погасли, но свечей и вечернего света пока хватало, чтобы различить соратников и соперников.

– Эй, а ну осади! – взревел хозяин. – Сейчас стражу кликну!

Угрозы пропали впустую. Колесо выскочил вон, а сумеречная схватка продолжилась. Сокол попытался проследить за Меной. Девушка то исчезала из виду, закрываемая чужими спинами и тенями, то возникала вновь. Змея извивалась в её руке, уклонялась, делала выпады. И свои и чужие шарахались в стороны от колдовского оружия, а Мена, похоже, и не стремилась лезть в гущу, только себя защищала. Потом кто-то заорал истошно, а между Соколом и Рыжим на стол шмякнулся отрубленный палец. Рыжий брезгливо поморщился.

– Нет, пора прекращать это дело, – проворчал он.

Словно в ответ на его чаяния, в двери вломилось несколько вооружённых дружинников. Рассыпались полукругом, оттесняя дерущихся вглубь. Те сдали назад, но сразу боя не прекратили. Да и трудно заставить себя опустить оружие, когда у врага оно наготове.

Но тут следом за дружинниками на расчищенное ими место вдруг выступил князь Александр. Лицо его выглядело совершенно непроницаемым. Словно не в корчму в разгар драки заглянул князь, а в книгу скучную.

На Мещере нравы простые – народ кто сидел и при вошедшем князе остался сидеть на местах. Но драку продолжать было бы уже неучтиво, так что она угасла сама собой. Кто князя в лицо не знал, тем добрые люди шепнули, что к чему. Притихла корчма.

Александр медленно оглядел зал. Кивнул Соколу, Мене, ещё каким-то знакомцам, опытным взглядом определил виновника заварушки. Подошёл ближе.

– Кто таков? Откуда? – спросил князь охотника до колдовских голов.

– Савелием зовут, – ответил тот, чуть смущённо. – Из Ярославля я.

– В моём городе что делаешь? – князь особо выделил слово «моём», давая понять, кто тут хозяин и кто судить полномочен, на тот случай, если до виновника ещё не дошло.

– Проездом оказался, – смущения в голосе прибавилось. – Охотник я. Ведьм преследую, колдунов.

– С нами пойдёшь, – бросил князь недослушав.

Савелий глянул злобно на Мену, которую властитель города даже не расспросил, но поскольку уже протрезвел, то смирился. Сгрёб обереги и прочее добро в сумку, подобрал с пола, что разлетелось и, сопровождаемый парой воинов, вышел из корчмы. Александр ещё раз людей тяжёлым взглядом обвёл, кивнул ни к кому особо не обращаясь, развернулся и направился к выходу.

Возле выхода его хозяин заведения с кубком на блюде поджидал. Опять же не ради князя старание проявил, таков обычай – любой стражник, что в драку вмешается, точно такое же подношение получит. Ну, разве что вместо винца греческого брага местная в кубке будет.

Александр выпил, вернул кубок и молча вышел.

– Суров князь, – произнёс в тишине уважительно кто-то.

К драке по молчаливому согласию решили не возвращаться. Сам князь, считай, запрет наложил. К тому же главного зачинщика увели, так чего ради спор продолжать? Мужику, что пальца лишился, перевязку наложили, дали выпить вина. Столы, лавки поправили, разговоры понемногу возобновили.

Мена, повязав на голову платок, подошла к Соколу.

– Здравствуй чародей, – сказала она, слегка задыхаясь, затем кивнула на Тарко. – С тобой паренёк?

– Со мной.

– Попроси его, пусть меч свой покажет.

– Что сама не попросишь?

– Ты в этом деле главный, – пояснила Мена. – И думаю, вам это нужно больше чем мне.

Сокол был восхищён! Какова девчонка, как проницательна! И ведь как углядела в горячке боя и сумраке необычный клинок, и как поняла, что заботит серьёзно он их обоих? Сильна девчонка!

– Верно угадала, – усмехнулся Сокол и кивнул на лавку. – Садись.

Рыжий, проявляя учтивость, перевёрнутой плошкой прикрыл кровавый обрубок.

– Здорово у тебя получалось змеюкой махать, – похвалил он. – А вот скажи, куда она потом подевалась?

Мена ему улыбнулась, но не ответила и повернулась к Тарко, который уже протягивал меч.

– Непростой клинок, – сказала она, подержав немного. – Но корчма плохое место для ворожбы. Если хочешь больше о мече узнать, зайди как-нибудь ко мне, чародей. Один зайди, без товарища своего. Его мысли совсем другим заняты. Сбивать будут.

– Твоя правда, – согласился Тарко и спросил. – Не знаешь ли, княжна Вияна здесь сейчас?

– Здесь, – улыбнулась Мена. – В крепости под присмотром сидит. Александр её за стены не отпускает. Если желаешь увидеть её, лучше не торопись.

– Так ведь проездом мы, – загрустил Тарко. – Не сегодня-завтра, в путь отправимся.

– Не торопись, – повторила Мена.

Глава девятая Облава на Вурдов

Юрий Ярославич подстелил соломки, где только смог. В Муроме даже лёгкого слушка не пронеслось о предстоящем походе на вурдов. Дружина покинула город до рассвета, скрытно, несколькими отрядами, вразнобой. И жёнам воины разное говорили. Одни вроде бы на охоту собрались, другие якобы вора по сёлам искать отправились, третьи разведкой уход объяснили. Туману напустили отнюдь не в виду одних только вурдов. Конечно, и они могли как-то пронюхать о готовящейся засаде, затаиться в лесах, и тогда замысел накрыть их быстрым ударом неминуемо провалился бы. Но больше чем волосатых разбойников опасался князь соперника давнего своего. Вот тот, если вдруг прознает о выходе войска, обязательно наскочит на брошенный почти без защиты город.

Жёлудь почти всех своих ополченцев к утру на стены выставил, да приказал побольше шуметь, многолюдство изображая. И всё одно побаивался приступа неожиданного. С самим князем ругался Жёлудь, уступать не желая, до самых ворот провожал его словно жена молодая. Лучшую пятёрку тот у старшины уводил. Сказал, в деле проверить новичков хочет, особенно Боюна, про ловкость какого уже и до самой верхушки слухи дошли. А город защищать неумех деревенских оставил, да мальчишек зелёных.

Само собой и нижегородцы присоединились к облаве. Бориса даже знобило дорогой, не столько от прохлады предутренней, сколько от предвкушения схватки. Впервые он на такое дело пошёл. И Васька Румянец жаждал поучаствовать в облаве, хоть и дулся всю дорогу, обиженный на то, что не пригласили его на совет, да и целых два дня княжич не призывал, бросив товарища в обществе простых воинов. Ну, а кмети люди невольные – куда господин, туда и они. Тимофей немного поворчал для приличия, дескать, не княжеское это дело на нечисть охоту устраивать, тем паче без чародеев и колдунов, но куда деваться – служба.

Борис, чтобы расположение Васьки вернуть, стал пересказывать все услышанные от Петра байки про кровожадных вурдов и прочую нелюдь лесную. Но говорить пришлось урывками, скакал отряд быстро, а на скаку много не скажешь. Так на весь путь и растянул Борис свой рассказ.

В Тащилово прибывали волнами, отряд за отрядом. Дружинников сразу же размещали по дворам на постой, с приказом строгим из домов не высовываться, лошадей разводили, пристраивали, где только возможно, чтобы не мельтешило войско на сельских улицах, чтобы не пронюхал кто невзначай. Последний отряд прибыл в Тащилово ближе к вечеру, а тем кто передохнул, предстояло ещё добираться до деревень, устраивать засады, выставлять дозоры.

Борис настоял на том, чтобы отправиться в одну из засад – сидеть в селе с основным полком ему не хотелось. Юрий возражать не стал, но к нижегородскому отряду придал ещё человек пять ополченцев, тех самых что у Жёлудя увёл, и, не доверяя новичкам полностью, поставил над ними главным опытного дружинника, прозванного Рваным за покрывающие лицо и руки многочисленные рубцы.

Пётр вызвался тоже, но отец не отпустил. Обоих сыновей Юрий предпочёл оставить при себе и вовсе не из опаски за их жизни, а напротив, собираясь возложить на них начальство отрядами, которым предстоит охватывать вурово племя.

– Только вы вот что, если нападут вурды, не спешите их отгонять, – наставлял князь Бориса и Рваного. – Нам ведь что важно? Не с парочки уродцев шкуру спустить, а чтобы всех их накрыть, до единого. Так что отбиваться-то отбивайтесь, но всю силу раньше времени не показывайте. Пока мы с полком не прибудем. Ну а уж тогда и зададим им трёпку. Надолго запомнят.

Слепень показал дорогу к нужной деревеньке, и отряд Бориса поспешил выйти, тем более что небо наполовину покрылось тучами, зарядил дождик, и темнота подступила раньше, чем ожидалось. Вместе с муромскими ополченцами и Рваным отряд насчитывал чёртову дюжину. Число нехорошее, однако, на суеверия наплевали дружно. Против вурдов вышли, каких же ещё чертей опасаться? Куда большую опасность таила сама дорога. Её и днём-то разглядеть трудно – едва заметная тропинка, травой поросшая, а в сумраке под тёмным небом тем более. Но лошади и без людских глаз справились. Так что, несмотря на темень погоду, добрались до деревни вовремя.

До заката оставался ещё целый час, но окружающие деревню поля оказались безлюдны, хоть и не до конца убраны. Обычно в горячую уборочную пору селяне оставались в поле до предела, а иной раз и при лунном свете стожки собирали, но теперь жители опасались вурдов и потому ушли в дома раньше времени и загодя загнали под крышу весь скот.

Миновав мостик через ручей, дозорный отряд спешился возле ворот ближайшего двора. На шум вышли мужики, вооруженные топорами и рогатинами. Бабы и дети, выглядывающие из-за их спин, тоже оказались оружными. Оно и понятно – безропотно попадать на пир к вурдам никто из селян не спешил.

Деревенские жители поначалу встретили отряд настороженно. Юрий Ярославич, опасаясь спугнуть врага, не велел никого предупреждать о вылазке заранее. Поэтому мужики удивились появлению вооружённых людей. Даже испугались, пожалуй, – не подати ли неурочные пришли с них взимать, не бором ли чёрным запахло, не разбоем ли? Но, узнав, что отряд прислал муромский князь и прислал именно против вурдов, селяне обрадовались.

– Добро, – кивнул старый хозяин, уверенно, несмотря на возраст, сжимающий рукоять топора. – Давно мы с просьбами людей посылали. Отчаялись уж дождаться княжеских витязей. И вот, стало быть, дождались. Что делать собираетесь, как обороняться.

– Осмотреться бы нам сперва, пока ещё можно, – сказал Рваный.

– Что ж, осматривайтесь, – кивнул старик. – А лошадок в заграду ставьте.

Деревня состояла из нескольких стоящих отдельно хозяйственных построек и двух больших домов, в каждом из которых проживала одна семья – несколько ветхих стариков, два десятка мужчин и женщин и примерно столько же детей. Дома по устройству сильно отличались от тех, что можно увидеть в городе, и больше походили на небольшие крепости. Не ограниченные улицами, городскими стенами, многолюдством и плотной застройкой, они вольготно раздались вширь и, хотя издали дома показались Борису приземистыми, тесными, внутри оказалось довольно просторно.

Несколько жилых срубов, возведённых на высоких подклетах, соединялись мостом. Вместе с амбарами и хлевом, их окружала мощная изгородь из жердей. Всё это сооружение венчала единая, крытая соломой, крыша, под которой, среди саней, возков, мешков, бочек, заготовленных на всю предстоящую зиму поленниц дров, легко разместился бы весь княжеский полк, и ещё место для ополченцев осталось бы. А второй полк, случись такая нужда, вполне мог устроиться на сеновале под крышей.

Воины завели лошадей под огромную крышу, на всякий случай оставив их под седлом, осмотрели окрестности, и, приняв приглашение хозяина, отправились ужинать в одну из горниц. Селяне как выяснилось, жили совсем не бедно, а может быть, просто выложили всё что есть, радуясь помощи. Но сами за стол не сели, ушли все, кроме хозяина, и только детишки посматривали на гостей из-за двери.

Плотно поев, устроили короткое совещание. Решили отправить Боюна с одним из его товарищей в дозор, поближе к лесу, а самим разделиться. Васька Румянец с Рваным и ополченцами отправились в соседний дом, а Борис с Тимофеем и нижегородцами остались в этом.

***

Половина ночи прошла в тишине. Воины, кроме сторожей, отправились на покой и быстро заснули, а Борису никак не шёл сон. Сперва каждый миг ждал он тревоги, а потом беспокоиться начал, уж не совершил ли ошибку, отправляясь в эту деревню? А ну как нелюдь полезет в другом месте, да так и не доведётся с нею сразиться. Просидишь тут все три дня без толку, а потом лишь останется чужие байки товарищам пересказывать. Да уж, об этом-то Борис и не подумал, вызываясь на передний край.

Но ему опять повезло. Все опасения развеялись, когда раздался тихий стук в ворота, скрипнула дверь, а чуть позже Тимофей шепотом сообщил:

– Поднимайся князь. Боюн вернулся. Идут. Идут вурды.

Борис стремительно вниз спустился и прильнул к щели в ограде, пытаясь разглядеть наступающего врага. Но или глаз поле светильника не привык ещё к темноте, или вурды шли особенно скрытно, так или эдак, но он ничего не увидел.

– Где же они? – спросил он у Боюна, потеряв терпение.

– Вон от леса идут, – ополченец показал рукой направление. – Ты, князь, глаза-то не напрягай, шире смотри и увидишь.

Полоса леса выглядела лишь чуть темнее неба, а полная луна проступала сквозь тучи тусклой ордынской монетой и почти не давала света. Скоро, однако, и Борис смог различить двигающиеся через поле размытые очертания вурдов. Они шли молча, без спешки, охватывая деревню полукольцом, и собирались, очевидно, напасть на оба дома разом.

Тем временем, разбудив всех, кто ещё спал, воины и мужики принялись занимать места. Наружу никто не выходил, защищаться договорились внутри.

– В другом-то доме не прозевают? – спросил ополченца княжич, опасаясь не столько за Румянца, сколько за успех дела.

– Нет, я туда Гришку отправил, – спокойно ответил Боюн.

Борис вытащил саблю и присел рядом на корточки, наблюдая, как ополченец снаряжает зажигательные стрелы. Делал он это без спешки, основательно, явно получая удовольствие от работы.

Когда местные псы, почуяв нечисть, разом залаяли и заскулили, ополченец выстрелил в стог сена, присмотренный накануне как раз для подачи знака княжескому полку в Тащилово. Стрела прочертила по тёмному небу огненную дугу и с шипением погасла, упав на влажную землю у подножия стога. Боюн чертыхнулся и запалил от факела вторую стрелу.

– Выше бери, – посоветовал возникший рядом хозяин дома. – Выше сено сухое, вода-то вниз натекает.

Ополченец выстрелил вдругорядь. Стрела исчезла под сеном, и сперва показалось, что и она пропала впустую, но вскоре внутри стога занялось багровое пламя.

– Только бы заметили, – перекрестившись, едва слышно проговорил хозяин. – Только бы подоспели вовремя.

Стог быстро охватил яркий огонь, который осветил всё вокруг. Вурды пригнулись к земле и настороженно замерли, но, быстро поняв, что их обнаружили, дружно завыли и бросились на приступ. Расстояние до дома волосатые воины проскочили в один миг, никто из бойцов не успел даже стрелы выпустить. А там уж и поздно стало стрелять.

Часть вурдов попыталась проломить ворота, другие принялись ловко карабкаться по стенам на крышу. Из всего оружия вурды предпочитали ножи. Но тяжелые с широким лезвием тесаки были по людским меркам плохого качества и ковались, похоже, на обычных дровах из болотного железа. Против меча или сабли – оружие никакое. Даже скверный клинок перерубит такой нож точно дерево. Но вурд на поединки и не выходит, а в свалке качество железа не всегда решает исход.

Борис увидел, как через узкую щель ограды просовывается волосатая рука с огромным ножом и не долго думая, рубанул по ней саблей. Рука дёрнулась, брызнула кровью и втянулась обратно, но, вопреки ожиданиям юноши, отрубить её напрочь одним ударом не удалось. Да уж, крепки оказались вурды, как и рассказывал Пётр. С той стороны заграды раздался протяжный крик, и даже как послышалось юноше, прозвучало ругательство. И кровь, и крик, и в особенности ругательство, убедили княжича, что они имеют дело с обыкновенными живыми существами, а вовсе не с кровожадными мертвецами из сказок. Правда, спокойствия такое понимание не принесло, а когда жерди заграды затрещали под напором мощных тел, Борису стало даже немного не по себе.

Он, как и положено всякому князю, с малых лет обучался ратному делу, но в серьёзную переделку попал впервые. Жизнь в Суздале и потом в Нижнем Новгороде протекала пока что мирно, можно сказать созидательно. А тут на него пёрла неведомая звериная сила и ему предстояло вот-вот схватиться с ней в одиночку. Было от чего оробеть.

На всякий случай Борис огляделся, и увидел, что почти все мужчины, как воины, так и селяне, уже вовлечены в схватку. Вурды ломились по всей ширине ограды и кое-где преуспели больше чем на его участке. Помощи ожидать не приходилось. Княжич вздохнул и подумал, что вот, хотел приключений, желал изведать, какова она жизнь пограничья. И, пожалуйста, исполнились мечты, только держись.

Когда щель в заграде расширилась настолько, что через неё попытался продавить свое мохнатое тело один из вурдов, Борис, наконец, стряхнул с себя оцепенение и принялся изо всех сил кромсать врага саблей. От волнения или из-за темноты удары получались неточными – сабля то и дело попадала по дереву. Впрочем, вражеской плоти досталось тоже. Меховая куртка вурда свисала лоскутами, из глубоких ран текла кровь, но тот упорно продолжал протискивать тело внутрь. На мгновение Борис увидел его рожу – страшную такую, с торчащими из открытого в напряжении рта клыками. Юноша извернулся и полоснул клинком по морде. Один глаз у вурда лопнул, а рожу пересёк белый рубец, который стал быстро наполняться кровью. Враг взвыл, но упорно продолжил ломиться в проём.

– Князь, сзади! – заорал кто-то из нижегородцев, кажется Тимофей, хотя голос старого воина Борис не узнал. Не пришлось до сих пор слышать, как тот кричит.

Он повернул голову и увидел шагах в трёх от себя проникшего как-то в заграду вурда. Тот, размахивая тесаком, направлялся было к Борису, но дорогу ему заступил паренёк, совсем ещё мальчишка. Вурд легко отклонился от единственного неумелого замаха, а мальчишка, выронив топор, не успел остановиться и с грохотом влетел головой в поленницу. Битва вовлекла уже всех мужчин и в сражение готовились вступить женщины. Но они, вываливающие толпой с факелами и колами из дома, были ещё слишком далеко от паренька.

Борис, ткнув для верности пару раз саблей в собственного противника, бросился на помощь мальчишке. Однако не успел. Вурд полоснул подростка по горлу. Из перебитой жилы взметнулся кровавый вихрь и враг, на ходу перехватив ртом немного крови, победно заорал. Затем ловко извернулся, встретил Бориса, уже мягко стоя на полусогнутых ногах, и без труда отвёл его разящий удар в сторону.

Похоже, Борису попался не худший боец своего племени. Казалось бы, что можно сделать, орудуя коротким ножом против сабли. Однако нож порхал во вражеских руках словно тварь живая. Вурд ухитрился раз пять отразить выпады Бориса, от остальных ловко уклонился, а пару раз едва не шваркнул острым лезвием по руке княжича. Наконец, Борису удалось его достать. Он рассек саблей вражеский бок и ударом ноги швырнул того на набегающих женщин. Прямо на выставленные вперед колья и рогатины. Нанизанный на колья вурд задергался, захрипел, и всё никак не хотел умирать. Ему даже удалось схватить своей ручищей одну из женщин за горло. Та выронила факел, попыталась разжать лапу, но куда там.

Подскочив, Борис со всего маху отсёк врагу голову, но и обезглавленный тот продолжал душить несчастную, которая уже не сопротивлялась, а только хрипела. Совместными усилиями пальцы всё же разжали. Несколько женщин бросились затаптывать загоревшуюся от факела солому, а княжич поспешил вернуться.

Его первый вурд уже издыхал и, издыхая, запер телом дорогу остальным. Его не могли ни протолкнуть вперед, ни вытащить обратно. Так что у Бориса появилось время перевести дух и осмотреться.

Самая жаркая битва шла возле наполовину выломанных ворот. Трое суздальцев и два мужика с трудом сдерживали вражеский натиск. Остальные защитники рассредоточились вдоль стены, осаживая лезущих через щели вурдов. Наиболее опытные из воинов, Боюн с Тимофеем ходили по всей заграде и вылавливали тех, кому удалось пролезть через крышу, а иногда приходили на помощь товарищам. Оба действовали умело, и до сих пор им удавалось пресекать любые вылазки врага. Тот наседал всё отчаянней, но пробиться внутрь большими силами так и не смог. Окажись деревенские мужики без поддержки опытных воинов, вряд ли им удалось бы удерживать дом так долго. Борис попытался прикинуть, сколько времени они уже бьются, и понял, что даже если князь вышел сразу, как только разгорелся стог, то вряд ли полк теперь ближе чем на полпути до деревни. Стало быть, четверть часа нужно продержаться – кровь из носу.

Поняв, что освободить щель не удастся, вурды оставили, наконец, тело товарища в покое, а Борис, немного передохнув, отправился к воротам. Места для шестого воина там не нашлось, но княжич, заметив, что один из мужиков истекает кровью, подменил его. Вурды здесь пёрли скопом, не особо заботясь о собственной шкуре. Пока одни нападали верхом, другие, быстрыми неожиданными выпадами пытались подсечь людям ноги. При длинных копьях и мечах защитников, хитрый приём проделать было не просто. Тем не менее, иногда то один, то другой из воинов не успевал вовремя опустить оружие и получал коварный удар по ногам. Тяжелый тесак вурда оставлял глубокую и болезненную рану, а мог и кость надрубить, зато и сам храбрец получал три-четыре удара, прежде чем отступал, обливаясь кровью, назад. Живучесть вурдов поражала. Любой человек на их месте уже валялся бы на земле, медленно подыхая, а эти продолжали, как ни в чём не бывало лезть на клинки вновь и вновь.

Натиск прекратился неожиданно. Один из вурдов развёл руками, останавливая товарищей и вдруг, к великому удивлению Бориса, заговорил самым настоящим человеческим голосом. Значит, не почудилось ему тогда, будто вурд ругнулся. Значит они и впрямь не слишком от людей отличаются? Правда, Борис этой речи не понимал, но что-то похожее слышал у черемисов, в большом числе обитающих в низовских землях. Вурд что-то объяснил собратьям, после чего они слаженно отступили от ворот и растворились во тьме. Перед воротами остались лежать четыре мертвых тела. Защитники вздохнули с облегчением, но преследовать врага, памятуя наказ князя, не стали.

– Чего он сказал, ты понял? – спросил Борис одного из местных мужиков, что бился с ним рядом.

– Понял, чего ж не понять, – ответил селянин. – Сказал, чтобы здесь больше не лезли. Чтобы к другому дому шли.

– А ты откуда их язык знаешь? – недоверчиво спросил юноша.

– Так это не их, здешний говор, муромский, – усмехнулся мужик. – Сейчас-то мало кто на нём говорит, но понять можно, чего там.

– Раз так, то если князь запозднится, надо бы ударить им в спину, – предложил княжич.

– Небось, сами справятся – рассудил подошедший Тимофей. – Там Рваный, Румянец, отобьются как-нибудь.

Как потом выяснилось, второму дому всё же пришлось тяжелее. То ли вурдов на него изначально больше набросилось, то ли дыры обнаружились не прикрытые, но скоро враги ворвались внутрь, и людям пришлось отступить на мост, а потом и вовсе запереться в срубах. Развивая успех, туда и подтянулись почти все вурды от того дома, что защищал Борис.

Это, впрочем, только сыграло на руку князю Юрию. Закрытые стенами, за шумом схватки, вурды не услышали конский топот и упустили возможность вовремя отступить. Передовые отряды муромского князя обошли деревню с двух сторон и двинулись навстречу друг другу вдоль лесной опушки, отрезая врагу пути отхода. Одним крылом распоряжался Слепень, другое вёл Павел. Следующий за ними основной полк, под рукой самого князя, пошёл прямо в лоб на деревню. Жаль, что Юрий не знал, в каком именно доме шла главная схватка, не то бросил бы туда все силы. А так, вурды пусть и заметались поначалу в почти захваченном доме, очень скоро пришли в себя. Поняв, что попали в засаду, они быстро перестроились и, бросив осаждаемый двор, рванули через поле к лесу в том месте, где ещё не сомкнулись крылья передового полка.

Они просчитались. Как бы не были быстры ноги вурда, лошадки скакали резвей, а до лесной опушки им предстояло пройти добрую версту по ровной открытой местности. К тому же мешала стерня, прокалывающая даже толстые ступни вурдов.

Казалось, что уйти не удалось почти никому. Лавина конного полка настигла врага ещё на полпути к спасительной лесной завесе. Вслед княжеской коннице бросились и те, кто находился в домах.

– По коням! – заорал от соседнего дома Рваный. – Бегом этих стервецов не догонишь!

Борис вывел аргамака, вскочил в седло и присоединился к преследованию, но уже на скаку вдруг почувствовал, что упоение боем куда-то ушло. Не тянуло его в рубку лихую, не пьянил вид вражеской крови, и прежняя злость сменилась усталостью. Конь почувствовал настроение седока, приотстал, и княжич в дальнейшем только наблюдал за развязкой облавы, освещаемой, кстати вышедшей из-за тучи яркой луной.

Небольшая ватага вурдов рванулась чуть в сторону и сумела, потеряв нескольких товарищей, прорваться сквозь смертоносную мельницу сабельных ударов дружинников Слепня. Борису показалось, что ушло может пять или шесть нечестивцев. Но воевода, соскочив с коня, бросил с досадой:

– Дай бог, половину порубили. Остальные ушли.

***

Едва рассвело, народ вывалил на уборку вражеских тел. Борис безуспешно попытался разыскать Боюна, но зато встретил, наконец, Петра и Румянца, и отправился вместе с ними осматривать поле битвы. Воевода оказался прав. Потерь вурды понесли не так уж и много. По крайней мере, гораздо меньше, чем казалось во время ночного боя. Они насчитали в поле не более двух десятков трупов. Ещё, может быть, дюжину нападавшие потеряли в домах. Остальные ушли.

Дружинники привязывали убитых врагов за ноги к лошадям и, волоча тела по земле, стаскивали их в общую, отрытую только что селянами яму. Туда же бабы ребятишки сносили найденные отдельно головы и прочие обрубки.

Борис только теперь смог во всех подробностях разглядеть ночных противников. Одевались они, как правило, в меховые куртки и кожаные штаны. Мех встречался разный, у кого какой. Попадались куртки из лисы, волка, реже из медведя или рыси. Одежда повидала, судя по всему, не одну зиму – мех местами повылез, зияя проплешинами, местами свалялся, засалился. Так что не сразу и отличишь, какой именно зверь его раньше, до вурда, носил. Рукава были короткими до локтей. Из рукавов торчали мускулистые волосатые руки. Волосатые – не то слово, лучше сказать мохнатые. Такие же мохнатые ноги торчали из коротких, опускающихся чуть ниже колен, штанов. Штаны видимо шились из лосиной или оленьей кожи. Обуви вовсе никакой не было – все вурды ходили босыми.

– Они что, и зимой вот так вот раздетые и босые ходят? – удивился Борис

– Да, так и ходят, – подтвердил Пётр. – Им так воевать ловчее. Ведь в чём сила вурда, если подумать? В быстроте, внезапности, подвижности. А так одежда движения не сковывает. Удобно им так. А от холода собственная шерсть спасает, да кожа толстенная.

Мёртвые враги скалились, обнажая крупные клыки. Во всём остальном они почти ничем не отличались от людей. Может чуть ниже ростом, коренастее, да волос гуще. Пролежи такой труп достаточно долго и по костяку, если не считать клыков, не определишь в точности, вурд то был или человек. Но тлеть потихоньку в земле, врагам было не суждено. Не желали селяне землю родную осквернять. Останки нечисти переложили хворостом и когда поле с деревней прибрали полностью, яму запалили.

Смрадный чёрный дым поднялся над деревней, знаменуя победу. Селяне толпой окружили огненную яму и смотрели, как огонь пожирает тела их жутких врагов. О своих покойниках позаботились ещё раньше. Тела двух ополченцев, погибших в соседнем доме, унесли на опушку и похоронили на деревенском кладбище вместе с местными.

Тризну не справляли, от угощения отказались. Не дожидаясь пока нечисть прогорит до конца, дружина собралась в обратный путь.

– Ну, вот и всё, – довольно подытожил князь результаты вылазки. – Многие удрали, конечно, но урок помнить будут. Теперь, дай бог, несколько месяцев не сунуться в наши края. Как там ополченцы, справились ли?

Последний вопрос он задал Рваному.

– Те, что рядом со мной дрались, справились, – ответил тот. – А кто не справился, уже в землице лежит.

– Боюн только пропал куда-то, – добавил Борис. – Вот уж кто дрался, как зверь!

– Уехал он, – сказал Тимофей. – Как дело закончилось, так и уехал в ночь. Сказал, дела ждут, с порядком-то у ополченцев не очень.

– Да и нам пора, – усмехнулся Юрий.

– По коням! – громко распорядился воевода. – Если поспешим, к следующему утру уже в Муроме будем.

***

Спать одной без мужа, пусть бы он просто лежал рядом, Варваре было непривычно и боязно. Случалось, Павел пропадал на несколько дней и раньше, но тогда они жили в острожке – большой семьёй, под одной крышей, в тесной по княжеской мерке избе. И в соседней горнице у Юрия допоздна засиживались воевода с дружинниками, а если и нет, то слышался могучий храп князя или разговоры во сне Петра, или шаги дружинников под окном.

А теперь мало что расселились по огромному дворцу, но и отправились всем семейством на вурдов. Прошлую ночь провела Варвара в церкви, молясь за мужа, князя Юрия и всех его воинов. Вернулась под утра и заснула сразу, без страхов. А этой ночью осталась одна-одинёшенька. Охрану в её покои не допускали, а несколько девок, ночующих в передней, страху отнюдь не убавляли.

Среди ночи поднялся ветер, и терем стало раскачивать на высоких столбах. Брёвна скрипели подобно своим живым ещё собратьям или тем, что несли на себе паруса. Взошла полная, огромная луна и княжне стало совсем жутко. Вновь вспомнила она о давешнем лесном взгляде. Поёжилась от озноба.

Полдюжины ополченцев, назначенных в охрану во главе с молодым боярином, сидели где-то внизу. Но не будешь же звать мужиков, показывая перед ними свой страх. Да и не положено им сюда подниматься. Заказано строго-настрого. А спуститься ей самой не позволяла гордость.

И чего князю так уж приспичило всех с собой увести? Могли бы вполне и без Павла управиться. Что там один человек изменит? И город неведомо на кого оставили. Жёлудь хорошим воякой был, пока руки не лишился, но как начальник над городом он никуда не годен. Слушать его будут вполуха, в особенности юнцы боярские, которые не по годам чванливы. Тут из княжеской семьи кто-нибудь нужен для строгости. А кто? Жены-то у князя Юрия нет, овдовел давно. Так что получается из всех князей, она старшая в городе осталась. И, собственно говоря, единственная. Случись чего, к ней Жёлудь придёт за советом и за помощью против детишек боярских. А какой из неё советчик, какой помощник? Бабой она родилась, бабой и осталась.

Ветер стих, опоры перестали скрипеть, зато неожиданно заскрипели ступеньки лестницы. Варвара вздрогнула, прислушалась. Девки в передней спали. Быть может кто-то из ополченцев, презрев запреты, решил наведаться к ним? Мало ли у кого из горожан зазноба среди княжеской дворни завелась? За такой проступок можно и плетей позже отведать, но прежде отведать прелестей женских, а мужики редко в таких делах о завтрашнем дне думают.

Но вот вслед за ступеньками заскрипели половицы, шаги прошли через переднюю и, не останавливаясь у лавок со спящими девками, стали приближаться к её двери. Тут Варвара перепугалась всерьёз. Схватила кинжал, набросила на себя накидку, закуталась и повернулась к входу, понимая, что от страха даже не сможет крикнуть, позвать на помощь. Она чуть рассудок не потеряла, следя за медленно открывающейся дверью. Спрятаться? Броситься с кинжалом вперёд? Окно выставить и прыгнуть вниз?

Дверь открылась, и на пороге появился Павел.

Увидев мужа, Варвара охнула, пошатнулась от ушедших разом напряжения и страха, присела было на скамейку, но тут же вскочила и, выронив кинжал, бросилась навстречу. Глаза наполнились слёзами, размывающими очертания мужа. Но она уже добежала, прильнула к его груди.

– Ты вернулся? – всхлипнула Варвара. – Князь отпустил тебя раньше?

Павел молча обнял её одной рукой, прижал к себе, не позволяя осесть вновь ослабшему телу Варвары.

– Ничего не случилось? – испуганно спросила она.

– К тебе вернулся, – спокойно сказал муж.

Продолжая то ли обнимать, то ли поддерживать её одной рукой, другую муж запустил в распущенные волосы и прошелся по ним точно гребёнкой. Его пальцы накручивали пряди, приятно разминали кожу под волосами, и Варваре сделалось необычайно хорошо. Тепло заструилось по телу, вызывая истому, желание. Варвара ещё сильнее прижалась к мужниной груди, сомкнула заплаканные глаза и, охватив руками его шею, замерла, прислушиваясь к перестуку сердец.

Неожиданно Павел отстранил её, но Варвара зря испугалась, потому что в следующий миг он поцеловал её в губы так нежно, как не целовал с тех самых первых их ночей. Но если тогда Варвара пугалась неизвестности и не распробовала, как следует, вкус наслаждения, то теперь, после стольких месяцев ожидания, она изведала его в полной мере. Голова закружилась, и княжна полностью открылась чувствам, отдалась без остатка страсти.

Тело скользнуло вниз, высвобождаясь из объятий мужа, но он подхватил, поднял на руки и отнёс к постели. Павел целовал её, не переставая и пока нёс и когда уложил на постель, и умудрился при этом как-то снять с себя плащ и куртку. И потом возлёг рядом, продолжая целовать, а она уже потерялась в блаженстве и словно сквозь сон чувствовала, как Павел ласкает её грудь и живот, и кладёт ладонь на колено. Её дыхание участилось и стало резче и, наконец, не выдержав, она сама потянула мужа к себе. И будто провалилась в бездну.

***

Спокойная, как никогда раньше, Варвара подошла к окну и отодвинула в сторону ставень. Утренний прохладный воздух хлынул в душную от печного чада и дыхания комнату, попутно освежая лицо. Оно опять было мокрым от слёз, но теперь то были слёзы настоящего счастья, а не пережитого ночью испуга. Так хорошо и спокойно ей давно уже не бывало. Павел спал, его мощное загорелое тело лежало поперек кровати, а голова зарылась в подушки. Варваре вдруг захотелось укрыть мужа, но она, подавив порыв, просто постояла некоторое время рядом и полюбовалась спящим мужчиной. Затем вернулась к окну.

Муром уже пробуждался. Ворота, пропев скрипучую песню, открылись и в город вошли первые посетители – поставщики свежих продуктов, птицы, зелени, молока, вольные слуги, что жили с семьями на посаде. Вслед за ними, вскоре подойдут и строители, и купцы. Утренний туман закрывал от её взора всё, что происходило за стенами. Посада и дороги было не видно. И потому возвращающийся из похода полк она прежде услышала, чем увидела. Гулкий топот сотен копыт, фырканье лошадей, голоса, пробились через туман, и ворвались в город, опережая дружину. Не одна лишь Варвара услышала всадников. Из домов стали выходить женщины, наспех одетые, готовые встретить мужей и сыновей. Дружина шла быстро и видимо не без победы. Иначе с чего бы ей возвращаться так скоро. И Варвара вновь испытала благодарность к Павлу за то, что он смог вырваться раньше, опередить остальных и подарить ей эту ночь.

Но вот передовой отряд, наконец, показался, вынырнув из тумана возле самых ворот. Варвара узнала князя, говорящего о чем-то с воеводой, узнала Петра и приезжего суздальского княжича. И тут прямо за княжичем она внезапно разглядела знакомые черты Павла.

Сердце сдавило тисками, кровь бросилась в голову. Ужас объял княжну, сковал тело, перехватил дыхание. Она замерла на миг, но потом пересилила натиск, резко повернулась к постели…

Постель была пуста.

Глава десятая Елатьма

Тарко к советам Мены не прислушался и рано утром, как только Сокол ушёл с клинком к ведунье, а Рыжий ещё спал, отправился к крепости. Он собирался хоть целый день под двором княжеским ходить, пока Вияна не увидит его, или не выйдет на улицу по делам. А там уж пусть вновь обругает его, пусть прогонит. Увидеть бы её только, словом переброситься. Даже то, что меча сейчас при нём нет, а значит нечем и хвастать, желания не убавляло.

Стража на воротах юношу остановила и внутрь не пропустила, хотя один из воинов узнал воспитанника Мещёрского князя. Но здесь не Мещёрск, здесь Елатьма, здесь свои порядки и свой князь правит.

– Мне с княжной Вияной поговорить надо, – настаивал Тарко.

– Не велено тебя пускать, – заявил стражник.

– Кем же не велено? – упорствовал Тарко.

– Самим князем Александром и не велено, – ответил стражник и вздохнул, то ли сопереживая мальчишке, то ли настраиваясь на утомительные объяснения. По шее ведь не двинешь княжескому приёмышу. Впрочем, если досаждать сильно будет, можно и двинуть, как бы ненароком.

Но силой гнать просителя не пришлось. Неожиданно для обоих спорщиков во дворе загремели доспехи, застучали копыта, и скоро в воротах появился сам Александр, сопровождаемый полудюжиной всадников. Заметив юношу, князь остановил лошадь.

– Не ищи с сестрой встречи, Тарко, – сказал он. – У неё теперь своя судьба. Возвращайся в Мещёрск, отец тебе дело найдёт по душе. Вырастишь, сам всё поймёшь.

Небольшой отряд тронулся, а юноша, проводив его взглядом, от крепости вовсе не ушёл, лишь отступил немного под гору, продолжая из тени наблюдать за воротами. На что он рассчитывал, Тарко и сам понимал плохо. Вияна из крепости не появится точно, возможно, до самого замужества там просидит. Но он всё равно ждал, надеясь на чудо или случай, что позволит ему попасть внутрь или выманит княжну наружу.

Чуда, однако, не произошло.

Вместо желанной девушки Тарко увидел давешнего бузотёра, который вышел из крепости в сопровождении двух княжеских воинов. Все трое направились вниз к пристаням, и юноша, рассудив, что за время короткой отлучки ничего в его сидении не изменится, решил проследить за ними.

Савелий шёл свободно даже оружие держал при себе, но Тарко отметил, что всё же дружинники скорее охраной приставлены к охотнику, чем провожатыми.

Они вышли к пристаням и остановились возле небольшого струга, чуть меньшего, чем корабль Тарона.

– Демидка! – позвал один из дружинников.

Из лодки высунулась заспанная рожа молодого корабельщика, очень худого на вид как для такой работы.

– Чё? – спросил он.

– Копчё! – передразнил дружинник. – Ты зачем спишь, вша тебя укуси? Давно уж в Москву пора отваливать!

– В Переславль, – поправил Демидка и одной ладошкой наскоро умылся из реки. – Тебе-то, душегубу, какое дело? Сколько хочу, столько сплю, твоих снов не одалживаю, свои смотрю.

– Возьми путника, – сказал второй дружинник. – Сам князь за него просит.

– Да не еду я в Москву! Вот ещё выдумали!

– Нам всё равно, хоть в Переславль, – согласился второй дружинник.

– Кто такой?

– Вот, – дружинник подтолкнул Савелия в спину.

Тот хмуро посмотрел на струг, перевёл взгляд на Оку, и вдоль неё на юг.

– Плату какую положишь? – спросил тем временем корабельщик.

– Какая тебе, разбойнику, плата!? – вновь вступил первый дружинник. – Сам князь просит, понял ли?

Демидка не сразу уступил, пусть хоть и князю, сделал вид, что раздумывает.

– Ладно, забирайся! – махнул он охотнику. – Но харч, слышишь, сам себе промышляй. Кормить не буду.

– Только вот что, Демидка, – добавил грозно сопровождающий. – Смотри, чтобы не сбежал он от тебя. До самой рязанской земли проводи.

– Это как то есть? – удивился тот.

– Братцы! – вдруг заговорил Савелий, поворачиваясь к княжеским воинам. – Ведь вы же православные! Христиане! Зачем князь со мной так-то? Отпустите. Ведьма здесь ещё где-то, чувствую я. Отпустите ненадолго! Туда и обратно! Мигом обернусь. А завтра сам уйду, вот чем угодно поклянусь!

– Дурак ты, Савелий, так ничего и не понял, – второй дружинник сплюнул. – Если тронешь Мену хоть пальцем, князь с тебя шкуру спустит. А что он не спустит, так мы доберём лоскутками. Так что, давай, пошевеливайся, от греха подальше!

– От греха? – возопил охотник.

– Понятно, – сказал сам себе Демидка и исчез под настилом.

Вместо него чуть погодя, из лодки выбрались два здоровенных гребца, похожие один на другого, как пара кирпичей. Перемахнув пристань, спрыгнули одновременно на берег, да так, что Тарко хоть и в отдалении стоял, показалось ему, будто земная твердь содрогнулась точно мостки шаткие.

Встали могучие корабельщики по обеим сторонам от Савелия, пошевелили плечами. Тот сразу сник.

– Держи! – крикнул Демидка и рядом с богатырями шлёпнулся моток верёвки. – Сам не захочет, шкурам вонючим в дороге товарищем будет.

Савелий сопротивляться не дерзнул, побрёл на лодку. Дружинники присели на бережке, собираясь, похоже, дождаться отплытия и проследить, чтобы всё прошло гладко. А Тарко, увидев неподалёку Рыжего, спорящего о чём-то Тароном, к крепости решил сегодня не возвращаться.

***

Изба Мены выглядела тесной, но опрятной. Всякие колдовские вещи посетителей не пугали, видимо упрятанные от чужих глаз в сундуках или в иных каких местах. И только по стенам тут и там висели большими пучками травы, но это были, как заметил Сокол, обычные целебные травы, какие встретишь на Мещере в каждой второй избе. Мена собственно и славилась в округе больше как целительница, а колдовство, если и пускала в ход, то изредка и не на людях. Вот только вчера промашка вышла.

Сейчас девушка ничем не напоминала разгневанную воительницу, что ворвалась на постоялый двор. Волосы были заплетены в тугую косу, покрыты платком, а длинное платье скрывало каблучки, даже когда Мена двигалась.

– Пришёл всё же, – она встретила чародея какой-то особенной доброй улыбкой. – Думала, может, испугаешься…

– Испугался, но пришёл вот, – отшутился Сокол.

– Откладывать не станем, у меня всё готово. Садись, – она показала на лавку перед пустым столом. – Угощений пока не предлагаю. Потом угощаться будем, после дела.

Сокол уселся и принялся наблюдать за девушкой. Та выгребла на серебряный поднос угли из жаровни, бросила поверх них смоченную пахучим отваром траву. Меч в поднос остриём упёрла, так что дым, поднимаясь, обтекал клинок несколькими витками и лишь возле рукояти срывался, попадая под сложенную чашечкой ладонь ведуньи.

Трава высохла, вспыхнула, язычки пламени метнулись по дымному следу к самой ладошке Мены, и та отдёрнула руку.

– Меч хозяина ищет, – произнесла она, заливая угли из чашки.

– Это я понял, – кивнул Сокол.

– И он ищет жертву, – добавила Мена.

– Об этом я догадывался.

– Клинок предназначен для убийства.

Мена бережно положила клинок на стол. Присела. Некоторое время Сокол ждал продолжения, но так и не дождался.

– Мечи вообще только для того и предназначены, чтобы убивать, – заметил он.

– Что ты всё заладил: «знаю», «догадывался»… – проворчала Мена без раздражения. – Ты же понимаешь, я имею в виду не убийство вообще, а определённую жертву. Истинную цель. Это меч смерти. Или жизни. Смотря, с какой стороны взглянуть.

– Понимаю, – согласился Сокол. – А кое о чём и точно узнал. Главного не понял. Кому он предназначен в руку, а кому в грудь?

– Этого тебе никакая ворожба не откроет, – сказала Мена. – Но врага меч сам укажет, если тот рядом окажется. Хоть слабо, но отозвался сталь. Теплеет клинок, когда в сторону цели своей смотрит. Еле заметно, но даёт знать. И хозяина наверняка должен почувствовать.

Сокол подержал руку над лезвием, над рукоятью и пожал плечами.

– Я не чувствую ничего.

– Тут рука надобна того, кому предназначен меч. Или женская.

– Твоя, к примеру?

Мена кивнула с улыбкой.

– Цели не чувствую, но кое-что мне удалось узнать. Думаю, этим клинком Дятел с нечистью бился в Мещёрой Поросли. С колдуном каким-то сильным, а может с демоном.

– Дятел из Угармана? – уточнила Мена.

– Он самый.

– Не слыхала, чтобы он воевал с кем-то.

– Было такое дело, – кивнул Сокол. – Хоть и давненько уже.

Мена убрала со стола поднос с потухшими углями, протянула Соколу меч и стала выкладывать угощение – пирожки, варёные яйца, зелень, поставила глечик с малиновым квасом и пару глиняных кружек.

– Есть ещё кое-что в клинке этом, – разливая по кружкам квас сказала она. Как бы между прочим сказала. – То ли любовь, то ли страсть, то ли похоть в нём. Человеческая или нет, не понять. Бывает и демоны попадают в силки любовные. И даже боги.

– Страсть, – повторил чародей и задумался.

Странная начинка для клинка. К добру или к худу такое открытие? Скорее всё же к худу, раз не понять, кто и зачем любовь с железом сплавил. И значит жди от судьбы коленца хитрого.

– А клеймо? – спросил он, надкусив пирожок.

– Клеймо? – удивилась Мена, присаживаясь рядом. – Клеймо известное. Я думала ты его знаешь.

– Не припомнил что-то, – озадачился Сокол.

– Агрик меч делал. Его клеймо.

– Агрикус? – удивился чародей. – Как же, доводилось слышать. Его тайны многие раскусить пытались, да не вышло ни у кого. Только ведь не здешний он оружейник.

– Ну да, цареградский, – кивнула Мена. – Он, как говаривают, самому Константинопольскому басилевсу оружие создавал. Из семи клинков павших воинов один единственный выковал. Кедр обхвата в два у корня одним ударом срубал. Но, понятно, не против кедров его ковали. Врагов вместе с доспехами половинил. Такой был меч.

– Припоминаю теперь, – сказал Сокол. – Так ведь он ромей, грек, Агрикус этот. А клеймо славянскими буквами исполнено. Это меня, верно, и сбило с толку.

– До того как басилевсу услужить Агрик много земель исходил. Знаний искал. У сербов жил, у болгар. Где ещё точно не знаю. Не совсем оружейник он, скорее колдун, а быть может алхимик. И где-то в хождениях своих нашёл он способ как сталь с людской душой связывать. И тот меч басилевса вобрал в себя храбрость лучшей семёрки воинов, а этот… Этот чью-то любовь забрал.

– Похожим искусством владели онары, – подумал вслух Сокол. – Про любовь сказать не берусь, но много в их клинках человеческого заметно. Не от них ли греческий оружейник секрет ремесла перенял?

– Онары? – удивилась Мена. – Ваши сказочные великаны?

– Это они теперь сказочные, – усмехнулся чародей. – А были времена, когда бродили они свободно среди людей по всем здешним лесам. Могу при случае их следы показать. Иногда попадаются, где камень твёрдый. Да самих камней много от онаров осталось. Потом уж они встреч солнцу ушли. Зачем, не знаю. Говорили, на большую войну собрались. Но о войнах тогда слухи не доходили. Пропали великаны. И все тайны с собой унесли.

Они посидели молча, подумали каждый о своём.

