«Сеча за Бел Свет [СИ]»

Сеча за Бел Свет [СИ] (fb2) - Сеча за Бел Свет [СИ] (В поисках меча Бога Индры - 2) 1654K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Александровна Асеева

Елена Асеева СЕЧА ЗА БЕЛ СВЕТ

Насладитесь купавостью, величием и живописностью русского языка.

Посвящается моей прабабушке, простой русской женщине Кальковой Любовь Дмитриевне.

Предисловие

Имя… всего тока несколько звуков, каковые сказывают о тобе як о личности, каковые определяют твой человечий лик. Ты у то, верно, попомнишь, шо таки просты звуки кои дарованы родителями, аки наше имечко, назначають судьбину, направляють по той али иной дорожке… по тому али иному пути, тропе, стёжке, оврингу.

Або усё дельце не в имени?

Не в у тех простых звуках…

А у том як спряла для тобе волоконце судьбы высоко во Небесных Чертогах Богиня Судьбы Макошь. Спряла, а помочницы ейны Доля с Недолей неглядючи завязали на них вузелки. Водна, добренькие, на счастье да вудачу, а другая, злобненькие, на горесть и напасти.

Або ня будем у том винить Богиню Макошь да ейных помочниц, не будем на них серчать гутаря, чё усё они так предначертали.

Можеть свову жизть, свову дороженьку ты ужо и сам собе избрал. Не пожелал ты иттить по Солнечной стёженьке, незатейной такой, заурядным камушком голышом вустланной. Пожёлал ходють по серебристому Лунному оврингу, присыпанном сверху золотом и самоцветными камушками. А можеть поддалси уговорам злобных дасуней и ступил на Чорну тропу ЧерноБоже.

Чавось там мерекать, верно, будять так бачить, шо усё неспроста в эвонтой жизти.

И имя, оное родителями дадено, и волоконце судьбы, сплятёное Макошью и безсумления тобой выношенный, обмозгованный выбор торенки.

Глава первая. И сызнова у путь

Чрез три денька опосля того, як возвярнулися от Богов Подземного Мира Борюша и евойны соотчичи, хворенький Гуша совершенно поправилси, у Сома на щеке образовалася плотна корочка, да и рука Быляты покрылась таковой же, а водяны булдыри на ней точно втянулися обратно такося и не лопнув. Ну, и потомуй как усе собя чувствовали терпимо, а Гуша нанова приступил к своему излюбленному занятию, так-таки поеданию усего порхающего и ползущего, порешили отправлятьси у путь.

Ранёхонько поутру отрок выпустил из Боли-Бошкиного киндячка Ёжа, каковой на крохотульку замер на месте, да покрутив своей мордочкой управо и улево, опосля поверталси маленечко на сиверъ, да тихонько запыхтев, побёг у том направлении. И странники, без задержу, тронулися вслед за той мудрой животинкой. Токмо тяперича упереди сех шёл Борилка поелику оказалося, шо евойна рука, та сама, длань коей Озем покрыл тонешенькими смарагдовыми паутинками, вельми шибко притягивала ко себе усё жёлезное. Так чё меч вставленный у ножны, шагающего попередь мальца, Быляты усяко мгновение выгибалси и мешал тому иттить. Энту чудну невидаль заметили ищё будучи на постое, кадысь Борюша притянул ко себе нож, оный нарезаючи мясо, вудерживал у руках Крас. Нож ентов сице резво выскочил из рук парня и крепенько прилип к поднятой уверх ладошки мальчонки, чем ужось до зела сех поразил. Засим того дивного прилипания, воины опробовали руку отрока на стрелах и мечах. И усяк раз, стоило тому протянуть рученьку ко железу, як воно васнь живенькое тулилося к длани мальчика.

— Эвонто како-то волшебство, — столковалися воины и обмотали ладонь мальчугана рваным куском киндяка.

У тем самым киндяком, который был для тёплу подстелен под Борила, и иже, як выяснялось, Орёл выпросил, в отсутствие мальчугана, у киндяка Боли-Бошки для Гуши. Обаче судя по у тем дырам кои были на дарованной одёже, дух, охраняющий ягодны места у лесу, как и прежде посчитал, шо нужды у нём не имаитси. А посему на эвонтой вещи дюже мало оставалось добрых мест, заплат также не имелось, оно как их, ентих значить заплат, было не к чему пришить. Поелику его, у тот дарёный киндяк, порвали на коротки тряпицы и обмотали длань отроку, и раненну руку Быляты.

Почитай четири дня Ёж вёл странников на сиверъ, а после взял немного левее, вроде как стараяся выровнить ход и вдругорядь направить его на всток. Чрез день стёжки путники узрели слева от собе удали горы. Вглядевшись у них Борила пояснил чё то каменные кряжи, покрытые в основном мхами, травами да невысокими деревцами. У то, по-видимому, были горы Подземных Богов, потому Ёж и вел их на сивер, стараяся обойтить владения Озема и Сумерлы.

К вечёру того ж дня горы осталися позади, и лишь выпирали из оземи своими кособокими, словно кривенько срубленными взлобками. А Ёж продолжил движение на всток, на восход Ра. И у том указание топали ащё три денька, пару разочков встречая у тех землях стада большеньких схожих с турами животинок и мамунов. Каковые, одначе, близко ко людям не приближалися и вуходили задолзе до того, як Крас аль Орёл вуспевали вынуть стрелу из туло.

Обаче, у тех краях землица-матушка принялася менять цвета, да и покров. И коли раньче на ней окромя мхов, да стлаников ничавось не росло, а вуродливые берёзки и ивы выглядели мудрённо изогнутыми и болестными. То днесь, на почве, сначала по чуть-чуть, а дальче усё больче и больче стали появлятьси зелёны, густы травы, у которых хоронилися всяки разны цветы весьма лучистых цветов, да изумительного аромату. Особлива много у той, с тонкими, вострыми перьевыми концами, травушке росло ярко-жёлтых цветочков, они высились над зелёной полстиной и приветливо кивали своими, с ноготок, головками, собранными будто у гроздья. От тех неприметных покачиваний соцветий увысь едва заметной златой дымкой подымалси сладчайший дух мёда. Пряталися в травах, и не мнее, дивные, упервые встречающиеся цветы с тёмно-малиновыми, розовыми и плавыми соцветиями. Попадалися низенькие кустарники со коротенькими веточками, словно покрытые сверху воском, да с маханькими, мясистыми листочками. Деревов у той сторонушке ноли и не зрелось, хотя оземь тутася была приподнята и образовывала низкие таки холмики. Нешироки реченьки кучно испещрили земли вкруг и вяло… лениво тянули свои холодны, прозрачны воды. Часточко здеся шли додолы, не таки мощные и рьяные с громом и молниями як у бероских просторах, а таки моросейки… сыплющие мельчайшу мжицу, бывающу при ненастье, внегда серо-бурые тучи плотно закрывали от людей небосвод и красно солнышко.

У эвонтом крае с кажным пройденным днём становилось теплей, и Бог Зимнего ветра Позвизд туто-ва паче не лётал. Он вроде як восталси позади, васнь заплутавши у тех скалистых горах, владыками оных были Боги Подземного мира. А у ентих землях чаще видал Борюша других сынков СтриБога. В основном Асура Югъного и Всточного ветров.

Югъный был до зела молод и красив, судя по сему, то был самый меньшой ветер из сынов СтриБога. Его почитай жёлты кудерьки доходили до плеч, и у них были вплетены тоненьки колосья ржи, пошенички, метёлочки овса, до соцветия девичника. На безбородом и безусом лики, прозрачно-желтоватого цвета, ярко-голубые очи гляделися бойко да по-озорному так чё чудилось тот ветерок-отрок, не намного старче Борилки, сотрит со небес. Полупрозрачные одеяния смаглого свечения, несли на собе жар солнца. И кадысь Югъный неслышно смеясь або сияючи вулыбкой, скользил над путниками, их обдавало лёгкими крохами песчинок и полуденным зноем. Одёжа ветра, словно долги полотнища, следовавшие за ним, смотрелися широкими сполохами, кои чуть зримо дрожали, мерцали, то лучисто, то бледно, а то нежданно зачинали сверкать махунечкими рдяными искорками огоньков.

Всточный ветер, супротив свово меньшого шалуна братца, зрилси и постарче, и посурьёзней. Евойны густы рыжи волосья и таки ж вусы да брада заслоняли своей длинной усё одеяние, так чё було непонятно ово ли энто бородища, ово ли одёжа такая редрая. Смурно поглядывая на странников ветер усё ж жалел их, а посему прилетаючи усяк раз кадыличи их опаливал палящим зноем Югъный, сдувал с них песчиночки да являл воздух паче свежий, чистый принося у нём малу влажность. Эвонтов самый сквозной ситник вон иноредь сбрасывал на путников, несильно встряхиваючи головой. И тадыличи малешенький бусенец сыпалси и с брады, и с долгих, вроде як заплетённых у девичьи косы вусов.

Чем дальче продвигались люди, тем более поразительной становилась живописность той местности. Зелень трав правивших тама не вуступала по цвету смарагдовому камню, кый видывал у Подземном мире Борил, а ихняя густота и пышность вустилала землицу утак плотно чё поражала очи странников своей однородностью. По мере ходу уперёдь к зелени трав прибавилися чудные низкорослые злаковые, помахивающие метёлочками, точь-у-точь как у овса, рыхлые, напоминающие подухи, с сочными, зелёными листочками… растеньица, названия которых никто не ведывал.

По брежине неглубокой реченьки, катящей свои воды навстречу путниками, инолды встречалися низки кустарнички в высоту едва достигающие локтя. Кора у кустиков снизу ствола была серой, а порой и почитай, шо чорной. Яйцевидные, мелки да гладки листоньки усыпали гибкие ветоньки. Ентовы кустики оченно шибко смахивали на иву, да токмо дюже малюсенькую.

Вжесь сами брега речушки, да и само ейно донышко, ровненько тако было уложено плоскими, у длань ширшиной, камушками лощёными и гладкими, точно у то водиченька так-таки трудилася прокладываючи свово русло да жёлая бёжать по дивному таковому узбою. Край усё больше принимал вид гористой стороницы. Хотя поколь у та возвышенность була невысокой, и гляделась ровными пятачками с поместившимися окрестъ них приземистыми курганами.

Опосля двух денёчков пути по ентой землюшке, Борила нежданно узрел удали каки-то паче высоки взгорья. Эвонти хребты встали по окоёму вроде як стяной и напоминали чем-то загнуту дугу. Обаче у те горы высилися весьма далёко и их окромя мальчоночки покеда никто не мог усмотреть. Поелику воины решили, шо у там, у тех взлобках, и находитси град Торонец, кый лёжал не у болотных землях, як калякалась в бероских байках, а ужось много дальче их, и кажись был окружён горами.

На энту ноченьку расположилися недалече от речушки, посторонь низкого кургана, у то был даже не курган, а такой пологий вал. В энтих местах живности было дюже много. Упавые олени усыпанные свёрху белым краплением пежин совершенно не пужалися людей и паслися будто домашние, токась изредка отрываяся от сочных трав и зекая глазьми на странников. Инде казавшиеся бараны аль козы не больно отличалися от диких своих собратьев, живущих у бероских землях. Мелькали у зелёных травах: серы зайцы, красноваты лисы, волки, да схожие с волками звери, токмо более малорослые, чем их сродники. А ужось птицы водилось туто-ва видимо невидимо… куропатки, тетерева, утки, гуси и даже лебеди.

Евонти волшебны птицы, точно также як и гуси, важно вытянувши шеи, пролетали разрозненными косяками как раз у направлении показавшихся возвышенностей. Гусей путники подстрелили, с энтим управилси Орёл, а лебедей, по понятным причинам, не тронули. Оно як у бероских преданьях гутарилось чё у ту распрекрасну птицу могуть оборачиватьси лебедины девы. Духи обладающие вещей силой и подчиняющие себе саму матушку-природу, вызывающие бури, дожди, град, собирающие купно грозовы тучи, да любующиеся посылаемыми Перуном молниями. Ведь само имя лебедь — значить светлая, блестящая, таки и гляделися энтовы благолепные духи, тадысь, внегда скидывали с собе крылушки и пёрышки, да оборачивалися купавыми дивчинками. Да, ащё бачили беросы, шо лебедины девы то онсица аки дочурки Бога Поддонного мира, какового кликали Ящером и егойной жинки Белорыбицы.

Глава вторая. Божественна помочь

Кадыличи Бог Ра, токмо выводил своих златых волов у небесну лазурь Борилка пробудилси, чавой-то его васнь толкнуло управо плечо. Мальчик повернул главу и увидал сторонь собе Гушу. Шишуга лёжал на боку и почивал, при том горестно стеная, выгибаючи нижню губу и бухаясь мощным лбом у плечо мальца. Борилка чичас же подскочил с расстеленного охабня, на кыем кочемарил, и вусевшись, склонилси над ликом Гуши, вперившись глазьми у него, испужавшись того, шо можеть соратник нанова захворал.

— То чё Борюшенька? — услыхал отрок взволнованный глас Сома, долётевший до него из-за почитай прогоревшего костерка, затепленного вчерась повечёру.

— Да, во… — Перьвёл взор мальчуган с такого ужось свычного и вроде как приятного для очей лица шишуги да взглянув на Сома, дозоревшего нынче, молвил, — чёй-то Гуша стонеть, може занедужил вдругорядь?

Сом с таковой светлой кожей лица, добрыми, голубоватыми глазьми и белокурыми волосьями, усами да брадой расплылси у улыбке. Ожог на его щёке совсем прошёл, осталось на коже, посторонь широкого носа чуть свёрнутого у бок, лишь бело пятнышко с ноготок не больче. Белокура бородка справа гляделась маленько короче чем слева, оно як там её опалил злобный огонь Цмока, и тяперича вона сызнова отрастала, кое-где ищё топорщившись словно плотными короткими колючками.

— Эвонтов жук, шишуга значить, — качнув главой, отозвалси Сом. — Усё ноченьку лез к тобе… Жалси и жалси, верно, опосля Ворогухи вон тока и чуеть защищённость обок тобе. Ты, Боренька, возьми охабень да перьйди почивать к Красу або Орлу, у те точно на тобе сверху не залезуть.

— Ни-а, не хочу паче кочумать… Вжесь я вроде як и выспалси, — ответствовал воину малец, и, поднявшись с охабня на ноги, испрямилси да повёл плечьми, сгоняючи с них усякий сон.

Мальчуган не вуспел ищё как следуеть оправитьси, як шишуга (точно поджидаючи кады Борила подымитьси) не раскрываючи очей, протянул руку, и, нащупав охабень, поспешно натянул его на собе, укрывшись им, ноли по саму выпученну нижню губёнку.

— Эвонто жук каковой, — негромко отметил Сом, да чуть слышно загреготал.

Борилка оглянулси и узрев аки укуталси в евойный охабень шишуга, вцепившись у вечь руками, да прижавши ко себе, чё отрывать, по-видимому, було бесполезно, а можеть даже и опасно, для такой нужной у стёженьке одёжи, задорно, поддерживаючи воина, засмеялси. Токась смех мальчонки зазвучал не дюже громко, а так приглушённо, абы не пробудить усё ащё почивающих соотчичей, расположившихся окрестъ одного ужесь затухающего костерка.

— А чаво, дядька Сом, можете мене сходють за теми кустиками на бережину речки? — кивнув на угли костра, по оным еле заметно приплясывали рдяные, горящие капли огня, вопросил отрок и медленно обошёл шишугу, который скумекав, шо охабень не отберуть, расслабилси и спустив с губы одёжу униз, довольно засопел.

— Неть, не надоть, — прогутарил Сом и протянувши уперёдь ногу, носком сапога ковырнул угли, и те тихонько зашипев, выпустили из собе кумачовы искорки увыспрь. — Невдолге и так усем подыматьси… Оно тогды робятки сходють, нарубять, а ты б луче подремал. Аль садись обок покалякаем о том… о сём.

Борила наново пошевелил плечьми, раздумываючи у чё тако деять, да меже тем обозреваючи удивительну землю лежащу вкруг него. Прямо пред ним, находилси пригорок, эвоно был таковой длинный бугор, чем-то схожий с крепостной стеной, шо окружали грады бероские. И мальчугану сице пожелалось взбежать на него, впасть у густу, зелёну, мягку травоньку и насладитьси восходом красна солнышка… Да взлететь тудыличи не в сапогах, у которых нынче изо дня в день хаживали, из ночи у ночь почивали. А утак босиком, як ходил вон у своей деревеньке Купяны раскинувшейся на реченьке Суж, с раннего утречка до поздней ноченьки, с вясны по овсень.

И немедля мальчик присел на примяту травку подле Сома, торопливо скинул с ног сапоги, снял плотно обёрнутые суконки, да сложив у одно местечко, подвярнувши штанины до колена, также резво поднялси. Вон опёрси стопами о желды, ласковенько, правым большим пальчиком, огладил залащенный, тонешенький отросточек, выглянувший с под евойных зелёных собратьев и широко просиял, вощутив теплоту живого создания когды-то сварганенного самим Сварогом. Отрок сделал пару шажочков уперёдь, на морг замерев на месте, почуяв тепло идущее и от Мать-Сыра-Земли Богини усего живого, и от самой ейной детоньки, травиночки. А засим торопливо возвернулси к тому месту иде почивал, отчавось беспокойно закряхтел Гуша, спужавшийся чё чичас отберуть охабень. Токмо Борила не тронул охабень, вон склонилси над своей котомкой, и, развязав снурки, распахнул её поширше. Тихонечко приветствуя мальчугана, запыхтел из киндяка Ёж, застрекотал ванов червячок дар Кострубоньки.

Бережно приподняв Ёжа, малец левой рукой нащупал у самом низу котомки кугиклы, да скоренько достав их отнуду, крепенько сжал… Сжал васнь страшась их обронить, або потерять связь с родными просторами бероских земель, столь далёких и таких любых, кые будуть безлетно обитать у энтом вунструменте, кады-то варганенным из простой тонкой куги. Прикрыв котомочку, мальчишечка разогнул спину и глянул в улыбающееся лицо Сома, неотрывно следящего за евойным движением. И расплывшись вулыбкой в ответь, прытко побёг, тудыкась… увысь на пригорок.

Землица, прикрытая густыми травами, оные почитай достигали колен отрока, нежно прикасалась к босым плюснам, она ласкала его кожу и по-матерински одаривала прохладными лобызаниями. Борилка, точно кака птиченька, взлетел на тот бугорок и остановилси на егось покатой макушке. У там у дали… в предрассветной тусклости утра он узрел усё таки ж низки взгорья, у окоёма оканчивающиеся тёмными, выпирающими из оземи пежинами сливающимися с серо-златым небушком.

Лёгенький ветерок, эвонто, по-видимому, Всточный пролетел сувсем близёхонько и коснулси своим одеянием лица мальчика, подкинув уверх его длинны светло-пошеничные волосья, обдав свежим дыханием землицы и осыпав, околот него, в травы прозрачны росинки. Энти капельки попадав у смарагдовые растеньица у миг утопли в них, омыв своей чистотой их благолепные глади тел. Токмо не усе росинки стекли по долгим тоненьким травам, овые из них зацепилися за края и повисли, заблистав светозарными, златыми боками в каковых отражались выходящие на небосвод солнечны лучи. Мальчишечка зачурованно глазел уперёдь, таче перьводил взор и сотрел на пригорки, шо соседничали с тем на котором он стоял. Дивная сторонушка, чистая и светлая лёжала сторонь ним, справа перькатывая воды струилась речушка. То громко, то тихо она перькидывала водицу, ударяя ейной капелью по ровности каменьев, пела песню вольную и счастливую, и чудилось Бориле у том распеве приветствовала вона подымающегося у поднебесье Асура Ра и его созидающий солнечный воз.

Долзе так стоял мальчуган можеть приглядываясь, прислушиваясь к энтому краю, а може просто любуясь им. Вон глубоко вдыхал насыщенный прохладой бодрящий воздух, наслаждаясь тишиной нарушаемой инде лишь протяжным, сонным окриком совки, оная издалече тихонько посвистывала: «Сплю… ю… ю! Сплю… ю… ю!», словно посмеиваясь над мальцом. Сплюшка, тюкалка, зорька так величала ту малу совушку беросы. Занеже как часточка на «сплю» откликалась тюкалка раскатистым «тю… ю… ю». Занеже как и на утренних зорях, и опосля восхода красна солнышка посвистывала зорька, приветствуя зачинающийся день.

Штаны Борилки у там идеже он их подвертал намокли, а права штанина и вовсе от бегу, развертавшись, спустилася к долу. Мальчик медленно приложил к губам грани кугиклы и несильно дунул у дырочки. И враз по землице… эвонтой… вроде як и чужой, не родной тому простому, бероскому отроку, и усё ж единой, кликаемой одним обьчим именем Бел Свет прокатилися знакомы напевы его далёких предков, в жилах каковых сочилась, васнь по узбоям, юшка воинов, кровь самого быкоподобного Асура Индры.

Неторопливо выводил Борюша родные с малолетства напевы, и перьплеталася у них упавость бероской земли и любовь, грусть и тоска по сродникам, свет кый нёс он в своей детской да ужотко точно повзрослевшей душе. И улетала та погудка тудыличи, у приволье, к тем самым тёмным пежинам, шо доколе виделись тока отроку и напоминали то ли горы, то ли град.

Тишь наступила вкруг тех мест, смолкла не тока сова-зорька, казалася стихла, да понесла бесшумно свои воды, реченька пужаясь нарушить возникшу благодать.

И тадыкась нежданно лба мальца коснулись тёплы лучи льющиеся от воза Ра… Сияющие, златые полосы дотянулись до зелёных с карими брызгами очей. И Борилка усмотрел выходящих с под тёмных пятен взгорей, раскинувшихся впреди, волов тянувших восхитительно пылающий солнечным светом воз со стоящим на нём Богом Ра. Асур возвышалси на златом возу и в упор глядел на мальчонку. На евойном лучисто-золотом лице, полыхающем на вроде огня, увидал мальчик махунечьки, белы капельки васнь вспыхивающих искорок, которые проносилися у разных направлениях. Златые кудри Ра струились за ним по глади неба, а долги вусы и брада, ово ли от бойкого ветра, ово ли оттого, шо Бог торопилси, зацепившись за одеяние, висели днесь на евойном плече. Унезапно Ра чуть-чуть приоткрыл уста и выдохнул отнуду изогнуту, семицветну радугу, каковая будто лесенка пролегла от рта Асура да резко вдарилась своей светозарностью у глаза отрока. И немедля Борила услыхал слова… да не просто слова, а разгадку… имя того меча Индры, которое сице и не смог припомнить як не старалси.

Вон расслышал то имечко, и от нечаянности свершившегося сей миг прекратил выграть на кугикле, обомлел. Сердце у евойной груди захолонуло от волненья. И тады ж конец радуги скользнул по лицу отрока и Бога да вуся она опустилася тонюсеньким прозрачным лучом на травы обратившись у крупны капли водицы. Мальчуган ищё раз повторил про собе поведанное Богом и звонко загреготал, радостно и громко. Утак, абы тяперича, непременно, пробудилися соотчичи и узнали, чё разгадка у его руках. Узнали и поклонились великому Богу, который защищаеть, даруеть и любить Бел Свет и кажного кто туто-ва живёть… не важно человек ли то, зверь, птица, жучок, деревцо або мала травинка.

— Аття! Аття Асур Ра! — загамил отрок… громко… громко… шоб непременно вуслыхал Бог. — Аття тобе за помочь!

Мальчик шагнул уперёдь, словно жёлал у тем шагом, покрыть дальни дали до Ра и низко до самой оземи поклонилси Асуру, дотронувшись рукой до мокрых трав да встряхнув с них остатки радуги-росы, перьливающейся семью цветами, униз.

— Борюшенька, чаво… чаво тако стряслось? — обеспокоенно гикнул Сом и поднялси с землицы, встав на ноги.

Мальчуган ищё раз поклонилси Ра, и кадысь увидал аки Бог широкось просиявши, чуть заметно кивнул ему у ответь, развернулси и побёг униз с пригорка к Сому, размахиваючи на ходу кугиклами. Воины от звонких криков Борилки враз попросыпались, да повскакивали с мест, а узрев радостно лико мальчика и сами осклабились, засветилися.

— Усё… усё… ведаю то имя меча Индры! Ведаю! — кликнул малец, подбежавши к Сому и раскрывши объятья, крепко обымал того. — Ведаю, дядька Сом. Мене Ра егось молвил… эвонто як.

— Вжесь енто точнёхонько гутаренто, эвонто як, — нежно прижав к собе мальчика и погладив его по вихрастым, густым волосьям, согласилси Сом. — А я позорути вроде як радуга из небушка на оземь впала.

— Впала… впала, — вторил воину мальчуган, и, втянул в собе знакомый, и ставший точно родным запах Сома, да тутась же выскочив из егойных объятий, обозрел обступивших их соотчичей. — И Ра мене молвил… Помог мене, от то б я бы николиже не докумекал… николиже.

— Значить надоть и нам поблагодарить Асура, — заметил Былята и первым из спутников поклонилси восходящему Солнцу, зычно сказав, обращаяся к Богу, — аття великий Ра за твову помочь! Светишь ты нам из году у год, из веку у век, пособляешь и спасаешь… щедро даришь тепло и жизть! Благодаря доброте твоей божественной живём мы у Бел Свете! Аття тобе за усё то чё даруешь по теплоте своей души нам! — прокалякал тот говорок Былята и ащё раз преклонилси пред Асуром.

А следом за ним усе другие воины, и ано соня Гуша, токмо абие подскочивший с лежака, и конча Борилка поклонились Богу, благодаря за столь неоцениму помочь да признавая евойну доброту и величие. Асур Ра, хоть и оченно занятый своей многотрудной работой, обаче приметил проявленно ко нему почтение да в ответ послал таковым малешеньким на его взгляд, токась не менее дорогим для его души, людям махонисту полосу солнечного света, оная в мгновение ока просушила усе желды и ноли до колена сыры штанины мальчоночки.

— У токась чаво ты так Болилка гломко смеялси? — недовольно вопросил Гуша, не вуспели странники ищё толком разогнуть от поклона спины. — Сначала иглал на вэнтой своей тлостинке камышовой, таче смеялси, гамил… Ты коль кочемалить не хошь так нечегось длугих подымать. Иглает он, гамит, сувсем никогось не почитаешь… Да коли б ты лос следи шишуг тобе за тако скверный поступок, тобе б… ты б…

Гуша нежданно, так и не досказав, прервалси, судя по сему, обдумываючи у чем таким страшным можно пугнуть до зела смелого отрока. Но докумекать ему так и не удалося, оно как недалече от негось, лёниво помахивая крылами, пролетела здоровенна бабочка. Размах ейных крылов был почти с ладошку отрока, таки большуще бабочки не обитали у бероских краях. А посему ими засегда любовались воины и Борила, и засегда им радовалси шишуга излавливая да отправляючи у роть, а засим гутаря, шо вони дюже сладки. А ента бабочка була ослепительно жёлтая, ейны крылья блистали усякими разными оттенками эвонтого цвета, начиная от светлогу и кончая смаглым. Сами же края крыльев являли ноли, шо бурый цвет… Узрев таку сласть, Гуша резво позабыл о всяких нравоучениях и кинулси вслед за добычей. Водним прыжком вон перьмахнул чрез костерок, чуть було не сбив с ног Орла, и выхватил несчастну жертву лялизкой прямось с полёту за крыло. Язык немедленно влетел обратно у распахнутый роть, а шишуга прикрыв от довольству глазищи веками, принялси неторопливо шамать свову снедь.

Усё то произошло так молниеносно чё, по-первому, Борилка ано не уразумел отчавось Гуша смолк, а внегда воглянувшись узрел жующего шишугу, по-доброму просиявши, произнёс:

— Я играл не на тростинке, а на кугиклах. Оно як вельми люблю вэнтов вунструмент и когды вон звучить, слышатси мене просторы да дубравушки наши бероские.

— Дублавушки… плостолы… у то усё добленько, — отметил Гуша и закрутил своей большенькой головёшкой у поисках новой жертвы. — У то усё добленько кадыличи ты выспалси и ладно пожвакал.

И не мешкая ни мига Гуша, здоровенными прыжками, понёсси на пригорок, на макушке коего до того стоял Борил, а ноне зависая над раскрывшимися пред красным солнышком жёлтыми, алыми, белыми цветами в обилие парили синие, голубые, зекрые и васильковые бабочки, по виду не намногось меньче чем у та каковую сжувал шишуга.

— Эт, Гуша у одном прав, — закалякал Гордыня, и посотрел услед шишуге ужесь доскакавшему, будто жёребёнок, до вершины кургана и днесь своим длинным, липким языком принявшегося излавливать таковых купавых бабочек. — Надоть и впрямь пожущерить. Так чё, ну-тка Орёл и Крас ступайте к реченьке принёсите водицы, а я да Сеслав подрубим у тех кустиков, абы кушанье приготовить.

— А можно и мене с Орлом и Красом сходють… Вони воду наберуть, а я искупаюся? — вопросил Борилка у Быляты, у оного усе ащё немногось болела обожжённа рука нонече покрытая тонкой розово-белой кожицей.

Старшина воинов зекнул зелёно-серыми глазьми на мальчоночку и расплывшись у улыбке, кивнул, разрешаючи тем самым итить скупнутьси, да ласковенько огладив дланью свову густу ковыльну браду, пробалабонил:

— Если токмо не взмёрзнешь. Оно як водица до зела бодрящая.

— Ни-а, — подсигнув увыспрь от радости, откликнулси отрок. — Я вчерась её пробывал, ту водицу… она ничевось… ладненькая.

— Ну, коли, ладненькая, то окупнись, — изрёк вступивший у молвь Сеслав.

И потомуй как Орёл и Крас, взяв у руки кубыни, ужотко направилися к речке, Борюша немедленно сорвавшись с места побёг за ними, на ходу сымая с собе пояс, рубаху да развязывая гашник, вставленный под кромку на поясе штанов. Обогнавши по пути, неспешно идущих, робят малучаган приблизилси к бережине реченьки, к которой вёл маленечко пологий спуск, и, бросив вечи на травушку, чё подступала прямо к гладким каменьям, вбежал у воду. Да враз попридержал свову поступь, затаивши дух.

Ух! вже до чавось водица була холодна. Вона на маленько даже обожгла кожу ног. Обаче капельку опосля малец, по природе крепкий, обвыкси и сделал несколько шажочков по дну реки… восторожных таковых… медленных, оно як стопы вельми бойко по тем ровненьким голышам скользили. Течение реченьки лениво влекло воды свёрху, но ближе ко дну дюже порывисто утягивало за собой, желаючи сбить отрока с ног. Одначе мальчик маленечко покачиваясь усё ж выстоял и неторопливо дойдя до средины реки, иде вода дошла до колена, остановилси. Неторопливо сице, абы не свалитьси Борила развернулси, и, вставши лицом навстречу течению, замер, набираясь храбрости для нырка под водицу.

— Борюша, вылазь, — окликнул егось с брега Крас, набирающий воду у кубыни, чуток повыше того места, идеже находилси мальчишечка. — Вода льдяна… увесь перьмёрзнешь.

У то Крас вернёхонько бачил, вода чудилось льдяной, васнь её токась тронул своим зачурованным посохом Мороз сын Богини Мары… Трескун, Студенец, Зюзя, Морок, як его ищё кликали — Асур зимы, снега и холода. Обаче Бориле ужо весьма хотелось окупнутьси, шоб ощутить на коже лёгкие струящиеся потоки дарующие чистоту тела и бодрость духа! Потоки наполненные жизтью и природной силой, кои сотворены для продолжения усего сущего на Бел Свете, кои являютси жизненным колом наряду с землёй, огнём и воздухом.

— Ух! — довольно дохнул мальчуган и резво впал у воду.

Борилка, набравши воздуха полну грудь, сувсем на малеша, нырнул углубь речки, вопустивши под воду не токмо тело, но и голову, опершись ладонями обеих рук и пальцами ног о каменисту гладкость дна. Студёны струи хлестнули мальчика у лико мелкими капелями брызг, оные враз выскочили с под каменьев. Потоки водицы вжесь обняли мальчонку со усех сторон, наполнив кожу и тело благодатью и источником жизти. И тады ж унезапно Борюша уловил под дланями едва ощутимое колебание оземи, будто б гдей-то шло мощное стадо мамунов, а може ано не шло, а бежало. И энтов гул, дребезжание разносилося по матушке-землице отдаваяся дрожью у руках мальца.

Поспешно вынырнув из речки, вынув оттудася уначале главу, а засим и усё тело, обаче ищё опираяся руками о донышко, Боренька застыл… затих… Да вгляделси тудыличи, откеда и катила свои воды реченька, напряжённо стараяся узреть чё-нить у прозрачной дали, оканчивающейся тёмными пежинами гор. Однозвучный топот множества копыт явственно ощущалси под дланями и казалося мальчишечке, шо реченька перьбрасываючи прозрачно-голубые воды чёй-то ему шепчет. И у том шепотке, который перьмешивалси с ейным звонким журчанием, перьстукиванием капель о гладеньки бока камушков, чудилси Борилу говорок женский. Нежданно в воде мелькнуло почитай прозрачно лицо младой, хупавой дивчинки. Её светло-голубые очи воззрилися словно из глубин речных, а длинны серебристы кудырявы волосья задели руки мальчика.

Борила перьвёл взор и посотрел на Богиню воды, добрую и светлую, дающую жизть усему живому в Бел Свете. С под легохонько струящейся водицы на негось глядела вона Богиня, кыю беросы величали по-разному, ибо имя ей давалося от реки, протекающей у эвонтом крае. Одначе было у неё и то единое имечко, оным кликали её усе беросы. Дана, Водица, Ведь-ава у тако её почтительно называли. Оно як прежде воду звали ищё ведой, ибо энто чудо умеет не тока слушать, но и впитывать у собе мысли, поступки, слова живущих посторонь неё людей, а посему ведает, чем живуть таки человеки. Ведь она Дана, Водица, Ведь-ава девонька младая, чистая и светлая верить тем людям, которые приходять к её бережинам, абы обмыть тело и душу… Дана жалееть, любить и бережёть тайны людски, вона смываеть с них не тока грязь, но и тревоги, напасти, болести.

Еле зримое лицо с маленьким, чуть вздёрнутым носиком, пухлыми, бледно-розовыми губками, загнутыми пенистыми бровками и ано высоким лбом на крохотку выступило с под водицы. Голубы глаза на сиг увеличились, призываючи мальчонку ко вниманию.

— Чавось эвонто? — тихонько поспрашал Борила и кивнул у сторону слышимого звука, обращаясь к Богине.

— Полканы… полканы… жур… кап, — отжурчалась в ответ Дана, чуть видно приоткрывши свои уста.

А мальчик вуслыхав чудно слово, каковое не кадысь доселе не слышал, легохонько вздрогнул. Вон хотел було вопросить Ведь-аву о том, кто таки полканы, но та словно растворилася у прозрачности вод, а ейны серебристы волосья убежали униз по течению реченьки.

Глава третья. Встреча с полканами

Борила стремительно вскочивши на ноги, принялси озиратьси, тяперича опираясь о речное дно стопами, и вощущая сувсем невнятное движение, точно у то трепетание оземи создавала лишь Дана влача за собой воды. Вупорно всматриваясь уперёдь, вертая главой да оглядывая земли окрестъ собя, мальчик так-таки ничавось не зрел. По-видимому, те самы чудны полканы, коль и шли к путникам, были усё ж покедова далече. Посему отрок, торопливо развернулси и бойко направилси к брегу, идеже его поджидали, с полными кубынями воды, парни о чём-то негромко калякавшие.

Выскочив на бережину Борилка немедля кинулси бежать к старчим воинам, на ходу подхвативши свои вечи, и ано не воглянувшись внегда Крас да Орёл егось окликнули, взволновавшись тому як поспешно тот метнулись из реченьки. Мальчоночка вельми растревожилси полученным известиям, понимая, шо эвонти… таки неведомы и чудно зовущиеся полканы, неизвестно отнуду скачущие могуть нести с собой каку неприятность аль бёду, оно потомуй, вернёхонько, и предупреждала о той встрече Богиня.

Ретиво вбежав, словно взлетев на покатость, коя вела от брега и вупиралася у курган, мальчишечка узрел восседающих, посторонь разгорающегося костерка, Сома стругающего ножом у большой котелок собранные в пучок тонки, зелёны травинки, Быляту зорко глядящего за у тем действом, да Сеслава принёсшего и подкидывающего в полымя те самы сыроваты ветоньки, напоминающие ивы. Веточки негромко похрумкивая зачили покрыватьси плящущими рдяными искорками. С под чёрных угольков на гибки отросточки, усё ищё покрытые листвой, прыгнули лепестки огня, и также резко почитай, шо сиганул к костру Борилка, порывисто дохнув, от скорогу ходу, застрявший у груди ком воздуха.

— Ты чё не одет? — взволнованно воскликнул Былята и беспокойным взором оглядел мальца.

Отрок мгновенно остановилси в шаге от костра и сбивчиво молвил:

— У тама… у реке… Вона… Дана… Ведь-ава гутарила… гутарила чё полканы. Верно идуть, оно як оземь уся… уся трясётси.

— Чавось? Кака Дана? — взбудоражено перьспросил Сеслав и оторвавши взгляд от костра, повернул голову, зыркнув серо-зелёными очами на Борилку да стремительно дунул собе под нос, прогоняючи у тем дуновением едкий, густой, белый дым, поднявшийся увысь от започатого огня, и дохнувший воину прямо у лицо.

— Полканы? Иде? — не мнее всполошённо прокалякал Сом и рука евойна, настругивающая в котелок каку-то травяну снедь, зависла у воздухе.

— Тама… энто… Ведь-ава… полканы, — наново неясно повторил мальчуган, и мотнул головой, а с егось волосьев по влажной коже спины усё шибче потёкли струи холодной водицы.

Однакось Былята, поднявши с присядок и распрямивши спину, пройдясь взором свёрху униз по отроку, да не узрев на нём никаких увечьй, вяще спокойным, ровным гласом скузал:

— Борюша ня чё не поймём мы. Ты, погодь… погодь… успокойси и ну-кась приоденьси. Натяни на собе штаны, а опосля усё толковенько поясни.

Мальчик стыдливо вопустил глаза удол и покрасневши аки ядрённа, чермна, выспивша вышня тяхонько: «Охнул!» Вон бросил на траву рубаху, пояс и принялси спешно натягивать на собе штаны, завязываючи на поясе гашник.

— Ну, вот тяперича луче, — улыбаяся отметил Былята, и левой дланью провел по холсту рубахи укрывающей больну руку, васнь огладив её. — А днесь рубашонку накинь… и тадыкась гутарь.

Борила тута ж наклонилси к рубахе и протянув к ней леву руку, сызнова ощутил у то само чуть вздрагивающее колебание землицы. Он опустилси на корточки, и упёрси левой ладошкой у землю, примяв к ней чуть склонённы желды. И тогды почуял, оттедась с под самых глубин Мать-Сыра-Земли раздающейся гул. Гам шедший откеда та, у то мальчонка точно увидал, напряженно выззарившись у маленько дрожащу обратну сторону пясти, принадлежал не мамунам, а лошадиным копытам, ходко ступающим по таким же зелёным травам. И у тех копыт было много… много… не меньше шёсти аль восьми десятков.

— Борюша ты чавось затих? — поспрашал Сеслава, прерывая напряжённое вглядывание мальца у свову руку.

Мальчуган отвёл очи от тыльной стороны длани и вдругорядь мотнул головой, прогоняючи у те виденны образы. Медленно вон споднял рубашонку с оземи, да вставши на ноги, ужотко паче спокойным голоском поведал воинам о том, чё вуслыхал, почуял и узрел, перьмешивая сказ, дальнейшим облачением одёжи на собе.

— Полканы, — протянул Сеслав то редкостно величание какого-то волшебного создания аль народа и перьглянувшись с Былятой, подалси с корточек. Он неторопливо испрямилси, да добавил, — ты знашь Борюша кто таки полканы?

— Ни-а, — поспешно откликнулси мальчик и собравши в узел свои густы волосья, крепенько крутнул их, выдавливаючи остатки водицы.

— Полканы, — продолжил баляканья Сеслав и отряхнул длани рук друг о дружку, сбрасывая с них вниз остатки землицы и коры. — Оно их ищё кличуть полу-конём. Энто волшебное племя имеет до стана человечий облик, а ниже пояса облик коня… У то великий, сильный и отважный народ. Вон издревле обок Торонца, как раз с у тех самых пор кадысь на Бел Свете явилси ихний прародитель и Асур мудрости Китоврас.

— Оно токмо у Бога Китовраса, — вмешалси у говорок соратника пришедший вкупе с парнями Гордыня, сжимающий у руках нарублены ветви ивы. — Имеютси крылья. Вони находятси у негось за спиной человечьего тела… И крылья те оченно могутные, и гутарять схожи с крылами лебедя… у таки ж беленькие.

— Да-к, у так в преданьицах молвять, — согласилси Сеслав и кивнул. — Жили полканы обок Торонца с самого началу, а таче кадыличи Индру Дый вырвал из землицы-матушки, ушли с эвонтих краёв. Занятно мене знать отколь вони у ентой сторонушки появились… неужель усё ащё живуть обапол Торонца?

— А мене иное волнуеть, — произнёс Сом и остриём ножа провёл по подбородку и щёке, потому самому месту, откеда вылазили покудова коротки белы жёстки волосья брады. — Добре б Борюше эвонтих полканов набрать у наше воинство. Они ж полканы луче усех с лука стреляють… Сказывають у байках чё их стрелы не ведают промаха.

— У то ты прав Сом, таки воины нам нужны, — изрёк Сеслав. И задумчиво оглядел енти живописные, а усё ж чуждые просторы земель, да обращаясь к мальчику добавил, — ну-тка Борюша приложи ищё-ка свову рученьку к оземи да прислухайси… Далёко они, энти полканы… да с какой сторонушки их нам вожидать.

Послушно кивнув в ответь мальчуган сызнова опустилси на корточки, прислонил свову, таку зачурованну, леву ладошечку к самой землишке, плотненько приткнув травушку и обмер… затих… обратившись увесь во слух. И сей сиг ощутил под дланью бойкое постукивание копыт о почву. А вглядевшись у обратну сторону пясти узрел крупные лошадиные будто лощённые, блистающие копыта, ступающие по смаргадового цвета травушке ломаючи, пригибаючи её к самой почве. Идей-то совсем близёхонько звонко запела, зажурчала реченька, перьстукивая капельками водицы о гладки камешки, вывела громкое «полканы», а засим послышалси какой-то иной, не бероский говорок.

Борилка отвёл глаза от ручонки, покрутил головушкой сице, чё длинны усё ащё сыры волосья качнувшись, прилипли к правой щёке, нырнули чрез легохонько приотворённы уста у роть. Неторопливо вубравши с губ и щеки энти липки волосы, мальчик пояснил, неотрывно следящим за ним старшим:

— Неть, не видать идеже вони. Вижу токась, шо скачуть по таковой же як и у ны травушке… да речка рядышком поёть, журчить, чё у то полканы. Верно, идуть вони с встока. Можеть с самого Торонца? — вопросил отрок, и, поднявшись на ноги, обозрел воинов.

— Ты знашь, чё Борюшенька. Ты подымись-ка на пригорок и оглядись. — Не отвечая на спрос мальчишечки молвил Былята, и, обращаясь к стоящему осторонь него сыну, дополнил, — Крас и ты с ним сходи… Глаза младые може чё и углядите. А, ты, Сом ну-кася пошустрее снедь готовь… Оно надоть по-скорому пожелвить да итить уперёдь.

Выслушав указание старшины воинов Борила чичас же побёг, мгновенно сорвавшись с места, на пригорок, на коем ищё излавливал бабочек Гуша, не обративший внимание на столпившихся и о чём-то беспокойно гутаривших путников. Шишуга шустро перьскакивал с одного края вала на другой, сигая як по егойной макушке, так спускаяся и маленько нижее.

Вбежав на курган мальчик остановилси на егось покатой вершине, укрытой ужесь примятой от топтания Гуши траве и воззрилси впредь… тудыличи вдаль… откеда тянула свои воды реченька, и иде высились дугой высоки горы.

Крас вошедший на пригорок следом, расположилси подле и оглядевшись, спросил:

— Ну чё, видать чё-нить Борюша?

Борила медлил како-то времечко с ответом, пристально всматриваясь у те дальни просторы, а засим молвил:

— Кажись я прав. Эвонто они идуть, — он протянул праву руку и указал перстом у направлении реки. — Гляди-ка они почитай по краю брега скачуть.

Ащё малеша мальчуган зыркал глазьми тудыкась, куды казал Красу, а чуток погодя чётко разглядевши далёки образы вершников, поспрашал:

— Зришь, Крас?

С поднизу на пригорок поднялси Орёл, услыхав последню реченьку отрока. Вон встал сторонь Краса, справа от негось, и также як и друг приставивши ко лбу руку, прикрыв втак очи от ослепительных лучей Асура Ра, вперившись взором у даль зелёных взгорий, прокалякал:

— Я вижу каки-то пежины… Эвонто точно ктой-то скачить, но вельми вони далече, поколь не разобрать толком.

— А мене кажетси, — забалякал малец, и зане як красно солнышко весьма слепило глаза, приткнул руку ко лбу, распрямивши над очами длань. — Чё у то вершники, а не полканы.

— Идеже… идеже… полькони, — заверещал подскочивший к Борилке Гуша и вытаращил свои махунечкие зелёные глаза, ураз укрупнившиеся в ширшине, на капелюшечку ано перьстав шамать. Евойный роть приотврилси и показал ряд зубов обильно покрытых остатками недожёванных несчастных бабочек. — Не надоть польконев нам, не надь… Они ж любять жаленных шишуг. Ох! как любять… и… и… и, — звонко подвизгнул Гуша и абие выплюнул изо рта свову длинну лялизку словив парящую подле левого плеча Орла бабочку, таку купавую с лучисто-голубыми крыльями.

Унезапно промелькнувший предь очами Борилки, Краса и Орла долгий язык Гуши вызвал в робятах немалый перькос улево и порывистое дрожание тел. Оно як не вожидали вони, напряжённо всматриваясь у то приволье, узреть осторонь своих носов таковую неприятную на вид склизкую зелёно-серую лялизку.

— Вох! Гуша! — возмущённо воскликнули в два голоса вьюноши и повели в сторону жамкающего шишуги глазьми, а мальчик и вовсе утёр лико от разлетевшихся во всех направлениях густых слюней соратника.

— Эвонто за таки деяния, — отметил опосля Крас и поморщилси. — И схлопотать могёшь… Оно як вельми противно, молвлю я тобе, наблюдать когды обок твово рта и носа така склизка дрянь, величаемая лялизкой, лётаеть.

— От, коли тобе плотивно Клас, так ты не позолуть, — откликнулси Гуша ни на миг не прекращаючи жёвать. — Кто ж тобе заставляить позолуть. Коль вутак плотивно… чё ж я должён с голоду подыхати.

Крас жёлал було чёй-то вответить наглецу шишуге, вон ужотко ано раскрыл для того роть, намереваяся гутарить чавой-то до зела грубое, да токмо робят позвал желвить Былята, у чем самым и спас Гушу от резкого и нелюбезного бачинья.

Кадысь усе позаутрокали приготовленну Сомом похлёбку, со добытых по-вечёру гусей, в оную добавили собранных Сеславом чуток горьковатых, и у то ж времечко весьма ароматных трав, вьюношей направили мыть котёл и ложки, а усе прочие стали сбиратьси у стёжку. Оно як с утреца Ра вельми крепко начал сугревать землицу. И у та теплота спускалась не токмо от лучей красна солнышка, но так-таки, у то странники заметили ащё вчерась, подымалась с под почвы будто, штой-то сугревало её снизу.

Воины ведая, шо полканы, по байкам, народ не злобный, а смелый и могутный, обаче, кумекая, чё инолды и преданья вошибаютси (у то особлива подтвердила встреча Борилки с Богами Оземом и Сумерлой) на усяк случай хорошенько оглядели свои мечи и луки… проверили наличие стрел у тулах, да оправили на собе одёжу. Борила повесил на плечи котомку, повязал на леву длань тряпицу от рванного киндяка, абы не притягивать меч дядьки Быляты, чудно подчиняющийся ему, и закинул на праву руку лук. Туло мальчонки нёс Орёл, потерявший свово у бою с Хмырями, шоб пособить Борилке и у то ж времечко иметь под рукой усяк морг стрелы.

Возвернувшийся опосля мытья котелок закрепили на котомке Сома, и засим недолзе прощаясь с таковым упалым местечком, идеже провели мирну ноченьку, отряжалися дальче. На ентот раз, рассудили, Ёжа не пущать уперёдь и оставили у котомке отрока. Былята осведомлённый чё полканы трусят по брегу реченьки, и сам направил ход соотчичей тудыкась. Понимаючи, шо с хозяевами эвонтой стороны луче встретитьси лицом к лицу, оно ж не даром вони скачуть к ним. Прознав аль вуслыхав, чё к ним идуть чужие або гости, ужось кто для полканов стануть путники окажитси видным сразу при толковище.

Сойдя с пяточка на коем кочумарили к заберегу реки, направились супротив ейного течения. Реченька негромко чавой-то журчала. Ово ли пела каку песню, ово ли жёлала пояснить чё мальцу… иль просто гутарила сама с собой, поелику, у то известно сякому беросу, любить бачить Богиня Дана. Перьговариваитси она со своими манюсенькими капельками, пузыриками, вопрошая их идеже чаво прилучилось аль стряслось. Энто занеже без ейного веления ни иде волна на чевруй и песьян не выкатитси, ни иде водица не вдаритси об лбище и слуду.

Боренька шёл следом за Былятой прижимаючи леву ладошку ко груди, вощущая под ней легохонько теплющийся зачур-слезинку Валу, и настойчиво зарилси то у даль (энто кадыличи вони на како возвышение подымалися), то у саму прозрачну реченьку в надежде вдругорядь узреть распрекрасное лико Богини Ведь-авы. Но Дана больче не казалась.

Нонече на небосводе не было ни туч, ни воблачков. Сыновья СтриБога тоже кудый-то запропастились, оттогось дневной зной был парящим и липким, а одёжа на путниках вскорести взмокнув, своей влажностью стала слабенько остужать спины и грудь идущих людей.

Усяк раз внегда странники взбирались на курган мальчик примечал проступающие усё четче и чётче образы ездецов. И коли у начале дня ему ищё чудилось, шо то скачуть вершники, то к полудню, кады Ра нависал над ними своим возом и жарко согревал землицу сице, шо от неё подымалася ввысь полупрозрачная пелена, Борила узрел, у том отдалении, ретиво ступающих скороходью полканов.

Невдолге Борилки удалось разглядеть ентов волшебный народ. Полканы шли нарысью, их було не меньче пятнадцати, и в руках вони сжимали копья да массивны комлясты дубины. Увидав у то воружие отрок чичас же об эвонтом поведал воинам, кые тревожно перьглянулися, а шишуга звучно заверезжал, шо нонче настал последний дянёчек жизти у Бел Свете и ко вечёру сёрдиты полькони изжарять аль изварять егось, тако разобиженного Гушу, у боляхном котелке… а опосля изварения пожущерять.

— Ну, на усяк случай будям готовы к брани… Кто ж знаеть с чем вони пожалують, — разумно молвил Былята, поглядев на подкатывающего от страху глазёнки Гушу, нервно потряхивающего руками, и своей мощной головёшкой.

Старшина воинов ащё малешенько зарилси на шишугу, а посем расплывшись у улыбке, повелел встать Борюше позадь странников, сразу за Гордыней и пред Гушей.

К концу дня Ра, подъехавши к краю небосвода, на маленько придержал своих волов, по-видимому, давая времечко людям и полканам встретитьси при солнечном свете. Тадыкась потомки Китовраса приблизились настолько, чё стали видны усем. Отчавось ищё звонче взвизгнул Гуша и легохонько застонал, обаче узрев суровый взгляд оглянувшегося Гордыни мгновенно затих, изредка выпускаючи из собе лишь протяжны, прерывисты вздохи.

А пред странниками ладненько проступили полканы, оные на загляденье были крепкими и ражими воителями. У начале скачущих потомков Китовраса шёл самый могутный полкан. Енто казалси богатырского сложения воин с махонистыми плечьми, человеческим торсом, облечённое у тонку белу рубаху без рукавов, да опоясаное золотым поясом с вкраплениями, по у той хупавой поверхности, красных крупных яхонтов. На дивном сияющем поясе справо висело туло, без крышки, откедась выглядывали перьевые концы стрел. Пояс проходил у том самом месте, иде человечье тело перьходило у лошадиное. Цвет кожи, у эвонтого полкана, являл собой смуглость один-в-один с оттенком гнедой шерсти жёребца. Жилисты руки сжимали мощный лук, ноли раза у два больче чем бероский, с широким васнь серебристым древком, да пылающими смаглым цветом рогами. Свёрху по рубахе, не имеющей ворота и окаймляющей шею тонкой золотой полосой, проходила толста бела цепь, творённая из округлых перьплетённых меже собой колец, с ноготь ширшиной. У три из которых были вставлены лучистые смарагдовые камни. Долгие тёмно-коричные волосья полкана дотянулись до средины евойной спины, вжесь такими были длинными. Аккуратно вубраные за уши, вони, колыхаясь, струились по спине, точно водны потоки, верно вутакими являлись гладкими и мягкими. По средине лба пролегал серебристый, вузкий снурок также плотно дёржавший волосья отчевось они во время скока не лезли у лицо. Первый полкан был вельми красив, а на его нешироком лике распологались два больших карих глаза, маленько горбатенький нос, придающий ему мужественность и силу, тонкие алые уста, да острый, длинный подбородок, раздвоенный на конце. На лбу воина, залегало несколько глубоких коротких морщинок, перьсекающихся с двумя ня менее яркими, оные пролегали меж дугообразных тонких, чорных бровей. Таки ж тонки морщинки отходили от уголков глаз, бороздили кожу униз исходя от крыльев носа, и на безусом, безбородом лике до зела явственно, проступаючи, гляделись.

Старший полкан был ужотко не молод и разнилси по возрасту с Былятой и Сеславом токмо парой годков не паче. Однакось скакавшие за ним потомки Китовраса были заметно моложе егось. Их кожа була разного цвету и уся совпадала с окраской лошадиной шёрсти. Зрелись тама и каурые со светло-буроватой кожей, и саврасые со светло-смуглой, и караковые с тёмно-смуглой, почитай коричной, и вороные с чорной кожей… и чалые — у то серые с примесью иной шерсти и таковой же кожей… Скакали и буро-чалые, и рыже-чалые, и вороно-чалые.

Полканы были усе ражие и пригожие. Токась разной у той купавостью, одначе усё ж сберегаючи горбатость носа, лучистость карих глаз и полно отсутствие волосьев на лице. У чё ащё было вудивительным, шо и человечьи ихни руки не покрывали, як у беросов, волосья.

Те самы тонки снурки, усяких разных цветов, проходящие по лбу плотно прижимали их долги волосы, не даваючи возможности им разлётатьси. Усе полканы, окромя старшего, были обряжены во тёмно-голубые, гладкие рубахи без рукавов и вороту, расшитые около шеи яркими красными узорами. Як правильно поведал Борилка, издалече увидав оружие у руках полканов, те пришли и впрямь снаряжёнными. Ноли усех на широких сыромятных поясах, усыпанных дивными ярко-голубыми каменьями, висели туло полные стрел, на плечах поместились луки, а у руках вони сжимали, не меньче маховой сажени у длину, копья с мечевидными наконечниками, и дубины. Токась у те, как показалось мальчику, комлясты дубины выглядели весьма чудно и в отличие от бероского воружия, у длину достигали локтя два. Мощна рукоять казалась деревянной и оканчивалась железным шаровидным набалдашником со множеством раскиданных по полотну толстых шипов и поразительно созданных угловато-острых граней.

Полканы подъехав сувсем близёхонько и узрев идущих им навстречу людей, сдержали свой скок, перьйдя по-началу на шаг, а посем и вовсе остановившись. Былята и Сеслав шедшие упереди странников, наблюдаючи за чужаками, приблизившись ищё ближе, тоже встали, идей-то в шагах семи-осьми от них, за ними следом сдержали свой ход и прочие путники. И на эвонтой чужой, покрытой невысокими курганами с поросшей на них густой травушкой, землице наступило отишие.

Водни разглядывали иных…

Токмо слышалось журчание реченьки льющей свою водицу недалече, да иноредь, чтой-то, позадь беросов, оченно тихонечко стенал пужливый Гуша. Прошло немного время и тот, по-видимому, старший полкан, облачённый у белу рубаху, сделав небольшой шажок впредь и чуть видно склонив главу, чавой-то молвил на изумительном языке, произнося говорок с каким-то вроде як раскатистым ржанием:

— Урулэ рага аравру? Дабамаз рутал?

Глава четвёртая. Темник войска полканов Рам

Странники выслушали непонятну молвь полкана, и Былята как старчий средь беросов, шагнул уперёдь да кивнувши у ответь прогутарил:

— Мы беросы. Идём из града Гарки у град Торонец.

— Беросы… ф… р… р, — повторил старшой из полканов и поспрашал тяперича ужо по бероски, — а зачем вам нужен град ТарАнец? — явственно выделив у именование града эвонтов звук. — Чего вы там ищите?

— Мы пришли по велению Асура Крышни, — немедля ни мига ответствовал Былята. — У поисках меча Бога Индры.

— Ф… р… р, — шумно дохнул полкан и враз зычно засмеялси.

И евойный развеселый смех без задержу подхватили и други полканы, будто Былята калякал чавой-то весьма для них потешное. Они завертали головами, затрясли плечьми, а овые из них и вовсе подались на задни ноги, вздев передни, отчавось у сторону путников полетели с копыт комья зёмли.

— Вже мы так кадый-то тоже смеялись, — зекнув глазьми у направлении Сеслава, тихонько балякнул Былята.

А не выдержавший такового непочтительного приёму Борилка громко произнёс:

— Ужось вы не гогочите, не гогочите утак осе… Гоготать будяте кадыся я из энтого самого каменно-серебристого возвышенья, оное окружають горящи, огненны реки достану меч.

Не вуспел мальчонка тот говорок пробачить, як полканы мгновенно прекратили смеятьси и смолкли, лики их посурьёзнели, а старшой полкан взволнованно вопросил:

— Урулэ редна рупазри? — на егойном мужественном лице напряглась кажна жилочка, словно вон был потрясён вуслышанным. Посему он малёхо медлил с перьводом, обаче, чуть-чуть попозжа пояснил, — кто это сказал?

— Я у то гутарил, — звонко изрёк Борила.

И у тот же морг длань Краса лёгла на егось плечо, желаючи сице сдёржать эвонтов гневливый порыв. Одначе малец резко дёрнул плечом, и, стряхнувши с него руку парня, обошёл Гордыню и Сеслава, да выступив впредь, приблизилси, почитай вплотную, к Быляте, продолжив каляканья:

— У то я тако гутарил. Я, Борил, сын Воила и Белуни, потомок ярого, быкоподобного Асура Индры. Я прибыл сюды, у град Торонец, аки то велел мене мой Бог Крышня, сын Асура Вышни, Ясуня простора, Сына Закона, Прави и Бел Света, по оврингу коего следуеть мой род, абы добыть меч мово предка. И у тем мячом изгнать из земель бероских злобно воинство, шо движетси во главе с панывичами.

— Ты дитя ащё, — оченно мягко и широко вулыбаясь, сказал полкан, да пронзительным взглядом своих лучистых карих очей вызарилси у лико мальчика. — Но ты очень смел и силён. И, судя по всему, ты вельми храбр. Храбр, коль пришёл сюды из далёких краёв… Так-таки чай, думается мне, не добыть тебе, того меча, Борил, потомок Индры, ибо тот меч подчиняется токмо силе Асура.

— Силе Асура и силе егойных потомков, — разумно пробалабонил отрок, и качнул главой, стряхнув с плеч на спину свои длинны волосья, кинутые тудыличи дуновением пролетевшего ветерка.

У высоком ясном, наполняющимся синевой ночи, небосводе усё ищё недвижно стоял Ра, инде колыхая златыми поводьями, точно придерживаючи своих, желающих уйтить на покой солнечных волов. Бог сотрел на встретившихся людей и полканов, да посылал у их сторону тёплы лучи свету. Чуть слышно скользил недалече от них Всточный ветер, явившийся к вечёру в эвонти земли, и также внимательно наблюдающий за у тем толковищем, иноредь взъерошивая долги волосы гостей аль хозяев того края.

— А с чего, Борил, решил ты, что твой предок сам Бог Индра? — наново спросил старший полкан и провёл перстами левой рукой, по сжимаемому у правой, древку лука, при близком обозрении оказавшимся сварганенным из разнооборазных пластин древа, отчавось и зовущимся разрывчатым, да дивно вукрашенным по поверхности серебром. — Ведь у Индры, — дополнил свову реченьку вон, — не было детей от людского племени.

— От у то ты не прав, — Борила токась започал гутарить и осёкси на полуслове. Оно як не ведал как обратитьси к полкану, посему покумекав, добавил, — я тобе полкан назвалси своим величанием, ты ж ни-а… Чаво у нас у беросов не принято.

— Ишь ты не принято у них ф… р… р, — усмехаясь молвил полкан, и перьступив с ноги на ногу немножечко развернулси, казав мальцу свой мощный круп, по оному пару раз крепко вдарил гладкий, как и волосья на главе, тёмно-коричный хвост. — Зовут меня Рам, что значит солнечная судьба. Я темник войска полканов, каковые живут с давнишних пор в граде Таранец. С тех самых пор когды от явившегося дивным образом Бога мудрости и волшебства Китовраса, возник народ наш.

— Значить, Рам, — отметил слегка сбивчиво мальчик, обдумываючи молвь темника, и не знаючи як луче его величать. — У Торонце живуть полканы… не люди?

— У ТарАнце… у ТарАнце, — сызнова выделил правильно имечко свово града темник. И тады токась принялси пояснять, — в древлие времена в Таранце жили люди… Обаче когды Индра покинул эти края, люди тоже ушли вслед за Богом. И тяперича тут живут только полканы… Одначе ты не ответил на мой вопрос. С чего ты, Борил, что значит борящийся, заключил и именовал себя потомком Индры. У Бога никогды не было детей от людского племени.

— Внегды Дый вырвал из землицы-матушки Индру, возвярнувши его к жизти да пробудивши, — откликнулси малец, и почемуй-то горестно вздохнул, вжесь точно стыдясь у тем похвалятьси. — Индра удалече построил град Индьию. Полюбил вон о ту пору деву из бероского роду, оная родила ему сына сильного и ярого аки отец, красивого и смелого аки мать, — повторил Борилка слышанное кадый-то от Бога Озема. — Тадыличи даровал Индра сынку тому имечко Велеба, чё значить повелитель.

— Потому как желал Индра, чтоб сын его Велеба правил в Таранце, был его повелителем, — дополнил сказ мальчишечки Рам, по-видимому, знавший егось не хуже, а може и луче Борила. — А ту деву… ф… р… р… жинку Асура и мать Велебы звали также, как и твою мать — Белуня. Но тот мальчик пропал вместе с Белуней. Они исчезли, канули в небытиё. Индра искал их многи лета… многи века, но так и не разыскал ни сына, ни его потомков.

— Эвонто занеже у та бероска дева. Мать мово роду, — продолжил Борилка стоило Раму стихнуть. — Вона ушла и схоронилася, прося Вышню укрыть её и Велеба от взору Индры. Поелику не жёлала она, шоб сын ейный, был, чьим бы то ни було повелителем. Не жёлала она, шоб шли потомки, из роду её, по Лунному оврингу Дыя, а засегда направляла поступь диток своих по Солнечной стёжке… по торенке Бога Вышни, пути Сварожичей. Да сице и сбылось… Усе из мово роду-племени шагають по Солнечному оврингу, и потому днесь я причёл у град Таранец, шоб выполнить веление Асура Крышни.

— Откуда про всё это узнал ты, отрок бероский? — настойчиво перьспросил Рам, васнь не веря своим вушам и сказу, да вдругорядь хлёстко огрел собе по крупу хвостом.

— Вон вызнал об том, — вступил у говорок Былята, стоящий посторонь Бореньки и положил ему руку на плечо. — От Бога Подземного мира Оземы, какового посетил кадыличи мы шли сюды.

— От Оземы ф… р… р..? — удивлённо повторил темник полканский.

И абие перьстал оглаживать перстами древко лука, на мгновение застыл, пристально всматриваясь у мальчика, можеть ища там черты сходства с Богом Индрой. Засим вон продел сквозе леву руку лук и закинув его на плечо, произнёс:

— Много… много людей приходило к нам в поисках меча Индры. Приходили они и уходили… Те же кто был вельми смел погибал у горящих реках. Вы привели сюды мальчика, почитай, что дитя и мерекаете, ему удастся добыть зачурованный меч? Меч выкованный самим Сварогом? Меч богатырский, каковым бился сам быкоподобный Асур? Никому… никому доселе не удавалось добыть меча… никому!

— Эвонто усё, занеже до сих пор не приходил тот кому вон бул суждён. Кто смогёть его добыть, — пробалякал мальчуган и широкось просиял, удивившись тому, шо смог гутарить таку вумну реченьку, а Былята ласковенько сжал егойно плечико, верно, втак поддерживаючи.

— Ты не сможешь на нём биться, — нежданно встрял в каляканье иной потомок Китовраса и сердито зыркнул очами у мальца.

Енто был саврасый, светло-гнедой с желтизной, полкан имевший такого же окраса кожу и волосья. Вон дёржал у руках ту саму комлясту дубину с набалдашником, и каза свову силу перьбрасывал её с одной у другу руку. Содеявши пару широких шажков уперёдь, и поравнявшись с Рамом, вон придержал свову поступь, да обращаясь к темнику негромко пробачил:

— Техли Рам лахмпи удаман ападду. Налах рутну лапох. Раганат дабадар арахко.

— Ихашдар, ихашдар Рат ф… р… р, — неторопливо молвил саврасому полкану Рам и повернувшись к нему, чуть качнул отрицательно головой. — Лапах руплагах. Натап рагандамх рутну сихар, — темник на малеша смолк и перьвёл взгляд, воззрившись у мальчонку да осклабившись у улыбке, добавил, — х…рупладгаж. — А опосля продолжил ужо по-бероски, — ладненько. Мы готовы отвесть вас к мечу… Одначе коли вы не сможете его добыть, то в эту ж ночь уйдёте с наших мест и более не возвернётесь. Согласны на такие условия?

— Согласны, — изрёк за усех, будто нонече вон был старшой, Борила и кивнул, у тем самым подтверждаючи свои слова.

— Обещаете уйти и более не появляться у Таранце? — перьспросил Рам, жёлая, судя по сему, получить ответь не тока от мальца, но и от взрослых.

— Обещаем, — у ентов раз, беросы ответствовали усе хором, и ано сзади подвизгнул чёй-то не разборчиво Гуша, мечтающий вубратьси отседова прямо чичас не выспытывая судьбу добыванием меча Индры, да боязливо прижалси к стоящему осторонь него Красу.

— Тогды поступим так, — раздумчиво забалабонил темник, и, взглянул на, усё ищё находящегося на небесном склоне, красно солнышко. — Вы сядете на нас. Поелику отсюда до Таранца далёко и мы вас повезём. Токмо повезём не в град, а к мечу… Горящие реки каковые его омывают лёжат немного в стороне от града и первое, что нам встретится на пути, это пропасть с мечом.

Борюша и вдругорядь принимаючи на собе старшинство, скузал за сех странников:

— Пущай будять сице.

Да у тот же миг вуслыхал позадь собе тихий, недовольный шёпоток Гордыни:

— Добре ж хозявы. Гостей так привечать… Точно не им Богами говорено: «Гостя привечай любовно». У беросов подобаеть прежде накормить, напоить и у баньке искупать, а посем дела творить.

Мальчик, порывисто оглянувшись, и зекнув глазьми у тако родненько бероское лико, стоящего позадь него, воина, ласковенько ему вулыбнувшись, отметил:

— Эт, потому у нас тако повелось, дядька Гордыня, оно як мы дети самого Вышни — Ясуня простора. Вжесь раздольна у Бога нашего душенька, махониста у беросов и встреча гостей. Поелику ступаем мы по пути Солнца.

— Ужотко у то верно сказано, — согласилси Гордыня и расплылси в ответь мальцу.

— Тогды, — прокалякал Рам, точно не слыша недовольного шепотка Гордыни и молвь Борюши. — Кажный из вас сядет на одного из нас. А отрока… отрока повезу — я! Борил ступай ко мне.

И мальчуган вуслыхав тот зов, тутась же шагнул уперёдь, приблизившись к полкану прям упритык. Темник Рам наново обозрел Борила, востановившись взглядом на перьвязанной левой ручонке, засим малешенько согнул передни ноги у коленях, наклонившись таким образом, шоб мальцу було сподручней взабратьси на евойный высокий стан. Протянувши руку увысь, отрок обхватил, чуть влажну, конску спину и подпрыгнув выспрь, резво перькинув праву ногу, вуселси на полкана. Вон торопливо испрямилси, разогнувши спину, и крохоточку двинувшись впредь, уселси вудобней. И тадыкась Рам разогнул ноги у коленях, повёл покатыми, мощными плечьми, встряхнул головой, отчавось сызнова заструились по его спине слегка заметными волнами, прямы волосья и темник неспешно перьставляючи копыта по примятой зелёной травушке, принялси разворачиватьси. Усе другие полканы, по-видимому, беспрекословно повиновавшиеся Раму, стали раступатьси пропускаючи его уперёдь, овые из них подставляли свои спины спутникам Борилки. И когды темник вывез мальца у начала воинства, пройдя скрозе разошедшихси у сторону потомков Китовраса, вжесь усе беросы восседали на полканах. Водин тока Гуша никак не мог решитьси залезть на рыже-чалого полкана и испуганно верезжа, убегал от негось, стоило тому подойтить ближее к шишуге.

— Гуша! — узрев у те метания, кликнул Борилка. — Садися… садися ему на спину, а у то окажишьси туто-ва водин.

Рыже-чалый полкан сызнова сделал попытку приблизитьси к шишуге. Обаче Гуша шустро сиганул назадь, подскальзнувшись при приземлении, вон чуть було не впал на оземь, но усё ж смог вудержатьси на ногах, при том тяжелёхонько качнувшись и звонко застенавши. Шишуга выпучил вутак шибко свои небольши глазёнки, чё глянувшему у них мальцу показалося они сверкнули, несмотря на светлость вечёра, як ярчайшие гнилушки.

— Оставь его, — обратилси к рыже-чалому Былята, восседающий сверху на саврасом полкане, оный балякал с Рамом. — Пущай вон бежить за нами… не надоть егось сажать, а то вон такой перьпуганный могёть ащё усё спину перькарябать. — И вобращаясь к шишуге, добавил, — Гуша беги за нами… Гляди-ка токмо не вотставай.

— Агась… агась! — обрадованно гикнул шишуга, а глазёнки евойны сызнова приняли положенный им малешенький и тусклый вид. Он махнул рукой у сторону рыже-чалого полкана да прокалякал, — скачи… скачи у сам, а я за вами побегу… плытко, плытко побегу. Ужось шишуги плытко бегуть… плытче лошадей.

— Полканов, — возмущённым гласом поправил Гушу рыже-чалый полкан, и сёрдито вдарил копытом у землицу.

— Агась… агась польконев… польконев… запамятовал..л..л! Усю… усю… захлёстнуло память… усю, — поспешно ответствовал шишуга и яростно замотал из стороны у сторону главой.

Рыже-чалый полкан пренебрежительно глянул на, точно ошалевшего от страху, Гушу и брезгливо фыркнув у егось направлении, гордо прошествовал мимо, подойдя к перьступающим с ноги на ногу соратникам, судя по сему, жаждущим ужотко скакать.

— Тогды у путь, а ваш шишуга пускай бежит, коль не желает ехать, ф… р… р, — произнёс раскатисту реченьку Рам, и сделал пару неспешных шагов уперёдь. — А ты, Борил, — дополнил он, — держись руками за мой пояс.

— Добре, — согласно прогутарил мальчишечка и не мешкая схватилси правой рукой за пояс темника.

Промеж того левой рукой он перькинул чрез голову лук поместив его на спину свёрху на котомочку, гдесь пыхтел Ёж и стрекотал ванов-червячок, шоб у тот не мешал во пути. И стоило токмо ему у то действо произвесть, як Рам повелительно скузал:

— Ну-дарх!

Да мощно топнув правым копытом у землицу втак, шо абие с под него у разны сторонушки полетели комья почвы, и будто б подрезанны остовы трав, перьшёл на быстрый шаг тронувшись у направлении града Торонца, аль як вернее бачить Таранца. Борилка крепко держась рукой за пояс темника, всматривалси у лежащи пред ним земли и нонече явственно различал тама, высоки дыбистые взгорья, вытянувшиеся вдоль окоёма и словно подпирающие небесну лазурь. Первый ряд у тех взлобков и впрямь высилси дивной загнутой дугой да имел вид каменный творёный из белого голыша. На нем не зрелось ни деревца, ни травинки, и вон кажись был пониже, у тех рядьев идущих услед за ним. У те ж последующи рядья были покрыты зелёными травами, и, верно, оземью, занеже виделись ихние бока зекрыми… А там… там… дальче за теми зелёными макушками, малость, обозревались почитай серовато-белые вершины можеть покрытые снегами и льдами.

Возвышающийся пред Борюшей Рам загораживал своей дюжей спиной просторы раскинувшихся впреди земель, а висевший на левом плече лук покачивалси и вударял покрытым серебром древком несильно егось по колену. Посему мальцу пришлось положить на колено леву руку, прикрыв его сверху ладонью. Древко нанова качнулось, и, опершись о тыльну сторону длани, васнь прилипло ко нему, а мальчик вощутил легохонько покалывание у пясти. Шоб созерцать приволье полканских земель отроку приходилось глазеть по сторонам, аль наклоняяся у бок, выглядывать из-за Рама. Стоило полканам усем перьйти на быстрый шаг, як темник, оглянувшись, взмахнул правой рукой. И немедленно к нему подъехал молодой да пригожий, вороно-чалый полкан с тёмной, почти чёрно-коричной кожей лица, рдяными губами и чорными жгучими глазьми. Он поравнявшись с Рамом, и заметно склонив пред ним голову, не перьставая бойко шагать, молча ожидал веления.

— Итахуг михок х-лиераб дун сана рутаж сихар Дев Индры, — молвил на полканском говорке Рам, развернув управо свову голову и посотрев на подручника. — Раганат урвара Таранца нарок граса хаж. Ирог храгил джмера наларх айсур.

Вороно-чалый полкан почтительно кивнул в ответ, полыхнул в сторону Борилки своими, точно прогоревшие угольки, чернющими очами, и зычно кликнув: «Ну-дарх!» ретиво снялси с места. Спервоначалу перейдя с шага на конский скок, а засим и вовсе побёг вовсю прыть…

Борила, склонившись, выглянул из-за Рама и принялси наблюдать як скоренько вуменьшаитси образ посланного уперёдь полкана. Опосля ж, кадыличи тот вроде и совершенно затерялси среди пригорков, да токмо иноредь мелькал будто небольшо тёмно-пошенично зёрнышко, забалабонил с темником, каковой усё ищё шёл (хотясь и прытко), верно, давая времечко свому подручнику оторватьси от них.

— Асур Ра, вжесь почитай достиг краю небосклона, — скузал вон старшому из полканов. — Невдолге ночь придёть.

— Мы полканы в ночи хорошо видим, — ответствовал Рам и пошёл живее, перьходя на скороходь.

— А мы не зрим, — тихонько прогутарил Борилка и повертав главу посотрел назадь, на иных полканов везущих егойных соратников и на покидающее Бел Свет красно солнышко.

Мальчуган хотел було чавой-то добавить, эвонто как оченно тревожилси, шо следующий позадь усех Гуша, тоже у ночи не зрить и могёть в чуждом крае затерятьси, но посем не стал у то бачить. Он ужось чуял каку-то неуверенность исходящу от Рама точно тот единожды пужалси и недоверял ему. И ента чуждость, у то малец скумекал сразу, як токмо узрел потомков Китовраса, була оттогось, шо полканы, в отличие от беросов, шли не по Солнечному пути. Одначе овринг их был не Чорным, ни ЧерноБожьим. Вони, у те полканы, шествовали по пути егойного предка Индры, по Лунной торенке. Оттогось одёжи их были сице нежны и гладки, на шеях висели золотые и серебряны цепи, а пояса являли дивно украшенные самоцветные каменья. По-видимому, у то усё и казало довольство да пышность жизни… даровало власть, богатство и золото, як молвил о том Валу.

Борила ву так мерекая, промеже того, лицезрел земли окрестъ собе, инолды поглядываючи назадь на чуть розовату полосу оставленну напоследях светлым солнечным Ра. Смекаючи чё коль ему усё ж удастьси добыть меч, то и эвонтих, ходющих по оврингу Дыя, полканов надоть призвать у свово воинство.

«Добыть меч,» — наново повторил про себе мальчуган таки заветны слова, и широкось вулыбнулси воззрившись на тот бледнеющий розоватый луч, словно живущий последний сиг у Бел Свете.

Евонто благодаря щедрости и доброте Ра, Борюша днесь ведал зачурованно величание меча, каковое по семицветной радуге, райдуге, равдуге, Калинову мосту, аки её кличуть, будто по лесенке, по оной любять хаживать Асуры, поглядываючи, помогаючи аль просто желаючи быть поближей ко своим дитям-людям, спустил ему Бог. Калякають беросы, шо радуга така дивная, семицветная, венчающая у себе имечко Ясуня Ра, эвонто поясок кадый-то оброненный Богиней Ладой, жинкой Сварога, покровительницей усех женщин Бел Света. Енто Ладушке, Богородице светлых Ясуней, сохраняющей и оберегающей браки возносят славления и просьбы бероски матери и жёны, прося о защите их них деток, семей, мужей. И Ладушка слышить усе стенания, хлюпанья и усяк раз откликаетси на них приходя, абы ободрить матушек, придать сил али вутешить жинок. Ибо любовь ейна безмерна да велика як и сама Богиня. Посему засегда осторонь беросов Лада, засегда в реченьке, в словах их языка. Оно как почасту мужи бероски величають ласково своих жинок — ладушками, а те у ответь звали любезных сердцу мужиньков — ладо. Внегда у чё по-доброму решалось промеж людей балякали — лады, ладненько. Обрядь наречения кого-нить женихом и невестой звалси — лады, свадебна песенка — ладканя, уговор о приданном нявесты именовалси — ладником. Да не можно забыть и ладони у коими матушка нежно гладила по волосьям свово дитятко, у то ж несло во себе величание Богини.

Есть така байка у беросов, шо давным давнёхонько Богородица Лада, скинула со небесного купола свой чудной полыхающий семи цветами, плятёный поясок и сошла по нему к болестному ребетёночку. Вжесь истомившийси от трясавицы малец то не спал, то не дышал… вумираючи. Впала та радуга-поясочек прям к баюколке подвешенной у избёнке к потолку. Спустилася по у той радуге Лада-матушка да прикоснулася чудными устами ко лбу младенца, будто свово ребетёночка нежно приняла у рученьки, и на малешенько прижала ко груди. И от той божественной любви покинула дитятко подла, злобна хворь, болесть, Лихорадка.

А Богиня ужось поклала мальчоночку у колыску, убрала пошеничный волосок с лика его и поспешила увыспрь… тудыличи у Небесну Сваргу, шоб не быть замеченной людями. Да поясочек свой от той торопливости и позабыла прибрать. Або може нарочно воставила, шоб вон вроде як был лесенкой меж Богами и людями, меж Сваргой и Бел Светом, меж миром горним и дольним.

Осе с тех пор, кадыкась на небушке появляетси радуга, спешать люди вознести туды свои просьбы, спешать загадать мечтание. Оно как ведають вони, шо энто Боги по равдуге хаживають, желая быть ближее к беросам. Тадысь и кажетси добеги до ентого места да рукой райдугу достанишь, да самих Ясуней увидишь.

Вмале у та сама бледновато-розовая полосонька, како-то времечко осеняющая небушко и оземь, потухла да наступила тёмна ночь. На мрачном, чёрном далёком небе появились и замерцали звёзды, а опосля словно из-за самого краю дыбистых гор, идеже ютилси Торонец, выплыла вобрезанна на половину луна. У Борилки от того заливистого света, шо скинул с собе униз Асур Месяц, чуть колыхающийся у серебристом ушкуйнике, на миг сомкнулись очи. Встряхнувши главой, мальчик резво открыл глаза и вгляделси в залитые лунным сиянием земли полканов, с раскиданными на них низкими курганами, со звенящей справа от едущих реченькой, перьтряхивающей капелью водицы.

Рам маленечко качнул Бореньку из стороны в сторону, будто у тронутой любящей рукой матери колыске, подвешенной к потолку избы заколыхалси отрок. А у месте с ним дрогнули евойны, налитые тяжестью, веки и вдругорядь сомкнулись очи. И чичас же малец заснул… заснул, да вузрел, как выступив из тьмы видений, иде править и вуказываеть Бог Сон, сын Мары, скинулась, вроде свёрху, прямо к его лицу тонка така семицветная, блистающая радуга, а по ней спустилси сам великий Асур Крышня. Таковой як видал его, тадысь, у ночь на Купала Борилка. Высокий, крепкий и ужотко зрелый годками Бог был красив, той мужественной, божественной красой кака свойственна усему светлому и чистому. У Бога була бела кожа лица и рук, светло-пошеничные, почти ковыльного цвета, волосья, озаряющиеся восьмиконечной, солнечной звёздой сверкающей над егось главой да раскидывающей тот свет окрестъ няго. Высокий лоб и малость широковатый, аки усех беросов нос, алые полные губы и тёмно-голубые очи, такие точно сотришь ты удаль на летне высоко небушко любуясь голубизной. Асур был обряжен у белы тонки штаны да лёгку, белу рубаху, расшитую по вороту и низу, таку прозрачну, чё зрелось его налитое мощью тело. Рубаха пущенная на выпуск, опоясывалась свёрху красно-златым плетёным поясом, а на ногах Крышни имелись кумачовые сапоги с тонкими, кручёными снурками упереди, крепко обхватывающими голень. Асур сотрел на отрока и улыбалси, да вулыбались не токмо евось уста, но и тёмно-голубые очи. Крышня легохонько склонилси над мальчишечкой и несильно ткнул его перстом у лоб, тихонько молвив:

— Не спи… Ты, что Борюша, не спи упа… дё… шь…

Да сызнова ткнул у лоб вуказательным перстом. И от эвонтого толчка мальчуган абие пробудилси, ощутив, как тяжело под ним вздрогнуло лошадино тело полкана, а права рука ослабнув, на мгновение, выпустила евойный пояс. Резко подпрыгнув увысь, и по-первому ничавось не скумекав, Борилка, обаче, протянул упередь обе руки, и, обхватив Рама за стан, обнял егось, прижавшись лицом и грудью к мягким, струящимся волосьям темника. Немедля с левой длани сползла удол тряпица, вулетевши кудый-то под ноги полкана, а зачурованна ладонь притянувши пояс, задрала его уверх втак, чё вставленный у него камень прилип к ней.

— Ты, что заснул? — обеспокоенно гикнул Рам и кажись замедлил свой скок, перейдя на шаг.

— Агась… заснул, — робея, ответствовал малец, и, дёрнув леву длань, отровал её от камня, отчавось униз враз съехал пояс полкана.

Строжась вынув руку из лука Рама, висевшего на его плече, у кый вона влетела, кады мальчуган обымал полкана, Борил наново возложил её на колено, правой же дланью схватившись крепенько за пояс, у прежднем месте.

— Не спи Борил ф… р… р… — прерывисто дохнув произнёс Рам, и прибавивши ходу, вдругорядь поскакал. — А то можешь и упасть.

— Эт, я спонял… чё могу впасть, — откликнулси мальчик и закрутил головой, изгоняючи из очей усякий забежавший тудыличи сон. — Да токмо глаза слипаютси, — чуть тише дополнил вон.

И немешкаючи принялси оглядыватси, моргая веками и стараясь вокончательно пробудитьси. Вкруг него у землях, чрез оные вони скакали, сквозила тьма, низки круганы уступили место широкой равнине и лишь блёклый свет месяца, вже подошедшего к краю небесного купола, озарял просторы края. Обаче там упереди, куды с кажным лошадиным шагом приближались они, стал выделятьси лучистой дугой жёлтого света тот первый рядь взгорья. Казалось энтов свет мельчайшими смаглыми искорками был разбросан по поверхности того ряду. Левее тех самых гор, из оземи и вовсе выбивалси яркой стеной почитай редрый свет. Он проходил не широкой, но длинной таковой полосой, и вупиралси одним краем у дальний стык горной гряды, а эвонтой, ближней стороной обрывалси недалече от скакавших полканов.

Чудилось ащё немногось и вони войдуть у тот веский свет, бьющий точно крыница с под землюшки. Борилка вгляделси у ту саму светлу, брезжащу полосу, коя весьма хорошо зрелась и смекнул, шо енто и есть горящи реки у которых находитси меч Индры. Он долзе всматривалси у ту ослепительность, а посем узрел як от крутых, отвисных скал, по каковым мерцали смаглые искорки, словно перьходящие тем миганием углубь поднебесья, стали отделятьси снопы светозарных капелек. Енти огоньки перьмещаясь по самой оземи у направлении к горящим реченькам, роняючи, оставляли по мере движения за собой те жёлты капли, словно прочерчивая оным светом торенку. Мальчик выглядываючи из-за Рама, молча, наблюдал за тем медленным плясом света, а кадыличи сноп искорок достиг горящей полосы реки, и замер на месте… неподвижно как-то и ажно перьстав мерцать, глаза Борилки сызнова сомкнулись. Вон на немногось погрузилси у сон… такой плотный, густой… ужо точно нырнул у тёмную плотную хмарь али чёрну мару.

— Проснись! — услыхал, он зычный грай Рама.

И молниеносно открыл глаза, закрутил главой, да, испрямившись, выззарилси у едва озаряемую спину темника, стараясь прогнать такой приставучий сон и слабость наваливающуюся на негось, да гнувшу голову к спине полкана.

— Борил! Проснись! — вдругорядь кликнул Рам и сдержавши бег, перьшёл на шаг.

— Не сплю! Я не сплю! — гикнул в ответь мальчонка и шумно захлопал ресницами выдворяючи сон из очей и сердясь на проявленну слабость.

Ищё крохотку пред егось глазьми кружили каки-то кумачные искорки, а посем вони махом остановили свой хоровод. И Борилка сызнова подавшись улево, узрел близёхонько, васнь у нескольких саженях от собе, зачинавшуюся широку пропасть.

Неторопливо подъехав к округло-рванной с уступами и впадинами кромке обрыва, загнутой по коло и медленно обогнув её, повернули улево да тронулись по энтой стороне пропасти. Ярый свет, подымающийся из неё, лучисто освещал усё кругом. Вытянувши шею, мальчик глазел у саму ейну глубину, жёлаючи узреть таковую, но смог увидать лишь ту сторону провалу. Верней её каменисту стену, от которой отражались яркие рдяные языки плящущего у глубинах провалу пламени. Ащё маненько, напрягаючи очи, Борила вглядывалси у то пропасть, но Рам к ней не приближалси и двигалси быстрым шагом далече от её краю. Восклонившись, Борюша перьвёл взор и посотрел управо да при том чермном, ясном свете лицезрел стоящих у ряд иных полканов, сжимающих у руках большие, горящие светочи. Эвонтов ряд потомков Китовраса поместилси не токмо вдоль обрыва, он уходил прямой стёжкой упираясь в высящиеся гряды гор, иде мерцали, як тяперича смог приметить малец, веские костры, разведённые у небольших выемках, крепостной стены, града Таранца.

Глава пятая. Урвара града Таранца

До Таранца было ищё далече, вон восталси, возвышаясь каменной крепостной стеной, по праву руку от Борилки, а Рам подвозил мальца к стоящему упереди полкану, каковой увесь зрилси белым и не токась егойна шерсть на теле жеребца, но и кожа, и длинны волосья на голове усё, усё являло собой чарующую белоснежность. Энтот полкан гляделси туто-ва самым старчим, верно, находилси у главенстве ано над Рамой. Обряженный у ярко-жёлту рубаху, обшиту по вороту и подолу золотыми нитями, вон словно гутарил, своим обликом, о довольстве и пышности собственной жизти… о дарованной ему власти и ниспосланному богатству. По его высокому белому, морщинистому лбу пролегал не снурок, а пальца у два ширшиной златой обод. По коло огибаючи главу, он удерживал долги волосья от растрёпанности, а на его поверхности перьливались три редрых, ноли с четверть длани, яхонта, оные ащё величались лал-камни, полыхающие густо красным с фиолетовым оттенком светом, таким, каким сиял зачур на груди отрока. Полкан держал у руках тонкий посох, изжёлто-белый, будто увитый свёрху нежной, серебристой ветонькой, на которой трепетали искусно выточенные лоптастые листочки, с покоившимися на них капельками голубых, полупрозрачных камушков. У ентого полкана не имелось цепи, пояса, и оружия, як у других потомков Китовраса, судя по сему, вон не был воином. Испестрённый глубокими морщинами, таращившимися с под обода, лоб гутарил, шо белый ужо пожилой, начавший стареть полкан. У тех паутин-морщинок казалось уймища и окрестъ глаз, и бледно-розовых губ, они поместились у негось даже под его горбатым носом и там отвесно спускались, иссекая кожу, от ноздрей к устам. Тёмно-карие очи сотрели на прибывших вельми подозрительно, а губы узрев Раму и выглядывающего из-за евойной спины мальчишечку немедля изогнулись у презрительной вулыбке.

Темник, остановившись в нескольких шагах от белого полкана, чуть зримо поклонилси тому, и тадыкась Борила не вожидая повелений и чуя, шо чичас уся сурьёзность в спасении беросов ложитьси на егось плечи, поспешно спрыгнул со спины Рама. Обойдя темника, мальчик встал супротив белого и на малеша застыл. Светозарность, парящая у евонтом месте, изливающаяся от полыхающих у провале огненных рек давала прекрасну возможность мальцу разглядеть усех полканов, аки их старшого, так и иных, поместившихся поправу сторону у рядье и тяперича надменно глазеющих на него. Оглянувшись назад, мальчуган увидал подъехавших воинов-полканов, и спешивающихся с них беросов, да ужотко смелее посотрев на белого, маленько кивнув, в дань почтения, главой, звонко молвил:

— Здрав буде, старчий из полканов… не ведаю, ей-ей, как тобе величать.

— Меня следует величать урвара Кера, — сиплым с отдышкой гласом ответил полкан, точно пред у тем говорком прытко пробёг значительно ра-стояние (слово у речи беросов, наново ведущее начало от имени Асура Ра да поясняющее длину, промежуток меже чем-нить). — Я тут один из старейших урвар града Таранца, а посему отрок…

— Борил, — торопливо кликнул свово имечко мальчишечка и враз смутившись, зарделси, смекнув, чё урваре не понравилось, шо вон говариваеть с ним на равных, оттогось и губы его сменили выражение с презрительное на сёрдито, натянувшись будто пряма, крепка ужа.

— Так вот отрок Борил ф… р… р, — продолжил каляканья усё тем же недовольным голосом Кера и кажись не двигаючи устами, вжесь так гневилси. — Думается мне ты слишком юн, чтоб начинать разговор со мной, а потому…

Обаче урваре не удалось догутарить желанное, а Борюше вызнать у ту реченьку. Оно, як подошедший сзади к мальчику Гордыня, придержавший свову поступь справа от него да явно задетый таким неприветливым приёмом, сурово сказал, и у гласе евось затенькало, словно натянута тетива лука, негодование:

— Ужось ежели нашему Борюше есть, шо тобе гутарить Кера, так пущай он то молвит… И годки евойны туто-ва ни при чём. А вам коль надоть Кера, шоб мы, беросы, головы свои пред вами гнули, так таковому не бывать. Оно як кланетси мы не любим, эвонто ны сице Вышня научил, як балякаетси наш отец и Бог. Вышня сам николиже главы ни пред кем, ни клонил, тому и нас учил. Усе мы значить детки Асуров… не токась вы — полканы, но и мы — беросы.

— Турут, — произнёс урвара и полыхнул у сторону Гордыни, словно чорными глазьми у коих яро вспыхнуло ответное возмущение.

Вон легохонько встряхнул своим долгим, не менее маховой сажени у длину, посохом и на нём, без задержу, заморгали то лучисто, то тускло капли-камушки, по-видимому, жаждая у таким действом привесть в испуг воина-бероса. Однакось Гордыня, скумекав, чё на негось бачили чавой-то до зела пакостное, а качанием посоха хотели спужать, не мешкаючи левой рукой огладил ножны, у которых покоилси меч, нежно проведя перстами и по рукояти, усем своим видом казуя, шо никого не боитси, и в обиду собе не даст. Эвонтово движение заметил не тока Кера, но и други полканы и абие по рядью, у каковом вони стояли, прокатилось возмущённое шиканье. Борила же услыхав то шиканье и узрев мановение руки Гордыни, да не желая, шоб разгорелась кака распря, поднял увыспрь свову ручонку и зычно изрёк:

— Меня потомка Индры и бероской девчины Белуни, Борила, прислал сюды Асур Крышня… Я прибыл из града Гарки, пройдя няши населённые нежитью, краснолесье друдов, неприютны земли пекельного змея Цмока, оного мы победили, вотрубивши егойну главу. Я спущалси у Подземный мир Богов Озема и Сумерлы, абы тяперича оказатьси туто-ва… недолзе от града Таранец. И вусё енто токмо для тогось, шоб добыть меч великого Асура и мово предка, быкоподобного Индры. А посему полканы, потомки Бога Китовраса, и ты Кера дозвольте мене его достать. И ежели я ведом Асурами, коль я у тот за кого собе выдаю, то меч будять у моих руках, а коль неть, так мы ноне уйдём отседова и николи больче не возвернёмси.

— Посмотри-ка, как он смел, наглый мальчонка, — сердито гикнул урвара и топнул правым копытом по каменистой почве, вогнав её малёхо углубину. — Этот меч века… века охраняет мой народ. И будет он принадлежать ни какому-то бероскому отроку, ребетёнку, а достанется лишь великому воину.

— А може, вон и есть великий воин, — вступил у беседу Былята, и, подойдя к мальчику встал слева от негось, выступив чуть-чуть уперёдь. — Ты, чаво ж Кера мерекаешь воин эвонто тот кто ростом могутен, у ково косовая сажень во плечах?.. А ты слыхивал, кадый-то, про дух воина, про силу духа… Так осе чё я тобе молвлю, у ентого мальчика того духу, на усё твово воинство хватить… Хватить да с лишком ищё востанитси.

— И чаво тут балякать, — поддержал Быляту Сеслав, и шагнув у передний рядь беросов, расположилси рядом со соратником, да обращаясь к урваре прогутарил. — Ежели Борил тот кем назвалси сице меч будять у евойных руках, а ежели неть, сице ты над нами посмеёшьси, а нам тыдыкась будять стыдно.

— Али ты Кера боишьси, нашего Борюшу? — широкось расплывшись у улыбке и по-доброму вопросил Гордыня, он положил длань на плечо мальца да несильно его сжал. — Верно, боишьси, шо меч усе века дожидалси простого бероского мальчика Борилку… Да ты тадыка не тревожьси, вон же тобе поведал, шо не так прост, шо вон потомок Индры. Так чё пущай нас к мячу и нехай Асуры рассудять, кто на самом деле Борил простой отрок аль потомок Индры.

Кера медлил, он не чаво не отвечал, занеже обдумывал слова воинов, и було видно, у то сразу, страшилси Борила… Боялси урвара допустить к мечу мальчугана, точно ведал чёй-то тако тайное, о чём не жёлал сказывать сам и не жёлал, абы сказывали о том иные полканы. Нежданно наступивше затишье прервал Рам, сделав неторопливы шажки, он обогнул беросов, да подойдя к Сеславу, остановилси осторонь него, а засим пробачил:

— Урвара Кера аджер джмера хела тигрит сихар Дев Индры, — вон на чуток прервалси и повернув голову скользнул взор по беросам, а опосля выззарилси карими очами у лицо отрока. — Мальчик говорит, этот меч века дожидался его… Что ж будет разумным дать возможность ему, доказать правдивость молвленных слов иль опровергнуть их.

Кера выслушал реченьку Рама, и лицо его враз посерело, будто прокатилось по нему тонкой волной бешенство. Засим он и вовсе поморщилси да утак шибко, шо явившиеся глубоки полосы рассекли щёки на несколько частей, вже так егось перьдёрнуло от сказанного темником. Вон ащё миг колебалси, а посем качнул головой и у тот же сиг яркость каменьев у ободе резко вусилило свову светозарность, да разлётевшись окрестъ Керы вдарило стоящих людей и полканов таковой сочностью прям у очи, отчавось усе окромя Борилки на маленечко их сомкнули. Вудивлённо зекнув на мальчонку, урвара продолжительно дохнул и ответил:

— Ф… р… р что ж ты прав техли Рам. Пусть отрок попробует достать меч, если не испугается горящих рек.

— Не вспужаюсь, — немедля откликнулси Борилка и сделал порывистый шажок уперёдь.

— Тогды, — Кера расправил свово лицо и глубоки морщины прорезавши щёки пропали. — Иди за мной.

И медленно, вроде не желаючи, развернувшись да махнув чуть зримо рукой, указуя у тем самым следовать за собой, направилси впредь, полканы же, поместившиеся у рядье, абие, склонили пред ним головы. Борила без промедления тронулси следом за урварой, а, выпустивший плечо мальчика, Гордыня и други беросы ступили сразу за ним. Мальчишечка идущий за Керой, видал, як неторопливо шествуя по землице, мощны лощёны копыта урвары выбивают с под собе малые посыпанны камушки.

Смурно сотрящие, на проходящих мимо них людей, полканы были усе снаряжёнными, на поясах у них висели туло, за плечьми луки, а у левых руках кажный сжимал аль дубину, аль копье. Обозревая таки неприветливы лица, Боренька надсадно вздыхал, понимаючи чё коли ему не удастьси добыть меч, верно таки сёрдиты воины не выпустять их живыми. Ужо сице блистал в их карих очах гнев, руки держащи оружие инолды дрожали, а посему не воставляли вони другого выбора мальцу, як токмо итить и доставать из пропасти меч.

Вздевши голову ввысь мальчик вуставилси у чёрну твердь, каковую закрывал своим охабнем евойный далёкий предок Бог Дый — Асур ночного неба, родившийся у начале времён от великой козы Седунь… Оный мог, своей могутной силой, в одночасье помочь ему, выхватив из у таковой приглубой пропасти меч Индры…

Мог али не мог?

Вжесь можеть окромя Борилки и его сродников никто и не мог вырвать у тот меч. А можеть Асур Дый и не жёлал пособлять отроку, ведая, шо шествует он не по Лунному оврингу, а по-иному пути.

Лёгкий ветерок коснулси светло-пошеничных волосьев мальца, и слегка встрепал их. И узрел Борила в витающей червлёности того света образ теплого Летнего ветерка Догоды, самого доброго из Асуров, похожего и обликом, и нравом на мать его Богиню Немизу. Догоду молодого, ражего и сильного Бога, с ковыльного цвета, волосьями, короткой, не густой брадой, редкими вусами, да устроившимся на главе плетённым из васильков веночком. Облачённый у голубо-прозрачну одёжу, почти незримо скользящую по воздуху, и широкими, перьливающимися жёлтым и зелёным светом крыльями, вон пролетев над мальчуганом и просиявши ему широкой вулыбкой, легохонько качнул головой, будто хотел тем колыханием поддержать Борюшу и придать уверенности.

Урвара вёл путников изрядно долзе по краю пропасти, отчавось Борилку стало наново клонить у сон и шоб не поддатьси ему, да не повалитьси от усталости на оземь, вон часточко встряхивал головой, отирал лицо правой дланью, стараясь расшевелить собе. Како-то время спустя, кады на небе, подпираемом дыбистыми горами, появилась тонюсенькая сера полоска, возвещающая приход нового дня, Кера унезапно остановилси, и, повертавшись лицом к беросам, указуя поднятым посохом на обрыв, молвил:

— Там внизу и находится меч великочтимого Бога Индры. Ты отрок, Борил, пришёл за ним… Но прежде чем ты попробуешь его достать я должен, по закону положенному самим Индрой, поведать тебе вот, что, — урвара смолк, и як показалось мальчику, пронзительно скрыпнул зубами, вон досадливо качнул головой и камни у ободе на его лбу вдругорядь взыграли лучистым светом. — Много веков назад, — продолжил гутарить Кера, — Асур Индра в поисках своего сына Велеба, того самого рождённого бероской девой Белуней, прибыл в Таранец. Он пришёл сюды, на край этой пропасти, и, взглянув на свой зачурованный меч, выкованный самим Сварогом, повелел полканам… Великий Бог повелел, — урвара сызнова прервалси, томительно вздохнул, и, сведя уместе свои тонки белы брови, добавил расстягиваючи слова, — и повелел Асур Индра полканам вступить в воинство того, кто, явившись сюды к граду Таранцу, сможет добыть его меч… Ибо никому, окромя потомка Индры, этот меч не подчиниться, ни для кого, окромя потомка, возвышение не отворитси. И запомни Борил… совсем, не важно, ведаешь ли ты имя меча… не важно, сможешь ли удержать… Ежели в тебе не течёт кровь благородного Асура Индры, меч твоим не станет.

— Добре, — откликнулси мальчик, тяжело задышав от вуслышанного, и стараясь сдержать волнение, смахнул с лица слетевши туды пряди волосьев. — Добре чё Индра повелел вам, полканам вступить у рать его потомка… Оно як я причёл сюды не токмо за мячом, но и за воинами.

Кера перьступил с ноги на ногу, судя по сему, будучи оченно раздосадованным, и коли бы не закон оставленный Индрой, верно, прямо чичас изгнал такового дерзкого мальчугана отседова. Вон даже приотворил свои уста, точно мечтая скузать чавой-то до зела неприятное Бориле, но усё ж сдержалси и лишь резко кивнув, у сторону пропасти, засим малешенько вздел голову и глянул у сереющую полоску на небе. А мальчонка вжесь повернувши налево, направил свову поступь к кромке обрыва. Отрок слышал, як негромко хмыкнув, словно не сомневаясь в его успехе, двинулись за ним следом беросы. И энто хмыканье… хмыканье братьев по крови, по единому оврингу, людей кые пришли с ним из далёких бероских земель, став за долго время торенки родными, придало ему уверенности, отчавось вон стал итить бойчее, а заходившее, на мгновение, ходором у груди сердце наполнилось смелостью.

С кажным шагом подходя усё ближе к провалу Борилка ощущал струящийся из евонтой глубины жар. Лучистый свет, выбиваясь из бездны, светозарно освещал землю вкруг собе. Кадыкась до краю пропасти осталось дошагать немного, камениста почва, превратилась в сплошной голыш, покрытый свёрху мельчайшими дырами, будто изжёванный аль поеденный червями. У та камениста оземь хрустела под подошвами сапог, вроде ломаемы ветви, а иноредь и вовсе трескалась, разламываясь на части, опосля превращаясь у крошево… песочек.

— Борюша, погодь, — окликнул мальчика, идущий позади него, Былята и наскоро догнав егось, придержал за плечо.

Отрок задрал голову, глянул во взволнованное и, одновременно, родное лицо воина, и вулыбнувшись, придержал свову поступь.

— Потопаем уместе, ну-тка дай мене руку, — молвил старшина беросов и расплылси у ответ.

Борила протянул навстречу Быляте праву руку и внегда тот крепко поял за пясть, пошёл осторонь соотчича, опасливо ставя ногу на землицу, и вроде як проверяючи ейну крепость. Сице медленно и неторопливо, они подошли к самому краюшку пропасти и востановившись у полшаге от кромки, легохонько выступающего уперёдь округлогу уступа, заглянули тудыличи удол… да обомлели.

На самом деле бездна была весьма махонистой и приглубой. И хотясь её супротивный край просматривалси оченно ладно, но тудыкась не то, шоб перьпрыгнуть… не по всякому срубленному стволу можно було перьйтить. Глубина ж пропасти пугала своей далёкостью, иде у тама… унизу, кудыкась могло войтить несколько высокорослых, аки дуб, деревов, кипяще бурлили смагло-червлёные реки, перькатывающие у разных направлениях полыхающими водами, поигрывающие рябью волн, выбрасывающие выспрь боляхные лопающиеся булдыри да мелко-струйчаты струи. Вударяясь о стены провала огненные потоки облизывали их лоскутами пламени, и, вскидывая небольши волны, всяк миг, накатывали на находящееся, посередь эвонтого огнища, возвышающегося серебристого бугра. До зела гладкого, точно залащенного, из макушки коего торчал мощный меч, в рукояти какового горел алый яхонт. Усяк раз кады накатывали волны на то возвышение, али лопались пузыри выпускающие из собе белый, густой пар, у тот подымаясь ввысь опаливал лико Борилки и Быляты сильным жаром.

— Боги мои, — тихо дохнул из собе воин.

Вон отступил назадь, и, потянув за собой мальчика, обеспокоенно перьглянулси с Сеславом, оный с другогу от него боку также обозревал бездну.

— Як же мы туды Борюшу пустим? — поспрашал Былята и лицо его враз зарделось толь от жару, толь от перьживаний.

— На уже спустите, — прокалякал Борилка, усё ищё ощущая пылкость огня на коже лица и дикий ужас у сердце громогласно стучащий в груди будто бубен. — Я сыму сапоги, вы укрепите на поясе ужу и будяте спущате мене. Озем гутарил надоть спуститьси як можно ниже, абы имя никто не вуслыхал.

— Тама… тама… таковой огонь… ты сгоришь, — дрогнувшим голосом произнёс Крас, также як и други беросы обозревающий пропасть. — Таковой жар, — вон отошёл от кромки обрыва, и, ступив близко к мальцу, добавил обращаясь к Быляте, — отец… Борюша сгорить, неможно тудыличи егось спущать… Нехай попробуеть отселе, сверху… Нешто можно… мальца… ребетёнка у огонь… вон угорить… вумрёть.

— Эвонто Крас прав. Потеряем Борюшу, — скузал Сом, соглашаясь с парнем и взволнованно утёр струящийся со лба пот. — Спущать нельзя, нехай отседа свёрху попробуеть.

— Сверху неможно… неможно, — отрицательно помотав головой забалякал мальчонка, и чуть повертавшись казал очами на стоящих недалече урвару и темника. — Озем бачил… имя никто не должён слыхать. Иначе вон тогды могёть меч Индры ураз отобрать у мене… А вони… вони, у те полканы, я уверен… захотять ни взираючи, ни на чё забрать егось. Неть… я должон спуститьси… должон… Я выдержу. И посим я у бани с малолетству парюсь дольче сех. Старши братцы не выдерживають того пару, а я ни чё… ни чё терплю… и туто-ва смогу. Имя… имя никто не можеть слыхать, неможно его гикать при эвонтих морщинистых и смурных полканов. Меч, покуда я егось не вручу Валу, должон слухатьси токмо мене.

Сеслав меж тех толкований, наново возвярнулси к уступу и опустившись на корточки, осматривал и ощупывал рукой евойный край, а внегда малец закончил калякать, вставши у полный рост, и малешенько отойдя от пропасти, произнёс:

— Там на эвонтом обрыве, есть така выемка, точно желобок. Я перстом провёл вон гладенький. Надобно тудыличи ужой попасть, шоб вона не перьтёрлась об остры каменны края стёны, когды мы Борюшу спущать начнём.

— Да, ты, чавось, Сеслав, — гневно загамил Гордыня, дольче сех разглядывающий пропасть да тока днесь подошедший к столпившимся соратникам, и взмахнул рукой, вроде як пытаясь оборвать говорок друга на полуслове. — Ты чё сурьёзно то бачишь. Ты чаво позволешь дитю у ту огненну обрыву лезть? Ты зрел кака тама бездонность, каковой жар пышить, огненны пузыри и струи увысь бъють… Може ты сам будящь его на погибель туды спущать? Поелику я эвонто творить не стану! Не стану я Борюшеньку смерти подвергати.

— А чё ты сулишь делыть, — не мнее сёрдито ответствовал Сеслав и упёр руки у бока, да шагнув попередь Гордыни встал супротив него.

— Сам! сам лезай! — у то Гордыня почитай, шо гикнул, и глас егойный задрожал от возмущения. — Сам лезай туды! Чавось боишьси? а дитя малого пущать не страшно!..

— Да ты чаво тако гутаришь! — выкрикнул Сеслав и порывисто вухватил соратника за рубаху прям за грудки, яростно дёрнув на собе, отчавось холст издал пронзительный треск, по-видимому, идей-то порвавшись. — Да если б я мог. Я б сам! нешто я Бориньку! нешто!

Он, верно, желал пройтись по уху Гордыни, ужо так распалилси от гневу, оттово отпустив рубаху, сжал праву руку у дюжий кулак. Лицо Сеслава мгновенно налилось юшкой и обрело багряный цветь, а широкий шрам, пролёгший от левого уголка глаза до верхней губы и вовсе стал червлёным словно пыталси воспламенитси. Ищё чуток и меж воинами започалась бы свара, тока разом Сом и Былята подскочили к собратьям и принялись их разнимать да увещевать.

