«Долина бессмертников»

Мне снились то шатры, то тучи

Над тишиною деревень,

И чьей-то памяти дремучей

По сердцу пробегала тень.

Ехать было совсем не обязательно, и он это прекрасно сознавал, но все-таки поехал. Быть может, это голос крови властно позвал в дорогу, а быть может — память о детстве…

Тракт был старый, разбитый, по нему когда-то еще кандальников гоняли. Сидя за рулем потрепанного «Москвича», Олег Аюшеев, известный в республике лирический поэт, уже с половины пути начал жалеть о своем внезапном решении.

Туда, где прошло почти все его детство, он наведывался в последний раз лет шесть назад. Темный земляной квадрат, который никак не могла захватить трава, — вот и все, что оставалось к тому времени от домика, долгие годы стоявшего здесь, на отшибе, у каменистой дороги, на которой одинаково редко показывались и пешие, и конные. После смерти деда родственники разобрали домик и перевезли на новое место. Олег ничего им не сказал тогда, но про себя решил когда-нибудь вернуть дом на старое место и каждое лето приезжать сюда, чтобы спокойно работать в тишине, нарушаемой лишь щебетом ласточек да тарахтеньем случайной телеги. Но прошло вот уже шесть лет, а он так и не собрался исполнить свое желание…

Олег хмуро смотрел па безлюдную дорогу, и ему вспоминалось… многое вспоминалось. И то, как выскакивал по утрам на скрипучее крыльцо и, поеживаясь со сна, смотрел с некоторым страхом на утреннее солнце, огромным малиновым медведем вылезающее из-за пустынной гряды лысых сопок. И тот полузабытый звук, с каким тугие струи молока врезались в жестяной подойник, когда бабка доила коров. И ворчанье и кашель деда, разжигающего тем временем в очаге огонь. И ласточки, то и дело подлетающие к гнезду под низкой крышей с пищей для ненасытных птенцов. Птицы считали этот дом своим, и по праву — и дед с бабкой, и ласточки жили одинаковой жизнью, простой и достойной: засыпали с наступлением темноты, просыпались на рассвете и весь день-деньской проводили в непрерывных хлопотах…

Примерно на сто двадцатом километре Олег свернул с тракта и через несколько минут увидел чернеющие на каменистом взлобке у отрогов хребта Улан-Бургасы десятка три домиков — улус Добо-Енхор.