– Хороший у тебя, Мена, квас, – сказал Сокол и выложил всё, что надумал. – Вот ведь незадача какая. Не мог Дятел с Агрикусом твоим сойтись. Во времени они разминулись. Лет на полста, не меньше. А сам Агрикус с онарами никак не мог пересечься, задолго до него ушли онары. Да и судя по всему, перековывали клинок не раз и после Агрика и после Дятла. Вот ведь сколько всего распутывать теперь предстоит.

– В Мещёрскую Поросль собрался? – догадалась Мена. – Думаю, ничего ты там не узнаешь, чародей. Век людей короток.

– Может, и не узнаю, – согласился тот. – Главное в этом деле на путь встать. А там куда выведет, кто его знает?

– Это верно.

Девушка задумалась.

– Путь… – она вдруг взглянула на чародея с какой-то необычной тоской. – Говорят, ты с богами сражался?

– Молодой был и глупый вот и полез на рожон, – отмахнулся Сокол.

– Не такой уж и глупый, раз живым вернулся.

– Так ведь они, боги-то, и не поняли, что я с ними сражался, – усмехнулся он. – Потому и живым остался.

– Прибедняешься, чародей, – недоверчиво заметила Мена.

– Ничуть.

Девушка опять задумалась и на её лице отразилась злость.

– А мне, знаешь, иной раз хочется кое с кем из них посчитаться, – сказала она.

– Брось эту затею, – посоветовал Сокол. – С ними невозможно посчитаться, ибо у них счёт другой.

За окном послышался стук копыт, ржание, лязг железа голоса.

Мена, что называется, ухом не повела, даже не повернулась к окну, словно заранее знала, кто может пожаловать. Но третью кружку на стол поставила.

В избушку, пригибаясь, вошёл князь Александр. Вошёл один, оставив сопровождение на улице.

– И ты здесь, чародей, – сказал князь.

В усталом его голосе послышалась лёгкая примесь досады.

– Скоро уйду, – сказал Сокол, но вставать, однако, не торопился.

– Не помешаешь, – отмахнулся князь.

Он присел. По сторонам не смотрел, видно бывал здесь уже не раз.

– Что скажешь, Александр Укович? – улыбнулась Мена, пододвигая к нему кружку с квасом

– Скажу, – кивнул тот. – Допросили мы Савелия, охотника того. Как только протрезвел, так и допросили. Оказывается, его давеча ещё и из Мурома выперли. Там, правда, без бузы обошлось, но прямо к Юрию заявился наглец, предлагая колдунов вывести. Проверили мы, людей расспросили. В наших краях никаких злодеяний за ним не числится. Мимо он шёл, случайно на тебя напоролся. Так что отпущу я его восвояси.

– Ну и пусть убирается, – ведунья пожала плечами, показывая, что потеряла к охотнику интерес.

– Будь осторожна, Мена, – остерёг князь. – Блаженный он. Такого и убивать грех великий, и вытерпеть трудно. Божье испытание нам православным, а вам, кто старую веру блюдёт, угроза нешуточная.

– Справлюсь я с ним, если ещё раз сунется, – бросила Мена.

– Не скажи, – Александр покачал головой. – В корчме с трудом справилась, так то от неожиданности он слабину дал и напился к тому же. Теперь сам встречи искать станет и с расчётом к делу подойдёт, с хитростью.

– Да, зачем бы ему? – удивилась Мена. – Других колдунов мало что ли? Найдёт и без меня от кого взбучку получить.

– Зацепила ты его, Мена. Сильно зацепила. Красотой своей, молодостью. Для таких как он, одержимых, красота колдовская только лишнее раздражение, лишняя злость. Не явись ты в корчму, обошлось бы. Протрезвел бы парень наутро, ушёл бы с купеческим поездом куда собирался. А теперь ты занозой кровоточащей у него в голове засела.

– Ну, прости князь, не удержалась, – развела девушка руками. – Будто плетью стегануло. Родителей погибших вспомнила. Такой же вот упырь их погубил.

– Упырь, – повторил князь задумчиво.

– Никакой он не блаженный, – добавила Мена. – Думаешь, ради веры на колдунов охотится? Как бы не так! И награду не за убийство получает. Ну, не за одно только убийство. Силу он отбирает у колдунов убитых, вот в чём соль, и кому-то ту силу приносит. Вот за что ему серебром платят. Упырь и есть.

– Тебе виднее, – буркнул князь. – Но не ошибись. Мои парни его до рязанских земель проводят. Там выпустят. А куда он дальше пойдёт, один бог знает. А то может и ему неведомо. С блаженными даже у бога накладки случаются.

Александр ещё посидел немного молча, потом вдруг встал резко и вышел, не прощаясь. Кружку с квасом пирожки так и не тронул.

– Мрачный он у вас какой-то, – заметил Сокол.

– Так ведь нелегко ему приходится, – вздохнула Мена. – С одной стороны отец старую веру держит, с другой священники новую проповедуют, языков каких только здесь не намешано, обычаев. Каждый в свою сторону тянет, а ему посерёдке устоять надо. И мир сохранить.

– И часто он к тебе заходит вот так запросто?

– Заметил? – усмехнулась девушка. – Да, захаживает. То посоветоваться, то травок каких-нибудь попросить.

Она посмотрела на Сокола пристально.

– Что-то ещё тревожит тебя? – угадала Мена. – Помимо князя и помимо клинка зачарованного.

– Дедушка ушёл, – вздохнул Сокол.

– Слышала.

– Разыскать бы его, поговорить.

– Войны опасаешься? – опять догадалась Мена.

– Опасаюсь, – признался чародей.

– Думаю, напрасно опасаешься. Не затем он к людям вернулся.

– Ты откуда знаешь?

– Не знаю, догадываюсь.

Сокол поздно на постоялый двор вернулся. От ужина обжорного отказался, сразу в комнату отправился. Тарко в двух словах сообщил, что Вияну ему встретить не удалось, что Тарон задерживается с делами, а Рыжий ему ещё новых подкидывает, находит заказчиков, приводит поставщиков и конца этой круговерти не видно. Потом рассказал, как Савелия из города выпроваживали.

– Я знаю, – кивнул Сокол. – Князя повстречал.

– У Мены?

– У неё.

– А с мечом что? – набрался смелости Тарко.

Сокол, устраивая на лавке постель из плаща и сменной рубахи, пересказал вкратце, что ведунья в дыму увидела, о чём догадалась, что сам Сокол сложил одно к одному. Новости Тарко не порадовали.

– Значит, меч крови хочет? – переспросил он, выделив главное.

– Хочет, – кивнул чародей, положив в изголовье мешок.

– А может, против хорошего человека он навострён? – засомневался юноша. – Может, его придержать лучше, спрятать, утопить где-нибудь…

– Правильно вопрос ставишь, – хмыкнул Сокол, укладываясь и забрасывая на ноги остатки плаща. – Вот и это нам с тобой предстоит разузнать.

Глава одиннадцатая Осада

Варвара часто ходила по комнате из угла в угол или садилась на лавку и сидела часами, устремив взгляд сквозь стены. Мысли путались, наслаивались одна на другую, важное мешалось с второстепенным. Что её волновало больше – вина перед мужем, боязнь наказания или ужас перед тем, что случилось? Неспособность разобраться в страхах пугала тоже.

В тот день, когда Павел вернулся из похода на вурдов, Варвара сказалась больной – благо, что обманывать ни мужа, ни девок особенно не пришлось – лицо её горело, руки дрожали, а ноги ослабли настолько, что даже встать с постели княжна не могла.

С тех пор она вот уже неделю не покидала терема. Хотя трясучка прошла, и княжна могла уже показать улыбкой, будто всё с ней в порядке, но от себя-то самой пережитое поддельной улыбкой не скроешь, не спрячешься за внешним спокойствием.

Она не знала, что ей теперь делать, как сказать мужу о ночном госте, пришедшем к ней в его Павла личине, пока сам он гонялся по деревням за вурдами, и нужно ли говорить вообще? Решись она рассказать, Павел, наверное, не поверил бы ни единому слову, ещё вздул бы жену хорошенько, изгоняя блажь и дурные грёзы. Но не только страхом перед наказанием объяснялось её молчание. Прежний муж вернулся – пылкий в делах и совершенно равнодушный к Варваре. Всегдашнюю его холодность, которую не смогла поколебать даже мнимая болезнь княжны, неописуемая страсть памятной ночи только подчёркивала. И осознание этого тоже пугало.

По прошествии времени, она и сама не была уверена, было ли то наваждение или явь. Воспоминания казались ясными, зримыми, таких не остаётся, когда увидишь что-то во сне. Не только разум, но и тело помнило прикосновения чужих рук, чужую ласку, чужие поцелуи, которые, впрочем, чужими она тогда не считала. Но и однозначно поверить в то, что всё случилось взаправду, она не могла. Никак не укладывалось это в её прежние представления. Так не бывает, и так было.

***

По торговым рядам и примыкающим к торгу улочкам, ещё не вполне застроенным, но людным, ходил, ведя за собой лошадь с подводой, небольшой мужичишка – купец. Он робко заглядывал в каждый двор, где слышался стук топоров, подходил к каждому встречному человеку, предлагая товар. А то и просто выкрикивал, ни к кому не обращаясь:

– Гвозди, скобы кому? Петли, углы! Крючья, кольца!..

Но несмелые призывы редко привлекали к мужичку внимание горожан, и голос его становился всё тише.

– Почём? – иногда спрашивали люди.

Купец называл цену, и народ шарахался от него, как от чумного.

– Да у нас тут вдвое дешевше любой кузнец продаст, – удивился один прохожий.

– Иди отседова, урод, – отмахивался другой. – Откуда ты только взялся здесь такой недотёпа?

Мужичок был растерян, расстроен и обижен до слез. Его превосходный товар оказался никому не нужен. Хотя из дворов порой доносились возгласы, требующие найти какую-нибудь железяку или клянущие плохое качество изделий, но стоило купцу туда сунуться, предложить искомое, как он неизменно получал в ответ ругань. С самой зари ему не удалось продать ни единого гвоздя. И это значит, что дело рушилось на глазах. Нечем было платить за ночлег, за еду, не на что было купить корму лошади. Все свои средства он вложил в это трижды проклятое железо.

Мужичок встал посреди улицы, не зная, что ему делать дальше – то ли лошадь продавать, пока не издохла, то ли самому в холопы идти. Таким, растерянным и унылым купца и застали два юных князя, прогуливающихся по городу.

Борис обошёл повозку, посмотрел с жалостью на кобылу и подошел к мужичку.

– Ты откуда такой? – спросил он. – Как звать тебя?

– Из Кадома я, – ответил тот безучастно. – Ондропом зовут. Вёз мёд в Мещёрск, да не успел к большому торгу. Вот парень один в Елатьме встретился, присоветовал сюда, в Муром, гвозди всякие везти – дескать, строительство здесь великое, всё, что ни есть купят. С руками, говорил, оторвут. Шалопай он, парень этот, шалопай и пройдоха. Даром, что рыжий.

– Сам-то чем думал? – удивился Борис такой наивности. – Мало ли чего тебе насоветуют? Сказали бы хворост сюда везти, так повёз бы?

– Дурень! – влез в разговор Пётр. – Лучше бы ты мёд привёз. Мёда-то как раз здесь нехватка. Все гвозди везут, и крюки. А у нас леса всё больше сосновые да еловые, пчёл мало, а бортников опытных и того меньше.

– Так кто мог знать? – развел руками неудачливый купец. – Теперь что ж, если по здешней цене всё продавать, то только себе в убыток. И назад повернуть не могу. Сперва хоть лошади на прокорм заработать надо. Эх, вот ведь бывает непруха!

Он ещё долго сокрушался, ругая и себя, и неведомого рыжего советчика, обещавшего молочные реки с кисельными берегами, и судьбу-злодейку клял, что завела его на елатомский постоялый двор.

Борис Ондропу поддакивал, сопереживая, потом вдруг уселся на повозку и хитро эдак сощурился.

– Хочешь, помогу тебе товар продать? – спросил княжич. – И не бросом, а за твою цену?

– Да ну? – удивился купец.

– Как ты его продашь? – спросил с недоверием Пётр.

– Поехали на торг, покажу, как продавать надо, – с задором произнёс Борис и соскочив с повозки зашагал вперёд.

Ондроп не то чтобы поверил княжичу, а даже заподозрил подвох – мало ли какие развлечения бывают у породистых отпрысков, – но деваться ему всё равно было некуда, так что, махнув рукой, он взял лошадку под уздцы и поспешил за юношами. Так и вёл возок позади них до самого торга, не решаясь догнать друзей, расспросить молодого князя о его задумке.

Торг, как и весь город, ещё только рождался, купцы вставали, где придётся, люди толкались, подолгу разыскивая нужный товар, а староста безуспешно пытался упорядочить стихийное бурление. И хоть железные и скобяные ряды сложились одними из первых, к удивлению обоих спутников, Борис повелел купцу двигаться дальше, к майданчику, где по большим праздникам развлекали народ скоморохи, а теперь, по случаю буднего дня, паслись боярские козы.

Торговать в этом месте не позволялось, о чём Пётр и напомнил Борису, когда увидел, что приятель намерен здесь встать, но тот отмахнулся только.

– Мы же не из корысти, а так. Помоги коз отогнать, лучше.

Поставив лошадей и повозку посреди объеденной козами полянки, суздальский княжич залез наверх, осмотрелся и, неожиданно для спутников, закричал звонко:

Налетай народ,

Торг великий идет!

Железо ромейское,

Сплошь чародейское!

Белый поп освятил,

Чёрный волхв заговорил

Удачу принесёт,

От вурда упасёт!

Два князя продают,

Не задаром отдают!

Честь большая,

Плата двойная!

Пётр замер, Ондроп вовсе застыл столбом возле лошадки, распахнув рот от удивления. Когда подошли первые любопытные, непонимающие ещё, что за представление неурочное вдруг началось, Пётр пришёл в себя. Хлопнул мужичка по плечу и принялся стаскивать с повозки шкуры, укрывающие товар. Купец опомнился, кинулся помогать княжичу.

– Ну, ты даёшь! – восхищённо произнёс Пётр. – Словно скоморох, какой. Где так лихо слова складывать научился?

– Это брат мой старший, Андрей, приохотил, – пояснил товарищ, сделав короткую передышку. – Учёный человек он, мой брат. Читает много, рассказывает – заслугшаешься. Игра у нас с ним такая была – песенками, вроде скоморошьих, промеж собой разговаривать. Он мне что-нибудь скажет, я ему в ответ в том же духе. Да чтоб без раздумий, навскидку. Вот так и научился.

Борис принялся ещё громче зазывать покупателей и как только любопытные окружили повозку плотным кольцом, дело сдвинулось, пошло само собой и к повозке быстро набежала внушительная толпа. Даже скоморохи не всегда собирали столько народа. Поначалу люди только слушали мальчишку, затем, поняв в чём суть представления, один из горожан спросил недоверчиво:

– А не врёшь?

– Я княжич суздальский, а рядом княжич муромский. У двух князей покупай веселей! – сочинил на ходу Борис.

Недоверчивый горожанин почесал голову и, махнув рукой, показал пальцем на крюк. Борис не забыл, как водится, благословить первой покупкой весь товар, причём сделал это как бы между прочим, непроизвольно и Ондроп только головой покачал, удивляясь, откуда такие привычки взялись у княжича?

После продажи крюка железо пошло нарасхват. На шум подошел один из стражников, что следил за порядком на торгу. Но, увидев княжичей, перечить обману не стал, лишь улыбнулся и подмигнул.

– С этих петель не сорвать татю дверь! – подбадривал покупателей Борис.

– От такого гвоздя дом сто лет простоит! – решил подыграть ему Пётр, хотя вышло у него не особенно складно.

– От такого гвоздя не дождёшься дождя, – передразнил товарища Борис.

Тот задумался на миг и выдал:

– От такого гвоздя отказаться нельзя!

– Ну, вот, – засмеялся Борис. – Так и научишься понемногу.

К этому времени, кричать можно было любые глупости. Толпа уже заразилась молодым задором князей и готова была поверить во что угодно. Кадомский мужичок только и успевал доставать товар, да принимать от людей плату. А народ повалил валом. Некоторые торговцы даже собственные лавки закрыли и подтянулись к майданчику. Сперва, наверное, думали, что и впрямь скоморохи приехали, но потом разобрались, а тогда и сами без покупки не уходили.

Запасы Ондропа разобрали быстро. Кто дома ставил, или только ещё собирался, те рассчитывали волшебной вещицей дело ускорить, но и те, кто уже обжился, покупали какую-нибудь железку, чтоб над дверью прибить на удачу. Вроде оберега или вместо подковы.

Последний гвоздь взял себе Петр.

– Может от нечисти поможет? – предположил он. – Заколочу в стену, буду меч вешать или плащ.

– Да ты чего? – уставился на него Борис. – Это ж я выдумал всё. Чтобы вон бедолаге помочь.

– Мало ли, а вдруг поможет, – пожал плечами Пётр. – Обереги, знаешь ли, лишними не бывают.

Так как товар продавали поштучно, но втридорога, Ондроп заработал куда больше, чем мог и мечтать. И даже больше чем наобещал ему беспутный рыжий советчик. После столь удачной расторжки, словно боясь удачу спугнуть, купец не собирался больше задерживаться в городе. Только купил здесь же на торгу корму для лошади и себе еды на дорогу.

Они проводили всё ещё ошеломлённого, но уже поверившего в счастье купца до самых ворот и всю дорогу выслушивали его неуклюжие благодарности. Впрочем, нельзя сказать, что Борису и Петру это не нравилось. Довольны они были ничуть не меньше Ондропа.

Расставаясь, купец, спросил, чем может отплатить им за помощь? Они отмахнулись, мол, чем незадачливый мужичок способен князьям услужить?

– Ты мёд вези, – сказал на прощание Пётр. – Мёд у вас в Кадоме славный собирают. У нас такого давно на столе не бывало.

Ондроп пообещал привезти самого наилучшего мёда, что только сможет сыскать на родной стороне и, понукая лошадку, выехал за ворота. Борис проводил его взглядом до ближайшего поворота. Скоро и ему самому предстояло отправиться в путь. Посольство подходило к концу. Юрий Ярославич уже передал ответное послание Константину Васильевичу, а кое-что поведал юноше с глазу на глаз. И Борису оставалось только дождаться мещёрского княжича, чтобы и с ним договориться о возможном посольстве, а заодно и познакомится ещё с одним сверстником, живущим в пограничье.

***

Когда он явился вновь, Варвара сперва даже не поняла кто перед ней – муж или прошлый ночной незнакомец. Павла сейчас в городе не было. В сёлах и деревнях собрали, наконец, урожай и пришла пора дальних разъездов. Осенний бор, время наполнять закрома. Эти дни кормили князей и дружину всю зиму. Так что Павел уехал. Но он вполне мог вернуться и зайти в терем в любое время.

И только увидев глаза мужчины, княжна поняла, что перед ней не Павел. Взгляд был тот же самый, что и в прошлый раз. Взгляд нежный, горящий, требующий. Такого у мужа просто не бывает. Раньше был, но не теперь.

Какая-то её часть хотела кричать, бежать, сопротивляться, а другая часть, напротив, рвалась к незнакомцу в объятия. И Варвара, словно зачарованная, молча стояла посреди комнаты, смотрела в глаза мужчины, и не двигалась с места.

Всё же ей хватило воли не броситься незнакомцу навстречу, как это случилось в первый раз, когда она приняла его за мужа. Но вот он подошёл сам и, обняв княжну, покрыл её страстными поцелуями. И неожиданно для себя она ответила ему, и с ужасом осознала, что ничто не принуждало её к ответу – Варвара хотела целовать сама. Ужас на короткий миг прояснил сознание. Она растерялась, потом попыталась собрать волю, чтобы оттолкнуть мужчину или на худой конец закричать. Но он опустил руку вниз на бедро, и она ощутила прикосновение тёплой ладони сквозь легкое полотно рубашки. И от ладони заструилось тепло по всему телу, и жаркая волна ударила в голову. Страсть наполняла её, вытесняя сомнения, гася протестующую волю. Варвара вновь проваливалась в бездну.

А потом он опять исчез. Исчез внезапно, стоило ей только подойти к окну, упустив на мгновение мужчину из виду. И она вновь увидела из окна настоящего Павла, въезжающего через ворота с продовольственным обозом, но теперь уже точно знала, с кем на самом деле провела ночь. Вернее знала точно одно, что не с мужем. А кем именно был этот ночной самозванец, она даже боялась подумать.

Варвара вернулась к ещё тёплой постели, упала и заревела. Кляла незнакомца, судьбу и себя за то, что не смогла побороть искушение.

Потом она вдруг поднялась, схватила кинжал, и долго соображала, как им лучше воспользоваться для задуманного. Сейчас она не боялась возможной боли, но хотела всё сделать быстро, наверняка. Сердце? Горло? Живот? Где прячется сосредоточие жизни? Она пощадила горло, потом живот, и, выбрав способ, уже отвела для удара руку.

И тут город наполнил густой гул меди.

***

– Вставай, поднимайся, беда! – кричал бегущий через палаты вестовой. – Враг на город идет!

Борис дёрнулся, проснулся, попытался понять, что происходит. Сбросил с себя покрывало, и собрался уже переспросить вестового, но тот умчался дальше и его крик слышался в самом конце крыла. Протерев глаза, княжич наткнулся на такой же заспанный и вопрошающий взгляд Петра.

Переспрашивать, однако, и не требовалось. Подтверждая поднятую тревогу, по городу разливался гул набатного колокола. Под окном уже слышались крики и лязг железа – дружина вздевала брони. Частый топот копыт долетел со двора, с той стороны, где располагались княжеские конюшни. Шум нарастал, возгласы и приказы летели отовсюду. Тревога быстро охватила город, нарастала и ширилась, словно пожар, и вот уже с городской стены донеслась брань – туда подоспели сотники и бояре.

– Что, вурды? – спросил Борис, шаря рукой сапоги.

– Какие там вурды! – возразил Пётр, опередив с подъёмом товарища. – Те от городов подальше держаться. Не по зубам им стены.

– А кто тогда?

– Небось, родственничек пожаловал, больше некому.

– Какой родственник? – изумился Борис, припоминая какие-то смутные намёки, что и раньше доходили до его ушей не проникая, впрочем, в сознание. Вроде бы опасались князья кого-то, когда отправлялись на вурдов. Не зря же столько предостережений Юрий предпринял. Но тогда Борис о другом думал, грезил предстоящей облавой, и о враге толком не расспросил.

– Да есть один, – с досадой произнёс Пётр, пытаясь разобраться с плащом. – Проклятье нашего рода, можно сказать. Пойдём скорей, расскажу по дороге…

– Броню не оденешь? – спросил Борис.

– Успеем ещё, – отмахнулся Пётр. – Сразу то не полезем на стены, разузнать сперва надо.

Не теряя время на воздевание доспехов, а лишь похватав оружие, юноши выскочили из комнаты. Впрочем, Пётр успел выловить в прихожей заспанного слугу – мальчишку и наказал тому, что бы он тащил брони вслед за князьями.

– Давай наверх, на сторожевую площадку – предложил Пётр и, не дожидаясь согласия, бросился к лестнице.

На дозорной площадке, устроенной поверх княжеских палат, они увидели Юрия, Слепня и только что вернувшегося из объезда Павла. Все трое всматривались в край леса, пытаясь увидеть противника. На юношей никто из них не обратил внимания. Уже час как рассвело, но враг возле города всё ещё не появился.

Наконец, Слепень отвлёкся на миг от наблюдения, коротко объяснил молодым князьям, что дозоры обнаружили противника загодя, ещё на подходах. Но кто именно враг, в точности определить не смогли, хотя здесь все склоняются к мнению, что на город идёт Фёдор.

Благодаря расставленным на тропках дозорам, Муром был предупреждён и успел подготовиться. Первой поднялась дружина и все начальники. Привыкшие к любым неожиданностям воины, не задавая вопросов, спешили седлать коней, разбирались по полкам, по отрядам. Вслед за дружиной, хоть и не так резво, начало собираться и городское ополчение. По посаду носились присланные Жёлудем гонцы. Они поднимали старшин, а те в свою очередь обходили дворы, собирая всех остальных. Ополченцы хватали припасенное оружие, вываливали на улицу, старшины, ещё вчера такие же мирные граждане, теперь властно распоряжались соседями. Отряды втягивались через ворота. Одни тут же лезли на стены, другие отправлялись к княжескому двору. Вслед за ополчением из посада потянулись под защиту стен и обычные жители. Кто-то успевал прихватить скарб, гнал скотину, кто-то шёл налегке.

Жёлудь торопил людей, собираясь запереть ворота сразу же, как только появится враг. Его ополченцы сгрудились за створами и ждали отмашки.

Сверху всеобщее бегство и суета защитников выглядели впечатляюще.

– Жалко ров невозможно водой заполнить – посетовал князь. – Плотину не достроили ещё.

– Авось и без рва обойдёмся, – сказал Павел. – У Фёдора не так уж и много войска, чтобы добрую осаду устроить. Так, изгоном попытается взять, а, отпор получив, откатит обратно в лес или где он там скрывается?

Однако войско у врага оказалось значительно больше, нежели они полагали. Когда из леса хлынула лавина лёгких конников, князья подумали было, что это вовсе не родственник наскочил, а степные или московские ордынцы. Слишком уж большой, дикой и нестройной выглядела эта лавина. Но вот всколыхнулись знамёна, и они узнали хоругви Фёдора Глебовича, незаконного, по их мнению, претендента на Муромский престол. Сам Фёдор Глебович, понятно, думал иначе.

– Вот же змей подколодный! – выругался Юрий. – Где же это он орду такую сумел собрать?! Неужто со степью снюхался?

– Пять сотен, не меньше, – прикинул на глаз Павел. – А то и все шесть. Сила серьёзная, если, скажем, в поле с ней встретиться. Но для осады всё одно жиденько будет. Ударим конницей, где нас не ждут, прорвём запросто.

– Да ему и не нужна осада, – мрачно возразил Слепень. – Стены-то голые совсем, подсохли только на солнышке, в самый раз для огня пища. А рва толкового нет. Канава в сущности, а не ров. Переметами закидают, стены запалят, поджарят нас, словно грешников в муках.

– Не думаю, – спокойно возразил Юрий. – Почто ему пепелищем-то потом править? Не на то он нацелен, вражина. Ему город нужен. Столица!

Князь зло плюнул.

– Нет, ну где же он войско-то собрал, вурдово семя?!

– Может, кому заплатил за помощь? – предположил Павел.

– Да нечем ему платить. Как из Рязани выгнали, в лесу он где-то живет, в глуши самой. Нет там ни серебра, ни торговли. Да и не прокормит лес такую ораву. Сама на корм пойдёт тем же вурдам. А вот степные царевичи могли и не за серебро подсобить. За будущую добычу или за ответную помощь.

Ещё надеясь застать защитников врасплох, орда безмолвно и на полном ходу приближалась к городу. Всадники заметили своевременное бегство людей из посада и наглухо запертые ворота, но всё равно надеялись до конца на успех. И только приняв на себя тучу стрел, пущенную со стен, враг понял, что сопротивляются не отдельные стражники, что на стенах уже всё войско, а значит взять Муром изгоном не выйдет.

Орда повернула в сторону, и уже не сохраняя молчания и порядка, разразилась криками и принялась кружить на безопасном, в четыре сотни шагов, расстоянии.

– Давай к Большим воротам! – распорядился князь, хлопнув по плечу воеводу. – Проверь, что там на стенах, не надо ли помощи какой?

Слепень ушёл. На площадке, наконец, появился мальчишка-слуга, с пыхтением волоча доспехи. Княжичи помогли друг другу надеть железо и теперь готовы были броситься в бой. Вот только никакого боя пока что не предвиделось.

– Может, ударим по ним конницей? – предложил отцу Павел.

– Их больше, – возразил Юрий. – Только людей зря положим. Надо выждать, посмотреть, что он дальше-то делать будет? Понял поди, вражина, что не выгорело врасплох нас застать.

Пока ждали, что предпримет орда, Пётр посвятил товарища в семейную тайну.

– Давным-давно это расстройство образовалось, – начал рассказывать он. – Ещё прадед Фёдора убил ради Муромского престола своего старшего брата – деда моего отца то есть. Сговорился с князем владимирским, навёл степняков и пожёг город. С тех пор наши дома и воюют друг с другом. От этих котор княжество в конец запустело, потеряло былое могущество, богатство растеряло. Плохо когда меж родственниками свара, а вокруг и без того врагов, что волков голодных. Разодрали землю.

Дед мой, Ярослав, вопрос решил в свою пользу – выгнал соперника вон – да видно не до конца решил. Загнал он клятвопреступников в леса, лишил их власти даже над самой занюханной деревушкой. А без дани, да людей угрожать они не могли – сил взять было не откуда.

Так что на Муром до поры до времени никто не зарился, пока Фёдор на нашу голову не появился. Этот не чета прежним родственникам. Наглый такой, но умён, вурдово семя.

Где он раньше обитал, кто воспитывал его, неведомо. Одно время в Рязани при прежнем князе Фёдор приживался. А недавно там Олег отцовскую власть вернул, выгнал приживалу обратно в леса. Так и сгинул бы он в тех лесах, или подался бы на службу к другим каким князьям, да только объявился у него в приятелях колдун. А быть может и не колдун, а напротив священник. То ли позвали его, то ли сам приблудился. Никто ничего толком не знает. И как его звать не знают, в тайне они это держат. Некоторые поговаривают, что брат он Фёдору, колдун этот, а значит и нам, получается родственник. Но у нас в роду колдунов никогда не водилось, как и священников. Так что враки всё это.

С помощью колдовства или крёстной силы, но укрепились они в лесах. Говорили, будто городок даже где-то поставили, от посторонних глаз скрытый. Колдовством любого с пути отводят. С разбойниками сведались, а может даже и с вурдами. Давно мы пытались найти тот городок, разведчиков лучших засылали, но кто вернулся из поисков ни с чем, а кто и вовсе сгинул безвестно. Чем они там занимаются, какие тёмные дела за ними числятся, не знаю, о том даже слухов нет. Однако на нас они до сих пор не лезли – больше сотни воинов им никаким волшебством не собрать. От старой дружины мало что у Фёдора осталось, а из разбойников доброе войско не сколотишь.

Да и смысла большого в драке не было раньше. Пока и он, и мы в деревеньках сидели, вроде бы как равенство получалось. Он какие-то сёла пощипывал, мы своё держали. Так и шло помаленьку.

А тут мы Муром возобновили. И сразу ясно стало, кто настоящий князь, а кто так, под ногами путается. Теперь отсиживаться ему не с руки. Если сейчас власть не перехватит, потом уже не сможет.

И, видишь, где-то помощь получил Фёдор, ордынцев каких-то пять сотен привёл. Вот и решил, видимо, счастья попытать, пока город до ума не доведён. Хорошо ещё, что у нас заставы кругом стоят – предупредили, а то ведь могло у них и выгореть дело это.

Пока Пётр рассказывал, орда прекратила крутиться под стенами и отошла к дальней опушке. Там всадники спешились, принялись рубить молодые деревья, ставить шатры и разводить костры. Посад враги пока что не трогали, рассчитывая, наверное, взять потом вместе с городом, и люди, кто не успел раньше, воспользовались затишьем и стали свозить под защиту стен добро и семьи.

– Сегодня уже не нападёт, – решил Юрий. – Ладно, пошли вниз, нечего здесь торчать.

Юноши отправились вслед за князьями. Сперва те прошлись по укреплениям, тут и там забираясь на стены и башни, проверяя припасы, распределяя среди бояр и начальников боевые участки. Затем осмотрели дружину и ополчение. Вместе и тех и других набралось три с половиной сотни. Ещё около сотни новобранцев оставались до сих пор без оружия, и Юрий распорядился выдать его из старых запасов.

Большую часть людей князь сразу отправил на отдых, чтобы даже ночью иметь запас свежих воинов.

Борис с Петром тоже отправились досыпать, разумно полагая, что самое горячее времечко если и начнётся сегодня, то как раз ближе к ночи. Раз уж супостаты устроили становище, значит, решили чего-то ждать.

Они улеглись, думая отоспаться впрок, но куда там! Только опытные воины могли заснуть во время тревоги. Молодая кровь играла, не позволяя спокойно лежать, когда такие дела творятся. А тут ещё пришли Румянец и Тимофей, стали расспрашивать, что к чему и как им теперь поступить? Сидеть тихо, как и положено послам, или же помочь хоть малостью Юрию.

Так что не получилось отдохнуть у Бориса.

Глава двенадцатая Искатели

Струг резво бежал вниз по Оке. Дела, подброшенные неугомонным земляком, отобрали гораздо больше времени, чем изначально рассчитывал Тарон, и теперь он навёрстывал упущенное, то и дело бросая гребцов в помощь течению. Те, поработав часа два, скорее в охотку, чем подгоняемые хозяином, брали короткую передышку, ложились на настил, загорали, перебрасываясь незлобными шутками, а потом вновь наваливались на вёсла, подставляя солнцу мощные спины. Когда же солнце ушло за холмы и стало прохладно, парни рубах не надели, а чтобы не озябнуть ещё чаще садились на вёсла.

Сокол стоял на корме рядом с Тароном, изредка поправляющим корабль веслом. Сидеть ему давно надоело. Он стоял и, вполуха слушая ворчание кормщика, размышлял. Путешествие затянулось, а оставленные дома заботы никуда не исчезли. Хуже того, заботы не вещи забытые, они не станут спокойно дожидаться его возвращения. Так всегда – ухватишься за одно, упустишь другое. Клинок вывел на путь, а сустай где-то бродит, тревожа мысль чародея.

– В Муроме надолго не задержимся, – убеждал Тарон. – Дел никаких больше! Переночуем и в путь. А послезавтра, дай-то боги, уже в Мещёрской Поросли будем.

На холме показались свежие срубы муромского кремля. Ещё не выветренные до пепельной серости, не обмазанные глиной, стены смотрелись с реки особенно красиво. Точно солнце, покидая небесный свод, оставляло на ошкуренных брёвнах частичку света.

Неожиданно проходящее судно громко окликнули с берега, из-за подмытых половодьем деревьев, и почти сразу же, не дожидаясь ответа, выстрелили из лука. Стрела, однако, корабля не достигла, булькнув саженях в десяти по носу, но и посылали её, по всей видимости, только ради предупреждения.

– Разбойники? – удивился Тарко, пытаясь высмотреть среди зелени людей. – Прямо под городом балуют? Совсем обнаглели!

– Те зря стрелу бы тратить не стали, – спокойно заметил от кормового весла хозяин. – И предупреждать им незачем, чего ради добычу напрасно пугать? Напротив, ближе бы подпустили. Может князь кого-нибудь поджидает с верховьев? Кто-то жалобу подал, вот и ловят обидчика.

Услышав догадку корабельщика, Рыжий, до этого лениво лежащий на крыше надстройки, вдруг забеспокоился, вскочил и стал пристально всматриваться в холмистый берег.

– Похоже, война у них, – сообщил он с некоторым облегчением. – Точно война! Вон и со стен в ответ стреляют.

Обитатели лодки присмотрелись. Действительно, возле городских укреплений поднималась странная возня. Выглядящие с такого расстояния букашками люди набегали на стены и тотчас откатывались назад. Едва заметными чёрточками мелькали стрелы и копья. Не то чтобы это походило на серьёзный приступ – ни огня, ни дыма, ни пороков с лестницами, потому и не заметили мещёрцы сразу мелкой возни – но пробой сил перед схваткой людское движение вполне могло оказаться.

– Война, – подтвердил чародей.

– На вёсла парни, живей! – крикнул Тарон, уяснив из непонятной возни главное.

– Проскочим? – предложил ему чародей. – К правому берегу прижмёмся и проскочим.

– Где там проскочим? – возразил хозяин. – Назад поворачиваем!

Как бы предотвращая возможный спор, от берега отвалила лодка и резво пошла наперерез кораблю. Полдюжины гребцов мощно работали вёслами, остальные, вооружённых саблями и топорами что-то кричали.

– Живее, живее давай! – подгонял людей Тарон.

Ватажники быстро расселись по местам, несколькими слаженными гребками развернули корабль и тот, отправив вместо себя по течению развод смятой воды, понемногу, но уверенно двинулся обратно, вверх по реке.

Все свободные от вёсельной работы обитатели струга потянулись к оружию, стараясь, однако, делать это исподволь, без спешки, способной вызвать у преследователей подозрение или ненужный боевой задор. Парни Тарона, как и сам он, во всех случаях предпочитали расходиться со встречными ватагами мирно, не исключая и случай нынешний, кем бы ни оказались вышедшие им наперехват воины. Для боя нужны веские основания, а кромсать чужую плоть и подставлять под железо собственную просто забавы ради могут желать лишь последние дурни.

В вышедшей наперехват лодке, похоже, рассуждали похожим образом. А быть может, нашёлся умный начальник, умеющий отличать главное от ничтожного. Так или иначе, отогнав корабль от города, преследователи повернули обратно.

– Уф, – вздохнул Рыжий. – Пронесло вроде

– Осада у них, – пояснил спокойно Тарон. – Им главное к сидельцам помощь не допустить.

– Кому им? – уцепился чародей.

Тарон промолчал. Впрочем, ответа тем более от корабельщика Сокол и не ждал, просто подумал вслух. А про себя, прежде всего, подумал о Дедушке. Неужели тот успел подбить людей на смуту? Вроде бы с его ухода прошло не так много времени. Что можно сделать за месяц? Но ведь дурное дело не хитрое, а это сустай! Его пылкое слово способно зажечь даже сырую свалявшуюся кучу, каковой представлялись чародею давно покорённые и рассеянные по лесным углам местные племена.

От размышлений его оторвал подошедший украдкой Тарко.

– Знаешь, – шепнул он. – Когда я взялся за меч он оказался тёплым. Почти горячим, словно его подержали над огнём.

– Вот как? Хм, – чародей нахмурился. – Это означает, что где-то рядом находится тот, кому меч предназначен.

– Предназначен в каком смысле? – уточнил Тарко.

– В одном из двух смыслов, – ответил Сокол. – Впрочем, я могу и ошибаться или ошибаться может клинок. Он вполне мог почувствовать какого-нибудь сильного колдуна, например.

– Но тебя-то он не чувствует, – возразил Тарко.

– Я не колдун, – отрезал Сокол.

Тарко не полез в дебри споров о словесных значениях и оттенках. Сокол считает, будто есть разница и она важная, ну и пусть себе считает.

– И этот кто-то находился в той лодке? – спросил он.

– Вряд ли, – покачал головой чародей. – Возможно он в Муроме или среди тех, кто его обложил, или вообще проходил где-то неподалёку. Мы не знаем, на каком расстоянии чувствует меч.

Тем временем изгиб реки скрыл от них город и соответственно их самих скрыл от глаз дозорных.

– Поворачиваем к берегу, – распорядился Тарон и, заметив удивление чародея, пояснил. – Ночью попытаемся проскочить. В темноте. Русло я хорошо знаю, мель тут одна, обойдём. Если лиходеев только город волнует, то возможно не станут на реке усердствовать.

Им даже не пришлось вновь приближаться к Мурому. С наступлением сумерек на обоих берегах выше и ниже города запылали большие костры. Отблески огня перечерчивали Оку зыбкими полосами, делая невозможной всякую попытку просочиться украдкой.

– Эх, сейчас бы дождичек хороший, с ветерком, с тучками, – произнёс мечтательно Тарон. – Проскочили бы, прикрываясь мглой. Можешь ты, чародей, тучек нагнать?

Сокол с силой втянул ноздрями ночной воздух. Сухой, пряный, хранящий всё ещё солнечный жар, он обещал на ближайшие несколько дней прекрасную погоду. Дождём даже не пахло. То есть буквально.

– Нет, не могу, – сказал он. – Небо чистое. Таким, по всей видимости, и останется. Неделю дождя не будет.

– Значит, в Елатьму возвращаемся, – вздохнул корабельщик. – Эх, плакал приварок, а как хорошо всё начиналось. И зачем Ромку слушал…

– Александру-то расскажи, что здесь творится, – попросил чародей. – Чай не у одного тебя приварок.

– Сам и скажи, – удивился просьбе Тарон. – Тебя князь быстрее послушает.

– Мы здесь сойдём, – сказал Сокол. – Разведать нужно, посмотреть, что за люди на Муром польстились? Если получится, кинем весточку Александру, но ты всё же предупреди.

– Оно, конечно, узнать надо, – согласился Тарон. – Соседи как-никак. Да и торговля наша от них теперь дюже зависит.

Тарко без лишних вопросов поднялся в струг и, схватив вещи, вернулся на берег. Он привык уже доверять чутью старшего товарища.

– Эй, постойте! – подал голо Рыжий. – Там же сражение идёт, стрелы пускают, если вы не заметили.

– А ты можешь с Тароном остаться, – сказал ему Сокол. – Переждёшь в Елатьме, пока купец твой уедет, да и домой спокойно вернёшься.

– Ну уж нет, я с вами, – поднялся Рыжий.

Все его вещи помещались в холщовой сумке, которую он всегда носил на плече.

– Как знаешь, – бросил Сокол через плечо.

Корабль ушёл среди ночи и утра они дожидались на берегу одни. Костра не разводили, опасаясь лишнего внимания, и просто дремали, коротая время, а как рассвело, отправились вглубь леса.

Почти сразу же небо резко потемнело, и начался сильный ливень.

– Надо же, – удивился Сокол.

Он подставил дождю ладонь, точно проверяя его подлинность. Но скоро тот полил так сильно, что доказательство подлинности захлюпали под ногами и потекли за шиворот.

– Говоришь, неделю дождя не будет? – ухмыльнулся Рыжий, прижимаясь спиной к сосновому стволу. – На востоке тебе отрубили бы голову за такое предсказание.

Чародей смерил спутника взглядом, как бы прикидывая, во что бы такое омерзительное превратить наглеца. Потом усмехнулся, отдав должное его образованности.

– Поэтому-то на востоке уважающие себя предсказатели приучились разговаривать малопонятным для всех прочих людей языком иносказаний. Если что-то не так – виноваты не они, не предсказатели, а скудоумные толкователи. Оттого все пророчества стали мутными, бесполезными для дела, зато иносказания обогатили поэзию.

– Уж не знаю в чём тут хитрость, – буркнул Рыжий. – Разве только воду, что мне за шиворот налилась растолковать как божественную купель.

Шутки шутками, но промах с погодой вызвал у Сокола досаду. Он редко ошибался с приметами, хотя за долгую жизнь случалось, конечно, всякое. Но прозевать дождь было уже чересчур. Судя по всему, их с Тарко путь проявил норов, выкинув очередное коленце. Как в переносном смысле, так и в прямом, учитывая, что вместо приятного необременительного сплава к Мещёрской Поросли они теперь с трудом пробирались через дикий лес, направляясь к тому же совсем в другую сторону и совсем с другой целью. Хотя насчёт цели, как посмотреть. Меч отозвался теплотой, почувствовал кого-то поблизости, и в таком случае поворот, возможно, возвращал их на путь, а не уводил с него.

***

К полудню они вышли на сплошь изрытую ямами поляну. На краю, под раздвоенной сосной стоял шалаш, вокруг которого валялись в беспорядке вещи, выложенные на просушку, а перед входом едва дымились остатки костра. Посреди раскопок, сильно размытых недавним ливнем, опёршись на лопату, горевал молодой парень. Увидев выходящих из леса людей, он сперва вздрогнул, но, видимо признав гостей неопасными, вернулся к своей печали.

– Что случилось, православный? – спросил его Рыжий. – На лужайке места живого нет!

– А, – отмахнулся тот.

– Клад не даётся? – догадался Рыжий.

Парень не ответил, но и возражать не стал.

– Тоже мне беда! – продолжил Рыжий. – Клад дело такое. Ненадёжное, знаешь ли. Мне вот и то в лучшем случае один из десяти даётся, а я уж, поверь на слово, повидал их всяких, кладов-то. И на сто монахов заговорённых, и мертвецом кусачим охраняемых. А то такие бывают, что серебром вытаскивать нужно.

– Так ведь то клад, чужое добро, а тут я сам тайник устроил, – прорвало вдруг парня. – Обидно своё-то потерять. Месяц назад всего свёрток припрятал, веточкой отметил. Всё как положено. Никакого там хитрого заговора, никаких ловушек. А неделю назад пришёл – веточка на месте, а под ней пусто.

Рыжий присел рядом.

– Значит, проследили за тобой, – предположил он с сочувствием в голосе.

– Кто? – удивился тот.

– Мало ли в лесу глаз чужих.

– Вроде не копался тут никто до меня, – не очень уверенно сказал парень. – Земля всё плотная попадалась и травка кругом росла. Нет, я бы заметил.

– Значит, ушёл клад, – кивнул Рыжий.

– Как то есть ушёл? – опешил парень.

– А как клады уходят? Тебя как звать-то, кстати?

– Мосол.

– А меня Рыжим зовут, – он поёрзал, устраиваясь поудобнее, и заговорил каким-то особым доверительным голосом. – Откуда, по-твоему, они вообще берутся, клады эти? Думаешь, их люди нарочно закапывают, для всеобщей забавы? Нет, брат. Вот вроде тебя кто-нибудь спрячет добро, когда тащить тяжело или утаить от товарищей что задумает, а потом найти не может. Потому что клад дело такое – уйти может хоть и от хозяина!

Мосол посмотрел на собеседника с уважением, сразу признав в нём знатока, и даже с некоторой толикой надежды посмотрел, вдруг да поможет гость незваный отыскать пропажу.

Всё это время Сокол и Тарко стояли рядом и в разговор не вмешивались. Юноша осматривал поляну, а чародей прислушивался к беседе, что-то прикидывая в уме. Наконец, уловив перерыв в разговоре, он спросил:

– Что в Муроме происходит, знаешь?

– А что там может быть? – ответил Мосол, подняв на старика взгляд. – Князь в Муроме. Оплот городит.

– Не знаешь, – кивнул Сокол.

– А место тут удобное, – подал голос Тарко. – Вещи бросим, налегке к городу сходим.

– Пожалуй, – согласился чародей. – Вот что, Мосол. Поможем закладку твою отыскать. Только нам тут пожить некоторое время нужно, пустишь?

– Живите. Не жалко, – пожал тот плечами.

– Вот и отлично! А теперь подскажи, как отсюда удобнее к Мурому подобраться?

– Это просто, – Мосол поднялся и показал рукой. – Вот этот лесок пройдёшь, там будет тропка по-над оврагом. По ней прямо под самые стены и выйдешь.

– А я пока обед приготовлю, – тут же вызвался Рыжий, явно не горящий желанием покидать полянку.

Оставив спутника на хозяйстве, чародей с Тарко отправились на разведку.

Тропа, на которую указал неудачливый кладоискатель, вывела их сильно в стороне от Мурома. Но получилось даже лучше. Несколько воинских станов расположились вокруг города в пределах видимости один от другого, образуя почти сплошное кольцо осады. И тропа вывела их, по всей видимости, к главной ставке, где стоял богатый шатёр, увенчанный знаменем какого-нибудь воеводы, а то и князя. Удачным вышло и то, что небольшое заросшее камышами озерцо, наполовину превратившееся уже в болото, отделяло их от ставки, позволяя спокойно наблюдать из-за деревьев, оставаясь при этом в относительной безопасности.

О внешней охранительной черте нападающие или позабыли впопыхах, или сил у них столько не нашлось, или же, что вернее, посчитали её излишней – не значилось за князем Юрием никаких других городков с войском и ополчением, а, следовательно, и некому было прийти на помощь осаждённому Мурому. Однако случайных лазутчиков всё же побереглись, расставив на тропках дозоры, а сверх того приметил Сокол кое-где и охранные амулеты. Пучки сухой травы висели на кустах и ветках деревьев. На первый взгляд ничего особенного, но каждый такой пучок, стоит лишь колыхнуть его, проходя мимо, непременно даст знать о непрошенном госте неведомому хозяину.

Сколько ни всматривался чародей в осаждающих город воинов, он так и не смог твёрдо сказать, какой силе принадлежало войско. Одно только он понял наверняка – к городу подкатила не восставшая мурома или мещера. Хотя и те и другие изредка попадались среди разнообразной и разноязыкой орды, но заводилами здесь явно были другие. А для коренных мещёрцев наблюдалось слишком много порядка, слишком много знамён и шатров, доброго и дорогого оружия, – то есть всего того, чего лесным повстанцам попросту неоткуда взять. Сустай легко мог зажечь в них веру, поднять походя на борьбу, но снабдить войско припасом ему не по силам. И понимание этого заставило Сокола мысленно перевести дух. То чего он так опасался с тех самых пор, как узнал об уходе Дедушки, пока что не произошло. Пока.

