«Итерация»

Итерация (fb2) - Итерация 763K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Каика

Итерация Виктор Каика

Когда Бог сотворил человека, создал Он подобие Божье.

© Виктор Каика, 2018

ISBN 978-5-4490-7611-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Говорят, у каждого своя правда, и это неверно.

Правильно будет сказать – у каждого своё оправдание. Потому что причина, ведущая к Вашей правде, может оказаться лишь следствием другой причины, которая Вам совсем не понравится…

Быть уверенным можно только в одном – чем длиннее цепочка причинно-следственных связей, тем правей мы в своём оправдании.

Прочтите книгу до конца, и может быть, именно Вам удастся обнаружить недостающие звенья в цепи рассуждений, ведущих к абсолютной истине.

Виктор Каика

Тест

Тех, кто прошёл медкомиссию и успешно сдал вступительные экзамены, осталось совсем немного, и молодой крепкий парень невысокого роста по имени Герасим с яркой фамилией Громов был среди них. Впрочем, высокий рост был противопоказан для выбранной ими профессии, и, наверное поэтому, они все выглядели очень одинаково. Также одинаково выглядели и их юные, ещё почти не требующие бритвенного станка счастливые лица – ведь они прошли-таки и пугающее всех непостижимой тайной собеседование с психологами на предмет профнепригодности. Отличие психологов от психотерапевтов и психиатров кроется в том, что психолог работает с условно здоровыми людьми, у которых нет серьёзных проблем с психикой, а самыми серьёзными проблемами занимается психиатр. И тут, в связи с особенностью выбранного учебного заведения, речь, скорей всего, идёт о психиатрах, выполняющих роль психологов, если даже не психоаналитиков. А как сказал один знаток, не надо принимать одобрительные кивки психиатров за согласие с твоей позицией.

Наверное, каждый из нас хоть раз в жизни сталкивался с этими, весьма странными, внимательно следящими за вашими движениями и жестами специалистами, ведущими себя словно умные и любопытные к отклонениям в поведении людей существа из касты представителей более высокой цивилизации инопланетной расы, очень напоминающие чужих из фильмов ужаса, умеющих принимать человеческий облик, облачённых в усугубляющие свою власть над вами белые халаты, почти всегда в таких случаях работающих в паре и видно знающих что-то такое, что скрыто от обычного человека, обменивающихся при этом между собой короткими, только им понятными, многозначительными взглядами, вызывающими неуверенность в правильности или неправильности вашего поведения и вселяющих сомнения в верности ответов на вопросы, казалось бы простые, но по какой-то недоступной для нашего понимания причине считающихся важными для этих таинственных и беспристрастных контролёров человеческих душ, от которых, например, зависит получите ли вы права на вождение автомобиля, не говоря уже о праве на приобретение огнестрельного оружия. Находясь под их внимательными, не упускающими ни малейших деталей вашего поведения взглядами, каждая ваша неосторожная реплика или даже простой вздох, а уж тем более шутка – с ними лучше не шутить, шуток они вообще не понимают – могут привлечь их внимание и стать роковыми при вынесении их безапелляционного вердикта, делящего людей на две безупречные с точки зрения отсутствия какой-либо прослойки категории – ГОДЕН или НЕГОДЕН, вторая из которых сверхбезупречно перманентна. Вернее, прослойка такая есть, но это всего лишь те, временно немаркированные, кто ещё не посещал их кабинета. Удивительно, а ведь когда-то и психологию, и кибернетику назвали лженаукой…

В общем, всем счастливчикам объявили, что перед тем как официально огласить список поступивших в это серьёзное, ещё задолго до окончания средней школы выбранное Герасимом учебное заведение, осталось якобы соблюсти простую формальность – пройти последний, по словам устроителей ничего не значащий тест. Что это был за тест, никто не знал, говорили о нём шутя, и все, кто прошёл эти трудные испытания, стояли в ожидании, негромко разговаривая и пытаясь угадать, что же таит за собой закрытая массивная чёрная дверь, назначенного для финального тестирования кабинета с загадочной табличкой «Аудио лаборатория».

Наконец дверь открылась, и они вошли в небольшую аудиторию с партами, прочно прикреплёнными к полу, на каждой из которых на расстоянии вытянутой руки находилась чёрная панель с тумблерами, гнёздами, глазка́ми красных, жёлтых, зелёных и даже синих светодиодов и небольшими, встроенными заподлицо приборами со светящимися современными цветными жидкокристаллическими индикаторами. Наряду с этой красотой как-то неуклюже выглядела простенькая, совсем не современная гарнитура в виде эбонитовых наушников без каких-либо мягких накладок, применяемых для удобства, комфорта и звукоизоляции органов слуха от шумов окружающей среды в существующих нынче источниках звука индивидуального пользования. Рядом с наушниками на каждой парте лежал большой, формата А4, чистый лист бумаги в клеточку и простой карандаш.

Герасим сел на свободное место во втором ряду парт и продолжал осматривать помещение. На стене перед ним, как и положено в аудиториях, располагалась тёмно-зелёного цвета доска, идеально чистая, без единого намёка на следы мела, и почему-то вспомнились слова учительницы немецкого языка – «Machen die Tafel sauber». Перед доской, на достаточном от неё расстоянии, позволяющем свободно ходить, стоял массивный и широкий, почти во всю ширину аудитории стол, на переднем краю которого находилась панель управления, похожая на те, что были установлены на партах; вот только вместо гарнитуры к ней был подключён небольшой, величиной с ладонь, вытянутый прямоугольный предмет жёлтого цвета, с удобной для руки слегка изогнутой формой, с маленькой кнопкой, по всей видимости для большого пальца, и с чёрным, в виде круглой таблетки размером примерно в два сантиметра в диаметре наконечником. Как потом выяснилось, предмет этот ассоциировался со словом тангента, но все его почему-то называли соской. Подойти к доске можно было только с левой стороны, потому что справа от стола проход загораживала стойка с приборами. За столом стоял стул.

Не успели ребята приступить к обсуждению увиденного, как в аудиторию вошли два офицера, оба в звании полковников. И вот это было очень неожиданно и в момент подействовало как холодный душ – ведь тест преподносился как простая формальность, а тут – целые полковники! После полагающегося приветствия и команды «садитесь» один из офицеров прошёл к доске и, перед тем как сесть за стол, стал объяснять условия выполнения предстоящего теста.

Выглядело это так. По его команде все должны надеть гарнитуры, взять карандаш, лист бумаги и внимательно слушать то, что будет звучать в наушниках. Это будут определённые слова, которые следует записывать, причём каждое с новой строки. Второй офицер при этом молча стоял в сторонке, словно был посторонним наблюдателем и внимательно рассматривал сидящих в аудитории. Герасим попытался понять, кто из них главный, но никаких намёков на это в их поведении заметно не было. Они словно не то чтобы были незнакомы, но и будто вообще друг друга не замечали. В отличие от недавних психологов, за всё время присутствия в аудитории офицеры даже не переглянулись, и перспективы на то, что они обменяются взглядами до конца этого странного, якобы ничего уже не значащего теста тоже не было.

Проведя инструктаж, полковник сел за стол, вытащил из папки, принесённой с собой, печатный лист бумаги, положил его перед собой, взял в правую руку тангенту, и дал команду приступить к тестированию. Все быстро надели гарнитуры, взяли листы бумаги и карандаши и стали напряжённо вслушиваться, пытаясь уловить хоть какой-либо звук из неплотно прижатых к ушам, нелепых эбонитовых наушников. Но звуков не было. Напряжение росло, усиливаясь наступившей тишиной. Оказалось, что помещение имеет великолепную звукоизоляцию, от чего тишина словно нарастала и грозила превратиться в звенящую. От этого первое услышанное слово прозвучало так неожиданно громко, что Герасим вздрогнул, и тут же, одновременно с осознанием того, что слышно всё прекрасно, напряжение сошло до минимум возможного, и карандаш быстрым движением пальцев, демонстрируя прекрасную мелкую моторику и каллиграфический почерк, уже оставлял чёткий след грифеля в первой строке, а мозг включил таймер и пытался понять, с какой скоростью будет поступать информация, чтобы синхронизировать действия.

Чёрная круглая таблетка на тангенте оказалась ничем иным, как достаточно чувствительным микрофоном, называемым ДЭМШ[1], который включался нажатием кнопки, и офицер, сидевший за столом, держа микрофон совсем близко у рта, негромко, но чётко надиктовывал всё новые и новые слова, с выверенными словно по метроному паузами – слова, которые совершенно не имели никакого смысла и логики в их последовательности, и подобранными так, что воспринимались совершенно однозначно, вряд ли это имело отношение к проверке правописания, и с уровнем громкости и качеством произношения, не содержащего ни единого намёка на проверку слуха.

– Провод… Колесо… Стрела… Камень… Трапеция… – звучало в наушниках.

Одновременно с этим в дело включился второй офицер, и тест стал приобретать некоторые странности. Второй полковник неторопливо прохаживался между рядами сидевших за партами «писателей», пристально изучал их «произведения» и, периодически наклоняясь к уху тестируемого, что-то говорил. Когда он подошёл к Герасиму, то, выполняя эту процедуру, вполне членораздельно, но не в приказном тоне, а голосом вкрадчивым, будто подсказывающим и доброжелательным, показывая пальцем на написанное двумя строчками выше слово АРБУЗ, произнёс:

– Это слово неправильное, тут должно быть слово ОГУРЕЦ,.. слово АРБУЗ зачеркни, а ОГУРЕЦ напиши рядом, – сказав это, не дожидаясь реакции и не интересуясь последствиями своей «подсказки», он прошёл к сидящему за следующей партой.

Задумываться времени не было, потому что офицер, сидевший за столом, уже диктовал следующее слово. Ходивший от парты к парте полковник не имел при себе даже бумажки с нужным текстом, и сразу закралось сомнение, а знает ли он вообще, какие слова тут должны быть – ведь маловероятно, что он помнит весь этот бред наизусть. Однако Герасим быстро и послушно зачеркнул слово АРБУЗ и рядом написал ОГУРЕЦ. Зато сразу стало понятно, почему гарнитуры не имеют современной звукоизолирующей прокладки. Да, для того чтобы было слышно голос второго офицера, ходившего по аудитории между рядами, своими нелепыми действиями вселяя сумятицу в их «творческий» труд. Подсмотреть, как на это реагируют другие тестируемые, Герасим не мог – тест был спланирован таким хитрым образом, что времени на это не хватало, всё новые и новые слова звучали из наушников, и он послушно и записывал, и исправлял «ошибки» каждый раз, когда очередь прохаживающегося по аудитории полковника доходила до него.

Внезапно тест закончился. По аудитории прошёлся шумок, в конце листа каждый испытуемый разборчиво написал свои имя, фамилию, отчество, поставил дату прохождения теста и подпись, после чего второй офицер ещё раз обошёл аудиторию и собрал все рукописи.

Таким образом последняя формальность была соблюдена, однако последствия этого странного теста оказались куда значительней, чем их преподносили его организаторы.

Как это ни странно может показаться, но таких «послушных» как Герасим оказалось немного. Этот тест стал точкой бифуркации в их судьбе, потому что всем, кто безропотно «исправлял» незнамо что, был предложен курс обучения не лётчиков-истребителей, а лётчиков-космонавтов! Зачисление, карантин, новенькая красивая курсантская форма, присяга – всё померкло на фоне этого неожиданного поворота судьбы, и перспективы предстоящих свершений вырисовывались яркими радужными красками.

Невесомость

До поступления в лётное училище Герасим жил с мамой в Санкт-Петербурге в многоквартирном девятиэтажном доме. Он не застал ни Перестройки, ни развала Великой страны и ощущал жизнь таковой, каковой она была на момент проявления сознания, просто принимая устройство бытия во внезапно возникшем мире, точно так, как ребёнок учится играть на компьютере, принимая кем-то придуманные правила игры, совершенно не задумываясь ни почему они такие, ни почему он так смиренно следует им.

Наверное, каждый человек хоть раз пытался вспомнить, с какого момента он осознаёт свою жизнь. Сравнивая свои воспоминания с рассказами мамы, Герасим обнаружил, что помнит события, имевшие место, когда он был годовалым ребёнком. Однако вскоре стало заметно, что природа наградила его не только хорошей памятью, но и качеством, присущим той категории людей, для которых любая игра непременно становится чуточку менее интересна, нежели мысль о том, как она устроена, название которому – любопытство. Может быть поэтому, одиночество, часто заполнявшее его детство из-за постоянного отсутствия матери дома, занятой заработками в тяжёлое время внезапно рухнувшей социальной защищённости и зарождающегося по законам волчьих стай и одиноких волков капитализма, когда никому нет дела до того, выживешь ты или нет, не было ему в тягость.

В силу этих обстоятельств он рано стал самостоятельным, всегда умел найти, чем ему заняться, занятия придумывал себе всегда сам и всегда интересные. Друзья его любили именно за такую способность, и в компании с ним всегда было интересно. Это не значит, что он никогда не скучал. Конечно скучал, но он научился получать удовольствие и от одиночества тоже.

Немалую роль в его воспитании сыграл Григорий Яковлевич – сосед, живущий в квартире рядом, на одной с ними лестничной площадке их старой многоэтажки, которого Герасим называл дядя Гриша. Человеком тот был образованным, преданно любящим точные науки, но главным качеством, которое привлекало в нём парнишку была возведённая в степень абсолюта честность. Как и многие просто порядочные люди, сожалеющие о попрании обществом норм социалистической морали, умеющие честно трудиться, но не способные опуститься до низменных, исключающих понятие совесть методов расталкивания себе подобных в борьбе за место под капиталистическим солнцем, Григорий Яковлевич тоже много работал и редко бывал дома, но даже нечастые встречи имели силу колоссального воздействия на сознание Герасима, отчасти благодаря которому сформировались и его взгляд на жизнь, и основные жизненные принципы – ведь для живущего без отца мальчугана, это был практически единственный мужской авторитет. Например, однажды Григорий Яковлевич сказал ему такие слова:

– Гера, ты понимаешь, математика – это самая прекрасная наука, которую создал человек. Она не только красивая, но и самая честная наука на Земле! В ней можно ошибиться, но нельзя соврать, и тот кто её полюбил и следует ей, сам становится честным. А честность и порядочность – это самые главные человеческие качества, которые хотелось бы видеть в людях. Но в нашей жизни это, к сожалению, не так, и честность людей часто воспринимают как слабоумие. Достоевский так и назвал своё произведение – «Идиот», и поражает оно всех именно этим противоречием.

А ещё Герасим научился ждать. Все воспоминания в прожитой жизни так или иначе были связаны с ожиданием, и размышления о секундах, минутах, часах и ВРЕМЕНИ как таковом появились раньше, чем тривиальная мысль о том, зачем я живу – ведь когда мама уходила по делам, то говорила – «я приду, когда маленькая стрелка будет на этой цифре»; после чего, как только за мамой закрывалась дверь, Герасим бежал на кухню, подставлял табуретку, брал стоящий на холодильнике будильник, ставил его на стол, садился прямо перед ним и подолгу так сидел, разглядывая циферблат и пристально всматриваясь в напрочь застывшую короткую толстую чёрную стрелку часов, тщетно пытаясь уловить её движение; и может быть потому, первая «игрушка», ставшая жертвой на пути познания мира, которую он с молчаливым усердием, влекомый непреодолимым желанием узнать, как ОНО (ВРЕМЯ) выглядит, разобрал, были мамины наручные часы, а память его до сих пор хранит яркие детские воспоминания и об их внешнем виде, и о маленьких, волшебных шестерёнках, крутящихся в блеске ювелирной красоты конструкции загадочного механизма, обнаруженного внутри.

Да, ждать приходилось часто, и уж что-что, а ждать он научился. В детстве, когда время тянется намного медленнее, чем у взрослых, поначалу это было особенно трудно – ждать дома одному того желанного момента, когда же мама придёт с работы, преодолевая при этом совсем простой и казалось бы естественный, но такой сильный и безжалостный для маленького ребёнка, запоминающийся на всю жизнь детский страх одиночества, постоянно отгоняя от себя мысль – «а вдруг она не придёт?», отчего страх только усиливался, и в крохотную, нежную, ещё совсем безгрешную и чрезвычайно ранимую душу трёхлетнего ребёнка вваливалась беспредельная тоска, неминуемо сопровождаемая горьким вкусом неудержимых детских слёз, наворачивающихся на глаза и заставляющих видимые предметы удивительным образом менять размеры, дрожать и искажаться, а потом от моргания легко скатывающихся по щекам, приводя в норму картинку мира, что сразу привлекло внимание и отвлекало от грустных мыслей, а пытаясь воспроизвести странное явление, оказывалось, что слёз-то больше нет, и быстро возникло понимание того, что коротать ожидание гораздо легче, если иметь интересное занятие. (Хотя,.. как всё-таки мало нужно детям для счастья – всего лишь чтобы мама была рядом.)

Учиться ждать он продолжил, когда пошёл в детский садик. Правда теперь ожидание наступало хоть и ежедневно, но только в конце дня, и он тут был уже не один – все дети ждали своих родителей, когда они придут за ними. Слёз уже не бывало, и только страх иногда подкрадывался, если время шло, детей забирали, оставшихся становилось всё меньше, а мама задерживалась. И он был совершенно счастлив, если вдруг мама забирала его первым, а ещё радостнее было, когда из детсада его забирали неожиданно, не дожидаясь конца рабочего дня.

В школе он уже ждал конца урока нелюбимого учителя, ждал начала любимых уроков – особенно физики, геометрии, физкультуры, и конечно, как и все дети, ждал выходных и каникул. Но главное ожидание было связано с желанием поскорее стать взрослым и самостоятельным.

Так, постепенно, причины ожиданий менялись, и наступило время, когда из детских тягостных они стали превращаться в продуманные и намеренно спланированные.

После поступления в лётное училище таким плановым и волнительным ожиданием были тест и тренировки в условиях невесомости, переносимость которой для курсантов группы подготовки к космическим полётам, а вернее, для их молодых организмов, стала ещё одним экзаменом с предельно чётко выраженным критерием профнепригодности. Оказалось, что отсутствие ощущения веса собственного тела – это серьёзная нагрузка на вестибулярный аппарат человека, и не каждый способен её переносить. Ни прыжки на батуте, какими бы высокими они ни были, ни прыжки с парашютом, какими бы затяжными они ни планировались, ни погружения с аквалангом под воду, как бы ни балансировалась подбором плотности гидрокостюма выталкивающая сила, не способны сгенерировать даже намёка на образ ощущений, возникающих при невесомости. Но это состояние было настолько необычным и коварным, что без тренировок и чёткой фиксации в мозгу образа о том, какие это ощущения и как они воспринимаются организмом, было просто не обойтись.

Для имитации невесомости использовался специально оборудованный, с усиленными фюзеляжем и крылом транспортный самолёт Ил-76МДК. Грузовой отсек «Илюши» – так с любовью его называли лётчики, нежно похлопывая по обтекателю радара, словно по дружелюбно выставленному, ищущему ласки у своего хозяина подбородку огромной морды преданного могучего зверя – представлял собой спортивный зал с мягкими матерчатыми матами на полу, с множеством широких тесёмочек, за которые можно легко зацепиться руками и даже ногами, а стенками и потолком обитыми мягким материалом, позволяющим избежать травм. Одновременно тренироваться могла группа в несколько человек, но это было настолько серьёзно, что у каждого рядом был свой инструктор. Сначала самолёт взмывал вверх, обеспечивая всем устойчивую перегрузку в 2g, переносить которую рекомендовалось лёжа на матах – ведь сила тяжести при этом тупо увеличивалась в два раза. Да и не было задачи устоять на ногах, удерживая свой удвоенный вес, задача была научиться вести себя в условиях его отсутствия.

Представим себе ситуацию, что достигнув высоты в 6 тысяч метров над землёй, самолёт не планирует, а устремляется вниз, словно с невидимой горки, имитируя свободное падение и лишая веса всех и вся находящегося на борту сего могучего транспортника, которое пусть продолжается всего 30 секунд! Ускорение свободного падения на Земле примерно равно 9,8 метрам в секунду в квадрате. Это означает, что вертикальная составляющая скорости свободно падающего самолёта каждую секунду будет увеличиваться на 9,8 метра в секунду и через 30 секунд достигнет величины аж в 294 метра в секунду! Чтобы выйти из пикирования при такой скорости приближения к земле самолёту, берущему при полной заправке 92 тонны только одного керосина, потребовались бы не только пилоты особого мастерства и отваги, но и весьма храбрые пассажиры – ведь высота на которой окажется «Илюша» за эти 30 секунд свободного падения уменьшится с 6 тысяч, до 1590 метров! И она ещё какое-то время будет продолжать падать – ведь мгновенно остановить тяжёлый самолёт невозможно. Мало того, при выходе из пике на такой скорости приближения к земле и на такой высоте, перегрузка будет уже далеко не 2g. Поэтому применялась небольшая хитрость, которая позволяла снизить риск тренировок до минимума возможного.

А дело в том, что добиться состояния невесомости можно ещё до того момента, как самолёт достигнет верхней точки условной горки! Если у разгоняющегося и устремлённого в высоту с тангажом до 45° самолёта резко убрать тягу ускоряющих его двигателей и отдать штурвал от себя, то могучий транспортник не сразу начнёт падать, а по инерции ещё продолжит своё движение вверх, но именно в этот момент – момент прекращения оказания сопротивления силе притяжения Земли, и наступит состояние невесомости! Самолёт словно сам подбросит себя вверх! И самый эффективный вариант – это разбить 30 секунд отсутствия силы тяжести на две равные части. Где первые 15 секунд – это замедляющееся в вертикальном направлении движение вверх с полной остановкой в верхней точке, и только вторые 15 секунд – движение вниз. А 15 секунд падения, это вовсе не 30! За это время и скорость приближения к земле будет в два раза меньше (всего 147 м/с) и потеря высоты не будет такой катастрофической и составит лишь один километр с хвостиком в 102 с половиной метра.

Что же касается вкушающих невесомость, чтобы не рухнуть с высоты выходящего из даже такого пологого пике «спортзала» на пол и не получить травм, самое главное было успеть подлететь к полу, ухватиться за тесёмки и прижаться к матам всем телом, в том числе и головой, и приготовиться к перегрузкам – благо цвет матов, устилавших пол этого, практически квадратного в поперечном сечении помещения, отличался от цвета обивки стен и потолка, что здорово помогало ориентироваться – ведь в условиях невесомости такие понятия как верх и низ вестибулярным аппаратом не улавливаются, совершенно условны и отличить пол от потолка не так-то просто. Тридцать секунд невесомости – это кажется совсем немного, но каждое из этих трёх десятков мгновений даёт колоссальный опыт в приобретении высокоассоциативных и многоплановых мыслительных образов и весьма ценных навыков поведения в этом удивительном состоянии, а для пытливого ума Герасима это давало и пищу для размышлений.

Принцип суперпозиции[2] и теория относительности, о которых не раз рассказывал Герасиму Григорий Яковлевич, проявлялись в таких тренировках в самом удивительном виде. Тело находится в состоянии покоя или движется прямолинейно и без ускорения, если на него не действуют какие-либо силы, либо действие этих сил уравновешено.[3] Именно это состояние испытывали тела людей и предметы, которые находились в спортзале свободно падающего самолёта все тридцать секунд, но только относительно его стен, потолка и пола! Ведь на самом деле они падали вместе с самолётом! А скорость их падения нарастала с каждой секундой. Но этого они не видели – ведь в помещении не было даже иллюминаторов, а потому не ощущали ни приближения земли, ни скорости с которой она приближалась. Они просто висели в пространстве между стенами, потолком и полом, совершенно позабыв о том, что снаружи всё по-другому.

Если человека поднимали и оставляли между полом и потолком, он просто висел в воздухе и никуда не двигался. Мало того, он не мог никуда двигаться, потому что не мог ни от чего оттолкнуться – у него не было точки опоры. Он мог дёргать руками и ногами, пытаться плыть, но оставался на месте – ведь воздух – не вода, и даже в более плотных слоях атмосферы нужен пропеллер с большой тягой, чтобы отталкиваться от воздуха. В общем, в таких поучительных примерах тренируемые барахтались в воздухе как цыплята, бесполезно дёргая руками и ногами.

Если эти беспомощные переставали дёргаться, то наблюдая за висящими в воздухе, со стопроцентной уверенностью можно было сказать, что их тела находятся в состоянии покоя, а если их оттолкнуть, то их движение к потолку или к соседней стене становилось безукоризненно прямолинейным и равномерным. В этом и проявлялась теория относительности, ведь относительно земли и самолёт, и они, находящиеся в нём, приближались к её поверхности всё быстрее и быстрее, и движение это было отнюдь не прямолинейным и уж совсем не равномерным, а с ускорением, создаваемым притяжением планеты и совершенно не уравновешенным никакими другими силами. Уравновешивалось оно только подъёмной силой крыла, когда самолёт выходил из пике, прекратив падение, и движение относительно поверхности земли становилось горизонтальным. Однако ненадолго, так как пилоты «Илюши» снова устремляли его вверх на «горку», с ускорением в два g, чтобы снова и снова продемонстрировать теорию относительности и принцип суперпозиции посетителям этого удивительного спортзала…

Особое внимание в условиях невесомости уделялось приобретению навыков перемещения предметов, сопоставимых по массе с массой человека либо превышающих её. Вися в воздухе и не имея опоры, практически бесполезно было пытаться переместить массивный предмет, так как желая его притянуть к себе, вместо этого ты сам притягивался к нему, а при попытке его оттолкнуть – тоже, лишь сам отталкивался от него, и чем больше была масса предмета, тем бесполезней было это занятие.

Но если у тебя есть точка опоры (например, ухватившись за массивную гирю и имея при этом возможность упереться ногами в пол, ну или в потолок – неважно, в невесомости это уже не имеет значения, от этого будет зависеть лишь то, куда ты её будешь двигать), то ты можешь придать движение предмету массой даже в тонну. Да что там в тонну?! В десять,.. в сто тонн!! И при этом совершенно не обязательно надрываться. Если есть точка опоры, можно переместить груз абсолютно любой массы. Просто времени на то, чтобы, например, гиря в 1000 килограмм начала заметно двигаться, ну, скажем, со скоростью 1 метр в секунду, при приложении силы, равной той, которую мы прикладываем на Земле, когда поднимаем гирю в 20 кг, нужно будет тянуть её на себя в течение аж пяти секунд.[4] Соответственно, гиря в 10 тонн достигнет этой скорости через 50 секунд. Но при этом, для того, чтобы остановить её движение, потребуется приложить такую же силу в течение того же времени, но в противоположном направлении. А для этого, в качестве опоры придётся использовать уже не пол, а потолок. Иначе гиря в 1000 килограмм продолжит своё движение до тех пор, пока не продемонстрирует закон сохранения импульса, а то и того хуже – первый закон термодинамики[5], разрушая всё, что встретится на её пути. В общем, если на Земле приподнять очень тяжёлый предмет не удастся, то в невесомости никакие, даже крохотные усилия не пропадают даром, и для работы в условиях отсутствия веса приобретение этих навыков крайне важно.

Сегодня, когда Герасим уже жил в Звёздном городке, тоже без преувеличения можно сказать, что ожидание является неотъемлемой частью его жизни, и частью важной, отнюдь не пустой, из которой он приспособился извлекать пользу и даже получать удовольствие. Если дело касалось договорённости о какой-либо встрече, он практически никогда не опаздывал, потому что, как правило, приезжал задолго до назначенного времени, а когда купил автомобиль, это стало почти ритуалом, приятным не только по Фрейду. Он воспринимал салон своего автомобиля уютным личным пространством, отделяющим его от окружающей среды, находясь в котором обязательно блокировал все дверные замки, а поднятые, плотно загнанные в пазы о́кна и закрытый люк заметно изолировали его от шумов и жизненной суеты, существующих по ту сторону незатейливого комфорта. В этом маленьком, но уютном пространстве под рукой у него было всё необходимое для непродолжительной автономии – от записной книжки, до скальпеля, лежавшего в бардачке на всякий случай, а запах салона давно и быстро стал родным до такой степени, что найти свой автомобиль с закрытыми глазами, полагаясь лишь на чувство обоняния, вдыхая воздух салона, не составило бы труда.

Вот и сегодня на встречу он приехал за полчаса до назначенного времени. Он припарковался, заглушил двигатель, откинул голову на подголовник и закрыл глаза, наслаждаясь одиночеством и тишиной. Ему нравилось это состояние бытия, он мог отдохнуть, спокойно обдумать положение вещей перед любой предстоящей встречей, прокрутить в голове возможные линии поведения, принять последние решения или просто, закрыв глаза, помечтать. Ему никто не мешал.

На самом деле, было не важно, что это – салон его припаркованного автомобиля или кабина одноместного истребителя, застывшего на рулёжке – в любом из этих случаев он чувствовал себя уверенно и комфортно. Орбитальная станция не давала таких ощущений, так как полностью и постоянно контролировалась с Земли, и всегда это был хоть минимум и два человека, но всё же экипаж. А вот то что ему предстояло испытать в ближайшем будущем, включало в себя ощущения и того и другого.

Герасим сидел с закрытыми глазами и думал о своих близких – о маме, о своей жене и о дяде Грише, в какой-то степени заменившему ему отца. Будучи курсантом лётного училища, приезжая домой в свой очередной каникулярный отпуск, Герасим обязательно заходил к нему. Григорий Яковлевич, как всегда, угощал его кефиром в прикуску с чёрным хлебом. Психологи, наверное, легко объяснят, почему для Герасима эти два простых продукта казались самыми вкусными именно в этой квартире.

Сегодня он приехал к дяде Грише, который пригласил его в гости, посидеть, поболтать и попрощаться, может быть навсегда… Но нет, об этом думать не хотелось, и поначалу он пытался переключиться на мысли несерьёзные и ему, порывшись в памяти, даже удалось припомнить историю вызывающую улыбку. Ему нравилось его имя, оно прекрасно сочеталось с зычной фамилией его семьи – Громовы, но он вспомнил и снова подумал о том, что должно твориться в головах у родителей с фамилией Бариновы, чтобы выбрать своему сыну такое же имя, как у него, Герасим – оказывается есть и такие.

Однако как он не отмахивался от воспоминаний, лезущих в душу, они таки нахлынули и завладели его мыслями – ведь это всё же был родной двор, в котором прошло его детство. С момента поступления в лётное училище время отсчитало много лет, насыщенных разными событиями, и радостными, и печальными, все они выстроились в одну длинную цепочку, словно видеозарисовки отчёта о прожитой жизни перед шагом, ради которого всё случалось – шагом в неизвестность.

Лишь земля и небо

Редко кому удаётся выпутаться из тенет любви, не обошла она стороной и Герасима. Ещё в детском саду он заметил симпатичную синеокую девчонку с аккуратными тёмно-русыми косичками, жившую в соседнем доме. Конечно, всё начиналось с дружбы во дворе, но потом они вместе пошли в одну школу и стали одноклассниками. Первая любовь. Для Герасима она не стала тайной и мучительной, как это бывает у скромных мечтателей и пылких воздыхателей, скрывающих свои чувства от предмета обожания, потому что была взаимной, хотя без стихов и бессонных ночей не обошлось – так уж водится. И уже в десятом классе, когда детвора, гладя на сладкую парочку, с удовольствием и азартом, пахнущими запретным плодом, писала на стенах их домов Гера + Лера = Любовь, и когда обладатели имён из формулы счастья настенной арифметики уже серьёзно стали задумываться о своём будущем, однажды по пути из школы домой Лера остановилась и спросила Герасима, повернув его лицом к себе:

– Гера, а ты уже знаешь, кем ты хочешь стать? – имея в виду, выбрал ли он уже себе профессию и куда собирается идти учиться после окончания школы.

– Я хочу стать лётчиком, – твёрдо ответил ей Герасим.

– Военным или гражданским? – задала уточняющий вопрос Лера.

– Военным, – не задумываясь ответил Герасим. – Хочу летать на истребителе Су-57!

Лера ненадолго задумалась, а потом более чем уверенно произнесла:

– Значит мне нужно идти в медицинский или в педагогический, – сделала небольшую паузу, затем продолжила. – Пойду в медицинский! – сказала она восторженно и улыбнулась, словно решила сложную задачку, и ответ сошёлся.

– И почему? – отвечая улыбкой на улыбку, спросил Герасим, глядя в её синие глаза, в которых так ярко отражалось голубое небо, что они, обрамлённые чёрными длинными ресницами, светясь этим дивным насыщенным цветом, сравнимым разве что с лепестками васильков, были столь прекрасными, что оторвать взгляд от них было просто невозможно. «Какая же она красивая», – подумал Герасим.

– С твоим-то аналитическим умом и не понять? – рассмеялась Лера и, хитро сощурив глазки и не прекращая смеяться, продолжила. – Ладно, так и быть, подскажу тебе…

Она взяла его под руку, и они пошли дальше.

– Вот смотри, станешь ты военным лётчиком, и отправят тебя служить в далёкий-далёкий гарнизон на краю земли. А я – твоя боевая подруга, поеду вместе с тобой. И не будет в этом гарнизоне ничего, кроме медсанчасти и школы для детей военнослужащих. А поскольку я не хочу сидеть дома без работы и каждый день глядеть в небо, томясь в ожидании, когда мой милый вернётся из полёта, значит либо я должна быть учительницей и учить детей, либо быть в белом халате и лечить людей. Я выбираю белый халат, – уже не смеясь, но продолжая улыбаться закончила свою мысль Лера.

Герасим обнял Леру, чмокнул её в щёчку, и они, взявшись за руки и весело смеясь, побежали к нему домой делать уроки.

В конце концов, всё так и получилось. Герасим поступил в лётное училище, а Лера – в медицинский университет. Только вот на время учёбы им пришлось расстаться – Герасим, став курсантом, вынужден был покинуть родной город, а Лера осталась учиться в Питере.

Однако интернет не давал им почувствовать ни расставания, ни расстояния, и не было ни единого дня, чтобы они не связывались и не общались друг с другом. А веб-камера лучше всего передавала синий цвет её дивных глаз, от которых по-прежнему невозможно было оторвать взгляд.

Вскоре, после того, как они официально зарегистрировали брак, родители Леры переехали жить в другой город, а Лера при общем согласии перебралась жить к маме Герасима и обосновалась в его комнате, в практически родной и привычной обстановке.

***

Пассажирский самолёт летел в ночном зимнем небе над бескрайними просторами заснеженной Сибири на высоте 10 тысяч 100 метров. Многие думают, что зимний день короток, а ночь длинна, потому что в это время года солнце просто рано садится, но это не так, зимой оно не садится, оно ныряет и очень глубоко, отчего наступают часы, когда ночной горизонт, даже для летящих над облаками, совсем не подсвечивается. Если бы была луна, то наверняка были бы видны лежащие внизу облака, но сегодня оба светила словно сговорились и ушли освещать совершенно другую сторону планеты – ту, где буйствовало лето. При других обстоятельствах такие условия были бы идеальными для наблюдения за звёздами, но увы, даже слабое освещение кабины пилотов и подсветка приборной доски видеть их не давали, и герметичные толстые лобовые и боковые стёкла обзора казались чёрными зеркалами, в которых отражались и лица людей, и плотные ряды огоньков индикаторов и кнопок. Из-за этого трудно было отделаться от чувства, что это вовсе и не аэробус, а огромный высококачественный тренажёр, который и не летит-то вовсе, а в лучшем случае просто висит в паре метров от земли, и монотонное гудение двигателей – это всего лишь сопутствующее звуковое обрамление имитации реальности полёта; и единственное свидетельство того, что это всё-таки самолёт, и что он всё-таки летит, лишь формой крыла опираясь о воздух – это ясная память о совсем недавно, ещё засветло наблюдаемом взлёте и фиксации органами чувств момента отрыва от земли, в сторону, ускоряющую и без того быстрый закат зимнего солнца, именуемую востоком.

Командир корабля проверил показания приборов – всё было в порядке. Автопилот выполнял свою функцию безупречно, да и быть по-другому не могло – ведь современные автопилоты – это совершеннейшее программное обеспечение, в отличие от человека, способное контролировать и обрабатывать данные не единиц и даже не десятков, а сотен датчиков самолёта, и в случае, когда даже самые значительные из них вдруг вышли из строя и врут, можно быть уверенным, что система примет самое правильное и наименее рискованное решение в борьбе за живучесть воздушного судна. Автопилот – это результат не только достижений теоретической физики в воздухоплавании и аэродинамике, но и предельно ответственного изучения опыта происшествий и ошибок, написанных, словно устав караульной службы – кровью и жизнями людей. Лететь, не давая ни крена, ни тангажа, ни рысканья по курсу, держа заданную высоту – это самое простое, что вообще может автопилот. Если согласиться, что посадка – это самое сложное в полёте самолёта, то поймав сигналы ближнего и дальнего приводов любого аэродрома, получив тем самым курс и глиссаду, посадить самолёт для автопилота – тривиальная задача, но пилоты, исключительно в силу психологии, делают это всегда самостоятельно, в ручном режиме, чем собственно и не только подтверждают своё мастерство, но и оправдывают существование своей профессии и себя в ней.

Однако до посадки лететь было ещё долго, а сегодняшний полёт был не совсем обычным. Авиакомпания, авиалайнер которой находился в воздухе, предоставила бонус лучшим экипажам, благодаря чему они смогли взять с собой в полёт членов своих семей и обеспечить самые комфортные места в первом ряду сидений салона первого класса, расположенных ближе всего к кабине пилотов. Командир корабля взял с собой жену и девятилетнего сынишку, а второй пилот – свою подругу, с которой они жили в гражданском браке, и путешествие обещало тёплые края, взамен затянувшейся и успевшей изрядно надоесть зимы.

Второй пилот перехватил взгляд капитана и спросил:

– Командир, разреши по палубе пройтись?

– Добро, – в знак согласия кивнул головой командир экипажа. – Только недолго.

Второй пилот снял гарнитуру, отстегнул ремни, аккуратно выбрался из кресла, потянулся, наслаждаясь моментом бытия, избавившим от длительного сидения, повёл плечами, поправил одежду и причёску и, не торопясь, гордо сверкая новенькими погонами, направился в салон самолёта, оставив открытой дверь в кабину пилотов, через которую тут же стали слышны весёлые голоса. Слов было не разобрать, но атмосфера хорошего настроения легко улавливалась. Не прошло и минуты, как в кабину прибежал мальчик и звонким голосом обратился к отцу:

– Папа, папа, а ты мне дашь порулить? Ты мне обещал!

Папа посмотрел на сына и погладил его по голове, вспоминая про данное обещание. Ещё раз окинул взглядом приборную доску, и убедившись, что все показания приборов в норме, одновременно отстёгивая ремни и снимая гарнитуру, сказал:

– Ну-ка, дай папе вылезти, выпусти меня,.. отойди немножко назад, – разворачиваясь в кресле и аккуратно перекидывая правую ногу в проход между креслами пилотов.

Потом, пропустив сына вперёд, он подхватил его под мышки и перенёс прямо в кресло первого пилота.

– Держи штурвал, – сказал папа, одевая на голову сына гарнитуру.

Мальчик ухватился руками за рукояти штурвала и попытался его пошевелить, но при включённом автопилоте штурвал блокируется и сдвинуть его ему не удалось – основной орган управления авиалайнером стоял как вкопанный. Сдвинуть-то его конечно можно, но силёнок для этого явно не хватало. Прикинув в голове вес сына и вспомнив, что тот не смог подтянуться на турнике, папа пришёл к утешительному для себя выводу, что вывести из зацепления штурвал ребёнку не удастся. В это время в открытую дверь кабины пилотов снова донёсся смех, и командир воздушного судна безошибочно узнал голос своей жены.

– Так! Сидеть! Не вставать! Никаких кнопок не нажимать, рычажков не трогать! Я сейчас вернусь, ты меня понял? – спросил папа и строго посмотрел на сына.

– Ничего не трогать, только штурвал? – спросил уточняя свои права ребёнок, с надеждой на то, что хоть это ему разрешают.

– Да, только штурвал, – одобрил уточнение сына строгий папа.

Тот в ответ уверенно кивнул головой, отчего гарнитура съехала на нос, мальчик быстро её поправил и снова взялся руками за штурвал, а командир корабля направился в салон первого класса, чтобы тоже размяться и заодно узнать, почему это у них там так весело.

Подойдя поближе, но ещё не войдя в салон, он стал различать слова своей жены.

– Нет, такси мы брать не будем, это будет слишком дорого. Мы наймём рикшу, он будет возить нас по городу и показывать достопримечательности, – снова раздался смех супруги, подхваченный остальными участниками дискурса.

А когда он вошёл в салон, все обрадовались ещё больше. Оказалось, как он и предполагал, это всё-таки второй пилот так развеселил всю их дружную компанию.

***

Штурвал никак не поддавался. Сил сдвинуть его действительно не хватало.

– Что же ты не двигаешься?! – возмущённо произнёс мальчик, и попытался дотянуться до штурвала ногой, но это ему не удалось. Однако тут же сразу в его смышлёную голову пришла простая мысль. Он снял гарнитуру, откинулся назад и стал сползать с кресла, пока не лёг на сидение спиной. Таким образом он дотянулся ногами до стойки штурвала. Потом он упёрся в неё ногами, а головой – в спинку кресла,.. упёрся что есть силы, и… Упрямый штурвал поддался и сразу стал легким и послушным. Это свидетельствовало об отключении автопилота, но увы, тех, кого это могло заинтересовать, рядом не было.

Дальше все события развивались стремительно. Самолёт послушно сделал сильный правый крен и тут же, потеряв подъёмную силу крыла, в одно мгновение стал проваливаться вниз, словно обрезали верёвочку, на которой он всё это время висел. Вот так нежданно-негаданно наступила невесомость, и для тех, кто ни разу с ней не сталкивался – а это все, кто находился на борту, не замедлив себя ждать, во всей красе проявила своё коварство. Оба лётчика были ошарашены внезапно наступившим чувством отсутствия веса, но среагировали на это быстро, однако действия по осуществлению желания тут же броситься в кабину пилотов превратились лишь в толчок ногой о слегка наклонившийся пол, от чего оба они, вопреки ожидаемому и привычному движению, лишь подлетели к потолку и ударились о него головой, не успев выставить руки. Оттолкнувшись от потолка, оба пилота одновременно оказались у дверного проёма в кабину пилотов. Командир корабля поспешил протиснуться первым, но оттолкнув помощника, не предполагал, что и сам отлетит от него в противоположную сторону, при этом начав вращаться вокруг своей оси. Он выставил руки и одной всё-таки зацепился за выступ на стенке.

– Подожди, – крикнул он. – Дай мне пройти первому!

И теперь, уже прицельно оттолкнувшись от стенки, как прицеливаются перед ударом по шару при игре в бильярд, он подлетел к дверному проёму и, зацепившись за него, снова прицельно оттолкнулся, направляя своё тело к пространству между креслами пилотов. Сын плакал и между всхлипами что-то неразборчиво кричал, обхватив штурвал двумя руками. Сзади, сразу за командиром, в равномерном движении, оттолкнувшись от двери, подлетал второй пилот. Однако к этому времени, хвостовое оперение борта, из-за бо́льшего сопротивления воздуху, нежели у обтекаемого носа самолёта, быстро стало отставать от носовой части и через несколько секунд лайнер развернуло носом вниз, и полетел он к земле ускоряемый уже не только притяжением планеты, но и мощью ревущих двигателей. Если бы пилоты сидели в креслах, их просто вжало бы в спинки сидений, но поскольку они висели в воздухе, лайнер просто стал их обгонять, и обоих пилотов элементарно бросило назад. Второй пилот улетел к двери и врезался в стенку, больно ударившись головой, но не потеряв сознания, а командир успел зацепиться за край своего кресла и повис на одной руке, словно шарфик, развевающийся на ветру, привязанный к спинке сидения несущегося по трассе открытого «Мерседеса».

– Командир! Убери газ! – крикнул второй пилот.

Командир схватился второй рукой за кресло, подтянулся – со стороны это выглядело бы куда более, чем странно! Самолёт летел к земле, а человек с трудом подтягивался, вися вверх ногами! Но для находящихся внутри казалось, что чья-то невидимая рука поставила самолёт вертикально хвостом на землю, а лётчик естественным образом висит, как и положено, ногами к земле, зацепившись руками за спинку кресла, на высоте длины самолёта над землёй. Вот такое вот коварство сотворило замкнутое пространство несущегося на всех парах к земле лайнера. Изловчившись, командир схватил правой рукой РУДы[6], и они сдвинулись назад. Тут же вернулась невесомость.

Ребёнок плакал, но не отпускал штурвала. Отец еле уговорил его отпустить руки и вытащил в проход, сказав, чтобы тот держался за кресло. Наконец он сам вплыл ногами вперёд на своё командирское место, попробовал штурвал, но понял, что сначала нужно пристегнуться ремнями, так как пытаясь взять штурвал на себя, в невесомости просто притягивался к нему сам. Попытка сориентироваться в пространстве ничего дать не могла – за окнами темень, где небо, где земля – совершенно нельзя понять. Он посмотрел на прибор – авиагоризонт показывал, что самолёт в штопоре. Первая мысль – сначала надо прекратить вращение! Повернул штурвал влево. Буквально через несколько секунд, в результате приложения титанических усилий, вращение удалось прекратить, но высота продолжала падать и командир потянул штурвал на себя, пытаясь вытащить лайнер из пике. Мгновенно возникла перегрузка и далеко не 2g! Командира вдавило в кресло так, что у него перехватило дыхание, а сын, всё это время плакавший и державшийся за спинку кресла, сорвался, упал на пол и, ударившись головой, замолчал. Второй пилот, подлетевший к этому времени к своему креслу, цепляясь за него изо всех сил, медленно сполз на пол, каким-то чудом ударился головой лишь о собственную руку, и его вжимало в пол всё сильнее и сильнее, так, что он не мог оторвать головы от пола. Командир побледнел и, что вполне ожидаемо в такой ситуации, потерял сознание – ведь кровь тоже притягивало к полу и она попросту перестала поступать в мозг. Штурвал вырвался из рук, и невесомость снова ворвалась в кабину пилотов. Воспользовавшись этим, второй пилот влетел в своё кресло, быстро пристегнул ремни и схватился за штурвал.

– Нет, так резко выходить из пике нельзя! – произнёс он вслух неизвестно кому, так как командир корабля ещё не шевелился, хотя щёки уже стали розоветь.

Второй пилот потянул штурвал на себя и взял чуть влево, чтобы попытаться погасить скорость, наворачивая круги, превращая энергию поступательного движения в энергию центробежной силы. Положение самолёта в воздухе уже стало понятным и надежда на то, что всё обойдётся, уже отдавалась в висках с каждым ударом сердца, но взглянув на показания высоты, второй пилот инстинктивно потянул штурвал на себя и прошептал:

– Земля! РУДы вперёд! – и в это же мгновение самолёт просто перестал существовать.

Для всех, даже для того одного, кто понял, что земля уже рядом, переход в небытие стал совершенно незаметен, никто не успел ни испугаться, ни почувствовать – их просто не стало. Даже за миллиметр до столкновения лайнер был ещё цел, и люди были живы, но главное, что никто из них ничего не видел, и по сравнению с ситуацией на дороге, когда тебе, едущему в автомобиле, навстречу вдруг выскакивает грузовик, и ты видишь, что столкновение неизбежно, тут произошло всё внезапно быстро. Да что там миллиметр?.. Лайнер был цел и за полмиллиметра, даже за микрон, за полмикрона до касания земли! Но сколько времени потребуется, чтобы пройти это расстояние бытия самолёту несущемуся со скоростью 800 км в час?! Это нельзя даже назвать мгновением.

Не стало ни мыслей, ни чувств, и никто не знает, что стало с их душами. Одновременно перестали биться сердца всех, кто находился на ещё вот только что существовавшем борту, в числе которых были Лера и мама Герасима. Среди заснеженного леса сибирской тайги в одно мгновение не осталось никого, лишь земля и небо…

Законы Вселенной

Герасим открыл глаза и посмотрел на часы, расположенные прямо перед ним на приборной панели его автомобиля. Оставалось ровно пять минут до того времени, на которое была запланирована встреча с дядей Гришей. Он вздохнул, отстегнул ремень безопасности, вынул ключ из замка зажигания и открыл дверь. В воздухе пахло весной. Он вылез из машины, легонько хлопнул дверцей и закрыл замки, нажав на кнопку брелока сигнализации, и через минуту уже вошёл в подъезд дома, в котором он когда-то жил. Лифтом пользоваться не стал и добрался до своей лестничной площадки пешком, не торопясь. Посмотрел на дверь квартиры, которая так и осталась его – он не стал ни продавать её, ни сдавать, просто сделал запасные ключи для дяди Гриши, так, на всякий случай. Он с самого начала решил, что зайдёт к себе в самую последнюю очередь, когда попрощается с дядей Гришей. Подошёл к его двери, вынул из кармана мобильник и снова посмотрел на часы – до назначенного времени осталось пять секунд. Герасим поднял руку, приставил палец к кнопке звонка и нажал.

Буквально через несколько секунд щёлкнул замок, и дверь распахнулась, а за ней стоял дядя Гриша.

– Ну, здравствуй, Гера! Ты, как всегда, пунктуален! Заходи, дорогой, – улыбнулся Григорий Яковлевич, отступая назад в узком коридорчике своей квартиры.

Герасим зашёл и закрыл за собой дверь, щёлкнув замком.

– Здравствуй, дядя Гриша, рад тебя видеть, – сказал Герасим, пожимая протянутую ему руку и позволяя себя обнять.

– Раздевайся, разувайся, вот твои любимые мягкие тапочки, и проходи в комнату, а я… Тебе, как всегда, кефирчика с чёрным хлебушком? – вопрошающе посмотрел на Герасима Григорий Яковлевич.

– Да, с превеликим удовольствием, – ответил Герасим улыбаясь.

Дядя Гриша ушёл на кухню, а Герасим разделся, сунул ноги в уютные тапочки, наверняка специально подобранные по его размеру, и прошёл в гостиную комнату, посредине которой стоял всё тот же старый, но, по всей видимости, совершенно неподдающийся действию энтропии, крепкий деревянный круглый стол, наверное, приобретённый ещё во времена социализма, вокруг которого стояли задвинутые под массивную столешницу такие же вековые и крепкие, с резными узорами на спинках деревянные стулья.

– Дядя Гриша, я сразу видеокамеру установлю, хорошо? – громко спросил Герасим и подошёл к высокой этажерке, тоже старинной, стоявшей подле занавешенного тяжёлыми бордовыми шторами окна в дальнем правом углу комнаты.

– Да, да, конечно, – откликнулся Григорий Яковлевич, уже неся две большие кружки с кефиром в одной руке, держа их за прижатые друг к другу ручки, и среднего размера блюдце с кусочками идеально ровно нарезанного чёрного хлеба в другой, аккуратно ставя всё это на стол.

– Конечно, Гера. Это же уже стало нашей традицией, – улыбнулся дядя Гриша. – Настраивай свою видеокамеру и садись.

– Да что тут настраивать, когда уже всё давно настроено, только закрепить и нажать кнопочку, – весело ответил Герасим и сел за стол на своё любимое место.

Несколько минут они сидели молча и наслаждались трапезой. Это были те минуты, о которых Герасим и раньше вспоминал, но сегодня он пытался запомнить их особенно тщательно, чётко осознавая, что главное время, отведённое ему для воспоминаний, ещё впереди.

– Ну, рассказывай, – прервал паузу Григорий Яковлевич и улыбнулся. – А то мы с тобой так весь вечер просидим молча, ты же знаешь, я тоже люблю помолчать, а времени у нас, как я понял, не так уж и много. Ты ведь сегодня уезжаешь, я правильно тебя понял? – спросил дядя Гриша, сделав ударение на слове «сегодня».

– Да, всё верно, – ответил Герасим, обдумывая с чего начать разговор, и начал с вопроса. – Дядя Гриша, ты знаешь о новом проекте Роскосмоса?

– Ты хочешь спросить, знаю ли я о новом двигателе? – ответил Григорий Яковлевич вопросом на вопрос, чем вызвал величайшее удивление у Герасима.

– Дядя Гриша, откуда ты знаешь о двигателе? Это же секретная информация!

– Ты считаешь, что математикам нельзя доверять секретов? – рассмеялся Григорий Яковлевич. – Гера, всё очень просто. Я принимал непосредственное участие в разработке математической модели при его создании.

– Ты?! Как?! Дядя Гриша, ты ведь всегда говорил, что ты человек «поверхностный»? – совершенно не скрывая удивления, сказал Герасим и в то же время обрадовался такому неожиданному повороту – ведь это совершенно секретная разработка, и обсуждать её с непосвящёнными в проект он не имел права.

Григорий Яковлевич засмеялся.

– Ты считаешь, что у двигателя нет поверхностей? – продолжая смеяться, ответил дядя Гриша риторическим вопросом.

Ему тоже было приятно удивить Герасима, но ещё приятней было в очередной раз напомнить об универсальности математики, и он сказал свою любимую фразу:

– Прелесть нашей Вселенной состоит в том, что её Законы универсальны! Для математиков эта универсальность очевидна. Главное, научиться системно мыслить, и, как говорится, при изучении предмета иметь системный подход. Вот смотри, в физике есть такое понятие как резонанс. Причём найти, осмыслить и описать математически его можно для любого раздела физики. Например, в механике, самая простая и наглядная резонансная система – это маятник. Частота собственных колебаний определяется всего лишь длиной маятника и его массой. В электричестве частота резонансного контура зависит от ёмкости конденсатора и индуктивности катушки. Но математические формулы, описывающие свободные колебания этих двух систем, одинаковые. И я уверяю тебя, что это распространяется не только на физику. Вот ты спрашивал меня, можно ли называть экономику наукой, если экономисты никак не могут справиться с экономическим кризисом. А ты знаешь, что математики, вопреки завещанию Альфреда Нобеля, всё-таки получают Нобелевскую премию? Просто присуждают им её не за достижения в математике, а за достижения в экономике! – рассмеялся Григорий Яковлевич и продолжил. – Уверяю тебя, колебания в экономике имеют такие же колебательные контуры, как в механике и электричестве, и описываются теми же формулами! Но это уже тема другого разговора.

Кстати, как я теперь понимаю, это именно ты отправляешься в космическое пространство испытывать возможности нового двигателя от лица человечества? – спросил дядя Гриша.

– Да, это я, – скромно улыбнувшись, кивнул головой Герасим. – Оказалось, я лучше всех переношу одиночество.

Григорий Яковлевич облегчённо вздохнул. «Значит с психикой у него всё в порядке. А то, после случившейся полтора года назад трагедии, я за него переживал. Крепкий парень», – резюмировал для себя Григорий Яковлевич и продолжил прерванную мысль.

– Насколько я представляю масштаб возможностей нового двигателя, путешествие будет длительным, и я тебе рекомендую, кроме видеозаписей наших разговоров, взять с собой «Капитал» Маркса, но не в переводе, а на немецком языке. Я уверен, что дедушка Ленин, конечно же, читал Маркса в оригинале, но он не был ни физиком, ни математиком. Не знаю, может быть, Владимир Ильич и правильно понимал, о чём писал Карл Генрихович, но все, кто читал его «Капитал» в переводе на русский, так и не поняли главной мысли этого произведения.

Лицо Герасима снова приобрело оттенок искреннего удивления, причём такого, что он на секунду потерял дар речи, чем позволил Григорию Яковлевичу беспрепятственно продолжить свой монолог.

– Дело в том, что переводчики с немецкого на русский тоже не были физиками, и слово Kraft перевели как «сила». А на самом деле, его следует переводить как «мощность». Кстати, словосочетание «рабочая сила» – это не единственный ляп горе-переводчиков – ведь мощность двигателя тоже до сих пор обозначают в лошадиных силах; но физики-то понимают, что речь идёт о мощностях, а вот главные читатели «Капитала» – увы! Они так и не поняли, что с точки зрения физики, сила и мощность – это совершенно разные понятия! Так, по ошибке, прибавочному продукту соответствует понятие прибыль, а вот если бы элементы затрат на его производство исчислялись в мощностях, то интеграл от мощности даёт не что иное, как величину энергии прибавочного продукта. Энергии! Вот так и пустили идею социализма по ложному пути. А ведь даже свободный рынок уже давно показал, что главная борьба между капиталистами ведётся за источники энергии! «У вас есть нефть? – Мы идём к вам!» И если вы слабы и не можете себя защитить, то наличие нефти или газа гарантирует вам разруху, хаос и кровь.

Да и вообще, я считаю, что социализм начали строить слишком рано, когда он ещё не мог проявить свои преимущества. А вот сегодня, когда общество полностью компьютеризировано, плановое хозяйство имело бы неоспоримое преимущество перед свободным рынком. А массовая роботизация, на пороге которой стоит человечество, уничтожила бы капитализм как явление вообще. Ведь идеал для капиталиста – это производство товаров без участия людей! Нет людей, значит, нет расходов на зарплату. Вот только и прибыли тоже нет – ведь нищие безработные покупать товар не могут. Потому и кризис никак не кончается, и недаром он называется кризисом перепроизводства.

– Дядя Гриша, но ведь ты только что сказал, что математикам все законы экономики известны. Так почему же кризис всё-таки продолжается?

Григорий Яковлевич засмеялся.

– Потому что желания капиталистов не совпадают с законами природы. А природу, как сказал О`Генри, нельзя обмануть! Ты, наверное, слышал такое понятие как денежный мультипликатор. Его ввёл ещё аж в 1931 году английский экономист Ричард Кан. С помощью понятия мультипликатора он описывает механизм роста экономики, её развития. Он доказал, что эта числовая величина тем выше, чем большую часть своего дополнительного дохода люди готовы потратить на потребление, а не откладывать в сбережения, изымая тем самым деньги из экономики. И обнаружил, что основная проблема уменьшения мультипликатора лежит в неравномерности распределения доходов. Несложные математические расчёты показали, что сумма сбережений, то есть денег выведенных из экономики, гораздо больше, когда бо́льшая часть доходов достаётся богатым, нежели в случае равномерного распределения доходов. Но для того чтобы это понять, не требуется никаких запутанных понятий и сложных доказательств. Достаточно вспомнить об универсальности Законов Вселенной. Приведу пару примеров из физики и геометрии. Вспомни, как мы с тобой рассчитывали сопротивление нагрузки для усилителя мощности, который, увлекаясь музыкой, ты приобрёл, когда ещё учился в школе. Оказалось, что максимальную мощность усилитель может дать, только если сопротивление звуковой колонки равно внутреннему сопротивлению усилителя. Иначе, либо ток будет меньше, либо напряжение будет меньше.

Ещё наглядней это демонстрирует пример из геометрии. Древнегреческий математик Евклид давным-давно доказал, что максимальную площадь при неизменном периметре имеет прямоугольник, у которого все стороны равны, то есть квадрат. Но нетрудно доказать, что ещё бо́льшую площадь с тем же периметром имеет равносторонний пятиугольник, а его превосходит равносторонний шестиугольник, и так далее до бесконечности. Но что такое многоугольник максимальной площади и того же периметра с бесконечным количеством сторон? – спросил Григорий Яковлевич и посмотрел на Герасима.

– Дядя Гриша, круг, конечно, – с удовольствием ответил Герасим.

– Правильно, Гера. Круг. То есть ситуация, когда все участники периметра равны! Так и в экономике. Меня всегда веселил вопрос либералов и борцов с коммунистической идеей – «Вы за то, чтобы не было богатых?». Нет, я за то, чтобы не было бедных, которые появляются только тогда, когда кто-то становится богаче, чем другие. Материальные блага ограничены размером планеты Земля, а вернее, количеством солнечной энергии попадающей на её поверхность. И борьба идёт не за прибыль, а за обладание энергией. Если кто-то присваивает себе этой энергии больше, значит, кому-то её достанется меньше, и значит, кто-то живёт за чужой счёт. Это даже не математика, это – арифметика! А ведь Солнце всем одинаково светит, но потом появляется Ходарковский, и говорит – «Это моя нефть!». А что такое нефть? Это не что иное, как накопленная и сконцентрированная в недрах Земли за миллиарды лет солнечная энергия. Ты представь, они уже давно приватизировали участки Луны! И я не удивлюсь, если мы дождёмся ваучерной приватизации Солнца! – рассмеялся Григорий Яковлевич. – Вот такой я поверхностный человек.

Тут Григорий Яковлевич неожиданно прервал свою речь и, пытаясь что-то вспомнить, произнёс:

– Что-то я хотел тебя спросить,.. – образовалась небольшая пауза в ожидании озарения, которое, впрочем, не заставило себя долго ждать. – Ах, да! – обрадовано произнёс Григорий Яковлевич. – Я хотел спросить, сколько человек вас летит? – улыбаясь от смущения, спросил дядя Гриша, надеясь, что это не является секретом.

– Я лечу один, – без смущения ответил Герасим.

– Один? – удивился Григорий Яковлевич. – Но почему один?

– Потому что одного легче прокормить, – засмеялся Герасим, потом серьёзно добавил. – Это правда, дядя Гриша. Для двоих всего в два раза больше необходимо, а в два раза – это слишком много. Но ты не переживай, я справлюсь, – улыбнулся Герасим. – Я же участвовал в сборке корабля на орбите и знаю его как свои пять пальцев!

А Григорий Яковлевич, удовлетворив своё любопытство, продолжил:

– Да, я всю жизнь занимаюсь поверхностями, самые простые из них – это, конечно, геометрия. И кстати, геометрия – это нередко самое наглядное, где можно продемонстрировать универсальность математических формул. Да, двигатель – чуточку посложнее. А вообще, Гера, я тебе немножко завидую, – улыбнулся Григорий Яковлевич. – Ты будешь один, и в это время не только Солнце, но и все звёзды Вселенной будут принадлежать тебе!

За разговорами время, отведённое для встречи, пролетело быстро. Попрощавшись с дядей Гришей, Герасим вышел на лестничную площадку и подошёл к двери своей квартиры, в которой прошло его детство, в которой может быть ещё остался запах живших тут полтора года назад мамы и Леры. Он достал ключи и открыл замки. Постоял немного, потом решительно вошёл и закрыл за собой дверь. Осмотрелся в коридоре, втянул ноздрями воздух и, пытаясь сосредоточиться на запахе, закрыл глаза. Секунд через десять он снова окинул взглядом коридор и прошёл в квартиру. Заглянул на кухню, посмотрел на холодильник, на котором всё так же стоял будильник. Затем медленно обошёл гостиную, и, наконец, вошёл в свою комнату. Она совсем не изменилась. Немного постояв и окинув стены взглядом, повернулся и, не оглядываясь, уверенно вышел из квартиры, закрыв за собой дверь. Его ждали звёзды!

Минутная готовность

Законы Вселенной действительно универсальны, однако, постигая их, все теории человек придумал на Земле, и насколько бы был удивлён Архимед, если б узнал, что в условиях отсутствия веса, отсутствует и выталкивающая сила, а его знаменитая фраза «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю», в космосе актуальна как никогда – ведь в большинстве случаев на Земле точкой опоры является сама Земля, вернее, сила её притяжения, создающая не только выталкивающую силу рек, озёр, морей и океанов, но и плотных слоёв атмосферы, а также вызывающая силу реакции опоры, делая тем самым силу трения настолько эффективной, что это позволяет реализовать большинство способов преобразования энергии в поступательное движение. Неважно какой двигатель – паровой, внутреннего сгорания либо электрический – все они призваны обеспечить вращение колеса или лопастей винта, которые, отталкиваясь от поверхности земли, толщи воды или плотных слоёв атмосферы, приводят в движение автомобили, паровозы, подводные лодки и винтокрылые машины.

Исключение составляет лишь реактивный двигатель. До сих пор это был единственный двигатель, которому не нужна точка опоры. Да, не нужна, потому что он создаёт её сам, отталкиваясь не от земли, воды или воздуха – ведь в межпланетном пространстве ничего этого нет, а от мощнейшей струи раскалённых газов сгораемого топлива, с рокотом вырывающейся из его сопла, позволившей однажды преодолеть земное тяготение, открывшей путь в бескрайний космос. Однако проблема состоит в том, что запасы топлива имеют свойство быстро заканчиваться, и весь дальнейший путь космический корабль преодолевает на той скорости, которую смог развить разгонный модуль. И хорошо если речь идёт лишь о первой космической[7] скорости, которая не позволит полностью преодолеть земное притяжение, и корабль, оставаясь на орбите Земли, если, конечно, не предпринимать специальных мер по стабилизации высоты, рано или поздно сам вернётся на Землю. Максимум, что ему будет нужно, это небольшой запас горючего для маневровых двигателей. Но если разогнаться до второй космической[8] скорости, то о возвращении на Землю без серьёзных запасов топлива не может быть и речи – ведь сначала корабль нужно остановить, а для этого, если мощность реактивной струи будет такой же, как и при разгоне корабля, потребуется почти столько же энергии, сколько ушло на этот разгон, и только потом можно будет придать ему импульс для движения в обратном направлении, и конечно, желательно с той же скоростью, с которой он улетал от Земли, что тоже потребует сопоставимых с торможением запасов топлива. Кроме того, даже разогнавшись до третей космической[9] скорости, путешествие по меркам космоса будет таким медленным, что для достижения только лишь границы нашей Солнечной системы[10] уйдёт около 35 лет! Чтобы слетать туда и обратно, уйдёт вся жизнь космонавта – да и то, если человек доживёт – ведь не младенцев же отправлять в полёт. А что уж говорить о звёздах…

Однако для длительных путешествий с использованием реактивных двигателей существует ещё одна проблема – это всё та же невесомость. Она наступает сразу, как только отключаются двигатели, независимо от того, остался ли корабль на орбите Земли либо вырвался из плена её гравитационного поля. Человеческий организм, впрочем, как и любой другой живой организм нашей планеты, не терпит лишнего и чрезвычайно экономен. Он легко отдаётся во власть энтропии, быстро избавляясь от всего, что не используется, а она, беспощадная, уж умеет делать своё дело. Организм безукоризненно определяет отсутствие силы тяжести, и несмотря на активное сопротивление, оказываемое этому губительному процессу космонавтами, прибегающими к изнурительным тренировкам, выполняемым по разработанной специалистами методике физических упражнений в космосе, всё равно упорно адаптируется к невесомости, быстро приводя к деградации опорно-двигательный аппарат, отказываясь от усвоения кальция и избавляясь от ненужной мышечной массы, в том числе и потерявшей нагрузку сердечной мышцы, неуклонно превращаясь в подобие разумной амёбы, неприспособленной более к жизни в условиях гравитации.

Новый двигатель был уникальным. Математики порой так далеко заходят в развитии своих формул, что зачастую уже не могут объяснить суть описываемых ими явлений. Если крайне легко представить, что x – это длина отрезка, x2 – это площадь квадрата, а x3 – это объём куба, то вычислить значение x4 тоже несложно, но воспринять и объяснить физическую сущность того, что это объём некоего четырёхмерного, такого же красивого и симметричного объекта как отрезок, квадрат и куб, попросту невозможно. Так же невозможно было объяснить и понять принцип действия нового двигателя. Можно было только наблюдать, как он уверенно и с высочайшим КПД преобразовывает энергию вращения в поступательное движение, не имея точки опоры(!), что говорило лишь об одном – математически всё рассчитано точно! И, как никто до сих пор не смог объяснить, почему одиночный фотон, проходя через две щели, создаёт на экране интерференционную картину, точно так же никто не смог объяснить, как работает созданный двигатель – ведь основное противоречие, возникающее при попытках такого преобразования энергии, заключающееся в том, что существует закон сохранения импульса, и его никто не отменял. По всей видимости, понимание его работы тоже находилось где-то там, в объятиях потусторонних сил квантовой физики.

Однако своё название «Фотон-1» корабль получил не потому. Новый двигатель легко обеспечивал достижение кораблём скорости света, а частица, летящая с такой скоростью, собственно и есть фотон. Но название названием, а вот скорость в почти 300 тысяч километров в секунду – это уже преимущество, которое тривиально решало проблему длительности полётов за пределы не только Солнечной системы, но возможно, и Галактики. Однако самым главным достоинством нового двигателя при этом было то, что исключалась и вторая проблема, присущая кораблям с реактивными двигателями. Обеспечивая постоянный разгон с ускорением, равным ускорению свободного падения на Земле, то есть в 9,8 м/с2, создавались идеальные, просто земные условия для космонавта. Сила, вжимающая человека в пол корабля, тривиально была равна привычной, земной силе тяжести!

Кто-то может отнестись к этому скептически и сказать, что его автомобиль разгоняется с места до скорости 100 км/ч за 6 секунд, и ускорение свободного падения смехотворно по сравнению с возможностями даже его автомобиля. Однако легко посчитать, что корабль, движущийся с ускорением в 1g, достигает скорости света ровно за 354 дня, один час, 31 минуту и семь секунд. То есть всего за год без одиннадцати дней! А за это время корабль преодолеет расстояние[11] более 30 с половиной тысяч астрономических единиц! Это 255 радиусов нашей Солнечной системы! И это всего лишь почти за год. А казалось бы, всего ничего – совершенно безобидное и привычное ускорение свободного падения…

Запуск пилотируемого корабля «Союз» с одним космонавтом на борту состоялся с космодрома Байконур и прошёл в штатном режиме. Герасим, летавший на МКС уже не впервой, как обычно, догонял орбитальную станцию, но стыковаться в этот раз ему предстояло не с ней, а теперь уже с «Фотоном», который сам был пока ещё частью орбитального комплекса, но переходные люки между ними были уже задраены, и одноместный, на удивление просторный и вполне комфортабельный межзвёздный лайнер ожидал своего единственного пилота, готовый по его приказу отстыковаться и начать свой первый разгон в бесконечный космос, туда, куда улетают все фотоны. Маленький «Союз» должен был стать последним элементом большого нового корабля, собранного на орбите. Это делалось для того, чтобы при возвращении домой, а все непременно верили в то, что через четыре года Герасим вернётся, пилот смог на этом же «элементе» самостоятельно вернуться на Землю – ведь сегодня никто не знал, будет ли к тому моменту орбитальная станция жива, и будет ли вообще возможность у человечества забрать вернувшегося космонавта с орбиты.

Стыковка с «Фотоном» прошла в автоматическом режиме без малейших помарок. После доклада в ЦУП Герасим выровнял давление между отсеками обоих кораблей, открыл люк и вплыл в отсек «Фотона». Если в предыдущем полёте последнее пребывание тут носило исключительно рабочий характер, то сейчас он всем телом ощутил, что это его корабль. Что это именно то идеально-замкнутое пространство, которое ему так нравится и даёт чувство предельной защищённости от всего, что находится по ту сторону иллюминаторов. Скоро он отправится в путь и станет абсолютно независим ни от кого. Вся суета, сотканная из земных забот, останется на голубой планете, и начнёт удаляться, превращаясь в песчинку, которую и найти-то будет трудно. Подумать только, крохотная голубая песчинка, а сколько страстей и судеб разыгрывается на ней, среди сотен миллиардов галактик Вселенной, а ведь только в нашей галактике Млечный Путь от 200 до 400 миллиардов звёзд! Миллиардов! Понять этого – невозможно!

Герасим планомерно облетел все отсеки «Фотона», периодически докладывая в ЦУП о готовности корабля к полёту, и теперь находился в центральном отсеке, можно сказать, на капитанском мостике. Наконец он подлетел к креслу пилота, опустился в него, пристегнул ремни, окинул взглядом приборы и снова доложил в ЦУП о полной готовности корабля к старту. Воцарилась тишина. Герасим откинул голову назад на подголовник своего кресла и закрыл в ожидании глаза. «Вот он, последний момент», – подумал Герасим. – «Но это ещё не точка невозврата», – продолжил он свою мысль и потом сам себе задал вопрос. – «А есть ли она вообще в моей ситуации, эта точка невозврата? Ведь я даже лечу, чтобы вернуться. Да, надолго, но ведь не навсегда?»

Помимо проведения различных сопутствующих экспериментов и исследований, основная задача, которую должен был выполнить лётчик-космонавт, в одном лице – пилот, командир, единственный член экипажа космического корабля и испытатель Герасим Громов, была простой – опробовать новый двигатель и достичь скорости света, и состояла всего лишь из четырёх равных по времени этапов. Первый этап – разгон корабля до скорости света. На это уйдёт 354 дня и полтора часа с хвостиком в одну минуту и семь секунд. После этого следует выключить ускорение и в отсутствии гравитации развернуть корабль в обратную сторону. При этом космический лайнер будет продолжать движение, удаляющее его от Земли, всё с той же достигнутой скоростью в 300 тысяч километров в секунду, и нужно будет снова включить ускорение, тоже в 1g, но направленное уже в противоположную сторону от движения корабля, что начнёт его замедлять и постепенно снижать набранную скорость. На это уйдёт ещё один год, и когда «Фотон» остановится, он будет на удалении от голубой песчинки на расстоянии в 510 радиусов нашей Солнечной системы! Практически, без двадцати двух с половиной дней, это будет расстояние, равное одному световому году. Но много ли это? Для Вселенной это практически ничто – ведь даже до самой ближайшей к Земле, после Солнца, звезды Проксима Центавра, находящейся в звёздной системе Альфа Центавра, более четырёх световых лет.

Третий и четвёртый этапы в точности повторяют первый и второй, только с движением корабля в противоположную сторону, назад, к Земле – снова разгон до скорости света, невесомость, разворот и торможение с полной остановкой возле голубой планеты, с небольшой коррекцией в расстоянии, накопленном в сорок четыре плюс один високосный, недостающих до полных четырёх лет, дня.

Раздумья Герасима прервал голос:

– Фотон, я Земля, произвести отстыковку от МКС! На удалении десяти метров приступить к ориентации корабля! Докладывать по готовности!

Как ни ждал Герасим этой команды, всё-таки вздрогнул, и сердце в мощнейшем толчке вместе с обогащённой кислородом кровью стало прокачивать по организму впрыснутый в неё адреналин.

– Есть произвести отстыковку от МКС! – тем не менее спокойно ответил Герасим и привёл в исполнение механизм отстыковки.

Через секунду после небольшого толчка, наблюдая телеметрию удаления корабля от стыковочного узла орбитальной станции, Герасим снова доложил:

– Земля, я Фотон, отстыковка произведена, – а через несколько секунд добавил. – Удаление десять метров, приступаю к ориентированию корабля по курсу.

Управляя маневровыми двигателями, Герасим остановил корабль, затем неторопливо и аккуратно стал его разворачивать, ориентируясь в своих действиях по изменяющимся показаниям координат, отображаемых бортовым компьютером на экране монитора. Когда все три значения ориентации в относительных координатах трёхмерного пространства установились по нулям и застыли, Герасим включил систему автоматической стабилизации положения корабля и доложил:

– Земля, я Фотон, ориентация корабля произведена, разрешите запуск гироскопов.

– Фотон, я Земля, запуск гироскопов разрешаю, докладывать о готовности с шагом в десять процентов, – прозвучал голос с Земли.

Герасим отдал команду бортовому компьютеру на запуск гироскопов, стабилизирующих положение корабля во всех плоскостях, и показания на мониторе бортового компьютера о значениях частоты вращения гироскопов, а также о накоплении энергии вращения двигателя перестали показывать нули и стали медленно расти. Это должно было занять несколько часов, и Герасим доложил на Землю:

– Земля, я Фотон, запуск гироскопов произведён, наблюдаю показания, доклад по готовности.

Наступила последняя пауза.

В новом корабле была ещё одна особенность, тоже сверхсекретная – это его энергетическая установка. Для обеспечения энергией современных космических аппаратов, в том числе и МКС, используются солнечные батареи. Их научились делать давно и качественно, и они, достигнув за долгие годы практически совершенства, прекрасно справляются со своей функцией, с высоким КПД преобразуя энергию солнечных лучей в электричество. Однако для «Фотона» такой способ снабжения энергией не годился. При постепенном отдалении то Солнца, энергии от нашего светила будет поступать всё меньше и меньше, и не только потому что по законам физики, энергия, приходящаяся на единицу площади, исходящая от точечного источника, обратно пропорциональна квадрату расстояния от оного, но и потому, что по эффекту Доплера спектр солнечного излучения будет смещаться в сторону красного цвета, уменьшая тем самым энергию, переносимую электромагнитными волнами, которая при достижении кораблём скорости в 300 тысяч километров в секунду превратится в ноль – ведь спектр солнечного излучения окончательно сдвинется по шкале частот к нулевой отметке, и свет от солнца вообще перестанет догонять корабль. Поэтому решено было взять с собой своё «Солнце». Принцип действия оставили тот же, просто солнечную батарею обмотали вокруг компактного источника излучения, коим стал урановый стержень – особой разницы, кроме как в отдельных материалах, используемых для поверхностей преобразующих элементов, нет, но получилась прекрасная, надёжная атомная батарейка колоссальной мощности. Её так ласково и назвали – «Солнышко». По предварительным расчётам для «Фотона» мощности этой батарейки хватало с лихвой на несколько десятилетий. Убедиться в этом предстояло уже сейчас.

Герасим сделал последний доклад и ждал команды на старт. Из центра управления полётами объявили минутную готовность, и на экране монитора шёл обратный отсчёт – секунды, сменяя друг друга, приближались к цифре ноль.

Герасим приготовился… «3… 2… 1… 0!», – мысленно произнёс он последние цифры.

Корабль качнулся и медленно стал набирать ускорение свободного падения в сторону, противоположную голубой планете.

– Герасим! Желаю счастливого полёта! – прозвучал голос с Земли.

– Поехали,.. – ответил Герасим и улыбнулся.

Разгон

Прошло почти четыре месяца со дня старта, точнее 118 дней, 2 часа, 29 минут, а «Фотон» продолжал свой высокий разгон. Для определения скорости в безвоздушном пространстве, датчики, основанные на взаимодействии с потоком встречного воздуха, которые используются в авиации, не годятся, и скорость «Фотона» рассчитывалась бортовым компьютером на основании показаний датчиков ускорения и отсчитываемых точными часами секунд времени, в течение которого это ускорение действовало, с несокрушимой, заложенной в его электронный мозг программистами верой в то, что оно, неумолимое, до сих пор идёт только вперёд.

Сегодня, когда Герасим проснулся и посмотрел на экран монитора, там высвечивалось уже девятизначное и абсолютно невообразимое для человека и тем не менее с каждым мгновением продолжающее увеличиваться значение скорости в 100 миллионов метров в секунду. Но внутри корабля никакой скорости не ощущалось, то есть совсем. Мало того, даже вглядываясь в безгранично глубокую космическую даль, обозримую за стёклами иллюминаторов, казалось, что всё застыло напрочь – будто там была просто картинка – бескрайний, бесконечно Чёрный супрематический квадрат Казимира Малевича с вкраплениями маленьких, ярких и не очень, с разными оттенками от голубого до красного белых точек, подёрнутых в некоторых местах вуалью дымки, которые даже не мерцали, а попытка уловить хоть намёк на какое-то движение напомнила Герасиму время из его детства, когда он пытался уловить движение часовой стрелки, наблюдая за ней через стекло «иллюминатора», оберегающего циферблат будильника. За это время его корабль пролетел 510 миллиардов километров, что составляло всего лишь чуть больше одиннадцати процентов от целевого значения, а связь с Землёй, увы, уже оборвалась.

Конечно, закон Доплера действует не только на свет, летящий от Солнца к удаляющемуся от него кораблю, но и на радиосигнал передающих с Земли антенн, однако достигнутая скорость хоть и уменьшала по этому закону частоту принимаемых сигналов, но ещё не настолько, чтобы это стало критичным для связи. А вот достигнутое расстояние… Уже через 12 часов после старта корабля, когда время, за которое частотно-модулированный твоим оцифрованным голосом сигнал долетал по радиосвязи до Земли, превысило 30 секунд, и переговоры в режиме реального времени стали неудобны и очевидно-бессмысленны, они перешли на отправку голосовых сообщений, а ещё через несколько дней, из-за значительного уменьшения уровня полезного сигнала к шумам, и вовсе вынуждены были перейти к обмену лишь текстовыми сообщениями с применением сверхизбыточных кодов, исправляющих ошибки.

Однако когда угловое расстояние между Солнцем и Землёй уменьшилось до такой степени, что солнечное излучение стало попадать в узконаправленный рупор приёмной антенны и давить мощью своего излучения частоту полезного, принимаемого с Земли сигнала, связь и вовсе пропала. Но коль скоро сие событие было ожидаемым, Герасима оно нисколько не огорчило, а наоборот даже обрадовало – всё шло по плану. Он продолжал посылать ежедневные отчёты на Землю, правда о их судьбе он уже не ведал. А сегодня наконец решил, так сказать, «поговорить» на эту тему с дядей Гришей – что на жаргоне «обитателей» его корабля означало найти и посмотреть видеозапись, сделанную пару лет назад по обсуждению с ним именно этого вопроса.

За время полёта жизнь Герасима вошла в размеренное русло, дни потянулись чередой, и каждый последующий день практически не отличался от предыдущего, за исключением показаний скорости и пройденного кораблём расстояния. Он жил по строгому расписанию: подъём, работа, спорт, отдых, отбой. Герасим постоянно был чем-то занят, и даже его досуг вполне можно было назвать лишь сменой рода деятельности. Хотя иногда во время отдыха он включал видеозаписи разговоров с дядей Гришей, которыми он очень дорожил и которые предусмотрительно взял с собой в полёт вместе с другими личными вещами, имеющими для него важность, да и то, зачастую брал бумагу и карандаш и, останавливая просматриваемое видео, что-то записывал, превращая процесс манипуляции образами из примитивного потребления информации в активный вид мозговой деятельности человека, склонного к анализу.

В первый же день после старта, он вернулся на корабль «Союз» и перенёс в жилой отсек «Фотона» всё, что не оставил на Земле. Вещей, на самом деле, было немного, но всё же, какое-то время ушло на то, чтобы их разложить и главное, запомнить что где лежит, предотвращая ситуацию, позволяющую сказать – «у нас есть всё, только никто не знает где», учитывая тот факт, что под «именами» у нас и никто скрываются не два разных человека, а одно и то же лицо. Постепенно корабль превратился в его дом, и единственное, чего в нём не хватало, это женских рук его любимых – мамы и Леры, умевших, как и все настоящие женщины, совершенно непостижимым для мужского понимания образом создавать домашнее тепло, уют и рай в шалаше, и даже если шалаш далеко не в Раю. Последнее что он сделал, это поставил две фотографии – фотографию мамы возле кровати, а Леры – на рабочем столе капитанского мостика рядом с монитором бортового компьютера.

В занятия спортом входила беговая дорожка, на которой он ежедневно неторопливо пробегал по 12 километров. Это был единственный и обязательный тренажёр на корабле, который был призван поддерживать физическую форму космонавта в этом дальнем и длительном путешествии.

Выйдя уже сухим из душевой кабинки, посещение которой всегда ставило точку в его ежедневных двенадцатикилометровых пробежках, Герасим сел за компьютер и стал искать файл с видеозаписью интересующего разговора. Несмотря на то, что файлы были упорядочены и отсортированы, поиск занимал время, потому что файлов было много. Для того чтобы уже просмотренные видео не мешали в последующих поисках, Герасим благоразумно перемещал их в специально созданную папку с названием «уже просмотренные» и радовался мысли, что к концу полёта искать нужное видео среди оставшихся файлов будет намного легче.

Наконец он нашёл что искал и нажал кнопку воспроизведения. На экране телевизора появилось улыбающееся лицо дяди Гриши, и зазвучал его добрый голос.

– Гера, представь, что у тебя в руках два ярко светящихся шара разного цвета – в одной руке красный, а во второй – зелёный. Ты разводишь руки в стороны и кладёшь их на широкий стол, стоящий прямо перед тобой. Красный шар на левый край стола, а зелёный – на правый. Для того чтобы увидеть красный шар, тебе нужно повернуть голову налево, а чтобы увидеть зелёный шар – направо, то есть угол поворота твоей головы составит почти 180°. Теперь ты задом начинаешь отходить от стола, угол между светящимися шарами по отношению к тебе постепенно уменьшается, и вскоре наступает момент, когда тебе уже не нужно вертеть головой, чтобы смотреть на шары, а достаточно просто переводить взгляд с одного шара на другой. То есть, угловое расстояние межу шарами уменьшилось. Тем не менее, ты продолжаешь отходить от стола всё дальше и дальше, размер стола на сетчатке твоего глаза всё уменьшается и уменьшается, постепенно превращаясь в точку. А что же происходит при этом с шарами, которые к тому же продолжают светиться?

– Наверное, шары тоже станут точками, и при этом все три точки сольются в одну, – ответил Герасим.

– Совершенно верно. Точно так же будет и в случае, когда космический корабль окажется от Солнечной системы на большом расстоянии, гораздо большем, нежели расстояние между Землёй и Солнцем. Солнечный свет, как и свет красного шара, сольётся с электромагнитным излучением шара зелёного – антенны расположенной на Земле, передающей радиосигнал кораблю. Оба излучения превратятся в единый электромагнитный поток, в котором очень трудно будет выделить полезный сигнал, ведь на самом деле, солнечный спектр излучений – это по сути дела белый шум, в котором присутствуют не только часто́ты рентгеновских лучей, ультрафиолета, видимого света и инфракрасных лучей, но и часто́ты радиодиапазона, и мощность последних намного выше, нежели мощность излучения передающей антенны, – сказал Григорий Яковлевич и улыбнувшись добавил. – Но для этого космический корабль должен оказаться уж очень далеко от Солнечной системы, но может быть скоро человеку это будет под силу.

Герасим нажал паузу и произнёс, разговаривая сам с собой, глядя при этом на улыбающегося Григория Яковлевича.

– А ведь это было всего пару лет назад… Похоже дядя Гриша уже тогда знал про новый двигатель.

Немного подумав, Герасим снял видео с паузы, и стал слушать дальше.

– Но давай вернёмся к нашему эксперименту, в нём есть кое-что забавное. А скажи-ка мне, Гера, как ты думаешь, какого цвета будет эта точка? – спросил Григорий Яковлевич.

– Я уверен, что увижу точку жёлтого цвета, – ответил Герасим улыбаясь.

– Но почему и как это происходит, ты не задумывался?

Герасим хотел было что-то ответить, но то что он услышал дальше озадачило его и действительно заставило задуматься.

– Неужели ты думаешь, что два летящих рядом фотона, вдруг, способны превратиться в один? – спросил дядя Гриша.

Наступила непродолжительная пауза, после которой монолог продолжился.

– Что такое фотон? Это квант света. А чем фотон потока красного света отличаются от фотонов зелёных? Только энергией – ведь энергия, переносимая частотой, прямо пропорциональна частоте, амплитуде и постоянной Планка. Из этих трёх величин, цвет будет зависеть только от частоты. А это значит, что зелёный фотон обладает бо́льшей энергией нежели красный. Но ведь частота электромагнитных колебаний, соответствующая в видимом спектре жёлтому цвету, лежит между частотами красного и зелёного. Из этого следует, только одно – что существуют и фотоны жёлтого цвета. Впрочем, и оранжевого, и салатового тоже. Кстати, совершенно удивительным образом смесь оранжевого и салатового даёт такой же жёлтый цвет, как и смесь красного с зелёным, – с улыбкой добавил Григорий Яковлевич. – Но о чём это говорит? Можно было бы предположить, что два летящих рядом фотона красного и зелёного цвета каким-то образом синхронизируются и, обмениваясь энергией и усредняя её, превращаются в два фотона цвета жёлтого. Ан нет! Если этот поток света пропустить через призму, то на выходе получится два изначальных луча – красный и зелёный. А вот ежели через призму пропустить настоящий жёлтый свет, соответствующий истинной частоте жёлтого и состоящий действительно из потока исключительно жёлтых фотонов, то на выходе будет только один, всё тот же луч настоящего жёлтого цвета. Это значит, что дело не в фотонах, а в том, как на них реагирует человеческое зрение! Вот уж воистину не верь глазам своим! Получается, даже глядя на цветущие весной одуванчики, человек не способен понять – настоящий ли это жёлтый цвет, или это смесь красного и зелёного?! И пока ещё не пришло никому в голову посчитать – сколько процентов из видимого нами жёлтого является истинно жёлтым, а сколько лишь сочетанием красного и зелёного. Кстати, то же самое касается не только жёлтого, но и голубого, и фиолетового цветов. Первый может являться смесью потока фотонов зелёного и синего, а второй – синего и красного. А может и не являться.

– Действительно забавно. Но как же так? – удивлённо возмутился Герасим.

– Но это ещё не всё, потому что самый большой обман – это белый цвет! – загадочно улыбаясь и в то же время гордо и многозначительно произнёс Григорий Яковлевич и, сделав интонационную паузу, продолжил. – Ежели жёлтый свет может быть либо жёлтыми фотонами, либо сочетанием красных и зелёных, то белых фотонов нет в природе вообще! А ведь большинство людей считает, что самый чистый цвет – это белый. И фраза «начать с чистого листа» означает именно это. Да, с жёлтым цветом всё понятно, его можно подменить, но он хотя бы иногда имеет место быть сам по себе. Но вот как человек может видеть белый цвет, если его в природе не существует вообще?! Вот это фантастика! Белый цвет – это как минимум сумма двух цветов, но для нас – это просто белый цвет.

– Дядя Гриша, погоди. Я всегда думал, что белый – это сумма всех семи цветов радуги. Нас же ещё в школе учили – Каждый Охотник Желает Знать Где Сидят Фазаны, – попытался возразить Герасим.

– В том-то и дело, белый – это самый удивительный обман. Потому что комбинаций, которые человеческое зрение будет воспринимать как белый цвет, очень много. Например, кроме суммы всех семи цветов радуги, белыми будут выглядеть и такие сочетания трёх цветов, как красный, зелёный, синий. Но ты не отличишь его от белого, который получится в результате сочетания других трёх цветов – жёлтого, голубого и фиолетового, – улыбнулся дядя Гриша. – И пойми, что, например, в сочетании чистых цветов первой тройки – красного, зелёного и синего, любые два из них можно заменить не их сочетанием, а чистым цветом. Допустим, фотоны зелёного и синего можно заменить фотонами голубого цвета, и тогда поток голубых и красных фотонов человек будет воспринимать как абсолютно белый цвет!

– Вот это да! – удивлённо и в то же время с нескрываемым восхищением сказал Герасим.

– Знаешь, Гера, первые светодиоды видимого света были красного цвета. Затем появились зелёные. Их сочетание позволило создавать свечение оранжевого, жёлтого и салатового цветов, и для всей видимой цветовой палитры не доставало лишь синего цвета. А когда, наконец, изобрели светодиоды синего свечения, то возникла тривиальная идея создания лампочек освещения на светодиодной основе вместо ламп накаливания – ведь как мы только что выяснили, цветовая триада: красный, синий и зелёный, вместе дают белый цвет. Однако оказалось, что истощение полупроводникового p-n перехода синего светодиода происходит намного быстрее, нежели красного и зелёного, и белый цвет такой лампочки постепенно становится жёлтым. Но это стало проблемой, которую решили крайне просто. Белый цвет получили вообще из одного светодиода – синего! Ты спросишь, почему именно синего? Ответ простой. Свет синего цвета обладает самой большой энергией, которой оказалось достаточно, чтобы заставить светиться некий люминофор светом жёлтого цвета! И этим люминофором тривиально стали покрывать p-n переход синего светодиода. Ты понимаешь о чём я говорю? – спросил Григорий Яковлевич.

– Конечно. Часть излучаемых светодиодом фотонов синего цвета тратит свою энергию на то, чтобы люминофор, стоящий у них на пути, излучал свет жёлтого цвета. В сумме, оставшаяся часть синих фотонов и возникших при облучении люминофора жёлтых, дают цвет белый, – улыбнулся Герасим. – Но как это происходит на уровне человеческого зрения? Я конечно часто слышу и читаю сочетание из трёх букв RGB, например при настройке баланса белого в мониторе, и знаю, что это аббревиатура английских слов Red Green Blue. Теперь я понимаю, что это комбинация для формирования обмана, про который ты говорил – добыча несуществующих фотонов белого цвета. Но я не знаю, как это работает и почему?

Дядя Гриша улыбнулся и, не без задора глянув на Герасима, стал неторопливо говорить.

– Мир, в котором мы живём, пропитан гармоническими колебаниями – синусоидами различных частот и амплитуд, изменяющихся, затухающих, просто обрывающихся или вновь возникающих, с атакующими и пологими фронтами. И это не только электромагнитные колебания, но и механические. Их частоты могут быть различными и существовать одновременно, переплетаясь и суммируясь, но при этом совершенно не мешая друг другу! Это соответствует принципу суперпозиции. У человека, впрочем как и у многих животных, есть два основных органа чувств, которые дают ему возможность воспринимать эти колебания – слух и зрение. Но вот какой парадокс. Несмотря на то, что зрение даёт человеку более 80% информации об окружающей среде, устроено оно в определённом смысле проще, нежели слух!

Герасим удивлённо посмотрел на Григория Яковлевича, но не произнёс ни слова и продолжал слушать.

– Однако разница не только в устройстве, но и в обработке сигналов мозгом – ведь мы оцениваем уже обработанную мозгом информацию, – дядя Гриша улыбнулся, встал со стула и стал медленно прохаживаться по комнате, продолжая разговор. – Да, строение глаза многих удивляет своей сложностью и прецизионностью, но информация, собираемая им и передаваемая в мозг упрощена и, как ты понял, полна волшебного обмана. Глазное дно усеяно специализированными клетками – палочками и колбочками. Первые являются светочувствительными, а вторые – цветочувствительными. Колбочек – всего три вида, и по сути – это та же, упомянутая тобой, триада RGB. Понимаешь, всего три! В отличие от этого, в ушной улитке, все сенсорные волосковые клетки кортиевого органа одинаковы, а их там около пятнадцати тысяч, но они в улитке расположены так, что каждая реагирует на свою частоту – от 20 до 20 тысяч Герц, что позволяет улавливать разницу в частоте ещё меньше, нежели в корень двенадцатой степени из двух. В музыке – это расстояние между двумя любыми, рядом стоящими полутонами, например, между нотой ми и нотой фа одной октавы.

Дядя Гриша взял со стола калькулятор, извлёк корень двенадцатой степени из двойки и продолжил.

– Это всего лишь 1,0594631… Так вот, вернёмся к зрению… Из этих RGB триад цветочувствительных клеток-колбочек и формируется сетчатка глаза. О том, как устроен глаз, можно говорить часами. Совершенно неочевидно для чего и как работает печень, почки, а тем более мозг. Но глаз – это нечто другое, наглядное и понятное человеку с точки зрения оптики и механики, но совершенно недостижимое для повторения и оттого изумляющее. Знаешь, в физике есть понятие – абсолютно чёрное тело. Кроме чёрных дыр, абсолютно чёрных тел в природе не существует, и физики для своих опытов и экспериментов используют модель – замкнутую полость с маленьким отверстием. Удивительно, но так и устроен глаз! Причём, с помощью зрачка мозг дозирует попадание внутрь глаза такого количество света, которое сетчатка полностью способна поглотить. Потому внутри глаза очень темно, и в нормальных, рабочих для глаза условиях, даже ярким солнечным днём, зрачок мы видим абсолютно чёрным!

Дядя Гриша с ликующим взглядом снова сел на стул и, сидя уже за столом, продолжил.

– Ты никогда не задумывался – семь цветов радуги, семь нот октавы? – улыбнулся дядя Гриша. – Что такое аккорд? В музыке – это сочетание нескольких звуковых частот, обычно трёх, например, соответствующих нотам До-Ми-Соль. Но R-G-B – это тоже аккорд, только световой. Так вот, основная разница между зрительными и слуховыми образами заключается в том, что звуковой аккорд, воспринятый органами слуха, преобразованный в нервные импульсы и направленный по интерфейсным кабелям нервных волокон в мозг, даже после обработки мозгом, попадая нам в душу, сохраняет принцип суперпозиции! В любом сложном аккорде, даже воспроизведённом большим симфоническим оркестром, ты можешь вслушаться и вычленить каждую ноту пастушьего рожка, трубы или скрипки – каждую! А в зрении мы получаем некий придуманный мозгом зрительный образ – белый цвет. И из каких цветов состоял этот аккорд, мы можем только догадываться! Однако дальше ещё интересней, я имею в виду смесь цветов красного и синего, – улыбнулся дядя Гриша. – Это очень удивительно, но частоты видимого света, не просто вырваны из диапазона электромагнитных излучений, лежащих между инфракрасными и ультрафиолетовыми частотами. Гера, они закольцованы! И закольцованы сетчаткой нашего глаза! – воодушевлённо и с восхищением произнёс Григорий Яковлевич. – И для нашего мозга после фиолетового стоит красный! Хотя мы точно знаем, что после фиолетового идёт ультрафиолет, а перед красным лежит зона инфракрасного излучения. А происходит это только потому, что колбочки, которые реагируют на красный цвет, на самом деле воспринимают и фиолетовый!

Наступила многозначительная пауза.

– Дядя Гриша, но откуда у тебя такие познания в этой области? Я понимаю, что математика описывает всё, но ведь тут уже специфика! – удивлённо спросил Герасим.

– У меня есть знакомый, он глазной микрохирург, – рассмеялся Григорий Яковлевич. – Однажды, я написал для него программку для проверки зрения. Представь, ты садишься перед монитором, достаточно близко – так, чтобы экран захватывал и бо́льшую часть бокового зрения. На чёрном фоне, по центру моргает маркер, на который ты должен смотреть одним глазом – тест делается отдельно для каждого глаза. Экран относительно центральной точки условно разделён кольцевыми и радиальными линиями на участки, чувствительность зрения на которых будет тестироваться – всего их было чуть больше полусотни. Далее на этих участках экрана, выбираемых программой случайным образом, появляется точка с медленно нарастающей яркостью. Как только ты увидел точку, следует нажать кнопку. Потом точка появится на другом участке экрана, потом на третьем, и так до тех пор, пока программа не переберёт их все. По результатам теста можно будет судить о состоянии зрения, связанного с разными участками сетчатки твоих глаз. Понятное дело, что я был и первым тестируемым, но каково же было моё удивление, когда я обнаружил, что мои оба глаза имеют одинаковый зрительный дефект – и одним, и вторым, совершенно зеркально, на одном и том месте экрана я не увидел по одной точке, причём для правого и левого глаза абсолютно симметрично!! Когда я об этом с грустью и тревогой рассказал своему приятелю, он от души рассмеялся и сказал, что так и должно быть! Оказалось, что в этих местах к сетчатке глаза подходит зрительный нерв, и там нет зрительных клеток – ни колбочек, ни палочек, а само это место называется слепое пятно! Мы с ним обсудили эту тему и предположили, что возможно человек в своей повседневной жизни не замечает такого дефекта своего зрения, потому что мозгу несложно компенсировать недостающую часть изображения, скажем, заимствуя его из второго глаза – ведь пятна симметричны, и то что не видит один глаз, видит другой, и наоборот. Но после разговора с ним у меня появилась идея – а что если я сделаю эксперимент, и в программе вместо точек запущу вращающуюся прямую, проходящую через центральный маркер, такую миллисекундную, длиною во весь экран стрелку, которая станет эдаким импровизированным радаром поверхности сетчатки? Ведь тогда, глядя одним глазом, я увижу слепое пятно во всей его красе! Быстренько реализовал задуманное, и что ты думаешь? Гера! Мозг дорисовывает недостающий участок прямой, проходящей через слепое пятно!! Сам!!

После просмотра видео Герасим лёг спать и долго думал о том, как капли дождя сортируют фотоны по несомой ими энергии, превращая белый солнечный свет в разноцветную радугу, как интересно работает мозг, обманывая зрителя, как изящно и изысканно устроен глаз, с которым не может конкурировать ни одна видеокамера, вспомнил и удивительно синие глаза Леры. Уже засыпая он подумал – «Интересно, а цвет её глаз – это был настоящий синий цвет, или букет голубых и фиолетовых фотонов?».

Сон в этот раз Герасиму приснился цветной… Ему приснилось, что его корабль достиг скорости света и превратился в настоящий, большой фотон ярко-красного цвета! Герасим подбежал к иллюминатору и увидел, что он догнал фотоны солнечного света, их было много, и они, маленькие, яркие и разноцветные, все летели рядом. Были среди них и бесцветные: чёрные и прозрачные. «Это, наверное, ультрафиолетовые, а то – инфракрасные», – подумал Герасим. – «Но ускорение ведь не пропало, а скорость не растёт! Как так может быть?». И тут он увидел, что вместо скорости, увеличивается энергия его фотона, в котором он летит! Из ярко-красного он постепенно превратился в ярко-оранжевый, потом в ярко-жёлтый… А двигатель всё работал и накачивал его энергией с ускорением в 9,8 м/с2. Вскоре его фотон стал ярко-зелёным, затем его цвет изменился на ярко-голубой и ярко-синий. А когда он, наконец, стал ярко-фиолетовым, Герасим увидел впереди, прямо на его пути огромную призму! Она была прозрачная и Герасим разглядел её только потому, что фотоны, летящие впереди корабля, проходя через неё, разделялись по цвету и выстраивались в семь непрерывных потоков цвета радуги. Он не успел испугаться, как в одно мгновение, промелькнув через призму, оказался снаружи фотона и увидел, что тот стал разноцветным. Это был корабль, у которого каждый отсек светился своим цветом – отсек двигателя, как самый тяжёлый и обладавший самой большой кинетической энергией, светился почти ультрафиолетом, а самый лёгкий отсек – корабль «Союз» – был ярко-красным. Затем Герасим стал пятиться назад и отходить от корабля всё дальше и дальше. Угловое расстояние между светящимися отсеками становилось всё меньше и меньше, пока огромный фотон и все его огни не превратились в одну яркую точку, которая была такая же белая, как родная звезда по имени Солнце… «Да это же и есть Солнце!», – подумал Герасим увидев рядом голубую планету. – «Вот же она, Земля! Я вернулся!», – крикнул он, радостно улыбаясь, и проснулся.

Герасим открыл глаза и посмотрел на экран монитора – за ночь расстояние от Земли увеличилось и стало почти 519 миллиардов километров, а скорость возросла на 0,28%…

– Мда, призма – это вещь!! Отлично демонстрирует принцип суперпозиции цветов! Приснится же такое, – сказал сам себе Герасим и громко рассмеялся.

Скорость света

Сегодня Герасим проснулся по совершенно непривычным для его ушей сигналам будильника, и несмотря на то, что перед сном он долго провозился, подбирая мелодию звонка, её первые аккорды, оповещающие о наступлении времени «Ч», ввели его мозг в состояние прострации, зациклив оный в бесконечном поиске варианта ассоциативного поведения, соответствующего настойчиво атакующим его слух звукам. Услугами будильника он воспользовался впервые за весь полёт, опасаясь ситуации, чтобы, чего доброго, не проспать и не пропустить того долгожданного момента, ради которого он и оказался так далеко от своей родной, голубой и бесконечно красивой планеты, с таким же бесконечно красивым именем – Земля. Скорость света, по строго выдерживаемому Герасимом графику жизни на корабле, будет достигнута на пятьдесят минут раньше от времени его утреннего, ставшего привычным на уровне биологических часов организма, подъёма.

И вот, он уже смотрел на экран монитора, на котором сообщалось, что общее время полёта с момента старта корабля составляет 353 дня, 22 часа, 30 минут, 05 секунд, а до достижения скорости света осталось всего ничего – 3 часа, 1 минута, 2 секунды. Скорость корабля достигла значения в 299 миллионов, 685 тысяч, 979,6 м/с, а пройденное за время полёта расстояние, в километрах невозможно было представить – больше чем 4 триллиона 582 миллиарда километров. Это более 30 тысяч 548 астрономических единиц, то бишь расстояний от Земли до Солнца! А ведь до того момента, как он отправится в обратный путь, его корабль до полной остановки должен будет пролететь ещё столько же!! Сегодня же, после достижения скорости света, Герасим должен будет развернуть корабль назад, и двигатель, с тем же ускорением в 1g, только лишь начнёт своё долгое торможение.

Конечно, можно было бы и не разворачивать корабль, а просто включить двигатель на реверс, но в этом случае искусственно создаваемая ускорением сила тяжести будет направлена в противоположную сторону, и тогда пол и потолок попросту поменяются местами, а при планировании жизни на корабле было решено, что легче будет развернуть корабль, нежели перекручивать мебель с пола на потолок и менять обстановку, которая за год полёта станет для космонавта уже привычной. Поэтому Герасиму предстояло сначала полностью выключить ускорение, что приведёт к возникновению на корабле невесомости, затем остановить стабилизирующие по одной из осей гироскопы, после чего развернуть корабль на обратный курс, снова раскрутить гироскопы и только после этого опять включить ускорение.

Первым делом Герасим проверил все отсеки и подготовил их к предстоящему состоянию невесомости. Все предметы были закреплены или помещены в ящики, которые не дадут им разлететься по пространству отсеков. Особое внимание уделялось мелким предметам, поскольку они могли попасть в совершенно неожиданные, и прямо скажем, нежелательные и опасные для нормального функционирования корабля места, что естественно может поставить под угрозу срыва и сам проект, и что ещё главней – жизнь космонавта, чего допустить было нельзя никак. В принципе, Герасим в течение всего прошедшего года не забывал о предстоящей невесомости и, помня и учитывая её коварство, строго придерживался правила класть любой предмет после его использования на своё, заранее предусмотренное для него место, и в основном в результате всё свелось лишь к строгой проверке отсеков корабля, но тем не менее, эту процедуру он проделал тщательно и ответственно.

Последним внимательному досмотру был подвергнут центральный отсек. Запротоколировав очередной отчёт о подготовке отсека к невесомости, и по привычке, даже сомневаясь в целесообразности этого действия на таких скоростях движения, отправив его на Землю, Герасим уже сидел в своём кресле, имея доступ к полному управлению кораблём, и глядел в монитор бортового компьютера, готового к выполнению любых команд своего командира. До достижения скорости света оставалось пять минут.

Герасим посмотрел на зрачок иллюминатора. Он был абсолютно чёрным. За его стеклом тонула бесконечность глаза Вселенной – идеально чёрного тела, из которого уже давно не вырывалось ничего кроме тьмы – ведь свет излучаемый галактиками уже не мог догнать его корабль, и неведомый обладатель этого глаза безмолвно и внимательно наблюдал за ним. Корабль с каждой секундой уверенно приближался к скорости света. И тут, уже представляя невесомость, которая возникнет сразу же после исчезновения ускорения, Герасим подумал, и, как это уже было принято на корабле, высказал свою мысль вслух.

– Значится так! Земля продолжает своё движение по своей орбите вокруг Солнца, и сейчас уже находится на расстоянии одиннадцати с четвертью дней от той её точки своего закольцованного пути, с которой я стартовал год назад. Ещё через год, когда «Фотон» остановится и начнёт свой путь обратно, Земля будет находиться от этого места, куда я собственно и должен буду вернуться, уже на расстоянии двадцати двух с половиной дней. А ещё через два года, когда я вернусь в ту точку, из которой стартовал, это расстояние составит 45 дней. Мне придётся либо эти полтора месяца ждать Землю, причём все 45 дней я вынужден буду её дожидаться в состоянии невесомости – ведь корабль остановится, либо сориентироваться и лететь к ней самому, и в этом случае, мне потребуется как разгон, так и торможение, тонкие точные расчёты с учётом силы земного притяжения, и дополнительно придётся пережить ещё два неизбежных состояния невесомости. А не проще ли мне начать торможение не сейчас, а через одиннадцать дней?

Он не стал торопиться с точными расчётами, но уже принял решение, которое означало лишь одно, что с Земли его увидят на 45 дней позже запланированного.

– Не думаю, что это будет критично, ведь всё равно с Землёй я свяжусь намного раньше, чем пройдут четыре запланированных на экспедицию года, в течение которых они будут меня ждать обязательно. К тому же, на обратном пути закон Доплера будет мне уже помогать – под его действием излучаемые передающими антеннами несущие частоты станут более высокими, а следовательно, и мощность принимаемых сигналов будет больше, и вероятно, на Земле мой сигнал обнаружат намного раньше, – так же вслух резюмировативно оправдал своё решение Герасим.

Тем временем скорость корабля неумолимо и неуклонно приближалась к скорости света. На экране монитора будто снова шёл обратный отсчёт – секунды также, как и при старте корабля год назад, сменяя друг друга, приближались к цифре ноль. И так же как тогда, одновременно с впрыском адреналина, активирующим и мобилизующим все ресурсы организма и приводящим их в боевое состояние, приготовившись к любым неожиданностям, последние цифры Герасим произнёс, но в этот раз уже не мысленно, а вслух:

– 3… 2… 1… 0! – сказал он, но ничего не произошло, и Герасим по инерции продолжил счёт. – Минус 1… Минус 2… – тут он вздохнул и считать перестал. – Ни толчка, ни щелчка, – произнёс Герасим, постепенно теряя интерес к происходящему.

Тем временем показания скорости корабля продолжали расти. Но с другой стороны – а как иначе? Компьютер ведь должен что-то делать. Как и предсказывал Григорий Яковлевич, на корабле время таки не остановилось! По его словам, при достижении скорости света оно не останавливается, а лишь стремится к нулю, а это совершенно разные вещи, и то, только для тех, кто остался на Земле. Но ведь для Герасима это как раз таки Земля удаляется от него со скоростью света, и это на ней для него сейчас время близко к нулю! Да и вряд ли в программе была предусмотрена остановка расчёта скорости. Да и потом, если расчёт остановить, то как её потом можно будет определить, если у нас в распоряжении есть лишь ускорение и время, идущее только вперёд! «Ведь никаких километровых столбов за окошком не мелькает…», – подумал Герасим. – «Как вообще можно определить скорость? Относительно чего, если вокруг ничего нет?!».

– Будем считать показания скорости виртуальными, – сказал улыбаясь сам себе Герасим и решил, не откладывая в долгий ящик, непременно сегодня же заняться более точными расчётами времени «Ч», причём, как с учётом его затрат на разворот корабля, так и на остановку и раскрутку гироскопов – чтобы знать точно, когда ему всё-таки лучше всего дёрнуть этот стоп-кран, дабы при возвращении в момент полной остановки оказаться припаркованным точно на орбите вокруг Земли. Тем временем, используя бортовой компьютер, он приступил к коррекции графика работ на сегодняшний день, в котором одна из строчек гласила: «Подготовить и отправить дополнительный отчёт с расчётами на Землю».

Торможение

По расчётам получалось, что для того чтобы вернуться назад (в ту же точку орбиты Земли, из которой началось это дальнее путешествие) и в то же время обнаружить голубую планету рядом (а не на подлёте в расстоянии в 45 дней, накопившемся в её траектории за четыре года облёта вокруг Солнца), ускоряющий вектор тяги необходимо включить в момент, когда бортовые часы покажут время на 10 дней, 22 часа, 29 минут и 53 секунды большее, нежели то, которое было на часах, когда корабль достиг скорости света. По тем же расчётам, для манипуляций в условиях невесомости Герасим с небольшим запасом выделил себе 8 часов – ровно 8 часов равномерного и прямолинейного движения на виртуальной скорости, превышающей скорость света, равной 308 миллионов 770 тысяч 560 метров в секунду! Хотя, по придуманной человеком на Земле теории на своём пути познания законов Вселенной, это всего лишь на 3% превышало максимально возможные представления о скорости.

В этот раз расчётное время «Ч» в суточном расписании корабля наступало не рано утром, как в прошлый раз – десять дней назад, когда Герасим устанавливал будильник, а на десять часов раньше. По местному времени это соответствовало вечеру, и вечер этот уже наступил. Герасим с небольшим, накопившемся и немного тревожившим недоумением осмотрел и подготовил отсеки корабля к невесомости и, аккуратно обойдя центральный отсек, так же аккуратно подошёл к креслу пилота. Оказалось, с момента достижения кораблём световой скорости, не всё осталось так как прежде. Сначала это проявлялось едва заметно, и Герасим пытался проморгаться и даже тряс в недоумении головой, но с каждым днём странное состояние усугублялось, и Герасим стал подозревать, что дело всё-таки в скорости.

А развивалось это так. Поначалу, созерцаемая окружающая среда стала покрываться некой рябью, очень мелкой, почти незаметной. Причём проявлялось это только в движении. Пока идёшь, поворачиваешь голову или переводишь взгляд, рябь бежит, а стоит остановиться – всё видится нормальным. Но с каждым днём этот эффект проявлялся всё больше и больше. Сначала, волны, создающие рябь, стали просто лучше видны, затем они постепенно стали увеличиваться в размерах и изображение словно стало покрыто множеством параллельных линий в том или ином направлении. А сегодня! Сегодня линии стали настолько широкими, что занимали всю картинку, то есть изображение при движении мелькало уже полноценными кадрами, но не так, как при просмотре старых кинофильмов, не рывками, а неким странным и удивительным способом. Картинка всей полосой уменьшалась до полного исчезновения, а справа или слева, сверху или снизу – в зависимости от того, куда ты шёл или как крутил головой, выплывала новая, также полосой, но увеличивающейся из ничего и замещающей предыдущую, исчезающую в никуда. Это было похоже на бег вдоль забора, у которого вместо частокола были линзы, изображение в которых не искривлялось, а уменьшалось и увеличивалось одно за счёт другого. При этом, как только Герасим останавливался, зрение приходило в абсолютную норму!

Итак, Герасим сел в кресло и пристегнул ремни. Ему, в качестве эксперимента, предстояло выполнить ещё одну несложную, не столь уж важную, но желательную процедуру, поскольку об этом его просили разработчики. А Герасим, будучи человеком ответственным, о ней помнил и выполнение её считал для себя обязательным. Дело в том, что разработчики корабля, на случай возникновения ситуации абсолютного отсутствия ориентиров в пространстве, наступление коей сейчас имело место быть, дабы хоть как-то облегчить судьбу космонавта в чрезвычайных условиях потери ориентации, например, при отказе гироскопов, придумали одну небольшую хитрость.

Надо сказать, что корабль «Фотон» внешне представлял собой своего рода длинную сигару, состоящую в основном из последовательно состыкованных отсеков, но летела она не как ракета – одним концом вперёд, а перпендикулярно своей длине, как бы плашмя. Со стороны это могло показаться странным, но самому́ «Фотону» было абсолютно всё равно, каким концом или концами вперёд покорять Вселенную, поскольку плотных слоёв атмосферы при движении корабля не предусматривалось и аэродинамических свойств его форме не требовалось. Однако это было крайне важно для человека, находящегося на борту – ведь это влияло на полезную площадь, по которой обитатель этого дома сможет ходить, и представить себе пол в одном конце корабля, а потолок в другом, было просто нелепо. Конечно, этот дом можно было сделать многоэтажным, но зачем? Чтобы бегая по этажам космонавт тренировал мышцы ног?..

В общем, воспользовавшись тем, что корабль получился не длинным, а широким, на его концах, в той области, которая будет его передом, разработчики вмонтировали две крохотных ниши с идеальными вогнутыми поверхностями, в которые поместили два небольших, размером с теннисный мяч, ярко светящихся шара. Ниши были закрыты управляемыми заслонками, которые Герасим должен был открыть перед тем, как отключить ускорение. Даже короткий реверсный импульс двигателя, приведёт к тому, что шары отделятся от «Фотона» и начнут отдаляться, становясь единственными внешними ориентирами при последующих манёврах.

И вот, командир корабля застыл в ожидании секундного отсчёта, думая о том, что каждая лишняя или недостающая секунда – это плюс-минус почти 300 тысяч километров!

– Мда… Парковаться с такой точностью,.. – сказал Герасим, открывая справочник бортового компьютера и набирая в поиске словосочетание радиус Земли, стараясь шевелить только руками, дабы не дёргался застывший антураж. Затем он скопировал значение скорости света в вакууме – 299 792 458 метров в секунду, вызвал калькулятор и разделил это число на длину экваториального радиуса Земли, составляющую согласно справочника 6 378 245 метров. Высветилось значение 47 с двойкой в третьем знаке после запятой, – Хм, практически ровно! Очень забавно, – произнёс Герасим улыбаясь и стараясь не шевелиться, чтобы не пугать застывшую картинку мира, ассоциативно вспоминая, как она дрожала и искажалась от накатывающихся на глаза в детстве слёз. Он глубоко вздохнул и снова улыбнулся.

Потом он вспомнил, как назвал Землю голубой песчинкой, подумал и ради любопытства ввёл в поиск слова радиус Солнца и получил ответ: 695 миллионов 700 тысяч метров. Снова воспользовался калькулятором, получилось, что Солнце больше Земли в 109 раз. Однако на этом он не остановился, набрал на калькуляторе число 150 000 000 000 – расстояние между Солнцем и Землёй в метрах и разделил на два радиуса Солнца. Затем, слегка поразмыслив, разделил получившееся число на 0,11 и, глянув на получившийся результат, сказал.

– Значится так. Ежели представить Солнце размером с огромное яблоко диаметром эдак в 11 сантиметров, то Земля будет голубой песчинкой размером в 1 миллиметр, вращающейся вокруг яблока на расстоянии 12 метров! Хм, наглядно получается, и как для этой наглядности представить расстояние от этой конструкции до моего корабля? – сам себя спросил Герасим и умножил расстояние до Земли высвечивающееся на экране монитора в астрономических единицах на расстояние между яблоком и песчинкой. – Так,.. это почти 385 километров. А можно ли вообще на таком расстоянии увидеть яблоко? – он снова сам себе задал вопрос и посмотрел на часы.

«Что-то в последнее время, моё ожидание всё время банально сводится к обратному отсчёту», – подумал уже про себя Герасим, когда цифры установленного им таймера ограничились одним разрядом, и через секунду продолжил уже вслух:

– 3… 2… 1… 0!

Одновременно с появлением цифры 0, бортовой компьютер по заданию своего командира дал команду отключить ускорение. В это же мгновение возникло ощущение, что его приподняли над креслом. Это наступила невесомость. Затем Герасим включил передние камеры наружного наблюдения на правом и левом концах корабля, дал двигателем короткий реверсивный импульс, от которого его действительно неведомая сила подняла над креслом, и если бы не ремни, то полетел бы он к потолку на той же скорости что и шары, за которыми он сейчас наблюдал. Два светящихся шара отделились от корабля и стали медленно, но верно отдаляться, безвозвратно улетая вперёд, в бесконечность.

– С какой же скоростью от них распространяется свет, если они сами летят со скоростью света? – вслух подумал Герасим, и дал команду на остановку гироскопов, стабилизирующих тангаж корабля.

Потянулось время очередного ожидания. Теперь Герасим внимательно следил за падением скорости вращения гироскопов, которая тоже стремилась к нулю и была предметом его наблюдения. Подумав об очередном обратном отсчёте и ожидаемом нуле в его конце, Герасим снова улыбнулся странностям судьбы. Хотя вечер был поздним и грозился вскоре непременно перерасти в ночь, спать ещё не хотелось, и, запротоколировав свои действия для истории, он решил вспомнить «молодость» и полетать по отсекам в условиях невесомости, так сказать, с дополнительной проверкой.

Время пролетело достаточно быстро, никаких нарушений в комнатах своего дома Герасим, конечно, не обнаружил, а когда, утомлённый странным непрекращающимся мельканием в глазах кадров, вернулся в кресло пилота, скорость вращения останавливающихся гироскопов уже была на грани секундного отсчёта. Он устроился в кресле поудобнее, и в момент, позволяющий начать разворот корабля на курс назад, к Земле, глянул на часы – его интересовало, сколько у него осталось времени на переориентацию «Фотона». Затем без промедления, но и не торопясь, Герасим приступил к управлению маневровыми двигателями. Хотя топлива было достаточно, действовать следовало аккуратно.

Для того, чтобы закончить начатый эксперимент с шарами, которые к этому времени отдалились от корабля на достаточное расстояние, чтобы угловые измерения считать точными, Герасим начал разворот, ориентируясь именно по положению шаров, а когда все манипуляции были закончены, и он проверил ориентацию корабля по показаниям гироскопов, то даже удивился, насколько этот метод оказался точным. Затем он снова глянул на часы и, дав команду на раскрутку остановленных гироскопов, удовлетворённо хмыкнул, мысленно хваля себя за то, что правильно рассчитал время. Вышло всё замечательно, и через несколько часов, когда гироскопы были вновь раскручены и прочно зафиксировали положение корабля, а Герасим убедился в верности нового курса, бортовой компьютер, дождавшись нуля в секундном отсчёте, задал двигателю режим ускорения в 1g. Герасим понимал, что тем самым он не только включил торможение корабля, но и то, что это уже реально путь назад, к Солнцу, к голубой планете под названием Земля – путь домой! И займёт он по времени всего ничего – три года. Однако это он только так думал, потому что проказница судьба приготовила ему весьма неожиданный сюрприз.

Герасим проверил показания приборов, затем отстегнул ремни, встал и в который уже раз, снова прошёлся по всем отсекам. Несмотря на мельтешение в глазах, осмотром он остался доволен. Снова сел в кресло, составил подробный отчёт о сегодняшнем дне и отправил его на землю, как всегда в последнее время сомневаясь, что он дойдёт до получателя.

Утром следующего дня, несмотря на то, что спать Герасим лёг поздно, проснулся он строго по расписанию, установленному на корабле, и без будильника. Открыв глаза, он тут же обнаружил, что странный зрительный эффект стал отступать, и это его уже немного успокоило. А ещё через сутки, когда сменившие кадры полосы стали ещё у́же, Герасим успокоился совсем. В общем, через десять дней с начала торможения корабля, зрение полностью нормализовалось, и остался только вопрос – что это было? Жизнь очень быстро приняла свой привычный размеренный ход, дни снова стали похожи друг на друга, и продолжалось это до тех пор, пока на небе снова не стали появляться звёзды. Компьютер по базе, занесённой в его электронный мозг, выдал сообщение, на которое Герасим сначала не обратил внимания. Бортовая информационная система идентифицировала скопление звёзд как галактику Млечный Путь.

– Ну да, а какая же ещё галактика должна быть на таком расстоянии от Земли? Я же не в межгалактическом путешествии. Скорость корабля снижается, и свет нашей Галактики естественным образом снова стал догонять мой корабль. Звёзды возвращаются на своё место, и в этом нет ничего удивительного. Вот чему бы я точно удивился, так это тому, если бы они не появились, – как всегда вслух, размышлял Герасим.

Однако, рассматривая карту звёздного неба, у него в голове что-то долго не стыковалось, но он никак не мог понять что. Что именно ему не нравится? И уже буквально через секунду его прошиб пот! Он вдруг понял, что было не так – галактика Млечный Путь находилась не впереди по курсу возвращающегося домой корабля, а позади!! Герасим от неожиданности сел, не понимая, что происходит.

– Этого быть не может! Быть может это сон? – спросил он сам себя…

Герасим снова заставил бортовой компьютер обработать информацию об окружающих его звёздных скоплениях, но результат остался прежним! Получалось, что корабль, развернувшийся после достижения скорости света в обратную сторону, то есть в сторону своей Галактики, всё ещё продолжал по инерции лететь от неё удаляясь, но понятное дело, теперь уже задом, как и было положено после осуществлённого разворота. Это постепенно снижало его скорость, и собственно, для этого он и разворачивался, чтобы остановиться и снова начать разгон, вперёд, домой. Но сейчас вдруг обнаружилось, что он вовсе не удаляется от своей родной Галактики, а наоборот, приближается к ней – ведь она почему-то оказалась не спереди, а сзади, хотя ещё год назад была совсем с другой стороны!! Герасим подбежал к иллюминатору и вскоре почувствовал себя офтальмологом, к которому сама Вселенная пожаловала на приём и терпеливо ждала, пока он долго и внимательно всматривался в зрачок её бесконечно огромного глаза, видимо пытаясь рассмотреть слепое пятно. Однако ему казалось, что вселенная в этот раз смотрит на него не тем глазом, что был прежде, а другим, то есть вторым, и вместо слепого пятна он видел Чёрный квадрат Малевича, подёрнутый сеточкой вуали, но никак не мог понять, почему она тянется не та́к как раньше – справа вниз налево, а совершенно зеркально – слева вниз направо?.. Он потряс головой.

– Мда,.. похоже это не сон… – прошептал Герасим. – Но как?!

А дальше было ещё интереснее. Он наконец-то понял, что подлетал к галактике Млечный Путь совершенно с другой стороны! И не просто с другой, а с диаметрально противоположной той, с которой от неё улетал!! У него пересохло в горле.

– Что же это получается? – прошептал он в задумчивости, просто физически ощущая, как этот вопрос блуждает и резонирует бесконечным эхом в бескрайних дебрях межнейронных связей, ища ответ во всех 150 миллиардах нейронов его головного мозга. И тут его осенило! – Неужели вселенная круглая?! Выходит, я просто её облетел?! – во рту пересохло ещё сильнее, а на голове зашевелились волосы.

Герасим подошёл к бортовому компьютеру и сделал запрос информационно поисковой системе: первое кругосветное плавание. Тут же получил ответ: Фернан Магеллан, родился 20 ноября 1480 года в Королевстве Португалия, умер 27 апреля 1521. Его знаменитое кругосветное плавание началась 20 сентября 1519 года и завершилась 6 сентября 1522 года.

– Что же это получается? Я вокруг Вселенной облетел быстрее, чем Магеллан обогнул Землю?

Герасим тут же набрал и отправил сообщение на Землю.

– Эх! Далеко ещё очень! – с сожалением произнёс он. – Ладно, жизнь продолжается. Вот будет сюрприз-то! – рассмеялся возбуждённый адреналином Герасим. И жизнь снова потянулась размеренно, днями, похожими один на другой…

Возвращение

С того дня, как бортовой компьютер идентифицировал звёзды родной Галактики, Герасим понял, что наслаждаться одиночеством осталось ему, увы, совсем недолго, по крайней мере, по времени в два раза меньше обещанного, бо́льшая часть которого уже прошла. И с одной стороны, понимание этого даже как-то расстроило, хотя, информацией и мыслями о случившемся, безусловно же, хотелось поделиться как можно скорее. Правда, не со всеми, но прежде всего, конечно, с дядей Гришей. Герасим таки прочитал «Капитал» Маркса в оригинале, и после прочитанного, иногда, утром, проснувшись, когда недолгие минуты ещё лежал и нежился в постели, наслаждаясь наступившим новым днём, думал о том, как всё-таки приятно жить, не вспоминая о деньгах, и не зависеть от этого бесчеловечного капиталистического образа жизни.

– Честно говоря, мне даже не хочется возвращаться в это бездушное, извращённое, раздираемое антагонистическими противоречиями общество, в котором весь интерес к человеку обусловлен лишь интересом к его деньгам, – однажды вслух подумал он. – Хотя у меня и нет образа социализма, но ведь прав дядя Гриша, говоря, что это ненормально, когда врач поднимает тост за то, чтобы было больше больных, потому что их болезни – это его заработок. Когда автомеханики пьют за то, чтобы твоя машина ломалась чаще, гробовых дел мастера за то, чтобы люди чаще умирали, а производители огнетушителей – за пожары, иначе все они останутся без работы. А что уже говорить о тех, кто занят на производстве вооружений, неужели они поднимают тосты за войну?! И вообще, идеал капиталиста, чтобы всё выходило из строя сразу после окончания гарантийного срока. По существу, всё это можно назвать тостами за торжество энтропии, а отнюдь не эволюции. Как это всё можно назвать?

Конечно, моя работа не такая, да и дядя Гриша своим трудом приносит пользу человечеству честно и добросовестно. Но сколько же полезной энергии тратится впустую и абсолютно бездарно. Сколько времени и средств расходуется людьми на борьбу с ветряными мельницами. Даже в интернете. Как сказал дядя Гриша, интернет – это не просто отражение жизни, это её продолжение. Одни пишут вирусы, другие антивирусы. Сколько безвозвратно утерянного времени уходит на их выполнение компьютерами, какое бесценное количество операций в секунду выполняют процессоры, крадя их у человечества, сколько миллиардов Джоулей они бесцельно сжигают по всей планете! Эх, а ведь можно было построить такое прекрасное общество… – произнеся такую тираду, Герасим сам себе громко рассмеялся и добавил. – А всё-таки жизнь прекрасна!!

Корабль продолжал торможение, Солнечная система неуклонно приближалась, но даже когда Земля и Солнце были уже в створе, связь установить так и не удалось. Однако Герасим быстро сообразил, что на это существуют как минимум две обосновывающие сложившуюся ситуацию причины. Во-первых, его никто не ждал так рано, а во-вторых, он неожиданно для всех подлетал к плоскости эклиптики совершенно с противоположной стороны, и даже многосекционный комплекс приёмных антенн Земли попросту не мог уловить передаваемые им сообщения, поскольку он был узконаправленного действия и, естественно, замер в ожидании сигналов, идущих с диаметрально противоположной стороны.

Были у Герасима и другие сомнения, ведь неизвестно, что могло произойти за два года его отсутствия на планете, на которой мир делили две цивилизации: одна с загрубевшим лицом звериного оскала, уже слабо напоминающим человеческое – постмодернистского толерантно-либерастического англосаксонского капитализма и вторая с уже начавшем утрачивать облик гомо сапиенса и показывающем не менее острые зубы – консервативного российского капитализма с губительной самоуничтожающейся либерастической экономикой, не поддающейся здравому смыслу, льющей воду на мельницу экономики своего врага. Ведь когда он улетал, их противостояние продолжало нагнетаться.

Поэтому, через какое-то время желание дать о себе знать сошло на нет, он решил, что меры предосторожности будут нелишними и прекратил предпринимать попытки связаться с Землёй, по крайней мере, до выяснения хоть какой-либо обстановки на планете, пока хотя бы не убедится в том, что на орбите всё ещё находится орбитальная станция, и на ней его ждут свои – ведь он прежде всего всё-таки военный лётчик, пилотирующий сверхсекретный межзвёздный корабль.

И вот наступил долгожданный час, когда он увидел не только Землю – всё такую же голубую и совершенно не изменившуюся за два года его отсутствия, но и МКС, которую ему, как всегда, пришлось догонять. При этом, для ЦУП они находились в тени и первыми его заметили космонавты орбитальной станции. «Фотон», под действием замедляющего движение ускорения в 1g остановился на орбите Земли резко, и если бы Герасим пропустил ноль обратного отсчёта, то вовсе бы и не заметил, как корабль стал бы набирать скорость в обратном направлении – он бы даже не дёрнулся и не качнулся, словно бы прошёлся по вершине синусоиды, плавно и незаметно для всего, что было внутри него. Но командир корабля, как всегда, был начеку, и казалось что корабль просто остановился, без всякой инерции, как вкопанный. Вот что значит точность. Однако отсеки сразу же поглотила властительница космоса – госпожа Невесомость.

А дальше предстояла работа, просто требующая времени. Как только они вышли из тени Земли, Герасим включил связь и сразу же связался с ЦУП, и сообщил о своём прибытии. И только убедившись, что всё в порядке, дал команду бортовому компьютеру на остановку всех стабилизирующих положение корабля гироскопов. Всё остальное – разворот, подлёт к МКС, стыковка, прошли в штатном режиме, как говорится, без сучка и задоринки. На Земле хотели, чтобы Герасим как можно меньше времени провёл в невесомости, потому как медикам было крайне важно обследовать состояние космонавта, неиспорченное её губительным воздействием на организм. Перед тем, как отстыковаться от «Фотона», он переместил в отсек корабля «Союз» не только все личные вещи, освобождая жилище для будущих обитателей, но и дубликаты всех чёрных ящиков и носителей информации, хранивших данные и отчёты всего полёта. Посадка спускаемого аппарата прошла успешно.

Два года отсутствовать на Земле, и сразу встать и пойти – это для всех встречающих было сравнимо с чудом. Чтобы разобраться и изучить материалы экспедиции, доставленные с корабля, требовалось время, и подробный доклад отложили пока на неопределённый срок. Решили, что спешить некуда, и лучше дать космонавту полноценно отдохнуть – ведь он два года трудился без выходных. Поэтому, после медицинского освидетельствования, которое показало, что к здоровью космонавта нет никаких вопросов, и хоть сейчас его снова можно отправлять в полёт, Герасим получил заслуженный отпуск и сразу же уехал в северную столицу страны к дяде Грише. А когда, уже находясь в пути, захотел ему позвонить и договориться о встрече, оказалось, что за время его отсутствия мобильный телефон, вернее, аккумуляторная батарея полностью разрядилась и вышла из строя.

– Мда, это не батарейка «Солнышко», – рассмеялся Герасим. – Будем надеяться, что дядя Гриша не обидится, когда я появлюсь на его пороге без предупреждения, – сказал он, по привычке разговаривая вслух с самим собой.

В этот раз, когда Герасим припарковался во дворе своего дома, он не стал сидеть в машине, а сразу вышел из неё, вдыхая запах весны и с удивлением оглядываясь – словно и не было этих двух лет его отсутствия. Будто он был тут ещё вчера. Как и в прошлый раз, Герасим поднялся на свой этаж, не воспользовавшись лифтом, посмотрел на свою квартиру, подошёл к двери дяди Гриши и улыбаясь нажал на звонок. Странно, но дядя Гриша как будто ждал его, потому что буквально через секунду замок щёлкнул и в проёме открывшейся двери появилась его улыбающаяся физиономия.

– Гера! Заходи, дорогой! – обрадовался дядя Гриша, приглашая войти, как всегда пятясь и растворяясь в глубине коридора своей не меняющейся квартиры, затем обнял вошедшего Герасима и со словами. – Гера, бери тапочки и проходи, – побежал на кухню, и Герасим знал, что сейчас дядя Гриша вынесет и поставит на стол две кружки с кефиром и блюдце с чёрным душистым хлебом.

Насладившись угощением, Герасим азартно, но неторопливо, стараясь не упускать мелочей, начал своё повествование и подробнейшим образом обрисовал ситуацию со странным и загадочным зрительным эффектом, наступившим сразу после достижения скорости света, и конечно, рассказал о том, как внезапно и неожиданно время экспедиции сократилось вдвое, с само собой напрашивающимся выводом о том, что Вселенная круглая. Григорий Яковлевич был специалистом по поверхностям, и конечно, поверхность Вселенной не могла его не интересовать. Дядя Гриша слушал очень серьёзно и внимательно, не перебивая, но время от времени что-то молча записывая в своей тетрадке. Когда Герасим рассказ свой закончил, Григорий Яковлевич поднялся и, медленно прохаживаясь по комнате, стал внимательно изучать свои записи. Потом он сказал.

– Гера, начну со зрительного эффекта. Ты очень хорошо и образно его описал, я словно сам увидел происходящее, но может быть у тебя есть видеозапись этого загадочного феномена? Я бы хотел знать, что это за аномалия, она касается лишь восприятия зрительных образов человеком, или же это явление физическое, и его могут фиксировать приборы? Вполне возможно, что это ещё один чудесный обман зрения наподобие фотонов белого цвета или таинственной дорисовки изображения, попадающего на слепое пятно сетчатки глаза.

– Ах, да! Совсем забыл, – сказал Герасим, доставая из кармана флэшку и протягивая её дяде Грише. – Вот, тут фрагмент записи с одной из вращающихся видеокамер, установленных в одном из помещений корабля.

Григорий Яковлевич взял флэшку и быстрым шагом направился в свой кабинет, увлекая за собой Герасима. Компьютер был включён, и дядя Гриша аккуратно вставил миниатюрный накопитель информации в USB порт на передней панели процессорного блока своего стационарного электронного помощника. После инициализации операционной системой нового устройства, Григорий Яковлевич, заглянув в его содержимое, обнаружил там один единственный файл и открыл его видеопроигрывателем. Они несколько раз внимательно просматривали видеоролик, перематывали взад-вперёд, ставили на паузу и воспроизводили снова. Затем дядя Гриша закрыл программу и посмотрел на Герасима.

– Гера, ты и впрямь прекрасно и в высокой степени образно описал то, что я увидел на предоставленном тобой видео, и ты знаешь, у меня не осталось сомнения в своём предположении. Видеозапись действительно подтвердила мои мысли, – сказал Григорий Яковлевич и хотел вытащить флэшку, но Герасим жестом остановил его и сказал.

– Дядя Гриша, оставь, это видео я сделал специально для тебя.

Они снова прошли в гостиную и сели за стол.

– Так вот, – начал Григорий Яковлевич. – Представь себе ситуацию. Ты идёшь по запутанному подземному лабиринту, и он приводит тебя в просторную широкую прямоугольную комнату с достаточно низким потолком, но ты спокойно можешь по ней ходить, не задевая его головой. В этой пустой и чистой комнате оказывается три двери. Две коротких стены дверей не имеют. Та дверь, через которую ты вошёл и остановился, разглядывая помещение, расположена посредине длинной стены, оставшейся позади тебя, а две другие двери находятся в противоположной стене комнаты, но не по центру, а в её концах – справа и слева от тебя. Ты идёшь направо, подходишь к правой двери и заглядываешь в неё. Сразу за дверью ты обнаруживаешь каменные ступени крутой длинной лестницы, ведущей вниз, спуск по которой сопровождается таким же низким потолком. Затем ты возвращаешься назад и идёшь к левой двери и тоже заглядываешь в неё. За ней ты также обнаруживаешь лестницу, ведущую вниз, очень похожую на ту, что ты только что видел, заглядывая в правую дверь комнаты. Недолго думая, ты спускаешься вниз по левой лестнице, и при этом считаешь количество ступеней. Ты чуть не сбиваешься со счёта, потому что их оказывается несколько десятков. Внизу ты попадаешь в начало узкого коридора, тоже с низким потолком, и он ведёт тебя направо, то есть вдоль длинной стены комнаты, из которой ты только что сюда спустился. Мало того, считая шаги, ты понимаешь, что он такой же длины, как и сама комната, а в конце коридора ты поворачиваешься направо и обнаруживаешь лестницу, ведущую вверх, в конце которой виднеется дверной проём, и по всей видимости, это та самая, правая дверь комнаты, в которую ты заглядывал. Чтобы в этом убедиться, и поскольку другого пути, кроме как идти назад, у тебя нет, ты поднимаешься по лестнице к двери, не забывая считать при этом ступеньки. Их оказывается столько же, как и на той лестнице, по которой ты спускался, и когда ступеньки заканчиваются, ты снова попадаешь в длинную комнату. Ты глядишь на неё с определённой долей разочарования, ведь она тебе более не интересна, не так ли? Или ты считаешь, что имеет смысл ещё побегать по этим длинным лестницам? Если да, то сколько раз ты намерен это сделать?

– Наверное, это не имеет смысла, – ответил Герасим, пытаясь понять, для чего ему наворачивать круги, и что вообще этим хотел сказать дядя Гриша. – Лучше, наверное, вернуться в лабиринт?

– А может быть всё-таки стоит пару-тройку раз пробежаться? – рассмеялся дядя Гриша и посмотрел на часы. – Гера, давай так… Сегодня, хоть время ещё и не позднее, но у меня есть кое какие дела, которые я не успел доделать. Ты иди к себе отдыхай, а завтра, как выспишься, заходи ко мне снова, и мы с тобой продолжим бегать по лестницам, – он опять рассмеялся. – Я, как специалист по поверхностям, могу тебе сказать, что увиденное мне понравилось и позволяет подозревать справедливость одной моей гипотезы, но окончательные выводы я смогу сделать, если найдутся такие же доказательства и на Земле. Кстати, ты же свою квартиру хорошо знаешь, присмотрись к ней, может быть она напомнит тебе длинную комнату из лабиринта? – сказал дядя Гриша, лукаво улыбаясь, и добавил. – Кстати, Гера, при этом имей в виду, то что мы с тобой видели, это лестница.

Герасим от удивления потерял дар речи. Вот чего-чего, а таких умозаключений он никак не ожидал. Он так опешил, что даже развившаяся на корабле привычка думать вслух, не дала ему произнести ни слова, и в голове лишь застрял вопрос, звучавший естественным образом: «Но пусть даже если увиденное назвать лестницей, какое это отношение имеет к моей квартире?!».

Герасиму, конечно, спать-то не хотелось вовсе, тем более после услышанного, но понимая, что он и так пришёл сегодня без предупреждения и был незваным гостем, он согласно кивнул. Григорий Яковлевич проводил его до двери, и поблагодарил за визит. Они тепло попрощались, обменявшись с крепким рукопожатием, и со словами «до завтра» расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.

Когда Герасим остался на лестничной площадке один, он спокойно подошёл к двери своей квартиры и вытащил из кармана ключи. Тихо щёлкнули замки, и прежде чем войти, Герасим закрыл глаза и представил запах, который сейчас ощутит. Потом он снова посмотрел на дверь, затем распахнул её и переступил порог. Он вернулся домой. Запах действительно был тем, каким он его помнил, но потянув ноздрями воздух, ему показалось, что в прошлый раз он чувствовался слабее.

– Наверное, отвык за два года, – снова вслух подумал Герасим, разуваясь, проходя в гостиную и привычным движением руки включая в ней освещение. Однако он ничего не успел сообразить, когда увидел, что в его комнате горит свет, а к нему навстречу – бежит Лера и, радостно улыбаясь, смотрит на него своими синими глазами!

– Гера, но почему же ты не позвонил?! Я же волнуюсь! – произнесла Лера, бросаясь в его объятия. – Я звоню тебе, звоню, а мне говорят, что твой мобильник вне зоны доступа.

– У меня батарейка испортилась,.. – еле выговорил Герасим и подхватил любимую, не отрывая взгляда от её дивных синих глаз.

Он обнял её, не веря в происходящее, и, застыв в долгом поцелуе, уже не в силах был отпустить её – ведь он так соскучился по ней! Он никак не мог поверить в своё счастье, всё пытался и пытался убедить себя, что это не сон. Но да, это была она! В глазах возник дрожащий кадр сквозь линзу навернувшейся слезы. «Вот она, лестница», – подумал Герасим и сильно сжал веки. Он украдкой стёр скупую мужскую слезу, скатившуюся по щеке. «Наверное, дядя Гриша что-то не договаривает…», – это была его последняя посторонняя мысль за сегодняшний вечер. Да, ему было о чём с ней поговорить. А Лера – она обо всём этом даже не подозревала и не догадывалась,.. ей и в голову не могло прийти, через что он прошёл. Она просто ждала, зная, что он вернётся из своего длительного полёта, в который сама его провожала два года назад.

Продолжение разговора

Когда Герасим рассказал дяде Грише о случившемся, Григорий Яковлевич молча выслушал его и улыбнувшись сказал.

– Я очень рад за тебя, Гера. Это был сложный путь, но прошёл ты его в нужном направлении, и даже не представляешь, что это значит, и не только для тебя. А значит это то, что последний фрагмент сложной мозаики встал, наконец, на своё место, и моя гипотеза получила подтверждение. Но, как ты понимаешь, к психиатру с таким признанием ходить не стоит.

Они оба громко рассмеялись, а Герасим ответил.

– Боюсь, что и Леру это может слегка озадачить. Ты единственный, кто об этом знает, но Дядя Гриша, скажи мне, ты это знал? Объясни мне, ведь я так ничего и не понял. Что случилось со мной и с нами на самом деле? Ведь даже судя по дате, я действительно вернулся домой – в своё время, а не в прошлое и не в будущее.

Григорий Яковлевич задумался, и, неторопливо подбирая нужные слова, начал свой рассказ.

– Во вчерашнем примере с комнатой есть один подвох, он носит психологический характер. Обе лестницы только выглядят одинаково, но иногда человек не может, лишь полагаясь на своё зрение, увидеть отличие. А заключается оно в том, что, во-первых, у них разный, но абсолютно незаметный глазу наклон, а во-вторых, ступеньки отличаются по высоте, и хотя разница тоже незначительная, но за счёт большого количества ступеней это сказывается на длине лестниц. В результате они ведут на разные этажи, и обнаружить это можно только либо выполнив точные измерения, либо оставляя в комнате метку. И, как ты понимаешь, именно поэтому я попросил тебя вчера присмотреться к своей квартире, – сказал дядя Гриша и продолжил улыбаясь. – И ты таки нашёл свою метку. А я удостоверился в том, что нашёл лестницу. Однако для этого мне всего лишь нужно было убедиться, что ты из другой комнаты, но поверь мне, я даже представить себе не мог, что разница окажется такой значительной! И да, когда ты мне рассказал о странном зрительном эффекте и подтвердил его видеозаписью, я это уже знал. Но об этом чуть позже.

Кстати, в древнем Египте, жрецы – мудрые хранители золота фараонов, часто использовали запутанные лабиринты с ответвлениями или пересечениями множества комнат, выглядевших абсолютно одинаковыми. Это, пожалуй, был их любимый трюк. Те, кто пытался найти сокровища, тоже думали, что они бегут по кругу, а когда, наконец, упирались в тупик – ведь не может же быть бесконечное количество этажей, то оказывалось, что найти тот проход, через который они зашли в лабиринт и через который они могли хотя бы выбраться назад, увы, можно было только теоретически, потому что на это уходила вся их оставшаяся жизнь. И даже если вдруг они прозревали раньше, чем достигали тупика, и осознавали, что на самом деле бегут не по одной и той же комнате, а по разным этажам, было уже поздно.

Но теперь и тебе ясно, что доказать мне нужно было не то, что наша Земля – это всего лишь одна из многочисленных комнат лабиринта, и, как ты понимаешь, я сразу знал, что Вселенная вовсе не круглая, а ты не Магеллан. Мне нужно было найти лестницу, по которой можно переходить из одной комнаты в другую. И ты её помог мне найти!

Что я ещё могу тебе сказать… В определённом смысле, я тот же дядя Гриша, вот только знаю уже немножко больше, чем тот, с которым ты прощался, отправляясь в своё путешествие, потому что ты вернулся в ЭТУ комнату, а не в ТУ, которую покинул. Но для общего дела это совсем не важно. Начну я издалека, а потому, запасись терпением. И это будет не только геометрия поверхностей, хотя начнём с неё.

Мы с тобой и все люди ощущаем себя в трёхмерном пространстве. Заслуга Декарта в том, что он описал его математически и создал декартову систему координат. Всё просто и очевидно – три перпендикулярных друг другу прямых, пересекающихся в одной точке, обозначаемых, как правило, латинскими буквами X, Y, Z. То есть, всё что может воспринять человек – это длина, ширина и высота, а большего для его жизнедеятельности и не требуется. Но мы запросто можем менять количество координатных направлений в сторону их уменьшения, и легко оперировать как с двухмерным пространством, так и с одномерным, и даже с нольмерным, коим является просто точка. Последнее нас мало интересует, поскольку кроме точки, в нём нет ничего, всегда. И мы легко себе представляем, что одномерное пространство – это прямая, двухмерное пространство – это плоскость, а трёхмерное – это наш бесконечный во всех трёх направлениях объёмный мир.

Теперь представь себе, что ты – житель одномерного пространства, а это значит, что живёшь ты на прямой, и все объекты твоего мира, и даже ты сам – это отрезки, размером от точки до бесконечности, и более ничего. Но мы-то с тобой знаем, что помимо одномерного пространства, ограниченного этой прямой, существует и хотя бы одно двухмерное пространство, которому принадлежит твой одномерный мирок – например, поверхность бесконечного, идеально ровного листа бумаги, на котором и начерчена прямая твоего бытия. Тут следует сказать, что на этом листе может существовать бесконечное количество одномерных миров, в виде как параллельных, так и пересекающихся прямых. Но теперь представь себе, что в недоступном для тебя и твоих ощущений двухмерном пространстве, существует некий двухмерный движущийся объект (пусть для красоты эксперимента это будет круг), и в его движении наступает момент, когда он, красавец, пересекает твоё одномерное пространство. Другими словами, круг должен пересечь прямую, на которой ты живёшь. Но что ты при этом увидишь, с точки зрения жителя одномерного пространства? Нетрудно догадаться, что в момент касания этого круга с твоей прямой, и ты, и её жители увидят сначала точку, тут же превращающуюся в отрезок, длина которого будет сначала увеличиваться, а после достижения своего максимума, который будет равен диаметру пересекающего круга, длина отрезка начнёт уменьшаться и, превратившись в точку, исчезнет из одномерного пространства твоего бытия. Надеюсь, это тебе понятно, – в утвердительной форме задал риторический вопрос Григорий Яковлевич, тем не менее сделал небольшую паузу, давая Герасиму шанс осмыслить услышанное или задать вопрос, ежели таковой придёт ему в голову.

Однако вопроса не последовало и он продолжил.

– Теперь повысим ставку, и вообразим себя жителями не одномерного, а двухмерного пространства. Скажем, мы живём и видим, что происходит на той же поверхности бесконечного, идеально ровного листа бумаги, по которой только что двигался круг, пересекавший прямую. В то же время представим, что в трёхмерном, окружающем наш лист пространстве существует некий шар – такой же красивый, но уже трёхмерный объект, который летит и вот-вот пересечёт наш лист бумаги. И в этом случае тоже легко вообразить, что увидят двухмерные, с двухмерным зрением жители поверхности листа. В момент касания шара плоскости бумаги, они увидят сначала точку, которая, по мере прохождения шара через лист расползётся в круг, постепенно увеличивающийся в размере, но ограниченный диаметром шара, а пройдя апогей, круг станет вновь уменьшаться и, превратившись в точку, просто исчезнет, покинув наш двухмерный мир. Насколько я понимаю, это тоже нетрудно представить… – сказал дядя Гриша вновь делая паузу.

– Теперь давай ещё усложним задачу и предположим (именно предположим, потому что мысленно представить себе этого мы уже не в силах, да в общем-то от нас этого и не требуется), что существует четырёхмерное пространство, а в нём, соответственно нашим предыдущим экспериментам, существует четырёхмерный шар (иначе не знаю как его назвать – ведь из-за отсутствия у человека четырёхмерного органа чувств этот объект уже является для нас невообразимым), который (тем не менее), собирается пересечь наш с тобой трёхмерный мир. Гера, как ты думаешь, что мы при этом увидим? – спросил Григорий Яковлевич, делая паузу, уже действительно в ожидании ответа на поставленный вопрос.

Тщательнейшим образом подбирая слова и следя за логикой выстраиваемого предложения, Герасим сформулировал свою мысль.

– По аналогии с предыдущими примерами, но не заостряя внимания на том, как выглядит этот, тоже круглый, но неподдающийся воображению объект, мы, как всегда, в момент его касания с нашим пространством сначала увидим точку, которая практически сразу же превратится в наш обычный, увеличивающийся в размере шар, и этот шар, достигнув максимального размера, который будет равен диаметру четырёхмерного шара, станет уменьшаться, и снова превратившись в точку, исчезнет из нашего мира? – одновременно и ответив, и задав вопрос молвил Герасим.

– Совершенно верно! И мне приятно, что ты это понимаешь.

Герасим довольно улыбнулся, но скромно промолчал, а дядя Гриша продолжил.

– Гера, я воспользовался образами круга и шара, лишь только потому, что они очень наглядны, легко поддаются воображению и пониманию того, почему они при пересечении менее мерного пространства так эффектно в нём появляются и красиво исчезают. Но на самом деле, для дальнейших рассуждений нам потребуется объект немного другой формы, название которого – цилиндр, хотя для более лёгкого восприятия моей мысли можешь представить его как шар, вытянутый по одному из измерений, скажем, по длине, в сторону перпендикулярно пересекаемой им поверхности. То есть, если вернуться к приведённым примерам, то отличие цилиндра от шара для нас с тобой состоит лишь в том, что для получения круга на пересекаемой цилиндром плоскости листа бумаги он должен быть к ней ориентирован торцом и перпендикулярно. При этом, давай договоримся, что нас будет уже интересовать не движение, а статика. Например, наш цилиндр застрял в абсолютно ровном и бесконечном листе бумаги, и как мы уже говорили, ориентирован к ней торцом и перпендикулярно. Понятно, что в месте пересечения мы обнаружим круг, диаметр которого будет всегда равен толщине цилиндра, независимо от того, в каком месте своей длины он застрял. А теперь предположим (да, именно предположим, потому что представить этот объект мы тоже не в силах), что в четырёхмерном пространстве существует четырёхмерный цилиндр. И как же должно выглядеть его пересечение с нашим трёхмерным пространством, если он тоже застрял в нём перпендикулярно и торцом по отношению к оному?

– Это будет выглядеть как шар, размер которого будет равен толщине этого цилиндра, независимо от того, в каком месте своей четырёхмерной длины он застрял в нашем мире, – совершенно уверенно и убеждённо ответил Герасим.

– Да, ты абсолютно прав! Но теперь давай мы с тобой учтём следующий момент. Что точно так же, как на бесконечном листе бумаги можно нарисовать бесконечное множество параллельных прямых, и так же, как в нашем трёхмерном пространстве мы можем представить себе книгу с бесконечно большим количеством параллельных и идеально ровных поверхностей бесконечных страниц, точно так же можно согласиться и с существованием бесконечного четырёхмерного пространства, содержащего бесконечное количество параллельных трёхмерных пространств! И представь себе, что в четырёхмерном пространстве существует Земля четырёхмерной цилиндрической формы, которая ориентирована своим торцом перпендикулярно всем этим параллельным трёхмерным пространствам и их пересекает. В результате чего во всех этих трёхмерных мирах мы получим свою круглую Землю, на одной из которых мы сейчас с тобой находимся и ведём эту беседу. По сути дела, эти пространства являются этажами с комнатами, одной из которых является наша Земля. Теперь ты понял о какой лестнице я тебе говорил? О лестнице между этими этажами.

Герасим посмотрел на дядю Гришу широко раскрывшимися глазами, потому что его вдруг осенило.

– Дядя Гриша, я понял почему я увидел Чёрный квадрат Малевича в зеркальном виде! Это же эффект сервелата! Когда разрезаешь копчёную колбасу острым ножом пополам, ты получаешь два куска с зеркальными, идеально симметричными срезами! Мало того, если нарезать её очень тоненькими кусочками, они будут очень одинаковыми! – радостно воскликнул Герасим.

– Наглядный и забавный пример, непременно приводящий к мысли, что лучший в мире цилиндр – это колбаса, – рассмеялся Григорий Яковлевич. – Но главное отличие четырёхмерного цилиндра под названием Земля заключается в том, что идентичны не только два соседних кусочка, а вся бесконечная нарезка земных шаров.

Однако давай вернёмся к лестнице. Из всего вышесказанного получается, что зрительный эффект, возникший у тебя при достижении твоим кораблём скорости света, это всего лишь твои перемещения по лестнице между комнатами, мельтешение между которыми ты собственно и наблюдал – вспомни, они возникали и пропадали точно так, как четырёхмерный шар пересекающий трёхмерное пространство – уменьшаясь до исчезновения и появляясь из ничего.

Сегодня все задачи квантовой механики, которые ставятся физиками, имеют абсолютно однозначное решение. В этом смысле никаких неопределённостей нет – квантовая механика – хорошо определённая наука, и она работает. Но квантовые явления настолько странные, что наш мозг не принимает закономерностей квантового мира. Да, существуют сторонники того, что можно пользоваться квантовой механикой, не задумываясь о том, почему всё так работает, но увы, человеку нужны объяснения, и именно поэтому появляется необходимость в интерпретациях, объясняющих квантовые эффекты, и попытки сделать наглядной квантовую механику не прекращаются по сей день.

На текущий момент существуют разные интерпретации. Одна из наиболее радикальных попыток объяснить поведение фотона – интерпретация Эверетта о множественных мирах. На мысль о том, что ключ для перемещения между параллельными мирами предельного для ощущений пространства, а в нашем случае оно трёхмерное, связан со скоростью света, натолкнул меня именно фотон, с изучения поведения которого всё в общем-то и началось – ведь по словам Девида Дойча (одного из пионеров в области квантовых вычислений и пропагандиста эвереттовской интерпретации квантовой механики), результатом наблюдаемой интерференции одного единственного фотона, проходящего через щель, является не что иное, как взаимодействие с теневыми фотонами параллельных вселенных, и ведь даже сталкиваясь с электроном и лишь передавая ему часть своей энергии (например, в том же случае, при пересечении люминофора фотоном синего излучения, для получения жёлтого цвета), он продолжает лететь со скоростью света, совершенно не теряя своих странных свойств. И благодаря тебе я получил практическое тому доказательство. С геометрией пока всё, – резюмировал Григорий Яковлевич и, ставя точку в своём повествовании, спросил. – Вопросы есть?

Герасим задумался.

– Да, вопросы есть, – ответил он через секунду и продолжил. – Целых два! – улыбнулся Герасим. – Дядя Гриша, но хоть как-то представить четырёхмерное пространство можно? Ты ведь как-то его себе представляешь?

Григорий Яковлевич рассмеялся.

– Я себе представляю это так. На месте пересечения любых двух прямых образуется точка (ну или нольмерное пространство), прямую же (то есть одномерное пространство) мы получаем в случае пересечения двух плоскостей, а плоскость (то бишь двухмерное пространство) – есть результат пересечения двух трёхмерных пространств, что, к сожалению, мы представить себе уже не можем. Ну а дальше по аналогии – наш трёхмерный мир образуется в результате пересечения двух четырёхмерных пространств, а результатом пересечения двух пятимерных пространств и является пространство четырёхмерное! – резюмировал он улыбаясь.

– Но дядя Гриша, вместо того чтобы попытаться увидеть одно четырёхмерное пространство, ты вынуждаешь меня представить два пятимерных! – рассмеялся Герасим.

– Увы, – грустно улыбнулся Григорий Яковлевич. – К сожалению, я точно такой же житель трёхмерного мира как и ты, и наглядно представить себе могу только Декартову систему координат, остальное же всё как в квантовой механике, которая просто существует, – тут он сделал паузу, затем снова улыбнувшись продолжил. – Но какой у тебя второй вопрос, быть может я смогу ответить на него?

Герасим стал совсем серьёзным и спросил:

– Это значит, что я не тот, кого провожала два года назад моя Лера? И моя ли это Лера на самом деле?

Дядя Гриша улыбнулся и глаза его сощурились в хитрой улыбке.

– Значит, вопросов нет! – сказал он довольным голосом. – Потому, что именно об этом пойдёт речь далее. А для этого поговорим о сознании. Что это за штука такая, сознание? Вполне очевидно, что оно имеет отношение к конкретному человеку. То есть, каждый человек обладает сознанием, и благодаря ему отождествляет себя с собственным я. А обладает ли сознанием компьютер? Первое, что приходит в голову – наверное, вряд ли, ведь он работает исключительно по программе, являющейся алгоритмом, не требующим осознания себя. Но на самом деле ответ лежит в области основного вопроса философии о первичности материи и сознания, но ни религия, ни атеизм так ничего и не доказали друг другу. Однако чем хороша марксистско-ленинская философия, так это тем, что она основывается на научном подходе. Но сначала давай порассуждаем,.. может ли компьютер вообще обладать сознанием, хотя бы теоретически?

Если человеческий мозг считать компьютером (а весь наш жизненный опыт указывает на то, что сознание гнездится где-то именно там, в голове), то получается, что да – компьютер может обладать сознанием. В то же время мы наблюдаем, что компьютеры развиваются очень стремительно, и одно поколение процессоров сменяется другим у нас на глазах, но является ли возможность возникновения сознания следствием развития компьютера? С точки зрения диалектики (науки о развитии), из трёх её законов лишь один мог бы нас заинтересовать – это переход количественных изменений в качественные, но увы, к зарождению сознания это не имеет никакого отношения. А всё потому, что при рассуждениях об искусственном интеллекте люди делают одну ошибку. Они перестали читать марксистско-ленинскую философию, и думают, что сознание – это качество компьютера, когда на самом деле, сознание – это противоположность материи!

Единство и борьба противоположностей – вот проявление какого закона диалектики имеет место быть, но увы, это является не следствием развития компьютеров, а его причиной! И развитие возможно только тогда, когда это единство имеет место быть. То есть, сознание должно уже существовать, точно так же, как существует материя, и не появляться, а лишь проявляться! Психология так и говорит – речь проявляет сознание. То бишь сознание у человека есть изначально, но проявляется оно только благодаря освоению языка, включающего механизм речи – заполнению сети нейронов образами, стоящими за каждым человеческим словом, позволяющими осознавать мыслительные процессы, приводящие к простому, но важнейшему из вопросов, являющемуся признаком существования сознания – «кто я есть, и что я тут делаю?». И если движение – есть способ существования материи, то мышление – есть способ существования сознания! А дуалист Декарт так и говорил – «Мыслю, следовательно – существую!».

Но чем обычный компьютер отличается от суперкомпьютера? Да в общем-то, кроме как количеством ядер, тактовой частотой, влияющей на количество производимых операций в секунду, и объёмов оперативной памяти, а именно она участвует в вычислительных процессах, различий в целом-то и нет – ведь даже самый захудалый компьютер может выполнять роль интеллектуальной системы. Знаешь чем автоматизированная система управления отличается от автоматической? – улыбнулся дядя Гриша. – Только тем, что у первой в контур управления включён человек – лицо принимающее решение. При этом обе системы являются интеллектуальными, можно сказать, что они обе обладают разумом, но сознанием – обладает лишь одна. То есть можно говорить о том, что сознание может подключаться к системе, если это предусмотрено её разработчиками.

С появлением интернета, виртуальные миры стали реальностью, и люди ощутили, что перенос сознания в виртуальный мир – это тоже реальность. А скоро будут созданы такие виртуальные миры, которые от реальности нельзя будет отличить. Уже сегодня, когда ты заходишь в игру World of Tanks, ты действительно ощущаешь себя танкистом, которому разве что не хватает бодрящего ноздри запаха пороховых газов от произведённых выстрелов, и нужна веская причина, чтобы покинуть поле боя и вернуться в реальный мир, – улыбнулся Григорий Яковлевич. – Но разработчикам виртуальных миров этого мало – они стремятся создать такие технологии, которые заставят игроков забывать о том, откуда и как они попали в танк, и, находясь в нём, будут считать, что это и есть их реальная жизнь. Представь себе игру, которая позволяет не просто подключать сознание к другому компьютеру, а ведёт к проявлению сознания в другом теле, настоящем, из плоти и крови, с невозможностью переноса багажа хоть каких-либо воспоминаний о предыдущей жизни. Заметь, я говорю о уже существующем сознании, а не о возникновении нового. То есть дело осталось только за воспоминаниями, и только они пока что держат игроков в реальном мире. Ты спросишь, почему они так туда стремятся? А может быть потому, что эти миры более справедливы, чем окружающий нас мир реальный? – улыбнулся Григорий Яковлевич, делая паузу.

С этим вопросом Григорий Яковлевич встал, прошёлся по комнате и пристально посмотрел на Герасима.

– Дядя Гриша, а возможна ли другая форма жизни, ну, например, на основе кремния? – спросил тот, воспользовавшись паузой.

– Интересный вопрос, – улыбнулся Григорий Яковлевич. – Но ответ на него не менее интересен. Гера, ты знаешь каких химических элементов больше всего во Вселенной? – и, не дождавшись ответа, продолжил. – Больше всего атомов водорода. За ним по убывающей идут: совершенно инертный, не участвующий в химических реакциях гелий, затем кислород, углерод и азот. Но это Вселенная, а человек? – Григорий Яковлевич снова посмотрел на Герасима. – Человек на 80% состоит из воды. А это значит, что в его организме больше всего атомов водорода, потом кислорода. Но затем по убывающей идёт углерод, и за ним азот. Это ни о чём тебе не говорит? – улыбнулся дядя Гриша.

– Мда,.. такое ощущение, что Вселенная создана под человека… – обескуражено произнёс Герасим.

– Но, Гера, это не только ощущения и ты сейчас поймёшь почему. Итак, продолжим. Подключение сознания к другому телу… Но почему я об этом так уверенно говорю? Да потому что такая технология уже существует, и мы с тобой, и все люди уже являемся её пленниками. В общем, ответ на твой вопрос, твоя ли это Лера, очень прост. Твоё сознание, впрочем как и сознание любого человека, очень быстро переключается между головами твоих бренных тел, живущих на Земле во всех параллельных мирах. Так что ты (с точки зрения твоей души), тот же Гера, которого мы с твоей Лерой провожали в полёт два года назад. Просто в твоей голове нет этих воспоминаний, они остались в том теле, которое покинуло эту Землю, и они недоступны тебе.

Герасим сидел и слушал, поражаясь услышанному, и наверное бы уже не удивился, если б вдруг оказалось, что дядя Гриша занимается математическим описанием поверхностей души. И только он об этом подумал, как Григорий Яковлевич произнёс.

– И вообще, всё дело в наших душах.

У Герасима от этих слов открылся рот, и он бы, наверное, так надолго завис, но наступившая жажда от нахлынувшей волны роящихся в голове мыслей заставила его тихо, почти умоляюще сказать.

– Дядя Гриша, а можно кефирчика?

Дядя Гриша рассмеялся и, кивнув головой, быстрым шагом пошёл на кухню. Когда он вернулся, как всегда, с двумя кружками кефира и блюдцем с пирамидкой из кусочков чёрного хлеба, Герасим смотрел уже более осмысленно, но, схватив свою кружку, выпил её содержимое залпом и к хлебу даже не притронулся. На что дядя Гриша улыбнулся, сделал глоток из своей кружки и, поставив её на стол и удостоверившись в том, что Герасим готов его слушать, продолжил прерванный разговор.

– Человеку свойственно образное мышление. Другими словами – человек мыслит образами, которые формируются на основе поступающей в мозг информации из окружающей нас среды посредством органов чувств. Например, зрение способствует формированию зрительных образов. Яркий, тёмный, красный,.. мы манипулируем этими образами только благодаря тому, что способны видеть. Громкий, тихий, звенящий, мелодичный, октава, нота… Даже не то чтобы трудно было бы понять что значат эти слова, но просто нет сомнений в том, что они были бы абсолютно бессмысленны, не будь у человека возможности слышать. Заметь, я не говорю о случаях потери зрения или слуха в процессе жизни, когда эти образы уже сформировались. Даже давно ослепший человек помнит как выглядят зелёная трава и красные яблоки на жёлтом ковре осенних листьев.

У нас есть шесть органов чувств, дающих нам информацию об окружающем нас мире – зрение, слух, осязание, обоняние, вкус и чувство ориентации в пространстве. Но утверждать из этого однозначно можно только то, что червячок, не имеющий ни глазок, ни ушек, даже если бы он был существом разумным, никогда бы не понял что такое «очень шумно» и «очень ярко». Благодаря осознанию оного, приходит на ум мысль о том, что наш мир может оказаться более разнообразным, нежели мы его воспринимаем – мы просто не можем ощутить тех, кто за нами наблюдает, потому что не имеем соответствующих органов чувств, точно так же, как не знают игроки на игровом сервере, что админ сервера наблюдает за ними и в любой момент может нарушить ход их виртуальной жизни. В конце концов, программист, написавший ДНК бабочки, не мог не видеть результата своего творческого труда! В общем, тут как раз всё понятно… Не понятно другое… Для чего всё это?

Однако существует ещё один класс мыслительных, совершенно неподдающихся пониманию образов, поступающих в наше сознание не снаружи, не от органов чувств, а откуда-то изнутри, имя которым – чувство стыда, чувство ответственности, чувство гордости, чувство справедливости, чувство одиночества, чувство любви… Их можно долго перечислять – их много, но приходят они к нам не из окружающей нас среды – это внутренние свойства души.

Скверные поступки, совершаемые человеком по отношению к себе подобным для достижения целей, диктуемых инстинктами, унаследованными от животного мира, не есть результат скудности разума людей их совершающих. Даже напротив, в схватке двух одинаково физически развитых противников за блага земные победит тот, кто умнее. Однако разум – это всего лишь инструмент, который можно использовать как во благо, так и во вред обществу, и не всегда в борьбе за место под солнцем побеждает тот, кто обладает лучшим инструментом мышления – ведь, в конце концов, они могут быть одинаково умны. Увы, даже в таких случаях верх, как правило, одерживает подлейший, в лучшем случае – хитрейший. Совесть – вот категория которая может противостоять инстинктам и иметь прямое отношение к душе человека. А может и не противостоять. И тогда победитель говорит – «Совесть у нас чиста! Мы ею не пользовались!». А у тех, кто ею пользуется, душевные муки возникают всегда, когда человек стоит перед выбором – следовать инстинктам или бороться с ними.

Однако чужая душа – потёмки, и всё началось с детектора лжи, – улыбаясь молвил Григорий Яковлевич, взял кружку с кефиром и сделал глоток прохладного напитка. – Но полиграф стал лишь первым лучом света в тёмном царстве человеческой души, направленным в бескрайние глубины тайн её потёмок. Потому что многие из тех, кому есть что скрывать, научились обманывать этот прибор. И неудивительно, ведь обман – это один из инструментов подлости. Поэтому, используя открывшиеся психологические возможности виртуальных миров, так сильно похожие на идею простой кушетки Зигмунда Фрейда, детекторы лжи сначала заменили на игры в среде интернета, в которых анонимные игроки более чем откровенно проявляли свои душевные качества, как говорится, во всей красе. Ты ведь и сам не один раз наблюдал, как многие ведут себя на форумах, чувствуя свою недосягаемость и мнимую безнаказанность. Однако информация о том, что игра может оказаться проверкой на профнепригодность, быстро распространилась среди участников, и виртуальные миры постигла участь полиграфа. И вот только тогда возникла идея параллельных миров.

Но на самом деле, в своей реализации эта идея объединила не одну, а несколько важных для общества целей. И касались они не только тестирования человеческих душ, но и интенсивнейшего поиска путей развития цивилизации четырёхмерного пространства. Да, да, тут у тебя не должно быть иллюзий, речь я веду не о трёхмерном пространстве, а о четырёхмерном, в котором был создан бесконечный испытательный полигон параллельных трёхмерных миров, в одном из которых мы сейчас с тобой ведём беседу. Ведём беседу и пьём кефир среди немыслимого количества параллельных вселенных, невидимые фотоны которых взаимодействуют с нашими, видимыми, озадачивая нас интерференционной картиной и заставляя придумывать интерпретации, объясняющие странные явления квантовой механики, – снова улыбнулся Григорий Яковлевич, когда опять увидел, как у заслушавшегося Герасима непроизвольно открывается рот.

Дядя Гриша, находясь почти рядом с Герасимом, протянул руку к его лицу и лёгким движением руки, аккуратно, подведя пальцы под подбородок, закрыл ему рот, и они оба громко рассмеялись, после чего Григорий Яковлевич продолжил.

– Безусловно, существуют системы имитационного моделирования, с помощью которых можно весьма глубоко и досконально спрогнозировать и изучить поведение сложнейших объектов, однако когда в узлах процессов принятия решений включается человек, а этого никак не избежать – ведь будущее собственно и строится для человека, то без влияния душевных свойств людей, от которых зависят судьбы цивилизации, уже не обойтись. Видишь ли, Гера, мы все уже давно слышим фразы – искусственный интеллект, искусственный интеллект. Но что имеют в виду люди, произносящие эти слова? Я скажу тебе, что это очень опасно.

Если рассмотреть случай разработки искусственного интеллекта, не имеющего отношения к сознанию, то есть существа бездушного, то можно говорить лишь о копировании представлений о правильном поведении в тех или иных ситуациях самих разработчиков, и в решениях, принимаемых таким компьютером, безусловно, воплотятся и все черты их душевных свойств. А с учётом того, что к власти приходят люди, моральные качества которых О`Генри сравнивал с поросячьими, то кому будет служить этот монстр? Не развяжет ли этот интеллект ядерную войну, основываясь на не совсем этичных представлениях о порядочности, унаследованных от правителя страны, участвовавшего в его создании? Опять же, всех ситуаций, с которыми может столкнуться человечество не предусмотреть, и как в таком случае отработает искусственный разум, предсказать невозможно.

Если же разработка будет предусматривать проявление в нём сознания, то ведь нужно не только знать, как создать интерфейс для его подключения к компьютеру, но и не пускать же этот процесс на самотёк – ведь нам неведома ни одна душа рождающегося человека, а вдруг в нём проявится сознание убийцы?! Но для этого необходимо не только иметь доступ к душам, но и нужно научиться по каким-то признакам отобрать её для создаваемого интеллекта. Или же кто-то из правителей решит себя увековечить? При этом надо понимать, что осознавая свою ущербность перед человеческим организмом – ведь для компьютера не будет доступно ни одно из человеческих чувств, связанных с утолением голода, жажды или плотских утех, и в то же время, кто решил, что ему не захочется ни бегать, ни прыгать, да и мало ли чего ему может захотеться! В общем, искусственный интеллект не должен находиться рядом с теми, кто его создаёт, конфликт интересов неизбежен!

Однако если интеллект будет отождествлён с компьютером и при этом не будет участвовать в жизни человека, то у него будут отсутствовать элементарные человеческие образы – о чём с ним можно будет советоваться? Поэтому и было принято решение о создании параллельных трёхмерных миров, и не для одного искусственного интеллекта, а для их сообщества, способного моделировать реальную жизнь, не имея при этом воспоминаний не только о прошлой жизни, но и о жизнях в параллельных пространствах. Гера, человек – это и есть искусственный интеллект!

– Теперь понятно, что означают слова, «Бог создал человека по Своему образу и подобию»,.. – задумчиво произнёс Герасим. – Но зачем такое количество параллельных миров?

– Многие сложные задачи на компьютерах решаются с использованием языка имитационного моделирования. Перед запуском программы, написанной на таком языке, задаются значения множеству параметров, которые могут влиять на конечный результат её выполнения. После каждой итерации параметры меняются, а итоги сравниваются, что позволяет выбрать наилучший вариант задаваемых параметров, для той или иной абстрактной системы. Но в случае с множественными мирами, все итерации выполняются не последовательно, а параллельно, что колоссально ускоряет поиск наилучшего решения. Кстати, именно на вычислительные мощности параллельных миров рассчитывают разработчики в попытках создания квантового компьютера.

Но существует и второй усилитель интеллекта – это время, которое идёт тем медленнее, чем больше гравитация. Размер, масса Земли и её гравитация в трёхмерных пространствах итераций, по сравнению с её оригиналом в четырёхмерном пространстве настолько малы, что год, проведённый нами тут в качестве искусственных интеллектов, там длится всего одну минуту, и на тестирование миллиардов душ уходит всего-то до полутора часов, – улыбнулся Григорий Яковлевич. – Вот и получается, что каждый из нас является бенефициаром, но не в каждом человеке, живущем на Земле, а в наших телах, живущих в каждой параллельной Вселенной. И каждый из нас есть параллельная итерация души, живущая только один раз, но ветвящаяся в бесконечном количестве вариантов параллельных жизней!

– Но дядя Гриша, зачем же нам тогда понадобилось искать лестницу, если с высоты четырёхмерного пространства и так всё видно?

– Правильные вопросы задаёшь, – рассмеялся Григорий Яковлевич. – Видишь ли в чём дело. Души-то во всех мирах одни и те же, и как ты уже, наверное, понял, справедливости нет ни в одном из них. Но тот, кто создал этот проект и сотворил нашу Землю, решил собрать и увести с собой все светлые души в параллельное четырёхмерное пространство, на затерянную четырёхмерную Землю. А проблема в том, что четырёхмерные параллельные миры там так же недоступны, как нам тут наши параллельные трёхмерные миры. Вернее, они были нам недоступны, но мы с тобой нашли ту лестницу, которая их соединяет! Первая космическая скорость позволяет выйти на орбиту Земли и стать её спутником, вторая космическая – вырваться из плена её гравитации, третья космическая скорость позволяет уйти за пределы Солнечной системы, четвёртая – преодолеть притяжение Галактики, а скорость света позволяет вырваться за пределы любого пространства измерений! И теперь, в том четырёхмерном мире, где мы все изначально находимся, все светлые души попадут на ту Землю, начало жизни на которой ознаменуется тем, что Каин не убьёт Авеля, и название ей, наверное, будет Рай.

Когда Герасим, попрощавшись с Григорием Яковлевичем, вышел на лестничную площадку и остановился перед дверью своей квартиры, то улыбнувшись по привычке вслух подумал.

– Так вот почему дядя Гриша отказался от премии в миллион долларов, когда своим доказательством превратил гипотезу Пуанкаре в теорему! Ведь он так и сказал – зачем мне деньги, если я знаю как устроен Мир!

Герасим открыл дверь и зашёл в свою квартиру. Дома его ждала Лера, и он точно знал, что это она, и что он уже не потеряет её никогда!

19 апреля 2018 г.

Примечания

1

Микрофон дифференциальный электромагнитный малогабаритный шумостойкий.

(обратно)

2

Любое сложное движение можно разложить как минимум на два более простых.

(обратно)

3

Физика. Динамика. Первый закон Ньютона.

(обратно)

4

Для тех, кто любит посчитать. Сила равна массе умноженной на ускорение:

F = m • g

Пусть масса гири будет 20кг , тогда сила, которую требуется приложить, чтобы её поднять, будет примерно равна 200 Ньютонов:

F = 20кг • 9,8м/с² ≈ 200Н

Подставим значение силы 200Н в формулу для случая с гирей в 1000кг :

F = 1000кг • a = 200Н

и найдём ускорение, которое получит эта гиря при приложении к ней этой силы:

a = 200Н / 1000кг = 0,2м/с²

В то же время, существует формула расчёта ускорения:

a = ( v₁ - v₀) / t

Начальная скорость равна нулю, конечная 1м/с , ускорение 0,2м/с² , подставляем и вычисляем время:

0,2м/с² = (1м/с - 0м/с) / t

t = 1м/с / 0,2м/с² = 5с

(обратно)

5

Закон сохранения энергии.

(обратно)

6

РУД – рычаг управления двигателем.

(обратно)

7

Первая космическая скорость для Земли составляет около 7,9 км/с. Она обеспечивает равенство центробежной силы и силы тяготения, действующих на объект, движущийся по круговой орбите Земли.

(обратно)

8

Вторая космическая скорость обеспечивает объекту покидание орбиты Земли, но не позволяет выйти за пределы нашей Солнечной системы и составляет примерно 11,2 км/с.

(обратно)

9

Третья космическая скорость обеспечивает объекту покидание не только орбиты Земли, но и нашей Солнечной системы и составляет примерно 16,6 километра в секунду.

(обратно)

10

Здесь речь идёт о первой условной границе Солнечной системы – внешней границе гелиосферы, находящейся от Солнца на расстоянии чуть более 120-ти астрономических единиц (а.е.). Одна а.е. равна примерному расстоянию между Солнцем и Землёй и составляет около 150 млн км.

(обратно)

11

Расчёт расстояния, пройденного телом за время падения, зная ускорение свободного падения: h = g · t2 / 2

(обратно)

Оглавление

Тест

Невесомость

Лишь земля и небо

Законы Вселенной

Минутная готовность

Разгон

Скорость света

Торможение

Возвращение

Продолжение разговора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg