«Хромое время империи»

Международная Академия Наук International Academy of Sciences Центра Ноосферной Защиты Centre Noospheric of Defence Сергей Кутолин ХРОМОЕ ВРЕМЯ ИМПЕРИИ (Опыт рефлексии фэнтэзи ) Новосибирск, 2010

– ОСОЗНАНИЕ СМЫСЛА РЕФЛЕКСИИ –

СОДЕРЖАНИЕ Рефлексия Культуры на ять Хромое ВРЕМЯ ИМПЕРИИ РЕФЛЕКСИЯ КУЛЬТУРЫ НА ЯТЬ Рефлексия как индивидуальная мыследеятельность уже в своем определении содержит две основополагающие категории: "мысль" и "деятельность", но не как таковую, а деятельность мысли, соединяемой не в целом обществе, а в индивидуальности, лике, личности. Индивидуализм рефлексии индивидума самочевиден, независимо от того в какой форме он проявляется. У М. Ю. Лермонтова: По небу полуночи ангел летел И тихую песню он пел… Он душу младую в объятиях нес Для мира печали и слез. И звук его песни в душе молодой Остался без слов, но живой… А у старца Оптиной пустыни Льва (Леонида), творящего исцеления, "не боясь вреда для себя", – по выражению ужаснувшегося афонского монаха, ответ ещё более откровенен: "Я сие творил не своей властью, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святого Духа, данная мне при рукоположении, а сам я человек грешный". Соотношение между формами состояния души и проявления её в результатах деятельности есть та форма антиномии, которая, с одной стороны, является тождеством в проявлении самоличности, а с другой, такая антиномия снимается только цельностью самой личности. "Называя первый источник (опыта) ощущением, – заявляет Локк, – я зову второй "рефлексией", потому, что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются душою при помощи рефлексии о своих собственных внутренних деятельностях ".Равновесие в системе "идея (образ) – опыт " как форме антиномии снимается рефлексией, одушевляющей окружающую природу, как опыт, и овеществляющую саму личность, индивидуальность в природе вещей, что и составляет сущность феномена, но уже не человека, а ноофсферы в целом, где развертывается действие человеческого общества, как культуры. Однако эту позицию автор изложил в своей работе "Феномен Ноосферы (метахимия псиэргетики) ", но именно рефлексия в учении, обучении, творчестве заставляет ав-тора применительно к данной работе разъяснить роль рефлексии в схватывании, как сказал бы Овсянико – Куликовский, а вовсе не Солженицын, "скрепов" рефлек-сии в художественном проявлении души, где есть уже мелодия без слов, но где рождается алгоритм пульса сердца, который воспринмает музыкальную мелодию не только форме отдельных "квантов звука"– целых, половинок, четвертушек, осьмушек, но гармонии в целом в сопереживании музыки сердцем и пульсом крови, тем самым ритмом крови, кторый позволил миниатюристу Сидрястому, сидучи на унитазе по утру, "вдруг" понять, что золотую розу в волос он может вставить только между ударами пульса, – в противном случае "золотая роза размажется". И эта "унитазная рефлексия" ничем не отличатеся от рефлексий открытий великих англичан, сидевших рядком на одной скамье и даже ревновавших друг друга в науке: Ньютона, Гука и Левенгука, последний из которых перекочевал на эту скамью из привратников академического зала. И Дарвин, и Планк, и Эйнштейн в своих открытиях реализовы-вали "планы разновекторности рефлексии ", как об этом справедливо замечают в кн.: Проблемы рефлексии. Новосибирск: "Наука", 1987. с.176-228 – Г.А.Антипов, О.А.Донских, останавливаясь на истории рефлексии культуры. Вот почему "мелодия звука без слов", данная изначально ноосфере, как рефлексия и есть ничто иное как Стяжание Духа в ментальности человеческой индивидуальности, реализующей себя, в том числе, и художественном творчестве на примере синтеза рефлексии прозы "Хромое время Империи" и поэзии "Жнивьё небосвода". "Рефлексивная литература" достигает свыше 700 000 скачиваний: Публикации МАН ЦНЗ по литературным работам на сайте Эквадора: Приговоренным тройкой НКВД к ВМН…и оправданным временем ХРОМОЕ ВРЕМЯ ИМПЕРИИ "Ex oriente dies crimini"- "День преступления грядёт с Востока ". КВАДРАТУРА КРУГА I Он уже давно понял, что максимы помогают выжить. "Помни о смерти – "memento mori"; "Господи, спасибо, что живём"… – не слова, а знаки жизни в самой ткани жизни, где реальность, вымысел и миф сплетены в строгие узоры событий, помогающие искусанному жизнью не успокаиваться ни на чем и даже в добром времени света и тьмы, хотя и кричать про добрый вечер, но не по человечьи, а как – то иначе, потому что всякое безобразие вносило в его бы-тие появление нового лица, которое было иным, чем то к какому он привык, и даже трогая губу, он иногда чувствовал, что у него из – под губы клык, ну как у Азазелло… Наблюдая за своими мучителями по жизни в разные эпохи, проживающими за оргией оргию, имеющими и не только ванную и теплый клозет, он, приведенный на убой, наблюдал, как они сытые и упитанные с удовольствием хрустят его костями и наслаждаются его болью, а потом идут лапать баб, похотливо шлепая губами, пьют коньяк и закусывают ананасами в шампанском и только потом, как добропорядочные отцы семейств, отправляются воспитывать своих малолетних отпрысков и наставлять семейным навыкам жен. Для кого – то, может быть, будет солнце съёживаться к вечеру и расширяться по утру, а для таких , как он из сжа-того горла храма будет звучать только похоронный марш. И только они, сидя на своих бесконечных собраниях, лжи-вых до самой макушки лысин, седин и покорных чубов, и только они, но уже другие, шаркающие на балах и приё-мах, откушивающие омаров и прочую снедь, будут кано-низировать своих падших героев и рассказывать своим блядям и детям о бесстрашных душах душителей им подобных, запечатлевших свой героизм смерти в предсмертном солнце времени от Египта с его тысячами пирамид до бесконечных , занесенных снегом, полей России. В чахлом палисаднике Урюпинска звезды также светят, как и в мировых столицах и так же, точно так же смотрят людям глаза в глаза. Но никому и никогда не удается уйти от своего счастья, – они все пронумерованы, и только несчастья грозным призраком бытия сторожат людей вместе и по одиночке. И все эти несчастья артачат толпу. Один заорал, потом второй и третий. И толпа, наваливаясь своей грудой на них малых и сирых, толпа огромная и злая пригибает их к земле, заставляет встать на четвереньки и лаять долгим, гавкающим страхом. А толпа радуется и в соём громоглас-ном "одобрямс! ", бежит закусывать или черной коркой, или подслащенной водой дармового компота в столовке, или бутербродами с красной икрой, селедкой и водкой в горсоветовском буфете, коли им там положено быть, как избранникам народа. И дней пегий снег покрывает дома, улицы, закоулки, превращая радость в обыденность, бара-банный бой сердец на фоне небесного золота в рай проле-тариата, у которого в коммуне остановка, где дуги радуги уже на быстролетных тройках – тачанках понесут их на небо живьём, там грудь пролетариата – медь литавр, а в жилах радость весна, поскольку уже вся дворянско – буржуазно – крестьянская сволочь втоптана в чернозем земли, по-тому как земле не рожать, а строить коммунизм, потому как весь пролетариат взят живым на Большую Медведицу, где и грудь его – медь литавр, пусть прокляты будут обыва-тели трижды, пуст четырежды славится благословенная Революция, а пальцы пролетариата всегды на горле мира. И в этом мареве гвалта Европа скройся, мельчаясь, а рабо-тяга грудью своей атлетической в работе мельчающей, в стельку пьян, готов к еде, других не надо им, – малы к обеду, где голод крышка и мерило всего пролетариатом дан. Эй, там, монархия!, зализоблюдилась на испанских каменьях слепящих и белых, на яхтах сопящих в открытом море, где по бортам водяные глыбы огромными годами описывают время, где океан Атлантический вздыхает и гремит и к вам, сомнения нет, дойдет водяной ревкома, а капель партизанской воды окропит их приказы и лозунги. Всеводная квадратура круга! , – без бурь победы не будет. Всё равно и у вас запотеет водноволновый ажурный местком. И в блеске лунного лака, всегда смотрящий вперед, облитый пеною ран, бдит за всем Атлантический глаз океана. Бдит по крови, по духу, по делу, оживляя внезапные бредни коммунизма, явившего плоть, где железною клятвой и пулей отвечает им белая рвань в непрерывную твердь, воплотившись беспрогульным гигантским похо-дом, создавая гранёную цепь жизни нового поколенья, но не фырками новых колхозов, не ударом бригад – пятилеток, не сиянием радужных фабрик, осененных сверхрабским трудом, белой гвардии в рыло кричащих будто жизнь они выжнут и выкуют, превратив в электричество пот темпом сил своих рук пролетарских, чтоб в бессили, вдруг распластавшись, объявить всему миру "Баста! ", – шире, глубже, но темпом эдаким они гнали в тупик всю страну, сотворивши товарные груды, именуя их просто "хлам", а, взглянув в сердце зеркала жизни, в поколениях создали шлак и нагар спекулянтов и выжиг, прохиндеев и мракобесов от распредов взметнувших всю жизнь до небес миллиардов долларов своесумочных банков мира и гремящих в субтильной радости в обслюнявленный воротничек о своих меценатских наклонностях за копейки скупивших страну. Где вы, гегемона наследники, вбивая свой глаз, злой и классовый бой задаете и яснеете ваши рабочие лица в лозунге пролетарском слиться в одно человечество? Не вы ли теперь, не переставая кланяться, берете из рук чаевые американца, имеете паспорта англичан, а на русское смотрите как на "афишу коза". Не вы ли кричали в военном строе радостных демонстраций: "С партией в ногу! Держи без виляний шаг! "    КВАДРАТУРА КРУГА II Если максимы помогают выжить, то псалмы – это ткань жизни, неведомая неимущим света мудрости и света милосердия, а потому 22 псалом был для него насыщен све-том боговоплощения: "Аще и пойду посреди сени смертныя, – не убоюся зла, яко Ты со мною еси". Все разговоры философские, эстетические, нравственные, все эти худо-жественные собеседования таились как прошлое давно на дне его души, и он возвращался к этим воспоминаниям крайне редко, настолько редко, что и сам забыл, когда это было, поскольку сострадательная компонета его жизни го-дами и десятилетиями была налицо и скорее на память ему приходили слова старцев: "укоряемы – благословляйте, гонимы – терпите, хулимы – утешайтесь, злословлимы – ра-дуйтесь…". Все эти философские изыскания народа и ин-теллигенции канули в лету, и другие грозные признаки действительности, на первый взгляд, заслоняли собой ис-тины простые, теплые, от которых душа таяла и возносилась к реалиям не текущего круга ада, а одолевала тьму, страдание и безверие… Реалия жизни требовали действия и сопротивления. Сопротивление появлялось из самой структуры течения жизни, последовательности которой только, казалось, были обусловлены историческими событиями с картинами, наполненнными действующими лицами с их характерами и мыслями, обстоятельствами, требующими подвижек в самой сути жизни, и, тем не ме-нее, эти обстоятельства казались случайными, но, в ряде временных интервалов, приводили к фатальным последствиям. Казалось даже, что время просто было статистом и присутствовало как таковое в форме смен событий дня и ночи, смены фаз луны, а причины и следствия были даже лишь внутренней случайностью, – как будто тасовали колоду карт, в которой и сами карты выглядели статистами текущего бытия, причины и следствия оставались, стати-сты менялись. Но суть груза жизни оставалась прежней. Груз был полон страданий. И времени на это было напле-вать. В то время Николай Николаевич был еще великим князем, отставленным от армии, и находился на Кавказе. А по всей России складывалсь грозная обстановка, чувствова-лось приближение жестокого кризиса. Казалось в наиболее боеготовном корпусе осенью 1915 года все было, как поло-жено, но, увы!, в нем было только 8000 штыков вместо 28000, а некомплект офицерского состава был просто уг-рожающе мал, боеприпасы к пулеметам и орудиям нахо-дились в огромном некомлекте. Всякий выстрел был на счету. Телефонная связь между войсками практически от-стуствовала, а все переговоры между подразделениями там, где такая связь ещё имела место, велась открытым текстом к радости всей линии противника от Рижского залива до румынской границы, жалкие остатки обуви, одежды и снаряжения, провианта и полное отстуствие газовых масок вызывали ропот, страх, люди корпусов выглядели усталыми. Помимо интересов собственного фронта много времени отнимали попытки помощи Франции, Сербии, Италии и Румынии. "Пора бы прикончить войну", – повсю-ду в армии, ходили такие слухи, подогреваемые Людендорфом и его армией, от чего по всему фронту начинались братания. Меер Валлох (Литвинов), заменявший Ленина на конференции в Лондоне прямо требовал прекращения "социал – патриотической конференции". Червь разложения точил русскую силу. Дезертиры в деревне были лучшими проводниками пораженчества армии. Усиленные призывы обездолили крестьянство и рабочую, и инженерную силу города. Деревни и города безлюдили и замерзали, продовольственная разруха стала результатом оскудения собственной земли. Железнодорожный развал страны привел к возникновению очередей в лавки за предметами первой необходимости. Приближалось время смутное, близкое времени 1612года, когда базары торговали чело-вечиной, а тьма и холод по стране стремилились быть причиной появления марадеров, банд воров и насильни-ков. Убийство Распутина так повлияло на императора Нико-лая II, что он, наплевав на собравшихся в ставке главнокомандующих фронтов и начальников их штабов, уехал в Царское село. А потому у каждого из присутствовавших на Совещании явилась мысль о доведении войны до победного конца с другим Вождем. Страна катилась к неизбежно-сти изменения власти правления Империей. Член Думы Чхеидзе произнес роковые слова: "Да, здравствует Революция! ". Возникает временное правительство во главе с кня-зем Е.Г.Львовым и А.Ф.Керенским, которые заигрывают с набирающим силу Советом рабочих депутатов. Не прини-мая во внимание размах волнения в столице, Николай II возвращается в свою ставку в Могилеве. Госдума, Ставка и командующими фронтами молили Государя отречься от престола во имя спасения России! Манифест отречения касался передачи власти его брату Михаилу от имени са-мого Николая II и его сына Алексея, что явилось полной неожиданностью для всего военного состава империи. Утешало, что Верховным Главнокомандующим по под-сказке генерала Рузского рекомендовался великий князь Николай Николаевич! Всем хорошо было извстно, что се-мейные мысли о престолонаследии касались брата Михаи-ла еще в бытность жизни его отца Александра III, который требовал от Николая по достижении Михаилом 18 летнего возраста передать престол ему, если у него не будет на-следника мужского пола, посокльку в браке у Николая ро-ждались только девицы, Появление наследника Алексея всех взбудоражило, в том числе и тем, что наследник был болен гемофилией, – проклятием его прабабки со стороны матери принцессы Гессенской, Александры Федоровны – королевы Английской Виктории, да к тому же злые языки судачили, что Алексей зачат не от императора Николая, а от умершего вскоре генерала Орлова. За это время раздосадованный Михаил сочетался и довольно счастливо мор-ганатическим браком при попустительстве Николая II, а потому и фактически не имел прав на престол Российский. Вот почему пуще всего боялись, что талантливый Николай Николаевич, прямой потомок Николая I, станет не только главнокомандующим, но и национальным вождем России, её Императором. Много убежало воды с того времени, ко-гда террористом Богровым был застрелен премьер – министр России Петр Аркадьевич Столыпин, при котором суровыми мерами устанавливался внутренний мир в России и делалась попытка внутренними земельными реформами разрушить патриархальные устои общинного землевладе-ния, выделяя из него активную часть крестьянства, названное впоследствии большевиками кулачеством. По заявлению бывшего премьера графа Витте "Петя заваривал несусветную кашу! ", а Гневная, мать императора Николая, всячески – де ему потворствовала. Не без нервических припадков Александры Федеровны, императрицы, жены Николая II , удалось успокоить Петра Аркадьевича, застрелив его из револьвера Богрова, который даже несколько умничал, то ли завалить императора Николая, то ли Столыпи-на, но решил от плана, рекомендованного ему жандармами, у которых он жалованье получал, разделаться со Столыпиным. К удовольсвию венценосных супругов Столы-пин сделался мертв. А супруги, не попращавшись с покойным отбыли на отдых в Ливадию. Загудел Киев и уже готовился к еврейскому погрому. Но было сказано, погрому не быть. И евреев на этот раз оставили в покое. Может Сима-нович помог… Но этого никто не знал толком. Этот удиви-тельный человек Арон Самуилович Симанович   – купец 2-й гильдии и личный секретарь Григория Распутина, в преданности которого старец Григорий не сомневался, умел не только заниматься своим профессиональным делом , – гранить драгоценные камни и делать шахер – махер с ювелирными изделиями, так нравившемися Александре Федоровне, поскольку для императрицы он отпускал свои и чужие изделия по демпинговым ценам, ну, словом, как во времена Людовика XV, Людовика XVI и его благоверной супруги Марии Антуанетты, помогая ювелирам того вре-мени и играя определенную роль советника при Жозефе Бальзамо…Александра Федоровна была скуповата, эконо-мила даже на нарядах дочерей, благодаря чему мудрый Арон Соломонович вошел в близкое доверие к ней и ее наперснице Ане Танеевой, в замужестве Вырубовой.Как правоверный еврей, наделенный способностью постижения Высших Миров ему и некоторым посвященным, как, например, Нострадамусу, удалось прорваться в духовный мир и осознать истинное духовное состояние через тайное еврейское учение Каббала. Не только прошлое от расцвета и гибели Хазарии, нашествия монголов, ритуальных наветов в Центральной Европе, "ереси жидовствующих" при Иване III, ужасов хмельнитчины, но и годы уединения, созерцания, проведенные вместе с Баал Шем Товом, – исцелителем, праведником и святым человеком, воспитанием его учеников и последователей в разных ипостасях истории жизни, позволили ему в совершенстве постигнуть смысл "ор хохма" и "ор хасидим", т.е. свет мудрости и свет милосердия, рассматривая "де ор" (например, наполеон-дор), как то золото, как ту ценность, через которую еврейский народ обретает свет мудрости и милосердия ("хасидим"– в учении хасидов, основатель которого старый Ребе, Щнеур Залман из Ляды в своей "Тании" выделяет первопричину мудрости "эйн Софа", так полюбившеюся знатоку иврита русскому религиозному философу Владимиру Соловьеву с его тематикой о Софии – премудрости Божей). Губительная война России с Германией, чьи царствующие дома были просто кровными родственниками, была конечно же не в интересах этих стран, но не посвященные гои, т.е. непросвященные мудростью Творца, имели злые устремления, в которых золото республиканской Франции играло важную роль в экономике России, а вечно третействующая страна Англия вовсе не желала сепаратного мира России с Германией. Распутин им мешал. Они его убили. И Симанович каял себя, что не смог этого предупредить, хотя и, казалось, тщателно следил, чтобы роковой встречи Распутина с князем Юсуповым не было. А последний тщательно готовился к этой встрече, так что сделал даже цветное фото Распутина во время его застолья за не-сколько минут до убийства. Англоманы победили. Но у генерельного штаба Германии через социал – демократа Парвуса был задействован беспроигрышный ход – революция во главе не с какими – то хлюпиками, вроде Чхеидзе, Черновым и Чайковским, а стойкими борцами "за дело рабочих и крестьян", усвоившими жесткие законы поражения Парижской Коммуны 1871г. и не собиравшимися делиться своими пролетарскими завоеваниями будущего ни с кем, кроме самих себя. Крупнотелый Парвус рекомендо-вал Ленина и его сторонников, – большевиков для скорейшего заключения мира России с Германией. Гениальный Ильич (Ульянов – Ленин), немецким золотом воспользовался, а затем и частично расплатился им же при выдаче революционной Россией контрибуций немцам, как бы не кривлялся при том Троцкий, – гой высшей марки, по мнению Симановича, считавшего, что ради своего возвеличивания, этот образованный гой – полиглот был готов пойти даже на союз с самыми темными силами, противостоящими Творцу. Революция разгоралась. Братва матросов ки-дала за борт свое офицерье, – глумилась и издевалась над цветом русского флота. Солдаты на штыки поднимали своих генералов и полковников, как, например, генерала Духонина с его штабом. Пылали усадьбы поместий, подож-женные верными и преданными слугами своих хозяев, а хозяева, в лучшем случае, проклинаемые ими, убирались "к чертям собачьим", если это им удавалось, за пределы Российской империи, от которой оставался только один пшик. Новая власть, деменстрируя свою скромность еще выпускала тонкой струйкой беженцев за кордон, предлагая желающим оставить свои ценности на российской стороне и катиться на все четыре стороны голыми и холод-ными.Не все хотели этого, т.е. не хотели расставаться с нажитым добром.Тогда их отводили в стороночку и пристреливали по случаю военного революционного времени. Начиналось, по мнению чирикающей интеллигенции и буржуазии, погружение во тьму. Эпоха Французской революции обретала конкретные размеры в России. Продукты питания становились на десятилетия мерой жизни, мерой состоятельности, мерой зависти и злословия, когла руко-водящая власть скромно и скоромно питаясь, бесконечными то наступлениями, то отступлениями, на подвергаемый эксперименту народ, пыталась на одной четвертой части земного шара отвердить диктатуру пролетариата и сочувствующего ему крестьянство, демонстририуя всему Миру, что "человек – это звучит гордо! ". Отчего всякие доброхоты из буржуазного мира, имеющие титулованные звания писателей, так или иначе, выражали своими литературно – творческими изысками полную поддержку ме-рам перековывания населения страны Советов не только на стройке свободного труда Беломор – Канале, но и других отдаленный местах, именуемых лагами, гулагами, куда Макар телят не гонял. Отчего росли тиражи литературного творчества этих, хотя и буржуазных писателей, но указующих перстами на полезность опыта, творимого в стра-не Советов и на аналогию этого опыта опыту времен тер-мидора Французской революции, где честный гражданин Марат и его принципиальные сограждане ухайдакивали в свое удовольствие всех несогласных с их демократическими принципами методами отсечения головы режущей кромкой ножа гильотины (тогда еще не были изобретены более профессиональные способы утилизации мертвых душ, но которые уже зрели в умах изобретателей еропейского сообщества). И если наиболее удачливый из ассов разведки Германии Николаи считал, что все задумки русских у него в кулаке, что де на Германию работает в военное время и вся императорская семья вместе с Распутиным и даже лидером большевиков Ульяновым (Лениным), ещё не сказавшем свое прочувствованное слово с броневика на вокзальной площади Петербурга, то этот самый Николаи круто ошибался. И часть царской семьи, и Распутин, будущий улыбчивый Ильич (Ульянов – Ленин) подыгровали немецкой разведке во имя выгод узкокланового интереса. Мир. И только Мир нужен был России. Мир любой ценой.Чтобы отдалить наступающее смутное время 1612г.И царская семья в своих нервических потугах, исходивших ли от венценосных супругов или их кровных родственников и противников, имевших за пазухой английские банк-ноты, просто не могли способиться с прытью преданных ленинцев и его гвардии. Они это время ждали. И это был их звездный час. Ошибался мудрый Симанович, когда с одышкой у горла поднимался для дачи показаний по какой – то грязной лестнице в ведомство генерала Батюшина, описывая весь ужас и мерзопакостную бедность конуры принимавшего его чина ведомства русской разведки – "комиссии генерала Батюшина". Им просто не хватало денег. Деньги на журфиксы с Распутиным были, потому как рядом был почтенный секретарь Распутина – Арон Соломо-нович, у которого деньги, как во времена и Французской революции, и Парижской Коммуны появлялись "из возду-ха". Воздух, эфир – это живительная сила, это сфироты раскрытия Творца, ступеней возвышения, это лестница в небо. Ну, откуда мог получить деньги Батюшин и его "ко-миссия", если эта самая комиссия выявила экономические и политические преступления, совершенные единоверцами Арона Соломоновича да ещё настойчиво требовавшими предания их суду! Хорошо, что "папа и мама", как говари-вал драгоценный Григорий Ефимович, заступились за них. И считал мудрый Арон Соломонович, что и дальше следует Батюшину не иметь ни дна, ни покрышки в его биографии, что, как известно, и получилось. Свой многоумный труд по разведке он издал. Но ведь стареет человек… И пришлось ему последни годы доживать в богадельне Бельгии и никто из трех его великовозрастных детей, им горячо любимых и опекаемых, не закрыл ему глаза. Ну, ко-гда Александр Федорович Керенский мучался старостью и долголетием свой жизни, и дети от него отказались. То здесь все ясно. Бросил и жену, и семью (добрые люди за границу вывозили). А когда до смертного часа время пришло. То и никто с ним дела не захотел иметь. Так то. Помо-гать людям надо. Вот Арон Соломонович, – он всегда помогал. И когда с наиболее любимыми бриллиантами через границу проходил, то и здесь были свои единоверцы, кото-рых можно было назвать гоями, потому как не ведали просветленности Духа Творца, а уповали на измышления новозаветных пророков от Маркса. Но когда Арон Соломонович назвал их по имени, не тому имени, которое они имели сейчас, а тому, которое им дано было от рождения, то опамятовались они, и хотя заставили Арона Соломоновича поделиться с Октябрьской Революцией, а против этого он ничего не имел, как не имел, когда делился с Французской революцией и Парижской Коммуной, то и был отпущен, этой самой Октябрьской Революцией в места, его призывающие.Многое знал, многое ведал Арон Соломонович, но почти все не знали и не ведали, куда направит свои стопы Великий Провидец в своем постижении Высших Миров Тайного Еврейского Учения.Можно было подумать в Германию, где кучковалась тьма тьмущая Российской интел-лигенции в 20-х годах от поэтов и поэтесс, метров и метресс самого разного вероисповедания, пережиджавших после окончания мировой войны те неурядицы, с которыми столкнулись интеллектуальные силы в России после Октябрьской Революции, или Переворота, как кому те события приятней называть было. Многие кинулись в Парижек, там даже окончив консульские Академии и зарабатывая на пропитание черновым трудом можно было и питаться, и писать по чердачным убежищам разного рода мемуары и о гражданской войне, и о Революции, и о насильниках всех мастей от Петлюры до Махно, от Деникина до "Красных банд Первой Конной". А некоторые вообще занимальсь вполне добропорядочным делом, – писали "Ис-торию Русской Армии", даже не имея никакого военного образования. Да как писали! Так что выученики Генераль-ного Штаба Императорскорй Армии считали их писание таким грамотновоодушевляющим, что на деньги жертво-вателей издавали эти книги сначала в Белграде, а уж за-тем между русскими беженцами в Париже. Одним словом, вся Европа приняла в свои объятия цвет русской интеллигенции в том числе и тех, кого не расстреляли сторонники Ленина, а просто выслали их, например, в Германию, о чем Штреземан даже пенял Ульянову – Ленину: "Мы готовы принять цвет русской интеллигенции, но просим иметь ввиду, что Германия не место ссылки русских – Сибирь". И, тем не менее, не в эти места направил свои стопы многопонятливый Арон Соломонович. Хотя не удержался от искушения и издал на русском языке книгу воспоминаний: "Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина", где даже поместил цветные фотографии (это в 1916г) "отца Григория" во время трапезы в подвале дворца Юсупова за несколько минут до убийства, когда тот уже успел откушать, запивая мадерой, и не одно пироженое, от души заправленное цианистым калием милейшим доктором Станиславом Лазовертом, однокорытником не менее милейшего депутата Госдумы, этаким Ци-цироном от природы – Пуришкевичем. Заволновалась еврейская община от такого разглашения секретов того вре-мени Ароном Соломновичем, для чего даже скупила и сожгла большую часть тиража этой редкостной книги. Но зря только куковали все эти бедные правоверные евреи. В конце концов, должно же общество, или как теперь принято говорить "мировая общественность", знать, что такое вытворялось на самом приблизительном деле в русской Империи того времени. В конце концов, должно же обще-ство знать, что творили войска русских завоевателей на территории Австрии в Галиции, когда занимались поголовным истребелением тамошнего богоизбранного народа, как раз в тех местах, где Баал Шем Товом благословлял на-род Израиля на подвиги мудрости и милосердия. И разве не противоправные действия армии Великого княза Нико-лая Николаевича были тому причиной, и разве не сам Арон Соломонович припадал к князю с просьбой через отца Григория остановить грустное поведение русской Армии по отношению единоверцам в Галиции. А что ответил Великий князь на эти просьбы, скромные моления страца Григория; "Если приедешь, – повешу и Тебя, и Симановича". Непорядочно поступал Великий князь. И по той – то самой причине родилась мысль "у мамы, и папы", что их ближайший родственник, великий князь Николай Николаевич, взалкал и намерен установить Диктатуру в Империи и своими диктаторскими полномочиями демобилизовать всех инженеров, квалифицированных рабочих и толковых крестьян, призванных в армию, сотворив в стране круглосуточную поддержку Армии вооружением, оборудованием, аммуницией, устроив круглосуточные работы всех промышленных подразделений страны, срочное создание сельскохозяйственных поселений на всех без исключения пахотных землях империи по образу и подобию дел Аракчеева, запретить все виды политической агитации с пого-ловным расстрелом без суда всех зачинщиков инакомыс-лия и поджигателей беспорядков, ввести сверху донизу под руководством Власти Диктатора специальные формы дознания для предполагаемых мнимых и настоящих, т.е. обнаруженных с поличным, шпионов и предателей, и путем этих и других не менее каверзных действий, именуемых Диктатурой под руководством Великого княза Николая Николаевича в кратчайшие сроки осущевить морально – политический и материальный перевес на фронтах затяжной войны, обратив внимание союзников, что с этого момента не Россия, а все державы коалиции должны помо-гать действиям России с внешним и внутренним врагом во избежание возникновения на одной четвертой части Планеты бесправия мрака, бандитизма, хамства революций.Вот и засуетились тут и англичане, и французы, им ещё только такой насиженной Николаем Николаевичем диктатуры не хватало. О какой демократии в таком разе могла бы идти речь, где собрания, заседания, обсуждения, парламенты, где, наконец, Учредительное собрание. И начали силы разные "и маму и папу" увещевать, сподвигая их сначала отстранить Великого княза от управления Арми-ей, убрав его на Кавказский фронт действий, т.е. бездейст-вие, а уж когда и сам "Папа зашатался", то и возникла си-туация снова увидеть Николая Николаевича во главе Ар-мии. Но не тут – то было. Здесь уже только Симанович мог помочь. И помог. Но отвратилась Земля русская в пользу кривоглазого генерала Алексеева. А затем и всё пошло, и пошло по полозьям революционной жизни. А "Хозяин Земли Русской", как именовал себя в переписи населения им-ператор Николай, соскочил с поезда, во тьму бегущей России на беду себе и своим близким. И буквально сразу при переходе из вагона своей матери Гневной в свой литерный вагон "А" был объявлен пленником новой власти. Забуше-вали Петербург и Москва. И вот уже английский посол Бьюкенен делает заявление о том, что нежелательно назначение Николая Николаевича на пост главнокомандующего Армией, вслед за ним приготовишкой со своим сообщением в Москве и сам Керенский отвергает какую либо возможность назначения на этот пост Великого Князя. Удержание Великого Князя на посту Главнокомандующего Армией в силу вмешательства внешних сил и внутренней дряблости Временного правительства становилось невозможным легитимным путем.Торжествовала бездуховность Новой власти, идущей на поводу союзников и амбициям генерального штаба во главе с генералом Алексеевым, который, будучи человеком неглупым и уедливым полагал вместе со своими сторонниками обойтись и без слишком жесткой руки Великого Князя. Этими обстоя-тельствами Судьба России стягивалась в точку безальтер-нативных действий, – декларации "война до победного конца", в которой не было и не могло быть победы русского оружия, а только вспучивание и разложение отмирающих кусков русской армии на фронте, раложение до победного начала смуты, нагнетаемой антимонархическими, антивоенными настроениями бущующими во всех слоях общества вплоть до осмысления необходимотси разрушить старый мир сначала, а только потом задумываться как это по-тихоньку, полегоньку начать строить новый мир с помощью вских там демократических учредительных собраний. А жизнь ставила свои законы. Или диктатура Великого Князя, или диктатура, как полагал Симанович, темных сил гоев, т.е. людей ему известных, не наделенных духов-ностью Тайных еврейских учений Каббалы, но наделенных самомнением коммунизма, который бродит призраком по Европе и который готов до основанья разрушить старый мир и построить, что построится… КЛЮЧ ПЕРВЫЙ Да, ой как ошибался, глава немецкой разведки Николаи, полагая, что вся информация, поступающая от Швейцарского сидельца Ульянова есть форма его работы на немец-кую разведку. Для Ульянова как политического гения ана-литическая информация, которой пользовался Николаи, в своих бумагоскрижалях была только цепь событий, но далеко необязательное превращение этой цепи событий в факт Вселенского масштаба. Ко многим своим корреспондентам многоопытный Ильич писал и лелеял мечту на Европейскую схватку или хотя бы маленькую войнишку, скажем Австрии и России, ну, хотя бы за счет сербов, для чего и появился с помощью небезызвестного Радека в самом Миге Истории Гаврила Принцип. Радости у Ильича, поссорившего Россию с Австрией больше, чем могут вместить материи штаны гоголевского Ивана Никифоровича! А Николаи все тешится, что "русские у него в кулаке". Пускают Ильича и иже с ним, а затем и еще пару сотен народа, через воюющую Германию в Россию вместе с немецким золотым запасом, и тем самым уже ставят крест на сущетсвовании империи и престарелого Франца – Иосифа, и са-мой вильгельмовской Германии, запуская хрюкало немецкой социал – демократии во всю Европу с ее революционной ситуацией, в которой, хлебнув до дна горя, Германии нужно выплачивать репарации. Тяжек, грузен и страшен русский бунт. И он налицо в России, где далеко не только большевики, меньшевики разных мастей, т.е. "гои по Си-мановичу", соблазняют народ "своими сладостями безду-ховности не постигающих света Творца", а в результате дыхало гражданской войны на пороге России с голодом, холодом и неуютностью, от которой шатается и бежит, куда глаза глядят все и всё, кто может бежать и убежать, где можно хоть как – то прокормиться на стороне, даже в той же забиллионинной марками Германии. Ощериваются штыками и палашами, пулеметами и психическими ата-ками все братья, отцы и кумовья по всей многострадальной Руси – Матери и как быть этой Матери, чтобы всех приголубить и помирить? Есть и есть только один путь. Всем все обещать и сегодня, и назавтра, и послезавтра, обещать землю крестьянам, заводы рабочим, интеллигенции,– ими всегда лелеемую душераздирающую Свободу. И только экспроприаторам ни хрена. Им кузькину мать. Всё отобрать и поделить. И это всё вместе называется защитой революции, где весь мир рушится до основания, а затем собираются строить, что удасться или не удасться построить. Да, здравствует Великая пролетарская Революция, да здравствует все, кто хочет запустить на орбиту мировую Революцию, строить и социализм, и коммунизм в отдельно взятой стране, где Партия торжественно заявляет, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Но это только в будущем. А сейчас, – бороться с внешним и внутренним врагом за это самое светлое бу-дущее впереди, где пока всё темно и неясно, где каждый кусок на счету, где голод повсеместный, где изо всех щелей выгдядывает белогвардейщина, где продажная интеллигенция желает извести со света белого дорогую надежу все-го мирового пролетариата Ильича, т.е. Ульянова, в карма-не держащего руки и, иногда, выбрасывающего одну из рук в направлении этого самого будущего, в порыве кото-рого весь накал страстей того времени, когда всем обществом будем делать "нужники из золота", а пока это самое за-лото, откупившись которым имеем Брестский Мир, – на-столько хрупкий, что его запросто пытаются разрущить двурушники Ленина: и правые, и левые эсеры, обзываю-щие себя социалистами – революционарами и даже стреляющими в самого Ильча из браунинга любящей Ильича Фанни Каплан, чтоб ей ни дна, ни покрышки сгореть в бочке, запаленной комендантом самого Кремля, а по та-кому поводу без суда и следствия брать в заложники и расстреливать, и расстреливать буржуазную сволочь, если она не показала своей преданности делу рабочего класса, расстреливать и казнить, казнить и ссылать всю церковную братию, в руках которой, награбленные сокровища, опоенного опиумом народа, который все эти сокровища Церкви добровольно и отдал. А неопоенный опиумом Чело-век разве отдаст кому либо свое добро. Революционный шаг Новой власти говорит: "Никак не отдаст! Это церков-ники в свою пользу ограбили бедный народ!". А потому и обязана Революция граждан освобождать от церковного дурмана, отбирать награбленное Церковью добро и народу его отдавать, а коли добром отдавать не будут, – всех этих мерзавцев расстреливать и изничтожать, ну как во време-на английского короля Генриха VIII, – все папой награбленное – королю, т.е. главе англиканской Церкви. Вот для чего нужен ВЧК – передовой отряд Революции даже и тогда, когда правый эсер Блюмкин гнобит до смерти посла Германии Мирбаха,накануне 5 июля потребовавшего выдачи императрицы и наследника, как подданных Герма-нии. Вот случай расправиться и с правыми эесерами, и с венценосной семьёй. И смеется Ильич своим серебристым заливчатым смехом. Пусть и та пуля, которая получена его телом, послужит Телу Революции, уничтожая и виновни-ков, и сочувствующих контреволюции, и всем тем, кто не-нароком косо смотрит на народную Власть, власть рабочих и крестьян.ВЧК не только передовой и самый честный отряд Новой Власти, ВЧК – ум честь и совесть Революции в ее борьбе за дело пролетариата всего Мира. ВЧК капнула только каплю крови у всех этих классов и сословий, которые упырями столетиями и тысячелетиями сидели со своими ложками на плечах трудового народа, реки крови которого пролиты за то награбленное богатство, которое нажили империи, княжества и Церкви во всем Мире, а в России, вечно угнетавшей свой собственный народ, Рос-сии, где и Разин, и Болотников, и Пугачев, пустили только каплю крови этим бесконечным кровопийцам народа, продаваемого и покупаемого как скот в течение многих и мно-гих столетий. Не верить ни одному слову контрреволюции, буржуазии, помещикам, продавшейся этой самой буржуа-зии интеллигенции, которая пользовалась объедками от барского пирога. Вот для чего ВЧК как мера временная, как мера постоянная, потому как всегда появятся желающие восстановить власть ублюдочного меньшинства над большинством. КЛЮЧ ВТОРОЙ Сколько времени должно пройти, прежде чем русский народ сможет искоренить бездушное и предательское жонглирование словами, которым занимаются бесприн-ципные негодяи, стоящие у власти. Но когда сознание народа пробуждается, необходимо покончить не только с ложью, но и с теми, кто ее распространяет. Если глубоко вникнуть в происходящее, можно впасть в отчаяние, поскольку в то время, когда одни совершают все эти чудовищные преступления против человечества и цивилизованного мира,другие безучастно остаются в стороне. Это он, Владимир Григорьевич Орлов, действительный статский советник, опытнейший юрист-следователь, преданный императорской России человек, веривший в ее счастливую звезду и отдавший все силы для создания внутренних и международных условий, которые, по его мнению, способствовали бы укреплению Империи государства Российского, этот он в 1917 году, после Октябрьского большевистского переворота, по поручению командования Добровольческой армии под именем Болеслава Орлинского, работал в Петроградской след-ственной комиссии , возглавляемой Стучкой и Крестин-ским; за этот период спас от расстрела тысячи офицеров и членов их семей. Это он, злой враг, злой гений Советской власти нераспознанный и нерастрелянный ей. Однажды, когда он в следственной комнате суда допрашивал одного матроса, его насторожил, казалось бы, совсем незначительный факт. Он заметил, что в суд вошли трое мужчин в шинелях.Служитель суда обратился к нему со словами; "Здесь Председатель ВЧК Дзержинский. Он хочет с вами говорить". В этом мире бывает всё. И даже то, что,кажется совсем уже никогда не может быть. Он вспомнил, что это человек, дело которого он разбирал в Варшаве, когда уже был к тому же действительным статским советником. За секунды перед ним пронеслась вся его жизнь. Он понял, что это конец. Он моментально вспомнил историю этого молодого, совсем тогда еще, человека. В 18 лет Дзержинский влюбился в свою сестру, которую застрелил после ужасной сцены ревности, бежал в Москву, работал чернорабочим, накопив денег, учился, а уже в 1905г. принял участие в революционном движении, стал руководителем Польской политической оппозиции, хотя это не мешало, а даже помогало ему в амурных делах, которым был пристрастен.В 1912 году был уличен в подстрекательстве к мятежу, и тут выяснилось, что целая когорта хорошеньких женщин – верные помощники революционеров, обожавшие Тадеуша Длугошевского и Феликса Дзержинского, смотревшие на них как на богов, подробно описали в своих дневниках их героические деяния, повлекшие смерть ни в чем неповинных русских представителей всех классов. Девять месяцев допрашивал Орлов и самого Дзержинского, расследуя каждый эпизод совершенных им лично преступлений. Дзержинский лю-бил музыку, сам сочинял, интересовался вопросами религии и мистики…

– Дзержинский, – сказал я на прощание этому чрезвычайно уверенному в своих идеях человеку, – вы мне все же симпатичны, надеюсь, что мы еще увидимся с ва-ми при более благоприятных обстоятельствах.

– С удовольствием, – ответил Дзержинский, которого глубоко тронули его слова. – Я только не понимаю, почему вы считаете мое нынешнее положение таким уж непри-ятным, – с некоторой долей иронии произнес он. Мой дорогой Орлов, неужели вы действительно верите в то, что я пробуду в Сибири двадцать лет?

Дзержинский сбежал с каторги уже через полгода.А теперь он стоял перед ним, Орловым, собственной персоной.

– Вы Орлов? – спокойно спросил его самый могущественный человек Советской России. Выражение его лица при этом нисколько не изменилось.

– Да, – только и ответил он.

Дзержинский протянул руку:

– Это очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, обращайтесь прямо ко мне в Москву. А сейчас прошу извинить меня, я очень спешу. Я только хотел убедиться, что я не ошибся. До свидания.

Висилица или расстрел отступили до дальнейшего распоряжения.

Месяц спустя, Орлов, помыкавшись по Москве в поисках жилья, решил обратиться к Дзержинскому с просьбой снять номер в гостинице. Тот сразу же откликнулся на его звонок,а удостоверение ЧК Орлова открыло ему доступ в здание этой комиссии, глава которой обладал такой прекрасной памятью на лица…

Дзержинский сидел в своем кабинете и пил чай из оловянной кружки. Рядом стояла тарелка и лежала оловянная ложка. Он только что закончил ужинать.

Из жилетного кармана он вытащил ключ и протянул их Орлову со словами:

– Это ключ от моего номера в гостинице "Националь". Вы можете жить там, сколько хотите, а я постоянно живу здесь. – И он указал на угол комнаты, где за складной ширмой стояла походная кровать, а на вешалке висели какие-то вещи и кожаные бриджи. У Дзержинского совсем не было личной жизни. Но это только казалось бывшему действительному статскому советнику, поскольку он не мог себе представить, что у руководителй этой новой России было время на всё: и на семью, и на детей, любовниц и даже на воспитание целых поколений беспризорников, для которых рай земной начинался, например, в толстых стенах монастырей, взятых у Церкви для перевоспитания беспризорных, чтобы в короткий срок сотворить из них членов партии молодого поколения, которое не будет помнить заслуг своих отцов – революционеров, а будет помнить их вины перед революцией, чтобы в свое время и по указанию нового вождя уничтожить эту прослойку старых партийцев или бывших политкаторжан.

Во время восстания левых эсеров Дзержинский был арестован на несколько часов, но потом отпущен на свободу. После этого он приказал арестовать своего лучшего друга и соратника Александровского, с которым работал в течение нескольких лет. Перед тем как Александровского увели на расстрел, Дзержинский обнял его. Идея значила больше, чем человеческие чувства. Десять минут спустя Александровский был расстрелян.

Время натягивало свои струны на судьбы и жизни людей, распределяя их давление в зависимости от Промысла обстоятельств. И сами обстоятельства, оказывалось, вмещали в себя совсем уж неправдоподобные факты, но эти факты были самой сутью жизни, а вовсе еще не смерти.

Дзержинский и его соратники располагались в стране надолго или навсегда, а потому чувствовали себя хозяевами и творцами новой жизни, законодателями моды на науку, искусство, технику. Они были везде, во все вникали и всё видоизменяли с правилами их видения будущего, где они становились плоть от плоти и кровь от крови всей живой ткани партийного аппарата, когда всё в новой жизни, о чём они говорили и ратовали среди населения, именуемого классами в своей массе, а потому это масса могла и даже должна была уменьщаться в своем объёме и числен-ности, так как массы решали всё, т.е. делали то, что нужно было партии, а о благополучии этой массы речь могла идти только на словах и бумаге, поскольку и слова, и бумага всё вынесут, а вот массой можно пробить все трудности текущей пролетарской жизни, где можно сделать почин бес-платного субботника, а затем превратить эти субботники в меру перевоспитания этих несознательных масс, где мерой самого уничтожения массы является мера рабского труда этой, в таком случае, самосокращающейся нежела-тельной массы, что и обеспечит неслыханные темпы строительства нового, нигде в мире еще невиданного государства, построенного по принципу социализма, строителями и созидателями которого является сама изничтожаемая масса.

КЛЮЧ ТРЕТИЙ

Перевоспитывая, массу можно уничтожить, а личность можно истереть в порошок независимо от того, кто он или она – эта личность. Сегодня она может быть военоначаль-ником, прокурором, министром или просто посудомойкой, но, коли выяснено или предполагается, что это классовый враг, т.е. неизвестно "черт знает что такое",– ни то, ни сё, но не свое, то самое время применить к нему методы пере-воспитания, натягивая его тело, его кожу на муляж правоверного гражданина социалстической республики, вкручивая ему в мозги слова – кальки заветов Ильича. И тогда в искусстве, науке, технике, руководстве массами возникает тот тип и стиль руководителя, для которого "делать жизнь с кого…" не есть что – то удивительное, но есть коллективный разум целого государства. И пусть рычат, беснуются и стращают всякими бедами молодую советскую власть все эти буржуазно – выморочные подонки, – им не заставить сойти с пути правильно начертанного вождями революции нового государства, в котором диктатура, это дикратутра большинства над меньшинством, это диктатура над лю-бым инакомыслием, т.е. врагом, который если не поддается перевоспитанию трудом и мнением ВЧК, ЧК, ОГПУ, КГБ и другим всяким хитроумным буквосопряжением, то тако-го врага уничтожают;

"Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лацпочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко в этой мере воспитания. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели. Этот свет – наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, – глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняю-щего бесконечной усталостью…Эта оголенность предме-тов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгно-вения прозреваешь все вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это – луч прожектора, каким пог-раничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами".

А затем, время от времени, теплые душеспасительные беседы с представителями этой самой буквосжимаемой, буквовыжимаемой, буквоуничтожаемой организацией, т.е. БББО. И весь вопрос только в том, в какой степени вы ей нужны и в какой степени ваших признаний или действий она, эта самая БББО на вас расчитывает. Если она расчитывает на вас как на свидетеля против близких или дальних родствеников, или она думаает использовать вас на территории противника как на добытчика материала для родной республики, а может ей кажется, что пригодны вы сегодня и завтра свистеть в уши о всех окружающих вас соседях и, конечно, не только по лестничной клетке, работе, забулдыгах по общему делу "на троих", – понятии странном и непонятном нынешнему поколению. Но БББО знает точно, зачем вы ей нужны и, если она не применяет к вам более серьёные меры устрашения, чем свет, если она не выводит вас через два дня на третий на расстрел, то у вас еще может быть все впереди. И если вас не сбросят в лестничный проем после покаянного суда, определив жить дальше вашим споспешникам и соратникам по противо-правному делу, чтобы они позднее, через десятилетия, рассказывали о БББО анекдоты о благородности, честно-сти, неподкупности и справедливости этой почтенной ор-ганизации, которая многих поставила на путь правды, служения обществу самого Государства, то может быть вас перекуют и сотворят из вас классного разведчика, у которого в конце концов будет имя Кузнецова, Маневича или даже Рихарда Зорге, как знать. Ведь вы будете человеком с другой совестью, с другим сознанием, с другим мироощу-щением и восприятием широкой стези жизни, где БББО есть и останется прообразом гоголевского городничего, ко-торый не бил, но кормил своих "сидельцев" только селедкой. Как хорошо было жить во времена Н.В.Гоголя!

Велика была бездна, затопившая четвертую часть земного шара. Но эта бездна радовалась жизни, ростила детей и была готова жить так, только чтобы ее не беспокоили.

В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, он успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере: "Теперь, находясь на пороге третьего срока, он всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения – или помрачения? – обрубившего крылья надежде, он со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешительной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после всего сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься… И уже отторженными от него вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником. То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали.Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока – пятилетний "довесок". И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, ухитрялся выбраться за зону…. И уходил в лес для сотворения молитвы".

КЛЮЧ ЧЕТВЕРТЫЙ

Но если те, что мыкались по соловецким монастырям еще верили, то эти, выметенные революцией на горбушку власти, с удивлением и помрачением стали замечать, что все их усилия, усилия сверхчеловеческие по преобразованию старого общества в новое являют собой усилия труда Сизифа, а сама роль их, облеченных в маршальские кафтаны с кучей ответственных званий и орденов на груди упирается в людей необразованных, глухих к современным требованиям ведения стратегии, тактики и политической работы в войсках, что, по их менению, какое – там тормозит, просто разваливает государство, за которое за-плачено не только кровью недавних товарищей, сгинувших в боях за Новую Власть рабочих и самих крестьян, но и заплачено кровью, смертями и слезами тех, за счастье которых они уничтожали села, деревни, районы и области, применяя для непокорных от кулацкой необразованщины отравляющие газы, пулеметы, уничтожение заложников целыми деревнями и семьями.

И тогда они, эти генералы, взалкали. И тайный рык свой краснозведные маршалы и генералы направили против тех, кого считали, но никак не себя, виновными в те-кущих неустройствах и армии, и общества. Они стали тайно хорохориться против партии Ленина – Сталина и её преданного военоначальника, прославляемого всенародно Клима Ворошилова, Луганского слесаря с двуклассным об-разованием, забывая почему – то опущенный ими истори-ческий факт, что нигде, никогда ни в какие века государством не управляло и не будет управлять образованное большинство, а только то меньшинство, что без страха входит в горящие избы, ими же поджигаемые и помогает выйти из горящих изб только тем слабым, которые до конца дней своих будут служить своим спасителям верой и правдой, как тот денщик, что позволил съесть себя своему начальнику, поскольку тот в пылу быстрой жизни шибко оголодал. И тем более Земля Советская, которую начали обустраивать, обустраивалась. Плохо обустраивалась это значит, что голодоморы повсеместно возникали по всей стране, а не только на какой – то пашнями и жнивьем обильной Украине, где сам Бог велел земле рожать, хлеб собирать и им снабжать еле двигающее ноги население. А поскольку с этим дело обстояло из рук вон плохо, то в ши-рокоразвитых мозгах военоначальников от Украины до Белоруссии у заместителя Ворошилова по нашей дорогой Красной Армии Тухачевского, Уборевича, Косиора и даже самого управляющего Политармией товарища Гамарника возникли злокозненные планы Ворошилова извести пулей снайпера во время учений в Белоруссии, а самого дорогого товарища Сталина, который по мнению этих самых военспецов был не просто не "дорогой", а самый обыкновенный "стукач" еще самой царской охранки. Ну не понимали умные головы Красной Армии, что и Ильич не был осведомителем Николаи, а коли и брал золото от Генштаба Герма-нии то с определенной целью – откупиться этим золотом, когда потребуется. И потребовалось во время Брестского Мира. Ну, не понимали умные головы Красной Армией, что дорогой товариш Сталин был и оставался всегда тем, кем он хотел быть и даже герцог Мальборо – Черчилль ста-новился втупик, когда что – то замышлял дядя Джо, как он именовался этим самым герцогом, а другими, кто в разведке за кордоном работал и золото из Испании в Союз скачивал, был он Иваном Васильевичем. А умным маршалам и генералам и невдомек было, почему так дорогой товарищ Сталин не только тренирует своих летчиков и военных специалистов в Испании, но и, вообще, горой за Республиканскую Испанию.

И вот эти самые умные головы, Красной Армии командиры, сами не без греха, чего таить по женской линии и неустроенности своей личной жизни, и, вообще позабыв отвратительный пример поведения растлителя детей дорогого до недавнего времени всем товарища Енукидзе, эти самые Красные командиры решили вербовать к себе в сотоварищи аж самого всероссийского старосту товарища Михаила Ивановича Калинина, который просто имел обыкновение омолаживать свой стреющий организм не иначе как ученицами Хореографического училища при самом Большом Театре. Срам, да и только. Но разве шалости своих соподвижников не были известны дорогому Иосифу Виссарионовичу? Он и казнил, Он и миловал. Как Енукидзе. Вмиг его расстрелял. Но не мог Коба разбрасы-ваться такими людьми как Калинин, он покаялся, его про-стили, и Семен Михайлович Буденный покаялся, что совращали его бесы Тухачевского и компании. И тоже был прощен! А жене его тогдашнй, что о всех делах семейных и несемейных стучала действительно английскому шпиону – её любовнику, засветил очень длинный срок в местах не столь отдаленных, где негаснущий свет от лампочки, – легкий сон. А сам Семен Михайлович продолжил строевую службу маршала, обзавелся приятной женой, любящими детьми, и прожил жизнь свою с обидами в сердце, дрекольем в душе до самого, что ни на есть преклонного возраста. Шибко умные были эти красные маршалы и командармы. И чтобы не казалось срамным их достали не из нутри, а снаружи, т.е. как бы германских шпионов, т.е. на "утку", запушенную англоманами через Германию уже теперь Адольфа Гитлера, которому не с Англией воевать нужно было, для чего и послан был к ним аж сам Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по партии (так и прожил с этой тайной чуть не до 95 лет, пока его не задушили те же англича-не). А дорогой товарищ Сталин, как мыслитель многоходовый, и рад был. Не изнутри, а снаружи прихлопнуть эту команду маршала Тухачевского. Да и по совести назначил всем им суд, где судьями были идущие в следующий заход на смерть и маршал Блюхер, и командарм Белов, и "исторический фрукт", бывший прапорщих Дыбенко, любовник нашей многоумной и на разных языках глаголающей великой дамы дипломатического света Колонтай, всеми и всякими орденами от дружественных и не очень дружест-венных стран награжденной. Суд состоялся, приговор – расстрел исполнили, после применения изощренных средств мучений, гле смерть есть счастье.

КВАДРАТУРА КРУГА III

Атлантический океан жил сегодня тихой жизнью и еле плескался у ног порта Монровия, что в Либерии, освежая своими теплыми воздушными ласками лицо не то что старого, а просто древнего человека, глаза которого блестели как сталь турецкого ятагана, лысый череп покрывала белая кипа и тонкий дорогого шелка халат уютно располо-жился на его почти голом теле в кресле красного дерева. Пальцы кистей рук лысого человека украшали кольца с крупными и необычными по своему блеску и красоте не то, что крупными, а просто неповторимыми бриллиантами с максимально возможным числом граней, а на мизинце громоздился перстень с громадным черным иризирующим опалом. В это раннее для Монровии утро его никто не беспокоил, а друг его Табмен, президент Либерии, еще видел далеко не последний сон в своей опочивальне.

Старец думал. Думы его не были простыми и откровенными, они были глубоко философическими, они были о светоносности дня, начале любви, единстве чудес, обрете-нии сознания, тварности породы, ритмическом алфавите небосвода, рождении символом и символах откровений, аналогиях в мире тоски, прославлении материальности диалектики мира, орбите дисгармоний и гармонии мира, из которых истекает жизнь и творение жизни, где покой сливается с самим движением, и превращается в мир перевоплощений, из которых истекает как факт материали-зация желаний. Старец готовился к перевоплощению, для которого площадь квадрата и площадь круга сливаются в возможность построения квадратуры круга, где всякая иррациональность исчезает, так как снимается тайной постижения высших миров еврейского учения Каббалы, но остается как осадок в форме числа "пи" для всех остальных людей человечества, полагающих, что свою историю они решают сами, обольщаясь формой логического квадрата с точки зрения истинности и ложности суждений в традиционной истории Человека, а на самом деле человеческого заблуждения о добре, зле, счастье.

Почему – то именно в этот раз ему на память приходила земная кончина Великого Князя Николая Николаевича и, то, как он задыхался от воспаления легких в Антибе, и сердце, наконец, остановилось болезнью 5 января 1929г. Почему эти мысли беспокоили его? Странный вопрос. Ведь сам он уже многие десятки лет находился не в Германии, Франции и вообще Европе, а именно здесь на берегу Атлантического окаена в Либерии и уже создал здесь штаб огранки драгоценных камней и алмазов в бриллианты, стране, где производилась вся бриллиантовая продукция Африканского континента, а только затем уже отправлялась в Антверпен и на другие биржи по продаже алмазных изделий, а также изделий из драгоценных камней, оправленных и в платину, и в золото. Как давно это было по че-ловеческим меркам…Арон Самуилович Симанович прикрыл глаза, отхлебывая маленькими глотками горячий местный кисловато – горький кофе, иногда вливая в себя капельку тонизирующего его кровь напитка – коньяка. В отличие от всех этих почивших и отправленных на тот свет венценосных Романовых, да и других, в том числе его бывших единоверцев, в той же, далекой теперь уже Советской России, где эти самые единоверцы отправляли не учение Каббалы, а учение тех гоев, что способны были теперь уничтожать себя заговорами и оговорами, совершая кровавые тризны почти так же, как это было во времена короля Ричарда, хромого герцога Глостерского или несколькими столетиями позднее в той же Англии во времена Оливера Кромвеля, или позднейшей Реставрации. История течет и изменяется временем. Но она, как он это давно понял, не изменяет тварной природы сущего, назначение которой избавляться от изначально злого в природе Чело-века. Но это возможно было, по его мнению, только путем познания тайн внешних миров. Арон Самуилович понимал, что история только переписывается временем в новых музыкальных ритмах постижения иных миров, и такие гои как Адольф Шигльгрубер, известный как Адольф Гитлер, произведенный на свет его еврейской полукровкой отцом и племянницей его отца, его матерью, лишь выражают пример генетического сбоя в структуре поколений, приводящие к изничтожению еврейского населения планеты, ну почти так же, как если бы сын своего отца, вернувшийся из мест заключения в Сибири, вдруг, убил, освежевал и съел его…Пример заразителен.

Он, Симанович, прекрасно помнил и видел маршала Петена, присутствовавшего на торжественных похоронах Великого Князя, он видел там и бывшего президента Республики Мильерана, он помнил опубликованные соболезнования семье Николая Николаевича от имени короля Италии, женатого на родной сестре жены Великого князя, и даже присутствовал на торжественном богослужении в Белграде вместе с сербским королем Александром, при дворе которого три дня продолжался траур. Вот и успокился боевой потомок императора Николая I, чья бурная натура в порыве негодования могла даже срубить саблей голову любимой собаке. Теперь он отлеживался в гробу г. Канн, помещенном при тамошней православной церкви в храме, и полный набор георгиевских крестов трех степе-ней украшал форму кавказских казачьих войск, в которую был облачен Николай Николаевич, а плита зеленого мрамора, по углам которой находились серебряные государственные российские гербы, прикрывала вход в склеп, будучи украшена черно – желтыми лентами, а на них были выведены даты рождения и смерти Великого Князя.

Казалась бы Историей поставлена Точка. Казалось бы все движения в альтруистическом мире и все действия в эгоистическом душевном состоянии человека сосредото-чились в точке "я" для Николая Николаевича. Но Арон Са-муилович был поражен действиями Творца, когда обнару-жил через умозримое время, что без всякого перевоплоще-ния Великий Князь Николай Николаевич и даже счетное число его российского зарубежного воинства оказалось существует в каком – то совсем ему неизвестном пространстве, но во всяком случае не в пространстве текущем для него и всех известных ему людей, а в пространстве, которое он мог бы назвать "пространством мыслимой, реконст-руируемой Истории, где творилась какая – то новая История Европы, которой на самом деле не было, но которая как бы в реконструируемой форме могла существовать. Это было самое удивительное из форм миропониманий его жизни. Это было решение задачи квадратуры круга, сня-тие проблем которой происходило не тайной Каббалы, не реальностью иррационального числа "пи", но каким – то другим способом, конструируемым автоматом – "компью-терра", – Земли, имеющей свой собственный Счет Времени. И это хромое Время существовало. И только позднее, уже в новом воплощении он понял, что в такого рода собы-тиях нет ничего удивительного, скорее всего сами люди не видят в этом ничего удивительного, так как давно уже пе-рестали быть просто "гомо сапиенс", а стали "людьми новыми", поскольку с наслаждением читают конструирова-ние истории как по Льву Гумилеву, сыну убиенного боль-шевиками поэта, как бы забывая, что существует и реальная История, например, Руси, по Б.А.Рыбакову, а многие вообще зачитываются расчетами школы математика Фоменко, который, по мнению пристяжных историков от фактов, а не воображения, пишет уже всякую Чушь. Но именно эта Чушь не просто привлекает ныне живущее поколение, а взахеб усваивается ей как реальность Бытия, как способность мага вернуть отца в семью по фотографии пассами "битвы экстрасенсов".

И эта реальность Бытия не являлась формой тайного учения Каббала евреев, а была какой – то новой формой существования и проявления Единого Бога, которая испы-тывала людей на прочность Духа и Единоверия, в которой привычка оставалась старой натурой, где сокрытие своего духовного уровня не являлось необходимым и достаточ-ным условием духовного возвышения, но, в конечном сче-те, вело к духовному падению – злому началу (эцер ра) – (Я создал зло и Тору для его исправления), где невозможно не отождествлять себя со своим телом, как это мог делать он, Симанович, ощущая раскрытие света Творца, именуемого жизнью. Поэтому внешняя, реальная жизнь отделялась от него, Симановича, миром Торы, а для людей "Компью – торы", т.е. "компью-терры" являлся расчетный мир автома-тического альтруизма, где реальный мир – мир поиска квадратуры круга был миром синтеза "эцер ра" – миром зла, миром людских падений.

И этот мир "хромого времени", мир "компьютерры", мир "эцер ра" буйствовал в России как бы в параллель с миром Советской России, именуемого уже даже иначе – "Союзом Советских Социалистических республик", где фраза Клима Ворошилова: "троцкистское охвостье", брошенное компа-нии К.Радека тут же возвращалось к нему эпиграммой: "Ах, Клим, пустая голова, навозом доверху завалена! Не лучше ль быть хвостом у Льва, чем задницей у Сталина? ".

Мир Великого Князя Николая Николаевича был тоже диктатурой, но диктатурой Престола во главе с императором Николаем Николаевичем и приближенным к нему воинством, вошедшим в новый мир под именем "зарубежное воинство". Это воинство охраняло заводы, фабрики, возделываемые поля, являя собой новый вид опричнины при новом императоре. Высокими темпами развивались наука, искусство, образование, ориентируемое на способную или очень способную часть населения, остальная часть "народного образования" сводилась к получению необходимого комплекса знаний для квалифицрованного выполнения предстоящих во взрослой жизни любых технических операций. От этих людей не требовалось открыть частицу в новом квартале, но тербовалось жесткое и неукоснительное выполнение операций, поддерживающих экономическую и техни-ческую жизнь на уровне обслуживания существующего уклада жизни, за которой следовало достойное для жизни вознаграждение. Как таковой капитализм отсутствовал. Но Человек с рублем и ружьем был самим Государством, каравшим смертью и даже четвертованием самое нарушение Закона. Коррупция отстуствовала за ненадоб-ностью, выслеживалась в корне, и даже самые истоки ее зверски подавлялись "опричниной зарубежного воинства", воспитание которого осуществлялось в поселениях имени Аракчеева, чей культ был сутью Нового государства, а на памятнике И.А.Крылову были высечены слова, обращенные "дедушкой" к потомкам: "…о милые зверята, какие выросши, вы будете скоты! ". Так хромало Время, где нации и народности отправляли свою культуру и традиции в рамках Новой Империи, имея и национальные гвардии, и национальные ордена, и национальные столицы, и национальных князей, структура и назначение которых подчинялась беспрекословно центральной власти в силу прямой заинтересованности сохранения собственной сущности традиций в форме абсолютной монархии. Ценз оседлости касался только одной богоизбранной нации, поскольку сам Император специальным рескриптом запретил поселение в столице и крупных гордах "людей рубля", но всячески содействовал сплоченности единоверцев за пределами хромающего времени "Русофилии", как называлась теперь эта страна, выплачивая для расселения этого населения по всему остальному миру необходимое количество золота для того, чтобы единоверцы расселялись по всему остальному желаемому им миру и неглас-но властвовали везде в тех странах, где требовалась надежная дипломатия русофилии. Для этой цели были даже созданы специальные фонды для расселения единоверцев в Германии, Англии, Северной и Южной Америке, и, конечно же, в Палестине, как оплоте Хромого Времени в защите цивилизованного Мира Европы от нашествия Востока, поскольку восточные рубежи самой Русофилии были надежно защищены от Империй Китая, Ирана, Ирака и Турции собственными границами национальнх Хартий Русофилии, закреплявшими права собственности за национальными князьями границ страны. В силу того, что национальные культуры свободно развивались, не смеши-ваясь, а притираясь друг к другу, формировался путь единой культуры нации.Такой конгломерат национальных культур приводил к возниковению монолита нации русофилов, где противоречия снимались традициями самих культур, приводя к свободному языковому обращению между всеми нациями Русофилии, т.е. восстановлению до вавилонского понимания между народами.Язык становил-ся культом психологии, где снимался парадокс "всякое по-нимание есть вместе с тем непонимание": "молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои!". Все понимали друг друга ради собственной безпасности, ради собственного благополучия себя и своих близких", где каждый не был осужден на ужасающее одиночество, поскольку всегда улыбался и говорил "да".

КВАДРАТУРА КРУГА IV Население Русофилии было счастливо всегда по маниловски "взаимным пониманием, общением душ", поскольку не происходило какой – то раздвоенности сознания, чувства недоверия к другим, поскольку "мысль изреченная" была не ложью, а умыслом душевной глубины со всеми ее корнями и скрепами, а сама жизнь в Русофилии была умозрительная и "червь сомнения" – критики не очищал место для следующего соображения, поскольку в основе жизни было наслаждение Человека в стране Русофилия, "Человека с ружьём и рублём". А тезис: "Никто не понимает другого! ", столь свойственный немецкой философии и явивший собой революцию вселенского масштаба в одряхлевшей династии России, царю которой кидали слова: " Наш царь Мукден, наш царь Цусима, Наш царь кровавое пятно, зло-овонье пороха и дыма, в котором разуму темно.."– так уп-ражнялся тогдашний поэт К.Бальмонт о России, превра-тившейся в страну Советов. Это там, сразу после выборов или заседаний, народ, конечно в лучшие времена, бежал в буфет, отовариваться бутербродами и пивом, или бесплат-ными талонами на подорожавший бензин, поскольку та-ковые являлись редкостью обычного состояния той страны – пустых прилавков вообще и карточной системы – равноправного счастья и льгот, добавляемого к денежным знакам, а само население жило " точно в сне неразгаданном на одной из удобных планет…Много есть чего вовсе не надоб-но, а того, что нам хочется, нет…". В награду за несознавание иллюзии русофилы имели всё! Религиозное сознание и нравственный императив сливались у русофилов в такое состояние, где оба являли не только чувство, но и мысль, т.е. психические атомы третьей души, где классовая форма психики превращалась в личность, а сама цивилизация русофилов мнила себя деятельным фактором прогресса, где душевные муки отще-пенства, грусть и скорбь морального одиночества, столь свойственные русской интеллигенции, терзаемой чувствами самоедства и требованиями непременной свободы народу, народу, который в Русской революции явил себя гегемоном, оставил интеллигенцию на мели, и тем страш-нее стал для нее ужас кошмарной действительности. Ничего этого не было и не могло быть у народов русофилии, интеллигенции которого был чужд крик Белинского: "…А куда голову преклонить, где сочувствие, где понима-ние?…". Душа русофилов была раскрепощена, незамкнута, а проницаема, и "Человек с ружьём и рублем " занимал место взаимного понимания между людьми, являвшими со-бой долг гражданина Империи. Пенсионерам Русофилии ненужно было взывать к Правительству в поисках субсидий на жизнеобеспечение, поскольку этого обеспечения было достаточно для безбедного существования, обеспечивающего и материальную, и чувственную, и умственную сферу, ведущую к упрочению синтеза всех элементов и процессов психики, т.е. тому, что называется личностью в самой главной сути всех психологических оснований мира реальности – истины. И, тем не менее, для Арона Самуиловича все эти проявления "компьютерры", т.е. "компьюторы", были лишь продолжением "ецер ра" – "злого начала" – "Ло натну мицвот, эле лацарэф ба хэм Русофилия", – запо-веди для того, чтобы очистить с их помощью Русофилию. Если и Советская Россия, и гилеровская Германия были для него ещё большим исчадием зла – "эцер ра", чем Русофилия, то для его единоверцев путь один "через врата слез" в высший мир – чертоги Творца. Он осознавал, что четверть – миллиардный народ Рос-сии ловил солнечный зайчик советского бытия и за это время настолько деградировал, что явно едва ли сможет оправиться. Вместо маньяков и полуграмотных глупцов, правивших почти 70 лет, пришли грамотные, но еще худшие жулики. А беседа Сталина с Петром из ходившего в списках стиха: " С тобою Петр нас многое роднит: Ты то-пором, я пулей правил. В Европу ты открыл окно, а я в него решетку вставил," есть не что иное, как подтверждение неправедной жизни гоев, т.е. отщепенцев, не знающих воли Творца. "Июль 1967 г. В купе СВ поезда "Тбилиси-Москва" едет веселая компания. На столике коньяк, фрукты – словом, застолье. Художественный постановщик мультфильма "Укротитель" Шалва Михайлович Гедонишвили едет со своими коллегами в Москву сдавать фильм. При подъезде к Ростову, в Батайске, этот невысокий коренастый мужчина, лет 50, выходит покурить. В проходе неожиданно сталки-вается с женщиной, которая, бросив на него мимолетный взгляд, вздрогнула, повернулась и быстро прошла в свое купе". А мужика тут же поволокли, куда следует, а он только и успел сказать телефон, что там де уж о нём все знают. И знали. Советский разведчик это был, с 1938 по 1945 г. носивший мундир офицера СС. Участник польской и французской кампаний 1939-1940 гг., Арденнского наступления немецких войск в декабре 1944 г. В 1945-1947 гг. был уполномоченным советской миссии по репат-риации во Франции, затем занимался разведыва-тельной работой в Бельгии и Франции. Его – то и признала узница концлагеря Флоссенберга, где этот самый "эсесовец" велел отпустить ей 25 горячих плетей за не почтительное обращение к офицеру. Родился в России в 1912г. жил в Грузии и Германии, носил мундир эсэсовского офицера, исколесил всю Европу, чтобы, в конце концов, вместе с семьей оказаться в еврейском государстве, в его столице. Немец-кий офицер СС есть немецкий офицер, даже если он из НКВД, женщин он за титьки не хватает, если она и проститутка, недаром, когда в захваченной Калуге, немецким комендантом дано было распоряжение открыть офицерский бордель на 80 девушек, то добровольно явилось 250. Поэтому, сигая из НКВД в СС, уж так сложилась биография, Шалва Михайлович Гедонишвили, или Авенира Беннигсена, родственник этого могучего немецкого аристок-ратического дома, заявился и в Бельгию, где его операция заключалась в том, чтобы передать в руки правосудия СС того самого Ор-лова, или Орловского, который был двойным агентом и Добровольческой Армии Деникина, и КГБ, и которым он очень насолил, но как колобок и от дедушки ушел, и от ба-бушки ушел, а вот от ужасов застенков гестапо, поскольку хаял на чем свет стоит и фашизм Гитлера, и партию большевиков Сталина, уйти ему не удалось. И был водво-рен бывший действительный статский советник, осудив-ший Феликса Дзержинского на каторгу, и двойной агент и КГБ, и Деникина точно туда, куда "Макар телят не гонял". А поскольку соединений азота, развязывающих языки непокорным еще не существовало, то применяли к нему всякие суровые виды устрашения, дабы узнать возможные формы сопротивления внутри Германии установкам фюрера и от натурализовавшихся в Германии бывших белогвардецев, и возможных следах уже НКВД, имевших вре-мяпребывание в пределах увеличившегося рейха. А родственнику Беннигсенов и это действие было на руку. Как никак предатель Орлов, им сдаваемый в СС, должен был понести заслуженное наказание со всех точек зрения, т.е. и НКВД, и СС. И вот, когда нож гильотины уже ускорил свое движение, и голова Орлова покатилась бы в ящик, тут только Симанович с удивлением узрел, что лежит Орлов на лобном месте в Москве нынешней Русофилии, и опричники готовятся его четвертовать. Компьютеррра, как компь-ютора, вершила свой неправедный суд над человеком, который считал себя плоть от плоти русской интеллигенцией, и который твердо помнил слова В. Гумбольда "всякое понимание есть вместе с тем непонимание".

Реклама на сайте