– Но кому же всё-таки понадобился Муром? – подумал вслух чародей.

– Кому бы ни понадобился, он завтра может захотеть и всей Мещеры, – сказал Тарко и добавил мечтательно. – Вот бы по ним отсюда ударить! Не ждут ведь.

Юноша, кажется, не сомневался, на чью сторону ему встать. Свои Муром не воюют, остаются враги – вот и весь ход мысли.

– Нечем ударить, – сказал чародей. – Кстати, как там твой меч?

Тарко, вытянув клинок на пядь из ножен, осторожно тронул его рукой.

– Тёплый, – ответил он. – Чувствует кого-то. Странно.

– Странного мало. Кто-то ведь развесил на кустах обереги.

– Колдун? – догадался Тарко. – Не тот ли, кого меч ищет? Так может его того…

Он кивнул на клинок.

– Не твоя рука «того» должна делать, – вздохнув, напомнил Сокол.

Они вернулись на поляну. Рыжий уже освоился, можно сказать обжился. Расширил шалаш, разложил нужные вещи, а которые нужными не были, те укрыл от непогоды сосновыми лапами; он успел, судя по всему, сходить на охоту и даже приготовил на огне какую-то дичь, а в котелке заварил питьё из трав и ягод. И теперь в ожидании товарищей развлекался беседой с Мослом.

Заметив возвращающихся чародея и Тарко, Рыжий хлопнул собеседника по спине.

– Я, брат, про клады много ещё чего знаю, – закончил он разговор. – Мог бы тебе и не такого порассказать. Но сейчас дела ждут, а ты скажи, как найти тебя, так я в следующий раз как за кладом пойду, обязательно свистну.

– Так ведь, летом я завсегда в этих краях обтираюсь, – сказал тот. – Спроси Мосла, подскажут, где найти.

– Рано прощаетесь, – заметил Сокол, присаживаясь к костру. – Придётся нам тут задержаться.

– Надолго? – уточнил Рыжий.

– Не знаю. Город в сплошной осаде. Надо бы разобраться, кто они такие, – пояснил Сокол. – Одно могу сказать, что не местные воду мутят.

– Это и так было ясно, что не местные, – фыркнул Рыжий. – Ещё когда нас с реки погнали. В той лодке ни одного мещёрца не было.

– Разглядел?

– А то!

– Молодец. Остался сущий пустяк – выяснить, кто именно на Муром налетел? Надо бы подойти поближе, разговоры послушать, но там охрана, обереги повсюду развешаны. Просто так не пройдёшь. Только если на плечах у кого-нибудь проскочить.

– На плечах это как же? – прищурился Рыжий, готовый перенять новую полезную хитрость.

– Увидишь, если такой глазастый, – усмехнулся чародей и, взяв жареную тушку, с хрустом отломил от неё крылышко.

– Так там что, война? – удивился Мосол. – А я-то тут бедую, не знаю.

– Война, – кивнул чародей.

– А с моим делом как? – решился спросить парень.

Откусив мяса, Сокол обвёл взглядом перекопанную поляну.

– Ты ведь вон там схрон закладывал? – показал он крылышком на один из отвалов.

– Разве теперь узнаешь, – протянул Мосол. – Вроде бы там.

– Там, там, – сказал чародей. – Ты вот что. Возьми два шага к полудню и копни глубже. Только прямо сейчас копай, завтра, боюсь, дальше клад уйдёт.

Мосол вскочил, посмотрел одновременно с ужасом и восхищением на чародея, который уже, казалось, забыл и о непутёвом кладоискателе, и о его кладе, и вновь принялся за еду. Мосол оглянулся на указанное место, словно боясь забыть или сбиться, и, схватив лопату, побежал откапывать закладку.

Глава тринадцатая Посольство

Несмотря на мелкие вылазки врага, в Муроме царило спокойствие. И на стенах, и на улицах, и на площади с беженцами. Горожане и воины доверяли князьям. И только в самих княжеских палатах проводили совет за советом.

Положение нельзя было назвать таким уж безвыходным. Первый натиск сорвали, и Фёдор обложил город, пусть и недостроенный, но имеющий уже достаточные для длительного сидения припасы. С другой стороны и осада не вышла полной. Окружив Муром с напольной, или вернее сказать с лесной стороны, Фёдор не имел столько сил, чтобы ещё и перекрыть полностью реку. Выставил заслоны ниже и выше Мурома, на том и успокоился. Торговые корабли такие заставы, конечно, разворачивали, но лодка с вооружёнными людьми могла без труда прорваться. А уж по Оке удобно и за подмогой к соседям послать, и припас, если возникнет нужда, подвести. И беженцев опять же на ту сторону отправить, сократив лишне рты.

Но голод пока что Мурому не грозил. Не зима всё же – только-только урожай в закрома свезли. И на что только Фёдор надеялся, затевая осаду?

– Почему он не уходит? Вот что меня по настоящему беспокоит, – говорил Юрий. – Взять город он не смог и теперь уж не сможет. Тут всё очевидно. Но нет ли у Ирода в запасе какой-нибудь пакости? И про колдуна ведь не зря слухи ходили. Приступом не возьмёт город, железно! А хитростью?

Вопрос этот всех сейчас беспокоил, не одного только Юрия.

– Потому и надо уже сейчас за помощью посылать, – сказал Павел. – Тут надменности или гордыни быть не должно. Прежде всего, к мещёрскому князю Уку посла отправить. На быстрой лодке со сменными гребцами до Елатьмы день ходу. Ещё день уйдёт на то, чтобы весть добралась до Городца. Ну, пусть ещё день князь собирать дружину будет. Да сюда дорога день-полтора займёт. А что через пять дней здесь случится, одному богу известно. Как бы ещё и не опоздали.

– Договора у нас с ним нет, – заметил Юрий. – Может, пришлёт помощь, а может и нет. Пронадеемся зря.

– Да и сил у него немного, – добавил один из бояр. – Сколько Ук сможет прислать, даже если помочь решит? Сотню? Две? Вряд ли хитрая лиса все свои полки из города выведет. Скорее всего, ограничится сотней. А этого мало, чтобы осаду снять.

Борис взял слово и предложил отправить за помощью в Нижний Новгород. Как раз, мол, и союз на прочность проверим и вниз по течению быстрее грести.

Его предложение многие хоть и не отвергли совсем, однако взяли под большое сомнение.

– Туда вниз, допустим, а обратно, да с войском? – возразил всё тот же боярин. – А по Оке двести вёрст почти. Можно, конечно, лесами пройти, но это дело долгое и неверное. В тех лесах легко на мордовский отряд наскочить. Не союзной мордвы, а той, что с ордынцами связана, а то и на самих ордынцев. Тогда как бы вместо помощи худо не вышло.

– И союз толком ещё не состоялся, – добавил Павел. – Константин Васильевич не тот человек, чтобы лезть в чужие дела вслепую.

– Вовсе наоборот! – возразил Борис. – Если бы против кого-то из соседей, другое дело. А против самозванца, отец поможет.

Тем не менее, после жарких споров решили никакой помощью не брезговать, возможных отказов не боятся, а отправить гонцов и вниз и вверх по Оке.

И опять возник вопрос, а как быть дальше? Ожидать помощи, укрываясь за стенами, дело хорошее, но больно уж ненадёжное. Опять колдуна помянули. Враг он тоже сейчас не вареники лопает, думает, как бы город взять. А ещё хуже, если решит Фёдор, что дело не выгорело, да и надумает спалить Муром, мол, если не мне, так пусть никому. Тогда никакие союзники уже не понадобятся. По общему мнению, всё шло к тому, что без кровавой бойни не обойтись.

– Время потянуть нужно, – сказал боярин.

– Да как же его потянешь? – удивился Юрий.

Тут слово взял воевода и предложил:

– Надо бы посольство к Фёдору отправить. Как бы отступное предложить. У него в лесу денег, слышно, не больно много водится. Может, клюнет на серебро. Может, смутится, замешкает. Заодно и выведать можно, что он задумал, почему не уходит?

– Да какое там посольство? – возразил Павел – Фёдор любому нашему боярину голову с радостью оттяпает и вернёт в мешке вместо ответа, как у степняков принято. Благодарить ещё будет, что сами к нему на расправу человека послали. Он же всех бояр за предателей держит, разговаривать даже не станет.

– А вон Бориса Константиновича можно послать – сказал Слепень, махнув рукой в сторону Бориса. – Суздальскому княжичу, небось, не оттяпает голову-то, руки коротки!

Все сразу смолкли. Про то, что Борис не свой, не муромский, как-то успели позабыть. Теперь задумались.

Павел повернулся к княжичу и сказал:

– А ведь и верно, – сказал Павел и повернулся к княжичу. – Тебя он и правда не тронет, и в заложники не возьмёт. Не посмеет, побоится отца твоего. Не знаю, насколько мы этим времени выиграем, но разведать какие там силы и что себе Фёдор думает, нам не помешало бы. А тебе он скорее откроется.

«Весёлое дело, – подумал Борис. – Просто ремеслом каким-то эти посольства для меня стали. Вроде как коз разводить».

И дал согласие.

***

Три всадника выскользнули из приоткрывшихся на миг ворот Мурома и понеслись на полном скаку к ставке восставшего князя. Клинки их были убраны в ножны, а под развевающимися плащами не горела на солнце броня. Знамён у всадников тоже не было никаких.

В них никто не стрелял, и тревоги не поднимали. Рассудили, что коль всадников только трое, то вряд ли это безумцы, что задумали сделать вылазку. Это либо посольство напуганного до смерти Юрия, либо перебежчики – бояре, крысы продажные, не подозревающие, что измена от гнева Фёдора их не спасёт. Потому стоящие в дозоре воины наблюдали за скачущей тройкой с презрительной усмешкой.

Но вот нижегородцы приблизились к ближайшей заставе, осадили коней, а Румянец, большой любитель до пышных речей и знаток церемоний, выпалил ровным и зычным голосом:

– Князь суздальский Борис Константинович, к князю Фёдору Глебовичу, с посольством.

Усмешки разом слетели с лиц дозорных. А их начальник даже смутился. Откуда здесь было взяться суздальскому князю? С каких таких елтыхов? Ну, пусть даже не князю, а княжичу, но ведь самого великого Константина Васильевича младшему сыну! Это, братцы, не шутка, тут как бы впросак не попасть.

Начальник заставы склонил голову, а вслед за ним уважение проявили и все его подчинённые.

– Проводи нас к князю Фёдору, – требовательно заявил Румянец.

Борис при этом равнодушно смотрел вперёд, как бы и не замечая такую мелочь, как дозорные. Тимофей, напротив, разглядывал их очень даже откровенно, не отводя насмешливых глаз от встречных смущённых и вопрошающих взглядов.

– Шерсть! – раздражённо позвал начальник. – Проводи гостей к князю.

Откуда-то из ямы выскочил детина и вправду весь от макушки до пят заросший густым волосом. Ни дать, ни взять – живой моток шерсти, из которого выглядывали только глаза, да торчал длинный нос. Вылитый вурд, только что без клыков. Он впрочем, выглядел добродушно и при виде благородных гостей смутился куда меньше товарищей, будто всё равно ему было, князь едет или холоп. Махнул весело посольству рукой и, не дожидаясь ответа, побежал в сторону стана.

Впечатлённый рассказами товарища, Борис ожидал увидеть в ставке врага разбойничью вольницу. Злобные взгляды, толпы оборванцев, ругань и драки. Однако порядка там оказалось побольше, чем в полках иных князей, воюющих под рукой отца.

Люди здесь не слонялись без дела, не пьянствовали, не задирали один другого. Рубили деревья, чинили одежду, мастерили что-то, упражнялись с копьями, саблями и луками. Те, кто не заняты были ничем, сидели спокойно возле костров, ели варёное мясо, говорили в полголоса или спали, тут же у костра, укрывшись с головой плащами.

Увиденное стало первым неприятным открытием Бориса. Второе не заставило себя долго ждать, и его он уловил уже ухом. Здесь действительно встречались во множестве чужаки, но, судя по говору, были они вовсе не степняками, как предположил муромскй князь, а выходцами из московских пределов. Этот говор Борис знал отлично, так как часто слышал его, живя в Суздале.

Он не подавал виду, что порядок и говор его удивляют, лишь переглянулся с Тимофеем, ища в его взгляде подтверждения собственным догадкам. Тот незаметно кивнул, даже не головой кивнул, а одними глазами. «Всё-таки Москва, – подумал Борис. – Москва пришла сюда раньше, а стало быть, отец отстаёт и все его задумки находятся под угрозой. Правда, их союзники владеют городом, и если Юрий его удержит, то это даст отцу преимущество. Но надо спешить. Всё равно надо спешить. И ещё надо спасти престол Юрию любой ценой».

Восставшего князя охраняли неплохо. Суздальцев вместе с проводником остановили задолго до шатра, выделяющегося среди прочих размерами, знаменем и скоплением перед входом богато одетых людей. Шерсть переговорил со стражником и тот внимательно, без тени пренебрежения, но и без особого почтения, осмотрел посольство.

Молодой боярин повторил свою речь слово в слово. Стражник, однако, не впечатлился и этим.

– Оставьте лошадей здесь, – коротко сказал он и указал на пригорок.

Борис и Румянец спешились, перебросив поводья Тимофею, который на всякий случай решил остаться в седле. С высоты положения он медленно и внимательно стал осматривать вражеский стан, запоминая каждую мелочь.

Посчитав дело сделанным, заросший детина отправился без спешки обратно к заставе, а Бориса с Румянцем к шатру провожал уже подозванный стражником воин. Там он перепоручил гостей товарищу из ближней охраны, что стояла возле закрытого пологом входа, а Васька в третий раз произнёс речь, которая, похоже, стала уже надоедать и ему самому.

– Князь занят сейчас, – сказал охранник. – Ждите здесь. Я доложу Фёдору Глебовичу о вашем приходе.

Суздальцев окружили все те, кто собрался возле шатра. Не столько в видах безопасности окружили, сколько из любопытства.

– Зачастили к князю гости, – сказал один из них. – А что же будет, когда он в Муроме сядет?

– Тогда уж сынков к нему присылать не станут, – ответил ему приятель. – Сами повалят с просьбами.

Борис едва удержался от дерзости. Но, сделав над собой усилие, отрешился от перешёптываний челяди и прислушался к тому, что происходило в шатре. Там не подозревая ещё о посольстве, довольно громко спорили. И некоторое время, пока стражник не доложил о прибытии суздальского княжича, Борис отчетливо услышал несколько отрывочных слов, но вот понять о чём речь так и не смог. Что-то о сотнях, о помощи. Спорили два голоса – один низкий и спокойный, другой высокий и раздражённый. Второй голос, судя по всему, принадлежал князю.

Тут предупрежденные воином собеседники стали говорить тише и разобрать, о чём дальше пошёл разговор, Борис не смог даже в общих чертах. Впрочем, беседа быстро закончилась. Полог шатра распахнулся и оттуда вышел могучий человек в чёрной рясе. Он выглядел усталым и чем-то сильно озабоченным, а больше всего княжича поразил меч, который висел у него на поясе. «Ого! – сказал Борис сам себе. – А у Фёдора, оказывается и чернецы на службе водятся!»

Монах едва не столкнулся с юношей, и как-то странно взглянул на него, будто признал княжича, хотя сам Борис чем угодно мог поклясться, что видит чернеца впервые. Вряд ли бы он запамятовал такую любопытную личность, если бы довелось повстречаться прежде.

– Фёдор Глебович ждёт Константинова сына, – произнёс стражник, и остановил ладонью дёрнувшегося вслед за княжичем Румянца. – А ты, боярин, здесь обожди.

Борис, открывая полог, глазами показал спутникам на чернеца. Тимофей, хоть и находился в отдалении, заметил, кивнул, а Румянец отошёл чуть в сторону от шатра, словно отделяясь от окружения Фёдора, где стал прохаживаться, гордо подняв голову и выставив из-под плаща на показ свой богатый кафтан.

Проследить за монахом не удалось ни тому, ни другому. Румянец только и сумел, что проводить чернеца взглядом, пока тот, завернув за шатёр, не скрылся из глаз. Пойти следом молодой боярин не посмел и продолжил шагать взад-вперёд с безучастным видом, как бы давая понять наблюдателям, что оставлен здесь не своей волей и вообще его дело маленькое, служилое, а переговорами пусть князья занимаются.

Тимофею расхаживать по чужому стану тем паче не с руки было. Поэтому он, по-прежнему оставаясь в седле, занялся расспросами.

– Гляжу, у вас монахи с мечами хаживают? – обратился старый воин к одному из ближайших стражников.

– Один только… – ответил стражник и презрительно сплюнул, но дальнейшего разговора не поддержал.

Тем временем Борис оказался в шатре. Здесь было темно и чадно от коптящих светильников, тщетно пытающихся наполнить пространство светом. Посреди шатра на застеленном ковром стуле, восседал Фёдор Глебович. Рядом с ним стоял столик и скамейки, но Борису сесть князь не предложил.

Он произвёл на юношу неприятное впечатление. И вовсе не из-за того, что оказался врагом его друзей – всякое в жизни бывает и вполне приятные люди могут оказаться на другой стороне. Нет, сам его облик вызывал неприязнь. Весь грязный, косматый, с диким рыскающим взглядом. Был он больше похож не на князя, а на лесного бродягу. Собственно таковым он и являлся – самым настоящим лесным бродягой, но как-то плохо сочеталась внешность предводителя с образцовым порядком в лагере.

Фёдор в свою очередь тоже изучал гостя.

– Суздальскй княжич, – наконец проговорил он так, будто до сих пор сомневался в докладе стражника, и только теперь, увидев застёжку с белым соколом, уверовал, наконец, в действительность. Борис отметил, что голос у лесного князя и правда какой-то взвинченный.

– Зачем ты здесь, суздальский княжич? – спросил Фёдор.

– Князь Муромский Юрий Ярославич попросил меня выступить послом к тебе, – ответил Борис.

– Муромский? – раздражённо переспросил Фёдор. – Ну, это мы ещё поглядим, кто из нас Муромским будет зваться и как долго этот засранец титулом чужим прикрываться сможет.

Борис промолчал. Фёдор расценил его молчание по-своему. Кивнул на одну из скамеек и, подождав, пока гость усядется, налил в кружку вина. Протянул Борису, взял свою.

– Пустая затея, княжич, – сказал Фёдор, сделав глоток. – Мне не о чем говорить с Юрием.

Борис только губы смочил и кадыком двинул.

– Юрий хотел узнать, что тебе нужно? – сказал затем он. – Если откуп, то сколько?

Фёдор расхохотался, но так, зло, как будто силой выдавливал из себя смех. Потом вдруг резко оборвал хохот и, глядя в лицо юноше, бросил:

– Мне нужен Муром. И больше ничего. Неужто, Юрий настолько туп, чтобы не понять хоть этого?

«Чего же ты сам его не поставил?» – чуть не вырвалось у Бориса. Но сказал он иначе.

– Город ещё нужно взять, что будет непросто. А откуп можно получить сразу и без боя.

– Не зря ходят сплетни, что вы, суздальцы, торгаши великие, – с некоторой долей презрения заметил Фёдор. – Всё-то одними деньгами меряете. Земли, титулы, города. Но я не для того выжидал так долго, чтобы на серебро размениваться.

Он осушил махом кружку, поставил её с громким стуком.

– Нет, мне нужен не откуп, мне нужен Муром! – заявил князь. – И пусть Юрий, если живым остаться хочет, теперь же уходит. Так и быть, отпущу и его, и семью, препятствовать не стану. Пусть и бояр с собой забирает, не больно эти псы мне нужны. А нет, так пусть не жалеет потом.

Борис промолчал. Посольство не складывалось. Впрочем, на успех никто и не рассчитывал, отправляя его к врагам. Ему время бы потянуть, намерения прояснить. А как? Ничего в голову не приходило. Но Фёдор, успокоив себя вином, сам подбросил зацепку.

– Раз уж заговорили об этом, скажи, какая у тебя корысть в этом посольстве? – спросил он вполне добродушно. – Не всё ли тебе равно, кто будет сидеть в Муроме? Это наши семейные дела.

– Не у меня, – поправил Борис, выигрывая время. – У моего отца.

– Ну, пусть у отца, – легко согласился князь. – Что ему-то до наших дел?

Тут Борис и нашёл, чем собеседника заманить. Спасибо, Андрей научил его небылицы сходу выдумывать.

– Отец вёл переговоры с Юрием о купли Мещёрской Поросли, что с нашим Берёзопольем граничит, – сказал Борис. – Если князь на Муроме поменяется, придётся ему всё начинать сначала. А нам волость расширять надобно, людей расселять.

Строго говоря, Мещёрская Поросль не принадлежала ни Муромским князьям, ни Суздальским, ни Стародубским. Она вообще никому не принадлежала и с давних пор жила сама по себе. Но Фёдор, скрываясь в лесах, мог всего и не знать, а если и знал, то у Бориса имелось объяснение – пограничные земли всё одно межевать с соседями нужно.

– И всех дел-то? – неподдельно изумился князь. – Да на кой ляд она мне сдалась эта ваша Поросль? Дикие места, там и князей-то русских не признают. Скорее нож в спину сунут, чем дань платить станут. Да продам я её Константину Васильевичу, пусть не беспокоится.

Фёдор совсем подобрел, узнав, как он полагал, подлинную причину хлопот Бориса. Повеселел даже. Щенок за отца просит – дело законное.

– И сколько возьмёшь отступных? – тут же спросил Борис, взметнув глаза на князя.

Тот аж опешил. Но опять же по-доброму.

– Ну, вы суздальцы и крохоборы! – покачал князь головой. На сей раз, в его голосе прозвучало скорее восхищение, нежели презрение.

– Курочка по зёрнышку клюёт, – невозмутимо ответил Борис. – Москва вон целые города перекупает, а мы всего-то удел берёзопольский расширить хотим.

– А за сколько Юрий готов уступить землицу? – спросил Фёдор.

– За восемь сотен рублей серебром, – без раздумий, навскидку ответил Борис.

– Стало быть, тысяча, – подумал вслух Фёдор. – Так и скажи отцу, что, мол, за тысячу уступлю.

– Ты тоже, значит, торговле не чужд? – улыбнулся Борис. – За тысячу? Так и передам. Если, конечно, в Муроме сядешь.

– Ишь ты! – опять взвинтился Фёдор. – Сяду, можешь быть уверен! Ты вот скажи, сколько воинов город хранит?

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Борис. – Я не соглядатай какой-нибудь.

– Правда? – усмехнулся князь. – Однако мои силы ты наверняка уже пересчитал?

– Я сделал это ещё со стен Мурома, – возразил Борис. – И не один я. Могу сказать только, что в городе хватит воинов, чтобы выдержать приступ и хватит припасов, чтобы пересидеть осаду.

Он поднялся, чтобы уйти и Фёдор не стал возражать. Долил себе в кружку вина, выпил, равнодушно взирая на княжича.

– Юрию передай всё же, пусть уходит, преследовать не стану, – крикнул он вдогонку.

Когда посольство возвращалось обратно в город, Борис спросил у спутников:

– Ну что, удалось что-нибудь вызнать про этого монаха?

– Ничего, – сказал Румянец.

А Тимофей пожал плечами и ответил:

– Только то, что он здесь один. И судя по всему, простые воины его недолюбливают.

***

Демон в облике мужа стал приходить к ней почти каждый вечер. Но теперь Павел находился в городе. Некуда стало ездить – осада. Однако ночной гость, похоже, не опасался с ним встретиться. С тех пор как загудел набат, тот ни разу не ночевал в тереме. Пропадал на стенах, в конюшнях, гридницах и бог весть, где ещё.

Варвара места себе не находила. Душа разрывалась между долгом супругу, страхом и краткими мгновениями греховного плотского удовольствия. То есть если бы она могла выбирать, то без сомнений выбрала бы верность, мужа. Но она понимала, что не устоит перед соблазном и в следующий раз, какие бы клятвы себе не давала.

Весь город занимался подготовкой отпора врагу, готовился класть жизни и проливать кровь, а Варвара, ну полная дура, не могла разобраться в собственных чувствах. Даже злость взяла на самою себя. Эх, хоть бы кто-нибудь совет умный дал. Ведь должно же быть средство. Но нет у неё советчиков.

Павел готовился к войне, занимался с дружиной, пропадал на стенах и башнях, но она всё равно не посмела бы ему признаться. Сразу не призналась, а теперь и подавно. А больше спросить совета не у кого. Слишком уж щекотливое дело, чтобы посвящать в него даже близкую княжеской семье старуху-ведунью. Скорей уж старухе-то в первую очередь нельзя ни о чём говорить. А к кому ещё обратиться за помощью? Правда, была у княжны дальняя родственница, не чуждая ворожбе. Но она не только по крови дальняя, она и живёт бог знает где. К ней и в обычное-то время трудно добраться, а из осаждённого города и подавно.

Нет, нужно было что-то предпринимать самой. Варвара попыталась припомнить девичьи разговоры о колдовстве, слышанное когда-то про ворожбу и обереги, но ничего путного вспомнить так и не сумела. В голову ничего другого не пришло, как соорудить крестик из орехового дерева и припрятать его возле кровати. Средство больше на мертвецов рассчитано, да на нечисть лесную, а тот, кто к ней повадился на мертвеца или лешего походил мало.

Поначалу, когда незнакомец появился, про крестик она позабыла. Его взгляд немедленно проник в душу, разрывая на части и развеивая все замыслы, приготовления. Но когда мужчина подошёл ближе и собрался её обнять, Варвара почувствовала вдруг, что действие взгляда ослабло. Она вырвалась, метнулась к кровати и, выхватив оберег, выставила его перед собой.

Всё напрасно. Мужчина протянул руку и взял ореховый крест безо всякого страха. Он повертел его перед глазами, словно пытаясь разгадать, в чём тут подвох, затем улыбнулся и вернул Варваре.

– Опасаешься кого? – спросил он.

– Тебя опасаюсь, – набралась княжна смелости.

– Меня не надо опасаться, – сказал незнакомец.

Его голос казался таким убедительным, что Варвара сразу поверила – да, его опасаться не надо. Тогда он без грубости, но властно притянул женщину к себе и, наконец, обнял.

– Не меня ты боишься, а самой себя, – произнёс незнакомец ласково, будто говорил про любовь. – Зря боишься. Нет здесь никакого греха, если нравлюсь я тебе. Ведь нравлюсь?

Варвара вздрогнула, заливаясь краской.

– А почём я знаю, какой ты на самом деле? – тут же возразила княжна. – Ты мужем моим прикидываешься. В своём обличье не показался ни разу. Может ты дьявол?

Мужчина отпустил её, отошёл к окну и уселся на скамейку. Варвара осталась стоять посреди комнаты, готовая то ли бежать прочь, то ли броситься в объятия незнакомца. Её лицо горело, а перед глазами стояла туманная пелена. Сейчас, использовав всю свою смелость за несколько произнесённых слов, она с трудом понимала, что происходит вокруг.

– Значит, полагаешь, я дьявол? – спокойно спросил незнакомец. – А почему, в таком случае, крест твой мне никакого ущерба не причинил?

– От греха это, – выдавила из себя Варвара. – Бог грешникам не помощник.

– Хм, – буркнул под нос мужчина. – А праведникам его помощь не больно-то и нужна.

Он встал и подошёл к Варваре, которая продолжала стоять, сжав губы.

– Я не дьявол, – тихо сказал он, проводя рукой по волосам. – Поверь мне.

Мужчина нежно обнял её и прошептал на ухо:

– Я люблю тебя…

И Варвара опять поверила.

Глава четырнадцатая Лазутчик

На рассвете Мосла на месте не оказалось. Ни на поляне, ни в шалаше, ни где-то поблизости. Ушёл Мосол. Не поблагодарил за помощь, даже не попрощался. Рыжий забеспокоился, бросился было проверять сумки, мешки, но все их вещи остались не тронутыми, а собственные, вместе с выкопанным накануне свёртком, Мосол, разумеется, унёс.

– Пожалуй, и нам пора, – сказал на это Сокол, ничуть не печалясь пропажей хозяина шалаша.

– Позавтракаем сперва? – попытался оттянуть поход Рыжий. – Тем, что от ужина осталось?

– Да, нет, не стоит, – отмахнулся Сокол. – Кто его знает, приятеля твоего? Может он уже награду за наши головы получает.

Чародей умел подобрать нужный довод. Рыжий собрался быстро, опередив даже расторопного Тарко, и через полчаса они уже сидели в засаде, наблюдая за вражеской ставкой. Сокол выбрал место рядом с тропинкой, что, огибая озерцо, выходила прямо на дозор. Отсюда они могли заранее увидеть любого путника.

Вот только тропка оказалась не слишком оживлённой. Они просидели в засаде довольно долго, наблюдая за скучающим дозором, и только ближе к полудню из леса вышел первый прохожий. Странный такой. Монах по виду, но при оружии и походка у него больше подходила воину, нежели иноку.

– А ведь я, кажется, уже видел его, – сказал Тарко. – Когда к Стылым Маарам ходил. Только он тогда на лошади ехал.

– То, что надо, – заметил Сокол. – Вот у него на хвосте и проскочу.

– Думаешь, он к этим идёт? – спросил Тарко.

– А куда тут ещё идти? Сами по себе у нас монахи не разгуливают. Да ещё при мече.

– А нам-то что делать? – спросил Рыжий. – В брюхе бурчит уже. Надо бы с обедом решить, а заодно и с ужином, раз уж от завтрака отказались.

– Здесь ждите, – распорядился чародей. – Только тихо, и огонь не разводить! Если к вечеру не вернусь, возвращайтесь на поляну, там и встретимся. Поужинаем.

Прикрываясь кустами, Сокол скользнул к тропинке как раз, когда монах вплотную приблизился к засаде. Был у чародея в запасе один старинный заговор, что позволял прокрасться незаметно мимо кого угодно, если ступать в тени человека, которому эти самые «кто угодно» вполне доверяют. Монаха дозорные даже не стали окликать, только проводили взглядом, а старший, без лишних вопросов пристроился впереди, указывая дорогу. Похоже, монах один здесь такой шатался. И его явно ждали. Вместе с гостем и прошмыгнул Сокол через охрану и мимо оберегов прошёл незамеченным.

Но отделяться не стал. Во-первых, не хотел лишаться защиты, ведь заговор действовал только рядом с «проводником», а, во-вторых, монах и сам по себе вызывал нешуточное любопытство и, следуя по его стопам, Сокол надеялся узнать куда больше и быстрее, чем, если бы он до темноты подслушивал болтовню простых воинов.

Однако быстро прояснить обстановку не получилось. Монаха сперва проводили к одному из больших шатров, где он спросил у одинокого стражника, на месте ли хозяин, но получил отрицательный ответ. После чего провожатый отвёл монаха довольно далеко от главного шатра, где под большим навесом из старой ветхой ткани обитали странные заросшие мужики мало похожие на воинов. Там, отказавшись от предложенного кем-то ужина, монах улёгся вздремнуть прямо на голую землю. Соколу пришлось притаиться здесь же, с той лишь разницей, что вздремнуть, не раскрывая себя, он не мог, а потому вынужден был стоять подле отдыхающего «проводника».

***

После исчезновения Сокола, а со стороны это выглядело именно как исчезновение, прошло несколько часов. Рыжий заскучал. И без того пришлось ждать половину дня, пока появится нужный прохожий, а теперь выходило, что снова ждать надо. Уже самого Сокола. И ни костра, ни еды в утешение.

– Тошно просто так без дела торчать, – сказал он Тарко.

Не успел тот ответить, как Рыжий выбрался с лёжки и ползком пробрался к заросшему берегу озера, где наскоро осмотрелся и вдруг принялся собирать сухой камыш. Тарко, вздохнув, отправился следом.

– Как стемнеет, надо будет подобраться поближе к ним, – шёпотом объяснил задумку Рыжий. – Посмотреть что там да как…

– С ума сошёл? Сокол сказал здесь его дожидаться. Помешаем ему только глупостями твоими.

– Ты Тарко меня не учи, учёный я. Помоги лучше.

Тарко пожал плечами и молча принялся рвать камыш, подкладывая охапки в кучу товарища. Даже не спросил, почто тому столько камыша понадобилось и Рыжий только подивился такой выдержке, даже позавидовал где-то. Уж у него самого терпения не хватило бы точно.

Наконец, решив, что собранного достаточно, Рыжий связал из камыша несколько вязанок, затем собрал их вместе и получил лёгкий плотик. Человека хлипкая постройка не подняла бы, но Рыжий и не собирался на плотике плавать, а, загрузив его тем же камышом, натыкал поверх веток, так что получился плавучий островок, каких много по лесным озёрам мотается.

– Как стемнеет, под его прикрытием подберусь ближе, – пояснил Рыжий не вытерпев, поскольку товарищ так вопроса и не задал.

***

Стоять несколько часов почти без движения – занятие тяжёлое, в особенности для старого человека, но Сокол больше тяготился потерей времени. Правда со своего места он мог просматривать небольшую часть вражеского расположения, наблюдать за воинами и даже слушать их разговоры. Вот только именно здесь обитали самые низы войска, которые не то что начальственных тайн не знали, но вряд ли вообще представляли, куда пришли и зачем. Какой-то сброд, пригнанный скорее для численности, нежели для усиления. Вооружены чем попало, некоторые просто ножами, а многие так и вовсе без оружия, если не считать за таковое обычные дубины. С прохожего на дороге ещё можно при удаче тулуп снять, а крепость дубиной не возьмёшь.

Впрочем на кое-какие мысли обстановка Сокола наводила – гостя не зря отправили в дальний угол к отбросам, подальше от начальников. Хозяева странного воинства, хоть и ждали монаха, доверяли ему не вполне.

За гостем пришли, когда Сокол, переминаясь с ноги на ногу, уже раздумывал, не вернуться ли ему в лес.

– Фёдор Глебович зовут, – сказал посыльный.

Монах вскочил, как будто и не спал, и без лишних вопросов бодро зашагал к большому шатру. Сокол на затёкших ногах едва поспевал за ним, пытаясь на ходу припомнить, какой такой Фёдор Глебович мог на Муром напасть? И уже на подходе вспомнил, что имелся у Юрия дальний родич. И звали его как раз вроде бы Фёдором. Но Сокол никогда не слышал, чтобы у того было под рукой хоть какое-то значительное войско.

На этот раз возле шатра оказалось многолюдно, причём за исключением стражников всех собравшихся отличала богатая одежда, доспехи и оружие. Видимо, проведав о возвращении хозяина, сюда стянулись войсковые начальники со всей осадной дуги. Они негромко переговаривались, спорили, некоторые пытались попасть к князю, но их не пропускала стража. Перед монахом, однако, полог распахнули без разговоров, и он вошёл внутрь, сопровождаемый любопытными и где-то даже завистливыми взглядами знати.

Плотная ткань не пропускала дневного света, а отверстие на верхушке шатра заслонял поддерживающий его столб. Несколько светильников с багровым коптящим пламенем наполняли шатёр тяжёлым духом и придавали обстановке весьма мрачный вид.

Фёдор сидел на некоем подобии трона, хотя на самом деле это могла быть и пара подходящих колод, покрытых богатым ковром. Рядом стоял столик с кувшином, блюдом и кружками, хотя и столик мог на поверку оказаться пнём, застеленным спускающейся до земли скатертью. Для посетителей предназначались скромные скамеечки, расставленные тут и там по шатру.

Монах занял ближайшую из них без приглашения.

– С чем пожаловал, божий человек? – спросил его князь.

– Чего медлишь, Фёдор? – сразу насел на хозяина гость. – Ждёшь, когда они крепость достроят?

– Так ты торопить меня пришёл, чернец? – в голосе князя проявился гнев. – А я-то думал помощь привёл. – Он вдруг успокоился, пригубил вина из кружки. – Меня подгонять не надо. Что обещал, сделаю. Но и вам бы неплохо слово держать. У меня воинов настоящих не больше сотни, всё остальное сброд. Эти не то что город, они и деревню не одолеют, если мужики за колья возьмутся. Так для видимости копошатся, костры жгут. Серьёзно ударить нечем.

– А если помощь раньше к Юрию подойдёт?

– Помощь? Откуда? – удивление на лице Фёдора быстро сменилось раздражением. – Ты мне зубы-то не заговаривай. Спешить надо, никто не спорит. Да только твой хозяин мне не указ. Оговорённое сделаю, а как и что, я сам решать буду. Но пока обещанные сотни не подойдут, мы не начнём.

– Сотни тебе под другое дело обещаны.

– Под другое, – раздражённо передразнил князь. – Если Муром не возьму, то никакого другого дела просто не будет.

– А чего изгоном не взял? Хватило бы и твоих людей, кабы сонным Муром застал. И сброд пригодился бы. Небось, грабить, не воевать.

– Предупредил Юрия кто-то, – с досадой ответил князь. – Тревогу успели поднять.

– У тебя же тропки тайные есть.

– Почуяли, значит как-то, а может, и предал кто, – он махнул рукой. – Тут же половина людей неизвестно откуда. Подсыл мог вполне оказаться. Я дознание провёл, конечно, но что тут выяснишь. Они и друг друга-то плохо знают.

Князь вдруг опять полыхнул гневом.

– Да что ты какой настырный? Всё учишь и учишь, прорехи какие-то ищешь…

– Я просто советую, – устало сказал монах.

Он заметно тяготился разговором и удерживал его здесь или долг, или приказ.

– Ты мне уже разок насоветовал, – зло ухмыльнулся князь. – Кто мне сказал, что Юрий ушёл на вурдов вместе со всей дружиной? Мол, город пустой, приходи и бери его. Ну, вот он я, пришёл! А Юрий почему-то в крепости оказался.

– Так я тебе когда говорил? – чуть не вспылил монах, но быстро взял себя в руки. – Ты бы ещё дольше собирался, глядишь, и каменный бы город застал.

– Дольше?! – взревел князь. – Сколько надо было, столько и собирался! А ты знал, когда я выступлю. Мог бы подкрепление вовремя подвести.

– Будет тебе подкрепление, – сказал монах. – Заблудились они. Дорога в болота завела. Пока выбрались, два дня потеряли.

– Бражничали, наверное, вот и сбились с пьяных-то глаз.

– Да, нет. Тут что-то иное. Мне вот тоже в одном деле помешал кто-то. И дороги путаются. Вроде бы правильно идёшь, а не туда попадаешь.

– Я и говорю бражничать меньше надо… – хохотнул Фёдор.

Монах задумался, как бы что-то подсчитывая, потом встряхнулся.

– Если опять не заплутают, а вроде бы негде им теперь плутать, то завтра к вечеру жди подмогу, – сказал он.

– Другое дело. С этого бы и начал. А то взялся меня поучать.

Князь опять успокоился. Как Сокол заметил, его настроение вообще быстро менялось.

– Тебя накормили? – Фёдор потянулся к кувшину. – Выпьешь со мной?

Монах покачал головой.

– Я сыт, а хмельное не жалую. Есть ещё одно дело. Не столь срочное, но возможно куда важнее окажется твоей войны…

Изложить это новое дело он не успел. В шатёр заглянул стражник.

– Там княжич суздальский пожаловал, Борис Константинович, – доложил он. – Требует встречи.

– Откуда здесь суздальский княжич? – удивился Фёдор.

– Из Мурома прискакал, с боярином молодым и кметем, – сообщил стражник.

– Вот ещё нелёгкая щенка принесла, – буркнул монах. – Ну, что за пронырливый юнец!

– Ты знал? – спросил его Фёдор, вновь раздражаясь.

– Догадывался.

– Почему не сказал?

– Только о том тебе и говорил, что спешить надо, – чернец поднялся. – Заканчивай с ним побыстрей. Пережду под небом.

Провожаемый недоверчивым взглядом князя, монах направился к выходу. Сокол поспешил следом, хотя и возникла мысль затаиться в шатре. Появление неведомо откуда суздальского княжича само по себе вызывало любопытство, а его разговор с Фёдором мог многое прояснить. Ведь в разговоре между собой князь и чернец не поминали всего того, о чём оба прекрасно знали, а с чужим человеком Фёдор мог и проговориться. Но хотя в шатре было много укромных мест, где Сокола вполне мог укрыться, отступать от тени «проводника» он посчитал слишком опасным.

– Зови княжича, – раздалось за спиной.

Как оказалось, Сокол рано расстраивался, что пришлось уйти вместе с монахом. «Проводник», сделав небольшой круг, вернулся к шатру с другой стороны. Один из стражников хотел было отогнать непрошенного гостя, но наткнулся на такой свирепый взгляд, что счёл за лучшее не настаивать. А монах, ничуть не стесняясь свидетеля, присел на корточки и стал подслушивать. Так что из-за его плеча и чародей смог услышать переговоры.

Вопреки ожиданию, они оказались довольно унылыми. Не умел молодой князь верёвки из собеседников вить, как умел по слухам его папаша. Но когда речь зашла о Мещёрской Поросли, чародей всё же вздрогнул. Не о том разговор дальше пошёл, но напомнил Соколу, каким ветром его сюда занесло, и какие долги за душой остались. Случайность? Возможно. Чародей не верил в вездесущее провидение. Однако и мимо ушей знаки пропускать не привык.

Как только Борис ушёл, монах вернулся в шатёр, едва опередив какого-то настырного посетителя. Оттёр соперника могучим плечом от входа. Тот хоть и оказался воином не из слабых, а по богатой одежде судя – знатным, сперва опешил от наглости, а после поздно уже стало очередь отстаивать. Провожаемый коротким ругательством, чернец скрылся за пологом.

– Зря ты его отпустил, – сказал монах князю. – Хорошая была возможность покончить со щенком.

– Зачем с Константином зря ссориться? – удивился такой кровожадности Фёдор. – Сосед будущий как-никак. Мальчишка просто пытался договориться, откуп предлагал, а как не вышло, так Поросль для отца выторговывал. Известное дело, торгаши они…

– Дурак ты, князь. Вынюхивать он сюда приходил, а не договариваться. И потом, хозяин не для того тебе помогает Муром вернуть, чтобы ты с суздальцами в ладах жил. На покой не рассчитывай…

Он вдруг осёкся на полуслове, замер, обняв ладонью оберег, а потом сказал сурово:

– Слушают нас.

– Как то есть слушают? – не понял князь.

– Подслушивают.

– Кто?

– Не знаю пока.

Сокол забеспокоился. Его почуял монах или кого-то ещё? Но вряд ли здесь лазутчики шныряли во множестве. Не стоило на это надеяться. Преодолеть старинный заговор могла не абы какая вещица. Откуда такой у монаха-то взяться? И почему он не почуял чародея сразу, когда тот только встал у него за спиной? Впрочем, это как раз объяснимо – заговор слабеет со временем, будто краска выгорает, вот, в конце концов, и пробило покров волшебный. А подробности выяснять времени не осталось. Пока заговор худо-бедно держался, следовало как можно скорее уходить. Подальше от монаха и его оберега.

Сокол выскользнул из княжеского шатра, едва не столкнувшись с вбегающим на зов князя охранником. Потеряв «проводника» он стал уязвим. Благо уже стемнело. И хотя сотни костров освещали лагерь, его пока никто не заметил. Чары таяли как снег под весенним солнцем. Как это выглядело со стороны, Сокол не знал, но обнаружить его могли теперь в любое мгновение, и потому он, пригибаясь к вытоптанной земле, перебежал в тень соседнего навеса, где и затаился.

Скоро сюда пожаловал вестовой. Из-под навеса выскочили воины, побежали в разные стороны, поднимая на ходу тревогу и обшаривая тёмные закутки. Свой навес они проверить, однако, забыли.

Посерёдке воинского стана прятаться оказалось безопасней всего. Но и сидеть до бесконечности невозможно. Вдруг монаха ещё какой амулет вытащит? Да и до рассвета вряд ли поиски прекратят.

Временами перебегая, временами переползая от шатра к шатру и от навеса к навесу, Сокол понемногу подобрался почти к самой окраине лагеря. Он видел уже спасительную тропу, но проскочить через охрану не мог.

Хоть бы на малое мгновение отвернули свои взоры стражники!

Кто-то на небесах здорово ему подыграл.

– Горим! – послышался крик.

На берегу озерца, прямо рядом с заставой, разгорался огонь, грозящий вот-вот перекинуться на ближайшие шатры и навесы. А там, подуй ветер, и вся ставка могла полыхнуть.

Короткого мгновения, пока стражники отвлеклись на суматоху, бросились затаптывать горящую ткань, Соколу хватило, чтобы выбраться из охваченного волнением лагеря.

– Выведал что-нибудь? – спросил его Рыжий, как только они оказались под спасительным покровом леса.

– Выведал, – кивнул Сокол. – Кто из вас догадался пожар устроить?

Тарко молча кивнул на товарища, но чародей и сам уже догадался, увидев вымазанное грязью и облепленное ряской лицо Рыжего.

– А не зря мы тебя, стало быть, от купца галицкого отбили, – усмехнулся Сокол. – Сильно мне пособил твой пожар.

Они вернулись на поляну, и за поздним ужином, состоящим из холодного мяса и чёрствого хлеба, Сокол рассказал всё, что ему удалось узнать.

– Завтра днём или вечером они получат подкрепление, – подытожил он. – Но на ночь глядя, конечно же, не полезут, а вот с утра ударят почти наверняка.

– Значит, завтрашний день у нас в запасе, – сказал Рыжий.

– И что же нам делать? – спросил Тарко. – За помощью бежать?

– Помощь позвать не успеем, – сказал Рыжий. – Вот если бы тогда с Тароном в Елатьму вернулись, то как раз уложились бы в срок.

– С чем бы мы тогда вернулись? – возразил Сокол. – С догадками? Александр просто так людей не поднял бы. В лучшем случае разведку бы выслал.

– В Муром надо пробраться, – предложил Тарко.

– Вот ещё! Там от нас пользы мало, – отмахнулся Рыжий. – Три человека стены выше не сделают.

– Хотя бы предупредим их.

– Думаешь, они спят там в Муроме? Небось, и без нашего предупреждения приступа ждут.

– Это верно, – кивнул Сокол. – В Муроме нам делать нечего.

– А что же тогда? – спросил Тарко.

– Не знаю, – чародей задумался. – Побродим завтра вокруг, может, надумаем что-нибудь, а может само образуется.

Глава пятнадцатая Приступ

Едва зашло солнце, в стане противника завязалась какая-то подозрительная возня. Всю ночь оттуда доносились крики, лязг железа, стук топоров и защитники города, верно истолковав предупреждение, стали готовиться к решающему сражению. Хотя враг вряд ли бы решился напасть среди ночи, на стенах о сне не помышляли. Защитникам нашлось что подправить, доделать, чем запастись, а потому и крики, и лязг железа, и стук топоров поднялись и по эту сторону стен.

Горожане, слишком молодые или старые для ополчения, тоже не пожелали оставаться в стороне. Как только слух о скором приступе подтвердился, они приняли в подготовке обороны деятельное участие. У кого нашлось хоть какое-то оружие, приставали к ополчению. Но и безоружные дело себе нашли, и женщины с ребятишками. Под стенами заполыхали костры, куда уже стаскивали отовсюду всевозможных размеров котлы под смолу и кипяток. На стены поднимали камни и брёвна, все, что попадалось на недостроенных улицах города.

Посланные князем бояре и дружинники пытались упорядочить стихийное мировое движение. Но их усилия были тщетными, да и лишними – горожане и сами знали что делать. Всего лишь недавно поставив город, люди отнюдь не горели желанием потерять его. Кому же охота вновь скитаться по деревням и сёлам, не имея защиты, не зная покоя. Прятаться в лесах, у смрадных болот? Ведь только-только свежего ветра глотнули. И потому люди готовились к сражению с особым усердием.

– Велик ли остался запас в оружейной? – спросил князь у воеводы.

– Нет – покачал тот головой. – Почти всё раздали в первый же день. Больше полусотни не оборужим, да и то, какое там оружие – ржа одна. В курганах древних целее встречается.

– Раздай что есть! – приказал Юрий и Слепень отправился исполнять.

***

До поздней ночи тишина так и не опустилась на осаждённый город, а отблески костров и факелов рвали на клочки саму тьму. Хотя Павел которые уж сутки пропадал среди воинов, а таинственный соблазнитель приходил почти каждый вечер, Варвара не ожидала увидеть его среди эдакой суеты. Ей казалось, что тайные и постыдные дела, к каким безусловно относилось покушение на супружеское ложе, требуют особой обстановки – темноты, тишины, скрытности, чего-то скрадывающего измену.

Но он всё же пришёл. И сумел её удивить. На этот раз гость не торопился с объятиями, с поцелуями, не буравил взглядом, но лишь присел на краешек лавки и довольно долго молчал. Варвара даже засомневалась, не спутала ли она, не муж ли забежал попрощаться перед сражением? Сомнения развеялись, когда незнакомец, с какой-то усталой тоской глянул на княжну исподлобья, и вот эта вселенская тоска, в который раз пробудившая воспоминания о призрачном лесном взгляде, расставила всё по своим местам.

Явно случилось что-то такое, серьёзное, тревожащее даже демона, а всё что соблазнителю плохо ей могло пойти на корысть. Как бы то ни было, спрашивать о причинах печали Варвара не стала. Ещё не хватало с нечистой силой первой заговаривать.

– Завтра будет жарко, – сказал, наконец, он. – Возможно, мы с тобой больше не увидимся.

– Убиваться не стану, – бросила княжна не без вызова.

– Тебе будет о ком убиваться, – тут же осадил её демон.

Варвара вздрогнула. Намёк вышел более чем прозрачным. Неужели всё так плохо? И тут же она с грустью подумала, что вот незнакомец пришёл к ней накануне смертельной схватки, а муж проведать не догадался.

– Город падёт? – спросила она.

– Не знаю. Но люди погибнут многие.

– Ты можешь помочь?

– Кому?

– Городу.

– Как?

– Ты же колдун, демон! – вскипела Варвара. – Раз сумел княжну покорить, то и силы врага можешь ослабить.

– Мне нет дела до города.

– Но до меня тебе дело есть?

– Если ты попросишь, помогу, – сказал мужчина.

– Тебе важна именно моя просьба?

– Да.

– Хорошо. Я прошу тебя, кем бы ты ни был, помоги городу! Убереги князей и жителей его.

– Что взамен? – спросил он.

Варвара вновь вздрогнула. Сейчас он потребует отдать душу, а она согласится. Пожертвует собой ради других. И даже не из-за отваги собой пожертвует, а потому, что уж если на чистоту, свою душу она давно считала пропащей. Так что невелика цена за спасённый город.

Ночной гость будто прочитал её мысли. Поднялся с лавки.

– Мне не нужна душа, – сказал он. – Мне нужна только любовь.

Варвара едва сдержалась, чтобы не вздохнуть с облегчением. Хотя какое уж тут облегчение. Душа не товар, какой продают по собственной воле, душу теряют вне зависимости от того, пришли за ней или нет. И тут же сама себе возразила – а любовь? Разве её можно выменять?

Но незнакомец, похоже, прочитал и эти её мысли. Во всяком случае, он улыбнулся, а потом подошёл и обнял княжну.

***

Ранним утром Фёдор начал решающий приступ. На стенах Мурома к встрече врага уже подготовились. И всё же защитники ожидали пусть и сильного, но небольшого отряда, а когда рассвело, увидели, что в станах противника кишмя кишат вооружённые люди. Их насчитали около тысячи. Силы для приступа вполне достаточные.

Муром давно утратил славу, давно перестал быть тем знатным городом, ради взятия которого собиралось бесчисленное воинство, возводились сложные осадные сооружения, а сама осада продолжалась недели, а то и месяцы. И город ещё не достроен, и рвы сухие, и укрепления не те, что прежде, и защитников горстка. Впрочем, и покушающийся на Муром Фёдор не был ордынским ханом или великим князем с тугой мошной, обширными владениями, полнокровными полками и сильными союзниками. Хотя и последним голодранцем он тоже не был. Смог ведь собрать людей и поддержку кое-какую нашёл. Но всё же размах не тот, не былинный размах, и поэтому вражеское воинство ограничилось обычными подручными средствами – лестницами, веревками с крючьями, длинными жердями и прочими нехитрыми приспособлениями такого рода.

Надтреснутым словно простуженным голосом запел рог, и отряды пехоты пошли на приступ. Прошлое величие осталось прошлому. Ныне всё должно было решиться в один-единственный день.

Вражеский рог и разбудил Бориса. Он честно отстоял на стенах вчерашнюю смену, хотя никто не посмел бы упрекнуть суздальского княжича, вздумай он уклониться от чужой войны. Но Борис от войны не бегал, пусть и чужой – так он понимал славу и честь великих князей суздальских. И, кроме того, был он ещё слишком юн, чтобы прислушиваться к расчётливому голосу разума, а голос Тимофея он и вовсе не принял всерьёз. Тот будет опекать его и боятся даже при переправе через ручей.

– Васька! – позвал Борис.

Румянец возник перед ним уже одетый в броню. Возможно, боярский сын не снимал на ночь доспехов, а возможно и вовсе не спал. О том, что утром возможен приступ, знал весь город, и надлежало жить в ладах с собственной душой, и обладать нешуточной волей, чтобы уснуть накануне смертельной схватки, как это сделал Борис.

– Началось? – спросил он.

– Да, – подтвердил Румянец.

– Где Тимофей, остальные?

– Уже готовы. Внизу ждут.

– Спускайся, я сейчас подойду.

Прежде чем присоединиться к землякам, Борис решил подняться на дозорную площадку и прояснить обстановку – подходы к городу оттуда просматривались гораздо лучше, чем с любой из башен, а, кроме того, там же должно было находиться сейчас и начальство.

Однако наверху он застал только Юрия Ярославича с парой ветеранов и несколько мальчишек— посыльных, которые время от времени срывались с княжескими приказами в разные концы города и возвращались с донесениями. Все бояре, и Слепень, и Жёлудь, и оба княжеских сына давно пребывали в войсках.

Юрий только на миг отвлёкся при появлении суздальского княжича, поприветствовал сдержанно и тут же вернулся к наблюдению.

Сражение разгоралось. Нападающие с гиканьем и свистом неслись к городским стенам, таща на себе всё, что наготовили за ночь. Волна за волной накатывали они на город. Со стен врага посыпали стрелами, но не способны оказались стрелы сдержать порыв дикого воинства. И почти не сдержал его напора сухой бесполезный ров. Полилась со стен смола и кипяток, полетели брёвна и камни. Всё что успели наготовить за несколько дней осады, всё, что натаскали на стены в последнюю перед приступом ночь. Первая волна захлебнулась в крови, но на смену ей уже шла вторая. Взметнулись верёвки и упали на стены лестницы, и сотни похожих на разбойников людей карабкались по ним. Приступ вышел молниеносным, и скоро схватка завязалась уже на стенах и нижних ярусах башен. А рядом со ставкой Фёдора, вне досягаемости стрел защитников, собиралась конница. В нетерпеливом ожидании топтались лошади и люди держали их под уздцы, ожидая приказа.

– Фёдор пытается взять Большие Ворота, – решил Юрий. – Как только пешцы проложат путь.

Он разослал мальчишек с приказами. Ушёл и один из седых ветеранов – готовить к бою малую дружину Юрия, состоящую из таких же стариков, как и он сам.

Собственно торчать дальше на обзорной площадке не имело смысла. Противник даже не попытался скрыть замысел, возможно у него просто не оказалось достаточно сил, для того чтобы предпринять какую-нибудь хитрость с ложным ударом или обманным бегством. Таким образом обстановка стала предельно ясна с самого начала битвы: если ворота падут – тогда конец городу. Три сотни вражеских всадников ворвутся на его улицы, и перевес сил быстро решит дело в пользу проклятого родича. Ни ополченцам, ни ветеранам Юрия, ни Павлу с его неполной сотней конницы против Фёдора не выстоять. И потому требовалось удержать ворота любой ценой. Именно они становились сосредоточием всего сражения, ключом к победе одних и поражению других.

Это понимали и те и другие. И те и другие бросали в бой свежие силы, перебрасывали к воротам помощь, откуда только возможно, так что во многих других местах сражение вскоре стало вялым, а то и вовсе угасло.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Борис.

– Ты бы поберёгся, князь, – сказал Юрий хмуро.

– Поберегусь, – улыбнулся княжич.

Юрий отвлёкся от созерцания битвы, и некоторое время смотрел ему прямо в глаза.

– Спасибо тебе, Борис Константинович, – тихо сказал князь. – Поверь, не забуду.

Борис спустился вниз. Двор почти опустел. С одной стороны от крыльца кучковались ветераны Юрия, с другой собрались люди Бориса. Суздальцы дожидались княжича спокойно, без малейших признаков нетерпения. Тимофей так и вовсе дремал, прислонившись к срубу. Посреди охваченного сражением города это спокойствие выглядело нелепо, даже вызывающе. Но так оно и было. Его воины в равной степени были готовы вступить в схватку, пересидеть в сторонке, или, что называется, сделать из города ноги. Лишь Румянца выдавал блеск глаз, в котором угадывалась зарождающаяся горячка боя.

– Пошли, – широко улыбнулся Борис и, махнув рукой, зашагал через двор.

Люди подтянулись и, не задавая вопросов, двинулись следом.

Положение гостя позволяло княжичу самому выбирать участок сражения. Он и выбрал. Ту самую башню над Большими Воротами, через которую некогда вошёл в этот город, на которой отстоял вчерашнюю смену, и которая теперь стала ключом к Мурому.

На воротах распоряжался Слепень. Здесь же находились и Пётр, и десяток молодых дружинников, и небольшой отряд ополченцев под начальством Жёлудя. Воевода, получив приказ князя, стягивал сюда лучшие силы и не обращал внимания на опасность, грозящую примыкающим к башне стенам. Оставить без прикрытия стены – не велика беда. Перелезших через них врагов встречало на улицах города ополчение и небольшие конные разъезды Павла. Беда придёт, если окажутся во вражеских руках Большие Ворота.

Таким образом, отряд Бориса появился здесь весьма кстати. И своевременно – противник как раз выбил защитников с примыкающей стены и начал пробиваться по лестнице, ведущей на средний ярус башни. Искать воеводу, расспрашивать об обстановке и ждать приказов, времени не осталось.

– Руби! – заорал Борис, подменяя раненого ополченца, который уже заваливался на спину.

Тимофей мгновенно оказался рядом и даже чуть впереди. С другой стороны Бориса прикрывал Румянец. Ввиду нежелания суздальцев подвергать княжича излишней опасности, каждый его шаг навстречу врагу приводил в движение и весь отряд. А поскольку зашагал отдохнувший Борис резво, они быстро очистили от врага и лестницу, и довольно большой участок стены.

– С почином, – переводя дух, поздравил княжич соратников.

***

Жёлудь, спускаясь с верхней площадки, столкнулся нос к носу с Боюном

– Тебя кто к воротам прислал? – спросил начальник.

– Никто. Сам пришёл.

– Я же тебе тайник поручил сторожить! – заорал на ополченца Жёлудь. – Тут есть кому биться, а там кроме тебя никого не оставалось путных. Одни мальчишки! Отрежут вот нас от воды, как мы осаду высидим?

– Всё сегодня решится, – спокойно заметил Боюн. – Здесь решится. Нечего попусту воду стеречь.

Жёлудь сплюнул в сердцах. Тайник не только к воде выводил, но и путём ухода являлся. Но не будешь же с ополченцем о таких вещах спорить.

– К Петру иди, вниз, – распорядился старшина.

Петру, что защищал нижний ярус башни, пришлось значительно труднее, чем суздальцам. Во-первых, княжич не спал целые сутки, и к тому же накануне отстоял ночную смену, а, во-вторых, он очень скоро лишился всех своих людей, которых Слепень перебросил на соседнюю стену.

Взамен Пётр получил трёх ополченцев, которые мало на что годились, но потом Жёлудь прислал ещё одного и вот он-то, пожалуй, и делал погоду на их боевом участке. Им оказался тот самый Боюн, про которого и среди ополченцев, и среди дружинников ходили слухи, один другого невероятнее. Даже брат с отцом в разговорах пару раз необычного бойца помянули. Правда, с порядком у Боюна было туго. Приходил когда полагал нужным, уходил, когда считал дело сделанным. Вот и к воротам явился сам, без приказа, но такому своеволию ополченца Пётр сейчас даже обрадовался.

Теперь и он смог оценить бойца. И отметил не без удовольствия, что, по крайней мере, некоторые из слухов вполне подтвердились. Боюн работал клинком с большой сноровкой и упорством, хотя ему явно недоставало опыта и хорошего наставника – движения выглядели грубыми, простыми и Пётр мог бы, пожалуй, отыскать лазейку в его защите. Зато в нападении ополченцу не было равных. Иногда Боюн откладывал саблю и брал в руки сулицу или даже цеп, или что-нибудь ещё из оружейных запасов, собранных в башне в огромном числе и разнообразии. Ни дать ни взять, – краснодеревщик, что работает то одним, то другим резцом, смотря по тому, какой узор и на каком дереве он предполагает исполнить. Узорами Боюна являлись поверженные враги и Пётр, когда удавалось, с большим удовольствием созерцал это искусство.

Но даже с таким помощником им приходилось туго. Взобраться на нижний ярус врагу было проще простого. Сюда доставали обычные приставные лестницы, а в боковых стенах зияли внушительные проломы. По уму простенки следовало забивать камнем, но князья спешили, а камня на всё не хватало, и стены во многих местах остались пустотелыми или присыпанными наспех землёй, а теперь их легко разбивали, растаскивали крючьями, выламывали копьями и просто руками.

Враги иногда нападали сразу со всех сторон и даже сверху, когда им временно удавалось ворваться на средний ярус. Уложенные наспех мосты прогибались под тяжестью воинов, обрушившихся брёвен, расшатывались, расходились, и через открывшиеся щели можно было достать друг друга клинком или копьём. А ведь кроме обороны как таковой от защитников требовалось прикрывать спины лучников, а также охранять и мальчишек, подающих лучникам стрелы, и собственных раненых, которые перебирались под укрытие сами или сопровождаемые товарищами, и которых с каждым часом становилось всё больше.

Вот из-за раненых, Пётр чуть было и не схлопотал в спину железо. Спасло его чудо. То есть спас, конечно, Боюн, но помогло ополченцу не иначе как чудо. То ли вражеский воин притаился среди раненых, то ли засел где-то рядом с ними в тёмном углу, но Пётр его не заметил и повернулся спиной, встречая набегающего из пролома мечника. С этим пришлось повозиться, и пока он возился, тот второй, притаившийся, выскочил и напал на Петра со спины. Княжич почувствовал угрозу и даже начал движение в сторону, чтобы уйти от удара, но явно не успевал.

И тут Боюн совершил невозможное. С того места, где ополченец сражался, выручить Петра он не мог, слишком далеко для простого клинка, а именно клинок тогда оказался его очередным «резцом». И тогда Боюн прыгнул. Прыгнул, выставив ноги вперёд, и прыгнул не на врага, которого не доставал, а на столб, подпирающий перекладину и вместе с ней держащий настил среднего яруса. И вот ведь как удачно получилось – перекладина не задела Петра, но обрушилась как раз на голову противника и вражеский клинок, сломав полёт, лишь чиркнул княжича по доспеху.

Поблагодарить ополченца молодой князь не успел. Вновь пришлось отбивать нападение. При каждом новом наскоке десятки топоров и крючьев вонзались в плоть башни, выгрызая куски, ломая, расшатывая её. Створки ворот до сих пор составляли единое целое только благодаря толстым железным полосам, и раскачивались от ударов, словно лохмотья нищего на ветру. Башню попросту растаскивали по кусочкам. Когда проломы в стенах расширились до таких размеров, что могли пропускать через себя по несколько человек разом, а подошва была завалена обломками, трупами и землёй, так что нападающие без затруднений вбегали вверх по этому валу, с нижнего яруса пришлось отступить. Но и отступать следовало с умом, не забывая о беспомощных людях.

Слепень вовремя пришёл Петру на подмогу. Вместе они отчаянно сдерживали очередной, последний уже, по всей видимости натиск, дожидаясь пока вынесут в город раненых и поднимут наверх оружие с припасами, а потом поднялись на средний ярус и сами. Теперь защитники башни могли сообщаться с городом только с помощью верёвок и приставных лестниц и только вдоль узких опор внутренней стороны ворот.

Поражение становилось делом времени. Юрий уже привёл своих ветеранов, облачённых в такие же ветхие, как и они сами, кольчуги, остроконечные шлемы, вооружённых длинными копьями и старинными в рост человека щитами. Без спешки, суеты и криков, князь выставлял за воротами плотный строй, собираясь встретить конницу Фёдора и дать свой последний бой, потому что на успех при нынешних обстоятельствах рассчитывать не приходилось.

Но пока ворота держались. Владея средним ярусом, защитники могли, в крайнем случае, обрушить на врага самою башню. И Фёдор, понимая это, не спешил бросать конницу, а дожидался полной победы.

***

Враги перебирались на башню с обеих соседних стен, пытались пробиться наверх с нижнего яруса. Все переходы и лестницы были завалены трупами, но противник, несмотря на потери, шаг за шагом теснил защитников к верхней площадке. Биться всем сразу на узких проходах стало затруднительно. Слепень, поэтому, часто менял людей, давая то одним, то другим возможность передохнуть. Но воинов оставалось всё меньше, а воеводе не хотелось снимать с верхней площадки лучников из ополчения – толку от них с клинками всё одно получилось бы чуть, – и в дело всё чаще вступали молодые князья.

Пётр и Борис, наконец, встретились и сражались плечом к плечу, как мечтали совсем недавно в ночных разговорах, вот только сил, чтобы переброситься хотя бы словом у них не осталось. Они лишь улыбнулись друг другу при встрече.

Упоение боем давно прошло, наступила усталость. У Бориса понемногу слабела рука, пальцы становились непослушными и грозили разжаться, выпустить меч, а перед глазами от напряжения кружились вперемешку тёмные и светлые пятна. Он уже подумывал сменить руку, хотя левой действовал неумело, когда, наконец, пришла смена. Сам Слепень, двое суздальцев и Боюн вступили в бой, а молодые князья с Румянцем поднялись, помогая друг другу, на верхнюю площадку, там и улеглись, где попало, стараясь, однако, держаться подальше от края.

Повсюду лежали раненые и убитые, причём отделить первых от вторых получалось с большим трудом, так как площадка всё время сотрясалась от ударов топоров и барана по створкам ворот, от рывков, от беготни людей и мёртвые шевелились наравне с живыми, а живые, потеряв от боли сознание, давно перестали стонать.

К этому времени один из суздальцев погиб, а Тимофея подстрелили, причём серьёзно, и он лежал теперь среди мёртвых и раненых. Про остальных своих людей Борис ничего толком не знал, сражение и частые приказы воеводы разделили земляков, и кто-то наверное сражался на других участках, а может уже и погиб.

– Чёрт возьми! – ругнулся Борис, переведя дух. – Лезут и лезут, что твои вурды. Долго нам так не продержаться. Нужно в ответ ударить! Вылазку сделать.

– Нечем ударить, – сказал Пётр. – Сам же видел, какие у нас силы. Ворота бы удержать. А если не удержать, то обрушить им на головы. Всё время выиграем.

Неожиданно подал голос Тимофей. Говорил он тихо, почти шёпотом, так что Борису пришлось наклониться, чтобы расслышать. Несмотря на раны, слабым его голос не был. В нём содержалось столько твёрдости, сколько мог себе позволить простой воин в разговоре с князем.

– Тебе, князь, и вовсе здесь быть не следует, – сказал Тимофей. – Это не твоя война. Константин Васильевич тебя с посольством посылал, а не в помощь. Так, что лучше бы тебе в палаты вернуться. Тебя Фёдор тронуть не посмеет, даже если прорвётся.

– Я отсиживаться за чужими спинами не стану, – возмутился Борис. – И ждать врага сложа руки не собираюсь.

Тимофей попытался сесть повыше и скривился, подтягивая непослушное тело.

– Об отце подумай, – сказал он. – Об отце и о деле. О себе не думаешь – это понятно, это достойно сына Константина. Ты настоящий воин, князь. Но ты и князь, а не только воин. Нельзя тебе погибать. Сейчас в особенности нельзя.

– Ну, это ты брось, – отмахнулся Борис. – Я погибать погожу. А что до дела, то оно только выиграет, если мы вместе сражаться будем. Кровь скрепляет братство больше чем любые слова, чернила и печати на договоре.

– Вот именно что кровь, – Тимофей поморщился. – Я тебя не смогу прикрыть. Шевельнуться больно. Но ты и сам думать должен.

Тут на площадку поднялся Слепень и прервал неприятный для Бориса разговор. Правда и причина оказалась не более приятной. Воевода срочно поднял всех, способных ещё сражаться, и повёл отражать серьёзный прорыв врага на среднем ярусе.

Они ударили слаженно, яростно, понимая, что только быстрым натиском смогут восстановить положение, так как на длительный бой сил уже не осталось. И они справились, выбили врага с яруса, но это стало их последним успехом. Уже через четверть часа противник подбросил сюда свежие силы, а Слепню бросать было уже нечего и они постепенно отступили обратно на верхнюю площадку.

Последние защитники ворот оказались отрезаны и от города, и от сражающихся на стенах отрядов. Они больше не могли помешать ордынцам открыть ворота, и судьба города повисла на волоске.

Ворота медленно приоткрывались, задерживаемые лишь трупами людей и обломками, наваленными подле створ. И в ставке восставшего князя началось оживление. Люди садились на коней, сбивались в лаву, готовые рвануть вперёд, как только откроется путь и ворваться в город. И тогда городу конец. Враг мгновенно сметёт уличное сопротивление. Сметёт и небольшой конный полк Павла и ветеранов Юрия. И никто не будет способен задержать неприятеля хотя бы на мгновение, достаточное для бегства княжеской семьи и бояр. Но, правда, те вовсе и не помышляли о бегстве, они готовились к смерти.

Горстке защитников оставалось только обрушить башню, и погибнуть с ней вместе, и тем самым отсрочить неизбежный конец ровно настолько, сколько понадобится врагу, чтобы растащить завал.

Они сидели на площадке, так стоять не было уже сил, и смотрели друг на друга то ли прощаясь, то ли одалживая смелости.

– Дай мне саблю, князь, – неожиданно попросил Бориса Боюн.

– Тебе мало твоей?

– Мне нужны две.

– Что в них проку теперь?

– Дай, – повторил Боюн.

Борис протянул оружие. Ополченец поднялся на ноги и принял княжеский клинок, так как принимают помощь в бою, без излишнего почтения, как должное, но и без пренебрежения. Затем он подержал в разных руках обе сабли – собственную и княжескую, словно взвешивая, какая из них тяжелей, а потом неожиданно для товарищей вдруг сиганул через край площадки.

Высоты хватило бы с лихвой, чтобы разбиться в лепёшку, но сперва ополченца принял скат, а затем заваленное набок перекрытие смягчило удар, прогнулось и опустило человека к самой земле, словно божьи ладони.

Как раз в это мгновение створы поддались, развалились на куски и враги хлынули под башню. Толпа ворвалась и наткнулась на одинокого воина.

С верхней площадки было плохо видно, что происходит под самыми воротами. Сквозь щели настила, сквозь проломы нижних перекрытий они видели мельтешение вражеских клинков и сабель Боюна, скупые расчётливые движения ополченца, и внезапные разящие удары, каждый из которых настигал врага.

Пётр потянулся к толстой жерди, заклиненной под одним из углов.

– Не надо пока обваливать ворота, – предостерёг его Слепень. – Парень держит врага.

– Ненадолго, – бросил Жёлудь

– Сколько сможет, – сказал воевода. – А там…

Но прошло время, а Боюн всё держался и держался, выкрадывая у смерти мгновение за мгновением. И не просто держался, но усмирял вражеский натиск. Те из врагов, что перебирались прежним путём, через развалины нижнего яруса, натыкались на сомкнутый строй ветеранов, среди которых в таком же ветхом облачении стоял Юрий Ярославич. Лезть поодиночке на копья никто не решился, и они пытались открыть путь товарищам, напав на ополченца со спины.

Боюн бился в окружении. Но не сдавался и не падал. И даже будучи окружённым, он не оборонялся, а наступал, но его сносило понемногу назад подобно тому, как сносит пловца сильное течение.

– Нет, ну каков молодец! – не сдержался от похвалы Жёлудь.

– Может помочь ему? – спросил Борис, заглядывая через край и прикидывая высоту.

– Нет. – Слепень покачал головой. – Думаю, ты будешь только мешать.

Глава шестнадцатая Подкрепление

Варунок направлялся в Муром в сопровождении Зарубы и дюжины всадников из его полка. Не то чтобы мещёрские князья опасались по знакомым дорогам да через родные леса без охраны ездить, но посольское дело требовало соблюдать приличия, а значит послу, тем более княжескому сыну, надлежало окружить себя кучей дворни и разодетых бездельников, умеющих трепать языком и многозначительно супить брови. Мещёрские князья, однако, привыкли обходиться без дворни, да и бездельников у них в заводе не нашлось, а потому Варунка сопровождала настоящая дружина. Может, оно выходило и простовато, зато с бывалыми воинами никаких задержек по пути не возникло. Ехали быстро, разместив припасы и подарки в чересседельных сумках, скакали со сменными лошадями весь день и всю ночь почти без остановок, а к утру добрались уже почти до места.

Тут-то и заступили им дорогу трое пеших путников – старик и два молодых человека. Вообще-то так опрометчиво поступать не следовало – наглецов могли запросто затоптать, бывали такие случаи. Но глазастый Варунок, а следом за ним и Заруба, узнали в старике чародея, а в одном из молодых людей Тарко.

– Вот так встреча! – воскликнул княжич, останавливая коня.

Соскочив на землю, он бросил повод молодому дружиннику и обнял названного брата. Затем учтиво поприветствовал Сокола.

Княжича заметно покачивало после длительного пребывания в седле.

– Что вы здесь делаете? – спросил он. – Я слышал, вы с Тароном уплыли. Поговаривали, будто на север куда-то отправились. Выходит, наврали мне? А мы вот в Муром с посольством едем.

– Не доедете. В осаде Муром, – сообщил Сокол. – Уже который день сидят. И по реке никого не пропускают. Так что сошли мы с корабля, а Тарон обратно в Елатьму вернулся.

– В осаде? Вот так новость! – удивился Варунок. – Почему же соседи гонца не прислали?

– Может, и посылали, да перехватили его. Кругом заставы стоят. Тарон обещал сообщить Александру, но пока ещё весть до Ука дойдёт, а он осторожен, без проверки пальцем не шевельнёт.

– Это правда, – согласился Варунок с уважением к отцу в голосе.

– Кто осаду ведёт? – деловито осведомился Заруба, всё ещё оставаясь в седле.

– Дальний родич Юрия воду мутит, Фёдор, – сказал Сокол. – Но из-за его спины и другие выглядывают. Монах какой-то странный шатается, да не просто шатается, а помощь приводит. Как раз вчера вечером подошло подкрепление, а прямо сейчас, боюсь, уже идёт битва.

Варунок взмахом руки приказал дружинникам спешиться.

– Давай-ка обсудим, – сказал он Зарубе. – Надо как-то выручать соседей.

– Чего мы там сделаем с одной-то дюжиной? – проворчал воевода, неохотно покидая седло и отводя с дороги коня. – С посольством отправлялись, не на войну. Подарки везём вместо стрел.

– Но ведь и домой за подмогой не успеем съездить, – сказал княжич.

– Не успеем, – кивнул Заруба. – А если бы и успели, не уверен я, что князь войско отправит. Кабы ордынцы наскочили на Муром, или ещё какие разбойники, понятно, а так семейное дело.

– Семейное дело, говоришь? – уцепился Варунок. – Так ведь и у меня оно считай семейное.

– Всё же не воевать тебя отец посылал, – напомнил Заруба.

– За женихом для моей сестрички он нас посылал, – засмеялся Варунок. – Но жених-то, небось, сражается сейчас. А ну как Муром возьмут, к кому мы тогда поедем?

Тарко погрустнел. Названный брат, не ведая того или не придавая значения, задел больное место.

– Ну и чем мы поможем? – не сдавался Заруба. – Такой слой разве что на обоз напасть.

– А вот сейчас нам чародей и подскажет, – улыбнулся княжич. – Верно?

– Есть там одно место, куда ударить даже малой силой удачно можно, – сказал Сокол. – Ставка Фёдора. Город они плотно обложили и удара извне не ждут. Если всё правильно рассчитать, по уму сделать, то хороший переполох можно устроить.

Варунок загорелся, а Заруба продолжал хмуриться. За княжича не колдун головой отвечал перед Уком.

Разговор прервался, когда на дороге появился купеческий поезд. Он едва тащился. Избитые дорогой повозки скрипели, угрожая вот-вот развалиться. Сопровождающим приходилось то и дело вытаскивать колёса из ям, помогать лошадям. Слышались споры, ругань, понукания.

– Вот те раз, – усмехнулся Рыжий, прислушиваясь к голосам. – Никанор! Старый знакомый!

– Эх, Ромка… – засмеялся один из дружинников. – Всюду-то у тебя знакомые, да только друзей сред них нет.

– Это точно, – буркнул Рыжий и когда поезд, наконец, поравнялся с посольством, он закутался с головой в плащ и встал так, чтобы за блеском брони дружинников его не могли увидеть с дороги. Сокол тоже шагнул в тень, хотя и не смог бы сказать определённо, зачем. Купеческие наёмники всяко не опасны для княжеской дружины. Но какое-то предчувствие у него появилось, что и заставило его укрыться.

Мещёрскй воевода уловил движение земляков.

– Задержать? – спросил он княжича.

– Зачем? – удивился тот.

– Выдать могут, – предположил Заруба.

– Пусть себе едут, – отмахнулся Варунок. – Не доберутся они раньше нас до Мурома таким-то ходом.

Поезд медленно прополз мимо стоящего на обочине посольства. Ни галицкий купец, ни его сыновья, ни наёмники не заметили старых обидчиков. Они заняты были возами, лошадьми, да и вообще старались поменьше смотреть в сторону княжеских воинов – чего доброго не понравится взгляд да передумают купца за так пропускать.

– Ну, так что, князь? – вернулся к разговору Сокол, как только поезд проследовал мимо. – Время уходит.

– Дайте им лошадей, – распорядился Варунок. – Съездим, посмотрим. За погляд, как говорят, денег не берут, небось, и шкуру не спустят.

– Как скажешь, – недовольно согласился Заруба, но возражать не стал.

Чародею и его спутникам выдали лошадей из сменных, и они повели небольшой отряд Варунка через сосновый бор к озерцу.

Разреженный лес не мешал движению, и ехать пришлось недолго. Скоро через сосны завиднелся просвет, и сразу же послышались отдалённые звуки битвы – перестук копыт, крики, лязг.

– Дальше пешком, – предупредил Сокол.

Оставив большую часть дружины в лесу, они, прикрываясь стволами, подкрались к опушке.

Ставка Фёдора Глебовича почти опустела, в ней оставалось от силы три десятка плохо вооружённых людей. Но неподалёку кружила конница, которая хоть и нацелилась исключительно на город, могла из такого коловращения ударить при необходимости в любом направлении.

– Нас только дюжина, – напомнил Заруба. – А их сотни три. Порубят и не вспотеют.

– Начнём, когда конница пойдёт на приступ, – предложил Варунок. – А эти, что шатры стерегут, нам не помеха. Сущие голодранцы.

Заруба покачал головой.

– Перешеек-то невелик, – сказал он. – С одной стороны болото, с другой чаща. Если у кого-то из этих оборванцев достанет ума и дерзости выставить заслон, пусть даже с колами и жердями вместо копий, нам придётся туго.

– Не успеют, если внезапно ударить, – возразил княжич.

– А ну как успеют? – не сдавался воевода.

– Я постараюсь помочь, – сказал Сокол.

– Чарами? – усмехнулся Заруба.

Судя по усмешке, он не слишком доверял волшбе.

– Чарами, – кивнул Сокол вполне серьёзно.

– Вот что, – сказал вдруг Рыжий. – Я тоже помогу.

– А ты-то чем поможешь? – удивился воевода. – Колдовству обучился?

Воевода первым спросил, хотя удивились многие. Ратные подвиги за Рыжим не значились. В волшбе сын гончара тоже замечен не был.

– Помогу, – заверил тот. – Если здесь дождётесь и не полезете на рожон раньше времени. Но наготове будьте! Слышите! В сёдлах!

– Ишь ты, – покачал головой воевода.

Рыжий не стал ничего доказывать, убеждать, молча вернулся к коню и уехал обратно к дороге.

***

Купеческий поезд стоял, ожидая пока на одной из повозок поправят колесо. Лесные дороги часто вызывали такие непредвиденные остановки, а Никанор, по всей видимости, не желал растягивать поезд и оставлять хотя бы одну повозку без своего присмотра.

Рыжий выехал на дорогу из бора, остановив животное на почтительном расстоянии.

– Эй, Никанор! – крикнул он, не слезая с седла. – Привет тебе от дочки!

– Ты?! – взревел тот, узнав обидчика.

– Я, как видишь, – с усмешкой выкрикнул Рыжий. – Пока вы тут по канавам ползёте, уже и в Галич обернулся. Удачно можно сказать съездил. Как говорится, дурное дело нехитрое.

– Рыжий чёрт!

– Ну, чего ты всё ругаешься, Никанор? – подзуживал Рыжий. – Мы ведь теперь вроде как родственники, получается. В ладу надо быть.

Купеческие охранники, стараясь действовать скрытно, разбирали верховых лошадей. Рыжий, заметив это, отнюдь не унимался, наоборот, словно в раж вошёл.

– И благоверную твою видел, – выкрикнул он. – К ней сосед повадился ходить, кожемяка. Помнишь его? Хроменький, согласен, зато под боком. Так что если ты так и дальше ковылять намерен, к возвращению как раз братец твоим остолопам будет. А может и сестричка.

– А ну, хватай его! – крикнул Никанор, запрыгивая в седло. – На кол, урода, насажу! Теперь-то, небось, не уйдёт!

Купец погнал за обидчиком всех, кто оказался под рукой. А под рукой у него кроме двух сыновей ходило два десятка наёмников и помощников. Никак не меньше. Даже больше, но лошадей под седлом на всех не хватило и нерасторопным товарищам пришлось стеречь караван и остаться без развлечения.

Рыжий хладнокровно дождался, пока купеческая конница наберёт ход, и только когда убедился, что ей уже не остановиться, спокойно развернул лошадь и направил её к засаде.

Хоронясь за толстыми стволами, мещёрцы частью сидели в сёдлах, частью стояли подле лошадей, готовые начать в любой миг. Н столько Ромку ждали (ему мало кто поверил), сколько удобного для выступления часа. И вот ведь как совпало: едва конница Фёдора разорвала круг и бросилась к городу, как за спинами дружинников послышались крики и стук копыт. Некоторые обернулись, пытаясь угадать, что за отряд такой приближается к ним. Но сообразить так и не успели.

– Вперёд! – крикнул Рыжий, проносясь мимо Зарубы на полном скаку.

– Вперёд! – повторили одновременно воевода и Варунок.

– Пора, – сказал Сокол.

Прежде чем забраться в седло, чародей отпустил придерживаемую рукой сосновую ветку, и та взметнулась, выбросив к небу облачко желтоватой пыльцы.

Купеческая ватага с лихим гиканьем гналась за обидчиком. Сам купец и его сыновья горели жаждой мести, но их подручникам было скорее весело. Унылая дорога с постоянными остановками выстудили кровь, а тут какое-никакое а развлечение вышло. Редкий лес позволил ватаге развернуться и начать охват беглеца. Ещё мгновение и тот будет зажат в клещи. Вот тогда пойдёт веселье другого рода. Кое-кому из головорезов Никанора даже более приятное развлечение чем погоня.

Лес неожиданно кончился, и вдруг оказалось, что они скачут среди непонятно откуда возникших княжеских дружинников. И не просто так скачут, а конной лавой с обнажёнными клинками накатываются на вражеский стан. На вражеский?! Да! Потому что обитатели стана бросились врассыпную, едва их завидев. Мало кто пытался оказать сопротивление, а редкие смельчаки были вмиг порублены и растоптаны.

А накат продолжался. И наёмники вдруг поняли, что даже если захотят остановить лошадей, тем более повернуть их назад, то не смогут этого сделать, потому что животных охватила горячка боя, хотя никогда прежде купеческим лошадкам не приходилось так вот скакать среди обученных сражению сородичей. И пробудилась в них вдруг память предков, носящихся вольными табунами. Но и останавливать лошадей наёмники не хотели, потому что вдруг почувствовали, что всеобщее движение захлестнуло и их самих. И прежнее веселье погони за никому, кроме хозяина не нужным пройдохой, сменилось новым более сильным чувством – воодушевлением и даже упоением лихого налёта, усиленным видом бегущего врага.

А если бы они вдруг оглянулись, то увидели бы, как разбуженное веточкой чародея поднимается над соснами мощное облако пыли, словно следом за передовым отрядом из леса выкатывает сокрушающая всё на своём пути могучая сила.

***

Это выглядело чудом, но Боюн всё ещё держался. Сама смерть, казалось, отступила в сторонку и наблюдала ревниво за неуступчивой жертвой. Схватка, затеянная отважным одиночкой, до сих пор запирала путь в город. И в какое-то мгновение Фёдор, похоже, не выдержал и, не дожидаясь чистой победы, сорвал конную лаву.

Теперь у защитников ворот появилась возможность обрушить башню прямо на конницу. Если им сильно повезёт, то обломки погребут восставшего князя, а если повезёт ещё больше, то можно будет рассечь конный полк надвое и дать тем самым Павлу и Юрию хоть какую-то надежду на успех. И вероятность успеха делала неизбежную гибель уже не такой бессмысленной.

Конница Фёдора уже набирала ход, намериваясь смести одинокого ополченца и ворваться, наконец, в город.

И тут вдали, на опушке показалось движение. Наступающее войско не сразу разобралось, в чем дело, зато, стоящим наверху князьям и воинам, всё было видно как на ладони. Молча, без призывов рога и начальственных криков, в спину конницы Фёдора, из леса выкатывалась другая лавина всадников. Их было не так уж и много, может быть дюжины три, но неожиданность и напор спутали замыслы противника.

Фёдор заметил, почувствовал. Ликование защитников на дозорной площадке ворот и на стенах обратило его внимание на растущую за спиной угрозу. Он оглянулся, увидел поднимающееся над лесом облако пыли, передовую, как он подумал, волну и успел сообразить, просчитать и принять меры. Криками, руганью, взмахами Фёдору удалось приостановить разбег конной лавы. Он попытался развернуть её против нового, неведомо как оказавшегося в тылу, противника. С большим трудом, но и это ему удалось.

Возможно, тем самым он совершил ошибку. Ворвись его конница в город и пришедшие на подмогу Мурому войска ничего не смогли бы уже изменить. А поворот на полном скаку только вызвал сумятицу. На войне очень много зависит от случая.

Приступ сразу же прекратился. Защитники воодушевились, надавили, а нападающие, увидев поворот своей конницы, растерялись и стали спешно отходить от стен. Кто-то из начальников повёл отряды на выручку князю, другие попытались перестроиться. Но вскоре всё это движение вылилось в беспорядочное отступление.

И тут в дело вступил Павел, усугубив положение врага. Через брошенные противником ворота, неполной сотней комонных дружинников, он ударил по Фёдору, когда тот почти развернул свою конницу против новой угрозы.

Противник дрогнул. Первые вестники поражения побежали с поля боя, бросая оружие и товарищей. Фёдр понял, что проиграл.

***

Ведомый Зарубой и Варунком отряд удачно проскочил перешеек, ворвался во вражеский стан и прошёлся по нему смерчем. Сопротивления не возникло. Некому оказалось сплотить людей Фёдора для отпора в самом начале налёта, а потом возможность была упущена, и те из воинов, что увернулись от клинков и копыт, спасались теперь, как умели – прыгали в озерцо, прятались, разбегались, бросая оружие.

Ставку проскочили в один миг. На самом её краю Сокол увидел знакомого монаха. Тот в битве участия не принимал, а когда на ставку напали, не стал попусту суетиться, а выжидал под навесом, и только удостоверившись, что лавина пронеслась стороной, выскочил и прыгнул на одного из княжеских коней. То был великолепный скакун, которого восставший князь оставил в ставке, взяв на битву коня попроще. Обычно наоборот поступают, но Фёдор был себе на уме. И теперь благодаря его чудачеству превосходная лошадь досталась монаху.

Чародей подумал, что побеседовать с чернецом будет, пожалуй, важнее, чем порубить лишний десяток разбегающихся оборванцев. Множество вопросов возникло у него после подслушанного разговора.

Мещёрцы нацелились в тыл коннице Фёдора и по сторонам не глядели. Окрикнув Зарубу, чародей показал на монаха рукой. Воевода проследил направление, увидел, кивнул, соглашаясь. Крикнув что-то своему помощнику Никите, он оставил на него дружину, а сам довернул в сторону и, прибавив хода, пустился монаху наперерез. Рядом с воеводой появился Тарко, который для своей лошадки оказался лёгкой поклажей.

Тем временем Фёдор уже заметил опасность и начал разворачивать конницу. Однако монах направил скакуна в сторону от битвы и явно забирал поближе к спасительному лесу. Непрост оказался монах. То, что дело проиграно он понял раньше других. Раньше Фёдора, его конников, раньше даже самих победителей. Потому и не надеялся пробиться к полкам, а повернул в ту сторону, где граница леса оказалась ближе всего. И угадал – Ни Соколу, ни Тарко, ни Зарубе, несмотря на все старания, несмотря на тяжелый хрип лошадей, отдающих последние в жизни силы этому смертельному для них рывку, так и не удалось достичь беглеца раньше, чем тот скрылся в лесу.

Даже после того, как шум погони затих, монах ещё долго скакал, увёртываясь от веток, и не позволял коню остановиться или хотя бы сбавить шаг. Он скакал, пока лес не стал настолько густым, что пробиваться дальше верхом стало просто опасно. Тогда монах, наконец, остановил коня, спрыгнул на покрытую жёлтыми листьями землю и огляделся.

Погоня сильно отстала, хоть и не прекратилась вовсе, но в любом случае преследователи не могли быстро отыскать человека в лесу. А дожидаться монах и не собирался. Он погладил коня и неожиданным, резким движением чиркнул ножом по горлу. Конь упал и забился в корчах, но мучение не продлилось долго. Монах знал толк в убийстве, и животное вскоре затихло. Тогда монах, сбросив с себя всё лишнее, остался при одном лишь мече и, мягко ступив под деревья, растворился в лесу.

Глава семнадцатая Поиски продолжаются

Возрождённый город Соколу не понравился – хотя чародей и не ожидал, что за лето построят настоящую твердыню, а недавний приступ пощадит стены, но всё же разочаровался. Наверное, он единственный, кто мог сравнить новый Муром с тем, что стоял на этом месте раньше, причём сравнить, исходя из собственных впечатлений, а не по басням летописцев и рассказчиков. Юрий и любой из его ветеранов вряд ли отчётливо помнили далёкое прошлое. В лучшем случае они были мальцами, когда сожгли старый город и выросли уже во временном острожке.

Муром жгли несколько раз и с каждым разом при восстановлении, он терял значительную частичку прошлого. Менялись очертания стен, сокращался в размерах посад, каменные постройки уходили в прошлое – их просто не успевали отстраивать, а недолговечное дерево только усугубляло дело.

Но даже не столько внешний вид отличал нынешний Муром от прошлого. Сама его суть изменилась. Он стал совсем другим город, одолжившим имя у прежнего. Имена, названия вообще живут дольше вещей.

Сюда вернулись князья, потомки тех, что правили раньше, новые церквушки получили названия прежних. И ничего кроме имён. Ни народа, давшего имя городу, ни его языка, ни их святых мест. Другие люди, другие обычаи, и даже другая речь.

***

Битва закончилась. Конные разъезды метались по окрестным лесам и оврагам, вычищая остатки вражеского войска. Большой отряд во главе со Слепнем отправился по следам князя Фёдора, ушедшего с ближайшими соратниками через лес, несколько отрядов поменьше рванули в обход по дорогам, надеясь перехватить беглеца, отсечь от соседей.

Город заволокло покровом гари и смрадом. Полуразрушенные башни и стены, сгоревшие дома, выложенные перед церквушкой тела убитых, стоны раненых, женский и детский плач омрачали победу. И всё же Муром выстоял, а, выстояв, получил время для того, чтобы укорениться на старом месте, вернуть былую силу и славу. И потому о пирушках победных не помышляли, но с ещё большим воодушевлением и усердием взялись за починку и строительство. Вновь застучали топоры, заскрипело дерево, зазвенели кузни, перековывая сломанные клинки и чиня доспехи, вернулись к пристаням и на торг распуганные войной купцы. Люди из сёл опять потянулись в город.

После того как мещёрский отряд неожиданным ударом изменил ход сражения, к сопровождающим молодого князя людям относились с большим уважением. Сам Варунок с посольством в княжеских палатах расположился, как того и требовал обычай, а чародея с молодыми спутниками поселили в доме воеводы, что тоже являлось немалым почётом – домов в городе до сих пор не так уж и много достроили. Но для чествований, как и для пира, времени не нашлось и, пристроив гостей, о них вроде бы позабыли, тем более что сам хозяин дома всё ещё бегал по лесам за врагом, а его слугам не по чину было в дела господские лезть. Мещёрцам баньку истопили, кормили их, поили, спать укладывали, но не более того.

Сокол не особенно расстроился – выдалось время для отдыха, почему бы и не отдохнуть старому человеку после беготни и сражений. Как залёг на лавку, так и лежал целыми днями, размышляя о том, о сём: о новом Муроме, о сбежавшем монахе, о дальнейших поисках.

Рыжий тоже нашёл занятие – с утра до вечера толкался в городе, на строительстве, на торгу, на пристанях, ища знакомцев и какую-нибудь работёнку по душе, как он сам заявлял, и землякам оставалось только догадываться, на какие ещё неприятности алчная часть души подобьёт спутника.

А вот Тарко загрустил всерьёз. Названный брат не просто так в Муром прибыл, приветствия отцовские соседу передать. Одна из целей посольства Тарко давно изводила. Все приключения с того и начались, что Вияну замуж решили выдать. Начались да не кончились. Им с чародеем вскоре путь предстояло продолжить, клинку хозяина искать, а тем временем здесь сговор учинять будут.

Так что не докучал Тарко Соколу разговорами, о своём думал. Так и провели они почти неделю в полном молчании, пока однажды не заглянул к ним суздальский княжич, сопровождаемый молодым боярином и Тимофеем.

– Обжился воевода, – одобрительно сказал Борис, после уместных приветствий. – Когда мы гостили, тут пусто было, ветер гулял, теперь ковры на стенах висят, утвари всякой прибавилось.

Слуги воеводы быстро сообразили, что к чему – подали закуски, принесли вино. А, сделав дело, исчезли, чтобы не мешать господскому разговору.

– Кабы не ваша помощь, мы бы ворота не удержали, – пригубив вина, сказал княжич. – Хоть там у нас Боюн чудеса и показывал. А вы здорово ударили в спину Фёдора, считай, тем самым город спасли. Столько шуму и пыли подняли, что мы уж подумали, всё мещёрское войско из леса вывалило. А оказалось вас всего-то дюжина.

– Главное что и Фёдор так же подумал, – улыбнулся Сокол.

– Да, – согласился Борис. – В городе говорят, будто чары это были?

– Да, какие там чары! – отмахнулся Сокол. – Когда я из золы, точёного камня и жира мыло готовлю, многие тоже волшебство поминают. А что там волшебного, простая алхимия.

– Ага, – довольно усмехнулся Борис. – Значит, признаёшь, что твоя работа?

– Все постарались. Ромка вон купцов подманил. Варунок дружину повёл.

– Но ты и вправду чародей? – гнул своё княжич. – Настоящий?

– Настоящий, – сдался Сокол и усмехнулся.

Усмехнулся не столько простодушным расспросам юноши, сколько превратностям судьбы. Чародеи в Нижнем Новгороде теперь были в диковинку, а ведь раньше именно там, на холмах, возле слияния двух великих рек многие из их племени обитали. Угарманом тогда город назывался. Но потом пришли новые хозяева, а с ними священники. Чародеи рядом с новой силой не прижились. Разошлись по глухим лесам.

