«Белые витязи»

...С французами у нас колеблется и так и сяк,

но кажется, война будет неизбежна,

знайте это для себя, ибо есть о сём секрет...

Зимой 1811 года в одной из изб Старочеркасской станицы за сулеёй вина собралось знатное общество. Два седоусых полковника — Сипаев и Луковкин, в расстёгнутых мундирах, есаул-атаманец и молодой казак, не по форме, по-домашнему одетый, бледнолицый и худощавый, по фамилии Каргин, Николай Петрович, сидели на накрытых коврами лавках, судили и рядили о разных делах, время от времени окуная длинный ус в самую середину серебряной кружки или бокала заграничной работы.

Иногда дверь отворялась, и Марья Сергеевна, жена полковника Луковкина, входила с подносом, уставленным чарками с вином и наливкой, и, кланяясь в пояс гостям, обносила их винной брагой, приговаривая нараспев:

— Чарочка-каточек, катись ко мне в роточек, чарочка-каток, катись ко мне в роток.

Тогда гости брали чарки и быстро осушали их, мощно крякая и рукавом шитых мундиров утирая усы. Один Каргин не пил. При каждом появлении жены Луковкин хмурил брови и сердито смотрел в сторону. А появлений таких, надо думать, было уже немало, по крайней мере, лица гостей раскраснелись, споры стали оживлённей, речи звучали громче.

   — Я тебе говорю, Фёдор Семёнович, — хватая за рукав Луковкина, говорил Сипаев, — что это не мир, а позор для России! Что «они» под Фридландом глупили, так это не есть оправдание, чтобы мир заключать. А Тильзит — безобразие! И наш Матвей Иванович то понял... Ты слыхал, чай, что он во дворце сделал?

   — Ну? — сердито спросил Луковкин.

   — Когда ему, значит, в Молдавскую армию отъезжать, был у Коленкура большой обед...

   — Стой. Что за птица такая Коленкур?

   — Вот то-то что птица! Бонапартов посланник при нашем дворе.

   — Так. Ну, дальше?