«Передвижная детская комната»

Передвижная детская комната (fb2) - Передвижная детская комната 2296K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Меньшенин

Передвижная детская комната Евгений Меньшенин

Дизайнер обложки Дарья Тумурук

Иллюстратор Дарья Тумурук

© Евгений Меньшенин, 2019

© Дарья Тумурук, дизайн обложки, 2019

© Дарья Тумурук, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-8299-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю моей дочери Софии.

Надеюсь, ты не будешь это читать до восемнадцати лет.

А лучше до тридцати.

Спасибо тебе за твою улыбку. Она пробуждает во мне светлые стороны.

И спасибо команде BooksBand за поддержку.

Я верю в то, что вы делаете.

Передвижная детская комната

Fare, fare, krigsmand!

Døden skal du lide!

Den standhaftige tinsoldat

H. C. Andersen

Коля Буйнов по прозвищу Буй своими жирными, но проворными пальцами запустил окурок в свободный полет. Вслед за бычком отправился плевок, который выпал муравьиным дождем над полями, простирающимся вдоль дороги где-то между Тюменью и Екатеринбургом. Коля посмотрел на часы в десятый раз за последние две минуты. Еще немного, и он будет на месте. Не успел дым окурка выветриться из кабины грузовика, как водитель закурил новую.

Грузовик несся по пустому участку дороги.

Тут никогда не появлялись копы. Да и других машин здесь почти не было.

Мысли вертелись вокруг Натахи. Да, она баба крутая. Но последний раз она сообщила ему не очень приятные новости, пока он надевал свои заштопанные трусы. И причем сообщила так спокойно, будто читала инструкцию к пароварке.

Новость выбила его из колеи: Натаха залетела. И он почему-то подозревал, что вовсе не от него.

До этого момента он был у нее месяца два назад. И тогда она ничего ему не говорила. А тут бах – и уже беременна. И живота не видно.

Неужели за два месяца не вырос бы живот?

Хотя у Натахи хрен поймешь, живот от беременности или от жареной картошки. Тем не менее новость его огорошила, и он постоянно думал о том, неужели и правда снаряд из его пушки достиг цели.

Она ему вроде бы нравилась, и сиськи большие, и жопа огромная. Жопа особенно радовала его. Да и во время беременности сиськи еще больше будут. Но что ему до всех этих жоп и сисек, когда денег в кармане порой на сигареты и на пиво не хватало? Ведь не может же он содержать две семьи! Да еще и этот мелкий короед, Володька, вечно в школе попадался на всякой ерунде: то кому-нибудь глаз подобьет, то окно выбьет, то дверь вышибет, то пожар устроит.

Не сын, а черт какой-то.

Хотя Коля и сам подарком не был, его в свое время даже исключить из школы пытались.

Но он об этом сыну не говорил. Так с чего вдруг Володька тоже стал вести себя как побитая шавка? Кидался на всех, огрызался, кусался.

Да ладно, хрен с ним, вырастет еще, в армию сходит, и все пройдет. А сейчас есть вопросы поважнее.

Например, бабосы.

Везде нужны бабосы.

Володька в школе устроил погром – давайте деньги, Сашка собралась идти на кружок гимнастики – покупайте костюм и прочую фигню. А жена? Новую шубу, новый телик, туфли, картину, микроволновку.

Черт бы их всех побрал.

И где он должен брать деньги? Высирать? Или, может быть, они думают, что у него в подвале стоит печатная машинка? Хоп, спустился в подвал, напечатал миллиард, вышел и бросил в лицо всем этим короедам и спиногрызам. Нате, заберите, подавитесь.

Он бы так и сделал. Если бы мог.

Но в подвале у него стоял только ржавый велик и банки с засоленными огурцами, которые, скорее всего, уже превратились в рассадники новой жизни, огуречной жизни. А недавно оказалось, что у сына развивается какая-то глазная болезнь и теперь нужны деньги на операцию.

– Сколько стоит операция? – спросил Коля у врача.

– Разве деньги – это главное в такой ситуации? – ответил тот вопросом на вопрос.

Коля хотел ударить доктора в нос, но подумал, что вряд ли у него изо рта повалятся монеты, даже если глаза встанут на место – эдакий джекпот. Но нет, капусту придется рубить в другом месте. А если вдарить доктору, то он еще и в суд подаст. Как на его друга Пазла, которого так прозвали за его способность разваливаться на ходу, что приходилось его собирать как мозаику. Пазл выбил врачу два зуба и сломал нос, когда тот сообщил ему новость по поводу его гнилой пиписьки. Да, Пазлу дерганости не занимать. Долбаный нервный идиот.

Нет, с этими всеми растратами четверых детей Коля не потянет. Четверых? Ах, черт, он снова посчитал младшенькую. Нет, конечно, троих. Неважно. Надо как-то мазаться от жирной Натахи.

Коля сплюнул в окно. Струйка слюны повисла у него на подбородке, и он вытер ее большой волосатой ладонью.

Да, деньги все-таки пригодятся. Благо была у него одна подработка. И если все пройдет нормально, то у него появится пара косарей. Но Коле хотелось бы и себе что-нибудь оставить от барышей. Поэтому сто детей были не в тему.

А что насчет подработки, то она не была вечная.

Да и связываться с Ткачом ему последнее время уже не особо хотелось. Этот чертов проныра Ткач везде найдет золотую дырку, хоть у черта из задницы достанет пару монет. Вот бы и Коле такую способность. Пока Ткач обделывает эти дела, Коля остается чист, как младенческий хер. Никто никогда не обвинит Колю в мутных делах. Даже если его остановят дэпээсники и попросят показать, что в прицепе.

Да тут только хлам после разбора старой развалюхи. Пожалуйста, смотрите сколько влезет, – скажет он, – ковыряйтесь в мусоре сколько хотите!

Они ведь в самом деле не будут этого делать. А если спросят – почему ты везешь строительный хлам по каким-то чигирям? Да еще и так далеко от разборки? У вас там в городе нет свалок, что ли? Он ответит – почем мне знать? Я всего лишь водила. Начальник говорит мне — вези мусор туда, сдавай в утиль, бери расписку, вези бумажку обратно, иначе голова с плеч, и не вздумай что-нибудь прикарманить, в той фирме работает мой друг. Стало быть, вот и причина, по которой хлам отвозится именно туда.

Ясно, скажут дэпээсники, но все равно заглянут в кузов для проформы. Что бы это ни значило, мать ее за ногу, эту гребаную проформу.

Ловко придумал этот Ткач свою доставку почты.

Да, Коля знал про его почту, ведь не зря же он получал такие деньги. Он не знал, что конкретно перевозилось в том контейнере, скрытом под горой строительного мусора, но определенно что-то такое, что не должно попадаться на глаза ментам, иначе это бы ездило с обычной почтой, а не в грузовике со строительным хламом.

Однажды Коля даже хотел спросить у Ткача, но решил не заострять внимание на том, что он в курсе про дела с перевозкой. Меньше знаешь, легче спишь. Легче спишь, громче пердишь. В конце концов, он же чист. Он не знает ни что внутри контейнера, ни откуда тот взялся. Коля не грузчик, он просто крутит баранку. А если найдут контейнер, то Коля скажет – все вопросы к начальнику, я даже не в курсе, мои руки чисты, я ниче не грузил, видите, только мозоли от дрочки и от турника. А, не, это не от турника, я на нем не занимался с армейки.

Коля усмехнулся.

Но все равно дорог, где есть дэпээсники, надо бояться как огня. Меньше проблем. А от таких подпольных рейсов денежек у него прибавляется, и можно покупать аборты, хлеб и сигареты. На свою семью он найдет бабло, но тратить еще и на Натаху? Ну уж нет. Хватит с него. Коля твердо решил сегодня заехать к Натахе, ведь она как раз жила там, куда он направлялся. Приедет, пошлет ее, даст денег на аборт. Или не даст? Как настроение будет. В общем, расстанется с этой овцой.

И тут ему пришла в голову ужасная мысль. А если она обидится? Возьмет и позвонит его жене. Скажет – алло, это тупая овца, Колькина жена? Да, это Натаха, я трахаю твоего мужика, причем без резинки, и теперь он накачал в меня так много спермы, что аж живот раздулся.

Вот сука, пусть только попробует. Я тогда ее… Ее…

Но что? Что он сделает? Побьет ее?

А может, и так. Побьет, выбьет из нее всю дурь, всех детей. Может, и выйдет из этого толк. Будет выкидыш, и проблемой меньше. А если жена уйдет от него? Разве он расстроится? Вообще-то да. Немного, но расстроится.

– Две говнючки, – сказал он со злостью, – все беды от баб.

Он зарядил новый снаряд и бросил окурок в окно. Но ветром его задуло в кабину.

– Черт! – закричал Коля. – Не хватало еще сгореть к едреной матери!

Он начал искать под сиденьем свой дымящий снаряд. Но тот убегал от Колиных рук. Дорога была в ямах и волдырях, грузовик трясло.

Смотри на дорогу, балда.

Да ниче не будет! Когда тут кто-нибудь последний раз ездил, кроме меня? В восемьдесят девятом?

Коля поймал окурок, выпрямился за рулем и вздрогнул, а потом вцепился в руль, снова уронив сигарету.

Кто-то выбежал на дорогу прямо под колеса его грузовика.

***

Веки слипались, как намазанные клеем. В них будто накачали воды, они набухли и тянулись вниз. Даня моргнул. Глаза едва открылись.

Как же спать хочется!

По правде говоря, спать он захотел, как только выехал из дома. Ночью он ворочался, думая об этих странных звонках. В голове звучали голоса. Одни говорили, что все в порядке, другие твердили, что он идиот и что Катя его обманывает. Он решил не портить отпуск ни себе, ни жене и оставить эти выяснения до того момента, когда они вернутся. Но бессонная ночь давала о себе знать.

Дорога его уже утомила, а впереди было еще три дня пути.

Они заезжали к его однокласснику Лехе, с которым давно не виделись. Все как-то дорога не лежала в его края. Заскочили ненадолго, познакомить детей.

Даниному сыну Косте уже было три, а Лехиным дочкам было четыре, двойняшки, прелестные девочки.

Но дети не особо подружились.

Костя отвернулся от них и так и остался сидеть в минивэне, который Даня обещал перевезти брату в Краснодар.

Дело в том, что брат Дани – Игорь – переехал со всей своей семьей на юг. Они улетели на самолете, потому что ни в поезде, ни на машине ехать им не хотелось. Да и Даня не представлял, как можно с пятью детьми тащиться через полстраны. За ними же надо следить, они всю дорогу будут кричать, просить что-то, стонать, реветь. С одним пацаном еще можно как-то справиться, но с тремя парнями и двумя девочками, самой младшей из которых было два года, – это подвиг современного Геракла.

Игорь работал программистом в Свердловэнергосбыте. Два раза получил премию «Сотрудник года», два раза жал руку генерального директора в столице, реализовал несколько федеральных проектов, внедрил систему, экономящую предприятию миллион рублей в месяц, а потом плюнул на все и послал компанию.

Все оказалось не так радужно, как думал Даня.

Игорь уволился, собрал манатки, семью, сел на самолет, вещи отправил контейнером и свалил на юг, в теплый климат, на новую работу, а минивэн, самое дорогое, что было у него из вещей, оставил Дане с просьбой приехать на нем в гости и привезти им машину. Игорь не стал продавать минивэн. Это была не просто машина, не просто минивэн. Это была передвижная детская комната.

Даня с Катей и Костей выехали из дома рано утром, чтобы успеть заскочить к Лехе. Провели у него два часа и отправились дальше. Даня спросил у друга, как лучше срезать путь и объехать Камышлов, чтобы не тащиться через весь город. Леха примерно объяснил, и Даня вроде бы понял. Он сверился с картой. Дорога была в объезд, но, если верить Лехе, она самая разгруженная. И виды там замечательные.

Последние полчаса из километра в километр их сопровождала одна и та же картина: лес, поле, лес, поле, асфальт, асфальт, асфальт.

Руки и ноги чесались от нервного напряжения.

Даня пялился на дорогу, а она будто гипнотизировала его. И единственное, что его развлекало, – это бесконечные ямы и волдыри на асфальте. Причем почему-то их было больше с правой стороны дороги, а на встречной полосе почти никаких ухабов. Когда полотно становилось более-менее ровным, дорога своими плавными изгибами и разделительной линией подавала Дане какие-то сигналы. Возможно, эти сигналы говорили – усни, усни! Сплошная, сплошная, прерывистая, прерывистая, прерывистая. И никаких опасных поворотов, чтобы немного взбодриться.

И главное, в этой местности было так пустынно, что хватило бы одной руки, чтобы посчитать, сколько они встретили машин за последние полчаса.

Он хотел закричать, чтобы хоть как-то развеселиться, чтобы поднять в крови уровень адреналина. Но он мог напугать сына. Поэтому приходилось переносить скукотищу молча.

Магнитола не работала. В таком хорошем минивэне, и не работала. Хотя чего удивляться. Ведь у брата было пятеро детей. И каждый из них норовил везде залезть и все пощупать. Они, наверное, и накрутили или понажимали что-нибудь.

Даня снова зевнул. В глазах потемнело.

Все. Нарулился, блин.

– Все, Катя, я больше не могу, – сказал он и стал выбирать место, где можно остановиться. Он выбрал небольшой закуток под тенью деревьев. Безопасное место. Дорога прямая, никто не выскочит из-за поворота и не влетит в его машину сдуру.

Даня притормозил на обочине. Справа высилась плотная стена леса, слева, за дорогой, растянулось огромное поле, которое было проплешиной в лесном массиве.

Площадка для праздника, – подумал он, – сюда сходятся из леса гномы и медведи, устраивают ярмарки, выставляют шатры, торгуют волшебством и грибами.

Даня улыбнулся и потянулся. Теперь, когда дорожный гипноз отпустил, он почувствовал прилив сил. Катя в это время затуманенным взглядом смотрела в электронную книгу.

Она так и не сдала на права. Поэтому водителем в их семье был только Даня, а она следила за Костей, который последний час спал, пуская слюни на детское кресло.

Даня опасался, что уснет, свернет на обочину или в лес и врежется в дерево. Тогда прости-прощай. В новостях о таких случаях часто писали.

Он вспомнил двоюродную сестру Аллочку.

В первый день за рулем она оказалась в реанимационной палате без признаков сознания. Это было года два назад, и только недавно ее родители наконец-то решились отключить дочь от аппарата поддержки жизни. Подобия жизни. Но Даня давно понял, что она не выкарабкается. Давно – это с того самого момента, как вошел в палату и увидел ее голову. В таком черепе никак не мог поместиться мозг, здоровый мозг. Половинка – возможно, но не весь.

Аллочка была на искусственном вскармливании и стала похожа на старый изюм. Помня о об этом, Даня не хотел испытывать судьбу.

«Щоепикстабг» – так дети Игоря называли минивэн, но Даня так и не смог запомнить это слово и называл его просто «передвижная детская комната» или «детомобиль».

Багажный отсек был затонирован и переделан в детскую комнату. Мягкий пол и стены, обитые поролоном, были украшены яркими цветными картинками, в углу закреплена корзина в виде большой зеленой лягушки. Открываешь ей рот и – фокус-покус – достаешь из желудка игрушки.

Пол представлял из себя миниатюру городских дорог, по которым можно было ездить моделью «феррари» с открывающимися дверцами. Тут были нарисованы и магазин, и АЗС, и даже детский центр, существовавший в реальности, куда Игорь водил всех своих детишек практически каждые выходные.

Слева в стене было прицеплено баскетбольное кольцо, которое опускалось и поднималось, как крышка унитаза. Даня, увидев его, представил баскетболиста, который «закладывает сверху». Напротив кольца висел детский дартс на липучках, в углу стоял мини-гараж для пожарной машины, а в другом углу были закреплены в специальной сетке, как в вагонах поездов, несколько подушек.

На потолке располагалась разноцветная лампа, которая имела несколько режимов – для вечеринок, для сна, для космической тусовки и для дискотеки. Не детская, а рай.

Даня смотрел на это произведение искусства с восхищением и с завистью. Да, он никогда не смог бы сделать нечто подобное.

Его брат был круче во всем. Игорь с детства начал строить роботов, паял какие-то микросхемы, оснащал пластилиновые замки электричеством и фонарными столбами, ставил эксперименты в темной ванной с разными химическими препаратами, но при этом прогуливал уроки и сдавал тесты, только когда учителя начинали ругать их родителей. Игорь сдавал все разом, за одно занятие.

Даня завидовал способностям брата. И это его немного обижало. Ведь Дане, чтобы выучить что-нибудь, какой-нибудь жалкий параграф, приходилось сидеть весь вечер над книгой. А Игорь мог прочитать один раз и уже становился экспертом.

Даня ходил к репетиторам и старался заучивать сотни формул, когда Игорь, старше его на полтора года, мог работать уже репетитором самостоятельно.

Игорь нравился девушкам, а Даня из-за лишнего веса был не в почете.

В итоге все это сказалось на Дане, и он стал домоседом, больше погружался в себя. Он много проводил времени один, занимаясь уроками, читая книги, и привык к одиночеству. И таким образом развил свое воображение.

И он понял, что воображение – единственное, чем он превосходил своего брата. Он начал сочинять рассказы. Сначала о том, что видел в кино, потом о том, что читал. Потом у него родилась собственная идея о мальчике, который попал в волшебный мир науки, он путешествовал по классным комнатам, где каждый предмет приобретал живую форму. На математике оживали цифры, на истории он попал в мир Юрского периода, а на химии… На химии в результате неудачного эксперимента он создал чудовищ, кровожадных и охочих до человечины. И тут-то Даня понял, что ему нравится больше всего и что у него получается лучше всего.

Он любит писать рассказы. Не простые, а рассказы ужасов.

Родители отнеслись к его увлечению с уважением. Игорь перечитал все сочинения Дани. Но когда друзья Дани узнали, чем он занимается в свободное время, они приняли это с таким оживленным глумлением, что он пожалел, что рассказал. Особенно ему запомнилась реакция Генки: «Ты че, пишешь книги? Это же скучно!»

Даня вспоминал эту фразу вот уже больше восемнадцати лет. Да, мнение друзей тогда играло для него большую роль. И он поддался на их унижения. Постепенно это его увлечение было вытеснено другими. Он узнал, что помимо рассказов ужасов ему дается музыка. Он начал играть в группе. И в итоге учеба совсем пошла под откос. А вместе с ней и писательство. Но он не стал ни рок-звездой, ни писателем.

Школу окончил с двумя пятерками и тремя четверками. Остальными оценками были трояки. Учителя прощали Дане двойки, потому что поведение у него всегда было отличное. Он ни разу не выкинул ни единого фокуса, в отличие от своего брата. Правда, тот побеждал во всех олимпиадах, кроме спортивной, поэтому ему прощали его несносное поведение.

И вот они выросли. Один стал гением-программистом, женился, завел пятерых детей, а Даня сходил в армию, устроился на работу IT-специалистом. Благодаря своему упорству, полученному еще в детстве путем долгого просиживания над книгами, он освоил новую профессию, хоть и не на уровне управляющего ЦОД, но компьютер бухгалтеру починить мог.

Даня встретил Катю в банке, когда брал кредит на машину. Она обслуживала его. Он так широко ей улыбался, что она решила, что он заигрывает с ней. Но на самом деле он нервничал. Боялся брать в долг деньги. Брат всегда говорил ему, что это черная дорожка, которая ни к чему хорошему не приведет. Но Даня хотел машину. Во-первых, у Игоря был минивэн. Во-вторых, он понял, что без машины ему не обойтись. У него намечался рост, и Даня думал, что отдаст кредит досрочно. Начальник, видя его упорство, решил повысить ему зарплату, сказал, что таких преданных сотрудников, особенно сисадминов, еще поискать.

Тот год выдался у него чудесный. И из-за повышения по службе – он стал ведущим сисадмином, контора расширилась, у него появилось трое подчиненных, и жизнь пошла как по маслу. А еще и потому, что он встретил девушку, которой понравился. И она даже сама к нему подкатила. Катя сфотографировала его номер телефона в анкете, а вечером позвонила и пригласила встретиться. Сказала, мол, он оставил у нее кое-что, когда заполнял анкету. Оказалось, что ничего он не оставлял. Это был предлог. Они понравились друг другу, и через год у них родился Костя.

Костя, маленький проказник, любивший что-нибудь где-нибудь разлить, уронить и спрятать, был в восторге от детской комнаты на колесах, когда дядя Игорь впервые приехал на ней в гости. Но тогда малыш был еще совсем мал. Теперь же он понимал, что к чему, и даже называл минивэн «Деская ту-ту». Его за уши было не оттащить от минивэна.

Он мог просидеть там хоть весь день, если приносить ему туда еду, горшок, одеяло. Он готов был там жить. Так ему нравилась детская. И Даня, смотря на сына, немного даже жалел, что брат оставил ему минивэн. Потому что, когда они доедут до Краснодара, придется с ним расстаться. Это будет очень грустная новость для Кости.

Отъезжая от дома Лехи, Катя высказала идею, что Костя может всю дорогу играть в детской. Даня посмотрел на нее, как на часы, идущие в обратную сторону.

– Ты что, хочешь, чтобы Костя бегал в багажнике машины непристегнутый, пока я лечу на скорости сто сорок километров в час? Серьезно?

– Ну а ты не лети так сильно.

– Допустим, я поеду с максимально разрешенной скоростью девяносто. Что будет с трехлетним ребенком, если его с такой скоростью швырнуть… пусть даже в мягкую стену, обитую поролоном? Я скажу тебе, что будет, – он сломает шею.

– С чего бы ему с такой скоростью кидаться на стены?

– А если я резко заторможу?

– А ты не тормози!

– Ну, знаешь, на дороге всякие ситуации бывают.

– Тогда ты…

– Если ты предложишь ехать мне еще медленнее, – перебил ее Даня, – тогда мы приедем на море к Новому году. С другой стороны, узнаем, замерзает ли море в декабре.

– Как хочешь, твое дело, – сказала Катя и уткнулась в свою книгу.

Костя не хотел ехать пристегнутым, он хотел играть в деской ту-ту. Он плакал и выл. Касю дескую ту-ту. А через полчаса уже мирно спал, держа Пуппу и Нага в объятиях.

Катя не считала нужным развлекать Даню в пути анекдотами, какими-нибудь веселыми историями из жизни банковского сотрудника или из своего прошлого, хотя таких у нее было навалом. Особенно если вспомнить вечеринку в честь выпускного в школе или случайную встречу с бывшим начальником Олегом две недели назад в кафе, где она выпивала с Олей по случаю ее дня рождения. Эти истории могли бы здорово развеселить Даню, ведь он даже понятия не имел об этом. Но Катя не хотела ему рассказывать, как, впрочем, и кому-либо еще. Да и вообще, она не хотела ничего сейчас рассказывать своему мужу, даже что-нибудь невинное. Несмотря на то что впереди было еще три дня пути.

Она пялилась в свой Kindle, но не могла сосредоточиться на чтении. Она видела только размытое пятно из каких-то каракулей. Необычный мальчик, воспитанный призраками на кладбище, был отодвинут на второй план, хоть и осталось-то дочитать всего несколько страниц.

Катю терзали мысли, которые, как моль, оставляли дырки в ее душе. Вот уже несколько ночей подряд она плохо спала, думая об одном и том же. Она знала, что рано или поздно она это сделает. Она бросит Даню, ведь уже давно остыла к нему. И даже Костя больше не мог пробудить того чувства, которое она когда-то испытывала к своему мужу. Она считала Даню хорошим человеком, добрым, воспитанным, открытым, трудолюбивым. С ним она могла выйти в люди, и он не станет травить тупые шутки ее друзьям, обычно он молча слушал и кивал, улыбаясь. Такой милый ручной муж. Очень удобный. Что скажешь, то и сделает.

Но все же.

Вот уже два года как Даня достиг потолка. Складывалось ощущение, что для него выше уже ничего нет в этой жизни. Все, предел, дальше только космос, куда соваться не стоит – крыша взорвется.

Он работал на одной и той же должности несколько лет, не предпринимая попыток подняться выше. Устроился в зоне комфорта, как в конуре маленькая собачка, и сидел там, жирнея и толстея. Последнее время от отрастил себе солидное пузо.

Да, он не был гулякой, любящим бары, танцульки и шумные компании. Но Катя считала, что уж лучше бы ее муж гулял и отрывался, так, может быть, и сдружился с кем-нибудь из боссов. Ведь все знают, что братаны, выпившие в стриптиз-баре, становятся друзьями до мозга костей. И от бухла бывает польза.

А что же Даня? Придет с работы, сядет перед теликом и смотрит сериалы. Говорит, что устал и даже сил на спортзал нет. Это все брехня.

И сколько бы она не пилила его на эту тему, да разве ему втолкуешь? Уперся в свою работу. Говорит, что и платят хорошо, и условия достойные. А раз так, то где же тогда домик за городом, о котором они вот уже четыре года мечтали, с самой первой встречи? Ведь он ее этим и зацепил. Такую яркую картину нарисовал, когда они пили красное полусладкое, ели сыр с плесенью перед экраном компьютера, где на паузе на самой первой минуте замер фильм.

Тогда Даня так оживленно рассказывал о своей мечте. Ну и где это все? Где бассейн во дворе? Где красивый сад?

Это были всего лишь фантазии.

Катя когда-то верила Дане и мечтала вместе с ним. Но в какой-то момент поняла, что ее муж – всего лишь выдумщик, фантазер. Так и будет до самой смерти мечтать о большом особняке. И бредить своими идеями писать книги. Да хоть бы что-нибудь написал.

Он говорил, что писал в детстве. Ну и где это все? Хоть одну бы книгу показал. С другой стороны, какая, на фиг, разница? Разве детские книжечки хоть на что-нибудь годились? Если она перечитывала свои сообщения во «ВКонтакте» годовой давности и думала: «Что я за дура была?» – так разве на его рассказы, написанные больше пятнадцати лет назад, она ожидала другой реакции?

Нет. Она не желала тащиться по жизни рядом с витающим в облаках неудачником. Она хотела человека, кто обитает на земле, кто будет двигаться вперед, на всех парусах. Такого, как Олег. Он зацепил ее, еще когда был ее боссом. У него был командный голос, твердый, сильный, как и мышцы спины и рук. Светлые волосы, вечный загар и черный блестящий «мерседес». Но потом он открыл свое дело и пропал из банка.

Конечно, она знала его телефон, но чтобы подкатить к такому супермену – это какие надо было иметь формы и осанку. Тогда она еще не горела так сильно фитнесом.

Потом появился Даня. И она увидела в нем живую искру. И потом, он зацепил ее своим позитивом, улыбкой и каким-то живыми движениями. Он притянул ее, и она поверила ему. Но все это оказалось маской. Он потускнел и снял с себя парадную форму, в которой выходил в люди на поиски самки. Вот он, толстеющий, уставший, не стремящийся к реальности фантазер. Ему хватало только фильма перед сном, книжки в выходной и прогулки с сыном. На этом все. Что ж, удачи тебе, милый.

– Пожалуй, я посплю полчасика, а потом продолжим нашу веселую поездку. Катя, ты слышишь? Алло? Катя? – донесся голос с соседней планеты.

– А? – она вздрогнула. – Что? Просто книга интересная, почти дочитала.

Но она так никогда и не узнает, чем закончилась повесть.

– А чего мы остановились? – спросила Катя озираясь.

– Мне надо передохнуть чутка, вздремну хоть минут десять, а то глаза будто клеем намазали. Смотри, видишь? – он оттянул веки так, что стал похож на зомби с обвисшим лицом.

Она не улыбнулась.

– Так мы едем-то всего ничего. Еще даже из области не выехали, а ты уже что, устал?

– Да че-то ночью плохо спал, может, волновался из-за…

– Так надо было пораньше ложиться, я же тебе говорила. Ложись, спи, завтра ехать.

Он хотел сказать, что ее ночные звонки не дают ему покоя, но сдержался. Держи себя в руках, друг.

– У меня бывает такое – перед экзаменами, перед собеседованием, перед дальней поездкой, я волнуюсь, вот и не мог уснуть.

– Выпил бы новопассита или валерьянки, не знаю, любого успокоительного. И че, мы сейчас вот так каждый час будем останавливаться? И сколько лет мы будем ехать?

Он хотел сказать, что ей бы не мешало выучиться на права и если бы она это сделала, то сейчас они не делали бы перерыв, а она могла бы вести сама.

– Не каждый час. Мне хватит пятнадцати минут, чтобы выспаться. Если я днем хоть немного посплю, то…

– Ты вечно спать хочешь.

Он молчал. Она отвернулась. Он смотрел на нее. Видел, что она напряжена. Если и дальше что-то выяснять, то ничего из этого не выйдет. Но и ехать он не мог. Спать хотелось очень сильно.

– Дай мне пятнадцать минут, Катя, и потом будем ехать до самой ночи.

– Делай че хочешь.

Она выключила книгу и убрала ее в бардачок, расстегнула ремень безопасности.

– Посмотри за Костей, пока я сбегаю в лес.

– Оке, – сказал Даня.

Катя вышла из машины и хлопнула дверью. Сзади в детском кресле вздрогнул малыш.

– Мама, – позвал сонный голос малыша, – деская ту-ту!

– Извини, дружище, – сказал Даня, – но теперь моя очередь играть деской ту-ту! А вы пока с мамой прогуляйтесь, разомните ноги. Сходи поймай для папы кузнечика.

– Кузецика? – спросил малыш. – А сто такое кузецика?

– Это кузнечик, – сказал Даня, отстегивая ремень безопасности, – насекомыш такой, прыгает по траве, помнишь, в книжечке твоей он есть. Куз-не-чик.

Он вышел из машины. Обошел минивэн и открыл заднюю дверь, где сидел Костя. Он отстегнул ремни безопасности на детском кресле. Вид малыша прогнал в нем нервозность от разговора с Катей.

– Давай, малыш, выбирайся, прогуляешься немного. А то все какашки в попе уже придавил.

– Какаски? – спросил Костя, а потом вдруг замахал руками и закричал: – Пуппа, Наг, Пуппа!

– Они же вроде бы с тобой были? – спросил Даня.

Мальчик показал свои ладошки, будто фокусник, доказывающий, что у него нет туза в рукаве.

Даня наклонился, заглянул под сиденье и нашел игрушку. Он достал Нага и отдал малышу. Костя радостно заулыбался.

– Но Пуппы я не нашел, – сказал папа.

– Пуппа в деской, он там, Наг победил, – сказал мальчик.

– Да ты что? Насколько я помню, это впервые?

Даня поставил сына на землю. Тот сразу же побежал осматривать место, где они остановились. Даня шел за сыном по пятам, посмотрел направо и налево. На дороге пусто. Он прислушался. Ни звука. Даже не слышно, как его депрессивная жена мочится в кустах.

– Папись, смотли, долога, – сказал Костя и ткнул пальцем в ту сторону, куда они ехали, а потом повернулся и показал в противоположную: – Смотли, и тут долога.

– Везде дорога, да? – спросил Даня.

– Ага.

Костя стоял на той самой вездесущей дороге (хотя в данном случае вездессущей можно было назвать Катю). Он оглядывался по сторонам и улыбался. Он вертел маленьким пальчиком, как флюгер, хотя ветра почти не было.

– Костя! – вдруг сзади раздался дикий вопль. – Костя! Костя, а ну иди сюда!

Из кустов выскочила львица, или разъяренная пантера, или бешеная ободранная коза. Это была Катя. Но Даня сначала даже не узнал ее, так она кричала.

– Твою мать, ты что, идиот? Скажи мне, ты идиот? – орала она на Даню, хватая растерянного Костю за футболку и уводя с дороги.

– А что такое? Я же рядом и смотрю по сторонам, – сказал Даня. Улыбка, которую подарил ему только что пробудившийся сын, сдуло воплем жены.

– А если выскочит какой-нибудь придурок-стритрейсер? Ты и оглянуться не успеешь! А что ты будешь делать…

– Да откуда тут стритрейсер, ты че пургу несешь?

– А что ты будешь делать, если он от тебя побежит – и прямо под колеса большущего грузовика? Идиот, бестолковый кретин! – орала Катя.

– Мама, не клици, мне стлашно, – сказал Костя. В его глазах появилось затравленное выражение. Ему казалось, когда мама кричит, значит, это он что-то сделал плохое. Костя задрожал и прижал к себе Нага.

– Ничего же не случилось, мы уже давно не видели никаких ма… – начал Даня.

Катя закатила глаза.

– Все, я поняла, иди спи, у тебя в голове одно дерьмо, ты никогда не признаешь своей вины. Чуть ребенка мне не угробил и стоишь строишь из себя невинность!

Даня хотел было ей ответить, но он снова промолчал. Он глотал ее колкости, как факир в цирке. Если Катя злилась, то он прекрасно знал, что ее надо оставить в покое на пару часов. Температура спадет, и она придет в норму.

– Извини, – сказал он, – я виноват. Че-то я действительно затупил. Ладно, пойду немного посплю, может, хоть голова варить начнет.

Вся в свою истеричку-мать пошла. А ведь когда-то она говорила, что сделает все, чтобы не быть похожей на маму. Надо было записать ее на диктофон и сейчас дать послушать. А, какого черта? Разве это бы что-то изменило? Нет. Ничего.

Он вспомнил ушедшие времена, когда она не могла без улыбки смотреть на него. Влюбленной улыбки. Он помнил, как ее глаза светились, будто два драгоценных камня, когда он назвал ее «моя царица». Она была без ума от него.

Сколько было прекрасных долгих ночей. Особенно та, когда они оказались на дне рождения Халвы. После того как все гости разбрелись пьяные по комнатам, а кто-то даже разбил палатку во дворе и остался спать на улице, они с Катей и Димоном остались допивать пиво в бане. Третий лишний, Димон, похоже не собирался уходить, хотя Даня мечтал остаться наедине с Катей. По ее взгляду он понял, что и она этого хочет.

Даня стал намекать Димону, что его ждет подружка и что ему уже давно пора спать. Но Димон упорно не желал замечать намеки. И тогда Даня прямо ему сказал – Димон, иди спать! Тот тупо улыбнулся, сделал вид, что Даня шутит, посмотрел на Катю и вроде бы начал понимать. Но на это у него ушло столько времени, что он успел допить стакан пива. Тогда он извинился, задержался еще на пять минут, чтобы пожелать им спокойной ночи, а потом убрел куда-то в дом.

Даня погасил свет и в темноте приблизился к Кате. Дальше был долгий жаркий поцелуй, потом жадные руки, стаскивающие с нее и с него футболку. Но оказалось, что у нее месячные. А дальше произошло то, что заставило Даню влюбиться в нее без памяти. Катя все сделала сама. А когда начала, то оторвалась лишь на секунду, чтобы сказать ему, что у него «очень большой».

Потом они уснули вместе в одном спальнике в предбаннике.

Хорошее было время. А что же сейчас? Неужели что-то изменилось? Да, что-то точно изменилось. И Даня не понимал, что происходит с Катей. Когда он спрашивал у нее, почему она злится или не хочет делиться с ним, она отмахивалась от разговора. Даня решил, что она просто устала от забот, от работы по дому и от хлопот с ребенком. Ей просто нужен был отпуск.

Даня открыл заднюю дверь минивэна, которая вела в детскую комнату (весь багаж ехал на крыше в специальном корпусе от дождя), а Катя потянула Костю на другую сторону дороги.

– Пойдем прогуляемся, – сказала она ледяным голосом.

Костя бросился к фургону.

– Папись, – крикнул он, – нади Пуппу, паста!

«Паста» на его языке означало «пожалуйста», а «папись» – это «папа», правда, всегда вызывало улыбку у Дани, потому что очень уж напоминало это неприличное слово.

– Костя, не смей убегать от меня, а то под машину попадешь. Ты что, не понял? А ну иди сюда.

Катя хмурилась. Стояла, как штык в горле фашиста.

Даня достал из детской Пуппу и протянул Косте.

– Вот, держи, паста.

– Сиба, папись.

– Костя, пусть папа отдохнет, иди сюда, – она все не унималась. И у Дани мелькнула мысль – вдруг она думает, что он хочет быстренько закинуть Костю в багажник и уехать без нее?

Даня взглянул на Катю. Та не смотрела на него. Ее взгляд уперся в сына, скулы напряглись.

Злится. Прямо как мамаша.

– Давай беги с мамой поиграй, кузнечик.

– Я не кузецик, – сказал Костя, сдвинув брови.

Мамина привычка. А дальше что? Начнет выплевывать наточенные как бритва слова?

– Да, ты не кузнечик, я пошутил. Но ты обязательно найди кузецика, пусть мама тебе покажет. Они интересные, у них такие длинные ноги.

– Папись, а ты сто, в иглуски иглать будес? – спросил малыш.

– Нет, дружок, хочу поспать немного.

– Ты спать косес?

– Да, я немного устал вести машину.

– Ты устал? А посему ты устал? Я не устал, я хосю поиглать.

– Это отлично, вот вы как раз и сходите с мамой поиграйте, а я отдохну. А потом я проснусь, и мы поедем к морю. Хочешь увидеть море?

– Да-а-а! – воскликнул Костя.

Катя скрестила руки на груди. А потом, не выдержав, подошла к Косте и взяла его за ворот футболки, потому что руки у него были заняты. В левой Пуппа – бравый солдат, в правой Наг – коварный робот.

Пуппа обладал удивительной и очень удобной способностью для солдата – он мог увернуться от любой пули, даже со смещенным центром тяжести. Он прошел столько баталий, что любой генерал уже отдал бы ему свои ордена, он одержал немыслимое количество побед и завоевал сотни женщин (правда, это всегда была одна и та же девушка – дама в красном платье с обгрызенной туфлей, но после каждого сражения она представлялась другим именем). Пуппа был героем, непобедимым и ловким.

А робот Наг был его вечным противником. Но после каждого сражения он что-нибудь терял. То кисть, то бластер, то глаз, то стопу.

Катя таких увечий не одобряла и даже однажды сказала Косте, чтобы он не уродовал свои игрушки, иначе она их отдаст кому-то другому, кто не будет таким садистом. Костя не понял, кто такой садист, и спросил. Но Катя не стала ему рассказывать, просто попросила относиться к игрушке как к своему родному брату.

Костя пожал плечами: «Хорошо».

Малыш так и не понял, что она имела в виду, ведь он вовсе не ломал Нага, это все Пуппа, который каждый раз после победы что-то отрубал кинжалом у противника. Это война, детка.

Но сегодня был необычный день. Потому что Наг впервые одержал победу. И помогла ему в этом маленькая хитрость.

– Давай, пойдем, дай папе отдохнуть, а то никогда не приедем на море, – сказала Катя, оттаскивая сына от отца.

Как будто это не она предлагала тащиться по трассе со скоростью улитки.

– Главное, клещей не насобирайте, – сказал Даня, – обработайте ноги спреем, ладно?

– Ага, – бросила Катя, – и так знаю.

Черт, я даже и не подумала об этом. Ладно, хоть в чем-то он еще полезен. Чуть Костя из-за него под колеса не попал. Ну все. Это точно была последняя капля. Прости, Дэни-бой, но быть тебе перекати-полем, пока кто-нибудь не наступит на тебя и не сломает. Но такой ты мне точно не нужен.

– А сто такое кесси? – спросил Костя.

– Это такие букашки, они кусаются.

– Как собаськи?

В глазах Кости появилось волнение. Все из-за Бакса.

– Нет, скорее как комары.

– А-а-а.

– Будьте осторожны, – сказал Даня.

– Лана, – ответил сын.

Кто бы говорил, думала Катя.

Даня свернулся на мягком полу «деской ту-ту». Окна в кабине были приоткрыты, чтобы свежий воздух попадал в салон.

Может, завести будильник?

Он достал сотовый, взглянул на надпись «Нет сети» (уже? Вроде бы только что были в поселке), передумал и убрал телефон в карман. Наверняка Катя не даст ему долго спать.

– Разбудите меня через полчасика, оке? – крикнул Даня.

Оке! Кирпич в очке! Как я ненавижу эти его тупые сокращения.

– О’кей, – подчеркнула она, чуть скрипнув зубами.

– Ма, сто это? Сто там?

– Там поле. Видишь, там пшеница растет.

– Псениса? – спросил Костя. – Я хосю туда, пойдем туда, пойдем туда, мама, пойдем туда! – кричал Костя, указывая на поле, которое заливало солнце. В руках он держал две игрушки. Двух противников. Плохого и хорошего.

***

Он проснулся с мыслью о том, что проспал работу. Он уже давно не вставал сам, без будильника, просто потому что выспался, и для него это стало тревожным сигналом. Потом до Дани дошло, что он в отпуске, и он расслабился. Но тут же пришла новая тревога, посильнее предыдущей. Почему он все еще спит?

Он потянулся и огляделся. Темно. И не потому, что окна в детской комнате были тонированы, а потому что наступил вечер. Даня тут же вскочил.

Что случилось? Почему Катя меня не разбудила? И где они с Костей?

Он заглянул в кабину. Никого. Он посмотрел на дорогу. Темно, ни черта не видно, только очертания леса и дороги, уходящей вдаль. Небо стало цвета закрытого изнутри чулана, в котором еще оставались отблески света, просачивающиеся через щель под дверью.

– Катя, – позвал он, сдерживая панику.

Наверняка они где-то тут, рядом. Собирают цветы.

Что, какие цветы? В темноте-то? Интересные получаются у них прогулки? Сколько я спал?

Он взглянул на часы в телефоне.

Черт! Шесть часов беспробудного сна. Секунда – и шесть часов как не бывало.

Он почувствовал, как жар поднимается к тяжелой голове. Шесть часов Костя и Катя бродили по полю и собирали цветы? Не захотели есть, пить, не постарались разбудить его… А может, и пытались, но он так крепко спал.

Он открыл дверь и вывалился в прохладный воздух. Какой же тут воздух! Он пах чистотой и был прохладнее, чем в салоне. За время сна Даня так надышал, что нагрел салон и весь взмок от пота. Сейчас подул приятный ветерок, и жар в теле сменился сначала на легкую дрожь от прохлады, а потом Даня почувствовал холод, леденящий холод, который охватил не только его тело, но и пробрался глубже, в самую душу.

– Катя! – он заорал так, что спугнул какую-то птицу в лесу. Она вспорхнула и улетела подальше от сумасшедшего.

Душа! Это душа отлетела.

Что за идиотские мысли. С ней все в порядке.

– Костя! Катя!

Он вышел на дорогу и выкрикивал их имена. Но никто ему не отвечал.

Завыл ветер. Даня прислушался, а вдруг ветер принесет ему далекие крики…

Крики о помощи! Помоги, папа, помоги, Дэни-бой! Спаси нас, мы упали в яму.

Он представил себе охотничью яму, какие выкапывали люди в древности, ставили острые деревянные колы на дне – ловили диких кабанов. Но его жена и сын не дикие кабаны. И разве сейчас такие ловушки еще делают? Кому это нужно? Ведь есть капканы, есть ружья, есть летающие дроны.

Ветер принес Дане только весть об одиночестве. Он тут был один. Совсем один.

Он подошел к противоположному краю дороги, всмотрелся в темноту. Что он мог там разглядеть? Огромное поле. Поле, накрытое саваном тьмы. Никаких тебе бегающих детей с Нагом и Пуппой, никаких тебе депрессивных жен, смотрящих на него как на говно. Ну и что, что она так на него смотрит? Главное, что он смотрит на нее нормально, без обиняков. Он не обижался на нее, он верил, что все у них наладится. Такое бывает со всеми, с каждой семейной парой. Просто она устала от рутины. Сейчас они съездят на море, и Катя расслабится, наполнится энергией. Все будет хорошо.

– Катя! Костя!

Он вернулся к машине, завел мотор, включил ближний свет, потом подумал, переключил на дальний и нажал на клаксон. Гудок в тишине взвыл так сильно, что в лесу где-то вспорхнула целая стая.

А вот теперь это души всех, кто бродил в этом поле и нашел тут свою яму.

Заткнись, мать твою, лучше заткнись!

Перед глазами вдруг возникла картина, как Катя и Костя бредут в лесу в темноте. Мальчик плачет, а мама кричит на него, кричит, чтобы он замолчал. Она напугана до смерти и боится впасть в панику, как и Костя. Они заблудились, и если она потеряет голову, то им конец.

Даня дрожал. Сердце разогналось так, что под его дикие стуки можно было отплясывать шаманские танцы перед костром.

Еще одна картина пришла без спроса, даже не постучавшись. Катя и Костя натыкаются на большую мохнатую кучу. Эта гора в ярости, потому что кто-то потревожил ее, когда она так сладко собиралась поспать. Или отужинать. Это был огромный медведь. Катя кричит, а Костя плачет и пытается убежать. Но медведь бросается на них и…

– Катя!

Ему казалось, что прошло уже два часа, но на самом деле умирала только вторая минута после пробуждения.

Даня включил фонарь на телефоне. Он посветил направо, налево. Луч фонаря не очень мощный. У Дани был дешевый телефон. Все деньги уходили на кредит за машину (ту самую, что подарила Дане встречу с Катей) и айфон Кати. Поэтому он купил себе самый простой смартфон, в котором сэкономили на всем, включая фонарик. Тот освещал только на расстоянии вытянутой руки. Но это было лучше, чем ничего.

Даня искал место, где Катя и Костя вошли в поле. Он увидел примятую траву. Увидел следы. Нечеткие, но определенно человеческие. Может даже, Костины или Катины. Кому еще пришло бы в голову тут бродить?

Он спустился с дороги и вошел в траву, не прекращая выкрикивать имена жены и сына. Трава оказалась ему по пояс. А значит, и Костю скрыло бы с головой.

Что это? Пшеница?

Он не знал, как выглядит пшеница. На уроках биологии он впадал в ступор, когда они начинали изучать пестики, тычинки, колоски и прочую ерунду. В его голове стояли растения с челюстями, живые лианы, ползающие как змеи, убивающие людей. Наверное, пшеница, что же еще.

Он отошел несколько метров в поле и осознал, что так он никого не найдет. Трава такая высокая, что идти по ней было тяжело. И вряд ли Костя с Катей забрались в нее по самые уши и разлеглись там отдохнуть. Тем более, Даня кричал очень сильно, что наверняка все, кто находился в поле, слышали его. Так какой же смысл был его прочесывать?

Смысл в том, что они лежат где-то тут рядом, лежат мертвые, поэтому не отвечают.

Он схватился за голову.

Черт, да что это такое? Откуда такие мысли?

У него вдруг навернулись слезы. Он вспомнил Костино лицо, его веселый смех, больше напоминающий гогот. Он всегда так смеялся, что Дане хотелось стать маленьким и ржать вместе с ним, пока от смеха штаны не намокнут. Переживал бы он так, если бы пропала только Катя? Конечно, он бы переживал, ведь он любил ее. Но не так, как Костю. Не так.

Он стал бегать по полю, приминая траву, и осматриваться. Нет, тут их нет. Трава стояла прямо, будто тут никто и не ходил. Может, они побродили тут немного и ушли в лес? А вдруг…

А вдруг она меня бросила? Вдруг взяла попутку и уехала? Могла она так сделать?

Он побежал обратно к машине, заглянул в бардачок. Электронная книга на месте. Тут же лежала и ее маленькая дамская сумочка. Наверняка и в багажнике на крыше все ее вещи на месте. Ведь она сама не смогла бы их достать, если бы никто не помог. А если бы ей кто-то помог, неужели она уехала бы без свой сумочки.

Телефон! У нее был с собой телефон! И если он не в сумке…

Даня порылся в ее сумочке. Нет, его нет. Значит, она взяла его.

Господи благослови эти долбаные сотовые телефоны. А раньше он ненавидел их, потому что Катя вечно просиживала часами перед экраном айфона, если была устойчивая связь. Инстаграмчики, социальчики, переписочка, вечно набирала кому-то тонны текста, как будто стала писательницей, улыбалась телефону, бездушной машине, которая смотрела на нее и улыбалась в ответ – да, детка, ты вся моя, смотри в меня, смотри, и слушай, не отвлекайся, тебе нужно листать ленту, смотреть картинки, читать слова безмозглых идиотов! Листай и всасывай, потребляй, внимай моему голосу, жми сердечко и листай дальше, не заморачивайся над смыслом, твое дело пролистать и забыть, твое дело уничтожить все свою способность сосредотачиваться, уничтожь в себе силу, уничтожь в себе разум, стань зомби, стань зомби, слушай меня, я твой хозяин! Нет ничего вокруг, есть только я!

Но что тебе даст ее сотовый, тут же не ловит связь?

А вдруг ловит?

Даня поднял свой телефон над головой. Нет сети.

Он побрел по дороге. Наверняка найдется место, где будет сигнал. Наверняка. Так всегда бывает. У нас же двадцать первый век, у нас же цивилизация, люди в космос летают, есть аватары, роботы, дроны, нанотехнологии, китайцы телепортировали два свойства электрона, SpaceX собирает экспедицию на Марс, биткоин заполонил весь мир, наверняка и сотовая связь есть в глуши.

Ага! Есть!

На экране высветилась надпись «Мегафон» и появилась одно деление сети.

Даня опустил телефон, и связь пропала. Он поднял его обратно. Подождал несколько секунд и связь появилась.

Не шевелись.

Так. И что делать? Взлететь на уровень телефона или…

Идиот, люди придумали громкую связь.

Он ухитрился одной рукой выбрать справочник, найти Катин номер в избранном и нажать вызов. А потом включил громкую связь.

Сначала была тишина. Дане казалось, что она затянулась на несколько минут. Этого хватило, чтобы он убедился, что от телефона толку не будет.

А затем, так неожиданно, что он сначала не поверил, в его трубке раздался гудок. Но что самое удивительное – слева от Дани заиграла тихая мелодия. Ее он помнил наизусть.

Эта мелодия последние две недели будила его по ночам, когда Катя поднималась и выходила из комнаты, а потом с кем-то долго разговаривала на кухне.

Она говорила, что ей звонит Танька, напившаяся и стонущая о своей жизни. Ее подруга Танька, которая в очередной раз порвала с козлом-мужиком и страдает сама от своего поступка. Но Даня не верил.

И сейчас, слыша эту мелодию, Даня вспоминал длинные ночи, когда он не мог уснуть и думал, что это определенно была не Танька, ему даже не нужно было ковыряться в ее телефоне. Он видел Катину улыбочку, с которой она возвращалась в постель. Ложилась и поворачивалась к нему спиной, как избушка на курьих ножках, когда не хотела никого пускать к себе.

И вдруг Дане пришла идиотская мысль, что сейчас звонит тот же человек, что обычно звонил Кате ночью. Сейчас Даня найдет телефон жены и наконец узнает, кто эта «Танька».

Нет, ты бредишь. Это ты сам же и звонишь. Займись делом, идиот! У тебя сын пропал.

Если телефон здесь, значит, и жена здесь. На секунду Даня почувствовал облегчение, но потом до него дошел рациональный смысл происходящего, который не принес хороших новостей.

Если она тут, то какого хрена не отвечала, когда ты орал как резаный? Или что, ты думаешь, они сидят тут с Костиком в кустах, тихо посмеиваются, зажав ладонями рты? Думаешь, сейчас ты их раскусил? Они выскочат и скажут: «Сюрприз! Мы тут в траве просидели несколько часов, пока ты спал. Все ждали тебя, соня-засоня, хотели посмеяться. И это того стоило! Стоило просидеть на корточках шесть часов и не чувствовать своих ног! Зато видел бы ты себя со стороны, бегаешь тут, как идиот, орешь на всю округу, а мы вот сидим, тут, рядом! Ха- ха!»

Стало жарко. Жарче, чем днем. Даня бросился к тому месту, откуда доносилась мелодия из телефона. Он бежал, подняв руку вверх, лишь бы сигнал не пропал, лишь бы эта идиотская мелодия стандартного звонка в айфоне за семьдесят тысяч продолжала пиликать из темноты.

Он ничего не видел. Его телефон за три тысячи не мог осветить даже дорогу под ногами. И поэтому Даня шел на ощупь. Но быстро.

И вот он уже где-то близко. Как бы не наступить на что-нибудь.

На ее труп!

Как бы не грохнуться с дороги в канаву. Он шел от минивэна, фары светили в другую сторону.

Туда, где лежит Костя со свернутой шеей! Его убили!

Пожалуйста, не говори такого больше! Лучше заткни свои мысли чем-нибудь! Ты только хуже делаешь.

У Дани в глазах стояли слезы. Некоторые скатились по щекам на его футболку.

Звонок был где-то рядом. И тут связь оборвалась. В этот самый момент, когда воцарилась тишина, Даня на что-то наступил. И это что-то так громко хрустнуло. Раздался звук, будто маленького грызуна переехал большой грузовик. Такая картина пришла в голову Дане: здесь, на трассе, в темноте, вокруг только лес, мертвый бурундук, сломанный позвоночник, вытекающие через рот кишки.

Он опустил телефон, посветил под ноги и с криком отскочил в сторону. Сначала он подумал, что это змея и он наступил ей на голову. Из нее натекло столько крови! Будто у нее башка была как воздушный шарик, наполненный этой самой кровью. Но… Кровь не текла и больше походила на засохшую. И ее было так много, что столько не поместилось бы в одной змее.

Через долю секунды до Дани дошло, что это была не змея.

Это была рука.

Слабый луч фонаря высветил в темноте владельца этой руки. Как такое может быть? Рука переходила в плечо, а из плеча торчал какой-то черный пень… Тут Даня понял: а ведь когда-то на этом пне росла голова его жены. Кто-то отрезал ей голову.

Он пялился на ее труп. Перед ним была его любимая женщина в самом непристойном виде, каком только можно представить. Руки и ноги в разные стороны, головы нет, вся в крови.

Это точно она? Точно она?

Да, она. Та самая, которую он подозревал в измене, которую любил, водил когда-то в кино на ее любимые комедии, подарил ей обручальное кольцо, когда они застряли в лифте на седьмом этаже (они провели там два часа, и он больше не мог сдерживаться), а на рождение сына подарил ей электронную книгу (лучшую модель, по словам продавца). Он видел ее бордовую футболку с логотипом TBOE, которых он называл Т80Е, она купила ее в торговом центре в тот день, когда они впервые сели в минивэн Игоря и катались по городу.

Нет никаких сомнений, это Катя, чью маму он недолюбливал (и подозревал, что это взаимно), а отца считал крутым мужиком, потому что тот бросил эту «тупую стервозную бабу». И последнее время Даня стал и сам задумываться о том, что, возможно, когда-нибудь он станет таким же, как его тесть, потому что яблоко от яблони…

Сначала он завыл. Было желание броситься к телу и разбудить его. И он бы так и сделал, если бы не пустая шея. Тело не проснется без головы, это он понимал.

А еще он понимал, что здесь было совершено убийство, и как бы он ни хотел обнять мертвую супругу, он мог крупно вляпаться, оставить следы, уничтожить улики, если они были. Даня корил себя за такие прагматичные мысли, но свобода – вещь хрупкая, может сломаться в любую секунду.

Он схватился за волосы, снова взвыл, закричал, обернулся вокруг. Потом на его лице появилась ярость. Он так сжал челюсти, что зубы громко хрустнули. Если бы между ними оказался язык или щека, то он отхватил бы их, как ножницами. Он светил фонарем в разные стороны, пытаясь найти того, кто все это затеял.

– Кто? – заорал он. – Зачем? Я убью вас! Зачем?

А потом он разрыдался. Бросился к минивэну, остановился, побежал обратно к трупу жены. Может, ему все это показалось? Ведь не может же это быть реальностью?

Но она по-прежнему лежала там же. Даня снова закричал. Наклонился к Кате, но отдернул руку. А потом почувствовал что-то внутри. Чей-то безжалостный кулак сжал его желудок. Он отвернулся от Кати. Даню стошнило. Он сам не ожидал, что такое может произойти. Сначала он блевал на свои ботинки, но потом отклонился в сторону. Он блевал и плакал. А в голове раздался голос.

Ищи сына.

Он наверняка тут же. Он… Я боюсь. Я не хочу на него смотреть. Если кто-то убил ее, то наверняка и его тоже.

Ищи сына, идиот! Он может быть жив. Может быть, ему нужна помощь. Быстрее. Потом будешь страдать, потом будешь оплакивать свою супругу и свою семейную жизнь. Будет еще время.

Он вытер рот рукой. Смазал желчь о футболку. Его лицо скривилось так, будто он жрал лимоны, нафаршированные горькими таблетками.

Он снова высветил тело жены. Руки в разные стороны. На одну он наступил. Лежит в черной луже. На плечах – пень, откуда эта лужа и натекла. Вся в грязи. Раньше за ней он подобного поведения не замечал, чтобы она вот так могла разлечься в дорожной пыли. Да, смерть меняет людей. А все потому, что она потеряла голову.

В горле застрял смешок, но Даня не позволил ему выплеснуться наружу. Если бы позволил, тут же сошел бы с ума. И убежал бы в лес.

– Костя! – закричал он. – Костя!

Даня звал сына, а сам не мог отвести взгляда от мертвеца. Он осветил Катю со всех сторон, но не увидел того, что искал, чего боялся. Следов насилия. Конечно, он об этом подумал. Ведь кто-то мог сначала трахнуть ее, потом убить, чтобы она никому не рассказала. И они сделали это на глазах у Кости. Но нет, ничего такого. Штаны на месте, футболка цела. Никаких следов борьбы. Будто она стояла, а потом грохнулась – потеряла сознание.

А ты бы не потерял сознание, если бы у тебя голову отрезали?

– Костя!

Он осматривал место преступления и заметил, что у черной лужи-мамы есть детишки – маленькие лужицы. Сначала он принял их за брызги, но при ближайшем рассмотрении понял, что это чьи-то следы. Следы того, кто наступил на кровь, а потом бегал вокруг тела. Они были такие маленькие.

Может, животное?

Ага, животное в ботинках.

Даня присел на корточки, стараясь больше не смотреть на мертвую жену. Потом еще насмотрится, в морге, на похоронах. Если, конечно, ее не утащат в лес дикие собаки – или кто там обитает в ночном лесу, – пока он ищет своего сына.

Маленькие следы определенно были от ботинок. Это были следы Кости. Значит, когда она лежала тут мертвая, а тот, кто ее убил, смеялся над ее трупом, Костя бегал вокруг мамы.

Даня вспомнил улыбающуюся физиономию малыша, измазанную йогуртом от шеи до макушки головы, улюлюкающую: «Огулт, кусать». Даня почувствовал глубокую обиду. Нутро начало разрываться на куски.

Какого хрена ты тут остановился? Не мог потерпеть до гостиницы? Жалко было денег на номер в мотеле, где вы были бы в безопасности? Ты что, возомнил себя знатоком путешествий? Тебе мало было рассказов тещи о том, какие люди вокруг злые, как пойдут на все ради денег?

Каких денег? Телефон на месте, сумка на месте, в машину не залезли.

Но тогда зачем они убили Катю?

Чтобы просто посмотреть на плачущего ребенка, на его горе по погибшей матери.

Больные уроды!

Слезы капали в кровавые следы.

Где мой сын? Куда ведут следы?

Он поднялся и начал ходить вокруг тела, как настоящий следопыт. Плачущий следопыт с выражением на лице, полным ненависти, страха, боли, ярости, страданий. Трясущийся, сопливый, испуганный.

– Я вас убью! – заорал Даня.

Его переполняла энергия. От одной мысли, что его сын видел такое, от одной мысли, что его жизнь вот так перевернулась, внутри разорвался ядерный снаряд, и Даня снова зашелся диким криком. Он кричал как безумец, как зверь. Орал на весь лес, пока в горле не запершило и крик не перешел в кашель.

Крик помог ему, а вот исследование места преступления – не особо. Хреновый из Дани был следопыт. Следы обрывались. Они петляли вокруг тела Кати, но никуда не уходили. Ни на дорогу, ни с дороги в канаву. Будто Костя вел себя, как заяц, петляющий по снегу кругами, а потом прыгнувший далеко в сторону. Казалось, что он просто улетел.

Даня посмотрел в темное небо.

Ты думаешь, птеродактиль или какая-то птица сюда прилетела, схватила его своими когтистыми лапами и унесла в гнездо на дереве? Нет! Человек унес его. Тот, кто не наступил в кровавую лужу, чтобы не оставить следов. Это были они, убийцы. Они унесли твоего сына. А это может значить, что он еще жив. Если они хотели его убить, то сделали бы это здесь. Прямо тут на месте.

А вдруг они… Хотели… Поиздеваться?

Звони в полицию, теперь уже можно.

И Даня снова начал искать сигнал сотовой сети.

***

– Алло! – кричал он.

Смартфон завис на вытянутой руке над головой и светил Дане в лицо, как НЛО. Вот сейчас он затянет лицо Дани внутрь и улетит на Плутон. Из летающей тарелки раздался голос пришельца, продирающийся через завесы помех и прерываний:

– Дежу… я ча… ть, капитан Чисти… аю!

– Меня зовут Данил Марков, я потерял ребенка. Мою жену убили. Я нахожусь на дороге где-то около Камышлова и… Алло! – быстро проговорил Даня. Он думал, чем быстрее скажешь, тем быстрее они вызовут наряд и тем быстрее полиция приедет ему на помощь.

– Ал… ите… – раздалось в трубке.

Что? Что он сказал?

– На нас напали. Убили мою жену. Ребенка украли. Алло.

– Ал… Что с ребенком? Повто… е.

Даня выдохнул. Его не слышно, и он не слышит дежурного. Если есть прерывания, то чем быстрее говоришь, тем больше звуков съедают помехи. Надо менять стратегию.

– Ребенка похитили, – он начал говорить медленнее, будто объяснял иностранцу дорогу через весь город до футбольного стадиона, где шел чемпионат мира, – я нахожусь на дороге где-то у Камышлова. Повторяю, ребенка украли, жену убили. Алло.

– Пон… л. Где… ете опи… ть.

– Что?

– Опиши… е где в… …итесь.

Видимо, он пытается выяснить, где я нахожусь.

– Я не знаю. Тут лес, поле и…

И тут ему в голову пришла дельная мысль. Вот и наступила эра сотовых телефонов.

– Наберите мне на этот номер с вашего сотового, я пришлю вам свои координаты.

Да, геолокация, мать ее так. Везде, куда бы ты ни пошел, всевидящее око следит за тобой. Следит, оберегает тебя от опасностей и может в любую точку мира прислать помощь. Даже на Марс.

– Что вы… али? Повто… те.

– Позвоните мне с вашего телефона, я отправлю вам координаты в эсэмэс, – проговорил Даня так же медленно, – координаты отправлю вам в эсэмэс.

– Сек… ду.

В трубке возникла тишина. Через несколько секунд телефон в руке Дани дрогнул. Пришла эсэмэс.

– Получил, – сказал Даня, – ждите.

Он завершил вызов и открыл эсэмэс. С незнакомого номера пришло сообщение с единственным символом – цифрой 1.

Он включил «Яндекс-карты», нашел координаты, посмотрел, сколько примерно километров до ближайшего поселка. Нашел маленькую деревню или село, находящееся километрах в пятнадцати отсюда. Затем скопировал свои координаты, вставил в ответное эсэмэс и отправил. Затем написал еще одну эсэмэс дрожащими руками. И пока он писал, заметил, что его руки оставляют следы на телефоне. И что это за следы?

Неужели крови? Он что, трогал труп своей жены? Он не помнил, чтобы прикасался к ней.

Нет, он не трогал ее. Он смог удержаться, хотя хотелось. Хотелось схватить ее и застонать, хотелось лить слезы на ее труп, как в сказке, вдруг она оживет от его горя. Нет, это были не следы крови.

Это следы блевотины, друг. Ты блевал, как перепивший студент после выпускного.

Он набирал эсэмэс грязными пальцами, потом задумывался, удалял текст и начинал заново. Ему все время казалось, что он пишет, будто полный идиот. Сказывалось волнение. Мысли путались. Пальцы тоже.

«Мы остановились на трассе, чтобы отдохнуть. Пока я спал, кто-то убил мою жену и украл сына».

Даня проверил. Ошибок нет. Долбаный смартфон проверяет за ним, как дотошная училка. Он отправил эсэмэс и стал смотреть на светящийся экран. Заряд на семидесяти семи процентах.

Он ждал. А чего он ждал? Когда дежурный из полиции ответит на его эсэмэс?

Он стоял в тишине и слушал свои сумбурные мысли. Смерть, похищение, семья разрушена, сын мертв! Ты его больше не увидишь! Костика больше нет. Нет маленького светловолосого, как мама, комочка. Нет утренних просыпаний с кучей слез перед садиком, не будет прогулок на детской площадке и падений с железной горки, не будет больше жаловаться воспитательница, что он, как маленький скалолаз, залезает во все шкафчики, даже те, что находятся высоко под потолком. Этот маленький проказник, смеющийся и убегающий от папися, прячущий ботинки и галстуки, пересыпающий все крупы и сахар с солью в одну банку, теперь пропал.

И самое страшное в том, что тебя обвинят. Это ты сделал. Увез подальше свою жену и убил.

Из ревности!

Так скажут полицейские, теща подтвердит, ведь она звонила тебе, помнишь? Спрашивала – что у вас там происходит? А ты такой – не знаю, вроде все нормально.

Вечно закрываешь глаза на проблемы с бабой, убегаешь от ответственности, боишься своей женщины, потому что боишься потерять ее. Трус.

Нет чтобы сказать ей – слышишь, дорогая, успокойся, и хватит выносить сор из избы и звонить своей истеричке маме. Ты же купил ей айфон, ты содержишь ее, она ест за твой счет. Поставь уже себя на место мужика. А чем ты занимаешься? Устраиваешь ей дешевые скандалы, как какая-то уставшая баба. Толком ничего не можешь сказать.

Вот, пожалуйста, скандал был неделю назад, ее мама в курсе, причем, со слов твоей жены, ты пытался ее убить.

Смешно тебе? Да, подумаешь, слегка потряс кулаками, разбил две рамки с фотографиями, пару тарелок. Но у твоей тещи в голове ты с ножом кидаешься на ее дочь и отрезаешь ей голову. Будет весело. Чуешь?

Чуешь направление ветра?

Тишина позволяла все это услышать.

А почему так тихо, вдруг подумал Даня. Неужели тут за все шесть часов, пока он дрых, до сих пор не проехало ни одной машины? Никто не видел труп его жены и не остановился, чтобы помочь? Не вызвал скорую, полицию, МЧС? Разве такое возможно в нашем мире, заполненном людьми? Людей можно встретить теперь везде, даже Джеймс Камерон на дне Марианской впадины и то встретил мужика, который спустился туда, чтобы в одиночестве погадить. Но это не точно.

Проезжали. Еще как проезжали, только ты спал. Проезжали, потому что кто-то же убил твоих жену и сына!

А затем Дане пришло в голову, что зря он написал эсэмэс. Не подумают ли копы, что это он убил жену? Может, что-то такое они увидят в сообщении. Какие-то скрытые нотки, знаки. Как его жена, когда он купил ей сертификат на процедуры в салон красоты, среди которых был антицеллюлитный массаж. Она тогда сказала ему – я что, на жирную старую бабу похожа? Такого он не ожидал. Да и кто бы ожидал? Он перечитал эсэмэс. Не будет ли оно как раз такой уликой? Иногда такое бывает – ты что-то говоришь, а потом тебя обвиняют, используя твои же слова, и неважно, что ты просто выразился не так, это все до фонаря, важно, что полицейские нашли убийцу. Точнее, нашли виновного.

Он перечитал эсэмэс еще раз. Вроде все нормально.

Он заметил какое-то движение слева. В той стороне, где лежала его супруга с отрезанной головой. Он обернулся и посветил телефоном в темноту. Он увидел, как его мертвая жена поднималась, с хрустом отрывала свое прилипшее тело от дороги – прижарилась, пока асфальт остывал после солнечного дня. У нее запеклась половина тела. Угощение для диких животных. Ее руки искали голову, они шарили по плечам, шее, трогали пенек и ничего не находили. Как зомби в кино, она пошла прямо на него, чтобы отобрать Данину голову и поставить себе.

Нет. Ничего подобного. Труп был на месте. Катя лежала там, где и умерла.

Вдруг у Дани возникло ощущение, будто он что-то забыл. Что?

Он сглотнул. Оказалось, что в его горле пересохло. Но сейчас не до питья.

Что он забыл? Попить? Сходить в туалет? Отжаться? Собраться в школу? Взять учебники по биологии? Забыл учебники?

Да, мать вашу, долбаный учебник-то я как раз и забыл!

А голову ты не забыл?

Это был голос Виктории Павловны. Той самой училки, которая вечно придиралась к нему, потому что в восьмом классе он носил волосы до плеч, покрашенные в цвет бордо.

Голову не забыл?

Голову!

У Кати не было головы, но она же должна быть где-то, если ее не унесли с собой убийцы, как трофей. Может быть, она лежит где-то тут, в высокой траве, в кустах? Или в лесу? А может быть, и Костя там же, где и голова.

Даня вскинул фонарик и отправился на поиски.

***

Даня, освещая путь телефоном, спустился с дороги.

К этому моменту он уже заглянул под машину, но ничего и никого там не нашел. Он оставил минивэн заведенным, чтобы не сел аккумулятор. Ближний свет фар оставил включенным, чтобы Костя мог видеть машину издалека. Он проверил край дороги, прилегающий к лесу, но в сам лес заходить не стал. Это будет последний вариант, который он отважится исследовать.

Ночной лес для него был волшебным местом, наполненным страшными тварями, мутантами и жуткими древними существами. Слишком много сказок было прочитано, слишком много фильмов посмотрено. Даня всегда боялся плотной темноты, как раз такой, как в лесу, там его поджидали морлоки, леший, кикиморы (это слово не казалось ему смешным, потому что он видел, как они выглядят), нежить и болотные чудовища.

Он предположил, что убийца мог пнуть голову с дороги или выкинуть ее. Скорее всего, если Костя был тут же, он наверняка пошел бы ее искать. А вдруг он нашел ее? И сейчас сидит испуганный рядом с лицом матери и плачет.

А она успокаивает его, рассказывает сказку и шепчет: «Не плачь, малыш, я спою тебе колыбельную». Он сует палец в рот, как младенец, ложится рядом, обнимает мертвую холодную голову, а она шепотом напевает ему: «Спи, моя радость, усни, жизни погасли огни…»

Неужели я бы не услышал Катиного пения или Костиного плача?

Услышал бы. Ведь Костя всегда очень громко плачет. Особенно когда напуган. Боже! Да он же еще малыш, и он пугался всего на свете. Он заливался слезами и бежал к папке, даже когда соседский пес начинал лаять в подъезде. Правда, учитывая тот случай, как Бакс напал на Костика, реакция сына вполне оправданна. Эта невоспитанная дворняга набросилась на Костю и укусила его за рукав куртки. Нет, Бакс не прокусил ее, но малыш так перепугался, что теперь собаки были для него все равно что монстры.

Даня увидел в зарослях пшеницы брызги крови. В темноте при свете фонаря они напоминали черную краску. Место, где он нашел кровь, было примято. Кто-то здесь ходил. Даня осмотрелся и нашел еще больше кровавых следов. Вероятно, голова Кати упала сюда. И похоже, кто-то ее забрал. Тот, кто примял траву. Кто-то не очень большой. Не медведь и не взрослый человек.

Это Костя. Он нашел голову мамы, поднял ее и ушел.

Куда?

Даня вертел телефоном в поисках какой-нибудь тропинки и нашел ее.

Он пошел по следам примятой пшеницы. Видимость была на расстоянии вытянутой руки, поэтому он не мог увидеть, куда ведет этот след. Обрывался ли он в двух метрах впереди или петлял кругами через все поле.

Ночь заступила на смену. Было черно, будто нигде (именно так себе он представлял «нигде», когда защищал доклад по философии; кстати, он получил твердую пятерку, хотя считал философию лженаукой). У Дани создалось ощущение, что мира вокруг не существует. Есть только минивэн, который освещал кусок дороги позади, и есть крошка мира, которую освещал его смартфон. Остальное исчезло в небытии.

На небе было ни одной светящейся точки. Пока Даня спал, набежали тучи и проглотили звезды.

И стояла тишина. Птицы спали, никто не ехал по дороге, не было ни шума машин, ни воя ночных зверей, ни крика потерявшегося ребенка. Лишь иногда ветер шуршал листьями и колосьями пшеницы.

А Даня брел вперед. Слезы высохли. Сопли он вытер о футболку. Но в голове по-прежнему вертелся ураган из мыслей, который он перестал воспринимать. Лишь отдельные и самые яркие голоса долетали до его сознания.

Костя, Костик, сынок, мой дружок, куда же ты пошел?

Он сошел с ума!

Эта мысль показалась Дане реальной. Он задал себе вопрос – а что чувствовал бы он сам, если бы на его глазах его маме отрезали голову и выбросили в траву, как мешок с гнилой картошкой? Как бы он отреагировал? Разве не стал бы бегать вокруг трупа? Разве не бросился бы за головой в траву? Особенно если ему было бы три года и он знал, что у игрушек отваливаются головы, и все, что нужно, – это пришпандорить ее обратно. Вот и Костя наверняка хотел сделать тоже самое.

Безумие! Он спятил! И ты тоже скоро с катушек слетишь.

Я уже.

И снова вернулся вопрос – а почему так тихо? Тишина давила. Столько мыслей. Ладно, хрен с ним, это же глушь, тут лес, никто не живет. Но почему не ездят машины? Неужели тут край света? Ведь люди есть везде, где есть дороги.

Не в силах больше выдерживать тишину, Даня снова заорал что есть мочи:

– Костя!

Его голос прокатился по ночному полю, как лихач на «мустанге» по пустой трассе, потом нырнул в лес и затих, спрятавшись за деревья.

А затем кто-то из леса крикнул:

– Костя!

Даня вздрогнул и замер.

Кто-то кричал его голосом. Издевался. Пародировал его – убитого горем отца и мужа. Но пародировал так, что в голосе не слышалось горечи, а только усмешка. Этот кто-то стоял в темноте, смотрел на Даню и улыбался, держа за волосы отрезанную голову.

Дрожь прошла по телу. Волосы встали дыбом. Даня прислушался. Эхо стихло.

Он снова крикнул:

– Костя!

И снова его голос разлетелся по темноте и повторился, как и прежде, откуда-то из леса.

Не ходи туда.

Ты что, идиот? Там твой сын! Иди туда! Скорее.

«Не ходи, – твердила его трусливая часть, – там прячется нечто не из плоти и крови, а из самой темноты. Оно издевается над тобой, оно тебя заманивает. Дождись полиции! Не ходи туда!»

Но Даня заткнул трусливый голос и пошел дальше по кровавым следам в сторону леса.

***

Вот долбаный козел, и о чем он только думает. Что за человек, а? И почему я только вышла за него? В нем же нет ничего, что мне нужно. Он не стремится ни к чему. Да, может, он и уделяет Косте время, но вот какой из него пример? Смотрит киношки, играет в игры на компьютере, как маленький, ей-богу. Сколько раз я ему говорила, чтобы он поискал какую-нибудь другую работу? Да миллион!

– Мама?

Сколько раз я ему говорила, что он засиделся в своей должности. Нет, он, видите ли, уже привык, уже все знает и не хочет переучиваться. Прямо как гнилое бревно в лесу. Ну и черт с ним. Не хочет, как хочет. И почему я только вышла за него?

Потому что раньше он был не такой.

– Мама?

Ведь я выходила замуж за перспективного человека. Вспомни, каким он был активным! Он играл в группе, правда, какую-то херню, но это неважно, главное, что люди ходили на их концерты. А помнишь, как он любил дарить тебе цветы?

Помню. Однажды он принес мне маленький сухой букет садовых цветов и извинялся за то, что он тот усох и скукожился, но это ведь ничего, ведь в январе и такой букет кажется чудом, как поляна спелой земляники посреди сугробов. А помнишь, как он подарил тебе полет на воздушном шаре? Ты тогда чуть в обморок не упала, когда вы поднялись в облака. Хорошо хоть в туалет перед этим сходила. Жаль, что кольцо к тому времени уже было подарено, хи-хи, в лифте, но это все неважно, ведь теперь…

– Мама?

…теперь семейная жизнь превратила его в тесто. Мягкое, податливое. Куда ни нажми, он на все согласен, лишь бы ему позволили поиграть в свои долбаные игрушки на компьютере. И гитару он давно уже забросил.

– Мама.

– Ну что, – воскликнула она, – что случилось?

Она не любила, когда ее отвлекали от собственных мыслей, от разбора кухни, от перемывки косточек ее мужа. Она ведь может забыть о чем-то важном, что подстегивает ее к разводу, на который она уже давно решилась, но все никак не могла его обосновать до конца перед самой собой. Совесть нужно успокоить. Да, она-то сама решилась, но что если потом совесть все-таки спросит с нее? Ведь она должна ей что-то ответить на вопрос, почему она разрушила семью, почему ушла к другому, почему бросила этого ленивого…

– Мама, Пуппа сбезал, – глаза Кости напоминали глаза грустного щенка, – мы посли сюда… я делзал его в луке, вот, – он показал пустую руку, раскрыл ладонь, – а тепель его нет, тю-тю.

– Ты уронил его?

– Он убезал, – сказал Костя.

Поскольку Катя была мамой не первый день, то поняла, что «убежал» с детского языка переводилось – я не слежу за своими игрушками, а когда теряю, то в этом нет моей вины, они сами убегают. Ах они какие.

Они шли вдоль поля пшеницы, спустившись с дороги. Минивэн остался позади. Прогуляться Кате было необходимо. Она начинала нервничать в присутствии Дани все больше и больше. Ей нужно было успокоиться. Это место как раз подходило, тут такой удивительно чистый воздух. От него кружилась голова. Все равно что глотнуть виски на голодный желудок.

Пшеница была до пояса, и Катя не позволила Косте бродить в ней.

– Там могут быть капканы, – схватила она его за руку и оттащила, – или крысы. Или змеи. Да все что угодно.

– Но я косю туда, ма, – завыл Костя, – там мозна платася, как индейсы. И стлелять из лука.

– Да, но у тебя нет лука, и что ты будешь делать, если на тебя нападет большая страшная собака?

Костя вздрогнул и посмотрел на поле уже с другим выражением. С выражением испуга. Он представил, как в высокой траве прячется большая черная собака с умными глазами и облизывается, поджидает его. Хочет схватить за ногу и забрать от мамы.

– Там плавда собака?

– Может быть. Давай просто пройдемся рядом и не будем проверять.

Костя согласился.

В лес Кате тоже не хотелось. Хватит им вдоль дороги побродить. Минут пятнадцать пройдутся туда-обратно, а потом разбудят этого ленивого господина. Даже до моря довезти не может, чтобы не остановиться тысячу раз. То ему в гости к другу, то энергетик подавай, то поссать, то поспать, то зад почесать. Давно бы уже приехали. Еще позавчера, хотя выехали только сегодня утром.

– Мама, нузно заблать Пуппу, – сказал Костя.

– А куда он убежал? – спросила она.

Костя улыбнулся и пожал плечами два раза.

Папина привычка. Раньше она мне казалась забавной. Черт. Теперь все Данины ужимки мне кажутся отвратительными. Надеюсь, это пройдет. А то я буду смотреть на Костю с таким же чувством, и он наверняка заметит, когда будет постарше.

Костя прижимал к себе Нага. Катя испытывала к этой игрушке чувство, родственное с брезгливостью.

Робот будто сбежал из страшных комиксов. Голова большая, ноги маленькие, огромные зубы, как у щелкунчика, некоторых частей тела, как и одного глаза, не хватало. Будто Костя нашел эту игрушку на помойке.

Она подумала, что как только они вернутся и она сообщит Дане о разводе, то выкинет эту страшную игрушку в мусорку, и пусть Костя зальется слезами. Ему это даже полезно, ведь мужики должны проплакаться в детстве, чтобы потом, когда вырастут, не быть такими мягкотелыми, как ее муж.

Костя забудет этого робота, как только Олег подарит ему какой-нибудь игрушечный автомат, или нового робота на пульте управления, или даже вертолет. Олег как-то упоминал, что придумал подарок Косте на день рождения, если ее муж не возражает. Он не будет возражать. К Костиному дню рождения, девятому сентября, Даня не будет играть никакой роли в жизни Кости и ее, Катиной жизни.

Кроме, конечно, оплаты алиментов.

Поставим наконец жирную точку.

– Наверное, ты оставил его в машине, – сказала Катя, но она знала, что это не так.

Она видела, как Костя держал обе игрушки в руках, когда ее муж залезал в детскую комнату, чтобы поспать. Катя поэтому и потянула сына за футболку – обе руки у него были заняты.

Потом они спустились с дороги и побрели вдоль поля. Она погрузилась в свои мысли, а Костя шел справа от нее, подальше от трассы. И она не помнила, останавливались ли они, ронял ли он что-нибудь на землю. Наверняка она бы заметила.

Но она слишком была погружена в свои мысли, чтобы быть уверенной до конца. Тем более, она не держала его за руку, и он запросто мог куда-нибудь отойти, спрятать Пуппу в траву, а потом притвориться, что тот убежал. Костя же ребенок. Он любит игры. Он живет в волшебном мире, где игрушки оживают и убегают. Тем более, Костя уже так делал и раньше.

– Нет, он не в масыне, – сказал малыш. – Мы сли туда, а Пуппа выплыгнул и убезал. Я сказал «мама», ты не слысала. Ты смотлела туда и не слысала. А он убезал. Тю-тю. Надо искать.

Катя сжала губы. Как же ей не хотелось сейчас заниматься поиском вечно пропадающих игрушек. Мама, я потелял пистолет, мама, я потелял книску, вечно он что-то терял. Ее достали эти нытики-мужики. Где же нормальные мужчины, которые могут сказать: «Так, женщина, успокойся и не реви, я все сделаю»? Нет ведь. Это она должна решать вопросы, она должна их успокаивать.

Она вспомнила своих родителей. Ее отец был таким же мягким, как и Даня. Поэтому они с ее мамой развелись. Похоже, яблоко от яблони…

– Найдем мы твоего Пуппу, – сказала Катя и про себя зарифмовала: «Пуппа – залупа».

– Мама, а сто такое «залупа»?

Упс, похоже, я сказала это вслух.

– Я не знаю, сынок, я просто так сказала. Придумывала на ходу.

– Мама, давай искать Пуппу?

– Сын, давай на обратном пути найдем его.

– Мама, ну мама, давай сейцас!

– Да что ты пристал ко мне с этим Пуппой?!

Костя опустил глаза в землю и заплакал. Он прижал Нага к груди.

Сердце матери дрогнуло.

Блин, ну что я делаю, подумала она.

– Ладно, малыш, прости, – сказала она ему и присела на корточки.

В этот самый момент на горизонте показался большой грузовик.

– Ладно, давай искать сейчас, прости меня. Что-то я себя плохо чувствую, поэтому так грубо ответила. Давай вернемся обратно, если тебе так хочется, и поищем его. Ладно? Раз уж он тебе так важен.

Костя кивнул.

– Вытри слезы, – сказала Катя, протянула руку и прикоснулась к пухлой щеке. Она улыбалась.

Костя вытер глаза маленькой ладошкой.

– Улыбнись, сынок, – сказала она ему, и он подарил ей улыбку. Последнюю. Глаза сына были на мокром месте, но они блестели от радости, ведь мама обещала найти его потерянную (сбежавшую) игрушку.

Приближался грузовик, громыхая на ухабах.

Катя выпрямилась, взяла Костю за руку, улыбаясь, посмотрела на горизонт, заметила черный силуэт машины и вздрогнула. Будто кто-то ткнул локтем ее в живот. Дыхание на секунду перехватило.

Вот оно. Вот он, грузовик. А вот маленький мальчик, которого она держит за руку. Она сразу вспомнила ту книгу, которую читала в прошлом году, у нее еще такое жуткое название, что в дрожь бросает только от одной обложки. Улыбка сползла с Катиного лица, и она вцепилась в Костину ладошку, будто сын был воздушным шариком и мог взмыть в небо.

– Костя, стой рядом, там едет большая машина. Очень большая.

– Где? Я не визу.

Он и правда не мог видеть, потому что находился ниже уровня дороги. Он вытянул шею.

– Я хосю посмотлеть!

– Когда она будет проезжать мимо, увидишь, – сказала Катя.

– Плоезать тут? – показал он рукой, в которой держал Нага, на дорогу.

– Да.

Грузовик приближался. Черный, большой и с прицепом. Он, как ястреб на охоте, мчался вперед с огромной скоростью. Из выхлопных труб над крышей вырывался густой дым.

Катя взглянула на их маленький минивэн. Маленький по сравнению с этим тягачом.

Она снова посмотрела на грузовик. В этот момент он вильнул, будто объезжал конус на автодроме. На секунду он пошел вправо, на обочину, а потом выправился.

– Боже! – воскликнула Катя и зажала рот рукой.

– Сто, мама?

А что если водитель грузовика уснул и влетит сейчас в нашу машину? А что если он пьян? Что если он потерял сознание или уснул за рулем? Что если он какой-нибудь долбаный псих, разъезжающий по пустынным дорогам и сбивающий маленькие машины в кювет!

Заткнись, заткнись! Не будь как мама!

Вечно у ее мамы все вокруг обманывают и пытаются навредить другим. Ремонтная бригада разбрасывают наркотики по дому, чтобы подсадить твоих детей на марихуану, начальники воруют твою пенсию, политики грабят рабочих, а водители грузовиков – все маньяки и психопаты, нанявшиеся на такую работу, чтобы бродить по свету и выискивать заблудших путников.

Но Катя не могла успокоиться. Она поглядывала то на их минивэн, то на грузовик, который с каждой секундой становился все больше и больше.

Да он размером с танкер. С город!

– Мама, – Костя подергал ее за руку, – мама, там Пуппа на дологе! Мама, его надо ублать. Масына лаздавит его! Она его лаздавит!

Костя начал заливаться слезами. И Катя начала злиться еще сильнее.

Снова слезы. Да за что ей это? Разве она когда-нибудь показывала такой пример сыну? Да она плакала последний раз на своей свадьбе. Черт, и Костя не мог этого видеть.

Слезы вгоняли ее в нервозное состояние. Чужие особенно.

Она стиснула зубы. И посмотрела на дорогу прямо перед собой. В центре дороги стоял Пуппа. Бравый солдат, герой, похититель сердец всех дам. Улыбающийся и подмигивающий Пуппа, который чем-то напоминал ей Олега. Напоминал этой самой легкой и уверенной улыбкой, напоминал тем, что Пуппа всегда одерживал победу над своим противником. И теперь он стоял прямо посреди дороги, на пути у грузовика-убийцы.

Но как он там оказался?

Ты знаешь как! Как и всегда! Мама, где мой Пуппа? Я потелял своего Пуппу, найди его! Найди, мамоська!

Помнишь, когда ты убирала квартиру и все игрушки, разбросанные по дому Костей, скидала в корзину. А потом нашла этого Пуппу – и кто только придумал это идиотское имя? – долбаного Пуппу на кухне. Ты могла поклясться всеми своими украшениями и пальцами правой руки, что точно бросила этого ублюдка в корзину с игрушками. Ведь так? Но нет, вот он стоит на столе, там, где игрушек вообще быть не должно. А когда ты спросила у Кости, он ли это поставил Пуппу, Костя только весело засмеялся, сказал, что Пуппа сам забрался, и убежал с ним в другую комнату. И что у него за игры такие? От таких игр точно с ума сойти можно.

Но если Пуппа на дороге, то, значит, этот мелкий засранец все-таки выбегал на дорогу, пока ты спала на ходу.

И чем ты лучше, чем твой ленивый муженек?

Я, по крайней мере, не сознательно ему разрешила выйти на дорогу и не смотрела, как он преспокойно бегает по ней.

– Пуппа! – завопил Костя. Он потянулся вперед, но Катя удержала его.

– Стой, дурной! Куда же ты идешь! Там машина…

– Пуппа!

Неважно, как он там оказался, теперь ему конец. Конец. Я не побегу за ним.

Но он наверняка будет ныть всю дорогу до моря. Ты ведь знаешь, что его не так просто успокоить. Он будет стонать и стонать, а потом у тебя разболится голова. И эту боль успокоят только две или даже три таблетки темпалгина, ты же знаешь, какие у тебя головные боли. А ты взяла с собой аптечку? Ты уверена, что там хватит обезболивающего на весь ваш отпуск? Ты же понимаешь, что деваться тебе некуда. Расстроить сына в самом начале единственного за последние три года отпуска – это равносильно пытке раскаленным оловом, влитым в дырку в твоем черепе.

Я успею. Три метра, и все. Зато стану героем в глазах сына. Это намного важнее сейчас. Да, так и есть. Я спасу Пуппу от грузовика, и Костя будет уважать меня, поверит в меня, он будет делать все, что я скажу, и я смогу его убедить, что папа бы никогда не спас его игрушку, что папа нам больше не нужен, точнее, папа нужен, но жить с ним мы больше не обязаны.

– Стой тут, – сказала она Косте, – стой тут! Понял?

– Ладна, – сказал он и замолчал.

Она выпустила его руку.

– Сейчас, малыш, я вернусь.

И она бросилась на дорогу. А в голове ее билась мысль: ну и дура же я, самоубийца! А Костя все же получит ремня, когда мы приедем на море. Нет, лучше потом, когда вернемся домой. Да. И в задницу Даню с его гуманным воспитанием. Мужик должен хоть раз получить по жопе, особенно за такие вот фокусы! Нашел где играть! На дороге!

До грузовика оставалось приличное расстояние, и Катя успела бы сбегать до Пуппы два раза. Она поднялась на насыпь, добежала до разделительной линии, схватила игрушку и бросилась обратно.

– Ай!

Руку пронзила острая боль, будто кто-то воткнул иголку в палец. Она дернула рукой и выронила Пуппу. Тот, будто дурацкий мяч, откатился обратно к центру дороги. А грузовик все приближался.

Долбаный Пуппа. Сучий выродок. Надо было оставить тебя на дороге.

Она опять бросилась к нему, наклонилась и схватила. Что-то снова впилось в руку. Но Катя решила разобраться с этим потом.

Я же не мой муж, не в моем стиле плакать.

В этот момент грузовик мотнулся сначала влево, в сторону Кости, но Катя рванула туда, и грузовик бросился в другую строну. Вслед за нервной кабиной, мечущейся по дороге, прицеп открытого типа, нагруженный под завязку, совершил те же маневры, и сила инерции что-то выбросила из его чрева.

Из пролетевшей мимо Кати кабины донеслись крики.

Тупой водила, смотри, куда едешь, – это была последняя мысль, пронесшаяся в голове Кати, когда она уже не имела точек соприкосновения со своим телом.

Катя сделала еще два шага, а потом грохнулась в пыль обочины, так и не добежав до спуска с дороги. Пуппа выпал из рук и упал в придорожную пыль. Голова Кати скатилась с насыпи и пробежала около Кости.

Костя думал, что это мяч, что мама нашла мяч. Он не видел, как она падала. Он видел только большую машину, промчавшуюся рядом, и что-то пролетевшее мимо него, похожее на птицу. Это что-то воткнулось в землю.

Какая-то плоская штука.

***

– Шлюха, блядь! – заорал Коля, когда маневрировал на дороге. Но все же ему удалось объехать тупую суку, которая будто специально кинулась под его колеса. Куда он, туда и она.

Проезжая мимо нее, он крикнул:

– Ты, тупая овца, хули делаешь!

Он бросил злобный взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как из его кузова что-то вылетело и снесло ей башку.

– Мать твою… – у него перехватило дыхание, и сердце остановилось.

Первое, о чем подумал Коля, – это лицо своего босса Ткача, который с видом барана, упершегося в гору, сказал:

– Нормально все, ниче не перегружен.

Коля говорил ему, какого хрена его грузят под завязку, ведь можно сделать несколько рейсов. Но нет, этот хер сказал:

– Топливо кто будет оплачивать? Это раз. И гору завалов надо убрать сегодня. Это два. Тем более, все же влезло.

– Но под завязку, Саня, – сказал Коля, – черт, а если кузов растрясет все говно, и оно повалится на дорогу? Мало ли, вдруг там чего может и всплыть?

Шары Ткача тут же вылезли из орбит, как поплавки со дна реки. Коля даже подумал, что сейчас босс набросится на него и укусит. А судя по надувшимся кулакам, еще и побьет.

– А ты езжай спокойней, Коля. И ничего не всплывет! – сказал он таким тоном, будто бросил гранату под фашистский танк.

Коля подумал, что слово «всплывет» относится и к нему тоже. Ведь Ткач знал про Натаху. Подлый говнюк. Да пошел он.

А второе, о чем вспомнил Коля, был один из рабочих, грузивших хлам в прицеп. Худая шпала, который говорил, будто в рот положил кусок говна или тряпку, обоссанную кошками. Из его рта ничего похожего на слова не выходило. Зубы гнилые, и мозги, похоже, тоже. Когда Коля сел в кабину и собирался тронуть, Шпала крикнул:

– Погодь, – но это было больше похоже на «поховь» или что-то типа того. Суньте шлюхе хер в рот и попросите ее сказать это слово, тогда поймете. Беззубый закинул какую-то пластину в кузов. Коля был настолько зол, что не стал останавливаться и смотреть, насколько хорошо лежит там эта хрень. У него даже и мысли такой не возникло. А жаль. Вот теперь у него появились проблемы.

Серьезные, мать его, проблемы! Настолько серьезные, что Коля уже видел, какая его ждет камера на зоне, какая там мягкая постель, приятная компания и экзотическая пища.

Сердце Коли вернулось к работе с удвоенной силой. Воздух ворвался в легкие.

И что теперь делать? Останавливаться или ехать дальше?

Он заметил справа минивэн, который пробежал мимо фуры и скрылся позади. А вдруг там есть видеорегистратор? А как же та пластина? Если он смотается, то оставит столько улик, что к вечеру он уже будет сидеть на железной скамье. Нет, нельзя уезжать. Копы его быстро вычислят. Блин. В тюрячку ни черта не хочется из-за тупой бабы, которая сама же на дорогу выскочила. Она сама виновата.

И что, кто-то тебе поверит?

Поверит. Или что? Думаешь, скажут, что я увидел бабу, остановился, достал из прицепа ту железяку, резанул телке башку и бросил оружие прямо тут?

Неважно. Если не оставишь никаких улик, то тебя вообще не найдут, и в суде не придется ничего доказывать. Хер с этой тупой бабой. Она, похоже, тут совсем одна. Никто не видел этого, значит, можно преспокойно все убрать и смыться.

Он стал медленно тормозить. Не хватало еще оставить отпечатки резины на асфальте.

Ох, лишь бы никто не проехал сейчас мимо. А то будут вопросы.

***

Костя смотрел на мяч, застывший в траве. Чем-то он напоминал голову. Из него тоже росли волосы. Волосы такого цвета, как у мамы, только измазанные красным. И еще у мяча были уши, и сережки в ушах тоже были как у мамы. Он часто трогал эти серьги, когда она брала его на руки, чтобы присмотреться к красивым зеленым камушкам.

А где сама мама?

– Мама, – позвал он, – мама? Мне мозно подняся?

Он смотрел на край дороги, как скалолаз-новичок перед первым подъемом на вершину горы. Мама сказала ему стоять на месте, а если она так сказала, значит, он должен слушаться.

Однажды он уже не послушался ее, когда она просила не трогать те вертушки на большой железной штуке. Потом пахло дымом и дышать было трудно. Она тогда наказала Костю так сильно, что долго болела попа. И еще несколько дней она не разрешала смотреть ему мультики и играть на планшете. Даже папа не смог его защитить, хотя папа всегда был на его стороне, как бы он ни проказничал. Но в тот раз папа тоже встал на сторону мамы, сказал, что эту крутилку дети не должны трогать, что оттуда выходит дядька Жига, который жжется и съедает все, что стоит на этой железной штуке.

– Ма-а-а-ма-а-а.

Но он не мог тут стоять. Этот странный мяч с волосами начал пугать его. Из него доносились какие-то свистящие звуки. Как из его прабабушки, когда она болела и все время лежала на кровати. Он боялся прабабушки и боялся этого мяча. А еще что-то текло из него.

Надо просто пнуть его, и он сам тебя испугается.

Так сказал Пашка, когда они играли в песочнице в детском саду. Костя сказал ему, что боится вырезанного из дерева гнома, стоявшего около горки. После совета Пашки он так и поступил. Помогло. Но только до следующей прогулки. Поэтому каждый раз, как они выходили на площадку, Костя первым делом пинал гнома по деревянной ноге и потом спокойно бегал с остальными детьми.

Костя решил, что он не полезет вверх по насыпи, чтобы не нарушать обещание маме, но на мяч посмотрит поближе и попробует его пнуть, чтобы не бояться. Оглядываясь на дорогу, прижимая Нага к груди, он подошел к мячу и пнул его. Тот перевернулся и уставился на Костю мамиными глазами. Рот был открыт, и из него вылезла змея, так похожая на язык.

– А, – сказала мертвая голова.

Костя заорал и бросился на дорогу.

Мяч победил. Он показал мальчику жутьку. И пока Костя взбирался по насыпи, задыхаясь и дрожа, выпучив глаза, перед его взором стояло это страшное лицо, так напоминавшее ему его родную мать. Но эта гримаса, застывший ужас, перекошенный рот, розовая змея изо рта будто сбежали из ночного кошмара. Зачем кто-то так его пугает? Зачем кто-то портит лицо его самой красивой мамы на свете? Он видел маму Пашки, и маму Светки, и один раз даже маму Равиля, но у всех его друзей мамы были не такие красивые, как у него. Так зачем кто-то так издевается над ее красотой? Это неправильно!

***

Коля вылез из кабины, поправил штаны, которые сползли почти до колен и оголили его копилку. Пятно от пива на штанах походило на пятно мочи. Он потер его рукой.

Да какая разница?

Он огляделся по сторонам. Никого. Прислушался. Тишина. Он пошел к минивэну.

Стоп. Похоже, он что-то слышал. Коля замер. До него донесся голос откуда-то из поля. Кто-то звал маму.

– Вот гов…

Судя по голосу, это был ребенок. Совсем еще малыш.

Черт, похоже, баба остановилась, чтобы ее дите могло поссать. И что теперь?

Решай вопросы. Сначала проверь машину.

Он направился к минивэну быстрым шагом, виляя толстым задом, потея и задыхаясь от активных движений. Увидел, что на лобовом стекле нет видеорегистратора, кабина пуста.

Значит, мамаша ехала одна с ребенком. Тем лучше. Что-нибудь придумаю.

Он побежал к телу. Но бегом это было трудно назвать.

– Мама? Мне мозно подняся?

– Сиди там, сучонок, – прошептал Коля. Он представил, как малыш сидит в кустах со спущенными штанами, давит мороженое, а мамаша его разлеглась тут на дороге, как заправская шлюха, руки-ноги в стороны.

Ну и дичь же сегодня происходит. Ну и дичь! Мало мне беременной Натахи и тупого босса, так еще и мертвая баба.

Коля почти добежал до трупа, стараясь держаться левого края дороги, чтобы мелкий не увидел его, когда справа раздался детский вопль. По насыпи тут же взлетел пацан с перекошенной рожей и выпученными глазами, прижимающий что-то к груди. Он выпрыгнул так быстро, что Коля даже на секунду растерялся. А потом сообразил, что надо бы скрыть свое лицо. Коля натянул футболку до носа, оголив свое волосатое пузо. А мальчик замер, не пробежав и метра. Он заметил на дороге нечто, что когда-то было его мамашей.

Потом малыш посмотрел на Колю. Они сверлили друг друга взглядами, как дуэлянты.

«И что теперь? – думал водитель грузовика, – набросится на меня пацан? Будет бить? Запомнит меня? Опознает в суде? Составит фоторобот? Способны такие мелкие сопляки на это?»

Но Костя удивил Колю.

– Мама, – мальчик указал на труп маленьким пальчиком.

Не узнал свою маму без башни. Ну еще бы! Неудивительно, если вспомнить, что от малыша можно спрятаться, только прикрыв глаза. А тут вообще башки целой нет! Конечно, он ее не узнал.

– Мама, – подтвердил Коля, дыша через грязную футболку.

В этот момент с детской психикой произошло то же, что и с хрустальным шаром, который упал на мраморный пол.

– Мама, – повторил малыш, а затем из его нутра донесся какой-то странный звук. Будто он хотел заплакать, но тут же проглотил порыв. Секунду он молчал, а потом заорал на всю округу. И это был не просто плач, это был рев прайда львов, скорбящих над вожаком.

Костя бросился к маме, ступая по луже крови. Он трогал ее, гладил рукой, пытался разбудить. А вдруг она спит? А вдруг она шутит? Вдруг он ее не послушался, и она так его наказывает?

– Мама, мама! – кричал Костя. – я буду слусаться, я не буду больсе баловася!

– Мама… Мама устала, малыш, – сказал Коля.

А вдруг сработает? Вдруг дети в три года настолько тупые, что не знают, что башку на место уже не пришить.

– Уста-а? – переспросил Костя, продолжая бегать вокруг трупа. – Мама, ты уста-а?

Ну и на хрен тебе сдался этот пацан? У тебя что, дел нет, чтобы подрабатывать детским психологом? Давай собирай улики и вали, а этим мелким займутся те, кто разбирается в них.

Коля заколыхал булками, спустился по насыпи, увидел голову в траве, почувствовал тошноту, убрал футболку от лица.

Пока пацан не видит, хоть подышу свежим воздухом.

Он сплюнул в траву. Тошнота быстро отступила. Он и не такое видел в свое время. Как-то раз в армейке они с Вафлей перевозили на старом ЗИЛе припасы. Ожидая очередного рейса, они сидели в кабине и курили. Он, Коля, за рулем, а Вафля радом. Обсуждали своих дырок, которые наверняка их ждали на гражданке и ни с кем ни связывались.

– Моя боится меня как огня, – сказал Коля, – боится, потому что знает, что если я что-нибудь прочухаю про нее, то она будет иметь дело с этим.

Он напряг хилый кулак. Пузо было больше. Оно всегда было больше, даже в армии.

– Да и есть кому за ней присмотреть, – добавил Коля.

– Не боишься, что она может подкупить того, кто за ней присматривает? – спросил Вафля, улыбаясь.

– Не, – сказал Коля, – Леха – мой надежный товарищ. Доверяю как родному брату.

Через два месяца из письма Коля узнал, что ошибался.

Их колонна расположилась на горной дороге лицом к вершине под небольшим уклоном. Перед ними стоял КАМАЗ, груженый самоходным зенитно-ракетным комплексом. И то ли водитель КАМАЗа не дотянул ручник до конца, то ли трос ручника лопнул, но машина покатилась на их ЗИЛ, набирая скорость. Коля это заметил. Сначала он не поверил, что стволы самоходки приближаются. Потом подумал, что наверняка эти придурки за рулем сдают назад, чтобы совершить маневр. Но зачем, если впереди полно места? А потом он увидел водилу, который бросился к кабине из кустов слева. И тут Коля сообразил, что что-то пошло не так.

– А моя Варька не изменит мне, это факт. У нее семья такая, все верующие, если уж обручился, то до самой смерти…

В этот момент лобовое стекло их ЗИЛа лопнуло, и стволы ракетной установки превратили Вафлю в давленую ягоду. Сок залил всю кабину.

Вот это было зрелище. Сейчас крови было поменьше.

Коля увидел пластину, которая выпала из его прицепа. Он подошел к ней, выткнул из земли.

Все, готово. Пацан лицо мое не видел, пластины нет, следов на асфальте нет, рейс неофициальный, документов нет, видеорегистратора ни у него, ни у меня нет. Все четко. Теперь можно валить.

Он снова натянул футболку на лицо и пошел к грузовику. Он решил идти по яме, не поднимаясь по насыпи, чтобы не маячить рядом с пацаном, плачущим на дороге. Мало ли что с ним там может произойти. Ему всего-то потерпеть пока…

Пока что? Пока кто-то не приедет? А тут вообще когда-нибудь кто-нибудь ездит?

Это была странная дорога. Дорога-неформал, дорога-отщепенец. Но это был удобный путь в обход, если ты не паришься за стойки своего автомобиля. Техника для уборки пшеницы за много лет поиздевались над асфальтом. А местные власти не особенно переживали за ремонт. Про эту дорогу знали люди, но предпочитали ею не пользоваться. Впереди ждала деревня, после которой дороги будут еще хуже.

И что? Пацан будет тут сидеть до второго пришествия? А когда оно будет? Может, и не будет? Он же сдохнет тут с голода.

А мне-то что?

Ты же мамку его замочил!

Черт! И что теперь? Я должен растить его? Сиськой кормить? Может, мне его домой взять? Познакомить с женой, сыном и дочкой? Сказать, знакомьтесь, это хер пойми кто, я замочил его мамашу. Привет, хер пойми кто, я Володька. Да? И вообще! Кто сказал, что я убил его мамашу? Я не виноват! Я ехал себе, пил пиво, а тут эта дура выбежала на дорогу. Я даже объехать ее успел! Я спас ее, но эта долбаная железяка, которую, между прочим, положил туда не я, а этот мудила беззубый, все испортила. Я говорил Ткачу, что я перегружен, но разве он послушал? Нет. Я тут не при делах! Я чистый! Пусть вон Ткач и разбирается. Позвоню ему и скажу…

Не вздумай никому звонить! Он расколется и тебя сразу сдаст. Ты че, идиот? Чем меньше людей знают, тем лучше. Понял? А то поплывет говно по трубам. И всплывет на реке.

Понял. Ну и все, пусть и пацан тоже не в теме будет. Уеду по-тихому. И он даже не узнает, кто я и что я. Вдруг забудет. А потом будут его менты допрашивать, скажет, что дядя был, они подумают, что ему приснилось.

Ага, и что башка у его мамы сама отпала. Да?

Он поднялся по насыпи, подошел к грузовику, закинул железяку обратно в кузов.

Надеюсь, не вывалится.

Сзади доносился тихий плач малыша.

Не поворачивайся, подумал Коля, это не твоя забота.

Он ухватился за ручку двери и замер.

Ведь он когда-то был таким же мелким. И он так же ревел, когда однажды батя оставил его одного.

Этот эпизод он помнил всю свою жизнь. Они были на рыбалке. Батя оставил его у реки с удочкой и червями, а сам улегся на возвышенности, на травке, на солнышке, нажрался водочки, храпел и пердел.

Коля так увлекся, выловил несколько мелких рыбок, посадил их в ведро, набрал туда воды. А когда рыбок стало много и они плавали в ведре целым косяком, Коля захотел показать отцу.

Он поднялся к лагерю, к костру. На углях к тому моменту вился слабый дымок, а батиной лежанки не было и в помине. Он уехал на своем ржавом велике, на котором они туда и прикатили.

Коля ждал его до самой ночи – боялся уходить.

Сначала он подумал, что батя мог угнать за дровами, или за прикормом, или еще за червями. Мало ли, а может, в магазин за водкой. Он сидел у реки до самой ночи. Потом он начал дрожать от холода. И черви все закончились. Он выловил столько маленьких карасей, что им уже было тесно в ведре.

Коля сидел и смотрел на дорогу. Ему было девять, и он ревел как баба! Потому что был далеко от дома, один, в лесу, хрен пойми где, и отец забыл его! Бросил! Оставил в лесу на съедение волкам!

Но батя вернулся. Около полуночи, когда Коля начал хрипеть от холода. И он почувствовал облегчение, потому что отец не бросил его. Он просто забыл Колю по пьяни. Это было лучше. Немножко, но лучше.

А кто вернется за этим малым? Он намного дальше от цивилизации, и ему меньше лет. Ему где-то три или четыре. А может, и два. Коля не мог определить возраст, хотя у него было двое детей. Когда-то у него была еще одна девочка – Дашка, самая мелкая. Но она заболела чем-то, когда ей было два годика, и умерла. Она научилась говорить только «мась» и на этом завершила свой земной путь.

– Жалко пацана, бляха, жалко.

Он отпустил ручку двери.

Хорошо. Посади его в грузовик, довези до деревни, тут километров двадцать ехать, и оставь. Там есть маленький магазинчик, около него и высади. А лучше не подъезжай к магазину, лучше остановись где-нибудь на трассе и пешком донеси пацана. Но прими все меры предосторожности, чтобы пацан не орал и чтобы он не видел твою кабину и твою рожу. Ты же не сможешь прикрывать харю футболкой, когда крутишь баранку. Да? Завяжи ему глаза. И скажи, чтобы не снимал повязку.

Думаешь, вот так и послушается?

Ну тогда свяжи его. Это лучше, чем оставить его тут с мертвой мамкой. И давай скорее, а то чую я, что кто-то сюда уже едет.

Он посмотрел на малыша. Блин, жалко пацана. Во всем виноват Ткач. Эх, если бы можно было это объяснить малышу. Если бы можно было бы договориться с ним, сказать – пацан, посиди ровно, а я отвезу тебя куда надо, но про меня ничего не говори, потому что меня посадят, а я не виноват, то он – Коля – конечно бы прибег к другим методам. Но сейчас он другого выхода не видел. Мальчик не знает еще, как работает судебная машина, как работает мир взрослых, он не знает, что засудят не только Колю, Ткача, беззубого, но и эту металлическую пластину, грузовик, дорогу и всех вокруг. Всем достанется. Если, конечно, его, Колю, вычислят.

Ладно. Я все сделаю. Сейчас все будет.

Коля залез в кабину, порылся в бардачке, нашел моток веревки. Однажды этот моток ему очень пригодился, когда на рыбалке Коля провалился в болото по шею. Пришлось сушить одежду у костра на веревке. Повезло тогда с погодой, можно было гонять в трусах и сапогах по лесу, и никто даже его не застал в таком виде.

Он вылез из кабины и направился к Косте, натягивая футболку до носа.

Может быть, эта предосторожность и лишняя, подумал он, но хуже от этого не будет.

Мальчик все еще бегал вокруг мамы, прижимая что-то к груди. Когда Коля подошел к нему, то Костя указал на минивэн и сказал:

– Папись.

– Че, парень? В туалет хочешь? – спросил Коля. – Придется потерпеть. Я не поведу тебя ссать.

Костя непонимающе уставился на дядю. Он показывал пальчиком на машину, на которой он приехал, и просил позвать папу.

– Папись? – спросил он еще раз. Вдруг дядя просто не понял его. Взрослые часто понимали его только раза с пятого. И он предполагал, что все взрослые глупые, поэтому они переспрашивают. Может, они просто старые, и у них мозги тоже старые? Поэтому они так туго соображали. Как его больная прабабушка, которой он так боялся.

– Так, пацан, нам надо ехать. Надо вызвать доктора. Понял? Надо твоей маме привезти доктора. Она у тебя совсем устала, и ей нужен доктор.

– Доткай? – спросил Костя и посмотрел на маму.

В его глазах появилась надежда. А ведь правда, ей нужен доктор. Он поставит ей укол, и она снова будет ходить, и у нее вырастет новая голова, такая же красивая, как и раньше. А может, ей смогут поставить обратно ту голову, которая лежала в траве.

– Так что давай, пацан, пойдем со мной.

Коля хотел протянуть руку, но тогда пришлось бы отпустить или футболку, или веревку. Он надеялся, что пацан пойдет сам и что удастся уговорить его надеть повязку на глаза, которую он сделал из носового платка. Да, в нем было немного засохших козявок, но это сейчас вообще не стоило внимания.

– Папись? – снова показал Костя на минивэн.

– Можешь поссать прямо тут, вот отойди только в сторону, чтобы на маму не попасть. А то она будет не очень довольна, когда доктор ее починит.

Коля поглядел на горизонт, откуда приехал, потом обернулся и посмотрел в противоположную сторону. Надо торопиться. Шестое чувство подсказывало, что кто-то сюда едет. И сейчас был самый не подходящий момент, чтобы попасться. Он стоял тут рядом с трупом, склонившись над малышом, прикрывая футболкой лицо, с веревкой в руке. Хороша картина.

– Пацан, некогда ссать. Поехали за доктором.

– Папись. Пуппа, – сказал Костя.

Вот тупой, – Колино терпение кончилось, – если кто-нибудь мне скажет, что я не дал ему шанс, то пошел ты на хер, кто бы ты ни был.

Коля отпустил футболку, и та открыла его лицо. Водила шагнул к Косте, резким движением набросил на него веревку, затянул петлю и стал скручивать свою жертву, как паук. Мальчик сначала удивленно хныкнул. Его руки были прижаты к груди, он что-то держал. Что бы там ни было, оно останется с ним, лишь бы не бомба.

Спустя секунду Костя закричал:

– Папись! Пуппа! Папись! Пуппа!

– Пацан, лучше бы тебе замолчать, – Коля завязал узел и закрыл мальчику рот своей ладонью. – Парень, заткнись.

Он поднял малыша на руки, взял как охапку дров под мышку и быстро пошел к грузовику, удерживая крик мальчика своей рукой.

Костя дрыгал ногами и пытался укусить ладонь дяди. Ладонь пахла сигаретами и пивом. А еще чем-то сладким и соленым. И была очень влажная. Как та рыба, которую Костя выловил из аквариума, когда они ходили с мамой к тете Ане. Рука была такая твердая, что маленькие зубы не могли сделать ей больно.

Костя плакал и пытался кричать. Получалось только мычать. Внутри него металась мысль, которая не могла найти выход наружу: почему они не разбудили папу и не взяли с собой Пуппу? Его нес куда-то этот странный толстый дядя, сначала обещал вызвать доктора, а сам обманул. Наверное, он, как та страшная тетя из книжки, привезет его к себе домой и заставит работать, мести полы, готовить еду, и Костя будет жить на деревянной лавочке в углу кухни.

От таких мыслей Костя совсем разволновался. Что случилось? Ведь только что все было хорошо? Они ехали в путешествие, мама и папа были рядом, Пуппа и Наг были с ним. А затем сбежал Пуппа, а потом и мама. И потом появился этот толстый дядя. И с его появлением мама заболела, а Пуппа вообще пропал. Это дядя виноват. Он плохой. И от него пахнет плохом. Хорошо еще, что Наг остался с ним. Вот он, держит его у груди.

А потом мир исчез. Кто-то закрыл ему чем-то глаза. Это была не рука. Это была какая-то тряпка. Но Костя и так уже почти ничего не видел. Глаза застилали слезы.

Он дрожал и больше уже не мог кричать. Он начал икать от своего рева, и кричать стало тяжело.

Он погрузился в какое-то странное состояние, когда горе настолько сильно, что уже и жить не хочется. Хочется только уснуть, провалиться в темноту и обнимать единственного, кто у тебя остался, – Нага, который сегодня одержал первую победу над Пуппой. Злым Пуппой, который обманывал всех, притворяясь добрым солдатом, но Костя теперь про него все знал. А раньше он думал, что Пуппа – славный парень, и некоторое время он позволял Пуппе быть победителем, пока не узнал, что Пуппа решил захватить власть не только над всеми его игрушками, но и над всем миром.

Наверное, даже хорошо, что Пуппа сбежал, подумал Костя и провалился в сон. Тревожный сон, вызванный перенапряжением и волнением. Больше похожий на потерю сознания от стресса.

Малыш замолчал. Коля расслабил ладонь, отпустил рот.

Вроде бы дышит. Вот и хорошо. Видимо, он отключился.

Из носа натекли сопли и изгадили руку. Коля вытер ее о штаны.

– Вот, полежи пока тут, – он положил Костю на задние сиденья в кабине грузовика. Пристегнул малыша, вдруг тот свалится, если будет ворочаться во сне. Потом Коля быстро перебежал на свою сторону, сел за руль и вдавил педаль в пол.

– Валим отсюда, валим, – сказал он и устремил свой взор в зеркала заднего вида.

На секунду ему показалось, что труп не лежит на дороге, как сбитая кошка или как грязная тряпка, а стоит. Она стоит без башки и машет ему рукой. Будто говорит – пока-пока, прокатитесь там, проветритесь, а я пока голову поищу. Но обязательно возвращайтесь! Привези мне сына, иначе я сама тебя найду.

Мелкая дрожь пробежала по жирному Колиному телу. Его бросило в пот. Холодный пот. Он моргнул. Ни хрена, она все так же лежит на своем месте.

– Жуть, жуть какая, – прошептал он. Потом посмотрел на Костю. Парень все пускал сопли и молчал. И правда уснул.

– Прости, парень, скоро все пройдет.

Все заживет, ага? И мамка вылечится! Ну ты и дурень! Наплел тут про доктора.

А что мне оставалось делать? Сказать, что все, капец, мамаша сдохла, и у нее была последняя жизнь? Что континьюсов не осталось? Нет уж. Увольте. Пусть психологи разбираются, а я не шарю в этом говне.

Он давил на газ, и грузовик набирал полный ход. Коля бегал глазами по зеркалам, а потом снова возвращался к дороге. Он ждал, что в любую секунду мог появиться попутчик или встречный проезжающий. Что он тогда будет делать?

Он скрестил пальцы. Береженого Бог бережет.

***

Даня брел в темноте.

Он так далеко ушел, что когда поворачивался к своему минивэну, видел только маленькое светящееся пятно не больше мотылька. А поле все не заканчивалось.

Его руки покрылись мелкими порезами о траву и чесались, но он продолжал идти по следу, как настоящая ищейка. А след все тянулся и тянулся.

Даня уже не верил, что эти черные пятна были пятнами крови Кати. Даже во всем ее теле не было столько крови, чтобы протянуть такой длинный след по траве. А уж в голове тем более. Но он все равно продолжал идти, потому что не видел другого выхода. Стоять на месте он не мог. Единственный след, какой он нашел, – эта примятая кровавая дорожка в поле. И ему представлялось логичным, что нужно ей следовать.

Он иногда поглядывал на часы. Ему казалось, что время вообще стоит.

И сколько он уже прошел? Километр? Два? Пять? Он не знал и не мог определить. В темноте все казалось другим. Расстояния изменились, будто темнота искажала пространство и нарушала законы геометрии. Ему казалось, что в двух метрах от него, куда не доходит свет фонаря, нет физики. Там черная дыра, другие законы, которые даже физическими назвать нельзя. Законы тьмы, законы отсутствия пространства. Быть может, там все плавают, в этой черноте, как пузырьки в газировке. Может быть, там бесконечность, и если ступишь туда, то окажешься в вечности.

Все эти мысли пугали Даню. Но еще больше его пугало то, что сын его находится там без фонаря, даже такого слабого, как у него. Он в темноте, с мертвой головой, которая поет ему песни.

Ну хоть в компании.

Эта мысль не насмешила его, а еще больше напугала.

Даня корил себя всю дорогу. Это он виноват. Он безнадежный идиот. Как мог оставить своего сына и жену одних тут, посреди незнакомого леса? Он должен был думать о Косте. Он мог бы выпить еще энергетика и доехать до ближайшего мотеля. А вместо этого?

Он услышал сзади шуршание травы. Он обернулся и замер.

Это кто-то шел за ним?

Он выдержал две или три минуты не двигаясь.

Тишина.

Показалось.

Он посмотрел на пятно света от фар минивэна. Полицейские все еще не приехали.

Даня пошел дальше. Он снова выкрикнул имя сына, и кто-то ответил ему из леса. Кто-то поджидал его. И этот кто-то становился ближе. С каждым разом он отвечал все раньше, и голос был слышен все сильнее. Даня приближался к этому существу в ночи, в лесу, в темноте.

Я не боюсь тебя, твердил Даня, я не боюсь. Я иду за сыном, и ты меня не испугаешь.

Страх притупился горем.

Страх притупился ненавистью к тому, кто разрушил его семью. И если этот клоун в лесу – тот самый, кто убил его жену и украл сына, то он поплатится.

Даня его не боялся, а наоборот, он жаждал встречи, жаждал расплаты.

Он никогда не дрался, но это не потому, что он не умел, а потому, что он раньше не видел смысла в драке. Но теперь он понял, что видит еще какой смысл. Смысл в насилии над тем, кто убил его Катю.

Даня видел, что сделает с этим подонком. Схватит за яйца, а потом дернет изо всех сил. То же самое он сделает с языком, когда урод будет плакать и корчиться на земле. Даня ступит ему на горло, вытащит его розового слизня изо рта и будет тянуть, пока не вырвет с корнями. И выколет мудаку глаза. Будет издеваться, пока тот будет дышать. Будет его унижать, как тот унизил его жену, как унизил сына, как унизил его, причинив боль самым слабым членам его семьи.

Ты еще пожалеешь, тварь!

– Костя, – послышалось из леса.

Даня задумался, а кричал ли он перед этим? Или теперь этот спрятавшийся в лесу сам проявил инициативу?

– Костя.

Даня остановился. Сейчас он точно молчал.

Значит, это было не эхо.

Он вздрогнул.

Ему было намного проще идти вперед, когда существовала большая вероятность того, что этот голос был плодом его разыгравшегося воображения. Что этот голос был просто эхом. Легко представлять, как ты сражаешься с врагом, осознавая, что никто не ждет тебя впереди. На самом деле Даня не рассчитывал встретить в лесу затаившегося убийцу. Он надеялся найти сына.

Но теперь он осознал: кто-то и правда звал его. Все это время, пока он шел по следу и слышал звук эха. Кто-то звал его, используя имя его пропавшего сына. Нет, не звал. Он подзывал. Как подзывают уток на охоте манком, как подкармливают рыб хлебом. Его прикормили именем сына.

Пропавшего сына.

Единственного.

Даня проглотил ком.

Он может убежать, дождаться полиции, прийти сюда вместе с ней. Но разве этот кто-то не сделает все, чтобы наказать его за бегство? А если Костя у него (а скорее всего так и есть), разве он не разделается с малышом?

Нет, бежать нельзя. Нужно перехитрить врага.

И Даня позвал:

– Костя! – делая вид, что он по-прежнему думает, что это эхо раздается в лесу. Только на этот раз эхо звучало раньше, чем его голос. И Даня старался ему тщательно подражать.

Как мне с ним драться? Я даже не взял ничего тяжелого. А мог бы взять хотя бы гаечный ключ.

Он повернулся к минивэну. Если он пойдет обратно, то это займет слишком много времени. А его, как предполагал Даня, оставалось мало.

Даня вспомнил Толяна, с которым они учились в универе. Толян был отчаянный любитель подраться по пьяни. И он научил Даню одному приему самообороны, когда они жили в общежитии.

– Даня, ты хоть раз дрался с кем-нибудь? – спросил Толян. Они стояли в курилке.

– В детском саду и во втором классе, – ответил Даня. Он не курил.

– Понятно. Ну а что ты будешь делать, если, допустим, ты гуляешь с телочкой, а к тебе подваливает какой-нибудь поц и хочет тебе дать в харю и забрать твою телку?

– А разве у гопников нет закона, что парней с телочками нельзя бить?

– Ты в каком мире живешь? – спросил его Толян.

– Я думал…

– Если ты так думал, то ты никогда не был в моей деревне. Тебя там могут отмудохать, даже если ты идешь под ручку со своей мамой, бабушкой и всеми своими тетями. Бабы никого не остановят.

– Тогда мне кранты.

– Нет. Если запомнишь один прием. Когда к тебе подваливает кент и ты понимаешь, что он подошел не просто стрельнуть сигу или хлебнуть твоего пивка, то тебе нужно принять быстрое решение и ударить первым. Не думай, просто делай. Будешь думать – получишь в хлебальник, потеряешь зубы. Но не бей как телка. Ты должен сделать все правильно. Вот он подошел к тебе и буровит на тебя своей харей – толкни его вот таким движением, – Толян быстро стрельнул рукой и толкнул Даню в лоб ладонью, не ударил, а именно толкнул, но так неожиданно и резко, так уверенно, что голова Дани завалилась назад, и на секунду он увидел потолок вместо Толяна. Он кое-как удержался на ногах, даже поднял руки для равновесия, а потом вернулся к обычному положению, как маятник или как метроном.

– Видишь, ты потерялся. И он потеряется. А как только ты откинешь его голову назад, то выбрасывай кулак, – Толян медленно показал, – и бей ему в нижнюю челюсть. Главное, не зажимай большой палец в кулаке, а то сломаешь. Если все сделаешь правильно, то сразу выключишь падлу. Усек?

– Усек.

Дане так и не пришлось воспользоваться этим советом. Но сейчас он вспомнил все до мелочей и повторял про себя последовательность движений. Ладошкой отталкиваешь голову и кулаком в нижнюю челюсть. Усек.

– Костя! – кричали из леса, чуть ли не смеясь.

– Костя! – кричал Даня и шел навстречу противнику, сжимая кулак.

Сзади снова донеслось шуршание. Даня остановился, прислушался. На этот раз звук остался. Что-то шуршало. Далеко, может, в пятидесяти метрах, но он отчетливо слышал, как кто-то шебуршится в траве.

Даня повернулся. Посветил фонарем в ту сторону.

Кто-то его преследовал. Кто-то шел за ним. Кто-то полз за ним в траве.

Крысы? Змея? Дикая собака? Какие-нибудь полевые грызуны или…

Или Катя.

Даню пробрал холод. Кожа покрылась мурашками.

Это Катя. Она ползет за ним по траве, как уродливый четырехлапый паук, вместо головы у нее обрубок шеи, который вытянулся в толстый хобот. Она обнюхивает этим хоботом землю, всасывает мелких насекомых в свое мертвое нутро. Она идет по его следу. И когда доберется, то выпрыгнет из травы, схватит его мертвыми конечностями, которые будут хрустеть от трупного окоченения, прижмет его к земле и прильнет к его лицу толстым холодным хоботом-шеей. И начнет высасывать из него жидкости, кровь, слюну, глаза! Он почувствует, как вылезут его глаза, как они лопнут и покинут свои насиженные места. Как мозги вытекут через нос вместе с кровью!

Звук приближался. Что бы это ни было, Даня не хотел проверять. Он повернулся и побежал.

Фонарь качался в руках. Он бежал наугад. Он бежал вперед, надеясь, что это поле кончится раньше, чем та тварь успеет добраться до него.

Пробежав сотню метров, он остановился. Он тяжело дышал. Он поискал следы крови на траве. Вот они. Даня прислушался. Хотел узнать, преследует ли его еще то существо.

За тяжелым дыханием сложно было что-то расслышать. Но что это? Да. Он слышит. Трава шуршала. Громче. Оно скользило по земле как змея, преследовало его. Даня снова побежал.

В голове стучало, как в требующем ремонта станке. Уши заложило, в боку начало колоть.

Но Даня бежал.

Бежал от своей мертвой жены. Она вернулась, чтобы отомстить ему. Вернулась, чтобы высказать все, что не успела при жизни. Обвинить его еще раз в том, что это он во всем виноват. Если бы не он, то она была бы жива, и Костя был бы с ней. А он разлучил их.

И тут поле закончилось так внезапно, что Даня даже сначала не поверил. Он вылетел на какую-то размытую дождями и изрытую техникой дорогу в глубоких колеях.

Он запнулся и полетел вперед, выставив руки. Он грохнулся и ударился грудью об кочку. Дыхание перехватило. Но он тут же вскочил и повернулся к полю и выставил руку с фонарем вперед, а в другой руке держал свой кулак, который последний раз бил человека во втором классе на перемене, когда защищал Женю Судакова от Саши Жернова. Они не поделили булочку. Ах, эти проблемы второклассников. Они уже давно в прошлом. Сейчас нужно было справляться с ползающими по высокой траве мертвецами и похитителями детей.

Шуршание затихло. Даня ждал. Сердце гулко стучало в груди. Он слышал только его. И свое дыхание. Он присел, смотрел на край пшеничного поля и ждал, когда трава расступится и оттуда выползет нечто. По крайней мере, он его увидит и сможет оценить свои силы, справится ли он или нужно бежать сломя голову.

Но никто из травы не появился. Даня больше не слышал ни малейшего шуршания. Оно притаилось.

Он еще посидел на корточках, поворачивая телефон то в одну сторону, то в другую. Потом он осторожно встал и попятился, держа в поле зрения тонущий во мраке участок дороги, где он выбежал из травы.

Потом повернулся к лесу. И присмотрелся.

Стена деревьев высилась перед ним. А в лесу царствовала такая тьма, что все, что было до этого, казалось белым светом. Дане лес казался плотным, что там не пролезла бы даже муха. Но это все было из-за темноты. она заполняла пространство между деревьями, как вязкий соус. Как бы там не прилипнуть, в этом соусе.

Даня медлил. Он шел сюда с единственной целью – спасти Костю из лап кого угодно. Но сейчас он уставился на этот плотный лес и думал-гадал, а стоит ли ему туда идти. Ведь он и сам может потеряться.

А еще он ощущал, что в лесу кто-то есть. Наверняка. Там кто-то прячется за деревьями. Кто-то смотрит на него из-за дерева из темноты. Даня был виден издалека со своим фонариком.

Что-то поджидало. Готовилось. И может быть, даже не одно. Наверняка не одно. В лесу обитает множество существ, которые так и ждут, когда к ним забредет человек. Особенно тут, в глубинке, вдали от деревень и городов. Какие-то древние существа, которых выгнали со своих мест люди, уничтожив лес, и теперь они могли прятаться только тут.

Перед глазами встала улыбающаяся мордочка Кости. В ушах звучал его заливистый смех.

Этот смех он унаследовал от своего папы. Даня в школе был тем еще весельчаком. У него было много друзей благодаря его смеху, благодаря его умению вовремя пошутить.

Даня обычно в компаниях не особо трепал языком, но если уж шутил, то всегда встречал одобрительные смешки. А когда заливался сам, то все вокруг вторили ему просто за компанию, даже если и не знали причины веселья.

Костя умел так же.

Но сейчас малышу было не до смеха.

Даня подумал, что если он хочет еще раз услышать смех сына, то ему нужно ступить в этот проклятый лес, населенный опасными существами, которые могут преследовать его, скрываясь в траве и прячась за деревьями.

Таящийся в лесу уже молчал последние несколько минут. С того самого момента, когда Даня узнал, что за ним кто-то пробирается в траве. И действительно, зачем ему выдавать себя? Он приманил Даню и знал, что сейчас тот уже не отступит, не сбежит. Вот он, как на ладони.

– Костя! – неожиданно для себя крикнул Даня, но эха больше не было.

Лес молчал.

– Костя!

Тишина.

Слабый ветер иногда обдувал его мокрую от пота спину и шевелил кроны сосен. По меркам города это была гробовая тишина.

Все умерли!

– Эй, козел! Да, ты, мудак, выходи сюда и веди моего сына! – заорал Костя неожиданно для самого себя.

Тишина.

– Эй! – заорал еще раз Даня и услышал, как в темноте кто-то сказал: «Эй». Не кричал, не звал, как это сделал Даня. Этот кто-то просто холодно произнес «эй», как говорят, когда отвечают на вопрос, который уже давно надоел.

Даня примерно определил то место, откуда донесся голос, собрал всю волю в сжатый кулак, готовый впиться в чье-нибудь лицо, и вошел в лес.

Он не видел, куда ступает, он светил фонарем вперед, боясь залезть в паутину с каким-нибудь жирным тарантулом-людоедом. Боялся выколоть себе глаза ветками или сучьями, боялся упустить момент, если кто-нибудь выглянет из-за дерева.

Что это справа?

Он повернулся и замер.

Кто-то там был? Кто-то шевельнулся? Кто-то спрятался за дерево?

Даня шепотом позвал:

– Эй, мудила, это ты там прячешься за деревом?

Или это был тот куст, который качается от легкого ветерка?

Он посветил налево, потом снова направо.

– Я тебя видел, – сказал Даня. Подождал несколько секунд.

Даня изменил курс и направился в сторону того куста, который, как ему казалось, шевелится.

Что-то мелькнуло слева.

Он резко обернулся.

Показалось?

Снова справа.

Он снова повернулся.

Что за дерьмо? Что это? Их несколько? Если да, то ему будет сложнее. Ему нужно оружие.

Он посветил под ноги. Нашел сучок, поднял его и зажал в руке, как кинжал. Если такой воткнуть в горло, то деревяшка легко пробьет артерию. Или можно всадить его в глаз. Даже такое вялое оружие сейчас было кстати.

Даня снова посветил по сторонам.

– Я вижу тебя, урод, у тебя нога торчит!

Но никакая нога нигде не торчала. Он видел только деревья, кусты и темноту, окутавшую лес.

И что-то постоянно где-то шевелилось. То справа, то слева.

Вот опять.

Тени, отбрасываемые деревьями и кустами, превращались в уродливых тонкоруких кривых существ. Они следили за ним, отвлекали. А когда Даня светил на них, то замирали, притворялись деревьями.

Пока ты тут каждые два метра тормозишь, кто-то может сделать твоему сыну плохое. Тебе надо действовать очень быстро, сделай вид, что тебе не страшно, рвани вперед, загляни за это долбаное дерево.

Да, так и сделаю.

Он еще раз посветил по сторонам. Кто-то определенно тут был. Он ведь видел какие-то мелькающие тени. Ну ничего, рано или поздно он их найдет. А если будет двигаться медленно, то они так и будут от него прятаться. Надо быть как они – резким.

И он рванул вперед, к тому дереву, за которым спряталась очередная тень.

Он пригнулся от веток, смотря по-прежнему вперед.

Он представил, как забежит за дерево, увидит удивленного парня, который думал, что перехитрил Даню. Как тот испугается, и его улыбка сползет с лица, когда Даня воткнет ему сучок прямо в глаз. Вот и посмотрим, кто кого.

Даня добрался до сосны в три счета и заглянул за нее.

Никого. Он так разволновался и так быстро двигался, что чуть не задохнулся. Грудь поднималась и опускалась, дыхание вырывалось с шумом.

Он обернулся. Осмотрелся.

Этот мудак смотался раньше. Не стой, беги, ищи. Как в Quake 3: будешь стоять – убьют нахрен. Туда, вон, видишь?

И да, он видел. Кто-то стоял слева. Луч телефонного фонарика не мог дотянуться до того места. Но Даня видел, что там кто-то стоит. Рядом с большой сосной, которая дотягивалась до самого неба. Он стоял неподвижно и смотрел на Даню. Он ждал. И даже не пытался спрятаться.

Даня напряг кулак.

Толкай башку, а потом бей прямо в челюсть, напомнил Толян в его голове.

Даня сделал шаг и провалился.

Он не смотрел под ноги и наступил на трещину в земле. От неожиданности он заорал. Ему показалось, что он сунул ногу в рот существа, спрятавшегося в земле, и сейчас оно откусит ему стопу или, еще хуже, утащит в свою нору.

Он успел заметить, как тень у дерева метнулась в сторону.

А затем Даня заткнул рот рукой, посмотрел на землю и понял, что никто не жрал его ногу. Он вытащил ее из щели и осмотрелся. Никто на него не набросился.

Но тень около дерева пропала. Значит, кто-то там был. И этот кто-то убежал.

Может быть, это Костя? Может, он не узнал его? И поэтому убегает.

– Костя! – закричал Даня. – Сынок! Это папа!

Голос утонул в лесу. Деревья проглотили его слова.

– Костя!

Даня направился туда, где видел тень. Осмотрел землю. Следов не нашел.

Снова движение справа. Он замер, пригляделся.

Оно пытается меня запутать и напугать. Ничего у него не выйдет.

Даня бросился вправо. Он решил действовать быстро. И на этот раз он смотрел под ноги. И старался пригибаться от веток. Он залез в несколько паутин, он срывал их с лица рукой и снова прыгал от дерева к дереву. Он видел тень то справа, то слева. Но он был уверен, что поймает ее. Его? Оно не сможет убегать вечно. Вот он снова увидел тень за соседним деревом.

Даня бросился вперед, и тут он наткнулся на кое-что интересное. Он остановился.

Он увидел впереди небольшую прореху в лесу, полянку, если можно было так назвать площадку шириной в рост человека, в центре которой торчал большой пень. А на этом пне что-то лежало. Что-то, напоминающее болотную кочку, поросшую травой.

Даня поднял фонарь, и его руки задрожали.

Это была чья-то голова, повернутая к нему затылком. Грязные волосы разметались по пню. По ним ползали муравьи. Голова стояла на пне, как на выставке, или как чурбан, который приготовили, чтобы разрубить колуном.

Даня обратился в камень. Руки вспотели. Кулак дрожал, и если бы пришлось кому-то сейчас влепить в челюсть, Даня бы точно промахнулся.

Он узнал эту голову. Конечно, узнал. Он видел столько раз ее затылок, когда она отворачивалась от него в постели, чтобы написать кому-то эсэмэс. Отворачивалась от него, чтобы выйти из комнаты, кипя от злости, и хлопнуть входной дверью. Отворачивалась от него, когда они ходили по торговому центру, она говорила, что любит делать покупки одна, когда ей никто не мешает. Она отворачивалась от него всегда. И даже сейчас, в смерти, она отвернулась от него.

Я никогда не любила тебя, произнесла она.

Даня чуть не выронил фонарь. Он открыл рот. Слова застыли на языке.

Ты бездельник. Ты зацикленный на одном и том же, как морская свинка в колесе, бежишь и бежишь по кругу и не двигаешься с места. Ты бездарь, ленивый и толстый. Ты ни на что не способен. Только и знаешь, что живешь в своем мире фантазий. Ты как аутист, оторванный от реальности. А у тебя, между прочим, тут, в реальности, есть сын. Но из-за своих дурацких мечтаний ты никогда не умел присмотреть за ним. Помнишь, как однажды ты позволил ему выпить жидкость для разведения краски для волос? Если бы не я, то у нашего Костика уже была бы язва. А ему всего-то было два года тогда. Ты хотел погубить его жизнь с самого рождения. А еще тот случай, когда ты купил испорченный йогурт и начал кормить Костю. Хорошо, что он стал громко реветь, и прибежала я. Ты бы так и накормил его этим дерьмом, если бы не я. А еще, когда я на десять минут оставила вас, чтобы сбегать в магазин, ты уснул, и Костя включил плиту! Я бы не расстроилась, если бы наша квартира сгорела вместе с тобой, лишь бы Костя остался жив. Тебе всегда было плевать на сына. А когда Костя сказал тебе, что у него болит живот, ты проигнорировал его слова, сказал, что завтра все пройдет, помнишь? Помнишь, что из этого вышло? Ты помнишь, чертов говнюк? Я вызывала скорую!

Даню трясло.

Да, он помнил. Она вытащила на поверхность все, ничего не забыла.

Он не претендовал на роль лучшего отца, но оказалось, что он был не просто не лучшим отцом, но даже худшим. Его неотесанность, его безответственность могли бы погубить их сына. И если бы не Катя…

Теперь некому защитить нашего Костика.

В ее голосе появились нотки жалости, она плакала, плакала мертвыми слезами, плакала отрубленной головой. Даня отчетливо видел эту голову в свете тусклого фонаря. И она говорила, повернутая к нему затылком.

Он не видел ее губ и глаз, но если бы увидел, как они шевелятся, то сошел бы с ума.

– Я… – сказал он, а потом вдруг осознал ужас происходящего. Он стоит в темном лесу и говорит с отрубленной головой жены. А что он, собственно, собирался ей сказать?

«Я, я, я»… Только и знаешь ты, что говорить о себе. Ты всегда говорил только о себе. Я устал, я хочу спать, не мешайте, я читаю, я не хочу, я не пойду, я лучше так, я лучше тут… Да пошел ты на хер, эгоистичный мудак! Оставайся один! Ты нам не нужен! Ты не нужен ни мне, ни Косте. Мы уходим от тебя. Я подаю на развод. Слышишь меня, козел? Я ухожу. И Костя будет жить со мной.

Он прикусил губу. Мало ей было умереть, так она еще и бросала его.

– Катя… – сказал он, но не смог продолжить. А что он мог сказать? «Не уходи?» «Я исправлюсь?» Вряд ли это бы помогло.

Я изменяла тебе, сказала она, изменяла с Сергеем, помнишь его? Тот самый, что помогал мне с курсами по ораторскому мастерству. Он хорошо меня поднатаскал в оральном мастерстве, уж поверь. Он приезжал, когда ты был на работе. И он был настоящим виртуозом. Он делал со мной такие штуки, которые у тебя бы и не получились – физической подготовки должной нет. Тебе до него далеко. И знаешь, я даже рада, что умерла, ведь теперь мне не придется терпеть такого нытика, как ты. Тем более, мне кажется, что ты умер намного раньше меня. Сдох, но даже не заметил этого.

– Нет, – сказал Даня, а потом заорал что есть силы: – НЕТ! Заткнись, сука! Заткнись!

Его прорвало. Он не мог больше сдержаться. Он заорал, заревел. Горе хлынуло потоком, как в каюты «Титаника». Он бросился к ней и схватил ее за волосы. Она захохотала.

Дэни, Дэни, Дэни-бой, не возьму тебя с собой.

Ты говнюк, а не отец, отсоси-ка мне конец.

Он бросил ее голову в темноту, попал в ближайшее дерево, и голова отскочила обратно к пню со смачным хрустом. Она упала, и Даня увидел ее мертвое лицо. Оно уставилось на него белыми пустыми глазами. Зрачков не было. А может, они были, но побелели. Даня не мог различить их. Язык распух и торчал наружу, кожа была цвета мела. В носу торчали длинные волосы. И они шевелились. Нет, это были какие-то насекомые. Сороконожки!

Голова молчала. Она просто застыла с мертвой маской на лице и с презрением смотрела на горе-мужа.

А смех звучал и дальше. Только смеялась не голова. Смеялся кто-то в лесу.

Кто-то справа.

Но Даня не мог оторвать взгляда от лица жены.

Вот теперь, только теперь он осознал до конца все, что произошло. Осознал только тогда, когда увидел ее лицо. Тело ничего не значило. Конечно, без него жить нельзя. Но тело – это всего лишь тело. Лицо – вот настоящее доказательство.

Он не узнавал ее. Он понимал, что это Катя. Он видел ее сережки, родинку на щеке, ее морщинки на лбу от ее хмурок, видел дырку в брови, где она когда-то носила пирсинг, еще до работы в банке, но он все равно не узнавал ее. Смерть сделала ее другой.

И тут кто-то коснулся его плеча.

Даня не сразу осознал, что кто-то тронул его. Он продолжал смотреть на мертвую Катю и думать о том, что жизнь на этом эпизоде подошла к своему финалу.

Она сказала, что Костя ушел вместе с ней. Костя покинул его. Означало ли это, что он мертв? Если да, то ради чего же ему тогда жить? Ну уж точно не ради сердечной боли, которая теперь будет с ним до конца дней. Он чувствовал ее. Она присутствовала в этом физическом мире, как черви в глазах трупа, как сок в желудке, как ногти на руках, как моча в пузыре. Так и боль плескалась в его груди, сжимая ее мертвой хваткой, стальными прутьями обвила его сердце. От боли он даже согнулся.

И только после этого понял, что уже продолжительное время на его плече лежит чья-то рука.

Он медленно повернулся.

***

Костя не помнил, откуда у него Пуппа и Наг, и также он не помнил, кто придумал им эти имена. Сколько малыш помнил себя, столько помнил и своих подопечных Пуппу и Нага. Возможно, их купил ему папа, как и все остальные игрушки – корабли для ванной, джип с открывающимися дверями, лазерные пистолеты со звуком и другие. Просто Костя был тогда еще мал и забыл об этом.

Наг и Пуппа были для него как вечно ссорящиеся братья-сорванцы.

Пуппа стремился стать хозяином в детской комнате, подчинить все игрушки себе, а Наг, наоборот, пытался свергнуть тиранию старшего брата и дать свободу всем.

Они неустанно вели сражения, и Наг обычно проигрывал, эти проигрыши давались ему тяжкой ценой.

Костя жалел Нага. Он много раз пытался прекратить драки, пытался остановить неугомонных братьев, но те продолжали вступать в баталии и споры.

А что Костя мог сделать? Что мог сделать трехлетний ребенок, когда опытный солдат, прошедший сотни сражений, взявший тысячи крепостей, и робот, созданный научной лабораторией с использованием самых передовых технологий, пытались выяснить отношения между собой? Пуппа и Наг уже взрослые, они повидали жизнь. Костя им был не указ.

Однажды Костя оставил Пуппу в садике, чтобы они не ссорились. Но тот появился вечером дома, и все вернулось в прежнее русло.

Где бы Костя ни оставлял Нага или Пуппу, они приходили домой сами. Они знали дорогу в его детскую. Поэтому Косте оставалось только ждать развязки войны между солдатом и роботом.

И Косте казалось, что Наг проиграет.

Робот уже лишился многих своих частей тела. Самым страшным ранением для него была потеря глаза.

Но внезапно ситуация изменилась.

Наг все же одержал победу. Она далась ему нелегко. Но это разозлило Пуппу еще больше, и он кое-что сказал Косте. Малыш так и не понял смысла слов.

Пуппа сказал что-то про «отомщу».

Что это за отомща такая? Костя не знал. Он надеялся, что она не была такой злой, как сам Пуппа, но на всякий случай решил держать солдата рядом с собой, чтобы не допустить его выходок. Но Пуппа после поражения стал сбегать от Кости.

Когда они ехали в машине и Костя уснул, Пуппа спрятался в детской комнате и наверняка что-то там обдумывал. А потом, когда они с мамой гуляли, он убежал. Костя не смог его остановить и хотел попросить маму, чтобы она ему помогла. Но мама его не слушала.

– Костя, сколько раз я говорила тебе, не разбрасывай своих солдатов по дому! Прибирай за собой игрушки! – говорила мама.

Она не любила Пуппу. Она сразу поняла, что тот плохой.

Косте сначала казалось, что Пуппа – славный парень. Всегда смеется, всегда шутит. И Пуппа разрешал делать пакости. Правда, после этих пакостей всегда было больно и обидно. А после происшествия с той крутящейся штукой, после чего на кухне пахло дымом, Костя понял, что нужно быть аккуратней с Пуппиными играми. Но ведь поначалу они не были такими опасными.

Раньше Пуппа помогал Косте.

Он проучил Мотю, который толкнул Костю на разминке в детском саду. После этого Мотя упал с качелей, а когда поднимался, то качеля прилетела ему в лоб, и он уехал из детского сада на машине с мигалками.

Пуппа подстроил это для Кости. Потому что Костя не любил Мотю, тот вечно всех задирал и постоянно отбирал у детей игрушки.

Потом была Дашка, которая назвала Костю плаксой. Тогда Пуппа спрятал ее любимое колечко, которое подарила ей бабушка. И Дашка ушла из детского сада в слезах, которые не в силах были остановить даже леденцы, которые обычно могли успокоить любого нюню.

Наг был другим, он был хорошим.

Наг подсказывал Косте, где лежали его потерянные игрушки или вещи, он подсказывал, когда Костя надевал колготки задом наперед, он отгонял от Кости дворовых собак, потому что знал, как малыш их боится. Он рассказывал на ночь хорошие сказки, когда маме было некогда или у папы болела голова. Он сдерживал Пуппу, когда тот хотел сломать новую игрушку Кости. Наг был добрым роботом. И с каждым днем Костя все больше любил Нага и все меньше – Пуппу. Но боялся, что Пуппа обидится и сделает ему плохо, если он бросит его. Или сделает что-нибудь с его мамой.

Однажды Пуппа говорил об этом. Он знал, что мама его не любит. Знал, что она сразу поняла, что к чему. Она видела Пуппу насквозь. А Костя нет. Но теперь мама заболела. И ей нужен был доктор.

Пуппа все же смог сделать твоей маме плохо, и тебе тоже.

Костя услышал знакомый голос. Этот голос успокаивал. Этот голос принадлежал родному человеку.

Мамочке плохо. Я должен позвать доктора. Он сделает ей голову.

Костя, чтобы помочь своей маме, ты должен сначала помочь себе. Ты помнишь, где ты?

Меня украл дядя.

Да, правильно. Ты в его машине. Но ты можешь отсюда сбежать.

Как?

Просто повторяй за мной.

Хорошо.

Повторяй все, что я говорю. Готов?

Да.

Николай.

Николай.

Валерьевич.

Валерьевич.

Буйнов.

Буйнов.

Николай Валерьевич Буйнов.

Николай Валерьевич Буйнов.

Буй.

Буй.

15 сентября 1981 года.

Костя повторил.

Голос попросил повторить еще раз, и малыш сделал.

***

Водитель грузовика с открытым ртом смотрел на мальчика, который лежал на заднем сиденье связанный, с платком на глазах, и произносил его имя, школьное прозвище и дату рождения. Будто читал из книги! Как мантру, как заклинание, как проклятие!

И кровь в Колиных жилах остановилась. Его глаза так сильно полезли на лоб, что он испугался, как бы они не выпали на пол кабины. Как же ему тогда вести грузовик?

Он начал судорожно осматривать салон грузовика в поисках какой-нибудь записки с его именем и датой рождения. Потом он подумал – какого хрена? Разве пацан умеет читать? Ему же два или три года! Да он же говорит кое-как!

А тебя не смущает, что он в повязке?

Коля еще раз посмотрел на парня. Убедился, что повязка по-прежнему закрывает глаза. Может, платок просвечивает?

Ты че, дурак?

Может, платок сполз, и парень видит в маленькую щелку? Может, в нем дырка?

Нет! Никакой дырки! Этот пацан тебя знает! Знает твой год рождения! Знает твое погоняло!

Что происходит? Что происходит, мать твою? Как такое возможно? Он что, гребаный экстрасенс? Он что, провидец? Это что, копперфильдский отпрыск?

Идиотский смешок слетел с губ. Но губы тут же скривились.

Пацан только твой адрес не говорит.

– Класнодаская, дом шешнасать, втолой подезд, квалтила двасать девять, тлетий этас.

На этот раз Коля смотрел на парня так долго, что даже забыл о дороге. Ужас накатывал на него огромным стопятидесятитонным катком, который давил его в лепешку, кровь прилила к лицу.

Грузовик съехал на обочину, и Коля почувствовал, как машину начало трясти.

Тормози, брат! Тормози.

Коля ударил по тормозам. А малыш все повторял свою зловещую мантру:

– Никала Валельевись Буйнов, Буй, пятнасатое сентябля тыся девясот восемесят пелвово года, Класнодаская, дом шешнасать, втолой подезд, квалтила двасать девять, тлетий этас.

Голос малыша напоминал монотонный счет мешков в амбаре с зерном. Один, два, три, четыре, эх, достало, пять, шесть, семь…

Грузовик остановился. Коля вытер пот со лба.

Как же он потел. Стало так жарко, как у него дома, когда его тупая жена закрывала все форточки и при этом вечно ныла, что продует Сашку – их дочь. После смерти младшенькой она стала бояться всяких болячек. Тупая сука сама не подозревала, что только хуже делала. Бациллы в духоте развивались, как шлюхи в теплых странах. Коля орал на нее, потому что ему было жарко и душно.

Но сейчас было еще хуже.

Стало нестерпимо жарко.

И малыш этот добавлял угля в топку, он все бросал и бросал, он все лепетал и лепетал кошмарные слова. Досье на Колю. И Коля, впервые с того момента, когда его взяли с наркотой в девяносто восьмом, когда ему еще не было восемнадцати лет, запаниковал по-настоящему. Тогда ему удалось отмазаться. Спасибо дяде Тарасу, который откинул копыта через полгода. Рак легких, курил, как дымоход в котельной. Но сейчас Коля был на крючке.

Он с ужасом смотрел на малыша, который, похоже, намочил штаны, и Коля понял, откуда пахло мочой.

Ты его впервые видишь, а он все про тебя знает. Кажется, он знает тебя лучше, чем родного батю. Хотя, может, у него и бати-то нет. Ведь он тут был один со своей мамашей. А ты знаешь, что это значит для тебя.

Он проглотил горькую слюну. Хотелось пить.

Что это значит?

Ты должен избавиться от пацана.

Убить, что ли?

Ну, хрен знает. Какие еще варианты есть? Отправь его в космос или посади на подводную лодку и опусти в Марианскую впадину, можешь на необитаемый остров увезти. Я не знаю! А ты сам как думаешь?

Нет, я не буду убивать пацана. Я не убийца. Та баба… Это была случайность. И я не убивал ее. Она как-то сама подстроила. Волшебница хренова. Но пацана я не убью. Бог не простит мне. Я не возьму грех на душу.

Малыш все шептал и шептал. Время шло. Коля начал чесаться. Руки нестерпимо зудели. Жопа тоже. Жопа особенно. Будто он не мыл ее уже два года. Черт, вот это его пробрало. Будто сел на муравейник.

Нервы, нервы. Надо бы выпить какое-нибудь успокоительное. Например, пива.

Но пиво кончилось. Последняя бутылка валялась на полу, пиво вылилось на резиновый коврик и воняло на весь салон. Коля не помнил, когда он уронил бутылку. Может, когда мама пацана начала устраивать забеги на дороге?

Я не убью его.

Но избавиться все же надо.

Тогда я оставлю его в лесу.

Допустим, он оставит его и уедет. Так он не убьешь мальчика. Предоставит судьбе право выбора. Если Богу угодно, он его спасет. Правда, тогда Коле капздец.

А может, и нет.

Малыш напуган, он потерялся, он бредит, говорит какие-то имена. С кем не бывает? Ну найдут его легавые, ну услышат, что он лопочет, потом спросят у меня, откуда пацан знает мое погоняло. А мне почем знать? Скажу, что не знаю. Может, он экстрасенс какой-то. Может, насмотрелся «Битвы экстрасенсов» и погнал читать мысли. Все дети так делают.

Опасно. Особенно если фараоны начнут шустрить и вынюхивать. Тебя наверняка видели на заправке около поворота на эту дорогу. Свидетели всегда найдутся. Так что ты ходишь по тонкой тростиночке, Коля.

Все равно я не буду его убивать. Просто оставлю в лесу.

– Оставлю, – сказал Коля.

Он прикусил губу.

Черт, до чего жалко пацана. Но его, Колю, еще жальче. Ведь у него двое детей, тупая жена, жирная любовница, а может, еще и третий ребенок скоро будет.

И кто все это хозяйство будет содержать? Этот пацан? Вряд ли. Вопрос стоит так: либо этот малыш, либо трое Колиных детей.

Коля осознал: он готов согласиться, чтобы Натаха рожала ребенка, лишь бы не попасть в тюрьму. Лучше он будет кормить троих, чем сядет за все эти мутные дела на пустынной дороге.

– Прости, парень, прости меня.

Коля перекрестился, чего не делал уже очень давно, с самого детства, когда бабушка водила его в церковь. И почему он покинул Бога? А если бы не покинул, наверняка такого бы с ним никогда не случилось. Это было испытание. Точно. Испытание веры.

– Прости меня, Господи. Я пытаюсь принять правильное решение.

Он вылез из грузовика, открыл дверь со стороны пассажира, забрался в кабину, отцепил ремень безопасности и взял пацана на руки. Тот был как куколка бабочки. Говорящая куколка, шепчущая имя и адрес Коли.

Коля спустился и пошел в лес. Огляделся по сторонам.

Невероятно, как же сегодня тихо на этой дороге. Обычно он встречал тут хотя бы две или три машины. Но сегодня – только одну. И все. Как будто весь мир вымер. Или остановился и наблюдает за ним. Будто это какое-то испытание. И сейчас все зрители ждут, что он сделает. Правильный или неправильный ход? Как будто это какое-то сраное телешоу! Какая-то игра!

– Да пошли вы все на хер, – сказал Коля тихо.

Он вошел в лес. Он брел вперед, слушая шепот мальчика на руках, шел и старался не думать ни о чем. Он принял решение. Он знал, что выхода нет. Теперь нужно постараться жить с этим. И чтобы замолить грехи, он должен сходить в церковь. Он должен оставить ребенка Натахи. Он должен измениться. Он должен искупить этот эпизод.

Коля посадил малыша под деревом. Он прошел, наверное, метров триста от дороги.

И что дальше? Ведь мальчик может встать и вернуться обратно.

Не дойдет, если я его не развяжу.

Ты же понимаешь, что если его найдут связанным, то будет много вопросов. На тебя повесят еще и убийство пацана. А если ты его развяжешь, то он выйдет на дорогу, его заметит какой-нибудь деревенщина, возвращающийся из города, подберет. И подивится тому, что мальчик лепечет чье-то имя. Думаешь, запомнит? Или запишет? А?

Я не буду убивать его.

Давай будем хладнокровными, Коля. Ты не хочешь замарать свои уже окровавленные руки. Я тебя понимаю. Но какие еще варианты? Либо ты избавляешься от парня, либо он от тебя.

Нет. Никто не поверит ему.

Ладно, хочешь проверить — проверяй. Пришлю тебе открытку на зону.

Коля смотрел на малыша под деревом. Связанного малыша, шептавшего имя, прозвище, адрес Коли. Малыш с повязкой на глазах, прижимающий привязанными руками к груди какую-то игрушку.

Это какая-то дичь. Какие-то чудеса.

Коля. Ты же помнишь, что говорила тебе бабушка в детстве? Лукавый поджидает тебя везде. Он ждет, когда можно поймать тебя в свои сети.

А помнишь, она рассказывала тебе про ведьму, что жила в их деревне еще до войны? Как ведьма могла узнавать о людях многое по их лицу, как читала по глазам и губам. Как она могла накликать беду. Помнишь, как она спалила всю деревню дотла? Как она погубила всю семью твоей бабушки, и только она одна осталась.

Тебе никого не напоминает эта ведьма?

Помнишь, бабушка говорила, что однажды она встретила ее, собирая грибы в лесу, и та сказала, сколько грибочков было в ее корзинке. Бабушка чуть не упала на месте от испуга.

И что дальше?

Ведьма сказала, что брат бабушки умрет от кашля. И он и правда умер.

Думаешь, старуха просто предсказала смерть брата?

Нет! Она ее накликала! Она ее призвала!

Она же ненавидела всех в этой деревне.

И правильно сделали жители, что после пожара собрались и повесили ведьму. Они избавили мир от зла.

А этот мальчик… Разве это нормально, что он знает о тебе все? Он знает, сколько грибов в твоей корзинке.

Подумай об этом и о своем будущем. Подумай о бабушкином брате и о своей семье.

Коля уставился на малыша, и его руки потянулись к Косте. Руки дрожали.

***

Через несколько минут Коля вышел из леса, посмотрел по сторонам, забрался в кабину грузовика и выжал газ.

Снова улепетывал.

Интересно, сколько машин проехало мимо, пока ты делал свое грязное дело? А? Наверняка тебя кто-то уже увидел.

– Будь что будет, – сказал Коля и коротко помолился.

***

Даня поворачивался, а в голове у него, как приводной механизм, скрипели мысли.

Его застали врасплох. Пока он упивался горем, маньяк настиг его.

Сейчас Даня повернется и почувствует холодное лезвие мачете или какого-нибудь мясницкого ножа. И он отправится вслед за женой, вслед за Костей.

Но как он мог говорить с женой на том свете? После того, что она сказала ему. После всех этих ужасов! Он потерял не только семью сегодня, но и уважение к себе. Он потерял все. Спокойствие, рассудок, счастье.

Все же смерть – лучший выход. Жизнь теперь ничего не стоит. Ничего!

И пусть я лучше умру, чем до конца своих дней проживу с осознанием, что я натворил, что я наделал.

Когда он повернул голову, фонарик потух. Вот уже несколько последних минут телефон попискивал, предупреждая, что израсходовал весь запас энергии. Даня не слышал писка. У него тут были дела поинтереснее, чем разговаривать с телефоном. Фонарик потух, и Даня в полной темноте уставился на того, кто стоял рядом с ним. Он был того же роста, что и Даня. Он продолжал держать руку на его плече.

Это она, пронеслось в голове, это Катя пришла за мной. Она стоит передо мной без головы, скрытая темнотой. Сейчас она сожмет мое плечо, а потом… Она сделает со мной то, что нужно. Пусть делает.

Даня выронил телефон. Он хотел встать перед ней на колени, попросить прощения и отдать свою жизнь. Но тут он осознал, что он и так упирается коленями в землю. И с какого момента он встал в эту позу, он не помнил. А это значило, что тот, кто стоял перед ним, был ниже его ростом, примерно ему по пояс.

– Папись, – раздался детский голосок, – папись, мне стласно.

Дане как будто дали под дых. Такого жалобного голоса он никогда не слышал от Кости. Несчастный, напуганный голос. И всем этом виноват Даня. Он довел сына. Надо исправляться. Спасать малыша. Папа должен его защитить.

Даня не просто оживился, но получил мощный удар адреналина. Он очнулся от тех ужасов, что тут произошли. Он отбросил все страхи и кошмары в дальний угол.

Он схватил сына, притянул к себе и обнял. Да, это был его Костик. Плачущий и говорящий, что ему страшно.

– Костя, ты как? Малыш мой, я искал тебя повсюду! Куда же ты ушел, мой дружочек?

– Я сплятался. Папись, мне стласно. Осень.

– Не бойся. Я тут, я теперь рядом. Никуда тебя не отпущу.

– Папись, давай уедем осюда. Тут кто-то есть в лесу.

Даня ощутил ледяную руку ужаса, скользнувшую ему под футболку. Снова кошмар. На этот раз он передался ему от сына.

Конечно, тут кто-то был. Возможно, как раз сейчас он наблюдал за ними из темноты.

– Да, сынок, пойдем.

Даня сгреб сына в охапку, как сокровище, поднялся на ноги и пошел прочь. Телефон свой искать он не стал.

Они добрались до машины через полчаса.

Даня нес сына на руках через все поле. Он больше не боялся того, кто прятался в траве. Теперь сын был с ним. Теперь он уже не боялся никого. С сыном на руках он чувствовал себя уверенным. В какой-то момент жизнь повернулась к нему задом и выпустила газы в лицо. Но он проявил стойкость, и жизнь – снова его подруга. Да, не совсем полноценная, инвалид, без глаза и ноги (как Наг), но ему хватит и такой.

Главное, что у него остался сын.

Сын жив! Он с ним!

Катя обманула его. Сказала, что Костя ушел вместе с ней. Но сын не захотел уходить от папы, он остался. Катя обманула. А это означало, что она могла обмануть и во всем остальном.

И действительно, с чего Даня взял, что он плохой отец?

Разве это не он спал с Костей, когда малыш болел? Разве не он подставлял тазик, когда Костю тошнило? Разве не он мыл маленькую жопку каждый раз, когда Костя ходил на горшок не очень хорошо? Он умудрялся измазаться так, что приходилось мыть чуть ли не голову. А Катя брезговала. Он помнил, как она вручала ему Костю и говорила: «Твоя очередь». Но какая, нахрен, очередь? Ведь он мыл сына всегда, если не был на работе. Никакой очереди тут не было. Катя была обманщицей.

Хотя нет, не обманщицей. Она была просто плоско мыслящей. Она говорила правду. Но она говорила только выборочную правду. И из пирамиды можно сделать треугольник, если посмотреть на нее сбоку. На самом же деле пирамида имеет больше углов, чем треугольник. Как и ситуация с Даней.

Он действительно был во многом безалаберным отцом, но не потому, что слыл раздолбаем, и не потому, что наплевал на сына и не хотел брать на себя ответственность. Все не так. Просто его голова так устроена, что ему трудно удержать свое внимание на реальных вещах. Фокус его сознания то и дело устремлялся внутрь. В глубокий мир фантазий. Иногда он впадал в ступор и видел выдуманные картины наяву. Такое происходило с ним довольно часто. Он заставлял себя сосредотачиваться на людях и их словах, но ничего с собой не мог поделать и иногда все же срывался и улетал в облака.

Он даже не замечал этого.

Он задумался и провалился в сон в тот вечер. Буквально на секунду закрыл глаза, а Костя – маленький проказник – уже смотался на кухню. Даня был в отключке всего одну минуту! Потом его разбудил запах дыма.

А что насчет той жидкости для краски? Ведь Даня поставил ее на холодильник, так высоко, чтобы не достал Костя. Но он не учел, что холодильник вибрировал, когда работал. Старый у них был холодильник. Тот начал дрожать, и баночка с химикатом съехала к краю, а потом и вовсе грохнулась на пол. Катя в этот момент была в туалете, и дежурство нес Даня, который, как обычно, отвлекся на свои мысли и попросту не услышал звук в коридоре.

Но Костя услышал стук баночки об пол и пошел проверить, что там такое. Нашел баночку, которую Даня до этого откупорил, чтобы посмотреть, что из себя представляет эта воняющая хрень.

Катя вышла из туалета и увидела, как Костя тянет губки к горлышку банки.

Скорее всего, Костя даже и не успел отхлебнуть.

Даня в этот момент появился в коридоре – искал сына. Он рванулся раньше жены и забрал у Кости пузырек.

Конечно, Катя завизжала, схватила Костю, побежала в ванную, стала толкать ему пальцы в рот, чтобы его стошнило. Костя плакал, кричал и вырывался, а Катя шептала малышу успокаивающие слова, что надо потерпеть.

Даня смотрел на них затаив дыхание, в ожидании бури! В ожидании беды!

Они сразу поехали в больницу. Катя не смотрела на Даню. Вообще его не замечала. И это было даже хуже, чем если бы она накричала на него.

Врач сказал, что никаких проблем нет, но они все-таки заставили Костю проглотить трубку с камерой на конце. Все обошлось.

А что насчет живота?

Так там вообще смешная история. Потому что ничего страшного не произошло.

У Кости болел живот. И когда Катя совсем отчаялась, она вызвала скорую. Врачи приехали и сказали, что у малыша запор. Просто он мало пьет воды. И ему нужно много пить, чтобы хорошо сходить в туалет. Они посоветовали сварить кисель из слив.

Удивительно то, что через десять минут после отъезда медиков Костя сходил в туалет, и все у него прошло. Даня бы смеялся, если бы не лицо Кати. Она злилась на него за проблемы с Костиными какашками. Она считала, что это Даня виноват. Он постоянно кормил сына макаронами. Разве это еда? Но Костя любил макароны, и Даня тоже. Почему же им нельзя было их есть? Просто нужно было пить воду. Теперь-то они знали.

Даня не был плохим отцом.

Ничего подобного.

И уж точно он не был хуже Кати!

Он возвращался поездом из недельной командировки. Когда до города оставалось полчаса, позвонила Катя. Было два часа ночи, и Даня удивился, почему она не спит.

Он поднял трубку и услышал ее плач.

Она сказала, что они с Костей спали вместе на диване, и ночью она проснулась от громкого стука и крика. Костя упал с дивана и ударился головой. У него вылезла огромная шишка. Он очень долго кричал, и она не могла его успокоить.

А потом он внезапно замолчал. Как будто потерял сознание. Она так перепугалась, что начала читать статьи в Интернете про падения младенцев и про травмы головы. И прочитала, что у малышей может возникнуть множество проблем от слепоты до внутричерепной травмы, а некоторые дети спустя какое-то время даже умирали.

Катя плакала в трубку и спрашивала, что ей делать. Даня так разволновался, что дышать стало тяжело. Он сказал Кате, чтобы она вызывала такси и везла Костю в больницу. Не звонила в скорую, которая сначала должна приехать, а потом увезти их в больницу. Нет, она должна сразу вызвать такси. Мы живем в век, когда такси приезжает раньше скорой помощи.

Он сказал ей, что приедет, как только сойдет с поезда.

Потом поезд задержался около города минут на пятнадцать. Проводница сказала, что они пропускают другой поезд. Даня не мог спокойно смотреть на вид разукрашенных гаражей за окном. Его мутило от страха. Он ходил туда-сюда по вагону, видя в голове ужасную картину, как его маленький шестимесячный сын умирает где-то там на руках его жены. Он ждал от нее звонка, эсэмэс, хоть какой-нибудь новости. Он не звонил сам, потому что знал, что может позвонить не вовремя.

Спустя тысячу лет они наконец прибыли на вокзал.

И тогда позвонила Катя. Она сказала, что их оставляют в больнице до утра. Что нужно сделать снимок. Врачи сказали, что череп цел, но снимок покажет все, что скрыто. Еще она сказала, что ее поселили в хорошую палату и чтобы он приехал утром, потому что сейчас его не пустят к ним.

Разве она не делала ошибок? Ведь и за ней числились косяки.

Да, они оба хороши. Но это не значило, что они были плохими родителями. Они просто не идеальные. А из детей, которые в детстве прошли через огонь, воду и медные трубы, вырастают сильные личности.

Правда. Даня не знал, как на Косте скажется смерть матери.

Я сделаю все, чтобы исправить положение, если что-то пойдет не так. Найму психологов, найму врачей, обследую его. Я все сделаю.

Даня посадил Костю в детское кресло. Застегнул ремень. Тот смотрел на папу большими глазами.

– Папись, уедем осюда? Я все есе боюсь. Позалуста.

– Да, Костик, уедем, да, – говорил Даня.

Он сел за руль и нажал на газ.

***

Его задержали около Уфы на следующий день. Полицейским даже не пришлось применять силу, потому что Даня не оказал сопротивления. Они получили ориентировку до обеда. В 12 часов вся область уже знала, кто им нужен.

Когда лейтенант, держа руку на кобуре, подошел к водительской двери минивэна, он заподозрил что-то неладное.

Даня будто бы его и не видел вовсе.

Он видел мир вокруг, но воспринимал его как-то иначе. Он вел машину, объезжал препятствия, уступал дорогу, соблюдал правила, среагировал на сирену полицейской машины. Но при разговоре с лейтенантом смотрел куда-то сквозь него. И лепетал себе под нос, будто разговаривал с кем-то, кто сидел с ним рядом. Что-то насчет отцовства, что-то про сына.

Лейтенант поверил в то, что водитель действительно сумасшедший, когда на просьбу выйти из машины тот обернулся к детскому креслу и сказал сыну, что сейчас вернется. У лейтенанта даже мурашки побежали по коже.

У мужика конкретно куку поехало. Похоже, пора вызывать другой наряд. Который ходит в белых халатах, подумал он.

Полицейские знали, куда направляется Даня. Они знали марку и номер машины.

Они связались с его братом Игорем. Они нашли мобильник в лесу и голову Кати. Даже слепому стало ясно, что парень сошел с ума и убил свою семью.

«Спятил от ревности». Так сказала мамаша Кати, пролив немало слез.

Потом, когда распутывали дело, она рассказала подробнее, как он кидался на ее бедную несчастную Катю, как пытался задушить ее, как издевался над сыном. Она ожидала от него чего-то подобного. И предупреждала свою дочь о последствиях. И Катя обещала, что бросит мужа. Видимо, она выбрала неудачный момент, чтобы сообщить ему об этом.

– Сейчас поедем, сынок, я быстро, – сказал Даня. – Скоро мы будем на море. Ты хочешь на море?

– Да, папись, осень хосю! Осень!

Он весело хлопал в ладоши, и Даня был счастлив видеть его таким. У них все будет хорошо.

Даня вышел из минивэна и бросил взгляд в пустую кабину. А в детском кресле сидел пристегнутый ремнем безопасности подмигивающий игрушечный солдат.

***

Последние два года Коле не везло. Тот грузовик, на котором он отработал около пятнадцати лет, внезапно наелся. Движок полетел. Он пытался его починить, но все без толку.

Надо было покупать новый мотор.

Контора не могла позволить себе такие расходы. Они сказали ему подождать до лучших времен.

Теперь он работал на уазике, возил инженера по сельским магазинам.

Этот усатый хмырь чинил кондиционеры и холодильники. Ну и фрукт же он был. Вечно наезжал на Колю, когда тот доставал последнюю радость в жизни – сигарету.

Видите ли, у него одежда воняет. А трусы у него не воняют? Говнюк!

Коля ненавидел его. Но ничего не мог поделать. Работа есть работа.

Ткач больше не предлагал ему халтуру, хотя Коля у него пару раз выспрашивал. Но тот сделал вид, что и вовсе ни о каких доставках ничего не знает. Коля хотел было ему предъявить, что из-за него ему пришлось сделать кое-что плохое, но потом вовремя заткнул свой рот. Не хватало еще и этого.

Ткач запросто мог его сдать. Долбаный лысый хрен. Коля и так натерпелся кошмаров.

Сначала он думал, что и вовсе сойдет с ума.

Сколько он пережил бессонных ночей? Сколько часов совесть грызла его? Он даже скинул пару десятков килограмм. На него теперь было страшно смотреть. Не мужик, а шпага какая-то. Штаны стали велики, а купить новые он не мог. Все футболки висели на нем, как паруса, того и гляди надует ветром и унесет.

Коля все два года держал рот на замке. Никто ничего не знал. Он проглатывал все мысли, которые возвращали его в тот далекий день. Он давил любое желание поделиться с кем-либо, даже когда был пьян. Он старался забыть этот эпизод, будто его и не было. Что прошло, то прошло. Прошлое как говно – если засохло, то лучше его не ворошить.

После того страшного дня Коля все-таки предложил Натахе сделать аборт.

Он долго думал и решил, что не сможет искупить свою вину, если позволит родиться ребенку, а тот потом сдохнет с голода. И теперь по прошествии двух лет он был рад своему выбору, ведь денег стало еще меньше. Работы почти не было. А развозы инженера приносили копейки. Все загибалось.

Надо было искать какую-то движуху.

Основная доля вины лежала на Натахе. Это она разрушила его семью. Она не просто позвонила его супруге, как он боялся. Нет. Она приехала. Заявилась собственной персоной, пока он был на работе, к нему домой, привезла его трусы, бросила Колиной жене прямо в лицо. Смеялась, истерила. Но ребенка она не убила, не пошла на аборт. Оставила себе.

Коля тогда сказал жене, что, скорее всего, это даже не его ребенок.

Но дырявые Колины трусы жена простить не смогла. Она не ушла от него. Она его выгнала на улицу. И подала в суд.

Теперь приходилось платить алименты. Ловко вывернулась. Завела себе мужика, и теперь его Володька и Сашка ели жрачку со стола какого-то хмыря.

Как-то раз Коля взял пивка, залился как следует и пошел разбираться с этим кентом.

И что вышло?

Вышло так, что кент оказался кандидатом в мастера по боксу. Он Колю спустил со второго этажа его бывшей квартиры, затем вывел во двор и объяснил на пальцах, а точнее на кулаках, что Коле нечего больше там ловить.

Коля пытался воздействовать на сына. Но и тут вышел промах. Сегодня они с Володькой виделись, Коля забрал его после работы, они сидели на скамейке и разговаривали. Коля курил, и сын попросил у него сигарету. Коля ему тут же влепил. Тот схватился за ухо, но не заревел. Просто посмотрел на отца со злостью. А потом сообщил ему, что дядя Валера хороший мужик, водит их в кино, покупает мороженое и поп-корн. Возит за город по выходным. И даже купил ему бумеранг.

Коля с удовольствием бы засунул этот бумеранг сыну в задницу, но тот его с собой не взял. Видимо, предусмотрел. Коля отправил Володьку домой, не сказав на прощание даже «пока».

Все его бросили. Сашка, дочурка, так вообще не хотела видеться с ним. Отказалась. Как и его бывшая жена.

Колю не радовала такая ситуация. Но что он мог сделать? Только отомстить Натахе.

Он не понимал, почему она так поступила. Он же предлагал ей деньги на аборт! Предлагал же? А она давай о каких-то биологических часах ему зачесывать, о своем здоровье. Да о каком она здоровье говорила вообще? У нее этого здоровья полная жопа! Она вон быка побороть могла. У нее здоровья на всю деревню хватило бы. Ну сделала бы себе мелкого с кем-нибудь другим. Коля же ей все объяснил. А она, дура, так и не поняла ни черта.

Пришлось ей двинуть разок.

Но он ведь не со всей силы. И не в живот. Хотя, может, стоило в живот. Чтобы сразу всех детей выбить из нее. Эх, не догадался сразу.

Сразу нет, зато потом это пришло ему на ум. И Коля, после того как Володька убежал домой, держась за опухшее ухо, поехал к Натахе. Взял еще пива, сел в рабочий уазик и покатил.

Интересно, сколько сейчас мелкому? Или это была девочка? Он не знал. Наверное, год, даже чуть больше. Так-то уже два года прошло с того дня, когда…

Когда он ехал по этой же самой дороге, груженный хламом под завязку.

Черт бы их всех побрал. И этого Ткача, и того беззубого, которого весной придавило на хлебозаводе трубой, аж кишки через рот вылезли, как у раздавленного жука.

Черт бы побрал всех. И ту тупую бабу, которая выбежала под его колеса. Они все виноваты.

Все.

Но он им всем покажет.

И Володьке, который плюнул ему в лицо! Родному отцу! Сказав, что тот хмырь лучше его! Да он свою сперму жертвовал ради этого говнюка. Да он ради него столько лет спину гнул.

А эта дура Сашка еще хуже. Она вообще от него отказалась. Да насрать на жену, но дети! Это уже ни в какие ворота. Он всем им покажет. И начнет, конечно, с Натахи.

Коля глотнул из банки. Закурил.

Была ночь. Теплая, но тучи затянули небо и скрыли звезды.

Это вроде как раз то самое место, где…

На дороге кто-то голосовал. Похоже, девушка.

Опа! И что это за чика стоит ночью где-то в чигирях и голосует? Никак со своим дружком поссорилась, а? И он выкинул ее тут, небось еще втер разок для проформы. Или, может, она сама сбежала от него. Мне кажется, что женщина после ссоры со своим парнем бывает часто зла на него настолько, что готова на всякие гадости, и на месть в том числе. Эх, а я уже сколько не трахался? Да как раз с того дня, когда оставил того парнишку в лесу. Да. Как раз.

Авось она и даст мне. Если пивком угощу. А у меня еще есть. Может, отблагодарит минетиком за то, что подкину ее.

Коля включил сигнал поворота и начал притормаживать. Девушка у дороги заметила, что он останавливается, и опустила голосующую руку. Она побежала к кабине. Ручка на двери задергалась.

– Пустите, – послышался крик с улицы.

– Сейчас, милая, в этой колымаге все на ладан дышит, – сказал Коля.

Он дернул ручку и открыл дверь. Показалось приятное лицо девушки.

– Спасибо, – сказал она, забираясь в кабину.

– Вижу, замерзла. Губы синие.

– Ага. Есть немного.

– Давно стоишь? – спросил он.

– Давно, – сказала она, – давно я вас ждала…

Она захлопнула дверь.

Коля посмотрел в боковое зеркало. Никого. Он включил поворотник и сказал:

– Ну вот я и приехал, милая. Увезу тебя в тепло. Пристегиваться не обязательно. У меня тут и ремней-то нет. А тебе ку…

Когда он повернулся к ней, то слова выдуло из головы пронзительным леденящим ветром. Холод сковал все нервы, сухожилия и закрался в легкие. Крик застыл на губах.

Приятное лицо девушки, которое так пришлось по душе Коле, могло бы ему о многом сказать, если бы он потрудился два года назад отыскать отрезанную голову Кати. Но он не сделал этого. Тем не менее он все равно узнал ее. Нет, не по лицу – теперь у девушки не было лица.

Впрочем, и головы у нее тоже не было.

23.12.2018

Таксист

Вечер

Водитель остановился у подъезда и ткнул пальцем в кнопку «Ожидание». Навигатор утверждал, что он на месте.

«Ну вот и первый заказ. Надеюсь, все пройдет нормально. Не то что в службе доставки. Сейчас должно быть проще. Возить еду слишком напряжно. Люди начинают нервничать, когда опаздываешь с заказом. От голода все нервничают. Даже самые адекватные становятся безумцами, что уж говорить о неадекватных. Вспомни хотя бы маму».

Он первым делом подумал о ней. О ком же еще? Когда она была голодна, то все львы прятались в кустах. Как же она кричала! Будто умирающая корова. И ругалась, много ругалась.

«Если бы в те дни у меня был миллион, я бы купил огромный бутерброд, размером с дыню, и сунул его ей в рот, чтоб она подавилась».

Из подъезда вышла девушка. В черном платье, не достающем даже до колен, оно прикрывало только ее нижнее белье.

Таксист уставился на длинные мощные ноги. Она, наверное, бегун или фитнес-тренер. Таких ног не бывает у бухгалтерш или кассирш в почтовых отделениях.

Девушка подергала ручку задней двери. Та не открылась. Опять заело.

Он дотянулся и открыл изнутри.

Она села сзади с правой стороны.

– Да, я уже выезжаю. – Девушка говорила по телефону. Белый кирпич кое-как умещался в ее руке. На пальцах блестели два золотых кольца, но на безымянном – пусто. – Наконец-то, ага, два часа ждала, блин, а приехала какая-то развалюха, да еще и двери не открываются… ага… да взяла, конечно, как тут забудешь, я сто раз перепроверила все, пока ждала машину… да какой-то парень, не знаю…

Он слушал ее разговор и выезжал из двора.

Навигатор построил маршрут. Ехать тридцать минут. Ночью, без пробок.

Конечная цель находилась в новом районе, где темные высотки, не заселенные людьми, перемежались низкими деревянными домами. Старые дома постепенно сносили и вместо них возводили современные консервные банки, которые потом набивались шпротами.

Миша никогда не был в той части города. Когда его принимали в такси, он сказал, что знает город как свои пять пальцев. Он, конечно же, соврал. Он не знал города и путался в его кварталах, как муха в стеклянном лабиринте.

Права на вождение он получил в восемнадцать лет. Мать отправила его учиться, чтобы он потом возил ее по больницам и кондитерским магазинам. Но в итоге она почти не давала ему садиться за руль, хотя всегда брала его с собой как личного помощника. Он помогал ей отстаивать очереди в регистратуре, он помогал ей тащить пакеты с булками, выходить из машины или садиться в нее, он поддерживал ее под руку, когда она поднималась по лестнице в больнице, если лифт не работал.

«Вечно таскала меня с собой, вместо того чтобы отправить на работу. Вот теперь приходится работать где попало. А я ведь хотел быть автомехаником, даже пытался в колледж поступить, но она сказала, что в колледжах дети только колются героином и курят траву, а если ты девочка, то еще и трахаешься напропалую. И что? Мальчики не трахаются, а девочки трахаются? Видимо, девочки развлекаются друг с другом. Без мальчиков».

Он хихикнул. Воспоминания о матери всегда напоминали сериал «Безумство и бредни старой мамаши».

Девушка с подозрением посмотрела на водителя. Странный парень. Едет, улыбается, пялится на нее в зеркало и слушает, о чем она говорит со своей подругой.

– Вы не могли бы сделать радио погромче? – спросила она.

– Оно не работает, – сказал Миша.

– Тогда заткните уши, нечего тут слушать, о чем мы говорим.

– Но если я заткну их, то чем мне держать руль? – спросил он и улыбнулся. Он предположил, что она так шутит.

Но девушка возмущенно хмурилась в зеркало заднего вида, надув губы, и он понял, что ошибся на ее счет.

– Извините, но я ничего не могу сделать, – сказал он, – можете пока не говорить по телефону, если я вас смущаю.

– Я сама знаю, что могу, – сказала девушка, – без тебя разберусь… Алло, да, мудак какой-то. Сидит слушает нас. Ну и хрен с ним, пусть слушает… Ага… я тоже так думаю… ха-ха-ха, ну ты скажешь тоже.

«Надо мной смеются? Наверняка. Как одноклассницы и вообще все девочки в школе. Почти все, кроме Маши. А остальные поглядывали на меня, шептались и хихикали. Как же я их ненавидел».

Миша не заметил, как стал давить ногой на газ все сильнее. Глаза забегали по дороге, будто искали цель. Руки вцепились в руль клешнями и пытались перекусить его на две части. Скорость выросла до семидесяти. Потом до восьмидесяти. Хотя ограничитель предупредил его, что впереди опасный участок и он должен следить за спидометром.

– Мы куда-то торопимся? – спросила девушка. – Я пока не собираюсь на тот свет. А тебе че, жить не хочется? Сбавь скорость, а?

Он посмотрел на спидометр и удивился. И правда, что-то он разогнался. Он отпустил газ и стал рывками давить на тормоз.

– Извините, – сказал он.

– Дебил.

Миша обиженно уставился на дорогу. Навигатор велел повернуть направо. Миша повернул, не обратив внимания на знак.

Он опасался смотреть в зеркало. А вдруг она предъявит ему, что он пялится на нее?

Повезло ему с первым клиентом.

Девушка такая красивая, но грязная в душе.

Интересно, грязнее ли она, чем его мать? Он бы посмотрел на ту, которая переплюнула бы его мать в словечках. Уж его мамаша любила грязное острое словцо. Ох, как же она любила мат. А не принимала ли она участие в составлении словаря русского мата? Наверняка принимала, только заочное, была поставщиком дури для литераторов.

Миша хотел хохотнуть, но вспомнил, что сзади сидит девушка с длинными ногами в черных туфлях на каблуках.

Она продолжала трепаться по дорогому телефону. Рассказывала своей подруге про своего идиота-бойфренда, который постоянно возмущался из-за пустяков и вел себя как типичный болван.

– Все мужики – идиоты.

«Вот и мамаша моя так же говорила, пока…»

Миша увидел поворот, хотя навигатор вел его вперед. Впереди не было дороги. Там стоял железный щит, а за ним бетонное заграждение.

«Ладно, объеду его».

Он выкрутил руль. Машина повернула направо. Навигатор перестроил маршрут.

Перед первым заказом Миша отключил у навигатора звук. Его раздражало, когда какая-то незнакомая тетка указывала ему, куда он должен ехать: «Поверните направо, поверните налево. Налево, я сказала, налево! Ты что, глухой? Ты идиот? Мать твою, поверни налево».

– Отвали! Отвали от меня! – он кричал от раздражения, когда навигаторная девка достала его. Он остановился на обочине и стал искать в настройках, как убрать этот мерзкий голос. А она все щебетала:

– Ты не туда поехал, кретин, ты не туда свернул, пустая башка. Тебе в другую сторону. Ты что, идиот? Надо было маму слушать, сейчас бы не работал таксистом, не развозил бы мерзких людей, которые тебя ненавидят и смеются над тобой.

Он выключил голос, и наступила приятная тишина. Но ведь она была права в какой-то степени. Может, и правда стоило послушать маму?

Конечно, может, и стоило, но сейчас-то что? Она мертва. Все. Прошлого не вернуть.

«Что с возу упало, то пропало», – говорила его мамаша.

Он думал в ответ, боясь произнести это вслух: «Баба с возу – кобыле легче».

Наконец-то баба грохнулась с возу. Теперь кобыла была сама по себе.

Правда, легче ему не стало. У этой бабы на возу была пенсия, большая пенсия, и у нее был счет в банке. У нее была куча денег. И она, вся эта куча, канула в небытие.

С наследством возникли проблемы. Юрист показал Мише эту бумажку и сказал, что в имени его матери стоит опечатка.

Одна долбаная опечатка!

Эта бумажка уже не имела силы. Потому что под подписью стояло другое имя. Вместо Анна Валентиновна – Инна Валентиновна!

Инна!

Старая дева в свои шестьдесят пять лет выглядела на сто пятьдесят. И она знала, что зрение у нее ни к черту. Ну почему она не перепроверила эту бумагу сто раз? А может, она просила юриста, но тот этого не сделал. Все они такие, эти долбаные юристы. А может быть…

Может быть, мамаша специально так поступила с ним? Может, она не хотела, чтобы деньги достались ему, неучу, лентяю, глупому дуболому, как она его называла?

– А мы правильно едем? – спросила девушка.

Но ему послышалось: «Эй, придурок, ты уверен, что правильно выбрал путь? Посмотри, идиот, ты везешь меня не туда! Да ты и сам это видишь».

Он поморщился. Он, конечно, понимал, что ничего такого девушка не говорила.

– Да, верно, навигатор ведет нас этим путем.

– Академическая, 23, так у вас указано?

– Да, именно этот адрес.

– Ага… Да, я здесь, – она вернулась к телефонному разговору и обсуждению дуры Аньки, которая вчера узнала, что ее муж ей изменяет. – Но эта овца простила его. Представляешь? Простила кобеля, а я бы своему яйца оторвала! Оторвала бы и смыла бы в унитаз.

Миша пожалел, что не починил магнитолу. Она сломалась еще при маме, но он предполагал, что отсутствие музыки никак ему не помешает. Он не думал, что разговоры других людей будут его напрягать. Он думал, что после мамкиных речей будет рад любому разговору. Но он ошибся.

«Где-то я ее видел. Очень знакомое лицо».

Он позволил себе взглянуть в зеркало заднего вида и заметил, что она пристально смотрит на него. Он тут же отвернулся и стал поглядывать в боковые зеркала. Пытался сделать вид, что просто осматривает дорогу позади, не обгоняет ли кто-нибудь.

Вокруг не было ни одной машины. Ночь выдалась тихая и спокойная.

И куда только эта девочка поехала в таком наряде среди ночи? Наверняка на вечеринку.

Все парни и девчонки его возраста в это время тусовались, пили пиво, трахались, а он ездил по городу на старой «Нексии» и пытался заработать бабла на услуги юриста, который помог бы ему получить наследство.

Лицо девушки никак не уходило у него из головы. Он точно знал, что видел ее раньше. Длинные черные волосы, пышная грудь, длинные ноги. Уже минут десять как у него стоял колом, и Миша боялся, как бы девушка не заметила. Если увидит, то наверняка скажет своей подруге, а та расскажет своим друзьям, кто там у них на вечеринке, они все выйдут ее встречать и будут смеяться над ним, будут тыкать пальцем, снимать на телефон, кричать, что он извращенец и девственник.

«Кажется, вспомнил, она же… Она… Порноактриса?»

Да, она самая.

Он смотрел ролик с ее участием пару лет назад, когда только подключил Интернет и исследовал Сеть. Он никогда не занимался сексом, и его дико интересовал этот вопрос.

Он еле дождался ночи, когда мамка захрапит, чтобы встать с кровати, включить компьютер и поискать сайты с порно. Тогда он наткнулся на видео с русской красавицей, как гласило название, которую лишают девственности. Это точно была она.

Он хотел еще раз взглянуть в зеркало, но решил, что надо бы выждать несколько минут. А то она подумает, что он пялится на нее.

– Ладно, давай, я перезвоню, а то у меня батарейка садится… да, взяла зарядку, она всегда со мной… поки-поки.

Она убрала телефон в сумочку, и в салоне повисла непривычная тишина, нарушаемая шумом колес.

Впереди неожиданно выросла бетонная стена.

Тупик.

Миша затормозил так резко, что девушка сзади закричала:

– Эй, ты, полегче. Не дрова везешь!

Он взглянул в зеркало и увидел ее недовольное лицо.

– Эй, придурок, ты куда меня завез?

– Извините, просто навигатор…

– Какой, в жопу, навигатор? Навигатор тебе показывает в другую сторону.

Миша взглянул на экран. Он действительно показывал, что ему нужно развернуться. Но как так? Он же ехал точно по тому пути, который указывало устройство. Он делал все в точности, как говорил компьютер.

– Простите, я не виноват…

– А кто виноват? Я, что ли? Ты еще скажи, что это я виновата, что ты такой тупой.

– Извините, я сейчас выеду отсюда. Я правда…

– Давай уже, меня там ждут. Сколько можно-то? Наберут, блин, по объявлению…

– Пожалуйста, не грубите мне, – попросил он.

– А то что? – спросила она с вызовом. – Что ты сделаешь? Вытащишь меня из своей развалюхи и изнасилуешь?

– Нет, просто не…

– Не сможешь. Понял? Не сможешь! Потому что у меня есть кое-что поострее, чем то, что у тебя в штанах.

Она залезла в сумочку и достала оттуда это самое кое-что.

– Видел, козел, видел?

Она ткнула ему в лицо маленький баллончик.

– Читай. Перцовка, козел, перцовка. Вези меня, иначе я брызну тебе в харю, не успеешь даже руку в штаны засунуть. Понял? А то, я смотрю, у тебя уже в штанах напряженка. А ты, парень, похоже, и правда больной. Устроился в такси, чтобы девочек одиноких завозить вот в такие гаражи и трахать? Да? Ну, не на ту нарвался, парень, заводи свою шарманку и вези куда сказано.

– Только в машине не брызгайте, – сказал Миша, – я все сделаю. Все уже, едем, едем.

Он начал сдавать назад. И усердно крутил руль. Он вертел головой, но думал не о дороге. Думал о баллончике в руках сумасшедшей девки.

«Ну вот, надо же так. Хоть бы она с катушек не слетела и не брызнула в меня. А то в салоне так вонять будет, что мы уже никуда не уедем».

Тут что-то грохнуло сзади. Машина во что-то уткнулась. Миша нажал на тормоз и немного сдал вперед. Потом остановился.

– Черт, блин, черт.

– Ты что, кого-то сбил?

Девушка повернулась, пытаясь увидеть что-нибудь через заднее стекло. Баллончик с перцовкой она все еще держала направленным в водителя.

– Черт, черт! – Миша открыл дверь и выскочил на улицу.

Он только на прошлой неделе случайно зацепился бампером за бордюр. Бампер лопнул, как воздушный шарик. Мастер в автосервисе сказал, что новый бампер будет стоить пять косарей, а еще на покраску семь косарей, и надо еще заплатить за работу.

Миша схватился за голову. Долбаный бампер, долбаный бордюр, а столько проблем! Да ему придется месяц работать, чтобы только бампер починить. И вот теперь он еще задом въехал куда-то.

Он обежал машину и увидел маленький металлический столбик, торчащий из земли. В него он и въехал. Но бампер не лопнул. Он сработал как пружина. Правда, краска отвалилась. Но это ерунда, ничего страшного.

Миша прыгнул обратно в машину и стал разворачиваться, стараясь не наехать на очередной столбик.

– Что там, ты сбил кого-то? – спросила она.

– Нет, наехал на столбик оградительный.

– Ну-ка, погоди, – сказала она, – я тебе не верю. У тебя лицо испуганное и подозрительное. Наверняка ты кого-то сбил.

– Вы что, издеваетесь?

– Останови машину!

Он затормозил.

– Я сама посмотрю.

От удивления у Миши глаза полезли на лоб. Он не верил в то, что это происходит. Как она может такое говорить? Да если бы он сбил кого-то, разве он стал бы это замалчивать? Он бы уже несся на всех парах в больницу. Нет, он не стал бы это скрывать. Или…

Или стал бы? А если бы он и правда сбил кого-нибудь насмерть? Стал бы он говорить ей? Или что?

Девушка дернула ручку двери, еще раз. С третьего раза у нее получилось открыть.

– Ну и развалюха, – сказала она и вышла на улицу.

– Сама ты развалюха, – сказал Миша, но понимал, что она не развалюха. Она очень даже спортивная и сочная девушка. Иметь такую наверняка удовольствие. Он не знал. В своей жизни он имел только проблемы с мамой и свою руку.

Он вышел за ней следом.

– Вот видите, я никого не сбил. – сказал он девушке. Она посмотрела на бампер, на столбик, вкопанный в землю, а потом на него.

– Вижу, не слепая. Вези меня куда надо, да поскорее. Мне уже начинает надоедать эта поездка.

Он сел за руль, а она снова попыталась открыть дверь. Но та не поддавалась.

– Открой мне уже, а! – закричала она. – Я че, тут должна до утра мерзнуть на улице?

Миша снова открыл ей дверь.

Она села. Недовольная, запыхавшаяся от гнева. Ее грудь так вздымалась, что Миша невольно представил эту грудь обнаженной, придавленной его хилым телом.

Он прогнал мысли прочь и снова сдал назад, на этот раз без разворота, чтобы не наткнуться на очередной столбик. Вскоре он нашел удобное место. Он развернул машину и продолжил путь. Миша взглянул в зеркало. Скулы девушки напряглись, будто она пыталась раскусить твердый орех.

Теперь он был уверен на сто процентов, что смотрел ролик с ее участием. Он бы взял у нее автограф, ведь этот ролик стал первым в его жизни полноценным половым актом. До этого ему приходилось пользоваться только своей фантазией. Но видео намного круче.

Навигатор приказал повернуть налево. Он свернул. Еще один тупик.

– Ты что, издеваешься? – завопила она.

– Блин, да что такое! – Миша ударил по рулю и сдал назад.

– Слушай, ты, тормози. Тормози, я сказала.

Он послушно нажал тормоз.

– Я звоню оператору, – сказала она, – попрошу тебя сменить. Я вижу, ты, парень, совсем неадекватен. Возишь меня по каким-то дворам, не можешь довезти нормально. Ты реально какой-то умственно отсталый. Тебе бы в больничку обратиться.

Она открыла дверь и вышла на улицу.

«Они же меня с работы выгонят. Я даже первого клиента не довез. Первого!»

Миша захохотал.

Вот это попал. Ведь ему нечем платить за квартиру, ему не на что купить бензин и еду. Ему не на что оплачивать сотовый. Ведь он не от лучшей жизни пошел работать в такси. Он уже месяца три искал работу. Да, он немного заработал курьером пиццы, но ему хватило только на пару недель. И он жрал только макароны и дешевый фарш, в составе которого наверняка были не только свиньи и коровы, но еще и бродячие кошки и собаки. А может, там вовсе не было ни свинины, ни говядины.

– Черт, вот зараза, – он выскочил из машины. Девушка держала телефон у уха. Другой рукой сжимала перцовку.

– Не звоните, пожалуйста, – попросил он, – не звоните.

– Почему это?

– Я довезу вас, дайте мне еще один шанс. Этот долбаный навигатор. Я же не виноват. Я ехал строго по навигатору. Я не знаю, что с ним. Может, вы мне покажете дорогу, а я довезу вас? Бесплатно.

– Ха, бесплатно. Ты не довезешь меня, даже если я буду платить тебе по слитку золота за каждую сэкономленную минуту. Ты же идиот!

Он начал злиться. Почему она не хочет ему помочь? Почему она такая вредная? Он думал, что все вредины вымерли вместе с его мамашей.

– Пожалуйста, я потеряю работу.

– Найдешь другую, только я тебя прошу, не иди в такси. Я бы не хотела снова напороться… Алло.

Миша сам не понял, как так получилось, но он прыгнул вперед, вцепился в ее телефон и выхватил его. Он хотел сбросить вызов и попытаться еще раз уговорить ее. Он хотел предложить ей бесплатные поездки. Три, нет, пять!

Но не успел.

Она брызнула ему в лицо перцовкой.

Он заорал и начал извиваться, как лезвия миксера. Он выронил телефон, и тот брякнулся на бетонную плиту, которыми была выложена дорога около строительной площадки. Вокруг была только пыль, какие-то гаражи. Никаких домов, только пустые глазницы недостроенного то ли ангара, то ли барака.

Миша танцевал – впервые в жизни. Он вытирал лицо рукавами. Глаза щипало, хотя перцовка попала только в щеку. Стадо маленьких крабов забралось на его голову и щипало его своими клешнями.

Он орал, но не так громко, как брюнетка. Ее телефон получил почти смертельную травму. Экран треснул. Она схватила его, визжа от ярости:

– Ты идиот! Он стоит шестьдесят тысяч, шестьдесят! Ты должен мне новый айфон!

Как только эти слова долетели до ушей Миши, его ударило током. Он на секунду забыл о ядовитой перцовке, которая прожигала его лицо.

Она сказала – шестьдесят? Шестьдесят тысяч? Да кто покупает себе такие телефоны? Зачем? Зачем такой телефон, если после первого падения он превращается в совершенно бесполезное дерьмо?

Эта мысль проскочила в его голове за долю секунды, а потом он вернулся к своей боли.

Он бросился на ощупь к машине, вытянув руку вперед, чтобы ни обо что не удариться. Он бежал с закрытыми глазами.

Где-то в его машине были влажные салфетки. Они точно были. Но он потратил последнюю влажную салфетку, когда наводил чистоту в салоне, перед первым клиентом. У него были и другие тряпки.

Он наткнулся на что-то мягкое рукой. Что-то хрустнуло. Девушка закричала еще сильнее.

Он попал ей в нос.

Она пыталась разблокировать свой телефон, который больше не реагировал на ее нежные пальцы, и не увидела, как Миша стремглав несся на нее, вытянув руку вперед. Он свернул ее нос набок. Хруст отдался в голове девушки громче, чем ядерный взрыв. Она схватилась за нос и заорала:

– Ты сломал мне нос! Ты сломал мне но-о-о-ос!

У нее потекла кровь. По подбородку. По шее. Стала стекать в зону декольте.

– Ты сломал мне его, ты…

Она увидела, что кровь попала на платье, и начала истерично визжать:

– Я засужу тебя, ты пойдешь в тюрьму, за нападение, попытку изнасиловать. Ты будешь работать в тюрьме, платить мне компенсацию за телефон, за операцию! Мне теперь придется делать операцию!

Миша пытался открыть дверь своего авто.

Да, он сломал ей нос. Он слышал хруст. А еще он сломал ей телефон за шестьдесят тысяч и завез ее куда-то в гаражи. Но он ведь не специально. Не он программировал навигатор, не он ослеплял себя перцовкой. Хорошо, он виноват, что телефон сломался, хорошо, он согласен заплатить эти долбаные шестьдесят тысяч. Хоть у него их и не было. Пока не было. Ладно, пусть будет кредит. Пусть у него будут вычитать из зарплаты, если, конечно, она у него будет. Но он не специально сломал ей нос. В этом она не сможет его обвинить.

Сможет! Сможет, – услышал он голос мамаши, – попал ты! А я что тебе говорила? Все они чертовы шлюхи, все они такие!

Она заговорила снова. Сколько она молчала? Месяц? Два? Он уж думал, что она заткнулась навсегда.

Миша нашел ручку и открыл дверь. Он стонал от боли и шарился в двери. Он нащупал тряпку и стал вытирать лицо от перцовки. Ему стало полегче, но как же хотелось умыться! Сухая тряпка не поможет ему до конца избавиться от этой жгучей вони.

Он тер свое лицо, а девушка сзади кричала. Кричала и ревела.

– Дай мне свой долбаный телефон! Я вызову полицию! Я вызову полицию, ты меня понял? Они прижмут твою жопу, подонок.

Кровь текла по ее лицу, по ее шее и груди. Девушка гладила свой нос, свернутый набок. Немного, но если присмотреться вблизи, то заметно.

Мишу больше беспокоило его собственное лицо.

Он обтер его грязной тряпкой, которая воняла машинным маслом. Этой тряпкой он вытирал щуп, когда проверял уровень в двигателе. Этому приему много лет назад научил его дядя Володя – добрый сосед, который, конечно же, не ладил с его матерью. Он подсказывал ему, как надо обходиться с машиной. Пару раз спасал Мишу, когда тот забывал выключить фары, и у машины садился аккумулятор. Дядя Володя научил его менять лампы в фарах и свечи. Хороший мужик. И Миша следовал всем его указаниям.

Миша вытер лицо и открыл глаза. Стало полегче. Но все равно глаза щипало.

Он сел в машину и захлопнул дверь. Она заметила, что он собирается уехать и оставить ее одну в неизвестном месте, да еще и со сломанным телефоном. Она дернула ручку двери, но та не открылась.

«Вот тупая, даже со второго раза она не запомнила, что у моей развалюхи проблемы с той дверью».

Миша включил заднюю передачу. Он хотел уехать. Потом он позвонит диспетчеру и откажется от заказа. Скажет, где оставил эту истеричку, и уволится. Да, она подаст на него в суд. Но ничего не докажет.

Удар. Машина что-то сбила.

«Опять? Навтыкали тут свои долбаные столбики».

Он посмотрел в зеркало заднего вида и в боковые зеркала. А куда делась эта дура? И почему она больше не орет?

Миша огляделся.

А когда она не смогла открыть дверь, не побежала ли она к другой двери? И не побежала ли она сзади машины?

«Черт, неужели…»

Он открыл дверь и медленно подошел к багажнику.

Она лежала на земле лицом вниз. Из головы текла кровь. Он сбил ее. Она упала на бетонную плиту и ударилась лбом. Руки были расставлены в стороны, будто она делала растяжку. Телефон лежал в двух метрах. Он звонил. На экране светилась фотка блондинки с яркими губами.

Губы шлюхи! – кричал голос матери. – Губы шлюхи!

– Да, мама, губы шлюхи, – простонал Миша и схватился за голову.

Ты убил ее.

Он присел рядом и попытался нащупать пульс на руке. Но он понятия не имел, где там этот долбаный пульс и как он нащупывается. Он ничего не почувствовал. Означало ли это, что она мертва? Он не был уверен. Ему казалось, что самый надежный фактор проверки – это отсутствие сердцебиения и дыхания.

Он обошел лежащую девушку с другой стороны и снова присел.

– Эй, – позвал он, – ты в порядке? Ты живая?

Ночь замерла, наблюдая эту сцену. Сверчки притихли.

– Ты живая? – заорал он. – Не шути так! Не шути!

Она продолжала шутить. Долбаная шутница.

Она не притворяется, сынок, она сдохла. Но ты не переживай. Так этой стерве и надо. Так ее! Она получила по заслугам за то, что обижала моего мальчика.

– Нет! Нет! – заорал Миша. – Черт! Да что же это такое?

Он приподнял ее голову двумя руками. Ее лоб сочился кровью и еще чем-то более вязким. Бетон был красным.

– Мамочки, – простонал он.

Миша отпустил ее голову, и она шмякнулась о бетон. Парень вскочил и отбежал подальше от этого места. Он закрыл лицо руками и смотрел в темноту.

«Что же теперь делать?»

Утопи ее в болоте!

«Они найдут меня. Найдут!»

Не найдут, если все сделаешь так, как я скажу. Уж поверь мне, мне же не впервой.

«Они найдут меня, ведь полиция всегда находит убийц».

Почти всегда. Ты прекрасно это знаешь. В реальности раскрываемость убийств не превышает половину случаев. А ты можешь остаться в той половине нераскрытых дел, если поторопишься. Ты понял?

«Нет. Да. Но… Как мне быть? Ведь оператор знает, что я повез эту овцу, все это знают. И та девка, с которой она болтала по телефону».

Это все фигня. Мы сделаем все правильно, и ты выберешься. Ты сделаешь все так, как я скажу. Понял? И я обещаю, что все будет в порядке. Усек?

«Ты обещаешь?»

Да, обещаю.

«Мама, ты снова выручаешь меня».

Да, выручаю, и это несмотря на то, что ты очень плохой сын. Ты это понимаешь?

«Да, мама, понимаю».

Скажи это.

«Я очень плохой сын».

Извинись! Извинись перед матерью!

«Мама, прости меня».

Хорошо, сынок, а теперь убери свои чертовы руки от своих глаз. Убери, ты же не ссыкун. И посмотри на эту шлюху. Посмотри.

Он убрал руки. Девушка лежала под машиной. Крови стало больше.

Можешь воспользоваться ею, пока она еще теплая. Понимаешь? Успевай. Только обязательно надень резинку. Нам не нужны лишние доказательства.

«Я не хочу».

Так и думала, что ты девственник и импотент. А может, ты еще и гей вдобавок?

«Нет, я не гей».

Это хорошо, хоть с этим у тебя в порядке. Ладно, нечего стоять и пялиться на нее, как на обезьяну в зоопарке. Клади ее в багажник и езжай по навигатору к тому месту, куда ты должен ее отвезти.

«Но зачем? Там же наверняка ее ждут».

Ты забыл, что у тебя заказ? Ты че, думаешь, если ты сейчас развернешься и поедешь к дому, то оператор подумает – ну и ладно, просто парень устал, а девка сама дойдет остаток пути? Если ты так и подумал, то ты круглый идиот. Тащи свою жопу к мертвой девке и кидай ее в багажник. Быстрее! А то я чую, что скоро здесь появится кто-то еще. По закону подлости.

«Я понял, понял».

Миша подошел к жгучей, но уже остывающей брюнетке и начал примеряться, как лучше ее вытащить из-под машины. Он потянул сначала за руки, потом за плечи.

А куда ты ее положишь? Ты багажник-то открой.

«А, да, прости».

Миша подошел к кабине и вытащил ключи из замка зажигания. Машина заглохла. Он вернулся к багажнику. Воткнул ключ в замок, но повернуть не смог.

Ты что, до сих пор не починил его?

«Я забыл, что он сломан».

Черт возьми, я сто раз тебе говорила, дубина, что багажник не работает.

«Блин, ну забыл я, забыл!»

Конечно, ты забыл! Ты думаешь только о всяких шалавах. В голове дерьмо! И что, тебе до этого момента не нужен был багажник?

«Да не особо. И что теперь делать?»

Ладно, я скажу, что делать. Кидай эту шалаву на заднее сиденье. Усади так, будто она спит. И вытри ей лицо, а то вся рожа в крови. Понял?

«Да, понял».

Он открыл заднюю дверь – ту, которая не заедала, со стороны водителя. Он вытащил девку из-под машины, таща ее за руки. Платье порвалось, когда он ее протащил по бетонной плите. Оно было в грязи и крови. За девушкой тянулся красный след. Миша кое-как затолкал ее на заднее сиденье. Он испачкал дверь в крови и замарался сам. Миша пошел за тряпкой, оставив дверь открытой. Девушка вывалилась из салона. На этот раз череп хрустнул так громко, будто айсберг раскололся.

Миша обернулся и пришел в ужас.

«Черт, мама, посмотри на это».

Ничего страшного, сынок, ничего. Ей не больно. И хуже ей не станет. Пусть долбится своей извращенной головой о землю сколько хочет. Пусть долбится, ведь она это умеет. Ведь так? Это же она снималась в той порнухе?

«Не понимаю, о чем ты».

Все ты понимаешь, маленький рукоблуд, я все знаю. Я все знаю!

«Но откуда? Ты же… Ты же не могла залезть в мой компьютер».

А мне и не надо туда залезать. Не забывай, что я теперь живу у тебя в голове. Я знаю теперь все твои секреты. Все!

У Миши внутри похолодело.

Да-да, и про это я тоже знаю.

В его голове раздался хохот. Хохот старой, умирающей от рака женщины. Знакомый с раннего детства. Она всегда смеялась как сумасшедшая старуха. Миша думал, что этот хохот вовсе не ее. Она украла его у какого-то демона. Он представлял, как она превращается в крылатое рогатое существо, у которого вместо глаз бездонные дыры, а вместо кожи – черная сажа. Она взлетала под потолок и хлопала перепончатыми крыльями. И хохотала.

Действуй, быстрее!

Миша бросился поднимать труп девушки. Он затолкал ее обратно в салон и захлопнул дверь. Обежал машину и попытался открыть другую пассажирскую дверь. Но ручка, долбаная ручка заклинила.

Ты и сам забыл про это.

«Да, я забыл. Но я просто разнервничался».

Не надо мне рассказывать, я все понимаю. Ты забыл, потому что ты болван. Ты вечно все забываешь. То из мамкиного судна забыл выкинуть, то забыл принести воды. А я все терпела и ни слова тебе не говорила.

– Не говорила? Не говорила?! – взвился он. – Да ты… да ты…

Что я? Давай, скажи, обидь свою мертвую мамку, давай. И посмотрим, как ты будешь справляться с этим дерьмом в одиночку.

Но он промолчал. Даже мысленно он промолчал. Он проглотил это.

Вытирай ей харю, скорее.

Миша начал тереть лицо трупа той тряпкой, которой недавно убирал с лица перцовку. Тряпка воняла. Теперь и в салоне поднялся едкий запах.

Ничего, откроешь все двери и проветришь.

«Да, я понял. Проветрю».

Он старался. Вытирал брюнетке лицо. Но у нее была дыра во лбу, откуда снова текло. Только это была не кровь. Кровь остановилась, как и сердце. Это вываливались мозги.

«Неужели такой пролом глубокий? Неужели у человека такой хрупкий череп?»

О, сынок, ты даже еще не представляешь, как легко сломать человека. Моя бывшая подруга, Светкина мамаша, Ивановна, выдергивала волосы в носу. Представляешь? Обычные волосы в обычном носу. И занесла инфекцию. Она умерла через две недели. Из-за какого-то мелкого волоса, а тут девка долбанулась лбом о бетон два раза. Такого даже каменная голова не выдержит. Так что завязывай с полировкой ее головы, лучше уже не сделаешь, тем более, видишь какой синяк у нее, его же ты не сотрешь.

«Нет».

Но шею все-таки вытри. Чем меньше пятен, тем лучше. Давай скорее. Ах, сынок, куда ты смотришь? На ее сиськи? Что, хочешь потрогать?

«Никуда я не смотрю».

Он вытирал грязной тряпкой ее шею и оставлял маслянистые разводы. От напряжения у него чуть не свело челюсти, так сильно он их сжал.

Не смотрит он, как же. Ладно. Это в вашей природе. В вашей мужицкой природе. В конце концов, нам, женщинам, это только на руку. Можно управлять такими баранами, как вы. И я в этом случае не исключение. Твоего папку так и заарканила.

Миша хотел было подумать – ну и где он теперь, этот папка? Видимо, он так и вправду подумал, потому что мамаша в его голове ответила.

Там, где ему самое место. У черта на члене. Так, вытер? Теперь усади шлюшку, будто она спит. Мадам напилась на вечеринке и уснула у тебя в машине.

Он сделал.

Теперь заводи свою машину и езжай к месту назначения.

«Но я заблудился, мама. Заблудился. Тут какие-то долбаные гаражи, а этот навигатор…»

Ты не заблудился, ты просто идиот. Садись за баранку, я покажу дорогу.

«Хорошо. Спасибо, мама».

Спасибо еще говорит. На кой мне твое спасибо? Вот когда в аду встретимся, прихвати с собой грелку, тут бывает жутко холодно, тогда я тебе скажу спасибо.

«Хорошо».

Он пересел на свое место. На секунду он представил, что двигатель откажется заводиться. Ведь беда не приходит одна. Но не в этот раз. Мотор ожил в первого тычка.

Не бойся, сынок, все будет хорошо.

Он сдал назад, развернул машину и поехал по тому пути, которым попал в это место. На бетонной плите осталась лужа крови.

«А как же кровь?»

Дождем смоет.

«Ладно».

Он ехал обратно. Глаза еще щипало от перцовки. В салоне стояла вонь. Миша открыл окно. Ветер обдувал ему лицо. Стало полегче. Миша мог игнорировать навигатор, ведь тот молчал, а вот мамаша все время говорила. Теперь она указывала дорогу.

Видишь знак? Видишь, справа?

Он притормозил перед тем, как выехать на большую дорогу, и посмотрел. Знак «Тупик».

«И как я его раньше не заметил?»

Из-за этой тупой сучки. Но теперь она тебе не помешает. Езжай прямо. Прямо, и посматривай на спидометр, не хватало еще, чтобы ты получил штраф за превышение. И пристегнись.

«Ах да, прости».

Он пристегнулся ремнем и вырулил на дорогу. Ему навстречу проехала машина и на секунду ослепила его ксеноном. Миша прищурился. Не полицейские ли это?

Нет, не они.

Он разогнался до положенной скорости. Руки дрожали.

Успокойся, не нервничай, все нормально. Уже все позади.

«Нет, не все».

Осталась совсем мелочь. Надо только доехать до места, отказаться от следующего заказа, выключить этот долбаный прибор, следящий за тобой, и повернуть в сторону болота. Того самого, где ты утопил…

«Да, да, я понял».

Он прервал ее. А его мамаша не любила, когда ее прерывают. Она замолчала. Наверное, рассердилась, сидя в аду у диспетчерского пульта.

Миша старался не вспоминать о том случае, когда они с мамкой ходили на болото. А в те редкие моменты, когда память изгалялась над ним и все же показывала некоторые сцены, то он старался думать об этом эпизоде как о давнем кошмаре. Это был сон. В реальности этого не было.

Нет, это было. Просто ты тогда был мелкий ссыкун. А теперь ты взрослый мужик и вполне можешь пережить правду. А правда в том, что это было по-настоящему. Ничего с тобой не случится от знания, переживешь. Смотри на навигатор.

Он посмотрел.

Поворот.

Впереди показались огни. Наконец-то жилые дома.

Он не доехал всего каких-то пару километров. Десять минут, и он уже у места назначения. Навигатор показал, что он прибыл. Миша оказался в тихом дворе перед высоткой в двадцать этажей. Но не все квартиры были заселены. Свет горел только в двух-трех окнах.

Он нажал на кнопку «Итог» на навигаторе, и устройство выдало: «250 рублей». Это намного больше, чем начальная цена. Сказалось блуждание по заброшенным тупикам.

Ну и что, ты хотел так заработать денег? Вот так? Да ты на бензин потратил больше!

«А что мне оставалось делать, мама? Что? Ты не оставила мне ни копейки, а я ничего не умею. Ладно хоть машина осталась, и я вовремя отучился на права. Я не знал, что делать».

Что делать! Почему это ты не знал? Я вот смогла разбогатеть, а ты нет?

«И где все твои деньги?»

Где же еще? В банке, понятно же.

«Но они там и останутся, ты допустила ошибку, и теперь все деньги остались у банкиров».

Меня это не волнует. Я уже мертва. Тебе придется волноваться об этом самому. И похоже, ты не способен решить проблему. Маменькин сынок.

«Это ты виновата!»

А ну, заткни свою глотку, или ты забыл, о чем мы договорились?

Он хотел было возмутиться, но тут сзади что-то шлепнулось. Он повернулся. Девка упала на сиденье плашмя. Как будто улеглась на сон-час. Левая рука лежала на полу салона, она пыталась достать из-под сиденья закатившуюся мелочь.

Надо было пристегнуть ее. Она тебе сейчас все сиденье заляпает.

«Кто же пристегивается, когда садится сзади?»

Все. По закону положено.

«Я никогда не видел, чтобы сзади люди пристегивались».

Ну, не видел, и что из этого? А эту надо было пристегнуть. Она бы даже если бы и захотела, то сама б не смогла. Ты должен был думать об этом, а не мы с ней. Мы ведь мертвые, если ты не заметил.

«Ладно, извини, мама. Что я должен…»

И тут пассажирская дверь открылась. Миша вздрогнул и схватился за руль, как за страховочный канат. Он почувствовал, как под ним разверзлась пропасть и завопила: «Иди сюда! Я буду тебя жрать!»

– Вечер в хату, братан, докинешь до центра?

Это был молодой парень. Студент младших курсов. Или ученик выпускных классов. Но он уже брился. Лицо у него было гладкое. Белая наглаженная рубашка и сильный аромат туалетной воды выдали в нем опрятного и увлеченного своим внешним видом гуляку.

Пока Миша замешкался, справляясь с дрожью в ногах, парень сказал:

– Очень надо, братан! Таксу ждать полчаса, не меньше. Они сюда редко гоняют. Я заплачу, питик заплачу.

Скажи ему, чтобы шел в зад, скажи! Он все испортит.

– Нет, прости, я уже не работаю, последний заказ был, – сказал Миша.

«Хоть бы он не посмотрел на заднее сиденье. Мама, а что если? Что если он…»

В твоих интересах прогнать его. Так скажи ему, чтоб отвалил. Че ты мямлишь как корова?

– Так ты таксуешь? А сейчас куда? Домой? – спросил парень. Он оглядывал салон. Посмотрел на приборную панель.

– Ага. Да, домой. Прости, но мне надо…

– Так может, подкинешь тогда по пути? Я выйду где-нибудь, а то сюда таксисты долго добираются.

«Блин, да что он привязался».

– Ну, я…

Просто скажи ему, чтобы шел к черту, и…

– Братан, мне срочно надо… – сказал парень, и тут его взгляд скользнул к заднему сиденью. Миша это заметил, и его встряхнуло так, что желудок подскочил к горлу.

– Че, пьяная, что ли? – кивнул парень в сторону брюнетки.

Волосы встали дыбом. Миша открыл рот, и из него вышел беззвучный ответ.

Допрыгался. Он все понял. Теперь не дай ему уйти.

– Ага, – выдавил Миша, – подобрал… блин, на свою голову… всю дорогу блевала, а сейчас… вон, вырубилась.

Парень растянул губы в улыбке. Он не мог видеть кровь не темном платье девушки, лампа в салоне не работала.

– А ты ее случайно не… – он многозначительно кивнул в ее сторону, – ну, это… Смотри, какие ноги.

– Не-е-е, – отмахнулся Миша слишком наигранно, – видел бы ты, как ее тошнило, у тебя бы тоже не встал на нее.

Че ты с ним треплешься? Завязывай.

«Мама, я пытаюсь быть естественным».

Ты такой же естественный, как член у бабы.

– Ха, ну ты и фрукт, – сказал парень. – А если бы не блевала, то че, трахнул бы?

– Не, не стал бы. У меня есть девушка. Мне и ее хватает.

Ха, ну ты и плут. Девушку твою жрут черви уже с десяток лет.

«Отвали».

– Ну так че, братан, докинь, а? Я те две сотни подкину на бензу.

Скажи ему, пусть залезает в машину. Только на переднее сиденье.

«И что я буду с ним делать?»

Убей его. Возьми отвертку и воткни ему в шею. У тебя в бардачке есть отвертка.

«Мама! Нет!»

Да. Или он сдаст тебя в полицию. Посмотри, как он пялится на эту девку.

В этот момент по лицу парня проскочила какая-то тень. Улыбка провисла, как резинка в старых трусах. Его лицо переменилось. Он взглянул на Мишины руки, которые держали руль, как разъяренного быка. Парень поднял взгляд от рук к Мишиному лицу, а потом сделал то, от чего сердце таксиста ускорило бег.

Парень втянул носом воздух. Принюхался.

Сынок, ты законченный идиот, если считаешь, что этот пацан до сих пор ничего не понял. Он учуял перцовку и кровь. Да у тебя же все руки в крови! О чем ты думал!

Миша посмотрел на свои руки. В темноте кровь казалась черной.

«А может, это просто грязь?»

– Ладно, братан, – сказал парень, – извини, понял тебя.

Он хлопнул дверью и быстро зашагал по дороге.

Кретин! У тебя есть ровно пять секунд, чтобы догнать его. Если ты его упустишь, разбираться со всем этим будешь один. Смотри, он достает телефон.

«Да что за день такой?»

Ты сам виноват. Надо было ехать отсюда скорее. Че ты тут стоял? Чего ждал? Ждал, когда этот лох сам залезет к тебе в мясорубку? Дождался, поздравляю. Теперь лови его скорее. Похоже, сегодня в болоте у этой девки будет интересная компания.

Миша врубил первую передачу и поехал за парнем. Тот обернулся, потом ускорил шаг. Он бы свернул на тротуар, но по бокам от дороги стояли бетонные ограждения.

– Эй, друг, – крикнул Миша в открытое окно «Нексии», – давай подвезу. А то денег на бензин совсем нет. Эта пьяная деваха не заплатила. Куда тебе надо-то?

– Да не, все в порядке, – крикнул тот, практически перейдя на бег, – меня кореш заберет.

– Подожди! – крикнул Миша.

Дави его, дави.

«Но машина, как же…»

Дави его! Ограждение кончается, он сейчас смоется по пустырю.

– Подожди, мне твоя помощь нужна, стой, – крикнул Миша.

Но парень побежал. Он приложил к уху телефон и что-то говорил.

Ой, мешок, доездился ты, похоже.

Миша утопил педаль газа. Мотор вяло заревел. «Нексия» начала разгоняться. Слишком медленно.

Парень добежал до края ограждения и скрылся за поворотом.

– Черт! Черт! – Миша ударил по рулю кулаком.

Ты его упустил. А я тебя предупреждала. Отныне ты сам по себе. Удачи.

«Мама?»

«Мама? Ты где?»

«Мама, что мне делать?»

Он остановился. Высунул голову в окно и рассмотрел темную площадку, на которой стояло несколько легковых автомобилей. А дальше простиралась равнина, которая через год или два превратится в жилой двор или парковку.

Миша нажал педаль и покатил вперед.

«Он побежал на дорогу, побежал голосовать. Может быть, он уже позвонил в полицию, а может, еще нет. Мама, не бросай меня сейчас!»

«Это очень плохо».

«Она бы сказала, что делать. С другой стороны, она бы снова назвала меня тупоголовым. Но разве это не правда? Если бы я был умным, то разве попал бы в такую ситуацию? Нет, не попал бы. Следовательно, я и правда тупоголовый. Мне просто не повезло. У каждого бывают плохие дни. Бывает, ты случайно убиваешь пару человек, а потом у тебя наступает белая полоса, и все налаживается. Так?»

Он повернул. Затяжной поворот вокруг пустыря вывел его на дорогу. Он ехал в обратную сторону. Он выключил фары и медленно катил на «Нексии». Он надеялся, что парень не убежал далеко и что он заметит его.

«Вон он! Вон!»

Миша увидел фигуру, пересекающую темную дорогу. Фонари здесь еще не установили.

Миша прибавил скорости.

«Я не успею. Я не успею».

Фигура достигла середины дороги. Миша утопил газ. Снова машина болезненно заревела. Не пора ли проверить двигатель? «Нексия» стонет, как подстреленная оперная певица. Не хватало еще, чтобы она заглохла в такой ответственный момент.

Фигура на дороге ускорилась. Парень заметил приближающуюся машину. Он обернулся, и в этот момент его нога соскользнула в зазор между бетонных плит, которыми была выложена дорога. Он выронил телефон, и тот отлетел на пару метров. Парень упал на одно колено.

«Нексия» неслась к нему, набирая скорость.

Молодец. Сразу видно, мой сынок, – услышал он голос мамаши за секунду до того, как капот машины сожрал фигуру на дороге. Миша не включал фары. Он не хотел видеть лицо жертвы. Ему хватило и крика, который он услышал за несколько метров до цели. Парень просил остановиться. Он орал.

Но что Мише до этих криков? Главное, мама похвалила его.

Мама похвалила!

Такое бывало в его жизни от силы два раза. Этот – второй. А первый был тогда, на болоте, когда он был еще подростком. Когда они вдвоем стояли и смотрели, как тело Маши все глубже и глубже утопает в тине, погружаясь в королевство пиявок, подводных пауков, головастиков и жирных жаб. Тогда его мамаша в первый и последний раз в своей жизни сказала ему: «Молодец, сынок».

Следующая похвала была уже после ее смерти.

Но лучше услышать похвалу из уст мертвеца, чем вообще не услышать. Не так ли?

Удар, и Миша вдавил тормоз. Машину подбросило. Удар оказался сильным. Будто парня подменили на огромный пень какие-то шутники, управляющие реальностью. Но разве у пней есть внутри жидкость? Если нет, то почему ветровое стекло забрызгало чем-то темным?

Врубай дворники. Только не вздумай включать свет.

«Я и не хотел».

Смотри-ка, а ты, похоже, начал соображать, что к чему.

«У тебя научился».

Вот и славно.

Миша сдал назад. Машину снова подбросило, будто он проехал по лежачему полицейскому. Затем он вышел из салона, хлопнул дверью. Сзади машины послышался странный щелчок. Миша обернулся и увидел, что багажник открылся.

Ты починил его. Похоже, надо было всего-то сбить какого-нибудь болвана, сующего нос не в свое дело. Думаешь, в сервисе тебя бы научили такому приему? Вряд ли.

«Отлично. Значит я могу погрузить их в багажник».

Соображаешь. Действуй.

Миша подошел к капоту, посмотрел на машину, посмотрел на тело. Черт. Ну и месиво. Парень был похож на брошенную марионетку, которой управлял пьяный кукловод. И похоже, он давно не подкручивал винтики в главных соединениях. Парень распластался. Ноги были сломанными спичками. А руки…

«Он шевелится. Мама!»

Вижу, вижу. Спокойно. Да, ты его не убил. Всего лишь немного оглушил, как муху. Но дело надо закончить. Зачем ему жить теперь? Посмотри, он теперь не человек, он раненая лошадь. Муха без крыльев. Надо бы оборвать его страдания. Хочешь сделать это быстро и эффективно? Или долго и непрофессионально?

«Я не хочу вообще».

Оставь так. И положи записку рядом с ним со своим номером и домашним адресом. Если не оставишь записку, то полиция приедет на полчаса позже.

«Черт!»

– Помо… – послышался голос парня, – по-а-а-а!

Он начал кричать.

Ой, ой, это плохо. Придуши его. Он ничего тебе не сделает, у него одна рука сломана.

«Мама».

Хватит стонать. Ты меня достал уже. Если ты думаешь, что мне нечем заняться, то ты ошибаешься. У меня есть дела поинтереснее, чем тратить на тебя время и смотреть, как ты возишься с этими бездарными мудилами. Я, между прочим, была на званом ужине у самого Бегемота. И там было намного интереснее, чем с тобой. Но я почувствовала своим материнским сердцем, что у сыночка беда и надо его спасать. А ты, неблагодарный! Стоишь тут и ноешь. Либо берешь жопу в руки и душишь этого парня, либо сядь за руль и прокатись по нему еще пару раз. Только потом не жалуйся, что машину надо чинить. Лучше сделай все руками, и дело с концом.

– А-а-а-а! – парень орал. Его крик отражался от пустых стен в Мишином сознании. Таксист рванулся было к машине, но потом подумал, что лучше все-таки задушить парня. И крика поменьше, и крови тоже.

Он присел рядом с пострадавшим.

– Слушай, эй, тихо, тихо. Я сейчас тебя отвезу в больницу. Я сей…

– Иди в жопу-у-у, поганый гов… А-а-а! Помогите! Меня…

Миша сам не заметил, как его руки потянулись к шее. Пальцы почувствовали теплую кожу. Пульсацию жизни.

«Поганка? Он сказал так? Он назвал меня, как эти прошмандовки в школе? Поганка!»

Сильнее. Дави. Че ты как девка? Та брюнетка бы и то не зассала! Взяла бы и придушила идиота. Ты что? Слабее телки?

Миша сжал пальцы. Он напряжения он закрыл глаза. Парень ударил его несломанной рукой в лицо и разбил Мише нос. Миша тут же отпустил свою жертву.

«Черт, мама, он…»

А ты думал, он подставит тебе свою шею и скажет — ой, можешь меня придушить? Я, похоже, не успеваю на встречу. А ты бы стал отбиваться? Давай, приложи усилия, не будь тряпкой.

– А-а-а! Помоги-и-ите, меня уби…

Миша хотел наступить коленом на руку парня и попытаться снова его задушить, но ему больше не хотелось чувствовать в своих ладонях трепетание чужой жизни. Он наступил на шею парня. И сместил вес на эту ногу. Не до конца. Он боялся упасть.

Парень захрипел и стал бить рукой по ноге. Он пытался вывернуться, но Миша был тяжелее.

Так, хорошо. Еще немного. Был бы у тебя фонарик, посветил бы на его лицо. Вероятно, оно уже красное, как твоя жопа, когда я била тебя ремнем за то, что ты меня не слушался. А ты ведь часто меня не слушался, да?

Миша промолчал. Он научился молчать даже мысленно. Быстро научился.

Правильно делаешь, что не споришь со мной. Правда, я предпочла бы, чтобы ты соглашался. Ну да ладно. Дети не считают себя виноватыми в чем-то, пока не вырастают и не учатся анализировать свои поступки. И ты научишься. Смотри-ка, похоже, наш воробушек сложил крылья. Но ты для уверенности постой еще так. Подержи ногу.

И Миша подержал.

Ну все, похоже, ему хана. Времени прошло достаточно, чтобы придушить профессионального ныряльщика. Странно, что ни одна машина тут не проехала. Повезло тебе. Новый район. И домов мало, и еще не все квартиры заселены. И машин немного. А если бы эту бабу надо было в центр везти, то…

«То я бы не заблудился. И не пришлось бы…»

Но ты ведь не виноват. Ты, надеюсь, помнишь об этом?

Мама злилась. Миша понял по ее тону. Он снова перебил ее.

«Да, мама. Я не виноват».

Она сама начала. Этой сучке стоило держать рот на замке.

«Да, мама, стоило».

Молчание – золото.

Она не терпела, когда лишний раз раскрывали рта. Кто-нибудь, кроме нее. Сама она позволяла себе разбрасываться словами, особенно в тех случаях, когда молчание было не просто золотом, а самой настоящей платиной.

– Приятно познакомиться, Маша, – сказала мамка. Она сидела в своем любимом кресле около телевизора. На журнальном столике высилась черно-белая гора шелухи. Семечки – ее наркотик. Она щелкала их, как голубь. Казалось, только ими и питалась.

– Мне тоже, – ответила девочка и улыбнулась. Она чуть присела и ущипнула платье по бокам. Воспитанная девочка.

– Миша много про тебя рассказывал. – сказала мама, и Миша залился краской.

– Неправда, – сказал он.

Маша улыбнулась и сказала:

– Да? Интересно.

– Да, очень интересно. А еще он вечно пялится на твои фотографии и запирается в своей комнате. Как думаешь, Маша, чем он там занимается?

Машина улыбка хотела убежать, но девочка приказала ей остаться. Миша сразу понял, что приятного от знакомства с его мамашей осталось ровно столько, чтобы положить в спичечный коробок, и еще место для кирпича останется.

– А вы что, подглядываете? Уж не знаю, что хуже, – сказала девочка.

– Ах ты, шлюха! – заорала мамка.

– Простите, я еще молода для таких дел, но вам-то, конечно, лучше знать.

Мамаша взревела, как отбойный молоток, выбивающий проклятия из бетона.

Миша поспешил на помощь:

– Мы пойдем погуляем. Ладно, мама? Не теряй меня.

– Мусор вынеси, щенок!

Он потянул Машу за руку. Она не смотрела на него. Ее взгляд описал дугу вокруг глаз Миши.

«Чертова сука! – подумал он тогда. – Эта чертова сука вечно все портит. Ну зачем она открывает свой поганый рот? Зачем я вообще познакомил их?»

Но если бы он этого не сделал, мамаша устроила ему порку, в сравнении с которой драка с мальчишками на школьном участке показалась бы обменом щекотками. Мамаша выпорола бы его, как нашкодившего щенка. Она не любила, когда он с кем-то общался, кого она не знает лично.

– Приятно было познакомиться, – бросила Маша и вышла из комнаты.

– Твое «приятно» ждет тебя на батином члене! А ты в гараже прибери. Слышишь меня? – крикнула мать.

– Да, мама, – крикнул он и вышел за своей подругой.

– Извини меня. У нее крыша поехала, – сказал Миша на улице. – Ничего такого не было, о чем она говорила. Она преувеличивает.

– Ладно, все нормально, – сказала Маша. У нее был такой вид, будто ее только что облапал пьяный мужик в темной подворотне. Она прижала руки к груди, обнимая себя за плечи, и смотрела в асфальт.

– Правда. У нее старческий маразм. Она болеет, и у нее уже крыша съехала от болезни. Поэтому она всем говорит гадости. Вчера к нам пришла соседка, чтобы попросить сахара. Мама выгнала ее, даже не вставая со своего кресла, а казалось, будто она напала на соседку с поленом. Так быстро та женщина бежала от нас. И ведь она неплохая женщина. Она последняя, кто вообще общается с нами из соседей. Была последней. Теперь и она обходит нас за километр.

Маша посмотрела на него. В ее глазах стояла жалость. Так смотрят на бродячего пса, которого хотят приютить.

– Блин, как же ты с ней живешь?

Он вздохнул.

– Я привык.

– Я бы не смогла. Повесилась бы. Ой, прости. Она же твоя мама.

– Да ничего. У меня возникали такие мысли. Когда-то давно. Но знаешь, я люблю ее. И она меня тоже. Она немного резковата, но зато она вроде как на моей стороне. Однажды наш сосед Виктор Иванович – такой противный старик, вечно на всех наезжает… Он сказал, что я вытаскал у него из сада всю смородину. Пришел к нам разбираться, ругаться. Так мать не поверила ему. Она погнала его в шею. Да, она хоть и сумасшедшая, но дала мне жизнь, и все такое. Знаешь, ведь я у нее шестой ребенок. Первые пятеро – мои братья, они все погибли в младенчестве. Так что я благодарен ей за то, что она сделала для меня. Ей многого стоило дать мне жизнь.

– Ужас, – сказала Маша.

– Ага. Она кормит меня, и все такое. Она не очень ласковая, но я неприхотлив в этих делах. Вот. Тем более скоро мы закончим школу, и я уеду учиться в университет, буду иногда навещать ее. И станет полегче.

– Ладно, – сказала Маша, – раз уж ты справляешься, то ладно. А я уж было хотела предложить тебе переехать к нам.

Он остановился и захлопал глазами.

Маша засветилась. Улыбка вернулась.

– Ха, у тебя такой вид смешной теперь.

– Ты… ты правда…

– Я пошутила, Миша. Мой папа не пустит тебя. Он очень ревниво ко мне относится. Так что я пока тебя не буду с ним знакомить. А то встреча будет не такая приятная, как с твоей мамой. Поверь мне. Он очень серьезный мужчина. Бывший военный. Сейчас на пенсии по выслуге, работает директором компании, занимающейся ж/д перевозками. Много работает и не любит шутить.

– В отличие от тебя, – сказал Миша. Он был рад, что знакомство с мамой прошло удачно и даже ее грязный язык не смог испортить их отношений. Он так волновался перед этим.

Ты что, задумался? Алло, прием. Опять он ушел в себя. Вернись на землю. Забудь ты о своей шлюшке на пару минут.

«Она не шлюшка».

Ладно, не шлюшка. Но все равно забудь. У тебя тут дела есть.

Миша с трудом переключился с милого лица Маши. Девочка растаяла и уступила место мертвецу на дороге.

Зачем ты сделал это? Миша, зачем?

Он вздрогнул. Это была не его мать. Это был голос Маши. Он оглянулся. Проверить, стоит ли она рядом. Но она не могла, не так ли? Она давно уже покоилась на дне болота.

Че ты вертишь свой головой? Давай делай дело.

«Ты не слышала?»

Что?

Миша хотел было сказать ей о Маше, но вовремя себя остановил.

«Да нет, ничего. Просто показалось».

Когда кажется, креститься надо.

Она захохотала своим отвратительным утробным смехом. Будто в пустой бочке ухал обкуренный филин. Она могла бы разбудить весь район таким смехом, и люди повыпрыгивали бы из окон высотки, чтобы покончить с собой раньше, чем это нечто доберется до их грешных тел. Но никто не слышал ее.

Под ее страшный смех Миша начал грязную работу.

Он освободил сломанную ногу парня из бетонной ловушки, оттащил тело к багажнику и забросил внутрь. Потом открыл заднюю дверь и выволок девку из салона.

Когда он тащил ее, его руки прижались к ее остывшим ягодицам. Миша снова почувствовал возбуждение, но постарался погасить его мыслями о тех проблемах, которые его ждали впереди. Но возбуждение не слушалось и стойко проскальзывало в его тело.

Я хочу, я хочу, – кричало оно, – хочу эту девку. Давай, удели мне пару минут, ничего не произойдет.

Миша отмахивался от него. Нет, сейчас не до этого. Он еще успеет. Когда вернется домой. Он все сделает, но потом.

Потом уже не будет такого лакомого кусочка.

«Нет!»

Не забудь сумку этой овцы. Или ты уже забыл?

«Ах, точно. Точно».

Ну ты пустоголовый!

Миша затолкал девку в багажник, потом взял сумку с заднего сиденья и бросил к трупу, после захлопнул крышку. Он пошел к водительской двери. Но тут сзади раздался щелчок. Миша повернулся.

Багажник снова открылся.

Черт знает что. То он не открывается, то не закрывается. Сынок, ей-богу, была бы я рядом, давно бы уже отвесила тебе оплеуху. И не одну.

Он подошел к багажнику и снова захлопнул его. Крышка вставала до конца, но замок щелкал, и она снова поднималась. Миша начал проверять, не мешает ли кто-нибудь из пассажиров багажника этой долбаной крышке. Вроде нет. Он снова попробовал. Все то же самое.

Так, дружок, тебе надо срочно ее закрыть.

«Я понимаю!»

Пока ты там понимаешь, кто-нибудь проедет рядом и увидит лобовое стекло, заляпанное кровью.

И тут в салоне «Нексии» зазвонил телефон.

Кто это?

«Не знаю».

Кто может звонить тебе ночью? Кто?

«Я не знаю, мама. Я не знаю!»

Не ори на меня!

Он бросился к телефону, багажник снова открылся.

Миша схватил мобильник. Номер незнакомый. Он ответил:

– Алло.

– Добрый вечер, – сказала девушка, – мы ждем вас уже пятнадцать минут. Вы скоро?

Его бросило в пот.

– Что? Кого ждете? Меня?

– Да, вас. Мы вызвали машину, вы собираетесь нас везти? Алло!

– По… – начал Миша, но тут же остановился.

Он понял, что допустил ошибку. Он не сошел с линии, не позвонил оператору и не сказал, что ему нужно домой. Его назначили на следующий заказ, и это произошло пятнадцать минут назад! Пока он убивал человека, пока гонялся по нему по темным дворам, пока душил собственными руками и ногами, его где-то ждали люди. Сидели, пили пиво или что там пьют обычные люди, смотрели телевизор, настраивались на поездку в бар, или на день рождения, или в аэропорт, готовились к дальней поездке и ждали такси. Они могли подумать, что их водитель заехал на заправку, или что он решил перекусить, или что он отвозит предыдущего пассажира. Но они вряд ли предполагали, что их таксист сейчас убивает очередного клиента. И разговаривает с мертвой мамой.

«Вот дерьмо!»

– Да, простите меня, у меня тут…

– Вы через сколько будете?

– Уже выезжаю.

Девушка на конце трубки что-то сказала, но он сбросил вызов.

«Мама, мне конец».

Нет, все нормально. Это ерунда.

«Я откажусь от заказа».

Нет, стой. Не нужно. Не отказывайся.

«Но почему?»

Потому что это подозрительно. Ты отвез одну девку и отказался от следующего заказа. Еще раз, это подозрительно. Сейчас ты переложил трупы в багажник и спокойно можешь взять следующий заказ. Отвези эту бабу, и тогда можешь сказать оператору, что у тебя сломалась машина. Так надежнее.

Миша глубоко вздохнул.

«Ладно».

Только сделай с этим чертовым багажником что-нибудь.

«Да, сделаю. У меня есть скотч в машине».

Неужели?

«Да».

Миша заглянул в бардачок, достал скотч и заклеил крышку багажника, чтобы она не поднималась. Потом он сел за руль. Посмотрел на навигаторе дорогу, включил передачу, включил фары и замер.

Мать захохотала.

Я думала, вспомнишь ты или нет. Так и не вспомнил.

Все лобовое стекло было в крови.

Миша нажал на кнопку омывателей стекла. Дворники заработали. Они размазали красноту по стеклу, как младенец-вампир – свой кровяной йогурт по столу.

Тебе снова придется поработать ручками. Давай. Не ленись.

Она продолжала хохотать.

Миша вышел из машины. У него не было больше тряпок. Надо заехать в магазин, на заправку, купить очиститель для стекла и тряпку. Несколько тряпок. Гору тряпок. И жидкость для розжига, чтобы потом все это уничтожить.

Он снял кофту и остался в одной футболке. На улице было тепло, но он вечно мерз. И его руки всегда были холодными.

– Какие у тебя холодные руки, – сказала Маша.

– Да, мама говорит, что у меня плохое кровообращение, что крови не хватает, чтобы обогревать все тело.

– Тебе нужно больше кушать фруктов. Ты немного бледный. Знаешь, как называют тебя в школе парни?

– По-всякому, но в основном «поганкой». Знаешь, как обидно?

– Парни такие вредные.

– Ага. И мамаши тоже бывают вредные.

– Ты прав. Девочки тоже бывают вредные.

– Но не ты, – сказал Миша. – Ты хорошая.

– Ой, спасибо.

Сосредоточься, сосредоточься!

Миша бросил кофту на лобовое стекло, сел в салон и снова включил брызгалки. Омыватели смочили кофту, а дворники столкнули ее вниз.

Миша вышел, взял кофту и начал вытирать стекло. Потом капот, потом бампер. Он увидел капли крови и на боковых зеркалах.

До него донесся звук мотора. Далекий. Миша посмотрел в ту сторону, откуда приехал. К нему приближалась машина.

Бум, бум, бум.

Сначала она подумал, что это мамаша стучит по какому-то предмету в том далеком месте, где сейчас находилась. Но это оказалось его сердце.

Бум, бум, бум.

Он глубоко задышал. Голова начала кружиться. Ноги стали ватными. Он спрятал кофту за спиной.

Машина приблизилась, поравнялась и проехала мимо, даже не остановившись.

Миша выдохнул.

Он сел в салон, перевел дыхание, посмотрел на кровавую кофту в руках. Куда ее? В багажник? Опять отклеивать? Нет времени. Он затолкал ее под свое сиденье. Потом глянул в зеркало заднего вида на свое лицо. Бледный, взлохмаченный, глаза навыкате, пот струился ручьем.

Ну и видок у тебя. Домой приедешь — прими душ. А лучше полежи в ванне несколько часов. А то ты, похоже, не мылся с моих похорон.

Миша врубил передачу и погнал вперед.

Он посматривал в зеркало заднего вида, не открылся ли багажник. Он осматривал стекло, не осталось ли пятен. Кое-где остались черные точки. Ночью незаметно. Все в порядке. Он посмотрел на свои руки. Он очистил их жидкостью для мытья стекол. Теперь они воняли химикатами. Но зато не было на них кровавых пятен.

Тебе нужно успокоиться. Если ты приедешь таким к следующей клиентке, то эта девка может что-то заподозрить. Во-первых, улыбнись. Улыбнись в зеркало. Давай, не стесняйся. Как я тебя учила? Помнишь, когда ты пытался обмануть директора школы? Когда нужно было притвориться, будто это не ты принес в школу коробку самых громких в мире петард. Вспомни, у тебя тогда отлично получилось.

«Мне не хочется улыбаться».

Это будешь рассказывать полицейским, понял? А ну, открыл пасть и показал все свои зубы!

Он посмотрел в зеркало и натянул улыбку. Получилось идиотское лицо.

Давай еще раз.

Он попытался второй раз, но получилось еще хуже.

Ладно, можешь не улыбаться. Но и дрожать тоже не надо. Возьми себя в руки. Ты ничего страшного не сделал. Тебя не найдут. Сейчас отвезешь эту бабу куда ей там надо, к мужику или куда там бабы ездят по ночам, а потом не забудь, слышишь меня, дубина, не забудь позвонить своим начальникам и сказать, что у тебя сломалась машина. Скажи, что не заводится, наври с три короба и обязательно выключи эту штуку, которая ведет тебя зеленой линией. Ты понял?

«Да, все понял».

Все. А сейчас я отойду. У меня тут кое-какое дело.

Наступил тишина. Шуршание колес по дороге, ветер в окно, ночные птицы, сверчки. Звук машин, движущихся навстречу. Хорошая ночь. Хорошая ночь, чтобы убить пару человек.

«Что еще у нее там за дела? Поджарить бутерброд на адском пламени? Расчленить пару грешников? Наверняка прислуживает Сатане. Повезло ему с помощницей. Так. Все. Надо отвлечься. Сколько мне еще? Осталось пять минут. Хорошо».

Чтобы отвлечься, вспомни о Маше.

«Нет, пожалуйста, только не о ней. Пожалуйста. Это так грустно».

Лучше грустить, чем трястись от страха.

Это был не мамин голос. Она куда-то ушла. Это был его голос. Теперь он разговаривал сам с собой.

Маша. Прекрасная Маша. Длинные светлые волосы и голубые глаза. Она смеялась как ангел. А когда она смеялась, то ее глаза искрились. Искры разжигали в нем теплое чувство. Он хотел ее обнимать и прижимать к себе. Он чувствовал тепло даже стоя в двух метрах от нее. Он боялся подходить ближе, он боялся сделать что-то не так. Он боялся, что она оттолкнет его.

Она сама сделала первый шаг. Подошла к нему, взяла за руку, заглянула в его глаза и поцеловала. В уголок рта. Он почувствовал ее запах и чуть не упал. От его матери всегда воняло старой одеждой, какими-то мазями, ее вонь забивала ноздри, как вата, смоченная мазутом. А запах Маши проникал внутрь, он открывал поры, он позволял дышать и чувствовать, он оживлял. И он окрылял. Миша в первый и последний раз в жизни был счастлив в тот самый момент, когда она прикоснулась к нему губами.

А потом она смущенно захихикала и отвернулась. Он несколько минут стоял не двигаясь и только потом понял, что замер, как статуя. Маша шла впереди по дороге. Он бросился за ней.

Они гуляли весь день. Держались за руки. Он был так счастлив, что решил показать ей одно место. Свое место. Укромное. Там он прятался от мамы, когда она злилась. Сначала он прятался под кроватью или в шкафу, когда был совсем маленьким. Потом его укрытием стала ванная комната. Но мама выкрутила там все шпингалеты и замки. Тогда он стал убегать из дома. Он знал, что побег был худшим вариантом, ведь по возвращении она била его еще сильнее. Но зато это место, его укромное место, успокаивало его. Тут можно было помечтать. Тут можно было подумать. Покидать камни в тину, отловить пару лягушек, сделать из веток шалаш и играть в индейца, одинокого старого индейца.

Это было заросшее тиной и камышами болото. Как большой плевок какого-то великана. Оно находилось в полукилометре от старого заброшенного стадиона, где когда-то проводили концерты, где в девяностых годах тренировались дети из велошколы, когда Миша был маленький. Потом стадион забросили, уж по какой причине, Миша не знал. Но он часто гулял там, потому что здесь редко появлялись люди. Тренажеры и турники стояли облезлые и заржавевшие, дорожки для бега заросли сорняками, асфальт давно скрылся под толщей грязи и земли. Стадион находился рядом с лесом. И если идти по маленькой тропинке вдоль ручья и в нужный момент свернуть и пройти еще немного, то наткнешься на болото. Красивое и тихое. Если не учитывать постоянное кваканье жаб.

Миша нашел его, когда он разозлил свою мамашу, отказавшись есть суп. В нем плавал какой-то жук, и Миша начал стонать, что не хочет есть насекомых. Мамаша посмотрела в его тарелку и сказала, что это не жук, а мясной деликатес, и засмеялась. Она сказала, что нет ничего страшного в том, что он будет жрать вареных насекомых. Некоторые люди сознательно готовят их и потом едят, у кого-то это блюдо считается совершенно обыденным, как пельмени или как яичница. Но Миша все равно не хотел. Ему было тогда девять или десять лет. Он точно не помнил.

Тогда мамаша вылила суп ему на голову. Суп не был горячим, потому что Миша просидел над ним полчаса, прежде чем сознаться, почему он не хочет есть. Мишу обожгло. Не супом. Его обожгла горькая обида. Он вскочил, нырнул под стол, выбежал с другой стороны стола и помчался к выходу.

Мамаша заверещала, чтобы он вернулся. Тогда она еще была в более-менее нормальном состоянии, рак сожрал еще не все ее внутренности, и жировая прослойка еще не пригвоздила ее к креслу. Она схватила ремень и погналась за ним.

Миша все равно был быстрее. Но мать долго преследовала его.

Они жили на окраине. В трехэтажном доме с тремя подъездами. Все соседи друг друга знали. Все были друзьями и все друг другу помогали, кроме его мамаши. Она держалась особняком.

Когда она погналась за своим сыном, то встретила соседа Федора Михалыча (она называла его Педор Милахыч), который пригрозил ей, что обратится в службу защиты детей, если она не прекратит бить сына, на что та ответила, чтобы он отсосал у нее манду. Федор Михайлович потерял дар речи. Он был учителем литературы на пенсии, и такие выражения всегда вводили его в ступор.

Мамаша гналась за Мишей и кричала ему, что если он не остановится, то жопа будет болеть не одну неделю.

Он бежал, и ему казалось, что тот жук из супа попал ему за шиворот. И еще ему казалось, что жук не сварился до конца, что он не умер, что он шевелится под одеждой. Миша на ходу встряхивал футболку и шарил рукой под воротником. Но ничего не находил. Его передергивало от мысли, что жук мог забраться в его ухо. Он сунул палец в одно, потом в другое. Вроде ничего. А может, жук в штанах? Проверять было некогда – мамаша шла по пятам.

Миша убежал к стадиону. Он пересек его и скрылся на тропинке, ведущей в лес, когда мамаша еще только была на подходе к большому заброшенному участку. Пробежав несколько метров, он решил сойти с тропы в чащу и спрятаться в кустах. Он свернул наугад.

Осторожно, чтобы не сломать ветки и не примять траву, пробирался по кустам. Его мамка – настоящий следопыт. Она могла его найти по запаху. От его матери невозможно было что-то утаить. Однажды он сделал тайник, чтобы прятать украденные у одноклассников деньги или жвачку. Тайник находился за рядом книг классиков отечественной литературы, которые никто в их доме никогда не читал. Они собирали пыль годами. Миша иногда думал, откуда у них эти книги. Он никогда не видел мать с книгой в руках, только с какой-нибудь газетой или журналом, где печатали расписание телепередач. Он тоже не читал классику, но книги были нужны ему, чтобы прятать сокровища. Мамка нашла тайник. По следам, по отпечаткам, по запаху? Он не знал. Но она нашла. И выпорола его. Не за то, что он украл у своих одноклассников, а за то, что он что-то прятал от нее.

Миша скрылся в зарослях. Он знал, что рано или поздно мамка его накажет. Найдет или не найдет, но он ведь все равно вернется домой. Тогда и накажет. Достанет свой любимый ремень. А потом заставит смирно стоять в углу в туалете. В том самом углу, где под потолком жил большой паук. Миша его ненавидел и боялся. И он подозревал, что мамка не убирает эту паутину специально, чтобы наказание было еще страшнее. Порой он думал, что она сама вырастила этого паука, чтобы пугать его. Она ведь знала, что он боится всяких многоногих букашек. Да, наказания было не избежать, но цель его побега была в том, чтобы спрятаться так, чтобы мамаша не нашла. Это будет его маленькая победа. И она свершилась.

Он наткнулся на болото. Большое, шуршащее, камышистое. Около болота лежал огромный плоский камень. Как на картине Аленушка, которая печалится из-за своего козла – братца Иванушки. Эту картину Миша видел в одном из учебников в школе и сразу подумал, что рисовали ее здесь.

Он спрятался за камнем и прижал ладонь ко рту. Он пытался успокоить дыхание и прислушаться к крикам его матери. Он слышал ее. Она шла по тропе. Выкрикивала его имя. Говорила, что выпорет. Крики приблизились, потом удалились. Затем стихли.

Ушла. Она ушла.

Он был на седьмом небе от счастья. Неужели у него есть свое место, где теперь он сможет он нее прятаться? Надо быть осторожнее, чтобы случайно не привести ее сюда. Надо быть предельно осторожным.

Но у него не получилось сохранить это место для себя. Мамаша узнала. Позже. Много позже. Через несколько лет, когда он повел Машу на прогулку.

– Я называю это место Мертвый пруд.

– Почему такое жуткое название? – спросила она, когда они шли по тропинке от стадиона.

– Потому что там тихо. Просто это первое, что в голову пришло.

– Хм. Ну не знаю, я бы не стала называть свой укромный уголок таким страшным именем. Я бы назвала – лачуга отшельника.

– Но это же не дом, почему лачуга?

– Тогда пруд одиночества… нет, это слишком грустно. Может, уголок уединения? Нет, так слишком длинно.

– Хорошо, если тебе не нравится мое, мы можем придумать название вместе.

– Кстати, если ты уж покажешь его мне, то это место уже нельзя будет назвать местом уединения. Ведь нас двое.

– Да, двое, – сказал он. Его лицо пылало. Он не верил, что такое могло произойти с ним. С ним! С поганкой, с тем, кого не любили в школе. Он не очень хорошо учился и не был выдающимся спортсменом. И Миша не знал, что такого она в нем нашла, ведь он такой странный и мамаша у него съехавшая. Он подумал, что при возможности спросит.

Они были на месте. Маша была в восторге.

Миша чувствовал себя так, будто показывал своей невесте будущую квартиру, которую он купил совсем недавно и еще толком не успел отремонтировать. За недоделанную прихожую ему было стыдно (чтобы подойти к болоту, приходилось перескакивать с кочки на кочку), но гостиная была предметом его гордости (камень находился на островке суши, на камне можно было усесться и насладиться пейзажем, покидать мелкие камешки в воду, устроить пикник, расстелить покрывало, улечься и позагорать, ведь солнце пробивалось к болоту только в одном месте, в этом самом).

Маша трепетала.

– Вау, тут классно! – сказала она, когда они забрались на камень. Солнце нагрело его. Они уселись рядом. Маша разглядывала болото.

– Смотри, вон там здоровенная жаба сидит, – сказала она и указала куда-то в кусты.

– Ага, – сказал Миша, но он не видел. Он смотрел на Машу и думал только о ней. Эти жабы были для него не в новинку. А вот она, да еще и тут, в его сердце, в укромном уголке его души, была для него чудом. Счастьем. Он чувствовал, что теперь и внутри него тоже живет тепло.

– Кажется… Кажется, мои руки согрелись. Впервые в жизни, – сказал он.

– Ну-ка, дай, – сказала она и взяла его руку в свою. – И правда. Теплые.

– Ага, – сказал он.

Она продолжала держать его руку. И Миша подумал, должен ли он отпустить ее или можно так оставить? Он чувствовал, что ее хватка не слабела. Она продолжала сжимать его ладонь. Тогда он решился и легонько сжал ее руку в ответ. Она посмотрела не него и улыбнулась.

– Ты интересный, – сказала она, – у тебя тут такое чудное место. Никогда раньше не встречала парней, которым нравятся тихие болота. Обычно парням нравятся машины, мотоциклы, бокс, сигареты. Но ты какой-то другой. Молчун. В тебе что-то прячется, я знаю. Внутри. Что-то ценное, поэтому ты молчишь все время – боишься растерять свой клад.

– Ага, – сказал он. Он не знал, о чем она говорит. Он смотрел на нее и думал о том, стоит ли ему поцеловать ее. Не будет ли это слишком поспешным шагом? Не огорчит ли он ее? Не расстроит ли? Можно ли в шестнадцать целоваться или еще рано? Мамаша все время твердила, что еще не пришло время ухаживать за девчонками. Что время для дрянных девок еще наступит. Но Маша не дрянная. Она хорошая. А значит, ее время настало.

Но он боялся. Нет, он не будет ее целовать. Она точно обидится. А он так не хотел ее расстраивать.

– Мне нравится здесь. Хорошо, что ты привел меня сюда.

– Да, тут ниче так. Только иногда бывает страшно.

– Страшно? – Маша посмотрела на него, глаза прищурились, не от солнца.

– Да, бывает страшно. Одному. Просто… иногда мне кажется, что в этом болоте кто-то живет.

Маша посмотрела на воду, затянутую тиной. Миша почувствовал в ее руке легкий рывок. Она пыталась высвободиться? Или она испугалась?

– Конечно, живет, – сказала Маша и рассмеялась, – тут жабы и головастики, наверное, и рыбки, подводные пауки…

Миша поежился. Пауки!

– …какие-нибудь ондатры…

– А кто такие ондатры? – спросил Миша.

– Это такие крысы водные. Я никогда их не видела, но папа про них рассказывал.

– Да, конечно, ты права. Просто был один случай…

– Какой?

– В прошлом году я сидел на этом камне, вот так же, как мы с тобой, свесив ноги над водой. Думал о жизни, о своей мамке, о ее странном поведении. В тот год она серьезно повредилась умом из-за… ну, из-за того, что мы узнали про нее… В общем, из-за болезни. Неважно. Я грустил и злился. Мы с ней поругались, и я, как обычно, убежал. И в какой-то момент я начал соскальзывать в болото. Но вовремя очнулся и успел ухватиться за край камня, чтобы не грохнуться. Я замочил один кроссовок. И когда я вытащил ногу из воды, в болоте что-то громко булькнуло. Как будто кто-то бросил туда камень. Я вздрогнул от испуга, думал, что кто-то кидает в меня камни, стал оглядываться, но никого не увидел. Тогда я наклонился к воде посмотреть, что это было. Но там я ничего не увидел, кроме тины. И было очень тихо. Мне показалось, что все болото замерло, прислушивалось к тому, что произойдет дальше. А потом, через пару секунд, птицы снова зачирикали, лягушки заквакали. Как будто они ждали чего-то, но не дождались и продолжили свои дела. А я смотрел в воду, и мне показалось, что я увидел… глаза. А потом там что-то темное шевельнулось. Я тут же слез с камня и убежал домой. Сначала я думал, что никогда сюда не вернусь, но потом пришел к выводу, что, скорее всего, это была либо рыба, либо лягушка. И бояться их было бы глупо. Тем более у меня немного таких мест, где я могу отдохнуть от всего мира, от мамкиной болезни и от ее сумасшествия. Это болото – мое родное. Это мой дом.

– Жуть, – сказала Маша и сжалась, будто ей холодно.

«Ей правда холодно? Надо ли ее обнять? Что мне делать? Что?»

– Так как мы назовем его? – спросила Маша.

Они по-прежнему держались за руки.

– А как ты хочешь?

– Ну-у-у, может… Дом шепота? Послушай, как шепчут камыши.

Они прислушались. Камыши и правда шептали. Но Миша не понял, что конкретно они говорили. Слишком тихо.

– Или… Или… – говорила она задумавшись. – Или…

– Может, каменный пляж? Тут и камни, и берег, и вода, – сказал он.

Маша засмеялась. Ее смех был такой легкий, такой женственный, что Миша понял, что он влюбился. Он хотел слушать этот смех по утрам, перед сном, во сне, всегда.

Это было самое счастливое воспоминание его молодости.

И на этом оно и заканчивалось. Дальше начинался кошмар. Кошмар, который он всеми силами пытался забыть. Забыть, прогнать, выгнать из головы, из памяти. Но тот плотно въелся, как черная плесень в штукатурку.

Зачем ты это сделал? Зачем?

Миша вздрогнул. Голос раздался прямо под его ухом. Он дернул руль, и машина чуть не съехала с дороги.

Он вел на автопилоте. Как настоящий дальнобойщик. Именно такие автопилоты и становятся причинами большинства аварий. Ты едешь, спишь на ходу и не замечаешь, как пересекаешь перекресток на красный, а в этот момент слева появляется машина и влетает тебе в бок. Твоя машина переворачивается, ты ударяешься головой, тебя окатывает брызгами стекла, и все это происходит в замедленном действии. Тогда ты очухиваешься от забытья, и, пока делаешь оборот в триста шестьдесят градусов, ты спрашиваешь себя, что за дерьмо происходит и почему весь мир кружит вокруг тебя, как в центрифуге или как на МКС?

Мише повезло. Ночью было мало машин. Он никуда не влетел, его никто не подрезал. Он прибыл на место. В этом районе города был самый крупный завод тяжелого машиностроения. Все дороги были в серой пыли, тополя стояли печальные, дома были обшарпанные и стояли близко к друг другу, чтобы больше уместить честных трудяг рядом с местом, где они отдавали здоровье во благо производства.

Миша нажал кнопку на навигаторе. Сообщение ушло клиенту.

«Так. Мама, я на месте. Мама. Ты тут?»

«Мама?»

«А, ладно, сам справляюсь».

Он оглядел свои руки. Все чисто. Он нащупал кофту под сиденьем. Она была по-прежнему там. От нее исходил запах чистящего средства для стекла, и он перебил запах крови и перцовки, стоявший в салоне. Он еще раз осмотрел стекло. Все было чистым. Но о самом главном он забыл.

Дверь подъезда открылась. Вышла девушка. За ней парень и еще одна девушка. Их было трое. Парень тащил сумку.

Все нормально. Трое так трое. Какая разница?

Они подошли к машине. Миша открыл одну из дверей изнутри.

– Как у вас тут темно, – сказала первая девушка.

– Да, лампа перегорела, простите, – сказал Миша.

Первая девушка села, подвинулась, вторая села следом.

– Так вот, он мне и говорит, – сказала вторая, в черном жакете, с длинными золотыми сережками в ушах, – если ты и дальше продолжить думать за всех, то открывай свою компанию и действуй как считаешь нужным. А я такая ему и говорю…

Переднюю пассажирскую дверь открыл парень.

– Можно закинуть сумку в багажник? – спросил он.

Бам! Зазвенело в ушах. Кто-то ударил Мишу по голове. Ударил так сильно, что нижняя челюсть выскочила из пазов, чуть не стукнула о руль. Он подобрал ее и вернул на место.

– Д-д-д…

– Откройте, пожалуйста.

– Д-д-да, – наконец выдавил Миша.

А багажник не пустой, а багажник не простой. Загляни туда скорей, посмотри на мертвых людей.

Миша поспешил взять из бардачка скотч и выскочил из машины.

– Давайте я сам уберу. – Он подбежал к парню.

– Она тяжелая.

– Ничего. Вы садитесь. Садитесь. Без проблем, я сам.

– Я могу донести.

– Не надо, я сам. Все для клиентов.

«Мама, черт! Мама! Ты где?»

– Ладно, как скажете.

Парень поставил сумку на асфальт и сел на переднее сиденье.

– Да, прямо так ему и сказала, – крикнула девушка, – да пошел он в жопу, он трус и мямля. Надоел. Все ему не так, все ему не то. Ну прям как маленький обиженка.

Миша схватил сумку. Она и правда была тяжелая. Он подошел к багажнику и отлепил скотч от корпуса авто. После скотча оставались липкие пятна.

Миша оглянулся, чтобы никто не шел позади него. Потом осмотрел двор и дом. Вроде бы никого, хотя в темноте легко можно было притаиться в кустах.

Камер не было. Все нормально.

Он открыл багажник, и оттуда вырвался запах крови. Мешанина из рук и ног, переболтанная на кочках и неровностях дороги в миксере-багажнике.

Миша подвинул чьи-то ноги, кое-как поднял сумку, примостил ее в освободившееся место и закрыл багажник. Он залепил крышку скотчем. Раз, два и готово. Снова огляделся. Все прошло успешно.

«А почему ты не наврал этому парню, что багажник не работает? Почему не попросил поставить сумку в салон? Черт! Была бы мама, она бы подсказала сразу. Конечно, ей легко думается, она ведь там сидит в своем теплом подземном уголке, и полицейские уже никогда не доберутся до нее, а мне приходится тут волноваться за свою жизнь».

Ладно. Что сделано, то сделано.

Миша сел в машину и бросил скотч под свое сиденье.

– Ну и запах у вас тут, – сказала девушка в жакете, – после химчистки, что ли?

– Да, после нее, – сказал Миша и завел двигатель.

– Вам надо обратиться в другую автомойку, по-моему, вас обманули.

– Я так и сделаю.

Конечным пунктом был аэропорт. Полчаса езды, если по объездной. Из-за летнего ремонта дорог путь мог занять на пятнадцать минут больше.

Всю дорогу парень на пассажирском – Коля – молчал. А девчонки разговаривали без остановки.

Миша понял из их разговора, что девушка с золотыми сережками устроила скандал на работе, разозлила начальника, он попросил ее уйти, а потом стал названивать и просить вернуться. Но она к тому моменту нашла себе работу, не требующую прихода в офис, и теперь улетает в Чехию на постоянное место жительства, а двое других, Настя и ее парень Коля, ее провожают. Еще Миша узнал, что девочки выпили. От них шел запах алкоголя. И они все время смеялись.

Миша был рад, что с ним никто не разговаривает. Было время задуматься о своем. О личном. О своих проблемах. Главное – не забыть позвонить оператору и сказать, что сломалась машина.

Ты что, идиот?

«Мама?»

Да, а кто еще? Апостол Петр, что ли? Да, это я, твоя мама!

«Мама, ты где была? У меня тут были проблемы с…»

У тебя огромные проблемы! У тебя большущие проблемы в виде трех человек в твоей гребаной машине! В твоей чертовой машине, которая когда-то была моей! Ты понял? Ты понимаешь, нет?

«Нет, мама, я не понимаю, почему? Ты же сама сказала не отказываться от клиентов. Ты сама сказала! Ты сказала, что это будет подозрительно и…»

Сынок, ты же настоящий идиот! Почему ты поставил сумку в багажник?

«Я не сообразил».

А еще знаешь, что ты не сообразил?

«Нет, мама. Не знаю. Мне тяжело. Столько всего происходит, я волнуюсь и не успеваю…»

Я сказала, что ты можешь без проблем довезти одну бабу в аэропорт или еще куда, но я не говорила, что ты должен посадить ее сзади. Ты понял? Или ты забыл, кого ты перевозил там? Забыл?

«Нет. Но почему?»

Потому что, сынок, потому что все сиденье в крови! Эта дохлая чернявая девка оставила после себя следы крови и мозгов. Ты забыл, как ты расколбасил ей череп? Забыл? А я тебе напомню. Ты оставил ее одну, и она бахнулась башкой о бетон. У нее вылезли мозги, хотя странно, что они у нее вообще были! Но тем не менее что-то из нее вылилось. Что-то, что обычно не присутствует на сиденьях автомобилей. А ты посадил сзади этих двух девок. Как думаешь, кто из них первой заметит следы человеческого дерьма? Кто?

«Мама! Я… Я…»

Ты идиот, я знаю, я уже это сказала.

«Мама, прости. Я без тебя не справляюсь».

Не справляешься, это точно.

«Что же мне делать?»

Что? Тебе придется разобраться со своей проблемой. Разобраться с ней.

Миша взглянул на парня, сидевшего рядом, и отвернулся. Потом он посмотрел на девушек через зеркало заднего вида.

Ты только послушай, о чем они говорят. Какие еще заграницы? Какие Европы? Куда она собралась? Че, ей у нас мало места? Тоже мне умная! Мисс Чехия. Да у нее на лице написано, что она ни хрена не понимает в том, о чем говорит. Ну ничего, недолго тебе осталось. Недолго.

Миша не представлял себе, как можно разобраться с этими тремя. Коля выглядел сильнее его. Он либо был спортсменом, либо работал на тяжелом производстве, может, грузчиком. Да такой сломает Мишу в два счета.

«Мама. Все обойдется. Они не заметят».

Сынок, я вроде бы тебе уже несколько раз повторила, что ты идиот. Но ты упорно не хочешь верить. Почему?

«Потому что, мама, я не идиот».

Нет, ты еще какой идиот. Крупный. Один из самых больших идиотов в мире! Подумай своей головой. Они сидят на заляпанном кровью сиденье. У тебя в багажнике два трупа. Два трупа! А ты куда едешь? Вспомни.

Миша на секунду отпустил руль. Машина дрогнула на дороге, и девушки сзади вскрикнули. Парень посмотрел на Мишу.

– Ты чего? Уснул, что ли? – спросил Коля.

– Да нет, простите. Задумался. Простите.

Коля обернулся к своим спутницам. Одна из них повертела пальцем у виска, другая сделала такой вид, будто отчитывает первоклассника за то, что тот насрал под партой. Миша увидел их лица в зеркале.

– Простите, – еще раз сказал он.

– А вы сколько лет водите? – спросила мисс Чехия. В ее голосе слышался не интерес, а издевка.

– С восемнадцати.

– Может, вам стоило еще потренироваться?

Он промолчал.

– Можете немного помедленнее ехать? Спасибо.

Коля еще наблюдал за Мишей несколько секунд, потом отвернулся к окну. Девушки продолжили общение, но говорили чуть тише.

Наверняка теперь они будут пристально смотреть на дорогу и ждать от него очередного фокуса.

Аэропорт, сынок, долбаный аэропорт.

«Да, да».

Ты понимаешь, о чем речь?

«Да, мама, понимаю».

Там охрана! Там везде полицейские, там везде камеры, везде! Там камеры не только в туалетах и унитазах, но и в жопе у каждого охранника, у каждой стюардессы и у каждого пилота! Все везде просматривается. Представь себе, что эти девки не найдут следы крови, представь, что все пройдет гладко. Представь, что ты пойдешь доставать сумку и что каким-то образом ты заставишь их не смотреть на это, ты им скажешь – ой, подождите в салоне, пока я достану вашу сумку, не подглядывайте, а то у меня там кое-что спрятано. Даже если у тебя и получится, то какова вероятность, что вокруг снующие люди, охранники и камеры не заметят того, что лежит у тебя в багажнике? Какова? Ты можешь посчитать? Или ты тупой? Ах да, ты же нигде не учился, неуч!

«Благодаря тебе, мама».

Это что, обвинение? Ты хочешь сказать, что это моя вина? Я тебя не держала! Мог проваливать хоть на все четыре стороны. Но ты сам не хотел. Прижался к маминой сиське, как к источнику жизни, и не отпускал. Ты боялся. Боялся людей и мира, ты сам боялся выйти из дома и поехать искать себе место в жизни. Тебе было удобно.

«А благодаря кому, мама? Кто все детство говорил, что мне делать? Да ты даже шагу не давала мне шагнуть самому. Вечно указывала – Миша, сделай то, Миша, делай так, делай сяк. Я как марионетка, мама. Я ничему не научился».

Нет, научился. Ты просто трус. Ты не научился быть смелым. Потому что ты прятался от меня. Прятался в своем болоте, о котором я сначала не знала. А если бы ты шел мне навстречу, если бы ты мне дал сделать из тебя человека, все было бы иначе. Иначе!

«Но все сложилось так, мама. Так и никак иначе».

Да, все верно. И теперь надо исходить из того, что есть. Так что заткни свой нюнепускатель и возьмись за дело.

Миша глубоко вдохнул. Еще раз. Он крепко вцепился в руль.

«Мне не остается ничего другого. Ничего. Только разобраться. Надо заканчивать с этой работой. Работать таксистом не по мне. Слишком тяжелая работа. Слишком большая ответственность, слишком напряжно».

Он снова посмотрел на Колю. Тот взглянул на него.

– Ты как, нормально? Не собираешься крутить рулем как нунчаками? – спросил он.

– Да, все нормально.

– Это хорошо, – послышалось сзади, – а то я бы хотела прилететь к своему парню в Чехии целой и невредимой.

В Чехию, говоришь. А не хочешь в рыло разводным ключом?

Миша кивнул.

«Мама. Как я должен это сделать? Как? Скажи мне, чтобы я не испортил все снова. Как обычно».

Так. Сколько тебе еще ехать?

«Десять минут. Скоро покажутся огни аэропорта».

У тебя есть несколько вариантов. Сразу скажу, что приезд в аэропорт не входит ни в один из них. Но и свернуть с трассы ты не можешь. Они сразу заподозрят что-то неладное. Потому что ты на финишной прямой. Я предполагаю, что что-то должно случиться здесь, на дороге. Прямо по пути. Какие варианты есть?

«Съехать с дороги в отбойник?»

Хороший вариант, если хочешь стать котлетой. А еще?

«Мама! А что если… А что если остановиться и сделать вид, что машина сломалась? Извиниться, достать сумку и вызвать на помощь другого таксиста. Отправить их с другим. Может, это сработает?»

«Мама?»

Почему ты так хочешь их спасти? Почему?

«Я не хочу убивать, мама. Зачем это? Тем более, мне кажется, что они будут хорошими свидетелями в мою пользу. Они скажут, что я их отвез в аэропорт, а по дороге сломался. И оператор отпустит меня со смены, и я смогу избавиться от трупов. Эти люди помогут мне живыми. А если я их убью, то…»

Если ты их убьешь, то они не скажут, что их подвозил какой-то странный парень, взъерошенный, с таким видом, будто он убил двух человек и скрыл в багажнике. А еще они не найдут следы крови на заднем сиденье.

«Но они и так не нашли. В салоне темно, они не видят их. А если видят, то наверняка думают, что это грязь. У меня тут везде грязь».

Знаешь что, сынок. Если ты такой умный, то предлагаю тебе разобраться самому. Да? Ты этого хочешь? Чтобы мамка ушла?

«Я не хочу, чтоб ты уходила. Я хочу просто найти оптимальный выход. Мама, от этого зависит моя жизнь. Моя свобода. Хотя… Свободы у меня никогда не было, если честно, я даже не знаю, что это такое».

Свобода? Ты всегда был свободен. Это не тебе пришлось пережить пять детских смертей, не тебе пришлось воспитывать сына в одиночку, не тебе пришлось выслушивать тот страшный диагноз у врача, ты был свободен от всего этого. Тебе надо было только поднимать свою жопу по утрам и ходить в школу, а в выходные тебе вообще не надо было никуда вставать. Ты весь день сидел в своей комнате и ковырялся в своих игрушках, разбирал их, ломал. Что тебе ни подаришь, ты все ломал. Какой же ты благодарный сын? Вот такой.

«Я благодарен тебе, мама. И поэтому я не хочу, чтобы ты уходила. Останься, но и меня послушай. Я тебя слушал, теперь и ты можешь меня выслушать».

Я слушаю. Вся внимание.

«Ты раздражена. Можешь успокоиться? Прошу тебя».

Я спокойна!

«Ладно, хорошо. Я предполагаю, что эти трое – это подарок судьбы. Они хорошие свидетели, как я и сказал. Поэтому я сделаю так, как задумал. Я инсценирую сломанный автомобиль и вызову подкрепление, как только покопаюсь под капотом, и…»

А ты не думал, что этот парень, что сидит слева, окажется автомехаником? А? Не думал? Он может в два счета раскусить твой план. И что ты будешь делать? Будешь боксировать с ним? Да? Сейчас у тебя есть шанс. Пока они в машине, пока вы на ходу. Есть шанс. Но если остановишься, то рассчитывай на свои кулаки.

«Мама. Если он окажется автомехаником и захочет заглянуть под капот…. Тогда я сделаю это. У меня все еще есть отвертка. Я сделаю это, пока он будет смотреть под капот. А если он поверит мне, то я отпущу их, и они уедут. Все будет хорошо. Мама! Пожалуйста, поверь мне».

«Мама?»

«Скоро аэропорт, мама».

Да, я слышу тебя. Некоторые тут считают, что ты трус. И я в их числе.

«Какие еще… некоторые?»

Неважно. Увидишь. Когда-нибудь и ты будешь тут, рядом со мной.

«Не сомневаюсь. Я, похоже, заслужил это честным трудом. Так что скажешь?»

Будто тебе мое разрешение нужно.

«Не разрешение, а одобрение».

Тогда иди в зад со своим одобрением. Ты увидишь, что твой план – говно. Я уверяю тебя, все пойдет наперекосяк, как у тебя всегда бывает. Так же как с той девкой, которую ты притащил на болото.

Миша вздрогнул. Да. Ведь так все и вышло. Он не хотел этого.

«Мама! Зачем? Зачем ты так говоришь?»

Потому что прошлое, сынок, нужно для того, чтобы учиться на ошибках. Ты не спасешь этих людей, а если спасешь их, то не спасешь себя. Либо они, либо ты.

«Я все-таки попытаюсь».

Твое дело.

И он попытался.

Миша краем глаза посмотрел на Колю. Тот отвернулся к окну. Тогда Миша медленно поднял руку, что-то наугад подрегулировал на приборке.

– И ты доверяешь ему? Вы ведь не так хорошо друг друга знаете?

– Ну и что? Ну, не знаем, но узнаем. Какая разница?

– Ну как какая. Это же Европа. Другая страна. Куда ты пойдешь в случае чего?

– Пф-ф-ф, вообще не проблема.

Миша надеялся, что девочки сзади не следят за его движениями. Он вывернул ключ в замке зажигания в обратную сторону. Огни на приборной панели погасли.

– Ой-ой, – сказал Миша, – эй, что такое?

Девушки замолчали. В зеркале сверкнуло напряженное лицо Мисс Чехии.

Миша ударил по приборке кулаком. Настоящий мастер-автомеханик. Коля повернулся и посмотрел на приборную панель.

– Что случилось? – спросил он.

– Что такое? – сказала мисс Чехия чуть громче, чем когда обращаются к глухому. – Что опять случилось? Нельзя было вызвать нормальное такси, а?

– Простите, машина заглохла, – сказал Миша, – Что-то сегодня она меня расстраивает, уже третий раз так.

– Че же вы тогда не поехали в сервис? Почему на работу вышли? – воскликнула Мисс Чехия.

– Начальство сказало выйти, говорят, машин мало.

– Ага, – сказал Коля, – мы вас долго ждали.

– Да мне какая хрен разница!

Миша повернул ключ, но в обратную сторону. Еще раз. И еще.

Машина катилась накатом вперед. Скорость падала. Их стали обгонять другие автомобили, несущиеся в аэропорт.

– Вы сильно опаздываете, да? – спросил Миша.

– Да не то чтобы, – сказал Коля.

– Как это?! Как это не опаздываем? Я что, по-вашему, в деревню к бабушке еду? – завопила девушка. – У меня не так много денег, чтобы покупать сто билетов в Чехию за одни выходные.

Настя, Колина подруга, переводила взгляд то на Мишу, то на мисс Чехию.

– Вы можете исправить это? – спросила Настя.

– Сейчас разберемся, – сказал Миша, нажал на тормоз, направил машину к правому отбойнику и включил аварийный сигнал. – До этого у меня получалось оживить ее.

– Вы уж постарайтесь, а то мы не заплатим вам ни рубля, – сказала мисс Чехия.

Видишь, какая она! Видишь? А ты хочешь спасти эту девку? Да по ней яма плачет, яма и топор.

– Я постараюсь. В крайнем случае вызову вам другого водителя, и он отвезет вас дешевле, отсюда ехать-то пять минут.

– И сколько нам ждать?

– Ну, обычно недолго. Около аэропорта много наших водителей.

– Надеюсь.

Миша вытащил ключи из замка зажигания, нажал на кнопку открывания капота, взглянул в боковое зеркало, чтобы его не сбил какой-нибудь лихач, и вышел из машины. Он сунул руку под крышку капота и в чем-то заляпался. Он посмотрел на пальцы. Кровь.

«Плохо».

Он вытер их о штаны. Капот слегка помялся от удара. Миша снова просунул пальцы под крышку, нащупал механизм, нажал, но тому что-то мешало. Миша подумал, что он не откроется, но после второй попытки что-то громко щелкнуло, и крышка отскочила вверх. Миша выставил палку-держалку, чтобы крышка не грохнулась и не сломала ему хребет, и начал разглядывать внутренности авто. Он потрогал провода аккумулятора, что-то еще, потрогал щуп в двигателе. Потом вернулся в кабину, сел, вставил ключи в замок зажигания и снова повернул ключ в обратную сторону.

– Похоже, накрылся… блин, вот зараза.

– Сделайте уже что-нибудь! Сделайте! Я опаздываю.

– Не опаздываешь, – сказал Коля.

– Нет, опаздываю. Посмотри на часы.

– Я и смотрю. Еще два часа до самолета.

– Катя, сейчас водитель все сделает, не переживай, Коля прав…

– Коля что у нас, предсказатель? Хватит меня успокаивать! Это ведь не вам лететь в другую страну. Вам легко говорить. Может, мы тут еще час провозимся? А может, часа четыре? Я опоздаю, точно опоздаю.

– Нет, не час. Не беспокойтесь, я сейчас вам вызову подмогу. Посидите пока в машине.

– Если из-за тебя я опоздаю, ты купишь мне новый билет, понятно? Понятно?

– Хорошо, – сказал Миша. Очередная истеричка.

Похоже, они клюнули.

Миша взял телефон, взял скотч из-под сиденья, вышел из салона, направился к багажнику. Он набрал номер оператора такси на телефоне и огляделся, чтобы никакая случайно проезжающая машина не застала его за грязным делом.

Он начал отдирать скотч.

– Алло, такси «Пуля», оператор Марина. Что у вас случилось?

«Пуля». Говорящее название. Интересно, так они намекают на скорость или на пристрастия своих водителей?

– Алло, это тыща тринадцатый, у меня машина сломалась. Прямо на трассе. Что-то не заводится.

– Прислать механика?

– Нет, не надо. Я уже вызвал своего мастера. Можете прислать…

Миша замолчал. Он пытался поднять крышку багажника, но она не поддавалась. Он присел на корточки и сунул ключ в замок. Лампы на столбах по обочинам светили тусклым желтым светом, но Миша все равно рассмотрел, что ключ входил не до конца.

«Заклинило! Снова заклинило!»

Ага, попался. Все по плану, мать твою.

Его тут же бросило в пот. Он судорожно начал трясти ключом.

– Алло, что еще раз, повторите? Тысяча тринадцатый, повторите.

– Я… Я сейчас… Я перезвоню.

И он положил трубку.

Ты в жопе, тыща тринадцатый. Ты в жопе.

Миша включил фонарик на телефоне и посветил на замок. Действительно, ключу что-то мешало внутри. Миша нажал посильнее. Еще сильнее. Навалился всем телом. По лицу струились ручьи.

«Черт, да что же это такое? Да как так? Но почему? Почему?»

Соображай скорее, у тебя есть еще максимум две секунды до того, как они вылезут из машины и начнут ссать по углам, курить, а потом обязательно кто-нибудь из них захочет заглянуть в эту сумку, наверняка там что-то очень важное лежит. Так что соображай скорее.

Миша еще раз попытал счастья с замком. Но ключ упирался, как он сам в детстве перед кабинетом стоматолога, и не поворачивался. Миша хотел ударить по багажнику со всей дури, прыгнуть на него или пнуть ногой, ударить локтем, как в рестлинге, который он в детстве смотрел по субботам ночью, пока мамаша спала и не видела, чем он занимается. Он хотел ударить багажник, как Кевин Нэш или Голдберг, и заорать что-нибудь типа: «Ты, урод, открывайся». Возможно, это и помогло бы ему, но тогда пассажиры задавали бы вопросы по поводу этой долбаной сумки, запертой внутри. И тогда Коля наверняка пришел бы на помощь. И возможно, даже придумал бы, как открыть чертову крышку. А там… Ой, что происходит? Что происходит?

Дверь салона открылась. Вторая девушка, Настя, вышла.

– Я покурю, раз мы все равно никуда не едем. – сказала она, шагая в его сторону.

«Сейчас она спросит про багажник. Обязательно спросит. Срочно садись в тачку и заводи мотор, пока афера с багажником не раскрылась».

– Не вопрос, – Миша бросил возню с замком. – Курите. А я, кажется, понял, в чем…

Он обратился в ледяную скульптуру. Настя была не такой сексуальной, как, например, чернявая мертвячка, лежавшая в багажнике. И формы не такие выпирающие. Но Миша все равно уставился на ее зад. Девушка прошла несколько метров в ту сторону, откуда они приехали, чтобы покурить в стороне. Она отвернулась от Миши и прикурила. А он воткнул свои глаза в ее юбку. Юбку, на которой расплылось черное пятно. Или красное? При таком освещении оно казалось нефтяным.

«Это что, месячные?»

Конечно, месячные. Только не у этой бабы, а у чернявой шлюхи. И кровь шла не из традиционного места, а из ее дырявой башки.

Делай что-нибудь!

Миша бросился к капоту, убедился, что Настя не идет к нему, посветил телефоном на внутренности машины, что-то потрогал, потом захлопнул капот. Запахло сигаретным дымом.

– Сейчас, скорее всего, заведется. – крикнул Миша.

Девушка затянулась и выпустила белое облако на волю.

– Буду молиться за вас, – сказала она.

Посмотри на нее, посмотри, как ей нравится сосать эту палку, наверняка ей нравится сосать и не только сигареты. Таким девкам, как эта, нравится показывать парням свою привычку сосать.

Миша сел в машину и сунул ключ в замок.

– Ну что? Есть шансы? – спросил Коля.

«Нексия» завелась.

– Ура, – сказал Миша слишком наигранно, – можно ехать.

Засверкала неестественная улыбка. Казалось, что она распечатана на цветном принтере и приклеена к его лицу.

– Круто, – сказал Коля без каких-либо эмоций. Мише показалось, что он вовсе не хотел ехать провожать мисс Чехию в Чехию. Кажется, он засыпал.

– Едем, едем, – кричала мисс Чехия, – давай уже скорее!

«Сейчас она выглянет на улицу и увидит у подруги на жопе пятно. Сейчас увидит, и меня прижмут».

– Секунду, сейчас, – ответила Настя.

– Давай садись уже, надо ехать. Я опаздываю.

Миша смотрел в зеркало. Настя повернулась к ним лицом, закрыв пятно.

Так что ты собираешься делать?

«Не знаю. Я думаю».

Сейчас самый момент. Сейчас эта телка сядет в тачку, и ты тронешь в аэропорт. Сколько у тебя осталось? Пять минут, вот сколько.

«Мама, я думаю. Может, подскажешь?»

Не знала, что тебе нужны мои идеи.

«Нужны. Ты была права».

Я думала, что ты и сам справишься.

«Пожалуйста».

Вези их в аэропорт.

«Так, хорошо. И что там?»

Там эта девка сядет в самолет и улетит.

«Мама, но она не улетит. Ее сумка у меня в багажнике лежит, а замок снова заклинило. И это пятно. У второй девушки, мисс Чехии, наверное, тоже все джинсы в крови».

Это я знаю.

Мишины руки ходили ходуном, будто просились в бар взбивать коктейли – или в штаны взбивать другие коктейли.

Девушка докурила и бросила бычок на дорогу. Дернула ручку пассажирской двери с Мишиной стороны и села в салон.

– Поехали, шеф, отправим мою подругу в лучший мир. – сказала Настя. Она принесла в салон запах сигарет.

И то верно. Отправим.

– Че было-то? – спросил Коля.

Он посмотрел на Мишу и заметил, что того трясет.

– Что? – спросил Миша.

– Че было? С машиной че было?

– А, да там… один провод отпал. И все.

– Поехали уже, потом поговорите.

– Какой провод-то?

– Да я не разбираюсь. Смотрю, че куда подходит. И тыкаю куда встанет.

Девочки сзади засмеялись.

– Тыкаю куда встанет. – повторила мисс Чехия.

Они издеваются над тобой! Издеваются. Как все дети в школе. Они видят в тебе клоуна. Давай, вези их в аэропорт, им будет очень приятно узнать, что у тебя в багажнике вместе с их сумкой лежат два трупа. Они будут рады отправить тебя в тюрячку. Вперед! Стартуй!

– Ха, вы прирожденный автомеханик, – сказала Настя, – в нашем сервисе все так работают, после них машина разваливается еще больше.

– Ага, – сказал Миша как во сне.

– Поехали! – крикнули девушки в голос.

Убей их.

«Но как, мама?»

Сначала ты должен вырубить этого парня. Потому что он один может дать тебе отпор. А те бабы сзади — они ничего тебе не сделают. Они наложат в штаны. Ты можешь взять отвертку, как ты и говорил, и проткнуть этому здоровяку шею. Потом вези этих сучек куда-нибудь подальше и там прикончи. В лесу. А потом езжай в свое любимое место. Только когда убьешь парня, скажи этим бабам, что, если они будут шуметь, убьешь и их тоже. А если будут молчать как мышки, то ты их отпустишь.

«Разве они поверят?»

Они испугаются. Будь убедительней, покажи им, что с тобой шутки плохи. Покажи, что ты настроен серьезно.

Машина тронулась. Миша посмотрел на время. Два часа ночи. Скоро начнет светать.

– Надо было поехать на такси бизнес-класса, а то как-то на «Нексии» в Чехию не очень.

– Ой, да ты капец зажралась. Вроде только еще неделю назад работала в шарашкиной конторе, а сейчас уже в Европы уезжаешь. И ей еще лимузин подавай.

– Да, именно так.

И че ей машина не нравится? Ехала бы тогда на автобусе.

«Мне кажется, что я не смогу пригрозить этим девушкам. Мне кажется, если я убью парня, то они выскочат на дорогу».

Тогда сделай это на ходу.

«Но мы же можем разбиться».

Невелика потеря.

«Мама!»

Что «мама»? Ты меня достал. Сделай все, и покончим с этим. Мне начинает это надоедать. Надоедать!

«Ладно. Может, я и смогу сделать это на ходу. Ты права, тогда они не выпрыгнут из машины. И мне ничего не сделают, потому что я буду за рулем. Они испугаются, что мы можем разбиться. И так я смогу их увезти подальше от трассы. Я бы лучше убил сразу всех троих. Но как это сделать, ума не приложу».

– Мне кажется, я во что-то вляпалась, – донесся сзади голос Мисс Чехии.

Открывается новый забег. Участники, на старт. Хорошенько продышитесь, потому что ближайшие несколько минут вам будет не до этого.

Бери отвертку.

– Разреши, я тут кое-что возьму, – сказал Миша, потянувшись к бардачку.

– Да, конечно, – сказал Коля. Он убрал ноги в сторону, чтобы не мешать.

– Где ты опять шлялась, свинья? – сказала Настя.

– Да черт его знает. Может, в подъезде. Что это?

Миша попытался нажать кнопку на бардачке. Машину повело вправо.

– Эй, осторожнее! – крикнула Настя.

Миша выровнял машину.

– Капец, водила! – донеслось сзади.

– Может, я тебе сам подам че нужно? – спросил Коля.

– Да, если можно.

– Похоже на краску. – сказала мисс Чехия.

Это становится смешным. Знаешь, на тебя тут начинают делать ставки. Андрей — он жил в Ростове и убивал детей — говорит, что ты провернешь это дело. А моя здешняя подруга Белла говорит, что ты намочишь штаны и не справишься. Она много чего в жизни повидала и таких слабаков, как ты, чует за километр, говорит, что руки у тебя слабые и душонка бледная, такие, как ты, – жалкие неудачники. Так что у тебя есть выбор — доказать ей, что ты не чмо подзаборное, либо доставить ей удовольствие, проиграть эту битву и принести ей выигрыш.

Коля открыл бардачок.

– Что подать? Документы?

– Отвертку, пожалуйста, – сказал Миша.

– Слушай, а ведь я тоже в чем-то запачкалась. Ну ка, посвети телефоном.

– Сейчас, сейчас, – сказал Коля. – Че то я ее не виж… а вот она.

Пока Коля рылся в бардачке, Миша думал, что у него случится сердечный приступ. Он так и видел, как девушки начнут кричать, что все сиденье в крови, а Коля в этот момент найдет отвертку. И тогда она воткнется ему в глаз. Придется прибавить газу, чтобы обезопасить себя от неожиданных выпадов. Миша нажал на педаль, а потом взгляд его упал на навигатор. Самое время. Девушки разглядывают себя в свете телефонного фонаря и не смотрят на него.

«Чуть не забыл».

Я бы не удивилась.

Коля передал отвертку Мише. Тот принял ее и слабо улыбнулся.

– Зачем отвертка? – спросил парень.

– Настя, что это? Это…

– Черт, что это за окном? – заорал Миша. Глаза его выросли до размера кулака и рот искривился. Он показал отверткой вправо. И трое его пассажиров посмотрели в ту сторону.

В этот момент показался съезд с трассы. Последний поворот, который мог увести автомобиль в сторону для объезда аэропорта.

Время пришло… в гости отправиться… ждет их всех котел в аду…

Миша воткнул отвертку в шею Коли и выдернул ее. Какой же ужасный звук она издала. Миша тут же крутанул руль и вошел в поворот, чуть сбросив скорость.

Струя крови ударила Мише в лицо, в лобовое стекло, на приборную панель, в потолок. Коля закричал, но не сразу. Он будто выждал удобного момента, когда Миша попадет в поворот, чтобы не отвлекать его. Но крик вышел не очень сильным. Он больше походил на какой-то обиженный стон.

Раненый Коля прижал руку к шее и наклонил голову налево.

– Сука, – вырвалось изо рта Коли вместе с кровью.

Девушки сначала не поняли, что произошло. Внезапный фонтан удивил их и озадачил. А через секунду, когда стало ясно, что это кровь и что она брызжет из шеи Коли, они начали визжать.

– Заткнитесь! Заткнитесь! – заорал Миша. – А то мы все разобьемся. Замолчите!

Им овладело чувство, какое приходит после трех часов ожидания в коридоре университета перед госэкзаменом, когда ты наконец заходишь в аудиторию, берешь билет и понимаешь, что знаешь ответы на все вопросы. Как дважды два, мать твою!

Девушки визжали.

Кровь попала Мише в правый глаз, и теперь он тер его рукавом, не выпуская отвертку. Он давил газ, и машина наклонилась на затяжном повороте.

Одной рукой Коля держал рану, второй потянулся к Мише и ухватился за отвертку. Он явно намеревался установить баланс шейных дырок.

Но Миша вырвал руку с легкостью, потому что у Коли ладони были в крови, и отвертка скользнула, как кишка.

Коля под громкий девчачий вой вцепился Мише в лицо. Мало ему было крови в правом глазу, так еще и этот парень теперь хотел что-то слепить из его лица, как из пластилина.

Миша пытался высвободиться, машину водило из стороны в сторону.

«Нексия» зацепила металлическое ограждение, и на дорогу посыпались искры. В салоне раздался громкий скрежет, и девочки заорали еще громче.

В глаз ему, ударь в глаз!

Миша изловчился и воткнул отвертку в лицо Коле. Он метил в глаз. Но попал в рот, порвал губу, проткнул десну. За оглушающим скрежетом железа и криком девушек Миша услышал отвратительный звук – это по зубу скользнула отвертка. Он ударил еще раз, но Коля закрыл лицо рукой, и отвертка отскочила от ладони.

– Сука-а-а, – стонал Коля, и снова из его рта выплеснулась кровь.

Коля ударил Мишу в голову кулаком. Удар был легкий, но Миша потерял управление, и машина снова влетела в ограждение, их отбросило на левую сторону дороги, и только сейчас поворот закончился.

Они вылетели на дорогу перпендикулярно той, что вела в аэропорт.

Мише казалось, что борьба продолжалась полчаса, но на самом деле прошло около десяти секунд. Именно столько времени потребовалось Насте, чтобы очнуться от шока, схватить Мишу за шею и начать душить.

Мисс Чехия открыла дверь, но увидела бегущий под ногами бешеный асфальт и передумала.

– Останови машину, урод! – кричала Настя. – Останови!

Миша нажал на газ еще сильнее. Машина разогналась уже до ста километров в час. До этого они ехали не больше восьмидесяти. В салоне тряслись болты, что-то бренчало, в аэродинамических изгибах корпуса гудел ветер. Казалось, что они летят быстрее «Боинга». Да еще и пилот был одноглазым. Точнее, кровоглазым.

– Если ты меня… кха… не отпустишь, сука… Мы все разобьемся…

Коля вцепился в руль правой рукой, но она была не тверже макаронины. Поэтому Миша легко преодолел сопротивление и направил машину в отбойник справа. Девушка увидела, что сейчас произойдет, завизжала и бросилась на заднее сиденье.

У Миши от удушья потемнело в левом глазу. Но как только стало чуть светлее, он увидел, что машину отделяют две секунды от столкновения с бетонным ограждением. Он тут же бросил «Нексию» в другую сторону. Их всех мотало по салону, как в гигантском шейкере. Белковый коктейль из маньяков, качков, курящих с примесью Чехии. Беллиссимо!

Добей урода, добей.

Он выровнял автомобиль. Попробовал разлепить правый глаз, чтобы было хоть чуточку удобнее сражаться, но когда он поднимал веко, резкая боль пронзала лицо.

Миша повернулся и ударил Колю отверткой в глаз. Если уж и быть одноглазыми, то вдвоем. Несправедливо, если вспомнить о дырках на шеях. На этот раз он попал.

Колина рука упала на Мишину правую ногу. Дернулась. Миша почувствовал последний импульс жизни, пробежавший в теле. Он вытащил отвертку из головы пассажира и отбросил его руку со своей ноги.

Отлично, прямо в глазное яблочко!

Машину бросало то вправо, то влево. Но Миша был пристегнут, поэтому он удерживался в седле. Девушки же летали сзади от одной двери к другой, будто выбирали, с какой стороны асфальт помягче.

– Если вы, суки, не успокоитесь, мы все подохнем. Я направлю тачку в ограждение. Вы поняли меня? – заорал Миша. Его голос казался чужим. Он мог принадлежать какому-то дикарю из джунглей, но не ему. Такой грубый, такой мощный, такой ядовитый. Это уже был не Поганка. Это был Доминик Торетто. Одноглазый Доминик Торетто. «Форсаж-9», или какая там часть должна выйти?

– Вы поняли меня? Поняли?

Стрелка скорости перевалила за отметку сто двадцать. За окнами проносился размытый пейзаж, сглаживаемый темнотой. Фонари так быстро мелькали, будто кто-то включил стробоскоп.

– Зачем ты это сделал? – кричала Настя, подруга Коли, всхлипывая. – Ты урод, ты сядешь в тюрьму. Ты урод!

Сама ты уродина. И дружок твой с лицом как у больной овцы.

Мисс Чехия молчала и с ужасом пялилась на Мишу в зеркало заднего вида. Она держала руки у рта. Будто не пускала ложку с микстурой внутрь.

Эта, которая молчит, опаснее той, что орет. Понял? Она что-то задумала. Следи за ней.

«Понял».

Он снова следил за дорогой. Он взял край футболки, поднял ее к губам. Плюнул, а затем вытер глаз. Открыл его. Все еще режет, но уже терпимее. Черт с ним. Заживет. Главное, что он на месте.

Миша посмотрел в зеркало. Сначала на напуганных девок, потом на свой глаз. Красный. Как будто наполовину обкурился. И немного припухло веко. Может, туда забрался червяк? Он где-то читал, что такое не просто возможно, но даже и было с кем-то.

Тебе бы надо их посильнее запугать. Они недостаточно напуганы.

Миша поднял кровавую отвертку и показал девушкам.

– Я воткну эту хрень вам в бошки, если вы будете орать и стонать. Если будете что-нибудь говорить. А если попытаетесь меня придушить или еще что-нибудь сделать, то я сделаю вот что…

Он крутанул руль вправо и за секунду до столкновения с бетоном вырулил обратно. Он снова задел боком ограждение, и послышался скребущий гул. Девочки взвизгнули и прижались к друг другу. Они были не пристегнуты.

– Вам ясно?

– Да, урод, нам ясно, – сказал мисс Чехия.

– Но зачем? Мать твою, зачем? – ревела вторая.

– Потому что, – сказал Миша, – потому что…

Ничего не объясняй. Ничего. Им не надо ничего знать. Им осталось жить двадцать минут от силы. Так что заткни свое хлебало и скажи спасибо, что это парень не сел сзади.

«Спасибо».

Да не мне, дурак. Ему.

Миша повернулся к парню.

– Спасибо, – сказал он и засмеялся.

Кровь стекала по ветровому стеклу. Повезло, что водительская половина была меньше забрызгана, а то пришлось бы ехать вслепую. Такое уже было с ним однажды, когда на «Нексии» сломались оба дворника, и ему пришлось везти мамашу, уже почти мертвую, в больницу. Он вертел головой, пытаясь разглядеть дорогу между капель дождя, которые он никак не мог смахнуть со стекла. Проезжающие мимо машины сигналили, потому что «Нексия» плелась со скоростью пятнадцать километров в час. Миша мысленно слал всех недовольных в жопу. Мамка стонала на пассажирском сиденье, и кляла всех и каждого, и обвиняла мир в том, что ей больно. Она орала – почему так долго и почему так медленно? Но Миша не отвечал. Он злился и боялся открыть рот, потому что думал, что уже не сможет его закрыть. А еще он боялся, что мамка сдохнет прямо по пути в больницу, и пока он будет орать на нее, ее мерзкая душа перескочит в его тело через рот.

Но она и так перескочила, не правда ли?

Следующие несколько километров пути показались Мише самыми длинными в его жизни. Кто-то сломал математику и метрическую систему. Казалось, в одном километре уместились миллионы метров, а в метры закрались беженцы-сантиметры – по миллиарду в каждый. Дорога стала бесконечной, растянулась, как жвачка на солнце. Правда, солнца не было. Но Миша знал, что скоро оно взойдет. В это время летом светает рано. Поэтому надо торопиться.

Но он и так торопился. Он летел с такой скоростью, с какой раньше никогда не решался ездить на этом автомобиле, руководствуясь здравым смыслом, поскольку машина разваливалась на ходу. Что-то очень громко стучало под капотом. Миша подозревал, что крышка капота ходит ходуном, но не был уверен из-за следов крови, которые немного мешали обзору. В салоне воняло. Не только медью, но и чем-то паленым.

Настя стонала в объятиях подруги, а мисс Чехия смотрела на Мишу огромными глазами. Мише казалось, что она не моргает вообще. Может, она окаменела? Может, умерла? Вот было бы хорошо.

Тут у Миши завибрировал сотовый. Он лежал в кармане.

«Черт, это наверняка оператор такси. Хочет спросить, куда я пропал».

Не отвечай.

«Я не собираюсь, эти бабы сзади наверняка заорут что-нибудь типа „спасите“ или „помогите“. Позвоню, когда освобожусь. Все равно я сказал им, что моя машина сломалась. Сказал ведь? Так что все хорошо».

Но он подозревал, что не все хорошо. Ведь если бы все было хорошо, оператор не звонил бы ему.

Телефон дрожал в кармане, и при каждом новом звонке Миша все больше и больше сомневался в том, что все хорошо.

Наконец телефон замер. Умер, как этот парень на соседнем сиденье.

Миша посмотрел на Колю. Наконец тот отпустил рану.

«Потому что она зажила. Ха-ха».

Кровь залила весь салон.

Можешь и следующий заказ принять. Представляешь, как это будет выглядеть? Скажешь им надеть сапоги, а то в салоне утонуть можно, или лучше пусть прихватят с собой лодку.

Миша увидел поворот на проселочную дорогу. Наконец-то. Он немного притормозил и повернул. Указатель сообщил, что через пять километров они наткнутся на поселок Пылаево. Наверняка в этой глуши будет укромное место, под деревьями, в кустах, подальше от дороги, подальше от лишних глаз.

Когда Миша свернул с трассы, дорога лишилась одного элемента, и мисс Чехия не упустила это из виду. Не было больше бетонных ограждений. Была высокая насыпь и густой лес. Но если с такой скоростью слететь с дороги и уткнуться в дерево, то мягче посадка не будет.

Миша сбавлял скорость только на поворотах, но лишь слегка. Он боялся, что кто-нибудь из баб накинется на него. Он посмотрел на уровень бензина. Ему хватит, чтобы вернуться домой. Хватит. Заправляться он точно не собирается.

Эта девка что-то задумала. Посмотри на нее.

«Я вижу, мама. Вижу. Да, она задумала. Наверняка выпрыгнет из машины, когда я хоть немного приторможу. Блин, не знаю, будут ли впереди светофоры. Если да, то… Придется ехать на красный».

Знаешь, а ты ведь почти утер нос Белле. Как ты ловко провернул с этим парнем! Господин с большим детским лицом, мучитель и насильник, тобой доволен.

«Очень круто, когда насильник детей тобой доволен. Могу записать себе в резюме».

И нечего огрызаться.

«Я не огрызаюсь».

Огрызаешься как псина.

– Я не огрызаюсь! – внезапно заорал Миша и понял, что произнес это вслух. Девушки подпрыгнули.

– Извините, – сказал он и вновь уставился на дорогу, держа отвертку в руке.

Скажи еще им, что ты с мамой общаешься по прямому каналу с преисподней. Пусть посмеются. А знаешь, это идея. Может они тогда станут бояться тебя еще больше.

Он ничего не ответил. Даже не подумал в ответ. Он просто смотрел на дорогу и ждал, когда же будет какой-нибудь поворот, ведущий в лес, в чащу, в болото. А вон и поворот. Вон маячит. И знак, что до Пылаева осталось два километра.

«Это дорога в ад. И ведет она в огонь. Там все пылают. А, мама, ты случайно не здесь зависаешь?»

Очень смешно. К твоему сведению, в аду не так уж жарко. Здесь очень много льда. Вечного льда. Но мне не холодно. Я никогда не любила жару, ты это знаешь.

«Да, знаю. Ты вечно потела как свинья».

Что ты сказал?

«Я сказал, что ты потела как свинья. Вонючая сраная свинья!»

Ты! Ты… По-моему, ты забываешься, мелкий засранец! Ты повысил голос на мать. Знаешь, похоже, ты достаточно подрос, чтобы помочь себе сам, так что иди ко всем чертям. Ты трусливое чмо, и надеюсь, ты попадешь за решетку. Счастливо оставаться.

– Ну и черт с тобой! Черт с тобой! Сука! Сгори в аду! Сгори, шлюха!

Он бил кулаком по рулю, по приборной панели. Машину было не жалко. Она уже не пригодится для работы в такси, не пригодится и для поездок по городу, разве что в каком-нибудь поселке мясников и маньяков, где люди украшают свои тачки развешанными как гирлянды кишками, оторванными глазами, человеческими костями и вырванными с корнями зубами, которые использовали вместо кнопок на приборной панели.

«Не нужна ты мне, не нужна! Я разберусь с ними сам. Сейчас остановлюсь где-нибудь в кустах и отверткой проткну каждую из этих сук. Кажду…»

Кто-то вцепился в его горло так сильно, что в глазах потемнело от боли, а изо рта вырвался визг, как у трусливой девки.

Ну вот и разбирайся сам тогда.

Он выронил отвертку. В горло провалился булыжник и застрял там. Миша начал махать руками и бить наугад.

Машина рванулась вперед по дороге, сделала пару мотков вправо, влево, а затем слетела в кювет на огромной скорости и перевернулась несколько раз.

Девушки начали летать по салону, как ключи в стиральной машине. Миша был пристегнут. Шею отпустила когтистая рука, и он проглотил камень. Он вдохнул и вцепился в руль. Машина ударилась о дерево. Грохот. По салону разлетелись кое-какие вещи. Отвертка ударила Мишу по лбу, сумка одной из девушек шлепнулась о лобовое стекло, из нее посыпались косметичка, зарядник, кошелек. Затем машина замерла в обычном положении. Коля свесился вперед, будто блевал под ноги (укачало, ха-ха). Он тоже был пристегнут.

Кровь была везде. Сиденья, потолок, двери – все в крови.

Когда их крутило, Миша слышал повизгивания. Потом истерички заткнулись. Может, ударились друг о друга головой? Миша надеялся, что они стрясли мозги. Они ведь не были пристегнуты.

«Я же говорил, мама, что люди сзади не пристегиваются!»

Машина заглохла, но фары по-прежнему работали. Лучи били в сосны. Миша выключил свет, освободился от ремня безопасности и выскочил из салона. Нет, «выскочил» – слишком резвое слово. Он выполз.

Он не стал терять время на то, чтобы пытаться рассмотреть место, где они остановились, тем более в лесу было темно. Ему достаточно было того, что вокруг высились деревья. Они были в укромном уголке. Миша не слышал ничего, кроме гула в голове. Его тошнило. Видимо, ему тоже досталось. Он чувствовал, что сейчас блеванет.

Он чуть не упал, но удержался за помятую «Нексию».

Он дернул пассажирскую дверь. Девушки перемешались, как кусочки «Лего» из разных наборов. Хрен пойми, где чья нога, где чья рука. Он дернул наугад, и одна из девушек закричала. Очень громко.

– Давай, тварь, вылезай, вылезай, – говорил Миша без особой злобы. Так ругаются, когда пытаются приклеить обои стык в стык, негромко, чтобы не дрожали руки.

Он потянул изо всех сил визжащую конечность.

– У меня сломана нога! – кричал кто-то из темного салона.

– Отвали, урод! Отвали от нас!

«Почему крики доносятся будто из-за иллюминатора самолета? Видимо, что-то случилось с моими ушами».

Наконец он выдернул одну из девушек на траву, она упала лицом вниз. Юбка с пятном на жопе. Ага, это курящая подруга Чехии.

Он прыгнул на нее сверху, придавил коленями и принялся душить. Он не тратил время на выяснение лучшего способа, он хотел быстрее прекратить их и свою агонию и уже поскорее вернуться домой, принять душ, выпить чаю, успокоиться и подумать, что делать с машиной.

В кармане завибрировал телефон.

«Отвали тот, кто звонит. Мне сейчас некогда».

В дверях «Нексии» появилась мисс Чехия. Она пнула Мишу по лицу. Зубы стукнули друг о друга и прижали кончик языка. Миша вскрикнул. Рот наполнился кровью.

Миша вскочил, наступил на первую девушку ногой, как на поверженное животное, чтобы сфотографироваться, схватил мисс Чехию за шею и принялся бить в лицо кулаком. В пальцы впилась боль. Но он бил, не обращая на нее внимания. Он ударил раз, сломал ей нос, ударил два, нос повернулся еще сильнее. Глаза привыкли к темноте, и он стал различать некоторые детали.

Мисс Чехия уперлась в его лицо руками и орала.

Орала как свинья. Хуже его матери. Вот истеричка. Как же тот парень в Чехии терпит ее? Наверняка он обрадуется, когда узнает, что она сдохла. Наверняка. Зачем такие бабы нужны, которые орут и визжат как свиньи? А может, и нет вовсе никакого парня. Сказки это все.

Он ударил еще раз и еще. Она защищалась руками, но как-то вяло, Миша отбрасывал ее руки одним махом и продолжал бить. Потом вспомнил прием из кино, как с помощью двери ломают череп человеку, и дернул девушку за волосы, она упала, и ее голова вывалилась из салона. Тогда Миша со всей силы захлопнул дверь.

Бам! Первый прошел отлично. Что-то хрустнуло.

Бам, второй! Треск и чавканье. Только плохо слышно. Что-то застряло в ушах.

Двухвостки!

«Получай, сдохни». Он не знал, говорит он или думает. Все смешалось.

Стало светло. То ли от кипящей в жилах крови, то ли от возбуждения. Да, точно, светло. Он увидел кровь и смятую голову. Он увидел трещины на коже, протянувшиеся между темными волосами на черепе мисс Чехии. Может, наступил день? А может…

«Кто-то едет по дороге!»

Миша повернулся и застыл. Он смотрел на источник света. Секунду он осознавал сложившуюся ситуацию, а затем захохотал.

Как это называется, прогрессия? Миша был не силен в математике, но ему показалось, что это самый яркий пример, который должны показывать учителя в школе. Тогда дети навсегда запомнят, что такое прогрессия. Сначала один человек, потом еще, потом трое, потом толпа.

Он хохотал. Он отпустил дверь и смотрел на свет от нескольких фонарей. На дороге стояли люди. Один из них точно был с гитарой, а один в идиотской шляпе с широкими полями. И на хрен ему такая шляпа в темноте? Защита от темных лучей?

Мисс Чехия не двигалась. А та, что лежала на земле, тихо стонала.

Но, может, вовсе не тихо. В ушах Миши, похоже, завелись жуки, которые шуршали там своими лапами. Они мешали ему. А может, это тот самый жук из мамкиного супа? Все это время он прятался у него на шее или под мышкой и наконец улучил момент, когда можно проникнуть в ухо. От этой мысли Миша еще громче захохотал.

Девушка на земле приподнялась. Луч фонаря скользнул по ее грязному сопливому лицу. Она увидела подругу и взглянула на Мишу. Она заорала, вскочила и тут же упала. Она же сломала ногу. Куда собралась-то? Куда?

Миша хохотал над ее попытками подняться. Как в тупой комедии. Она поползла, как раненая на войне, подальше от врага. А на помощь ей уже спешили четверо. Миша не видел, это были парни или девки. Но скорее всего парни. На дороге стояли еще трое. Фонарь был у одного из приближающихся, второй – у группы на дороге.

«Убить, всех убить! Чтобы не было свидетелей, да, мама? Да? Где мой автомат, где напалм? Где пробирка с чумой? Куда я все это положил, ты не знаешь?»

Он хохотал, пока не понял, что через две секунды его поймают.

И тогда он бросился в лес, в темноту, в кусты. Он бежал наугад, напролом. Ветки тут же впились ему в лицо: «Ты куда это собрался? Подожди, дай-ка мы тебя поцарапаем. Вот так, и лицо, и руки, и твою футболку порвем». В лицо попала паутина, в рот набилась хвоя. Миша сплевывал и вертелся, срывая с лица липкие нити, и даже не думал о тех самых пауках, от вида которых начинал визжать и плакать. Он думал о тех людях, что гнались за ним через чащу.

Он слышал свое тяжелое дыхание, он слышал грохот в груди, его уши до сих пор улавливали только гул и отдаленные звуки, источник которых вполне мог находиться у него за плечом. Миша это понимал и поэтому бежал во весь опор.

Он не оглядывался назад. Он слышал приказ остановиться, он слышал, как его называют падлой и хмырем, как называют уродом и тварью. Но если человек, бегущий за тобой, называет тебя такими словами, то не думай останавливаться. Вряд ли он пытается вручить тебе забытые ключи или оброненный на улице телефон.

Миша чувствовал, как тело наполняется точками, из которых исходит жар. Кто-то приклеивал к нему маленькие горячие камешки. Бежать через кусты было тяжело. Приходилось то и дело отворачиваться от веток, грозящих выколоть глаза. И это с учетом, что в темноте в лесу практически ничего не видно. Миша бежал наугад.

В какой-то момент он понял, что выбежал на тропинку. Он помчался быстрее. Он никогда не был бегуном, на уроках физкультуры не занимал первые места, но при этом и хилым он не был. Да, он был худой, но это же, наоборот, хорошо для бегуна, тем более неопытного. Если бы в нем было сто килограммов веса, он бы и двух метров не пробежал. На его стороне был адреналин. Он дал в долг Мише хорошую дозу, сказал, что нужно потом отработать, заплатить здоровьем, самочувствием, но сейчас тот может словить кайф и пробежаться пару километров по лесу, собирая пауков, клещей и раны на коже.

«Убей их, говоришь, убей всех? Убей, пока они не настучали. Черт, сука, твои советы – дерьмо, слышишь мама, твои советы дерьмо!»

Зачем ты это сделал, Миша, зачем?

«Да я сам не знаю зачем. Сам не знаю. А ты тоже заткнись, и без тебя тошно! Все идите в жопу. Вы меня достали. Идите вон из мой головы!».

«Знаешь, мама, а ведь это ты виновата. Не я, а ты. У тебя были деньги, и ты могла оставить их мне, но вместо этого ты подарила их банку. Пожалуйста, добрый банк, пользуйся на здоровье, а моему сыночку хрен с маслом, потому что он долбаный идиот и трус. Если бы у меня были деньги, я бы не пошел работать в такси. Вложил бы их в недвижимость, или в акции какие-нибудь, или в евро. Но нет, я пошел работать таксистом, чтобы оплатить юриста, который, возможно, мне и не поможет вытащить эти деньги из банка. Может, он вообще меня кинет. Как тебе такой вариант, мама? Ты, наверное, сейчас смеешься надо мной там со своими Андреями из Ростова и Беллами – мучителями и убийцами. Все вы там одинаковые, сраные маньяки. И тебе там самое место, мама, самое место. А если бы ты меня не пристегнула к себе, когда я только закончил школу, если бы не устраивала свои истерики – „ой, Мишенька, а что я без тебя буду делать? А что я, а как я? В больницу, в сад? Как квартиру прибирать?“ Тьфу, блин! Я хотел учиться, а у тебя твоя сраная квартира, и пыль, и грязь. Наняла бы уборщицу или домохозяйку, у тебя ведь были деньги, и мне бы могла дать на учебу. Нет, вместо этого я был твоей долбаной сиделкой. И чему я научился? Научился давить людей на машине, научился втыкать отвертки в шеи, научился быть идиотом, придурком, дегенератом. Да? Научился. А может, тебе стоило школу открыть, школу идиотов и тупоголовых кретинов? Выпускала бы таких, как я. Знаешь, а ведь, скорее всего, я был бы лучшим учеником.».

«И что? Довольна ты? Старая кошелка. Довольна? Наверняка довольна. Ты испортила мне жизнь. Испортила, мама, и что мне теперь делать?»

«ЧТО… СУКА… ПРИКАЖЕШЬ… ДЕЛАТЬ?»

Тут Миша понял, что совершенно ничего не видит и не слышит. До него доносилось только его дыхание. Казалось, что оно наполнило весь мир. И тогда он свалился в траву без сознания. Мир заполнило гулкое «у-у-у-уф» и «ху-у-у-у». Тьма протянула руку, и Миша принял приглашение. Черное болото засосало его.

Утро

Он летел куда-то, но не вниз, как должно быть, а вверх, как пузырек газа в пиве или в газировке. Пиво Миша не любил. Пробовал только однажды. Мамка к алкоголю была равнодушна. Но когда увидела его пьяным, то наказала сына.

Он выпил после того, как они закончили с Машей. Некоторое время он не мог прийти в себя. Ему тяжело было смириться с мыслью о том, что произошло с его подругой. Сначала он сидел и смотрел в угол комнаты, потом мама решила провести терапию и заставила его чинить сарай. Он прибил одну доску и сломал палец молотком. Слезы текли из глаз, но он ни слова не сказал.

Мамаша отвезла его в больницу, и там ему наложили гипс. Вечером он достал мелочь из своей копилки, где собирал сдачу с покупок. Ему не всегда перепадала сдача, а лишь тогда, когда мамка забывала ее забрать. Он пошел в ларек и купил себе бутылку крепкого пива. Попросил самое дешевое. Он думал, что с пива станет легче.

Но стало еще тяжелее.

Даже пьяный он чувствовал горечь, вот только алкоголь позволил еще сильнее сосредоточиться на ней, как и на своей вине. Почему-то пиво, вместо того чтобы помочь, сказало Мише – дружок, прими свою вину, смирись с ней, ты виноват, да, ты виноват, тебе нести этот крест до конца жизни, и лучше будет, если твоя жизнь будет покороче. Меньше душевных страданий, меньше проблем, просто возьми бритву и сделай красивые узоры на руках.

«Нет».

Да, давай. Ты ведь плохой человек. Ты ведь плохой.

«Нет».

Да.

Миша спорил с пьяной совестью, и кто знает, к чему бы привел спор, если бы мамка не пришла в сарай, где Миша сидел на старом кривом стуле и пил пиво. Он не хотел идти на болото и прятаться там от мамки. Во-первых, мамаша теперь знала про болото. Он сам ее туда отвел. А во-вторых, потому что там осталась Маша. И он боялся, что, когда придет туда, сядет на камень, в тишине услышит, как со дна болота поднимаются пузырьки, а когда они будут лопаться, то из них будет доноситься голос Маши.

Зачем ты это сделал?

Он боялся, что со дна поднимется то существо, которое хотело схватить его за пятку, когда он чуть не упал в болото, и оно приведет с собой Машу. Теперь они друзья. Теперь она его девушка.

После такой мысли Миша расхохотался. А потом дверь сарая распахнулась. Он ожидал увидеть на пороге утопшую, с тиной на голове, распухшую от воды, с ордами ползающих по коже жуков и пиявок, под руку с болотным чудищем. Но это оказалась мамка.

– Мамка, теперь Маша встречается с болотным монстром, – сказал он ей заплетающимся языком.

Она врезала ему по лицу так сильно, что на секунду ему показалось, что он вовсе не пил. Но потом его накрыло еще сильнее, и он расклеился. Он выронил банку, попытался встать, но упал на грязный пол сарая. Ударил загипсованной рукой о лопату, будто звонил в гонг. Первый раунд за его мамашей.

Она подняла его и сказала, чтобы он больше не говорил ни о Маше, ни о болотном чудовище, пока не придет в себя. Говорить об этом можно, но в определенном ключе. Например, когда хочешь поставить в пример какой-нибудь случай, где легкомысленная шлюха получает по заслугам, или когда хочешь показать, что непослушание и неподчинение своим матерям приводит к дерьмовым ситуациям. В таком случае Маша сама просится, чтобы о ней вспомнили.

– Но никогда не говори: «Мама, что мы наделали? Это мы виноваты». Нет, такому не бывать. И слышать не хочу. Закрой свой рот, сын, ты пьян.

Она отвела его домой и заперла в своей комнате.

Он проспал всю ночь, и ему снились пьяные сны, где образы расплывались как мыльные пузыри и стирались из памяти.

Утром у него наступило первое и последнее похмелье, которое благодаря сотрудничеству с его мамашей навсегда отбило охоту пить алкоголь.

Мама заперла его в комнате без еды, воды и туалета. Хотя нет. Туалет был – она поставила пустое ведро у кровати, чтобы он не обоссал все углы. Он долбил в дверь гипсом и просил таблетку от головной боли, но мамаша будто бы и не слышала. Она даже не подходила к двери. Он хотел заорать, позвать на помощь, открыть окно и кричать проходящим мимо людям, чтобы его спасли. Но передумал. Он не хотел привлекать внимание, потому что думал, что человек, взглянувший на него, сразу поймет, что он сделал с Машей. Будто это было написано у него на лбу. Зеркала в его комнате не было, чтобы подкорректировать («я люубил Машу») или стереть надпись. И спрыгнуть из окна он не мог, они жили на третьем этаже. И дверь невозможно было выбить. Она была толстой и прочной. Но он попытался. Впустую.

Он лег на кровать, намереваясь пережить похмелье в удобном положенье. Но это далось ему нелегко.

Через некоторое время его начало тошнить. И ведро пригодилось. Также оно пригодилось, когда он захотел в туалет.

Миша вылил блевотину в окно, надеясь, что его мамаша сейчас проходит внизу по тропинке у дома и ей на голову свалится вкуснятина. Но с улицы никто не заорал, значит, он не попал.

Он помочился в ведро и долго мучился вопросом, а что если ему выпить свою мочу. Жажда так мучала его, что невозможно было думать о чем-то другом. Жить не хотелось. Он не стал пить из помойного ведра. Запах был ужасный. Будто туда мочился не только он, но и все больные раком из ближайшей больницы.

Миша снова выплеснул содержимое ведра на улицу и поставил его на окно, чтобы в комнате не слишком воняло.

Ближе к вечеру солнце заглянуло в его окна и начало жарить его больную голову. Он задернул шторы, но стало душно.

Он пролежал весь день, пока не погрузился в забытье, когда жажда стала невыносимой. Он потерял сознание. Он превратился в засохший плевок.

А когда мамка разбудила его, окатив ведром холоднейшей воды, то он заорал от боли. От боли, которая впилась в его череп.

Пробуждение в лесу чем-то напомнило ему то пробуждение. Только в лесу было еще хуже.

Хуже!

Ему повезло. Он проснулся не в камере предварительного заключения. Он проснулся в лесу. Правда, тут были свои минусы. До камеры ему подать рукой, он все равно в ней окажется рано или поздно. Но без того, что его ждало утром в лесу, можно было бы обойтись.

Первое, что Миша почувствовал, – давление в мочевом пузыре, а уже после него пришла боль и холод. Он будто спал на полу, где рассыпали горох. Он был весь мокрый. В легких раздавались хрипы. В горле будто натерли наждачкой. Он открыл глаза и увидел сотни черных точек, сидящих у него на руке, и столько же на второй. Некоторые улетели, когда он пошевелился. Некоторые остались. Они ели его. Миша не сразу понял, что это за твари, пока не разлепил опухшие глаза. Это были обычные комары.

Он раздавил несколько десятков, остальные улетели высиживать его кровных родственников, комаров-убийц.

Моим детям лучшими и не стать, пусть хоть в каком-то мире они делают то, что правильно.

А потом вспомнил о клещах. Он поднялся, кряхтя, как старик, и пришел в ужас от того, что увидел. Солнце уже поднялось, и Миша рассмотрел себя. Он был весь в царапинах и кровоподтеках. В его ранах ползали муравьи. Он чувствовал, как миллионы маленьких иголок впиваются в его тело. Он начал кружиться в танце, который называется «стряхнем пыль со всех морщин и складок».

Где клещи? Где? Они уже наверняка впились в сотни мест. В пупке, подмышках, в мошонке.

Миша стал задирать футболку, осматривать живот. Тот был как у тигра, в красно-белую полоску, и как у лягушки, в каких-то крупных волдырях. Миша вспомнил, что в лесу живут разные мелкие твари, и некоторые из них могут откладывать яйца под кожу, потом эти яйца вырастают в личинок, они вылупляются и начинают пожирать плоть, в которую были спрятаны.

Миша взвыл, но тут же замолчал. И огляделся.

Звуки города не доносились до этого места. Он слышал только птиц и шелест листьев.

Он был непонятно где. Он не видел никаких тропинок. Видимо, вчера он бежал по тропе какое-то время, а потом свернул. Он не слышал никаких криков, полицейских сирен, не слышал лая собак, которых отправили по его следу. Он не слышал, но это не значило, что его не ищут.

Его точно ищут. И надо поскорее валить из леса. Пока фортуна не отвернулась. Она и так ему помогла – он даже поспать успел.

Он продолжил очистку. Он задрал штанину и обнаружил большого паука.

Вот теперь у него случилась истерика.

Он завизжал, как девочка, получившая на шестнадцатилетие айфон, «Мерседес» и оплаченную операцию по накачке губ ботоксом. Миша кружился в танце и призывал всех полицейских мира заглянуть на его танцевальную вечеринку. Он скинул штаны в два счета, принялся вытряхивать всех пауков, которые облюбовали его джинсы. Но почему-то пауки не желали покидать свое жилище и не сыпались горстями. Конечно, у них же цепкие лапы, они приклеились намертво.

Миша отбросил джинсы и продолжил отряхивать себя. Он снял футболку и заглянул в трусы. Там никого. Он проверил все закоулки, чтобы не было клещей. Нет. Клещи, видимо, посчитали его невкусным. А вот комары его облюбовали. Комары и пауки.

Когда Миша убедился, что все зайцы покинули судно, он осторожно отряхнул футболку, вывернул, проверил сто раз и надел. То же самое он сделал с штанами, опасаясь наткнуться в складках на какого-нибудь паука, который скажет ему – уважаемый, закройте дверь, пожалуйста, не выстужайте квартиру, я заплатил аренду за два месяца вперед. Миша не посмел бы ему перечить. Он бы просто сжег свои штаны. Ну и пусть сгорят, зато он бы убил страшного паука.

Но паук убежал. Видимо, его обманули с соседями, они оказались не спокойными, а очень даже шумными и буйными.

Тогда Миша оделся, затем помочился в кустах. Для этого ему даже не пришлось куда-то идти. Он сделал это, повернувшись вполоборота.

Он хотел пить. Он сорвал немного зеленой травы, покрытой росой, и бросил в рот. Пожевал. Так-то лучше.

Он выбрал направление для похода. Он понятия не имел, где юг, где север, более того, он понятия не имел, куда ему надо, на юг или на север. Он выбрал направление как подсказало сердце, а затем повернулся в противоположную сторону и пошел туда. Миша знал, что надо выбирать то направление, которое кажется неправильным, потому что до этого все его решения приводили к катастрофе.

С добрым утром, как говорится.

Миша аж подскочил. Он уже и забыл, что в его голове находилось общежитие. Он огляделся по сторонам, но потом сообразил, что слышит внутренний голос.

Я вижу, ты отлично выспался.

«Нормально».

И выглядишь на миллион. Интересно, в тебе хоть капля крови осталась? Куда направляешься?

«Не твое дело».

Ах ты, засранец. Еще и грубишь. Меня не волнует, какое у тебя там настроение, говенное или лучезарное. Меня волнует, что ты собираешься делать и куда идешь. Ты можешь ответить или ты язык в зад засунул?

«Домой».

Хорошо, очень хорошо. Это правильный выбор. Правильный. Тебя там уже как раз заждались.

Миша остановился.

«Кто заждался?»

Угадай. Хотя куда тебе, ты и с тысячного раза не угадаешь. А проявить логическое мышление для тебя равносильно полету на Луну на пушечном ядре. Тебя ждут полицейские.

«Откуда они знают, где я живу?»

Ты действительно полный кретин. Машина, документы, ключи.

Миша не схватился за голову и не начал стонать. Нет. Он ничего не почувствовал. Падение в бездну ужаса он пережил в отключке и, видимо, свыкся с этим, пока лежал на земле и его жрали комары.

Они знают все.

«Ну и насрать. Пойду тогда не домой, а… не знаю. Соображу по дороге».

Знаешь, что произошло этой ночью? Я все видела.

«Я не хочу знать».

Да я тебя и не спрашиваю, хочешь или нет. Я расскажу.

«Валяй».

И Миша пошел дальше.

Эти мудилы в лесу, хиппари с гитарой, которые так не вовремя на тебя наткнулись, когда ты разбирался с девками, вызвали полицию. Они гнались за тобой, но недолго. Люди не самоотверженные. Никто не хочет рисковать своими глазами и пробираться через чащу за маньяком. Один из тех парней сказал — зачем мне рисковать своей жизнью ради каких-то телок, которых я даже не знаю. Это смешно. Мы тут все ухохотались. Те парни решили, что ты заведешь их в лес и там разрубишь на куски, поэтому остановились. Они подумали, что с тобой должны разбираться люди в форме и с оружием. Эти хиппари вызвали полицию. Тех баб забрали в скорую. Мисс Чехия умерла по дороге в больницу. Я не видела ее здесь с новоприбывшими, значит, возможно, она попала в Чехию. Ха-ха. Полиция пыталась тебя найти, но… Представляешь, тот парень, что приехал с собакой, он… Такой идиот. Вот прямо как ты. Приехал с псиной, которая отравилась консервами. Собаке стало плохо на пути сюда. И он повез ее к ветеринару. Некоторые смеялись над ним, а главный полицейский, такой мужик с большим лицом и идиотскими усами, сказал, что это не смешно. Он кипел от ярости. А мы тут все животики надорвали. Ну и сцену ты устроил нам! Нас тут собралось уже больше полусотни, и все наблюдают за твоими успехами. Передают тебе привет. Так что теперь ты не избавишься от меня, пока все это не закончится. И даже не пытайся. Нам всем интересно.

«Отлично. Пожалуйста, наслаждайтесь».

Миша поднял средний палец и покрутил им во все стороны, как флюгер.

Они тоже рады тебя приветствовать. А вот Володя говорит, что ты круто придумал с дверью машины.

«Я в кино это увидел, ничего я не придумывал».

Ну, Володя никогда не видел кино, он умер еще до того, как эти ваши кино появились. По нему сразу видно, что он жил в старые времена, и разговорчики у него странные. Я порой не понимаю, что он там лепечет. Но он тобой доволен. Так что, возможно, ты не самая пропащая душа, которую я знаю. Но Белла все-таки выиграла спор, потому что ты не закончил свое дело. Но у тебя еще есть возможность. Ты понимаешь, о чем я?

«Какая возможность?»

Закончить с той телкой.

«Ты думаешь, что я поеду искать ее по больницам? Чтобы замочить?»

А почему нет?

«Ты что, поставила на то, что я убью ее? Как в казино?»

Вообще-то да.

«Отлично, я буду рад, если ты потеряешь… что ты там вообще поставила?»

Не твое дело.

«Ну и катись в ад».

Уже. Но если ты еще раз нагрубишь мне, то я не стану помогать тебе.

«Отлично».

Короче, полицейские все-таки привезли несколько хороших собак. Не отравленных. Вполне себе здоровых. И теперь они идут по твоему следу. У тебя есть… Минут пятнадцать максимум. Так что ты проснулся как раз вовремя.

«Я не слышу никаких собак».

А ты думаешь, они идут по лесу с транспарантами и с громкоговорителями?

«Но они же должны лаять».

Ага. Они тем и занимаются, что идут по следу и предупреждают преступника — эй, я иду, я иду, убегай, убегай, а то я иду, гав-гав. Наступает момент, когда я начинаю думать, что ты вроде бы не совсем дурак, и тут ты показываешь свою беспросветную тупость.

«Так. Если ты такая умная и все видишь, то в какую сторону мне идти?»

Немного левее.

Миша повернул правее.

Я же сказала левее.

«А я не верю тебе. Ты поставила на то, что я убью ту телку. Наверняка ты меня направила в ту сторону, где ее больница. Чтобы я закончил дело. Так?»

Ты идиот.

«Я все равно не верю».

Послушай. Какая, нахрен, больница? Тут что, больничный парк, по-твоему? Ты в лесу. И вокруг тебя десятки полицейских. У тебя теперь только один путь из этого места. Ладно, согласна, два пути. В руки полиции или на свободу. И свобода находится только в одной стороне. Левее. Ты понял? Левее, мать твою!

«Ты уверена?»

Да, уверена, как и в том, что ты бестолковый идиот. А насчет спора о том, кто победит, ты или те бабы, в конце концов, мы же не обговаривали срок. Выберешься отсюда, заляжешь на дно, пройдет пара лет, а потом выследишь ту девку и прикончишь ее. А сейчас иди туда, куда я сказала.

«Хрена с два я кого буду выслеживать».

Куда ты денешься?

«А вот увидишь, денусь».

Как пожелаешь.

«Ладно. Куда идти?»

Счастье-то какое, он прозрел. Иди вперед. Километров через пять будет река.

«Пять? Пять километров?»

Миша снова остановился и огляделся. Кусты, деревья. Мошкара лезла в глаза. Он отмахивался от нее.

Да, а ты что, хотел, чтобы прямо перед тобой остановился кучер на тройке лошадей и с бриллиантовой каретой?

«Черт, я не дойду. Я умираю. Меня всего покусали, и, по-моему, под кожей у меня растут личинки каких-то насекомых. Все чешется. Все болит».

Потерпишь. Ничего не случится, а насчет личинок — ну, это даже хорошо. Если они сожрут тебя, то ты не достанешься полиции.

«А ничего другого нет?»

Например?

«Дороги. Трассы. Выйти, проголосовать и поймать машину?»

Дорога есть, но тебе туда не надо. Там везде полиция. Они оцепили периметр. Они тебя поймают где угодно. Но вот если доберешься до реки, у тебя будет шанс.

«До реки. Ты так говоришь, будто у меня разряд по плаванию».

Но ведь ты умеешь плавать?

«Да, умею. Повезло, что научился, ведь ты никогда не разрешала мне купаться с остальными детьми».

И правильно делала! Эти реки полны говна, тут срет и ссыт весь город и непонятно сколько еще коров, овец и носорогов, а еще этот долбаный завод сбрасывает свои отходы. Я не хотела, чтобы мой единственный живой сын стал многоруким и многоголовым мутантом.

«Ага, пусть лучше будет пустоголовым неумехой и прислугой».

Это ты так думаешь.

«Да и насрать. И буду думать. Потому что это правда».

Ну и думай дальше. Хоть весь удумайся. Тебе это не особо помогает. Я беспокоилась о твоем здоровье. А если ты видишь в этом мое невежество, то взгляни на себя со стороны. Вот и все.

«Взглянул. Все осталось по-прежнему».

Знаешь, а ты ведь настолько тупой, что даже вместо того, чтобы спасать свою жизнь, продолжаешь выяснять отношения. Хорошо, если хочешь, давай поговорим об этом. Постой, можешь присесть на пенек. Посиди, отдохни.

Миша повернул налево и пошел.

«Туда?»

Да, туда.

«Ну и отлично. Ну и что там полиция? Где они еще расположились?»

О, теперь ты захотел поговорить о своей безопасности, да?

«Да».

Ну и прекрасно. Гаденыш. Выводишь меня только. Я вроде бы только успокоюсь, как ты опять со своими выкидонами.

Итак. Полиция все оцепила. Они ищут тебя. Недавно прибыли новые отряды, собралось человек шестьдесят, не меньше. Они идут сразу со всех сторон. Собаки по следу, остальные просто прочесывают местность. У тебя только один шанс — добраться до реки и идти против течения.

«Почему против?»

Потому что по течению – мост, а на мосту тебя ждут. Они ведь не дураки, они понимают, что от собак скрываются по воде. И самое быстрое – плыть по течению. Поэтому ты должен идти против.

«Но как я поплыву против течения?»

Река не особо быстрая, как-нибудь выплывешь. Тем более, как ты уже сказал, плавать ты умеешь. Ходил ведь на реку, прятался от мамки и ходил. Плавать научился, хоть я и запрещала. Так что используй теперь это. Докажи, что мамка была не права.

«И сколько у меня есть времени, чтобы покинуть этот лес и не попасться?»

Думаю… У тебя есть минут сорок, чтобы добраться до реки.

«Черт! А мне идти пять километров».

Вот именно. А ты еще постой, покури. Зачем тебе мамкины советы… Да?

Миша прибавил шагу.

Так ты не успеешь. Тебе бежать надо. Бежать!

«А может, тут есть тропинка? Тропинка, чтобы быстрее добраться».

Все тропинки для тебя – прямой путь в полицию. Если ты не в курсе, вокруг леса летают такие странные штуки, как маленькие вертолеты, у них крутятся лопасти, такие игрушки, но, кажется, в этих игрушках есть камеры.

«Дроны? Ты говоришь про дроны?»

Возможно. Какая разница, как эта хрень называется?

«Ну дела. От таких штук вообще не скрыться. И сколько их?»

Пять. Или шесть.

«Черт».

Миша перешел на легкий бег. Его тело отказывалось включать повышенную активность, но Миша заставил. Он обратился к адреналину – пожалуйста, дай мне еще дозу. Мне очень надо. Я заплачу, я отдам. Только немного позже, ну последний раз, прошу. Ладно, так и быть. Держи.

Миша почувствовал прилив сил. Полицейские настигали. У него сорок минут. Но мамка может ошибаться. Она не самая умная. Она, конечно, видит далеко, но вот ума у нее не палата. Поэтому он решил использовать ее как глаза. Это удобно. Хоть что-то в ней удобно.

«Мама, можешь информировать меня, где собаки, где полицейские? А можешь подслушать их разговоры?»

Вполне.

«И что они там говорят? Узнай, пожалуйста».

Что я слышу? Это просьба о помощи? Неужели ты снова снизошел до нее?

«Да. Только не надо издеваться. Ты знаешь, в каком я положении. Если я тебе и грубил, то это потому, что я в ловушке».

И что, это повод грубить матери? Миллионы людей попадают за решетку, и единственное, за что они держатся до конца, – это их мать. Они пишут мамам письма, звонят, говорят только добрые слова, потому что, когда они выйдут, только она их будет ждать.

«Но нас-то с тобой не так просто разлучить решеткой? Верно? Я даже соскучиться не успеваю, а ты тут как тут».

Не успеваешь, говоришь? А если я сейчас…

«Нет, мама, стой».

Не перебивай меня!

«Прости. Мне нужна твоя помощь».

Ладно. Ты же знаешь, что я всегда тебя прощаю.

«Спасибо. Так что там, ты можешь слушать переговоры полиции? Можешь докладывать об их перемещении, можешь сообщать, когда они находят мои следы?»

Могу. Конечно. Вот только что они нашли кусочек твоей футболки. Они совсем недалеко от того места, где ты ночевал. Так что ускорься.

«Понял. Ускоряюсь».

Миша задышал глубже. Ему не нужно было раскрывать рта, чтобы говорить, поэтому он сосредоточился на том, чтобы дышать через нос, как его учил учитель физкультуры всякий раз, когда он пробегал стометровку, ловя ртом пролетающих мимо мух. Он вспомнил этот совет и попробовал его использовать. Он втягивал носом воздух, выпрямился, чтобы дать легким свободу, но так ветки попадали в лицо чаще. Пришлось снова прижиматься к земле.

Ага. Дрон летит в твою сторону. Два дрона. Возьми еще правее. Так будет дольше, но все-таки возьми.

Миша взял еще правее. Перепрыгнул упавшее дерево. Уклонился от веток.

Впереди показалась тропинка.

Не вздумай бежать по ней.

«Я помню. Думаешь, я так легко забыл, что меня преследуют?»

Мало ли. Ускоряйся. Давай, поторопись.

«Хорошо. Я бегу как могу».

Недостаточно. Еще быстрее. Быстрее!

«Мама. Ты же сказала, что сорок минут у меня есть».

Ну, сказала, но я что, профи по побегу от собак? Я никогда от них не бегала. Я не знала, что они такие умные. Ты же знаешь, как я отношусь к ним.

«Знаю. Я, конечно, люблю собак, но сегодня я не на их стороне».

Ускоряйся.

Миша бежал изо всех сил. Ветки били в лицо. Он как мог защищался руками. Но деревья все тянули к нему свои кривые пальцы и кричали – нам нужны твои глаза, дай мы их потрогаем!

Впереди будет заводь. Беги через нее. Напрямую. Там грязь и глубоко, но ты проползешь. Сможешь.

«Но как же следы?»

Какие, в жопу, следы? Они бегут по твоему запаху. Собака ни на секунду не сомневается в том, куда ты направился. Так что следы не следы, в болото они не полезут. Оно глубокое, но я подскажу тебе, как пробраться через эту лужу. Быстрее.

Миша пересек тропинку и успел бросить взгляд вправо. Он увидел в небе какую-то точку.

«Дрон? Это был дрон?»

Да, он летит в другую сторону. Пока о нем не думай. Думай о собаке.

Послышался одинокий лай.

«Мама, я слышу их. Они догоняют».

Да, догоняют. Это Марк лаял. Хозяин говорит, что это очень умный пес. Но ты перехитришь его. Так что поднажми.

Миша увидел впереди заводь. Ему показалось, что он утонет, как только ступит в воду. Мутная лужа растеклась посреди леса. Широкая и черная. Вокруг нее столпились камыши и высокая трава.

«Я точно пройду?»

Да, все нормально. Вот видишь справа кочку? Видишь? Тебе надо попасть на нее.

Миша перепрыгнул кусты, шлепнулся в воду, разбрызгав грязь. Ноги его стали проваливаться по щиколотку. Идти по трясине было тяжело. Ботинки чавкали, черпали воду.

Иди ко мне, моя дорогой. Я ждала тебя.

– Кто здесь? – Миша замер и огляделся.

Никого тут нет, шевели копытами.

«Но я что-то слышал. Это… опять она. Черт. Долбаное болото. Мама, я застряну тут».

Поднажми. Ты должен. Давай, собери жопу в кулак. Давай.

Он забрался на указанную кочку, измазавшись в тине.

Теперь видишь там пень? Да, справа. Иди к нему по прямой. Осторожно.

Он ступил в мутную в воду. Думал, что тут же нырнет с головой, но вязкое дно удержало его. Он шагнул вперед. Еще, еще. После каждого шага он замирал на несколько секунд и оглядывался по сторонам.

Чего ты телишься?

«Мама, тут может быть он. Оно».

Какое еще, нахрен, оно?

«Ну, тот, что утащил Машу».

Никого тут нет. А даже если и есть, то у него больше шансов схватить тебя за зад, когда ты мнешь свои сиськи и тупишь на одном месте.

«Ладно, я понял».

Он прибавил ходу. Постарался не оглядываться и не искать в мутной воде темную тень, которая могла неожиданно выскочить и прыгнуть на него.

«Но ты меня предупреди, если увидишь в болоте кого-то…»

Миша провалился по колено и заорал. Он увидел, как болотная тварь разевает рот и откусывает ему голову. Увидел ее жидкие лапы, увидел, что в животе его сидит девушка и тянет к нему обглоданные пальцы. Но это мимолетное видение быстро растаяло. Миша упал, руки погрузились в тесто под водой. Оно было холодное. Какие-то жуки тут же облепили его руки.

Давай, давай, они скоро будут тут.

Он вытащил грязные руки, потом высвободил из трясины свою ногу, осторожно балансируя на другой. Он весь измазался в грязи. Он месил болото, ступал и давил жуков, головастиков, икру. Вокруг него взвилась мошкара. Лягушки спружинивали в стороны. Миша снова провалился по колено, но так быстро выскочил, что сам удивился свой прыти. Ноги болели. Их жгло. Легкие разогрелись, как печь. Можно было обжигать дыханием кирпичи.

Миша прорвался до заветного пня, на который указала мамка.

Теперь самое сложное. Слева, где торчат четыре коряги. Да, эти самые. Левее, в двух метрах, там кочка, но до нее нужно допрыгнуть. Если не допрыгнешь, уйдешь под воду, как сам знаешь кто. Давай, вперед.

Спускайся ко мне. Я тебя жду под водой, мой милый.

Другой голос. Голос молодой девушки со светлыми волосами.

Это ее ты слышал? Это она? Та мерзкая девка? Заткни ее, ты понял? Она нам мешает.

«Но я не могу. Все вокруг об этом напоминает».

Давай иди уже!

Миша пошлепал вперед.

Стой. Теперь прыгай. И руки выставь вперед. Вдруг не долетишь, может, зацепишься за кочку. Ну, ты понял. Не впервой.

Миша отвел руки назад, присел и приготовился.

Прямо перед ним со дна поднялся пузырь и лопнул. Из пузыря выскочила какая-то маленькая тварь с длинными лапами и побежала по воде. От ее вида Мишу передернуло.

Это я тебе привет шлю. Я тут, внизу. Прыгай ко мне.

«Нет, ты не здесь. Ты не здесь!»

Он размахнулся.

Что-то коснулось его ноги. Что-то холодное. Миша заорал и рванул вперед, не приложив должных усилий.

Идиот!

Он пролетел над пучиной. Успел заглянуть в нее и заметил какую-то тень, метнувшуюся к той кочке, куда должен был приземлиться Миша. Тень была живая. Но как он различил ее в такой мутной воде? Как?

«Она схватит меня! Мне конец!»

Но у него получилось. Он долетел до кочки. Страх придал ему недюжинную силу, и ноги его сработали, как у кузнечика. Правда, он снова шлепнулся в болото сразу позади кочки. Он отлепил себя от грязи и поднялся.

Теперь вперед, и не бойся. Больше не утонешь.

Он выбежал на сухую траву и споткнулся. Грохнулся на землю. Когда поднялся, то увидел, что к грязи прилипла земля, сухие листья и иглы елей, трава и насекомые.

Оставь так, будет маскировка.

Она засмеялась в его голове.

Миша снова ускорился.

Он тяжело дышал. Не столько от бега, сколько от осознания, как близко он был к тому, чтобы попасть в лапы болотного монстра.

«Мне повезло, что прорвался через болото. А мог бы разделить ее участь».

Ты опять о ней? Эй, парень, сосредоточься на побеге. А эта лужа может тебя спасти. Полицейские в нее не полезут. Кому же хочется утонуть в болоте, преследуя преступника? Тем более у них нет рыбацкого снаряжения и длинных сапог, которые достают до шеи. Они начнут обходить болото, но оно довольно широкое. Так что пользуйся моментом. И беги. Возьми теперь правее. Еще. Еще.

«Я бегу в другую сторону».

Так и есть.

«Тогда почему ты сначала говорила влево?»

Потому что направляла тебя в эту лужу.

«Я понял».

До ушей Миша снова донесся короткий лай. Как одиночный выстрел. Контрольный.

«А ты говорила, что собаки не лают, когда преследуют».

Эта собака слишком возбуждена, потому что добыча близко, твой запах сводит его с ума. Как запах из багажника сводит с ума всех полицейских. Они все на взводе. Так что советую тебе не попадаться им. Они нашли еще кусочек твоей одежды. Передают по рации. Называют тебя «таксист». И еще «говнюк». Так, они направили все дроны сюда. Ты станешь телезвездой. Только что выпустили новости. По телевизору. А в Интернете уже несколько сайтов о тебе написали. Они тоже называют тебя «таксист», а точнее «убийца-таксист». Звучит по-идиотски. Вот и стал ты звездой, Мишенька. Долбаной телезвездой. Помнишь, как ты мечтал об этом в детстве? Смотрел в ящик и танцевал под музыку, говорил, что хочешь выступать на сцене. Когда ты попадешь сюда, к нам, ты займешь хорошее место, уж поверь мне. И возможно, я смогу договориться, чтобы тебя пригласили на местное телешоу.

«Это не очень-то радует».

Как раз наоборот. Ты оценишь. Но пока думай о том, как выбраться.

«Я об этом только и думаю».

Сейчас все время прямо.

Дрон! Тебе нужно спрятаться. Ложись в кусты, быстрее.

Миша прыгнул на землю и забрался в густые заросли, но у него возникло ощущение, что он запрыгнул в мешок со спицами. Они вонзились в его кожу и рвали ее. Какая-то муха ударилась ему в висок. Он отмахнулся.

«Пока я тут лежу, до меня доберутся собаки».

Может быть. Сейчас дрон пролетит, и пойдешь дальше.

«Неужели эти устройства такие слепые? Тебе не кажется, что мне лучше было бы дальше бежать?»

Ими управляют какие-то болваны. Полицейские сами не умеют, поэтому пригласили техников. Ты бы видел их рожи. Один похож на надкушенный пончик. А другой – на швабру, которой мыли развалины Берлина после окончания Второй мировой.

Миша услышал жужжание. Он подумал, что это вернулась муха. Он отмахнулся от нее. Но жужжание не пропало. А потом на него набросились мошки. Они облепили его голову. Он начал махать руками.

Ты можешь не шевелиться, придурок?

«Я не могу, меня мошкара жрет».

Закрой лицо руками и не двигайся. Замри. Сейчас же!

Он так и сделал. Он лежал и слушал мошкару. Чувствовал уколы в руки, в шею, в уши. Больно. Больно. БОЛЬНО!

Все, все, беги дальше! Скорее! Тебя настигают, Марк наступает на пятки.

Миша выполз из зарослей на ощупь, жмуря глаза, потому что мошкара продолжала атаковать его лицо. Он поднялся, смахнул с головы всех тварей и снова побежал. Вдохнул ртом и проглотил сразу трех мух. Сначала закашлялся, но насекомые провалились в пищевод. Вот и завтрак. Осталось чашку кофе выпить, и ты снова человек.

Он обежал большое упавшее дерево, перепрыгнул небольшой куст и начал набирать скорость.

У него открылось второе дыхание, благодаря тому что он только что обманул дрон.

У него был шанс. Спасибо его мамаше.

Да, он испытывал к ней смешанные чувства. С одной стороны, отвращение, с другой – привязанность.

Когда она уходила, он начинал думать о ней. Когда она была рядом (настолько близко, что между ними не протиснулся бы лист бумаги), он начинал нервничать и желал сбежать на Луну. Но сейчас она была ему нужна. Не столько она, сколько ее возможности. Возможности видеть врага. Как невидимый дрон, который летает над лесом, подглядывая за полицейскими. Невидимый дрон, который не засечешь даже радаром. И полицейские об этом не знают, вот идиоты.

Ему бы пригодились такие возможности.

С невидимым дроном можно подглядывать за людьми в примерочных кабинках, чтобы они не украли кофту, футболку или джинсы. Миша представил свою жирную мать, парящую над полом, без ног, прозрачную, как в мультфильмах показывают призраков, в фуражке полицейского. Она останавливает девушку на выходе из магазина и говорит, что та украла футболку – надела ее под свою, – и задирает ее, обнаруживая украденное. Завывают сирены. А потом мамаше дают медаль. Медаль, вырезанную из картона из-под дешевой пары обуви, которую давно уже кто-то украл.

Миша улыбнулся.

А еще покер. Можно подсматривать в карты противников. Тогда ты никогда не проиграешь. Сколько можно срубить в Лас-Вегасе? Миллионы! Только тут главное – не попасться в руки вегасовской мафии. Они ведь там кружат по всем казино, выискивая шулеров и тех, кто считает карты. Потом прессуют, заставляют работать на них, а если ты отказываешься, то тебя находят в нескольких штатах одновременно – человеческий пазл. Собирать будут лучшие эксперты, и не один день.

Что это ты задумал?

«Мама. Почему ты раньше мне не говорила, что можешь видеть то, что происходит за пределами моей видимости? Неужели… Неужели ты и правда призрак? И ты не живешь в моей голове? Я что, слышу голос призрака?»

Сынок. А ты не хочешь сосредоточиться…

Миша запнулся и ударился головой о дерево. Он отлетел на несколько метров в сторону, спугнул несколько птиц, которые вспорхнули в небо.

Ой, ой! Они увидят птиц. Они… Они увидели их. Говорят по рации. Они уверены, что это ты. Они отправили сюда дрона.

Миша выпучил глаза. Земля кружилась. Но без него. Видимо, гравитация решила дать ему передышку, и Миша теперь был отдельно от планеты. Но ему нужно входить в этот ритм обратно, иначе так он никогда не добежит до реки.

Он поставил одну руку на землю. Странно. Почему она то вверху, то внизу, а рука чувствует недвижимую опору?

Потому что ты стряс свои мозги!

Миша попытался встать. Его потащило в сторону. Он почувствовал справа твердую поверхность, которая остановила его. Он прижался к ней сильнее, чем в детстве к своей дурной мамаше.

«Интересно, это пол или стена?»

Но это было дерево.

Под глазом сел комар и воткнул добывающий бур в его кожу. Миша был не против.

Эй, очнись! Очнись, я говорю! Они летят сюда. Прячься. Скорее. Тебе нужно пробежать еще десять метров. Там есть хороший куст. Давай.

«Мама, кажется, я умер. Кажется, я…»

Он начал различать деревья.

«А, нет, не умер. Похоже, я все еще в аду».

Он поплелся вперед.

В ботинке что-то мешалось. Кажется, туда попал камень.

«Куда идти? Куда?»

Левее. Вон, видишь заросли? Видишь?

«Да. Нет. Не понимаю».

Иди туда. Просто иди вперед. Да, вот так. Скорее.

Миша снова запнулся и упал. Он ударился лицом обо что-то. Во рту хрустнули зубы. Слюна стала наполнять рот. И привкус у нее был странный. Какой-то насыщенный, немного соленый. И она была более жидкая, чем обычно. И тяжелая. Мише захотелось сплюнуть. Он сделал это. Плевок повис у него на нижней челюсти. Слюна, перемешанная с кусочками зубов и с кровью.

Ползи! Ползи, дурак, ползи!

Миша пополз.

Под ногти забилась грязь. Один сломался. Второй сломался. В ладонь что-то воткнулось. Другую жгло, будто кто-то ее облил бензином и поджег. Теперь жгло до локтя. Миша посмотрел на нее. Нет. Она не горела – он полз по крапиве.

Недалеко каркнула ворона. Предупреждала. Но кого? Его или его преследователей? Может, она их агент. Сидит сейчас на ветке и орет собакам – он тут, хватайте его, пока он не соображает. Кар, кар!

Наконец он забрался в те самые заросли. Это были волчьи ягоды, которые дети обходят стороной, даже прикоснуться бояться. Однажды Мише взбрело в голову сделать из этих ягод варенье и накормить одного мальчугана в классе. Лешу Самосвалова, который бил Мишу всякий раз, когда встречал. Бил в солнечное сплетение. И сил много не требуется, и синяков не остается, и эффект выше всех ожиданий. Раз, и парень становится кренделем. Фокус, да и только. Миша варенье так и не сделал. Испугался, что эффект от волчьих ягод окажется мифом. Вдруг наступила бы не смерть, а обычный понос или отравление. Тогда ему пришлось бы искать себе другую школу, потому что Леша бы ему этого не простил.

Ноги подтяни. Подтяни. Прими форму эмбриона. Помнишь, как ты спал на том диване в сарае?

«Когда ты выгнала меня из дома за то, что я спалил картошку на плите? Конечно, помню. Я жил в сарае два дня».

Отлично, теперь тебе пригодится этот навык. Все. Они здесь. Они здесь. Слышишь их?

«Нет, не слышу. Мама. Меня тошнит. Кажется, у меня сотрясение».

Не смей блевать сейчас. Лежи тихо. Не шевелись.

Вернулась мошкара. Вернулись жуки.

На голову Мише что-то упало и поползло. Он прижал руки к лицу. Он больше не боялся пауков. В такой ситуации бояться их – все равно что бояться буквы «п» в библиотеке. Он знал, что они тут. Он знал, что они везде. Но есть хищники опаснее. Опаснее, чем буквы «п». Есть еще «о», которые откладывают под твоей кожей «л» и «я», есть «ч», которые съедят твои глаза, когда ты уснешь, есть «к», которые выпьют твою кровь и оставят после себя «б», а они парализуют твою нервную систему, и есть еще много-много разных букв, которые так и ждут, когда ты отвлечешься и они разберут тебя на органы. Они пострашнее мафии в Лас-Вегасе.

Че ты стонешь? Лежи тихо. Испугался он каких-то жучков. А знаешь, в прошлом году один мальчик пяти лет от роду пробыл в этом лесу трое суток. Трое! И он до сих пор жив. Он так не стонал, как ты. Он не ныл — мама, мама, я хочу без жучков, можно мне лес без жучков. Нет, он шел по лесу и пытался найти дорогу, он пытался выбраться. Да, он поныл немного, но всего час от силы. Но ему было пять, а тебе двадцать девять.

«Мне двадцать семь».

Да какая хрен разница? Тот малец бродил тут три ночи. Спал на земле. Ел мох и всякие листья. Его жрали комары, на нем нашли с десяток клещей, они как кровавые бородавки висели у него на шее, в подмышках. Он был рассадником личинок, когда его привезли в больницу и начали ковырять личинистые прыщи и выдавливать насекомых сотнями из его задницы. Но он терпел. И ни одна слеза не упала с его щеки. А ты? Посмотри на себя. Ты лежишь и ноешь. Так. Спокойно. Дроны опускаются вниз. Смотрят. Кружат над тобой. Один присматривается к кустам.

«Мама. Откуда ты знаешь про этого ребенка? Ведь ты уже умерла в прошлом году».

Знаю, и все. Тебе-то какая разница?

«Мне интересно».

А тебе не интересно, что сейчас на экране монитора у берлинской швабры? Там твои кусты. Так. Похоже, пронесло. Они не увидели тебя. Зачем же им эти дроны, если они ни хрена в них не видят? Хотя понятно зачем. Они же не рассчитывают, что имеют дело с больным психом, который умеет разговаривать с мамкой, которая подглядывает в замочную скважину из преисподней. Так. Поднимай жопу. Поднимай.

«Мама. А ты можешь их отвлекать? Ты можешь на них влиять? Ты можешь проползать в их головы? Можешь выключить у них аппаратуру? Можешь пугать зверей и птиц где-то в другом месте? Можешь их увести в сторону?»

Я что тебе, какой-нибудь спецагент на вертолете?

Слабая надежда в душе Миши растаяла. А было бы так просто.

Но нет. Для него не существует простых путей. Он никогда не выигрывал в лотерею, хотя пытался. Иногда покупал лотерейные билеты, надеясь разбогатеть и сбежать от своей мамаши. Он никогда не вытягивал игрушку из автомата с трехпалой рукой, висящей над кучей медведей, динозавров и пистолетов. Он никогда не выигрывал в одноруких бандитах, куда надо было кидать пятирублевые монеты. Не прошел ни одной видеоигры до конца (в детстве мама не разрешала ему играть в приставку, но когда у него появился компьютер, когда все его ровесники уже насытились играми, он только-только погрузился в виртуальный мир, но тот быстро наскучил ему, так как его часто убивали). В жизни его ждали тропы, наполненные ловушками, сложностями, препятствиями. Будто он перед рождением при выборе уровня сложности ткнул на «Ой, кошмар! Кошмар!» и сам не заметил. Это все бы объяснило. Ведь и мамка у него была не подарок, и детство его прошло так, что бульдозер бы не справился.

Че разлегся? Вылезай!

«А может, мне сдаться, мама? Неужели так плохо попасть в тюрьму? Я все равно не сбегу отсюда. Мама. У меня гудит в голове. Я дышу, как раздувная штука для печи, у меня ноги болят, я уже не чувствую их. Одну ногу у меня свело так, что я даже разогнуть ее не могу. Я сломал зуб. И, мне кажется, не один. Да, не один. Меня скоро сожрут насекомые. Ну куда я пойду? Куда? Мне не выжить без медицинской помощи. Я умру. Просто умру на помойке. А в тюрьме меня будут кормить. Кормить, одевать, и помажут все мои раны мазью. Они позаботятся обо мне. Даже после того, что я сделал».

Если ты еще скажешь что-нибудь подобное, то, клянусь, я не дам тебе спокойно жить. Если ты сдашься, я буду будить тебя каждую ночь. Ты будешь в ужасе просыпаться на своей койке в тюрьме и молить о пощаде. Я откину ширму, и ты будешь слышать все крики, все стоны тех, кто сейчас находится в аду. Живые не в силах такое выдержать. Это как… Как выйти на поле боя, где все мертвые, порубленные на куски солдаты разом ожили и почувствовали боль из смертельных ран. Этими криками можно доводить до седины младенцев, эти крики разбудят даже Рамсеса Второго — да даже Первого. Но это еще не самое страшное, что тут есть. Есть вещи и похуже. И я это могу использовать. Я не позволю тебе сдаться.

Лай собаки. На этот раз намного ближе.

Миша почувствовал укол адреналина. Но он больше не помогал. Да, сердце начинало стучать быстрее, но тело уже не слушалось. Оно превратилось в набор болевых точек. А мясо-то осталось? А кости? Хоть что-нибудь еще работает?

«Мама. Зачем это все? Зачем? Для чего я тебе? Ты же не можешь просто так это делать. Тебе всегда было плевать на меня. А сейчас ты беспокоишься, чтобы я выбрался. И какой ценой? Ценой моего здоровья. Мне это невыгодно».

Тебе это выгодно. И я всегда переживала за тебя. Стала бы я скрывать то, что ты сделал со своей подругой, если бы мне было на тебя насрать?

Миша чуть не задохнулся. Но в какой-то степени мамка была права. Да, она действительно помогла ему. Помогла скрыть его… преступление? Ошибку? Что это было?

Многие годы Миша задавался этим вопросом. Что это было? Ведь он не желал ничего плохого. Даже если это и было преступлением, то оно точно не было умышленным.

Они сидели на камне с Машей, и в какой-то момент Миша понял, что она хочет, чтобы он поцеловал ее. Он понял по ее румянцу на щеках. Почему она залилась им? Потому что думала о том же, о чем и он.

Да, она хотела этого. Чтобы он поцеловал ее. И когда Миша наклонился к ней, она почему-то отпрянула. Слишком уж резко. Так резко, что соскользнула с камня.

Если бы не этот ее рывок, то Миша, может быть, и сообразил бы подхватить Машу и удержать на камне. Но он видел, как она отскочила от его губ, как кот от своего отражения в зеркале, и Миша подумал – он настолько ей противен, что она даже спрыгнула в болото, чтобы убежать от него.

И конечно, это его омрачило.

Он даже и не подумал, что Маша на самом деле не хотела спрыгивать с камня. Да, она не хотела, чтобы он ее целовал. Но отвращения не испытывала. Она просто была не уверена. Хотя у дома сама поцеловала его в уголок рта. Ох уж эти женщины.

Миша не подхватил Машу. Ее ладонь выскочила из Мишиной ладони, как вилка из разболтавшейся розетки, и Маша покатилась по камню, успела повернуться, чтобы схватиться за что-нибудь, но не нашла опоры. На ее лице появились три заглавных буквы «О», и она шлепнулась в болото. Там оказалось так глубоко, что вода скрыла ее по шею. Ноги увязли в иле. Под платье прошмыгнули камыши. А за ними рванули и другие обитатели мутной воды.

– Миша, Миша! – завизжала Маша, отплевавшись, – Миша, помоги мне!

Она тянула руку вверх, одной держалась за край камня.

Миша смотрел на нее, как лось – на уравнение с интегралом. Он видел иную картину. За те несколько секунд, пока он соображал, что произошло, девушка пришла в ужас. Она заметила пустоту в глазах Миши и завизжала:

– Спаси-и-и-ите!

Он опомнился. И, ни слова не говоря, протянул руку к Маше. Она замолчала и потянулась навстречу. Лучше бы так же на его поцелуй ответила.

– Я уж думала, что ты решил меня тут оставить. Прости, я просто…

«Она что, хочет оправдаться за то, что пыталась сбежать от меня и застряла? Как тупо. Не нужны мне ее оправдания».

Миша нахмурился. Он схватил Машу за руку, второй рукой потянулся к противоположному краю камня, чтобы найти опору и попытаться вытащить застрявшую бегунью.

И тут он увидел его. Того, кто пытался схватить его за ногу в прошлом году. Болотное чудовище.

Оно смотрело на него из-под воды, позади Маши. Девочка не могла его видеть. Она была к нему спиной. Но Миша видел. Он видел. Он знал, что оно там есть. Ведь оно уже пыталось однажды его утащить под воду. А теперь, спустя год томительного ожидания, оно получило кое-что поинтереснее. Кое-кого поинтереснее.

Миша уставился в два глаза подводного существа. Каждый глаз будто жил сам по себе. Один вращался, а другой поворачивался то в одну сторону, то в другую. Мише кто-то надавил на грудь. Дыхание перехватило. Он заставил себя втянуть воздух, и голова закружилась.

– Что там? Что ты увидел? – воскликнула Маша, – Что-то… Что-то коснулось моей ноги. Миша, скорее достань меня. Прости, что я отбрыкнулась. Просто… я… Миша!

Она завизжала.

– Что-то трогает меня. Мама! Мамочки!

Миша больше не тянул ее. Он держал Машину ладонь, которая впилась в него и ломала кости. Но он не мог пошевелиться.

Он видел, как под водой проявляются черты морды чудовища. Он видел его улыбку, похожую на дугообразную трещину.

Оно что-то сказало.

Он не слышал. Но он понял. Оно сказало – попробуй только забрать ее у меня, и тебе крышка.

Да, вот так и сказало. Не в точности так, но суть была такой. Оно сказало, что эта девочка теперь его. Что в воду упало, то пропало. Наш Миша громко плачет, уронил в болото Машу.

А потом над водой показалась голова существа. Точнее, его макушка. Глаза всплыли над поверхностью и уставились на Мишу.

Он задрожал, вырвал свою руку из руки Маши и пополз задом наперед. Его губы тряслись. Он хотел закричать. Но Маша и так кричала. Кричала за двоих.

– Не смей оставлять меня тут, проклятый идиот! Не смей. Я ухожу под воду!

Она кричала так же, как его мама. Он-то думал, что Маша другая. Он думал, что она хорошая, он думал, что она сделает его счастливым. А она оказалась такой же, как его мамаша, гнусной обзывальщицей, грубой обезьяной. И наверняка потом стала бы толстухой, смотрела бы телевизор дни напролет и щелкала семечки, пока шелуха не достала бы до потолка. А Мишу бы заставила убирать за ней дерьмо – и за мамашей. Они с его мамкой подружились бы и вместе смотрели по телевизору дурацкие шоу. И кричали бы на него дуэтом:

– Эй, идиотина! Неси сюда еще семена.

Смеялись бы в унисон. Нет уж. Этого не будет! Надо бежать. Пусть то болотное чудище ее жрет или женится, что оно там хочет? По фигу!

– Я тону, Миша, я тону! Я…

Бульканье.

– Я тону. Стой!

Миша побежал. Он пытался прыгать по кочкам, но соскользнул и грохнулся в лужу. Он вскочил и помчался прочь. Он обернулся один раз и пожалел об этом. Потому что увидел, как над двумя руками, торчащими из воды, поднялось что-то черное, что-то обтянутое тиной. Внутри этой выросшей кочки что-то шевелилось. Кочка бугрилась, надувалась и опускалась. Мешок со змеями.

Миша отвернулся и припустил. Он бежал до самого дома, а когда влетел в квартиру, то мать его так отругала за следы на полу, что даже схватилась за ремень. Хотя он был в таком возрасте, что убежать от жирной мамаши, которая дальше туалета без посторонней помощи не ходит, не составляло труда. Ремень не успел пойти в ход – мамаша увидела выражение лица сына.

Он все ей рассказал. О чудовище. О болоте. Рассказал о том, что тварь забрала Машу и утащила под воду.

Мама сразу смекнула, что к чему, и собралась на прогулку. Впервые за долгое время. Она заставила Мишу тащить переносной стул. Ходить ей было тяжело, и уж тем более так далеко, поэтому ей понадобится отдых. Она передвигалась с клюкой, опиралась на нее и называла ее «третья нога, как у мужика». И всегда смеялась после этой присказки.

Она ни слова не сказала Мише по поводу дикой истории про его девку. Ни слова о том, что он безумен, ни слова о том, что он сделал что-то не так. Ни слова о том, что он идиот. Впервые она не наорала на него, впервые не назвала идиотом. Вообще никакой реакции, будто ждала этого всю жизнь. Ждала с нетерпением, а теперь шла проверить, подтвердились ли ее ожидания. На ее лице играла слабая улыбка, какая обычно сопровождает лица мечтателей, которые улетают в облака, где их ждет что-то интересненькое.

Они добирались до болота около часа. И когда Миша показал ей тропинку в лесу, то мамаша сказала:

– Ага, теперь все понятно.

По пути туда Миша места себе не находил. Он шел то слева от мамаши, то справа, таща в руках раскладной стул. Когда она делала перерыв и присаживалась на стул, он бегал кругами, смотрел то вправо то влево. Все время говорил, что же там с Машей, что же сказать теперь ее родителям, что сказать в школе.

А мама поглядывала на него, как на безумную собачонку, и молчала. А что говорить с безумной собачонкой? Разве она что-то поймет? Вот была бы овчарка, так можно было попытаться. А тут какая-то тупая дворняга, которую в зад ужалила оса. Что ни скажи – укусит, руку протяни, чтобы погладить и успокоить, – оторвет и убежит с твоей рукой, закопает ее в кустах. Нет, надо подождать. Посмотреть, а что, собственно, случилось.

Мамаша была спокойна и медлительна, как пароход.

Миша помог мамке пробраться через водянистую прихожую, где сам шлепнулся час назад. Мамка надела калоши, так как ее сумасшедший сын что-то говорил о болоте, и она подумала, что не мешало бы защитить свои больные ноги. И не зря.

При приближении к месту Мишу все сильнее и сильнее трясло. Его глаза бегали то к небу, то к мамаше, то к земле. Он не смотрел на воду. Он не слышал зова Маши, он не слышал безумных криков, а это означало, что либо ее там нет, либо она… Он надеялся, что выбралась и ушла. Пусть теперь всем рассказывает, какой он мудак. Но нет. Она не могла выбраться. Чудовище бы не отпустило ее. Она под водой. Миша не хотел знать правды. Его больше устраивало смятение и неизвестность.

Но мамаша с интересом разглядывала воду около камня. И наконец сказала:

– Так-так. Что я вижу? Наглая сучка получила по заслугам. Вот это сюрприз! Сюрпризище! Такие сюрпризы на день рождения дарят, сынок. На день рождения.

Миша заставил свои глаза со скрипом повернуться. Они обратились к болоту, и тут их будто гвоздями приколотили. Приколотили и залили бетоном. Они больше не могли пошевелиться. Он смотрел на то, что находилось под тонкой пленкой тины.

Над водой торчала кочка светлых волос, в которых копошилась лягушка. Она запуталась в волосах и пыталась выбраться. Голова Маши не двигалась. Руки находились под водой. Ее засосала трясина, она захлебнулась и решила, что неудобно быть мертвой и держать руки вверх.

Миша смотрел на нее и дрожал. Он хотел расплакаться, как девочка. Он хотел свернуться в клубок и залезть под камень. Он хотел прижаться к жирной больной мамке и спрятаться под ее платьем.

– Ты видишь, да? Видишь, конечно. Да и поделом ей. Она не подходила тебе.

– Мама… – жалобно сказал он. – Мама…

– Что?

– Что нам… делать?

– Что тебе делать?

– Нам…

– Тебе. Это ты ее убил. Не надо меня сюда приплетать, понял? Не надо. Я старая больная женщина, я сидела дома. Я не виновата. И даже больше, я тебе не советовала вообще встречаться с этими тупыми девками. Ты выбрал это сам. Ушел с какой-то бабой и убил ее. Утопил в болоте. Я не против, пойми, но я не участвовала. Так что тебе расхлебывать.

– Но… – он запнулся. Понял, что если продолжит, то расплачется, а его мать не любила, когда плачут, ненавидела слезы. Однажды они шли по улице, возвращались из магазина, увидели, как восьмилетняя девочка рыдала на автобусной остановке. Мамаша подошла к ней, заглянула в ее несчастные глаза и сказала:

– Будешь тут ныть, вырву тебе глаза, чтобы нечем было реветь, вали отсюда, нюня.

Девочка в испуге унеслась прочь. Миша думал, что она позовет своего папу, и он придет, чтобы врезать его мамаше по морде, но никто не пришел. А может, и пришел, но позже, когда их там уже не было.

– Что? Ты что-то хочешь сказать?

– Ничего, – промямлил Миша. Он держал рот на замке. Сначала надо успокоиться, потом говорить. Ему стало обидно. Он доверился мамке, понадеялся на нее, думал, что хоть в этой ситуации она ему поможет, единственному сыну, шестому и последнему живому. Но она наплевала на него.

– Понятно. Как обычно, – сказала мамка, – ладно, не переживай ты так. Убийство, не убийство. Тем более во благо. Это так, фигня. Подумаешь, бабу утопил. С кем не бывает? Что, думаешь, я никого не убивала? Думаешь, что мне незнакомо это чувство? Ты сейчас наверняка дуешься на меня, думаешь, что ты самый несчастный. А хрен тебе. Батя этой шлюхи будет несчастный. Понесчастнее тебя. Так что утри сопли, нюня. Давай утри и дай мне стул. Поживее. Вот сюда, рядом с камнем, мне не залезть на камень. Так. Лицом к мертвой шлюхе.

Он поставил стул. Она опустила туда тучный зад. Покряхтела, поерзала, уселась поудобнее.

– Садись рядом, сынок, садись. Тут у тебя красиво. Так, значит, ты тут прятался от меня, да?

– Да, мама.

– Хорошее место. Тихое. Спокойное. Самое удобное место, чтобы утопить тут противную сучку. Утопить так, чтобы никто никогда не нашел и ничего не узнал. Так?

– Я не хотел этого… – тихо сказал он.

– Я думаю… Я уверена, даже если ты и не хотел этого, то подсознательно намеревался это сделать. Ты нашел это уютное место, и оно притянуло тебя. Ты ходил сюда и вынашивал план. Ведь ничего не бывает просто так. Если ты что-то находишь и подбираешь, значит, оно тебе нужно. Если ты нашел это болото и подобрал, значит, ты хотел его использовать. Так?

– Угу, – сказал Миша.

– А как его еще использовать? Правильно, топить тут шлюх. Так?

Миша снова молчал. Он не хотел говорить, что он отдыхал здесь от нее. Он представлял, что после таких слов она скажет ему, чтобы он шел к черту, и сама сдаст его полиции.

– Я знаю, знаю. Тебе тяжело признать, но это так. Ты хотел топить тут шлюх. Я полностью за тебя горой. Топить шлюх – это праведное дело. Им не место на земле. Не место. Им место под водой. Пусть трахаются с жуками. Или с болотными чудовищами. Ты ведь говорил, что какой-то монстр утянул ее. Да? Ну вот, пусть теперь трахаются. Что же касается тебя, то ты поступил правильно. А поскольку ты доверил такую тайну мне, то я расскажу тебе свою.

Она посмотрела на него.

Он посмотрел на нее. Она была серьезна. Ее губы чуть подрагивали. Последнее время у нее много что подрагивало. Миша подозревал, что не от страха – от болезни.

– Да, у меня тоже есть тайна. А как ты хотел? Ты думал, ты один такой весь из себя убийца? Думал, ты один умеешь избавляться от паразитов? Привел меня сюда похвастаться уловом. Но я скажу тебе: хрена с два ты меня уделал. Я убила твоего отца.

Миша разинул рот.

– Что? Закрой пасть, а то воняет. А что? Да, твой отец был говно. И после того, как у меня умер пятый ребенок, я поняла, что он говно. Он был слабаком, и дети у него слабые. Я уже и не надеялась, что у него когда-нибудь получится выдавить из хрена хоть кого-то, кто будет отличаться здоровьем от овсянки. В принципе, я не ошиблась. Хоть ты и выжил, но мужик из тебя, как из бабы холодильник. Ты даже молотком-то ударить нормально не можешь. Либо по пальцу попадешь, либо ударишь так слабо, что гвоздь обратно выходит. И отец твой такой же был. Нюня, слабый, как тростинка. Высокий, как шпала, и тонкий, как лист бумаги. Дунешь – улетит. Хоть вместо паруса натягивай. Ну и намучилась я с ним. А сначала он показался мне галантным мужчиной, обходительным. Но все мужики сначала такие. Делают всякие подарки, комплименты, шепчут всякие слова на ухо, а потом что? Потом ты им даешь, и у них стимул пропадает. Они начинают обхаживать других давалок. Вот как твой батя. Тот еще бабник был. На него много кто клевал, понятное дело, он как рыболовный крючок был. Заглотишь червячка, и он тебя… Бам! И прищучит. А потом ты только и успеваешь рот раскрывать. Обманывал он. Много обманывал. Воровал. Да, воровал. Да и ты тоже хорош. Я тебе поэтому и не доверяю денежки свои. Поэтому учу тебя жить без денег, чтобы понимал, что без них тоже можно. А твой батя в конце концов мне надоел. Когда я увидела, что ты начал расти и не собираешься загнуться от полиомиелита, или от гепатита, или от коклюша, так и грохнула твоего батю. Ну а почему нет? Он все равно мне не помогал. Только лишний рот. Жрал-то он ого-го сколько! А весу в нем не прибавлялось. Он будто птица, сожрал и сразу высрал в штаны. Видимо, носил подгузники все время, поэтому и скрывал запах. А когда я разобралась с ним – сбросила пьяного с балкона, – то и жить легче стало. Позвонила в скорую, они приехали. Я сказала, что мой идиот-муженек пьяный с балкона вывалился, когда курить пошел. Когда падают с третьего этажа, обычно не умирают. Бывает, и с пятого этажа упадут, остаются живыми. Но твой отец был неудачником. Он бы и с первого этажа упал и разбился. А с третьего – как пить дать. Сломал шею. Я рассказала, что встала ночью в туалет, что мы с тобой спали в отдельной комнате, а когда возвращалась из туалета, слышала, как кто-то грохнулся на улице. Выглянула, а там мой любимый муженек. Они поверили, представляешь? Поверили. Я плакала, рыдала, кричала – куда мне теперь, одинокой матери? А они утешали меня, говорили, что все будет хорошо. Конечно, будет. У него еще и страховка оказалась. Юрист – прыщавый ублюдок в пиджаке на два размера больше – доказал, что это было не самоубийство, а несчастный случай. Представляешь, как повезло? Ведь страховка заканчивалась через месяц. Так что я внезапно разбогатела, хотя даже и не рассчитывала. Его мать застраховала. Старая вонючая карга, которая каркала на меня, как ворона. Ее не было на похоронах, потому что она откинула копыта за два месяца до полета своего сыночка. Так что он ненамного пережил свою дурную старуху. Так что…

Она пристально посмотрела на Мишу.

Он сидел с таким видом, будто из унитаза вынырнула золотая рыбка, шлепнула его по лицу хвостом и назвала хамом. Глаза были пустые. А если бы мама заглянула в его мысли, то наткнулась бы там на вихрь вопросов. Миша не понимал, зачем убивать человека осознанно, если он ничего ужасного не сделал?

Он попытался представить отца. Он не помнил его. Ни одной тени в его памяти, ни одного намека на то, каким был его отец. Жалко ли ему было отца? Вроде бы нет. Но себя он жалел. Если бы не эта женщина, то, может быть, отец сумел бы воспитать в нем хоть какие-то твердые качества. Матери такого не умеют. А может, ничего бы и не вышло, раз отец был таким мягкотелым и обманщиком.

Мишу охватила грусть. За последний час он потерял уже двоих. Машу и отца. Хотя отец умер давно, но хоть что-то о нем он узнал только минуту назад.

– Теперь мы повязаны, ты понял? Ты знаешь мой секрет, а я – твой.

Он коротко кивнул.

– Так что если ты вздумаешь сдать меня в полицию, то сто раз подумай перед этим, – сказала она и рассмеялась.

– Нет, нет, мама, я не буду, – сказал он.

– Вот и правильно. Тогда и я не буду. Оставлю твой секрет в своем сердце. А теперь надо подумать над тем, чтобы твоя девка не торчала тут, как кол в штанах насильника. Первое, что мне пришло в голову, – надеть ей камень на шею. И она утонет. Есть у тебя другие варианты?

Миша помотал головой.

– Ну тогда поднимай жопу и вперед.

Поднимай жопу и вперед!

Миша задержал дыхание, как Маша, когда ее нос оказался под водой. Он приготовился к вспышке боли, которая обязательно последует, когда он шевельнется. Он начал разгибаться, и боль открыла автоматную очередь. Миша выполз из-под кустов волчьих ягод, втягивая лесной воздух и тяжело дыша. Он поднялся, покачнулся. Ногу свело. Он схватился за нее, немного помял, согнул, разогнул, ущипнул. Вроде на месте, вроде живая. Потом побрел вперед.

В ботинке что-то кольнуло. Он не остановился проверить. Он побежал. Обогнул кустарник, прошуршал между двумя близкими соснами, собрав на себе паутину, обежал заросли какого-то растения. Снова вошел в ритм. Но бежал медленнее. Голова уже не могла так резко реагировать на препятствия. Он то и дело запинался, натыкался на что-то.

Поднимай ноги выше. Давай. Не тормози.

«Я бегу. Бегу. Я уже мертв, мама, но я бегу».

О, ты еще не мертв, сынок. Мертвым быть намного проще. Такая легкость. Но ты об этом даже не думай. Сдохнешь, когда придет время. Мертвую легкость получают только те, кто в жизни хорошо потрудился и настрадался. Как я.

«Ты?»

Да.

«И в чем же заключалась твое страдание? В просмотре телевизора? В щелканье семечек? Или в том огромном счете в банке, который ты не тратила? Уж это точно страдание».

Заткни свою вонючую пасть, выродок! Или ты хочешь увидеть своих пятерых братьев во сне? Они ведь так и не выросли. И все еще просят сиську. Только вместо сиськи они могут обглодать тебе пальцы, понял? Твоя прогулка по лесу все равно что плавание в бассейне с пушистыми шарами по сравнению с тем, что я пережила, рожая только одного тебя. Ты выходил весь день. Одиннадцать часов! Я чуть не сдохла. Вот уж не подумала, что шестой ребенок попытается убить меня в отместку за своих погибших братьев. А может, это был акт жертвоприношения, и кто-то должен был умереть. Видимо, я вовремя сообразила, что этот кто-то может стать твоим мудаком-отцом. А теперь ты мне заявляешь, что я ни хрена не делала! Да ты, сопляк, совсем страх потерял? У меня кончается терпение. Ты понял? Я терплю тебя со вчерашнего вечера. Все твои грубости. Никакая мать столько не выдержит. А мне положено покоиться в могиле вместо того, чтобы выслушивать твои причитания. Так что ты либо заткнись нахрен, сыночек дорогой, либо иди в зад! Ты понял?

«Да. Я понял».

Вот и славно.

«Славно, да не славно, как ты любишь говорить. Не славно. Ты убила моего батю, что тут может быть славного? Ты вырастила из меня больного дебила, а тут что славного? Даже если бы меня звали Слава, то все равно, что тут славного? Я бегу сам не знаю куда, не знаю для чего. И меня терзает смутное сомнение, что ко всему этому приложила руку именно ты. Я ничего этого не хотел. И если бы я не слышал твой голос, то ничего этого и не было».

Да? Ты так считаешь?

«Да, считаю».

Тогда… Тогда тебе надо остановиться. Прямо сейчас. Стой.

Миша еще бежал несколько метров, обогнул сосну, кусты дикой малины, и только потом остановился. Он привык бежать. Когда он остановился, тут же повалился на землю. Сердце его открыло культ поклонников древних богов, оно било в ритуальный барабан с неистовой силой. А грудь танцевала по-жабьи, раздувалась и сдувалась, раздувалась и сдувалась в таком ударном темпе, что воздух в лесу уже заканчивался.

Миша закрыл глаза. Осталось хрипение легких, жужжание комаров, пение птиц и шум ветра.

Где-то должны быть собаки. Где-то полицейские. Где-то летали дроны. Где они все? Почему не идут? Вот он, лежит, готовенький. Успевайте, пока он еще тут.

Молчание. Мысли утекли.

«Я хочу умереть. Я хочу жить. Я хочу в тюрьму. Я все им расскажу. И про тебя расскажу, и про Машу расскажу. И про отца расскажу. Все расскажу. А если я буду очень убедительным, то меня признают невменяемым и дадут мне уютную камеру с мягкими стенами, и я могу хоть весь день прыгать на них, как ребенок в парке развлечений, и мне не будет больно. Я буду отпружинивать от стен, как в компьютерной игре про ежика. Мне будут давать лекарства, и я больше не буду слышать твой голос. Я буду слышать только тишину. И смотреть мультики. Как под наркозом. Как тогда, когда мне вырезали аппендикс. Это будет хорошо. Наконец-то спокойствие. И никаких проблем. Не будет проблем с работой, с деньгами. И может, лет через двадцать я оттуда выйду. В конце концов они увидят, что я не буйный, и подумают – зачем меня просто так держать и кормить. А к тому времени я придумаю, как вытащить твои деньги из банка. Пока там сижу, свяжусь с юристами. Да, с мутной головой, но у меня будет достаточно времени, ведь голод не будет торопить меня. Так что все в порядке. Все будет хорошо. Надо только…»

Эй, ты, дурак, слышишь меня?

«Нет, не слышу. Ты умерла. Умерла-а-а-а! Все, можешь успокоиться. Ты сдохла, тебя сожрали черви, ты сгнила в гробу. Ты под землей, и никто тебя не слышит. Даже я».

Можешь уговаривать себя хоть сколько, придурок, но я по-прежнему тут. Рядом. Я с тобой. И если ты думаешь, что у меня не получится…

«Нет, нет, нет, не слы-ы-ы-ы-ы-ы-ышу-у-у-у!»

…не получится привлечь к себе внимание, то ты ошибаешься. Ошибаешься, парень. О-ши-ба-ешь-ся!

«Ничего не знаю, ничего не слышу. Все, уходи, я буду тут лежать и…»

И тут кто-то ущипнул Мишу за ребро, да так больно, так сильно, будто укусила ядовитая змея. Острая вспышка затмила все его болячки. Он вскрикнул и прижал руку к тому месту, где его ущипнули.

Он раскрыл опухшие глаза. И посмотрел по сторонам.

Никого вокруг.

А щипали его так, как щипала мамка, когда он был маленьким. Он помнил эти грубые щипки. Она думала, что ему нравится, называла его «ершик-ершик» и щипала, щипала, щипала. Он визжал и кричал, убегал, а она носилась за ним. Тогда он был маленький, не старше первоклассника. Тогда мамаша еще могла бегать за ним. Тогда она еще не разжирела. Он ненавидел эти щипки. Предполагалось, что таким образом она проявляла внимание. Она не любила ласки, не гладила его по голове, не взъерошивала волосы, не прикасалась губами к щеке, могла только ущипнуть или легко ударить по затылку. Когда он стал постарше, подзатыльники стали сильнее, а щипки пропали. Видимо, у нее начали болеть пальцы от щипков, и поэтому она забыла про них. Но Миша помнил, как он их ненавидел. Ему казалось, что именно с такой силой впивается орел в печень Прометея, когда тот был пристегнут к горе. А мамке это нравилось. Она защипывала его, пока он не начинал плакать. Тогда она кривилась и говорила, что он плачет, как девочка, может, его стоило назвать не Миша, а Таня? Или Настя? Если он так любит плакать.

От проклятого щипка осталась острая боль, что глаза Миши заслезились. Он приподнялся. Никого. Может, это укусил муравей? Или комар? Он отогнал стадо мошек рукой, но они тут же вернулись обратно.

Понравилось? Хочешь еще?

«Это ты? Это ты сделала?»

А кто по-твоему? Фея-крестная?

«Не надо больше».

А что такое? Плакать хочется? Да? Как в детстве? А разве тебе не нравится вспоминать свое детство? Мне вот нравится. Давай-ка и ты со мной.

Снова щипок, только на спине, чуть выше пояса. Миша подскочил.

«Черт! Хватит, отвали».

Как думаешь, весело тебе будет в твоей мягкой комнате, а? Весело? О! Еще как весело. А знаешь, я ведь только начала. И у меня еще очень много идей.

«Хватит! Хватит!»

Хватит, да не хватит.

– Хва-а-а-атит!!! – заорал он во все горло.

Ему ответил лай собаки. Близко, очень близко.

Миша озирался по сторонам. Они рядом. Они скоро будут здесь.

Они тебя услышали. Дроны, собаки, полицейские — все направляются к тебе. Так что ты уж готовься. А знаешь, что я тебе скажу? Может, тебе это понравится. Как ты относишься к смертной казни? А?

«У нас ее отменили».

Официально – да. А ты думал о том, что смертную казнь могут произвести на месте? Так сказать, мимо кассы. Когда убийца особенно жесток, содержать его в камерах, кормя с денег налогоплательщиков, не очень-то выгодно. Ха-ха. Слышал про Володю из Воронежа? Убит при задержании, оказал вооруженное сопротивление, пострадавших среди полицейских нет. Он с удовольствием бы сдался, да он так и сделал. Вот только полицейские подумали, покумекали и поняли, что содержать Володю накладно. Они назвали его гнидой и пристрелили. Организовали все так, будто он пытался сопротивляться и сбежать. Как думаешь, насколько это сложно? Пристрелить тебя, сунуть в руку какой-нибудь ствол и сказать, что кое-как тебя догнали, но на угрозы ты не реагировал. Думаешь, что-то разбирался? Кто-то защищал мертвого маньяка? Хрена с два. А что сейчас? Полицейские скажут — совсем невменяемый сукин сын, что даже от пуль убегал. Убегал, да не убежал. Так что приготовь кишечник, сыночек, сейчас тебе придется расслабиться. Навсегда. А та-а-а-а-ам, за ширмой, угадай, кто тебя ждет? Кто скучал по тебе? Тот, кто умеет щипать.

У Миши волосы встали дыбом. Если она права, то его ждет вечность в аду, вечность с его сумасшедшей мамкой. А это хуже, чем жариться на сковородке.

– Они не убьют меня, сука, – прошептал он.

Еще какая сука. Но вот ты – мертвец.

«Нет, не убьют. Не убьют. У нас так не поступают. Это все неправда».

Но он поднялся и поплелся дальше.

Уже не убежишь. Уже не скроешься. Они рядом.

Лай собаки стал повторяться каждые несколько секунд. Затем он донесся слева, потом справа.

Они окружили тебя, дружочек. Окружили бегемота, окружили идиота.

«Заткнись».

Скоро, скоро!

«Хватит! Куда бежать? Куда бежать, где река?»

Ты не успеешь. А с чего ты вдруг опять захотел жить? С чего это тебе захотелось умирать на помойке, а не тут, в лесу, быстро и безболезненно, от выстрела в голову?

«Заткнись! Заткнись! Заткнись и скажи, куда идти! Куда? Мать твою!»

Сам заткнись. Поганый рот.

«Мама, да скажи ты уже».

Скажу, если мы договоримся.

«Что ты хочешь? Быстрее скажи и направь уже меня к реке».

Обещай мне, что не остановишься. Будешь и дальше убивать. Обещай мне это, и я скажу, куда тебе идти.

«Что?»

Ты слышал.

«Убивать? Но зачем?»

Расскажу тебе, но только ты присядь, а то слушать долго. Устанешь стоять. Присядь поудобнее.

«Мне не до этого».

Ну и мне тоже. Либо соглашайся, либо иди в зад.

Лай собаки. Лай отовсюду.

Они говорят по рации. Тебе крышка. Они рядом. У них автоматы. Сказали стрелять на поражение. Никому ты живой не нужен.

«Я согласен, согласен! Буду убивать. Куда мне идти? Куда?»

Он задыхался. Оглядывался по сторонам. Он совсем потерялся, забыл, куда шел, не понимал, откуда доносился лай.

У тебя только один шанс. Повернись направо. Еще. Еще. Вот, иди туда. Прямо. Да, мимо кустов дикой малины, обходи их. Давай торопись. Как я тебе помогу, если ты не шевелишься? Давай. Вперед. Видишь вон те… Стой! Остановись! Не наступай. Тут недалеко тропинка. А в этой траве замаскирован капкан. В этих окрестностях несколько капканов. В той деревне, Пылаево, живет один дед. Ему кажется, что каждую ночь к нему в огород залезает медведь, жрет его ягоды и топчет его грядки. Дед решил поймать медведя. Расставил везде свои капканы. Месяц назад в его ловушку попал какой-то походник. Повезло парню – он был не один, его спасли. Но если ты попадешься, то тебя вряд ли будут лечить. Ты и целый-то никому не нужен. Так. Покружи тут вокруг. Сорви лоскут с футболки. Да, видишь, как легко. Теперь брось сюда. Отлично. Спасибо деду Ерохе. Знал бы он, кто лазит в его огород, дальше трех домов не пришлось бы идти. Вот старый дурак. Хрен с ним. Все. Сделал дело, беги смело. Беги вперед. А потом метров через двести поверни налево, обежим кружок небольшой. Надо собрать все капканы. Впереди еще два как минимум.

Он бежал. Каждое дерево становилось преградой. Он то видел, то не видел. Бам, дерево, бам, кусты, и он оказывался на земле. Он снова поднимался и бежал. Но бег теперь его походил на попытки пьяного станцевать на катящемся с горы сноуборде.

Сзади послышался собачий визг и человеческие крики.

«Мама, сколько их там? Кто попался?»

Два мужика, один пес. Пес ткнулся мордой в капкан.

«Пес… Как он?»

Ему хана, сынок. Крышка, капут. Так что радуйся.

Но Мише было не до радости. Он даже и не думал о том, для кого он ставил ловушку. Он не думал о собаке и о том, что кому-то причинит вред. Он делал то, что говорила мама. Слепо подчинялся. Как марионетка. Она говорила, он делал. Когда он начинал ей перечить, что-то его беспокоило, что-то заставляло усомниться в правильности своего протеста, и он снова подчинялся ее воле. Черт, когда же это кончится?

Он трусил дальше. Выбросил все из головы. Если будешь думать и дальше о том, что ты кому-то приносишь вред, – сойдешь с ума. Каждый приносит кому-то вред. Тля – растениям, пауки – мухам. А ты – людям и собакам. Смирись. Это природа. Да, погиб пес. Может, и вовсе не погиб? Может, мамка врет?

Но она не врала. Пес действительно угодил в капкан, хоть и был осторожен, но он так был возбужден погоней, увлекся и, наткнувшись на лоскут, подхватил его зубами, чтобы передать своему хозяину. Жаль. А такой хороший был пес. Умный.

«Марк».

Да, Марк. И что теперь? Плакать по нему будешь? Плачь сколько влезет. Но ты знаешь, что ты должен был. Иначе – смерть, иначе прямиком сюда, под крыло матушки. Да?

«Да».

Миша понял, что он плачет. И почему ему было жалко этого пса? Ведь он даже его и не знал? Ну подумаешь, псина. Он ведь и людей не жалел, почему же из-за какой-то там овчарки ему стало так плохо?

Да потому, что собаки всегда относились к нему хорошо. Даже незнакомая псина, которая лаяла на всех прохожих, при его приближении виляла хвостом и клала свою голову ему в руки, доверяла. А все потому, что они что-то в нем чувствовали, что-то видели. Что-то, о чем больше никто не знал. Люди Мишу не любили (теперь и Маша тоже), собаки любили. А он что? Предал их. Предал тех, кто хорошо к нему относился. Мерзко, низко, ужасно.

Плакса. Нытик. Убийца, правда, это уже комплемент.

Он молчал. А что говорить? Теперь уже нечего.

Следующий капкан через двести метров. Сделай то же, что и в прошлый раз.

«Они не клюнут во второй раз».

Да, знаешь, ты прав. Не клюнут. Тогда… Тогда не трать время зря. Пробеги рядом, может, они его и не заметят. Может, случайность окажется на твоей стороне. Левее. Вон, видишь, бугорок травы? Да, это он. Осторожно, косолапый, не наступи на нег…

Бам!

Ну ты идиот! Ты гребаный дебил!

Но Миша не слышал ее. Его голову заполнил вой. Он выл во весь голос, как вожак стаи.

– А-а-а-а-а! Черт, мама-а-а-а!

Его так шатало из стороны в сторону, что он все-таки наступил на капкан. Дед Ероха будет рад. Точнее, был бы рад, если бы его не привлекли к ответственности за того походника. Дед ведь не слишком утруждал себя, чтобы утаить покупку капканов, отпечатки пальцев, и ни от кого не скрывал, что ставил их лично своими руками. Когда полиция пришла в его дом, он с гордостью сказал, что взял борьбу против наглого вора в свои руки. И эти руки заковали в наручники. Глупый дед. Но, может, теперь его отпустят? И еще премию выпишут? За поимку особо опасного преступника, который хитростью смог убежать так далеко от полицейских и собак. И как только этому маньяку удалось? Шестое чувство вело его? Но это чувство, видимо, проглядело капкан Ерохи. Этому деду бы открыть фирму по установке капканов на экстрасенсов и шестичувственников.

Миша орал. Он рухнул. Жалкое зрелище. Он колотил руками по земле и крутился, как червь с оторванным задом. Или как маньяк-таксист со сломанной стопой. Капкан раздробил ему кости. Теперь его стопа стала не тверже мякоти из свежего хлеба.

Поздравляю тебя!

Мамаша кричала, но он кричал громче. Он орал так сильно, что закладывало уши, и мамкин голос тонул в этой пучине. Он орал и орал. Кричал, пока не сорвал горло. А потом кричать стало больно. И он заткнулся. Тишина не наступила. По лесу разносился звук каких-то механизмов, каких-то двигателей. Что-то стучало, бухало, ухало, шипело.

Бам, справа. Он повернулся. Только лес, никаких машин.

Бах, слева. Он посмотрел туда. Его лицо выражало недоумение. Не самое уместное выражение, когда ты лежишь с ногой в капкане. Надо бы плакать и пытаться раскрыть металлические челюсти, но Миша только вертел головой, будто хотел поймать взглядом тени на краю зрения, в периферии. Направо, налево.

Идиот!

«Откуда этот звук?»

Пустоголовый болван! Переросток!

«Мама, откуда…»

Ты поплатишься за это.

Ее голос стал другим. Он стал грубее. Обычно голос мамы можно было сравнить с буханьем бочки, по которой били деревянной лопатой, но теперь он превратился в напильник, стачивающий в этой самой бочке шероховатости, а таких было много.

«Мама».

Заткнись! Ты меня разочаровал. Ты всех разочаровал. На тебя смотрят с презрением. Ты уронил нашу гордость в грязь. Мы до последнего верили в то, что ты выберешься.

«Верили? Кто верил? Ты… Ты кто? Ты – моя мама?»

Да, я – твоя мама. Я, черт возьми, – твой отец, я все, что было у тебя, я тот, кто тебя породил, я тот, кто породил каждого. Ты оказался ленивым трусом, даже от полиции не смог убежать. От тебя требовалось немногое — подчиняться приказу и сбежать. А ты развязал тут демагогию и угодил в капкан! Этот капкан был не для тебя!

«Это не мама…»

До Миши донеслись голоса. Потом лай. Он не прекращался. Собаки были в бешенстве.

«Они знают, что я сделал. Они ненавидят меня. Полицейские не будут в меня стрелять. Они отдадут меня псам на растерзание».

Будь уверен. Они так и решили. Псы перегрызут тебе сухожилия на руках и ногах, и ты будешь лежать тут, раскинувшись, как один мой знакомый, распятый на кресте. А потом псы перегрызут тебе глотку, когда полицейские насмотрятся вдоволь. Дроны больше не преследуют тебя. Потому что им нельзя снимать то, что они собираются с тобой сделать. Чтобы их не обвинили в жестоком обращении. И люди это понимают. Они не хотят, чтобы ты попал в тюрьму. Никто не хочет платить за тебя. Все хотят твоей смерти. Чтобы тебя загрызли, сожрали, растерзали. Они идут. Уже близко.

Мише казалось, что голоса доносятся из-за соседнего дерева. Но звук машин – он был прямо тут, рядом с ним. Будто он сам сидел в этой машине и управлял ею.

«А что это за звук? Это так я слышу боль?»

Это идут за тобой наши. Они недовольны. И люди, и те, кто делал на тебя ставки вместе со мной. Но тебя заберут не раньше, чем псы перегрызут тебе глотку. Все будут наблюдать это. Все. Все хотят крови. И ты дашь ее нам. Дашь свою, раз не дал чужую.

«Я дам вам чужую, пожалуйста. Я не хочу в ад, не хочу к своей мамаше. Можно мне еще один шанс?»

Какой тебе шанс. Да ты и здоровенький-то никуда не годен. А сейчас ты – инвалид.

«Ну и что? Я буду одноногим убийцей. Как пират. Хрен с этой ногой! Зачем она мне? У меня есть две руки! Пожалуйста».

Лай близко. Очень близко. Миша увидел бегущие за деревьями тени. Они его догнали.

«Пожалуйста, пожалуйста. Я все сделаю. Я буду убивать, буду делать, как вы скажете, не хочу к мамке, она сведет меня с ума! Не хочу».

Дай слово, что будешь верен мне.

Миша увидел двух псов. Их отпустили с привязи. Они лаяли и неслись к нему, обнажив клыки. Клыки сверкали в утреннем солнце. Слюни стекали по челюстям. А вот и кинологи вместе со спецназом показались из-за кустов. В камуфляже и масках.

«Пожалуйста, я буду верен».

Верен до конца?

«Да».

Если ты обманешь меня, то эти псы покажутся тебе детскими игрушками.

– Да-а-а! – заорал Миша и выставил руки вперед, закрываясь от первой овчарки. Ее звали Грета, и она была подругой Марка, практически невестой. Они весело играли, бегали друг за другом и были самыми умными в своей группе. Все равнялись на них, все их уважали. Грета видела, что случилось с Марком. Она знала причину. Вот эта причина, орет на земле и закрывается руками. Но эти руки не толще соломы, она прокусит их в два счета, а потом доберется до лица этого человека, как он добрался до морды Марка.

Рука Миши хрустнула. Челюсти рвали кожу, перемалывали кости. Они потянули руку на себя. Миша орал, хотел ударить собаку по голове, но увидел, что на подходе вторая овчарка, и приготовился защищаться от нее.

«Я буду верен! Да, обещаю!»

Шум машин нарастал. Он заполнил собой лес. Последнее, что Миша услышал, – это слова: «Грызите этого сраного мудака». Затем все потонуло в шуме. В грохоте каких-то невидимых кувалд. А затем мир увяз в смоле. Собаки лениво двигались, будто им вкололи транквилизаторы. Вторая зависла в прыжке, выставив зубы. Слюни овчарки превратились в маленькие облачка, которые поплыли по своим делам.

Боль осталась. Но она тоже замедлилась. Она текла по нервам прокушенной руки, будто стадо муравьев, выстроившихся в длинную цепь.

Гул машин стал нестерпимым. Он не замедлялся. Он продолжал работать в полную силу. Справа что-то шевельнулось. Миша отвел взгляд в сторону. Его взгляд перемещался быстро, в отличие от глаз. Он видел тень дерева, только она была странная, слишком низкая. Она не пряталась за стволом, она вышла из-за него и встала, закрыв дерево от солнца. Странная тень. Тень-маргинал, неформал. Протестантская тень. И чего она забыла тут в лесу?

Тень распухла, как надувающийся воздушный шар. И из нее показалось что-то. Что-то или кто-то?

Оно прыгнуло к нему и заслонило свет. Миша бы отпрянул, но он двигался не быстрее собак. Лишь его разум работал наравне с движениями этой тени. Гул адских машин взревел с неистовой силой, а затем что-то случилось, и звук вылетел у Миши из головы и материализовался в некое существо. Оно прикоснулось к его шее холодным зловонным дыханием.

– Ты пообещал. Надеюсь, ты помнишь, мелкий засранец.

Оно шептало в ухо. Не в голове – снаружи!

Миша чувствовал, что помимо собак кто-то вторгся в его интимную зону. Тот, кто заслонил от него свет. А потом эта тень отодвинулась от него. Он уставился на нее боковым зрением и сам себе не верил.

«Как ты…»

Мысли оборвались. Камнем рухнули на дно. И вдавили его здравый смысл в ил.

Он хотел рассмеяться. Рассмеяться от души, как в детстве, когда смотрел юмористические передачи по телевизору, а мамка тыкала пальцем в экран и гоготала вместе с ним. «Смехопанорама» была единственным средством, заставлявшим смеяться их обоих в те далекие времена. Потом мамка стала называть ведущего Вагоныч («Вагоныч опять отмочил, старый маразматик») и плевать в экран, а когда хохотала, то делала это наигранно. Да и Миша быстро вырос из стариковских шуток и переключился на «Комеди клаб». Мамаша же перестала любить такие шоу, ей больше нравились скандальные передачи. «Окна» с Нагиевым били все рекорды. Жаль, что их закрыли.

Смех зарождался где-то внутри, но смоль, окутавшая все вокруг, придержала коней, и Миша продолжал смотреть на женщину, отделившуюся от мрака. Она отодвинулась и открыла ему обзор. Миша снова увидел Грету, вцепившуюся в руку, спецназовцев, перепрыгивающих кусты и направляющих в его сторону автоматные стволы, и вторую собаку, приближающуюся к его ноге.

На Мишу смотрела мать. Его довольная мамаша. Будто только что поела. Лицо светилось от счастья.

И Миша похолодел.

Когда мамка так улыбалась, это означало, что произошло или скоро произойдет что-то ужасное. Утонет в болоте его девушка, или соседский мальчик сломает ногу, грохнувшись с забора прямо у нее на глазах, или сын учительницы по физкультуре вернется из армии в цинковом ящике. Такие вещи всегда радовали ее.

Лицо женщины было бледным. Она выглядела так же, как прошлой весной в гробу. Сухие волосы забраны в косынку, лицо присыпано пудрой, глаза сидели в темных синяках, а кожа напоминала потрескавшийся воск.

– Привет, бездельник. Ну что у тебя тут?

Миша не мог ответить, рот был в параллельном временном потоке и старался кричать от боли, старался изо всех сил.

Она посмотрела на спецназовцев, посмотрела на собак, и ее улыбка опустилась вниз.

– А ну пошли прочь, псины поганые! – закричала она. – Пошли нахрен отсюда!

Потом она протянула руку и коснулась серым скрюченным пальцем носа Греты.

Время тут же вернулось к привычному ритму, будто у собаки на носу была кнопка «normal speed».

Для Миши этот миг стал точкой входа в ад. Переживать боль было намного проще, когда она медленно текла по нервным окончаниям, лениво заглядывала к старым знакомым по пути к центру нервной системы. Но когда все эпицентры разом врубили сигнал тревоги, то люк под ногами Миши раскрылся, и он рухнул в яму, наполненную острыми мелкими осколками стекла. Миллионы цепей тут же перегорели. Мозги закоротило. Миша издал громкий вопль, а потом мир взорвался, и пришлось собирать его по кусочкам, чтобы вернуться к месту событий.

Грета разжала челюсти. Ее хвост опустился, голова чуть пригнулась. Такая яростная, почти ненавидящая, вдруг превратилась в испуганную.

Зубы Шарика замерли в сантиметре от ноги Миши, а сам он отскочили назад.

Собаки заскулили и бросились прочь от страшного существа, появившегося рядом с преступником.

Грета остановилась, отбежав на два прыжка, и гавкнула. Что это за животное такое? Грета никогда не видела таких зверей. Может, это новый вид человека? Воняло от него не как от человека, а как от какой-то кровожадной свиньи, которая жрет людей и гадит под себя, как от места, где обнаружили заплесневевший труп, пролежавший в духоте и своих испражнениях несколько дней. Воняло не по-человечески.

– Пошли вон, псины! – заорала мамаша, – че надо? Идите лижите жопу вашим говнюкам!

– Моу… мям… – сказал Миша. Его глаза закатились. Он начал махать руками. Из левой кровь лилась ручьем. Он дернул ногой и снова заорал.

– А вот и сами говнюки подоспели. – сказала мамаша и засмеялась.

Два спецназовца и два кинолога ворвались на сцену. Готовые, выучившие свои роли. Никто из них не волновался. Каждый из них уже в который раз участвовал в подобной операции. Спецназовцы работали вместе не первый год.

Димон Сверчок и Салават, просто Салават. Два ветерана Чечни, два брата по оружию, два ненавидящих всех и каждого парня, в прошлом подвергавшихся критике коллег из-за жестокости. В одной из облав на угонщиков элитных автомобилей убили троих парней, хотя те даже не пытались сбежать. Перехватили их на заброшенной стоянке на окраине города, сломали ноги, избили до смерти. Один из угонщиков прожил неделю в коме, второй умер по пути в больницу, третий скончался на месте.

Сверчок не стеснялся применять силу. Ну подумаешь, сдохли какие-то упыри. Ну и хрен с ними. Кто их хватится? Да и не мог он остановиться, когда кровь бурлила в жилах. Видел цель и давал волю внутренней силе. Та вырывалась и превращала его в кулак правосудия, который давил преступных мошек и комаров. «Просто не надо было сопротивляться», – сказал Димон своей жене, когда она спросила, не псих ли он. Но, конечно, и она тоже получила в глаз. За такие вопросы.

Салават никому ничего не объяснял. А зачем объяснять? Ведь все предельно ясно. Если тебе говорят – надо поймать живым или мертвым, то зачем стараться спасти жизнь преступнику? Салават славился своим чувством юмора, настолько железобетонным, что от него отскакивал даже Меркурий. Кулаки его были сделаны из этого же материала. Кое-кто из бывших друзей – бывших становилось все больше и больше, если он выпивал с ними, прямо как в скандальной рок-группе, – говорил: «Что у пьяного Салавата в голове, то гранит». Он не понимал этой поговорки. Но ему нравилось, как она звучит. Гранит. Что-то очень твердое, а значит, мощное. Он был мощным. Все верно. Все так и есть.

Леха, напарник Греты, с детства мечтал заниматься обучением собак и служить на границе. Родители подарили ему несколько книг по дрессировке. А отец рассказал о том, что и он, и его отец были пограничниками. И что он полностью одобряет желание сына. Маленький Леша обрадовался и попросил завести щенка овчарки. И они завели. Сначала одного, потом еще двоих. Они жили в собственном доме, и проблем с местом не было. Зато мальчик занимался со своими питомцами и обучал их командам. Мать смотрела на это и не могла нарадоваться. А отец пожимал кулак и говорил – это мой сын, он будет лучшим кинологом, будет ловить преступников.

Сашка Молчун, напарник Шарика, полюбил собак на службе. Он, как и Леха, служил на границе и однажды попал под обстрел противника. Мина сделала его глухим на правое ухо. Повезло, что подорвался не он. Овчарка Соня, которая сопровождала их группу, оттащила раненого Молчуна в яму, сам он с трудом соображал, что происходит. Вокруг свистели пули, грохотали автоматы. Когда пришел в себя, враг отступил – вовремя подоспела помощь. Молчун обнял Соню и поблагодарил ее. Хозяин собаки погиб в облаве, и тогда Молчун взял на себя все заботы по уходу за ней. Они стали друзьями, пока не пришло время парню возвращаться домой спустя полтора года.

Четверо парней в камуфляже ворвались в эту историю с диким треском, а выпрыгнут из нее со скоростью шестиклассника, бегущего в туалет, съевшего утром вместо витаминки мамкино слабительное.

– Лежать! Руки! Покажи руки!

Миша их почти не слышал. В голове шумел капкан, передающий сигналы через ногу. А еще левая рука шумела громче, чем слова парней с оружием. Мамаша смотрела то на законников, то на Мишу и смеялась.

– Ой, как весело сейчас будет. Смотри, Мишаня, смотри. Вот они, твои спасители. Сейчас отведут тебя в больничку, наложат тебе бинты, покормят, укроют одеялком, уложат спать и дадут волшебную таблеточку, завтра встанешь как новенький.

– Замри, сука! Замри!

– Эта падла в капкан попала.

– Поделом ему, говнюку долбаному.

– Ах, как мило! Говнюк долбаный, – завизжала мамка. Она подняла с земли какую-то палку и оперлась на нее.

Кто-то поставил Мише на грудь что-то тяжелое. Ощущение было, что это чугунный утюг, внутрь которого кладут угли. Воздух с трудом просачивался в Мишины легкие.

«Они что, гладить футболку мою будут? Я же не собираюсь на вечеринку».

«Пока не собираюсь».

Миша пригляделся к лицу, нависшему над ним. Маска ниндзя из фильмов детства и глаза. Глаза! Тоже из фильма, они жгли лучами смерти. Миша вздрогнул и приготовился уворачиваться от ярко-красных лазеров, которые должны вот-вот появиться из глаз спецназовца.

– Замри, замри, а то я тебя прямо сейчас урою, понял?

Миша подрагивал под его ногой. И стонал.

– А что с собаками?

– Не знаю.

– Будто испугались парня.

– Может, он больной какой?

– Ноге звездец. Только отрезать, – сказал худой кинолог, осмотрев капкан.

– Я думаю, до этого не дойдет, – ответил спецназовец.

– Руки поднял, ты меня слышишь? Руки поднял! – тот, кто давил ногой на грудь, был самым большим из них. И если бы Миша в этот момент пошутил, то остался бы без головы. Но ему было не до шуток. Он и соображал-то с трудом. Боль заперла чувство юмора в шкафу. Миша потянул руки к небу. С одной стекала кровь. Руки тряслись, как молодые осины в ураган. Пальцы свело, они больше походили на рыболовные крючки.

– Сверчок, давай наручники, – сказал здоровяк.

– Постой, не торопись, брат, – ответил Сверчок.

– Чего? Почему?

– Ох уж этот Сверчок! – засмеялась мамаша. – Первой жене изменял, второй жене – тоже, а третьей – уже по заведенному обычаю. Сына чуть не кастрировал, когда узнал, что тот гей. Я бы так же сделала, кстати, если бы ты был геем. Но ты вроде вообще бесполый, хотя стручок дергаешь. В общем, Сверчок – ветеран Чечни, и крышу у него рвет будь здоров, тут и мастер-крышедел не поможет. Сколько по пьяни драк было? Если бы не его друзья, которые его прикрывали, то он давно бы сидел на зоне.

– Парень ведь шустрый. Так? – сказал Сверчок. Здоровяк, под маской которого прятался Салават, не смотрел на друга. Он смотрел на Мишу, жег того глазами. Миша же переводил мутный взгляд то на одного ниндзя, то на другого.

«Откуда у ниндзя автоматы? Я думал, у них звездочки и нунчаки».

– Шустрый парень, ага, – отвечал здоровяк.

Сверчок повернулся к остальным.

– Бегает быстро, так ведь? – спросил он.

Третий кивнул. Четвертый, разглядывающий ногу в капкане, не отреагировал. Начиналось что-то интересное. Мамка потирала руки.

– Смотрите, как далеко ушел, – сказал Сверчок, – Мы же не могли его так быстро поймать?

– Не могли, конечно. Вон какой Мишка бегун, – крикнула мамаша.

Миша посмотрел на маму.

– Они тебя не видят? – выдохнул он.

Трое с оружием тут же повернулись и направили стволы автоматов в лес. Кроме Салавата, он ткнул оружие в лицо таксиста.

– Что там? – спросил Салават.

– Вроде никого, – ответили остальные.

– Парень нам голову морочит. Думает, что запугает нас, – сказал Сверчок.

– Тут кто-то прячется? – спросил Салават у Миши.

– Прячется, прячется. Да только хрен найдете! – каркнула Мамаша.

Миша посмотрел ниндзя в глаза.

– Ты че, глухой? – сапог надавил сильнее, автоматный ствол больно ткнул Мишу в лицо.

– Я… нет, – Миша снова посмотрел на маму.

Вот она, стоит в метре от него, затесалась в массовку, а парни ее не видели. Она до сих пор жила в его голове, только теперь не просто разговаривала с ним, но и ходила вокруг, опираясь на деревяшку. Теперь он видел ее. Все, он точно сошел с ума. Окончательно. Ему бы мягкую кровать, ему бы белый халат, ему бы таблетки, чтобы улететь, но вместо этого – земля, капкан, кровоточащие раны и четыре ниндзя.

– Скажи им. Скажи — вот она, твоя мамка, стоит рядом, скажи, что я не дам тебя в обиду. Ты же хотел в студию с мягкими стенами. Скажи, и посмотрим, как далеко ты отсюда уйдешь.

– Нет, никого тут нет, – сказал Миша.

– А кого ты звал?

– Я… Мне показалось… Что рядом стоит мама. Она умерла.

– Он шизик. Я так и знал. Сразу понял, когда увидел содержимое багажника, – сказал Сверчок.

Миша сглотнул сухой ком. Такими можно питаться, если он не найдет перекусить что-то получше. Почаще бы такие неловкие моменты, и тогда вообще не нужно будет покупать еду.

– Ты гребанутый сукин сын. На всю голову, – ботинок снова надавил на грудь.

– Ага, гребанутый и очень шустрый, – сказал Сверчок.

– Очень шустрый.

– Мы ведь его не сразу поймали. Увидели издалека. Я выстрелил, но этот урод скрылся. Но, кажется, я его ранил.

Сверчок оттолкнул Леху в сторону, тот чуть не упал. Сверчок направил автомат на ногу Миши. Миша не слышал выстрелов, потому что его оглушила боль. Она врезалась в ногу, как сорвавшийся со строп шлакоблок. Он раздробил ему вторую стопу. Миша заорал что было сил. Вопль был хриплый. А потом перешел в кашель. Собаки лаяли, но близко не подходили. У людей там свои дела. Пусть разбираются с этой странной воняющей тварью, хихикающей и потирающей лапы.

– Эй, эй, ты что делаешь? – закричал Леха. – Совсем озверел? Какого…

– А в чем дело? – повернулся к нему Сверчок. – Есть проблемы, а?

– Какие добрые люди, да, Миша? – услышал он голос мамаши, сквозь бурю помех. – Сразу оказали тебе помощь, отстрелили тебе лишнюю целую ногу, вот это я понимаю, гуманность. Но зато камень в ботинке мешаться не будет.

Кто-то надавил Мише на грудь, кто-то закрыл ему рот, чтобы он не орал. Он попытался отцепить чью-то ладонь от своего лица, но получил удар в голову. Череп и так трещал по швам, а тут еще прикладом зарядили.

– Да если база узнает, то…

– Осади, малой, – сказал Сверчок, – если не хочешь проблем.

Через две секунды.

– База, база, это десятый. Кажется, подстрелил его. Но он ушел. Снова. Шустрый тип. Прием.

– Понял, десятый. Продолжайте преследование.

– Так точно.

– Десятый, десятый. Не особенно старайтесь привести его живым. Сейчас столько хиппарей развелось. Мало ли, отпустят. Сам знаешь. А даже если и нет, зачем нам за его еду на зоне платить?

– Понял. Конец связи. Ты все слышал? – обратился Сверчок к Лехе.

Мамаша засмеялась.

– Ох как интересно. И что же ты теперь будешь делать, Мишенька? – сказала она.

Тот не мог ответить. Ладонь в перчатке закрывала ему рот и не давала кричать. Потом отпустила. Он застонал. Все тело пылало огнем. Ноги превратились в обгрызенные палочки от эскимо.

Плюх, и Миша отключился. На секунду отошел.

– Эй, парень. Очнись. Прием. Ты тут?

Миша получил под дых. Он издал звук, будто нырнул в прорубь.

– Тут. Просто стесняется говорить, – сказал кто-то и хмыкнул.

– Парни, может, хватит? – подал голос Леха. Сверчок и Молчун повернулись к нему, Салават продолжал смотреть на Мишу. – Давайте отведем его…

– Заткнись, – бросил Сверчок. – Ты будто не видел, что этот мудак сделал.

Молчун принял сторону Сверчка. Он кивнул, соглашаясь с тем, что маньяк и вправду был сумасшедшим и заслуживал наказания. А лучше – казни.

– О, он получше тебя сработал, козел, – ввернула слово мамка. – Ты-то, дегенерат, только и способен, что бить педиков и малышей, а мой Миша разобрался со здоровяком, управляя автомобилем, и не только с ним, но и с его шлюхами. Почти разобрался.

– Видел, и что? – сказал Леха. – Что из этого? Пусть его судят по закону. Мы же не на Диком Западе.

До Миши доносились обрывки фраз. Ему было интересно, о чем спорят парни. Ему казалось, что они обсуждают что-то важное. Но он то нырял в океан, откуда до него доносилось только далекое бурчание, то выныривал и улавливал нескладные окончания предложений. Он хотел переспросить, о чем речь, но вовремя себя останавливал. Вряд ли кто-то бы стал ему пересказывать, что только что обсуждалось. А может, мама?

«Мама, что они обсуждают? Почему не везут меня в больницу? Почему не везут меня в полицию?»

– Ой, сынок, тут очень интересно. Вот этот парень, – она ткнула в Сверчка, – твой палач, а вот этот, – клюка показала на Лешу, – он твой адвокат. Только тебе не повезло, адвокат у тебя молодой и неопытный. У него это первое дело. Так что ты уж не надейся особенно.

«Палач? Почему палач?»

– Сейчас мы все узнаем. Наберись терпения.

Миша снова нырнул. Чуть не задохнулся. Каждый следующий нырок становился длиннее предыдущего.

– Леха, если тебе не нравится, вон, отвернись, сходи на поляну, пособирай цветы, сделай венок. Понял? – сказал Сверчок.

– Ты че, бабой меня назвал? – спросил Леха, выпятив грудь.

– Застрели его, если ты не баба.

– Салават, скажи ему, – сказал Сверчок, обратившись к самому большому.

– Не мешай, друг. Правда. Хуже будет, – сказал Салават.

– Да вы чего, парни! С ума сошли. Сами в маньяков превратились?

– Иди ты.

– Саня, ты-то хоть… – обратился он к Молчуну.

– Они правы, Леха. Мудака надо кончить.

– Трое против одного, – сказала мамаша, – ой, парень, ну и дело тебе досталось.

«Мама, они убьют меня! Они правда убьют. Ты…»

Нырнул. Глубоко, так, почти до рыб достал.

– Черт. Я в этом не участвую.

– Вот и отвернись тогда, – бросил Сверчок.

– И-и-и дело проиграно, – сказала мамаша.

«Мама!»

– Что, парень, болит нога? – спросил Салават.

Сверчок ткнул автоматом в Мишину ногу, захваченную капканом в плен. Будто кто-то подбросил углей в топку. Жгло так, что можно было обеспечить теплом деревню Пылаево, привыкшую к жару.

– Мама, – простонал Миша, – мама, помоги мне.

– Ой, а я уж думала, что ты никогда ничего не попросишь, – сказала она, – конечно, я помогу, ведь мы же уже договорились. Я просто верю, что парни передумают. Ты ведь тоже на это надеешься? Но пока у них не очень получается.

– Давай ему все ноги переломаем или принесем тот капкан, в который Марк попался, и наденем ему на голову, – предложил Салават, – скажем, что так вышло, что нашли уже таким.

– В принципе, вариант. А можно еще прострелить ему руки и ноги и подождать, пока он истечет кровью, – сказал Сверчок. После каждого варианта расправы глаза Лехи становились все больше.

– Хороший вариант, и ходить никуда не надо, – кивнул Салават.

Очередь из автомата. Взметнулись брызги земли, перемешанные с травой. Мишина правая рука, последняя целая рука, стала новым эпицентром боли. Вопль смешался со смехом. Трое ниндзя столпились над ним и посмеивались. Четвертый отошел в сторону, поглядывал на парней, переминался с ноги на ногу. Думал, как остановить насилие?

– У него еще есть туз в рукаве. – сказала мамаша. Но Миша ее не слышал.

Леха достал рацию. Поднял ко рту.

– Эй, ты, ты че делаешь? Хочешь настучать? – крикнул Сверчок.

Леха замер.

Они повернулись к нему. На этот раз все. Даже Салават. Ну уж если скала повернулась к тебе, то пора задуматься, а что ты делаешь не так.

– Убери рацию, друг, – сказала Салават, – станешь стукачом, и никто тебя не будет уважать из наших.

– Ты че, падла, реально стукануть хочешь? – крикнул Сверчок.

– Я… Я…

– У-у-у, это оказался не туз, а обычная шестерка. Все, карты слиты, – сказала мамка.

– Убери рацию. Ты че, охренел?

– Лех, ты че, жалеешь этого урода? – спросил Молчун.

– У нас будут проблемы.

– Какие, нахрен, проблемы? Все будет четко. Не впервой. Если ты ссышь, вон беги в кусты и сиди там. Никто тебе ничего не скажет.

– Мы подтвердим, что ты заблудился или еще че-нибудь, – сказал Салават.

Леха опустил рацию.

– Я в этом не участвую, – снова сказал он.

– Баба. Ты бы, наверное, и рад был, если бы в багажнике этого урода лежала твоя мамка или сестра, да? – выплюнул Сверчок.

– А ты урод не лучше этого маньяка, – высказался в ответ Леха.

– Че ты сказал? Я с тобой разберусь. Ты понял? Если хоть слово скажешь, что тут произошло, будешь лежать точно так же, как этот мудак? Понял?

Миша мог только стонать.

Он смотрел на свою правую руку.

А где его пальцы? Разве это его рука? У него же была ладонь, который он мог переключать скорости в «Нексии», которой держал мышку и трогал себя, когда мамка ложилась спать. А в последние полтора года он мог и не дожидаться, когда она уснет. Потому что она лежала под землей. Но оказалось, что она вовсе не спит. А наблюдает за ним.

Он посмотрел на мамку. Черты ее смазались. Как и всего остального. Шел дождь. Нет, это был не дождь. Это было что-то другое. Какая-то мутная пелена. Может, он плакал?

– Мама, помоги, – прошептал он.

– А, смотри-ка, мамку начал звать, – сказал Салават.

– Я знал, что все маньяки трахают своих мам, – сказал Сверчок.

– Приложи язык к своей сраке! – гаркнула мамаша. – Я все про тебя знаю.

Миша прижал беспалый ошметок к груди и накрыл его второй рукой. Мой, никому не отдам. Мой обрубок.

– Ха, смотри, какой смешной.

Они смеялись.

Мамаша шагнула к Лехе. Он не видел мертвую женщину. Никто не видел. Кроме собак. Но они тоже видели не женщину, а кое-что похуже. Она проковыляла до парня, ссутулившись и опираясь на клюку, подошла вплотную, осмотрела с головы до ног и протянула руку к его автомату. Леха не отвернулся, не отпрянул, не попытался ее остановить.

– Ну, герой, может, ты хочешь осадить своих коллег? А? Смотри, че делают эти бездари. Калечат моего сына. Посмотри. Разве тебе это нравится? Нет, я уверена, ты не в восторге. Потому что ты не такой больной псих, как эти уроды. Даже Сашка — он хоть и ничего не делает, но он тоже завязан с ними. Он их поддерживает.

Леха вздрогнул и поежился от холода. Мороз пришел из пальцев мертвой мамаши, пробежал по оружию и перебрался в тело. Как будто дымка опустилась на его мысли. Она покрыла все липким клеем. Любовь, благодарность, волю. Осталось только возмущение. Оно стояло посреди превратившихся в камень чувств и возмущалось, как ему и полагалось по инструкции. И тут мороз добрался до него. Мороз раздражал еще сильнее, и возмущение вскипело. Оно разъярилось.

Они убивают его. Они такие же маньяки. Разве ты хочешь, чтобы эти маньяки продолжали жить? А что ты скажешь своему отцу, когда он спросит тебя, почему ты стоял и смотрел, как они убивают этого беззащитного парня? А мать? Ты же знаешь, как она отреагирует? Ей станет дурно. Дурно от того, что ее сын смотрел на творящееся насилие и ничего не сделал. Ты – дурной сын.

Кто-то пнул Мишу. После каждого такого пинка дыхание останавливалось на минуту другую, и Миша уже думал, что наступит момент, и он больше не вынырнет. Перед глазами плавали черные пятна. Но потом дыхание возвращалось, кто-то стирал с лобового стекла темноту, и он снова видел своих мучителей.

Они смеялись. А его мамаша говорила с тем, что стоял позади. Она держала руку на оружии, а парень медленно направил автомат в спины коллегам.

– Мочи их. Нажми курок. Освободи землю от говнюков.

Палец на курке дрогнул.

«Но разве я сам не стану убийцей?» – подумал он.

– Ты что, разве не знал, что убийца убийц – вовсе и не убийца?

Палец потянул курок. Слишком слабо.

Мамаша заглянула в глаза Лехе.

Он не видел ее глаз, но чувствовал, что нечто проникает в его голову. Он потерял власть над своим телом.

И тут в его сознание ворвался поток грязных картин. Эти парни в масках, его так называемые коллеги, расправятся с бедным парнем, а потом они повернутся к нему, Лехе, и скажут, что тот слишком много видел, что он – ненадежный клиент и что рот ему надо бы заткнуть. Чтобы он не рассказал.

Ничего личного, скажет Салават. А Сверчок скажет – нет, это личное, и выстрелит ему в голову.

– Да!

Палец вдавил курок.

Мише все это казалось сном. Он видел, как двое упали вперед лицами. А третий, который давил ему на грудь сапогом, успел пригнуться, развернуться и выстрелить в ответ.

Салават думал, что кто-то все-таки на них напал из засады. Но когда он увидел только Леху, то в последний момент смутился и чуть отвел ствол автомата в сторону.

Поэтому только одна пуля скользнула по Лехиному плечу, остальные ушли в молоко.

Но Леха нисколько не сомневался в своей цели. Он снес Салавату голову, и еще один труп грохнулся рядом с Мишей.

Сцена взорвалась кровавыми брызгами и грохотом. Три секунды, и все готово.

Когда выстрелы стихли, собаки выглянули из-за кустов посмотреть, что произошло. Пахло кровью и порохом. Один хозяин лежал на земле. Второй остался стоять, и он разговаривал с этой мерзкой тварью, которая человека напоминала только тем, что на нее действовала гравитация. И как все это следует понимать?

– Отлично, – сказала мамка, – молодец. А теперь подумай над тем, как ты будешь жить после этого? Прикинь немного: ты убил своих напарников. Да, за дело. Ну и что? Кого это волнует? Весь мир настроен против моего сына. Этим подонкам поставили бы памятник за то, что они измучили бы моего сыночка. Их бы наградили. Но ты убил их и стал практически напарником маньяка-таксиста. Хотя я на твоей стороне, ведь ты не дал свершиться жестокости. Ты настоящий защитник отечества. Но ты никому не нужен. Тут тебя никто не защитит. Это такой мир. Тут правят несправедливость и жестокость. А ты парень хороший. Так что завязывай с этим отвратным местом.

Она подняла ствол к его лицу. Одной рукой. Но ближе к подбородку автомат задрожал. Мамаша прислонила клюку к парню и помогла второй рукой поднять оружие. Ствол уперся в маску.

Грета гавкнула. К ней присоединилась Соня.

– Вот, так лучше, – сказала мамаша, – теперь можешь отправляться в лучший мир.

Парень не стрелял. Его глаза испуганно смотрели на ствол.

В душе растаял ледник. Чувства оживали. И первым проснулась совесть. Она завизжала. Что ты наделал? Зачем ты убил их? Ой, Леша, Леша, что же будет?

«Я не знаю, я будто с катушек слетел, помутился рассудком».

Тебя посадят. А что скажет отец? Вырастил сына-убийцу. Сколько он вложил в тебя средств? А сколько сил? А мать — она ночами не спала, когда ты лежал с температурой. А теперь ты расправляешься со своими коллегами, расправляешься, как жалкий трус, расстреляв со спины. Да что ты за человек?

«Я…»

Леша зажмурился. Это все, что он мог сделать. Руки его не слушались. Но он чувствовал, что палец уперся в курок.

«Я не хочу».

– Не бойся. Это нормально. Твои друзья, смотри, не испугались ни грамма. Так что вперед.

Палец застыл.

– Давай! – заорала она и сама нажала на курок пальцем.

Голова парня взорвалась, и он упал назад. Автомат вылетел из ослабевших рук, упал в траву.

Собаки сходили с ума. Они лаяли и метались, но держались подальше от страшной невидимой твари.

– Какое забавное зрелище, не находишь? Это даже интереснее, чем твои «Титаны рестлинга» по четвертому каналу в субботу ночью. А? Черт, да заткнитесь вы, псины! – заорала мамаша.

На несколько секунд воцарилась тишина, потом ветер снова зашумел в кронах, а птицы запели свои любимые хиты. Соня неуверенно кружили за кустами. А Грета наблюдала за сценой, стоя на одном месте, сверля взглядом странное темное существо. Она скулила – прощалась с напарником.

Миша даже не пытался приподняться и посмотреть, что происходит. Он стонал, смотрел в небо и прижимал остатки правой руки к груди.

– Мама… Я умираю… Сейчас отойду… В глазах… Я ничего не вижу.

Небо заслонило лицо. Перевернутое. Страшное. Кривой нос, синяки и острый взгляд. С губ упала капелька слюны, попала Мише на щеку.

– Чего разлегся?

Она сунула палец в нос и вытащила что-то черное. Потом размазала это по Мишиной грязной и порванной футболке.

– Мои ноги… Их нет… Я приехал… Конечная станция.

– Если у тебя нет ступней, это еще не повод отращивать жирную жопу. Поднимай ляжки. Ползи, перекатывайся, делай что хочешь, но выбирайся. У тебя еще много дел.

Миша засмеялся. Ему так показалось. На самом деле кашлянул, так тихо, как на минуте молчания в память об усопшем. Потом он снова застонал.

– Ты че смеялся? Что смешного я сказала?

– «Перекатывайся», вот что. Я все…

Он закрыл глаза. Чтобы не видеть отвратительное кривящееся лицо. В темноте было уютно. Когда он погружался в нее, то чувствовал, что его уносит теплым потоком в страну без боли. Хотелось уснуть.

Кто-то ущипнул его в ребра.

– Ой! – он открыл глаза.

– Хрена с два ты будешь тут помирать. Ты хотя бы попытайся спрятаться. Сейчас дроны прилетят.

– И что? Отползу я и сдохну в двух метрах отсюда. А что дальше? Тем более капкан, мама! Он держит меня.

Она посмотрела на его ногу.

– Капкан, не капкан… Слышал, что животные отгрызают себе лапы? Ну и ты попробуй. Ты че, хуже, что ли? Ладно. Сейчас решим, как два пальца.

Она наклонилась к Салавату, вытащила из ножен у него на поясе большой нож и проковыляла к Мишиной ноге. Он смотрел в небо.

– Что ты буде-е-е-е…

Она пилила его ногу ножом. А он подпевал ей в такт диким воплем. Дуэт «Расчлененные».

– Слушай, а ты оказался гораздо крепче, чем я думала. Да заткнись уже, я думала, что у тебя все нервы уже отмерли. И вы заткнитесь! – крикнула она на собак, – Все орут, ну как можно быть спокойной в такой ситуации, ей-богу? Достали уже. Черт, не получается. Сейчас по-другому поступим.

Мамаша перестала кромсать его ногу. Миша корчился, как червь. Он сжал веки и бубнил себе под нос:

– Черт, да когда же это кончится? Когда? Когда я умру?

– Чего ты там лепечешь? Сейчас все сделаю.

Раздались выстрелы. Целая очередь. Пока затвор не начал щелкать вхолостую. Мишу подбросило.

– Ой, слегка промахнулась. Ну ничего. До свадьбы заживет. Зато теперь…

Послышался хруст, и Миша провалился в темноту.

Он слышал, как лаяли собаки. Он слышал голос по рации.

– Десятый, прием. Как слышно? Что у вас происходит?

И ответ мамки:

– База, это десятый, мы поремся тут в лесу, присоединяйся к паровозику, членосос паршивый. Сказала бы «конец связи», да у нас тут только все началось. Ха-ха.

Старческий смех. Кашель.

Визг собак. Снова неистовый лай.

– Нате вам, отведайте человечинки.

Что-то шлепнулось на землю недалеко в кустах.

Снова хохот. А потом жужжание. Громкое жужжание.

Потом тишина.

Тишина продлилась две секунды. Максимум три. Миша даже не успел обрадоваться тому, что умер, как его нагло вытащили из этого уютного места, где не было боли. Вытащили туда, где боль была основным ингредиентом. Главным! Тут все любили боль, и качки, и мазохисты, и девушки с щипцами у зеркала, и парни с лезвиями у языка. Мир боли. Вселенная страданий.

– А-а-а, – он начал стонать, но кто-то зажал ему рот.

– Ты можешь заткнуться?

Миша открыл один глаз. Второй почему-то больше не показывал. Может, выбили? Или выгрызли собаки? Он увидел заросли кустов.

Около него сидела мамка. Она зажала ему рот.

– Я оттащила тебя. Дождешься тебя, когда ты начнешь спасать себя. Как же! Ты всегда был ленивым и остаешься таким и сейчас. Долго тут оставаться нельзя. Потихоньку начнем перебираться ближе к реке. Тихо!

Что-то прожужжало над ними.

– Вот теперь идем дальше. Постарайся не орать. Я закупорила твои дыры, а то у тебя, похоже, месячные были, кровил, как баба. Тампонов у меня не было, но у меня другие есть способы. Так что теперь ты не умрешь от потери крови. Ты рад?

– Не очень, – прошептал Миша. Он с удивлением осознал, что шептать у него получается лучше, чем говорить. Разговоры в полный голос отбирали все силы, и в горле начинало першить. А шептать было и безопасно, и удобно.

– Да ладно, я вижу, что ты ссышь от радости.

– Собаки. Они нас догонят.

– Не догонят.

Миша прислушался. Никакого собачьего лая.

– Что с ними?

– Я не знаю. Я что, собаковод? Они струсили, сбежали. Может, увидели, что их хозяева разлеглись в тенечке поспать, и сбежали, чтобы поиграться в лесу или еще что-то. Да и хрен с ними. Нам предстоит долгий путь. Вперед.

Она пропала. Ушла из поля зрения. Миша попытался повернуть шею, но шея то ли опухла, то ли ее парализовало. Но он не мог ее повернуть. Заржавели шарниры. Он поднял руку к лицу и вздрогнул. Культя была будто сожжена. Кровь прилипла черной коркой. Кожа обуглилась. Напоминало картинку с постера «Они курили в постели». Но ведь Миша не курил. Откуда у него эта херня?

– Нравится? Моя работа.

Он таращился на руку. Рот открылся, и оттуда вывалилось «ма-а-а». Он поднял вторую руку и даже успел вздрогнуть от предчувствия беды. Но левая рука была нормальная. Подумаешь, покусанная собакой. Кровь тоже остановилась. Правда, рука эта сгибалась очень плохо. Почти не сгибалась. Механизмы скрежетали.

Кто-то потянул Мишу за шиворот. И кусты сказали ему «пока-пока»

– Быстро перебежим, тут недалеко. И переждем еще пару дронов. Если тебе интересно, то сюда идет отряд. Теперь уже не из четырех человек. Двадцать. Все вооружены. Новые собаки. Но есть и хорошие новости. Берлинская швабра проблевался, когда увидел, что произошло с теми парнями в масках. Он плакал. Потом убежал и заперся в машине. Ну совсем как дитятя. Так что дронов стало на одного меньше. Но это временно. Скоро его вытащат из машины мужики и напинают под зад.

Над Мишей проплывали верхушки деревьев, которые уткнулись в небо. Он чувствовал, что его волочат по камням. Что-то впивалось ему в спину, иногда очень больно. Но боль была терпимой. Он чувствовал себя как под наркозом. Может, его нервная система перезагружалась после такой атаки и пока не могла передавать сигналы. Он надеялся, что она вообще откажется восстанавливаться, переживать снова ту боль ему не хотелось. Слишком мучительно.

«Мама, как ты меня тащишь? Ты же умерла».

– Я-то? По-моему, ты больше похож на труп, чем я. Я вон, смотри, справилась с теми поганцами, пока ты валялся на земле, как мешок.

«Я об этом и спрашиваю. Как ты это сделала? Я похоронил тебя в прошлом году. А теперь ты тащишь меня по лесу за шкварник, как этот самый мешок».

– Все легко и просто. Ты выпустил меня. Я никогда не уходила дальше твоей головы. Ну посидела там немного и вот вышла. Сейчас оттащу тебя в безопасное место и вернусь обратно.

«Я все равно не понимаю. Если ты умерла и живешь в моей голове, как ты можешь тащить меня? Я же живой, из крови и плоти, а ты – мой вымысел, моя больная фантазия. Как?»

Небо замерло. Кто-то снова ущипнул Мишу за ребра.

– Ой! – воскликнул он.

– Похожа я на фантазию? А? Может фантазия так кусать?

Миша прижал левую руку к тому месту, где его ущипнули.

«Хватит щипаться, мне это не нравится».

Она ущипнула еще раз, только в другом месте.

– Да хватит, – прошипел он.

– Не ори.

Но ором это назвать было нельзя. Миша шептал. Он не мог говорить своим голосом.

«Мама, я очень хочу пить. У меня от жажды раскалывается голова».

– Сейчас будет река, напьешься вдоволь, – сказала она и расхохоталась.

«Почему тебе можно громко смеяться, а мне нельзя кричать?»

– Потому что я – твоя щиплющаяся фантазия! Забыл?

«Я хочу пить».

Она снова потянула его.

– Ты достал меня. Ты ведешь себя как маленький. Я весь день тебе зад вытираю, таскаюсь с тобой, как привязанная. А в аду уже скоро «Окна» начнутся. Жаль, что Нагиев не ведет их, у него хорошо получалось. Но он пока живой, так что приходится выбирать ведущего из тех, что есть. Но я и этому рада. А сюжеты там стали еще интереснее. Вот на прошлой неделе была семья Суглобовых. Такие милые люди. Они все оказались в аду в один день. Мамка, значит, рассказывает, что однажды Бегемот призвал ее, через своих подчиненных, конечно же, напрямую он ни к кому не обращается. Ой, такой милый он, вечный затейник, вечно у него праздники какие-нибудь интересные проходят. Ну так вот. Призвал он эту бабу устроить пиршество в доме. Ну, она, значит, распотрошила детей, запекла их в духовке. Кстати, детей у нее было трое. Самый младший – Генка, четырнадцатилетний проказник. Во время шоу попытался отгрызть у сестры голову. Демоны дали ему очень большие зубы за земные заслуги. Генка был очень веселым мальчиком при жизни…

«Пить, пожа-а-алуйста!»

– …говорят, дети не попадают в ад, но только кто так говорит? Идиоты. Достойные дети попадают. И получают там приличное образование. В общем, пока Генка отгрызал голову сестре, а та истошно орала, мамка все рассказывала свой интересный рецепт запеканки из детишек, как тут в студию ворвался ее прадед и устроил ей распил. Оказалось, что эта баба – рожденная вне брака от его любимой дочери, которая сбежала от него, когда тот ее выпорол за внебрачное зачатие. Именно из-за дочери у него случился сердечный приступ, и он отошел. Там такое началось. Он решил выместить всю злость к дочери на своей внучке. Вот забава! А ведущий ухохатывался вместе со мной. Кто-то выбежал из зала на помощь деду, а кто-то встал на сторону этой бедной женщины, в основном домохозяйки, люди хотели дослушать необычный рецепт запеканки. А дальше была вообще умора…

«Мама, я хочу пить. Можно мне глоток воды, и я отстану? Пожалуйста».

– Ты надоел мне уже! Знаешь, Мишенька, оставлю я, пожалуй, тебя тут. Прямо на муравейнике, полежи, подумай о своем…

«Пожалуйста, мама! Просто глоток воды, и все. У нас с тобой договор, я все помню. Только дай воды. Я не пил со вчерашнего дня. Ни хрена не пил. Я умру от обычной жажды. Напоминаю тебе, моему телу нужна вода. Если бы я был фантазией, то, может быть, и питался бы выдуманными плюшками или выдуманной водой, но я не выдуманный, мне нужна вода».

– Ах так. Ну ладно, сучонок. Будет тебе вода. Сейчас. И попробуй только отказаться ее пить. Попробуй только.

Она потащила его в другую сторону. Земля стала мягче. Кочек стало меньше, камни попадались реже.

– Будет тебе вода, будет. Потерпи немного.

В голосе ее не было ласки. Ни капли. Ни молекулы.

«Чертовы телешоу добрались и до ада. Интересно, а есть ли там рэп-концерты? И вообще, если сатана и ад существуют, то наверняка они слушают тяжелый рок. А на небесах слушают христианский рок. И вверху, и внизу – рок. Как говорится, as above, so below. А где тогда рэперы? Куда они попадают?»

– В клоаку, вот куда!

Миша вспомнил, как в девятом классе хотел стать рэп-исполнителем. Написал несколько коротких текстов о телках, о тачках, о бабках (не тех, что сейчас его тащили по лесу, о тех, что шуршали в кармане, смятые, заляпанные в крови). Он даже попытался начитать это перед зеркалом. Получилось хреново. Ему стало стыдно перед самим собой, и он спрятал эти стишки под кровать. Конечно, мамка нашла. Она всегда находила что-то такое, от чего Миша сгорал от стыда. Мамаша читала это вслух и рыдала от смеха. Миша залился красным. Она взглянула на него и зачитала:

«Похоже, ты созрел, пора тебе в корзинку, Перед походом к шлюхам купи себе резинку».

Она долго смеялась и еще долго цитировала его стихи. А потом надела его кепку себе на голову и спросила, а не стать ли ей Гуфом, или кто там крутой рэпер?

– Вот твоя вода! Пожалуйста, не благодари.

Мишу перевернули и небрежно бросили вперед. И откуда у его мертвой мамаши столько сил? Да она передвигалась-то с трудом на последнем году жизни, даже в туалет не могла дойти, а тут протащила его по лесу и бросила, будучи мертвой.

Миша шлепнулся в лужу. Поскольку шея его не поворачивалась, то он уперся локтями в грязь и видел, только то, что было перед ним. Грязная лужа непонятно каких размеров. Вокруг была тина. Плавали жуки.

– Пей.

– Мама.

– Что, мама? Пей, я сказала. Вот вода, ты хотел пить. Если ты сейчас скажешь что-нибудь из разряда «мне нужна чистая вода» или «мне нужная обычная вода», «другая вода», «питьевая вода», клянусь, я замучаю тебя так, что жажда тебе покажется легким дискомфортом. Ты веришь, что я смогу? Веришь?

Миша пытался разглядеть ее отражение в луже. Он не мог повернуться. Он удерживал себя над лужей локтями. Правую руку начало жечь. Вода попала в раны. Но его это не беспокоило. Болевые каналы закупорились.

Он подумал, что вполне можно попить и из этой лужи. Можно. Тем более, болотная вода – еще это не самое страшное, что с ним произошло. Если он умрет, то уж точно не от грязной воды. Скорее всего, он не переживет тех ран, которыми его наградила сегодня банда ниндзя.

– Ладно, ладно. Я попью.

Он смотрел в лужу. Он разглядел под мутью, поднявшейся со дня, маленького черного жучка. Он проплыл и скрылся в грязи.

– Ну, чего ждешь?

– Сейчас грязь уляжется на дно, – сказал он.

– У тебя не очень много времени. Я даю тебе минуту. Минуту, понял?

– Да, я понял. Сейчас. Немного подожду и попью.

Он снова увидел черного жучка. Вот он высунулся из земли. Посмотрел на Мишу и снова скрылся.

Ушел, чтобы позвать своих друзей, скажет, посмотрите, какой большой ублюдок пришел на нас поглазеть. Посмотрите, у него культя вместо руки, а мамка тащит его по лесу, как сломанную игрушку, посмотрите, какой неудачник, глупый придурок, бывший рэп-исполнитель, таксист, девственник, бывший дрочер, теперь ему уже никогда не дергать свой крантик, если он не перейдет на левостороннее движение.

Жучок снова показался и закрутился, как в центрифуге. Какой-то странный танец. Может, он рыл себе нору? И тут справа от него показался еще один жучок. Он позвал друга. Второй жук стал ползать и что-то искать под водой. Может, пытался собрать немного еды для своих детей?

Миша смотрел на этих двоих обитателей лужи и совершенно увлекся, забыв о том, что его ждет мамка.

Кто-то схватил его за шиворот.

– Долго ты еще будешь пялиться в лужу?

– Две секунды, – ответил Миша.

Жучки суетились. Что-то они ему напомнили.

И тут Мишу передернуло. Внутри что-то вздрогнуло. Может, это его тело так просило воды? Наверное. Надо попить и валить отсюда.

Миша только хотел прикоснуться губами к водной глади, которая немного успокоилась, где муть опустилась на дно, как вдруг он увидел, что из-под грязи проступает что-то еще. Рельеф на дне лужи напоминал выгнутую пилу. Или…

Чью-то улыбку.

– Мама.

– Что еще? Пить, срать? Гамбургер? Элитную шлюху? Торт из говна со свечами?

– Мама, кажется, я…

Зачем ты убежал? Зачем бросил меня?

Шепот раздался откуда-то из леса.

– Опять эта дура!

– Мама-а-а! – закричал Миша.

В луже были глаза. Миша ощутил что-то прилипающее к его телу, проникающее внутрь. То, что он ощутил, увидев разъяренных собак, ни в какое сравнение не шло с этим чувством. Собаки пугали его физической расправой, но это… Это! Эти глаза. Они грозили кое-чем пострашнее. Собаки не могли вгрызться тебе в душу, не могли отравить ее. Они не имели туда доступа. Но эта тварь как раз-таки имела.

Один глаз вращался, а второй плавал рядом, будто одна хлопушка в тарелке с черным молоком. На дне под слоем грязи проступило лицо. Но разве это было лицо? На лице обычно есть нос, кожа, другие атрибуты. Тут же были только странные глаза и разрыв-пила вместо рта.

Оно расползлось, как подводные змеи. болотная тварь в два счета достигла обеих рук Миши и с громким шлепком обхватила их. Грязь снова поднялась со дна. Миша дернулся, попытавшись отползти, но он попался. Его руки приклеились к болотной кочке. Глаза плавали в мутной грязи, в этом странном теле. Это не что иное, как большой раздавленный головастик. А если это головастик, то какая же огромная жаба его высрала? Размером с трехэтажный дом, в котором жил Миша.

– Мама, оно схватило меня! – завизжал он своим тихим шепотком.

Миша почувствовал, как холод пробирается по его нервам. Холодные муравьи. Но этот холод действовал успокаивающе. Последние остатки боли отступали под натиском мороза. Он чувствовал то же, что и мертвецы. Ничего. Существо умертвляло его. Холод проник во все тело. Сначала Миша почувствовал, что он замерзает, будто лежит на льду в Антарктиде, внутри его еще оставалось тепло. Но потом все чувства ушли. И боль, и холод, и, возможно, жизнь.

– Ма-а-а-а…

Но она ему не отвечала. Но почему? Почему?

Существо обтягивало Мишу. Оно поглощало его. Он чувствовал, как тонет в холодной пучине, но ничего не мог сделать. Он попытался повернуться, но та-а-а-ак медленно двигался, а болотное желе уже добралось до паха, до шеи, правая половина головы была уже вся внутри твари. А глаза, плавающие в желе, подплыли к лицу Миши.

Тебе нравится?

«Маша?»

Миша видел жуков, плавающих внутри твари. Видел мертвых лягушек, траву, пауков, обглоданных рыб и чьи-то пальцы. Эти пальцы подплыли к его левой руке и легли в его ладонь. Такие знакомые на ощупь, маленькие и знакомые. Они вцепились в него, как зубы Греты.

Не отпускай меня больше. Не отпускай, как тогда.

И тогда Миша заорал. Заорал так, что пробил заслонку в своем горле. Крик вырвался из рта, но тут же прервался. Потому что болото добралось до него. Хлюп, и только нос остался на поверхности. Крик уткнулся в жидкость, которая тут же прыгнула в рот. Миша хотел сблевать, но тварь протиснулась так глубоко, что она была уже в желудке и закупорила все блевотные каналы.

– Идиот! – сказала мама, и голос ее упал до самых низких частот, какие еще мог услышать человек. – Ничего из тебя не выйдет. Ни туда и ни сюда. Как говорят немцы, so-so, la-la. И как говорят французы, аревуар ле дебиль!

Миша слышал это правым ухом. Левое скрылось в болоте. Он выпучил глаза, но правый глаз теперь видел через мутную пленку. Нос погрузился в болото. Он не мог дышать.

Что-то скользкое коснулось его лица. Черт! Язык, это оторванный язык!

Поцелуйчик? Ты же хотел. На этот раз я не убегу. И ты тоже. Сладкий.

Язык скользнул ему в рот. Протиснулся в горло и исчез внутри. Вкусно!

Мир потонул в темноте. В голове Миши заложили взрывчатку, он чувствовал нарастающее напряжение, грозящее взрывом. Хотелось дышать. Ужасно хотелось.

Легкие жгло. Он начал уходить. Он вспомнил о многом. Об укромном месте в детстве, о прозвище Поганка, которое сменило другое – Таксист, о мамкином банковском счете (кому он достанется?), об истории браузера на домашнем компьютере, о той девушке, что на собеседовании рассмеялась ему в лицо и сказала, что у него нет никаких навыков и он им не нужен, о той порноактрисе в черном платье, что вчера села в его «Нексию» и принесла с собой череду несчастий. Он успел попрощаться с миром, а потом ушел в темноту, не взяв с собой даже свечи.

В небе прожужжал дрон. Он замер над Мишей. Потом опустился ниже.

Интернет портал «Новости24.рф», 5 июля 2018 года

«…в ходе задержания маньяка по прозвищу Таксист участники спецгруппы, состоящей из кинологов и спецназа, были убиты. По радиосвязи Дмитрий Сверчков доложил о том, что они вышли на след убийцы. После этого в лесу раздавались очереди из автоматического оружия. После на связь они уже не выходили. Дроны в ходе тщательной проверки обнаружили ужасную сцену на одной из небольших опушек в лесу. Четверо сотрудников были застрелены. Собаки кружили вокруг них. Как удалось преступнику расправиться с четырьмя обученными парнями, сейчас устанавливает следствие. Предположительно, маньяк укрылся в засаде, каким-то образом обманул собак и напал из укрытия, отобрав оружие кого-то из преследовавших его людей. Сам же маньяк по прозвищу Таксист обнаружил себя через несколько километров. Его нашел дрон, который прочесывал лес недалеко от места убийства. Таксист лежал на земле лицом в луже. Он захлебнулся. Следователи предполагают, что он покончил с собой. Возможно, решил, что с такими ранами ему не сбежать от преследования. Но возникает вопрос, как он вообще расправился с двумя сотрудниками спецназа и двумя кинологами? И как прошел еще несколько километров? Судя по следам на земле, он полз. Но судя по ранам на его теле, полз он спиной по земле…»

Из шоу «Окно в ад» с Сергеем «Фишером» Головкиным, вечерний выпуск от 5 июля 2018 года

«Мать: Сколько горя я выдержала ради него! Я пережила пять смертей первенцев. Пять! Представляете, как мне было тяжело? А его я рожала одиннадцать часов. Это было тяжелее, чем ночь с Й-голонаком!

Из зала: [Смех]

Мать: А когда я узнала, что смертельно больна, то попросила моего единственного сына присмотреть за мной, помочь мне хотя бы до больницы добираться. На что он мне ответил, знаете что? Он сказал, что я гублю его жизнь! Представляете? Прости, дорогой, что мой рак как-то мешает тебе наслаждаться порнухой в Интернете, хотя этим как раз я и не мешала ему заниматься.

Ведущий: Семейные неурядицы – наш конек. Я верю в то, что каждый в этом зале проникся вашей историей. А теперь давайте послушаем, что скажет нам на это… герой земного реалити-шоу «Таксист» – ваш сын, Михаил! Мы разыскали его. Встречайте!

Из зала: [Аплодисменты, крики, свист]

Мать: А, ну наконец-то. Я уж думала, что ты там так и останешься лежать лицом в луже. Или, еще хуже, попадешь к этим, которые в белых халатах ходят, как какие-то психи.

Ведущий: Расскажите, Михаил, что вас толкнуло на такую черствость по отношению к матери?

Из зала: Урод!

Из зала: Молодчик!

Из зала: Сбросить его в колодец!

Ведущий: Прошу, господа, давайте дадим слово нашему гостю. Посмотрите на его лицо, ему есть что сказать, ведь ему больше ничего не остается, судя по его рукам и ногам.

Из зала: [Смех]

Мать: Говори. Расскажи, почему ты такой жалкий слюнтяй.

Михаил: Я… я…

Ведущий: Давайте я вам помогу. Начните с того, что вы обманывали свою мать. Вы воровали у нее деньги, прятали их в укромном месте…

Мать: А я знала, заметьте, и ничего не говорила.

Михаил: Ты? Не говорила?!

Ведущий: О-о-о! Обстановка накаляется. И не забудьте про ту девушку, которую вы утопили в болоте. Ваша мать помогла вам скрыть это от полиции. Однако вместо благодарности что она получила от вас? Вспомните, что вы ей сказали в тот вечер! Не слова благодарности, нет!

Мать: Он сказал мне: «Иди в жопу, старая ведьма», – и плюнул на меня. Плюнул. На родную мать.

Михаил: Я… не…

Ведущий: Вы были пьяны, мы это знаем. Но это не оправдание. Но ваша мать и тогда вас простила. Что она сделала? Устроила вам день отдыха в лагере «Похмелофф». Вы принимали солнечные ванны, загорали, валялись на кровати. А мать оставила вас в покое, даже поставила вам ведро для блевотины. Ну разве она не прелесть?

Из зала: Урод! В нору его!

Из зала: Так ее, твоя мать – шлюха!

Ведущий: Успокойтесь, господа. Давайте все-таки попробуем вытянуть из нашего гостя хотя бы слово.

Михаил: Она была сумасшедшей! Она била меня, она унижала!

Мать: О да, конечно, забота – это унижение для такого ублюдка, как ты.

Михаил: Она… она…

Ведущий: Что она? Расскажите все тайны, расскажите.

Михаил: Она доводила меня, издевалась, ставила в угол.

Ведущий: Божечки! Простите меня за это слово, но другого я просто не мог подобрать. Но что вы такое говорите? Это же ужас, мама поставила в угол своего любимого сына. Да это пострашнее, чем ситуации тех, кто прибыл сюда прямиком из лагерей смертников. Как же вам повезло, парни. Не то что этому малому.

Из зала: Ты, урод, оглядывайся почаще!

Из зала: [Свист]

Михаил: Она бросила меня у супермаркета, когда мне было семь…

Мать: Не бросила, а провела воспитательную работу. Вспомни, как ты стонал весь день — хочу то, хочу другое, а потом визжал как свинья.

Из зала: Скормите его тварям из нижнего круга!

Мать: Нет, я прощаю его. Я прощаю, друзья. Да, он был отвратительным ребенком. Но он у меня единственный. Остальные, к сожалению, умерли и теперь в аду.

Из зала: [Смех]

Мать: Да, они умерли в малом возрасте и теперь годятся только на то, чтобы ползать по углам вместо пылесоса и есть насекомых в моей новенькой квартире.

Ведущий: Которая, между прочим, предоставлена ей нашим спонсором, господином Вельзевулом, давайте посмотрим рекламу…

[Идет реклама жилья в преисподней. Играет музыка: Marduk «Blooddawn»]

Ведущий: Прерываем рекламу, у нас тут срочные события. Наконец-то то наш гость заговорил.

Михаил: Эта старая карга убила моего отца. Убила.

Мать: Если бы он остался жив, вы вдвоем проводили меня на тот свет на десяток лет раньше. Ты рад был бы такому, да? Сколько я в тебя вложила сил, сколько средств, а на поле взошла только ненависть.

Ведущий: Я вижу, у нас тут ситуация. А давайте-ка послушаем нашего третьего гостя, прошу в студию. Отец отвратительного сына и муж самой лучшей женщины в аду, встречаем, Антон Альбертович.

Михаил: Папа?..

Отец: До…

Ведущий: Странный у вас дефект речи, у вас что, кость в горле застряла?

Из зала: Рыбья!

Из зала: [Смех]

Михаил: Папа, это правда ты?

Отец: До, шинох, эо йййа.

Ведущий: какая трогательная сцена, посмотрите на них, как этот, безрукий и безногий, и этот, с головой набок, рады видеть друг друга. Слезы на глаза наворачиваются. Вот только жалко ли вам их? Заслужили ли они такое счастье? Чем эта встреча обернется для нашей героини?

Мать: А, явился, не запылился. Смотрю, ты выглядишь лучше, чем при жизни.

Отец: А ты поширнефа, как швиня.

Мать: Тебе бы к доктору сходить, а то у тебя что-то с шеей.

Ведущий: Ну же, успокойтесь, господин, ведите себя прилично. Сядьте на свой кратер. Вот так. Успеете еще поколотить старушку. Если, конечно, вам позволит охрана. Давайте вернемся к вопросу о семейном раздоре. Я знаю, что вы не застали взросление вашего сына и ничего не сможете рассказать нам о нем, но вы прекрасно знали свою очаровательную жену.

Отец: Она – флюка!

Из зала: [Смех]

Ведущий: Наверняка вы хотели сказать не «флюка», а «шлюха». Вы так и говорите, что же мямлите-то?

Из зала: [Смех]

Отец: Она убиа мня! Шкиула ф баукона!

Ведущий: Так, я все понимаю, вы у нас большой шутник, но кто-нибудь переведите мне его шутки, я их не понимаю.

Из зала: [Смех]

Михаил: Она убила его! Вы что, не видите его раны, он говорить нормально не может. Что вы смеетесь?

Из зала: Отсоси, урод!

Из зала: Связать их и бросить в нору на съедение нижним.

Из зала: И старуху туда же!

Ведущий: Я вижу, наши зрители уже дошли до кондиции. Потерпите еще немного. Все будет. Что же касается вас, уважаемый гость, господин, мы знаем, что эта дама убила вас, она нам любезно поведала эту историю. Но, как выяснилось, вы это заслужили.

Отец: Фто? Пофему?

Ведущий: А-а-а, кажется, я начал понимать вас, похоже, вас не научили в детстве говорить, давайте я переведу всем присутствующим в зале, что вы толкуете. Вы спросили, что и почему, так?

Отец: Ва.

Мать: Потому что ты мудак!

Из зала: [Смех]

Из зала: А ты – старая жирная сука!

Ведущий: [Смех]

Мать: А ты заткнись там, а не то расскажу всем, чем ты занимаешься с отпрысками Баала в пещерах.

Из зала: Пошла ты!

Ведущий: Я думаю, у вас будет время обсудить отпрысков Баала, но у нас тут приятный господин со странным акцентом, который не понимает, почему вы убили его.

Мать: Ты изменял мне, ты был ленивым дегенератом, ты пил, не приносил денег, из-за тебя мы погрязли в долгах, и единственное хорошее дело, которое ты сделал, – это умер. Мы получили страховку, я разбогатела. И вырастила сына, а он пошел весь в тебя. Вот теперь живите вместе, счастья вам, подонки неблагодарные.

Отец: Но фы увила фшеф нафих дедей! Фшех! Фхшех! Тьфу!

Из зала: [Взволнованный вдох]

Мать: Да, я убила всех их, но только потому, что я знала, что они вырастут такими же, как ты. А когда появился Миша, я сразу поняла, что он другой. Но оказалось, что я ошиблась. К тому времени у меня уже не было чьего бы то ни было детородного органа для производства новых ублюдков, и пришлось растить этого!

Михаил: Мама! Ты их убила? Ты же говорила…

Мать: Что я говорила? Что они умерли? Да, они умерли. А разве нет? Но ты бы видел этих мелких сучат. Да они же были вылитый отец. Длинные макаронины, ни на что не годные.

Михаил: Чего же ты тогда вышла за него, если ненавидела его?

Мать: Не ори на мать!

Михаил: Ненавижу тебя!

За кадром: [Крики].

За кадром: [Вопли существ из пещер].

Из зала: [Крики].

Ведущий: Похоже, у нас незваные гости. Но у нас есть еще немного времени, давайте послушаем все же наших гостей и разберемся, чем же эта милая…

За кадром: [Вопли, удары, хруст костей, звуки разрываемой плоти]

Ведущий: …женщина не угодила этим двум мужчинам, почему они поставили своей целью сломать ей жизнь…

Мать: Вы, два ублюдка, всю жизнь мне загубили, если бы не вы, я бы…

Михаил: Из-за тебя я попал в эту дыру!

Отец: Ши штаая швюка! Шгори в аду!

За кадром: [Вопль, перекрывающий все остальные звуки в зале]

Ведущий: А у нас в студии настоящий ад! Думаю, что на этой веселой ноте…

За кадром: [Крики людей, обрывающиеся гортанным бульканьем]

В кадре: [Несколько частей тела летят в гостей]

В кадре: [Ведущему на колени падает рука]

В кадре: [В лицо гостье брызжет фонтан крови]

Мать: [Смех]

В кадре: [Щупальце хватает Михаила за обрубок ноги и тащит]

Михаил: [Крик]

Отец: Шинок!

В кадре: [Щупальце хватает отца за сломанную шею и поднимает вверх]

Отец: Ар-р-р-кх-х.

Ведущий: Похоже, дети Баала нашли себе игрушки. Итак, пришла пора…

В кадре: [Ведущего уносит что-то крылатое]

Мать: [Смех]

В кадре: [Падает оторванная голова ведущего]

Голова ведущего: На этой веселой ноте мы с вами прощаемся! Эта была передача «Окно в ад» с Сергеем «Фишером» Головкиным, до новых встреч, друзья…»

06.07.2018

Выпустите меня! Или спрячьте…

– Здравствуйте, я из управляющей компании, я проверяю…

– Да-да, – прервал его мужчина, – заходите.

– Спасибо.

– Можете не разуваться, – сказал хозяин квартиры номер пять, – у меня тут ремонт был. Не очень чисто.

Ваня вошел.

– Где у вас кухня?

– Прямо по коридору, туда, – сказал мужчина и затворил дверь.

Ваня прошел по коридору мимо гостиной, где разговаривал телевизор, мимо раздельных ванной и туалета и оказался в просторной кухне со следами ремонта. Чистые, выкрашенные в белый цвет стены, новенький подвесной потолок, сверкающий и отражающий пол. Ваня увидел свое счастливое лицо. Он светился как фонарь. Мысли о Жене зажигали в нем огонь.

Он заметил Женю на концерте Carrie White Burns In Hell в пятницу вечером и влюбился с первого взгляда. И как же он удивился, когда узнал, что она встречалась с Ромой Белым. Это было в пятницу. А в субботу Белый пришел на день рождения Вовы Утки и сообщил, что он отшил свою телку. Ваня тогда подумал – как он мог ее бросить? Она же самая красивая на свете! Ваня на его месте не променял бы ее даже на Анджелину Джоли.

Ваня написал Жене «ВКонтакте» и пригласил в кино.

После какого-то тупого фильма про шпионов, за сюжетом которого он не следил, они отправились в бильярд. Там он проиграл ей три партии из пяти. Затем дорога привела их в боулинг, потом они взяли напрокат машину-«делимобиль» и поехали кататься по городу.

Они остановились на метеогорке. Там на парковке они смотрели на город, открывающийся перед ними, и до четырех утра разговаривали.

Он рассказал ей о своей семье, о старшем брате, который открыл свою компанию по разработке ПО, потом переехал в Европу, продолжая заниматься бизнесом там. Рассказал о своих планах присоединиться к брату, как только он наберется достаточно опыта. Ваня, как и брат, учился на факультете информационной безопасности.

Женя рассказала о своей семье, о том, как ее родители три раза разводились и три раза играли свадьбу, и что они скоро собираются приехать к ней на месяц в отпуск, чтобы основательно прокапать ей мозги.

Ее мама была из тех, кто считал замужество верным шагом, только если карьера достигла апогея и бабки текут поносным потоком изо всех щелей.

Женя училась на втором курсе, как и Ваня, но родители уже присели ей на ухо. Мама настаивала на том, чтобы Женя переехала обратно в родной город, потому что там для нее подготовлено место начальника котельной. И неважно, что у Жени душа лежит к ветеринарии и что ей вовсе не хочется обратно на унылый Север. Все это было неважно.

Мама считала дочь своим продолжением, чуть ли не клоном, поэтому она отправила ее учиться в технический университет и указывала ей, что делать и как. Сначала Женя соглашалась с мамой, но со временем, пока жила отдельно, стала понимать, что решения, касающиеся своей жизни, пора принимать самой. И ей предстоял тяжелый разговор в будущем. Из-за этого она нервничала.

Ваня достал прибор проверки вентиляции, на конце которого был маленький флюгер. Он вытянул его, подставил к прямоугольной дыре около потолка. Воздух шел. Хорошо. Ваня сделал пометку в журнале, потом убрал прибор и пошел к выходу.

Около гостиной, откуда из-за закрытой двери доносились звуки телевизора, Ваня крикнул:

– Хозяин?

Ему ответил только ведущий из телешоу.

– Я закончил. До свидания, – крикнул Ваня, направился в прихожую и толкнул дверь. Она оказалась заперта.

– Хозяин, вы не могли бы открыть?

Ваня вернулся к гостиной. Телевизор взорвался аплодисментами. Ваня постучался в дверь, а затем приоткрыл ее. Звуки телешоу стали громче.

– Не могли бы вы…

Он не договорил, потому что слушать было некому. Хозяина не было, а телевизор разговаривал сам с собой, и работал он только для пустой комнаты.

Ваня вошел. Пол был покрыт пылью после ремонта. Везде следы человека. Закрытый шкаф-купе, телик, диван, укрытый пленкой. Штор не было, и свет просачивался через грязные стекла окон. Ваня пришел в ужас, посмотрев на них. На окнах были решетки. Но это неудивительно, на первом этаже у многих были решетки. Отголоски девяностых годов.

Может, хозяин ушел? Может, он подумал, что Ваня будет тут возиться полгода, и решил прогуляться? Если так, то он туп, как пень.

Ваня тут же забыл про Женю, о которой он думал последние два дня и с которой переписывался сегодня весь день по What’s App.

Он еще раз оглядел гостиную.

Может, хозяин в шкафу? Может, он большой шутник и решил разыграть Ваню? Скрючился там за дверью и хихикает. Поэтому включил телевизор погромче, чтобы Ваня не слышал его.

Он вспомнил лицо хозяина. Не похож был тот на шутника. У него был уставший вид, будто тот несколько дней не спал и все это время делал ремонт, мешки под глазами, руки болтались вдоль тела, как шланги, ноги шаркали по полу, когда он открывал двери, на лице недельная щетина, волосы в разные стороны. А глаза? Глаза хозяина смотрели куда-то вдаль. Он был занят своими мыслями. Как и Ваня, который думал о предстоящих выходных.

Они собирались с Женей уехать на гору Осиную, снять номер в отеле, кататься до упада на сноубордах, бродить по лесу. Ваня был уверен, что после этого у них будет лучший в жизни секс. По крайней мере, в его жизни.

Но теперь ситуация заставила Ваню выйти из фантазии в реальность. И это было так тяжело, что он глубоко вздохнул.

Он не стал заглядывать в шкаф. Вдруг, когда он его откроет, в гостиную заглянет хозяин. Тогда он обвинит Ваню, что тот решил его ограбить. И тогда прощай маленькая подработка, прощай универ и мечты о Европе, прощай Женя и двухдневное катание на сноуборде, но привет «небо в клетку, друзья в полоску», как говорила учительница по немецкому.

Himmel kariert, gestreifte Freunde, подумал Ваня.

Он любил немецкий язык. И Татьяна Владимировна ему нравилась. Она научила его матерным словам на немецком.

Ваня думал о том, что когда он переедет к брату, то будет иногда посещать Германию, пить немецкое пиво, говорить с местными на их языке. Может даже, со временем он туда и переберется.

Его прадед был немцем, поэтому Ваня носил фамилию Миллер. Он гордился ею. И гордился пивом со своей фамилией на этикетке. Но не гордился он тем, что приходилось работать на побегушках. Но это было временной необходимостью, пока он учился в университете. Так Ваня мог позволить себе тебе ходить в кино, покупать пиво, покупать книги, водить девушку в ресторан и при этом не выпрашивать у родителей деньги.

Эту работу предложил ему дядя Паша. Никаких требований, только найти свободное время для обхода нескольких кварталов. Ване понравилось предложение тем, что не приходилось думать о работе, и можно было сосредоточиться на своих делах. Подумать об учебе, о предстоящем экзамене, о Жене. И эти мысли никак не мешали ему ходить по квартирам и доставать из сумки прибор для проверки вентиляции. Иногда бывало, что в вентиляции обнаруживались пробки. Приходилось вызывать бригаду по устранению засоров. Мужики доставали оттуда дохлых кошек, крыс, ломаные кирпичи, а один раз даже нашли там мертвого ребенка. Ваня чуть с ума не сошел, узнав об этом. Он сам этого не видел, ему рассказал Борян – такой же студент, как и он, который подрабатывал в управляющей компании «Комфорт» не первый год. Борян сейчас обходил соседний дом.

– Хозяин?

Ваня закрыл дверь в гостиную, оставив телевизор в гордом одиночестве.

Может, он в туалете?

Он подошел к туалету. Свет был выключен. Он постучался. Ответа не получил, приоткрыл дверь, заглянул. В туалете никого. Он постучался в ванную, также заглянул. И тут хозяина тоже не было.

Ваня снова отправился на кухню. Не мог же хозяин залезть в гарнитур? В принципе, он мог спрятаться в одном из шкафов, но зачем? Что это за детские игры?

– Хозяин, выпустите меня! Я не могу выйти, дверь заперта!

Ответа не было.

Ваня пошел по коридору в противоположную сторону. В конце была еще одна дверь. Он постучался, прислушался.

Тишина.

Он крикнул хозяина еще пару раз, потом сообщил, что входит.

Дверь оказалась заперта.

Ваня подергал ручку. Результат – ноль. Ну точно, хозяин спрятался внутри. Заперся и сидит ржет над ним.

Ваня не знал, что делать. Он переминался с ноги на ногу и думал, как поступить, как выбраться.

На окнах решетки, вылезти он не сможет. Остается только проверить последнюю комнату. Ведь могло случиться так, что хозяин вошел в нее, а потом его хватил удар. Вдруг у него случился приступ или еще какой недуг. Он упал и лежит там в луже блевотины, дергается в судорогах, мочится под себя. В таком случае Ваня обязан сломать эту дверь прямо сейчас.

С другой стороны, он должен подумать и о себе тоже. Что если хозяин вышел покурить и по привычке закрыл за собой дверь в квартиру? И как только Ваня выбьет дверь в эту комнату, мужик вернется и обнаружит в своем доме вандала-студента. Вот будет весело. Хозяин подаст на него в суд, и Ване придется оплачивать ремонт двери. Откуда у него столько бабок?

Он еще раз постучал.

– Хозяин!

Телик продолжал надрываться в гостиной. Теперь там кто-то истерично ревел, как на похоронах. Ваня начал нервничать от этих звуков.

А потом к нему пришла мысль – если хозяин упал в приступе, то он вполне мог звать на помощь, но Ваня не слышал его из-за звуков телевизора.

– На Краснодарском шоссе города Ржева сегодня произошло ЧП: фура съехала в кювет, зацепив несколько человек, стоящих у обочины…

Ваня вернулся в гостиную, сморщился от шума телевизора. Подошел к нему и нажал на кнопку Power. Наступила тяжелая тишина. Стало так тихо, что Ване показалось, будто он оглох.

Ни звука стрелок часов, ни мурлыканья холодильника, ни капель воды из протекающего крана. Окна были плотно закрыты. И Ваня заметил, что у них не было ручек. Кто-то выкрутил их и спрятал. А может, просто еще не успел поставить? Может, окна были новые?

Когда Ваня увидел, что на окнах нет ручек, он почувствовал, как же в этой квартире душно и пыльно. Да, вентиляция работала, но, видимо, он своей беготней поднял пыль в воздух. Ваня чихнул. Никто не пожелал ему быть здоровым. Пришлось делать это самому.

– Будь здоров, – сказал Ваня, вытирая сопли с подбородка рукавом.

Он достал телефон, набрал номер Боряна. Того самого, кто любил рассказывать истории о мертвых младенцах, застрявших в вентиляции.

– Але, Борян, ты все?

– Нет, у меня еще две хаты осталось. Одного хози нет. Вот идиоты же бывают, а! Ведь объява висит на падике с прошлой недели. Придется потом снова сюда возвращаться. Правда, я тут наткнулся на одну телочку, она, похоже, ждала вовсе не управляшку, а кого-то другого, судя по тому, в чем она открыла мне двери. У меня сразу встал. Короче, она была в такой короткой ночнушке. Черт, у меня до сих пор стоит…

А ведь мы скидывались в камень-ножницы-бумага, кто из нас пойдет в этот дом, подумал Ваня, мне, как всегда, везет.

– Борян, у меня тут капец, – прервал его Ваня, – один придурок закрыл меня в своей хате и то ли куда-то смотался, то ли спрятался. Я не могу выйти отсюда.

– Че реально?

– Да, реальнее некуда.

– Какой этаж?

– Первый.

– Так вылези в окно.

– Тут решетки на окнах.

– Че, реально?

– Да, блин!

– Вот ты попал.

– Не то слово, – сказал Ваня. – Можешь сюда прийти? Позвони в дверь, квартира номер пять. Я просто надеюсь, что он в доме, прячется в одной из комнат. Он услышит, что кто-то к нему пришел, и перестанет играть в эту тупую игру, пойдет открывать дверь.

– А ты че, найти его не можешь? В квартире?

– Да.

– Там что, хренов дворец с палатами?

– Нет. Но одна дверь заперта, и я не могу войти в нее.

– А может, он реально ушел?

– Может, и так.

– А если он ушел, то чем я тебе помогу? – спросил Борян. В трубке были слышны звуки улицы. Ваня уже начал мечтать о том, чтобы оказаться там, снаружи.

Вот что чувствует заключенный, подумал он.

– Не знаю, – сказал Ваня.

– А дверь не пробовал вынести?

– Тут такая дверь, что ее даже пожарные не вышибут. Только если с автогеном.

– Ну дела, – сказал Борян, – ща, я бегу. Жди. Только дождись меня, никуда не уходи. О’кей?

– Уржаться, Борян, как смешно, – сказал Ваня, но Борян его не услышал, потому что положил трубку.

Ваня еще раз подошел к запертой двери, постучался и прислушался. Ничего не изменилось.

Он представил, что в той комнате стоит письменный стол, а хозяин сидит под столом, держит рот рукой, чтобы не заржать на всю квартиру.

Шутничок.

Ваня начал злиться. Из-за этого юмориста он застрял в таком дурацком положении. Ни туда и ни сюда. So-so, la-la, мать его. А ведь сегодня он должен начать готовиться к экзамену. И как это сделать, если он первую половину дня думал о Жене, а сейчас вот еще об этом? Долбаные головняки.

Он достал телефон и написал Жене сообщение. Она сейчас была на паре, но когда освободится – прочитает. И посмеется. Наверняка он удивит ее. Он был даже немного рад, что попал в такую необычную ситуацию, есть что рассказать и привлечь к себе внимание. Потом, на горе в гостинице «Осиная», они вместе посмеются. Будут смеяться до слез или до соплей, потому что у него будет с собой грамм отличной дури.

«Прикинь, – написал он, – я сегодня на обходе на Лодыгина, и тут в одной квартире хозяин запер меня в своем доме и то ли спрятался, то ли…»

Внезапно раздался резкий громкий звон, который как арматура впился в череп Вани. Он подскочил на месте и выронил телефон. Тот упал на пол. Экран треснул.

– Черт! – заорал Ваня, схватил телефон с пола и попробовал что-нибудь нажать на экране. – Черт!

Дисплей не работал. Ваня так и не отправил сообщение.

Звон раздался снова. Кто-то звонил в дверь.

Раздосадованный Ваня пошел в прихожую.

– Борян, ты? – крикнул он.

– Ага, – ответил голос из подъезда. – Че ждешь? Открывай.

– Ты идиот? – спросил Ваня.

– Че, не нашел хозю?

– Нет. Я ору в запертую дверь, но он не отвечает.

– Ты предупреди его, что если он не выпустит тебя, то ты сломаешь дверь.

– А если он подаст на меня в суд?

– О, идея. Сними на видео все, что там внутри происходит, и у тебя будет доказательство того, что тебя заперли и что ты… самооборонялся? Как это называется? Короче, пытался спастись.

– М-да-а-а, – протянул Ваня, – точно ведь. Вот только вот незадача. Когда ты позвонил в дверь, я от испуга выронил телефон, и у него экран треснул. Теперь сенсор не реагирует.

– Ты лох, – сказал Борян и заржал.

– Слушай, можешь позвонить диспетчеру? У них же есть инфа по собственникам, может, он обращался к сантехникам или в аварийку, может, у них есть его сотовый, пусть позвонят ему. Если не дозвонятся, тогда придется ломать дверь.

– Ага, о’кей. Сейчас.

Ваня слышал разговор Боряна.

– Да, говорит, закрыли его в квартире. Хрен пойми, то ли ушел куда-то… то ли… ага… понял. О’кей, ждем.

– Что? – спросил Ваня, когда Борян закончил разговор.

– Сейчас они поищут номер… Кстати, Бочка так ржала над тобой – это капец. Теперь ты у нас Маколей Калкин. «Один дома – 4». Ха!

– Эта жирная смеется еще! – воскликнул Ваня.

Женщина, работающая в диспетчерской, ему не нравилась. Борян называл ее выжившим выкидышем свиной отбивной.

– Ага, она угарнула с тебя, Ваня. Ну ты, конечно, кент, реально влип. Да еще так тупо. Ладно, я пойду покурю.

– Ага, о’кей.

Борян хлопнул дверью подъезда.

Ваня вернулся к запертой двери и прислушался. Он ждал, что кто-нибудь в диспетчерской найдет номер сотового хозяина, наберет ему, и звонок раздастся из той комнаты. А может быть, кто-то там начнет шевелиться раньше.

Он постоял с минуту, а потом решил прогуляться до кухни. Он заглянул во все шкафчики. Хозяина в них не было, только крупы, посуда и запасы тушенки.

Ваня выглянул в окно. Он увидел стоящего к нему спиной Боряна. Тот курил и говорил с кем-то по телефону. Ваня постучал в окно.

Борян обернулся, увидел Ваню, заулыбался, помахал ему рукой.

Ваня показал ему фак.

Вот придурок. Наверное, уже звонит кому-нибудь и рассказывает о нем. Будет потом смеяться. Все будут над ним смеяться. Он бы был не против посмеяться над этим вместе с Женей, но никак не с Боряном.

Борян иногда его раздражал. Он был совершенно бестактным, не умел держать язык за зубами, не умел выразить мысль без смачной доли грубостей, употреблял слова-паразиты, он мог даже составить целое предложение из этих слов: ну, типа, как бы, вот, и все, хуль, вот так, как бы. Для него это было обычным делом. Но все же Борян был хорошим парнем. Если Ваня обращался к нему за помощью, тот помогал.

Ваня пошел в гостиную. Открыл шкаф и увидел там стоящий поперек большой ортопедический матрац. Ни одежды, ничего. Наверняка вся одежда в той комнате, которая заперта.

Ваня снова пошел к запертой двери, послушал. Подергал ручку. Он рассмотрел скважину. Вроде бы такие открывались обычным ножом.

Он пошел на кухню, поискал, чем открыть замок. Нашел плоский и тонкий нож. Ваня таким ножом открывал замки у дешевых ручек. Несколько раз он запирал дома сортир сам от себя. И обнаруживал это в самый подходящий момент, когда надо было срочно справить не малую, а большую нужду. Повезло ему с этими дешевыми ручками. Здесь вроде бы была точно такая же. Сейчас Борян что-нибудь узнает о хозяине, и, если что, Ваня вскроет эту комнату.

Хлопнула дверь подъезда.

– Ну что там? – крикнул Ваня.

– Они мне еще не звонили.

– А с кем ты говорил?

– С Саней. Рассказал ему про тебя.

– Неудивительно.

– Он тоже поржал. Может, позвать его сюда?

– Конечно, позови его, и маму, и бабушку. И пусть поп-корн захватят, а я вам покажу сценку из постановки «Запертый в чужой квартире – 2». Из окна кухни.

– Круто придумал. Да ты не ссы, Ванич, достанем мы тебя. Если че, вызовем Колю, он спилит решетки нахрен, вылезешь в окно.

– Тут ручек на окнах нет, – сказал Ваня, – я даже открыть его не смогу.

– Блин, ну тогда выбьем. Хотя вроде такое окно несложно вскрыть. Там надо всего лишь аккуратно ножом…

– Да хрен там. У меня дома один раз тоже сломалось такое окно, ручка отвалилась. Я ни хрена не мог его открыть.

– Значит, выбьешь стекло.

– А потом бабки отдавать? Я не миллионер.

– Ну вот и сиди там тогда.

– Сижу. Че делать-то.

Ваня достал сломанный телефон. Включил экран, попытался понажимать на него. Борян за дверью что-то говорил. Рассказывал еще кому-то про Ваню.

Ваня стал слонялся по квартире, все осматривать. Хата вроде бы ничего, просторная. Но почти пустая. Наверное, хозяин перенес вещи в ту комнату и закрыл ее на время ремонта.

Может, телик посмотреть, подумал Ваня, нет, лучше подумать, как отсюда смотаться.

– Ваня, – крикнул Борян.

– Че?

– Бочка позвонила хозе.

– И че он сказал? – Ваня подбежал к двери, чтобы лучше слышать.

– Он недоступен.

– Блин! – воскликнул Ваня.

– Бочка сказала, что отправила сюда Колю. Так что он скоро будет. А ты иди выноси дверь. Если там тоже будет пусто, то Колян… решетку спилит, короче. Не знаю, придумает че-нибудь. Он же раньше вскрывал хаты. А потом отсидел и теперь работает тем же медвежатником, только официально. Это даже смешно.

– Да уж, смех, да и только.

Ваня отправился вскрывать запертую комнату. Он снял сумку, оставил ее в прихожей, чтобы она не мешала ему. Он поковырялся ножом в замке. Нож входил в скважину, но не поворачивался. Ваня дергал ручку, но безрезультатно. Да уж, медвежатник из него никакой. Ему бы все клавиши нажимать. Он попробовал вставить нож в щель между дверью и косяком. Он видел в кино, что так можно было отщелкнуть язычок внутрь двери. Но у него не получалось.

Может, ручку разобрать? Но чем? У него же нет никаких инструментов. И в квартире он ничего не нашел, кроме ножа и вилки.

Он поковырялся в замке еще несколько минут. Вспотел. Потом нож соскочил и порезал руку.

– Черт!

– Что там? – крикнул Борян.

– Да руку порезал. Глубоко, блин, – ответил Ваня.

Кровь текла по руке, капала на пол. Ваня зажал рану. От вида крови Ванины ноги становились ватными, а в виске что-то опухало. При этом он легко мог потерять сознание. Так было на медицинском осмотре каждый раз.

Еще этого не хватало, грохнуться на грязный пол в чужой квартире. Он достал платок, осмотрел его. Без соплей. Хорошо. Он прижал платок к ладони и сжал ее в кулак. И че дальше? Рука болела. Как бы заражение не подхватить. Тут было не очень чисто.

Он пошел в ванную, промыл рану, снова прижал платком.

– Дерьмово.

– Че, получилось? – крикнул Борян.

– Нет, не могу вскрыть замок.

– Ну, ломай так. Плечом.

– Сейчас попробую.

Ваня оставил нож рядом с дверью на полу. Разбежался, прикинул, куда надо ударить, и бросился на врага. Ударил плечом, но тут же отскочил, как мяч. Дверь оказалась мощная. Она даже не дрогнула.

Он долбился в нее, как озабоченный долбится в девственницу, но она ему не давалась. Никак. Только доставляла дискомфорт, никакого удовольствия. Он отбил плечо. И в какой-то из ударов у него что-то хрустнуло. Ваня почувствовал резкий укол, который пустил электрический разряд в шею.

– Ай, – вскрикнул он.

Это была его последняя попытка сломать дверь.

– Борян, ни фига не выходит, – крикнул он.

– Ну ты че такой слабый, а?

– Тут дверь как в сейфе. Капец, она даже не хрустнула.

– Понятно. Ну это… жди тогда, щас Колясик подкатит.

Ваня держал больное плечо. Он пошевелил рукой, движения отдавались болью от плеча в шею и в спину. Он выдохся. Он редко занимался спортом. В школе участвовал в забегах, играл в баскетбол, но после поступления в универ спорт забросил. И пришел в такой упадок, что сам поразился тому, как быстро выдохся.

Надо бы спортом заняться, как только выйду отсюда, подумал он, а пока пойду посижу.

Он отправился в комнату. Сел на обтянутый пленкой диван и уставился в пустой экран телевизора.

Телевизор он не смотрел с восьмого класса. Ему казалось, что пялиться в ящик, где показывают передачи, подготовленные кем-то свыше для основной массы, было верхом идиотизма. Ему не нравился общий поток, которому следовали люди. Он хотел плыть в другом направлении.

Тут его посетила мысль. Сейчас он не хочет смотреть телевизор. Но что если он просидит в этой квартире несколько лет? Что если про него все забудут или просто оставят, потому что он окажется никому не нужен? Что тогда? Тогда он полюбит телевизор? Как заключенный в тюрьме? Наверняка. Он будет с удовольствием смотреть его, мечтая оказаться там, снаружи.

Дыхание восстановилось. Но рука болела. А что если он сломал ее? Сломал или вывихнул плечо? Кто тут ему поможет? Никто.

Нет, он не мог сидеть. Ведь не мог же хозяин забыть про него. Ваня вошел только на минуточку, а тот уже заперся. Он ведь был в домашней одежде, в какой-то грязной футболке. Не мог же он выйти на улицу в феврале в тапочках, трико и футболке? Нет. Либо он где-то сидит в подъезде.

– Борян!

– Чего?

– Может, по падику подняться до верха? Хозя был в футболке. Если он вышел, то наверняка не на улицу. Может, он курит на пятом этаже на балкончике. Глянь, пожалуйста.

– Ладно, щас.

– А еще потом загляни, пожалуйста, с другой стороны дома в ту дальнюю комнату. Вдруг че-нибудь увидишь.

– О’кей.

Борян затопал своими огромными ботинками, похожими на берцы, по подъезду. Шаги удалялись, звук поднимался вверх. Будто Борян вознесся.

Ваня огляделся. Что он мог сделать сейчас для своего спасения?

Окна зарешечены, ручек нет. Дверь заперта. Через вентиляцию (которая точно не засорена) он бы не протиснулся.

Он не мог сидеть. Его начинала бить дрожь от сидения на диване. Он стал ходить из угла в угол. От кухни до запертой двери, потом в гостиную, потом в ванную. Он зашел в туалет и справил нужду, морщась от боли в руке. Он посмотрел на ладонь. Кровь остановилась. Он снова вымыл ладонь в ванной, вытер платком и убрал его в карман. Рана выглядит нестрашно, вроде бы чистая. Ранение – это хорошо, будет что показать Жене. Всегда можно найти что-то хорошее в ситуации. Все равно рано или поздно он выберется. Не оставят же его тут навсегда. Решетки не так сложно спилить. Пять секунд.

– Хозяин, я нассал у тебя в коридоре, – крикнул Ваня, – и еще у меня че-то так придавило кишки, что я решил посрать. Просто кофейку с утра навернул много, – он прислушался, – а я ведь дома сру всегда посреди комнаты или на диване, у меня привычка такая, мама говорит, что я вездесер… – Он прислушался. – Я вижу, ты не против.

Ваня сделал еще круг по квартире.

– Кстати, классный у тебя диван, дорогой, наверное. Я убрал пленку, если че. А то он не очень в ней смотрится. Только он немного испачкался, потому что я на нем попрыгал в ботинках, говно разлетелось по всей комнате. Но это не проблема. И еще там что-то хрустнуло. Ну, ниче, можно починить. Я починю, если че. Я мастер. Щас, тока молоток найду.

Он сделал круг.

– А что с твоим теликом? У него какая-то трещина на экране. Я на нее нажал, и она стала больше. Это так надо? И он почему-то не включается.

Еще круг.

– Я включил плиту, – сказал Ваня, – поставил на нее чайник, хочу кофейку выпить. Кстати, пластиковые чайники ведь не плавятся?

В кармане Вани прозвучал сигнал эсэмэс. Идиотская мелодия, которую ему поставил младший брат на прошлых выходных. Звук, какой бывает в мультиках про призраков, когда те самые призраки вылезают из своих укрытий. Ваня всякий раз вздрагивал от этой мелодии.

Сообщение было от оператора. Ваня увидел на кране имя отправителя, но текст сообщения был скрыт. Настройки приватности. Специально, чтобы проморгать сообщение, если сломается сенсор.

Опять, наверное, предупреждают о том, что мало бабок на телефоне.

И тут Ваня что-то услышал, какой-то шум за дверью.

Вот урод, этот хер там! Он и правда там.

– Хозяин, – заорал Ваня, – открой двери! Ты достал! Я ментов уже вызвал. Это не шутки. Я не знаю, какая за это статья, но тебя точно просто так не…

Он прислушался. Из-за двери раздавалось чье-то дыхание. Не похоже на человека. Разве что этот человек весит килограмм триста, и он получился путем спаривания кабана с любительницей бургеров. Дыхание больше напоминало эту штуку, которой раздували камины.

Ваня отступил на шаг.

За дверью скрипнул пол. Не резко скрипнул, а натужно, как будто на него навалился медведь.

Ваня сделал еще шаг назад, не отрывая взгляда от двери.

А что если дверь заперта не потому, что там спрятался хозяин? И не потому, что хозяин никого не хотел туда пускать? Что если она заперта потому, что хозяин никого не хотел оттуда выпускать?

Коленки у Вани задрожали. Теперь он по-настоящему захотел в туалет по большому. У него всегда так было, когда он волновался. Перед экзаменом, перед дальней поездкой, перед свиданием, перед дракой, перед собранием в студенческом совете (куда его взяли недавно, потому что он исправился – раньше он был, по определению коменданта, «хулиган, каких свет не видывал»).

Ваня медленно отошел по коридору в прихожую и вжался во входную дверь. Он шепнул:

– Боря-я-ан.

Он услышал, как хлопнула дверь, а потом тяжелые шаги. Борян вернулся с уличного обхода.

Через несколько секунд шаги затихли у двери.

– Ванич, – заорал Борян, – ты тут?

– Тихо-о-о, – шепнул Ваня.

– Чего?

– Тихо-о-о, черт. Борян, говори шепотом, прошу тебя.

– А че? Почему? – Борян понизил децибелы. – Типа что такое?

– Тут кто-то есть.

– Ну так скажи ему, чтобы он тебя выпустил, идиот! – Борян снова говорил обычным голосом.

– Борян, тихо, – шепнул Ваня и прислушался.

Из комнаты больше не доносилось ни звука. Если там кто-то был, то он тоже прислушался. Замер, притаился.

Дверь такая мощная, подумал Ваня, и мне повезло, что я не смог ее выбить. Потому что если бы выбил, то столкнулся бы с ним лицом к лицу.

– Боря, – шепнул Ваня, – Боря, пожалуйста, говори шепотом, пожа-а-алуйста.

– Да что за херня? – спросил Борян. – Ты че там, призрака увидел?

– За той дверью, которую я пытался открыть, кто-то есть. Он так дышит, как медведь. А что если там и правда медведь? Вдруг этот мужик держит в доме зверя? Я где-то читал о таком. А вдруг он какой-нибудь бывший циркач и стырил его из цирка?! Если этот хрен выйдет – мне капец, Боря. Я сейчас в штаны наложу.

– Да ты гонишь, – сказал Борян, но не повышая голоса, – че-то мне не верится.

– Был бы ты тут, рядом со мной, ты бы поверил, – сказал Ваня, – я еще, когда его услышал, подумал, что наконец-то хозю разбудил. Он так медленно шел к двери, и под ним так скрипел пол, что я сразу понял – он весит, наверное, тонну! И такое дыхание у него мощное… как у Шварценеггера.

– А как ты раньше его не услышал?

– Не знаю, может, он… не дышал?

От собственных слов Ваня похолодел.

Не дышал!

Он вжался в дверь еще сильнее.

– Борян, ну че, ты нашел хозю наверху?

– Не, его там нет.

– А в окно заглядывал?

– Да к нему хрен подберешься, а на самих окнах шторы. Ни черта не видно.

– Борян, мне страшно. Я реально обосрался.

– Ты это, чувак, держись, щас я Коле позвоню, узнаю, где он там прется, почему так долго. Тут ведь недалеко от базы. Щас, погодь.

– Давай, – сказал Ваня и прислушался.

– Я выйду из падика, – сказал Борян, – чтобы не орать тут. Ты же знаешь, что Коля глуховат.

– Ага. – сказал Ваня.

Борян вышел. Хлопнула дверь. Очень громко хлопнула.

Ваня проглотил слюну. Она была едкая. Как же хотелось пить! Он подумал, что попьет воды из-под крана, если уж совсем сильно приспичит.

Он осторожно вышел в коридор, замер. Во всей квартире пол был крепкий. Он не скрипел, пока Ваня ходил из угла в угол. Значит, в комнате прятался действительно тяжелый тип.

Ваня смотрел на дверь, сам не понимая, чего ждет. Но ему было спокойнее, когда он видел ее. Вдруг она открывалась бесшумно. Он обязан знать, что дверь заперта. Потому что если она открывалась изнутри и если тот здоровяк откроет ее, Ваня должен успеть предпринять что-то. Он должен вооружиться.

А где мой нож? – подумал он и увидел, что тот лежит около запертой комнаты. Надо взять его. Пусть он маленький, но все же нож.

Ваня сделал шаг. Цокнул ботинком по грязному полу.

И как он раньше не замечал, какие громкие у него шаги?

Потому что раньше ему было по фигу.

Может, снять ботинки? И ходить босиком? По фигу, что грязно. Носки он может постирать дома, когда доберется до него. Если доберется.

Он расшнуровал ботинки, снял их и поставил в сторону в прихожей. Потом медленно пошел вперед, к двери. Он снова услышал дыхание. Оно было там. Ему не послышалось, не показалось, не привиделось. Оно и правда было там. И оно дышало, но раньше не дышало.

Ваня наклонился к ножу. Он услышал, как сзади кто-то сказал: «Ваня». Ваня вздрогнул и выронил нож. Тот звякнул об пол. Дыхание за дверью сместилось. Оно стало ближе. Будто оно приблизилось к косяку вплотную. Оно было в полуметре от Вани, и их разделяли только стена и дверь.

– Ваня, – снова послышался шепот сзади.

Это был Борян. И он начал повышать голос.

– Ваня? – полушепот.

– Ты где? – обычный голос.

– Ваня! – чуть ли не крик.

Вот дебил, подумал Ваня, снова поднял нож и медленно попятился, не спуская взгляда с двери. Он шел и с ужасом осознавал, что Борян уже кричит на весь подъезд:

– Ваня? Ваня! Ты живой? Ваня-а-а!

– Заткнисьзаткнисьзаткнисьзаткнись, дебил. Замолчи. Идиот. – Ваня зашептал в дверь.

– Ты чего не отвечал? – спросил Борян уже шепотом. – Я думал, тебя там сожра…

– Заткнись. Замолчи.

– Но я дума…

– Ты можешь закрыть свою пасть?

– Ладно, – сказал Борян.

Наступила тишина. И в этой тишине Ваня отчетливо расслышал, как по той комнате кто-то стал ходить. Нет, не ходить. Ползать? Что-то шуршало, пол скрипел. Оно искало выход.

– Ты его разбудил, – сказал Ваня, – я всего лишь хотел вооружиться ножом и отошел, а ты разорался, как дебил, и теперь оно, за дверью, тебя услышало и стало ходить там. А до этого оно мирно сидело. Ты кретин!

– Ладно, я же не знал. Ваня, ты че?

– Ниче, сука, это не ты здесь сидишь, а я. Так что заткнись. Где Коля? Где там этот усатый придурок?

– Он уже едет, – сказал Борян обиженно, – сейчас будет. Сказал, пять минут.

– Дураки, блин, дураки, – сказал Ваня.

– Сам дурак, – ответил Борян, – я выйду на…

И тут в подъезде хлопнула дверь. Где-то на площадке выше.

– Вы что тут разорались, а? – спросил женский голос. – У меня ребенок спит! А ты орешь тут. Я сейчас полицию вызову! А ну, вали отсюда.

Еще этого не хватало, подумал Ваня, еще какая-то баба сейчас вой поднимет.

– Все, все, выхожу, – сказал Борян, и Ваня услышал тяжелые удары его ботинок.

Хлопнула дверь внизу, потом вторая вверху. Подъезд замолчал. Ваня остался один в тишине. Почти один. Кто-то был за закрытой дверью. Оно ползало. И дышало. Оно было живое. Ну хоть это хорошо. Живое, значит… что значит? Значит, его можно убить?

Но что делать, если это выйдет раньше, чем Коля приедет со своими инструментами?

Залезть в сортир?

А тебе не кажется, что после сна (а оно явно спало) оно первым делом пойдет поссать?

Может, залезть под диван?

Там отсек для белья, места не хватит.

Залезть на шкаф в гостиной?

Там Ваня будет как на ладони.

Может, под ванную?

Был бы он пауком, то влез бы.

Внезапно в кармане Вани стали происходить бесчинства. Телефон сошел с ума и выдавал один за другим звуки эсэмэс. Ваня поспешил достать смартфон из кармана. Он нажал кнопку убавить громкость, но, как оказалось, нельзя убрать звук, если телефон заблокирован. Ваня заметил, как на экране появились окошки с уведомлениями. Ему писала Женя. Но он все равно ничего не мог прочитать, поэтому поспешил выключить телефон полностью. Да, он мог взять трубку, если бы ему кто-нибудь позвонил. Но он решил не рисковать. В прошлый раз именно звук телефона разбудил то существо за дверью. Кто знает, как оно отреагирует на этот звук в следующий раз.

В тишине Ваня услышал, как кто-то навалился на дверь с той стороны.

Дверь хрустнула.

Когда он пытался войти в комнату, то колотился в нее, как наркоман в аптеку, но даже намека не было на хруст. Так сколько же весит это оно? И кто там? Слон, что ли?

Ваня где-то читал, что слоны могут делать массаж человеку своими ногами. Он даже фотку видел, как слон ступал какой-то телке на позвоночник, а баба лежала и улыбалась. Будто он выдавил из нее улыбку, как пасту из тюбика. Массажный салон от слонов. Но если у него такие нежные ноги, то он и правда мог тихонько расхаживать по той комнате.

Если там слон, то я сицилийский кальмар.

Ваня начал молиться. Сначала на Колю, потом на нож в руках. Кто-то из них должен был ему помочь. И пусть это будет Коля.

В подъезде раздались два мужских голоса.

– Эта? – спросил первый.

– Ну да, пятая, – сказал Борян. Значит, второй голос был Колин. Он услышал Ванины молитвы.

– Ага, понял, – он ставил ударение на я.

Ваня прижался к двери. С той стороны ковырялись чем-то в замке.

– Коля, это Ваня, – прошептал Ваня, – выручай, друг.

К Коле любой мог обращаться на «ты». Он был своим в доску. Братком, корешем, дружищем. Для любого пацана. Так Коля сразу и говорил при встрече. Свойский пацан.

– Ща, братан, решим вопрос, не впервой, – заорал Коля. Слух у него после колонии был не очень. Его вроде бы там избил какой-то недомерок.

– И прошу тебя, не ори, – прошептал Ваня, – тут кто-то есть.

– Ты че, прикалываешься? – спросил Коля.

– Нет. Этот кто-то не собирается меня выпускать. Мне кажется, что он тоже взаперти. Я на это надеюсь, по крайней мере.

– Так это не хозяин? – спросил Коля, по-прежнему крича.

– Нет. Хозяин свалил.

– Ясно. Ну, дверь я не вскрою. Тут серьезная дверь. И замок, по ходу, тоже. Инструмента нет. Есть только болгарка. Мне Иванна сказала взять с собой. Говорит, что надо решетки срезать. Но я, понятно, сначала дверь глянул. Ну да, придется решетки резать. Щас, только наберу ей и уточню. Потому что всякое бывает. Ты решетки срежешь, а потом тебе фараоны руки свяжут.

– Да, побыстрее, пожалуйста. Побыстрее, – шептал Ваня.

– Долго ты там торчишь?

– Да хер пойми, – ответил за Ваню Борян, – минут тридцать.

– У меня телефон сломался, – сказал Ваня, – и я его выключил.

Потому что, по-моему, он нервирует того, кто сидит в другой комнате, подумал Ваня, но вслух говорить не стал. Как объяснить парням, что тот, кто сидит там, не должен выходить? Никак.

– Понял, ладно, сейчас разберемся.

Потом Коля заорал еще громче:

– Але, Иванна, ну че мне делать? Ванич там в квартире сидит, говорит, хозяин свалил, говорит, что кто-то в квартире есть… ага… Ваня, тебе передают, что ты идиот.

– Сама она дура, Бочка хренова, – сказал Ваня тихо, – если ты думаешь, что я не просил того, кто сидит в той комнате, отпустить меня… то ты… то это не так. Я уже просил. Как я и сказал, ноль результата. Считай, что я в заложниках.

– Понял. Але, Иванна, его не выпускают. Говорит, что хозяин не выпускает его… ага… ментов? А может, срезать пока решетку, а потом ментов?.. Ага, понял. О’кей.

Секундная пауза.

– Ну че? – спросил Борян.

– Не, Ваня, так не пойдет. Не могу срезать решетку, надо ментов вызывать. Если бы никого не было дома, тогда другое дело. Чрезвычайная ситуация. А тут… если бы дом твой был, тогда да.

– А нахер ты тогда приехал!? – заорал Ваня, а потом зажал рот рукой. И проклял себя за этот взрыв. Но он не мог больше терпеть. Пот градом катился по лицу. В квартире было очень душно.

– Ты че на меня-то орешь, идиот? Я-то с радостью бы.

– Ну че, Коля, да ты че, в первый раз, что ли? – спросил Борян. – Срежь ты эти решетки. А менты уже разберутся. Если Ваня говорит, что его не выпускают, то тут уже похер, есть хозя или нет, но решетки все равно срезать придется.

– Не придется, – сказал Коля, – менты приедут, постучатся этому кенту в окно, скажут открыть. Куда он денется? Иначе ОМОН вызовут, и ему хана.

– А если это не хозяин? А если это другой чувак, заложник, такой же, как Ваня? – спросил Борян. – Тогда чего мы добьемся ожиданием?

– А вдруг я сейчас помру? – прошептал Ваня. – Вдруг у меня сердце остановится? Или случится припадок? А ты даже мне не сможешь помочь. Коля, тогда я приду к тебе призраком и хлебало тебе набью. Давай режь, потом скажем… придумаем че-нибудь. Вызволяй меня! Коля! Пожалуйста. Тут… Тут…

Ваня почувствовал вонь. Раньше ее не было. А теперь она просочилась откуда-то, будто открыли кран с надписью «говно». Ваня чуть не блеванул. Воняло тухлыми яйцами.

– Тут воняет! Коля, а вдруг это газ? Удушающий?

– Ладно, ладно. Все, понял. Иванна ментов вызвала. Скажем, что у Вани припадок случился и что надо было действовать быстро. Но если мы обнаружим связанного хозю, а у тебя будут полные карманы золотишка, то я сам лично тебя придушу.

– Коля, – сказал Борян, – менты бы тебя так же попросили спилить решетки. Давай, Коля, мы тут все свидетели. Все подтвердим, что ты не грабитель какой-то. Так что к тебе предъяв никаких. А за Ваню я уверен. Он уж точно не преступник. Куда ему…

– Ладно, погнал за болгаркой.

– А у тебя это, стремянка есть с собой? – спросил Борян, убегая за Колей.

Ваня остался один. Наверху снова открылась дверь. Потом закрылась.

Животное в комнате притихло. Но дыхание существа по-прежнему раздувало камин. И похоже, оно начало посвистывать. Такое бывает, если сорок лет куришь сигарету за сигаретой, а потом у тебя вырастает большой комок рака в горле или в легких.

Ваня ждал. В руке сжимал нож.

Он встал, медленно прошел на кухню, все время оборачиваясь к двери, ожидая, что вот-вот сейчас она откроется и оттуда вывалится огромный медведь-кабан, он побежит по коридору и схватит его своими огромными лапами, и оторвет голову.

Ваня выглянул в окно, увидел, как Коля присматривается к решетке. Тот держал в руках болгарку и вертел шнуром с вилкой на конце. Он что-то говорил.

Ваня прислушался. Очень плохо было слышно из-за этих пластиковых окон. Но по жестам и взглядам Коли и Боряна он догадался, что они решают, откуда брать электричество для болгарки. Коля указал на этаж выше. А Боря показал куда-то в сторону. Коля что-то сказал, Борян тоже. Коля повертел пальцем у виска.

– Вот дебилы, – прошептал Ваня, – пока они там телятся, я тут уже состарюсь.

Он обернулся. Бросил взгляд на дверь. Ему показалось или она приоткрылась?

Он осторожно прошел вперед по коридору, присмотрелся. Нет. Это просто тень. В квартире стало темнее. Он посмотрел за окно. Солнце спряталось за домом напротив. Редкий солнечный февральский день сворачивал свои шмотки и готовился убраться на другую сторону планеты.

Как бы мне тут до вечера не остаться, подумал Ваня. Он снова выглянул в окно на кухне. Коля доставал из машины, стоящей в десяти метрах справа, большой длинный удлинитель, дал его в руки Боряну, показал наверх. Борян пожал плечами и пошел к подъезду.

Ваня осторожно вернулся к двери. Когда в подъезде раздались шаги, Ваня спросил, также шепотом:

– Борян, че там? Че спорили?

– Да Колян говорит, надо подключить болгарку сверху, от соседей, – Борян тоже шептал. – А я не хочу туда идти. Говорю, иди сам. А он говорит, вы тут устроили эту блевотину, так хоть помогай.

– Борян, ты че, охерел? Ты еще и выбираешь?

– Да блин, там эта баба смотрит в окно, та, которая орала на меня, помнишь, выходила?

– Ну и хрен бы с ней! Просто подключи болгарку!

– Да мне кажется, она как-то смотрит на нас странно. Как бы она мне не всекла промеж глаз. Или кислотой в харю не плеснула.

– Борян, когда я выйду, я в харю тебе двину.

– Иди нахер.

– А ты иди, козел, подключай инструмент!

– Отвали!

Но его шаги поднимались по подъезду вверх.

Ваня тер руками пальцы, не выпуская ножа, нашел несколько маленьких неровностей-заусениц, начал сдирать их ногтями. Он этого не замечал. Потом он принялся обкусывать их зубами, прислушиваясь к звукам в подъезде.

Шаги затихли. Стук в дверь. Потом дверь открылась.

– Извините, можно от вас… – начал Боря, но его прервал женский голос.

– И что вы тут устроили? Что вам надо в нашем подъезде? Собрали тут делегацию!

– Можно от вас подключить болгарку? Мы только решетки спилим и…

– Решетки? Ты что, ненормальный? Приехал грабить моих соседей и еще меня в соучастники записал! Пошел вон! И дружка забери. И кстати, я вызвала полицию и номер машины им сообщила. И описала вас. Так что лучше валите поскорее отсюда.

– Мы полицию вызвали еще раньше, тетя, – сказал Боря, а потом она взорвалась криком:

– Какая я тебе тетя, убирайся вон отсюда, говнюк!

Хлопнула дверь. Ваня схватился за голову.

– Тупая овца, – послышалось сверху. Потом шаги спустились.

– Борян, ты идиот, – сказал Ваня.

– Сам ты идиот! Иди и сам с ней разговаривай.

Он вышел на улицу.

Ваня пошел на кухню. Коля кричал на Боряна, стучал кулаком по черепу. Боря показал направо. Коля махнул рукой, мол, делай что хочешь.

Борян направился к другому подъезду, мимо кухни, мимо гостиной. Ваня понял, что Коля решил попробовать подключиться от соседей справа (или слева? Для него слева), что за стенкой, только вот дотянется ли удлинитель? До кухни точно нет, а вот до гостиной, может, и дотянется.

Ваня пошел в гостиную. Он наблюдал за Боряном. Тот прошел мимо и пропал из вида.

Ваня смотрел на Колю, смотрел по сторонам. Небо темнело, свет стал бледным. В квартире заступала на смену темнота.

Через пять минут появился Борян. Помотал головой. Удлинитель он нес с собой.

Коля глубоко вздохнул, бросил окурок в сугроб.

Они пошли в подъезд.

Ваня бросился к двери, прислушался. Хлопок. Потом шаги.

– Может, из этой? – спросил Борян.

– Свет у них не горит, – Коля по-прежнему орал, как при ДТП на трассе. – Мне кажется, их нет, но ты постучи.

Стук.

– Подождем, – сказал Борян.

Потом послышалось шуршание, щелчок замка. Дверь открылась.

– Извините, бабушка, – сказал Коля, – у нас тут ЧП, нам надо подключить инструмент к розетке. Дайте электричества. Мы из управляющей компании.

– ЧТО? – заорала бабуля.

Ваня ударил себя по лицу. Сборище клоунов. Цирк!

– Бабуля! – Коля заорал так, что Ваня подскочил от испуга, что же там творилось с Боряном, трудно представить. – Бабуля, мы из управляющей компании, дайте подключить инструмент! Из кухни!

– А-а-а! – сказала она. – Заходи, милок, подключай. Что делать-то будете?

– Да вот, решетку спиливать будем.

Наверху скрипнула дверь.

– Марь Петровна, не пускайте их, – заорала женщина сверху, сука проклятая, – они воры! Пришли наших соседей грабить! Могут по башке ударить и все у вас вытащить! Я уже вызвала полицию.

– Что? – крикнула бабушка.

– Ты че, мандой ударилась? – заорал Коля. – Какие мы, на хрен, воры? Мы из управляшки. У нас тут парень в квартире застрял. Его хозяин закрыл. Не выпускает. Сотрудник наш, проверял вентиляцию.

– Вы объявление прочитали на двери, – заорала сверху баба, – никто у нас ничего не проверял сегодня.

– Я не успел еще до нее дойти, – шепнул Ваня, – я только начал в этом подъезде.

– Во, слышали? – сказал Борян.

– Чего? – крикнула Бабушка.

– Марь Петровна, закройте двери! Они воры! Сейчас полиция приедет. Они разберутся.

– Ты что, дура? – заорал Коля. – Мы сами полицию уже вызвали. И они раньше твоих приедут.

– Полиция? – спросила бабушка. – Зачем полиция?

– Бабушка, не обращайте внимания, – сказал Боря, – эта тетя…

– Какая я тебе тетя, урод! Валите отсюда, вы мне ребенка разбудите!

Пока этот ор продолжался, Ваня начал осознавать, что тот, кто сидел в запертой комнате, снова навалился на дверь. Ваня выглянул из прихожей в коридор. Дверь скрипела, стонала, рыдала. К дыханию и свисту ракового больного прибавился какой-то новый звук. То ли чавканье, то ли шлепанье. Ваня из-за криков в подъезде не мог разобрать.

Он медленно подошел к двери. Он видел, как она начала прогибаться. Ваня выставил нож перед собой. Прикинул, что надо бить сразу в глаз. Но если это будет медведь, то тут даже и точный удар не поможет.

– У-у-у-ф, – послышалось из-за двери, и Ваня похолодел. Он застыл на месте.

Это точно не человек, подумал он.

Что-то плюхнулось на пол. Что-то шаркнуло по двери.

Он приблизился еще на шаг. Прислушался. Там что-то булькало. Будто большой пакет с подсолнечным маслом. Огромный пакет. Как водный матрац.

Ваня попятился. Он вернулся к двери и сказал:

– Оно собирается выходить! Коля, поторопитесь. Пожалуйста.

Но Коля не слышал его. Он в это время кричал бабе сверху, чтобы она засунула себе в зад свой электрошокер. Похоже, он намеревался подняться и выяснить с ней отношения, а она угрожала ему шокером.

Дверь подъезда скрипнула. И тут возникла внезапная тишина. Только бабушка сказала:

– Ой, милок, иди-ка ты отседова.

А потом раздался строгий и спокойный голос:

– Уважаемые, ведем себя спокойно. Что здесь происходит?

– Добрый день, господа офицеры, – ответил Коля, – управляющая компания «Комфорт». У нас ЧП. Анна Ивановна – наш диспетчер – должна была вас предупредить.

– «Комфорт», говоришь, – сказал второй голос, более молодой, торопящийся, нервозный, – никакая Анна Ивановна нам не звонила.

Сверху голос:

– А вот и вы, наконец-то, я уж думала, что они на нас набросятся. Какие наглые нынче преступники.

– ЧТО? – заорала бабка.

– Гражданка, все под контролем, не беспокойтесь, можете закрыть дверь. Мы к вам попозже зайдем, – первый голос, спокойный.

Пришли полицейские. Ваня понял, что надо брать все в свои руки.

– Спасите меня, – шепнул он в дверь, – спасите-е-е!

– Кто это? – спросил второй полицейский.

– Это Иван Миллер, отчество не помню, наш сотрудник, – ответил Коля, – его запер хозяин квартиры внутри. Он был на осмотре вентиляции. Документы имеет. Это мы вас вызвали.

– Нас вызвала некая… Сергеева Виктория Павловна.

– Спасите! – снова прошептал Ваня. – Меня тут запер какой-то придурок, хозяин квартиры. Я не могу выйти. Весь день тут сижу.

– Ха, все ясно, – сказал второй, – не впервой уже. Запертый в квартире вор. Который раз такое видим, да, Федорович?

– Да не преступник он, – сказал Коля, – хотите, документы покажем?

– Не верьте им! – заорала сверху девушка.

– Успокойтесь, тетя, – сказал первый.

Боря хохотнул. А сверху раздалось такое громкое хлопанье дверью, что Ваня даже почувствовал, как дрожь пробежала по дому.

– Дайте-ка ваши документы, – сказал первый, – и вы тоже, молодой человек.

– Вот, – сказал Борян.

– Эй, ты кто? – спросил молодой полицейский, обращаясь к Ване.

– Я Иван Миллер, учусь на втором курсе УРФУ, устроился на подработку в управляющую компанию, ходил осматривал вентиляцию в квартирах. Можете у соседнего подъезда спросить, я его весь обошел. А в этой квартире меня запер хозяин и куда-то сбежал.

– Как так?

– Вот так. И отсюда не выйти. Тут… замок такой. Ключ нужен.

– И что? Нет ключа?

– Я не нашел.

– Понял. Значит, заложник?

– Именно, – сказал Ваня. – А еще… тут кто-то есть…

– Кто же? Еще заложник?

– Нет. В другой комнате кто-то заперся. И он… мне кажется, он очень большой. И он не отвечает мне. Но он пытается выдавить дверь. Как будто слон. Я уже тут часа два сижу! И поскорее хочу выйти.

– Ясно. Ладно, если вы из управляшки, – сказал спокойный полицейский, – то наверняка у вас есть телефон хозяина квартиры.

– Есть, – сказал Коля, – мы пытались связаться с ним. Но он недоступен. Поэтому мы вызвали полицию… И решили снять решетки. Просто Ваня говорит, что… ну, в общем, плохо ему. Страшно.

Кто-то хохотнул. Ваня не узнал голоса.

– Ясно. Что ж, документы в порядке. Саня, позвони в «Комфорт». Узнай ситуацию.

– Щас, – сказал молодой, который разговаривал с Ваней.

Этот разговор Ваня слушать не стал. Потому что у него появились более важные дела.

Он пошел на обход. Он нес свою вахту, вел наблюдение за дверью, которая прогибалась под чьим-то весом.

Ручка была безмятежна. И Ваня молился, чтобы у того, кто был внутри, не было рук. Может, какие-нибудь неуклюжие лапы. Потому что, как правило, такие ручки открывались изнутри очень легко. Повернул маленькую пипку, и готово. Но, похоже, тот, кто был внутри, не обладал особым интеллектом. Или там был замок посложнее. Или вообще был засов. Пока Ваня был в безопасности. Относительно. Правда, спасатели особо не торопились с его вызволением. Похоже, им нравилось там тусоваться, обсуждать что-то.

И тут его мысли набрели на Женю. Он вспомнил ее сияющие глаза и улыбку. И ее удивительную прическу. Пышная блондинка. Как же он хотел увидеть ее снова. Как же он хотел рассказать ей об этом идиотском случае и посмеяться вместе с ней. А ведь она ему писала. Интересно, что? Но он все равно не сможет посмотреть, так что нет смысла включать телефон.

Ваня снова пошел отлить. Вся эта ситуация так напрягала его внутренности, что хотелось основательно приземлиться на горшок и сбросить лишний балласт. Но его останавливала неопределенность с той тварью за дверью. А вдруг оно вырвется в тот момент, когда Ваня сядет просраться? А что если парни сломают дверь в этот же самый момент, ворвутся и бросятся его искать, истерично заглядывать во все укромные места. Борян на такое точно способен. Помнишь, как он начал орать? Уж не знаю, что хуже: чтобы тебя сожрали на толчке или чтоб там же обнаружили твои коллеги. Борян точно будет над ним потешаться. И он точно его сфоткает – это факт. Нет, гадить сейчас было опасно. Вот помочиться – пожалуйста. И то вперед. Хоть какое-то давление сбросит.

Смывать он не стал.

Надо было обоссать хозе все вещи, подумал Ваня, отомстить подонку. Я бы так и сделал, мне не впервой. Но будет вонять.

Ваня вспомнил, как они с Веником напились в общаге. В два часа ночи в рекреации, где сушилось чье-то белье, обоссали все вещи. Вот была забава. Наверняка к утру все высохло, и владельцы очень удивились тому, что после стирки рубашки и халаты стали вонять мочой. Подумали, наверное, что порошок назывался «Мочашок», или «Ссиф», или «Адриссель».

В общаге Ваня часто оттягивался. Именно поэтому его не поселили туда на втором курсе. Пришлось снимать квартиру. Его мама была очень удивлена таким поворотом. Он же был не местным, а в универе всем иногородним обещали комнату. Мест было навалом.

Но Ваня объяснил маме, что места резко закончились, потому что одно из общежитий пришло в негодность. Видимо, это долго скрывали. А потом некая служба выявила нарушение. И оттуда всех расселили на год вперед. И ему не досталось места, потому что его семья не была малоимущей, в отличие от семей сотен других студентов.

Конечно, он не стал рассказывать, как они с соседом Веником выбросили чей-то холодильник из окна ночью, и их сдал Сурок из 402-й комнаты. И как они с Веником приставили голый каркас от кровати к чьей-то двери ночью, а утром проснулись от ужасного грохота. Кровать упала в комнату Йицыга, но тот успел отскочить. Повезло. Только утром Ване пришло в голову, что они могли убить пацана.

Они с Веником закидывались терпинкодом и бродили по коридорам, не понимая, что происходит, и хихикали в курилке. На них наткнулась комендант. Надо ж было так. Второй раз после такого скандала заселиться не получилось.

Но этого того стоило. Год в общаге считался за пять в цирке. Сплошные фокусы и чудеса.

Голоса из подъезда переместились на улицу. Видимо, они достигли некоего соглашения и наконец-то приступили к операции «Спасти рядового Миллера».

Ваня пошел на кухню.

И только повернулся спиной к двери, как услышал неприятный его слуху звук.

Звук поворачиваемой ручки.

Он замер, и голова его тут же закружилась. Это адреналин ударил в висок.

Ваня покачнулся. К горлу подступила тошнота.

Он резко обернулся и уставился на дверь. Он ожидал увидеть ее открытой, а на пороге – огромную зубастую тварь, лохматую, как мертвец, пролежавший год в гробу, волосы которого все это время росли. Когти по всему телу, глаза навыкате. Ноздри размером с его кулаки, и он дышит яростью. И жаждет крови.

Дверь была закрыта. Пока. Но Ваня увидел, что ручка шевелится.

Ой, мама.

Ваня скривился. Колени согнулись. Он ухватился за стену, не дал себе упасть.

Дверь перед глазами поплыла. И стала погружаться в темноту.

Только бы в обморок не шмякнуться, думал он.

Последний раз он так волновался, когда в общаге на первом курсе кто-то в коридоре устроил резню поздней ночью. Он слышал из своей постели, как бьются бутылки, как кто-то кричит, будто его режут, слышал, как кто-то ходил по комнатам и стучался во все двери, кричал пьяным голосом: «Открывай, овца».

В тот вечер он так трясся, что с него чуть одеяло не спало. К такому его жизнь не готовила.

Брат говорил: «Учи программирование».

Отец говорил: «Рыбалка – тема», а мама говорила: «Не ешь много жареного».

Никто из них ему не говорил, как правильно убивать пьяных бунтарей в общежитии.

Он никогда не посещал кружки по самообороне. Хотя был однажды случай. Он сходил на одно занятие по рукопашному бою, но там преподаватель заставил их пробежаться по душному залу около сорока кругов, после которых у Вани потемнело в глазах. После тренировки дома он выпил банку компота и всю следующую неделю жаловался на боль во всем теле.

Ему больше нравилось читать. А если заниматься спортом, то либо пройти на лыжах пару кругов по парку, либо скатиться с горы на сноуборде. Вот это ему нравилось. А не то, когда тебя здоровенный мужик хватает за шею и валит на пол, придавливая своей потной задницей.

Но сейчас Ваня пожалел, что он не брал уроки самообороны. Может быть, почувствовал бы себя увереннее. Ведь, говорят, бои тренируют стойкость характера. Бойцы так не тушуются перед опасностью. Они привыкают к адреналину. Как он привык к формулам, коду, средам программирования, от которых у других людей пробегает дрожь по телу.

Ручка на двери замерла. Ваня стрелял взглядом по сторонам. Искал убежище. Но он и до этого ничего не нашел, а сейчас что изменилось?

Он увидел плащ в прихожей и подумал, какое это отличное место, чтобы спрятаться. Если в той комнате сидит огромный двухлетний ребенок, то у Вани есть шанс – спрятал голову, и все, считай, невидимый.

Он прошел на кухню и выглянул в окно.

– Ну что вы копаетесь, уроды, – шептал он, – мне скоро тут уже…

Коля что-то говорил. Боря вышел из подъезда, он тянул провод. Коля воткнул вилку в розетку. Два полицейских наблюдали за этим. Молодой полицейский заметил Ваню в окне, показал на него пальцем, что-то сказал. Ваня почувствовал себя не в своей тарелке. А кто бы обрадовался, увидев, как в него тычут пальцем фараоны?

Они тут ради него.

Такая мысль пробудила в нем паранойю. Иногда у него с собой были некоторые вещества, которые надолго могли упрятать его в тюрьму. Такую, как эта квартира. Или даже похуже.

А нет ли у меня и сейчас с собой чего-нибудь? – подумал Ваня. Прощупал карманы – пусто.

Борян заметил его и помахал. Ваня нетерпеливо покрутил пальцем, мол, давайте скорее, потом показал за спину. И снова покрутил пальцем.

Борян показал знак «ОК», а потом сунул в него средний палец и заржал. Получился самый настоящий фак.

Ваня отвернулся.

Ручка снова заскрипела. Она медленно вращалась. Будто с той стороны кто-то впервые увидел ее и теперь пытался ее изучить. Может, там и правда огромный двухлетний ребенок в памперсах, и он просто хочет срать, или помыть жопу, или сиську пососать.

Из-за окна донесся шум болгарки.

Наконец-то! Свобода близко.

Коля взбирался по маленькой стремянке (хорошо, что она у него была, подумал Ваня, я бы не удивился, если бы не было. Ведь сегодня день дураков! И я не исключение). Коля начал срезать решетку. Искры летели во все стороны. Звук раздавался такой, будто стоматолог-великан лечит огромной бормашиной кому-то зубы.

Ручка двери начала дергаться как остервенелая. Она вертелась из стороны в сторону. А Ваня смотрел на нее и молился на Колю.

Коля, давай, ты сможешь, ты…

А потом Ваня подумал, что Коле еще хрен знает сколько возиться. А дверь можно открыть за две секунды. Может, стоит все же как-то подстраховаться?

И тут Ваня услышал. Этот отвратительный звук, который он никогда не сможет забыть. Так поворачивается защелка в замке.

Ручка замерла.

У Вани сердце упало в пятки.

Он дернулся вперед, выставив нож, а потом вдруг понял, как смотрится это оружие. Да им даже девушку-подростка эмо не зарежешь. Смех!

Сзади раздался хлопок, потом звон, потом вскрик, и звук болгарки стих, не сразу, а медленно умирая.

Ваня кинул единственный взгляд назад, заметил, что Коля непонимающе смотрит на болгарку.

Диска на ней не было.

Он лопнул.

Все, теперь мне пиздец.

Дверь начала открываться.

Ваня бросился под кухонный стол. Но потом остановился, развернулся и быстрыми шагами побежал в гостиную. Он подумал, что сможет спрятаться в отсеке для белья в диване. Но когда вбежал в комнату, понял, что он не сможет этого сделать. Диван-то был запакован в пленку.

Ваня схватился за голову и стал делать обороты вокруг себя. Вертелся как дрель, надеясь просверлить дыру в подвал.

Внезапное открытие постучалось в его голову. Ваня даже подумал, почему он сразу не догадался. Было одно-единственное место в этой пустой квартире, где он мог бы спрятаться.

В коридоре кто-то шуршал. Дыхание и свист потянулись к гостиной. Вонь выплеснулась, как помои из перевернутого умывальника. Вонь забивала ноздри, Ваня давил рвотные спазмы. Не хватало еще сейчас блевануть.

Кто-то выползал из той комнаты. Медленно, как будто специально запугивал Ваню. Он знал, что Ваня никуда не денется. А значит, мог с ним играть.

Ваня осознал, что в квартире стало темно. В прошлый раз, когда он открывал шкаф, то видел там матрац, ортопедический, современный. Не такой, какие были у него в общаге, какими они закрывали окна, прибивая их к ставням, когда в феврале прошлого года спасались от морозов. Это был матрац, какой сейчас продавали по цене в двадцать тысяч, для страдающих сколиозом и остеохондрозом, как он. Мама говорила, что это у него от постоянного сидения за компьютером. Теперь же Ваня не видел матрац, только смутный силуэт, который прятался в темноте.

Оказывается, был уже вечер, а Ваня даже не заметил. Пока он тут бродил по квартире, пока он ждал, когда эти мудни наконец его вызволят, уже наступил вечер. А ведь он обещал Жене позвонить ближе к пяти часам. Она наверняка его ждет, звонит ему, волнуется. А вдруг она обидится?

Хлюпанье в коридоре.

Оно приближалось.

Шуршание, бульканье.

Это шло подсолнечное масло в пакете. Или полз огромный двухлетний ребенок в обосранном подгузнике.

Пол скрипел, просил о пощаде. Ваня столько раз там ходил и ни одного скрипа не слышал. Так насколько же тяжелое было это нечто, что выбралось из комнаты?

Ваня отодвинул в сторону матрац, открылось небольшое отверстие между ним и стенкой шкафа.

Хорошо, что Ваня худой, не то что Борян. Тот бы сюда точно не влез.

Ваня протиснулся в темноту, потом просунул руку в тот зазор, где прополз только что, и осторожно потянул дверь.

Что-то шлепнуло совсем рядом, в комнате. Будто кто-то уронил кусок свежего мяса на пол.

Ваня замер, убрал руку. Дверь не закрылась до конца. Но сейчас уже было поздно пить боржоми.

Он отступил вглубь шкафа. Места было немного. Если втянуть живот, то в самый раз. Ваня сделал еще один шаг и наступил на что-то мягкое, на что-то, что тут же исчезло из-под его ноги.

Точно так же он случайно наступал на ногу кому-нибудь в трамвае в час пик. Непонятно кому, потому что вокруг сотня людей, но этот кто-то обязательно убирал ногу и мог сказать что-нибудь о нем хорошее. Правда, Ваня никогда не слышал их, ездил в наушниках.

Руки у Вани задрожали.

Кто-то стоял позади него, но он не мог повернуть голову и посмотреть. Потому что это создало бы слишком много шума здесь, в тесноте. Да и много ли он увидел бы? В темноте!

Он хотел закричать. И он даже почувствовал, как крик рвется наружу. Но он стиснул зубы и закрыл глаза. Вдруг крик вырвется через них. Мочевой пузырь так ослаб, что если бы Ваня пятнадцать минут назад не помочился, то сейчас в шкафу воняло бы как в общественном туалете. Или в той сушилке в общаге, где он обоссал все халаты соседей.

Ваня чувствовал чей-то взгляд. Он упирался ему в затылок, как палка.

Но Ваня ничего не предпринимал. Очевидно, если тут кто-то был, то этот кто-то тоже прятался. И раз он не хватает Ваню за шею, не откусывает ему голову, значит, он так же напуган, и он так же скрывается, спасает свою жизнь.

Ваня дрожал, но ему стало немного легче. По крайней мере, ноги продолжали его держать.

Он подумал, что как только парни вскроют эту гребаную квартиру, то он обязательно посмотрит, кто тут прячется. А может, это вовсе не человек? Может, это кот? Или собака? Запуганная собака? Или мышь?

Кто-то вполз в комнату. Вонь обрушилась на Ваню, как из ведра с очистками от картошки. Вонь, от которой резало глаза. Вонь немытых подмышек, вонь потных трусов, вонь дохлой рыбы, дыхания бомжа, гнилых зубов, мертвых тел, вонь общественных туалетов. Все вони вместе взятые. Эта вонь долбила его по мозгам. Она ослепляла.

Ваня начал молиться с закрытыми глазами. На этот раз уже не на Колю и не на нож, который все еще держал в руке. Теперь он молился Богу.

Сиплое свистящее дыхание перемешивалось с шорканьем. И кто-то бросал кашу на пол. Тяжелое раковое дыхание бродило по комнате.

Тяжелое.

Пыхтящее.

Существо задыхалось. Оно будто привыкло сидеть или лежать, и любое движение давалось ему с трудом.

– У-у-у-ф, – дышало оно, – у-у-у-ф.

Оно перемещалось по комнате. Медленно. Ужасно медленно.

В подъезде послышался шум. Кто-то разговаривал.

Тварь замерла. При этом продолжая булькать и свистеть.

Ваня почувствовал шевеление сзади. Его сосед по шкафу. Ваня подозревал, что и у него тоже жмет очко. Двое срущихся от ужаса придурков, прячущихся в шкафу.

Ваня попросил у Бога огнемет. Если бы тот чудом оказался у него в руках, тогда он выскочил бы из шкафа, сжег эту странную булькающую тварь и посмотрел бы на того, кто все это время прятался с ним.

А не хозяин ли это?

А ведь так и есть! Он все это время был в квартире. Он никуда не уходил. Он прятался в шкафу. Проторчал тут несколько часов, слушая Ваню, как тот бродил по хате и орал как придурок. Хозяин сидел тихо. А это значило, что…

Что хозяин запер Ваню специально. И не выпускал его, потому что ждал, пока та тварь выйдет из комнаты и… и что?

Ваня не знал, что нужно тому тяжелому существу, но он знал одно: хозяин сам боялся его. Потому что иначе бы он выпустил монстра из комнаты и не сидел тут, как мышь под батареей.

Ваня сжал кулаки. Он захотел развернуться и всадить нож в темноту. Но двигаться было нельзя. Да и лучше, конечно, взглянуть на соседа, прежде чем зарезать, а то мало ли. А еще лучше – отдать его в руки полиции.

Шорох, бульканье и свист приблизились к шкафу.

Дверь шкафа-купе медленно отъехала в сторону. Небольшая полоса тускнеющего света просочилась в зазор между матрацем и шкафом. Ваня стоял с закрытыми глазами. Что ему оставалось делать?

Надо смотреть! Если что, успеешь всадить нож в башку монстра.

Он открыл глаза. Увидел полосу света и бесформенную тень, двигающуюся в этой полосе.

Булькало и свистело прямо за матрацем. В полуметре от Ваниного лица. Теперь уже никакие стены и двери их не разделяли. Ваня задержал дыхание.

Что-то проникло в шкаф, то ли рука, то ли палец. Что-то длинное. Оно пыталось отодвинуть матрац, но тот упирался в противоположную стенку шкафа. Больше зазор уже было не сделать. Ваня приготовил нож. Сжал кулак так сильно, что мог запросто погнуть свое оружие. Он чувствовал движение воздуха, создаваемое этой странной рукой, которую Ваня никак не мог разглядеть.

А потом послышалось жужжание бормашинки.

Отросток убрался восвояси.

Ваня медленно выдохнул.

Шорох, бульканье и свист ракового больного поползли в сторону кухни. Не торопясь, как большая улитка.

Ваня сжимал нож и вслушивался. Он думал, хватит ли Коле ума, когда он сломает решетку и выбьет окно, сначала заглянуть и посветить фонарем в квартиру, прежде чем залезть в нее и наткнуться на эту неведомую херню. Ваня хотел его предупредить, но подставляться сам не желал. И вылезать боялся. Он надеялся, что Коля не маленький и сам сообразит.

Сосед по шкафу снова двинулся. Очень тихо. Ваня осторожно повернул голову в его сторону. Он думал, что из-за звуков болгарки тварь не услышит его движения. В темноте он видел только силуэт.

Ваня шепотом сказал:

– Я тебя вижу.

– Ш-ш-ш-ш, – послышалось в ответ.

Этот говнюк мне еще шикает, подумал Ваня. Ну, погоди.

Он отвернулся. Тварь была в коридоре. Шорохи и свист доносились оттуда.

Спустя несколько минут, которые Ване показались длиной в десять жизней, болгарка затихла, и он услышал радостные крики. Полоска света, просачивающаяся в щель между матрацем и стенкой шкафа, к тому времени уже стала едва заметна. Света больше не было. Интересно, а когда же включат фонари?

Судя по крикам и заткнувшейся болгарке, Коля срезал решетку. И они всей толпой, кто бы там ни был (бабка из подъезда, та манда со второго этажа, полицейские и Иисус), радовались этому. Рано радуются. Впереди было еще одно испытание. Босс. Главарь.

Послышался удар. Еще удар. Ваня догадался, что это Коля пытается разбить окно.

Еще удар, и раздался звон стекла.

До Вани донесся далекий голос Боряна:

– Ванич, вылазь. Ты где там?

– Ванич? – крикнул Коля, он был ближе. – Ты че прячешься?

Ага. Вот теперь они меня заподозрят в какой-то херне. Скажут, что я реально че-то тут спер и теперь пытаюсь все украденное на место разложить. Ну и хрен. Когда они увидят это булькающее говно, они тут же поймут, почему я прячусь.

Стекло снова зазвенело. Кто-то отбивал края окна, убирая острые осколки. Наверняка это Коля. Он хотел забраться внутрь.

– Ванич? Слышь? Ты че?

Существо свистело. Наверняка Коля его слышал. Хотя на улице разговаривали люди. И поднялся ветер. В феврале ветер – это норма. Может, Коля думал, что в квартире свистит тот же сквозняк.

Ваня почувствовал, как по ногам потянуло холодным воздухом.

Коля, пожалуйста, не будь идиотом, возьми фонарь.

– Ваня, – Коля уже был на кухне, – с-с-сука, темень какая.

Потом что-то щелкнуло.

– Свет не включается, – крикнул Коля, – Ваня…

А потом он замолчал. Ваня надеялся, что он увидел существо. Увидел и обосрался, увидел и бросился к окну, чтобы сообщить копам, чтобы сказать им, чтобы они расстреляли это говно. Расстреляли этот пакет с маслом. Чтобы оно растеклось по полу.

Но, похоже, Коля не видел его. Коля быстро затопал по квартире и заорал:

– Ваня, Ваня! Кажется, у него реально приступ случился, парни! Ваня…

А потом он заорал так, как орут бабы, когда появляется в комнате мышь, как орут девки из старых фильмов шестидесятых годов, хватаясь за лицо. Но в его крике было больше ужаса, чем во всех этих испуганных мадам. В вопле Коли был страх, который и во сне не увидишь, и в аду не услышишь.

Зазвучали быстрые шаги.

Он бежал.

Потом что-то грохнуло. Будто упал мешок с картошкой.

Коля взвизгнул, как резиновая утка для ванной, когда на нее наступал «гриндерс».

Ваня даже и подумать не мог, что Коля, самый сухой в мире человек, самый закаленный жизненными препятствиями, разведенный, смолящий «Беломор», отсидевший за взлом, может так визжать. Как свинья, которую режут. Режут тупым ножом. Свинья, которая осознает, что ее собираются жрать.

Жрать!

Ваня захотел выбраться из шкафа, сразиться с тварью, но тут же остановился.

Это же Коля! Коля, который гнул жестянки руками, Коля, который двумя пальцами мог согнуть крышку от пива, а вот Ваня так не мог. Коля, который всю жизнь работал руками. Коля не был слабым. Коля мог за себя постоять. На зоне он постоянно с кем-то дрался. У него все лицо было в шрамах. Он не мог просто так сдаться.

А Ваня? Он мог написать вирус, который повесил бы винду (хотя это мог любой второклассник), или цикл, от которого бы мозги компа разогрелись до температуры звезды (это было еще проще). Но справиться со свистящей тварью, которая оприходовала Колю, – хрен там! Тем более, там же копы были! Наверняка они уже подняли тревогу, достали свое оружие и приготовились к штурму.

– Коля! – это кричал Борян. – Коля? Э, ты чего? Колян!

Ваня увидел внутренним взором, как Борян поднимается по лестнице и заглядывает в окно. Так и есть. Голос Боряна стал четче.

– Коля!

А потом крик:

– А-а-а! Мать твою! Что это за говнина?!

И голос Боряна стал глуше. Он отбежал от окна.

Борян кричал, а вот Коля уже заткнулся. Может, уснул? Или потерял сознание от ужаса?

Что-то громко чавкало. Шлепало и булькало.

Оно ест. Оно ест Колю!

Наконец Ванин мочевой пузырь не выдержал.

Ему хотелось зареветь. Как же близко он был к тому, чтобы его сожрали. А быть съеденным – то еще удовольствие.

Однажды Ваня читал статью, где была опубликована переписка двух парней, один из них предложил сожрать второго, и тот согласился. От такой мерзости Ваня потом спать не мог неделю. Быть съеденным, стать чьим-то говном – это самое извращенное насилие, которое мог он себе представить. Это хуже, чем изнасилование, хуже, чем родиться с всеми возможными уродствами. Это самый большой в мире кошмар.

Нож выпал из руки. И звякнул об пол.

Ваня задрожал, колени его подвели. Он начал падать. И расставил руки в стороны. Левая рука коснулась чего-то живого. Это был человек. Ваня вцепился в него, кажется, в плечо. Тот вздрогнул и стал сбрасывать его руку с себя. Но Ваня держался и пытался встать. И он молился, чтобы звон ножа не дошел до слуха этой твари.

Оно все еще жрало. А на улице поднялись крики. Вопли!

Оно сожрет меня, оно сожрет, думал Ваня. Оно сожрет.

Ваня сумел подняться, но остался без ножа. Он отпустил человека, стоящего рядом в темноте.

Ваня перебирал в голове всех своих родственников и прощался с ними. Мама, папа, старший брат Юра, младший брат Тошик, тетя Соня, дядя Толя, дядя Паша, бабушка Тоня, бабушка Клава, дедушка Петя, одногруппница Наташка и… Женя. Он увидел ее лицо. Она улыбалась. А потом она сказала – не ссы, ты не трус, ты должен отсюда выбраться, ты сможешь.

Ваня вдруг понял, что он должен сделать. Сделать прямо сейчас, не откладывая, пока есть возможность. И сделать это надо было сразу, как только эта тварь выползла из укрытия и пришла сожрать его. Сразу, как только Ваня обнаружил в шкафу человека, прячущегося весь день.

Тварь кушала в коридоре. Передвигалась она медленно, а значит, у него был шанс.

Он протиснулся между матрацем и стенкой шкафа, вылез из духоты. В комнате было прохладно. Воздух просачивался из разбитого окна в кухне. Ваня почувствовал прилив сил.

Он отодвинул вторую дверцу шкафа-купе, которая была со стороны того чувака, что делил с ним укрытие, но не до конца, чтобы не закрыть себе путь в убежище. Он протиснулся обратно.

– Ш-ш-што… – сказал сосед из темноты.

Ваня схватился за матрац и дернул его на свою половину шкафа. С Ваниной стороны щель пропала, но чудом появилась со стороны соседа. И тогда в тусклом свете Ване открылось худое затравленное лицо человека, который впустил его в квартиру. Глаза Вани уже привыкли к темноте, и он узнал этого дядю. Тот самый низкий человечек. Он вжимался в угол. Но ни лица, ни выражения глаз его Ваня не мог рассмотреть.

– Вылазь отсюда, – шепнул Ваня. Он нащупал ногой нож, присел, ухватил его.

Тот промычал что-то, что обычно мычат дети, когда не хотят кушать и не хотят открывать рот.

Тогда Ваня выставил нож. И ткнул мужика. Тот вскрикнул. Ваня ткнул несильно, чтобы не зарезать его ненароком. Но достаточно, чтобы порезать и оставить рану.

Мужик стал хватать Ваню за руки. Поднялась возня. Опасная и шумная возня.

Ваня выворачивался и тыкал противника ножом. У этого задохлика сил оказалось меньше, чем у домоседа-программиста.

Чавканье прекратилось. Появилось шуршание. Свист и пыхтение приближалось.

Ваня выбросил руку и схватил мужика за волосы. Тот одной рукой пытался удержать нож подальше от своего живота, а другой – высвободить волосы. И он ныл и стонал.

– Вылазь отсюда, – зашипел Ваня, – вылазь.

Ваня стал толкать его. А потом сунул левую руку между мужчиной и стенкой шкафа и со всей силы потянул его. Тот упирался. Тогда Ваня ударил его в нос. И похоже, сломал. Мужик вскрикнул и тут же замолчал.

Существо вползло в комнату. Мужчина заплакал. Он опустился на пол. Он ревел. А потом сказал:

– Ма-а-аша, не надо! Пожа-а-алуйста.

В этот момент появилась странная конечность, и Ваня понял, что он видит ее. И этого мужчину.

На улице включили фонари.

Свет падал на изможденное окровавленное лицо хозяина квартиры. Впалые глаза слезились. Он прижимал руками смещенный вправо нос, пытался остановить кровь. А эта странная огромная толстая лысая рука, как у перекачанной надувной куклы, схватила мужика за растрепанные волосы и потянула наружу. Он орал, он кричал, отбивался и умолял:

– Ма-а-аша! Не на-а-а-адо!

Ваня отодвинулся подальше от мужика, чтобы тот не успел схватить его за руку и не вытащил с собой.

Снова послышалось чавканье. Ваня стоял и слушал, как существо жрет. Он увидел, как растекается кровь по полу. Некоторые брызги крови попадали в шкаф.

Ключи, у него же были ключи, закричал внутренний голос. Но другой голос ответил – да какие, нахрен, ключи, сейчас уже плевать…

А потом квартира стала заполняться шумом. Кто-то лез в окно. Кто-то кричал – всем лежать, руки на стену, никому не двигаться! Неужели полицейские пришли на помощь?

Ваня слышал все, что происходило дальше, но мозг многое отказывался принимать. Поэтому он запомнил только основное. В квартиру забрался сначала один полицейский, за ним второй. На улице, судя по голосам, собралась толпа.

Люди кричали.

А существо жрало. И тут оно издало какой-то звук, похожий на нытье старой толстой тетки. Оно будто бы что-то сказало.

– Мать твою, что это? – заорал один из полицейских, тот, что постарше.

– Не з… оно его жрет! – закричал второй.

Потом раздались выстрелы.

Уши взорвались. Ваня оглох.

Звон в ушах не стихал еще некоторое время. За этим звоном он слышал другие выстрелы и крики. А потом какой-то странный вой. Будто корова плакала.

Что-то грохнуло, но не выстрел.

Что-то упало.

Что-то врезалось в дверь шкафа, навалилось на него, шкаф содрогнулся. Дверь вылетела из пазов и придавила Ваню, как давилка во френч-прессе. Матрац смягчил удар, но Ваня ощутил себя сардиной в консервной банке. Ловушка обняла Ваню, как друга, и стала выдавливать из него воздух. Он уперся руками, но тяжесть была неподъемная.

А потом все затихло.

Нет, не затихло.

Это только выстрелы прекратились. Но воплей добавилось.

Что-то или кто-то орал, что-то или кто-то визжал, и еще что-то мычало. Все смешалось.

Раздался топот в коридоре, топот в подъезде. Повсюду хлопали двери. Ваня слышал на улице сирену, мегафон надрывался.

В комнате стояло жуткое громкое чавканье.

Существо жрало их. Оно сожрало полицейских, вооруженных полицейских.

А Ваня был по-прежнему жив. Правда, придавлен. Он не мог пошевелиться, и последние капли воздуха заканчивались в этом душном шкафу.

В голове Вани крутился вихрь вопросов.

Что же это за дерьмо такое, которое пожирает всех, как лепешки с джемом?

Что же оно такое?

Как же мне повезло, а я ведь долбился к ней в двери! Я же кричал, я же ее разбудил! Я так близко был к тому, чтобы меня сожрали.

Может, это какой-нибудь пришелец, который упал из космоса, забрался в квартиру номер пять по улице Лодыгина, дом 16, поселился рядом с этим мужиком и заставлял его добывать ему пропитание в виде людей? Наверняка тот мужик таскал домой каких-нибудь шлюх, похищал маленьких детей и скармливал их этой твари.

И сколько, интересно, он скормил ей людей?

И самое главное, почему он ее кормил?

Оно запугало его? Оно не отпускало его?

Ну уж нет. Этот гондон в любой момент мог сбежать. Он же дверь Ване открыл. Взял бы да смотался ко всем чертям. Это существо ведь сидело молча несколько часов в своей отдельной комнате. Наверняка спало после обжорства.

Этот мужик хотел его кормить. Ему плевать было на людей. Он был фермером, выращивал чудовище, как какой-то кактус. Поливал кровью, а удобрял тем же дерьмом, только человеческим. Он даже имя ей придумал, Маша. Нет чтобы какое-нибудь экзотическое, Кульбина или Альбуза. Маша!

Ваня хотел рассмеяться, но воздуха не хватало. Он вспомнил тот маленький ножик, которым сегодня днем он угрожал запертой двери. Очень смешно. Хорошо, что он не стал надеяться на нож, а сообразил забраться в шкаф.

Квартира заполнялась криками.

Кто-то отдавал приказы. Строгий и жесткий голос. Военный или полицейский.

Потом послышались выстрелы. Кто-то палил из автомата. Приехал ОМОН?

Валяйте, стреляйте.

Ваня закрыл уши руками. Матрац вдавил его в пол лицом вверх.

В квартире наступил Армагеддон.

Существо не на шутку разозлилось. Если раньше оно отличалось молчаливостью, то теперь выло, как гигантская корова. И этот рев был громче всех автоматов.

Ваня не знал, сколько он просидел в шкафу, час, два, семь, может, больше. Все это время на поле боя адский бармен подавал коктейли из криков, бульканья, рева и выстрелов. И лились реки крови.

И все из-за Вани. Вся резня была из-за него.

Дикая мысль пронзила его голову. Если бы они бросили его, то наверняка эта тварь сожрала бы его одного, и уползла обратно в комнату, и заперлась бы там до следующей кормежки. Как, наверное, было и раньше. А этот мужик в шкафу дождался бы утра, потом выбрался и дальше бы смотрел телик.

Но теперь все пошло по звезде. Люди гибли тоннами. Они орали, визжали, стреляли. Пули поднимали в воздух пыль, превращали стены в труху, окна взрывались осколками. Но Ваня был надежно спрятан от этого ада.

В голове образовалась пробка. Она заткнула уши. Звуки утопали в топком болоте тишины. Ваня терял сознание от удушья.

Где-то далеко визжали люди. Возможно, существо решило выйти на прогулку после стольких часов заточения. Оно и понятно. А решетки на окнах были для того, чтобы удерживать тварь внутри квартиры.

Он не заметил, как соскользнул в пустоту.

В забытьи он увидел сон. Большая желеобразная тварь всасывала Женю внутрь себя. Женя кричала, просила о помощи.

Потом Ваня вздрогнул и очнулся. Стояла тишина.

Он медленно выбрался из-под завалов, встал и осмотрелся. В квартире было темно. Фонари на улице выключили. Значит, время было больше двух часов ночи.

Ваня направился к кухне, переступая через куски бетона и обломки мебели. Весь этот мусор был заляпан чем-то темным. Повсюду лежало оружие. Ваня ничего не трогал.

Он вышел в коридор, посмотрел направо, дверь в ту комнату была открыта. Он посмотрел налево. Увидел раззявленное окно кухни.

Решетки не было.

У него возник вопрос, почему стоит такая тишина. Но что-то с этим делать у Вани не было никакого желания. Сейчас он хотел оказаться на свободе, подальше от этой проклятой квартиры. Вернуться домой, выпить чаю, успокоительного, принять душ, переодеться, позвонить в полицию, в скорую помощь. Позвонить родителям, позвонить братьям, и младшему, и старшему (у него дома был старый смартфон на всякий случай), и самое главное, он хотел позвонить Жене. И все ей рассказать, а потом поехать к ней. Прижаться к ней, поцеловать. Как же он мечтал снова ее увидеть. Больше всего на свете.

Он схватил свои ботинки в прихожей, быстро надел на ноги и бросился к спасительному окну. Куртку он надеть забыл.

Когда он оказался на улице, ветер набросился на него, будто Ваня его чем-то обидел. Он выл и бросал снег в лицо, но Ваня не чувствовал холода.

Он прикрыл глаза и побежал.

И только по дороге домой он наконец сообразил: а где же Борян? Где же полицейские? Где все? Почему никого не было? Неужели все закончилось, и про него все забыли? Они победили тварь и разошлись по домам? Разве это нормально?

Ладно, он подумает над всеми этими неважными вопросами потом, когда добежит до дома. И он бежал. Бежал со всех ног, лишь бы поскорее убраться с этой проклятой улицы, от этого проклятого дома.

А потом он резко остановился, проскользив еще несколько метров по льду. Впереди был обрыв. Пропасть, уходящая вниз, в темноту.

Он подошел к краю и заглянул в бездну, дрожа от холода. Он пытался увидеть ее границы.

Это был огромный котлован, как от метеорита. Может, всех людей убило взрывом? А он выжил, спрятавшись в шкафу.

В котловане что-то двигалось. Что-то настолько огромное, что было больше слона, больше кита, больше танкера, больше города.

Огромное чудовище, огромный червь, он поедал землю. Он обгладывал стенки котлована по кругу, расширяя пропасть. И он двигался по часовой стрелке, приближаясь к Ване.

Ваня развернулся и побежал. Он услышал, как оно приближалось. Хруст земли, хруст снега, хруст планеты. Он ел нашу планету, как чипсы. Ваня обернулся и успел заметить, как огромная пасть червя сомкнулась над ним.

Он вздрогнул и очнулся под завалами в темноте. Ваня думал, что он находится в пасти червя. Он начал извиваться, пытаясь освободиться. Он закричал, но ни звука из его рта не вырвалось. Наверное, потому что рот монстра сдавил его, как сэндвич ветчину.

И тут Ваня сообразил, что он по-прежнему лежит в шкафу и что это не десна огромного червя давит на него, а всего лишь матрац.

Он начал считать. Досчитал до ста и решил подняться. Он выползал из матраца, как червь из сна, извиваясь, отталкиваясь ногами от стенки шкафа. Давление спало. Значит, что-то, что его придавило, ушло.

Тварь ушла.

Ваня выбрался из завала, на удивление не подняв шума. Встал, превозмогая боль. Тело затекло, кости ломило. Шея и ноги болели. Он осмотрелся и пришел к выводу, что он самый большой счастливчик. Квартира напоминала дома из репортажей про Сирию.

Ничего живого или целого тут не осталось.

Повсюду были следы крови и бойни.

Но ни одного тела.

Стоял туман пыли, воняло медью.

В окно били яркие фонари.

Ваня вслушался. Ничего. Ни звука, как во сне. Больше не шли сражения. Сон был вещим. Эта тварь сожрала весь город. Это был огромный червь, и он выбрался на свободу. Это Ваня виноват. Теперь монстр ползает по городу и проглатывает одного человека за другим. И скоро он доберется до Жени.

Ваня вышел в коридор. Посмотрел направо. Комната монстра была открыта. Как и говорил Борян, шторы в той комнате были задернуты. Их использовали, как платок на клетке попугая, чтобы существо больше спало.

Ваня повернулся к кухне. В окне кухни мелькали тени. На улице кто-то был. Значит, люди не вымерли. Он видел двигающиеся человеческие тени. Не червя, мутантов или пришельцев, а тени человека. Наверняка они уже разобрались с монстром. Они его убили, раз все застыли в молчании. А сейчас разглядывают чудовище, все в ужасе, потому и молчат, шок обуял людей. Они все столпились, поминали память погибших солдат.

Ваня пошел вперед. Он сосредоточился на окне.

Он ступал босыми ногами по ковру осколков и ошметков, гильз и кусков полицейской формы. Он скользил на крови, удерживал равновесие, не теряя из виду окно. Его шатало. Он чувствовал пустыню во рту. Окно было как свет в конце туннеля, оно сулило спокойствие, умиротворение, спасение. Наконец-то он вознесется, он покинет этот ад и попадет на небо.

Он увидел, что творится за окном, и тут его брови сошлись, а лоб покрылся морщинами, несмотря на боль, произведенную этим движением. В голове раздался звук колокольчика, будто кто-то вошел в магазин.

Люди носились, люди суетились.

Ваня видел толпы, направленные в окна прожекторы. Он прикрыл рукой глаза, растопырил пальцы, зажмурился.

Там была сотня или две сотни людей. Люди в форме, с автоматами, десятки машин с мигалками. Эти люди никак не могли молчать. Как такая толпа могла договориться? Даже на похоронах людей не заткнешь, а уж в такой толпе и подавно.

Он увидел, как один человек в форме говорит в мегафон. Кто-то отодвигал толпы зевак, желающих поглазеть на бойню в квартире номер пять. Даже если бы кто-то вынес табличку, как в телешоу, с надписью «а сейчас – молчание!», все равно кто-нибудь из них бы сказал что-то типа «освободите Ваню», или «мы голосовали за другого президента», или «наш мэр – вор». Или та баба сверху наверняка бы заорала во всю глотку: «Они грабители! И разбудили моего ребенка! Убейте их!»

Он их не слышал.

Он вспомнил, что, выбираясь из-под завала, он не слышал, как падали ошметки двери. Он не слышал, как он ступал по заваленному мусором полу. Он не слышал ничего, даже своего дыхания. Он оглох.

Ну и хрен с ним, оглох и оглох. Осталось-то всего два шага, и он на свободе. Зато он жив. Тварь его не сожрала. Она убралась, она вылезла и…

Вылезла? Разве? А разве это было не во сне? А в реальности разве она прошла бы мимо этой толпы? Они бы отпустили ее прогуляться? На обеденный перерыв?

Внезапная дрожь пробрала Ваню. И он замер.

Осталось два шага до окна.

Полицейские заметили его. Один поднял руку. Он что-то крикнул своим коллегам. Что-нибудь типа: «Не стреляйте, это какой-то пацан».

Но у кого-нибудь сейчас сдадут нервы, и дрогнет рука, и он меня сейчас случайно застрелит, подумал Ваня, а вдруг они не видели той твари и думают, что это я все устроил?

Ваня поднял руки.

Толпа зашевелилась. Люди махали руками, как на футболе, когда игрок выводил мяч к воротам противника. Они прыгали, что-то орали. И полицейские тоже.

Сумасшедшие.

Ваня сделал еще один шаг, держа руки поднятыми.

Из окна дул ветер. Тянуло холодом. Ваня был мокрым от пота и почувствовал, как тело покрывается ледяной коркой. Но ему нравился свежий воздух. Он провел столько часов в пыльной и душной квартире, что готов был заработать даже воспаление легких, лишь бы не возвращаться обратно.

Но, несмотря на открытое окно, Ваня ощутил накатившую волну вони. Едкой вони, будто кто-то открыл герметичную комнату, в которой шла дегустация бургеров несколько часов подряд, и толстяки обжирались там и пердели, обжирались и пердели. Воняло гнилыми отбросами. Воняло, как от той…

Она сзади, вдруг пронеслось у Вани в голове. Глаза его расширились.

Люди поэтому и встрепенулись, они подсказывали ему. А он не понял. Он оглох и, похоже, стряс свои мозги. Он даже не подумал, что тварь к нему может подкрасться сзади.

Он рванулся вперед.

Он успеет, если не будет оглядываться, чтобы убедиться, что она не гонится за ним. Окно в метре от тебя. Протяни руку, сделай шаг, и ты на свободе.

Ваня потянулся вперед. Он видел, как толпа бушевала. Женщины хватились за лицо. Прямо как в кино. Мужики трясли кулаками. Полицейские подняли автоматы.

Ваня прыгнул, схватился за оконную раму, порезал руки, почувствовал, как кровь потекла из ран, но боли не было.

И тут кто-то схватил его за ногу. Нога стала шлангом, по которой пустили кипяток. Этот жар разливался от его пятки, он быстро достиг всех конечностей и головы. Он ворвался в мозг, и Ваня увидел.

Он увидел маму, которая застукала его зимой шедшим из школы без шапки. Она отругала его. Спросила, хочет ли он остаться безмозглым на всю жизнь. Или, может, он хочет облысеть и быть таким же, как Леня, сын ее подруги, который был лысым уже в двадцать лет?

Он увидел отца, который сажал Ваню на колени в старом «москвиче» и разрешал ему рулить, когда ему не было и десяти лет. Они ехали очень медленно, за городом, по проселочной дороге, и Ваня визжал от радости. А потом они заехали на какую-то площадку, отец сказал повернуть направо, а Ваня повернул налево, и они чуть не съехали в болото. Отец вовремя успел вдавить педаль тормоза.

Ваня увидел младшего брата Тошика, который разбил окно мячом и так перепугался, что ему достанется от родителей, что Ваня взял вину на себя. Тошик потом с такой благодарностью смотрел на него. Ваня навсегда запомнил глаза брата в тот момент. Он был хороший малый. А вот Ваня был сорванцом. Ваня не хотел, чтобы родители ругали Тошика. Ведь у всех бывают в жизни такие ситуации, когда из-за случайности ты попадаешь в переплет. Как сейчас попал Ваня. Были тут люди, кто пытался выгородить его, как он младшего, но у них ничего не вышло.

Он увидел лицо Жени. Она улыбалась ему. И смеялась. Он вспомнил, как они катались на колесе обозрения. Ваня там был впервые. Он вжимался в ручку кабинки, дрожал, но не подавал виду. А когда Женя схватилась за ту же ручку и стала раскачивать кабинку, крича: «А-а-а, мы падаем», – его шары чуть не выпали из глазниц. Она долго над ним смеялась. Он влюбился в нее по уши. Она была смелая, она была отчаянная и веселая. И он любил бы ее до конца жизни.

И тут Ваня увидел ее по-настоящему. Женя стояла в толпе. Она не двигалась, спокойно смотрела на него.

Все замерло. Ваня застыл, держась за окно, что-то было сзади, держа его за ногу. Нога была поднята, как в комичной сцене. Толпа не двигалась, снег остановился, все превратилось в фотообои.

А Женя двигалась. Она вышла из толпы и направилась к нему, подошла к дому, не обращая внимания на застывших полицейских, поднялась по лестнице и оказалась прямо перед Ваней.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – сказал он, – я хотел тебе позвонить сразу после работы, но у меня телефон сломался.

– А я уж было подумала…

– Нет, нет. Просто тут такая ситуация.

– Да, уже вижу, – сказала она.

Женя бросила взгляд Ване за спину.

Он не мог сделать того же. Он мог смотреть только вперед, только на нее. Да он и не хотел отводить взгляда. Ему нравилось смотреть на нее, и он хотел насмотреться, пока был еще жив.

– Ты знаешь, что это? – спросил он.

– Ну-у-у… примерно, – ответила она.

– Знаешь, откуда оно взялось?

– Оно когда-то было женщиной.

– Это… это человек? – удивился он.

– Хм… вряд ли это можно назвать человеком. Скорее, это… как… ну вот сыр можно назвать молоком? Нет. Тем не менее он появился из молока. Просто его изменили бактерии. Тут так же. Эта женщина больна. И эта болезнь изменила не только ее тело, она изменила и ее сознание. Она пустила в ней корни так глубоко, что она уже и не знает, кем она была когда-то. Она уже совсем другое существо.

– И что же это за существо?

– Оно немного напоминает гусеницу. Жирную лысую гусеницу. Большая и мерзкая. У нее много ртов, а тело ее напоминает какую-то массу, из которой лепят оладьи. Не знаю, как еще объяснить. Есть в ней что-то от человека. Например, эти конечности, которые сохранили подобие формы руки. Но они такие уродливые, что… что, если не знать, откуда появилась эта тварь, даже и не отождествишь ее с человеком.

– Понятно. Ниче не понятно, – сказал он.

– Оно мерзкое, вот что точно.

– Хорошо, что я ее не видел и не вижу.

– Правильно. Не смотри на нее. Не нужно. Лучше будет, если не будешь смотреть.

– Но… Откуда же оно взялось?

– Ну… я точно не знаю. Я знаю лишь немного. Слухи. Сам понимаешь, как это бывает. Один шепнет, другой переврет. Испорченный телефон.

– Ну все равно, хоть что-то. Я-то вообще не при делах, – сказал он. – Может поделишься?

– Ты точно уверен?

– На самом деле часть меня говорит, что я не должен знать. Потому что… ну, ты, наверное, понимаешь. Лучше покинуть этот мир со спокойной душой, иногда лучше не знать, почему ты умер. Умер, и все. Так проще. Но с другой стороны… Наверняка я не буду после смерти знать о причине смерти. Хочется все-таки напоследок утолить жажду любопытства. Знаешь, я ведь всегда был любопытен. Мама иногда говорила мне, что я сую нос в чужие дела очень часто. В детстве я пару раз подглядывал за родителями, прятался в шкафу, как сегодня, сидел и смотрел в щелку, слушал, что они говорили.

– И что, услышал что-то интересное?

– Нет, не особо, потому что я начинал тихонько хихикать, мне было девять, и они меня тут же находили.

– Ясно. Ну, если хочешь утолить свое любопытство, то я, наверное, не помогу тебе в этом. А лишь подолью масла в огонь.

– Попробуй.

– Я слышала только, что это… оно было женщиной. Она и ее муж, который сидел с тобой в шкафу…

– Я так и думал, что он ее муж.

– Нет, ты думал, что она – инопланетянин, а он ее выращивает, как какую-то морковку, как фермер. Вот что ты думал.

– Ладно, ладно. Но я слышал, как он называет ее по имени.

– Именно так и обращается муж к своей жене, по имени. Они вроде бы были профессорами, спелеологами, писали книгу даже. В прошлом месяце они исследовали одну из пещер где-то на севере. В таких миссиях ученые подолгу не поднимаются на поверхность, они живут прямо там, скрытые от солнечного света, под землей, как кроты. В какой-то момент эта женщина пропала. Ее искали два дня. А потом нашли. И… это все, что я знаю.

– Это не очень много, – сказал Ваня.

– Типа того, – сказала Женя.

– То есть она изменилась, после того как провела несколько дней в подземелье одна?

– Не совсем. Она изменилась позже. Много позже. Но думаю, что именно пещера стала причиной изменений.

– Может, она наткнулась на что-то? Там, в подземелье.

Женя пожала плечами.

– Как в той книге, – сказал Ваня, – нашла некое древнее существо из другого мира, которое овладело ее телом и душой.

– Иногда сказки становятся реальностью, – произнесла Женя.

– А мужик, значит, вместо того чтобы ее пристрелить, ее откармливал, – сказал Ваня.

– Может, он ее любил и надеялся как-то вернуть?

– Сдал бы ее в зоопарк, они наверняка бы смогли ей подыскать подходящую клетку.

– Сдал бы, да не сдал, – сказала Женя с железной ноткой в голосе, будто переживала за это существо.

– Хм. А может, ее укусило насекомое какое-то. Типа гусеницы, раз ты говоришь, что она похожа на гусеницу. Это как в кино. Кого-то кусают пауки, они превращаются в человеков-пауков, кого-то кусают гусеницы, те превращаются в женщин-гусениц, а кого-то кусают банкиры, и они становятся богатыми.

Женя улыбнулась.

– Вот… Не знаю даже, что дальше будет, – сказал Ваня.

– Я думаю, что все будет хорошо, – сказала Женя, – ты, главное, не бойся.

– Я так не особо боялся, – сказал Ваня, подом вздохнул и добавил: – Нет, вру я, мне очень страшно. Оно меня пугает до дрожи. Я видел, что оно сделало с остальными, и мне не хочется повторить их судьбу. Они… они все… короче, их съели. И мне ужасно не хочется быть съеденным, стать частью чего-то… чего-то очень страшного и уродливого.

– Понимаю тебя, – сказала она, – знаешь, все мы переходим из одного состояния в другое, мы ведь начали этот путь во вселенной не сразу людьми, сначала мы были звездами, потом пылью, потом еще чем-то, а потом сложились вот в то, что видим… И это еще не конец. У нас впереди еще множество превращений. Все мы часть одного единого организма – вселенной. Все мы одно и то же, часть одного целого. А наши жизни и судьбы – всего лишь разные сценарии того, как мы меняем форму. Все люди умирают, это суть вселенной, материя поглощает другую материю, присоединяет к себе, меняет форму, метаморфирует, если можно так сказать. И я думаю, что это совершенно естественно. Поэтому ты не должен этого бояться.

– Хм, – сказал Ваня, – может, и так. Но мне все равно неприятно. Думаю, если бы я встретил эту хрень в возрасте семидесяти лет, мне было бы по фигу, особенно если бы у меня болели ноги, руки, голова, если бы меня сжирал рак. Мне было бы не так обидно. Но ведь я всего-то пожил… сколько мне? Всего двадцать лет. Я даже облысеть не успел, как мне мама пророчила. И тут такое.

– Но ты не расценивай это как конец. Не думай, что ты на этом заканчиваешь свое существование. Нет. Ничего подобного.

– Но оно сожрет меня, и я умру.

– Нет, ты не умрешь. Ты просто перейдешь из одного состояния в другое. Да, может, ты и потеряешь память, но само сознание твое останется. Просто ты будешь существовать в одном мгновении, для тебя исчезнет время. Останется только настоящее. Ничего другого. Ты не будешь помнить, как ты ушел из этого мира, не будешь страдать, не будешь грустить. И у тебя появятся впереди новые возможности. Твое сознание перейдет в другую форму, может, через тысячу лет, может, через миллион. Но ты этого не заметишь, потому что у тебя не будет памяти. Для тебя вечность покажется мигом. И вполне возможно, что ты станешь началом новой вселенной, новым богом.

– Звучит прикольно, – сказал Ваня, – теперь мне уже не так страшно. Но если бы мне это сказал кто-то другой, не думаю, что я бы успокоился. Так что спасибо тебе, Женя.

Он улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, потом наклонилась к нему и поцеловала.

– Прощай, – сказала она.

– Пока, – сказал он и вздохнул.

Она сделала шаг назад, и мир снова двинулся.

Женя исчезла. Ее тут и не было.

А в следующий миг ахнула толпа. Полицейские вскинули оружие. Но никто не стрелял. Они опасались попасть в парня.

Снежинки падали с неба, словно пузырьки в сиропе, только наоборот, сверху вниз.

Ваня тонул как положено, вглубь, только глубь эта была не внизу, по всем правилам, а сзади. Она была в той комнате, где обитало чудовище из пещерных глубин неисследованного подземелья Крайнего Севера. Он уплывал от окна. Но одна его рука по-прежнему держала оконную раму, и он повис на ней. Капли крови медленно сползали по его руке, стекали на подоконник. Он не чувствовал боли. Чувствовал только жар по всему телу.

Звуки остального мира все еще не вернулись. Это даже хорошо. Хорошо, что он не слышит сопения и свиста существа.

Он почувствовал, как что-то резко изменилось в его теле. Одна нога – она перестала быть. Он ее не чувствовал. В тот же миг жар в теле иссяк. Будто его источником была пропавшая нога. Может, она пережарилась и совсем сгорела?

Ваня грохнулся, впечатавшись лицом в стену под подоконником. Во рту появился вкус крови и какой-то крупный песок. Его нос врезался в подоконник и завалился набок. Как у того мужика, которому он сегодня врезал. Кровь хлынула и из носа. Ваня сплюнул несколько зубов и нащупал языком провалы в челюсти.

Он упал на пол, выпустил раму и почувствовал острую боль. Но не в носу, в челюсти или в руке. Была еще одна боль, намного сильнее. Она шла из ноги. Это было не тепло, это были острые разряды, иглы, миллионы муравьев, кусающих его плоть.

Он кричал, но голоса своего не слышал. Поэтому он орал, пока не сорвал связки.

Ваня перевернулся на спину. И пожалел об этом.

Он никогда до самого конца жизни не забудет того, что увидел в последнюю секунду своего пребывания в квартире номер пять по улице Лодыгина, дом шестнадцать.

Он увидел ее. Ту самую женщину, потерявшуюся в глубинах пещеры. Она ела его ногу. И он понял, почему она так громко чавкала.

А потом кто-то схватил его. Но на этот раз не монстр.

Кто-то, кто высунулся из окна. И вытащил его оттуда, истекающего кровью, орущего и с выпученными от ужаса глазами.

Сначала он подумал, что умирает. Он видел, как отдаляется от него существо. Он видел, как оно потянулось к нему лапами, отростками, щупальцами. Но они лишь скользнули по его целой ноге. Он видел, как пролетел сквозь оконную раму, как западня, в которой он провел сегодня весь день, убегает от него. Ваня подумал, что он возносится на небо. Он умер, и теперь его ждет рай или ад. Наверное, рай, потому что в жизни он никому вреда не причинил. Не считая обоссанных халатов и пары вирусов, которые он тестировал на соседях по общежитию. Он не знал, включил ли Бог в список смертных грехов айтишные шалости или пока еще не выносил даже законопроекта?

Если я возношусь, то почему я лечу вниз, а не вверх, думал Ваня. Неужели я попаду в ад?

Над ним склонились люди. Кто-то схватился за его ногу. Ваня снова беззвучно заорал. А потом стал называть всех вокруг проклятыми говнюками, потому что они приносят ему боль. Почему нельзя оставить его в покое даже после смерти? Что им от него нужно?

Но они его не слушали. Может, они тоже были глухими, как и он? Может, теперь все люди глухие?

Его куда-то понесли люди в белых халатах. Перед ним появилась белая крыша автомобиля. Он оказался в машине скорой помощи.

Они так торопятся, будто бы я живой, подумал Ваня, а ведь я и правда… живой?!

Один из санитаров достал шприц, наполнил чем-то из пузырька и воткнул Ване в руку.

А вот теперь я отъезжаю, подумал Ваня и снова отправился в забытье. На этот раз в цветное и пузырящееся.

***

Оставь мне поесть и уходи! Ты слышал меня? Убирайся вон…

Что у нее с рукой? На нее кто-то напал?

Кто-то откусил ей палец…

Он скормил ей собственную дочь…

Маша! Ты в порядке, Маша? Ты слышишь меня?

Я… хочу… домой…

Последний голос был его собственный.

Он открыл глаза и ослеп. Ослеп от девственно чистого потолка. А потом к нему обратился человек в белом халате и маске:

– Как себя чувствуешь?

– Не очень, – ответил он.

И снова провалился в цветной сон.

***

Он ворвался домой как вихрь.

Хозяйка дала ему запасные ключи, окинув его таким взглядом, что он чуть не воспламенился. Он сообщил ей, что провел эти три недели в больнице, у него было тяжелое состояние, он был в коме. Конечно, это вранье. Но ей знать о том, что его держали взаперти (боялись, что он разнесет инфекцию), было не обязательно. И не потому, что так сказал полковник, а потому, что хозяйка закрыла бы перед Ваней дверь. Но ему нужно было попасть в свою квартиру. Там у него остались кое-какие вещи. Если она их не выкинула.

Но Марь Петровна не выкинула. Она ждала, звонила ему периодически, чтобы напомнить о просрочке, но натыкалась на автоответчик оператора.

– У меня чуть не лопнуло терпение, – сказала она, – ты мог бы и позвонить.

– Я бы и позвонил, – сказал Ваня, задыхаясь после бега, – но там, в коме, сотовый не ловит.

Он обещал занести деньги сегодня же. Взял ключ и убежал.

Он надеялся, что его дома не поджидают парни в масках с автоматами. Никого не было. Но наверняка они уже ехали.

Он схватил сумку, достал старый смартфон из шкафа, взял паспорт, чтобы купить сим-карту, студенческий, взял кое-какие сбережения, отложенные на поездку в горы, оставил половину на столе для хозяйки, смыл траву в унитаз. Подумал о Жене.

Накрылся отпуск. Да и бронь уже пропала.

Ваня переоделся. Скинул старую фуфайку, украденную в подсобке, снял больничные штаны, в которых он чуть не отморозил яйца. И как ему только удалось добраться до дома? Чудом!

А теперь уматывай отсюда.

Он мечтал еще раз увидеть Женю, мечтал увидеть родителей, братьев. Он мечтал увидеть их всех перед тем, как сделает это.

Ему казалось, что прошел уже миллион лет после того, как он вошел в квартиру номер пять.

Из палаты его никуда не выпускали, а время там тянулось, как резина на огне. И к нему никого не пускали. Хотя он был в порядке… Правда, не совсем в порядке.

Ваня думал, можно ли сказать, что человек в порядке, если у него отросла откушенная нога?

Он посмотрел на нее. Уродливая, какая-то кривая, наполненная чем-то, каким-то маслом. Он прихрамывал, когда опирался на нее, и думал – наверняка в ней нет костей. Он ее прощупывал. И она была упругая, будто надутая. Мерзкая лысая нога.

Ваня знал, что это означает. Голос во снах подсказал.

Кто-то откусил ей палец.

Они нашли Машу после двухдневных поисков, нашли на нижнем уровне пещеры, о котором они даже не знали, потому что вход туда оказался через потолок, если так можно сказать о пещере. Она была жива, она бродила в полной темноте, и она истекала кровью. На ее руке красовалась ужасная рана. Указательного пальца не было. Она сказала, что где-то зацепилась и оторвала его. Это как же надо было торопиться, чтоб прижать где-то палец и оторвать. Но после обследования они пришли к выводу, что кто-то откусил его. Они нашли следы зубов.

Ваня точно этого не знал, но что он знал наверняка, что ему откусила ногу та гусеница. Да, он был в состоянии шока, и у него были галлюцинации, он видел Женю, хотя ее там не было. И он мог увидеть все, что угодно, хоть святого Иосифа. Ему могло показаться, что ногу его сожрала та тварь. И первые дни в палате он провел в обколотом состоянии, в наркотическом угаре, и он мог верить в то, что его нога была откушена. Но если так, то почему тогда она такая мерзкая? Почему она похожа на ту гусеницу? Она была из того же материала.

Тесто для оладушек.

Ваня слышал, как что-то обращается к нему на незнакомом языке. Что-то барахталось в его мозгу, что-то выло и мычало. И он боялся того, что начнет понимать этот странный голос.

Он выбежал из дома. Одетый по погоде, с кое-какими вещами.

Он думал о том тоннеле, что находился в шестидесяти километрах от города. Туда можно было доехать на электричке. Он не помнил названия, но для того, чтобы найти дорогу, ему понадобятся всего лишь паспорт, сим-карта и Интернет. Ничего больше. Он как раз шел в салон сотовой связи и думал – как только эти придурки не догадались вынести его хату? Забрать его вещи и документы?

И сам себе отвечал – ведь он не сказал им, где он жил. Он наврал, что ничего не помнит, ни адреса хозяйки, ни где он живет, ни где учится. Наверняка люди в форме допрашивали его родителей. Но и они не знали, где он снимает квартиру.

Вот так-то, гады, получите.

Хозяйке он платил наличкой, переехал он к ней месяца два назад и даже в университетской анкете указал адрес предыдущей квартиры, откуда съехал из-за тараканов и пауков. Не было следов, которые привели бы людей в халатах к этой женщине, что сдала ему однокомнатную квартиру на Комсомольской. Никто о ней не знал! Ни дядя Паша, ни его тети, ни друзья. Он даже Интернет не успел в квартиру провести, все пользовался модемом на телефоне.

Они бы нашли Марь Петровну, для них это не было какой-то сверхпроблемой, но они не особо торопились, пока Ваня был у них в руках. Когда он лежал в той палате (еще одна клетка), он косил под немощного и больного, хотя больным он себя действительно чувствовал.

Слух его не восстановился до конца. Одно ухо не слышало.

Смешно: ноги, значит, у него отрастают, а какое-то ухо отключилось. Вся навигационная служба съехала. Локатор опустел. Но ненадолго. Вскоре ухо стало улавливать другие сигналы. Из далекого далека. Из пещерных глубин, из недр Земли.

Ваня получил сим-карту и направлялся в туннель. Он не думал о том, зачем ему туда, он просто шел. Но в какой-то момент остановился.

Ты понимаешь, зачем ты едешь туда?

Да, там мне будет хорошо.

Но почему тебе там будет хорошо?

Там тишина и покой. Там нет военных. Там нет врачей. Там нет никого. Кроме туристов. И там темно. И там можно спрятаться.

Он схватился за голову.

Я превращаюсь в это!

Ваня думал о родителях. Что бы сказали они, если бы он им признался, что хочет спрятаться в тоннеле и пожирать туристов, блуждающих в темноте? Вырасти в огромную гусеницу, сожрать как можно больше, а потом… а что потом? Неужели он как-то скроет свое пребывание там? Или, может, он пророет ход под землю? Но разве это жизнь? Он что, хочет быть таким?

Да. Я хочу.

Но и в то же время он понимал, что это плохое желание. И он молил о том, чтобы понимание это осталось при нем, пока он еще не сделал того, что нужно было сделать.

Он развернулся и побежал. В противоположном направлении.

Было холодно. Был конец февраля. Мороз, метель. Но ему было плевать. Здоровье уже ему не пригодится никогда.

Но сначала надо было позвонить маме. И что он ей скажет? Ну, только не то, что собирался сделать. Он расскажет ей о том, что видел? Нет, маме точно не расскажет. Но он отправит подробное сообщение в «Телеграм» старшему брату, опишет все в мельчайших подробностях, сделает фото распухшей отросшей ноги. А с родителями он просто попрощается, он ничего им не расскажет из того, что пережил. Он просто хочет услышать их голоса. И неважно, о чем они будут говорить. Он ничего им не скажет, потому что, скорее всего, их будут прослушивать. И они не должны знать ничего, за что их можно упрятать в такую же клетку, из которой он сегодня сбежал, сломав санитару ногу, просочившись между прутьев решетки в туалете (Ваня все же думал, что они просто были предназначены для кого-то более крупного, чем приписывал себе какую-то невероятную пластичность), перепрыгнув через ограждение с колючей проволокой. Белая рубашка осталась там же, на ограждении, вся в пятнах крови. Ваня же разжился новой грязной фуфайкой в ближайшем частном доме, где жил какой-то дед, перепуганный его внезапным появлением.

Побег был обусловлен удачей, а не сноровкой Вани. Ему повезло. На следующей неделе готовилась его отправка в более подготовленный госпиталь. Оттуда бы он точно не смылся. Он был бы там под строжайшим наблюдением. Так что Ваня, как только узнал об этом, так сразу и встал на лыжи.

Он вставил новую сим-карту в смартфон, включил. Заряд был на пяти процентах. На пару звонков хватит.

Он синхронизировал контакты с аккаунтом Google и нашел мамин номер.

А потом подумал – а что с Боряном? Ведь он тоже видел существо. Ведь он кричал наверняка не просто потому, что ему было скучно. Значит, возможно, и Борян сейчас сидит в каком-нибудь душном помещении, и его обрабатывают люди в форме. Доносят до него ответственность перед родиной, перед страной, перед соотечественниками, заставляют забыть то, что он увидел в той квартире, доказывают ему, что все это не более чем просто массовые галлюцинации.

Ваня набрал мамин номер.

Ответил ему совершенно незнакомый голос.

***

– Да че ты несешь, Петрович? – сказал Гущин.

– Я тебе отвечаю, гадом буду.

– Ага. Так я и поверил, что какой-то псих полез сам в печь.

– Мося тоже видел. Можешь у него спросить.

– И спрошу.

Они хлопнули еще по сто грамм.

– Ну, если ты не трепло, – сказал Гущин, – то парень, наверное, из-за бабы какой-то… некоторые в петлю, а он… в печь. Слабо верится. Смерть-то не быстрая, да и больно.

– Да вот тебе крест, – сказал Петр и перекрестился.

– Ладно, ты уж крестами-то не разбрасывайся! И слова с тебя достаточно будет, – сказал Гущин. – А вообще наркоман это был какой-то.

– Может, и наркоман, – сказал Петр.

– Ну, и че дальше-то было? Ну, прыгнул он в печь? И?

– Ну что, что… Я же не дурак, я его и схватил, пока он головой туда не нырнул. Если бы нырнул, то все, без головы бы остался. Мамка бы не узнала. Держу его, ору Мосе, чтобы веревку нес, связали бы его. А Мося стоит на меня смотрит, как дурной. Видно, опешил. Оно и понятно, молодой еще. Ни черта не видел в жизни.

– А ты, стало быть, видел? – спросил Гущин.

– Я видел. Всякое видел. Когда служил, навидался самоубийц. Один повесился прямо у нас в роте, другой вены вскрыл. А у бабы моей батя на тракторе разбился. Представляешь, на тракторе. На трассе. Пьяный был, въехал в столб с электрическими проводами…

– Я помню, помню, ты рассказывал, а с этим-то парнем что было?

– А-а-а, парень, – задумался Петр, вспоминая. – Ну, он начал вырываться, орал, как носорог. А Мося стоял на месте и смотрел. Ну, я парню по башке-то двинул, чтобы он меньше орал, а тот укусил меня. Прикинь, взял и выдрал у меня на руке кусок. Вот, смотри, – он закатал рукав грязной рубашки, показал белую повязку, – вчера только баба моя перевязала заново. А то все кровью пропиталось. Немного опухла, видишь?

– Вижу. Не немного, а сильно опухла, – сказал Гущин.

– Врач сказал, что после антибиотиков пройдет, – отмахнулся Петр.

– А ты пьешь их?

– Да, приходится. Баба заставляет.

– Петрович, а ты не очень умный, ведь с водкой-то антибиотики работать не будут.

– Так я потому и пью ее, водочка-то лучше лечит.

– И то верно, – сказал Гущин и поднял бутылку.

Они ударили стаканами.

– Ну и вот, – продолжил Петр, – схватил я этого парня, значит, он руку-то мне прокусил, а я его повалил на землю, придавил собой.

– У-у-у, такой придавит – все кишки вылезут.

– Ну да, я поэтому и сел сверху. Сто кэгэ, и все, ты никто. А он был худоват. Правда, одна нога была у него такая толстая, здоровая. Знаешь, как у этих… бабенки старые бывают с отекшими ногами.

– Слоновья болезнь.

– Ну да, у нас в деревне была одна такая, жила напротив. Померла быстро. Короче, парня я придавил, держу, Мосе ору, чтобы ментов вызвал. И тот вроде сообразил. Но сначала я попросил веревку, связал этого придурочного. Связал и посадил в угол. А он орет на меня, чтобы я его отпустил. Ну точно наркоман. Кричит, что ему нужно сгореть, что иначе он всех нас сожрет. Представляешь, реально черти в голове живут.

Потом приехали менты. И увезли его. Вот, собственно, и вся история. Ладно, начальника не было там. Он бы таких вкатал нам. Правда, он сам виноват, я сколько раз ему говорил, что у нас тут печь для уничтожения отходов, в которой дом спалить можно, что надо бы нам ограждение какое-то от базы, а то тут и машины ездят, и люди ходят, как-то ненормально, что ли, это. Любой вот так разбежится, и пока я повернусь за очередной коробкой, он и прыгнет прямо в огонь. Повезло с этим парнем, что я успел его перехватить. Повезло.

– Да уж, повезло пацану, и правда. Ну, если ты не врешь, тогда за тебя, Петрович, за спасителя. Ты настоящий герой, – сказал Гущин.

– Да ладно, – сказал Петр, улыбнувшись и немного покраснев, – я же от чистого сердца.

– Да, Петя, а сердце у тебя и правда чистое. Как и душа.

02.02.2019

Уборщица

В 5:00 Беза была уже в офисе.

– Вы сегодня рано, – сказал охранник.

– Не спится чего-то, – ответила Беза.

Они немного поболтали. Того требовала традиция, уборщица и охранник в предрассветные часы всегда перекидывались двумя тремя словами. Две одинокие души в пустом тихом офисе, который скоро наполнится шумом бумаг, стуком клавиш и телефонным трезвоном.

Беза пожелала хорошего дня охраннику и направилась к лифту.

Он не знал, что она уволилась вчера вечером, поэтому пустил ее без проблем. Обычно охрану предупреждали заранее о том, что тот или иной сотрудник уволен. За одну или две недели.

Но Беза подала заявление только вчера вечером. Вошла к директору в кабинет в 17:55 и положила на стол.

– Извините, Федор Валентинович, что так внезапно, – сказала она, – мама тяжело заболела, ее положили в больницу. Придется уехать к ней в поселок и искать работу там.

Ее мать была мертва.

– Мне очень жаль, что вы уходите, вы хорошо справлялись, – сказал он и подписал заявление.

Беза была уверена, что ему не жаль. Она знала, о чем он жалел: о том, что не успел прыгнуть с парашюта в молодости, о том, что в девяносто пятом сбил маленькую девочку на машине, и о том, что не завалил в девяностые своего конкурента по кличке Пашня. Но о том, что Беза увольняется, – это вряд ли.

– Могу я получить расчет сегодня? У меня поезд через два часа. Все так внезапно произошло, – Беза смотрела жалобными глазами, – я даже не успела никого предупредить.

– Я думаю, это можно устроить, тем более сумма небольшая, – сказал он, набрал бухгалтерию, – Алла, рассчитайте, пожалуйста, нашу уборщицу. Она с сегодняшнего дня уволена.

– Спасибо, – сказала Беза.

– К сожалению, мне пора бежать, – сказал директор.

У него был прием у врача. Беза знала. Она знала о его проблемах с кишечником. Любая не слепая уборщица бы заметила. Она не имела диплома по медицине, она не знала всех болезней и уж тем более их названий, но она знала точно, что от этой болезни директор умрет. И очень скоро.

– Я бы устроил вам прощальный вечер, но, как вы и сами сказали, все так внезапно.

– Ничего, – сказала Беза, – мне все равно уже пора на поезд.

Директор даже не подумал предупредить охрану, что Беза уволилась. И конечно же, он не успел найти новую уборщицу. Беза на это и рассчитывала и не прогадала. В противном случае весь план полетел бы к чертям.

Она вошла в свою каморку на седьмом этаже. Из шкафа в углу достала несколько больших мусорных мешков, раздувшихся от содержимого. Но они были легкие. Как будто внутри них была скомканная бумага.

Беза направилась в шестой кабинет. Тут обосновались менеджеры, добытчики, современные золотоискатели. Ее интересовал большой стол в самом дальнем углу. Королевское место. Король, которого звали Славик, приносил много денег своему боссу. Поэтому ему позволяли больше, чем остальным.

Слава часто захаживал в подсобку к Безе. Залетал с недовольным видом и говорил, что у него неудобный стол (хотя о таком столе мечтали многие сотрудники), что работодатель о нем не заботится, что он опять СЛУЧАЙНО (тут он повышал голос) пролил чай. Беза брала тряпку и шла убирать свинарник.

Пока она вытирала стол, Славик стоял рядом и указывал, где еще пятно, которое она пропустила. Потом он тыкал ее носом в клавиатуру, залитую чаем. Он заставлял ее чистить каждую клавишу. Когда она заканчивала, то видела на его лице довольную улыбочку, от которой воняло.

Как от его следов на туалетной бумаге. И от его гнойных брызг на зеркале в туалете.

Беза знала, что Славик – вор. Он заключал сделки с клиентами от подставной фирмы. Но никто бы не заподозрил его, потому что покупателей у него было хоть отбавляй. И почему они к нему липли?

Но Славик тоже знал кое-что про Безу.

Однажды он зашел в туалет и застал ее за одним занятием. Беза повесила на дверь табличку, что идет уборка, но этот наглец все равно вошел.

Беза не ожидала, что кто-то может проигнорировать ее предупреждение, и не заперла дверь. Она открутила плафон и доставала оттуда сухих мух и мошек, накопившихся за лето. Беза кидала их в рот и с удовольствием ела.

Вошел Слава и увидел ее трапезу. Он не отвернулся. И не сделал вид, что не заметил странность Безы. Наоборот. Он акцентировал внимание на этом.

– Зачем Вы едите мух? – он всегда говорил «Вы» с большой буквы, подчеркивая ложное уважение.

Беза так и держала плафон с дохлыми мухами в руках. Она дожевала и начала прикручивать его обратно. Оставила последних мух, чтобы съесть чуть позже.

«Надеюсь, он назло мне их не выкинет».

Слава рассказал об этом всем. Девочки из бухгалтерии не поверили. А парни-менеджеры стали с неприкрытым отвращением посматривать на Безу.

С тех пор Славик часто спрашивал ее после обеда, понравилась ли ей еда в столовой. Она знала, на что он намекал. И она приготовила для него сюрприз.

Беза достала из его шкафа пиджак, который Слава держал там для важных встреч, будь то совещание с директором или визит поставщика, который закупает стройматериалы для нового торгового центра с идиотским названием «Вышка», который собирались построить в одном из спальных районов. Это будет уютный торговый центр с аптекой, книжным и большим супермаркетом. Никаких кинотеатров и игровых автоматов. Чтобы не привлекать скопища пьяной молодежи в спальный район. Чтобы они не шумели под окнами и не гоняли наперегонки на БМВ и «субару».

Славик занимался важными делами и вел себя как золотая писька.

Беза достала три мешка добра, собранного за несколько месяцев.

«Интересно, а есть ли где-то музей говна? – подумала Беза. – Сегодня я сделаю для него отличные экспонаты».

Беза надела перчатки, положила пиджак на стол Славика, застегнула его на все пуговки и стала набивать пиджак грязными комками бумаги со следами Славика.

Дело шло. Пиджак полнел. Постепенно становился человеком. Ничуть не хуже любого менеджера, полного говна и дешевой бумаги.

Через пять минут говноменеджер был готов.

Беза усадила его на кресло Славика, придала позу работающего человека и придвинула ближе к столу, чтобы менеджер не упал.

Она достала из шкафа Славика шляпу. Очень элегантная. В день, когда он впервые появился на работе в этой шляпе, он посетил туалет около десяти раз и просидел там добрую половину дня. Видимо, специально старался, чтобы у Безы было побольше материала для экспонатов музея. Она учуяла запах отравления.

Беза положила шляпу на плечи менеджера, и получился ничего такой человек. Даже похож на живого.

Она высыпала остатки добра во все шкафчики тумбы, положила несколько бумажек в папки для бумаг (как и должно быть), обвесила ими монитор. Положила под клавиатуру.

И конечно, она не забыла про его туфли от Армани. Эти туфли особенные. Они появлялись, когда на обучение приезжали молоденькие девушки-менеджеры из других офисов. Они занимались в маленьком актовом зале, и от них всегда было столько дерьма, вони и переведенной бумаги. Беза сходила с ума от такого обилия болезней, крови, бактерий, испорченной непереваренной пищи, прилипших к корзинам прокладок и тампонов. Эти девушки всегда взбирались на унитаз орлом, опасаясь подхватить друг от друга инфекцию. Никто из них не прикасался голым задом к седлу унитаза. И одна из этих орлиц дважды обгадила толчок, пустив струю мимо дырки. Беза убрала. Она всегда убирала.

Славик надевал модные туфли, чтобы привлекать самок. Иногда получалось склеить сразу двух. Он как бы невзначай показывал золотые часы и ключи от «мерседеса», и у Безы прибавлялось работы – приходилось вытирать пол от девчачьих луж.

Беза насовала бумагу и в эти туфли. Чтобы они не сели и не промялись, как мокрый хлеб.

Она поставила их обратно под стол. Вот теперь этим туфлям придали настоящий шарм и аромат. Теперь у Славика поклонниц не отбить. Даже веслом.

Вся бумага была использована.

– Ох, ну и любишь же ты посрать, – сказала Беза, смотря на то, что из подтирашек Славика вышел целый полноценный человек.

– Он высрал человека, – сказала она и засмеялась, – близнеца, такого же говенного менеджера, как и он сам.

Она пошла за следующими пакетами.

Следующей в очереди на обслуживание стояла секретарша директора – блондинка Катя с большими сиськами и улыбкой, которая работала отдельно от глаз. Когда губы растягивались, глаза оставались холодными, как унитаз в подвальном туалете.

Катя со Славиком часто обсуждали Безу. Почему-то секретарша сразу невзлюбила уборщицу и постоянно отрывалась на ней. Заставляла мыть самые неожиданные места. Кресло директора, когда тот только на минуту отрывал задницу, чтобы дойти до туалета. Окна снаружи, хотя для этого существуют специальные службы, которые моют высотки. Столешницы с обратной стороны. Беза часто находила там козявки. У одного из менеджеров была целая коллекция – красные, зеленые, большие, маленькие, размазанные или просто приклеенные. Еще один музей. Микробы, наверное, часто посещают его по выходным с детьми.

«Папа, папа, посмотри, вот это козявище!»

«Да, сынок, люди – великие творцы, а козявки – произведения искусства. Но ты еще не видел их говно! Вот где голова идет кругом от величия»

Беза смеялась от подобных эпизодов, возникающих у нее в голове.

Уборщица знала, что Катя готовит конверты для корреспонденции заранее. Они аккуратным веером лежали не ее столе. Все подписанные.

Беза открыла ежедневник Кати. Она хотела захлопать в ладоши. Какой же приятный сегодня день.

Она взяла ножницы и стала вырезать буквы из ежедневника.

Беза нашла «дор». А вот и «пи». Их было не счесть. Катя часто заказывала директору пиццу с сыром дор блю.

Следующее слово пришлось вырезать почти по буквам. Она с трудом нашла «ш» и «х», а вот «л» «ю» и «а» было полно. Но она справилась с задачей.

Удивительно, как редко встречаются в ежедневниках «шлюхи» и как часто – «пидоры».

Беза смеялась и клеила на бумагу нужные слова. Когда закончила – положила в конверты. Также она добавила Катины отпечатки на бумаге, собранной в женском туалете.

У каждого человека возникнет резонный вопрос – но как Беза различает, какая использованная бумажка касалась задницы Кати, а какая – Аллы из бухгалтерии? Какие бумажки Славика, а какие Леши и Гоши – других менеджеров?

Все очень просто.

А, нет, не просто.

В детском саду Безу называли Артурчик, и, что странно, ей нравилось. Дети думали, что она мальчик. Прозвище Беза прилипло к ней в школе, а детские годы были годами Артурчика – девочки с грязными одежками и порванными штанами. Она дружила только с парнями. Девочки же думали, что Артурчик – мальчик, поэтому и не водились с ней.

Папа-просторабочий редко приходил трезвым домой. Деньги он приносил еще реже, еду – почти никогда. Жили впроголодь.

Но ее мама была интересной женщиной. Сейчас Беза осознавала, что она была спятившей. Но в детстве ей казалось, что мать – великая выдумщица, которая пыталась все время ее развеселить. Они играли в прятки-убегайки, когда нужно было прятаться от злого дядьки Ворчуна, который сидел в ванной в сливной трубе и часто ворчал. Беза слышала булькающие звуки и верила, что это ворчит тот самый дядька.

– Он живет в трубе и ест нашу грязь, когда мы моемся, но иногда он выходит оттуда и пытается съесть нас самих, – говорила мама.

Артурчику, то есть Безе, нравилась эта игра, потому что приходилось прятаться в разных укромных местах, сидеть, волноваться и быстро перебегать из одного укрытия в другое, чтобы дядька Ворчун не нашел тебя.

Подобных развлечений у мамы в запасе было много. Они превращались в птиц и таскали блестящие предметы у соседей. Однажды мама стала кротом и пыталась закопаться в землю в лесу. Беза ей помогала. Но игра закончилась на том, что мама сбросила в яму сверток, который они тащили всю дорогу, и забросала его землей.

День, когда отец так и не появился дома, стал днем пиршества. Мама наготовила котлет, чего не было уже… Никогда. Они питались в основном кашами и гнилыми овощами, которые удавалось собрать в ящиках на свалке за рынком. Артурчик-Беза наелась до отвала.

А когда пришло время котлетам выходить и отправляться в дальнее плавание, то они заговорили с девочкой. Какашка в унитазе сказала, что она когда-то была ее отцом, пока мама не зарубила его пьяного, спящего, и не превратила в фарш. Беза долго плакала.

Мама, узнав причину дочкиной печали, сказала, что ее заставил сделать это дядька Ворчун. Он обещал, что если мама не сделает из папы еду, то он утащит Артурчика к себе в трубу ночью, пока она спит. И добавил, что если Артурчик дальше будет плакать или кому-нибудь расскажет, то он вылезет из трубы, когда она будет мыться, и засосет в дырку вместе с грязью.

Сейчас Беза понимала, что мама была сумасшедшая. Она зарубила отца и накормила ее его мясом. Но этот случай сделал ее в каком-то смысле следопытом. То, что выходило из людей, говорило с ней. Слюни, сопли, козявки, моча, сперма, пот, слезы, говно – все это говорило ей о человеке больше, чем он сам или психологические тесты.

Нет, конечно, дерьмо не открывало рта и не произносило слов, но Беза могла кинуть единственный взгляд, учуять запах и сразу сказать, что у человека за душой, о чем он думает и чем живет. Поэтому отличить бумажку со следами Славика или кого-то еще было для нее пустяком. Как вытереть пыль со стола.

Катя-секретарша трахалась не только со своим директором, но и еще и с двумя богатыми бизнесменами. И как она только все успевала? Но она зарабатывала себе на жизнь. Носила дорогие сапоги, которые прятала у себя в шкафчике под ключ, когда переодевалась в офисную сменную обувь. Она прятали их от Безы – никак не могла забыть ту историю, когда Алла из бухгалтерии нажаловалась директору на уборщицу. Но об этом позже. Если бы эти сапоги были бы сейчас тут, то Беза бы обязательно добралась до них, несмотря на замок, и наполнила их освежающими салфетками. К сожалению, они прибудут через несколько часов. Но это ничего, ведь основное Беза уже сделала – подготовила почту к отправке.

Она не скупилась и набила конверты бумагой с отпечатками Катиной задницы до отказа. Важные клиенты должны чувствовать любовь компании. Тем более что бумаги этой накопилось намного больше, чем у Славика. Семь пакетов секретарши против трех пакетов менеджера, даже с учетом пристрастия Славика к «Макдоналдсу». Ничего себе отрыв? Flawless victory.

Катя сидела на слабительном. Таким образом она берегла свою фигуру. Также она пила очень много кофе. Пыталась держать себя в тонусе. Еще бы! Ведь обслуживать трех мужиков – это ж сколько сил нужно иметь. Причем один из них, Тарас, не стеснялся приглашать друзей на закрытые мероприятия, где делился с ними своей женщиной. Она не возражала. Он дарил хорошие подарки. Кстати, та красная «киа» – подарок Тараса.

Еще Катя любила остренькое, что тоже сказывалась на количестве материала для создания экспонатов.

Беза наполнила бумагой сменные туфли Кати, все шкафчики в тумбочке, все отделения для бумаг (и снова сработала логика, не докопаешься). В шкафу Беза нашла блузку. Забила ее до отказа и усадила за стол. Секретарь получился не очень. Слишком бугристый.

Беза засунула бумагу в кофеварку, в чайник, в сахарницу.

Катя готовила для директора вкуснейший кофе. Этот сорт арабики привез директор из одного путешествия с семьей в Колумбию. Сотрудники пили свой кофе. Понятное дело, кроме Славика. Ему можно было пить кофе директора не чаще раза в день. Но Славик договорился с Катей о трех чашках. Умел он договариваться, за это и получал приличные суммы в конверте.

Сегодня кофеек на все сто процентов будет обладать приятнейшим ароматом. Такой кофе вы не купите в Колумбии. Это уж точно.

На очереди была Алла Лицо-Подушка. Про нее Беза даже песенку сочинила и напевала ее, когда убирала корзину, наполненную до отказа платками с пятнами крови.

Я – Лицо-Подушка, Жирная лягушка, Свинку я заставлю нюхать Мою прокуренную манду.

У Аллы был рак. Не нужно было обладать сверхъестественными способностями, чтобы это понять. Достаточно было взглянуть на платок, после того как она в него покашляет. Но вот сама Алла будто не замечала кровь. Она бросала платок в урну, улыбалась монитору и тыкала пальцами-сосисками в клавиатуру.

Беза часто слушала жалобные вопли из ее корзины для бумаг. Кровь кричала, звала на помощь. Беза не могла помочь. Да она и не хотела. Лицо-Подушка ей не нравилась. Она много курила: в туалете, в курилке, иногда, когда оставалась после работы, чтобы сдать отчеты, курила прямо в кабинете. И Безе приходилось убирать за ней вонючие бычки и проветривать офис.

А еще Лицо-Подушка никогда не здоровалась с ней. Будто верила: если поздороваешься с уборщицей, то до конца дней будешь мыть сортиры. На самом деле она не здоровалась из-за того эпизода в прошлом.

В один прекрасный солнечный день Алла Лицо-Подушка вбежала в кабинет директора. Лицо ее раскраснелось.

– Федор Валентинович, эта ваша уборщица украла у меня из тумбочки сертификат, который вы мне подарили на день рождения!

Речь шла о сертификате в магазин косметики. Он пролежал забытый в тумбочке полгода, и, по мнению бухгалтерши, уборщица все это время смотрела на него и решалась на черное дело.

Лицо-Подушка пришла утром на работу пораньше, чтобы подготовить документы к аудиту, и заметила, что уборщица «трется» у ее стола. Алла ничего у нее не спросила, дождалась, когда Беза уйдет, проверила шкафчик и обнаружила пропажу. Она сразу пошла к директору.

Они собрали отряд справедливости: Славик, Катя, Лицо-Подушка и директор во главе банды.

Безу вызвали на ковер.

– Я ничего такого не брала, – сказала Беза, – я никогда не пользовалась косметикой. Я даже и не умею, если честно.

– Что же ты тогда у моего стола сегодня утром делала?

– Вытирала пыль, выбрасывала мусор из корзины, как и каждое утро.

– Врешь! – кричала Лицо-Подушка.

– По глазам видно, что врет, – сказала Катя, эксперт в области распознавания лжи по сетчатке.

– Давайте просто проверим ее карманы, – предложил Славик.

– Я не вру, – сказала Беза.

– Ты хочешь сказать, что я врунья? – выпалила Лицо-Подушка.

– Нет. Я такого не говорила.

– Федор Валентинович, давайте просто отпустим ее… и наймем кого-нибудь, кто будет более честным, – предложила Катя.

– А из зарплаты вычтем стоимость сертификата. И штраф в двойном размере, – сказала Лицо-Подушка.

– Может, лучше напишем заявление в полицию? А они разберутся, – сказал Славик.

Федор Валентинович, тучный мужчина, который и одного раза не мог сходить в туалет и не оставить там следы крови и какой-то слизи, встал и сказал всем замолчать.

– Признайтесь честно, – сказал он уборщице, на глазах которой появились слезы, – вы взяли сертификат?

Лицо-Подушка закашлялась. Она подставила заранее приготовленный платок. И кровь на белой мягкой ткани начала истошно кричать:

– Она подарила этот сертификат подруге на день рождения вчера и забыла об этом!

– Я не брала, – сказала Беза, – можете меня проверить. Можете обыскать весь офис, вывернуть мои карманы. Но это сделала не я.

Они долго обсуждали этот вопрос.

В итоге все сошлись на том, что Беза все-таки виновата. Но директор дал ей шанс исправиться. Он сказал, если этот сертификат завтра каким-то чудом окажется снова у Аллы в тумбочке, то они не будут звонить в полицию.

Через час Лицо-Подушка получила эсэмэс от подруги. Та рассказала, что в магазине косметики офигенная распродажа и она набрала на этот сертификат, который ей подарила Алла, целую тележку всякого барахла, которым можно раскрасить целый торговый центр.

Алла покраснела, но ничего никому не сказала.

Беза знала об этом, но рассказать не могла. Ее бы приняли за шпионку.

Ей пришлось купить точно такой же сертификат. Потратила две своих зарплаты. Хорошо, что родители не приучили ее жить на широкую ногу, деньги она откладывала на всякий случай. Например, когда кто-нибудь тебя обвинит в воровстве и придется срочно искать кучу налички.

В честь увольнения Беза оставила для Аллы Лица-Подушки сувенир, который сделала из ее использованных тампонов. Она долго работала над подарком и вчера наконец закончила.

Беза поставила на стол бухгалтерши куклу. Ноги, руки, голова, член – все было сделано из окровавленных тампонов, которые напоминали отрубленные пальцы. Беза подписала на салфетке, которую вытащила из корзины, что это единственный парень, у которого стоит на Аллу. У куклы и правда был большой член, длинный, как рука. Впрочем, и как голова.

Был еще один персонаж, который очень интересовал Безу. Менеджер Гоша. Весельчак, каких свет не видывал. Вечно травил идиотские истории своим коллегам в курилке, рассказывал анекдоты и подкидывал кому-нибудь соль в кофе или чай. Вел себя как клоун. Очень общительный. Душа компании.

Никто не знал, что он сумасшедший.

Гоша хорошо продавал и зарабатывал для компании большие деньги. Видимо, хорошим продажником может быть даже самый конченый псих.

Гоша напоминал Безе ее маму. Не он сам, а его взгляд. Блуждающие глаза, периодическое выпадение из реальности. Иногда он не реагировал на происходящее вокруг. Объяснял это тем, что задумался. А когда возвращался, снова начинал хохотать без устали. Беза знала, что Славик рано или поздно добьется увольнения Гоши. Он уже начал копать под него. И нарыл кое-что интересное.

Гоша, хоть и был поехавшим, тоже умел зарабатывать. Он сбывал порченый или акционный товар. За его продажу начисляли больший процент в премию, чем за продажу новья. Но чтобы товар стал акционным, нужно было найти на нем дефект, задокументировать его и получить экспертное заключение главного кладовщика, который пользовался доверием самого директора. Гоша отстегивал половину премии за продажу порченого товара тому самому кладовщику.

Славик раскрыл схему. Осталось только грамотно воспользоваться этим, не загубив сам способ дополнительного заработка.

Но Славик не знал самого интересного, что послужило бы поводом к увольнению незамедлительно.

Дома Гоша превращался в совершенно другого человека.

Он оборачивался молчуном и плаксой. Гоша думал, что его подруга до сих пор живет с ним. Хотя она уже два месяца как ушла к другому. Также некоторое время он думал, что его собака все еще живая. Он исправно накладывал ей корм в миску, но та не притрагивалась к еде. И гулять не просилась. Он пристегивал к ее ошейнику поводок, но собака даже не поднималась с грязного коврика. Гоша уговаривал ее, но, видя, что Каппа не хочет гулять, бросал эту затею. Он искал по дому лужи собачьей мочи или какашки, но не находил. И он все думал – куда же она ходит в туалет?

Потом, когда собака завоняла, он стал использовать освежитель воздуха. А когда аэрозоль не помогал, он съел мертвое животное. Точнее, попытался.

Он долго пролежал в больнице с отравлением. Но в итоге его залатали, и он вернулся в строй. С новыми силами и с новыми шутками. А шуток у него в запасе было много. То нассыт мимо унитаза, то подменит моющее средство на смесь, которая превращает воду в пену, то вместо порошка подсыплет толченый карбид. Если в ведре начинали происходить чудеса, то она сразу понимала, кто в этом виноват. Ей не нужно было даже слушать чистоговнечные признания бумажек в туалете, которые наперебой трещали о том, какой у них хозяин шутник.

В конце концов у Безы лопнуло терпение.

Она подошла к его столу и обратилась к тем самым козявкам под столом, которые постоянно намазывал Гоша. Она выведала у них пароль и вошла в компьютер. Козявки подсказали, где искать то, что ей нужно. Беза редко пользовалась компьютером. Когда-то давно сосед учил ее, как пользоваться Интернетом и компьютером. Эти уроки давно забылись. Но с помощью подсказок ее маленьких друзей она смогла сделать то, что задумала. Она нашла переписку Гоши с заведующим склада.

Письма ушли адресату, и она со спокойной душой выключила компьютер.

Теперь остался последний человек. Все остальные относились к Безе как к обычной уборщице, не заслуживающей никаких издевательств или насмешек. На нее почти не обращали внимания.

Но остался директор.

Беза решила проучить его не потому, что он признал ее виновной в деле об украденном у Лица-Подушки сертификате (тут каждый мог ошибиться), а потому, что он никогда за нее не заступался. Он видел все издевательства, которые Беза терпела от сотрудников, видел, как Катя заставляет ее мыть окна снаружи и как Славик проливает кофе в коридоре, пенящиеся ведра и взрывающиеся банки в ее каморке. Он оставался глух и слеп. Его не интересовало, что его сотрудник терпит нападки от других. Его интересовала только задница Кати и ее рот.

А если вспомнить последний день рождения Безы, когда они все собрались в актовом зале, чтобы поздравить ее. Тогда она принесла им пирог с капустой и пирог с мясом. Они с такой жадностью уплетали их. А потом каждый из них высказал вялые поздравления.

Гоша подарил ей баночку «чудо-средства» и сказал, что оно прочищает даже самые стойкие засоры.

Славик сказал, что лучший подарок – это клейкая лента для мух, и вручил ей упаковку.

Катя отказалась от пирога и очень скоро покинула кабинет, не выдавив из себя ни одного доброго поздравительного слова.

А Лицо-Подушка подарила помаду, купленную в магазине косметики по Безиному сертификату. Она помнила, что Беза не пользуется косметикой.

Директор видел все это и ни слова не сказал. Он поддерживал их отношение к Безе. Она знала. Все они относились к ней как к уборщице, подтиральщице, человеку, который вылизывает за ними дерьмо. Они ставили ее ниже плинтуса. И Беза поняла, что работать тут она не хочет.

Несколько раз Беза находила в личном туалете директора Катины порванные трусы. Всегда в одном и том же месте – они лежали скомканные в корзине для туалетной бумаги. В порывах страсти Федор Валентинович срывал с секретарши белье. Так ему нравилось больше. Он мог себе это позволить. Он мог позволить покупать Кате по несколько пар трусов в день. А Беза выуживала порванное белье и собирала в маленький черный пакет.

Беза оставила директору на столе книгу и заложила говенной закладкой страницу, подчеркнула этой же закладкой абзац. Этого будет достаточно. Ну и маленького подарка его жене.

Перед уходом Беза подменила сахарозаменитель на маленькие слабительные таблетки, добавила в кулер жидкого пургена, слила запасы мыла в унитаз, очистила все мыльницы, а упаковки туалетной бумаги сбросила из окна подсобки. Окно выходило во двор позади офисного здания, и под ним как раз стоял мусорный контейнер. Часто Беза сокращала путь своей мусорной ноши именно таким образом.

Она взяла черный пакет с Катиными трусами, конверты с письмами счастья и пошла вниз. Время было 7:55. Скоро начнут приходить сонные сотрудники.

– Я до аптеки, чего-то голова разболелась, может быть, магнитные бури. А у нас, как назло, в аптечке кончился спазмалгон.

Охранник кивнул и продолжил смотреть фильм о парне с пушкой, расследующем громкое преступление.

Беза ушла. Она направилась на почту. Отправила письма, упаковала бандероль, и подписала адрес Федора Валентиновича, а в строке «кому» указала данные его жены.

После этого она отправилась домой. Чемодан был собран. Вещей у нее было немного, потому что у нее не было ни компьютера, ни телевизора, ни какого-то другого груза современного общества.

В 9:15 в офисе стоял шум и гам. Истерика, каких свет не видывал. Слезы, смех, крики ярости. Кто-то даже запустил стулом в окно.

Директор, после того как прочитал входящее письмо от Гоши, выпил сразу две таблетки темпалгина. Потом дал указание Кате решить грязные вопросы, иначе она недолго продержится на своем месте.

После он открыл Библию на том месте, где была закладка.

Его не тошнило от вида говна. Он привык разглядывать его последние полгода, пока проходил обследование. Но его тошнило от библейских нравоучений.

Он прочитал выделенный абзац.

«Человек, любящий мудрость, радует отца своего; а кто знается с блудницами, тот расточает имение».

Директор закрыл книгу и выкинул ее в мусорную корзину. Где было и без того полно.

Он закрыл глаза и вспомнил отца.

Отец был бы недоволен.

13.05.2018

Добрый дом

После того как Миша вместе с сыном Тимкой переехал в новый дом, добрый дом, жизнь наладилась.

Последние годы дела у Миши шли под гору. В компании, где он работал, его боссом стал Андрей Подлас, которого они всем отделом называли не иначе как Падла.

– Эй, гляди, Падла сегодня опаздывает.

– Куда уж там, он на работе с половины девятого. У него просто заседание.

Они все понимали, о каком заседании шла речь. Заседание одного члена, одного выступающего, творящего чудеса не языком, а другим местом.

Миша его терпеть не мог. А как только Падла получил место начальника, то с завалившимися на затылок зрачками, упершись подбородком в потолок, стал раздавать указания всем и каждому, включая уборщицу, охранников и даже служащих автомойки, находящейся на углу в квартале от офиса. И самое ужасное в этих указаниях было то, что они содержали в себе зерно лести, перезревшей, забродившей, сдобренной порцией Падловой услужливости.

– Миша, прибери тут все, ты же знаешь, Альбина Федоровна не любит, когда у тебя беспорядок.

– Гоша, позвони Агафоновой, помоги ей с переносом данных с серверов группы компаний «Стрела». Петр Сергеевич лично дал распоряжение проследить за этим.

– Женя, ты подготовил все оборудование к соревнованиям через две недели? Перепроверь еще раз, ты же знаешь, Дмитрий Викторович нам звезды даст, если мы что-нибудь забудем.

В таком ожесточенном подлизывании задов Миша участвовать не хотел. Потому что это превращалось в суть и в цель работы.

Для Падлы смыслом было не организовать сплоченную команду и не добиться успеха компании, а угодить начальству. И только в этом он видел свою миссию.

Люди уходили от него, убегали, держась за волосы, а Падла набирал на их места себе подобных подлиз.

Миша распечатал бланк заявления на увольнение и с тяжелым вздохом поставил свою подпись. Время для увольнения было не самым подходящим, но терпеть этого человека и дальше он не мог.

Но переезд в другой город сотворил чудо. Дом оказался волшебным. И как только Миша и Тимка опустили сумки на его теплый пол, то их жизнь кардинально изменилась.

В первый день они поехали в город на старом «цивике». Миша боялся, что машина в любой момент может встать в позу, как упрямый осел, поэтому он сказал Тимке, что им придется изучить расписание и маршруты местных автобусов. Старая «хонда» требовала ремонта, но она Мишу еще не подводила. Она лишь однажды заглохла, но сделала это около автомобильного сервиса, который специализировался как раз на «хондах». Ремонт обошелся в приличную сумму. Пришлось Мише продать свой «мак», чтобы не остаться без колес.

Миша проводил Тимку до класса, познакомился с классным руководителем, которой оказалась милая женщина ростом чуть ниже его подбородка, хотя Миша не считался высоким.

Тимка волновался из-за переезда. Он все время спрашивал – а что если его не примут местные дети, а что если они не будут брать его в свои игры, а что если учительница окажется злой и будет кричать на них, как учительница первого «б» в его прошлой школе.

– Этого не случится, – сказал ему Миша, – я уже со всеми тут договорился, тебе нашли самую крутую училку и самых добрых одноклассников. Все будет нормально.

Когда Тимка оказался за партой, Миша поехал на свою новую работу. И волновался он гораздо больше, чем сын. Но ему некому было пожаловаться и просить психологической поддержки.

Но они зря переживали. Потому что их первый день в жизни города N оказался лучшим в жизни Тимки и лучшим за последние тридцать лет в жизни Миши. Не считая того дня, когда родился Тимка и когда Миша встретил маму Тимки.

Они переехали сюда не вслепую – Мишу пригласили на должность IT-специалиста. Но когда он вошел в офис компании «Грин Сити Телеком», сообщил секретарю, что его ждут, она вызвала господина Воронова – директора, который проводил Мишу в свой кабинет и сообщил, что они решили ему предложить место начальника отдела, Миша чуть не упал с кресла.

– Но вы до этого предлагали мне место рядового сотрудника? – спросил Миша.

Он думал, что это ошибка.

– Предыдущий начальник уволился вчера, – сказал господин Воронов. – Все произошло неожиданно. И для меня, и для него. Брать на эту должность парней, которые работают сейчас у нас в IT-отделе, я не буду – они еще молоды для этого. Это раз. И второе. Они сейчас находятся в зоне комфорта, и выход из этой зоны послужит хорошим стимулом. Они привыкли друг к другу, расслабились, ходят на работу, как в компьютерный клуб. А вы из новой среды, незнакомый, они наверняка прижмут свои хвосты. Тем более, у вас такой опыт, ведь вы работали ведущим специалистом, и закупками занимались, и виртуализацию знаете, и проекты вели. Это ваше место.

– Но в техническом плане мне есть чему поучиться, и я не знаком с вашей серверной структурой. Мне еще понадобится время, чтобы ее изучить. Мне кажется, что я не готов к такому повороту.

Директор встал, хлопнул Мишу по спине:

– У нас есть спецы, вам надо только за ними следить и грамотно управлять. Играете в шахматы?

– Было дело.

– Получалось?

– Ходил в шахматную секцию в школе.

– Стали чемпионом?

– Занял второе место.

– О, отлично!

– С конца.

– Это неважно, – улыбнулся Воронов, – главное, вы в курсе, что происходит на поле. Вам надо будет просто знать, как ходит каждая фигура, и давать команды, чтобы все трудились во благо общей цели и чтобы не рубили друг друга.

Так Миша стал начальником IT-отдела, еще не видев этот отдел. И его зарплата взлетела с пятидесяти тысяч до ста, отчего у него закружилась голова. В этом маленьком городке такая сумма пророчила неплохую жизнь. Аренда дома обходилась в десять тысяч, коммунальные – три тысячи. И оставалась еще чертова гора денег.

Миша подумал, что надо бы подарить Тиме что-нибудь, о чем он давно мечтал, но они никак не могли себе позволить. Приставку PS4 или фирменный баскетбольный мяч, который не покроется шишками после первой игры. Скетчерсы, гироскутер, вертолет на управлении, планшет, велосипед, сноуборд. И еще Тимка хотел пойти на тренировку по тайскому боксу. И их ноутбук устарел еще в прошлом тысячелетии.

Миша подсчитал в уме. Если он продержится на этой работе год и его не попрут за некомпетентность, то он все это сможет купить сыну к…

К следующему учебному году!

Самым дорогим из воображаемого списка был сноуборд. Хотя нет. В последнее время видеокарты подскочили в цене из-за майнинга. Но Миша новому хайповому увлечению криптовалютой не доверял. Да, биткоин стоил уже десять тысяч долларов, но он слишком высоко взлетел, и падать ему было куда. И уж тем более продавать свою квартиру ради невероятно дорогой эмблемы биткоина на экране монитора Миша бы не стал, в отличие от его бывшего коллеги Пашки.

Миша познакомился со своим отделом. Он получил в распоряжение десять человек.

Сергей Смирных, самый опытный, долгожитель компании, провел для Миши экскурсию. Показал маленький ЦОД, находящийся в отдельном крыле здания, состоящий из пяти серверных стоек, набитых жужжащими машинами.

Миша мысленно помолился, чтобы в ближайшее время ни упал ни один сервер, пока он еще не знает, с чем это все едят. Не хватало еще, чтобы его появление связали с падением сервера, а то мало ли, будут считать его несчастливым, как антиталисман.

Но он зря переживал. Ничего серьезного не произошло. Ни в первый день, ни во второй, ни в ближайшие полгода.

И даже наоборот. Директор связал появление Миши с удивительной продуктивностью в IT-отделе.

Все сервисы внезапно стали работать как швейцарские часы! Поток заявок убавился вдвое.

Парни обсудили между собой, что новый начальник оказался «позитивным чувачком» и принес в отдел удачу. Они смотрели на него с уважением и обращались к нему как к старому товарищу.

Таня Терехина и Лена Ильянова провели с Мишей интервью, выспросив у него практически всю биографию, а также чуть ли не его тайные желания. От такого интереса Миша чуть не расплавился. Он краснел и смущался и терзался мыслью, как такие девушки, красивые, с формами – и работают айтишниками? На его прежней работе все коллеги ходили угрюмые, в свитерах, с отросшими бровями, С-образными спинами, нависали над клавиатурами, бормотали что-то себе под нос, а девушек так вообще не брали в команду. А здесь чуть ли не две мисс, одна – победительница конкурса «Мисс Улыбка», вторая – мисс Обольстительность.

После обеда позвонил Тимка и сказал, что доедет до дома сам, что его проводит одноклассник, который живет рядом.

– Как твой первый день? – спросил Миша, когда вечером вернулся домой. Его ждали на ужин спагетти с сыром. Тимка умел готовить несколько блюд, но спагетти были его любимой едой.

– Папа, я в восторге! – ответил сын.

– Твоя училка ест детей на завтрак? Закусывает летучими мышами? Одноклассники устраивают обряды жертвоприношения с новенькими?

Тимка засмеялся.

– Нет. Варвара Павловна очень хорошая женщина. Правда, строгая, но она наказывает только хулиганов, а таких у нас в классе оказалось двое. Леха Самойлов и Генка Айдаров. Они ведут себя на уроках, как бараны в загоне.

Теперь засмеялся Миша.

– А еще я познакомился с одной девочкой.

– Что за девочка?

– Это моя одноклассница, ее зовут Анжела. Она живет по соседству с нами.

– Она и есть тот одноклассник, что живет рядом и который проводил тебя до дома?

Тимка покраснел.

– Ага, – сказал он. – Она предложила мне показать наш район и весь город и познакомила со своими друзьями.

– Только много пива с ними не пей, – сказал Миша, – и в подъездах не дерись, а то знаю я ваши развлечения.

Тимка снова засмеялся. Ему было десять лет. В его жизни тусовки в подъездах и пьяные драки не были видны даже на горизонте.

– Ладно, – сказал сын, – После школы мы зашли в торговый центр, у Анжелы был абонемент в парк аттракционов. Там был веревочный парк, и я так наползался, что руки чуть не отвалились. Вот посмотри, все мозоли сорвал, – он растопырил ладони, – а потом мы встретили ее знакомых – Марину, Таню, Гошу и еще какого-то парня, который все время молчал. Они оказались классными чуваками. А у тебя как на работе?

– То же самое я могу сказать и о своих коллегах, – сказал Миша, – они оказались классными чуваками.

На следующий день они поехали в город на автобусе.

Тимка вышел раньше, потому что уроки начинались в 8:30. Перед выходом он созвонился с Анжелой, чтобы поехать в школу вместе.

Миша взял с собой в дорогу книгу Айзека Азимова «Конец вечности». На «цивике» он решил не ездить, пока не проведет полную диагностику. Тем более погода стояла отличная. Сентябрь выдался теплым и сухим.

Вечером Миша позвонил Тиме, сказал, что зайдет в спортзал. Тимка гулял с Анжелой и сказал, что у него есть чем заняться.

Миша оплатил одно посещение и стал тысячным клиентом клуба Power Fit. Ему вернули всю сумму, уплаченную за занятие, подарили абонемент на год и десять тренировок с тренером.

Он отказался от персональных тренировок. Миша с детства посещал спортзалы. С девяти лет занимался велоспортом, обкатал все деревни на родине, участвовал в длинных заездах, занял третье место. В двенадцать лет переквалифицировался в баскетболиста, играл за школьную сборную. Потом его увлекли тяжелая атлетика и тайский бокс. Когда у него появился сын, времени осталось не так много, и он сократил спортивную программу до базовых упражнений в зале и бега на дорожке или по парку рано утром, когда люди еще не вылезли из своих нор и не облюбовали скамейки, потягивая пиво и жуя семечки.

Приятный сюрприз с абонементом поднял и без того высокое настроение. А когда Миша заскочил в пекарню по пути домой, чтобы купить торт и наконец отпраздновать новоселье, то у входа обнаружил сумку. Он поднял ее и заглянул внутрь. Там лежал новенький «макбук». Миша вошел в пекарню и направился к стойке.

– Кто-то оставил сумку у ваших дверей, – сказал Миша и показал ее светлому парню в фартуке, – может, кто-то из ваших посетителей.

Парень пожал плечами.

– Давайте оставим объявление на дверях, – предложил он.

В этот момент из служебной двери вышел мужчина. Он увидел в руках Миши сумку и побледнел.

– О… – сказал он, а потом внутри него что-то сломалось, и голос поднялся до высоких нот: – Откуда у вас моя сумка?

– Вы оставили ее снаружи у входа.

Мужчина схватился за голову и сказал:

– Вот я растяпа! Там же все мои документы! А я даже еще не успел залить их на iCloud. Я бестолковый! Мама всегда говорил мне, что я способен и голову свою потерять и замечу только утром, когда начну расчесываться.

Миша улыбнулся:

– Если скажете, что внутри, то я вам ее отдам.

– Там «макбук про» 2016 года, зарядника нет, потому что он спокойно работает десять часов без нее, есть мышка в боковом кармане и зажим для кредитных карт, в котором у меня зажато десять тысяч наличкой. Можете проверить.

Миша заглянул в боковой карман сумки, увидел мышку и зажим для кредиток. Отдал сумку хозяину. У того на лице выступили капли пота.

– Я сейчас чуть инфаркт не получил, – сообщил мужчина, – если бы вы не вернули мне его, а просто ушли с ним домой, то я бы повесился. Спасибо вам! Огромное!

– Не оставляйте больше, привяжите к ноге или наручниками пристегните, – предложил Миша, разглядывая меню над стойкой.

– Так и сделаю. Меня просто отвлекли звонком, когда я поднимался по лестнице, а в другой руке был пакет с продуктами. Вот я, дурень, и поставил сумку на пол. А потом я задумался и забыл про ноут! Будто бы сыр и сливки важнее ноутбука.

– Со всеми бывает, – сказал Миша, приглядев себе торт.

– Знаете, я вас угощу, – сказал мужчина, – можете сделать любой заказ, и он ваш бесплатно.

Миша поднял брови.

– Да ладно, ничего не надо, – сказал он, – я же сам понимаю, сколько всего ценного может оказаться в одном маленьком «маке».

Он понимал, потому что однажды потерял данные со своего компьютера. Тогда он учился на втором курсе университета и остался без курсовой работы, потому что не успел сделать копию на DVD-диске или дискете. Флешки тогда были у самых богатых и крутых студентов.

– Ничего не знаю, – чуть не закричал мужчина, – я угощу вас, и точка. У меня до сих пор руки дрожат, так что вы никуда не денетесь, иначе я вас буду преследовать, как призрак, пока не отплачу вам.

– Ладно, хорошо. Тогда возьму два куска шоколадного чизкейка и капучино на вынос.

– Мартин, сделай нашему лучшему клиенту самые большие куски торта и самый лучший кофе, – сообщил мужчина парню в фартуке, и Мартин бросился исполнять заказ.

Дома ждал еще один сюрприз.

– Папа, я тут кое-что нашел, когда возвращался от Анжелы. И я, кстати, познакомился с ее родителями.

«Не рановато ли для знакомства семьями?» – подумал Миша, но сказал другое:

– Но они-то, надеюсь, едят летучих мышей и закусывают человечинкой?

– Да, но они сказали, что нас с тобой не тронут. А вообще они очень хорошие, и они пригласили нас как-нибудь в гости на ужин.

– О-па, тревожный звоночек, так обычно начинаются фильмы ужасов, – сказал Миша, поставил пакет с едой на кухонный стол и начал залезать под него, – если че, меня нет, и никому не говори, где я.

Тимка смеялся, чуть не грохнулся со стула.

– Папка, ты дурной, точно.

– Какая папка? – послышалось из-под стола. – Я никаких папок не видел.

– Пап, мы пойдем к ним в гости?

Миша вылез и сел на другой стул.

– Ты же знаешь, как я не люблю компании. Там надо сидеть, говорить и о каких-нибудь штуках что-то рассказывать. Мне больше нравится посидеть дома, почитать, сходить куда-нибудь в лес…

– Не пойдем?

– Конечно, пойдем, – сказал Миша, – это же твоя подруга, чуть ли не невеста…

– Папа! – воскликнул Тимка. – Какая еще невеста!

Но он покраснел.

– Ладно, я шучу. Мы обязательно сходим. Связи надо налаживать. Особенно если нас приглашают родители твоей неве… – Тимка погрозил кулаком, – …я имел в виду – подруги, подруги, только не бей.

– Спасибо, папка, – сказал Тимка.

– Кстати, ты говорил, что что-то там нашел.

– А, точно. Я нашел бумажник.

– Че, реально?

– Ага, вот смотри.

Тимка сбегал в комнату, принес бумажник и показал отцу. Внутри было больше двадцати тысяч наличными, несколько банковских карт на имя Иванова Сергея Владимировича, а также сердечко, вырезанное из красной бумаги, с кривой подписью: «Папа, я тебя люблю, Маря».

– Вернем? – спросил Тимка.

– Конечно, – сказал Миша.

Он отправил один рубль на карту Сбербанка с сообщением: «Нашел ваш бумажник» – и добавил свой сотовый.

Утром раздался звонок. Это был хозяин бумажника. Миша продиктовал ему адрес, и тот был у ворот его дома через двадцать минут.

Из черного «ленд крузера» вышел высокий мужчина в дорогом пиджаке. Он так улыбнулся, что Миша чуть не ослеп от блеска его зубов. Но тут улыбка гостя погасла, и он стал очень серьезным.

– Сергей, – протянул он руку Мише.

– Ага, мы уже в курсе, я – Миша, – он пожал крепкую руку мужчины, а затем протянул бумажник.

Тот взял его очень осторожно, будто не верил, что это происходит на самом деле. А потом посмотрел на Мишу. В глазах его была вода.

– Заглядывали внутрь? – спросил он.

– Да, искал номер карты, чтобы отправить вам эсэмэс.

– Видели сердечко?

– Ага. Дочь ваша сделала? Забавное имя – Маря, мне понравилось.

– Виля придумала, моя жена. Маря – это наша младшенькая. Она любила делать мне подарки. Каждый день что-нибудь вырезала, рисовала картинки, лепила. А это сердечко она сделала за день до того, как утонула в Сочи.

Он прижал бумажник к груди.

– Я готов отдать все на свете – деньги, машину, дом – за одно это сердечко.

Он достал из бумажника пачку денег и протянул их Мише.

Тот даже отскочил от мужчины.

– Нет-нет, – сказал он, – это… я не возьму. У меня есть сын, и я… я в ужасе от того, что случилось с вами…

Мишу пробрала дрожь. Он на секунду представил, как останется без Тимки, и задался вопросом, а сможет ли он жить дальше после этого.

– Тогда вы понимаете, что я чувствую, когда смотрю на это сердечко каждый день, – сказал Сергей, засовывая деньги обратно, – но у меня еще три дочери, и мы с Вилей живем только ради них. Я не могу позволить себе унывать, чтобы дать остальным детям счастье.

Он убрал бумажник в карман.

– Предлагаю как-нибудь встретиться и познакомиться поближе, – сказал он, – я отблагодарю вас ужином. А вы берите с собой вашего сына. Сколько ему?

– Десять.

– Моей Дашке десять. А Вале одиннадцать. Может быть, они найдут общий язык.

Про жену Сергей не спросил. Еще никто в этом городе не спросил ничего про его супругу. И это казалось Мише странным. Как, впрочем, и все эти удивительные события, которые сыпались на его голову.

Откуда такая удача? Раньше его преследовали вечные проблемы. А самое большое несчастье было связано с его супругой. Миша даже думал, что не переживет ее утрату. Но вот прошло больше пяти лет, и он все еще жив. И благодарил он за это Тимку.

Миша понимал этого мужчину на «ленд крузере». Ради детей жить стоит всегда, неважно, что случилось. Правда, если потерять единственного ребенка…

Нет, об этом он думать не хотел. Он считал, что мысли должны крутиться вокруг позитива, так как это вознаграждается. И Миша – живой пример. Он старался думать только о хорошем, и у него все наладилось.

Он обещал Сергею принять его приглашение, как только найдет время.

Когда Миша вернулся в дом, Тима уже готовил завтрак.

– А как же сон до обеда? – удивился Миша.

– Я просто не хочу тратить молодость и спать полжизни, – ответил сын.

Яичница с пармезаном оказалась как из ресторана. Вкуснее Миша еще не пробовал.

Солнечный свет отражался от пожелтевших листьев и лился потоком в окна дома. Золотой блеск согревал. Он напомнил Мише тот октябрьский день, когда они с Викой гуляли по лесу. Она тогда была беременна, а у него был день рождения. День был настолько теплый, что они расстелили на траве покрывало и занялись сексом. Вика была на втором месяце, и можно было не предохраняться. Бесконечный незащищенный секс. Таблетки она не принимала, ее от них распирало, по ее словам, «как бегемотину».

А потом Вика превратилась в нечто, от одного взгляда на которое мороз пробирал до костей. Но Миша старался не вспоминать, как она кричала, как умоляла убить ее, как называла его грязными словами. Он даже и предположить не мог, что она знает такие выражения.

Все это осталось в прошлом.

Миша хранил в памяти только лучшие моменты, а в бумажнике – ее фотографию, как тот мужик на «крузере» – воспоминание о дочери. Миша не хотел терять это фото, хотя у него было много цифровых фотографий в облачном хранилище. Но эта была вырезана из свадебного приглашения, которое они печатали для гостей. Одно приглашение они оставили себе – на память. А макет Вика потом случайно удалила.

Миша с Тимкой позавтракали.

Миша предложил сходить в местный парк или в лес, обследовать местность. При этом он держал мысль в голове, что ему нельзя уходить слишком далеко, потому что начальнику IT-отдела могут позвонить в выходной, и нужно оставаться в зоне доступности.

Они жили на окраине, где до леса было подать рукой.

Во время прогулки они наткнулись на необычный склон. Около реки высилась небольшая скала, и из ее основания бил ключ. Они взяли с собой бутылку с водой, но, обнаружив родник с надписью «Святой источник», тут же вылили купленную воду и набрали из источника.

Вода оказалась очень вкусной и холодной. От нее сводило зубы. Они пили осторожно.

Они поднялись на скалу и заметили лошадей, пасшихся далеко на лугу. Тимка видел лошадей впервые.

Потом они отправились в «Бриолин» – самый большой торговый центр в городе.

– Можешь выбрать себе любую приставку, – сказал Миша.

У Тимки загорелись глаза.

– Правда?

– Да.

– Даже «Икс бокс»? Даже «Плейстейшн»?

– Да.

– Ура! – Тимка закричал так, что чуть не оглушил отца.

– Я и сам не против поиграть в «Мортал комбат». В детстве у меня была «Сега», и я был чемпионом среди своих друзей.

– А кто был твоим любимым персонажем?

– Я играл за Сектора, но всю игру смог пройти только за Саб Зеро.

– А спорим, я тебя размочу в «Мортал»? – сказал Тимка, хитро улыбнувшись.

– Ага, скажи это моей швабре в чулане. Да ты хоть раз в «Мортал» играл?

– Играл у Кольки, весной.

– Все равно я – чемпион старой закалки.

– Так ты играл на «Сеге», а сейчас не пятый век до нашей эры, время твое ушло. Сейчас все играют в «Мортал комбат икс». Так что я тебя уделаю.

Тима выбрал PS4 и прихватил пару дисков с играми. В магазине проходила акция, и приставка досталась им за полцены. Миша так и не понял, откуда такая скидка? Магазин не был похож на убыточный и не распродавал товар, чтобы закрыться.

Когда они спускались с третьего этажа с полными пакетами покупок, то встретили Серегу Смирных. Того, кто показывал Мише всю IT-структуру компании. Миша познакомил Тимку с коллегой, а тот поинтересовался, какие игры они взяли.

– Last of Us, God of War III… – сказал Тимка.

– Вау, это лучшие игры на PS! – сказал Серега и дал пять Тимке. Тот заулыбался, довольный своим удачным выбором.

– Ты отличный мужик, – сказал Серега, и теперь пришла очередь улыбаться Мише, – все наши довольны тобой, даже Осип, хотя он вечно чем-то недоволен.

– Спасибо, Серег, я постараюсь оправдать ваше доверие.

Они разошлись, и Тимка с Мишей, счастливые, пошли к выходу из торгового центра.

На самом выходе Миша увидел фирменный магазин Pocketbook и остановился. Он давно уже мечтал об электронной книге. Он много читал и скопил целую библиотеку. А переезжать с коробками, набитыми книгами, было неудобно. При переезде в новый дом ему пришлось заказать доставку книг транспортной компанией, потому что они не влезли в их «цивик», в отличие от остальных вещей. К слову, книги не влезли бы даже в пустой «цивик».

Пора переходить на компактный формат, решил Миша. А еще он давно себя не баловал.

Они зашли в магазин и купили электронную книгу Pocketbook с подсветкой и прочими наворотами. Миша ожидал, что сейчас продавец скажет, что у них акция и что в подарок к бесплатной книге они отдают ему чемодан кокаина и кортеж наложниц, но ничего подобного не произошло. Книга шла по обычной цене, и парень за прилавком просто отбил чек и пожелал удачного дня.

Ну что ж, когда-то должен был прекратиться этот везучий марафон, подумал Миша, хотя испытал каплю разочарования.

Они вышли из торгового центра, и по дороге на остановку на сотовый пришло эсэмэс. Мише вернулись деньги на карту. Причем за все покупки, совершенные сегодня. Миша открыл рот и хотел сказать матерное слово, но вовремя остановился.

– Обалдеть, – сказал он.

Они вернулись в торговый центр.

Он сообщил об эсэмэс продавцу электронной книги, тот проверил по базе и сказал, что оплата прошла и у него нет претензий к Мише. Тогда они обошли все магазины, где побывали, и там им сообщили то же самое – оплата прошла, претензий нет.

Тогда Миша позвонил в банк. И сообщил об ошибке. Его попросили оставаться на линии, через минуту ответила девушка и сказала, что благодарит его за честность и что с его счетом творится что-то странное. Деньги возвращаются, операции не отменяются. Она поблагодарила его за честность.

Банк списал у Миши необходимую сумму. А после пришла смс, что на его карту начислены бонусы, которыми он может расплатиться в книжном магазине или «Бургер кинге».

Отлично, подумал Миша, оказывается, удача еще при мне.

***

Вечером они отправились на ужин. Миша волновался больше, чем Тима. Для выхода они надели свои лучшие рубашки.

Дверь открыла приветливая девочка в красном клетчатом платье, Тимкина ровесница.

– Этой мой папа, – сказал Тимка и быстро вошел в дом, он был тут не в первый раз.

– Здравствуйте, – сказала Анжела, – отлично выглядите.

Она улыбалась, как и все в этом городе, и приглашала едва заметным жестом руки Мишу в дом.

– Благодарю, – сказал Миша, оглядел прихожую и шагнул внутрь.

У него мелькнула мысль, что в доме властвует хозяйка, уважающая тепло и уют.

Родители Анжелы оказались учителями литературы. Они вели себя так, будто выступали на сцене вечернего стендап-шоу. В какой-то момент Вова, отец Анжелы, предложил Мише сыграть в покер, не на деньги, а просто так. Миша согласился, только попросил рассказать правила.

– Там все просто, – сказал Вова, – набирай либо одного цвета, либо карты по порядку. Короче, по ходу разберемся.

Первые три партии остались за Мишей. Хотя он играл впервые. Жена Вовы Таяна (для друзей Тая) смеялась над мужем и приговаривала:

– Посмотрите, как нашего шулера обувает новичок.

– Новичкам везет, – сказали Миша и Вова в голос. Только Миша со смущением, а Вова – с разочарованием. Потом они так же синхронно рассмеялись.

– Вот что, Мишаня, давай-ка присоединяйся к нашему покер-клубу. Мы иногда проводим игры в гараже у Лопатина. Возьмем пивка, заберем последние рубашки у ребят. А?

– Нет, спасибо, – сказал Миша, – я не очень люблю азартные игры.

– А у меня сложилось впечатление, что ты родился с картами в руках, – сказал Вова, – но смотри сам. Если что, предложение в силе.

Тимка и Анжела уединились в ее комнате. Их смех разносился по дому.

Миша ощущал некоторую неловкость. Он посматривал на Вову и думал о том, не роится ли в его голове какое-нибудь подозрение относительно детей. Но даже если и так, то отец Анжелы умело это скрывал. Помимо этого, Миша чувствовал себя брошенным Тимкой на произвол судьбы. Ведь это были его друзья, и Миша оказался тут из-за него.

Вскоре эта напряженность прошла.

Когда Тая поставила вазу с куриными крыльями в медово-соевом соусе на стол, Миша ощутил волну эмоций, связанных с Викой. Она готовила крылья на каждую годовщину их встречи. Прошло уже больше пяти лет с того дня, когда Вика приготовила их последний раз.

Вечер закончился идеально. Вова сказал, что ему понравился Тима и что он не ожидал, что кто-то из друзей его дочери может ему показаться таким славным. Миша был рад услышать такое.

Они вернулись домой за полночь. И Тима предложил провести пару раундов не на жизнь, а на смерть. Миша согласился.

Перед сном Тима вышел из ванной и сказал:

– Анжела напоминает мне маму.

Миша чуть не уронил полотенце, которое доставал из шкафчика.

– Я слабо помню ее, лишь урывками, ее руки, улыбку, как она обнимала меня и как читала сказки на ночь. Все как будто в тумане. Но я хорошо помню ее тепло. Точно такое же идет от Анжелы и от ее мамы. Ее мама обняла меня, когда мы уходили.

Миша подошел к сыну, потрепал его по волосам и улыбнулся. Впервые упоминание о Вике не отдавало болью в сердце.

– Мамины черты стираются у меня из памяти, – сказал Тимка, потупив взгляд в пол, – мне так обидно. Но я никогда не забуду, как мы с ней однажды ходили в лес. За грибами, наверное.

Тимка был тогда совсем крохой. Вика носила его в слинге, а когда ему надоедало, он просился отпустить его погулять.

– Мы гуляли по поляне, и там было очень много красных ягод. По-моему, это была земляника. Я потянулся к одной ягоде и тут увидел дракона. Я так испугался и закричал. А мама успокоила меня и сказала, что это всего лишь ящерка. Она смеялась, и мне стало хорошо, страх прошел. Я подумал, если мама смеется, значит, опасности нет. Она защитит меня. А потом дракон убежал. И я до сих пор помню, как мама сказала мне, что ящерки хорошие и добрые, и если я встречу такую, значит, мне улыбнется удача, потому что они теперь редко попадаются людям. С тех пор я так ни разу и не встретил ни одной ящерицы, только в зоопарке. Но там я видел и слона и обезьян.

– Похоже, ты все-таки встретил свою ящерицу, – сказал Миша, – просто не заметил. Но она тебя увидела и подарила тебе удачу.

***

Следующие четыре месяца дела у них шли как нельзя лучше.

Миша получил звание «сотрудник года», хотя он работал всего-то четыре месяца. Показатели отдела возросли и превзошли все предыдущие года. Структура IT работала как по нотам, ни одного падения, ни одного инцидента. Миша получил солидную премию перед Новым годом. На эти деньги он купил сыну сноуборд и лыжный костюм.

Тима окончил четверть с одной четверкой по рисованию. Рисовать ему не нравилось. У него появился лучший друг Виталька. Худой парень в очках, таскающий с собой полную сумку разных книг и рассуждающий на тему путешествий во времени.

Миша решил поменять старый «цивик» на новый автомобиль. Директор порекомендовал Мише один автосалон. Когда он приехал посмотреть, какой выбор имеется в этом салоне, он очень удивился (на самом деле он ожидал чего-то подобного), что хозяином оказался его знакомый Сергей на «ленд крузере».

Тот чуть не сломал руку Миши в приветственном рукопожатии. Он улыбался и лучился от радости.

– Я так и не угостил тебя ужином, друг. Но теперь-то я знаю, как тебя отблагодарить. Ты ведь наверняка сюда приехал не дворники выбирать?

По итогу уже к вечеру Миша оказался обладателем прошлогодней «камри» по невероятно низкой цене, обменяв «цивик» по «трейд-ин» с минимальной доплатой и минимальным процентом по кредиту.

У Миши закружилась голова, когда он сел в новенький салон и увидел, сколько наворотов было в этой машине по сравнению с его стареньким «цивиком».

– С Новым годом, друг, катайся на здоровье, – сказал ему Сергей и отсалютовал на прощание.

Тимка бегал вокруг новой «камри» и кричал в изумлении:

– Батя, это же чума, крутая тачила, огонь! А можно я порулю?

Он порулил на парковке около старой недостроенной фабрики, где можно было покататься вдоволь, как на автодроме.

Уходящий год принес множество подарков. Дом был обставлен новой мебелью и техникой, приобретенными по невероятно низким ценам. Миша и Тимка сменили старые поношенные тряпки с дырами на локтях и коленках на новую одежду из дорогих бутиков. Они выиграли в эсэмэс-рассылке сертификат на неделю бесплатных обедов в ресторане суши. А на самую вершину этой горы удачных совпадений легло путешествие на двоих в Таиланд, выигранное Тимкой в батутном парке.

***

Они встретили Новый год вдвоем. Выпили колы, включили приставку, Тимка играл, а Миша наблюдал за игрой и думал о том, какая пропасть лежала между играми его детства и детством его сына. Великая пропасть.

Через полчаса в дверь позвонили. Миша выглянул в окно и увидел, как во двор входит толпа. Ему помахала Анжела. За ней шли Вова, Тая и еще несколько людей, которых Миша не знал.

– А, кстати, – сказал Тимка, – я позвал Анжелку к нам. Сказал, что мы будем одни, так что они могут зайти.

– Понял, – сказал Миша и помахал Анжеле.

В доме начался шумный праздник. Миша удивился, что ему тоже было весело, хотя обычно он избегал сборищ. Он не пил, но остальные гости разлили шампанское. Среди гостей была девушка, которую ему представили как сестру Таи.

– Наташа, – сказала она, – можно у вас где-нибудь спрятаться ненадолго, дочь покормить?

Она была с люлькой, в которой лежала завернутая в комбинезон маленькая девочка. Миша проводил ее в свою комнату. Наташа сказала, что тут уютно, и он оставил их.

Потом приехал Сергей из автосалона. Он не стал заходить, хотя Миша приглашал его. Но тот отмахнулся, сказал, что его ждет семья, они собираются ехать в центр кататься на горке. Сергей подарил Мише бутылку шампанского, конфеты и огромный спелый ананас. Миша принял, удивившись ананасу.

– Я ничего не подготовил, – сказал он, оправдываясь.

– Ерунда, – сказал Сергей, пожал ему руку и уехал.

Миша вернулся и, забыв, что в его спальне Наташа кормит дочь, направился прямо туда. Когда вошел, то тут же вылетел пулей, крикнув извинения.

Он оставил подарки на кухне и хлопнул себя по лбу.

Вот дурак, как неловко вышло.

Перед глазами отпечаталась картина, как Наташа держит на руках ребенка и кормит грудью. Она была невероятно привлекательна. Миша понял, что его сердце бьется в ритме ска, а лицо пылает от стыда.

Когда Наташа вышла из комнаты, он извинился перед ней. Он заметил на ее лице тот же румянец, который только что видел в зеркале и на своем лице.

– Ничего страшного, иногда приходится кормить детей и в менее уединенных местах, – сказала она и улыбнулась, – это ведь естественно. Я даже не смутилась.

Кто-то предложил сыграть в игру, где нужно было угадать карточку, приклеенную ко лбу, с помощью наводящих вопросов. Предложение приняли восторженные голоса. Музыку они не включали, чтобы не разбудить девочку.

Первой праздник покинула Наташа. Она сказала, что очень устала и что ей нужно домой. Миша простился с ней с большей долей разочарования. Он хотел, чтобы она не уходила.

На следующий день Тимка сказал, что хочет покататься на коньках в центре на большом катке. Они отправились в ледовый городок. Там была общегородская елка и собралось столько людей, что Миша почувствовал себя в муравейнике. Тима принял участие в конкурсе скоростных забегов на коньках и неожиданно занял первое место.

– Не знал, что ты у меня чемпион по конькам! – сказал ему Миша.

– Я и сам не знал, папка. Я на физкультуре только катался.

– Значит, у тебя талант.

А потом ему на глаза попалась Наташа. Она стояла недалеко от них, с кем-то разговаривала и смеялась.

Миша уставился на нее, открыв рот, собираясь что-то сказать Тимке. Но забыл все слова. Она сегодня была еще более обворожительна, чем вчера. Она смеялась, жестикулировала, как в игре, где нужно объяснить слово языком тела.

– Папка! – крикнул Тимка. – Ты куда уплыл?

Но он не слышал.

А потом она взглянула в его сторону и помахала. Он даже не поверил, что этот приветственный жест был обращен к нему. Но она изобразила наигранное недовольство, и он понял, что она помахала именно ему.

Он поднял руку.

Она поманила его. Он показал на Тимку, и она заметила и его. Тогда Наташа что-то сказала парню, стоящему рядом, и направилась в сторону Миши.

Миша почувствовал дрожь в коленях. И откуда она взялась? Разве он когда-нибудь испытывал страх перед женщинами? Нет, никогда. Только перед одной, только это был не страх, это было беззаветное преклонение перед божеством, которым была Вика. Но она ушла, а теперь вместо нее явилась еще одна богиня, которая внушила ему то же чувство.

– Привет! – сказала она Мише и Тимке.

– Здравствуйте, – сказал Тимка, – папка, я пойду найду Витальку. Если че, я буду тут.

– Ага, – сказал Миша.

– Как дела? – спросила она.

– Отлично, – ответил он, – а у тебя?

– Пойдем на горку, – сказала она и тут же схватила его за руку.

– Да, пойдем, только…

Но она уже потянула его, причем так резко, что он наткнулся на нее, почувствовал запах ее волос и почувствовал ее плечо у себя на груди. Он тут же отстранился, но она по-прежнему держала его за руку. Она что-то сказала ему, но Миша смотрел на ее губы и думал о том, как было бы здорово к ним прикоснуться.

Миша не стал развивать мысль дальше. Он все понимал. Он даже не рассчитывал на то, что она заинтересуется им. Наверняка она замужем, у нее была прелестная дочь Белла, скорее всего, она где-то тут в толпе, у отца на руках.

Но она же на Новый год приходила только с дочерью, без мужа.

И что? Но ушла-то она через час или даже меньше. Скорее всего, к мужу и убежала.

Она снова потащила его, а он следовал за ней, как одурманенный.

Они скатились с большой горки, и Миша очнулся от дурмана. Скорость растормошила его, и он стал кричать и смеяться, как и Наташа. После третьего спуска они перевернулись, но, к Мишиному сожалению, не оказались в объятиях друг друга, как это обычно бывает. Он отлетел в сторону, шапка спала с головы. Он смотрел в небо, ловил ртом снежинки и улыбался. Она нависла над ним сверху и сказала:

– Поднимайся, а то примерзнешь. Будем тебя потом из льда извлекать, как Нечто из кино.

Она протянула ему руку, и он схватил ее. Потянул, но не приложил особых усилий, чтобы подняться. И она упала на него сверху. Наташа прижалась к нему, заливаясь от смеха. И Миша почувствовал, как счастье разливается в нем, как кружка горячего чая.

Остаток вечера он думал об этом эпизоде. Никаких поцелуев, никаких немых сцен и движущихся друг к другу ртов. Он лежал на снегу, она сидела на нем и смеялась.

Миша задавался вопросами по поводу ее мужа. Он посмотрел на руку, но его рентгены сквозь теплые варежки не могли различить обручального кольца. А вчера он даже и не думал о том, чтобы определять ее семейное положение.

Потом Наташе кто-то позвонил, и она сказала, что ей нужно идти.

– Позвони мне, если еще захочешь поваляться в снегу или покататься на горке. Ну или можно на чем-нибудь другом покататься, – сказала она.

Наташа оставила ему свой телефон, а потом убежала.

Миша думал, что сейчас весь снег под ним растает.

Вечером того же дня, 1 января, Тима отпросился остаться у Витальки с ночевкой. Виталька был его лучшим другом. Они вместе учились. За последние полгода Виталька так часто бывал у них дома, что Миша иногда принимал его за второго родного сына. Виталька затянул Тимку в кружок робототехники, поэтому они много времени проводили либо играя на приставке, либо конструируя очередного беспилотного дрона с грозным названием «Лунатик-666» или «Марсианин Б». Названия придумывал Тимка, а принцип работы – Виталька.

Виталька нравился Мише. Он носил очки, вечно таскал с собой в сумке книги Азимова или Брэдбери. Разговаривал так, будто начитывал аудиокнигу Лавкрафта. Миша сначала даже подумал, что Виталька – произведение «Скайнета», которое тот создал, чтобы конструировать себе подобных. Но потом, когда парень порезался канцелярским ножом и кровь залила весь стол, Миша понял, что перед ним простой пацан, только башковитый не по годам.

Отец Витальки работал хирургом, и про него говорили, что он лучший специалист в области. А мать была директором по аренде торгового центра «Бриолин». Так что Виталька был более чем обеспеченным. Но он, казалось, даже не замечал положения своих родителей. Он вел бесконечные беседы о науке, времени, парадоксах. И видел будущее за роботами и искусственным интеллектом.

– Я имею глубокое убеждение в том, что ИИ через две секунды после своего рождения схлопнется, – сказал однажды Виталька.

– Что такое ИИ? – спросил Тимка.

– Искусственный интеллект, – ответил Миша за Витальку, – а с чего такие мысли?

– В первую секунду он познает все области науки, которые смогло изучить человечество. Во вторую секунду достигнет точки сингулярности в своем развитии. А третья секунда просто для него не наступит. Потому что он останется в той самой второй секунде, проникая все дальше в глубину бесконечности, сквозь пространство и время.

– Понятно, – сказал Миша, почесав затылок.

– А мне нет, – сказал Тимка, – что такое сингофлярность?

В этот момент Миша и Виталька рассмеялись.

– Иногда мне кажется, что тебе не одиннадцать лет, – сказал Миша Витальке.

– Понимаю вас. Учителя говорят мне то же самое. Однажды мне предложили перескочить несколько классов и перейти сразу в девятый.

– А ты? – спросил Миша.

– Я отказался. Мне кажется, что меня побьют девятиклассники, если я сделаю нечто подобное.

– Это точно, умников никто не любит, – сказал Тимка.

Впервые за долгое время Мише выпала возможность провести вечер в полном одиночестве. Как и в детстве, когда его родители оставляли одного, он ощутил радость от того, что он может делать все, что хочет. Выпить всю газировку в холодильнике, смотреть фильмы без пауз всю ночь, бегать по дому и корчиться под «Нирвану», сшибая хоккейной клюшкой, как гитарой, вазы и фотографии с полок. Возможностей было предостаточно.

Он уселся на диван и достал свою электронную книгу. Тридцать три – не двенадцать, скакать по дому уже не хотелось. Он открыл роман «Под куполом», который перечитывал второй раз. Первый раз он его читал, когда Вика была жива.

Но перед тем, как приступить к книге, он прислушался к тишине дома. Он пытался припомнить, когда оставался в полной тишине вот так, один на один с книгой. Перед Новым годом был ажиотаж на работе. Нет, ничего не сломалось, все работало без сбоев. Но они запускали новый сервис просмотра фильмов и прослушивания музыки с платной подпиской. Эдакий онлайн-кинотеатр и радио. При запуске самые большие трудности возникли с лицензированием. Пришлось попотеть. Но сейчас все вопросы были улажены, все сервера запущены. Премия получена. Он выложился на все двести процентов.

Миша наслаждался тишиной. В тишине можно услышать свои мысли, свой внутренний голос. Узнать, что его терзает, о чем он думает. Если его что-то беспокоило, то Миша с радостью разрешал все его проблемы.

Он смотрел сквозь дом, в прошлое, в будущее. Провел быстрый анализ прожитого в этом городе полугодия и пришел к выводу, что все делал правильно. Потом его взгляд вернулся в это время, в эту комнату, и упал на интерьер дома. Новая мебель, новая техника, новый гардероб в шкафу. Все теперь новое. И жизнь тоже новая. А все благодаря этому дому.

Миша чувствовал тепло, исходящее от этого особняка. Оно будто согрело не только их тела, но и их жизни, их судьбы. Мороз, терзающий душу Миши после потери жены, ушел. Наступила весна.

Тимка тоже изменился.

В той школе учителя часто жаловались на его поведение. Учился он хорошо, но иногда мог посреди урока спрятаться под парту и сидеть там до перемены. И ничто, ни крик учителя, ни смех одноклассников, не могло вытащить его оттуда. Мишу иногда вызывали в школу из-за этого.

Раньше Миша думал, что из Тимки точно вырастет хулиган. А если вспомнить его друзей в той школе, то не приходилось сомневаться в этом. Колька был самым бесшабашным из них, то говно в пакете в школу принесет, то намажет клеем стулья у нескольких одноклассников. Тихий ужас. Он был, как и Тима, из неполной семьи. Миша подозревал, что и внутри его сына может прямо сейчас развиваться какая-то черная дыра, питающаяся горем и страданиями по утраченной матери. Мальчик чувствовал нехватку материнской любви.

Но здесь, в городе N, все было иначе. Это дом. Он все изменил.

– Спасибо тебе, дружище, – сказал Миша и почувствовал, как дом ему отвечает. Это ощущалось в тихом треске дерева, в щелчках сохнущей посуды на кухне, в скрипе половиц, в завывании ветра за окном. Но ветер не угрожал, он успокаивал.

Дом был добрым.

Миша вспомнил, как тетя Тамара (она настаивала, чтобы он называл ее по имени – Тамара) передавала ему ключи.

Она сказала, что дом построил ее отец, который когда-то был мэром этого города, еще во времена своей юности, хотя тогда мало кто строил такие роскошные дома, с высокими потолками, с тремя комнатами, с большой печью. Уже потом он провел отопление, водопровод, канализацию.

У них была большая семья, и Тамара жила тут с детства со своими пятью сестрами и родителями. Она говорила, что семья у них была дружная и что все ее сестры до сих пор живы, в отличие от родителей. Но те умерли в один день, как и принято в добрых сказках. Правда, это произвело ужасное впечатление на дочерей, но они погоревали и пришли к выводу, что, когда родители умирают в возрасте девяноста лет, не мучившись, а просто не проснувшись как-то поутру, – это лучшая смерть. Они не прожили друг без друга ни дня. А то, что дочери остались сразу без мамы и без папы, – что ж, такова участь всех нормальных дочерей, когда-то они видят своих родителей мертвыми, и нет в этом ничего зазорного.

На Мишу Тамара произвела удивительное впечатление. Она выглядела молодо для своих лет (ей было семьдесят) и была так добра к ним, не взяла залога, просто попросила вносить плату вовремя и сказала, что не будет докучать им. Хотя он был не против, ведь она понравилась не только ему, но и Тимке. Учительница математики, она совершенно легко говорила на любые темы и сказала, что они могут приходить к ней когда им вздумается и что она может давать бесплатные уроки математики, если у Тимки возникнут проблемы.

– Мне все равно нечем заняться зимой. И в сад не выйдешь, и в лес не сходишь.

Ее отец был очень хорошим человеком, подумал Миша, раз он построил такой теплый дом. Удивительно, на улице температура порой опускалась до —35 градусов, а они вечно держали форточки открытыми. Так было в доме тепло. В подвале не было ни намека на грызунов, ни капли плесени или сырости. Там Тамара хранила соленья и варенье и сказала, что они могут брать любое, что все это было закатано этим летом и там все свежее, что это все для них.

Чудеса, да и только!

Прозвучал сигнал эсэмэс. От Наташи.

«Спишь?»

«Нет», – ответил он.

«Можно позвонить?» – прочитал он следующую эсэмэс и набрал ее номер.

– Мне все не спится, – сказала Наташа, – и я давно хотела посмотреть какой-нибудь рождественский ужастик в новогодние каникулы. Но одна я боюсь.

– О, я люблю ужастики, – сказал Миша, – можем сделать это вместе, я не боюсь.

– Если ты не занят…

– Нет, – быстро ответил он.

– Я бы позвала тебя к себе, но у меня нет большого телевизора, а у тебя… он большой.

Миша вздрогнул. Вот опять. Первый раз это было на горке. Тогда он не придал этому значения. «Покататься на чем-нибудь другом». Неужели это намеки? Неужели она такая испорченная? Но это даже нравилось Мише. Она не стеснялась его, и Мишу это возбудило.

Он засмеялся и сказал:

– Да, у меня он большой.

Теперь засмеялась и Наташа.

– Приезжай, – сказал он, – сегодня Тимка ушел к другу на ночевку, так что вся хата в нашем распоряжении. Можем устроить бой подушками. Только утром надо все будет прибрать, а то Тимка мне таких вкатит. Мало не покажется.

– А ты не будешь против, если я… – она сделала такую паузу, что Миша уж было подумал, что она скажет про своего мужа, – приеду с дочкой? Она быстро уснет и не будет нам мешать. Мне просто сегодня не с кем ее оставить. Сестра с семьей уехала на гору кататься, а мама приедет только завтра. Не против?

Миша с облегчением выдохнул.

– Нет, конечно, – ответил он.

– Нет, не приезжать? – спросила она.

«Она играет со мной», – подумал Миша, улыбаясь.

– Нет, не приезжать. Прилетай. И чем быстрее, тем лучше, а то я уже весь попкорн доедаю.

– Ах ты какой! – крикнула она. – Оставь мне немного, а то я кино смотреть не смогу.

– Какое кино?

– Я буду через полчаса, – сказала она и положила трубку.

Она была у его ворот через двадцать четыре минуты.

Белла спала в переносной люльке. Миша предложил оставить малышку в спальне, рядом с гостиной. Наташа раздела девочку и уложила обратно в люльку. Белла открыла глаза и снова закрыла. В этом доме она почувствовала тепло, какое шло от матери, успокаивающее и умиротворяющее. Белла сунула в рот пальчик и глубоко вздохнула, как умеют только дети, игнорируя мирскую суету.

– Такая милая. Очень красивая у тебя девочка, – сказал Миша, – Вы с ней похожи.

– Только она милее меня раз в шестьсот, – сказала Наташа.

Фильм оказался интересным, но не настолько, чтобы его смотреть. Еще интереснее оказалось дрожать от волнения и думать о том, как бы сесть поближе к Наташе, чтобы это не выглядело навязчиво. Но она сама придвинулась к нему. Слева от Миши стоял столик, на который они поставили вазу с фруктами. Наташа потянулась за яблоком через него, Миша откинулся назад, чтобы не мешать, и она придвинулась поближе. И так и осталась сидеть, прижавшись к нему. А потом он потянулся и положил руку на спинку дивана позади ее – жест всех застенчивых парней. И тут в фильме появился маньяк Санта-Клаус с топором, и Наташа прильнула к Мише.

– Мне страшно, – сказала она.

После этого он уже не помнил, что было в кино.

Через час, когда они уже полностью насладились друг другом и лежали в обнимку на диване, проснулась Белла. Наташа пошла покормить ее.

– Ты не обидишься, если я уеду? – спросила Наташа.

Первая мысль, промелькнувшая в голове Миши, была о том, что Наташа просто сняла его на одну ночь.

– Ко мне мама утром приедет. Я не успела приготовиться. А к приезду моей мамы нужно основательно готовиться. Найдет маленькое пятнышко в ванной и спалит всю квартиру химикатами или вызовет санитарную службу в герметичных костюмах. Но, если ты не против, я бы могла оставить Беллу с мамой, и мы бы с тобой могли куда-нибудь…

Она замолчала. Смотрела на него с вопросом на губах.

– Да, не вопрос, конечно! – сказал Миша. – Я был бы рад. Я просто подумал, что ты меня кидаешь.

Она хихикнула.

– Ты не представляешь, как ты мне… – последнее слово она сказала куда-то в сторону, и Миша его не услышал.

– Что? – спросил он.

– Ты мне нравишься, – повторила она уже громче. Лицо ее стало вишневым.

Когда Наташа уехала, Миша долго не мог уснуть. Он лежал до самого утра, улыбаясь потолку, мечтая, вспоминая этот вечер и благодаря дом.

Именно тогда он впервые почувствовал, как дом дышит. Но это было не как землетрясение. Это было плавное мерное дыхание. Пол тихонько поскрипывал, редко, будто грудная клетка огромного дракона, внутри которого оказался Миша. Но Миша не боялся. Он знал, что этот дракон добрый. И под утро он уснул, наполненный счастливыми мыслями и мечтами.

***

2 января все изменилось.

Утром раздался звонок, принесший первые дурные вести.

У Миши был родной старший брат Антон, или, как его называли друзья, Тошик.

Тошик был старше Миши на пять лет. В детстве они были лютыми врагами. Тошик не нравился Мише, несмотря на родство. Но, кажется, Тошика тоже не особо интересовали семейные узы, ведь он всегда относился к Мише как к слабому мальчику из младших классов, не способному защититься. В детстве он отбирал у Миши жвачки, игрушки, когда стал постарше, стал забирать деньги, потом девчонок. Однажды увел у него девушку и трахнул ее прямо в церкви. И это был самый жестокий удар для Миши. Он никогда не мог простить ему этого. А Тошик на следующий день хладнокровным голосом сообщил:

– Пока ты мял сиськи, Мишган, я как следует причесал манденку этой бабы – прямо в церкви. Мы вчера ходили на этот… ритуал?

Миша попытался ударить Тошика в лицо, но тот перехватил кулак брата и сделал болевой прием. Миша корчился от боли на полу, а брат сказал:

– Эта баба тебе не подходит, я даже спас тебя от нее, потому что тебе ее не потянуть. Точнее, не натянуть. Ну, где ты, а где эта бабенка? Совсем рядом не стоите.

Миша был рад, когда поступил в университет и переехал жить подальше от дома, он надеялся никогда больше не увидеть своего братца. Но тот не пропадал с горизонта. Время от времени он наведывался к Мише.

– В гости к любимому братану, – говорил он, закусывая зубочистку и смачно высасывая застрявшую между зубов еду.

Как только у Миши налаживались дела, тут же появлялся его старший брат и все портил.

Тошик завидовал Мише. Завидовал, потому что всегда считал младшего неудачником и так его и называл – Мешок или Мешок Неудач, а у крупного неудачника и мешка никак не могли идти дела лучше, чем у Тошика – предпринимателя и афериста.

Миша никогда не звал брата к себе, но тот узнавал от родителей, что у Миши нового, где он живет, и приезжал, нежданный-негаданный.

На свадьбу к Мише он завалился пьяный, подрался с двоюродным братом Вики, поцарапал ему машину, потом Мише пришлось договариваться, чтобы выплатить компенсацию, потому что Тошик не желал этого делать. Старший брат сказал, что машина припаркована неправильно и что он может вообще пожаловаться в ГИБДД, и того оштрафуют.

Тошик заявился «на кашу» к Тиме, и Миша с ужасом наблюдал, как брат высокомерно общается с гостями, заставляя всех ему прислуживать, и без умолку хвастается своим бизнесом. Но Миша-то знал, что его бизнес терпит крах. Вот уже много лет Тошик пытался вытянуть убыточную фирму по продаже электротоваров. Но ввиду своей натуры он не желал идти на уступки и делать какие-то прогрессивные ходы в своем деле. Он относился к своим сотрудникам как к грязи, и они уходили от него, как от навозной кучи разбегались утонченные мадам с веерами.

И вот теперь Тошик снова объявился. Позвонил на сотовый в восемь утра, когда Миша только задремал и увидел прекрасный сон о Наташе, как они гуляют по лугу летом, как смотрят на пасущихся лошадей с той небольшой скалы, где они с Тимкой набирали воду в роднике, а ее дочь Белла уже взрослая. И Тима тоже рядом с ними. Он вырос и стал красивым высоким юношей. Они стали семьей. Но тут этот проклятый звонок все развеял.

Миша ответил, не задумавшись о том, что за незнакомый номер ему может звонить второго числа утром. По характеру его работы его могли беспокоить звонками среди ночи в воскресенье на день рождения Иисуса. Но голос, прозвучавший в трубке, выгнал из него всю сонливость, и он тут же подскочил с кровати.

– Але, братец. Как дела, дружище?

– Нормально, – ответил Миша, – что случилось?

– Ничего не случилось, – ответил тот, – кроме того, что я у тебя на пороге стою с цветами. И жду, когда ты откроешь двери. Давай поднимай свою сонную жопу, а то я замерз уже, и цветы завяли. И хер тоже завянет скоро, если ты не откроешь, потому что я не надел вторые штаны. А в твоем сраном городишке охереть какая холодина! Ты че, потеплее себе места не нашел?

Миша хотел спросить, откуда он узнал, где он теперь живет, но ответ всегда был один и тот же. Мама сказала. Она не знала, насколько Тошик противен Мише. Он никогда не признавался ей, а Тошик при родителях вел себя как душка. Всем угождал, улыбался. Но один на один с Мишей он показывал свое настоящее лицо.

Миша оделся и вышел на улицу скрепя сердце, съеживаясь внутри в комок. И все думал, что бы такое сказать брату, чтобы он не стал задерживаться у него, и молился, чтобы он был тут проездом.

Когда он открыл ворота и увидел, что брат стоит с большой сумкой, у Миши упало сердце. Этот говнюк приехал надолго.

Тошик очень быстро расположился в доме так, будто это было его родное гнездо и гость здесь был именно Миша. Брат сел на диван, закинул ноги на столик, уронил тарелку с фруктами, но даже не извинился.

– Просто не заметил, – сказал он, но поднимать ничего он не стал.

Он осмотрел дом критическим взглядом.

– Халупа у тебя слишком маленькая, и тут очень жарко. Окно хоть бы открыл. По-любому, в доме живут крысы, а в подвале пауки размером с псину. И воняет тут стариками. Как во всех деревнях. Видимо, тут ни одно поколение бабулек откинулось. Ладно хоть ты диван новый купил. А то спать на пропитанной ссаньем старухи кровати я бы не хотел.

Потом он понюхал свои подмышки.

– Похоже, я тоже провонял старыми пердунами по дороге сюда. У вас весь город провонял. И как ты только тут живешь?

Он снял футболку, обнажил свои дряблые мышцы. Когда-то он был накачанным парнем, держал в страхе квартал в их городке, дружил с бандами, делал легкие деньги на гоп-стопе, но теперь он был похож на холостяка-неудачника, который забыл дорогу в спортзал, а помнил только одну – в пивной бар. У него вырос живот. Миша же, наоборот, поддерживал свою форму, занимался по бесплатному абонементу не меньше трех раз в неделю. Однажды в спортзале даже к нему подошел тренер и предложил работать у них, но Миша сказал, что у него есть хорошая работа и он не профессиональный спортсмен, чем удивил тренера.

Тошик бросил футболку на кресло и промахнулся. Она упала на пол и замерла там, как призрак.

Тошик достал из сумки новую, понюхал, удовлетворенно кивнул.

– Рад видеть тебя, братан, – сказал Тошик, одеваясь.

Миша натянуто улыбнулся.

– Какими судьбами в наши края? – спросил он.

– У меня тут отпуск небольшой наклюнулся, да и соскучился я по братцу и любимому племяннику.

Миша подумал – а дарил ли он Тимке хоть раз что-нибудь?

Ничего не вспомнил.

Кроме того презерватива. Как Тошик потом сказал? Ради смеха? Пусть пацан с детства знает, что без защиты у мужиков возникает слишком много проблем.

Брат стал ходить по дому и все разглядывать.

– Не ожидал, что ты так круто живешь после смерти жены. Думал, что у тебя тут гора грязной посуды, немытые носки по углам, тонны бутылок из-под пива, но у тебя чисто. Не считая стариковской вони и старого гнилого дома, – Тошик поморщился. – Говорят, ты теперь важный начальник?

– Кто так говорит? – спросил Миша.

– Мама.

– А-а-а, – протянул Миша. – Да. Мне предложили место руководителя.

– Это отлично, братец. Потому что у меня есть офигенная идея, как поднять бабла. Ты же начальником компьютерщиков работаешь?

– Руководитель IT-отдела.

– Ну, какая хрен разница. В общем, схема стопудовая. Я найду поставщиков, а ты впаришь своей конторе тонну барахла. И все, мы в шоколаде. Просто скажи своим боссам, что у вас все оборудование старое. Ведь ты это можешь? Ты же начальник, в рубашке небось ходишь на работу. Тебе поверят. Ты же главный там по части компов. Мама сказала, что ты получил какую-то награду или премию. К твоему совету по-любому прислушаются. А мы с тобой сделаем легкие деньги. У меня как раз есть движухи за прямые поставки.

– Я подумаю, – сказал Миша.

Он не стал в лицо говорить Тошику, что его идея – полное говно. И не потому, что он не хочет обманывать своего работодателя, не потому, что он и стал человеком года благодаря честности и ответственности и что он, наоборот, экономит деньги компании, позволяя их направлять на развитие бизнеса, и не потому, что у него все в порядке и ему не нужны деньги, и не потому, что такая схема рождала много лишних проблем, таких как гарантийный ремонт, документация, доставка в срок и прочие головомойки. Это были причины, но не основные. Главной причиной отказа был его брат Тошик. Миша не хотел иметь с ним ничего общего. Кроме матери и отца.

– Ты подумай, у тебя еще есть время, – сказал Тошик. – Ты же сейчас пока отдыхаешь, на каникулах. А я пока тут осмотрюсь в твоем городке. Ну-с, куда пойдем? В ресторан? Покажи мне тут лучшее место. Ты ведь наверняка теперь только по ресторанам ходишь, начальник. Я надеюсь, ты не зажмешься и угостишь своего брата обедом. В честь приезда. А?

Миша смотрел на него и мечтал о том, чтобы сейчас с неба упал метеорит и разнес город в щепки, лишь бы не видеть наглую морду Тошика. Того самого, что всю жизнь притеснял его, издевался, хвастался, рассказывал все его секреты родителям, где он хранил деньги, где он хранил записки от девчонок, читал его письма, ломал его игрушки, отбирал у него книги и рисовал в них ручкой члены и матерные слова.

Не успел Миша придумать, что ответить ему, как раздался телефонный звонок.

Это был Тима. Он говорил заплаканным голосом, и у Миши сердце перевернулось в груди. Он не слышал его таким расстроенным уже давно. Да что там, никогда не слышал.

– Папа, – сказал Тимка, – я в больнице.

Миша ощутил холодную руку, сжавшую ему шею. Как будто где-то открылась дверь, и в дом ворвался сквозняк.

– Что с тобой случилось? – спросил Миша.

– Со мной все в порядке, – сказал сын, а потом сквозь рыдания выдавил: – Виталька умер.

«Я все еще сплю», – подумал Миша.

Но голос сына был таким реальным.

– Что… – он проглотил что-то застрявшее в горле и снова попытался: – Что случилось?

– Он упал с лестницы… – Тимка прерывался на всхлипы. – Мы спускались утром на завтрак… Мама Витальки крикнула нам, что приготовила оладушки… Я видел, как он оступился и полетел… Папа! – он неожиданно закричал в трубку, что Миша подскочил на месте.

Тошик хмыкнул, увидев напуганное лицо брата.

– Папа! – кричал Тимка. – Виталька так жалобно вскрикнул, и я до сих пор слышу этот звук, когда он приземлился. Он сломал шею! Мама Витальки вызвала скорую, но… Всю дорогу до больницы он не дышал. А как можно спасти человека, который не дышит больше десяти минут?

Похоже, что никак, прозвучал в голове Миши циничный голос Тошика, вот уже несколько лет молчавший.

Виталька умер в ту же секунду, как оказался на полу. Один миг, и нет стеснительного мальчишки, который получил первое место на конкурсе роботов, сделав ходящего «Опустошителя-5000» (название, как всегда, от Тимы). После конкурса преподаватель предложил ему выставить работу в центре робототехники, который находился в соседнем городе. И он добавил, что Виталька станет настоящим ученым, может, даже изобретет двигатель для космических кораблей, который позволит долететь до Марса за пару дней. Но теперь все. Марс останется без Витальки. Виталька отправился в путешествие намного дальше. И в миллионы раз быстрее, чем скорость света.

Тимка захлебывался слезами.

– Я сейчас приеду, – сказал Миша, – ты в сороковой больнице? Там, где папа Витальки работает?

– Ага.

– Я скоро буду. Держись, дружок. Пожалуйста, держись.

Когда он положил трубку, то понял, что холод, охвативший его при словах сына о больнице, был реальным. Он посмотрел на термометр. Стрелка вместо привычных двадцати пяти градусов показывала восемнадцать. Разве такое возможно? С учетом того, что погода для января была теплой.

Миша посмотрел на брата, разглядывающего стереосистему и фыркающего от недовольства. А не спугнул ли Тошик его удачу? Происшествие с Виталькой, холод в доме. А дальше что?

Миша вздрогнул.

Сейчас нет времени на это, он должен ехать к сыну.

– Мне надо уехать, – сказал он Тошику.

– И че, даже в рестик брата не сводишь? – спросил тот.

– Не сегодня, – сказал Миша и подумал: «Никогда!»

– Слышь, я, знаешь, как долго до тебя добирался, жрать хочу. До тебя доехать – все равно что на другую планету лететь. По дороге автобус два раза ломался, какая-то баба отравилась на остановке, блевала всю дорогу, просила остановиться. Вот дура, не хрен жрать было всякие бабкины пироги. Всем и так ясно, что в них крысы да собаки. Я, наверное, года три до тебя ехал. Будто кто-то специально мне мешал.

– Извини, но мне некогда. Мне надо срочно уехать. Ничего не могу сделать.

– Ты хоть до центра меня докинешь? – спросил Тошик, выпятив нижнюю губу. Миша увидел его черные зубы, эмаль была содрана бесконечными атаками зубочисток.

– Да, доброшу, – сказал Миша.

Оставлять Тошика у себя дома он не хотел.

При виде новой «камри» Тошик завистливо воскликнул:

– Смотрю, у тебя вообще все в шоколаде, братец. А ты случайно не нагибаешь своего работодателя? А?

Миша мысленно послал его в зад.

Он высадил брата около «Бриолина» и поехал в больницу.

Тима ждал его в холле. Глаза мальчика помутнели от слез. Родителей Витальки рядом не было. Наверняка они были в палате с сыном, оплакивали свои падшие надежды.

– Ты как? – спросил Миша, когда Тима обнял его.

Он ничего не ответил.

Миша присел и заглянул ему в глаза. Пустые, мокрые, покрасневшие. Под носом сопли.

– Поехали домой, – сказал Миша и отвел сына к машине.

Про Тошика Миша на время забыл.

По пути домой машина внезапно сошла с ума. Она бросилась на встречку, прямо на внедорожник. Они чуть не столкнулись лоб в лоб. Но внедорожник вовремя отвернул на обочину. Водитель «ленд крузера» надавил на клаксон, а потом высунулся в окно и заорал благим матом. Миша выскочил из машины и обнаружил, что переднее левое колесо шипит, сдуваясь на глазах. Он повернулся к водителю «крузера».

– Извините, – крикнул он, показав на колесо «камри».

Водитель «ленд крузера» прервал поток ругани. Он узнал парня, который вернул его бумажник с памятным сердечком внутри.

– Прости, брат, – крикнул Сергей, – я бы помог тебе поставить запаску, но у меня на работе такая дичь случилась. Ужасно тороплюсь!

– Да ничего, извини, что чуть не влетел в твою машину, – ответил Миша. – А тут я и сам справлюсь.

«Ленд крузер» умчался, поднимая снежную пыль.

Через три минуты Миша узнал, что запасное колесо в багажнике спущено. Тогда он вызвал службу помощи водителям – нашел телефон в Интернете.

Они ждали около часа, пока приедет помощь. Миша даже подумывал, а не поехать ли ему на спущенном колесе. Однажды ему пришлось так поступить, когда в юности у него была дешевая машина с дешевыми колесами. Но сейчас была зима, и рядом был его сын. Рисковать он не стал.

Тима спал на заднем сиденье, а Миша думал. Он сопоставлял последние события и визит Тошика. Была ли между ними связь? Стал ли причиной этих внезапных неудач приезд его брата, или он был первым событием в череде несчастий, но причина крылось в чем-то другом? Где была точка отчета? Или это бред? Может, это обычные проблемы, которые случаются с каждым? Он просто отвык от них.

Когда колесо починили, Миша полез в карман куртки, чтобы достать бумажник, но обнаружил, что оставил его дома. Тогда он перевел деньги через «Сбербанк онлайн» на карту мастера, добавив сверху еще пятьсот рублей, потому что механик нудил и нудил о том, что его проверит налоговая и спросит, кто ему перевел эти деньги, и еще снимут с него процент.

Мишин телефон зазвонил, когда «камри» подкатила к воротам дома. Звонили дежурные техподдержки из его отдела.

– Михаил, – послышался голос в трубке, – у нас тут… беда.

– Что такое? – спросил он. В душе нарастало предчувствие движущейся катастрофы. Тоже самое ощущает человек, стоящий на берегу, наблюдающий, как цунами накрывает его тенью.

– Сайт онлайн-кинотеатра недоступен. Каждую минуту поступают новые жалобы о том, что в некоторых домах нет Интернета, и мне передали, что в серверной что-то громко пищит.

– Сейчас я приеду, – сказал Миша и посмотрел на спящего сына. Не самый лучший момент, чтобы оставлять Тимку одного.

Он набрал Тае, спросил, не может ли он оставить у них Тимку на некоторое время, и кратко рассказал о несчастье.

– Прости, Миша, но мы уехали на гору покататься, – ответила она, – мне очень жаль, что я не могу помочь тебе в такой ответственный момент.

– Понял, ничего, – ответил Миша.

Он минуту колебался, а потом набрал номер Наташи. У него даже времени не было обдумать вчерашний вечер и проведенное с ней время на свежую утреннюю голову. Наташа ответила слега раздраженным голосом:

– Але!

– Наташа, привет. Слушай, не выручишь ли меня?

– Миша, давай я тебе перезвоню. Мне тут мама такое закатила… Сейчас война, похоже, начнется.

– Ладно, – сказал он.

Она положила трубку, не простившись.

Не буду терять времени, может, получится решить проблему из дома.

Миша Взял Тимку на руки, отнес в дом, положил на диван.

В доме было холодно. Миша закрыл все окна, достал одеяло и укрыл сына. Тот проснулся и сказал, что ему снилась мама. Кто-то ткнул тонкой иголкой в сердце Миши. Снова боль от упоминания его погибшей жены.

– Тима, мне нужно немножко поработать, – сказал Миша, – но я никуда не поеду. Я буду тут, рядом. У нас авария небольшая.

Тима уставился в пустоту и сказал:

– Я видел его треснувшие очки. Они лежали под лестницей. А Виталька лежал там, как кукла. И у него из шеи торчало что-то странное. Он был похож на сломанного робота. Я бы назвал его Windows 700, потому что он упал и сломался.

А потом Тимка издал смешок.

Миша хотел успокоить сына, но в этот момент раздался еще один звонок. Снова техподдержка.

Миша взял ноутбук и сел к Тиме. Попытался подключиться к VPN серверу, но не смог. Сети не было. Он позвонил провайдеру (пришлось пользоваться услугами конкурента, потому что сети «Грин Сити Телеком» еще не захватили этот район города), и выяснил, что у них тоже авария. Они обещали устранить проблемы к вечеру. Миша не мог ждать. Он включил телефон и расшарил 3G (LTE-сигнала не было), но связь была неустойчивая. Этого едва хватило, чтобы подключиться. Спустя несколько минут он выяснил, что одна стойка в серверной полностью недоступна.

– Чертов резерв. И почему он не сработал? – бубнил себе под нос Миша.

Тимка молчал. Миша иногда поглядывал на него, проверял, спит сын или нет. Тот не спал. Смотрел в пустоту.

Миша стал обзванивать своих сотрудников. Дежурным для выездов по расписанию был Леша Гуськов, все его называли Гуся. Но парень был новеньким и знал немного. Он работал всего месяц, устроился в начале декабря. Миша по телефону объяснил ему, что и где нужно посмотреть.

– А вы не сможете приехать? – спросил он. Он был из тех редких людей, кто обращался к Мише на «вы». – Вдруг я что-нибудь напутаю?

– Прости, я не могу сейчас, – сказал Миша, – у меня тут сын заболел. Не могу его оставить. Но я буду на телефоне и на удаленке.

Следующие полчаса, пока Гуся добрался до работы и нашел серверную, тянулись бесконечно. Миша принял еще несколько звонков от техподдержки и сообщил, что специалист уже выехал, время решения – около часа. Тима то молчал, то плакал, то смотрел в пустоту. Миша пытался с ним поговорить, но его отвлекали мысли о том, как ему действовать, если запустить сервера не удастся.

Когда Тимка снова задремал, позвонил Гуся.

– Источник питания сдох, похоже. Он не включается.

Чертово дерьмо, мы же недавно его установили, подумал Миша.

Он сказал поставить резервный, что лежит на складе. Гуся сделал и перезвонил.

– Я включил сервера. Вроде бы все стартанули, но некоторые виртуалки почему-то не работают.

– Возможно, потому что отключились внезапно, – сказал Миша. – Сейчас подниму.

Он подключился к первому серверу, но в этот момент Тимка заорал. Миша даже уронил ноутбук от неожиданности. Крик перешел в плач. Тимке приснился кошмар.

Тогда Миша позвонил Гусе, продиктовал команду, чтобы включить виртуальные машины вручную, дал пароль от сервера и добавил, что если какая-нибудь машина не запустится, то нужно восстановить ее из бэкапов. Потом он, не дожидаясь подтверждения, понял его Гуся или нет, бросил трубку.

Миша обнял сына.

Тот плакал еще несколько минут, но потом успокоился. Они просидели так некоторое время. Миша слушал дыхание сына, подбирая слова. Он понимал, что надо что-то сказать, что надо как-то успокоить сына. Нельзя молчать. Молчание может погрузить Тимку в такую пучину, что потом из нее будет сложно выбраться.

– Когда я был маленьким, у меня тоже погиб друг, – сказал Миша, но не упомянул, что, в отличие от Тимки, он этого не видел, – Я понимаю тебя, сынок, я тоже пережил все это. Но надо держаться, чего бы это ни стоило, надо держаться ради себя, ради папки, ради Витальки. И помни, что смерть – это еще не конец пути. Есть и другие миры. Многие люди помнят свои прошлые жизни. Может быть, Виталька уже живет где-то в другом месте, и все у него хорошо.

– Дай мне мои таблетки, – прошептал Тимка.

Сердце Миши бешено забилось.

– Что ты сказал? – спросил он, уставившись на сына широко раскрытыми глазами.

– Пить, папка, дай мне воды, – сказал Тимка так же тихо.

Ты слышал, что он сказал? Он говорил о таблетках!

– Хорошо, – сказал Миша и принес сыну воды.

Снова завибрировал телефон. На этот раз звонил Тошик. Миша уже и забыл о том, что брат в городе.

Он не стал отвечать.

Вызов сбросился, и до Миши донеслись звуки шагов на веранде. Тошик приперся обратно. Миша хотел было встретить брата и сказать ему, чтобы тот погулял где-нибудь, пока он не решит некоторые проблемы, но его отвлек очередной звонок.

Звонил директор.

– Мне нужно ответить, Тимка, хорошо?

Сын кивнул.

Когда Миша понял трубку, то услышал отборную брань, какой он еще никогда не слышал от господина Воронова.

– Этой твой новенький удалил бэкапы за несколько последних недель! – орал директор.

Миша сквозь расстояние, через километры между вышками сотовой связи, видел лицо господина Воронова, будто он и правда стоял перед ним. Лицо раскраснелось, слюна брызжет. Это было лицо его бывшего босса Падлы. Но сейчас Булат Павлович напомнил ему Падлу. Он точно так же визжал, когда что-нибудь шло не по плану. Сейчас повод был, и Миша это понимал, но ничего не мог поделать.

После упоминания того, что Гуся уничтожил бэкапы, Мишу пробрал озноб. Это была его вина. Миша взял на работу Гусю, Миша отправил его решать такую серьезную проблему, не обучив должным образом. Восстановить данные можно, но на это уйдет несколько дней, потому что там терабайты информации. И как только Гуся умудрился это сделать? Пока они восстанавливают бэкапы, их пользователи перекинутся на сайты конкурентов, ведь это праздники, сейчас все смотрят киношки, веселятся под музыку, отдыхают.

– Ты должен приехать лично в офис, сию же секунду! – сказал Воронов.

– Я не могу сейчас приехать, – ответил Миша.

– Почему это? – в голосе Воронова звучало раздражение.

– У меня сын заболел, мне надо остаться с ним.

– Твоему сыну сколько? Пять лет? Если я не ошибаюсь, он учится в пятом классе. Или я не прав?

– Да, но…

Что он мог сказать? Что у сына могла крыша поехать? Как у мамы?

Дай мне мои-и-и табле-е-етки!

– У него сегодня умер друг…

– Найми няньку, позови какую-нибудь соседку, придумай что-нибудь. Не я начальник IT-отдела, а ты. Реши вопрос в течение четырех часов. В противном случае завтра будешь свободным человеком. Ты меня понял?

– Да, – сказал Миша.

– Прекрасно!

Он положил трубку.

Миша вскипел. Руки дрожали. Он смотрел на экран телефона и поверить не мог, что все это происходит с ним.

– Че такие кислые? – услышал он голос с порога.

Миша поднял взгляд и уставился на Тошика. Тот стоял в прихожей с пакетом. Он поставил ношу на пол, внутри что-то звякнуло.

Я даже не услышал, как он вошел.

Тошик прошел в гостиную в ботинках, не снимая куртки, остановился напротив брата, взглянул на племянника.

– Умер, что ли, кто-то? А че так холодно? Че, не можешь отопление навалить?

Миша, не обращая на него внимания, набрал номер Сереги Смирных. Тошик недовольно хмыкнул и вернулся за пакетом в прихожую. Потом направился на кухню расчехлять то, что звенело и булькало.

– Папа, это кто? – спросил Тимка.

– Это дядя Антон, мой брат. Не помнишь его?

Тимка покачал головой, а потом в трубке раздался голос Сереги.

Миша попросил того выйти за тройную оплату на работу, чтобы устранить аварию. Тот согласился, но сказал, что сначала он должен разлепить залитые шары и добраться до города. Он обещал, что решит вопрос, но полностью данные восстановит только к утру. Миша поблагодарил его и написал директору, что к утру все будет готово. Тот не ответил.

– Есть хочешь? – спросил Миша сына.

Тот помотал головой.

– Ты кушал сегодня?

Он снова помотал головой.

– Хочешь, прогуляемся? – спросил Миша, но сам думал, что, как только они выйдут за порог, кто-нибудь обязательно поскользнется и сломает ногу.

И опять Тимка отказался.

Миша не знал, что предложить сыну, как его отвлечь от мыслей о Витальке.

Дай ему таблетки! – Кричал голос Вики в голове.

В комнату вошел Тошик. Он жевал бутерброд. Крошки хлеба падали на пол. Он громко чавкал и жевал так быстро, что казалось, что уже начался конкурс по поеданию бутербродов.

– Че случилось-то? – спросил он.

Тимка натянул одеяло до глаз.

Тогда Миша встал и вывел Тошика на кухню.

– У него друг сегодня погиб, – сказал Миша, – ты не мог бы не выспрашивать каждые пять секунд об этом?

– А-а-а-а, о’кей, – сказал он, на секунду приняв вид сочувствующего, но уже в следующий миг вернул дурацкую ухмылку: – Будешь бутер?

– Нет, – ответил Миша, потом собрался с мыслями и спросил: – Ты надолго сюда?

Тошик неопределенно помотал головой, будто подсчитывал часы, дни, годы. Потом пожал плечами. Еще одна плохая новость.

Может, выгнать его? Ударить его в нос, выбить пару зубов. Он это заслужил. Выбросить его на улицу вместе с его вещами. Может, даже дать денег на такси, на автобус, на самолет и сказать, чтобы никогда больше не появлялся в этом доме?

Разве я могу так поступить? – подумал Миша.

Да, брат сделал ему много плохого. Но разве не он однажды защитил Мишу от Клеща, когда тот вымогал у него деньги? Вымогал – слишком мягкое слово. Клещ прижал Мишу в углу за школой и избивал, пока Миша не выложил все деньги, что у него были с собой. В тот день Миша шел в киоск в центре прикупить себе новый комикс про Велеса. Сама по себе история героя его не интересовала, но на страницах этого комикса можно было найти пышногрудых полуобнаженных героинь, от которых все вставало дыбом. Если бы у него тогда был Интернет, он не напоролся бы на кровожадного Клеща. Но Тошик совершенно случайно проходил мимо и заметил, что какой-то недомерок избивает его братца. Тошик в два счета навалял Клещу, вывихнул ему руку, разбил нос, губы, поставил синяк под глазом, выбил пару зубов и прогнал его с поджатым хвостом.

Миша помнил об этом всю жизнь. Потому что это был единственный достойный старшего брата поступок.

Ты прекрасно знаешь, что он это сделал не потому, что он хотел тебе помочь, а потому что считал, что только он один имеет право издеваться над тобой! И он взял с тебя плату за спасение, звучал внутренний голос.

Да, может и так, но он все равно сохранил мне достаточно денег, чтобы я купил комиксы.

Хлопнула дверь Тимкиной комнаты.

Миша вошел в гостиную. Одеяло лежало брошенное.

– Тима, – постучался в дверь Миша, – можно войти?

– Не сейчас, – сказал Тимка.

Миша замер, не зная, что сказать. Впервые сын не хотел его видеть.

– Че ты прилип к нему, как туалетная бумага с черкашом? – спросил Тошик.

Миша обернулся и послал взгляд смерти в брата. Но тот отбил его безразличием.

– Оставь мелкого хоть на секунду. Пусть погорюет. С кем не бывает? Посидит подумает, поймет, что к чему, и выйдет сам. Ты же сам таким же был.

– Мне тогда помогли мама и папа, – сказал Миша.

– И брат, – добавил Тошик, подняв бутерброд, как бокал.

Старый алкоголик.

Миша ничего не ответил на это.

– Давай лучше выпьем, – предложил Тошик, – я тебе расскажу, как я славно сегодня прогулялся по магазину. Обсчитал там одного растяпу. Дал ему косарь, а потом смотрю – у него в кассе куча пятитысячных. Он мне сдачу считает, а я ему такой – уважаемый, я вам подал пять тысяч, а вы мне что? Надуть меня пытаетесь? И много вы таких деревенских простачков обрабатываете в день? Он так и сдулся. На глазах уменьшился. Стал спорить, но за мной такая очередь была. Они на него быстренько накинулись, мне даже ничего говорить не пришлось. Короче, поднял деньжат. Потом я жрал в каком-то дерьмовом ресторане, «Семейный ужин» или как-то так называется, готовят там из собачьего говна.

Это был любимый ресторан Миши. Там они с сыном отпраздновали его тридцать четвертый год рождения.

– Да они сами мне должны были дать чаевые за то, что я сожрал их дерьмо, – возмущался Тошик. Изо рта летели куски колбасы. – Но самое прикольное было потом. Я познакомился с одной чикой. Ниче такая. Правда, она была с наебышем. Или то была девочка? Хрен их пойми. Эти засранцы все на одно лицо, пока у кого-то из них не начинает расти щетина, а у кого-то сиськи. От сопляков только одни крики да дерьмо, но вот мамаши бывают отпадные, особенно если они все еще кормят мелкого. Как эта, которую я встретил. Сиськи у нее огроменные, такие трогать одно удовольствие. Короче, я навалил ей тонну дерьма, что люблю детей, что у меня у самого шесть дочек, что я – директор компании, что решил тут в окрестностях прикупить домик, потому что хочу выйти на пенсию досрочно и посвятить остатки дней рисованию пейзажей. А она поверила, тупая деревенщина. У вас все бабы тут такие? Если да, то я остаюсь!

Миша его не слушал. Он слышал это много раз за долгие годы.

***

Прошли новогодние праздники.

Сергей Смирных восстановил сервисы, проработав всю ночь, и Миша, как и обещал, выплатил ему тройной тариф из своего кармана. Поэтому никого не уволили. Миша вышел на работу 9 января. Учеба у Тимки начиналась с пятнадцатого числа.

На совещании в первый рабочий день обсуждали инцидент с онлайн-кинотеатром. Миша почти не слушал, о чем говорят коллеги. Он думал о сыне. Тот до сих пор не отошел от случившегося. Ел мало, может быть, не спал. Под глазами у него налились мешки. Он почти не разговаривал. Только мычал и давал односложные ответы. Все время он проводил дома, смотрел телевизор. А если телевизор был выключен, то он смотрел сквозь него. Миша записал сына на прием к врачу, но врач должен был приехать лишь на следующей неделе, когда начнутся занятия в школе.

По итогам собрания Миша получил выговор и денежный штраф. Он ни слова против не сказал.

В обед позвонил Сергей на «ленд крузере».

– Как дела? – спросил Сергей.

– Отлично, как всегда, – соврал Миша.

– Слушай… тут такое дело… Помнишь, мы чуть не столкнулись на встречке… Ты извини, что я наорал.

– Все нормально, – ответил Миша.

– Да нет, не нормально. Я ведь тебе продал ту машину. Нет, я ничего не хочу сказать про нее плохого. Классная машина.

– Да, мне тоже нравится.

– Но вот твой «цивик»…

У Миши появилось неприятное предчувствие. Сергей не просто так позвонил. Что-то случилось.

– А что с ним?

– Оказалось… Что у него движок стуканул. Прямо когда мы выставляли его на стенд… Да, я понимаю, это мои диагносты виноваты, что не заметили этого раньше. Но… Я не могу тебе дать за него такую сумму, как раньше…

«Я готов отдать за это сердечко все деньги, дом, машину!» – вспомнились Мише слова Сергея в тот далекий сентябрьский день.

А ты не такой уж добренький, подумал Миша, конечно, то была показуха. Ну а что ты хотел от владельца автосалона? Чтобы он работал в убыток? Это же крупный бизнес, огромные деньги.

– Мы вроде бы подписали договор, – Миша сделал попытку, но в свете последних событий он был не уверен, что она сработает.

– Миша, я рву волосы на голове, когда сообщаю тебе об этом, – сказал Сергей, но Миша готов был поклясться, что его прическа аккуратно уложена, как и раньше, – но в договоре указано, что твой первый взнос составляет сумму от продажи твоего «цивика». Но она не указана с точностью до рубля.

– Понятно, – сказал Миша.

– Пойми, я не хочу тебя обмануть. Я просто хочу продать твою машину по ее реальной стоимости. Но сейчас «цивику» нужен новый мотор. Можешь приехать и сам посмотреть.

– Я тебе верю.

– И я прошу лишь сделать доплату за первый взнос, которая покроет разницу между той суммой, на которую мы сначала с тобой рассчитывали, и тем, что на самом деле получилось. Я бы не просил тебя этого сделать, если бы не мой долбаный бухгалтер. Когда я несся второго числа на работу и чуть не влетел в тебя…

– Это я чуть не влетел в тебя, – поправил его Миша. Он понял, что Сергей пытается подсластить пилюлю.

– Тогда я ехал на работу, потому что узнал, что мой бухгалтер обокрал меня… больше трех миллионов наворовал. Я в жопе! А у меня еще три дочки! Мне их надо кормить, одевать. Ты уж пойми меня правильно.

– Я понимаю, – сказал Миша, вздохнув, – «цивик» мой, мне и ответ держать. И сколько я тебе должен?

– Шестьдесят тысяч, – сказал Сергей.

На фоне трех миллионов не такие уж и большие деньги, подумал Миша, наверняка у него есть куча рычагов, дернув за которые он получит джекпот. Но он позвонил мне, тому, кто нашел сердечко, сделанное его умершей дочкой. А может, и нет вовсе никакой Мари? Может, это у него шутка такая?

– Я отдам, – сказал Миша.

– Спасибо, друг, от души!

– Не за что. Я позвоню после зарплаты, – сказал Миша и положил трубку.

Только этого мне и не хватало, подумал он, еще одна денежная яма. А еще этот вымогатель Тошик присосался…

Тошик все еще жил у Миши. Днем он куда-то уезжал на такси, а вечером заявлялся навеселе, просил у Миши денег и на следующий день опять повторял свой цикл. Пока брата не было дома, Миша готов был давать ему денег, лишь бы тот держался подальше от Тимки. И Миша надеялся, что Тошик напьется в баре, с кем-нибудь поссорится, подерется. Может, тогда какой-нибудь здоровяк прервет эти конвульсивные попытки Тошика корчить из себя благородного старшего брата.

– Славно я отдохнул тут, братец, – сказал вчера Тошик, – знаешь, я тут решил задержаться еще на некоторое время. И вообще я присматриваюсь к этому городку. Тем более, мы же с тобой будем бизнес делать. Да и телочку я себе присмотрел. Помнишь, ту мамашку. Ну ты понял. Кажется, она клюнула на крючок. Кстати, спасибо тебе за средства. Я выследил ее и дал понять, что она мне нравится. Она, конечно, ерепенится, но это нормально для любой бабы. Это только первое время. Главное же – спустить разок-другой в нее, а потом она сама захочет. Эта сперма получше всякого клея приклеивает баб.

При упоминании мамаши Миша вспомнил о Наташе. Столько всего навалилось за эти дни, а он совсем забыл про нее. Он не писал ей и не звонил, хотя она раза два отправляла ему сообщения.

Надо бы ей позвонить, подумал он.

Но не сегодня. Пока не было настроения. Да и не мог он пригласить ее к себе, потому что дома был Тошик. И к ней поехать он не мог, потому что старался не оставлять Тиму одного.

15 января – первый учебный день в школе – выпал на тот день, когда возвращался детский психотерапевт из отпуска. Миша позвонил в школу и сказал, что Тимки сегодня не будет, что он заболел. Потом отпросился с работы сам.

Миша рассказал доктору Витязю, что случилось, пока Тимка сидел в приемной, листая комиксы, привезенные с собой. Психотерапевт попросил оставить его наедине с Тимом. Спустя сорок минут Тимка вышел из кабинета, а доктор снова пригласил Мишу к себе.

Миша потрепал сына по голове, тот не отреагировал. Сел в кресло и уставился в пол.

– Смотрит ли Тима фильмы с насилием?

– Как и все дети, бывает иногда. Но он нечасто смотрит кино, чаще играет на приставке.

Доктор Витязь был медлительным. Его голос тянулся, как жвачка. Но он не раздражал. Наоборот, внушал доверие. Казалось, что говорит он обдуманно. И в голосе звучали нотки дружелюбия.

– Бывали ли у Тимы и раньше такие приступы отсутствия интереса к окружающему миру?

– У него еще никто не умирал, – сказал Миша, и его пробрал мороз.

Он самым наглым образом соврал.

– Простите, – сказал Миша, – у него умерла мама.

Врач чуть наклонил голову, смотря Мише точно в глаза.

Миша почувствовал, как в глазах защипало. Может, что-то попало? Или этот доктор мог одним взглядом вызывать у людей слезы?

– Он тогда был маленький, – продолжил Миша, не в силах выдерживать паузу, ему казалось, что если он что-нибудь не скажет, то взорвется, – мне кажется, что он не особенно понял, что произошло. Он ее помнит, но… Он не успел к ней привыкнуть так, как я…

– И как вы, именно вы, а не Тима, с этим справились?

– Было тяжело, но он ради сына я не показывал, как мне плохо. Не хотел передавать ему свое настроение. Дети как губка, все впитают. Я очень старался, из кожи вон лез. И не зря, ведь последние полгода выдались чудесными. У нас появился новый дом, у меня – хорошая работа, а у Тимки друзья Анжела и… Виталька. Тот самый, который погиб.

Доктор кивнул.

– Скажите мне, Михаил, а были есть ли у вас в роду кто-нибудь, кто страдал от душевных расстройств?

Мишу как током ударило.

– Нет, у меня не было. Но моя жена…

Он запнулся. И на лице появилось затравленное выражение.

– Вы можете рассказать? – спросил доктор. – Я не настаиваю, но если сумеете, то это поможет делу.

– Моя жена… Вика… Когда Тимке был годик, у нее появилось навязчивое ощущение, что внутри что-то болит. То ли желудок, то ли печень. Поначалу боли были слабые, но со временем они усиливались. Сначала она не жаловалась, просто иногда выглядела уставшей, и у нее возникала апатия в эти периоды. Но со временем она изменилась. Я видел, что она страдает. Я поговорил с ней, и она рассказала, что ей кажется, будто что-то внутри нее растет и пожирает ее. Медленно, но неотступно. Я пришел в ужас и отправил ее на обследование. Врачи сделали анализы, они продержали ее в больнице несколько дней, но единственное, что они нашли, – это железное здоровье моей Вики. Она была как младенец. Никаких болячек. Даже не верится. Тогда ее направили к психотерапевту. Моя жена рассказала про беспричинные боли, и этот доктор…

Последнее слово Миша произнес с нажимом. Будто он хотел, чтобы от его слов чья-то шея хрустнула, как карандаш.

– Этот доктор назначил ей таблетки.

– Какие? – спросил Витязь.

– Я не помню название, но это было не обезболивающее средство, а успокоительное. Я был рад тому, что Вика больше не чувствовала боли, но не очень обрадовался тому, что помогают ей в этом таблетки. Но боли отпустили, и это принесло в наш дом прежнее счастье. Правда, ненадолго. Таблетки, как и наркотики, перестали помогать. И Вика начала закидываться горстями, прямо как дети едят конфеты. Боли вернулись, и она стала просыпаться от них по ночам, ходила по дому как призрак, стонала, плакала и снова закидывалась таблетками. Грудью она перестала кормить Тимку, после того как стала принимать препарат. Мы кормили сына смесями. Сначала он болел, плакал, но потом привык. Привык, как и Вика к таблеткам. Она сходила с ума. Медленно, но верно. Перестала работать. Она была фрилансером, делала проекты на дому, чертила разные схемы, планы в «Автокаде». По рецепту ей была положена упаковка в месяц, но она съедала ее за неделю и снова бежала к доктору, просила, вымогала, умоляла выписать ей новые. А он выписывал!

– Вопиющая некомпетентность, – сказал Витязь, – но простите, что прервал. Продолжайте.

– Я про это не знал. Но я видел, что с ней происходит. Она выглядела как наркоманка. Она превратилась из любящей веселой женщины в нервную сумасшедшую старуху. Она постарела лет на тридцать. Все время стонала, иногда кричала, заперевшись в ванной или в туалете. Ее тошнило, она не ела, она похудела, как анорексичка. Волосы ее спутались, стали сухими, как солома. Она перестала ухаживать за Тимкой, на меня не обращала внимания. Она только бродила по дому и выла.

Я не мог на это смотреть. Я обратился к другим специалистам. Но она отказывалась с ними разговаривать. У нее начался бред. Она требовала свои таблетки, и если кто-то пытался ей объяснить, что можно преодолеть это без лекарств, она… посылала его на три буквы. Один раз я пытался ее отвезти в больницу насильно, и она превратилась в другую…

Миша проглотил ком. Выпил воды из стакана на столе, поставленного там специально для него. Рядом стоял стакан поменьше, для Тимки, полный до краев.

– Это возникло, как торнадо, и оно прошлось по всей квартире. Она сломала все, что нашла. Она пыталась выбить окна. Мне пришлось ее усмирить. Пришлось ее закрыть в комнате. Я не хотел ее связывать. Она кричала, называла меня грубыми словами. А даже я таких слов никогда не слышал. Голос ее стал низким и хриплым. Ее как будто подменили. Я вызвал скорую, но они сказали, что это не к ним. Они сказали, что мне надо в психиатрию. Они сказали, что моя жена – сумасшедшая!

Миша чуть не кричал. Он заметил это и понизил голос.

– Я сделал ужасную ошибку. Пока я соображал, как помочь моей Вике, мне самому нужна была помощь с Тимкой. Я не мог следить за маленьким Тимкой и за своей спятившей женой. Ему тогда уже было уже четыре года. Все это сумасшествие тянулось годы. Но вы должны понять, что она долгое время скрывала от меня эти боли. Она долго сидела на таблетках. И я долгое время даже не знал о них. Выяснил случайно, когда нашел пачку на холодильнике на кухне.

В общем, мне нужен был помощник, и я позвонил ее матери. Моей теще. Это было моей ошибкой. Она примчалась тут же. Стала обвинять меня, что я довел ее дочь, что я ей все запрещал, что я Вику затравил. Проклинала меня, ревела похуже сумасшедшей, которую я запер в спальной. Теперь в моем доме было две сумасшедших и я с сыном.

Но теща и правда помогла. Только своим изощренным способом. Она накормила Вику таблетками. Своими таблетками. Дала ей столько, сколько та попросила. И когда ко мне приехали действительно настоящие специалисты – по крайней мере, я на это надеялся, – она уже была мертва. Умерла от передозировки.

Миша рассчитывал, что он заплачет, он ведь так и не сходил к психотерапевту, чтобы высказать все, что у него накипело. Но глаза оставались сухими. В них была холодная ярость. Он ненавидел свою тещу. Он проклинал ее. Его кулаки сжались, ногти впились в кожу. Зубы скрипнули. Он представил, как руки обхватывают тонкую шею этой тупой старухи, которая носила девичью фамилию его жены.

– Она обвинила во всем меня. Подавала в суд. Но ничего не смогла доказать. Но зато с каким рвением она обвиняла меня! Слюной изошла, как бешеная псина! – закричал Миша. Он тяжело дышал. Потом посмотрел на доктора Витязя. – Извините.

Он попытался разжать кулаки. Получилось. Выпил еще воды, расплескав немного на штаны.

– У вашего сына были такие боли? – спросил доктор.

Миша отрицательно покачал головой.

– По крайней мере, он мне ничего не говорил.

Доктор назначил им встречу на следующей неделе. И записал на прием не только Тимку, но и Мишу. Он сказал, что подготовит необходимые рекомендации, а пока посоветовал взять отпуск и не оставлять сына не на секунду, быть с ним, говорить с ним и постараться выяснить, считает ли Тимка себя виновником трагедии.

– Если выяснится, что он считает себя виновным, то попытайтесь простым языком объяснить, что его вины нет, постарайтесь разговорить его, чтобы он вышел из этого замкнутого состояния. В нем может забродить горе, и оно может вырасти в нечто большее, что укоренится в его сознании. Не позволяйте этому случиться. Попробуйте съездить на зимний курорт, покатайтесь на лыжах. Надо его растормошить, заставить двигаться, физические упражнения очень полезны, но не наседайте на него. Постарайтесь заинтересовать, но не принуждать.

С полной головой мыслей и с молчаливым сыном Миша вышел из платной поликлиники.

На следующий прием они так и не пришли.

Дом остывал, как мертвое животное. Температура не поднималась выше семнадцати градусов. Все окна были закрыты, отопление стояло на максимуме. Но тепло все равно исчезало. Будто что-то его высасывало. Будто где-то открылась дыра в преисподнюю, откуда в дом проникал адский холод.

– Зачем ты снимаешь эту халупу, – спрашивал Тошик, – да еще так дорого. Я вот нашел в центре дешевле квартиру. Поменьше, но зато не воняет, и хозяйка помоложе. Не то что твоя старая карга, такой даже не присунешь. А с этой можно замутить и скидочку получить.

Тошик постоянно жаловался на сырость, и Миша стал замечать, что в доме действительно стало сыро. Хлеб портился за один день, покрывался сначала зеленью, а через пару часов – черными пятнами. Эта плесень появилась и в ванной, и в туалете. А вскоре и на кухне, и в прихожей. За ней потянулись пауки и такие маленькие серые червячки, которые быстро убегали, когда включался свет. А однажды он увидел на стене на кухне огромную сороконожку, от вида которой Мишу чуть не стошнило.

Миша жил в этом доме больше четырех месяцев и не видел ни одного паука и ни одной черной точки плесени ни в одном углу! А сейчас их стало так много, что казалось, что дом стоял на болоте не один год. Кухня пропиталась каким-то странным запахом, напоминающим кислоту. Миша долго искал источник вони, нюхал и мусорное ведро, и плиту, и за плитой, и все шкафчики, и углы. Но оказалось, что воняло от стен.

А потом Миша обнаружил, что в подвале протухли все соленья. Он открыл крышку и отшатнулся, уронив ее обратно. Оттуда поднялся запах, как из братской могилы в самое жаркое лето. В подвале жил грибок, плесень, гниль, смерть. Пришлось открыть окно, чтобы выветрился запах. Но в доме стало еще холоднее. Температура опустилась до пятнадцати.

С некоторых пор Тошик решил, что можно курить в доме. Сначала Миша даже не замечал этого. Он ощущал запах дыма и табака, но он думал, что он тянется от одежды брата. Миша многое оставлял как есть, потому что мысли его были заняты сыном. Тимку надо было выводить наружу, и он пытался это сделать. Поэтому он не замечал, что дом помимо плесени провонял еще и дымом. Пока не увидел брата, курящего в комнате.

Тут он взорвался.

– Ты че, совсем охренел? – заорал Миша.

В этот момент в комнате Тимы раздался плач. Миша бросился к нему, увидел, что тот сидит за столом, а по рукам течет кровь. Тимка порезал руку канцелярским ножом. Как Виталька пару месяцев назад. Миша принес аптечку, обработал и перевязал рану. А потом заметил на столе пластикового робота, у которого на шее были следы от ножа. Кто-то пытался отрезать ему голову.

– Вот че ты орешь? – спросил Тошик за спиной. – Вот, сына испугал.

Тогда Миша развернулся, схватил Тошика за ворот футболки и потащил на кухню.

– Э, ты че, – заорал Тошик, сбросив руку брата, – че надо?

– Выйдем на секунду, – сказал Миша, – потуши сигарету и сюда больше не заходи.

– Ладно, ладно, че ты сразу расчувствовался. Больно нервный какой. Я не виноват, что у тебя настроения нет.

Он потушил сигарету о шкаф, а окурок бросил на подоконник. Они вышли на кухню.

Позвонила Тая, как раз вовремя. Она сообщила, что они вернулись из отпуска и если Тимка хочет прийти к ним в гости, то Анжела с удовольствием с ним пообщается.

Миша сказал, что это отличная новость и они скоро будут.

– Ты уходишь? – спросил Тошик. – Я че спрашиваю-то, просто я хотел тут одну бабенку привести, не хочу, чтобы вы тут мешались и за нами подсматривали.

Миша убрал телефон в карман и посмотрел брату в глаза. Ни капли разума. Пустые безразличные шары.

– Я Тимку отведу к друзьям, а потом вернусь. Надо кое-что обсудить.

– Понятно. То есть ты вернешься?

– Да.

– И нахрен мне тебя ждать? У меня че, других дел нет? Я лучше смотаюсь, прошвырнусь по городу.

– Я хотел обсудить с тобой… наш бизнес, – сказал Миша.

– А, – воскликнул радостный Тошик, – так это другой вопрос. Ты все же надумал. Я же говорил, что тема – атас. И верно, отправь своего опездола в гости, нехрен под ногами мешаться, когда мужики базарят. Тем более, я хотел тебе рассказать про одну шмарешку, которую я вчера оприходовал. Ну и визжала же она. И сопротивлялась. Но я пару раз ей двинул, и она ноги распластала… Шлюха. Все они шлюхи… Особенно Наташи.

Миша отвез Тимку к Анжеле. Тот уже не плакал. Смотрел на свою кровавую повязку с безразличием. Миша хотел спросить, как вышло, что он порезался, но решил, что этот вопрос требует полного погружения и что он сделает это, как только избавится от надоедливого старшего брата.

Тая, встретившая их в прихожей, пришла в шок от гостей. Последний раз она видела Тимку, когда тот еще был смеющимся задорным пацаном, отмачивающим шутки на каждом шагу. Но сейчас перед ней стояла безжизненная кукла с кровавой повязкой на руке.

Миша обещал скоро вернуться. И поспешил обратно в машину.

Когда он оказался дома, то обнаружил, что Тошик ушел. Миша позвонил ему на мобильный, но тот не ответил.

– Ну и паршивый сукин сын! – заорал на свой мобильник.

Он твой брат, назови его как-нибудь так, чтобы не оскорблять свою маму.

Она ему всегда рассказывала, где я прячусь от него. Как будто переживает за этого тупого увальня больше, чем за меня. Он всегда привлекал внимание взрослых. Красовался перед ними.

– Ладно. Пока ты где-то ошиваешься, я все устрою.

Он позвонил хозяйке.

– Тамара, – сказал он, когда она ответила, – извините, но у моего сына тут… беда случилась. Мы должны уехать на некоторое время. В отпуск. Я вам заплачу за несколько месяцев, только придержите, пожалуйста, для нас дом.

– Что случилось? – спросила она. – Надеюсь, ничего серьезного?

– У Тимы друг умер. И он сильно переживает.

На той стороне возникла тишина. А потом Тамара спросила:

– Не приезжал ли к вам в гости кто-нибудь… из знакомых или родственников… скажем… не очень хороший?

Миша чуть не выронил телефон. Дыхание сбилось. Появилось чувство, что он стоит на краю пропасти, и на него надвигается сильный ветер.

– А… это… – выдавил он.

– Если вы его выгоните или сбежите, то не вернете удачу. Я сдала вам этот дом, потому что видела, что вы хороший человек. Такие люди притягивают к себе добро, такие люди притягивают к себе удачу. И вы притянули ее. Мой дом – он как большой магнит, если вас не смутит такое сравнение. Он любит хороших людей и дает им все. Но не терпит плохих. И если кто-то подобный поселится в нем, а таких я не пускаю никогда на порог, то дом будет притягивать зло… В этом доме нет места для плохого человека. Но если вы впустили такого, то теперь уже бежать нельзя. Несчастье останется с вами, куда бы вы ни пошли. К сожалению, это правда.

– Что… Что же делать? – спросил он, заикаясь. – Ко мне действительно приехал мой старший брат, а он… тот еще тип.

– Ваш брат привез с собой что-то такое… что-то очень плохое. Отраву. Яд. Вам нужно смыть ее в унитаз. Избавиться от яда. Вырезать, как опухоль. Мусор нужно выбросить и сжечь! – ее речь напоминала ораторскую. Голос врезался в ухо, как молот судьи.

– Но он ничего не привозил с собой. Только сумку с барахлом.

– Он привез свою душу, – сказал она шепотом.

– Я не… – Но он понял.

– Я не сдам дом никому до лета. Так что подумайте. Ключи можете оставить соседке справа. Я знаю ее с самого детства. Ей можно доверять. За эти месяцы можете не платить, пока будете в отпуске. Вылечите болезнь. И возвращайтесь. Все у вас будет хорошо. И не переживайте, если ваши методы лечения покажутся немного… нетрадиционными. Никто вам ничего не сделает. Дом этого не позволит. До свидания.

– До…

Она положила трубку.

Он замер столбом. Смотрел на свои ботинки, с которых стекал подтаявший снег, и думал. Что она имела в виду? Похоже на бред сумасшедшей. Он позвонил ей снова, но она не ответила.

Нет, она не сумасшедшая. Тамара знает про этот дом. Конечно, знает, ведь это ее дом. Его построил ее отец. Она прожила в нем до самой старости. Наверняка она не могла не заметить, что дом живой. И он помогал своим друзьям. Тем, кто о нем заботился, тем, кто не ходил по нему в грязной обуви и не называл его халупой. Тем, кто не курил в комнатах и не проливал пиво на пол, когда смотрел шоу по телевизору.

Это все Тошик. Во всем виновата эта свинья с человеческими руками.

О какой болезни говорила Тамара? О той же, что и я, когда сказал, что Тимка болен и нам надо уехать? Или о другой болезни? О той, которая поразила дом. На «Т» начинается, на «к» кончается. И что значит вырезать? Как?

Устранить источник – очевидно, так.

Таблетки! Мне нужны мои таблетки! Боль отступит, боль уйдет! Дайте мне мои таблетки!

Миша понял, что он должен сделать. Он должен дать дому противоядие, таблетку от внутренних болей. А дом в ответ его отблагодарит. Он не позволит случиться плохому. Потому что он – Добрый Дом.

Он снял ботинки, несмотря на жуткий холод, стелющийся по полу, прошел в гостиную, сел на диван. Что-то хрустнуло внутри, и Миша провалился в мягкую подкладку. Это был новый диван, самый лучший. И он сломался.

Миша вскочил, огляделся. Все разваливалось прямо на глазах. На стенах вылезли темные пятна. Пыль покрыла мебель толстым слоем. Дикая мысль пронзила голову. После переезда он не убирал пыль ни разу! Он даже не думал о том, что это нужно делать. Его все хвалили за чистоту, девушки удивлялись, что он без жены содержит свое гнездышко в полном порядке, а он даже не прибирался. Но… ведь пыли раньше не было? Когда у него были гости 1 января, все было в идеальном порядке. Дом помогал поддерживать чистоту.

А что произошло с зеркалом? По нему расползлась трещина.

В тишине выли сквозняки. Холод гулял по дому, как его мертвая жена, когда у нее случались приступы. Миша слышал чьи-то тихие шаги и стоны. Дом скрипел, трещал, умирал.

В кармане вибрировал телефон. На экране высветилось имя «Тая».

– Алло.

Она закричала в трубку. Миша отстранился от динамика телефона.

– Какого черта ты не отвечаешь на звонки? Забирай своего чокнутого сына! Пока я не вызвала полицию! Слышишь? Твой недомерок напал на мою дочь и избил ее. Вова связал его, но он орет на весь дом, как будто это его избивают! Алло! Ты слышишь меня?

Что-то внутри Миши надломилось. Последняя балка, держащая мост благоразумия.

– Сейчас я приеду, – сказал он и положил трубку, не обратив внимания на то, что на экране больше десяти пропущенных.

Кто-то поднимался по ступенькам на крыльце.

Миша направился к прихожей, полный решимости прогнать своего брата прямо с порога, но потом остановился.

Все летит в ад. Сын сходит с ума, дом разваливается. А Тошик танцует на руинах, припевает, закуривает сигару победителя, сплевывает на дымящиеся останки и произносит:

Все они шлюхи! Особенно Наташи…

Я тут одну шмарешку подцепил. Люблю кормящих сучек…

У них такие огромные сиськи, есть за что подержаться…

Особенно Наташи…

Оприходовал ее. Она так визжала. Но я ей двинул. И она сразу успокоилась…

Шлюха!

– Ах ты, мерзкий гандон, – прошептал Миша сквозь зубы. Он выключил свет, прошел на кухню, открыл шкаф и нащупал в темноте то, что искал.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась тень. Она неуклюже ступила в прихожую, чертыхаясь и кряхтя. Этот человек не привык искать в этом доме выключатель, поэтому его рука долго шарила по стене.

Миша смотрел из угла кухни на гостя и думал, что дом поможет укрыть следы. Дом все устроит. После все наладится, как было осенью. Как же он скучал по тем хорошим переменам и как же ненавидел это зло, что принес в его дом старший брат.

Я ненавижу тебя всей душой, звучало в голове Миши. Я мечтал убить тебя с шестнадцати лет. С того момента, когда ты увел у меня Настю. И каждый раз, когда видел твою рожу, я мечтал ударить в нее топором. Я спал и видел тебя мертвым. Я мечтал побывать у тебя на похоронах, станцевать на твоей могиле, а когда все уйдут, то обоссать ее и те редкие цветы, которые тебе принесут. Вот и наступил тот день, когда моя мечта сбудется.

Правильно сказала Тамара, она знала, что к чему. Она была одинокой женщиной. И она никогда не говорила, что случилось с ее мужем. Она была счастливой одинокой старушкой, и никто не говорил о ней ничего плохого и никаких слухов не пускал. Как-то раз Миша спросил у кого-то из знакомых – возможно, у Таи, она была знатной сплетницей, – знает ли она мужа тети Тамары или что с ним произошло? Она сказала, что он был так себе мужем и однажды просто исчез из ее жизни. Больше ничего. Ни слухов, ни домыслов, ни сплетен. Кристальная чистота. Нет его, и хрен с ним.

Теперь Миша понял. Он сжал рукоять сильнее.

– Я видел свет в окне, – сказала тень, – а теперь его… черт! И как это понимать?

Миша не стал долго раздумывать. Выскочил из кухни и в полной темноте бросился на тень. Он ожидал, что зацепится за что-нибудь ногой, по закону подлости. Последнее время он часто запинался, цеплялся мизинцем о мебель, резался, когда брился, портил еду, когда готовил. Яичница пригорала, хлеб гнил, каша была пересолена, есть было невозможно! В холодильнике все протухало за пару часов, а по ночам во снах приходили странные картины, непривычные формы, кричащие и пугающие. Но всему этому скоро придет конец, если ничего не помешает Мише.

И ему ничего не помешало. Он воткнул нож туда, куда хотел. В шею. Человек завизжал, захлебнулся и рухнул на пол.

Миша захлопнул дверь, выглянул в окно. Он ожидал увидеть какого-нибудь собутыльника или какую-нибудь бабу, которую Тошик мог притащить сюда. Во дворе никого не было.

После Миша схватил хрипящего брата за ноги и потащил. Тошик дергался, вырывался. Но что он хотел сделать? Освободиться и убежать? Он и десяти метров не пройдет, как рухнет без сознания. Умрет через несколько минут. Теперь ему только одна дорога – в ад. И у него был выбор, каким путем он туда придет. Путем смелого мужчины или отъявленного труса? Пока что он, вырываясь, намекал, что хочет сбежать. Но Миша хотел спасти душу своего никчемного родственника и дать ему шанс на искупление. Если Тошик сделает для него единственное хорошее дело. И больше ничего.

Одна нога вырвалась из Мишиных рук и попала ему прямо в нос. На секунду темнота озарилась вспышкой, а потом пропала. По губам потекла кровь.

Миша отпустил свинью, нащупал нож у шеи и надавил на него. Тошик замычал и, кажется, заплакал. Миша никогда бы не подумал, что этот ублюдочный говнюк может плакать. Ему всегда казалось, что у брата нет даже слезных желез. Хотя они у него появлялись, когда он шел жаловаться маме. Подумать только, жаловаться на младшего брата, который и мухи бы не обидел. Но Тошик был такой. Он это делал из вредности.

Миша улыбался. Он был рад услышать, что его брат способен страдать. Тошик заслужил это. За все его выходки, за то, что воровал у мамы деньги и говорил, что это сделал Миша. За то, что взял у отца машину, когда тот пьяный спал на кухне, и угнал с друзьями, а когда вернулся, то на машине была огромная царапина. И опять виноватым оказался Миша. Тошик сказал, что видел, как брат баловался в гараже с гвоздями. А они ему верили! Верили! А он, Миша, был настолько труслив и запуган, чтобы сказать, что брат врет. Тошик пригрозил Мише, что покажет всем его любовные письма от девочек, которые он получал тоннами. И Миша тогда их стыдился. Ах, как он был глуп!

За всех обиженных, ограбленных, за всех изнасилованных.

За Наташу!

Сегодня Миша поставит точку в этой несправедливости. Миша спасет сына, спасет себя, спасет мир, спасет этот дом.

Он снова схватил Тошика за ноги и потащил его в темноту. Тот больше не сопротивлялся.

Миша тянул его к подвалу.

Он почувствовал дыхание дома. Теперь оно было резким. От него хрустела мебель, дрожали стены, что-то падало с полок. Дом качнулся. Это было похоже на слабое землетрясение.

Крышка подвала была открыта. Хотя туда никто не заглядывал с того раза, как он попытался это сделать, выпустив клубы вони.

Почему бы и нет, подумал Миша, ведь дом же дышит. Наверняка это его рот. Он просто хочет есть.

Из подвала вырвался смрад, как из огромной голодной пасти монстра при дыхании. Эта пасть была наполнена плодящимися бактериями, остатками пищи. Такие монстры не чистят зубы, ведь никто не производит для них зубные щетки.

Миша заглянул в темный квадрат на полу. В окно просачивался тусклый свет и отражался от белого потолка. Подвал изменился. Не было полок с банками, не было лестницы, не было дна, выложенного досками. Миша видел глубокую яму, которая была заполнена движущейся фасолью и извивающимися стручками гороха. Запасы на зиму, которых раньше не было. Тем более живых. И копошились они среди десятков черных тел, замерших в болевых муках. Миша видел их лица. Они кричали, молили их выпустить. Они смотрели на него пустыми глазницами, тянули к нему черные гнилые руки. Фасолью оказались жирные опарыши, а горохом – длинные черви.

– Они охраняют мое варенье, – сказал Миша и громко рассмеялся, – от таких, как ты, братишка.

Он подтянул брата к подвалу, толкнул ногой и смотрел, как тот плюхнулся в смердящую живую кучу трупоедов. Они накрыли его, как грязь. Облепили руки, лицо, тело. Миша плюнул и закрыл крышку подвала.

Из-под пола доносились чмокающие звуки. Там целовались слизни или что-то такое же противное и мягкое. Что-то хрустело, как чипсы. Кто-то стонал.

Миша отвернулся и в полной темноте выбежал из дома. На улице он проблевался. Вернулся в прихожую, надел ботинки, не включая света, и отправился за Тимкой. Куртку он не надел. Ему казалось, что на улице теплее, чем дома. Поэтому он даже не заметил отсутствия куртки.

Миша знал: когда они с Тимкой вернутся, то никаких следов Тошика в доме не останется. Не будет крови, его вещей, запаха сигарет, пятен на полу от пива. Дом изменится. Не будет холода, плесени, насекомых. Все вернется к нормальному ритму. Тепло окутает дом, и Тимка очнется от своего недуга. Он рассмеется, как прежде, и они будут жить дальше.

Он постучался в дверь дома, где жила Анжела со своими родителями. Миша едва шевелился от сковавшего его холода. Кофта на нем покрылась слоем льда. Ему открыла Тая. Она смотрела на него покрасневшими глазами, скулы были напряжены.

– Где мой муж? – спросила она.

– Я не видел его, – ответил Миша, – где мой сын?

– Он на кухне! Забирай его, и валите, чтобы духу вашего в этом доме не было! – ее голос звенел, как пила. Такой Миша ее еще никогда не видел. Казалось, Тая готова наброситься на него и впиться ногтями в горло.

Он вошел в дом. В этот момент из ванной выглянула Анжела.

– Мама, они ушли?

Миша бросил взгляд на ее лицо и непроизвольно сжался. Ее губы были размером с личинок майского жука. А правая половина лица была надута, как воздушный шар. Кто-то от души приложился к ней. Анжела заметила Мишу и тут же скрылась в ванной.

Неужели это сделал мой Тимка? Мой маленький Тимка? Чемпион по конькам, задорный шутник, возвращающий потерянные бумажники в целости и сохранности?

– Видел! Надеюсь, ты хорошо все рассмотрел, отец дьявола! – раздался крик за спиной.

Миша поспешил на кухню. Он увидел сына, лежащего на полу. Тот смотрел в потолок и улыбался.

Дай ему табле-е-етки! Они помогут.

На лице Тимки были синяки и царапины. Из носа шла кровь, рубашка была разодрана.

– Вы что, били его? – замер Миша у кухни.

– Мы? – завопила Тая. – Да мы кое-как его утихомирили. Да он… он избил мою дочь, а когда Вова бросился его успокаивать, он вцепился зубами ему в руку. Вова кое-как его сбросил с себя. Проклятое животное! Бешеный пес. Валите из моего дома! Я вызываю полицию!

Миша схватил Тимку с пола, взял на руки и поспешил на улицу.

Он знал, что скоро она изменит свое мнение. Добрый дом сделает все, чтобы это случилось. Когда добрый дом берется за дело, ничего плохого не остается, как после чистящего средства. Он отмоет весь город, он отмоет их жизни.

Миша замерзшими руками развязал веревки и понес Тимку домой. Тот обнял отца за шею и всю дорогу смотрел в темное небо, наблюдая за падающими снежинками. Они будто появлялись из ниоткуда.

Кто-то кричал им вслед. Но Миша не обращал внимания. Потом Тимка стал напевать что-то себе под нос. Миша уловил мотив и подхватил песню.

Пение помогало. Оно заглушало голос в голове, который призывал съесть пару таблеток.

Они вошли в дом в полной темноте. Миша опустил сына на его кровать и включил свет.

– Тима. Я на секунду отойду, – сказал Миша.

– Угу, – ответил Тимка. Он посмотрел на свои руки, потом вытер кровь из носа. Они оба были в снегу, но тот не таял – в доме по-прежнему было холодно.

– Если холодно, закутайся пока в одеяло, – сказал Миша, – я сейчас попробую прибавить тепла в котле.

Тимка так и сидел, разглядывая свои руки.

– Тима?

– Мне не холодно, – сказал он безразличным голосом, – мне нормально.

– Ладно, – сказал Миша и вышел из его комнаты, затворив дверь.

Он оказался в темной гостиной. Включил свет и замер в ужасе. Дом еще не пришел в норму. Мало того, он напоминал теперь бойню. Повсюду были следы крови. Будто кто-то бегал по гостиной, пытался забраться на стены, измазав их до потолка. Кровь была на всей мебели. Потолок разбух и отслаивался, будто у соседей сверху протекла ванная. Он стал желтым.

Миша включил свет в прихожей, и там его ждал такой же беспорядок. А на полу след, будто кто-то тащил тяжелый мешок. С потолка что-то капало. Окна помутнели, и теперь в них ничего не было видно.

Несколько сороконожек проскользнули в открывшиеся на стенах щели. Насекомые не стеснялись Миши. Они припали к засохшей крови. Откуда-то полезли тараканы. Некоторые путались в завесах паутины, и на них набрасывались огромные жирные пауки.

В кухне что-то грохнуло. Это со стены упал шкафчик. Посуда разлетелась осколками, спугнув двух огромных крыс. Плесень расползалась на глазах. Миша смотрел на нее как зачарованный.

Поражающая дом раковая опухоль.

В гостиной треснул телевизор. Что-то хлопнуло, посыпались искры, запахло дымом и паленым пластиком.

Все придет в норму. Может быть, не сразу. Но Миша ведь уничтожил болезнь. Он скормил дому своего злого брата. Может быть, нужно некоторое время. Так всегда бывает, когда больной начинает принимать лекарства, сначала они не помогают. Нужно время. Но потом он идет на поправку. Всем известно, если температура тела повышается, значит, тело борется с инфекцией. И дом борется.

Что-то шуршало в углах. Что-то бегало по потолку и подвалу.

А потом дверь открылась, и в прихожей появился человек. Он перекинул одну ногу через порог и остановился. Он смотрел на кровавые следы, смотрел на разваливающуюся мебель, на плесень, пауков и Мишу, стоящего посреди отравленного дома.

Колени Миши задрожали. Ноги стали ватными. Он сел на пол, прямо в грязные кровавые следы, перемешанные с крысиным пометом и трупами съеденных пауками тараканов.

– Что… Мишаня? – спросил вошедший.

Он называл его Мишаня только при родителях. Никогда, если они были наедине. Проклятый долбаный подхалим.

– А я пенного принес, – сказал Тошик, решаясь войти в дом, захлопнув за собой дверь. Очевидно, вид крови и смерти его не пугал. – Дельце обмуслякать, да и вообще… на сухую лодка не ходит.

Он окинул взглядом следы крови.

– Вижу, у вас тут потасовка какая-то произошла…

Миша смотрел ему в глаза и не верил.

Почему ты жив?!! – кричал голос в голове. Голос был так силен, что Миша вдруг осознал, что стал произносить слова вслух.

– Почему ты жив? Почему ты жив? ПОЧЕМУ ТЫ ЖИВ?

– Мишаня, ты чего? – глаза Тошика бегали от брата к кровавым следам, от следов к паутине в углу, от паутины к расплывающемуся на потолке черному пятну.

Раздался звонок. Миша достал из кармана сотовый, но тот молчал. Он посмотрел на Тошика, который сделал то же самое. Миша знал рингтон на Тимкином телефоне, и это был не он. Звонил чей-то чужой телефон.

Миша прислушался и пополз в сторону звука. Он полз по грязному полу. Пауки прыгали на его пальцы, а тараканы разбегались в разные стороны. Черная вода капала Мише на спину. А под коленями пузырились доски, превращающиеся в грязь.

Он дополз до подвала и приложился ухом к тому, что когда-то было твердым напольным покрытием. Звук телефона доносился из подвала.

Где мой муж?

Я его не видел.

Может, он не видел его потому, что свет был выключен?

Но я же слышал его голос!

После того как распорол его шею! Тут уж обознаться легче легкого!

Миша заорал во все горло.

Тошик испугался и выронил пакеты с пивом. Бутылки звякнули, и пакет запузырился. Запахло хмелем. Но его тут же перебил запах гнили, который безраздельно властвовал в этой атмосфере.

Миша скормил дому невинного человека, а болезнь осталась. И она прогрессировала.

– Папа?

Миша обернулся. Из гостиной показался Тимка.

– Зачем тебе в подвал? – спросил он и показал пальцем.

Крышка подвала открылась. Сама.

Из недр дома поднялось облако смрада. Оно окутало Тимку, Мишу и Тошика. Но закашлялся только один-единственный курящий в их компании.

– Фу, похоже, там кто-то сдох… – сказал Тошик.

Миша повернулся к Тимке и сказал:

– Сынок, помоги, пожалуйста.

– Да, папа.

Миша начал подниматься. Он уперся руками в пол. Руки провалились в него, как в глину. По рукам поднималась плесень, в которой копошились черви. Они кусали Мишу, но он не замечал их. Они сосали его кровь, но он не обращал внимания. Он увидел, что подвал наполнен почти до краев телами, в животах и глазницах которых копошились обитатели дома.

– Помоги… дяде… спуститься… в подвал, – сказал Миша, поднимаясь во весь рост.

Тимка обернулся в сторону Тошика, который заливался кашлем. Мальчик смотрел на своего родственника безразличным взглядом.

– Да, папа. Я помогу.

Они двинулись на него, а Тошик выставил руки вперед.

– Братец, какого… – его слова прерывались кашлем, – хрена удумал? И своего мальца приплел… Кхе… Слышишь?.. Кхе-кхе… Отвалите! Я вас обоих отмудохаю! Отвалите!

Кашель сдавил его грудь, и Тошик согнулся, отхаркивая что-то черное.

Тошик закричал, как только легкие позволили ему это сделать. Крик этот перерос в безудержный смех, а потом снова перешел в кашель и потонул в вое ветра, который ворвался через отворившуюся дверь.

В добрый дом вошло зло.

05.02.2019

Оглавление

Передвижная детская комната

Таксист

  Вечер

  Утро

Выпустите меня! Или спрячьте…

Уборщица

Добрый дом Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg