«За Отчизну (Часть 2)»

Сергей Царевич

За Отчизну

Часть 2

Глава I

1. НЕОЖИДАННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ

Узел с мокрым бельем оказался слишком тяжелым. От Влтавы до дома Дубов было далеко. Божена попробовала поднять узел, но поняла, что она не рассчитала свои силы. - Удивительно, как ты донесла сюда такой узел! Божена вздрогнула от неожиданности и быстро вскинула голову. Перед ней со смущенной улыбкой стоял Ратибор. - Сюда мне помог принести Гавлик, а потом он пошел работать... - Дай-ка мне! - Ратибор без труда поднял узел и взвалил его себе на плечо. - Теперь идем домой Впрочем, ты не очень спешишь? - Н-нет... не очень тороплюсь, - прошептала Божена, опустив глаза. - Тогда сядем, немного посидим на берегу. Ладно? - Хорошо, только недолго. Надо еще успеть развесить. - И Божена присела. Ратибор поместился неподалеку от нее. Некоторое время оба никак не могли начать разговор V молча глядели перед собой на бегущие воды Влтавы. Ратибор поднял соломинку и начал внимательно ее рассматривать. - Божена, - начал Ратибор, яростно вертя в пальцах ни в чем не повинную соломинку, - я хочу кое-что сказать тебе... Божена рискнула искоса бросить взгляд на Ратибора - выражение лица у него было грустное и озабоченное. - Хотите сказать мне?.. Так говорите же! Ратибор малодушно молчал. - Ах, Ратибор, Ратибор! Вы очень хороший, прямодушный, что же вы боитесь говорить? Ратибор уперся обеими руками в колени, нахмурил брови и прокашлялся, но нужные слова все же никак не шли на ум. - Трудно мне сейчас говорить, Божена. Трудно потому, что я никогда никому в своей жизни не говорил таких слов. - Ратибор набрал побольше воздуха и с решимостью отчаяния стремительно продолжал:-Уж лет пять, как я сердцем понял, что жизнь без тебя мне не в жизнь. И с тех пор началась для меня такая мука, что все на свете мне опостылело. Как зазубренная стрела ты вошла ко мне в душу: войти вошла, а вырвать уже никак невозможно. Да, наверно, ты это и сама чувствовала, когда со мной встречалась... Божена напряженно слушала и при последних словах Ратибора едва заметно кивнула головой. - И стал я с той поры ревновать тебя к каждому, кто бы с тобой ни заговорил: и к Штепану, и к Шимону, и к Гавлику, и даже к Якубку. Потом я как поглядел на тебя и на себя, так сказал сам себе: "Кто я и кто Божена? Я - простой парень, оружейник да вояка: могу лишь добрый меч выковать да этим мечом любого немца до пояса располовинить. А в остальном - темный я, неученый..." Куда мне до тебя! Такую, как ты, по всей Праге надо поискать - и не найдешь. Такую красивую и такую ученую... разве сравнишь с другими нашими девушками! Вот с тех пор затаил я в себе эту муку и не знал, что мне делать. Ратибор опустил голову на руки. В этот момент огромный, мощный Ратибор показался Божене таким беспомощным, словно брошенный ребенок, и она едва удержалась, чтобы не погладить его низко опущенную взлохмаченную голову. Помолчав некоторое время, Ратибор мрачно продолжал: - Убедил я себя, что мне не на что надеяться, и махнул на все рукой. Как раз в это время мне пришлось ехать с паном Яном Жижкой воевать в Польшу. Я даже обрадовался: уж больно жизнь опротивела. Могу сказать, отчаянно я бился тогда с немцами! Ян Жижка, видно, что-то понял, хоть виду не подал и ни о чем меня не спрашивал. Перед отъездом я поделился своими горестями со Штепаном. Вот Штепан и обещал попросить совета у нашего мистра... Ратибор снова замолчал. Божена опустила глаза, щеки ее залила краска волнения. - Кто же дал бы мне лучший совет, чем наш покойный мистр! И вот, когда Штепан вернулся из Констанца, а я из Польши, он мне передал от нашего мистра благословение и вот эту записку. Писана она была в тюрьме.-Ратибор порылся в замшевой сумочке, висевшей у пояса, и передал Божене маленький клочок бумаги.- Я все время носил ее с собой и никак не решался показать тебе. Божена, не поднимая глаз, взяла из рук Ратибора записку и молча прочла ее. Когда она кончила, лицо ее стало совсем пунцовым. - Вы знаете, что здесь написано? - очень тихо спросила Божена. Ратибор покачал головой: - Откуда мне знать! Я ведь читать не умею. - И вы ее никому до сих пор не показывали? - Нет, никому. Ходил и мучился. - Здесь покойный мистр передает вам то, что я ему сказала на исповеди, и добавляет, что так как он, видно, уйдет из этого мира" то раскрывает перед вами тайну исповеди. Ратибор порывисто поднял голову и выпрямился: - Но что же ты сказала мистру на исповеди? - Я сказала... ну, я сказала... Ох, боже мой! Да вы сами знаете, что я могла сказать о вас! - И Божена закрыла лицо руками и отвернулась. Ратибор вскочил с места и ласково дотронулся до локтя Божены: - Ты знаешь, кто я? - Вы - честный и добрый... - не отнимая от лица ладоней и не поворачивая головы, начала дрогнувшим голосом Божена. - Я-дурак!-сказал Ратибор. - Нет, не совсем, но вы очень недогадливы. - Божена, но ведь у меня и в мыслях никогда не было, что ты когда-нибудь обо мне думала! При жизни мистр никогда бы не открыл тайну исповеди. Поэтому он и приказал отдать мне это письмо лишь в случае его кончины. - Видно, наш мистр знал, что он больше нас не увидит, - тихо проговорила Божена. Ратибор отбросил в сторону соломинку: - Не только знал, но и добровольно пошел навстречу мученической смерти. Божена вдруг положила руку на плечо Ратибору и начала быстро говорить: - Я хорошо помню, когда казнили отца, с какой яростью я подавала Карлу лук и стрелы и как я тогда хотела перестрелять из лука всех этих собак барона, аббата и других, что были с ними... Я ревела от злости, что я такая маленькая и не могу стрелять из лука... И вот, четыре года назад, когда пришло известие о страшной смерти нашего мистра, я почувствовала, что могла бы бросить в костер и Сигизмунда и весь ихний собор... Выражение лица Божены было напряженным, рот плотно сжат, глаза глядели сурово и твердо. Такой Божену Ратибор еще никогда не видел. Он тихо взял руку девушки в свою, крепко ее пожал. и сказал: - Можешь мне поверить, Божена, не сегодня-завтра начнется возмездие. - А мы тоже будем воевать? - В тоне Божены было что-то детское. - Ты-то будешь ли - не знаю, но мы все возьмем в руки оружие. - Ратибор, скажите, а правда, что у королевы Либуши было девичье войско и воеводой у них была тоже девушка - Власта? Ее звали так же, как и мою бедную матичку. - Люди рассказывают, что так было, но правда ли - не знаю. А тебе кто об этом рассказывал? - Ваша мать. Зимними вечерами, когда мы с ней сидим около печки с вязаньем, она рассказывает мне много старинных сказаний, сказок, былей. И мне всегда нравится их слушать! - А зачем тебе слушать сказки, когда ты можешь читать по-чешски, по-немецки да по-латыни! Недаром с тобой вот уже семь лет Штепан занимается. - Да, спасибо Штепану, он много положил труда, чтобы обучить меня. Но только я, верно, тупая и ленивая ученица-Штепан часто на меня сердится, особенно за латынь. Ратибор огляделся по сторонам: - Надо домой возвращаться, скоро уж сумерки. А я еще тебе почти ничего не сказал. - Так говорите сейчас, а то мы, верно, заболтались тут. - Я, Божена, если ты не будешь против, хочу потолковать сегодня же с отцом. - С отцом? О чем же? - Чтобы он дал согласие нам повенчаться и поговорил об этом с дядей Миланом. Божена смущенно отвела глаза и, покраснев, ничего не ответила, только робко пожала руку Ратибору. - Я осел, что не сделал этого раньше, как только вернулся из Польши! Когда смущение Божены улеглось, она, словно о чем-то вспомнив, заметила; - Ратибор, стоит ли сейчас о нашем деле просить дядю Войтеха? Вы, наверно, заметили, что последний месяц он чем-то озабочен и почти ни с кем не разговаривает. Ратибор слегка нахмурил брови: - У отца последние месяцы опять очень плохо идут дела. Снова выросли большие долги, и платить сейчас нечем. - Я не знала... Они поднялись с места. Ратибор взвалил тяжелый узел на плечо, взял Божену за руку, и они не спеша направились домой. Хотя до дома Дубов было не близко, но они очень торопились рассказать друг другу все, что накопилось у них за все эти годы. Речь их была беспорядочна, мысли прыгали с одного предмета на другой, и все казалось важным и требующим немедленного объяснения. Когда они подходили к дому, Ратибору казалось, что не было этих нескольких лет ненужного отчуждения, и удивлялся, до чего он был прав, когда считал Божену самой славной девушкой на свете. Он шел, весело подняв голову, и совсем не замечал тяжести огромного узла на левом плече. - Ах, мистр Ян, мистр Ян, почему тебя нет с нами! - вырвалось у Божены. И сейчас же Ратибор повернулся к ней и почти крикнул: - Да ведь это самое я сейчас хотел сказать! Мы оба думали одно и то же... Остановившись у дверей дома, Божена посмотрела в глаза Ратибору своими блестящими синими глазами и улыбнулась. Ратибор, сам не понимая почему, по-мальчишески рассмеялся и с силой пожал Божене руку. Было очень трудно уходить с крыльца в дом. Из столовой доносился глухой шум многих мужских голосов, как будто там происходила ссора. Божена с улыбкой кивнула Ратибору на прощание, схватила узел и потащила его в кухню, а Ратибор вошел в столовую, стараясь придать своему лицу спокойное и степенное выражение. Столовая была полным-полна приятелями Войтеха. Шел оживленный спор. Сам Войтех с угрюмым лицом сидел у стола, опершись головой о ладонь. Говорил Милан. Говорил горячо, с гневом и ожесточением в голосе. - Вот, Якубек, ты говоришь, что надо стараться учение нашего мистра по всей Чехии распространить, у монастырей земли отобрать, а в то же время с папой не ссориться да с панами жить в мире. Как же так? Что же получит мужик? - Как - что? - спокойно отвечал Якубек, с улыбкой превосходства глядя на своего тестомеса. - Разве причастия под двумя видами - хлебом и вином для вас мало? Ты же знаешь, что до сих пор католики не допускали народ к причастию вином, а давали один хлеб. - Пусть так. Но оттого, будет ли народ во время причастия съедать один хлеб или будет запивать его еще вином, - ему легче не станет. Пойди в деревню и посмотри, как живут мужики под панским ярмом. Да не только в деревнях - в самой Праге погляди хорошенько: на самом верху сидят богачи-патриции, всё больше немцы, и в своих руках держат Прагу. Вся торговля, все деньги у них... Вот и скажи: разве для того наш святой мистр Ян отдал жизнь, чтобы народ только принимал причастие под двумя видами, а вся несправедливость и гнет оставались по-старому? Наш мистр говорил, что все должны жить по заповедям Христовым. Якубек не сдавался и с прежней уверенностью возразил: - Видно, Милан, плохо ты понял учение блаженной памяти покойного мистра. Разве мистр Ян Гус говорил, что не должно быть на свете ни богатых, ни бедных? Он лишь проповедовал, что богатые должны помогать беднякам, но чтобы все были одинаковыми... этого я от него не слышал. В этот момент какой-то странный человек, которого Ратибор видел впервые, еще молодой, крепкого сложения, но худой и в сильно поношенном платье, вскочил со скамьи и подскочил к Якубку: - Милан хоть и простой халупник, но говорит верно и толково. Только он не сказал еще об одном. Не все паны одинаковы. Есть такие паны, как, к примеру, Ольдржих Рожмберк, что владеет чуть ли не всем югом Чехии и короля за равного себе считает, и есть чуточку поменьше, но все же не одна деревня у них под ногами. Но, кроме таких панов, есть еще множество рыцарей, земанов, паношей, у которых, кроме замка да клочка земли, нет ничего. Сколько их разорилось до последней рубашки: и земли их и замки отбираются или сильными панами-соседями, или монастырями. По-разному это делается, а конец один - иди куда хочешь: или на службу к тому же пану, или продавай свой меч какому-нибудь королю - своему или чужому, или иди на большую дорогу "рыцарем фортуны". Сколько по лесам да по горам прячется таких рыцарей! Да вот хоть бы я сам: был у меня замок, хоть неказистый, а все же крыша над головой, да земли два лана. Пришло время, и замок мой и землю - все отнял сосед, а я... вот Войтех знает, как я воевал с Рожмберками... Так скажи, разве такой шляхтич, как я, лучше которого любой седлак1 живет, не поможет вам прогнать панов да разных бискупов, что нас из людей в навоз превратили? - Незнакомец остановил взгляд на Ратиборе:-Скажи мне, друг, что бы ты сделал, если бы тебя выгнал сосед из дома и с земли лишь потому, что он знатнее, богаче и сильнее тебя? Ратибор недоуменно пожал плечами: - Да что сделал? Коль управы на него у короля не нашел, сам бы с ним расправился. - Так мы и делаем, а нас за то зовут разбойниками и тащат на виселицу. - Нет, - раздался чей-то спокойный голос, - доложим, пан Рогач, многие из разоренных шляхтичей и на самом деле стали разбойниками и грабят и правых и виноватых, не разбирая. Из всех углов комнаты начали раздаваться взволнованные голоса. Каждый старался перекричать соседа и торопился высказать все, что накопилось у него на душе. Войтех, подняв голову, сумрачно оглядывал этих кричащих, размахивающих в волнении руками людей, желающих во что бы то ни стало рассказать о своей тяжкой доле. Один ожесточенно доказывал, что честному ремесленнику от богатых купцов не стало жизни; другой громко жаловался на жестокое обращение и непосильную барщину пана; третий, воздев руки, чуть не плача, спрашивал: разве Христос учил, чтобы попы захватывали обманом земли у бедняков? Внезапно из дальнего угла раздался повелительный голос: - Успокойтесь, братья! Шум разом смолк. Все присутствующие повернулись в ту сторону. Ратибор увидел, как из угла вышел высокий монах. Ратибора поразило лицо этого человека - очень худое, обрамленное густой темной бородой, оно напоминало лик святого: взгляд, устремленный куда-то в пространство, острые, резкие черты бледного лица с выражением крайней экзальтации и решительности. - Братья мои! Я хочу сказать вам несколько слов. Оба вы, мои дорогие Якубек и Милан, неправы. Ты, Якубек, надеешься, что можно жизнь по Христову учению совместить со знатностью, богатством, властью папы, королей и панов, и думаешь, что достаточно причастия под обоими видами, чтобы ни к чему больше не стремиться. Но ты ведь слышал, что говорили другие. Разве можно примирить царство Христа и антихриста вместе? Разве можно жить в аду, где власть, знатность и богатство - всё, а труд и честность - ничто? Нет, ты неправ, Якубек! Но ты, Милан, тоже заблуждаешься: когда лишают телесного хлеба, ты чувствуешь несправедливость и унижение, но разве не в тысячу раз большая несправедливость и унижение, когда тебя лишают права на завет Христа причастия под двумя видами? И мы, истинные христиане, ученики нашего мученика Яна Гуса, в знак утверждения этого права вместо оскверненного папистами креста воздвигли чашу как символ права народа на причастие не только телом, но и кровью Христовой. Отныне знак чаши будет нас сопровождать повсюду, где бы мы ни находились и что бы ни делали. Вы знаете, что король начал нас притеснять. Наши проповедники или изгнаны из Праги, или брошены в темницы. Нам остается только собираться вместе и устраивать по городу процессии. Но и это становится небезопасным... В комнату вошел человек, весь запыленный. Радостными возгласами приветствовали его собравшиеся. - Откуда ты, брат Зденек? -обратился к нему Войтех. Пришедший еле держался на ногах от усталости, но глаза его блестели от возбуждения. - Я только что из Бехини. Вы здесь, в Праге, еще не знаете, что творится в Чехии. Поднимаются на борьбу верные сыны народа нашего. Больше сорока тысяч человек собралось со всей нашей земли на гору Табор. Там выступал брат Вацлав Коранда из Пльзеня. Он говорил, что близок конец мира. Мир будет обновлен огнем, и в огне погибнут злые мира сего. Брат Вацлав звал народ собираться на горы и готовиться к расправе со злыми людьми. Он призывал мечом защитить правду божию. Брат Вацлав сказал, что кто не обагрит своих рук в крови злых, сам погибнет в огне. Как зачарованные слушали его люди. Глубоко в сердце запали всем слова брата Коранды. Верные сыны народа возьмут в руки меч. Великие дела предстоят нам. Монах при этих словах выпрямился и поднял руку: - Правильно, братья! И мы в Праге должны выступить в защиту правды божьей. Я призываю вас, дорогие друзья, собраться в день святой Марселины, что будет на тридцатый день июля месяца, у нас в церкви Снежной божьей матери, и оттуда мы пройдем в новоместскую радницу требовать освобождения наших проповедников, томящихся в тюрьме. То, что до сих пор народ смиренно просил у короля, теперь он возьмет сам... - Но не забудьте, братья, прежде чем идти к раднице, хорошенько вооружиться. - В дверях стоял Ян Жижка. Все поднялись с места и отвесили рыцарю глубокий поклон. Монах подошел к Яну Жижке и, взяв его за руку, вывел на середину комнаты: - Брат Ян, ты дал мудрый совет. Наши враги многочисленны, сильны и вооружены. Они постараются уничтожить нашу чашу и всех уверовавших в нее. Веры и мужества у нас хватит, чтобы сокрушить силу антихристову, но у нас нет вождя - мужа чистой веры, доброй воли и умелого в ратном деле. Братья Нового Места Пражского просят тебя, брат Ян, быть нашим вождем в этот великий день! - Просим, просим! Выберем тебя нашим воеводой! - сразу заговорили все, обступая Яна Жижку со всех сторон. - Если народ Нового Места Пражского решил сам подняться на защиту правды и утвердить чашу, я не могу отказать ему в моей помощи. - Ян Жижка оглядел всех испытующим взглядом. - Но я хочу сказать вам, братья, подумайте: этот день будет днем начала великой борьбы между чешским народом и силами антихриста - Римом и его слугами. Король несомненно бросит на нас войска. Готовы ли вы, братья, к такой борьбе? Монах вновь возвысил голос: - Мы всё пойдем путем, указанным Яном Гусом и Иеронимом Пражским - нашими мучениками за правду и свободу своего народа. Не так ли, братья? - Так, так! Народ не может больше терпеть! Веди нас, Ян Жижка, не опустим мечи, пока не уничтожим всех врагов чаши! Ян Жижка властно поднял руку: - Пусть будет так! В добрый час! Значит, на тридцатый день июля все соберемся. Но время уже позднее, пора дать нашим хозяевам покой. Гости стали расходиться. Войтех, попрощавшись с монахом, громко обратился к остальным: - Друзья, не забудьте: если у кого нет оружия- пусть придет сюда, что-нибудь найдем. Счастливого пути вам всем! Ян Жижка, попрощавшись с Войтехом и остальными, на секунду остановил свой взгляд на Ратиборе и Штепане: - Ратибор и Штепан, проводите меня - мне надо с вами побеседовать. Штепан вспыхнул от смущения и радости и подошел к рыцарю: - Я готов, пан Ян. Ратибор же в нерешительности замялся: - Пан Ян, я вас догоню, мне надо с отцом кой о чем поговорить. - Хорошо, поговори, а потом догоняй нас. Я иду к дому Матея Лауды, знаешь? Ян Жижка со Штепаном, ломавшим себе голову, на что он мог понадобиться Жижке, вышли, а Ратибор в волнении ожидал, пока все разойдутся. Когда затих шум шагов, Ратибор спросил отца: - Я до сих пор не видал никогда этого монаха. Кто это, отец? - Ян Желивский, проповедник церкви Снежной божьей матери у нас в Новом Месте. - О-о, Ян Желивский! О нем сейчас вся Прага говорит. Паны, богачи и попы его ненавидят и боятся, а ремесленники и пражская беднота пойдут за него хоть в самое пекло. - Да, после мистра Яна Гуса другого такого проповедника у нас еще не было. Он не только проповедует - он зовет народ бороться за правду... Ян Жижка ему большой друг... Ну, я пойду отдохну. - Отец, я имею до вас одно дело, очень важное. Войтех вопросительно взглянул на сына и сел на скамью: - Говори, сынок. - Я хотел вам сказать о Божене... При последних словах в комнату вошла Текла со смеющимся лицом и весело сверкающими глазами. Видимо, она услышала последние слова Ратибора, потому что быстро его прервала, обращаясь к Войтеху: - Муж, мне кое в чем Боженка призналась. Вижу, что и Ратибор с тобой о том же решил говорить. Не знаю, как ты, а я от всего сердца соглашаюсь. Войтех недовольно насупился: - Вечно ты, жена, решаешь все, не посоветовавшись со мной! - И снова обернулся к сыну: - Я знаю, о чем ты хочешь со мной говорить. Что тебе Божена по сердцу - это я давно вижу, и что ты ей тоже мил - еще раньше знал. Но мне печально, что ваше желание не сбудется: не могу позволить тебе взять в жены Божену. Ратибор сначала побагровел, потом побледнел, губы его задрожали, но он ничего не мог сказать и стоял перед отцом, низко опустив голову. Текла открыла широко глаза, и радостное выражение ее лица сразу же сменилось изумлением и глубоким огорчением. Она всплеснула руками и бросилась к Войтеху: - Но почему? Ради бога скажи: почему же? Войтех мрачно указал ей на место рядом с собой: - Сядь и слушай. И ты, сынок, послушай и пойми, в. чем дело, и тогда не будешь меня осуждать. Старик, помолчав минуту, с болью в голосе заговорил: - Не могу. Сейчас никак не могу, хотя от всего сердца хотел бы сделать Боженку своей дочкой... Слушайте. Дела мои такие, что не сегодня-завтра мы можем стать нищими. Если я не достану через неделю двадцать коп грошей, я лишусь и дома, и мастерской, и коровы, и свиней, и всего. А достать мне сейчас их невозможно. Ян Краса перед своим отъездом оставил мне на хранение двадцать коп грошей как приданое для Божены, и она стала богатой невестой. Добрый человек этот Ян Краса, хотя и купец. Первого такого купца вижу и, верю, последнего. Он истинный ученик нашего покойного мистра Яна Гуса... Так вот, если Ратибор женится сейчас на Божене, я знаю, и он и она никогда не допустят нашего разорения-уж я в этом уверен. Так что ж, выйдет, что мы за счет Божены свои дела будем поправлять? Так, что ли, жена? Ведь вся Прага будет зубоскалить о ловкости старого Войтеха. Ну, что ты скажешь, Ратибор? - Старик пристально глядел в лицо сыну, как бы стараясь прочесть у Ратибора в глазах его мысли. Ратибор молчал. Старик, видимо, убедился, что в глубине сердца Ратибор с ним согласен, улыбнулся, встал со скамьи и ободряюще ударил сына своим могучим кулаком по плечу: - Я сказал сейчас, но не говорю никогда. Потерпи, бог даст - времена изменятся, и не за нищего Ратибора пойдет Божена. Так-то... Не говоря ни слова, Ратибор надел шапку и направился к выходу. - Куда ты? - окликнул его отец. - К пану Яну Жижке. Я скоро вернусь. Пока Ратибор с самыми невеселыми мыслями шагал по кривым улицам Нового Места, Штепан и Ян Жижка уже подходили к дому Матея Лауды. Некоторое время они молча шли рядом, углубленные каждый в свои думы. Штепан то и дело поглядывал на своего спутника. Внимание Штепана привлекла походка Яна Жижки: несмотря на пожилой возраст и массивное телосложение, рыцарь ступал легко, бодро, словно двадцатилетний юноша, но в то же время шаги его были тверды и уверенны. - Скажи мне, Штепан, что ты в дальнейшем собираешься делать? - прервал его мысли Ян Жижка. Штепан не ожидал этого вопроса и смешался. Когда-то такие же вопросы ему задавал Иероним Пражский, затем мистр Ян Гус, но тогда ему было несравненно легче ответить. - По совести сказать, я не знаю. Университетские мистры уговаривают меня в нынешнем году подвергнуться испытаниям на степень магистра ин артибус и остаться при университете. Ожидают моего согласия. Но у меня сейчас не лежит сердце к университету. - Отчего же? Как станешь мистром, будешь получать ежегодно дохода тысяч двадцать пять коп грошей - для теперешней твоей нужды это целое богатство. - Пан Ян, вот вы, наверно, мне не поверите, но скажу вам: не нужно мне ни университета, ни степени мистра, ни двадцати пяти тысяч коп. - Так что же ты желаешь? - В этом все мое несчастье, что я сам не знаю: проповедник из меня никудышный, воин тоже, а теперь нужнее всего хорошие проповедники нашей правды и хорошие воины для ее защиты. - Значит, ты, так сказать, Потерял свою дорогу в жизни? Так, что ли? - Пожалуй, что и так, пан Ян, - потупился Штепан, глядя себе под ноги. - Но, может быть, твоя дорога вот здесь, рядом, и ее не надо долго искать? Штепан вопросительно глянул на рыцаря. - Ты ведь слышал, что сегодня говорил брат Ян Желивский? Ты понял, какие потрясения нас ждут? - Понял, что пришло время народу Чехии восстать против римских и немецких насильников. - Правильно. Поэтому я и позвал тебя. Нам, то есть тем, кому выпадет трудная доля встать во главе народа, нужны верные, толковые люди, на которых можно положиться, как на самого себя. Я остановил свой выбор на нескольких, в том числе и на тебе. Перед тобой две дороги: или остаться в университете и заниматься мудрствованием над творениями святых отцов и получать за это хороший доход, или идти с нами, воинами за правду и справедливость, терпеть нужду, жить среди опасностей войны, сражаться, не ожидая наград и почестей, и быть готовым каждую минуту лишиться жизни. И все это не для себя, а для общего блага. Подумай и выбирай. Ян Жижка замолчал и повернулся, чтобы взглянуть на Штепана. Из-за отсутствия левого глаза Ян Жижка, чтобы взглянуть на своего спутника, должен был Поворачивать к нему все лицо. Штепан первый прервал паузу: - Пан Ян, видно, уж с самого детства для меня была выбрана дорога в жизни: сначала учитель Ондржей в Прахатице, потом покойный мистр Иероним, за ним мученик мистр Ян Гус и теперь вы, пан Ян, - все передаете меня друг другу, наставляя меня к одной и той же цели - освобождению нашего народа от его поработителей. Штепан внезапно остановился и сказал, как о деле решенном: - Если я вам могу для общего дела пригодиться - иного пути у меня нет. Куда же еще я могу идти! - А университет? - спросил Ян Жижка. Штепан только шутливо махнул рукой. Позади них послышались поспешные тяжелые шаги. - Наверно, Ратибор! - предположил Ян Жижка и, остановившись, серьезно проговорил: - Сынок, имей в виду, я беру тебя к себе для очень важных поручений. Но об этом мы еще не раз потолкуем. Тяжело дыша от быстрой ходьбы, к ним приблизился Ратибор. - Запыхался? - шутливо заметил Ян Жижка. - Давно, значит, не бегал в полных доспехах. Отвык. Ну ничего, скоро снова привыкнешь. Что-то ты сегодня невеселый... Ратибор перевел дыхание: - Нет, пан Ян, вам показалось. - Не ври, сынок. Кому хочешь солгать? - прикрикнул Ян Жижка строго. - Простите, пан Ян, - пробормотал Ратибор, - с отцом вышел разговор один, - Но ты с Войтехом как будто никогда не ссорился, так что же приключилось? - Да так... Отказал мне отец в одном деле - вот я немного того... - Не знаю, в чем дело... да ты мне потом все расскажешь. Сейчас я хочу с тобой поговорить о другом. Ты, Штепанек, свободен, иди отдыхай, а завтра увидимся. Поглядев вслед удаляющемуся Штепану, Жижка сказал, усмехнувшись: - Вишь ты, какой маленький да верткий, словно мальчик! А захотел, был бы в этом же году магистр ин артибус. Думается мне, Ратибор, не ошибся ты, советуя мне взять Штепана к себе, - задумчиво заключил Ян Жижка.-Однако мы дошли. Давай-ка присядем... Ян Жижка опустился на большой ствол спиленного бука, лежавшего у стены и заменявшего скамейку. Был теплый июльский вечер. Улица опустела. Где-то за углом слышалась трещотка ночного сторожа. Ратибор сел рядом. - Хочу тебе, Ратибор, поручить одно дело. Ратибор насторожился, не сводя глаз с рыцаря. - Сам видишь, на носу у нас домашняя война. Народ только и ждет знака, чтобы кинуться в бой. Враги наши не спят и зорко следят за нами: чуть что - обрушатся на нас всей своей силой. Папа и Сигизмунд требуют, чтобы король Вацлав начал нас преследовать. Он и их боится и народа. Ты ведь знаешь, из панов многие пошли за чашу, чтобы за счет монастырей и церквей увеличить свои поместья. Но здесь, в Праге, Вацлав все же решил искоренить чашу оружием. Вот и придется народу сначала разбить королевских наемников, а потом... потом заварится такая кутерьма ... Говорю это тебе к тому, что, если мы не создадим свое народное войско лучше панского и королевского, нас уничтожат. Нам нельзя ждать, надо начинать немедля. Набери у себя в Новом Месте способных, смелых ребят из оружейников, кузнецов и всяких мастеровых - с сотню-другую молодцов, мы их и обучим. Тебе придется их учить так, как я учил тебя. Здесь есть у меня еще двое моих старых друзей. Они тоже будут, как и ты, формировать отряды. Но ты должен собрать и обучить отряд раньше всех и лучше всех. Оружейники - они умеют владеть оружием, ребята сильные и бойкие, но приучи их к боевым порядкам и послушанию, Ян Жижка поднял голову, взглянул на Ратибора и не мог сдержать улыбки. На лице Ратибора не осталось и следа от недавней тоски и горя: глаза горели, лицо выражало крайнее возбуждение. Ян Жижка затронул в своем воспитаннике его заветную мечту. - Итак, сынок, в следующее воскресенье, когда мы пойдем вышибать негодяев-коншелей из новоместской радницы, тех самых, что хотят вновь довести до нищеты твоего отца, ты мне представишь первую сотню бойцовпервый отряд "божьих воинов". Выполнишь? - Выполню, воевода! Народное войско у нас будет!- Ратибор встал и выпрямился. - В добрый час, сынок!

2. "ВОССТАНЬ, ВОССТАНЬ, ВЕЛИКИЙ ГОРОД ПРАГА!"