– Так раз ты чародей, то можешь, к примеру, доспехи зачаровать так, чтобы стрела их не брала, и вражеский клинок отскакивал? – спросил Борис.

– Доспехи? – Сокол задумался. – Доспехи зачаровать дело нехитрое. Да только не того ты опасаешься, князь. От удара в спину не спасают доспехи. Главная угроза всякому властителю не в стреле вражеской кроется, а в измене. Много ли правителей на поле брани пали, а скольких отравили, зарезали, придушили? И кто? Не враги засланные, свои же. Родичи-соперники или бояре верные. От предательства чар не придумано, князь, а верность по принуждению не возникнет.

Теперь Борис задумался. Посмотрел на Ваську Румянца, на Тимофея, словно оценивая соратников на предмет измены. Предадут, случись оказия, или нет? Но, похоже, размышления такого рода молодому князю не по нутру пришлись.

– Отец вон тоже измену выводит под корень, – сказал Борис. – Получилось у него или нет, не знаю. Не уверен. Но я подумал, если своих же людей боятся, то с кем тогда останешься? Всех подозревать? Никому не верить?

– Это верно, – согласился Сокол. – Врага среди друзей искать занятие щекотливое. Иной раз хуже самого врага такие поиски беды наделают. Подозрение как ржавчина. А вокруг есть желающую усугубить дело – сплетни, доносы, лесть, слежка, наветы. На одной чаше весов власть, на другой дружба. Вот и думай, чем жертвовать. И потому всякому князю первым делом в людях разбираться нужно. Отец твой, каким бы суровым ни был, а, небось, не всех подряд на пытки тащил. Кому-то и на слово верил.

Румянец и Тимофей явно тяготились разговором. Нехорошо как-то деяния великого князя обсуждать. Нехорошо и опасно для простого-то человека.

– И всё же зачарованный доспех тоже лишним не будет, – вернул разговор к началу Тимофей. – Когда мы в Муром только ехали, стреляли в Бориса Константиновича.

– Вот как? – встрепенулся Сокол. – И кто же?

– Не углядели мы, к сожалению, – вздохнул Тимофей. – Поспешили уйти тогда побыстрей. Потом-то с Павлом Юрьевичем ездили на то место, но что там поймёшь. Следов почти нет. Человек, что стрелял, один был, вот и всё что выяснили. Так оно понятно, что человек, что не вурд какой-нибудь или оборотень, а вот что за человек, тут загадка. Да ещё стрелу вот нашли.

Тимофей достал из-за отворота свёрток, выложил на стол и показал чародею находку.

– Не простая стрела, – согласился Сокол, после короткого осмотра. – Не вурдова точно. Но ведь и у лесных жителей таких сроду не водилось. Здесь всё больше из дерева стрелы готовят под короткие луки, а самострелы такого боя редкость большая. Для них и доспеха соответствующего в наших лесах не сыскать.

– Мы-то теперь Фёдора подозреваем, – сказал Тимофей. – Хотя если подумать, незачем ему лишних врагов наживать. Со своими никак не сладит.

– Фёдор не знал о посольстве, пока вы к нему сами в стан не явились, – заявил Сокол. – В Муроме-то у него наверняка есть свои люди. Но чтобы на дороге вас подстеречь, не в Муроме слухов надо держать.

– А ты почём уверен, что он не знал? – удивился Румянец.

– Подслушал один его разговор, – не стал скрывать чародей. – А вот монах, с каким он тогда разговаривал, о посольстве предупреждён был. Этот точно всё знал. Мало того недоволен был содействием вашим.

– Монах? – переспросил Тимофей. – Видели мы там одного чернеца. Странного такого с мечом расхаживал. Не он ли?

– Он самый. С мечом, точно. Жалко удрал, а то бы уж расспросили.

– Не велика разница, Фёдор или монах его, – сказал Румянец.

– Он не совсем его, – поправил Сокол. – Дела какие-то общие у них были, это верно. Но монах, он сам по себе монах. Фёдору не служит.

– И откуда же он мог узнать? – спросил Борис.

– Скорее всего, из Мурома сообщил кто-то, что, мол, посольство к Юрию прибыло. Мало ли здесь церковников? А у них друг от друга тайн нет. Но возможно и раньше монах узнал. Из самого Нижнего донесли.

– Значит, не всю измену отец повывел? – Борис сжал губы.

– Это и так понятно, что не всю, – вставил Тимофей. – Раз уж стреляли в тебя.

– Вот я и говорю, – усмехнулся Сокол. – Доспех доспехом, а от измены никакие чары не спасут.

Они помолчали.

– А скажи, князь, ты правда Мещёрскую Поросль сюда торговать приехал? – спросил вдруг Сокол.

– Что? – опешил Борис. – Но как ты об этом узнал? Нет, постой-ка! Про Мещёрскую Поросль я только с Фёдором говорил. И только однажды. Значит, ты там был, в самом шатре?

– Был. Но уже не в шатре. Говорю же, подслушивал, когда чернец с князем разговаривал. А как тебя Фёдор позвал, монах вышел, но далеко не ушёл, сам захотел разговор ваш послушать. Вот и я рядышком оказался.

– Для отвода глаз я про Поросль вспомнил, – отмахнулся Борис. – Нужно же было как-то объяснить наше участие в здешних делах, вот и пришло на ум.

– Выходит, зря я переживал, – сказал Сокол. – Мы ведь как раз туда направлялись, когда эта свара вокруг Мурома началась. Ехали да не доехали. Вот я и подумал, может, знак это мне был.

– А монах, стало быть, подслушивал? – встрял в разговор Тимофей. – Не безразлично ему, выходит?

– Да, – кивнул чародей. – Тут, возможно, не простое любопытство. Надо бы съездить на то место, где по князю стреляли. Посмотреть, может, и проглядели вы что-нибудь важное.

– Только, чур, без Бориса Константиновича! – твёрдо заявил Тимофей. – Я провожу и покажу всё что нужно.

– Слишком усердствуешь, Тимофей, – хмуро бросил Борис.

– Слишком здесь не бывает, – возразил тот.

– Да ты сам едва на ногах стоишь, раны-то не зажили ещё?

– Ну так не воевать едем, потихонечку доберёмся.

И княжич, в конце концов, уступил.

***

Несмотря на недавнюю битву, дорога оказалась людной и, прежде чем показать чародею и его юному спутнику место, Тимофей дождался, пока селяне не отъедут подальше.

– Вон оттуда в князя стреляли, – показал он на сосну. – А здесь мы как раз проезжали.

Чародей спешился, подошёл к дереву. Хорошая сосна, прямая, высокая. Такую на мачту корабельную в самый раз употребить. Но до реки далеко и сосну использовали для засады. Вот только кто? След злоумышленника давно простыл. Пожалуй, Мена смогла бы чего-нибудь учуять, но Сокол её силой не обладал.

Зато Тарко, обшарив окрестности, кое-что обнаружил. Следопытом он был куда лучшим чем Сокол, потому как на волшебство не надеялся, по-простому к веточкам посечённым приглядывался, к палым листьям раскрошенным. Вещественные улики искал.

– Рисунок знакомый, – сказал юноша. – Бежал человек, метался среди деревьев. Но с умом бежал. Петлял, следы путал, в ручьях прятал. Точь-в-точь как тот самый монах, которого мы не догнали. Он или нет, не скажу, но повадки похожи.

И вновь припомнился чародею разговор монаха с князем Фёдором. Знал чернец о приезде суздальского княжича. Знал и был недоволен. Нет ли тут и впрямь связи какой-нибудь? Монах ведь с мечом расхаживал, что само по себе необычно. А раз меч на пояс повесил, то мог и самострел в руки взять. Почему нет?

Когда они вернулись в Муром, их тотчас позвали к князю.

– Слепень вернулся, – успел шепнуть Румянец. – Побили отряд его.

К их приходу собралось уже всё начальство. Воевода и правда едва держался на ногах. Не столько от ран, сколько от усталости. Считай, без передышки после осады, после горячего боя в погоню бросился, а потом ещё и назад с дурным известием мчался.

– Вот ведь какое дело, – доложил он. – Перебили отряд наш. Мне с полудюжиной воинов вырваться удалось, остальные все там остались. Возле Волчьих Мшар нас подстерегли, туда, в Мшары, Фёдор и отступил. Но мы по зубам получив малым числом не решились соваться.

– Правильно! – одобрил Павел. – Некуда там сейчас соваться, топи кругом. На кочках разве посидеть можно, а прилечь уже места не хватит.

– Где же в таком случае родственничек войско своё держит? – спросил Юрий. – Да ещё и с лошадьми? По кочкам рассадил?

– Те отряды, что в обход пошли никаких следов не увидели, ни новых, ни старых, – сказал Павел. – И людишки местные молчат. А я так полагаю, хоть малый, но пошёл бы слушок, выскочи Фёдор на Владимир. И на московской стороне ничего. Хотя те, что сюда ведут, ещё сохранились. Нет, выходит, где-то в болотах он гнёздышко устроил.

– Больших сил у нас сейчас нет, чтобы ещё и болота месить, – хмуро произнёс Слепень. – Тут город – дыра на дыре, а ну как не один Фёдор на Муром зарится? Один раз отбились чудом, в другой может и не повезти. Нет, сейчас нельзя выступать.

– Сейчас и не нужно, – рассудил Юрий. – Если он в болота с перепуга залез, грозу пересидеть, то вскоре обратно выскочит, как из пещеры с шершнями. Там вурды обитают, а им такое соседство не по нраву будет. Если выскочит, проследим, куда уйдёт, тогда и подумаем.

Князь вдруг охрип. Схватил кубок с водой, глотнул жадно.

– А вот если у него там логово исконное, то куда хуже дела обстоят, – продолжил он рассуждать. – Тогда выродок все тропки тайные знает и стережёт их, а мы, если за ним полезем, в самую топь заберёмся. Потонем и стрел тратить не нужно.

– И как же тогда? – спросил воевода.

– Лучше уж зимы дождаться, морозов, – закончил Юрий. – Болота прихватит, по ледку и пройдём.

– Разумно, – согласился Павел. – К тому времени и город подновим. Так что не страшно будет без большого войска его оставить.

– Ты вот что, князь, – сказал Сокол. – Прежде чем туда соваться меня дождись. Как со своими делами разберусь, попробую выяснить, где он там спрятаться может. Есть одно подозрение, но проверить надо.

– Стало быть, поможешь нам? – обрадовался Юрий.

– Помогу.

– Значит, быть посему!

– Жаль, хотелось бы вместе с вами закончить, но до зимы не останусь, – сказал Борис. – Возвращаться пора.

– А ты ещё приезжай, – сказал Пётр.

– Боюсь, у отца другие дела для меня найдутся. Но если отпустит, приеду.

– Мы с тобой пойдём, князь, – сказал Сокол. – Нам с Тарко в Мещёрскую Поросль заскочить надо. Как раз по пути.

***

Возвращаться домой сушей Борис Константинович не решился. Чуть не подстрелили, пока в Муром ехал, а на обратной дороге могли и лучше прицелиться. Зачем лишний раз судьбу искушать? Да и раненые ещё не вполне оправились, в седле им долго не выдержать. Так что Тимофей, одобрив решение княжича, тут же нашёл попутного купца с кораблём, достаточно большим и свободным, чтобы разместить лошадей, и отряд суздальцев отправился сплавом по Оке.

С ними отправился чародей. Но вышло так, что отправился он один, без Тарко. Уже перед самым отплытием прибыл в Муром гонец от Ука и неожиданно для всех отозвал домой прибывшего накануне с посольством Варунка. А все посольские заботы переложил на Тарко. Собственно старый князь давно обещал приставить воспитанника к делу, и не абы к какому, а именно к посольскому, но такого скорого и важного назначения Тарко всё же не ожидал. Он и опыта не имел, и в дела-то князь его не посвятил, а единственное дело, в какое Тарко посвящён был, вызывало у него лишь тоску и отчаянье. И рад бы отказаться от княжеской милости, да Ук согласия не спрашивал.

Так или иначе, Сокол решил съездить в Мещёрскую Поросль сам, оставив виновника поисков в Муроме вместе с клинком и душевными терзаниями. Путь вновь проявил норов. Кроется ли за таким поворотом предостережение, или напротив ему открывалась неведомая возможность, Сокол понять не мог и всю дорогу размышлял, понимая в тоже время, что все его размышления сродни писанию на воде.

Корабль принадлежал человеку во всех отношениях занятному и для здешних мест весьма редкому – ханьскому купцу Чжу Чунлю, имя которого на Москве переиначили в Жучина, а в княжествах лесных по Оке называли почему-то Чунаем.

– Домой? – спросил его Сокол.

– Зачем домой? Дома сейчас не покой. Голод, мор. Брат Чунба уйди из монастырь Хуандзюэ. Искать Мин-вана. Домой нет.

– А куда?

– Пойду в Дербент, в Хорезм.

– Как же ты на корабле в Хорезм пройдёшь? – полюбопытствовал Сокол. – Или Амударья опять вернулась в древнее русло?

– Нет. Великий Узбой сух. Лодка в Гилань ставить буду. Рящский базар смотреть.

– Оттуда через пески?

– Зачем пески? Чжу Чунлю хороший дорога знает.

Сокол неожиданно позавидовал купцу. Захотелось вдруг и в Рящ наведаться и в Ургенч. Да, чтобы не по делам, а просто так.

– Долгий же путь тебе предстоит, – заметил чародей.

– Тебе не ближе, – ответил Чунай.

– Что ты, – отмахнулся Сокол. – Я скоро сойду.

– Сойдёшь, – согласился Чунай. – А путь начинай только.

– Откуда ты знаешь?

– Зинаю, – засмеялся купец.

– Раз всё знаешь, может, и заказ мой исполнишь?

– Говори, – кивнул Чунай.

– Говорить не буду, не запомнишь или спутаешь. Напишу лучше. Книга нужна одна и ещё кое-что.

Чародей взял лоскут шёлка и тушь, предложенные купцом, левой рукой быстро, но весьма тщательно вывел несколько строк аравийской вязи.

– Кирасиво писать! – одобрил купец, пряча записку.

Хотя гребцы за вёсла почти не брались, только подправляли лодку, удерживая её на стремнине, до Мещёрской Поросли добрались уже на следующий вечер. Там княжич с чародеем и распрощались, пожелав друг другу удачи. И если для Бориса Константиновича обмен пожеланиями был лишь вежливым оборотом, то Соколу в его поисках удача оказалась бы кстати.

***

Селение называлось так вовсе не потому, что молодой лесок, поднявшийся на пожарище, принадлежал мещере. А потому, что одно из мещёрских племён некогда поселилось здесь, дав начало новой родовой ветви. Три деревеньки одна другой меньше встали рядом, а с годами разрослись и слились в единое село.

Туда и пригласили когда-то Дятла местные жители. Там он и принял бой, в котором употребил зачарованный меч. Сам Сокол знал эту историю из рассказов уже старого чародея, который мог чего-нибудь напутать, подзабыть со временем. А уточнить уже не у кого. Люди столько не живут. И никого старше Сокола здесь точно не обитало.

Впрочем, отправляясь сюда, он и не рассчитывал застать очевидцев давнего сражения, но предположил, что бесследно такие события не проходят. Для маленького селения поединок чародея с демоном наверняка стал главным источником всех сказок, песен, застольных разговоров и ночных страшилок на долгие годы.

И Сокол не ошибся в предположениях.

– Как же, случай известный, – сказал ему старый карт. – Любой из старожилов тебе расскажет его со всеми подробностями. Каждый родича припомнит, который видел, как всё на самом деле было. – Старик усмехнулся. – Вот только каждый по-своему расскажет. А тебе, как я понимаю, не сказки нужны, а правда.

Сокол кивнул. Карт задумался.

– Если ты знания в прошлом ищешь, мой тебе совет, поспрашивай Кузнечиху.

– А как мне её найти? – оживился чародей.

– В кузне она на отшибе живёт, – произнёс карт. – Но прямо сейчас ты её там не застанешь, она дальше в рощице уголь пережигает. По тропинке от кузни иди на дымок, не ошибёшься.

Так Сокол и поступил. Запах горелого дерева он почуял задолго до рощицы, а уже пробираясь через неё увидел сизые разводы, стелящиеся вдоль земли, так что и тропка вскоре потонула в них как в тумане.

Источник гари нашёлся на небольшой поляне, вернее в обложенной дёрном дымящейся куче, что возвышалась посредине поляны, занимая большую её часть. Вокруг кучи похаживала старуха, сгорбленная в последнем поклоне уходящей жизни. Сквозь дёрн тут и там пробивались язычки пламени, с ними старуха и боролась. Неподалёку от кучи на поваленном бурей и частью уже порубленном дереве, сидел человек, который показался Соколу знакомым.

– Ах ты, дым тебе в глаза! – воскликнул Коробок, увидев чародея. – Чтоб ты провалился окаянный!

– Не шути так, – ответил Сокол, пряча улыбку. – Провалюсь да тебя прихвачу.

– А сможешь? – с вызовом спросил знакомец.

– Не ершись, смолокур, – осадила приятеля бабка. – А ты, мил человек, присаживайся. Ночь впереди длинная.

Сказала так, словно знала, кто он и зачем он пришёл, и даже уже рассчитала наперед, сколько расспросы времени займут. Сокол, бросив плащ на землю, уселся на него, а бабка ещё раз обошла кучу. В одном месте присыпала землёй выбивающееся пламя, в другом прибила палкой дёрн. Наконец, уселась на бревно рядом с углежёгом и окинула работу взглядом.

– Ну, так-то, – сказала довольно.

Сокол решил что пришло время и рассказал вкратце, зачем пожаловал, упомянул, что карт, вопрос уяснив, сразу к ней отправил.

– Всё верно, – сказала Кузнечиха. – Если кто и может поведать о случае том, так только я.

Она постучала палкой по ближайшему углу кучи. Постучало без надобности, просто мысль подгоняя. Обстоятельная такая старушка.

– Бабушка моя той девицей была, которую Дятел полюбил. Рассказывала мне иногда про молодость свою, особенно когда бражки хлебнёт берёзовой. Только мне одной тайны свои сердечные и поведала. Похожа я на неё тогдашнюю была, вот и разговорилась, как смерть почуяла.

Расскажу тебе всё что знаю. И ты смолокур послушай. Тебе это вроде сказки на ночь будет.

– Я одну такую сказку уже послушал, – проворчал Коробок. – Мало не показалось.

– А ты не просто слушай. Главное уясняй, суть. Сказка она как дерево, из какого ты угли жжёшь. Много лишнего с дымом улетает, а что остается, весит не много, но жара куда больше даёт.

Про сам поединок мало она говорила. Страх перед колдуном хорошо помнила, а как с ним справились, про то уже на следующий день расхождения появились в рассказах. Но в чародея она влюбилась. И он в неё тоже. Тогда все свадьбу им предрекали, да вот, не сложилось.

Потом-то замуж за кузнеца бабка вышла – у нас в роду и мужчины и женщины железо знают, кузни держат, так что обычаю последовала. Но девичью любовь до самой смерти пронесла. А Дятел, видишь, не донёс, расплескал.

Кузнечиха отвлеклась на миг, чтобы очередной язык пламени придушить и вернулась к рассказу.

– Любовь бывает и простых людей с ума сводит, а тут чародей в её сети попал. Не мог дочери старостиной из головы выбросить. Преследовала его любовь, как демон назойливый. Спать не давала, думать. С силой Дятел боялся расстаться, могущество потерять. Вот он и удумал в клинок свою страсть поместить. В тот самый, каким девицу от позора и погибели избавил.

– Но как? – вырвалось у Сокола. – Сроду Дятел ковать не умел.

– Правда твоя, не знал он средства верного, – кивнула Кузнечиха. – Но на счастье или несчастье, как посмотреть, появился в наших краях умелец.

– Агрик? – догадался Сокол.

Он самый. Большим охотником слыл до подобных вещиц. И вот проведал как-то, что в наших лесах великаны некогда жили, что толк знали в ковальстве особенном. Отправился на поиски. Тут-то они и встретились – Дятел и Агрик – нашли друг друга, сговорились. Но всех тайн и вдвоём не знали.

– А как же они искусство онаров смогли перенять?

– Так они к великану и сходили.

– Что?!

– Жил один старый онар под Цепелем. Когда его собратья ушли, он остался. Старый уже был, тяжёл на подъём, с горой совсем сросся. Люди уж и город вокруг поставили, а он всё дремал. И говорил редко. Редко и непонятно. Карты цепельские пытались его расспрашивать о том, о сём, да бросили это дело, а вот Агрик какой-то подход нашёл нужный. Выведали они с Дятлом тонкости ремесла, а заодно и всякого другого наслушались.

Пока меч перековывали, а это никак не меньше месяца у них заняло, Дятел много чего бабке моей рассказал, а она уж, что запомнила, мне передала. Может, где и напутала, не знаю.

– Так они здесь меч и ковали? – удивился Сокол.

– Здесь, – кивнула старуха. – Бабка моя нужна им была, без неё не вышло бы чародейство. А Дятел вроде прощался с ней, перед тем как забыть навсегда.

Рассказывала, между прочим, и куда онары подались. Ну, то есть, зачем, они ушли так и не поняли, Агрик с Дятлом. Но ушли великаны навстречу солнцу и выстроились плечом к плечу от самых мёрзлых пустошей полуночных до жарких полуденных степей. Долго так простояли. Потом горами обернулись, которые русские Каменным Поясом прозвали. Так до сих пор и стоят горы-то, стерегут рубеж свой.

– А орда южнее пошла, – подумал вслух Сокол, подсчитывая в уме сроки.

– Думаешь, против орды великаны поднялись? – усмехнулась старуха. – Вряд ли. Тогда о ней не слышал никто, и слышать не мог. Не родилась ещё орда, не выплеснулась. Да и не знаем мы, в которую сторону онары оружие повернули – оттуда кого сюда не пускали, или напротив, отсюда беды ждали?

– Мудрая ты женщина, – признал Сокол.

Она открыла было рот для ответа, потом засмеялась, махнула на чародея рукой.

– Хотела сказать, мол, поживёшь с моё, наберёшься мудрости, да вспомнила, сколько тебе годков-то…

– А впрок не пошли годки, получается? – засмеялся Сокол.

– Отчего же? Сам не знал, так нашел, у кого спросить. Чем не мудрость?

Кузнечиха замолчала, Сокол обдумывал услышанное, а углежёг лезть в разговор не решился. Встал и пошёл в обход кучи вместо старухи.

– Странно, что не рассказывал мне Дятел об этой истории, – заметил Сокол. – А ведь учителем был как-никак.

– Так видно и сам забывать стал. Он ведь с любовью вместе и от частички памяти отказался, а иначе не получилось бы у них ведовство чёрное. Ну а бабка моя запомнила. Она-то любовь до самой старости сберегла и память вместе с ней.

***

В Муром Сокол решил не возвращаться, не с чем пока что. Угадал ханьский купец, путь намного длинней оказался. Но и поход в Цепель почти ничего не добавил к разгадке, а вот времени отобрал много.

Гору чародей осмотрел, но выглядела она обычной горой, каких по великой реке много стоит. То, что она раньше великаном являлась, не сразу и углядишь, даже обладая зрением чародея. Гора как гора. Видимо навсегда замолчал последний из онаров.

Карты только руками разводили, в бессилии объяснить, почему онар, долгие годы не отзываясь на призывы предшественников, заговорил вдруг однажды с пришлым оружейником.

***

На исходе зимы Сокол стоял у подножья могильного кургана в Стылых Марах. Вот ведь какое дело получалось: он обошёл почитай половину известного людям мира, а в родной Мещере побывал далеко не везде. Как-то привык считать, что места с детства известные, убедил себя в знаниях. А зря. Многого он не видел, не знал, а что-то изменилось сильно. Будь чародей повнимательнее к тому, что происходит под носом, глядишь, не возникали бы неожиданности. Не застали бы события врасплох.

Да и потом он сильно сглупил. Надо было сразу к Стылым Марам сходить, как только Тарко с клинком вернулся. Разведать как следует, обдумать, а не с Тароном за удачей пускаться.

Несмотря на снежок, Сокол легко восстановил события, произошедшее здесь полгода назад. Тарко действовал по наитию и уцелел чудом. Что его уберегло непонятно. Может бабка, может её оберег, может удача. А возможно и любовь. Если Дятел и правда в клинок любовь свою поместил, значит, могло железо к Тарко потянуться, позволить себя добыть. Юноша тогда ни о чём другом и не думал, как о княжеской дочери. Любовь его впутала в затею безумную, любовь, получается, и от гибели уберегла.

Хотя вокруг навалило глубокие сугробы, курган был присыпан тончайшим слоем снега, сохраняющим очертания всех неровностей и предметов, словно мукой его кто-то припорошил. Сокол разглядел камни, из каких выложен круг пограничный, поставленный Тарко божок.

На вершине снега и вовсе не оказалось. Лоно, в котором долгие годы покоился меч, до сих пор не закрылось. Щель в камне напоминала чародею морскую раковину из тех, что захлопываются, стоит только ткнуть пальцем или веточкой. Тем не менее, Сокол осторожно сунул в щель ладонь. Ничего. Только лёгкий отблеск былого тепла.

За спиной послышался стук копыт, хруст льда и приглушённый храп лошади. Мало нашлось бы людей, достаточно смелых, чтобы сунуться верхом на болота.

– Эрвела, – догадался чародей и только потом обернулся.

– Она самая, – ответила овда, спускаясь с коня.

Лесная царица была также нарядна, как и летом, разве что самих нарядов на ней сильно прибавилось. Меха и шкуры овды не носили, а в холода, если приходилось выбираться из потайных городов, надевали на себя, похоже, всё, что имели, а то и у подруг одалживали. Оттого и выглядели овды зимой несколько полновато.

Эрвела поднялась на курган, осторожно ступая по следам чародея. Бросив на камень сумку, набитую чем-то мягким вроде травы или тряпок, присела сверху.

– Чего новенького узнал, чародей? Где был? Про оборону Мурома наслышана я, так что пропустить можешь.

– В Мещёрской Поросли был, в Цепель ходил, вот сюда заглянул догадку проверить.

– Проверил?

– Да. Похоже, ловушка тут стояла серьёзная. Но мальчишка обошёл её. За счёт любви обошёл.

– За счёт любви? – удивилась Эрвела.

– Ах, да, – спохватился Сокол. – Про клинок-то я тебе не рассказывал.

– Знаю я всё про клинок, – махнула рукой овда. – За Тарко сёстры присматривают.

– Дятел любовь в клинок упрятал, – пояснил чародей. – А потом кто-то смерть в него же вложил.

– Опасное сочетание, – заметила овда. – Тесновато им будет в железе-то. Не уживутся, боюсь. А про Сказочника, что нового узнал?

– Да ничего, – виновато развёл Сокол руками. – Как-то всё закрутилось.

– Свалил заботу на бедную девушку, а сам приключения искать отправился.

– А ты узнала? – догадался чародей.

– Шепнули лошадки, где искать его, – кивнула Эрвела.

– И где же?

– В Муроме.

– Вот те раз! Рядом, значит, ходил и проглядел. Постой, а не он ли Фёдору помогал? Крутился там один монах подозрительный. Но зачем это сустаю?

– Чего не знаю, того не знаю. Лошадки по иному видят и мыслят, в точности не всегда их поймёшь. Сказочник там, а вот что он там делает, и кем прикидывается, сам выясняй.

– Получается, всё на Муроме сходится?

– Ты же всё равно туда собирался?

– Собирался. Хотя до сих пор не знаю, как к делу подступить. Думал, ты, может, подскажешь?

– Про Волчьи Мшары хотел меня расспросить?

– Хотел.

– Думаю, не в своё дело ты полез, чародей. Не наша это война. Русские князья грызутся – нам в стороне стоять. Хотя, кто его знает, как дальше сложится.

– За наши ведь земли грызутся, – возразил Сокол. – Понять не могу, где там войско держать можно? Чем людей кормить, где лошадей держать? К тому же вурды кругом. А из Мшар никаких следов идущих не обнаружили. Вот и получается, что либо в болотах они живут и кормятся как-то, либо врата у них там, какие из мира в мир позволяют переходить.

– Так вот что тебя зацепило! – усмехнулась Эрвела. – Врата ты ещё с Каликой искал, да не нашёл. Думал, здесь удача лицом повернулась?

– Была такая мыслишка, – не стал скрывать Сокол. – Ищешь, бывает чудеса в странах дальних, а находишь под носом.

– Нет там никаких врат чудесных. Всё куда проще. Есть посреди топей большой остров. Даже не один, а несколько, но все из одного корня растут. Много лет назад сёстры там городок задумали строить.

– Посреди болот? – удивился чародей. – Не похоже на вас. И что же не затопило ваш город?

– Так там ведь не просто островки. На них некогда онары стояли. Недолго, но хватило. Твердь там скальная под болотом вместо земли.

– И здесь, значит, без онаров не обошлось, – Сокол покачал головой. – Но подожди, город городом, а Фёдор-то тут причём?

– А ты слушай, дойдёт и до Фёдора, – улыбнулась Эрвела. – Не достроили сёстры город. С самого начала что-то пошло не так. Сперва появились какие-то жуткие волки, с которыми не удавалось договориться, кое-как от них защитились, а потом пришли вурды и сёстры отказались от затеи окончательно. Не любим мы, знаешь ли, соседства хлопотного такого. В общем, бросили недостроенный город. Никаких особых чудес там, конечно, не оставили, ни садов подземных, ни озёр, но для лошадей местечко имеется, да и людям, если не особо требовательны, есть где схорониться.

– Насколько я понимаю, проникнуть в ваши пределы обычный человек не может, просто не увидит входа, даже если тот будет у него перед носом.

– Верно. Но бывают и исключения. Тот, кто в наших городках некоторое время пожил, дверцу всегда сумеет найти.

– И кто же ловкий такой у Фёдора нашёлся?

– Он сам и есть тот человек. Когда молодым был, в лесах владимирских да рязанских охотой промышлял. О княжестве тогда даже не думал. Одной из моих сестёр приглянулся очень, она его в холмы и увела. Кто же знал, что потом так сложится? Хороший человек был, добрый. Власть его позже отравила. А может, и помог кто, поднёс кубок с ядом.

Редко кто покидал наши города, но Фёдор ушёл. И тайны некоторые с собой прихватил, вот и про городок брошенный узнал как-то. Туда где мы живём ему теперь не попасть – зло выдаст, обереги не пустят, а брошенный город без охраны стоит.

– А мне не подскажешь, как попасть внутрь? – спросил Сокол.

– Нет.

– Что так?

– Я там не была, – ответила овда. – Что-то знаю, конечно, но неполное знание тебе только повредить может.

Эрвела явно недоговаривала, но не вытягивать же из неё сведения силой? Да и кому в голову придёт с лесной царицей волей тягаться? Сокол вздохнул, достал небольшой ломик и с кряхтением принялся выламывать камень. Сам он тоже хорош. В Мещере столько колдунов обитает, что навались они разом, все вместе, любой бы вопрос решили, всё бы вызнали. Но чародей никого не позвал, в одиночку на поиски отправился. Лично захотел разобраться.

Глава восемнадцатая Две княжны

Зимой, если время мирное, города и деревни в праздности пребывали. Работы до самой весны почти никакой. Пока солнце светит, ещё находилось дело, но день зимой короток, а ночи соответственно длинные. Отсыпались ночами, словно медведи, но, сколько не спи, на весь год не отоспишься. Поэтому вечерами по домам собирались, ссыпушки устраивали, брагу пили, делились редкими новостями, гадали, рассказывали страшилки и старины, пели песни и набирали под них хороводы.

Но это раньше так было. Теперь всё по иному стало. Гулять всё равно гуляли, но и хлопот прибавилось. С некоторых пор именно зимой стали ждать врага. Потому, как ему, врагу, тоже зимой делать нечего. А по замёрзшим рекам больно удобно конные полки в набеги водить.

Так что крепости по Оке начеку были. Дружины добирали воинов, которых готовили загодя, ещё с лета, ополченцы возвращались с промыслов, подтягивались в города и селяне из тех, кто не прочь в доброй сшибке поучаствовать. Война дело такое: можно голову сложить, а можно и добром разжиться, коня, к примеру, привести в хозяйство. Лошадь, она лишней никогда не бывает. В иную зиму городские войска втрое больше воинов могли выставить, нежели летом.

А Муром готовился к возможной войне с особым старанием. Только осенью едва от орды отбились. А к зиме слухи о возобновлении города достигли и самых отдалённых врагов, из тех, кого и не знаешь, пока сам под стенами не появится. Так что здесь военные приготовления вовсе не прекращались. И с дружины и с ополчения сгоняли по три пота. Строителям тоже пришлось потрудиться. Следы осенней схватки быстро исчезли. Стены укрепили глиной и известью, а кое-где и надстроили. Простенки засыпали землёй, забили камнем. Большие ворота, где главное сражение шло, заново перестроили. Ров углубили, заполнили водой от семи ручьёв. Правда вода с наступлением морозов тут же и перемёрзла, но зато и вал обледенел и кручи, что от стен к Оке спускаются.

Посреди всей этой суеты Тарко чувствовал себя одиноко. Как посол и приёмный сын мещёрского князя он жил в палатах. После окончательной достройки дворца, комнат в нём оказалось даже в избытке, и юноше отвели одну из лучших, рядом с жилищем Петра. Всё бы ничего – жить на положении княжича вовсе неплохо. Служба не в тягость – знай себе княжеские трапезы посещай, слушай мудрые речи, над шутками смейся, да сам о родных местах рассказывай, если попросят. Одно не давало покоя юноше – теперь на нём, получается, и свадьба Вияны с Петром повисла. А для Тарко горче горя и не придумать.

К счастью речь о свадьбе так ни разу и не зашла. Ни на трапезах, между прочим, ни в разговорах с глазу на глаз. Судя по всему, отложили князья это дело. Ук в письмах даже не напоминал о задумке своей породниться с Юрием Ярославичем, а сам Юрий для начала с Фёдором покончить хотел, а потом уж и младшего сына устраивать.

Но хоть и отсрочили князья свадьбу, Тарко легче не стало. Только хуже от ожидания тягостного. Потому в забавах зимних он участия не принимал, а когда выдавалось свободное время, сидел у себя в комнате, книжки читал из тех, что Пётр ему приносил, или бродил по городу и посаду в одиночестве. Размышлял. Как-то раз в задумчивости грустной в церковь случайно забрёл. Пока убранство разглядывал, местный батюшка Афанасий выцепил его взглядом из стайки прихожан. Взял молча под руку, отвёл в какую-то комнатушку, усадил на лавку, присел рядом. Но расспрашивать не стал, ждал, когда юноша сам заговорит. А у того ничего на уме и не было, кроме Вияны. Но и сидеть молча неловко, когда человек от тебя слово ждёт.

– Есть у христиан такое имя Аглатерма? – спросил Тарко.

Батюшка если и удивился вопросу, вида не подал.

– Нет такого имени, сын мой, – с готовностью ответил он, но потом вдруг спохватился, взял какую-то книгу, полистал, успокоился. – Нет Аглатермы. Есть Аграфена и Аглая. Есть Анфиса. Но то всё женские имена. А зачем спрашиваешь? Если креститься надумал, мы тебе мужеское имя подберём. Хорошее имя найдём, сильное. Ананий или Азарий! Или вот – Афанасий!

– Как тебя?

– Как меня.

Священник выглядел отнюдь не «мужески», а имя Тарко и своё устраивало пока что.

– Пока не надумал, святой человек, – поспешил ответить он.

– Думай, думай, сын мой, – вовсе не расстроился отказом Афанасий. – Князь просил добром к вашему брату подходить. Лаской к вере святой склонять. Так что думай.

***

Вияна, нагостившись у брата в тихой Елатьме, неожиданно для всех, и в первую очередь для самой себя, сорвалась с полудюжиной воинов и помчалась вверх по Оке, по накатанной санной дороге. Сто вёрст до Мурома в один день проскочили. Дорога хорошая, купеческими поездами проторенная. Лёд крепкий, а все полыньи вешками обозначены. Снегопадов никаких уже с неделю не было, а в этот день даже солнышко на небе появилось. Скакать в такую погоду одно удовольствие.

Она появилась на пороге разгорячённая стремительным переходом, пошатываясь слегка от усталости и долгого пребывания в седле.

– Ну, здравствуй, братец! – сказала княжна.

Тарко обомлел. Как раз книгу читал за столиком, а когда взгляд устремил поверх страниц, ослеп на мгновение. Буквы круглые ещё в глазах мельтешили, а тут вдруг образ из мыслей навязчивых перед ним воплотился. Не только ослеп Тарко, но и онемел на время. Даже на приветствие не ответил.

Вияна размотала платок, открывая румяные щёки, скинула шубу. Она сорвалась в Муром без брони – всё же не на войну, а к добрым соседям в гости отправилась, но с другой стороны жизнь в пограничье к осторожности приучила, а потому на плотной шерстяной рубахе блеснули железные полосы, нашитые вроде бы беспорядочно тут и там. Покрытые узорами, смотрелись они как украшения, но всякий понимающий в воинском деле, непременно подметил бы, что железо прикрывало на теле уязвимые места – сердце, плечи, живот.

От вида этих самых мест у Тарко и вовсе дыхание перехватило. Вияна теперь мало напоминала ту долговязую девчонку, с которой он ещё год назад играл в купцов и разбойников, лазил по окским откосам, уходил в лес в поисках приключений. Расцвела сестричка, девушкой стала.

Однако изменился и сам Тарко. С лета не видела его мещёрская княжна, с тех пор как они поссорились, и юноша, вспыхнув от обиды, выбежал прочь со двора. Увидев его теперь, Вияна отметила, как он подрос и возмужал. Да, он стал спокойным, серьёзным, надёжным. Настоящим мужчиной.

Она вдруг опустила глаза и тихо сказала:

– Прости. Я обидела тебя тогда… Я не хотела… Нет! Вернее, именно тогда хотела обидеть. Разозлилась на тебя, на отца… Прости!

– Ты же знаешь, я не могу держать на тебя зла, – ответил Тарко.

– Но в тот раз мне показалось иначе, – девушка вскинула голову, отбросив за спину длинные тёмные волосы. – Ты надулся, словно пузырь и готов был вот-вот лопнуть от злости. – Она помолчала и спросила с надеждой. – Так значит, ты больше не обижаешься?

– А ты? – буркнул в ответ Тарко. – Ты больше не считаешь меня недостойным тебя?

– Глупенький! – воскликнула Вияна и обняла его.

Обняла так, как обнимала не раз прежде, как сестра обнимает брата. Но теперь по-другому вышло. Теперь оба они, вдруг, ощутили, что прикосновение вызывало неведомые до сих пор чувства. Пугающие и желанные. Их одновременно тянуло друг к другу и отталкивало и первое оказалось сильнее второго. Ни он, ни она не разжали объятий.

Тарко провёл ладонью по её волосам, тронул осторожно холодную от мороза щёку и не в силах удержаться прикоснулся к прохладе губами. И щека тут же стала пунцовой, а Вияна зажмурила крепко глаза и нашла его губы своими.

Никогда прежде княжна не целовалась ни с одним из мужчин. Да и ни один мужчина не осмелился бы приблизиться к ней. И этот, первый в жизни опыт, застал её врасплох. Девушку охватило сильное возбуждение, ей захотелось чего-то большего, захотелось не останавливаться, не оглядываться, забыть, кто она есть. Пылающая волна похожего на опьянение чувства подхватила её и понесла, потянула в неведомое. И она начала тонуть в этом потоке, понимая краешком сознания, что ещё мгновение, и она утратит власть над собой, над своим разумом, телом…

И ведь полугода не прошло, как она превратилась в девушку. Вскоре после того разговора с отцом о замужестве луна впервые потребовала её крови. Словно по наказу отцовскому.

Неприятные воспоминания заставили её поморщиться, тело напряглось, а Тарко, почувствовав это, на миг отстранился. И тут же притяжение ослабло, наваждение развеялось. Вияна первая нашла в себе силы положить конец охватившему их безумию. Она оттолкнула Тарко от себя. Не грубо оттолкнула, не зло, но достаточно, чтобы разогнать морок, разрушить силу возникшего у них искушения.

Тарко покачнулся, словно потеряв опору, сделал шаг назад и опустился на скамейку.

– Нет! – резко сказала Вияна. – Нет, не надо!

Сказала больше самой себе, нежели юноше. Тот и не услышал её и сам молчал. Он ещё не вернулся из сказки, не вынырнул из своего потока, снова и снова переживал уже ушедшие мгновения неземного счастья.

Вияна закусила губу. Девушка волевая и умная, вдруг протрезвев, она стала искать какой-то выход из создавшегося положения. Но в голову ничего умного не приходило.

– У тебя не найдётся, чем угостить сестричку? – попросила она нарочито беспечно.

Тарко встрепенулся. Бросился к посуднице, достал с неё кувшин лёгкого красного вина и большой серебряный кубок, подаренный ему Юрием ещё осенью.

– Подогреть? – спросил он.

– Подогреть? – удивлённо переспросила Вияна.

– Суздальский княжич научил, – охотно пояснил Тарко. – А князю Юрию понравилось. Говорит, косточки его старые хорошо согревает.

– Подогрей, – согласилась она, рассудив, что юношу сейчас следовало занять лишь бы чем.

Скинув меховые сапожки, она взобралась с ногами на лавку и принялась наблюдать, как Тарко, по этому, недавно заведённому в Муроме обычаю, подогревает над скудным огоньком вино в большом железном ковше. Коптящий светильник плохой источник тепла, но юноша не отрывал от ковша глаз, словно боясь, что вино закипит, а Вияна радовалась промедлению, надеялась, что наваждение со временем развеется окончательно.

Но вот Тарко решил, что вино нагрелось достаточно, добавил в ковш щепотку каких-то пряностей и, перелив готовый напиток в кубок, протянул его девушке.

Она взяла кубок двумя руками, будто пытаясь согреться, и, делая осторожные маленькие глотки, поглядывала исподлобья на юношу. Тот сидел на скамейке с блаженной улыбкой. Смотрел на гостью и вроде бы сквозь неё. Куда-то вдаль, где, наверное, ещё видел мечту.

Вияна подумала, что он ещё не пришёл в себя. Но тут Тарко вдруг заговорил. Немного мечтательно, сбивчиво, но в целом спокойно и рассудительно.

– Я пытался увидеть тебя в Елатьме, хоть Александр и запретил. Я его не послушал, сторожил возле ворот, но ты так и не вышла. Хотел показать тебе меч. Хотел, чтобы ты увидела. А потом мне пришлось уехать сюда, в Муром, и старый князь назначил меня послом вместо Варунка.

Говорил он много и обо всём, будто стараясь разом восполнить полугодовое молчание.

– Ты знаешь, священник сказал мне, что у христиан нет такого имени Аглатерма. Ты сама его придумала или услышала где-то?

Вияна собралась ответить, но Тарко ответа не ждал, продолжал говорить без перерыва, не разделяя одну мысль от другой хотя бы мгновением.

– Я догадался, что ты к Петру приехала. Захотела увидеть, каков он. Ты всегда хотела всё видеть собственным глазами. – Он улыбнулся и добавил. – Думаю, Пётр тебе понравится.

Юноша сказал это вполне искренне, в его голосе не слышалось горькой насмешки ни над княжной, ни над самим собой. Он просто любил эту девушку и говорил всё как есть. И Вияна поверила ему, но и отрицать его предположение не стала. А ведь приехала она в Муром отнюдь не к Петру.

– Варунка отец отослал куда-то, – ответила она невпопад. – Долго беседовал с глазу на глаз, а потом отправил. А куда, кроме них двоих никто не знает. По тайному делу ушёл Варунок. Один ушёл, без дружинников.

***

Зимой Павел стал чаще бывать с женой. Кончились разъезды по сёлам и отлучки из города по разным иным делам, а дела в самом городе понемногу наладились и отнимали теперь куда меньше времени. Ночной незнакомец появлялся всё реже. Он пропадал надолго, иногда на целый месяц, и Варвара, с ужасом вдруг осознала, что начинает ждать его и ждать отлучек мужа как желаемого события. Ждать не в страхе, как это бывало раньше, а с каким-то непонятным томлением, предвкушением запретной страсти.

Такая перемена в собственных чувствах напугала княжну куда больше, чем прежние страхи от бессилия перед демоном. Шутка ли, ведь если она начинает ждать обольстителя, то, значит, желает этого, а значит и сама превращается в подобие демона. И муки, которыми пугал батюшка, теперь казались ей неизбежными.

После той сделки с обольстителем в осаждённом и обречённом Муроме, сделки с непонятными ставками, она смирилась с его приходами, с собственными вспышками страсти. Но одно дело короткие вспышки и совсем другое нетерпеливое ожидание. Её напугало, что незнакомец в обличии мужа с каждым разом всё глубже проникал в её душу, заполнял сердце. А ещё пугало, что ведь не злобой чёрной он заполнял пустоту (а ведь и впрямь пустоту), любовь туда вкладывал. Любви он и жаждал.

Варвара совсем запуталась. Рассудок размывало противоречивыми чувствами, как склоны дождями. Дошло до того, что однажды она Павла за незнакомца приняла. В тот вечер муж необычно ласков был, всё шутил, улыбался, и Варвара отозвалась, потянулась к нему, уже распаляя себя предвкушением. Но Павел едва прилёг, сразу уснул. Только тут и догадалась княжна, что мужа родного не узнала. Заплакала.

Плакала она теперь часто, почти каждую ночь. Павел так до сих пор ничего и не заподозрил, даже этот случайный всплеск любви не заметил или не придал значения. Когда бы он ни приходил – рано вечером или поздно, почти тотчас проваливался в сон, и спал крепко, не замечая её переживаний и слёз.

Вволю поплакав, но не находя ещё сил заснуть, Варвара лежала возле спящего мужа или садилась на скамейку и думала. Вернее пыталась думать. Мысль давно потеряла чёткость. Женщина искала хоть какой-нибудь выход и не могла найти. Ругала себя, свой скудный разум, и в который раз приходила к единственному суждению, что нужно кому-то довериться. Кому-то, кто сможет помочь, объяснить, распутать.

Но довериться было некому. Варвара вообще мало с кем дружила по-настоящему. Среди боярских семей её сверстниц не нашлось, а прочие женщины слишком низко стояли, чтобы позволить искренность с ними. Не с глупыми же девками из прислуги обсуждать свои сокровенные помыслы, свои сомнения, не болтливым же служанкам открывать позор? И священники-утешители, хоть грехи и по их части, доверия княжне не внушали. Не в этом случае уж точно. И как последнее средство оставалась у княжны всё та же дальняя родственница и Варвара думала, как бы найти оказию, чтобы вырваться к ней.

Но тут в жизнь тихого застывшего Мурома ворвалась, словно южный ветер Вияна. Всё кипело вокруг этой живой и весёлой девушки. Люди менялись на глазах, когда она появлялась рядом с ними. Хмурые улыбались, злые добрели, пропащие находили себя.

Варвара быстро сошлась с Вияной. Муромская княжна была старше мещёрской всего-навсего года на три-четыре. Правда, эти несколько лет иногда казались Варваре пропастью – той, что отделяет женщину от девушки и через каковую можно перескочить лишь однажды и только в одну сторону. Но Вияне как-то удавалось не замечать различий и мало-помалу они подружились.

Вияна, понятно, расспрашивала Варвару о свадьбе, о замужестве, о положении княжны в муромском дворце, обо всём том, что вскоре ей, возможно, предстоит испытать. И, несмотря на сдержанные ответы старшей подруги, девушка всё больше мрачнела от рассказов – не по ней была такая жизнь. Строгости много, власти чужой. И пока Вияна угрюмо молчала, как бы примеряя мысленно на себя новую ипостась, Варвара терзалась сомнением – посвятить или нет мещёрскую княжну в свою страшную тайну. И склонялась понемногу к тому, что другой-то возможности излить душу у неё не будет. И к дальней родственнице она никогда не соберётся съездить, погостить, всё это для успокоения совести отговорки.

И, наконец, решилась Варвара подруге изложить беду свою. Не смогла больше в себе тайну держать. Да и то не решила скорее, а само так вышло. Когда заглянула к ней мещёрская княжна, чтобы позвать куда-то, тогда и прорвало вдруг Варвару. Рассказала всё. И про чужака, что в обличие мужа по ночам приходит, про мужа равнодушного, про страхи и про свои странные чувства, в которых никак разобраться не может. Всё как есть выложила перед девчонкой сопливой.

Вияна сперва испугалась, потом обняла подругу, а та не выдержав напряжения, вдруг разревелась. Следом неожиданно для себя заревела и Вяна. Долго они так сидели, обняв друг друга, и ревели в два голоса.

Мещёрская княжна первой успокоилась, всё же чужая беда не так страшна. Поглаживая подругу по спине, задумалась. Чем помочь, если сама ничего в подобных вещах не смыслишь? И придумала.

– Собирайся, – вдруг решительно сказала она. – К ведунье поедем.

– К колдунье? – испугалась Варвара и потянулась к нательному кресту.

– Ну да. Чего тут особенного? – удивилась девушка, но, заметив страх в глазах подруги, вновь обняла её, успокоила. – Да ты не бойся! Знакомая есть у меня, Мена. Только она и сможет помочь тебе.

– И далеко нужно ехать? – спросила, всё ещё с тревогой, Варвара.

– В Елатьму, – ответила Вияна. – Там у брата моего остановиться можно, не на заезжих же дворах ночевать?

– В Елатьму? – переспросила Варвара. – А что я мужу скажу?

Вот о муже-то Вияна и не подумала. Не было у неё подобной заботы, как муж. Не было, да скоро будет. Девушка смутилась, но решение быстро нашла.

– Ты скажи ему, дескать, по поводу наследника едем к ведунье, – предложила она. – Сама говорила, что злился он, что не понесла ты до сих пор. Вот и напомнишь. Кстати, Мена и с этим делом поможет.

Павла долго уговаривать не пришлось. Он поначалу и сам захотел Варвару сопровождать, но Вияна отговорила. Сказала, что дорога недальняя, воинов в охрану хватит, и в Елатьме о княжне будет кому позаботиться – старший брат, Александр в обиду не даст. А пока лёд на реках не вскроется, воинским начальникам лучше дома оставаться. Мало ли что?

– Верно, – согласился Павел. – Но и дело не мелкое. Хоть Петьку возьмите с собой.

– Петьку? – переспросила Вияна и, вдруг, почувствовала, что краснеет.

Пётр как узнал о предстоящей поездке, не дожидаясь просьб и приказов, сам вызвался невесту с невесткой сопровождать. На счёт невесты, конечно, ещё вопрос, отцы не сговорились пока, но право и обязанность защищать девушку у Петра, как он считал, появилась. А главное появилось желание оберегать молодую княжну. Ну, а то, что не всё пока улажено, так и повод иной – невестка к знахарке едет.

Пожалуй, единственным, кто оказался недоволен предстоящим отъездом, был Тарко. Его-то с собой не позвали. А когда сам вслед за Петром вызвался, Юрий сказал, что не в его власти княжеского посла домой отсылать. Могут не так понять.

Несчастный заложник союза смотрел, как слуги и дружинники седлали лошадей, запрягали для Варвары сани. Как его друзья и его любимая собирались в путь. И такая обида в нём поднималась, что хоть плачь.

И уже проводив взглядом поезд, юноша подумал, не из-за него ли и уехала Вияна, используя недуг Варвары как повод? Видеть не желает? Вновь объясняться?

Они выехали рано утром большим отрядом. Варвара с одной из служанок в санях – княжна хоть и сиживала, бывало, в седле, но предпочитала сани. Вияна к ней подсела, чтобы не скучно подруге было. Свою лошадку к саням привязала, налегке следом пустила. Их сопровождала полудюжина мещёрских дружинников, которые вместе с девушкой сюда прибыли. Да ещё Пётр столько же своих воинов прихватил. Сам, хоть и поболтать был не прочь, в седле остался, – всё-таки единственный мужчина из князей в отряде.

Лёд лежал солнцем подтопленный, пористый весь, мокрый. Из-под саней талой водой во все стороны брызжет, лошади то и дело копытами в лужи влетают, юных княгинь в ответ окропляют. Но крепкий ещё лёд. Вот недели через две уже опасно будет зимником ездить. Вновь дороги лесные людьми наполнятся. А пока хорошо мчаться – и не холодно, и дорога открытая, прямая и ровная. Но всё равно далеко получается. Только к вечеру добрались до Елатьмы.

Вечером к ведунье не пошли – устали очень, да и темень уже город накрыла, а с Меной ведь даже не условились, весточку не подали. Так что в крепости разместились.

Александр Укович, хоть и без предупреждения сестричка с гостями явилась, с должной честью их встретил. Велел бани топить, на стол подавать что есть, перины готовить. Перед тем сестру свою всё же выбранил круто за то, что без спроса зимой в Муром сорвалась. Повезло Вияне, что не одна объявилась – на гостях не слишком брат сердитость свою показывал. А вот дружинникам что с ней ушли, крупно влетело. Их-то прикрыть было некому.

Когда они следующим утром зашли, ведунья занималась самым, что ни на есть, чародейским делом – ладила на лето курточку лёгкую, нашивая на ткань кожаные накладки. Гостей она встретила приветливо, как и всех, кто к ней обращается, но без особой пышности – лишних поклонов и словес для князей ведунья не нашла. Кивнула на лавку женщинам, а сама к Петру подошла. Тот стоял в дверях не слишком уверенный в себе, озирался по сторонам. Жилище молодой ведуньи его явно разочаровало. Наверное, ожидал гадов увидеть, мышей летучих, а может и костяки человеческие высматривал.

Мена, склонив голову набок, смотрела на него некоторое время, словно прицениваясь к пылкому и красивому юноше.

– Тебе придётся подождать во дворе, – сказала она, положив ладонь на его грудь. – Боюсь, не твоего ума это дело.

Ведунья мягко, но настойчиво, выставила Петра за дверь, лязгнула щеколдой и только потом обратилась к женщинам.

– Жених твой? – спросила она у Вияны.

Та покраснела и помотала головой хоть и резко, но не очень уверенно.

– Нет? – улыбнулась Мена. – А мне показалось, что да…

– Ну… – Вияна замялась. – Князья желают этого союза…

– А ты нет? – прищурилась Мена.

– Я не знаю, – честно призналась девушка, пожав плечами. – Не уверена…

Мена ещё раз пристально посмотрела на неё и кивнула головой.

– Ладно. Как-нибудь в другой раз, поговорим о твоих сердечных делах, – пообещала ведунья. – Полагаю, вы не за этим сюда приехали… в даль-то такую.

– Не за этим, – вздохнув, подтвердила Вияна и представила подругу. – Это Варвара, муромская княжна.

Мена Варваре понравилась. Она оказалась совсем не той вредной угрюмой старухой, какой себе только и представляла княжна любую колдунью. Обыкновенной девушкой. Такой же, как её молодые гостьи. Чем-то похожа на Вияну, чем-то на саму Варвару. Но на Вияну, пожалуй, больше – не столько внешне, сколько весельем своим безумным.

Налив в маленькие изящные глиняные чашечки сладкого вина, Мена уселась, наконец, сама и приготовилась слушать. Варвара начала рассказывать, поначалу краснея и сбиваясь, а потом – то ли вино помогло, то ли хозяйка расположила к себе улыбкой и добродушием, но разговорилась княжна и выложила ведунье всё о незнакомце, что является к ней в облике мужа и, несмотря на все её ухищрения, всякий раз восходит на супружеское ложе.

Мена выслушала внимательно. Затем подробно расспросила, как говорит незнакомец, да как он ходит, и не заметила ли Варвара в нём чего-нибудь необычного…

– Да в нём всё необычно! – в сердцах вскрикнула Варвара. – Добрый, ласковый! Разве может быть вор ночной добрым и ласковым?

Мена задумалась.

– А как он уходит утром? – спросила она. – И сам ли уходит или знак какой-нибудь его принуждает?

– Он исчезает, – ответила Варвара. – Стоит отвернуться, в окно глянуть, раз, и нет уже его.

Мена вновь задумалась теперь уже надолго.

– Ладно, – наконец сказала она. – Я постараюсь тебе помочь. Как я понимаю, Змей это к тебе повадился.

– Змей?! – с ужасом вскрикнула Варвара. – Сам Диавол-искуситель?

– Ну, положим не сам и даже думаю не с его ведома, – успокоила Мена. – Просто колдун такой или дух особенный. Бывает, является к женщинам, что тоскуют. Если по мёртвому тоскуют, то там Огненный Змей приходит, не нашего мира суть, но зато с ним и справиться легче – много наговоров и оберегов народ придумал. А если, как ты, по живому тоскуют, то дело хуже. Тут Змей другой природы является. Кто он – колдун чёрный или ещё кто в таком роде – не знаю, но обязательно из нашего мира, из живых. А с живыми завсегда хлопот больше.

Но я тебе подскажу, как с ним сладить… объясню, что сделать нужно…

***

Поход к Мене много времени не отнял. День только начинался. Вернулись в крепость, позавтракали, засобирались в обратный путь. То есть засобирались только Пётр и Варвара. Вияну же брат отпускать не собирался. И людей более надёжных приставил, памятуя о её первом бегстве.

– Может, погостите ещё? – предложил Александр гостям.

– Да как-то неудобно, – сказала Варвара. – Ждут нас дома.

Уже во дворе, когда сани закладывали, к князю подошёл один из дружинников.

– Дело срочное, князь.

– Говори.

– Охотник давешний опять в городе, – доложил воин. – Ты сказал, как появится, сразу тебе сообщить, вот, стало быть, и сообщаю. Возле торга вертелся, там и заметили его, проследили. Потом к Колесу заходил, но не задержался, ушёл, не позавтракал даже. Искал что-то. А потом потеряли его из виду. Куда нырнул, непонятно.

Вияна заметила, как брат побледнел. Редкое, надо сказать, зрелище. Мало что могло напугать Александра.

– Быстро! – сказал князь дружиннику. – Моего коня сюда! И возьми, кто под рукой есть, человек пять-шесть. Выходим немедленно!

Тот убежал к конюшне, а князь, поправив перевязь, стал крепить на груди подбитый мехом плащ.

– Мне нужно уйти, – сказал он гостям. – Боюсь, проводить вас не успеваю. Так что удачи в пути, а Юрию Ярославичу кланяйтесь с Павлом Юрьевичем.

– Что за охотник, брат? – спросила Вияна.

– Просто охотник, – отмахнулся тот.

Дружинник привёл коня. Александр взобрался в седло и, больше не сказав ни слова, выехал за ворота. Вияна отметила, что вместе с братом ушли в спешке и неразберихе и те, кого он к ней накануне приставил.

Она помолчала о чём-то думая, потом забралась в сани к Варваре.

– Давайте-ка и мы поедем. В Муром!

Глава девятнадцатая Зимняя охота

Часа не прошло, как Вияна с Варварой ушли. Мена курточку только успела закончить, как вдруг жжение на груди почувствовала. Оберег предупреждал об опасности, а какого рода опасность девушка сразу догадалась. В Елатьме у неё врагов нет, а из пришлых один только отметился. Давно уж отметился, но время видно не всякую дурь лечит. И значит, прав был князь, не смог Савелий из головы ведунью выбросить. Вот и пришёл.

Времени в запасе оставалось – чуть. Мена схватила сумку, ноги в меховые сапожки сунула, со стены лук сняла с колчаном, шубку подхватила и бесшумно к сундуку метнулась. Сундук у Мены непростой был, как раз для подобных случаев на заказ сделанный. Вместо задней стенки у него отверстие потайное имелось. Через отверстие и попала Мена в дровяной сарайчик, что к избе лепился. Шубку накинула, притаилась, дыхание в едва заметную нить растягивая, глаза прикрыла, слуху всю силу передавая. Сейчас бежать нельзя – враг с любой стороны зайти может, или снаружи поджидать, когда добыча выпорхнет и сама в силки угодит.

Звякнув, слетела щеколда кованная, грохнула дверь входная. Затем послышались шаги – мягкие, осторожные, хищные. Охотник комнату обошёл, в каждый угол заглядывая. Под лавками проверил, под столом. И в сундук догадался глянуть. Да только там теперь задняя стенка на месте оказалась и всякой всячины под крышку навалено. Но всё же что-то учуял охотник, пару раз мечом ткнул для верности в тряпьё.

В комнате больше укрыться негде. Лаз на чердак охотнику осталось проверить. Точно. Скрипнула лестница. Этого мгновения и ждала Мена. Осторожно со стенки снегоступы стянула, подмышку сунула. Как только шум под крышей поднялся, бросилась вон со двора. Пока охотник от птиц отбивается, не услышать ему беглянки.

Беглянки? Вот тут серьёзный вопрос. Можно было, конечно, к Александру в крепость податься. Князь уж точно не выдаст. Но Мена предпочла принять бой. Она давно мечтала о подобной схватке, хотя в мечтах и не представляла даже, что окажется дичью, а не охотником. Но это дело поправимое. А за стенами сидеть, выжидать – хуже нет занятия. И зависеть от защитника не хотелось. Не любила Мена в долгу быть и уж тем более ей не хотелось одалживаться у князя.

Потому вместо крепости надёжной Мена в лес отправилась.

***

Шубка заячья хорошо на снегу укрывает, а на охотнике мех лисий – яркий – далеко его видно. Не предполагал Савелий, похоже, что в лес придётся идти. Без нужного снаряжения, но с большим лишним грузом за плечами тяжело ему пришлось, а Мена нарочно ложбинки, ямины выбирала, где снегу скопилось побольше, где под снегом ветви, коряги навалены. Иной раз по пояс охотник проваливался, падал, спотыкаясь. Но всё равно пёр как лось, пробивался через сугробы, пока не догадался соорудить себе что-то похожее на снегоступы. И припасов съестных маловато в сумку положил, на ходу пришлось дичь добирать. А это опять же заминка. На исходе зимы в лесу мало что съедобного остаётся. Даже рябины уже без ягод стоят, и шишки все выпотрошены. Звери лесные и птицы дано всё подмели и сами попрятались. Непросто охотнику еду выследить. Только за счёт этого Мене и удалось от упорного преследователя оторваться.

Тот силы умел рассчитывать. Раз наскоком не вышло беглянку догнать, остановку сделал – подкрепиться, передохнуть. С бугра наблюдала Мена за врагом. Савелий снег разгрёб, веточек в ямку положил, бересту подсунул, кусочек мха сухого из сумки заплечной достал. Огнивом всего один раз чиркнул – задымился костерок. Опытный человек, ничего не скажешь. Знаток леса. А только чужой этот лес для тебя, охотник. Ещё повстречаются тебе неожиданности.

Мене мещёрский лес тоже не родной был, но всё-таки уже привычный. Много здесь странного она в юности повстречала, а сколького ещё не успела познать, но среди странностей зло редко скрывалось, а доброго Мена немало видела. По крайней мере, с овдами девушка неплохо ладила, могла бы, пожалуй, и помощь от них получить, да только зимой они редко из холмов волшебных на свет выходят.

Впрочем, не всё в лесу оказалось ладно. Мена не сразу перемены заметила, но как только с тропки знакомой пару раз сбилась, поняла, что изменился лес. Не то чтобы сильно, но изменился. Приметы как будто на месте все, но сбиты слегка. В сторону уводят, путают. И места вроде бы знакомы, а что-то не так в них, но что именно не так – не понять. Словно смотришь на привычные вещи немного иначе, сквозь марево или стекляшку. Зыбко всё как-то. Не зря, выходит, Сокол о Лесовике беспокоился. Покинул старик лесную хижинку, оборвал ниточки потаённые, вот и расползлась ткань привычная. Там малость спуталось, здесь поменялось, а вместе сложить совсем другой узор получается. И ладно бы только с пути сбивали перемены эти. Чародей худшего опасался. Ослабла защита древняя. Открылись проходы в край сокровенный. Тот же Савелий ещё год назад здесь бы не появился. Не учуял бы ненавистного колдовства в лесах здешних. Прошёл бы мимо Мещеры, как слепой проходит мимо золотой монетки в пыли дорожной сверкающей. Мена тоже виновата, что разбираться на постоялый двор бросилась, но ведь раньше и от такой глупости чары спасали. Теперь нет. А ведь вслед за Савелием и другие охотники потянутся. Трудные времена близятся. Последним убежищем Мещера стала для таких как Мена. А нынче и оно под ударом. Неужели опять уходить придётся, новое пристанище искать? Пусть даже так, но только не Савелию эту победу праздновать.

Пока она размышляла, охотник за трапезу принялся. Ел он так, будто у себя дома расположился, ну или в леске ближнем с детства знакомом – основательно, без спешки, спокойно. Снегом не стал закусывать. Плотно набил его в чашку, нож над огнём подержал, сунул туда же. Раз за разом оседал в чашке снег. Едва на донышке воды получилось. Но охотник не спешил – ещё снегу добавил, топить принялся.

Мена тем временем тетиву натянула, наложила стрелу, прицелилась. Выстрелила, как только враг горло показал, припадая к влаге. Не вышел выстрел. Охотника своевременно оберег предупредил или чутьё природное, отпрянул он, расплескав остатки воды, перекатился за ближайшую кочку, чтобы под вторую стрелу не попасть.

Мена плечами пожала – увернулся и ладно, это пристрелка только.

Зимой по лесу можно всю ночь бежать, если луна светит. Деревья без листьев стоят, а которые с иглами, у тех ветви снегом прижаты. Белый покров в каждый уголок отблеск даёт, он же неровности скрывает. Но это такой подарок, какой и беглянке и охотнику в равной степени помогает. Ни у кого преимущества нет. Так что отдых выпадал редко, только когда небо тучами завешивало. За всю ночь часа два таких набежало.

На исходе первой же ночи поняла Мена, что силёнок у неё оказалось значительно меньше, нежели у преследователя. Уравнять бы силы надо перед решающей схваткой. Тут без хитрости не обойтись.

Первую ловушку она на Ксёгже устроила. Собственно и устраивать ничего не пришлось, природа сама обо всём позаботилась. Речка промёрзла местами до самого дна, но кое-где полыньи остались. Лишь тонкий ледок их сверху прикрывал и снежок недавний присыпал. Мена такие гиблые места нутром чувствовала. Пробежалась, почти невесомая, чёткие отпечатки на снегу оставляя.

Савелий её чутьём не обладал, невесомостью тоже, след в след шёл и провалился, пустив на белый снежок волну тёмной воды. Но быстро сообразил, надо отдать ему должное. Дёрнулся мощно, неверный ледок до матёрой границы обламывая, оружие каким-то чудом вытащил, меч и ножны крест-накрест перед собой положил, опору создавая, стал выползать осторожно.

Мена на ледяную ловушку не уповала – стрелу для верности пустила. В таком положении увернуться сложно, даже если оберег предупредит, даже если заметишь выстрел. Не промахнулась Мена. Попала стрела в плечо. Савелий только вздрогнул, продолжая медленно наваливаться на крест. Выползал понемногу и выполз таки.

Силён охотник. Мена, впрочем, и не надеялась в первой же ловушке преследователя сгубить. Однако сил ему изрядно убавила. И то дело.

Чтобы усугубить слабость, девушка зверьё с пути охотника распугивала. На одних ягодах в мороз далеко не уйдёшь, да и те ещё отыскать нужно. И колдовством силы поддержать охотник не может. Не колдун он, мужчина – ему мясо требуется, а как раз мясо Мена и разгоняла.

Птицы девушку охотно слушали, с птицами она всегда общий язык находила, а прочее зверьё на птиц посматривало, да, смекая что к чему, уходило подобру-поздорову. Разогнать, однако, получилось не всех. Те твари, что на зиму заснули, предостережению не вняли. Тем Савелий и воспользовался. Выкопал из-под пня гадюку. Съел, шага не сбавляя, прямо сырой съел, та и не проснулась, наверное, а Мену аж передёрнуло. Змей она и сама сгубила немало, и пробовать приходилось, но чтобы вот так живьём жрать… На речке из ила рыбёшку сонную охотник вытащил – эту уже без спешки на костре поджарил во время привала.

Вторую ловушку – ложную, охотник, как и задумывалось Меной, заметил. Обошёл осторожно, чтобы прямиком на третью нарваться. Самострел девушка соорудила, пожертвовав запасной тетивой и растратив почти всё своё преимущество. Ещё одну дырку в шкуре Савелий получил. Однако и теперь выжил.

– Не берёт тебя ничто, стервеца, – разозлилась Мена.

Лес промолчал, не внял гневу девушки. Мещёрские духи, похоже, решили в стороне от их схватки остаться. А возможно наблюдали с любопытством, кто кого одолеет. Скучно, небось, им в лесу. Им духам древним разница между охотником и жертвой не особенно видна.

***

День прибывал, и пахло весной. Но запах всего лишь запах. Настоящей весны ещё ждать и ждать. А пока только в самый полдень солнышко по-настоящему пригревало, но уже ближе к вечеру вновь морозило. Снег от такого непостоянства коркой твёрдой покрылся. Иногда держал девушку даже без снегоступов, иногда ломался под тяжестью. Но преследователю опять же хуже пришлось, его весу даже крепкий наст поддавался.

На шестой день Мена на Муромскую дорогу вышла, примерно в версте от Свищево. Село это расположилось на границе двух княжеств, всё на той же речке Ксёгже, которую и девушка и охотник пересекли уже не раз и не два. Село крупное – полсотни домов, церквушка и большой постоялый двор, где путники обычно останавливаются на ночёвку. Там, среди толкотни из приезжих и местных удобно будет следы запутать.

Мена осторожно спустилась с крутого пригорка, иссечённого полозьями саней как спина нерадивого холопа. Дорога здесь особенно сильно обледенела, и многие предпочитали спускаться вниз сторонкой по рыхлому снегу, опасаясь за лошадей и груз. В противном случае легко можно поломать ноги или выскочить мимо моста на реку, а то и въехать в частокол, опоясывающий три избы постоялого двора.

Ворота открыты. Девушка через них прошла, пробралась между купеческими поездами, расставленными в беспорядке по всему двору, и, угадав по запаху еды и людскому шуму, которая из дверей ведёт в корчму, зашла внутрь.

Жарко в корчме натоплено, зато чадно и душно. Глаза защипало после лесной свежести, в горле запершило. Под шубой пот вдоль спины потёк, щекотать начал аж терпенья нет. Прислонилась Мена к косяку дверному, дух перевести и спину потереть как бы невзначай.

В корчме мужики собрались самые отчаянные, какие по зиме лес рубят или товар перевозят. Оно конечно на санях сильно быстрее выходит, чем на телеге по весенней распутице, но места-то вокруг известно какие. Стаи волчьи – самое безобидное, что в дороге встречается. И разбойники чаще сами добычей становятся, чем зипуна добывают.

Мужики отчаянные девке, что из лесу появилась, подивились. Одна пришла. А красавица-то какая. Да ещё с мороза, румяная, грудь от частого дыхания так и ходит.

Отдышалась Мена, купила у хозяина кое-что из припасов, мужиков, сидящих за длинным столом, окинула взглядом. Сокол как раз в эти дни в Муроме обещал появиться. Вот бы весточку ему бросить. От его помощи она бы не отказалась. Чародей не князь.

– В Муром никто из вас не собирается? – спросила девушка мужиков.

– Мы как раз едем, – откликнулся один. – Подвезти, красавица? Я тебе местечко возле себя уступлю. Эх, прокатимся!

– Вот Гришке-то как с попутчицей улыбнулось, – заметил кто-то из его приятелей.

А что, неплохая мысль, на санях прокатиться. По зимнику если пораньше выехать засветло в Муром прибудешь. Да если даже и не до Мурома. Пару вёрст отыграть и то хлеб. Только охотник ведь дожидаться не станет, вот-вот здесь объявится. Кабы прямо сейчас выехать, другое дело. Но в ночь кто же поедет. А вот письмо передать можно, письмо и до утра потерпит. Соколу весть подать, если он уже там, или Тарко.

– Когда едете? – на всякий случай спросила Мена.

– Так с утречка раненько и поедем.

– Нет. До утра я ждать не хочу.

– Да ты не серчай, румяная, я тебя и ночью рядом с собой пристрою, – не сдавался Гришка. – Отогрею красоту твою озябшую.

– Размечтался, – фыркнула Мена. – Привет мне в Муром передать надо, только и всего.

– Привет он в дороге не согреет, – возразил весёлый мужичок под смех приятелей.

– Зато тебе в Муроме нальют до краёв, – отозвалась Мена. – Вот тогда и согреешься.

– Кому передавать-то? – согласился тот.

Упоминать чародея, пожалуй, не стоило. По-разному люди к колдовству относились, тем паче проезжие. А Тарко, напротив, даже из местных мало кто знал, и потому рвения должного у мужика не будет.

– Княжне Варваре напишу, – нашлась Мена. – А уж она кому надо скажет.

– Ого! – удивился Гришка. – Самой княжне? А ты ж ей кем приходишься?

– Ох, и любопытен ты.

– Любопытен, – признал Гришка. – Хоть скажи, как звать тебя, красавица.

– Звать меня лучше не стоит, а и позовёшь, не приду.

Послание Мена на мещёрском составила, а буквами греческими на бересте нацарапала. Сокол поймёт, а кому другому голову поломать придётся. Для Варвары приписку на русском сделала. Свернула, ниточкой перехватила, отдала мужику.

– Держи, не прогадай. Самой княжне передай, не спутай.

И сразу к двери направилась.

– Ты куда же, красавица, на ночь-то глядя? – попытался остановить её Гришка.

За рукав слегка ухватил, но Мена вывернулась. Приятели расхохотались.

– Упустил девицу, Гришка.

– Упустил, – развёл тот руками.

Не хотелось Мене из тепла выходить, но пришлось. И ведь едва успела. Только на опушке спряталась, как появился на дороге Савелий. Шёл уверенно, след не проверял даже. Знал будто, что не обойдёт девушка села.

Хоть и голоден наверняка был охотник и выпить ему хотелось, а корчму пропустил. Сразу в церковь направился. То ли набожный сильно был, то ли с батюшкой решил договориться насчёт ночлега.

Мене на ночь пришлось отойти от села подальше. Собаки хозяйские с волками лесными перепалку устроили, и девушка опасалась, что Савелий под шумок может напасть. Однако зря она всю ночь врага сторожила, тот даже с рассветом не спешил погоню продолжить. Уже и мужички давешние вместе с Гришкой в Муром уехали, и встречные их приятели в Мещёрск отправились, и лесорубы повели лошадей в лес, гремя сбруей. А охотника всё не было.

– Заболел он что ли? – вслух подумала Мена. И то ведь, сказать, она как могла старалась врага извести. Может и впрямь раны зализывает.

Наконец, когда уже и лесорубы первые брёвна приволокли, и свежие путники завернули на постоялый двор отобедать, появился охотник. Отдохнул, стервец, у батюшки, отъелся, отогрелся, пока она под деревом мёрзла. Теперь с новыми силами за ней погонится.

Приготовилась Мена к бегству.

Но тот, миновав дворы, вдруг в сторону Мещёрска повернул, на пригорок стал подниматься. Словно позабыл, зачем сюда пришёл, за кем гонялся. Мене даже обидно стало.

Подобралась к дороге и, поворожив над следом, подумала вслух:

– Да ты, милый мой, никак соскочить решил, с дороженьки избранной? То ли поп тебя вразумил, то ли сам додумался. Скорее всё-таки батюшка, у тебя-то умишка не хватит. Видно сумел как-то священник уговорить бросить погоню. Мол, не по здешним лесам за колдуньей гоняться. А может другие какие слова нашёл.

Ну, нет, Савелий, поздно хватился. Возвращаться тебе не надо было, а теперь что ж, зря я что ли по сугробам бегала? Нет, теперь уж тебя из леса не выпущу.

Правильно Александр угадал – красота тебя зацепила сильнее, чем долг или жажда наживы. На холоде-то ослабли путы. И батюшка голову прочистил. Ну да это дело поправимое. Сейчас мы поводок-то натянем.

***

Савелий шёл не спеша, словно прогуливался. Мена леском легко его обогнала и, забежав вперёд, нашла местечко укромное. Там не долго думая, сложила вещи, скинула сапожки, шубу, прочую одежду, оставив на себе только нижнюю рубашку. Нож на ремешке на шею повесила рядом с оберегом. Волосы расплела, рассыпала по спине, по плечам. И босиком по снегу хрупкому к дороге побежала.

Увидел Савелий девушку среди деревьев, узнал сразу. Остолбенел сперва, а потом аж затрясло его. Волна жаркая по телу прошла. Разум помутился. Все прочие мысли вымело и увещевания батюшкины вместе с ними.

– Что ж так и будешь стоять? – засмеялась колдунья.

Бросился охотник к ней, а она от него. Хорошо налегке бежать, ногам холодно только. Охотник пыхтит позади, в снег проваливается, но не отстаёт. Манит его мельтешение девичьей рубашки среди чёрных стволов, как рыбу мотылёк, трепыхающийся на водной глади.

Но правильно народ говорит – нельзя палку перегибать, а Мена увлеклась, перегнула. Слишком долго озорничала, вот и иссякло наваждение. Савелий вроде бы отстал. Давно не слышно за спиной его пыхтения. Мена, круг по лесу сделав, к тайнику вернулась. Думала на том и делу конец. Глядь, а там охотник за стволом толстым прячется, её дожидается. Почувствовал, значит, где ведьма вещи оставила, отрезал от тайника.

Притаилась Мена. Только с ноги на ногу осторожно переминается, чтобы к снегу не прирасти, да ступни не обморозить. Понял вскоре охотник, что не дождётся колдуньи. Ушёл. Ладно бы сам ушёл – одежду и сумку забрал. Не отвели ему глаза чары поспешные.

Перехитрил таки ведьму Савелий. Нет, тут как считать, конечно. По крупному если, так она одержала победу, добилась своего, оставила врага на дороге. Но по мелочи он верх взял. А быть может и не по мелочи. Теперь-то на ней одна рубаха, да из оружия – нож только. А лес уже морозом переполняется. Ветерок свежеет. Холодно. Весна опять обманула.

Соорудить одежду и самой можно. Из коры, веток, травы сухой – много ли надо, если уметь. Но пока она портняжничать будет – замёрзнет совсем. А до темноты тёплое укрытие найти следует. Можно было бы в Свищево, конечно, вернуться, не слишком далеко от села убежали. Но в рубашке на людях появляться не лучшая мысль. Стыд тут дело десятое, а вот с перепуга могут селяне и колом проткнуть.

Чтобы ноги поберечь взяла две лапы сосновых, просунула веточку боковую между большим пальцем и тем, который на руке указательным называется. А как его на ноге назвать, никто пока не придумал. Смешно Мене вдруг стало от открытия своего, но улыбнулась только – не до смеху теперь.

Получилось неплохо, что-то вроде снегоступов. И ступни не жжёт холодом и следов человеческих не оставляет. Побежала Мена укрытие искать. Лапами сосновым снег метёт, заклинание под нос бормочет, только тем и согревается. Но на одном ведовстве в такой мороз долго не продержишься. Ноги коченеют, немеют, не чувствует Мена куда ступает.

– Дура, дура, дура, – ругала себя девушка.

Нет, ну зачем ей понадобилось охотника сбивать с панталыку, на след возвращать? Ушёл бы и ладно. Батюшка в коей-то веки доброе дело сделал. А она не оценила доброты, на рожон полезла.

Село стороной обошла, через речку перебралась. На Муромской стороне лес точно такой же, только что незнакомый. Так далеко Мена не забиралась ещё, незачем было.

Вот пятно тёмное на сугробе. Парок поднимается еле заметный – не желай Мена в тепле оказаться, не заметила бы его. На берлогу набрела – то, что надо. Снег отгребла, ветку подняла, внутрь скользнула.

Душно в берлоге и тесно, зато тепло. Медведь калачиком свернулся, морду лапой прикрыл. Почуяв сквозь сон чужой дух, ворчать принялся, ворочаться.

– Тише, тише, – сказала Мена, поглаживая зверя.

Развела осторожно лапы, в объятия медвежьи ужиком проскользнула. Прижалась к медведю телом, лицо в мех засунула. Спокойно стало ей под защитой зверя. Никакой амулет её здесь не отыщет.

Проснулась оттого, что медведь вновь ворочаться начал. Ослабла вечерняя ворожба, чуть в объятиях не задавил косолапый. Пошептала Мена, погладила шерсть, сон возвращая зверю. Но поняла вдруг, что сама уже выспалась, отдохнула. Из объятий вновь ужиком выбралась.

Дальше-то что делать? Не в рубашке же по лесу бегать. Одежду бы у кого-нибудь одолжить. Но у кого посреди леса одолжишь? Вздрогнула от пришедшей вдруг мысли, но не отмахнулась, только слеза по щеке потекла. Погладила девушка медведя. Прошептала заклятие страшное. Содрогнулась, почувствовав ладонью вздох последний.

– Прости зверь лесной, – сказала она. – Не держи зла, мне твоя шуба понадобилась.

Тот уже не ответил. Умер. Расплатился жизнью за глупость девичью, за озорство неугомонное.

Вздохнув протяжно, взялась Мена за нож. Медведь к весне похудел сильно, и шкура легко снималась. Мясо она, конечно, не тронула, хоть и давно ощущала голод. Только сердце, жилки ниточками перехватив, вынула осторожно и на собственной груди пристроила между холмиков девичьих. Не должна кровь на морозе застыть.

Пока работала, вся перемазалась с ног до головы. Грязью, землёй, кровью. Но умываться не стала, так на грязное тело шкуру и натянула.

***

Не нашёл Савелий замёрзшего тела девичьего. И даже сам обрадовался, что не нашёл. Но охоту отнюдь не прекратил. Теперь уж отступать поздно. Если в живых ведьму оставить до конца дней являться будет в рубахе своей с волосами распущенными, тревожить станет, пока не иссушит, не изведёт окончательно.

След в обход Свищева шёл. А вот дальше уводил в глухие дебри, где ни деревень, ни дорог быть не должно. Как раздетая девица в лесу собирается выжить? Пусть и ведьма она.

В зарослях густых потерял след охотник. Медвежий дух возник откуда-то, всё прочее перебил. Неужели в медведя ведьма перекинулась? Не похоже. О том оберег бы предупредил. У Савелия против всякого колдовства обереги имелись, и уж оборотня он бы точно не проглядел. Нет, это настоящий медведь следы путает. Шатается голодный по заснеженному лесу, прокорма ищет.

– Сама придёт, – решил охотник. – За вещами, за оружием.

Впрочем, с оружием он тут же и разобрался. Лук искромсал, тетиву изрезал. Снегоступы под себя приспособил, вместо собственных наспех сделанных. Шубку ещё девушкой пахнущую свернул, положил под голову вместе с сапожками.

Мена за всем этим разбоем наблюдала издалека. Злилась. А как только охотник уснул, попыталась вернуть вещи. Неудачно. Чутко спал охотник, сразу клинок выставил, как только медведя увидел. Только и спасло Мену, что не зверя он ждал, и в темноте не разобрал, кто шкурой укрылся. Замешкался, а ей хватило мгновения, чтобы удрать.

Среди бела дня вернуть вещи тем более не получится. А без них она в лесу пропадёт, даже если шкура от мороза укроет. Что ж, последнее волшебство в запасе осталось. Достала Мена сердце медвежье, кровь выпила до капли. Огненный вал прошёлся по телу. Шкура и без того к коже присохла, а тут по настоящему прирастать стала. Словно тысячи корешков в тело пустила, или волос в обратную сторону полез. Не столько болезненно, сколько страшно. Опасное ведовство – превращение. Как обратный ход ему дать не ясно. Перекидываться проще, если умеешь. Там больше обман, нежели превращение, а здесь всё взаправду.

На следующее утро не смогла она вспомнить даже имени собственного. И зачем его попыталась вспомнить, тоже напрочь забыла. И этот провал в памяти стал только началом. Как ямка небольшая, из какой овраг порождается. Девушка продолжила бег и почувствовала, будто рассеивает на ходу свою сущность, оставляя её клочками на ветках и прахом на снегу. Раскалённые иглы то и дело впивались в голову, выжигая воспоминания, разъедая былые знания, человеческие привычки, навыки. Слова и образы трескались, оседали, рассыпались пылью и уносились огненным вихрем. Кто она, откуда взялась, и что делает здесь, посреди леса в медвежьей личине? Одно помнила твёрдо – есть охотник и его следует любой ценой одолеть. И ещё отпечаталось как клеймо на обратной стороне век – Волчьи Мшары. Почему они именно – поди, разберись, но этот маячок единственный теперь у неё остался.

Савелий едва различал следы девушки среди лап медвежьих. Не следы собственно даже – слабую тень их. Словно девушка на кончиках пальцев за зверем бежала. Хитрость простенькая, настоящего охотника на такую не проведёшь. Двинулся Савелий по следу, уводящему дальше, вслед солнцу. Рассудил – найдётся медведь, рядом и ведьма отыщется.

Лес мельчать стал, а потом и вовсе на нет сошёл. Только кустики редкие да копны сухой травы из снега торчат тут и там. Под ногой ледок захрустел. Болото. А след медвежий дальше вглубь пустоши уводил. Что ж, топи Савелию препятствием не станут.

Долго ещё шёл охотник замёрзшим болотом, наконец, разглядел впереди бурое пятно. Где-то рядом по его расчётам и колдунья должна притаиться. Медведь заметил охотника, рыкнул негромко и пустился наутёк. Савелий бросился за ним и почти настиг зверя, как в новую переделку угодил.

Вурды медведя пропустили, а на человека набросились. Медведю позволительно по Волчьим Мшарам бродить, пусть и посреди зимы; медведь – зверь лесной и такое же право на лес имеет. А вот человек в вурдовых владениях – наглость редкая. Вызов всему их кровожадному племени.

Савелий клинок выставил навстречу волосатым уродцам. Медведь в стороне встал. Дышит тяжело и словно наблюдает за схваткой.

– Ах, ты, тварь! – догадался охотник, кто под медвежьей шкурой укрылся. – Провела меня всё же, зараза!

На ругательства времени не осталось. Вурды шаг за шагом обступали охотника, за спину зайти норовили. Но не бросались сломя голову – не звери всё же, чувствовали, что не на обычного прохожего нарвались. В волосатых руках тускло ножи блестели. Казалось бы, что там ножи против клинка длинного? Мало Савелий о вурдах знал, но того, что слышал, хватило, чтобы с осторожностью и к ножам отнестись.

Глава двадцатая Сокровенное знание

Оказия вскоре образовалась. Уже на следующий день после возвращения Варвары из Елатьмы, Павлу понадобилось отлучиться из города, чтобы проследить за вывозом вырубленного за зиму леса. Он уехал после полудня, рассчитывая с раннего утра начать работу и уже к вечеру доставить в Муром лес.

Варваре ужас как не хотелось прямо теперь исполнять задумку елатомской ведуньи. Одно дело, когда та рассказывала об этом с улыбкой и при свете дня, а рядом сидела подруга, и совсем иное под покровом тьмы всё взаправду и к тому же в одиночку проделать. Женщина искала повод, чтобы отложить дело, сказалась больной, усталой, но Вияна настояла, заявив, что затягивать никак нельзя, что потом, когда искуситель сети вытаскивать примется, только труднее сопротивляться станет.

И вот Варвара со страхом ждала появления в тереме незнакомца. Раньше она боялась самого гостя, а теперь насмехалась над прежним страхом, ужас перед тем, что ей предстояло сделать, оказался стократ сильнее. Выведать тайну у колдуна – не шутка. Боязно с таким силой мерятся. Мена, конечно, многому научила, а чтобы испуг одолеть, особых трав заварить велела. Но и отвар, приготовленный Вияной по прописи Мены, поначалу помогал мало – не для того собственно и предназначался. А ожидание в таком деле зачастую самое трудное.

Княжна ещё надеялась, что обольститель не появится, он ведь не всякий раз появлялся, когда не было Павла. Но и эти надежды не сбылись. Незнакомец явился, едва зашло солнце.

Всё случилось так, как случалось раньше. Варвара не смогла устоять перед незнакомцем, не смогла противиться его взгляду, не смогла перебороть искушение. Впрочем, с искушением она давно перестала бороться.

И прошла ночь. Прошла в сумасшедшей страсти и не утоляемой похоти. У Варвары, пожалуй, даже прибавилось безумия. Твёрдо решив, что эта ночь последняя, она словно прощалась с запретным грехом, невольно отбросила все ещё остающиеся преграды и взамен получила полную меру наслаждения.

Встав, как всегда, раньше мужчины, она подошла к столику и выпила до дна оставленный с вечера отвар. Именно теперь пришло его время, именно теперь ей требуется решимость.

Незнакомец раскинулся на постели сытым хищником. Прежде он исчезал всякий раз, когда Варвара отводила от него взгляд, подходя к окну, или отвлекаясь на что-то. Поэтому сейчас, по совету Мены, она переставила скамейку, так что могла смотреть на мужчину, ни на миг не упуская его из виду.

Он открыл глаза и, похоже, немного удивился, обнаружив себя по-прежнему в тереме княжны. Повернув голову, наткнулся на взгляд Варвары. Словно глазом на сучок наткнулся. Правда справился с собой быстро и сперва даже улыбнулся ей, но спустя некоторое время улыбку сменило едва заметное беспокойство.

– Что там, за окном? – спросил он спокойно.

– То же что и прежде… – так же спокойно ответила Варвара.

Она ощутила, что его чары, его власть над ней, ослабевают с каждым мгновением. Это вселило в княжну уверенность и она, с ещё большим упорством, продолжала буравить мужчину взглядом, опасаясь теперь, наверное, только одного – как бы он, потеряв облик мужа, не начал превращаться во что-нибудь мерзкое, прямо у неё на глазах.

Но незнакомец не превращался ни в змея, ни в иное жуткое чудище. Так и оставался в личине княжеской, и только несвойственное мужу беспокойство сочилось через неё.

– Почему ты смотришь на меня? – спросил он уже с заметным раздражением.

Да его чары ослабли. Он мог легко соблазнить женщину, но вот заставить её отвести взгляд, оказался не в силах.

– Хочу понять, чего ты добиваешься, – по-прежнему спокойно сказала Варвара. – Ты уже взял мою честь, ложе моего супруга, мою душу в конце концов. Зачем же продолжаешь приходить, что тебе ещё надо?

– Я тебе говорил много раз, мне нужна только любовь.

– Но ведь любовь не товар.

– Однако же ты торговалась. Вспомни ту ночь в осаждённом городе.

– Я торговалась за город, – признала Варвара. – Но чтобы получить любовь, договора мало, её прежде дать нужно.

– Разве я тебе не дал?

– То, что ты дал, это не любовь, – сказала она. – Наслаждение, похоть, дурь, всё что угодно, но не любовь.

– Из чего состоит любовь, как не из наслаждения, похоти, дури… и что ты там ещё перечислить пыталась?..

– Из доверия! – бросила княжна.

– Из доверия? – незнакомец смешался.

Тем временем внизу послышался шум – грохот посуды, крики, смех… Гость насторожился, прислушался, забеспокоился ещё больше. Ему явно хотелось исчезнуть, но взгляд княжны не отпускал. Некоторое время они смотрели один на другого, точно играя в гляделки, и Варвара победила в этой игре. Чары, похоже, уже вовсе иссякли.

– Давай поговорим в другой раз, – предложил обольститель.

– Нет, теперь! – княжна даже топнула ногой, показывая решимость.

На самом деле шум внизу устроила Вияна. Привела туда Петра и Тарко и вместе с ними стала дурачиться. Это было частью хитроумного замысла Мены.

– А ты не боишься, что силу использую? – пригрозил мужчина.

– Нет у тебя силы, – усмехнулась княжна. – Чай не вечер. Не можешь ты сейчас меня охмурить. После бабы пропадает у вас сила. Пусть не насовсем, как люди болтают, но на время пропадает точно.

– Охмурить? А если так, без чар поломаю? Думаешь, мне обычной силы не хватит с женщиной справиться?

– Что убьёшь меня? – вспылила Варвара. – Убивай! Не жалко! Любовь уж тогда точно не получишь!

– Верно, – кивнул он. – Что ж, расскажи мне о доверии.

– Ты власть надо мной имеешь, – сказала княжна. – А я над тобой нет. Ты любви хочешь ответной? Но подневольной любви не бывает. От того, что ты получил радости мало, не так ли?

Мужчина остановил её рукой.

– Что ты хочешь услышать? – спросил он. – Какую власть надо мной получить?

– Ты бессмертен? – с замиранием сердца спросила Варвара.

– Нет, – ответил он и, прищурив глаз, предположил. – Ты хочешь узнать, что может меня извести? Так? Тебя колдун какой-нибудь на это подбил?

Он поднялся с постели и подошёл к ней вплотную.

– Можешь не отвечать, я и так догадался. Колдун или колдунья, больше некому.

– И что с того? – зло спросила Варвара.

– Ничего, – вдруг совершенно спокойно пожал плечами незнакомец. – Ты отвернёшься на миг, если я скажу?

– Опять торгуешься?

– Ты отвернёшься? – повторил он с лёгким нажимом.

– Да! – бросила Варвара.

– Хорошо, – кивнул он, вновь присев на постель.

Княжна приготовилась слушать, но глаз не отводила ни на мгновение.

– Но не думай, что я испугался шума внизу или что кто-то ворвётся сюда, – заметил он. – В таком случае я бы просто солгал тебе, придумал какую-нибудь небылицу. Но я скажу всё как есть. И знаешь почему? Мне и правда важна твоя любовь. Настоящая, не поддельная. Помнишь тот взгляд в лесу, что тебя напугал? Это был мой взгляд. С тех самых пор и не могу позабыть тебя. Полюбил, да. Ждал, когда снова смогу хот бы увидеть, но ты избегала леса. И вот я пришёл к тебе сам.

Так что получай власть надо мной! А там сама решай. Но прежде чем распорядиться тайной, подумай, много ли у тебя останется с моим исчезновением?

Незнакомец тяжело вздохнул.

– Меня могут погубить только особый меч и особый человек. Как они сойдутся вместе, не знаю, но сказано, что приму я смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча.

Он замолчал. Варвара шевелила губами, стараясь дословно запомнить сказанное незнакомцем.

– А теперь отвернись, мне пора, – устало произнёс он.

***

Всякий знает, что смерть одолеть невозможно. Ибо смерть неотъемлемая часть человеческого естества. Будь ты просто человек, ли князь, купец или колдун, всё равно, каким бы могуществом не обладал, со смертью не совладаешь. В этом уж все равны – и князья великие и рабы презренные. Только боги и духи бессмертны. Но и в этом вопросе не все мудрецы во мнении сходятся.

Конечно и человек, при особом стечении обстоятельств, может богом стать, или духом. Но, став таковым, он неизбежно теряет своё человеческое естество, меняет свою прежнюю сущность. Известны такие случаи. Ни к чему хорошему это, правда, не приводило, ведь у богов иные хлопоты, другие заботы, простым людям непонятные, но не о том речь.

А вот так, чтобы и человеком остаться и бессмертие получить – так не бывает. Тут что-то одно выбирать следует. А всем остальным пожертвовать.

Но если смерть одолеть и нельзя, то обмануть можно. Многие колдуны над этой загадкой бились, но только самым чёрным из них, заложившим, неведомо каким силам, душу, она давалась. Отсюда и сказки пошли про смерть на кончике иглы, что в яйце, а яйцо в утке, ну и так далее. Неспроста такие сказки рассказывают, есть в них своя правда, не всё вымысел.

Оказывается, нашли колдуны разгадку. В том она состоит, что бы смерть от случая увести. Для обычного человека смерть повсюду лежит, но так лежит, что от случая зависит, когда она поперёк жизни встанет. А колдуны догадались в тварную вещь смерть заключать. Заключат и спрячут подальше, да ещё и заговор наложат, чтоб кому попало в руки их смерть не давалась.

Но тут палка о двух концах получается. Случайной смерти хоть и опасается человек, но не слишком, потому как свыкается быстро с мыслью о неизбежном. А вот колдунам приходится постоянно дрожать от страха. Если кто доберётся до вещицы заговорённой, тут уж смерть не минует, возьмёт своё. Да ещё и отомстит чудовищной мукой за умысел против неё. Так что ещё вопрос большой, а нужно ли вообще смерть обманывать?

Незнакомец, что к Варваре ходить повадился, хитро поступил: разом и в меч свою смерть заложил и на человека определённого заговор сделал. Когда ещё сойдутся Пётр и Агриков меч? Так что не побоялся он Варваре сокровенную тайну открыть. А быть может и правда любви настоящей жаждал.

Извелась Варвара от вопросов этих. Тайну она вызнала. Только вот, что толку? Как и где искать пагубу для колдуна? И нужно ли её искать, или лучше ждать, когда пророчество само собой исполнится? Мена этому не учила, не объяснила, что дальше делать. В Елатьму ещё раз съездить, посоветоваться? Можно, конечно. Но тут другой вопрос неожиданно возникал. Если глубоко внутрь себя заглянуть, то так ли уж хочет Варвара покончить с проклятием своим?

Засомневалась княжна.

***

С возвращением Вияны, Тарко будто ожил. Он больше не сторонился забав и гуляний, на которые прежде тщетно пытался зазвать его Пётр, напротив, теперь он не только охотно откликался на зов княжича, но и сам придумывал какое-нибудь веселье. И Вияна с большим удовольствием дурачилась вместе с ними. Втроём они и веселились, съезжая на санях с кручи, барахтаясь в снегу, кидаясь снежками. Тарко был счастлив. Всё было как прежде, в годы их беззаботного детства. И только воспоминание о той первой встрече не давало ему покоя.

То, что произошло тогда, в первый приезд Вияны, осталось их тайной. Ни он, ни она никогда не напоминали друг другу об этом, и уж тем более они не искали случая вновь остаться вдвоём. Но вот забыть – нет. Забыть такое невозможно. Да и не хотел Такрко забывать.

В преддверии весны народ такой праздник затеял, что снег от костров таять начал. Про то и праздник – проводы зимы, Масленица. Пётр, Тарко и Вияна вместе со всеми через костёр прыгали. Они везде появлялись втроём, в любоё потехе сообща участвовали.

На улицах угощали и угощались – пироги и крупяники горами вываливались на уличные столы, пиво и брага выставлялись котлами. Тут же прямо с рожна подавали рыбу, птицу и зверину.

Мужики, да мальчишки кулачные бои затеяли. Выстраивались на Оке или на пустыре каком-нибудь стенкой на стенку и бились до крови, удаль показывая. На Мещере такой дикости не водилось, чтобы ради праздника морды друг другу кровянить. Которовские с тумскими уж на что лихие бойцы так и те только за обиды бились, пусть иной раз и надуманные, а удаль свою считали лучшим в настоящей схватке показывать. Так что Тарко с Вияной такое развлечение не по душе пришлось, глядя на них, и Пётр передумал. Да и негоже князю с мужиками-то драться.

В палатах топили так, что снег не держался на крыше, а, сползая с неё огромными языками, свисал до самых окон. Как только мороз отступил, появились сосульки. По ним особенно любили лупить снежками, соревнуясь в меткости, дворовые ребятишки. Взрослые оттаскивали их за уши – сосульки сбивать считалось делом дурным, хотя вряд ли кто мог припомнить, почему именно. Издавна так завелось. Так или иначе, детей неизменно выпроваживали со двора в город.

В городе чистого снега не сыщешь – сотни чадящих печей и очагов, тысячи ног и копыт, быстро превращали свежий белый покров в грязную мокрую кашу. Чтобы играть в снежки или лепить из снега твердыни да всяческих сказочных чуд, горожане уходили за реку. Там на обширном, покрытом глубоким снегом, лугу они и устраивали свои игры.

Пока Пётр с Тарко накатывали снежные комья, лепили из них крепость, Вияна сходила в лес и притащила оттуда охапку еловых веток.

– Это зачем? – спросил Пётр.

– Лес сажать буду, – рассмеялась девушка.

Натыкали веток в снег, стали играть. Много раз Тарко с Вияной так раньше играли, но тогда вместо Петра с ними Варунок третьим был.

Правило простое – кому из нападающих удастся попасть в «князя снежной крепости», тот и занимает его место. Однако зацепить, спрятавшегося за высокими стенами, защитника совсем не просто, а подходить ближе десяти шагов правила не позволяли – для того и вешки еловые понатыканы. Когда народу больше собирается, играть веселее, конечно, но и втроём сражением увлеклись не на шутку.

Пётр оборонял твердыню, а Вияна с Тарко с двух сторон обстреливали его снежками; муромский княжич изредка огрызался.

– Вылазь, не прячься! – кричит Тарко, запуская снежок.

Снег сырой, снежки увесистые получаются. Камни просто какие-то, а не снежки.

– Промах! – орёт Пётр, замахиваясь для ответного броска.

Он высунулся из-за стены и увидел мещёрскую княжну, стоящую в пылу схватки без шапки и платка, с распущенными волосами. Пётр залюбовался даже и затем, сам не поняв почему, метнул снежок не в Тарко, а в девушку. Прямо в глаз попал.

Вияна вскрикнула, пошатнулась, осела в снег, закрывая лицо руками. Пётр испугался, выскочил из укрытия и бросился к девушке. А Тарко в это время как раз новый снежок лепил, не заметил, как Вияна упала, потому и не понял, что же такое случилось. Только увидел вдруг соперника рядом с девушкой.

– Прости! – крикнул Пётр, подбегая к Вияне. – Тебе больно?

Та головой кивнула и всхлипнула.

– Прости! – повторил княжич, склоняясь над ней.

Девушка убрала ладони, открывая смеющееся лицо с багровым пятном под левым глазом. Увидев, что с ней всё в порядке, Пётр облегчённо вздохнул, снял рукавицу и протянул Вияне руку, чтобы помочь подняться. Она взялась за его руку двумя своими и вдруг резко дёрнула княжича вниз. Не ожидавший подвоха Пётр повалился в снег, а Вияна, уселась на него и принялась снежную кучу сверху насыпать. А сама смеется, забыв про синяк.

– Я победила! – кричит.

Тарко направился к ним, но вдруг остановился на полпути. Насупился, глядя, как его друзья в снегу барахтаются. Как-то тоскливо ему стало, грустно, будто и не праздник вовсе на дворе.

***

Чародей появился в Муроме неожиданно. Никто не заметил, как и откуда. Через ворота прошёл точно дух бесплотный. Только в княжеских палатах стражникам себя объявил.

– Пропустить! – тотчас крикнул Юрий.

Сокол вошёл и застал князя за разбором каких-то грамот.

– Время подходит, – сказал чародей. Без приветствий, без извинений, что долго весточки не подавал о себе.

– Заждались тебя, – сказал Юрий, сгребая свитки в ларец. – Хотели уже сами отправиться. Зима-то на исходе. Скоро и не пройти будет по болотам.

– В самый раз, – сказал чародей. – Только давай, князь, по-тихому всё обсудим. Без лишнего шума. Мало ли где уши Фёдор оставил?

Юрий согласился. Послал только за сыновьями и воеводой. А поскольку те находились неподалёку, то и собрались быстро.

– Что ж, болота замёрзли, морозы последний месяц хорошие стояли, – сказал князь. – Пора нам и с родичем окончательно разобраться. В Волчьи Мшары наведаться. Гнойник выжечь.

Слепень крякнул даже от нетерпения, так по драке хорошей соскучился. К тому же и летом во время преследования ему сильно от Фёдора досталось, вот и захотелось врагу отплатить. Но чародей воеводу разочаровал.

– Незачем туда дружины вести, – сказал он. – Заметят сразу, да и на вурдов если толпой пойдём, быстрее нарвёмся.

– Зато и отобьёмся вернее, если гурьбой, – возразил Слепень.

– Отобьёмся, а дело провалим, – сказал чародей. – Мы же не вурдов, в конце концов, истреблять отправляемся.

Он вздохнул.

– Узнал я, где Фёдор скрываться может. Там посреди болот город стоит подземный, овдами брошенный. Скорее всего, в нём Фёдор и обитал, силы копил, в него же после неудачи спрятался. А под землю тоже гурьбой лезть бесполезно. Перережут в проходах. Вот и выходит, что тут не войну затевать нужно, а вылазку тайную, и через болота небольшим отрядом лучше будет пройти. Пешком без лошадей глядишь и проскочим. Да и я чарами несколько-то человек прикрою, случись что.

К сообщению Сокола поначалу отнеслись с недоверием. Большинство жителей Мурома про города лесных дев даже не слышали. В преданиях и сказках овды жили в ямах или пещерах, туда и уводили пленников, а всё что привиделось им, считали в народе мороком. Князья, конечно, знали чуть больше простых горожан, но чтобы войско целое разместить, да с лошадьми, представить себе не могли. Тут никакой ямы не хватит.

Долго ещё чародею пришлось объяснять и доказывать. Особенно воевода упорствовал.

– Пусть так, – согласился, наконец, Слепень. – Но кто-то же всё равно должен пойти?

– Я вообще поначалу один хотел сходить, – признался Сокол. – Но потом передумал. Кого-нибудь из княжеской родни нужно взять. Так удобнее будет глаза Фёдору запорошить.

– Как? – спросил Павел.

– Кровь-то у вас с ним одна и сторожевые амулеты, если поставлены, а они почти наверняка поставлены, могут и пропустить кровинушку.

– Или, наоборот, на родича навострёны его обереги, – рассудил Юрий. – Кого ж ему ещё ждать, как не нас?

– Опасность есть, – согласился Сокол. – Потому тебе и решать. Я помогу. Но, в конце концов, это твоя война, тебе её и оканчивать.

– Отец, разреши мне пойти, – вызвался Пётр.

Старый князь подумал, кивнул.

– Хорошо. Но одного всё равно не отпущу. Охрана тебе нужна. Чары чарами, а кто-то за тобой присмотреть должен.

– Вон Боюна пусть возьмёт, – предложил Павел. – Он один троих стоит.

– Верно, – поддержал старшего брата Пётр.

– С порядком у вашего Боюна плохо, – проворчал Юрий. – Приходит, когда захочет, уходит, когда в голову взбредёт.

– Он не раз меня выручал, когда на воротах бились, – встал на защиту ополченца Пётр. – Жизнь спас однажды. Он ведь себе на уме только когда дело сделано, а от врага никогда не сбегал.

– Ладно, пусть Боюн будет, – согласился Юрий и спросил чародея. – Втроём справитесь?

– Вчетвером, – поправил тот. – Я ещё Тарко возьму. Он мне сильно пособит, если я с одной догадкой не промахнулся. Возражать, надеюсь, не станешь?

– Он посол, у него свой князь есть, – не вполне одобрительно сказал князь.

– С Уком договорюсь как-нибудь.

– Когда выступаем? – спросил Пётр.

– Чем быстрее, тем лучше, – сказал чародей. – А то слушок поползёт, дойдёт чего доброго до Фёдора. Нам это совсем ни к чему.

– Завтра утром и выходите, чего откладывать, – согласился Юрий.

– Только без шума, а то половина города провожать вывалит, – напомнил Сокол.

– Без шума, – кивнул князь. – Но через пару дней, ты Слепень, к болотам дружину подтянешь. На всякий случай.

Воевода улыбнулся, а Сокол нахмурился.

– Без возражений, чародей, – твёрдо заявил Юрий и хлопнул по столу тяжёлой ладонью. – Без возражений.

Варвара догнала их уже далеко за воротами, на самой опушке продолжающего отступать от города леса. Чародей впервые увидел княжну на коне и удивился, заметив, что та умело сидит в седле и ловко правит животным. Заметил Сокол и то, что близость леса княжне неприятна. Она явно избегала смотреть в его сторону, даже когда скакала, опускала взгляд к самой дороге. Но, догнав мужчин, подняла глаза и в них вдруг отразились лесные сумерки.

Княжна вздрогнула.

– Что случилось, княжна? – спросил чародей.

Она посмотрела на него как-то странно, будто испугано, но не так как суеверные люди обычно смотрят на колдуна, а так, словно вспоминает чего-то, связанное с ним или пытается угадать что-то. Внезапно княжна покраснела.

– Мена записку прислала, – сказала она, наконец, и протянула берестяную кудряшку. – В приписке просила тебе передать, а что там дальше написано, не понять.

Сокол принял свиток, расправил, прочёл.

Варвара не уезжала, то ли ждала ответа, то ли пояснений.

– Пишет, что идёт к Волчьим Мшарам, – сказал Сокол.

– Зачем? – спросила Варвара.

– Зачем не пишет, но помощи просит. Охотник за ней увязался.

– Уж не тот ли, о котором Александр поминал?

– Тот самый, – подтвердил чародей.

– Вы ведь тоже идёте туда? – спросила княжна.

– Видно судьба, – неопределённо ответил Сокол.

– Встретишь Мену, передай, что дело у меня к ней, – разворачивая коня, крикнула Варвара. – Если сможет, пусть навестит.

Княжна ещё раз уже без боязни оглянулась на лес, на Сокола, и пустила коня вскачь к городским воротам.

Глава двадцать первая Брошенный город

Волчьи мшары то ещё местечко. Мечей зачарованных здесь, правда, из бугров не торчало, зато вурды водились изрядно. То, что мшары волчьими назывались – чистое недоразумение. Волки встречались, конечно, но в числе совершенно ничтожном и людей они обычно не трогали. Даже в лютые зимы больше мышковали, чем возле дорог путников поджидали. Вместо волков вурды к людям наведывались. Так что правильнее это место Вурдовыми мшарами было наречь. Хотя с другой стороны, названия редко просто так, без причины появляются.

На счёт вурдов люди говорили разное. Одни считали, будто кровожадное племя жило здесь испокон веков и чуть ли не зародилось именно в мшарах, другие уверяли, что вурды сюда вслед за людьми пришли – иначе, чем бы они промышляли до этого?

Само собой, ни точного чертежа, ни даже приблизительного описаний местности люди по упомянутой причине не составили. О размерах судили так – самая близкая к мшарам, а потому и самая опасная обходная тропа занимала неделю пешего пути. А сколько напрямик идти – то неведомо. Не прошёл ещё никто напрямик.

Слепень во главе с княжескими разведчиками, проследил войско Фёдора до границы топей. Но там его отряд на засаду нарвался и вглубь не полез. Не зная тропинки в трясину соваться не стали. Теперь же болота подмёрзли, и можно было пройти без проводника, просто по льду.

– И всё же, где тут могут люди скрываться? – недоумевал Пётр. – Сплошь болота одни. Не на болотах же Фёдор живёт? Ну, шайка небольшая здесь, пожалуй, и смогла бы схорониться, кабы не вурды, но войско-то где разместить? Лошадей? Им, коняшкам ведь кушать потребно. Второй день идём, а всей земли – островки малые, только зад опустить и хватает.

Сокол уже поведал спутникам и про онаров, и про овд. Но если Боюн с Тарко рассказом удовлетворились, то Пётр воспринял его скорее как небылицу. Мало ли какие слухи чародей собрал в своих странствиях.

– Найдём рано или поздно, – ответил Сокол. – Городки лесных дев не так-то просто отыскать, даже если знаешь, где выход спрятан. Да и вурды не в топях живут, не болотный зверь – вурд. Должна быть суша.

Несмотря на морозы, лёд оказался ломким. То один из них, то другой из путников проваливались в болотную жижу, а пока неудачника выручали, вымокали и все остальные. Тогда на ближайшей кочке разводили костерок из тощих болотных веточек и жухлой прошлогодней травы, сушились наскоро. Чародей дымок отводил, чтобы не так заметно со стороны было, а всё же побаивались они глаза чужого и возле костра долго не сидели.

***

Только на третий день они ощутили под ногами твердь. Тут же и лес вновь в силу вошёл, вместо чахлых осинок и берёзок, редких кустов, сосны высокие небеса щекотали. Осторожно развели костерок, согрелись, поели горячего. Достали из заплечных мешков оружие, у кого какое было. У Петра меч княжеский, у Сокола самый обычный, с виду, по крайней мере. Боюн в поход с так полюбившемся ему, лёгким степным клинком отправился, а Тарко Агриков меч достал. Заулыбался сразу – пока в Муроме жил не пришлось ни разу меч обнажать.

Увидев его, Боюн будто лбом на сучок наткнулся. Замер.

– Ты чего? – заметил его смятение Тарко.

– Знатный меч у тебя, – сказал ополченец.

– Про знатность его неведомо мне, – осторожно ответил юноша. – Кто владел, кто смерть принял, кто в Марах Стылых оставил…

У Сокола уже вопрос на языке вертелся, но слететь обстоятельства не позволили. Шагах в ста от костра, за деревьями, раздался крик.

Не сговариваясь, все вместе бросились туда и увидели, как трое вурдов наседали на парня. Тот уже едва стоял на ногах, но вынужден был постоянно вертеться, чтобы не допустить противника до спины. Сокол в парне узнал Савелия и тут же испугался за Мену. Она ведь от охотника сюда и убегала, помощи просила, и вот охотник сам стал добычей, а где же в таком случае девушка?

Увидев подошедшую к противнику неожиданную подмогу, вурды сперва растерялись – откуда бы здесь людям взяться? Однако добычу решили не упускат. Один из них бросился Савелию под ноги, другой, как только охотник свалился, подхватил его под руки и поволок в сторонку. Двое вурдов против людей развернулись – с ножами против мечей.

– Мне пленник нужен, – крикнул Сокол.

– Охотник? – уточнил Тарко.

– Нет, кто-нибудь из вурдов, – ответил Сокол.

Понятие воинской доблести у вурда несколько отличается от человеческого. В том чтобы убежать от превосходящего силой противника, великой утраты для чести они не видят. Хотя и перед смертью особенного страха не испытывают. А вот товарищей вурды редко в беде бросают. Тем не менее, пропустив удар в грудь, один из вурдов решил отступить. Второй удрать не успел. Тарко подсёк ему ногу и тот рухнул в снег.

Скрутить вурда куда сложнее, чем убить. Но вчетвером кое-как одолели. Боюн ловко нож выбил, Пётр с Тарко руки волосатые заломили, а чародей петлю на шею набросил и свободным концом руки пленнику опутал. Вурд даже связанный, долго и отчаянно сопротивлялся, пока не обессилел вконец. Лёжа на спине прижатый коленом Боюна, он только глазами вращал, словно продолжая одними ими сражаться.

– Давай-ка, чародей, поскорее, пока дружки его не набежали, – буркнул Боюн.

Тот кивнул, присел перед пленником, не выпуская конец верёвки.

– Меня зовут Сокол, – представился он. – Может быть, слышал? Нет? Неважно. Врать тебе не стану, смысла в обмане не вижу. Если поможешь нам в одном деле, отпустим тебя.

Вурд скроил рожу, по всей видимости, означающую, что выдавать соплеменников он не станет даже в обмен на жизнь и свободу.

– Мы сюда не с вурдами сражаться пришли, – пояснил чародей.

– А с кем? – неразборчиво прохрипел вурд, которому говорить внятно мешала петля.

– Человек этот, на которого вы напали, он один шёл или с девушкой? Куда она делась?

– Один был человек.

– И не видели нигде рядом девушки?

– Нет.

– Допустим, что так, – Сокол подумал, оценивая правдивость вурда, и перешёл ко второму вопросу. – Мы город подземный ищем, который давным-давно овды бросили. Там теперь люди скрываются, как я понимаю.

– Есть рядом одна нора, – прохрипел пленник. – Но нам туда пути нет.

– Что так? – чародей слегка ослабил петлю.

– Волки, – коротко ответил вурд.

– Не поверю, будто ваше племя каких-то волков испугалось, – с лёгкой насмешкой заметил Сокол.

– Они не какие-то, – сказал пленник и его глаза вспыхнули, словно прямо сейчас увидели зверя, которого опасались даже вурды.

– Волки там или нет, но нам нужно попасть в город, – сказал Сокол. – Покажешь вход, и можешь к своим возвращаться. Слово даю.

Ответить вурд не успел. На их островок неожиданно выскочила медведица. Откуда она появилась, никто не увидел, не понял, спрятаться вокруг вроде бы негде было, разве что из болота вынырнула. От неожиданности все растерялись. И только Боюн новой опасности сразу навстречу шагнул. Чуть присел, клинок в сторону отвёл, приноравливаясь как ловчее ударить. Скор он на драку этот Боюн. Тарко с Петром едва к мечам потянулись.

– Стой! – крикнул Сокол, ещё не совсем понимая, что именно насторожило его в медведице.

Застыли разом оба. И зверь и воин.

– Да что ж ты, всё меня останавливаешь? – буркнул Боюн.

Но шаг назад сделал, и клинок отвёл. Недалеко впрочем. Чародей отпихнул ополченца и подошёл вплотную к медведице. Ладонь вперёд выставил, подержал перед мордой немного, затем коснулся носа, скулы. Медведица не сопротивлялась, словно ждала приговора.

– Мена? – удивился собственной догадке Сокол.

В имени произнесённом великая сила скрывается. Едва его услышав, зверь, точно человек уставший присел на кочку и уж совсем по-человечьи кивнул.

– Ох, чародей, не могу больше. С медведем срастаюсь, себя забываю. Перед глазами туман стоит, мысли путаются.

– Так, – Сокол полез в мешок. – Сиди смирно. Сейчас что-нибудь придумаем. Тарко, как там костёр?

Огня уже видно не было, только лёгкий дымок струился и Тарко бросился собирать веточки и траву.

– Чудеса, – пожал плечами Боюн и вернулся к оставшемуся без присмотра вурду.

Поиски вражеского логова откладывались, все занялись каким-нибудь делом – полезным или не очень, а Петр, ошалев от наплыва впечатлений, вдруг вспомнил о Савелии.

– Парня-то будем спасать? – спросил он. – Жалко ведь.

– Его поди там уже доедают, – усмехнулся Боюн.

Пётр для очистки совести всё же вызвался проверить окрестности, а с ним нехотя и Боюн отправился – обещал же князю за парнем присматривать. Спустя четверть часа они вернулись ни с чем. Никаких следов ни вурдов ни их страшной трапезы не нашли.

– В логово уволокли, видать, – решил княжич. – Пропал охотник.

Сокол занялся составлением мази, а тем временем настоялись травы, и чародей напоил Мену отваром. Девушка немного пришла в себя, но медвежью шкуру сбросить не сумела. Только густой клок шерсти выдернула из плеча.

– Что ж, век так ходить? – вздохнула она, пуская отставшую шерсть на ветер.

– Тебе вообще сильно повезло, что мы встретились, – с укором заметил чародей. – Ещё бы день-два пробыла в шкуре и не сняла бы вовсе. Теперь потерпеть надо. Вот мазь. Чего-то лучшего сейчас не смогу приготовить, все запасы дома остались.

– Фу, дёгтем пахнет, – сказала Мена-медведь, принимая глиняную плошку с тёмной мазью.

– Пахнет, – согласился Сокол. – Чем же ещё дёгтю пахнуть? Зато должно помочь. Думаю, недели хватит, чтобы от шкуры избавиться. Правда саднить и чесаться ещё долго будет. И голова поболит. Но тут уж выбирать не приходится, а то и болеть нечему будет.

Мена вздохнула.

– Зачем ты вообще шкуру на себя напялила? – спросил чародей. – Медведика такого славного погубила. Небось, он тебя не трогал, спал себе спокойно?

Втирая вонючую мазь в шкуру, Мена рассказала урывками, как с Савелием играла, да доигралась.

– Понятно, – сказал чародей. – Теперь-то что, с нами пойдёшь?

– А куда?

– В подземелье. Логово Фёдора искать.

– Ну, уж здесь одна не останусь точно.

Чародей потянул за верёвку с вурдом.

– Давай, кровосос, показывай нору свою.

Идти пришлось недолго. Вурд провёл их по краю болота и показал на едва заметную ямку.

– Здесь.

Вход, если это был вход, занесло снегом. Вокруг ни единого следа, даже на мёрзлой земле никаких отпечатков осенних. Этим путём воины Фёдора явно не пользовались. Возможно, не знали о нём, и тогда лазутчикам повезло, а возможно, опасались использовать – и в таком случае им тоже следовало остерегаться.

Разгребая снег, Тарко меч для удобства снял с пояса, и Сокол опять подметил настороженный взгляд Боюна. Он не выдержал, и спросил:

– Что-то знаешь о нём? Раньше встречал или почувствовал что-то?

– Смерть и любовь в клинке соседствуют, – ответил Боюн. – Странное соседство если подумать.

– Верно, – кивнул чародей. – Смерть и любовь. Чья любовь я узнал, а вот со смертью пока что загадка.

Ополченец пожал плечами. Покосился на Петра, ещё раз взглянул на меч.

– Полезли что ли? – бросил небрежно он. – Или разговаривать будем?

Пётр заглянул в открывшуюся дыру.

– Тянет теплом немного, – сказал он, водя ладонью над входом. – Словно зверюга огромный в норе сопит.

Сокол распутал верёвку, стягивающую руки вурда, скинул с шеи петлю.

– Свободен.

Тот выпрямился и пошлёпал по снегу к ближайшей рощице, не сказав пленителям ни слова прощания, не оборачиваясь, но и без спешки, хотя наверняка чувствовал спиной взгляды людей, раздумывающих, не напрасно ли они извечного врага живым отпустили.

Нора уходила вниз почти вертикально. Скорее не нора, а колодец или дудка, какие бьют добытчики железной руды. Возможно, кто-то и пытался здесь железо добывать – земля вокруг красная, по всем признакам подходящая – но не преуспел, на камень наткнулся. А овды позже проход расширили, к своим делам приспособили.

Поискав чего-нибудь тяжёлое и ничего подходящего не обнаружив, Сокол привязал к снятой с вурда верёвке собственный мешок и осторожно спустил его вниз.

– Не глубоко, – сказал он, когда верёвка ослабла. – Сажени полторы-две не больше.

– Давай-ка я первым спущусь, – предложил Боюн.

Ему никто не возразил и ополченец, бросив в дыру сумку, ловко скользнул следом.

– Порядок! – раздался через мгновение приглушённый голос.

Они спустились один за другим. Сокол с Тарко молча, Пётр перед спуском перекрестился и пробубнил что-то, Мена, выдернув очередной пук шерсти, отправилась в подземелье последней.

Этим колодцем, как и ходом, ведущим от него, ни люди, ни овды явно не пользовались, разве что как отдушиной. Если бы овдам вздумалось здесь выходили на поверхность, то они обязательно выровняли бы колодец, поставили лестницу, а вход запечатали бы чарами. А побывай здесь люди, он наверняка закоптили бы своды факелами. Но факела зажжённые Баюном и Петром, похоже, были здесь первыми.

– А вот звериные следы иногда попадаются, – заметил ополченец, поглядывая под ноги. – И не хотел бы я с таким зверьём один на один переведаться.

Однако встретиться с подлинным обитателем этой части подземелий им вскоре всё же пришлось. Не прошли они и сотни шагов, как вдруг из неожиданно открывшегося взору бокового прохода выбежал трусцой огромный волк. Для зверя встреча тоже вышла внезапной – воздух лёгким сквозняком тянуло туда, откуда пришли люди, и запах уносило туда же, а звуки шагов в изломанных ходах почти не слышны.

Запоздало увидев людей, волк встал на развилке. Повернув в сторону пришельцев голову, оскалил пасть, вздыбил шерсть от загривка и до кончика хвоста, зарычал негромко.

Не соврал вурд. Таких волков никто из людей в лесу не встречал. Даже не в размерах дело, не в мощи свирепой – глаза у зверя уж очень разумными выглядели. Волки и без того считались животными особенно смышлёными, не зря князья из преданий и сказок в них перекидывались, а которые не перекидывались, те волков обязательно в друзьях держали. Но тут и вовсе взгляд человеческий на людей из-под серой шкуры смотрел.

Тарко меч вытащил, хотя против волка даже обычного не лучшее оружие – меч. Мена-медведица отодвинула парня лапой-рукой и шагнула вперёд. Случайно или нарочно, но ответный рык у неё получился вполне себе медвежий. Волк даже чуток попятился. Не ожидал под землёй такого соперника встретить. И опять же обычный медведь вряд ли его напугал бы, а тут звериное с человеческим сочеталось, как и у самого волка.

А Мена и впрямь выглядела ужасно. К этому времени шерсть отчасти сошла, но большей частью ещё торчала пучками здесь и там, или свалялась, как на сильно заношенной шубе. Половина морды сохранила звериные черты, половина словно облупилась и сквозь неровные лохмотья шкуры проступило человеческое обличье. Настоящая жуть, если такое внезапно увидеть. А в полутьме подземелья девушка выглядела и вовсе зловеще.

Волк отскочил в сторону и немного назад, потом развернулся и скрылся в боковом проходе.

– Кербер стережёт выход из подземелья, но не вход в него, – мрачно заметил Сокол.

– Для Кербера он не очень приветлив, – сказал ополченец.

А Сокол в свою очередь отметил мимоходом, что для горожанина Боюн чересчур много знал и умел.

Часа через два они вышли к первой пещере, а затем подземные залы стали попадаться довольно часто. Город был огромным, но без чар, каким наполняют его овды, выглядел лишь мрачным полудиким подземельем. Тёмные ходы соединяли множество пещер. Некоторые из них походили на кельи, другие казались достаточно просторными, чтобы разместить, возникни такая нужда, целый дворец заодно с садом. В сводах больших залов имелись отверстия, и сквозь ледяную корку в подземелье проникал тусклый свет. Его впрочем, едва хватало, чтобы увидеть стены.

– Неужели лесные девы в эдаком мраке живут? – удивился Пётр. – Тот-то в сказках часто про ямы говорят. Яма она есть. Вроде тех, в каких степняки пленников держат, разве только большая.

– При хорошем освещении здесь всё иначе бы выглядело, – сказал Сокол. – Там где онары остановку делали много любопытного в земле найти можно. Такой камень, если его как следует обработать, выглядит точно стекло цветное. В отблеске факела много не разглядишь, а вот если зал осветить ярко, вот тогда заиграет.

– Эти дыры много ли света пропустят, даже если их от снега и льда очистить? – засомневался Пётр.

– Дыры здесь не для солнца пробиты, а чтобы чад уходил, – пояснил чародей. – А что до света, то у овд свои тайны имеются. Их светильники почти без копоти горят и куда ярче цареградских. Достаточно, чтобы сады подземные цвели. Масло что ли в них особое наливают или чары какие-то неизвестные овды используют – не знаю. Мне, во всяком случае, такое не удалось проделать, а опытов я ставил немало.

– У них и свечи чудесные имеются, – добавил Тарко. – А в лампах хитрость иная. Они из особого железа проволочку делают тонкую, скручивают её и прямо в пламя вставляют, от этого и свет яркий получается.

– Вот как? – удивился Сокол. – Этого я не знал. Особое железо? Хм.

Пока остальные пещеру разглядывали, Боюн всё больше вниз смотрел, под ноги.

– Странно, – заметил он. – Человеческих следов совсем не видно. Если кто-то здесь из людей и живёт, то не в этом конце.

– Город большой, – согласился Сокол. – Места полно. Здесь три таких ватаги как у Фёдора обитать могут, даже и не зная друг о друге.

***

Прислонившись спиной к стене, в проходе сидел человек. Из-за рыжей шубы, его тоже поначалу за зверя приняли, а шедший впереди Боюн чуть клинком не проткнул второпях. Только потом торчащие из меха сапоги разглядели.

– Савелий, – узнал чародей. – Как он здесь очутился?

– Живой? – спросил Тарко.

– Похоже, что живой, – сказал чародей, склоняясь над охотником. – Только в беспамятстве.

– Смотри ты, и вурдам не по зубам оказался, – фыркнула Мена. – Или побрезговали они падалью?

– Оставь, – поморщился Сокол.

– Оставить?! С большим удовольствием. Пусть его здесь подыхает. Вот только вещи свои заберу. А то, как шкура совсем сойдёт, голышом что ли перед вами расхаживать?

Она отложила бережно свёрнутую шубку, затем перевернула сумку охотника, вывалив содержимое на землю, и когтистой лапой принялась расшвыривать вещи. Кое-что знакомое находила, откладывала в сторону. Только к оберегам старалась не прикасаться.

Тем временем чародей положил ладонь на грудь Савелия. Проверил дыхание, затем исследовал кости.

– Придавили его малость. Возможно, рёбра сломали. Но если здесь не бросать, выживет.

– Вот ещё! – Мена сгребла отложенные вещи в кучу и стала запихивать в сумку охотника, так как собственной не нашла.

– Кто же его здесь придавил? – удивился Тарко. – Кабы волк, то порвал бы, да и вурд тоже. Медведей здесь нет, ну кроме Мены, конечно.

– Чтобы спросить, в чувство привести надо, – ответил Сокол.

Он вытащил склянку с какой-то едкой, судя по ужасному запаху, жидкостью и влил в рот охотника несколько капель.

Тот закашлял, согнулся, но сразу ожил.

– Ах ты, бесовское отродье… – выругался Савелий, увидев спасителей, и вдруг, сплетя пальцы крестиком, затянул нараспев. – Возьми от начала, возьми от конца, соедини в середине…

Боюн быстро и резко, словно муху отлавливая, схватил охотника за бороду и повернул лицом к себе. При этом так дёрнул бедолагу, что тот, клацнув зубами, прикусил язык.

– Только попробуй какое-нибудь заклинание прочесть, – зло прошипел Боюн. – Вовсе без языка останешься.

Таким ополченца Пётр ещё не видел. Даже сражаясь на стенах Мурома, он сохранял невозмутимость, а если и ругался то эдак весело, с шуткой и даже врагов убивал без злобы, словно из одной только крайней необходимости. А тут вроде бы раненый перед ним сидит и такой гнев.

– Да вы тут все колдуны, как я погляжу, – простонал Савелий. – Сбежались на косточках покататься?

Мена, напоминая о себе, поиграла перед его носом когтями. Сокол подобрал обереги и, завернув в тряпицу, сунул в мешок.

– Как ты сюда попал? – спросил Боюн прежним спокойным и добродушным голосом. – Мы уж думали тебя вурды сожрали.

Охотник помолчал для приличия, но, похоже, решил судьбу не скушать и рассказать всё как есть.

– Сбежал я от того вурда, вывернулся как-то, но не очень удачно, – сказал он. – Потом провалился под землю, чуть ногу не сломал. Что за дыра открылась, не знаю. Высоко там оказалось, назад никак не выберешься. А вокруг ходы в разные стороны. Бродил по ним, выход искал. Долго бродил, потом людей услышал. Пошёл на голоса, а там ловушка. Придавило меня камнем, едва выбрался. Но звать на помощь уже не стал. Хорошие люди на добрых христиан ловушки не ставят. Приполз сюда и уснул.

– Уснул? – усмехнулся Сокол. – От такого сна мог и вовсе не проснуться. А где ты голоса слышал? Наши они были или нет?

– Вот по этому ходу недалеко, – показал рукой Савелий.

– Не наши, – убедился Сокол. – А раз не наши, то, стало быть, тех, кого мы ищем.

– Сходим, посмотрим? – предложила Мена.

– Мы с Тарко сходим, посмотрим, а вы этого стерегите, – возразил Сокол. – Если ещё там ловушки будут, я замечу.

Мена тоже могла ловушки распознать, ещё и получше Сокола, но смолчала. Ей сейчас не до отваги показной, со шкурой бы звериной сладить, себя сохранить.

– Давай я с тобой схожу, чародей, – вызвался Пётр. – Сам же говорил, что мог Фёдор и на кровь обереги зачаровать.

– Верно. Говорил. Мог.

***

Камень что придавил Савелия, они нашли через полсотни шагов, и Сокол внимательно его изучил, прежде чем двигаться дальше.

– Нет, не против нас оборона, – решил он, наконец. – От волков они защищались быстрее всего. Поделили, значит с серыми город.

– Дымком потянуло, – заметил шёпотом Петр.

Сокол принюхался. Да откуда-то явно тянуло дымком. Но вовсе не с той стороны, куда они намеревались двигаться, но и не с той, откуда пришли. Он подвигал факелом, сбивая мешающие глазу тени, и, наконец, разглядел в стене отверстие.

– Посмотрим, посмотрим, – пробурчал чародей и первым полез в дыру.

На той стороне они увидели огромную пещеру. Посреди пещеры горел костёр. Дым поднимался к своду и частично выходил через узкие щели, но всё равно пространство переполняло чадом. Вокруг костра сидело несколько человек, а в отдалении паслись лошади. Паслись – громко сказано. Та жухлая трава, что смогла вырасти здесь, под редкими солнечными лучами, достигающими дна разве что в самый полдень, не могла дать животным достаточно пищи. Возле стены высились стожки сена, доставленные, очевидно с поверхности.

– Словно варвары на развалинах Рима, – пробормотал Сокол.

Сказать по правде ни варваров, ни развалин Рима он воочию не видал, только читал об этом, но и те, кого он читал, очевидцами не являлись, а в свою очередь переписывали древние легенды. Однако образ, будоражащий разум сочинителей на протяжении многих веков, возник не случайно – больно уж нелепо смотрелись оборванцы Фёдора и чадящий костёр посреди великолепного, если не по воплощению, то по замыслу, города овд.

– Нападём? – предложил Пётр. – Их всего-то пятеро. Пикнуть не успеют.

– Зачем? – возразил Сокол. – Фёдора среди них нет. Нам всё гнездо накрыть нужно, а не просто ос растревожить.

– Оставим в живых одного, спросим, где Фёдора искать.

– Нечего спрашивать. Вон из того хода они пришли, – показал рукой Сокол.

– Почём ты знаешь?

– Остальные низкие слишком для лошадей.

– Их могли и отдельным путём провести.

– Настырный ты, князь, – сказал Сокол. – Могли, по-всякому могли. Но нападать мы всё равно не будем. Давай-ка лучше обратно двигать.

Пока Сокол с Петром ходили в разведку, Боюн привёл охотника в чувство. Но в какое-то странное чувство привёл. Тот мог самостоятельно стоять на ногах, даже передвигаться потихоньку, мог отвечать на вопросы, но первым не заговаривал. И на Мену больше внимания не обращал, словно не было её рядом в жутком медвежьем обличии.

– Что ж, так и станем его с собой таскать? – спросила Мена.

– В тягость не будет, – заверил Боюн.

Мена фыркнула, явно не соглашаясь с ополченцем.

– Нельзя ему здесь умирать, – пояснил тот. – Не простой он охотник, делом одержимый, предназначением своим. Такие бесследно не умирают. Проклятие останется, потом беды не оберёшься. Мало нам вурдов в здешних болотах?

Боюн опять удивил. С чего бы простому горожанину о подобных вещах заботиться? Но с другой стороны воин был прав.

– Как знаешь, – Сокол обвёл спутников озабоченным взглядом. – Но имей в виду, нам ещё ниже спуститься придётся. До самого донышка. Там ни света, ни простора. И присматривать за Савелием некогда будет. Не лучше ли кому-то из нас проводить раненого наружу?

– Разделиться? – удивился Пётр.

– Нас и так слишком много, – раздражённо бросил чародей. – Я собирался сюда один, а в итоге мы отправились вчетвером, потом нас стало пятеро, а теперь шестеро. Мы медленно двигаемся, часто спорим по пустякам и только мешаем руг другу.

Сокол замолк и задумался. Раздражение обычно было ему не свойственно. Видимо брошенное овдами мрачное подземелье давило каким-то образом и на него.

– Превосходно! – воскликнул Боюн. – Кого же отправим? Обоих мальчишек ты сам позвал. Меня нарядили в охрану к Петру, и уж поверь, я не оставлю службы. Девушка? Она сама нуждается в помощи. Да и не стоит поручать ей Савелия. До выхода кто-то из них в таком случае может и не дойти. Кто остаётся?

– Я, по-видимому, – Сокол пожал плечами. Раздражение ушло так же внезапно как накатило.

– Постой, а зачем нам спускаться ниже? – спросила Мена.

– Нужно найти чертёжный камень, – пояснил чародей. – А его, полагаю, держали там, где ещё продолжалось строительство. То есть в самом низу.

Глава двадцать вторая Потоп

Они спускались ещё дважды, находя колодцы с лестницами и, в конце концов, попали в низкие, тесные, грубо пробитые в скалах ходы, где даже юноши то и дело задевали макушками неровные своды, а разойтись двум встречным, случись такая надобность, было бы очень непросто.

А потом они нашли то, что искали.

Огромная каменная плита лежала на скошенном основании, словно раскрытая книга на подставке древнего мудреца. Четыре бронзовых девятиглавых подсвечника в виде изогнутых деревьев, с переплетающимися ветвями, стояли по углам камня, но стояли они, увы, без свечей.

Сокол прикрепил между бронзовых ветвей факел и остальные последовали его примеру. Багрового света едва хватило, чтобы различить очертания пещеры. Но даже на такой глубине свежий воздух продолжал поступать к огню, а дым уходил через неприметные щели.

– Его прямо здесь делали, – заметил Боюн. – По той узости, где мы шли, такой камень не протащить.

– Возможно, – не стал спорить Сокол.

Рассмотрев находку внимательнее, они увидели, что плита покрыта прозрачными слоями, то ли стекла, то ли смолы, и каждый из них нёс свой рисунок. Ломаные линии без сомнения означали ходы, большие круги или многоугольники были пещерами, а отверстия идущие сквозь слой могли обозначать только колодцы. Ничего сложного для понимания, вот только как ни старались, они не смогли найти на рисунке что-нибудь знакомое.

– Чертёж следует читать в перевёрнутом виде, – догадался Сокол после долгого изучения. – Словно смотришь на город из-под земли.

Пётр перекрестился. Всё перевёрнутое, тем паче подземное он суеверно относил к епархии дьявола.

– Смотрите, на поверхности камня изображены болота, острова, рощицы и вся прилегающая местность, – пояснил мысль чародей. – На первый слой нанесён верхний уровень. Я думаю, вот эта червоточинка означает тот самый колодец, через который мы вошли.

Пальцем он попытался повторить путь, пройденный за двое суток ногами. Нашёл перекрёсток, где они встретили волка, указал на ловушку и на пещеру, которую разведывал с Петром, понемногу добрался до их нынешнего местоположения и удивился, сколь малым оказался пройденный путь в сравнении с размерами подземного города.

Город поражал размахом. Пещерные монастыри Константинополя, Киева, Нижнего Новгорода не шли с ним ни в какое сравнение. Да что там монастыри. Если бы Муром вместе со всеми домами, стенами и башнями погрузить в болото, он занял бы впятеро меньше места против города овд. А ведь этот был не достроен и считался не самым крупным.

– Неужели лесные девы сами всё это в камне долбили? – удивился Пётр. – Это же сколько времени нужно затратить, сколько трудов положить!

– Почему сами? – ухмыльнулась Мена. – Для чего-то они мужчин в холмы сманивают?

От её ухмылки Петра передёрнуло. Медведя в девушке всё ещё было больше чем человека.

– Стали бы они здесь жить, если бы их в копях заставляли работать, – не поверил княжич.

– Наверное, у лесных дев не одни только светильники волшебные имеются, – предположила Мена. – Нашли средство затуманить мужичкам разум. Зельем каким-нибудь опаивают. Те-то, бедные, думают, что в райских садах нежатся, а сами в поте лица скалы ломают.

– Чего парней зря пугаешь? – усмехнулся Боюн.

– А что, кто-то из них собирается к лесным девам?

– Тебе пора бы уж в себя придти, – заметил Сокол. – А то ты из-за одного Савелия весь мужской род в подземелье готова загнать.

Сам Савелий, когда его имя прозвучало, даже ухом не повёл. Он разглядывал бронзовый подсвечник, водя ладонью по шершавой поверхности изогнутого ствола. Разговор спутников его не трогал.

Сокол вздохнул и вернулся к изучению чертежа.

– Прямых переходов между верхними пещерами нет, мешает болото, – сказал он. – Только на третьем уровне острова соединяются в единое целое.

– Это не из-за болот, – поправил Тарко. – Овды и в других городках так делают.

– Зачем?

– Чтобы ток воздуха устроить. Иначе он на нижние ярусы не пойдёт.

– Хм. Пожалуй, – поразмыслив, согласился чародей. – Федор, скорее всего, расположился на одном из этих островков, причём наверняка верхний уровень занял. Там и пещеры просторнее и света больше. Вряд ли он при свечах-то живёт. Хотя мрак его не сильно пугает, может и вглубь залезть.

– Но мы наткнулись на его людей ещё на нашем островке, – возразил Пётр.

– Скорее всего, это был лишь сторожевой отряд. Или отселили кого-то нарочно. Возможно, не всем Фёдор доверяет.

– Не полезет он вниз, говоришь? – переспросил Боюн, разглядывая чертёж. – Так может, мы снизу и нагрянем? То-то убогие перепугаются, когда черти из ада пожалуют.

– Колодцы они вполне могут стеречь. От волков хотя бы. Да и о нас уже могли узнать, слишком мы шума много наделали.

– И что ты предлагаешь? – спросил ополченец.

– Пока не знаю. Возможно, стоит вернуться в Муром, а позже нагрянуть сюда крупными силами. Теперь мы все входы-выходы знаем. Чертёж бы конечно списать для верности, жаль нечем и не на что. Но ничего, я и так всё, что нужно запомню.

Сокол несколько раз пробежал глазами по плите, а потом вдруг задумался, упёршись взглядом в самый край чертежа.

– А вот это что за значок?

Он попытался сковырнуть ногтем отметину, однако та оказалась под слоем покрытия.

– Похоже на прилипшего к смоле паука, – сказала Мена. – Залез бедолага во время работы и влип.

– Он явно нарисован, – возразил Сокол. – Смотри, как равномерно лапки торчат.

– Может, твои подружки пауков боятся, вот и отметили место, где они водятся.

– Всё шутишь?

– Ты что-то придумал, – почти утвердительно заявила Мена.

– Возможно, – качнул головой чародей. – Сходим, проверим, а там видно будет.

Они поднялись на один уровень вверх, а затем долго искали место, отмеченное паучком на чудесном чертеже овд. При таких изломах пути даже чародейская память временами отказывала. Приходилось возвращаться и пытать удачи в другом направлении. Наконец идущий первым Тарко упёрся в тупик.

– Посвети-ка сюда, – попросил чародей Петра.

До сих пор они встречали своды, высеченные в цельном камне, но в этом месте стена оказалась сложена из отдельных валунов, тщательно подогнанных и скреплённых глиной.

– За ней что-то есть! – догадался Пётр. – Тайник?

– Может быть клад? – предположил Тарко без особой, впрочем, радости.

– Если я всё правильно рассчитал, то за этой стеной скрывается болото, – сказал Сокол. – Перемычку поставили, когда справиться не смогли с водой. Всё болото не отведёшь. А глубина здесь никак не меньше пяти саженей. Откроем воде путь, вмиг весь город затопит.

– Ага, – Пётр потрогал стену ладонью. – А не жалко такую красоту затапливать?

– Ничуть. Красота эта не состоялась. Город мёртв. Полагаю, овды и сами затопили бы его, но у них не поднялась рука. И потом я думаю сейчас не о красоте, а о тех людях, каким вот-вот предстоит погибнуть.

– Они враги, – княжич пожал плечами.

– Тебе, да. Мне же они ничего дурного не сделали.

– Зачем же ты отправился сюда? – удивился Пётр. – Зачем до этого помог отогнать их от Мурома?

– Я и сам не вполне понимаю, зачем. С твоим отцом лесные народы ладят. Смена власти приведёт только к худшему. Однако…

Оборвав себя на полуслове, Сокол взял нож и принялся ковырять кладку.

– Как только хлынет вода, нужно будет бежать обратно, – сказал он. – Вверх вода сразу не пойдёт, для начала нижний уровень затопит. А мы как раз успеем выбраться на поверхность. Где колодец все помнят?

Ему никто не ответил, но и возражать принятому без совещания решению не стали. Всем хотелось побыстрее закончить дело и задумка чародея вполне соответствовала чаяниям. Сокол выковырял несколько мелких камней, затем вывалился камень побольше, но кладка оказалась толстой и он взялся за следующий слой.

Сперва между камнями засочилась густая жижа. Грязи в ней было больше чем воды и казалось, что она вскоре закупорит течь. Сокол, однако, не допустил.

– Похоже, под самое дно попали, – произнёс он, продолжая работу. – Вы бы двигались понемногу к лестнице, а то потом давку возле колодца устроите.

Никто, конечно, не двинулся с места, и Сокол ковырял до тех пор, пока жижу не сменил небольшой ручеёк. Ничего страшного, если смотреть на бьющий ключ под открытым небом. Но под землёй всё иначе выглядит. Ручеёк быстро превратился в тугую струю. Глину и мелкие камушки вымывало теперь без всякой помощи со стороны людей, а крупные камни хоть и держались, готовы были поддаться напору в любое мгновение.

– Надо поторапливаться, – бросил Сокол, хватая мешок.

Они благополучно добрались до лестницы и, поднимаясь, услышали, как перемычка разрушилась, а ледяная вода с гулом ворвалась в подземелье.

