«Евпатий»

Владимир Курносенко

ЕВПАТИЙ

Роман

Легендарный искусник, соколоподобный муж, ты летел, — куда?

Часть первая

Толкаемый в спину

1

Не в силах унять раздражения, она расстегнулась, выложила на колени обе груди и сказала им:

— Видите? Вот груди, которые сосали вы все, о пожиратели материнской утробы! братоубийцы!

*

В год Дракона спросили Великого Ауруха: «Если станешь падать ты, как увядающее дерево, кому прикажешь народ свой, уподобленный развеваемой конопле? Чье имя назовешь из четверых кулюками родившихся сыновей?» Второй по рождению за Джочи — Чагадай поспешил, опережая отца, воспользоваться положением на свою пользу. В народе, мол, поговаривают, и кто знает... А не лучше ли во избежание пересудов, если государь и отец поставит за собою третьего сына — Огодая. «Огодай, — сказал, — у нас великодушен, Огодая бы и наречь». Так лис этот Чагадай, сыпнув соли, напомнил о том, что сын-первенец Джочи-хан, по слухам-то! вовсе не первенец Ауруха и не сын. Отбитая из меркитского плена ханша Бортеучжин — по срокам разрешения от бремени — с чужой начинкою, похоже, воротилась. Ко всему, говорили, черноволосый и черномазый коротышка с кривыми ногами вовсе мало походил ведь на высокого, рыжебородого и зеленоглазого красавца отца!

Помолчав требуемое приличием, Джочи-хан так ответил на выпад брата:

— Даю на отсечение большой палец левой руки, — сказал, — если ты. червивый мангус*, победишь меня хотя бы в пустой стрельбе вверх! — И, опустив к земле клокочущее яростью лицо, присовокупил: — Но да будет на то воля родителя и государя!

* М а н г у с — демоническое существо, способное воплощаться в живую и неживую природу.

И растерявшийся, помрачившийся духом эцэг отложил до срока необходимое к принятию решение.

Минул год, потом ещёи ещё один. При охоте на арбухайских куланов Потрясатель Вселенной упал с лошади и, почувствовав приближение смерти, позвал: «Джочи! Сынок! Где ты? Почему далеко?» Встревоженные столь очевидным пристрастием люди Чагадая, упреждая неугодное распоряжение, заманили Джочи-хана в ловушку и, прикинувшись искателями примирения, отравили его цветами ваточника.

Узнав о кончине старшего сына, каган разорвал на груди дэл и, едва удержавшись от казни вестника, громко рыдал и стенал три дня и ночи. «Глубина замутилась. Дуб завалился. Кто поднимет его назад?»