Юлия Горина Огонь в небесах
I
Над нами те ж, как древле, небеса, И так же льют нам благ своих потоки, И в наши дни творятся чудеса, И в наши дни являются пророки. Владимир БенедиктовПосещение Лавры никто не планировал.
Отдыхали, гуляли с местными друзьями по клубам, любовались Днепром, пили горилку, спорили о Киевской Руси. А потом вдруг Соне показалось, что съездить в Киев и не побывать в Киево-Печерской Лавре — неправильно.
Тоха по-детски распахнул голубые глаза и, хлопнув себя по колену, воскликнул:
— Димыч, у тебя мудрая женщина! Правда, давайте выберемся.
— Да ладно, за стеной она выглядит точно так же, как будет смотреться изнутри, — поморщился Дима. — И потом, чтобы идти в монастырь, надо выбраться засветло, быть трезвым и перегаром не дышать.
— В курсе я, нечего из старшего брата дикаря делать. Только проблема-то в чем?
Димка потер ладонью коротко стриженую светлую голову и потянулся за через чаем.
— Ну я вообще планировал сегодня на пати сорваться. У нас вроде как отдых планировался, а не паломничество. Я вон и вооружиться успел. Глянь, там на спинке стула куртка висит, в правом кармане.
Тоха вытащил знатно упакованный пакетик и присвистнул.
— Хороший запас.
Соня подорвалась с кресла.
— Я покурить.
Хлопнула балконная дверь, и в комнате повисла тишина.
— Проблемы? — поинтересовался Тоха.
Дима махнул рукой и вышел вслед за девушкой.
Она стояла, устало облокотившись о перила, вечерний ветерок ерошил ей крашеные в черный по-мальчишески остриженные волосы.
— Ну ты чего опять надулась?
— Да ничего. Ты же считаешь, что все в норме вещей — значит, так оно и есть.
— Сонь, хорош капать на мозг? Твои сигареты в сто раз вреднее, я же не пилю тебя каждый раз по этому поводу?
— Хватит передергивать и подменять понятия! Я не цеплялась к тебе, когда ты покуривал раз в месяц. А теперь ты дома укуриваешься каждые выходные, а здесь вообще зажег, да еще и Тоху вечно подбиваешь. Знаешь, меня достало.
Она нервно затушила сигарету. Дима обнял ее за худенькие плечи.
— Ну брось, кисуль. Я обещаю — вернемся домой, и я сбавлю обороты. Хорошо? И, если ты так хочешь, давай завтра сходим посмотрим твою Лавру. Ну? Хочешь?
Соня улыбнулась и уткнулась личиком любимому в грудь.
— Хочу!
Тоха, наблюдавший всю сцену через стекло, довольно ухмыльнулся.
— Ну вот, мир, труд, май, — сказал он себе, и направился в прихожую. В квартире, где двое повздоривших влюбленных нашли общий язык, третьему лучше не задерживаться.
II
— Ты хочешь жить? — Не знаю. Это было. — Опомнись! — Я не жду, не помню, не боюсь. — Ты можешь все. — Мне все давно постыло. — Я промолчу. — А я, я обойдусь. Ф. ВийонОна ждала на улице маму, прохаживаясь по бордюру, с удовольствием постукивая по нему новыми красными босоножками. Прозрачный утренний воздух дышал свежестью.
У соседнего подъезда сидел странный человек в смешном черном плаще.
— Привет, — сказала она, рассматривая кружевные манжеты его рубашки — совсем как у мамы на кофте.
— Здравствуй, — глухим голосом ответил человек.
— А почему у тебя рюшки на рукавах? Дяденьки такие рубашки не носят, только принцы в сказках.
Человек озадаченно взглянул на ребенка, потом уставился на манжеты и пожал могучими плечами.
— В самом деле? Видимо, я безнадежно отстал от моды.
— А ты кто?
— Дух.
— Ааа, ты привидение!
Человек усмехнулся.
— Почти.
Она была счастлива. Хлопнув в ладони от восторга, села с ним рядом.
— Давай дружить? Я всегда говорила, что есть привидения, а мама говорит, я много мультиков смотрю. Она говорит, что я глупая и что привидений нет. А вчера я ей опять сказала что видела маленькое привидение, а мама меня наказала. А ты правда привидение? Не врешь? Поклянись! Скажи: «Чтоб я лопнул если я вру»!
Человек вместо страшной клятвы улыбнулся и разжал сомкнутую руку. На ладони лежала пасочка. Ее пасочка!
— Ой! Я вчера с Леной и Олей играла, а пришли мальчишки и стали драться, я ее спрятала, потом искала-искала, а куда спрятала — забыла!
Девочка вертела формочку для песка в руках, радостно встряхивая косичками.
— Значит, ты хороший, — вдруг уверенно сказала она.
— Нет.
— А зачем ты тогда мне пасочку отдал, если ты плохой?
— Не знаю, — и это была правда.
— А у меня завтра день рождения! У тебя когда день рождения?
— Не знаю.
— Ты же большой, — с сомнением сказала она. — Неужели не знаешь? Ну когда тебе подарки дарят?