Спужавшись, шо из-за негось чичас подерутьси Борилка кинулси к Гордыне, коего обхватив за плечи вудерживал Сом, и расставив широко ручёньки обнял воина. Вон задрал головёшку, и, глянув у доброе, светлое ево лико, негромко, сице шоб не слыхали полканы, забалякал:

— Дядька Гордыня ненадоть битьси, не надь… Мы ж усе туто-ва беросы, соотчичи мы, братцы! вжесь неть ближее и родней нас! И не надобно, шоб полканы зрели наше несогласие.

Гордыня усё ащё бросающий досадные взгляды на Сеслава, которого удерживал Былята и подскочивший Крас да Орёл, смахнул со своих плеч руки Сома, и, ответив на объятья мальца не мнее крепким пожатием, ласково провёл дланью по светло-пошеничным волосьям Борилки, приглаживая на них пряди да улыбнулси в ответ. Чуть слышимый стук копыт и хруст ломаемых у песок каменьев привлёк внимание беросов и вони абие вскинув очи, вперились у подошедших к ним Раму и надменно кривящего лицо Керу. Урвара прищурил, свои крупны глаза, и, оглядев кажного из беросов, раздражённо вопросил:

— Что? Вы так-таки уходите или…

— Мы спускаемси, — не мнее сердито откликнулси малец. Он вынырнул из объятий Гордыни, похлопал по руке да не сводя взору с его лица молвил, — ты ж знашь дядька Гордыня, не могём мы днесь отступить. Не могём. У там, позадь нас восталась земля наша бероская, тама народ наш, матушки, братцы, сестрички, — голосок отрока затрепетал сице он волновалси. — И ежели мы стока протопали… потеряли дядек Любина и Щеко, да нешто тяперича, у шаге от меча, струсим? дадим слабину? — Борила смолк и узрел у серо-зелёных глазах воина блеснувши слёзы. Они, у те слёзоньки, казали свои прозрачны бока и тута же пропали, и тадыкась, будто набирающим мощь голосом, мальчуган продолжил так, абы слыхали и Рам, и Кера, и иные полканы, — ни ты, ни я той слабине не подчинимся!.. Ибо для сякого из ны жизть нашего народа, рода, племени значить больче чем кака та вупасность… Ибо не имею я страха окромя страха за беросов. А посему ты не страшись за мене, лишь крепче… крепче сжимай ужу, спускаючи мене у пропасть. Добре?

Борил закончил балабонить свову реченьку, усё также не сводя взору с узковатого лица Гордыни, цвет кожи какового был не просто смуглым, а машенечко отдавал краснотой, тёмно-пошеничны, взлахмоченные волосья воина, неровными волнами лёжали на плечах. Гордыня капельку медлил с ответом, засим сведёны уместе всклокоченны его брови разошлись, тяжко ходящие из стороны у сторону желваки прекратили движение, и вон кивнув отроку, бодро отметил:

— Ладненько Борюша, я тобе удержу. Пущай будеть так як ты бачишь, — и муторно вздохнул.

Мальчуган тяперича выззарилси на стоящего рядом Сома, и просиявши улыбкой, обвёл взглядом усех беросов, да обращаясь к Быляте, пока ищё придерживающего Сеслава, скузал:

— Надоть, я так кумекаю, скинуть сапоги, а ужу к поясу привязать, вон у мене вельми крепкий.

— Опалишь ноги, коли без обувки бушь, — буркнул Сеслав, и, склонив к долу голову, скрыв от усех лицо, не мнее надсадно выдохнул. — Сапоги скинь, а я суконки крепенько возле ног снурками укреплю, абы кожа не обгорела.

— Учё тако мерекаешь, а ежели суконки загорятси, — запальчиво произнёс Гордыня. И яристо глянув на Быляту добавил, — нехай луче голоногим будеть, у так може не загоритьси.

— Ну чаво вы тако оба калякаете, — изрёк Сом и шагнув к Борилке протянул руку да ощупал егойный пояс. — Пущай будеть у сапогах. Эвонто оттуда каки капли вылетають… А обувка вона чё, вона засегда ноги убережёть. А пояс, вон прав, у него крепкий, не порвётси поди… Ну-кась Былята опробуй.

— Оно ж енто, оно ж в сапогах оченно жарко будять, — до зела тихо прогутарил мальчик, ужотко не столько не соглашаясь, сколько желаючи и вовсе увесть разговорец у иное, мирное русло.

Обаче мальца никто не слухал, поелику Былята проверял на нём пояс, Крас сымал с собе котомку и доставал оттедась ужу, а други воины пошли осматривать уступ и найденный Сеславом желобок.

Глава шестая. Индра — лунный, иной Ра

Крепость Борилкиного пояса опробовали усе… не токась Былята, Гордыня и Сеслав, но ано Крас и Орёл. Эвонтов пояс вершка в три у ширшину да не мний маховой сажени у длину, дважды обматывал стан мальчика, завязываясь упереди на мощный узел. Кумачового цвету вон символизировал силу и жизнестойкость, сплятёный из шерстяных нитей заботливой матушкиной рукой, хранил на собе ейну нежность и любовь. Пояс матушка Белуня украсила обережными знаками, кажный из каковых должон был защищать, оберегать её разлюбезного сыночка Борилушку. А поелику глядели оттедась таки символы як: Велесовик — небесный защитный оберег, сберегающий человека от сякого ненастья, кады вон находилси удали, вне дома; Небесная Духовная Сила або Пращур — охранял носящего егось, даруя помочь Предков и самого Рода; Одолень Трава — ограждал от усяких болестей; Род — знак единства прародителей и потомков; Родимич — запасал и пробуждал родову память; Роженица — вышивалси для благополучности ребетёнка; Перунов Цвет — обладал целительными силами; Молвинец — хранил от худогу слову, оговора, изводу; и вестимо Сварожич — помогающий проявить божественну силу при движении по Солнечной торенке. Пояс, як часть одёжы, опоясывая человека сохранял вид коло… вид самого красна солнышка поелику значилси и сам оберегом.

Оставшись довольными поясом отрока воины поскидывали с плечей котомки и снаряжение, сложив усё в одно место, да принялись разматывая ужу, внимательно оглядывать её, шоб, значить, не затаилось на ней какой-нить дранной нити.

Покуда старшие были заняты вервью, Борилка снял с плеч котомку, да лук, пристроил их сторонь других вечей, а сам направилси к пропасти. Вон подошёл к краю, и, вставши на каменистой резко обрывающейся меже, посотрел униз. И чичас же душа его тяжко ухнула! да чаво там калякать и похвалятьси, тяперича, кады никто не мочь увидеть аль услыхать его вздох, Боренька сам собе открылси и перьвёл дух. Муторно так всхлипнув и сознавшись, чё ему до зела страшно…

Страшно! Вельми страшно спускатьси тудыличи… удол… к возвышению и мечу!..

Токмо о том он не мог не то, шоб казать, вон пужалси каким-никаким мановением руки, али взглядом выдать свои затаённы мысли.

«Боюсь… я дюже боюсь», — прошептал про себе мальчик и резко оглянувшись зекнул очами у старчих, пужаясь чё его могуть вуслыхать и не пустить. Борила наново вперилси взглядом у бурлящие огненные реки, пущающиеся махонистые пузыри, бъющие ввысь угловатыми струями и вспомнил ту ночь на Купала… Вон будто возвярнулси у тот миг, кады у ночном гае в наступившей торжественной тишине, нежданно чётко различил уханье неясыти, едва слышимое стрекотание сверчка, хруст ломаемой ветки… Ночной ветерок, легохонький и приветливый, донес до него запах леса: сырой, перепревшей листвы; сладких ягодь; свежесть плёска родниковой водицы. Засим мальчик вуслыхал радостны песни жителей деревеньки Купяны: шёпоток гадающих о судьбине крутобёдрых девиц; звонкий смех, налитых силой и молодостью, парней; недовольный плач потревожённых детушок; да глухи удары бубна. Он услышал волю и счастье свово народа, своей зёмли! Ту волю и то счастье, оное како-то зло жёлало вуничтожить, пожрать, погубить. А посем звучный, мужественный глас Крышни произнёс: «Исполнить то, что выпадает на этой стёжке, сможешь лишь ты. Ты не юноша, но уже и не дитя… отрок… Ты пришедший в ночь, на Купала, в лес и нашедший Жар-цвет, имеющий доблестное сердце и храбрую душу можешь вкусить силу Ясуней из рук Бога, и, пройдя той тропой, победить зло!»

«Победить зло!» — вторили словам Бога губы мальчонки.

И припомнились ему ядрёные, покрытые зелёной листвой дубняки, березняки, осинники, рощи, гаи… Хвойные боры пахнущие живицей… Широки, спокойны реченьки полные рыбы… И небесна лазурь с летящим у эвонтой дали тёмно-бурым канюком жалобно кричащим точно канюча аль кляньча чавой-то. Хиииэээ… хиииэээ слышитси таковой зов… И видятся мальчишечке лица: матушки, братцев, сёстричек, сродников, и его, самого меньшого и дорогого Борилке, братика Млада… Младушко… Острой тоской полоснуло сердечко мальчугана, тихонько сице, шоб не услыхали, застенала душенька.

— Борюша, ты готов? — поспрашал мальца, подошедший, Былята и заглянул у лико, ласково проведя дланью по волосам.

Да абие разрушил таки чудны воспоминания, проступающие образы матушки и Младушки. И Борилка тогды подумал, шо ежели вон чичас струхнёт аль не смогёть добыть тот меч… то и впрямь панывичи, идущие на бероские земли и набирающие у свово воинство усё зло и нежить, растопчут, уничтожать не токмо травы, леса, реки и голубое небо. Вони убъють рыбу и того кляньчущего канюка. Вони изничтожать и мать его, и братцев, и сестричек… и его… его — Младушку, коего Борила, скока собе помнил, водил следом, крепко держа за ручонку и сберегаючи от напасти и вупасности.

И тадыка мальчуган вулыбнулси, просиял он тем горящим огнищам рекам, оглядел серебристо взгорье у каковом торчал чудной, спасительный меч, которым билси Асур Индра… которым будять невдолге битьси Асур Валу, и, повертавшись к Быляте, звонко ответствовал:

— Да! да, дядька Былята, я готов!

Старшина беросов залощил растрёпанны волосья мальчика, и, отведя егось от краю обрыва, принялси крепить к поясу справа толстый конец ужи, а Сеслав томительно вздыхаючи перьвязал праву длань тонкой полосой оторванной от ручника да молвил:

— Борюша, мы тобе будям спущать по-лягонечку… Ты ж правой ручонкой держись за ужу, абы сподручней було и пояс животь не давил, да к груди не поджимал.

— Будяшь нам вуказывать, ручонку леву уверх держати, — добавил Былята и голос его дрогнул, посему он начал дёргать вервь проверяючи ейну крепость, и туже завязывая на поясе мальца узел. — Как хватить спускать тобе опустишь руку униз… Коль надоть спешно вытащить уверх вскинешь и помашешь из сторону у сторону. А ежели ищё надоть опущать схватишьси за ужу. Мы будям слёдить сверху… так, шо ты… ты… эвонто…

Былята смолк и тяжёло задышал, опосля унезапно схватил мальчугана за плечи и прижал к собе, словно свово дитя… вложив у тот порыв увесь отцовский страх за жизть Борилки.

— Дядька Былята, — выныривая из объятий и чувствуя, як зашевелились у очах крупны капли слёзинок, откликнулси мальчонка да порывисто моргнул, изгнав у ту слабость из глаз и души. — Опущать мене надобно как можно нижее… и ежели я руку удол не вопущаю значить ни чё… терплю… усё значить ладно. А тяперича дяржите ужу крепче, оно як мене надоть ищё невзирая ни на чё освободить из полону Валу… у то я ему обесчал.

Борила взял вервь у праву руку да вложив у широку пясть Быляты, кивнул ему. И немедля ни мига направилси к краю бездны, остановившись, почитай на рубеже оземи и отвесно уходящей униз стёны… сице, шо носы его сапог вже выглянули за ту кромку и нависли над пропастью, а мальчик почувствовал, аки натянулась справа от негось ужа, потянув за собой пояс. Подошедший к нему Крас, встал подле да глянув у евось лико, обнадёживающе вулыбнулси и прогутарил:

— Я буду за тобой присматривать… И ежели чё не так.

— Ты помнишь, — перьбил парня малец, и зекнул у его голубо-серые очи в оных будто у водице отражались огоньки выбивающихся с под низу рдяных струй. — Кады-то ты мене страшилси пущать у Подземный мир? Обаче я прошёл ту торенку и посему… посему днесь, Крас, живы дядьки Былята, Сом и Гуша. Поелику ноне мы с тобой стоим туто-ва на краю эвонтой бездны. Выходить не зря тадыличи ты мене пустил у тот лаз. Невдолге… невдолге я буду сызнова туто-ва… вы токась спущайте мене нижее, абы полканы, — и Боренька, обернулси, обозрел удерживающих ужу воинов, выстроившихся у рядь: Быляту, Сеслава, Сома, Гордыню и Орла, а позади них увидал Раму и Керу, кои, по-видимому, жёлая усё сами лицезреть, неторопливо шли в направлении пропасти, пояти чуток правее уступа идеже стояли робятки. — Да, — дополнил отрок и наново выззарилси на Краса, — абы полканы ничаво, ничаво не слыхали. Ну, а я тадыкась пойду…

И вяще не балабоня Борюша резво присел на корточки, ухватилси руками за кромку уступа да соскользнул удол, принявшись промеж того правой рукой, обмотанной у ручник, шарить уверху во поисках ужи, а очами неотступно созерцать меч Индры воткнутый почитай до трети у серебряно возвышение. Ярый свет от горящих рек резко вдарил ему у очи, жар пыхнул у лицо, покрыв сверху волосы и вечи крохотной капелью водицы, верно исторгнутой кожей. Ужа слегка съехала униз, а Борила, напоследях нащупавши, ухватилси за верёвку правой рукой, и посем, шоб малешенько ослабить потянувшийся увысь пояс, мгновенно надавивший на рёбра, взялси за неё левой.

— Ну, ты, як? — вскликнул обеспокоенным гласом Крас.

— Усё, усё ладненько, опущайте мене униз, — успокаиваючи молвил малец и вздев голову выззарилси у лицо парня, голова и ноли до стана тело которого нависало над ним, выглядываючи с под краю уступа.

Крас торопливо кивнул, и поднял увыспрь праву руку, и мальчишечка абие поехал на уже удол… так потихонечку… по капелюшечке… по махонечке… по крупиночке… И эвонтова махоточка, крупиночка, капелюшечка с кажным мигом усё шибче и шибче обдавала с под низу мальчугана жаром, курила у лицо долетающим жгучим паром, ударялась о подошвы сапог бусенками огня отскакивающих от лопнувших огромных бурлящих пузырей и булдырей. Борила впившись в ужу руками, обхватив ейну ребристость перстами, неотрывно глазел на рукоять меча, обдумывая кады ж надоть остановитьси и як прогикать у то имя… Имя подсказанное ему самим Асуром Ра. Ведь из того, шо було поведано, спущано по радуге, явствовало, чё имя мечу Индра дал своё. Не то, шоб просто величалси меч — Индрой, а содержал у себе значение имени Бога.

Индра — лунный, иной Ра — утак следовало кликать меч… А значить мальчик был прав, кумекая, шо имечко меча казало о той Лунной торенке, по коей шествовал Бог. Токмо не ведал отрок, шо и само величание Индры вобрало у собе тот овринг. Лунный отличный от Солнечного… иной… другой… Не мудрено, тяперича, шо тако имя меча было никому ни знамо, никому окромя самого Асура и его — вечно зрящего за усем на Бел Свете, солнечным Богом Ра. Ибо усякий воин, взявший творённый меч у руки, нарекал его лишь у присутствии восходящих во небесну твердь златых волов, влачащих воз с сияющим Ра. Выкликнув у то величание, воин казуя лучам красна солнышка своё орудие, просил от ярого, кипучего и жизнеутверждающего Асура скрепить тайну связь меж человеком и мечом… другами, соратниками, соотчичами коими враз они становились.

Покуда Борила занятый теми думками, терпел, отвлекаючи собе от полымя излетающего из огненной бездны, ужа помалешенько спускала его униз. Жар становилси усё паче невыносимым, а густой, словно марево палящий пар витающий вкруг мальчика, казалось сжимал его у своих пылких объятьях. Жгучий воздух проникал у ноздри, давил своей горячностью на грудь. Под рубахой и штанами усё вжесь давно взмокло, удол по коже струились ручьи солёной водицы. Со лба на нос скатывались почти с ноготок капли пота, иноредь они замирали над очами, удерживаясь густыми, чорными бровьми мальца. Обаче вскоре перьполнив у те волосья своей обильностью, перьпрыгиваючи, стекали дальче, закатываясь у сами очи. Борилка тады ж прерывчато моргал, сгоняя застилающу глаза водицу, стремительно дул собе на нос и уста, идеже на тупом егось кончике и по краю верхней губёнки скапливалась широкими полосами испарина.

Мальчик продолжал крепитси, занеже всяк раз, оторвав взгляд от пляшущих потоков смагло-кумачовых огненных рек выкатывающих свои воды на серебряно возвышение, и вздевши голову увысь, явственно видел, немногось правее от уступа, на каковом возлежал беспокойно глазеющий на него Крас, чётко зримые лица Рама и Керы. Полканы внимательно следили за его спуском, склонив низко свои станы над бездной, точно жёлая усё слышать.

Токмо туто-ва, у самой пропасти, гулко бурлящие, пламенеющими, водами реки выпускали из собе пронзительно дребезжащий звук, пыхая булькающими булдырями вони источали резкое шипение и плюханье, а струи огня казалось и вовсе оглушительно свистели, подавляя у той зычностью усё о чём перьговаривались меж собой полканы и широкось раззевая рот гикал Крас.

Неприятный кислый дух стал долетать с под низу и вкупе с жаром не давал возможности вдохнуть по-глубже, отчавось Борила стал дышать порывисто и почасту чрез рот, и вдыхая воздух сквозе небольшу щель, выпускал евось из носу. Мелкие капли, отрывавшиеся от булдырей и поверхности огнища, усё чаще и чаще проносились мимо лица мальчишечки, устремляясь увысь. Овые из них опускались на штанины, дырявили тама прорехи, а засим, чрез таки ездовиты места, ныряли унутрь да обжигали кожу ног. Болезненность от у тех ожжённых мест инде перькашивала лицо отрока. У скорести колико проскальзывающих горящих крошек резко возросло… и вони стали приземлятьси не тока на штанины, но и на рубаху. Они начали цеплятьси за волосья, которые уначале спуска взмокли, а тяперича, как-то разом, просохнув, наполнились хрустом, будто сушняк подкидываемый у костерок.

А у тама, на рябистой поверхности, огня стали появлятьси редрые пятна, они словно выныривали из глубин и растекаясь у разны сторонки пущали увыспрь задхлый, закисший дух, отвратительно-удушливый. Выходящие мелко-струйчаты потоки огня, изливаясь плавно и медленно, осыпали окрестъ собе искры паче крупные чем у те, оные лётели у направлении мальца. И у то было добре, шо в основном били те потоки позади серебристого бугра, и их струи не доставали до Борилки.

Пристально обозревая пропасть нежданнно-негаданно мальчику покумекалось, шо и сами реки точно живо существо, кые также, аки и он, тягостно дышить, то подымаючи увыспрь свои воды, то сызнова опускаючи к долу. Раскатистый треск, гул и нарастающее бренчание наполняло усё кругом него, а смешивающееся с чуть ощущаемым гулом прерывистое дрожание ужи мерещелось веянием… духом той приглубой… приглубой бездны. От яркого света и постоянного движения текущей огненной водицы у Борюши закружилась голова, а миг спустя его замутило, хотя последний раз он жамкал днём. Нестерпимый, вжесь почитай неперьносимый жар обхватил тело мальчугана и мощно сжал так, шо затрещали кости, а ноги у сапогах, кажись, вспламенились… Опосля ж того, кажись, запылали на нём и штаны, и рубаха, и волосья. Торопливо покачав головой, и проморгавши, оно как от того огнища, у очах, засверкали рыжие жернова, отрок опустил леву руку и ощупал собе, проведя дланью и перстами по вещам, лицу и волосьям… вельми горячими, но не горящими.

«Ох!» — успокоительно дохнул Боренька, успокоившись тому чё вон на самом деле не пылаеть.

Одначе стоило ему отпустить левой рукой ужу, як не мешкая движение его у пропасть прекратилось. Мучительно и туго дыша, пропуская ядрёный, затхлый воздух скрезь тонку щель обожжённых уст, мальчуган задрал голову и посотрел выспрь. Чрез навернувшиеся на иссохшие, от жгучести, очи крупны капли слёз вон узрел блистающее своей белизной лико Керы, словно ярка пежина, выступающее средь тугой порхающей мары. До Керы было далече… не так вестимо як до меча, но усё ж и не близко… не близко… А посему стоило попробовать призвать меч.

Смрадное полымя, витающее у бездне, наполнило не токмо усю её, оно, сице пригрезелось Борилке, залезло и в него самого. Поелику кады он, наново вперившись очами у меч и протянувши руку удол раскрыл широко пясть, да приотворил роть, оттедась… изо рта вышло мало облачко серо-жёлтого дыму, а охрипший глас отрока не громко молвил:

— Индра — лунный, иной Ра.

Обжигающий пар заскочил у роть мальчишечки и укусил его за вялый, лениво-ворочающийся язык, облизал рьяной пылкостью горло, и, достав до лёгких, пыхнул у них своим пламенем. От энтой резкой боли Борюша на мгновение сомкнул очи и тягостно вздрогнул телом, а пред глазьми евойными заплясали у хороводе червлёные лоскутки огнища. Морг спустя, мальчонка вроде як оправилси от боли, отворил сухи глазёнки с опаленными на них ресничками и всмотрелси в возвышение. Одначе, меч оставалси на прежднем месте… вон даже не шелохнулси, васнь не слышал зова отрока.

Широкось растопырив перста на левой руке, и выпустив из правой ужу, мальчуган маленечко перьклонилси, и повиснув на поясе, опустилси ближее к серебристому бугру. Кипящая водица нежданно плесканула поток на возвышение и зычно заурчав, кинула столп пара у лицо мальчика. Такового горячущего, шо кадыкась он окатил Борилку, тому почудилось чё у лико плеснули вар.

— Ы… ы… ы. — Мучительно застенал Боренька и отворив роть громко гикнул, — Индра — лунный, иной Ра!

И абие зримо заколебалси меч. Вон изогнулси у бок, опосля дрогнул, а по его гладкому клинку пробёгла мала така рябь, то… по-видимому, он утак изгибалси, стараясь вырватьси из полона, в оном удерживало его серебристое возвышение. От того душного, спёртого воздуха у отрока чавой-то крепко застучало во лбу… засвербило в носу, а посем из правой ноздри выкатилась яркая, жёлтая капля юшки и сорвавшись, полётела униз, будто жаждая попасть на рукоять меча. Но кровь не вуспев коснутьси меча, резко обернулась малешенькой бчёлкой, каковая чичас же взмыла выспрь, и, зависнув над головой Борилы, тихонько жужжа, принялась тулитьси к волосам.

А Борюша унезапно почуял, як затряслось усё его тело от выдыхаемой бездной жарыни, кожа ноли уся покрылась мелкими мурашками и волоски на ней встали дыбом… И токмо зачур, дарёный Валу, крепко прильнув к коже у там, гдесь бьётси сердце, холодило его, да точно сдерживало пронзительно-звонки удары.

Ищё водна капля юшки выкатилась из ноздри и не долетев до рукояти меча сувсем немножко, обернулась бчёлкой. Выпорхнувшая с под возвышения малюсенькая горяща брызга молниеносно вдарилась у бчёлку, опалив её своим жаром, и та, будто падуча звезда, впала у пылающие воды. Чавой-то, в там, у реке заскворчало, запыхтело, и, бахнув, выбросило увысь высоку волну, коя накатив на серебристо возвышенье и молниеносно схлынув обратно, воставило на поверхности бугра и на самом клинке меча мельчайши искорки. У те, раскалённы капли яро зашипев, без задержу, словно втянулись унутрь серебра и блистающего клинка. А у мальчика вдругорядь пред очами усё заколыхалось, або може у то закачалась гладь огненной водицы. В голове, чтой-то вельми мощно звякнуло… вжесь вроде варган, затрепетавши, выдал низкий чуть глуховатый звук. Засим мальчишечка припомнил бело лицо Керы, со сведёнными уместе тонкими бровьми, и его чуть сиплый с отдышкой голос, кый произнёс: «И запомни Борил, совсем, не важно, ведаешь ли ты имя меча, не важно, сможешь ли удержать. Если в тебе не течёт кровь благородного Асура Индры, меч твоим не станет».

«Юшка!» — эвонто слово, пролетев у егось главе, точно вернуло силы Борилке, и вон проследил взглядом за третьей каплей крови, которая покинув нос, обернувшись бчёлкой, впав униз, погибла у пламени.

Вот оно, шо, дотумкал мальчуган. Усё дельце в крови, в у ней, посему и стремились те капли впасть на меч, верно, ведая, чё тока так могуть освободить его из возвышения. Точно у тот серебристый бугор выпустит из собе клинок, лишь тады, внегда меч убедитьси, шо за ним явилси потомок Индры… тот у каковом течёть, усё ищё течёть евойна юшка.

И не мешкаючи отрок сызнова ухватилси правой рукой за вервь, подтянул собе уверх и вскинув леву также взялси за ужу, повелевая беросам спущать его ниже. Прошёл лишь морг… у тако мало времечко… и Боренька вдругорядь поехал удол. Напрягаючись из последних сил, вон крепилси, чуя просто невыносимый, будто объявший пламенем сапоги, жар таковой, шо перьстались ощущатьси ноги. Спустившись немноженько униз, и вжесь невмочь терпеть мальчик скинул с верёвки леву руку, и погодя, кадысь движение прекратилось, отпустил ужу и правой. Вон вновь изогнулси и повиснув на поясе, исклонившись улево, протянул к колеблющемуся мечу леву руку да на чуть-чуть замер. Из носа, прям, единожды, с обеих ноздрей, неторопливо выкатились крупны, жёлты капли юшки. Они, на сиг задержавшись, повисли на вздёрнутой верхней губёнке отрока, медленно, точно набухши почки, качнулись, да, напоследях, сорвавшись, стремительно полётели к мечу.

И Борила следя взором за у теми капельками, утретий раз зычно кликнул: «Индра — лунный, иной Ра!»

Да чичас же захлебнулси вдарившим у рот, нос и глаза накалённым паром, от коего мальца нежданно закачало из стороны у сторону. Капли юшки, меж тем, долетев до возвышения приземлились на егойну серебристу поверхность и в виде малюсеньких голышей, у которые обернулись, скатились по у той залащенности к огненным водам. Водна ж из у тех крох крови впала на саму рукоять, верней, на грибовидное навершие у каковом лучисто пылал алый яхонт.

Жёлта капелька притулилась, прям, на грань эвонтого яхонта и словно робея… вяло потекла по рукояти к массивному перькрестию. Ащё мгновение и юшка вроде як впиталась у рукоять, поглощённая им.

И тогды меч, судя по сему, жаждая, али ожидая у той крови, перьстал трепыхатьси, вон застыл, а засим удруг светозарно вспыхнул каким-то ярко рдяным с фиолетовым отливом цветом. Он засиял тем светом, а вжесь чрез сиг потух… И абие послышалси раскатистый грохот, и показалось висящему на уже у приглубой пропасти Бореньке, шо заходила ходором уся бездна, вздыбились, вспенились у ней огненны воды, зашатались и сами стены, а серебристо возвышение дрожмя задрожав махом ушло униз у горящи реки, аль можеть у то лишь воды нахлынули на него. Борила, глаза которого от иссушающего жара наполнились слезьми, не смог то разобрать. Обаче он явственно увидал, як нежданно меч Бога изогнулси почитай, шо дугой, и резко дёрнувшись мгновенно подалси выспрь, бабахнувшись своей холодной, точно льдяной рукоятью об длань мальчонки, на крохотку прильнув к ней. От сей унезапности мальчуган ажно расстерялси и тяжело вздрогнул, отчавось сызнова закачалась ужа, а вкупе с ней и он… тудысь… сюдысь… одначе, меч усё ж дотюмкал схватить, прижав его могутну рукоять перстами к пясти.

Немедля ни мига, Борилка поднял праву руку увысь и взялси за вервь, подтянул тако уставше, разгорячённо тело и голову, и тады ж победоносно вздел столь веский и желанный меч вверх. Меч свово предка… кровь оного до сих пор струилась по егойным жилам. Да, взмахнувши им из стороны у сторону указал воинам вытаскивать собе из бездны.

Глава седьмая. Сварожичи и Дыевичи

Борюша так долзе спускалси униз у пропасть за мечом, чё ему почудилось, прошло немало времечко… можеть вже даже ночь и день… Обаче тудыличи навёрх вон кажись взлетел, словно не вуспел толком-то и моргнуть. Ищё маленько и он увидал над собой округлый уступ, ощутил як его праву рученьку крепко ухватили руки Краса и Сеслава, и резво вытянув на землю, положили егось на неё сначала на грудь, а опосля обхватив за плечи, поставили на ноги. Абы не поранить соратников, Борила, благоразумно, ащё находясь висящим у пропасти, опустил униз руку с мечом. Днесь, очутившись на ногах на плотной оземи, он сызнова вздел руку, сжимающую меч, ввысь, и, шагнув уперёд, несильно потряс им. А мала бчёлка… та сама, оная выжила и покудова тулилась к волосьям отрока, враз, стоило ему покинуть огненну пропасть, воспоривши выспрь, упорхнула кудый-то.

И тогды… тогды малец приметил, шо небосвод озарилси почти багряными лучами выходящего красна солнышка. Ночь вжесь совсем иссякла, истаяв и потеряв усю чернь неба… започалси новый день. Махонистой полосой от златых волов, тянувших воз с высившимся на нём Ра, в сторону мальчика, впал редрый покрытый малешенькими, васнь просо, яхонтовыми капельками луч. Спервоначалу он коснулси лишь острия поднятого уверх меча и тот вроде как ожил, закачалси, задрожал, а засим стал и вовсе извиватьси, точно был змеюкой, наклоняясь уперёдь и назадь.

Луч же медленно тронулси униз, пройдясь по клинку, рукояти меча, он скользнул по поднятой левой руке мальчонки, и, добравшись до евойной главы мигом покрыл и её, и одёжу, и кожу алым сиянием при том осыпав усё свёрху яхонтовыми крохами. Меч тады ж, выгнув клинок у сердине, образовал дивную райдугу и коснувшись волосьев мальца чуть слышно тенькнул… тихо сице… як звякають у битве друг о дружку шляки:

— Моё имя Индра — лунный, иной Ра твое имя Борил — борящийся отныне и до скончания веков мы с тобой едины, мы с тобой соратники, соотчичи, собратья! Мы с тобой други! твоё повеление — моё повеление! твой враг — мой враг! твой друг — мой друг!..

И тут же меч разогнулси, выпрямившись у клинке, пронзительно издав дребезжание и задрожал так, шо сообща с ним затряслась рука отрока, а посем и усё его тело. Ноги Борила подогнулись у коленях, а пред очами пролётели каки-то златые капли додолы, та мельчайша мга, точно выпорхнувшая из холодногу тумана, без задержу, осыпалась на мальчика и тадыличи, энтов широкий, луч будто б запел сам. Таку неясну, едва различимую мелодию, у каковой разом перьплелось дуновение ветра, шёлест листвы, журчание крыницы и грустны напевы бероской кугиклы. Ужесь и непонятно, як долзе звучала та погудка… Когды же она смолка, ноги Бореньки перьстали подгибатьси, тело и руки обрели силу, а меч стал легше, ищё немножко энтов яхонтовый луч освещал свой яркостью и мальца, и торенку прочерченную от Ра до оземи. А малость опосля и увесь Бел Свет осенилси поднявшимся на небесный купол красным солнышком.

Отрок мотнул головой, его долги волосья заколыхались у лучах небесного светила и вон глянув уперёд узрел стоявших недалече Быляту, Сома, Гордыню и Орла усё ащё сжимающих ужу, будто страшась выпустить её, а с ней верно и дорогого сердцу Борюшеньку. Кажный из воинов широкось осклабившись, вулыбалси, их светлы, чисты лица были вусыпанны моросейкой пота.

Борилка повел головой улево и увидал отошедших от краю провала, находящихся у нескольких шагах от него, полканов: каурого сжимающего у руках усё доколь горящий светоч, Рама и Керу, усех у них были встревоженны лица, а карие очи в упор сотрели на мальца. И Борила ащё раз встряхнул поднятым увыспрь мечом и вобращаясь к старшим полканам громко молвил:

— Я добыл меч мово предка Асура Индры! Ты, урвара, гутарил мене, шо Индра повелел полканам вступить у воинство тогось, кто явившись сюды, к граду Таранцу, сможеть достать евойный меч. Ибо никому, окромя потомка Индры, эвонтов меч не подчинитьси, ни для кого, окромя потомка, возвышение не отворитси. Сотри, меч у моих руках… вот он! — и мальчик сызнова потряс им, и уразны стороны отлетели от сияющего великого клинка, выкованного самим Сварогом, ярчайшие лучи перьливающегося на солнце света. — А посему я, потомок Индры, зову вас! Вас, велики воины, славны храбрецы из роду Бога Китовраса следовать за мной, шоб вступив у рать Добра дать бой воинству Зла, оное вядут у бероски земли панывичи! Я призываю вас у евонту рать!

Недовольно и ураз испуганно зекнул глазьми у направлении мальчугана Кера, вспыхнул у карих его очах нехороший… недобрый огонёк. Вдругорядь покрылось усё лицо морщинками, разрубившими щёки на несколько частей да превратив евось из красавца в страхолюдину, вон токмо крепче сжал роть, можеть страшась пробачить чё ни-ть не то. Заходили ходорком на щёках евойных выпуклые желваки, окрасившие кожу у плавый цвет… и почудилось Борилке, у то вовсе и не лицо, а невысоки взгорья, колеблющиеся от сёрдитой тряски Озема. Урвара медлил с ответом, он точно не жёлал уступать зову мальчику, и у то ж времечко вельми страшилси того, чё ужось не можно було изменить. Чувствуя у ту неприязненность, сквозившую в облике Керы, ощущая струящийся от него страх, да, жёлая прервать таку неприятну тишину, отрок произнёс:

— Чаво вы немотствуете, полканы? — и обвёл взглядом стоящих у рядье потомков Китовраса, держащих горящие аль потухши светочи у руках, и вудивлённо воззрившихся на него. — Або не жёлаете слухать закон воставленный вам Индрой, не жёлаете ему повиноватьси! Або може вы просто не хозявы свому слову, може просто трусы?

Тихое, продолжительное шиканье прокатилось мгновенно по рядью полканов и вони нарушив созданный ими строй, порывисто шагнули впредь, швырнув собе под ноги светочи, гневливо вздрогнули их могутны руки, перькинувшие дубины и копья из левых у правы. Полканы сподняли ввысь своё оружие и тряхнули им у сторону мальца. Борилка же узрев у то сердито мановение, и усё ащё являя острие меча небесам да красну солнцу, отвёл у бочину привязанную к поясу ужу. А посем направил свову неторопливу поступь к ярившимся гневом полканам, и обозреваючи их купавые, мужественны лица, вжесь не менее зычно кликнул:

— И чавось? Чавось? Вижу, вижу я ваши лика… Лика храбрецов!.. Вижу, вижу дюжие дубины, вострые копья, крепки луки!.. Воины! Воины стоять предо мной! Мной потомком Бога Индры, держащим у руках его зачурованный, кованный самим Сварогом меч! Поелику зову я вас в свову рать — рать Добра и Света! Чаво… чаво вы мене на то молвите? — поспрашал мальчонка, почитай, шо подойдя к самому скопищу полканов.

— Ты ступаешь по Солнечному оврингу, — напоследях вступил у говорок Рам, — а мы по Лунному.

— Да, по Солнечному, — откликнулси малец и резко повертавшись, посотрел на стоящего позадь него темника. — Обаче я потомок того, кто вучил вас итить по Лунной торенке…

— Наш Бог Дый, — принялси толковать Рам, и сделал несколько шагов навстречу к мальчику. — Асур ночного, звёздного неба. Отец Богов и людей, правитель Поселенной. Он сохраняет жизненную силу Богини Мать-Сыра-Земли… Он считается хранителем мудрости и покровителем Светлой Нави ф… р… р.

— Дый… Дый черпает свову силу из недр Мать-Земли, — нежданно пришёл у помочь Борилке, Былята, и, выпустив из руки ужу, приблизилси к отроку, да чичас же и други беросы приступили к нему, окружив со усех сторон. А старшина воинов меж тем продолжил, — и вона… та сила не така светла, як сила Сварога и Сварожичей… Но кадысь Пан задумал тёмны дела, и похитил деток и внуков Коровы Земун не кто иной як Индра, быкоподобный, пришёл у помочь к сынам Сварога… Ибо Лунный овринг и Солнечный хоть и отличны друг от дружки… одначе вони засегда вкупе противостоят пути ЧерноБоже. От и днесь, Асуры прислали к вам Борила, оный хоть и шествует по Солнечной торенке промеж того нясёть у собе юшку Лунного овринга. Вон, у такой малый отрок… зовёть вас вступить у его рать воставшу супротив зла… Зла самого ЧерноБоже. Вжесь и сам Индра повелел вам итить за его потомков, не гутаря о том какового вон овринга движенья. Разве могёте вы попущай того нарушить волю Бога свово.

— Техли Рам прав, — резво вступил у бачинья Кера. На его расправились морщинки и он торопливо прокалякал, — ежели б отрок был нашей веры, мы пошли бы за ним. А так как он Сварожич, — урвара на миг смолк, и глубоко вздохнув будто собиралси нырнуть под воду, дрогнувшим гласом изрёк, — мы… мы откажем в помощи.

— Однакось я все же смогу пособить вам, — кинув затаенный взгляд у сторону урвара, и скривив свои уста, отметил Рам. — Я могу пособить вам… ежели… ежели…

Борила вуставши удерживать поднятый квёрху меч опустил его, уткнув закруглённый кончик у каменисту оземь, да посотрел на неотрывно следящего за движением клинка, темника и вопросил:

— Чаво ежели?

Темник протянул праву руку уперёдь, и, направив свой долгий вуказательный перст на меч, ответствовал:

— Коли, ты, Борил отдашь мне меч. Тогды я призову верных мне полканов и вступлю в твою рать. Все равно этим мечом ты биться не сможешь.

— Эвонтому мечу вжесь предназначен витязь, — отрицательно качнув головой, не мешкая пробалабонил малец. — И то не ты Рам, оно як тобе не удастьси справитьси с мячом… Ты не Асур, ты токмо полкан.

— И кто? кто тот витязь коему ты передашь во владение меч нашего Бога ф… р… р? — взвизгнувшим голоском выкликнул тот спрос Кера и испуганно зекнул очами у чуть перьливающееся сияние шляка.

— Тобе Кера у то и вовсе не зачем ведать, — усмехаясь, молвил Борила и правой рукой вубрал с лица прилетевши туды и наново ставши мягенькими волосья. — Мячом отныне и до веку владеть буду я… Там гутарил мене меч, так порядил Асур Ра. А битьси на нём будять великий витязь, Асур… тот каковой захочить помочь мому народу, каковой вступить у рать и подёть защищать Добро супротив Зла! Вон, витязь, Асур! Но не вы, кои не хотите сдержать слова, кои нарушаете оставленный вам закон, и стоите туто-ва точно на торжище да торгуетесь со мной!

— Я пойду с тобой отрок, потомок великого Индры, — вмешалси у беседу каурый полкан, тот который стоял позади Керы и Рама, и тяперича неторопливо шагнул впредь. — Я не нарушу веления моего Бога и твоего предка! — звонко гикнул вон.

— Смолкни, Каси! — гневливо произнёс урвара и повертав голову в сторону каурого, встряхнул у егось направлении своим посохом. — Не вмешивайся…

Каурый полкан, названный урваром Каси, был вельми схож обликом с Рамой, вон имел таковое же узкое лико, карие очи, маленько горбатенький нос, придающий ему мужественность, тонкие алые губы и один-в-один як у темника, острый длинный, раздвоенный на конце подбородок. Вжесь токмо был Каси моложавее Рама, и евойное хупавое лицо не бороздили морщины, а цвет шерсти у него гляделси много бледней, чем у темника, почитай шо светло-гнедой, при ентом волосы и кожа также смотрелись рыжевато-бурыми и блёкло-смуглой. Обряженный у голубу рубаху, по груди которой пролегала широка цепь с двумя смарагдовыми камнями, немногось поменьче видом чем у Рама, вон казалси усё ж вяще важным чем иные полканы, обаче, при том исполнял указания темника и урвара. Днесь вон забыл свово подчинение и гневливо зыркнув лучистостью очей у Керу, да перьбив его на полуслове, сказал мелодичным и выразительным голосом:

— Не смыкай мне уста урвара, не смей ф… р… р…! Мой род не менее знатен, чем твой, не менее богат, чем твой… А посему твоё болярство не даёт тебе право, мне служилу, запрещать гутарить. Не даёт право повелевать мной и тем паче моей душой… А посем, — Каси резко бросил светоч на оземь, ноли собе под ноги и перькинув из левой руки у праву мощно копью, усем своим обликом намекая Кере, шо вон не страшитси того. — Ты всё равно урвара в бой не пойдёшь, ты как завсегда отсидишься в ложнице аль повалуше. Посему не смей указывать воинам! Пущай полканы сами решат вступать им в рать мальчика, бероса, величаемого Борил, потомка нашего Бога Индры! Потомка самого Асура Дыя!

И Каси перьступив чрез брошенный на землицу светоч тронулси с места, величественно выгнув спину и пройдя меже стоявших Рама и Кера. Вон подошёл к мальцу и егось путникам, да повертавшись, остановилси осторонь, а посем поднял высоко своё копьё, мечевидный наконечник которого яро блеснул серьбристым светом, и зычно гикнул, обращаясь к иным полканам на своём языке:

— Аграб ахк, рага йчур раганир днитах ренакиб! Борил дайпнур хар Дев Индры! Вар халпур Асура! — Каси прервал свову молвь и обвёл взглядом безмолвно застывших полканов, а опосля закалякал вжесь по-бероски, — Борил, потомок Бога Индры. Поелику он добыл меч ф… р… р..! В нем струиться кровь наших Асуров, великих и светлых, по пути каковых мы шествуем! Индра заповедовал нашим предкам вступить в воинство его наследника! Вы, други мои, воины великой рати Дыя и Индры, потомки Бога Китовраса ужоль убоитесь битвы на кою вас кличуть, ужоль предадите память предков, отвернувшись от лика Асура?

— Нет! Рмага! Нет! Рмага ф… р… р..! — мешая бероски и полкански слова загамили потомки Китовраса, и больша часть из них як и Каси вскинули увыспрь копья да комлясты дубины и потрясли ими, верно втак выражая свово согласие с его реченькой.

— Тогды, нонече… тут же… ф… р. р… — кликнул набирающим мощь гласом Каси, стараясь перькричать возникший шум… и грай полканов. — Те из вас кто пойдёт вслед за мной… Мной потомком первого сына Бога мудрости и волшебства Китовраса, речённого Вада, что значит дарованное законом начало, выступайте впредь и клятвенно обещайте, призвав гласно и торжественно наших Богов в созерцателей, следовать за княжем Борилой у дальний овринг с его ратью… И биться со Злом опустошающим Бел Свет покуда стучат в нашей груди сердца и течёт в жилах алая кровь!

Каси выкрикнул тот говорок, и, содеяв несколько широких шагов уперёдь, торопливо развернулси, вставши супротив отрока и ужотко собралси, по-видимому, опуститьси на водно колено, кадыкась нежданно увесь витающий окрестъ тех земель гвалт да гомон накрыл зычный, могутный глас Рама. Темник весьма громогласно гикнул так, шо вкруг него разлетелси пронзительный покрик перьмешанный с лошадиным храпом… И немедля усё разом стихло… в испуге смолкли и оцепенели полканы не токмо те каковые жёлали принесть клятву Бориле, обаче и те каковые сумлевались.

— Аграб ахк! — прогамил Рам и торопливо направил свову поступь к мальчику, да минуя каурого полкана, положил ему на плечо леву руку и крепко его сжав, удержал от поклона. — Аграб ахк! — ищё раз гикнул вон, и наступило отишие…

Така тишь, шо мальчуган вуслыхал, як под копытами шагающего темника захрустел раздавленный изъеденный щедринками камушок бурого цвета, а из приглубой бездны долётел шипящий звук лопнувшего огненного булдыря аль пузыря. Рам вжесь остановившись, поднял увысь праву руку и призываючи ко вниманию, продолжил:

— Намад! Намад Каси! Намад кумар ахки! Мы обязаны подчиниться повелению бероского отрока, наследника Бога Индры и как правильно заметил мой сын Каси, нашему княже! Ибо кажный из полканов знает ту, другу часть повеления Асура, каковая гласит. — Темник глянул прямо у зелёные с карими брызгами очи мальчишечки и заискивающе расплывшись у улыбке, добавил, — потомок, оный добыв меч докажет свою связь с Индрой будет наречён княжем града Таранца. И тогды он сможет повелевать сьсловиями, властвуя и указывая полканам.

— Обаче я, — хотел было отнетатьси Борилка, не желаючи стать каким-то княжем эвонтих, схожих с торгашами, полканов.

Токмо Былята дёрнул мальца за рукав рубахи и склонившись к самому уху, негромко балякнул:

— Борюша погодь, погодь покедова… Изволь им усё пояснить. — И засим ужесь паче зычно обращаясь к темнику, скузал, — эвонто я так кумекаю Рам, шо Борил будять над вами властвовать? И тадысь, внегда победить Зло должон, судя по сему, возвярнутьси вон у ваши земли и стать вашим правителем, жить значить должон меж вас.

— Жить, повелевать, быть нашим княжем… Так как когды-то желал для своего сына Велеба, Асур Индра, — кивнув, дополнил свову реченьку Рам.

«Жить… повелевать…» — промелькнули у разгоряченной, от огненного жару, главе мальчугана таки страшны слова… И Боренька тягостно вздрогнул, затряслось его тело, кожа почитай уся покрылась мелкими мурашками и волоски на ней встали дыбом, словно наново вон нырнул у ту горящу пропасть. Осе оно оказываитси чаво удумал Индра. Не разыскав свово сына, заповедовал Асур эвонтов град свому потомку. Надеясь, шо када-нить… ктой-нить из его наследников изменит Сварожичам… Изменит Солнечной торенке… И ради того довольству жизти, богатству и власти двинетси по иному, отличному от Солнечного — по Лунному оврингу.

И мальчик задумалси, можеть потому и был избран у ту дальню дороженьку вон… вон… ащё не вьюноша, но уже и не дитя. Вон отрок, каковой по младости своих лет не пожелаеть у той непонятной власти, мудрённого богатсту и чудного довольству жизтью. А Боренька, он не захочеть… не захочеть уйтить кудый-то далече, воставив своих сродников, свову матушку, братцев и Младушку, ради у тех замысловатых мечтаний. Вже оченно любить малец, свои раздольны земли, полные всякой живности, поросшие лесами, травами и цветами, со струящимися реками, реченьками, родничками, ручейками и крыницами. Не пожелаеть вон перейтить на иную торенку, отказавшись от Солнечного пути такого понятного, наполненного простотой жизти, любовью, трудом и волей дарованной Вышней да Крышней. Оно и пришёл то сюды он лишь за одним, за ентим мечом и полкаными, кые вступив у его рать должны были помочь изгнать Зло с земель беросов.

«Эт, Индра нарочно тако удумал про княжа», — помыслил про собе мальчуган и повертав голову узрел у высокой небесной лазури красно солнышко.

Он узрел его, впечатляющего своей могутностью Асура Ра, величание оного применялось у многих речениях беросами… Ужотко и само слово рать, у которую нонече мальчик звал полканов, вело название от того Бога и значило утверждающий сотворённое солнцем, оно занеже як идущие у рати шествует также по Солнечному пути.

Полыхающий лучистым, жёлтым светом Ра стоял на возу крепко сжимаючи златы поводья у руках. У тот солнечный воз с чётырьмя мельничными жёрновами заместо колёс, да высокими бортами, украшёнными сказочными рязными изображениями земель, гор, рек и озёр Бел Света, яро сиял жёлто-редрым светом. Медленно, будто вяло, тянули егось четыре огромных пыхающих златым светом вола, каковые несли на собе ражие, чуток загнуты назадь, длинны рога. Сам же Ра, был до зела купавый, лёгкое одеяние, окутывало евойно мощное, крепкое ужо не младое, но усё ищё сильное тело. Почасту встряхивал златыми кудрями волосьев Асур, и тадысь позадь его главы светозарно загораясь, расплёскивала вкруг него, сверкание восьмиконечна звёзда, точно свёрху описанная солнечным колом. Тёмно-синие очи вупор сотрели на мальчишечку, а нежны уста ласковенько ему вулыбались… ему… такому простому бероскому Борилке… И тогды мальчик молвил усем ентим, ожидающим его говорка, колеблющимся, аль торгующимся полканам:

— Люблю я… Вельми люблю нашу волю, люблю раздольны бероски земли, могучи леса и просторны пожни… Люблю я матушку, сестричек и братцев, посему я и прибыл сюды. Не вспугалси ни дальних земель, ни нежити, ни Цмока, ни вэнтой приглубой пропасти, каковая пыхала мене у лико жарынью. Поелику пришёл я к вам не за правлением, богатством и властью, а шоб добыть меч, собрать рать и изгнать из земель Бел Света Зло. А ежели вы не жёлаете итить за мной тако у то ваш выбор. Сядите туто-ва у энтих горах и грызитесь за свово княжение. — Отрок смолк и перьвёл взор с красна солнышка, обозреваючи стоящих полканов, востанавливаясь глазьми на лицах ближайших из них, а опосля произнёс, — кто из вас пожелаеть пойтить… Пущай идёть, а кто нет!.. Сице то на вашей совести. Одначе токмо осе чё я прогутарю. Може то Зло, шо чичас подступаеть к беросам тако огромно, и тако ражее и коли мы не объединим силы усе! усе мы: люди, духи, полканы, Асуры… И усе не выступим водним махом супротив них. Може энто Зло невдолге победив беросов явитси и к вам, в ваши земли… Захватить воно ваш град Таранец, погубить ваши жизти и жизти ваших матерей, сестричек, братцев, ребятишек, — Борюша на малеша смолк и тягостно вздохнул, сердце евойно шибко сжалось у груди, помыслив о той бёдушке коя грозить родной землице. И дополнил свову молвь, — и тады… тады вы поймёте. Чё ваш — Лунный овринг, и наю — Солнечный… они разные… отличные друг от дружки, и судя по сему, никадысь вони не потопоють у одном направлении. Но внегда против ны идёть путь Чорный, путь ЧерноБоже, мы — Сварожичи и вы — Дыевичи должны усяки распри и споры выкинуть упрочь. И итить у сечу сообща… у единой рати. Тем пачи, я хоть и двигаюсь по Солнечному оврингу, обаче капля юшки у мне, у та сама капля, она освободила меч из возвышения, есть кровь ваших Асуров. Богов Индры и Дыя… А тяперича я усё прокалякал, и не чаво мене добавить, оно днесь вам решать як поступать.

Борилка вызарилси у лико Рама, от которого нынче, верно, усё и зависело, и узрел аки на лбу егось изогнулась дугой, так схожей с равдугой по оной прислал подсказку Асур Ра, глубока морщина. Приподнялси выспрь, почти к корням волосьев, серебристый, вузкий снурок. Дрогнули на лице темника желваки, и кажись качнулси его малешенько горбатенький нос. А сиг спустя заколыхались долги коричны волосья и эвонто трепетание пробегло по сему телу так, шо заволновалась и сама шёрсть на теле жеребца, так, шо вздрогнул и мощный лук, висящий на левом плече. Ужесь було не ясно о чём таковом тюмкал темник, одначе померещилось мальцу, шо речь его смутила Рама и тому будто стало стыдно, зазорно пред воинами-полканами чё вон вядёть собе сувсем не як витязь — смелый и храбрый, а як офеня — бродячий торгаш жаждущий поскорей сбыть усю залежь.

Неторопливо опустилси темник пред мальчиком на одно колено согнувши праву ногу у нём, а леву выпрямив уперёд, и низко склонив человечий стан, раскатисто-гулким гласом кликнул:

— Княже Борил, сын Белуни и Воила, наследник повелителя Таранца Велеба, потомок быкоподобного Асура Индры, прими от меня клятву верности, каковую я! темник и глава воинства полканов Рам из рода первого сына, Бога мудрости и волшебства Китовраса, речённого Вада, приношу тебе! Даю зарок — вступить и привести у твою рать положенных моему слову полканов! Даю зарок — по первому твоему указанию идти у дальни бероские земли, чтоб вести битву с воинством Зла, которое из века в век является ворогом Сварожичей и Дыевичей! Да будет клятва моя нерушима, и слово крепко как Священная Мер Гора на кый лежит Бел-Горюч камень Алатырь, хранящий в себе начертанные у начале Бел Света, перстом Сварога, руны-законы огненные.

Токмо закончил свой говорок Рам, как незамедлительно и други полканы, окромя урвара, опустились на водно колено и повторили слова клятвы свово темника, главы воинства, громко и торжественно. Право молвить, не усе гутарили ту молвь на бероском, овые бачили на полканском… може им так було сподручней… кто ж то знаеть.

И як токась усе полканы смолкли, а Кера отворил роть, верно, калякать чё-нить не нужное, оно как лико егось опять було исполосовано морщинами, чем вон напомнил Борюше препротивну Ворогуху. Мальчуган, сжав меч обеими дланями рук, резко поднял ево выспрь, да сам не ожидаючи от собе эвонтих речений, изрёк:

— Да, будеть так як вы бачите! Укрепляю ваши клятвы, энтим волшебным клинком, выкованным самим Сварогом, великим Асуром, владыкой Поселенной, ПраБогом и родоначальником усех светлых Богов, Асуров, Ясуней!

Нежданно возле лица Борилки пронёсси тёплый порыв ветру, и отрок, без задержу, вузнал у нём Асура Догоду. Тот на крохотку обмер осторонь поднятого меча, широкось просиял мальчонке, а засим сбросил с полупрозрачной пясти на серебристый клинок меча, прям на егось чуть закруглённое остриё, таку маненькую капельку, точно червлённого яхонта. Оная, впав туды, немножечко недвижно покоилась тама, а опосля подалась управо да улево, растеклась по клинку, да сице махонисто, шо окрасила его увесь в червлёность с марным отливом. А Догода кивнувши, мгновенно пропал с глаз мальца.

Ищё морг меч бул точно обмершим, а посем унезапно лучисто вспыхнул, увесь золото-чермным светом и вдарил тем сиянием полканов прям у очи. Борилка промеж того увидал увыси поместившихся, по четыре от собе стороны, незримых для иных, старших сынов СтриБога. Асура Позвизда Зимнего ветра, кружалок, метелей с серым ликом и кудластыми бровьми, долгими волосьями да таковой же брадой и усами. Бога Провея того, шо Осенним ветром кличуть, предка летаглов, вжесь увитого бурыми волосами ей-ей жидкими, свёрху припорошенными пожухлой листвой. С висевшими, на его почитай коричных вусах и бородушке, мелкой мгой и тёмно-карими очами, глазеющими на мальчишечку по-доброму и как-то до зела печально. Асур был обряжен у плавые долги одёжи, струящиеся васнь дождевы потоки. Подагу, Асура Весеннего ветра, видом маленько постарше Догоды, вулыбчивого, со смеющимися небесными очами, увитого белокурыми, кудырявыми волосьми, бородой и усами у каковых мельтешили маленьки таки листочки берёзоньки, облачённого у чуть зримое бело-жёлто одеяние, да с крупными, округлыми крылами прозрачно-зекрого цвету выглядывающими из-за спины. И вестимо его, старого знакомца мальчугана, Догоду, Бога Летнего ветра молодого и сильного, с ковыльного цвета, волосами, коротой, не густой бородой да редкими вусами, плетённым из васильков веночком пристроенном на голове, одетого у голубо-прозрачну одёжу.

Асуры, старши сынки СтриБога, вперились на отрока и Борилка смекнул, шо набрав у роть воздуха вони усе разом подули на остриё меча. И тады ж разлетающееся от их дыхания сияние накрыло своим полыханием усех полканов, осыпав на тела, шерсть, волоса и одёжу прозрачны капли додолы Подаги, плотны туманы Провея, бусенцы снега Позвизда и крупны росинки Догоды. Мгновенно перьмешалось у то дуновение Асуров с блистанием света и Боренька узрел, аки пужливо дрогнуло лицо урвара, разгладились на нём морщинки и вон торопливо согнув у колене ногу склонилси пред мальчиком. И тадыличи усе ветры вулыбнулись, и ано Позвизд. Они взмахнули полами своих одежд, прикрытых космами волосьев, брады и вусов ретиво подались у небесну лазурь и сызнова обдав додолой, туманами, снежинками и росинками, то прохладными, то сырыми, то льдяными, то тёплами находящихся под ними людей и полканов улетели, исчезнув даже для мальца.

От вэнтого брошенного у полканов ветрами паморока пригнулись усе, а урвара вроде как задрожал, опосля его качнуло туды-сюды, будто вон намеревалси впасть, обаче вудержавшись, Кера лишь шибче пригнул к оземи свой человечий стан.

Борюша ащё како-то времечко оглядывал небесну даль, иде так скоро скрылись ветры, засегда поддерживающие Сварожичей, а посем обозрел подымающихси на ноги полканов, обернулси, вылупилси у стоящих подле него путников и вопустив к землице свой зачурованный меч, пожав плечьми, поспрашал:

— Дядька Былята, а я чёй-то не уразумел, а идеже наю Гуша?

Глава восьмая. Назадь за Гушей, уперёдь к Таранцу

— Вжесь и взаправду, молвить, иде наш Гуша? — перьспросил Былята верно вопрошая то у соратников и принялси озиратьси.

Занятые спуском и поднятием у пропасть Борюши, да спором с полканами странники и не приметили отсутствия шишуги. И днесь оглядываючись, беспомощно пожимая плечьми, сразу-то и не смогли припомнить кадысь последний раз зрели Гушу и идеже его потеряли… да и вообче прибыл ли Гуша к краю бездны, або усё ж затерялси в ночи.

— Не-а, похож не прибыл, — отрицательно покачав главой, закалякал Орёл. — Я ж скакал на полкане узади сех и видал, покудова не запало красно солнышко, вон бёжал позадь нас. Прытко вутак сигал, почитай, шо не отставал… А кадыличи Ра ушёл на покой, покинув поднебесье, ужотко он паче не казалси.

— Судя по сему, вон потерялси у той тьме, — помыслил Сеслав и утёр свой лоб, покрытый бусенцами водицы, можеть посеянной сынками СтриБога. — Прядётси возвращатьси за ним, нешто егось можно у там водного кинуть.

Полканы поднявшиеся с колен, на ту пору тихонько перьговариваясь меж собой, удивленно зырялись на Борила, а мальчик як и всяк иной, ей-ей, мальчонка, обрадовавшись, шо усё сице благополучно разрешилось, стал беспокоитьси чичас токмо о потеряном идей-то друге.

— Можеть стоить завернуть меч у охабень, — предложил Крас и посотрел на крепко сжимаемый у руках мальчишечки меч Индры, уткнутый востриём у землицу, да принялси отвязывать от пояса Борилы ужу и сматывать её у клубок.

— Оно у то Крас истинну бачит, — согласилси Гордыня и без задержу направилси к вечам сложенным недалече вкупе, абы достать охабень.

Когды вон возвернулси, неся у руках охабень и встряхнувши им, пристроил, расстеливши, егось на оземе, то Борилка бережно, словно каку велику ценность возложил меч Индры, а верней балякать свой меч на него свёрху.

Меч и упрямь сотрелси богатырским… Вон был вяще долгим, чем бероские и достигал у длину не меньче трёх с половиной локтей, и на его ширшину приходилось вершка два с половиной, а то и усе три. Сам клинок плавно сужалси к острию. Ужо эвонто добре, шо Борюша был крепкого сложения, а то б не смог вудержать его у руках. Посредине шляка проходило продольно углубление в виде желобка, а сам клинок имел закруглённый кончик. Поблескивая серебристостью шляк меча промеж того перьливалси усеми цветами радуги, на вроде тонких полос пробегающих по полотну свёрху униз. Могутная рукоять меча тёмно-коричного цвета маленечко сияла и ейна гладь была усплошь… уся увита чуть выступающим впредь Мировым Древом: со стволом, ветвями и листоньками. Массивное перькрестие оченно широкое венчалось здоровенным грибовидным навершием, со тремя коловидными, разделёнными меж собой, шапками в среднее из коих, само высокое, бул вставлен алый яхонт.

Мировое Древо, тот великий и почитаемый усеми народами Бел Света образ, по преданиям выросло у заповедных местах на окраине Поселенной величаемом Лукоморье. Сказываетси у байках, шо по тому Древу моглось попасть у иные Бел Светы, каковых много имеитси у Поселенной, раскиданных в разных местах. Вершина той величественной невидали упираетси у небеса, корни достигают Пекельного мира, и по стволу тому мощному спускаютси, подымаютси, словом ходють Боги. А беросы меже того сравнивають Мировое Древо с Родовым Древом, у оного корни олицетворяють предков, ствол нонешне поколение людей, а крона с ветвями да листочками, то последующее колено беросов — ихних потомков.

Борилка возложил на охабень свой меч и залюбовалси евойным мощным и крепким клинком, чудным образом на рукояти. Засим неторопливо снял с правой длани мокру от поту тряпицу и перьдал её Сеславу.

— Добрый меч! — произнёс Былята, стоящий посторонь мальчика, а Гордыня негромко крякнув утак, верно, поддакнув, опустившись пред мечом на корточки, стал его укутывать у охабень.

К странникам неспешно подступили Кера и Рам, да встав супротив них, низенько поклонились мальцу, а опосля урвара, обращаясь к Бореньке, сказал:

— Княже Борил…

— Я не княж, како я княж, — возмущённым голоском возразил урваре отрок и обидчиво глянул у карие очи того.

— Даже ежели ты княже Борил, не желаешь стать нашим повелителем ф…р…р, — вступаючи у молвь, начал пояснять Рам. — Мы всё равно обязаны величать тебя согласно твоему сану, почёту и достоинству жалованному Богом Индрой. Мы обязаны уважать в тебе кровь Отца нашего Асура, правителя Поселенной Бога Дыя.

— Ишь ты, уважать вони должны, — забалабонил Гордыня, подымаясь с присядок и сподняв с землицы укутанный у охабень меч, прижал его ко собе. — А чаво ж вы тадыличи тутась мучали мальчоночку… то водно выпрашивая, то иное выуживая.

Кера бросил в сторону воина до зела злобный взгляд, обаче ничавось не ответствовал, токмо добавил к своей вжесь утак неприятно прерванной реченьке:

— Просим тебя княже проследовать в наш великий и знаменитый град Таранец, чтоб весь народ полканов увидел достопочтенного потомка Бога Индры и поклонился тебе.

— А може не стоить, — качая главой, отметил Сом, и, обхватив мальчугана за плечи привлёк к себе, будто стараясь уберечь от у тех поклонов. — Може нам надоть нонече ж отправитьси домой?

— Ни-а ноне вуйтить никак не можно, — торопливо изрёк Борилка и задрав голову посотрел у лицо воина. — Мне ж ащё надобно выручить… выручить, — мальчуган на маленько прервалси не решаясь гутарить при полканах имя Валу супротивника Индры, и смекнув чуток, пробачил, — вызволить нашего богатыря. — А засим перьведя взор на темника, вопросил, — а гора, эвонто гора Неприюта ужесь далече отсюдова ляжить?

— Гора Неприюта ф… р… р..? — недоумённо перьглянулись меж собой полканы, и урвара вдругорядь перьспросил величание хребта.

— А на, что тебе этот хребет княже? — молвил Рам и изогнул тонки уста сице, чё шибче прорезались на егось купавом лике морщинки. — Мы туды не хаживаем… там Вилы обитают и они незваных гостей вельми не любят.

— Я ведаю про то, шо там живуть Вилы, — откликнулси мальчуган, и, опершись спиной о Сома, кивнул у подтверждении свово говорка. — Вони мене и нужны, так чаво далече до той горушки?

— Нет, нет, княже, не далеко она, — ответил Рам и перьступил с ноги на ногу, а под егось копытами сызнова захрустели разламываемые на части и обращённые у песок камушки. — От Таранца полдня пути не больше… Да она дюже высоченная посему ищё некоторое времечко придётся потратить, чтоб на неё взобраться ф… р… р… Одначе может ты, княже, прежде отдохнёшь у Таранце. Перекусишь, обмоешься и поспишь, — темник метнул сёрдитый взгляд у Гордыню, и пробалякал ужо раздражённым голоском, — как положено принимать у нас, у полканов, дорогих нам гостей.

— Хмы! — вусмехнулси во тёмно-пошеничны, густы вусы Гордыня, и немедля скузал, — не дорогих гостей, а победителей… Борюша наю добыл меч, а значить стал победителем.

Урвара нежданно скривил лицо, изогнул дугой губы и возмущённо загутарил:

— Победителем княже станет тогды, когды убъёт то зло… Зло каковое идёт на бероские земли и славить его имя вы — беросы будете! Мы же полканы будем почитать его за смелость, достойную Асура, и за ту кровь, что течёт в жилах!

— Ладно… ладно… будя вам прерикатьси, — вклинилси у каляканья Сеслав и похлопав по плечу Гордыню смерил евось разгорающуюся досаду. — Борюша ищё отрок и испытал у энту ноченьку тако, чё не усякому взрослому перьжить вудастьси Он вустал и хочить кочумать. Эвонто гляньте у него вже и глазёнки смыкаютси. — Сеслав по-доброму осклабилси и мотнул головой у сторону мальчика.

А Борилка ужесь и упрямь прикрыл веками очи, и, уткнув у грудь Сома голову, рёшил меже тем покочемарить, обаче, вуслыхав последни слова воина про собе, без задержу пробудилси, и, захлопав ресницами, торопливо произнёс:

— Неть, неть… я покуда ащё не дремлю. Но ты, дядька Сеслав прав, я ей-ей не вотказалси бы от сна, и мог прямо туто-ва улечьси, токмо б охабень подстелил.

— Нет! Не должно ф… р… р! — днесь гикнул Рам и закрутил головой, отчавось заколыхались на ней волосья, двинувшись широкой волной по спине. — Не должно, княжу спать на сырой земле… В Таранце княж тебя ждёт тёплое, мягкое ложе, сытная еда. Садись мне на спину, а спутники твои на иных полканов и невдолге… невдолге мы будем в Таранце.

— Рам, а може мене просто Борилом кликать? А не вэнтим княжем? — поспрашал мальчишечка и широкось зевнув, ощутил тяжесть у очах и главе, да слабость усём свовом изнурённом за то времечко теле, и вотступил от Сома.

— Позволь нам полканам, — забалякал Рам, и, протянул праву руку навстречу отроку, подзываючи к собе. — Величать тебя так как положено твоему сану.

Борила ничавось не сказал у ответ, токась муторно так вздохнул, и прежде чем полезать на спину полкана, принял из рук Краса, поданные ему, туло и котомку. Водно он водел на спину, другое закинул за право плечо, и ищё раз вздохнув, взволнованно молвил:

— А чаво ж так-таки с Гушей?

— Гуша это тот шишуга? — поинтересовалси Рам и махнул протянутой правой рукой у направлении обратному Таранцу.

— Да-к, шишуга, он, судя по сему, утерялси во ночи, — загутарил Былята и провёл перстами по устам, расправляя там волосья, спустившиеся тудыличи из густых, курчавых, ковыльных усов. — Може чаво с ним стряслось? — то старшина воинов протянул до зела раздумчиво, словно вопрошая лишь у собе.

— Что ж, — абие произнёс Рам, и глас егойный звучал успокоительно, не токась для Быляты, но и для, вздрогнувшего от тех размышлений воина, Борилы. — Отправим на его поиски моих воинов… Они быстро сыщут вашего шишугу.

— И я с ними потрясусь, — вторил Раму Крас и посотрел ласковенько на мальца, а опосля выспрашивая соизволенья выззарилси на Быляту. — Потрясусь с ними, абы Гуша не вспужалси?

— Добре, сынок, потрюхай, — одобрительно высказалси старшина беросов.

Рам же меж того подзывал к собе взмахом руки того каурого полкана, схожего с ним обликом, и ищё водного, саврасаго, младого и мощного у плечах. Полканы торопливо подступили к Раму и преклонили пред ним голову.

— Возьмите бероского воина, — строгим гласом пробалякал Рам, глядя с нежностью на каурого полкана, а посем перьведя очи зекнул на парня, по-видимому, выспрашивая егось величание.

— Крас, — торопливо балабонил вьюноша и гордо тряхнул своими непослушными ковыльными волосьми, повязанными прям як у полканов свёрху снурком, токась простеньким таковым кожанным, при ентом вихрастый, густой чуб парня, вылезши с под удёржу, сызнова взлетевши увысь, закудрилси.

— Да, кумар ахки, — продолжил каляканья Рам, а губы евойны почемуй-то изогнулись, васнь вон усмехнулси такому дивному имечку бероса. — С бероским воином Красом поезжайте у обратный путь, ихний путник шишуга, лесной человек, затерялси в наступившей ночи. Разыщите его и возвярнётесь у Таранец. Прям к Белым чертогам, где и будут гостить наш княж и его соратники.

— Слушаюсь, — послушно ответил Каси, а за ним и саврасый полкан.

И Каси, просиявши вулыбкой Красу, позвал егось за собой. Парень поправил на плечах котомку, огладил, словно проверяючи, ножны с зачурованным мечом да пошёл услед за полканами. И хотя Борилкины очи беспомощно смыкались, а ресницы шумно плюхались, вон усё ж проследил взором за Красом и увидав як тот взобралси на спину саврасому, кый тут же направилси вдогон за Каси. Каковой, по-видимому, среди тех двух полканов был старшим, и ужотко трюхал по краю эвонтой приглубой пропасти.

— Княже Борил, — оченно мягко молвил Рам, обращаясь к мальчику, — оно и нам пора, а то ты не доедешь… так и уснёшь в пути.

— Агась! — откликнулси отрок, чуя як увесь притомилси и чичас же поспешил к темнику.

Рам наново согнул передние ноги у коленях и преклонил лошадиный стан пред мальцом. Борилка ж обхватив его спину руками, оттолкнулси от оземи да перькинув ногу, резво взобралси на полкана.

— Меч повезёт княже, — осипше прохрустел урвара да перьступил с ноги на ногу. — Так положено, — и Кера протянувши руку, указал перстом на меч, который, вобнявши, аки велику ценность, прижимал к собе Гордыня.

Воин хотел було чавой-то бачить и, судя по смурному виду лица Гордыни, чавой-то до зела грубое, токмо опережая егось Былята встрял у тот говорок:

— Гордыня вотдай Борюше меч. Кера прав, меч должон весть мальчонка.

— Обаче, — жёлал вступитьси за соратника Сеслав, и, шагнув ближе к Быляте, тронул того за плечо.

Токмо старшина беросов отрицательно мотнул головой, и, вутак сёрдито зыркнул очами у лица соотчичей, шо Сеслав мигом скинул руку с плеча, а Гордыня хоть, и, не будучи довольным тем вуказаньем, усё ж спорить не стал, да шагнув в направление к Раму бережно пристроил на ноги мальчишечки меч, загутарив:

— Борюша, ты евось левой дланью прижми ко собе, — положив ладошку мальчугана на охабень да придавив тяжкий меч к ногам, и тады ж поправляючи лук на плече темника, абы вон не ударял по колену отрока, добавил, — а правой за пояс крепче держись. И потщись, сынок, не закочумать…

— Не тревожься, Гордыня, — миролюбиво ответствовал Рам, да поправил на плече лук. — Я пойду шагом и буду с ним беседовать… Он не уснёт.

— И у то добре, — недовольно буркнул Гордыня, да оправив на мальце униз рубашонку, ласково оглаживая на ней холст, изрёк. — Ну-тка, Борюша, не печальси… я следом за тобой буду держатьси.

Мальчуган понятливо кивнул головой, и торопливо заморгал, чуя як от пережитого ночью, наваливаетси на него дремота, ужесь було так непосильно держать будто отяжелевшу главу, всяк миг кланящуюся на бок, в кою верно для сухранности чавой-то налили.

Гордыня ищё толком-то и не вуспел отойтить от мальчика, а хмыкнувший продолжительно да зычно Рам тронул свову поступь и высоко подняв голову, торжественно загамил:

— Полканы лгуппа халпура Дев Индры, джахан княже Борил! — посем темник малешенько помедлил и кадыкась узрел як склонили свои головы пред ним и отроком полканы, мимо оных он шествовал, гикнул, — ну-дарх!

Рам медленно шёл промеж сызнова выстроившихся и продолжающих ставать у рядье полканов когды егось догнал урвара. Вон торопливо поравнялси с темником, гневливо встряхнул своим посохом, и, бросив раздражённый взглядь на негось, словно желаючи им сжечь усего Рама, прям от егойных тёмно-коричных, гладких волосьев вплоть до копытов, забалабонил:

— Рмага хопал, рмага джмера на-ружан техли… Рмага хопал ф… р… р.

Одначе Рам окинул вжесь вельми презрительным зырканьем урвару, скривил свои тонки губы, живописав ими чудну таку загнутость и сухо ответил:

— Тх архн дун джмера ф… р… р.

Да горделиво вскинув голову, так чё колохнувшись, заструились евойны волосья по гладкости рубахи, пошёл шибче и миг спустя оторвавшись от Керы, негромко прокалякал Борилке:

— Княже, ты покуда ищё не спишь, я трону свою поступь бойчее, держись за пояс.

Мальчонка не вуспев даже чавой-нить молвить, токась крепче схватилси правой рукой за пояс, як полкан резко перьшёл с шага на скок и нарысью пошёл уперёд, судя по сему, жаждая таким вобразом обойтить урвару, каковой верезгливо кликнул в догонку лишь: «Турут!» и вотстал, верно, не умеючи бёжать утак скоренько.

А Рам ужо не скакал, а чудилось мальцу, будто птица кака лётел ретиво и быстро. Полканы, образовавшие рядья стоящие досель со светочами, и коих мальчик в ночи зрел як горящи искорки, затушивши огонь, усё ж не двигались с мест. Склонив человечьи станы, они лишь мелькали пред очами Борилки своей разномастной кожей да шерстью лошадиных тел.

Покрыв большой промежек, Рам нежданно перьшёл на скок, опосля ж и совершенно остановил свой скорый ход, двинувшись медленным шагом. Егось могутное человечье тело покрылось малешенькой капелью пота, посему взмокла на спине рубаха, и со лба заструились тонки ручьи, оные тот принялси вутирать тыльной стороной пясти. На лошадином теле, иде и восседал мальчуган, враз шёрсть окуталась мжицей. Обаче темник немедля вздрогнул телом и усе те малы крохи живинько скатились по шерсти униз, да нырнули на каменисту поверхность землицы.

Борила меже тем огляделси. Тяперича, внегда полкан шёл неспешно можно було усё узреть округ собе. И мальчик увидал, шо лежащий пред ним край, увесь да сплошь гористый. Взлобья тута лицезрелись выше тех, каковые встречались вчерась, да покрыты вони были не токмо травами, но и не высоким чапыжником, инолды тянущимся густыми стенами. Идей-то справа мелькала, инде выглядывачи из-за тех курганов, реченька шустра тянувша свои воды. Прямо пред отроком вздыбивались вже совсем дюжие кряжи. Первый ряд, завороченный дугой, был увесь каменистым и представлял из собе крепостну стену града, идеже чётко наблюдались угловаты постройки да выдолбленны оконца. Стена у та была серо-белого цвета и к ней вела широкая ездовитая дорога, устланная гладкими, круглыми каменьями со усяким разными вкраплениями и прожилками: чёрного, рдяного, червлёного цветов. Вона зачиналась, как раз подле окончания пропасти и вупиралась у мощны ворота, по ней днесь и шествовал темник. Там же позадь Таранца гряды гор сотрелись зелёными, по-видимому, поросшими густыми гаями.

Борила выглядывая с под плеча Рама, усё ж не мог паче толково обозреть саму стену Таранца, а потому обернувшись зекнул глазьми назад, на ехавших, не дюже от негось далече, полканов, на которых сидывали беросы, и идущего упереди них Керу.

— Далеко они? — вопросил Рам, словно почуяв як малец оглянулси.

— Ни-а, не шибко, — молвил мальчик и задумалси.

Вон хотя и был ащё юн, но усё ж ощутил неприязнь которая сквозила меж полканами, словно перькидываясь у теми словами, жаждали вони, Рама и Кера, обеспечить собе чёй-то луче того чаво нонече имели.

— А зачем тебе нужны Вилы ф… р… р..? — поинтересовалси Рам, прерывая тем спросом вельми неприятны мысли отрока.

— Оно мене, — начал было мальчуган, да абие смутившись смолк. Привыкший засегда бачить правду, ужо тяперича не мог же вон сказать полканам, каковые дюже почитают Индру, чё вон хочють спасти его соперника Валу, оживив того добытой у Вил водой. Посему он како-то времечко молчал, а засим скумекавши казал утак, — я ж ужесь гутарил… Мене надоть пособить одному богатырю, Асуру. Тому самому оный будять битьси на моём мече. Для вэнтого и надобно видать Вил.

— Мы никогда не ходим на гору Неприюта, — до зела внимательно выслушав мальчонку, сей миг откликнулси Рам. — Тот хребет дюже высокий и опасный. Там обитает много всяких зачурованных духов, таких помельче, послабее чем Вилы, но встреча с которыми может оказаться последней в жизни полкана. — Темник стих, посем споднявши руку и указуя ею уперёдь да маленько повыше, продолжил балабонить, — вон вишь княже она? Прямо за вторым рядьем каменной стены, и чуток левее, на ней ащё вроде чапыжник таращится на самой макушке… Тем она от иных круч отличается… ф… р… р… Это и есть гора Неприюта.

Мальчуган вытянул шею и склонил голову левее стана Рама, внимательно следуя взором за егось вытянутой рукой. Да впрямь углядел за вторым рядьем каменной стены, окружающей град по неровному выгнутому с двух сторон коло, паче схожему с яйцом, высоку вершину горы на которой и верно таращились кусты аль дерева.

— Эвонто на макушке растут стары дубы, — пояснил Борилка и вусевшись як прежде, поправил давивший своей могутностью на ноги меч.

— А ты… ты откедова знашь, что то дубы? — удивлённо вопросил Рам, и даже оглянулси, впившись взором у мальчишечку.

— Озем то бачил, — ответил Борила, и кивнул у подтверждении сказанного.

— Озем надо ж, — протянул Рам и покачал головой, отчавось его волосья закачались точно травы у пожне. — Чудной ты всё же княже, ежели с тобой так, запросто, по-свойски Боги беседуют ф… р… р… Так вот, чаво я хотел молвить. Не знаю, ведаешь ли ты про это, иль нет, посему скажу… У нас, у полканов, говаривают, что стоит полкану взглянуть на Вилу, как он тут же в неё влюбится, и навек опостылет ему жизнь и Бел Свет. Но быть может, та зазнобушка тебя не тронет, ты вроде как юн ащё.

— От, об у том верно Асур Крышня также ведал, — широко просиявши закалякал мальчик и всмотрелси у солнечно лико Бога Ра, взирающего да любующегося из небесной лазури на землицу раскинутую под ним. — Потому можеть я бул и выбран… Я, а не мои братцы, аль сродники… кые аль большенькие, аль вовсе малые. Як бачил Крышня я не вьюноша, но уже и не дитя, отрок… Я же не вэнто не влюблюся ха… ха… ха…, — и звонко, задорно засмеялси.

— Одначе мы своим сынам не позволяем ходить к Вилам, — добавил Рам. — Мы не позволяем их беспокоить… и опасаемся их силы. Так нам было заповедано нашими предками ф… р… р… — и темник стих, о чем то судя по сему задумавшись.

Малешав трюхали неторопливо, полкан чуть склонив голову на грудь и не глядя на ездовую полосу чавой-то обдумывал, а Борюша перьстав хохотать продолжал вулыбатьси яркому красну солнышку, и такому купавому Бел Свету. Немного погодя малец, встряхнув головой, обратилси к темнику, вопрошая:

— Рам, а як вы прознали, шо мы у ваших землях?

— Дозорные наши вас углядели, — тихонько ответил темник, и поднявши голову осмотрел дорогу упереди.

— От у таво не могёть быть, не могёть, мы далече были, — ажно гикнул отрок, вутак удивилси вон и маненько даже подпрыгнул на крепкой спине полкана. — Нешто можно сице видать?

— Нет, ты прав, так видеть далеко не возможно, — отметил полкан и днесь он довольно, но не злобно рассмеялси. — Обаче наши дозорные, это не полканы, это лебеди… Они долги века облетают наши земли округ и предупреждают о идущих к нам чужаках криком. В этот раз ей-же-ей, они так долго галдели, летаючи над нами, что мы решили, к нам идут какие-то важные, — темник на миг осёкси, а опосля добавил, по-видимому, поправившись, — какие-то почётные, знатные люди. Потому я и вышел навстречу… И видишь княже, они не ошиблись, к нам прибыл ты.

— Лебеди, эвонто у те каковые над нами пролётали, надоть же, — протянул Борилка и зане егось чуток тряхнуло, вон подпрыгнул уверх, да чичас ж ищё крепче прижал к ногам меч, и пожав плечьми, вже так был ошарашен услышанным, произнёс. — А взаправду молвять Рам чё у те лебеди дочуры Поддонного правителя Ящура?

— Нет, то не правда, — поспешил пояснить темник, и покачал отрицательно головой, отчавось лук висящий на плече слегка подалси назад и прибольно стукнул мальца по колену своим мощным древком, однакось Рам у то, верно, почуяв, резво вернул егось у прежне состояние. — Может где-то дочери Ящера и оборачиваются в лебедей, то я не ведаю… Но наши лебеди это духи воздуха, и они с тех самых пор когды был построен Таранец, обитают в горах, и, летая в наших землях, предупреждают о нежданных гостях.

«Духи воздуха, — протянул про собе мальчонка. — А Озем калякал чё так зовуть Вил,» — обаче гутарить о том вслух не стал.

Рам ж покамест продолжил балякать:

— Княж, град Таранец был построен самим Богом мудрости и волшебства Китоврасом. Когды Индра рассёк валун, у который обернулси Валу да на Бел Свете появились Квасура и Китоврас… То в благодарность Дев Индре, за свершённый даршан, Китоврас возвёл из здешних утесистых скал, оные лежали тут, град. В преданиях поётся, что высекал он Таранец прямо в скальной гряде, убирая всё лишнее, да чуждое. И вскоре вырос тут красавец, величественный град… град Таранец… Чьё имечко значит — сотворённый от истока солнца обладающей силой крови. А тяперича княже полюбуйся на крепостную стену Таранца, — и темник без задержу востановилси.

Глава девятая. Таранец

Рам вставши, верталси по ездовой полосе утак, абы Бориле було сподручней обозреть и впрямь, аки верно гутарил темник, дюже хупавую крепостну стену Таранца, отчавось усякий сон одолевавший мальчонку во время пути кудый-то запропастилси, а смыкающиеся евойны глазёнки широкось раскрылись да вперились у град.

А крепостна стена Таранца воистину лицезрелась величественной, поражающей своим сказочным обликом до глубины душеньки. Со стороны любуясь ею, казалося у то в серых скалах, стоящих первыми рядьями горной гряды, была вытесана вона, выступаючи уперёд округлой да единожды удлинённой по концам стенищей, напоминающей обликом яйцо. И чудилось у том сплошном массиве утесистых кряжей чьей-то божественной рукой высекалось усё без вунструментов, дивно изымались из скальной почвы усе избыточные каменья и созидалася ограда изумительной гладкости.

Могутная и высокая она, у та стенишка, кажись дотягивалась до небосводу и самого красна солнышка, завершаяся колодчатой деревянной надстройкой с копновидной крышей. Сама стена была из сплошного, ровненького бело-серого голыша, точно её ктой-то огладил або омыл, сварганив таку залащенность, убравши любы шероховатости, дыры, расселины да трещинки. Поместившаяся свёрху на ней настройка сотрелась плавого цвета и по ейному краю, уступом проходили высоки таки угловаты двойны зубцы вельми крепучие, местами поддерживающие крышу. Даже отседова мальчик видал, шо крепостна стенища махониста, у ней було не меньче двух али трёх маховых саженей, и унутри собе вона имела нещечко в виде ездовой полосы по оной ходюли, вохраняючи град полканы.

По закруглённым краям стёны, стояли две ражие постройки, какого-то четырёхугольного облика. У этних возведений были также крыши, похожие на луковки с устремлёнными выспрь тонкими острыми вершинами на каковых яро блистали златым светом закрученные управо шестиконечны лучи, небесные символы Бога Индры, величаемые громовиком, отличающиеся от знака Сварожичей, грозовика, у которых лучи загибалися у иную сторону. В у тех постройках зрелось уймища мелких оконцев, проходящих у самом вёрху возведения. Засим таковых окошков, тока не прикрытых слюдой, имелось в обилие и на самой стенище, и вони как раз располагалися под колодчастой надстройкой.

Во средине стены красовались ащё три дивны постройки в виде сложенных углами клинов. Эвонти сооружения свёрху сплошь усе были покрыты золотыми полосами, в ширшину не паче ладони, а у длину оченно долгими. Стыки меже тех полос, точно гребни для волос, выпирались увысь короткими шипами, на концах оных перьливались белые, бело-голубые и бело-розовые самоцветны каменья, гладки таки и небольши по размаху, обаче, при том до зела лучисто блистающие у солнечном сиянии. Под у теми постройками, судя по сему, представляющими из собе крышу, находились мощны ворота, окованные железом почитай рдяного цвету, весьма махонисты и массивны. У те ворота, раскрытые настежь, были рдяными с обеих сторон, а возле них у рядье, сберегаючи вход в Таранец стояли полканы с дубинами и копьями у руках.

— Красиво! Верно, княже? — восторженно, словно видывал такой изумительный град попервой, вопросил Рам, обращаясь к мальцу.

И Борилка пыхнув перьполневший дыхалку, ставший густым от восторгу, воздух молвил:

— Агась, лепота!

— Видишь ворота, княже? Над ними высятся так величаемые полканами башты, — принялси пояснять Рам и расплылси у улыбке, по-видимому, довольствуясь проявленным отроком восхищением, и споднявши руку протянул её уперёд, указуя направленным на золоты постройки перстом. — Эти башты опоясаны золотыми пластинами. И то не токмо жёлтым золотом, но и белым… А на кажном стержне-гребне, что из белого золота самоцветны каменья. Горный хрусталь это те, что белые. Лазоревый яхонт те, что голубые, и тапас оные поблескивают розоватым сиянием. Ведь топас с полканского перьводится как огонь. А те, дальни башты, — и темник показал на водно, посем на друго возведения с луковками заместо крыш, разместившиеся по краям стенищи. — Это дозорные башты, с них полканы наблюдают за своими землями, каковые лежат вкруг Таранца… Так, чтобы никто, никто ни проскочил не замеченным у наш великий град.

— А чё-сь вам страшитьси? — сомкнув раззявленный от вудивления роть, поспрашал мальчуган, не сводя зачурованного взору с ограды Таранца. — Ведь посторонь вас, полканов, никаки иные народы не живуть? Кто ж к вам ходють?

— Почему не живёт? — произнёс темник. И порывисто пожал плечьми, сице чё дёрнулси на левом из них крепкий лук, жёлающий стукануть мальчонку по колену, да тока Рам ведая про у то, придержал его рукой, а после добавил, — живут княже… Около нас живут людские племена. Там в горах, что высятся за Таранцом, и ищё, дальше, где взлобки заканчиваются и лежат тёплые… жаркие и сухие земли, там тоже обитают люди. Там ведь сыздавна живут сынки СтриБога Летний и Югный ветра.

— О… о, — озадаченно протянул мальчик и покачал головой, поелику егось долги волосья взвились уверх, а миг спустя у также плавно опустились на плечи. — От то я не ведал. Не ведал чё там живуть люди и Асуры… Кумекал там край свету, и за теми грядами ничавось неть.

— Хе… хе… ф… р… р…, — вусмехнулси темник словам мальца, но втак не злобливо, а мягко точно отец неразумной реченьки свово сынка. — Ну, какой такой край, княже? Разве может быть у Бел Света край? Бел Свет это вроде клубка, и висит вон в тёмной долгой Поселенной и много там таких же как наш мир всяких других земных юдолей. Посему не только там за горами живут люди и Асуры, но и в иных божьих мирах… Но ты, княже, погляди какая мощная у нас стена, какое сильное войско, — балякал ровным, тихим гласом Рам, и, обернувшись, обозрел езжалую дорогу, полканов, кые ищё покудова находились далече от них трюхая на собе беросов, и вышагивающего поперёдь усех урвару. — Таранец такой величественный, роскошный град и всё это злато, драгоценности, богатство и власть принадлежат тяперича тебе… Ты, княже, будешь ноне повелевать градом и всеми полканами.

— Мне того ненадь, — негромко ответствовал мальчишечка и скривил свово лико, оно як та молвь была ему дюже противна.

— Ты, погодь, погодь княже, — поспешно загутарил Рам и днесь повернувши голову, вылупилси своими карими очами у мальчугана, да ласковенько ему осклабилси. — Я тебе всё, всё поведаю, а ты не перебивай, послухай. У нас в граде Таранце нет правителя. Нет, значит, старшого. Когда-то давным-давно были выбраны, из трёх родов первых сынов Китовраса, урварами Таранца полканы. И стали опосля того они повелевать, власть ту передавая своим сынам. Потому нонече у власти и находятся Кера, Лам и Бара. Кера из них самый больший годками, Лам вьюноша ащё, а Бара и вовсе мальчишка, ему пять лет всего то… И всю власть подгрёб под себя этот турут Кера. Ты ж сам видел, как он себя ведёт… хозяйничает во всём да приказывает от имени этих двух недорослей. Я сам, из старшего рода сына Китовраса Вада, повелеваю всем воинством. Но как, как повелеваю… тьфу ты, одним словом ф… р… р… — и лицо темника тако упавое исказилось злобой, дрогнули желваки на щеках, и почудилось Борюше пронзительно скрыпнули крупны евойны зубы, будто жаждущие растереть меж собой у крошево евонтого урвара. — Ежели Кера добро не даст, воины мне не подчиняются. Уж ты поверь, княже, как нам эти урвары надоели, особлива этот Кера, невмоготу его правление, невмоготу. А тут ты, посланник Крышни и без сумления самого Дев Индры. Избавитель, вызволитель, спаситель… Оно ж всем вестимо, если кто из недр земли, из огненной реки, меч вырвет, то и будет нами княжить, главенствовать и тогды никаких более урвар. Останется лишь княже и он сам порешит как и, что делать в Таранце.

— Я, — начал було отрок.

Обаче темник не дал досказать желанное мальчиком, а перьбив егось, произнёс:

— Ты меня дослушай княже… Дослушай, — Рам наново обернулси, и, узрев приближающихся полканов, тронулси с места направив свову медленну поступь к вратам града. — Ты не торопись говаривать… нет… Ты не слухай урвара, каковой будет рад, шоб ты отказалси от княжения. Ты воно как сделай. Сначала приглядись ко всему: к нашему граду, к полканам, а после выразишь свою волю. Я ж нарочно первым принёс зарок, чтоб быть к тебе ближе, а коли б то сделал урвара, неизвестно как и чего оно было. Что Кера в своей хайрепеж головёнке домыслит не ведомо никому. Он ведь в любой миг обберёт тебя да, как из рук потомка Бога, власть примет.

— Чавось примыть, каку таку власть? — перьспросил Борила, теряясь у тех неприятных для слуха словах.

— Ну, ты тяперича, по-любому, княже, так заповедовал нам Индра, — пояснил Рам, и, заведя за главу обе руки, поправил, як оказалось застёгнутый на серебристы схваченные меж собой загнуты крючки, снурок придерживающий волосья. — Одначе ежели не захочешь ты сам править, можешь перьдать ту власть и сан княжения любому иному полкану аль человеку, тому коего изберёшь, сочтя достойным.

— Кхе, — вусмехнулси Борилка, у душе радуясь тому чё евойный далёкий предок и Бог Индра усё ж воставил право выбора свому потомку. А посем вопросил, — значить я прям днесь эвонто княжение могу перьдать, тобе або кому иному?

— Сразу видно княже, — неторопливо ответствовал Рам, вкладываючи у свой голос несвойственну ему теплоту, будто гутарил о чём-то шибко дорогом. — Что течёт в тебе кровь Бога. До зела ты смышлён. Конечно, ты можешь передать княжение, прям ноне. А можешь после тогды, кады мы вернёмся с войны. Обаче ежели ты передашь власть потом, нынче, как завершение обряда, должен ты принять и водрузить на голову золотую цепь Любоначалия, и наречься нашим княжем. — Борилка вуслыхав тот говорок и сувсем искривилси, васнь ему предложили пожущерить обильно перьжёванного Гушей жука, и хотел було чичас же казать неть. Но Рам можеть почуяв напряжение мальца, добавил, — коли ты прилюдно, при всём полканском народе, откажешься принять цепь Любоначалия, то с тобой на войну уйдёт лишь та жалкая горстка полканов, принёсшая зарок… Иных полканов-воинов урвара не отпустит. А ежели ты примешь цепь мы с тобой соберём большую рать и будет в ней уйма луков, мечей, копий и киев. Много будет там крепких, могутных ратоборцев… и тогды в путь! Ну-дарх!

Мальчик внимательно выслушал темника, да малешенько помолчав, мерекая у ту реченьку, муторно так вздохнувши, и лишь крепче прижав к ногам так тяжко доставшийся ему меч Индры, изрёк:

— А ежели я тобе Рама, тобе перьдам эвонту саму цебь… Любо… Любо…

— Любоначалия, — подсказал Рам.

— Да, у ту саму, ейну цебь… Ты… ты, — мальчонка на миг замешкалси, занеже на тех самых баштах самоцветны каменья весьма лучисто полыхнули, и по золотым полосам зараз униз пробёгли мерцающие искорки каких-то чудных цветов. — Ты, Рам, — продолжил каляканья Борила, — поведёшь со мной воинство або неть?

Рам немотствовал, вон медлил с ответом, по-видимому, обдумываючи спрос отрока. Медленно вышагивая ко граду, по каменистой дорожке, евойны копыта звонко цокали о ту гладку поверхность, иноредь долетал с под них и тихий скрып, точно хруст полозьев о снежок. Темник нежданно тягостно выдохнул и молвил:

— Нет, княже, не стану я тебя обманывать… Коли ты власть мне передашь, я не смогу уйти из Таранца, не оставлю на урвару или кого другого моё богатство, власть и град. Я отдам тебе токмо тех полканов, кто дал зарок и не более того. Я бы смог солгать, но не могу… Так, что прежде чем ты откажешься от цепи, подумай, ведь ты ее сможешь в любой миг… в любой миг передать.

— Ужо эвонто мене не по душе, — покачивая головой и не мнее тягостно вздыхаючи, забалякал отрок. — Не по душе мене ваша мудрёна власть. Да и цебь ваша мене ня к чему. Мене то нужон был токмо меч да вы аки воители и усё. Абы смогли мы водержать верх над у тем злом.

— Иногды княже, иногды надобно схитрить, — негромко скузал Рам.

— Чавось, — возмущённо кликнул мальчуган и ажно встрепенулси увесь от тако недовольству. — Вжесь мы беросы ня любим энту хитрость. И николиже ни хитрим… николиже… И отец мой меня засегда вучил, шо хитрой должна быть лиса коя мышкует, а человеку должно быть правдивым да честным… Потомуй как кто честен, тот и честь свову и честь свово рода завсега сбережёт.

— Правильно говаривал твой отец. Правильно… тока, — Рам прервалси, оно як унезапно позади него послухалось приближающееся цоканье копыт полканов. Темник резво обернулси, и чуть тише да торопливо дополнил, — да тока то у вас, у беросов принято честь и честность не разделять… у вас у Сварожичей… Но не у нас у Дыевичей, а потому, ты прежде чем отказаться от княжения, погутарь со своими путниками, поведай им то, что я тебе сказывал. Пущай они старшие, да более мудрые тебе посоветуй. А ты когда урвара начнёт призывать тебя принять цепь сошлись на то, что устал… голоден… и так у тебя будет время посоветоваться с твоими людьми… И потому, покуда, притворись спящим, приклони на спину мне голову, да ежели хочешь сосни.

Уж Бориле вельми не желалось притворятьси да вубманывать, но вон понимал, чё Рам прав… ей-ей як прав… и не можно тута торопитьси, принимая али отказываясь от у той цеби, должно посоветоватьси со старчими беросами. И зане егось очи слипались от вусталости, вон горестно всхлипнул, будто на него, заставивив несть, водрузили чавой-то дюже тягостное, таковой здоровущий плятёный короб, нагруженный крупными валунами, отчавось сама собой согнулась спина и мальчик уткнувшись головой у темника, прошептал:

— Добре… так и сделаю.

Рам на то ничавось не вответил, чему мальчуган оченно обрадовалси, оно як ему были тяжелы и неприятны енти балясы. И почемуй-то казалось ему, чё вон… вон… простой такой бероский отрок Борилка вжесь ради эвонтой рати изменяет своей душе, пути и Асуру Крышне такому купавому, светлому Богу с ясным лицом и тёплой, любящей вулыбкой. Чудилось мальцу он словно вымазал свои руки у какой-то вонючести, и нет водицы, струящейся прозрачными капельками Богини Даны, у оной моглось отмытиси и от той слякоти, и от тех мыслей.

Сзади их ноли, шо нагнали полканы и мальчишечка услыхав топот многих копыт о каменья, да понимаючи чё днесь он узрит тако противное лико урвара, и верно не желающего выпустить власть из своих рук, сомкнул очи, чуток ано вутонув лбом у мягких, густых волосьях темника, пахнущих почемуй-то скошенной сухой травой. И стоило токмо то ему содеять, как с ним с левогу боку поравнялси урвара, Боренька открыл глазёнки, и, скосив их у бок то разглядел. Кера, по-видимому, настигая темника до зела сильно вустал, занеже уся его белая шёрсть коня, гладкая така, была покрыта бусенцой пота, вон тяжело и гулко дышал, прижимаючи ко собе как нещечко великое свой волшебный посох.

С правого боку подошёл караковый полкан, у какового стан лошадиный был почитай, шо чёрным с желтизной под пахами, а человечье тело сотрелось тёмно-коричного цвета. На евонтом полкане восседал Былята. И кады караковый приблизилси к темнику, старшина беросов протянул праву руку, и ласковенько огладив мальчоночку по волосьям суховатой дланью, негромко произнёс:

— Закочумал наш мальчик, вустал аки шибко… Борюша пробудись, пробудись нешто почивать можно верхом.

И хотясь Бориле не желалось сотреть на морщинистого и чем-то схожего с Лихорадкой урвара, да и очи от усталости тягостно слипались, он усё ж резво оторвал голову от спины Рама, и проморгавшись да покачавши головой, вперилси взором у Быляту.

— Устал Борюша? — поспрашал тот, узрев як томительно мотаеть головой малец, изгоняючи сон, и широкось ему вулыбнулси.

— Агась, вельми вустал, — ответствовал отрок, всматриваясь у тако доброе лицо свово соплеменника, и склонив голову на бок ано сице залюбовалси родными чертами мужественного бероса.

— Да, да, — вступил у баляканья Рам, малеша то убыстряя, то замедляючи свой шаг. — Княже дюже сильно утомился, ему надобно хорошо выспаться, поесть, а то так можно и занедужить так.

— Ему надобно прежде всего, — отметил своим осипшим и прерывистым гласом урвара. — Принять или отказаться от власти. Он ищё не принял решения… Решение, если ты помнишь, техли, принял ты, а не княже ф… р… р… Посему чичас мы приедим в град и…

Обаче у ту реченьку перьбил Былята, вон усмехнулси и сёрдито взглянув на Керу, громко изрёк:

— Эт, урвара… нешто пред тобой не дитя, а рослый муж. Принять не принять… Допрежь чем чавой-то решать Боренька должон пожелвить, искупатьси у баньке да покочемарить.

— Дотоль покучумать, — закивавши, бойко скузал Борилка и засмеялси.

И ноне ощутил унутри, у тама идеже билось сердце тако же светлое и чистое як, и душа каку-то лёгкость и теплоту, словно прижала его ко собе матушка Белуня, вукрыла, обвив от усех напастей своими добренькими рученьками. И подумкал малец, чё вон бы век так глазел у лица беросов: матушки, братцев и сестричек… Век бы… Може вестимо и мнее, но стока, скока ему было отпущено годков самой Богиней Макошью — Небесной Матерью Судьбы, оная иде-то у далёкой неведомой Поселенной у самой Небесной Сварге во простой, как и у беросов, деревянной избёнке со своими подручницами Долей и Недолей сплела для негось волоконце судьбины.

— Да, берос Былята прав ф… р… р… — поддержал воина Рам, прерываючи думки Борила. — Княжу надобно отдохнуть, он юн ащё. А завтра он и примет решение… мудрое решение как и положено княжу, и потомку Индры.

— Но, — возмущённо начал было урвара.

Обаче Борил, повертав главу в сторону Керу и зыркнув у егойно изрубленное морщинами лико раздосадованно прогутарил:

— Ноне я рёшать ни чё не буду. Жёлаю кочемарить.

— Воля твоя княже, — тутась же согласно ответил Кера и злобно полыхнул глазьми в Раму, точно жаждая поджечь его той лучистостью.

Токмо Рама того взгляда не зрел. Можеть вон сделал такой вид, а можеть у тот взгляд пролётел мимо очей темника, ведь оба полкана и караковый, и урвара ступали маленько поодаль, верно не смея обогнать Рама, або шагнуть поперёд егось шагу. Вмале темник подошёл к распахнутым воротам, шо вели у чудесны пределы града, и мальчонка задрав голову, вызарилси на высоченные, покрытые золотом башты да глубоко задышал, потрясённый таким благолепием и мощью навислого сооружения.

Темник, урвара и караковый подступили к стоящим у рядье супротив них полканов, не замедляючи шагу да не востанавливаясь. И тадыкась Кера словно жаждая опередить Раму громко гикнул, своим осипшим перьходящим на верезг гласом:

— Лгуппа джахан халпур Дев Индры княже Борила!

А темник у тот же миг паче зычно, кликнул своим мужественным голосом… голосом ратиборца токмо вже по бероски:

— Приветствуйте достойного потомка Бога Индры княже Борила!

И абие полканы склонили свои человечьи станы, да разомкнув рядье, разошлись у стороны, высвобождая проход к воротам. Рам же гордо споднявши голову, распрямив широки плечи, довольным взором оглядел своих воинов да торжественно потрюхал к нависающим над проёмом златым баштам. А Борюша кивнув у знак приветствия склоненным и обмершим полканам, перьвёл очи да осмотрел сам проход, идеже стены были такими же залащенными, без единой выемки, впаденки аль рубчика.

— Этто Акшаях ворота, что значит на бероский Вечные ворота, — молвил поясняючи Рам, и пошёл чуток медленее, шоб Борилка мог усё хорошенько усмотреть.

Миновав сам проём ворот да проход с набровыми баштами, малец узрел на обратной стороне у тех возведений находящуюся опускную решётку, мастерённую из дерева, и оббитую для крепости железом. Проезжая под оной Борила поразилси ейной могутности, оно як в ширшину вона була почитай у поллоктя. И мальчик нежданно представил собе как вот така дюжесть ноне поедить удол да впадёт прям на них. От у тех пужающих кумеканий отрок ажно вздрогнул усем телом, Рам же ощутив тот испуг, судя по сему, перьдавшийся и ему, успокоительно забалякал:

— Эта решётка опускная ф…р…р… Но, ты, не тревожься княже, она не упадёт, ибо крепится мощным устроением, каковое находится там наверху в баштах.

Войдя в град чрез Акшаях ворота, оказались, на вудивление, в каком-то длинном каменном предбаннике, маленько изогнутом, иде дорога була усё также каменистой, немножечко неровной и сренего цвету. Слева у вэнтом предбаннике стенишка была чуть ниже чем справа, обаче по обеим из них сверху пролегали широки проходы. Сами стенище, сложенные из тёмно-серых валунов, завершались похожими на стрелы остроконечными зубцами, меже каковых мелькали лица ходящих у разных направлениях полканов. Стены в ентом предбаннике вже не были гладкими, такими аки та кыя окружала град, на них зрелись усяки выемки и выпуклости, едва заметные трещинки. Да и меж лёжащих валунов явственно проглядывали стыки, иноредь у тех гранях виделись жидки зеленоваты мхи, выросшие тама можеть не так давненько.

— Этот колидор называется захаб, — принялси сказывать Рам, при ентом вуказывая рукой на сами стены. — Он служит для защиты Таранца.

Ворог проникший в такой захаб отсекается от основных сил опускной решёткой и со стен уничтожается. Этот захаб ф…р…р… построил не Китоврас, а ужо полканы… много… много позже… Балякается в преданиях сложен он из валунов, что остались от побеждённого Валу.

«Кхе… — вусмехнулси Борилка, недоверчиво покачавши головой. — Нешто могёть така уймища валунов остатьси от Валу… вжесь какову вон тады бул росту?..»

А Рам покамест малец то мерекал про собе, продолжил каляканья:

— Чичас мы княже минуем захаб и окажимся на джарибе.

— Идеже, идеже очутимси? — перьспросил Борила отвлекаясь от своих думок да по то ж времечко оглядывая стенищи захаба.

— На джарибе, княже, — вклинилси у молвь урвара и понизил голос, отчавось слова евойны зазвучали ужотко вельми криводушно. — Это княже плоское, открытое место в граде обрамлённое чертогами полканов.

Самые важнейшие из них — Дхавала чертоги… Дхавала, значит Белые…

Белые чертоги. В Дхавала — Белых чертогах по преданиям жил сам Бог Индра… Тогды это было, когды в поисках своего сына Велеба Асур оставался в Таранце… С тех самых пор в Дхавале никто не жил… Всё это время ложница, престол и другие палаты ждали твоего прихода, княже. Лишь в Чандр палате, то есть Серебристой, Лунной палате, где стоит трон княжа издревле принимали мы гостей великочтимых… Мы— урвары града Таранца. Ужесь последни слова Кера говаривал повысив голосок и у нём послухались таки прескверные хвалебные оттенки, присущие лишь мальцам бероским, оные по малолетству да не понимаючи инолды хвастаются своей меткостью аль иной удалью. Одначе которые не свойственны отрокам, вьюношам або людям взрослым. Поелику на лице Борилки немедля искривились уста у ухмылке сувсем не уважительной к возрасту пожилого урвары. И абы нехай таку ухмылку не вузрел Былята, трюхавший справа, мальчуган на немножко отпустил пояс темника, и провёл правой ладонью по лицу, сгоняючи оттуда ту призрительну вулыбку, да отвернувши голову от весьма потешно выглядевшего Кера, горделиво приосанившегося от той реченьки, уставилси очами уперёдь.

— Рам, а отнуду вы язык беросов ведаете и сице на нём добре бачите? — вопросил вон маненько опосля, нанова вухватившись за пояс темника.

— Мы полканы знаем все человечьи языки Бел Света, — поспешно сказал Рам, верно не жёлая, шоб на ентов спрос балабонил Кера. — Мы же дети Бога мудрости Китовраса, а посему с рождения гутарим на любом… не только на бероском.

— Оно аки…, — отметил доселе молчавший Былята и довольно просиял вулыбкой. — Нам бы сице. Пройдя захаб, полканы вкупе со своими седоками вышли сквозе ащё водни врата. Эвонти ворота были сплошь железными, со двумя широкими и могутными решётчатыми створками, они вроде як завершали собой захаб, а за ними лежал тот самый джариб. Каковой являл собой плоский такой пятачок здоровущий у размахе, образующий полукруг, слегка приподнятый промеж захаба и выложенный небольшими голышами редро-жёлтого и смаглого цветов по виду схожих с трёхлапыми листками. Цвета каменьев были неоднородными у них таилися тонкие паче тёмных оттенков полосы, усяки вкрапления, пежины, местами вони и вовсе гляделись прозрачными. Джариб по коло окружали высокие белые каменные чертоги со множеством небольших башт, с оконцами, у кои была вставлена разномастная слюда, до зела хупавая от бледно-голубого до тёмно-синего, от розового почитай чё до марного цветов. Двери у те чертоги були сплошь решётчатыми и блистали тама златисто-коричные, златисто-жёлтые, серебристые, белые цвета с затейливыми вузорами по поверхности. Крыши, венчающие чертоги, напоминали вобрезанны четырехугольники, сложенные уместе клины, бочонки, луковки и копны сена. Чертоги чудились вроде отдельных башт, точно сдвинутых упритык друг к дружке, оттогось, судя по сему, и вобразующих единую постройку. Усе…усе чертоги сотрелись дивно живописными. Меж ними пролегали широки вулочки, уходящие кудый-то углубь града, да выложенные каменьями тёмных цветов и вяще крупными. Однакось красивше усех лицезрелись те чертоги, оные располагались как раз супротив захаба.

Рам выйдя на джариб, остановил свову поступь и сызнова повертавшись утак, абы мальчику моглось усё быть видимым, указуя на ту постройку, молвил:

— Княже, это и есть Дхавала… Белые чертоги… Чертоги вашего предка Дев Индры, а тяперича твои чертоги. У то, ей-же-ей, были божественные чертоги кои поражали своей несравненной лепотой усякий взор. Белые чертоги были и выше, и могутнее усех иных построек на джарибе. Входом у них служила широка каменна лесенка, покрытая свёрху какой-то чермной полстиной. Лесенка вела к большущим ярко — голубым, деревянным, расписным, чудными узорами, дверям. И ентовы двери паче походящие на врата имели четыре створки. В средине тех врат находилися махонистые двухстворчатые двери, отворяющиеся вовнутрь чертогов, одначе с обеих от них сторон располагалися ищё две створки маненечко поужее. Справа от врат поместилась бочкообразная высокая башта которая завершалась грибоподобной крышей. Башта була голубого цвету, а крыша на ней тёмно-синего и на ейной глади сияли серебристые символы Индры с загнутыми по кругу шестью лучами— кые малец зрел на луковках крепостной стяны. Спервоначалу Борилке почудилось, шо ву те символы начертаны на самой крыше, а посем скумекал чё вони выложены из каких-то самоцветных каменьев, которые при движении по ним солнечных лучей вельми лучисто перьливались. По стенам башты проходили недолгим выступом серебристые полосы, делившие у то возведение на две части: верхнюю и нижнюю. И по той нижней части по коло устроились узкие клиновидные окошки, украшенные по краю вузорами.

Слюда у оконцах казалось голубоватого… ноли прозрачного цвету. При том на верхней части башты, напротив, окошки являлись большими и четырёхвугольными, не мнее искусно украшенными по грани узорами, словно перьплетение ветвей с маханькими листочками и соцветиями в уголках. Слюда у верхних оконцах была василькового цвета. Слева от входу у чертоги, которые высились позадь врат остроконечными клинами крыш, почитай рдяного цвета, стояла огромна, четырёхугольна башта оканчивающаяся тремя покато-округлыми смарагдовыми верхушками. По полотну у тех залащенных крыш мерцали каки-то изумительные, словно клины, знаки, чем-то напоминающие символ Велеса, токась перьвёрнутые и без рогов— варганенные из лазоревого яхонта. Присмотревшись к ним, отрок дотумкал, чё то знак самого Бога Дыя. Стенищи той башы были открашены у плавый цвет с блистающим отливом по поверхности камня. Энто возведенье не було поделено, а окошки у нём проходили по низу и гляделись громоздкими, четырёхугольно-вытянутыми с васильковой слюдой. За у теми, близлежащими баштами, зрились иные с паче высокими крышами да сувсем дивного виду схожими с луковками и копнами сена.

Вони всецело были синими, а свёрху вусыпанными светозарными каменьями жёлтого свету, сверкающими у лучах красна солнышка да кажущимися издалече ночным небом с разбросанным на нём звёзднами светилами.

— Княже, — вобратилси Рам маленько опосля, кады Борила усё внимательно смог обозреть и открывши широко роть, пару разочков выдохнуть раскатистое «о…о..»— Этот чертог, что с шатровой кровлей есть твоя ложница, там ты будешь почевать. Слева располагаются чертоги величаемы повалуша, где ты будешь вкушать снедь.

— Сама же Чандр палата, находится сразу за Рушат вратами, что ведут в чертоги, — торопливо встрял у каляканья Кера, жаждая своей льстивой реченькой вобратить на собе внимание мальчишечки и ступил махонечко уперёд поравнявшись с Борилкой. — В той части, где находится кубовидная, рдяная крыша там стоит твой княже престол.

— А чаво тако престол? — поинтересовалси Былята, полкан на котором он восседал стоял слегка дальче чем темник и урвара, обаче также як и Рам, караковый немножечко поверталси, шоб старшина странников мог усё добре облюбовать.

— Престол— это богато отделанное стуло с ослоном, украшенное великолепным шатром на резных столбах, — пояснил менее слащавым гласом Кера, повышая егось утак, абы слухалось луче. — Каковое находится на возвышение… ф…р…р…на таковом месте, кое всякому прибывшему покажет сан княжа во время обрядов и церемоний.

— Седалище— энто так кликають у беросов тако стуло, — пробалякал Сеслав, вон тока… тока со усеми другими путниками въехал на джариб и вуслышал говорок урвара. — У нас, истину молвить, таковых седалищ неть, вжесь вони нам без надобности… Одначе у байках бероских гутаритси, чё на таком седалище у Небесной Сварге сидывает сам Сварог. Кера резко обернулси и обдав презрительным взглядом воина, отрицательно качнул головой, да сызнова осипше-подвизгивающим гласом отметил:

— Нет! Сварог на таких седалищах не сидывал… Ты ж верно берос слыхивал предание… Как когды-то Бог Индра отправился в Небесну Сваргу, чтоб в Вырай саду отведать золотого яблочка… И навстречу ему из чертогов, оные величают Боги хоромами, вышли Сварог и Карма.

Оглянулси Дев Индра и подивился тому, что Сварга намного беднее Индьии и Таранца. Хоромы там были деревянными, а стогны посыпаны простым голышём … Не то, что чертоги из золота, да усыпанные самоцветными каменьями стогны в градах Индры.

— И тадыличи мудрый Карма, каковой припровождаеть души людски по жизти на Бел Свете и вопосля смерти… так вот Карма пробачил Индре, — тяперича встрял у ту беседу Гордыня, полкан которого востановилси подле Сеслава. — Шо овринг вусыпанный золотом уведёть от Прави идущего.

— Речь не о том, — перьбил гневливо Рам Гордыню, точно берос его раздражал своим видом и говором, сёрдито перьступив с ноги на ногу. — Речь о том, — ужесь более мягко и спокойней, добавил вон, обращаясь к мальцу, — о том княже, что престол в Таранце вельми богат и красив.

— Те же камни, — просиявши, ответствовал темнику мальчуган, шоб поддержать Гордыню. — Камни чё у великом и славном Вырае ценнее самоцветов Бел света! Утак бачил Карма… А чаво тако стогны?

— Стогны ф…р…р…, — задумчиво произнёс Рам, верно желаючи подобрать знакомо слово по-бероски, а немного погодя указуя рукой на вулочки, добавил, — это дороги, полосы ездовые в граде, по— вашему кажись улицами зовутся. Покуда странники восседаючи на полканах осматривали до зела упалый град Таранец на джарибе усё больче и больче стало появлятьси полканов. Водни из них выходили из чертогов окружающих тот пятачок, иные же прибывали по стогнам и наполняли своим коликом джариб.

Борилка увидав тако множество полканов нежданно испужалси, чё евось чичас заставять принять ту саму цебь, посему дёрнув за пояс темника изрёк:

— Рам може мене дадуть ноне кочумать… али я должон прямо на тобе вуснуть.

— Да…да…да…, — поспешно отозвалси полкан и абие тронув свову поступь направилси прямо к тем самым величаемым, по-бероски, Белыми чертогам, которые на самом деле не были белыми и судя по сему кликались у так в каком-то иносказательном смысле, неся в собе скрытый намёк. И токмо Рам двинулси уперёд, як, не мешкая, урвара громко гикнул:

— Лгуппа джахан халпур Дев Индры княже Борила! А услед за ним ащё паче зычно, вже по-бероски, закликали полканы, у те каковые везли на собе путников:

— Приветствуйте достойного потомка Бога Индры княже Борила! И без задержу полканы наполнившие джариб раступилися пред шагающим темником и вобразовав колидор низко склонили свои станы пред мальчиком, а тот обрадовавшись чё Рам егось послушал и не стал вынуждать примерить на собе энту непонятну цебь с интересом стал оглядывать потомков Бога Китовраса. Усе полканы были дюже нарядно обряжены у тонки, струящиеся и слегка сияющие рубахи, на кыех свёрху поместились пояса украшенные золотом и самоцветными каменьями. Обаче среди эвонтих стоящих полканов мальчишечка лицезрел и вьюношей, и отроков, и вовсе точно жёребят. Теснились там также и бабёнки полканские, одетые у рубахи с длинными широкими рукавами, лошадины станы которых прикрывали радужные лёгкие шали края каковых, украшенные золотыми нитями с укреплёнными по четырём концам крупными синими и багряными голышами, свешивались к долу. У тех женчин поверх рубах, заместо воротов, располагалися плоски узки полосы холста, застёгивающиеся сзади на шее. Вони были усе, сподряд, расшиты восхитительными узорами да украшены каменьями разного свету и ширшины. На мочках вушей бабёнок висели золотые здоровущие кольца с нанизанными на них удлинёнными аль коловидными подвесками изображающими птиц, верно лебёдушек. Поверх волосьев поместилися изумительной лепоты головны уборы, схожие по облику с полумесяцем, с опущенными книзу, почитай чё к самим плечам, вострыми иль слегка закруглёнными концами. Украшеные распрекрасной вышивкой золотыми и серебрянными нитями, да твёрдыми шишками, сплошь покрытыми, с ноготок, круглыми жёлтыми камушками. По краю ж лба проходила тонка сеточка с лучисто-небесными мельчайшими голышами, оные вельми яро блистали и казались капельками росинок. Эвонти несравненные уборы плотно обхватывали головы бабёнок, скрываючи волосы сице, шо глядючи на них мальчик так и не смог уразуметь есть ли вообче у жинок полканских волосья. И ащё поразилси Боренька тому, шо средь полканов вжесь сувсем не приметил он ни водной девчинки або отроковицы, зрились тама лишь мальцы да отроки.

— Рам, — негромко обратилси к полкану мальчик. — А почему у вас вэнто девчин не видать… ни водной не вугляжу.

— Кхе…кхе…, — беззлобно и тихонько загреготавши прокалякал Рам, крохотулечку встряхнувши головой, отчавось заколыхались на спине его гладки волосья пробежав волной свёрху униз. — У нас, у полканов, не положено дев до замужества выставлять на показ, а посему, княже, тут, на джарибе, лишь замужние женщины. Мальчуган вуслыхав таки пояснения, удивлённо пожал плечьми и малёха скривил вуста не понимаючи отчавось у полканов не позволительно девам казатьси пред людьми… чаво тако в них не тако?

И припомнил свой вольный край, идеже и девоньки, и юницы, и отроковицы, и девчинки, и девушки вольготно хаживають не прячась от лиц своих соплеменников. Да и замужни бабёнки, сице шибко не хоронили волосья. Вони носили лишь опояску— широку таковую плетёную полосу, которую повязывали на лоб и спускали концы по спине, но и то токмо для того, абы не мешали при работах волосы и не лёзли у очи. Рам медленно подошёл к у той самой белой широкой лесенке, укрытой чермной полстиной холста, и, вставши посторонь неё, пригнул свой стан, шоб мальцу було сподручней слезть да загутарил:

— Княже спускайся с моей спины, на ступени должон первым вступить ты ф…р…р.

— А як же меч? — перьспросил мальчуган. Одначе темник не вуспел ему ответить, оно как к ним подступил, ужотко сошедший со иного полкана, Гордыня, и, протянувши руки, принял у мальчика меч Индры.

— Фу…, — довольно выдохнул Борила, и, слезши со спины темника, вскочивши на каменья вустилавши джариб, пошёвелил плечьми да потёр руками ноги, иде лежмя лёживал шибко обременительный меч. Да произнёс, обращаясь к спешившимся беросам, — у таковой тяжёленный… эвонтов меч… усе мене ноги отдавил. Унезапно до слуха отрока долетел громкий пронзительный звук, васнь какого-то вунструмента. Казалось та трель выходила из-за закрытых врат чертогов, обаче журчала вона втак заливчато и у то ж время тонко, чё наполняла той звончатостью усё окрестъ прибывших.

— Княже Борил, — оченно громогласно вымолвил урвара, и, шагнув ближе к мальчонке, протянул у егось сторону руку, ласково коснувшись вуказательным пальцем плеча. — Разверни меч великочтимого полканами Дев Индры, своего предка, прими в свои руки и ступи в чертоги, предназначенные тебе по праву крови, как велят наши традиции.

— Чёсь? — взволнованно вопросил мальчуган и повертавшись у сторону Керы вперилси очами во его вельми сурьёзное лико. — Кудыкась должон я ступить?

— Меч возьми в руки княже, подыми кверху, чтоб полканы узрели его… Узрели, что ты его добыл, — принялси балякать тихонько Рам, ужесь вяще толково усё поясняючи и наклонилси к отроку. — Полканы же не видели, как ты его из возвышения вырвал… посему днесь и должны углядеть, а то врата в чертоги не отворятся, — Борила хотел було чавой-то возразить, но опосля покумекал, чё тады придётси ищё туто-ва стоять да препиратьси с урварой, на чё ужось почитай и не осталось сил. А темник промеж того поспешно дошептал у ухо, — тебе же того ничего не стоит сделать, а народ наш порадуется увидев, величайший меч Бога и его потомка.

— Борюша, сваргань як гутарить Рам, — вторил негромко Былята и кивнул Гордыне. Воин тады же резво присел на корточки и положив завёрнутый у охабень меч прям собе на колени торопливо егось развертал. Отрок не дюже мечтая выставлять да похвалятьси добытым, усё ж прерикатьси не стал и послушно ступив к Гордыне, склонилси, обхватил обеими руками меч да немедля поднял егось увыспрь. Вже взаправду бачить… ей-же-ей, меч был не из лёгких, а можеть мальчик вутак устал, шо поднявши ввысь почуял таку тяжесть отчаво затряслись его руки у локтях, и дрогнули ноги у коленях.

— Иди… иди тяперича княже по ступеням, — подсказал Рам и скосил очи у направлении лесенки.

Глава десятая. Дхавала

И Боренька вже так и не опускаючи меч направилси, як и шёптал Рам, уверх по лесенке. Стоило ему ступить правой ноженькой на перву ступенечку как мелодия того чудного вунструмента начала звучать громче и насыщеней, а миг спустя обе створки дверей, каковые были у средине врат, дрогнули и прынялись отворятьси унутрь чертогов, прямь углубь палат. И абие с джариба, чё лёжал позадь подымающегося выспрь отрока, единожды послухались слова гутаренные множеством полканских голосов, вмале наполнившие своим шелестом, по-видимому, увесь град.

— Лгуппа джахан Борила араве княже, урвара, техли тайтрамже халпур Дев Индры! А мальчуган, восходя по лесенке, невдолге узрел сами палаты, которые зачинались прям за вратами, и ошарашенно пожал плечьми, не скумекав отчавось вони величались Серебристые, Лунные. Оно аки пред ним лёжали никаки, ни серебристы, а белокаменны палаты идеже и свод, и стены, и пол были белоснежными. Сама палата имела коловидный облик, и була до зела обширна у размахе, справу да слеву во стенах ейных находились чуть зримые белы широки двухстворчаты двери, оные обозначались тонкой таковой златой окаёмочкой. Вкруг стен на равных промежутках друг от друга стояли полканы, усе вони были единой масти. При чём лошадина шерсть у них гляделась серой… да не просто серой, а почитай шо седой, на животах вона яро белела, на ногах же местами была паче тёмней. Кожа человечьего тела разнилась также как и волосья на голове. И ежели кожа сотрелась от бледно-розового до блёкло-белого, то долгия волосья казали либо белоголовость, либо седокудрость. На усех полканах були водеты серебристые рубахи без рукавов, с изображённым на груди тёмно-синим символом Асура Индры. А у руках полканы держали круглый, словно из воловьей, сырой кожи вунструмент. Из вёрху того изумительного вунструмента выходила длинна така трубка, варганенная из куги аль камыша, похожая на дудочку. Таки ж трубки опущались, выглядываючи с под низу. Верхню дуду полканы сжимали устами, а по водной из нижней водили пальцами, перьбирая тама отверстия. Из трентей трубки, немногось изогнутой, на конце коей находилось широко отверстие, изливались у те самы чудно— пронзительные и каки-то волшебные звуки. Поднявшись по лесенке Борила востановилси пред проёмом входа и на маненько замер. Занеже весьма эвонти палаты были восхитительными, а стоявший посредь них, на небольшом возвышении к которому вели четыре здоровущи ступеньки, престол попервому вспужал мальца своим точно необъятным видом. Евонто стуло ограждали, со трёх сторон, невысокий ослон и две боковые стенищи. На у тех стенках были установлены четыре кручёных столбика, кые поддерживали высокий вукрашенный резьбой многосторонний купол, увенчанный золотым мечом. По боковым стенишкам престола пролёгали каки-то сказочны живописания, да символы блистающие на золотом полотне белым лучистым светом. У таковое величественное стуло, вжесь перьливающееся в эвонтой белой палате золотым сиянием, не давали мальчоночке ступить дальче.

И вон, обмерши, стоял стоямя, чуя тама у груди, у самого сердечка, како-то стыдливое вощущение, вроде як чавой-то вон натворил, дюже пакостное, и, утаивши, об том не созналси старчим.

— Ступай, ступай поперёд княже, — унезапно зашушукал позадь отрока неприятно-осипший глас урвара. — Прямо к своему престолу. Воссядь на него… Воссядь, как и положено потомку Велеба, и Дев Индры…

Воссядь!.. Уже до зела долго… долго дожидалси своего княже, властителя тот великий престол. Борюша вуслыхав тот шепоток и сувсем смутилси, зарделись егось щёчки як маков цвет, и приоткрывши роть муторно вон задышал, будто иссяк увесь воздух у той чудной, кликаемой Серебряной, Лунной, палате. И тады нежданно усю палату, на капелюшечку, поглотила тьма… да така густа, шо пропали у ней и стены, и пол, и свод, и играющие на волшебных вунструментах полканы, восталси токмо сиять золочённым светом престол. Ищё маленечко и от него удруг, по у той чёрной маре, прямёхонько к ногам мальчика пробёгла, словно пронесшая воды реченька, серебриста торенка, вжесь оставленная, ей-ей, лунным светом. Тропка та лучисто заблистала капелью света, брызгами кумачными да зелёными, и точно поманила итить по собе мальца.

Поманила, позвала… замерцав, засверкав, и чичас же престол ярко полыхнул златым светом. Да во все стороны от ослона и двух боковых стенищ разошлись широки лучи свету, вжесь не серебристогу, а золотогу. И тадыличи на престоле разглядел мальчонка могутного с широкими плечьми мужа. Зрелась у того ражего витязя горда осанка плеч, крепки, жилисты руки с долгими перстами. Широко лико было вельми хупавым и густо покрыто волнистой светло-пошеничной брадой и вусами. Крупны, тёмно-синие очи гляди в упор на мальчугана, а ровный прямой и чуть востроватый нос казалси до зела знамым. Посредь большого белого лба пролёгал тонкий, серебристый снурок удерживающий от трепыханий обрамляющие главу не мнее густые, кудреваваты пошеничны волосья.

Ображен он был у ярко-синию рубаху, на груди которой находилси усё тот же знак Индры, токмо начертанный златым цветом, померклые штаны, да высокие, васнь обшитые по стыкам кудлатой опушкой меха, чёрны сапоги с блёстками по поверхности. Рубаху одету на выпуск, утак як носят её беросы, опоясывал мощный серебряный пояс, почитай шо у две длани ширшиной, усыпанный самоцветными каменьями. Борилка взволнованно всмотрелси у энтов, будто запечетлевшийся образ, и безошибочно понял, узрев знакомы чёрточки лика, чё пред ним евойный предок Асур Индра… Ово нарочно явившийся сюды, шоб усадить свово потомка на престол, ово токмо вызванный каким-то волшебным вспоминанием. А Бог нежданно-нечаянно покачал головой и ярко-златое сияние, каковое колом расходилось от егось волосьев расплескалось у разных направлениях, наполнив палаты плавым светом, поглотив усяк мрак и пелену. Индра медленно подалси ввысь со свово престола и, поднявшись, шагнул с него униз по ступеням, при ентом указуя правой рукой мальцу, воссесть на то божественно стуло. И тадыкась Боренька нанова вуслыхал осипший глас урвара позадь собе, тихо шептавший:

— Воссядь… воссядь на престол свой! На престол твоего Бога и предка великого быкоподобного Индру!.. И ступай… ступай, как и жёлал Индра, для своего сына Велеба, и для всех своих потомков, по Лунному оврингу Дыя…Дия…Дива! Бога ночного, звёздного неба. Отца Богов и людей, правителя Поселенной… Так… так засегда желал для сынов своих Индра… Обаче мальчик не дослухал говорок урвара, вон вздрогнул усем своим тельцом и почувствовал аки отяжелели руки, покуда держащие квёрху меч. Як напряглась кажна жилочка под кожей, и кажись точно забурлила жёлта юшка унутрях. На чуток отрок сомкнул очи, и глубоко вздохнувши, словно увидал собе вдругорядь трясущимся у сноповозке, шо увозила евось из родименькой деревенке Купяны у дальни края. И тадыкась промелькнули пред ним, дорогие его душеньке, просторы бероские, пожни, елани, наволоки, кулиги, выкосы и няши. Поднялись еле заметной тенью зелёные нивы у коих росли: могутные витязи дубы да вязы; паче низкие липы; строились у рядья березняки и осинники…. а засим селились дюжие пушисты ёлочки, або покорёженные, легохонько изогнутые да ровненькие сосенки и пихты…

И сторона та жил своей жизтью… простой таковой… вже можеть и трудной, одначе вольной, чистой и полной красы родной оземи, напоенной дуновениями ветров, брызгами родниковой водицы и стойкостью собственного духа. Боренька не просто узрел отчие пределы, у которых родилси и вырос, он ано ощутил тот, неповторимый кровный запах: аромат копанной сырой землицы; кошенной сухой травы и цветов; испечённого хлеба да парного, сладковатого молока, оное матушка Белуня, своим младшим сынкам, разливала сразу опосля дойки. Мальчоночка усотрел лико матери, её тёмно-голубые крупны глаза, ровный прямой и маненько востроватенький нос, пухлы, алые губы да густые светло-пошеничные, кудрываты волосы заплетёны у тугу косу… и не мешкаючи отворил очи, оглядел те самы, неизвестно отчавось названные Серебристыми, обаче, белые по цвету палаты, иде уже ни витала, ни тьма, ни плавлость света, ни сам Асур. В Чандр палате сызнова стояли полканы, кые продолжали великолепно играть на изумительных по звучанию вунструментах, а препротивный урвара уся ащё шушукал свову молвь, жаждая у тем смутить душу отрока. Борила медленно повертал голову и горделиво вызарившись у лицо Керы, зычно поспрашал:

— Престол ждал-пождал верно многось веков?

— А княже? — почемуй-то всполошённо перьспросил урвара, абие перьстав шептать неприятное для мальчишечки, и выпучил свои карие очи.

— Я гутарю, — повторилси спросом малец, и опустивши меч удол уткнул егойно остриё во белый залащенный каменный пол. — Я гутарю престол ждал-пождал верно мово приходу многось веков?

— Да… да княже…, — поспешно ответствовал Кера, заглядываючи у роть мальчугану. — Много… много столетий ожидал престол твоего прихода… На нём когды-то сидывал сам Дев Индра и заповедовал он полканам. Токмо Борюша не стал внимать тому, чаво там заповедовал Индра полканам, и перьбивши реченьку урвара, произнёс:

— И заповедовал вон судя по сему, шоб днесь сидывал я, — Кера от сказанных слов яростно закивал и вельми широкось расплылси у улыбке.

А мальчик промеж того продолжил, — чё ж може я на у нём и посижу… да тока не тяперича… Ноне я пойду кочумать… Засим подымусь на гору Неприюта и ежели мене положено будеть со неё возвярнутьси… тадыкась и будем калякать об енвонтом престоле и той самой цеби Любоначалия… А до энтих пор не вскую нашёптывать мене усяку усячину в уши. Такового говорка Кера точнёхонько не поджидал заслышать, а посему вон онемевши, обмер на месте и даже беспомощно отворил роть, вуставившись на Бореньку.

— Ну, чавось, — строго калякал мальчуган, страшась, шо вон чичас прыснеть раскатистым смехом прям во лицо урвара. — Може уста прикроем, да спроводим дорогих гостей кочумарить… Идеже энто у вас… та сама.

— Ложница, — подсказал Рам, он стоял чуть поодаль от Кера, на последних ступенях да внимательно наблюдал за болтовнёй отрока и урвара, дюже довольно ухмыляясь, по-видимому, радуясь аки егойному супротивнику сомкнули вуста при том отворивши роть.

— Во…во… у ентову саму ложницу… вядите нас, — довольным гласом откликнулси Борила и повертавши голову, вперилси очами у палату да, напоследях, перьшагнул чрез порог. Посем вон выпустил рукоять меча из правой рученьки и споднявши её увысь, звонко гикнул, обращаясь к играющим полканам, — смолкните сыны Китовраса! Стоило мальчику то кликнуть как без задержу мелодия прекратилась и наступило отишие. Смолкли по велению Борила не токась полканы у палате, но и там позади него, стоящие на джарибе. А малец воззвав к сынам Китовраса расположившимся у Дхавале изрёк:

— Эвонто меч, — да на чуток сподняв егось увыспрь легохонько потряс им. — Меч великого воина и Бога Индры, мово предка. Я добыл его нонече у огненной реке, у приглубой пропасти… Но допрежь чем принять аль вотказатьси от заповеданного мене Индрой престолу, должон я сходють на гору Неприюта к самим Вилам, поелику днесь мене надобно отдохнуть… И коли я возвярнусь оттудась живым и здоровым… тадыличи… тадыличи и будяте мене славить, да выграть на вэнтом чудном вунструменте…

— Волынке, — негромко прокалякал подступивший к мальчугану сзади темник, и слегка наклонилси к нему. — Вунструмент этот величают волынкой.

— Надоть же… — удивлённо сказал Борилка и повертавшись посотрел на стоящих позадь него Кера и Рама. — Аки прям кличуть жинку Асура Ра… Великую богиню Волыню.

— Да, княже, правильно ты подметил… как Богиню Волыню, — согласился урвара не сводя взору с мальчишечки и сёрдито пихнул округлым концом свово посоха у бок темника, судя по сему, жаждая у тем тычком сомкнуть уста Раме. — Этот вунструмент, такой солнечный и дарующий светлую, божественно-красивую мелодию назвали в честь славной Богини Волыни.

— Княже, двери в вашу ложницу открыты, можете туды пройтить, — встрял у баляканья Рам, не вобративший внимания, чё егось бок подвёргси нападению посоха урвара, на каковом от того резкого движения заблистали капельки каменьев притулившихся к точёным лоптастым листочкам, разбросанным по коловороту тонких ветвистых перьплетений. Темник споднял руку и вуказал на праву стену, да зыркнул очами у Керу, точно мечтал пожелвить того взглядом, усего и махом започиная от ево долгих белых волосьев, заканчивая гладкими, среними копытами.

Борила вже проследив за взмахом руки Рама и взаправду узрел, чё обе створки правой двери отворены углубь той уводящей, як оказалось у други чертоги палаты. И малец разглядел, шо тама таки ж белы стены и широки ступени лесенки уходящей кудый-то выспрь. Одначе стоило токмо дверям раскрытьси, как из эвонтой горницы навстречу отроку вышел невысокий такой вороной полкан. Тот полкан был облачен у василькову рубаха, а стан евойный опоясывал вузкий, уполпальца, багряный пояс по глади оного мерцали высеченны, серебристы вузоры. По коже, почитай чёрного, лба проходил багряный снурок, плотно удерживающий чорны, коротки, гладки волосья от колебания. На лике полканском зрелось обилие тончайших морщиночек, бороздочек, а иной миг и складочек, и хотясь вон не был старцем, обаче казалси не дюже младым и верно пожившим на Бел Свете. Вороной полкан осклабилси в улыбке и низко склонил свой стан пред Боренькой, а тот увидав тако вже не вельми красивейшее лицо, с померклой кожей, но како-то дюже доброе, просиял у ответ. Рам промаж того, обращаясь к вороному, до зела повелительно, и словно жёлаючи опередить урвара, громко произнёс:

— Хара препроводи нашего княже отдыхать… Да не забудь принесть снеди… Он вельми устал и голоден.

— Слушаюсь ваше благородство техли Рам, — и Хара склонилси ащё нижее, а отрок на миг усотрел в евойных тёмных очах мелькнувший и мгновенно затухший огонёк страху. Он чуточку ищё был согнутым, а засим легохонько испрямившись, сказал, направляючи свой говорок к отроку, — ваше сиятельство, княже Борил, последуйте за мной к вашей ложнице. Борилка немедленно повертав голову, зекнул очами у Быляту, покамест подымающегося по ступеням. Старшина воинов, узрев немой вопрос мальчика, придержал свову поступь сторонь проёму у палаты, и улыбнувшись, прокалякал:

— Поди… поди Борюшенька отдыхать… А мы покедова погутарим с темником и урварой. Ужотко мальчуган сице обрадовалси тому разрешению, чё не мешкая направилси скрозе Чандр палаты к отворённой двери. Посем на ходу приметив, шо у полканов стоящих с волынками подле стен палаты на поясах висели ножны с мечами, таковой же длины як и у беросов, да токмо не у деревянных ножнах, а будто во серебряных, весьма придивно усыпанных самоцветными каменьями да символами Бога Дыя. Миновав палату, малец вошёл в новы чертоги, идеже находилси замерший на месте Хара, указывающий вытянутой рукой на ступени лесенки. Окинув взором энту коловоротную горницу мальчуган увидал, чё вона такая же белая и каменная, а гладкость стен, пола у ней являла поразительную плавность изгибов. Высокий свод, нависающий идей-то далёко, чудилси творённым из слюды, одначе он был таким прозрачным, чё проходящи сквозе него лучи красна солнышка ясно освещали ту палату. Широка лесенка малешенько вертаясь подымалась ввысь, будто стремясь коснутьси изумительного по купавости своду потолка.

— Наверх… наверх следуйте ваше сиятельство, — молвил тихонько Хара, и глас егось звучал мягко да низко.

— Чавось? — перьспросил отрок вуслыхав незнакомо слово. — Како тако сиянтельство?

— Ваше…ваше сиятельство, — слегка повышая голос прогутарил Хара и на малеша испрямившись, споднял главу да зыркнул глазьми у мальца. — Ваше сиятельство, так положено вас величать.

— Ни-а…, — возмущённо пробалабонил Борилка да яростно мотнул туды-сюды головушкой сице, шо встрепенулись его вольно лежащие густы волосья. — Они мене кличуть княже, — и мальчишечка скосил очи, указуя на Рама и Керу, оные покамест стояли у проёме Рушат врат да чуть слышно меж собой перьругивались.

— Их благородства, техли и урвара, могут вас так величать, потому что они служители княже, — ответствовал Хара и почемуй-то вулыбнулси, словно был рад тому, шо у те прерикающиеся полканы важней его. — А мы… мы-смерды, посему обязаны величать вас— ваше сиятельство. Борюша заслушав те пояснения некрасивше так, для собе, искривилси, враз дрогнули на евойном лице не токмо губы, но и нос, и лоб, и брови. Занеже у том говорке Хары звучало тако унижение и кажись словно ругань, не присущая людям светлым и вольным— каковыми были беросы. Хара же углядев перькосившигося мальчика и вовсе вспужалси, кажна чёрточка евойного лика затрепетала, точно вызнал вон о какой-то дюже страшной бёдушке грозившей смёртушкой не токась ему, но и сему Бел Свету. Он торопливо глянул в сторону беседующих Рама и Кера, в разговор которых вклинилси Былята, по-видимому, уставший слухать ихню брань, и произнёс:

— Когды-то Дев Индра разделил всех полканов на сьсловия. Закрепив за ними особые традиции, обряды и обязанности, чтобы кады его потомок прибыл в Таранец, и взял у руки цепь Любоначалия, всё происходило по оставленным им законам. Посему у граде нашем главой Таранца стоит княже— властитель, правитель и глава всех полканов, его велению безоговорочно подчиняются все. Следом за княжем располагаются сьсловия. Старшее сьсловие— служителей княжа, к ним относятся все болярины и служилые. Младшее сьсловие кликают смердами— это все простолюдины, землепашцы и чумазые. Вняв у тем баляканьям Хары Боренька сувсем окривел, верно, став схожим с у тем беросом Кривом, оный попёрси к диткам Пана, и ноне обратилси у како-то примерзкое существо. У тако перьтягивание постигло и нашего мальчика, у негось даже окосели очи, оно як не мог вон взглянуть у лико Хара, будто то вон обозвал таким скверным словом пожилого полкана. И нежданно ему втак захотелось убёгнуть отседова… Во бросить эвонтов тяжелющий меч и убежать… убежать, шоб паче не слухать таки унизительные речи: сисловье, смерды— словно вони смердять… воняють… чумазые— вроде як не кадыкась не моютси… А Хара меж тем, будто, ужось не замечая кривизны мальчугана, продолжал свои россказни:

— К старшим боляринам относятся урвары и все первенцы рождённые от сыновей Китовраса, в том числе и техли Рам. К служилому же люду причисляются все воины— это первенцы рождённые от дочерей Китовраса.

Смерды— все остальные потомки Китовраса. Простолюдины, те кто ведёт торговые дела, работают гончарами, ремесленниками, ювелирами, портными. Землепашцы, оно и так ясно, трудятся на земле, выращивая рожь, горох, овёс, пошеницу, вся та оземь лежит позадь Таранца, да на взгорьях. Они также следят за стадами коров, овец, коз каковых у нас множество… А чумазые, те которые трудятся во домах боляринов и служилого люда. Чумазый— это я.

— Ты, — повторил мальчуган до зела грустно и вздев голову, посотрел у тако добренько и чистенько лицо полкана.

— Я…я— чумазый… и слежу за палатами в Дхавала чертогах, — закивав головёшкой ответил Хара и почемуй-то заискивающе вулыбнулси, можеть страшась чё егось лишать тако почётного величания и служения у Белых чертогах. — У нас в Таранце всё… всё так мудро устроено.

Всё как велел светлый и великий Дев Индра.

— И чавось же туто-ва у вас мудрёно вустроенно, — недовольно проворчал отрок и муторно задышал, утак осе вон бул сёрдит. — Чё ж туто-ва мудрённого, ежели тобе чумазым кличуть али смердом… Вроде як от тобе чем-то воняеть… Да, разве сице можно… втак обзыватьси… дразнитьси таковыми бранными словами, — малец тряхнул головой, и, приподнявши увыспрь меч, гневно потряс им, точно у то он был повинен в таких неважнецких, аки кумекал, Борюша обычаях. — А вот наш Вышня… он нас усех величал своими чадами. И не кадысь вон нас не делил… Мы усе для него равны, чё я простой мальчик, чё дядька Былята оный соратник ваяводы града Гарки… усе равны… Скверные у вас законы и вобычаи! И вообче не вскую Хара предо мной так кланитьси, оно як ты мене годками— то постарче… многось старче…

— Что здесь происходит? — унезапно раздалси за спиной мальчугана раздражённый глас темника, судя по сему, он бесшумно подступил к ним, сице чё у пылу беседы цоканье его копытов по каменному полу ни Боренька, ни Хара, ни вуслыхали. Обаче кадыкась Хара вузрел стоящего позадь мальчонки Рама, в евойных очах промелькнул дикий страх, словно полкану грозила кака-та страшна гибель. Вон аж! от пужливости, весь затрясси и согнулси у три погибели, заколыхались на главе у полкана долги волосья, заструилась василькова рубаха, заволновалась шёрсть на лошадином стане. И мальчугану днесь стало утак жаль такого разнесчастного чумазого, который, казалось, мог ноне от страху впасть без чувств прям на пол. Да, абы того не случилось… абы Хара не впал, мальчишечка резко повертавшись к темнику, зыркающему огнями очей у чумазого полкана, торопливо изрёк:

— Гутарим мы тута… а чёсь надоть? Чё не могу погутарить я?..

— Ах, княже… знамо дело молвите, — созидая на лице широченну вулыбку, и абие прекращая пужать Хару лучистым сиянием своих глазьев, отметил Рам. — Я думал может чумазый тебя обидел чем, вот и поспешил.

— Чумазый… — расстроенно протянул малец тако противно величание, и, сдвинув купно густы, чёрны брови, дрогнувшим голосом, у коем звучало огорчение, добавил, — никтось мене не вубежал… И посем я сам могу за собе постоять… оно як у мене не тока меч имеитси, но и язык, — да обращаясь к сице неприятно кликаемому чумазым полкану, сказал, — Хара ужесь пойдём чё ли кочумать.

— Ваше сиятельство, пожалуйте… пожалуйте наверх… по ступенечкам, — забалабонил обрадованный Хара, судя по сему, избежавший наказания от смурного обликом Рама. — Вверх по ступенечкам, ножечку осторожненько ставьте, чтоб не упасть… В ложницу вашу, извольте на одер свой… извольте ваше сиятельство. Борюша можеть и жёлал возмутитьси энтому именованию, как и многое у Таранце, чуждому душе отрока, но вже не стал. Зане оченно боязливо посматривал у направлении Рама Хара. Да и оставшийся унизу, осторонь лесенки, темник дюже как-то тягостно дышал, васнь хотел догнать чумазого полкана и надавать ему оплеух. Посему мальчик торопливо направилси увысь по лесенке. Ступени которой были не шибко широкие, в сравнении с теми, шо вели с джариба у Дхавалу, одначе усё же и не узкие, потому по ним легко вышагивал Хара, идущий сзади Борилки.

Свёрху эвонту белу каменну лесенку вустилало тёмно— синие полотно, плотное и вельми пушистое, чудилось у то бул даже не холст, а меховы шкуры пошитые меже собой, оттогось и таки густые. С обеих краёв ступени огораживали завитые у одном направлении высокие, каменные, белые держаки, свёрху на каковых лежмя лёживала не мнее узкая облокотница, токмо из голубого голыша, за которую надобно було держатьси подымаясь ввысь. Ступени на лесенке были не крутыми, а поелику мальчик не стал опиратьси на те облокотницы. Сами ступени вели уверх вроде як тоже закрученно и были завиты у одном направлении, также как и держаки. Два раза обогнув коло, лесенка привела отрока и Хару к небольшому ровному пятачкому, словно повисшему у промежке от своду до полу, ограниченному белыми стенами по кругу и широкой двухстворчатой, деревянной дверью голубого цвету.

Ентова дверь, обрамлённая по меже широкой златой полосой, воканчивала собой пятачок, посредине створок на водной и иной из них были выложены выпуклыми голышами тёмно-синие знаки Индры. Поднявшись по ступеням, мальчуган остановилси на пятачке, белоснежный пол которого сохранял образ вытянутого яичка. Хара догнавши мальца, сызнова ему низенько поклонилси, а опосля подойдя к дверям, взялси за златые гриподобные ручки. Несильно толконув от собе створки, оные чуть слышно скрыпнули, точно то пропел сверчок, полкан медленно отворил их. Посем также неторопливо Хара вотпустил ручки да вставши у сторонке от проёму, на том самом пятачке, поверталси ликом к отроку и торжественно молвил:

— Извольте войти в свою ложницу, каковая по праву крови принадлежит вам, ваше сиятельство.

— От…Хара… токмо не надь мене кликать таковым нудным словом— сиянтельство…, — откликнулси Борюша и шагнул уперёдь, намереваясь войтить у горницу. — Точнёхонько я сияю…, — и немедля замерши, обомлел. Оно аки ложница поразила своей чудной красой душу мальчика. Вона как и Чандр— Серебристая, Лунная палата сотрелась полукруглой горницей. На ейных стенищах располагалось несколько громоздких, четырёхугольно-вытянутых окошек в которых гладкая васильковая слюда була оченно прозрачной, оттогось у ложницу, снаружи, проникал ясный свет, солнечного воза Асура Ра. Эвонтова светозарность наполняла усю палату желтовато-васильковым сиянием, отражаясь, словно от водной глади и от стен, и от потолка, и от пола, иде белый голыш был сподряд покрыт узорами из разнообразных самоцветных каменьев. А кады свет касалси тех живописаний мерещилось, чё изображения оживают… И вот на могутных деревах, напоминающих дубы да вязы, враз зачинали трепетать листочки. С веточек вспорхнув да широкось раскрыв крылья, скользили у полёте по голубому своду птицы. Та чарующая небесная лазурь нежданно то голубела, то бледнея, на маненько, покрывалась среними облаками, кои опосля обращались будто б у василькову пожню.

Подле деревов росли зелёны травы, а посредь них ходило усяко зверьё.

Зрелись тама серы волки, редрые лисы и даже буры ведмедя. Иноредь мнились и вовсе каки-то чудные, доселе не видимые мальцом животинки с длиннющими руками аль приплюснутыми мордами. По усей поверхности пола колыхались травы и цветы. Вони инолды вздрагивали своими вытянутыми перьевидными отростками, трясли соцветиями… и тадысь созерцалось як прерывчато колеблются на них мелки, голубы росиночки.

Бывало, промеже тех трав двигались едва заметные, почитай шо смаглые, змеи и ящерки. А на загнутых былинках восседали зелёные, чуть ли не с палец у длину, кузнецы. Залюбовавшись изумительной лепотой стен да изображениями на них мальчуган сразу вжесь и не обратил внимания на огромный одер, стоящий углубине ложницы. Энто был мудрёный такой одер, вон точно находилси под крышей, и поддерживалси четырьмя белыми схожими со стволами деревов столбами, увитыми перьплетениями золотых ветвей. На вершине те столбики были скреплены меж собой четырьмя брусками, ужо и по тоньче, и не так богато украшенными, на оных и поместилси потолок из лёгкогу холста, идеже на златом полотне проступало чудное хитросплетение нитей паче тёмных оттенков, живопишущих усякие цветы.

С макушек тех брусьев удол спускались мягкие, нежные холсты завес по грани украшенные бахромой. Энти завесы достигали пола ложницы, теряючи свои махры у подымающихся травах, и вукрывали одер по трём сторонам, оставляя проходь ко нему лишь с одного боку. В белы столбики, до половины их высоты, были вставлены два золочёных ослона, овый супротив другого, меж которыми проходил широкий настил застеленный свёрху высоким тюфяком, простынью из нежно-голубого холста да тонким, небесного цвету, одеялом. По тому самому одеялу, укрывающему увесь одер, была разбросана уймища васильковых подух, от здоровущей, ноли утрое больче бероской, до маханькой, васнь с ладонь. Ослоны гляделись не токась золочёными, по ихняму полотну проступали добре зримые узоры дивной резьбы, по каковой мальчуган дотумкал, чё одер деревяный и лишь покрыт тем самым золотом. Сам одер был не токмо долгим, но и весьма широким, на коем моглись улечьси и Борила, и Крас, и Былята и тады усё ищё восталось местечко для шишуги. Одер был высоким, посему сторонь него стояла небольша така посеребрёна скамля с короткими ножками. Созерцая тот одер Боренька отчавотось припомнил свой край и большущу бероску печь которая, точно и енто ложе, занимала почти четверть жилища. На печи кочумали старики аль мальцы, взбираясь тудыличи по приступкам, таким небольшим двум, трём ступенькам.

Почивали беросы и на полатях — эвонто таки деревянны настилы, они започались от боковой стёны печи и проходили по избёнке ноли до супротивной стороны жилища. Полати были высокими, едва ли не ровняясь с печью, с коей на них и залезали. Край полатей ограждалси низкими держаками да деревянной облокотницей. Застелалися полати тюшаками шитыми из сафьяна (выделанной кожи козла) набивающиеся соломой, мочалой, шёрстью аль пером, тогды тюфяк кликали периной.

Свёрху на тюшаки и перины стлали льняные или конопляные простыни, да ложили четырёхугольны подухи набитые пухом, вукрывалися беросы лоскутными да стёганными одеялами. Ежели у семье було много ребятни, то вдоль стен, не занятых печью, ставились широки скамли намертво креплёны к стенищам, тёсанные из самых крепких деревов, оные служили не токмо для сиденья, но и для сна.

— Пожалуйте на одер, ваше сиятельство, — продолжил свои нудны величания Хара и склонилси ащё ниже. Борюша зачурованный таковой сказочностью ложницы, прямо-таки вздрогнул от унезапно подавшего глас полкана, да будто пробудилси, от глубокого сна в который его ввергла у та несравненность палаты.

Он встряхнул головой, отчавось пошли волной по ней густы пошеничны волосья, и сделал несколько шагов у направлении одера, слегка пужаясь смутить своей простотой энту купавость, або своей неуклюжестью чё-нить сломать. Вставши посредь ложницы, мальчик огляделси, а Хара ужось закрываючи створки дверей балякал промаж того:

— На одер…на одер извольте возлечь ваше сиятельство. Ведь сколько… сколько веков дожидался он своего властителя, самого потомка досточтенного Велеба и Бога Индры.

— Хара, — сёрдито отметил Борилка и повертав голову гневливо полыхнул очами у сторону полкана. — От ненадоть токмо сице причитать… дожидалси вон… не дожидалси… оно мене то излишне ведать… Ты луче молви, чё можно мене ложитси… али неть?

— Вестимо…вестимо можно ложится, — выпускаючи из перстов ручки дверей, откликнулси торопливо Хара и поверталси к мальцу. — Чичас я помогу вам раздеться. Сыму сапоженьки, рубахоньку, да поясочек и тогда пожалуйте на одер ваше сиятельство, а после принесу кушанья.

— Чавось?… когось раздеть, — возмущённо дохнул мальчишечка, и глазёнки егось вытаращились, васнь ему пришлось нанова узреть злобного змея Цмока нежданно вошедшего у ложницу Индры. — Да-к… да-к…, — задыхаясь закалякал вон, — чё ж я маненький какой… Я вже отрок, и сам собе сапогу сыму… и пояс… и рубаху… А ты… ты ступай Хара. Одначе полкан не двигалси с места, словно днесь окаменел, да не просто обмер, а прям сжалси у собе, враз ставши каким-то маханьким, забито-обиженным. Мальчик узрев таковой испуг, смутилси… да, шоб паче не страшить своим раздражением полкана, глубоко вздохнул, и, просиявши, чуть тише пробачил:

— Поди Хара… поди, я сам привык раздеватьси, а шамать я ноне не буду, ужо оно як вельми вустал. Полкан абие поклонилси, и спешно развертавшись, схватил рукой водну из створ и чуточку её приоткрывши, проскользнул сквозь узку щель, следом резво притворив дверь за собой.

— Фу… — довольно пропыхтел мальчуган, обрадовавшись тому чё, напоследях, осталси один хоть и у таких великолепно-пречудных палатах. И тогды же тронувшись с места неспешно направил свову поступь к одеру, кые доставало настилом и высоким тюшаком ему до стана.

Остановившись подле него, Борилка протянул уперёдь руку да огладил гладко одеяло, подивившись эвонтой мягкости и струящейся нежности холста. Засим вон поднявши, поклал на одер меч, да шагнув к завесам, ощупал и у ту паче плотну холстину.

— Чё ж Индра— лунный иной Ра, — молвил вон обращаясь к покоившемуся на одере мечу, и кивнул ему. — Ты кован самим Богом Сварогом, кован для Асура Индры… а посему и место твоё туто-ва на евонтом одере, каковым жёлал Индра смутить мову душу… Да токмо не так просто мене полошить, оттогось як вельми я люблю свой край и Крышню… Эх! видывал бы ты его…, — расплывшись у улыбке произнёс мальчуган, не сводя взору с меча. — Ужо он такой светлый Бог… не забыть мене его доброту… Да и посим Индра, — мальчик, протянув рученьку, обхватил могутну рукоять да на немножечко приподнял меч ввысь. И у тот же сиг, сорвав с под меча широко, мягко, шерстяно одеяльце, скинул на пол, при том часть подух посыпалась услед за ним. — Ты ему, — добавил отрок, возвярнул меч на прежне место, то есть на одер. — Предку мому, кажи, ежели узришь… Оно то мене никак не можно свярнуть с Солнечного овринга … Ты ж мудрёный меч и творёный самим Сваргом посему должон кумекать, чё род мой…, — и Боренька выпустив из руки рукоять меча провёл по его растительному узору перстом. — Род мой бероский— вон же идёть не от Индры, а от Белуни… от девы той, хупавой, верно, як и матушка моя… Занеже он, Индра, кто? Он— Бог, а я человек… И усё во мене человечье, людское … усё то от неё… от Белуни, от матери моей, прародительницы… утак-то…. Борила убрал руку от меча и отступив от одера назадь, принялси сымать со спины туло и котомку, со стана пояс, днесь ночью спасший ему жизть и своей крепостью пособивший достать должное. Засим усё то снятое он поклал на пол, носком сапога подтолкнул подухи у едину кучу к скинутому одеялу, и, вопосля того, уселси на творёну мешанину свёрху. Медленно и устало вон развязал снурки на голенищах и стащил с ног сапоги, скинул, чуть влажноваты, суконки. Да посем вуставилси смыкающимся взором на свои босы ноги, вжесь не смуглые, а каки-то розовато-отёкшие от трудной дороженьки и той жарыни каковой ноне были подвергнуты. Ищё морг вон обозревал саму таку несравненну ложницу, да вдруг повалилси свёрху на одеяло, подгрёб большущу подуху под голову, и сомкнул очи… Кой-какое времечко он тихочко лежал тама, и унезапно просиявши пробалякал, направляючи говорок тот к мечу:

— Оно Индра попомни то… даже ежели я ту цебь и прыму … то ты не мерекай, чё мене будуть надобны энти палаты и чертоги… да николиже… Моя торенка не из…ме..н..н..а… Лико мальчугана едва заметно дрогнуло, губы шевельнулись выдохнув протяжно да вяло последне слово и густой сон навалилси на него. Сон— Асур почиваний, сын Богини Мары… И тадыличи нежданно яркий солнечный луч, будто б пробил слюдяно — васильково оконце и узкой полосонькой скользнул по высоким желдам, покрывающим пол у ложнице, покачивающим перьевыми, долгими былинками як живинькими. Траванька пошла малыми волнами, затрепетала и вжесь словно раздалася у стороны, выпускаючи из собе небольшого духа. Енто был почитай прозрачный дух бабёнки, обликом своим напоминавшим старушечку, обряженный у цветасту понёву, длинну до пола, и белу, с вышивкой по вороту, рубаху. Долги седы волосья духа гляделись совсем реденько, укрывая малешеньку головушку, иде на покрытом морщинками круглом личике светозарно проступали тёмно-серы глазёнки. Медленной поступью старушенька двинулась к лежащему на полу мальцу, на ходу раздвигая тонкими полупрозрачными ручонками высоки, для ейного росточку, травушки, сбирая с у тех востроносых концов капли голубоватых росинок. Дрёма, а ента безсумления была она самая, дух вечерней и ночной жизти любого жилища, подойдя к лицу Борюши, бросила у него те мельчайши, водянисты брызги, каковые коснувшись кожи, огладили её словно мягки, ласковы рученьки. Дух обошёл мальчугана по кругу, и, поправил одеяльце, прикрыв им Бореньку да подоткнув края под подуху, абы было тяплее. Засим усё также неторопливо Дрёма приблизилась к подухе, на которой покоилась глава мальчонки, и, взобравшись на неё, пристроилась обок. Нежно сице, по-матерински, старушечка провела своей маханькой пястью по волосьям мальчика оправляючи их к долу, а опосля тихочко запела убаюкивающую песню… таку светлу, чудну и милу… А луч солнца, тот самый, который пробудил Дрёму, пробежалси по полу и несильно качнул своим движеньецем былинки трав, отчавось у те затрясли крапинками росинок, умиленно вторя песни старушечки, заливисто затренькав, вроде гремушек оные у праздники беросы подвязывали коням. И Борюше, аки дитю, коих вельми любила Дрёма, стал снитьси добрый сон. И видел вон у нём лицо своей матушки, братьев, сестричек и сродников по которым утак истосковалси… зрел у том сне Младушку. Вони шли с младшим братушком по какой-то лесной торенке, подле них шелестели листвой высоки дерева, во руках у них были корзиночки полны сладкой, алой малинки… а тама идей-то у вышине дубрав… далёко… далёко пела для них песенки кака-та чудна пташка.

Глава одиннадцатая. Полкански бани

Боренька утак вустал и стокмо пережил, шо сон, оный навеяла на него Дрёма, продлилси не токмо оставшийси день, но и усю последующу ночь. Вон проснулси лишь утром иного дня, да и то, ежели балякать истинну, не пробудилси, а был разбужен. Негромко скрыпнув, вроде як застрекотал сверчок, отворилась водна створка дверей, и чудна пташка напевающа мальчоночке у вышине раскидистых дубравных крон смолкла. И вжесь она стихла, отрок пробудилси да, резво подавшись с подухи и полу, сел, уставившись на дверь, подле каковой стоял Былята.

— А чёсь ты Борюша лёжишь на полу, нешто не на одере? — поспрашал воин и задорно загреготал.

— Дядька Былята, — радостно кликнул малец и абие вскочивши на ноги, кинулси бежать к воину, да раскрыв широко ручонки обнял, крепенько прижавшись ко нему. — Ты прибыл… от у то сице ладненько… Добре чё ты, а не ентов Рама али нудный Хара.

— Пришёл, а то як же, — прижимая ко собе мальчишечку, ответствовал Былята и ласково провёл суховатой дланью по его пошеничным волосьям. — Стокмо спать… ужотко надоть и пробудитьси, да пожелвить, у баньке обмытьси… Ну, а вопосля…, — старшина беросов на миг прервалси и обхватив руками голову мальчугана, малеша отодвинул от собе, да вызарившись на него, добавил, — опосля итить на гору Неприюта, коли ты не перьдумал.

— Да… ты чаво дядька Былята?…Да не кадысь, — звонко гикнул Борила, и, вздрогнув усем тельцом обидчиво скривил свои алые уста. — Ты чё мерекаешь мене эвонти палаты нужны? Али одер? Вот же нисколечко… нисколечко… душа моя и овринг не изменны… николиже.

— Борюшенька… прости, — почитай, шо прошептал Былята и сызнова привлёк мальчонку ко собе, шибко прислонив его главу ко груди, да нежно поцеловав у густы растрёпанны волоса. — Эт… я утак… утак по недомыслию спросил… Я у тобе не сумлеваюсь… но може…

— Никак не може, — закачал головой мальчик, и, вздевши её, всмотрелси у родны черты бероса. — Я поду туды кудыличи велел ступать мене мой Бог Крышня…, — и горестно вздохнув, молвил, — обаче должон я тобе дядька Былята кое-чаво поведать… И у то мене не дюже приятно калякать. Старшина беросов широко расплылси в ответ мальчугану, и кивнувши, приобняв за плечи, направил свой и его ход к одеру, на котором словно властитель усех полканов почивал великий меч Асура Индры и такового простого бероского отрока Борилки. А Былята промаж того прогутарил:

— Инолды стоить казать и о том не дюже приятно, ежели надоть, шоб душе було спокойней. Ты вжесь преодолей свово не желание да бачь мене про то… а я внемлю… Подойдя к одеру Былята и Борила взобрались на негось, вусевшись прям на простыню, сторонь меча и на чуть-чуть замерли. Притулившийся к воину мальчик поглядел на скомканно на полу одеяльце, да примяты после сна подухи, да узрел на самой большей из них, на коей лёжала глава евойна, вельми приглубу вдавленность, оставшуюся верно от Дрёмы. Недалече от кучи малы из вечей валялись туло, пояс, сапоги, суконки и котомка, иде едва слышно пыхтел, подаваючи о собе знать, голодный Ёж.

— А Гуша? Гушу нашли? — прервав затянувшиеся отишие, взволнованно вопросил малец.

— Крас егось привёз, — ответствовал ровным голосом Былята и кивнул, у подтверждении того говорка, — привёз… не тревожьси… Гуша ентов, вилявый такой, оказываетси не заплутал… Просто внегды опустилась на Бел Свет ноченька, взобралси на взгорье да улегшись, закочумарил… дожидаючись нового дня… Продрых усю ночку…и пробудилси токмо тогды, кады Крас с полканами ко няму подтрюхали…

Так чё не беспокойси о нём, луче поведай мене желанное.

— Добре тыдыкась, — откликнулси чичас же Боренька и торопливо перьдал старшому беросу баляканное ему Рамой, видение Индры на троне и обычаи полканские, сказанные Харой. Былята слухал мальчонку до зела внимательно, не перебиваючи, а кадыка тот сбивчиво закончил свову молвь, поведав чё не знаеть як поступить и у то ж времечко страшитси потерять полканско воинство отдав цебь Раме, споднял руку и ласково провёл по спине, будто выравняючи тама враз волосья и холст рубахи, да произнёс:

— Умница Борилушка, чё не отказалси от престолу… да воставил принятие цеби на посим… Оно как у эвонтом деле и впрямь надоть не торопитьси… надоть поспрашать совету.

— У тобе дядька? — вопросил мальчишечка тяперича перьстав полошитьси, да успокоенный уверенной речью воина почуял, точно с плечь евойных сняли то само, взвалённое вобычаями полканскими, стыдливое вощущение, вроде як чавой-то он натворил, дюже пакостное.

— Не токмо у мене, — гутарил Былята, днесь оправляя на собе ковыльны курчавы волоски бородушки. — Не токмо у наших усех путников, но и у духов… У Вил. Ты же к ним пойдёшь, сице?! — вже васнь утверждающе отметил он.

— Вестимо, — убеждённо ответствовал отрок, и отринувшись от старшины воинов, всмотрелси у его светло лицо, тако не свойственное от природы беросам.

— Воно у них и стоить о том поспрашать, — продолжил каляканья Былята и осклабилси, казав белы зубы. — Завтра можно и отрядитьси к Вилам… ноне отдохнёшь, обмоишьси у баньке… а на зарянке у торенку. Со тобой пойдёть Крас, прямёхонько ко Вилам проводить.

— Не-а… никак неможно, — взбудораженно загамил мальчуган и вытаращил глазёнки, ужесь колготно пожал плечьми да замотал головушкой. — Красу йтить никак неможно… Оно як могёть вон теми духами купавыми прельститьси, и тадыка опостылет ему Бел Свет, и жизть будят не в радость… У то и Рам подтвердил, полканы к Вилам николи ни ходють и диток ни пущають.

— Не полошись Борюша, Красу ходють можно, — изрёк Былята и легохонько тукнул ладонью мальца по плечу, — потомуй как Крас никакой Вилой не прельститьси, он давно ужо любить бероску девчинку, и в верасене у них свадебка была б… Оно можеть ноне и будять она, свадебка та, отложена, да токась душа Краса ей водной Лепаве отдана.

— Лепава, — повторил отрок имечко невесты Краса и заливчисто засмеялси, втак его веселили у те баляканья про суженных-ряженных. — Ишь ты Лепава… Эт чё вона и взаправду така нежна, упала и приятна, аки бачит ейно имечко?

— А чё ты Борилка смеёшьси? — вопросил Былята и сам захохотал, да обхватив малучагана за круты плечи чуток потряс… не шибко, а утак по-любовно, по-отцовски. — Чаво смеёшьси… Ужесь она, истинну молвить, перва раскрасавица у Гарках… Так чё её Крас ни на когось не сменяеть, оно як и душа и сердечко, у то ты мене поверь, отдано лишь ей, Лепаве— нежной, упалой и приятной обликом. Мальчонка ищё манешенько смеялси, звонко и по-доброму, слегка покачиваясь точно деревцо на ветру, а посим сказал:

— Ну, коли, отдано… то тому так и быть… Ежели вон у собе уверен, пущай идёть со мной… Оно как моё сердце, да и душенька никому из тех несуражих отроковиц не отдано…ха…ха…ха..

— Точно Асур Крышня ведал чаво тобе предстоить пройтить, — мгновенно прекратив греготать, прогутарил Былята, и отпустив плечи отрока, уронив могутны руки на колени, задумалси. — Точно ведал чё к Вилам ты пойдёшь… шо Валу и полканов встретишь… и выбрал самого смелого и достойного. Боренька также перьстал смеятьси, лицо его едва заметно дрогнуло и стало сурьёзным, да не по-детски тревожным, и вон муторно так вздохнувши, негромко произнёс:

— Ужо мои сродники усе тоже смелые и достойные… А Пересвет и Соловей также як и Крас любять своих жинок… И, судя по сему, выбрал мене Крышня, занеже я самый упрямый и вольный… Неть у мене жинки и дитяток… могу посему я итить у дали дальние… Я будто жеребёнок вольный купаюсь собе у травах покамест на мене не лежить кака-никака нужда.

— Ну и то верно, — пробачил Былята, усё ж по виду не соглашаясь с мальчиком, обаче не жёлая с ним спорить. Вон ищё немножечко медлил с реченькой, да опосля продолжил, — а тяперича чё ли пойдём Борюша мытьси, да шамать… оно пора ужо.

— Добре… добре, — довольно гикнул мальчуган, и, спрыгнув с одера, указуя на меч, спросил, — а чёсь с мячом будям деять? И покудова Былята оглядывал меч, прынялси сбирать с полу рассыпаны тама подухи, подымать одеяльце, укладываючи усё то на одер. Старшина беросов слез с одера вслед за мальцом и став пособлять Боренька с весчами, молвил:

— Да, шо ж оставим его туто-ва лёжать… Не брать же его у баню…

Оно как ему верно хватить паритьси, ужо и так века прел.

— Прел, — пробалякал потешное слово мальчишечка да припомнив жарынь у тех огненных реках и впрямь вызывающих пот, нанова захохотав, добавил, — вже як ты прав дядька… он вельми за те века ладненько пропарилси.

— Ты, Борюша, поясок и котомку с тулом усё на одер сложи, — загутарил Былята узрев смеющееся лицо мальчонки и сам широкось улыбнулси. — У баню не зачем пояс брать… А Ёжа из котомочки выпусти… нехай он по ложнице ентой побегаеть… Харе же велишь его молоком напоить, да и пущай, покуда ты с бани не возвертаешься у ложницу никого не впускаеть… Вон то…Хара тот, больно тобе уважаеть.

— Не-а… не уважаеть, а будто боитьси… он— энтот Хара, — пояснил Борилка ужо то без смеху и присев на корточки осторонь котомки, развязав на ней снуры, вынул оттедась зверька завёрнутого у киндяк. — Он усех боитьси… а видывал бы ты, дядька Былята, аки он на Рама смотрит, васнь тот егось бить должон… Сице наш пёс Поспешок глядить на Пересвета кады куру задушит… Зане братец тадыличи дюже гневаетси… дюже… Отрок положил киндяк на пол и обмер, припомнив свой край и пса Поспешка, такового невысокого, редрого со долгим пушистым хвостом, стоячими вушами и до зела плутоватыми, карими очами.

— Борюша ты чаво, задумалси? — тронув мальчика за плечо, поспрашал Былята.

— Пса вспомянул, — вздохнувши, ответил мальчуган. Да засим принялси разворачивать киндяк, отнуду недовольно пыхтя, на пол выкатилси клубок с колюками. Ёж торопливо разверталси, ащё шибче запыхал да резво сорвавшись с месту побёг по полу, изучая ложницу у которой оказалси. Борила промаж того бережно свернул киндяк Боли-Бошки, хоть и дарующий водну рвань, но усё ж пригодившийся им у дальней торенке да поклал егось обратно у котомку, проверив тихонько стрекочущего у тех нутрях ванова червячка. Медленно, точно лениво мальчонка связал во едино снурки на котомке и появ в руки её, туло да пояс, поднялси с присядок. Вон шагнул упритык к одеру да сложил усё свово немудрёно добро подле меча. Засим же опустилси и вусевшись прям на пол, стал повязывать на голы ноги суконки, неторопливо надёвывать и снуровать сапоги. А обувшись, усё также вяло подавшись выспрь, встал, оправил к долу рубашонку да испрямивши стан, зычно изрёк:

— Усё… готов я! Былята у то ж времечко, прохаживаясь по ложнице и разглядываючи дивну лепоту ейных стен, согласно кивнув главой и подходя к двери, сказал:

— Ну, ежели готов… тады пошли. Воин взялси за грибовидны ручки двери и резво дёрнул створки на собе, те сызнова издав заливистую стрекотню, подавшись на старшину беросов, отворились. Явив мальчугану стоящего, на у том пятачке, Хару, немедля склонившегося, стоило лишь дверям пойтить вспять.

Отрок вжесь двинувшись к широкому проёму из ложницы, обращаясь к чумазому полкану, прокалякал:

— Хара я сходю помоюсь и пожущерю, а ты покедова последи, абы у ложницу никтось не хаживал и меча не трогал… Добре?

— Да… да, ваше сиятельство, — торопливо ответил Хара, стоя усё ищё у таковом наклоненном положеньице. — Слухаюсь.

— И ащё… тама, в ложнице я воставил Ёжа, — прибавил к свому говорку малец. И зане Былята ужо направилси униз по лесенке, поспешил следом за ним, на ходу заметив, — ты ему плошку каку с молоком поставь… Коли оно у вас… молоко тако исть.

— Молоко, ваше сиятельство, — взволнованно перьспросил Хара, усё доколь не подымаючи головы поверталси во сторону спускающегося Борила. Абие остановившись, мальчуган порывчато оглянулси и увидав полусогнутого с опущённой к долу и упрям, як будто чумазого, никадысь немытого, полкана, недовольно забалякал:

— Хара, да испрямись же ты… И неча пред мной утак кланитьси, я ж тобе не Индра. Я простой мальчик. Таковой же землепашец чумазый, как и ты… тако чё выпрямлись. Полкан торопливо выровнил стан и споднял голову, да встревоженно всмотревшись у мальчишечку, широкось расплылси улыбкой, а Боренька вжесь продолжил:

— Воно…утак осе многось луче, а то энто… княже… сиянтельство… Напои будь добр Ёжа, он у ложнице идей-то бегаеть…

Оно у вас молочишко то имеетси?

— Да…да, ваше сиятельство, млеко у нас есть, — ответствовал Хара, усё ж точно не намереваясь слухатьси отрока и величать его по иному.

— Ох!.. — вздохнул Борилка, кадыкась евось вдругорядь величали тем не приятным словом, обаче прерикатьси не стал. А с под низу, кудысь уже спустилси Былята, чичас же долётел протяжный смешок воина и молвь направленная к полкану:

— Воно ежели молоко есть тадыка и напои Ёжа, — а засим обращаясь к отроку, старшина беросов добавил, — Борюша ну-тка пошибче тама, я тобе жду. И мальчуган у тот же миг, кивнув на прощание Харе, сорвалси с места да вприпрыжку поскакал по ступеням униз, як и велел Былята.

Воин дожидалси Борилу подле дверей, оные вели у Чандр палату. И стоило тока мальчонке оказатси удолу, как тот взялси за ручки, каковые округлыми златыми кольцами покоились на глади створок, и открыл двери, пропущая Бореньку упредь, а посем сомкнул их за собой. Нанова мальчонка оказавшись во чудно так прозванной Серебристой, Лунной палате, которая на самом деле была вельми белоснежной, осмотрелси. Палата несмотря на то, шо усе двери были у ней сомкнуты, зрилась до зела светлой. Как будто у то сияние испущали из собе и сами стены, и пол, и, по-видимому, свод… далёкий и единожды ближний, пыхающий униз сочной лучистостью красна солнышка. У палате сё также стояли по коло, посторонь стенищ, двенадцать полканов, те самые, чё играли на дивном вунструменте ведущем свово именованьице от Богини Волыни, разлюбезной жинки Асура Ра, и мальчик окинув ту горницу взором мигом их сосчитал. На полканах зрелись те же серебристы рубахи с символом Индры на груди, на поясах их них висели ножны с мечами, а у руках вони сжимали волынки. И як токась малец вышел у палату, полканы враз приклонили свои станы пред ним.

— Пойдём, — сказал Былята да тронув отрока за плечо, взмахом головы позвал за собой к Рушат вратам ведущим на джариб. Борила, без промедлению, двинулси за воином, одначе скосив немногось очи у бок на престол. И ноне, во паче спокойном пребывании, тот престол не показалси ему таким величественным и тем вяще пужающим. Здоровущим— да! Блистающим, каким-то ядрёным златом и самоцветными каменьями в основном белого и червлёного цветов— да! Но не величественным. В энтом отделанном искусной резьбой и золотом престоле не было ничавось великого, а даже наобороть мнилось у нём излишество, совсем не нужное и до зела противное душе мальчишечки. А поелику Боренька расправил свои плечи и живописав на губах насмешливу улыбку поспешил за Былятой, который подойдя к Рушат вратам, унутри палат являющих усю ту же белоснежность, вжесь отворял створку. Токмо не двухстворчату посредь врат, а иную, ту коя была справу и гляделась лишь водной створкой. Воин маленечко обождав мальчонку да выпустив егось из Чандр палаты, вышел услед за ним. Спустившись униз по ступенькам, беросы ступили на джариб. Днесь ярко солнышко освещало у тот огромадный плоский пятачок града.

Лёгохонький ветерок пробегал иноредь по волосам, по крышам несравненных полканских чертогов, а опосля подымаясь увысь гнал мохнаты, белы воблака, похожие на тех, доселе никадыка не видимых мальчиком, животинок с длиннющими руками аль приплюснутыми мордами, мнившихся от игры света у ложнице. На джарибе було полно полканов, токась тяперича вони не стояли стоямя, як у прошлый раз, а зачем-то прохаживались тама. Зрелись там и мужи полканские, и бабёнки в изумительных головных уборах, и детки— жеребятки.

— Вот, дядька Былята, — прогутарил Борила, обозрев широкий джариб. — Ни чё я у них… у эвонтих полканов не уразумею… Белы чертоги — никаки не белы, а разноцветны… Лунна палата— никака не серибриста, а бела… Усё у них наперекосяк. Былята поял мальчугана за руку, и, повернув налево, направилси по джарибу прямечком ко высоким желтовато-серым чертогам с луковками заместо крыш по поверхности которых перьливаясь горели рдяные знаки Бога Купалы— со перехлёстнутыми лучами у четырёхугольнике. Асура, каковой даровал возможность творить усякие омовения и проводил обряды очищения тела, души от хворей да духовных невзгод.

— Эт оттогось…, — немного погодя ответил воин, — чё вони в усём видять не то чаво там есть.

— Эт… как не то чаво там есть? — перьспросил мальчуган старшину беросов, иде-то внутри собе чуя, чё Былята як засегда калякаеть истинну.

— Да-к… как…как… а воно как, — принялси пояснять воин, и вусмехнулси. — Ужо усех нас водинаковыми сотворил Вышня… Усем даровал тела, души… и чавось он нам бачил?… — Былята на крохотку прервалси и зыркнул глазьми на мальчишечку, оный не сводил с него взору, и, приоткрывши роть внимал той реченьке. — А бачил вон, шоб мы уважали друг дружку, чтили старость, малым давали защиту и заботу…

Любили ближних, ежели вони того достойны. Оно усё во тех законах ясно и понятно… Коли ты, Борюша, добрый отрок так и достоин любви, заботы… а коли неть… То и не вскую на тобе силы свои тратить. Не вскую о тобе и вовсе тадыличи балякать… Посему у нас… у беросов усё справедливо, и белое воно белое, а не цветастое. И ваявода, вже ты мне поверь, у нас самый сильнейший из воинов… самый мудрый вон и грамотный. Он главенствует над нашими воинами, и енто почётно место никомусь перьдать не могёть ни Орлу, никакому иному сынку…

Занеже, сперва, должон он пред народом удаль свову показать да доказать реченькой, чё править могёть, и лишь тады на Вече его ваяводой нарекуть… И не важна у нас юшка твоя… богатству… токмо человеческие достоинства главны. А туто-ва… у полканов чавось делаетси. — Былята ураз востановилси, встал осторонь него и Боренька, а воин недовольно покачивав главой, добавил, — они ж, энтов урвара и темник, за те денёчки, шо мы тут ужось так перебранились меж собой… ажно противно!.. И усё норовять не токась тобе, но и нас у ту свару втянуть, абы ежели ты не пожелаешь ту цебь принять им её перьдал. Оттавось ано Гуша выходють из ложницы не желаеть, так и жамкаеть на одере… прям свинство како. Борилка услыхав про шишугу, да на чуток представив собе тако дело, як шамающего, на одере усяку усячину, Гушу, звонко засмеялси, да лицезрея недовольно лико воина, молвил:

— Оно поневоле-то дядька Былята придётси на собе ту цебь водеть, абы они прерикатьси перьстали и Гуша из ложницы вышел.

— У то точно ты балабонишь, — согласилси воин да глянув на смеющегося мальца и сам довольно вулыбнулси. А посем указуя рукой на могутну жёлту дверь вядущу у чертоги с луковичными крышами, произнёс, — то у них таки полкански бани… Ей-ей, право молвить, вони никак у нас, посему ты шибко не дивись и не высказывай свово недольству. После энтих слов старшина беросов двинулси к указанным двухстворчатым нешироким дверям и воткрывши их ввёл унутрь Борилу.

Оно и взаправду говаривать то были не бероски баньки, а прямо-таки банны палаты, идеже отрока и воина встретили два вороно-чалых полкана, которые провели гостей у небольшу четырёхугольну со среними стенами горницу. У той палате, не дюже светлой, в каковую свет проникал чрез прозрачный слюдяной свод, до зела высокий, у рядье стояли широки скамли с ослонами, а на гладком, каменном полу покоились холсты мягкие с густоватой ворсой. В ентой горнице, як пояснил Былята, надобно було раздеватьси. Покамест мальчик сымал с собе вечи воин поведал ему, шо он и други беросы, окромя шишуги, вжесь посетили вчерась бани, а нонече усе отдыхали. И токмо Былята приметив, як скверно вядуть собя урвара и темник решил сам отвесть сюдыличи егось, то есть Борюшу, обмытьси.

Посему вон наказал Харе ноне сходють у бани и попросить уединённо времечко, абы малец мог спокойно побыть туто-ва овый… Оно як у энти палаты могуть посещать те самы полканы из первого сьсловия: боляре и служилые, а потому туто-ва засегда людно. Кадыка беросы разделись, Былята повёл мальчика у парную, коя представляла из собе какую-то округлу горницу. У неё вела небольша дверь, свёрху ж горница закрывалась ражей крышкой, чё крепилась, как гутарил воин, на цепях. Посредь той, довольно тёмной, палаты, озаряемой лишь светом нескольких светочей вставленных у стены, находилси открытый каменный очаг, отапливаемый древесными угольками, от которых ноли не шло дыма. Сторонь стенишки была вустановлена водна широка скамля, принесённа сюды нарочно для путников. Оно как полканы парились у той горнице лежмя на полу, али стоямя. У парилке Бореньке не понравилось. Вон, оченно любивший ядрёнистый пар бероских бань, дюже и не пропарилси туто-ва, да и во время парки полканы не пускали у ход веники, которыми пользовались его сродники хлестаючи разгорячённы тела да выгоняючи оттедась усяку хворьбу. Опосля парной Былята направилси у ащё водну палату, иде поместились огромны таки чаны, тазы с тёплой водой, мочалы да у плоских плошках кака-то студёнистая водыка, вельми приятно пахнущая медком. Оную студёнисту водыку наносили на мочалы и тёрли ею тело, засим окатываючи собя водичкой из глинянных черпаков паче схожих с высокими кувшинами. Мальчуган трижды обмыл тело и волосья тем, как растолковал Былята, восковым студнем, шибко натеряючи давно немыто тело ершистой мочалой, почасту крехтя и вохая от таковой услады. Ладно смыв у той горнице с собя усю запакощенность перьшли у нову четырёхугольну и дюже обширну палату, идеже стены были сподряд из зекрого, залащенного голыша. Вверху под самым потолком горницы у трёх стенах, проходили невысоки одначе долги, почти усё ширшину стенищи окошки с прозрачной слюдой, чрез кою проникал свет. Потому ента горница была до зела светлая, а поигрывающие лучи солнца по глади каменьев у стенах наполняли её чуть зримой зеленоватой дымкой.

Посередь палаты находилси большой и глубокий водоём с прозрачной и прохладной водицей, у которой, нырнувший, мальчик шибко долго плавал. Однакось Былята, недолзе поокунавшись тама, велел Бореньке вылазить. И хотясь мальцу жаждалось понырять у воде ащё, вон усё ж смирил свои жёлания и покинул водоём, двинувшись следом за воином обряжатьси. Обаче на скамле, иде вон оставил давеча свои вечи, давно не стиранные и ужесь, ежели балякать заправду, неприятно пахнущие, ноне лёжали иные одеяния, а прежние, бероские кудый-то подевалися. Новые облачения являли из собе: тонку без рукавов и точно из струящегося холста рубаху голубого цвета; таки ж тонки штаны, легонькие один-в-один як ветерок; тёмно-синие сапоги, по поверхности каковых блёскали белые крапинки свету; ищё водни штаны паче почитай померклые и широкий пояс, токмо сыромятный, коричный, дивно обшитый золотыми, серебряными нитями да унизанный свёрху крупными ярко-голубыми самоцветными каменьями.

— О…эт чё тако? — возмущённо поспрашал мальчуган, вобращаясь к затаившему во уголках уст улыбку Быляте, который облачалси у свои прежни одёжи.

— Надевай… надевай… Борюшенька. Оно хоть и не нравитси тобе, зато чисто, — отметил воин и натянул на собе рубаху, по виду не дюже чисту, да местами штопану. — Усё равно завтры менять… оно ж на гору лезть.

— А мои вечи иде? — не столь раздражённо поспрашал мальчик.

— Ужо може Харе отнясут… може, — пояснил Былята, и, усевшись на скамлю принялси обёртывать у суконки стопы. — А може и не отнесут…

Хотя я Рама просил вечи твои не выкидать, оставить… Но они полагают, шо ты весьма бедно облачён, не по сану.

— Ужо мене эвонтов сан, — бурчливо вякнул мальчуган и зыркнув глазьми на затворённу дверь уводящу из ентих палат, словно вона была повинна у том величании, принялси одеватьси. По первости он натянул на собе рубаху, кыя была долгой и доходила, як и бероска почти до середины лядвей, затем взяв у руки штаны голубые и померклые, повертал их да обратившись к старшому беросу, спросил:

— Дядька Былята, а каки первы надёвывать? Енти? — и протянул навстречу сжатые у левой руке помёрклые. — Али евонти? — и тяперича двинул голубы сомкнутые у правой. Былята стягивающий собе стан поясом, каковой у него был также сыромятным, токмо без усяких там излишеств— золочёных нитей и каменье, бросил взор на протянутые у его направлении штаны и мотнув главой у сторону голубых, ответил:

— Первы, верно, голубы. Вони у них заместо наших потров, каки мы носим под штанами. Борилка, молча, осмотрел енти порты и муторно так-таки вздохнул.

Потомуй как до зела не любил он носють под штанами те порты, и надёвывал их лишь зимой во студёны дни, шоб не взмёрзнуть. Таки порты у беросов варганились из бела холста. А евонти порты были шибко мягонькими, на поясе они сбирались на вздержку под обшивку тонким таковым серебристым снурком. Надев на собе голубы штаны, отрок вуселси на скамлю да оглядел суконки, оные повязывались свёрху на ногу прихватывая и порты. Одначе заместо суконок, увидал лежащую на скамле схожую с чулками, исподню одёжу на ногу из чудного холста, единожды плотного и нежного. Энти чулки, напоминающие бероские вязанные из шерсти и носимые под ичегами, зрились голубоватыми, и, одевшись на ноги, подвязывались снурками около щиколотки. Померклы штаны натянутые поверх портков, приматывались к стану гашником, а обутые сапоги на голенище укреплялись кожаными ремешками. Сами сапоги чудились вельми лёгкими, невесомой была у них и высока подошва. Облачившись у вечи полканские, мальчуган поднялси на ноги и тады Былята сам повязал окрестъ его стану сыромятный пояс, каковой у беросов носили лишь старчие, да и то в основном воины, закрепив упереди мудрёну пряжку, казавшу широкий золотой трёхлапый листок с резными краями да вусеянный свёрху крохотными белыми голышами.

— Ладно? Нет… не давить? — вопросил Былята, оправляючи на мальчишечке книзу рубаху да ласковенько залощил взлахмоченны волосья на голове.

— Добре… ни чё не давить, — молвил в ответ отрок, и, склонивши главу, обозрел изумительну по упавости пряжку, потрогав ейно зернисто полотно.

— Ну, ежели не давить… тады идём шамать. Ты верно голоден? — добавил поспрашая Былята и кадыкась узрел, аки резво закивал ответствуя мальчик, осклабилси улыбкой. И абие, не мешкаючи, старшина беросов пошёл вон из палаты, иде подле дверей, неслышно, будто выйдя из стенищи, стоял замерший водин из вороно-чалых полканов, низко приклонивший стан при виде беросов да торопливо отворяющий двери.

— Аття за баню, — прогутарил полкану Боренька, проходя мимо, и в благодарность сам маненько поклонилси. От таковой нежданности слов и поклону полкан вже вовсе спужалси, да увесь задрожал як листочек на ветру от могутного дуновения.

Евойна шёрсть, на лошадином теле, покрылась зараз мжицей капелек, словно вон токмо выскочил из жаркой бероской парной. Он ничавось не скузал мальцу, лишь ащё прытче склонилси пред ним. Мальчик немножечко погодил пред полусогнутым полканом, а засим протянул руку и погладил егось недлинны, тёмны волосы с точно сёдыми прядями, отчавось ищё вроде не пожилой полкан, казалси старцем. А вороно-чалый унезапно испрямилси сице, шо рука мальчугана зависла у воздухе, и, глянув лучисто карими глазьми, с мерцающими у глубинах слёзинками, дрогнувшим гласом прошептал:

— Ах! Ваше сиятельство, да какой вы светлый и чистый отрок…

Пущай вам во всём и всегда сопутствует удача… Верно, сам великий Индра привёл вас в наши края, чтобы вы изменили наши таковые тяжкие и безрадостные жизни. Борилка вуслышал те реченьки и на миг опешил, да узрел у очах полкана диковатый испуг, будто пойманной у силки животинки. И вутак ему стало жаль ентого несчастного полкана, судя по сему, неудачно родившегося у том самом сьсловии смердов, каковым, по-видимому, тот Лунный овринг Индры окромя горести и тягостного труда ничавось не приносил. Мальчишечка хотел було спросить вороно-чалого об их многотрудной жизти, но полкан нанова приклонил свой стан пред ним, и егось сёды волосья, спав с плеч, сокрыли тако разнесчастное лицо.

— Борюша иде ты… йдём, — позвал мальца Былята, покинувший небольшу палату, служившу предбанником аль проходом да вжесь ожидающий его на джарибе. И отрок, опустив униз руку, сызнова горестно вздохнул, ащё раз обозрел вельми обиженного полкана, да сам огорчённый такой несправедливой жизтью детей Китовраса, поспешил к выходу, по пути приметив иного изогнутого вороно-чалого стоящего обок растворённой двери у предбаннике. Выйдя из банных чертогов и остановившись рядом с воином, Боренька оглядел такой волшебно-купавый град у коем было так муторно жить не токась полканам, но и ему да отметил:

— Не понравилась меня та баня… И парная у них плоха… и вообче… токмо и добре чё придумано то ентов водоём.

— То не водоём был, — задумчиво молвил старшина беросов, и выровнил волоски на своей кудреватой бородке. Он, вернёхонько, слыхивал беседу мальчугана и полкана, и тяперича морщил свой светлый лоб, расстроенный тем говорком. — Но то и впрямь ладная палата.

— У нас у беросов баня луче, — добавил Борилка и сам насупилси. — И полки у нас высоки есть, полёжать можно… А туто-ва… И мальчонка чичас же переворошил у памяти мастерённу беросами баньку. То был небольшой таковой деревянный сруб с окошком находящимся под потолком. В одном из углов того сруба стояла здоровенна печка-каменка, на которой свёрху покоились каменья. Кады печка нагревалася, огонь у ней тушили и на те самы раскалённы каменья поливали водицу, оную брали из большущей бочки стоящей у ином углу. Посем оконце, чрез каковое выходил из бани дым, закрывали и начинали паритьси лёжа на полках, хлестаючи собе вениками: мужи — дубовыми, бабёнки — берёзовыми. Мылись беросы мочалами да поташем.

Эвонто настой из берёзовой золы, дюже хорошо смывающий грязь, жир да пот. Делалси вон просто, у посудину засыпалась зола да заливалась вода, дня чрез три настой тот процеживалси. Разводя у тазах ту водыку, мылися, а волосья поласкали яичным желтком да мёдом.

— Эт… ты Борюша отчубучил…., — прерывая думки мальца, откликнулси Былята и засмеявшись, тронулси к Белым Чертогам. — Ну, вот на чё им… полканам значить полки? — и воин вже перьходя на шепоток, абы егось не вуслыхали проходящи мимо и зарющиеся на мальчика потомки Китовраса, дополнил, — ведь полканы на полки со своими телами не як не влезуть. И мальчуган, услед за воином, захохотав, токась позвончее, пошёл к разноцветным чертогам кои по какой-то нелепости величались Белыми.

Глава двенадцатая. Повалуша

Не вуспели ащё толком-то за Борилой и Былятой сомкнутьси Рушат врата, впустивши их у Лунную палату, як к мальчонке подскочил Рама.

Он вельми широко растянул свои уста, выражая тем радостну вулыбку, сице чё показались евойны белые, чуточку выступающие уперёд, зубы, засим отвесил нижайший поклон, да торопливо молвил:

— О… княже, дюже рад тебя лицезреть. Как омылся? Ко душе ли пришлись наши бани? Борила открыл было роть, жёлая прогутарить свово недовольство полканскими банями, обаче старшина беросов стоящий подле него, опережаючи тот говорок, ответствовал темнику:

— Баня Борюше пришлась по нутру… И за одёжу чисту вон благодарен… Тяперича бы надоть его накормить, оно як он до зела голоден. Мальчик порывисто повертал голову и вуставившись очами у Быляту, ошарашенно пожал плечьми, тока воин едва заметно качнул головой, повелевая тем самым ему молчать.

— Что ж… трапезничать оно уж и верно после баньки положено, — суетливо прокалякал Рам и нанова поклонилси отроку, токмо у ентов раз не шибко низко. — Просим тебя княже в повалушу…где всё…всё уже готово. И указал рукой на леву дверь ведущу из Чандр палаты у те самы чертоги, глядевшиеся с джариба четырёхугольной баштой оканчивающейся тремя покато-округлыми смарагдовыми верхушками. Да чичас же двое полканов, замерши стоявших посторонь стены, шагнули к тем вратам, и, ухвативши ручки, отворили настежь дверны створки, да сызнова обмерли подле стенищ.

— Пройдём княже, — бодро произнёс Рам, и громко цокая по каменному полу палаты крепкими копытами, повёл мальчугана и Быляту к тем вратам.

— Борюша, — попридержал за плечико мальца старшина беросов, и, склонившись к уху тихонько прошёптал, — ничавось покуда не балабонь… особлива не сказывай свово недовольству. Борилка вставши на крохотулечку, задрав голову и зекнув очами у лико Быляты понятливо кивнул, вспомянув того вороно-чалого банного полкана и дрогнувшее, покрывшееся мжицей тело да шёрсть на нём.

Кумекая чё како необдуманно речённое им слово можеть быть неправильно истолкованно таким всеугождающим Рамой аль (и мальчик перьдёрнул плечьми, на миг, точно узрев пред собой промелькнувшее на вроде мнимости лицо урвара) эвонтим самым Керой, да обращено супротив простых смердов. А Былята промаж того вжесь испрямил свой стан, да выпустив из крепкой хватки плечо Бореньки, легохонько подтолкнул его у спину ко вратам. И мальчуган абие продолжил ходьбу. Обаче подойдя к распахнутым дверям, он на чуток замедлил шаг, оно как возле них встоясь застыл Рама и вдругорядь покланясь указал рукой на проём. Борила спервоначалу и вовсе востановилси не спонимаючи, отчавось не йдёть темнику. Но кадыка тот мотнул у сторону проёму головой и широкось осклабилси, дотумкал чё, то вон должен проходють первым, посему и тронул свову поступь, войдя у повалушные чертоги. Эвонта горница, у коей мальчишечка оказалси перьступив проём врат, была не широка, одначе весьма долга. То была даже не горница, а какой-то полутёмный предбанник, уходящий управо и улево, с зеленоватыми стенами и высоким угловатым потолком. У самих стенищах каменных и гладких блистали махонечкие серые вкрапления да тонки паутинные прожилочки. Предбанник не превышающий у ширшину семи-восьми шагов казал пред отроком иные раскрытые двухстворчаты двери токмо зекрого цвета, которые открывали проход у новые палаты. Борилка миновав тот самый предбанник, ступил чрез широкий и вжесь малешенько округлый просвет, оно занеже сами двери гляделись свёрху коловидно-загнутыми, и узрел огромну, четырёхугольну палату. На супротивной стороне каковой, на стяне да на двух иных, сходящихся с ней стыками вуглов, находились громоздкие вытянутые окна со прозрачно-васильковой гладенькой слюдой унутрях, наполнявшей палату голубоватым дымком, будто поддавшимся от далёкого костерка. Стенищи, могутный свод да пол были туто-ва смарагдового цвету, и украшены дивным живописанием витиеватого Мирового Древа. По усему незанятому оконцами и дверью промежутку смарагдового, каменного полотна стен и потолка струились тонкие да паче мощные, золотые ветви того дерева усыпанные трёхлапными листками обведёнными по кромке смаглыми паутинками. На полу же поместилси ражий, златой ствол, от оного во усе стороны расходились не столь широки ветви, плавно перьтекающие выше на стенки и свод. Посередь палаты расположился дужистый, невысокий, деревянный столище, накрытый свёрху тонкой, васильковой скатёркой, понизу увитой изумительно хупавой вышивкой зекрыми нитями разных низеньких трав, чапыжника и цветов. На скатёрке были вустановлены здоровущие тарели, края которых, в отличие от небольших бероских с приподнятыми боками, гляделись плоскими. И на кажной таковой тарели поместилась всяка снедь. Во высоких глиняных да серебряных бочковатых с пережабиной под горлом, носом и ручкой кувшинах було, чтой-то налито. От изрядных по виду мис и плошек, иде колебались густы навары, увысь подымалси мудреватый, белый пар. По усей палате витал приятнейший дух варённого, жаренного мяса, овощей да неповторимый аромат пошеничной выпечки. Стоило токась мальчику войтить у палату и втянуть у собе ту чудну пахучесть итьбы, от коей забурчал голодный животь, и закружилась глава, як позадь него сызнова зашептал Рама:

— Следуй княже ко столу, ко почётному стуло. И взаправду прямо на дугообразном изгибе стола супротив окон расположилось стуло со высоким резным ослоном, будто охваченным посредине кумачовым холстом, со широкими подлокотниками, завершающимися орлиными головами. Эвонто стуло хоть и було деревянным да тока резьба та по краю и у местах углублений зрилась серебристой, а заместо глазьев орла зекались лучисто— пыхающие синим светом камни лазоревого яхонта. Боренька вуслыхав реченьку темника, оглядел то изумительно стуло, обаче с месту не двинулси, не мня, як он могёть усестьси на само почётно место у ентой палате.

— Ну, княже, чего ты? — вопросил Рам повышаючи голос.

— Борюша, — принялси пособлять темнику Былята, и подступив к мальчонке ближее, тукнул его у спину направляя ко столу. А посем негромко молвил, — ступай… чаво ты… оно эвонто место ничем от иных не вотличаетси. Протяжно дохнув, мальчуган вжесь махонечко колебалси, а засим кадыка Былята вдругорядь подтолкнул у спину, двинулси к тому самому великолепному стуло, обходя стол по дуге с правой стороны. Минуя вкруг столище отрок к удивлению свому приметил, чё подле него неть скамлей, ни водной. Приблизившись, к таковому осанистому стуло мальчишечка востановилси, и обернувшись, посотрел на идущего позадь него Рама.

— Садись княже… садись, — подбодрил смущённого мальца темник и тады ж кивнул. Боренька вставши пред стуло протянул рученьку ко нему и вуказательным левым перстом огладил словно озёрной глади коричный подлокотник. Опосля, опершись об ту облокотницу дланью, он обошёл стуло и вуселси на ровно сиденье, кое также как и ослон було охвачено кумачовым холстом вельми мягоньким и точно густого, короткого пушка. Усевшись на у то стуло, мальчуган словно ощутил под собой лёгоньку перинку, у так сиденьеце было мягко. Да оглядевши то стуло справу и слеву, провёл правым пальчиком по сказочно сице вырезанной голове орла, евойным яхонтовым глазьям, серебрёным пёрышкам и боляхному загнутому клюву. А положивши на иную главу, леву ладонь ощутил, як она слегка вздрогнула, и по коже пробегла мала така покалывающая рябь. У то волнение, по— видимому, вызвал клюв головы, оно как был он не деревяным, а можете железным и при том яро блистал серебром. Осмотрев те изумительны облокотницы, мальчонка повертал голову и выззарилси направо, иде у трёх от него шагах, подле поместившихся скамлей, судя по сему, находящихся там нарочно для беросов, стоял Былята. Борила и вовсе тадыличи смутилси, потупил взор, а рдяной румянец покрыл егось смуглы щёки… ащё бы вутак осе опростоволоситси…

Усестьси, кады старший стоить. Отрок, не мешкая, подскочил со стуло, вухватив руками скатёрку, и от той прыткости, чуть було не опрокинул усё со стола на собе. Он встал на ноги и обеспокоенно зыркнув очами на воина, кривенько вутак, стыдливо вулыбнулси.

— Ты, что княже? Что вскочил? Воссядь… воссядь, а то другие в повалушу войти не посмеют, — произнёс Рам, вставший около ослона того почётного стуло.

— Да… як же я сяду, — возмущённо пробурчал мальчик, а щёки евойны прямо-таки заполыхали, васнь он нанова нырнул у приглубу огненну пропасть за мечом. — Як же сяду кадысь дядька Былята стоймём стоить?

У нас у беросов так не полагаетси… шоб меньчой поперёд старшого садилси.

— Ну, это у вас… у беросов так, — усмехаясь, отметил Рам. — А у нас, у полканов, самый старший ноне являешься ты. Ты— сам княже Таранца, потомок наследника Велеба.

— Старчой, тот каковой годками шибче, не эвонтими вашими, — Борилка на немножечко примолк, переворошивая у памяти непонятны полкански традиции и величания. Да чуть-чуть попозжа добавил, — а не ентими вашими сьсловиями.

— Борюша, — окликнул мальчугана старшина беросов, и когды тот посотрел на воина, молвил, — просит тобе темник сесть… сядь.

— Да не кады! — раздосадованно загамил малец, и отрицательно замотал головушкой так чаво пошли волнами егось длинны, пошеничны волосья. — Як же я сяду, а ты дядька стоишь.

— Садись… садись Борюша, — расплывшись вулыбкой, прогутарил Былята. Да видя, чё тот не соглашаетси, продолжая раскачивать главой, дополнил, — а то по твоему не сговору мы усе от голоду поумираем. Садись, — вже паче сурьёзней, и, прекращая вулыбатьси, изрёк вон, — я тобе як старчий велю. Боренька вобиженно скривил губёнки, и со не жёланием опустилси на сиденье стуло, при том вцепившись перстами у головы орлов на подлокотниках, словно заставляючи собе. Да опосля повертав главу, зекнул глазьми в усё ащё отворённы двери, право калякать, днесь у них сомкнули водну створку, воставив раскрытым лишь проём справу. И тока стоило мальчишечке усестьси на стуло, как чрез растворённу створку у палату вошёл урвара, ужесь на энтов раз не сжимающий во руках свой упалый посох. Звонко топая копытами по каменному полу, Кера сделал несколько широких шагов по повалуше, и резко востановившись, поклонилси Бореньке да недвижно обмер. Мальчик, увидевши склонившего урвару и сувсем скособочилси да выгнул дугой, напоминающей ентов столище, губёшки. У палате меж того наступило отишие, а застывший у поклоне Кера почемуй-то не двигалси с места, точно чавой-то ожидаючи. То чё он ждал какого-то повеления Борилка смекнул немного погодя, узрев як тихонько Кера споднял одну, засим иную ногу, обращая у тем самым на собе внимание. Повертав голову у сторону Быляты отрок взволнованно кивнул в направлении урвара, поспрашая того, чёсь деять. Одначе воин лишь непонятливо приподнял квёрху, свои мощны плечи, верно не ведая чаво тако Кере надоть. Тогды Борила, оглянулси и увидав, стоящего позадь собе слева от стуло, темника со злорадно растянутыми устами и смеющимися очами, вроде как наслаждающегося таковым загнутым видом урвара, вопросил:

— Рам, чёсь ему балякать? Темник от того спросу резво встрепенулси и ласково глянув на мальчишечку, ужотко по-доброму расплывшись, тихо пояснил:

— Урвара, как и все последующие, пребывающие к трапезе княжа, обязаны испросить позволения сесть за стол.

— А…а…, — облегчённо протянул мальчуган, и, повернувшись у напрравлении урвара, кликнул, — Кера садись за стол.

— Я повелеваю, — подсказал чуть слышно Рам.

— Я повелеваю, — недовольно докончил малец. Урвара, без задержу, выпрямилси и стряльнув ненавидящим взором у темника, полыхнул той лучистостью глаз, направив опосля того свову поступь вкруг стола со стороны Былята. Подойдя к стуло мальчонки Кера встал справа от него, при том сызнова обменявшись вельми яндовитыми взглядами с Рамом, да таковыми пронзительными чё Борилка почуял, аки вони пролётели над егось главой, словно серебряные молнии Асура Перуна. Как токмо урвара занял место осторонь мальчугана, в палату вошёл ищё водин полкан. То был такой же по масти, как и Кера, белый полкан, дюже молодой, обряженный у жёлту рубаху, с проходящим по лбу златым ободом усредине которого находились три крупных редрых яхонта, точь-у-точь як у та, чё пролегала по лбу урвара. Вставши на том же самом месте, идеже до ентого стоял Кера, белый склонившись, замер пред мальцом, и урвара чичас же зашептал в ухо Борилке:

— Это, княже, второй урвара Таранца— Лам. Вели ему садиться за стол ежели того желаешь.

— Лам, садись за стол, — торопливо прокалякал мальчик, ужесь маленько раздражаясь от такой нудности ентих величаний и поклонов.

— Я повелеваю, — вдругорядь молвил у левое ухо Рам.

— Я повелеваю, — пробухтел мальчик, жаждая прям днесь покинуть ентов стол и нехай ано оставшись при том голодным. И покамест Лам обходил стол пристраиваясь подле Керы, в повалушу один за одним принялись вступать полканы, то як пояснил урвара, продолжаючи шелестеть в ухо, были те самы болярины, и зрелись они оченно холёными да гладкими, облачёными у разноцветны рубахи, без поясов, обаче со серебрстыми снурками на лбу украшенными маханькими самоцветными голышами по поверхности. Вони усе замирали, низко кланясь княже, а получив соизволение мальчонки вставали по дуге стола со стороны Рама. Кадыка напоследках та половина столища заполнилась полканами, у повалушу вошли беросы. Токась путники Борила вступили не по очерёдке, а усе махом, попервоначалу, как то и положено у беросов, пропустив чрез проём створки старчих. Як лишь у повалушу явились, дорогие сердечку мальчика, сродники-беросы, вон торопливо вспрыгнул со свово стуло, жёлая абие кинутьси к ним навстречу, однакось путь ему приступил урвара и злорадно сице улыбнувшись, сказал:

— Княже… надобно соблюдать наши традиции, оные заповедовал нам Индра и трепетно сберегали наши предки многие века. Боренька хотел було плеснуть гневну реченьку у лицо ентого, покрытого рубцами морщин, Кера, но засим припомнил, чё вызнал про ту неправильну жизть полканов, про усяки обидны прозвища, и мелькающий испуг у очах чумазых и скрыпнув зубами, смирил свово недовольство, не побёг из-за стола, одначе усё ж и не сел на стуло. Мальчишенька поверталси ликом к своим путникам, понуро обозревающим столы, и верно пришедшим сюды по велению Быляты, да, шоб поддержать раскрасневшегося, со дрожащим от сёрдитости гласом, Борилку, и звонко изрёк:

— Дядьки Сеслав, Сом, Гордыня и вы, Крас да Орёл милости просим ко ентому столищу, — а вуслыхав недовольный шик урвара, паче зычнее добавил, — ко моему столу. А ежели комуй-то не нравитси як я калякаю, тому можно полавушу…

— Повалушу, — тихонько поправил мальчугана до зела довольный темник.

— Во…во… тот могёть повалушу и покинуть, — докончил свой говорок малец. А опосля обернулси и глянув на Керу упервые за прожитые на Бел Свете двенадцать годков сверкнул глазьми во сторону пожилого да старчего летами человека. Обаче урвара токась лицемерно расплылси у улыбке, он был готов согласитси со жёланиями свово княже лишь бы его не выдворяли с повалуши, а посему молчаливо закивал. Проследя взглядом за беросами, кои обогнув стол, расположились следом за Былятой, но доколь не вопустились на скамли, Борюша нанова сел на стуло. И тадыличи вяще приятный обликом да говорком темник склонилси к нему, и вытолкнув своей могутной рукой воина голову урвара прочь, забалабонил:

— Княже, а теперича, ежели желаешь, вели всем усаживаться и потчиваться.

— Садитесь… садитесь усе да начинайте желвить, — торопливо сказал мальчишечка, обрадовавшись, чё у тот затянувшийся обряд наконец-то завершилси. И стоило княжу то повелеть, аки у тот же морг затворилась створка врат, а во левой стене приоткрылась, до ентого почитай не зримая, небольша дверка и чрез неё у повалушу вошли несколько чалых полканов облачённых у зелёны рубахи без поясов, и с зекрыми тонкими снурками, поддерживающими коротки як и у Хары волосья, на голове. Опустившиеся, на поставленные нарочно для них скамли, беросы смурно оглядывали выставленные явства, точно не решаясь к ним притрагиватьси, а приглашённы полканы— болярины улегшись на пол лошадиными частями тел да оказавшись человечьими как раз супротив стола также не преступали к трапезе, по-видимому, чаво-то ожидаючи.

Токмо до зела изголодавшийся, за энти дни, отрок тогось даже не приметил. Вон торопливо протянул руку и ухватил с тарели большущий кусок пирога. Эвонто был не такой пирог как бероский, и смотрелси он пониже, и являлси не столь румяным, чем кушанье родного края.

Начинкой полканского пирога служило нежное, слегка терпкое и горьковатое мясо. Мальчик резво пихнул пирог у роть, и, откусивши от него огромадный кусок, усё оставшееся поклал на тарель, принявшись спешно жёвать. Чалые полканы, те оные ступили у повалушу скрезь потайну дверь, стали бесшумно скользить меж столов подливая питьё у небольшие серебряные сосуды, расширяющиеся кверху с тонкой ножкой, кликаемой — кубованами, як вобъяснил Рам. Бореньке налили у такой кубован какой-то дюже сладкий напиток, схожий с бероским компотом.

На столе було многось таких кубованов в каковые чалые полканы плёскали из глиняных кувшинов, судя по сему, чёй-то хмельное. Оно як глотнувший из того кубована урвара враз покрылси крупными кумачными пятнами, вжесь совершенно обезобразевшими его, и до того нелицеприятно на взор мальчика, лико. На здоровущих тарелях расположилось несчётно колико усяких пирогов круглого и клинового виду, и были они наполнены не тока мясными начинки, но и кисловатым творогом, и горохом, и ащё какой-то овощной снедью. До зела много было на столе мяса, в основном варёного. Оно помещалось на тарелях крупными кусками, а свёрху було полито густым отваром, сдобренным разными, чудно пахнущими травами. Мясо зрилось также и жаренное, но тады эвонти куски были не больче полпальца. И кадыличи, Бориле, темник наклал то кушанье на тарель, мальчуган вкусил вельми нежное и словно тающее во рту мясцо. Во здоровущих мисках и плошках находились густоватые навары ярко-зелёного цвету, которые мальчонка не стал жущерить, потомуй как от них шёл шибко резкий дух. Вообче еда та мальчугану понравилась, право молвить, у полканов заместо ломтей хлеба были тонко печёны, будто блины, лепёшки. И почемуй-то не було ложек, на столе подле тарелей, иде расположилось мясо и пироги лёживали лишь больши, плоски лопатки, которыми выкладывали на свою посудину итьбу, да округло-углублённые ополовники, шоб разливать навары. Проще гутаря, полканы шамали руками, набирая отвары из тарелей и куски мяса теми лепёшками да засовывая то у роть, отчавось Борила, насытившийся и мнее раздражённый, вытерши руки о поданный ему, чалым полканом, белоснежный утиральник и обозревающий повалушу, вопросил жующего темника:

— Рам, а чёсь у вас неть ложек… Вже ведь весьма неприятно глазеть, як ентов навар вы хлебцем у роть запихиваете. Темник услыхав таку молвь, на маненько ажно обмер с так и не донесённым к раскрытому рту куском, да посем опустив лепёшку у тарель, неторопливо произнёс:

— Княже, да мы так засегда кушаем… так нам…

— Заповедано, — договорил за темника мальчуган и скривил губёнки. — Ужотко вы будто головами своими тумкать не могёте… Ну, заповедано и чё… Оно ж утак несподручно шамать, ложкой и шибче, да и…, — малец смолк, обозрел полканов, сидящих сразу же за Рамой, каковые макаючи лепёшкой у тарели отправляли в уста усю таку капающую снедь, и добавил, — да и не дюже красивше… Да и засим… нешто Индре было до того як вы жущерить… Небось не рассёрдилси вон, ежели б вы стали вкушать у те явства ложкой… Сице я смекаю. Рам почемуй-то не ответил на тот говорок отрока, токмо вельми сладостно осклабилси, зекнув на него ласковенько, а махонечко опосля поспрашал:

— А, что ж ты княже не кушаешь больше?

— Да-к наилси я, — закалякал мальчишечка, и погладил дланью свой переполненный живот, на который стал давить сыромятный пояс. — Ужесь так был голоден, чё аж перьел… Во скоко мяса поил, да и пирог ентов ваш почитай весь умял.

— Жрудан, мы зовём это блюдо, — встрял у баляканья Кера, жаждая обратить на собе внимание мальчика. Обаче Борилка, словно не слыша той реченьки урвара, устремил к темнику спрос:

— Рам, оно мене уж можно уходють со стола аль як?

— Нет, княже… никак нельзя уходить со стола, — поспешно стал балабонить урвара, вон даже протянул руку и погладил мальца по полотну рубахи на плече. — Ежели ты выйдешь со стола, трапеза прервётся и все… все обязаны будут последовать вон из повалуши. — Резко повертав у сторону Керы голову мальчуган зыркнул глазьми на евойно лико усыпанное по глади белой кожи мелкими и крупными вжесь багровыми с едва различимой просинью пежинами. А тот кивнувши в направлении сидящих беросов, неторопливо насыщающихся, отметил, — ведь твои спутники ищё не покушали, — да широкось улыбнулси. Боренька вызарилси на дорогих его душеньке воинов и вздохнувши, рёшил обождать с уходом из-за столища. Но так как ему було досадно сотреть на морщинистого, а днесь ащё и покрытого пежинами урвару, вон возымел намерение продолжить бачить с темником, оный хоть и был хитрым, но аки воин нравилси отроку больче.

— Рам, — позвал Борилка полкана, вперившись очами у того. — А скока до горы Неприюта от Таранца ходу?

— Ну, княже, коль поутру выйти, так к полудню будешь возле неё, — принялси торопливо пояснять темник и полыхнул у сторону урвара лучистостью своих очей, оно як Кера жёлал було вмешатьси у их беседу и подавшись станом к мальчугану, для тогось даже открыл роть. — И ащё полдня на неё взойти, а может и меньше… Кто ж ведает княже? Туда ж никто не ходит. А духи они знашь же какие, они зараз могут овринг, твой, вдесятеро увеличить, ежели захотять… Одначе могут и уменьшить, то в их власти. Потому я толком то и не ведаю, как долзе туды взбираться… Так по виду она вроде не высокая… гора та… — Рам на маленько прервалси, помолчал, медленно поводя кусочком лепёхи у наваре, тока утак ентов кус и не пожущерив, вопросил, — так ты, княже, всё ж решил идти на ту гору, может перьдумаешь?.. На, что тебе те Вилы… это ж духи как-никак.

— Неть, Рам, — закачавши головушкой, откликнулси мальчик. — Я должон… должон увидать Вил… Мене надобна их помочь, и от евонтой помочи зависит, сможет ли мой народ победить то Зло, каковое топаеть на бероски земли. Боренька стих и вуставилси глазьми у золотой ствол древа, начертанного на смарагдовом полу. Трапеза длилась ащё долзе, и скользящие подле столов чумазые полканы, меняющие тарели, подливающие напитки у кубованы, почасту приносили нову, горячу снедь. Кадыличи мальчуган и вовсе заскучал у повалушу вошли, чрез потайну дверь, трое сиво-чалых полканов у зекрых рубахах и с волынками во руках. Вони встали посредь палаты, как раз супротив отрока и прынялись играть на тех чудных вунструментах, носящих величание Богини Волыни. И поплыла по повалуше трепетная, звонко-нежная мелодия, и точно заколебались лучи красна солнышка наполняющие палату, пробивающиеся сквозе слюду оконцев. Едва зримой рябью пошёл золочёный ствол на полу да мощны або тонки ветви на стенищах и своде, затрепыхались дивны листочки. И мальчику почудилось то великие Асуры Ра и Волыня празднуют свову свадебку, оная по преданиям была у месяце травне, кадыкась засегда заключали браки Боги. И мнилось мальцу, будто подымаеть Ра свову возлюбленну жинку высоко у поднебесье, вжесь у саму Сваргу, а опосля опущает удол качая на гугалях… И играющие на волынках полканы вторили своим песнопением тем колыханиям верёвочной качули, тем смеющимся любезным Богам, и ярчайшему, златому сиянию окутывающему и ту повалушу, и, верно, увесь Бел Свет. Прошло больно много времечка, внегды затосковавший от тех видений Боренька тягостно вздыхаючи, наконец-то вуслыхал шёпоток Рама, чё днесь усе пожамкали, а посему можно подыматьси и отправлятьси на покой. Мальчонка тому разрешению сице обрадовалси, шо мгновенно соскочил со стуло и обогнув торопливо подымающихся на ноги Кера да Лама, не обрасчая внимания на недовольный окрик темника, побёг к беросам. Ужо усё переворошенное у памяти, пережитого за последни денёчки, вызвало жёлание непременно обнять их усех, но иль, на худой конец, хотя б дядьку Быляту. Приблизившись к старшине беросов мальчишечка раскрыл ручонки и крепенько того обнял. Былята, ищё даже толком не поднявшись со скамли, обаче ответил не меньчим пожатием отроку, и, прижав ко собе, нежно поправил на главе разлетевшиеся волосья, да чуть слышно, молвил:

— Ты, Борюша поди, укладыватьси кочумать. А завтренька поутру усе и выступим ко той горищи. Мы вас с Красом проводим ко подножию и обождём тама, — малец отстранилси от воина и заглянул у евойны зелёно-серые глаза наполненные светом и теплотой достойной людей которые николиже, ни разделяют таки понятия як честность и честь. — И да… ищё чё…, — дополнил сувсем тихонько Былята и протянувши руку к лицу мальца смахнул перстом со лба того длинну, пошеничну прядь волос, — ты ужо, Борюша, на пол больче не ложись почивать… Оно у нас, у беросов, тако не полагаетси… спать на полу будто кутёк…

Вжесь потерпи маленько. Як воду добудем, рать полканску сберём и вуйдём у наши земли, ладно? Нежданно позадь отрока раздалось отчётливое цоканье копыт по каменному полу, и оглянувшийся Борилка узрел подходящих к нему темника и урвара, шибко огревающих друг дружку локотками. Муторно так вздохнувши, мальчик послушно кивнул у ответ и негромко прокалякал обращаясь к воину:

— До завтры, — напоследях ащё разок прижавшись ко широкой могутной груди дядьки Быляты. А посем направилси вдоль стола прощаясь со близкими по крови и духу беросами. Воины резво подавшись вверх со скамли ласково оглаживали ступающего со грустным ликом мальчугана по голове, подбадривающе постукивали по спине аль плечу, выражаючи утак осе свову любовь ко нему. Покинув повалушу во дурном расположении духа, Борила ушёл оттедась в сопровождении Рама, каковой усё ж отбил енто право итить с княжем, весьма пресильно тукнув урвара у бок так, чё тот до зела низко согнулси и даже застонал. Они миновали отворённы врата, и предбанник да попали у Лунну палату, которую прошли насквозь як можно скорее. Оказавшись подле лесенки у ложницу мальчишечка торопливо попрощалси с темником, да глянув у безмерно трясущееся лицо Хары, шибутно направилси наверх. Кадыка наконец-то Борила осталси у ложнице овый, выпроводив разнесчастного и дюже нудного Хара из неё, вон осмотрелси. На Бел Свете ужо започалси вечёр и Бог Ра хоть и освещал палату, одначе не был таковым ярким. Бледнеющие лучи, изливающиеся от красна солнышка, наполняли ложницу тёмно-синей пеленой. Возле одра тяперича стоял деревянный, широкий и длинный, легохонько выгнутый рундук, с подымающейся крышкой. Свёрху он был укрыт золотой, плотной полстиной холста, як пояснил Хара, энтов ларь (аки его кликали полканы) поставлен сюды нарочно для меча Бога Индры, абы тот мог возлежать на нём. Неторопливо подойдя к высокому одеру отрок, оглядел дивный, ражий меч, коей так и не тронули, обаче усё ж при том аккуратно выложили рядом стопочкой подухи и свярнули одеяльце. Борилка протянул руку, и крепко обхватив рукоять меча со усем почтением перьложил его на рундук. Опосля туды ж поклав туло, котомку и пояс.

Да глубоко повзыхавши стал выполнять веленное дядькой Былятой, так-таки укладыватьси кочумать на одер. Медленно, будто лениво мальчуган разделси, пристров вечи обок котомки, снял сапоги и чулки, а засим залез на одер, вельми мягкий и даже (как-то чудно в самом деле!) тёплый, можеть сберёгший то живое начало от лежащего на нём меча. Подложив под голову небольшу подуху, повертавшись на правый бок и поджав ко себе ноги, мальчик уставилси глазьми на великий меч и впал в задумчивость оттого, чё за эвонти денёчки пришлось ему перьжить, увидать и услыхать. Припомнил вон и свой вольный край, идеже так засегда легко дышалось и надсадно вздохнул, оно как в евонтых золочёно-разноцветных палатах, именовавшихся ложницей, аки впрочем и у во усех иных, ему дыхалось до зеля муторно, точно не хватало воздуха. А на душеньке було так туго вроде, как он кажный раз делал каку гадость, и чудилось ему, чё поступая так вон предаёть не тока торенку Сварожичей, но и себя самого. Долзе… долзе лежмя лёживал так мальчишечка, не в силах заснуть.

Идей-то под тем великолепным и громоздким одером, на краю кыего он пристроилси, дюже тихо пыхтел чаво-то напившийся молока Ёж. Ужесь на Бел Свете наступила тьма и вечёр сменилси ночью. Ра— дарящий усем свет и тепло, имя какового значило— рождающий начало, ушёл кочемарить и на Бел Свет опустилси повелитель ночного неба Асур Дый— дарующий определённу часть… Заскользил тот Бог по просторам земель, лесов и гор проверяючи усёль исполняетси в отведённо ему время, согласно его повелений. Асур который не был тёмным, таким как ЧерноБоже, но овринг оного нёс у собе много несправедливости, боли и гнёту… а може и вобмана. А Боренька усё никак не мог соснуть, он едва слышно вздыхал, утирал кулаком свой нос и думкал, як же ему поступить с той цебью… и чавось вообче деять. Унезапно иде-то сувсем рядышком, будто осторонь покоящейся на подухе главы, чё-то бесшумно опустилось на одер. Спервоначала малец то не увидел, он у то ощутил по колыханию раскинутых волосьев, посему приподнявшись и опершись на локоток, обозрел полутёмну ложницу и одер. И, прям, пред собой на подухе углядел сидящий, почитай прозрачный дух старушки с большущими, тёмно-серыми глазами и долгими, сёдыми волосами аккуратно убранными назадь. Дрёма ласково улыбнулась мальчику и молвила, звонким, трепещущим голоском:

— Не спитьси?

— Не-а… не спитьси, — поспешно ответствовал Борюша и для пущей важности поматал головой.

— А ты детонька, глазоньки сомкни и поспи, — вельми тихонько прогутарила Дрёма. — Я тобе детонька песенку спою… Спою оно як до зела любчу малявок… дитятей… усяких и мальчуг, и девчушек, и крохотных, и таковых чё побольче. Поелику им токмо светлы сны навеваю… Сице чё кочумарь, а думки думать будёшь с утреца…

Занеже аки знашь ведь: «Утро вечера мудренее». Так-то… а ноне спи. Борюша ищё немножечко вглядывалси в сероваты очи духа, дивно кажущегося у тьме ночи, а после поклал голову на подуху, сомкнул глаза и вулыбнулси. А така светла, чудесна Дрёма еле слышно запела свову нежну-переливчиту, один-в-один як соловьина трель, песенку, да стала ласково приглаживать густы кудри мальца. И отроку нежданно показалось, шо очутилси он в родной деревеньке Купяны, взобралси на свои полати у пятистенной избёнке, и матушка Белуня подойдя ко нему полюбовно приголубила его пошеничны волосья да затянула родных просторов бероской оземи долгу, хупаву песню: Сидит Дрёма, Сидит Дрёма, Сидит Дрёма, сама дремлет, Сидит Дрёма, сама дремлет. Взгляни Дрёма, Взгляни Дрёма, Взгляни Дрёма на народ, Взгляни Дрёма на народ. Бери Дрёма, Бери Дрёма, Бери Дрёма кого хошь, Бери Дрёма кого хошь.

Глава тринадцатая. Гора Неприюта и Гарцуки

Ранёхонько поутру иного дня Боренька в сопровождении беросов, Рама и десяти полканов покинул пределы Таранца, выехавши из него не чрез Акшаях, а скрозе другие врата. Оные ворота поместились в супротивной, ключевой крепостной стене, каменной ограды окружающей град и уводили пряменько у недры зачинающихся гор. У торенку, истинну молвить, не был взят Гуша, усё ащё продолжающий пужатьси придивных традиций полканов и по ентой причине не покидающий одера, да Орёл оставленный приглядывать за у тем хитрющим шишугой. Как поведал Рам, восседающему на нём, Борилке, сама гряда скалистая у каковой и была высечена крепостна стена, опоясывающая Таранец, выросла по волшебному слову Бога Китовраса из останков валуна погибшего Валу, разлетевшихся у разны стороны от удара великого меча Индры, который ноне покоилси у ложнице на рундуке, осторонь котомки и матушкиного пояска мальчика. Поёживаясь от прохладного утреннего ветерка дующего с горных хребтов, Борюша муторно так вздыхал, жалеючи чё натянул на собе ентову тонку без рукавов полканску рубаху, да не взял котомку, у кый лёжал таковой весьма ладно согревающий охабень. Упереди, покамест, зрилась двухколейная езжалая дорога по которой, пояснил вельми разговорчивый Рам, довольный тем чаво днесь вон с княжем можеть бачить без «науськивающего урвара» (як часточко именовал темник Керу), привозили у Таранец, на торжище, усяки разные холсты, снедь, самоцветны каменья из прочих градов и мест, чё лёжали у горах и ищё дальче. Ужотко, там за взлобками, идеже сопки вершин покрывались снегами, а посем и вовсе перьходя в предгорья заканчивались. Там у тех неблизких краях жили усяки разные народы, и не токмо людского роду-племени, но и другого. Жили у ентих горах, балякал темник, прям унутрях хребтов, гномы, великий народ, ведающий усе тайны кузнечного и каменного дела. Жили тама, ищё поодаль гномов, альвы — мудрецы и кудесники, владеющие даром волшебства. А там, иде завершались горищи, и иде зачиналась жаркая сторонушка обитали акты, псиголовцы, и вроде як даже жёноведомые ягыни.

— А почаму Рам? — вопросил малец, стоило только темнику смолкнуть, — вы, полканы, не торгуете с друдами, и не хаживаете у те земли идеже мы жавём?

— Так там же княже живёт змей Цмок, порождение зла, — чичас же принялси калякать Рам, и пожал своими мощными плечьми, отчавось на левом из них нанова закачалси мощный лук, и прибольно стукнул отрока древком по колену. — Сквозь те земли никто не может пройти… Совсем редко кто оттуда приходит… совсем редко. А за последнии годки вы первые, кто оттуда явился.

— Тяперича, — молвил Борила, потирая дланью вдаренное колено. — Можно туйды итить не боясь… оно як Цмоку мы голову отрубили…

Крас водним махом свово зачурованного меча… Раз, и неть Цмока! О! як!

— Славный Крас воин! Славный! — вторил мальчику темник и торопливо кивнул. — Мне Сеслав о том бое сказывал… И говаривал он, какую смелость проявил ты, княже, кинув у пасть того змея дивный веночек дедки Лугового… без какового не одержать бы вам победы над Цмоком… Уж больно он грозный зверюга был… Теперь же наше воинство, которое ты поведёшь, как княже, пройдёт те земли без потерь… и это ладненько. Ездовитая полоса ведущая к горе Неприюта, была до зела извилистой, вона пролегала меж высившихся справа и слева гор, дюже могутных, обильно поросших травами и чапыжником, невысокими деревцами, чем-то похожими на берёзоньки бероских гаев. Зелень листвы насыщенная и будто лощёная, радовала очи странников, а густота кроны создавала нещечко на вроде ровненькой полстины вукрывающей бока тех взгорий. Кадыличи Асур Ра выкатилси у свовом златом возу на небосвод и оглядел божественным взором земны просторы Бел Света, да увидав идей-то у той дали едущих людей и полканов, вкупе со простым бероским отроком Боренькой, то абие ласковенько вулыбнулси, так по-доброму, по-отцовски, отчаво яркая полоса свету, выпорхнув, из его приоткрытых уст, упала на мальчугана да враз согрела того тепелью лучей. Ра неторопливо тронул солнечные поводья, повелевая у тем самым волам двигатьси во овринг, и изумительные животинки медленно, судя по сему, устало, потянули воз уперёдь, по начертанному кадый-то Сварогом небесному ободу. У тот прохладный ветерок, чё обвевал мальца, не мешкая идеже-то замер, по-видимому, эвонто резвый Полуночник, младшой сынок СтриБога, схоронилси в какой-нить ровненькой зекрой полсти, слегка омытой утренней капелью росы, и тяперича инде шаловливо, поигрывая, трогал своей пястью тонкие ветви деревов и кустов, аль колыхал трепетну, зелёну листву. К полудню свернули с ездовитой дороги улево. Сама ж полоса меже тем уходила прямо да вупираясь у невысоку гряду, карабкалась на неё, удалялась кудый-то по ейной пологой вершине к подземным градам гномов, оные были доброжелательными и николиже не воевали як альвы и ягыни. Странники ж проехавши по залитой лучами красного солнышка неширокой, поросшей травушкой долине, иде прячась у чапыжнике бежала горная, бурливая реченька вмале достигли той самой горы Неприюта. Сойдя с темника Борилка, перво-наперво огляделси, пошевелил затёкшими от долгой езды плечьми, выгнул дугой спину… А засим вуставилси на ту сопку. Вже було и не понятно отчавось кличуть её Неприютной, оно як с виду вона была самой обычной горой, ничем не вотличаясь от иных вершин окружающих по коло эвонту зелёну долину.

Неприют гора была ражей, и почитай до средины на ней зрилась густа стена зелёной нивы, по виду дерева те напоминали бероские яблони, а выше того гая, уплоть до макушки, гляделись вяще привольны места, поросшие, верно, травами и цветами. Потомуй как даже отседова виднелись чудны таки светозарны пятна цветов… то жёлтых, то голубых, а то и вовсе рдяных. Наскоро перькусив, и положив маленько итьбы у котомку к Красу, иде ужо покоились две пусты кубыни для воды, робяты попрощававшись с расположившимися под деревами у подножия Неприют хребта беросами и полканами, направились вверх у горищу. Чичас же итить стало тяжко, оно як Рам воказалси прав, гора была крута, и так как тудыличи некто не хаживал ни зверьё, ни люди густота высоких, буйных трав мешала скорому продвижению. И хотя животинки на горушке не зрилось, обаче вдосталь обитало там усяких птиц, трель каковых, то прерывистая, то продолжительно-звонкая, то переливчатая наполняла лес, и слухалась, як казалось Красу и Бориле, со усех сторон махом. У той пуще, в основном, росли могутные и крепкие яблони, на коих висели с кулак зелёно-красные с залащенными боками яблоки, кудырявые, раскидистые вышни, начинающие по маленьку скидывать к долу листву, дюжие груши с нежно-жёлтыми плодами и ащё каки-то иные дерева, доселе невиданные робятами, одначе не меньче своих шабров высокорослые с ражими у обхвате стволами. Под деревами стояли часты, ноли по пояс робятам, травы. Они теснились плотной стеной перьплетаясь меж собой до того кучно, чё продратьси скрозе них было неможно. Крас, абы облегчить ходьбу вынул из ножен свой меч, и направил его на травы, и те, пужливо, вздрогнув тут же раступились, приклонив свои мощны стебли к оземи, словно почуяв дарованную энтому оружию силу духов леса. И путь тадыличи стал намногось легше, а робяты пошли ходчее. Созерцая таковой придивный край и, судя по сему, волшебный, впитавший в собе сказочность духов Борилка жёлал було вкусить у тех ядрёных с наливными боками яблочков. Одначе Крас ему тогось не спозволил, гутарив чё у энтом месте и яблочко мочь несть каку-никаку зачурованность… от каковой у отрока могуть отнятьси ноги, али помутнеть разум. Мальчуган хотел было потешатьси над той молвью, да токмо Крас у то сице балякал… по-сурьёзному, и при том, пугающе зыркал у него очами, шо Борила решил усё ж согласитси с довадами парня, и не стал трогать тех изумительно-соблазнительных плодов, которые не раз, точно проверяючи шедших, склонялися прямёхонько к их лицам, и удивительно втак покачивались на тонких ветоньках. Гора кажный миг становилась усё круче, и круче, обаче млады ноги мальца и парня не знали устали, шагаючи бойко, не востанавливаясь на перьдых, ступаючи на пригнувшиеся пред мечом стебли трав напоминающих пошеничку, рожь и овёс бероских пожней, тока с махунечкими колосками, тонкими метёлочками да ярко-зелёного, почитай смарагдового цвету. Трава на маленько клонилась пред Красом, ащё чуток давала ходу Бориле, и лишь стоило тому убрать обувку с ейных стеблей, не мешкая подымалась, вдругорядь казуя ту саму непроходиму городьбу. По, той, зелёной ниве шли довольно таки долзе, а посему притомилися. Оно аки теплота летнего красна солнышка не просто сугревала, но и покрывала кожу робят мельчайшей паморосью пота.

Несмолкающее щебетание птиц, по мере подъёма выспрь то деялось оглушительней, то наоборот вроде как стихало, а кадыличи упереди стало проглядывать последнее рядье деревов, невысоких вышень, певуны и вовсе утихли… Да и самих их вжесь больче не зрелось у поднебесье, васнь тама, выше по склону горы, летать им було не позволительно. А пред Красом и Борилкой предстала живописная зекрая полстина трав с разбросанными по ней цветами. У те самы, цветики располагались чудными такими однородными полосами. По первому махонистой полосой проходили нежно-голубые рядья купавок, оные ищё кличуть звончики, синельки аль голубки с изящно склонёнными пятилепестковыми венчиками густо укрывающими оземь так чё и самой зелени не зрилось. Про евонтов любый беросами цвет который растёть у еланях, кулигах, по брежинам рек, да у тенистых оврагах ходить много усяких поверей, водно из таковых, чё у ночь на Купалу можно услыхать вельми чарующий перьзвон купавок, дарующий радость на увесь год. Следом, за рядьями звончиков, стелилась полоса белоцвета. У то ужотко гляделись паче высокими, чем синельки, цветы овые из них доходили Бореньке до стана, и нежно касались его сыромятного пояса своими крупными, почти у длань ширшиной головками. Их, важные, жёлтые корзинки венчали долгие белые язычковые лепестки. Средь эвонтих мамаев цветов прятались иноредь и сувсем махунечкие солнечники с ноготок не больче, пузато выпирающие уперёдь смаглыми корзинками, будто выказывая их Асуру Ра. А за рядьями белоцвета зачинались чреда васильков, да токась у то были не просто синие цветы али голубы як те каковые росли на просторах пожней и еланей бероских… у то смотрелись цветы до зела дивной раскраски. Такового ядрённо— кумачного цвета, насыщенного и лучистого, поразившего, своей яркостью, робят вступивших у полосу, отчавось сразу же зарябило у их очах. Васильки промаж того, точно задавали какой чудной пляс. Маленько склоняючи свои тонки стебельки вони едва касались друг друга соцветиями, засим трепетали нежными едва выглядывающими ветоньками, которые держали ащё зеленоватый, нераскрывшийся цвет. Робяты узрев то чудно колебание цветов обмерли от вудивления на месте, и начали озиратьси, оно як им почудилось ктой-то невидимой рукой провёл свёрху по у тем цветикам, принудив их кивать им. А посем нежданно подле ног парня ищё неприлёгший рядь цвета резво заколыхалси, на чуть-чуть вони прильнули к землице-матушке, да у том не был повинен зачурованный меч, и сиг опосля также шибко испрямилися… Нанова дрогнули, и туто-ва ж послышалси со усех сторон разом тихий, дребезжащий смех, вроде как ктой-то подтрунивал над замершими робятами. Крас торопливо направил меч впредь и описав евойным остриём окрестъ собе полукруг, негромко молвил Бориле, стоящему прямо за ним:

— Борюша подь ко мне… Мальчик и сам опешивший от увиденного и услыханного, встряхнул головой и вупершись взором у лицо обернувшегося парня, поспрашал:

— Эт…чавось тако?

— Эт… — да токмо Крас не вуспел ответить. Потомуй как унезапно, у тот потешающийся над робятками, смех увеличилси в зычности да точно отхлынул волной от кумачных соцветий васильков и на малеша кажись наполнил горны просторы…напитав их тем звуком, а посем также нежданно смолк. И як токмо смех стих, замерли и васильки, выпрямив свои стебли, перьстав двигать лепестками и листочками. Ищё морг вкруг робят витало отишие, да чудилось тадыличи словно обмер и сам воздух, и направивший свой солнечный воз к краю Бел Света Асур Ра недвижно обхвативши златы поводья, не смеючи понукать могутными, пылающими смаглым жаром волами, судя по сему, пужаясь за таких масеньких деток, застывших на Неприют горе. Боренька также аки и Крас принялси озиратьси, вон повертал голову направо вызарилси удаль васильковой полосы, вудивлённо повёл плечьми, ужо дюже ноне припекал Ра, так чё ни раз приходилось вутирать струящийся со лба пот. Засим также неспешно смахнул дланью с туповатого кончика широкого носа крупну каплю водицу, зависшу тама, и повернул голову улево, да тут же обомлел… Оно як прямо на него и парня шёл вельми высокий ветроворот. Эвонто такой вихрь отрок видал лишь зимой, кадыкась завируха закидывала, заметала оземь снегом и до зела сильно лютовал Позвизд. Обаче днесь, то явилси совершенно чудной ветроворот, похожий на облачный, вихорчатый столб, дюже широкий у обхвате, токмо чуток суженный в основании землицы… при ентом уходящий у небесну высь, и прям-таки соприкасающийся с лазурью безоблачного неба, оченно махонистым жерновом. Ветроворот двигалси по васильковой пожне навстречу к робятам, стремительно и со стороны казалси словно исполняющим какой-то чарующий пляс. Во время того плясу он выхватывал соцветия васильков, срезая их, и опоясывал ентими цветиками свову облачну поверхность. А ищё зрились Борилке на слегка загнутых, напоминающих перьевых коней, со длинными кудлатыми гривами, лоскутках облаков восседающих малюсеньких, прозрачных духов, будто деток годков двух али трёх.

Вони у те духи весьма радостно базгальничали, кривляли детски личики, мотали головёшками и казали отроку длинные розоватые языки.

Духи были голыми и сквозе сгустившийся дым виднелись их небольши тельца, пухловаты рученьки и ноженьки, у них даже явственно проступали углубления на животе, величаемые пупом. Коротки волосёнки у водних торчали ершом, а у иных волнистыми кудельками спадали на плечи. На детских личиках сохранивших нежность и пухлощёкость находились удлинённы, усё времечко совершающие коловоротные движеньеца, носики, мохнатенькие, серо-белые, перьевые, нависающие над глазами, и также беспокойно ворочащие волосками, брови, и вузенькие, вугловаты подбородки. Тёмно-серы, васнь присыпленные свёрху беловатым инеем уста постоянно широкось разявались и так живо, чё махом прикрывали пипки носиков и подбородки. Коротюсенькие рученьки завершались долгими и вельми тонкими пальцами, которые часточко терялись, путаясь у косматых гривах ветроворотских коней.

— Чёсь энто за дивны духи таки? — торопливо вопросил Борилка и вытянув руку уперёдь вуказал на движущуюся у их направлении столбову бурю.

— Иде-ка? — молвил поспрашая Крас и мгновенно повертавшись, вупёрси взглядом у тот закрутень. — Эвонто ветроворот, — чуть слышно прошептал парень и малёхонько вроде як икнул, — а вызывают егось Гарцуки… каковые тока у взгорьях и обитають.

— И чавось деять будём? — перьспросил всезнающего Краса мальчуган, узрев как Гарцуки, сидывающие прям как ездецы на облачных конях ветроворота, прынялись подхватывать, срезаючи, головки соцветий василька да пулятьси ими у друг дружку.

— Чё… чё… удирать надоть, да прытчее! — гикнул Крас и кивнув на маковку горы, отступил у сторону, понукая мальчика бежать первым. Борилка вжесь не стал препиратьси, а углядев у очах парня пужливость, не свойственну егось смелой душе, абие сорвалси с места и понёсси тудыличи, уверхотулину, при ентом не разбираючи дороги, и сминая по пути усю таку изумительну василькову пожню.

— Прытче!.. прытче!.. — гамил позадь мальца Крас, гулко топающий по оземи подошвами сапог, тем самым подбадривая его. И Борюша бежал ищё бойчее, живинько перьставляючи ноги. Нежданно мальчуган услыхал як вдругорядь загреготали духи, тот смех прокатилси по взлобьям гор. Вон на миг обернулси и увидал, шо ветроворот ужось повертал у сторону убегающих робят и направилси прям за ними, оставляючи опосля собе зелёну поросль васильков пригнуту, будто придавленну к землице, без у тех ярких соцветий, присыпленну поверху крошевом беловатых снежинок.

— Беги! Беги! не крутися! — кликнул Крас, по лицу которого у два узких потока струилси пот, а в очах мелькал всполох. Борила узрев тот переполох и сам без задержу струхнул, скумекав, чё ежели вони попадуть у тот ветроворот Гарцуков, то верно не сразу отнуду выйдуть и може не совсем здоровыми. Оно как духи своим полётом производили не тока эвонту усё крушащую на овринге закрутень, но и вызывали усяко ненастье в горах, вплоть до крупного дождя и града. И ентов дождь был послан не Богом Перуном али его жинкой хупавой Дивой-Додолой, каковой приносил, на землю-матушку, столь желанну и необходиму влагу!.. Неть! дождь, град и то само ненастье, навеянное Гарцуками, окромя невзгод и горестей ничавось не даровало. Да и проходил тот ветроворот засегда полосой, ломая ветви деревов, тонки стволы, срываючи листву и плоды, осыпая оземь льдяным градом, коей рубит усё, чё не смёл вихрь. Ужотко подумкав о таковых байках, про Гарцуков, мальчишечка побёг во всю мочь, точно желаючи прямо-таки взлётеть. Да токмо тёкать надоть було у гору, а вона подымаясь выспрь делалась усё паче кручее, оттогось бёжать становилось тягостней, ноги мальца, особлива у лядвеях прынялись, вуставши, болеть. Дыхание и вовсе трепыхалось унутрях, так чё чудилось Боренька днесь он задохнётьси вырывающимся чрез приоткрытый рот хрыплым и зычным выдыхом. Миновало кажись малёхо времечко, кады отрок унезапно, позадь собе, ощутил прохладно тако дуновение, сначала слабенькое, еле коснувшееся его разлетевшихся у разны сторонки пошеничных волосьев. А засим эвонтово веяние коснулось евойного тела, словно проскользнув сквозь холст рубахи и штанов, лизнуло холоднющим языком усю Борилкину кожу. «Ух!»— пронзительно гикнул мальчик, и на чуток подскочил увысь, сице опалил его кожу тот льдяной ветер.

— Беги! Бе…ги! — послухалси за его спиной раскатистый глас Крас, аки резко раздавшийся также молниеносно и стихнувший. И мальчуган почувствовал, чё парень, не просто смолк, а словно исчез, по-видимому, втянутый у ветроворот, и сам из последних сил рванул уперёд, усё ж дотумкав, шо вмале и вон будять схвачен той закрутенью. Вжесь малец оказалси прав, оно как пробежав немногось у горищу, он нежданно почуял як чавой-то вроде вдарило его у спину.

Удар тот был таковой мощный, чё Боренька на маленько воторвавшись от оземи взвилси уверх, а опосля пролетев чуть-чуть воперёдь шлёпнулси плашмя на брюхо у невысоку василькову поросль, на мгновеньице утопнув в зелёно-кумачных травах и цветах. Одначе чичас же у плечи, проехавшегося на пузе, мальчонки впились холодны и до болести вострые пальцы духов, а кожу тела, прикрыту одёжой, обдало леденящим дыханием, будто враз его вокунули прям с головёшкой у зимню прорубь, при ентом не раздевши. «Ух!»— нанова кликнул отрок и принялси вырыватьси из цепких рук Гарцуков, оные меже тем не просто вухватили его за плечи, а распоров холст рубахи вклинились у саму кожу. Ищё морг и мальчика резко подняли с землицы, холодны объятия тёмно-серых похожих на речны воды облаков ветроворота киданули его кудый-то ввысь. Мелькнуло и немедля пропало пред его очами потешающееся, детское личико Гарцука скачущего на косматой гриве облака. Долгими, тонкими перстами тот ухватил с загнутого свово скакуна клок пухлой, напоминающей снег, тучи и швырнул её у лицо Борила. Сыпуче колючие, точно в зимню стужу бусенцы снега, вонзились в кожу лица и обожгли её своей ежистостью. От морозного дуновения пыхнувшего у роть спёрло дыхание и мальчонка ано задохнулси энтим проникшим у саму грудь студёнистым воздухом. Долги персты духов усё ищё удерживающие плечи нежданно резко мотнули Бореньку тудыли — сюдыли, а посем отпустили. Так чё мальчишечка полетел по обширному коло, при эвонтом стиснутый со усех сторон хладными ноли серо-голубыми облаками, на которых висели с ноготок, крупны градинки. Пред очами мальчика промаж того проплывали и кумачовы соцветья васильков, и смеющиеся мордашки Гарцуков, а иноредь зрились стоптанны подошвы сапог Краса, слегка покрытые тонковатеньким ледком. А малец, вжесь кружилси по загнотому витку ветроворота двигаясь по кругу то ввысь, то унезапно вниз, и усяк раз як мимо егось лица трюхали на косматых облаках-конях Гарцуки у него лётели леденяще-жгучие крупинки снега аль льда. Уся кожа мальчугана покрылась крупными мурашками от той стылости, а зубищи и вовсе громко выстукивали каку-то тарабарщину. Цепко настырные пальца духов много раз хватали Борюшу то за длинны волосья, парящие у облаке, то за уши, руки и ноги усё времечко прибольно егось царапая, сдирая кожу, або рассекая её на части. Из тех рассечений не мешкая появлялись бчёлки, каковые подхваченные стремительным дуновением ветроворота у нём терялись сице и не сумев способить чем-нить мальчишечке. Скока така круговерть длилась, неможно було молвить, обаче усяк раз как Гарцуки хватали Борилку за холст рубахи, штанины аль за кожу вон резвенько трепыхалси, высвобождаясь от у тех хваток.

А маленько погодя, кадыличи показалось, шо эвонтов полёть николиже не прекратитьси, и холод ужесь полностью овладел им, на груди его чуть затеплилси зачур Валу. Легохоньки лучи, точно утреннего света, растяклись по коже и коснулись знак Велеса, и он нежданно-нечаянно, яро запылал да пробив холст рубахи выбросил уперёд свои широки зелёно-голубы полосы, шибко пыхнув тем светом у расшалившихся Гарцуков. Духи без задержу звонко заверещали, а малец абие ощутил чё вон завис на месте, перьстав кружитьси по коло. Вихорчатый ветроворот ходче скользнул управо и мальчик углядел под собой ярко-синие с марным отливом поле. Ноне он висел не меньче чем в косовой сажени от землицы. И лишь тока ветроворот покинул Борила, як он чичас же дрогнул усем телом и полетел униз, плюхнувшись грудью прям у цветочну поросль, бойко при том стукнувшись руками и животом об енту твёрду земну поверхность. На миг перед очами отрока замелькали таки крошечны капельки света, васнь маханьких самоцветных каменьев, усяких цветов: и чермных, и синих, и зекрых, и смаглых. Боренька тягостно так дохнул и неторопясь поднялси с оземи, вусевшись на примяту поросль трав сракой, да чуточку проморгалси, изгоняя те самы самоцветны камушки, прерывчато потряс головой. Опосля ж того зябко повёл озябшими плечьми едва прикрытыми изодранной рубашонкой, которые усё пока нежно согревали лучи заходящего красна солнышка, да огляделси. Вон сидывал у сочной сине-марной полосе цветов, оные беросы величали астрой, почитая и любя тот необычный с крупными соцветиями цветик. Гутаряли бероски предания чё кадый-то сам Род, из далёкой Поселенной прислал у Бел Свет ентов дивный цветик, схожий со звёздным светилом. Внегда на рассвете Асур Ра осветил своими живительными лучами тот цвет, чё назвали астра, и он распустилси, открыв миру свою купавость, из недр его вышла Богиня— Злата Майя, жинка Асура Вышни и мать Крышни. Чуден цвет астры, чудна его упавость и нежность дивных краевых язычковых лепестков, одначе изумительно и само величание астра— кое значить Бог сотворимый солнцем. Борюша всмотрелси у те колышущиеся соцветия астры, каковые и упрямь тонкими лепестками напоминали сине-марную звезду и повертал голову улево туды, кудыкась уплёлси ветроворот. Но ни закрутеня, ни последствий оставленных им, у виде пригнутой поросли трав, оторванных соцветий не зрилось, словно усё шо токась произошло с мальчиком просто ему почудилось.

— Крас! — вспомнив про парня, гикнул мальчуган и мигом вскочил на ноги, потирая разодранные плечи, иде право калякать, вжесь не текла кровь, а проглядывали лишь ссадины. Обаче як и ветроворота, неиде не примечалось Краса, верно утянутого Гарцуками.

— Крас! Крас! Крас! — наново завопил отрок и сложил руки у дуду пред устами, шоб звук вулётал как можно дальче. Токмо парень не откликалси, а зов ко нему порхал по усему взгорью, подымаясь ввысь да спускаясь удол.

— Идеже ты Крас? Идеже? — простонал пужаясь за судьбу парня мальчик, и вдругорядь загамил слегка дрогнувшим гласом, — Крас! Крас!

Крас!

— Не полошись добрый молодец, — молвил позадь Борила чей-то вельми нежный, приятный голосок. — Жив твой соратник.

Глава четырнадцатая. Вытарашка и Вилы

Отрок вуслыхавши ту молвь не мешкая поверталси и увидал позадь собе на высоком соцветии тёмно-марной астры, небольшу с ладошку, горящую алым светом девицу. У той девицы на спине поместились похожие на лебединые крылушки. Станом дева— дух была до зела худа, а може стройна, у то Боренька не спонял, лицом вельми упава со тонкими чертами, и точно подведёнными рдяными губами. Длинны волнисты волосья укрывали усё её, по-видимому, оголённо тельце. Дух утак лучисто светилси алым светом чё эвонто сияние накрывало собой не токась цвет на коем девица стояла, но озаряло, захватывая уполон, и други соцветия, меняючи на них окрас, отчавось казалось то Асур Ра поднялси поутру и розовой неширокой межой осенил Бел Свет.

— Ты кто така? — изумлённо поспрашал мальчонка, не сводя зачурованного взгляду с лица духа и стараясь рассмотреть какого цвету ейны очи.

— Я… — протянула задумчиво девица и малёхо склонила головёшку на бок, словно любуясь мальцом, а посем нежданно ейны глазёнки увеличились у несколько разов и полыхнули у сторону Борилки чудным таким лучисто— смаглым переливом. — Я…— сызнова проронила она, — дух-любовной страсти, ей-ей. «Вон оно чё, — подумкал про собе отрок, разглядываючи тако дивно таращенье очей духа. — Так эвонто пред мной Вытарашка… Дух— любовной страсти, каковой утак воно полыхнёть во сторону человека своими очами, да абие опалит евойну душеньку страстьми, а разум лишит рассудка».

— Ты, Вытарашка, — продолжил свои мереканья ужось услух мальчишечка.

— Агась… агась… Вытарашка, — больно довольным голоском прогутарила девица. — Верненько ты мово имечко назвал. — Дух на чуток смолк и покачал туды-сюды головушкой, так чё заколыхались ейны плавые волосья, слегка приоткрыв оголённо тело, а у сторону Борилки дохнуло каким-то сладковато-медовым ароматом. — Парень с каковым ты ноне сюды поднималси, — льстиво добавила Вытарашка, — жив… не полошись добрый молодец… право молвить, ей-ей, не скоренько ты егось взвидишь… не скоренько… Да то не евось бёданька, а твоя, ей-ей.

— Чавось… — взволнованно повторил мальчик, услыхав те непонятны пояснения Вытарашки и сердце его унутри груди аж подпрыгнуло, вспужавшись за Краса. — Як утак не скоро взвижу? А кудыкась вон подевалси?

— Ну… оно можеть он ищё у ветровороте парит… ха…ха… Ей-ей парит… — изрекла Вытарашка, и прескверно сице, хитренько загаганила, вдругорядь выпалив у мальчугана широко раскрывшимися и будто выпучившимися упредь смаглыми, почитай тёмно-жёлтющими глазёнками. — Оно парит вон у ветровороте, по коло кружить… ей-ей вертить, катаеть его там…Ведь Гарцуки свову жертву так быстренько из рук коротюсеньких не упустять, покамест вдоволь над ним ни на базгальничают, ни на шебутяться… Опосля того иде-нить бросят, не век же, ей-ей… не век с собой егось такова борова носить… нешто им он нужон. Бросють там, поближее к подножию, абы ему не надоть було долзе тащитьси униз… И девица махнула своей тонкой ручоночкой удол, указав на подошву Неприют горы. А Борюша проследив за движением ейной рученьки, зекнул на склон взгорья который отседова, с вышины, живописалси весьма дивной выровненной зекрой полстиной с мелькающими по ней здоровущими пежинами усяких иных ярких раскрасок.

— Так чё не полошись… вони его волей-неволей, ей-ей, тудысь швырнуть, — отметила девица и унезапно чудно так просияла вулыбкой, вжесь точно радуясь чему-то. — Так чё не стоить за него озабочиваться… ты луче за собе порадей… за собе… Оно як, верно, знашь ты… ей-ей, знашь, чем грозить среча с Вытарашкой…

Со мной значить… Эвонто тому вьюноше, чую я… оченно свезло…

Чаво нельзя бачить про тобе.

— Эт, Вытарашка… у то ты не права, — усмехаясь ответствовал Борилка, нанова узрев полыхание у свову сторонку смаглых глазьев духа и дуновения медово— цветочного аромату. — Не права и усё туто-ва… Ему Красу-то и вовсе не свезло… оно як будуть Гарцуки его носють у своей заверти, карябая прибольно втак, обдувая холодом и закидывая колкими градинками, а мене, промаж того, предстоить встреча с Вилами.

— Ишь… ты… прыткий какой… среча с Вилами, — произнесла девица и злобно скривила свово купавое личико, которое тута же потеряло усяку приятность. — Допрежь як ты углядишь Вил, среча у тобе будять со мной, с Вытарашкой… Занеже днесь пыхну я у твову сторонку очами ей-ей… пыхну, охватит тады ж тобе любовна страстюшка и кадыкась узришь ты тех Вил, то прельстишьси их небывалой упавостью и усё… не в радость станет тобе Бел Свет. Вумрёть во тобе усяко веселье и мниться тобе будять токма краса Вил.

— Не-а… не смогёшь ты мене Вытарашка утой самой любовной страстью опалить, — нешибко втак засмеявшись и потерев дланью лево плечо, вельми свербившее у местах ссадин и порезов, пробалякал мальчуган. — Я ж ащё отрок… мальчик я… Поелику окромя матушки, сестричек, братцев никого любить не вумею… Оно можеть я и люблю землицу мову, небо, травушки, реки, гаи… Люблю во, — и малец вуказал правым вытянутым перстом на заходящий за край небосвода воз Асура Ра, — во… красно солнышко… народ мой вольный бероский… Да токмо не деву… не-а… не могу любить, — Боренька скривил нежно-алые вуста, он ано наморщил свой высокий лоб, и на нём проступило несколько нитевидных полосок, да отрицательно качнув головой добавил, — не-а девиц не могу любить… Они таки неладные… таки нелепые и усё времечко визжать… Лягушку увидять, паука ли… мышку… усё время верещать… Не-а неможно их таких нескладных любить… ха…ха…ха… — и задорно вжесь громко захохотал, на миг представив собе окружающих его у бероской деревеньке шабёрских девчинок, угловато-худеньких аль як он выразилси таких неладных.

— Да-к… — недовольным взглядом оглядываючи отрока, протянула Вытарашка. — А скока тобе годков?

— Двенадцать, — ответил Борила и увидав аки дрыгнула девица усем своим манюсеньким тельцам, тока живее загреготал страшась у тем смехом надсадить собе бока. Вытарашка како-то мгновениеце молча взирала на мальчонку, а посим ярко зарделись кумачным светом ейны щёчки и алый свет осеняющий усё окрестъ неё стал светитьси насыщеней. Она капелюшечку медлила с говорком, и чуть тише заметила, точно не доверяючи тому:

— Не могёть тако быть…ей-ей, не могёть… Ужось больно ты большеват для двенадцати… у то ты брешишь… тобе верно годков пятнадцать.

— Не-а… — не мешкая скузал мальчик, помотав головой. — Мене двенадцать… и брехать я не могу… не вумею… А то я просто костью крепок, оттогось и кажусь старче, — пояснил Борюша.

— Да-к… — сызнова растягиваючи слова забачила Вытарашка и оченно горестно вздохнула, будто не исполнив положенного ей, потому вельми расстроившись. — А то-то я на тобе полыхаю глазьми, а ты ничавось…

По— видимому, не брешишь, — Борилка яростно замотал головой, указуя тем действом, чё гутарить правду, — надоть же як я опростоволосилась… Надобно було вас стретить у начале взгорья и того… иного, чё постарче, лишить рассудка.

— У то б и егось ты не ляшила рассудка, — перьставая смеятьси забалабонил мальчуган, и, зыркнул очами позадь Вытарашки, идеже там многось дальче, будто за крепостной стенищей гор сокрылси солнечный воз Бога, окрасив усё ащё голубое небушко в алый цвет, такой как днесь отбрасывал дух любовной страсти. И мальчишечка чичас же скумекал чё на Бел Свет надвигалась ночь, поелику торопливо дополнил свой говорок, — вон… вьюноша у тот … Крас до зела улюблён во деву бероску, посему твова страсть яму не страшна. Вытарашка нежданно взмахнула своими большущими, почитай у длань ширшиной, крылами и вспорхнув с соцветия астры, прокалякала махонечко принебрежительно:

— Зараз видать чё ты и упрямь отрок… больно глуп ищё…Она страсть— то не любовь… Любовь егойну душеньку посетила, занеже за няё ответствует Богиня Лада и дочурка ейна Леля… И любовь у то светлое, жертвенное чувство… Я ж…, — и девица шибутно взмахнула крылами да прынялась облетать мальчика по коло. — Я ж… овладеваю разумом человечека… Поселяю у негось страсть, каковая сжигает его ум, иссушает душеньку, источает тело… И тобе мальчуган свезло, ей-ей, свезло чё ты юн… а сиречь не избегнуть тобе моей силы. Загорелась бы твова кровушка алая… застучало бы у висках… по усей головушке прокатилась у та зазнобушка, да погибла б душа покорённая купавостью Вил. На века б осталси ты туто-ва, зарясь у дальне небушко да ожидаючи тех воздушных дев…Истосковалси б увесь, а опосля и помёр… Оно як я тута нарочно приставлена, шоб беречь покой тех великих духов… Да о том усе ведають и люди, и полканы, и иные народы, посему сюды и не хаживають.

— О том… — вусмехаясь произнёс Боренька и качнул головой так, чё на миг взлетели выспрь евойны кудри, точно так, як парящая близенько девица, да медленно вопустившись униз, вукрыли своей густотой разорванность холста рубахи. — О том Вытарашка ведал мой Бог, Асур Крышня… Эт потому мене и послал сюды… Мене вжесь не дитя обаче ащё не вьюношу, отрока у коего душа вольна от любви ко девицы, а разум от твоей силы.

— У то тако действо мене не по нраву, — буркнула негодующе Вытарашка и выгнув уперёд губёнки, да выпучив смаглые глазёнки, бойчее махнула крылами. Она стремительно подалась ввысь, направив свой полёт у бледнеющую голубизну неба отливающую алыми переливами света да яркой горящей крупинкой морг спустя пропала там.

— Да… ужо оно и прямь, добре чё Гарцуки Краса вухватили… Оно как не хотелось бы мене, шоб вон утак осе глазищи таращил… — молвил Борилка и порывисто вздохнув, резво поверталси да двинулси выспрь, прям к вершине взлобка. Тудыличи к верхотулине Неприют горы, до оной казалось можно було достать рукой, и на которой топорщились стары дубы, даже отседова глядевшиеся не деревами, а сухими кустами. Борила шагал во всю мочь, оно как Бел Свет клонился к затине. У тама навёрху во небосводе стали появлятьси едва различимы белые, лучистые звёздные светила, сице похожие на астры, чё росли на склоне горищи, а отнуду, с под низу, на мальца, словно подгоняючи або настигаючи его, катило свои потоки чёрное марево ночи. И чудилось инолды, оглядывающемуся назадь отроку то по хребту ползёть смурна така холстина, обряжающая не токмо Неприют гору, но и находящиеся подле неё взгорья у курные, мрачные одёжы. А небо промаж того хранило бледность и осеняло путь торопливо идущему мальчику, верно жаждая пособить такому упорному Борюше восхищаясь евойной, не детской, смелостью и силой. Вжесь усё единожды, як мальчуган не торопилси, одначе ночь наступала ходчее и вмале она нагнала его, укрыла усё кругом у тёмны одеяния, погасив бледность небушка и затеряв у эвонтой мороке лучистый цвет астры. Лишь далёки звёздны светила наполнившие черноту небосвода прынялись живенько перьмигиватьси меж собой, у тем заоблачным проблеском и лепотой наполняючи ночной Бел Свет. Унезапно, словно из-за соседней горушки, выплыл урезанный али обглоданный с одного боку месяц. Вон на миг завис над одной из вершин, а посем направил свой серебряный ушкуйник, так напоминающий бероские судёнышки, тудыличи уверх, осеняючи своим хоть и вущербным, обаче ярким жёлто-серебристым светом, ближайшие бугры. Неширокий луч, будто выскочив с узкого носа ушкуйника резво впал на покатый бок Неприют горы. И немедля заскользил, легохонько касаясь склона, прямо к макушке хребта, а достигнувши его, враз тронул трепетным сиянием топорщившиеся тама стары дубы. И тады ж стволы да кажна веточка на деревах вспыхнула махотками пошеничных капелек. Борюша, токмо луч месяца скользнул по взгорью, остановилси и с интересом всмотрелси у то движеньице, а кадыка воспылали росинками серебристо-жёлтого света дерева и вовсе обомлел, уставившись на тако изумительно диво. Ищё чуток он медлил, а засим сорвалси с места и побёг уверх по паче пологому взлобью, на ходу спотыкаясь, иноредь падая, но подымаясь и продолжая то стремительное восхождение, желаючи як можно скорей усё узреть близёхонько. Немного погодя он достиг дужистой вершины горушки и выскочив на более ровный пятачок, встал. Прямо пред ним росли у те самы глядевшиеся издалече чапыжником чудны дубы… И ву те дерева были, судя по сему, кадый-то весьма дюжими, поражающими очи своей мощью, обаче тяперича от них осталси лишь остов наполовину сломленных стволов, с двумя-тремя нижними ражими ветвями, каковые перьплетаясь с шаберними дубами образовывали нещечко в виде стенищи. Сами стволы и ветви зрились бледно-желтоватыми, иссохшими, не имеющими зелёной поросли, листвы да плодов, и чудились давнёшенько почившими. По поверхности их стволов, со которых словно сняли усё кору, светилися те самы манюсенькие серебристо-жёлты капельки, евонти яркие крохи свету покрывали и перьвитые, промеж собе, ветви. Борила вызарилси ву те умирши дерева и загрустил, вроде як почуял чё на энтой макушке ужо давным-давно погибла усяка жизть и токмо безмолвное дыхание смерти кружило и витало окрестъ тех некогда могучих, великих дубов, коих и обнять бы не вудалось зараз усем беросам явившимся во Таранец. Токась эвонто веское сияние ащё привносило каку-то сувсем слабеньку надёжу чё Неприют гору усё ж иногды посещают светлы духи воздуха. Мальчик маленечко втак постоявши, да вглядываясь у сияющие те три дуба, засим медленно двинулси к ним и подступивши упритык ко среднему из них, протянул руку упредь, дотронулси до сухого ствола, напрочь лишённого коры, а посему оченно гладкого, подушечками перстов, опосля ж опершись на него усей дланью и медленно проведя по той залащенности. И тады ж вощутил тёплый дух идущий откудоты изнутрей, и будто легохонько тако порывисто дыхание. Казалося в утробе того древа ктой-то жил або сидывал и прерывчато вздыхал, може горюючи о чём свовом. Малец прислухалси ко тому дуновению дуба и покачавши головой, просиял вже так широко и довольно, посем он протянул вуказательный пальчик да коснулси той светящейся капельки света. И у тот же миг энта кроха свету сорвалась со ствола древа и взмахнувши крылами, вупорхнула увысь, а отрок пред очами которого вона на немногось зависла увидал, шо энто не капля, а чем-то схожая с вановым червячком масенькая мошка. Да сызнова Борюше глазеющему на парящую у ночной мгле мошку почуялось чё вкруг негось плывёть, властвуеть и живёть какой-то дюже мёртвый край, кый не токась там унизу у граде Таранце ступаеть по неверному оврингу, но и туто-ва изнываеть… погибаеть от той страшной несправедливости. Вубрав рученьку от ствола умершего дуба мальчишечка неторопливо прошёлси вдоль схлестнутых меж собой ветвей, подойдя спервоначалу к правому, а опосля к левому деревам, одначе единожды мёртвым, сухим, но при том тёплым и слегка вздрагивающим, васнь дышащим. Да почемуй-то также надсадно аки и те дерева вздохнул, оно как душеньку евойну враз наполнила сокрушённость. И була та грустца не связана со разлукой, тяготившей Бореньку, а ощущалась какой иной, появившийся тока чё и до зела ноющей и вязкой, похожей на печальну мелодию оную почасту наигрывал на гуслях братец Пересвет. Вдругорядь возвярнувшись ко среднему дереву мальчик, вышел с под его сухих ветвей и отойдя недалече, вопустилси на усест прямо у оземь да вуставилси взором вниз. Тудыличи, иде осторонь подножия взлобка еле заметными крохами свету мерцали вогни костров, по-видимому, разведённые беросами и полканами дожидающимися его.

Малец тягостно утак задумалси, перво-наперво припомнив Краса, которого захватили уполон сёрдиты Гарцуки. Идеже вон? Не потерпел каки неприятности от гневливых и единожды избавляющих от Вытарашки духов? Сидывая на любовно— согретой, лучами красна солнышка, землице, покрытой низенькой, едва-едва дотягивающейся до евойного колена, порослью трав, на которой у тьме ночи просматривалися токмо долги тонки стебли да небольши у два ноготка в ширшину соцветия со мохнатыми, распластанными у разны сторонушки лепестками, Борилка лицезрея лежащие упереди горны гряды да крепостну стену Таранца блистающую по своей вершине крапинками света. Вон также созерцал и узку полосу пропасти, пыхающу увыспръ ярчайшим редрым светом, лежащим маленько поодаль от полканского града у оной до ентих самых пор хранилси воткнутый во серебристо возвышение великий меч Индры, ноне ставший соратникам простого бероского отрока. Нежный ветерок чуток прохладный, но не злой, не колкий, верно, Полуночник прошелестел соцветиями почитай у ног Бореньки, а посем шаловливо встрепал его пошеничны кудри, скользнул по лицу и тихо прыснул смешком у ухо. И глаза мальца вдруг сомкнулись, вон точно провалилси у приглубу тёмну ямищу, тело его вздрогнуло, а голова качнувшись склонилась на грудь, стукнувшись об неё подбородком.

— Не кочумать! Усё! усё продрыхнешь! — резко просвистел над ухом чей-то задорный голос и наново раздалси озорной смешок. Мальчик чичас же пробудилси и отворивши очи уставилси на свои вытянуты уперёдь ноги, да почуял як его закачало тудыли— сюдыли, он яростно заморгал веками, ужотко изгоняючи из собе тот сон. И тогды идей-то у небесной мгле, услыхал легохонький шелест крыльев птиц, а посем раздалось пронзительное ганг-го… ганг-го, да чуток опосля тихонько заскрыпела будто туга струна скрыпки. Молниеносно вскочивши на ноги мальчишечка поверталси да вонзилси взглядом у чуть мерцающие стары дубы. Прошло немножко времечка кадыкась Борилка смог разглядеть, як дрогнул ствол среднего дерева и нежданно поблескивающие мошки тулившиеся ко дубу зашевелились, да прынялись ползть. Вони неслышно, перьставляючи лапки дивными ровными рядьями, направилися со стволов ближающих деревов по веточкам ко среднему дубу. И казалося, замершему мальчонке, словно схлынули светящиеся речны волны со веток и стволов да наполнили своей светозарностью увесь средний дуб, и тады ж вон яро запылал… ужо точно жаждал возгоретьси. Ащё сиг и зримо начерталась на стволу створка двери. А шелест крыльев промаж того лишь нарастал. Лицо Борила нежданно задело прилетевше от колебания воздуха порывисто дуновение, у то движение всколыхнуло евойны волосья и шевельнуло разодранный холст рубахи на плечах.

Малец споднял голову и узрел як из темени ночи, малешенько осеняемой светом ущербного, вжесь точно искусанного месяца, миновавшего почитай четверть небосводу, тяжко взмахивая большими крылами выплыли белые лебеди. Их была цела стая, они малеша парили у мглистой небесной вышине, а засим стали неторопливо приземлятьси на ветви среднего дуба. Лишь токмо первый лебедь вопустилси на корявеньку сучковату ветвь дерева и сложив крылья зекнул очами в упор на отрока, як у то ж мгновеньице птица исчезла с эвонтого места, а миг спустя из лучисто озаряемой створки двери, живописавшейся на стволе дуба, выступила невысокая, стройная со тонким станом юная, белолицая дева. Вона была так пригожа, шо увидевши её Борила залюбовалси ейными зелёными большими глазами, будто искусно начертанными угольком чёрными бровями, густыми загнутыми квёрху длинными ресницами, нежно-рдяными малыми полноватыми устами да золотыми долгими распущенными волосами, убранными на спину, и ясно осеняющими златым светом усё окрестъ няё.

У та девица була обряжена в золочёное узкое облегающее одеяние, доходившее до щиколоток и имеющее разрезы по бокам. Энта злата одежонка держалась на плечах на двух паче тонюсеньких полосах, оголяючи при том плечи и руки да оставляя приоткрытой полновату грудь. Право молвить одёжа не скрывала стоп девы, а посему кадыкась мальчуган обозрел их то заместо человечьей ноги увидал там златые, лощёные, лошадины копыта. Поколь малец зрел на девицу, на ветви древа вуселси иной лебедь, да чрез морг также пропал с ветоньки, объявившись выходящей девой из сияющего ствола. Воно безсумления, то пред Боренькой появлялись Вилы, они самы— духи воздуха али як их ищё кликали облачны девы.

Неторопливо касаясь ветвей дуба, водна за одной присаживались на них птицы, а немного погодя вжесь выходили из озарённого ствола, присоединяясь ко подруженькам, усё новые и новые Вилы. И вмале ужо их стояло супротив мальчика ано двенадцать, кадысь и та последня лебедыня обернулась духом, Борила сделал небольшой шажок им навстречу и низко поклонившись, громко произнёс:

— Здраве вам, великие духи воздуха, облачные девы— Вилы!

— Здрав будь и ты! — ответствовала ему та Вила коя обернулась первой во деву, с самыми долгими волосами. — С чем ты пожаловал к нам, отрок, прошедший испытание Гарцуков, неподавшийся любовной страсти Вытарашким и несущий на груди знак великого Асура Велеса? Мальчуган порывисто дохнул скумекав чё либо днесь ему способять либо тады усё… усё невидать беросам победы над панывичами и слегка дрогнувшим гласом принялси гутарить:

— О! Светлые духи воздуха я прибыл к вам за помочью… Посланый Асуром Крышней жаждаю я добыть живой и мёртвой водицы.

— А на что тебе та вода… живая и мёртвая? — поспрашала друга Вила, та каковая обратилась у духа последней, двенадцатой и була по виду самой низенькой, да худенькой, судя по сему, вельми молоденькой.

— У та водыка надобна мене, — спешно откликнулси мальчишечка и повёл озябшими плечами, на которые словно подул сувсем расшалившийся Полуночник. — Мене надобна, абы выручить из бёдушки Валу, сынка Коровы Дону… Того самого, кыего кадый-то своим мячом покарал Бог Индра… и который томитси ноне во огромном валуне у Подземном мире Асуров Озема и Сумерлы… Вжесь я пособлю Валу, оживлю евойно телушко той водыкой, дам ему в услуженьице меч Индры… И вон пойдёть со мной во бероски землюшки выручать из бёды мой народ, на оный движется злобна сила панывичей.

— Что ж…пришёл ты с добрыми намерениями к нам, — вдругорядь вступила у каляканья первая и верно старшая Вила. — А посему мы сможем пособить тебе… Сможем мы отнести тебя туды где своими рученьками ты добудешь мёртвую и живую водицу, но прежде чем ты пойдёшь с нами… должен ты отгадать загадку… Отгадаешь, значит умён и достоин ты той чудесной водицы. Не отгадаешь, значит не достоин… в тот же миг мы оденим свои крылышки и улетим, даже не попрощавшись с тобой. Так-то отрок… так-то… Так, что ли согласен на наше условие аль нет?

— Быть по сему, согласен, — немедля ни мгновения скузал Борилка и порывисто кивнул, а унутрях евойных ходче сице застучало сердечко, пужаясь провалить эвонто испытание и распрощатьси со духами, от каковых столь много ныне зависело.

— Ну, ежели, согласен, — молвила старша Вила и вулыбнулася да втак чё засияла вкруг неё ночна тьма, плывущая осторонь. — Тогда слушай… внимательно слушай, — девица токмо на капелюшечку смолкла и вроде як прорезала своим зеленющим взором мальца, будто пытаясь заглянуть у его светлу душеньку. — Вот моя загадка. Стоит дуб-стародуб, на дубе орёл, под дубом котёл. Орёл листья с дуба срывает да в котёл бросает. В котле листьев не прибывает, да и на дубе не убывает. Вила пробачила ту загадку и затихла… Обаче молчал и Борила, тягостно дыша и покрывшись увесь липким потом, будто токмо чичас выскочив из парилки. Он немотствовал, потомуй как не ведал ответа на ту загадку. Ужось беросы вельми любили усяки загадки, прибаутки, потешки, а Борюша засегда самый первой усяки ответы знавал, дюже до энтого дела он был охотник. Но таку чудну загадку он не кадысь не слыхивал, оттовось аж вздрогнул усем телом точнёхонько промеж него пролётел суровый Позвизд. Ащё миг и мальчик не тока почуял холодно дыхание того Бога, он нежданно увидал его у ночи. Позвизд завис прям над средним дубом и весьма кучно свёл свои густы брови так, чё вони слились во едино, да протянувши праву руку уперёдь, остановил сомкнутый кулак над головами Вил. А посем унезапно раскрыл его и чуток встряхнул раскрытой дланью. И не мешкаючи из неё, проступающей у тьме ночи лишь для мальчишечки, на изумительных облачных дев полётели мельчайшие, серебристые крохи снега. Снежинки ащё даже не вуспели опуститьси униз, а суровый Позвизд вжесь вельми миролюбиво глянув на мальца пропал с евойных глаз, растворившись у ночных потёмках. Обаче пущенные им льдяны крупинки впали на волосья да плечи купавых дев и те звонко гикнув, сей миг обернулись, усе разом.

И аки токмо вони оглянулись, жёлаючи узреть того кто пущал в у них снежком, развесёлый шутник Полуночник, юный, як и Боренька, младшой сынок СтриБога, со тёмной кожей и почитай чёрными волосьями, да яркими, словно ночны звёзды, очами пронёсси над его главой и чуть слышно шепнул в ухо ответ, оставив позадь собе заливчатый смешок. Борила за единый вздох уловил ту отгадку и широкось просиявши, кивнул, тем самым высказывая благодарность сынкам СтриБога, которые никадысь не были отделимы от Сварожичей и от начала начал завсегда билси посторонь них. Кадыка Вилы, так и неусмотревшие во ночном небосводе того кто над ними подтрунивал, повернули головы и вуставились на мальчика, тот негромко, но до зела чётко пробалабонил:

— Мой ответ таков: дуб— стародуб— эвонто человечество, усе люди, племена и народы; листья на ву том дубе то и есть сами людишечки, усяк из ны коего величають отец да матушка; орёл— у то сама смерть, стрежёт вона листья— знать людишек и бросаеть их у котёл, каковой и есть нещечко иное як тот свет… Для светлых душ— енто Вырай-сад, идеже ждуть-пождуть ны наши предки, идеже встречають нас наши Боги Сварожичи, а для злобных душонок— у то Пекло, иде властвует ЧерноБоже.

— Не может того быть, — резво вскликнула сама меньша Вила и качнув головушкой, шибко стукнула правой ноженькой об оземь так чё ейно копыто глубоко ушло во неё. — Ты не можешь отгадать эту загадку…

Она зрима лишь Богам, и тебе простому бероскому отроку не мог быть открыт её смысл.

— Ишь вы, як бачите, — недовольно произнёс мальчонка, и скривил свои уста. — А ежели та загадка мене не зрима, а токмо Богам на чё вы тады её задавали?.. Я ж человек. Аль надеялися, шо не отгадаю?.. Так то не честно выходь вы деяли.

— Гляди-ка как сказывает, — прогутарила старша девица да звонко заливчито засмеялась, и заколебалися позадь неё распущенны волосья, поплыл от них златистый цвет, будто от вышедшего на небесну твердь красна солнышка. — А мы может проверяли тебя… Проверяли придут ли на помощь те, кто послал тебя сюды.

— Прибыли, — без задержу ответствовал малец, по свойству свому будучи засегда правдивым. Старша Вила ащё звучней загаганила, а ейны сестрицы поддерживаючи у то веселью, засветились золотым лучистым светом, осеняя усе те стары иссохши дубы сверканием и узрел Боренька на них кажну ветоньку, точно во плетёном матушкином поясочке, мудрёно так перьвитых меж собой, образующих единожду стенищу посредь стволов. На маненько старча Вила смолкла и по-доброму обозрев мальчика, усё ищё расплывшись у улыбке, произнесла:

— Тогда, загадка для тебя… На воде не тонет. На огне не горит. В земле не гниёт. Что это? И Борюша не мудрствуя лукаво абие изрёк:

— Эвонто— имя… Имя каковым нарекают нас наши отцы. Сильные и пригожие имена достаются храбрым сердцем и душой, и ведуть те имена по Бел Свету беросов, даруя им счастье, удаль и крепость духа. Вони прокладывають торенку от того самого мига як упервые отцовым словом тобе нарекли.

Глава пятнадцатая. К Мер-горе

Борила молвил отгадку и смолк. И на вершине Неприют горы наступило отишье. Чудилось чё ано досель усё ищё кружившие туто-ва ветры обмерли, звезды перьстали мерцать и также удивлённо вызарились на далёкий Бел Света едва озаряемый их холодным да бледным поблескиванием. А Месяц во своём чуть удлинённом, со невысокими бортами и вельми узком ушкуе и вовсе застыл идей-то на просторе ночного неба, и даже як показалось отроку, оглянулси. Вжесь не молодой, обаче зрелый муж во серебряных, долгих одёжах окутывающих не токмо тело, но и руки, посмотрел на наступившу у затине неподвижность. И мальчуган наконец скумекал, чё то не Месяц и евойно судёнышко було откусанным, ущербным, а само сияние исходящее от них васнь урезало и крепкий стан, и одёжи, и короткие почти слюдяны волосья Бога, придав лицу того каку-то нездорову худобу, одначе оставив на нём чёткость изгибов и холодну, вроде як не живу красоту. Прошло маленько времечко и та Вила, чё была до зела говорлива и помладче иных, произнесла:

— Верно отрок ты ответил. Отгадка— это имя.

— А посему, — добавила старша облачна дева и глас ейный возвеличился, да зычно прокатилась та молвь по вершине горы и будто долетела до замерших звёздных светил и Месяца. — Ты достоин узреть великое чудо— источник живой и мёртвой водицы! Достоин узреть прославленную Мер-гору со вершины каковой берут начало все воды и реки Бел Света. Внимательно выслухав реченьку облачной девы, Боренька глубоко так задышал, оно аки ведал он из баек бероских чё на эвонту великую Мер-гору, ужотко саму могутну вершину Бел Света сходят сами Боги, да слегка вспужалси, шо могёть от таковой вести захлебнутьси радостью и гулко стучащим сердечком.

— Стой тут и жди нас, — сказала старша Вила и улыбнулась мальчику по-доброму, так, словно свому сроднику, да еле зримо кивнула, а её придивны волосья нежно заколыхались, отчавось чуть затрепетал златый свет отбрасываемый ими. Вила абие поверталась и вошла в озаряемый ствол дерева, да чрез мгновение ужось сидывала белой лебёдушкой на его ветвях. Следом за страчой у ствол дуба ступили и други облачные девы, а кадыкась вони очутились на ветвях, первейшая из них враз взмахнула крылами и поднялась ввысь. И без задержу за ней последовали усе ейны сестрицы.

Мальчуган следил за неторопливым движением лебедей, оные закружили над деревами, с кажным взмахом крыла набираючи высоту, и вже вмале они сокрылись во мраке ноченьки, точно поглощённые ейным маревом, аль просто укрытые у нём. Да так незримо, шо даже Месяц, зрелый годками, по-видимому, поживший долзе на Бел Свете, с узковатым ликом, заострённым носом, впалыми щёками, тонкими губами, со короткими, редкими, серебристыми вусами и брадой, усё покамест следящий черноватыми очами издалече за Неприют горой, не сумел осветить своим сиянием ентов полёть духов. Борила промаж того стоял задравши голову и пристально всматривалси во тьму небосвода, иноредь ему чудилось, шо ктой-то, от также як и он, в упор глядить на него оттуда сверху. Може изучая евойну значимость и достоинство, а може просто любуясь им. Нежданно он сызнова вуслыхал шелест крыльев и зычное ганг-го, вроде зова, а немного погодя и вовсе увидал лебёдушек выплывших из сумерек. Токмо днесь вони не летели абы как, а шли словно у два рядья. От их белых спинок у одном направлении протянулись кручённы золоты снурки к которым была прилажена небольша лодочка. Она гляделась сувсем маленькой и по виду оченно походила на бероскую плоскодонку, на которой хаживали его деревенские по рекам. Борта ентой лодочки казались толи смурными, толи синими и по их полотну будто у ночном небосводе живописались махунечкие пятиконечные звёзды, таки як знак Ярила, сына Велеса, аль як цветик астра, из которого кадый-то выпорхнула сама Злата Майя, мать Крышни и жинка Вышни. Своим остроносым краем у та плоскодонка шла прямёхонько за летящими лебёдушками. Кады ж те снизились над макушкой горищи, так чё вона поравнялась со стоящим отроком, обаче не коснувшись дном оземи, Борила усмотрел, шо унутри лодочка светитьси бледно-голубоватым светом, и посредь её находитьси, обтянутая рдяным холстом невысока скамля. Немедля, лишь лодочка замерла посторонь него, мальчуган ухватилси рукой за её борт и запрыгнул унутрь, торопливо присевши на скамлю. И как токась вон опустилси на неё, до энтого мига плавно и медленно взмахивающие крылами лебёдушки, резко дёрнули лодочку на собе и потянули её у выспрь. А сиг спустя замахав крылами мощнее враз очутились у тёмных просторах ночного неба. Борила резво обернулси назадь одначе ничавось знамого тама не смог приметить… ни тока Неприют горы, ни тока вумерших старых дубов, чудилось не было у там и самого Бел Света, а сквозила позадь борта лодочки лишь чернота… Оно ента тьма витала и справа и слева от плоскодонки, вона сокрыла увесь Бел Свет от глаз мальчика. Лебёдушки меже тем несли лодочку словно к обмершему во серебряном ушкуе Месяцу… тому самому окромсанному и отхваченному со усех сторон. И Боренька унезапно припомнил древнее преданьеце, слышанное им во малолетстве от дедки свово Зарубы, кый любил сказывать таки байки дюже почасту и лёживая на припечке куталси у старенький зипун. «Вже кады то було никто не ведаеть, — молвил сице по первости дедко и тихонько кряхтел, воно як от старости у него шибко болели кости. — Но чё то було, вернёхонько я вам бачу. Высоко во Звёздном небе есть чудной Сварожий Круг, по каковому шествует воз Асура Ра, свершаючи Лето хождением от дня двадцать второго снежаня да по коло ко следующему двадцать второму снежаню. У тот великий Круг внегда подялил на шестнадьцать Чертогов сам Сварог, и поселил у них не токмо Асуров, но и усяко Зверьё, оное нам со небес ноченькой звёздным светом перьмигиваеть. Во самом старшом таковом Чертоге живуть-поживають Рас да Дева, муж да жинка, один во первом, иной во втором. Весьма простенько их жильё, водна избёнка ладна така, да чистенька со одной широкой горницой, да холодными сенцами, крыша тёсом крыта и по ней россыпь мельчайших огоньков поблескиваеть. Узкое оконце ужотко не прикрыто слюдой, аки у бероских срубах, и скрезь него залетають в жилище Богов ветры Поселенной, принося с собой дыхание того, величиственного Мира. Сам Рас — Бог справедливого Небесного Суда, вон молод и пригож, славный добрый молодец, со долгими златистыми вусищами, да кудлатой брадой, волосья у него длинные да плечи вукрывають, а небесной голубизны очи глядять с задоринкой. Вон до зела крепок у кости, мощны его руки, широки плечи, словом ладен и могуч ентов Асур. А жинка евойна Дева— Богиня младых и чистых душ человеческих, белолицая раскрасавица, як мимо прошествуеть так унутри сердце со душой у пляс пойдуть вже так купава, так крутобёдра и полногруда… — дедко Заруб при ентих словах на морг затихал, неторопливо облизывал свои сухи, потрескавшиеся от прожитых годков уста языком, и муторно вздыхаючи вулыбалси, точно зрел пред собой ту распрекрасну дивну Деву. — Во понёве цветастой да белой рубашонке любить она хаживать, а волосья свои долгие, пошеничные у толсты косы заплетаеть, и потряхивая головушкой, колыхаеть той женской лепотой. Воно как ты раз просить Рас жинку свову, Деву, испечь ему колобка… того самого кый колом смотритси, аки и Сварожий Круг, да поджаристым, румяным бочком щеголяеть… А Дева, она чаво, она плечиками пожимаеть, да в ответь балякаеть: «Як же я тобе, миленький мой муженёк, его испеку. Муки то у нас неть как неть.»

Ужось сёрдит вона, краса та дивная, муженька свово. Оченно гневливо, как усяк муж, вон, Рас-то, хмурить густы бровушки, кидаеть недовольны взоры на жинку, да не мешкая, гутарить: «Ты ж жинка моя раскупавая, да верно разленивица… Нешто для муженька свово не могёшь потщиться по амбарам помести, по Чертожьим сусекам поскребсти. Так гляди-ка муки небесной на колобок и наберёшь.» У то я вам молвлю, не вельми была довольна прошением муженька Дева, но он сице поглядывал у её сторонушку немилостиво, покачивал осуждающе головушкой, потряхивал кудырями, чё не стала она с ним препиратьси, и пошла исполнять его докуку. Вышла она из избёнки светленькой да на тёмну Поселенну зыркнула, а окрестъ неё носитси кака чёрна круговерть и кружать у той тьме усяки мелки крупинки аль крупны каменья. У то б иная бабёнка вспужалась таковой заверти, обаче не Дева, вже она чай Богиня… так чаво ж ей страшитьси. Поелику вона помело у рученьки свои белы взяла, космы расчудесны на спину закинула, да стала по амбару Сварожьему мести, по сусекам Чертожьим скребсти. И вмале, сотри-ка, намела ладони три небесной муки. Засим як вуправилась со мукой, рученьку протянула и из Реки Времени набрала маленько водицы, знать заместо сметанки, ужотко словила перстами каку-то смаглую звёздочку, чё скользила у той маре, да опосля того, у Ра выпросила лучик свету, шоб у нём изжарить того колобка. У то, ей-же-ей, право гутарить, ежели Дева чаво захочить так енто у ней весьма славно выйдеть… А ноне Дева, помня хмурый взгляд муженёчка, до зела пожёлала его порадовать, потомуй-то возвярнувшись со усем добытым у избёнку, прижарко растопила печеньку, повязала на стан свой тонкий белый запон да прынялась месить тесто… добавив тудыличи сметанки-водицы да яичка— звёздочки. Долзе… долзе мяла она тесто то у право, то улево, а посем сварганила коло… кругло тако… колобка — словом, и во сам лучик Ра у сковраду приючала. Да на маненько залюбовалась таким пречудным творением… одначе не стала паче медлить и сунула сковраду у печь жарку, шоб состряпать того колобка да муженьку любезному поднесть. Долго ль, коротко ль времечко йдёть, колобок ужось спроворилси, бока евойны румяной корочкой покрылись. Дева про то вызнав, побойчее из печи его вынула на тарель то и поместила, остатками лучика свёрху умастила, да на оконце остужатьси поставила. И поколь колобок на оконце остывал, Богиня весело напеваючи стала набирать на стол. А Колобок нежданно-негаданно ожил… Толь от волшебной небесной муки, и сметанки… Толь от божественных рук замешивающих его…

Толь от радостной песенки. Вожил Колобок, глазоньки раскрыл, ротик разявил да соскочив со оконца униз, впал на дороженьку, чё единить усе Чертоги по коло, да покатилси по ней, токмо Дева, вскликнув его, и видела. Долго ли, коротко ли катитси по той торенке Колобок, катитси промаж Чертога Вепря и Щуки, идеже хозява, судя по сему, усе при делах были, водин кочумал, зычно сопя, так шо кружил осторонь тех Чертогов протяжный рык, а иной усё края Поселенной оглядывал, кумекая иде ащё какой Бел Светь родить. Занеже Щукой, про то верно вы знавываете, оборачиваитьси Богиня Рожаница, замераеть тады она таковой на небосводе, абы усё обозревать, да по усем заботитьси. Долго ли, коротко ли катитси Колобок по небесной тропочке, глядь, а туто-ва Чертог Лебедя. А Лебедь чаво ж, он весь усыпан звёздами мерцающими белыми аль серебристыми, крылья у него мощны и то распахнуться, то сызнова ко телу прижмуться, жёлаетси ему взлётеть, а неможно… надлежит туто-ва обитать. Так вот потомуй-то Лебедю и не спитьси, и не занять он какими думками… Поелику Лебедь мигом узрел Колобка, такового круглого со румяными бочками, и зашевелилси, протянул уперёдь головушку, да звучно молвил: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг… а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— веселёхонько гикнуло, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь ажно подпрыгнул увысь. Такой значить раздовольненький был… А Лебедь чаво ж, вон дюже не любить усяких ослушников, вон на того озорного Колобка зашипел да зараз клюнул его у румяный бочок, да втак шибко, чё кусочек… ву ту саму корочку и откусил. Ужотко весьма звонко загамил Колобок, оно як не ожидал чё его начнуть прямо-таки жущерить… прямо-таки на тропочке небесной. Посему вон наново выспрь подсигнул да проворно покатилси дальче, шоб унесть поскорей от Лебедя свои румяны бока. Долго ли, коротко ли катитси Колобок, по небесному оврингу, ходчее так… по-видимому, до зела кудый-то торопитьси. Смотрить, а тама Чертог Змея… Да у токмо у Змея нет избёнки, вон так пристроилси у своём месте, хвост долгий развернул, спину выгнул и кажись глаза прикрыл, васнь не жаждал зреть таво неслуха… Колобок як усмотрел хвостатого зверя, оченно вспужалси, рот свой сомкнул, абы его не вуслыхали да прытче… прытче сквозе у те Чертоги и пробёг… У то ему повезло, чё Змей не вобращаеть внимания на усяких там ерников. Обаче на дороженьке новы Чертоги и обитаеть у них сам Ворон, вже та птица дюжая… и мудрая… Больна вона умна… Глаза её словно два вогонька, аль звёздочки, заряться у тобе, и изучають, да будто поспрашают: «Каков ты есть и чаво унутри носишь?.. «Крылья сомкнуты да тесно примыкают к телу, а клюв крупный и серебром пышит.

Посотрел на поткатившегося Колобка Ворон и вопросил: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул! У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— веселёхонько гикнуло, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь подпрыгнуло увысь… да токмо на ентов раз не так шибко. Одначе Ворон, также як и Лебедь, не признаёть таковых своевольников… Он то чё, он головой мудрой покачал, глазьми ярыми на Колобка бляснул, а засим зараз клюнул того у бок… да отщипнул от Колобка новый кусок… У то Колобок таково не ожидал от мудрого Ворона, поелику як заверещить… и прыганул уперёдь, шоб значить унесьте остатки своей круглости от него. И вдругорядь по небесному пути покатилси. Долго ли коротко ли катитси Колобок, катитси, а туто-ва Чертоги Ведмедя живописались, того оный ведаеть иде есть мёд у лесу. Да токмо ентов медведь вон жавёть у небесной вышине, посему мёд не шамаеть, одначе не любить кады сторонь его Чертогов ктой-то там катить. Вон велий такой и силён весьма… оттого кадыкась увидал Колобка, вже, ей-же-ей, право молвить, не круглого, а заеденного, то взревел яро и тады ж забачил: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул! У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл! У тот каковой своевольником стал и от Ворона убёг!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— тихонько молвило, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь не подпрыгнуло увысь… страшась величественного зверя. А ведмедь без мёду то у Небесном Чертоге живёть, потомуй-то бываеть сёрдит да гневлив. Он как схватить Колобка поперёк живота, да помял егось втак, чё оттого насилу половинка восталась, а може и того меньче. Токмо Колобку удалось из тех объятий выскочить да скакнуть на небесну торенку, и нанова у стёженьку, поколь Медведь его часть у роть пихал да неторопливо желвил. И сызнова пред Колобком… умятым да непонятно каковсковим по виду, Сварожичий Путь, а окрестъ Поселенная огнями звёздных светил, да стаек блещеть… Полошит Колобка чёрна круговерть поедающая дальни огни… И пред ним предстоит Чертог Аиста, да у та птица важна така, не взглянеть на какого-то вущербного Колобка, вже не круглого, без румяных бочков. А Колобок тому-то и рад-радешенек кумекаеть, чё скоро убяжить отседова да кудый-то попадёть… Ан нет по нет! Оно аки за Чертогом Аиста стоить Чертог Волка… и у тот зверь не мнее грозен медведя. Поелику стоило Колобку обок тех Чертогов объявитси, как у Волка шёрсть на взгривке встала дыбом, глаза засветились. Он пасть махонисто открыл да язык показал, ово Колобка на него прынять, ово морду свову вузку облизать, а засим пробалабонил, иноредь мешаючи слова со рычанием: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул! У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл! У тот каковой своевольником стал и от Ворона убёг! У тот оный строптивец от Медведя убёг… да на Аиста не глянул мимо прокатилси!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— прошептало, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь не подпрыгнуло увысь, а вжалось у торенку… жёлаючи, абы его и вовсе не приметили. Волк меже тем не стал долзе вслухиватьси у молвь Колобка вон хлобысь и оторвал от него половинку тогось чаво ащё було. И творение Девы, стало схоже со тонюсеньким серпом каковым бабёнки пошеничку у покосе орудують… резво сице… прытко… у негось то окромя махунечких щёлочек глазков, да таковой же тонюсенькой трещинки ротика ничёсь и не видать стало. Вон ужо и катитси не могёть, а как-то у перьвалочку йдёть… верней говаривать бяжить… бяжить от Волка… Да токмо за Чертогом Волка поселилась Лиса, и у та животинка вельми хитра, от ней не кому не вуйтить… особлива изглоданному Колобку, у коего то не то, шо румяной корочки, ужотко и самих боков неть як неть. Злачённым носком повела у сторону Колобка Лиса, оно как тама мерцаеть кака-та лучиста звёздочка, глазоньки ейны вспучились, занеже досель не зрила она тако ущербно создание, и прокалякала она нежненько втак, рассыпаючи кажно словечко мельче маку: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен!

У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул!

У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл! У тот каковой своевольником стал и от Ворона убёг! У тот оный строптивец от Медведя убёг… да на Аиста не глянул мимо прокатилси!

У тот саврас без узды от Волка убёг!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— прошептал, в ответь вон и всплакнул…ужотко так яму страшно було на зуб у той Лисаньке попасть. «Чаво ж тады от мене не убегёшь!»— вскликнула Лиса и вухватила Колобка… зараз да усего… у роть пихнула и ну его жёвать. У так усего и пожвакала, ничавось опосля той итьбы не воставивши.» Дедко Заруба смолкал и старческой рукой трепетно поводил по волосёнкам лежащего сторонь него Бореньки, ащё махунечкого такового мальчоночки. И Борюша смыкал очи да засыпал, чуя ту исходящу от дедки любовь и нежность. Помнил Борилка и як вумер дедко… та потеря до зела чётко вошла у евойну детску душеньку. Потомуй как ранёхо по утречку вон, ищё совсем дитя, любил приходить к дедке на печь, абы залезть ко нему под одеяльце и зипун да вдохнуть дух близкого сродника, с которым засегда роднить едина юшенька. Обаче у то утречко, едва озарямое Ра, матушка перьхватила сынка пред печкой и споднявши на рученьки прижала к жаркой, пахнущей молоком груди и чуть слышно шепнула в ушко, мешая говорок со слезами:» Ты Борюшенька к дедко не лезай… Дедко наш помер… Вушёл он у Вырай-сад к нашим предкам…» И у та молвь, васнь полоснула душеньку мальца жгучей болью, вон выглянул из-за плеча матушки и зекнул очами на печь, иде усё также тихонько, точно кочумаря лёживал дедко… умерший, замерший на усегда дедко Заруба. И ноне припомнив кадый-то перьжитую потерю, да всматриваясь у далёкий Месяц, оный в бероском предание и вупоминалси Колобком, да двигалси по небосводу от полнолуния ко новолунию мальчуган чуть слышно вздохнул. А обладая чудным зрением, дарёным зёрнышком Ясуней, видал как ужось подошедший, по-видимому, к Чертогу Волка Месяц, на самом деле, худоватый Бог, во бледнеющем одеянии весьма внимательно наблюдал за полётом лебедей. Из егось бело-серебристого лика вышел неширокий луч, он вроде як прочертал торенку по каковой тяперича и летели лебеди, а вкупе с ними, у дивной лодочке, простой бероский отрок Борилка. Легохонький ветерок трепал егось долги кудри, нежно проходилси по озаряемому лунным светом лицу, будто подбадривая, або утирая слёзинки вызванные воспоминаниями о дедке. Инолды мальчик поводил озябшими плечьми, оно аки по мере полёта вкруг него воздух становилси усё прохладней и прохладней, а маленько попозжа он и сувсем взмёрз, да бойко зустучал зубами, ведь порванна тонка рубаха хлюпая рваными кусками холста лишь шибчее охлаждала его тело.

Поелику мальчонка отпустивши борта лодочки, оплёл собе ручонками, стараясь хоть сице согретьси. Густая тьма ж продолжала витать окрестъ ночи, и окромя лебедей, Месяца, да тропки чё вон живописал, ничавось ни зрелось. Одначе немного погодя Борила, укачиваемый полётом, а потому иноредь смыкающий очи, стал примечать, чё небо вроде прынялось светлеть.

Казалось то подымалси на небесный купол воз Асура Ра, обаче оглядевшись отрок ни усмотрел евойных мощных волов. А дороженька промаж того, выпорхнувшая из лика Месяца, нежданно осталась идей-то слева, занеже лебеди свярнув со неё, понесли лодочку у ином направлении… Тудысь, идеже словно восходил на небосвод Бог Ра.

Оставшийся позади Месяц, ищё немножечко виднелси, озирающему небесны раздолья Бориле, но вмале и он исчез. И тады пред мальчишечкой стало выступать яркой полосой уначале сереющее, а засим наполняющееся голубизной небо, инолды вукрытое пушистыми смурными и иссиня-белыми облаками. Боренька покедова усё обнимающий собя, чичас ж расплёл объятия и вухватилси за борта лодочки, а опосля вызарилси униз. Да усмотрел, там за бортом лодочки, токмо плотную бело-серую пелену, будто под ним стлалась не родная землица, а кака-то парная баня. Бело-серые облака клубились всюду, куды не повернись, они витали осторонь летящих лебедей, разрывающих их на части взмахами крылов, касались своими рыхлыми боками бортов лодочки, и точно самого мальца, оставляючи капель воды на волосьях, рубахе и лице. А упереди бледнеющая голубизна небесной тверди наполнялась синевой и проступала ярче. Ащё маленько и усё небо резко… враз, будто по волшебно молвленному словечку, содеялось бледно-голубым, а плотное марево облаков абие опустилось пониже, аль у то лебеди взяли повыше, и тады ж идей-то у дали и оченно высоко показалси сам пылающий солнечным светом воз Асура Ра. Посем унезапно справа, верно сувсем рядышком, лучистой жёлто-зеленоватой полосой с паче бледными краяшками, точно порезанной бахромой замерцал свет. И мальчику почудилось, чё у эвонтом свете захороводили какой-то изумительный пляс Вилы. Их было вельми много, вони были также купавы, аки и те оных он видывал раньче, и кои тяперича несли его у лодочке. Токась в отличие от ентих Вил, те пляшущие у полосе, имели не златые волосья, а почитай шо зекрые до зела чудно переливающиеся. Облаченья их блистали дюже чарующим светом от смаглого до голубоватого, и усяк раз как вони поводя плечьми, не шибко топали ноженьками, слышалось обомлевшему Боренке негромкий шёпоток аль продолжительны шептаньица. Обаче инолды звук становилси вяще зычным и напоминал раскатистый гром тока долетающий издалече. Мальчик вцепившись ручонками у борта лодочки долзе так вглядывалси у пленительный пляс Вил, а кадыка лебеди направили свой полёть униз, прервалси от созерцания облачных дев и вытянув маненько увысь шею, зыркнул глазьми на то место куды его доставили. Прямёхонько пред ним словно раздвинувши усё ищё прикрывающие землю рыхлые, перьевые останки облаков у стороны выступила макушка превысоченной горищи.

Склоны евонтой горы казались ровными, васнь залащенными, а по виду вона напоминала копну сена тока с ровными сторонами. Сама вершина была дюже огромадна, так чё зараз обхватить её взглядом мальцу не вудалось, срубленная и венчающаяся вельми прямым пятачком, она поражала своей величественностью. Право молвить по одному ейному краю зрилси топорщившийся увыспрь водним боком махонистый валун, точно тёсанный при том оченно гладкий. Тот валун был почитай смаглого цвету и на евойной глади проступали лучисто рдяные знаки.

Те знаки боляхные у размахе, слегка зыбились, вроде як были живыми або начертанными трепетно дышащими существами. И знаков тех було на валуне превелико множество. Лебеди неспешно взмахиваючи крылами миновали тот ономеднишний валун и будто свершивши сворот, пошли на приземление. Ищё немного и пред мальцом мелькнула каменна гладь макушки, такой лощённой словно ктой-то её токась днесь ладнеко обмыл водицей. На той каменной поверхности совершенно не обозревалось ни тока стыков промеж сомкнутых голышей, но даже нитей от у тех сращиваний. Сами каменья были чёрными и вельми светозарно поблескивали посыпанными сверху крапинками зелёных и жёлтых огоньков, вроде як не просохшей капели водицы. Вмале розоватые лапы лебедей коснулись каменной вершины и у то ж мгновеньеце они сложили, сомкнув, свои мощны крылья на птичьи тела.

Слепяще полыхнуло белым светом кажно их пёрышко и не медля осыпались вони на каменья, впав на них крупными голубоватыми каплями водицы. А золоты снурки тянущие на собе лодочку с отроком, звонко звякнув абие оторвались от носа судёнышка и словно врезались во изумительные, узкие облачения Вил, без задержу обратившись во их прекрасные солнечно-златы волосья. Лодочка подлетев почти к самой каменной глади недвижно замерла над ней, у то ж времечко не коснувшись её. Вилы повертали головы ко обмершему судёнышку, ласково зекнули на мальчугана чарующей зеленцой очей и кивнули ему, и Боренька чичас же ухватив борта лодочки обеими рученьками, спешно выпрыгнул оттедась на поверхность Мер-горы.

Лодочка промаж того маненько накренились на бок, а вотпущенная мальчонкой не шибко закачалась туды-сюды одначе сице и не сдвинулась с места, продолжаючи висеть над каменным полотном. Медлено, точно пужаясь такой величественой Мер-горы Борила направил свову поступь к Вилам, оглядываючи дивно место на каковом оказалси. Мягкие подошвы евойных сапог тихонько поскрипывали усяк раз касаясь полотна горищи, будто он шёл у зимнее морозно времечко, по наглухо вукрытой, тока нынче выпавшим снегом, торенке. Озябшие руки и плечи иноредь тяжелёхонько вздрагивали, а почитай льдяной, пронзительный ветер, живший туто-ва, сердито трепал волосья мальчика и сурово шаркал кожу лика, да так веско чё она мигом зарделась и на щёках Бореньки заиграл румянец. Приблизившись к старчой Виле мальчуган востановилси сторонь неё, и та изучающе возрившись на него, протянула уперёдь руку, да молвила:

— Отрок…

— Борил сице мене кличуть, — поспешно назвалси своим величанием мальчик.

— Доброе имя Борил, — продолжила прерванные каляканья облачна дева, и чуть заметно просияла вулыбкой. — Имя борца и воителя. Славное имя для отрока, каковой может преодолевать тяготы жизни и несмотря ни на что шевствует впредь. Вила на маленько смолкла, и тяперича направив подняту рученьку у направлении мальца, нежно коснулась долгими перстами его волосьев. И Борюша почуял як с ейной длани на главу точно впало пёрышко… небольшо тако и лёгонькое. Оно коснулось его волос, а засим россыпью капели скатилось або можеть усё ж слетело по ним удол на спину, приземлившись на рубаху. Капель водицы скользнула по спине мальчишечки, проехалась по одной из штанин и словно вошла у туго завязанный на лодыжке сапог. А морг опосля Борила ощутил як тепло наполнило его одеяние, да пробившись скрезь них лизнуло озябшу кожу перьдав и ей тот дивный, волшебный сугрев. Отрок пошевелил плечьми и благодарно вулыбнулси в ответ Виле, а вона меж тем загутарила:

— Борил днесь ты пойдёшь впредь. Ты минуешь эту вершину и встретишь на её краю два источника. В одном из них течёт вода мёртвая, в другом живая. Выберишь сам где какая есть, — облачная дева взмахнула рукой и пред ликом мальчонки проскользнуло белое пёрышко.

Оно впало на камень прям пред егось ногами и распалось на две махонечкие кубыни. У те масенькие кубыни враз дрогнули и прынялись рости… ащё миг и вот они с палец, у пол ладони, а посем почитай у полторы длани. Одна из тех кубыней была белой, иная чёрной и обе укреплены на тонких ремнях, старчая Вила указала на них долгим перстом и добавила, — во белую кубыню ты нальёшь живой воды, а в чёрную-мёртвой… И помни… ты не должен перепутать, иначе Валу тебе не удасться оживить… Ибо сначала ты должен обрызгать камень мёртвой водицей, и лишь потом живой.

— А як же я разберусь, иде кака. у та водица? — изумлённо пожимая плечьми, поспрашал мальчуган.

— Ты должен сам то понять… сам, — старша Вила замолчала, огнисто зыркнула своими зекрыми очами у мальца, так чё тому почудилось то вызарились на него не глаза духа, а два смарагдовых камушка, крупных и до зела лучистых. — Ибо все кто приходит за теми чудесными водами, — произнесла она опосля того, — дарующими начало рекам Бел Света, должны сами её выбрать… И в том им как воинам, оные защищая свои земли явились заручиться поддержкой облачных дев— Вил, должна помочь их светлая душа. Если ты, Борил, что значит борящийся, верно выберешь воду, то тогды сможешь призвать в помощь тех духов, каковые плясали в столбу света, зовущимся Пазорей… А тяперича ступай… ступай… и ведомой своей чистой душой помни, что ты идёшь по вершине великой Мер-горы, которая непрерывно смотрит на Седан звезду, возле неё водят свои хороводы облачные девы, к ней приходят на поклон все светила Поселенной, на неё прилетают сами Боги, а люди бывающие тут обладают отважной и светлой души! Будь достоин оказанной тебе чести! Вила молвила последне слово весьма громко и ейный нежный да единожды зазвонистый голос дивно вутак наполнил раздолье небес, кые было близким, и отседова казалось мальчику ярко-голубым. А парящие окрестъ эвонтой вышины пузастые, будто раскормленные облака гляделись дюже огромадными, они, верно от рождения ленивые, вяло проплывали у той мироколице. Инолды облака зависали на чуть-чуть на одном месте, а засим резво распадались на здоровенны куски, усякого разного виду, зараз начинаючи напоминать то удалого ездеца на крепком жеребце, то виденного Боренькой у землях Цмока мамуна, то вставшего на задни лапы ведмедя, судя по сему желающего пошамать медка… Ищё немножко и точно тронутые чьей-то волшебной рученькой те изумительные видения иссякали, або перьрождаясь у иные нанова медленно прынимались плыть у небосводе. Обаче тама позадь мальчугана у зелёно-жёлтом столбе света зовущейся Пазорей продолжали пляс облачные девы, духи воздуха, словно издалече посматривая на евонту достославную Мер-гору хранившие во собе усё диво Бел Света. Не медля паче не мига Борюша наклонилси да споднял лежащие на каменной поверхности кубыни, и испрямившись чуть заметно кивнул стоящей пред ним старчей Виле. А засим направилси туды, идеже по молви духа за негустыми плывущими туманами, хоронились источники с водой. Мальчик неторопливо миновал недвижно замерших облачных дев, по-доброму его оглядывающих и шагнул у колеблющееся марево облаков.

Кажись он сделал лишь пару шажков, да обернулси, одначе тяперича позадь него не зрелись Вилы, и окромя громоздкого тучного пара густого и будто бурлящего ничаво не було. Ащё маненько помешкав, он взволнованно дохнул и тронул поступь уперёдь.

Глава шестнадцатая. Живая и мёртвая водица.

Борилка неспешно шёл по вершине Мер-горы, промаж того посматривая вкруг собя. У те самы облака, оные отделили его от Вил вставши марной стеной, там высоко у небесах заслоняли красно солнышко, а днесь понижее да поближее к макушке плыли разрозненными кусками, схожими со усякими животинками: орлами, конями, лосями, турами, лисами, аистами, медведями, воронами, змеями, лебедями, щуками, вепрями, словно, вышедшими из Чертогов Поселенной. Вони иноредь цеплялись кудлатыми бочинами, долгими хвостами аль мощными крылами за грани горищи, повисаючи над ней и маленечко утак осе покачиваясь затихали тама. Легохонько колыхаемые дуновением ветерка они нежданно опускались на вершину горы, касаясь ейной поверхности и будто впитывались у неё, опосля чаво каменная гладь гляделась вумытой и сырой. Само полотно горищи, и тама дальче, было каменистым. Не имелось на нём не то, абы деревца иль куста, не зрилось даже травинки. Судя по сему, втак мерекал отрок, энту вершину кадый-то варганили людски руки, оно як вельми она напоминала ему полканский джариб, но и ежели не людски то тогды токмо божественны… може руки Вышни али Сварога. Немного погодя расступившиеся туманы казали пред мальчиком чудное белокаменное возвышение, оно було не дюже высоким, можеть локтя у два, обаче у длину и ширшину имело не меньче косовой сажени. У то придивное возвышение слегка вогнутое унутрях с чуть приподнятыми боками было схоже с боляхной бероской тарелью. Во грани округлого возвышения по четырём сторонам, будто обозначаючи края Бел Света, были вставлены здоровущие почитай в кулак лазоревые яхонты. Подойдя ближе к той вельми чарующей тареле, малец встал и склонивши голову на бок всмотрелси у саму ейну серединку… и тадыка унезапно ярчайшим синим светом вспыхнули яхонты. Ищё мгновеньеце и от них у направлении средины вырвались четыре голубых луча. Вони сошлись во едино у одном месте и зараз шибанулись друг о дружку, да так шибко, чё затряслась под подошвами сапог, заходила ходором гора, и не устоявший на ногах Боренька повалилси на ейно каменно полотно, и абие идей-то позадь него чаво-то раскатисто громыхнуло… продолжительно и зычно, точно долетевший гул от идущей издалече грозы. Сувсем чуток колебалась землица, и гулко гудело небо, а посем усё смолко… И из слившихся у одну круговерть, курившихся над срединой возвышения, лучей вырвалси ввысь тонкий столб бледно-голубого света.

Вон стрельнул, словно стрела, кудый-то ввысь и як показалось сидящему на каменьях Борилке, пробивши и витающие облака, и саму голубую мироколицу унёсси у дальню Поселенную, на миг глянувшей на отрока чёрным бездонным оком. Тот же столб чё восталси у небесах Бел Света вскоре распалси на широченны сполохи… Кые будто вытекли из тонкой полосы света, а засим засияли сказочно неповторимыми переливами от бледно-зекрого до ноли синего с алыми огнями по рубежу. Небосвод наполнившись теми волшебными сполохами и вовсе заиграл ими, оные унезапно дрожмя задрожали, зашевелилися, то проступаючи полосами, то вроде подмигивая мальчику ярыми огнями, то меняючи цвета и движение, а то и совершенно становясь схожими с ветроворотом Гарцуков. Борюша опершись дланями рук о гладь горы, задравши голову, и широко раскрывши роть не сводил очей с того чудного сверкания, кумекая чё узрел чавой-то весьма небывалое. А у небесной лазури сполохи резвились светом, нежданно яркость их резко поблекла и они закружив у одном месте, прынялись сбиратьси во одну крошечку… там идей-то до зела… до зела высоко. Сплачившись у ту крупиночку, свет точно застыл на сиг на месте, а посем яро вспыхнул, бело-голубой лучистостью, окрасившей на чуток усё небо дивной светозарностью. Яркость света была таковой, чё немедля ослепила мальчишечку и он резво сомкнув очи, опустил голову, так чё б не глядеть на ту ясность. А кадыличи смог проморгатьси от закруживших пред глазоньками жерновов свету, сызнова всмотрелси у твердь, и приметил тама парящую птицу. Здоровущую таку, медленно взмахивающую большущими крылами, мерцающую красой огней, звонко щёлкающую клювом. У та птица свершая коловидные движения у поднебесье, неспешно опускалася усё нижее и нижее к вершине Мер-горы, прямо к тому возвышению посторонь коего сидывал на глади залащенных каменев Боренька. От колебаний её крылов до мальчика долётали вударяющиеся порывы ветра, весьма крепкого и стремительного. Которые не токмо задевали голову и волосья на ней, но также проходились по телу, колыхали позадь спины рубаху вроде как надуваючи её из нутрей. А немножечко погодя птица почитай задев отрока правым крылом резко приземлилась на возвышение, яхонты абие пыхнули светом лучистей окрасив и само возвышение у голубой цвет. Птица ж вставши у голубизну света, да вутопнув во ней точно у водице мощными, крепкими ногами с золотыми лапами и загнутыми когтьми, оченно неспешно прижала, сложивши, свои крылья к телу и зекнула на мальчонку круглыми тёмно-жёлтыми глазьми. У то гляделась весьма здоровуща птица, сице чё на её спину мог вусестьси сверху Борилка и ащё б, при ентом, осталось местечко. Ейны длинны, перьливающиеся бело-голубым светом перья кончики оных мигали мигали алыми и жёлтыми цветами поражали своей красой. Покатая голова, чем-то напоминала лебедину, и сверху на ней восседал высокий златой венок украшенный по коло остроконечными плавыми перьевыми зубьями с нанизанными на них светозарными, смаглыми, самоцветными каменьями.

Дюжий, жёлтый клюв завершалси чёрным краешком, а могутна, коротка шея особлива густо була покрыта широкими перьями паче малыми по длине чем усе иные. Птица, также аки и малец, молча разглядывала его, можеть чавой-то от него ожидаючи и у её дюже купавых очах светилась теплота да нежность не свойственная животинкам, а дарованная лишь людям и Асурам. Борила промеж того времечка подалси с полотна каменного и встал на ноги, а посем поклонилси эвонтой величавой туче-птице, и первым начавши молвь прогутарил, не сводя глаз с ейного венка и перьливающихся перьев:

— Здраве тобе, дивна птица!

— Здрав будь и ты, Борил, сын Белуни, потомок Асура Индры, — малеша приоткрывши клюв дохнула птица и заклекотала, будто кака хищна пичуга. — Я птица-Магур, прибыла к тебе по велению великого воина и Бога Индры, чтобы помочь в битве со злобным воинством панывичей, движущимся на земли беросов… земли твоих сродников, твоего племени, твоего народа!

— Магур, — токась и смог пролепетать Боренька, и враз вздрогнул усем тельцем, вглядываясь у яро жёлтые, круглые очи, достославной птицы. По байкам беросов ента величайшая птица много… много раз была послана Индрой на кровавы людски битвы, идеже своим клёкотом и зовом восхваляла доблесть воинов, осыпаючи на ворогов горящи перлы из раскрытого клюва.

— Магур, — вдругорядь протянул величание птицы отрок, потрясённый той встречей, и ажно расстерявши усе слова. Обаче немного опосля придя у собя, вон прокалякал, вельми торжественно, — аття тобе, достославна птица, чё прилетела к мому народу у помочь! Аття Асуру Индру, чаво он послал тобе ко мене!

— Да! — резко прервала звонким клекотанием прерывисту реченьку мальца птица, и слегка встряхнул своей словно вышедшей из предания головушкой. — Я прибыла, ибо ноне твой Солнечный путь, Борил, и Лунный овринг твоего предка — Индры, должны слиться во едино… Они должны наполнить друг друга и по нему, тому единому оврингу вы пойдёте воперёд, к победе над Злом и ступающим по его следам ЧерноБоже… Лишь объединивши силы, вы: беросы… полканы… люди… духи… и все иные из той светлой рати одержить вверх над Злом, спасёте Бел Свет и Богов от смерти.

— Богов?.. — взволнованно поспрашал мальчуган и сделал несколько порывистых шагов уперёдь, подойдя прямочко к возвышению и почти заглянув у умны очи птицы.

— Богов… Богов…Богов, — едва заметно качнув большой головой, скузала Магур, — ибо не только Боги бьются за людские души и жизни, но и вы… вы-люди, приходит таковой день, идёте биться за своих Асуров… И коли победа будет на стороне беросов, жизнь Богов продолжится, а если нет, — Магур стихла и мальчик нежданно узрел легохонький трепет промелькнувший во глубине её жёлтых глаз, словно неизбежности творящегося окрестъ неё.

— Мы победим…вестимо победим! — зычно гикнул Борилка и тяжко сжал у кулаки свои крепки ручонки, а звук его голоса кавжись проскользил по коло обок возвышения и впал на спину птицы, отчавось там заволновались ейны прекрасны перья.

— Тогды ты-Борил, — словно ожидаючи тех кинутых отроком слов, забалякала Магур, — должен принять цепь Любоначалия полканов. — Чичас же от ентой молви дрогнули обидчиво нежно-алые уста мальчишечки, приметив у то движеньеце птица торопливо добавила, — должен принять цепь и стать их княжем. Ты поведёшь— этот народ на битву, а после победы передашь власть и цепь достойному воину из их народа, так велел мне сказать Индра. Он видит, что твой дух не изменен. Он видит, что овринг каковой избрала для своих и его сынов Белуня светел и чист. Посему не требует от тебя ничего того, что уведёт тебя от Солнечного пути… Поелику принять цепь ты должен лишь до выбора достойного из полканов. Боренька, выслухав внимательно Магур, провёл влажной дланью по лбу, вубираючи оттедась меленьки капельки водицы оставленные тама скользящими по небесам облаками и муторно так вздохнувши да чуток помедлив, ответил:

— Добре. Сделаю як велит мой предок и Асур, одначе при ентом не изменю своей торенке, своим Сварожичам… Приму у ту цебь на маненько… токась до нашей победы.

— Да, будя так, Борил, сын Белуни, — произнесла Магур и от того говорка перья, чё являли собой дивный венок на главе легохонько заколыхалися и по ним пробёгла разноцветна радуга, точно рождённая самоцветными голышами, а у тех перьливах замелькав, замигали, заярились светом огоньки усяких разных цветов. — Днесь я улечу, а возвернусь к тебе тогды, кады ты примешь цепь, чтоб отвергнуть всякие сомнения у полканов за кем им надобно ступать… И ищё… — птица на миг сомкнула свой клюв и до зела внимательно вгляделась в мальца, можеть желаючи у тем взглядом чёй-то ему перьдать, а посем дополнила, — помни Борюша, светлый потомок Индры, коли ты ступаешь прямой дороженькой и всё время избираешь правую торенку… путь Прави, то и жизнь для тебя лежать будет токмо там… справа… токмо так, а не иначе! Попомни то! Магур сызнова едва заметно кивнула ему головой, або то просто заколебалси ейный волшебный венок, верно гутарищей о ней як о властительнице усех птиц, и она нежданно, без усякой молви, раскрыла свои могутные крылья, и резво ими взметнула… Да стремительно подавшись с возвышения зараз взлётела ввысь, скользнув усей своей дюжестью во сторону Борилки, так чё вспужавшись той молниеносности мальчик мгновенно присел, поджав голову и накрыв её свёрху руками, страшась быть задетым крепкими когтьми Магур. Прохладное дуновение, порывистого лёту птицы, шибко обдало мальчугана, взъерошив его волосья, а у нос вдарил чистый травяно-приторный дух скошенной травы. Боренька глубоко вобрал у собя тот аромат сухостоя и чичас же пред его затворёнными очами вереницей всколыхнулись вспоминания о былом времечке…и пришло на ум прошлое, да пора сенокоса со весёлым говором родных беросов живущих простым трудом орала, охотника и рыболова. Прошелестев крылами Магур взмыла высоко у небосвод, и мальчонка поднявшийся с корточек, вздев голову стал следовать взором за её парящим полётом. А птица покамест уменьшалась у ширшине, и невдолге махонькой крупиночкой белого света, поблекнув, исчезла в голубизне мироколицы. Весьма страдательно вздохнувши, кумекая… чаво хошь аль не хошь, а ту неприятну цебь надоть прынять, малец ащё чуть-чуть постоял осторонь возвышения, чрез оное, верно, на Мер-гору по столбу свету и спущались Асуры. Приметливо созерцая аки неспешно впитывалось исторгнутое голубое сияние во каменно евойно дно, аки медленно один за другим потухали лучистые яхонты. И тока тадыкась тронувшись с места, обойдя возвышение, да мерекая над реченькой Магур о стёженьке, направилси уперёд. Обаче доколь на вершине живописной Мер-горы не наблюдалось ни чё чарующего. Густы облака продолжали скользить над ней и подле неё, и вмале она кажись стала йтить на подъём. Спервончалу сувсем легохонько, одначе резво и незаметно для Борилы сменив цвет полотна с чёрного на смаглый, на оном чуток попозжа стали проступать рдяные мудрёно— изогнутые полосы, словно выбивающиеся с под той каменной глади лоскутами огня. Вставши пред одной таковой полосой, поражающей лучистостью пламени мальчик занес над ней ногу, и узрел в сиянии рдяного свету як его сапог сменил свой цвет с тёмно-синего на почти шо белый. То пламя хоть и меняло окрас вечей при ентом сувсем не обжигало, и даже, чё було весьма удивительным, не было тёплым.

Задорно приплясываючи огонь колыхал, помахиваючи, светом и поблёскивал искристостью малых, златых отломушков. По мере ходьбы уперёдь каменно полотно прынимало усё паче крутой вид, а влажность голыша стала такой, чё чудилось свёрху её присыпали снежком али покрыли тонким слоем льда, потому Бориле пришлось перьйтить на медленну поступь и двигатьси небольшим, размеренным шажочком. Да токмо такой ход не шибко помогал, оно як подошвы сапог, мягонькие таки, стали скользить, и усяк раз ступаючи вверх резво зачинали съезжати униз, а сообща с ними удол сползал и отрок.

Унезапно, утак осе соскальзываючи униз, мальчуган тяжелёхонько покачнулси и опрокинувшись, впал на бок, вельми крепко стукнувшись правым плечом и рукой о каменно полотно. Громко «охнув!» вон промаж того не стал разлёживатьси, а попыталси поднятьси, но подошвы сапог нанова поползли удол. Борилка порывисто дёрнулси, жаждая тем самым сберечь устойчивость, да токмо сильнеючи завалившись шибанулси на залащенную поверхность, вдарившись об неё тяперича пузом да грудью, и чуть було не врезавшись подбородком. Кривенько сице поморщившись от той болезности, и ищё даже не поднявшись на ноги, мальчик перькинул обе кубыни, звонко шлёпнувшиеся справа и слева от негось при падение, на спину и вставши на карачки, упершись коленями и дланями рук во гладь горищи пополз увыспрь. От поверхности каменьев исходил льденящий дух, вон морозил и ладони, и коленки. Рыхлые, слоистые облачищи проплываючи рядышком касались спины мальчишечки и оставляли на рубахе холодны капли, ныряющие под неё и оседающие на кожу. Одначе малец не вобращаючи на то свово внимания лез хоть и медленно, но настойчиво уверх… уперёд… Немного опосля вон услыхал вначале едва различимый, но засим паче явственный звук капели, будто идей-то, сувсем недалече, тихой мелодией пел овсенню песню холодеющий инолды перьходящий у снег, дождь. С каждным шагом эвонтов наигрыш становилси усё насыщенней, а вскоре мальчонка скумекал, чё там кудыка вон пробираетси нынче на карачках, идеже точно острым обрывчатым краем соприкасаетси вершина с облачным маревом туманящегося, клубящегося пара вельми дивного смурного, плавого, белого, сренего и даже марного цветов находитси источник бурлящей рождающейся водицы. К тому времечку руки Борилки оченно взмёрзли, кончики пальцев вон почитай не ощущал, в дланях шибко чёй-то кололо, словно туды вонзил враз свои шипы Ёж, штаны на ногах усе вымокли… напиталась водой и уся рубаха, прям бяри и выжимай. Казалось одёжа увлажнившись стала покрыватьси тонким слоем льда того самого чё вустилал каменну гладь горищи. От такой сырости и студёности, коя сыпалась сверху, и подымалась снизу, отрок начал слегка дрожать, а зубы евойны чуть слышно прынялись выбивать чудной бероский пляс. Усё тяжелее и муторней давалось движение ввысь, иноредь ладони и колени, як допрежь подошвы сапог соскальзывали удол, и нанова туды ж сползал и сам Борюша. Он часточко падал, при ентом съезжание, на грудь и брюхо и катилси униз, силясь усяк миг остановить свой спуск. Поелику усиленно перстами, кые совсем слабо вощущались, врезалси у льдяно покрытие камня, изломанными ногтями стараясь замедлить тако скольжение. Проехавши втак маленько удол, он останавливал то движение и на чуток замирал на месте, надсадно дыша, морщась от боли у руках, коленях и животе, иде разорванна рубахе ужотко не прикрывала кожи, а лишь дранными лохмотьями ляпилась к ней. Слегка отдышавшись, Боренька вдругорядь подымалси на карачки, упиралси дланями и коленками у льдяну горищу и настойчиво продолжал свой трудный подъём. Право молвить, иногды, васнь обессилив от борьбы с горищей, малец стоючи на карачках оглядывалси назадь, и видел под собой глыбы облаков. У тот ворох воблачищ толпясь и толкаясь напрочь заслонял и каменно полотно, и ту идущую ровненьку часть Мер-горы. И тадыличи казалось мальчику, чё окромя его и эвонтой уводящей кудый-то увысь макушки вяще ничавось неть… Обаче подползающие облака, ласково касались его рубахи, чуть заметно лобызали его у мокрые волосья, оставляя на них крупны капли водицы, аль белые крупные снежинки, и нежно подталкивали уперёд. И Борила широкось вулыбалси той ласке и цилуваниям, мерекая, чё вон не один… чё там под ним Бел Свет… и Валу, ожидающий его помощи… и беросы… а туто-ва они, рассыпчаты облака, подручники Перуна и Додолы… они несущие у собе дивну водицу. Ащё крохотку вон зарилси удол, засим вертал голову и нанова полз уверх. А скалистый кряж становилси усё отвеснее да круче, евойна лощённость полотна була поразительна и напоминала Борюше покрывающуюся студёнистой зимой льдом реку, и скольжение на нём ни чуточки ни вотличалось от катания на салазках. Усё чаще и чаще Борилка сползал униз, посему невдолге ему пришлось и вовсе улечься на грудь да животь и возобновить свой трудный путь увысь ползком.

Дотыкающийся льдяной глади горы телом, оное слегка прикрывала изодранная рубаха и штаны, мальчик чуял исторгнутую изнутрей хребта морозность, вона струилась под брюхом и прибольно лизала кожу, вона обнимала его и свёрху, покусывала с боков, вона обжигала длани рук и лицо, наотмашь тукала по очам и щёкам, а, превратившиеся словно у слюдяные, кубыни усяк раз сёрдито похлопывали по спине. Обаче несмотря ни на чё мальчуган продолжал ползть выспрь, занеже усё явственней слышал капель водицы. Тягучий, стылый воздух вударяясь об губы со трудом вплывал во уста, отчавось стало дышатьси как-то туго. Эвонтов воздух проникая у роть на сиг будто коченел тама, обдаваючи нежну кожу ядрёной колкой изморозью, засим вон протискивалси у грудь опахивая лёгкие ледьнящими парами. От того напряжённо залезающего у мальчугана духа у него начала кружитьси голова, а пред глазьми инолды плыли крупны раскосмаченно-лучистые звёзды. Пясти сувсем одеревенели, урывками они взгорались вроде як объятые холодящим жаром, посем сызнова становились помертвелыми и точно лишившимися перст. Волосы, брови и ресницы покрылись тонким пушком инея. И кадыка мальчик смыкал очи, со долгих волосьев ресниц на щёки сыпались махунечкие белые звездочки— снежинки. Придерживая собя носками сапог, васнь наполненных изнутри мгой, он почитай не вощущал ног, сице они взмёрзли, и часто от усталости, холода и боли усём теле застывал на отвесной вершине Мер-горы, кликаемой ащё як Пуп Земли, но перьдохнувши возобновлял свово движение. Лез…лез Борюша на ту величественну гору как кадый-то лез на иную гору его соплеменник Крив, то вы верно попомните! Лез… уставал… водин и другой… водин, шоб спасти свой народ, Богов и Бел Свет, другой, шоб исполнить мерзостно жёлание, не жёлание даже, а желаньеце… скверное таковое, несущее бёдушку, рюменья и печаль для людей средь коих вырос, с коими единожда у него юшка! Водин наполненный любовью ко усему живому, светлый и чистый, вон не был аки зверь, был и воставалси человеком! Другой обуреваемый злобой ко Бел Свету, мрачный и жестокий, вон был зверем, расстерявши покуда жил, шёл и полз як кака змеюка… як гад… усё человечье! А промаж того Борюша, вупорный такой мальчоночка, добралси до краю горы, и протянувши руку уперёд ухватилси за плоский, и вострый край вершины. Да маненько обмерши поклал щёку на каменну поверхность, и расплылси в улыбке, оно аки чудесно обряженные косматыми лепестками пара плыли посторонь него облака. Вони иноредь застывали на месте, и едва зримо кивали ему своими кудлатастями, по-видимому, сице выражаючи поддержку або просто восхищаясь его напористостью и смелостью. Идей-то, сувсем рядышком, слышалось заливистое бульканье и дребезжанье водицы, чудилось она там за гранью вершины перьливаетси, капаеть, бурлить и хлюпаеть и то усё махом. Воблака ж вроде як кивнув вихрастостью кудер плавно летели дальче, стремясь попасть за у ту грань, подбадриваючи таким образом и мальчика. Споднявши голову, отрок ищё мгновение глазел им у след, а опосля подтянулси на руках к краю горищи и заглянул за неё, высунувшись тудыличи чуть ли не по грудь. И увидал тама, прям под собой, ровный каменный пятачок, отходящий от грани горы выступом. Он, у тот пятачок, бул сувсем узким да небольшим, може локтя два не паче. Да лёжал он недалече, до него легохонько моглось дотянутьси рукой.

Посредь того пятачка поместилися две латки, похожие на глинянные продолговаты посудины, у каковых плескалась голубоватая водица.

Борилка нежданно увидал як замершее обок него пушисто облако, широкое у обхвате да пыхающее собственной густотой, будто прибывшее сюды откуда-то свёрху, нежданно дрогнуло и из него, звонко хлюпнув, униз полетели капли воды. Одни прозрачно-голубые, иные прозрачно-синие. Первы капли впали у праву латку, а вторые у леву. Капли издали при приводнение тихий стук, словно вдарились не о водицу, а шибанулись об чёй-то весьма твёрдое. И абие у правой латке вода пошла по коло, походящим на водокруть, послухалась оттедась тихонькая мелодия капели додолы. Те ж капли чё осели у леву латку издали лёгкое дребезжание и не мешкаючи растеклись по поверхности, вызвав уначале легохоньку рябь, а после заплескались словно от шумных волн поднятых мощным дуновением СтриБога. Облако меже тем подтолкнувши своим дюжим боком Борила у спину, будто поторапливая, поплыло дальче. Мальчик слегка качнувшись тут же подалси назад и медленно сполз за грань Мер-горы. Опосля придерживаясь правой рукой за ейный край, левой скинувши со спины, снял одну кожанну, белу кубыню. Усё также неспешно, страшась её уронить униз, он поднёс деревянну втулку скрывавшу вход у кубыню к устам и обхативши её зубами, прынялси раскачивать оную тудыли-сюдыли. А засим кадыка вона пошла на него, резво рванул её увысь… ащё миг и втулка подавшись, выскочила из горлышка, оставшись у зубищах отрока. Боренька вдругорядь подтянулси, да токмо на ентов раз лишь на правой руке, и высунувшись с под края горищи, вызарилси на источники, обдумываючи идеже кака водица, оно як энту, белу кубыню, надоть було заполнить живой, и не вошибитьси. «Помни Борюша, светлый потомок Индры, коли ты ступаешь прямой дороженькой и всё время избираешь правую торенку… путь Прави, то и жизнь для тебя лежать будет токмо там… справа… токмо так, а не иначе! Попомни то!»— нежданно всплыла у головушке молвь Магур, попервому вызвавша недоуменье, обаче тяперича те слова не показались ему странными.

Посему вяще не мешкая мальчонка протянул белу кубыню к правому латку, иде вода продолжала водокруть, да опустивши тудыкась посудину, стал заполнять её водицей. Сердитый порыв ветра крепко стукнул мальчугана по спине, всколыхнув рубаху, словно жаждая скинуть егось отседова. Борилка лишь крепче вцепилси правой рученькой у острый, искромсанный край Мер-горы, да всмотрелси туды удол. И узрел тама ровны, залащенны бока скалы, а многось… многось нижее сквозе разрывы клубящихся облаков и вовсе проступающую яркую зелень оземи и чуть голубоваты, тонки жилы-реки. По эвонтой бочине Мер-горы, с под выступа пятачка иде поместились источники живой и мёртвой водицы униз струились тонешенькие ручейки. Малец видал як по первости у те воды текли порозень, будто чураясь друг дружку. Обаче маненько погодя вони, судя по сему, сговорившись, перьмешивались у единое целое и спускались по горе сообща прихватывали с боков скалы зазевавшиеся белы али серы облака, вроде как пожираючи их, втягиваючи во собе, и поелику прибавляючи могутности водам. Кубыня вмале наполнилась водой и тады ж белый цвет ейной кожи, из которой вона была варганена вельми придивно засверкал голубоватыми искорками, вспыхивая ими по поверхности. Борюша без задержу подалси назад и зубищами восторожненько так, абы не разлить драгоценну водицу, воткнул втулку у горлышко кубыни, присём удерживаясь на отвесной скалищи правой рукой и вупершись подошвами сапог у ейно каменно полотно. Засим мальчик сызнова водел на собя ремень от кубыни и перькинул кыю на спину, опосля того снявши и открывши ту… иную… чёрную посудину. Усё также медленно он перьклонилси чрез грань горищи и набрал у посудину воду из левой латки. Кадыка кубыня вдоволь наполнилась водицей, по её чёрной кожанной поверхности вспыхнувши, заплясали голубые вогоньки… махунечкие… махунечкие. Отрок ащё немножечко всматривалси у тот подгорный мир, иде верно жили каки-то племена людей, обитали звери и селились птицы, а посем попятившись назад, и замерши на такой верхотуре воткнул втулку у горлышко. Неспешно он перькинул ремень на плечо и повертавшись, лёг на макушку гореньки спиной… пристраивая драгоценны кубыни на живот и придерживаючи для сухранности их левой рукой. И вдругорядь обмер… пужаясь начать такой трудный спуск униз. А пред ним плыло бледно-голубое небушко, столь близкое, васнь касающееся его… и у то ж времечко до зела далёкое, недоступное взору и пониманию простого мальчика. На том приволье мироколицы курились белы кудельки воблаков, долги будто волосья вони казалось и не двигались с места, оставленные тама токмо так… для любования. Муторно вздохнувши, Борила вздрогнул усем своим зараз изболевшимся от холоду и тяготы телом да прынялси слезать неспешно с горищи униз.

Ужось подъём был напряжённым, а спуск и тогось томительней. И токмо подошвы сапог отрока усяк раз сдерживали его от падения, да пухлы облачищи ползущие по горе подле него, верно мешали скольжению, поддерживаючи со усех сторон. Одначе иногды мальчишечка резко срываясь почитай, чё летел униз сминай по пути те раскосмаченные воблака, касаясь спиной льдяной поверхности камня и обращаючи останки рубахи да штанов у лохмотья. Тады ж унутри груди, слегка прикрытой рванью полканской рубахи шибко бойко стучало евойно детско сердечко, пужаясь не стока падения, скока потери со таким трудом добытой водицы, отчавось ащё крепче вдавливал вон левой рученькой дивны кубыни во животь. Но усяк раз то стремительно падение Бореньке вудавалось замедлить, оно як вытягиваючи увысь праву руку он врезалси у каменно полотно перстами, стесывая при ентом кожу тама до юшки, а вылетающие оттедась масенькие бчёлки подхваченные пухлостью витающего пары, исчезали у евойной густоте. Вмале отвесность горищи вуменьшилась и мальчуган чуток перьдохнув, лёжучи на стылой глади голыша, подавшись выспрь сел да продолжил свой спуск ужось на сраке, помогаючи собе руками и ногами, а немного погодя и сувсем смог поднятьси на ножищи. Тугой, уставшей поступью, покачиваясь от перьжитого тудыли— сюдыли, он медленно побрёл навстречу к Вилам, пройдя мимо возвышения, идеже зрел Магур, утираючи лоскутами разодранной рубахи заструившуюся опосля спуска мёрзлу водицу с лика и волосьев. Неспешно пробившись скрозе рыхло, громоздко облако-стенищу, вон напоследях завершил свой тяжёлый овринг.

Глава семнадцатая. В обратну торенку

Облачные девы усё ищё стояли на прежнем месте, и як почудилось мальчоночке даже не шелохнулись с того сига их расставания… словно того времечка, чё отсутствовал Борюша и не було. Борила утираючи лоб льдяной дланью покрывшийся капелью водицы, неторопливо приблизилси к старшей Виле. А та ласковенько оглядевши его, остановила взор на висящих у мальчика на боку кубынях и нежно просиявши так, чё ейно светло, беленько вроде пушистого воблака, проплывающее над их головами, лико осенилось голубоватым светом, по-доброму молвила:

— Светел путь того, кто не боясь преодолевает все трудности и преграды! Таким людям и достаётся победа! Играют в кубынях голубыми огнями света-воды, ибо выбор ты, Борил, сделал верный! А значит сможешь ты пособить Валу, вызволив его душеньку из каменного склепа, из вечной бёдушки. Днесь мы могём возвращаться, посему садись Борил во лодочку, а мы обернувшись лебёдушками отнесём тебя ко граду Таранец. Облачна дева легохонько кивнула своей дивно купавой головушкой, взыграли на её чудесных волосьях золоты искорки свету, и указала вона тем движеньецем на небрежно покачивающуюся лодочку висевшу над оземью, обаче Боренька попомня слова Богов Озема и Сумерлы, да самой Вилы пред уходом, низко поклонилси духам воздуха и дрогнувшим голосом загутарил:

— Облачны девы, каковых ащё величають Вилами! Вы оные усяк раз вступающие за Добро и Свет… усяк раз прибывающи у помочь ко людским племенам, послухайте мене!.. Прошу Вас! О! Чисты воздушны духи не бросьте во бёдушке мой народ-беросов, чё рождены от капелек росы впавшей со одёжы Асура Вышни, придите на выручку во той страшной сече со Злом, ступающим со панывичами на наши земли! — прокалякал тот простой таковой говорок отрок и сызнова поклинилси старчей деве, да испрямившись, сице и замер, ожидаючи ейного ответа. А старча Вила не сводила промаж того очей с лица мальчонки, обаче речь балякать медлила, можеть испытываючи энтим лучистым зекрым светом блистающих глаз его душеньку, ищё вроде як ребячью, но усё ж от перьжитого и пройденного чуток повзрослевшу. И Боренька абие почуял тако беспокойство во душе, затрепетала вона у груди, будто пойманна у силки птаха, взволновалась втак шибутно… отчавось по коже пробегли у разных направлениях крупны мурашки. Маненько опосля Вила отвела взор от лика мальчика и зекнул очами на стоящих позадь него облачных дев, и кадысь у те еле заметно кивнули головушками, выражаючи так свово согласие, вона резко подняла увысь тонки, белы рученьки, и звонко хлопнула у ладони. И тот же морг точно громыхнул гдей-то у небосводе далёкий раскатисто-продолжительный гром, а мгновеньеце спустя послухалси вначале тихий, но засим набирающий мощь свист. А Вила меже тем открывши роть выдохнула из собе иной звук, чем-то напоминающий переливчато пение соловушки, кый наполнил своей дивной перьливчатой погудкой усё окрестъ Мер-горы. Вон резво отозвалси за спиной мальчуган от туманной стенищи, облетевши его вкруг, и даже як показалось Бореньке отскочил и от каменной поверхности вершины.

Посем эвонтов звук и вовсе взвилси у небеса да на вроде изумительной птицы поплыл тудыличи во голубо-серу даль, а миг опосля гром перьстал грохотать и издалече возвернулси обратный зов… И был вон многось нижее голоском, да тихой свирелью тикс…тикс… циин долетел до духов воздуха стоящих на вершине Мер-горы. Тот обратный зов будто впорхнул у поднятые квёрху руки старшей Вилы и пропал, верно впитавшись у них, и тады ж у мироколицы вдругорядь яро вспыхнув жёлто-зеленоватой полосой с паче бледными краяшками, васнь порезанной бахромой замерцал свет и у нём появились облачны девы, тока ноне вони не плясали. Духи воздуха пристально смотрели на мальца и лишь он лицезрел их неповторимой упалости лица и чарующие глаза, ярчайшего зекрого цвета, як те приклонив головы усе, зараз, ему поклонились… ему…. простому мальчику…. Ищё миг отропевший мальчуган глазел на приклоненные головы Вил и видал аки нежданно златый свет пробёгси рябью по их зелёным волосьям, и запылали вони переливчатым сиянием. Но сиг засим и сама полосонька и облачны девы у ней исчезли. И у приволье небесной тверди остались рассыпанны, точно просо, мелкие крапинки златого света… токась и вони вмале пропали пред тем мигнувши несколько раз. И тадыкась старча Вила, чё стояла подле Борила опустила униз доселе подняты рученьки да произнесла:

— Духи воздуха, что плясом своим из века в век вызывают Пазорю прибудут в помочь к беросам! Ибо тот кто ведёт их, юный отрок Борил, чист душой, смел и отважен! Посему жди нас, Борил, на поле брани, куды мы явимся в полыхающих златым сияниям сполохах!

— Ух! — довольно дохнул мальчуган и засветилось его личико радостью. — Аття вам Вилы! Аття! Ужо тады мы несумненно побядим эвонто Зло, да упасём мой любый народ от погибели!

— Да, Борюша, — нежданно вельми мягко пробачила старча Вила и бросила нежный взор на расцвёвшего отрока, — будем на то надеяться. — А миг опосля добавила, — но тяперича нам надобно поспешать. Посему ступай на лодочку… ночь вжесь почти истекла, скоро наступит день, путь до полканских земель не близок, нам же должно явиться туда до того как выйдет там на небосвод Асур Ра.

— А вон… вон значить, — протянул Борил дивясь усему чаму стал самовидцем и споднявши ручонку очертил её полукруг казуя тем самым на раскинувшуюся увыси небесну твердь и прячущегося у кучных воблаках красна солнышка. — Асур Ра… вон ащё кочемарить у полканских краях… а у ентовых землях отчавось на сон не вуходить?

— В этих краях, где высится Мер-гора, кликаемая также Пуп Земли, — прынялась пояснять старча из облачных дев, и приподнявши голову, оглядела далёкий и у то ж мгновенье близкий небесный купол, покрытый плотными белыми туманами, да его светлого солнечного Бога. — Полгода длится день, полгода ночь, а потому и не заходит за небосклон Бог Ра… А сама горища смотрит на Седаву али Сяд-звезду. Эта великая гора является остием раздольной Поселенной, вкруг неё вращаются все звёздные светила, стайки и сонмы звёзд. Над её вершиной, где ты ноне бывал и потому плещется в твоих кубынях зачурованная водица, проходит ост Всемирья символом каковой есть столб-стожар. Там же внизу… под Мер горой простилается не раз слышанной из сказаний и преданий твоего народа загадочное Подсолнечное царство раскинувшееся за тридевять земель, где живут чудные звери и люди… — сказала Вила, и взглянула на затаившего дыхания мальца, да ласковенько просиявши, дополнила свову молвь, — а днесь Борил нам пора… пора…посему ступай в лодочку. Мальчик внимательно слухая реченьку духа воздуха, ищё вяще поражённый теми местами идеже вудалось побывать и соприкоснутьси, послушно кивнул и придерживая рукой столь дороги кубыни, быть может несущие у собе победу над Злом и спасение Добра, чичас же направилси к лодочке, и ухватившись за ейный борт, резво взобралси унутрь. А усевшись на скамлю, поправляючи кубыни, положил их собе на ноги, и тады ж крепко вцепилси у борта слегка покачивающейся лодочки. И стоило ему тама разместитьси, як Вилы всплеснули руками, их ноги молниеносно вуменьшившись обернулись у лебединые, абие подлетев ввысь злата одёжа на морг окутала духов, а промеж того золотые долги волосья, взвившись полыхнули солнечным светом. Тела людски, чуть зримо проглядывающие с под облаченья оборотились у белы перья птиц, волосья словно вплились у косу, засим резво вытянувшись, приняли вид тонюсеньких снурков, кои протянувшись к лодочке, прилипли к ейному востроватому носу. Лебёдушки раскрыли свои крылушки и призывно крикнув ганг…го, сначало неторопливо, но посем усё шибче и шибче побёгли уперёд. На ходу перьступая розоватыми лапами по каменному полотну вершины, при ентом часточко взмахивая крылами. Лодочка встрепенувшись, сызнова качнулась туды-сюды да дёрнувшись с места пошла следом за птицами, а внегда вони оторвавшись от поверхности горищи, взмыли выспрь у небосворд покрытый густым маревом облаком, полетела за ними. Обратный путь был для Бореньки не мнее запоминающимся, оно як до зела любопытно вон зарилси униз, стараясь рассмотреть под своим судёнышком у то само Подсолнечное царство, каковое по байкам беросов ляжить далёко… далёко… за тридевять земель и живуть у нём не тока людски племена, но и могучие велеты, и ражие летающие чудо-юдо о трёх головах, и усяки иные придивные звери, оные могуть балякать по-человечьи, дюжие птицы, кои на собе носють, катаючи людей, да детей. Гутарять у тех преданиях, чё у том царстве неть войн и болезней, занеже туды не могуть добратьси Лиходейки, дочуры ЧерноБоже, от того жизнь там радостна и счастлива, нет разладу меже людей и зверей, и круглый год там тепло и довольну итьбы. Избёнками для тех жителей являютси гаи, рощи да леса, чтуть и любять у те люди Богов и поелику великие Асуры часточко гостять у Подсолнечном царстве. Обаче того дивного Подсолнечного царства малец узреть не смог, оно як усё заполонили плотны воблачищи, посему Борил вуставилси взором у изумительно живописно парящих у поднебесье лебедей, которые редко взмахиваючи большущими крылами, словно паря у небесах, неторопливо волокли за собой лодочку. Мальчуган приметил як спервоначалу слегка, еле заметно, но засим усё быстрей и быстрей гас небосвод и голубоватая серость неба вмале сменилась на густу серость, синеву, а опосля обернулась чернотой. Одначе токмо тьма укрыла твердь и бледна полоса позадь мальчонки потухла, прям пред летящими лебёдушками Борюша узрел бело-серьбристый лунный луч. Вон повертал голову направо, и близёхонько приметил усё ащё не вушедшего на покой и будто их поджидающего Месяца во серебристом ушкуйнике. Тот не сводил очей с отрока, а увидавши лежащие на его ногах кубыни с пляшущими там голубоватыми искорками, наполняющими бледным светом лодочку изнутри, вулыбнулси, да сице широко и по-доброму, чё доселе казавшееся Бореньке смурно лико Месяца стало вельми приветливым. Поелику мальчик довольно закивал Богу у ответ и также расплылси улыбкой. Облачные девы вошли у луч пущенный Месяцем и повертавшись направили свой полёт по нему. Тьма каковая окутывала Бел Свет у ентом краю была усё также плотна, и токмо далёкие звезды, туто-ва не прикрытые облаками, оставшимися позади, трепетали там у небесной выси. Прохладный ветерок нежданно резво тукнулси о борт лодочки, отчавось вона закачалася тудыли-сюдыли, а мальчугана обдало евойным холодным дыханием, пыхнувшим у лицо, и точно огладившим чудну плюхающуюся у кубынях воду. Легохонько паря у ночном мраке, лебеди невдолге начали снижатьси, и мальчик не просто то почуял, вон увидал, як маненько накренилось уперёд его судёнышко, а посем усмотрел замелькавшие под ним вершины гор. Ищё немножечко и лодочка вспорхнула над Неприют горой, а по леву сторону от Борила резко появились, словно выросли, те самые дивные, иссохше-вумершие дубы, оные продолжали вспыхивать серебристо-жёлтой капелью… усе стволы до долу, перьплетёны меж собой ветви и ветоньки. Лодочка зависла над покрывающей вершину горы травушкой, и мальчуган опершись о борт ручками, выскочил из неё на оземь. И токмо стоило подошвам евойных сапог коснутьси той травы-муравы, як лебеди резко дёрнули лодочку на собе и сей морг взлетели увыспрь.

Мальчик вуслыхал зычное ганг-го у котором ему почудилси говорок «до встречи!» и облачные девы потащив за собой судёнышко исчезли во тьме. Борилка мгновение всматривалси во ночное небо, каковое неторопливо правя ушкуйником покидал Месяц наполняючи его мрачностью, и вслушивалси в звуки эвонтого вжесь паче близкого ему края, а внегда на встоке небосвод окрасилси во ярко-рдяной цвет, да тонюсенькой полосой выглянул из-за складок земной поверхности приближающийся день, медленно ступаючи у густы поросли цветов астры направилси униз, прижимаючи рукой ко себе дороги кубыни. Солнечный воз Бога Ра ужотко вовсю пригревал Бел Свет, просушивши травы на кые впали крупны капли росы, точно посыпавшейся с у тех самых сухих дубов, а мальчишечка к тому времечку миновал полосы цветов и вошёл у зелёну ниву. А лес промаж того не обращаючи внимание на шагающего отрока жил своей жизтью. Многоголосую радость возносили к небесам птицы, воспеваючи в своих песнях любовь ко красному солнышку. И туто-ва ужось заливалси аки кто мог або умел. Потому и слышалось то тихое, то зычное тиу…тиу, фьюить…тик…тик, хррр, а опосля звончатое чак…чак…чак. Обаче миг засим откуда-то из-за невысокого дерева вылетало цик…цик, трьрьри, чек…чек, да громкое цыканье. И скользила по гаю то скрипучее щебетанье, то свистовая трель, схожая с мелодией бероской свирели, а то с более заливистой домрой. Желды росли плотной стеной и поелику преграждали мальцу торенку, мешаючи идти ходчее, оно як зачурованного меча Краса при Бореньке не було. Обаче пройдя ноли треть леса, мальчик разглядел шибко поспешающего ко нему навстречу парня. У Краса до зела було посечено усё лицо, одёжа смотрелась вельми потрёпанной, словно тот был во страшной сече да токмо чичаса вумудрилси из няё вырватьси, при том оставивши у ворогов оба рукава, да до колена штанины, котомку со пустыми кубынями, однакось схоронивши и сыромятный пояс, и ножны, и свой меч. Каковым тяперича и прокладывал собе путь торопясь на вспомочь Борилке. Травы ж при виде зачурованного сияния меча, клонились к оземи, словно чая быть им не замеченным.

— Крас! Крас! — радостно гикнул Борюша и сорвавшись с места, прижимаючи ко собе кубыни, у припрыжку побёг к парню. Не мнее довольный Крас, услыхав мальчика также скоренько, токмо маненечко прихрамывая на праву ногу поспешил ко нему. Робяты вмале преодолевши раззделяющий их промежек, ликуючи, враз обнялися.

— Живой, Борюша! — на водном дыхании произнёс Крас и отодвинувши от собе мальчонку, обозрел его дюже внимательно, востанавливаясь взором на не меньче чем у него дранной рубахе. — А я так за тобе полошилси… идей-то ты, и чаво с тобой прилучилось. Эвонти подлы Гарцуки аки мене вухватили у свой полон, так кружили, носили дюже долзе. А посем кинули об оземь, вельми шибко. Я вскочил, воглянулси, а на Бел Свете вжесь ночь тёмна, ничавось не видать… а ты ж… ты ж како от них выбралси?

— Да-к мене зачур Валу и знак Велеса пособили, — широко вулыбаясь ответствовал отрок и ласковенько похлопав дланью по кубыням висящим на боку, прынялси пояснять чаво с ним за энту ночь содеялось.

— Эт…выходить моя помочь тобе была и не так надобна, — зекая глазьми на мигающие голубыми искорками кубыни, и потирая побитые Гарцуками плечи молвил Крас. — И верно тех сёрдитых ухов … Гарцуков надоть мене не ругать, а благодарить, чё упасли мене от Вытарашки… ведь с ней бы я не совладал.

— Агась… — согласилси Борилка и задорно засмеявшись припомнил таращавшую очи девицу, дополнив свову реченьку, — вжесь не сладил с ейными пученными глазёнками. Робята весело захохотав ужось днесь неторопливо направились вниз к подножию Неприют горы, а могутны травы лицезрея волшебный клинок парня, усе как один клонились пред его могутной силой. Кадыличи воз Бога Ра, тепло пригревающий оземь показывал половину дня, Борил и Крас спустились с горищи, и встретелись с ожидающими их беросами и полканами. Первы были вельми рады увидеть живыми и здравствующими своих соотчичей, а вторые свово княже, каковой тяперича был готов принять цепь Любоначалия о чем после первых мгновений встречи сообщил Раму, засим перьдав усё беседу с Магур, Быляте. Старшина беросов прослухав ентов сказ, оный ему поведал один на один у сторонке от костерка, за которым дюже спешно готовили пошамать полканы для пришедших робят, малеша покумекал да мудро так изрёк:

— Чаво ж… оно тако решеньеце будять верно самым добрым. Примешь ту цебь, сберёшь воинов, а старчим у Таранце воставишь урвару Керу, да у обратный путь не мешкаючи.

— Эт… дядька Былята, токмо не Керу, вон до зела… — торопливо откликнулси малец, и подбираючи слова, покачал головушкой, — до зела нудный полкан…

— Нудный, — вусмехаясь молвил Былята, и положив на евойно плечо, ужотко прикрыто новенькой рубахой, взятой у дороженьку запасливым Рамой, добавил, — ничавось покамест менять неможно. Эвонто их град, их народ и вобычаи… И доколь ты, Борюша, не избрал достойного полкана, коему перьдашь ту власть и цебь, пущай усё остаётси по прежднему… А опосля тот новый княже, достойный полкан и будять налаживать жизть сваво народа.

— Ну… ну, добре, дядька Былята, аки ты велишь сице и поступлю, — ответствовал мальчик и поклядевши на покрытую на травушке скатёрку с расставленными на ней явствами, поднявши взор поспрашал разрешения жущерить, и у том взгляде чистых зелёных с карими брызгами очей сквозила единожды радость от добытой водицы и надёжда на победу.

— Ладненько… ступай тадыкась желвить, токась допрежь мене гутарь водно, — прокалякал Былята и нежданно смолк, словно вспужалси чавой-то, отрок взволнованно воззрилси на старшину воинов, и тот ащё крепче сжав его плечо, чуть слышно дохнул, — Вилы… Вилы чавось балякали… придуть вони к нам на помочь? И замер, не смеючи выпустить плечо мальчонки, словно у нем водном и была уся сила бероска… сила и опора народа Бога Вышни. Борилка меж тем ласковекнько провел по вобратной стороне пясти воина и просиявши скузал:

— Да. Вилы мене гутарили, чё придуть! Они бачили, абы мы вожидали их на поле брани, куды вони явятси у полыхающих златым сияниям сполохах! Былята облегчённо выдохнул обмерший у нём воздух, и сняв с плеча мальца руку, кивнул ему, позволяючи итить шамать, а кадыкась вон повертавшись легохонько поскакал к снеди, молвил ему у след:

— Знать тот кто вядёть нас у бой чист душой, смел и отважен! Наскоро пожвакав, и маненько перьдохнув отправились у обратный овринг во град Таранец. Борила восседающий на Раме и трепетно прижимающий ко собе, аки саму дорогу ношу кубыни с водицей, як не пыталси его темник рассеять беседой, сморенный тяготами перенесёнными ночью, уткнулси ему лбом у спину, да заснул. Вон даже не почуял как они добрались у сам град, и пробудилси токмо тады, внегда Рам востановилси осторонь лесенки вядущей ко Белым чертогам.

На Бел Свете вже смеркалось, и спустившийся с полкана мальчик тяжелёхонько перьставля ноги добравшись до ложницы, пристроив кубыни на рундук, аль ларь по-полкански подле мяча, и наскоро раздевшись, впал на одер. И стоило лишь его вельми вуставшей головушке коснутьси мягонькой подухи аки вон мгновенно заснул.

Глава восемнадцатая. Цепь Любоначалия

Чрез два денька опосля возвращеньеца с Неприют горы у Лунных палатах Белых чертогов града Таранца полканы свершали торжественный обряд наречения Борила княжем и возложения на негось цепи Любоначалия. Боренька эвонти деньки ходил вельми смурной и точно недовольный чем, обаче ничаво противного не гутарил и побольчей мере немотствовал. По утру, лишь солнечны лучи осветили град Таранец, голубы двухстворчаты Рушат врата, чё вели с лесенки джариба у Чандр палату широко раскрылися. Полканы заполнили увесь джариб, так чаво многи из них подступили почти к самими ступеням лесенки. Стоявшие с волынками у руках в Лунной палате полканы казалось подпирали сами стены у ней. Посторонь тех стенищ, справу от престола, поместились беросы усе, окромя дюже пужливого и так за енти дни не слезшего с одера Гуши, да боляре полканские, те самые оные с мальцом жущерели кажный день у повалуше, пристроившиеся слеву. Борюша наряженный у ярко-синию рубаху, на груди которой находилси усё тот же знак Индры с загнутыми по кругу шестью лучами — токмо начертанный златым цветом, померклые штаны, да высокие, точно обшитые по стыкам кудлатой опушкой меха, чёрны сапоги, с блёстками по поверхности, был оченно сурьёзен. Рубаху, одету на выпуск, утак як носят её беросы, нынче опоясывал мощный серебряный пояс почитай, шо у длань ширшиной, усыпанный перьливающимися самоцветными каменьями. Сжимая у руке меч Индры, мальчуган, спустившись по лестнице из ложницы, вышел сквозе проем, распахнутых настежь створок, дверей, да остановилси посредь палаты. И абие полканы затворивши створки заиграли на волынках, да по палате потекла чуток скрипяща одначе насыщенная силой и удалью мелодия. Урвары Кера, Лам, и вовсе маханький, прям жеребёночек, Бара, темник Рам расположившиеся супротив бероского отрока, обряженные у белы, блистающие по холсту искорками свету рубахи, низко склонились пред ним. Засим испрямив свой стан лёгкой цокающей, васнь вдаривающей о каменный пол, поступью к Бориле подошёл Кера держащий на вытянутых руках красну масеньку подуху, на коей возлежала злата у палец цепь, не дюже долгая. Колечки на той цепи плотно подступали друг к другу и верно оплетали близлежащих шаберов, точь-в-точь як стебли венка. У цепь были вставлены девять небольших клиновидно— прозрачных самоцветных каменья пыхающих белым светом. По краю же эвонтов свет чудилси ноли голубо-серебристым. И кадыка на те голыши падали лучи солнечного Бога Ра, они лучисто вспыхивали и вроде як резвились эвонтими тремя цветами. Кера замер почитай в шаге от мальчонки и нанова поклонился, и тадысь тронул свову поступь темник, прежде выпрямьши стан. Вон сделал несколько нешироких шагов, да вставши рядом с урварой, споднял с подухи цепь и вобращаясь к мальчику, зычно произнёс:

— Прими эту цепь Любоначалия княже Борил, потомок Велеба наследника великого Асура Индры! И отсель до скончания веков повелевай народом полканским! И отсель до скончания веков веди нас по оврингу наших Богов Дыя и Индры! Рам протянул к голове мальца ту цепь и неспешно возложил её.

Слегка широковата у обхвате цепь скользнув, будто змейка по волосьям, на сиг обвила евойну головёшку, вздрогнула вроде живой и немедля сжалась, по-видимому, вуменьшившись у длине. При ентом вона крепенько обхватила голову Борила, а клиновидны каменья, как показалось ему, словно вросли в лоб, да полыхнули во всех направлениях серебристо-голубыми лучами. Боренька, без задержу, споднял увысь свой меч, поверталси направо и як ему и было велено, медленной поступью пошёл к престолу. И сызнова, точно лез он на вершину Мер-горы, аль спущалси у огненную пропасть за мечом, тягостно давалси ему кажный шаг. У груди надрывно дышали лёгкие, а сердце бешенно выбивало стук, васнь выдавая резкое ударенье по вогромному бубну… Да не просто по тому на каковых играють оралы беросы, а по тому в каковые вударяють беросы воины, пред боем, абы вызвать страх у ворога и кои кличуть тулумбас да набат. А очи Борюши вупор сотрели на сияющий златым светом престол.

Промаж того приоткрывшиеся вуста чуть слышно зашёптали, верно подбадриваючи собя: «Торенкой Вышни… Крышни… Перуна… Семаргла и тобя мой Бог Сварог я шёл… иду… и буду засегда ступать!» Неспешно сице он приблизилси ко ступеням престола и протянув у сторону стоящих сторонь него двух склонённых серых полканов, чьи лошадины тела були усыпаны паче тёмно-окрашенными пятнами, чём усё иное, держащих у вытянутых руках одну красну узку подуху поклал на неё меч, а посем ступил вельми медленно на водну ступеню. Маненько помешкав, мальчик пронзительно дохнул и преодолел ащё две ступени, да встав на узком пятачке, глянул сёрдито на великолепный престол, столь ражий и пышущий излишеством. Само сиденье на престоле было подбито золотым холстом, по поверхности которого просматривались, судя по сему, вышитые усяки изумительны вузоры нанесённые серебряными, рдяными и чёрными нитями. Споднявши голову мальчуган вызарилси на высокий вукрашенный резьбой многосторонний купол, с под низу также искусно убраный золотым холстом и вусыпаный символами Индры да Дыя начертанными серебряными нитями. Обозрев ту вычурность, так противну душе мальца, вон шибко сжал зубы, так чё они скрыпнули, напряг усё свово купаво личико, иде дрогнув натянулась кажна жилочка, а опосля повернувши голову улево посотрел на стоящих подле стенищи беросов. Вглядываясь во их так знакомы и родны, со смугловатой кожей, лица, чисты очи, подолгу останавливаясь взглядом на кажном из них: Быляте, Сеславе, Соме, Гордыне, Орле, Красе.

Близких, отчих… у коих с ним овый… единый прародитель Вышня. Да ден могёть Борила… осе туто-ва чичаса изменить их обчему Отцу Вышне, изменить своей душе… изменить, значить предать… Предать Вышню, Крышню… Крышню…Крышню. Обаче коль, право молвить, так-таки то сам Крышня со светло-пошеничными, почитай ковыльными волосьми озаряемыми восьмиконечной, солнечной звездой сияющей над его главой, со тёмно-голубыми глазьми, схожими с летними раздольями небес, послал его сюды… Сюды у Таранец. И ведал… ведал он… надеялси чё он— Борилка преодолееть усе трудности на той торенке дальней, пройдёт её, добудет меч. Да будять стоять осторонь эвонтого седалища решаючи во душе садитьси на него али неть. Решаючи во душе изменить своей торенке али неть. «Нет не изменю, — молвил чуть слышно сам собе Борилка, оно как в наполненной мелодией, вызываемой волынками, Чандр палате его реченьку окромя него никтось не слухал. — Своей торенке не в жизти не изменю и воссяду на ентово раззолоченно седалище токмо для того, шоб полканы пошли уместе с беросами». Мальчик ищё разок глянул на бероских воинов, и увидал як Былята ласковенько вулыбнувшись, едва зримо кивнул ему головушкой, по-видимому, сице подбадривая. И тадыличи Боренька шагнул к сиденью и развернувшись ликом ко распахнутым на джариб вратам опустилси на престол свово предка и Асура Индры. И стоило мальцу коснутьси золотой полстины сиденья, как мгновенно от ослона и обеих боковых стенок во все стороны пролегли широки таки полосы свету. Ищё морг и вон ентов свет увесь вспыхнул, а засим запылал не токась престол, но и сам Борилка, и чудные клиновидные каменья у его лбу. Они так яро вспламенились светом, чё отрок на сиг прикрыл глазоньки, а из сияющих голышей прям на пол впали серебристо-голубые струнки. Энтовы тонки ниточки коснувшись бело— каменного пола, словно слились у единожду полосу таку нешироку, похожу на тропку… серебристу тропку. И немедля у ней лучисто блеснув огоньками заплясали бусенки кумачного да зекрого свету. Торенка нежданно направила свой бег, будто пробивающая собе узбой маханька реченька, по глади каменного пола сквозе Лунны палату к выходу и скатившись на лесенку по прикрывающей её чермной полстине домчалась до джариба. Ни мгновеньица ни востанавливаясь тропка выкатилась на полотно джариба и натолкнувшись на голыши редро-жёлтого и смаглого цветов, по виду схожих с трёхлапыми листками, понесла свой свет по ней, туды, уперёд прямёхонько на столпившихся полканов, кыи узревши небывало чудо, спешно прынялись раступатьси, высвобождаючи ей место. А торенка достигнувши почитай средины джариба также унезапно замерла да стала ащё шибче блестать. И вдруг… свёрху, вроде из самой небесной лазури спустилси на край той торенки солнечный луч Ра. Вон токась дотронулси до тропки и абие иссяк, а она стала мерцать насыщеней и светозарней. И тады ж полканы, заполнившие джариб, вздели уверх головы, будто следя за исчезающим у там, идей-то во поднебесье, солнечным лучом, а посем громко и испуженно загамили. Эвонтов гик был таковой мощный и зараз выдохнутый множеством полканских голосов, чё вон заполнил увесь джариб, а можеть и увесь град, да без задержу залетел у Лунну палату. Полканы меже тем голов не вопускали, вроде узрев тама, у тверди небесной, чавой-то весьма придивное, овые из них подняли ввысь руки и вуказуя на то громко закликали: «Рупладгаж хенитарх!

Хенитарх! Хенитарх!» Рам, Кера, Лам и дюже масенький Бара взволнованно перьглянулись, чичас же у Чандр палате смолкли волынки, а Борюша резво спрыгнув со свово престолу побёг по мерцающей торенке к выходу. «Ихашдар княже! Ихашдар!»— еле слышно промолвил услед пронесшемуся подле него мальцу Рам. Одначе отрок его точно не слыхивал, вон миновал стоящих урвар и темника да выскочив из палаты, ни на миг не снижая скороходи, направилси вниз по ступеням лесенки. Вступивши на каменно полотно джариба мальчуган пробёг ащё немножечко, и тады тока востановившись задрал главу. Ослепительно полыхнули у его лбу, приросшие к коже, прозрачные каменья. Солнечные лучи коснулись их них рёбер и они словно вспламенились ярым бело-голубым светом таким, як брезжила у небосводе огромна птица у каковой Борила сразу угадал Магур— посланницу Индры. От радости мальчуган вскинул выспрь праву руку и замахал птице, а та точно ждавши его зову, резко пошла удол, стремясь приземлитьси на мерцающую торенку.

— Расхаживайтесь! Расхаживайтесь! — звонко загикал мальчишечка вобращаясь к переполошённым полканам, узрев чё птица йдёть на посадку. — Эвонто прибыла птица Асура Индры— велика Магур! И немедля страх на лицах полканских сменилси на вудивление и почтение, да они спешно подались назад, высвобождаючи для посланницы Индры аки можно больше месту на джарибе. Магур совершаючи плавны круги над пятачком, снижалась усё шибчее да нижее, и вот ужотко ейны размеренны взмахи крыльев пыхнули на полканов мощным порывом ветра сице чё затрепетали на их жинках чарующие головны уборы, заколыхались на мужьях тонки, струящиеся рубахи. Птица содеяла ищё овый круг и зычно выкрикнув кать…кать…кать, выпустила уперёд доселе прижаты ко груди дюжие лапы. И не мешкаючи сложив на спину могутны крылья будто вдарилась у полотно джариба лапами, коребнув енту каменну гладь когтьми, вставши как раз на краю мигающей светом торенки. Магур медленно встряхнула головой, отчавось закачалось ейно оперенья и изумительный венок, и оглядела стоящих да низко склонившихся пред ней полканов. Боренька абие тронул свову поступь к птице, широкось просиявши вулыбкой и с теплотой рассматриваючи птицу которая прилетела так во время и смогла споднять его с энтого вельми неприятного сидалища.

Бело-голубые перья Магур до зела упалые в ярких лучах красна солнышка казались живенькими и по ним вроде як источалась тонкими струйками капель водицы.

— Здрав буде, Магур! — довольным голоском произнёс отрок, вставши у шаге от птицы, да протянув к ней навстречу руку дотронулси до ейного удлинённого, схожего с лебединым, клюва.

— Здрав будь и ты, Борил, сын Белуни, потомок Асура Индры! — ответствовала птица, маненько приоткрывши свой клюв. — Тяперича ты готов исполнить то ради чего и был на Мер-горе. Ради чего добывал живую и мёртвую воду. Вели своим полканам на завтре поутру выступать у путь. Бери с собой меч, воду да летим выручать того, кому и биться мечом Индры!.. Твоим мечом!.. Ибо нам надобно торопиться! Нам надобно спешить, Борил! Путь наш долог, а там… там… вжесь топчат бероские земли панывичи ведомые супостатом и Злом, сбирают они в своё воинство всякую нечисть… а посем жгут ваши деревеньки и грады, убивают беросов. Тяжелёхонько дрогнула рука мальца вуслыхав таковой страшный говорок, застонало унутри сердечко, всполошилась думами горькими душа, наполнились слезьми горючими очи, искривились дугой алые губоньки. Да токмо сиг подавалси горести мальчуган, а засим вон порывисто вздохнул, утёр тыльной стороной длани мокры глазёнки, смахиваючи с них солёны слёзинки. Ищё крохотку он медлил, но опосля резво поверталси и бодрым шагом направилси к лестнице ведущей у Чандр палаты, пред коей ужотко толпились усе урвары, темник, боляре да беросы. Борюша приблизилси к склонённым полканам и подавляючи дрожь у голосе загутарил относя тот говорок к темнику:

— Рам ноне сбирай воинов… и назавтре у стёжку. Повядуть вас беросы, дядька Былята покажеть торенку, куды значить йтить, — мальчик смолк глянув в напряжённо лико темника и добавил, — встретимси у землях Богов Озема и Сумерлы.

— А ты княже? — обеспокоенно поспрашал Рам и в очах его промелькнуло волнение за судьбину отрока. Мальчик узрев то беспокойство, ступил ближе и задравши ручонку похлопал темника по плечу, поясняючи:

— А я Рам, полечу на Магур выручать того воина кыему и предначертан меч Асура Индры. Ты ж Рам доколь будяшь старчим средь полканов, токась покамест не встретимси мы сторонь земель Богов Подземного мира слухай Быляту… И да ащё чё… скачите прытко, не иде не вустанавливайтесь, оно як… оно як, — мальчонка на малеша смолк оттовось чё ему показалось, чичас он захлебнётси от перьживаний заполнивших евойну душу. Одначе унявши тревогу и глубоко вздохнувши, добавил обращаючи ту молвь к беросам, — Магур калякала, шо панывичи вже топчат наши земли, сбирают они в свово воинство усяку нечисть… а посем жгут дяревеньки и грады, убивають наш люд. — Отрок зрел аки нахмурили брови евойны соратники, аки пробёгла по ихним лицам печаль и напряглась кажна жилочка, а он ужо продолжал. — Урвары Кера, Лам и Бара оставляю вас у Таранце за старчих. Правьте туто-ва мудро поколь мы не возвярнемси, а то с вас усё взыщетси… пакостно повелевание. А днесь я сберу меч и кубыни, як велела Магур и у путь. При первом упоминание свово имечки Кера шибче иных урвар приклонил свой стан и закивал слухая мальца да соглашаясь с его порученьями, но как тока вон смолк незамедлительно испрямилси и весьма сладостно вулыбаясь, поспрашал:

— Княже Борил сходить за кубынями у твою ложницу?

— Да, урвара, ежели можно, — поспешно ответил мальчик и усмотрев довольно сияющего урвару, чуть скривил свово личико, да засим добавил, — и ащё Кера… Пущай мене котомку со Ёжом принясуть и меч само собой.

— Борюша, — обеспокоенно вмешалси у реченьку отрока Сом и всполошённо встрепенул руками, — а пожелвить? Тобе ж пожелвить надоть покласть у торенку? И абие сорвавшись с месту поспешил следом за подымающимся по ступеням урварой. Малец посотрел на удаляющегося крепкого, могутноскроенного Сома и по-доброму расплылси вулыбкой, кумекая о заботе и теплоте родного человека одного с ним племени, а опосля перьвёл взгляд на соотчичей, стоявших рядышком.

— Я чаво ищё бачить жёлал, — отметил мальчуган и убрал с лица вулыбку ставши нанова сурьёзным. — Вы токмо Гушу туто-ва не воставьте.

— Да, нешто мы могём Гушу забыть тута, — поспешно вскликнул Сеслав, и качнул головой поражаясь несуразности говоренного отроком. — Мы ево тута никак не вуставим, полканы нам не позволють, вон их ведь объисть и захламить востанками снеди. — Борилка враз от тех слов прыснул смехом, а воин узрев тако дельце, ужось оченно трепетно прогутарил, — ты, токмо береги собе…абы значить не впасть с эвонтой птицы. И як тока ты на ней полётишь?

— Верно на спине, — пояснил Крас и ступив ближе к мальчонке, ласково похлопал его по плечу. — А може Борюша и я с тобой полечу?

Ведь як я тобе с Гарцуками пособил… Ежели б не я, то тобе они по горищи усю ноченьку вертели, а так токмо мене у тот увесь ветроворот досталси. Да и посем Кострубонька мене указывал тобе беречь и защищать.

— Ну… — протянул Борилка, довольно вулыбаясь и даже, от той потешной реченьки парня, на немножечко позабывши об нависшей над его народ злобной напасти. — Оно можеть тадыкась мене бёдушка и могла коснутьси… до встречи с той Ворогухой, а засим похода у земли Богов Озема и Сумерлы мяне вжесь ни чё ни грозить… Видывал бы ты токмо як Вытарашка на мене пучала свои очи и ни чё… ни кака бёда али страсть ни взяла, — и малец задорно засмеявшись приподнял брови указуя тем самым на цебь Любоначалия, коя проходя по лбу впивалась у кожу своими перьплетениями и самоцветными каменьями. — А ноне кады у мене така цебь да голыши у лбу горять я сам могу страсть пущать. И доселе неприветно обозревающие мальчишечку беросы враз зычно загреготали, а Орёл не мнее громко калякнул:

— А ащё у Борюши нашего велика птица Магур и меч Индры.

— То днесь меч не Индры, а Борюши, — поправил парня Былята и огладил на голове мальчугана пошеничны волосья. А по ступеням громко цокая копытами ужось спускалси урвара Кера.

Он нёс в одной руке кубыни с водой, а у другой котомку. Следом за ним не вмале звончато цокая так, чё полстина не могла заглушить того звука спускались три полкана. Два из них, серых, чьи лошадины тела были усыпаны более тёмно-окрашенными пятнами, чём усё иное, держали на вытянутых руках одну красну узку подуху на оной покоилси меч.

Обок них, не мнее торжественно ступая, шевствовал паче смурной полкан нёсший мощны, украшенные серебром и масенькими смарагдовыми и яхонтовыми каменьями, ножны, судя по сему, содеянные нарочно для Бореньки, на которых был вукреплён сыромятный, широкий ремень.

— Это мы сотворили для меча ножны, — торопливо опережая Керу молвил Рам, указывая на смурно-серого полкана. — Чтоб тябе княже было сподручней носить на спине меч.

— Эт добре вы придумали, — радостно откликнулси мальчик и оглядевши поданны кубыни, перькинул ременья от них чрез плечо, пристраивая их на боку, посем прынял у руки котомку, идеже чуть слышно пыхтел Ёж, да спросил обращаясь к старшине беросов, — дядька Былята, а може Ёжа вам оставить? Он же вас могёть привесть к землям Подземного мира.

— Неть… нам то без надобности, — мотнул головой воин, не сводя обеспокоенного взору с мальчика, иде в уголках зелёно-серых очей притаилси отцовский страх за него. — Мы доберёмси и без Ёжа, поскачим же мы… а вон под ногами будять тока мешатьси. Оставив его собе, може вон тобе скорей пригодитьси.

— Лады…ежели вы сами найдёте, тадыличи я Ёжа сберу с собой, — послушно согласилси Борила. Борилка абие протянул праву руку и поял поданные ему полканом ножны, да не мешкаючи повесил их на спину. И токмо вон у то сварганил як к нему шагнул Гордыня и сняв с подухи меч, неспешно вогнал клинок у ножны. И мальчонка чичас же ощутил тягость меча надавившего своей дюжестью ему на право плечо. Он повертал кубыни наперед, притулив их к животу, и хотел було уже повесить котомку, як его задержал выходящий из Чандр палаты Сом нёсший у руках небольшой куль. Воин торопливо спустилси по лестнице и подойдя к отроку, прынял из его рук котомку, развязал на ней снурки и бережно вложил тудыличи итьбу. А из котомки нанова послухалось вельми недовольное пыхтение Ёжа должно привыкшего ко вольной жизти у ложнице.

— У так будять луче, — заметил Сом, затягивая снурок на котомке и помогаючи мальцу закинуть её на спину. — Хотя б на пару дянёчков будяшь сыть… а тама… Обаче нежданно у молвь вмешалась стояща недалече Магур, инолды прохаживающаяся туды-сюды по торенке и приметливо разглядывающая и сам град, и ейных жителей, и прощание беросов с Боренькой да до зела зычно произнесла:

— А там его накормят…кать…кать… Те к кому он летит.

— Туло и лук мои токмо возьмите, вжесь вони мене дюже дороги, оно як их творил мой отец, — прогутарил отрок устремляя то прошение не стокмо к старчим беросам скокма к Красу, а кадыкась парень кивнул, поправил ремень врезавшийся у плечо и добачил, — ну, тады я вас жду… И торопитеся. — Боренька протяжно выдохнул и стремительно повертавшись направилси к птице. Вон приблизилси к ней почитай у плотную и встал подле ейной высоко сидящей головы. Магур чуть зримо повела клювом у бок направляючи мальца ко спине, а засим распушивши право крыло, опустила его к каменной поверхности джариба, образуючи нещечко в виде настила, по каковому тот мигом взобралси на неё. Борилка вуселси прям на её широку спину, осторонь самой шеи, идеже размах тела был поужее и свесив ножищи повдоль её туловища, глянул напоследях на столпившихся подле лестницы беросов и полканов, средь оных усё ищё киваючи да вельми шибко сияючи находилси урвара Кера, и весьма звонко кликнул:

— Рам завтры поутру у путь! — темник абие приклонил свой могучий стан выражаючи у тем свово согласие. — А ты Кера, — продолжил мальчуган обращаясь тяперича к урваре, — не вубижай туто-ва полканов.

А то Индре у то сувсем не по нраву, поелику у иной раз вон пришлёть Магур абы она… — мальчик на морг затих, но опосля до зела сёрдито прокричал, — абы она тобе трепала у свовом клюве. Кера чичас же прекратил вулыбатьси и также аки и темник почтительно приклонил свой стан, а птица Индры вмешиваясь у реченьку мальчишечки прокалякала:

— Держись Борил за мои перья, да покрепче…кать…кать…кать, — и отроку почудилось чё вона негромко сице засмеялась. Малец немедля поправил кубыни, пристраиваючи их между ног прямо на птицу, а посем взялси за перья выходяще из главы и шеи идеже они были плотнее, и бросив прощальный взгляд на беросов, кивнул. А Магур, по-видимому, почуяв тот кивок, приоткрывши крылья торопливо содеяла несколько небольших шажочков и оторвалась от джариба. Птица порывисто взметнула крылами и взмыла ввысь, и обмершему на ейной спине Бореньке показалось чё она ноне своими ражими лапами заденеть головы склонившихся полканов иль врежеться у крыши чертогов.

Стремительный ветер нежданно вдарил мальчонку у грудь, и заскочил у роть, отчаво он тяжело покачнулси и чуть було не сорвалси с птицы.

От эвонтого пронзительного рывка хлопнувшего у лицо и надувшего позадь него рубаху отрок сомкнул глаза и тут же вуслыхал Магур:

— Борюша прижмись ко мне ближе и пригни голову. Борилка без задержу исполнил веленное и подалси уперёд, прилёгши на птицу. А та верно набравши достаточно высоты пошла паче ровней и ужотко не стала сице часточко взмахивать крылами.

Глава девятнадцатая. Боголесье

Вмале Магур выровняла свой полёть. И тадыличи Борилка открыл глаза, обаче при ентом продолжаючи крепко держатьси за перья птицы, да неспешно испрямившись осмотрел оземь лежащу под ним. Магур летела вельми высоко, а посему тама удолу вже не було видно Таранца и зрились токмо пучащиеся увысь горы, меже оных тонкими синими нитями мелькали реки, да проступали тарели озёр таящихся промаж тех взлобков. Сами взгорья быль усплошь зекрыми, ровно вукрытые свёрху дюже живописной полстиной. Обозревая тот изумительный Бел Свет отрок довольно вулыбалси забыв о том, чё так его доселе тревожило.

— Борил, — нежданно прервала наступивше отишие Магур, — ноне мы полетим с тобой не к Валу.

— Як сице… не к Валу? — удивлённо поспрашал мальчик и перьвел взгляд с землицы, тянувшейся под ними да вызарилси в устремлённу впредь голову птицы.

— Нам нужна помочь не токмо Валу, — принялась пояснять Магур и негромко щёлкнула клювом. — Днесь мы направимся к Змею Огненному Волху, потому как без его помощи и помощи его воинов нам не одолеть панывичей и всех тех, каковые идут вместе с ними, примыкаючи к той рати… И то не токась злобная нежить, и не менее лютые племена дивных народов, это ещё и летаглы, пробудившиеся от зелья посланного к ним прислужниками ЧерноБога, как и было предначертано им раньше…

В воинство панывичей также вползли многоголовые змеи Халы, которые от начала времён бьются с Богами за жизнь на Бел Свете… Поелику тебе необходима помочь Огненного Волха. Борилка слухал птицу оченно внимательно, а кадыка вона замолчала, встрепенулси точно пойманная у силки животинка и спросил:

— А пошто надобна така огромадна сила супротив простых беросов?

— Потому как это не просто бой беросов и панывичей, — незамедлительно ответствовала Магур, будто ждала того вопроса, а глас ейный казалось наполнил собой увесь небосвод, да вроде як разорвал на части плывущие пред ней косматые облака. — Это бой Света и Тьмы, Добра и Зла. И в том бою, ежели победа будет на стороне добра значит Бел Свет продолжит жить, а коли нет!.. То умрёт не токмо Бел Свет, но и сами Боги.

— Крышня? — взволнованно прошептал имя Асура мальчик и захлебнулси резким порывом ветра, може желавшим сомкнуть его уста.

— И не только Крышня, — сувсем тихо дохнула Магур, — но и Вышня и сам Ра. Ибо они три едины, как свет, жизнь и вольность. Дарующие благость бытия и тепла. А потому непременно должен ты, Борил, простой бероский отрок, потомок великого Бога Индры, смелый и отважный, чистый душой и помыслами собрать светлую рать. В оную войдут не токмо народы людские и волшебные, не только духи, но и они. Они— Асуры… Он— Валу! Он-Огненный Волх! Один супротивник Индры коего Бог одолел, другой сын который одолел Индру! Магур затихла, по-видимому, давая мальцу осмыслить услыханное, а тот уставилси взглядом очей во её чудны бело-голубые перьях по поверхности которых плескались голубы паутинки огоньков, схожих со тончайчиши ручейками. Одначе малёхо погодя птица нанова загутарила, прерывая кумеканье мальчоночки:

— Борюша, попомни, ты должен…должен уговорить Огненного Волха. И ежели тебе то удасться, то победа, быть может, будет на стороне добра. Однакось Огненный Волх не любит Индру. Он долзе времечко сердит на своего отца. Так, что тебе придётся найти те слова, каковые поведут Бога к твоим землям. Выслушав Магур, Боренька ничавось ей не ответил. А чаво должон вон калякать. Чаво? Так-таки усем ведомо було предание про рождение от Индры и Мать-Сыра-Земли Огненного Волха. Бачили у тех байках, чё кады-то Индра хаживал по Бел Свету, а дасуни ЧерноБоже решив сотворить зло напитали ключи, родники, крыницы, ручейки и реченьки зельем от кыего ум за разум заходил. Выпил той водицы из реченьки быкоподобный Индра да помутнел его светлый лик, очи почернели, распалилось его тело молодецко как у лихорадки. Повстречал вон Мать-Сыру-Землю, не признал у ней родимой матушки, застлало ему разум злюще зелье.

Обернулси он змеем, бросилси на Богиню… Вот от эвонтой бёдушки и родилси на свет Асур Змей Огненный Волх, велий воин, который мог воплощатьси волком, медведем, змеем здоровущим да муравьём махоньким. Ох! як сёрдит был Огненный Волх на отца свово, серчал он за матушку свову. Асур прибыл ко Индьии и вызвал на бой Индру. Да у том поединке одержал вверх над отцом, показавши усем свову удаль и могутность. Да токась душа евойна, сказываетси у преданиях бероских, була дюже светлой, оттого он простил Индру. И за енто великодушие полюбила его сама Леля! Леля— дочура Лады да Сварога! А посему была у Небесной Сварге сыграна свадебка, идеже нарёкли Огненного Волха— муженьком, а Лелю— жинкой. Балякають ащё байки, чё выезжаеть Огненный Волх у Бел Свет на волке, у кыего два крыла, во руках у Бога длинный бич, на поясе меч воина, а обок него кружать верные ему крылаты небесны волки. Несметна та рать, и неть ей равных по силе и волшебству ни на Бел Свете, ни у самой Поселенной! Муторно так вздохнул Борюша, созерцая струящиеся подле него и птицы курчавые разорванно— туманные облака, покрытые сверху слегка зримым алым светом лучей красна солнышка. И припомнил предание про ворогов Божьих, которых кличуть Халами. Страшны те змеи, до безобразия, балабонють чё ву них толь три, толь шесть головищ. Из открытой боляхной пасти выглядывають длинющи раздвоенны языки, а на кривых лапах мощны будто дубины крепки когти. Тела их долгие, и внегда головы находяться у облаках, хвосты промаж того задевают оземь. Дюжие концы тех хвостищ водним махом ломають дерева, крушать избы, убивають людей. Кадый-то Халы напали на Асура Ра, у то було в стародавни времена, ужо жаждая его сожрать, да пришёл к солнечному Богу ктой-то у помочь из Ясуней. И вкупе те два Бога загнали злобных змиев у дальни горы. С у тех самых пор Халы ежели и вредять, то токмо людям… да и то так… по мелкому… Вже страшась двух светлых Ясуней. Налетять вони страшным здоровущим ветроворотом, в который коль попадёшь то и сгинешь зараз, а то чёрной мглой впадут на посевы, пожгуть, полумають усю пошеничку. «Да… таки Халы ежели налетять, — потумкал про собе отрок и вздрогнул воображаючи того страхолюдного змея. — Не спастись тадыличи ни беросам, ни полканам. И чаво ж тогды бачить ентому Огненному Волху?» А Магур нежданно резко взяла выспрь, словно желая преодолеть синеву тверди и попасть туды у чёрную Поселенную, каковая витала окрестъ Бел Света и таила у собе не тока стайки звезд, но и иные земли. Густые облака поплывшие сторонь крыльев птицы скрыли находящуюся под ними оземь, заслонивши её своей перьевитостью. И Борюша старашась впасть, вдругорядь приник к птице, вжавшись телом у неё да склонивши голову. Холодный ветер, васнь гневливый Позвизд, хлестал мальчугана по плечам и спине, трепал развевающиеся позадь него волосы, покусывал кончики ушей и жужжал у их них нутрях. Всяк миг не давая свободно вздохнуть, ветер заскакивал у роть и прибольно надувал грудь, прям як паруса на бероском ушкуе, а вскорости в ушах не просто зажужжало, а прынялось ищё чавой-то верезгливо свистеть, будто то обидчиво вопил Гуша. Бореньке чудилось чё ащё немножечко того визга и в ушах, або голове чёй-то порвётси и верно кудый-то выплеснитси. Одначе Магур почуяв, шо отроку не хорошо, пошла ровней, а засим ано маненько снизилась. Кадысь Борилке стало легше дышатьси, а верезг и жужание из ушей ушло, и он покуда не выпрямляясь, обращаясь к птице, кликнул:

— Магур, а куды мы лётим?

— Мы летим в Боголесье, — произнесла птица вельми зычно и голос её вроде як проскользив мимо мальца погас у небесной дали воткнувшись точно стрела у како-то мохнато облако, а быть можеть упорхнувши туды прямо к солнечному возу Ра, двигающемуся вслед за мчавшимся Борилой. — Боголесье это священные рощи. Они выросли на древних заповедных землях, почитаемых сыздавна. В заоблачных далях находится сиё место. Там бывают сами Боги, они спускаются туда, чтоб отдохнуть во тех чарующих зелёных нивах. В Боголесье любит гостить Огненный Волх, там он купается в сказочном озере— Студенец и приказывает, судит, повелевает небесным волкам. Невдолге! Невдолге мы будем с тобой в Боголесье! Держись крепче Борюша! И мальчуган, как и велела птица Индры, ащё шибчее ухватилси за её перья пригнув ниже голову и почитай чё коснувшись их лицом. Магур же резко взмахнула крылами и пошла ищё проворней, быстрота ейного полёта увеличилась сице чё крепчающий ветер, казалось срывал мальчонку с её спины и подбрасывал кверху, а позадь него глухо пыхала словно рвалась на лоскутки надуваемая пузырями рубаха.

Чудилось вмале вона лопнеть да разлетитьси у разны сторонки. Инолды к тому пыханью прибавлялось хлюпанье, а посем, какой-то миг спустя, рубаха опадала на спину и тадыка Борила ощущал ледяно дыхание, пробегающее не токмо по спине, но забирающееся у штаны, ныряющее у сами сапоги да прибольно пощипливающее персты на ногах. Лежащие на перьях птицы кубыни также часточко, подпрыгивали, и попеременно били то у грудь мальчика, то у шею Магур. Под ногами мелькали белым маревом воблака они словно снежны комья цеплялись за носки сапог и устремляясь следом прочерчивали тонки полосы во своих соотчичах, разрезая их плотность на неровны куски аль части. От у тех порезов облака расходились у разных направлениях и пред отроком на мгновенье проступали зёлены дали Бел Света. В спину Бореньки инде вударялись лучи красна солнышка, они сквозили у облачном тумане, вроде як живописуя широки ездовиты дорожки. Кады ж они касались мальца, то вон ощущал ядрёно тепло посланное Асуром, таким же добрым и щедрым, как и те Боги по торенке каковых он шествовал. Како-то времечко опосля Магур, до ентого летевша словно наискосок к Бел Свету, взяла униз. Да втак резво, чё в ушах мальца сызнова чавой-то зажужжала да заскворчало аки выжарки на сковраде у печи.

Засим зарябило у глазах, и захлебнувшийся холодным ветром, ворвавшимся унутрь него, Борюша впал на птицу, обхватив правой рукой ейну шею. И абие тягостно вздрогнул усем тельцем, оно як из-за пошедшей почитай отвесно птице, раздвинувшей своей лебяжьей головой туды-сюды плотну марь воблаков, выглянула весьма неблизкая оземь. По-началу землица была така далёка, а зекрость ейных красок столь насыщена, шо ослепила мальчугана. Отчавось на евойны очи не раз навёртывались крупны слезинки, выскакивающие с под прикрытых ресниц и опережающе улетающие удол, стремясь верно бойчее иных впасть на родиму землю— матушку. Бел Свет меже тем со кажным взмахом крылов Магур приближалси, и маленько погодя мальчик сумел различить высоки дерева покрыты зелёной листвой. Вони стояли у такой плотной стенищей, шо казались единождой кроной. Тока до зела редко их тучны рядья расступаясь являли текущи тонки реченьки аль низки взгорья поросшие не вмале частым чапыжником. Пролетев утак кажись сувсем чуток Магур повертала управа и выровнивнила полёть. Тяперича птица парила сувсем невысоко, и чудилось испрямившему стан мальчонке ащё миг и заденеть она лапами кроны деревов… ащё миг и застрянеть у тех ветвях егойна нога.

Обаче с эвонтой могутности Борила смог обозревать густы заросли краснолесья: дюжих елей, пихт и ищё каких-то незнамых ему красавцев.

Дерева проступивши явственней казали стволы покрыты трещинками и рытвинками, их игольчаты листы-хвоинки, слегка покачивались от дуновения крылов птицы. Вскоре Магур и вовсе перьстал двигать крылами, по-видимому, шла на посадку, и отрок вытянувши шею всмотрелси уперёд. Да узрел тама, боляхну кулигу, огороженну по коло невысокими белоствольными берёзками и зеленовато-серыми осинами, с поместившимся посредь неё озерцом. Тако озеро не мало, не велико… с почитай чё синей водицей. Ано с ентой высоты Борюша, як вопытный рыбак, углядел на озёрной глади расходящиеся немалые круги водицы оставленные рыбиной, каковой там обитало видимо— невидимо. Крупные белые и чёрные лебеди, плавно скользили по поверхности воды придавая ему таку лепоту, чё мальчуган широкось просиял. Само озерцо на вудивление мальца было вельми чистым, по его песьяну не росла куга аль осока. Его чарующая синевой водица размеренно выходила на брег, покрытый голубоватым песком, оченно мелким. И нанова, як и на Мер-горе, почудилось Борилке чё таку живописность варганили людски руки, али каким волшебством Боги, занеже весьма усё було гладенько да ровненько у ентовом месте. Магур направив полёть к песьяну, вскорости приблизилась ко нему и сложивши крылья, ступила на песок да сделавши мало-мальские шажки, встала.

— Вот, Борюша, мы и в Боголесье. Это озеро лежащее пред нами величают Студенец, — прынялась пояснять Магур, прибавляючи усяк раз свово кать…кать. — Вода в нём до зела холодна, но ежели в ней искупаться, будешь на год здрав. Любит тут бывать Огненный Волх.

Любит, как истый ратник, искупаться в Студенце. Днесь я улечу, ты же останешься здесь. Дождись его, а коль он до утра не явится сходи во глубины бора. Там стоит капище Перуну. И коль Огненный Волх не у Студенца знать непременно подле капища Перуна.

— А чавось мене ему гутарить? — взволнованно поспрашал отрок и стал неторопливо спускатьси по крылу птицы на песьян.

— То ты должен сам придумать, — отметила Магур и прижавши крыло к телу, повертавшись, вызарилась у лико мальца. — Говори ему то, что сердце велит. И главное, попомни Борюша, ничего не бойся. Огненный Волх-ратник, а воины трусов не любят. Его воинство, это небесные волки, не страшись их виду, они тебе ничего не сделают плохого, ибо сами доблестны и великодушны.

— Агась, — понятливо ответствовал мальчишечка и кивнул у подтверждение того. — А ежели я егось не сыщу, як же тадысь?

— Сыщешь, — не мешкая молвила птица и глаза её пыхнули чудным ярким светом у направление мальчонки. — Он ноне в Боголесье гостит. А как сыщешь и столкуешься с ним, свистнишь мне, и я тут же прилечу. Я твой зов издалече услышу.

— А ежели не столкуюсь с ним? — озабоченно вопросил Борилка, увидав як птица отступила назад да приотворила крылья, намереваясь лётеть.

— Борюша ты должон, должон его уговорить. А силечь… силечь погибнет Бел Свет, Боги и беросы, — произнесла Магур и чичас же пошла на отрока. Боренька шустро отскочил у сторону, высвобождая дорогу птице, а та взметнула крылами, ейны ноги оторвались от песьяна и Магур резво пошла увысь. Птица сице стремительно взяла увыспрь чё неотступно следящий за ней мальчуган, вмале потерял её бело-голубой каплей у наполненном светом солнца небосводе. Кадыличи Магур исчезла, поглащённая небесной лазурью, Борила оглянулси. Вон находилси на песьяне дюже купавого озера, у нем была водица необычной синевы, вельми густой сочности, коей редко можно узреть у землях беросов. Оттогось долзе недвижно стоял мальчишечка всматриваясь у воды озера да любуясь егойной лепотой. А ражие рыбищи, которых було у озерце несчётно колико, не просто оставляли опосля собе жернова на водной глади, а будто казуя свову упавость выскакивали из неё вверх отражаясь у эвонтой волшебной синеве.

Несколько чёрных лебедей, вроде посыпанных сверху каплями белого свету да с красными клювами опоясанными белыми кольцами по краям, гордо выгнув свои долги шеи подплыли ноли к самому песьяну и вуставились на отрока, крупными редрыми глазищами. Лебеди малеша осматривали Борилу, а посем задрали увысь головы и вытянув шеи зычно закликали ганг…го…ганг…го. И немедля с иной стороны озера донеслось едва различимое ответное гонг…га. Не сводя взору, отрок зарилси на тех величественных и могутных птиц, а они немного помедлив занялись своим всегдашним птичьим ремеслом. Водни из них зачерпнувши воду стали пить её, а другие прынялись купатьси, ныряя да плескаясь. От мощных крыльев лебёдушек у разны направления лятели брызги воды. У те капли падали не токмо у озерцо, но попадали и на перья чарующих птиц. Малец неотрывно слёдил за плавными движениями лебедей, а крупны капелья неторопливо скатывались по их чёрным опереньям, струились по изогнутым шеям, на миг зависая на мягких изгибах тел и голов. Спустя како-то времечко мальчуган отвел очи от тех, словно зачурованных птиц и решивши пройтись по бережине озера, тронулси с места. Рассматриваючи и саму водну гладь, и дивный цвет песка, и окружавшие кулигу, стоявши у рядье, дерева. Асур Ра был ищё до зела высоко на небосклоне и своим жёланным теплом согревал Боголесье, а изумительные по силе и звучности трели птиц, долетающие из березняка, наполняли душу Бореньки трепетом и нежностью ко Бел Свету да землице матушке, оная усех края была таковой расчудесной. От той теплоты мальчику нежданно взгрустнулось, потомуй как кумекал он, чё ноне не тока беросы да Боги, но и она, великая Мать-Сыра-Земля, Богиня дарующая бытиё находитси, аки и усё доброе, на меже жизти и смерти, отогось ему простому и светлому отроку со тяжёлым мячом Индры, висящим позадь спины не раз надсадно так вздыхалось. Кудырявые берёзки и осины растуще окрестъ прогалины плотненько сице теснились друг к дружке, словно усе мёрзли або таили чёй-то вельми не надобное зреть людишечкам. Приметливо вглядываясь у зелёну ниву, пытаясь вызнать меж деревов каку торенку ведущу у глубины леса ко капищу Перуна, Борил покамест ничаво такового не усматривал, а поелику малёхо расстроилси. Обаче припомнив про разумногоЁжа схоронившегося у егойной котомке про какового духи Подкустовники молвили, шо «он не тока торенку укажеть, но коли понадобитси чавой-то, усегда поможеть… токмо скажи ты ему про то» утишилси.

Скумекав чё ежели Огненный Волх до утру не явитси купатьси у Студенце, то Ёж его вестимо до капища довядёть. Озеро Студенец оказалось оченно огромадным, хотя чудилось со небес небольшим, и абы обойтить его надоть було потрать многось времечка.

Да токась Борюша, понимаючи чё Магур неспроста, верно, ссадила его у том месте подле лебёдушек, ащё немножечко пройдясь по песьяну поверталси и направилси во обратну стёжку. Легохонько зашелестели зекрой залащенной листвой дерева осины и берёзы точно подтверждаючи догадку мальчика, шо Огненный Волх выйдеть со своими воинами туды идеже вон рассталси с птицей Индры. А прилетевший откуда-то теплый и приятный Догода на мгновеньеце мелькнул своим светлым ликом со ковыльными волосьми, коротенькой брадой и редким вусами пред очами Борилки, зыркнув на него лазурного цвета глазьми и нежно прошёлся прозрачной дланью по его главе. Да не мешкаючи впорхнул у чернолесье пред тем едва слышно шепнув, шоб отрок не бродил по брегу, а ждал тама иде велено. Борюша вуслыхав тот тихонький шёпоток, каковой будто влетел управо ухо, а посем выскочил из иного на миг опешил, усё ж при ентом, прибавив шагу да пужаясь, чё могёть своим брождением прозевать приход Асура. Одначе вон зря страшалси, оно аки уся кулига дюже добре просматривалась и окромя плескающихся на озере лебедей, никавось живого туто-ва не созерцалось. А высевшееся стенищей деревца преграждали той плотностью ход, не жёлая никого впущать во свои дебри. Стройные берёзоньки лицезрелись весьма упавыми с беловатой, розоватой, желтоватой нежной и тонкой корой покрытой свёрху тёмными пестринками да опущенными к долу кудряшками ветвей. Чудилось их стволы светяться изнутри бледно-желтоватым светом наполняя лес необычной лепотой и лучистой теплотой. Стволы берёз у обхвате были не малыми и достигали не меньче трёх, а то и четырёх локтей. У то усё стояли взрослы, могутны дерева. Осины были тоже не молоды, и не мнее чем берёзы дюжие, обаче у обхвате они зрились паче тонкими. Светло-зеленоватая и зелёно-серая кора окрестъ собя рассылала зекрый свет. Вон, тот свет, падал на низки травушки, покатые подухи мха, оные также слегка брезжили. Не было у том гае ни тропки, ни дороженьки, не токмо людской, но даже и звериной. Промаж того лес был полон усяким разным зверьем. И присмотревшись Борилка узекал, чё многось дальче, тама идеже иссякалси гай и започиналось краснолесье, ходил лакомившийся ягодой черники бурый ведмедь. Поодаль от него черновато-серые со коричными крылами и округлёнными чёрными у бело пятнышко перьями, пузато выпячивая грудь уперёд чавой-то выясняли меж собой два мощны глухаря. Волки, лисы, зайцы, горнастаи, россомахи обитали у том лесу кажный занимаясь прописанным ему Сварогом делом, а вжесь птицы жило там несметно полчище. Они тараторили на усяки разны лады, перькликиваясь, подражая соседям аль просто калякая меже собой. Погодь того Борила приблизилси ко тому самому месту идеже он рассталси с Магур и идеже, усё ищё, в воде плёскались лебеди. Отрок подошёл к самому рубежу прилизанного озерцом песочка на каковой еле зримой рябью накатывала и сей сиг откатывала вода, отбегающая махонистыми жерновами от ныряющих лебедей. Присевши на корточки, так чё позадь него легохонько въехав, воткнулись у песьян ножны с мечом, Боренька маненько поправил ремень, абы тот не давил на шею и протянувши руку уперёд потрогал воду. А та и впрямь была вельми студёниста. Медленно вопустив у озерцо сомкнуты меж собой длани рук, мальчик наполнил их водыкой, а посем поднёсши к губам, принялси пить. Слегка ароматна на вкус, васнь настоенна на каких-то сухих, лечебных травах, та водица дюже була приятна на вкус. «Аль скупнутьси», — подумкал мальчуган и оглядел зовущу своей чистотой и синевой воду, но засим вудержалси от того жёлания и споднявшись с присядок, отошёл от озерца. Оказавшись подаль от водицы вон неторопливо прынялси сымать с собе котомку, ножны с мечом и кубыни да пристраивать усё то на брег, а засим и сам вуселси рядышком. Ищё немножечко помедлив, малец потянулси к котомке и развязав на ней снурки, достал оттедась куль с итьбой да завёрнутого у киндяк Ёжа. Прыгающий по чистым бероским рубахам, возвращённым Борюше Харой, и пояску матушки ванов червячок чуть слышно застрекотал, утак осе здоровкаясь аль радуясь солнечному свету. Поклавши раскрыту котомку на песьян так, шоб лучи красна солнышка согревали жучка, мальчонка развертал киндяк и выпустил из него, поводившего тудыли-сюдыли носом, Ёжа. Зверёк недовольно чёй-то пропыхтел и резво побёг к водице, судя по сему, напитьси. А Боренька промаж того развернул куль и достал оттедась большенький таковой кусок полканского пирога с мясом, кыего у те величали жрудан. Оторвав от него чуточку отрок поклал его на раскрытый киндяк для Ёжа, малу кроху предложил стрекочещему ванову-червячку, да стал и сам желвить. Напившись водицы из озерца верталси Ёж и прынявшись за поданный ему пирог, довольно пропыхтел, а посем усё сшамав свярнулси у клуб да лёгши на киндяк замер, словно заснув, токась нечасточко слухалось от него тонко тако приглушённо порскание. Доевши свову часть жрудана Борилка убрал куль у котомку, а опосля положил туды завёрнутого у киндяк Ёжа. Да поднявшись со чудного тёплого голубого песочка пошёл нанова к водице, абы умытьси. А лебёдушки меже тем, ужотко накупавшись и поимши, начали охорашиватьси, и зачурованной у той лицеприятной негой птиц, залюбовавшийся отрок замер на брегу. Неторопливо и грациозно закидывали изумительны птицы свои головы назад, отчавось изгибались дугой, схожей с радугой, их долги тонки шеи, отряхивали они с пёрышек приставшу капель водицы, распушивая да оправляючи могутные крылышки. Весьма придивно перьливалось их чёрно оперенье резвясь махонькими искорками свету у которых отражались лучи солнечного воза Асура Ра. Незаметно сице для мальчишечки красно солнышко приблизилось ко краю небосвода, и абие лебёдушки аукнулись со теми чё плавали на иной стороне озерца и нежданно взмахнувши крылами, заскользили по водной глади своими чёрными лапами, а засим оторвавшись от неё подались у высь да закружили над прогалиной свершаючи широки таки коловороты. Борила возвярнувшись ко оставленым вечам улёгси посторонь них на спину и подклавши под голову скрещённы руки долзе слёдил взглядом за полётом птиц во наполняющимся ярой синевой небушке. А лебёдушки перькликаясь меж собой, ожидали прилёту тех… других птиц, плававших на супротивной стороне озерца и бывшими не чёрными, а белоснежными. Объединившиеся у едину стаю, птицы ащё чуть-чуть парили над мальчиком васнь досвиданькаясь да опосля того подались кудый-то управо, следуя за уходящим на покой Асуром Ра, их звонкое ганг…го ащё како-то времечко долетало до слуха отрока покудова и вовсе не стихло. А немножечко погодя смолкли зазвончатые голоса птиц доселе наполняющих гай. Синеющая небесна твердь насытилась сочной чернотой и по ней у одном направлении лениво поплыли разрозненны облака образующие сказочный загнутый обод.

Унезапно оттедась, куды увёл свой воз Ра у серебристом ушкуе выехал Месяц, туто-ва, у Боголесье, он был вельми коловидный. Не зрилось чё вон шёл на убыль як у полканских землях, наизворот казалси ащё не достигшим положенной ему круглости. Месяц же, повесевши капелюшечку над кронами деревов, неторопливо тронулси по небосводу, токмо не шибко при том восходя увысь. Поддавшись ищё малешенько выспрь вон поравнялси с лежащим на песьяне мальчишечкой и ласковенько заглянул у евойно лико. И тады ж очи Бореньки сами собой дрогнули да затворились. И чичас же замелькали пред ним далёки земли Бел Света слегка прикрытые куревом облаков, поражающие ровностью и купавостью цвета, напитанные реченьками, озерцами да болотами, могутными гаями, пожнями, еланями и белыми вершинами топорщившихся взлобьев.

Глава двадцатая. Небывалый край

Порывистый ветер резко дунул прямо у лицо Борила, верно понукаючи его пробудитьси. Мальчик мгновенно открыл глаза и без задержу поднявшись с оземи, сел. Ночь вжесь была на исходе, месяц сувсем поблёк у небушке. Точно также потеряла живость красок и сама небесна твердь, обаче ужотко прынявшись наполнятьси дневной голубизной и струящейся алой теплотой лучей подымающегося красна солнышка. Право молвить, Ра ищё не выгребси на небосвод, вон тока…тока озарил его рдяными полосами света извещая Бел Свет о наступающем новом дне. «Эт…же, — взволнованно протянул мальчуган и начал озиратьси. — Як же утак… стало быть чё… я продрых усё ноченьку… Оно може Огненный Волх ужо туто-ва бывал, приходил верно да глянувши чё я кочумарю, ушёл… от же…от же…» Обеспокоенно запричитал вже вслух малец и вскочивши на ноги колготно заметалси по песьяну от озера к леску, на ходу взмахиваючи руками и осматриваючи песок во поисках следов. Очередной раз пробегаючи подле своих вечей он нежданно запнулси ногой о меч и запрокинувшись, на морг, назадь, впал на песок, во усю мочь шибанувшись грудью о его поверхности да тяжко, от сердитости на собе, гикнув. Из очей евойных потекли на щёки у две струи слёзы, и нанова в голове пронеслись страшны для него слова гутаренные Магур:

«а там… там… вжесь топчат бероские земли панывичи ведомые супостатом и Злом, сбирают они в своё воинство всяку нечисть… а посем жгут ваши деревеньки и грады, убивают беросов». Надсадно всхлипнул мальчик уткнувшись лицом у песок, стараясь скрыть от небушка, солнышка, леса и озерка свои горючие слёзы, боль и страх за народ-беросов, Богов и увесь Бел Свет, каковой из-за его нерадивости мог зараз погибнуть. Трепетно содрогнулось усё его тельце, крупны мурашки пробежали по коже поднявши на ней волоски и окатив отрока студёностью. Но туто-ва легохонько заколыхалась на спине рубаха и ктой-то нежно огладил мальчонку по долгим волосьям, смеряя евойну душевну боль и телесны терзания, да чуть слышно шепнул у ухо:

— Ступай к капищу Перуна. Он тама… тама… не рюми доколь… ащё рано рюмить. Поспешай Борюша. Не медля мальчуган прекратил хлюпать носом и усевшись, отёр дланью лицо, смахиваючи приставши к коже крупинки песка, напоенные жгучими слезинками. Да узрел промелькнувшие пред ним голубо-прозрачные одёжи и широки перьливающиеся жёлтым да зелёным светом крылья Бога Летнего ветра Догоды. Отрок поспешно, васнь у догонку вже упорхнувшему Асуру, кивнул, внимая его молвь и вскочивши на ноги спешно стал сбиратьси у стёжку, надеваючи на собе ножны с мечом да кубыни. Посем он присел на корточки сторонь котомки и раскрымши её, развернул киндяк, достал оттедась, сторожко держа за коротки шипы, Ёжа да поклал того на песок. Зверёк резво развернулси и повёл в направлении Борилки мордочкой, пошёвелил чёрным носом, зекнул бусинками глазьев.

— Ёж…Ёж, — справляясь со дрожью у голосе окликнул зверька мальчишечка. — Отвяди мене к капищу Перуна. Ты знашь идеже воно. Зверёк какой-то сиг медлил, ово не ведаючи того капища ово кумекая кудый-то бежать, а опосля круто поверталси и направилси у сторону леса. Мальчик наскоро завязал снурки на котомке, поднялси на ноги, закинул её на спину и торопливо пошёл вслед за убегающим Ёжом. А зверёк, по-видимому, усё ж знавал кудый бежать и громко пыхтя вмале достиг зачинающейся полосы леса и нырнув у растущие тама немалые травы, заколыхал ими тудыличи— сюдыличи… тудысь…сюдысь.

Борилка обошёл высоку берёзу трепещущую кудыреватой листвой, оная старалась приголубить расстроенного мальчика оттого и выравнивала его взъерошенные пошеничны волосья, своими тонкими, гибкими ветвями, да вступил у чернолесье. Незримый дух вышедший из глубин гая дунул у лико отрока чистым ароматом леса напоенного зекрой листвой, сладкими ягодами и ядрёной живицой. Солнышко ищё токмо казало над Бел Светом свой коловидный край, поелику у лесу витал сероватый полумрак, словно поднявшегося от оземи неплотного тонешенького тумана. Та дымка будто струилась сквозистым кружевом меж стволов деревьев, ударялась об их листву, она клубилась нежной пеленой легохонько прикрываючи травы — муравы да ершистые мхи, схожие то с у той балабоненной рыбой, то с масенькими подухами. Ёж прытко убегал впредь, а Боренька, придерживающий рученькой дороги кубыни, спешил за зверьком пужаясь потерять его у тех желдах и тадыка, судя по сему, безвозвратно утратить надежду помочь свому народу, Богам и усему Бел Свету. Лепота пробуждающейся зелёной нивы и неторопливо сменившего его краснолесья зачуровывала, а восходящее на небесну лазурь красно солнышко торопливо, то верно желаючи подсобить мальцу, выбросило уперёд широку полосу света осветив им торенку идущего да прогнавши сероватый дымок. Немного погодя, кады Асур Ра и вовсе выступил на небо, серый полумрак покинул пределы леса инде опустившись на травы и оставшись крупными капелями водицы на зекрых пушистых мхах.

Повершившиеся рядья берёз и осин сменились деревами ели да пихты не мнее рослыми да купавыми, чем растущие у зелёных нивах. Земли под ними были густо покрыты кустиками голубики, черники и брусники ужотко совершенно поспевшей да приветливо кивающей яростью цвета ягод мальчику. Пробуждающееся краснолесье наполнялось пением птиц, щелканьем и пересвистом зверья. Бойко шагая по землице Борила промеж того поспевал примечать живописность Боголесья, небывалось энтого края, иде почитай касаясь друг друга ветвями покрытыми зелёными игольчатыми-хвоинками чередовались ели, пихты и каки-то иные дерева доселе не виданные мальчуганом. На их ветвях красовались то посматривающие удол буровато-серые, то топорщавшиеся увысь бледно-коричные шишки. Продвигаясь по бору Боренька нежданно узрел выглядывавших из-за ветвей дерева самодив. Энто были Сенявы. Одна из них, думкая, чё малец её не зекаеть, ажно пробегла мимо него… так, шо чудилось ищё мгновеньице и вона заденеть его своей покачивающейся левой рукой. То была высока стройна девчинка словно полупрозрачна. Ейна чарующая упавость возникнув посторонь заставила отрока обомлеть и замереть на месте во смущение уставившись ей во след. Сенява была прелестна, её нагая красота чем-то напоминающая лесну красавицу ёлочку поразила мальчика. Точёные ровненькие ноженьки схожие со тонкими младыми стволами деревцов, изящный стан, округлы бёдра и налитые полнотой груди мелькнув пропали из виду. Будто утонувши у ветвях ели, оставивши лишь воспоминание ясных блестящих чёрных очей, пухлости алых губ и копны густых долгих волос покрытых маханьками зелёными хвоинками ноли до стоп прикрывающих тело. Тихий смех Сенявы кле…кле…кле похожий на трель клеста разлетелси по краснолесью.

Ащё чуть-чуть зачурованно зарясь на большущу ель, у ветвях оных сокрылась лесна русалка, мальчуган резво стряхнул с собя у ту дивну притягательность духа да продолжил свой овринг, перьйдя на бег, абы догнать безудержного Ёжа, который весьма торопилси, неподжидаючи Борилку и даже не воглядываясь на того. Мальчонка же настигнув Ёжа пошёл за ним у след, больче не вустанавливаясь. Он ищё пару разков видывал Синяв, они то выглядывали из-за ветвей ели аль пихты, раздвигаючи их руками у стороны, а то и ваще глазели с веточек покрытых хвоинками токась чёрными очами. Их мохнаты ресницы такие ж как и хвоинки, лишь малость подлиньше, да слегка загнутые кверху, на короткий миг скрывали те пленительны очи, а посем сызнова казали их отроку. Но тадыкась окромя тех очей и ресниц ничавось не зрелось, сокрытое у густых ветвях деревов. Енти глаза сопровождали Бореньку до тех пор доколь бор не пробудилси у весь и солнечные лучи не наполнили тот хвойный, небывало чудесный край. Ветерок иноредь обдувающий мальчишечку и торопящий его поступь, стоило Ра поднятьси на небесну твердь, стих точно зацепившись за каку-никаку ветку ели. А вскорости дерева растущие у краснолесье и вовсе стали смотретьси пониже. Они словно ступени лестницы пошли на убыль, становясь мнее рослыми. И ежели у начале леса то были усё могутны дерева, то по мере ходьбы Борилы они укорачивались, при ентом становясь тощими и во обхвате. Чуток же погодя и сувсем не стали превышать у высоту косовой сажени. Тяперича обок тех хвойных деревов появилися таки ж не взрослые дерева берёзы, осины, а на смену голубики и брусники, устилавшей землю, пришли паче высоченны растения, величаемые дремухой, достающие отроку почти до груди.

Дремуха с прямыми, голыми, облепленными листвой и ярко-малиновыми цветами стеблями росла втак часточко, чё касалась своих собратьев побегами и образовывала сплошны густы рядья, напоминающие стенищу. И Борюша обозреваючи такову поросль дремухи припомнил, чё беросы сыздавна деяли из неё напитки, кые бодрили и даровали здоровье. Те напитки творили из листьев и соцветий завариваючи варом, и таковой отвар сберегал свой вкус почитай до трёх дней. Млады побегы да листья также употребляли в пищу заместо овощей. А ужо обавники зараз приметили лечебну природу дремухи и созидали из неё зелья от усяких хворей. Узревши упереди высоку дремуху и вбежавшего у неё Ёжа мальчик поспешал следом. Вмале деревца и вовсе перьшли у нечасту поросль, обрываясь узкой звонко журчащей реченькой. Тама ж позадь речушки брег обильно порос кустовидной, курчавой ивой, ейны покрытые серо-белой листвой ветви, низко клонились ко водице, середь них инолды просматривались белы стволы березы, оные словно городили подступы к иному лесу. Отсюдова, вон, эвонтов новый започинающийся бор, зрилси состоящим по больчей частью из ражих сосен. Оно то краснолесье было каким-то вельми смурным, ненастливым словно затаившим у своих недрах каку невидаль. Раздвигая рукой дюжую дремуху Борилка шёл за двигающимси зверьком, страшась истерять покачивание трав из виду, а посем лишитьси и самого Ёжа. Обаче до зела вумный зверёк выскочив на брег реченьки остановилси подле водицы, не желаючи туды ходють да поджидаючи мальца, громко запыхтел. Выйдя из зарослей дремухи мальчик встал осторонь зверька и всмотрелси во подымающийся, за стенищей ив, избура-чёрный бор со тёмными стволами деревов да почитай чё сероватыми кронами. Над верхушками деревов у глубинах того леса кружила громко, хрипло и обеспокоенно каркая стая чёрных ворон.

Птицы свершая широки коло у одном месте будто всматривались у лес аль чем-то тревожились. Их чорное оперение инолды ярко вспыхивало мельчайшими брызгами зелёного и марного света. Капелюшечку недвижно постоявши на брегу реченьки Боренька перьвел взор и вызарилси на водицу которая протекаючи узкой торенкой верно отделяла один мир от иного. Энтов светлый, зелёный, наполненный пением птиц, от того угрюмого, серого и захлёстнутого пронзительным верезгом ворон. Речушка зазвончато журча несла свои воды управо. Она была не дюже глубокой, а покаты небольши голыши выстилавши ейный узбой, выглядывали с под водицы. Отрок наклонившись к зверьку протянул ко нему руку, и Ёж точно мерекая чаво от него хочють, сам торопливо взобралси на длань. Испрямившись и прижав ко груди зверька малец прынялси перьходить чрез реченьку, ступаючи на влажны от брызг воды каменья. Вжесь почти миновав речку он нежданно оступилси и соскользнувша с голыша нога черпанула водицу, да токась кожны сапоги не позволили намочить ноженьку Борюше. Тягостно качнувшись мальчик лишь шибче прижал ко груди Ёжа, и абие оттолкнувшись от каменьев прыгнул на брег, приземлившись прямо на покрытую низенькой травушкой землицу. Ёж ворчливо порскнул, будучи недовольным таковой корявости мальчугана, а кадыка его вдругорядь вопустили у травы, не мешкая сбежал с ладони и вустремилси у глубь смурного бора. Во след зверька чичас же ступил мальчишечка, раздвинув руками низко вопущенные ветви ивы, которые чуть слышно перьшёптываясь меж собой шелестели листвой да, словно остерегали Борила ходють у тот небывалый лес, у каковом росли, як воказалось, не токмо сосны. Одначе сосны туто-ва были усе мощными деревами с высоко поднятой махонистой кроной. Серо-коричная кора покрывающая их стволы проступала порубленными расселинами, и была испещерена здоровущими, приглублыми трещинами. Рядяшком с соснами также гляделись крепкие, ражие дерева с буро-серыми стволами схожими с чешуйчатой кожей змеи. Эвонти чудны таки дерева отрок досель никадыка ни видал. Крона у тех деревов была паче густой чем у сосен, а хвоя тёмно-зелёной и сверху покрыта сизоватым налётом, по-видимому, та сизость опущаясь униз и подымаясь увысь наполняла сумраком увесь бор. Под ногами росла мельчайшая низка траванька пробивающаяся сквозе слой высохшей бурой хвои, высматривающаяся с под поломанных ветвей и порушанных стволов. Продвигаясь уперёдь, в витающей смурности эвонтого тусклого, насупившегося леса, будто не живого у который почитай не проникал свет солнечного Бога, Борилка приметил чё овые стволы деревов были не просто поваленными аль сломанными ветром да старостью. Они казались кадый-то, и у то судя по сему давнёхонько, срубленными да спиленными. Промеже того выложенными у каки-то ноне полураспавшиеся избёнки не шибко широки у обхвате, но усё ж сберёгшими первы венцы тех стен да ровны углы меж собой. Право молвить, ей-ей, вони местами и вовсе обвалились да ужотко обильно покрылись сухой хвоей, землёй, поросли желдами, а кой-где и деревами. У те останки изб зрились аки справа сице и слева от отрока, а под ногами и вовсе чудилась некогда выстланная дороженька творёная из колотых напополам и положенных упритык брёвен так, точно як мастерили улицы у градах бероских. Да токась та дорожка сувсем покосилась и погнила, присыпленна свёрху землицей и хвоей, укутанная травами она ноли не проглядывала с под того настила. Обаче була приметна ейна ровность и небольша приподнятость в сличение с землицей прилегающей к ней. У многих местах она казала глубоки щели и ямы, по-видимому, будучи совершенно истлевшей або вспучившиеся увысь горки. Подле одной таковой горки малец присел на корточки и придерживаючи левой рукой кубыни, правой убрал пласты лежалой хвои, сгрёб у сторонку землю да узрел пред собой залащенно приподнятую выспрь со трещиной посредь нешироку теснину выпелиную из бревна, чёрного цвету и на месте разрыва ужось обратившуюся у древесну труху. Мальчуган провёл по тому краю перстом и ента трухля, давнёшенько лежмя лежащего туто-ва дерева и ужотко доживающего последни деньки на Бел Свете, нежданно обвалилась удол, явив располагающуюся под ней небольшу земляну ямищу. Ёж бегущий по той дороженьке, чуть слышно фыркнул и Боренька прытко подалси на ноги да двинулси вслед за ним. Одначе продолжаючи с интересом оглядывать, судя по сему, кадый-то древле оставленную людями большущу деревеньку, идеже усё продолжали зритьси обрушенные покинутые срубы, на которых и вырос ентов смотрящий сычом бор. А лес иде не жили птицы и звери, наполненный небывалым отишьем, каковое изредка нарушало хриплое карканье ворон кружащих дальче, чудилси разнесчастный и каким-то обречённым, словно ушедши люди зараз унесли из него усю радость и веселье. Вмале рядья деревов прынялись бледнеть, будто приближалси конец лесу. А маненько опосля Ёж вывел мальца к здоровущему обрывистому оврагу, верней калякать то был не овраг, а похожая на узбой реки с изрубленными, изрезанными, крутыми склонами глубочайша впадина.

Супротивный брег, на оный поднявши голову попервому глянул отрок, абие поразил его своей невиданностью и у ярком свете поднявшегося на небесну твердь солнечного воза Ра, потряс его душеньку. На противной слуде лёживал древлий град, давненько позабытый людями, как и деревенька оставшаяся позадь мальчика, а посему ужось вумерший да подвергающийся весьма ужасному разрушению и нападению жителей бора у котором вон схоронилси. Старобытная каменная дорога, синего цвету, лежаща на том брегу подходила почитай к краю оврага, и резко во него вупираясь, обрывалась. То тут то сям она, вжесь покрытая зелёными али чёрными пежинами, была потрескавшейся, инолды из тех прорех выглядывали наклонённы остры грани мощных голышей, кой-где по дороге ползли мхи, усяки стелющиеся растеньеца, стланец, да невысоки дерева, пробившие свой путь прямо скрезь неё. Обаче несмотря на у те разрушения дорога была оченно залащенной и смотрелась дюже необычной, точно творёной с водного такового здоровущего голыша, оно як не просматривалось на ней каких-нить стыков, токмо трещины и раны на месте разломов. Тама ж дальче за рядьями сосен зрилась впечетляющая, ужотко также полуразвороченная, оплетенная травами и присыпанная мхом высока стенища. У та стена протянулась почитай единождой полосой с краем оврага и также як узбой реки удалялась кудый-то вправо да лево. Ейна поверхность, не мнее гладенька чем дорога, була рдяного цвету у смаглу прожилку да крапинку, токась дюже поблекшей от времени. Там и сям, та каменна стенища, совершенно развалилась сице, чё просматривалси огороженный её град утопший у вековых деревах, одначе сберёгший чертоги до зела придивных видов. С копновидными, заострёнными али плоскими каменными крышами, высокими и обширными у обхвате, так чё инолды макушки тех чертогов таращились с под вершин деревов. Токмо усе чертоги були давнёхонько не жилыми, а посему зрилась ихняя обрушенность и покинутость, покрытые свёрху золотом и серебром, поросшие густыми мхами, а инде и другими растениями, деревами они являли своим обликом гибель некогда великого града.

Инолды дерева произрастали, выглядываючи, прямо из разрушенных крыш чертогов, махонистых четырёхугольных оконцев, давнешенько истерявших свою слюду, да с весьма огромадных дверных проёмов, ужесь не имеющих створок. На овых таковых жилищах поколь ищё проступали малость зримые облики человечьих лик с выпуклыми глазищами, вутопленными носами и большущим ртом. Гляделись также морды медведей да волков, обаче и те образы подвергались нападению растений, мхов, да больчей частью сменили свой цвет на буровато-болотный. Прямо насупротив отрока, на дороге, верно, кадый-то помещались ражие врата, сращивающие стену, токась ноне они были полностью раскуроченными и посему лёживали унизу боляхными каменьями кумачного цвету рассечёнными ужасающими трещинами свёрху, слегка покрытые землицей. Сторонь них с иной стороны стены поместились две тонкие, высокие башты с закруглением у основания. Енти башты и вовсе были смаргадового цвету, они стояли по праву и леву сторону от входу. По их полотну, ужотко облепленному ползущими стланниками и треснувшему посередь, усё ж явственно проступала дивная плавность каменья с легохонькими крохами злата по глади на оных едва зрились начертанные загадочные знаки. Обозревши проступающие с под деревов и растений останки града отрок перьвел очи и глянул у впадину, идеже на дне узбоя лёжали груды каменьев впавших с бережины. Тонкий змеевидный ручеёк протекал по самому его дну, таившийся промежду дюжих булыжников и каменьев.

Выныривающие с под тех лежняков воды неслись по впадине униз. Сам узбой густо порос слегка изогнутыми сосенками да берёзками ащё поколе не старыми, обаче уже и не младыми. Токмо не виденный град, ни сама огромадна впадина потрясли Борилку, а то чаво лёживало на самом дне узбоя. Отчавось малец обмер, повесивши повдоль тела руки и широкось открывши роть, вуставилси на лежнем лежащие на боку огромадные наполовину разбитые ушкуи… таки диковенные, могшие вызвать лишь изумление и восторг. Тех здоровущих судёнышек было многось, и вони выстилали собой усё дно узбоя на скоко хватало взору мальчика. Деревянные бероские ушкуи с узкими носами, каковыми вони прямо-таки въезжали на брег, да низкими бортами во длину достигающие не меньше пяти косовых саженей, а в ширшину усю маховую, без каких— либо укрытий да со съёмной мачтой и одним косы аль прямым парусом, располагающимся на сплошной палубе, виденные Боренькой совершенно отличались от тех чё покоились днесь на дне впадины. Здоровущие по виду, длина кыех у четверо превышала бероские судёнышки, а ширшина доходила до четырёх косовых саженей с высоки бортами, вони глазелись велетами середь ушкуев. На могутной четырёхугольной корме и выступающем впредь длинном, узком носу, примечалась пречудная резьба да живописание людей и зверей, нанесённое яркими красками, кумачными да зекрыми, обаче от времени поблёкшими, но при ентом сберёгшими обчее очертание образов. По бортам тех ушкуев зрились значительные длинные четырёхугольные впадины и уймища коловидных отверстий, сквозе которые ужесь пробивались млады деревца сосенок, а кое-иде и берёз. Сама обшивка бортов у тех местах идеже ищё не была тронута разрушением являлась до зела гладкой, с ладно подогнаными вытесанными дщицами. Обаче время, ветрище аль ащё чаво пошибчее не пощадило те величественные судёнышки. Вуничтожаючи и сами дщицы ушкуев, забрасываючи их свёрху землёй, хвоей, закидываючи осыпающимися с бережины каменьями, позволяючи расти мхам, растениям да деревам. На эвонтих ушкуях была, судя по сему, не одна мачта, а несколько так чё Борилка смог рассмотреть перекорёженные и рассыпающиеся во прах могутны останки усё ащё ровных брёвен… вельми широких у обхвате… вельми. Те брёвна, будто сломленные чем-то лёживали малеша поодаль ушкуев, зажатые поперёк дюжими валунами. По выступам бортов доколь вырисовывались бледно-редрые, вжесь сувсем померкшие и выцветшие во солнечных лучах здоровущие очи… Такие же очи токмо чорного цвету и большего виду красовались и на выпирающих уперёд носах. Борила созерцал и тот давно позабытый град и брошенные ушкуи дюже долзе, не обращаючи внимания на недовольно пыхтящего под ногами Ёжа.

Зверёк ужо не раз убегал по краю слуды управо, но зане мальчик не шёл за ним сызнова возвращалси вспять. А отрок не мог отвесть взора от порушеного града, идеже встарь жили люди, а ноне правили токмо дерева да мхи, от порушенных ушкуев, аки и поселение, обладающих небывалой мощью и великолепностью. Казалось, чё кадый-то воды достававши до слуды и наполнявши ейно русло нежданно усе махом отхлынули, тонкий ручеёк да узбой усё чё осталось от того могутного некогда источника… и тадыличи энти дюжие ушкуи, покинутые теми кто ими управлял опустились на дно впадины. Прошло до зела многось времечка и вони завалились на бок, вросли у землицу, покрылись мхами и младыми деревами. Они прекратили свову жизть и тот самобытный овринг коим следовали, ведомые опытной рукой и великой мудростью толь Бога толь человека. Усё также хрипло каркая, идей-то справа от Борилки, продолжала парить стая ворон, их неприятны для слуха пронзительны голоса не смолкали васнь жаждая вобратить на собе внимание мальца. Под ногами не мнее громко фыркал Ёж, зовущий его туды ж… управо. Мальчонка медленно повертал голову и абие охнул! Оно як тама, справа, по той стороне брега идеже и стоял Боренька, впадина русла резко расширялась, и широкой полосой низкого, узкого взгорья выходила в узбой. Тока не само взгорье вызвало волнение у душе мальчугана, а стоящие на его макушке изумительные чертоги. Те чертоги, а верней бачить капище походило на башту, чем-то схожую с теми каковые отрок выдывал у Таранце, над Акшаях вратами.

Тока энта башта була одна и не блистала золотом. Она была творёна из дерева, крыша на ней напоминала копну сена, слегка закруглёны ейны бока, залащенные, мягко перьходили в сами стены. Широкий угловатый выступ, был украшен затейливыми узорами и завитками, будто лопастными листами дерева зекрого цвету да небольшими пелесыми жёлудями. Евонтов уступ точно пояс коловоротно городил капище отделяючи верх и дол да раздваиваючи башту на части. В верхней части оной, в коловидном оконце, яро сияло Перуново колесо. Символ, Бога Перуна, схожий с красным солнцем и имеющий загнутые семь лучей исходящих из водной вершины—. Шесть из тех лучей означали движение, а седьмой отображал символ жизни— Мировое древо, единящее прошлое, настоящее и наступающее. Посему ентот знак беросы использовали як обережный, охраняющий от непогоды жилища и капища. Обаче зримые Борилой лучи того знака, пылающие и перьливающиеся смаглым с брызгами голубизны светом, были живенькими и неустанно двигались. И казалось отроку то вроде як у башту посадили красно солнышко, заточивше его во оконце, и заставили сверкать. В нижней части капища находилси дверной проём загнутый по кругу над которым висел вукрыплённый у ножнах меч, посылающий промеж собе серебристы лучи. Из самого дверного проёма у каковом не було дверей аль врат струилси голубовато-бледный дымок сполна заслоняючи собой у те внутренности башты. Справа и слева от проёму, плотно прижавшись к стенищам капища, поместились два дивно вырезанных деревянных воина, сжимающих у руках мячи и круглы щиты. И чудилось чё серебряным светом пыхающий меч покоитси на головах тех ратников, прямо на их пошеничного цвета волосьях. От самого капища вниз вела проста проторенна тропочка, не больно широкая, словно зверина, с одной и другой стороны от неё росли низки травы усыпанные мельчайшими соцветиями жёлтых, голубых, редрых и рдяных цветиков. Выступ плавно перьходил у брег, и подступы ко нему обороняли два деревянных чура почитай с Борилу ростом, зачинающиеся вырезанными большенькими сычами у коих не тока здоровущи глазищи, загнутый клюв, но и зримо проступали усе пёрышки. Осторонь тех чуров, кые беросы часточко в дань уважения своим Асурам ставили подле своих жилищ, иноредь вырезая на них не столько птиц скока лики Богов, лёживал мощный белый камень. Он вельми шибко походил на седалище, занеже имел и ослон, и даже подлокотники, право калякать, ей-же-ей, у него не було ножек, поелику усем своим низом входил у землицу. На эвонтом каменном стуло сидел дюжий мужчина, а обок с ним возлежали здоровущие волки. Не высоко у небушке над тем самым капищем и летали тревожно каркая вороны.

Глава двадцать первая. Змей Огненный Волх

Борила не видывал лица самого мужа, оно як каменно сидалище на каковом он восседал стояло вполоборота, скрываючи Змея Огненного Волха. Обаче вельми ладно було зреть его воинов— небесных волков.

Эвонто были многось крупней чем обычны серы волки, звери. До зела рослые и, як та хищна животинка, купалые. Окрас их меха являлси белесовато-голубым с жёлтоватым отливом. Широкий лоб, на остромордой главе, с ярчайше — жёлтыми боляхными глазищами венчалси стоячими дюжими ушами. Слитая воедино с мочной, крепкой шеей глава поражала своим ражим видом. Покрытая густой шёрстью шея перьходила в не мнее могутну и машистую грудь, да поджарое тело, которое поддерживали четыре крупные лапы с здоровущими загнутыми и почитай синими когтьми. Токась самым чудным у тех волков были выходящие из спины крылья. Днесь вони были сомкнуты и прижаты к телу, но даже у таком свернутом виде просматривалась их мощь с весьма придлинными маховыми перьями. Снявши со плеча котомку и раснуровавши её, малец достал киндяк и присевши на корточки бережно завернул у него недовольно фыркающего Ёжа, точно жаждущего весть Бореньку дальче. Одначе отрок не стал позволять у то зверьку, страшась чё его могуть прыдавить али обидеть небесны волки, посему пристроив укутанного у киндяк Ёжа во котомку, закинул её на плечо, поправил кубыни с колыхающейся водой и вздохнувши тронулси по краю брега навстречу к Огненному Волху. Борюша сделал саму малость шажочков, легохонько и ноли не слышно ступаючи по низкой узколистной траве выстилающей слуду, внегды небесный волк, лежмя лежащий ближее иных ко нему, резко вздел голову и открыл, до ентого сомкнутые, очи, полыхнув жёлтым светом у его сторону. Он приподнял увысь верхню губу и ощерившись, явил мальчугану рядья ровных ражих, белых зубищ с огромадными заострёнными и загнутыми назад клыками. Зекнув на те пужающие зубы малец на маненько опешил, обаче опосля того припомнил слова Магур, чё небесны волки «ничего не сделают плохого, ибо сами доблестны и великодушны» и пошёл ащё бойчее. Волк заметивший движение пришлого, и несмотря на евойный оскал продолжившего ход, абие подалси на ноги. Беспокойно оглянувшись назад, будто тем вобращаючи внимание и иных соратников на чужака, зверь чуть слышно зарычал. И сей морг пробудились те волки, оные кочумарили аль просто возлежали на невысокой траве-мураве. Овые из зверей также как и первый, вскочили с оземи и вызарились на мальчика. Другие токмо отворили полыхающие светом желтющи очи и зыркнули на Бореньку. А трентьи небрежно потягиваясь широкось раскрыли свои пасти и зевнули, вжесь сувсем не опасаясь одинокого да столь юного мальчонку. А Борила промаж того вышагивал смело и ано не замедлил свову поступь тады, когды несколько волков, судя по сему, так и не напугавши да не востановивши пришлого, величаво перьставляючи мощны, долги лапы тронулись к нему навстречу. Мальчуган не дрогнул даже тадыличи, кадысь первый зверь поравнялси с ним и обходя его с праву, усё также ворчливо рыча и скаля белы зубищи повертал у его сторону голову. Могутный хребет волка доставал почитай до груди мальчишечки, поелику повертавшаяся морда оказалась прямёхонько пред лицом Борилки. Волк встряхнул головой и у нос мальца стукнул бодрый дух хищного зверя, верно, любившего усяку мелку животинку, вон приотворил крылья, словно жёлаючи взмыть уподнебесье, и немедля по его белёсо-голубоватым перьям замельтешили брызги впавших на них солнечных лучей, яро блистающие златым светом. Ищё два волка подошли к Бореньке и также, як и первый, прынялись обходить его, токмо на ентот раз с левого боку, засим направив свову поступь вслед за ним. А ащё водин зверь и вовсе вуселси прямёхонько на започавшейся торенке и упёрси блестящими очами у мальчика. Отрок ничавось не гутаря эвонтому волку, будто токмо чичас выросшей неприступной горище, обогнул того слева и почуял как обдало его руку и кожу лица горячим звериным дыханием, да почемуй-то смолистым духом хвои. Громко щёлкнули остры зубы, судя по сему, намереваясь вухватить его за рукав рубахи або за саму руку. Сердце мальчонки испуганно вздрогнуло, одначе виду чё устрашён нападением он не подал, лишь слегка скосив глаза управо зекнул на зверя, да продолжил итить. Обойдя зверя Борюша торопливо шагнул на тропу и малёхо прибавил ходкости, точно чуя чё в надёжности будять тады, кады предстанет пред лико Огненного Волха. А Асур доселе словно и не замечающий движения своих воинов, нежданно подалси уперёд и вставши с каменного стуло выпрямилси, а посем медленно развернулси и вуставилси на идущего мальчика. И пред мальчишечкой предстал могутного сложения витязь, многось выше чем Крас и ширше его у плечах. С богатырским, ражим станом, боляхными поджарыми ручищами. У Огненного Волха було широко лицо с ясными синими очами, приплюснутым носом и высоким лбом усыпанным сетью морщин. Густые кудырявые тёмно-редрые усы, брада доставали до груди, а волосья такого ж цвету волнами лёживали на плечах. По лбу Волха проходил широкой единой полосой золотой обод, удерживающий волосы. У средине того обода находилси клиновидный самоцветный камень, як и у Борилки, перьливающийся белым светом. Одначе кадыка на тот голыш падали лучи красна солнышка он полыхал почитай чё огненным радужным сиянием. Легохонькое огненное сияние отходило в усе стороны и от волос Асура, и от его смугловатой кожи, и от его облачения. Одёжа Волха являла из собе длинное, сплошное ноли до лодыжек белое облачение, васнь вельми долгая бероская рубаха, узорчато расшитое по краю золотыми нитями. Златой пояс стягивал его мощный стан, на коем справу был прикреплён золотой рог, наподобие того чё венчал голову дикого тура, тока поширше и подлиньше, обаче при ентом завершающийся таковым же вострым концом. Ноги Волха обутые у невысокие, схожие с полканскими, мягонькие сапоги зрились тёмно-коричными и сверху да снизу облечёнными златыми полосами. Огненный Волх посотрел у лицо мальца и востановившись взором на камнях горящих в цепи Любоначалия, пролегающих по лбу, насмешливо ухмыльнулси. Вон горделиво тряхнул своей разудалой головушкой сице, шо огненное сияние ащё лучистей вспыхнуло, точно выкинувши усех направлениях мельчайшие капли света напоминающие кумачовые искорки.

Борюша подойдя ближее, встал у паре-тройке шагах от Асура и неспешно тому поклонилси, придерживаючи рукой кубыни с водицей, да звонко произнёс:

— Здрав буде Змей Огненный Волх!

— И тебе не хворать, отрок, — ответствовал густым и единожды мелодичным гласом Асур. — Не ведаю токмо я твоего величания.

— Мене кликають Борил, — словно на водном дыхании продолжил свову торопливу молвь мальчик. — Я прибыл сюды, шоб просить тя, великого воина и Асура, о помочи.

— О помощи? — перьспросил Волх и евойны мохнатые, рыжие брови враз сдвинулись меж собой, образовав слитну густоватость, нависнув над очами так, чё мальчику сразу стало ясно, Бог рассердилси таковому говорку. Обаче Борилка помня наказ Магур, шо от помочи Огненного Волха зависить не токмо жизть его роду-племени, но и Богов, глядючи на то хмуро лико промеж того продолжил калякать:

— Да… я прибыл, занеже мому народу-беросам грозить гибель. Зло ведомое панывичами припёрлось на наши земли и топчить, губить тамошние грады, деревеньки и самих беросов.

— Что ж тогды, — перьбил Волх мальчонку и рывком поднявши руку ввысь взмахнул ею тем самым прекращаючи несмолкающий ни на миг хриплый гомон ворон, парящих над ним и капищем. — Тогды беросам стоит взять в руки мечи, дубины, луки и идти в бой. Стихшие, по мановению руки Асура, вороны унезапно повертались и направили свой полёть на супротивный брег реки, вмале и вовсе скрывшись толь у тех могутных деревах, толь у порушенных чертогах. А мальчонка заслышав весьма разумну реченьку Бога замолчал, будто на малёхо онемевши, не знаючи чавось тяперича балякать, Волх же весьма широко осклаблясь, добавил:

— Я как погляжу меч Индры у тебя за плечами, голова венчана цепью Любоначалия, знать на помощь твоему роду-племени придут полканы, каковыми ты теперь повелеваешь… И посему не понятно мне, что ты ищещь в этих самобытных давно позабытых людьми лесах, величаемых Боголесьем. Не ясно мне и вовсе зачем ты сюды прибыл.

— Чё б позвать тобе… тобе помочь беросам, — негромко произнёс Борилка и голос его дрогнул, а на лбу проступила обильна капель пота, позадь спины, за покоящимися на ней ножнах с величественным мечом, враз намокла рубаха. Да тока он справляясь с охватившим его волнение, муторно так задышавши заметил, — потомуй как на стороне Зла— Халы. А ищё летаглы, усяки иные злобные племена и нежить. И ву то усё Зло жаждеть не просто изничтожить мой народ, а извести на Бел Свете Добро. Посему, мы усе… усе должны сплотитьси и итить супротив того Зла… мы должны… Но Волх насупивши, ащё паче, свои кудрявы брови, нежданно-нечаянно порывисто потряс головой, будто собираясь прямо туто-ва и абие обратитьси у какого-то гневливого зверя. А волки, кои стояли окрестъ них унезапно не мнее сёрдито зарычали, защёлкали зубищами, те же чё досель лёживали порывисто повскакивали с оземи и подскочили к своим соратникам, будто тем грозила как чреватость.

— Мы! — почитай шо гикнул Волх, и глас его немедля покрыл своей мощью рычание волков. — Мы— нет никаких! Есть вы и я! Так и передай ему! А то больно я не ведаю кем ты послан. Малец не просто услыхал гневный клик Асура, он словно ощутил телом, тот обнимающий со усех сторон, гвалт поднятый рычанием зверья, да чуток вспужавшись ентого гама огляделси. Небесные волки днесь поднялися усе и не сводя негодующих взглядов с мальчика, словно он у чём-то провинилси пред их предводителем, яростно щёлкали зубами, скалялись и подступали усё ближее ко нему. Узрев энти свирепы морды Борила попятилси назад, обаче услышал чичас же, як сзади громко щёлкнули зубы зверя, и абие он почти вупёрси у горячую морду волка спиной. Подавляючи у собе васнь заскакавшее сердце, Боренька нанова ступил уперёд и вжесь непонимаючи отчаво так серчает на него Бог поспрашал, обращаясь ко нему:

— Кем я послан? Мене Магур сюды прынесла.

— Вот и я о том, — ужось паче мягче и тише скузал Волх, и чуть зримо повёл головой управо и не мешкаючи небесны волки перьстали рычать да щёлкать зубищами. А у Боголесье сызнова настала тишина, нарушаемая лишь голосами толкующих. — Ты был принесён Магур, а кем она послана, — лицо Асура почемуй-то обидчиво дрогнуло, тонкие рдяные губы слегка прикрытые рыжеватыми волосками искривились, и он дополнил, — Магур— посланник Индры. Он, что ж думает я выполняю его повеления?.. Он должен знать, что я неизменен! И путь мой отделён от его овринга. Нужно ему так пусть сам идёт помогать беросам. Он— великий быкоподобный Индра! Он, не я!

— Я тоже неизменен. И торенка моя, — поначалу негромко, а посем будто нарастаючи прынялси говаривать отрок и горделиво полыхнул у сторону Волха зелёными очами. — И путь мой, путь мово Бога Крышни и Вышни. Я как и увесь мой род, из коего вышел, шествую по Сварожьечему оврингу, по Солнечному и николиже… николиже со него не свярну! А эвонту цебь, эвонтов меч… усё…усё я деял, абы жил мой народ, абы жили Боги и расчудесный Бел Свет!.. От то и Крышня, и Индра знавали. Ведал мой Бог Крышня, посылаючи мене за мечом, чё душе своей я не изменю. Ведал Индра, посылаючи Магур, чё ни чаво для мене эванта цебь не значить. Я прибыл сюды занеже ежели ты, Огненный Волх, вкупе со своими воинами не вступишь во нашу рать, тадыкась не токмо сгинеть мой народ, мои беросы, но помруть и Боги! Боги— Крышня, Вышня и Ра… а можеть и иные каки Ясуни, светлы и добры варганящие на Бел Свете жизть!.. — малец смолк на мгновенье будто захлебываясь теми страшными для его душеньки словами, да посем прибавил, — а итить по оврингу Индры я тобе не звал. Оно як я и сам по нему не йду. Но кадыличи супротив Добра выступаеть Зло…

Кадыличи Свет тонеть у Тьме, нешто должны мы— сынки Бога Сварога разводить каки распри и серчать? Неть! Мы должны итить у битву вкупе! Вкупе, сообща, гуртом Змей Огненный Волх! И ежели то не мерекають вони— полканы! — Отрок резко вскинул увыспрь руку, указуя на небушко будто там и находилси полканский град, — то ты Асур… Ты сын самой Богини Мать-Сыра-Земля то потребен ведать! И ноне должён забыть усяки распри со своим отцом и итить у бой як единожда рать с народом Дыевичей да с народом Сварожичей! Борюша нежданно смолк и тягостно задышал так словно бежал вельми долзе и токмо ноне востановилси. Стараясь справитьси со волнением охватившим его душу и тело, отчавось последнее дрожмя задрожало, а светло сердечко унутри груди и вовсе закачалось туды-сюды точно находясь на верёвочных гугалях, малучуган нежданно узрел як густа рдяна кровь вдарила Асура у лицо. И оно стало не просто смуглым, а тёмно-редрым таким же як его брада, вусы и волосья. Волх немотствовал можеть кумекая над брошенными у него словами. А малец страшившийся, чё Бог откажеть ему у помочи и ужотко не в силах противитьси душевной боли, разрывающей его изнутри, отвёл очи во сторону, да порывисто заморгал подавляючи солёны слёзы жаждущие выскочить из них. Он вперилси взглядом у капище Перуново, прямо у оконце, идеже перьливаясь ярким светом не прекращаючи ни на сиг движенье скользили по коло слегка загнутые лучи, да сувсем тихонько произнёс:

— От у то беросы усё брешуть, чё твова душа светлая. Оттогось ты смог простить родного отца и за таково велекодушие, достойное токмо Ясуня, полюбила тобе сама Леля— дочура Богини Лады. То усё брехня, оно как правять во тобе обида и верно Леля не могла возлюбить тако гневливое сердце. Борюша пробачил ту молвь и вдругорядь вздохнул, а энти крупны горючи слёзы усё времечко жаждали выскочить из глаз, и шоб он, Змей Огненный Волх, их не видывал мальчик резво поверталси. Стоящий позадь него и продолжающий скалитьси волк, преграждающий ему овринг, недовольно заворчал. Мальчонка ж ни чуточки его не страшась шагнул впредь и шибанул зверя ладонью по морде, пройдясь ею прямо по большому чёрному, малёхо влажноватому носу. Волк без задержу перьстал щеритьси и ажно взвизгнул, по-видимому, не ожидаючи такового действа, а отрок тронувшись с места, размашистым шагом, обходя зверя, направилси по брегу узбоя к бору. Тяперича его сердцем овладело огорчение и на малость забылись баляканья Магур о непременности призыва Огненного Волха у рать. Две здоровущие слезинки выпрыгнув из очей побежали по щекам. Обаче Борила, не желаючи казать их стоящим окрестъ толковища волкам, тряхнул головой и вони оторвавшись от кожи лица, улетели у бок плюхнувшись во травы, да абие обернувшись у голубы искорки свету. Да токась, вельми расстроенный, малец того не зрел, потомуй как иные слезищи сызнова застлали его глазоньки. Пройдя не дюже далёко унезапно Боренька вуслыхал позадь собе раскаты грома, будто зачинающейся грозы. Враз мальчишечка вздел голову и зекнул на лазурну твердь неба весьма причистую, инде лишь прикрыту розными, беловатыми клоками облаков вяло тянущихся за красным солнышком. Немедля остановившись Борюша обернулси и увидал чё, также як и вон, оглянулси Огненный Волх вуставившись на капище Перуна. Там же над капищем во небесной вышине чавой-то яро блеснув, серебристой короткой полосой понеслось, стремительно приближаясь к округлой, покатой крыше. Раскаты грома стихли и лишь тот чудной свет мерцая надвигалси к чертогам. Невдолзе того времечка во средину крыши резко вдарил, серебристой изогнутой молнией, светозарный пучок и тадыличи загнутые двигающиеся у оконце смаглые с голубыми брызгами лучи вспыхнули ащё яростней, да увеличили быстроту бега. Мелькающие лучи посылающие в усе направления густой свет ослепили не тока отрока, не тока волков, каковые отвернули от него у сторону головы, но и самого Бога. Борилка порывисто моргаючи промаж того узекал, аки споднявши увысь руку, прикрыл Волх ладонью свои очи. Прошёл, верно, ащё какой-то морг и наново послухалось раскатистое рокотание грома, и чичас же из стен капища уперёд шагнули два деревянных воина, дотоль словно прилепляные к ней. Крепко сжимаючи у правых руках мечи, а у левых щиты с начертанными на них птицами, на деревянных, почитай не гнущихся, ногах она направились прямочко к Асуру при том удерживая на своих головах могутные ножны и меч. На искусно вырезанных деревянных ликах воинов с ярко голубыми живописными глазьми, приплюснутыми, широкими носами и точно описанными тонкой ниточкой алыми губами ничавось живинького не появилось… нивкакой жизти, аль движеньеца. Будто деревянны чурбаны были ведомы какой-то зачурованностью. Не сгибающиеся у коленях ноги прыдавали их ходу потешное покачивание станов туды-сюды. Неторопливо шествуя по тропке, они ступали у растущие осторонь неё травы да цветы, нещадно приминая их к оземи. От их вельми забавного виду на устах мальца заиграла вулыбка, просохли влажны полосы на щеках оставленные слезьми. Деревянны воины недолго-некоротко приблизились к Асуру и вставши супротив него замерли, словно сызнова окаменевши али одеревеневши.

Огненный Волх малёхо стоял недвижно, засим он обернулси, посотрел на довольного мальчика и его сведённы, во время их беседы, мохнаты брови разошлись у стороны, и лицо абие стало таким светлым и чистым.

Вон чуть зримо просиял в ответ Бореньке и повертав голову к воинам протянул руку да снял с их голов свово оружие. И сей миг небесны волки задрали выспрь боляхные головы и махонисто раскрывши пасти завыли, извещая соотчичей чё вони вступили у рать простого бероского отрока Борила.

Глава двадцать вторая. Валу

И сызнова лятел Борила на Магур у голубом небосклоне, тока ноне осторонь него мчалси верхом на здоровущем волке, оседлавше его точно коня, сам сын Индры, Змей Огненный Волх. Ножны с мечом, принесённые ему деревянным воинами, Бог повесил на пояс слева. Следом же за Магур и Асуром неслось несметно воинство Волха, собранное по зову соратников. Инолды оглядываясь назадь отрок довольным взором обозревал то полчище скоробранцев и широко вулыбалси, радуясь сообща с взыгравшим сердцем да щебечущей, будто певча пташка, душой тому чё ему таки-так удалось зазвать у рать таковую мощь. Кадыкась, вызванная свистом мальчика, на слуду некогда величавой реки и древнего града, погибшего от хвори людского племени, як пояснил Волх, явилась Магур и у небосводе скучились небесны волки, Асур не мешкаючи оседлал водного из них да взмахнул рукой. И абие деревянны воины, принёсши ему его оружие, прынялись пятитьси назад, перьставляючи свои несгибаемые ноги у обратном направление при ентом сохраняючи ровность ходу. Боренька ж мигом, словно страшась, шо Волх можеть отказатьси итить с ним, взобралси на птицу, оглядевшую его по-доброму, да услед за Богом поднялась в поднебесье. Пролетаючи над кадый-то давнёшенько покинутым градом Борилка вдругорядь подивилси его огромадному виду, со высокими чертогами, какими-то изумительными постройками, и точно замкнутому по коло у каменну крепостну стену, во многих местах и вовсе потерявшу ту величественну городьбу.

Несметно число у том граде зрилось каких-то громоздких чуров также каменных, живописующих лики, по-видимому, Богов. Обаче ужось вельми порушенных, покрытых стелющимися растениями, мхами и пятнами, заслонёнными ражими деревами. Магур летела весьма быстро, не часточко взмахиваючи мощными крылами, прижимаясь к её телу и крепко держась за перья на шее, Боренька то глазел на зёлены дали Бел Света, скользивши под ними, то перьводил взор и сотрел у озаряемое огненно-рыжеватым светом лико Волха, сидящего ровнёхонько, подставивши свову могутну грудь порывистому ветру. Кудыреваты редрые волосья Бога струились позадь него дивными волнами, чуть зримо колебаясь да иноредь полыхая огнистым светом. Волх приметив пристальный взгляд на собе мальца, повертал к нему голову и легохонько тронул тонкий серебряный снурок, накинутый на шею волку, придерживаемый перстами. И зверь без задержу взвыл ащё выше да завис над отроком. Волх же слегка наклонив стан, зычно поспрашал:

— Куда мы нынче летим Борил? Одначе за мальчонку ответствовала Магур, своим дюжим голосом будто наполнившим увесь небосвод:

— Мы направляемся к землям Богов Озема и Сумерлы, где томится воин, каковому предназначен меч Индры.

— Для него Борюша везёт мёртвую и живую воду? — сызнова вопросил Волх, ужотко обращаясь к птице.

— Да! — почитай чё гикнула птица, покрываючи тем зовом вой ветра, появившегося у небесах и переполнившим его своей мощью. — Борил добыл воду на великой Мер-горе. Он вырвал меч из недр огненной реки. И тяперича спасёт того, кто будет биться с тем мечом защищая Добро.

Мечом оное тока и может изгнать с Бел Света Зло, кованное самим Сварогом загодя у Небесной Сварге. Огненный Волх натянул снурок и зверь тот же морг свертал управо да выровнил полёт подле птицы. Асур ласковенько взглянул на мальца и расплывшись улыбкой произнёс:

— Храбрый ты отрок— Борюша! Борил— достойный предводитель рати людей, волшебных народов, зверей и Асуров! И его сильный, густой и единожды мелодичный глас гулкой песнью пронёсси по мироколице, замерши идей-то удали… можеть тама куды днесь стремились летевшие, а можеть уплывши и дальче… тудыличи у просторну Поселенну. На энтот раз полёть был до зела долгим так чаво Боренька порывалси несколько раз вуснуть. Маленечко покачивающаяся туды-сюды птица убаюкивала мальца, да тока кады глаза ужось сами собой смыкались Борилка встряхивал головушкой, и немедля пробуждалси. А тама, удолу, живописность Бел Света зачуровывала. Зекрые дали лесов перькликались со высокими утесистыми горами на маковках коих лёжали жалки крохи белого снегу, им взамен приспевали жёлты приволья еланей, пожней и степей вже истративших к жнивеню месяцу зелёный цвет. Извилистые голубы реченьки и тарели синих али зеленоватых озёр и няшей, чрез какой-то сиг нанова сменялись зелёными просторами боров и гаев. Чудилось промаж того Асур Ра усё время их полёта неторопливо так ступаеть за ними следом. Евойный воз и тучные воли тащились медленно не нагоняючи и при ентом не отставаючи, словно им у то було не надобно. Ра многось раз выкидывал уперёдь широки полосы свету и у тех лучах перьливались волосы, брада да усы Волха. Сын Индры чуть заметно качал головой, а посем оборачивалси и инолды взмахивал рукой, будто привечал не достославного солнечного Бога, а свово давнего знакомца аль соотчича. Щедрый и добрый солнечный Ра вулыбалси у тем маханиям Волха и глядючи на летящего сторонь него на птице мальчика, слегка приоткрывал уста, точно чёй-то гутарил ему. Да токась Борилка не слыхивал молви Асура, но чуял своим светлым сердечком, чё тот его величаеть как-то милостиво. А внегда холодный воздух касалси тела мальчугана, обдаваючи его колючей студёностью, вызываючи тем самым небольшу таку дрожь, Бог торопливо посылал златые лучи из свово лика, согреваючи тем теплом усего Борюшу. Кадыкась напоследях Магур прыняла униз, и неотступно следующие за ней небесные волки направили свой полёть туды ж, мальчишечка узрел под собой на землице Бел Света проступивши каменны взгорья, похожие на выпученны животы, такие покатые и неровные. На них сувсем мало виднелось зелени, их склоны устилали берёзовые стланники, низенькие кустики, да кособоко-изогнутые деревца.

— Змей Огненный Волх! — нежданно вельми зычно кликнула Магур и голосу ейному вторил свист ветра раздавшийся у ушах мальчугана. — Обожди нас за грядой земель подземных Богов. Мы освободим воина и возвярнёмся к тебе.

— Добре! — не мнее громко ответствовал Асур и тронувши снурок на шее волка, взял малёхо ровней и у миг отклонившись от птицы, полётел со своими воинами уперёд.

— Борюша, — обратилась к мальцу Магур лишь тока небесны воины во главе с Волхом исчезли с глаз. — Припади грудью ко мне, вжмись в оперенье, а ноги притули к телу…и… — птица на миг смолкла, а опосля чуть слышно сказала, словно пужаясь чё голос нанова устремитьси у раздолье небес. — И ничего не страшись. Борилка поспешил исполнить веленное Магур и чичас же припал грудью к ейной спине, вощутив под животом плескающуюся у кубынях водицу тёпленьку и холодненькую, да покрепчей обхватил перья за оные дёржалси. Отрок поклал на мягоньки перья птицы праву щёку утак, абы непременно сё зреть. Сложил внахлест ноги и подпёр ими её грудь придавивши чуть топорщившиеся от быстроты полёту пёрышки. И тадыличи нежданно Магур зараз уся заблестала. Крошечные искорки голубые и серебристые, схожие с каплями, прынялись выскальзывать прямо из ейного златого венка… прямо с лучистых самоцветных каменьев, нанизанных на остроконечные перьевые зубья и скатыватьси по оперенью птицы, по волосам, коже, одёже и вечам мальчика. Вони не просто скатывались, а будто покрывали сверху усё чаво касались… таковым голубо-серебристым светом. И невдолге вже и оперенье птицы и мальчонка прильнувшей к ней пылали тем изумительным, ярым светом. Абие Магур порывчато взяла униз и Бореньке почудилось чё вони лётять почитай отвесно к тем взгорьям. Быстрота её лёта была такова, шо порывистый ветер гулко свистел осторонь неё окатываючи той стремительностью птицу со усех сторон. Обаче ноне ветер не отзывалси эхом у голове мальца, а вроде як проносилси мимо. Усё шибче и шибче нагоняла лёт Магур, нарастал гудящий рядом с ними свист и гам.

Восторженно затаивши дыхание зрил мальчуган как явственней проступали пред ним приближающиеся склоны бугров покатых, покрытых мхами, низкими травами и кособокими деревами, и казалось, шо птица решила насмерть убитьси об них. Поелику с кажиным сигом землица очерчивалась усё ближее да ближее. Боренька ано вспужалси того чё чичас вони шибануться о горну гряду и прикрыл роть, подавляючи у собе крик ужаса желающего отнуду вырватьси, а опосля увидал аки резко Магур, сложив крылья, прижала их телу. Засим послышалси отрывистый звук удара, и примешавшийся ко нему не мнее громкий скрёжет, хруст, точно попадания камня в чавой-то крепкое и весьма плотное. А пред очами мальчика на маненько мелькнули разявившиеся каменны стенищи горы, верно разошедшейся надвое. Изъеденной изнутрей тонкими щелями да трещинами, схожими с чешуйчато-слоистой кожей змеи. Магур меже тем порывчато испрямилась, выпустила униз лапы, ейна быстрота полёта пробивша бугор насквозе мгновенно замедлилась, и она приземлилась на залащенный, будто озёрна гладь, пол, сверкнувший от просочившихся у Подземный мир солнечных лучей, ярым сине-зекрым светом. И стоило токмо загнутым когтям птицы шкоребнуть по глади пола, как немедля разорвавшийся купол печоры дрогнул и издаваючи хруст да скрёжеть лихо сомкнулси, миг посем сияние с оперенья Магур и Борилы спало. Отрок торопливо выпрямилси и огляделси. Ноне они очутились у той самой пештере идеже томилси Валу.

Осторонь правой стенищи усё также протекал тонкий ручеёк горящий рдяным светом, у котором полыхал жёлто-кумачовый огнь. Примыкаючи к левой стяны, осеняемой енвонтим светом, поместились ражие валуны бурого цвета, оные як ноне мерекал малец, были окаменевшими мамаями, и промаж них, словно разделяючи тех воинов на две рати, высилась глава Валу. Свод печеры наполнилси о-каньем перьпуганных грибов каковые залезши в сноповозки, погоняючи лянивых кротов улепётывали у перьход, чё вёл к Богам Оземе и Сумерле. Брошенные ж на пол ужи, со тёмно-серой чешуёй и жёлтыми отметинами на главах, егозливо наползаючи друг на дружку, стремились вслед за прислужниками великих Асуров, овые из них, право молвить, ей-же-ей, схоронились за валунами.

— Борил! — обратилась к мальчугану птица, — слушай тяперича, внимательно, как ты должон оживить Валу. Выслухав Магур, Боренька у знак согласия порывисто кивнул, и кады она опустила крыло к полу, точно лесенкой, неспешно по нему спустилси. Оказавшись на гладком полу отрок живинько направилси прямо к главе Валу и вставши супротив неё, на малёхо замер. Асур огромадной каменной глыбой высилси пред ним, являя токмо водну голову без рук, ног, тела и шеи. Глаза Валу были прикрыты каменными веками с короткими златыми точь-точь як колючки Ёжа торчащими ресницами. Поблескивая златым светом, недвижно лежнем лежали на главе каменны волосья, а на круглом лице поместилси большой с обрубленным кончиком нос. Чуток обвислые, полноваты губы и проходящие над ними тонко иссеченные златые вусы, и брада покоевшиеся на полу, усё… усё то було застылым. При ентом обаче чудилась голова живой, ужотко так явственно на ней проступала кажна чёрточка, кажен изгиб, и даже от уголков глаз расходилися у разны стороны по три лучика морщинок. Высокий, вжесь потрескавшийся, лоб был покрыт бороздами-морщинами, а златы брови проступали изрубленными короткими струнами волосьев. Борила сотрел у лико Асура и глубоко дышал, иноредь вздрагивало его тело, вже так вон страшилси творить то чаво велела ему Магур.

Одначе вон усё же справилси со волнением объявшим его усего и будто проникшим у душу, отчавось она сжалась, у сердце, отчавось оно прытче застучало намереваясь верно выскочить из груди, и прынялси медленно сымать с плеча котомку, кубыни и ножны с мечом. Уложивши у то усё на пол, малец медленно извлёк из ножен меч и повертавшись к Богу шагнул поближее, а засим, шоб пробудить того, звонко гикнул:

— Валу! Валу! Валу! Пробудись! Пробудись! Пробудись! И немедля из камней, чё перьливались у него во лбу на цепи Любоначалия, вырвались серебристо-голубые таки як паутинка лучи, на груди вспламенилси зелёно-голубым светом знак Велеса, пробив рубаху насквозе, и ярко-марно пыхнул зачур-слезинка Валу. И у тот увесь чудной свет морг опосля впал на лицо Асура и осветил его, абие оживив и васнь содеявши мягше и гибче, вроде як подвижнее. Оттого зараз затрепетали коротки реснички, дрогнули веки и изогнулись у улыбке губы. Без усякого скрежета, треска али скрыпа, аки то було при первой встрече, веки Валу отворились казав мальчонке тёмно-синие зрачки плавающие у желтоватом белке. Уста Асура, сызнова пошли волной, чуть дрыгнули, а посем раскрылись и печору наполнил гулкий низкий глас:

— Борила… ты пришёл?! — и у эвонтой молви почуял отрок тако тепло, радость и нежность, на каку способен токмо светлый человек али Бог.

— Прибыл Валу, а як же?! — с трепетанием у гласе ответствовал мальчуган и глянул в очи Асура большущи таковы словно наполняющиеся синевой ночи. — Валу я прыбыл сюды, шоб выручить тобя из бёды, занеже давным… давнёшенько ты свершил злодейство… противу Бел Свету, отца свово и людей… Эвонтим злодеяниям, гутарил утак Бог Озем, неть прощения, и души таковые опосля кончины отходять во Пекло… Но ты, Валу, пред гибелью обратилси у валун и погиб як камень, разбитый на несметно колико осколков… Не преданый вогню… не схороненый у землице… оставалси ты лежмя лёживать теми каменьями, крошевом, а посему душа твова прынялась бродить по Бел Свету влекомая сынками СтриБога: Позвиздом, Подагой, Провеем… Лишь Догода, самый добрый из братцев ветров, способлявший мене усё мову торенку, был жалостлив ко тобе… Догода и Сумерла, раскупава така жинка Бога Озема, заступилися за тобя… Тады-то прислужники Асуров Подземного мира… кроты, ужи и грибы отправились у Таранец и собравши останки валуна, привезли и сложили их у печоре… Зачурованным посохом, Бог Озем придал евонтим каменьям образ головы, а добродушный Догода словивши душеньку твову, принёс и вложил её у тот облик. И будяшь ты томиться туто-ва доколь ктой-то не захочеть тобе пособить. Обаче и сам должон ты спомочь собе ибо ня будять тобе прощения, ежели не постоишь ты за Добро и Свет, выступив воином у сече, идеже своею юшкой смогёшь смыть злодеяния сотворимые тобой! Ноне я, Борил, простой бероский мальчик, прибыл сюды, абы звать тобя у свову рать! Рать Свету— беросов, полканов, зверей, Асуров! Ты Валу сугласен вступить у енту рать, сугласен битьси не на жизть, на смерть со Злом, заслоняючи своей грудью Добро? Мальчонка смолк и муторно задышал, будто страшилси услыхать отказ, вон почитай чё впилси обеими руками у рукоять уткнутого остриём во пол меча. Валу не сводил усё времечко каляканья отрока с его лица взору, а як токмо он замолчал, перьвёл взгляд и зекнул на затихшу посредь пештеры Магур, у его глубоких, синих глазищах мгновенно бляснув пропали, точно кровавы капли слёзинок, и вон зычно пробачил:

— Да, Борил, сын Воила, идущий Солнечной торенкой, оврингом Сварожичей я согласен вступить во твою рать и защищать Добро! И клянусь я нынче, заточённый в этой каменной голове, что отдам всю свою юшку, до последней капли, всю свою жизнь, до последнего вздоха, чтоб победить Зло которое жаждит пожрать твой народ!

— Быть по сему! Тады! Тады! — звучно кликнул Боренька и абие поднял увысь таковой тяжелющий и могутный меч. — Тадыка сомкни свои очи Валу! Асур зыркнул на меч Индры, клинок коего у тоже мгновеньице вспламенилси, будто загоревшись от полымя, золото-червлёным светом и торопливо закрыл свои крупны глаза. И стоило токмо сомкнуть Валу очи аки Борилка для храбрости гикнув гулкое раскатистое: «А…а…а!» вроде подзадоривая собя энтим возгласом и шагнувши упредь, опустил меч прямь на каменну главу Асура. Валун немедля треснул и по лицу Валу почитай от средины изрезанного морщинками лба, куды и пришёлси удар клинка, униз побегла широка трещина. Она разрубила лицо на две части, пройдясь по носу, вусам, устам и браде Асура, да достигнувши пола вошла у евойну гладку поверхность. И тадыличи у разны направления от ентой расселины пошли трещины поменьче, изъевшие лико и вовсе на несметно число разрезов. Прошёл какой-то морг и лицо Валу, и даже усе волосья, вусы, брада… ей-же-ей, уся як есть каменна глава, була испещерена теми углублениями. Борила ужо убравший у сторону меч, увидал пред собой васнь измождённое несчётным коликом тонких морщинок лицо не зрелого Валу, а старца. Ащё немножко и от главы стали отваливатьси, падаючи на пол, небольши таки булыжники, останки кадый-то единого целого. Спервоначалу прынялись падать удол кудри золотых волос Асура, опосля отвалились златы брови, чуть обвислые, полноватые губы, большой с обрубленным кончиком нос, а засим и увесь оставшийся лежняк осыпалси на пол, образовавши здоровущу кучу. Чичас же малец шагнул к заветным кубыням с зачурованной водыкой и присевши обок них вложил меч у ножны. Торопливо вон взял у руки кубыню с мёртвой водой, идеже по чёрной поверхности кожи приплясывали голубые искорки. Осторожно сице, шоб никоим образом не расплескать водицу отрок вытащил втулку из горлышка, да поклал её на пол. Усё также спешно, верно боясь опоздиться в оживлении Валу, мальчик споднялси с корточек и сжимаючи у правой рученьке кубыню, поверталси к кучи каменьев. Ужотко паче покойней и медленней он налил собе на левую пясть воду, и як токмо, та коснулась кожи, так тут же пошла малой рябью, будто волной, а посем послухалось еле различимое легохонько тако дребезжание. Уловив энтов звук, Борила подошёл упритык к останкам главы, и пляснул на неё из ладони воду. Махунечки капли водыки впали на каменья и не мешкаючи набрякши да разростясь, расползлись у разны направления, выбрасываючи тонки нити, перьплетаясь меж собой теми волоконцами да создаваючи единожду лёгкую паутинну сеть, укрывшу усю ту кучищу. И валуны прикрытые той сетью нежданно резко вздрогнули, под ейной голубоватой сенью, да осыпались мельчайшим песком удол, живописав на полу нещечко схожее с человечьим образом, тока вельми могутного сложения. Ищё мгновеньеце и эвонта сеть вошла, будто впитавшись, у человека, на сиг вспыхнув и выкинув выспрь разрозненные лучи света рассекающие на многось светящихся частей и само тело, и усё окрестъ него. И лишь тот свет наполнил образ да на чуток осенил своею яростью печору, як весьма ладно стали глядетьси и вытянутые уперёд ражие ноги, и покоящиеся на выпуклой, покатой груди скрещенные промаж собя руки, и слегка закинутая смотрящая у свод печоры округлым подбородком глава, и ярко-жёлтые кудырявые волосья раскинутые по полу. Немного опосля свет иссяк, потух и сам Валу. И Боренька обозреваючи того приметил чё кожа на лице его и оголённые почитай до локтя руки, оченно мышцастые, были бледно-белого цвета. Обаче ноне они не являлись каменными, а зрились живыми, состоящими из плоти и юшки. Токась Асур был явно не живым, а словно помертвелым, вон не шевелилси, не дышал и от него тянуло стылостью. Абие, ведая чё кажный сиг чичаса дорог, малец поверталси и подойдя к своим вечам, опустилси на присядки. Со усей тщательностью он воткнул у горлышко кубыни втулку, сберегаючи кажну каплю водыки, и пристроил её подле котомки. Также, со усем почтением, вон открыл вторую, белую кубыню, по поверхности каковой мерцали голубые искорки, да едва слышно «охнул!» вспужавшись чё водица могёть от резкого того движения выплескнутьси. Одначе водыка лишь заходила ходором у кубыни, но не вырвалась наружу. Подавшись высь, Боренька поднялси с корточек и шагнул к телу Валу… уся ищё мёртвому. Перьложив кубыню из одной руки у леву он, преклонивши её немножечко, вылил зачурованной живой воды собе на праву длань.

Голубовата водица нежданно пошла по ладошке колом, словно водокруть и немедля послухалась тихая мелодия капели додолы. Без усякого задержу отрок плеснул ту поющую воду на тело Асура. Ащё толком-то не долетев, не коснувшись хоть и вумершей, но усё ж плоти, прямь в воздухе водыка распалась на уймищу капелек не больше просяного зёрнышка. Крохи живой воды обильно покрыли грудь Валу, его руки, ноги, лицо и кажись попали на солнечные кудри, да приземлившись на чуток замерли. Вони ярко блеснули голубизной света, а миг спустя вроде як лопнув выкинули ввысь уймищу махунечких, едва видимых крупиц. Эвонта мжица окатила своей влажностью Валу сделавши и его, и евойно долгое одеяние полностью сырым. И тадыка Асур унезапно глубоко вздохнул, грудь его чуть-чуть дрогнула, а посем он прерывчато выдохнул. Зараз шевельнулись его пальцы на руках, качнулись туды-сюды ноги обутые во такие ж, як и у Огненного Волха мягонькие сапоги тока голубого цвету обвязанные свёрху и понизу златыми полосами. Мокрое тёмно-голубое одеяние сплошное и доходившее Валу до щиколоток, расшитое широким золотым волоконцем по подолу и краю рукава, слегка затрепетало, будто под ним пробудилась кажна жилочка, и потекла юшка. Стягивающий стан Асура пояс, с дивной широкой пряжкой в виде двух сомкнутых жерновов с изогнутыми лучами по полотну, задрожал, вроде желаючи разойтись. Валу резко шевельнул головой, зычно выдохнул, а засим нежданно сел и глянул на Борила своими крупными тёмно-синими очами.

Глава двадцать третья. Воины для Валу

И Борюша узрел як вспыхнули у тёмно-синих очах Валу серебристым блеском слезы. Одна из них вжесь вынырнула из тех приглублых глаз, и попав на покату щёку неторопясь скатилась удол, сорвавшись с безбородого подбородка и впав на голубое одеяние. Солнечные, словно золотые, кудерьки волосьев Валу достигали его могутных плеч ложась тама чудесно живописными волнами. Полноватые губы Асура слегка дрогнули и приоткрылись казав рядья белых, ровных зубов, опосля ж уста те широкось раздались, расплывшись у улыбке. Эвонто безсумления был Валу… тот самый, хоронивший свой облик у каменной главе, да токмо днесь вон был не зрелым мужем, а молодым вьюношей. У него не было вусов и бороды, лишь едва заметно проступали над верхней алой губой манюсенькой золотой порослью пробивающиеся то там, то сям одиноки волоски. Густые, солнечно-златые брови и ресницы, большой с будто обрубленным кончиком нос, усё…усё являло прежднего Асура, токмо без тех самых морщинок, расходившихся лучиками от уголков глазьев, без потрескавшийся борозды на лбу. Несомненно Валу омолодилси, и сызнова у то лико показалось Борилке каким-то знаным и точно многось раз виденным. Вельми обрадовавшись оживлению Валу, таковому юному и дюжему ратнику, оный прынялси ощупывать свово лицо, оглаживать руки, трепетно, можеть страшась разрушить эвонто чудесно видение, касаясь тела, одёжи, а засим медленно и слегка покачиваясь подыматьси на ноги, мальчик промаж того возвярнулси к своим вечам. Неспешно вон закрыл втулкой кубыню с живой водицей пристроил её посторонь иной, и тады ж взял у руки ножны с мечом. Повертавшись к восставшему и испрямившемуся Валу, каковый был оченно рослым, многось выше Краса и верно не уступающий у могутности Огненному Волху, Боренька задрал голову и протянувши ко нему ножны с мечом, звонко молвил:

— Валу! Эвонто мой меч! Он кадый-то был мечом Бога Индры! Кадый-то эвонтим мечом тобе покарали за Зло, но ноне, ты— бушь битьси им за Добро! — Асур вуслыхав говорок мальчугана, сей миг перьстал собе ощупывать и вопустилси пред ним, пред ентим простым отроком, на одно колено. Опешевший от такового действа, Борила ано смолк, но так на маленько, а посем совладав с волнением, продолжил, — я добыл его для тобе! Но эвонтов меч мой соратник и собрат, он дал зарок служить мене. Поелику я не могу перьдать его тобе безвозвратно, токмо на время сечи. Ты, Валу, сугласен прынять мово соотчича и битьси им, изгоняючи Зло из Бел Свету?

— Да! — не мешкаючи ни мгновенья ответствовал Валу и его дивны солнечные кудри затрепетали вкупе с ним. — Согласен, Борил!

— Тадыличи меч мой, соратник, собрат, соотчич, с коим я един, сверши мово повеленье! — зычно гикнул Борилка и держа рукоять у правой руке унезапно почуял як она дрогнула в евойных пальцах, будто меч пробудилси от сна и еле слышно звякнул шляк усё доколь покоящийся в ножнах. — Енто мой соратник, собрат, соотчич— Валу, эвонто твой соратник, собрат, соотчич, он будять битьси сообща с тобой, ибо он воин! И ты, мой собрат, служи яму верно, аки кадый-то служил Индре, словно то я рублюсь со тобой! Бей, мой соратник, ворогов нещадно! Защищай, мой соотчич, жизть Валу! И як то прокликал мальчуган, Асур протянул руки к колыхающемуся мечу, желающему, судя по сему, покинуть ножны, и прынял его ко себе.

Тяперича рукоять меча покоилась у левой руке Валу, а права крепко обхвативши сжимала ножны. Было зримо як колеблится меч, як дрожать полноватые губы сынка коровы Дону, як сотрясаетси его могутное, налитое силой тело, пучаться на тыльной стороне длани выпуклые жилы, блестять у очах слёзы, точно нанова разил Зло, кадый-то затуманющее разум, эвонтов варганенный самим Сварогом меч, изгоняючи из тела, души и Бел Света. Валу ащё немногось медлил, справлясь с накатившим волнением и вспоминаниями, перьжитого за долги века заточения, а опосля резко выдернул меч из ножен и споднял его ввысь. Его, меч, простого бероского мальца Борилки и единожды великого быкоподобного Бога Индры да с усем почтением прогутарил, нынче ставшим звонким, высоким гласом:

— Доблестный меч Борила, будь мне добрым помошником в битве со Злом! И абие Валу испрямилси, поднялси с колена и ащё выше задрал меч, васнь стремясь пробить им свод печеры. Лучистым серебристым сиянием возгорелси меч, расплескиваючи окрестъ собя тот свет, и унезапно задрожал да не токмо его закруглённый кончик, но и лезвие клинка, и рукоять. Засим дрогнула и левая рука Валу сжимающая его, и тогды меч выгнул клинок у средине, образовав дивную такову равдугу, и коснувшись волосьев Асура чуть слышно тенькнул… тихо сице… аки звякають у битве друг о дружку шляки:

— Верным буду, я, величаемый Индра— лунный, иной Ра, тебе помошником воин Валу! Светозарное серебристое полыхание вышедшее из клинка меча накрыло золотые волосы Валу, легохоньким маревом огладило евойну кожу лица, усё дивное облачение и даже сапоги да впитавшись вошло у пол потухнув тама и оставив на том месте изрядну влажну пежину. А Асур меже того оказалси сухим, словно эвонтов сияющий туман снял со него усю сырость. Молча разглядывал творёное чудо Борилка, а внегда сияние спало пояснил сыну Доны:

— Меч калякал чё будять верным тобе помочником Валу! — кумекая, чё не единый с мечом Асур не могёть слышать евойну реченьку. Валу до зела радостно возрилси на мальчика и вставивши божественный меч у ножны, укряпил их опосля того собе на поясе. И ужо засим в баляканья вступила Магур, доселе хранящая молчание, громко прогутарив:

— Валу! — Асур немедля вуставилси на птицу, а та слегка повертав голову, продолжила, — Борил даровал тебе не тока жизнь и возможность исправить творёное тобой зло. Своей храбростью и великодушием он добыл тебе молодость. И днесь ты молод, тебе столько лет, сколько было тогды, кады вас похитил Пан. Помни у тебя есть ищё одна возможность. Вероятие жизни! И пусть отвага и смелость отрока Борила, в рать какового ты ноне вступил, ведёт тебя лишь по оврингу Правды и Света!

— По торенке Сварожичей! — звонко дополнил молвь Магур мальчуган, и тронул правой дланью грудь у том месте иде шибутно выбивало жизть сердце. — Оврингу Вышни, Крышни, Перуна, Семаргла! Оврингу Велеса и Ярила! И у то великое воззвание мальчика прокатилось по пештере и вроде як выкатившись у перьходы направилось дальче, можеть у земли самих Подземных Богов так пособившим и Бориле, и Валу, и по-видимому усему Бел Свету.

— А тяперича сбери Борюша для Валу-воинов, — щёлкнув клювом, будто вусмехаясь, пробачила Магур, и обращаясь к стоящим валунам потомкам велетов ужось паче громко дополнила, — мамаи! Вы готовы биться в рати Борила под началом Валу? Боренька повертал голову и вуставилси очами на неподвижных каменных мамаев да узрел аки на лицах тех валунов зараз дрогнули их узкие, будто змеины губенции и заволновавшись, затрепетавши. От них мгновенно, удол, осыпались тонкими струйками обратившиеся у пыль песчинки. И стоило песочку высвободить, от каменных оков, серо-ореховые уста, рты мамаев приоткрылись и вони усе махом, будто по единождому указанию громко, наполняючи гулким эхом своих гласов пештеру, сказали:

— Сугласны…ы… вступить…ть… у рать…ть… Борила…а..! — тягостно так растягиваючи кажно выдавленно из собе слово.

— Чаво ж тадыкась, — вступил у баляканья отрок, вуслыхавши ответ мамаев, — ты Валу доставай меч и руби их. Прямо як я тобе… прямо у лоб! Я ж буду докель обрызгивать их зачурованной водицей. И также, как загодя, мальчик оживил Асура, так и ноне они с Валу прынялись, один рубить мячом, а иной окроплять водой, воскрешать мамаев из мёртвых. Потомков велетов було почитай чё три десятка, а посему Борюша вжесь упарилси оживотворяючи их. Как було и с Валу, разбитые могучим мячом на уймищу булыжников опадали на пол мамаи, а обрызганные водицей, вначале обретали тела, посем и жизти. И како-то времечко опосля ужотко ожившие потомки велетов подымались на ноги, и не мнее чем дотоль Асур довольно ощупывали свои лица, оглядывали друг дружку. В парящем свете юшки землицы лицезрелись ражие воины с бурой оголённой до стану кожей, вельми залащенной, у росте подстать Валу. Мамаи ничем больно не разнились со людьми и Богами токась голова ихня совсем без волосьев имела несколько удлинённый квёрху вид, завершаясь покатостью, будто копна сена. Серебристым светом блистали широкие мечи имеющие изогнутость посредине, чем-то схожую с вышедшим на ночное небушко серповидным месяцем. Каковые они, оживши, пристроили на единственну одёжу прикрывающу их голы тела, на смурый пояс достигающий почитай колен, плотно обволакивающий ноги, повесивши их туды прямо без ножён. Их суровы, а можеть даже гневливы лицы нынче сотрелись вже вяще радостными, и бурлила у кажной чёрточке тяперича жизть: и у покатых, крупных, точь-у-точь як орлины клювы, носах; и у тонких, дугообразных бровях; и у прямых с глубокими посерёдь впадинками подбородками; и у слегка выпирающих впредь мощных скулах. Мамаи нежно, точно полюбовно огладили свои чудны мечи дланями и враз опустились на колено, да склонивши голову, низкими сиплыми голосами пробахали, так чё затряслись стены печёры:

— Веди нас в бой Валу, сын Коровы Доны, внук Небесной Коровы Земун! Веди нас в бой Борил, потомок быкоподобного Бога Индры! Валу стоявший сторонь мальца перьвёл взгляд с томящихся у поклоне мамаев и зекнув очами на Бореньку, негромко молвил:

— А я всё мерекаю на кого ты похож Борюша… а оно вон на кого. Оно Индра твой предок. Оттого и и знак его у тебя на рубахе, а во лбу камень его.

— Оно то токась евойный знак и камень, оно эвонтов не мой знак. А мой знак горить у мене на груди и камень обок него висить, — ответствовал мальчик и споднявши руку провёл перстом по груди, идеже под рубахой хоронилси зачур-слезинка дарёный ему Валу. — Ону ентову цебь я прынял лишь на пока, абы слить у единожду рать Сварожичей и Дыевичей… тока на время. Занеже я собе не изменен и не стану повелевать полканами, або каким иным народом опосля победы над Злом, то мене ненать. Валу расплылси у улыбке и его молодое лицо нежданно засияло солнечным светом, словно то було не лико, а само красно солнышко выглянувшее из-за туч и вызарившееся на любый ему Бел Свет. Асур ничавось не ответил, обаче мальчику показалось, чё тот не сумлеваетси в неизменности Борилкиной торенки.

— Это твой овринг Борюша, — весьма по-доброму прогутарил Валу немного погодя. — Ступай по нему смело… оно ведь в любом случае у каждого свой путь, своя дороженька. А твоя торенка вельми трудна, опасна, но одно ясно она прямая, точь-в-точь как и ты! Светлый, чистый и неизменный своей душе хлопец! Я в тебе не сумневаюсь! — Ищё мгновеньеце он оглядывал полюбовным взором отрока, а посем перьвёл его на потомков велетом и ужось паче строгим голосом произнёс, — подымитесь мамаи! Тяперича мы все вместе как единый кулак у рати Борила пойдём биться за Правду супротив её извечной противницы Кривды! И впрямь верно як пробачил Валу… ступають ноне вони усе: беросы, полканы, Асуры, звери, мамаи у единой рати супротив того последнего сынка, поскрёбышка, махоточки, зернятки… когось кадый-то необдуманно, да крякнувши словно подбадриваючи, отец Величка нарёк Кривом и кто забывши да расстерявши усё человечье превратилси у тако мерзко, злобно страшилище, кое узрев громко замекав, испужались сами уродцы панывичи… А мамаи промаж того спонявши веление Валу поднялись с колен на ноги. И чичас же раздалси трескучий звук спервоначалу едва слышимый, вроде далёкий, посем постепенно нарастающий. Под ногами Борилы тягостно содрогнулси пол и пошла ходором, затряслась, закачалась из сторон у сторону печера да унезапно над головами увыси свода чавой-то полыхнуло смаглым светом напоминающим златые, с извилистыми узбоями ручейки, виденные мальчуганом у пештере Озема и Сумерлы.

Зычно и отрывисто затрещал разрывающийся на две части свод печоры, и униз на Борилку, мамаев и Валу осыпались комья землицы да махунечкие каменья, посторонь с сапогом отрока и вовсе приземлилси почитай с кулак голыш. Асур торопливо протянул руки упредь и сомкнувши их создал над головой мальца нечещко вроде наста. А разошедшийся свод справу нежданно ащё раз сотрясси, евойна стена пошла словно морской вал волнами и морг опосля образовала на собе многось широких ступеней, вядущих с под низу на самый верх бугра. Махонистые и высокие ступени были скроены под рослость мамаев и Валу. Магур пронзительно щёлкнула клювом и лишь земля и стены пештеры перьстали колебатьси, а усяко грохотание стихло, изрекла:

— Борила, Валу тяперича ступайте наверх, то вам Озем помог, он як и иные Боги… Асур Света и Добра несмотря на то, что живёть под землицей. Ступайте к Волху и там обождёте моих велений! Птица молвив тот говорок немедля раскрыла крылья и яростно ими взмахнувши подалась вон из печеры, устремившись в вечереющую небесную твердь. И як тока она покинула Подземный мир и закружила то вспыхивающей, то бледнеющей бело-голубой крохой мальчик прихватив пусты кубыни и котомку поспешил сообща с Валу наверх. А дюже походящие друг на дружку, не тока могутными телами, но и ликами, мамаи тронулись вслед за ними. Каменно-землянистые, васнь сложенные меж собой слоистые, ступени хоть и чудились рыхлыми, одначе были до зела плотными. Борилке абы поспевать за Асуром приходилось делать два аль три шажочка на тех ступеньках, поелику он усё времечко поспешал, оно як сзади его нагоняли мамаи. Вмале достигнувши вершины, раздавшегося свода, мальчуган узрел пред собой покрытую мхами, низенькими стланцами, кустарничками и извитыми, искривлёнными деревцами бочину взлобка.

Справу от бугра уходя у далёки просторы шли взгорья поросшие паче высокими травами и деревцами, меж них таились голубы озёрца и вялотекущие реченьки. А слеву взлобья, исподволь завершаясь, оканчивались рядьем каменной гряды, покатой и неровной, той самой схожей с выпученными животами, вылезшими из кадый-то разошедшейся землицы, слегонца прикрытой жалкими зеленоватыми кусками мха. Вдол… туды… у глубины тех взгорьев по бочине горищи вели, проступаючи, таки ж широки ступени. Валу легохонько перьступил чрез разорванну, будто иссечёну мячом макушку и ступивши на обратну сторону бугра, прямь на земляную прикрытую мхами и низкой травушкой ступень, прынялси спускатьси. Борюша ищё чуток медлил, може любуясь таковой лепотой Бел Света, а може высматриваючи Волха и евойных воинов, а посем, обернулси и глянул на столпившихся позадь него мамаев ожидающих его ходу, да зычно гикнул сице, шоб непеременно вуслыхали его реченьку подземные Асуры:

— Бог Озем и Богиня Сумерла! Аття вам за помочь, ежели б не она… николиже мене б меча и воды зачурованной не добыть! Отрок склонил голову, выражаючи тем свову благодарность, опосля того подступил к самой, испещерённой с эвонтой стороны каменно-земляной кладёной слоями, аки в бероском пироге, огороже и споднявшись на неё спрыгнул на иную, ужось земляную устланную влажным мхом да кудрыватой коротенькой травушкой, ступень. Торопливо спускаясь вслед за широко шагающим Валу, малец разглядывал бока склона поросшие густыми полстинами мха зелёного и бурого цветов, скрюченными старцами деревами, кустиками ухватившимися кореньями и ветвями за оземь. Унезапно, вже уходящий на покой на западъ Бел Света, Асур Ра, остановил свово движение, и обернулси. И Борилка узрел як лицо Бога засветилось, заколыхалось осеняючи ярым светом и его, и увесь Бел Свет. Большенное, схожее с осьмиконечной звездой, коло нежданно-негаданно выбросило махонистый таковой ало-смаглый луч свету и озарило эвонтой светозарностью взгорье и сходящего по ступеням униз Валу. Сын Коровы Дону абие остановилси и вздевши увыспрь голову, встряхнул кудельками сияющих золотых волосьев и мощно закрычал:

— Отец мой-Ра! Я жив! Борилка немедля также обмер на ступеньке, и воззрившись на солнечного Бога, увидал як резко дрогнуло лицо Ра, вжесь не младое, но усё ищё наполненной купавостью, силой и величием, як заколыхались на нём густые горящие сиянием брови, полыхнули любовным светом крупные ясные очи, словно выпустившие из собя капли полупрозрачных слёз. Ра с небывалой нежностью посотрел на Валу, засим перьвёл взгляд и зекнув тёмно-синими очами на мальчишечку, просиял ему вулыбкой, и кивнул головой, вроде как поклонившись. Бог ащё раз возрилси на Валу, да тряхнул поводьями. И солнечный воз медленно покатилси к окоёму небесного свода, а Ра промеж того продолжал оборачиватьси и вулыбаясь любоватьси Валу. И Борюша тронувшийся вслед за ужотко ступившим на иную ступень сыном Коровы Дону, напоследях скумекал на кого так сильно походил Валу. Вон прибавил шагу и нагнавши Асура, тронул его за руку, поспрашая:

— Валу… почему ты кликал Ра-отцом? Ужось смекнув и сам, чаво ответить ему Асур. А тот порывисто повертал голову и мальчонка приметил чичас особлива явственно аки Валу схож с Ра… таки ж златые, кудырявые волосья, густые брови и ресницы, полноватые губы и тёмно-синие очи. Вельми, вельми шибко Валу напоминал свово отца великого солнечного Бога Ра. Тока в отличие от Ра у Валу была не солнечного сияния кожа, а белая, но кады тот широко вулыбнулси она засветилась аки сбрызнутая лёгкими каплями перьливчатой радуги.

— Да, он мой отец, — прогутарил Валу и кивнул у подтверждение тех слов. — Когды-то Пан прожёг во небесах проход, затмил он моего отца Ра, тьмой чёрной и похитил дочерей Небесной Коровы Земун, Дону и Амелфу. Угнал он и Телят, что родились от тех Коров, меня и моего брата Вриту. Усыпил Пан в нас память предков, опоив зельем зла… потому мы и забыли Родителя Ра… своего отца! Но тяперича всё по-иному! Ноне я на стороне моего светлого, солнечного Отца! Валу поколь гутарил, шагал уперёд не востанавливаясь, а кадыка достиг конца ступеней ступил на покрыту травами ровну оземь, будто торенкой извивающуюся средь горных гряд и поверталси. И мальчуган, сызнова глянувши на Асура, увидал у нём единые с Ра чёрточки. Кадыличи усе мамаи спустилися со склона горы, и направились вон из земель подземных Богов, огибаючи выпученными животами взгорья, у тот бугор из которого вони вышли сызнова прынялси сотрясатьси и шататьси, околот него яростно чавой-то заскрежетало и затрещало. Борила торопливо обернулси и зыркнул на ту горищу. А эвонта каменна-земляная махина нежданно уся вздрогнула, заколыхались и пошли махунечкой рябью ейны склон. Опосля ж того, прямо на глазах, одна из ейных бочин, будто повалилась уперёд. Складки да борозды, образующие ступени, мгновенно разгладелись, гора сошлась воединожды убравши и проём из пештеры, и сам спуск из неё. Поёживавшийся от стремительно витающего у энтих краях ветру и от махиваясь от усякой манюсенькой мошкары, жаждущей высосать усю юшку, малец, поспешно снял с плеча котомку, развязал снурки и достал отнуду охабень. Усё также живенько вон надел его на собе, накинул на голову куклю и пристроив на плечо пусты кубыни и котомку двинулси вслед ушедших уперёд Валу и мамаев, оные ступали медленно поджидаючи мальчугана. Выбратьси из земель подземных Богов удалось токмо к ночи. Евонто ащё добре чё месяц, вжесь сувсем тонким серпом, слегка осенял Бел Свет, будто желаючи пособить идущим у том мареве. И сёрдитый Позвизд, повечёру обдувающий строптивыми порывами ветра мальчонку, и трепещущий златые кудри Валу, также замер идей-то у приволье тех земель. Во парящей темени лучисто горящий костёр Огненного Волха первым приметил Борилка, лишь тока вони обогнули последний бугор, и указав на него не мешкаючи повёл новых скоробранцем ко своей рати.

Глава двадцать четвёртая. На смыке

Вмале Борила, Валу и мамаи подбрели к жарко полыхающему костру, осторонь оного расположились небесны волки и Волх, устроившийся на каком-то невысоком лежняке похожем на стуло тока без ослона. Он сидывал на нём протянувши ноги, обутые у мягонькие сапоги, впредь, прямо к костру, с обеих сторон каменного стуло лежмя лёживали звери.

Увидевши чужаков небесны волки враз взволновались, хотя сразу признали в идущем первым мальчике свово. Вздевши увысь свои огромадны головы, и втягиваючи незнакомый дух здоровущими носами они раскрыли пасти и ворчливо зарычали, да резво повскакивали на ноги.

— Тихо! — молвил мелодичным, густым гласом Огненный Волх и звери сей миг смолкли, опустили налитые мощью тела на оземь, обаче не перьстав зыриться на пришлых, словно усяк морг ожидаючи сряща. Сын Индры немедля встал со свово сидалища и тады Боренька узрел, чё то никако не стуло, а простой камень на краю какового лежал боляхный куль. Волх содеял несколько шажков навстречу подходящим, обойдя костёр по коло. А малец лишь днесь обозреваючи сам костерок скумекал, чё тот не жущерить ветви, а пляшет сам по себе на мху, касаясь евойных плотных разветвлений схожих с бородами, одначе не обжигая и не воставляючи на том каких-нить следов. Пламя не кормилось ни ветвями, ни стволами, оно словно шло само из собе, и выбрасываючи увысь горячущие лучи рыжего, алого и смаглого свету, опадала удол крохами огненных брызг.

— Кто это? — поспрашал ровным голосом Волх приблизившегося ко нему отрока не сводя взгляда с лица Валу, он даже нахмурил свой крупный и без того покрытый тонкими бороздами-морщинами лоб, можеть чавой-то припоминаючи.

— Эвонто Валу, сын Ра и Коровы Доны, он внук Небесной Коровы Земун, — ответствовал мальчуган и почемуй-то порывисто дрогнул, изгоняючи из собе сон, сице его одолевающий.

— И ворог Индры, — добавил Волх и унезапно зычно засмеялси, и его гудящий, будто набат пред боем, глас прокатилси по ентим непривлекательным и промёрзлым землям. — Вот это да! — не мнее громко кликнул у тот говорок Асур и перьстав смеятьси, паче суровее отметил, — значит меч ты, Борил, добывал для него? Подвергал свою жизнь опасности карабкаясь на Мер-гору за живой и мёртвой водой? И всё это для того, кто когды-то забыл отца родного, Бел Свет и Богов да творил супротив простых людей зло?

— То було кады-то, — уставше прогутарил мальчик и вулыбнулси. Он тяжело сомкнул, а посем разомкнул слипающиеся очи, чуя аки наполняется бероска рать могутной силой, а его тело слабостью, и досказал, — то було кады-то давно Огненный Волх. А днесь мы усе сообща пойдём у единой рати. Я, ты и он! И усе мы связаны меже собой единождым желанием спасти Богов, Бел Свет и простых людей от Зла.

Утак я думкаю. Волх немногось немотствовал, опосля ж того оглядел по-доброму мальчугана и Валу, мамаев стоящих позадь них мощной стенищей и расплылси у улыбке, морщинки на его лбу расправились и он негромко пробачил:

— Ты прав Борюша! Тяперича мы все единожды! Ты, я, Валу!

Ты-простой отрок, я— сын Индры и Валу-сын Ра! Да будет так! — и кивнул обращая у тот взмах головы к Валу, точно прынимая того у сплочённу рать, а засим вопросил у мальчика, — а ты верно устал?

— И голоден, — вздыхаючи молвил мальчишечка да закачал головушкой, прогоняючи обуревающий его Сон, сынка Богини Мары.

— Тогды надобно тебя накормить, — ласковенько забалабонил Волх. — И тебя, Валу, тоже ты ж давнешенько не жущерил…то, — Асур протянул последне слово, да так легохонько, никоим образом не желая задеть сына Ра. Одначе Валу лишь вулыбнулси у ответ, и озарил сиянием отхлынувшим от его божественной кожи непроглядну тьму ночи, являя тем самым радость высвобождения от каменных оков и обретение плоти и жизти.

— Что ж тогды идём, — скузал Волх глядючи на довольство рассылаемое окрестъ собе Валу и указуя рукой на широкий камень, промаж того обозреваючи мамаев поспрашал, — а это я как погляжу потомки велетов?

Ты, Борюша, и ентов суровый люд оживил?

— Агась, — выдохнул из собе малец и слегка покачиваясь туды-сюды направилси к камню. Эвонтов ражий валун был блёкло-желтоватого цвету и не ярко перьливалси от пляшущих бликов пламени, васнь отражающихся в нём. По виду он напоминал четырёхугольну столешницу, высокую и таку ж гладку. Подойдя к валуну отрок и Асуры прынялись на него усаживатьси. Обессиленный тем, чё ему пришлось перьнесть за вэнти деньки, Боренька снявши пусты кубыни и котомку поклал на лежак и опустившись сам на него, недвижно замер. Наслаждаясь теплом идущим с под камня и от костерка. Посторонь мальчика присел Валу, усё ащё широко вулыбающийся и довольно обозревающий раздолье эвонтого краю, оный вроде як был неоглядным. Огненный Волх принявший на собе размещение мамаев, справа от скучившихся небесных волков, поместилси на валун супротив мальчонки и сынка Ра. Еле заметным движением руки он привлёк на средину камня лежащий на краю куль, и неторопливо развернул укутанну у здоровущий ручник итьбу. Борила абие обернулси и на выправленной белой али серой ширинке, у то було сложно разобрать, узрел покоившуюся большущу жаренну задню ногу тура, можеть того самого коего беросы видали идючи у Таранец. Волх повёл рукой, точно под лежащу огромной горой мяса ногу, и достал с под неё с долгим вострым клинком загнутый нож. Повертавшись к итьбе мальчонка вызарилси на тот нож, кый загодя не приметил на Асуре. Ловким движением руки Волх отрезал от ноги кусок мясу поначалу для Борюши, посем для Валу. Малец хоть и был голоден, но шамал почемуй-то с неохотой, верно, оттогось чё глаза евойны усё время закрывались. И сице незаметно для самого собе вон и закочумарил, согнувши спину да свесив униз тяжелёхоньку голову. От той тягости отрока нежданно качнуло тудыли-сюдыли, он почуял аки ктой-то его ласковенько приобнявши поклал на тёплу поверхность валуна, которая унезапно раздалась у разны стороны. И Боренька узрел под собой приглубу пропасть да текущую тама огненну реку. Бурлили по дну кипящие смагло-червлёные реки, перькатывающие у разных направлениях полыхающими водами, поигрывающие рябью волн, выбрасывающие выспрь боляхные, лопающиеся булдыри да мелко-струйчаты струи. И тихий, едва слышимый голосок родненькой матушки Белуни позвал его: «Борилушка! Сыночка мой любый! Идеже ты затерялси?»

Опосля того горестно вздохнувши, Белуня зарюмила и чудилось у том плаче така боль, непереносимая материнским сердцем и невыносимая для души мальчика.

— Борюша! — явственно услыхал мальчонка сторонь собя голос Огненного Волха. — Пробудись! Уже утро! Мальчуган чичас же открыл глаза и увидал над собой сияющее лицо Асура да слегка растрепавшиеся от дуновения ветра его рыжие волосья.

Глухая боль засевша от рюменья матушки у душе Борила, абие схлынула, стоило ему токмо узреть могучего Бога. Вон лёживал на том самом камне на котором они шамали. Несмотря на сыплющий, с укутанного у серые плотные тучи неба, ситничёк и стелющуюся белую, разорванную и местами опускающийся к оземи мгу, ему не было сыро иль холодно, лежняк будто живо существо, обогревал его своей теплотой. Мгновенно поднявшись с валуна малец уселси и посотрел на Волха стоящего обок приплясывающего светозарными всплесками костра да улыбающегося.

Боренька расправил затёкши от сна плечи, пошевелил руками, а Асур промаж того произнёс:

— Подымайся Борил! Покуда ты почивал, прилетала Магур и велела ступать к тому месту где вы лечили своих хворых. Она добавила, что завтра к вечёру полканы прибудут к нам, и тогды нам надобно отправляться к друдам, да призвать их в свою рать.

— Чавой-то вони шибко скоро прибудуть, — усё доколь потягиваясь прогутарил мальчик, и поправил накинутую на голову куклю.

— Нет, это не они скоро идут, — пояснил Волх и мотнул головой, приветствуя подошедшего к нему Валу, коей хаживал до своих мамаев. — То ты на Магур просто далече летал. Ведь Боголесье вельми не близко лежит от Таранца. Выслухав Волха и широко просиявши Валу Боренька поднялси с тёплого камня, хотя ему, ежеле правду молвить, ей-же-ей, желалось ищё подремать. Прямо пред взором мальчугана ноне находились мамаи и небесны волки, и коль повечёру вони разместились раздельно, то тяперича, можеть сдружившись, вже перьмешались. И созерцал до зела радостный мальчонка сидевших на покрытой мхами землице мамаев и возлежащих подле них с прикрытыми глазами, аль зевающих небесных волков. Весьма подвижные остроконечные уши воинов Волха меже тем беспокойно дрожали, по-видимому, они прислушивались к витающим у энтих землях звукам, но не чуя никакой вопасности и сами были спокойны. Валу и Волх также сотрели друг на друга по-доброму, понимаючи чё днесь вони единожды и токмо у ентом сплочении залог их обьчей победы. Наспех пожущерив останками жаренного тура и оправившись, Волх нежданно для мальчика снял с пояса свой золотой рог и подступив упритык к костру, протянул его широкий конец к пламени, почитай чё коснувшись огня той округлой гранью. И не мешкаючи пламя изогнулось тончайшим лепестком и ринулось унутрь рога. Прошло не больче морга аки увесь огнь вошёл у зачурованный рог, не оставивши опосля собе на землице и мхе ано опалённого места.

— Ого! — восхищённо изрёк мальчишечка, глядючи на творёно чудо. А Огненный Волх ужотко оседлал свово небесного волка, взобравшись тому на взгривок, и взявши у руки серебряный снурок, словно вышедший из его густоватой шёрсти молвил:

— Мы полетим. А ты Борюша с нами али поведёшь Валу и мамаев? Да и ведаешь ли куды ступать? Мальчик торопливо огляделси, но у ентовом крае ничавось не зрелось знамым, хотя горищи раскинувшиеся недалече были теми, оные вон вроде как видывал, одначе у то можеть просто ему чудилось таковым.

Помотавши головой, он прынялси сымать котомку, отвечаючи на у те поспрашания Асура:

— Я повяду Валу и мамаев. Евонти края мене не знамы, а можеть и знамы. Я же туто-ва бывал единый раз, не примечал как йтить. Но днесь я достану Ёжа и попрошу его привесть у надобное место. И вон мигом нас туды проводить, оно аки Ёж весьма умный зверёк.

— Добре, — отметил Волх и тронул снурок на шее волка. — Пущай своего Ёжа да ступайте, а мы взлетим и будем держаться недалече. Борюша, — миг спустя, заботливым взглядом осматривая мальчугана, нанова вопросил Асур, — а может всё ж верхом? На одном из моих воинов? Так тебе будет много легше. Боренька возрилси на такового здоровущего волка, стоявшего посторонь него и, васнь егойный пёс Поспешок, помахивающего долгим хвостом, да шевелящего приоткрытыми крыльями ожидаючи веления свово повелителя, и отрицательно покачав головой, произнёс:

— Не-а… я луче ногами, оно мене сице свычней.

— Ну, гляди сам, — скузал Асур и повёл управо рукой, да без задержу егойны сильнейшие воины зараз взмахнули крылами подавшись у небушко. — Ежели утомишься, — громко гикнул Волх наполняючи приволье того края своим зычным голосом, — то свистни. Я немедля пришлю к тебе волка.

— Аття! — откликнулси мальчик не сводя взору с парящего у поднебесье Волха. Посем ж опустил досель задранну голову и раснуровав котомку высвободил из киндяка зверька да пустил его на оземь. Свернувшийся клубком Ёж приземлившись на подухи мха, недовольно порскнул на отрока, можеть утак выражаючи обиду из-за долгого заточения у котомке, а засим усё ж направил свойный бег у просимое Борюшей место. И вслед за торопливо поспешающим зверьком двинулись Борила, Валу и мамаи, своими босыми мочными стопами плюхая по сырым инде напитанными водыкой мхам. Нонешний день был ужо до зела промозглым. С серого неба токмо Боренька и воины тронулись у путь посыпал дождь, паче крупней ситничка таковой будто отломышек, аль крупица. Позвизд ащё малёхо потрепавший волосья Валу и шебуршащий охабнем мальца к средине денька вроде стих, он може пожалел ступающих, обаче вымокший Борилка у то и неприметил. Занеже вельми он продрог, а истосковавшаяся по родным далям и сродникам душа, так перетревоженная рюменьем матушки, и вовсе давала тряску усему телу. Валу идущий осторонь него, широко улыбалси, и светилси точь-у-точь як его отец Ра, кыего днесь не пускали зекнуть на земли Бел Света курчавые, плывущие плотной стенищей тучи. Летящие у поднебесье воины Змея Огненного Волха усяк раз спускаясь понижее, верно приглядываючи за отроком, сымали своей заботой и могутностью схожей с белесовато-голубым облаком, грусть со его души. Медленно, ежели быть точней уразвалочку, двигающиеся следом за мальчуганом мамаи иноредь перьходили на бег и отрываясь уперёдь, перьжидали Борюшу и Валу сидючи на влажных мхах, утираючи текущу мжицу с удлинённых голов и лиц. Кадыкась к вечёру добрались до преждней стоянки беросов, иде Гушу поцилувала Ворогуха, Борилка ужотко сувсем без сил вуселси, як и мамаи, на сыру подуху зелёно-бурого мха. Волх без задержу спустилси на землицу-матушку с небушка, и мамаи чавой-то прогутарив, на малопонятном напоминающем рык зверья, языке со небесными волками отправили овых из них на охоту. Троё волков абие сызнова подались ввысь, абы выглядеть стадо животин, а мамаи побегли следом. И эвонто у них вышло так забавно и единожды прытко, чё повертавший у направлении их мальчик довольно просиял. Казалось чё перьставляючи свои дюжие ножищи по оземи они зараз преодолевали не меньче чем косову сажень. Волх слезши со свово волка внимательно обозрел утомлённого мальца и наклонившись, приподнял куклю да всмотрелси у его лицо, засим раздосадовано покачав головой. И тады ж торопливо снял с пояса золотой рог, приставил загнутый, узкий конец к губам и дохнул у него. И у то ж мгновеньице из его вяще расширенного иного конца на землю вытек длинный язык рыже-рдяного пламени. Огнь оторвалси от краю рога и впал на мхи, да чичас же вспыхнув, возгорелси ярым костерком, раздаривая окрестъ собе тепло. Огненный Волх промаж того малеша отступил от костра и повертавшись улево ащё раз дохнул у рог. У ентов раз вкупе с огнём из рога выпал махунечкий уполпальца камушек. Энтот голыш, огороженный со усех сторон огнём, впал на мхи и мигом, вроде як сугреваемый тем чудным пламенем, вспух. Увеличившись спервоначалу в ладонь, посем у локоть… пять локтей, опосля ж, утопаючи у вспышке света, обернувшись огромным валуном, залащенным да плоским, словно столешница. Полымя на морг вскинулось выспрь лепестками света, а засим вошло у ентов валун.

— Садись Борюша на лежняк, — мягко пробалякал Волх, — да обсохни, а то ты больно вымок и притомился. Отрок спешно встал со мха, и, обойдя полыхающий огнём и теплом костерок, подступил к валуну. Он медленно протянул руку и слегка приклонившись, провёл озябшими перстами по его гладкой поверхности, согреваемой изнутри, будто просачивающимся, сквозе каменны стенищи, легохоньким колебанием полымя. Не мудрствуя лукаво, мальчонка опустилси на лежняк и снявши с собя котомку да кубыни поклал подле собе. Валу подойдя к мальчику склонил голову на бок и посотрел на него сверху униз, а посем поднял с оземи тулящегося к сапогам Борилки и вздрагивающего Ёжа, такового манюсенько в сличении с мочными руками Асура, да пристроил того осторонь на камень. Зверёк колготно ткнулси носом у котомку, и Боренька, плохо повинующимися пальцами развязал на ней снурки, достал отнуду куль с останками полканского пирога да сунул кусочек Ёжу под нос. Тихо застрекотал ванов червячок в вымокшей котомке, поясняючи мальчишечке, чё с ним усё добре. Нанова прикрывши котомку, и доколь Асуры присевши на край лежняка повели меж собой негромкое баляканье, Борюша возлёгши на поверхность камня поверталси на правый бок. Лениво подтянул ко собе ноги и вуставилси взором на колеблющееся, словно углубинах лежняка, рыжее пламя да ощущая живое тепло, каковое сыздавна дарит нам огонь сугревающий и питающий, затих. На утро Борюшу никтось не будил. Сугретый теплом лежняка, он кочумал ноли больчу часть дня. Токмо к вечёру пробудилси и то, занеже земли лежащие околот места смыка наполнились топотом лошадиных копыт. А в ушах мальчика загремела их дюжая поступь, точно выбиваемая вощагами из тулумбаса мелодия нарождающейся сечи. Сей миг вскочивши с камня, мальчуган огляделси. Днесь Ра усё-таки прорвал плотны полстины туч, застилающих небо, и просушил сырые мхи, земли, травы да изогнутые деревца, он ласково голубил своими лучами лицо мальчишечки, приветствуя его. Поднявшись на ноги Борила скинул с головы куклю и вуставилси во раскинутые пред ним просторы Бел Света да не сразу, из-за вскочивших ощетинившихся небесных волков и мамаев, разглядел заполнивших те дали полканов, с восседающими свёрху на них беросов. Во первом рядье на саврасом полкане трюхал Былята, осторонь него скорым шагом шёл с горделивой осанкой Рам. Полканы подступили сувсем близёхонько и остановились. Их було много… дюже много и Боренька усмотревши таку могутну рать вооружённу не токась полканскими киями, но и мечами, луками, висящими по обеим сторонам лошадиных станов здоровущими тулами полными стрел и кулями с итьбой, радостно вскликнул да абие кинулси уперёдь, пужаясь чё в эвонтой ораве ратников его не приметят. Обаче его заметили и не просто полканы, но и родненьки беросы. С саврасаго полкана спрыгнул Былята и иные беросы, также спешившись, поспешили навстречу к отроку. Усяк миг спотыкаясь об трепещущиеся полы охабня Боренька, проскальзывая промеже волков и мамаев, подбёг к Быляте да нырнул у его широко раскрыты объятия.

Вжалси у него, ощутив струящуюся от воина трепетну любовь и родную, единую со усеми беросами юшку, той первой капли росинки впавшей у желды от полы охабня Бога Вышни. Былята не мнее мальчика крепко того прижал ко собе, провёл заскорузлой дланью по светло-пошеничным волосьям и вельми мягко молвил:

— От же наш Борюша…жив и здоров. А мы то усё полошились идеже ты да як.

— А я ищё воинов прывёл, — довольно ответил мальчуган и выскочил из объятий Быляты, качнув головой у направлении подошедших Асуров и их них воинов. — Эвонто, — добавил он опосля того, — Асур Змей Огненный Волх, сын Индры, со небесными волками, а тот чё схож с солнышком красным, сынок Бога Ра, Асур Валу с мамаями. Малец радостно обозрел лица своих соплеменников да полканов и приметил аки лико Рама, не сводящего взгляду с Асуров, при величании их имён нежданно вздрогнуло. На лбу темника, посередь коего пролегал серебристый, вузкий снурок плотно стягивающий волосья, явственно проступила малость приглубых, коротких морщинок, вылезших с под обода да скрещивающихся со двумя не мнее яркими, прорезавшими кожу меже дугообразных тонких, чорных бровей, а посем показались капли пота. Рам открыл было роть жёлая чёй-то бачить, но засим сызнова его сомкнул так и не сказав не единого словечка. А Боренька промаж того прынялси здоровкаться с иными беросами, кые также нежно его обымали, вулыбались и поглаживали по волосам. Крас последним выпустив мальчика из объятий, подал ему евойный лук и туло. Бережно принявши поданное, отрок малешенько поглазел на них, да закинувши одно и другое на спину прокалякал, усё поколь сияюще:

— От днесь я могу туло и лук дёржать у руках, оно аки стоило токмо мене покинуть Подземный мир Озема и Сумерлы, як из длани абие пропали усяки паутинки…и жёлезо я больче не привлечаю, — вон веселёхонько засмеялси и протянувши уперёдь руку явил розовату ладошку. Поводя взором по рядью стоящих подле него беросов и полканов, Боренька напоследях рассмотрел сползающего с одного из сынов Китовраса шишугу. Тот явно кургузился, верно, будучи тока чичаса разбуженным, и зрилси весьма сонным да медлительным, прикрываючи тыльной стороной пясти и без того махунечкие глазёнки.

— Гуша! — до зела звонко гикнул мальчуган, и, боясь чё шишуга его не видить, помахал ему рукой. Обаче Гуша шёл к мальцу неспешно, покачиваясь туды-сюды, обходя полканов, и иноредь вздеваючи голову да чавой-то на них невразумительно ворча.

— Эт не Гуша ей-ей… а прям кака бёдушка, — вставил у тот говорок Сом да вусмехаясь приголубил Боренькины волосья, — сперва никак нё желал садитьси на полкана, едва уговорили, припугнувши чё насувсем уставим во Таранце. А нынче снять с полкана его не могём, так и кочумарить на нём.

— Агась и шамаеть прям на ходу, излавливая у поднебесье усяких жучков, — дополнил молвь соратника Гордыня и загаганив, провёл перстами, приглаживая ровнёхонько, по своим засегда всклокоченным бровям.

— И бабочек, — прыбавил Орёл прыснувший смехом и евойны карие очи задорно блеснули огнём. Гуша меж тем приблизилси к мальчугану да растолкавши в сторону сгрудившихся беросов, полез вубниматьси. Да токась он обымалси невдолзе, оно як унезапно отрок почуял дрожание телес шишуги, посем тот выскочил из тех стискиваний, васнь чавой-то вельми вспужавшись, и киваючи у направлении стоящих позадь Асуров небесных волков, тихонько прокалякал:

— Борилка эвонто чё волки чё ли? Они жущерять шишуг.

— Неть, Гуша не страшись, — успокоил соратника мальчонка, и несильно похлопал того по покрытому шерстью плечу, отметив чё с последней встречи с ним шишуга научилси говаривать сувсем аки берос. — Они як и полканы шишуг не желвять.

— Потомуй как, — зычным гласом пояснил Волх и шагнул ближее к мальчику, отчавось Гуша прыгнул назадь и прижавшись к Красу, резво задравши голову высь, тормошливо затрясси. — Потомуй как в шишугах и есть-то толком нечего. Одни кости да шерсть. Асур пробачил у то и засмеялси, и немедля громко да задорно поддержал его жизнерадостный Валу, Борилка, беросы, полканы вкупе с Рамом и ано мамаи, каковые до ентого мига почитай чё и не вулыбалися, лишь небесны волки никак собе не показали, впрочем они же были зверями, чаво от них чаять. Кадыличи усе успокоились, от того бурного смеху, и даже повеселели, а Гуша свесив, легохонько униз свову губенцию серчаючи пустил слюну, Волх обращаясь к прибывшим воинам, скузал:

— Магур велела нам идти к друдам, чтобы призвать их в нашу рать, а дальше держать путь во бероские земли. Оно как летаглы, что сыздавна заточённые Крышней во своих чертогах, от зелья посланного Паном пробудились. Они покинули свой град и улетели к воинству панывичей.

Посему медлить нам неможно! Ныне полканы отдохните и вкусите той трапезы, что добыли мамаи и волки нарочно для вас, а завтра поутру в путь!

— Огненный Волх, — негромко так, абы никто не слухивал забалякал Борила, увидав як опосля реченьки Асура полканы прынялись становитьси на ночлег, а мамаи направились ко кострам, на которых ужось поспевали боляхны части мяса, точно изловленных огромадных мамунов. — Они друды с нами никак не пойдуть… ведал бы ты каки они не гостеприимны…да…и… Волх внимательно прослухал мальчика и вутрицательно покачал головой, отчавось заколыхались и пошли волнами его рыжие волосы, а у них замелькали масенькие крупицы рдяных огоньков напоминающих искры.

— Не страшись Борюша, — дополнил то качание головы Асур. — Друды издревле превыше всего чтили Богиню Мать Сыру Землю… и её сынов.

Они обязательно пойдут, ведь я же её сын. Волх расплылси у улыбке, глядючи на мальчика, и его купавое, мужественное лицо засветилось удалью да чистотой, так чё Боренька постиг, поелику столь могутного витязя полюбила Богиня Леля, вжесь так он был ладен собой. Малец довольно выдохнул, угомонившись, оно як ноне он был не водин, а со такими мощными и величественными помочниками, оным никак не могли отказать друды. А Волх зазываючи беросов и Рама располагатьси на лежняке направилси вслед за ними и Валу. Одначе Рам почемуй-то не двинулси с места, да пытливо и со каким-то прищуром сотрел в спину удалявшегося сына Ра, а внегда отрок подошёл ко нему, приклонил свой стан и едва слышно произнёс:

— Княже! Асур Валу, сын Ра, он ворог Индры. «Сызнова!»— недовольно отметил про собе мальчишечка и скорчил на до энтого радостно-сияющем личике кислу мину, и зекнув прямо у карие, лучистые очи темника ужо вслух ответствовал:

— Ты у мене то поспрашаешь Рам али як?

— Как…как… — и вовсе шебутно повторил Рам, и колготно поправил на лбу снурок смахивая оттедась капли пота. — Выходь ты для него… для ворога Индры добыл великий меч. И тяперича он его носит в полканских ножнах на поясе.

— Он его не токмо носить, он на нём будять ащё ратовать, — пояснил строгим голосом мальчик сице будто гутарил с младшим братцем. А увидевши аки всплеснул ручищами темник добавил, — и воду живу и мёртву я добыл, шоб воскрешить Валу и мамаев. Нешто ты Рам не зришь, кто на нашей стороне?.. сам сын Индры— Асур Змей Огненный Волх и небесны волки.

— Он тоже когды-то бился со своим отцом, — ащё тише молвил Рам и в смятение оглянулси, точно пужаясь чё ихнюю беседу подслухают, а засим зыркнул яркостью очей на обеих Асуров каковые купно с беросами располагались на тёплом лежняке.

— Кады-то…кады-то Рам, — сердито пробурчал Борилка и потёр словно вросшие у лоб каменья на цепи Любоначалия. — У то було кады-то, правильно ты пробачил. Усяк могёть ошибитьси, оступитьси. Он можеть быть опоенным каким-нить злобным зельем от коего пропадёть память и позабудитьси кто отец твой, кто мать твова. И тако содеялось с Валу, сынком Ра… и тако, ежели ты про то ведаешь, содеялось с Индрой, сынком Мать Сыра Земли. Но эвонту оплошку, эвонту бёду можно засегда поправить добрым свершением. Оттогось ноне ступаеть Валу сообща с нами. Оттогось днесь прислал Индра Магур, позволил добыть меч, позвать Волха и оживить Валу. И нешто ты мерекаешь Рам, то пособлял мене лишь Крышня и Велес?… У неть! То и Индра на моей стороне, оно як он— Индра, твой Дев и мой предок, луче иных ведаеть, чё тако Зло и як с ним надоть ратоватьси. Битьси Рам, нам надоть усем месте, аки единождый кулак, а то победы не видать! Борилка скузал ту реченьку и смолк, вельми вудивляясь, як он за энту долгу торенку научилси сице ладно калякать. А темник меже тем немотствовал, може обдумкивая услышанное, а може ащё чаво… при ентом бросаючи непонятливы таки взгляды на Валу и Волха, но немного погодя, усё ж ответил:

— Может ты и прав княже. Потому как одно мне ясно, не прилетела бы к тебе Магур, ежели б то ей Индра не указал.

— Осе и оно! — радостно откликнулси отрок и протянувши руку, похлопал дланью по обратной стороне пясти темника, покоящийся на рукояти меча. — А тяперича давай Рам, отправимси к лежняку, вотдохнём и пожелвим. Ты верно вустал за торенку, а упереди у нас ащё паче долгий овринг и тяжёлая сеча. Рам ничавось на тот говорок не прогутарил, одначе у знак согласия кивнул головой и пошёл вслед за мальцом к камню, на кый ужотко поклали огромадный кусок мяса мамуна, оным многось времени питалси у энтом краю, злобно порождение Пекла, змей Цмок.

Глава двадцать пятая. У лесах друдских

Чрез три денька приблизились к полосе зачинающегося друдского бору, там идеже вельми давненько беросы расстались со юным Липкой.

До того краснолесью полканы двигались скороходью, Валу и мамаи также бежали, а небесны волки с Волхом живо летели у поднебесье. Усе эвонти дни Ра попеременно сменял на небе тучи, инолды их сёрдито смахивая божественной рукой, али сажая ихни остатки на рога своих волов, иде они, истончаясь, исчезали. Позвизд хоть и дул, но не приносил дожди аль мгу, да и дуновение то було не таким могутным как раньче, а лишь помогающим изгнать мошкару одолевающую идущих. Инде, он налетал порывисто и тады малец зрел как уперёдь вулетали те мелки, жужащи мушки, опадаючи под ноги Рама. Тот овринг на каковой у беросов ушло шесть деньков ноне преодолели почитай вдвое быстрей.

Кады ж уся несметна та рать вошла у бор перьшли на шаг, занеже часточко поросшие дерева не давали мочи туто-ва бежать. Из-за таковой густоты к деревеньке друдов шли ноли увесь день, обаче так и не достигнувши её, расположились на ночлег, оно аки стало ужо смеркатьси. Глубокой ночью Боренька пробудилси, словно ктой-то ему подул у лико. Он открыл очи и увидал пред собой духов. Спервоначалу мальчик, шумно плюхая ресницами, смыкая и размыкая глаза, не сразу то и приметил ктось пред ним поместилси. Со тёмного небушка таращились, один-в-один як знак Ярила и схожие со цветом астры, неблизкие и весьма светозарные звёзды, иноредь заслоняемые покачивающимся тудыли-сюдыли кронами хвойных деревов. Под теми дюжими деревами и кочемарила рать, а почитай до половины выросший Месяц, будто впитавший у собе желтизну свово братца Ра осенял Бел Свет, блёкло-жёлтым светом, да полыхал недалече чудной костёр выпущенный из рога Огненного Волха. В краснолесье друдов окромя огня Асура було уложено костров не возжигать, чёб сберечь лепоту эвонтого дивного края, у оном, як поведал Волх обитали не токмо друды, но и усякие духи из воинства Велеса. А посему прошло чуток времечка кадыкась Борила, проморгавшись, смог разобрать чаво пред ним его стары знакомцы Подкустовники. То зрились сувсем махунечкие духи, напоминающие пенёчки, покрытые як и полагаетси покорёженной, застаревшей корой. Головы им заменяли раскиданные у разны стороны веточки да хвойные иголки, собранные у плотный пучок. На двух из них, словно у глубине таились два светозарных зелёных глазка.

Сучковата ветонька заменяла им роть, кажный раз, кады духи калякали, распадавшаяся надвое.

— Здрасьте вам будя Борил! — произнесли духи, кады мальчик приподнявшись с охабня, опёрси на локоть и вуставилси во вертлявые зелёные очи, горящие у тьме ночи аки светлячки.

— Здраве и вам Подкустовники, — киваючи и радостно просиявши, ответствовал мальчуган.

— Привёл так-таки воинство… как мы поглядим, — прокалякали духи тонюсенькими голосками и прынялись озиратьси, помахивая у сторону почивающих скоробранцев толстыми сучками, кые заменяли им ручоночки. — Уймища их! Оно то и добре! И ладно!

— Агась! — сугласился отрок и приподнявшись с локотка, испрямилси да вусевшись, как и духи обозрел просторы леса, занятые могутными деревами и не мнее мощным воинством.

— Ну, и тады надоть чёб друды у вашу рать вступили, — отметили Подкустовники да малость подсигнули увысь, бойко при приземлении стукнув об оземь своими пихтовыми шишками, натянутыми на сучки-ножки. — Занеже они вельми умело владеють сручными дубинами и могуть вам у бою подсобить. Ну, да с тобой Огненный Волх, а он сынок Мать Сыра Земли и они ему конча подчинютьси. Ты же Борил попомни.

Нежить уся няши покинула и направилась прямо к панывичам. Одначе Кострубонька ожидаеть вашего приходу на краю болотных земель. Он поведёть твову рать чрез те тягостны земли. Он соберёть у лесах бероского краю воинство Велеса и Ярила, рать духов, каковые смыкнуться с вами и будуть ратовать одной единой силой.

— Ох! — довольно дохнул мальчуган и от таковой распрекрасной вести на его глаза накатили слёзы. Да были у то слёзы не горючие, а радостные. Обаче бляснули они во глазах отрока, и абие потухли, не жёлая казатьси Бел Свету, да пужать тот какой-никакой слабинкой. — У то дюже добра весть, — прокалякал малец миг опосля, да тихонько так дохнул припоминаючи злобну нежить встреченну у болотах. — А то нам… людям ту нежить никак не осилить.

— Тяперича осилим!.. переборем её таку пакостну нежить, — произнёс Подкустовник, тот каковой мнее приплясывал и тряхнул веточками да хвоинками, чё замещали ему главу, отчавось закачались евойны махунечкие глазоньки и почудилось у той парящей темнотище, шо весьма смелый дух прям чичас ринетси у схватку с полчищами препротивной нежити, — Одолеем оно як, — добавил он, — духи могуть битьси с духами.

— И погибать могут токмо от собе подобных, — дополнил реченьку первого второй Подкустовник.

— Эт значит повмирать? — чуть слышно протянул евонтов говорок мальчуган, и вздрогнуло усё его тельце, по коже пробегли крупны мурашки и кажись прыподнялись волосья на голове.

— Повмирать, — подтвердили духи поспрашания мальца и сами едва слышно вздохнули сице, чё нежданно позадь них васнь застонала уся землица, и ента жалоба наполнила собой весь лес да тихим окриком неясыти прокатилась окрестъ того краю. — Обаче ты не тужи Борилка, потомуй как за Добро и Бел Свет засегда гибли и будуть погибать люди и духи. Нехай посему победа достанетси Добру, а не Злу. Тадыкась и жизть свову не боязно отдавывать. Борюша ничавось не ответствовал мудрым духам, кои верно жили у Бел Свете с сыздавных времён, а поелику знали и ведали то, чё ему було доколь недоступно. И хотя вон соглашалси с Подкустовниками, но у глубине души жёлал, абы и вовсе не гибли люди, духи али Асуры.

Жёлалось мальчику чёб усем жилось в мире и ловили они с Младушкой рыбёшку в реченьке, ходили у краснолесье по ягоды и пелось, плясалось его народу во праздники.

— Борила ты не горюнь, оно то тако не кому не надобно, особливо тобе… Тому кто сбрал и привёл таку могутну… могутну рать. Рать людей, полканов, зверей, мамаев и Асуров! — прошептал один из Подкустовников не сводя взору своих дивных, огнистых очей с мальчонки. — Велику рать! И попомни, у то усё содеял ты… таковой маленький мальчик, поелику аки верил… верил у силы свои. И ноне… ноне не сумлевайси в победе! Ты, Борил, чё значит борящийся! Боренька немедля кивнул, признаваючи разумность говорка духа, а иной Подкустовник не могший смирно стоять на одном месте и усё то толковище подскакивающий, скузал, ужотко малёхо погромче:

— Да, Борюша, не пущай кручину у свову душеньку! И ащё… ащё Ёжа нам возвярни. Он, Ёж, эвотов у етом бору жавёть. Он положенну ему работу претворил, так пущай днесь воротитьси к свому звериному народцу, верно, вони его заждались. Истомились ожидаючи свово сынка да братца. «Сынка да братца», — пронеслось горячей волной юшки в отроке та молвь и обдало жгучей тоской сердце и душу. Одначе мальчуган не подал и виду от той болезности, а скрыпнув зубами, сице совсем тихо, резво протянул руку, и, взяв котомку, развязал на ней снурки.

Медленно, шоб не вспужать кочумарищего зверька, вон вынул оттудась киндяк и развертав его, скатил с вечи на землю покрытую хвойной полстиной Ёжа. Зверёк сей миг, лишь его востры колюки коснулись опавшей хвои перьмешанной с тончайшими ветоньками, будто почуяв родны места, разверталси и громко запыхтел…порскнул, може прощаясь с отроком. «Цок…цок…цок…», — раздалось у ночи, то Подкустовники издали оклик похожий на трель клеста и у то ж мгновеньице прямо под ногами Ёжа хвоя раздалась у разны стороны, да тот провалилси у появившуюся дыру, ищё немножечко и земля заново сползлась, точно никадысь и не было у эвонтом месте выручающего да такового умного зверька.

— Прощай Борил! Доброй торенки тобе и твоей рати! И победы! — разом дохнули духи. И чичас же Подкустовники взмахнули хвоинками-главами, вскинули у выспрь сучковаты, коротки ручонки, под ногами их, як и под Ёжом, резко раздалась хвоя и прикрытая ею оземь. Духи молниеносно свалились у эвонту саму рытвину, а кады земля и хвоя сошлись, то на том месте идеже тока, шо Подкустовники находились, осталась лёжать водна веточка хвои с махоньким таким зекающим зелёненьким глазком.

Мальчишечка протянул перст и тронул тот глазик, напоминающий жёлто-ядрёную каплю живицы. А капля нежданно застрекотала, как светлячок и дарёный ему Кострубонькой ванов червячок, да встрепенувшись, взлетела увыспрь, перьливаясь зекрым и смаглым светом заскользив у ночи. Малец ащё чуток следил очами за порханием жучка, посем потерял его из виду, точно тот не улятел, а потух, погас у эвонтой черноте. И як токмо светлячок упорхнул мальчик вуслыхал позадь собе, васнь мышиный писк, таковой писклявый и единожды недовольный, али сёрдитый голосок:

— Так чё киндяк возвярнёшь або як? Чавось зенки выпучил….

Глядишь тутась… сызнова туды-сюды очами водишь, ничавось не узыркаешь так-то. Киндяк прибрал, воротить не хошь… Оно и сице ясно, вельми ладненький киндячок. Вэнтов расхорошенький, расчудесненький киндячок, сразу видно аки у торенке вам пособил, вона рубашонка с обновки да и штанцы ничавось таки ладные…нешто его захочетси хозяину возвярнуть… Обаче так-таки поживилси малёха, я втак кумекаю, и возвярни… возвярни тому у кого брал… А то знашь, оно дух могёть и осерчать… тады опосля ничавось у дар и не дадуть… Оно и так бываеть… да и не раз… у так було. «Боли-Бошка!»— немедля вызнав по голосу духа, додумкал про собе Борила и воглянулси. То и прямь был дух леса, охраняющий ягодны места. Он поместилси чуток поодаль от расстеляного на землице-матушке охабне, маненький, худющий старичок, вроде як измождённый гладом со здоровенной таковой главой, да долгими до оземи искарёженно-тоненькими ручками и ножками, едва заметно трясущимися. На немножечко вытянутой главе торчали прямёхонько из макушки две короткие ребристые веточки бруснички сверху на оных устроились зелёны листочки, да несколько рдяных ягодок. Махонькие сизе-синие глазёнки ноне зыркали на мальчонку не стокмо печально, скокмо обидчиво, будто Боренька второго дня обобрав несчастного духа, снял со него усю одежонку ладну да чиненну, а воротил эвонтов донельзя оборванный зипун без вороту, токмо сберёгший на отделанных швах почитай ярко-рдяные снуры.

— Здрав будя Боли-Бошка, — приветствовал духа мальчик и не подымаясь на ноги, повертавшись, протянул тому навстречу усё ищё бывший во руках киндяк не мнее чем зипун дырявый да истрёпанный.

— Буду…буду… — негодующе пробурчал Боли-Бошка принимаючи одёжу. Дух встряхнул киндячок и всмотрелси у его разорванны места да покачавши головёшкой сице чё бруснички удерживаемые на веточках на евойной макушке затряслись туды-сюды, морг опосля прокалякал:

— Он… дотоль то… киндячок мой выглядел луче и не бул таким дырявым.

— Як энто не бул? — ухмыльнувшись, поспрашал мальчуган. — Он таковым засегда и был. Ты чаво ж думкаешь Боли-Бошка его окромя тобе ктой-то мог прымирять да носить? Боли-Бошка немотствовал немножко, усё ащё при ентом зарясь на киндяк, а посем прынявшись натягивать его на собе, прямо на зипун, медленно вставляючи одну да другу руку у останки рукавов, отметил:

— Вже то мене не ведомо, носил кто… прымирял… А вот то чё многось от него запрашивали вестимо, посему то усё полотно его и покрылось дырищами, аки решето ставши.

— Фр! — громко порскнул отрок от той наглой реченьки духа, и качнулси из стороны у сторону, жёлаючи разобрать у витающем мраке, не потешаетьси ль над ним тот. — Знашь Боли-Бошка эт… он твой дар-то у таки вечи творил, чё их не то шоб надёвывать… их на тряпицы и не порвёшь. Оно аки окромя дыр там ничавось и не було.

— А ты, судя по сему, жаждал абы он тобе ладно одеяние варганил? — Боли-Бошка ужось надел киндяк, и оправивши его лоскутны полы к долу, зыркнув на мальца, захихикал. — Судя по сему жаждал ты обновочку приобресть… да-к?

— Ну, може не обновочку, — ответствовал Боренька, не сводя взору с колыхающихся над главой духа брусничных ягод и помахивающих листочков. — А усё ж не таку рвань.

— Ишь ты рвань! — не мешкаючи откликнулси Боли-Бошка и звончее загреготал, потираючи меж собой масюнечкие ладошки, словно припорошенные сверху землицей. — Ишь ты не обновочку. А оно знашь у кого просишь тако и получаешь. Ежели человек аль дух худой, тёмный нешто можно у няго чё путное выпросить? Оно так и с вечями. Худой, драненький киндячок таки ж обрывки и даст.

— Эт…выходь ты об ентом ведал? — вопросил мальчишечка и увидав як дух, пискляво пересмешничивая, закивал головой отчаво задрыгались на нём не токмо ягодки алчущие впасть на оземь, но и руки, и ноги, и сам ярко-рдяной, похожий на востренький клюв какой-то птицы, носик. — А на шо тадыличи ты мене энту рвань дарил? — поспрашал он.

— А че-сь було деять? Чё-сь дарить? У мене ж окромя таковой драни ничавось и неть, — молвил Боли-Бошка, и его сизе-синие глазёнки яро пыхнули огоньками. — Подкустовники Ёжа прынясли… и мене то ж пожёлалось чёй-то дать… от и дал… чё було…хи…хи…хи. Борила смотрел на забавляющегося Боли-Бошку, и, припомнив те самы костычи кои они приобрели благодаря щедрости духа и сам засмеялси.

Да тока коли Боли-Бошка хихикал тихо также як и гутарил, то малец засмеялси звонко, посему мгновенно привлёк ко собе внимание небесных волков сберегающих у ночи сон ратников. Овый из них нежданно вынырнул с под раскидистых, мохнатых ветвей растущей недалече ели, и, оскалившись у направление Боли-Бошки негромко зарычал, обаче тот рык длилси чуть-чуть. Оно как дух также унезапно перьстал хихикать, кособоко скорчил свово и без того кривоватенько лико, склонивши у право рдяной носок и приоткрывши узенький ротик, украшенный блёкло-болотными губами, вытащил оттедась не мнее зекрый, узкий язык да казавши его сёрдитому зверю и мальчугану, пошевелив угловатыми, нагруженными одёженькой плечьми, враз пропал. Да сице резво, чё Боренька и волк, перьглянувшись меже собой, сызнова вперились взглядами у то само место, идеже токась зрели обиженно-тешищегося лесного духа.

Глава двадцать шестая. Вдругорядь у Журушке

К средине нонешнего дня рать Борилы вошла у необыкновенно поселение друдов, кликаемое Журушка. Миновавши тот самый высоченный да широченный остов, украшенный резьбой и напоминающей ветви да хвоинки сосны аль ели. На покато-угловатом остове, словно сходящимся поверху у нескольких местах, поместилися гнёзда птиц собранные из веточек да подоткнутые мхом и хвоинками выглядевшие вельми боляхными. Право молвить, ей-же-ей, днесь у те гнёзда были усе пустыми, покинутые птичьим народцем. Борюша вошёл у поселение первым, верней гутарить, въехал, восседаючи верхом на Раме. Темник, пройдя немного уперёд, остановилси и абие к ним слетел с поднебесья Огненный Волх на волке, посем вошли Валу и мамаи. Борила и Волх, спешившись, ступили на оземь да в сопровождение Валу и его могутных воинов, ступающих позади, направились к тому самому огромадному дубу, каковой расположилси в острие широкополого клина росших у полосу друдских лачуг. Сами лачуги являли собой несколько высоких, живых елей, сросшихся вкупе ветвями, оные дерева были оплетены дивным растеньем с бело-желтоватыми ягодами да имели могучий ствол и ребристую, местами вроде як потрескавшуюся тёмну кору. Помещёные у рядье те дерева, ровнёхонько одна супротив другой, дюже сильно наклоненные друг к дружке, соприкасаясь меж собой да плотно перьплетаясь ветвями, образовывали нещечко в виде жилища. У тех лачугах не було окон, щелей, проёмов, а вход заместо дверей прыкрывали мохнаты ветви. Кадыличи малец бывал туто-ва упервой, то почитай не видывал друдов, они прятались у своих лачугах, одначе ноне прынялись выходить из них, вспуженно уставившись на пришлых. Друды-жинки загоняли диток у жилища, загораживая входы, а мужи выходили ноли усе с большущими дубинами може опасаясь чё на них нападуть и тем упреждаючи чужаков, шо будуть борониватьси. Овые из друдов и вовсе торопливо уходили к дубу, колготно перьставляя множественные ноги-корни, с загнутыми на концах чуть лопастными стопами и помахивая при ходьбе не мнее долгими корнями-руками. Они оглядывались, зыркали на втекающее огромно воинство мамаев, зверей, полканов, беросов неведомо вскую сюды явившихся. А мальчик и Асуры промаж того неспешно шли к дубу, кый Борила у минувший раз зрил издалека да и то мельком. Внегда ж они напоследях приблизились к дереву, то усмотрели столпившихся пред ним друдов сжимающих у руках комлясты дубины, наподобие полканских киев токмо с деревянными набалдашниками. Посредь друдов поместилси Комол, мальчик сразу узнал его по бледно-зеленоватой коже, тёмно-зекрым, коротким волосьям и свисающим с подбородка мало-мальским серьбристым волоскам. До стана то был один-в-один человек, а ниже от талии уходил расчленившийся ствол древа, напоминающий многокорневое, пучкообразное тело тёмно-бурого цвету. Впрочем и руки друду заменяли тонкие корни выходящие из плеч, по два с разных сторон. По поверхности рук— корней росли здоровущие, вроде плоских бероских тарелей, грибы, а там иде у человека находилась кисть да пальцы, у друда поместилось множество тонких, кривых, сучковатых веточек.

Обаче не Комол сжимающий у кажной руке по дубине, не иные друды обступившие его поразили мальчугана, а то древо к коему они подойдя, востановились. То було махонисто у обхвате древо, его дюжие ветви, покрытые зелёной да жёлтой, точно овсенней, листвой зачинались почитай от самой земли и тесно покрываючи ствол подымалися увысь созидаючи могутную крону, на каковой окромя трепещущихся листочков ни водна ветонька не шевелилась. Свёрху эвонто величественное древо оплетало, на вроде венка, растенье с бело-желтоватыми ягодами. На обращённой к пришлым стороне ствола не росло ветвей, тама кора была вельми гладка и малёхо выпирала уперёдь. И на той коре явственно проступало искусно вырезанное здоровущее лико бабёнки казавшееся издалече покорежённостью, а при приближение означившееся лишь частьми лица.

Округлого вида с широким покатым лбом и большими зекрыми очами, то лико було до зела упавым. Заместо бровей на лице зрились малость изогнутые, тончайшие перьплетения ветвей и младых листьев, васнь тока чё распушившихся. Приплюснутый нос и выпирающие впредь щёки, полноватые, рдяные уста да покатый подбородок по средине которого проходила мала така тонка трещинка, усё то було весьма живописно начертано. Обаче при ентом лицо бабёнки чудилось не живым. А из правого уголка рта и вовсе топорщилась коротка ветонька с одним лоптастым листочком и усё доколь зелёным молодым жёлудём. Огненный Волх выступил поперёдь иных да взмахнул рукой, повелеваючи друдам расступитьси. Те изумлённо выззарившись на тако большего и для них Асура, токась чуть-чуть колебались, но засим усё ж высвободили ему путь. И тады Волх неспешно подступил к стволу древа, протянул увыспрь руку, и, положив её на залащенный хоть и тёмный, смурной лоб, словно прикрытый не корой, а черновато-жёлтой кожей, зычно молвил:

— Мать моя! Мать Сыра Земля! Услышь своего сына Змея Огненного Волха и откликнись! — и рокот евойного мелодичного да единожды мощного гласа наполнил, верно, усё поселение Журушка. А древо дуба нежданно вздохнуло. Листва, ветви да и сам ствол дрожмя задрожали, насыщаясь божественной силой. Полноваты уста набрякли, точно напитавшись жизтью, глаза зекрые полыхнули нежданно каплями слёз, оные выкатились из них, и, скользнув по щекам впали на оземь. Древовидно лико усё зараз затрепыхалось и приотворившийся роть прокалякал, чистым звонким голоском:

— Сынка мой Волхушка, я мати твова Богиня Сыра Землица туто-ва.

Пошто взывал ты ко мене? Али у беду попал, али кто огорчил тобе, дитятко моё ненаглядно. Огненный Волх вельми ласковенько провёл дланью по лбу Богини и вопустилси пред ней на одно колено. И сей миг усе, те кто заполонил поселение друдов, также приклонили свои головы и колени пред единождой для усех них обчьей Матушки.

— Мать моя Сыра Земля, — произнёс Асур и перста его долгие и дюжие коснулись губ Богини, — глянь-ка очами своими земными на нас детей твоих. На всех нас от самого малого лепестка цветочного, от крошечной, дикой пчёлки, летящей над полосой зелёных трав, до того самого кто вырвался из тебя ярым, ражим воином. Взываю к тебе я — Змей Огненный Волх, одной с тобой плоти и крови, призови в рать отрока Борила, своих детушек народ величаемый друды. Тех, кто исстари почитают тебя прародительницей, воздают тебе от труда своего и токмо бескровные дары. Этот народ… род… племя умеющее защищать свое поселение, жён и деток. Пущай отряжаются они в бероские земли сообща с нами, единой ратью каковой могли бы мы все… все дети твои… все от тонкой былинки трепещущей на ветру, до крепкого мамая отстоять наши жизни, Добро, Правду, Бел Свет и тебя наша Мать и Богиня! Борюша стоючи сувсем сторонь от дерева видал аки затрепетали ужотко точно не деревянны, а живеньки полноваты губы Богини, видел аки из зекрых её очей, схожих со речными водами, побегли удол тонешенькими струйками слёзы. Они потекли по ейным щёкам, коснулись уголков рта и на миг будто замешкались об ветоньку и жёлудь выросший у одной сторонице, одначе достигнувши покатого подбородка, сорвались с евойного краю и впали прозрачными, напоминающими остры стрелы, перьями у землюшку. Напитавши той сыростью и болью оземь, поросшу едва заметной короткой травонькой пробивающейся с под, принесённой сюдыличи, сухой хвои да опавшей бурой листвы. Асур нежно провёл пальцами по нижней губе лица Богини, смахнув оттедась задержавшиеся слёзинки, а посем убрал руку прочь.

— Слышу, дитятко моё, слышу!.. Як стонеть люд бероский… — надрывно пробалякала Мать Сыра Земля и лоб её доселе залащенный нахмурилси, прорезалси глубокими морщинами, васнь то вострым топором порубили его, и сей сиг и уся остальна кора порыпалась, потрескалась от у тех горестных слёз и слов, и ужось на мальчика глазела не младая раскрасавица бабёнка, а измученная жизтью и страданиями старушка. Богиня маненько немотствовала, а засим продолжила, и голос ейный ноне паче не был звонким, да чистым, а словно впитал у собе хрипотцу да осип от перьжитого. — Слышу аки горять их грады и деревеньки… аки рюмять бабёнки и ребятушки, над павшими муженьками! Слышу аки востры клинки мячей ратников ня могуть сберечь жизти свои и сродников! Слышу! — верезгливо прокликала вона на усё поселение, а може и на увесь бор. — Подите! Подите дитятки мои, усе…усе вы— друды, полканы, духи, мамаи, звери, Асуры у помочь беросам! Поспешайте! молю вас… ступайте бегло, ибо коротко времечко… коротко! отпущенное на вызволение моих ребяточек, ваших жизтей и жизтей ваших братушек! Богиня нанова гикнула последни словечки и враз дохнуло, на зажавшего от ужаса роть дланью, Бореньку сладким духом сырой землицы, перьбродившего мёда, степного сухостоя и цветов. Лицо Мать Сыра Земли резко дрыгнуло, из очей ейных перьстали струитьси слёзы, и оно нежданно прынялось покрыватьси корой. Казалось та кора наползала с боков, свёрху, снизу, точно с под земли, и захватывала уполон посечённое морщинами лико, поедая подбородок, лоб, обе щёки.

Ищё миг и кора приподнялась увысь и поглотила губы, приплюснутый нос, зекрые очи, лишь там идеже кады-то углом сходились уста посем осталси висеть на тонешенькой веточке зелёный жёлудь да лоптастый, малеша побуревший листок. Огненный Волх поднялси с колена, развернулси к склонившимси народам и кивнул Борюше, помертвело замершему на месте от усего услыханного да увиденного, подзываючи того ко собе. Тяжелёхонько восстал отрок на ноги, вроде як они одеревенели от напасти, а у главе евойной усё ащё отдавалася муторной рябью та молвленная Богиней речь, о горящих бероских градах и деревеньках, о рюмищих бабёнках и дитках. И чудилось от энтой напасти чичаса разорвётси его душенька, лопнет, будто натянутый снурок, измождённая думками о родных и близких: матушке, братцах, сестричках, сродниках и о нём… о Младушке…Младушке. О тех кто был ему дороже усего, ради кого, у первый черёд, он и пошёл во ентот дальний овринг, ради кого спущалси у Подземный мир, висел над пропастью, карабкалси на Мер-гору… кого жёлал сберечь и защитить. Мальчик надрывно перьдёрнул плечьми и стараясь не глядеть у лицо Асура усеми силами сдерживал слёзы перьполнившие очи. Неспешно подступил он к Волху и также медленно вздел голову, зекнув прямо у ясные синие очи Бога, да тряхнул кудрями, оно как из глаз евойных хлынули на щёки потоки слёз. Волх протянул руку, и, положивши могутну длань на главу мальца, привлёк его ко собе, нежно приобнявши другой рукой за плечи. А слёзы не желающие прекратить свой бег, продолжали наполнять глаза, и, выскакивая из них увлажняли своей солёностью щёки и облачение Асура.

Обаче Волх не чё не гутарил Борилке, он лишь легохонько гладил евойны пошеничные волосья даваючи времечко утишитьси. И кады энти, таковые подлючие, солёно-горькие потоки иссякли, по-видимому, излив на светлу одёжу Волха усю боль, Боренька прерывчато вздохнул, умиротворившись, и отступив от Бога, утёр, обсохши, очи тыльной стороной пясти да тогды ж поверталси к свому воинству и друдам.

Огненный Волх абие убрал, усё доколь возлежащу на голове мальца, тяжёлу длань и перьложив её на плечо, некрепко его сжал, а засим обратилси к друдам, оные стоя на согнутых у серёдке ногах, словно на коленях выглядели вельми удручёнными и какими-то потерянными, да изрёк своим дюжим и единожды мелодичным гласом:

— Друды, мать моя, мать ваша и мать всего живого на Бел Свете Богиня Мать Сыра Земля покинула ваши земли, указав следовать вам в рати простого отрока, княже полканов, избавителя Валу и мамаев, Борила, тудыличи в края каковые ноне уничтожает Зло! Вы послухаетесь веления Богини? Вступитесь за её жизнь и жизнь её детушек?

Вступитесь али нет? То у вас поспрашаю я— Змей Огненный Волх, сын быкоподобного Бога Индры и Мать Сыра Земли! Асур кликнул тот говорок да смолк, и у Журушке наступило отишье… таковое чё Борюша стоящий посторонь Волха вуслыхал, як идей-то недалече до зела звончато запела птаха выводя свово чак…чак…чак, а морг опосля долетело из глубин краснолесья фюить…тик…так и тогды словно ожило усё окрестъ… Зашевелились друды, полканы, небесны волки и мамаи. Верховновластный старшина лесного народа Комол сжимающий у руках комлясты дубины подалси с колен и вставши на свои девять ног, тягостно заскрыпел, и немедля поднялись и иные… наполнявшие усё поселение.

— Да, — прокалякал Комол и голос его такой же скрыпучий як и тело, зазвучал днесь мягко и печально, — Асур Змей Огненный Волх мы отправляемся с вами, как велит нам наша и твоя матушка— Богиня Мать Сыра Земля, как велишь нам ты— её великий сын! Ибо покинула Матушка наша старейшее древо… древо жизни нашего народа и будет поджидать нашего прихода в ином краю. Ибо ты прибыл сюда со своим воинством небесных волков и позвал нас вступить у рать отрока Борила. Одначе через топкие дрягвы, что раскинулись отделяя наши земли от бероских пройти неможно. Там века правит Лихо Дулеб и никого не пропускает меж своих земель… И ведомо нам всем не обладаем мы силой, каковая может одолеть нежить, — и не мешкаючи заокали поддерживаючи ту молву другие друды, закивали головами, страшась, по-видимому, усю ту нежить подвластную Лихо Дулебу. Обаче Боренька торопливо вступил у толковище и громко так, абы усе слыхали забалабонил:

— Неть! Не пужайтись нежить и Лихо. Вони вызнав, чё пробудилось Зло, сообща с летаглами ушли из болот, шоб вступить у воинство панывичей. Там же на краю бора друдского нас ждёть дух из рати Ярило, Кострубонька. Он и поведёть наше воинство…

— Твоё воинство, — поправил мальчика Волх и маненько сжал своей дюжей ладонью его плечо. Борилка оглянулси и задрав головёнку вызарилси у добрые очи Бога, да кивнув в ответь, просиял вулыбкой, а засим добавил:

— Он поведёть мово воинство чрез няши и у лесах, чё окаймляють бероские земли призовёт нам у помочь духов.

— Тогды, — поскрыпивая деревяными членами тела, откликнулси Комол, — пошлём немедля посланцев в соседние поселенья— Зельное и Угорье.

Поведаем и другим друдам послание Матери нашей, а завтра поутру выступим у путь. Жёнам и дитям оставим в помочь неких мужей, и они собравши скраб пойдут следом чрез дрягву во бероские края.

— По торенке, чё воставить Кострубонька, — вставил мальчуган, дюже радуясь чё удалось сице невдолге столковатьси с Комолом.

— Коли там у дрягве нежити нет, то и тропка нам не понадобится.

Оно как нам давнёхонько надобно было отсюдова уходить, — отметил Комол, и расплылси в улыбке, отчавось лицо его стало зараз добрым и ласковым. — Но нас удерживала злобная нежить со стороны дрягвы, и Цмок с другого направления, да безсумления древо— Мать наша, с каковой исстари мы беседовали… к оному исстари возлагали бескровные дары от труда своего.

— Тогды так и делай Комол, — кивнувши произнёс Волх, — пускай отправляются посланики в соседние поселения в сопровождении моих волков, чтобы видели старшины тех мест, что вестники те шествуют не токмо от имени Мать Сыра Земли, но и от имени её сына. Комол склонил пред Асуром свову скрипучую голову, а посем испрямившись, поверталси да прынялси отдавать поручениям друдам и тем кто уходил у соседни поселения, и тем кто сбиралси на сечу. Волх промаж того неторопливо снял с плеча мальца свову ладонь и залощил растрепавшиеся светло-пошеничные волосья на его головушке, опосля ж направилси отбирать небесных волков як посланцев. А Борюша, как возглавляющий таку могутну рать, махнул рукой своим скоробранцам, звонко гикнув:

— Вутдыхайте воины, а завтры поутру у торенку! Друды извольте оказать гостеприимство своим братцам: полканам, беросам, мамаям, небесным волкам и Асурам! И тады ж усе кто завладел поселением Журушка глубоко так вздохнувши, зашевелились, по первому легохонький шёпоток прокатилси по рядьям воинов, а засим вони загалдели у полный голос, наполнившим увесь бор, да прынялись расходитьси. Друды не мешкаючи начали предлагать прибывшим размещатьси у своих лачугах, а другие гости устраивались прямо унутри того здоровущего поселения, на присыпанной густым слоем полстине сухой хвои, вукрашенной сверху, будто для живописности подухами мхов. Ко усё ищё стоящему на прежднем месте отроку приблизилси Валу и вставши осторонь, посотрел на него свёрху униз. Асур широко вулыбнулси да так по-тёплому, чё почудилось усё поколь жалистому мальцу то в ненастный день выглянуло из-за хмурых, отволгнунных туч красно солнышко. И абие на душе Бореньки сразу как-то посветлело, и кака-та надёжа така ж ражая, аки и сам сынок Бога Ра, наполнила сердце мальчика, а Валу негромко так, чёб услыхал токась он молвил:

— Не горюнь Борюша… скоро…скоро мы будем во бероских землях и поможем твоему народу, твоим сродникам. Ты только погляди сколько нас тяперича, а когды к нам прибудут духи, то и вовсе мы станем непобедимыми, — Асур на малешенько прервалси и споднявши голову выспрь, вуставилси на приволье лазурных небес, на которых, освещаемых солнечными лучами, блистал златым светом воз и его отец Ра. Да немного погодя, будто обращаясь к тем кто жил далёко от Бел Света во Небесной Сварге, обаче кажно мгновеньице тревожилси за людей и иные племена, вопросил, — а откуда ты про Кострубоньку вызнал? И про то, что нежить с трясины ушла?

— Ноне ночью, — мальчуган также как и Асур вздел головёнку и вызарилси у синеву неба, оная днесь была такой же насыщенной точно очи Ра и Валу, на ней не зрилось ни водного облачка або легохонькой паутинки, дымка, пелены, да пояснил, — приходили Подкустовники. Они забрали у мене Ёжа, шоб он мог возвярнутьси ко своим сродникам и то мене усё поведали. Боренька прогутаривши, стих. И созерцающие просторы небесного свода мальчик да Асур, таковые простые и единожды великие, вуслыхали наполненный жизтью, гамом и движением Бел Свет… От жужжания дикой бчёлки, до робеющего трепета ветки дуба… От посвиста на соседней ели птахи до рыка недовольного али чаво-то говорящего небесного волка… Тот небывалый и самобытный Бел Свет, за кый тяперича они шли ратовать.

— Ты ладный хлопец, Борюша, — прокалякал, нежданно нарушаючи то молчание, Валу и протянувши руку взъерошил внегда оглаженные Волхом волосья. — Я верю…верю, Борюша, что мы успеем помочь твоему народу и… — Асур на мгновение прервалси, а опосля сувсем ласковенько дополнил, — и твоим сродникам. Мальчонка порывисто вздрогнул, вроде як захлёбываясь собственным дыханием и не сводя взору с небесной тверди, идеже удалеке кружили в каком-то хороводе полёта большие птицы, забалабонил:

— Младушка… таковой масенький…таковой. Он с самых пелёночек со мной не расставалси… и як тока ступил на ноженьки тако ухватил мене за палец и пошёл следом… У сице мы с ним и ходюли сообща…засегда…засегда Валу. А тяперича, — глас мальца прерывчато дрогнул, — я аки покумекаю… чё може энто он… Он, мой родный братец, теми слезьми умываетси…А може ужо и неть… неть его сувсем… так-то…

— Ты о том не думкай, Борюша, не надь, — Валу сызнова потеребил мальчугана по пошеничным волосьям, от того положенного ему долгого пути вельми отросшими книзу и ужо почитай закрывающими плечи. — Доколь не томи свою душу и сердечко… не думкай. Ты ведь ноне не просто хлопец, ты ведёшь рать Добра и Правды, а посему хорони во себе свою боль. И помни, вот ещё что… впереди тебе предстоит увидеть Зло, встретиться с ним на поле брани… И какое оно— это Зло, никому— то не ведомо. Потому ты должон быть сильным и смелым, таким каким был тогды, когды добывал меч Индры, когды взбирался на Мер-гору, когды звал в воинство Волха и небесных волков, когды выручал меня и мамаев. Отрок хотел було ответить Валу, чё ему сего токмо двенадцать годков, чё вон ищё юн. Он посотрел на Асура и увидал як от белой кожи того туды-сюды разошлось злато свечение, тако ж як посылал извечно на земли Бел Света его отец Бог Ра, и смолчал… не стал собе отнетатьси… не стал собе выгораживать. Занеже он мог отказатьси итить по эвонтой торенке ащё тады… тады у ночь на Купала, сославшись на то чё юн… Обаче тадыкась он не стал то творить, а ежели не стал тады… сице и нынче не должон. Не могёть он давать собе слабинку и проливать слёзы пред собственной ратью, кои верно и вступили у евойно воинство, потому чё увидали у нём хоть и малого, а усё ж ратоборца.

— Борилка! — прервал кумеканья мальца чей-то весьма знамый голос. Мальчишечка резво обернулси и узрел позадь собе свово давнего знакомца друда сродника Лепея.

— Липка! — радостно кликнул мальчик и поспешил тому навстречу. Робяты крепко обымались, и друд ласковенько похлопав Бореньку кривыми, сучковатыми пальцами по спине, прогутарил, до зела сурьёзным гласом:

— Я иду с вами, — да выпустил отрока из дружеских объятий. Борила вгляделси во хупавое лико Липки обрамлённое ярко-жёлтыми короткими волосьми, с желтовато-зелёной, отличной от иных друдов кожей, с небольшим слегка вздёрнутым носиком и приглубыми, наполненными голубизной небес, чистыми очами и покачавши отрицательно головой, произнёс:

— Неть… ты никак не могёшь иттить… ты дюже юн.

— Как и ты, — подметил друд и его красные, выразительные губы, васнь писанные, растянулись у улыбке. — Ты тоже юн, одначе ступаешь воевать… и мне уже положено, потому как я оченно ладно управляюсь с дрягалкой, — и кивнул на комлястую дубину сжимаемую Комолом у руках, который недалече беседовал с Волхом. — Ладненько, Борилка, я побежал собираться в путь. Тяперича мы направляемся вместе так, что будет времечко побалякать. И Липка резво повертавшись да спешно и потешно перьставляючи свои коренья-ноги побёг ко своей лачуге, на ходу расталкиваючи инде столпившихся друдов, полканов аль небесных волков.

Глава двадцать седьмая. Лесные духи

Наутро примкнувшие к рати Борилы мужи и вьюноши друдов из поселений Журушка, Зельное и Угорье направили свову поступь к болотным землям. Жинки, старики и дитки друдские провожаючи воинов ни проронили ни водной слёзинки, а были насупротив вельми радостными. Сице словно отряжали сродников ни у дальний поход на кроваву сечу, а на праздник у соседне поселение. То було, як пояснил Волх Бореньке, таковой традицией у друдов проваживать ратоборцев торжествующе и лучезарно, абы вони уходили ободренные верой у победу. Липку и таких же як и он отроков на войну, к удивлению Борюши взяли, судя по сему, друды порядили, чё ежели рать возглавляет мальчик так и им неможно прятать своих. Ратмир— брат Гордыни, под неусыпным воркованием Лепея, совершенно поправилси и днесь, аки и иные беросы да Гуша, воссевши на полканов трюхал у первых рядьях. Достигнувши края друдских лесов, каковой невысоким пологим бугром отделял их от няши, узрели стоявшего, будто замершего на месте духа Кострубоньку, того самого, чё кадый-то пробил для беросов скрозь трясину болот торенку и подарил ванова червячка. Обаче на ентов раз он туто-ва был не овый. На кулиге, топорщившейся покатой маковкой лучам красна солнышка, поросшей зекрыми низкими травами перьмешанными с мхами находились и иные Кострубоньки. Оченно могутные, почитай с Валу и Волха ростом, те духи имели долгую, похожую на колпак столбун голову, покрытую як и усё тело, руки, ноги длинной, раскосмаченной, желтовато-бурой, серой, серо-чёрной, бело-серой, жёлто-серой и даже жёлто-чёрной козлиной шерстью. Плюсны ног тех духов напоминали мощные медвежьи лапы, а на плотно укрытом шерстью лице были заметны лишь два круглых, боляхных глаза горящих ярко-желтым али тёмно-карим светом, да коловидная дырка заместо рта, с краёв коей свисали униз, васнь огибаючи её черноватые али седоватые долгие вусы. Кострубонек було десятка полтора во руках они сжимали широки ремни, являющееся пращёй. Один конец которой, с петлёй, был вдет на мохнату кисть руки духов, а другой, гладкий удерживалси толстыми с загнутыми когтьми перстами, точно Кострубоньки вжесь сбирались у брань, поелику и зрились приоружие.

Пращи те были длинными може маховой сажени, а може и чуток длиньше.

На боку у духов поместились корзины, оные крепились на широких снурках, огибаючи шеи духов, и не ярко пыхающие желтоватым светом. Лишь тока Рам вошёл на полянку, аки усе духи поднялись с присядок и встали, а тот которого допрежь видывал мальчик, широко ступаючи меж своих соратников двинулси навстречу к Борилке. Малец торопливо спешилси с темника, и шагнувши поперёдь, приклонил пред духами голову и звонко прокалякал:

— Здравы будьте Кострубоньки!

— Здравым быть и тебе Борил, приведший великую рать за своими детскими плечьми, — ответствовали разом гулкими голосами духи, и вкупе усе поклонились. А тот Кострубонька, кый пробивал тады-ка торенку, добавил:

— Мы прибыли Борил в твою рать. Кострубоньки разных поселений, деревень и градов, штоб ноне, по велению Бога Ярилы, пробить твоему воинству путь у болотных землях, а посем привести к вам иных… лесных и полевых духов. Примешь ли ты нас и наших подручников, коих мы наберём у бероских землях, в воинство?

— Вестимо прыму, Кострубонька— старчий середи духов мово Бога Ярилы, — довольно вулыбаясь и немедля ни сига воскликнул Боренька. — С великой радостью я приму тобе и иных духов у мою рать, оно як вельми нам надобна ваша помочь. Мальчишечка ступил уперёдь и протянул навстречу духу праву сомкнуту у кулак руку, идеже тихонько так стрекотал дарёный кадый-то ванов червячок. Старшина Кострубонек, судя по сему, скумекавши чавось жёлаеть отрок, маненько склонилси пред ним, таким образом подставляючи к его протянутой ручонке корзинку полно-полнущую маненьких желтовато-горящих вановых червячков. Мальчуган приставши на носки сапогов вытянул шею увысь и заглянул унутрь той корзины, а посем протянул тудыличи руку и раскрывши длань бережно скинул со неё, к иным вановым червячкам, свово да произнёс:

— Аття тобе червячок за помочь. Ты нам добре служил, а тяперича будь сообща со своим народцем.

— Верно глаголишь, Борюша, — довольно прокалякал Кострубонька и зекнул своими, будто звериными очами у лицо отрока. Опосля того обращаясь ужотко ко усем скоробранцем, стоящим за спиной Борилки дополнил, — а тяперича… раз мы все вкупе, во едином строю и под единым стягом Правды и Света, тогда двинемся вперёд! И будем ступать смело сквозь болота, как шагал когды-то простой бероский мальчик Борил, своей смелостью и отвагой собравший нас всех в эту обчую рать! И Кострубонька немедля развернулси да издав едва слышимое фу…фу, вроде подзываючи своих соратников, направилси униз с бугра во болотные земли покрытые мхами да плюхающей водыкой, а за ним следом потопали и прочие духи. Кострубоньки востанавились ноли на самом краю няши, вставши у рядья, в кажном из коих було по пять духов. Вони выставили уперёдь корзинки, полные вановых червячков, и нежданно, зараз, ими тряхнув, словно по указу, просеяваючи скрезь неплотно дно ту светящуюся невидаль, абие шагнули на дрягву. Из дна корзин меже тем к долу на мох и водицу посыпались желтоваты крохи огоньков с просо не больче.

Они впали на болотну поверхность, коснувшись ейных зелёно-жёлтых подух мхов и глади водыки, да спервоначалу вроде як нырнули углубь них, опосля ж выскочив наружу заполнили то полотно оземи и воды ярко-желтоватым, почитай смаглым светом, растекшись у разны стороны, очерчивая рубежи широкой ездовитой полосы. Духи, без задержу, прыгнули на ту стёжку да резво перьйдя на машистый шаг, ужось чрез морг, побегли упредь разгонисто перьставляючи свои напоминающие медвежьи стопы.

— Да, — обращаясь к мальцу отметил подошедший Рам и прынялси помогать ему взобратьси на свой лошадиный стан, — дух верно сказал, под стягом. А у нас княже, что ж выходит и стяга то нет?

— Стяга?! — протянул мальчуган и вусаживаясь на спине темника, нерешительно пожал плечьми. — А нешто он нам надобен… ентов стяг.

Ты, чаво ж Рам кумекаешь у эвонтих панывичей будять стяг?

— Я не думкаю о панывичах, — изрёк темник, неспешно спускаясь с бугра униз к трясине, — но у нашей рати стяг должен быть. Мы с собой в поход полканский стяг взяли.

— Обаче и у нас… у беросов имеитси свой стяг… кумачовый да с живописным ликом Бога Перуна, Асура битв и войны, — впрял у те бачинья поравнявшийся с ними на саврасом полкане Былята. — Вон у Гарках хранитси, у нашего ваяводы Мстибога.

— Оно можеть и у друдов свой стяг исть, — толи утверждаючи, толи поспрашая молвил мальчик. — Так як же нам быть? И чё усе под разными стягами подуть… тако не должно быть.

— Эт ты прав княже, — согласно загутарил Рам и медленно, васнь пужаясь вутопнуть поставил одно копыто на езжалую полосу, проложенную убежавшими впредь духами. — Крепкая, непровалимся, — скузал темник, наблюдаючи як евойна нога на маненько, попытавшись уйти углубь водицы, усё ж выскочила из той приглублости, оставшись на плотном полотне тропки. Рам ступил на полосу да также, аки Кострубоньки, резво перьшёл с шага на скороходь, а засим и вовсе поскакал во главе воинства сквозе болота. Боренька по первому дюже тревожилси за друдов, страшась чё те могуть не поспеть за бегущей ратью, но як воказалось энтов народ ни чуть, ни вуступал у ретивости иным скоробранцам и двигалси не мнее бойкой нарысью. А посему шли по дрягвам, як их кликали друды, шустро, востанавливаясь токмо на ночлег. И к концу третьего дня смогли покинуть те невыносимые земли, оставленные нежитью, но не утратившие тягостности воздуха. Кострубоньки ночами перьдыхали сообща с ратью, а по утру, лишь на небе казались алые лучи от возу Асура Ра, нанова продолжали свой бег, сеючи меже того сквозе днища корзин езжалу полосу. Ра выходя на небушко, сугревал няши, сымаючи с оземи усю морозь осевшу за ночь, а сынки СтриБога Провей и Догода, летали промаж тех земель, изгоняючи донемавшу ратников мошкару и выдворяючи взашей со небосвода каку затаившуюся тама осенню тучку. Кады напоследях выбрались из трясины и достигли лесов растущих по краю тех земель, то большуще воинство Борилы направилось ко граду Люпель, идеже у ваяводы Чернявы воставили беросы своих коней.

Кострубоньки вже покинули скоробранцев, обещаючи привесть лесных духов к озерцу под водами кыего покоилси град летаглов. И абие духи махом закинули за спину корзинки, оные превратились у искрасно-черноватые, жёстки крылья, единожды уменьшившись, обернулись манюсенькими жучками. Кострубоньки взметнули крылышками, подались выспрь, и молниеносно разлетелись у разны стороны. А воинство Борилы вдругорядь продолжило свой ходь. По густому чернолесью иде берёзы, осины перьмешивались деревами липы, граба, лещины, бружмеля, зимолиста итить було труднее, особлива таковым мощным витязам як Валу и мамаи, посему шли неспешно. Овражистая местность со низкими буграми меж коими скапливалась водыка с перьплетениями корневищ трав да мхов закончилась лишь к вячеру, внегда подошли ко озеру летаглов.

Тадыкась она унезапно испрямилась и явила не токмо тёмно-жёлту водну гладь озерца, но и сам вылезший из ейных приглублых нутрей град ворогов. Огненный Волх вопустившись на брег озера со небесными волками, дожидалси спешивающегося Борилу. Медленно подступивши к Асуру отрок встал осторонь него, вуставилси на возвышающийся над водицей град обнесённый высокой, белой, каменной стеной, которая завершалась схожими с зубьями, толстыми и широкими остриями. Не мнее могутные каменны ворота ноне были отворёнными и скрозь тот проём оченно ладно проглядывались затейливого вида чертоги с высокими, округлыми крышами. Право молвить, ей-же-ей, ужотко опосля виденного мальцом не казались ему те чертоги таковыми величественным, а та сама серебриста лунна тропка и вовсе не имелась. Поелику у град, в котором кадый-то повелевал сын Осеннего Бога Провея— Шаркун, неможно було попасть. Стоя на песьяне, выдающего трепетну рябь, озерка, мальчуган припомнил поведанную ему байку Гушей про летаглов и будто сызнова вуслыхал его ащё не чёткий бероский говорок: «Эт…дливний глад… када-та у ним жили луди… Но вони зяли и пилишли на столону Чилнобожи… и тволили зло…. убивали луди и духов… А кады Клысня побидил Чилнобожи… вон наказал житил энтого глада вичным сном… И говолят у плиданиах, шо будуть вони спать до тих самых пол пока не всколыхнится на Бил Свити зло… Тако зло како можить вубить Богов… Высню… Клысню… Ла… И як тока тако зло появитси… энти людишки плоснутси и начнут тволить свои чёлны дела, злы дела… на ладость Чилнобожи… И налоды, и духи, и уси житили Бил Свита вузнають, шо начилась кутильма.» «Кутерьма…хаос… война…конец Бел Света…так калякал Гуша», — домыслил мальчишечка и перьдёрнул прерывчато плечьми, ощутив пробежащие по коже спины здоровущи мурашки, кумекая, чё он и стал самовидцем этого самого конца Бел Света.

— Я облетел град сверху, — прервал тяжелы думки мальца Огненный Волх, также як и Борила не сводя очей с поселения летаглов. — Мои волки опустились в него и обошли все чертоги… там никого нет! Никого!

— Огненный Волх, — обратилси к Богу отрок и голосок его нежданно-нечаянно дрогнул, — а право молвють чё летаглы были наказаны и заточены в эвонтом граде Крышней… И кадыличи они пробудяться…

Крышня, Вышня и Ра помруть? Погибнеть добро, духи и люди? И настанеть кутерьма, конец Бел Света?

— То, что они были заточены Крышней, — немедля прынялси пояснять Волх и перьведши взгляд с града вуставилси у жалистое, подёрнутое болью лицо мальчугана, — это правда…Но то, что летаглы и Зло сильнее Добра, что Кривда завсегда могутней Правды то не правда… то ложь, Борюша… Погляди, погляди Борюша какое ты привёл за собой воинство… погляди, — и Асур обернувшись, обвёл рукой песьян иде располагались на ночлег воины. — Такая рать пришла за тобой… за мальчиком, чтобы биться за Свет, за Богов своих, а потому исход той сечи не ясен. И не зачем пугать себя теми байками. Богиня Макошь, — немного опосля добавил Асур, и тряхнул головой, отчавось засверкали у его рыжих кудерьках волос, в усах и браде искорки огонька, точно желаючи вспыхнуть ярким пламенем, — каковая плетёт косички судеб людей и Богов… даже она не ведает, чем закончится моя али твоя жизнь, потому как, — Волх ласковенько вулыбнулси мальцу. — Потому как выбор он завсегда останется в наших руках! Боренька выслушал Асура и также аки и тот обернулси, да посотрел на тех кыих своей отвагой и волей к победе, кыих своим выбором привёл у бероские чернолесья и облегчённо вздохнул, оно як тяперича оставалась усех беросов, живущих тама упереди у Люпеле, Гарках и иных градах да деревеньках чё притаились на излучинах рек и речённые таковыми ладными имячками: Красно, Раменье, Журавка, Озёры, Броды, Берёзы, али Купяны…оставалась у них надежда на спасение… оставалась надежда чё и сам Бел Свет, и Боги Ра, Вышня, Крышня непременно продолжать свои жизти. Вмале западающие лучи красна солнышка иссякли и гай погрузилси у мрак. Месяц, наполовину выросший, коснулси своими, будто льдяными, лучами крыш чертогов, оные чичас же полыхнули беловато-серебристым светом, холодным али таящим у собе злобну стужу. Вяло накатывающие на стены града махие волны неслышно ударялись о каменну стену, и чавой-то горестно шептали, обидчиво и причитавающе, точно то нешибко надуваючи щёки выпускал из собе воздух ктой-то из ветров. И Бориле, которому плохо кочумалось у энту ночь, чудилось чё те причитания калякает он— Бог Осеннего ветра Провей, вжесь увитый бурыми волосами ей-ей жидкими, свёрху припорошенными пожухлой листвой. С висевшими, на его почитай коричных вусах и бородушке, мелкой мгой и тёмно-карими очами, глазеющими засегда по-доброму и как-то до зела печально. Он — Провей, сын какового Шаркун, изменил свому отцу и ушёл служить ЧерноБоже. Ужось под утро, кады наглядевшись на холодный да тяперича явственно почивший град, Борила сомкнул очи, его унезапно разбудили тихие шорохи да вельми необычные звуки. Мальчуган васнь услыхал сторонь свово уха дребезжащее жужжание бчёлки и резво вскочивши с охабня уселси, потряс головой прогоняючи токо чё нахлынувший сон и у то сиповатый гул, да огляделси. И у тьме ночи узрел подходящих со стороны леса усяких разных духов, поперёдь каковых вышагивали Кострубоньки. Боренька сей морг поднялси на ноги и вызарилси в едва озаряемые уходящим на покой светом месяца образы духов, которые неспешно обходя почивающих ратников и, по-видимому, ими не узренные подступали к мальчугану. Овых из духов отрок ужось созерцал, но иных видал по первому и лишь по толикам описаний каковые хранились у бероских преданиях докумекивал кто из них кто. Были тама дедушки Лесовики, весьма высокие точно деревце дубочка.

На главе дедушек находились ветвистые оленьи рога, знак правителя над лесной братью. Тела их, руки и ноги, плотно покрытые корой дубовой, были дюже изогнутыми, будто сучковатые ветви дуба.

Бородушка и волосья Лесовиков, зелёно-бурого цвета, косматыми лишайниками, спадали на грудь, да глазелись вельми большущие карие, с еле заметной жёлтизной, очи. Лешие, духи те чё помладче дедушек и попроще, росту в них було не паче маховой сажени, а заместо ступней зрились копыта оленей. На главах же их них просматривались короткие, словно у младого козлика, рожки. У Леших, напоминающих старичишек, со двумя ярыми смурными глазками и крючковатым носком, обвислая кожа на коловидном лице вукрывалась густыми лишайниковыми волосьми, обаче коротюсенькими были и до зела жиденькими бородёнка да усы. Руки и ноги Леших также аки и само тело укутывались древовидной корой токась светлого цвета. Одетые у рдяные киндяки, долгополые и подранные понизу, духи были подвязаны толстыми бурыми кореньями.

Посторонь тех старчих духов поместились и иные не мнее важные, но паче помлачше своим предуготовлением. Страшилы боровые присматривающие за светлым бором, схожие с большущими ведмедями, токась покрытые не шерстью, а хвойными иголками. Старичины пущевики живущие у непроходимых чащобах и оберегающие леса от пожаров, сувсем невысокие, горбатенькие духи, со костлявыми ручонками и крывинькими тонкими ножками, их лица увитые бараньей шерстью, с под каковой казались токась вельми долгие носы. Обвитые каким-нить отрепьем и непременно со высокой шапкой из овчины на главе. И усяки разные их помочники: Колотки, Кущаники, Деревяники, Листовики, Травяники, Корневики, Ореховичи, Стебловичи, Ягодники и Грибники. Те самы духи следящие и ухаживающие за бором али гаем да похожие на свои величания: сучковатые кусты; плоские, вогромные листы; тонкие стебли трав; кедровые шишки; лесные орехи аль грибы-боровики с дюжими шляпками на голове, усе таки росту як Борюша. Обаче были там духи и вовсе махунечкие, напоминающие ежей— Лесавки. Листины, точно плоды каштана, свёрху покрытые листвой, со плетёными лапатками на коротюсеньких сучках ножках, со черёмушкой заместо головы и двух крошек белых глазков на ней— одни из самых старейших духов любого леса, а также Подкустовники да Боли-Бошки. Моховики— духи мшистых лесных болот, сотревшиеся масенькими округлыми камушками, ужесь завороченные во мхи, без головёшки, ручек и ножек, со парой зелёных глазьков притулившихся посередь тельца. Ну и само собой разумеетси духи— русалки, которых кличуть Дубравницами, Сенявами, Русявами, Зеленицами, тела их тонки да прозрачны. Дубравницы аки дивные млады дубочки со тёмно-зелёными, ровненькими, долгими волосьями у каковых висели с ноготок, полноваты, круглы жёлудочки и дубовые листочки.

Русявы с белокожими, во тёмну пестринку, телами и кудырявыми волосами, перьвитыми листками да зекрыми серёжаньками, так напоминающие берёзоньку. Сенявы, русалки сберегающие усе хвойны дерева, оттогось их тела и походили на лесну красавицу ёлочку, а волосья были покрыты маханьками зелёными хвоинками. Да Зеленицы, почитая аки деревца ивы або ракиты, с волосами усыпанными серебристо— удлинёнными листаньками, припорошенными нежным белёсым пушком. Духи обступили мальчика со усех сторон и абие склонились пред ним.

И нежданно на груди Борилки вспыхнул ярым зелёно-голубым светом знак Велеса, и те лучи словно пробили холст рубахи, да полыхнув ярчайшим светом, на малеша покрыли усех стоящих духов голубоватой пеленой— одеяльцем. У то свечение длилось токмо какой-то сиг, а посем погасло, вроде як войдя у самих духов, и немедля на груди мальчугана перьстал теплитьси знак. От той лучезарной вспышки света проснулись усе скоробранцы и те чё лежмя лежали осторонь, и тё чё располагались далече, допрежь сего полканы и волки. Вони удивлённо возрились попервоначалу на мальчика, а посем уставились на стоящих окрестъ него духов, свет от знака Велеса который содеял их видимыми для тех у чью рать вони вошли. Кострубонька кивнул на духов и довольно громко так, чё днесь пробудились и мамаи, кые покуда почевали по рубежу рати, молвил:

— Мы привели лесных духов, Борил! Полевые прибудут к нам подле земель шишуг и отяп, оных мы тоже призовём в твою рать, оно как ворог наш вельми силён. Обаче должны вы усе ведать, что лучи знака Велеса, тлеющие на груди Борила, коснувшись тел духов содеяли нас зримыми токмо для наших ратиборцев, для ворогов же мы дотоль останимся незримы! С земли поднялись Волх и Валу. Они подступили к отроку и обозреваючи лесных духов широкось просияли, так чё озарилось плечо Бореньки с того краю идеже стоял сын Ра, и он будто ясно солнышко оченно по-доброму прокалякал:

— Что ж Борюша тяперича к такому могутному воинству осталось примкнуть токмо беросам… и тогды…

— И тогды мы конча победим, — докончил реченьку Асура Борилка и сам расплылси улыбкой. — И неважно ноне какого цвету будять наш стяг.

Глава двадцать восьмая. Стяг и новые скоробранцы

Несмотря на таково немало воинство, каковое тягостно продвигалось у бероских густых гаях, ко шестому дню усё ж сумели выйтить из него ко граду Люпель, чё лёживал на реке Ныман. Одначе не самого града, обнесённого двойной стяной частокола, с дюжим рвом и боляхным мостом, ни избёнок и хузяйственных построек поместившихся строго у рядья, да обгороженных плетенью из веток ивы и вётлы, ни улиц ровнёхонько устланых лесом, и вроде як возвышающихся над прочьей частью оземи, ни жителей, ни хмурого ваяводы ничавось ноне там не було. На месте града, днесь почитай полностью сгоревшем и порушенном, окромя разломанных остовов пячей да исковерканных обгоревших брёвен, торчащих изъеденными маковками уверх али просто возлежащих на чёрной покрытой пеплом и останками вечей землице, ничавось не зрелось. Суховатый, смурный туман стлалси над тем внегда ражим поселением, васнь тая у собе усё боль и горесть смерти да разорённости. Слетевший униз, к остановившейся рати, на небесном волке Волх, опустилси на оземь посторонь Рама, и, сидящего на нём Борилки, и муторно так вздохнувши, произнёс:

— Эт, по-видимому, летаглы град уничтожили.

— А людей? — тихонечко вопросил мальчик и крепче сжал рукой пояс на стане тёмника.

— И людей верно тоже, — ответствовал Асур и повертав голову зыркнул своими синими очами на мальца, и в ободе евойном, каковой удёрживал волосья, проходя широкой, золотой полосой по лбу, пыхнул огненно-радужным сиянием клиновидный камень. — Там никого нет! Токмо обгорелые остовы домов и печей. Ежели кто и остался жив, то несомненно бежал отсюдова. У отрока от тех пояснений, резко защемило сердечко, а на очи сызнова навернулись слёзы. Обаче он так яростно заморгал, чё вони вспужавшись его сёрдитости, вроде як и сами обсохли. А Борюша почемуй-то абие припомнил ваяводу Чернява который подстать свому имячку гляделси смугловатым, коренастым, чернокудрым, со густой чёрнявой бородой и вусами, губастый, да с непомерно большими ладонями, о каких беросы ащё гутарять широкорукий, поглядывающий на усё угрюмым, насупистым взглядом и словно посмеивающийся у свои густы усищи, да ужось делящий лошадей путников… и прерывисто выдохнул. Осе… аки воно прилучилось-то! Он— Борилка, да ноли и усе воины града Гарки живы и здравы, а тако мощного и ладного Люпеля вже и неть!.. Как може и неть на Бел Свете самого Чернява— жадного до чужого добра бероса. Мальчуган ащё маленечко зарилси на останки града, да кумекал о изменчивости плятёного Макошью веретенца судьбы, а посем обращаясь зараз к Быляте, сидящем на саврасом полкане, Раме, Волху и Валу поспрашал:

— И чавось нынче нам деять? Куды йтить?

— То надобно у тебя спросить, — немедля откликнулси Волх и провёл широкой дланью по ражей шее свово волка, приглаживая на ней вставшу дыбом шерсть. — Ты ж у нас старшой. Вот возьми и призови Магур. Она то твой свист издалече услышит и прилетит, молвит куда нам направляться. Боренька тот же миг согласно кивнул, и, вздевши головёшку вверх, вуставилси очами у даль небес, днесь местами прикрытую разрезанными на здоровущи куски серовато-дымчатыми облаками. Загнув у роть нижню губёнку, оперши её на зубы, мальчик прижал к ней язык и звонко свистнул. Резкий, высокий звук вырвалси из уст отрока и наполнив просторы кадый-то обитаемого града словно отскочил от тех разрушений и умчалси у увыспрь… туды у голубизну небесной тверди, величественно освещаемую возом Ра. Свист тот таковой пронзительный и ярый, вроде подтолкнул на чуть-чуть замерших на месте солнечных волов печально вуставившихся на останки Люпеля, а посем будто отбросил у сторону те порубленные клоки облаков, высвобождая им путь. Ащё мгновение и у небушке блеснула бело-голубой каплей света Магур, резво увеличиваясь у длину и ширшину. Ейный полёть был так стремителен, чаво кажись чрез морг, Боренька разглядел и ейны могутны легонько взмахивающие крылья, длинны перьливающиеся бело-голубым светом перья, кончики оных, блистая, мигали алыми и жёлтыми цветами. И её покату голову, точно лебяжью и ано высокий златой венок, украшенный по коло остроконечными плавыми перьевыми зубьями с нанизанными на них светозарными, смаглыми, самоцветными каменьями. Тока ноне в жёлтом, завершающимся чёрным краешком, клюве Магур чавой-то несла. Мальчуган напряг очи, и миг опосля, смог узреть чё в клюве птицы Индры находитси стяг. На кумачовом ратище креплёном широкой стороной остроконечного клина горело смаглым светом полотнище на поверхности коего живописалось смаргадовое Древо жизни— с поднятыми кверху лучами сплочёнными на одном стволе, символ единения усего Бел Света, кажного живущего и ноне идущего у рати Борила. Магур, неспешно взмахиваючи могутными крылами, опустилась ищё ниже и закружила над усем тем величественным воинством, як овый вставшим на защиту Бел Света и Богов, верно обозрев кажного из ратника. А засим резко пошла униз и пролетаючи над мальцом, едва не коснулась своими перьливчатыми перьями его пошеничных волос. Птица, враз, широко раскрыла клюв и выпустила стяг. И тот васнь стрела со трепещущим от ветру полотнищем направившись к оземи воткнулси древком пряменько осторонь правого копыта Рама, отчаво темник, от той нежданности, слегка вздрогнул. Мальчик не мешкаючи спрыгнул с полкана и поспешивши к стягу, схватив егойно древко рученькой, резво вырвал из землицы-матушки и поднял ввысь. Клиновидно полотнище пошло малой рябью и на нём заплясало Древо жизни, будто призываючи и иные народы вступать у рать Правды.

— Борил! — громко гикнула птица. — Ступайте в Гарки да поторапливайтесь! — она сделала ищё небольшой круг над воинством и пролетаючи над мальчуганом догамила, — пройдите сквозь зачурованный лес шишуг и отяп. Впитайте их в свою рать, а посем спешите! спешите в Гарки! Гарки! Гарки! Магур нанова подалась выспрь, свершила здоровущее коло над ратоборцами, безмолвно следящими за ейным полётом, а опосля точно ужо с под самих небес докликала:

— В Гарках призови меня! — и чичас же погасла яркой искоркой у голубизне свода. Боренька недвижно стоявший и не сводящий взору с небес, иде возвышаясь на огромном златом возу легохонько, точно сопережеваючи ему покачивал божественной главой Ра, тяжелёхонько задышал. Он хоть и был мал ащё, а усё ж мерекал, чё не зря посылаеть его воинство Магур, сице поторапливая, у Гарки…Гарки…Гарки… У Гарки идеже совсем близёхонько… в днях пути лежмя лёживала его деревенька Купяны, идеже ждали-пождали его возвращения матушка, братцы, сёстрички, сродники и вон…вон самый маненький мальчоночка их семьи— Младушка, вельми дорогой его душеньке, защищаемый и сберегаемый с самого малолетства. «Помни Борилушка! — калякал ему пред самой смёртушкой отец. — То братец твой мяньшой… самый малый… жисть свову не пожалей, а его сбереги! Не давывай николиже в обиду! Николиже! да никому!»…. «Николиже! да никому!»— стучало у висках, колотилось у сердце, и верезгливо отзывалось в истосковавшейся душе. «Младушка… туто-ва я… туто-ва! Повремени маненечко и вмале увидимси! Заслоню я тобе спиной своей, як засегда то делыл… и никто…никто тобе не тронеть!»— прошелестели губы отрока, и наполнилси вон таковым трепетом ко сродникам своим, ко усем беросам и Бел Свету, чё тягостно стало дышатьси и думкалось, шо днесь разорвётси грудь его от той любви. Крепче…крепче лишь обхватил мальчик древко стяга и медленно повертавшись направо, посотрел на тех коих привёл за собой на защиту Добра, усего Бел Света и самих Богов! Он— ищё сувсем дитя, тот кто тяперича не мог позволить собе слабинку, кто не мог аки иной отрок зарюмить, або усё бросив спрятатьси за спинами мужей. Подавляючи у собе те муторные чувства мальчуган унезапно остановил свой взгляд на лице каурого полкана, того самого ктось хотел первым яму дать зарок верности, и который был, аки после догадалси Борилка сыном Рама. Вон весьма походил на свово отца и имел таковое же узкое лико, карие очи, маленько горбатенький нос, придающий ему мужественность, тонкие алые губы и один-в-один як у темника, острый длинный, раздвоенный на конце подбородок. Цвет шерсти у его лошадиного туловища гляделси многось бледней, чем у Рама, будучи ноли чё светло-гнедым, а волосья и кожа смотрелись рыжевато-бурыми и блёкло-смуглыми. Обряженный як и иные полканы у тёмно-синию рубаху, по груди каковой пролегала широка цепь со двумя смарагдовыми камнями, вооружённый мочным луком, да не мнее знаминательным мячом, чё покоилси доколь у серебряных ножнах на широком, весьма дивно украшенном мельчайшими самоцветными каменьями, поясе, да с притуроченными к лошадиному стану двумя тулами набитами стрелами, он был таковым величавым и купавым, чё Борюша ласковенько ему вулыбнулси… Опосля того подумкав, чё осе и Рам не пожалевши свово единственного сынка, привёл его на побоище со Злом у дальни бероски земли, абы сберечь Бел Свет, Асуров и его… его, Борилкин, народ.

Малец порывчато шагнул уперёдь, да обойдя темника, саврасого полкана на коем сидывал Былята и чалого, чё вёз Сома, подступил к сыну Рама.

Неспешно протянул к тому светлому полканскому вьюноше, он стяг и громко так чёб слыхивала уся рать, изрёк:

— Возьми Каси стяг мово воинства, посланное нам Богами Света и сбереги его у тяжком бою со Злом! Сам погибни, обаче с рук не вырони! Каси на миг обмер, во евойных карих очах блеснуло удивление да едва зримый трепет, и ентот дрыг пробёг по усем членам человечьего тела и ано по каурой шерсти. Засим Каси низко приклонил пред мальчиком свой стан, и, взявши у руки древко, крепко, словно врастаючи у то деревянно ратище, не мнее чем Боренька зычно кликнул:

— Зарекаюсь пред тобой княже Борил, ты— каковой собрал под своё начало эту могучую рать из людей, полканов, мамаев, зверей, друдов, духов и Асуров, я сберегу, — и глас его таковой мелодичный, словно прибабасника, оный сказываеть усяки байки, и единожды выразительный дрогнул, одначе Каси справилси с той горячностью и продолжил, — я сберегу стяг посланный нам ноне всем, как знак и символ единой жизни и единой смерти всего живого на Бел Свете! Мальчишечка выпустил из рук ратище и кивнул в ответ таковому искреннему полкану, который своей порывистостью и душевной чистотой далёкой от како-никакой лести сувсем не походил на Рама, а опосля того просиял ему широкой улыбкой. И ента вулыбка сняла напряжение, таящееся у евойной груди да и усём теле. Тяперича и вовсе медленно он поверталси, будто страшать растерять то чудное состояние покоя и уверенности да направилси к Раму. Усё также неторопливо, он взобралси на спину темника и тронув его за пояс, резво взмахнул рукой, так точно як махал ею Огненный Волх, звонко гикнув:

— У торенку! К зачурованным краям шишуг и отяп, а посем у град Гарки! И стоило ему то прогамить, аки не мешкаючи егойна рать, до тех самых пор хранящая отишие, ожидаючи повелений, пришла у движение и тронулась вслед за Рамом и Каси, который днесь вышагивал сторонь свово отца, как стягоносец, у дивны-придивны земли собратьев и ворогов Гуши. Чрез полтора дня достигли зачурованных мест шишуг и отяп. Ковыльны луговины, кои кадытось зачинались от реченьки Ковыльки, нынче не приветствовали странников своими витиеватыми волосками, не колыхали по ветру серебристыми кудерьками, и тама окромя сухой поросли сиротливо обожённой летним жаром ничавось вяще не зрелось. Занеже наступивший верасень, первый овсенний, месяц унёс усю летню лепоту эвонтих мест, окрасив пожню у бурый цвет. Потрюхав к кипучим водам Ковыльки и неширокому мостку, остановились. Борилка спешившись с Рама сошёл с торной полосы и ступил пряменько у сухостой невысоких трав, оно аки видывал он то чё не могли покамест узреть его скоробранцы. Кострубонька, один из коих не явилси ко граду летаглов на смык, тяперича ж возвышаясь стоял посредь той елани, а за ним толпилась орава духов пожней и луговин. Боренька подойдя к Кострубоньке ближее, встал стоямя и всмотрелси у пришедших духов. А тех прибыло оченно многось…. многось… И были тама стары знакомцы мальца, а иные, больча часть оных, доселе тока произносимая у бероских преданиях. Луговые дедки, схожие с тем, который подарил отроку кады-то веночек чем и упас от злобного Цмока, поместились единой гурьбой, маненькие старички весьма корявенькие с горбатыми спинками и ковыльными колосьями заместо волосьев на главе, бородушки и вусах. Облачённые у длинны льняны рубахи белые або серые да подпоясанные стебельками полыни, со плётёными веночками на округлых головушках идеже меж стеблей ковыля, полыни и солянки гляделись цветы васильков, лютиков, белоцвета и материнки. Недалече от Луговых дедушек расположилися младши братцы тех духов— Межевики, кые берегли невспаханну полосу земли средь пашнями, следили за работающими у полях хозявами, те духи каковые засегда вустанавливали и поправляли вершки на меже. Межевики до зела походили на своих старчих братцев, будучи такими ж маненькими и горбатенькими, токмо кожа у них была не бело-прозрачной, а почитай чё чёрной, да занамест волосьев росли зеленоваты побеги сорных трав, заполняющих земли промаж пашни. Ихни длинны рубахи были яро-зекрого цвету, а пояском служили один-два долгих перьплетённых меж собой стволов колкой крапивы, чё ащё величалась жигачка, по стеблю каковой проходили, выпирая упредь и вроде вустремляя на ворога, беловаты жгучи волоски. Середь духов Межевиков просматривались Обилухи, словно жирухи бабёнки с выпученными животами, будто чавой-то тока… тока проглотившие. На главе тех духов топорщились у разны сторонки мякины-останки колосьев, стеблей, верно, отставленных опосля молотьбы. Обилухи сохраняющие посевы и дарящие хлебопашцу щедрые урожаи, а поелику их тельца напоминали зерно пошеницы али овса с насажённой на навершие округлой головёшкой, васнь воткнутой туды.

Кожица у них зрилась желтовато-бурой и какой-то оченно пузырчатой.

Вони были повышее Луговых дедок и Межевиков, ноли удвое, а у серой холщёвой котомке, перькинутой чрез плечо у них чавой-то находилось, оно как вельми махонисто пузырилось. Обряженные у женски понёвы из сухой соломы да тонковатенькие желтющие рубахи с закатанными до локтя рукавами, они казались жницами, пришедшими на покос. Стоячий ворот их рубах расшитый зелёными нитями, малешенько шевелилси, будто то выбивались с под оземи росточки трав. Самыми важными у том воинстве были вестимо Полевые дедушки те самые духи, оные стерегли хлебные пожни, да были родителями Луговых и Межевиков. Вжесь у то гляделись сувсем высоченными духи, хотя и с небольшим тельцем, чёрным аки у Межевиков, с малешенькой головёшкой на коей взамест волосьев и брады росли колосья пошенички, ржи и ячменя завитых меж собой. У Полевых были длинны тонки ручищи и таки ж ножищи, а доходившие до колен зелёные али смаглые рубахи подранные понизу, може задетые вострым серпом да косой, развевались долгими лоскутами по ветру. На коловидном лике духов сидывали по два, зыркающих у разны сторонки глазка, водин правый ярко-василькового цвету, а иной зелёногу. Полевые дедки, як и другие духи, весьма походили друг на дружку, обаче при ентом усё ж разнились высотой, худорбой, чёрточками лика да цветом одеяния. Во руках Полевые сжимали по два изогнутых с зазубренным лезвием серпа, перьливающихся по полотну жлезки жёлтыми, голубыми и кумачными искорками. Посторонь тех старчих дедок приплясываючи крутились, вьюнились прозрачно-белые стройные девицы у долгих до пят рубахах и с длинными, солнечного цвета волосьями заплетёнными у косы. Девы — духи были вельми упавыми, на их нежнейших личиках явственно проступали маненькие алые губки, вздёрнутые носики да крупные очи. У одних девиц глазищи зрились голубыми, а на главе поверх волосьев пролегали венки из перьпутанных стеблей льна да украшенных голубоватыми с сероватым отливом пятилепестковыми цветами. У то были Кудельницы— они як и речные Берегини служили Богине Макошь, сберегаючи земны уделы и межи от усякого зла и нежити. Кудельницы аки и Берегини космы обвивали вкруг шеи и вони, свиваясь на груди духов, являли коловидный горящий смаглым сиянием образ женщины у руках каковой имелись тонки нити льна. Промеж тех Кудельниц сквозили Полудницы— духи жаркого полудня, иже чутко позоруть за усеми ктось не соблюдаючи обычаев выходил работать у пожню в средине дня. По волосам тех девиц пробегали лучистой рябью вспыхивающие жёлто-белые огоньки. Глазаньки у них были также жёлто-белыми и внегда они зарились на Борилку, у них зарождались те самые огоньки, точно калякающие: «Гляди-ка у полудне надоть кочумать, а то мы враз проучим». Гречухи— духи которые обитали у грече, и плясали, бегаючи, волнуючи те всходы, отчавось растения росли краше да крепче, несли на главе, пряменько на солнечно-бурых волосах, венки из гречихи увитой бело-розоватыми соцветиями. Та греча, которую беросу оченно любили вкушать у кашах, да блинцах и оладьях, вела свово величание от слова гричати, попросту от слова греть, занеже для долгого сухранения энтой крупы надобно було дёржать её под солнышком али прокалить у печи. Гутарили беросы, шо коли у пожни жавёть Гречуха, она зачасту бегая по семенам гречи, прокаливаеть их своими ноженьками луче любой печи. Также казались духи Ржаницы— сберегающие полосы ржи у полях. Их венки вдетые на головы плетёные из колосьев ржи, чуть зримо светились бурым светом, а може то перьливались бурые волосья духов.

Боляхные жёлто-ореховые глазищи як зёрна ржи, чудилось пронзали тобе насквозе. Часточко Ржаницы, сёрдиты на хозяев полос, кои не проявляли к духам почтения да не одаривали плодами от труда свово, ноченьками вустраивали во ржи прожины— таки долги дороженьки, усякого разного виду, укладываючи колосья ровнёхонько у рядья. Хороводили возле Полевых дедок также и Ячменицы, Овсяницы, и каки-то иные духи, помладче и попрозрачней, одначе сохранивши лепоту дивьих станов и долготу травяных волосьев. А позадь усех духов выстроились хозяева степей— Степовые. У то были дюжие, худющие старики прозрачные и единожды сизо-серые. Их косматые, седые с отливом пепельного цвета бороды да копны раскиданных туды-сюды волос, ано чичас, кады они стоямя стояли, ярились точно ветровороты, а у них клубились останки растений и пылинки. Ано чрез эвонту сизую серость духа проглядывали евойны угловатые кости на руках и ногах. Он в отличие от Луговых и Полевых дедок, которым часточко дарили обновы люди, был гол, токмо бёдра его опоясывали каки-то иссохшие травы с мерцающими по тем стеблям махунечкими белоцветами, жёлтыми соцветиями хворобоя и тёмно-вышнёвой душмянкой. Духи мирно стоящие у таковой мощной гурьбой, по-видимому, собранной со усех близлежалых еланей, пожней и степей бероских находились в шаге от Бореньки. Нежданно Кострубонька низко поклонилси отроку и, аки и у прежний раз, от ответного приветствия из груди Борила вырвалси зелёно-голубоватый свет прям от знака Велеса, стремительно накрывший притихших духов той лучистостью да сделавши их зримыми для стоящей на ездовитой полосе рати.

— Днесь, — произнёс испрямившийся Кострубонька, — надобно призвать в твою рать шишуг и отяп, ибо не пожалеет их Зло, пожелвит краснолесье и елани, и самих их не оставит в живых.

— Обаче энти народцы весьма не любять людей, — вздыхаючи отметил Боренька усё доколь оглядывающий новых скоробранцев. — Берегиня тады мене калякала чаво вони могуть и зашибить ны. Нешто опосля того они возжелають вступить у рать?

— Вступят! — вельми твёрдо изрёк дух и зыркнул у мальчика жёлтющими будто звериными очами. — Они дюже почитают за старшёго дедку Лесовика, а так как в их них борах лесные духи не живут, ибо этот народец сам стережёт и защищает краснолесье, они несомненно подчинятся призыву дедки… да не одному, а многим.

— А отяпы? — поспрашал Борилка, ужотко и сам додумкав каковому духу подчинится тот народец.

— Вот для того туто-ва Луговой дедко, — ответствовал Кострубонька и издал негромкое фу…фу.

— Ну, тадыличи у торенку! — призывно гикнул отрок и довольным взглядом обозрел воинов— духов таковых маненьких, исхудалых да костлявых одначе обладающих непомерной силой не токась супротив людей, но и супротив собе подобных, а посем повертавшись поспешил к темнику. Оно як мосток чрез Ковыльку был не весьма широким у первый черёд по нему перьправились во земли шишуг и отяп Рам, Борилка, Каси да полканы на которых восседали беросы и Гуша, ноне приосанившийся и аж подтянувший квёрху свову губищу. Мамаи и духи перьшли по самой реченьке, водни ступаючи у тот кипучий поток, а другие васнь по ейному полотну. Направившись впредь, так и не дожидаючись, як перьйдуть Ковыльку усе прочие беглым шагом тронулись по полосе.

Огненный Волх дотоль круживший на своём волке у поднебесье, то спущалси понижее, то вдругорядь взлётал выше, высматриваючи надобные народцы. Рам и Каси маненько пройдя шагом вмале перьшли на скок, право молвить, ей-же-ей, не шибкий. Боренька промаж того настойчиво зыркал у просторы земель лежащих по праву да леву руку, идеже росли дерева да луговы травы, оные к овсени и вовсе усе посохли, и тяперича зрились сухостоем. Прошло верно многось времечка, внегда небесный волк нёсший на собе Волха нежданно резво принял униз и обдавши порывчатым дуновением мальчугана, встрепал ему волосья. А пролетевший над мальцом Асур зычно кликнул:

— Борюша, впереди со стороны краснолесья и со луговины появились воины. Одни, то лесные люди, схожи с Гушей, а иные люди еланей. Огненный Волх абие потянул снурок на шее волка выспрь и тот мгновеньеце спустя ужось парил у вышине, пролетаючи то над бором, то над луговиной, а за ним неотступно следовали тёмной таковой пеленой и усе другие небесные воины. Темник же вуслыхав реченьку Асура замедлил свой скок, перьйдя на степенный шаг, а мальчик восседающий на нём подалси управо и вгляделси у лесны чащобы. Вже правым оказалси Волх, оно як у нескольких шагах от кромки стёжки поросшей травами почитай, чё на краю хвойного бора стояли шишуги. Поросшие тёмно-бурой шерстью, с выпученными уперёд лбами и подбородками, да оченно некрасиво вывернутыми нижними губами. Шишуги, таращали свои маненьки глазёнки, оттягивали к долу губёшки, пущали густу слюну и до зела крепко сжимали у руках мощны дубины, коими в ентов раз не махали може пужаясь таковой могутной рати. Боренька обозрев шишуг торопливо повертал голову и вуставилси доколь густые, и единожды сухие, пожухлые травы покрывающие луг да увидал тама отяп, масеньких да весьма странных существ. То были низинькие, чуток выше срубленного пенёчка существа, тела их были людскими, покрытые кожей, со руками и ногами, и цвету желтовато-серого с рыжеватыми, круглыми пятнами по поверхности. На бёдрах у тех существ находились долгие почти до оземи женские, зелённо-жёлтые понёвы, сшитые из сухих трав, на ноги обуты лапотки.

Дивна, зверина голова, напоминающая полевого суслика была округлой, с малёхо удлиненной мордой, покрытой короткой шёрсткой жёлтоватого цвету, крохотными ушками, стоящими торчком, большущим носом да крупными карими очами. Широкось разявая рты, существа днесь не издавали кадый-то слышимый путниками, схожий с медвежьим, рык. У руках отяпы усё также дёржали здоровенных чорных змей, у длину не меньче четырех— пяти локтей, обаче не крутили ими. По-видимому, и вони были напуганы так нежданно-негаданно явившимся воинством у их края. Мальчик словно почуяв струящийся от тех народцев страх, потянул на собе пояс темника. И Рам скумекавши, по движеньецу Борилкиному, чавось тому надоть, пошёл ащё медленей, а посем и вовсе востановилси. Абие Борила спрыгнул с полкана и обернулси назадь, а ко нему будто струясь меж плотно сомкнутых рядьев скоробранцев ужотко спешили старчий из Кострубонек, да идей-то не меньче десяти дедушек Лесовиков и Луговых. Приметив поспешающих ко нему духов, мальчуган тронул свову поступь уперёдь и обращаясь к тем двум народцам, замерших справу и слеву от езжалой полосы, звонко гикнул:

— Шишуги и отяпы! Я Борил, прибыл сюды со ратью, абы призвать вас вступить у неё. По бероским землям йдёть Зло. Оно сжигаеть грады и деревеньки, убиваеть людей, умерщвляеть духов, опустошаеть гаи и боры, елани и пожни, — глас отрока нежданно дрогнул, он на маненько смолк и подавляючи то трепыхание, утёр проступивши под носом капли сырости, а опосля продолжил. — Оно уничтожаеть усё доброе и светлое чё жавёть у ентом Бел Свете… нашу Мать Сыру Землю, наших Богов.

Ноне то Зло умертвить мой народ, а завтры прибудеть сюды и погубить ваши… ваши народы, оные исстари жили сторонь нас. Боги послали мене у дальние земли, шоб я смог сбрать усяки народы по свой стяг… усяких ратников: полканов, мамаев, духов, небесных волков, друдов и Асуров, чё б конча Добро победило Зло. И вы народы шишуг да отяп забудьте усяки распри промаж собе, забудьте чё вы иные, и йдёте несходными торенками да вступайте у мову рать. И тады Семаргл как-то проклавший меже вас евонту ездовитую стёжку, убярёть ту преграду.

Изгоним же сообща с нашего края, с нашей Мать Сыра Земли и Бел Света у то Зло! Оченно зычно кликнул последни слова Борилка и затих. Тадыличи упредь ступили, словно избранные старчими, дедко Лесовик и дедко Луговой, тот самый кый даровал мальчугану веночек и у два голоска духи зашумели, мешаючи скрип деревов и колыхание трав:

— Шишуги, отяпы! Мы духи лесу и пожней прызываем вас йтить вкупе с нами во рати отрока Борила и полечь зараз, коль вумрёть Бел Свет да наша Мать Сыра Земля, и битьси изгоняючи с родименькой нашей оземи воинство Зла! Обаче шишуги и отяпы немотствовали. Боренька стоючи на езжалой стёжке видывал аки перьглядывались меж собой, водни из них весьма неприятно опущали к долу свои здоровущи губенци, а иные покачивали звериными головами да токмо гутарить не жёлали, и тады малец ащё громче крыкнул, поспрашая колеблющиеся народцы:

— Так вы с нами аль як?

— С нами… с нами, они Борюша, — послухалси нежданно сиплый, низкий глас Гуши, сувсем ладненько бачивший на бероском. Мальчишечка порывисто обернулси и узрел малеша сутулившегося, одначе вельми горделиво осматривающего шишугов и отяп Гушу, тот подступил почитай к Бореньке упритык и вставши от него в шаге, закалякал, — чавось вы немотствуете аль? Курлыпа чё не зекаешь мене? Або не слухаешь зову княжа полканов Борила да дедки Лесовика? — Гуша резко повертал голову у сторону отяп и порскнув, добавил, — А вы… вы отяпы… Ото я ко тобе склоняюсь Смотрак… ко тобе царьку народа отяпского, нешто не слышишь ты мене? Або не понимашь зову княжа Борила да дедки Лугового? Воно… сотрите аки, я ноне вышагиваю по ентовой полосе, коя досель пролегала промаж нас… и на кою неможно було нам отродясь ступать… Обаче я побёг за Борюшей, я посторонь него ступаю повмирать за Бел Свет и Мать Сыру Землицу, и ничавось не страшусь, оно аки доселе тако зрел, чёсь не видать вам николиже.

Поелику зову вас, шишуг, слышь Курлыпа! и вас, отяп, слышь Смотрак ступать за мной на енту, — и Гуша порывчато топнул по полотну дороженьки крепкой стопой, отчавось взвылась увысь густовата жёлтюща пыль, и окутала его шёрсть на ноге до колена, — и иттить под стягом Древа жизти ко побёде! Оно ужо и не ясно чьи реченьки возымели действо над теми народами, так-таки стоило Гуше смолкнуть, як спервоначалу из бора на стёженьку стали выходить шишуги, во главе с их царьком Курлыпой, чуток поширше у плечах чем соратник Бореньки. А посем и отяпский Смотрак, да и иные его братцы, вылезши из сухостоя еланей на езжалую полосу, низко приклонили головы пред Борилой, Гушей и старчими духами указуя тем самым, чё они вступили у рать Добра.

Глава двадцать девятая. У Гарки

Вобрав у собе шишуг и отяп, вошедших под начало Гуши слегка потеснившего Курлыпу, воинство Борилы двинулось дальче… туды у Гарки. Шишуги и отяпы разместились на полканах, як и их предводитель, зане було решено не растягивать и без ентого несметную рать. Боренька чующий чё именно молвь Гуши заставила войтить у его ополчение новых скоробранцев, ночью на привале поблагодарил свово соратника. Одначе Гуша тяперича засегда ночующий осторонь костра Огненного Волха расправивши плечи, окинувши надменным взором сидевшего подле него мальчика, тихонько сице чё б никто не слыхал, загутарил:

— Борилка я з ведал чё стоить мене пробалабонить про стёжку аки они абие и вступять у твову рать.

— Усё равно аття тобе, — произнёс отрок неотрывно глядящий на вспыхивающие у небесной тверди холодные и единожды далёкие звёзды, точно жёлая найтить у там во той тьме ночи ответы на усе свои поспрашания.

— Да-к изволь… мене не жаль, — отметил Гуша и плямкнув, словно чёй-то словил у ночи, зашамал. — Засегда рад тобе пособить.

— Гуша, а почему ты смог по ентой полосе иттить? — немного погодя вопросил мальчуган и повертав голову, возрилси на Гушу, каковой у лучах играющего чудного огонька и упрямь чавой-то неспешно желвил. — Ты ж мене говаривал чё опосля того як Семаргл осерчал, меж вами пролегла та полоса и по ней ни вы, ни отяпы ходють не могёте. Гуша медленно дожёвавши и также неторопливо сглотнувши, чуть слышно вздохнул, васнь кумекая о чём свовом, а засим пояснил:

— Ну, да…. дотоле так и було… встарину… древле, — шишуга на миг прервавши каляканья, и обернувшись, обозрел ночны просторы, верно примечаючи никтось их не подслухиваеть, а засим и вовсе зашептал, — древле може так и було… Неможно було на неё ступить, обаче кадыка я за вами побёг… я з ступил на неё… И усё времечко бежал по ней услед за вами, инолды, право молвить, ей-же-ей, схаживал у бор водыки напитьси.

— Небось, — нанова глянув у ночно небо и широко просиявши, тем кто в раздольной Поселенной во Небесной Сварге жил и правил, одаривая Бел Свет своей добротой и светом, сказал Борюша. — Небось Семаргл вас давнешенько простил.

— Агась… простил да токмо нам о том не пробачил, — изрёк Гуша и сломленный вусталостью, будто подрубленно древо повалилси на растеляный Боренькой охабень, занявши на нём боляхну часть да чичас же закочумал. Покинувши зачурованные края отяп и шишуг сызнова потрюхали по землям беросов тудыка ко граду Гарки, примечая по пути полупустые деревеньки. Усе мужи, вьюноши и отроки чё постарче ушли ко Гаркам, вступаючи в ополчение супротив панывичей. Бабёнки, старики, детки да млады девоньки оставшиеся у деревеньках узревши движимую рать спервоначалу весьма пужались. Девицы и бабёнки, оные не хуже мужей натягивали тетиву, встречали пришлых снаряжённым луком, обаче признавши средь чужаков своих беросов умиротворялись, торопливо несли итьбу, да сказывали чё Зло нежданно пришедшее на град Титчиху, прынялось уничтожать тамошние поселения. Часть бероской рать выступила ко граду Клины, чё на реке Кержень и полностью почило, не мочь противостоять таковому несметному воинству. Выжившим у той сечи ратникам и людям удалось уйтить к Узолам, а опосля к Гаркам, иде днесь и стоить ополчение беросов, иже прибывшие туды с уга, встока и западъ. Девоньки да бабёнки оглядываючи рать пришедшу на выручку их народу вельми радовались, и утираючи бегущие из очей слёзоньки одаривали скоробранцев последним, да провожаючи, низко кланяясь, до последнего махали им на прощание белыми платочками, аки то и полагалась по традициям бероским. Ко чётвёртому дню, чё вышли из Гушиных краёв приблизились к Гаркам. Ищё издалече их встретила сотня дозорных беросов во главе с ваяводой Лихарем из грады Копылъ, его по осанке сразу признали Былята и Сеслав, и окликнули. Лихарь немедля придержал свово бойко идущего гнедого и всмотрелси у воинов, а кады ж приметил Быляту и Сеслава да сына Мстибога Орла обрадовалси. Оно ж и так ясненько, чаво опосля гибели градов и деревень, людей ратных, баб, ребятишек и стариков узреть таку помочь у всякого вызоветь ликование. Внегда Боренька напоследях увидал Гарки то сердце его шибко застучало у груди, обаче туды, куды уводила битая стёжка, оная шла к деревеньке Купяны, трюхать було неможно, занеже с того направления и шло Зло ведомое панывичами. Зло уничтожающее деревнюшки, грады, умерщвляющее людей… простых таковых як и Борюша беросов: мужей, баб, вьюношей, дев, отроков, отроковиц, малых детушек и старыков.

Эвонто злобствующее воинство аки гутарили, те кому вудалось спастись, було наполненно вуродливыми созданиями и иными народами.

Она… та свирепствующая сила всасывала у собе из оземи жизть, изводила и сжигала леса, пожни, елани, реченьки, озёра и крыницы, и будто поглощала зверей, птиц и духов. Прыблизившись к Гаркам усотрели станы беросов. Ополченцы расположились пряменько пред градом, там идеже у липене месяце Борилка созерцал поля ржи, пошеницы, овса и гречи. Идеже кады-то трудились люди, вубирая зерно у молочке. Идеже лёжали витые снопы, да скирды соломы, и при том больча часть пожни стояла нетронутой да ждала-пождала свово времечка… свово времечка… ноне ж и поместилась станом рать. Во главе беросов выбранным ваяводой был Стожар из града Балки. И то зрилси сувсем зрелый муж со сёдыми волосьми, брадой и словно плетёными у косьми кручёнными долгими вусищами. Его тёмно-серые очи осматривали прибывших дюже строгим взором, будто испытываючи, одначе почасту у них вспыхивали голубоваты огоньки отрады при виде таковой мощи.

— А иде Мстибог? — перво-наперво поспрашал Былята спешившись с полкана и пожимая протянутую Стожаром дюжую широколадонну ручищу.

— Пал Мстибог, ащё у Клинах, — чуть слышно ответствовал ваявода и обведя обступивших его беросов взглядом вздохнувши, добавил, — окромя старшого братца Орла— Твердолика никтось из ваших оттедась не возвярнулси… так чё…. так чё у вас усех потери. Боренька стоящий поперёдь беросов, осторонь ваявод, Асуров и предводителей народов обернулси и торопливо оглядел воинов, узрев, як напряглись на лицах их них жилки и чуть затрепетали губы.

— Да и Твердолик…. — продолжил каляканья Стожар, и, опустивши голову, вуставилси на бурую оземь, словно взятую плугом, — прибыл с останками рати Клинской… и верно того… верно…

— Чаво того? — взволнованно кликнул Орёл, и, подавшись уперёдь тягостно вздрогнул усем телом.

— Того… вельми он ранен… и може так и не оклемаетси, — отметил Стожар так и не подымаючи глаз, по-видимому, не жёлаючи зреть аки мгновенно потемнело лико вьюноши. — Он в Гарках нынече, там над ним мать твова воркуеть… так чё ежели хошь… поспешай… можеть живым ащё застанешь. Орёл какой-то миг медлил, васнь опешивши, а Борюша возрившись на парня узекал як евойные карие очи наполнились кипучими слезьми.

Вьюноша унезапно сжал плотно уста так чё вони протяжно скрыпнули, точно ломаемые на части зубы и встряхнул главой, а посем резко повертавшись побёг к молодому вороному полкану на котором досель ехал. Орёл подскочил упритык к полкану будто намереваясь с ним обыматьси и чавой-то шепнул ему на ухо. Полкан абие кивнул, и, протянув парню руку, приклонил стан да помог взобратьси на собе. И также скоренько развернувшись прытко пошёл у град, спервоначалу не шибко, одначе вмале ужотко скороходью. Туды… по езжалой полосе у Гарки поместившимся на пологом, вроде як насыпном кургане, обнесённом по колу высокими, массивными дубовыми брёвнами с заостренными и обожжёнными концами, вустремленными увыспрь и по околотку вокружённому глубоким рвом наполненным водой. Борюша тоскливо всмотрелси вослед ускакавшему полкану и прижавшемуся ко нему Орлу, страшась вопросить Стожара о своих, посем он повертал голову и вуставилси взором у даль, туды идеже за борами и гаями таилась его деревенька. Так-таки днесь, тама куды вела наезженна полоса окромя клубившегося паморока толи дыма от пожара, толи марева рождённого самим Злом ни чё ни зрилось. Ано отседова, из такой-то неблизкости, мальчик видал вздымающийся ввысь сизе-чёрный смог, каковой точно вырывалси из самой оземи и касалси своим змеиным языком голубого небосвода, пожираючи посылаемый Асуром Ра свет и тепло. Смурной махонистой полосой наступало Зло, оно ищё було поодаль и заслонялось могутными растущими древами, одначе усяк сиг продвигаясь уперёдь, медленно приближалось. Да токмо страх за своих сродников, появившийся ужо у поселении друдов и обитающий у мальчонке хоть и был здоровущим и часточко сжимал сердце, застилал очи слезьми, но не заслонял первейшего, ведущего его усё то времечко, жёлания избавить Бел Свет, Богов и Мать Сыру Землю от погибели… поелику муторно вздохнувши и убравши усяку слабость кудый-то вдаль, обращаясь к Стожару Борила твёрдым гласом поспрашал:

— А каки деревенские у Гарках имеютси? Стожар также як и иные молча наблюдая за уехавшим Орлом, перьвёл взгляд, и неспешно обозрев мальца с ног до головы, на малеша остановилси очами на сияющих у его лбу самоцветных каменьях, опосля пожав могутными плечьми, негромко ответил:

— Энто мене не ведомо… Може ктой-то и прибёг, разве днесь разберёшь? Токмо из тех чё ушли с Мстибогом, окромя Твердолика да десятка ратников клинских никто не явилси… Да и Твердолика прывезли у беспамятстве. Конь его с полю брани на собе вывез… опосля того деревенские сняли и у сноповозку поклали да потрюхали… от того он живой и прыбыл. Оно и так ясненько чаво усе хлебопашцы вушли с Мстибогом так… чё… так-то, — Стожар смолк судя по сему не жаждая говаривать то, чаво и так було очевидным, да чуток опосля докалякал, убираючи дланью с лика впавши туды космы волосьев, — мы Мстибогу бачили погодь… Погодь дождёмси кадыка усе сберутся и скопом, разом вдарим по ним. Да токась вон не стал ожидать, ушёл…

Право молвить, ей-ей, клинские балякали у панывичей предводителем не человек стоить, а како-то чудище… многоголовое и многорукое…

Ужотко беросы славно бились, собе не жалеючи, одначе кады на них ниспустились иные страхолюдины со небес со долгими топорами тады усё… усё… враз усех побили.

— То летаглы были, — чуть слышно отметил Борилка, чуя аки страх за сродников окутал евойну душу, отчавось стало неможным мерекать и дышать, ощущая чё будто опустела грудь, замерло сердечко и затихла изнывающая от боли душенька.

— Борил! — Огненный Волх шагнул к отроку, и, положивши на его плечо свою могутну руку обращаясь к ваяводе, пояснил, — наш предводитель!

Это он, ваш мальчик бероский, собрал всю эту рать: полканов, друдов, мамаев, духов, зверей и Асуров. Он подвергал свою жизнь опасности, чтобы ноне мы стояли туто-ва на поле брани плечом к плечу. Посему он и поведёт нас всех на бой. И вы беросы, как и мы его скоробранцы, смело шагайте за ним, чтоб изгнать из пределов не токмо ваших земель, но и всего Бел Света Зло ведомое панывичами. — Волх замолчал, а посем слегка сжал плечо мальчугана, васнь забираючи из его тела усю горесть, а засим дополнил, — а днесь нам всем надобно отдохнуть и особлива Борюше… Борюше потому как его овринг был самым дальним и самым тяжёлым. Стожар был высоким мужем, одначе и ему пришлось слухать и глазеть на Асура задравши голову, а кадыка Волх смолк, ваявода негромко крякнув ответствовал:

— Ну, чаво ж… ежели и упрямь наю отрок сбрал да прывёл эвонту рать то ему и главенствовать, зане нам беросам без вашей помочи николиже с у тем Злом не совладать! — Стожар муторно вздохнул сице, будто вёз на собе сноповозку гружённу валунами и утёрши катящий со лба пот, досказал, — тадыличи ну-кася располагатьси… Занеже як завтры к утру али к полудню панывичи подойдуть к Гаркам, — и кивнул напоследях у знак согласия головой. Доколь усё приведённо воинство становилось на ночлег, разжигаючи костры да готовя итьбу, Боренька вустало опустилси посторонь выскочившего из рога Волха огня на землицу и загорюнил о своих сродниках. Чуял он своей изболевшейся душенькой, чё не зря снилась ему зовущая его матушка, и так ныло сердечко за Младушка… чаво верно и неть ужось на Бел Свете их. Тягостны думки, точно мощны волны накрывали собой мальца и вон вже ничавось окрестъ собе не видывал и не слыхивал, ничавось не шамал и почитай не калякал. И як токась воз Ра направилси ко небесной полосе отделяющей землицу и небеса, лёг на растеляный охабень, сомкнул очи и утомлённый тем беспокойством и душевной смурью мгновенно закочумал. Борюша пробудилси глубокой ноченькой, он лёжал на спине и глазел у тёмное, словно застелаемое долгим охабнем Бога Дыя, небушко. Та сама смурь, каковая его усыпила, чичас пробудила и тягучим стоном отдавалась у груди, рокотала, точно гроза подступая ко рту и глазам, желаючи выплеснуться потоками додолы из очей и громким рюменьем из приоткрытого рта. Борилка боролси с собой долзе, одначе чувства были сильнее его, ищё миг и он бы зарыдал и, абы ентого не допустить, мальчонка порывисто сел да огляделси. Околот него усе почивали. Слева от Бореньки почитай чё под его боком скрючившись калачиком лежмя лёжал новый царёк шишуг и отяп-Гуша, он потешно выгибал свову нижню губенцию, тихонько постанывал, вроде як подвергалси страшным истязаниям, да при ентом пущал скрезь сотворённы зубы густые пузырчатые слюни. Сразу за Гушей, на двух охабнях, дарёных Стожаром поместилси Валу. Асур покоилси на спине, подложивши под голову руки, будто мягоньки подухи. Его светлое, солнечно-белое лицо светилось во тьме ночи, особлива кады Месяц ужотко сувсем схожий с жерновом, касалси его кожи серебристым лучом, верно приголубивая сынка свово старшего братца Ра. Валу кочумарил ровным, мирным сном пред страшной сечей.

Таким же сном спали Рам, Каси, Былята, Крас, Орёл, Сом, Ратмир и Гордыня, вже побывавши у Гарках да единожды поздоравшившись и попрощавшись со сродниками. Токмо один Огненный Волх не отдыхал, он сидывал на созданном рогом небольшом белом камне и неотступно глазел у резвящееся пламя костра. Сторонь его ног расположилси тот самый волк на кыем Асур взмывал у небеса, а Волх малёхо подавшись уперёд, и протянувши руку, нежно поводил дланью по кучной шерсти зверя.

Отчавось волк негромко и довольно пырскал, може будучи довольным.

Кострубонька и Комол, лежавшие по праву руку от Бореньки, тоже кочумали. Комол махонисто раскинув у разны сторонки свои коренья рук и ног, инде ими шевелил або вздрагивал, и усяк раз при том тихо поскрыпиваючи, и казалось мальчику то у хвойном бору, колыхаемые ветром, постанывають уставши от жизни дерева. Кострубонька покоилси смирно, и було не ясно вообче почивал ли он або просто токась притаилси. Ужось словно то был не живой дух, а лишь козлиная шкура, давненько снятая с его обладателя. Вкруг расположившихся предводителей рати, не ярко полыхали огни костров сторонь которых, единённые обчим желанием избавить Бел Свет от Зла, отдыхали люди, полканы, друды, духи, мамаи и звери. Токась не почивали у энту ночь оставленные дозорить, оберегающие сон воинов, ратиборцы. Из ночного марева нежданно явилси Стожар, он глянул на пробудившегося отрока, и, шагнув к лежащим беросам, опустилси на расстелянные охабни подле, да кивнув оторвавшему взгляд от пламени Волху, пояснил:

— Усё доколь тихо…то просто птица кака кликала.

— Добре, — прогутарил у ответь Асур, — укладывайся Стожар почивать, я подозорю… Мне уж не заснуть. — Засим Волх вуставилси на мальчика, сквозе пляшущие лепестки пламени, и поспрашал, — а ты чего Борюша не отдыхаешь?

— Так, — протянул мальчонка и муторно вздохнул, стараясь справитьси с дрожанием гласа. — Не-спитьси чавой-то… може ужотко отдохнул. Стожар наконец улёгси на охабень, повернулси на бок и приткнувшись лбом во дюжую спину Сома чрез мгновеньице закочумал и послухалось евойное чуть посвистывающее дыхание.

— Полошишься? — весьма тихонько вопросил Асур и во глазах его синих словно вспыхнули радужные огни. — За своих родных? И Борилка додумкав чё Волх видеть его на сквозе, шмыгнул носом, и подавляючи жёлание прямо чичас зарюмить, пробачил:

— Агась… полошусь…за усех своих сродников. Матушку, братцев, сестричек и особлива за меньшого братика, Младушку, коего отец велел пред смертью беречь и защищать, да быть ему занамест него… А як получилось…як? — и голос мальчишечки прерывчато дрыгнул. — Я туто-ва живой и невридимый, а они усе… Младушка, матушка… они може у бяде…у бёдушке… И никак…никак я им пособить не могу… никак.

— Ты прав, ныне, ты им помочь не сможешь, — закалякал мелодичным своим голосом Огненный Волх, — но завтра ты выведишь могутную рать и попытаешь спасти не просто своих сродников, но и всех тех кто живёт на Бел Свете… И знаешь, Борюша, для такого маленького мальчика, каковым ты являешься— это не мало, а даже весьма… весьма много. Асур смолк и воззрившемуся у лицо Волха мальчугану унезапно почудилось, чё глаза Бога сувсем не синие, а огненно-рыжие, таки ж як его брада, вусы и волосья… и вспыхивает у них, кружить и вертить крошево манешеньких искорок, будто лепестки редрого огня.

— Жизнь— такая и есть, — продолжил Бог немного погодя. — Она зачинается радостью рождения, а завершается слезьми разлуки, оные проливают наши близкие. Великое чудо, когды над твоим прахом есть кому проронить слезу, есть кому вспомнить и помянуть. Так-таки и должён жить человек, завсегда понимая, что после нонешнего дня наступить день следующий… и всё… всё, что ты посеял поутру непременно даст поросль… завтра ли, послезавтра ли, год спустя, аль века. Но иногды, Борюша, иногды в жизни любого может всё перевернуться и то, что раньше казалось обыденным на иной день нежданно станет самым важным, а то чему никогды и не придал бы участия загородит собой всё, что живёт на Бел Свете, всё чему поклонялся и любил… — Волх балабонил ту молвь, и также як досель отрок горестно вздыхал, точно чуял чё живёть последний миг его родна землица и боялси её потерять, пужалси её не спасти. — Так тяперича и ты… Как бы тоска тебя не давила и не грызла твоё сердечко помни, что ноне ты воин и шествуешь на брань! Вытрави из души своей чистой и величественной горесть, оставь тама токмо желание биться и тогды те кто прибыл за тобой не дрогнут пред тьмой и пойдут на сечу ничего не страшась! Огненный Волх замолчал и точно обмер, перьстав поглаживать шерсть зверя, да впившись мощными перстами у ту густоту, его очи также прекратили светитьси редрым светом, и нанова стали синими, кажись ащё сиг и костёр у котором, як и в евойных глазах, кружили лепестки пламени поник али спал, притулившись к землице-матушки. И тадыдичи Боренька чуть слышно молвил, словно единожды дохнувши:

— Да-к аже их неть… ужось… моих сродников ужотко верно они во Вырай-саду… там со отцом нашим, предками да Асурами Света. А мене… мене надоть ищё победить эвонтих панывичей, абы Мать наша Сыра Земля больче сице слезьми не умывалась.

— Да, Борюша, правильно мыслишь… Днесь думкай лишь о ней, о нашей матушке, — согласно произнёс, будто пробудившийся Волх и тряхнул огнистыми кудрями. — О моей… твоей… о нашей матушке, каковая родит, кормит, поит, любит и хоронит своих детушек. О ней Мать Сыра Земле! Мальчуган порывчато дрогнул и словно с энтим трепетом пробежавшим по усему евойному телу высвободил свову душу от той тягостной смури, а грудь от грозы. Вжесь утишинный, он возлёг на охабень поверталси на бок, и, прижавшись спиной к усё або стонущему во сне Гуше, сомкнул очи. И тадысь почуял, аки прямо с под охабня прикрывающего землицу пошло тепло, пытаясь сугреть, чуток озябшего в предрассветной темноте, отрока, а посем в нос ему вдарил сладковатый запах матери. И засыпающему мальцу на миг показалось то дохнула на него не Мать Сыра Земля, а она-матушка Белуня и натруженными, мягоньками и столь дорогими Бореньке руками погладила его по пошеничным волоскам, прихорашивая там кажну прядьку и кудельку да тихонько запела: Сон да Дрёма По качульку брела, По качульку брела, К сынку в люльку забрела.

Глава тридцатая. Вороги и соратники

Поутру воинство панывичей кое казалось продвигалось по бероским землям без продыху и отдыху, да ни на сиг не востанавливаясь, приблизилось настолько, чё его стало можным разглядеть. Боренька, усевшись на Рама, выехал в сопровождении Асуров, ваявод и предводителей народов уперёд, в пожню доселе засеваемую злаками кормящими беросов, а ноне поросшую жалкими останками сухостоя, словно обобранную або ограбленную. Да поколь рать Добра занимала веленное ей положение, мальчик вгляделси у шедших к ним навстречу ворогов. И на первых на кого кинул он взор, были те самы панывичи. Те самые оные кадый-то вспужали бероского вьюношу Крива, такового низенького росточку, худющего, точно долго времечка не кормыхающегося, с кривоватыми устами и носом да скошенными улево чёрными очами. Тех самых каковые вызвали у Криве дрожание рук, удерживающих во них молот ЧерноБоже, жёлающий вдарить по камню и обрести силу…силу такову…такову, шоб усе боялись, страшились его. Высоченны панывичи хоть и были понижее Асуров да мамаев, а усё ж гляделись рослыми. Обаче вельми худобитыми так чё просвечивались чрез серовату их кожу угловато-серые кости. Панывичи были усе нагими тока бёдра ихние прикрывали облезлые шкуры коз и баранов. Козлиные ноги, зачинавшиеся с колен, густо поросли косматой шёрстью да завершались вострыми раздвоенными копытами. Поросшие кудластыми чёрными волосьми головы с большими удлинённо-заострёнными ушами, выходящими из макушки, не имели лиц. Вони те самые лики, вельми уродливые с топорщившимися уперёди зрачками усяк сиг закатывающимися аль выкатывающимися из глазниц, с поросячьим пятаком, взамест носа, и чёрной дырищей окаймлённой рваными краями на месте рта, расположились на груди таковых несчастных существ… и вовсе неведомо на чё творёных безумным Паном. Поелику всмотревшись у панывичей Боренька перьдёрнул плечьми… оно аки про таких пугалищ вон даже не слыхивал николи из несметно поведанных ему преданий. Одначе и панывичи меркли своим уродством пред их предводителем… тем кый собрал усё то воинство и ноне поместилси посредь него. У то було само чаво ни на есть чудище.

Таково ж могутное аки и панывичи и до пояса являющее собой огромадну змеюку. У эвонтой гадины тело напоминало, имеющуюся у охабня, махонисту куклю расширяющуюся к средине, на вроде клина, а опосля нанова сужающаяся и оканчивающуюся покатым краем. На у той кукле, будто на единождой таковой главе, находилось сразу три человечьих лица с кривившимися улево вздёрнутыми квёрху носами, гнутыми губищами, коряво свисающими униз левыми уголками рта да большущими чёрными глазищами, як и усе лико, косившимся улево. Ентовы лица, были схожи меж собой, точно живописали овый какой-то образ. У та кособокая многоликость промаж того двигалась, глазела и жила вроде як отдельно друг от друга. Блёклые, васнь иссохша солома, волосья жидкими нитями покрывали навершие кукли аль верней гутарить головищи, поместившись как раз над средним ликом. Такими ж жалкими и чахлыми были спадающие с трёх угловатых подбородков волосья брады, словно выдранной, або выпавшей да ищё и подпаленной, отчавось длина ейна казалась тоже какой-то кривой. Усов на ликах ноли чё не обозревалось, вони проступали лишь редкими коротюсенькими волосками.

У том месте на теле иде соприкасались клины кукли во самом махонистом размахе, судя по сему заменившим плечи, выходили ручищи, их було по четыре с кажной стороны. Вони исторгались из тела прям с одной макушки, и при том были водной длины, у оных чудище сжимало мощны топоры во кажной да большущий молот, схожий со кузнечным. Во стане там идеже усё ищё було чавой-то человечье, зрились полные, дюжие лядвеи, оканчивающиеся не мнее крупными людскими стопами.

Так-таки на них, як и на ручищах вже кожа не являлась людской, она була чешуйчатой, такой аки та гадина чё венчала куклю. Лядвеи обёрнутые здоровущей шкурой ведмедя, с висевшей слева мордой того величественного и почитаемого зверем Велеса, казала широко отворённу пасть, с крепкими зубищами и не мнее могутными клыками. Да! эвонто чудище вызывало трепет… Таковой же трепет будили у Борюше иные воины, пришедшие с панывичами и человеком-змяёй. Справа от панывичей поместились восседающие на крепких вороных, со густыми копнами редрых грив, конях песиголовцы. Тот народ о котором мальчик не раз слыхивал из бероских баек зрилси весьма могутными витязями полу-людского племени у каковых на коротких шеях сидели дюжие собачьи головы. Удлинённы морды песиголовцев широко разявались и из тех чёрмных пастей выглядывали белые рядья острых зубов, да тёкли у две струи слюни.

Косматые редрые волосы топорщились сзади, часточко оплетаючи усё собачью морду, а с под той вихрастасти смотрелись заострённы, шевелящиеся уголки ушей. Обаче тела песиголовцев были человечьими при евонтом оченно обильно поросшие рыжеватыми волосами. Облачённые у схожие со бероскими, токась без воротов, чёрные рубахи с боляхными угловатами разрезами на груди откедова глазелась волосатость, да обтягивающие ноги рдяные штаны, чорны сапоги высокие, с серебряными подошвами слеву прикрытые клиновидными деревянными щитами, полу-люди сжимали у руках коротки луки. А на сыромятных поясах охватывающих их станы висели у ножнах мечи, да на спине находились туло со стрелами. Посторонь песиголовцев, одначе не верхом, а пешими стояли птицеголовцы и птиценоги. У первых на человечьих телах восседали большущие головы стервятников, птиц обитающих у горищах и поедающих падаль. И верно, энтов народ, также проживающий во утесистых взгорьях, был злобливым и по виду до зела отвратительным.

Птицеголовцы не мнее рослые чем друды со голыми головами покрытыми белыми долгими перьями на макушке, толкуя меж собой, махонисто раскрывали шибко потянутый уперёд несильно загнутый клюв, поместившийся на жёлтых лицах прикрытых пуховидными волосьями, со длинными разрезами ноздрей над устами да чорными очами. Натянутые на их людски тела плетённые из шерсти коротки до колен коричны одёжи спускались с под подмышек удол, точно понёвы, а во руках птиценоги держали со короткими черешками топоры. Те ж племена чё кликались птиценогими и допрежь обитавшие идей-то у лесных краях, имели коротки птичьи ноги с мочными лапами и крепкими острыми, васнь ножи с клинком у длань, завороченными когтьми. Ноги у них зачинались там же идеже и у панывичей… Недолги таки бурые перья, выходя из стана, опущались удол и прикрывали единение птичьего да человечьего тела, при ентом опоясывалися узкой бурой ужой на которой висели небольши пузаты кошели, чем-то вельми наполненные, може камнями, занеже у руках птиценогих находились пращи, прям як у Кострубонек. Свёрху ж птиценоги были людями с широкими плечьми и ражими руками. Одначе як и иные народы, прибывшие с человеком-змеюкой, лица птиценог были дюже противными. На главе сувсем не имелось волос, вони глазелись лысыми и светились какой-то померклостью, будто пришедша ноне на Бел Свет хмарь. Глаза, нос, рот було усё таким махунечким, точно не вуспевшим вырости. Ну, а слеву от панывичей расположилась нежить… та сама ведомая Лихом Дулебом и евойными тремя такими ж страшно неприятными пособниками. Не больно разнящаяся со людьми ентова нежить— Лихо имела як и человеки руки, ноги, туловище, главу да лико. Обаче на каковом был лишь водин глаз весьма боляхный и помещавшийся у лбу справа, занимаючи места почитай до егойной средины. Там же иде у людей были очи, у Лихо находилась желтовато-бурая кожа. Долгие распущенные волосы, дотягивались до стана, а серое, с вышитым воротом, одеяние доходило до щиколоток. У руках Лихо, як и прежний раз, несли длинны, сучковаты жерди, на конце которых восседали человеческий черепа. Доколь местами прикрытые мясом и чёрной, будто обуглившейся кожей, с тонкими витееватыми жилками и усё покуда капелющей из них юшкой, вроде як недавно снятые с тел, у пустых глазницах оных ужотко вспыхивали жёлто-белые вогни. Подле Лихов шагала мерзостная нежить та самая коя нападала на беросов у болотных землях. Хитники— невысоки и толсты черти со длиннющими торчащими выспрь махонистыми ушами. Покрытые с головы до пят короткой, чорной шёрсткой, сверху днесь не облепленной тиной и ряской, а усеянной колкими хвоинками и сухой листвой. Огромные, висячие вже будто мешки, пузяки, перьваливаясь туды-сюды громко плюхали водицей.

Мерики— нежить каковая обитала у лесах да сторонь обочин дорог. Со кривыми, ужесь не круглыми, а будто удлинёнными и помятыми со боков головами поросшими наростами, чем-то напоминающими жёлуди. Туловище тех Мериков, покрытое шёрсткой, было схоже по окрасу с опавшей, пожухлой листвой. Хохлики те самы иже издали зрились ребетнёй со смахивающими на сычиные, головами, и кудлатых, торчащих из них увысь хохолками весьма жёсткими и крепенькими. Морда у чертей казалась оченно сморщенной, испещрённой множеством приглубых рубчиков, щедринок и трещинок, отчавось ноли не зрелось на ней глаз, носа аль рта. Хохлики обросшие шёрсткой, мало чем отличались от иных чертей, и имели як и другие две ноги и две руки, а промеж того у них находилси, або и хвост выходящий с левогу боку, чуток понижее чем рука. Да Шишоки росточку и вовсе масенького… почитай с локоток, худобые по виду и со здоровенными горбами на спине, от которых вони низко клонились к землице, поелику ступающие по ней не токмо ножищами, но и зараз ручищами. Енти черти были голыми да обмотаны свёрху до зела ладными холстами, точно снятыми со убитых и иноредь схоронившими густоваты пятны кумачовой юшки. Головы ихни не мнее маненькие, як и сами Шишоки, имели перькошенно у одну сторону лико с помещавшимися на них длинными, вертлявыми, прям как кукиш носами, двумя зернятки глазоньками, да трещинкой ртом. Не було средь той нежити Упырей, може не решившихся приползть на поле брани, а може задержавшихся у пути. Так-таки обаче несметно колико було Хмырей и Караконджул. Водни покрытые свёрху красно-бурой склизкой кожицей со переливчатыми радужными крапинками по поверхности, будто токмо, шо выскочившие из водыки. Долговязые и тонкие со костяными ликами иде зияли пусты глазницы горящие рдяными огнями, и клацкающие зубищами челюсти, со дыркой занамест носа.

Прикрытые всклокоченными зелёными, и как у дневном свете оказавшимися, лишайниками волосьми. С поместившимися на коленях острыми, короткими шипами. Иные, те каковые парили над нежитью невысоко у небесах, имеющие до пояса человечий облик с главой, оголённой грудью и тонкими руками, завершающиеся здоровущими когтьми, со гладкой рыже-бурой кожей утыканная аки и прежде дедовником. Одначе задня часть их была овечьей покрытой бурой косматой шёрстью со крепкими ногами и вузкими копытами. Меже них также зрились и те которые имели задню часть от лошадей, со мощными ногами и не мнее дюжими копытами. На спине, на человечьей её части, у Караконджул находилась пара прозрачно-чёрных крыльев. Безухие головы с безобразным ликом со двойными сидящими друг на дружке ноздрями, рваной щелью— ртом, идеже во одном широком глазе занимающем почти половину лица крутились у белке два зелёных ока инолды сталкивающиеся промаж собе. Обаче выше Караконджул у самой мироколице, иноредь вопущаясь понижее парили летаглы. И даже отсюдова видны были их лёгохонькие взмахи ражих крыльев, да просачивающиеся скрезь тончайшу кожу сине-красные жилочки со тякущей по ним кровью. Расставленны махонисто руки, к коим и крепились крылья, отходящие от тел, надувались от порывов ветра и взмахов будто паруса, нося своих худосочных обладателей по небосводу. Их серовата кожа да покрывающие голову и лицо заместо брады и волос густые лишайники, двигались услед за ними, загнуты носы и смурны очи обозревали Бел Свет с ненавистью и злобой васнь вон, ентов замечательный мир, был повинен у ихнем многовековом наказании. Во руках летаглы несли на огромадных черешках, точь-у-точь как полумесяц, серебристые топоры, ноне их тела были обряжены у новые льняны и конопляны одёжи усякого цвету белого, синего аль рдяного, а на головах сидывали усё те же бараньи шапки. Тама ж позадь ентого многочисленного воинства наступала безбрежной полосой чёрна мара. Вона словно ползла зараз и по оземи, и по небу пожираючи зелёно-жёлты кроны деревов да голубизну и свет Ра на тверди. Осмотревши у таково могутно Зло, Боренька горестно вздохнул, оно як кумекал вон идеже нежить и летаглы раздобыли собе обновы, со кого сняты у те новы холсты да чьи черепа ноне воткнуты у жерди Лихов.

Протяжны таки стенания прокатились по его душеньке, обозреваючи столь вуродливых воинов. И померекалось светлому таковому отроку, чаво не зря бачать беросы, про тех «кто пригож обликом, тот засегда будять чист душой и помыслами». По-видимому, занеже и прибыли эвонти народы за змеем-человеком, чё усе як овый были принеприятны ликами, аже и вообче их имели. Чаво не можно було гутарить про его скоробранцев. И мальчик обернувшись возрилси на свову рать. А вона ужотко почитай заняла отведённы ей места. Да тяперича супротив панывичей стоямя стали мамаи, они отличались малым числом, да токмо были усе такими разудалыми ратниками, шо поместились друг от друга далече, чё б значить у бою не задевать своих. Посредь рати Борилки, справу от мамаев пристроились конные беросы и полканы, со круглыми щитами, мечами, луками и киями. За первыми рядьями конных, пешие беросы усе, як водин со комлястыми дубинами и топорами, то стояли оралы, охотники и рыболовы, так-таки не уступающие воинам своей смелостью и дюжестью плеч. За конными полканами у полосе следовали друды, у оных во руках были дрягалки сице осе вони звали дубины. Осторонь друдов шишуги и отяпы, вже не больно купавые у те народцы, но нынче у светлых лучах подымающегося красна солнышка, какие-то весьма ладные и поелику оченно смелые. Слеву от мамаев стояла рать духов во главе каковых зрились Кострубоньки, одначе хоть и имеющие как и отяпы зверины облики, а усё ж осыпающие окрестъ собе придивну теплоту.

Небесны волки поколь у поднебесье не подымались, они толпились дальче духов и ожидаючи свово предводителя до зела громко верезгали, вздрагивали телами, поводили вушами, верно проявляючи нетерпение. А у небесной лазури, высоко… высоко… у самой мироколице парили сыны СтриБога пришедши у помочь к рати Добра. И видывал Боренька промеж них младого вьюношу Догоду в голубо-прозрачных одёжах, сёрдитого со долгими раскосмаченными волосьми Позвизда, со прозрачно-зекрыми крылами вулыбчивого Подагу, со тёмно-карими добрыми и единожды печальными очами Провея— предка летаглов. Да иных ветров, величания каковых ему за долгу торенку от земель Сумерлы и Озёма, поведал Рам. Бог Сиверко ветра— Гора, Югъного— Сладимый, Всточного— Всток, Западения— Култук, и в у те чё помельче да дующие зараз со двух сторон Сиверко-Всточный— Баргузин, Югъно-Всточный— Шелоник, Сиверко-Западения— Горыч, Югъно-Западения— Глубник. У те усе сынки СтриБога носились жерновами у поднебесье, инолды спущаясь нижее и трепая кудри або шёрсть скоробранцев Бореньки, обаче поколь не вступая у единоборство со Злом. Позадь же того воинства Добра у рядье расположилось несколько огромадных набатов для перевозки кажного из них к месту сечи использовали почитай по четыре лошади. Эвонто были здоровущи таки котлы с натянутой на них кожаной мембраной. Посторонь них стояли по восемь набатчиков со здоровущими вощагами, которыми вони намеревались колотить у мембрану. Обок с теми набатчиками не мнее ровными рядьями встали полканы, сжимающие у руках рога да сурны, кликаемые беросами сурьмой, таки деревянны трубки варганенные из весьма плотного и крепкого древа с раструбом на концах и отверстиями. Звук у сурны яркий и пронзительный в созвучие с набатом и рогами должон был устрашить собравшегося ворога. И усе зримые мальчиком ратники егойного воинства были таковыми пригожими да ладными, чаво любуясь ими Борила перьстал тягостно дышать и широко просиял, а посем повертав главу, да вуставившись на ворога, обращаясь ко усем предводителям народов обступивших его, поспрашал:

— Занятно эвонто почему нежить нами зрима днесь? И почему вона не боитьси света Ра? Оно як на няшах иную нежить окромя меня никто не видывал… да и пряталась вона, задолго доколь всходил на небушко Асур Ра.

— Эт потому, — ответствовал за всех Кострубонька, — её видно, что она поплатила своей зримостью за выход на Бел Свет днём. Когды Лихо Дулеб восстал против Велеса, то Бог наш лишил её своей защиты.

Поелику ежели нежить одна— человеку её не узреть, она ащё может притаится кочкой аль лужицей, одначе коли она сбирается вкупе да и ищё смеет выступать днём— деньским то тут никак ей не скрыться. Вот она… подлая нежить… стоит пред нами и нет… и не будет ей помочи от Велеса и Ярило. Мы— же верные Богам— духи будем засегда сберегаемые их силой, и пред врагом не проявимся… Мы живём на Бел Свете, во пожнях, еланях, гаях и борах служим и ухаживаем за ними.

Мы умираем, когды гибнут места нашей жизни. Мы можем также пасть от руки нежити. Посему и ступаем ноне у единой рати с вами за наши леса— деревца, ветви, чапыжники, желды и грибочки, за земли— пожни, елани, степи, за наши воды— озёра, реченьки, крыницы… и пущай ноне нам сопутствует Богиня Удачи Среча!

— Да! — вельми зычно гикнул Огненный Волх, сице чё кажись дрогнули панывичи, а на небесных волках на взгривьях подалась выспрь шёрсть. — Ты прав Кострубонька! Пущай ноне с нами будут наши судьбы и Боги!

Борюша— пора! Вызывай Магур и указуй своим скоробранцам ступать в бой! Борил вуслыхал молвь Асура и ано увесь затрепетал, муторно так задышавши. «Вот оно… началось..!»— подумкал малец. Чичас он свистнеть и прилетить Магур на коей ему должно будять битьси у мироколице со Караконджулами и летаглами, а може и с самими Халами.

А туто-ва на землице Валу с его мечом будять звать за собой ратиборцев. Мальчик глубоко вздохнул, посем выдохнул, ноне вон не чуял страху, и его душу не посещала смурь, она испарилась от нежных баюканий Мать Сыра Земли, занеже он приставил, пригнувши, нижню губу к зубам, опёр на них язык и пронзительно свистнул. И звук тот вылетев из уст мгновенно рванулси увысь в поднебесье и кажись разрезал небушко на две части… на ту иде витала тьма и на ту идеже светил согреваючи солнечными лучами Асур Ра. Прошло сувсем немногось времечка, и бело-голубой каплей блеснула у тверди небес Магур, а засим яро проступила жёлто-зелёна полоса свету, словно тянувшаяся за увеличивающейся птицей. Ащё сиг и у эвонтом свете, явственно проступили Вилы. Их було весьма много.

Днесь их долгие златые и зелёные волосы не развевались, вони словно полы охабня струились вслед за их обладательницами. А на головах облачных дев находились, будто сковавшие их золотые яйцевидные уборы с небольшими штырьками на макушке и поместившимися, по обеим сторонам, загнутыми высокими рогами. То были шеломъ, оные беросы и полканы не носили, обаче про них сказывали у преданиях. Перьливчатые одёжы голубых, зекрых и златых оттенков вельми плотно облегали изящные тела духов доходя до лодыжек, и имели разрезы по бокам.

Одёжи на плечах их них держались на двух вяще узких полосах, оголяя прекрасны плечи дев и оставляючи приотворёнными груди. Станы духов воздуха ноне опоясывали тонкие золочённы снурки справа на оных, точно як у воинов ножны, висели коротки туло полные тонких стрел, хвосты которых завершались не перьями птиц, а каким-то чудным навершием горящим вроде як лепестки пламени. Во руках Вилы держали могутные златые луки. Магур опущалась неспешно, свершаючи плавны круги и тянула на свовом хвосте полосу Пазори у которой хороводили облачные девы, шибко топая своими лошадиными копытами по зыбкости света. Подлетевши почти к земле, Магур нежданно резко взмахнула хвостом и абие полоса света распалась и потухла. А Вилы, сообща с птицей, медленно опустились на поверхность оземи прямо промеж рати бероского отрока Борила, и чаво ж тяперича скрывать… бероского вьюноши Крива, того самого какового вельми неудачно назвал кадый-то таким скверным именем старый Величка. Боренька, стоило лишь, Магур и Вилам коснутьси землицы-матушки проворно спрыгнул с Рама, и, поспешивши навстречу новым скоробранцам, оченно звонко гикнул так, чё б слыхала егойна рать:

— Наше почтение вам великие духи воздуха! — и поклонилси им понижее, а посем обращаясь к птице Индры добавил, — здраве и тобе величественна птица Магур! Старча из Вил, та сама которая кадый-то задавала Бореньке загадки, с золотыми волосьми да большущими смарагдовыми очами, неторопливо поклонилась отроку в ответ и пробачила своим нежным, певучим гласом:

— Здрав будь и ты-Борил, чьё имя значит борящийся и наше вам, твоим ратникам: людям, полканам, друдам, зверям, духам, мамаям и Асурам!

Ноне мы прибыли ко тебе на подмогу, как когды-то на досточтимой Мер-горе и было обещано! У мальца от радости сердце захолонулось у груди и весьма могутно расширившись, будто надавило на душу и лёгкие, отчавось стало тягостно дышать. Так-таки он порывчато выдохнул тот заполнивший его воздух да поправивши на плече висевший лук, немедля дополнил:

— Тадыкась пора на брань! Усем нам, собравшимся на эвонтой пожне!

Водним тудыличи у небесну высь битьси промеж голубой дали, а иным туто-ва на родименькой матушке землице! И нехай с нами будуть нынче наши светлы Боги, сплотившие нас супротив Зла: вони-Сварожичи и вони-Дыевичи! — догикал мальчуган и немедля побёг к птице Индры. Магур, увидав приближающегося к ней мальчика, як и у прошлы разы, расправила свово право крыло, абы по нему було легохонько взобратьси. Кады ж Борила вуселси на птицу, ко нему чичас же подошла старча Вила. Она подступила вплотную к Магур и та ано присела опустившись грудью на оземь. Облачна дева лёгким движением руки сорвала со свово плеча золоту полосу одёжи, дёрнувши её так шибко, шо вона мгновенно оторвалась. И Бореньке, не сводившему взору с девы, показалось, чё златы одеяния абие свалятся с Вилы. Одначе нет!

Облаченья ано не шелохнулось, словно держалось не на энтих полосах, а було вросшим у тело духа. Облачная дева меже тем закинула на шею Магур ту полосу и она, резво набрякнув, выросла у длину да обвила по коло шею птицы, сойдясь наверху и не мешкаючи сросшись у едино, образовав нещечко вроде узды. Вила глянула зеленющими очами у лико мальца да вельми ласковенько просияла, едва заметно кивнув. Борила протянул к той полосе рука, да токмо Вила еле слышно загреготав, точно закапал прохладный дождик тарабаня по слюдяному оконцу, отметила:

— Как же ты тогды будушь биться? Ежели руки будут заняты? Притяни узду к поясу там знак Индры, он единится с ним, и тогды крепко-накрепко будет держать тебя в бою. Мальчуган понятливо мотнул главой и взявши у рученьку злату полосу подтянул её ко серебряной пряжке на поясе, и немедля из узды вытянулись весьма тонки златы струны. Вони достигли украшенной узорами пряжки, и, обхватив её выпуклы края намотались вкруг трёх вытянутых лепестков. Златы струны также доползи до махоньких крупинок белого голыша, каковым была усыпана поверхность серебра, да васнь впившись у них на морг яро вспыхнули, поглотив их прозрачность да окрасив у смаглый цветь. Тяперича от поводьев ко пряжке пролегала уймища тонких струн, крепко держащих мальчика за пояс. Боренька чичас же испробывал у те поводья да наклонилси управо, улево…покачнулси и вощутил аки мощно висит он на эвонтих струнах. Доколь Борюша опробывал крепость струн, ко нему подошла иная Вила с зеленовато-жёлтыми волосьми, та каковая плясала у Пазори над Мер-горой. Она протянула ему золотое туло, полное тех самых стрел у хвосте оных горели лепестки пламени.

— Прими Борил — эти стрелы, — произнесла облачна дева и кады торопливо протянувший руку мальчонка взял туло, добавила, — эти стрелы собраны духами воздуха, после гроз, проливших на земли Бел Света потоки жизненной водыки. Тогды пускает свои молнии у небесах Бог Перун, и остаются они в подухах облаков да косматых тучах не долетая до оземи. Тяперича они в наших тулах и послужат правому делу, вступившись за Свет, Добро и Правду. Поелику не иссякнет твоё туло до конца боя… и будут эти стрелы разить любого ворога, не токмо человека, но и духа, и Бога! Боренька спешно снял с плеча простое бероское туло и перьдав его Виле закинул на спину дарёное, а посем крепко сжал у руках тугой варганенный почившим отцом Воилом лук, и, кивнув духам воздуха молвил:

— Аття Вилы за таки светлы дары, да жёлаю вам выжить у эвонтой битве!

— И тебе того же Борюша! — зараз ответили облачные девы и широко расплылись вулыбкой. А малец споднял увысь праву рученьку и гикнул направляючи тот говорок ко своей рати:

— У сечу! — да резво махнул ручкой. И абие вдарили беросы вощагами у набаты, сразу по усем и единожды, и без задержу, поддержали их прокатившийся грохот полкански сурны и рога. Пронеслось по пожне беросов громыхание наполненное резкими и гнусавыми кликами сурны. И рать простого бероского отрока Борилки собранная его трудом, смелостью и мощью духа мгновенно зашевелилась, заволновалась, будто морска волна. Магур поднялась на ноги, и, сделавши пару коротких шажков уперёдь оттолкнулась от землицы, и, взметнув крылами взлетела ввысь. Мальчик подалси у правый бок и склонивши голову вуставилси на свово воинство, раскинувшееся тама удолу под ним. И вуслыхал густой гам, точно творёный несчетным коликом туров пришедших на поле. Вслед за Магур у поднебесье поднялись небесные волки во главе с Огненным Волхом да Вилы. И мальчишечка разглядел чё у облачных дев из золотистых, голубоватых и зекрых облачений, слегка раздвигаючи волосья выступают, прям из спины, не долгие прозрано-узкие крылья, кои бойко колыхались и чудилось то перьшептываютси промеж собе текучие капли водыки. Сынки СтриБога, шо ужотко долзе парили у небесном своде, примкнули к Вилам и заскользили меже них. И почемуй-то казалось Бореньке, то Провей привёл своих братцев, абы покарать непутёвого свово сынка и евойный злобный народ. Боренька обозрел ратников поднявшихся у поднебесья, засим перьвёл взор и всмотрелси у тех кто находилси унизу и увидал чё предводители народов вже заняли положенные места, вставши поперёдь своих людей.

Каси, тот каковой нёс стяг, стоял посторонь свово отца Рама и ваяводы Стожара, сразу за ними расположились первым рядьем на лошадях Былята, Крас, Орёл, Сеслав, Сом, Гордыня, Ратмир.

Кострубонька, Комол и чавой-то весьма шибко калякающий да посель взмахивающий руками Гуша пред своими племенами. Валу ступивший во главу мамаев, неспешно вынул из ножён великий меч Индры и Борилки, единивший под своим сиянием усе эвонти народы, направил его на ворогов и зычно гикнул:» За нашего отца Ра! Вперёдь!» и сей миг набаты, сурны и рога зазвучали насыщеннее и у том шуме потонул прокатившийся гул голосов скоробранцев. А переднии рядья ополчения абие затрепетали точно по ним пробёгла посланная самим Ра волна света и пришли у движение. По первоначалу воины свершили первый шаг, засим второй и вот ужотко, чрез сиг побежали да поскакали туды на ворогов, на Зло опустошающее Бел Свет.

Глава тридцать первая. Побоище

Вмале поперёдь усех вырвались полканы и беросы, Борилка, парящий на Магур у небесной тверди, видывал як развевалси солнечный стяг с начертанным на нём смарагдовым Древом жизни, як доставали из притуроченных к сёдлам туло соратники стрелы и натягиваючи тугие луки пущали их у ворогов. Мальчик чичас же перьвёл взгляд и возрилси на тех у кого лятели стрелы, на скачущих песиголовцев, также пустивших из своих луков не меньчу тьму стрел. Оные достигаючи тех аль иных противников впивались своими вострыми наконечниками у груди лошадей, песиголовцев, беросов и полканов, обаче те, васнь не чуя боли, продолжали свой буйный скок. Ищё мгновение и ездецы должны были сойтись у сечи. Полканы и беросы закинули луки на спину, достали из ножен ражие мечи, зараз полыхнувшие сиянием света, и направили их на ворога да снявши укреплённы слеву круглы щиты прикрылись ими. Затаивши дыхание Боренька глазел на резво вдарившиеся передни рядья воинов и замелькавшие, вскидываемые увысь, серебристы мечи. Грохот подымаемый набатами, рогами и сурнами покрыл собой звук скрёжета ломаемых костей и возгласы боли, исторгнутые раненными да вубитыми, по телам воинов потекла алая юшка и овые из них стали опадать под копыта лошадей. Прошло сувсем мало времечка и у том усеобчем побоище идеже сшиблись отяпы, шишуги, мамаи, полканы, беросы, друды, духи, песиголовцы, птиценоги, птицеголовцы, панывичи и нежить неможно було разобрать иде свои, а иде чужие. Иноредь, право молвить, мелькал возглавляющий друдов Комол сжимающий у своих корневых руках дрягалки нанося удары по птицеголовым, будто стараясь огреть тех двумя дубина зараз. Зрилси инде и Гуша идущий поперёдь шишуг и отяп оные схлестнулись с птиценогими, да бьющиеся с тем народцем не порозень, а единожды. Отяпы выкидывали на ворогов ендовитых змей и те раскрываючи свои рты, впивались чудными, такими, вельми долгими зубищами у руки птиценогих не дозволяючи им использовать пращи. И у тот же миг на ентого вудерживаемого змеюкой ворога нападал шишуга, со усего маху подсигиваючи увыспрь да нанося мощный удар своей дубины по голове. А мамаи промаж того сойдясь со панывичами рубили тех оченно скверных воинов мечами. Да токмо панывичей було уймища и доколь сынки велетов рубились с одним, иные наносили удары топорами по спинам и ногам мамаев. Боренька со трудом разглядел Валу сошедшегося в поединке с тем чудищем многоруким и трёхголовым… Эх! Знал бы ты, Борюша, стокмо испытавший и прошедший… спускающийся у пригублу пропасть за мечом, лезший на могучну Мер-горы за водой, изболевшийся душой за своих сродников, кем было прежне энто чудище! Эх!.. ведал бы!.. Оно може и добре чё не ведывал, не знал… чё таково злобно чудище, не кто иной як берос, с каковым у тобе, Борюша… у тобе, такового славного отрока, едина юшка, едины Боги, вера и обычаи… Нежданно заглядевшегося на сечу мальца окликнула Магур, и резко пойдя в небеса, молвила:

— Борюша, полно обозревать просторы земель, ибо там кипит бой! Ноне пора и тебе натянуть тетиву!

— Магур! — кивнув и колготно правой рукой достав из туло огненну стрелу-молнию, произнёс мальчик, — ежели я сгину у сечи… перьдашь энту цебь Любоначалия Раму. Усё ж он засегда мене про усё бачил и днесь бьётси у первом рядье.

— А коли Рам погибнет? — до зела тихо поспрашала Магур, словно страшась эвонтих баляканий.

— Ну, тадыличи его сыну… Каси, — также негромко ответствовал мальчуган и наклонилси к птице, абы она могла его луче слышать. — Он сувсем молод, а ужотко прибыл на побоище, не прячась за своим сьсловием да достатком. Да и посем… он первый жёлал мене дать зарок там у Таранца, поелику обладаючи чистой душой.

— Не зря верно ты ему отдал стяг, — отметила Магур и порывчато замахала крылами. — Ты выбрал славного юношу и отец его достойный полкан! Да будет так как велишь ты, Борил! Мальчишечка подалси уперёд, занеже як птица резко взмыла у поднебесье, враз оказавшись у мироколице, а внегда вона выровнилась Боренька испрямил стан и огляделси. Тяперича они были оченно высоко и хотя землю було видно, обаче вяще немоглось разобратьси кто тама с кем бьётси и над кем берёть верх. Парящие окрестъ тех мест ветры, своими дюжими руками убирали плывущие облака, инолды они их просто изгоняли из тверди, а инде сжимали дланями выпущая оттедась капли водыки, судя по сему, высвобождаючи место для брани. А сошедшиеся у побоище летаглы, Караконджулы, небесны волки и Вилы, вжесь рубились топорами, пущали стрелы да вгрызались у друг дружку зубищами. Змей Огненный Волх держал у левой руке золотой рог, досель висевший у него на поясе, а управой сжимал острый меч, нанося мощнейшие удары по телам летаглом. Единождым махом он разрубал летаглов на части, отсекаючи от них головы, руки вкупе с крылами.

Кады ж тех подступало дюже много Волх приставлял к устам золотой рог и дул у него. Из рога немедля вылетал яркий лепесток пламени. Вон абие облизывал своим огнистым языком кожу летаглов и та обгорая мгновенно кукожилась и чернела, а погибающие в полыме вороги, горящими комками летели удол. Облачны девы бились посторонь соратников и пускаючи стрелы из своих луков разили не токмо летаглов, но и клацкающих железными, вроде как острие ножа, зубищами Караконджул, коих также рвали на части могутные челюсти небесных волков. Боренька вставил во ушко лука стрелу, натянул тетиву и приметившись, пустил огненну молнию у одного из Караконджул с ножищами овцы, каковый вусевшись на волка, железными зубищами вгрызалси у евойну шею. Стрела, пронзительно зажужжав и заполыхав радужными перьливами, понеслась уперёдь да воткнулась у головёшку нежити, пряменько у рассечённо с правого боку отверстие, заменяющее тому ухо. И у тот же сиг нежить лучисто вспыхнула смаглым сиянием. Спервоначалу его глава, засим руки, крылья, тело и овечьи ноги. Ищё морг и со небесного волка пылающим камнем свалилси Караконджул да яростно заверещав, кувыркаясь и пытаясь взмахнуть преющими крылами полетел к оземе. Отрок ащё чуть-чуть наблюдал за тем неизвергающимся горящим комком нежити, доколь пытающимся справитьси с охватившим его огнём, опосля ж перьстав трепыхатьси и увеличивши быстроту падения врезавшись таковым сияющим сгустком у бьющееся на землюшке воинство, при ентом выбросив ввысь несколько ярых лучей свету. Не сводя очей с павшего Караконджула мальчик и не приметил, як унезапно над ним нависла тёмна туча. Он лишь ощутил, аки резко подалась управо Магур, а осторонь левого уха Борила просвистел, точно рассекаючи воздух блеснувший серебром серповидный топор летагла. Муторно бухнуло у груди сердце и малец испуганно прижалси к птице, упавши на ейно оперенье и вроде як у нём утопнув.

— Сторожко Борюша! — взволнованно гикнула Магур, и немедля порывчато прыняла уверх уходя от гоньбы летаглов. Мальчонка обернулси и увидал позадь собе, як вихляя туды-сюды, паря у свистящих в ушах потоках ветра, будто жаждущего скинуть того униз, нагонял птицу летагл. Вон яростно сжимал у руках свой мудрёный топор, евойны доселе взлахмоченны лишайники-волосья на главе вытянулись назадь, словно грива идущего нарысью жеребца. Чёрны, с красноватыми огоньками крупные, глазищи горели жестоким и злобным светом, словно вон жаждал настичь птицу и Борилку да зараз их обоих пожелвить. Нежданно справа от птицы, такой же смурной тучей, встали ищё два летагла, а чятвёртый и вовсе завис свёрху над отроком. Он спустилси сице низко, чё Боренька ощутил его стылое дуновение, вроде як пролетевшего мимо мёрзлого дыхания сынка Мары Бога Мороза, и абие на мальчугана пыхнуло смрадным затхлым духом, чавой-то вумершего аль истлевшего. Магур стремительно накренилась, и, уходя от гоньбы полетела вниз и тогды мальчик испрямилси да выхватив из туло стрелу не мешкаючи вставил её у лук, а посем поднявши его увысь, натянул тетиву и пустил молнию прямо у метнувшегося за ними летагла. Вострый наконечник стрелы впилси у левую часть груди ворога, разорвав своим сиянием одеяние надвое, и пройдя скрезь серовату кожу, вклинилси у видимое, чрез ту прозрачную тонкость, нежно-алое боляхное лёгкое, каковое без задержу дрыгнуло, будто захлебнувшись юшкой, а засим запылало рдяным светом. Оно стало наполнятьси тем полыханием, а вкупе с тем раздаватьси у стороны, словно рости. Ащё мгновение и огромное, почитай багряное, лёгкое подмяло под собе иное лёгкое и сердце, заполнив своей дюжестью усю грудь. И сызнова порывчато дрогнув тут же разорвало грудь ворога надвое, опосля того зачавшись ярким пламенем. А летагл всплеснувши руками, выронил из них топор да полятел униз.

— Вох… ты! — восторженно дохнул мальчонка и чичас же повертавшись управо пустил стрелу во летящего за ним другого летагла, попав нынче у евойный здоровущий лоб, прикрытый клоком лишайника. Стрела, пробивши лоб, полыхнула у разны направления горящими крохами огней. Искорки впав на волосы, браду летагла зачались огнём, а тот сбивши свой полёть, судорожно дёрнул крылами и на маненько зависнув у небушке, вспламенилси увесь, будто горяща лучина. Руки и крылья летагла опустились, выскочивший из них топор понёсси ко оземи, а чрез морг туды полётел и сам ворог. Одначе Борилка не стал услеживать за падающим летаглом, оно як на него со разных сторон нападали ищё вороги, вон токмо успел узреть чё опустившиеся книзу Вилы загнали туды Караконджулов, каковые под градом их стрел, огнистыми комьями неизвергалась на бившихся воинов землицы. А досель выживша нежить, може перьдумав дальче битьси, бойко так взмахиваючи комариного виду крылами спешила скрытьси у тьме, медленно наползающей со стороны деревеньки Купяны, захватывающей уполон як оземь так и небеса. А туто-ва, у месте сечи, в усё поколь лазурных небесах над мальцом сызнова навис летагл, да не овый, а сразу два. Трентий же перьгородил путь Магур, обаче птица махонисто раскрыла свой лебединый клюв и дохнула малешенькими злачёными крупицами света. Они вылетели из приоткрытого клюва мнийшей россыпью, образов недлинну таку полосу, а посем мгновенно обратились у комлястую дубину с набалдашником на навершие, прозрачную да обсыпанную энтими самыми золотистыми каплями по поверхности. Магур мотнула головой и прозрачно-поблескивающая дубина шевельнулась, чуток приподнялась да нежданно-негаданно накренившись налево резко вдарила парящего пред птицей летагла у грудь. Удар был таковой мощи, чаво ворог абие перьстал махать крылами, евойны ножищи пошли увысь, точно жёлая проехатьси по голове, и он кубарем полетел або покатилси вдаль.

Тудысь, в ту подымающуюся у небосводе чёрным маревом темноту, вмале сгинувши во ней. Над головой Борилки раздалси зычный рык. И отрок, задравши голову, увидал аки два небесных волка вцепившись у иного летагла, ухватив его за концы крылов, резво дёрнули у разны стороны, тут же разорвавши на части. Оставшийся ворог, скользивший осторонь разодранного, порывчато дёрнул топором и его серповидно остриё вошло прямо у могутно тело небесного волка, разрубив тому право крыло и звонко вдарившись о дюжию спину. Голова зверя стремительно мотнулась туды-сюды, крепка челюсть раскрылась и из неё вывалилси кусок растерзанного летагла, а посем потекла, алым потоком, густа кровь.

— Ах, ты! — гикнул Боренька, узрев аки закрутило небесного волка и, он свесив униз могучие крылья, будто камень понёсси к оземи. Немедля мальчонка метнул заготовленну у луке стрелу у летагла и та пробивши ему грудь, враз убила ворога. А мальчик промаж того повертал голову направо, и сызнова подле его плеча, задевши холст рубахи, и оставивши зиять тама мелки дыренции, просвистел топор, а морг спустя пролетел длинный язык пламени, объявший летящего летагла жёлто-рыжим огнём. Тот верезгнул пронзительно и зычно и попыталси сбить поедающее его пламя. Над мальцом зависаючи проплыл, восседающий на небесном волке, Огненный Волх, вон наклонилси управо да обращаясь к птице, гневливо кликнул:

— Магур, чего ты творишь? Чего? Борюша ищё дитя… дитя… Вертайся к земле… ниже… туды, где не тронут его летаглы. Пущай он бъет ворогов на земле. Мальчишечка вздел голову и глянул в полошившиеся лицо Асура, покрытое капелью водицы, с развевающимися позадь него раскосмаченными, васнь пламенеющими огнём, рыжими волосьями. А Волх прижавши ноги ко груди зверя, меже тем выпрямилси и слегка повёл станом управо, да без задержу воспарил выспрь, Магур же насупротив резко взяла униз, и понеслась к землице, исполняючи повеление Бога.

Борилка натянул тетиву и пустил у летагла, оторвавшегося от гурьбы таковых же как он и направившегося следом за птицей, стрелу. Молния, прошелестев у небесной вышине, впилась тому у крыло, а летагл зачавшись светозарным огнём и потерявший опору у воздухе, какой-то сиг пыталси справитьси с полыханием, одначе унезапно сквозивший обок Позвизд, своей широкой дланью весьма шибко треснул его по лишайниковой главе. И ворог, судорожно дёрнувшись, свесивши крылья, таковой вытянутой лучиной устремилси удол. Вяще не гонимые летаглами Магур и Борюша направились следом.

Обернувшийся отрок узрел у тверди небес, як точно серой громоздкой тучей нападали оставшиеся вороги на Волха. Меж летаглов вельми явственно зрились не токмо мужи, но и бабёнки ихни со более косматыми волосьми и вспученными грудями. Летаглы секли топорами небесных волков обрушивались на Волха, так-таки Вилы, согнавшие у тьму Караконджулов, вмале пришли на помочь соратникам и прынялись посылать густыми пучками молнии у ворогов. Потомки Бога Провея, коего не раз зекал мальчонка парящим сторонь той злобности, занимались огнями, распадались на части от могучего меча Волха и острых зубищ волков и усё чаще да чаще летели горящими кусками к земле, падая у ведущих бой людей, друдов, шишуг, отяп, духов, мамаев, Богов и чудищ. И, по-видимому, тумкал так оглянувшийся мальчик, вскорости победа у небесах достанетси его рати. Магур опустившись оченно низко, заскользила, почитай не взмахиваючи крылами, над поединщиками. Она легохонько приоткрыла свой клюв и пустила оттедась мельчайшие златы перлы, оные закружившись у полёте, точь-у-точь як снежинки, направились к Борюшиным скоробранцам, и, впав на головы, волосья, одежды, шерсть тех мгновенно впитались у тела, придываючи мощи и смелости их обладателям. А мальчик, слегка накренившись обозрел место побоища, и, увидал, чё шишуги да отяпы ужотко одолев птиценогих вызвали отступление того ворога. И аже спервоначалу птиценоги деяли лишь коротки шаги назадь, отмахиваясь пращами от дубин шишугских, да стараясь снять с рук ендовитых змей пущенных отяпами, посем, побросавши свово орудие, повертались и побёгли вспять, забавно при ентом перьставляючи птичьи ноги и покачивая туды-сюды человечьими телами. Шишуги немедля подхватили на плечи отяп, раскручивающих за хвосты змеюк и последовали за убегающими. Боренька не приметил меж живых шишуг Гушу, и, встревожившись за соратника торопливо оглядел вусыпанну телами пожню, середь каковых лежмя лёживали не токмо птиценогие, но и шишуги, отяпы да перьрубленные змеи. Так-таки и промаж павших да раненных не наблюдалось Гуши. Ищё немножечко мальчик всматривалси у убитых и падающих жизти скоробранцев, да опосля того перьвёл взгляд на друдов, над которыми тяперича зависла Магур. И абие душа отрока дёрнулась, занеже друды не могли противостоять птицеголовым, и эвонтов несуразный таковой народ, непонятно и вовсе зачем приставший к панывичам брал верх над детками Мать Сыра Земли, кою те почитали и засегда любили. Их могучие взмахи дубин зараз обрубали руки-корни друдов, расшибали головы, кромсали плечи и рёбра. И над пожней, идеже ужотко не били набатчики, а инолды звучали сурны да отдельны звуки рогов, точно перьговариваривающиеся, витали вопли раненных, да хруст, будто срубленных веток да стволов дерева. И вдругорядь пужливо прынялси искать посередь бившихся друдов Комола, Липку и Лепея, да так и не найдя поспешно вынул из туло стрелу и натянул тетиву. Одна за другой полятели у направлении птицеголовых огненные молнии, ударяясь об их ражие тела, не мешкаючи занявшиеся огнём. Не луче чем у друдов обстояла событность у полканов и беросов, чё сражались с песиголовцами. Первые рядья полканов, песиголовцев и лошади беросов покоились павшими под ногами воинствующих. Больша часть песиголовцев, як и беросов, вжесь давнёшенько спешились и бились стоя на оземи. Полканы и те песиголовцы чё покуда оставались на конях, рубились не на жизть, а на смерть. Отрок слыхал, як звонко ударяются меже собой клинки, кии, топоры да комлясты дубины, як трещать ломающиеся щиты, и кости. Зрил як хлещить усе сторонки алая юшка, падають к землице-матушке отрубленые руки да ноги и тяжко бухаютси об неё, родимую, мёрты тела соотчичей и ворогов. Лишь мельком углядел Боренька развевающийся стяг своей рати, древко коего у левой руке сжимал Каси, правой, у кыей был меч, отбиваясь от обрушивающихся на него вершников песиголовцев. Осторонь него, также верхом, бились Орёл и Крас, нанося могутны удары по ворогу. Робятки, соратники с малых лет обливаясь кровью, поддерживали у той сечи друг друга. Их белы, новы, льняны рубахи, надёванные нарочно пред боем были днесь покрыты юшкой, а лева рука Краса и вовсе не подымаясь, висела повдоль тела, словно перерубленная у плече. Борила резво метнул в нападающих на вьюношей песиголовцев россыпь стрел, пущая их одну за другой. Вороги ж не ожидаючи удара свёрху, чуток ано дрогнули и подавшись назадь, вуставились на объятых пламенем соплеменников. А Каси вздев голову, и узрев Магур, вскинул ввысь ратище и потряс стягом. Солнечное полотнище развернулось и показало начертанное на нём смарагдовое Древо жизни, каковое на ветру и во лучах Ра наполнилось сиянием, да по ветвям Древа нежданно, будто пробежала зекрая юшка. А песиголовцы ужось сызнова шли на парней. И Крас ноне сошёлси у сече со одним могучим песиголовцем с до зела дюжим мечом, который он ни на миг не опускал к долу, усё время направляючи остриё на парня, стараясь задеть того аль вдарить по раненной руке. Крас, у коего не було щита, усяк сиг умело боронилси зачурованным мечом, подставляючи его под неприятельский. Борюша тут же выпустил стрелу из лука да пробил тело песиголовца и тот на морг точно окаменевши, стремительно свалилси с чёрного коня, плюхнувшись тому под задни ноги. Жеребец пронзительно заржал и подскачивши ввысь, ступил копытами задних ног на тело хозяина, засим дерганувшись у бок, ретиво понёсси прочь с поля брани. Летающая, над побоищем, Магур кружившая то над друдами, то над полканами, верно кумекая иде надобно пособить, отворяла клюв, осыпаючи ратиборцев горящими перлами да призывно выкликивала: «Вперёд! Вперёд! Вперёд!» Унезапно несколько мамаев вклинились у бок воинства песиголовцев, да зачали с энтого края их рубать. Скрежетание железа, верезг, вопли и резкий запах пролитой на землю юшки вдарил мальца у уши да нос, отчавось у него закружилась голова, одначе он преодолевая слабость продолжал метать стрелы во неприятеля. И тады ж нежданно свёрху, из самой мироколицы, резво впало до десятка небесных волков, пришедших в помочь к земной рати. Они свершаючи махонистые круги осторонь Магур выхватывали мощными челюстями песиголовцев, иных прямо из сёдел, и взмываючи у поднебесье рвали их на части. Магур, ащё немножечко покружив над друдами, беросами и полканами, каковым абие удалось переломить сечу у свову сторону, подалась к мамаям и Боренька немедля узрел под собой бьющихся сынков велетов и панывичей. Множество павших панывичей плотно устилали своими вуродливыми телами землю, алой кровью были залиты их отсечённые козьи ноги, человечьи руки и непонятно к кому относимы головы… их знамо уменьшилось у колике, обаче поредели и рядья мамаев. И некие из погибших сынов велетов лежмя лежали на залитой юшкой землице, прижав ко груди мечи и вуставившись мёртвым взором у голубу синеву неба, словно жаждая наглядетьси на неё пред смёртушкой. Мальчонка пустил десяток стрел у отступающих панывичей да поджёг их. И вони пыхнули огнём, точно сухи ветви, да попытались убегнуть, токмо им то не вудалось, оно как мамаи мгновенно перьхватывая панывичей рубали их огнисты тела, вукладываючи на оземь. Мамаем же у побоище пособляли битьси духи пожни. Первее усего Степовые и Полуднецы. И ежели Степовые вставши на месте единились утроём аль у четвером, хватаясь промеж собя долгими, прозрачными ручищами и сигнув увысь зараз взмахивали седыми волосьми и брадой, оборачиваясь у сизо-серые ветровороты, а засим такой завертью захватывали уполон панывичей, да немного погодя выбрасывали оттедась их мёртвы тела, со сломанными шеями або свёрнутыми на бок головами.

То Полуднецы, не зримые для воинства Зла, просто вьюнили меже ворогов и задевали их рученьками по главам. И чичас же солнечный луч, падающий от возу Ра, касалси тел панывичей и те опадали на землю без чувств, сломленные полуденным жаром. Так-таки остальны духи сражались с нежитью. И то була вжесь не сеча, а сама настояща волосяница инде у ней ажно не проглядывалось кто с кем дярётси. Не видимые для людских и полулюдских народов духи были весьма зримы нежитью, оттого и кипела такова потасовка. Полевые дедки со своими сынками Луговыми и Межевичками, образовав малы таки жернова, взмахивали сжимаемыми у руках серпами, точно вытягивали с под земли корнища, и прямо на глазах срезанный и примятый сухостой трав выпримлялси, в сиг наполняясь зёлёными красками и также резво удлиняясь да утолщаясь. Проходило како-то мгновение и те отростки вроде извивающихся змей ползли к ногам нежити. Они хватали покрытых красно-бурой кожей костистых Хмырей за ноги и резко дёрнув, валили их на оземь. И абие на поваленных Хмырей верхом вскакивали Кудельницы, да выбрасываючи из дланей рук тонки нити льна оплетали тех эвонтими плотными ужами, превращаючи в запрядку. Ащё морг и толстые як бабёнки Обилухи обегали такову, словно спрятанну у кожушек гусеницу, укутанную нежить. И тама идеже вони ступали босыми толстоватыми ноженьками землица без задержу трескалась, на ней проступали обширны щели, а засим и вовсе тот ломоть, на кыем покоилси Хмырь, отрываясь от обчего полотна почвы уходил удол, будто проваливаясь во пропасть.

Кудельница у последний миг соскакивала с опутанной нежити и бежала услед за Обилухой, и чичас же края земли сходились промаж собя, пожелвивши аль хороня у своих мощях Хмыря. Ржаницы, Гречухи, Ячменицы и Овсяницы точно также опутывали нежить и не токмо Хмырей, но и Мериков, Хохликов, Хитников словом усех кого хватали за ноги, руки, хвосты поросли трав. Право молвить, ей-же-ей Ржаницы, Ячменицы, Овсяницы оплетали нежить стеблями злаков, а Гречухи-гречей. Нежить махаючи, сице, верно, отбиваясь от духов, ручищами, хвостами старалась инде схватить скоробранцев Добра. И часточко то им вудавалось, оно як то вестимо людям, нежить весьма сильна. И идеже пряменько на глазах мальчика Хмыри ухватили дедку Лесовика, зачавши рвать его клацкающими зубищами и трёхпалыми перстами на части. И осе ужотко отвалились от дедки витиеватые оленьи рога, отпали руки, плотно покрытые корой дубовой, изогнутые и схожие с сучковатыми ветвями дуба. Посем посыпались удол волосья, зелёно-бурого цвета, косматыми лишайниками, дотоль спадающие на грудь. Отлетивши впала на матушку-землицу глава да покатилася по ней и большущие карие, с еле заметной жёлтизной, очи глянувши последний раз на Бел Свет, медленно сомкнулись. Тело, ащё како-то мгновеньеце, стоявши ровненько тягостно покачнулось и завалилось на спину, на него стремительно вспрыгнули Хмыри, и продолжили терзать духа.

Боренька порывчато натянул лук и пустил стрелу у одного Хмыря, каковая вызвала огнь резво перькинувшийся на иных. Нежить увидавши вспламенившихся собратьев бросилась у рассыпную, за ней услед побегли и те Хмыри, оные загорелись, а пред взором мальчика предстали лежащие на, словно поднятой сохой, почве жалки останки внегда великого лесного духа, почившего дедки Лесовика. Да токась вопреки тому чё гибли духи, они усё ж брали верх над нежитью, судя по сему, оттогось шо были смелее и чище. Лихо Дулеба, того самого, который кадый-то по скудомыслию восстал супротив Велеса и тем самым разделил духов, ужось не було в живых. Да и два других, оные ащё не погибли, усё чаще отступали назадь. Занеже выстроившиеся в рядье Кострубоньки пуляли из пращи у них и их вояк здоровущие, чёрные, плоские голыши, кые они брали из корзин, висевших на груди.

Кострубоньки клали в расширенну часть пращицы, находящуюся у центре, таковой голыш, и, зачиная вращать той долгой вервью над головой вмале выпущали свободный её конец. Вылетающий из пращи камень минуючи дальне ра-стоянье попадал не токмо у нежить, но и ладно одаривал ударами панывичей, которые пужаясь мечей да энтих неведомо откель прибывших голышей, да будучи от рождения не воинственными, громко и пронзительно мекали. Лихо дрались длинными своими жердями, они наносили веские удары по лесным духам, точно разрезаючи их остриями наскрезь. Одначе при том усём да при таковой несметности нежити, сподручники Лиха лишь отбивались от духов, каковые бундто ежи и звери жалили; били сучковатыми ветвями и корнями Лешие; кусались, осыпали еловыми хвоинками Боровые; пущали искристое пламя Пущевики. Колотки, Листовики, Травяники, Ягодники забрасывали Хохликов и Шишков листами, оплетали травами, топили у соке ягод и ано сбивали с ног шапками грибов. Корневики нежданно-негаданно выныривали с под насыпанных куч листвы и ухватывали нежить, а посем разрываючи землицу на части утягивали её униз. Вслед за пропавшими, у ямищу ссыпалси сухостой, почва вдругорядь порывчато сходилась, погребаючи у собе ворога. Духи чё были и сувсем махонистыми резво вскакивали на таки очистившиеся, и словно обожжёные, рыже-чёрные пятачки оземи, и прынимались плясать на них, ово ли утаптываючи нежить, ово ли попросту возвращаюче почве ейный положенный бурый цвет. Самодивы, тех чё ищё кликали Дубравницами, Сенявами, Русявами и Зеленицами, кружась промаж неприятеля, вызывали из земли бьющие увыспрь струи воды, кои опавши униз оборачивались зеленоватыми няшами. Миг спустя отнуду вылезали тонки сучковаты водоросли со плотными витиеватыми листами, цепляющиеся за проскакивающих мимо Хитников да Мериков, а посем утягивающих их под воду. Нежить инде оборачивалась у чёрных свиней, собачин, зайцев, белок. Но ежели те чё посильней ащё пытались напасть на духов и порвать их могутными зубами, да долгими клыками, то иные творили то лишь для того, абы проворней унесть с места волосяницы свои ноги. Хохлики, аки и преждний раз, принявши облик сорок вупорхнули у небеса вельми боляхной стаей, которая немедля подверглась нападению летающих волков. А Шишки обернувшись лягухами не мешкаючи попрыгали у созданные самодивами болотцы и вутопли тама, толь насегда, толь тока на времечко. Безсумления духи одолевали нежить, и редеющие рядья тех усё отступали и отступали, откатываясь назадь, а засим унезапно и вовсе зачинали бежать, по большей частью оборачиваясь зверьми, повизгиваючи, стенаючи и часточко оглядываясь. А у средине бьющихся мамаев и панывичей, кои несмотря на понесённы потери не покидали месту сечи, васнь и прямь признавши у чудище свово отца да оставаясь преданными ему до конца, у поединке схлестнулись сын солнечного Бога Ра— Валу и кривой бероский недоросыль— пугалище Крив. Асуру к ентовому времечку вудалось отрубить Криву три руки, две справа и едну слеву. Хоть днесь и был Крив весьма страшным, огромным и велим… был он— чудовищем, обаче воякой был не оченно ладным. Оттогось Валу усяк морг его поджимал, меж тем сберегшиеся три руки слева и две справа Крива моталяли топорами и молотом, тем самым от которого вон и обернулси у энтого страшилища. Руки Крива двигались порозень друг от дружку, будто тумкая сами по собе, а поелику им удавалось задевать Асура. И ужотко зрилось глубоко рассечение на правом боку тела Валу, из разошедшегося одеяния и кожи струилась жёлта кровь, она залила облачения и правый сапог Бога. Валу прижимаючи рану рукой, левой, взмахивая, наносил великим мячом удар за ударом то по топорам, то по молоту Крива, и слухалси громкий грохот, скрёжет, а с под сходившихся у едино железок выскакивали ярки искорки. Кружащий над местом брани на птице Борила то терял из виду Валу, метая стрелы у ворогов, то нанова находил его. Прибывшие у помочь друдам шишуги и отяпы, прогнавшие с пожни птиценогих, тяперича швыряли ендовитых змей у птицеголовых. А смелые, як оказалось аль разгорячённые сечей, шишуги мощными ударами дубин и топоров, оные они подобрали с земли, шибали по главам птицеголовых. Наконец средь шишуг мелькнул живой Гуша, вон вскидывал ввысь свову дубину и до зела громко чавой-то гикал, словно подбадривая идущих за ним.

Усмотрев Гушу Борюша широко расплылси улыбкой, и обрадованно выдохнул, радуясь тому, чё соратник жив. Небесны волки прибывшие помочь беросам и полканам посем дали им перьдохнуть. И ратиборцы, бундто вобравши у собе свежих сил, ищё ярее, побуждаемые подмогой и воем ратников со небес, накинулись на песиголовцев. Средь бьющихся пеших беросов мальчик смог приметить и Сома, и Гордыню, и Ратмира, нашёл средь друдов Лепея и Липку, но так и не смог разыскать Сеслава, Быляту, Комола и Рама. Магур свершила ащё овый круг и Борилка сызнова увидал Валу. Асур отпрыгнув в сторону от подступающего ко нему чудища, высоко поднял свой меч и со усего маху опустил его на руки Крива, слева, не прекращающие свово неугомонно движение. Клинок меча полыхнул серебряным светом и воткнулси у железно полотно загораживающего плечи топора, разрезавши его на части, а засим также располосовав древко и толсту руку Крива. Чудище от боли всхрапнуло, словно конь и на малеша встало, опустив и перьстав крутить руками. И тадыкась Валу вырвал меч из разрубленной руки Крива и обрушил его на оставшиеся.

Ярко-серая, густая кровь, точь-у-точь аки жижа, потекла униз из отрубленных рук, оные крутнувшись враз впали на оземь, усё доколь сжимая топоры. Крив ищё маненько медлил, а Валу между тем нанова нанёс удар. Его меч взвилси як кака птица ввысь, извернулси дугой и мигом отрубил оставшуюся руку и будто само обрякшее плечо.

Отступивши молниеносно назад Валу замер и тягостно задышал, а Боренька узрел чё ноне и с левого бока Бога течет жёлтая кровь. Да тока у Крива ищё вуставалось две руки справу, у коих он сжимал молот ЧерноБоже и топор. Крив нежданно-негаданно качнулси туды-сюды, и Борюша ужось було подумкал, чё вон чичас упадёть… ан! неть! Тот порывчато шагнул навстречу Валу и замельтешил руками, зане крутили своими пращами Кострубоньки.

Глава тридцать вторая. Халы

Одначе Борилу не удалось доглядеть поединок, занеже Магур нежданно резко взяла ввысь и громко закликала, мешаючи говорок и свово пронзительное кать…кать:

— Халы! Халы приползли! Халы! Халы! Небесные волки в небеса!

— И мы… мы туды же! — не мнее звонко гикнул Борилка и махнул рукой уперёдь. И Магур, забывая наказ Волха беречь мальца, стремительно рванулась у мироколицу. А мальчик, усё энто времечко наблюдающий за местом битвы, тама на оземи, и не сразу то приметивший аки потемнело небо, порывчато вздел главу. А небо мудрёно так-таки потемнело, ставши мрачным, и будто до средины наполнившись чёрнотой… дивной таковой ноченькой напрочь лишённой звёзд и месяца. Отрок увидал, як справа и слева от него, яростно взмахивая здоровущими крылами и набираючи быстроту промчались небесны волки, те чё пособляли бившемуся земному воинству, да устремились выспрь к пылающему ярким светом огня Волху и мерцающим молниями стрел Вилам. Халы двигались по голубой небесной дали, загораживая свет исходящий от Ра посему и под ними по землице стлалась густая темнедь. Их явилось не меньче шести. Огромадные, толстые и вельми долгие их тела, словно могутные у обхвате стволы дубов, расширялись к средине, а посем сужались к концу, завершаясь серебристым остриём, наподобие наконечников стрел. Само тело було покрыто крупной почитай у четыре длани чёрной чешуёй. Четыре коротки ноги, две упереди, осторонь головы, и две сзади, недалече от хвоста, с мощными лапами и крепкими загнутыми когтьми, медленно ступали по небосводу.

Удлинённые головы со множеством круглых або штырьковых наростов да рогов, восседали на не мнее долгих тучных шеях. У кажной из тех Хал на шее помещалось ажно по три головы, они широко разявывали свои пасти показывая уймищу отточенных, чёрных зубищ. Из тех пастей таращились раздвоенные багрово-чёрные языки, кои шевелясь, вяло али лениво ощупывали голубую гладь неба. Здоровенные жёлтые очи со чёрными крапинками унутряхъ неоступно следовали за подошедшим к пополудню и востановившимся возом Асура Ра. На мордах змеюк также проступали длинны, серебристы усы, они трепетали, извиваясь точно живые да издавали тихое шипение. Прямо по спинам Хал пролегал смурной высокий игольчатый хребет. Халы не имели крыльев они неторопливо ползли по небесам, а може плыли у них и на миг зависнув прямо пред солнечным возом, ащё махонистей раскрыли свои пасти и унезапно ринулись на четырёх мочных волов. Крепкие горящие златым светом тела волов затрепетали кады шкуры их опробывали своими раздвоенными языками Халы. Дюжие головы несущие немного загнутые назад длинные рога повертались у направлении нападающих. Одначе Халы неспешно двигаясь, усе ж подались в бок не жаждая напоротьси на рога волов. Опосля ж прынялись оползать волов и возницу. Овый из змеев нежданно резко вырвалси увысь, подавшись у направлении Ра, и евойна едина глава раскрывши пасть впилась Богу прямо у запястье правой руки сжимающей поводья. Борюша видел, як дрогнуло солнечно лико Ра, и громко вскликнув, васнь чуя ту божью боль, выхватил из туло стрелу и приметившись у боляхный змеиный глаз пустил молнию. Обаче стрела вогненным светом, прочертив у голубо-смурном небе луч, достигнувши чёрного долгого хвоста и скользнув по его чешуйчатой поверхности не причинила Халу никаких увечий. А промаж того иная голова звея разявив пасть вонзила зубы у локоть Ра, ядрённы капли ярко-жёлтой юшки полетели униз на земли Бел Света, и Хала дерганула на собе руку Бога, вроде жаждая её оторвать. Ра абие выпустил поводья и перстами левой полыхающей руки вцепилси у широки ноздри носа крайней змеи схватившей его локоть да порывисто рванул голову высь. От того урывка верхня часть челюсти Халы мгновенно пошла услед за рукой Ра и малец узрел як чёрные губы, таки ж чешуйчатые аки и усё тело, разойдясь меже собой, порывались и отнуду хлынула удол чёрна вязка кровь. А нижня челюсть отпавши униз, беспомочно закачалась туды-сюды, глаза на той головищи немедля закатились, тяжёлы чёрны веки сомкнулись. Асур отшвырнул от собе мёрту голову змея, и вона отлетивши у сторону, повисла повдоль тела, продолжаючи трепетать, точно стараясь нанова ожить. А Бог ужотко вонзал пылающие пальцы у ноздри иной головы, держащей его запястье. Обаче нежданно с левого бока на него напал другой змей и впилси тремя челюстями у плечо, да чуток понижее, единым махом глубоко воткнувши у руку зубы и обымавши её, а посем начавши терзать из стороны у сторону. Душенька Бореньки, глядючи на таковой ужас, звонко загикала унутри, страшась чё ащё маненько и Бога разорвуть. Занеже як чичас же тот Хала у коего Ра умертил голову, ищё водной пастью впилси у праву кисть, так словно сглотнувши её усю. Да токмо без задержу небесны волки вцепились у тело ентого змея единожды и с усех направлений да стали дёргать его плоть, откусывая, отрывая и раскидывая окрестъ ту чёрну мешанину по поднебесью. А засим Огненный Волх, до того разящий летаглов, чавой-то зычно гикнул Вилам, его глас, чудилось проплывши по мироколице, упорхнул у привольну Поселенную. Опосля Асур вложил меч у ножны да взял у роть златой рог, при ентом весьма крепенько обхватив его губами, да унезапно резво спрыгнул со небесного волка, каковой нёс его увысь. Мальчик громко охнул, усмотрев аки на морг зависнув у вышине, Волх также мгновенно полятел удол, будто стремясь впасть на оземь и вутак осе убитьси. Посем он с рывком крутнулси чрез голову и прямо на глазах изумлённого отрока обернулси светящимся рыже-смаглым комком, напоминающим весьма могутну морковку. Ащё сиг и энтов комок свету вспламенилси светозарней, и прынялси выбрасывать тудыличи-сюдыличи горящие лучи пламени, спервоначалу управо, а опосля улево. И вжесь энти, по первости тонки полосы, словно ростки напоенные водой и теплом вспухли, укрупнившись у многось разов… а вкупе с лучами раздулси и сам комок. А миг спустя свет вошёл унутрь того, чё так густо обволакивал. И пред взором бероского мальчугана предстал он— Змей Огненный Волх, ноне у полном свовом величании! То был хоть и мнийший чем Халы, но оченно могутный змей. С боляхным у обхвате телом покрытым редро-чермной плотной чешуёй, иде на завершие долгого хвоста, утыканного свёрху уймищей коротких шипов, находилось клиновидное остриё, схожее с клинком евойного меча. Два дюжих крыла крепились на округло-покатой спине. Чётыре кремнястые ноги, точь-у-точь волчьи, с удлинёнными лапами, перстами и заострёнными когтьми, усяк раз васнь вспламенялись рдяным светом.

Глава Змея напоминала волчью и була така ж веская с широким лбом и вузкой длинной мордой, по коло она поросла рядьями острых полыхающих рыжим светом долгих шипов, сберегающих шею от нападения. Внегда Волх разёвывал свову пасть то вельми ладно зрились поместившиеся у ней белые, крепкие, загнутые назадь зубищи. То был самый истый змей, сберёгший от Асура токмо крупны очи с синим, ясным цветом. Огненный Волх обретя образ змея, расправил широко свои крылья и взметнув ими во мгновение ока достиг бьющихся Хал и Ра. А Халы вже обступили со усех сторон Бога, и ищё овый впилси тремя пастями у его тело. Густая, смаглая юшка ужось не просто капала, вона бежала ручьями с Асура и те горящие струи улетали удол на Бел Свет.

Низринувшись на оземь, гаи, боры, реки вони немедля вызывали у тех местах огнь. Лучистое пламя вскидывало, высоко, прерывчаты лепестки огня и пожирало дерева, травы, избы, и, верно, самих людей, зверей, а може и птиц. Огнь, кажись, шамал голубые и зекрые воды рек да озёр, няши и утесистые гряды гор. Ра рвалси из цепких зубов змеев, да не замечая боли и тякущей крови, боевито отбивалси. Богу вудалось оторвать ащё водну голову первому Халу впившуюся у руку. Также аки и у прошлый раз вон дёрнул его за ноздри, и, оторвавши тем рывком нижню челюсть от верхней, разодрал пасть надвое. Одначе трентья глава… та сама каковая проглотила кисть Ра, скусив её, нежданно подавшись назад, прынялась вяло жущерить. Асур взмахнул культяпой, и Борюша расширенными от жути очами, углядел аки с места откуса плюхнулси тягучий с жёлто-рдяным ярым светом сгусток у бок, да пронёсси таковым здоровущим валуном со длинным хвостом недалече от мальчика, так чё тот почуял раскалённый жар исходящий от него. А из разодранного запястья ноне показались две бело-жёлтые кости, свисающие униз и покачивающиеся тудыличи-сюдыличи тонки, белы жилы. Унезапно рана покрылась здоровущими пучащимися булдырями, точно жаждущими громким своим пыхом остановить начавшееся кровотечение. Подоспевший у помочь к Богу Волх махонисто отворил свову пасть и дохнул на змея, оный вгрызалси, шамая, во предплечье Ра, огненным столбом пламени до зела боляхным. Язык огня вырвалси изо рта Змея Огненного и впал на спину Халы, абие начавши топить её чешуйчатое тело.

— Волы! Волх сбереги волов! Сбереги волов! — вельми зычно гикнул Ра, и его нежный и единожды мощный голос прокатилси по небосводу, голубизна которого тяперича мелькала скрезь прорехи движущихся тел змеев. Особлива яркость тверди померкла у средине и слева, обаче справу оно було ищё оченно ярким и насыщено всполохами жёлтого да чёрного цветов, словно отражающихся от бьющихся. Волх вуслыхав у то воззвание, взмахнув крылами, без задержу метнулси к волам, кои выставивши уперёд рога промаж того отбивались от Хал. Борилка оплошал, считаючи тех свирепых змеев, оно как Хал приползло не шесть, а намногось больче… их ано неможно було сосчитать. Раскрывая дюжие пасти они вгрызались в тела волов и также, аки волки, терзали тела несчастных волшебных животинок. Волы мотали головами, резво хлёстали хвостами по телам, и усяк миг жёлали подцепить змеев на рога. Да токась силы были не равны и малец, замерший на Магур идей-то у мироколице, видел, як на одного из волов зараз напали четыре змея. Они ухватили животинку за крупну вытянуту махонисту морду… присосавшись к носу, щёкам, рогам и словно впившись во сами очи. Их чёрные тела чичас же плотно обвили сияющее тело и вжесь не просто морду, а усёго скопом с ногами и хвостом, и темина тех тел поглотила вола, а сиг опосля ко землям Бел Света полятели евойны немного загнутые назад длинные златые рога. Волх завис над Халами, жущерящими вола и пустил из отворёного рта мощный луч пламени. Чешуйчатая кожа змеев ослепительно вспламенилась, но вони, будто того и не ощутив, продолжали шамать волшебну животинку.

Свершив ищё водин круг над Халами, Змей Огненный Волх сызнова дохнул у них языком пламени, а посем прынялси сечь их концом свово хвоста.

Клиновидно острие, венчающие тот ражий хвост, рубило тела змеев, единожды отрезаючи у них лапы, головы, языки. И вдругорядь Асур, сынок Индры свершил вздох, да подлетев к Халам, кые нападали на иного вола, порывчато метнул у двух из них огненный столб. Тела змеев, таки чёрные, покрытые здоровущей чешуёй, молниеносно започались огнём и вони оставив у покое вола ринулись во след Волху. А тот абие взмыл увысь, туды васнь у саму Поселенную, исчёзнув у тёмно-синим мареве, а чуток погодя появилси прямо посторонь Ра, который колтушкой правой руки отбивалси от горящего на плече змея, посем не жаждающего отпущать Бога. Змей Огненный Волх пустил у сторону Хала иной язык огня. Ядрёное, почитай кумачовое пламя, не мешкаючи обхватило усё тело змея, а Асур рубанул его концом хвоста и абие отсёк его головы от туловища. И тады ж в отрубленно тело впилси зубами небесный волк, да взметнув крылами, отскочил у сторону, порывчато мотнув головой да отбросивши полыхающее тело подальче от возу. А тем времечком другие Халы накинулись на иного вола, да сице же оплели его своими телами, и морг засим тот утонул у темине, скрозе оную инде пробивалси златый свет. Волх меже того вызволял вола, которого хоть и рвали Халы, но не смели опутать, зане его сберегали обступивши с разных сторон волки, вельми шибутно кусаючи тех мерзостных змиев. Асур дыхнул на тех Хал… раз… посем… ищё. И вспламеняющиеся змеи, лотошились, извиваясь да изгибаясь, пытаясь сбросить с собе пляшущий по спинам огнь, а небесны волки тут же наскакивали на них и рвали на части, словно не пужаясь того горящего полымя, ретиво откусывая от них головы або крепки лапы. Борила наблюдающий за тем побоищем идей-то весьма далёко и зревший, аки густой юшкой обливаетси Ра, усё ж смогший сбить со левого плеча головы Хал, болезненно усяк миг стенал, словно то не Асура, а его терзали змеи. Главы ж змеев тягостно скрыпнув, васнь заскрежетав, отвалились от тела Бога да полетелев удол, оставили опосля собе громадные рваные дыры на плече и предплечье Ра, так чё евойна рука опустившись униз, чуть заметно закачалась повдоль тела, точно ставши не живой. Бог согнув праву руку, идеже не було кисти, у локте начал резко бить её, слегка пузырящимся смаглой кровью, краем по главам Хал, стараясь сбить и прочих со свого тела. Доколь у там у самой Поселенной шла сеча, туто-ва идеже лётала Магур, и Борилка восседающий на ней, Вилы ратовались с остатками летаглов, оных було ищё оченно много. И вони углядевши приползших к ним Хал, воспряли духом да прынялись ретиво нападать на облачных дев, нанося по ним яростные удары своим серповидным долгим топором.

И многи из тех ударов достигали купавых духов воздуха, молниеносно перерезаючи их нежны руки, отсекаючи лошадины плюсны, разрубаючи тела и прекрасные главы дев. Гибнущие облачны девы лишь тихонько вскликивали и немедля оборачивались во струящиеся потоки вод да стекаючи униз соприкасалися с тягучей юшкой волов и Ра, обретаючи вид белых кучных облаков с блистающими, на тех клубистых поверхностях, голубыми каплями росы. Но летаглов гибло гораздо больче чем Вил, ибо молнии-стрелы разрывали на части и сжигали у праведном пламени их безумные, отступнические тела. Боренька также пущал у летаглов стрелы, а те почемуй-то паче не гнались за отроком, верно чуя чё смерть особлива достаётси им от духов воздуха. Унезапно яркость солнечного светила и вовсе поблекла. Мальчик торопливо вздев голову, возрилси у твердь небес, приметивши чё колико Хал вроде як наново возросло, а тела оставшихся у живых волов изникли опутанные чёрнотой. Ащё морг и Борюша дотумкал, чё шамая волов, змеи плодились и пучились у длину да ширшину. Пожущерив волов Халы своей кишащей уймищей накинулись на воз Бога и на самого Ра.

Вцепившись у круглые, похожие на мельничные жёрнова, огромадны колёса, в высоки борта, украшённые сказочными рязными изображениями земель, гор, рек и озёр Бел Света, горящие жёлто-редрым светом, и у тело Ра единожды с обоих сторон у бока да руки. Змей Огненный Волх тяперича не просто выдыхал потоки огня, он кажись не смыкал уста и столбы пламени били своей горячностью у кишащую гущу Хал, у коих во том чёрном месиве лишь мелькали злобные глазищи да инде вспыхивали объятые жёлтым сиянием зубищи и пасти. Возгорающиеся рассечённые тела Хал, небесны волки разрывали на части и скидывали удол на Бел Свет. И пролетаючи пламенеющими кусками, недалече от Борилки, те останки змеев обращались у боляхные чёрные валуны, кые со страшным грохотом опадали на землю. И слухались яростное громыхание, напоминающее рокотание грома, да тихие стенания Богини Мать Сыра Земли.

Глава тридцать третья. Сынки Ра

Нежданно Халы вцепившиеся у Ра, замерли на миг, прекративши желвить тело Бога. Ищё малеша вони медлили, а посем резко дёрнули на собе Асура, раздираючи его тело у разных направлениях. Послухалси страшный, раскатистый треск, хруст разрываемой плоти и скрёжет ломаемых костей. И тело великого, солнечного Бога, освещающего и согревающего от началу веков Бел Свет, распалось на две части. С одной его стороны находились левая рука и весьма поеденна нога да часть туловища, а с иной осталась правая культя, почитай целая нога, туловище и нетронутая голова. Лицо Бога перекосилось, резкий дрыг тронул останки внегда единого, роть приоткрылси и отнуду вырвалси тихий возглас перьшедший у стон. Глаза Асура тёмно-синие, добрые и любящие, глянули во глубины Поселенной, уста изогнулись дугой, восьмиконечна звёзда, точно описанная солнечным колом, полыхающая над его златыми кудрями, потухла. А чрез сиг сомкнулись блистающие смаглым светом веки, схоронив под собой погибшие очи Асура, и ужотко умирающий Ра, обхватив останками правой руки, копошащихся сторонь него Хал и поджавши их под собе, полятел униз на землю. Остальны ж змеи, токмо оторванна часть тела Бога сорвалась удол, напали на воз, опоясав, опутав его своей тьмой. Скрозе наполнившиеся слезьми очи Борюша наблюдал за падающим к землям Бел Света великим телом Бога. Горящим огненным потоком слетел Ра удол и врезалси во Мать Сыру Землю. Раздалось оглушительное грохотание и перьклонившийся мальчик почувствовал, как хлынуло ему у лицо огненно дыхание погибшего Асура, ащё немножечко и по землице со того месту идеже приземлилси Ра потекла полыхающа река, её яркость была такова, чё осветила верно увесь Бел Свет. А Халы промаж того дожелвили солнечный воз, погасив его сияние. Иная же часть Ра, также поедаемая змеями, сувсем на маненько зависла у небесах. Кружащий околот неё Волх пустил полымя у змеев, и они вспламенившись нежданно стремительно качнулись, а посем скопом с телом Бога полётели… да тока не к Бел Свету, а вспять от него… тудыличи у мглистую Поселенную, наполненную стайками и сонмами звёзд. Морг опосля то вжесь було не тело оплетённое Халами и объятое огнём, а лишь далёкая размывчатая пежина … ищё сиг и темнесь полностью его поглотила. И абие у мироколице настала мгла. Огненная река пламя у каковой будто бесилось може и давало свету дольнему миру, но не осеняло небеса. И они доселе голубые и инде заслоняемые чёрными телами Хал потонули у мраке…. таковом густом васнь опустошающем, изнуряющем и умертвляющем усё живое. Лишь изредка мелькал у них Волх усё доколь бьющийся с Халами. Унезапно резко дохнул на отрока льдяной порыв ветру, и то вжесь был не Позвизд, почасту мелькающий подле Вил, то было какое-то иное дуновение, точно пришлое из других краёв. Боренька тягостно вздрогнул и порывчато задышал, будто, и, не ощущая объявшего тело мороза. Горячи потоки слёз застилали ему очи, текли по щекам, падали на грудь, а у главе стучала водна жуткая думка, вроде як набат выбивающий тугой, грохочущий звук: «Усё! Усё! Усё! Погиб Ра!.. дарующий свет, тепло и жизть! Погиб Бог и Бел Свет!» И вторя тем стенаниям, причитала над павшим Богом Мать Сыра Земля, наблюдаючи за горящим потоком огня, усё чё восталось от столь трепетно её согревающего Асура. И те тихие рюминья долетали до слуха мальчонки, словно то матушка его, Белуня, оплакивала погибших старчих сынков. Нежданно послухалси вельми тихий скрып, так васнь иде… оченно не близко отворили створки ворот. И во тьме Поселенной весьма ярко полыхнул голубой свет. Боренька торопливо утёр тыльной стороной пясти очи и вгляделси у ту темнедь. И тады ж сине-голубая капля оторвавшись от источника света, порывчато моргнув затухла и без задержу прокатилси оглушающий рокот, а засим из того голубого свету навстречу Бел Свету устремились три ярчайшие искры: смаглая, рдяная и голубая. Они сице бойко приближались к Бел Свету, чё вмале мальчик разглядел идущих скороходью коней. А чрез сиг або морг, кто разберёть у эвонтой тьме, и вовсе явственно живописались образы скачущих. Та искра, чё чудилось Борюше издале смаглой, обернулась четвёркой огненно-златых коней, молодых, задорных и могутных. Густые, вскосмаченные гривы летели, вслед за их обладателями, махонисто развеваясь по ветру, и по ним туды-сюды пробегали искристые крохи златого света. Рьяные жеребцы были впряжённы у боляхну злату колесницу, с низкими затейливыми бортами по углам украшенную резными человеческими образами, со двумя здоровущими, словно жернова, колёсами с осьмью ступицами. На колеснице сжимая у руках золотые долгие поводья стоял юный и пригожий Бог. И тот Асур с широкими мощными плечьми, со златыми кудреватыми, длинными волосьми и солнечным ликом весьма напоминал Валу и Ра. Солнечно— златые, густые брови и ресницы, большой будто с обрубленным кончиком нос, высокий лоб и нежно-алые губы, да таки ж аки у Ра тёмно-синие очи. Эвонтов Бог был усё ж помладче Валу, можно гутарить чё то был отрок, и у него ано не пробивались волоски над устами. Обаче при ентом он зрилси до зела могутным и велим, один-в-один як земной Борилка. Во правой руке у Асура находились поводья, а у левой он держал на коротком злачёном черешке долгий тонкий горящий бич, и иногды взмахивая им резко щёлкал его концом у вышине Поселенной, прямо над своей головой, идеже почитай осторонь кудерек волос сияла восьмиконечна звёзда, описанная солнечным колом, символ самого Сварога. И немедля проскальзывал по Поселенной и мироколице звонкий щелчок подзадоривающий и без того ярых, полных сил и младости солнечных коней. Асур был обряжен у смаглое сплошное одеяние, доходившее ему до лодыжек, расшитое широким редрым волоконцем по подолу и краю рукава. Крепкий стан опоясывал широкий пояс с чудной застёжкой в виде двух сомкнутых солнечных жерновов. А на ноги Бога были надёваны короткие рдяные сапожки, опушенные по краю златым сиянием света, да без снуров. У та вторая искра, чё казалась Бореньке рдяной обернулась идущим скоком со серебристой шёрстью конём. Евойна развевающаяся златая, длинная грива и хвост стелились следом за ним и вершником восседающим на нём, и по их хохлатой поверхности резвились немалые кумачные капли огня. Сверху на мочном жеребце сидывал младой и весьма упавый Бог с золотыми волнами кудырей, с молочным цветом лица, крупным лбом и прямым слегка горбатым носом, да ярко голубыми очами. Над его главой, также як и над головой первого Бога, горела восьмиконечна звезда, да тока эвонта пыхала почитай червлёным светом, осеняя и Асура, и его жёлто-прозрачное одеяние с рдяным отблеском, вспыхивающих по полотну искорок, насыщенной светозарностью. Бог был не мнее внушителен у плечах, с крепким станом и дюжими руками. Он удерживал у левой руке большущий меч лезвие коего горело багряным огнём. Голубая искорка также вмале живописалась, и тады Борюша узрел идущих скороходью двух прозрачно-бурых коней, у эвонтих животин заместо грив клубились буро-серые тучи. Мощны копыта усяк раз ступая по Поселенной вызывали гулкие удары грома. Они тянули за собой серебристу колесницу без бортов, лишь с плоским ровным перьливающимся радужным цветом пятачком. Два здоровущих серебристых колеса вращались так живо, васнь мелькающие пред глазьми мгновенно бьющие у оземь молнии, блистающие и выбрасывающие туды-сюды ярые вспышки света. На колеснице стоял, крепко удерживая поводья в левой руке, Бог. Он был самым могутным из усех Ясуней… ширше во плечах и с вельми мышцастыми руками. Его долгое одеяние почти смурного цвету без рукавов оголяло руки. Серебряные до плеч кудри горели голубым светом озаряючи усего Бога, аль у то осеняло коловращающееся бело-голубое Перуново колесо, будто приткнутое сзади к его голове. Пробивающиеся над верхней губой серебряные, редкие волосья заместо усов и таки ж редкие волосья покрывающие покатый, раздвоенный подбородок, гутарили о нём як о младом вьюноше. У Бога был прямой нос и сине-голубые очи, словно мечущие молнии. Асур держал у правой руке радугу-лук перьливающуюся смаглым, рдяным, зекрым, марным и синим цветами, а за плечьми у него висело золотое туло полное полыхающих серебристым светом стрел с огнистыми хвостами. Опоясанный лучистым широким поясом, сверху присыпанным прозрачно-смурными самоцветными каменьями, на каковом поместились большущие ножны с пылающей рукоятью меча, Бог был весьма сёрдит и его сведённые во едино густы серебристы брови придавали оному взору грозность. Затаивши дух, мальчик наблюдал приход светлых Ясуней, которые приблизившись к месту сечи не мешкаючи разделились. И тот кый скакал на прозрачно-бурых конях с клубящимися буро-серыми тучами направилси униз к землям Бел Света. Оглушительное рокотание шествующих нарысью, по небосводу, коней было таковым мощным, чё Борилка на маленько оглох, а волосья, одеяния и кожа мальца зараз покрылись каплями водицы.

— Это Перун — Громовержец! — вельми зычно молвила Магур, стараясь перькликать грохотание. Да тока Боренька и сам распознал в ентом могутном Асуре Бога Битв и Войны Громовержца Перуна. Два же иных Бога пришли у помочь к Огненному Волху, и тот который был на солнечной колеснице мгновенно осветил небеса и согрел отрока.

— Хорс! — не мнее громко пояснила Магур, гикая величания Богов, — сын Ра и Волыни. Ноне он заменит на небесной тверди своего солнечного отца! Гляди-ка, Борюша, ты присутствуешь не просто при гибели Бога, ты наблюдаешь смену эры.

— Смену эры? — перьспросил мальчонка, не понимаючи сказанного ему птицей, и повертавши голову налево, в свете вспыхнувшего нового красна солнышка рассмотрел Вил и летаглов на малеша прекративших сечу и замерших у небесах, по-видимому, также созерцая прибытие Богов.

— Да … эра— движение солнца… И днесь происходит смена эры, — произнесла Магур и содеяв небольшой круг, подалась увыспрь, абы мальчик смог луче разглядеть великих Ясуней. — Погиб Ра, а вместе с ним умерли Вышня и Крышня, ибо эти Боги суть едины. Они живут, правят у единой эре. Тяперича настало время иных Асуров. Младого Бога Хорса и сынка Перуна, каковой вмале родится.

— Як…як сице, — горестно закликал мальчонка и утёр дланью мокры щёки и глаза, — як сице… Помер Вышня и Крышня… а як же тады мы беросы… без Ясуней наших?.. Без Вышни— отца нашего?.. без Крышни? Магур порывчато снизила ретивость полёта и закружила на едном месте, а Боренька задравши голову увидал как Хорс, отныне солнечный Бог Бел Света, взмахнул своим бичом, и, огревши его пылающим концом тела чёрных Хал прынялси сечь их на части да куски.

— У беросов будут другие Асуры! Те, что родятся вмале и вступят в земли Бел Света да своей удалью и могутностью призовут остатки беросов под свои стяги! — отметила Магур, и, свершивши до зела махонистый круг, чуть тише добавила. — Тот, что на серебристом коне Бог Огня Светозарый Семаргл. А ОгнеБог промеж того взмахнул своим мечом и острое горящее багряным пламенем лезвие абие отрубило у одного из Хал махом три головы.

— Пошто же… пошто они не прибыли дотоль того и не спасли Ра, — прогутарил дрогнувшим гласом Борюша и ужотко паче не сдерживаючи горьких слёз зарюмил, дрожмя задрожало его продрогшее от небесного холоду и капель додолы тело, кады он припомнил очи такового доброго и любящего Асура. — Пошто?… — догикал он.

— Смена эры, — оченно тихо сказала Магур и затрепетали ейны перья, точно чуя душевну боль мальца. — Ра всегда бился с Огненным Волхом. И не раз они побеждали, изгоняючи с Бел Света, Хал. Но нынче Ра устал и состарился, и не стало былой силы, мощи и удали в нём. Так всегда Борюша… всему предназначена смерть… Всему…И то тебе несомненно ведомо. — Птица на морг смолкла, а посем направивши полёт униз, чуть громче добавила, — а ноне летим униз…Посмотрим как там твое воинство. Борила немотствовал, он видал аки под мочными ударами молодых, ярых Богов Семаргла и Хорса гибли Халы. Мелькали горящий огнём меч ОгнеБога и златой бич Хорса, вспламенялись от огненного дыхания Волха мерзостные гады, погубившие величественного Ра. Мальчик опустил голову, и вжесь не в силах противитьси боли дал волю тякущим слезам покинуть его зелёные с карими брызгами очи. А Магур ужотко стремительно прыняла отвесно удол и тяперича пред глазами отрока показалась усё доколь пылающая Мать Сыра Земля.

Перуновы кони промаж того направились прямёхо к энтим текущим, точно река останкам и востановились над ней. Громовержец вынул серебристо-златую молнию из свово туло, вставил её у радужный лук и натянул тугу тетиву. Послухалси гулкий удар грома, засим серебристая молния вдарила в пылающую реку и униз из колесницы да туч-коней побежали потоки вод. Они коснулись вслед за молнией, объятую пламенем реку и огнь чичас же убавилси, а маненько погодя и вовсе иссяк. Ащё морг и вже по землице течёт громко плюхая рдяно-бурыми, васнь грязными водами великая Ра-река. Магур стремительно взяла улево и низ… и вмале Борилка потерял из виду Перуна. Он ищё како-то времечко зарилси на бьющихся у поднебесье Богов и Хал и зрил, аки с кажным мигом становилось меньче у голубизне тверди тьмы и чёрных огромадных тел змей. Або чуть-чуть и мгла истощилась сувсем, Волх, Семаргл, Вилы и останки небесных волков направили свое единождые силы супротив летаглов. А Хорс выровнив свову колесницу, выставивши её как раз пополудню и взмахнувши над головой бичом, подзадоривая младых и солнечных коней, зараз осветил и согрел Бел Свет. Подлетевши к оземе Магур закружила над ней, и мальчуган приклонившись возрилси удол на свову рать да немедля громко вскликнул. Занеже тама, на столь величественной и дарующей жизть землице, плотно устилаючи её возлежали мёртвые тела. Многось середь них було ворогов, но не меньче зрилось павшими Борилкиных соратников. Туто-ва на Бел Свете озаряемом пылающим телом солнечного Бога Ра, сечь не смыкала ни на миг, а поелику тела шишуг, отяп, беросов, полканов, друдов, мамаев и останки духов наполняли землю. Нежить ужотко отступила, и, судя по сему сокрылась, оно як ни одного из тех предателей не було видно. Птиценогие, аки и птицеголовые ноли усе пали аль бежали, обаче песиголовцы и панывичи усё поколь противились. Право молвить, тяперича они не срящали, а большей частью боронились. Они скучились у единужду гурьбу и ратовались с обступившими их со усех сторон Борюшиными скоробранцами, каковые рубили, били и оплетали вражьи тела. Вослед за отроком с мироколицы слетели у помочь к земному воинству небесные волки и прынялись выхватывать особлива бойких в скопище да рвать на части, унося их у поднебесье. Слевого же краю от боронящихся ворогов бились Крив и Валу, вони стояли обособливо и посторонь них окромя мёртвых тел панывичей и мамаев никого не зрилось. У чудища Крива осталась ужось токмо одна рука… та самая оная крепко сжимала молот ЧерноБоже с чёрным, чёрным деревянным черешком, да с не мнее чёрной головкой. Малец зыркнув на Валу, нанова тягостно содрогнулси. Потомуй как права рука Асура была оторванна от плеча купно с рукавом, кый ноне сполз и обильно залитый жёлтой юшкой мотылялси туды-сюды, удерживаясь на локте. А сама рука также як и рукав висела на тонких белых жилах, обильно кровоточа, трепыхаясь и легохонько покачиваясь. Одеяние Бога внегда тёмно-голубое було сплошью залито юшкой, точно его окатили сверху. Валу тяжелёхонько взмахивал левой здоровой рукой, стараясь нанесть удар по Криву. Но тот чуя або угадывая движения Бога, да будто не вощущая боли, отскакивал у бок и резво направлял свой молот у сторону Валу, желая обранить его на здоровое плечо того. Силы же Асура были зримо на исходе, он грузно покачиваясь наступал на врага, при том не больно отклоняясь от ударов, и словно, сице казалось мальчику, плохо видел. Густая, желтая юшка струилась по солнечным, кудырявым волосьям, выкатывая из рассечения на макушке, она плотно сокрывала под собой правый глаз Бога и стекая по щеке, улетала удол к оземе вже тонкой капелью. Нежданно Крив вдарил так-таки молотом по правому плечу Валу и удар тот был таковой, чё права рука зараз оторвалась от тела Бога и впала на землю, прямь ему под ноги. Асур порывчато порскнул, и, изнемогши впал на колени. Голова его стремительно коснулась груди, воткнувшись мочным подбородком у неё, посем левая рука сжимающая меча опустилась униз. Борилка резво выхватил стрелу из туло, и, натянув тетиву пустил её у Крива, но та, хоть и была искоркой Перуновой молнии, не сумела пробить чешую змеиного тела, и, пройдя скользком, впала на оземь, горящим лепестком пламени. А Крив промаж того подскочыл к стоящему на коленях и муторно покачивающемуся взад уперёд Валу и высоко вскинул над головой молот ЧерноБоже.

— А!..А!..А!.. — гикнул Боренька кумекая чё абие на его глазах чудище погубить Валу. Но Асур унезапно резко выкинул увысь меч и серебристо лезвие того воткнулось глубоко у бок змеиного тела, разорвав его на части.

Чудище громогласно взрывело и отпрянув назад, вырвав тело из меча, спотыкнулось о наваленные на поле брани останки панывичей да качнувшись стремительно впало на землицу, завалившись прямо на левый бок. Из его усё ащё поколь живой руки выскочил молот и не мнее бойко низринулся на оземь. Крив муторно захрапел, а его три лика единожды исказила злобно-ненавистная рожекорча, изо рта…махом из трёх… покатила чёрная тягучая юшка. Валу немешкаючи поднялси на ноги и шатаясь, не разбираючи торенки, шагаючи прям по отрубленным телам панывичей и мамаев, приблизилси к лежащему, храпящему Криву, каковой протянул у сторону Асура оставшуюся руку загораживаясь ею от свовой смерти. Валу остановившись над эвонтим кадый-то бывшим простым беросом, последним сынком Велички поскрёбышком, махоточкой, зерняткой, забывшим своих сродников, тех с кем у него была едина юшка, вера, традиции и землица, зажал рукоять меча у левой руке и нанёс резкий прямой удар прям у средину змеиного тела. Острое лезвие, мгновенно пробив чешую, вонзилось приглубло унутрь и тело чудище подалось уперёд, словно нанизываясь своей мощью на великий меч, чёрная аки и сердце Крива, тягучая кровь потекла из места раны.

Тело судорожно вздрогнуло, а опосля распрямившись впало на землю, и без задержу лопнула у месте разрыва змеиная чешуя. Принявшись трескатьси на части да куски, а засим отваливатьси на бурую покрытую алой, жёлтой, чёрной юшкой почву, оборачиваясь у смурные лужицы.

Остатки черноты стекли с человечьего тела и пред потухающими очами Валу, предстал худой, малорослый и невзрачный на вид паренёк Крив. Евойны два чёрных косых глазка испуганно зыркнули на Асура, да абие сомкнулись веками, и тогды ж из груди пронзённого мечом заструилась алая, людская кровь. Бог, обхватил рукоять меча левой рукой и порывчато дёрнув на собе, вытащил клинок из мёртвого тела да приподнявши его ввысь дотронулси навершием залитым кровью до груди, как раз до того места иде под одеянием усё покуда билось величественное сердце. И шибко, васнь подкошенный, острой косонькой Богини Мары, повалилси спиной назад. Ищё ано не достигнувши земли, он сомкнул свои синие очи и глубоко, по-видимому, последний раз выдохнул. А на груди у Бореньки загорелси дарённый Валу зачур. Отрок торопливо отодвинул холст у сторону и заглянул унутрь, а яхонтовый зачур, сберегавший усё то времечко жизть Борюше, прямо на его глазах, из густо-красного с марным оттенком обратилси у смаглую крупную слезинку, и, соскользнув со снурка прочертил по смуглой коже широку кроваву полосу. И тадыличи мальчонка дотумкал, чё Валу вслед за своим отцом Ра— помер. Мальчуган, токмо просушивший очи от слёз по Ра, встрепенулси усем тельцем, его уста приоткрылись и оттудась вырвалси едва слышимый глухой стон потери. Ищё немножечко Боренька не сводил очей с залившегося бледность лица Валу, а солнечно сияние досель осеняемое те купавы черты точно иссохлось аль испарилось под жаркими лучами его братца Хорса. А посем нежданно солнечный свет чавой-то загородило, малец, задрал голову, и, воззрилси увысь. И сувсем недалече от собе углядел летагла. Энтов летагл был гораздо крупнее усех тех с коими дотоль билси отрок и смотрелси весьма страшным.

Лишайники, укрывавшие евойну главу, щёки да подбородок, опускались ему на грудь и имели чёрно-пепельный цвет. А загнутый, схожий с птичьим клювом, нос, вже перьломанный посерёдке, был свёрнут на сторону, отчегось и лицо его чудилось вроде аки потянутым улево. На голове у эвонтого летагла, прямо на лишайниках поместилси тонкий с палец ширшиной обод златистого цвету, в гладь полотна, оного були вставлены сини самоцветны каменья. «Шаркун!»— без задержу, пронеслась у голове Бореньки догадка, — «сынок Провея!» И мальчишечка торопливо достал из туло стрелу, кумекая, чё без зачура Валу он беззаступен, и поелику надоть битьси. Обаче Шаркун, не жаждал своей смерти, вон прибыл за иным. И покуда мальчуган вставлял у ушко стрелу и вскидывал лук, Шаркун стремительно подлетел к Борилке и занёс над ним свой серповидный топор. Лезвие полыхнуло у солнечных лучах ярым светом и малец узрел як в его направлении скользнул, рассекая, воздух клинок. Желая спастись от него, он пригнулси к птице, почитай вжавшись в её оперенье. А острие топора, коснувшись вздыбленной от живости лёту рубахи, просвистело над его головой и головой Магур, срезавши несколько взлахмоченных пошеничных волосьев одного, и оттопыренных перьев второй. А Магур меже тем круто взяла удол. Мальчик абие испрямилси, и торопливо вставил стрелу у лук, да вздев голову ввысь прынялись искать глазами свово ворога. Так-таки над ним Шаркуна вже не було. Серое месиво унезапно приблизилось сзади, и мальчуган почуял тяжёлое, объятое ненавистью дыхание царька летаглов, а посем вуслыхал тихий свист летящего топора. Ищё морг… Сиг… И острое лезвие клинка врезалось Борюше у спину! Борила порывисто качнулси уперёд и от нежданности выронил из рук стрелу да лук. Уста сами собой открылись, издавши тихое «ух!» и немедля из правого уголка рта потекла тонешенькой струйкой жёлтая кровь. От боли в очах на малеша потемнело, а засим заплясали пред ними ярко-смаглые жернова свету. И отрок ужось то не почуял, а словно вуслыхал аки вырванный из недр его тела топор, ащё раз приглубло вошёл у него, в ентов раз, верно, перьрубив тама чавой-то.

Занеже руки Бореньки махонисто раздались у стороны…. сице вроде як он сбиралси взметнуть крылом. Резкая нестерпимая боль вдарила прямо у голову, и вон кажись загикал. Тело мальчугана посем дрыгнуло кажной частичкой и завалилось на оперенья великой птицы Индры, Магур, заливая их ярко-жёлтой, а опосля алой юшкой.

Глава тридцать четвёртая. Борюша

А Борюша нежданно и прямь взметнул руками, подалси выспрь да закружил над Магур, узревши лежащее свёрху на птице свово собственно тело, залитое алой кровью и жужжащих над ранами махоньких жёлтеньких бчёлок. Плохо понимаючи чаво он тако видять, малец вуставилси на птицу и на того кто на ней возлежал… да чрез малеша токмо уразумел, чё вон помер. Помер! Помер! Помер! Вроде як прогрохотало над ним! Помер аки Ра, Валу… и он Борилка тоже помер. Осознание того, чё содеялось густой тяжёлой волной коснулось отрока и отдалось у нём прерывчатой рябью, таковой, шо затряслось усё евойно телеце. Лишь немного погодя, чуток охолонувшись, он смог оглядеть собе. Не раскумекав, як же ноне он мочь кружить над Магур? Обаче мочь…. тяперича у Бореньки було два больших белых крыла, завершающихся чёрными маховыми перьями. Небольша така глава, посторонь глаз, каковой не имелось перьев, и цвет кожи оной смотрелси бледно-жёлтым, перьходила у долгий кумачовый клюв.

Короткое туловище покрытое белыми перьями со длинными рдяно-розовыми ногами, вытянутыми назадь. Усё гутарило, чё вон, простой бероский мальчик, Борила, обратилси у птицу, приобретя образ журавушки. Той птахи, кыя по поверьям беросов уносила на своих крылушках души павших у сечи воинов в Вырай. Унезапно парящий недалече от Магур и свово погибшего тела мальчонка приметил летящего царька летаглов. Токась нынче тот не нападал на великую птицу, он явно пыталси унесть свои крылья пошибутней отсюдова, а в его вспужённых очах, чёрных… чёрных металси ужас. И Борюша обернувшись увидал Провея, Бога Осеннего ветра, отца эвонтого жестого Шаркуна, вжесь увитого бурыми, жидкими волосами, свёрху припорошенными пожухлой листвой. С висевшими, на коричных вусах и бородушке, махунечкой мгой и тёмно-карими очами, обряженного у плавые долги одёжи, струящиеся точно дождевы потоки.

Одначе, дотоль глазеющий по-доброму и печально, Асур ноне увесь потемнел, его прозрачно-светлое лико покрылось смурными и зекрыми пятнами, словно Провей прынялси тлеть. Осенний ветер раздул свои щёки, сице чё вони выгнулись аки склоны утесистых гор, и, сверкнув очами в сторону сына, единожды приоткрыл роть да дохнул на Шаркуна.

Стремительный порыв ветра, был, судя по сему, таковым мощным, чё царёк летаглов, васнь от пинка, кубарем покатилси по небу, выронивши из рук топор. Ищё ано толком не восстановивши то движение, Шаркун распахнул крылья и попыталси ими взмахнуть. Да тока тяперича на месте гладкой поверхности его крыла глазелись рваные лоскуты. Шаркун ащё и ащё раз взметнул останками крылов, а посем резво полетел униз.

Он просяще протянул увысь руки, обращаючи те взывания к гневно взирающему на него Провею. А маненько погодя шибко вдарилси у почву своими огромадными ступами, уйдя во неё ноли по колено. Падение его было таковым резким, а удар столь могутным, шо царёк летаглов повалилси на спину и шибанулси головой об землицу да мёртвых панывичей лежмя лежащих на ней. И абие один из мамаев подскочил к летаглу и нанёс крепкий удар мечом прямь по шее последнего и первого сынка Осеннего ветра. Боренька видал, як дрыгнула кажна чёрточка на лице Шаркуна, а засим с шеи свалилась ему же под ноги евойна ж голова, густая алая кровь брызнула тудыли-сюдыли из места рассечения. Мальчик торопливо отвернулси от павшего царька летаглов, своим безумием и вожделением изничтожившим собственный народ и немедля узрел, як со небес на свовом коне с серебристой шёрстью и развевающийся златой длинной гривой да хвостом спустилси ОгнеБог Семаргл. Незримый для рати Борила и ворогов, он достиг остатков неприятеля и рассылаючи удары мечом управо-улево поскакал, будто по главам песиголовцев и панывичей. И тама идеже копыта Огнебожьего коня, або густа грива и хвост, касались ворогов лучисто впламенялось смагло— рдяное пламя пожираючи злобны тела воинства Крива. В один сиг, так почудилось отроку, с неприятелем було порешено, и тогды на серебристой колеснице примчалси Асур Перун. Он послал у оставшихся воинов Крива огненны стрелы и, громыхнув, излил из буро-серых грив своих коней долгожданну додолу, каковая смыла с тел победителей юшку, окатила их раны и успокоила боль. Борюша свершил последний, привольный круг над своей ратью, идеже капли осеннего, но усё доколь тёплого, дождя остужали залитую кровью землицу. И в эвонтом завершаюшем полёте своей жизти на Бел Свете обозрел и зараз попрощалси с Богиней Мать Сыра Земля, с духами, шишугами, отяпами, полканами, беросами, друдами, иже своей силой и смелостью смог единить под обчим стягом. Вон узрел живых шишугу Гушу и друда Липку, полкана Каси и беросов Краса, Орла, Ратмира. Он раскрыл клюв, и, увидав, як победно Каси потряс сохранённым у той жуткой брани стягом с начертанным на нём Древом жизни, звонко прокликал прощально слово, ужотко на чуждом, птичьем языке. А посем понимаючи чё стёжка его на Бел Свете окончена, бойко взметнув крылами понёсси тудыкась… у небесну высь Поселенной. И днесь полёт его был таковым стремительным, будто мгновенным, чё он даже не приметил, як миновал Хорса, и, оказалси у каком-то плотном и чёрном мареве. Не прекращаючи живости свово лёту, мальчик увидал упереди нежданно вспыхнувшую махонисту полосту жёлто-красного света, горящего полымя. Он на морг перьстал взмахивать крылами и замер на месте, взволнованно обозреваючи усё окрестъ собе. А вкруг него… и сверху, и снизу, и с боков парила ночна хмарь, казалося, шо туто-ва у эвонтом краю, Поселенной, настала ноченька… така тёмная… тёмная… И Асур Дый, евойный далёкий предок, укрыл своим охабнем не токмо само небо, но и заслонил усе звёздны стайки и светила, загородил и сам Месяц. Лишь иде-то весьма неблизко, в чёрном тумане живописалси чудной таковой широконький столб, вроде як тенью уходящий кудый-то назад да уперёд, а осторонь него на темривом жеребце вельми огромадном, потряхивающим смурной гривой, сидывал могутный витязь. Он унезапно повертал у направлении мальчугана голову и Боренька узрел едва различимое лико, оттенённое голубоватым светом с яркими лучистыми очами. Бог, у то по-видимому, Святогор, сын Рода и дед почитай усех русалок, чуть зримо качнул кудырявой головушкой и, верно, просиял мальцу. Занеже яро вспыхнули его волосья и по сему дюжему телу витязя пробегли солнечны лучи, озарившие и самого Асура, и богатырский меч, и ражего, зачурованного коня, и словно бескрайнюю, уходящую у заоблачные дали Поселенную. И то сияние длилось сувсем маненько, тока сиг, а посем пропало… И абие потухла Поселенная, столп дёржащий на себе торенку у Вырай, и сам величественный Бог сберегающий тот волшебный путь. Лишь призывно и ярко продолжала гореть полоса жёлто-красного огня, выкликивая отрока ко себе. Борюша або немножко медлил, опосля ж преодолеваючи робость полятел уперёд и стоило ему взмахнуть крылами, як у Поселенной зараз вспыхнули звёзды да непросто одиночны светила, а скопища и стайки. Они мгновенно замерцали радужными огнями: рдяными, редрыми, смаглыми, зекрыми, голубыми, синими, марными, и почудилось чё у энтой досель неприютной и вроде чуждой тьме пыхнули светом боляхные и мние самоцветы, приветствуя его— простого бероского мальчика Борилку, княже полканов и воина сбравшего под своим началом великую рать! Мальчишечка подлетел к огненной полосе да сложивши крылья, выпрямил ноги и опустилси прямо у яркий огнь, выбрасывающий увыспрь лоскутки пламени, коснувшись его птичьими лапами. Тёплое полымя ласково огладило его рдяно-розовые перста и вырвавшись машистым, долгим смаглым языком огня, васнь объяло тело птицы и резко дёрнуло униз. Борюша дотронулси до согретой полосы света и ступил на неё босыми стопами, ужось не птичьими лапами, а человечьими ноженьками.

Пламя приголубив отрока, схлынуло удол. И абие малец разглядел усего собе… такового як он был при жизти, со двумя руками и ногами, со округлым, аки и усех беросов, лицом идеже ощущались широкий со тупым кончиком нос, уста с узкой верхней и паче широкой нижней, крупны очи и со густыми до плеч светло-пошеничными волосьями. Мальчуган до зела удивлённо обозрел собе и приметил чё ноне он обряжен у длинну до лодыжек голубовату рубаху с рукавами достающими до запястий, расшитыми оченно купавыми узорами по краю и подолу. Опоясан почитай у три вершка поясом плятёным из серебристых нитей, дважды стягивающим его стан. Борюша огладил и ту тонку легохоньку рубаху и поясок, а опосля перьвёл взор и зыркнул очами уперёдь. А полоса нежданно-негаданно лучисто полыхнула солнечным светом, он словно вырвалси увысь, а посем резво осел к долу… осел и васнь вобралси у полосу… И як тока свет впиталси, предь мальцом живописалась езжалая стёженька… по оной, верно, катили не раз сноповозки, шли нарысью на жеребцах вершники, да хаживали босыми ногами просты люди. Мальчуган обернулси, тама позадь него… петляя… змеясь… и виляя пролегала махониста полоса ярко-жёлтого цвету, будто присыпленная свёрху просеянным малешеньким песочком… тем самым, шо у Бел Свете выстилал брега речушек и озёр. Отрок, припомнил оставленный им Бел Свет, у коем и не пожил то толком да горестно вздохнул.

— Борилка! Борилка! — нежданно вуслыхал он чей-то вельми звонкий и родный голосок, да порывисто повернулси. А засим поспешно шагнул уперёд и немедля явственно разглядел у тама, сувсем недалече, на торенке стоящих людей. И усе те люди были таковыми знамыми… родными… Усе вони были обряжены, як и он, у голубые одёжы, да опоясанны серебристыми поясами. Поперёдь тех людей поместилси он, младший братец, Младушка. Эвонто он гикал и махал рукой. Его пошеничны светлы волосеньки, точно выцветшие от ярого красного солнышка, растрепались. Тёмно-голубы очи полюбовно глазели на Борилку. Младушка николиже не стоявший на месте спокойненько и туто-ва усяко мгновеньице помахивал рукой, высоко подпрыгивал выспрь, а опосля как-то весьма медленно опущалси к оземе. Его босые ноги касались прикрытой тонким слоем жёлтого песочка стёжки и подымали высь клубы густоватой пыли. Посторонь Младушки стояла вона… такая раскупавая матушка Белуня со долгими светло-пошеничными волосьми, небрежно сплетёнными у большеньку косу, со ровным прямым и чуть востроватым носом, боляхным лбом и такими же, як и у виденного кадый-то Боренькой Индры, тёмно-синими очами. Матушка прижала свои смуглые, натруженные руки к животу, прямо ко плетённому розовому пояску, и широко улыбаясь любезному сыночку, кивала головушкой, подзываючи того. Прямо за матушкой находилси давно почивший отец Борила, Воил. Евойный крепкий, ладный образ возвышалси над матушкой, поражаючи взор, малеша позабывшейся для мальчика, могутностью и удалью. Смугловатое лицо, пошеничные волосья, брада и вусы да смеющиеся зелёные очи зараз припомнились мальчонке. Отец широко вулыбнулси сынку и положил свову крепку, будто кованну руку Белуне на плечо. А Борюша точно не смеючи, не поспешал ко своим сродникам, обозреваючи их. Поелику усмотрел обок отца, живописавшегося дедку Заруба, вжесь хоть и понижее свово сынка росточком, обаче махонистого у плечах. С кудреватыми волосьми и брадой… таковой же пошеничной як и у мальца. Дедко не просто явилси своим преждним образом, он васнь помолодел… испрямилси у спине да и глазел серыми лучистыми очами по-доброму и как-то по-молодецки на внучка. А по праву и леву руки от дедки и отца нежданно показались и иные его сродники… Осе они усе, братцы: Пересвет, Соловей; сестрички: Венда, Догада, Задора, Лазоря, Любава, Полина, Чаруша. Пересвет со тёмно-пошеничными волосами, курчавой короткой бородой, тёмно-голубыми глазьми, большим носом и тонкими устами, заслоняемыми густыми вусищами, дюжими плечьми, да мощными, крепкими, налитыми ядрёной силой руками, приобнявши за стан, прижимал ко собе вжесь вельми упавую со редро-жёлтыми долгими волосьями жинку Злату, а на плечах евойных сидывала меньша дочура, такая ж златоволосая Улада. С под руки Златы, окружаючи Соловья, точно единожды скроенного со старчим братцем, и его жинки, полноватой Щедры, выглядывали их девоньки усе красивенькие и ладные як и величания, кои отцы даровали им любя и радуясь появлению. Нежданно чуток левее от многочисленной родни Борюши появились, словно вышедшие из густого оседающего к долу тумана воины: Былята, Сеслав, Сом, Гордыня, Щеко и Любин, да вроде нависаючи над ними показались Рам, Комол и Валу. Борюша горестно вздохнул, понимаючи чё у там, на Бел Свете, больче не вусталось его ближних сродников… Тех самых потомков первого сынка быкоподобного Бога Индры и простой бероской девы Белуни.

Усе…усе они пали от того страшного Зла, оное привёл злобливый Крив, ненавидящий аки своих братцев, сице и увесь свой народ. И две крупные, васнь слюдяные, слезинки вынырнув из очей отрока, потекли по щекам. Мальчик, отёр тыльной стороной пясти лицо, и, содеял малый шажок навстречу родне. И тогды ж тама… за его сродниками и соратниками, чё прибыли на смык с ним, показались раскинутые тудыличи-сюдыличи жёлто-песочные колосящиеся пожни пошеницы, ржи, овса и гречи. Ноли смаглое небо испущало златые лучи и освещало земли Вырай, а Борюша прытко идущий по ездовитой полосе зарясь на лица родных и близких, ощущал аки посетившая его душу смурь поманеньку иссякла. Младушка унезапно сорвалси с места и ретиво понёсси навстречу к старчему братцу. И Борюша абие перьшёл с шагу на бег да поспяшил ко нему… ко младшему братцу… ко Младушке, кыего скока собе помнил засегда крепко держал за ручонку.

Эпилог

А тама унизу, на землях Бел Света, кружила ночь. Уставшие от побоища скоробранцы, воинства бероского мальчика Борила, павшего у той страшной сече, воздав должное телам погибших, улеглись почевать осторонь ярких искорок костров. Бог Дый, як и загодя, укрыл своим охабнем голубое небо. И у тёмном… тёмном небосводе ужотко не зрилась луна, лишь далёки светила, точно перьмигиваясь промаж собе, осеняли Бел Свет. К средине ночи, тот какового кликають Месяцем, круглый, набряклый от боли, потери и слёз с обрюзгшими очами, словно напитавшийся пролитой за долгий день алой юшкой, а посему и сам жёлто-алый, повелитель ночи, напоследях вывел свой серебряный ушкуй на небосвод и неторопливо направил его ход по краю тверди. Вмале он остановилси над текущими водами великой Ра-реки и на чуток обмер над ними, осветив погибшего старчего братца блёклым лучом жёлтого-алого свету.

Из его, як оказалось не черноватых, а почитай синих очей выползли две скупые серебристые слезинки, и, прочертивши широки полосы на щеках, замерли на краю подбородка. Ащё миг они висели там покачиваясь туды-сюды, засим сорвались и полетели удол, верно, пропав идей-то у приглублых водах Ра-реки. Месяц низко поклонилси братцу и тронувши рукой борт, на свовом ушкуе, поплыл дальче, стремясь аки можно скорешенько достигнуть рубежа неба. Ведь он, Месяц, наблюдающий за тёмной ноченькой, николиже не вызывал у силах тьмы таку злобу и ненависть, як его солнечный братец, павший, Бог Ра. Кадыличи ушкуй Месяца покинул твердь, забравши свой блёклый кровавый цвет и звёзды сице похожие на цвет астры, из коей допрежь той эры родилась Богиня Майя, мать Асура Крышни, и жинка Вышни, померкли, а небосклон, посветлев, живописалси на встоке у розовый оттенок, с под окоёма земли появились солнечные кони. Младые и горячие они резво катили за собой колесницу со стоящим на ней юным, ноли отроком, Асуром Хорсом, крепко удерживающим у обоих руках златые поводья, остужаючи прыткость и могутность коней зычным кликом. Хорс сувсем не малеша, порывистым движением поводьев, попридержал четвёрку коней и ясным взором оглядел стлащуюся под ним Богиню Мать Сыру Землю с покоящимися на ней горами, гаями, борами, пожнями, еланями, степями, с плескающимися реками и речушками, плоскими, будто бероски тарели озерцами и няшами, с живущими у градах и деревеньках усякими разными обитателями. А засим по-доброму так просиявши, сызнова тронул поводья. И як дотоле, его отец великий Ра, дарующий свет, тепло и душевное счастье: людям, друдам, мамаям, духам, зверям, птицам и рыбам, при виде солнечных лучей, направилси претворять свои достославные и столь надобные для жизти усего живого обязанности. И да будять так безлетно!

Примечание автора: (значения устаревших слов, употребляемых в произведении)

Або — или, либо;

Аже — если;

Ано — даже;

Аття — спасибо, благодарю;

Булдырь — волдырь;

Вар — крутой кипяток;

Васнь — будто;

Вельми, до зела, дюже, оченно — очень;

Верезг, грай, гик, гам — крик;

Вдругорядь, нанова, сызнова — снова, опять;

Внегда — когда;

Волосяница — драка;

Вскую — зачем;

Вьюнить — перебегать с места на месть, вертеться;

Вьялица, завируха, кура — вьюга;

Вяще, паче — более;

Гоньба — погоня;

Горюнь — грусть;

Гугали — верёвочные качели;

Ден — разве;

Днесь, тяперича, ноне, нонче, нынче — сегодня, теперь, в данный момент;

Домекал, дотюмкал — сообразил;

Дотыкающий — касающийся чего;

Дска, дщица, теснина — доска;

Ездовитая, езжалая — наезженная о дороге;

Ездец, вершник — всадник;

Жалистый — горький, печальный;

Желды — травы;

Залащенный — гладкий, полированный;

Залежь — товар;

Зане — так как;

Занеже — потому что;

Запакощённость — немытость;

Зекрый — зелёно-голубой цвет;

Иде, идеже — где, когда;

Инолды, иноредь, иногды, иноколи — иногда;

Коликий, колико — количество;

Конча — конечно, верно, непременно;

Коричный — коричневый;

Кочемарил, кочумарил — отдыхал, спал, дремал;

Кулига, прогалинка — поляна;

Кургузиться — гневаться, глупо сердиться, дуться;

Кый — какой, который, некоторый;

Лядвеи — бёдра;

Мга — изморось, метель, сырой туман;

Мерекать — думать, гадать, соображать;

Мнее — менее;

Мнийший — меньший, малый;

Морг, сиг — миг, мгновение;

Наю — наш;

Надолзе — надолго;

Невдолге — скоро;

Немотствовать — молчать;

Наопако, наопок, наопак — наоборот;

Нещечко — нечто;

Николиже, николи — никогда;

Ноли — почти;

Няша — болотная топь;

Обьчий — общий;

Овый — один, некий;

Однижди — однажды;

Окоём, окоёма — горизонт;

Окрестъ, околот — округ, около, кругом;

Осклабился, оскалился, ощерился, просиял, расплылся — улыбнулся;

Онсица — некто;

Осе-вот Ослон — спинка;

Отволгунные — отсыревшие;

Отишие — тишина;

Отнетаться — отговариваться, желая отделаться;

Отнуду — откуда, оттуда;

Отряжали — отправляли;

Офеня — бродячий торговец;

Паморок — пасмурная погода, паморочный день;

Пежина — пятно;

Пелесый — тёмный, бурый цвет;

Песьян — песчаный берег;

Пештера, печора, печера — пещера;

Плавый — желтоватый цвет;

Плюсна — стопа;

Погудка — мотив, напев, мелодия;

Пожвакать, пожущерить, пожамкать, пожелвить — пожевать, поесть;

Позорути — смотреть;

Помертвелым — неподвижным;

Потщиться — постараться;

Пояти — взять;

Приглубый — имеющий значительную глубину;

Предуготовление — предназначение;

Пятачок — площадка;

Ратище — древко;

Ратовать — биться;

Редрый, кумачный, кумачовый — красный цвет;

Рюмить — плакать;

Самовидец — очевидец;

Свычка — привычка;

Сиречь — иначе;

Сице — так;

Сквозе, скрозе, скрезь — сквозь;

Слуда — крутой берег реки;

Смаглый — тёмно-жёлтый;

Смурной — тёмно-серый цвет;

Сторожко — осторожно;

Сторонь, осторонь, посторонь, обок — рядом, подле;

Таче — потом;

Темнедь, темнина, темнесь, темрива, темрей, темки и— тьма;

Толковище — встреча, сходбище, разговор;

Трюхать — ехать;

Тычина — палка, кол;

Уветливый — приветливо и ласково уговаривавший;

Ужа — верёвка;

Узбой — долина, русло;

Хупавый, упалый, упавый, купавый — красивый, пригожий;

Чевруй — низкий морской берег;

Шабер — сосед;

Шерудил — шуршал;

Шляк — железко ножа, клинок;

Шпини— шпиль.

Оглавление

Предисловие

Глава первая. И сызнова у путь

Глава вторая. Божественна помочь

Глава третья. Встреча с полканами

Глава четвёртая. Темник войска полканов Рам

Глава пятая. Урвара града Таранца

Глава шестая. Индра — лунный, иной Ра

Глава седьмая. Сварожичи и Дыевичи

Глава восьмая. Назадь за Гушей, уперёдь к Таранцу

Глава девятая. Таранец

Глава десятая. Дхавала

Глава одиннадцатая. Полкански бани

Глава двенадцатая. Повалуша

Глава тринадцатая. Гора Неприюта и Гарцуки

Глава четырнадцатая. Вытарашка и Вилы

Глава пятнадцатая. К Мер-горе

Глава шестнадцатая. Живая и мёртвая водица.

Глава семнадцатая. В обратну торенку

Глава восемнадцатая. Цепь Любоначалия

Глава девятнадцатая. Боголесье

Глава двадцатая. Небывалый край

Глава двадцать первая. Змей Огненный Волх

Глава двадцать вторая. Валу

Глава двадцать третья. Воины для Валу

Глава двадцать четвёртая. На смыке

Глава двадцать пятая. У лесах друдских

Глава двадцать шестая. Вдругорядь у Журушке

Глава двадцать седьмая. Лесные духи

Глава двадцать восьмая. Стяг и новые скоробранцы

Глава двадцать девятая. У Гарки

Глава тридцатая. Вороги и соратники

Глава тридцать первая. Побоище

Глава тридцать вторая. Халы

Глава тридцать третья. Сынки Ра

Глава тридцать четвёртая. Борюша

Эпилог

Примечание автора: (значения устаревших слов, употребляемых в произведении) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg