«Розы в снегу»

Друзья и враги семьи Лютер оставили нам много письменных свидетельств. Столетиями изучали и сверяли их исследователи. Вряд ли найдется другая личность из прошлого Германии, чья жизнь была бы так же основательно задокументирована, как жизнь Мартина Лютера, а значит, во многом и жизнь его жены. И если мы отвлечемся от фимиама льстецов и ядовитых речей очернителей и позволим письмам и документам говорить самим за себя, то увидим обычные конфликты, болезни, страхи, сомнения, жалобы и смерть. Мы услышим резкие слова и горькую иронию, но вместе с тем и слова нежности, шутки, песни. Вовсе не идеал дома протестантского священника предстанет перед нашим мысленным взором, но живые люди, которым в повседневной жизни так же, как и нам, зачастую не хватало силы и терпения.

Утешительные слова апостола, обращенные к первым христианам, можно отнести ко всей жизни Катарины Лютер, урожденной фон Бора, как, впрочем, и к жизни любого христианина: «Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа.

Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам»[1].

Сначала первые петухи — потом я. Так было всегда. Еще звучало их пение во дворе, а я уже спешила по темному коридору вниз, на кухню. Все спали: работник, служанки, студенты, дети и он — мужчина, который лежал рядом со мной. До меня доносился его храп. Негромкий, похожий на мурлыканье кота у печи. Он не слышал петухов. Не слышал и легкого скрипа двери. Часто он спал до позднего утра — его сны, разрушал долетавший снизу детский гам. Да, ему часто снились сны, и тогда он молотил руками воздух, а иной раз ревел как медведь. Я просыпалась. Я всегда крепко спала, но просыпалась мгновенно. Я успокаивала его, тихо говорила с ним, рука моя скользила по его тяжело вздымавшейся груди…

Но ранним утром он спал. Умывшись холодной водой, я затапливала печь и будила служанок. Часто в те минуты, когда я ставила молоко на плиту, кто-нибудь уже переминался с ноги на ногу у дверей. Кто-нибудь в лохмотьях, с иссеченным шрамами лицом.