«Право на жизнь [СИ]»

— Опять этот проклятый дождь. Серая рябь по стеклу, и уже почти и не разглядеть ни городской площади за окном, ни фонтана с русалкой.

Эрик любил ту русалку. Может, потому что она так же одинока… как и он. Под окном медленно проехала карета. Некоторое время Эрик стоял неподвижно, упиваясь золотистым счастьем сидевшей в карете женщины.

Оказывается, в этом городе еще остались счастливые люди. Но не в этом доме.

— Вас не поймают? — странный вопрос. Неожиданный. Эрик медленно обернулся. Надо же, ошибся. До сих он думал, что лежавшая на кровати девушка скорее относится к «молчаливым». Так Эрик называл тех, кто умирал без слов, погрузившись в таинственную задумчивость. О чем они думали, умирая? Эрика никогда не интересовало. Его роль, как правило, сводилась к двум вопросам:

— Как вы хотите умереть? А чуть позднее:

— Вы хотите, чтобы я остался? Как правило, они не хотели умирать в одиночестве и смерть себе выбирали либо быструю, либо безболезненную. Дураков умереть мучительно Эрик встречал редко, вернее — одного. Как раз вчера меланхоличный, бледный юноша в убранных в черное покоях, живописно сел в кресле и твердым голосом выбрал стрихнин. Сам выпить оказался не в состоянии, пришлось помочь и выслушивать начальное:

— Он еще пожалеет, очень пожалеет! — которое вскоре закончилось бульканьем через конвульсии:

— Бо… боль… но. Спа… спаси… Эрик тогда лишь усмехнулся. Мальчишка так и не понял главного: иногда смерть это спасение, это дар, который достается лишь избранным. Эрику вот не достался.

— Ты сам выбрал, — холодно ответил он. И даже почти ласково отер лицо умирающего смоченным в холодной воде платком. — Могло быть хуже. Верь мне. А теперь терпи, скоро все закончится. Закончилось. Эрик даже не успел убрать платка, как юноша выгнулся дугой в кресле, дыхание его остановилось, зрачки расширились. Как же предсказуемо, оттого и скучно.