После встречи с вурдами, каменной ловушки и последующего беспамятства, Савелий стал каким-то вялым, рассеянным. Он замешкался во время бега, пропустив вперёд спутников и начал подъём последним. Поднимался он медленно, неуклюже и на полпути зацепился шубой за острый камень, торчащий из стены колодца. А между тем внизу уже набирал силу поток, и лестница зашаталась под его ударами.

– Шевелись! – поторопил охотника Сокол.

Савелий не испугался ни потока, ни окрика. Забросил руку за спину, пытаясь отцепить шубу. Ничего не вышло, но он вроде бы и не расстроился, попытался ещё раз.

– Давай-ка вместе, – предложил Боюн, хватая охотника за ворот и рукав.

Пётр с Тарко пришли ему на помощь. Шесть рук потянули разом. Шуба треснула, поддалась. Охотника едва успели выдернуть наверх, как лестницу сбило потоком, сломало сперва пополам, а потом размололо в щепки как жерновами. Возникший внизу водоворот покрутил остатки и унёс дальше.

А Савелию хоть бы что. Он будто не понимал, от какой беды только что спасся. Принялся пальцами сводить края разорванной шубы, бормотать что-то. Боюн на всякий случай отвесил спасённому оплеуху. Бормотание прекратилось, но в себя охотник так и не пришёл.

– Надо было его там оставить, – сказала Мена. – Утянет он нас с собой…

– Пошли, – сказал Сокол. – Мы ещё не выбрались. Пока заливает нижний уровень, нам нужно подняться выше.

Они прошли всего ничего, до следующего колодца по расчётам чародея оставалось полчаса ходу, как вдруг за спинами послышался шум, и вскоре их нагнала вода. Она прибывала довольно быстро. Несмотря на то, что люди поднялись на добрую сажень выше перемычки, им скоро пришлось идти по колено в воде, а всё новые и новые волны нагоняли беглецов, с каждым разом отбирая у сжатого камнем пространства лишнюю пядь. Видимо Сокол ошибся в расчётах и нижний ярус подземелья просто не успевал принять столь мощный поток.

– Все плавать умеют? – спросила Мена.

– Под землёй много не наплаваешь, – ответил Боюн, тычками подгоняя охотника.

Всё же они успели, добрались до лестницы и взобрались по ней без происшествий. Наверху стало легче дышать, да и вообще стало легче. Полумрак теперь казался вполне достаточным, чтобы освещать путь, а неровная поверхность ходов хоть и мешала бежать, была, по крайней мере, сухой.

Гул потока стал тише. Всё-таки болото – не река, имеющая собственную мощь. Оно просто заполняло пустоту и чем выше поднималось, тем слабее становился натиск.

Где-то завыли волки. Их вой метался по подземелью, отскакивал, дробился, достигая ушей сразу со всех сторон. Затем закричали люди, заржали лошади, и Сокол подумал, что если животные погибнут, Эрвела ему выходки не простит. Однако что сделано, то сделано, переигрывать поздно.

В одной из больших пещер они попали в засаду. Кого поджидала здесь ватага – лазутчиков или каких-то воров, им, понятно, не доложили – но что кого-то поджидала определённо. Напали слаженно, разом из проходов, из-за куч какого-то мусора и камней. Человек двадцать или даже больше.

Юноши сообразили раньше других и, поделив направления, сдержали неожиданный натиск, что позволило остальным создать оборонительный круг. Пётр с Тарко и дальше выполняли большую часть работы. Первому помогал опыт и выучка, второму – зачарованный меч. Боюн дрался хуже – не очень у него получалось в плотном строю обороняться. Вот кабы напролом пойти, тут ополченца мало что смогло бы остановить. Сокол, поэтому страховал товарища, когда тот выскакивал по запарке из круга, отбивал нацеленные в бок удары и криком возвращал Боюна обратно. Мена вновь сотворила змейку и держала противника на расстоянии, хотя, скорее всего, их отпугивала не змейка, а её жуткий вид и когтистая медвежья лапа. И только Савелий в сражении не участвовал. Уселся на камни за спинами спутников и словно на обычном привале занялся починкой одежды.

В схватке на время установилось равновесие. Одни не могли взломать оборону, у других не хватало сил для прорыва. А наводнение тем временем добралось и сюда, и приходилось сражаться по щиколотку в воде. Но теперь пути спасения были перекрыты врагом.

– Чего же сами-то они не бегут?! – воскликнул Сокол.

Товарищи ему не ответили, берегли дыхание. Фёдоровские вояки по какой-то причине не обращали внимания на потоп. А вода между тем поднялась до колен и продолжала прибывать, пусть и не так быстро как раньше. Теперь даже расчистив к спасению путь, им потребовалось бы серьёзно постараться, чтобы вовремя успеть к выходу.

Продолжая сражаться, Сокол присмотрелся к пещере внимательней. Она выглядела ещё более дикой, чем прочие. Следы обработки почти не встречались. Неровное отверстие в своде, похоже, много раз осыпалось, нагромождая внизу кучи камней и песка. Из отверстия до самого дна спускались вдоль стен толстые древесные корни. Не по ним ли рассчитывал выбраться враг?

И вот приглядываясь к корням и прикидывая, выдержат ли те вес человека, чародей вдруг увидел, что они шевельнулись. Сперва едва заметно, точно вздрогнули, пробуждаясь, потом в их шевелении появился некий смысл. Корни стали вытягиваться, ветвиться, наконец, отделились от стены и начали приближаться к людям. Нападавшие не могли видеть, как за их спинами вырастала угроза, а защитники были слишком заняты выживанием.

Первой жертвой корней стал один из раненых, что незадолго до того вывалился из схватки и присел на каменную кучу передохнуть. Тоненький отросток обвился вокруг его шеи, сдавив горло так, что человек не смог крикнуть. Затем его подхватили корни потолще, опутали и, подняв в воздух, потащили к стене. Потери бойца соратники не заметили.

– Вутуй! – догадался Сокол.

Он произнёс это имя вслух, но никто кроме Тарко не обратил на возглас внимания. А юноша бросил взгляд поверх вражеских голов и побледнел. Такой союзник он до тех пор союзник пока враги не кончатся.

Задние ряды ватаги начали быстро редеть. Корни будто вошли во вкус, распробовав первую жертву. Они выхватывали бойцов одного за другим, пока, кто-то из них не заметил опасность чуть раньше, чем глотку сдавило в смертельных тисках. Пещеру наполнил пронзительный крик. Враги, сообразив, что к чему, вовсе не разбежались, но разделились. Часть ватаги развернулась и принялась рубить корни, остальные продолжали наседать на отряд чародея.

– Назад! – крикнул Сокол.

Его товарищи отступили, примкнув спинами к Савелию. Тот из-за поднимающейся воды уже стоял на ногах, но продолжал чинить шубу, пренебрегая корнями точно так же, как до этого не обращал внимания на людей.

Враги кончились довольно быстро. Последние из них бросили сражаться с людьми и навалились на ожившие корни, но сопротивление оказалось бесплодным. Несколько отсечённых корней плавали в чёрной воде без движения, а вражеские бойцы все как один повисли на стенах, связанные путами по рукам и ногам, словно мухи в огромной паутине. Некоторые из них ещё дышали, даже пытались вырваться. Но тут Вутуй стал стягивать петли.

Хрустели кости, лопалась кожа и на кучку уцелевших людей полилась кровь. Странно, но никого из них дух корней так и не тронул.

– Сдаётся, мы ему не по вкусу, – сказала Мена.

– Ерунда, – отмахнулся Боюн. – Для Вутуя люди, что для нас муравьи. Кто там их разбирает, когда сапогом топчет, какие из них рыжие, какие – чёрные? Нет, тут вмешалось что-то.

– Оберег, – догадался Тарко. – Я же пожертвовал бабушкиным оберегом. Значит не напрасно! Не только тогда откупился, но и теперь помощь получил.

– Мощный у тебя заступник, Тарко, – признал Сокол.

– Спешить надо, – напомнил Боюн. – Вода-то не знает, кто тут кого охраняет.

Подниматься по корням после эдакой жути они не решились, а, подхватив Савелия под руки, поспешили к тому колодцу, через который попалю сюда. Вновь пришлось брести по пояс в воде, стараясь опередить наводнение. Но в конце пути им повезло. Верёвка оказалась на месте, а наклон позволял упираться ногами, помогая подъёму. Правда, с Савелием опять пришлось повозиться, и хотя люди предельно вымотались, долгожданный конец приключений всем придал сил.

Шатаясь от усталости, они побрели к старой стоянке. Давно погасший костёр уже занесло случайным весенним снежком, и возобновлять его никто не спешил. Они просто стояли вокруг кострища и наслаждались дневным светом, голубым небом и свежим ветерком.

Неожиданно из дыры выбрался волк, затем ещё один и ещё. Огромные звери не обращали внимания на людей, лишь отряхивались от воды и налипшей в колодце грязи, а потом озирались вокруг, будто бы постигая мир, наполненный солнечным светом. Седьмым и последним выбрался зверь, в котором Сокол узнал того волка, что в самом начале вылазки встретился им под землёй. Этот посмотрел на людей неодобрительно, однако и он войны сейчас явно не жаждал. Похоже, он был вожаком, и его решения ожидала вся стая. Решение скоро последовало – вожак выбрал сторону противоположную стоянке людей. Он фыркнул, и семеро волков побежали лёгкой трусцой к рощице, за которой, как помнил Сокол, обитали вурды. По крайней мере, именно туда один из них потащил некогда Савелия.

Спустя некоторое время из дыры плеснул султанчик воды. Чёрное пятно расползлось по белому снегу. Но вода сразу же откатилась обратно, пятно стало быстро светлеть и скоро всё успокоилось.

– Даже если Фёдор выберется, ему придётся подыскать для ватаги другое убежище, – подумал вслух чародей. – Вряд ли овды оставили ему ещё какой-нибудь брошенный городок, а соседние князья такому гостю совсем не обрадуются.

– Есть такие, что и обрадуются, – возразил Пётр. – Откуда он, по-твоему, помощь получал? И московский говор в их ставке многие слышали.

Сокол пожал плечами. Это была уже не его забота. На что он, во всяком случае, наделся.

Весна, которая давно уже вроде бы наступила, только теперь принялась хозяйничать всерьёз. Лёд потемнел, а скоро начал крошиться. Болотные газы словно очнулись и стали прорываться наружу. Возможно, и затопление города способствовало оживлению болота. Всё-таки бурление вышло нешуточное – такое уймище воды сдвинулось с места.

С большим трудом люди из Волчьих Мшар выбрались. А на краю топей их пути разошлись.

– Ты с нами? – спросил Сокол Мену. – Варвара звала тебя в гости, говорила, дело у неё важное к тебе есть.

Но девушка в Муром идти наотрез отказалась. Сослалась на дикий вид. Медвежья шкура уже почти полностью слезла с неё. Только на указательном пальце правой руки сохранился огромный коготь и на лице тут и там торчали остатки бурого меха, словно Мена только что отобедала белкой. Причём живьём её слопала.

– К тому же и устала я жутко, – добавила она.

– Так ведь до Мурома ближе.

– Зато домой дорога легче, – улыбнулась Мена. – Не беспокойся, чародей, как-нибудь доберусь. Отлежусь чуток дома, потом и в Муром наведаюсь.

– А что с Савелием делать будем? – спросил Сокол. – Придёт в себя, опять охоту устроит.

– Я его провожу, – сказал Боюн.

– Куда?

– За пределы наших лесов провожу

– Вернётся, – махнул рукой чародей. – Александр уже пытался. Его в дверь, он в окно. Настырный.

– Я так провожу, что забудет сюда дорогу, – заверил ополченец.

Всё это время охотник сидел на снегу, не обращая внимания на зашедший о нём разговор. Он лишь осматривался, щурясь от яркого дневного света, словно впервые подобное чудо увидел. Боюн потянул Савелия за рукав и тот послушно поднялся.

– Похоже, тебе виднее, – хмуро сказал чародей.

Ополченец не ответил. Ступил на едва заметную тропку, подтолкнув в спину охотника, тот зашагал, а вскоре оба скрылись из глаз.

– Дела, – протянул Сокол.

Они попрощались с Меной и пошли своей дорогой.

– Что он с ним сделает? – спросил Пётр.

– Известно что, – ответил Тарко. – Выведет из наших лесов, да прирежет тихонько. А проклятье там и останется.

Глава двадцать третья Изгнание

Слухи о победе над Фёдором и о разгроме его тайного логова опередили возвращение маленького отряда. Слепень по велению княжескому дружину возле болот держал. Не пригодилась для дела, так хоть новость доставила с ветерком. Юрий Ярославич повелел к пиру готовиться, победу праздновать, какой начало ещё летом положили. Отстояли Муром. Только сейчас окончательно стало ясно, что отстояли. И зиму, считай, пережили. Не полезли ордынцы в этом году, замешкались. Теперь город окреп, в землю врос и нечаянным приступом его не сковырнёшь с холмов.

Князья и бояре, дружинники и ополченцы несколько дней кряду победу над супостатом праздновали, ходили по городу хмельные, песни орали, со всяким встречным братались. Слишком долго люди пребывали в напряжении, вот и расслабились.

Только Сокол ходил среди радости всеобщей угрюмым. Не бражничал, не веселился. Для него не кончилось ещё ничего. Вопросы всё те же оставались: где сустай, где меча хозяин, а где жертва его? Никакой ясности только догадки нехорошие в голове копошились.

Чародей ждал возвращения Мены и ополченца, с помощью которых надеялся кое-что прояснить.

– Боюн не вернулся ещё? – спрашивал он несколько раз на день на воротах или осведомлялся, встречая Жёлудя.

– Нет, не появлялся, – неизменно отвечали ему.

– А Мену не видели?

– И она не появлялась пока.

***

Ока вскрылась, тут и Благовещенье наступило. У православных опять праздник. Гуляет Муром. Не так как на Масленицу, но тоже с размахом. По сути, только теперь и началась весна, а до сих пор – это всё проводы зимы были.

Вияна с Тарко по своему обычаю этот день праздновали. У их народа весне тоже радовались, а праздник по-разному назывался.

И просто Весенним Пазаром звали этот день, а стало быть, гуляли точь-в-точь как православные, только без службы в храмах.

И Днём Остановки Печей этот день называли. Гасились повсюду печи. С этих пор и до поздней осени в домах не топили больше, даже чтобы пищу готовить. Харчи варить во дворы перебирались. В каждом дворе летник стоял – сруб с открытым очагом, без дымохода, но с крышей прореженной, чтобы чад уходил. Кудо назывался. В нём теперь и готовили.

Ещё Днём Бросания Саней называли. Не закладывали больше мещёрцы саней. Снимали с них шкуры, меха, переносили в дом. Сами сани чистили, чинили и в сарай ставили, до осени, до первого матёрого снега. А из сарая возки и телеги выкатывали. И вновь чинили, что за зиму подпортилось, колёса и оси дёгтем смазывали, коломазью. Ну а потом лошадей запрягали и, обновляя, катались до самого вечера.

А ещё этот праздник назывался Днём Ложек. Чудное название, но смысл великий в нём. Гадают в этот день на будущий урожай. И от гадания зависит, что в землю бросать селянину.

Принесла Вияна семь ложек деревянных, в каждую по зёрнышку положила. Водой залила и в тень от солнца спрятала. Сели они с Тарко неподалёку и стали ждать – какая из ложек вперёд других замёрзнет. Сидят рядышком друг к другу прижимаются – вроде как холодно им. А ложкам, вон, вовсе и не холодно – никак не хотят замёрзнуть.

Гадали они в городе, прямо на торгу, чтобы от гуляющих православных не отделяться. Люди разные собрались вокруг и селяне, и купцы, даже Павел с Варварой подошли взглянуть. Всем любопытно стало, что за гадание такое, да что оно покажет. В Муроме народ забыл давно этот обычай.

Рожь первой замёрзла. Стало быть, рожь в этом году и сеять побольше следует, урожай добрым будет. Объявила об этом Вияна людям. Одни дивятся, не верят. Другие дивятся, но на ус наматывают. Обычаев, их без пользы не бывает, всякий намёк сгодиться может. А Вияна с Тарко сидят, дальше ждут.

Скоморох пришёл, Хорёк, свою ложку принёс, огромную с добрый ковш размером. Зёрнышек пшена сарацинского целую жмень насыпал, водой залил. Сидит напротив, ждёт, от холода ёжится, Вияну с Тарко передразнивает. Людям вокруг весело, смеются, кричат скомороху с подначкой

– Когда сеять сарацинку будешь? – смеётся купец.

Знает купец, над чем смеётся, он это пшено диковинное из южных городов возит, но и там оно не растёт, туда из совсем уж закрайних стран его поставляют.

– Лучше сейчас, пока снег ещё не везде стаял, – вторит купцу селянин. – Оно в снегу в самый раз взойдёт.

Все смеются, один Хорёк супится. Вияне с Тарко тоже смешно. Хохочут, друг друга обнимают от смеха.

Следующей ложка с овсяным зерном замёрзла. Тоже неплохо. Значит и овёс сеять можно без боязни. Может лишь чуть хуже ржи уродится.

Народу собралось уже порядочно. Слухи по торгу быстро разлетелись. Хорёк ждать устал, костерок развёл и ложищу свою над костром держит, поговорками бросается, прибаутками.

– Погадал, не прогадал. Сварю кашу, полну чашу. Как сварю – всех накормлю.

Народ вокруг хохочет, за животы хватается. Варвара на что грустью извелась, а и та пару раз улыбнулась.

Ячмень последним замёрз, перед самым заходом солнца. И так и этак получиться может. Тут кому как повезёт. А вот просо с пшеницей не замёрзли вовсе. С ними лучше опасаться дело иметь. К верному неурожаю такая примета.

– Ты меня любишь? – спрашивает Вияна.

– Люблю, – отвечает Тарко.

Пётр, наблюдая за гаданием, стоял в отдалении и хмурился отчего-то…

***

Хотя Павел теперь отлучался из города часто и пропадал на ночь или две, обольститель, с тех пор, как тайну свою рассказал, к княжне так ни разу и не явился. Варвара подумала, что испугался незнакомец. Испугался того, что вынужден был открыть ей путь к смерти своей, испугался, что воспользуется она слабым местом, и, решив, судьбу не искушать, навсегда оставил её в покое.

Мало-помалу убедила себя княжна в избавлении от гостя ночного, ожила понемногу. К ней вернулись былое веселье и беззаботность, хотя воспоминания из головы так просто не выбросишь, и грусть по-прежнему отмечала каждую её улыбку.

Но недолго пришлось княжне веселиться. Явилась однажды в Муром Мена, отдохнувшая, готовая к новой схватке, и парой суровых слов стёрла улыбку с лица Варвары.

– Никуда он не пропал, – сказала ведунья. – Придёт.

Варвара вздохнула. Неохота в эдакий омут второй раз окунаться.

– Расскажи ещё раз, что тебе говорил он, – попросила Мена. – Только постарайся точно вспомнить. Тут каждое слово важно.

Княжна рассказала подробно, что смогла тогда из незнакомца вытянуть, и Мена нахмурилась, когда имя клинка прозвучало. Меч Агриков она сама не так давно в руках держала. Понятно теперь стало, отчего он странный такой. Не зря, стало быть, чародей в путь отправился.

С мечом, допустим, ясно, он у Тарко. Тут только с Соколом переговорить надо, чтобы чин-чином всё сделать. А Пётр один на ум пришёл. Тот или нет, непонятно.

Варвара на встречу с чародеем долго не соглашалась. Мена нажимала, говорила, что иначе не добыть им меча, не сладить с ночным гостем, обещала устроить так, что больше никто не узнает о разговоре, а под конец, отчаявшись уломать княжну, пригрозила сама Соколу всё рассказать. И Варвара сдалась.

Но когда чародей пришёл, вновь смутилась, да так, что каждое слово из неё пришлось клещами вытаскивать. Собеседники отнесли это на счёт щекотливости дела – всё же замужняя женщина, княжна, а тут любовник ночной появился, и люди чужие о подробностях выспрашивают. Тут всякий себя неловко почувствует. Однако причина оказалась куда хитрее и неожиданнее. Рассказав чародею с самого начала печальную свою историю, Варвара, в конце концов, всё же открылась.

– Я же на тебя даже как-то подумала, – сказала она Соколу. – Колдун ведь обещал мне город спасти, когда враги подступили. А все говорят – через твои чары и одолели тогда Фёдора. Но я не сразу додумалась, а вот когда вы в Мшары уходили, а я с запиской вас догоняла, ещё на подходе мне вдруг в сердце кольнуло, почуяла близко что-то знакомое. Тут и лес напугал, конечно. А как тебя увидела, одно с одним сложила и обомлела.

– А что? – Мена оценивающе посмотрела на Сокола. – Вполне себе ничего любовник.

Чародей в свою очередь смутился.

– Староват я к жёнам княжеским в терем по ночам лазить, – буркнул он.

– А то другие-то больно молоды, – возразила Мена. – Духу у тебя бы не хватило, другое дело.

– Значит, город спасти он обещал? – задумался Сокол. – Ну, положим, город всем миром спасали. Кто больший вклад внёс теперь трудно вычислить. Вспомнить нужно, за кем ещё какие подвиги значатся. А вот тогда, когда ты нас нагнала, сердце твоё не меня почувствовало. Может, всё же близость леса так сказалась?

– Не знаю уж, что теперь думать, – вздохнула Варвара.

– Петра в дело посвятить придётся, – сказал чародей, подумав. – Без него никак не обойтись. Меч ему будем передавать, а что скажем?

Варвара вздрогнула. Что-то уж больно много свидетелей её грехов набирается. Того и гляди, пальцем на улицах показывать станут.

– Нет, – замотала она головой. Нет, это же позор, какой выйдет. Перед мальчишкой открыться, перед деверем. А ну как проговорится он?

– Не будем ему всё-то рассказывать, – предложил Сокол. – Скажем, колдун извести тебя хочет. А как извести – тут пусть сам гадает.

– А вдруг догадается? – настаивала Варвара.

– Такие догадки он при себе оставит, – заверил Сокол. – Не дурак, небось.

На том и порешили.

– А как мы узнаем, тот Пётр или не тот? – спросила чародея Мена, выходя от княжны. – Кроме имени у нас ведь ничего нет. Почему обязательно этот?

– Узнаем, – пообещал чародей. – Пошли.

– Куда?

– Тарко проведаем. Он как раз у себя должен быть.

Перед походом в Волчьи Мшары чародей оставил у земляка тяжеленный мешок. Теперь к удивлению ведуньи и молодого товарища, он достал из мешка камень, похожий чем-то на двустворчатую, чуть приоткрытую раковину. Причём Тарко камень показался очень знакомым, но вот где он мог его встретить, юноше вспомнить не удалось.

– Что это? – спросила Мена.

Сокол не ответил.

– Вложи в камень клинок, – предложил он молодому товарищу.

– Он точно такой же, как и тот на кургане! – воскликнул Тарко, вспомнив, наконец, где мог видеть подобную щель.

– Не точно такой же, а тот самый, – усмехнулся Сокол. – Выломал, вот, сюда притащил. Как раз для такого случая.

– Для какого? – заподозрил неладное юноша, но лезвие в каменные ножны послушно вложил.

Камень словно почувствовал возвращение железа, обрадовался. Посветлел вроде, потеплел.

– Пришла пора хозяину меч отдавать, – объявил Сокол.

Тарко уж и забыл, что чужой клинок носит. Жалко стало вещицу терять, так ведь и не пришлось перед Вияной покрасоваться. Не на игры же его с собой брать? Впрочем, Тарко справился с собой быстро.

– Тебе всё-таки удалось выяснить, кому он предназначен? – спросил он.

– Не мне, но удалось кое-что выяснить. А скоро точно узнаем. Сходи-ка за Петром, скажи, я просил заглянуть для важного разговора.

– Пётр? – удивился Тарко. – Ему клинок предназначен?

– Вот сейчас и проверим, – уклончиво ответил чародей.

Пётр вошёл, как-то хмуро исподлобья поглядывая на провожатого. Словно тень какая-то пролегла между приятелями. Но Соколу сейчас не до их споров было, не до обид мальчишеских.

– Сможешь вытащить клинок, князь? – кивнул он на камень.

Тот приоткрыл было рот, словно желая что-то спросить, но потом тряхнул головой, взялся решительно за рукоять и легко вытащил меч из камня.

– Но это же меч Тарко! – узнал он.

– Нет, это теперь твой меч, – сказал Сокол.

– Мой? – он вопрошающе посмотрел на Тарко. – Но почему?

Тот отвёл взгляд, предоставив объяснения колдунам.

– Есть одно дело, с каким только ты можешь справиться, – сказала Мена. – И только владея этим клинком.

– Чудеса, – произнёс Пётр, откладывая клинок в сторону. – Что же это за дело такое?

– Сейчас я тебе всё расскажу, – с готовностью ответила Мена.

Отправив Тарко прогуляться, Мена подробно объяснила Петру, что нужно делать и как. О причинах только в общих чертах помянула, не подставляя княжну под срам. Пётр ещё долго выспрашивал подробности, выслушал от Сокола историю Дятла, узнал про дерзкую вылазку Тарко, потом долго сидел, размышляя.

– Но я не могу просто так его взять, – вспомнил вдруг княжич. – Подождите немного.

Пётр выбежал и вскоре вернулся с Тарко. В руках княжич держал один из своих мечей. Причём не из повседневных, как отметил Сокол.

– У нас не принято клинки просто так в дар принимать, – сказал торжественно Пётр и протянул товарищу меч.– Возьми мой взамен. Поверь, один стоит другого.

– Отец не будет бранить тебя? – слегка испугался тот.

– Это мой меч, – гордо заявил Пётр.

Тарко принял клинок, поклонился. Затем, повинуясь порыву, друзья обнялись. Крепко обнялись, напрочь отбросив былые обиды. Со стороны всё это выглядело очень трогательно.

– А скажи, князь, когда вы в облаву на вурдов ходили, Боюн с вами ведь был? – спросил вдруг Сокол.

– Да, – кивнул тот. – В засаде он сидел с Борисом Константиновичем и его людьми. А из наших Рваный с ними сторожил, можешь его спросить, других не упомню.

– Да… не складывается что-то у меня… – с некоторым облегчением сказал чародей.

– Что не складывается? – удивился Пётр.

– Разыскиваю я человека одного, знаю, что в Муроме он, но кто понять не могу. А тут мысль вдруг мелькнула. Но по ней выходит, Боюн не должен бы был с вами вурдов гонять.

– Понятно, – кивнул Пётр, ничего не поняв. – Эх, пропал куда-то Боюн. Боюсь, как бы его этот ваш Савелий вокруг пальца не обвёл.

– Об этом не беспокойся, – ухмыльнулся чародей. – Не обведёт. А попробует, без пальца останется.

***

Снег совсем сошёл. Всё зацвело, зазеленело. Реки вспухли, затопили пойменные луга и усердно пытались подточить холмы, на которых стоит город.

Вияна вышла прогуляться в берёзовую рощу. Недавно прошёл сильный ветер, скорее даже буря. Деревья в роще выстояли, но самые кончики веток у берёз посекло. Девушка шла, вдыхая весеннюю свежесть и радуясь яркому солнцу.

Вдруг что-то холодное, будто капля дождя, упала на её плечо. Вияна посмотрела и увидела на рубашке мокрое пятно. Она вновь посмотрела на небо, но не обнаружила на нём ни единого облачка. Вторая капля попала на лицо. Подул лёгкий ветерок и капли стали падать чаще. И вдруг Вияна поняла – это плакали берёзы. На обломанных кончиках веток собирались сверкающие на солнце капельки берёзового сока. Они набухали, становились крупнее и срывались вниз. Их было так много, и капали они так часто, что скоро вся её рубашка промокла насквозь, облепила и ноги, и спину, и грудь…

Раньше она тоже собирала березовый сок, вместе со всеми. Сок пили сразу или выпаривали, или ставили берёзовую брагу. И казалось, ничего необычного в этом нет. А тут сердце вдруг защемило. Это же всё равно, что слёзы пить или кровь. От сравнений таких у самой слёзы по щекам потекли, с берёзовыми мешаясь. И решила Вияна никогда больше сок не собирать.

А ещё вдруг решила она, что плакать никого нельзя заставлять. Даже тех, кто скрывает слёзы.

***

– Клинок тёплый, – бросил на ходу Пётр и отправился к лестнице, что вела в терем. – Пора мне.

– Удачи, князь! – пожелал Сокол.

Тот неожиданно развернулся.

– Знаешь, вспомнил я про Боюна-то. Если это поможет тебе, то говорили, будто он тогда раньше ушёл. Помню, ещё Борис Константинович искал его утром, а ему ответил старшина суздальский… как бишь его…

– Тимофей, – подсказал Сокол.

– Да точно он. Сказал, что, мол, уехал Боюн. Ещё бранился на попустительство такое к порядку.

Сокол нахмурился. Задумался. Хотя особенно размышлять не пришлось – всё одно к одному ложилось. Он выскочил из дворца и отправился к воротам.

– Жив твой Боюн, – усмехнулся, увидев чародея Жёлудь. – Только что вернулся. Ни царапинки на нём.

– А куда он пошёл?

– Эх! – удивился старшина. – А ведь и правда. Сколько у нас в ополчении отирается, а где живёт, не знаю. Звать-то его не приходилось, сам всегда появлялся, где горячо.

– Где горячо… – тихо повторил за старшиной чародей. – Вот же…

Он бросился обратно к палатам, но не одолел и половины пути, как увидел идущую навстречу Мену.

– Ты чего здесь? – спросил он.

– Оберег знак подал, что змей близко. Пошла узнать, не проходил ли кто через ворота.

– Поздно! Прошёл уже.

– Кто?

– Боюн, – Сокол зашагал ко дворцу. – Нужно его остановить.

Мена охнула и поспешила за ним.

– Боюн?! – переспросила ведунья. – Неужели это он к Варваре повадился ходить? А вроде бы простой ополченец.

– Совсем не простой, – объяснил на ходу чародей.– Всё совпадает. На воротах он бился как демон, а змей твой как раз обещал княжне город спасти. Дальше – почувствовала она любовника своего, когда мне записку твою передавала. А кто там кроме меня тогда был? Боюн! И ещё меч, когда у Тарко он увидел, сразу угадал, что не прост клинок. Но до сих пор зацепка была против этого – облава на вурдов. Каким бы колдуном он ни был, а в двух местах одновременно не мог находиться. А теперь оказалось, что раньше он оттуда ушёл и вполне успевал вернуться в город до ночи.

– Стой! – сказала вдруг Мена, обхватив оберег ладонью.

– Что такое? – испугался чародей.

– Опоздали, – выдохнула она. – Можно не спешить больше. Он уже там.

– Вмешаемся! – настаивал Сокол. – Прекратим схватку.

– Соединились Пётр и Агриков меч, сошлись с колдуном. Теперь уже ничто помешать не способно. Предопределён конец. Тут даже боги бессильны.

Сокол уселся прямо на землю, лишь на шаг отступив с чавкающей грязью тропы. Обхватил голову руками, мало что не завыл.

– Ну и ладно, чего ты расстроился? – попыталась успокоить товарища Мена. – Хороший мужик, не спорю, но ведь он знал, на что шёл.

– Сустай он, – сказал Сокол. – Боюн и есть Дедушка искомый.

– Сказочник? – удивилась Мена.

– Ну, да, Сказочник. Придумал вот себе сказку, чёрт лесной!

Она уселась рядом с Соколом, выбрав сторону почище и посуше.

– Почему ты решил что он?

– Давно заподозрил. Ещё когда он на клинок первый раз посмотрел, а потом когда Савелия решил выпроводить за пределы. Такое только хранитель лесов моет проделать, да кому другому и в голову бы не пришло. Мне вот не пришло. Но тогда я никак его со змеем твоим не связал! Тот давний поход на вурдов всё спутал.

Отравил его клинок. В меч Сказочник смерть свою заключил, но не предполагал, что любовью взамен отравится. Для сустая любовь как белена для коровы. Варвару в лесу увидел случайно, полюбил. Не смог из головы выбросить.

Сокол вздохнул, глянул на окошко терема, до которого и оставалось-то всего ничего. Но это ничего превратилось в ничто, какое невозможно преодолеть.

– Вот ведь как получается. Один дурак любовь в меч упрятал, другой смерть поместил. Железо такого издевательства, понятно, не выдержало, отплатило людям коварством. Агрик тот просто любопытство удовлетворял. Эдакую штуковину сообразить, не шутка. А эти-то двое…

Так-то с чувствами человеческими играть!

– Значит, зря ты опасался войн и восстаний, – сказала Мена. – Не будет их. А к худу или к добру, кто его знает.

– Не хотел я против него выступать. Не по нутру мне такое. Догадался бы чуть раньше, перехватил бы, предупредил, меч вернул бы в могильный холм, в конце-то концов. Да мало ли тогда способов было конец оттянуть. Нет, ну хоть бы кто другой оказался, но сустай…

– Сам он виноват.

– Седина в бороду, бес в ребро, – буркнул Сокол. – Не в вине дело даже, а в последствиях. За его неосторожность другие будут расплачиваться. Сама знаешь, что стоит на кону. Безопасность всего нашего края. Савелия он вывел, но Савелий только предвестник. За ним другие придут.

– Верно, ослабла защита, – согласилась ведунья. – Но мы на неё не особенно и рассчитывали, так ведь? За чужой спиной всю жизнь не отсидишься.

***

Долго Варвара гостя ждала после того, как с Меной и Соколом переговорила. Уже забрезжила у княжны надежда, вдруг да ошиблись колдуны, а всё выйдет, как она раньше думала – раскрыл обольститель тайну свою, испугался. Так-то хорошо было бы. Похоронить всё в прошлом, забыть понемногу.

Нет, не сбылась и эта мечта. Змей, незнакомец, колдун, или кем он там на самом деле являлся, всё же пришёл.

Хоть Варвара, предупреждённая Петром, успела уже приготовиться к встрече, в первое мгновение она вздрогнула. Гость теперь выглядел немного иначе. Изменилась не внешность – обличье мужа как приросло к незнакомцу, но повадки, настроение, чувства – вот они изменились.

Он втянул ноздрями воздух, как человек, радующийся утренней свежести после ночного чада, осмотрелся, чуть задержав взгляд на завешенном старым ковром углу, потом посмотрел на Варвару. Княжна выдержала взгляд. Это оказалось совсем нетрудно. Взгляд теперь был обычным человеческим и человечным. Никакого обольщения, никаких чар, давления княжна в нём не ощутила.

Она посмотрела на него с тоской. Будто прощаясь. А, в общем-то, и прощаясь. А её глаза точно кричали: «Уходи, беги, исчезни!»

Мужчина улыбнулся спокойной и счастливой улыбкой, кивнул, точно соглашаясь с собственной давней какой-то мыслью.

– Я получил, что хотел, – произнёс он.

– Но ты ничего не получил! – воскликнула с отчаянием в голосе княжна.

– Тебе не понять, – сказал он. – Пока не понять. И всё же я получил.

– Нет! – раздался возглас.

Ковёр упал и из угла шагнул Пётр, выставив перед собой зачарованный клинок.

– Нет! – повторил он. – Ещё не получил. Но сейчас получишь!

Мужчина будто бы не удивился появлению противника, повернулся медленно к княжичу. В его руке появился меч как две капли похожий на тот, что сжимал сейчас Пётр.

– Я боялся этого, но и ждал тоже, – произнёс незнакомец всё так же спокойно.

– Вот и дождался! – воскликнул княжич, делая первый выпад.

Незнакомец отбил его. Как бы нехотя, но всё же не без труда.

– Знаешь, мне почему-то совсем не хочется с тобой драться, – заметил он.

– Придётся. Иначе я зарублю тебя просто так.

– Даже не смотря на что, что мы сражались когда-то бок о бок, и я прикрывал спину тебе, а ты прикрывал мне? Делили хлеб, тяготы? – мужчина горько усмехнулся.

– Я не помню тебя… – немного смутился Пётр. – Кто ты такой?

– Не узнал?

– Я узнал лицо своего брата! – выкрикнул Пётр. – Но его-то ты просто украл!

– Извини, князь, – пожал тот плечами. – Я не могу принять здесь и сейчас своё подлинное обличие. Да оно ничего бы тебе не сказало. Ты знал меня совершенно другим.

– Хватит слов! – выкрикнул Пётр, подбадривая самого себя. – Ты умрёшь, поганый колдун, тогда и посмотрим из какого мяса ты сделан.

– Несколько высокопарно, – вполголоса заметил незнакомец. – Что ж, ты не оставляешь мне выбора…

– Вот именно! – вскрикнул Пётр и, наконец, преодолев замешательство, бросился вперёд.

Незнакомец всё же дождался, когда княжич сделает новый выпад, и только тогда всерьёз вступил в схватку, но даже теперь по его потухшим глазам было видно, что он не горит желанием биться с юношей.

Они сражались долго и больше не произнесли ни слова. Схватка перемещалась от одного угла к другому, противники менялись местами, ломая всё по пути. Ожесточение нарастало. По комнате летели щепки, пух, черепки от посуды.

Варвара отскочила в угол и наблюдала за боем. Она впилась зубами в кулак, ей стало страшно. Страшно перед чем? Княжна постаралась не отвечать себе на этот вопрос.

Она не посмела броситься вон, чтобы позвать на помощь. Да помощь была бы здесь бесполезна. И не нужна. Всё было предрешено.

Дрался демон не очень умело. Всё больше нападал, мощно, резко и тем держал некоторое время Петра на расстоянии. А вот защищался он плохо. Едва успевал уклоняться от зачарованного клинка, с трудом отводил удар. Против менее искушённого противника, пожалуй, выстоял бы, но Пётр сызмальства обучался бою и знал множество хитрых приёмов.

Стоило незнакомцу пропустить один лишь пустячный удар, способный в обычном бою нанести разве что небольшую царапину, как поединок тотчас закончился. Демон рухнул безмолвно, без малейшей попытки зацепиться за жизнь, продлить существование на лишнее мгновение или хотя бы попытаться достать в последнем порыве противника. Так валится молодое деревце, подрубленное единственным ударом опытного дровосека.

Чёрная густая кровь брызнула из неглубокой и с виду совсем не опасной раны в боку. Залив всё вокруг, на излёте, словно в отместку за гибель хозяина, чёрная кровь поразила Петра. Там куда попадали капли, княжич почувствовал жуткое жжение, словно к его коже прикладывали раскалённое железо. Тело онемело, перестало повиноваться.

Пётр, стиснув зубы от боли, шагнул к поверженному противнику, но споткнулся и упал на пол. Он старался не застонать, не закричать, но боль оказалась сильнее, и княжич, вскрикнув, отступил на время в беспамятство.

А потом демон пропал. Не растворился, не истаял, теряя постепенно очертания, не обернулся дымом или паром. Он пропал в один миг, и только воздух колыхнулся, стремясь занять вдруг возникшую пустоту.

Варвара заревела. Тот, кто будоражил её чувства, занимал её мысли долгие месяцы, наконец, исчез. Исчез навсегда. И она не могла ответить честно даже самой себе, чего сейчас больше испытывала – сожаление от потери любящего её человека, раскаяние за предательство обоих мужчин, или же облегчение от того, что всё, наконец, завершилось. Однако глаза её были полны глубокой, полной безысходности, бабьей тоски.

Сколько прошло времени, княжна определить не смогла. Время перестало ощущаться спокойным потоком, делиться на привычные мгновения. Оно бежало и замерло одновременно.

И тут незнакомец появился вновь. Уже без оружия, без кровоточащей раны, он стоял в дверях весь красный, вспотевший, и устало переводил дух. Варвара от отчаяния вскрикнула, схватилась за сердце и, не выдержав напряжения, упала без чувств. Пётр, напротив, от её крика пришёл в себя и, увидев целого и невредимого противника, попытался дотянуться до находящейся в пяди от ладони рукояти меча. Сил едва хватило на то, чтобы приподнять руку, но волшебный меч вдруг исчез, и рука безвольно упала. Юноша вновь потерял сознание.

– Что здесь происходит? – изумлённо воскликнул Павел, не зная к кому бросаться на помощь прежде всего. То ли к лежащей без чувств жене, то ли к покрытому какими-то страшными язвами брату.

А через распахнутое окно до комнаты долетел протяжный вой, который, быстро удаляясь, затих, потерявшись среди бескрайнего Муромского Леса.

От автора

Настоящая книга, помимо изрядной доли художественного вымысла, основана на реальных исторических событиях, легендах и преданиях. Все приведённые в ней исторические факты достоверны, хотя их интерпретация значительно отличается от той, что можно прочитать в учебниках истории. В то же время, вполне вероятно, что упомянутые учебники несут в себе не меньше, а то и больше вымысла, чем самый смелый фантастический роман.

Эпоха русского средневековья, в том числе вторая половина четырнадцатого века, таит в себе немало любопытных событий, интриг и загадок. Отечественные писатели не раз обращались к этому времени, но большинство исторических романов так или иначе привязаны к Куликовской битве или событиям, происходившим вокруг неё. Нечего и говорить, что все эти романы были написаны в русле исторического мэйн-стрима – с его мудрыми московским князьями, пристально вглядывающимися в даль веков и произносящими глубокомысленные речи о грядущем величии русского народа. Все прочие народы современной России с их самобытной культурой и верованиями упоминаются в таких книгах крайне редко. Все прочие события встраиваются в официальную историческую концепцию или отбрасываются, как не соответствующие ей. А ведь происходили в то время и куда более любопытные вещи.

Четырнадцатый век – это эпоха максимального расцвета независимых княжеств и, как следствие, наиболее ожесточённого противостояния между ними. Причём противостояния не столько военного, сколько культурного и экономического. Это эпоха борьбы за верховную власть и противодействия этой власти.

Четырнадцатый век, несмотря на спорную зависимость от орды, это эпоха свободы. Последнее столетие до образования централизованного государства со всеми его уродливыми проявлениями, вроде крепостного рабства, преследования инородцев и иноверцев, жестокой колонизации и имперских войн.

Середина четырнадцатого века – это крупнейшая за всю историю человечества пандемия чумы – события, в значительной степени повлиявшего на мировую культуру и подхлестнувшего ренессанс.

Некоторые замечания:

Князья и правители великих княжеств и земель (Литва, Новгород, Москва, Нижний Новгород, Рязань, Тверь) – реальные исторические персонажи. Политическая конъюнктура привела к искажённой картине их взаимоотношений. Дело подаётся так, будтото московские князья выступали поборниками единой Руси, предвосхищая исторические события, а недалёкие и амбициозные князья-соперники ставили им палки в колёса. Однако, по всей видимости, в реальности они не слишком отличались друг от друга.

Борьба московских, нижегородских и тверских князей за господство над Русью имеет в своей основе распрю между сыновьями Ярослава в первые десятилетия монгольского вторжения. Достоверных сведений о том, который из братьев Ярославичей был старшим, нет. Официальная история считает таковым Александра Невского, оправдывая тем самым претензии Московского Дома на владимирский престол, некоторые исследователи склоняются в пользу Андрея (родоначальника суздальско-нижегородской ветви). Известно лишь, что наследовал отцу именно Андрей, и это позволяет усомниться в обоснованности притязаний Александра Невского.

О Мещёрских князьях никаких сведений до нас не дошло, за исключением имени Александра Уковича, упомянутого в отдельных юридических документах (раздельных грамотах). Все остальные мещёрские имена, приведённые в настоящем романе, вымышлены.

Муромский князь Юрий Ярославич и его соперник Фёдор Глебович – реальные исторические персонажи. Пётр и Павел (по книге сыновья Юрия) заимствованы из легенды о Петре и Февронии. Эта легенда, во многом пересекающаяся с Артуровским мифом, легла в основу одной из сюжетных линий.

Колдуны, чародеи, ведьмы присутствуют в фольклоре любого народа. Главный герой романа – чародей Сокол – персонаж вымышленный. Его учителя – Соловей, Скворец и Дятел упоминаются в нижегородских легендах, собранных в частности Мельниковым-Печерским, а Соловей, кроме того, и в былинах об Илье Муромце, где он выведен как разбойник. Однако Мельников-Печерский в «Очерках мордвы» замечает, что «в устном предании мордовский патриарх столь многочисленного семейства, владевший устьем Оки, называется не Скворцом, а Соколом».

Овды, онары, заимствованы из марийского фольклора. Из марийской традиционной культуры заимствованы и некоторые описанные в книге обычаи, вроде гадания на ложках, а также названия месяцев и праздников, из марийского языка – некоторые слова и названия (в частности, Угарман – марийское название Нижнего Новгорода). Этот источник был взят за основу для реконструкции, так как от собственно мещёрской культуры мало что сохранилось.

Мещера (мещёра) – финно-угорский народ, родственный современным марийцам и мордве. Никаких точных сведений о его языке, мифологии, быте до нас не дошло. Народ этот исчез, подобно многим другим, в ходе русской колонизации. Попытки реконструкции были предприняты в ходе фольклорно-этнографической экспедиции по Рязанской области, что привело автора к выводу о вероятной близости марийской и мещёрской культуры.

Вурды – существа вымышленные, однако, появившееся в литературе (начиная с А.С.Пушкина) и позднем фольклоре слово «вурдалак» имеет, возможно, отношение к марийскому корню «вур» (вюр), означающему «кровь». На этой аналогии и придуманы были кровожадные существа.

Названия городов (за редким исключением) приводятся в современной транскрипции по причине большего её благозвучия. Разговорное сокращение Нижнего Новгорода до первого слова также относится к современной традиции, раньше его называли просто Новгородом. По той же причине в современной транскрипции даны и все имена, кроме имён священников и монахов. Имена же деятелей церкви даны в соответствии с православной традицией (в церковно-славянской транскрипции).

Разговорный язык той эпохи не сохранился, и восстановить его невозможно. Попытки авторов исторических романов реконструировать его по летописным, юридическим и литературным источникам, относящимся к российскому средневековью, приводят к карикатурно-высокопарному стилю. Поэтому в настоящей книге используется современный разговорный язык. Автор попытался, однако, свести к минимуму употребление слов, однозначно заимствованных из других языков в более позднее время. Звательный падеж сохранён только в тех словах, которые употребляются в таком виде в современном языке.

***

В работе над книгой автор использовал как исторические источники – летописи, юридические документы, так и литературные – воспоминания путешественников, житийные и фольклорные тексты.

Следует упомянуть авторов (историков, краеведов, этнографов, филологов и др.), работы которых были использованы при создании книги: Вернадский Г. В., Гаврилов А. Н., Гаврилов А. П., Гациский А. С., Данилевский И. Н., Дёмина С. А., Лощиц Ю. М., Ляпаева О. Н., Мельников П. И., Морохин Н. В., Персидский В. А., Правдолюбов В. С., Прохоров Г. М., Родин Н. А., Русинов Н. В., Трубе Л. Л., Хань У., Храмцовский Н. И., Цверов В. В., Экземплярский А. В.

Автор благодарит все тех, кто помог советом, поиском необходимых сведений, кто читал и высказал замечания по рукописи: Н. Пчелину, Н. Шевченко, В. Лаврика, Т. Паутову, А. Боброва (Тротила), Е. Широкову, М. Кучинского, Д. Сорокина (Кузю), И. Халий, И. Белова, С. Малицкого, И. Король, Н. Володину, Е. Березину, Я. Егорова, Р. Мусина, Е. Лотоша (Злобного Ыха), а также Нижегородский фольклорный клуб и Шиловский центр народного творчества «Заряна».

Особая благодарность Ольге Ляпаевой, Наташе Тороповой и Ольге Аксёновой. Без их помощи роман вряд ли бы состоялся.

###

Продолжение истории читайте во второй книге Мещёрского цикла [битая ссылка] «Серая орда»

Оглавление

Глава первая Городец-Мещёрский

Глава вторая Овды

Глава третья Княжна

Глава четвёртая Чёрный Лес

Глава пятая Песня о Дятле

Глава шестая На муромской дороге

Глава седьмая Муром

Глава восьмая Вниз по Оке

Глава девятая Облава на Вурдов

Глава десятая Елатьма

Глава одиннадцатая Осада

Глава двенадцатая Искатели

Глава тринадцатая Посольство

Глава четырнадцатая Лазутчик

Глава пятнадцатая Приступ

Глава шестнадцатая Подкрепление

Глава семнадцатая Поиски продолжаются

Глава восемнадцатая Две княжны

Глава девятнадцатая Зимняя охота

Глава двадцатая Сокровенное знание

Глава двадцать первая Брошенный город

Глава двадцать вторая Потоп

Глава двадцать третья Изгнание

  От автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg