«Монолог Нины»

Вениамин Додин

— …И вы, дворянин, предлагаете мне, дворянину, место в вашем зверинце?! — спросил Николай Николаевич. — Вы хоть понимаете, Георгий Васильевич, что это непорядочно?…»

Понимал Чичерин — не мог не понимать.

Не мог не понимать Николай Николаевич и того, что добрые отношения с Георгием Васильевичем, — «сдобренные» заключительным монологом ночного гостя его, узнай о нём непосторонние «посторонние», — не спасут ни графа, ни близких его. У Чичерина, — человека несчастного, — близких, кроме всё той же кошки, просто не было. Заметим ещё: по представлению Адлерберга–гусара человек, оказавшийся способным предложить ему, графу, службу у большевиков, не может не предать. И там, в доме по Кузнецкому мосту, вполне мог приказать арестовать его…

Мог. Но не приказал. Почему?

Ответа на этот вопрос у Николая Николаевича не было. Да он ответа и не искал. Собрался быстро. В последний раз отстоял службу у Ильи обыденного на Пречистенке с роднёю голицынской — Николаем Владимировичем, Кириллом с Сережею, и братом Владимиром Васильевичем. Не предполагая, увидит ли больше их. Попросил кого–то из них извиниться перед членами Совета Петровской Академии — за что, сам не знал.. А глубокой ночью, — издёрганный до беспамятства и обезноживший от усталости, — добрёл до вокзала. Нашел в кромешной темени лабиринтов из сцепов тысяч телячьих вагонов «Москвы—Брянской–товарной» указанный ему эшелон. Отыскал «свою» теплушку. Взобрался, — еле отодвинув створ, — в ледяное её нутро, навалом забитое боронами и плугами. Нашарил в кромешной тьме доску настила. И, уже не соображая ничего, рухнул на неё и уснул под оглушающие лязги и скрипы разбитого вагона тотчас и двинувшегося поезда.

А сам поезд, вырвавшись из теснины домов и бесконечных «стен» других поездов на забитой ими путанице запасных путей, в грохоте стрелок и в тусклом отблеске редких фонарей, проскочил «Окружную». И растворился в поглотившей его пучине ночи…