«За Отчизну (Часть 3)»

Сергей Царевич

За Отчизну

Часть 3

Глава I

1. ПЛЕН И ОСВОБОЖДЕНИЕ

В эту ночь Якубек стоял дозорным на северной башне таборской крепости. Истекали последние часы стражи. Якубек напряженно вглядывался в непроглядную темноту и сладко зевал. Последние часы-самые тяжелые для дозорного. Якубек поежился от холодного осеннего ветра и стал энергично ходить по башенке. Как солнышко покажется-смена. Высокий, звенящий звук колокола прорезал тишину. Начинался рассвет. На востоке появилось малиновое зарево. Колокол продолжал меланхолически и размеренно отбивать удары. Якубек сел на край парапета и, глядя на восход солнца, принялся философствовать: - Вот так и наша истинная правда встанет над землей, и исчезнет тьма царства антихристова, и наступит царство справедливости, как ясный, безоблачный день. А мы, табориты, - петухи, предвещающие наступление дня.. И подумать только, как мы жили год назад и как живем теперь! Ни пьянства, ни воровства, ни взаимных обид или притеснений-живем как братья и сестры... Вот только плохо, что между вождями нашими нет полного согласия. Для примера, Ян Жижка и Микулаш... По лестнице послышались шаги. Кто-то поднимался на башню. - Наверно, Ратибор. Сегодня он начальник караулов. Он уж обязательно несколько раз проверит дозорных. Из темноты лестничного хода выросла фигура. Тускло блеснули шлем и панцирь. - С добрым утром, Якубек! Как стража? - Утро доброе, Ратибор! Стража прошла, можно сказать, совсем спокойно. Ратибор с правой рукой на перевязи подошел к окну сторожевой башни и посмотрел на облитый утренним туманом ландшафт: - День будет ясный... как думаешь, Якубек? - Понятно, ясный. На небе всю ночь ни тучки, хотя и холодновато было... Скажи ты мне, Ратибор, скоро ли воеводы наши вернутся? - Кто его знает! Сам видишь, везде воины за нашу правду бьются: Ян Жижка-в Прахатице, Микулаш на Речицы подался, Хвал из Ржепиц - тоже где-то на юге. Остались мы тут сторожить наш Табор со Збынком из Бухова. Да кабы не моя рука, я бы тоже сейчас здесь не сидел... - Постой-ка, Ратибор, какой-то отряд выходит из леса и приближается к Табору. Смотри, вон там, на севере... Ратибор высунулся из окошка и стал всматриваться в даль. Его глаза могли разобрать, как по извилистой ленте дороги двигалась из леса вереница конных и пеших воинов. - Труби в рог, да погромче! - крикнул Ратибор и опрометью бросился вниз по винтовой лестнице. Взяв большой изогнутый рог и набрав полную грудь воздуха, Якубек приложил рог к губам и что было сил затрубил раз, другой, третий. К северным воротам выбежали из караульного помещения десятка два вооруженных воинов. Между тем ко рву, окружавшему крепостную стену, уже подъехали передовые всадники отряда. Они остановились у самого берега, и один из них также затрубил троекратно в рог. Ратибор подошел к окошечку в воротах и стал пристально всматриваться в новоприбывших. - Что за отряд? - бормотал Ратибор. - И одеты не по-нашему. Откуда они взялись? Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и весело крикнул: - Так это же Карел с Миланом! И как я их сразу не узнал!.. Эй! Отворяй ворота да спускай мост! Ганакские братья пришли! Несколько воинов бросились к огромному вороту, И медленно, со скрипом стал опускаться подъемный мост через ров. По команде Ратибора были открыты ворота. Звонко застучали конские копыта по деревянному настилу моста, и конные воины стали въезжать в ворота крепости. За конными двинулись и пешие. В воротах Карел и Милан сошли с лошадей и крепко обнялись с Ратибором. - Добро пожаловать в наш Табор, ганакские братья!-торжественно сказал Ратибор.-Блажек! Мигом беги к пану Збынку и доложи о прибытии в Табор братьев из Моравии. - Милан, брат ты мой любезный!-раздался крик, и кто-то сжал Милана в объятиях. - Ого! Якубек! Как бог милует, брат? У ворот на небольшой площадке уже собрался весь отряд, и сюда же спешили жители Табора посмотреть на новых собратьев. Загорелые, худые, обветренные, заросшие за долгий и опасный путь от Ганы до Табора, с улыбками на суровых лицах, стояли бывшие ганакские волки, озираясь по сторонам. Все как на подбор плечистые, высокие, мускулистые, одетые в живописные, яркие ганакские костюмы, вооруженные самым разнообразным оружием, новые гости Табора выделялись на фоне обступившей их толпы таборитов. Рядом с Карлом возвышалась на целую голову длинная, нескладная фигура его верного помощника и друга - Шутника. Якубек с некоторым удивлением осматривал этого странного пожилого человека с необыкновенным лицом. Каждого, кто впервые встречал Шутника, поражали его мрачные, глубоко запавшие черные глаза. К Карлу, Милану и Ратибору, улыбаясь во весь рот, подбежал Штепан. Пока он радостно здоровался с ними, подошли еще трое пеших воинов: один в летах и двое помоложе, но все трое огромного роста и могучего сложения. Пожилой ганак слегка тронул за рукав Штепана; тот оглянулся и радостно воскликнул: - Далибор! И ты тут? - Не только я, брат, - и мои сыновья со мной. Ты, брат Штепан, не забыл наш разговор у Листовы? - Что ж, будем вместе сражаться за чашу и свободу народа. А как живет Болеслав? - Болеслав повешен вместе со своими сыновьями в Брно,-печально сказал Далибор.-На него донесли предатели. Дом сожгли, всё разграбили. - Иди сейчас к нам в дом,-вмешался Ратибор.- Штепан, ты отведи гостей, а я займусь размещением всего отряда. По дороге Штепан тихонько сказал Карлу: - А ты знаешь, Ратибор-твой будущий шурин. Карел удивленно взглянул сперва на Штепана, потом перевел глаза на Милана. - Что же ты мне ничего не сказал, что Божена с моим побратимом нареченные? Милан, в свою очередь, удивленно поднял брови: - Я сам впервые об этом слышу. Когда это случилось, Штепан? - Да еще весной. Когда мы из Пльзеня с паном Яном пришли, сам отец сватом к Войтеху пришел. Тогда же и сговор был, а свадьбу порешили до твоего приезда отложить. - Что ж я могу сказать? Лучшего мужа для Божены я и не желаю. А как ты, Карел? - Раз Ратибор - мой побратим, кого я еще могу желать для моей сестры! Из маленького домика им навстречу уже бежала со всех ног Божена. Не говоря ни слова, она бросилась на шею Карлу и долго не выпускала. На пороге дома стояли Войтех с Теклой и умиленно наблюдали сцену встречи брата с сестрой. Карел вместе с прильнувшей к нему Боженой подошел к старикам и молча опустился перед ними на колени: - Тех, кто стал для Божены родным отцом и матерью, я должен почитать как своих родителей, - и, поклонившись старикам до самой земли, поцеловал руку у Войтеха и Теклы. Войтех поднял Карла с земли и, крепко обняв, трижды поцеловал его. То же сделала и Текла. Затем старики сердечно поздоровались с Миланом: - Ты, Милан, нас прости: без твоего согласия просватали мы тут Божену за нашего разбойника Ратибора. Но поверь, виноваты не мы, а воевода пан Ян Жижка и твоя Боженка. Кабы не они, мы бы с Теклой ничего без тебя не решали. Ратибор, вернувшись домой, застал целое семейное торжество. Подошли близкие друзья Войтеха. Штепан притащил Далибора с сыновьями, и до самого позднего вечера в доме Дубов горели огни и шла задушевная беседа. На другой день Ратибор отвел Карла к Збынку из Бухова, который был за главного гетмана Табора. Гетман ласково принял Карла и с интересом выслушал главаря ганакских волков. - Надо будет собрать других мораван и свести их всех в отряд Карла Пташки, - сказал Збынек Ратибору.-А сейчас следует помочь им построить для себя жилища. Несколько дней прошло в семье Дубов словно праздник. Но однажды гетман Збынек вызвал Штепана к себе: - Завтра в Бехинь выезжает Вацлав Коранда, чтобы разрешить споры бехиньских братьев. Поезжай с ним. Твой кузен Ратибор с несколькими латниками будет также сопровождать Коранду. Утром они были уже в дороге. Стоял ясный, теплый осенний день. Дорога шла вдоль берега Лужницы. Проехав мили две от Табора, они выехали на большую поляну. По ту сторону леса возвышался высокий холм с едва видневшимися очертаниями серых башен и стен замка. - Пржибенице-замок пана Ольдржиха Рожмберкского. Один раз этот пан уже пытался захватить Табор, но обломал себе зубы. Но, пока этот замок в его руках, Табор всегда в опасности. - Ну, когда-нибудь мы его возьмем! - уверенно возразил Штепан. - Взять его осадой очень трудно. Пржибенице стоит на крутой скале и окружен глубоким рвом - защищать его легко, а взять очень трудно. Дорога вновь углубилась в лесную чащу и стала спускаться в глубокий овраг, превращаясь в узенькую тропку. Пришлось ехать гуськом, по одному. Штепан ехал вслед за Корандой, опустив поводья, убаюкиваемый лесной тишиной и мягким размеренным шагом лошади. Полузакрыв глаза, он не замечал ничего, кроме черной спины покачивающегося впереди него в седле Коранды. Вдруг лошадь испуганно попятилась. В тот же момент из оврага и из окружающих тропинку кустов высыпало с сотню воинов, и они с криками бросились на Коранду и его спутников. Штепан почувствовал, как вокруг его шеи захлестнулась веревка, и в следующий момент он, полузадушенный, уже лежал на земле. Не ожидавшие засады табориты даже не успели обнажить мечи и были моментально стащены с коней. Кто-то грубо скрутил Штепану назад руки. Связанными и обезоруженными оказались Коранда, Ратибор и остальные латники. Коранда возвысил голос: - Что значит это наглое нападение? И кто осмелился лишить свободы таборитских братьев? - Я, рыцарь Кунц, управляющий замком Пржибенице, по приказанию моего господина объявляю вас пленными пана Ольдржиха из Рожмберка. Советую вам следовать за мной без сопротивления, - произнес человек в рыцарском плаще и с султаном на шлеме. Коранде, Ратибору, Штепану и их латникам ничего не оставалось иного, как молча повиноваться приказу. Им всем развязали ноги, посадили вновь на лошадей и надели каждому на шею веревочную петлю, конец которой находился в руках конвоира. Впереди ехал сам управляющий Кунц. К вечеру они достигли замка Пржибенице и были впущены в ворота. Уже начинало темнеть, когда пленные были заключены в башню. Помещение представляло собой цилиндрическую комнату с очень высоким потолком. Наверху был устроен балкон, который играл роль караульного помещения, где находилась стража. На каменном полу была набросана солома, в одном из углов камеры навалена большая куча хвороста. В башне было холодно и темно, свет падал из отверстия вверху, выходившего на балкон. С пленников сняли веревки, поставили глиняный кувшин с водой, положили несколько овсяных лепешек и захлопнули низкую массивную дверь. Было слышно, как снаружи с визгом задвинули засов. И все сразу смолкло. Узники уселись на солому, растирая онемевшие руки. - Ну, что ты скажешь, брат Вацлав?-нарушил молчание Ратибор. Коранда, лежа на спине и глядя в темный потолок комнаты, мрачно отвечал: - Скажу, что кто-то нас выследил. Ратибор замолчал. Проходили часы, и никто не нарушал этой мрачной и тягостной тишины. Только изредка доносились голоса охраны, сидящей на балконе. Далибор кряхтя поднялся и стал тщательно осматривать стены. Так он ходил долго и упорно, что-то бормоча себе под нос. Потом он поднял голову и стал глядеть вверх. - Боривой, поди-ка сюда, - негромко позвал Далибор. Старший из сыновей поднялся с соломы; мягко ступая лаптями, подошел к отцу и вопросительно на него уставился. Далибор, нагнувшись, уперся ладонями в стену. - Полезай, сынок, мне на плечи и пощупай камни, насколько рука достанет. Боривой ловко взобрался на отцовы плечи и долго, тщательно ощупывал камни, потом он легко спрыгнул на пол. - Ну что? - Камень дикий и неплотно пригнан, повсюду щели пальца в два, а то и побольше. - Добро, Иди ложись пока, - отозвался Далибор и направился к куче хвороста. Присев на корточки, он долго копался, вытаскивая наиболее толстые и прочные палки. Сложив порядочную кучу палок, он подошел к Коранде и Ратибору и присел подле них. - Слушайте, братцы, что я надумал,-тихо прошептал он. Коранда и Ратибор с любопытством подняли головы. - Здесь в стенах камни так заложены, что между ними есть щели, куда можно воткнуть крепкую палку. И так до самого верха. По этим палкам мы можем добраться до балкона и захватить стражу. Коранда, Ратибор и Штепан переглянулись. - А ведь верно! Дело простое, авось что получится. Все равно терять нам уж нечего,-прошептал Ратибор. Коранда спокойно выслушал план Далибора и принялся обсуждать детали: - Нас всех тут восемь человек. А их, как я заметил, не больше нашего. Ну, они, положим, вооружены, а мы с пустыми руками... - Как-с пустыми?-возразил Ратибор.-А это что? Он протянул руку, и Коранда увидел в ней здоровенный кусок камня, видимо выпавшего из стены. - Тогда все в порядке, - невозмутимо продолжал Коранда, в обычной обстановке пылкий и горячий, а в опасности становившийся спокойным и сдержанным. - Попозже, как сторожа поужинают и заснут, мы их и захватим, - предложил Штепан. Вечером в башню вошел тюремщик и принес узникам ячменной каши и лепешек. Пленники быстро уничтожили ужин и улеглись на солому. Сверху доносились голоса сторожей, но спустя час разговор прекратился. Коранда поднялся, за ним-все остальные. Один из воинов - невысокий тонкий юноша - стал подниматься по вбитым в щели среди камней палкам. Поднимаясь, он втыкал новые палки все выше и выше. Вслед за ним поднялись еще один воин, Штепан и Коранда. Затея была трудная и опасная. Палки шатались, и требовалась большая ловкость, осторожность и цепкость, чтобы не свалиться со стены. Наконец первый уже достиг отверстия и тихонько стал взбираться на карниз, за ним второй, потом Штепан и Коранда, а далее Ратибор, Боривой. Штепан осторожно выглянул из-за карниза на балкон: трое сторожей спали, а четвертый, сидя на низенькой скамейке, сонно клевал носом, держа в руках алебарду. В углу балкона валялось брошенное в кучу оружие-мечи, алебарды, копья. Ратибор бесшумно схватил сидящего сторожа за горло, а остальные кинулись на спящих и принялись связывать им руки и ноги поясами. Никто из сторожей не успел издать ни звука. Когда все были связаны, Коранда спросил: - Кто здесь старший? - Я старший стражник, пан,-покорно ответил один из тюремщиков, возрастом постарше и в платье почище. - Как тебя зовут, любезный? - продолжал Коранда. - Одолен, милостивый пан. - Ты семейный? - Да, милостивый пан: по милости божьей имею жену и четверых детей. - Теперь слушай. Мы можем вас сбросить с башни, и от вас останется только мокрое место. А сами сумеем спуститься с башни и уйти... Стражники опустили головы. Коранда же все тем же твердым и бесстрастным голосом продолжал, обращаясь к Одолену: - Но, если вы сделаете то, что мы прикажем, вам будет сохранена жизнь и вы еще будете щедро одарены. - Я вас слушаю, пан. Приказывайте, я все исполню. - Ты должен завтра отправиться в Табор к пану Збынку из Бухова и рассказать о том, что с нами случилось. Опиши ему расположение замка, все ходы и подступы к нему. Одолен был напуган, но ему ничего не оставалось делать другого, как принять предложение. Коранда вынул из мешочка на шее маленькое евангелие и предложил Одолену присягнуть в верности. Тот, бледный от страха, положив одну руку на евангелие, а два пальца другой подняв вверх, срывающимся голосом торжественно произнес страшные слова клятвы. Когда церемония клятвы была закончена, Коранда уже по-дружески продолжал разговор с Одоленом о его службе пану Ольдржиху, о его бесправном положении. Разговор постепенно перешел на Яна Гуса, его учение и мученическую смерть, на движение гуситов, и наконец Коранда предложил Одолену примкнуть к таборитам. Одолен был, видимо, тронут сердечной беседой, но сказать последнее слово все еще не решался. В этот момент один из связанных сторожей неожиданно для всех вмешался в беседу: - Что там, Одолен, много толковать! Последний дурак и тот поймет, что нашему брату, панской челяди, учение Табора куда больше по душе, чем то, чему попы учат. - Сколько защитников в замке? - поинтересовался Ратибор. - Сейчас сотни три, не больше. Всех остальных взял к себе пан Ольдржих из Рожмберка. Всем здесь управляет управляющий, пан Кунц... Но, пан кнез, мне пора уже идти,-сказал, вставая, Одолен. Одолен вернулся, принеся завтрак, значительно отличавшийся от обычного. - Я отпросился купить рыбы для вас. Я сказал, что пленники требуют рыбы, а иного есть не могут, и мне дали денег на покупку. Управляющий надеется получить хороший выкуп, если вас не казнят; вот и согласился кормить вас всех лучше. - Тогда поскорее иди и принеси нам ответ Збынка,- поторопил Коранда. Прошло утро и половина дня. Пленники не спускали глаз с дороги, что шла из окружавшего замок леса. Коранда глядел вдаль, нахмурив брови и нервно кусая губы. Ратибор стоял, опершись о стену башни, скрестив на груди руки. Далибор и Штепан, сидя на полу, тихонько о чем-то шептались со сторожами. - Наконец-то!-вырвалось у Ратибора.-Смотрите, смотрите на дорогу... да не на ту, а что идет справа, вон там... Коранда увидел, что из леса выехал на рысях большой отряд конницы, а за ней высыпала пехота, охватывая замок полукольцом. В замке затрубили трубы и тревожно стал звонить колокол. Пленники увидели, как, толпясь, стали выбегать в замковый двор воины и размещаться на стенах. Мост был еще спущен, и защитники замка спешили к воротам, чтобы спешно его поднять, но атакующие уже достигли ворот. В момент ворота были разбиты, и с криком "Табор, Табор!" в замковый двор ворвались отряды таборитов. Ратибор свесился с балкона и, махая рубашкой, кричал: - Сюда, сюда, Карел!.. Карел, мы здесь!.. Блажек, Блажек, беги сюда, в башню!.. Битва еще не кончилась, как Блажек и Карел с латниками сбили замки с дверей башни. Пленники с веселыми криками бросились им навстречу. Ратибор, а за ним все остальные, прихватив оружие, лежавшее на балконе, ринулись вниз. Защитники замка, стоя на коленях и подняв руки вверх, сдавались на милость победителей. Ратибор и Штепан бросились в замок. Вбежав в большой зал, они увидели Збынка в ожесточенном бою один на один с рыцарем. Ратибор узнал в нем управляющего замком Кунца. Поединок на мечах длился недолго. Збынек загнал Купца в угол зала, и Ратибор услышал сначала резкий стук, а вслед за этим что-то с металлическим звоном рухнуло на каменный пол зала. Навстречу Ратибору и Коранде шел Збынек, опираясь на окровавленный меч. Сняв шлем и вытирая пот со лба, он протянул Коранде руку: - Здравствуй, дорогой брат! Вот и два добрых дела во славу Табора сделали: и вас освободили и Пржибенице у пана Ольдржиха отняли. Теперь следует с ходу захватить Пржибеничке, и Табор может спокойно спать. Постоянно нам от этих замков не было покоя. Штепан с Шутником, опередив Ратибора и Карла, побежали по темным коридорам замка, заглядывая в каждую комнату. Вбежали в обширную библиотеку- никого. Штепан уже собрался идти дальше, как Шутник крикнул ему: - Смотри, брат: дверка! Штепан вернулся и увидел едва заметную дверцу, закрытую высокими спинками кресел. Попробовал-закрыта. Шутник налег плечом -дверца с треском распахнулась. Перед ними оказалась небольшая, устланная коврами комнатка; посередине-столик и кресло, в углу- массивная, под бархатным балдахином кровать. Шутник окинул быстрым взглядом комнату, и от его острого глаза не укрылся кончик башмака, предательски выглядывавший из-под кровати. Шутник быстро сунул под кровать руку и вытащил сначала ногу в черном чулке, а потом и человека. - Встань! - приказал пленному Штепан, оглядывая с ног до головы растрепанную фигуру еще совсем молодого монаха. Тот медленно поднялся на ноги и старательно оправил на себе одежду. В этот момент в комнату просунулись головы Ратибора и Карла. - А, вы здесь? Кого это поймали?-Ратибор вошел и уселся на кровать. Штепан обратился к пленнику: - Откуда едете? Тот, бледный от волнения, но не потерявший самообладания, ответил: - Из Рима. - Шутник, хорошенько обыщи его. Шутник взялся за дело, и после тщательного обыска на столе лежали письма, пояс, в который были зашиты золотые монеты, небольшой кинжал, золотое с брильянтами распятие, малахитовые четки и небольшой, в перламутровом переплете молитвенник. Штепан вскрыл одно из писем. Прочтя несколько строк, он кинул быстрый взгляд на монаха: - Ваше имя? - Брат ордена святого Доминика-Леонард. - Пока вы останетесь тут, и чем тише будете сидеть, тем для вас безопаснее. Дверь захлопнулась. На кресло возле нее уселся Шутник. Штепан, Ратибор и Карел бросились разыскивать гетмана Збынка. Збынек, стоя на высоком каменном крыльце, отдавал последние приказания: - Собрать раненых и добычу. Убитых похоронить. Тело пана Кунца отдать его семье. Замковую крепость разрушить! Отдохнуть и собираться на Пржибеничке. Штепан подошел к гетману и стал тихо ему нашептывать, показывая письмо, захваченное у брата Леонарда. Гетман сначала ничего не понял, но, уразумев суть дела, принялся читать про себя письмо. - Понял тебя, брат Штепан. Большое дело ты замышляешь. Сам решать не берусь. На днях будет из Прахатиц Ян Жижка, пусть он решает. А то, что ты просишь, - все исполню, будь спокоен. В тот же вечер Штепан и Ратибор в сопровождении нескольких латников выехали в Табор. Среди них ехал какой-то человек в наглухо застегнутом плаще, с низко надвинутым на лицо капюшоном. На следующее утро, по приказу гетмана Збынка, бирич1 объявил собравшемуся в замок из Соседних сел народу и войску: - Люди! В эту ночь убежал из-под стражи и скрылся важный пленник-доминиканский монах Леонард, ехавший из Рима. За его поимку объявляю награду. Самые тщательные розыски бежавшего пленника были безрезультатны. На другой день Збынек двинулся на второй замок, Пржибеничке, и взял его штурмом.

2. ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА ТАБОРА

По осенним, размытым непрерывными дождями дорогам двигалась армия Сигизмунда. Император намеревался одним ударом захватить Прагу и освободить осажденные Вышеград и Градчаны. На призыв пражской общины вновь двинулись отряды таборитов. Общее командование соединенными силами пражской общины и прибывших союзников было поручено Микулашу из Гуси. В это время Ян Жижка громил имперцев и знатных панов, поддерживавших Сигизмунда, в западной и юго-западной Чехии и не мог ослаблять свои силы переброской хотя бы части их в Прагу. И вот 1 октября 1420 года разразилась кровопролитная и упорная битва под Вышеградом. В этот осенний, хмурый день армия Сигизмунда понесла серьезное поражение. С остатками своей армии Сигизмунд поспешно отошел в Кутна Гору, его гарнизон в Ржичанах был осажден таборитами. После поражения имперцев Вышеград продержался недолго и в начале декабря сдался. В один из ненастных декабрьских вечеров к маленькому домику на окраине Старого Места подошел человек, старательно закутанный в толстый суконный плащ. В ответ на его стук послышалось ворчание: - Кого черт носит в такой поздний час? - Крест и орел! - негромко ответил пришедший. Дверь отворилась и сейчас же вновь захлопнулась. В небольшой, жарко натопленной комнате на скамьях вдоль стен сидело несколько человек, по виду горожане. Окна были тщательно завешены плотными шторами. - Привет, дети мои! - по-немецки приветствовал сидящих пришедший, вытирая платком влажные от непогоды лицо и руки. Все молча поднялись и поклонились. Гость уселся в единственное кресло у стола и стал всматриваться в сидевших. Несмотря на то что он был в обычном, скромном платье горожанина, внимательный взгляд безошибочно мог бы узнать в нем переодетого священника. - Шимон Дуб, что я должен доложить доктору Назу о твоих успехах во славу церкви и императора? Что сделано тобой здесь, в Праге? - Пока ничего, кроме усилий увеличить пропасть между пражскими чашниками и таборитами. - А каков результат? - Богатые пражские бюргеры ненавидят Микулаша из Гуси и таборитов, а табориты - их. - А как в отношении Яна Желивского, Микулаша из Гуси и Яна Жижки? - Это дело очень трудное. Ян Жижка и Ян Желивский очень осторожны и недоверчивы, а что касается Микулаша из Гуси, то здесь кое-что готовим. - Что скажешь ты, Антох? Со скамьи поднялся невысокий бледный человек с изображением чаши на груди. - Мне удалось завоевать доверие Микулаша из Гуси и внушить ему подозрение, что Ян Жижка решил соединиться с пражскими чашниками, чтобы восстановить среди таборитов власть панов и святого отца. В то же время через наших людей мы распространяем среди воинов Яна Жижки слух, что Микулаш из Гуси желает при помощи черни захватить королевскую корону Чехии. - Неплохо, - удовлетворенно заметил отец Гильденбрант, и на его бледном лице появилось нечто вроде улыбки. - Неплохо, сын мой Антох... - Позвольте, достопочтенный отец Гильденбрант, сделать важное сообщение,-перебил нетерпеливо Шимон, которому похвала Антоха была пуще ножа в сердце. Гильденбрант недовольно сжал тонкие губы: - Имей уважение, сын мой Шимон, к старшим. Что имеешь сказать? Шимон, захлебываясь от желания поскорее сообщить важное известие, вскочил с места. - В день святого Якуба, десятого декабря, в доме Петра Змерзлика соберется тайное совещание главарей таборитов и пражских чашников. Будут решать вопрос о союзе таборитов с Прагой. Кроме того, на нем будут решать вопрос, кого избрать королем Чехии. Я уверен, что Штепан Скала, которому Ян Жижка часто поручает писать свои тайные письма, знает о переписке Яна Жижки с польским королем. Отец Гильденбрант от волнения привстал с кресла и вытянул голову на длинной жилистой шее. - Антох, на этом совете нечестивых ты должен быть. Тебе же, Шимон, мы поручаем Микулаша из Гуси, а о Штепане Скале подумаем. Еще долго длилось совещание, и только под утро один за другим, словно крысы из амбара, выскользнули из маленького домика темные фигуры заговорщиков и растворились в полумраке. В первых числах декабря 1420 года Ян Жижка прибыл в Прагу, а спустя несколько дней туда вернулся и Микулаш из Гуси. День был пасмурный, с утра сыпал мокрый снежок; с середины дня потеплело и пошел мелкий, надоедливый дождь. Когда Ян Жижка вошел в комнату, Микулаш медленно повернул к нему свою большую, львиную голову с густой седой бородой, но в его приветствии не было обычной сердечности и радушия. Лицо Микулаша было строго и печально. - Как можно после столь славной победы под Вышеградом и Ржичанами быть таким сумрачным, брат Микулаш?-бодро заговорил Ян Жижка, снимая мокрую шапку и кладя ее на стол. - Победа под Вышеградом и взятие Ржичан посланы богом, но кто посылает нам малодушие и измену народному делу? Скажи мне, брат Ян! В тоне Микулаша было столько горечи и возмущения, что Ян Жижка с тревогой в лице подошел поближе к старому другу: - Что случилось, брат? Что тебя возмущает? Микулаш прямо взглянул в лицо Яну Жижке: - Правда ли, брат Ян, что ты согласился соединиться с пражанами в крепкий союз? - Со мной действительно говорили об этом мистры Якубек из Стржибра и Петр из Младеновиц. Я считаю, что теперь, когда Чехии угрожает иноземное нашествие, нам необходимо единство. Микулаш усмехнулся: - Угнетенный не пойдет одной дорогой со своим угнетателем! - Я все же убежден, что мы должны пойти на военный союз с пражской общиной. Между густыми бровями у Микулаша легла глубокая резкая морщина. - Скажу тебе, брат Ян, что ни я, ни мои воины на это не согласятся. Я заключу союз только с пражской беднотой и с нею вместе заставлю твоих бюргеров вспомнить о правде и справедливости! Ян Жижка вскочил на ноги: - Брат Микулаш, я всем сердцем люблю тебя как старшего брата, чту как вождя народа и первого гетмана Табора, но твои угрозы и твое упрямство безумие. - И, помолчав с минуту, добавил: - Я чувствую, что ты меня считаешь изменником нашему народному делу... Стыдно тебе, брат! Микулаш не ответил. Ян Жижка еще постоял, пристально глядя на Микулаша, потом глубоко вздохнул и вышел. В дверь тихонько постучали. - Входи, - усталым голосом отозвался Микулаш не оборачиваясь. На пороге показалась тоненькая фигурка Антоха. - На место павшего коня вам привели, согласно вашему желанию, нового. Не соблаговолите ли осмотреть? Микулаш поднялся и, не говоря ни слова, все еще погруженный в мрачные размышления, пошел за Антохом, Во дворе стояла группа людей, посередине ее виднелся какой-то смуглый молодец с иссиня-черными усами и белыми сверкающими зубами. Он держал на поводу великолепного вороного жеребца. Микулаш бросил только один взгляд и сразу понял, что коню цены нет, но, с другой стороны, у животного, по всей видимости, был дьявольский нрав. Огромный, с блестящей шерстью, с крутой шеей и длинной гривой, жеребец стоял, дико озираясь огненными, налитыми кровью глазами, то и дело с яростной злобой прижимая уши. Микулаш усмехнулся и, смело подойдя к коню, погладил его по шее. Конь щелкнул зубами, стараясь поймать Микулаша за плечо. -Осторожнее, пан Микулаш!-заговорили вокруг. - Это чистый сатана, а не конь! - Ничего, мы еще подружимся, - спокойно сказал Микулаш и, повернувшись к черномазому парню, спросил: - Сколько за него хочешь? - Если пану Микулашу он нравится, пусть он возьмет его и в придачу меня конюхом. Я привел коня из самой Валахии, чтобы подарить его защитнику бедных Микулашу из Гуси. - Добро. Беру тебя и твоего коня. Но щедрость за щедрость - получай с меня за коня полкопы грошей. Парень низко поклонился. - Как тебя звать и откуда родом? - Звать Стояном, родом из Хорватии. Там вся моя родня. Через несколько дней в доме рыцаря Петра Змерзлика собрались на тайное совещание представители таборитов и пражан. От таборитов были Ян Жижка, Збынек из Бухова, Хвал из Маховиц, Маркольт из Збраславиц, мистр Ян из Ичина, Микулаш из Пельгржимова, Мартин Гуска. Пражан же представляли как Ян Желивский, так и Якубек из Стржибра, Ян Кардинал, Прокоп из Пльзеня, Петр из Младеновиц и другие. Кроме приглашенных, никто не должен был знать о совещании. Но незаметная, скромная фигура Антоха также заняла место в самом дальнем углу комнаты. Вопрос о союзе с пражской общиной был решен быстро на основе пражских статей. Правда, дело не обошлось без богословских словопрений, к которым так склонны были университетские мистры. Наконец перешли к вопросу о необходимости объединить в одних руках всю власть в Чехии. - В Чехии должна быть одна голова и одна твердая рука-нам нужен король,-так определил свою мысль мистр Якубек из Стржибра, при крайне маленьком росте державшийся величественно и строго. - Правильно,-поддержал Петр из Младеновиц:- а то у нас что ни город-то отдельное государство. Сотни общин-и каждая никому не подчиняется: есть пражские общины, есть Табор, Писек, Луони, Градец Кралове, Прахатице. У наших врагов есть король, под знаменем которого они объединяются. Я считаю: без короля мы не победим противников чаши. Обсуждали долго, и в конце концов все согласились на том, что Чехии нужен король в противовес Сигизмунду. - Но кого же мы пригласим принять корону святого Вацлава? - спросил мистр Якубек. Тогда поднялся доселе молчавший Ян Жижка: - Если вы все считаете, что Чехии нужен король, что без короля дальше нам жить невозможно, я против всех идти не могу и не хочу. Пусть будет по-вашему. Но никогда ни табориты, ни я не признаем своим королем Сигизмунда. Если нам суждено избрать себе короля, то пусть уж лучше будет король из нашей славянской семьи. Я предложил бы в короли польского Владислава или великого князя литовского Витовта. Начались оживленные споры, но большинство высказалось за Владислава. В пылу обсуждения никто не заметил, как в комнату вошел Микулаш из Гуси. Его никто не ждал, так как строптивый старик от приглашения на совещание отказался. Микулаш тяжелыми шагами решительно подошел к столу и, ударив по нему своим огромным, в рыцарской рукавице кулаком, крикнул: - Разве для того мы лили и льем нашу кровь, чтобы вместо Люксембурга посадить народу на шею другого иностранца-Владислава! Пока я жив-не признаю и не буду признавать этого чужеземца чешским королем!- И, круто повернувшись, гордо подняв голову, он вышел из комнаты. Все смущенно переглянулись. Решение совещания было тут же записано, и все участники подписались и приложили свои печати. Приложил свою руку и Ян Жижка вместе со своими гетманами и таборитскими кнезами, привесив к бумаге печать Табора. В день св. Якуба коншели староместской и новоместской общин давали обед, на который были приглашены все вожди таборитов. Посланному с приглашением Микулаш из Гуси ответил:

- Я сейчас еду, но не на обед к торгашам, продавшим чешский народ польскому королю, а к своим божьим воинам в Ржичаны, и, клянусь чашей, моя нога не будет в Праге, пока ею управляет эта шайка мошенников! И, не обращая внимания на посланца коншелей, Микулаш, звеня шпорами, вышел на крыльцо, и его громоподобный голос разнесся по двору: - Эй, коня! Поблескивая белками черных, как угли, глаз и скаля зубы, Стоян подвел яростно хрипящего вороного жеребца. Двое слуг подскочили к коню и крепко схватили его с обеих сторон под уздцы. Конь вращал глазами, раздувал ноздри и злобно ударял копытами. Микулаш твердо положил левую руку с поводьями на холку, а правую на заднюю луку и разом вскочил в седло. Конь рванулся, встал на дыбы, вскинул задние ноги и наконец, согнув дугой крутую шею, вылетел как стрела из ворот. Проскакав по улице, Микулаш столкнулся с Яном Жижкой. - Брат Микулаш, куда же это ты? - невольно вырвалось у Яна Жижки. Микулаш, еле сдерживая беснующегося под ним коня, подъехал к другу: - В Ржичаны. Мне с вами делать нечего. А ты, брат Ян, еще раскаешься, что связался с пражскими толстосумами и университетскими мистрами! Горько раскаешься! Прощай, брат! И, повернув коня, он слегка опустил повод. Вороной жеребец тотчас рванулся и, разбрасывая во все стороны из-под копыт комья черной грязи, понесся по вышеградской дороге. Вслед за Микулашем поскакала его свита, и среди нее-черномазый Стоян. Конь нес Микулаша все далее и далее от Нового Места. - Ну и дьявол же! - проворчал гетман, чувствуя, что привычная рука начинает уставать от туго натянутого повода. Но конь ничего не слушал и, свернув набок голову, притянутую мощной рукой Микулаша, продолжал как безумный нестись вперед. "Конь сегодня совсем бешеный. Тут что-то неладно",-мелькнуло в голове у Микулаша. У маленькой речонки Ботач дорога круто сворачивала налево. На повороте у мостика стояла телега, занявшая почти всю дорогу. Сбоку оставалась свободной только узенькая полоска земли. Не замедляя своей бешеной скачки, конь поравнялся с телегой. В этот момент сидевшие на телеге трое людей в крестьянских кафтанах разом громко крикнули. Конь рванулся в сторону, но в это самое мгновение передние ноги жеребца на всем скаку провалились в раскрывшуюся под ним яму. Отставшие спутники Микулаша только издали увидели, как вдруг неожиданно перевернулся в воздухе конь гетмана и со страшной силой грохнулся вместе со всадником на землю. Подскакав, они нашли Микулаша неподвижно лежащим у дороги, окруженного соскочившими с телеги крестьянами. Рядом бился с переломанными ногами вороной жеребец. Микулаш был бледен и без сознания. Когда ему смочили голову и влили в рот вина, он приоткрыл глаза и глухо застонал. У гетмана была переломана нога, повреждены грудь и голова. Микулаша положили на телегу и бережно повезли обратно в Прагу. По дороге у раненого хлынула из носа и ушей кровь. Сознание то возвращалось к нему, то вновь терялось. Как только Микулаша уложили в постель, появился встревоженный Ян Жижка. - Брат, ты меня слышишь? - звал Ян Жижка своего друга. Но Микулаш лежал безмолвно, с застывшим лицом и закрытыми глазами. Наступали ранние зимние сумерки. В комнате легли густые тени. Ян Жижка сидел сгорбившись у изголовья умирающего друга, последняя встреча с которым была отравлена спором. Желтое пламя свечи бросало на лицо Микулаша неверный, дрожащий свет. Благородное, с резкими чертами лицо его казалось спокойным и задумчивым. Лишь едва заметные движения поднимающейся груди указывали, что жизнь еще не совсем покинула верного таборита. В этот же холодный, сырой вечер в маленькой комнате на окраине Старого Места у очага грелся смуглый человек, потирая озябшие руки и весело скаля из-под черных усов блестящие зубы. Шимон стоял рядом со Стояном и настойчиво требовал от него мельчайших подробностей. - Слушайте, пан Шимон, клянусь брюхом сатаны и его потрохами, вы мне надоели! Разве я вам не сказал толком, что пан Микулаш как вихрь летел на нашем коне и свалился с конем в яму? А что станется с человеком, если он на всем лету грохнется о землю, вам объяснять не нужно. - Да ты мне скажи, цыганская твоя образина, конь-то шел как надо? Телегу поставили в том месте, где я указал? Яму-то хорошо устроили? Цыган отмахнулся от Шимона, как от назойливой мухи: - Сколько еще раз вам надо растолковывать? Конь летел, как дикий, а телега уже давно заехала на самый заворот и стояла у моста, яму же вырыли, как вы приказали, и прикрыли ее сверху хворостом и землей. Коня я сам подготовил: он и так свиреп, как сатана, а тут я его еще маленько кое-чем подпоил да еще под потничек такую маленькую колючку подложил - вот жеребец и совсем взбесился: как с самого Нового Места подхватил, так и понес. Ну, а потом вы уж сами знаете, что приключилось. - Но что, если Микулаш выживет? - озабоченно наморщил лоб Шимон. - Правда, он уже старик, но здоровья у него на нас двоих хватит. Но Стоян, оскалившись в недоброй усмешке, лишь энергично потряс головой: - Но скажите мне, пан Шимон, как это вы так ловко угадали, что пан Микулаш поедет сегодня и именно по этой дороге? Шимон самодовольно и лукаво прищурился и усмехнулся: - На днях сам пан Микулаш проговорился, что сегодня он отправится в Ржичаны. В тот же вечер все было приготовлено к его встрече. Коня с тобой я ему подсунул, правда, с другим намерением, но раз подвернулся такой удобный случай - отчего же им не воспользоваться!.. Шимон сладко потянулся, зевнул и с полным удовлетворением заключил: "Слава тебе господи! Вот и умрет наш славный гетман Микулаш из Гуси от случайного падения с лошади, да простит господь его грешную душу... Мне больше в Праге пока делать нечего. Пора в Дрезден, отдохнуть. Любопытно, сдержит ли этот бородач Сигизмунд свое обещание?.." В канун рождества, 24 декабря 1420 года, в Праге скончался славный вождь таборитов гетман Микулаш из Гуси, один из первых организаторов бедноты в селах и городах, блестящий полководец. Ян Жижка, Ян Желивский, вся пражская беднота, таборитские общины по всей Чехии горько и искренне оплакивали Микулаша из Гуси. Но пражское бюргерство, внешне выражая скорбь, втайне радовалось гибели опасного противника. В ставке же Сигизмунда шло великое ликование.

Глава II

1. ПОСЛАНЕЦ РИМА

Его святейшество папа Мартин V, сухонький, не по летам живой и темпераментный старик, долго напутствовал кардинала Бранду на его трудную, но, как изволил выразиться наместник святого Петра, христианскую миссию ехать в Нюрнберг в качестве легата святого престола и поднять германских князей Священной Римской империи на новый крестовый поход против чешской ереси. - По нашему благословению и настоянию император Сигизмунд уже созывает имперский съезд германских князей, и нам предстоит воодушевить этот съезд мыслью о великом походе всех верных сынов католической церкви на защиту святого престола. Для этой высокой и священной задачи мы избрали достойного и вернейшего сына нашей церкви-вас, кардинал!-торжественно и дрогнувшим от прилива чувств голосом закончил свое пастырское напутствие наисвятейший отец. Умный и энергичный кардинал великолепно понимал, что его священная миссия есть не что иное, как ловкий маневр его врагов в Ватикане, сумевших восстановить против него самого папу. Бранда ясно предвидел, что в случае успеха вся слава достанется папе Мартину V, но если крестовый поход окончится так же позорно, как и предыдущий, то вся вина падет на кардинала Бранду. Близкий друг Бранды кардинал Юлиан Чезарини - первый помощник святого отца по чешским делам - провожал Бранду и старался подбодрить своего приятеля: - Вы ведь знаете, дорогой друг, что я приложу все усилия, чтобы облегчить вашу тяжелую задачу в этой варварской стране еретиков! Но, сжимая в прощальных объятиях своего друга, Бранда думал: "Не тебе ли, милый друг Юлиан, я обязан этой почетной ссылкой, чреватой немалыми опасностями и риском?" Кардинал Юлиан Чезарини, вытирая слезы на своем красивом лице, торжественно произнес: - Брат мой, в ваших руках спасти не только погибающую церковь в Чехии, но и весь установленный богом порядок управления людьми в христианской Европе!- И, дружески пожимая руку Бранде, Чезарини тепло добавил: - Прими еще мой последний совет: Сигизмунду не очень доверяй. А в помощь тебе я на днях пошлю через Чехию в Нюрнберг молодого бакалавра богословия-доминиканца брата Леонардо фон Тиссена. Ему можешь доверять. Прощай, и да будет над тобой милость господня!.. Но удрученное состояние души недолго продолжалось у кардинала Бранды. Не такой был он человек. В апреле 1421 года на имперском съезде выступал не обиженный интригами кардинал, а пламенный оратор, чей мощный голос горячо и вдохновенно звал рыцарей идти с крестом на одежде и в сердце защищать свою мать-святую римскую церковь. Император Сигизмунд председательствовал на имперском съезде и слушал громовые речи кардинала. В день закрытия съезда кардинал Бранда, заканчивая свою пламенную речь, бросил в толпу князей гневные, полные священного негодования и угроз слова: - Вот сейчас, в эту минуту, я обращаюсь к вам, которые сидят опустив в землю глаза, к вам, на чьих лицах написано равнодушие и скука, к вам, чьи сердца холодны, как камень, к вам, кому безразличны бедствия и горе нашей матери - святой церкви! Безумцы! Разве вы не видите, что чешская ересь, это адское порождение сатаны, растерзала тело и душу католической церкви в Чехии? Разве вы слепые и не видите, что чешские еретики отвергли своего законного короля-императора Сигизмунда, помазанного на царство святым престолом? Неужели вы настолько безумны, что не понимаете всей опасности, нависшей над вами самими? Знайте, нерадивые дети, что, если вы не уничтожите своей рукой чешскую ересь, она перельется и в ваши пределы, и, опьяненные сатанинскими проповедями, крестьяне выгонят вас из поместий, отнимут у вас замки, дворцы, земли и леса, а вас самих, как псов смердящих, повесят! И будут дети ваши в поте лица своего добывать себе хлеб насущный, как простые мужики и работники! Запомните, неразумные, и заповедайте своим потомкам! Только святая римская церковь в силах сохранить вашу власть над подданными, ваше благосостояние, доходы и мир во владениях ваших. Что бог вам послал-лишь святая церковь может сохранить, а за равнодушие к церкви все отнимется от вас на веки веков! Гремящий голос кардинала смолк, и долго смущенные феодалы не могли прийти в себя. И, когда Сигизмунд предложил им сказать свое слово, один за другим стали подниматься владетели немецких земель и приносить тут же священную клятву: немедленно собирать войска и идти в крестовый поход на защиту святой церкви от чешской ереси. Четыре рейнских курфюрста, четыре баварских князя, граф Нассау, ландграф Гессена, маркграф Бадена, послы герцогов савойских, брабантских, маркграфы Мейсена и Силезии, герцоги, князья, графы, бароны-все в один голос провозгласили свою готовность выступить для искоренения чешской ереси. Съезд кончился... При мягком свете лучей заходящего солнца, падавшего сквозь цветной витраж на отделанную красным деревом столовую дворца, довольные друг другом кардинал и император сидели наедине за огромным столом по окончании прощального торжественного обеда. Все приглашенные к высочайшему столу императора уже покинули дворец, и оба собеседника могли наконец, не стесняясь, поговорить друг с другом. Оглядывая проницательным взглядом широкое, с сильно выдвинутым вперед подбородком лицо кардинала, его высокий, нависший над глубоко спрятанными, узенькими глазами лоб, твердый, упрямый рот, император с чувством удовлетворения думал: "Толковый и с сильным характером. Пожалуй, он сумеет расшевелить моих ожиревших герцогов. С таким и дело приятно иметь. Но ухо надо держать востро!" Кардинал же, перебирая левой рукой янтарные четки, в свою очередь размышлял, бросая беглый взгляд на неизменно улыбающееся лицо Сигизмунда, на его лукавые бегающие глаза: "Конечно, денег взаймы я тебе бы не доверил и лошадь у тебя тоже не рискнул купить, но доверить тебе расправу с еретиками, пожалуй, можно. Хитрости и жестокости хватит, а против нашей воли идти тебе невыгодно". Так в приятной тишине послеобеденного часа, насыщенные изысканными блюдами и слегка одурманенные тонкими винами, отдыхали оба собеседника от утомительного и хлопотливого дня закрытия сейма. Сейчас здесь были не кардинал святейшего престола и император Священной Римской империи, а два деловых человека. - Итак?-первым нарушил тишину император. - Итак, будем воевать! - отозвался Бранда, наливая себе вина в высокий венецианского стекла бокал.- Я завтра же выезжаю, чтобы поднимать немецких князей на борьбу с ересью. Вы же, ваше величество, как я понял, собираетесь в Венгрию, чтобы броситься на еретиков с востока и юго-востока? В бесстрастном голосе кардинала Сигизмунд, к своей досаде, уловил едва заметные повелительные нотки. - Время покажет и подскажет, как и откуда нам выгоднее будет нанести решающий удар по еретикам, - уклончиво и сухо процедил император и не без ехидства добавил: - Нас интересует, ваше преосвященство, другое; мои самые знатные и богатейшие вассалы - пан Ченек из Вартемберка, пан Индржих Рожмберкский, наш минцмейстер пан Микулаш Дивучек, пан Ян Опоченский и многие другие получили столь тяжелое поражение от сатанинского войска, что были принуждены принять чашу. В то же время мы можем вас уверить, что более отъявленных врагов, чем эти паны-чашники, табориты не имеют и никогда иметь не будут. Но... - Ваше величество желает сказать, что в теперешнее время у них не было иного пути? - поспешил закончить мысль собеседника кардинал. - Совершенно верно. И было бы печально, если бы святейший престол не принял эту необходимость во внимание. Кардинал только чуть повел бровями: - Святейший престол проникает разумом до самых сокровенных глубин сердец человеческих и никогда не объявит еретиком доброго католика, в какую бы личину ни пришлось ему рядиться. Ваши паны-чашники совершили тяжкий грех против святой церкви, захватив ее земли, но, если они помогут нам искоренить сатанинское отродье, святая церковь великодушно и милосердно простит их великий грех. Кардинал говорил тихим, проникновенным голосом, молитвенно подняв лицо с полузакрытыми глазами. Сигизмунд только ядовито фыркнул себе в бороду: - Отпустить панам их великий грех у католической церкви святости хватит, в этом мы не можем сомневаться, но хватит ли святости у нее согласиться оставить панам захваченные церковные земли? Вот вопрос. - Во всяком случае, ваше величество может им это обещать своим словом... - И затем это слово нарушить?- иронически закончил Сигизмунд. Кардинал прямо, в упор посмотрел в лицо Сигизмунду и, в свою очередь, саркастически усмехнулся: - Но святому престолу не в первый раз отпускать вашему величеству этот самый грех! Ибо и в священном писании сказано: нет человека, который живет и не согрешит,-один бог без греха. Глядя на нагло-невозмутимое лицо кардинала, Сигизмунд со злостью подумал: "Ну и черт с вами и вашим святым престолом! Мне все равно, что себе паны на щиты налепят, лишь бы меня своим королем признали и таборитам шею свернули А дальше попы пусть сами с панами насчет церковных земель спорят". Но, придав своему подвижному лицу выражение смирения, император развел руками и промолвил: - Мы не знаем на свете ничего более важного и святого, чем полное искоренение чешской ереси. И мы посвятим этому всю свою жизнь. Но святейший престол, без сомнения, знает, что одним благословением победы не добьешься, нужны деньги. - И то и другое будет дано в избытке. - Ну что ж, тогда я полагаю, мы поняли друг друга.-Последние слова он произнес, уже вставая из-за стола. - В библиотеке нас ожидают представители панов католиков и чашников. Если ваше преосвященство пожелает, мы вместе пройдем к ним и ободрим их несколькими дружескими словами. Император вместе с кардиналом прошли в обширную полутемную библиотеку и застали там большую группу мужчин в широких плащах с капюшонами. Это были тайно съехавшиеся представители чешского панства, желавшие уточнить свои отношения с императором и папой Мартином V. Под плащами в полумраке библиотеки поблескивали богатые, полированные, как зеркало, позолоченные, посеребренные латы; кое у кого виднелись вороненые, отливавшие синевой доспехи. Окинув беглым взглядом послов, Сигизмунд встретил несколько знакомых ему лиц. Вот надменное с бритым подбородком и длинными седыми усами лицо пана Микулаша Дивучка. А рядом- круглое, как арбуз, лицо с узенькими глазками, носом картошкой и большими, опущенными вниз усами и с добродушнейшей, веселой улыбкой. - Ого! Сам пан Петр Штеренберкский! - не утерпел Сигизмунд, увидев самого жестокого врага таборитов. Сигизмунд милостиво потрепал по плечу своего верного рыцаря и прошел далее мимо встречавших его поклонами панов Яна Опоченского, Путы Частолавицкого, Гинка Червеногорского и, наконец, самого Ченка Вартемберкского, как всегда бодрого, с горделивой улыбкой на краснощеком, полном лице. Сигизмунд, отвечая на приветствия, уселся в кресло, поместив рядом с собой кардинала Бранду. Весело оглядев присутствующих, Сигизмунд начал: - Ну, господа, за дело! Вы, паны-католики, так же как и до сих пор, сражайтесь и помните: ваши должники будут - мы и святейший престол. Вы же, господа паны, что присоединились к чаше в злую минуту поражения, носите эту личину усердно, пока вам не будет дан знак водрузить снова святой крест. И тогда за вашу верную службу закреплю навеки за вами те церковные земли, что вы успели занять, а святейший престол в лице его преосвященства кардинала Бранды отпустит вам совершённый вами тяжкий грех... Вы ждали нашего и святейшего престола слова - вы его имеете. Идите, господа, и пусть каждый исполнит свой долг. Но тут поднялся кардинал и, картинно откинув свою пурпурную мантию и выставив вперед ногу в фиолетовом чулке, произнес: - Да позволит ваше величество сказать мне благородным панам несколько напутственных слов как представителю святейшего отца Мартина Пятого. Сигизмунд с любопытством обернулся: - Извольте, ваше преосвященство. Буду рад услышать вашу речь! - Дети мои! Буду говорить с вами совершенно откровенно. До сих пор святой отец не имел основания быть довольным вашим усердием: за три года войны ни одной победы. Ни одной победы! - повторил кардинал с ударением.-Плохо, дети мои, очень плохо и позорно! Святой престол призывает вас одним ударом покончить с дьявольской ересью, подрывающей основы вашей и святой церкви власти... Как только кардинал закончил, император поспешил добавить: - Его высокопреосвященство выразил мои собственные мысли. Повелеваем тебе, пан Ченек, - возвысил свой жиденький тенорок Сигизмунд. - собрать всех прибывших сюда панов и обсудить сообща план своих действий против еретиков. После вечерни доложишь план нам и одновременно его преосвященству, как легату его святейшества. Император поднялся и в сопровождении кардинала, раздававшего направо и налево благословения панам, медленно выплыл из библиотеки. Тайная встреча императора и кардинала Бранды с представителями чешского панства окончилась. Дома кардинала встретил клирик и почтительно доложил: - Там ваше преосвященство ожидает какой-то монах-доминиканец. Говорит, что прибыл из Рима через Чехию и имеет к вам дело. - Монах из Рима? Наверно, от кардинала Юлиана Чезарини! Он ведь мне писал, что посылает ученого монаха. Интересно! Зови его, сын мой. Не сняв своего парадного кардинальского платья, кардинал уселся в кресло. Через минуту дверь растворилась, и клирик впустил в кабинет молодого человека, невысокого, худощавого, гладко выбритого, в коричневой рясе доминиканца. Вошедший остановился у входа и смиренно склонил голову, сложив руки на животе. - Подойдите сюда, сын мой, - любезно, но важно поманил монаха кардинал. Монах подошел под благословение; не говоря ни слова, вручил кардиналу пакет и снова застыл в прежней позе. Бранда вскрыл конверт и быстро пробежал глазами письмо. - Итак, вы - брат ордена доминиканцев Леонард, бакалавр богословия? Монах скромно склонил голову: - Да, ваше преосвященство. - Превосходно. Его преосвященство кардинал Юлиан Чезарини пишет мне очень похвальные о вас, сын мой, отзывы и говорит, что главное он передает мне устно через вас. Что сказал его преосвященство? Монах, не меняя позы, отвечал на хорошей латыни коротко, но отчетливо: - Его преосвященство очень интересуется успехами вашего преосвященства, позицией императора, планом предстоящего крестового похода, а главное-отношениями императора с панами-чашниками и планом войны панов-католиков и панов-чашников против чешской ереси. Кардинал с удовольствием выслушал молодого представителя римской курии. Он ему положительно нравился: сдержан, спокоен, умен и скромен. Серьезное, спокойное лицо, но в то же время очень решительное. - Откуда родом, брат Леонард? - Родом я из Дрездена, но жил в Чехии, в Польше, в Гейдельберге. Приходилось бывать и в Риме. - Вы немец? - Да, ваше высокопреосвященство. - Но что делал брат в Чехии? - Я учился в Каролинуме, там же достиг степени бакалавра ин артибус. После же Кутногорского декрета пришлось оставить Прагу и перебраться в Гейдельбергский университет, где я и удостоился степени бакалавра богословия. - Как поживает мой друг кардинал Юлиан? - Как всегда, его преосвященство с великим усердием трудится к вящей славе святой католической церкви и святейшего престола. Незадолго перед моим отъездом из Рима у его преосвященства было глубокое душевное беспокойство. - Да? Но что же случилось? - Орфей, которого ваше преосвященство хорошо знает, захворал желудком, но, благодарение богу, скоро выздоровел и вновь стал игрив и весел. И в день моего последнего посещения дома его преосвященства он радостно приветствовал меня громким лаем и даже совершенно нормально помахивал хвостом. Но эта неприятность сторицей окупилась большой радостью для сердца его преосвященства-Клеопатра подарила его преосвященству шесть изумительных котят ангорской породы... - Да что вы говорите! Шесть ангорских котят? Изумительно! Но вы, вероятно, часто бывали у кардинала, раз так хорошо и до мелочей знакомы с его жизнью? Монах скромно потупился: - Его преосвященство имел ко мне отеческое расположение, коего я не заслужил, и действительно мне приходилось нередко проводить целые дни в доме его преосвященства. - Вполне ли благополучно вы совершили столь небезопасное путешествие? - Из Рима через Ломбардию, Тироль, Австрию я с сопровождающим меня клириком братом Санктусом проехал совершенно благополучно. Не могу сказать того же о Чехии: оставив своего спутника в Будеёвицах, я направился в замок Пржибенице, где намеревался встретиться с господином Рожмберком, но там меня поджидало великое испытание: надо мной стряслось такое несчастье, что только великая милость божия и благословение святейшего отца сохранили мне жизнь. - О! Это интересно! В какую же беду вы угодили? - Не застав там господина Рожмберка, я остановился у тамошнего бургграфа фон Кунца, но на следующее утро на замок напали проклятые табориты и внезапным штурмом взяли его. Никакими словами невозможно описать, что там происходило! Сам бургграф, епископ Герман и почти все защитники замка были перебиты. Меня тоже было захватили еретики, но поистине чудом мне удалось ускользнуть и спрятаться, а затем, когда все успокоилось, переодевшись в платье убитого таборита, я незаметно оставил замок при содействии преданного нам слуги покойного господина фон Кунца. Благодаря совершенному знанию чешского языка я благополучно достиг Нюрнберга и даже сохранил самое ценное, что у меня было,-письмо его высокопреосвященства, спрятанное так искусно, что даже самый тщательный обыск не обнаружил его. Другое же письмо попало в руки еретиков. Кардинал с интересом слушал рассказ монаха и только иногда покачивал своей большой головой. - Оказывается, вы, дорогой брат, обладаете недюжинным самообладанием в минуту опасности и редкой находчивостью. Ведь если бы вы попались в руки таборитам... - ...я, конечно, не имел бы чести и счастья беседовать с вашим преосвященством. - А что вы собираетесь делать дальше? - После того как я выполню приказ его преосвященства и хорошо усвою план предстоящего крестового похода и другие связанные с ним вопросы, я попрошу указаний для дальнейших действий у вашего высокопреосвященства. Кардинал был польщен. - Завтра я уезжаю в Австрию и не хочу, чтобы о вас здесь слишком многие знали, особенно император-он не любит присутствия посланцев из Рима. Так что вам я тоже не советую здесь засиживаться. Сегодня вечером вы получите подробный план будущего крестового похода от одного из рыцарей наместника императора, герцога Бранденбургского Фридриха Гогенцоллерна. А что касается плана действий чешских панов-сейчас ко мне должен явиться пан Ченек Вартемберкский. Из его доклада вам все станет ясным. В ожидании прихода пана Ченка кардинал и брат Леонард провели добрых два часа в непринужденной беседе за флягой старого кипрского, развлекаясь новыми великосветскими сплетнями из жизни Ватикана, сопровождавшимися остроумными и меткими суждениями кардинала о событиях и людях его времени. Суровый и сдержанный на язык Бранда, когда хотел, мог превращаться в веселого и любезного собеседника. Но с приходом пана Ченка кардинал вновь стал холодным и сдержанным легатом наисвятейшего отца папы Мартина V. - Прежде всего, нас интересует, к кому себя в настоящий момент причисляет пан Ченек: к чашникам или к добрым католикам? - с язвительной полуусмешкой на устах поинтересовался Бранда. - Я пришел, ваше высокопреосвященство, не богословские споры разводить, а лишь уговориться о совместных действиях против еретиков, - невозмутимо отпарировал пан Ченек. - Я и не собираюсь вас в чем-либо упрекать, пан Ченек,-строго возразил Бранда,-но мы желаем знать, под каким знаменем паны намереваются участвовать в предстоящем святом деле искоренения чешской ереси. - Его высокопреосвященство кардинал Юлиан Чезарини полагает полезным, чтобы до решающего момента паны-чашники не нарушали союза с трижды проклятым еретиком, исчадием сатаны Яном Жижкой и его соумышленниками, скромно и почтительно вставил свое слово брат Леонард. Пан Ченек одобрительно взглянул на монаха: - Таково и наше мнение. Первый удар нанесут паны католического союза Прахенского, Пльзенского и Бехиньского краев, готовящие восстание в юго-западной Чехии под руководством отца Гильденбранта. Центром предполагается сделать замок Раби, владелец которого пан Ян Крк из Ризмберка также участвует в заговоре. В это же время войско крестоносцев обрушится на еретиков с востока, юго-востока и с запада. И, когда Ян Жижка растеряется от одновременных ударов ландфрида и крестоносцев, мы смертельно поразим войско еретиков с тыла - Что ж, план как будто дельный,-в раздумье заметил кардинал, рассеянно рассматривая свой наперсный крест. - Ну, а вдруг восстание почему-либо не приведет к желаемому успеху? Что тогда?-При этом кардинал исподлобья бросил пытливый взгляд на пана Ченка. Пан Ченек довольно бесцеремонно выпил полный бокал вина и, усмехаясь, отрезал: - Тогда мы будем выжидать другого, более удобного момента, сохраняя союз с еретиками.-И пан Ченек с лукавым огоньком в глазах наблюдал, какое впечатление произвели его слова на кардинала и брата Леонарда. - Осмелюсь думать, ваше преосвященство, что, по моему скромному разумению, пан Ченек рассуждает мудро. На войне никогда нельзя быть уверенным в будущем, как бы вероятным оно ни казалось. А сохранить военную силу панов-чашников нам очень полезно, - осторожно, но серьезно обратился монах к кардиналу, задетому за живое словами пана Ченка. - К великому сожалению, это так,-вздохнул кардинал.-Пока что все наши планы рассеивались как дым, и нас еретики били. Брови пана Ченка резко сдвинулись, он с шумом поставил бокал и раздраженно разгладил седые усы: - Если бы император Сигизмунд и католическое духовенство не ожесточили так против себя весь народ Чехии, мы давно бы покончили с ересью. Вы, с позволения сказать, нагрешили, а нам, чешским панам, приходится ваши грехи расхлебывать. - Пан Ченек, не забывайте, где вы находитесь и с кем говорите! - слегка возвысил голос кардинал и пристукнул своим огромным перстнем по столу. - Я нахожусь в месте, где ваше высокопреосвященство чувствует себя в безопасности от таборитов, и говорю с нашим союзником, которому мы нужны как воздух, - хладнокровно отрезал пан Ченек. - Но не следует нам терять время в бесплодных пререканиях. Принимает ли ваше высокопреосвященство план действий чешского панства? - План принимаем и одобряем. Но требуем полного послушания святейшему престолу и полного отчета перед ним в каждом своем шаге. - Мы тоже это принимаем, - поднимаясь, заявил пан Ченек.-Его величество император одобрил наш план, и мы немедленно начнем его осуществлять. - Благословляю вас, сын мой, от имени его святейшества, - милостиво произнес кардинал. Когда за паном затворилась дверь, кардинал со злостью плюнул: - Какая скотина! Хитрая и наглая лиса! Заграбастал на севере Чехии все наши земли и богатства и готов служить всякому, кто их ему оставит. Но мы еще сосчитаемся с тобой, пан Ченек! Придет еще время! -тихо и с ненавистью пробормотал кардинал. - Но паны-чашники все же достаточно сильны, чтобы ими пренебрегать,-заметил брат Леонард. - К сожалению, это так. И поэтому мы их терпим. - Кардинал медленно поднялся и нервно потер руки.- Завтра же, сын мой, вы отправитесь в замок Раби и передадите письмо отцу Гильденбранту, инквизитору. Он давно уже трудится над искоренением чешской ереси, и сейчас он будет мозгом готовящегося там восстания. Он вас посвятит во все, что происходит в Чехии, потому что у него в руках сходятся нити со всех концов королевства. С ним вы обсудите дальнейшее... Уже поздно вечером к кардиналу вошел молодой рыцарь от герцога Бранденбургского. Кардинал небрежно его благословил и ткнул свою жесткую руку для поцелуя: - Вы, барон, принесли мне план? - Его светлость шлет вашему преосвященству свой привет и почтение и передает вот это.-И барон изящным движением вручил кардиналу объемистый свиток. Кардинал, ничего не отвечая, развернул свиток и начал читать. Дойдя до середины, он протянул свиток брату Леонарду: - Возьмите это и внимательно прочитайте, потом мне расскажете... Я приказал отвести вам и вашему спутнику комнаты. Вы ночуете в этом дворце. Вместе поужинаем и потолкуем о деле. Завтра же оба в путь: я - в Вену, вы - в замок Раби. Пока же вы изучите досконально этот план крестового похода, а вечерком мне расскажете, и мы его вдвоем обсудим. Я приготовлю письмо отцу Гильденбранту. Вы свободны, сын мой. Я что-то устал... Подойдя к кардиналу для принятия пастырского благословения, брат Леонард, бережно прижимая к груди свиток с планами похода, почтительно отвесил земной поклон и оставил кардинала Бранду в одиночестве.

2. НЕУДАЧА

Когда год назад пан Ян Крк из Ризмберка благосклонно принял пана Вилема Новака к себе на службу управляющим замка Раби, он поставил перед паном Вилемом задачу восстановить за год все повреждения в замке, причиненные во время осады и штурма его Яном Жижкой. - Я слышал, что пан Ян Крк заключил с паном Яном Жижкой договор о вечной дружбе? - осторожно спросил пан Вилем. Полное лицо пана Крка мгновенно утратило свою жизнерадостность. - Да, было... - неохотно промямлил пан Крк. - Действительно, было нечто подобное... да я и не собираюсь воевать, - неожиданно ворчливым тоном сказал он. - Но еще раз вам говорю: через год замок должен быть восстановлен. И пан Вилем, употребив нечеловеческие усилия и энергию, добился, что и впрямь - еще не истек год, а замок Раби, уже отремонтированный и обновленный, снова гордо возвышался на холме, окруженный высокой каменной стеной и глубоким рвом с водой. Несколько дней назад пан Ян Крк посетил замок и остался весьма удовлетворен. Заложив обе руки за пояс, пан Крк с благосклонной улыбкой на розовом, пухлом лице осматривал с высокой замковой башни двор, крепостные стены, сад, огороды, конюшни. - Мое желание пан Вилем исполнил как нельзя лучше, и, когда будет закончена починка всех повреждений в крепостной стене позади замка, пан Вилем получит более осязаемое выражение моей благодарности и одобрения. Как ваша дочь, пан Вилем? - Благодарю, пан Ян, Млада, слава богу, растет и здорова, но сорванец, каких мало: не барышня, а форменный разбойник! - Ну, ну, вы уж слишком строги, пан Вилем... Добро. Так завтра я уезжаю в Дрезден и там пробуду с семьей, наверно, все лето и осень, а зимой, бог даст, переедем в наше родовое гнездо - Раби. Помолчав с минуту, пан Крк добавил, озираясь по сторонам: - Здесь остается за хозяина отец Гильденбрант. Понимаете? - Вовсе не понимаю!-недовольно возразил пан Вилем.-Мне этот поп только кровь портит. - Что вы, что вы! - испуганно остановил его пан Крк. - Разве можно так говорить о комиссаре святой инквизиции?-И, видимо желая прекратить этот небезопасный разговор, пан Крк поспешил распрощаться со своим управляющим и отправился к себе в покои. Пан Вилем медленно спускался по винтовой лестнице замка, рассуждая сам с собой: "Эх, Вилем, Вилем, гляди в оба! Попадешь в грязное дело! Недаром сидит тут это длинное пугало, недаром пан Крк все юлит и норовит поскорее в Дрезден удрать. Вилем, гляди в оба!" Не переставая ворчать, Вилем медленно побрел через двор к себе, к дальнему крылу замка. На обширной площадке, окруженной старыми тенистыми буками, стояла девушка с арбалетом в руках и рядом с ней черноголовый Павел. - Крепче прижимайте, барышня, приклад к плечу. Не дергайте собачку... плавно, плавно нажимайте... Вот, вот... Ну! Стрела со свистом вылетела из арбалета и вонзилась в черное яблоко мишени, поставленной в сотне шагов От девушки. Девушка подпрыгнула на месте и принялась танцевать с веселыми криками: - Ого! Прямо в яблочко! Павел, гляди - прямо в яблоко! Павел, снисходительно усмехаясь, подтвердил: - Что правда, то правда! Точно угадали, что твой арбалетчик!

Пан Вилем остановился и с укоризной в голосе воскликнул: - Ну вот, вырастил себе утешение! Млада, ведь не за горами время, что и женихи начнут приезжать! Спрашивать станут, хорошая ли ты хозяйка. А я что скажу? Девушка перестала приплясывать и обернулась к отцу. Тот же продолжал выговаривать: - Что я им отвечу? Нет, моя дочь ничего не смыслит в хозяйстве, зато на сотню шагов стреляет из арбалета. Так, что ли? А скажи мне на милость, кому это нужно, чтобы его жена умела на сотню шагов в яблоко стрелять?.. А ты, Павел, в этом ей помогаешь!-сокрушенно жаловался управляющий. Млада вместо ответа подбежала к отцу и сунула ему молча в руки арбалет, выразительным жестом показав на мишень. Тот, не переставая ворчать себе под нос, быстро вскинул арбалет и, почти не целясь, всадил стрелу в самую середину яблока. - Татичек2! Вот так татичек! Ай, как славно!-в восторге кричала Млада. - Пане управляющий! - обратился к Вилему слуга.-Вашу милость пан Ян Крк кличет-они у отца Гильденбранта сидят! Пан Вилем поспешно отдал арбалет дочери, а сам направился в замок. Перед порталом главного входа он увидел двух мулов под седлами. Высокий монах в коричневой, грубого сукна рясе возился с седельными сумками, напевая хриплым голосом псалмы. Пан Вилем недовольно покосился на монаха. - Еще одного капюшонника дьявол принес! И чего они тут шляются? Что ни день, все новые и новые нахлебники заявляются. Ишь ты, какой здоровый, и рожа злая, словно у черта!-проворчал пан Вилем и вошел в портал замка. Пройдя через анфиладу комнат, управляющий остановился у завешенной тяжелыми портьерами двери. Получив разрешение войти, пан Вилем оказался в уютном кабинетике. На него пахнуло пряным ароматом восточных благовоний У стрельчатого окошка с многоцветным витражем стоял лакированный стол, заваленный бумагами. В глубоких креслах сидели отец Гильденбрант и пан Крк, а напротив них, спиной к пану Вилему, стоял какой-то монах. При входе управляющего монах обернулся, и пан Вилем, пораженный неожиданностью, только пробормотал: - Пан бакалавр!.. В этот момент он встретил в упор холодный, строгий взгляд молодого монаха. Что-то в этом взгляде удержало пана Вилема от дальнейших восклицаний. - Я вижу, пан управляющий знаком с братом Леонардом?-обратился скрипучим голосом отец Гильденбрант к пану Вилему. - Вовсе нет, ваше преподобие. Но, видимо, я ошибся, приняв брата Леонарда за кого-то другого,-залепетал смущенный пан Вилем. - Любезный пан Вилем,-сказал пан Крк,-я вас предупредил: я уезжаю в Дрезден, и по всем делам обращайтесь к отцу Гильденбранту. Завтра сюда прибудет отряд - человек с тысячу. Надо их разместить во внешнем и внутреннем дворе. И в дальнейшем, когда будут прибывать войска, размещайте их по указаниям отца Гильденбранта. - Слушаю, пан Ян! Но с какой целью прибывают сюда войска? - невольно вырвалось у пана Вилема. - Это не ваше дело, пан управляющий! - резко оборвал пана Вилема отец Гильденбрант.-Ваш долг- выслушать приказ и точно его выполнить. Ступайте! Пан Вилем, проклиная в душе отца Гильденбранта, пана Яна Крка и свою неудачную жизнь, вышел из комнаты. - Я очень рад, любезный сын мой, что его преосвященство прислал мне в помощь такого толкового и преданного советника, как вы,-ласково сказал инквизитор, указывая брату Леонарду на свободное кресло. - Ваше преподобие слишком добры и снисходительны ко мне, - скромно возразил молодой монах - Но его высокопреосвященство кардинал Юлиан Чезарини для того и послал меня в Чехию, чтобы по мере сил и способностей помочь верным слугам святого престола уничтожить в корне дьявольскую ересь. Враг оказался сильнее и коварнее, чем мы ожидали. - Именно так, сын мой, вы очень мудро сказали: враг гораздо сильнее и опаснее, чем мы думали. - Но с помощью божьей мы это проклятое зло одолеем,-твердо и решительно возразил монах,-надо только действовать настойчиво и очень осмотрительно. - Что вы думаете, сын мой, предпринимать, чтобы оказать помощь в нашем святом деле? - Когда я ознакомлюсь хорошо с планом восстания против власти сатаны в юго-западной и западной Чехии, я тотчас доведу обо всем до сведения его преосвященства кардинала Чезарини и испрошу от него дополнительной помощи золотом для поддержки нашего замысла - Вот это дельно! - радостно воскликнул пан Ян Крк. - Наши паны столь обеднели за эту войну, что без помощи святого престола им будет очень трудно собраться с силами. Я ведь сам потратил на восстановление замка и заготовку продовольствия для будущего его гарнизона больше ста тысяч коп грошей. Господь свидетель, я стал нищим! - Вот именно, пан Ян, это я и имел в виду, думая испросить у святого престола помощи. - У нас еще есть время, - успокаивающе заметил Я отец Гильденбрант.-Мы получили известие от нашего тайного друга из Табора, что скоро еретики должны собрать в городе Чаславе сейм, чтобы установить единую еретическую власть во всей Чехии и навсегда лишить возможности законного наследника короны святого Вацлава-императора Сигизмунда-занять трон чешского короля. Отец Гильденбрант принялся посвящать брата Леонарда в план предстоящего восстания католических панов юго-западного ландфрида. Слушая имена участников заговора, сведения о количестве войск и оружия, маршруты движения отрядов, брат Леонард изредка вставлял деловые замечания, давал умные советы и иногда рекомендовал отказаться от неразумных, по его мнению, шагов. Отец Гильденбрант серьезно выслушивал и почти во всем соглашался с молодым бакалавром. Пан Ян Крк во время их беседы сначала несколько раз украдкой зевнул, а потом поднялся и, распрощавшись с собеседниками, вышел. На следующий день он покинул замок. Прошло несколько дней. Пан Вилем заметил, что брат Леонард избегает его и вообще предпочитает в свободное время сидеть у себя в комнате в обществе своего бородатого спутника. Однажды отец Гильденбрант неожиданно сказал брату Леонарду: - Пан Ченек Вартемберкский согласился взять на себя задачу уничтожить это исчадие сатаны - Яна Жижку. Что вы об этом думаете, сын мой? Монах несколько секунд пребывал в молчании, затем все так же бесстрастно и невозмутимо сказал: - Убить Яна Жижку-наполовину выиграть войну. - Я такого же мнения. И сегодня же пошлю пану Ченку свое согласие и благословение - А я знаю надежного человека, с кем послать пану Ченку письмо. - Приготовьте, сын мой, посланца, и мы его сегодня же пошлем. Брат Леонард встал, почтительно поклонился и вышел Пан Вилем сидел вместе с дочерью в саду, предаваясь послеобеденному отдыху, когда к нему подошел брат Леонард. Приветствуя пана управляющего, монах вдруг Огорошил его вопросом: - Кто из слуг в замке, по мнению пана управляющего, самый честный, самый надежный и самый толковый? Из слуг, что имеются в замке Раби. Пан Вилем сначала неопределенно промычал себе под нос, а затем выпалил: - Могу ручаться головой только за моего черноголового Павла! - Очень хорошо! По приказанию отца Гильденбранта ему следует ехать с важным известием к пану Ченку Вартемберкскому в Градецкий край. Прикажите вашему Павлу следовать за мной к отцу Гильденбранту. Пан Вилем был чрезвычайно недоволен, но сейчас же позвал Павла и сообщил ему приказ. Сначала Павел только выругался и категорически отказался ехать, несмотря на грозный окрик пана Вилема. Брат Леонард положил руку на плечо Павлу: - Пойдем, друг мой, я тебе по дороге все расскажу, и ты не будешь со мной спорить. Павел быстро взглянул на брата Леонарда, на его монашескую рясу и, ничего не отвечая, молча отправился вместе с ним в замок. Пан Вилем и Млада долго глядели им вслед. - Татичек, ведь это тот самый кнез, что в позапрошлом году вытащил меня из реки. Пан Вилем сделал строгое лицо: - Я тоже сначала так подумал-что и говорить, они похожи, словно близнецы. Но все же это не он. - Да, - покорно ответила девушка, - но все же он очень похож... Выезжая к вечеру из замка, Павел встретил большой отряд конных и пеших воинов. Впереди ехал барон Ульрих фон Зикинген, а рядом с ним на маленькой круглой лошадке - брат Горгоний. Брат Леонард, спускаясь с лестницы, наткнулся на поднимавшегося брата Горгония. Увидев монаха, брат Горгоний побледнел, зашатался и едва не скатился по ступенькам. Монах пристально взглянул в лицо Горгонию и молча прошел вниз. Горгоний остался с трясущимися от страха губами. - Иисусе сладчайший! Пресвятая дева! Не оставьте меня! Спасите меня от Штепана Скалы! - бормотал, трясясь всем телом, брат Горгоний. Но, немного успокоившись, он решил: "Если это и Штепан Скала, то я все равно не могу сообщить о нем, так как иначе он расскажет о том, что я выдал всех католиков - заговорщиков в Пльзене. Значит, я ничего не знаю, а дальше, бог даст, все обойдется". Двор был заполнен прибывшими наемниками. Пан Вилем мрачно глядел на галдящую массу вооруженных мейсенцев, баварцев, саксонцев и возмущенно бормотал: - Клятвопреступники! Нет, Вилем Новак вам не товарищ! Пусть я провалюсь сквозь землю, но я начинаю думать, что табориты мне куда милее... Брату Леонарду приходилось ежедневно участвовать в совещаниях преданных Сигизмунду панов, давать им советы, указывать на их ошибки. Наконец на последнем совещании заговорщиков было решено поднять восстание в первый день августа, организовав поголовную резню всех таборитов в Сушицах, Клатови, Писке и Пльзене. - Бейте, бейте еретиков, не щадите никого! - провозгласил громогласно брат Леонард. На следующий день брат Леонард явился к отцу Гильденбранту. Каноник встретил его, как всегда, ласково. После долгой беседы отец Гильденбрант спросил у брата Леонарда: - Куда думаешь, любезный брат, ехать? - Пока в Вену. Там меня ждет его высокопреосвященство кардинал Бранда. - Так, так... - задумчиво проговорил отец Гильденбрант. В дверь постучали, и чей-то голос произнес, традиционное: - Да прославится имя господа Иисуса Христа! - Во веки веков! Аминь! - в тон отозвался отец Гильденбрант. Дверь растворилась. Вошедший откинул тяжелую портьеру и вступил в комнату. Штепан оторопел: перед ним стоял улыбающийся Шимон Дуб. - Ба! Кого я вижу! Какой приятный сюрприз! Но при чем тут ряса монаха-доминиканца? -Шимон вопросительно оглянулся на отца Гильденбранта. - Сын мой, - строго и удивленно обратился к Шимону каноник, - я вижу, ты еще не знаешь, что перед тобой конфиденциальный посланец его высокопреосвященства кардинала Чезарини. Имей уважение к брату доминиканцу Леонарду, бакалавру ин артибус.

- Ваше преподобие, я вижу, что, к сожалению, вы не совсем ясно себе представляете, кто перед вами стоит. Поэтому прошу разрешения вашего преподобия познакомить вас с моим дражайшим кузеном Штепаном Скалой, также бакалавром ин артибус, возлюбленным учеником Яна Гуса и доверенным самого пана Яна Жижки. Это еще не все: он не кто иной, как сынок некого Тима Скалы, которого в свое время ваше преподобие отправили в пекло. При первых же словах Шимона отец Гильденбрант побагровел и, словно подброшенный неведомой силой, подскочил с кресла. Несколько секунд он не мог произнести ни звука и лишь не сводил неподвижного взгляда со Штепана. Но, когда Штепан, усилием воли овладевший собой, с брезгливостью процедил: "Гад!", отец Гильденбрант взорвался. Он исступленно закричал, в бешенстве топая ногами: - Стражу! Сейчас же связать эту сатанинскую ехидну! Боже, боже, кто бы мог подумать!-и, схватив колокольчик, принялся неистово звонить. Шимон стоял, опершись о стену, и злорадно хихикал. В комнату, топоча сапогами, с шумом вбежала стража. - Вот, кузен, некогда я вам предсказал, что и ваш Ян Гус и вы пойдете дорогой вашего батюшки! - Эй, люди! Взять этого проклятого таборитского шпиона. В башню его! Комнату обыскать! Да смотрите, чтобы другой еретик не сбежал!-продолжал яростно вопить отец Гильденбрант. Десяток дюжих стражников скрутили Штепану руки и, избивая его кулаками, рукоятками мечей и алебард, поволокли из комнаты отца Гильденбранта. В коридоре мимо Штепана промелькнуло перекошенное от страха лицо Горгония. Когда же Штепана вытащили во двор, он услышал крик Шимона: - Гром и молния! Тысяча проклятий! Второй еретик успел скрыться!.. Эй, Губерт! Поставь на всех дорогах конные дозоры, он далеко еще не ушел. Догнать его, немедленно догнать!

Глава III

1. БАШНЯ ЗАМКА РАБИ

Камера, в которую бросили Штепана, находилась на самом верху башни и имела четыре шага в длину и четыре шага в ширину. Маленькое окошечко, заделанное толстой решеткой, приземистая, окованная железными полосами дверь, охапка соломы на каменных плитах пола. Целые дни он проводил у окна. Перед ним расстилался вид на скучный замковый двор. Далее - стена. За стеной виднелись холмы, покрытые сплошными лесами. По двору ходили солдаты, челядь, какие-то священники. Его одиночество нарушалось только два раза в день, когда хмурый бородатый тюремщик приносил еду и питье. Но вот однажды в неурочный час загремел засов, дверь открылась, и в его каморку вошел Шимон: - Рад тебя видеть, кузен, в добром самочувствии. Ты даже как будто поправился. Видимо, покой, хорошая пища и избыток сна повлияли на твое здоровье. Штепан молчал. Шимон оглянулся, поискал глазами куда бы присесть, и, не найдя ничего, засмеялся: - Да, не богато живешь, кузен! Гостю даже присесть не на что. Впрочем, табориту и полагается жить в бедности. Не правда ли?.. Однако, - сказал Шимон тюремщику, - принеси все же нам пару табуретов... Усевшись на табурет, Шимон, не переставая улыбаться, продолжал: - Надеюсь, любезный кузен не очень в претензии, что его доставили в этот кабинет. Но нам надо с тобой кое о чем поговорить, и в твоей воле или стать счастливым человеком, или... пойти вслед за своими наставниками Яном Гусом, Иеронимом Пражским и Микулашем из Гуси. - Ты подлец, Шимон, но не думай, что среди таборитов ты найдешь подобных себе! Шимон залился хохотом: - Ах, Штепан, ты еще ребенок! Но мы быстро из тебя сделаем взрослого мужа. Не сомневайся в этом. Штепан медленно приближался к Шимону с искаженным, побледневшим лицом и сжатыми кулаками. Шимон невольно поднялся с табурета: - Ну, ну, не забывайся, Штепан, ты не дома и не в Таборе... Тебе лучше быть поспокойнее, а то ты можешь нажить себе неприятности... - Убирайся вон!-вне себя от гнева закричал Штепан. - Я удаляюсь, кузен. Вижу, что говорить с тобой, как с разумным человеком, бесполезно. Дверь захлопнулась, и вновь Штепан остался наедине со своими мыслями. Так блестяще начавшаяся его работа для Табора в самый серьезный момент была прервана. Он даже не успел сообщить в Табор плоды своей деятельности. В каземат вошли трое - тюремщик и два человека с молотом и наковальней в руках. Один из них поставил на пол наковальню и безучастно бросил: - Правую ногу сюда! В это время его товарищ снял с пояса тяжелые кандалы и надел их на правую ногу Штепана. Несколькими сильными ударами молотка была расплющена заклепка. - Теперь левую! Через несколько минут руки и ноги Штепана оказались закованными в железные кандалы. Окончив работу, посетители ушли, и Штепан заметил, что вместо обычного обеда на окне стоит глиняная чашка с водой и кусок черного сухаря, Ночью его чуткий сон был внезапно нарушен легким толчком в бок. Штепан привстал на соломе и открыл глаза. Перед ним с фонарем в руке стоял тюремщик. Впервые Штепан услыхал его голос, низкий и угрюмый: - Следуйте за мной. При слабом свете фонаря они спустились с башни и прошли через длинные, мрачные коридоры замка. Шаги гулко отдавались в каменных сводах среди тяжелой, зловещей тишины. Миновав несколько совершенно одинаковых пустых комнат, они оказались в просторном помещении со столом посередине, на котором стояли два подсвечника. За столом сидели несколько человек; почти все они были в черной одежде священников, с поблескивавшими на груди серебряными распятиями. На столе, напротив отца Гильденбранта, занимавшего центральное место за столом, стояло серебряное распятие и лежала толстая книга в кожаном переплете. У дверей стояла вооруженная стража. - Бакалавр Штепан Скала, вы знаете, перед кем вы стоите? - негромко и внушительно произнес отец Гильденбрант. - Нет, не знаю, - спокойно ответил Штепан. - Вы находитесь перед лицом комиссара инквизиции святого престола и перед представителем его милости германского императора и короля венгерского и чешского Сигизмунда.-Отец Гильденбрант глазами указал на внушительного мужчину в богатой рыцарской одежде, глубокомысленно охорашивавшего свою окладистую каштановую бороду. - Бакалавр Штепан Скала! Вы, предавший душу дьяволу и погрязший в ереси гуситов, коварством и сатанинской хитростью под чужим именем прокравшийся в стан верных католиков как соглядатай и мошенник, заочно осуждены и будете сожжены на костре. Но святая церковь - милосердная мать своих детей, а не грозный судья. Раскаяние и отречение от дьявольской ереси даст вам возможность надеяться на милость господню, святого отца и императора. Вы меня поняли? - строго спросил отец Гильденбрант. - Да, понял, - прозвучал в комнате ответ. - Если вы поняли, так что же вы нам ответите? - вое суровее и тверже становился голос инквизитора. - Ничего, - невозмутимо сказал узник. - Бакалавр Штепан Скала!-услышал Штепан знакомый голос с краю стола и, повернув туда голову, встретился с сильно постаревшим, но хорошо памятным ему мерзким лицом Яна Противы. - Я хорошо вас помню и по Праге и по Констанцу. Вы всегда были близки к исчадию дьявола архиеретику Яну Гусу и сейчас говорите так, словно в вас вселился смердящий во грехах дух того ересиарха, да будет проклято во веки веков его имя! - Аминь! - почти хором отозвались все сидящие за столом. - Штепан Скала! - возвысил голос отец Гильденбрант.-Мы не станем тратить на вас время: вот список вопросов, на которые вы нам дадите ответ добровольно или не добровольно, как сами пожелаете. Один из сидевших за столом священников встал и, взяв со стола исписанный лист бумаги и подсвечник, подошел к Штепану и приблизил к его глазам бумагу. Первое, что прочел Штепан, была фраза, написанная красивым готическим шрифтом по-немецки: "Что и когда писал главарь бунтовщиков Ян Жижка из Троцнова польскому королю?" - Уберите бумагу, я ничего не знаю. - Так, превосходно! - оскалил длинные желтые зубы отец Гильденбрант. Вижу, что бакалавр все забыл, придется ему помочь кое-что вспомнить, а кое-что, - выразительно произнес инквизитор, - заставить навеки забыть! Господин управляющий замком, возьмите этого Злодея на свое попечение и вместе с палачом займитесь им, а завтра доложите нам результаты. Из темноты выступил высокий человек, а с ним двое слуг. Штепана увели в башню. Всю ночь горел багровый свет в узеньком окошечке в нижней части одной из башен, и часовой, до самого рассвета размеренно шагавший у подножия башни, слышал глухие, сдавленные звуки, доносившиеся из-за решетчатого маленького оконца, проделанного в стене на одном уровне с землей. Когда заглушенные каменными плитами стоны переходили в крик, часовой останавливался, а затем, снова вскинув на плечо тяжелую алебарду, продолжал все так же размеренно и бесстрастно вышагивать вокруг башни. Штепан лежал навзничь на соломе и тяжело дышал. Лицо было в запекшейся крови, глаза полузакрыты. По временам его дыхание перемежалось тихим стоном. Заметив наклонившееся над ним злорадное лицо Шимона, Штепан, обессиленный за ночь пытками, закрыл глаза. Шимон покачал головой и с циничным смешком подмигнул тюремщику:

- Сразу видать, что побывал ночку в лапах у Вальтера Рыжего! Но в суровом лице тюремщика Шимон не встретил поощрения своей насмешке на него с немым укором и презрением глядели угрюмые серые глаза. С плохо скрытой досадой Шимон вышел из каземата, на ходу сухо бросив: - Присматривай за ним! Как поправится - скажешь мне. Спустя секунду Штепан услышал, как грохнула дверь, и вслед за этим-над своей головой шепот: - Пусть пан бакалавр выпьет, это ему сейчас очень нужно. В рот Штепана полилась густая влага. Тепло стало медленно разливаться по измученному телу. Штепан открыл глаза. Рядом стоял на коленях тюремщик с кружкой в руке и внимательно глядел ему в лицо. - Спасибо, друг, - прошептал Штепан, и в то же время в голове его пронеслась мысль: "Где я уже видел это лицо? До чего мне знакомы эти серые глаза и этот глуховатый голос!" И вдруг с поражающей ясностью перед ним всплыли далекие воспоминания: Констанц, тюрьма францисканцев, мистр Ян Гус и его "добрый ангел" тюремщик, молодой шваб Роберт. Ну конечно, это он! - Роберт? - тихо спросил Штепан. - Да. Но откуда пан знает мое имя? - Констанц, тюрьма францисканцев, мистр Ян Гус... - Боже великий! Так это вы тот молоденький студент, что так часто передавал мне для покойного мистра записки? Штепан ослабел, он не в силах был говорить, только чуть заметно кивал головой. Его стало знобить. Видимо, начиналась горячка. Голова стала как раскаленная. Страшные кошмары непрерывно преследовали его. И только когда жар спадал, он, с трудом поднимая веки, узнавал свой каземат и неотлучно дежурившего у его изголовья Роберта... При утреннем свете лицо отца Гильденбранта казалось серым и безжизненным. Глаза глядели устало и тускло, морщинистая кожа на щеках обвисла и напоминала измятую тряпку. Пан Вилем Новак стоял перед комиссаром святейшей инквизиции, гордо подняв седую голову, и нервно покашливал. - Вам, пан Новак, было поручено допросить разоблаченного шпиона и закоренелого еретика бакалавра Штепана Скалу. Выполнили ли вы наш приказ? - Нет, не выполнил и не собираюсь и впредь выполнять. Я нахожусь на службе у пана Яна Крка как управляющий. - Значит, вы ничего не можете доложить о допросе еретика? - Ничего, кроме того, что он вынес все пытки и не произнес ни слова, не считая не совсем лестных выражений по адресу вашего преподобия и наисвятейшего отца... кажется, императора Сигизмунда он также упоминал... Глаза отца Гильденбранта загорелись недобрым огоньком: - Мне очень жаль, сын мой, но я боюсь, что у вас для управляющего слишком мягкое сердце и не в меру твердый язык. - Пусть об этом судит пан Ян Крк! - запальчиво отрезал Новак. - Я немедленно выезжаю в Дрезден и лично донесу пану Яну обо всем, что творится в его замке, и скажу об этом мое мнение! - угрожающе закончил пан Вилем. Отец Гильденбрант улыбнулся: - Да, конечно. Мы постараемся, чтобы пан Ян Крк узнал и наше мнение о вас, притом как можно скорее. Ступайте, сын мой! - закрывая глаза, усталым голосом закончил беседу инквизитор. В дверях пан Вилем столкнулся с входящим Шимоном, кинул на него презрительный взгляд и брезгливо плюнул. Бойко, захлебываясь от удовольствия, Шимон подробно доложил о допросе, пытках, но закончил свою речь тем, что "проклятый еретик" ничего не открыл. - Ну что ж, - пожимая плечами, проговорил недовольно инквизитор, - поручаю его тебе: добейся нужных нам признаний. Но не бросай лимон, пока его весь не выжмешь. Пусть еретик отдохнет после сегодняшней ночи, потом же, во имя божие, добивайся своего. О том, что он твой кузен, можешь вовсе забыть. - Я и так об этом всерьез никогда не думал, - поспешил заверить Шимон.

2. МЛАДА

Млада и Милка были близкие и нежные друзья, и Милка к тому же являлась верной хранительницей всех тайн Млады. Ежедневно они отправлялись вдвоем на прогулку в лес, что, между прочим, было строго запрещено Младе ее отцом. Там, в лесной чаще, Млада, сойдя с седла, ласково обнимала упругую блестящую шею Милки и поверяла ей на ухо все секреты, какие могут быть у шестнадцатилетней девушки. Милка же в ответ поводила чуткими шелковистыми ушами, косила на Младу выпуклые черные глаза и, вытянув шею, старалась дотянуться мордой до соблазнительного пучка свежей травы. Невнимание друга нимало не обижало Младу, и тогда она, взяв в руки повод, брела по лесной чаще, отыскивая удобное место, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Млада любила эту лесную чащу, тихую и величественную, где под сенью могучих дубов или стройных и гордых сосен и нарядных елок так хорошо было лежать на мягкой хвое и прошлогодних листьях, глядеть на синеющее над головой небо, следить за плывущими по нему облаками и мечтать о самых чудесных вещах, которые могли зародиться в девичьей голове. На этот раз Млада заехала в лес гораздо дальше обычного. Ее отец сегодня выехал в Дрезден, к своему господину пану Крку. Он категорически запрещал Младе выезжать дальше замкового рва, но строптивая Млада находила особенное удовольствие гулять одной и всегда удалялась как можно глубже в дремучий лес, окружающий замок. Сидя на упавшем дереве, Млада глядела на свою маленькую беленькую лошадку-подарок отца-и, поглаживая ее, спрашивала: - Как ты думаешь, Милка, знает ли дядя Роберт, что ходит с ключами каждый день в башню, кто там сидит? Если он знает, то уж мне-то он скажет. Была у Млады еще одна тайна. Совсем недавно она сделала поразительное открытие: здесь, в лесу, в яме живет "зеленый дед". Млада видела его уже два раза. Как-то в поисках родника она наткнулась на яму, похожую на большую нору, и в ней увидела спящего человека, худого, как палка, и оборванного, словно нищий. Она испугалась и тихонько ушла от этого места. Но спустя несколько дней любопытство заставило ее вновь отправиться в это самое место, предварительно захватив с собой небольшой запас вкусных вещей. Она была убеждена, что всякий разбойник, пусть даже самый что ни на есть страшный, всегда может быть ублаготворен лакомствами. Привязав к молоденькому дубку Милку, Млада осторожно, от страха еле дыша, но подталкиваемая непреоборимым желанием раскрыть "тайну", тихонько ступая по траве, подошла к знакомой яме и вздрогнула: из ямы на нее глядели два настороженных глаза. - Кто ты, барышня? - услышала она глухой низкий голос. - Я - Млада, - робко и заискивающе пролепетала она,-и принесла вам покушать. - Спасибо тебе, Млада. Как раз впору, а то я уже от голода еле ногами шевелю. А откуда ты узнала, что мне нужна пища? - Так, - сказала Млада. - Я подумала, что вам приятно будет покушать вкусных вещей. Дед недоверчиво и пытливо продолжал смотреть на Младу, протягивавшую ему со страхом в широко открытых карих глазах мешочек. Но, не встретив ничего, кроме доброжелательства в ее лице, обитатель ямы превозмог осторожность и, протянув руку, взял у Млады мешочек. - Я вам завтра еще принесу, - решилась сказать она уходя. - Слушай, Млада, - раздался у нее за спиной голос "зеленого деда". - За еду я тебя не забуду до самого последнего часа, но, если в тебе есть сердце, никому обо мне не говори. Млада обернулась, взглянула еще раз на "зеленого деда" и скорее почувствовала, чем разумом поняла, что действительно об этом человеке не следует никому говорить. - Вы - моя тайна. Я никому ее не открою, - быстро проговорила Млада и побежала к Милке. Млада жила в боковом крыле замка с отцом и старой служанкой Агнессой, которая присматривала за ней с тех пор, как пан Вилем взял свою дочь из монастыря св. Людмилы, где она, по обычаю того времени, получила вполне достойное дочери небогатого рыцаря воспитание и образование. Вернувшись с прогулки, Млада за обедом спросила старую Агнессу: - Как ты думаешь, Агнесса, почему никто не говорит, что за человек сидит в башне? Старуха наклонилась к самому уху Млады и принялась нашептывать: - Только, ради бога, молчите, барышня! Я таки выведала все: сидит там страшный таборит, убивший своей рукой сотни женщин и детей. Говорят, он сам их поджаривал на медленном огне. Толкуют, что это сын самого Жижки... Млада в неописуемом волнении слушала ее с открытым ртом и с поднятой в замершей руке ложкой. - Та-бо-рит! - повторила она слова Агнессы. И тут же решила про себя: "Надо обязательно посмотреть главного таборита. Сегодня же попрошу Роберта". Она знала, что тюремщик с ней ласков, и надеялась на успех. Роберт сидел на большом камне, заменявшем скамейку, у дверей в башню. - Дядя Роберт, - начала Млада, умильно глядя на угрюмого немца, - у вас совсем чулки порвались... Роберт искоса бросил взгляд на свои рваные и залатанные чулки и не нашел что возразить. - Да, изрядно сносил. Беда, купить не на что. - Подождите минуточку, - пробормотала Млада и помчалась домой. Скоро она вновь была у башни и торжественно вручила Роберту сверток: - Возьмите, Роберт, это папины чулки. Совсем еще хорошие, без единой дырочки. Тюремщик был очень доволен, и не знал, как лучше отблагодарить Младу. А она скромно присела рядом и, помолчав, тихонько, с чуть заметным лукавством спросила? - А если я о чем-то попрошу доброго Роберта, он мою просьбу выполнит? - Говорите, фрейлен. - Я хочу своими глазами посмотреть на живого таборита. Ведь он мне зла не причинит? - Какого таборита? Млада заметила, что Роберт удивлен и встревожен ее вопросом. Но она уже смелее продолжала: - Да того, что сидит в башне наверху. Роберт издал неопределенный мычащий звук и рассеянно стал отколупывать от стены кусочки камня: - Наверно, вы, барышня Млада, не совсем понимаете, о чем просите. Вы знаете, что есть приказ об этом не говорить? И приказ отдается, чтобы его исполнять. Млада обиженно надула губы и замолчала. Роберт искоса бросил взгляд на девушку - весь ее вид выражал крайнее страдание от незаслуженной обиды. Роберту стало неловко от своей чрезмерной строгости. Он снова громко откашлялся и извиняющимся голосом добавил: - Не дай бог, если бы кто узнал, что я с вами об этом говорю, тогда мне несдобровать. - Вы всегда такой боязливый? - ворчливо буркнула Млада, отвернувшись от собеседника. - Небось я не побоялась сказать отцу, что вы заболели, когда, выпив лишнего, заснули на сторожевой башне... Весь этот день Млада не могла приняться ни за одно из своих обычных занятий. Игла колола ей пальцы, и шитье падало из рук. Взяла вязанье-и спустила всю пятку. Бросила рукоделье и пошла побродить по двору-наскучило и это. Найдя скамью за углом башни, села в тени, чтобы поболтать с кем-нибудь из девушек, прислуживавших в замке. Мимо нее прошел, высоко подняв голову, Шимон Дуб и, едва поклонившись, скрылся за углом. По-видимому, он там кого-то встретил, так как Млада невольно услышала их разговор. Из первой части разговора Млада ничего не поняла. Но зато последние фразы заставили ее задуматься. - Ну как Штепан? - понизив голос, спросил собеседника Шимон. - Роберт-тюремщик говорит, что он все еще слишком слаб после первого допроса. Но придется взглянуть самому - мне что-то не нравится вид этого тюремщика, хотя он и шваб. - А относительно пана Новака ты написал пану Крку? - Послано самое решительное предупреждение - такого человека нельзя держать управляющим замка. И вообще он мне тоже кажется подозрительным... Млада слушала слова Шимона, широко раскрыв глаза. Она поняла, что ее отцу грозят новые невзгоды. Поспешно вскочив с места, чтобы не быть застигнутой в невольном подслушивании, она несколькими легкими прыжками отскочила прочь от угла. Миновало еще несколько недель. Замок к этому времени был уже занят усиленным гарнизоном солдат, присланных ландфридом. Но отца Млады все еще не было. В ее душе стало расти смутное беспокойство о нем. Не раз ей в голову приходили случайно услышанные слова Шимона об отце. В замке заметно было оживление. Видимо, прибыл Новый отряд воинов. Агнесса была встревожена и, увидев входившую Младу, разразилась упреками: - Что за наказание с вами! Как уехали со двора еще с утра, так до сих пор никто не видел, где вы были. А знаете, что толкуют? Не сегодня-завтра опять тут воевать начнут. Вишь, сколько вояк собралось! Млада ничего не ответила, наскоро пообедала и вышла во двор. Из башни вышли Шимон и Роберт. Шимон грозно размахивал перед лицом Роберта тростью и, искривив злобно рот, сыпал угрозами: - Хоть я не управляющий замка, но скажу тебе, что завтра же ты отдашь ключи другому! Вздумал обманывать нас?.. Не на таких напал! Ты еще, негодяй, расскажешь, за сколько тебя купил еретик, чтобы ты его выдавал за больного! Млада подошла к Шимону и вежливо присела: - Могу ли я поинтересоваться? Мне показалось, что этот грубый тюремщик чем-то огорчил пана Шимона. - Этому олуху поручили заключенного, так он его откармливает, словно борова, а нам всем врал, что бездельник болен. Завтра же мы его выгоним пусть берет копье и идет в войско, если ему здесь надоело! Млада пожала плечами и отошла прочь. Вечером в каземате горел светильник. Штепан сидел на соломе, прислонясь спиной к стене. При каждом его движении слабо позвякивали кандалы. Роберт с обычным сумрачным видом сидел на корточках у соломенного ложа узника. Штепан горячо и серьезно беседовал с тюремщиком. - Что мы убиваем всех немцев - это клевета наших врагов. В нашем таборитском войске есть немцы, что бросили своих панов и попов. Разве мало среди немцев бедняков в деревнях и городах? И разве мы их обижаем? Сам Ян Желивский, когда мы изгнали из Праги немецких патрициев, настоял перед общиной, чтобы оставили одну церковь специально для немцев, где бы на немецком языке говорили проповеди. Тебя, как и других немцев, наши враги нарочно пугают, чтобы вы боялись переходить на сторону Табора. При первом удобном случае смело переходи к нам, Роберт, и тебе не придется больше, как теперь, скрывать свои мысли. Роберт поднялся, вздохнул глубоко и с горечью проговорил: - Я, конечно, послушаю вас, пан Штепан. Завтра мне велено уходить из замка с немецким отрядом, а куда - нам пока не говорят. - Не слыхал, кто займет твое место? - Какой-то немец, по имени Генрих, из людей пана Шимона. - Генрих?.. А каков он собой?-Штепан даже привстал на своем ложе. - Такой миловидный, словно переодетая девица, но, кажется мне, изрядный прохвост. - Он! Ясно, что он! - с досадой сказал Штепан. - Все это дело рук моего кузена Шимона. Уходя, Роберт уже в дверях обернулся к Штепану: - Может быть, мне удастся еще задержаться на несколько дней, так как вчера Шимон куда-то отослал Генриха, и говорят, что он вернется только через неделю. Последующие дни внесли в жизнь Штепана значительные изменения. Во-первых, Роберт был оставлен тюремщиком вплоть до возвращения Генриха, а во-вторых, Штепан уже не скучал больше в одиночестве. Однажды к нему в темницу втолкнули компаньона, тоже закованного в цепи. Штепан с интересом рассматривал нового товарища по несчастью. Вновь прибывший мрачно смерил взглядом лежавшего Штепана: - Как здоровье пана бакалавра? - Благодарю, достойный пан Вилем. А что случилось с паном? - До сегодняшнего дня был управляющий, а теперь узник, как и вы. - Смею ли спросить пана Вилема, какая этому причина? Пан Вилем тяжело опустился рядом на солому: - Проклятые кандалы так трут руки... - Ничего, пан скоро привыкнет... Так что ж с паном приключилось? - Слово чести, я и сам хорошо не понимаю. После того как я отказался допрашивать пана бакалавра, у меня с этим черным длинным попом и его дружком, негодяем Шимоном, вышел крутой разговор обо всем, что делается в замке. На следующий день я выехал в Дрезден, чтобы все это дело доложить пану Крку и напомнить ему о подписанном договоре насчет вечной дружбы с паном Яном Жижкой. Приехал, доложил и прибавил от себя, что, по моему мнению, в замке хозяйничают самые подлые клятвопреступники и заговорщики. Пан Ян Крк только промычал что-то невразумительное, чмокнул языком и представил меня важному советнику императора декану Иоганну Назу. - Доктор Наз? Знаю такого, - мрачно заметил Штепан. - Вот, вот... Прошло еще несколько дней, и я заметил, что пан Крк изменил к худшему свое отношение ко мне. Однажды вызывают они оба меня к себе, и этот преподобный Наз говорит: "Вот вам, пан Вилем, письмо, запечатанное и очень важное. Вы его передадите прямо в руки отцу Гильденбранту. Кстати, пан Вилем силен в грамоте?" "Как кот в астрологии",-отвечаю я. "Вот и прекрасно! -говорит доктор Наз.-Но только вы должны его преподобию добавить на словах, чтобы изложенный в письме приказ пана Яна был немедленно и безоговорочно выполнен". Перед отъездом ко мне явился некий шляхтич и, отрекомендовавшись паном Сезимой Коцовским, заявил, что пан Ян Крк поручил ему сопровождать меня с его слугами в замок Раби и там остаться. "Очень, - говорю, - рад обществу пана Сезимы". По дороге же пан Сезима в наших беседах все старался сводить разговор на богословие: не согласен ли я, что под двумя видами причастие истинно, а под одним ложно... Я же ему отвечал, что привык закусывать, запивая вином, а не всухомятку, но что отцам церкви виднее. На это пан Сезима сказал, что я имею склонность к чаше. Истинно, отвечаю ему, я всегда имею склонность к чаше, но только полной до краев добрым старым вином, а не пустой. Так мы с паном Сезимой и ехали вместе. Но, скажу по чести, друзьями не сделались. Уж больно напоминает он мне фальшивый грош. Братец же его Гынек Коцовский тоже должен был прибыть в замок с отрядом немцев. И, клянусь святым Войтехом, не пойму я, что замышляют паны Крки, что собрали в замок такой гарнизон и столько навезли пушек, ядер и пороху! Явился, значит, я к отцу Гильденбранту, а у него там Шимон и еще какие-то попы. Вручаю письмо. Его преподобие читает письмо и как-то криво усмехается. Кончил читать-дает его другому попу, тот читает и тоже кривится. А я, как мне было сказано, объявляю еще ту самую устную добавку. Гляжу, все мои попы не выдержали и ржут, словно кони. "Пусть пан Вилем будет спокоен - приказ пана Крка тотчас будет выполнен. И пусть пан Вилем сам познакомится с письмом, которое он привез с собой". Дают мне письмо, начинаю его читать кое-как, по складам, и вижу, что там написано: "Пан Вилем Новак должен находиться неотлучно при захваченном злодее- еретике бакалавре Штепане Скале-как в сем, так и в ином мире, поскольку он, пан Новак, к еретикам-таборитам чувствует столь нежное сострадание и склонность". В ту же минуту на меня набросились солдаты, так что я и меч не успел выхватить, обезоружили, заковали в кандалы, а потом и сюда втолкнули... Что пан на это скажет? - горестно уставился на Штепана пан Вилем. - Могу сказать одно: чему вы удивляетесь? Разве вы не знаете, что чувство чести и порыв доброго сердца у них считается тяжким преступлением? - Знаете, пан Штепан, что меня угнетает больше всего? То, что эти проклятые попы даже не дали мне увидеться с дочкой. Прямо сатанинская жестокость, не правда ли? Штепан чувствовал симпатию к этому бесхитростному, честному рыцарю. В этот момент весь облик несчастного пана Вилема-его сгорбившаяся фигура, измятое, местами порванное платье, всклокоченные волосы и закованные в тяжелые кандалы руки и ноги - вызывал жалость и сочувствие. -Да, несчастная моя Млада...-в тяжелом раздумье проговорил пан Вилем.-Что теперь се ожидает?.. И все потому, что я бедняк, кроме герба, меча и чести не владеющий ничем по милости панов, безжалостно меня обобравших. И они же теперь решили меня погубить! - Против угнетения сильными слабых мы, табориты, боремся, - серьезно промолвил Штепан. Пан Вилем был крайне изумлен: - Как? Разве вы не хотите, отняв земли у всех панов и церкви, сами завладеть ими, а шляхту и горожан сделать своими рабами? Штепан только засмеялся: - Мы лишь хотим, чтобы все жили по-братски, не угнетали друг друга и не поедали плоды труда своего ближнего. Мы воюем против угнетения народа римской церковью и панами. - Ах, вот как! Я всегда и сам почитал блаженной памяти мистра Яна Гуса и восхищался его проповедями, да все некогда было обо всем этом как следует подумать. Целые дни беседовали пан Вилем и Штепан, благо их не беспокоили. - Пан Штепан, - спросил как-то пан Вилем, - а где же ваш бородатый спутник? Неужели его тоже схватили? На бледном лице Штепана показалась едва уловимая лукавая усмешка: - Думаю, что не очень далеко. Каждую ночь я слышу мне одному понятный крик совы. Это означает, что мой Шутник скрывается где-то здесь, неподалеку. Но как мне дать знать ему о себе - не могу придумать. - К несчастью, это действительно невозможно: в замке остались заклятые враги Табора. У меня самого есть думы, которые преследуют меня день и ночь: как спасти от будущих бед Младу и как доказать пану Яну Жижке, что он во мне не ошибся, - как можно скорее предупредить его о здешнем заговоре и о готовящемся восстании. После длительного молчания Штепан с некоторой неуверенностью предложил: - Я, кажется, кое-что придумал. Совершенно ясно, дочери вашей грозит весьма печальная судьба, ее надо во что бы то ни стало спасти. А также долг совести нашей - предупредить Яна Жижку заблаговременно об измене и предательстве, не говоря о многом ином. У меня тут есть единственный верный человек-наш тюремщик... - Немец Роберт?.. У него с моей Младой большая дружба. Вы ему доверяете?-спросил пан Вилем. - Да, Роберт для меня сделает все, что в его силах. Да и к вам он, кажется, тоже расположен. Теперь слушайте, что я вам скажу: через Роберта, пока он еще здесь, вы прикажите вашей дочери немедленно выехать из Раби в Табор... Да, да, именно в Табор, и не делайте, пожалуйста, таких больших глаз. Вы сами говорили мне, что у вас нет родных, а принять к себе в настоящее время вашу дочь из ваших знакомых едва ли кто решится. Только в Таборе она будет действительно в безопасности, поверьте мне. С рей же вы сможете письмом предупредить Яна Жижку о заговоре. - Уезжать Младе нужно, хотя бы и в Табор, это Правильно. Но как же она поедет одна в столь дальнюю дорогу? - Иного выхода нет. Из двух опасностей надо выбирать меньшую. - Эх, и зачем вы отправили к пану Ченку моего Павла! С ним бы я послал спокойно Младу" хоть в самое пекло. - Ничего не поделаешь-дело шло о жизни Яна Жижки... А вы меня сразу узнали? - Я? Ну конечно! И не так я, как моя дочка. Но я ей сразу же запретил даже думать, что вы - это вы. - Павел взялся выследить, кого Ченек подкупит и отправит к Яну Жижке-чтобы убить его. Вот почему он уехал с письмом инквизитора к Ченку. - Значит, будем действовать через Роберта. - Он скоро должен прийти. Наконец показался Роберт с глиняной миской в руках. - Роберт, именем покойного мистра Яна Гуса заклинаю тебя помочь нам! - Приказывайте, бакалавр! Все, что в моих силах, выполню. - Ты должен или привести сюда дочь пана Вилема, Младу, или, если это будет невозможно, передать ей от нас письма - мы напишем их на платках - и приказать ей от имени пана Вилема, не медля ни дня, ни часа, переодеться в платье пажа и ехать в Табор к Яну Жижке, вручить ему письма и сказать, что ее отцу грозит смерть. Понятно? Роберт понимающе кивнул своей лохматой головой и тотчас покинул камеру. Не больше чем через десять минут он уже снова был в тюрьме и вручил Штепану два платочка, вышитых шелком, и свинцовый карандаш: - Барышня сначала горько заплакала, но потом велела сказать, что завтра же на заре она выедет в Табор. - Ну, давайте готовить письма! Роберт вышел за двери, чтобы предупредить, если кто-нибудь явится в башню, а оба узника начали писать письма Яну Жижке: одно от пана Вилема, второе от Штепана. Наконец оба письма были отправлены. Штепан сказал весело пану Вилему: - А теперь пусть меня казнят! Я свое сделал. Только бы Младе благополучно доехать до Табора. Пан Вилем молча сжал свою седую голову. Млада и "зеленый дед" встретились как старые друзья. Пока старик уничтожал очередной паек, принесенный Младой, девушка молчала, о чем-то сосредоточенно думая. Старик окончил обед и, вытирая рукавом рот, спросил Младу: - Что-то сегодня Млада задумчива-не приключилось ли с ней чего? - Да, приключилось, и очень серьезное дело. Млада откровенно рассказала старику до мельчайших подробностей об аресте ее отца и о заключенном в замке бакалавре. - Мне не удалось попасть в башню и попрощаться с ними, а завтра на заре я отправляюсь в Табор. - Эх, дочка, и почему ты мне обо всем этом раньше не сказала! - с сокрушением воскликнул старик. - Мы с тобой уже давно были бы в Таборе. Завтра тронемся в Табор. Дорогу я туда найду с закрытыми глазами. Млада была рада, что у нее появился компаньон. - Дедушка, а мы их спасем? - поставив ногу в стремя и обернувшись к старику, спросила Млада. - Как бог свят! - категорически заявил старик. По дороге домой Млада забежала к подружке Ружене и попросила ее подтвердить, что она просидела весь вечер у нее, Ружена с укоризной погрозила ей пальцем, но пообещала: - Ладно уж, так и быть, совру, чтобы выручить тебя. Но, право, не думала я, что у тебя здесь завелся любезный. Кто ж это? - Потом скажу! - смеясь, шепнула Млада и, наскоро расцеловавшись с подругой, побежала домой. Агнесса уже спала. Млада, осторожно ступая, стала готовиться в дорогу. Достала из шкафа костюм пажа, что подарил ей отец для охоты. Зайдя в кладовую, наполнила два дорожных мешка всякой снедью и напитками. Приготовила для дороги небольшой изящный самострел с полным колчаном стрел и длинный, узкий кинжал. Не забыла прихватить дорожный топорик, кремень с кресалом и широкий шерстяной плащ. Наконец она достала небольшую серебряную шкатулку и, открыв ее, вынула несколько золотых монет и колечко с браслетом. Все это она бережно зашила в пояс. Утром она объявила Агнессе, что едет на свою обычную прогулку и чтобы та не беспокоилась, если она поздно вернется, потому что она намерена навестить знакомую монахиню в монастыре св. Клары, что в миле от замка. Когда все было уложено, она попросила старушку помочь ей нагрузить на Милку мешок с припасами. - Это для моей доброй матери аббатисы Луизы гостинец, - объяснила она назначение мешка, обняв Агнессу. Млада медленно выехала через двор и, проезжая мимо башни, приостановилась. Посмотрев, нет ли кого поблизости, махнула в воздухе рукой. Привратники знали ее хорошо и открыли ворота, Млада еще раз оглянулась на замок Раби и тронула Милку. Скоро она и "зеленый дед" сидели рядом и обсуждали, как поскорее доехать до Табора. В ту же ночь они вдвоем двинулись на восток: высокий, слегка сгорбленный старик в оборванной одежде и с взлохмаченной головой шел, опираясь на длинную палку, а рядом на белой лошадке ехал молодой паж в голубом берете и сером плаще. В эту ночь Штепан и пан Вилем напрасно ожидали обычного привета Шутника крика совы.

Глава IV

1. В ТАБОР

Ян Жижка вернулся с Чаславского сейма. Ратибор настолько привык к своему "отцу", что мог безошибочно улавливать малейшее колебание в душевном состоянии Яна Жижки. И теперь, едва бросив мимолетный взгляд на лицо гетмана, Ратибор понял, что Ян Жижка вернулся сильно не в духе. Обычно он всегда при встрече с Ратибором останавливался и добродушно шутил со своим учеником, недавно выбранным подгетманом. На этот раз Жижка, наскоро, на ходу ответив на приветствие Ратибора, твердыми и скорыми шагами прошел к себе в дом. Весь его облик и выражение сурового лица изобличали глубокую озабоченность и недовольство. Сбросив на руки оруженосца плащ и шапку, он приказал: - После вечерней службы собрать ко мне всех гетманов, подгетманов и старшин. Вечером в доме Яна Жижки сошлись гетманы таборской общины: Збынек из Бухова, Хвал из Маховиц и Ян Рогач, избранный гетманом после кончины Микулаша. Кроме них, на лавках разместились подгетманы и таборитские старшины. - Милые братья!-начал Жижка, пробегая острым взглядом по рядам сидящих. Хочу вам рассказать, что мы привезли Табору с Чаславского сейма. Скажу наперед: хорошего мало. Но все ж пусть лучше будет мало, чем ничего. За эти два года мы прошли, как грозный вихрь, через всю южную и юго-западную Чехию, сметая на своем пути власть римского антихриста и его слуги Сигизмунда. Мы с вами за этот год утвердили чашу во всех главных городах юга и запада Чехии, а потом вместе с нашими любезными братьями по чаше-пражской общиной - вышибли Сигизмунда из северной и восточной Чехии. Победы наших воинов заставили многих панов, сторонников Сигизмунда, принять чашу и четыре пражские статьи3. Сам Сигизмунд изгнан за пределы Чехии. Пражские чашники предложили всем гуситам собраться в Чаславе и решить, как быть дальше: кому управлять Чехией и на каких основах. Было решено: все исповедующие наше учение должны принять четыре пражские статьи. В суровых глазах таборитов, глядевших на него, Ян Жижка прочел: мало для тех жертв и той упорной борьбы, которую за эти два года вынес Табор и его союзники-города - члены таборитского союза. - В глубине души и я с вами согласен. Но мы, табориты, участники сейма, считали: наши четыре пражские статьи - это та основа, вокруг которой мы можем объединить все силы против императора Сигизмунда. Эти статьи приняли все присутствовавшие на сейме. - Еще бы, когда этого добиваются пражские "хромающие гуситы"! Но мы в нашем таборитском братстве не так смотрим! - дерзко бросил Вацлав Коранда. Его Продолговатое, с твердыми скулами энергичное лицо глядело на Жижку с выражением возмущения и порицания. Ян Жижка только слегка сдвинул брови, но дрожащий левый ус ясно выдавал его раздражение. А Вацлав Коранда между тем продолжал с горящими от возбуждения глазами: - Почему, брат Ян, только эти четыре пражские статьи были предложены сейму? Разве брат Ян забыл, что таборитские братья отрицают все догматы церкви антихристовой, ее греховные пустые обряды, что мы не Основное требование бюргерско-дворянского лагеря - секуляризация церковных земель. Наиболее популярное требование-уравнение мирян с духовенством, предоставление мирянам права причащения из чаши От этого требования представители бюргерско-дворянского лагеря получили имя чашников. Кроме того, в пражских статьях содержались требования свободы религиозной проповеди на родном языке, запрещения продажи церковных должностей и отмены денежных поборов духовенства за совершение религиозных обрядов. Четыре пражские статьи как программа-минимум, направленная против католической церкви, признавались и таборитами. Статьи были переведены на латинский, немецкий и венгерский языки и получили широкую известность в Европе. признаем иного короля, кроме господа нашего, что в Таборе все должно быть общим и никто не имеет права, не совершив смертного греха, желать иметь что-либо свое собственное? Коранда замолчал и, не сводя своих черных глаз с Яна Жижки, стоял, опершись рукой о стол. Но вот снова голос Жижки заполнил комнату: - Брат Вацлав и его друзья глубоко огорчают меня. Ничему подобному наш учитель, мученик Ян Гус, никогда не учил. И никогда он не проповедовал о скором пришествии конца мира и начале Христова царствования. Кто этому учит наших братьев-бедняков, тот сеет вредную ересь, мутит умы и создает раздор среди таборитской общины. И пусть эти братья знают, если даже их помыслы чисты, что плодом их деятельности будет гибель нашего общего дела. Мы этого не можем допустить. Я одинаково безжалостно буду карать всех, кто покусится на основу нашего учения: будь то папа, или Сигизмунд, "ли... здесь Ян Жижка замолк и устремил взгляд на Коранду и Мартина Гуску, ...или всякий иной. В голосе Жижки и в его лице в этот момент была решимость и железная воля, так хорошо знакомые его собратьям, а еще больше его врагам. Гневный, с плотно сжатым упрямым ртом, положив стиснутую в кулак руку на стол, Жижка обводил пытливым взглядом окружающих. Большинство лиц выражало солидарность и поддержку, но группа сидевших вокруг Вацлава Коранды глядела на воеводу с явным неодобрением. - Но довольно об этом, не стану тратить наше время на бесплодные споры и пререкания. Итак, сейм, приняв четыре пражские статьи, решил также объявить императору Сигизмунду Люксембургскому, что он как виновник мученической смерти Яна Гуса, Иеронима Пражского, Яна Красы и многих других, замученных им за правду, и как враг чешского народа и за многие иные недостойные проступки против чешской земли лишается права на корону святого Вацлава. Произнося последнюю фразу, Жижка ясно чувствовал, что все согласны с этим решением. - Эту статью сейм принял, но моравская шляхта и моравские городские коншели не согласились поставить свои подписи под этой статьей. Мы, не щадя нашей жизни, боремся с императором Сигизмундом, а они склонны признать его своим королем. Ни для кого не тайна, что и наши паны с пражскими богачами тоже старались так записать решение, чтобы иметь повод от него отказаться, если им будет выгодно. Но в настоящее время мы, табориты, не можем обойтись без союза с пражской общиной и без соглашения с панами и богатыми бюргерами. Особенно теперь нам важен союз с сильной пражской общиной. В союзе с ней мы с папой и Сигизмундом справимся, но одни против врагов внешних мы не в силах устоять. Поглядите сами. За несколько месяцев мы вместе с пражанами освободили сколько городов и областей: Бероун, Слани, Лоуни, Кадань, Хомутов, Литомержице, Бела, Мельник, Костелец, Чески Брод, Коуржим, Нимбрук, Колин, Кутну Гору, Часлав, Хрудим, Високе Мыто, Полички, Литомышль, Яромерж, Двур Кралове и, наконец, последний оплот Сигизмунда в Праге-Градчаны... Со всех сторон комнаты послышались одобрительные возгласы. - Для управления страной впредь до выбора нового короля сейм решил избрать двадцать регентов. Вы, наверно, знаете, что в это число попали паны Ченек Вартемберкский и Ольдржих Рожмберкский, с которыми мы все время дрались насмерть. И если вы думаете, что я этим панам хоть чуточку верю, вы ошибаетесь... - Но что ты сам, отец, мыслишь? Что нам нужно теперь делать?-нарушил минутное молчание Ян Рогач. - Милые мои братья! Нам предстоит готовиться к новой жестокой войне: император Сигизмунд и папа Мартин Пятый вновь собирают огромную армию из всякого сброда, к которой, без сомнения, присоединятся многие из наших панов, сейчас заключившие с нами мир. Я имею известия, что во многих замках этих панов начинают тайно собираться войска, привозятся из-за границы пушки и порох. Надо думать, что скоро нам придется опять выступать с польным войском. Пусть же наши братья каждую минуту будут готовы к бою! С этого дня в Таборе начались приготовления к походу. С утра до ночи работали многочисленные оружейные мастерские, во главе которых стоял Войтех Дуб. На городской площади капитаны и сотники целыми днями обучали молодых воинов искусству владения оружием. Сотни лучников и арбалетчиков упражнялись в стрельбе. Мужчины, женщины, дети собирались толпами и с интересом наблюдали за стрельбой. Стрелы с пронзительным свистом пронизывали воздух и с резким коротким стуком вонзались в деревянные мишени. Зрители громкими восклицаниями одобряли наиболее удачных стрелков. За городской стеной на лугу происходило обучение верховой езде и конному бою. Молодые латники старались ударами копий с тупыми, обмотанными тряпками концами вышибить друг друга из седла. Несколько далее воины учились искусству обращения с боевыми возами. Длинные колонны возов строго следовали за своим головным возом; по сигналу гетмана ряда, командовавшего двадцатью пятью возами, колонна то останавливалась, то перестраивалась. В доме Яна Жижки за столом, накрытым белой скатертью, сидели гетманы и подгетманы, с которыми Ян Жижка лично вел занятия по тактике ведения войны при помощи боевых возов. - Итак, братья, запомните хорошенько: на каждой телеге должны помещаться два воина с луками и копьями, под повозкой укрепляются щит и цепь. На каждой телеге должны быть одна маленькая пушка, два топора, две лопаты, два скребка, две боевые секиры, две кирки, одна рогатина и одна пика с крючком, чтобы ссаживать всадников с седла. Ян Жижка взял в руки свинцовый карандаш и начал чертить на бумаге замысловатые геометрические фигуры, напоминавшие латинские буквы: - Теперь перейдем, дорогие братья, к главному: как надо строить возы во время наступления и как надо ставить возовые укрепления при обороне. Поглядите на эти рисунки. Когда вы наступаете, возы должны идти в одну или несколько линий один за другим таким образом, чтобы лошади каждого заднего воза прикрывались впереди идущим возом со щитами. При таком порядке враг не сможет поразить стрелами всех ваших лошадей. Воины же должны идти рядом с возами, будучи также укрыты от стрел сплошной стеной движущихся возов. Когда вы приближаетесь к противнику, замыкайте возы фронтом к врагу. Возы останавливаются и соединяются цепями. Дав залп из пушек, бросайте ваших воинов в атаку, ни на секунду не переставая осыпать врага со всех сторон стрелами и камнями. Если же противник сам на вас нападает и пытается смять атакой тяжелой кавалерии ваше войско, ставьте ваши возы, как я изобразил здесь на бумаге... Долго и обстоятельно учил старый, опытный полководец своих учеников военному искусству. Однажды вечером, уходя от Яна Жижки, Ратибор задержался. - Пан Ян!-обратился он к воеводе.-Вы вот как-то говорили о Мартине Гуске и Вацлаве Коранде. Я к вам привык и верю, как своему отцу, но ведь эти кнезы проповедуют то, чего жаждет простой народ. Оттого-то за ними и идут все бедняки и обездоленные. - Я понял тебя, брат. Тебе кажется, что Ян Жижка идет не с народом, не с беднотой. Так ведь? Ратибор немного сконфузился и покраснел. - Не совсем так, но примерно... - пробормотал он в крайнем замешательстве. - Люблю тебя, Ратибор, за то, что душой ты тверд и прям, как клинок меча. Ну что ж, постараюсь тебе объяснить что смогу. - Поставив одну ногу на скамью и мерно постукивая свинцовой палочкой по столу, Ян Жижка медленно, с расстановкой начал говорить:-Разве найдется такой честный человек, который бы не считал, что все люди должны жить в братстве и равенстве между собой, что, когда не будет в мире собственности, у людей настанет счастливое время, что не должно быть на земле ни знатных, ни рабов, ни богатых, ни бедняков? Эта истина ясна и ребенку... Ратибор, не отрывая глаз от лица Яна Жижки, жадно ловил каждое слово. - Но ты реши сам: разве теперь можно думать о том, чтобы одним ударом установить царство божие на земле, когда вокруг нас столько врагов?.. Ратибор ушел от Жижки с тоскливым чувством. Ему невыносимо тяжело было сознавать, что в дружной, братской семье Табора появилась трещина. Он только печально качал головой, представляя себе, что может вырасти из этих разногласий. С такими невеселыми мыслями Ратибор дошел до дома. Там он застал Карла и Божену. Карел зашивал подпругу, а Божена ставила латку на порванном рукаве камзола брата. - Что, брат, такой невеселый? - поинтересовался Карел у побратима. Ратибор в двух словах передал ему беседу с Яном Жижкой. - Что ж, это так, - завязывая узелок, отвечал Карел. - Будем гоняться за царством божиим - прозеваем то, что имеем, и враги снова оседлают нас, что твоего осла. Что нам, мужикам, нужно? Чтобы у всех была земля да хозяйство и никакого пана, немецкого или своего, не было на горбу... ну, и чтобы суд был для всех один- и для пана и для мужика, строгий да справедливый. И молиться бы нам чтобы на своем языке, а не на латыни. Вот и все, что мужику нужно и за что мы бьемся. - Ты что, куда ехать собираешься?-спросил Ратибор, глядя на подпругу в руках Карла. - Еду, брат. Гетман вызвал, велел взять полсотни латников и прощупать дороги да деревни к Писку и к Гораждовицам. Есть слухи, что паны там что-то замышляют. - А ты не слыхал, что пан Богуслав из Красикова, который сдался в своем замке Петру Змерзлику, из нашего злейшего врага стал ярым чашником? Да каким! Прямо под стать Яну Желивскому. Теперь он не признает ни папы, ни королей, ни панов-все, говорит, должны быть равны. Вот какие чудеса приключаются в земле чешской! - Ну, бывает и наоборот, - с усмешкой заметил Карел. - У нас многие паны клялись в верности чаше, а потом объявили себя верными сынами папского престола... Ну как, камзол готов? Покажи, сестренка... Рукав как новый. Спасибо, Боженка! Через час небольшой отряд всадников-мораван во главе с Карлом, грохоча по деревянному мосту через Лужницу, выехал из Табора и скоро скрылся из глаз стоявшего в воротах Ратибора. До Писка отряд дошел благополучно, не встретив ничего подозрительного. Дороги были пустынны. Кое-где виднелись полусожженные деревни - следы хозяйничанья имперцев. Далее начинались владения пана Крка из Ризмберка. В одной деревне старик крестьянин сообщил, что на днях по окольной дороге через лес люди видели проходивший большой отряд - по-видимому, из немцев. Откуда он шел и куда направлялся, никто не знал. Карел разбил своих людей по десяткам и двинул все группы лесными тропами с приказанием: сняв изображение чаш, двигаться к Гораждёвицам, зорко осматривая местность и опрашивая жителей. Было условлено-на третий день вновь собраться в той же деревне. Сам он во главе десятка латников отправился на запад от деревни. Вместе с Карлом ехал Далибор с сыновьями. - Боривой, - сказал Карел, - слезай с коня да пройди вперед - погляди, что делается около того домика у дороги. Видишь, стоит на опушке леса? Только сними шлем и оставь копье. Я вижу, там кони стоят. Ну, иди, мы тебя здесь подождем. Боривой направился к домику, находившемуся шагах в пятистах от них. Карел с остальными остался у опушки под прикрытием деревьев и кустов. Через некоторое время Боривой вернулся, запыхавшись от быстрой ходьбы: - Это шинок. У околицы привязаны девятнадцать коней под седлами. Седла немецкие. Солдаты изрядно вы* пили: бранятся и поют песни. Дозорный стоит у дверей - видно, тоже пьян. Чаши на груди и на щите нет - Любопытно...-проворчал Карел.-Кто ж такие? Надо поразведать. А ну, отец, это по твоей части. Сбрасывай-ка воинское платье и отправляйся к ним. Поразузнай-ка, что и как. Да возьми с собой Ярду - он мастер нищим прикидываться. Если что, днем - крик сороки, ночью - филин, а мы ответим волками. Поняли? - Поняли, - ответили Далибор и Ярда и тут же начали переодеваться. При помощи самых простых приемов и средств оба воина преобразились в настоящих бродяг. Вскоре двое нищих подошли к длинному приземистому дому, крытому тесом, на воротах которого висел пучок сена в знак того, что проезжие путники могут здесь остановиться и найти корм для лошади. Это был в одно и то же время и постоялый двор, и гостиница, и шинок, а также, весьма вероятно, и пристанище для "рыцарей большой дороги", чему благоприятствовало пустынное расположение дома в окружавшем его густом лесу. У изгороди стояло на привязи около двух десятков солдатских коней, меланхолически жующих сено. На деревянных ступеньках крыльца сидел, тупо глядя на дорогу, усатый рыжий воин из немецких наемников. Сняв с головы легкий железный шлем и положив его на колени, он от нечего делать барабанил по нему. Копье было небрежно поставлено рядом у стены дома. Увидев подходивших нищих, он на ломаном чешском языке грубо окликнул: - Кто вы есть? Зачем сюда идете? Ярда замычал и стал оживленно объясняться при помощи сложной жестикуляции пальцами. Солдат вперил в него оловянные глаза и вопросительно перевел взгляд на Далибора. - Пострадал от руки проклятых таборитов за то, что защищал его милость короля Сигизмунда. Язык у него отрезали еретики, - пояснил Далибор. Теперь приходится бродить по городам да селам и просить во имя Христово. - О, это его еретики так обработали? - загоготал солдат.-Здорово подшутили! Пол-языка как не бывало! - Господин воин, мы очень голодны, позволь нам войти в этот дом и попросить у хозяина во имя божие милостыни жертвам еретиков. - Ладно уж, заходите, - снисходительно разрешил часовой. В обширном полутемном помещении за длинными столами сидела орава вооруженных наемников. Внимание нищих было привлечено небольшой группой солдат в углу, среди которых выделялись более богатой одеждой и более блестящими доспехами двое офицеров, развалившихся на лавке у стены. Перед ними стояли мальчик и высокий старик. Судя по одежде, мальчик был, видимо, пажом какого-то знатного пана, а старик, очевидно, крепостным мужиком. Мальчик стоял, упрямо глядя в пол; старик ежеминутно кланялся и о чем-то просил офицеров. - Так ты скажи, зачем ты едешь в Писек? - грубо допрашивал офицер. Мальчик еще не успел ответить, как старик поспешил объяснить: - Мы же высокому пану уже докладывали: пан Вилем Новак из Коуржима послал нас в Писек свезти привет его кузине панне Марии, что в замужестве за паном Ольдржихом Кепкой из Слани, что в войске его милости императора короля Сигизмунда сражается с чешскими еретиками. - Ну, а ты зачем с ним? - продолжал младший офицер, не спуская глаз с мальчика. - Я послан для услужения в дороге: ведь пан Вацлав еще мальчик и в дороге не опытен. - А кто его отец? - вмешался хриплым басом пьяницы старший офицер, потирая свой сизо-красный мясистый нос. - Мой отец - пан Вилем Новак, бургграф замка Раби пана Крка из Ризмберка. - Пана Крка?-с изумлением спросил младший.- Замка Раби?.. Пан Гринер, нам как раз нужно в замок Раби, они могли бы нас туда провести. - Но нам необходимо срочно попасть в Писек, - запротестовал мальчик. - А сколько езды до Раби? - поинтересовался молодой офицер, внимательно оглядывая мальчика. - Если сегодня к вечеру выехать на хорошем коне - завтра к ночи можете туда доехать,-пояснил старик. - Ну и прекрасно! Мы отправимся вместе и оттуда в благодарность дадим вам свежих лошадей для обоих, и вы наверстаете потраченное время. - Нет, - упрямо не соглашался мальчик, - мы не можем провожать вас-отец будет очень сердиться. - Врешь!-вдруг заорал младший офицер.-Ты вовсе не паж, а переодетая девка. И кто тебя знает, зачем ты бежала из замка!.. Взять их обоих и запереть. Мы их возьмем с собой в Раби, и там выяснится, кто они такие. Мальчик побледнел, растерялся и не нашелся что ответить. Старик с досадой запустил пальцы в свою огромную седую бороду. В этот момент к ним подошли нищие и, громко гнусавя, стали нараспев просить милостыню у "благородных рыцарей". Младший офицер, не обращая внимания на нищих, самодовольно стал говорить своему начальнику: - Я как взглянул на мальчишку, так сразу понял, что это переодетая девка, и нарочно предложил им проводить нас до замка Раби. Наверно, они что-нибудь там натворили и сбежали. Надо бы их обыскать... Эй, хозяин! крикнул он во весь голос. Хозяин шинка, мрачный мужчина средних лет, поспешил на вызов: - Что угодно благородному пану? - У тебя жена есть? Круглое лицо хозяина выразило невольную растерянность. - Есть, благородный пан, - вытаращив бесцветные глаза, робко вымолвил шинкарь, не понимая, к чему этот странный вопрос. - Сейчас же зови ее сюда, - приказал пан Гынек, - а заодно тащи еще флягу вина. Шинкарь, недоуменно оглядываясь на гостей, заковылял в соседнюю комнату и, остановившись в дверях, позвал: - Оленка! Иди сюда поскорее, тебя пан рыцарь желает видеть. В шинок вразвалку вошла невысокая толстая женщина и, изобразив любезную улыбку на своем лоснящемся хитром лице, осведомилась: - Чем могу услужить благородным рыцарям? - Возьми эту переодетую девку и как следует обыщи ее. Все, что найдешь, отдай вот этому кавалеру, что пойдет с вами. - При этих словах пан Гынек показал на одного из солдат-огромного, заросшего бородой детину с багровым шрамом через все лицо. Мальчик в беспокойстве обменялся взглядом со стариком. Тот же в это время случайно встретился глазами со старым нищим. Старый нищий чуть заметно подмигнул ему. Оба рыцаря, занятые подозрительным мальчиком, не замечали нищих. - Как же тебя звать? -со злорадной усмешкой обратился пан Гынек к мальчику.-Признавайся добром... Не желаешь говорить? Все равно узнаем. Ну, а ты, старый бездельник и лгун, говори: кто вы такие? - Я все, что знал, уже сказал вам, уважаемый пан, - Жалобно отозвался старик. - Врешь, старый филин!-вспылил пан Гынек и с размаху ударил старика в лицо. Из разбитой губы потекла кровь, старик покачнулся, но все же устоял на ногах. - Увести его и хорошенько обыскать!-закричал пан Гынек, вытирая платком правую ладонь. Под охраной рыжего латника и шинкарки мальчик был отведен в соседнюю комнату для обыска. Старика обыскали тут же, но ничего достойного внимания не нашли. Вскоре вернулись: латник, неся в руках плоды обыска, шинкарка, сияющая гордой улыбкой от блестяще выполненного поручения, и весь пунцовый от смущения мальчик. - Вот что нашли! -торжественно рявкнул бородач, бросая на стол матерчатый пояс, два платочка, сумочку с серебром и медью и кинжал с серебряной насечкой. Наметанный глаз Ярды сразу заметил, что, когда солдат положил на стол платочки, мальчик в волнении крепко закусил нижнюю губу, а старик опустил голову. В тот момент, когда рыцари взяли в руки пояс и стали его распарывать, нащупав в нем что-то твердое. Ярда подвинулся поближе к столу и незаметно толкнул Далибора. Из пояса вдруг покатились золотые монеты. - Ой-ой-ой! - оглушительно заорал пронзительным голосом Далибор. Благородные рыцари, пожертвуйте беднякам что-нибудь из посланного вам богом богатства! - Вон отсюда, жебраки! Все пошли вон! Гони их всех в шею! - на весь шинок кричал пан Гынек. Солдаты бесцеремонно повернули нищих к выходу и грубо вытолкали вон. И никто не заметил, как со стола исчезли маленькие девичьи платочки. Рыцари были довольны найденным в поясе и разделили все между собой, дав за труды рыжему бородачу и шинкарке по серебряному грошу. - Адольф, отведи их, крепко запри и поставь часового! - приказал пан Гынек бородатому латнику. Задержанные со связанными руками и ногами были брошены в темный сарай. У дверей поместился латник с копьем в руках. Вытолкнутые из шинка нищие заметили, куда были помещены арестованные. - Что в платках? - тихо спросил Далибор Ярду. - А я почем знаю! По лицу Шутника видно, что нечто важное. Потому я аккуратно и выкрал платочки у них из-под носа. А ты своими воплями здорово помог. - Дай погляжу,-протянул руку Далибор. Ярда, оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто за ними не наблюдает, незаметно перебросил платки товарищу. Тот развернул их и ничего, кроме чуть заметно написанных строчек, не увидел. - Видать, важное письмо, - догадался Далибор. - Из замка Раби. Слушай, Ярда, тут какое-то немаловажное дело. А теперь надо подумать, как выручить Шутника с девчонкой. - Плевое дело!,-отозвался Ярда.-Они сидят в том сарае, где часовой у двери. Давай-ка подойдем сзади. Они незаметно обошли плетень и, перемахнув через него, оказались у задней стены сарая. Далибор тихонько постучал в стену и прислушался. В сарае же в это время происходил разговор. Шутник наклонился к уху мальчика и шепнул ему: - Не горюйте, барышня Млада: вы вот и не заметили, что платочки-то нищие украли со стола. Так я вам скажу, что это вовсе не нищие, а наши ганакские братья. Млада успокоилась и даже повеселела: раз платки попали в руки таборитов, значит дело не так уж плохо. - Я только беспокоюсь, отец, за вас, если нас дотащат обратно в Раби. Старик лишь усмехнулся: - Не бойся, Млада, наши выручат! Как бог свят, выручат! Млада вздрогнула и взглянула на "зеленого деда": - Слушайте, кто-то стучит в стену. Старик подполз к бревенчатой стенке сарая и прислушался. Тогда снаружи послышалось: - Эй, готовьтесь бежать! Вечером, как стемнеет, слушайте троекратный крик филина. - Спасибо, будем ждать. - У вас лошади были? - Да, одна. - Маленькая белая, - поторопилась уточнить Млада. - Так ожидайте крик филина. Шутник с сияющим лицом повернулся к Младе: - Ну, барышня, нам повезло! А пока ложитесь спать, надо набраться сил... Эх, проклятые веревки, режут, сил нет! - проворчал старик с досадой, глядя на крепко связанные руки и ноги. Несмотря на боль в руках и ногах, усталость все же превозмогла, и Млада скоро заснула на куче мякины. Старик сидел, облокотившись на стену, и ждал ночи. Он слышал, как менялся часовой у дверей, как ржали лошади. Из шинка доносились крики пьяных. Шло пиршество. Скоро и начальники и солдаты перепились. Когда же солнце закатилось за дремучий лес, пьяному пану Гынку Коцовскому пришла в голову мысль допросить узников. - Адольф, - заревел он, - волоки сюда этих злодеев! Хочу допрашивать! Понимаешь? Сам буду допрашивать и все узнаю!-кричал он.-Живей тащи сюда! Адольф сделал попытку встать из-за стола, но неудачно. Потом оперся обеими руками о стол, с великим трудом поднялся и, шатаясь, словно на палубе корабля в бурю, побрел, хватаясь руками за все встречные предметы, к выходу, бормоча под нос проклятия земле, которая вертится под ногами у честного воина. Млада уже проснулась и сидела рядом со стариком. Оба молчали и напряженно прислушивались. Но пока, не считая пьяных воплей из шинка, они ничего не слыхали. Но вот до слуха Шутника донесся низкий, заунывный крик филина. Еще и еще. Он толкнул локтем Младу: - Дочка, слышишь? Филин! Пусть я умру без покаяния, если это не крик филина! - Филин! Филин!-в восторге крикнула Млада. - Тихо! Не кричи!-сурово одернул ее старик. Потянулись бесконечные минуты ожидания, полные тревоги и сомнений. Но вот Млада наконец услышала шорох у стены, а затем троекратный тихий стук. Она ответила и приложила ухо к стене. - Вы готовы?-донесся снаружи шепот. - Да, но мы связаны! - ответила она. Она поняла по звуку, что роют землю. Через некоторое время у стены образовалась ямка. Через эту ямку просунулся длинный предмет. Старик постарался кончиками пальцев ощупать его. - Нож!-обрадовался Шутник. С огромным трудом он умудрился вытащить нож из ямки. При помощи тысячи ухищрений они укрепили нож рукояткой в земле и начали осторожно тереть о его лезвие веревки на руках. Когда же наконец веревки упали с рук Млады, она схватила нож и тут же перерезала веревки на ногах у себя и у старика. Растирая занемевшие руки, Млада передала нож старику, и тот энергично стал рыть землю под стеной. Скоро образовалась дыра величиной с голову. Тут девушка начала обеими руками помогать старику. Отверстие стало такой величины, что сквозь него уже можно было выбраться. Снаружи торопили: - Вылезайте же! Первая поползла в отверстие Млада. Но тут загрохотал замок, и дверь со скрипом открылась. На фоне неба появились два темных силуэта - часового и бородатого Адольфа. - Эй, выходите сюда, жебраки! Да проворней! Ну! -я грозно командовал, шатаясь из стороны в сторону, Адольф. Часовой просунул копье внутрь темного сарая и принялся шарить острием, стараясь нащупать узников. - Да ты войди туда и вытащи их! - закричал Адольф на часового. Тот вошел в сарай и тут же с хрипением свалился на землю. Старик нанес ему удар и тотчас спрятался за дверью, сжимая в руке нож. Вдруг он услышал в глубине сарая, где был подкоп, шорох, и кто-то вполз в сарай. - Что ты там возишься, олух! - выходил из себя Адольф, возмущенный тем, что воин так замешкался в сарае. Ему надоело ждать, и он, покачиваясь, ступил в темноту сарая. Мгновенно ему стиснули горло, шлем был сорван с головы, и он свалился, оглушенный ударом в темя. Шутник ощупью помог кому-то протащить огромного Адольфа сквозь узкое отверстие в стене. Из шинка же все еще доносились бесшабашные выкрики, брань и нестройное пение разгулявшихся наемников. Оказавшись снаружи, Млада почувствовала, что ее кто-то крепко схватил за руку и потащил за собой в темноту леса. Они пробежали несколько десятков шагов и остановились. Глаза ее уже стали осваиваться с темнотой, и она различила силуэты двух лошадей, из которых одна была белая. - Милка!-чуть не плача от умиления, воскликнула Млада, обнимая за шею своего друга. - Тихо! - шепнул ей кто-то. - Садись в седло и жди. Млада ощупью вскочила в седло и замерла в ожидании. Сначала она услышала напряженное дыхание людей, несущих что-то тяжелое, потом вместе с шумом шагов она услышала чьи-то слова: - Сажай его впереди меня. Перед Младой очутился силуэт всадника. К нему что-то взвалили впереди седла. - Пошли!-скомандовал знакомый голос, и Млада тронула свою Милку. С полчаса ехали молча по густому лесу. Где-то вблизи раздался волчий вой. Младе стало жутко. Она услыхала, как ехавший впереди хлестнул лошадь и направился в сторону воя волков. Выехали на поляну. В ночном сумраке она увидела многочисленных всадников. - За мной! - раздался твердый повелительный голос, и весь отряд двинулся вперед. Млада ехала, окруженная неизвестными ей воинами. Кто-то осторожно дотронулся до ее локтя. - Как ты себя чувствуешь, Млада? - услышала она знакомый голос "зеленого деда". Выехали на открытую дорогу. К ней приблизился всадник на белой лошади и вежливо, но строго спросил: - Кто вы и куда ехали? - Сначала скажите, кто вы и куда нас везете? - Мы воины Табора. - Я дочь управляющего замка Раби Млада Новак и еду в Табор, к пану Яну Жижке, с письмами от моего отца и бакалавра Штепана Скалы.

2. СТРЕЛА ПАНА СЕЗИМЫ

Млада открыла глаза, сладко зевнула и с наслаждением потянулась. Она не могла сказать, сколько часов проспала. В светлой комнатке пахло свежеоструганными сосновыми досками, было солнечно и удивительно уютно. От сознания, что ей больше ничто не угрожает и никуда не нужно ехать, Младе стало спокойно и весело. Но, как старая наболевшая заноза, ее вдруг уколола мысль: а как там отец? Разве может она так спокойно и беспечно валяться на кровати, когда он в каземате. Млада стремительно села на кровати. Рядом на табуретке лежала аккуратно сложенная женская одежда, но ее платья пажа не оказалось. Млада была в сомнении, но, поразмыслив, решила, что гостеприимные хозяева приготовили это платье для нее. Одевшись, она увидела, что платье и туфли слишком велики. В это время в дверь постучали. Вошла Божена и, увидев Младу в своем платье, не могла удержаться от смеха: - Ничего, Млада, мы найдем платье для вас! У меня есть подружка Раечка, она точь-в-точь одинакового с вами роста. Пока же давайте я как-нибудь смастерю, чтобы не было так длинно. Девушкам удалось привести костюм Млады в более приемлемый вид. - А теперь пойдемте мыться и обедать. Внизу они застали Ратибора, горячо спорившего с Карлом. Обычно сдержанный Ратибор, волнуясь и размахивая руками, с жаром говорил Карлу, неподвижно сидевшему у стола с невозмутимо-сосредоточенным видом: - Посуди сам, брат, может быть, в эту самую минуту его пытают! - Может быть, и пытают, - согласился Карел, не поворачивая головы. - Может быть, ему угрожает костер!-продолжал в отчаянии Ратибор. - Может быть, и костер,-отозвался Карел. - Но что же, мы так и будем здесь сидеть и чего-то ожидать... - с возмущением крикнул Ратибор, но, заметив вошедших девушек, запнулся на полуслове. - Нет, мы сидеть тут не будем, - повернул к Ратибору свою кудрявую голову Карел, - мы сейчас вместе с тобой и барышней Младой пойдем к Яну Жижке и все ему доложим. А там уж увидим, что нужно делать... Как, барышня Млада, вам спалось в Таборе? - Спасибо, пан Карел. После обеда Ратибор, Карел и Млада отправились к Яну Жижке. Платки были вручены воеводе еще ночью, сразу же по прибытии в Табор Карла. Яна Жижку они застали с Яном Рогачем. Млада со страхом, смешанным с любопытством, смотрела на легендарного Яна Жижку, имя которого паны произносили с суеверным ужасом и злобой. Но грозный полководец Табора Младе показался вовсе не страшным: простое, открытое лицо, добродушная улыбка, ясная и отеческая, одет в скромную, польского покроя одежду. - Вот она какая, наша Млада!.. Спасибо, дочка. Табор благодарит тебя. Но все же хочу, чтобы ты мне сама рассказала поподробнее. Млада мало-помалу увлеклась своим собственным рассказом. Ее высокий, чистый голос долго звенел в строгих, темноватых покоях Яна Жижки. Резкий голос Ратибора отвлек ее: - Позволь, отец, мне с моими хлапами отправиться в замок Раби и попытаться выкрасть Штепана и пана Вилема из рук попов. - Не позволяю,-спокойно отвечал воевода, напряженно о чем-то думая. Ратибор был словно облит из ушата холодной водой и с отчаянием в сердце снова уселся на свое место. - Но отчего же, брат Ян, ты не разрешаешь брату Ратибору попытаться спасти Штепана? Ведь хуже от этого не будет, - встал на сторону Ратибора Ян Рогач. На душе у Млады стало жутко. "Значит, последняя надежда на Табор и та оказалась ложной, - ползли в голове зловещие мысли,- значит, для отца нет спасения..." Вернуться в замок - нельзя, там ее встретит пан Гынек, и тогда все пропало... - Я запрещаю делать всякие попытки спасти Штепана и пана Вилема потому, что они не спасут, а погубят их и, что самое главное, погубят все дело. О Младе в замке уже знают, и, будьте уверены, Штепана и се отца сейчас берегут как зеницу ока. Но казнить их, пока им не удастся от них выудить все, что им нужно, не станут, если не появится опасность их побега или похищения. А тем временем... - Ян Жижка замолчал и стал читать лежавшую перед ним бумагу.-А тем временем...-протяжно повторил он и просто закончил: - ...мы возьмем замок Раби и освободим их обоих. Млада вскочила с места и протянула обе руки к Яну Жижке, а потом стала радостно бить в ладоши. Все обернулись в ее сторону. Ян Рогач неодобрительно покачал головой на легкомысленное поведение девушки. Но Ян Жижка, подойдя к Младе, погладил ее по голове: - Ступай, детка, домой и держи язык за зубами. Нагрянем на Раби как снег на голову. Один раз я уже брал этот замок. Ты, Ратибор, должен это помнить-тогда мы еще пощадили двух сыновей пана Крка. Ты помнишь, сколько времени мы возились с осадой его! По дороге домой Млада подошла к Ратибору: - Пан Ратибор, значит мой "зеленый дед"-это сотник брат Клемент Шутник? - Да, прежнее прозвище брата Клемента было "Шутник". - А я такая глупая - не догадалась расспросить "зеленого деда", кто он такой! Всю дорогу сказки рассказывали, и я его все "зеленым дедом" звала, - сетовала Млада. Карел с Ратибором втихомолку потешались, слушая причитания Млады. Так они подошли к дому Дубов и увидели на скамейке перед домом мирно беседующих Войтеха, Теклу и Шутника. Шутник, только что вернувшийся из бани, совершенно преобразился: новое платье, волосы подстрижены, борода - тоже. Млада робко подошла к нему: - Простите меня, я такая недогадливая! Не спросила ваше имя и называла вас "зеленым дедом"! - Как? - с лукавой искоркой в глазах переспросил Войтех. - "Зеленый дед"? Теперь мы тебя, Клемент, так и будем называть. - Да ладно уж, называй как хочешь,-отмахнулся Шутник. - Лучше скажите мне, что решил воевода? - озабоченно спросил он Ратибора. - Ян Жижка сказал, что Штепан и пан Вилем на этот раз спасли Табор, а мы их спасем. Разумнее нашего отца не сыщешь во всем мире!.. Слушай, Карел, отчего ты не налетел на шинок и не захватил имперских наемников неожиданным наскоком? Ведь их было не так уж много, к тому же они были все вдребезги пьяны, - недоумевал Ратибор. - Нельзя было, отец запретил ввязываться в драку... Прошло несколько часов кропотливой работы, пока Прокоп Большой и Прокупек смогли разобрать и прочесть письма на платках. Мелко написанные карандашом строчки частью стерлись, частью расплылись от сырости, и только настойчивость и старательность обоих старшин помогли полностью установить содержание писем. Тексты были переписаны на бумагу и вручены Яну Жижке. Воевода долго читал письма, несколько раз их снова перечитывал и наконец, подняв от стола голову, сказал: - Послушайте, братья, что нам пишут брат Штепан и пан Вилем Новак. И ровным, размеренным, отчетливым голосом Ян Жижка прочел собравшимся гетманам и старшинам Табора полученные письма. Это было крайне сжатое изложение плана крестового похода и восстания панов в южной и юго-западной Чехии, центром которого должен был стать замок Раби. - Скажу вам по совести, братья, план очень неплохой. Дельный план. И, не будь его сейчас тут на столе, один бог знает, как могло бы для нас обернуться дело. Вы люди военные и должны понимать, что произошло бы, если бы мы, занятые подавлением восстания, бросили туда все свои силы, а в это же самое время Сигизмунд кинулся из Венгрии и Австрии на Прагу и ударил бы на нас с тылу. Не говоря о том, что он получил бы в это время подкрепления из Моравии от Яна Железного и от наших панов-чашников-Ченка Вартемберкского и других. Теперь им остается одно: поднять восстание и броситься на нас, не дав нам времени подготовиться. И они это сделают, если мы их не опередим. Но мы должны опередить панов, и поэтому завтра же выступим и с ходу возьмем замок Раби. Тогда от их плана уж действительно ничего не останется. Весь день и всю ночь Ян Жижка совещался со старшинами и гетманами Табора, а назавтра в глухую ночь трехтысячный отряд пехоты и конницы в сопровождении полутораста боевых возов вышел из Табора через западные ворота. О походе воины узнали лишь за два часа до выступления. Отряд вел сам Ян Жижка. Младе о выступлении ничего не было сказано; Жижка распорядился оставить Младу в Таборе на попечении Теклы и Божены. Но Млада по хлопотливым и поспешным сборам Ратибора и Карла догадалась о предстоящем походе и, прокравшись в конюшню Ратибора, сама оседлала Милку и, пользуясь темнотой, проскользнула сквозь ворота в толпе всадников. Карел утром был озадачен, увидев среди своих ганаков улыбающуюся Младу, снова одетую пажом. "Что за дьявол! - выругался про себя Карел. - Не дай бог отец увидит - не пощадит". - Слушайте, барышня Млада, воевода приказал вас в поход не брать. Если он вас увидит в моем отряде - всем, а мне в первую голову, будет солоно. Поворачивайте лучше назад в Табор, а я вам провожатого дам. Млада не ответила и обиженно надула губы, но упрямо продолжала ехать вперед. Воины, глядя на нее, тихонько пересмеивались. Карел с раздосадованным лицом поскакал к отряду Ратибора и, отыскав побратима, пожаловался на своеволие Млады. Тот только засмеялся. - Я б на ее месте тоже не оставался в Таборе. Но я попробую поговорить с отцом. Она может нам пригодиться-ведь, наверно, Млада знает замок как свой дом. Ян Жижка, окруженный подгетманами, ехал, как всегда, на любимом белом коне рядом со своим старым другом Матеем Лаудой. Ратибор с Карлом подъехали ближе к воеводе. - Отец, позвольте обратиться, - начал Ратибор. Жижка повернул к Ратибору и Карлу свое лицо с черной повязкой: - Что случилось, братья? Он сразу заметил смущенный вид обоих побратимов. - Млада в отряде и не желает возвращаться в Табор. - Это не барышня, а чертенок в юбке! Что ж это, она и меня не боится? - Мы вот подумали, что, может быть, она нам пригодится, когда будем штурмовать замок: она его должна хорошо знать Ян Жижка неопределенно промычал вместо ответа, но, подумав, согласился: - Хорошо. Но скажите этому чертенку, чтобы была около меня и ни на шаг не отлучалась. Иначе с конвоем отправлю в Табор. Услышав приказ воеводы, Млада, победоносно подняв голову, пришпорила Милку и поскакала к головному отряду, где ехал Ян Жижка Воевода вел свое войско окольными дорогами, через леса, стараясь, чтобы оно не было замечено. На ночь они остановились посреди лесной чащи, милях в двух от замка Раби, и были замечены разъездом дозорных из замкового гарнизона. На полузагнанном коне, покрытом пеной, домчался до замка солдат с тревожной вестью: табориты подходят к замку. В замке неистово зазвонил сигнальный колокол Грохнули барабаны, заунывно завыли трубы и рога. Несмотря на ночное время, в замке поднялась суматоха, замелькали факелы и фонари. Солдаты толпами выбегали во двор и размещались по замковым стенам. Канониры возились у пушек. По угловым башням запылали огромные костры, на которых в громадных котлах кипятилась смола. Все, кто в тот момент находился в замке, принялись с лихорадочной поспешностью готовиться к обороне. Тревожное настроение в Раби началось еще раньше - в тот день, когда в замок прибыл пан Гынек Коцовский и напугал отца Гильденбранта рассказом о встрече с Младой и о ее бегстве с помощью неизвестных разбойников. Штепан и пан Вилем переживали тягостные, мрачные дни. Пытки, издевательства и ужасные условия тюремного режима причиняли узникам физические мучения, а приближение неотвратимой жестокой казни и острое, щемящее беспокойство за судьбу Млады и давно не дававшего о себе знать Шутника делало невыносимым их душевное состояние. "Получил ли Ян Жижка платки?" - эта мысль не переставала мучить Штепана. "Доехала ли Млада благополучно до Табора?" - не переставал спрашивать себя пан Вилем. О том, что в замке вспыхнула тревога, они легко догадались, наблюдая из окошка за всем, что творилось в последние дни перед их глазами. Сидя в углу на соломе, Штепан вспоминал участь Яна Гуса, и в его памяти возникли картины констанцских темниц. - Знаете, пан Вилем, что мне непонятно? Пан Вилем, отвлеченный вопросом Штепана от своих печальных размышлений, поднял голову и вопросительно взглянул на Штепана - Почему здесь нет крыс? - Крыс? - невольно изумился пан Вилем. - Да потому, что они живут внизу, в подвале, под этой башней, где раньше хранились зерно и фураж... Черт меня побери! Пусть пан бакалавр не будет на меня в обиде, но, если бы случилось маленькое чудо, совсем маленькое, мы были бы избавлены от проклятого костра - Какого же пан Вилем желал бы чуда? Тот уселся рядом со Штепаном и передал ему возникшую у него мысль. - Пану, надо думать, известно, что я был сюда назначен управляющим и за это время хорошо ознакомился с замком Мало того, я разыскал подробный план замка. В этом плане был указан тайный подземный ход от этой башни через двор под стеной и под рвом с водой, куда впадает речушка, что протекает рядом с замком. Заканчивается же он в лесу, рядом с разрушенным охотничьим домиком. Об этом подземном ходе, кроме меня, никто в замке не знает: когда полтора года назад Ян Жижка взял его приступом, большая часть обитателей была перебита, а оставшиеся в живых были уведены в плен Теперь здесь всё новые слуги и замка вовсе не знают. Потайная дверь в подземный ход находится в том самом подвале, где много крыс. Я там был и даже самолично прошел этим ходом до самого его конца. - Значит, пан Вилем полагает, что если... - ...нас поместили бы в эту камеру, то... - Все ясно. Надо подумать, как этого добиться. Штепан замолк. - Погодите, я знаю одного человека, он может нам помочь. Вы должны только содействовать мне в моем замысле. Пан Вилем уселся поудобнее на соломе с полной готовностью выполнить все, что ему прикажет Штепан. - Говорите, Штепан, чем я могу вам помочь? - Вы - католик, и было бы вполне естественно, если бы вы потребовали себе исповедника. Пан Вилем потупился и грустно проговорил: - Разве пан Штепан полагает, что уже пора? - Пан Вилем меня не понял: я хочу лишь, чтобы вы позвали сюда якобы для исповеди одного негодяя. - Для исповеди - негодяя? - вовсе растерялся пан Вилем, ничего не понимая. - Вы должны сказать тюремщику, что вам нужен духовник, но что вы не желаете никого иного, кроме доминиканца брата Горгония. И я уверен, что вам не откажут: Горгоний - правая рука отца Гильденбранта. - Ну хорошо, я попрошу тюремщика, а дальше что? - Дальше увидите сами! Вечером Генрих принес узникам воду и сухари. Пан Вилем лежал, отвернувшись к стене, и громко стонал. - Что такое с ним? Подыхает, что ли? - ухмыльнулся Генрих. - Похоже, что подыхает, - в тон тюремщику отрезал Штепан. Генрих нагнулся над Вилемом: - Эй, Новак! Ты чего это? - Слушай, тюремщик! Мне пора духовника привести. Только я не хочу никого иного, кроме самого отца Горгония. - Что ж, это можно... - уже на пороге снисходительно ответил Генрих. Не прошло и часу, как в камере появилась кругленькая фигурка монаха. Покосившись на Штепана, он подошел к Вилему и присел у изголовья, готовый слушать исповедь узника. В один момент Штепан оказался возле монаха: - Слушай, поп, ты хорошо знаешь: одно мое слово о том, что ты выдал всех пльзенских католиков, - и ты мигом окажешься с петлей на шее. Горгоний ничего не ответил и лишь моргал глазами. - В тот день, когда мы с паном Вилемом погибнем, во всех городах о тебе будут кричать глашатаи, и где б ты ни был, тебе несдобровать. Но если ты выполнишь наше требование, мы тебя не тронем. - Пан бакалавр, клянусь, я все исполню, что бы вы ни приказали. - Мы хотим только одного - сегодня же нас должны перевести в подземелье под этой башней, где раньше хранилось зерно. Больше ничего от тебя не требуется. - Сегодня же ваше желание будет исполнено, - со смиренными поклонами пятясь к двери, обещал монах. - Так помни о глашатаях! - крикнул ему вслед Штепан. В тот же вечер Горгоний говорил отцу Гильденбранту: - Проклятый еретик Штепан Скала окончательно обнаглел и ропщет на плохую камеру. Я прошу ваше преподобие поместить его в подвал под башней, где прежде хранилось зерно. Там, в темноте, в зловонии, среди полчищ крыс, он, наверно, смирится. С таким искренним раздражением и возмущением требовал Горгоний наказания для обнаглевшего еретика, что отец Гильденбрант охотно согласился. - Новый бургграф замка пан Сезима Коцовский охотно уважит вашу похвальную строгость и переведет сына дьявола в подходящее для него помещение... - Но как быть с паном Новаком? - поинтересовался пан Сезима. - Выполните приказ пана Крка. Вилем Новак должен всюду следовать за еретиком Штепаном Скалой. Ночной сон Штепана и Вилема был неожиданно прерван приходом пана Сезима с Генрихом. - Вставайте и следуйте за мной! - грубо скомандовал пан Сезима. Узники без слов поднялись и, гремя кандалами, двинулись за паном Сезимой, сопровождаемые злорадно усмехающимся Генрихом. Новая камера действительно была ужасна: полная темнота, затхлый, зловонный воздух, сырость и шныряющие во все стороны крысы. Генрих бросил на пол две охапки свежей соломы и, уходя, не отказал себе в удовольствии поиронизировать: - С новосельем, уважаемые паны! Здесь вы будете в интересном обществе, можете даже устраивать гуситские проповеди. Святой Франциск Ассизский читал проповеди птичкам, а вы, бакалавр Штепан, - крысам, Дверь глухо захлопнулась, и узники оказались в полнейшей темноте. - Пан Вилем не ошибся? Не перепутали ли, случайно, подвалы? - В голосе Штепана прозвучал горький юмор. - Клянусь святым Вацлавом, подвал тот самый! Погодите! Звеня кандалами, пан Вилем подошел к стене и стал ее ощупывать. - Так... Тут крюк, а дальше выступ, другой... кирпичная кладка... Все как надо. Пан Вилем стал на колени и начал, позвякивая цепями, разрывать толстый слой мусора на полу. - Вот оно, слава создателю! Следующей ночью мы будем на свободе. - А цепи? - Цепи? Пустяки! В любой деревушке найдется кузнец. Меня здешние мужики уважают. Утром до слуха узников донесся глухой удар, другой, третий. - Пушки! - не то радостным, не то встревоженным тоном определил пан Вилем. - Пожалуй, пан Вилем, следует привести свой замысел в исполнение, а то как бы в наказание за беспечность нам не укоротили на скорую руку рост на голову. Пан Вилем уже позвякивал цепями около кольца в железной плите. Встревоженные крысы с резким писком сновали около пана Вилема. Штепан подошел поближе, и они вместе взялись за кольцо. Напряглись, понатужились, но плита осталась лежать без малейшего намека на движение. - Давайте еще раз... Ну, дружно! - прохрипел пан Вилем, напрягая вместе со Штепаном все свои силы. Плита чуть-чуть стала подаваться. - Возьмите кирпич и, как только я приподыму, подложите. Ну, еще р-раз!.. Так. Подложили? Хорошо. Немного передохнув после непривычной работы, оба узника вновь взялись за край железной плиты. Воздух еще раз дрогнул от пушечного удара. - Как будто начинается бой. Интересно, заделали они без меня щель в северном углу стены? - вспомнил пан Вилем.-Ну, возьмемся еще разок! Еще одно усилие - и плита медленно поднялась. Снизу дохнуло холодом и сыростью. Под ногами узников чернело отверстие. - Эх, жаль, цепи мешают! Ну, будем спускаться! Пан Вилем спустился в отверстие. - Лестница здесь. Спускайтесь осторожнее, чтобы не свалиться, - глухо донесся снизу голос Вилема. Штепан полез в люк. Железная лесенка была не особенно длинная - локтей десять. Скоро Штепан коснулся ногой твердой почвы и почувствовал, как звякнули кандалы. Тут же рука пана Вилема ухватила его за локоть. Так, взявшись за руки, они пошли в полной темноте по коридору. Они слышали, как по кирпичному полу пробегали крысы - постоянные обитатели всех заброшенных подземелий. Идти пришлось довольно долго. Штепану стало казаться, что у него шумит в ушах. - Пан Вилем, мне кажется, у меня в голове какой-то шум, похожий на шум воды. - Это не в голове, пан Штепан, а на самом деле. Над нами - вода. В этом месте ход проходит под речкой, что впадает в замковый ров... Постойте минуточку. Пан Вилем стал в темноте что-то искать на стене. То там, то сям слышался лязг его цепей. - Ага, вот оно! Теперь мы можем не беспокоиться, что за нами будет погоня. - Не беспокоиться? А я думаю, как раз наоборот: с кандалами на ногах особенно далеко не уйдешь. И если только они нас уже хватились - мы пропали. - Пропали? Как бы не так! - уверенно и насмешливо послышался из темноты голос пана Вилема. - Дайте-ка сюда руку. Что вы нащупали? - Да словно какой-то кусок веревки... - Правильно. Это и есть моток веревки. Мы будем теперь, двигаясь вперед, его разматывать. А как выйдем наружу, вы увидите, что это за моток. Пан Вилем сказал правду. Скоро они подошли к концу хода. Нащупали лестницу. Уперлись головой в железный люк. На этот раз плита поднялась легче и быстрее. В глаза ударил дневной свет. - Чтобы вам было понятно, в чем дело, я сейчас объясню. Под речкой в ее дне устроены трубы с закрытыми заслонками. Когда я потяну за эту веревку заслонки отодвинутся, вода из речки устремится в трубы и в несколько минут затопит подземный ход. Это один чешский мастер сделал для деда покойного пана Крка. Теперь таких мастеров нет. В воздухе пронесся гул пушечного залпа. Затем до ушей Штепана и Вилема донесся странный, все нарастающий гул, напоминающий рев какого-то исполинского животного. - Штурм,-лаконично сказал Штепан.-Наши идут на стены. - Тогда пора топить ход... Беремся вместе за веревку. Потянули!.. Так. Еще раз... Готово. Слышите? Снизу послышался глухой шум льющейся воды. - Идем до первой деревушки - собьем кандалы. - Лучше, пан Вилем, прямо к нашим. Оба, взявшись под руки и придерживая ножные кандалы, вышли из развалин охотничьего домика, в которых оканчивался подземный ход, и двинулись лесом по направлению доносившихся пушечных выстрелов. В большом рыцарском зале замка собрались рыцари и священники. Все были в полном вооружении и доспехах, даже у священников из-под сутан выглядывали кольчуги и латы. Издалека донесся протяжный звук фанфар. Пан Сезима поспешил на сторожевую башенку. За крепостной стеной вся местность чернела от множества людей, лошадей и повозок, приближающихся к замковой стене. От невысокого холма по ту сторону поросшего деревьями рва ехали трое всадников, из которых один трубил в фанфары. "Парламентеры",-решил пан Сезима и направился к воротам. В замке отец Гильденбрант с нетерпением ожидал возвращения пана Сезимы с результатами переговоров. Пан Сезима вернулся хмурый. Отец Гильденбрант, не вставая с кресла, поманил его к себе: - Что еретики предлагают и чего требуют? Пан Сезима криво усмехнулся: - Обещают жизнь всему гарнизону и обитателям замка при условии - выдать им живыми и здоровыми бакалавра Штепана Скалу и пана Вилема Новака, а также,-здесь пан Сезима нагнулся к самому уху инквизитора, - вас, ваше преподобие, и всех остальных попов, причем нам предлагается на выбор: или живыми, или только одни головы - они сказали, что ваши головы их вполне удовлетворят. Что прикажет ваше преподобие ответить? - Тот не католик, а пес, проклятый во веки веков, кто посмеет даже думать о сдаче! Пан Сезима оскорбленно выпрямился и гордо закрутил длинный ус: - Никто и не думает о сдаче. Я вам лишь дословно передал их условие. Шимон краем уха уловил суть этого разговора. В раздумье он вышел из зала и разыскал Генриха. Тот сидел в столовой пана Крка и, откинувшись в кресле, ковырял в зубах соломинкой, мурлыча про себя какую-то меланхолическую швабскую песенку. - Генрих, дружок, мы с тобой, кажется, попали в крысоловку! Генрих лениво обернулся к Шимону и, положив ногу на подлокотник кресла, небрежно процедил: - Я примерно о том же думаю. - Слушай, друг сердечный, не будем дурнями. Пока есть время, надо удирать. - Вопрос только: как и когда? - Вот то-то и дело: как и когда?.. Постой, я, кажется, знаю одно место. Этот дуралей пан Сезима Коцовский не знает, что на северной стороне недалеко от башни есть в стене старый пролом, поросший кустами. Он так и не удосужился его починить. - Тогда не надо терять время. Седлай двух коней, собирай все, что можно, да неплохо было бы захватить с собой сундучок - знаешь, что стоит в головах кровати отца Гильденбранта. - Отчего ж не взять, его преподобию на том свете золото не нужно... Иди и готовь все, а я пойду и узнаю, что делают наши господа. Впрочем, иди сюда. Перед тем как мы уйдем, надо моего кузена и пана управляющего того... понимаешь? Тюк - и готово. Генрих, обернувшись в дверях, понимающе подмигнул Шимону: - Давно пора, зря их держали столько времени. В эту минуту ударила замковая пушка, неистово зазвонил колокол, тревожной дрожью залились барабаны. Из главного замкового хода опрометью выбежали братья Сезима и Гынек Коцовские, а за ними другие паны и поспешно стали взбираться на стену. Оттуда было видно, как из выстроившегося напротив замка возового укрепления беглым огнем загремели пушечные выстрелы и возы исчезли за густыми облаками дыма. Ядра гауфниц с оглушающим треском ударили в крепостные ворота, в зубцы стен, а некоторые даже залетели в главное здание замка. От ударов ядер разлетались куски дерева, камни, с грохотом падала штукатурка и замок трясся, как при землетрясении. Бой развернулся по всему фронту крепостной стены. Шимон сломя голову бросился с крепостной стены во двор замка. Навстречу бежал Генрих: - Шимон, скорее, все готово! Сейчас табориты пойдут на штурм! - Не волнуйся, Генрих. Надо кончить тех, в тюрьме. - Это дело одной минуты! - Так беги! На ключ. Я зайду сейчас снова на стену, чтобы меня там видели. Генрих бросился к башне, а Шимон снова направился к крепостной стене. Там стоял невероятный шум и гам, поднятый мечущимися по стене защитниками замка. Табориты уже перебрасывали в нескольких местах мосты через ров и перебегали по ним, таща за собой штурмовые лестницы с крючьями на концах. Защитники замка осыпали атакующих стрелами и сбрасывали на их головы огромные камни и бревна, лили кипящую смолу и кипяток. Генрих сбежал с фонарем в руках в подземелье, торопливо открыл замок, выдвинул засов и, вынув из ножен меч, вбежал в темницу. Но там было пусто. Генрих осветил фонарем все углы - пусто. Вдруг его взгляд упал на чернеющее в полу отверстие люка. Он осторожно подошел к нему и заглянул колодец. Пожав в недоумении плечами, побежал наверх разыскивать Шимона. Шимон же стоял на верху стены вместе с братьями Коцовскими и следил за всем происходящим. Напротив них на пригорке, облокотясь на толстую дикую грушу, стоял коренастый человек с черной повязкой на лице. Вокруг него гетманы и подгетманы, а позади всех - Млада. Воевода протянул вперед руку с булавой: - Гнездо изменников и клятвопреступников! Брат Рогач, раз они отвергли наши условия - приказываю: в плен не брать, никого не щадить! К воеводе подбежал Ратибор: - Отец! К вам пришли немцы. Сбежали от имперцев. Просятся к нам в войско. Ян Жижка обернулся: - Немцы? Какие немцы? Откуда? К нему приближалось человек восемь рослых парней в одежде имперских наемников. Стоявший впереди других Роберт, подойдя к воеводе, почтительно поклонился и сказал: - Штепан Скала сказал мне, что немцев, которые исповедуют чашу, вы не убиваете, но принимаете как своих братьев. Я привел к тебе моих земляков. Прими - и мы не пощадим жизни своей за чашу. Ян Жижка окинул беглым взглядом новых таборитов: - Штепан вам сказал правду. Но сейчас некогда с вами беседовать. Ратибор, возьми их с собой. А в Таборе я с тобой, - кивнул он Роберту, - поближе познакомлюсь. Немцы поклонились и пошли за Ратибором. - Что ж, Енек, - положив руку на плечо Яну Рогачу и не спуская взора с крепостных стен, заметил Ян Жижка, - пора бы и на приступ... Как думаешь? Ян Рогач был явно не в духе и долго не отвечал воеводе. - Что ж помалкиваешь? Или сказать напрямик не решаешься? - В лоб, отец, их взять не так легко - много народу потеряем. Надо что-то придумать. Воевода и гетман задумались. - Пан Ян, - вмешался вдруг в их беседу тоненький голосок, - я знаю одно место, где можно незаметно пройти в замок. Пустите меня с отрядом, и я его проведу. Это вон там, в северной части стены, где кончается ров. - Ты, дочка, твердо в этом уверена? Беги за Ратибором, скажи, чтоб с тобой проехал туда и как следует поглядел.

Скоро Ратибор и Млада возвратились. Выслушав рапорт Ратибора, воевода приказал: - Бери с собой своих ребят и отряд Карла. Тихонько проникни через старый пролом в замок и подожги там что-нибудь. Как мы увидим дым, так и ударим сразу со всех сторон. Ступай! - Вот и дядя Роберт тоже знает этот пролом,-снова вставила свое слово Млада. Воевода только сейчас заметил ее возвращение: - Ты опять тут? Ну какой там еще дядя Роберт? - Да тот, что привел к вам немцев. Он у нас в Раби был тюремщиком и помогал пану Штепану. - Ах, вон оно что... Однако надо начинать. Енек! - подозвал он Рогача.-Готовь людей к приступу. Как заметишь вон там дым -дай залп из всех гауфниц и тарасниц и бросайся на стены всей силой... Прошло еще томительных полчаса. Терпение Яна Жижки истощилось. Он подошел к высокой старой груше и не по летам ловко стал на нее взбираться, чтобы лучше видеть замок и сигнал Ратибора. В это самое время Шимон и братья Коцовские с арбалетами в руках стояли на стене и неторопливо пускали стрелы в осаждающих. Внезапно Шимон дернул пана Сезиму за локоть: - Пан Сезима, глядите на ту старую грушу! Видите на ней человека с черной повязкой на лице? Вон того, в кирасе, без шлема, видите? Это Ян Жижка! - Сам Ян Жижка? - переспросил пан Сезима. - Он самый. Я знаю его еще по Праге. - Гынек, бери арбалет!-обернулся Сезима к брату,-Смотри, на груше человек-это Ян Жижка! Все трое подняли арбалеты и тщательно прицелились. Ян Жижка продолжал пристально смотреть на замок. Наконец с северной стороны показалась высокая струя дыма. - Енек!-во весь голос крикнул воевода.-Залп! Теперь на приступ! Вперед! Бей, бей, не щади никого! За Табор! Шимон и Гынек Коцовский выстрелили почти одновременно, а вслед за ними пустил стрелу и пан Сезима. Две первые стрелы просвистели мимо уха воеводы, но третья глубоко пробила ему щеку, пройдя под правый глаз. Ян Жижка со стоном схватился за лицо и пошатнулся, но все же левой рукой удержался на дереве. Заливаясь кровью, он стал медленно спускаться вниз. Услышав приказ воеводы, Ян Рогач сразу же после пушечного залпа бросился во главе войска на замок, в то время как Ратибор с Карлом ворвались внезапно на задний двор замка и ударили с тыла на защитников стены. Внутри двора и в самом замке завязалась яростная рукопашная схватка. Ян Жижка оперся о дерево и закрыл залитое кровью лицо платком. - Отец, что с вами? - в тревоге бросилась к воеводе Млада. - Дочка, я ослеп на второй глаз. Стрела... Не поднимай шума. Подбежал Матей Лауда: - Брат Збынек, становись за воеводу: отец ранен! Жижка потерял сознание и опустился на землю Лицо его было землистого цвета, кровь стекала со щеки на панцирь. Млада, едва сдерживая слезы, стала осторожно вытирать ему кровь с лица. Появился лекарь. Покачав головой, он запретил вынимать стрелу. Матей Лауда приказал уложить раненого вождя на лучшую телегу и сам повез своего старого друга в Прагу.

Бой был еще в самом разгаре, когда через пролом в стене украдкой вышли два человека с лошадьми и, убедившись, что поблизости никого не видно, вскочили в седла и галопом поскакали в глубь леса. Рукопашная схватка в замке продолжалась еще несколько часов. Из защитников замка ни один не остался в живых Кто не погиб от меча в бою, тот нашел свою смерть на виселице. Ратибор, Карел и Роберт тщательно осмотрели весь замок, но ни Штепана, ни пана Вилема не нашли. Ратибор и Карел были мрачны. Млада подавлена и грустна: три несчастия сразу-отец, Ян Жижка и Штепан. Роберт пытался ее утешить, но напрасно. Шутник в поисках Штепана и пана Вилема, проходя по залам и комнатам замка, набрел на закрытую дверь, Толкнул - не подается. Один, другой удар топором - и дверь упала. В маленькой комнате, устланной коврами, стоял круглый столик; на нем - серебряный кувшин и кубок. На крюке, вбитом в стену для подсвечника, на зеленом шнуре висел труп - длинный, худой старик священник. Шутник подошел поближе и всмотрелся в синеватое лицо с высунутым черным языком и невольно попятился. - Великий боже! Да ведь это отец Гильденбрант! Вот где довелось встретиться... А жаль, что ты не попал ко мне в руки живым! Ты бы мне сказал, что вы сделали со Штепаном... все сказал бы, старый пес! По приказу гетмана замок был сожжен. При багровом свете пожара табориты сносили всех убитых-и врагов и своих-для погребения. Паны были в богатых доспехах с серебряными и золотыми поясами и украшениями. Закон таборитов требовал оставлять на убитых врагах все их ценности. Млада сидела Печальная, молча глядя на пылающий замок. Рядом с ней стоял Шутник, положив ей руку на плечо. В это время часовой у возового укрепления окликнул двух странных людей, медленно подходивших к лагерю. При ходьбе они издавали тихий металлический звон.

Глава V

1.УДАР В СПИНУ

Мечты Шимона сбылись. Император Сигизмунд в день объявления крестового похода против чешской ереси щедро одарил своих верных слуг. В числе награжденных оказался и Шимон, получивший за свои многочисленные заслуги перед святой церковью и императором неплохое имение с замком Зольден. Стоя на коленях, он выслушал из уст его величества королевскую милость и после прикосновения августейшего меча к его правому плечу поднялся уже не скромным сыном чешского оружейника, а имперским рыцарем Симоном Эйхе фон Зольден. Но ничто не дается даром: не успел еще Шимон вдосталь насладиться своим счастьем, как его вызвал к себе декан Иоганн Наз. - По повелению его величества вам, сын мой, надлежит немедленно отправиться в Прагу и подготовить освобождение нас от Яна Желивского. Пока он жив, Прага и Табор заодно против нас. Шимон только вздохнул, но на третий день был уже в дороге. Ян Жижка все еще находился в Праге, в доме Матея Лауды; рана уже почти зажила, но глаз был потерян. В этот день он оживленно беседовал с двумя новыми таборитами - Вилемом Новаком и Робертом, но сердце его было неспокойно. Войско мейсенцев ворвалось в Чехию и дошло до Хомутова. Навстречу врагу двинулось пражское ополчение под начальством Яна Желивского и Яна Гвезды. Но силы были неравны. "Поторопились пражане!-сокрушенно думал слепой воевода.- Не будет от этого добра!" Вилем и Роберт, видя, что Ян Жижка чем-то расстроен и перестал говорить, встали, чтобы попрощаться с воеводой. Ян Жижка, услыхав голос подошедшего к нему Роберта, ласково протянул ему руку и крепко, дружески ее пожал. Роберт был взволнован, и его глаза с преданностью глядели на слепого вождя: - Я хотя и немец, но весь остаток своей жизни буду бороться за Табор, за справедливость и за божью правду! Вилем с недоумением смотрел, как простой швабский мужик осмеливается запросто пожимать руку первому гетману. Он чувствовал себя учеником. - Ну, а пан Вилем желает оставаться в Таборе? - доброжелательно спросил воевода. Тут же Ян Жижка услышал, как Вилем вскочил на ноги, с грохотом отбросив скамейку, на которой сидел: - Я твердо решил принять чашу и обнажить меч за наше братское дело! - В добрый час, брат Вилем! В этот момент раздался сильный, нетерпеливый стук в дверь. - Кто там? Входи!-недовольно крикнул воевода. В комнату разом вошли Ян Рогач, Штепан и несколько пражских коншелей. Лица у всех вошедших были крайне встревожены. - Брат воевода! Приключилась великая беда!- с отчаянием в голосе вскричал один из коншелей. - Кржижаки побили наших, забрали множество гауфниц и гарасниц, возов с лошадьми и гонят их на Прагу. Сами же мейсенцы уже обложили Жатец. Дай совет, воевода, что нам делать? Ян Жижка находился в раздумье не больше минуты: - Енек, сейчас же ударить в набат, собрать всех, кто только может поднять копье или топор! Сегодня же в ночь выступаем! Коншели, ожидавшие услыхать лишь мудрый совет, были несколько удивлены решительным приказом воеводы и недоуменно переглянулись. - Брат Ян Жижка велит собирать войско, но кто ж его поведет? - Я сам поведу!-сурово заявил воевода, поднимаясь с кресла.-Ступайте и поживее собирайте народ! Коншели стояли и растерянно глядели на Яна Жижку. - Что он, с ума сошел? Слепой берется вести в бой войско!-шепотом переговаривались между собой коншели. Ян Рогач строго посмотрел на шепчущихся: - Паны коншели, вы слышали приказ воеводы? Советники послушно отправились в город, и не прошло часа, как город наполнился частыми тревожными звуками набата, призывавшими народ к оружию. И еще не успела спуститься на Прагу осенняя ночь, как наскоро собранное ополчение пеших и конных воинов во главе со слепым полководцем выступило навстречу самонадеянному врагу. Ни Сигизмунду, ни папе, ни кардиналу Бранде, ни панам не могло прийти в голову, что слепой Ян Жижка может стать во главе народного войска. Крестоносцы не подозревали, что на помощь Яну Желивскому и Гвезде приближается войско с Яном Жижкой во главе. Они разбили укрепленный лагерь под осажденным Жатцем и проводили время в безудержных пиршествах. 2 октября 1421 года Ян Жижка стремительным ударом обрушился на войско крестоносцев. Полководец польного войска сидел в шатре, окруженный подгетманами. На дворе стоял серый октябрьский день. Ян Рогач, стоя рядом со слепым вождем, докладывал: - Кржижаки ввязались в бой с нашими лучниками и развертывают полукругом кавалерию. Наши стоят несколько выше на склоне холма. - Поставь возы перевернутой буквой "Е" и замани кржижаков внутрь. Приготовься к нескольким хорошим пушечным залпам. Подошел Ратибор: - Мы, отец, как вы приказали, обошли лагерь кржижаков с запада на расстоянии двух полетов стрелы. Между нами и лагерем противника лежит неглубокий, поросший кустарником овраг, идущий с юга на север. - Оставь на западном берегу оврага копейщиков и лучников да прибавь к ним сот пять хлапов с цепами, а конницу пусти в обход оврага с севера и юга и ударь на врага, как только он ввяжется в бой с братом Енком Рогачем. - Брат Ян,-прогудел над ухом Яна Жижки низкий голос Матея Лауды, осажденный гарнизон Жатца ждет нашего сигнала о вылазке. Что им передать? - Скажи им, пусть будут готовы броситься на кржижаков, как только увидят, что главные силы врага выйдут на восток от города и окажутся между нашими возами. Как услышат залп наших пушек с возовой крепости, пусть тотчас кидаются на кржижаков и лупят их с тыла. Ян Жижка отдавал приказания и указывал диспозицию своим подгетманам так, словно он хорошо видел расположение своих и вражеских войск, а не представлял их лишь в своем воображении на основании докладов подгетманов. Подбежал Ян Рогач: - Готово, отец! Возы построены, как ты велел. - Каково расстояние между крайними линиями возов? - Примерно три полета стрелы. - Чтобы было не меньше, иначе из пушек побьете своих. Какова почва? - После дождей рыхлая, по лошади не вязнут. Рядом оказался запыхавшийся пан Вилем. - Брат Ян, кржижаки вошли внутрь расположения наших возов. - Начинайте. Пушками дайте знать Ратибору и в Жатец гарнизону. И начинайте все сразу. Подгетманы выбежали из шатра. - Штепан, ты тут? - Здесь, отец, и очень жалею об этом. - Почему? - Наши бьются, а я сижу без дела. - Не глупи! Твое дело-быть здесь, при мне. Выйди из шатра и доложи мне, что увидишь. Штепан вышел из палатки и глянул с пригорка вниз. Кавалерия кржижаков атаковала возовое укрепление и уже зашла между колоннами возов. Грянул залп пушек, потом еще и еще... За густым облаком дыма ничего нельзя было разобрать. Как ураган пронесся боевой клич "Табор, Табор!", из-за возов высыпали тысячи воинов и смешались с конницей кржижаков. Потом вся эта масса потекла на запад, в сторону города. "Жатунцы пошли на вылазку", - понял Штепан. Еще с полчаса Штепан наблюдал побоище. Табориты упорно стали продвигаться в сторону города, туда, где был разбит лагерь кржижаков. Штепан поспешил вернуться в шатер и доложить обо всем Яну Жижке. - Ну, значит, все обстоит как нельзя лучше. Лишь бы Ратибор их не прозевал. Часа через два бой был окончен. Огромная армия крестоносцев, бросив лагерь, беспорядочно бежала на запад, не понимая, что же, собственно, случилось. Курфюрсты, архиепископы, знатные паны мчались к Хомутову, надеясь благополучно проскочить через границу. Польное войско, нанеся еще несколько повторных ударов по откатывавшимся полчищам, вернулось назад. Второй крестовый поход провалился с великим позором для императора и папы. - Сорок коп грошей тому, кто избавит меня от этого слепого дьявола! исступленно кричал высоким, дребезжащим голосом Сигизмунд. - Не позже чем через месяц мои венгерские и моравские войска вторгнутся с востока в Чехию. Надо, чтобы к этому времени Прага была очищена от еретиков. Мы имеем точные известия, что паны* чашники, руководимые паном Ченком Вартемберкским и Ольдржихом Рожмберкским, присоединятся к нашим войскам. Наконец-то вельможные паны убедились, что им с мужичьими общинами не по дороге! Итак, надеюсь на вас, дорогой доктор Наз: мы раздавим таборитов в поле, а с Яном Желивским и его присными покончим в Праге... Нашей неудачей мы всецело обязаны вам, ваше преосвященство!-обернулся император к кардиналу Бранде. - Мне?!-обиженно возвысил голос кардинал, окидывая взбешенного императора высокомерным взглядом. - Да, вам, никому другому! - не унимался Сигизмунд. - Ваше легкомыслие вконец изгадило все дело! Вы, как ребенок, дали себя надуть какому-то ловкому еретику, выдали ему все наши планы войны; вашей же милости мы обязаны, что Ян Жижка заблаговременно узнал о восстании и одним ударом придушил его, захватив замок Раби! Кардинал густо покраснел и отвел глаза, не смея ничего сказать в свое оправдание. - Но мы им еще покажем! Я сам поведу в бой моих славных рыцарей! И этого слепого дьявола, этого трижды проклятого Яна Жижку я раздавлю, как... как блоху! - закончил император и победоносно оглядел горделивым взором всех присутствующих. Кардинал сидел насупившись, тихонько бормоча себе под нос: - Поглядим, поглядим, хвастливый шут, как это ты раздавишь Яна Жижку, как блоху... Прощаясь перед отъездом в Табор с Яном Желивским и Гвездой, слепой воевода их обнял и сказал: - Помните мое слово, братья: не позже как в ноябре ваши посланцы будут в Таборе за помощью. Сигизмунд сейчас собирает все свои силы. Войтех и Текла решили не откладывая сыграть свадьбу Ратибора и Божены. К этому времени Ян Жижка сам позаботился, чтобы для его подгетмана был силами общины выстроен новый, просторный дом. Теперь Младе и Божене уже не приходилось, как. раньше, подолгу проводить время за задушевными беседами. Начались спешные приготовления к свадьбе. Был назначен день свадьбы, выбран посаженый отец-Ян Жижка, сваты, дружки, заготовлено угощение для многочисленных гостей, но неожиданно свадьба была опять отложена. В конце ноября прибывшие из Праги от Яна Желивского и Яна Гвезды посланцы привезли тревожные вести: имперские войска уже прошли из Венгрии через Моравию и вошли в восточную Чехию. На этот раз их вел сам Сигизмунд. Предавая все на своем пути огню и мечу, враги приближались к Кутна Горе и готовились ударить на Прагу. Каждый день был дорог. Медлить нельзя было ни минуты. Едва успевшие отдохнуть таборитские воины снова были собраны для немедленного выступления в поход. Никогда не было так тяжело Ратибору расставаться с домом, как на этот раз, накануне своей свадьбы. Божена ничем не выдавала своего подавленного настроения. Текла плакала. Который уже раз Ратибор оставляет их, и снова ей предстоят бесконечные, тоскливые дни и ночи, полные острого беспокойства за сына. Божена и Войтех как могли утешали Теклу. Ратибор желал только одного - поскорее уехать, чтобы сразу окончились эти томительные часы прощания с близкими. Карел видел все это и, прощаясь с сестрой, как всегда коротко сказал: - Не волнуйся, я Ратибора сам буду охранять и постараюсь вернуть его вам живым и невредимым. Божена в ответ крепко обняла брата. Она знала, что Карел всегда выполняет свои обещания. Настал день выступления. Пан Вилем, бодрый и энергичный, обнял Младу и, садясь в седло, дрогнувшим голосом попросил Войтеха и плачущую Теклу: - Вам, любезные брат Войтех и сестра Текла, оставляю мое сердце-Младу. Пусть она будет вам помощницей и утешением! Млада, копье и щит! Млада, по обычаю, вручила отцу копье и небольшой щит. Девушка стояла бледная, с опухшими от слез глазами и кусала губы, чтобы не разрыдаться. Она не заметила, как к ней подошел Штепан: - Позволь, сестра Млада, с тобой проститься. Млада от всей души хотела сказать на прощание Штепану что-нибудь приветливое, бодрое, но она только молча протянула ему руку. Из тягостного молчания их вывел голос пана Вилема: - А ну, дочка, подай и брату Штепану его копье и щит! Почему в голову Вилема пришла такая странная мысль, не смог бы, пожалуй, объяснить и он сам, но Млада стремительно помчалась в дом и через несколько минут вернулась с доспехами. Все отъезжающие были уже на конях. Ратибор и Карел потешались, глядя, как Млада с усилием подняла копье и вручила его Штепану, а затем, сохраняя особенно важное и торжественное выражение лица, надела ему на левую руку щит. Войтех, смеясь, подмигнул пану Вилему: - Слушай, брат, как ты думаешь, что значит, когда девка парню, что идет на войну, подает копье и щит? - Когда-то оно многое означало, - усмехаясь, ответил пан Вилем. Глухой рокот барабанов положил конец прощанию, и спустя какой-нибудь час Табор наполовину опустел. И долго еще, собравшись у городских ворот, глядели толпы мужчин и женщин вдаль, на темную полосу удалявшегося польного войска. Как ни закалены были жестокой борьбой сердца таборитов, у многих заныло сердце от тревожной мысли: вернется ли он-отец, муж, браг или сын - в свой родной дом? 1 декабря 1421 года к воротам Праги вновь подходили ряды польного войска. И, как раньше, его вел воевода на белом коне, тот воевода, которого знала и благословляла вся Чехия, - непобедимый Ян Жижка. Снова торжественно звонили пражские колокола, снова гремели приветственные крики заполнивших пражские улицы густых толп народа. Вместе с таборитами на зов о помощи отозвались и другие общины Чехии. Отовсюду спешили народные отряды, чтобы под командованием слепого полководца общими усилиями победить жестокого врага. Как только войско собралось, Ян Жижка немедленно выступил к Кутна Горе, к которой уже подходили войска Сигизмунда. С громким стуком и дребезжанием подпрыгивали на мерзлых кочках колеса боевых возов, и далеко раздавался мерный гул шагов пехотинцев, торопившихся к Кутна Горе навстречу немецким наемникам и моравским панам. На одной дневке в халупу, где отдыхал Ян Жижка, вошел Рогач. Не снимая овчинного полушубка, надетого поверх доспехов, гетман подошел к воеводе. - Плохие вести, отец, - мрачно сказал Ян Рогач, вытирая иней с усов. - Какая там еще беда, брат?-спросил Ян Жижка, готовый услышать новую неприятную весть. - Эти подлецы, Ченек Вартемберкский и Ольдржих Рожмберкский, передались снова Сигизмунду, а за ними и другие паны. - Я этого всегда ожидал. Ничего нового в твоем известии нет. Я бы искренне удивился, если бы эти бессовестные предатели пошли с нами. При приближении к Кутна Горе польного войска Яна Жижку встретили кутногорские коншели и в цветистых. выражениях приветствовали таборитов. Возглавлявший делегацию пожилой, почтенной наружности купец со слезами в голосе обратился к воеводе: - Пан Ян, разве можно далее терпеть такие мучения, что приходится выносить крестьянам окрестных деревень от имперских злодеев! Безбожные рыцари налетают на села, убивают, грабят, а уходя, сжигают жилища. Защити, пан Ян, наши деревни! - Скажите людям, что польное войско выступит завтра же, чтобы проучить разбойников. На другой день польное войско обрушилось на передовые части армии Сигизмунда. Но противник не принимал боев, уходя от преследовавших его отрядов польного войска. Ян Жижка был явно недоволен: - Енек, где наши отряды? - Гоняются за имперцами, да всё без толку. Никак не могут догнать их и уничтожить, - без обычной уверенности отвечал Ян Рогач. - Ведь я приказал прекратить эту охоту! Сейчас же собрать все отряды и готовиться идти к Кутна Горе! Тебе известно, где сейчас главные силы Сигизмунда? - Мы их ожидаем по Хрудимской дороге. Воевода внезапно вспылил: - А может, они уже прошли у нас под носом южнее или севернее? Почему ты не знаешь точно? Чует мое сердце, что в Кутна Горе что-то неладно... Штепан, возьми с собой десяток латников, поезжай к Кутна Горе, разузнай, что там делается. Вскоре Штепан в сопровождении латников приближался к Колинским воротам Кутна Горы. Навстречу медленно брели несколько крестьян. - Из города идете? - остановил одного из них Штепан. Бедно одетый крестьянин внимательно оглядел Штепана и его спутников и, увидев нашитое на плащах изображение чаши, воскликнул: - Ой, пан, не ездите в город! Мы сами оттуда насилу выскочили. - Да говори толком, что там случилось? - Что случилось? Да ничего не случилось. Просто этой ночью в город вошли отряды наших кутногорских немцев, что раньше ушли к Сигизмунду в войско. Все было ясно. Штепану оставалось только поскорее возвращаться в ставку. Спрыгнув с коня, Штепан вбежал в халупу, где остановился воевода: - Отец, Кутна Гора нас предала! Она закрыла Колинские ворота и через другие впустила Сигизмундово войско. - Прозевали! Сейчас же собрать все отряды. Придется отступать на Колин. Там подождем, пока не подойдут все остальные отряды. Бой принимать сейчас нельзя. Соберемся с силами и ударим на Кутна Гору. Штепан ожидал, что Ян Жижка вспыхнет, но лицо воеводы было спокойно и серьезно. Это было самым верным признаком того, что положение действительно угрожающее. Немедленно были созваны к Яну Жижке все гетманы и подгетманы, и в ту же ночь польное войско в полном порядке отступило от Кутна Горы на север, в Колин. Пока Сигизмунд проводил в Кутна Горе веселые святки, рассчитывая, что таборитские войска не решатся наступать на его в несколько раз превосходящую численно армию, усиленную присоединившимися к ней отрядами панов, изменивших чаше, в это же время к польному войску непрерывно подходили войска таборитского союза городов. Окрестные крестьяне толпами вливались в ряды армии Жижки. 6 января 1422 года Ян Жижка неожиданно двинулся на Кутна Гору. Нападение было столь внезапно, что, когда передовые разъезды таборитов появились у стен кутногорской крепости, имперцев охватила паника. Ни Сигизмунд, ни его военачальники не ожидали, что Жижка так быстро соберет силы для удара. Началось беспорядочное бегство из города панов, кутногорских патрициев и бюргеров, хорошо знавших, что их ожидает за измену. В городе уходящие имперцы на прощание учинили страшный погром. По приказу Сигизмунда наемники начали грабить город и убивать всех, кто не желал покинуть Кутна Гору вместе с императором. К вечеру из Кутна Горы бежал и сам император. Вслед за ним с награбленным добром тянулся длинный обоз из телег, к которым были прикованы цепями жители, отказавшиеся поджечь город. При багровом свете пылающих домов уходили в морозную ночь последние отряды имперской конницы, и горе было тому, кто имел несчастье попасться им на дороге! В эту же ночь польное войско разгромило отходящий на юго-восток арьергард имперцев. Сигизмунд отступал без оглядки. 9 января Жижка настиг армию Сигизмунда у Немецкого Брода и обрушился на имперцев всеми своими силами. Имперцы не успели отступить и вынуждены были принять бой. В этот холодный январский день табориты свели счеты с чужеземными захватчиками и изменившими панами. Табориты ринулись в бой с такой стремительностью и быстротой, что имперцы были не в состоянии отразить их атаку. Возовые укрепления, молниеносно выросшие перед войском Сигизмунда, давали возможность обрушиться на врага огнем артиллерии и наносить удары конницей и пехотой там, где их вовсе не ожидали. Солнце уже склонялось к закату, когда бой был окончен. Сигизмунд с остатками армии позорно бежал за пределы Чехии. Двенадцать тысяч мертвых его воинов остались на поле битвы, не считая огромного числа раненых и сдавшихся в плен. Груды трупов и тучи воронья над ними - это было все, чем окончилась попытка Сигизмунда еще раз силой оружия подавить революционное движение таборитов. Войско таборитов отправилось в обратный путь. Подбадриваемые легким морозцем, воины весело шагали, торопясь поскорее добраться до родных очагов. Ратибор ехал на отбитом у имперского рыцаря сером, в яблоках венгерском коне. Строптиво грызя удила, конь, подтанцовывая, резво выступал по твердой, как камень, замерзшей дороге. Ратибор был погружен в мысли о Таборе. Сколько еще будет длиться эта война? Неужели всю жизнь он не будет иметь ни одного месяца отдыха? И Божена... Который раз война откладывает их свадьбу! Хорошо бы хоть немного побыть в своем доме... Но тут же память воскресила картины, которые ему довелось видеть после ухода из деревень имперских наемников: сгоревшие халупы, разбросанное по улицам крестьянское добро и трупы, трупы и трупы... изуродованные, обезображенные... "Нет, пусть лучше я всю жизнь буду воевать без единого дня отдыха, чем еще раз видеть такие картины!" - Ратибор! - окликнул его Штепан,-Ты что, уснул в седле или мечтаешь о Таборе? Ратибор поднял голову. Рядом с ним ехал на гнедом иноходце Штепан. За эти два похода его бледность и худоба-последствия пребывания в замке Раби-пропали совершенно. На Ратибора из-под меховой шапки глядело румяное от мороза лицо с маленькой темной бородкой и усами. Но глаза Штепана были невеселы. Ратибору показалось, что Штепан подъехал к нему, желая о чем-то поговорить. - Я и верно думаю о Таооре... Но что с тобой? Ты с некоторых пор стал какой-то сумрачный. - Видишь ли,-с расстановкой начал Штепан,- встретил я Младу... - Это когда ты се из воды вытащил, что ли? - При чем тут вода!.. Я тебе говорю от чистого сердца, а ты - "из воды вытащил"!.. - Ладно, не буду смеяться. Говори смело. - Я хочу сказать, что если кто по правде близок и мил мне, так это Млада. Описывать ее тебе не нужно- ты Младу и так знаешь: недаром Божена сдружилась с ней, точно с родной сестрой... - Что ж, тогда все отлично!-искренне обрадовался Ратибор.- Поверь, все мы только этого и желаем. Младу весь Табор любит, даже нелюдим Карел всегда улыбается, когда ее видит... Но, заметив на лице Штепана смущение и робость, Ратибор даже возмутился; - Стыдно робеть, Штепан: ты-воин Табора. Иди к Младе и честно открой ей все, что у тебя на душе. Штепан, несмотря на мороз, снял шапку и, проведя рукой по волосам, некоторое время ехал с обнаженной головой, подставив ее холодному зимнему ветру. - Надень шапку, голову продует, - ворчливо, но ласково заметил Ратибор. Некоторое время они ехали молча, потом Штепана вызвали к воеводе, а Ратибор поскакал догонять свой отряд. По приказу Яна Жижки польное войско направилось прямо в Табор, сам же Жижка с гетманами двинулся в Прагу на съезд гетманов. Ратибор, Карел, пан Вилем попрощались с воеводой, Штепаном, Якубком и Миланом, направлявшимися в Прагу. Прощаясь, Жижка потряс Ратибору руку и сказал: - Как ворочусь из Праги-тотчас и быть твоей свадьбе. Даю тебе мое слово-слово Яна Жижки! Ратибор уже садился в седло, как к нему подошел Штепан и, смущаясь, попросил: - Увидишь Младу, скажи ей... ну, что-нибудь такое... - Ладно, понимаю! - Ратибор уже был в седле и, нагнувшись к Штепану, шутливо щелкнул его пальцем в лоб:-Эх ты, ба-ка-лавр!-И, круто повернув коня, ускакал прочь. Штепан посмотрел вслед удаляющимся в Табор товарищам и грустно, опустив голову на грудь, побрел к ставке воеводы. Прага достойно встретила победителей. В солнечный день, когда оттепель растопила снежные покровы на крышах домов и на узких улицах Старого Места, оживленные толпы горожан с восторженными криками, подбрасывая вверх шапки, высыпали навстречу входившим в город ополченцам. Впереди всех, между верховным гетманом пражской общины Яном Гвездой и вождем пражской бедноты Яном Желивским, ехал с черной повязкой на глазах победитель Сигизмунда Ян Жижка. Несколько женщин, как видно жены ремесленников, подбежали к передним трем всадникам и, взяв коней под уздцы, торжественно повели их по пражским улицам. - ------------------------------ОТСУТСТВУЕТ 1 ЛИСТ - ------------------------------ланом стали неистово стучать в двери и ворота радницы. Но там по-прежнему было тихо. Скоро вся площадь стала наполняться людьми, сбегавшимися со всех концов с оружием в руках. Милан вскочил на большую пушку "яромирку", стоявшую перед зданием радницы, и начал кричать: - Люди, сюда! Сюда! Коншели убили нашего Яна! Его крик был подхвачен собравшимися здесь вчерашними воинами, плотниками, кузнецами, пекарями, поденщиками. Якубек схватил у кого-то топор и принялся с остервенением рубить ворога. Тотчас нашлись помощники. Скоро ворота были выломаны, и Якубек бросился внутрь двора. Большая площадь уже была полна народа. Тысячи взволнованных, гневных, возмущенных голосов слились в один сплошной гул, напоминая грозный, рокочущий шум моря. Якубек вышел из ворот радницы. И вся огромная толпа, только что шумевшая и безумствовавшая, мгновенно замолкла, пораженная ужасом: в руках Якубка была окровавленная голова Яна Желивского. Секунду-другую на площади стояла мертвая тишина, но затем толпа разразилась страшными криками. Плач и рыдания наполнили площадь и разнеслись по всему Старому и Новому Мосту. Беднота потеряла своего вождя, пламенного борца за их лучшую, справедливую и свободную жизнь. Это действительно был удар в спину революционному движению пражской бедноты. Но, опомнившись от горя, вся эта тысячная толпа народа, возмущенная предательством коншелей и патрициата, ринулась к их домам мстить за смерть своего вождя и защитника Яна Желивского. В ту же ночь Шимон, бросив все на произвол судьбы, ускакал в Будин, к императору Сигизмунду.

2. СЛЕПОЙ, НО НЕПОБЕДИМЫЙ

Семья Дубов готовилась к свадьбе Ратибора и Божены. Ожидали только прибытия Яна Жижки. И вот наступил день, когда Ян Жижка в сопровождении гетманов возвратился в Табор. Воевода сдержал данное Ратибору слово. Не прошло и недели, как была сыграна свадьба. Тихо, скромно, по таборитскому обряду и обычаю. После свадебного пира старшие гости расположились в соседней комнате, чтобы не стеснять молодежь. Посередине в кресле сидел слепой воевода, который был на свадьбе посаженым отцом. Вокруг него расположились Войтех, Текла, Микулаш из Пельгржимова и другие наиболее солидные по возрасту и положению гости. Время незаметно проходило за дружеской беседой. - Вот вы, дорогие братья,-говорил Жижка.-спрашиваете, кто меня поставил на путь борьбы за нашу правду. Жизнь меня научила ненавидеть несправедливость и угнетение. Блаженной же памяти мистр Ян Гус показал мне путь и цель, к которой надо стремиться. Только три года, как мы воюем за нашу лучшую, справедливую жизнь, а поглядите вокруг: разве так было раньше? Разве дворянин сидел бы за одним столом с мужиком? Разве сын крестьянина смог бы жениться на дочери шляхтича? Нет, нет и нет! А теперь у нас в Таборе и рыцарь, и кнез, и мужик, и мастеровой-все мы братья и между собой равны. Все сидели в почтительном молчании. Слепец продолжал: - А женщины? Раньше, при владычестве попов, чешская женщина была просто домашней прислугой, не больше, а теперь в Таборе наши жены и сестры проповедуют слово правды, даже сражаются вместе со своими отцами, мужьями и братьями, а нередко и на совете общины говорят смело и дельно о делах братства, не хуже мужчин. Скажите мне, где вы еще увидите такую жизнь? Войтех одобрительно крякнул и, встретившись со взглядом Теклы, движением головы высказал свое полное согласие с тем, что говорил Жижка. - И за эту правду мы воюем и будем воевать, чтобы нашим детям было лучше жить на чешской земле... Только глубокой ночью гости разошлись по домам. Вилем Новак с Младой пошли ночевать к пану Богуславу из Швамберка - прежнему врагу таборитов, теперь же одному из самых преданных таборитских военачальников. Пока Вилем задержался, прощаясь с Яном Жижкой, Штепан отыскал Младу, с которой ЗА весь вечер ему так и не удалось поговорить наедине. - Млада, мне вам нужно кое-что объяснить,-начал Штепан. Договорить Штепану не удалось, потому что Вилем Новак подошел к дочери, чтобы идти домой. - Брат Штепан, я всегда рад тебя видеть. Млада тоже. Милости просим!.. Табор на некоторое время зажил мирной жизнью. Недавние лучники, копейщики, цепники, пушкари вернулись к своим обычным занятиям и вновь стали плотниками, кузнецами, земледельцами. Штепан повесил на стену меч и взялся снова за перо, пребывая неотлучно при Яне Жижке, а свободное время проводя у Дубов. Часто его можно было видеть и у Вилема Новака. Отец Млады стал забывать свою прежнюю дворянскую гордость и вполне уже свыкся с простым и суровым образом жизни Табора. Однажды, когда Штепан под диктовку воеводы писал наброски будущего воинского устава, дверь распахнулась, и на пороге остановился Ян Гвезда. Ян Жижка спросил Штепана: - Кто вошел? - Это я, брат, Ян Гвезда,-каким-то изменившимся, сдавленным голосом отозвался пришедший.-И хотя для меня счастье видеть тебя, отец, но привело меня сюда несчастье. - Садись поближе ко мне. Понимаю, что в Праге не все благополучно. - Скажи лучше, что все неблагополучно,-опускаясь на скамью рядом с Жижкой, сказал молодой гетман. - Уезжая из Праги, я чувствовал, что над городом грозовые тучи. Я тебя слушаю. Весь облик Яна Гвезды выражал отчаяние. - На днях в староместской раднице предательски обезглавлены наш верный друг Ян Желивский и его девять близких соратников. Разъяренная беднота сурово отомстила за смерть вождя. Но войско богачей и шляхты зверски расправилось с беднотой... Ни Ян Жижка, ни Штепан не могли произнести ни слова. Несколько минут прошло в гнетущем молчании. Нарушил его первым Ян Жижка: - Да, брат Енек, смерть Яна Желивского-самая тяжкая утрата для нас. Пока брат Желивский был жив, беднота управляла жизнью общины Нового Места. Теперь богачи крепко захватят власть в свои руки Ян Гвезда поднял лицо и угрожающе потряс кулаками, задыхаясь от гнева: - Богачи еще заплатят за эту смерть! Сторицей заплатят! Жижка уже пришел в себя и говорил сдержанно и с кажущимся спокойствием: - Теперь Табору, вероятно, придется воевать с Прагой. Беднота с Яном Желивским не позволяла патрициям напасть на Табор и союзные с ним братства... В эту ночь еще долго горел свет в комнате Яна Жижки. Уже два раза сменилась стража на городской стене, а слепой вождь все еще беседовал со своим другом Яном Гвездой. - Война будет серьезная, отец. Ведь пражский союз охватывает почти всю восточную и северо-восточную Чехию. - Это ничего не значит. Победит тот, за кем пойдет народ. А мы боремся за благо всего народа - значит, мы и победим. Но меня, Енек, беспокоит другое.-Ян Жижка говорил с глубокой болью в голосе. - Нет у нас в Таборе истинного и полного единодушия. Тут собрался люд самый разнообразный, и чуть ли не каждый выдумывает свое учение и свои правила жизни. Я от этого разнобоя устал, а сейчас, когда я слеп, мне стало вовсе трудно управлять людьми, у которых нет единого учения. Трудно мне стало. Ян Жижка замолчал, словно остановившись перед самым главным, обдумывал, надо ли сейчас говорить своему другу об этом главном. - Я долго размышлял, кто может меня заменить в начальстве над польным войском. И пришел к тому, что наилучшим гетманом Табора будешь ты, брат Ян Гвезда. Молодой гетман всполошился, его подвижное лицо с большими серыми глазами и орлиным носом болезненно исказилось. - Откинь свои мрачные мысли, отец, тебе еще жить и жить! Откуда у тебя думы о смерти? - Я и не думаю пока о смерти, хотя она у каждого из нас за плечами. Мне умирать еще нельзя. Говорю же я о том, кто должен меня заменить, когда я покину Табор. Гвезда только замахал руками: - Ян Жижка хочет покинуть Табор? Что за шутки, отец! Но голос воеводы был решителен и тверд: - Нет, Енек, я не шучу и не хочу тебя смешить. Я покидаю Табор, и, если кто из моих друзей пожелает со мной уйти, мы на севере Чехии создадим Малый Табор-как раз там не хватает сильного оплота чаши. Верный друг мой кнез Амброж, старшина оребитов, давно меня зовет туда. Там мы образуем крепкое, единодушное братство Малого Табора. И заметь себе, Енек: я уйду из Табора без тени неудовольствия или неприязни. Братья Большого Табора навсегда останутся моими любимыми братьями, и нас всегда будет связывать братская взаимопомощь и самый тесный союз. Но в Таборе я не могу оставаться. Ян Гвезда постепенно уяснил себе идею вождя и не нашел, что ему возразить, но все же уход Яна Жижки был бесконечно тяжел и неприятен. - Но пока, Енек, никому ни слова. Придет время- объявлю сам. В мае пришло известие, что в Прагу прибыл племянник великого князя литовского Витовта - молодой Сигизмунд Корибут. Ни король польский Владислав, ни его кузен великий князь литовский Витовт не решились сами надеть корону св. Вацлава из боязни вызвать гнев Рима со всеми его опасными последствиями. Они надеялись при помощи Сигизмунда Корибута прибрать к рукам богатую Чехию и притом не вызвать против себя крестовых походов всей католической Европы. Молодого Сигизмунда Корибута с распростертыми объятиями приняли шляхта и бюргерство Праги как защитника своих привилегий. Сигизмунд Корибут же торжественно объявил о том, что он принимает четыре пражские статьи и будет их свято защищать. В Чехии наступило затишье перед новой бурей. С весны 1423 года вспыхнула война между пражскими богачами, заключившими союз с панством, и Табором. Как раз в это время Жижка отделился от Табора и, соединившись с оребитами, захватил у пражан Градец Кралове, в котором было положено основание нового братства-Малого Табора. Вместе с Яном Жижкой ушло в новое братство немалое число таборитов из его старых друзей: Ян Рогач, Матей Лауда, Ян Подебрадский, Гынек Бочек и другие. Узнав об уходе Яна Жижки, Войтех долго не раздумывал. Он попросту сказал Текле, чтобы она собиралась перебираться в Градец Кралове. - Очень хороший городок! - единственное, что услышала Текла на свои многочисленные вопросы. И не прошло недели, как ранним утром из таборских ворот выехали две груженные домашним скарбом телеги, за которыми шли привязанные корова и пара баранов. На первой телеге важно восседали Текла, Божена и Войтех, а на задней - Клемент Шутник с Гавликом и Томашком. Рядом с телегами ехали, покачиваясь в седлах, Ратибор с Карлом и Далибор со своими сыновьями. В Градце Кралове их встречали Вилем Новак, Млада и Штепан, выехавшие туда еще с Яном Жижкой. Братство Малого Табора радушно встречало каждого таборита и помогало ему устроиться на новом месте. Не прошло и двух недель со дня переселения Дубов в Градец Кралове, а зычный бас Войтеха уже гремел в обширной новой оружейной мастерской точно так же, как в Праге и в Большом Таборе. Ян Жижка, сопровождаемый Штепаном, с которым слепой воевода никогда не расставался, посетил Войтеха в его мастерской: - Эге, слышу даже голос Гавлика! Значит, Войтех взялся не шутя за дело. Я на тебя, старый друг, надеюсь. Все, что тебе нужно, мы дадим, только делай нам побольше оружия. Поход на носу, и дальний поход! Постарайся, старик! И верно, началась новая война. Жижка на этот раз решил разбить Сигизмунда в "его доме" - в Венгрии. Осенью 1423 года польное войско Большого и Малого Табора с верховным гетманом Яном Жижкой во главе двинулось через Моравию в Венгрию. В дождливый день от городских ворот вернулись к себе домой понурый Войтех, заплаканные Текла, Божена и Млада, а с ними, тоже невеселые, Гавлик с Томашком. Снова потянулись бесконечные дни и ночи тревоги и неизвестности. Пасмурная осенняя погода еще более усугубляла печальное настроение оставшихся. Несмотря на свой престарелый возраст, Войтех был бодр, но Текла в последнее время стала заметно слабеть. Божена и Млада старались ей помогать в работе, но это всегда вызывало у самолюбивой старушки бурю протеста: - Поглядели бы вы на мою прабабушку Сабину! Ей было девяносто семь годков, а она так молотила цепом рожь, что молодые парни не могли за ней угнаться! К зиме стали доходить до Малого Табора тревожные вести: пражане вновь соединились с панами и, вероломно нарушив подписанный с таборитами мир, захватывают один за другим города таборитского союза. Они воспользовались тем, что все польное войско городов Большого и Малого Табора ушло в далекий поход. Оставшийся вместо Жижки гетман Малого Табора Гынек Бочек послал вслед польному войску гонцов. Малочисленный гарнизон Градца Кралове стал готовиться к обороне. Все старики и женщины были привлечены в ополчение. Наконец вернулись вестники с радостной вестью - польное войско уже на пути в Чехию. Пришел день, когда пушечные выстрелы и колокольный перезвон возвестили о благополучном возвращении в Градец Кралове Яна Жижки с его войском. Но радость встречи с близкими была очень кратковременной. Дав войску отдохнуть несколько дней и вновь снарядиться, слепой полководец поспешил повести свои войска к новым сражениям с изменниками-пражанами. Внезапными ударами Ян Жижка выбил пражан и их союзников из всех захваченных ими таборитских городов. Но противник собрал большое войско, окружил у Костельца на Лабе Яна Жижку, отделившегося от главных сил со сравнительно небольшим отрядом. Положение казалось безвыходным. Пражские богачи и католические паны со злорадством ждали гибели Жижки, казавшейся неизбежной. Но Прага просчиталась. С помощью подоспевшего к нему на выручку Гынка Бочека Ян Жижка благополучно пробился сквозь кольцо пражских и панских войск и в полном порядке стал отступать по направлению к Малешову, отыскивая наиболее выгодную позицию для решающего боя. В конце мая в Малый Табор прискакал один из под-гетманов от Яна Жижки и прочитал воззвание ко всем способным носить оружие таборитам собираться в отряды и, не теряя ни дня, ни часа, идти на подкрепление польного войска к Малешову. Войтех, услышав призыв вождя, в раздумье погладил свою великолепную бороду и со спокойной решимостью сказал: - Жена, коль Яну Жижке нужны люди, значит дело нешуточное. Сегодня же снарядишь меня в дорогу. Видно, и мой черед пришел поразмять старые кости. На заре из Градца Кралове выступал довольно внушительный отряд пехоты и конницы с десятками телег, собранный из горожан и крестьян Малого Табора. Со стороны этот отряд представлял довольно странную картину: длинная вереница седобородых стариков наряду с совсем юными подростками, с цепами, вилами и косами на плечах, скорее напоминала толпу крестьян, идущих на полевые работы, чем войско, спешащее на сражение. Текла с Боженой, провожавшие Войтеха, сначала не заметили, что на проводах отсутствовала Млада. Возвращаясь домой, Текла, опираясь на руку Божены, с беспокойством заметила: - Слушай, дочка, я что-то Млады не видела. - Я тоже не помню, чтобы Млада была за воротами. Выступивший отряд уже давно двигался по проселочной дороге. Войтех со своим старым приятелем медником Марком сидели на телеге и вели обстоятельную стариковскую беседу, рассуждая о богатстве церквей и монастырей. - Одному только пражскому архиепископу принадлежало девятьсот сел, четырнадцать городов и пять замков, не считая пахотной земли, лугов, садов и виноградников. - И каждый монастырь владел немалым богатством, - вторил ему под мерную тряску телеги Марк. - Я слышал, что в одной только Праге было восемнадцать мужских и семь женских монастырей... Однако погляди, откуда взялся тот парнишка, что на белой лошади? Я его раньше как будто и не видал. - Пусть я трижды попаду в пекло, если это не наша Млада на своей Милке! Ну и хитрая девчонка! Знала, что не возьмут ее в поход, так решила перехитрить. Давай-ка позовем ее сюда да вернем домой. Тоже нашелся вояка!.. Кто тебе, сестра Млада, позволил ехать с отрядом, да еще в мужском обличье! -строго возвысил голос Войтех. Млада сначала смутилась, но потом гордо отпарировала: - У меня есть отец, перед которым я отвечаю за свои поступки. Но сейчас же, устыдившись своей дерзости, заговорила извиняющимся тоном напроказившей девочки: - Дедушка Войтех, не сердитесь! Право, не сердитесь! Ведь вы сами на моем месте не утерпели бы... Как же я могу оставаться дома, когда там мой татичек, Штепан и все другие! Млада говорила так искренне и простодушно, что Войтех и сам не заметил, куда исчезла вся его строгость. - Ладно, так и быть, поезжай, только всю дорогу от нас ни па шаг! Оружие-то и доспехи где достала? - У Гавлика. - Как вернусь, так я этому брату Гавлику такую взбучку задам, что он, пока у него борода не поседеет, не забудет, как это самовольно общинное оружие раздавать!.. На второй день отряд добрался до расположения таборитских войск. Неподалеку от лагеря таборитов Млада нагнала по дороге какого-то пешехода. Взглянув на усталое, запыленное лицо путника, девушка задержала лошадь и громко закричала: - Павел! Ну конечно, Павел! Пешеход тоже остановился и пристально посмотрел на всадницу: - Если я не тронулся умом, так это как будто барышня Млада? - Ну да, конечно, я и никто другой! - Но почему вы в воинском наряде? - Еду помогать Яну Жижке, татичку, Штепану и всем таборитам. - Это, конечно, хорошо, но давайте я сяду позади вас на Милку и поедем вместе в лагерь. Мне надо как можно скорее видеть Яна Жижку, а ноги у меня уже совсем не работают-от самого Ореба без остановки шагаю. - Конечно, садись. И рассказывай, на что тебе понадобился воевода. Павел вскочил на лошадь позади девушки: - Едем. Сначала вы мне по порядку обо всем расскажите, а то, ей-богу, я ничего не понимаю. По дороге Млада рассказала Павлу все, что произошло с паном Вилемом, со Штепаном и с ней самой. Услыхав, что пан Вилем и Млада стали таборитами, Павел нисколько не удивился, вскользь заметив, что он никогда и не ожидал ничего иного. - Я тебе рассказала все - теперь твоя очередь: зачем тебе так срочно понадобился Ян Жижка? - Это дело серьезное, барышня, - скупо сказал Павел и замолк. Утомленная двойным грузом Милка наконец добрела до лагеря. Воины с недоумением рассматривали необычных всадников. Около большого шатра, рядом с которым гордо развевалось знамя с алой чашей, они спешились. У знамени на часах стоял Шутник. Млада на ходу махнула рукой "зеленому деду" и, схватив за рукав Павла, ворвалась в шатер. Ян Жижка диктовал Штепану приказ. При виде Млады и Павла Штепан, пораженный, вскочил с места. Ян Жижка настороженно повернул к ним голову. - Отец! - своим звонким, веселым голосом прокричала Млада.-Павел привез вам какие-то важные новости. - Да ну? - совершенно невозмутимо и со своим обычным юмором отозвался Ян Жижка.-Ты вот лучше мне скажи, почему ты здесь? Но, прежде чем Млада успела ответить, Павел принялся докладывать то, что смог узнать. Ему удалось узнать о замысле пана Ченка Вартемберкского убить Яна Жижку. Павел подслушал разговор пана Ченка с нанятым за сорок коп грошей убийцей. Негодяй, имя которого Павлу не удалось узнать, должен был проникнуть в войско Малого Табора. Главное-Павел хорошо запомнил предателя в лицо и легко может его обличить. Приняв из рук Жижки письмо, Штепан прочел его и сказал: - Брат Амброж пишет то же самое, а кроме того, я хорошо знаю этого парня и сам послал его еще из замка Раби к пану Ченку для разведки. Брат Павел три года был нашими глазами и ушами у пана Ченка. Все замыслы пана Ченка были нам известны благодаря Черноголовому Павлу. - Подойди, брат Павел,-позвал воевода парня и, когда тот приблизился, крепко его обнял. - Когда ты об этом узнал?-усевшись снова в кресло, спросил Жижка. - Три дня назад. - Штепан, за эти дни поступали к нам новые люди? - Да, отец, пятеро перебежчиков от пана Ченка. - Найди их, покажи Павлу, и если этот человек окажется среди них, пусть Ян Рогач назначит его назавтра в караул к моему шатру. Вы ступайте, а ты, Млада, оставайся тут и расскажи, что нового в Малом Таборе.. На следующую ночь Ратибор, сменявший караул у шатра вождя, заметил, что на этот раз Ян Жижка спит в шатре один, а не в присутствии Штепана, как обычно. Наступила третья стража. Приближался рассвет. Часовой некоторое время прохаживался взад и вперед перед шатром, затем остановился у входа и осторожно заглянул в шатер. Ян Жижка спокойно спал, негромко похрапывая, на разостланной медвежьей шкуре. На столике, мигая, горел светильник. В лагере стояла глубокая тишина, изредка нарушаемая монотонными голосами дозорных. Часовой внимательно огляделся по сторонам, положил на землю копье и, вынув из ножен кинжал, осторожно, на цыпочках, перешагнул через порог. Войдя в шатер, он на мгновение замер и, убедившись, что Ян Жижка продолжает крепко спать, бесшумно, пригнувшись к земле, приблизился к спящему. Еще два шага - и часовой с поднятым высоко над головой кинжалом остановился над погруженным в глубокий сон воеводой. В это время пола шатра бесшумно откинулась, и за спиной убийцы выросла фигура человека с арканом в руке. Короткий резкий взмах-горло убийцы было сдавлено петлей и он рухнул навзничь. Карел, наступив коленом на грудь поверженного врага, освободил его горло от петли и свистнул. Тотчас в шатер вбежали с обнаженными мечами в руках Штепан, Ратибор и Черноголовый Павел. - Ну как? - самым невозмутимым тоном осведомился Ян Жижка, вставая со шкуры и почесываясь. - Тихо, быстро и аккуратненько! - восхищенно воскликнул Павел. - Поймать арканом паписта для Карла - раз плюнуть! -заверил Ратибор, нагибаясь над пойманным убийцей.-Но поглядим, что за птичка попалась к нам! Штепан тоже нагнулся и, заглянув в лицо покушавшегося, обернулся к Яну Жижке: - Отец, ведь это Антох, что всегда горланил против старшин и гетманов, а потом бесследно пропал! - Антох?.. За что ты пытался меня убить? Антох, видя спокойствие воеводы, вызывающе заявил: - Я не изменник и не предатель, я пришел отомстить тебе за смерть многих тысяч верных сынов святой римско-католической церкви, которых ты погубил! - И за это ты должен был получить от пана Ченка сорок коп грошей?-с иронией спросил воевода. - Не лги, Антох! - крикнул Павел. - Я сам слышал весь твой разговор с паном Ченком! Уличенный, Антох потупился и замолчал. - Говори правду, Антох: давно ты связался с римскими попами и с имперцами? Говори добром, иначе скажешь палачу, - бесстрастно и сурово продолжал спрашивать Ян Жижка. - Очень давно, когда еще был студентом, потом в Пльзене, потом в Таборе...-тихо, чуть слышно пробормотал Антох. - Ах, вот кто все время сеял смуту среди братьев!.. Что прикажешь с ним делать, отец, - спросил Ратибор:- повесить или на костер? - Мне он не нужен ни живой, ни мертвый. Он грешил против Табора, пусть братья Табора его и судят. А пану Ченку за то, что он нам прислал эту падаль, мы дадим ответ на его подлость здесь, под Малешовом... Вам же, сынки, спасибо! В ночь на 7 июня 1424 года к Яну Жижке вошел с крайне озабоченным лицом Ян Рогач: - Брат Ян, слышится шум со стороны пражан и панов. Думается мне, они начинают... Ян Жижка неторопливо поднялся с места и, надев свою польскую шапку, приказал оруженосцу; - Коня! Да покличь брата Гвезду. В темноте Жижка с Рогачем, Гвездой и другими начальниками выехали на холм перед Малешовом. Ночь была темная, безлунная. Чуть заметно намечались силуэты всадников, и только конь Яна Жижки выделялся белым пятном на фоне ночной темноты. Во мраке ночи был слышен дружный топот, позвякиванье стремян да изредка стукали о стремя ножны меча. - Вот тут! - круто осадив коня, приглушенно сказал Ян Рогач. Всадники остановились и прислушались. Действительно, в лагере противника было слышно движение, металлический звон и ржание множества коней. - Рыцарская конница панов подходит. На рассвете ударит через холм, чтобы внезапно штурмовать Мале-шов, - высказал предположение Ян Жижка, - Мы их примем на этой горе. Некоторое время Жижка молчал и, казалось, внимательно прислушивался к шуму в расположении войск пражан и панов. - Всем гетманам и подгетманам польного войска приказываю: вывести своих воинов на эту гору. Тебе, брат Ян, надлежит установить на горе возовое укрепление и взять еще с собой лишнюю сотню возов. Принимайтесь, братья, за дело! Я буду там немедля. Несколько темных силуэтов всадников исчезли во мраке. Остались лишь Ян Жижка и его свита. Когда вдали затих звук скачущих галопом лошадей, Ян Жижка глубоко вздохнул. - Скоро светает, - сказал он, вдохнув свежий предрассветный воздух.- Едем, братья. Молочно-белая фигура коня Яна Жижки медленно поплыла в сторону Малешова. За ним потянулись его спутники. Когда Ян Жижка со свитой въезжал на гору, стало почти светло, внизу же еще царил серый полумрак. Навстречу Жижке двигались ряды конницы. Впереди развевалась по ветру большая хоругвь с вышитой золотом чашей на зеленом фоне. За конницей двигались пешие воины. С лязганьем, дребезжанием и шумом тянулись длинные вереницы телег - боевых возов. Каждую телегу везла пара лошадей цугом; на передней сидел верхом повозочный, на телегах сидели лучники, арбалетчики, пушкари. Телеги расставили на вершине горы, образовав двойной ряд возов, защищенных щитами и связанных между собой цепями. Сотню телег Жижка велел выставить впереди в несколько рядов и снять с них дышла. - Теперь, любезный брат Гвезда, прикажи все эти телеги нагрузить доверху камнями. Да чтобы сделать это немедля! - спокойно заметил Гвезде Жижка. Ян Гвезда, поняв замысел воеводы, был уже около телег, и его голос слышался сквозь грохот нагружаемых камнями телег. - Брат Рогач, поставь свою конницу справа и слева позади возов с камнями, да так, чтобы врагу их не было видно, - отдал Жижка приказание Рогачу таким тоном, словно он находился не на поле предстоящего боя, а у себя дома.

- Прокупек, ставь бойцов в боевой порядок за возовым укреплением, получил приказание Прокоп Малый, который в предстоящей битве должен был командовать обороной боевых возов. Прокупек поскакал к возам, и оттуда послышался его не по росту громовой бас. Повинуясь его приказаниям, на склон горы выбежала цепочка легко вооруженных воинов головного пешего охранения-стражницев, и конногоконнеберка. С ними шли связные - гонцы и посыльцы, далее следовали ряды возов со щитами, за которыми укрывались стрелки-лучники и арбалетчики. Внутри возовой крепости размещались подразделения воинов-копейщиков: копейцы, алебардщики, судлинцы-ловкие, подвижные молодые люди; цепники дюжие, рослые парни, большей частью крестьяне, привыкшие владеть этим самым простым, но тем не менее поистине страшным для рыцарей оружием. Вместе с ценниками стояли топорники, вооруженные тяжелыми, на длинных древках топорами, которые в руках привычных лесорубов превращались в грозное оружие против рыцарей. Когда воины построились в боевой порядок, Жижка неторопливо объяснил, в каких местах в момент атаки Нужно открыть между телегами просветы, отрядил специальных людей к нагруженным камнями возам Проверив все, он устало уселся на большой камень на верху горы. - Брат воевода, пражане подходят! - над самым ухом Жижки тревожно крикнул Прокоп Большой. - Пускай стражницы и коннеберки ввяжутся с ними в бой и понемногу отступают на гору. Пошли к ним сотню самострельцев, чтобы поддразнили купчиков стрелами, да смотри, чтобы гонцы не зевали. Прокоп, звеня шпорами, отошел. К воеводе подошел молодой Ян Рогач и сел рядом: - Через полчаса пражане и паны наткнутся на нас. - Будем только об этом молиться, - ворчливо заметил Жижка - Пражане сцепились с нашими стражницами и гонят их в гору! - закричал подбежавший Прокоп - Готовь, брат Прокоп, пушечный залп и телеги с камнями. А ты, брат Ян, приказал Жижка Рогачу, - приготовь конницу к удару. Как только возы с камнями ворвутся в рыцарскую колонну - веди конницу, а как пойдет конница - выводи пехотинцев. За дело, детки! Жижка вскочил на коня. По склону горы надвигалась густая масса всадников со щитами, низко опущенными копьями, с развевающимися флажками. Скоро вся гора, от вершины до основания, была усеяна, как саранчой, всадниками панского войска и бегущими за ними пехотинцами Ян Гвезда выпрямился в седле, сдвинул на затылок шлем и, не сводя с противника напряженного взгляда, медленно поднял вверх руку с палицей. Прокоп Большой, не спуская глаз с палицы гетмана и тоже выпрямившись, поднял руку. Вот до скачущей железной стены противника осталось каких-нибудь сто - сто пятьдесят шагов. Руки воинов судорожно сжимали рукоятки копий, цепов, топоров, вытаскивали из ножен широкие клинки мечей. Лица бойцов словно окаменели в суровой решимости, а глаза всех были прикованы к лавине закованных в латы коней и всадников. Ян Гвезда резким, коротким движением опустил палицу. Разом грянули, словно огромным молотом трахнули по листу железа, маленькие пушечки с боевых возов. Несколько коней и всадников барахтались на земле, но атака продолжалась. Но вот под дружным натиском таборитских воинов тяжелые возы с камнями тронулись с места и с треском и шумом покатились вниз, на рыцарскую конницу и пехоту. Телеги уже не катились, а летели с огромной быстротой по крутому склону горы, увлекаемые тяжестью камней, и с размаху врезались в плотные ряды скачущих рыцарей. Атакующая колонна была мгновенно расстроена неудержимым бегом тяжелых телег. В этот момент из-за возового укрепления, откуда на атакующих летели тучи стрел, вырвался вперед на вороном коне всадник с поднятым мечом: - За мной, братья! За чашу! - и ринулся на врагов. За Яном Гвездой с обеих сторон возовой крепости вылетели две колонны латников. -Табор! Табор!-сквозь бешеный конский топот мчавшихся карьером коней слышался боевой клич таборитов. Ян Гвезда был уже в гуще пражан и рыцарей, нанося молниеносные удары своим мечом. Таборитская конница с Яном Рогачем во главе смела стремительным ударом уже расстроенные ряды рыцарей. Атаковавшие перешли к обороне, стремясь как-нибудь выйти с поля боя. Сам пан Гашек, наблюдавший за атакой своих рыцарей, с проклятием поспешил повернуть коня и постарался поскорее убраться восвояси. Пока шла ожесточенная рукопашная схватка, пока стучали, как молоты в кузнице, мечи о латы, шлемы и щиты, пока от мощных ударов мечей летели искры, пока оправившиеся паны и пражане пытались вновь перейти от обороны к нападению на противника, в десять раз меньшего по количеству, таборитские возы раздвинулись, и в промежутки высыпали тысячи пеших воинов. Поле боя огласилось суровым, грозным гимном таборитов: Пред врагом не убегайте, Но кричите веселей - На него! Смелей, смелей!.. Пешие воины ударили на пражан. Штепан не выдержал и помчался впереди пеших воинов в атаку на рыцарей. В таком ожесточенном бою он еще никогда не был. Прямо перед ним бежал Войтех, держа в руках цеп. Старик добежал до рыцаря, бешено отбивавшегося от наседавшего на него Вилема. Клинки мечей молниеносно скрещивались с сухим треском - оба были опытными фехтовальщиками. Но вот ловким, быстрым ударом в соединение кирасы и нашейника Вилем свалил противника, не заметив, что сзади на него налетел другой рыцарь с занесенной секирой. Войтех бросился к противнику, остановился, расставив ноги, и, размахнувшись в воздухе цепом, обрушил на шлем рыцаря ужасный удар. Рыцаря словно ветром сдуло с седла. Войтех же снова поднял свое страшное оружие и кинулся вперед, в самую гущу схватки. Штепан, а с ним Млада на Милке устремились вслед за Войтехом. Сокрушительный удар пеших воинов окончательно решил сражение. Остатки рыцарей, нахлестывая измученных коней, спешили уйти от преследования. За ними гнались конные и пешие табориты с всадником на вороном коне впереди. Наконец еще одна короткая схватка-и битва под Малешовом кончилась. Побежденные пражане и их союзники-паны оставили победителям поле боя, сплошь заваленное трупами. Там и сям медленно бродили между мертвыми телами понурые кони со свалившимися на бок седлами, волоча по земле брошенные поводья и со страхом в глазах косясь на окровавленные трупы. С торжествующими песнями возвращались победители. Стоя на горе, Ян Жижка снял шлем: - С победой, детки! Будем же бить наших врагов так и впредь! Жижка сел на коня и неторопливо направился в Малешов. За ним потянулось непобедимое таборитское войско. Пражские войска бежали с поля боя, оставив тысячу четыреста человек убитыми, в том числе триста тридцать шесть из самых богатых фамилий пражского купечества. В тот же день Ян Жижка двинулся и осадил Кутна Гору. Оставив для осады необходимое войско, он с частью армии бросился на другие города, захваченные пражским союзом городов: Коуржим, Чески Брод и Нимбурк. Вместе с Яном Гвездой и Богуславом из Швамберка Ян Жижка с почти невероятной быстротой занял и другие города, бывшие под властью пражской общины: Жатец и Лоуни. 10 августа 1424 года Ян Жижка во главе соединенных таборитских войск стоял у ворот Праги. Праге предстоял жестокий штурм. Но пражская община получила слишком хороший урок, чтобы продолжать бесславную войну. В Прагу вернулся Сигизмунд Корибут, на этот раз без разрешения польского короля. Он убедил пражских коншелей и гетманов немедленно заключить с Табором мир для дальнейшей борьбы с Сигизмундом. Руководству пражской общины ничего не оставалось, как согласиться, и вскоре в лагерь Жижки прибыли уполномоченные от пражской общины и Сигизмунда Корибута. Когда мир был торжественно подписан, Войтех произнес с искренним облегчением: - Ну вот и хорошо! Мир все-таки лучше, чем война. Мне больше по сердцу мастерить оружие, чем самому пускать его в ход. Слава богу, что никто из наших не пострадал, а уж такая была сеча! Его собеседником на этот раз был Милан, попавший под Малешов из Большого Табора. Наконец Ян Жижка приказал войску Малого Табора сняться и двигаться домой. Млада не могла удержаться и толкнула в бок Штепана, увидев на суровом лице Войтеха блеснувшие слезы, когда он у ворот Градца Кралове заметил маленькую старушку, протянувшую с плачем к нему и Ратибору руки. Малый Табор наслаждался заслуженным отдыхом. В один из жарких июльских дней по улицам Градца Кралове проехала большая группа всадников, сопровождаемая сильной охраной. Новоприбывшие сошли с коней у дома Яна Жижки и были встречены Штепаном. Гостей было трое. Для Яна Жижки это посещение, видимо, не было неожиданным. После того как гости переоделись и отдохнули, все собрались в дальней комнате, игравшей роль кабинета. Вождь уже ожидал их, сидя в покойном кресле за большим столом. Слева от Жижки сидели Ян Подебрадский, Гынек Бочек и Ян Рогач, справа поместились Ян Гвезда с Богуславом из Швамберка, а напротив - Гашек Вальдштейнский и Сигизмунд Корибут. Ян Жижка не любил длинных речей и выступлений, самые сложные и важные вопросы он решал сразу. - Братья, последние известия говорят, что Сигизмунд назначил своего зятя Альбрехта Австрийского маркграфом Моравии и наследником чешского престола. Надо думать, что они не сегодня-завтра снова нападут на Чехию Мы должны их опередить. Не ожидая их вторжения в нашу и без того разрушенную и обескровленную непрерывными войнами Чехию, мы ворвемся в Моравию и не дадим им собраться с силами. Ян Гвезда только спросил Яна Жижку: - Когда брат Ян думает начать наступление на Моравию? - До начала осенних дождей, но после снятия урожая. Думаю, что через два месяца все наши войска должны быть собраны у моравской границы. Молодой Сигизмунд Корибут несколько заискивающим тоном, хотя и сохраняя достоинство, обратился к своему бывшему противнику и победителю: - В каком месте думаете, пан Ян, начать вторжение? Ян Жижка повернулся в ту сторону, где он слышал голос Яна Рогача: - Енек, повтори, что ты мне вчера предлагал Ян Рогач тряхнул длинными вьющимися каштановыми кудрями и коротко доложил свой план: - Мы не можем уходить в Моравию, оставив у себя в тылу такую сильную крепость, как Пржибыслав. Все гетманы согласились с предложением Яна Рогача и обязались не позже чем через два месяца явиться с войсками к моравской пограничной крепости Пржибыслав. Все объединенные войска - пражского союза, польное войско Большою Табора и войско Малого Табора - поступали под верховное командование Яна Жижки. Штепан был серьезен и задумчив. Млада несколько раз искоса взглядывала на него, потом подошла и положила обе руки на его плечо: - Штепан, что-нибудь плохое? - Война,-опустив голову, сказал Штепан. - Нам, верно, суждено всю жизнь воевать, словно для этого мы и родились. Не печалься... Отец знает? - Вероятно. Месяца через полтора выступаем... В начале октября Жижка был уже у Пржибыслава и осадил эту сильную крепость. Якубку, только что начавшему вместе с Миланом, переехавшим к этому времени в Градец Кралове, выпекать хлеб, пришлось все бросить и вновь брать в руки копье. Ратибор стоял рядом с Карлом и внимательно глядел на осадные работы вокруг крепости. Тысячи людей возились, устанавливая пушки, тащили на катках стенобитные орудия-тараны, огромные бревна с железным концом, раскачивая которые разбивали стены и ворота крепостей. Там же рыли траншеи, катили фашины. - Поедем посмотрим, что делается с восточной стороны. Там более опасное место, - сказал Карел. Объехав крепость с восточной ее стороны, Карел вдруг остановился: - Ратибор, смотри на те ворота. Подгетман увидел, что одни из ворот открылись. В этот же момент с крепостной стены грянул пушечный залп по большой группе осаждающих, занятых рытьем траншей. Из открывшихся ворот во весь опор мчался значительный отряд кавалерии, за которым бежала пехота. - Вылазка! - крикнул Карел и, дав коню шпоры, поскакал к месту схватки. Ратибор не отставал от Карла, и они приблизились к месту вылазки в ту минуту, когда на помощь мчалась во весь опор таборитская конница. Имперцы начали поспешно отходить обратно в крепость. В пылу схватки никто не заметил, как из ворот крепости выехал воин с опущенным забралом. Постояв перед воротами с минуту, он внимательно оглядел окружающую местность и потихоньку отъехал от крепости, держа направление на восток. Чем дальше он отъезжал, тем более ускорялся бег его коня. Видимо, всадник старался незаметно проскользнуть мимо таборитских войск и скрыться в ближайшем лесу. Это ему удалось, если бы зоркий и наметанный глаз Карла не обнаружил его. - Ратибор! Видишь, какой-то имперец хочет улизнуть из крепости. Уж не придумали ли они эту вылазку, чтобы отвлечь внимание и дать ему возможность незаметно проскользнуть мимо наших войск? Скачем за ним! Ратибор и Карел, пригнувшись к шеям коней, стремглав понеслись вслед за удалявшимся всадником. Тот, оглянувшись, обнаружил погоню и пустил своего коня прямо к лесу. Достигни он леса - можно было бы считать, что он вне опасности, так как густая чаща надежно укрыла бы его от преследователей. Ратибор и Карел поняли это и гнали коней во весь опор. Всаднику до леса оставалось каких-нибудь пятьдесят шагов, но Ратибор на своем венгерском скакуне уже догонял его. Всадник, видя, что его настигли, быстро вынул белый платок и стал сдерживать бег коня. Ратибор натянул повод и тоже стал сдерживать коня. Всадник уже остановился и ожидал Ратибора, подняв над головой белый платок. Подпустив Ратибора шагов на двадцать, всадник молниеносно поднял правой рукой заряженный арбалет и пустил стрелу прямо в грудь подгетману. Ратибор с пробитой грудью свалился на землю, а всадник дал шпоры и карьером поспешил к лесу. Но Карел уже был рядом. Предательство врага вселило в Карла такое бешенство, что он вихрем налетел на имперца у самого леса. Встав на стремена и схватив обеими руками тяжелый меч, Карел поднял его над головой и со всей силой обрушил на врага. Тот свалился, как мешок, на траву. Карел спрыгнул с седла и, подойдя к поверженному врагу, поднял забрало. Из-под открытого забрала виднелось залитое кровью лицо еще молодого красивого человека. Позади послышался конский топот. Обернувшись, Карел увидел приближающегося к нему сотника в сопровождении двух десятков латников. Сотник, спешившись, подошел к Карлу и бросил взгляд на убитого: - Справились сами? А мы торопились к вам на помощь. - Спасибо. Скорее помощь Ратибору-он ранен стрелой... - А этот, видать, рыцарь. Видишь, золотые шпоры. - Отвези его в лагерь. Я думаю, при нем есть важные письма. Подойдя к лежавшему на земле Ратибору, Карел присел около него и осмотрел рану: стрела прошла навылет в левой стороне груди, пониже и левее сердца, Ратибор был жив. Карел поднял побратима на руки и, с помощью латников посадив его впереди себя, медленным шагом тронулся в лагерь. За ним ехали латники, ведя на поводу коня с привязанным к нему телом убитого рыцаря. Пока Ратибора уложили в палатке, вызвали лекаря и вынули из раны стрелу, Карел снял с убитого латы и, обыскав, нашел два тщательно спрятанных письма. Повертев в руках пакеты и проклиная свою неграмотность, Карел отправился в палатку Яна Жижки. Навстречу ему попались Ян Рогач, Матей Лауда и Ян Гвезда. Они шли сумрачные и словно чем-то подавленные. Карлу показалось странным, что все трое были настолько погружены в разговор между собой, что как будто не заметили приветствовавшего их Карла. Вокруг шатра воеводы стояли группами гетманы, кнезы, простые воины и тихо переговаривались. Карел подошел к шатру. На пороге его встретил Штепан. Карлу бросились в глаза скорбное выражение лица и покрасневшие глаза Штепана. - К отцу можно? - спросил Карел на ходу, намереваясь пройти в шатер. Штепан загородил ему путь. - Не входи, - угрюмо проговорил он. - Что-то случилось? - встревоженно взглянул на Штепана Карел. Тот опустил глаза и тихим голосом сообщил: - Отец тяжко захворал, ждем лекаря. - Но что случилось? Ведь еще вчера отец был совершенно здоров, весел, со мной шутил... - Да. Вчера отец принимал парламенгеров из города. Они просили не препятствовать покинуть город женщинам с детьми, целовали ему руки, стоя на коленях. Ян Жижка своим словом обещал им свободный выход из города и отпустил. Вечером же отец внезапно слег... Но ты с чем пришел? - Сегодня во время вылазки какой-то рыцарь пытался удрать из города. Мы с Ратибором за ним погнались- он предательски ранил Ратибора. Я же догнал его и убил. Обыскав, нашел вот эти два письма. Посмотри - быть может, что-нибудь важное. Карел вручил Штепану письма. Одно было адресовано маркграфу Альбрехту Австрийскому, другое - самому императору Сигизмунду. - Оба от пржибыславского бургграфа. У маркграфа Альбрехта он спрашивает, сопротивляться ли дальше или сдать город, так как появились случаи моровой язвы. Императору же бургграф сообщает, что податель сего Письма согласен за сто коп грошей взять на себя убийство нашего отца Яна Жижки. - Ну и негодяй же! -злобно процедил Карел. - Пойдем, ты покажешь мне убитого. Подойдя к накрытому плащом телу убитого рыцаря, Карел быстро сбросил с его лица плащ. - Шимон! - вне себя крикнул Штепан. - Братоубийца, изменник и предатель! - с ненавистью вырвалось у Карла. - И этот негодяй взялся за сто коп грошей убить нашего отца!.. Много он зла совершил в своей жизни, но все это ничто по сравнению с последним. В пекло ему дорога!-сквозь зубы пробормотал Штепан. - Пойдем, брат, к Ратибору, навестим его, - предложил Карел. И оба направились в палатку Ратибора. Раненый был уже в сознании. Ему пока не говорили ни о болезни Яна Жижки, ни о том, что на него покушался его родной брат. Лекарь осмотрел раненого, нашел, что он уже вне опасности, и посоветовал отправить его домой, так как ему необходим длительный покой и уход. Поздно вечером в палатку Карла, где лежал и Ратибор, поспешно вошел Штепан. Он знаком вызвал Карла. - С отцом плохо. Сию минуту поскакал верховой в Градец Кралове за наилучшим лекарем. - А что говорит наш войсковой лекарь? - Он говорит... - здесь Штепан понизил голос и чуть слышно проговорил: моровая язва. Но молчи, это пока тайна. Боюсь, он заразился от вчерашних просителей. Спустя три дня в лагерь на взмыленных лошадях прискакали лекарь, Божена, Войтех и Млада. В лагере была гробовая тишина. Вокруг шатра стояла вооруженная стража из гетманов Табора. Невдалеке прямо на земле сидел Якубек и горько плакал. Около него стоял бледный Карел. - Ну что? - спросила Божена. - Ратибор вне опасности. Но мы все сироты: умер Ян Жижка. В день 11 октября 1424 года чешский народ осиротел. И даже сдача Пржибыслава не могла заглушить боль утраты своего любимого боевого вождя.

Эпилог

Пятнадцать лет продолжалась великая крестьянская война в Чехии. Еще много лет после смерти Яна Жижки табориты вели героическую борьбу под руководством Прокопа Большого и Прокупка. Судьба героев романа неразрывно переплелась с борьбой чешского народа. Ратибор, Штепан и Карел стали видными военачальниками и деятелями общины Малого Табора и продолжали честно сражаться против угнетателей чешского народа. Божена и Млада постоянно сопровождали своих мужей во всех походах, разделяя с ними опасности и невзгоды. К этому времени Войтех и Текла уже покоились на кладбище. Вилем Новак и неразлучный с ним Черноголовый Павел, Якубек и Милан мужественно сложили свои головы в бою под Дрезденом. В 1434 году объединенные силы католических панов, панов-чашников и пражских богачей окружили польное войско таборитов у города Липаны и нанесли ему смертельный удар. В этом неравном бою под Липанами пали Прокоп Большой, Прокупек и другие вожди таборитов. Лишь одному Яну Рогачу удалось с небольшим отрядом прорваться из окружения и с боем уйти в Табор. Липанская битва окончилась. На окровавленную землю опустилась ночь. Адский шум боя сменила мертвая тишина. Глубокой ночью через страшное поле побоища, ежесекундно нагибаясь и освещая мертвые лица убитых тусклым светом фонаря, проходила Млада. После долгих поисков она, остановившись у одного тела, тихо вскрикнула и опустилась перед ним на колени. Поставила фонарь на землю и осторожно приподняла голову лежащего воина. Торопливо расстегнув панцирь, Млада припала ухом к груди воина. - Бьется... Оно еще бьется!.. Жив!..-И, привстав, позвала в темноту: - Божена! Я нашла его! Он жив! Из мрака в ответ послышалось лишь горестное рыдание. Над бездыханным телом Карла безутешно рыдала его сестра. - Божена, спасем Штепана! Он еще жив!.. Помоги мне перенести его к пастуху. Пусть он там побудет вместе с Ратибором. Божена с плачем поднялась и последовала за Младой. Обе женщины подняли бесчувственное тело Штепана и с трудом понесли его через поле смерти. Неподалеку в лесной чаще, в шалаше пастуха, они бережно положили тяжелораненого Штепана рядом со стонущим Ратибором. Прошло еще три года. В 1437 году был казнен таборитский гетман Ян Рогач. Только Табор, превращенный Яном Жижкой в неприступную крепость, еще держался, но и он был окружен со всех сторон врагами. Королевские войска беспощадно расправлялись с таборитами. Кто мог, скрывался в горах и лесах. Сквозь непроходимую чащу дремучего леса по горной тропе пробирались двое мужчин и две женщины с дорожными мешками за спиной. Путники избегали населенных мест. Несмотря на то что путники давно уже были в дороге и впереди их ждало еще немало опасностей, они были бодры и не унывали. Штепан шел задумавшись впереди своих спутников. Вдруг он обернулся к ним, и лучи восходящего солнца осветили его исхудавшее лицо. Взгляд его ясных глаз был полон решимости. - А все-таки правда победит, друзья! - убежденно сказал он,

1 Бирич - глашатай. 2 Татичек (чешск.) - папочка. 3 Четыре пражские статьи были выработаны умеренным бюргерско-дворянским лагерем в 1420 году и предъявлены императору Сигизмунду как условие признания его чешским королем.