— Мне никто не дарит подарков, — улыбнулся человек, и в его пронзительных холодно-голубых глазах потеплело.
Девочка ахнула.
— Никогда-никогда?
— Никогда.
— И не дарили?
— Нет.
— Ой… А у тебя мама есть?
— Нет.
— А папа?
Человек вздрогнул.
— Был… Наверное.
— Он умер, как мой дедушка?
— Нет.
— Поругались?
— Хуже.
— Подрались!?.
Человек усмехнулся.
— Вроде того…
— А ты попроси прощения. Когда меня папа наказывает, я прошу у него прощения — и мы миримся! Папа всегда простит!
— Я не могу.
— Страшно?
— Слишком давно все было.
— Ты скучаешь, да? — почти шепотом спросила она.
Чуть помолчав, человек очень глухо сказал:
— Пожалуй…
И тут раздался строгий женский окрик.
Девочка вскочила с бордюра.
— Это мама. А ты еще придешь?
— Не знаю. Может, звездочкой подмигну, — улыбнулся человек.
— Ты приходи!!! Пока!
— Прощай.
— Кому это ты кричишь?
— Дяденьке-привидению. А ты говорила, что привидений нет! А он есть! И он поссорился с папой…Мы с ним поговорили.
— Когда же это вы успели — я же следом за тобой вышла. Ох, сколько же можно с тобой говорить…
Ребенок обиженно надул губки. И вдруг…
— Мамочка, я сейчас! Я к тому подъезду, я на минуточку!
Девочка выпустила материну руку и пулей бросилась к тому месту, где только что был человек в странном плаще. Она хотела подарить ему свою пасочку — ведь так не должно быть, чтобы кому-то никогда не дарили подарков.
Но там уже никого не было.
Она растеряно посмотрела по сторонам. Обернулась на мамин голос. И, поколебавшись еще мгновение, положила игрушку на бордюр.
— Милое грустное привидение, если ты еще придешь, возьми это в подарок.
И побежала обратно.
— Мама, а Боженька может помочь грустному привидению? Бабушка говорит, Он может все.
— Не говори ерунды. Ни привидений, ни Бога нет, это придумали глупые люди давным-давно. И только старенькие бабушки и дедушки, которые неграмотные, верят в такую ерунду. Больше не поедешь в деревню, нечего тебе там делать!
«Боженька, помоги этому привидению помириться с папой, пожалей его. Он мой друг, и ему очень-очень грустно», — шепотом попросила малышка темную тучку на голубом небе. Мир бабушкиных сказок, красивых икон и чудесных историй все еще слишком живо владел ее воображением.
Нервно дрогнули ветви деревьев. На какое-то мгновенье воцарилась тишина, необыкновенная тишина на том месте, где раньше лежала детская игрушка.
* * *
Лавра сияла куполами и до блеска отшлифованными тысячами ног булыжниками древней мостовой. В туфлях идти было совершенно невозможно. Каблуки скользили, попадали в щели кладки, и Соня уже отчаялась получить от прогулки удовольствие.
— Давайте вон туда свернем? — предложил Димка, указывая направление, куда иногда сворачивал прогуливавшийся по монастырю народ.
— Отец, а не подскажешь, куда вон та дорожка ведет? — беспардонно спросил Тоха, останавливаясь перед проходившим мимо немолодым монахом с тощей бороденкой.
— К колодцам преподобных Антония и Феодосия. Непременно сходите туда, молодые люди, непременно, к нам издалека приезжают, чтобы воды благодатной напиться и с собой взять. Вы у нас впервые, как я понимаю?
— Это, наверное, издалека видно, — усмехнулась Соня, неловко пытаясь поставить понадежней скользящие каблучки. Монах сочувственно покачал головой.
— Вы бы разулись вовсе, в такой обуви и упасть можно.
— Да неловко как-то…
— Ну-ну, босой ходить не стыдно, вот не венчанными жить как мужу с женой, наркотики принимать, вином упиваться, как некоторые — вот это стыдно. Не бойтесь — грязь не пороки, отмывается легко, а так вы же только о ногах думать будете, на мысли о Боге уже и сил не останется.
Молодежь переглянулась. Поколебавшись, Соня сняла туфли, и когда ее ноги встали на начинавшую прогреваться мостовую, невольно охнула от удовольствия.
— Вот так гораздо лучше. Ну раз вы у нас впервые, то, может быть, не знаете: самое поразительное место в Лавре — пещеры. Обязательно побывайте там. Ну, идите с Богом.
— Спасибо, отец.
Монах засеменил в гору по своим делам, а ребята направились к колодцам.
— Занятный старичок, — заметил Тоха, нарушая воцарившееся молчание.
— Обычный фанатик. Только повод дай — они и в разговор о геморрое вставят нравоучение, блин, — раздраженно парировал Димка.
Земляная тропинка привела к первому колодцу, окруженному лавочками, под навесом густых зеленых крон деревьев. Люди набирали воду с помощью закрепленного на цепи ведра.
— Говорят тут часовню скоро сделают, и над Антониевым колодцем тоже, — делилась новостями одна из паломниц, набирая уже третью канистру воды.
— Доброе дело, — ответила ей другая.
— Да чего же доброго, первозданность-то теряется. А мне так нравится сидеть тут на лавочке, смотреть на тропку и думать, будто вот-вот и сам батюшка наш Феодосий по ней спустится…
Когда люди пошли дальше, Тоха тоже зачерпнул воды. Пили из ладоней, вода оказалась немного металлической на вкус и очень холодной.
— А у Антония водичка мягче, вкуснее, — сказала ребятам немолодая женщина в сером платочке, подходя к ним и устраиваясь на лавочке с молитвословом в руках.
— А почему тут к дереву иконка Архангела Михаила прикреплена? — спросила у нее Соня, рассматривая простенькую затянутую в пластик иконку, за которую кто-то заткнул кучу бумажек.
— Это любимое молитвенное место отца Агафангела, Царствие ему Небесное. Святой человек был, иконописец. Вон, люди до сих пор ему записочки пишут, чтобы помолился о них, помог, утешил. В Китаевской пустыни схоронили его, лет пятнадцать назад, может, и больше. Не хотите попросить о чем-нибудь? Я могу и ручку и листочек дать.
Соня снисходительно улыбнулась.
— Спасибо, нам не надо. Ну что, пойдем обратно в Лавру?
Димка охотно кивнул, эта тетенька с елейным личиком начинала его раздражать своей услужливостью.
Тоха задумчиво погладил ствол дерева.
— И как, исполняется? — спросил он, оборачиваясь к женщине.
III
От жажды умираю над ручьем. Ф.Вийон.Агафангел в мастерской он был один, если не считать молящегося в углу Ангела Хранителя. Мягкие почти бесконечно длинные афонские четки медленно проползали между пальцами левой руки. Правая осторожно придавала архангельскому мечу металлический блеск.
— Это — меч человеческий, не ангельский, — сказал кто-то за спиной.
Кисть выпала из рук. Агафангел истово перекрестился и обернулся.
В мастерской стоял человек в черной одежде. Агафангел еще раз перекрестился.
— Господи Иисусе…
— Сегодня ты меня не прогонишь. Я не воевать пришел.
— Изыди, бес!
Демон устало махнул рукой.
— Оставь… Я же сказал, что не воевать пришел. У меня есть право быть здесь.
— И кто же дал тебе это право?
— Тот, чье имя ты призываешь, ради чистой души. Или ты после двадцати семи лет в монашестве так и не усвоил, что все, происходящее под небесами, попущено Богом?
— Что тебе надо?
— Твое присутствие. Кстати, как тебе мой новый костюмчик?
— Зачем ты пришел? — спросил монах, пропуская мимо ушей последнюю реплику нежданного собеседника.
— Однако, мы не такие уж разные. Ты тоже ничего не понимаешь в моде.
— Перестань! Я задал тебе вопрос!
— Да, я слышал. У тебя никогда не было чувства юмора, — демон помолчал, прежде чем продолжить, словно подбирал слова, — Потому что… это утоляет одну боль, доставляя другую. Ты славно пишешь, монах. И черты, и характер удался.
— Тебе видней.
— Это уж точно… Величайший воин из всех созданных. Никогда не забуду свою схватку с ним лицом к лицу. А меч у Архистратига не из металла, а из обжигающего яростного пламени.
На всякий случай монах пробормотал молитву Животворящему Кресту и еще раз оглядел старого знакомца. Тот медленно отошел к окну и прислонился к стене.
— Скажи, Агафангел, а ты смог бы простить наши давние столкновения?
— Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Бесам не нужно прощения людей. Вы прокляты людьми и Богом.
— Может быть! — глаза демона вспыхнули алым огнем. — Да, мы прокляты. Но почему же тогда мы не уничтожены? Зачем мы существуем?
— Ты меня спрашиваешь? Вы же бессмертны, — пожал плечами старец, несколько пообвыкнув к присутствию странного гостя.
— Глупость! Все что создано может быть уничтожено. А иначе какой смысл в древней битве между нами и ними? Зачем мечи, доспехи?
— Ты хочешь сказать, что вы смертны?..
— Нет, мы бессмертны сами по себе. Но и демона, и ангела можно убить. Иначе на чем бы держалась воинская слава Михаила? Легко быть отважным, если уверен в собственной безопасности. В чем смысл восстания Люцифера? Неужели ты думаешь, что наше сражение не более, чем бутафория?
Агафангел развел руками. Он не знал ответа.
— Так зачем мы не уничтожены, монах?
— Хочешь сказать, из-за вашей силы?
— Ты веселишь меня. Что сила ангелов перед силой Бога?
— Если вы это осознавали, то на что надеялись, восстав против Него? Обрекли себя на гибель и вечные муки?
Агафангел изумленно смотрел на демона, стоящего перед ним.
Тот опустил веки.
— Это трудно объяснить. Вот ты, родившись, знал, что умрешь. Однако ты живешь, трудишься, и в тайне мечтаешь продлить свой век. Многие из твоего племени готовы почти на все ради достижения каких-то целей. А ведь им, как и их наследникам, и детям наследников в итоге предстоит прописка в гробу и трупные черви в качестве компаньонов. И тебе тоже, Агафангел.
— Я уже родился смертным, а вы сами решили свою судьбу.
— У вас тоже в Эдеме был выбор.
— Нас прельстили, а вы пали по собственной воле.
— Вам посулили власть и знание — и вы пали. А у нас уже было и то и другое. Хотелось большего. Созданный обречен быть меньше создавшего, а это несправедливо. Ты не знаешь огня, распалившегося в нас! Он пожирал, увлекал, манил, он подарил отчаянье. По сути, мы пали по одной причине — от жажды большего.
— Вы полны ненависти и злобы.
— По отношению к людям? Нет, это не ненависть… Это презрение и гнев. Вы, слабые, безвольные, вы имеете право выбирать до сих пор. Ваше племя на протяжении жизни тысячу раз предает и кается — и вас прощают… А у нас нет больше выбора. Одна ошибка. И все. Вы живете играя. Для нас же существование — вечная боль.
— Расскажи мне про ад, — вдруг попросил монах своего давнего врага.
— Про ад? Нечего там рассказывать. Придет время — все тебе покажут, и думаю, ты испытаешь разочарование. Ни сковородок, ни пламени.
— А как же геенна огненная?
— Символ, означающий нечто совершенно иное… Помнишь, когда ты медлил исполнить свой обет, сладкий, выворачивающий душу наизнанку зов заставлял тебя рыдать, глядя в распахнутое звездное небо?
На ресницах Агафангела появилась капля и затерялась в густой поросли его бороды.
— Да…Я помню.
— Представь себе эту боль, увеличенную в сотню, в тысячу раз — и ты поймешь, зачем я пришел к тебе.
— Неужели?.. Неужели призыв Бога слышен и в аду?.. Истинно нет предела милосердию Божию…
— Лучше бы был, — усмехнулся демон, — Эта мука пострашнее серного озера. И хуже всего то, что за единый миг ее можно все отдать… А когда зов чуть смолкает…
Демон подошел вплотную в иконе Михаила. И в его глазах мелькал тени прошлого: блики от мечей и доспехов, чьи-то лица, всполохи света, и рука невольно потянулась к груди — к тому месту, где под одеждой скрывался глубокий шрам от оружия того, чей образ так талантливо воссоздал иконописец.
— Так вот почему вас не уничтожают… Бог надеется на ваше раскаяние.
— Нет. Он прекрасно знает, что никакого раскаяния не будет. Существо, испытавшее хоть малейшее сомнение в этой истине — предатель Люцифера и князя, которому служит. Подобный поступок является предательством и изменой. Виновный подлежит немедленному уничтожению. То, о чем ты подумал, невозможно из-за того что мы не хотим. Не хотим, потому как не имеем права и не нуждаемся в этом!
— Но…раз создано наказание…Значит такое уже случалось?…
Демон усмехнулся.
— Случалось… Конечно случалось. Словно яркая звезда, срывается предатель из подлунного царства в сумрак, чтобы навсегда остаться безличной тенью…Иногда, когда ты видишь звездопад — это не только звезды.
— Ты посеял в мою душу смущение. Я не понимаю…
— Не понимаешь, почему нас не уничтожили? А тебе не приходило в голову, что нелегко заставить себя убить своих детей??? Ты забыл, что мы с тобой — братья?!
Ужас пронизал Агафангела от этих слов.
— А ты? Ты хотел бы покаяться? — вдруг спросил инок.
— Ползать на коленях и молить о прощении — удел рабов, ваш удел. А я свободен. Ты бредишь, старик, — процедил демон сквозь зубы, и Агафангел даже отшатнулся, увидев его лицо.
— Ты споришь с самим собой. Зачем тогда ты спрашивал, смог бы я простить тебе то, как ты мучил меня или нет?
— Ты не понимаешь, что несешь, — прошипел демон, и его плащ превратился в огромные крылья летучей мыши.
— Запомни — не прощается только то, в чем не каются!
— Заткнись, Агафангел. Мне это не поможет. А тебе — вполне. Ровно через год в полдень зазвучит по тебе отходная.
Монах вздохнул. Взгляд его посветлел.
— Помоги тебе Архангел Михаил.
Демон фыркнул и огромной черной птицей вылетел прочь через окно.
Агафангел перекрестился.
— Все что ты сделал мне, я тебе простил. Но только это.
От этих слов яркий свет вырвался с не дорисованного изображения Михаила. Агафангел пал на колени. Когда он поднял голову, то увидел, что икона завершена, а в руках у архангела не стальной, а огненный меч.
* * *
В пещере проход был узеньким, ступеньки истертыми и неудобными. Темнота освещалась только свечкой, зажатой в ладони таким образом, чтобы воск не капал на пол.
Сначала шел Димка, потом Соня и Тоха.
Справа и слева стояли раки с мощами святых. Дима спешил, он уже порядком устал от всего мероприятия. Соня щурила глаза, пытаясь рассмотреть получше образы, висевшие над раками.
— Интересно, откуда вообще традиция выставлять покойников на обозрение? Я себя ощущаю персонажем «Баек из склепа», — признался Димка.
— Подожди, дай хоть одну раку рассмотреть.
Девушка остановилась и осветила свечой небольшой гробик. Что-то внутри оказалось завернутым в зеленую парчу.
— А может, там и нету никого? — шепотом спросила она.
— Давай заглянем в следующую, — предложил Тоха.
— Да никого там нет, все сгнило уже давно, — фыркнул Дима. — Ребят, может на воздух?
— Если не веришь, что там кто-то есть, чего дрейфишь? — хихикнула Соня. В этот момент двое мужчин догнали их, и чтобы разминуться, ребята прижались к одной стене.
— Ну что, посмотрим…
Тоха поднес свечку к прозрачной крышке.
— Нет, братишка, тут однозначно кто-то лежит.
— С чего ты взял?
Он ткнул пальцем в стекло.
— Руки.
Из складок золотой парчи выглядывали две неестественно маленькие, сухонькие ручки коричневатого цвета.
Соня закричала.
— Пошли отсюда! Пошли скорей! Господи, тут везде мертвецы!
Тоха проводил удивленным взглядом поспешно удалявшихся друзей. Вокруг стало значительно темнее. Он снова поднес свечу к крышке раки. На коричневатых ручках были видны рельефно проступающие жилки. Палец невольно потянулся к ним и столкнулся с прохладой стекла. Странно, но ни страха, ни брезгливости он не испытывал. Тоха поднял глаза на висевший над ракой образ. Хотелось бы ему знать, кем был этот человек, чем занимался, о чем мечтал.
Поднявшись на поверхность, он осмотрелся. Не увидев ребят, дошел до ближайшей лавочки и присел. И задумался.
Солнце уже во всю шпарило с высоты. Паломников и туристов набралось уже больше позволенного приличием. Все сновали взад-вперед, шумели, смеялись. Девушки в ярких футболочках и шортиках, иностранцы с фотоаппаратами — и на удивление, почти совсем не видно стало монахов. Суета, свечки в руках у паломников. Как-то дико это выглядело, и Тоха даже понять не мог, почему.
И тогда он увидел странного человека в рясе. Он брел сквозь толпу, почти не разбирая дороги. Рот раскрыт, волосы всклочены, взгляд какой-то безумный. Монах вдруг остановился недалеко от Пушки и повернулся к нему. Что-то пробормотал себе под нос и направился в церковь.
Сразу захотелось выйти за ворота и покурить.
IV
Но как понять, где правда, где причуда? И сколько истин? Потерял им счет. Я всеми принят, изгнан отовсюду. Ф.Вийон.Камнем пал он на монастырскую стену. Когда-то давно здесь жила юродивая Анна. Ее душа была чиста, как у младенца, и не раз он приходил искушать ее, а потом — просто поговорить…
Вокруг царила тишина. Над церковью не видно сверкающего невещественным светом креста. Над монастырем — только пара светлых лучей.
Демон изумленно опустился около храма в образе обычного мирянина. Должно быть, монастырь пустует.
Двери открыты. Слышно пение. Читается акафист Святителю Николаю. И зачем только эти девицы пошли в монахини?..
Он беспрепятственно прошел на середину храма. Забавно. Монахини думают о трапезе, о жмущих ботинках, о новой мантии, о симпатичном прихожанине с холодными голубыми глазами. И только у одной из них за плечами стоял Ангел Хранитель.
Гость из бездны, приветствуя его, чуть заметно поклонился. Ангел ответил ему тем же.
Зайдя за колонну, демон растворился и уже невидимый подошел к нему.
— Что держит тебя рядом с ней?
— Материнское благословение. А ты — тот самый?..
— Сам видишь. Здесь давно так?
— Очень давно.
— У нас в аду больше почтения к Богу, — фыркнул демон.
— Не смей говорить так.
— Разве я не прав? Разве ты говорил бы со мной, присутствуй Бог среди них? Да и я не смог бы войти в храм.
Ангел поднял свой светло-голубой взгляд.
— Будь снисходителен.
— Я не умею, — пожал плечами тот. — Пошутить что ли напоследок.
— Элигор?!.
Но демон уже вошел в пустой алтарь. Там находилась только настоятельница. Святого покрова над ней было. Ангела Хранителя тоже. Подождал секунду. Покрова не появилось. Небеса не защищали ее.
Игуменья поправляла плащ, когда он выступил из пустоты в облике Святителя Николая. У икон в алтаре ожили глаза.
— Здравствуй, чадо!
Инокиня вскрикнула и пала ниц.
— Эх, матушка! И чему тебя учили? Неужто не слыхала о прелести? — прорычал он, принимая свой обычный вид, отказавшись от облика дракона (все-таки это было бы уже слишком). Но языки пламени и клубы черного дыма решил оставить для пущей убедительности.
Игуменья перепугалась и вскрикнула еще громче, заливаясь слезами.
Монахини бросили чтение акафиста и бросились к алтарю. В алтарь они войти не имели права. Матушка-игуменья на оклики не отзывалась. В храме зазвучало громогласно:
— Все слышал — и о мантиях, жмущих ботинках, вкусных пирожках и прихожанах! Вы все мои! Мои!!! Ангелы ваши далеко, Бог вас не слышит, покаяния не нашел ни в ком — мой монастырь, мои монашки!
И демон растворился на глазах обезумевшей игуменьи.
Монахини визжали. Игуменья бормотала что-то о том, как Святитель Николай обратился в чудовище, чтобы призвать их всех к покаянию, и рыдала навзрыд.
— Идиотки, — мрачно сказал демон Ангелу, наблюдая эту картину. И в ту же секунду из тени за колоннами вышли два чудовища.
— Элигор, рыцарь и герцог кровопролитных сражений и плотских утех, тебе письмо от Повелителя. Великое терпение за твои прежние заслуги исчерпало себя. Прими и будь готов.
И исчезли.
Письмо вспыхнуло голубоватым пламенем в руке демона.
— Отчего не прочитал?
— Я знаю, что в нем. Мой приговор.
— Сегодня Михаил Архангел за тебя пред Богородицей вступился.
Демон вздрогнул. Ангел протянул руку и коснулся его плеча, добавляя своего света в его тьму. Два брата. Два врага. А некогда — два друга. Но это было так давно…
— Ты верь, Элигор.
— Благодарю тебя, — глухо сказал демон, отступая.
— Покаяние раба — вынужденная, единственно возможная вещь. Покаяние свободного — изъявление его свободной воли. Никому не нужно покаяние раба. Ценно покаяние свободного.
— Откуда знать тебе, вечному рабу и воспевателю, что есть покаяние свободного?
— Служение из любви не есть рабство, и ты это знаешь не хуже меня.
Демон усмехнулся. Зов набатом звучал в его груди, словно взрывая ее изнутри ежесекундно, причиняя неимоверную, но такую сладкую боль.
— Но ведь такого не было от создания мира, чтобы кто из наших покаялся, — с трудом проговорил он, будто каждое слово приходилось поднимать, как тяжелую гирю.
— Падением Люцифера ангелами была открыта дорога из святилища Его к гибели и отчаянью. Может, кто-то должен открыть путь из гибели и отчаянья к Его святилищу? Прощай. Царица Небесная испросила тебе время до заката.
Демон кивнул.
Не друзья. И, может, не враги.
— А знаешь, ты стал светлее…Еще светлее.
Раскланявшись, демон исчез.
Два светлых лучика, освещавших монастырь, как оказалось, исходили от могилы юродивой Анны и еще одной монахини. «Как странно, когда единственное живое место — кладбище!» — подумал демон, птицей взмывая в небо.
Над обителью зажглась хрупкая радужка. Это означало, что чья-то жизнь всерьез изменилась.
* * *
Тоха вошел в храм осторожно, словно опасаясь что-нибудь сломать. Служба только что закончилась, и сейчас церковь наполнилась негромким гулом спешащих приложиться ко всем доступным для поцелуя иконам паломников и столпившихся у свечного ящика мирян. Время от времени то там, то тут сквозь пеструю толпу мелькали черные подрясники и монашеские плащи.
Странный инок был здесь. Он сидел у стены, бормоча что-то себе под нос. Увидев Тоху, он поспешно поднялся и направился к нему.
— Имя? Имя как твое?
Он дурно пах, а рука, которой он схватил Тоху за локоть, была вся в потемневших трещинках, как у человека, постоянно работающего на огороде.
— Антон.
— Помоги Господи рабу твоему Антонию во всех его добрых начинаниях!
Инок размашисто перекрестился и поклонился в пояс на алтарь.
— А где же друзья твои? Видел, видел я вас у колодцев. И возле пещер тебя видел. Что же ты один в храм пришел?
— Ребята устали, уехали покушать в кафе.
— А сам-то? Сам-то не голоден?
— Да я…
— Только не ври, в храме ведь стоишь.
— Очень, — признался Тоха.
— Пойдем в трапезную, там тебя накормят. Пойдем-пойдем.
Монах тащил его за локоть в трапезную, продолжая расспрашивать о всяких пустяках, о которых его давно никто не расспрашивал.
В кухне хлопотали святые отцы в весьма забавном виде — в передничках, у некоторых длинные бороды были забраны в хвостик простенькими цветными резинками. Не успел Тоха оглянуться, как приведший его монах куда-то делся.
— Это чтобы волосы в еду не падали, а то не охота от братии удирать по Лавре, когда они захотят нам наши волосы из супа на место привязать. Я отец Анатолий, — представился один из поваров.
— Антон, — непривычно для себя смущаясь, назвался Тоха. — Меня вот..
— Тебя отец Василий привел. Ты не стесняйся, садись вот сюда, здесь чисто. Еда у нас вкусная, от души и с Богом приготовлена.
Отец Анатолий налил гостю знатную тарелку грибного супа, рядом тут же откуда-то нарисовалась ложка и кусок хлеба, а через минуту — еще и рыба в соусе и стакан чая.
— Кушай, кушай.
Илья растерялся. Как есть среди монахов? Стоило бы наверное перекреститься, но он никак не мог вспомнить, с какого плеча начинать. Наконец аппетитный запах вытеснил все размышления и он принялся усердно работать ложкой.
— Вкусно?
— Отменно! — честно признался Тоха. — Спасибо!
— Ну и хорошо. Ты на отца Василия не обижайся — он как истинный аскет тела давно не моет, ему тут выговор сделали, чтобы на кухне не крутился. С тех пор он только приведет кого-нибудь из понравившихся паломников — и во двор.
— Странный он немного, — признался Илья. В желудке появилось приятное чувство наполненности, но рыбу попробовать тоже очень хотелось.
— Щука по-монастырски, — похвалился Анатолий, усаживаясь рядом с гостем. — А отец Василий… Одни говорят — юродивый он, другие — что больной. Третьи называют его святым.
— А вы как думаете?
Анатолий пожал плечами.
— Не мне судить. Но ни пакостей, ни сплетен, ни похвальбы. Что ни попросишь — всегда помочь готов, как ни прислушаешься — молитву Иисусову творит. Так что одно знаю — монах он, отец Василий, нам всем у него еще поучиться надо. Не подложить рыбки?
— Нет, спасибо. Я наверное и этого не съем.
— Пришел к нам из белого духовенства, принял постриг. Рассказывал вроде, будто однажды увидел демонов и тогда решил уйти в монастырь. Такая вот история. Точно не будешь рыбки?..
Наевшись от пуза, Тоха неспешно вышел на крылечко трапезной. На ступеньках его ждал отец Василий.
— Сыт?
— Спасибо, наелся до отвала, вкусно все было.
— Вот и хорошо.
— А правда, будто вы…демонов видели?
Отец Василий энергично затряс головой.
— Сейчас расскажу тебе, все расскажу. Я знаю, многие думают, я сумасшедший, может и ты так думать будешь, но я расскажу тебе…
Он увел парня к лавочке, и потом долго что-то говорил, а Антон, уставившись на него своими по-детски чистыми глазами, слушал…
V
Живу с людьми и на отшибе все ж Пекусь о многом, алчу одного Отвсюду изгнан и повсюду вхож Ф. ВийонОн вошел в храм, поеживаясь. Ощущение, будто шагнул в открытое пламя.
Молодой статный батюшка задолго готовился к службе. Сияющий от радости Ангел Хранитель незримо помогал ему.
— Отче, я хотел бы…исповедаться.
Священник обернулся.
На него смотрел невысокий прихожанин самого обычного вида. Только глаза были какие-то жуткие. «Несчастье у человека…» — решил батюшка, и не задавая лишних вопросов, сказал:
— Хорошо. Подождите минутку, — и ушел в алтарь.
Демон осмотрелся. Чрезвычайно простая деревенская церквушка. Деревянный иконостас. Полтора десятка икон — но сколько Света!
Сделав несколько шагов, Элигор понял, что это предел.
Здесь он не мог пройти даже на середину храма.
От вида распятия и Евангелия ему стало нестерпимо жарко…Страшная дрожь прошла по его телу. Невыносимо…
Тонкое невидимое покрывало опустилось, накрыв аналой. У иконы Пресвятой Богородицы живые глаза. «Благодарю Тебя!» — сказал он про себя. Повернувшись чуть боком к аналою, демон произнес:
— Отче, давай так. Я расскажу тебе грехи мои, а ты скажешь, можешь ли разрешить их.
Он видел, что в углах и в окнах появляются отвратительные рожи мелких бесов. Алые лучи солнца падали на распятие.
Он понял — время истекло. Не успеет он выйти отсюда, как его возьмут.
В углу на несколько мгновений появилась высокая прекрасная фигура повелителя. Он что-то говорил своему герцогу, но слова не доходили сюда.
Элигор отвел глаза.
— Нет непрощаемых грехов, — сказал отец Василий.
— Ты сначала послушай. Очень давно я вознесся сердцем…
— Мы все гордецы, — вздохнул отче, с лаской глядя на своего странного прихожанина.
— Слушай дальше, слушай. Я подстрекал людей озлобляться друг на друга. Я убивал, и не считал убитых. Я вызывал гнев и развязывал кровавые сражения. Я помогал в поисках спрятанных или потерянных вещей, требуя в ответ кровавые услуги. Я противостоял Богу… — и демон рассказывал все дальше и дальше. Он описывал кровавые сражения и сексуальные оргии между женщинами, мужчинами, между детьми одного отца, он описывал насилие и беснование, он говорил, говорил….
Священник пошатывался, хватаясь рукой за аналой, чтобы не упасть.
— Остановитесь… — шептали его губы, — остановитесь… — он стиснул лоб ладонью, чтобы он не взорвался. — Я не верю вам… Это неслыханно… Проживи вы тысячу лет, вы не смогли бы совершить всего этого!
— Мне больше тысячи лет.
Отец Василий в изнеможении опустился на скамью.
— Кто ты? — проговорил он.
— Я — один из насельников преисподней, — ответил демон, принимая свой обычный вид.
Священник перекрестился.
— Невероятно…как ты посмел, как дерзнул прийти на исповедь?
— Говорят, милосердию Божию нет границ, и нет не прощаемых грехов.
— Ты действительно каешься???
Демон задумался.
— Я бы хотел покаяться, — сказал он наконец.
Священник покачал головой.
— Я не верю тебе. Бес не может исповедоваться. Никто не входит в рай из преисподней.
— Не тебе судить, что я могу и на что не имею права. Здесь и сейчас я — просто прихожанин. Можешь ли ты разрешить мне грехи, отче?
Распятие казалось алым в лучах закатного солнца. Огромные летучие мыши сидели на окнах, хлопая крыльями от нетерпения. Весь двор кишел черными духами. Человеко— и звероподобные, они скулили, рычали, бормотали в ожидании диковинного зрелища. Нечасто удается увидеть, как свершается казнь над герцогом Люцифера.
— Теоретически — могу, — выдохнул священник. — Но я должен наложить на такую епитимью, что тебе потребуется пара тысяч лет, чтобы исполнить ее. Я не возьму на себя столько ответственности, не дерзну…
— Все верно. Да и незачем. Послушай, отче. Возьми это.
Демон снял великолепный перстень с изумрудом и шитый брильянтами пояс.
— Построй колокольню и отлей большой гулкий колокол. Ты можешь обещать мне, что исполнишь мою просьбу?
Отец Василий уже потерял ощущение реальности. Он был бледнее выбеленных стен. Словно сквозь поволоку то там, то здесь он видел жуткие нечеловеческие силуэты.
— Хорошо…
— Не бойся, с тобой ничего не случится. Это пришли за мной. Так обещаешь?
— Обещаю… — проговорил священник.
— Прощай.
И демон вышел прочь.
* * *
Поезд размеренно стучал колесами.
Тоха жалел, что завел этот разговор. Теперь у друзей был повод для шуток до самой Москвы.
— Ни за что бы не подумала! Тоха, ты оказывается, так легко влиянию поддаешься! Будь осторожен, а то станешь золотой жилой для вокзальных цыганок, — хихикала Соня.
— Так что он дал тебе? Ну показывай уже!
— Да ну вас.
— Ну Тох!
— Меня Антон зовут.
— Ого, слышала? Мой брат изменил отношение к жизни! Ну покажи, чего уж там.
Антон вздохнул и вытащил из кармана замусоленный носовой платок. Брезгливо развернув его, Димка увидел маленький образок Архангела Михаила с огненным мечом в руке и детскую формочку для игры в песочнице.
— Ой, что это? — озадаченно спросил он.
— Глупый, такие штуки называют пасочками! У меня в детстве было много таких. Помню, я однажды похожую игрушку подарила какому-то дядьке, которого почему-то посчитала привидением. Мама до сих пор смеется над той историей. Я такая фантазерка была, просто катастрофа.
Антон молча отнял у Димки платок и спрятал все в сумку.
— Может, покурим?
— Давай.
В тамбуре Димка вытащил свой загашник, где еще кое-что оставалось.
— Я подумал — через два часа граница, лучше поторопиться.
— Выкинь.
— Что?
— Выбрось, я сказал! — рявкнул вдруг Тоха, обычно всегда такой спокойный и сдержанный. Димка от неожиданности растерялся, и пока он изумленно хлопал глазами, Антон выхватил пакетик с травой из рук брата и бросил в открытое окно.
— Ты с ума сошел? Это Сонькино влияние что ли?
— Нет, при чем тут твоя женщина. Просто… граница скоро, да и вообще…
Распространяться, что он имеет в виду под «вообще», не имело смысла. И он уставился в окно, всматриваясь в мелькающие вдали огоньки.
Август. Время звездопада.
Интересно, все ли звезды, падающие сейчас с небес, только лишь звезды?..
VI
В слезах смеюсь. Хочу лучей и грома. Жду новизны, что мне давно знакома, И радуюсь, съедаемый тоской. Ф.Вийон.Он выполнил свое обещание.
Гулкий колокол на высокой звоннице слышен по всей округе.
Его услышит даже Элигор в своей тени вне миров.
С первым же ударом перед ним возникнет душа Агафангела со своим Ангелом Хранителем.
— Тебя решено помиловать! А знаешь, что придало решающий вес твоей чаше? Вот это! — и он с улыбкой показал немой безликой тени детскую пасочку. — Но ты должен очиститься страданиями. Слышишь колокол? Три удара на один твой грех. Господь воззовет тебя из тени, для него ничего невозможного нет. Терпи и жди, брат!
Раз, два, три…
Раз, два, три…
Раз, два, три…
И понесся в небеса звонкий многоголосый Благовест, разлился во все стороны по земле, расплескался эхом вдали.
Безгранична любовь Твоя, Господи…
Комментарии к книге «Огонь в небесах», Юлия Николаевна Горина
Всего 0 комментариев