В зале было тихо и безлюдно. Придворные, томившиеся от безделья и летнего зноя, не знали, куда себя девать, вяло прогуливались по галереям и тенистым аллеям прилегающего к королевскому замку сада. Пан Вацлав из Дубы только что приехал из Праги, устал и с удовольствием опустился в кресло, протянув затекшие от долгой езды ноги. В зале, кроме него, еще никого не было, и пан Вацлав без стеснения мог предаться на свободе и отдыху и своим мыслям. Мысли были одна тягостнее другой. Тревожная жизнь настала в Праге. Не только в Праге - во всей Чехии. Разъяренные толпы народа громят церкви и монастыри, выбрасывают вон ненавистных попов и монахов, известных своей приверженностью к Риму. Кто мог подумать, что прекрасные проповеди покойного мистра Яна Гуса дадут такие ужасные плоды... Скрип тяжелой двери и чьи-то твердые шаги прервали размышления рыцаря. Пан Вацлав обрадованно поднялся с места: - Пан Ченек! Вот кого я рад видеть! И он с чувством пожал руку пражскому бургграфу пану Ченку из Вартемберка. - Прошу вас, пане, посидим вместе, пока его милость выйдет. Пан Ченек, усевшись рядом с паном Вацлавом, дружески осведомился: - Что с паном Вацлавом? Вы чем-то расстроены? - Скажите мне, что пан думает о проповеднике Яне Желивском? - Что я думаю об этом полусумасшедшем, но чрезвычайно опасном монахе? Пан Ченек нахмурился, но отвечал, как всегда, с улыбкой: - Думаю, что этот Ян Желивский своими проповедями наделает нам хлопот еще побольше, чем покойный мистр Ян Гус, Иероним Пражский и два года назад сожженный в Мейсене Микулаш Дражданский. Этот одержимый монах проповедует, что на земле наступает время, когда все царства сметутся с лица земли и установится царство Христово, где не будет ни панов, ни богачей, ни бедняков, а все будут равны, как братья. Его милость приказал нескольких таких проповедников посадить в тюрьму при новоместской раднице, но Яна Желивского пока опасно трогать: его слишком почитает вся новоместская беднота. - И подумать только, пан Ченек, как по-разному понимаем учение покойного мистра мы, панство, и народ! Мы считаем, что мистр Ян Гус требовал только причастия под двумя видами, искоренения грехов и преступлений духовенства и лишения духовенства светской власти и земных богатств, а чернь считает, что Ян Гус отрицал всю римско-католическую церковь, власть королей, панов и духовенства над простым людом... Пан Ченек, выслушав растерянного пана Вацлава, заметил: - Слушайте, пан Вацлав! Вся Чехия переполнена проповедниками. В университете мистры тоже разделились на два лагеря: одни, благоразумные, признают главенство Рима, но требуют причастия под двумя видами, а другие требуют полного отделения от святого престола и лишения церкви власти и богатств. В панстве и мелкой шляхте тоже нет согласия, мужики и ремесленники же - те просто собираются в отряды и вооружаются. Вы ведь, конечно, слышали, что немногим больше недели назад тысячи людей собрались у развалин города Градище на горе, которую они назвали Табор. Мы стоим перед грозными временами, пан Вацлав, но запомните: без нас, панов и рыцарей, все равно чернь не обойдется. Народ - это стадо овец: возьмешь в руки палку - и пойдет, куда погонишь. Наше же дело - не зевать и ловить свое счастье, где бы оно ни было. - Я, пан Ченек, знаю только одно: хоть я и глубокий почитатель покойного мистра Яна Гуса и близкий его друг, защищавший его перед всем собором, но, если чернь захочет смести нас всех с лица земли, я никогда не забуду, что я - рыцарь, обязанный служить своему королю и защищать честь, власть и благосостояние чешского панства... Приближался час королевского выхода. В зал стали постепенно входить придворные. К собеседникам подошел пан Микулаш Августинов: - Бог помощь, панство! Вы слышали новость о нашем приятеле Микулаше из Гуси? - Пан Микулаш из Гуси? Это тот, что в 1402 году отличился, воюя на стороне короля против восставших панов? Его потом король взял ко двору. Такой высокий мужчина, бородатый и с голосом что твоя труба. Это муж ума необычайного и глубокой учености... - Вот этот-то "муж ума необычайного" недавно потребовал от короля при всем народе прямо на улице Нового Места, чтобы его милость отдал сторонникам чаши все церкви. Король вспылил, и лишь прежние заслуги сохранили у пана Микулаша на плечах голову и отделался он лишь изгнанием в Бехиньский край. Так вот, пришло известие, что, будучи изгнан его милостью, он собирает в Бехиньском крае на какой-то горе тьму народа из окрестных деревень... Пан Ченек, бросив многозначительный взгляд на пана Вацлава, небрежно процедил: - Пан Микулаш - ревностный последователь Яна Гуса, но пошел куда дальше своего учителя и еще зальет нам всем за шиворот сала. Говорят, что он возомнил себя претендентом на королевский трон Чехии. Зал был уже наполнен шумевшей толпой царедворцев. Внезапно появился пан Богуслав из Швамберка и сразу же направился к Микулашу Августинову и пану Ченку. Пан Микулаш обратил внимание на встревоженное лицо молодого рыцаря. Пан Богуслав, подойдя вплотную к собеседникам, не приветствуя никого, проговорил мрачно и торопливо: - В Новом Месте неладно. Подробностей еще не знаю, но, говорят, ремесленники разгромили собор святого Штепана и двинулись к новоместской раднице. Ведет их Ян Желивский. Пан Ченек закусил губу и слегка нахмурился: - Надо немедленно послать в Прагу толковых людей узнать, что там произошло, и доложить его милости королю... Его слова перебил возглас церемониймейстера: - Его милость король! В притихший зал, ни на кого не глядя, вошел Вацлав IV. От прежней прямой, чисто королевской осанки не осталось и следа. Сутулый, сгорбившийся, с одутловатым, болезненным багрово-синим лицом, Вацлав к тому же почти никогда не был трезвым. Подняв водянисто-голубые глаза па собравшихся панов, король пробормотал неразборчивое приветствие и грузно опустился в кресло. Подошедшие кравчие и стольники поставили небольшой столик, а старший виночерпий стал рядом, поставив на стол серебряный кувшин с вином и золотой кубок. - Его милость ни на одну минуту не может теперь обходиться без вина, и в такое время!..-услышал пан Вацлав над самым ухом чей-то возмущенный шепот. Оглянулся - и увидел над своим плечом усмехающееся лицо пана Богуслава. Тяжело переводя дыхание, король перегнулся через подлокотник кресла к Микулашу Августинову: - Найди мне Яна Жижку, я что-то не вижу его. Пан Микулаш окинул весь зал ищущим взглядом, но коренастой фигуры одноглазого рыцаря не было видно. Пан Микулаш глазами подозвал одного из пажей и, когда тот подбежал к сановнику, шепотом приказал мальчику: - Обеги хоть весь замок, но найди Яна Жижку и скажи: его милость король пожелал его видеть. Беги, да поживее! Мальчик проворно выбежал из зала, а пан Микулаш доложил королю: - Пана Яна Жижки, ваша милость, сейчас в зале нет, я послал за ним. В это время король был занят разговором с паном Ченком. Сдвинув брови, наклонив голову и сложив на животе полные руки, король, насупившись, слушал сообщение пана Ченка о волнении в Новом Месте. - Бургграф, сейчас же пошли в Новое Место узнать, что там происходит. Король говорил хриплым голосом, с сильной одышкой. Он нервно постукивал о кресло толстыми пальцами. - Ваша милость, можете быть спокойны, я уже отправил троих рыцарей. Король тяжело вздохнул: - Клянусь святым Вацлавом, моим патроном, дьявольски трудная штука быть в эти сумасшедшие годы королем Чехии! Ты только пойми, Ченек: вот уж четыре года, как мне ни минуты нет покоя. Братец Сигизмунд вместе с папой наседают на меня, что я-де потворствую еретикам-гуситам. Требуют, чтобы я хорошенько их прижал и искоренил гуситскую ересь, грозятся, что меня самого к еретикам причислят. А паны как почуяли, что благодаря учению Гуса можно поживиться церковными и монастырскими землями, тоже начали кричать, что прав был Гус, и тоже стали за чашу. Так я и поверил, что они такие заядлые богословы!.. - Милостивый король совершенно прав: положение теперь действительно слишком запутанное. Не считаться с императором и святым престолом невозможно, но и слишком круто преследовать ересь тоже чревато опасностями. Король пристально посмотрел на виночерпия. Тог понял, и сейчас же в кубок полилась янтарно-золотистая струя из тонкого горлышка кувшина. Приняв от виночерпия кубок, король медленно начал тянуть ароматное вино; отпив половину кубка, он поставил его на поднос и продолжал уже более оживленным тоном: - Что я могу, то и делаю. Как будто я не понимаю, что, если не задавить эту змею сейчас, она может потом проглотить и меня, и вас, панов, и всех попов... Тут дело не в догматах, а в ненависти черни к нам всем. И ты думаешь, что все паны, рыцари, земаны и паноши пойдут с нами? - От выпитого вина в мутных глазах короля появился блеск и лицо оживилось. Где сейчас Микулаш из Гуси и что он делает? Знаете?.. А как-то недавно был у меня разговор с Яном Жижкой. Вышел я в сад, вижу - ходит по аллее Ян Жижка, какой-то грустный. Я его спрашиваю, отчего он такой печальный. Он же мне отвечает: "Как,-говорит,-можно быть веселым, когда наших лучших людей констанцский собор сжигает!" Я же, будучи в хорошем настроении, говорю ему шутя: "Ну и что бы ты хотел сделать?" - "Отомстить всем этим проклятым и очистить от них нашу родину!" Мне стало весело слышать такие слова, и я возьми да и брякни: "Позволяю!" Тут, вижу, мой Жижка вспыхнул весь от волнения, поднял кверху ладонь и этак торжественно провозглашает: "А я клянусь это сделать!" Тогда я только посмеялся, а теперь, как вижу Яна Жижку и вспоминаю его клятву, мне приходит в голову мысль: как бы и на самом деле одноглазый рыцарь не задумал осуществить свою клятву. Придворные, окружив полукругом кресло короля, со вниманием слушали его речь. Пана Микулаша кто-то тихонько дернул за полу плаща. Пан обернулся-маленький паж, еле переводя дыхание от быстрого бега, прошептал: - Пана Яна Жижки в замке нет... Люди говорят, он еще с зарей уехал в Прагу и не вернулся. Пап Микулаш потрепал мальчика по белокурым волосам и отпустил. - Ваша милость, пан Ян Жижка выехал на заре в Прагу и до сих пор не вернулся. Король допил вино и вытер мокрые усы платком. - Уехал в Прагу? Я был бы более расположен видеть его теперь здесь, у меня в замке. - И, обращаясь вновь к пану Ченку, раздраженно спросил:-Так, значит, новоместские бедняки недовольны, что друзья Яна Желивского чертовы проповедники - посажены под замок? Ну и пусть! У меня пока темниц и палачей на эту босоту хватит! - со злостью заключил король. Придворные исподтишка переглядывались, слушая бессвязную речь Вацлава. Через боковые двери незаметно вошел, осторожно ступая на носках, чтобы не производить шума, один из рыцарей королевской гвардии. Протолкавшись через толпу придворных к пану Микулашу Августинову, он шепотом доложил: - В Новом Месте мятеж! Радницу захватили, коншелей избили до смерти. Наши вернулись и привезли одного избитого коншеля. Что пан прикажет? - Подождите. Пан Микулаш подвинулся вперед к королевскому креслу и низко склонился перед королем. Король недовольно поморщился: - Чего тебе, Микулаш? - Вернулись из Нового Места посланные и привезли коншеля новоместской радницы. Чернь захватила радницу и... Король вскочил с места и гневно ударил кулаком по подлокотнику кресла: - Сейчас же их всех сюда! Слова пана Микулаша Августинова произвели среди придворных смятение. Сборище самодовольных щеголей, беззаботных, надменных панов, с усмешкой глядевших на своего спившегося, сумасбродного короля, при известии о волнениях в Новом Месте сразу же утратило всю свою заносчивость и самоуверенность. В зале пронесся тихий гул заглушенного, взволнованного шепота. Пан Ченек один из немногих сохранил присутствие духа и спокойным, уверенным тоном отдал приказание: - Его милость король желает, чтобы коншель явился перед лицом его милости и лично сам доложил о случившемся. В наступившей тишине прозвучали шаги гвардейца по каменному полу зала. Придворные расступились в обе стороны, образуя свободный проход. Дверь распахнулась, и два гвардейца в блестящих доспехах ввели под руки окровавленного человека. Богатая бархатная одежда коншеля висела жалкими лохмотьями. Лицо вошедшего, опухшее, со сгустками крови на лбу и бороде, было бессильно опущено вниз. Он медленно шел, поддерживаемый под руки своими спутниками. Все с ужасом глядели на избитого советника радницы. Подведенный к королевскому креслу, коншель с усилием поднял голову. Едва гвардейцы отпустили его, он бессильно свалился перед креслом на колени и застонал. - Дать ему вина! - нарушил тишину громкий голос короля. Виночерпий, торопясь и неловко проливая вино мимо кубка, наконец напоил полубесчувственного коншеля. Тот открыл глаза и поднял голову. - Говори, что произошло в Новом Месте! - приказал король, одновременно протягивая руку к виночерпию. Ощутив в руке кубок, он залпом его осушил и с шумом поставил па стол. - Милостивый король, заступитесь за нас, ваших верных слуг! Прага гибнет от рук злодеев-еретиков!.. - Короче! - рявкнул король, топнув, по своей привычке, ногой. - Сегодня после утренней обедни огромная толпа новоместских ремесленников во главе с безбожником Яном Желивским двинулась от церкви Марии Снежной к собору святого Штепана, что па Рыбничке, сломала двери, вытащила оттуда священнослужителей и жестоко избила их. Потом толпа двинулась к зданию радницы и окружила ее. Все они были вооружены. Ян Желивский нес впереди дарохранительницу и пытался войти в помещение новоместской радницы, где собрались коншели и судьи. Ян Желивский требовал от пуркмистра и коншелей, чтобы немедленно освободили из тюрьмы их проповедников. Пан пуркмистр, конечно, отказал. В это время кто-то из окна радницы стал бросать камни в толпу, и один камень попал в Яна Желивского. Боже мой, что тогда произошло! Вся толпа заревела, как тысяча диких быков, сломала двери и ворвалась в радницу. Я не успел прочесть "Отче наш", как налетел этот ужасный ураган. Только помню, как под ударами топоров затрещали двери, потом они рухнули, и в зал вбежало несколько десятков оборванцев. Их вел с мечом в руках какой-то рыцарь. И тут с сатанинским смехом эти разбойники бросились на нас. Я и сам не знаю, как очутился под одним из столов, покрытым суконным покрывалом, и спрятался там, получив перед этим несколько ударов в живот, лицо и спину. Никогда не забуду, как эти негодяи схватили пуркмистра пана Яна Падвинского, двух коншелей, младшего судью и шестерых судейских слуг и с проклятиями и насмешками выбросили их из окон. И тут же я услышал жалобные вопли, потому что несчастных бросили прямо на расставленные внизу копья, рогатины и алебарды. Под окнами радницы эти мученики были убиты. Когда убийцы, разгромив все, что могли, удалились, я выполз и с трудом вышел на улицу. Вся земля под окнами была в лужах крови. Счастье мое, что я сразу же попал в руки солдат вашей милости, иначе, узнав во мне коншеля, толпа непременно предала бы меня мучительной смерти... - Довольно! - каким-то странным и неестественно высоким голосом закричал король, вскакивая с места. - Довольно! Убрать его! Вацлав стоял, выпрямившись во весь рост, его багровое лицо сделалось страшным, выпуклые от природы глаза стали от гнева вовсе круглыми, взгляд был неподвижен. Тихий ропот пораженной толпы придворных становился все громче. - Но кто, кто был во главе толпы бунтовщиков? Не поп же с чашей в руках! Король вперил свой почти безумный от ярости взгляд в лицо пана Ченка. - Говорят, пан Ян Жижка из Троцнова. От этих слов зал замер. Король стоял с открытым от неожиданности ртом. В это мгновение в притихшем зале прозвучал самодовольный голос виночерпия: - Я всегда этого ожидал... - Ты ожидал?! - Король, обезумев от ярости, бросился на виночерпия, схватил его за волосы и одним толчком свалил, полумертвого от страха, на пол. В руке короля блеснул клинок кинжала.-Кто ожидал?! Кто этого ожидал?!-хрипел король, стараясь вырваться из рук крепко обнявших его пана Ченка и пана Микулаша Августинова.

Внезапно кинжал со стуком упал на ковер, тело Вацлава обвисло, как мешок, голова бессильно свесилась на грудь, из полуоткрытого рта вместе с хриплым, прерывистым дыханием пузырилась и стекала на бороду пена. Широко открытые глаза глядели бессмысленно, словно остекленели. Король мягко опустился в кресло. - Лекаря! Немедленно лекаря! Его милости плохо!- пронесся по залу голос пана Ченка. С десяток придворных бросились за лекарем. Король, с синим лицом, вытянув ноги, полулежал в кресле. Пан Микулаш пытался влить ему в полуоткрытый рот немного вина, И в этот момент ему показалось, что король как-то криво усмехается. Пан Микулаш пристально всмотрелся в лицо Вацлава и заметил, что одна половина лица странно опустилась вниз. К креслу подбежал перепуганный лейб-лекарь. Он схватил безжизненную тяжелую руку короля и принялся щупать пульс, не сводя глаз с лица Вацлава. - Удар! Необходимо, не теряя ни секунды, пустить кровь! - Действуйте, доктор! - спокойно и властно сказал пан Ченек и, обернувшись к королевскому постельничему, сказал: - Перенеси его милость в опочивальню. Только что гудевшие, как растревоженный улей, придворные внезапно затихли и раздались в стороны: к распростертому в кресле королю быстрыми шагами приближалась королева Софья. - Что с ним? - тихо и беспомощно обратилась она к стоявшему около короля лейб-лекарю и пану Ченку. - С их милостью случился небольшой удар... от душевного потрясения. - Великий боже!.. Он жив?-Посмотрев в лицо мужа и уловив выражение глаз пана Ченка, Софья поняла, что конец близок. - Пане Ченек! Вся моя надежда на вас... На королеву спокойно и уверенно глядели умные, холодные глаза всегда невозмутимого пана Ченка Вартемберкского, наивысшего бургграфа Чехии. В этот час под звуки набата пламя народного гнева уже разливалось широкой бушующей волной по городу. Прага поднялась.

Глава II

1. РОЖДЕНИЕ ВОЙСКА

- Тверже шаг! Не волоки ноги, как пьяный!.. Блажек, куда вылез! Копье не опускай! Так! Сто-ой! На пустыре напротив Шатлавы - новоместской тюрьмы, - вооружившись копьями и судлицами, маршировали, бегали, смыкались, строились углом, наступали фалангой2 две сотни молодых подмастерьев и учеников - оружейников, кузнецов, медников, пекарей, сапожников, мокрых от пота, покрытых пылью и усталых от непрерывных упражнений. Ратибор, без шапки, с растрепанными волосами и расстегнутым воротом рубахи, с палкой в руке, командовал, сердито покрикивал на нерасторопных, тут же на месте вырывал из рук непонятливых копье или судлицу, показывал им, как надлежит держать оружие в том или ином случае. - Конница скачет слева! - неистово закричал Ратибор. - Живее, живее первый ряд на правое колено, древко копья упри в землю! Так... Второй ряд - копья выше! Крепче держи копья! Смотри! Ратибор подскочил к молодому подмастерью и с силой ударил палкой по древку - копье вылетело из рук воина. - Ага! Видишь! Растяпа! Ратибор отошел на некоторое расстояние от отряда и рукавом вытер мокрый лоб. Оглядев замерших в боевом порядке бойцов, он уже спокойно скомандовал: - Встать! Разойдись - отдыхай! Бойцы - новоместская молодежь, обучавшаяся военному делу у Ратибора, - с шумом, смехом и прибаутками расходились. Одни уселись на земле отдыхать, другие достали из сумок по куску хлеба с сыром и принялись тут же утолять голод. Ратибор усталой походкой отошел к большому камню и уселся передохнуть. В конце площади он заметил приближающуюся женскую фигуру с узелком в руке. "Божена несет завтрак!" - узнал Ратибор. Божена приблизилась, поставила на камень рядом с Ратибором увязанный в тряпку горшок с кашей и хлебом и бутылку с пивом: - Устали, Ратибор? - Немножко - Ратибор наморщил лоб, что-то обдумывая. - Божена, ты хорошо умеешь читать по-латыни, по-немецки, по-чешски? Божена уселась на землю, обхватив колени руками, и с оттенком скромной гордости степенно ответила: - Боже меня сохрани сказать, что я много преуспела, но все ж таки недаром же Штепан тратил на меня время почитай семь лет... Вы уж лучше его самого спросите. - На что мне Штепана спрашивать! Ты мне можешь помочь в нашем деле. У пана Яна Жижки есть книги по воинской науке. Мне их надо бы прочесть, да сама знаешь - я едва свое имя нацарапать могу, куда уж там читать! - Пресвятая дева! Ратибор, вы хотите, чтобы я за вас воинские книги прочитала? - сдерживая смех, проговорила Божена. - Ну да! - серьезно, не замечая смеха, сказал Ратибор. - Читать их вместе со мной вслух. Я буду слушать и все запоминать. Мне это теперь во как нужно! Видишь, какое у меня войско! - Я рада помочь вам, но что скажут дядя Войтех и тетя Текла? - А мы будем читать, когда они лягут спать. Божена поднялась, сияя от сознания, что и она с какой-то стороны примет участие в деле Ратибора деле, которое, она замечала, захватило его настолько, что он даже как будто забыл о своем горе, причиненном ему отказом Войтеха. - Приносите книгу - будем читать. Кто знает, может, и я стану военачальником!.. Но почему вы не кушаете? - Кушать! А я и позабыл!-Ратибор открыл горшок, достал ложку и тут почувствовал, насколько он проголодался. Пока Ратибор усердно работал ложкой, Божена задумчиво глядела на него: - Вот я гляжу и думаю, что для вас сейчас ничто не существует, кроме... - .. Как сделать из этих обрубков хороших бойцов? Это правда. Ратибор допил пиво и вытер рот. - Здорово, Божена! - громко, широко улыбаясь в усы, крикнул, подходя к ним, Милан. - Ну и свирепый же ты, Ратибор! Знаешь, Боженка, он меня сегодня так по судлице палкой стукнул - думал, судлицу вон выбьет. - А ты ее покрепче держи, коль она оружие, а не лопата хлеб в печь совать!.. Ну, будет. Спасибо! - Ратибор отдал Божене горшок и пустую бутылку. - Пора продолжать занятия. - И Ратибор снова взял в руки палку и, приложив рупором ладони ко рту, скомандовал: - К оружию! Становись! Парни брали копья, судлицы, топоры и становились в строй. - Лестницы! Готовься к штурму стены! Бойцы побежали в сторону, где были сложены штурмовые лестницы, и стали с ними в первом ряду. Ратибор вышел перед строем. - На каждую лестницу - десяток бойцов... А теперь вперед, на стену! Бойцы с шумом и криками, держа лестницы в руках, побежали к стене Шатлавы и, приставив к ней лестницы, зацепив крюками за гребень, стали быстро по ним взбираться наверх. - Плохо! Назад!.. Еще раз! Проворнее! Этак вас сразу всех вниз сбросят. Глядите, как надо... Куба, ставь лестницу. - Ратибор молниеносно взобрался по лестнице и сел на гребне стены.-Видали? А ну все разом! Бегом!.. Так, так, ладно! Никто не заметил, что в эту минуту из-за угла выехал Ян Жижка и, остановившись у края площади, молча наблюдал за занятиями. Постояв несколько минут и дождавшись, когда упражнение было окончено, он, довольно улыбаясь в усы, повернул коня и так же незаметно скрылся за углом. Погоняв еще с час-другой своих парней по площади, Ратибор наконец объявил: - Ну, на сегодня хватит! По домам! Завтра не опаздывать... Идем, Милан, Гавлик, Пешек... И веселой толпой все двинулись домой, усталые, но довольные. - Ничего, - говорил Ратибор ребятам, вытиравшим пот со лба. - Это что! А вот вы бы видели, как меня Ян Жижка учил во время похода на кржижаков в Польше! Куда там вам... Подходя к дому, Ратибор уловил привычный для его уха шум, звон и стук молотов - мастерская работала. Вот уже около двух месяцев, как с зари и до позднего вечера в мастерской Войтеха шла усиленная работа: то и дело привозили полные телеги железного лома и увозили готовые копья, топоры, мечи, щиты, судлицы. И не одна мастерская Войтеха была загружена работой все оружейники и кузнецы Нового Места спешно выделывали новое и чинили старое оружие. Новое Место Пражское вооружалось. У ворот дома стояла телега, и двое парней грузили на нее готовые копья со свежеоструганными древками и только что выкованными и отточенными наконечниками. Войтех стоял рядом и беседовал с Якубком. - Сто восемьдесят копий и двадцать пять топоров! Просчитал?.. Что, сосед, слыхать нового? - Да что нового! Сегодня как раз два месяца, как помер наш король Вацлав. - Неужто два месяца? - Точно. На шестнадцатый день августа Вацлав умер, а сегодня шестнадцатый день октября, - уточнил Якубек, любивший во всем точность. - В городе как? - В городе? Патриции бегут кто куда. Богачи наши не зевают, каждый хватает что может - кто дом, кто лавку. Монастыри громят, попов выгоняют. - Не по душе мне все это. Маленький Якубек степенно развел руками: - А ты думаешь, мне, что ли, по душе? Нет у меня того, чтобы чужое хватать. За это меня многие дурнем зовут... Да, - вспомнил Якубек, совсем запамятовал: Клуге-то с Гартманом сбежали. - Да ну? Тоже удрали? - Войтех был удивлен и, как показалось Якубку, слегка растерян. - Так кому же я долги платить стану? - Стало быть, и долги твои удрали вместе с ними, - рассудил Якубек. - Э, нет! Тут что-то не так. Коли я должен, так кому-то плачу. Якубек не мог не засмеяться: - Я хорош, а ты, Войтех, еще лучше. Плачешь, что платить долги некому! Войтех был задет иронией приятеля: - Чудак ты, Якубек! Да я ведь и дом уже продал, и коня Ратиборова, и корову, и свиней, а ты говоришь - некому долги платить! Неловко даже... Чего тебе, жена? - с сердцем спросил старик выглянувшую из дверей Теклу. - Иди ужинать, Ратибор пришел. Сосед, заходите с нами покушать. - Благодарствую, соседка. - Заходи, заходи! - проворчал Войтех, без церемонии взяв Якубка за плечи и затаскивая с собой в дом. За ужином говорил один словоохотливый Якубек. Он с увлечением рассказывал своим высоким тенорком последние пражские новости. - Не знаю, слыхали ли вы-думаю, наверно слыхали, - что на днях наместница Сигизмунда, нашего будущего короля... - Никогда мерзавец Сигизмунд не сядет на чешский трон! - резко оборвал Ратибор. Якубек чуточку смутился: - Я не сказал, что Сигизмунд будет нашим королем, хотя он считался при жизни покойного Вацлава его наследником... Никто из честных чехов не назовет его своим королем. Это ясно! - Ты говори, сосед, что хотел сказать, не слушай Ратибора. Он ведь у нас дикий,-извиняюще промолвила Текла. - Так что я хотел сказать? Да, наместница наша королева Софья и ее первый советник наивысший бургграф пан Ченек из Вартемберка послали Сигизмунду те "почтительнейшие требования3", которые вынес еще в сентябре Великий сход трех общин Праги. И вот пришел от Сигизмунда ответ... - Ответ? Любопытно, какой? - Войтех даже положил обратно ложку, которую уже поднес было ко рту. - Такой ответ, что у наших бюргеров лица вот такие стали! - Для большей наглядности Якубек руками показал, какой длины должны были сделаться лица у почтенных пражан от ответа Сигизмунда. - Ответ гласил: королеву Софью слушайтесь, монастыри не трогайте, монахов, немцев-патрициев и попов в Прагу обратно впустите, и я-де посмотрю, что можно сделать с вашими требованиями. - Значит, наши толстосумы шиш от Сигизмунда получили! - заметил Войтех, продолжая есть похлебку. Якубек вздохнул: - По всему видно, война будет. - Это и слепой видит, - вставил Ратибор. - Даже очень скоро. - Но что же наше новоместское ополчение сможет сделать? Ведь у Ченка и Сигизмунда сколько войска, да какого! Не то что наши, которые в жизни никогда не брали в руки оружия. - Не бойся, сосед, будем бить их, только перья полетят. И ты пойдешь, попомни мое слово,-уверенно сказал Ратибор Якубек пожал плечами: - От других я не отстану, коль надо будет. Войтех встал из-за стола и слегка зевнул. - Пойти, что ли, соснуть? Что-то дремлется... Все разошлись. После ужина Божена вернулась в столовую; туда пришел и Ратибор, неся с собой объемистую книгу. И только когда на городских часах пробило полночь, они разошлись по своим комнатам. С этого дня у Божены появилась новая забота: каждый вечер читать вслух Ратибору различные сочинения по военному искусству. Сначала ей было и скучно и непонятно, но мало-помалу и ее захватил энтузиазм Ратибора Спустя неделю-другую с начала их занятий Текла с встревоженным видом таинственно подозвала Войтеха: - Муж, а ты ничего не замечаешь? - Где? - Не "где", а что у Ратибора с Боженой что-то замышляется. - Что ты толкуешь, жена? Ратибор с Боженой замышляют? Ты здорова ли? - Будь ты так здоров, как я. Вот сначала ты меня выслушай, а потом смейся. - Да говори же, коль знаешь, а то ходишь вокруг... - Не кипятись, муж, лучше послушай. - Ну! - Да ты не нукай. Уже третью ночь я просыпаюсь и слышу - в столовой Божена с Ратибором вполголоса говорят: бу-бу бу-бу... словно псалтырь Божена читает. А потом оба о чем-то говорят И только поздно ночью расходятся. И это третью ночь... Войтех нахмурился: - Что ж ты думаешь, жена? - Как раз в том-то и беда, что я ничего не понимаю. Старик засопел. "А если они в самом деле задумали сбежать после моего отказа? - спросил себя Войтех. - Нет, не может этого быть!... А впрочем.."

- Знаешь, муж, что я придумала? - Что я, отгадчик, что ли? Откуда мне знать? - Да ты не ворчи, а давай-ка сделаем так. Сегодня ты постарайся с вечера не заснуть. Как они начнут спять свой разговор, ты прямо к ним входи, да и потребуй ответа. Тут все и объявится - Что ж, пожалуй, попробую.-Старик снова задумался.-А ведь и правда: я уже не раз замечал, как они то во дворе, то у колодца встречаются; остановятся и промеж себя толкуют, руками что-то показывают, на земле чертят... Что-то тут есть, жена .. Вечером после ужина старики ушли на покой Божена, убрав в комнате, достала большую книгу в кожаном переплете и, усевшись за стол, раскрыла ее, приготовившись к чтению Вошел Ратибор, стараясь ступать на носках, и осторожно уселся на скамью напротив Божены. Войтех в этот вечер, вопреки своему обыкновению, не заснул и долго лежал с открытыми глазами. Скоро он услышал глухие голоса Божены и Ратибора, потом последовало монотонное чтение Он слышал только бормотание Божены. Но вот донесся голос Ратибора. Божена что-то отвечала. Потом они, по-видимому, поспорили. Старик решительно поднялся, накинул поверх белья широкий плащ, которым укрывался, быстрыми шагами подошел к двери и, распахнув ее, шумно вошел в столовую. Он был готов тут же сурово потребовать отчета от Ратибора в его поведении и объяснения этим ночным беседам. К его удивлению, ни Ратибор, ни Божена не только не испугались его появления, но даже и не обратили на Войтеха особенного внимания, занятые своим спором. - Ну!.. - грозно начал Войтех, по своему обыкновению стукнув кулаком по столу. Но Ратибор, словно не замечая его гнева, оживленно обратился к нему: - Отец, на сколько гонов летит стрела из самого дальнобойного лука? - Английский в шесть локтей лук есть самый дальнобойный и бросает стрелу на три гона, а поражает ею не свыше чем на полтора гона. - Старик ответил совершенно спокойным, деловым тоном. - Ну вот видишь! - обрадовался Ратибор. - Я же тебе говорил, что твой мудрец по военным делам здесь дал промах - нет таких луков и арбалетов, чтобы на четыре гона поражали врага. - На четыре гона! Ха-ха-ха! - раскатисто разнесся по всему дому хохот старика. -Таких луков я не видел и о них никогда не слыхивал. - Но ведь Плутарх пишет, что лучники стояли на горе и, пуская стрелы под гору, поражали врагов на четыре юна. - Эге! Так это совсем другое дело! - с азартом вскричал Войтех, запахивая плащ. - С горы ты и камнем на четыре гона попадешь в лоб ближнему, не то что стрелой. Это правильно сказала Боженка. Ратибор молчал, смущенный своей недогадливостью. В этот момент чуть слышно скрипнула дверь, в которую просунулось испуганное лицо Теклы. Она была поражена тем, что увидела: за столом сидели Божена, Ратибор и Войтех и с увлечением о чем-то рассуждали. Текла просто не поверила своим глазам и еще больше приоткрыла дверь, которая на этот раз довольно громко скрипнула. Войтех обернулся и, заприметив Теклу, вспомнил, для чего он, собственно, оказался в столовой. - Жена, иди спать, все стоит по местам и в полном порядке. Голова старухи исчезла, и дверь снова закрылась. - Объясните мне, ради спасения моей души, что это вы делаете? - Чтобы создавать хорошее войско, я должен хорошо знать военное дело. Пан Ян Жижка дал мне эти книги, но так как я сам читать их не могу, Божена взялась их мне читать вслух. Я же запоминаю. Глаза старика заблестели: - А мы со старухой подумали, что вы бежать собрались! - Бежать? На что бежать? А братское войско кто ж тогда собирать и обучать будет? - Ну ладно, ладно! Учись, сынок, да только долго не сидите, а то старуха пугается. Однако я пойду на покой. Старик ушел спать, а Божена с Ратибором кончили начатую главу об искусстве лучников. Изо дня в день Ратибор проводил по многу часов на пустыре у стены. В то время как в дружинах Старого Места бюргеры довольствовались только тем, что с гордостью носили воинские доспехи, Ратибор сумел подготовить из новоместских ремесленников хотя еще и неопытных, но смелых, расторопных и умеющих владеть оружием воинов. Как-то Жижка сказал Ратибору: - На следующей неделе я приду и посмотрю, что у тебя получилось. Всю неделю Ратибор обучал своих воинов молниеносно взбираться на стены Шатлавы по легким длинным лестницам с крючьями на концах. И вот наконец наступил день, когда Ян Жижка вместе со своим братом Ярославом, зятем Ондржеем из Дубы, Яном Рогачем и Матеем Лаудой приехал поглядеть на успехи новоместской дружины. Ратибор заставил свой отряд проделать все упражнения, какие он успел им преподать, и закончил смотр атакой с лестницами на шатлавской стене. - Молодец, сынок, славно выучил мастеровых! Распускай ребят по домам и вели отдыхать, приготовить оружие для боя и ждать приказа. Ян Жижка приподнялся в седле, поправил черную повязку на лице и поднял вверх руку, призывая собравшихся воинов к вниманию. - Дорогие братья! - пронеслось по полю. - Вы семя, из которого вырастет наше братское войско. Вам первым придется показать нашим врагам, как умеет сражаться и побеждать чешский народ! Попрощавшись с Ратибором, Ян Жижка ускакал. По дороге он обратился к ехавшему рядом Яну Рогачу: - Теперь я уверен в том, что с десятком-двумя таких ребят, как Ратибор, мы создадим войско, какого еще не видел свет. - Да, Ратибор славно обучил своих мастеровых. Поглядим, как они себя покажут в деле. - Ждать не придется! - заметил ему Ян Жижка. Однажды к Дубам прибежал Штепан: - Брат, пан Ян Жижка велел тебе быть у него. Ратибор пытливо посмотрел на взволнованное лицо Штепана. Божена тоже спросила: - Штепан, что-нибудь случилось? - Пока нет, но скоро случится, - кивнул ей на прощание Штепан и уже на пороге добавил: -Я перед вечером заеду попрощаться. - Вы уезжаете? - Да, примерно недели на три. Шагая рядом со Штепаном, Ратибор поинтересовался: - Правда, что ты отказался от магистерской степени? - Правда. Я вообще бросил университет. Душно там. Наши мистры больше за Сигизмунда и папу, чем за народ. Подходя к дому, где жил Ян Жижка, братья еще издали заметили несколько оседланных лошадей и группу вооруженных слуг. Ратибор и Штепан были уже у крыльца, когда из дверей дома вышли трое мужчин. Судя по одежде и оружию, они принадлежали к шляхетскому сословию. Впереди шел пожилой плотный рыцарь, седоусый и с огромным носом, еще более подчеркивавшим его надменный вид. Рыцарь шел торопливой походкой, раздраженно сдвинув щетинистые брови и ожесточенно кусая губы. Нетерпеливым взмахом руки подозвал он слугу с конем и, поставив ногу в стремя и слегка обернувшись к стоявшему рядом молодому шляхтичу, со злобой процедил сквозь зубы: - Пусть я трижды сдохну, как нечестивый турок, если этому одноглазому удастся взять Вышеград у пана Ченка! Молодой шляхтич мягко возразил: - Я иного мнения, пан Гашек. Ян Жижка - опытный воин, и если он берется, так всегда доводит дело до конца. Пан Гашек грузно опустился в седло и, разбирая поводья, бросил: - Ну ясно, пан Гвезда всегда будет держать руку одноглазого проходимца: ведь все знают его как друга Яна Жижки. - Но еще лучше всем известно, что пан Гашек Островский уже давно не терпит пана Яна Жижку, слава которого не дает спать пану Гашку, - ледяным тоном ответил Ян Гвезда. В этот момент пан Гашек яростно пришпорил коня и отъехал прочь от дома. Поднимаясь по ступенькам крыльца, братья услыхали, как Ян Гвезда с возмущением сказал своему третьему спутнику: - Пан Гашек Островский - любимец патрициев и богатеев Старого Места, а пан Ян Жижка - новоместских ремесленников и бедняков! В этом все дело... Братья вошли в дом. Ян Жижка сидел вместе с молодым Яном Рогачем и Яном Желивским. Ратибор невольно обратил внимание на ежесекундное покручивание Яном Жижкой левого уса. "Отец на что-то решился!" - пронеслось в голове Ратибора. - Ратибор, сынок, подойди ко мне! - отрывисто позвал Ян Жижка. - Сегодня к полуночи выступи тайно с отрядом к берегу Влтавы, напротив острова. Там будут барки. Возьми с собой штурмовые лестницы. В первую барку посадишь пятьдесят человек самых отборных. С ними поедем я и ты. Вторую и третью барки займет вторая сотня. С ними поедет Ян Рогач. А с третьей сотней будет Ян Гвезда.-Ян Жижка встал из-за стола и прошелся по комнате из угла в угол; лицо его было нахмурено и словно недовольно. - Будем брать Вышеград. Возьми, сынок, с собой кузнечный молот и зубило. Теперь иди и готовь людей. Выходить через Свиные ворота. А ты, Штепан, садись вот сюда, рядом с Рогачем, слушай и запоминай. Ян Жижка подмигнул с лукавой улыбкой Рогачу: - Ратибор думает, что ночью будет второй Грюнвальд! Он был бы огорчен, когда бы узнал, что там, наверно, и порядочной свалки не будет... Ну, не будем зря болтать. - И, не меняя позы, опершись о согнутое колено локтем правой руки и положив левую на стол, Жижка стал говорить, как будто он диктовал письмо Штепану: - Прага в смертельной опасности! Поручаю тебе объехать все наши общины: на горе Ореб - к кнезу Амброжу, в Бехинь - к брату Микулашу из Гуси, в Писек- к брату Хвалу из Маховиц и в Пльзень - к кнезу Вацлаву Коранде. Передай им, что к королеве Софье и пану Ченку Вартемберкскому ежедневно подходят новые отряды католических панов и немецких наемников. Ченек знает, что к десятому ноября ожидается великий сход братьев. Он приказал католическим панам занять все дороги и не давать братьям добраться до Праги и до прихода крестьянских ополченцев в Прагу ударить сразу из Вышеграда, Малой Страны и Градчан на Старое и Новое Место. Повсюду посланы сильные отряды - задерживать идущих к Праге братьев. Сегодня его войска уже заняли почти всю Малую Страну и Карлов мост. Если Ченек ударит всей своей силой с трех сторон, мы не удержимся, и придется оставить Прагу. Поэтому я решил неожиданно отнять у Ченка Вышеград. В случае, если войска Ченка выбьют нас из Старого и Нового Места, мы запремся до прихода братьев из сел и городов в Вышеграде, а оттуда нас никто не вышибет. Понятно? И передай им от моего имени: пусть все они, не медля ни дня, ни часа, соберут сколь возможно вооруженных братьев из городов и сел и двинутся в Прагу, чтобы прийти раньше десятого ноября. Запомни, Штепан: я буду их ждать к пятому дню ноября. Все понял, все запомнил? Ну то-то. Теперь второе: прежде чем ехать к братьям, отправляйся в Моравию, в городок Коетин, найди там меховщика Болеслава, покажи ему восковую печать с моим гербом и скажи: "Рак Яна Жижки никогда не пятится" Он проводит тебя к одному человеку, которого зовут Волк. Этому Волку скажи: "Ян Жижка шлет свой привет и советует тебе увеличить сколь возможно свой отряд и ждать от Яна Жижки гонца, чтобы выступить на борьбу за общее дело чехов и мораван". Запомнил?

- Запомнил, пан Ян

- Выезжай перед рассветом. Как услышишь, что во всех церквах зазвонят колокола, знай-Вышеград наш.- Ян Жижка встал и снова зашагал по комнате.-По дороге будь осторожен, берегись католических панов и смотри, как бы не нашли у тебя моего письма к братьям. Деньги и конь готовы. Иди собирайся. Перед заходом зайдешь проститься и получишь письма от брата Яна я от меня. Штепан встал. Жижка положил обе руки ему на плечи и, не отводя от его глаз своего острого, властного взора, отчеканил: - Так не забывай: Прага в смертельной опасности. От своевременного прихода братьев зависит все. Понял? - Да, отец! - вырвалось у Штепана, и он почти бегом бросился готовиться в дорогу. "Надо успеть попрощаться с Дубами", - решил Штепан и тем же быстрым шагом направился к Оружейной улице. Ратибор ушел собирать своих воинов и сказал, что вернется лишь утром. Божена, бледная и расстроенная, вышла проводить Штепана. - Милан тоже с ними? - спросил Штепан, показывая рукой на Влтаву. Божена молча и грустно кивнула головой. - Я еду в Моравию, Божена, и буду по делам в Коетине. Быть может, мне удастся там что-нибудь узнать о Карле. На всякий случай дай мне что-нибудь такое, чтобы и Карел и лесник Болеслав поверили мне. Божена подняла опущенную голову: - Вы хотите найти Карла? Сейчас, Штепанек. Возьмите венчальное кольцо матери - его и Карел и крестный Болеслав хорошо знают... Счастливого пути вам, Штепан! - крикнула она удалявшемуся Штепану. Уже темнело. По улицам Нового Места двигались вооруженные люди, направляясь к Большому торжищу, где помещалась новоместская радница. С копьями, топорами, судлицами, луками, в железных шишаках, панцирях, кольчугах, нагрудниках из толстой бычьей кожи строились в ряды разбитые по сотням новоместские ремесленники, поденщики, бывшие наемные солдаты, мелкие торговцы. На нескольких возах были уложены штурмовые лестницы. Ратибор проходил между рядами своих учеников и всматривался в каждого, проверяя, все ли в надлежащем порядке. Он волновался, но не от ожидания предстоящего боя, а от страха, как бы его воспитанники не осрамились в предстоящем первом боевом крещении. - Здорово, Ратибор! - послышался из темноты знакомый голос. Ратибор обернулся и с трудом распознал в высоком, плечистом ратнике веселого Милана. - Милан, ты в какой сотне? - У пана Яна Гвезды, - А Якубек? - Якубек - тот все еще собирается идти к пану Гашку Островскому в отряд. - К Гашку? Отчего не к нам? - Он очень уважает пана Гашка и университетских мистров. - Сотники, к пану Яну Жижке! - негромко пронеслось по рядам. Несколько темных фигур, побрякивая на ходу оружием, быстро отделились от воинов и направились к Яну Жижке, незаметно появившемуся среди войска. Ратибор, не окончив разговора с Миланом, тоже бросился туда. Ян Жижка тихо отдавал приказания. Для штурма крепости он был одет в легкие доспехи. Шлем он надел легкий, позади левого плеча висел небольшой стальной щит. - Барки готовы? - Ожидают, пан Ян, - донеслось из темноты. - Выступать! - коротко приказал Ян Жижка и сел на подведенного коня. За ним вскочили на коней его помощники - Ян Гвезда и Рогач. Сотники возвратились к своим отрядам и, соблюдая тишину, сотня за сотней тронулись к Свиным воротам. Наконец вышли к Влтаве. В глубоком мраке осенней ночи с трудом можно было различить силуэты барок, стоявших у берега. Из передней барки донесся знакомый голос: - Енек, пусть Ратибор грузит лестницы и усаживает сюда свою полусотню. Гвезда, занимай со своими вторую и третью барки. Смотри, чтоб без шума. Когда все маленькое войско было посажено на барки, флотилия отчалила и гребцы налегли на весла. Обмотанные соломой концы весел не производили плеска и лишь бесшумно погружались в черные, как жидкая смола, волны Влтавы. На носу передней барки едва заметно виднелась фигура Яна Жижки из Троцнова. Небо заволокло тучами, и накрапывал мелкий холодный осенний дождик. Флотилия плыла медленно и лишь через несколько часов остановилась у возвышавшегося над Влтавой каменного обвода вышеградской замковой стены. - Тут стать! - сказал Ян Жижка и легко выпрыгнул на песчаный берег. За ним - Ян Рогач, Ратибор и воины. - Не шуметь! Снимайте лестницы. В темноте послышалась заглушенная возня и негромкий стук укладываемых на песке лестниц. Барки одна за другой медленно причаливали, и отряд за отрядом выскакивал на темный берег. - Пусть молодцы отдохнут. Как начнет светать - разбуди меня, - приказал Ратибору Ян Жижка. - Ложись и ты, Енек,-обратился он к Рогачу. Прошло несколько часов в полной тишине: воины строго выполняли приказ воеводы и старались сохранять полнейшую тишину. Но вот Ратибор почувствовал свежий ветер, пробежавший по реке. Тьма сгустилась. Где-то в стороне Праги запел петух, другой, третий... "Скоро будет светать", - подумал Ратибор. В самом деле, прошел еще какой-нибудь час-и предрассветная темнота стала сменяться серым полумраком. Небо посветлело, и на нем четко вырисовывались зубцы вышеградской стены. "Время!"-решил Ратибор и поднялся на ноги. Подойдя к Жижке, негромко окликнул: - Пан Ян! Светает. - Ага! Добро! Подымай потихоньку ребят... Енек, вставай. Пусть Гвезда тоже подымает людей. Сейчас самое время. Стража тут и так зевает, а теперь вовсе разоспалась. Енек, обойди все войско, проверь, все ли готовы... Ратибор, люди по лестницам разбиты? - Да, пан Ян, на каждую по десятку. - Все готовы, пан Ян, - доложил подошедший Ян Гвезда. - Добро! Веди своих людей к воротам и жди, когда мы их откроем и спустим мост... Ратибор, начинаем! Енек, за мной! В сером полумраке темная фигура Яна Жижки стремительно двинулась к замковой стене. С ним шли Рогач, Ратибор и воины с лестницами. Подойдя вплотную к стене, Ян Жижка остановился и стал наблюдать, как движется его маленький отряд. Ратибор готов был от стыда и злости провалиться сквозь землю - так, ему казалось, медленно и бестолково подходят разбитые по десяткам воины. Но если бы он смог видеть в этот момент лицо воеводы, то его волнение, вероятно, сразу же улеглось бы: Ян Жижка, глядя, как расторопно и точно приближаются воины, как быстро и без шума приставляют к стене длинные лестницы, набрасывая крючья на гребень стены, довольно улыбался и удовлетворенно покручивал свой длинный ус: - Ишь, как выучил! Словно заправские воины! Когда все лестницы были приставлены, Жижка одним прыжком вскочил на перекладину ближайшей лестницы и коротко, но совершенно спокойно скомандовал: - Теперь за чашу! За мной, детки! - и устремился наверх. За ним - Рогач с Ратибором, а по другим лестницам - все остальные воины. Не прошло и нескольких минут, как все пятьдесят человек были уже на стене. Один часовой был оглушен и связан, но второй в ужасе крикнул: - Тревога! Тревога! К оружию! - и тут же упал с разрубленной головой. - К воротам! Ратибор, тащи молот! - разносился мощный голос Яна Жижки. Ратибор, едва поспевая за Жижкой, сбежал со стены и кинулся к воротам. За ним скатывались все его воины. Навстречу им выскочили несколько заспанных солдат. - Сдавайтесь!-крикнул Ян Жижка, взмахивая мечом и прикрывая грудь щитом с изображением рака. - Чаша! Чаша! - орали воины, бросаясь на солдат. Увидев себя окруженными невесть откуда появившимися воинами, солдаты, как по команде, упали на колени и подняли руки вверх: - Милости! Мы тоже за чашу! - Ратибор, сбивай замки и открывай ворота! Спускай мост, живо! - продолжал доноситься из полумрака решительный голос Жижки. Несколько ударов молота-и ворота с гудением и скрипом распахнулись. В это же время был спущен подъемный мост через ров. Еще секунда - и Ян Гвезда во главе нескольких сот ополченцев ворвался в ворота, а воины бросились вслед за Яном Жижкой к замку. Там уже началась тревога. Немецкие рыцари полуодетые выскакивали наружу и тут же попадали в крепкие руки новоместских ремесленников. Ян Жижка вместе с Ратибором и его воинами уже бежал по хорошо ему знакомым коридорам и залам вышеградского замка. При сером свете наступающего осеннего утра толпы воинов разбежались по замку. Залы наполнились топотом ног, криками, лязгом оружия, звоном разбитых стекол, стуком опрокинутой мебели и жалобными воплями раненых. Ян Жижка сильным ударом ноги вышиб дверь в королевский зал и устремился с обнаженным мечом внутрь. В зале стояла группа полуодетых рыцарей и несколько впереди - пожилой высокий шляхтич с мечом в руке. - Эге! Кого я вижу! Пан Ян Жижка из Троцнова! Старый приятель! невозмутимо воскликнул пожилой рыцарь. Ян Жижка, тяжело дыша от быстрого бега, остановился и, переложив меч в левую руку, вытер со лба пот и тоже широко усмехнулся: - Он самый! Приношу извинение уважаемому бургграфу Вышеграда пану Рацку Кобыле, что потревожил его в столь ранний час, но у меня явилась нужда взять Вышеград для чаши. - Что же, я не против чаши. А коли замок уже взят вами, так что ж тут и говорить! Яну Жижке сдаться - не позор. - Старый рыцарь протянул Яну Жижке меч, который победитель тут же вернул Рацку Кобыле. - Дает ли пан Рацек рыцарское слово не поднимать оружие против чаши? - спросил Ян Жижка. - Слово чести чешского рыцаря и за себя и за всех моих людей, а что касается немецких наемников, так делайте с ними что хотите. Когда с первыми лучами бледного осеннего солнца Штепан миновал вышеградский замок, держа путь на юг, он приостановил коня и прислушался: вся Прага гудела от колокольного звона. Вышеград пал.

2. ГАНАКСКИЕ ВОЛКИ

На перекрестке двух дорог, у самого края глубокого, поросшего густым кустарником оврага, отдыхали двое нищих. Один из них, низенький, коренастый, заросший черной бородой, был занят вытаскиванием засевшей колючки из черной от загара и грязи ступни. Его товарищ, сидевший под тенью куста, был горбат, а лицо его представляло сплошную гнойную язву, покрытую серыми струпьями и багровыми нарывами. Руки горбуна тоже были сплошь покрыты нарывами. Дорожные котомки и длинные посохи валялись рядом. Горбун нетерпеливо взглянул на товарища: - Ну, скоро ты там кончишь возиться? Тот что-то неясно пробормотал в ответ, стараясь захватить грязными длинными ногтями кончик чуть виднеющейся колючки. Но вот, сморщившись от боли, он сильно дернул рукой и удовлетворенно крикнул: - Ага! Вот она, проклятая!-При этом он торжествующе протянул вынутую колючку к самому носу товарища: - Смотри, целое бревно! Нищий говорил очень неясно, его речь скорее напоминала нечто среднее между мычанием и лаем, и только привычное ухо было способно понять его. - Добро, Ярда, раз вытащил, будем собираться. Пора, солнце поднимается. Но Ярда не обратил внимания на замечание горбуна и, быстро встав на ноги, пристально поглядел на одну из дорог. - Смотри, Волк, к нам кто-то приближается. - Погляди получше, что за человек, - ответил горбун. Ярда вышел из-за куста и выглянул на дорогу. - Черт его знает, как будто поп... одет в рясу... - Поп? А конь как, хороший? - Конь? Словно ничего. Пусть подъедет поближе. Вскоре к ним приблизился ехавший шагом всадник. Горбун, окинув взглядом проезжего, с удивлением пробормотал: - Что за притча! Это же жак в студенческой одежде! Какой нечестивый дух принес его сюда из Праги?.. Ну конечно, это студент... - Пан ученый, пожертвуйте что-нибудь калекам во имя Христово... Всадник придержал лошадь и, несколько изумленный неожиданным появлением нищего и громким, но непонятным бормотанием, вопросительно на него поглядел. - Что тебе нужно, добрый человек? - спросил он. Тогда горбун, согнувшись, вышел из-за куста и пояснил непонятную речь Ярды: - Мы просим милостыню, добрый пан ученый! Он говорит так неясно, потому что у него нет языка. Ярда подошел к всаднику и, положив руку на луку седла, широко открыл рот. Всадник увидел там красный обрубок языка. - Где ж это тебя так? - с участием спросил всадник. - Я вижу, пан - ученый чех и притом из Праги? - поинтересовался горбун. - Да, друг мой, я чех и живу в Праге. Я бакалавр. - Вижу, вижу, что ученый. Что же касается языка моего друга, так пусть пан бакалавр не удивляется: иногда одно правдивое слово укорачивает язык наполовину. - И, видя вопрос во взгляде проезжего, горбун продолжал: Гости пана Дитриха фон Зейделя развлекались охотой на его поле и вытоптали хлеб. Простак сказал в глаза барону, что немцы-де, как саранча, разоряют мораван. Вот добрый пап барон и приказал урезать ему язык и прогнал из деревни под страхом виселицы, если он осмелится вернуться. Всадник в это время порылся в сумочке и достал медную монету, но, услышав объяснения горбуна, положил обратно в сумку и вместо нее достал серебряный грош: - Возьми, добрый человек, от всего сердца даю тебе... Ярда смущенно подбрасывал грош на своей коричневой ладони, потом осклабился во весь рот и снова быстро что-то залепетал. - Что он говорит? - спросил проезжий горбуна. - Он просит назвать ваше имя, чтобы поминать в молитве. - Не собирался я покупать на грош молитвы твоего друга. Я дал ему что мог, как чех моравану, попавшему в беду, тем более что и мне самому смертельную обиду нанесли немцы и попы... Бакалавра поразил внезапно вспыхнувший огонь в темных глазах горбуна, который совсем молодым, звонким голосом прервал его: - Что? Тебя тоже немцы обидели? - Мой отец сожжен как еретик, хотя он был вовсе не повинен ни в чем,-тихо и лаконично отвечал проезжий. - Но мне надо торопиться. Будьте здоровы, друзья! - И путник снова тронул лошадь. Но, отъехав несколько шагов, всадник остановил коня и крикнул нищим: - Это, конечно, не мое дело, но, выезжая из ближайшей деревни - вон там, под горой, - я перегнал небольшой отряд мадьярских наемников. Едут они, по-видимому, тоже по этой дороге сюда... Нищие, ничего не отвечая, переглянулись между собой. Но едва всадник отъехал, как горбун крикнул ему вслед: - Постойте, пан бакалавр, скажите же, как ваше имя! Бакалавр обернулся в седле и ответил: - Крещен Штепаном, а по прозвищу Скала. - Счастливой дороги, пан Штепан!-отозвался горбун и, поглядев вслед удаляющемуся всаднику, добавил, обернувшись к Ярде: - А грош мы ему вернем. Ну, идем. Оба нищих поднялись, надели котомки, подобрали посохи и проворно скрылись в овраге. Больше недели продолжалось путешествие Штепана. Пока он не побывал в Моравии, эта задача казалась ему не слишком трудной, но теперь, двигаясь по долине реки Ганы, Штепан думал, что найти Волка дело не такое простое. Ему не раз приходилось слышать о неуловимой шайке ганакских волков, наводящей ужас на панов, немецких колонистов, монастыри и всех тех, кто своей жестокостью и жадностью возбудил недовольство жителей в здешних деревнях. Шайка появлялась неожиданно в разных местах Моравии, молниеносно громила монастыри, замки, маленькие городки и так же мгновенно исчезала, не оставляя после себя никаких следов. "Ганакскими волками" она называлась потому, что впервые она появилась на реке Гане и разбойники вместо масок надевали на лица волчьи морды. Никто не мог назвать даже приблизительно численность шайки и имя ее главаря. Штепану, как и Милану, казалось вполне возможным, что исчезнувший Карел примкнул к ганакским волкам, тем более что шайка пользовалась поддержкой крестьян. Не было случая, чтобы разбойники тронули крестьянина, если он только не был предателем. В полдень Штепан остановился в маленьком городке на берегу Ганы - Коетине. За незатейливым обедом он заговорил с хозяином постоялого двора невысоким, еще не старым ганаком, худощавым и подвижным и, видимо, любящим поговорить и побалагурить с проезжающими. Воспользовавшись минутой, когда хозяин принес ему в конце обеда кружку пива, Штепан спросил его, далеко ли еще до деревни Листовы. Сидевший неподалеку старый крестьянин в кожаных красных штанах с кисточками по бокам и в зеленом коротком полукафтане, подпоясанном широким, с серебряными украшениями кожаным поясом, вмешался в разговор: - Листова? Есть такая деревня на Гане. День езды отсюда. - Вы, отец, сами не из тех мест? - Наша деревня, можно сказать, по соседству с Листовой. Штепан подсел к старику. Старый ганак Далибор поинтересовался, в свою очередь: - Если пан не обидится, могу я спросить, по каким делам вы едете в наши края? - Мои друзья в Праге поручили мне найти их родичей. - А можно узнать, кого? Я там многих знаю. - Может быть, вы знаете меховщика Болеслава, что в лесах аббатства живет? - Меховщика Болеслава, что был раньше лесником? Как не знать! Последний раз я его, правда, уже давненько встречал, потому он теперь снова стал лесником и опять очень далеко в лесу живет. Только на рынке да в церкви в праздник его и увидишь. Но что за родичи у него в Праге? Штепан был в затруднении. Старик же продолжал: - Как я знаю, у него в живых-то остались, кроме своей семьи, только крестница его, ее мать да дядя: Божена, Власта да Милан. Но где они сейчас, никто не знает. Почтенная наружность Далибора внушила Штепану доверие, и он после некоторого колебания осторожно проговорил: - Да, отец, Милан и Божена и просили меня найти лесника Болеслава. Далибор лукаво прищурил один глаз и усмехнулся: - Вот так-то лучше. Значит, Милан и Божена живы и благополучны? А как Власта? - Мир ее душе. По дороге умерла от болезни и горя, - Да, да, горе тяжкое, что и говорить. Ведь я их всех хорошо знал: и покойного Матея и всю его родню. Штепан придвинулся поближе и слегка понизил голос: - Скажите, отец, не слыхали ли вы чего о сыне покойного, Карле? Далибор предусмотрительно огляделся по сторонам и, убедившись, что поблизости нет лишних ушей, тихо прошептал: - О Карле было известно, что пошел он за Мораву в горы. Доподлинно же никто ничего не знает. Толкуют, что Карел и еще кое-кто из наших хлапов мстят немцам и попам и собрались в ватагу ганакских волков. Но правда ли это или, быть может, одни бабьи сказки, никто вам не скажет. - Вы, отец, не откажетесь быть мне попутчиком до Листовы, а потом не покажете ли дорогу к леснику Болеславу? - Зачем отказываться! Вместе и дорога веселее будет. Выезжаю я сегодня в ночь. Мне за Листовой надо сворачивать влево с того самого места, где дорога раздваивается: на Желивку-к нам и направо-к францисканскому монастырю. - А что, волки и сейчас орудуют? Старик засмеялся: - Дня два назад обоз немецких купцов обобрали до нитки. Правда, убить никого не убили, потому что те сразу же оружие отдали и не оборонялись. - Но, я думаю, их преследуют. - Преследуют-то преследуют, да все без толку. Вот уже столько лет ловят, голову атамана Волка оценили в пять коп, и то не помогло. И не поможет, оттого что...- тут старик совсем понизил голос и прошептал: - все мужики им помогают - прячут, кормят, предупреждают об опасности. Вот какие дела! - закончил Далибор и вновь принялся за сыр с хлебом. Закончив обед, убрали и напоили лошадей и улеглись отдыхать. Перед закатом старик разбудил безмятежно спавшего Штепана, и, подкрепившись на дорогу, они выехали из городка. Дорога шла вдоль берега Ганы. Ночь была теплая, отдохнувшие лошади шли бодрым шагом. а путники коротали однообразную дорогу в дружеской беседе. Далибор с чисто крестьянским любопытством расспрашивал Штепана о Праге, о покойном короле, о ценах на рынке, об университете, о пражских магистрах, о Яне Гусе, о братских собраниях на горах, слух о которых докатился и до глухих деревень Моравии. Штепан сам не заметил, что его рассказ о Яне Гусе и о борьбе народа за освобождение превратился в страстную, красноречивую проповедь. Старик слушал внимательно и, когда Штепан закончил, только односложно ответил: - Будет еще буря и на нашей земле, по все равно, рано или поздно, немцев и попов мы прогоним. Нам, мораванам, и вам, чехам, нужно только держаться вместе. Но до той поры будут литься наши слезы и кровь, и много, ох, как много! А паны... они пойдут с нами, мужиками, только до первого перекрестка. Как поповские земли захватят, так и нас снова согнут в бараний рог. Помянете меня, старика, пан бакалавр!.. Начинался рассвет. Вдоль реки пронесся прохладный ветер; серебряная поверхность Ганы покрылась рябью и зацвела багряными полосами от падавших на нее первых лучей восходящего из-за горных хребтов солнца. Среди деревьев и кустарников вдоль берега реки зачирикали птицы, стремглав пронеслось через дорогу от берега стадо ланей и скрылось между кустарниками, покрывающими соседние холмы. Дорога повернула налево, и глазам путников открылся вид на небольшую деревеньку. - Это и есть Листова, - пояснил крестьянин. В деревне уже началась жизнь. Из труб поднимались к небу сизовато-серые спирали дыма. Пастух в короткой куртке и штанах до колен гнал стадо коров. Далибор и Штепан въехали на небольшую площадь посреди деревни. На ней возвышалась маленькая церковь, а неподалеку от нее красовался мощный, раскидистый дуб. Штепан остановил коня и стал осматриваться. Вон там - пригорочек, где стояли барон с аббатом, а здесь стоял Карел с луком в руках, а на этом дубе... Штепан быстро соскочил с коня, подошел к дубу и, став на колени, поцеловал землю. Далибор понял все и неожиданно для Штепана тоже стал на колени, поцеловал землю около дуба. И, когда через несколько минут они прощались на перекрестке дорог, старик с глубокой серьезностью и сердечностью сказал Штепану: - Штепан, передай твоим друзьям, что и здесь, в Моравии, народ готов бороться за отчизну. Я стар, но мои трое сыновей как один пойдут, когда их позовут. Тебя же я всегда рад буду видеть у себя в Желивке. Крепко пожали они друг другу руки, и каждый поехал в свою сторону. Сначала ехать пришлось мимо стен францисканского монастыря, скорее напоминающего крепость, чем святую обитель, потом дорога свернула в гущу леса и постепенно превратилась в небольшую тропу. Деревья, встречаясь над ней своими ветвями, образовывали нечто вроде арки, и вся тропа напоминала полутемный длинный коридор. В лесу было тихо, сыро и прохладно. После нескольких часов езды усталый Штепан заметил в стороне от дороги какое-то строение. Тотчас же с оглушительным лаем его окружили три больших свирепых пса. Штепан, не обращая внимания на собак, продолжал шагом приближаться к халупе, окруженной высоким тыном. Из ворот вышел высокий человек в кожаной куртке и таких же штанах, обутый в лапти. Остановившись, он пристально смотрел на Штепана. - Бог в помощь, друг! - крикнул, чтобы перекричать лай собак, Штепан. - И тебе тоже. Добро пожаловать, путник, - спокойно, низким приятным голосом отвечал человек. - Мне нужно видеть лесника Болеслава. - Я лесник Болеслав, - не спуская глаз со Штепана, отвечал хозяин. Заходи в дом. Подросток лет пятнадцати принял от Штепана коня, а хозяин вежливо, но не меняя сумрачного выражения лица, пригласил Штепана в халупу. Внутренность его просторной халупы почти не отличалась от обычных тогда крестьянских хат, если не считать множества звериных шкур по стенам и на лавках, а также оленьих и кабаньих голов по стенам. На стенах были развешаны рогатины, луки, арбалеты с колчанами, полными стрел, охотничьи ножи, указывавшие на главное занятие обитателей дома. Около горящего большого каменного очага возилась пожилая женщина, приветствовавшая гостя поклоном и в то же время бросившая на него взгляд, полный нескрываемого изумления. Хозяин усадил Штепана на скамью и сел напротив, спокойно ожидая, когда гость сам себя представит и скажет о цели своего посещения. Штепан успел разглядеть хозяина, и ему с первого взгляда понравилось его суровое, замкнутое лицо с нависшими густыми бровями над небольшими серыми глазами, твердая линия рта и прямой взгляд. Волосы, так же как усы и борода, были сильно подернуты сединой, что придавало некоторую величественность его мужественному лицу. - Я бакалавр Штепан Скала и прибыл к вам из Праги. Пан Ян Жижка из Троцнова поручил мне показать вам эту печать. - И Штепан вручил Болеславу восковую печать с изображением рака. Лесник бросил беглый взгляд на печать и спросил: - Это все, что пан Ян Жижка велел мне передать? - Нет, он еще сказал: "Рак Яна Жижки назад не пятится". Хозяин после короткого раздумья ответил: - Хорошо, желание пана Яна Жижки будет исполнено. Видя, что Болеслав повернулся, чтобы выйти из комнаты, Штепан остановил его: - Подождите, уважаемый Болеслав, у меня есть к вам еще одно поручение. Хозяин вернулся снова к Штепану. - Я привез поклон и приветствие от Милана и Божены Пташек. Только глаза выдали радостное удивление лесника. - Мария, иди послушай, гость привез нам добрые вести о Милане и Божене. И, снова обратив свое лицо к Штепану, Болеслав осведомился: -Но как Власта? - Власта окончила свои дни в дороге... Штепан рассказал леснику все приключения злополучной семьи и описал их пражскую жизнь вплоть до дня своего отъезда, не забыв рассказать и о тех людях, которые теперь окружали Милана и Божену. Закончил свой рассказ Штепан о себе самом. - Пан Штепан очень добр и любезен, что приехал к нам с такими добрыми новостями, но, вероятно, это не все. - Да, уважаемый Болеслав. Мне поручили Милан и Божена найти и, если возможно, увидеть Карла. - Штепан достал кольцо и вручил Болеславу:-Вот доказательство, что я говорю правду. - Пан бакалавр, верно, устал, а дорога нам предстоит дальняя и тяжелая. Пусть пан Штепан поужинает и ложится отдыхать, а завтра с раннего утра мы отправимся. На этом разговор Штепана с хозяином окончился. После ужина гостю приготовили мягкое ложе из волчьих шкур, и Штепан погрузился в глубокий сон усталого путника. На другое утро он и Болеслав выехали на восток. Ехали весь день, потом отдохнули в лесу и снова тронулись в путь, через лесные дебри, ручьи, небольшие горы, покрытые еловым лесом, всё на восток и на восток. Перед вечером переехали вброд довольно широкую реку. - Морава, - коротко объяснил Болеслав. - Теперь двинемся на Быстрицу. Штепан невольно сравнивал разговорчивого, живого Далибора, истого ганака по своей натуре, и сумрачного, немногословного Болеслава. За всю дорогу они перебросились только несколькими словами. Штепан удивлялся, насколько хорошо Болеслав знает лес, как безошибочно находит дорогу в такой дикой чаще Зрение, слух и наблюдательность Болеслава были поразительны. Перебравшись через Мораву и поднимаясь вверх по Быстрице, они углубились в покрытые лесами горы. И здесь Болеслав уверенно вел Штепана по чуть заметным тропинкам, через узкие глубокие ущелья, крутые каменистые перевалы, все дальше и дальше, в самые непроходимые нагромождения серых скал, уже лишенных леса и лишь кое-где поросших кустарником. К концу третьего дня пути они оказались у входа в узкое ущелье, по дну которого с шумным рокотом бежала горная речка. Лошади с трудом ступали по узенькой, в локоть шириной, горной тропке; из-под копыт сыпались в пропасть камни. Штепан старался не глядеть вниз и, опустив свободно поводья, отдался воле коня. Тропка, огибая каменную стену, шла все выше и выше. Ущелье становилось все уже и темнее; внизу во мраке угрожающе рокотала речка, вверху между высокими каменными стенами виднелась узкая голубая полоска неба. Тропа начала опускаться и привела на самое дно ущелья. Здесь стоял такой оглушающий гул от стремительно бегущей воды и мчащихся, сталкивающихся и ударяющихся о берега камней, что за ним не было слышно ни цоканья подкованных копыт о каменистую тропу, ни голоса Болеслава, что-то кричавшего Штепану. Болеслав остановил коня, огляделся по сторонам и спешился. Штепан последовал его примеру. Лесник пошел вдоль ущелья, ведя коня за собой на поводу, и через несколько десятков шагов круто свернул направо. Штепан следовал за Болеславом и оказался в длинной, узкой щели, отходящей в сторону от ущелья. Здесь была полная тишина. Только откуда-то глухо доносилось рокотание речки. Болеслав заложил два пальца в рот и пронзительно, с каким-то особенным переливом засвистел три раза подряд. Сверху донесся такой же свист. Затем Штепан услышал шум осыпающихся камней и чей-то прыжок. Перед ними появился человек в одежде горца, обутый в сыромятные постолы, привязанные к ноге узенькими, перекрещивающимися вокруг икры ремешками. Человек держал в руке лук, у пояса висел короткий меч. Болеслав быстро подошел к нему и что-то сказал скороговоркой. Тот повернулся и, взмахом руки пригласив следовать обоих спутников за собой, пошел вперед. Скоро они оказались в большой котловине и увидели военный лагерь. Здесь горели костры, вокруг которых сидело на земле несколько десятков загорелых, обросших бородами и одетых в самые разнообразные одежды мужчин. Вокруг были устроены землянки и шалаши, сделанные из ветвей кустарника. При появлении Болеслава со Штепаном лежавшие на земле люди повскакали с мест и окружили прибывших, с удивлением оглядывая их. Болеслав уверенно и спокойно, точно он попал к себе домой, повелительным жестом подозвал к себе ближайшего и со своей обычной краткостью приказал: - Возьми лошадей, напои и задай корму. А сам медленно двинулся к чернеющему в скале отверстию, по-видимому входу в пещеру. Здоровенный парень, одетый в лохмотья, бронзовый от загара, только осклабился и, взяв поводья обеих лошадей, повел их куда-то в сторону. Штепан остался один, окруженный толпой воинственных людей. "Вот они какие, ганакские волки!" - пришло ему в голову, когда донесся голос Болеслава:

- Штепан, идите сюда! Навстречу Штепану из пещеры вышли Болеслав и высокий, статный, еще совсем молодой человек в обычной одежде ганакских крестьян. В лице молодого человека Штепану бросилось в глаза несомненное сходство с Боженой: такой же слегка орлиный нос, такие же большие глаза и серьезный взгляд, но только волосы его были темные. Лоб ганака пересекал глубокий рубец. - Рад видеть дорогого гостя! - И незнакомец крепко пожал руку Штепану и увлек его в пещеру. Пещера была вся выстлана шкурами, по стенам ее стояли грубо сколоченные скамьи, тоже покрытые шкурами и крестьянскими коврами. Стены были увешаны разнообразным оружием и доспехами: здесь можно было найти и полное рыцарское вооружение и самые примитивные дубины, окованные железом. Посреди пещеры стоял дощатый стол и два самодельных табурета По стенам висели светильники, распространявшие слабый, желтоватый свет. Болеслав остановился рядом с незнакомцем и сказал Штепану: - Вот Карел. Пусть он тебе, Штепан, будет таким же братом, как Божена сестрой. - И, немного подумав, улыбнулся и добавил: - Но я вижу, Штепан еще не знает, что Волк и есть Карел Пташка. - Как я мог знать, когда сам пан Ян Жижка не думал, что Волк-брат Божены, а Божена не знала, что ее брат - Волк! Болеслав дружески обнял Штепана и, смеясь, вышел из пещеры, оставив Штепана наедине с Карлом. Карел опустился на табурет, усадил на другой Штепана и, не спуская глаз с серебряного кольца в руках, внимательно слушал его. Так сидели они всю ночь, и только когда в лагере послышались голоса людей и в открытый вход в пещеру стал проникать серый свет наступающего утра, Карел почти насильно уложил гостя на приготовленное ложе. Лежа на мягких шкурах, Штепан не мог сразу заснуть. В его воображении оживали сцены из бурной, полной опасностей жизни Карла. Он поражался этому еще совсем молодому человеку: такая глубокая ненависть к угнетателям, такая изобретательность и смелость в нанесении неожиданных ударов, находчивость при опасностях... Но его коробили и суровость и жестокость молодого атамана. Штепану вспомнился рубец на лбу Карла, и он, приподнявшись на локте, спросил: - Карел, а кто тебе на лбу знак мечом оставил? - Один рыцарь-меченосец на Грюнвальде. Я был там в отряде пана Яна Жижки из Троцнова. - Слушай, Карел, так ты должен знать нашего Ратибора: он ведь тоже был в хоругви пана Яна Жижки. - Ратибор был при Грюнвальде? Я знал там одного Ратибора Дуба. Это ж мой побратим. - Ратибор тоже рассказывал, что побратался с одним латником из Моравии Волком. - Ну, клянусь святым Вацлавом, получилось как в сказке! Штепан услышал тихий смех из темного угла, где лежал Карел. - Штепан, а я ведь должен тебе отдать грош, как обещал. - Грош? Что еще за новая штука? - Разве ты не помнишь, как ты подал милостыню моему Ярде, что с обрубленным языком? - Карел, так этот горбун был ты?.. То-то мне почудилось, что твой голос я уже где-то слышал. Но язвы твои и горб? - Воск и краска - вот и язвы, а горбом может стать любой мешок. Будет, спи! Когда Штепан открыл глаза, в пещере было уже совсем светло, а Карел стоял, облокотившись о каменную стену пещеры, и долго глядел на окружающие скалы. Заметив, что Штепан не спит, он улыбнулся ему и с особенным ударением проговорил: - Твой приезд и знакомство с тобой, Штепан, для меня не только радость, но и помощь. Теперь я знаю, что делать мне и моим ребятам.

Глава III

1. ВОЗВРАЩЕНИЕ ШТЕПАНА

Кутаясь в толстый шерстяной плащ, Штепан в сопровождении проводника-юркого черноглазого парнишки лет шестнадцати - на рассвете выехал из лагеря ганакских волков. Карел проводил его до конца ущелья: - Обними Милана и Божену. Дубам поклонись в ноги, побратима поцелуй от меня, а пану Яну Жижке передай: Карел Пташка больше не Волк и приказ его выполнит - отряд умножит и явится по первому зову... До горы Ореб к кнезу Амброжу ты доедешь спокойно. А от Ореба как ехать - уже сам смотри. Прощай, брат! К вечеру проводник и Штепан спустились с гор на большую дорогу. - Отсюда вы уже не заблудитесь, - сказал на прощание проводник и, простившись со Штепаном, оставил его одного продолжать путь в сторону Градца Кралове. На следующий день в полдень Штепан добрался до горы Ореб. Здесь он оказался в своеобразном городе, состоящем из шалашей, землянок, палаток, расположенных правильными рядами среди кустарников и деревьев, покрывавших вершину горы. Множество бородатых людей, бедно, но чисто одетых, женщин и детей наполняли этот город-лагерь. Большинство были крестьяне, но встречались и городские ремесленники. Штепан остановил коня около одной землянки, у входа в которую прямо на земле, готовясь обедать, расположилась группа оребских братьев. Во главе восседал благообразный старец в крестьянской одежде, рядом с ним - пожилой человек, по внешности напоминавший кузнеца, а напротив него - еще сравнительно молодой представительный мужчина, хотя одетый и очень просто, но по всем признакам несомненно шляхтич. Высокая краснощекая женщина принесла большую деревянную миску с дымящейся похлебкой и поставила между сидящими, заняв свое место. Старик торжественно разломил каравай ржаного хлеба, подал каждому по куску и первый опустил деревянную ложку в миску. Штепан глядел и не верил своим глазам: что это? Дворянин сидит и ест похлебку из одной миски с мужиком и ремесленником! Где ж это видано? Сойдя с коня, Штепан спросил у сидящих, где он может увидеть кнеза Амброжа. Старик опустил ложку, взглянул на Штепана и тихо обратился к женщине Та встала и, не говоря ни слова, жестом пригласила Штепана следовать за собой. Так они прошли почти до середины лагеря и оказались у большой палатки с вышитым красными нитками изображением чаши. - Здесь, - сказала женщина и тотчас же отправилась к своей землянке. Штепан, держа на поводу коня, не знал, что ему делать, когда полы палатки откинулись и перед ним оказался невысокий, средних лет человек с русой бородой, румяный, цветущего вида, в простом крестьянском платье и длинном плаще. Лицо у него было простое и добродушное. - Скажи, брат, где я могу видеть кнеза Амброжа? - Я - Амброж. Привяжи коня и заходи в палатку, брат. Амброж был одним из организаторов братской общины на горе Ореб и был известен как пламенный проповедник не только в Градецком крае, но и по всей Чехии. Штепан с интересом разглядывал этого человека, по виду ничем не замечательного, добродушного, здоровенного, скорее напоминающего крестьянина, чем народного вождя. Войдя в палатку, Штепан передал ему письма Яна Жижки и Яна Желивского и вкратце изложил поручение Яна Жижки. Амброж, внимательно выслушав Штепана, бегло прочел письма. - Я вижу, что тебе надо спешить посетить брата Коранду и Микулаша. Путь. немалый. Конь твой не устал? - Конь за день отдохнет, а завтра с зарей я двинусь в Пльзень. - Брату Яну Жижке и брату Яну Желивскому передай привет и скажи, что оребские братья двинутся не позже чем через день-два и будут в Праге еще до дня святой Людмилы, что на десятый день ноября. Далее беседа перешла на иные темы. Штепан расспрашивал о жизни общины. Амброж отвечал просто и исчерпывающе. - Какой у вас тут порядок, чистота, тишина и мир! - поделился с Амброжем своими впечатлениями Штепан. - В этом нет ничего удивительного: сюда пришли честные люди трудиться и жить по правде и справедливости, как братья и сестры. Амброж, в свою очередь, подробно расспрашивал Штепана о положении в Праге, об университете, его роли в народном движении. Услыхав, что мистры университета хотя и признали чашу одними из первых, но остановились лишь на требовании причастия под двумя видами, а в остальном готовы идти на уступки перед Римом и Сигизмундом, Амброж всплеснул руками и воскликнул: - Правильно мы их называем хромающими гуситами! Тогда Штепан спросил в упор Амброжа: - Скажи мне, брат, а ты сам тоже веришь в наступление тысячелетнего царства Христова? Амброж с детской простотой ответил: - По совести, я сам не знаю, верю ли я в наступление сейчас тысячелетнего царствования Христа, но я не могу отнять эту веру у всех наших братьев людей темных, простых и жестоко угнетенных. Эта вера дает им опору в борьбе против всего, что их до сих пор угнетало и делало несчастными. В этой вере их единственная надежда, что весь мир насилия и несправедливости должен рухнуть и воцарится на земле равенство всех перед богом, братство и справедливость. - То же говорят и Ян Желивский, и Коранда... - И Мартин Гуска, по прозвищу Локвис, из Моравии, и очень многие наши сельские проповедники. Наутро Штепан спустился с Оребской горы и начал свой путь на Пльзень. На третий день Штепан, стараясь избегать больших дорог, чтобы не встретиться с отрядами католических панов, подъехал неподалеку от Збраслава к берегу Влтавы. Мост был у Збраслава, куда Штепан заезжать не хотел из предосторожности. Пришлось искать брод. Спускаясь с пологого берега, Штепан увидел впереди себя группу всадников, тоже собирающихся переправляться через Влтаву. Впереди ехал, судя по вооружению, плащу и хорошему коню, рыцарь, за ним- молодой парень - как видно, слуга, который вел на поводу лошадь под объемистым и тяжелым вьюком, и девочка лет тринадцати - четырнадцати на небольшой белой лошадке. Первым въехал в воду рыцарь, и его гнедой рослый конь, с шумом разбрызгивая воду, двинулся через реку, то погружаясь по брюхо, то вырываясь на более мелкое место. Вслед за ним двинулся слуга с лошадью. - Павел, - не оборачиваясь, крикнул рыцарь, - не подмочи тюки! - Ладно, - флегматично ответил парень, даже не взглянув на лошадь. Последней въехала в реку девочка. Рыцарь был уже на берегу и, глядя на покачивающуюся на белой лошади фигурку, крикнул: - Млада, держись покрепче и не гляди в воду! Но предупреждение было сделано слишком поздно. Штепан, ехавший непосредственно за девочкой, увидел, что, когда до противоположного берега всаднице оставалось еще метров пять-шесть, она как-то странно взмахнула в воздухе руками, выпустила поводья и стала медленно сползать набок. Еще секунда-и девочка свалилась в воду. Белая лошадка, испугавшись шумного всплеска, рванулась вперед. По воде расходились круги и плавала белая шапочка. Штепан услыхал крик рыцаря. Ударив шпорами в бока коня и сбрасывая на ходу плащ, Штепан оказался на месте падения девочки. Не отдавая себе отчета в том, что он намеревается делать, Штепан с размаху бросился с коня в воду и сразу же окунулся головой в ледяную осеннюю воду Влтавы. Достигнув ногами дна реки, он схватился рукой за какой-то мягкий предмет и, выгребая другой рукой, стал подниматься на поверхность. Ему казалось, что он вот-вот не выдержит и вдохнет воздух. Но он знал, что тогда конец и он навсегда останется под водой. Вот его голова вынырнула наружу, и он с облегчением вздохнул. В руке он держал девочку за волосы, а другой греб к берегу, стараясь помогать ногами. Длинная бакалаврская одежда намокла и вместе с сапогами, как пудовая гиря, тянула вниз. Штепан увидел, что рыцарь вошел по шею в воду и кричит что-то слуге, который снял с себя сапоги и плащ и бросился в реку; принял от Штепана девочку и быстро выплыл с ней к берегу. С большим трудом Штепан добрался до берега и, отдуваясь от усталости, вылез на песок. Девочка лежала без дыхания, белая как мел; изо рта медленно вытекала вода. Ее волосы мокрыми косичками разметались по песку. С обезумевшими от страха глазами, подбежал рыцарь: - Боже мой! Млада, Млада!.. Да что же это?! Черноволосый слуга, не меняя своего флегматичного тона, деловито заявил: - Коли ногти не посинели, значит еще можно откачать... А ну, пан кнез, обратился он к Штепану, которого принял за священника, - давайте-ка подымем девочку вверх ногами. Слуга Павел и Штепан схватили утопленницу за ноги и подняли вверх. - Ну, довольно! - крикнул Павел. - Теперь давайте откачивать. Он принялся делать Младе искусственное дыхание, а Штепан в такт нажимал руками ей на желудок. - Пан Вилем, снимите с нее сапожки и растирайте ноги, пока не согреете. Да живо! Рыцарь послушно разул девочку и начал старательно растирать ее застывшие ноги суконной тряпкой. Мокрые кони лениво ходили вокруг и пощипывали пожелтелую траву. Примерно через полчаса усиленной работы Павла со Штепаном и паном Вилемом утопленница начала дышать, а затем открыла глаза. - Вина! - крикнул Павел, не переставая поднимать и опускать руки девочки. Рыцарь подбежал к своему коню и достал из сумки флягу с вином. Немного вина, влитого в рот, привело девочку в чувство. Она открыла свои карие глаза, и ее посиневшие губы шевельнулись. - Готово! Теперь берите ее, пан Вилем, к себе на седло, укутайте получше и айда до ближайшего очага. С помощью Штепана и Павла девочка была закутана -в сухой плащ рыцаря и усажена к нему на седло. Рыцарь протянул руку Штепану: - Не имею счастья знать ваше имя... от всей души благодарю вас! Рыцарь Вилем Новак-ваш должник. Кому я обязан спасением дочери? Штепан, совсем промокший, не мог достойно ответить рыцарю, потому что его зубы выбивали дробь, а язык отказывался повиноваться. - Я бакалавр свободных искусств Штепан Скала. - Павел, ты тоже считай меня своим должником. - Ну, вот еще! - заметил Павел, натягивая сапоги. - Какие уж тут долги! Хватит с вас и тех долгов, от которых вы чуть без штанов не остались. Поедем, что ли? Чтобы согреться, Штепан погнал коня в галоп, но все понапрасну. Холодный осенний ветер, пронизывая его мокрую одежду, так леденил тело, что Штепан от холода весь оцепенел. Между тем приближались сумерки, и становилось уже по-настоящему холодно. Плащ Штепана утонул во Влтаве, и его отсутствие давало себя чувствовать. Впереди показался огонек постоялого двора. Через каких-нибудь полчаса четверо путников сидели у пылающего очага и сушили свою промокшую одежду. Девочка еще не пришла в себя от пережитого и сидела молча, тесно прижавшись к отцу, который сушил у огня свою мокрую куртку. Штепан поместился по другую сторону очага. Пан Вилем заказал по стакану вина Штепану и Павлу, пока хозяин готовил ужин. - Ну, дочка, как себя чувствуешь? - спросил ласково рыцарь, заглядывая в еще бледное лицо девочки. Млада расчесывала и заплетала в косу свои русые волосы и впервые за все это время сказала: - Ничего, только голова кружится. - Но что с вами случилось, почему вы упали в воду?-поинтересовался Штепан, натягивая высохший камзол. - Я и сама не знаю: смотрела на бегущую воду, и вдруг голова закружилась, и все сразу поплыло перед глазами. - Ясно, барышня с раннего утра ничего не ела, к тому же с самого Коуржима без отдыха все время в седле, вот и ослабела. А коль ослабший человек в бегущую воду глянет - обязательно сомлеет, - убежденно объяснил Павел, старательно вытирая сухими портянками свои красные большие ступни. - Да, - вздохнул пан Вилем, пытаясь закрутить упавшие вниз пышные усы, тяжелое детство выпало на долю Млады. Ей еще и двух лет не было, как скончалась ее мать, потом-я на войне, девочку пришлось отдать в монастырь на воспитание. За этим пришло полнейшее разорение от соседних панов и того же монастыря. Потерял я и землю, и замок, и все добро. Пошел наниматься к панам. Служил у панов из Рожмберка, повздорил с покойным стариком паном Ольдржихом, уехал, стал искать новое место. Да куда идти? Католики к себе зовут, а я сомневаюсь. Штепан невольно заинтересовался; - И пан Вилем решился идти к ним на службу? Рыцарь некоторое время молчал, затем глубоко вздохнул: - Сказать вам правду, я еще и сам не знаю. Не по нутру мне Сигизмунд с его попами, а кроме того, это значит идти с его немцами и мадьярами против своих, чехов... Снаружи донесся шум, затем дверь с треском раскрылась, и трое вооруженных людей в промокших плащах ввалились в комнату. - Эй, хозяин! - нетерпеливо крикнул один. - Куда он запропастился, дурак! Хозяин! Ну-ка, живо готовь нам ужин. Только не мешкай - голодны, как волки, и мокры, как рыбы! Бесцеремонные гости сбросили мокрые плащи и остались в легких доспехах. Все трое были рыцари. Их слуги остались с лошадьми в конюшне. Пока хозяин торопился исполнить приказание новых гостей, рыцари с пренебрежением оглядывали пана Вилема и Штепана. - Кто вы? Проезжие? - грубым голосом спросил старший по виду и иностранец по выговору. - Я и мой попутчик - из тех, кому грубым тоном вопросов не задают! -гордо и резко отозвался пан Вилем. - Нам не до правил вежливости, - тем же тоном продолжал старший из рыцарей. - Пан Петр Штеренберкский приказал проверять всех встречных на дороге. Так все ж таки, кто вы такие? Пан Вилем как ужаленный вскочил с места: - У моего слуги пан может попросить взглянуть на щит-там изображен мой герб. - Оставь его, Альфред, - вмешался другой из рыцарей, - не видишь разве это какой-то сумасшедший земан. А вы куда едете и кто вы такой? последовал вопрос к Штепану. - Я бакалавр Каролинума и еду по делам университета в Пльзень. Хозяин вошел в комнату, неся в руках большое блюдо с жареной курицей, а хозяйка повесила на железный крюк небольшой масляный светильник с четырьмя горящими фитилями. Пан Вилем уже оделся и принял вновь вполне внушительный вид. Штепан облачился в свою бакалаврскую тогу. Вошел Павел и пробурчал: - Там, пан кнез, ваш конь отвязался, как бы не ушел. Когда Штепан вышел вместе с ним во двор, Павел, ухмыльнувшись, наклонился к его уху и быстро проговорил: - Конь не отвязывался, просто я перевел всех наших коней в другую конюшню, чтобы ихние молодчики не увели. Вон туда, что за углом. - Спасибо, Павел, - сказал Штепан и направился к конюшне, но вдруг заметил маленькую фигурку, вынырнувшую из дома и быстро бежавшую к ним. Несмотря на темноту, Штепан узнал Младу. - Пан Штепан, отец велел вам сказать, чтобы вы сейчас же уезжали. Эти рыцари хотят вас связать. Один из них сказал другому, что он вас знал еще в Праге. Не отдохнув как следует, ехать снова в темную осеннюю ночь, под дождем, Штепану вовсе не улыбалось. Но он вспомнил предупреждение Яна Жижки и брата Амброжа и попросил девочку вынести ему его сумку. Павел, стоявший рядом, все слышал. - Я мигом оседлаю вашего коня и выведу задними воротами,-шепнул он и исчез в темном дворе. Штепан только услышал, как зачавкала грязь под тяжелыми сапогами славного парня. Через минуту-две скрипнула дверь, и вновь, как стрела, вылетела девочка и подбежала к стоявшему под навесом Штепану: - Пан Штепан, нате сумку. Я в нее кое-что положила вам на дорогу. Отец очень вас жалеет, он вас еще раз благодарит. Те пьют вино и ждут, когда вы вернетесь, чтобы схватить вас... Пан Штепан, я еще вас не поблагодарила за то, что вы спасли меня... Торопитесь... Вот возьмите от меня на память... - Произнося скороговоркой последние слова. Млада всунула что-то маленькое в руку Штепана.-Доброго пути вам, пан Штепан! И, прежде чем Штепан успел что-либо ответить, девочка скрылась в доме. Штепан отыскал задние ворота и нашел там Павла, державшего под уздцы его оседланного коня. - Павел, на тебе два гроша: один передай хозяину за постой и корм коня, а другой возьми себе. - Один грош пойдет хозяину - это справедливо, хотя и щедро, но другой я, с вашего позволения, лучше отдам вам, чтобы вы передали его от меня на то дело, которому вы служите. Прощайте, пан Штепан, будьте осторожны. Павел исчез в темноте, а Штепан вновь продолжал свой путь во мраке и ненастье. Ехать без плаща было холодно, особенно ночью. Штепан решил, что в такую темную ночь рыцари не станут его далеко преследовать, важно сейчас отъехать из селения. Штепан прибавил ходу, и конь, разбрасывая по сторонам комья жидкой грязи, резво пошел рысью. Так прошел час-другой. Кругом стоял кромешный мрак, ветер свистел в ушах. Наконец, часа через три быстрой езды, Штепан очутился в каком-то селении. Постучался в первую попавшуюся халупу - и после долгих переговоров оказался наконец в тепле и, улегшись на скамье, заснул как убитый. Поутру, проснувшись и подкрепившись завтраком, он простился с хозяевами и узнал, что находится в одном-двух часах езды от небольшого городка Добржиша. Желая расплатиться с хозяевами, Штепан стал доставать из сумки мешочек с деньгами и, найдя маленький, вышитый бисером кошелек, вспомнил, что это был тот предмет, который ему в темноте вложила в руку дочь пана Вилема; он, второпях не рассмотрев, сунул его на дно сумки. В Добржише Штепан остановился у местного проповедника брата Православа, еще не старого, сурового на вид, глубокого почитателя пльзенского проповедника и руководителя общины Вацлава Коранды - Пусть брат Штепан не едет в Пльзень. Брат Вацлав сообщил мне, что он завтра будет проходить с пльзенской общиной через Добржиш на Прагу. Подожди до завтра, и ты здесь встретишься с братом Вацлавом. На другой день Штепан выехал за город встретить Вацлава Коранду и пльзенских братьев. Едва он выехал за ворота, как заметил вдалеке приближающуюся темную массу. Уже издали он услыхал доносившееся стройное пение. Он двинулся вперед и скоро повстречался с медленно приближавшейся по дороге колонной идущих пешком и едущих на возах мужчин и женщин. Впереди ехал верхом высокий, худощавый, сравнительно молодой человек в старенькой сутане, на которой было нашито изображение чаши. Лицо его чем-то напоминало лицо Яна Желивского, только лоб был более высокий и широкий, черты лица более резкие и взгляд более суровый. Штепан обратил внимание, что все паломники были вооружены топорами, вилами, цепами и дубинами, а многие имели хорошие копья, мечи, судлицы и арбалеты. Штепан сошел с коня, приблизился к переднему верховому и по-братски его приветствовал, спросив, не он ли Вацлав Коранда. Тот тоже сошел с коня и ответил утвердительно. Прочитав обращение Яна Жижки и отойдя в сторону от дороги, он спросил: - Что еще брат Штепан имеет передать нам от братьев Яна Жижки и Яна Желивского? Когда Штепан все изложил, Коранда улыбнулся: - Я сам получил кое-какие известия от брата Яна Жижки и поторопился выступить с нашими братьями. Также написал письмо Микулашу из Гуси и Хвалу из Маховиц. Они тоже уже выступили, и ты их можешь встретить по дороге в Бехинь. Я предложил соединиться для большей безопасности в пути. - Я вижу, все братья вышли с оружием. - Да. Я им сказал: "Братья! Знайте, что виноградник расцвел, но козы хотят его уничтожить. Поэтому не уходите с горы иначе, как вооруженными! Прага ждет вас с оружием в руках". Хотя Штепан чувствовал страшную усталость от непрерывного путешествия в седле уже больше десяти дней, он решил, дав коню дневку, в тот же вечер выехать навстречу отрядам Микулаша из Гуси и Хвала из Маховиц, идущим из Бехиньского и Прахенского краев. С ноющей от непрерывной езды поясницей Штепан выехал после захода солнца из города и, проведя всю ночь в седле, остановился в небольшой деревушке неподалеку от города Писка. Хорошенько отдохнув и выспавшись, в середине дня он встретил проходящий большой отряд крестьян и ремесленников. Весь отряд, примерно тысячи три, был вооружен не хуже, чем отряд Коранды. Микулаша из Гуси Штепан сразу узнал по огромному росту и выразительному красивому лицу с большой окладистой бородой. Рядом с Микулашем ехал незнакомый Штепану шляхтич, еще молодой, но одетый более чем скромно. Это был Хвал из Маховиц. Штепан подошел к Микулашу из Гуси и приветствовал его. Отряд в этой деревушке сделал привал, так как люди были слишком утомлены длительным маршем. Кроме того, Микулаш из Гуси и Хвал из Маховиц решили подождать отставших. Здесь собрались отряды из городов и сел всего Бехиньского и Прахенского краев. Микулаш из Гуси, сидя со своими помощниками на высоком пригорке на разостланной попоне, подробно расспрашивал Штепана обо всем, что делалось в Праге. - О том, что брат Ян взял Вышеград, я уже слышал, - задумчиво заметил Микулаш. - Это, конечно, очень важно. Но еще важнее то, что брат Ян решил сам напасть на Ченка, не дожидаясь, пока тот первый начнет действия против Старого и Нового Места. Представляю, какие лица были у пана Ченка и у королевы Софьи, когда они узнали, что Жижка - в Вышеграде! - Глаза Микулаша заискрились. - Что ж, если мы сегодня к вечеру двинемся, то утром на четвертый день ноября нагрянем в Прагу. Так ведь, брат Хвал? обернулся Микулаш к своему младшему товарищу. - Так, если нас не задержит на пути Петр из Штеренберка. Микулаш покачал головой: - После того как мы ему под Живогоуштом начесали спину и прочее, ручаюсь, что ни пан Петр, ни кто другой не посмеет на нас напасть. - Пан Петр из Штеренберка и его отряды сейчас между Збраславом и Книном, вставил Штепан, вспоминая предупреждение брата Амброжа и свои дорожные встречи. К пригорку подошел какой-то селянин, усталый и весь забрызганный дорожной грязью. Низко поклонившись Микулашу, селянин вынул из-за пазухи бумагу и вручил Микулашу. Тот молча начал читать ее, и вдруг глаза его округлились, он вскочил на ноги: - Брат Хвал, мне пишет брат Милош из Усти под Лужницей, что третьего дня оттуда вышло триста человек братьев и сестер с детьми в Прагу. И брат Милош просит нас подождать их под Збраславом, чтобы в Прагу войти вместе. - Ну что ж, это очень хорошо, - заметил Хвал, не понимая волнения Микулаша. - Где тут "хорошо"! Он далее пишет, что все вышли без всякого оружия, надеясь, что бог их сохранит от всякого несчастья. Если они третьего дня вышли, значит сегодня они будут в Книне, а там сейчас рыскает этот разбойник пан Петр. - Надо сейчас же кому-нибудь ехать и встретить их по дороге, если они еще не дошли до Книна. - Я поеду, - вызвался Штепан. - Поезжай, брат. Я тебе дам свежего коня - поезжай, встреть их и скажи, чтобы шли нам навстречу. Мы же, не медля ни минуты, все двинемся на Книн... Хвала, вели трубить поход. Конных - вперед! Микулаш, стоя на пригорке, громадный, с развевающейся по ветру бородой, командовал громовым басом. Люди вскакивали с земли, хватали лежавшее рядом оружие и выстраивались рядами. К Штепану подвели свежего коня - слоноподобного жеребца серой масти. Сидя на нем, Штепан казался мальчиком - Это конь самого пана Микулаша,-пояснил бородатый пожилой брат в суконной куртке с нашитой на груди чашей. Штепан наскоро попрощался с Микулашем и Хвалом и поскакал по дороге к Книну. Отъехав с сотню шагов, Штепан услыхал за собой дробный стук конских копыт - эа ним скакали трое вооруженных братьев. - Нас брат Микулаш послал с тобой! - на ходу крикнул Штепану молодой парень с едва пробивающейся темной бородкой на загорелом румяном лице. "До Книна хорошей езды часа два, - подумал Штепан. - Конь выдержит". И пустил своего огромного жеребца в полную рысь, временами переходя в галоп. Прошло уже часа полтора. Паломников не было видно. Навстречу попался пастух, гнавший стадо. Штепан подъехал к нему: - Друг, не проходило ли тут множество людей? Пастух оглядел Штепана с головы до ног и, увидев на груди его спутников нашитые чаши, понял, с кем имеет дело. - Уже часа два, как тут прошло много людей. Впереди шел кнез с хоругвью, а на хоругви была вот такая же чаша. Штепан, ни слова не говоря, поскакал дальше. "Два часа как прошли... Ведь тут уже совсем близко Книн. Неужели опоздал?" - проносились у него в голове тревожные мысли. Проскакав еще километров пять, всадники выехали на возвышенность, покрытую мелким кустарником с пожелтевшими листьями. Дорога пошла вниз. Спускаясь, Штепан увидел справа от дороги небольшую котловину, шагов двести в длину. На дне котловины на желтой, высохшей траве в самых разнообразных позах лежали люди - мужчины, женщины, дети. Картина мирного привала дополнялась сизоватыми струями дыма от костров, поднимавшегося к серому, хмурому небу. "Это они!-пронеслось в голове у Штепана. -Устали - и сделали привал. Но почему тут так много ворон?" Штепан с бьющимся сердцем разом свернул коня направо и поскакал галопом к котловине. Первой, кого он увидел, была женщина в крестьянской рубахе, в овчинной безрукавке, лежавшая лицом вниз на широком красном платке, странно раскинув руки. Штепан соскочил с коня и подошел к ней. Его спутники тоже спешились. - Эй! - крикнул Штепан. - Это братская община из Усти? Никто не отвечал, все было тихо, только ветер шелестел сухими ветками кустарников и опавшими листьями. Штепан подошел к женщине и невольно попятился: красный платок, на котором, казалось, отдыхала женщина, оказался огромной запекшейся лужей крови. В спине пониже лопатки зияло круглое отверстие, полное запекшихся темных сгустков. - Копьем пробили! - тихо проговорил молодой воин. - Боже! Боже! - воплем вырвалось у Штепана. Он побледнел, руки и ноги его тряслись. Воины прошли вперед и, наклонившись, стали осматривать лежавших людей. - Все перебиты! - сдавленным голосом закричал один из воинов. - Сейчас же садитесь на коней, - крикнул Штепан, - скачите назад и доложите брату Микулашу, а я останусь здесь - может быть, кто-нибудь еще живой... Будьте вы прокляты, убийцы безоружных женщин и детей! Двое воинов ускакали обратно, а Штепан с оставшимся латником стали осматривать жертвы Петра из Штеренберка. Их надежда была напрасна: было видно, что паны рыцари и их наемники усердно поработали здесь. Вся котловина была залита кровью. Положение лежавших трупов указывало, что нападение было совершено на спящих людей. Тела были изрублены, исколоты, растоптаны конскими копытами. Среди наваленных в кучи тел виднелись перевернутые котлы у еще тлеющих костров, дорожные мешки, шапки, посохи, женские шали... Отдельно от других лежал труп в серой сутане. "Верно, это и есть брат Милош", - подумал Штепан. Убедившись, что в живых не осталось никого, Штепан в сопровождении воина пошел прочь. На самом краю котловины им попался труп мальчика лет шести, заколотого копьем в то время, как он, видимо, убегал. Его белая длинная рубашка была красной, а рот широко открыт, маленькая грязная рука вытянута вперед. Штепан сел на пригорок, тупо глядя на котловину. Он был как бы в оцепенении - ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Издали донесся топот бешено мчавшихся коней. Воин встал и посмотрел вдоль дороги. По ней неслось во весь опор несколько всадников. Впереди скакал полным карьером на вороном коне Микулаш из Гуси. Он слегка Прижался к шее коня, и синий плащ развевался, словно крылья, за его спиной. Не доезжая котловины, он круто остановил на всем скаку коня. Конь был весь в мыле, с удил свисала густая пена, бока с шумом раздувались. Микулаш спешился, отдал коня и стал спускаться в котловину. Остановился и снял свою меховую шапку. К нему подошел Хвал из Маховиц. Штепан поднял голову, встал и тоже подошел. Так они стояли долго, не говоря ни слова. - Я опоздал, - едва слышно проговорил Штепан. - Ты не виноват, - не поворачивая головы, так же тихо отвечал Микулаш. Наши подойдут - мы их похороним. Паны за это ответят. Снова все замолчали, не будучи в силах оторвать глаз от этой ужасной картины. Потом Штепан услышал глухой гул от шагов идущих людей. Несколько тысяч человек почти бегом спешили к котловине, и огромная толпа крестьян с вилами, топорами, цепами, дубинами, дойдя до котловины, обступила ее со всех сторон. Напуганные вороны с громким шумом и карканьем взлетели черной стаей и улетели прочь. Стало снова тихо. Толпа глядела на котловину и на то, что осталось от трехсот безоружных паломников, спешивших на братское собрание в Прагу. Микулаш, поднявшись, встал на пригорок и обернулся к толпе, держа шапку в руке: - Вот, братья, что ждет всех нас, если мы не будем сильны, хорошо вооружены и слиты воедино... Похороним наших братьев и сестер и двинемся на Прагу. Запомните всё, что видите, и расскажите пражским братьям. А врагам нашим, слугам антихриста и сатаны, нет пощады!.. В Праге вам предстоит бой с панами. Вспомните этих братьев и сестер - и... бейте, бейте врагов, не щадите никого!

2. ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ

Милан долго смотрел на Якубка, оглядывая его с головы до ног, и вдруг неожиданно для Якубка разразился неудержимым смехом. Якубек был задет за живое: - Уж вовсе не разумею, с чего бы это тебе так стало весело? Что ты, друг мой, увидел такое смешное? - Не сердись, Якубек. Но уж очень смешно видеть тебя в воинском убранстве. Действительно, Якубек, маленький и круглый, как бочонок, был забавен в железном нагруднике, непомерно большом шлеме - саладе, в котором исчезала вся голова хлебопека; широкий меч упрямо путался между ногами, а алебарда казалась очень длинной и тяжелой. Добродушная ирония Милана задела самолюбие Якубка, но, поразмыслив, он все же должен был согласиться, что совсем не был рожден воином. Придя к такому заключению, Якубек с некоторой завистью заметил, как ловко и красиво сидит на плечистой, высокой фигуре Милана кольчуга, шлем и как ловко он приладил меч и тяжелый топор. Приятели уселись на толстом бревне, положенном поперек улицы. - Не думал я, Якубек, что ты тоже возьмешь в руки меч... - Что ж тут удивительного! Теперь каждый честный ремесленник должен стать воином за наше общее дело. - И давно ты, Якубек, превратился в воина? - Примерно с месяц. С того самого дня, как... случилась эта неприятность с Боженой. Милан недоумевающе поднял брови: - С Боженой? У тебя неприятность? Обидела она, что ли, тебя? Якубек поставил алебарду между коленями, оперся о нес обеими руками и грустно опустил голову в огромном шлеме: - Не послушал я тебя, Милан, и сунулся к Войтеху с Теклой насчет Божены. Думал, раз она не выходит ни за Ратибора, ни за Шимона, а Штепан, может, и сан священника примет - так он уж и вовсе не жених, значит Божена свободна. Со мной она всегда была приветлива. Вот и отправился к Дубам. Сначала думал так, тихонько, поговорить, а уж потом и сватов засылать. Вышло очень даже нехорошо. Поблагодарила, извинилась и... - ни с чем я домой пришел. Глянул на свое одинокое жилище - опостылело оно мне. А тут слышу: все новоместские ремесленники собираются в отряды. Ну, и я то же пошел: за правду божью повоюю и скорбь свою развею.

Милан уже не улыбался и принялся утешать своего бывшего хозяина и друга: - Якубек, но почему ты не послушал меня? Говорил же я тебе: не думай о Божене. Тебя она уважает, как хорошего, честного человека почитает и большую признательность чувствует за твое доброе сердце. Мне думалось всегда, что ей этот проныра Шимон нравился. Жалко, не знает Божена, что у него за душа... Якубек сдвинул на затылок опустившийся на глаза шлем и с сердцем стукнул древком алебарды о землю: - Она-то не знает, зато я кое-что знаю и кое в чем подозреваю Шимона. Милан в раздумье стал чертить ножнами меча -по земле и неопределенно протянул: - Шимон - хитрый и ловкий парень. Все его подозревают в разных темных делах, но поймать за руку до сих пор никто не мог - не оставляет за собой следов. К примеру, как он умудрился стать торговцем воском да свечами, никто не знает. Но что ни говори, а дела у Шимона пошли в гору, у Войтеха же- под гору, да так, что за долги пришлось и дом, и скотину, и лошадь Ратибора продать. - А Ратибор где? - Ратибор с того дня, как выбросили коншелей из окна новоместской радницы, стал во главе сотни новоместских парней. Мы вместе с ними после смерти короля громили картезианский монастырь, что около ворот. То-то нагнали тогда страху на монахов! Да не одни монахи поубежали - сколько попов, немецких богачей да всяких знатных панов удрало из Праги! С той поры Новое и Старое Место, как выгнали оттуда немцев-патрициев, отошло от католической церкви, а Малая Страна и Градчаны, где засели наместница королева Софья и пан Ченек Вартемберкский, остались оплотом сил антихристовых - Сигизмунда и римского папы. Вышеград же новоместские ребята с паном Яном Жижкой во главе отняли у пана Ченка. Якубек неодобрительно нахмурился: - Не возьму я в толк, Милан: на что это ты связался с пражской голытьбой, зачем громить монастыри, обижать почтенных граждан? Не пойму! Вот скоро приедет новый король, Сигизмунд - он наведет порядок и попри-жмет вас. Пользуетесь, что у нас нет короля, вот и буяните. - А ты знаешь, что сказал отец Ян Желивский? Якубек с досадой отмахнулся: - Что путного мог сказать этот одержимый! Пришла очередь обидеться Милану: - Вовсе он не одержимый, а мудрый проповедник и святой жизни муж. Сказал же он нам, что, по святому писанию, после смерти короля Вацлава не будет больше королей в Чехии, да и все иные королевства разрушатся. Настанет тогда мир во всем мире, не будет ни знатных, ни незнатных, ни. бедняков, ни богачей, ни сильных, ни слабых - все будут жить своим трудом и все будет общее. - И много есть дураков, что слушают его? - Не дураков, Якубек, а истинно верующих в справедливость. И немало, потому что проповедует пришествие царства божьего на земле не один Ян Желивский и не только в Праге. Ты знаешь, сколько народа из деревень и городов продает свое имущество и собирается на горах Табор, Ореб, Элеонской! Вот и сегодня к нам сюда должно прийти на помощь немало народа из деревень. Как придут-сейчас же бросимся вышибать пана Ченка из Малой Страны, Якубек с возмущением возвысил голос:

- Непутевые речи твои, Милан, даже просто обидно слушать! Где это видано, чтобы можно было жить без короля, знатных и богатых людей, без своего собственного имущества! Разве покойный мистр Ян Гус этому учил? Посмотри, мы почитаем Яна Гуса не меньше вашего, а послушай, что говорит мистр Пшибрам и другие университетские мистры. Неужели они глупее вашего Яна Желивского? Наших пастырей все уважаемые и знатные люди Праги слушают. А что они говорят? Говорят они, что надо установить причастие под двумя видами, чтобы у попов и монастырей больших богатств не было и чтобы духовенство не смело совершать преступления и очистилось от пороков. Вот тогда и жизнь будет хороша. Это и я разделяю. Милан только ехидно засмеялся: - Простачок ты, простачок, Якубек! Доверчивый ты, как ягненок. Чего ты веришь этим "хромающим гуситам"? Ты думаешь, если какой-нибудь знатный пан налепит себе на щит чашу, так он из волка превратится в овцу? Ошибаешься, друг! Возьми вот: после смерти короля Вацлава Сигизмунд, пока он сам не коронуется, оставил своей наместницей вдовствующую королеву Софью, а в помощь дал ей знатнейших панов и среди них главным назначил пана Ченка из Вартемберка. Он ведь тоже чашник, а вот уже сколько времени с нами воюет. И кто из них откажется от своих мужиков? Не пойму, как ты им всем веришь! - Вижу, Милан, что разные у нас с тобой пути. Ты на меня не можешь жаловаться - не хозяином был тебе я, а другом... Милан поспешно перебил Якубка: - Разве я когда-нибудь забуду, что ты для меня сделал и как мы с тобой жили, словно два брата, а не хозяин с работником! Хочешь - верь, хочешь не верь, но мне сейчас очень не по душе, что дороги наши расходятся. Но ты, друг мой, еще когда-нибудь придешь сам к нам и скажешь: "Прав был Милан, когда говорил, что богачи обманут работягу Якубка". - Жди как раз, чтобы я пришел к вам, жебракам! И неизвестно, сколько еще продолжался бы спор Якубка с Миланом, если бы их внимание внезапно не отвлекло появление у заставы, где они стояли в дозоре, большой группы всадников. Впереди медленно ехали Микулаш из Гуси и Ян Жижка, за ними следовали несколько коншелей новоместской и староместской радницы. - Итак, Микулаш, я думаю, ожидать нам нечего. Соберем наши отряды на этих улицах, что ведут к Влтаве, и по пушечному выстрелу бросимся через Новый мост на Малую Страну. Надо ударить немедленно, пока враги еще не узнали о вашем прибытии с сельским ополчением. - Согласен, - прогудел Микулаш, пристально рассматривавший противоположный берег Влтавы, занятый войсками, верными папе и Сигизмунду. Новый мост, соединяющий Старое Место с Малой Страной, был занят королевскими войсками и закрыт баррикадами из бревен и протянутых поперек цепей. На противоположном берегу рядом с мостом возвышались укрепления и архиепископский дворец. Повсюду поблескивали шлемы и копья воинов королевы. Ян Жижка, внимательно оглядев позиции противника, отъехал в сторону вместе с Микулашем и долго с ним обсуждал план предстоящей атаки Малой Страны. Потом он обернулся к начальникам пражских ополчений. Строго поглядев на них единственным глазом, Ян Жижка взмахом руки подозвал их к себе: - Вы, друзья, сейчас же отправляйтесь к своим отрядам и проведите их незаметно к берегу вот по этим улицам. Пусть они там ожидают сигнала пушечного выстрела. После залпа из пушек бросайтесь на мост - на помощь нашим. К этому времени мы будем там. Когда прорвемся через мост, атакуйте дворец архиепископа, мы же займемся башнями. А там видно будет. - Будет исполнено! - дружно ответили начальники городских ополчений и отправились по своим отрядам. Хлестнув плетью белого коня, Жижка в сопровождении Микулаша и нескольких своих помощников галопом поскакал в Старое Место. Скоро со стороны улиц, выходящих к Влтаве, донесся топот подходивших войск. - Видать, наши готовятся идти на Малую Страну, - забыв неприятный спор, поделился своими соображениями Якубек. - Если ударить внезапно, паписты не удержатся, - высказал предположение Милан. Так в напряженном ожидании прошел час. Якубек я Милан с беспокойно бьющимися сердцами ожидали сигнала к атаке. Из улички галопом вылетели несколько конных в латах, со щитами и копьями в руках и вихрем пролетели вдоль берега Влтавы, завернув круто за угол дома. Снова наступила тишина, нарушаемая только тихим шумом волн Влтавы. Внезапно тишину разорвал громовой удар пушечного выстрела. Тотчас во всех улицах Старого Места ожесточенно и зловеще загрохотали сотни барабанов, и воздух наполнился протяжными, резкими и тревожными звуками труб. Из всех улиц почти одновременно выбежали с громкими криками, выставив вперед острия копий и алебард, сотни воинов народного ополчения. Лучники мгновенно рассыпались вдоль берега. В эту же минуту ударили пушки пана Ченка из предмостного укрепления, из саксонского дома и дворца архиепископа. И сейчас же на атакующих градом посыпались ядра и куски железа из пушек Градчанского замка. Несколько человек из народного ополчения уже лежали на земле, истекая кровью. Но, несмотря на ядра и стрелы, масса вооруженных новоместских ремесленников и крестьян неслась вперед. Впереди во весь опор летели всадники в стальных доспехах - огромный, на высоком вороном коне Микулаш из Гуси и на белом коне с палицей в руках Ян Жижка. С грозным кличем "Чаша! Чаша!" воины пробежали Новый мост, смяв его защитников, и вырвались на противоположный берег Влтавы. Вслед за ними пробежали по мосту и отряды народного ополчения. Но у моста на Малой Стране атакующих встретили войска королевы - немецкие наемники и войска католических панов. Якубек и Милан были захвачены потоком городского ополчения и сами не заметили, как оказались на том берегу, где уже шла жестокая, яростная битва. Королевские наемники не выдержали и стали медленно отступать к архиепископскому дворцу. Народное ополчение продолжало с торжествующими криками теснить растерявшихся немецких наемников. Другая часть народного ополчения бросилась к предмостным башням и осадила их. Главные силы королевского войска отступали в глубь Малой Страны, Милан с Якубком вместе с отрядами староместского и новоместского ополчений дошли до ограды архиепископского дворца. Стрелки осыпали нападающих стрелами из луков и арбалетов. Несколько воинов упали, пораженные стрелами. Остальные остановились в нерешительности. Милан тоже остановился, вытирая со лба пот, и толкнул в бок стоявшего рядом с ним Якубка, задыхающегося под тяжелым вооружением: - Погляди-ка на ваших вояк! Сдается мне, они вовсе выдохлись. Куда там им сейчас воевать! Действительно, упитанные, по большей части с порядочными брюшками, староместские торговцы, мастера и их сыновья, составлявшие отряд, где оказались Милан с Якубком, с непривычки в первой же атаке настолько изнемогли, что еле держались на ногах, мокрые от пота, тяжело переводя дыхание. Староместские бюргеры были, в сущности, просто вооруженной толпой, не умеющей воевать и не приученной к воинской дисциплине. Пока начальники отряда совещались, как штурмовать дворец архиепископа, из толпы воинов кто-то крикнул: - Земляки, берегись! Конница! Милан, обернувшись на крик, увидел, что на расстоянии полета стрелы, поднимая тучу пыли, скакала большая масса всадников в блестящих доспехах. Глухой топот коней и наклоненные копья рыцарей и латников ошеломили горожан. Толпа не выдержала и бросилась бежать назад, к мосту. Рыцари налетели, и Милан увидел, как падали люди под тяжелыми копытами огромных коней, под ударами копий и мечей. Снова все перемешалось: всадники, закованные в железо, обезумевшие от ужаса бегущие бюргеры, растоптанные и обезображенные тела павших, валявшиеся в лужах крови, и невыразимый хаос от криков, конского топота, воплей раненых и лязга оружия. Милан оглянулся, ища Якубка, и увидел, что рыцарь в богатых стальных доспехах наезжает на Якубка с поднятым мечом. Якубек инстинктивно поднял свою алебарду над головой, чтобы защитить себя от удара меча. Меч прорезал воздух блестящей молнией, и толстое древко алебарды было разрублено пополам. Но отлетевшая часть стукнула по голове коня. Испуганный ударом, конь внезапно поднялся на дыбы. Рыцарь вылетел из седла и тяжело ударился о землю. Якубек бросился на поверженного рыцаря и стал молотить его оставшимся в его руках древком алебарды. - Так, Якубек, так! Лупи его, крепче лупи! - заорал диким голосом Милан и бросился на помощь приятелю. Но удары древка по шлему и панцирю, видимо, мало беспокоили рыцаря. - Грязная свинья! - крикнул он, сидя на земле и шаря вокруг себя рукой, отыскивая выпавший меч. Якубек в исступлении подпрыгивал на своих коротеньких ножках и осыпал рыцаря ударами. Тот поднялся и с мечом в руке пошел на Якубка. Но Милану уже удалось прорваться к Якубку, и он с маху рубанул рыцаря тяжёлым топором прямо по гребню нашлемника. Раздался тупой стук металла о металл, и рыцарь грузно сел на землю. - Это тебе по-нашему, по-ганацки, по-мужицки! Получай, пан! - сквозь зубы пробормотал Милан и, схватив обеими руками топор, поднял его высоко над головой И со страшной силой опустил. Топор по самый обух вошел в шлем, и рыцарь свалился на бок. В это время рыцарская кавалерия, смяв бюргерское ополчение, пронеслась дальше, к Новому мосту, и Якубек с Миланом оказались у них в тылу. Вокруг лежали убитые и раненые. Но вслед за конницей бежала с копьями в руках пехота. - Якубек, надо бежать! Гляди, сейчас тут будут! - И Милан показал Якубку на приближающихся копейщиков. Но было уже поздно - копейщики успели добежать до приятелей. - К ограде, Якубек! - крикнул Милан, прислонясь спиной к каменной ограде архиепископского дворца. Якубек бросился вслед за ним, но коренастый немецкий наемник со всего размаха ударил его по голове алебардой. Оглушенный ударом, Якубек упал ничком, но в тот же момент он пришел в себя от острой боли - один из солдат дотянулся копьем и слегка уколол Якубка пониже спины. Якубек заревел от боли и, вскочив на ноги, бросился на врагов с мечом в руке. Но от удара его шлем оказался надвинутым до самого носа, и он ничего не видел. Осыпая проклятиями невидимых врагов, маленький, толстенький Якубек бешено вертел в воздухе своим коротким широким мечом, нанося яростные удары куда попало. Враги же бросились на Милана. Тот отважно отбивался топором от алебард и копий. Подбежали еще двое. Наконец Якубек умудрился поднять шлем выше глаз и бросился на выручку приятелю. Положение друзей было незавидное: они скоро оказались окруженными и отбивались из последних сил. Вдруг враги оставили их и бросились бежать. Мимо Милана и Якубка пронеслась рыцарская кавалерия, я за ней по пятам - небольшой отряд конницы, впереди которой неслись в бешеном карьере Микулаш из Гуси и Ян Жижка. Вслед за конниками бежало с цепами, вилами, топорами и копьями крестьянское ополчение. Это были не толстые, рыхлые бюргеры; мускулистые, загорелые, они бежали, почти не отставая от всадников, и скоро скрылись в глубине улицы. Милан и Якубек, тяжело дыша, медленно пошли к мосту. Навстречу им шел торопливыми шагами большой отряд новоместских ремесленников. Якубек издал радостное восклицание: - Ого! Ратибор! И ты здесь, сосед! Впереди одной из сотен ополчения новоместской бедноты шел Ратибор. - Куда вы? - спросил его Милан. - Ян Жижка приказал до вечера взять дворец архиепископа. Якубек с интересом разглядывал отряд Ратибора. Это были хорошо вооруженные люди, по большей части молодежь. Обученные Ратибором парни были закалены в труде, привычны к лишениям и не боялись опасностей. Милан с Якубком присоединились к сотне Ратибора и двинулись вместе с нею к архиепископскому дворцу. - А чего ж ты пешком? - поинтересовался Якубек. - Соколька продали вместе с домом и скотиной, чтобы долги отца уплатить. - Что Войтех сейчас поделывает? - Что поделывает? Сейчас кует для крестьян всякое оружие. Денег у мужиков не водится, зато съестными припасами платят вдосталь - вот вся наша семья и сыта. А что еще нам нужно! - Это твои, Якубек, "добрые пражские мещане" пустили Войтеха по миру. Хорошо, что у Войтеха золотые руки - не дадут они ему пропасть даже и без помощи твоих, Якубек, толстопузых мироедов, - ядовито заметил Милан. Якубку не пришлось отвечать, потому что отряд приблизился к архиепископскому дворцу. Ратибор покинул приятелей и бегом бросился к воротам, где уже суетились его воины. - Бревно! Тащи сюда бревно! -донеслись до Милана охрипшие голоса бойцов. Подойдя к дворцовой ограде, Милан услышал тяжелый, тупой удар, затем другой, третий; раздался треск, что-то обвалилось, и вся толпа воинов с ревом ринулась вперед. Милан вместе с другими вбежал в обширный двор. Архиепископская стража и королевские наемники, вяло защищаясь, отступали во дворец, но пражская беднота с таким остервенением бросилась на защитников дворца, что через несколько минут все было кончено. На дворе остались лежать несколько десятков трупов, а отряд Ратибора уже ворвался во дворец. Оставшиеся в живых наемники сдались на милость победителей. Выходя из дворца, Милан увидел Якубка, сидящего на ступеньках крыльца и поддерживающего левую руку правой. Лицо Якубка было бледно. Милан бросился к приятелю: - Ты что, ранен? Куда? - Да в плечо. - Покажи. Рана была неглубокая: меч разрубил застежки нагрудника и рассек ключицу. Милан наскоро завязал лоскутом рану и повел Якубка к Ратибору. Ратибор был занят укреплением дворцовой стены и починкой ворот. Среди его воинов оказались опытные плотники и лесорубы, и они дружно заделывали пробитые в стене бреши, заваливая их стволами сваленных деревьев. - Ратибор, я уведу Якубка, у него плечо разрублено. - Веди его домой, к нам. Пусть мать с Боженой ему помогут. Да веди его скорее-видишь, у него в лице ни кровинки. Милан схватил Якубка под руку и повел к Новому Месту. Бой шел уже на улицах Малой Страны. Пражские ремесленники и сельское ополчение перегородили улицы завалами и цепями, отбивая атаки королевских войск. Кое-где к небу Поднимались серо-синие клубы дыма - начались пожары. По дороге им то и дело попадались неубранные окровавленные тела воинов-следы сегодняшних боев. Стаи ворон с противным карканьем вились над ними и бесцеремонно садились на трупы. - Ишь, как радуются! Нам смерть, а воронам пир... И сколько народа навалено - и ихнего и нашего!.. Навстречу по мосту, громко цокая копытами, скакал во весь опор всадник. Милану бросился в глаза несколько необычный для воина наряд всадника. Длинная черная одежда была подпоясана широким ременным, с медными бляшками поясом, на котором висели длинный меч и кинжал, на голове же всадника был легкий шлем - барбет. - Штепан!..-бросился Милан к бакалавру. Штепан осадил коня: - Откуда, друзья? - Из дворца архиепископа. Веду вот Якубка домой - зацепило дружка по левому плечу... Вижу, ты тоже за меч взялся? - Не только взялся, но, клянусь памятью отца, буду биться с католиками и немецкими угнетателями, пока их всех не уничтожат! В обычно добрых, мечтательных глазах Штепана теперь было столько ненависти и гнева, что Якубек невольно спросил: - Да ты на себя не похож, Штепан, -что с тобой? - Ничего, кроме того, что мне пришлось увидеть триста безоружных женщин, мужчин и детей, зверски умерщвленных панами-католиками из отряда Петра Штеренберкского под Книном. - Я что-то об этом слышал, - заметил Милан. - Но ты как туда попал? - Я ездил по Чехии, собирал братские дружины и с ними вместе пришел в Прагу к вам на помощь. Сейчас я при пане Яне Жижке. Тебе, Милан, Карел шлет поклон. - Ты был у Карла? Расскажи, бога ради! - Потом! - Будь здоров, Штепанек! Значит, Карел жив?.. Но Штепан уже ускакал, Наступил вечер. Потемневшее небо освещалось багровым отсветом пожаров. Бой в Малой Стране шел всю ночь. Народные отряды крепко держались против напора многочисленного и сильного неприятеля. Ночью королева тайно бежала в замок Кунратице. На третий день борьбы королевских войск с народным. ополчением пражские бюргеры, коншели обеих радниц, собравшись, приняли парламентера от королевы Софьи. Парламентер предложил перемирие до дня св. Георгия, с тем чтобы за это время убрать убитых и раненых и договориться с наследником чешской короны - венгерским королем и германским императором Сигизмундом. Когда парламентер объявил предложение королевы, Ян Жижка переглянулся с Микулашем и твердо заявил: - Что касается погребения павших и помощи раненым - для этого достаточно одного дня. А с Сигизмундом нам говорить не о чем. Нечего ему делать на нашей чешской земле. - Правильно, правильно, пан Ян, ко всем дьяволам Сигизмунда и попов! Народ и без них управится на своей земле, - поддержал Жижку Микулаш. Коншели недовольно скосили глаза на обоих военачальников, и староместский пуркмистр предложил: - Пусть посланец ее милости королевы оставит нас для обсуждения этого дела. Наше решение мы ему объявим. Коншели были явно солидарны с главой пражского бюргерства. Парламентера вывели. - Как уважаемые коншели полагают: принять или отвергнуть обращение ее милости? Поднялся один из коншелей староместской радницы -толстый, румяный купец, недавно избранный староместскими бюргерами. Придав своему круглому, как шар, лицу выражение скорби и опустив узенькие бегающие глазки, он тихим, печальным голосом сказал: - Почтенные друзья! Разве могут истинные христиане, идущие по пути, указанному святым мучеником Яном Гусом, отказаться прекратить эту братоубийственную войну? Мы должны браться за оружие, только когда на нас нападают. Но, если нам предлагают мир, мы должны его принять. Что же касается Сигизмунда, у нас еще есть немало времени подумать и как следует решить это дело - на то мы и коншели староместской и новоместской радниц. Поднялся второй коншель, старый виноторговец. Выставив вперед свое длинное, остроносое, с лисьим выражением лицо, он принялся убеждать советников: - Каждый день этой драки нас разоряет. Знаете ли вы, друзья, сколько у меня пропало лучшего вина за эти дни? И кто мне возместит убытки? Кто мне и всем нам, пражским купцам, убытки возместит, я вас спрашиваю? К тому же, что ни день к королеве подходят новые войска, а там и сам Сигизмунд со своими мадьярами пожалует, и тогда... вы сами знаете, что тогда будет с Прагой. Я считаю: надо мириться, а там видно будет. - Да, да, правильно, надо согласиться на перемирие,-разом заговорили коншели. Микулаш из Гуси с гневом вскочил с места и выпрямился во весь свой огромный рост: - Паны коншели! Не понимаю, о каком перемирии сейчас можно говорить? Вы полагаете, что с Сигизмундом вы договоритесь? А я вам заявляю: не для того чешский народ уходит в горы, продает свое имущество и собирается в братские общины, чтобы признать этого негодяя Сигизмунда своим королем! Не для того мы привели к вам в помощь войско братских общин из крестьян и ремесленников, чтобы надеть на себя ярмо Сигизмунда и католических попов! Не для того наши братья полили своей кровью улицы Праги, чтобы снова мириться с нашими злейшими врагами - Сигизмундом, попами и панами! Не для того, коншели! Красный от гнева Микулаш так тяжело сел на скамью, что она громко затрещала. И сейчас же раздался сильный, резкий голос Яна Жижки. Стоя у стола, упершись одной рукой в бок, а другой ударяя по столу в такт своим словам, Ян Жижка размеренно и твердо, словно бросая камни, а не слова, заговорил: - Вы коншели радницы, но не народ. Вы после смерти короля Вацлава IV, испугавшись народного гнева, позволили панам, немецким богачам-патрициям и римским попам собрать свой сейм и пригласить Сигизмунда поскорее приехать и расправиться с истинными последователями мученика Яна Гуса. Вы хотите сохранить свое богатство - народ желает свободы. Вы стоите между народом и его врагами и не знаете, куда примкнуть. Вы боитесь римской иерархии, императора и панов и еще больше боитесь бедноты и мужиков. Потому вы и хотите примирения с нашими врагами. Миритесь, мы же уйдем из Праги. Нам с вами не по пути. Но помните: зря вы думаете, что Сигизмунд создаст вам райскую жизнь. Вы еще позовете нас на помощь... Идемте, друзья! Ян Жижка, высоко подняв голову и бросив презрительный взгляд на коншелей, покинул совещание. Вслед за ним встали и вышли Микулаш, Ян Желивский, Ян Рогач и другие главари народного движения. В ожидании коня Ян Жижка стоял, погруженный в глубокую задумчивость, и не заметил подошедшего к нему Коранду. - Брат Ян, ты видишь, сейчас в Праге нам невозможно создать главную братскую общину: слишком многочисленны и сильны здесь "хромающие гуситы" все эти богатые купцы и университетские мистры. Послушай меня; уведем всех истинных гуситов отсюда к нам в Пльзень. Я много в Пльзене проповедовал, и там сейчас немало наших братьев, из которых мы создадим обширную и мощную общину. Там укрепимся и оттуда двинемся на силу антихриста и сокрушим ее. Ян Жижка с сомнением покачал головой: - Пльзень - богатый город, в нем очень много немцев-патрициев, панов и духовенства, а теперь их стало еще больше, как из Праги туда понабежали. Кроме того, вокруг Пльзеня лежат земли и замки ландфрида* - наших заклятых врагов. - Все это я и сам знаю, но что мы сейчас можем выбрать лучше Пльзеня? Куда еще мы можем двинуться? - горячился Коранда. Ян Жижка, не отвечая, опустил голову на грудь и только машинально теребил бороду: - В этом, пожалуй, ты прав: кроме Пльзеня, нам пока идти некуда. Пойдем в Пльзень, а там увидим, что делать далее. Но по совести: ничего доброго я от Пльзеня не жду. - Напрасно ты, брат Ян, так сомневаешься в Пльзене, - обиженно заметил Коранда. - Быть может, в Пльзене мы и создадим главную общину. - Поглядим, поглядим... - без энтузиазма отозвался Ян Жижка и одним прыжком вскочил на коня. Подъехав к Микулашу, Жижка мрачно сказал: - Соберем, брат, всех, кто пожелает покинуть это * Ландфрид - католический союз панов. гнездо подлости и трусости, и уведем их отсюда. Я еду в Пльзень - там Вацлав Коранда, верный ученик Яна Гуса и мой друг, своим горячим словом собрал множество божьих воинов. - Ты, Ян, решил правильно. Нам с пражскими толстосумами не по пути. Иди ты в Пльзень, а я буду собирать народ на Элеонскую гору. Потом выберем место, где соединимся со всеми, кто за нами пойдет. А тогда дружно двинемся на Сигизмунда и его сторонников. Оба друга медленно двинулись от староместской радницы к Новому Месту. К Яну Жижке подошел Ратибор; - Пан Ян! Что вы прикажете моему отряду? - Собирайтесь, доставайте телеги, грузите все добро, а главное - съестное, и сегодня в ночь двинемся на Пльзень-нечего здесь нам зря кровь проливать за бессовестных, толстопузых купцов да разжиревших мастеров. Может, и твоя родня поедет с нами? - Моим старикам здесь теперь вовсе делать нечего. Отец с нами пойдет. Только где лошадей достать? - Лошадей? Пойди во двор архиепископского дворца-там стоят захваченные у рыцарей лошади. Найди Прокопа Большого и скажи ему, что я приказал выдать тебе пару хороших коней, а телегу найди уж сам. Помни: собираться у новоместской радницы. Ян Жижка хлестнул коня и поскакал вдоль Большой площади. За ним, привстав в стременах, пустились все остальные. В глубоком раздумье воевода подъехал к дому новоместской радницы и только тут, очнувшись от своих невеселых мыслей, заметил, что вся площадь была переполнена вооруженными людьми. Толпа была возбуждена и глухо волновалась. Отдельные голоса слились в сплошной гул. Площадь напоминала исполинский улей. Навстречу воеводе выехал Хвал из Маховиц: - Брат Ян, наши разъезды задержали под Книном шестерых рыцарей. Люди говорят, что они из отряда Петра Штеренберкского. Народ требует казни убийц безоружных братьев и сестер из Усти под Лужницей, - На виселицу! В костер их, слуг антихриста! Казни, казни требуем! Ян Жижка, суровый и решительный, сошел с коня и поднялся на крыльцо радницы. За ним взошли и его спутники. На крыльцо вынесли несколько кресел и скамьи. Ян Жижка, Микулаш из Гуси и другие вожди восставшего народа разместились на них. Из толпы вышел седой старик крестьянин и смело обратился к сидящим на крыльце: - Мы все, собравшиеся тут воины за чашу, просим справедливого суда над убийцами трехсот путников из Усти. - Пусть приведут задержанных! Их будет судить народ! - возвысил голос Микулаш из Гуси. К крыльцу подвели шестерых рыцарей, окруженных воинами. - Кто может показать против этих людей? Из толпы выступили трое ремесленников. Один из них снял шапку и, поклонившись, сказал: - Я, Православ из Книна, и двое моих земляков - Бартош и Томаш-своими ушами слышали, как эти пятеро между собой похвалялись убийством наших братьев под Книном. Штепан и Ратибор подошли поближе к задержанным. Взглянув в лицо одного из рыцарей, стоявшего с краю, Штепан тотчас узнал грубияна на постоялом дворе. - Как ваше имя?-бесстрастно обратился Микулаш к крайнему. - Альфред фон Фруг. - Имя следующих? - Бедржих из Боратани, Ольдржих из Седличаны, Гайк из Книна. - А ваше? - спросил Микулаш у пятого, стоявшего отдельно от всех. Ратибор толкнул Штепана в бок: - Погляди на того, в желтом плаще, с золотыми галунами. Узнаёшь? - Рожа как будто знакомая, но не припоминаю, где его видел. - "Золотой кабан" помнишь? - А и верно! Это ж барон Ульрих фон Зикинген! Был мальчишка, а теперь вон какой красавец стал! - Так как же ваше имя?-строго повторил вопрос Микулаш. - Его имя барон Ульрих фон Зикинген! - крикнул Ратибор. - Как, барон, ваша рука? - насмешливо обратился он к барону. Тот медленно, не опуская высоко поднятой головы, повернул свое высокомерное лицо к Ратибору и, смерив его презрительным взглядом, отвернулся, ничего не ответив. - Ваше имя, рыцарь?-задал вопрос Микулаш шестому рыцарю и, прежде чем тот ответил, нагнулся к Яну Жижке и сказал ему тихо несколько слов. Ян Жижка только утвердительно кивнул головой. - Вилем Новак из Коуржима. Штепан вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть лицо рыцаря. - Кто желает показать против этого рыцаря? - снова разнесся по площади мощный голос Микулаша. Толпа молчала. Хвал из Маховиц выступил перед Микулашем: - Этот рыцарь во время задержания остальных был в их обществе, но участие свое в убийстве отрицает. - Альфред фон Фруг! Сознаетесь ли вы в убийстве безоружных селян под городом Книном? - Что там признаваться! Жалею, что этого молодчика не успел повесить, кивнул головой Альфред фон Фруг на Штепана.-А на вас всех, еретиков, дьявольское отродье, я плюю! - громогласно закончил он и с остервенением плюнул в сторону Микулаша. В толпе разнесся зловещий гул, но Микулаш поднял руку, и все вновь затихло. - А вы, остальные? Бедржих, Ольдржих и Гайк опустили голову и ничего не отвечали. Барон выступил вперед и небрежно бросил: - Я выполнил лишь приказание пана Петра из Штеренберка. - А вы, рыцарь Вилем Новак? - Я никогда не участвовал и не мог бы участвовать в этом злодеянии. Это же я сказал и им всем, когда случайно оказался по дороге в их компании... - Он лжет! - перебил пана Вилема барон. - Пан Вилем вместе со всеми нами участвовал в уничтожении еретиков. Микулаш и Ян Жижка обменялись многозначительными взглядами. Пан Вилем остолбенел от неожиданного обвинения. Штепан рванулся вперед к крыльцу. - Брат Хвал,-вмешался Вацлав Коранда,-обнаружена ли на оружии задержанных кровь? Хвал из Маховиц обернулся к пожилому воину; - Брат Иво, что ты скажешь? Пожилой воин приблизился к крыльцу и вручил сидящим шесть поясных мечей. Все мечи были тщательно осмотрены. Пять мечей были положены налево, а один меч Ян Жижка поднял над головой: - Чей этот меч? - Мой, - ответил пан Новак. - Кто из братьев желает сказать что-либо в защиту обвиняемых? Микулаш обвел глазами стоявших вокруг. Все молчали. - Я могу! - вышел вперед Штепан. - Я ручаюсь за этого человека. Он спас мне жизнь, предупредив об опасности, когда рыцари хотели схватить меня. Глаза пана Вилема при словах Штепана обратились к нему, и в них появилось выражение надежды. - А, вот кто помог сбежать еретику! - заметил рыцарь Альфред фон Фруг.Ох, и повесил бы я тебя вместе с твоей девчонкой, кабы знал, что ты за птица! - Кто еще может сказать в защиту обвиняемых? Кто-то, расталкивая толпу, пробирался вперед, и перед крыльцом предстал молодой черноволосый парень, держа за руку плачущую девочку. - Кто ж, как не мы! От самого Книна бежали, чтобы не отстать. Пан рихтарж, поглядите на нашего пана Вилема! Разве надо иметь четыре глаза, чтобы разобрать, что он за человек? Вы меня спросите, убил ли когда-нибудь в своей жизни пан Вилем человека не в честном бою. Не был пан Вилем с этими живодерами! А это его дочка, она то же самое скажет! - наивно и горячо закончил свою речь Павел Черноголовый. У пана Вилема одна за другой покатились крупные слезы. - Кто ты, любезный, и откуда ты знаешь пана Вилема? - Я слуга пана Вилема. Мой отец служил у пана Вилема и мне завещал служить. И скажу по чести: пускай все паны были бы хоть на сотую часть таковы, как пан Вилем. Ни один мужик не имел от него обиды. Штепан подошел к Павлу и крепко пожал ему руку. - Ба, и кнез Штепан тут! Тогда все благополучно. Не плачьте, барышня, с вашим отцом ничего дурного не приключится. И сколько раз я ему говорил принять чашу! - Не знаете ли вы кого-либо из присутствующих тут? - спросил Микулаш у рыцаря. Тот немного смущенно проговорил: - Мне кажется, я встречал где-то вас, пан Микулаш. - Я помню. - А со мной пан Вилем никогда не встречался? - спросил Ян Жижка. В памяти рыцаря отчетливо встала сцена: опушка леса, из чащи выходит исхудалый, оборванный человек с настороженным взглядом затравленного зверя. Человек обречен или на смерть в неравном бою, или на виселицу, Тогда он, Вилем, в знак сочувствия и уважения пожимает отверженному руку. В этот же день вторая встреча с этим человеком - Вилем привозит ему радостную весть о спасении. Ян Жижка, весело улыбаясь, снова пожимает ему руку и благодарит за известие. Но тут же пан Вилем сказал себе: "Если я напомню Яну Жижке о той встрече, он может решить, что я хочу спасти сейчас свою жизнь. К черту! Я ведь и так ни в чем не виновен". И пан Вилем, не глядя на Яна Жижку, сказал: - Нет, не помню. Ян Жижка скосил глаз на Микулаша и не без лукавства улыбнулся: - А я хорошо помню, пан Вилем, наш первый разговор и как вы принесли мне, десять лет назад, счастливое известие. Пан Вилем молча кивнул головой. - Ну что ж, будем решать,-обратился Микулаш к своим соседям. Ян Жижка встал и поднял руку. Площадь мгновенно затихла. - Чего заслуживает тот, кто участвовал в убийстве наших братьев и сестер с детьми? - Смерть! Смерть! Смерть!..-оглушающим ревом ответила толпа, стуча оружием. - Заслуживают ли казни Альфред фон Фруг, Бедржих, Ольдржих, Гайк и Ульрих? Они уличены свидетелями и своим оружием, да и сами не отрицают своего злодеяния. - На виселицу панов-убийц! - Палачу! - Нет им пощады! Сжечь их! Ян Жижка снова потряс булавой. Опять стало тихо. - Мы тоже так думаем. А рыцарь Вилем Новак виновен ли в убийствах? Он отрицает, и на его мече нет крови. Площадь молчала. Подождав немного, Ян Жижка неторопливо, раздельно и решительно заявил: - Что пан Вилем Новак не мог участвовать в этом злодеянии, утверждаю я-Ян Жижка из Троцнова, брат Микулаш из Гуси и брат Штепан Скала. Что скажет община? - Правильно! Сразу видно, что за человек! Пускай идет со своей дочкой, коль его слуга за него горой! - Пан Вилем Новак, даете ли вы рыцарское слово, что никогда не подымете меч против чаши? - Слово чести-никогда ни в мыслях, ни в словах, ни на деле я не окажусь на стороне врагов чаши! - Верните пану Вилему Новаку его меч и свободу! Стража расступилась, и Млада бросилась к отцу, а за нею - Павел. Пан Вилем вытирал кулаком глаза и обнимал поочередно то девочку, то Павла, не будучи в силах вымолвить ни слова. - Брат Хвал!-произнес Микулаш.-Возьми этих пятерых, отведи в Книн и передай их в руки палачей. Пусть уделом их будет виселица. - Мы рыцари!-возмущенно крикнул Бедржих. - Не рыцари, а кровожадные убийцы! Вас судил народ. Его приговор - закон. Осужденных увели. По толпе пронесся как бы ураган. Все кричали, грозили, в воздухе мелькали копья, топоры, сжатые кулаки: - Справедливо! Казнь убийцам! Другим неповадно будет! Ян Жижка поднял булаву: - Братья, суд окончен! Отправляйтесь по своим отрядам. Покинем Прагу. Шум стал утихать. Люди, возбужденно разговаривая, расходились. Пан Вилем в сопровождении Павла и дочери подошел к Штепану: - Пан бакалавр, мы снова у вас в долгу. Бог даст, еще когда-нибудь встретимся. - Я хотел бы встретить пана Вилема с чашей на груди и на щите, - сказал Штепан, пожимая руку рыцарю. Штепан вскочил на коня и тронулся следом за Яном Жижкой. Он был уже далеко, когда до него донесся детский голос: - До свиданья, пан Штепан! Приезжайте к нам!.. У ворот Ян Желивский простился с уходящими братьями: - Остаюсь, не могу покинуть своих новоместских бедняков, пока они во мне нуждаются. Ян Жижка не успел ответить проповеднику, как к ним галопом подскакал Ян Гвезда. - Брат Ян, староместские коншели уже заключили с королевой и Ченком перемирие: королева обязуется допустить в Чехии причащение из чаши, а коншели обещают прекратить разгром монастырей и церквей. Но самое позорное-Вышеград возвращен Ченку. Ян Жижка потупился. Но затем снова поднял голову и ободряюще сказал на прощание: - Что ж, война только начинается! Ты, Енек, и брат Желивский еще будете встречать нас в этих самых воротах. Пражане скоро узнают Сигизмунда!

Глава IV

1. ТАБОР ЗАЛОЖЕН

Отошли рождественские и крещенские морозы, и во второй половине января наступила оттепель. Улицы Пльзеня раскисли. Штепан сменил овчинный кафтан на студенческий плащ. До городских ворот было далеко, и Штепан имел время хорошенько обдумать предстоящий план действий. Шлепая тяжелыми сапогами по лужам, он ругал себя за недогадливость и нерасторопность. Вернувшись еще в декабре прошлого, 1419 года, после разгрома замка Некмиржа, Ян Жижка однажды вызвал к себе Штепана. Воевода был хмур и задумчив, Штепан объяснил это полученным на днях Яном Жижкой известием о том, что пан Богуслав из Швамберка, незадолго перед тем побитый Жижкой, ударил внезапно по Зеленой Горе и выбил оттуда Микулаша из Гуси. Но первые же слова Яна Жижки опровергли это предположение: - Штепан, мы хотя и выгнали из города монахов да попов, но думается мне, что немало еще католиков осталось. Нас не так уж много, и маленький враг за спиной опаснее, чем большой перед тобой. Назначаю тебя, брат, следить за городом. Не может быть, чтобы Ченек не имел здесь своих людей. Нужно как можно скорее выяснить, кто сносится с Ченком. На этом разговор и закончился. С тех пор почти месяц Штепан не знал покоя ни днем, ни ночью. Вокруг городской стены круглые сутки ездили конные дозоры. Была осмотрена стена, и у выходов и проломов были поставлены верные люди, наблюдавшие за всеми входящими и выходящими из Пльзеня. Но долгое время Штепан не мог похвастаться хотя бы незначительным успехом. И только недавно старый привратник Богунек доложил ему, что каждое воскресенье перед пражскими воротами садится какой-то торговец хлебом и торгует до захода солнца. - Ну и что ж, пусть себе торгует! Старик хитро прищурил левый глаз и продолжал: - Продавать хлебцы проезжим людям-дело, конечно, обыкновенное, но тут, брат Штепан, есть одна маленькая закорючка: каждый раз за полчаса до захода солнца подъезжает какой-то верховой на пегом коне, берет хлебец и уезжает. Штепан в досаде только пожал плечами: - Что ж тут особенного? Всякому хлеб нужен - и тебе и мне. Старик продолжал тихонько посмеиваться: - В прошлое же воскресенье у него еще в обед селяне все хлебцы порасхватали, а он все сидел, как квочка, с пустой корзиной, пока уже к самому вечеру не подъехал тот на пегом коне. Тогда он достал из-за пазухи спрятанный хлебец, продал ему и сразу же вернулся в город. - Вот оно что! - наконец уловил Штепан мысль привратника. В ближайшее воскресенье Штепан взял с собой двух расторопных ребят из новоместских ремесленников и отправился к воротам. Снаружи, опершись о каменную стену, стоял невысокий толстый человек в одежде бедного горожанина. Штепан искоса оглядел хлебника. Вся его поза с высоко поднятой головой и полузакрытыми глазами и особенно сложенные на круглом животе руки с короткими, толстыми пальцами удивительно напоминали кого-то. "Господи, ну кого же он мне напоминает?" И вдруг неожиданно в его голове возник знакомый образ. Монах... ну конечно, монах! Не хватает только рясы и веревки на отвислом животе. Нос красный, глаза распухшие, веки в дряблых морщинах - значит, пьяница. Штепан вернулся к своим спутникам, долго с ними шептался, затем один из них бегом бросился назад в город. Через час два почтенного вида горожанина, блаженно ухмыляясь, уселись у городской стены напротив хлебника. Один из них вытащил небольшую фляжку и озабоченно спросил спутника: - А закусить нечего? - Купим хлебец-вот и закуска. Торговец с любопытством наблюдал за ними, лицо его оживилось. Купив небольшой хлебец, горожане стали поочередно прикладываться к горлышку, с шумом крякали, нюхали хлебную корочку и затем заедали мякишем. Один из собутыльников подмигнул торговцу: - Желаешь, дружище? Сейчас с этим туго: как еретики заняли город, честному христианину негде выпить чарку-другую. Торговец не удержался от соблазна: сделав длиннейший глоток из фляжки, он расплылся в улыбке и потянулся к ней еще раз. Но тут его ожидало разочарование: фляга была пуста. - Всё? - огорчился старший из горожан. - Я только разохотился, а ты, дружок, все и вылакал! - Пустое, Блажек! Тут есть одно местечко, там за три пенязя можно славно выпить сливовицы. - Пойдем и ты, дружок, с нами уж заодно. Случай в наше время редкий. Толстяк колебался, но, видно, страсть к пьянству преодолела. Спустя какой-нибудь час все трое сидели в маленькой конуре, а на столе перед ними стояли два кувшина: из одного горожане потчевали торговца, а из другого не менее усердно наливали себе, опрокидывали разом, кряхтели и поспешно закусывали капустой. Лицо торговца цветом уже напоминало бурак, глаза подернулись влагой, а толстые, отвислые губы пытались что-то выговорить. - Как тебя звать-то, приятель? - заикаясь, спросил молодой горожанин. - В миру Францем звали... - Как это - в миру? - полюбопытствовал Блажек.- Ты что же, может, из этих гонимых ныне еретиками? - понизив голос, спросил он. Торговец сокрушенно закивал головой и плачущим голосом захныкал: - Друзья мои, друзья мои, вы, я вижу, тоже из страха скрываете лицо свое от проклятых богом еретиков! Откроюсь вам: был я братом достохвального и святого ордена доминиканцев, много труда положил на борьбу с ересью, но вот, как видите, приходится забыть, что был я брат Горгоний, и называть себя мирским именем- Франц. Гавлик и его друг только покачали головой. - ...Я не могу вам раскрыть... но они все равно погибнут! - закончил брат Горгоний, с величайшим трудом выговаривая слова, и его голова бессильно упала на грудь. - Налей ему еще разок!-шепнул Блажек приятелю. Тот проворно налил монаху до краев кружку. - Теперь за святого Яна Крестителя! - громко сказал Блажек, придвигая кружку покачивавшемуся на скамье монаху. Тот механически взял кружку, долго, бессмысленно глядел на нее; лицо его стало бледным, рот был раскрыт. На секунду сознание, видимо, вернулось в его опьяненную голову. - Бра-тья,-еле вымолвил он,-я изне-мо-га-ю... и, наве-ерно, ус-ну... за час до за-хо-да раз-бу-ди-те... умоляю... Дрожащей рукой он медленно поднял кружку ко рту и, закрыв глаза, проглотил свою последнюю порцию сливовицы. Кружка со стуком выпала из бессильно раскрывшихся пальцев, а голова тяжело опустилась вниз. - ...и все... они по-гиб-нут,-едва слышно пробормотал засыпающий брат Горгоний и свалился боком на скамью. Через минуту в каморке раздавался свистящий храп. Блажек повернулся к товарищу: - Кажется, готов. Зови Штепана. Тот выскользнул из комнаты и через минуту возвратился со Штепаном. - Обыщите эту свинью поскорее! - шепнул Штепан. - Пока он дрыхнет, осмотрите все хлебцы. Все лежавшие в корзине хлебцы были тщательно проколоты длинной спицей, и наконец, к великой радости Штепана, в одном из них, с нацарапанным сверху крестом, спица наткнулась на какой-то предмет. Хлеб был разрезан-внутри лежала плотно свернутая бумага. Штепан развернул ее и быстро пробежал глазами. Тотчас спрятав ее в карман, он сказал Блажеку: - Оставайтесь здесь. Если проснется - поите еще. Ждите моего прихода.-И выбежал из дома. Яна Жижку Штепан застал с Прокопом Большим, прозванным так за свой высокий рост. Штепан, не говоря ни слова, протянул найденную бумагу воеводе. Тот начал читать и поманил пальцем Прокопа. Оба уткнулись в записку и несколько минут молчали. Ян Жижка отложил бумагу и сказал Прокопу: - Видно, и среди нас завелась змея. Штепан, поп где? - Спит пьяный! Взять его? - Нет. Сделай так: напиши точно таким почерком, на такой же бумаге другое письмо. Здесь, как ты видишь, сказано: "Католики в городе многочисленны, вооружены и ждут только слова, чтобы броситься на еретиков, которых не больше чем две тысячи". Ты же напиши: "Католиков в городе оказалось гораздо меньше, чем вы предполагали, и они так напуганы, что едва ли выступят с оружием в руках, тем более что за последнюю неделю к еретикам ночами подошло большое подкрепление с Бехиньского и Прахенского краев - не менее чем семь тысяч человек,-так что всех их наберется около десяти тысяч". Остальное все перепиши точно. Сделай такую же записку, и пусть наш хороший пекарь снова ее запечет в такой же хлеб. Когда поп передаст записку, возьмешь его. Спеши! Штепан бегом отправился выполнять приказание, и через два часа хлеб с нацарапанным крестом, как две капли воды похожий на прежний, лежал уже в корзине в общей куче хлебов. С огромным усилием брат Горгоний был разбужен при помощи нескольких ушатов снеговой воды и куска льда, положенного ему за шиворот. Протерев глаза, он хмуро зевнул и подозрительно огляделся по сторонам. - Ну и крепок же ты спать, дружище! - беззаботно заметил Блажек, протягивая ему полкружки сливовицы.- На, опохмелись и иди - велел ведь через два часа разбудить. Монах опустошил кружку, сморщился, закусил хлебом и вытер рот: - Спасибо, друзья, за угощение! Однако надо идти торговать. Монах надел шапку, взял корзину и заковылял к воротам, на свое обычное место. Перед закатом, когда корзина наполовину опустела, к нему подъехал на пегом коне человек в одежде зажиточного крестьянина и крикнул с седла: - Эй, старичок! Почем хлебцы? - Геллер штука! Свежий, прямо из печки! - Дай штуку! - бросив медную монету, сказал всадник, принял от брата Горгония хлеб с нацарапанным крестом и, небрежно кивнув ему головой, быстро отъехал прочь. Штепан, глядя вслед удаляющемуся всаднику, не в силах был удержаться от веселого смеха. Ему вторили Гавлик и Франтишек. Брат Горгоний не стал дожидаться, пока раскупят всю корзинку, и, надев ее на руку, отправился домой. - За ним! - скомандовал Штепан. Спустя полчаса брат Горгоний сидел уже в крепостной башне, закованный в цепи. - Енек, ни одной души не выпускать из города! Строго гляди!-потребовал Ян Жижка от Рогача, услышав, что монах уже под стражей. Допрашивал монаха воевода Пльзеня - Брженек Швиговский вместе с Прокопом Большим и Штепаном. Горгоний сначала попробовал прикинуться простачком что ничего, дескать, знать не знает и ведать не ведает. Но, после того как Брженек Швиговский напомнил об ожидаемой его участи в случае дальнейшего запирательства, Горгоний растерянно заморгал своими белесыми глазками, которые в эту минуту выражали лишь один животный страх, круглое лицо его побледнело и приняло скорбно-жалобное выражение. - Ах, пан Брженек, пан Брженек! Всевышний видит и знает, что я лишь жертва в руках сильных и злых людей, заставивших меня выполнять их волю. Пусть покарает меня рука всемогущего, если я враг чаши! - Довольно, монах! - сурово осадил его Брженек, не спуская с перепуганного монаха пристального взгляда.-Перед тобой выбор: или ты расскажешь все, что знаешь о заговоре наших врагов, и назовешь, кто пересылал пану Ченку через тебя письма, или сегодня же я пришлю к тебе духовника для последней исповеди. Выбирай. Горгоний сгорбился и вовсе поник. С минуту он сидел, уронив голову на грудь, но затем, исподлобья взглянув на строгие, не предвещающие ничего хорошего лица Брженка, Прокопа и Штепана, умоляюще забормотал: - Я готов служить чаше, как верный пес, весь остаток жизни, если мне ее оставят. Брженек, поднимаясь с места, повторил: - Мое слово: раскроешь все, что знаешь,-будешь жить; нет-получишь по заслугам. Брат Прокоп тебя выслушает, - и, гулко ступая по каменному полу, вышел из башни. Прокоп Большой прищурил глаза и усмехнулся: - Итак, отче Горгоний, поговорим начистоту? Штепан, бери, брат, бумагу, перо и записывай все, что нам расскажет наш приятель. Горгоний говорил почти до утра. Когда зимнее утро осветило серые стены тюремной камеры, Прокоп и Штепан вышли из башни с объемистой рукописью в руках-признанием Горгония-и направились прямо к Яну Жижке. Размеренно шагая из угла в угол, слушал Ян Жижка монотонное чтение Штепана о заговоре в Пльзене. Горгоний назвал множество видных людей города и немало скрывавшихся священников. Были замешаны даже некоторые коншели. - Но кто пересылал письма к Ченку? - не глядя на Прокопа, хмуро спросил Ян Жижка. - Монах клянется, что он получал их уже в готовом хлебце от неизвестного ему горожанина и передавал неизвестному всаднику, который отвозил их к барону Ульриху фон Зикингену для передачи пану Ченку. - Ульрих фон Зикинген? Да разве его не повесили в Книне? - удивился Ян Жижка. - Его обменяли на плененного католиками кнеза Антоха. Ян Жижка только недовольно нахмурился: - Доложи все брату Брженку, и пусть он сегодня же всех, кто указан в списке, посадит в башню. Нам надо немедля собраться и все обсудить. Штепан, ты тоже будешь мне нужен. После бессонной ночи Штепан почти весь день спал, но, когда над Пльзенем сгустились сумерки, он был уже в доме воеводы. Совещание еще не кончилось. Через закрытые тяжелые двери слышны были громкие голоса - между вождями шел горячий спор. Перекрывая другие голоса, раздался раздраженный бас Яна Жижки: - Вацлав, один только дурак не поймет, что Пльзень не может стать нашим оплотом! Скорее он станет нашей общей могилой. В ответ зазвенел высокий голос Вацлава Коранды: - Изобьем всех антихристовых слуг и превратим Пльзень в божью крепость! Но вот шум и возгласы стали постепенно стихать, слышен был только резкий голос Яна Жижки. Затем все смолкло, послышался грохот отодвигаемых скамей, шарканье ног, и дверь широко распахнулась. При мигающем свете свечей мимо Штепана проходили обветренные бородатые люди в простом воинском платье или в потертых и заплатанных рясах кнезов. Вот низенький, щупленький Прокоп Малый, или Прокупек, и рядом с ним, на две головы выше его, красавец Прокоп Большой; серьезный, как бы с застывшим лицом, всегда невозмутимый Микулаш из Пельгржимова; нервный, порывистый Вацлав Коранда, с напряженным, сосредоточенным выражением сухого, аскетического лица; широкоплечий шумный и грубоватый Хвал из Маховиц; белокурый бородатый Брженек Швиговский; сдержанный и спокойный, с проседью в темных волосах, усах и курчавой бороде Збынек из Бухова и, наконец, сам Ян Жижка, еще не остывший от споров, уверенно шагавший рядом со своим любимцем - Яном Рогачем, который с улыбкой на открытом, прямодушном лице глядел на словно вылитую из железа фигуру Яна Жижки. Все разошлись, кроме Жижки, Брженка Швиговского и Яна Рогача. Когда дверь закрылась, Ян Жижка, снимая на ходу нагар со свечей, вернулся в комнату и позвал Штепана: - Сынок, изготовь на утро объявление к жителям Пльзеня о том, что такие-то и такие-то заговорщики схвачены и брошены в темницу. В случае если вспыхнет в городе малейшее волнение или если кто-нибудь попытается бежать из города к Сигизмунду или в ландфрид-все заговорщики будут тотчас обезглавлены... Напишешь-покажи брату Брженку. А ты, брат,-повернулся он к Брженку, пошли глашатаев объявить на всех рынках и площадях. - Ян Жижка устало опустился на скамью. - Ты тоже садись, - обратился он к Штепану, - мне надо еще сказать тебе самое главное. Когда Штепан сел, воевода с горечью произнес: - Нам нужен оплот... Но где мы его найдем? Прагу сделать им не удалось. Брат Вацлав уговорил меня, что Пльзень можно сделать нашей опорой. Но надо выгнать сначала чуть ли не половину жителей, чтобы город стал нашим. Да и для обороны Пльзеня надо в десять раз больше сил, чем есть у нас. Ян Жижка положил локти на стол и в раздумье стал крутить длинный ус. Ян Рогач подошел к Штепану и шепотом спросил: - Ратибора сегодня увидишь? Штепан кивнул, не сводя глаз с Яна Жижки. - Скажи ему, чтобы завтра был у меня - надо подумать о пушках. Ян Жижка вздохнул и слегка ударил ладонью по столу: - Что ж, попытаемся что-нибудь сделать вместе с братом Громадкой!.. Штепанек, ты бывал в Бехиньском краю? - Я там странствовал с нашим покойным мистром Яном Гусом в дни его изгнания. - Может, ты бывал в Сезимово-Усти под Лужницей? - Бывал не раз. Неподалеку оттуда мистр Ян Гус скрывался-в Козьем замке. - Рад слышать, что ты те места знаешь. Мы поручаем тебе очень важное дело. Хочу надеяться, что ты его выполнишь не хуже других. Короче: поедешь с одним человеком из Громадкиных друзей в Сезимово-Усти. Хорошенько осмотри там всё. Оттуда поедешь в горы к ушедшим еще с лета нашим братьям. Повезешь мое письмо к кнезу Ванчку и звонарю Громадке, Вместе с ними обдумай, как можно взять Сезимово-Усти. Если есть возможность, то пусть братья штурмуют его и займут. Встретив недоумевающий взгляд Штепана, Ян Жижка объяснил: - Необходимо найти такое место, чтобы мы там заново могли укрепиться. Соберем там наше войско и ударим на врагов. - Я знаю, в этих местах народ уже давно готов к борьбе с врагами, заметил Брженек Швиговский. - А к тому же там давит мужиков тяжелая рука панов Рожмберкских; все знают, что для мужика тяжелее, чем под рожмберкскими панами, во всей Чехии места не найдешь. Весь Бехиньский край соберется к нам,-подхватил Ян Рогач. - Ну как, сынок, ты понял, что мы тебе поручаем?- пытливо глядя на Штепана, спросил Ян Жижка. - Мне все понятно, но должны ли мы там действовать сами или прежде посоветоваться с вами? - Сами думайте и сами действуйте, - твердо и решительно отрезал Ян Жижка. - Как только найдете подходящее место, мы пошлем туда наше войско. Подправь и обнови свое бакалаврское одеяние для дороги, ибо можно наткнуться на панов, а с университетом у панов сейчас мир, поэтому бакалавра они не тронут. Бородку свою до Сезимово-Усти сбрей - так будет лучше: католики не любят бородатых чехов. Выезжай послезавтра на рассвете. Когда Штепан ушел, Ян Жижка обратился к Рогачу: - Тебе же, Енек, надлежит заняться с нашими сотниками и обучить их воевать боевыми возами. Следует приступить к изготовлению пушек; гауфниц, гаковниц, тарасниц4. Позови к себе Дубов-Войтеха и Ратибора, с ними потолкуй. Не позже весны мы отсюда уйдем. Сигизмунд сюда посылает всё новые и новые войска на помощь ландфриду. А Богуслав Швамберк - вояка хороший, да и Вацлав из Дубы неплохой... Так-то, Енек, надо к весне наше войско обучить и вооружить по-новому. - Я уже отдал приказание приспособлять возы к бою. Насчет пушек завтра же потолкую с Дубами, - прикрывая рот, чтобы скрыть зевоту, ответил Ян Рогач и поднялся. - Устал и хочешь спать? - засмеялся Ян Жижка.- Ну, иди, иди! - Я тоже пойду,-проговорил Брженек, отодвигая скамью и выходя из-за стола,- а то завтра с зарей надо поехать посмотреть, как идут работы по починке крепостной стены. - Да, да, обрати внимание на оборонные работы, брат. Их надо кончить как можно скорее-мало ли что может быть... Хотя Ченек получил известие, что у нас тут с десять тысяч бойцов, но кто ж его знает, поверит ли он этому и не сунется ли на нас штурмом. Скорее заканчивай подготовку, Брженек... А пока спать пора, за сегодня намаялся... Эй, Онеш! - крикнул он оруженосца.-Стели мне на лавке, смертельно хочу спать...- И воевода сладко зевнул, потягиваясь всем своим могучим телом. Онеш взглянул на усталое лицо воеводы и принялся стелить на скамье толстое сукно, служившее Яну Жижке постелью. - Ложитесь, отец, - заботливо обратился оруженосец к рыцарю.-На вас лица нет-сколько уж ночей не спите со своими делами! Штепан, несмотря на поздний час, отправился в башню. Здесь он застал Прокопа Большого. - Брат Прокоп, придется тебе с братом Брженком самим докончить допрос монаха. - Да его уже и допрашивать не о чем - как будто всё важное выдоили из него. Они вошли в башенную тюрьму, где содержался монах. При виде входящих монах проворно вскочил на ноги. - Нельзя ли мне кандалы снять? - развязно обратился он к Прокопу. - Еще успеешь. Поглядим, как ты станешь себя вести. Едва они скрылись за дверью, как монах спросил тюремщика: - Любезный, скажи мне, как зовут того молодого, в одежде бакалавра? Тюремщик, флегматично накладывая в угол свежей соломы, пробурчал: - Ишь, какой любопытный! Зовут его Штепан, по прозвищу Скала, откуда-то из-под Прахатиц. "Скала... из-под Прахатиц...-протянул про себя монах, потирая лоб ладонью. - Постой, постой... Того звали Тим Скала, а по лицу видать-это сынок Тима..." Тюремщик захлопнул окованную железом тяжелую дверь и задвинул с грохотом засов. Отец Горгоний стал на колени и, бия себя в грудь, зашептал: - Боже, боже, не дай ему узнать меня! Обещаю пройти босиком в Рим и покаяться перед святым отцом и перестать пить, - решился пообещать Горгоний, - если минует меня сия угроза со стороны Штепана Скалы, сына сожженного еретика Тима Скалы. Господи Иисусе, пресвятая дева и все святые, услышьте меня, смрадного грешника!-шептал весь бледный брат Горгоний. Было еще совсем темно. Смазанные заранее городские ворота без шума раскрылись и выпустили из Пльзеня двух всадников. - В добрый путь! - пожелал им вслед старик Богунек, хотя и узнавший в одном из них Штепана, но ни единым словом не показавший этого. Накануне вечером к Штепану явился присланный Яном Жижкой спутник, одновременно и проводник. Он оказался невысоким, ладным мужичком лет на десять старше Штепана и человеком бывалым. Звали его Гавличек, родом он был из деревушки в горах, вблизи от Сезимово-Усти. На четвертый день пути по растаявшим дорогам Пльзенского и Бехиньского краев путники перед вечером приблизились к стенам небольшого городка. Когда они проезжали по извилистым улицам Сезимово-Усти, Штепану бросилось в глаза неудержимое веселье и разгул, царившие в городе. Стояла масленица с ее карнавалами, пьянством и обжорством богатых Шляхтичей, купцов и старшин ремесленных цехов. Через открытые двери шинков ярким багровым отсветом пылало пламя горевших очагов, а из стоявших на очагах котлов, сковород и кастрюль распространялся щекочущий запах всевозможных блюд. Из шинков вырывались нестройные, пьяные голоса, хохот, пение, а еще чащебрань и замысловатые проклятия. Звуки забористой танцевальной музыки заглушались дружным топотом танцующих. В богатых домах патрициев и даже в замке самого владельца города пана Ольдржиха тоже предавались масленичному веселью и разгулу. С великим трудом пробравшись через заполненные шумной толпой улицы, сквозь факельные шествия веселящихся горожан в чудовищных и смешных масках, Штепан выехал на окраину города и остановился на ночлег в сравнительно тихом и скромном постоялом дворе. У ворот, сидя прямо в грязи, какой-то монах выводил фальшивым тенорком: Земляника, земляника, Что ты рано расцвела?.. Весь следующий день Штепан со своим спутником пробродили вдоль городской стены и вокруг панского замка. Город поражал огромным числом духовных лиц всевозможного ранга, начиная от монаха и клирика до епископа включительно. Пан Ольдржих был ревностным католиком, и к нему в Усти стекалось все католическое духовенство, бежавшее из восставших сел и городов, провозгласивших чашу. Изучив все слабые места в городских стенах и замке, Штепан и Гавличек выехали дальше. По мере того как они поднимались в горы, становилось холоднее. Вскоре перед ними протянулись каменистые склоны гор, сплошь покрытые толстым пластом снега. Они въехали в густой лес, которым были одеты горные склоны. Пришлось пробираться через густую чащу елей, бука, граба и сосны. Наконец они оказались в большом углублении между скалистыми стенами. В темноте яркими точками виднелись огни костров, горевших в вырытых пещерах и выложенных камнем землянках. Штепан и Гавличек, войдя, приветствовали хозяев. - Откуда путь держите, братья? - спросил их, поднимаясь со шкуры, худой, с редкой бородкой, длинными, до плеч, темными волосами и строгим выражением тонкого лица человек. - Мы прибыли из Пльзеня с письмом от брата Яна Жижки к братьям Ванчку и Громадке. - Снимайте, дорогие братья, вашу одежду и располагайтесь поближе к огоньку - в дороге, наверно, промерзли. Письмо Яна Жижки можете отдать мне и вот этому брату. Я - кнез Ванчек, а он - брат Громадка, - показал Ванчек на поднявшегося со шкуры соседа. Штепану представилось, что поднялся на задние лапы и движется на него медведь - настолько огромна и массивна была приближающаяся к нему фигура. Но при богатырском росте Громадка имел детски-наивные голубые глаза и обезоруживающую открытую улыбку добросердечного, веселого парня. От дружеского пожатия Громадки Штепан чуть не взвыл. Пока Ванчек и Громадка читали письмо, Штепан разделся и, согревшись у очага, почувствовал себя совершенно счастливым у этих простых, приветливых людей. Все сели в кружок, и началась дружеская беседа. - Словно сам господь бог тебя послал, брат Штепан,-начал Громадка.-Мы как раз решили, что настало время изгнать антихристовых детей из Усти. Тут нас сотни четыре будет, да из сел уже собираются с тысячи две братьев. Брат Ян Жижка пишет, что ты, брат Штепан, можешь нам помочь советом, как получше захватить город. Штепан рассказал свой план захвата города и указал те пункты, где легче всего будет проникнуть незаметно в город. - Мне кажется, что ударить по Усти следует в последнюю ночь масленицы. К этому времени все паписты упьются и вовсе не способны будут драться. Братья не умели обсуждать что-либо долго и пространно. В какие-нибудь полчаса было решено, когда и как захватить город... На исходе последней ночи масленицы, когда город погрузился в тишину и все католики, начиная от гордого пана Ольдржиха и до последнего солдата, крепко спали, усыпленные многодневной гульбой и беспробудным пьянством сквозь незаделанные щели в стене, как тени, проникли тысячи вооруженных братьев под командой Громадки и его друзей. Братья были разбиты на несколько отрядов, и каждый отряд ясно и отчетливо знал, куда он должен был направить свой удар. Над городом нависла глухая, темная ночь. Внезапно спящий город был разбужен стуком оружия, криками о помощи. Началось нечто невообразимое: по улицам бежали бородатые люди с факелами в руках, размахивая оружием и испуская грозный боевой клич: - За чашу! Бей антихристовых слуг! Бей! Бей! Из домов выбегали полуодетые, ничего не понимающие горожане, рыцари, прелаты, патриции и тут же падали под ударами топоров, цепов, дубин и копий братьев. Со всех сторон гремело: - Бей, бей! Не щади никого! Пан Ольдржих едва успел ускакать в сопровождении своих воинов, пробившихся через ряды нападавших. Толпы потерявших голову от ужаса беглецов прорвались через ворота и бежали, как стадо, без оглядки, в спасительную темноту зимней ночи. Долго еще носились по улицам группы вооруженных крестьян с пылающими факелами, и то здесь, то там еще слышался металлический стук оружия, крики, проклятия и стоны... Наутро Усти был в руках братьев. В раскрытые ворота толпами валил народ из окрестных деревень. Мерно звонили колокола устинских церквей. Твердо помните свой лозунг: Старших уважайте, Друг за друга крепко стойте, Ряд свой не бросайте... пели зычными голосами крестьяне, проходя по улицам и площадям Сезимово-Усти. На паперти церкви среди многочисленной толпы крестьян стоял Ванчек, и его суровый голос долетал до самого конца площади: - Наступает время, когда не будет на земле никаких царств, ни господ, ни подданных, и все оброки и налоги исчезнут, и никто друг друга не будет к этому принуждать, и все будут равны, как братья и сестры... Грядет, грядет, братья, тысячелетнее царство Христово, и не будет над нами никакого иного господина!.. Штепан, проведший всю ночь в бою, грязный и усталый, стоял невдалеке от проповедника и думал, глядя на эти тысячи лиц, с верой и воодушевлением внимавших словам Ванчка: "Прав брат Амброж-нельзя у этих простых угнетенных людей отнимать их веру в новую, справедливую жизнь. Нельзя!.." Тяжелая рука опустилась на его плечо. Штепан оглянулся - сверху на него глядел и радостно улыбался Громадка. - Ну как, братец Штепан, хорошо, а? - Славно, брат! - от чистого сердца ответил Штепан.-Начало сделано. Будем продолжать начатое! - Знаешь, Штепан, все же для нашего дела Усти не годится. Его легко можно окружить со всех сторон, а оборонять нелегко. Есть у меня на примете другое место, совсем рядом, там, где с Лужницей сливается Тесминицская речка. - Где стоит Градище? Я это место хорошо знаю. Там можно построить целый город, и он с трех сторон защищен водой. - Вот-вот! Завтра же двинемся туда... Через несколько дней отряды братьев под командованием Громадки, Ванчка, Яна из Быдлина и Яна Смолина захватили развалины Градища. Громадка, стоя на уцелевшей башне полуразвалившегося замка, осмотрелся вокруг и торжественно сказал Штепану: - Теперь вернись, брат Штепан, к брату Яну Жижке, свези ему поклон от его старого друга, звонаря Громадки, и всех нас, его друзей, и скажи: Громадка нашел место и осел в нем! Пусть брат Ян шлет сюда своих божьих воинов, и никакой враг нам здесь не будет страшен! А мы отсюда выйдем на смертный бой, и по всей Чехии засияет божья правда.

2. БИТВА ПРИ СУДОМЕРЖЕ

Говорил Ян Смолин. Речь его, нескладная и медленная, была уснащена такими замысловатыми оборотами, что основной смысл ее ускользал от внимания слушателей. Штепан никак не мог дождаться, когда же посланец Громадки наконец дойдет до самой главной части своего рассказа - взятия Сезимово-Усти и захвата Градища. Но посланец все еще никак не мог оторваться от описания множества подробностей, которые ему казались необходимыми. - И как я уже вам объяснял, достоуважаемые братья, погода в мясопуст стояла не то чтобы весьма холодная, но снегу выпало немало, а у нас в горах и морозец даже поднялся... Ян Жижка от нетерпения дернул себя за ус и наконец не выдержал: - Понятно, брат, все это нам понятно! Ты покороче доложи, что стало с Сезимово-Усти. Ян Смолин был выбит из колеи, смешался и, утратив нить рассказа, замолчал. Оправившись от смущения, он сначала степенно разгладил бороду и, прокашлявшись, продолжал: - На твой вопрос, почтенный брат Ян, я могу ответить лишь так: еще не минула последняя ночь мясопуста, как вышибли мы из Усти антихристово семя, а немалое число католических панов направили прямехонько в пекло к их отцу. Но для нашего Табора Усти не годилось, ибо город с трех сторон доступен для осады и вместить всех прибывших из сел братьев не сможет. По этой причине мы, долго не дожидаясь, заняли Градище, что на Тесминицской речке, и объявили то место Табором. Присылай, брат Ян, туда войска, чтобы удержать Табор от нападения врагов, и переведи туда всех братьев из Пльзеня. Суровое, озабоченное лицо Яна Жижки просветлело, сдвинутые густые брови разошлись. Воевода весело улыбался, глядя на Яна Смолина и Штепана. Последние слова Яна Смолина утонули во внезапном взрыве радостных восклицаний и веселых выкриков. Все повскакали со своих мест и бросились к посланцам отважного звонаря, вплотную обступили их, тискали в крепких объятиях, дружески жали им руки и с грубоватой сердечностью похлопывали их по плечам. Но вот раздался твердый и решительный голос Жижки: - Братья Хвал и Брженек, подойдите сюда... Брат Брженек, передай под начальство брата Хвала три четверти нашего войска. Завтра в ночь ты; брат Хвал, с этим войском выступишь к Градищу. Избегай встреч с противником и совершай марш свой ночами. Но в случае боя - не теряйся. Придешь в Градище - перестрой укрепления и собирай туда народ. Как услышишь о нашем приближении - выступай навстречу... А ты, Штепан, быстренько приведи ко мне Милана-ганака. "Как же так? - думал по дороге Штепан. - Ведь теперь нас тут останется каких-нибудь четыре сотни бойцов...-Но затем он сказал себе:-Раз воевода так решил, значит он все обдумал!" На обратном пути, идя вместе с Миланом, Штепан рассказал приятелю и о захвате Сезимово-Усти и о том, что заложен Табор. Услышав о Таборе, Милан смущенно спросил Штепана: - Растолкуй-ка мне, брат, что это за слово такое- "Табор". Все только и говорят: Табор, Табор... А что за Табор, я и не понимаю. - Все подробно тебе объяснять не стану - все равно не запомнишь, скажу попроще. В святом писании говорится, что некогда, в стародавние времена, на один праведный и добрый народ напали злые, нечестивые враги и покорили его. И повелел бог одной пророчице, по имени Дебора, собрать десять тысяч храбрых хлапов и удалиться с ними на гору Фавор, а по-нашему - Табор. С этой горы Табор войско Деборы ударило на врагов, выгнало их вон из царства и освободило от чужеземного ига свой народ. Вот поэтому и мы ищем себе место, чтобы основать наш Табор и оттуда ударить на слуг антихриста и освободить от нечестивого ига нашу землю и наш народ. У Яна Жижки они застали начальников в явно подавленном настроении. Благодаря железной дисциплине и безграничному доверию к Яну Жижке его приказы беспрекословно, немедленно и точно выполнялись, но было видно, что у каждого кошки скребли на сердце. Милан приблизился к воеводе. - Брат Милан, пойдешь с войском брата Хвала до Табора, а оттуда прямо на Гану к своему племяннику Карлу. Скажи ему от меня, что пора мораванам стать плечом к плечу с чехами против общего врага. Пусть Карел соберет побольше народу и поспешит к нам в Табор. Отправляйся. Когда Милан вышел, Ян Жижка выпрямился, испытующе обвел своих соратников взглядом и понимающе усмехнулся: - Братья, я хорошо знаю, что делается в ваших сердцах. Но я не такой безумный, как вы обо мне сейчас думаете. Не волнуйтесь. Хорошо смотрите за крепостью. Держите бойцов наготове. И имейте терпение. Только терпение, повторяю. Без единого слова все разошлись по своим местам. В следующую ночь Войтех, Ратибор, Штепан проводили Милана и вернулись домой в самом грустном настроении. В Пльзене осталось лишь четыре сотни гуситских воинов. Враг, многочисленный и сильный, все ближе и ближе подступал к Пльзеню. На фоне общей тревоги и озабоченности только Ян Жижка оставался спокойным. По-прежнему уверенно он распоряжался всеми делами, укрепляя этим дух в своих помощниках и рядовых бойцах. Однажды, стоя на верху крепостной башни, воевода, бросив пристальный взгляд на черневшее вокруг кольцо неприятельских биваков, пробормотал: - Как будто пан Вацлав уже все силы свои сюда стянул. Только бы Хвал благополучно проскочил в Табор! - Брат Ян, скажи нам на милость божью, чего ты ждешь? - прозвучал над самым ухом воеводы раздраженный голос Коранды. - Посланца с письмом от пана Вацлава из Дубы,- невозмутимо заявил воевода. Коранда лишь переглянулся молча со спутниками и, пожав плечами, отошел в сторону. Но, к несказанному изумлению всех, спустя несколько дней в город прибыл парламентер с посланием от командующего королевскими войсками подкоморника пана Вацлава из Дубы. Ян Жижка пробежал глазами письмо и, положив его на стол, с силой хлопнул по нему ладонью: - Вот! Ты, боже, послал нам несчастье - ты же дал нам и избавление от него! Все получилось, как я и рассчитывал: пан Вацлав не знает, что мы давно решили оставить Пльзень, как неподходящее для нас место, и собрал сюда все свои силы, чтобы осадой завладеть городом. Для панов Пльзень город первостепенной важности. Но осада его - дело трудное, дорогое и слишком долгое. И пан Вацлав знает, что в случае успеха он получит лишь развалины от богатого Пльзеня. Все это пан Вацлав понял и вот прислал нам предложение сдать город без излишнего кровопролития. Взамен же... - Тут Ян Жижка не мог себе отказать в удовольствии немного помучить собравшихся и нарочито долго тянул мучительную паузу.-Да, значит, взамен пан Вацлав предлагает нам почетный, свободный выход из города со всеми, кто пожелает последовать за нами, и даже обязуется разрешить в Пльзене свободное исповедание чаши и причастие под двумя видами. Что вы скажете, братья? Все облегченно вздохнули, но были так озадачены, что некоторое время сидели молча и только с немым восхищением глядели на своего прозорливого и опытного в делах войны вождя. Первый нарушил тишину Брженек: - Я хорошо знаю пана Вацлава. Он хоть и слуга антихриста, но муж своего слова и чести. Ему верить можно. Ян Жижка кивком головы подтвердил его слова. - К тому же он не захочет рисковать головой заложников: знатнейших панов, коншелей и попов, что сидят у нас в башне, - добавил приятным басом Прокоп Большой. - Отец все предвидел и все предугадал, так что тут много толковать!-донесся из угла молодой, звонкий голос Яна Рогача.-Надо поскорее составить ответ и готовиться выбираться из этой крысоловки. - Коли так,-оглянулся воевода на Коранду,-бери-ка, брат Вацлав, бумагу да перо и сочиняй приличный ответ своему тезке. Коранда послушно уселся рядом с Яном Жижкой и принялся за составление ответа с согласием на сдачу города на почетных условиях. Письмо скоро было готово. Ян Жижка подписал его и приложил свою гербовую печать с изображением рака. - Кого же послать?-сам себя вслух спросил Жижка. - Я знаю, кого послать,-сказал Коранда, сворачивая письмо в трубку и связывая его шелковым шнурком с восковой печатью. - Ну? - поднял на него свой единственный глаз Жижка. - Говори. - Пошли к нему Штепана Скалу. Он ведь с ним ехал, сопровождая Яна Гуса в Констанц, и они хорошо знают друг друга. - Дельно, дельно. Только, если, паче чаяния, пан Вацлав повесит Штепана, я тебе этого никогда не прощу. - Не повесит! Штепан - парень не дурак и в петлю не полезет. - Ладно. Ян Жижка с силой хлопнул в ладоши. Вошел молодой сотник. - Сходи, брат, в кузню Войтеха Дуба и позови ко мне сейчас Штепана Скалу, его племянника. Едва за сотником закрылась дверь, Жижка вновь обратился к своим советникам: - Ты, Брженек, готовь к выступлению возы и лошадей, собери побольше оружия, а главное - не забудь о продовольствии. Всех воинов предупреди, пускай приготовятся к походу. Ты же, брат Вацлав,-повернулся своим грузным телом воевода к Коранде, - позаботься, чтобы все, кто пожелает с нами разделить поход - старики, женщины и дети, - были готовы. Да смотри, чтобы не было недостатка в съестных припасах. Рассчитывай, что идти придется через занятую неприятелем область. Прошло несколько дней. Однажды в комнату скорее вбежали, чем вошли Брженек, Коранда, Ян Рогач, Прокоп Большой, Прокоп Малый и другие помощники Жижки. Скоро вся комната наполнилась народом, так что негде было повернуться. Перед Яном Жижкой стоял с взволнованным лицом Брженек: - Гонец вернулся, брат Ян. - Давай его сюда,-невозмутимо проворчал Жижка усаживаясь. Штепан вошел и, сияя, вручил воеводе большой свиток. - "Пан Вацлав из Дубы шлет пану Яну Жижке из Троцнова свой искренний привет и почтение..." - начал громко читать ответное послание Коранда. Послание было короткое и ясное. Пан Вацлав принимал полностью предложение Яна Жижки и соглашался на перемирие на такой срок, какой будет необходим, чтобы отряд Жижки вместе со всеми желающими его сопровождать горожанами мог покинуть город. По выходе последнего воина народного ополчения пан Вацлав со своими войсками занимает оставленный город Пльзень. Таким образом, Вацлав из Дубы предоставил своему противнику возможность отступить на самых почетных условиях. Когда Коранда окончил читать письмо и вновь вручил его Жижке, в комнате сразу стало шумно. Коранда просил простить его недоверие к мудрости и проницательности вождя; иные расспрашивали Штепана о том, как его принял командующий имперскими войсками, один из наместников Сигизмунда. И сколько бы продолжался еще этот шум - неизвестно, если бы резкий голос Яна Жижки не положил конец всем этим оживленным разговорам: - Братья! Оставьте болтовню и готовьтесь к выходу из города. Каждый пусть сейчас же отправится на свое место и приступит к исполнению долга. Брат Брженек, ты вместе с братом Штепаном Скалой условьтесь с паном Вацлавом из Дубы о всех подробностях перемирия. В крепости началось оживление. Слух о выступлении из города быстро разнесся среди воинов. В кузнице Войтеха работало десятка два помощников. Тут были и городские кузнецы и деревенские ковачи, и те и другие беспрекословно повиновались каждому слову старого оружейника. Работы было по горло. Здесь отковывали наконечники для копий, там обивали толстыми железными полосами с острыми шипами тяжелые крестьянские цепы - излюбленное оружие Яна Жижки. Несколько парней возились, починяя большие, тяжелые телеги, прилаживая к ним щиты с отверстиями для тарасниц, луков и арбалетов. Гавлик был занят выдачей воинам уже готового оружия и починенных воинских доспехов. Он был, по-видимому, очень горд этой ответственной обязанностью и поэтому держал необычайно высоко свою рыжую кудлатую голову. - Тебе что надобно? - сурово спросил он робкого здорового крестьянина. - Да на голову что-нибудь. Гавлик с видом специалиста глянул на большую нечесаную голову парня и нахлобучил на него шлем. - Как раз, словно родился в нем! Как звать? Какой общины? - Микат Одраный из Бланицы,-улыбаясь, ответил парень, ощупывая обеими руками железную обновку. - Запиши!-крикнул Гавлик Божене, сидевшей неподалеку с огромным листом бумаги и пером в руках.-Микату Одраному из Бланицы один барбет... Следующий, подходи. Пиши: Блажену Броде из той же общины один наконечник и копье и один топор. Ратибор сидел неподалеку, уничтожая большой кусок сыру, запивая его пивом. - Ратибор! Эй, Ратибор!-донесся крик посыльного. - Иди скорей, тебя воевода кличет! Ратибор бросил недоеденные сыр и хлеб, наспех допил пиво, надел шлем и быстрыми шагами поспешил за посыльным. Ян Жижка встретился ему на пути в замок. - Слушай, сынок, на днях мы выступаем из Пльзеня. Слыхал об этом? - Слыхал, отец. - Ты со своей сотней пойдешь в голове отряда. Подбери самых добрых ребят. Сколько у тебя в сотне воинов? - Сегодня пятьдесят семь - те, что могут сами идти и биться, да двенадцать ребят еще от ран не оправились. - Хорошо. Возьми с пяток самых здоровых искусных лучников. С ними будешь идти на расстоянии стрелы впереди от отряда. Чтобы зорко смотрел во все стороны! Нас мало - того и гляди, паны в мешок возьмут нас... Ратибор поспешно направился к своей сотне. 20 марта, едва первые, робкие лучи рассвета окрасили в розовый цвет верхушки башен пльзенской крепости, в лагере загремели барабаны и протяжно завыли трубы. Через какие-нибудь полчаса весь отряд Яна Жижки и Брженека Швиговского уже построился в походную колонну и был готов к выступлению. Ян Жижка вышел вперед и сказал: - Братья! Сейчас мы отдаем врагам этот город, чтобы уйти в нашу новую твердыню-Табор. Собирайтесь с мужеством и верой, ибо враги наши многочисленны и будут пытаться, не допустив нас до Табора, уничтожить на дороге. Требую от вас всех самого строгого послушания вашим начальникам, терпения и беспримерного мужества! И тут же все воины как один запели боевой гимн, недавно сложенный народным певцом Яном Чапеком. Ян Жижка вскочил в седло и махнул булавой. Вновь загрохотали барабаны, и братское войско направилось к воротам крепости. Впереди ехали Жижка и его ближайшие помощники. Знаменосцы везли знамя с изображением чаши, далее шли пешие воины, окружавшие обоз из двенадцати телег, на которых ехали те, кто не мог идти пешком. В воротах отряд остановился. В сопровождении нескольких латников из крепости выехал Брженек Швиговский. Перед ним ехал воин с белым флагом. После нескольких минут переговоров парламентеры разъехались, и братское войско выступило из крепости. Ратибор со своим небольшим отрядом шел впереди колонны. Весна была в полном разгаре. Недавно сошел последний снег. Колеса тяжелых телег глубоко погружались в дорожную грязь. Лошади, запряженные цугом, с трудом тащили нагруженные телеги. Пешие воины шли гуськом по обочинам дороги. Весеннее солнце блестело на вычищенных шлемах и нагрудниках воинов. Ветер развевал хоругвь, плывшую в голове колонны рядом с крупным белым конем, несшим на себе воеводу братского отряда Яна Жижку. На телегах сидели еще не вполне оправившиеся от ран воины, дряхлые старики и старухи, дети. Молодые жены и сестры бойцов бодро шагали рядом. По обеим сторонам дороги на расстоянии пущенной стрелы стояли плотными рядами войска католического союза панов и недавно прибывших свежих подкреплений, присланных императором Сигизмундом своему наместнику Ченку из Вартемберка. Невдалеке, на пригорке, окруженный блестящей свитой, сидел на вороном коне пан Вацлав из Дубы и с интересом наблюдал выход из города грозных войск Яна Жижки. Пан Вацлав полагал, судя по сопротивлению, какое оказывал Ян Жижка его войскам, что у народного вождя по меньшей мере должно было быть тысячи две-три воинов, и пан Вацлав был несказанно удивлен, когда мимо него из города вышел отряд в четыре сотни пеших воинов, с десяток конных, включая самого Яна Жижку, да двенадцать телег; вместе с отрядом двигалась большая толпа женщин, детей, стариков. Один из молодых рыцарей, убедившись, что в городе не осталось больше ни одного воина из народного ополчения, осмелился обратиться к пану Вацлаву: - Не думает ли благородный пан Вацлав, что никто сейчас не помешает нам стереть в порошок всех этих оборванцев вместе с их вожаками Яном Жижкой и Брженком Швиговским? Вацлав высокомерно смерил взглядом ретивого рыцаря и сухо отрезал: - Нам мешает это сделать только одно - слово Вацлава из Дубы. Если пану это непонятно, попросите разъяснения у самого пана Яна Жижки из Троцнова. Он, может быть, сумеет вам разъяснить это лучше, чем я. Рыцарь с обиженным лицом отъехал от не в меру, по его мнению, великодушного пана Вацлава. Но все же наместник Сигизмунда, глядя на удаляющийся отрядик и отдавая приказ своим войскам занять оставленный город, почувствовал себя одураченным хитрым паном Яном из Троцнова. А отряд тем временем удалялся все дальше и дальше на юго-восток. Ратибор вместе со своими разведчиками переоделся в крестьянское платье и, осторожно заходя в окрестные деревни, собирал сведения о противнике. Мужики охотно сообщали Ратибору и его воинам самые подробные сведения о местопребывании и силах противника. Благодаря этой осведомленности Ян Жижка и Брженек Швиговский избегали встреч с кишевшими в окрестностях отрядами неприятеля. Таким образом, отряд благополучно прошел около восьмидесяти километров и двигался по направлению к городу Писку. Во время ночного привала Ратибор, по обыкновению, отправился в сопровождении трех своих воинов в соседнюю деревню выяснить обстановку. Проходя через лес, они услыхали конский топот. Судя по беспорядочному перебору конских ног, можно было заключить, что по лесной дороге ехали двое, и притом рысью. - Ложись!-шепотом скомандовал Ратибор и спрятался за толстый ствол бука. Верховые быстро приближались. "Видно, едут латники,-мелькнуло в уме Ратибора.-Своих здесь быть не может. Значит, враги". - Ребята, готовьсь-берем живьем!-И Ратибор приготовился к прыжку, держа наготове обнаженный кинжал. Прошло еще несколько минут напряженного ожидания, и привыкшие к темноте глаза Ратибора различили силуэты всадников, быстро приближающихся к засаде. Едва всадники поравнялись с Ратибором, он одним прыжком оказался на седле позади первого всадника. Острие его кинжала было приставлено к горлу латника. Позади послышался короткий шум борьбы, испуганное фырканье лошади, чье-то прерывистое дыхание, потом сдавленное хрипение-и все смолкло. - Слезай! - негромко приказал Ратибор своему пленнику, крепко держа его левой рукой за горло. Еще момент - и всадник лежал на земле рядом со своим товарищем. Прошло еще немного времени - и оба пленника стояли перед Яном Жижкой. Разведка оказалась на редкость удачной: у одного из латников нашли письмо пана Дивучка к магистру ордена иоаннитов пану Страконицкому о том, что отряду Яна Жижки готова засада у Писка и что пан Дивучек и пан Гынец благодарят идущего к ним на помощь со своими рыцарями пана Страконицкого. Закончив чтение письма, Ян Жижка нахмурил густые брови. - Придется изменить наш путь. Раз на Писек идти нельзя, пойдем на Судомерж, а оттуда прямо на Табор.

- Но почему, брат Ян, ты хочешь взять путь на Судомерж? - возразил Брженек Швиговский. - Нас и там накроют: ведь у панов Гынца и Дивучка и у пана Страконицкого войско все конное. - Встречи с конницей этих двух противников нам все равно не избежать. Куда бы мы ни пошли, они все равно нас нагонят. Если так, то мы должны встретить панов там, где мы можем разъединить их. Поэтому я и выбираю путь на Судомерж. Там между двумя реками все пространство занято большими прудами. Рыцарской тяжелой кавалерии среди этих прудов будет трудно развернуться. Мы же, укрывшись за боевыми возами, сможем хорошенько их потрепать. Понятно, брат Брженек? - Да, пожалуй, ты прав, брат Ян. Но тогда нам надо, не медля ни минуты, сниматься и двигаться на Судомерж, чтобы поутру найти удобное место для возового укрепления. - Иди и подымай всех, брат. Трогаемся. Спустя полчаса весь отряд выступил, резко изменив направление. На рассвете Ян Жижка получил известие, что его противники, узнав об изменении маршрута отряда, также переменили направление. Пан Дивучек бросился со своей конницей восточное Судомержа, а иоанниты наступали с запада. 25 марта неподалеку от деревни Судомерж Ян Жижка, ехавший далеко впереди отряда, остановился у большого высохшего пруда. Не слезая с коня, Жижка внимательно оглядел всю местность вокруг. Утро уже наступало. Берега пруда Шкареды были уже покрыты молодой весенней травой, и эта яркая зелень еще больше оттеняла темно-коричневую поверхность сухого дна. У края озера возвышалась плотина.

Ян Жижка вместе с Брженком Швиговским осмотрели пруд и шагом въехали на плотину. - Здесь мы поставим наше возовое укрепление - тогда железные паны смогут атаковать нас только через пруд. Вот тут мы их и встретим. - И, выпрямившись в седле, Жижка отрывисто приказал:-Встречай возы, ставь крепость и размещай людей! Брженек дал шпоры коню и помчался навстречу приближающемуся по берегу отряду. Как только телеги одна за другой въезжали на плотину, лошадей отпрягали, а телегу ставили боком к фронту, причем каждая телега скреплялась с соседней специально для этого устроенными цепями. Бока телег заставлялись крепкими щитами с бойницами для арбалетов и луков, а в некоторых-для маленьких пушек, тарасниц. Другие щиты спускались до земли для защиты сидящих за телегами воинов. Впереди каждой телеги торчало по нескольку крепко приделанных копий против атакующей конницы. Все женщины и дети были сосредоточены внутри укрепления; там же стояли и отпряженные лошади. Некоторые женщины также вооружились луками и арбалетами, а подростки-мальчишки разместились на телегах, держа в руках самодельные пращи с запасом камней. Без лишних слов, без малейшей торопливости, спокойно и сосредоточенно воины, начальники, старики, женщины и дети быстро стали готовиться к сражению. Ян Жижка сам обходил каждую телегу, осматривал каждого воина и по-хозяйски ворчал на малейшую небрежность. Проходя мимо телеги, у которой расположилась семья Дубов, воевода услыхал за своей спиной внезапный грохот доспехов, сопровождаемый крепким проклятием. Ян Жижка с любопытством оглянулся и увидел, что Ян Рогач поднимается с земли, стараясь освободить свои длинные зубчатые шпоры, запутавшиеся в каких-то тряпках. - И кто это здесь разбрасывает? Запутался вот шпорами и полетел на землю из-за проклятого бабьего тряпья! - Рогач, свирепо ругаясь, дергал ногами, но никак не мог освободить свои шпоры от длинного женского покрывала. Подбежала Текла: - Позвольте, я его сниму. Прошу прощения, это мое покрывало. Я расчесывала голову и случайно его здесь положила. - И старушка поспешно освободила ноги пана Рогача от злополучного покрывала. Ян Жижка раскатисто хохотал над неловкостью Рогача и уже собрался идти дальше, как заметил, что на него в упор глядит девушка, как будто желая что-то сказать, но не решаясь. - Ты, дочка, хочешь сказать мне что-нибудь? - просто и благодушно обратился воевода к девушке. - Чего робеешь? Говори. Девушка стала от смущения пунцовой и не могла вымолвить ни слова. - Да говори же! - нетерпеливо повторил Жижка. - Пусть пан простит мою глупость... Я увидела, как пан Ян Рогач запутался в тетином покрывале, и мне пришло в голову, что, если набросать перед плотиной по дну озера в камыше все наши женские покрывала, рыцари в них запутаются не хуже пана Яна Рогача и попадают в грязь, а наши в это время будут их рубить и бить топорами. Улыбка постепенно сходила с лица Яна Жижки, и при последних словах девушки оно было уже совершенно серьезным. - Клянусь честью, выдумка хороша! Молодец, дочка! А ну, брат Енек, собери у всех наших женщин покрывала и прикажи разбросать их перед крепостью среди камыша. Собрать все, сколько есть! Ян Рогач с недовольным видом, но без секунды промедления принялся выполнять приказание воеводы. Скоро все дно пруда перед плотиной было покрыто сотнями покрывал. Ян Жижка наблюдал за выполнением своего необычного приказания и, вспомнив об авторе идеи, обернулся. Девушка все еще стояла рядом и тоже глядела, как разбрасывают покрывала. - Как тебя звать, дочка? - Божена. - Спасибо тебе, Божена, за добрую мысль. Ты здесь с родней? - Я сирота. Меня взяла к себе еще в Праге семья Дубов. - Какой Дуб? Войтех, что ли? Оружейник пражский? - Да, пан Ян. - Вот оно что! Так это, значит, ты украла сердце моего Ратибора? Знаю я всю вашу историю... Да ты не смущайся, не красней. Вот придем в Табор, так я сам с Войтехом поговорю. Думаю, что в моей просьбе он не откажет. Так что... - Пан воевода! Железные паны показались с двух сторон! Перед Яном Жижкой стоял запыхавшийся дозорный. - К оружию! - пронесся клич воеводы. Укрепленный лагерь мгновенно затих. Каждый занял свое место и приготовился к встрече врага. Скоро на горизонте показалась длинная, поблескивающая металлом полоса, извивающаяся, как гигантская змея. Ратибор со своей сотней стоял неподалеку от Брженка Швиговского. Тот стоял, вытянувшись во весь рост, и неподвижно глядел, прикрыв от солнца глаза ладонью, на приближающуюся рыцарскую конницу. - Тысячи три, наверно, будет! - сквозь зубы процедил Брженек. На противоположном берегу пруда уже совершенно ясно обозначилась железная стена всадников, и скоро точно такая же стена появилась позади первой. Ратибор видел, как железная колонна рыцарей спустилась с берега на сухое дно пруда и, устремив копья вперед, начала прибавлять ходу, а затем, перейдя в галоп, поскакала прямо на возовое укрепление. Но, едва проскакав сотню шагов, громадные кони, отягченные закованными в железо всадниками, стали проваливаться в вязкий сырой ил. Лошади падали на колени, всадники летели через их головы, задние ряды налетали на упавших лошадей и, в свою очередь, падали. Видя невозможность атаковать плотину в конном строю, рыцари бросили коней и кинулись в атаку с обнаженными мечами в руках, издавая грозный воинский клич.

Увязая в липком, вонючем месиве, рыцари все же упорно сплошной толпой бежали к плотине. Наконец первые сотни спешенных рыцарей и несколько конных добрались до разбросанных покрывал. Хотя нервы Ратибора были напряжены до предела, но он не мог удержаться от смеха, когда увидел, как на всем бегу рыцари стали путаться в лежащих покрывалах, спотыкаться и падать в грязь, беспомощно пытаясь вновь встать на ноги. Доспехи рыцарей с головы до ног были покрыты грязно-коричневым илом. В этот момент разом грянули гауфницы, тарасницы и гаковницы, а лучники и арбалетчики выпустили на атакующих сотни стрел. Мальчишки, не отставая от своих отцов и братьев, с громкими криками поражали врага градом камней. Но всё новые и новые волны закованных всадников вливались в узкое пространство озера и пытались достигнуть плотины. Озеро в этот момент напоминало исполинский муравейник. Над головами сидевших за щитами Ратибора и Брженка Швиговского раздался знакомый громовой голос: - Вперед, детки, за чашу! За мной! И через щит перемахнула дюжая фигура Яна Жижки; в руке воеводы была его знаменитая палица. И сразу же все четыре сотни воинов с цепами, копьями, топорами и мечами в руках бросились через возы вниз с плотины в гущу рыцарей. Ратибор бежал впереди вместе с Брженком Швиговским. Перед ними в руках знаменосца полыхала по ветру братская хоругвь с чашей. Мчавшийся рядом с Яном Жижкой огромный Прокоп запел боевой гимн таборитов, тут же подхваченный сотнями голосов. Рыцари, не ожидавшие столь стремительного удара, были ошеломлены и растерялись. Рослые, здоровые крестьяне молотили своими страшными цепами по рыцарским шлемам и доспехам, с одного удара превращая их в лепешку. Тяжелые топоры лесорубов и мастеровых с лязгом прорубали латы и кольчуги. Ратибор действовал топором, не спуская глаз с Яна Жижки. Воевода пробивал себе дорогу среди сгрудившихся рыцарей. Рядом с ним шли Прокоп Большой, Прокупек, Ян Рогач и другие. Мимо Ратибора промчались Войтех и Штепан с криком: "Чаша! Чаша!" За громоподобным басом Войтеха почти не было слышно тоненького голоса Штепана. Войтех бежал с тяжелым двуручным мечом, а Штепан, со щитом на левой руке, размахивал легким поясным мечом. - Ого!-невольно усмехнулся Ратибор.-Бакалавр-то наш каков! Ратибор заметил, как в одном месте завязалась особенно ожесточенная сеча. Сквозь молниеносно вздымающиеся и опускающиеся с металлическим стуком клинки, мечи и топоры виден был рыцарь в богатых, отделанных золотом доспехах, с пышным белым султаном на шлеме. "Пан Гынец", - сообразил Ратибор и стал, нанося сокрушительные удары топором, пробиваться к рыцарю. Много раз его оттискивали назад, но в конце концов, удачными ударами свалив двух противников, Ратибор оказался лицом к лицу с паном Гынцем. Рыцарь что-то кричал своим воинам, но его слова были заглушены беспрерывными ударами стали о сталь, яростными воплями и исступленными проклятиями сражающихся. Ратибор, сжав зубы, ухватил покрепче обеими руками длинную рукоятку топора, размахнулся и со всей силы обрушил сокрушающий удар по шейной застежке панциря. Как оружейник, он знал, где самые уязвимые места в рыцарских доспехах. Топор со всего маху разрубил застежки панциря и глубоко вонзился в шею рыцаря. Пан Гынец упал па оба колена. - Готов пан Гынец! - сказал вслух Ратибор и в этот же момент от сильнейшего удара по шлему выронил топор и бессильно опустился на землю. Сколько он был без сознания, Ратибор не знал. Открыв глаза, он увидел себя лежащим ничком под чьим-то тяжелым телом в доспехах. Перед его лицом лежала на земле стальная рыцарская перчатка, запачканная кровью. С огромным напряжением сил Ратибор выкарабкался из-под придавившего его мертвого тела. Встав сначала на четвереньки, он, превозмогая страшную слабость, поднялся на ноги. В голове стоял шум, как будто в ней звенели миллиарды комаров. Тупая боль не позволяла повернуть шею. Осмотрелся кругом. Видимо, бои кончился. Солнце уже перевалило к западу. Все пространство, что мог охватить его взор, напоминало спящий лагерь утомившихся воинов и лошадей. Только одно было странно: люди лежали в самых диких, нелепых позах, а зачастую сплошными кучками друг на друге. Над головой противно каркало воронье. Очень много воронья. Но когда-то эту картину он уже видел. Где и когда?.. Да, Грюнвальд... Ратибор медленно выпрямился и, едва передвигая ослабевшие, словно неживые ноги, побрел через поле битвы, увязая на каждом шагу в топкой грязи. Какие-то воины ходили между убитыми, нагибались, вновь поднимались и шли дальше. Поле боя было тихо и безмолвно. Ратибор увидел вдалеке плотину и на ней возовое укрепление с колеблющимся над ним стягом, украшенным чашей. С огромным трудом он шел все дальше и дальше. Голова нестерпимо болела. Он постарался снять свой шлем. С правой стороны шлем был сильно смят. "Удар секирой, - промелькнуло в сознании, - но, видно, череп остался цел". С нечеловеческими усилиями он добрел до плотины и тут словно сквозь какой-то туман увидел, что кто-то со странным, словно детским плачем быстро сбежал сверху прямо к нему и крепко схватил его. Чьи-то руки, но уже твердые и сильные, подхватили под локти, и он почувствовал, что его осторожно повели вверх по насыпи. От боли он не мог поднять голову и видел только бурую землю, а рядом с собой чьи-то ноги. Сбоку кто-то шел и всхлипывал так жалобно-жалобно... Наконец он наверху. Его бережно посадили на что-то мягкое. На темя положили мокрые тряпки. Стало легче. Осторожно поднял голову и оглянулся. Он-в палатке. Рядом с ним стоит с кувшином в руках и с полотенцем Божена, тут же Блажек. Напротив-носилки из жердей; на них лежит с бледно-желтым лицом, со сложенными на груди руками, с закрытыми глазами, Брженек. В руках-зажженная свеча. За палаткой кто-то резким голосом сказал: - Теперь, детки, на Табор! Милостью господней мы, четыре сотни божьих воинов, положили две тысячи железных панов и с ними самих пана Гынца и магистра иоаннитов. Наших легло не так много, но наихудшее то, что потеряли мы брата Брженка Швиговского.

Глава V

1. ТАБОР НА ПОМОЩЬ ПРАГЕ

Ратибор сидел на пустом бочонке и грелся на солнце. Теплый апрельский ветерок приятно обдувал его лицо, а ласковые лучи весеннего солнца пробуждали в нем новые силы. В этот день Ратибор впервые после своей тяжелой контузии при Судомерже сам, без посторонней помощи, вышел на свежий воздух. Он с любопытством смотрел по сторонам. Тут был Табор. Тот Табор, куда с такой отчаянной смелостью и дерзостью сквозь гущу многочисленных войск католических панов стремился маленький отряд Жижки, вдохновляемый мечтой построить свой город- неприступную твердыню. Мечта создать Табор придала воинам Жижки силу и смелость разгромить в десять раз сильнейшего противника. И вот Ратибор с интересом наблюдал, как тысячи мужчин и женщин трудились над постройкой совершенно нового города на месте развалин замка Градище. Непрерывно мимо Ратибора проносили бревна, стволы деревьев, доски. Воздух был наполнен беспорядочным стуком молотков, топоров, визжанием пил, грохотом сваливаемых брусьев и досок, криками и возгласами плотников. Такой дружной работы Ратибор никогда в своей жизни не видел. Уже вытянулись длинные ряды новых, приветливых деревянных домиков, над которыми возвышался шпиль таборитской церкви с чашей вместо креста. Тысячи таборитов не покладая рук трудились над возведением разрушенных крепостных стен вокруг города и цитадели.

По временам мимо проходили торопливой походкой занятых людей знакомые Ратибору табориты, останавливались около него, сердечно радовались его выздоровлению и, пожелав скорого и доброго здоровья, спешили на работу. - Как здоровье, брат? - Штепан уселся рядом, положив меч на колени. Ратибор поднял глаза на Штепана и добродушно усмехнулся: - Как видишь, понемногу выползаю. Хорошо, что ты ко мне пришел, мы с тобой бог знает когда по душам говорили. - Ратибор, а знаешь, что я тебе скажу? Слыхал я, что сам отец Ян Жижка берется быть твоим сватом. Ратибор быстро поднял лицо, щеки его покрылись румянцем. - Сам пан Ян? Ты наверное знаешь? Ну, тогда, пожалуй, мои старики не выдержат и сдадутся. Уж если наш отец возьмется за дело, никто перед его волей не устоит... Ратибор был смущен и постарался поскорее переменить тему разговора: - Расскажи мне, Штепан, о Таборе, как здесь жизнь налажена. Я ведь ничего не знаю. - Да в двух словах всего не скажешь. Народ сюда валит валом со всех сторон Чехии, даже из Моравии уже появились путники. Но больше всего из южной и юго-западной Чехии-с земель рожмберкского пана. - Ну, а как управляется община? - Народ выбрал для управления делами общины старшин, а для начальства над войском-четырех гетманов: Микулаша из Гуси, Збынка из Бухова, Хвала из Ржепиц и нашего пана Яна Жижку. Приехал сюда родной брат пана Яна-Ярослав, тоже славный воин. И живем мы тут все как братья и сестры. Нет у нас ни панов, ни патрициев - все равны пред святым писанием; по нему мы и свою жизнь строим, и суд у нас для всех один - по писанию: и для панов, и для кнезов, и для простого мужика. Вся наша община таборитов делится на две половины: одна состоит в польном войске, а другая в это время занимается хозяйством. Это установили для того, чтобы и войско всегда было наготове и чтобы мы были сыты, одеты, обуты и имели над головой крышу. Да всего ведь сразу не расскажешь! Вот поправишься - сам все увидишь. Ратибор только диву давался. Все это было для него ново. - Верно, так все сразу нельзя понять. Поживу-сам разберусь. А что делается в Чехии? - О, ты бы только знал, что сейчас в Чехии творится! Пока ты болел, наши отняли у пана Ольдржиха из Усти Седлице, а потом замок Раби пана Крка из Ризмберка. А под Ожидами дали по шеям пану Микше, и почти всех коней у панов забрали. Сейчас пан Ян Жижка будет свою конницу обучать. Всех, кто был раньше шляхтичем, оруженосцем или конным латником, соберет в свою таборитскую конницу. Пан Ян говорил, что как ты поправишься-туда тебя сотником поставит. Ратибор весь засиял: - Эх, жаль, нет моего Соколька! - Пан Ян тебе такого коня выберет, что не хуже твоего Соколька будет. Кони ведь рыцарские. - А пленных много забрали? - Хватит! Они строят стену вокруг Табора. С юга и запада, где Табор обтекают Лужница и Тесминица, - там двойная стена, а с востока, где речки нет, - там возводятся тройные стены в тридцать локтей высоты и двадцать толщины. - Знатно, знатно!.. Значит, народ повсюду поднялся? - Мужики по всей Чехии встали с оружием в руках против Сигизмунда, панов и римской церкви. Народ воюет за правду. - Значит, - проговорил задумчиво Ратибор, - на добрую почву упали семена, что вы, ученики нашего мученика Яна Гуса, посеяли? - Да, брат, простой народ поднялся и будет драться до конца, а вот бюргеры и шляхтичи -как бы они нам не всадили нож в спину. - Что ж, в Праге так и получилось: мы дрались, а староместские коншели через голову Яна Жижки и Микулаша из Гуси мир с врагами заключили. Правда, в Новом Месте хорошо-там коншели из нашего брата, ремесленников. Это уж Ян Желивский постарался. Они идут вместе с беднотой... Но Штепан не дал ему договорить: - Эх, какой я чудак! Ты только с постели поднялся, а я тебя разговорами замучил... Постой, я тебе помогу. Не переставая ворчать, Штепан помог Ратибору подняться и, поддерживая его под руку, повел в палатку. Так понемногу начал выздоравливать Ратибор. Войтех и Божена все дни проводили на постройке нового домика. Строили его для Дубов пражские друзья оружейника, и через несколько недель семья Дубов перешла из палатки в свой дом и отпраздновала новоселье. Домик был маленький - две комнатки внизу и одна наверху. В одной из нижних комнат стоял сложенный из камней обширный очаг. Комната была обставлена наскоро сделанными столами, скамейками, кроватями, грубоватыми, но зато на диво прочными. Рядом с домиком построили обширную оружейную мастерскую и кузню, где Войтех командовал десятком подмастерьев и учеников. Оружия требовалось много и срочно. Делали новое, починяли старое и захваченное в боях. Войтех был весел, бодр и как будто помолодел. Гавлик и Иозеф, добровольно оставшиеся у Войтеха в черные дни его разорения, не покинувшие Дубов и далее, теперь стали близкими помощниками главного оружейника Табора- Войтеха Дуба. Комнаты были тесноваты, и поэтому Войтех и Текла могли пригласить на новоселье только Яна Жижку с братом и еще двух-трех друзей, да и угощение было скудным. В почетном углу усадили Яна Жижку, рядом с ним расположился его брат Ярослав, далее уселись на лавках Вацлав Коранда, Микулаш из Гуси, Штепан, Ратибор, Гавлик и Иозеф, медник Марк с дочкой Раечкой и зятем Болеславом. Прислуживали за столом Текла с Боженой. Гости были народ непривередливый и сразу же оказали должную честь незамысловатому угощению и легкому домашнему вину. - Ну, брат, с новосельем тебя! -протянул Ян Жижка свою кружку и чокнулся с Войтехом. - Жить тебе в этом доме сто лет и не знать заботы! - Спасибо, пан Ян! Коли так, пусть уж мы с Ратибором послужим за правду тоже сто лет, пока на земле чешской всю кривду не выведем. Все вокруг зазвенели кружками. - Как ты думаешь, Войтех, я пришел к тебе только поздравить с новосельем? - Не знаю, пан Ян, что еще есть у вас на уме. - Есть еще одно дело, и немаловажное. Все приумолкли и с интересом следили за беседой Жижки с хозяином дома. - Тем лучше для меня, что у пана Яна имеется ко мне важное дело, - с улыбкой заметил Войтех, тоже заинтересованный. - Я человек военный и долго ходить вокруг да около не люблю. Скажи мне, Войтех: как ты думаешь, могут ли быть в Таборе богатые и бедные? Старик помолчал, насупив седые брови, потом медленно и не совсем решительно проговорил: - По моему разуменью, не могут, потому как у нас тут не с чего богатства добыть - все служат братству и всякий отдает ему свой труд. - И я так думаю. Всякий свое богатство здесь отдает общине. Правда ведь? - По-моему, так, - согласился Войтех. - А если так, то и приданое Божены также пойдет в общину? Вопрос застиг старика врасплох, и он явно был смущен, не зная, как ответить. - Вишь, какое дело... Ян Краса оставил мне для приданого Божены двадцать коп грошей. Когда у меня дела пошли под гору, я из предосторожности передал их на хранение Милану, а Милан, уходя в Моравию, отдал их снова мне - все деньги целы до последнего. Пускай Божена сама решает, ее приданое. Где Божена? Божена вошла и вопросительно взглянула на Теклу. - Вот тебя отец и пан Ян хотят о чем-то спросить. Ратибор, который во все время разговора чувствовал себя очень неловко, зная, что дело так или иначе коснется его и что сейчас решится его судьба, не выдержал и незаметно улизнул во двор. Никто из присутствующих, кроме Штепана, не заметил его бегства. Божена между тем стояла перед Войтехом и, догадавшись по озабоченным лицам Войтеха и других, что ее собираются спрашивать о чем-то важном, заволновалась и смутилась. Войтех же, сдвинув брови, обратился к ней: - Пан Ян захотел узнать, как ты намерена распорядиться в дальнейшем своим приданым, что за тобой дает наш дорогой друг и твой благодетель Ян Краса. Божена молчала, делая героическое усилие собраться с мыслями, но в ее голове в этот момент все смешалось. Ее глаза встретились с лукавым взглядом Раечки: та незаметно для других выразительно мигала ей, стараясь этим ободрить растерявшуюся подругу. Неожиданная помощь пришла к Божене в лице пана Микулаша. - Слушай, девушка, не робей и не пугайся. Дело простое: мы все живем общиной, для которой отдаем все, что у нас есть, а если придется, то и нашу жизнь. Так вот, брат Ян и спрашивает Войтеха, желаешь ли ты стать воистину сестрой нашего братства или, может быть, ты пожелаешь жить так, как живут все люди там. - И пан Микулаш махнул рукой в сторону. - Воля твоя: желаешь - можешь свое приданое внести как свою лепту в кассу общины; желаешь-можешь сохранить его за собой, как твою собственность, и не входить в общину таборитов. Никто не хочет вмешиваться в твою жизнь. Божена собралась с духом и чуть слышно проговорила: - Я желала бы, чтобы мое приданое пошло Табору. Люди за наш Табор умирают-можно ли говорить о каких-то деньгах! - Двадцать коп - это для нее "какие-то деньги"! - проворчал Войтех. Ян Жижка, в свою очередь, обратился к Войтеху и Текле: - Мне кажется, самое разумное будет поступить таким образом: если Божена желает отдать свои двадцать коп грошей Табору-мы препятствовать ее воле не станем, но зато, когда наступит время ей идти под венец, община позаботится о ее будущем. Войтех удовлетворенно закивал головой. Предложение Яна Жижки, видимо, всем пришлось по душе. - Я вижу, что Войтех и Текла довольны, Божена тоже, но недовольным остался я. - Вы, пан Ян? - с испугом вскрикнул Войтех. - Но, ради бога, чем же? - А тем, что ты обидел моего хорошего сотника и верного таборита Ратибора. - Я обидел Ратибора?-в полном недоумении пролепетал старик. - Да когда же и чем? Хоть четвертуйте меня, не понимаю! Эй, Ратибор, чем я тебя обидел, сынок? Тут все заметили, что Ратибора в комнате нет. - И что ты зря мучаешь Ратибора и Божену? Зачем ты из ложной гордости и излишней щепетильности отказал им в счастье? Теперь, я думаю, у тебя вовсе нет повода бояться, что твой сын женится на богатой невесте. Правда ведь? Войтех ожесточенно теребил бороду и молчал, низко наклонившись над столом. - Войтех, это будет первый брак в нашей таборской общине, брак по обряду чаши. Грех препятствовать ему,-вмешался Коранда. - Что ж, наш кнез, как говорится, попал в самую точку,-снова прогудел низкий бас Микулаша.-Право, Войтех, скажи спасибо, что у тебя такой послушный, словно ягненок, сын. Я знаю таких, что не поглядели бы на то, что ты отец, а взяли бы да окрутились у первого встречного попа. - Лучшей пары и не найдешь, хоть сто лет ищи! - вставил свое слово и закадычный друг Войтеха медник Марк.-Зря ты, Войтех, упрямишься. - У Божены ни отца, ни матери, а дядя в отсутствии. Ты, Войтех, сейчас заменяешь ей отца. Вот я, Ян Жижка из Троцнова, напрямик тебя спрашиваю: согласен ли ты отдать руку своей воспитанницы Божены Пташки сотнику таборитов Ратибору Дубу, сыну славного пражского оружейника Войтеха Дуба? Войтех вздохнул и, не отвечая на слова, обратился к Текле: - Жена, ты слышала, пан Ян Жижка сватает за Ратибора нашу Божену. Текла стояла взволнованная, сложив на груди руки и сурово поджав губы; она укоряюще заметила мужу: - Если бы обычай не велел мне почитать тебя как мужа, я бы сказала тебе все, что накопилось у меня на сердце, глядя на Божену и Ратибора. Кабы не твое воловье упрямство, давно бы сыграли свадьбу, да какую славную!.. Хоть ты и первый в Праге оружейник, муж, а в этих делах словно слепой в огороде. Войтех не привык слышать от Теклы подобных речей, особенно при посторонних. - Хватит, жена! - насупившись, оборвал он Теклу и поднялся с лавки. - Вы, пан Ян, конечно, не примите в обиду слова старика, но отчего пришло вам на ум толковать об этом деле при всем честном народе? Разве нельзя было это как-нибудь... скажем, наедине поговорить да обсудить, что и как? - В голосе Войтеха звучала затаенная обида. - Не обижайся, старина,-мягко возразил ему Ян Жижка, - все мы здесь как одна семья. А с другой стороны, не скрою, хотелось мне, чтобы наша община узнала, что для Войтеха лучше родного сына сделать несчастным, чем взять чужие деньги. Хочу, чтобы это было хорошим примером для всего нашего братства. Но все-таки за тобой слово, Войтех. - Ян Жижка прищурил свой единственный глаз. Старик перекрестился и сказал твердо, как будто отдал команду: - Добро. Пусть будет по-вашему, пан Ян. Зовите их сюда. Штепан мигом вскочил из-за стола и бросился во двор. Ратибор стоял около кучи лат и кольчуг и, казалось, был всецело занят разглядыванием этой груды ржавого железа. Штепану пришлось несколько раз его окликнуть, и, только когда он над самым ухом крикнул: "Ратибор, тебя отец зовет!", тот медленно обернулся и с деланным безразличием спросил: - Зовет? А зачем? - А вот ты иди, да поскорее,-там узнаешь зачем,- торопил его Штепан, слегка подталкивая в спину. Ратибор не спеша пошел в дом. Войдя в комнату, он все же смутился и потупил глаза в пол. Посреди комнаты, окруженные гостями, стояли Войтех и Текла, держа за руку тоже готовую провалиться сквозь землю Божену. - Ратибор, подойди ко мне, - важно сказал Войтех. Ратибор стоял как вкопанный, но Штепан, крепко взяв его за локоть, подвел к отцу. - Пан Ян Жижка просил отдать тебе в жены нашу воспитанницу Божену. Пан Ян сказал, что это ваше желание, да и ты мне об этом уже говорил. Так ли это? - Так, отец, - насколько был в силах, твердо ответил Ратибор. Войтех повернулся к Божене: - А ты что скажешь? - Так, дядя Войтех,-чуть слышно прошептала Божена, не смея поднять глаза и машинально играя кончиком своей длинной косы. - Тогда, с божьего благословения, и мы с женой выражаем свое согласие на ваш брак. Дайте сюда ваши руки, и да благословит вас господь счастливым супружеством! Когда все, начиная с Микулаша и Яна Жижки, с веселыми возгласами и прибаутками поздравили жениха и невесту, Войтех торжественно объявил: - По обычаю, свадьбу сыграем осенью, а пока, Текла, подавай чего-нибудь покрепче-выпьем за нареченных! Долго еще длилось празднование помолвки. Едва только гости выпили по стакану в честь Яна Крестителя, как, по старому чешскому обычаю, назывался последний стакан вина, в комнату вошел один из оруженосцев Яна Жижки и в нерешительности остановился у двери. - Что тебе, Иозеф? - крикнул через стол Жижка. - Ты, верно, за мной? Тот молча наклонил голову. Войтех же подошел к оруженосцу и, схватив его за плечо, заставил присесть к столу и выпить стакан вина в честь помолвленных. - Но все-таки, Иозеф, что приключилось? - повторил свой вопрос Ян Жижка. - Пан Збынек и пан Хвал послали меня отыскать вас, пан Ян, и пана Микулаша, чтобы вы немедленно шли в радницу. Прибыли какие-то люди из Праги. - Ого! Говоришь, из Праги? Ян Жижка молча поднялся. Его веселость мигом исчезла. Все поняли - эти люди принесли в Табор важные новости. Ян Жижка, Микулаш и Коранда быстрыми шагами направились в радницу-дом, где происходили совещания старшин таборской общины. Это было довольно обширное деревянное здание, пока еще в один этаж, и по своему виду оно ничем не отличалось от других домов, за исключением лишь своей величины. В комнате, где происходили заседания совета старшин, уже сидели на длинных лавках гетманы Збынек из Бухова и Хвал из Ржепиц, Микулаш Пельгржимов и другие старшины общины. Тут же находились четверо пожилых горожан, среди которых был и Якубек. Пражане были угрюмы. Обмен приветствиями был быстро закончен, и Микулаш, как старший по возрасту, сразу же задал гостям вопрос: - С чем пришли, пражские братья? Тогда поднялся самый пожилой из пражских посланцев и неторопливо, достаточно многословно и пространно стал рассказывать, что происходит в данное время в Чехии, в частности в Праге, и почему они явились в Табор. Причины же появления в Таборе послов пражских чашников оказались следующие. Хотя пражское бюргерство знало, что император, римская церковь и высшее панство - их вековечные враги, но, опасаясь захвата власти городской и сельской беднотой, они предпочли идти на примирение с императором и Римом, надеясь, что за ними останется захваченное имущество церквей, монастырей, немецких патрициев, изгнанных из Праги, и власть над Прагой. Однако скоро эти надежды рухнули. Сигизмунд на сейме в Брно, выслушав пожелания представителей пражских чашников, дипломатично обещал им милостивое свое отношение при условии, если они признают его своим королем. Бюргеры пошли на эту удочку, признали Сигизмунда чешским королем и довольные вернулись в Прагу. Но Сигизмунд в начале 1420 года уже предъявил совершенно новые требования: вернуть в Прагу немецких патрициев и вновь поставить их коншелями, снять все баррикады и цепи с пражских улиц, то есть открыть доступ в Прагу императорским войскам. Короче говоря, Сигизмунд потребовал от пражских чашников полной капитуляции и разоружения. Только тогда староместские бюргеры вспомнили зловещие предупреждения проповедника Яна Желивского. К этому добавилось еще одно: собравший к весне 1420 года большое войско Сигизмунд решил показать свою силу. В Братиславе он приказал казнить двадцать трех братиславских горожан, а двух пражан, привязав к хвостам лошадей, волочить по улицам и потом сжечь. И, наконец, 17 апреля 1420 года папский легат Фердинанд объявил в Братиславе крестовый поход против гуситов. Папский престол в лице папы Мартина V и феодалы во главе с императором Сигизмундом решили с корнем вырвать "чешскую ересь". Со всех сторон в Чехию вторглись орды крестоносцев. Сигизмунд набрал в свое крестоносное войско авантюристов и преступников из Пруссии, Швабии, Тюрингии, Штирии, Мейсена, Баварии, Австрии, Саксонии, Франконии, Венгрии, Хорватии, Далмации, Болгарии, Валахии, Франции, Англии, Брабанта, Вестфалии, Голландии, Швейцарии, Каринтии, Арагонии, Польши и рейнских областей. Войска крестоносцев двинулись на Прагу-"гнездо ереси" - и почти окружили ее. - И вот мы по поручению староместской и новоместской радниц прибыли к вам просить Табор прийти на помощь своим пражским братьям и спасти их от неминуемой гибели, - закончил свою речь старший из послов. Микулаш сидел выпрямившись, сложив на груди руки, Ян Жижка слушал посла, подперев голову рукой, сдвинув брови. Молодой Вацлав Коранда только с участием и горечью качал головой. Збынек из Бухова опустил голову на грудь и что-то бормотал про себя. А Хвал из Ржепиц от удивления и негодования то и дело вскакивал с места и всплескивал руками, в сердцах призывая на голову Сигизмунда все, какие знал, проклятия. После речи посла несколько секунд никто не нарушал молчания. Вести были страшные не только для пражской общины, но и для всего чешского народа. Микулаш встал и обратился к своим собеседникам: - Я думаю, пусть добрые пражские братья сейчас пойдут отдохнуть, а мы тут обдумаем наш ответ и завтра поутру объявим его. Послы чинно откланялись и вышли. Когда Якубек собирался переступить порог, Ян Жижка его окликнул: - Скажи на милость, кого из пражан этот "красный дракон" Сигизмунд так мучил и сжег? Якубек, сумрачно глядя в пол, проговорил: - Один из мучеников - наш уважаемый Ян Краса, а второй... знаю, что студент, но имени не упомнил, простите, пан Ян! - Как? Ян Краса-замучен?-закричал Ян Жижка и в горе схватился за голову. - Ян Краса погиб! Негодяй Сигизмунд! - слышалось в комнате. - Вбить ему, убийце Яна Гуса, зубы в глотку! - рявкнул горячий Хвал из Маховиц, потрясая в воздухе кулаком. Долго совещались таборитские старшины, и, только когда засветились огоньки в маленьких окошках домов, было принято окончательное решение. Полного единодушия среди гетманов и старшин общины не было. Хотя Микулаш и соглашался, что надо немедленно идти с войском на Прагу, но он вовсе не собирался соединяться с пражскими бюргерами. - Мы будем воевать с имперцами, пока их не уничтожим, но сливаться воедино с этими двоедушными богачами, желающими и папу и чашу, невозможно. Нет нам с ними общего пути!-твердил Микулаш. Но Ян Жижка был другого мнения; - Прежде всего - единство всех сил, борющихся против папы и императора. Мы, табориты, должны быть терпимы к чашникам, если они имеют с нами общего врага. И знаешь, Микулаш, у меня и сейчас на душе неспокойно за наше будущее: слишком много развелось у нас всяких сект. Ты знаешь, к чему приведет это бесконечное дробление нашего движения? К гибели всего нашего святого дела! Микулаш был явно недоволен возражением Яна Жижки. - Ты что же, брат Ян, не веришь тому, что говорят наши проповедники Ян Желивский, Мартин Гуска, Вацлав Коранда: что наступает царство Христово на земле? - Я верю лишь в то, что я слышал собственными ушами от нашего святого мученика Яна Гуса и его друга блаженной памяти Иеронима Пражского, а они ни единого слова об этом не говорили. Микулаш упрямо покачал головой: - Никогда я не пойду на союз с толстобрюхими купцами-все равно они нас рано или поздно предадут! - Братья, нам надо сейчас приготовить ответ пражанам,-вмешался в спор Коранда.-Вы никогда не договоритесь друг с другом. - Конечно, мы придем всей нашей силой к ним на помощь! - пылко заявил Хвал из Маховиц. - Но командовать войсками должны табориты, - предложил спокойный Збынек. - Значит, кажется, на этот счет мысли всех братьев одинаковы,-заключил Микулаш.-Брат Вацлав, напиши пражанам наш ответ и завтра поутру вручи. А вы, братья гетманы, давайте готовиться в поход. Завтра же мы выступим. Почти до рассвета Якубек рассказывал в доме Дубов обо всем, что произошло в Праге после их ухода. Печальная повесть о мученической смерти Яна Красы наполнила всех скорбью. По окончании рассказа Якубка Ратибор как бы мимоходом спросил приятеля: - Не слыхал ли ты каких вестей о Шимоне? При упоминании о Шимоне Якубек сразу оживился: - Вот хорошо, что напомнил! Не только слыхал, но даже и видел его. И вы ни за что не угадаете, кто он сейчас! Я глазам своим не поверил. Шимон теперь сотник староместского ополчения. Понятно? - Что? Шимон - чашник? - широко раскрыл глаза Ратибор.-Нет, ты что-то путаешь, Якубек. - Вовсе ничего не путаю-чашник он, и даже считается доверенным человеком среди староместских чашников. - Ого!-многозначительно проворчал Войтех.Видать, Шимон снова какую-то хитрую петлю раскидывает. Беда тому, кто в нее попадет!.. Ну, а ты, Якубек, как? По-прежнему к богачам тянешься? Якубек решительно потряс головой и с необычной для него твердостью заявил: - Нет, я напрасно спорил с Миланом. Жаль, что он еще не вернулся, - я бы ему сейчас сказал: "Ты был прав, Милан, а я вел себя как олух". Большинство наших купцов думают лишь о своем брюхе и кармане. У них совесть и карман заодно. Только страх перед Сигизмундом заставил их просить помощи у Табора. Я же буду просить, чтобы меня приняли в общину Яна Желивского. - Ну, друзья милые, пора спать. Как бы завтра не объявили поход,-вмешался в их разговор повелительный голос Войтеха. Поутру размеренные звуки набатного колокола созвали таборских жителей на вече. Со всех концов Табора стекались сотни и тысячи мужчин и женщин, и скоро вся площадь перед радницей была заполнена. На крыльцо вышли таборитские старшины во главе с паном Микулашем и Яном Жижкой, а- к крыльцу приблизились пражские послы. Вацлав Коранда принялся читать ответ Табора пражанам. Ратибору не удалось услышать все письмо, и единственно, что донеслось до него, были слова: "...И если вы действительно нуждаетесь в нашей помощи, то мы придем, разрушим вражеские крепости, прогоним императорское правительство и воздвигнем чешскую республику". Микулаш вручил письмо старшему послу и, вынув из ножен меч, провозгласил громовым голосом, подняв блестящий клинок меча к небу: - Братья Табора! К оружию! В бой за Прагу, за нашу святую правду, за чашу! Не забывайте братиславских мучеников и Яна Красу!

2. ВИТКОВА ГОРА - ЖИЖКОВА ГОРА

В первых числах апреля 1420 года Табор поднялся на помощь Праге, а уже 20 апреля пражане, собравшись с самого раннего утра у южных ворот Нового Места, с минуты на минуту ожидали появления на горизонте войска таборитов. Едва со сторожевой башни донесся зычный крик дозорного: "Табор идет! Табор идет!", толпа новоместской бедноты высыпала бегом из ворот по большой дороге, идущей на юг. И правда, на горизонте поднималась огромная серая туча пыли. Прага облегченно вздохнула. Помощь шла от всех гуситских общин Чехии. Потянулся народ с северо-западной Чехии: из Жатца, Лоуни, Слани. Из восточных областей привел отряды оребитов Амброж-организатор общины на горе Ореб. В толпе, встречавшей приближавшееся к Новому Месту войско таборитов, работая локтями, пробивался вперед молодой воин с нашитым на груди золотым изображением чаши. Новоместские ремесленники, мелкие торговцы и поденщики с неудовольствием оглядывались на щеголеватую внешность парня, бесцеремонно и грубо расталкивавшего соседей, чтобы протиснуться поближе к дороге. Выбравшись в первые ряды, молодой воин заметил невдалеке группу молоденьких девушек с большими букетами фиалок в руках, молодцевато подбоченился, положив левую руку на рукоять меча, и, вызывающе скосив глаза на щебечущих девиц, принялся задорно накручивать небольшие темные усы. - Табор, Табор! - послышались из толпы голоса. И, как будто по знаку невидимого дирижера, вся масса народа запела торжественно и грозно: "Восстань, восстань, великий город Прага!" На крепостных стенах разом грянули трубы и гулко рассыпалась барабанная дробь. Из ворот крепости выступил для торжественной встречи братьев Табора Ян Желивский в сопровождении новоместских коншелей, недавно избранных общиной из среды небогатых ремесленников. Впереди таборитского войска, как обычно, шли кнезы. За священниками на своем любимом белом коне, высоко подняв руку с палицей, ехал Ян Жижка; рядом на горячем вороном жеребце возвышалась величественная, мощная фигура Микулаша из Гуси с обнаженным мечом в руке. За обоими гетманами ехали их помощники, далее- отряд конницы, а за ней двигалась пехота и тянулись сотни телег, составлявших важнейшее средство обороны и наступления таборитских войск. Прага гудела от колокольного звона. В воздухе замелькали сотни подброшенных кверху шапок, под ноги лошадям посыпались со всех сторон цветы, и отовсюду неслись восторженные возгласы. - Слава Табору! Слава Яну Жижке! Слава Микулашу! - кричали мужчины, женщины, дети. - Держись, Сигизмунд! Держитесь, кржижаки! Когда молодой воин увидел, что Микулаш и Жижка остановились и слезли с коней, крепко обнялись и расцеловались с Яном Желивским, его тонкий рот передернулся в иронической усмешке. Но, осмотрев с любопытством передние ряды таборитской конницы, он при виде молодого сотника вдруг съежился и, закусив губу, опрометью бросился через толпу назад. - И чего он прется? То вперед, как бык, теперь назад. Словно заимодавца повстречал! - раздавались раздраженные голоса. Но воин, не обращая внимания, торопливо юркнул в ворота и направился в первый же переулок. Услышав за собой чьи-то поспешные шаги, он остановился и оглянулся, одновременно нащупывая рукоятку меча. - Да не беги так, Шимон! Прямо какой-то оглашенный! Насилу догнал. Перепугался ты, что ли, чего? - Это ты, Генрих? А я чуть не влопался, - криво усмехаясь, пробормотал Шимон, - едва на родного братца не напоролся! - Да ты не говори по-немецки! Очумел, что ли? - Верно, верно, Гынец, - перешел поспешно на чешский язык Шимон, - я вовсе голову потерял. Ты представляешь себе, что было бы, если бы Ратибор меня увидел, да еще с чашей на груди? - Чего тут особенно представлять! Или сразу же вышиб бы из тебя дух, или сдал бы тебя своему одноглазому черту, а тот уж вознес бы тебя поближе к небесам-веревкой за шею! Завернув за угол и убедившись, что поблизости никого нет, Шимон вопросительно уставился на Генриха: - Ну что, парни готовы? - Подобрал шестерых висельников. За то, что император избавил их от веревки да еще обещал щедро платить за службу, они на радостях готовы и родному отцу глотку зубами перегрызть. - Держи их взаперти. И не давай им слишком много вина: пускай в кости дуются, чтобы не скучать. Нам тут с тобой, Гынец, большие дела предстоят. Ты знаешь, какое приказание привез отец Гильденбрант? - Откуда мне знать! Ты ведь у нас старший. Шимон не мог понять, искренне или с издевкой говорит его старый друг, бывший клирик отца Яна Противы. - Ладно, идем. Покажешь мне твоих крестников. Войско Табора вошло в Новое Место, и сейчас же гетманы распорядились отпустить людей на отдых. Пражане с нескрываемым любопытством глядели на бронзовые от загара и непогоды строгие и энергичные лица бородатых таборитов. Их удивляла простота и суровость таборитов - темных цветов одежда без каких-либо украшений, самая незатейливая пища, жесткая подстилка вместо постели. Никто не видел таборитов за игрой в кости или бранящимися, не говоря уже о драках. Микулаш вместе с Яном Жижкой и другими гетманами отдыхал в новоместской раднице, слушая рассказ Яна Желивского о положении дел. - Как же, любезный брат Ян, получилось, что Сигизмунд так надул пражских богачей и университетских мистров вроде Яна из Пржибрама? Ян Желивский, сменивший свою монашескую рясу на обычный плащ, из-под которого выглядывала стальная кольчуга, в ответ только рассмеялся: - Эти пожиратели чужого труда думали служить Христу и антихристу одновременно. Надеялись, что Сигизмунд их испугается и позволит им хозяйничать в Праге. Но вышло не так. Как услыхали староместские богачи, что папа объявил крестовый поход против "чешской ереси", так пошли искать союз с Новым Местом. А мы у себя подняли народ и прежде всего сменили коншелей, что с Сигизмундом в прошлом году мир заключили и своих послов на сейм в Брно посылали. На их место поставили добрых и честных мастеровых. - А как со староместскими патрициями?-поинтересовался Микулаш. - Тысяча четыреста человек патрициев из Старого и Нового Места, главным образом немцев, изгнаны, а их имения, дома и иное имущество отданы нашей общине. - Но ведь многие имели немало золота и драгоценностей в своих домах. Что стало с их сокровищами? Ян Желивский, словно на проповеди, с пафосом подняв вверх руку, строго потряс в воздухе указательным пальцем: - Все суета сует и всяческая суета! Бежавшие патриции укрылись в крепости, и все их сокровища попали в руки нечестивого Ченка, а сами изгнанники были выпровождены тем же Ченком за пределы Праги. - Ничего себе, пан Ченек славно ловит рыбку в мутной водичке! - не мог удержаться от смеха Ян Жижка. - У пана Ченка, подобно римскому богу Янусу, два лица: одно-католика, другое-чашника. Смотря по нужде, он поворачивается или тем, или другим лицом. - Пан Ченек-это наше высшее панство!-с тем же жаром продолжал Ян Желивский. - Он был чашником, пока не награбил вдосталь церковных имений и богатств. Но, как только Сигизмунд стал готовиться к вторжению в Чехию, он тотчас объявил себя верным католиком и слугой императора, за что получил от Сигизмунда звание наместника. Но, увидев, что народное возмущение против патрициев поднимается, неожиданно снова объявил себя чашником, отобрал у бежавших к нему в крепость патрициев их сокровища и выгнал самих из города. Теперь же, когда пан Ченек услыхал о надвигающихся на Чехию полчищах кржижаков, он немедленно объявил себя верным подданным Сигизмунда. Вот каков пан Ченек, вот каковы наши знатнейшие паны! заключил Ян Желивский. Пока прибывшие таборитские войска располагались в Праге, Ян Жижка вместе со своими гетманами в первые же дни осмотрел предполагаемую линию обороны. Через несколько дней начались работы по укреплению правого берега Влтавы. В первую голову было приказано привести в порядок крепостные валы вдоль Нового Места, напротив Вышеграда, и вдоль Старого Места с юга на северо-восток. Однажды утром Ян Жижка отправился в сторону крепости, где должны были быть вырыты рвы и насыпаны земляные валы. Теплый весенний день располагал к прогулке пешком, очень приятной после нескольких дней непрерывного качанья в седле. Вскоре Ян Жижка оказался в полосе оборонных работ. - Доброго пути, пан Ян! - встречали его звонкие женские голоса. На этом участке работали только женщины: тут собрались с лопатами, кирками и тачками в руках сотни женщин из Табора, Жатца, Лоуни, Слани и из других мест Чехии, откуда они со своими мужьями, отцами и братьями пришли защищать Прагу. Бородатые серьезные десятники и сотники прохаживались вдоль возводимых валов, завалов и коротко давали работающим женщинам указания. - Спасибо вам, хорошо трудитесь! - громко сказал Ян Жижка, чтобы слышали все женщины. - Разве где встретишь таких матерей, жен и дочерей, как* у нас?- И, обернувшись к группе пражских коншелей, остановившейся около него, подчеркнул:-Никогда не забывайте, что женщины и девушки Табора отдают свои силы для защиты Праги.-И, круто повернувшись, направился снова в город. В один из дней, после того как Ян Рогач и Ян Гвезда доложили Яну Жижке сводку об оборонительных работах на их участках, он выслушал их и не сделал, вопреки обыкновению, никаких замечаний. Зная строгий нрав начальника, подгетманы несколько удивились и многозначительно поглядели друг на друга. Ян Жижка, видимо, был занят иными мыслями. - А скажите, друзья мои, что сейчас делают Сигизмунд и его кржижаки? Оба замялись, и Рогач нерешительно пробормотал: - Откуда ж нам, брат Ян, знать, мы ведь там не были! - Но скажите, нужно или не нужно нам знать, что делает наш враг? Как по-вашему? - продолжал укорять Жижка своих помощников. - Можно победить врага, не зная, что он делает и замышляет делать? Ян Жижка немного помолчал, потом более мягко и спокойно спросил подгетманов: - Друзья, нам нужно найти проворного и смышленого человека, чтобы послать его выведать и высмотреть, что замышляют имперцы. Не знаете такого? Только чтобы парень был честный и смелый. Прокоп Большой, присутствовавший при разговоре, задумчиво разглаживал усы, что-то соображая: - Надо спросить Штепана Скалу-он здесь, в Праге, имеет множество приятелей. Надо взять человека не из нашего войска, чтобы никто не мог его раскрыть. - Добро, зови Штепана. Совет дельный. Через какие-нибудь полчаса Штепан стоял перед гетманом. - Слушай, Штепан, надо найти доброго человека, чтобы послать в имперскую сторону, принести нам оттуда новости. Подумай, нет ли у тебя подходящего в Праге приятеля, но только чтобы был вне подозрений у имперцев. Штепан долго вспоминал всех своих приятелей среди студентов и горожан и наконец остановил свой выбор на одном из них: - Есть здесь один портной, Ондржей. Человек он не очень молодой, скромный, тихий и всем сердцем предан нашему учению. Он, я уверен, охотно и честно исполнит все, что вы от него потребуете. Он не чех, а поляк, да и в войске не числится. Ему будет безопаснее двигаться по городам и селам: странствующий портной-и всё тут. Ян Жижка согласился с предложением Штепана. - Что ж, по-моему, неплохая мысль, а? Как думаете, братья? - обратился он к подгетманам. Оба помощника тоже нашли, что выбор Штепана подходящий. - Брат Прокоп, - уже с оттенком приказа в тоне сказал Жижка, - пусть Штепан сведет тебя с этим человечком. Ты ему обо всем скажи и помоги, в чем будет нужда. Через некоторое время Прокоп Большой и Штепан беседовали с худощавым ремесленником, скромно, но чисто одетым, в речи которого чувствовался польский акцент. Представляя его Прокопу как своего старого приятеля, Штепан добавил: - Это он, провожая нашего мученика Яна Гуса на констанцский собор, заплакал и сказал, что, верно, мистр не вернется с собора. - Слышал, слышал о тебе, брат Ондржей! Поэтому мы тебе и доверяем. Поручение наше для тебя очень опасно, но для общего дела чрезвычайно важно. Тебе надо пройти в самую гущу кржижаков и постараться узнать, где они находятся, сколько их и что они замышляют. Берешься за это? - Берусь, - просто отвечал портной. В ту же ночь, повесив за спину мешок с портняжными принадлежностями, Ондржей вышел из города и, отойдя на некоторое расстояние, переплыл в темноте Влтаву и скрылся во мраке, держа путь на запад, в расположение имперских войск. Спустя месяц ночью Штепан услышал, как кто-то тихонько стучит в дверь. На его вопрос послышался знакомый кроткий голос: - Это я, пан Штепан! Уже вернулся. Штепан растворил дверь и крепко обнял маленькую мокрую фигуру с мешком за плечами: - Ондржей! Благополучно вернулся? - Пан бог помог мне благополучно везде пройти и все, что можно, узнать. - Но отчего ты весь мокрый? - Как - отчего? Пришлось через Влтаву плыть - вот и намок. Переодетый в сухое и накормленный, портной начал свой рассказ. Он говорил кратко, уверенно, хорошо зная, что каждое его слово имеет важное значение для защиты Чехии. Сведения были очень важные, и Штепан, невзирая на позднее время, потащил его, еще не успевшего отдохнуть, к Яну Жижке и Микулашу. В одном из залов радницы при свете горящих свечей сидели Ян Жижка, Микулаш и еще кое-кто из начальников. Штепан оставил у дверей портного и доложил: - Портной возвратился и принес важные известия. Ян Жижка и Микулаш прекратили разговор, и Жижка, заметив скромно остановившуюся у дверей небольшую фигурку, громко крикнул через зал: - Эй, друг любезный, подходи сюда поближе! - и, зорко посмотрев в лицо Штепану, тихо спросил: - Говоришь, важные известия? Штепан только молча кивнул головой. Ондржей подошел и, держа шапку в руках, почтительно поклонился таборитским старшинам. Из его слов оказалось, что крестоносцы Сигизмунда с огнем и мечом вторглись в Чехию и, уничтожая все на своем пути, захватили Градец Кралове, Кутна Гору и, укрепившись там, взяли Слани и Лоуни. Пан Микулаш, слушая портного, через плечо шепнул Яну Жижке: - Ведь оттуда большая часть войска ушла сюда, на Прагу. - Теперь кржижаки крепко осадили Мельник и Литомержице. Другие же войска Сигизмунда идут прямо на Прагу,-продолжал свой доклад портной.-А еще я доподлинно узнал, что с запада и с юга в чешскую землю ворвались другие войска кржижаков - из Мейсена и Австрии-и тоже движутся, как саранча, опять же к нам, на Прагу. Портной прокашлялся и виновато заметил: - Видать, простыл, переплывая Влтаву.-И снова начал говорить:-Будучи в лагере австрийских войск, слышал я, что пан Ольдржих из Рожмберка на днях поведет австрийцев на Табор, чтобы взять его и разрушить. Пан Ольдржих смеялся и говорил, что никакие чаши не спасут Табор. Микулаш и Ян Жижка молча обменялись тревожным взглядом. - А сколько примерно всего кржижацкого войска?- поинтересовался Прокоп Большой. - По-моему, тысяч сто, не меньше. - Добро, благодарим тебя, брат Ондржей. Ты честно послужил нашему делу. Покуда иди со Штепаном, отдыхай. Нерадостные, но нужные нам вести принес ты. Портной и Штепан ушли, а гетманы стали совещаться. На другой день Микулаш выступил с частью таборитского войска на Табор. Через некоторое время Амброж повел своих оребитов на Градец Кралове. Ян Жижка остался в Праге. Через несколько недель пришло известие, что подоспевшие вовремя войска с Микулашем во главе неожиданным ударом разгромили пана Ольдржиха из Рожмберка с его австрийцами. Враг бежал, и Табор был спасен. Вскоре пришла новая радостная весть-Амброж вырвал из рук Сигизмунда Градец Кралове. В самой Праге военные действия в те дни ограничивались лишь мелкими стычками с осажденными гарнизонами в Вышеграде и в Градчанах. Но Ян Жижка хорошо понимал, что прекрасно укрепленный паном Ченком левый берег Влтавы представляет серьезную опасность для правобережной Праги, и поэтому велел поставить дозоры вдоль всего правого берега, к северу и к югу от Старого Места. К началу июля армия Сигизмунда окончательно сосредоточилась у Праги. Сам император прибыл из Вроцлава. Первоначально пражане и табориты укрепили Новое и Старое Место от Вышеграда и вдоль берега Влтавы до северной части Старого Места, где Влтава поворачивает на восток. Но, когда войска Сигизмунда расположились напротив Шпитальского поля, Ян Жижка понял, что противник собирается атаковать через Шпитальское поле Виткову гору и оттуда или ворваться в Новое Место, или отрезать последние пути, по которым Прага получает продовольствие с востока. - Положение изменилось. Надо немедленно укрепить Виткову гору, потребовал Ян Жижка от гетманов. - Ясно, Сигизмунд изменил свое решение штурмовать Прагу с запада и хочет захватить нас врасплох, заняв Виткову гору, а затем пойти на город сразу и с востока, и с запада, и с юга-от Вышеграда. Жижка сам проверил все укрепления, сооруженные для защиты Нового Места, и в общем остался доволен. - С этой стороны Сигизмунд едва ли пройдет. Поедем, брат Енек, на Виткову гору,-предложил Жижка сопровождавшему его Яну Рогачу. - Надо самим посмотреть и что-нибудь придумать. Выехав на Виткову гору, Жижка взглядом опытного воина сразу определил серьезность положения: - Надо немедля собрать побольше народу и вот тут, там поставить по крепкому деревянному срубу, а между ними возвести стену со рвом впереди. Понял? Ян Рогач лихо повернул коня и помчался выполнять приказания воеводы, а через час на этом месте уже кипела работа. Мужчины и женщины укладывали бревна и крепкие срубы, копали ров, возводили стены. Работали молча и торопливо. Божена тоже была здесь среди таборитских девушек и жен воинов. К вечеру срубы и стена в основном были возведены. 14 июля на заре Яна Жижку разбудил оруженосец. Таборитские подгетманы стояли в полном вооружении у палатки вождя. - Брат Ян! Кржижаки уже зашевелились! - доложил Рогач. - Иду, брат! - Ян Жижка сел на своего белого коня и выехал из лагеря. В предрассветном сумраке был слышен шум и голоса на левом берегу Влтавы. Воевода, окруженный под-гетманами, спустился к берегу. - Держите крепко Саксонский дом и Новый мост, а я сейчас еду на Виткову гору. Там самое больное место. Пусть Ян Желивский соберет своих новоместских парней и будет готов в случае чего прийти к нам на помощь. Отдав приказания, Жижка дал шпоры своему коню и вместе с Рогачем и другими подгетманами поскакал к Витковой горе. Воевода спешился и взошел на стену. Солнце уже выкатилось огромным огненным диском над холмистым горизонтом. Обратившись лицом к левому берегу Влтавы, Ян Жижка увидел огромную, медленно двигавшуюся массу. - Мейсенцы переправляются через Влтаву. Приготовиться к бою! Скоро они атакуют нас... Я так и думал, что они ударят по Витковой горе. Хитер маркграф! Торопливо подходили таборитские воины. Строители укреплений, мужчины и женщины, вооружившись чем попало, влились в ряды защитников стены. Ян Жижка, стоя на стене, продолжал внимательно наблюдать переправу кржижаков через Влтаву. Статная фигура полководца, возвышавшаяся на стене, вырисовывалась, как каменное изваяние, и утренние лучи восходящего солнца переливались на его полированном стальном шлеме. Божена глядела на проходивших воинов, и ее лицо осветилось улыбкой, когда она заметила Ратибора со Штепаном и Якубком. Ратибор что-то шутя говорил Штепану, а тот в ответ заливался смехом. Якубек, шагая рядом, вел ожесточенный спор. Ратибор, поравнявшись с Боженой, встретился с ней глазами и нахмурился, но потом лицо его снова стало приветливым. - Божена, ты как сюда попала и зачем? - Да для того же, для чего и вы! Ратибор еще раз бросил беспокойный взгляд на Божену и, не говоря ни слова, пошел дальше. Божене со стены было видно, как микроскопические фигурки конных и пеших мейсенцев толпами выходили на правый берег Влтавы и рассыпались по Шпитальскому полю, - Братья и сестры Табора! - пронесся зычный голос Жижки. - Приготовьтесь встретить врага! Все разместились по своим местам. Лучники и самострельщики устраивались поудобнее для стрельбы, укладывая рядом с собой стрелы. Пушкари стояли у заряженных пушек. Враг уже взбирался на гору. Весь ее склон был покрыт, как муравьями, густой массой всадников и пехотинцев. Божена не могла оторвать глаз от жуткой картины наступления огромного войска кржижаков на небольшой отряд таборитов, спокойно ожидавших врага. Девушке стало страшно. Прошло еще несколько минут в совершенной тишине. Что произошло дальше, она видела как во сне. Приближающиеся кржижаки с диким ревом стремительно кинулись на укрепления. Тут же ударили пушки. Гром пушек оглушил Божену. Но мейсенцы были уже около самого рва. Девушка видела, как волны вооруженных людей с яростными воплями заполнили ров и бросились на стену. - Табор! Табор! Бейте, детки, бейте! Не щадите никого! - перекрывая шум битвы, гремел голос Яна Жижки. Божена судорожно схватила лежавший рядом с ней топор - простой топор дровосека - и вскочила на стену: - Бей, бей! Табор! Вали их! Вокруг Божены метались люди, нанося друг другу удары мечами, палицами, топорами, обломками камней. Ян Жижка, не переставая подбадривать своих воинов, подбежал по стене к месту, где стояла с топором в руках Божена, и, потрясая в воздухе палицей, кричал яростным голосом: - Лупи их, братья! Гони вниз! Внезапно снизу из-за края стены показались две здоровенные красные руки и, схватив Яна Жижку за щиколотки ног, с силой рванули вниз. От толчка воевода потерял равновесие и упал навзничь. Кто-то снизу, уцепившись за его ноги, стаскивал воеводу со стены. - Девушки! На защиту отца! -не своим голосом закричала Божена, бросила топор и, схватив Яна Жижку за плечи, принялась тащить его грузное тело к себе. К ней подскочили подруги, и все вместе дружным усилием вытащили воеводу опять наверх. Тот сейчас же вскочил на ноги и, испустив крепкое проклятие, бросился с поднятой палицей в бой. При виде Жижки воины с утроенной яростью и силой накинулись на атакующих. Мейсенцы не выдержали неукротимого напора таборитов и стали медленно откатываться. Беспорядочной толпой мейсенское войско, спотыкаясь о камни, бежало к Шпитальскому полю. Табориты преследовали их до самой Влтавы. По окончании битвы из восемнадцати тысяч мейсенцев на левый берег Влтавы возвратилось только около двенадцати тысяч. Остальные остались на Витковой горе. Стоя на стене с топором в руках, Божена глядела на возвращающихся победителей. Вот идет Ян Жижка, улыбается, помахивая палицей. Там - Ян Рогач, вон там, с длинными усами, - Прокоп Большой. А вот и они: Ратибор, Милан, Штепан с Якубком. - Все живы! -вырвалось облегченно у Божены. Мимо проходили воины, гордые небывалой победой над кржижаками. Усталой походкой Ян Жижка взошел на сруб и, бросив взгляд на Влтаву, заразительно засмеялся: - Кржижаки хорошо запомнят сегодняшний день. Они как следует узнали, что такое Табор и что значит Виткова гора! - Не Виткова, а Жижкова!-звонко крикнула Божена. - Верно, верно! - раздались вокруг голоса. - Пусть теперь она станет навеки Жижковой горой!

1 Седлак (чешск.) -зажиточный крестьянин. 2 Фаланга - построение в бою тесно сомкнутой линией из нескольких шеренг. 3 "Почтительнейшие требования" сентября 1419 года-требования бюргерства Праги, предъявленные императору Сигизмунду в связи с его притязаниями на чешскую корону. Бюргерство требовало причащения для мирян из чаши, свободы проповеди, предоставления всех государственных и городских должностей чехам и употребления чешского языка в судопроизводстве. Дальнейшее развитие эти взгляды нашли в четырех пражских статьях. 4 Гауфница - короткоствольная пушка, стрелявшая каменными ядрами. Гаковница- легкая пушка-ружье, стрелявшая с треноги. Тарасница мелкокалиберная пушка, стрелявшая под прикрытием щита (тараса).