«В оковах Сталинграда»

Хуже всего были руки.

Грубые, как черствый хлеб, они напоминали лавовое поле — Фридрих так сказал, мы ему верили, школьный учитель Фридрих знал все на свете. Лавовые поля — запекшаяся кровь земли, магматическая корка.

Наши руки, дубленые солидолом, порохом и сажей, по локоть убитые чужой russisсh землей, с узкими глубокими порезами алой плоти. Кажется, русские называли это cipki. Или как-то так. Кровавые расщелины.

Изнасилованная эта земля тоже была покрыта сотней cipki — траншеи и окопы, воронки и выбоины.

Гордый прежде город еще летом стоял из последних сил, к октябрю рухнул, сломался и гнил теперь вокруг нас, мертвый исполин с нержавеющим именем советского Führer.

«Что же творится у меня во рту?» — подумал я, но мысль ушла, не успела закрутить разум, он разучился удерживать больше одной мысли за раз.

В траншею втащили раненого ivan. Мы облепили его, жадные трупные мухи, трогали, суетились, пока Стефан не прикрикнул.

Уложили ivan на спину, левой рукой он закрывал дыру в груди. Меж пальцев пузырилось. Мы переглянулись в ужасе.

— Мы тебя выходим, — унижаясь, врал Фридрих, он протянул ivan пустые ладони, сложил лодочкой, склонился, поднял их ко лбу, — только напои нас.

— Вот, сюда, — по рукам пришла мятая кружка.

— Дайте воды!

В правую руку ivan сунули флягу, помогли наклонить ее, чтобы потекло, зажурчало.

— Из твоих рук, — умолял Фридрих, задыхался, — вот так, вот…

Мы смотрели, как он наклоняет кружку, вода булькала, переливаясь через край, текла прямо в открытый рот Фридриха. Священный миг.

На губах Фридриха закипела смола, он выбил кружку, покатился по земле, пытаясь руками, обшлагом, комьями земли ободрать с лица пузырящуюся маску.

Мы молча встали над ivan.

Тот уходил грязно, судороги выворачивали тело, как постиранное белье, но безотрывно смотрел на нас ледяными своими, беспощадными глазами.

Никто не осмелился закрыть их, когда он умер.

Тело бросили в подвал дома неподалеку, ближе подходить не стали, из раны в земле несло диким смрадом, боюсь представить, сколько таких ivan вперемешку с нашими осталось в этой дыре.

Вернулись за Фридрихом, тот стоял на коленях и жрал глину. Мы взяли его под руки и понесли домой.

Дом.

Этот город станет могилой для всех нас.