«Двухголовая химера»

Двухголовая химера (fb2) - Двухголовая химера [СИ] (Нирион - 2) 1616K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Хелег Харт

Хелег Харт Двухголовая химера

Глава 11 Смерть — вечна

Её смех звенит совсем рядом. Вокруг вздымается лес безупречно чистых зеркал, в которых я не отражаюсь, а потому вижу только вложенную саму в себя бесконечность. Где-то среди этих пространств-обманок прячется озорная девчонка, чей голос я слышу, но не могу определить направление, она словно повсюду и нигде.

Я ещё чувствую тепло её руки. Оно исчезает — словно последний выдох, который только что покинул лёгкие.

Мой кулак обрушивается на ближайшее зеркало, и звон заполняет мир. Осколки разлетаются во все стороны, фальшивая беспредельность рушится на глазах. На моих руках проявляются глубокие порезы. Тяжёлые красные капли срываются вниз, на лету превращаясь в воду, которая утекает, утекает, утекает…

Впереди виднеется женский силуэт, и всё вокруг него распадается на части. Горы, леса, моря и солнце оплывают, ломаются, теряют очертания, вселенная, утратившая самую свою суть, гибнет, на глазах превращаясь в гротескное месиво форм и цветов. В этом абсурде, где ничто не в состоянии просуществовать дольше мгновения, одна Она остаётся прежней. Та, что стоит передо мной. Одна Она — яркая, отчётливая, понятная. Родная. Остров осмысленности и покоя посреди океана агонизирующего хаоса.

Она стоит спиной и ждёт, когда я снова её коснусь. Как перед тем, когда мы вместе прыгнули в пропасть, и её рука выскользнула из моей…

Я тянусь вперёд. Её плечи ссутулены, голова опущена — Она давно устала ждать. Нечто странное мерещится мне в её облике, но я тоже слишком устал без неё. Словно нас разделяет целая вечность.

Моя рука касается её пальцев — холодных, как лёд. Она оборачивается.

— Привет, безымянный, — говорит не-Лина. — Вот и ты наконец.

Её взгляд потухший, усталый, но где-то в глубине бесцветных глаз теплится огонёк интереса.

— Кто ты? — спрашиваю я, отпрянув. — Где Лина?

— Зови меня Малика, — шелестит Она с улыбкой. — Ты должен пойти со мной.

— Но я не могу, — отвечаю я, сам не зная почему.

— Ты должен. Если не ты, то другие пойдут. И это будет неправильно.

Её голос тих и приятен, его хочется слушать бесконечно. Но почему же она так холодна?..

И вдруг до меня доходит:

— Я уже видел тебя.

— И ты сбежал. Но пока не поздно — идём. Ты — ошибка, — глаза Малики наполняются сожалением.

— Я не могу пойти с тобой. Меня ждут, — невпопад бормочут мои губы.

Она понимающе улыбается.

— Я всё равно заполучу тебя, так или иначе.

— У меня нет выбора?

— Есть. И ты его сделал, — тяжкий вздох.

Её глаза на мгновение затуманиваются печалью — и снова проясняются.

— До встречи, безымянный, — её губы мимолётно касаются моих, оставив на них обжигающий холод. — Я буду ждать.

И наступает покой.

Мои уши уловили звук, по которому скучали долгое время, но я никак не мог его узнать. Отупение, овладевшее мной, достигло масштабов гениальности. Я мог слышать и дышать, но был настолько этим удивлён, что испугался. Подумал: «Это что, я всё ещё жив?!»

Но потом разум вернулся — рывком, словно с разбегу. Я вдруг осознал, что нахожусь внутри саднящего мешка с костями, побывавшего как минимум в мясорубке. И этот мешок — моё тело. Болели зубы, язык, глаза, а под веки словно песка насыпали. Желудок, скрученный в тугой комок, так и норовил выпрыгнуть наружу или хотя бы вывернуться наизнанку. Учитывая всё это, я скорее воскрес, чем проснулся. Радоваться не хватало сил, но какое же это было блаженство — слышать, как ветер шумит кронами деревьев!

Я попытался приподняться и тут же со стоном упал, потому что мир перед глазами вращался волчком. Всё, что успел захватить мой затуманенный взгляд — ночное небо и отсвет костра, потрескивающего рядом.

— Очнулся? — надо мной нависла тень. — Как себя чувствуешь?

— Как труп, — промямлил я.

— Ты был при смерти. Дважды переставал дышать. Мы еле тебя вытащили.

— Сколько меня не было?..

— Примерно шесть дней. После того, как ты чуть не вскипятил нас вместе с озером, мы ещё долго шли по пещерам.

Только теперь я понял, что надо мной стоит Рэн.

— А Кир?

— Нормально. Тебе досталось больше всех. А мы по незнанию потом ещё и отравились все… Мы с гномом легче перенесли, а тебя это чуть не добило. Тебе бы и сейчас лучше поспать.

Меня затрясло — то ли от холода, то ли от слабости.

— Пить, — только и вымолвил я.

К моим губам поднесли мехи, и внутрь потекла прохладная жидкость. Чистая, свежая вода. Каждый глоток приносил облегчение и тупую боль в животе. Я почувствовал, что теряю сознание.

— Лину… Лину нашли? — пробормотал я, уже проваливаясь в забытьё.

— Спи, — ответил Рэн, словно из другого мира. — Потом поговорим.

Поутру меня разбудили птахи, на разные лады щебечущие и свистящие над головой. По сравнению с прошлым пробуждением стало намного легче. По крайней мере боль уже не замутняла восприятие, а запах жареного мяса, плывущий вокруг, не вызывал приступов тошноты. Я даже смог сесть.

Надо мной нависала крыша шалаша — небольшого, только чтобы защитить от дождя и ветра. Из него открывался чудесный вид: небольшая полянка под сенью раскидистых деревьев, чуть подальше — выпуклый зелёный склон, похожий на живот толстяка-великана, а ещё дальше высилась цепь заснеженных пиков.

На этот раз рядом оказался Кир. Он сидел на чурке у тлеющего кострища и остриём моего меча что-то вырезал из деревяшки. Рэна было не видно.

Я покряхтел — чуть громче, чем требовалось.

— О, ну надо же кто у нас глазки открыл! — Гном тут же бросил своё занятие и подошёл ко мне. — Наотдыхался наконец?

— Я тоже рад тебя видеть, — сказал я, щурясь спросонья. — Где Рэн?

— Вроде бы пошёл набрать дров и поохотиться. Как самочувствие-то?

— Жить буду. Расскажи лучше, что произошло.

— Хоть поешь сначала, — Кир снял с остывающего костра жареную рыбину, насаженную на палку, и протянул мне. — Вот, налетай. На этот раз не ядовитая.

При виде еды меня настиг рвотный позыв, но вслед за ним дал о себе знать и голод.

Я взял угощение здоровой рукой — вторая была все ещё плотно перетянута повязкой и плохо слушалась.

— Я буду есть, а ты — рассказывать.

— С какого момента?

— Да прямо с того, где мы смылись от той здоровенной химеры.

Кир, хмыкнув, вернулся к вырезанию ложки из сучка и начал рассказывать. Я почти не прерывал, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Выяснилось следующее.

После того, как нас вынесло течением из той затопленной пещеры, поток довольно долго нёс всю нашу компанию по тоннелю без берегов. Моё вяло барахтающееся тело держал на плаву Кир. Ему сильно мешали мои мечи: один я стиснул в руке, а другой, будучи замагниченным с первым, волочился за нами следом по дну. Гном утверждал, что уже намеревался бросить меня, когда тоннель расширился и обмелел — дальше по нему можно было идти, хоть и по пояс в воде. Так наша компания и добралась до притока этой подземной реки, почти пересохшего, но успевшего пробить себе широкий проход в скале. Передохнув, мои спутники решили идти вверх по руслу притока — потому что спускаться уже никому не хотелось.

…В этом месте рассказа из зарослей появился Рэн, с самодельным луком в одной руке и подстреленным длиннолапым зайцем — в другой. Пуэри поприветствовал меня странным движением руки, сел рядом и молча занялся своей добычей. В разговоре, который вёлся на Локуэле, он пока поучаствовать не мог.

Почти день они с Киром шли вверх по притоку. Меня волочили на себе попеременно. Ручей вывел их к большой глубокой луже, где Рэну удалось поймать несколько рыбин. Не разводя огня, добычу разделали и съели — и даже меня накормить не забыли. Спустя полчаса пуэри вывернуло наизнанку, и тот начал на жестах объяснять Киру, что нужно засунуть два пальца в рот: рыба оказалась ядовитой. От этого у меня и начались бред и лихорадка, которые не прекращались ещё пару дней.

Пришлось двигаться дальше на голодный желудок. Склон становился всё круче, а сил оставалось всё меньше. Медленно, но верно охотник и копатель тащили меня по извилистой пещере ещё день, а потом ещё полдня. За это время я дважды пытался умереть, но благодаря знаниям Рэна меня оба раза откачали. Даже Кир удивился моей живучести, сказал: «Таких тяжёлых больных у нас добивать принято, потому что всё равно уже не жильцы». Я тут же горячо поблагодарил его за то, что не добил.

Тем более что второй раз меня спасали уже почти на поверхности, чувствуя свежий воздух. Вода вывела нас в долину, когда солнце уже почти скрылось за горными вершинами. Кое-как наевшись найденной поблизости дикой малиной, мои спутники завалились спать, а наутро донесли меня до этого места и разбили лагерь. На свежей воде и нормальной еде я пошёл на поправку уже на следующий день.

— Так что это за долина, Кир? — спросил я, доставая изо рта рыбьи кости. — Где именно мы находимся?

Гном задумчиво оглядел заснеженные пики.

— Не знаю точно. Где-то в глубине Тингар. Ходили слухи, что где-то на северо-западе от Небесного Пика есть долина, в которую очень трудно попасть. Перевалы закрыты снегом восемь месяцев в году и находятся высоко. Укромная — так она у нас называется. Если это — не она, то вообще не знаю, где мы.

— Люди здесь есть?

— Мы пока не видели. Зато зверья полно, птиц. Буйволы есть, дикие лошади по лугам носятся. Тут можно неплохо устроиться. Долина вытянута с юго-запада на север-восток, на глаз скажу, лиг под десять в длину и в среднем около двух в ширину. Есть где развернуться.

— А куда мы попадём, если двинемся прямо на запад?

— В Чернотопье… — пожал плечами гном и тут же встрепенулся: — Постой! Куда это ты собрался на запад?

Я помолчал, дожёвывая последний кусочек рыбы.

— В Лотор. Лину забрали Меритари, я почти уверен. Надо её вызволить.

Кир даже в лице переменился.

— Сдурел, длинный? Это же Меритари. Не ты ли говорил, что они вас собираются заживо сжечь? Да там ведь война уже небось в самом разгаре! Надо не туда бежать, а оттуда!

Челюсти у меня стиснулись сами собой.

— Не хочешь — не иди. — выдавил я сквозь зубы. — А я Лину бросать не собираюсь.

Гном, уловив непререкаемость тона, замолчал и насупился. Было видно, как ему хочется высказаться на тему моих умственных способностей. Я даже приготовил парочку хлёстких фразочек, чтобы ответить ему, но гном почему-то смолчал.

— Так и знал ведь, — пробормотал он в бороду, ожесточённо пуская свою поделку на стружку. — Ну ведь так и знал…

— О чём вы поспорили? — подал голос ничего не понимающий Рэн.

— Выбираем дальнейшее направление, — буркнул я. — Слушай, как вы вообще общались с Киром без меня?

Пуэри усмехнулся.

— Жестами, рисунками, звуками. Как только не изгалялись. Но ничего, в итоге насобачились немного. Он даже стал учить меня вашему Локуэлу, — и в доказательство этого охотник вскинул руку и радостно выкрикнул на всеобщем: — Жопа!

Я медленно повернулся к Киру. Тот, скорчив донельзя сосредоточеннную мину, делал вид, что занят своей заготовкой и ничего не слышит.

— И что это слово означает, он тебе сказал? — невозмутимо спросил я пуэри.

Гном поспешно вскочил и направился вниз по склону. Рэн, заподозрив неладное, стёр улыбку с лица, но всё же ответил:

— Сказал, что это приветствие у людей.

Я, с трудом сдерживая смех, вздохнул. Сто два года коротышке, сто два года…

— Что-то не так? — пуэри недоумевал всё больше.

— Почти всё так, — кивнул я. — Только это не людское приветствие, а скорее гномское. И чтобы уж совсем правильно было, нужно в конце добавлять: «бородатая». Так уважительнее получается. Запомнишь?

— Жопа бородатая, — тщательно выговорил Рэн на Локуэле. — Да, запомнил.

— А ещё чему-нибудь он тебя научил?

— Могу связать пару слов. У вас странные языковые правила, но их всё равно меньше, чем у нас. Нужно больше практики, и тогда, думаю, за пару неделек уже смогу худо-бедно объясняться.

— Про практику — это точно. С этим мы тебе можем помочь. Например, ты можешь завтра с этим приветствием обратиться к Киру с утра — для закрепления.

— Ага. Так вы определились с направлением?

— Да, — решительно ответил я. — Едем на запад, в столицу Либрии, Лотор. Вызволять Лину.

— Ты уверен, что она там?

— Почти. А что?

Пуэри пожал плечами.

— Мы знаем только, что её встретили, даже не знаем, кто именно. Мало ли куда они могли пойти.

Этим замечанием он попал в десятку. Мои догадки строились по сути ни на чём — мне просто нужно было хоть куда-то двигаться, чтобы оправдаться в собственных глазах. Но если мы пойдём на запад — не получится ли, что мы пойдём не в ту сторону?

— В любом случае, нужно откуда-то начать. Там будет видно, — вот и всё, что я мог ответить.

Рэн только кивнул, подвесил выпотрошенного зайца на ветке, подхватил лук и ушёл вниз по склону.

Оставшись в одиночестве, я первым делом размотал повязку на запястье и оглядел порез. Выглядел он жутко — рану долгое время нечем было промыть, поэтому она начала подгнивать. Видимо, как только мы оказались на воздухе, парни это обнаружили, и им не оставалось ничего, кроме как срезать самые пострадавшие участки плоти, чтобы зараза не пошла дальше. Это меня спасло, но на руку теперь было страшно смотреть, а три пальца из пяти почти не слушались.

К счастью, пока я валялся без сознания, мои энергетические запасы успели изрядно восстановиться. Как раз хватило на заклинание вита-магии. Оно ослабило тело пуще прежнего, но зато руку удалось спасти — пальцы зашевелились и снова могли держать меч.

Пошатываясь, я добрёл до ближайшего дерева и, опёршись на него, окинул взглядом окрестности. Из шалаша этого увидеть было нельзя, но вид из лагеря открывался великолепный.

Слева на склонах гор шевелюрой топорщился хвойный лес. Долина тянулась оттуда и мягким изгибом уходила направо, да так далеко, что окончание её терялось за увиденной мной ранее горной грядой. Вдалеке, в самом широком месте, луга превращали ландшафт в подобие застывших зелёных волн. Между холмами текла речушка, на самой грани видимости между ними виднелся краешек крупного водоёма. Прямо передо мной же раскинулись заросли — невысокие лиственные деревья, перемежающиеся буйным кустарником. Дикий, прекрасный уголок — и, наконец-то, нет стен и потолка.

Только теперь, выбравшись наружу, я осознал, как это трагично — смириться с тем, что никогда больше не увидишь небо. Ведь подумать только: я мог умереть там, внизу, в этой хищной вековой темноте, сломленный и потерянный. И кто бы вспомнил обо мне? Я мог умереть на самом пороге спасения, когда вдалеке уже брезжил дневной свет, но так бы больше его и не увидел. Разве с такой участью можно смириться?

А я смирился. Там, внизу. Стоило лишь сказать: «Ты скоро умрёшь», и я с готовностью согласился.

Маленький, жалкий человечек.

Заблудился в самом себе, словно в трёх соснах.

Хорошо, что Кир с Рэном не смирились. Пока я жалел себя, они искали выход. Пока я готовился к смерти, они хотели жить. Поэтому когда я, сложив лапки, расслабленно умирал, они тащили меня, идиота, на своём горбу. Отчаянный копатель-одиночка и пуэри, предположительно последний в своём роде, рисковали своими жизнями ради моей.

Боги, ну и стыдобища. Хоть бы сквозь землю провалиться, что ли…

Я вздохнул грудью и тут же поморщился от ещё не отступившей до конца боли. Именно эта боль прервала мои досадливые размышления и вернула к реальности.

Между каменных глыб Тингар плыли, цепляясь за склоны боками, неторопливые облака. Свет солнца пронзал их, падал на тянущуюся ему навстречу зелень, сверкал на воде. На водопой к берегу ручья вышло стадо диких коз. Неподалёку, за подлеском, слышалось мычание оленя. Словно одуревшие от счастья, пели птицы.

Жизнь в Укромной долине била ключом, а у меня внутри словно выстрелил гейзер. Нужно было лишь разок смириться со смертью, чтобы понять, как я на самом деле хочу жить. Ведь жил же до этого — чужак, бездомный, беспамятный, которого из жалости приютили добрые люди. И когда эти люди погибли — не лёг помирать. Так что случилось-то? Доконало известие о том, что маму с папой мне никогда не найти?

Мои размышления прервал вернувшийся гном. Он бросил на землю охапку дров и, поглядев на меня исподлобья, буркнул:

— Вот и мертвец наш восстал.

Меня от этой фразы аж передёрнуло, но я промолчал. Это была самая хлёсткая шуточка, которая когда-либо удавалась копателю. В основном потому, что я сам только что думал о том же самом.

— Кир?

— Чего?

— Ты узнал у Оракула, что хотел?

Гном на секунду замер.

— Узнал, узнал, — сказал он, вдруг сменив тон с недовольного на равнодушный.

— И куда ты теперь?

— Куда я — что?

— Пойдёшь. Уговор был только дойти до Оракула и вернуться на поверхность.

Повисла пауза. Копатель взял очередную ветку и начал зачищать её от коры, на сей раз используя единственный оставшийся у него топор.

— Разбегаемся? — не отставал я.

Гном рассмеялся — так нехорошо, что у меня мурашки пошли. Это даже и не смех был, а карканье, которое так же резко оборвалось.

— Ну конечно! — проворчал он в бороду. — А вы ломанётесь на запад и там, в горах, без меня дуба врежете? Нафиг мне такой душевный груз! Не. Всем отсюда выбираться надо, вместе и пойдём.

Меня такой ответ устроил вполне. Решив, что гном не в настроении, я уже поковылял к журчащему неподалёку ручью, чтобы ополоснуться, когда услышал сзади:

— Ты сам-то узнал, что хотел?

— Не то, чтобы прям что хотел, — сказал я, помолчав, — но узнал.

— И как, рад?

— Не видишь, что ли? — усмехнулся я через плечо. — Полные штаны радости. Пойду вытряхну, ходить мешает.

Кир тоже усмехнулся, посмотрев мне вслед каким-то до странного пронзительным взглядом, и снял с заготовки первую стружку.

Не мог же я ему сказать, что мне уже наплевать на то, что там случилось. Что после того, как я очнулся в шалаше, желание копаться в собственном прошлом у меня как отрезало. Подумает ещё, что у меня душевная травма. Всё ведь с точностью до наоборот — я излечился от самой большой в своей жизни глупости, и соображаю теперь так ясно, как никогда в жизни.

Просто я уже не тот Энормис, который когда-то постучался к нему в дверь.

Остаток дня прошёл в сборах. Мои товарищи поначалу сомневались в том, что я смогу куда-то идти, но я выдал им такую ругательную смесь Локуэла с орумфаберским, что они предпочли не спорить. Правильно сделали: вита-магия неплохо меня подлатала, так что я готов был даже пустить в качестве аргумента кулаки — только в отношении гнома, разумеется. Дурак я, что ли, снова драться с пуэри врукопашную? Для этого же магия есть.

Первым делом мы перетряхнули всё снаряжение, которое у нас имелось. Из оружия насчитали только мои мечи, топор гнома и самодельный лук Рэна. Остальное или досталось химере-переростку, или скорпикорам. Гном сохранил свой фамильный шлем со змеиными глазами, но при этом пустил ко дну вещмешок со всем снаряжением, так что с едой, верёвкой и кучей полезных мелочей вроде походного котелка мы попрощались. Парни были худо-бедно одеты, а на мне остались лишь побитые жизнью походные штаны да сапоги: перевязь с ножнами пропала, поясная сумка тоже, даже засапожник успел когда-то выскользнуть — я натурально чувствовал себя голым.

И всё. По итогу мы мало чем отличались от дикарей из Обетованного Края, которые, если верить слухам, щеголяли в одних набедренных повязках и жили в домах из пальмовых листьев. Как ни грустно было это признавать, но в горы в таком виде разве что умирать ходят.

Поэтому вечером, едва солнце скрылось за горной цепью, в нашем лагере собрался совет в составе одного ворчливого гнома, одного невозмутимого пришельца из прошлого и некоего третьего лица, в основном выполняющего функцию переводчика. Первые двое быстро составили список всего, что нам понадобится для перехода. По итогу получилось вот что.

Первая хорошая новость состояла в том, что с водой и едой проблем не было — в долине того и другого имелось в изобилии. Вторая — в том, что Рэн со своим солнечным питанием почти не ел, так что съестного требовалось запасти на четверть меньше. Его раны за прошедшие дни полностью затянулись, он выглядел бодрым и здоровым, в отличие от состояния после драки со скорпикорой. Его выносливость, сила и навыки сильно упрощали жизнь всему отряду — и это была третья хорошая новость. Пуэри мог изготовить тёплую одежду, сумки и кое-какую утварь, но сказал, что на это уйдёт около двух недель. Тут начинались плохие новости.

Стоял последний месяц лета. Никто не знал точно, какой день, но в середине осени все перевалы в Тингар закрывались снегом. У нас оставалось меньше двух месяцев — и это притом, что мы не знали пути через горы. Не знали, сколько понадобится брать припасов. Даже будь у нас в достатке времени, затея всё равно осталась бы смертельно опасной. Все это понимали, но ничего поделать не могли. Либо так, либо мы остаемся жить в долине, а этот вариант, естественно, я отмёл с порога. Осталось одно — пытаться успеть.

Едва придя к этому выводу, мы свернули совет. Нет смысла тратить время на разговоры, когда всё уже решено. Нам предстояло много работы, и для начала следовало выспаться.

На следующий же день мы бросили временный лагерь и спустились в низовья долины в поисках более выгодного места. Мы словно оказались в диком, первозданном мире: здесь не было и намёка на разумных обитателей, зато природа развернулась на всю катушку.

Уже на первой полулиге мы одолели покрытый приятной травкой склон, переплыли небольшую речку, прорубились через заросли ивняка и прошли насквозь настоящий лиственный лес, буквально кишащий живностью и мошкарой. Выйдя по звериной тропе на другую сторону, мы попали на луг с высокой сочной травой, на которой паслись те же козы, которых я заприметил накануне. Рэн тут же, словно только этого и ждал, натянул лук и, почти не целясь, пустил стрелу. Животные бросились врассыпную — все, кроме одного. Пуэри попал козе точно в глаз с пятидести шагов.

Настроение у всех было не очень. Гном дулся из-за утреннего приветствия Рэна. Когда на рассвете рассвирепевший копатель разбудил меня пинком, я понял, что шутка удалась. Тут же объяснил её суть самой пострадавшей стороне, то есть пуэри. Тот лишь добродушно улыбнулся, но по подчёркнутому молчанию я понял, что он не в восторге. С того времени охотник держался крайне осторожно, в разговоре старался обходить острые углы, словно это он был в чём-то виноват, а не мы. Честно говоря, от этого его поведения мне даже стало стыдно, хотя извиняться я и не подумал. Гном же даже после обеда вёл себя резко, был хмур и раздражителен. Стало очевидно, что дело не только в утренней шутке, но если и была другая причина для плохого настроения, то Кир о ней молчал. Я в свою очередь не стал расспрашивать, рассудив, что копатель при надобности сам скажет, в чём дело. Так, общаясь сухо и исключительно по делу, мы проходили до вечера.

Незадолго до того, как солнце закатилось за ближайшую гору, мы нашли новое место для стоянки — под отломившимся каменным языком, который одним концом всё ещё был привален к скале. К этому естественному навесу примыкала удобная для работы полянка. Поблизости тёк ледяной горный ручей и росла дикая малина.

Так как я всё ещё был слаб, большая часть тяжёлой работы пала на плечи моих спутников. Кир взялся за изготовление кольев и стрел для охоты. Рэн снял шкуры с добычи и взялся за их выделку. Я насобирал дров для костра и развёл огонь, а затем занимался готовкой. Лишь когда стемнело и на долину спустился холодный туман, мы все сели у костра.

Но разговор не клеился.

Гном всё не бросал попыток вырезать из дерева приличную ложку. Рэн вил новую тетиву, на которую пошли вытянутые из добычи жилы. Я, инстинктивно потирая уже здоровую руку, смотрел на огонь. Это продолжалось около получаса, прежде чем из меня вылетело задумчивое:

— Состариться бы.

— Чего? — не понял Кир.

— Дожить до старости. Я бы здесь поселился, когда стану старым пердуном.

Гном неторопливо снял длинную стружку. Пуэри чистил очередное волокно.

— Рэн, что скажешь? — я перешел на орумфаберский. — Что будешь делать в старости?

— Вряд ли я успею состариться, — без раздумий отозвался тот.

Я вздохнул.

— Вот и я вряд ли. Кир, а ты? Есть планы на старость?

Гном помолчал.

— Я копатель, — сказал он тихо. — Только два копателя за всю историю дожили до преклонных лет. Первый — потому что потерял обе ноги. Второй — потому что ослеп. Дальше сам думай.

— У меня для вас плохие новости, парни. Похоже, мы все пессимисты.

— Пока ещё живые пессимисты, — поправил меня Кир.

Я пожал плечами и перевёл сказанное Рэну.

— Я не пессимист, — сказал пуэри невозмутимо. — Я просто хорошо считаю.

— Одно и то же, — отмахнулся я. — У чистильщиков есть шутка. Чем отличается оптимист от от пессимиста? Когда химера жрёт пессимиста, он думает: «Ну вот, я так и знал, что этим кончится». А когда химера жрёт оптимиста, тот думает: «Ну вот, хоть от проказы не помру!».

Охотник вежливо улыбнулся. Либо он не понял юмора, либо этот самый юмор ему не понравился. Честно говоря, я и сам не понимал, где здесь смеяться. Всё равно и оптимист, и пессимист умирают.

Я завёл этот разговор как раз потому, что понял: если я буду продолжать жить так, как раньше, старости мне не видать. А я хотел когда-нибудь стать стариком. Этаким весёлым дедом, который десятки лет живёт по одному распорядку. Мне вдруг захотелось из месяца в месяц, из года в год наблюдать, как солнце встаёт на одном и том же месте, и как тень от моего домика по одной и той же тропинке кочует с запада на восток.

Но такими темпами старости мне не видать, как своих ушей. Я тоже хорошо считаю. Это не пессимизм, это арифметика…

Я встряхнулся, прогоняя застоявшиеся мысли. Огляделся. Взгляд мой остановился на пуэри.

— Рэн! А давай-ка поучим тебя Локуэлу?

Потянулись рабочие будни. Мы много ходили, в основном на север: там у долины было самое широкое место. Собирали всё, что могло пригодиться. Нашли пещеру с солёным озером. Кир даже наткнулся на железорудную жилу — но, к сожалению, нам некогда было заниматься металлургией.

Долина буквально изобиловала самыми разными ресурсами. Шкур мы насобирали за первые же два дня, и Рэн потом только и делал, что занимался их выделкой. Чистая вода, спелые ягоды и фрукты, куча свежего мяса — после подземелий для нас это был просто рай на земле. Мутантов здесь не водилось, химер — тоже. Хищники нас благоразумно избегали. К концу недели, когда мы добрались до северного края долины, стало ясно, что люди в ней не только не живут, но никогда и не жили.

На третий день у нас уже были просмолённые мехи для воды и новая верёвка. На четвёртый появились тёплые унты и пара походных сумок. На шестой Рэн закончил меховые плащи — грубые, но надёжные. Днем в долине стояла жара, ночью же воздух охлаждался как в леднике, так что если раньше мы ложились поближе к костру и укрывались всем, чем только можно, то теперь просто заворачивались в плащи и восхваляли рукастого пуэри.

А на седьмой день нам неожиданно повезло.

Дело было после полудня. Мы против обычая пошли на юг, вдоль западных отрогов, чтобы поохотиться и поискать каких-нибудь целебных трав. Накануне лил дождь, а теперь установилась жара — духотища страшная. Пуэри щеголял в одних закатанных штанах, даже обувь снял — чтобы усвоить как можно больше солнечной энергии. Борода Кира промокла от пота, а сам он беспрестанно пыхтел и посылал проклятья на головы всех богов, причастных к созданию «грёбаного солнца». На самом деле на Глубинах было гораздо жарче, но только здесь гном позволил себе вдосталь поворчать и поныть. Мы были не против.

Я, значительно окрепший и уже возобновивший утренние тренировки, замыкал шествие с мечом на плече. Мы пробирались через густой кустарник, который рос вокруг холма. Гном вдруг остановился, огляделся и пошёл в сторону, бросив ёмкое: «отолью». Я догнал Рэна, но уже через полминуты мы услышали звонкое матерное словечко и оглушительный треск: кто-то на полном ходу ломился сквозь подсохшие ветви.

— Кир? — позвал я, вглядываясь в заросли, из которых доносился шум.

Обзор отсутствовал полностью.

— Пошёл на хер! — завопили заросли.

Мы с Рэном удивлённо переглянулись. Шум тем временем сместился ещё дальше в сторону и начал удаляться. Мы бросились следом.

Кир продолжал материться на ходу, так что направление прослеживалось чётко. Кустарник поредел и влился в берёзовую рощицу, а потом вдруг кончился. Мы с пуэри в растерянности остановились.

По роще, петляя вокруг деревьев, в одном сапоге носился гном, а за ним гнался здоровенный взбесившийся вепрь. Весу в этой туше было не меньше дюжины пудов. Там, где он выбежал из кустов, осталась настоящая просека — в одиночку Кир такую проложить бы не смог. Клыки у зверя вымахали с добрый кинжал.

— Да чтоб ты сдох, сала кусок!.. — орал гном.

Я, не зная, что делать, бросился ему наперерез. Рэн изготовил лук. Кабан не успевал развить большую скорость, потому что Кир ловко менял направление бега, но и не отставал. Его сильно заносило на поворотах. Чем гном его так разозлил, я даже представить не мог.

Какое-то время мы втроём — я, Кир и вепрь — оголтело носились по рощице. Я всё никак не мог сообразить, как остановить вепря и не зацепить гнома. Рэну тоже не удавалось толком прицелиться, хотя одну стрелу в бок зверюге он всё же засадил — кабан даже не заметил. Кир, рискуя сбить дыхание, не ослаблял поток ругательств. «Сала кусок» топал и грозно визжал.

В конце концов зверь начал уставать. Он поскользнулся на траве, упал (пуэри тут же всадил в него вторую стрелу, с прежним успехом), пронзительно всхрюкнул и снова кинулся за гномом. Тот, не иначе как по чистой случайности, наконец смог выбежать мне навстречу и пронёсся мимо. Теперь кабанище нёсся прямо на меня. Я тотчас проникся настроением Кира.

Мне в голову не пришло ничего лучше, чем создать перед кабаном плотную энергетическую стену — думал, зверь испугается или хотя бы затормозит. Ничего подобного не случилось. Вепрь как бежал, так и влетел в преграду на полном ходу. Раздался треск, туша кувыркнулась через голову и смачно грохнулась о землю. Этого хватило, чтобы пуэри прицелился и пустил стрелу в уязвимое место — горло. Кабан, и без того ошеломлённый падением, захрипел и беспорядочно задрыгал ногами.

С полминуты мы напряжённо наблюдали за его конвульсиями. Кир стоял, опёршись руками на колени, и пытался восстановить дыхание. Меня почему-то разбирал смех.

— Очень, мать твою, смешно, — осуждающе бросил гном и отправился искать потерянный во время бега сапог.

Кабан затих. Я на всякий случай потыкал в него остриём меча. Зверь был мёртв.

— Огромный-то какой, — сказал я. — И шкура толстая. Кир, ты не мог раньше на него наткнуться?

— Пошёл ты! — отозвался гном из зарослей.

Рэн попросил у меня меч и вырезал из туши стрелы. Кир вернулся и уселся на ближайший пень, вытянув ноги.

Ни я, ни копатель, наверное, так и не заметили бы подвоха, если бы не пуэри. Тот подскочил к нам и начал напряжённо тыкать в Кира пальцем, явно пытаясь подобрать слова на Локуэле.

— Ты чего, парень? — с недоумением спросил копатель. — Перегрелся?

— Сидишь! — выкрикнул Рэн.

— Ну сижу, — не понял гном, — и что?

Зато я понял, что охотник имел в виду.

— Так, борода, ну-ка встань, — скомандовал я, подходя ближе.

Кир вскочил. Мы все воззрились на освободившийся пень.

Он был старым и трухлявым, но только с одной стороны. С другой, сохранившейся получше, пенёк порос мхом, а сбоку лез молодняк. В месте, где сидел Кир, на потемневшем от воды и времени дереве отчётливо прослеживался ровный срез — как от пилы с крупными зубьями.

— Видимо, не такая уж долина необитаемая, — заключил я. — Это дерево спилили. Хоть и очень давно.

— Дерево было высокое, толстое и прямое, — старательно выговорил Рэн. — Такими делают строительство. Надо делать поиск жилья.

— У меня идея получше, — сказал я. — Запусти своё поисковое заклятие на предмет чар. Или металла. Сможешь?

— Так мы скорее всего выйдем к одной из рудных жил, — возразил гном.

— Вот и посмотрим. Не думаю, что за материалом стали бы ходить далеко от стройки. Рэн, давай.

Охотник кивнул. Вокруг нас тут же появились призрачные золотистые пчёлы, которые быстро разлетелись во всех направлениях. Пару минут ничего не происходило, но потом Рэн, следящий глазами за чем-то далёким, указал направление:

— Там. Чары нашёл.

Мы покинули рощу, обошли овраг, прорубились через крапивные заросли и оказались вплотную к отвесной скале. Она напоминала лежащую на боку стиральную доску и явно имела столь же искусственное происхождение. Но я смотрел на неё и не мог понять: зачем кому-то создавать нечто подобное?

— Маскировка, — сказал Кир и пошёл вдоль стены, касаясь её рукой. — Где-то должен быть проход… Ага, да вот же!

Гном движением опытного иллюзиониста исчез в скале. Мы с Рэном переглянулись и пошли следом.

В одной из складок обнаружился проход, настолько хитро спрятанный, что увидеть его можно было, только подойдя вплотную. Он вёл в каменный зигзаг, за которым начиналась прямая, как стрела, тропа, зажатая между отвесных скал. Последние явно никогда не знали резца и зубила, но при этом были настолько ровными, словно над ними корпел десяток камнетёсов. Ближе к середине тропы мы увидели росчерк рудной жилы — одинаковый на обоих стенах.

— Ни хрена себе, — сказал гном, разглядывая это чудо. — Впервые такое вижу.

— Да, — согласился я. — Этот проход не прорубили. Кто-то попросту рассёк скалу надвое и раздвинул её.

Тропинка бежала в гору, но достаточно полого. Через пару минут ходьбы скала кончилась, а мы остановились, пораскрывав рты.

Перед нами раскинулась ещё одна долина, только миниатюрная — размером с маленький городок. Вокруг высились непроходимые склоны, поросшие маленькими деревцами. Похоже, мы нашли единственный вход в этот уголок.

Я говорил, что Укромная долина красива? Пусть так. Но по сравнению с этим местом она была невзрачной унылой глухоманью.

Мы шли и не верили своим глазам. На южной стороне блестел на солнце пруд, одним краем залезший в неглубокий грот. Кристально чистая вода к нему спускалась с гор небольшим каскадным водопадом. Весь юго-западный угол занимал сад. Чего в нём только не было! Раскидистые груши и яблони обвивал плющ. Толстые ползучие лозы сплетались в подобие купола, а по ним карабкался виноград. На ветвях висели крупные кисти ещё не спелых ягод. Вдоль заросших травой тропинок росли аккуратные и будто даже стеснительные кустарники: малина, смородина, крыжовник, ирга. И цветы — десятки видов и оттенков, большие и маленькие — цвели в каждом свободном уголке.

В северной же части потайной области, устало покосившись, стоял ветхий домик. Вокруг него выросли деревья, которых я никогда прежде не видел: гладкие стволы наклонялись к крыше, а тонкие ветви словно обнимали лачугу со всех сторон, защищая от ветра и дождя. Листья, похожие на симметричные многолучевые звёзды, зелёным куполом закрывали окошки от солнца. Неподалёку обнаружилась ещё одна постройка, но в ещё более плачевном состоянии: крыша у неё обвалилась, а дверь прогнила и отпала. Видимо, её некогда использовали как сарай.

Сначала я подумал, что это место создал какой-то гениальный садовник-отшельник. Но уже через минуту я отказался от этой мысли. Хотя сама потайная область явно была искусственной, всё здесь выглядело настолько натурально и гармонично, что даже само понятие красоты природы обретало совершенно новый смысл. Здесь природу не подчиняли, а лишь направляли, осторожно, деликатно — так, что рука разумного существа угадывалась только благодаря наличию построек. Умом я понимал, что само собой такое великолепие возникнуть не могло, но каждая деталь здесь была такой естественной и такой правильной, что оставалось только любоваться. Нет, человеку такое не под силу…

— Странная магия, — сказал Рэн задумчиво. — Но как будто знакомая.

Я прислушался к своим ощущениям и согласился. Фон был едва ощутим, но мне всё же удалось нащупать тонкие энергетические спирали. Они переплетались и вливались одна в другую в очень знакомой манере.

Это был возврат. Крайне редкий положительный возврат. Чтобы получить отрицательный возврат, нужно, например, убить кого-нибудь. Если убить с особой жестокостью, возврат будет сильнее. Здесь же в мир выбрасывалось столько радости и счастья, что энергетические потоки выстроились особым образом и вызвали позитивные изменения в окружающей среде.

Я, бывший чистильщик, впервые видел нечто подобное. И это выглядело дико. Я привык к тому, что возвраты плодят кровожадных мутантов и химер, вызывают болезни и катаклизмы. Дисс рассказывал мне, что теоретически положительные возвраты возможны, но я всегда думал, что это та часть теории, которая никогда не находит пути в реальность. Я привык к тому, что последствия возвратов нужно устранять.

В памяти сами собой всплыли проповеди церковников. Святые отцы утверждали, что чудовища и «казни» — это извержения ада, порождения Бездны, которые тянутся к совершаемому в мире злу. Рай со слов верующих выглядел как очищенное от боли и страданий место, в которое, естественно, могли попасть лишь праведники. Сам Нирион получался промежуточным звеном между адом и раем, чистилищем, в котором души боролись за освобождение от зла. Метафорично, конечно, но суть-то они почти не исказили, не так ли?

А тут выяснилось, что уголок рая можно создать и на земле.

— Пошли зайдём, что ли, — подал голос гном, которого явно заботило совсем другое. — Может, разживёмся чем.

На лице пуэри отразилось отвращение, но он ничего не сказал.

Мы направились к домику. Под ногами жалобно скрипнул дощатый настил, выстланный перед входной дверью. Её ручка была вырезана в виде черепа, но необычного: рот широко открыт, в обеих челюстях по два массивных, чуть загнутых клыка, а прямо посередине лба зияла ромбовидная дыра. Дерево до блеска отшлифовано тысячами прикосновений. Аккуратно толкнув ветхую створку, я шагнул внутрь, за спиной слышалось сосредоточенное сопение гнома.

У домика было всего два маленьких окошка, но в рассохшихся досках имелось предостаточно щелей, так что света внутри хватало. Лучи выделялись отчётливыми полосками из-за пыли и падали на простецкое убранство: грубо сколоченный стол, два стула (третий со сломанной ножкой лежал в углу), полка с посудой, обвалившаяся полка с книгами, маленькое зеркало на стене, тумба… и двухместная кровать с двумя скелетами в полуистлевших одеждах.

— Отец честной! — протянул Кир, выглядывая из-за моего плеча. — Сдаётся мне, они вздремнули на славу.

На плоскую шутку никто не отреагировал. Мы с Рэном заинтересованно разглядывали хозяев дома.

Они лежали в обнимку. Первый скелет точно мужской — невысокого роста, с узкими плечами и широкой челюстью. На нём был чёрный балахон с перламутровыми пуговицами. Слева от него, прислонённый к кровати, стоял массивный посох. Стальное навершие в точности повторяло череп на дверной ручке.

Рядом, положив голову на плечо первого мертвеца, лежал скелетик поменьше и потоньше. Вытянутый череп с небольшими изящными клыками обрамляла волна хорошо сохранившихся чёрных волос. Поверх костей — потемневшее от времени зелёное платье, которое когда-то, несомненно, красотой не уступало виду за окном.

— Кто это? — спросил пуэри, указывая на второй труп.

— Эльфийка, наверное, — пожал плечами гном. — Одного не пойму. Ну ладно человек — умер от старости. Но эльфы-то, вроде как, вечно молодые. От старости умереть не могут. А других причин её смерти я что-то не вижу. Одежда цела, кинжала между косточек нигде не видно…

— Да не всё ли равно, Кир? — вмешался я. — Оставь их в покое. Лучше поищи что-нибудь полезное для похода в горы.

— Уж и полюбопытствовать нельзя, — Кир цокнул языком и направился к полке с посудой.

А я подумал: ну и парочка. Некромант и эльфийка. Первых ненавидят и боятся за их ремесло, а потому почти везде они объявлены вне закона. Их очень мало — может, несколько десятков на весь мир. Вторые почти никогда не покидают Ниолон и никого к себе не пускают, поэтому сведения о них можно почерпнуть в основном из книг. Очень старых книг. А тут — оба сразу, да ещё и вместе! Как после этого не верить, что противоположности притягиваются?

Зато их союз объясняет то, что мы увидели в потайном уголке Укромной долины. Эльфы слывут большими почитателями природы — вдруг именно ниолонская дева создала тот чудесный сад? А некромант, должно быть, выровнял площадку, раздвинул скалу, подвёл воду… Если так, то он был чертовски силён. Колоссально.

Я покопался в шкафу, но там обнаружились лишь два женских платья, сменный балахон некроманта, пара сапог и несколько тряпок неопределённого происхождения. Сбросив всё это на пол, я с нетерпением направился к разбросанным книгам — надеялся выяснить ещё что-нибудь о странной парочке.

Рэн, морщась, полез в тумбу. Пуэри с самого начала не горел желанием идти в дом — и я догадался, почему. Ему, воспитанному в совершенно другом мире совершенно другими существами, претило мародёрство. Мне, честно говоря, тоже, но в условиях выживания я легко переступил через отвращение. Охотнику, видимо, это давалось сложнее.

Меньше всех от нравственных дилемм страдал копатель. Он гремел посудой, изредка прерывая возню, чтобы радостно оповестить нас об очередной полезной находке или чихнуть от пыли. Ему рыться в вещах мертвецов было явно не впервой.

В книжной куче лежали: поваренная книга, свиток с планом дома, руководство по строительству (перевод с Футарка), сборник законов и мудростей раммалан (я понятия не имел кто это такие), сказки народов севера… детский словарь. Последнюю книжицу я тут же бросил Рэну — тот долго вчитывался в название, но в итоге кивнул и убрал томик за пояс. Несколько фолиантов были такими старыми, что без надлежащих условий хранения совсем выцвели и стали нечитабельными. У других развалились переплёты, а страницы ломались и сыпались сквозь пальцы, как пепел. Ни трактата по некромантии, ни личных записей. Одно разочарование.

Слегка приуныв, я обернулся к лежащим на кровати скелетам. Могли бы хоть одну подсказку оставить!

— Я нашёл… — Рэн запнулся, подбирая слово на Локуэле, — нашёл… вот что.

У него на ладони покоился развязанный кошель. В кошеле поблёскивали четыре драгоценных камня. Три синих и один красный. Каждый — словно искра, пойманная в кристалл.

Кир, увидев их, вытаращился, как замёрзший филин.

— Твою… — гном поперхнулся воздухом, закашлялся, и вместо того, чтобы продолжить, кинулся к пуэри.

На пути ему некстати встретился стул. Копатель шумно споткнулся, отломив при этом расшатанную ножку, выпрямился на ходу и схватил один из камней, чтобы посмотреть на свет. Я взял другой и проделал то же самое. Потом послал в камень лёгкий энергетический импульс — и драгоценность мигнула слабой вспышкой.

— Чтоб. Я. Сдох. — выдохнул Кир. — Виртулиты!

— Они самые, — подтвердил я.

Все хотя бы раз в жизни слышали о виртулитах — драгоценных камнях высшего класса, — но из миллиона человек воочию их видели десятки, а владели и вовсе единицы. За этими камнями посылали целые экспедиции, их искали десятками лет, их крали, за них убивали и умирали, выменивали на них души и считали это выгодной сделкой. Один виртулит мог стоить тысячи золотых монет. Несмотря на то, что камни высшего класса притягивали к себе неприятности с исключительной силой, почти каждый желал ими владеть. Дисс много, очень много мне о них рассказывал.

Всё дело в том, что виртулиты, обладая исключительной красотой и отливом, годятся не только для колец и оправ. Например, прочностью они лишь чуть-чуть уступают алмазам, так что запросто режут стекло. Основная же причина дороговизны и востребованности виртулитов заключается в том, что среди драгоценных камней, да и вообще всевозможных материалов, только они могут трансформировать магию. Именно поэтому никто так и не придумал заклинание, которое отыскало бы хоть один виртулит. Их можно добыть только случайно, да ещё и в строго определённых видах руд.

Каждый вид виртулитов действует по-своему. Синие — сапфировые — фокусируют энергию таким образом, что на выходе она замораживает всё, что попадётся на пути. Они, по сути, годятся в основном для боевой и бытовой магии. Красные (рубиновые) очищают энергию и концентрируют её — любые заклинания, пропущенные через эти камни, становятся точнее и мощнее. Жёлтые (топазовые) глотают нестабильную энергию, стабилизируют и рассеивают. Грубо говоря, колдовать рядом с таким камнем невозможно, потому что любое заклинание, кроме сверхмощных, топазовый виртулит сводит на нет.

Со слов Дисса пять из десяти виртулитов — жёлтые, то есть именно они попадаются чаще остальных. Синих три из десяти. Красных полтора-два. Полтора-два — потому что существование четвёртого и пятого видов под вопросом. Во всяком случае, сам Дисс с ними не сталкивался. Говорят, будто есть берилловые виртулиты, которые могут запасать поистине колоссальные объёмы энергии. И ещё якобы бывают жемчужные виртулиты, способные преобразовывать энергию в материю и обратно. Как по мне, если берилловые вполне могут существовать, то жемчужные — уже чистая сказка. Потому что как остановить того, кто властвует над материей и энергией?

Впрочем, это не так уж важно. Намного интереснее, что мы вломились в дом человека, который владел аж четырьмя виртулитами. Если бы этот человек ещё дышал, я бы предпочёл убраться подобру-поздорову. А так…

— Может, лучше их не брать? — засомневался я. — От таких вещиц одни неприятности.

Я сам не верил в то, что говорю.

— Так уж и быть, я возьму их все, — сказал Кир и потянулся за остальными камнями.

Я машинально ударил его по руке. Гном посмотрел на меня исподлобья. Рэн наблюдал за происходящим с выражением лёгкого недоумения на лице.

— Нет уж, — сказал я. — Давай каждый возьмёт себе по одному.

— Тогда чур четвёртый — мне, — нашёлся гном.

— Тебе-то зачем? Ты ведь даже не чародей!

— Зато я, в отличие от тебя, не пытаюсь откинуть копыта раз в неделю. У меня сохраннее будут.

Гномы — славный народ. Если бы не жадность, цены бы им не было. Даже история с Глубинами их ничему не научила, куда уж мне-то соваться?

— Рэн их нашёл, — сказал я примирительно. — Пусть у него останется два.

Этот вариант поставил Кира в тупик. Копатель сжал губы, засопел, на лице у него отчётливо проступила напряжённая работа мысли.

— Тогда мне — красный, — выдавил он сквозь зубы, словно его заставили отдать последние портянки.

Я со вздохом махнул рукой. Кир взял причитающееся ему и, пряча камень в потайной кармашек на внутренней стороне рубахи, досадливо пробормотал:

— Надо было самому в тумбочку лезть… — и, поворачиваясь к двери, добавил уже громче: — Пойду сарай проверю. Может там ещё не всё в труху рассыпалось.

Жалобно скрипнула дверь, щёлкнул от удара высохший косяк. Рэн, посмотрев копателю вслед, невозмутимо вернулся к тумбе. Я ещё раз окинул взглядом домишко.

На глаза мне попался посох, прислонённый к кровати. Его навершие потускнело, но всё ещё могло похвастаться изяществом деталей. Мастер изрядно потрудился над изделием.

Я глянул на посох сквозь Эфир. Как и ожидалось, передо мной была не просто палка, а артефакт, напоённый неспокойной энергией. Некроманты частенько так делали — наделяли свои посохи магическими свойствами, чтобы те служили не только для замера глубины луж. Разумеется, слуги Смерти делали это так, чтобы пользоваться зачарованием мог только сам хозяин. То есть я понимал, что к посоху может быть прикреплена какая-нибудь неявная магическая ловушка.

Осторожно прощупал артефакт — ни намёка на ловушку. Ни намёка даже на хоть какую-то активность. Может, некромант обезвредил посох, чтобы случайно не навредить эльфийке?

«А что, пригодится, — подумал я. — Палка, вроде, крепкая».

И схватился за артефакт, чтобы рассмотреть поближе.

Клянусь, столь глупых ошибок я больше в жизни не совершал.

Череп на навершии вдруг ожил и издал длинный пронзительный вопль. Энергия посоха вырвалась наружу, хлестнула во все стороны — пол заходил ходуном, жалобно задребезжали стёкла. Скелет некроманта резко сел на постели, его пальцы впились фалангами в моё и без того онемевшее предплечье, а в голове у меня прохрустел сухой, безразличный голос:

— Это ты зря.

Пространство затрещало, скомкалось и унеслось прочь, растущая чужая мощь выдернула меня из солнечного мира и швырнула в тёмный, пронизанный тленом слой Эфира, заключив в сложную энергетическую клетку. Краски побледнели, смазались — вместо стен уютного домика вокруг раскинулись серо-чёрные барханы, которые не должны были и не могли существовать в энергетическом пространстве. Так глубоко в Эфир я не заглядывал даже в самых смелых своих исследованиях — потому что боялся взгляда Бездны.

Меня скрутили, обездвижили и заставили смотреть, как из праха, что заменял здесь землю, восстаёт призрак. Он неторопливо обтекал свой костяной остов, словно не мог существовать отдельно, тяжёлая ухмылка не сходила с полупрозрачного лица. Некромант выпрямился, демонстративно хрустнув косточками, и вопросил:

— Что, человече, жадность обуяла?

Я с перепугу кивнул. Призрак говорил на Локуэле с южным акцентом, на новом для меня диалекте. Его черты расплывались, но в них всё же угадывался южанин средних лет, с большим носом, лысиной и глубоко посаженными глазами. Хуже всего был взгляд — подчёркнуто спокойный, словно прячущий за собой безумие.

— Зачем ты пришёл в мой дом? — бросил некромант. — Чтобы обокрасть? Забрать всё, что не пригодится мертвецам?

В его тоне таилась издёвка, которая не сулила мне ничего хорошего. От этого человека — пусть и мёртвого — исходила такая мощь, что заглушить её не мог даже постоянно фонящий Эфир. Некромант мог сделать со мной всё, что угодно, даже распылить на песчинки, и при этом бы даже не вспотел.

— Мне просто стало… любопытно, — выдавил я.

— Неужели? Некоторые люди как сороки, только хуже, — с презрением отозвался призрак. — Птицы всегда чуют безделушки, которые лучше не трогать.

— Меня заинтересовал не посох, а его хозяин.

Некромант скривился и сверкнул глазами.

— Придумай что-нибудь поубедительнее, пока я тебя на тряпки не порвал.

— Мы просто пытаемся выбраться из долины, — сказал я, поняв, что призрак мне всё равно не поверит. — Перевалы…

— А как же вы сюда попали? — перебил некромант. — Через какую щёлку вы просочились, тараканы?

— Из пещер. По высохшему руслу.

— Это на юге что ли?

— Да.

— Так вас, значит, пропустили скорпикоры?

— Скажем, мы проскользнули.

— Ой, врёшь, — с недоверием протянул мертвец. — Не могли вы там «проскользнуть», да ещё и такой компанией. Гном и… Кстати, кто третий? Впрочем, не говори, мне до звезды. А Многощупа-то вы как миновали?

— Если ты о той здоровенной химере на дне моря, то с трудом.

Некромант замолчал, задумавшись. Ветер забвения раздувал серые песчинки под нашими ногами. Я вдруг понял, что нахожусь внутри искусственного мира, запрятанного в глубине Эфира. Точнее не в мире даже, а где-то на его пороге, в монохромном преддверии, в то время как сам мир был скрыт где-то поблизости. Его творец и хозяин пронизывал меня своим псевдоспокойным взглядом, а я по-прежнему не мог пошевелиться. Он мог бы давно прихлопнуть меня, но отчего-то этого не делал.

Я подумал, что это подходящее время, чтобы немного ослабить повисшее в воздухе напряжение.

— Мы уйдём и больше тебя не потревожим, — сказал я как можно твёрже. — Только помоги нам…

— Тебе никто не в состоянии помочь, — сказал некромант сухо. — Даже если я помогу, тебе всё равно скоро конец.

У меня пересохло в горле.

— Почему?

— Потому что ты какой-то неправильный. Жизнь тебе как будто навязана, линии судьбы вообще нет. У тебя просто нет начала, нет родины. Ты везде и всюду лишний.

Призрак замолчал, глядя сквозь меня. Он словно видел нечто такое, чего не видели другие, читал знаки, на которые никто не обращал внимания. Он за минуту узнал обо мне больше, чем я сам узнал за целую жизнь.

Это злило. Это интриговало.

— Расскажи ещё, — прохрипел я.

Некромант скривился, и в глазах его вдруг мелькнула жалость, смешанная с отвращением.

— Слыхал про всемирный событийный поток? Именно в него вплетены все линии судьбы. Его можно увидеть, если много учиться… И по линиям судьбы предсказывать будущее каждого живого существа, каждого камешка у тебя под подошвой. Не точно, конечно, но всё же можно. А у тебя этой линии нет. Ты существуешь вне всемирного потока, отдельно от всех остальных. Это как… А, долго объяснять.

— Я готов слушать.

— Не слишком ли ты обнаглел, человече? — рявкнул некромант, гадливо поджав верхнюю губу. — Заявился в мою усыпальницу, присваиваешь мои вещи, и ещё чего-то требуешь? Я тебе ничего не должен!

— Пожалуйста, — сказал я тихо. — Расскажи.

Я готов был простить этому мертвецу хамство, высокомерие, брезгливость в каждом движении, презрение в каждом слове — всё. Единственное, чего я не смог бы ему простить — молчания. Потому что он уже рассказал больше, чем я смог выжать из хвалёного Оракула.

Мёртвый чародей вздохнул — чтобы ещё раз показать, какое великодушие проявляет к такому ничтожеству, как я.

— Раз ты вне общего потока, вокруг тебя начинает формироваться отдельный поток, неправильный относительно всего остального. Поэтому к тебе липнет всякая событийная шелуха. Не замечал, что с тобой случаются маловероятные вещи? Эта мелочёвка копится, наматывается, как грязь на сапогах. Точнее даже так: она превращает тебя в снежный ком. Чем дальше ты катишься, тем больше становится твой бракованный событийный поток, тем более значительные события ты притягиваешь.

Некромант помолчал, сжав губы.

— Рано или поздно они тебя раздавят, — сказал он. — И с этим ничего не поделаешь.

От последней фразы у меня чуть пар из ушей не пошёл.

— И что же мне теперь, — выдавил я сквозь зубы, — лечь и умереть? Как сделал ты?

Спокойствие вмиг слетело с некроманта, обнажив то, что скрывалось внутри него с самого начала. А скрывался там свирепый безумец с лицом, которое больше походило на уродливую маску дикаря-людоеда.

— Ты возомнил, что знаешь что-то обо мне?! — проревел призрак и тут же перешёл на шипение. — Ты возомнил, что знаешь что-то о смерти? Да ты, клоп жалкий, её даже не нюхал. Любопытно тебе стало, говоришь? Я прожил пятьсот лет, — уронил он так веско, словно уже этим всё должно быть сказано. — Этого более чем достаточно. Думаешь, это для тебя, презренной мухи, моли-однодневки, существует вселенная? Сколько самонадеянности! В этом мире и всех прочих всё построено вовсе не на жизни, а на её отсутствии. Присмотрись: только безжизненное гармонично, уравновешенно и совершенно! С точки зрения вселенной жизнь — это болезнь, простуда, которая всё никак не пройдёт до конца. Когда же вы, тупые мальчишки и девчонки, наконец поймёте, что жизнь — это всего лишь миг, а смерть — вечна? Что куда вы не идёте, сколько смысла не ищите в вашем жалком существовании, его не прибавится. Что сам поиск смысла бессмысленен. Только тупое желание жить не даёт вам всё это осознать, а то давно уже давно все повымирали бы! Именно из-за милосердной глупости всё никак не переведутся искатели истин, борцы за свободу и алкатели абсолютной власти. Тупицы! Перед смертью все — равны, и всё — равно. Это самая первоочередная истина. Самая важная власть — это власть над собственной жизнью. А единственная свобода, за которую стоит бороться — это свобода выбрать свою смерть. Смешно, — некромант улыбнулся отвратительнейшей из улыбок, — но многие считают, что уж они-то хозяева своей судьбы, что это они имеют жизнь! А на самом деле жизнь имеет их, и выбрасывает на помойку, когда заблагорассудится. Сколькие погибают от яда, болезни или стали? Это разве похоже на смерть хозяина своей судьбы? И в конце их ждёт самое главное. — призрак сделал паузу. — Разочарование. Горькое, удушливое — такое, что лучше бы и не жил вовсе. И души их шатаются потом здесь, в Эфире, пока не истончатся и не превратятся в пустые шкурки себя самих. А ещё позже вся эта отупевшая масса возвращается в материальный мир — и вот они, возвраты. Грамотный, надеюсь? Знаешь, что это не злые боженьки химер плодят? Знаешь, значит. Ну вот теперь будешь знать, что это за энергия такая, которая вступает в реакцию с эманациями душ человеческих и создаёт возвраты. Они реагируют между собой, потому что по происхождению однородные… А энергии в каждой душе ой как немало.

Я внимал, не перебивая. Мне было неинтересно всё, что рассказывал некромант, потому что я хотел услышать совсем о другом. Но свою долю разочарования я уже получил. И поэтому слушал. А знание, которое выливал на меня мёртвый слуга смерти, оседало где-то глубоко внутри моего существа — как тяжёлый, мутный студень на дне сосуда. Я не имел никакого желания во всём этом разбираться, но чувствовал, что рано или поздно слова некроманта могут всплыть на поверхность, и тогда их смысл станет простым, прозрачным и предельно ясным. Правда, случится это разве что в случае, если меня, как сосуд, выпьют досуха…

А призрак тем временем продолжал:

— Именно поэтому я потратил не одно столетие на поиск нового способа существования — не быть живым и быть не мёртвым. Потом я собрал всё необходимое и направился сюда. С единственной, кто мне дорога̀. С кем я мог бы прожить столько, сколько захочется. С кем одной только жизни недостаточно. Она хоть и не разделяла моего отношения к смерти, но со мной готова была идти хоть куда. Всё. Это всё, понимаешь? Всё, что нужно. Она бросила Ниолон, я бросил войну, которую вёл, бросил всех, кого знал и пришёл сюда. Ещё в молодости я случайно попал в долину с одной гарпией и сразу присмотрел для себя местечко. Вернувшись, я спрятал все пути сюда, включая подземные реки, создал химеру на дне озера и закольцевал на ней возможные возвраты. Со временем даже воздух перекрыл, создал купол, через который могут пройти только те, кто безвреден — почти десять лет корпел над заклятьем. Мы с Эл’Ленор прожили в этом месте ровно сто лет, как и хотели, а потом умерли с помощью моего посоха. Жизнь у нас была не сахар, но умерли мы счастливыми. Улавливаешь иронию? Окончательное счастье пришло об руку со смертью. А знаешь почему? Потому что здесь нет никого и ничего, только наша с ней любовь, свет созданного мной солнца и сверкание песка.

Призрак помолчал, словно сомневаясь, стоит ли говорить дальше. Будто опасался, что его не поймут. Но всё же сказал:

— Ты верно заметил, я просто лёг и умер. Это, чтоб ты знал, вообще самое правильное, что я сделал в своей жизни.

Некромант злобно и даже с ненавистью смотрел мне в глаза. Сухой ветер мёртвого искусственного мира то и дело доносил обрывки каких-то слов, плача и смеха, но я не был уверен, что мне не мерещится. После рассказанного призраком и не такое могло почудиться.

— А тебе даже лечь и умереть уже не поможет, — мстительно ухмыльнулся мертвец. — Ты насобирал уже столько событийного мусора, что даже если умрёшь, эта гадость столкнётся со всеобщим событийным потоком. Чем больше времени пройдёт, тем большие разрушения вызовет это столкновение. И больше всех достанется тому, кто тебя прикончит. Так что не жди лёгкой смерти, клоп. Подыхать ты будешь в муках.

Я предпочёл пропустить эти злобные предсказания, больше похожие на проклятья, мимо ушей. Призрака это немного расстроило.

— Выметайся из долины, — сказал некромант с какой-то усталой ожесточённостью. — Чем скорее, тем лучше. Бери всё, что тебе нужно и вали отсюда. Только не трогай наши тела и мой посох. Когда с тобой произойдёт очередная случайность, в воронке которых ты уже увяз по самые уши, я хочу, чтобы ты был как можно дальше отсюда.

— С радостью, — отозвался я. — Так как отсюда выйти?

— Под моей подушкой лежит дневник с записями. Там есть карты двух оставшихся проходов и формула магического ключа, чтобы долина тебя выпустила. И, надеюсь, у тебя достанет ума никому не рассказывать про то, что ты здесь видел.

— Достанет. И… спасибо?

— Проваливай, — бросил некромант вместо прощания и просто растворился в ветре.

Через мгновение меня выдернуло из глубин Эфира и швырнуло обратно, на пол старого дома — даже в глазах потемнело, а желудок подкатил к горлу.

Ко мне тут же подскочили обеспокоенные товарищи.

— Эн! Ты где был?! — гном тянул меня, оглушённого, за плечо, пытаясь поставить на ноги. — Вот это фокус с исчезновением!

Я, едва смог сфокусировать взгляд после дикого полёта сквозь Эфир, обернулся к кровати. Некромант лежал в той же позе, в которой мы его нашли. Посох тоже остался нетронутым. Дверь была нараспашку, окна — тоже. Пыль всё ещё стояла столбом.

— Далеко, — запоздало ответил я. — Вы только посох не трогайте.

— Как только ты его коснулся, тут же исчез, — сказал Рэн. — А меня с ног сбило. Магией.

— Мне остатки сарая прямо на голову рухнули! — жаловался Кир. — Шишка видал какая?! Что ты тут такого начудил?

— Нам пора отсюда, — вместо ответа сказал я. — Собирайте всё, что присмотрели, и уходим. По дороге всё расскажу.

Копатель и охотник переглянулись и разошлись по углам — собираться. Я же, переведя дух, снова подошёл кровати. Из-под подушки, у самого изголовья, едва высовывался чёрный уголок. Я осторожно потянул за него, стараясь не потревожить череп некроманта — а ну как он меня снова на разговор утянет? Но обошлось: в руках у меня оказалась тетрадь с чёрной кожаной обложкой.

«Проваливай», — эхом раздалось у меня в голове.

Честно говоря, мне и самому этого очень хотелось. Сколько бы интересного не знал некромант, я отчего-то не хотел всё это услышать. Не произвёл он на меня впечатление человека, которому приносит счастье его знание. Вот я и подумал — а мне что, принесёт?

— Послезавтра нужно выдвигаться.

Мои слова заставили остальных замереть.

— Чего вдруг? — подал голос гном. — Собирались же только через неделю. Перевалы ещё не скоро закроются.

— Нельзя терять времени, — сказал я, думая вовсе не о перевалах. — Сегодня нам повезло. Но повезёт ли через неделю?

Гном в ответ только пожал плечами.

Ему как будто стало всё равно.

Некроманта звали Муалим Иль-Фарах — так было написано в дневнике. Ни я, ни Кир никогда не слышали этого имени, хотя чародей такой силы, живший каких-то пару сотен лет назад, должен был быть очень знаменит. Что ж, должен, да не обязан.

Как он и говорил, в дневнике обнаружилась карта, на которой были отмечены два выхода из долины: на восток и на запад. К счастью, на ней так же были отмечены расставленные ловушки. Нужная нам тропа брала начало в лиге к северу от нашего лагеря и сразу углублялась в горы. Мы выступили, как я и хотел, на рассвете третьего дня после встречи с мёртвым некромантом.

Благодаря Муалиму мы обзавелись недостающим снаряжением. Кир нашёл посуду, швейные принадлежности, моток эльфийской верёвки и пару железных крюков, которые приспособил под кошку. Рэн помимо виртулитов добыл мешки, старый стальной кинжал, несколько свечей, кусок самодельного мыла и даже переносной фонарь. Огонь мы отныне разводили при помощи кремней, на ночлеге стелили на землю одеяла. Я также прихватил белый некромантский балахон — он, конечно, не подошёл по размеру, но выбора-то не было. Всё лучше, чем голышом.

Но самое интересное я почерпнул именно из записей Муалима. Записи в большинстве своём отражали его размышления — примерно в том же ключе, что и его монолог при нашей встрече. Каждое предложение казалось мне жёстким, сухим, безэмоциональным — как в каком-нибудь научном труде, где нет места ничему, кроме изложения фактов. Муалим пытался проникнуть мыслью в природу многих фундаментальных материй и понятий, упорно, скрупулёзно. И каждый раз, когда ему казалось, что он нащупал истину, я чувствовал его разочарование — оно едва не стекало со страниц уродливыми чёрными кляксами. Вселенная медленно, но верно становилась для некроманта слишком скучной.

Однако стоило где-то в строке мелькнуть имени Эл’Ленор, как всё менялось. Жёсткие и в некоторой степени даже мрачные формулировки сменялись теплотой и образностью. Муалим редко позволял себе ласковое слово — но каждое из них относилось к эльфийке. Он мог отклониться от темы и в отдельном абзаце описать какой-нибудь случай, связанный с Эл’Ленор — какой-нибудь пустяк, ничем не выделяющийся из рутины. Однако смысла в этих пустяках я углядел намного больше, чем в сложных многоуровневых рассуждениях, занимающих десятки страниц.

Меня удивил положительный возврат, потому что я не мог представить ситуации, благодаря которой он может возникнуть. А теперь я совершенно точно знал, почему это явление имело место именно в жилище вредного, озлобленного на весь мир некроманта.

Он просто до безумия любил свою женщину. Какой-то болезненной, без конца терзающей душу любовью. Оставаясь с ней, он словно наносил себе увечья, а после ещё желал новых: больнее, страшнее, уродливей. В этом самоистязании он видел смысл своей жизни — и был счастлив, страдая. А Эл’Ленор… Говоря о ней, некромант сразу становился необъективным, поэтому трудно судить, но она вроде бы отвечала ему взаимностью, хоть и не в такой чрезмерной форме. А положительный возврат — просто следствие того, что происходило между этими двумя.

Последняя запись в дневнике отличалась от остальных.

«Я готов. В нужный день, в нужный час. Нам пора уходить».

И дальше только чистота пустых строк.

Получилось, что даже такой неприятный человек, как Муалим Иль-Фарах смог породить нечто прекрасное.

А я? Я ведь тоже могу?

Глава 12 В ледяных стенах

Бесконечный коридор встретил меня равнодушной пустотой. Каждый шаг по гранитному полу отдавался гулким эхом, которое, много раз отразившись от светящихся белых стен, терялось где-то в высоте, не в силах достичь потолка. Несмотря на яркий свет, коридор казался мрачным. Я чувствовал себя зажатым в исполинских белоснежных тисках.

Через равные промежутки, то на одной стене, то на другой висели картины — большие, в человеческий рост. Я долго шёл к первой, хотя казалось, что она совсем близко. Расстояние здесь словно измерялось временем — скорость шага никак не влияла на приближение картины. Лишь поняв это, я замедлился, хотя нетерпение так и толкало меня сорваться на бег.

Спешка здесь не имела ровным счётом никакого смысла. Галерея словно говорила мне: всему свой черёд.

Внутри резной деревянной рамы вместо полотна обнаружилась гигантская витрина, в которой, точно муха в янтаре, замерло пойманное мгновение. В нём Рэн, щурясь, тащил меня на себе из пещеры на дневной свет, а Кир, прикрывая глаза волосатой ручищей, шёл следом. Я был без чувств, смертельно бледен и похож на большую жутковатую куклу — свободная рука бессильно болталась, ноги волочились по земле. От уголка рта к подбородку тянулась засохшая струйка желтоватой слизи.

— Довольно жалкое зрелище, согласись, — сказало Отражение, становясь рядом со мной.

— Трудно спорить.

Двойник помолчал.

— Очень символичная картина. Не замечаешь?

Я не захотел отвечать.

— Тебя чуть живого выносят из тьмы заблуждений к свету прозрения, — продолжило Отражение. — Заблуждений, которые тебя едва не погубили. Всё ещё не видишь? Посмотри на себя. Ты беспомощен, почти уничтожен. Только чужие доброта и совесть сохранили тебе жизнь. А сам ты с готовностью пустил её ко дну.

— Да, да, — не выдержал я. — Ты был прав. Мне не следовало гнаться за прошлым. Но я всё равно должен был совершить эту ошибку, чтобы понять, что это ошибка. Так что не слишком-то задавайся.

Я, не глядя на собеседника, повернулся и пошёл дальше по коридору. Следующая деревянная рама поплыла мне навстречу. Двойник плёлся следом.

— И теперь ты на пути к следующей, — сказал он после долгого молчания.

— Намекаешь, что я зря хочу выручить Лину? — усмехнулся я. — Что мои доброта и совесть — ошибка? То есть меня пусть спасают, а я так же поступать не должен. Чудесный подход. Очень удобный. Следующий шаг какой? Ударить своего спасителя в спину?

— В конечном счёте твоя совесть ничего не будет значить, а доброта встанет камнем в горле, когда надо будет принять самое важное решение. Ни то, ни другое не ошибка само по себе. Ошибка возводить их в абсолют.

— И что, — вздохнул я, оборачиваясь, — вытащить девчонку из беды — слишком добрый поступок?

— Нет, — ехидно глядя мне в глаза, ответило Отражение. — Но ты ведь не только добротой при этом руководствуешься, не правда ли?

Я стиснул зубы. Двойник выдержал паузу и взглядом указал на стену — где как раз оказалась очередная витрина.

В ней, словно на выставке, стояла знакомая двухместная кровать. На ней, обнявшись, лежали тела Муалима и Эл’Ленор, а рядом мрачно возвышался посох с черепом. Только здесь, в витрине, всё выглядело ещё более реальным, чем когда мы с Рэном и Киром вторглись в дом некроманта и эльфийки. Здесь вечность и спокойствие буквально витали в воздухе, и кроме них не было больше ничего. Только пыль блестела в тонких солнечных лучах.

— Ты хочешь чего-то подобного, — сказал двойник. — Можешь ничего не говорить, я ведь в твоей голове как у себя дома. Это вторая твоя великая иллюзия. Первая была, что тебе не будет покоя, пока ты не знаешь о себе правды. Вторая — что ты сможешь прожить тихую спокойную жизнь и умереть счастливым. А на данный момент тебе для этого нужна Лина.

От этих слов у меня внутри что-то оборвалось. Забурлила ярость: что этот шут недоделанный опять сочиняет? Хочет вывести меня из себя? Или, как обычно, преподаёт какой-нибудь урок? Да ещё и с такой гнусной рожей, словно всё-то он знает! И почему нельзя просто взять и разбить ему эту самую рожу?

Я даже стиснул кулаки, но сдержался. Отвечать тоже не стал — просто смотрел на двойника, как в самое ненавистное на свете зеркало.

— Не переживай, — сказал он, не отводя взгляда, — я понимаю, что эту ошибку тебе тоже необходимо совершить. Иначе ты не поймёшь.

— Ну до чего же ты умный, — выплюнул я. — Как тебе, наверное, больно смотреть на меня идиота!

— А особого ума тут не надо, — покачал головой двойник. — Нужен только опыт.

Не очень-то поняв, что он имел в виду, я махнул рукой и пошёл дальше по коридору. Быстро, размашисто — забыл, что толку от этого никакого. Отражение, сделав всего два неспешных шажка, снова оказалось рядом со мной.

— Ещё не всё?! — рявкнул я. — Ещё не все советы даны, не все сентенции высказаны? Может, есть ещё какие-нибудь «великие иллюзии», о которых мне непременно нужно узнать?

— Есть ещё одна, — кивнул двойник. — Но для неё пока слишком рано.

— Да говори, чего там. Всегда рад твоим бредням!

— А я — твоим. Вот как славно мы живём!

— Да денься ты уже куда-нибудь! — крикнул я прямо в собственное ухмыляющееся лицо. — Проваливай в Бездну!

— Как скажешь, — сказало Отражение и снова указало взглядом на стену.

Я повернулся и замер — передо мной оказалась пустая витрина. Присмотревшись, я понял, что вижу за стеклом точно такой же коридор со светящимися стенами.

А потом осознал, что не могу пошевелиться.

В коридоре прямо напротив меня висело зеркало. В нём уже не было Отражения. Только я сам, заточённый в одном мгновении, стоял в очередной витрине.

Рэн осторожно ступал по узкому каменному карнизу. Поскользнуться он не боялся, но с ветром здесь, в высокогорьях, шутки были плохи. Если проблема с обледеневшим уступом решалась вбитыми во вторую подошву гвоздиками, то от жестоких порывов можно было уберечься, только плотно вжимаясь в скалу.

С погодой не везло уже пару недель. Сначала, когда маленький отряд покинул Укромную Долину, всё было нормально, но уже на третий день на горы спустился туман. Днём он поднимался, но утром и вечером в этом молоке не было видно ни зги. Потом отряд наконец забрался повыше, и мгла осталась внизу — плотная, как подушка.

Стоило отделаться от первой помехи, как возникла следующая. Через день полил дождь — холодный и долгий, как надвигающаяся осень. Энормис в тот же день подхватил простуду, а Кир поскользнулся и порвал одну из сумок с провизией. Несмотря на болезнь, чародей отказался переждать ненастье, поэтому два полных дня они шли промокшие и замёрзшие. Рэн подумал, что человеку ничего не стоит подхватить здесь воспаление лёгких и умереть, но благоразумно промолчал. А на третий день они поднялись ещё выше в горы, и льющаяся с небес вода сменилась снегом.

С тех пор снегопад то ослабевал, то превращался в метель, то просто валил крупными хлопьями. На полдня прекращался и опять валил. Идти становилось всё труднее, каждый переход выматывал все силы — в основном у Энормиса, разумеется. Гном оказался более выносливым, но зато всё время ныл, чем действовал остальным на нервы. Он жаловался на слякоть, на холод, на осень, на сапоги, да и в целом на жизнь — поводы у него находились без малейшего труда. Рэн старался извлечь из этого пользу, потому что учил язык, в основном вслушиваясь в речь спутников. Но под конец второй недели нытьё Кира допекло даже его.

Это была одна из причин, почему охотник обогнал товарищей и ушёл немного вперёд. Он обернулся, чтобы убедиться, что спутники не свалились с уступа: те маленькими приставными шагами шли вдоль скалы в трёх десятках шагов позади.

— Давайте быстрее! — крикнул Рэн, силясь перекрыть голосом завывания вьюги.

В ответ ему прилетело несколько невнятных гномских ругательств.

Сам пуэри старался просто идти вперёд. Сегодня, вчера, неделю назад — с того самого мгновения, как вместе с Энормисом покинул Источник. Он усилием воли запретил себе думать о чём-либо кроме выживания. Так было проще. Так было не страшно. Рэн решил для себя, что когда-нибудь он обязательно возьмёт себя в руки и примет всё, что случилось с его миром. Но не сейчас. Не сейчас.

И плевать, что он поступает при этом скорее как человек, а не как пуэри.

Тем более что первый же человек, которого охотник встретил, разрушил его представления о людях. Из книг Рэн знал, насколько люди слабы духовно и подвержены страстям. Исторические трактаты, даже написанные самым нейтральным языком, выставляли человечество как непоследовательную, склонную к агрессии и самообману расу. Многие сородичи Рэна, как и он сам, дивились тому, как люди вообще могут существовать, при такой-то любви к войнам. Словом, всякое о людях говорили и писали. То они морально незрелые, то умственно закостеневшие, то жестокие, то наоборот, мягкотелые…

Энормис, на взгляд Рэна, всюду не вписывался. Больше всего охотника удивляло то, с какой непоколебимой уверенностью чародей двигался к своей цели, даже если цель эта была насквозь эфемерной. Этот человек готов был оставить позади всё, что прежде имел, и идти дальше, несмотря ни на что. Словно ему было совсем нечего терять. Но ведь на самом деле было!

Эта напористая безоглядность имела свой шарм. Чародей никому ничего не доказывал и тем самым заставлял себя слушать. У Энормиса была своя, особенная харизма, сквозящая наружу в каждом слове и движении. Странным образом он одновременно сбивал с толку и привлекал нарочитой прямолинейностью и кажущейся простотой.

Впрочем, Рэн не мог поручиться за объективность своих наблюдений. Ведь Эн был первым и пока что единственным человеком, которого пуэри встретил на своём веку.

Охотник переждал очередной порыв ветра и двинулся дальше.

Карта вела их маленький отряд не самыми простыми путями, но им ни разу не пришлось поворачивать назад. Они огибали выпуклые бока гор, поднимались на перевалы, спускались в логи, потом снова взбирались на серпантин — но всегда возвращались к основному направлению. Даже когда кончились деревья, потом кустарники, а потом и бледный мох исчез под снегом, разномастная троица находила ориентиры, обозначенные на карте. Кир часто посылал проклятия на голову того, кто догадался проложить тропу по таким труднопроходимым местам, но делал это скорее из вредности. Все понимали, что удобная тропа может запросто оказаться гибельной, а трудная — единственно возможной.

Снежинки, как туча острых метательных звёздочек, секли лицо. Ветер пронизывал даже тёплую одежду и силой отбирал тепло. Его свист среди каменных глыб иногда звучал совсем как звериный вой. Горы словно волчья стая предупреждали путников: не зевайте. Кто зазевается или отстанет — умрёт.

Впереди, за белой стеной вьюги, мелькнуло нечто большое и тёмное. Приложив ладонь козырьком, Рэн всмотрелся. Там, за небольшим изгибом, тропа расширялась и уходила под каменный язык. Укрытие!

— Эй! — крикнул он, обернувшись к товарищам. — Там…

Резкий толчок по ногам не дал ему договорить. Пуэри тут же вжался в скалу. Энормис что-то крикнул, но слова унёс ветер. Рэн уже собрался двинуться обратно, поближе к спутникам, но гора снова задрожала, едва не сбросив охотника с уступа. Он быстро лёг вдоль скалы, мельком глянув вниз: там были лишь камни и снег. «Только землетрясения сейчас не хватало», — пронеслось в голове пуэри. Его рука лихорадочно шарила по мешку в поисках крюка, которым так удобно цепляться за обледеневшие поверхности, но тот как назло не попадал в ладонь. Если бы Рэн делал это осознанно, то вспомнил бы, что полчаса назад перевесил его на пояс. Однако голова была занята лишь мыслями о том, как удержаться на каменном карнизе в полтора локтя шириной и добраться до укрытия.

— Рэн! … крепче … будет … не … места! — крик человека долетал обрывками.

Пуэри приподнялся, крикнул:

— Что?

Всего на секунду он вышел из надёжного лежачего положения, но этого оказалось достаточно. Очередной толчок, ещё сильнее, ещё резче, просто смёл охотника вниз.

Крюк сам собой упал в руку, мгновенно извернувшись, Рэн вонзил его загнутую часть в край уступа, на котором только что лежал. Ноги сильно ударились о глыбу отвесного склона. В добавок к вою ветра добавился низкий, раскатистый гул — и Рэну показалась, что так горы смеются над ним, торжествуя.

Что-то неразборчивое кричали спутники. Рэн уже ждал следующего, последнего толчка, который окончательно сбросит его в пропасть.

Однако вместо этого на голову ему обрушилась лавина.

Мы с Киром видели, как белая волна поглотила фигурку пуэри, зависшую над пропастью, как эта масса сплошным потоком соскользнула вниз и оставила после себя лишь обледеневший каменный карниз. Я попытался задержать снег магией, но заклинание просто кануло в буране, словно песчинка. Против разбушевавшейся стихии мы были беспомощнее котят.

Гудели, дрожа, горы, ветер выл точно обезумевший, гремели небеса — я никогда так отчётливо не ощущал ярость мира, направленную против меня. Это было страшно, чудовищно, мы с Киром кричали, изо всех сил вцепившись руками друг в друга, ломая ногти, стараясь как можно плотнее вжаться в угол между выступом и отвесной скалой. Сверху валились целые сугробы, снег забивался за шиворот, в глаза, ноздри, рот. Каждая минута растягивалась до часов и дней, переполненных страхом и отчаянием. Казалось, ещё миг — и мы упадём так же, как Рэн. Однако пальцы мои отчего-то не разжимались, мёртвой хваткой вцепившись в плечо Кира и неровность скалы, словно в последнюю соломинку.

Впрочем, это всё, что нам оставалось. Цепляться за жизнь и друг за друга, а ещё кричать, кричать, кричать — потому что так было легче.

Когда буря утихла, мы выбрались, но я не запомнил, как именно. Помню, как полз на четвереньках по заваленному снегом карнизу. Потом как приставными шагами мерил выступ, на который даже стопа не помещалась. Помню молчание гнома, звучащее красноречивее и громче всей его обычной болтовни. А ещё погребённые под снегом скалы — там, куда упал Рэн.

Когда мы остановились на ночлег, уже давно стемнело. Опасный участок тропы закончился: карниз вывел нас сначала на пологий склон, а потом и в ущелье, защищённое от снега выступающей кромкой скалы. Усталость навалилась сильнее обычного, шевелиться не хотелось вовсе. Я еле заставил себя пойти на поиски дров. Почему-то стало стыдно — наверное, потому, что теперь мы вдвоём занимались всеми этими мелочами, которые раньше делились на троих. Как ни в чём не бывало. Словно так всё и задумывалось…

Чахлые кустарники, которые нам удалось найти, прогорели за пару часов. Мы едва успели приготовить горячую похлёбку, просто необходимую для выживания в столь холодных местах. Поужинали — и легли, обессиленные, завернувшись в плащи. Догорающий костёр я понемногу подпитывал магией. Хотел ещё немного посмотреть на пламя.

— Жаль парня, — сказал гном, в чьих глазах тоже отражался огонь.

Он старался произнести это как можно спокойнее, но переиграл. Я промолчал в ответ.

— Думаешь, он живой? — Кир посмотрел на меня с сомнением, почти с вызовом.

Я вздохнул.

— Не знаю.

— Да брось ты! — фыркнул копатель. — С такой высоты, да ещё…

— Он в одиночку убил скорпикору, — перебил я. — Потом, раненый, бежал с нами. Плыл, тащил меня на своём горбу.

— Это ещё ничего не значит, — сухо отозвался гном. — Как бы он выжил при таком падении?

— В его случае всё зависит только от того, насколько он сам хотел выжить. А у него, по-моему, причин жить побольше, чем у нас с тобой.

Рыжий копатель не стал возражать. Отвёл взгляд, вздохнул и отвернулся лицом к каменной глыбе, рядом с которой лежал. На первый взгляд могло показаться, что Кир считает меня наивным дурачком, который надеется на несбыточное. Но меня он не обманул. Гном утверждал, что Рэн погиб, потому что сам надеялся на обратное, но боялся ошибиться. Так Кир самому себе казался сильнее.

И понял я это, потому что думал точно о том же, а с гномом не согласился из чистого противоречия.

Ночь прошла спокойно, не считая собачьего холода и категорического нежелания ему противостоять. Перед сном больше не разговаривали. Впервые на месте стоянки не услышать было ни плоских шуточек гнома, ни его же ворчания, ни старательного бормотания, которыми сопровождались занятия Рэна языком. Только унылое молчание под далёкие завывания ветра.

Наутро выдвинулись дальше, не выспавшиеся и замёрзшие. За ущельем местность изменилась — почти исчезли резкие обрывы, тропа расширилась, склон почти выровнялся, а впереди, в нескольких днях пути, замаячили вершины последней горной цепи, в которой находился указанный на карте проходимый перевал. Постепенно мы вышли на плато, где снова стали попадаться растения и мелкое зверьё. После многодневного блуждания среди голых скал это было даже непривычно.

Нормальный настрой стал возвращаться к нам только через пару дней, когда и я, и гном попросту устали от постоянного молчания, которое изредка прерывалось скупыми фразами вроде «куда дальше?» или «давай передохнём». Снова начались разговоры. И хотя поначалу они были словно разрезаны на лоскуты длинными паузами и угрюмыми взглядами, от них становилось легче.

Вечером третьего дня, после ужина, Кир вдруг сказал:

— Вчера было девятое полнолуние.

Я оторвал глаза от карты, с которой в очередной раз сверялся, и глянул поверх неё. Копатель устало смотрел на огонь.

— Ты это к чему?

Кир вздохнул, закашлялся. Этот кашель донимал его с того дня, как нас осталось двое.

— Мы вышли за кордон ровно в ночь седьмого, — проговорил он, едва приступ закончился. — Прошло два лунных цикла. Меня больше не будут ждать. Для всех я геройски погиб.

Помолчали.

— Но ты ведь жив. Вернёшься потом, расстроишь всех этим фактом, — я улыбнулся, но вышло кисло. Гном вообще не отреагировал на шутку.

— Нет. Пусть лучше так. Пусть думают, что кончилась моя удача. И так два десятка лет ходил и хоть бы что. Копатели столько не живут.

— Не собираешься возвращаться?

— Нет.

Помолчали.

Мне вдруг стало странно от его ответа — ведь он жизнь положил на то, чтобы помочь своему народу справиться с напастью из Глубин. Вывод напрашивался сам собой: Оракул сказал Киру нечто такое, что заставило копателя полностью пересмотреть свои планы. Я очень хотел задать прямой вопрос, но ограничился нейтральным:

— Почему?

Кашлянув, гном бегло глянул на меня, а потом снова уставился на угасающее пламя костра.

— Знаешь, а устал я. Устал бобылём жить. Вот это «я сам», всё время в одиночку — надоело. Ни роду, ни семьи, ни друзей, всё время в работе. А жизнь-то где? Нету жизни, Эн. Одно сплошное самоубийство.

Он замолчал, а я вспомнил, что гномы делают свой выбор только раз в жизни. Любят только единожды. Нет на свете гнома, который бы дважды женился по любви. Отчасти поэтому в их общине женитьба раньше шестидесяти лет для мужчины считается дурным и необдуманным поступком. Все без исключения гномы относятся к делам сердечным более чем серьёзно.

Может быть, именно поэтому Кир не стал мне перечить, когда я решил идти за Линой.

— Была у меня подруга, — начал он, отвечая на мой немой вопрос. — С малых лет дружили, все дела. Делина её зовут. Вот были у тебя друзья детства? А, ну да, извиняй… В общем, помню я её столько же, сколько и себя, а знаю даже лучше, чем она сама себя знает. Знаешь, как дорого такое стоит? Чтобы десятки лет с таким другом душа в душу? Ничего ты не знаешь, бедолага. А я с самой юности знал, что она будет моей женой. Год за годом готовился — думаю, вот исполнится шестьдесят, так я ей сразу гребень подарю[1]. Вообще не думал никогда, что по-другому выйти может. Ох и балбес же…

Он рассказывал спокойно, размеренно, и только последняя фраза хлестнула, как кнут. Гном откашлялся и продолжил:

— А в пятьдесят четыре я поехал с отцом в далёкое путешествие. Отец без одной руки по локоть был, обвалом отдавило. Для тяжёлой работы, понятное дело, не годился. Потому торговал — довольно успешно, кстати. А в тот год ему в добавок приспичило братца повидать, который в Синих Горах живёт. Собрал папаня семейный караван. Я уже с ним ездил пару раз, а вот братцы мои младшие впервые из Тингар уехали — отец взял их вроде как носильщиками, но на самом деле скорее воспитания ради. Мать, конечно, дома осталась, как всегда. Полгода мы до Синих Гор добирались — торговать останавливались в каждом городе. Погостили месяцок у дядюшки, отправились обратно. Доехали до Васета. Не бывал? На западе Дембри городок. И аккурат на следующий день после нашего приезда там погром случился.

У меня по спине пробежал холодок. Я читал о васетской резне, когда по настоянию Дисса изучал историю. В тот год случился неурожай, а купленного в соседних землях не хватало, чтобы прокормить крупный город. Скот исхудал и стал подыхать. Начался голод. Когда люди вышли к дворцу градоправителя с требованием открыть амбары знати, чтобы раздать зерно городским булочникам, их избили. Когда через несколько дней людей собралось больше, на стены дворца выставили лучников — чтобы отстреливать самых непослушных. Когда ещё через день голодные горожане решились на штурм, на подмогу к гвардии градоправителя подоспела конница его отца, на тот момент герцога дембрийского. Для острастки половину из тех, кто выжил на улицах, развешали вдоль стен города. Зачинщиков казнили долго и кроваво.

— Торговать ходил в тот день я, возвращался уже продираясь через толпу и молил Праотца, чтобы не добрались до моих. Наш фургон лежал перевёрнутый и как раз догорал, когда я подоспел. Отец лежал под ним, обгоревший до неузнаваемости. Только по культе да фамильному амулету я его и опознал. Корин, самый младший брат, лежал неподалёку, затоптанный лошадьми. Грости, средний, с перерезанным горлом висел на заборе. Я их еле нашёл, потому что трупов на улицах было по колено навалено, мать их. И каждую минуту только прибавлялось.

Гном умолк, собираясь с мыслями. Я не прерывал молчания.

— Я-то выжил только благодаря случаю… Потому что вовремя смылся, когда баронская дружина разобралась с бунтовщиками и пошла карать всех без разбору. Переждал в каком-то доме, с двумя трясущимися бабами и сворой орущих детишек. На следующий день, плохо помню как, похоронил братьев и отца. Всех троих, в одной могиле. Помню только, что амулет отцовский туда положил. И двинулся домой. Пешком…

Он снова закашлялся — сухим, надтреснутым кашлем, словно в глотке у него засел ржавый гвоздь.

— Прибыл домой только к середине зимы, матери рассказал. Она поседела за несколько ночей, пока рыдала. Через лунный цикл узнавать меня перестала. А ещё через два умерла. От горя. А потом знаешь, что? — Кир усмехнулся, но до того печально, что от смеха в его ужимке осталось только слово. — Я пошёл к Делине. Дома никого не застал — тот стоял как брошенный. Пошёл к соседям. Там-то мне и рассказали, что она выскочила замуж не далее, как осенью, и со всей семьёй уехала далеко на восток. Ничего после себя не оставила. Ни полслова на прощанье не черкнула. Словно и не было меня. Вот так-то, Эн… Вот так-то.

Кир замолк. За всё время рассказа его голос ни разу не дрогнул, из-под набрякших от усталости век не пробилось ни слезинки. Он уже давно оставил себя в прошлом. И смирился.

Ветер завыл в далёких скалах, сетуя на судьбу вечного кочевника, и тем самым бесцеремонно нарушил тишину, воцарившуюся у нашего костра.

— Давно хотел тебя спросить, почему ты стал копателем, — сказал я, глядя на гнома. — Но теперь уже и сам понял.

Ветер снова подхватил свою печальную ноту.

Рэн знал, что друзья сочли его погибшим. Он и сам не сразу поверил, что всё ещё дышит.

Падая в пропасть, он судорожно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но вместо этого лишь бился о проносящуюся мимо скалу. Один из ударов был настолько силён, что чуть не лишил охотника сознания. Поняв, что так ничего не получится, он сгруппировался, подгадал момент и выкинул руку с крюком в направлении стены. Железяку тотчас вырвало из руки, но дело своё она сделала: падение сильно замедлилось, и спустя всего пару секунд Рэн рухнул в сугроб.

Сверху продолжал падать снег, пытаясь похоронить пуэри заживо, но тот уже намертво вцепился в свою удачу. Он грёб конечностями и извивался всем телом до тех пор, пока рука не вырвалась на поверхность. Дальше стало проще. Выбравшись из-под завала, охотник пополз к темнеющему впереди углублению в скале, совсем рядом с хлопком ушёл в сугроб огромный булыжник.

Борьба со снегом забрала все силы. Едва перебирая руками и ногами, Рэн забрался под каменный навес и почти сразу забылся.

Очнулся он в полной темноте. Голова раскалывалась, тело онемело от холода. Боль от ушибов ушла на второй план, а на первый вышла ломота в промёрзших мышцах. Охотник не мог понять, есть ли у него переломы, но знал наверняка, что будь на его месте Энормис, он наверняка погиб бы. Так что в каком-то смысле хорошо, что сорвался именно пуэри, чьё тело намного крепче человеческого. Лишь бы остальных не постигла та же участь…

Рэн думал об этом, пока окоченевшими руками рыл себе путь на свободу. Вся его одежда промокла, кожу жгло, руки и губы тряслись от холода. Усталость выламывала руки, подтачивала волю к жизни. Очень хотелось лечь, свернуться клубком и подремать, но пуэри знал, что если не согреется в ближайшие два часа, то вряд ли проснётся. Чтобы продолжать бороться, Рэн уговаривал себя, бормотал подбадривающие реплики, пытался шутить — делал всё, чтобы не опустить руки.

Позже, когда охотник, измождённый, лежал на спине и вглядывался в ночное небо, он вдруг почувствовал себя новорождённым. Зияющий рядом проход служил главной причиной такой ассоциации — Рэн словно выбрался из утробы, которая сохранила ему жизнь. Всё его прошлое представлялось в тот миг другой, старой жизнью, новая же началась только что, со слабости, холода и боли — точно у младенца, лишившегося тепла материнского тела и вынужденного дышать непривычным, режущим лёгкие воздухом.

Как только страх смерти отступил, жить стало намного проще. Найдя немного дров, охотник первым делом отогрелся и высушил одежду. Потом поспал, чтобы восстановить силы. Проснулся ближе к полудню — с момента падения прошло чуть меньше суток. Рэн не знал, где оказался и куда ему идти, а главное уцелели ли остальные в том катаклизме. Оставалось только надеяться на лучшее — и отправляться на поиски.

Целый день охотник проблуждал по ущелью, в котором оказался. Лишь ближе к вечеру он вышел на более-менее пологий склон, по которому можно было забраться наверх. Карабкаясь по каменным уступам, Рэн даже немного радовался — от таких нагрузок стало жарко.

В горах вязкой субстанцией замерла тишина безветрия, небо всё ещё не освободилось от тяжёлой пелены облаков, непроглядная темнота окружала пуэри со всех сторон, и если бы не магический огонёк, невозможно было бы и шагу ступить до самого рассвета. Ночью Тингар превращались в тёмное, мрачное царство — горы-великаны безмолвно высились рядом, со всех сторон, пряча в высоте снежные короны. Лишь изредка эти древние исполины оглашали близкое небо отдалённым гулом, будто переговариваясь — вяло, полусонно. Их разговоры длились здесь века, тысячелетия. Куда камню спешить?

Как всегда ближе к утру пуэри захотелось есть — запас энергии, собранный днём солнечным питанием, подходил к концу. Он мог остановиться и поспать, но такой роскошью, как лишнее время, не располагал. Несколько раз он запускал поисковое заклятье, но никаких следов своих товарищей так и не нашёл. Оставалось лишь стараться сохранить направление, высчитывать расстояния, он примерно помнил карту и рассчитывал выйти на обозначенную некромантом тропу — там уже догнать друзей будет делом времени.

Об этом Рэн и думал, когда подошёл к очередному уступу. Череда каменных ступеней природного происхождения уводила наверх, где-то рядом находился тот самый хребет, по которому должна была пройти их компания.

Вместо того чтобы схватиться за уступ, его рука вдруг провалилась в скалу. Пуэри тотчас в ужасе отпрянул, но очертания камней уже пришли в движение, словно те разваливались на части.

«Ещё одно землетрясение?!» — успел подумать он, хотя чутьё сразу подсказало — нет, землетрясение не при чём. В лицо ударил ветер — сухой, тёплый, какого не может быть в горах. Мир с шумом провалился куда-то вглубь себя, в полном недоумении пуэри увидел, как появился и исчез его альтер — лишь мелькнули белые провалы глаз.

И только потом охотник понял, что несётся сквозь Эфир, только что проскочив слой со своим энергетическим аватаром. Неведомая сила тащила его всё дальше и дальше, в глубины, которых Рэн никогда не видел. Ему казалось, что он чувствует запах тлена и смерти. Наконец вслед за этой вонью из тьмы вынырнула пепельно-серая пустыня, обдуваемая тем самым ветром, который почувствовал Рэн в начале.

— Ты! — раздался голос за его спиной. — Существо!

Рядом с ним стоял полупрозрачный человек — невысокий, горбоносый, с хозяйским выражением лица и в смутно знакомом балахоне. Через секунду до охотника дошло: ведь это тот самый некромант, с которым говорил Энормис!

— Слушай и не перебивай, — человек приблизился на расстояние вытянутой руки, глядя на Рэна исподлобья. — Я наблюдал за вашей компашкой с тех пор, как вы забрались в мой дом. Твой… спутник меня насторожил.

Что-то мелькнуло во взгляде стеклянных глаз, но пуэри так и не смог понять что — то ли злоба, то ли потаённый страх. Все произошло слишком быстро — несколько секунд назад он был окружён скалами, а сейчас уже дышал спёртым воздухом глубинного слоя Эфира и разговаривал с давно мёртвым некромантом. Ошеломлённый, охотник вслушивался в речь призрака — тот говорил на Локуэле, но с заметным акцентом.

— Таких, как он, быть не должно, — продолжал Муалим, пронзая череп Рэна острым, как игла, взглядом. — Уже тогда я это понял. И решил кое-что разузнать. То, что я выяснил, мне не понравилось.

Некромант замолчал, словно надеясь, что собеседник сам догадается, о чём идёт речь.

Но Рэн понятия не имел, что происходит.

— Чего ты хочешь? — спросил он растерянно.

— Я хочу, чтоб ты его убил, — лязгнул Муалим. — Как только вы покинете горы.

Пуэри словно ударили по голове — он даже отшатнулся.

— Убил?! Не тебе мне говорить…

— Заткнись, — властно прервал его мертвец. — Сопляк. Ты ни черта не понимаешь. Твой дружок — ходячий конец света. Я думал, если прогоню вас подальше, меня не зацепит. Но выяснилось, что если он проживёт достаточно долго, не спасётся никто. Вообще.

Рэн скрестил руки на груди.

— Мы сейчас на срединном эфирном слое, — продолжал некромант, не ослабляя напора. — Я обычно нахожусь ещё глубже. Так вот соль в том, что там ничуть не безопаснее, чем в двух шагах от твоего Энормиса, — имя чародея Муалим выплюнул, как ругательство.

— С чего ты это взял?

— Я уже объяснял ему. Он вам не сказал, да? Неудивительно. Ваш дружок — магнит для событий. Он их притягивает с каждым днём всё сильнее. Через какое-то время всё пространство событий сместит свои оси, а он окажется на их пересечении. Ты понимаешь, чем это грозит всем нам?

Пуэри молчал.

— Так я могу тебе сказать, — лицо некроманта словно превратилось в маску. — Любое его действие, любой шаг, будет влиять на вселенную с многократным эффектом. Сказал слово — где-то рухнули горы. Поковырялся в зубах — испарился океан. А что будет, если он слетит с катушек? Рано или поздно всё это закончится самой последней из всех возможных катастроф.

— Чушь. Это вообще возможно?

— Дело не в том, возможно ли это, дело в том, что невозможен он. Его не должно быть. По всем законам, по всем правилам. Из-за этого вселенная сходит с ума, потому что он своим существованием создаёт парадокс, нарушающий её стабильность. И этот процесс только набирает обороты, причём в геометрической прогрессии. Такую угрозу нельзя игнорировать. — Муалим замолчал на какое-то время и, подумав, добавил: — Каким бы замечательным человеком он не казался.

Охотник не знал перевода некоторых слов, но общий смысл, как ему казалось, уловил. На первый взгляд сказанное казалось полным бредом. Но после того, что они узнали у Источника, если задуматься…

— Чего же ты сам его не убьёшь? — анима пуэри перешла к синему цвету.

Признак страха.

— Если убить его в Эфире, все слои перемешаются, и меня сотрёт в порошок. А убить его в Нирионе я не могу, потому что сам уже мёртв.

— То есть если он умрёт там, здесь ничего не случится, — подытожил Рэн. — Минуту назад ты сказал совсем другое.

Муалим злобно взглянул на него, да так, что у пуэри дрогнули колени.

— Ничего не случится, если его убить СЕЙЧАС. А не когда вокруг него станет вращаться вся вселенная. По горам ему идти ещё несколько дней. Если он умрёт у последнего хребта, ваш мир отделается локальным катаклизмом, который произойдёт по большей части в Чернотопье. Практически бескровно.

Рэн вообще не понимал, почему всерьёз обсуждает убийство с некромантом, совершившим самоубийство. Он вдруг понял, на что рассчитывал мертвец: на то, что пуэри испугается и из трусости согласится на предательство друга.

— Чушь, — сказал охотник, смелея. — Бред.

Эта фраза стала последней каплей, перевесившей чашу терпения некроманта. Тот вскинулся и рывком приблизился к самому лицу пуэри: в его глазах ничего не было. Только хищная пустота.

— Да плевать мне, веришь ты или нет, — голос мертвеца превратился в хрип, словно его связки сгнили в одно мгновение. — Если ты не убьёшь его, я самолично найду тебя и прихлопну, усёк? Уж от твоей-то смерти ни от кого не убудет. Всё, свободен!

Невидимая сила ударила охотнику в грудь, вышибив из лёгких воздух, пустыня исчезла, эфирные слои замельтешили, сменяя друг друга…

Спустя несколько секунд пуэри уже стоял на четвереньках на прежнем месте возле каменного уступа и тяжело дышал. Его подташнивало. Отчасти от слишком быстрого полёта сквозь энергетическое пространство, отчасти от того, что он услышал. Рэн не верил Муалиму, но допускал, что тот может быть прав. Энормис и впрямь связан с парадоксом — иначе как объяснить то, что у него нет родителей? Некромант много чего говорил, и не всё пуэри понял, но… Да если всё это правда, неужели убийство — единственный выход?

«Вечно люди ищут самые простые пути, — с отвращением подумал он, поднимаясь на ноги. — И если для всеобщего блага нужно солгать — солгут. Если нужно убить — убьют. У них всё всегда просто. Самое паршивое, что именно поэтому их враги постепенно исчезают с лица земли, а человечество живёт и процветает».

Охотник влез на очередной уступ, но в последний момент нога соскользнула, и Рэн грохнулся обратно. Потирая ушибленное плечо, пуэри с чувством выругался — и с удивлением обнаружил, что стало чуточку легче. Тогда он набрал побольше воздуха и заорал, вложив в крик столько злости, сколько мог. Под ногу попал камешек, в следующий миг он получил такого пинка, что со свистом канул где-то в темноте.

— Я, что ли, должен охранять твоё спокойствие?! — крикнул пуэри в никуда. — Так, некромант? Да пошёл ты!

Эхо его голоса угасло среди гор. Вместе с тем на душе полегчало, а в голове прояснилось. Рэн даже подумал, что, возможно, стоит остановиться на ночлег и отдохнуть.

Но уже через пару мгновений мир вокруг него снова сломался.

— Что, опять?! — только и выкрикнул он, наблюдая, как мимо проносится альтер.

Снова запестрил энергетическим многоцветием Эфир. Первой мыслью охотника было: «Он всё-таки решил меня убить». Но срединный слой, куда затянула его воля некроманта, пронёсся мимо точно так же, как и все остальные.

Пуэри тащило всё дальше и дальше, сквозь невообразимые полупространства. То ли обломки, то ли зародыши миров появлялись и исчезали, с глухим хрустом рассыпались на части пробиваемые энергетические преграды, вращаясь в своём защитном коконе, Рэн ворвался в сплошной свет, потом вдруг оказался в темноте, в которой стремительными росчерками мелькали искры. Но со временем всё осталось позади, даже темнота: пуэри остановился перед плёнкой, очень похожей на стену, потому что позади неё не было уже ничего.

И сквозь эту плёнку ему навстречу шагнула знакомая фигура. Увидев её, Рэн едва не лишился дара речи.

— Энормис? — просипел он, не веря своим глазам.

На лицо чародея вползла змеистая улыбка, которой пуэри никогда не замечал за товарищем.

— Почти, — ответил знакомый голос незнакомой интонацией.

«Нет, это не он», — понял Рэн. Чародей никогда не говорил так спокойно.

— Тогда кто ты?

— Можно сказать, я его брат-близнец, — человек не сводил глаз с охотника. — Но знакомиться нам не обязательно. Лучше даже не стоит.

Совершенно сбитый с толку, Рэн предпочёл промолчать.

— Я хотел тебе сказать, чтобы ты не переживал из-за этого чернокнижника, — проговорил псевдо-Энормис вкрадчиво. — Он никогда не осмелится воплотить свои угрозы. Ты же не убьёшь друга из-за чьих-то наущений?

Пуэри помотал головой. Получилось не слишком уверенно, но собеседнику хватило и этого.

— Вот и славно, — двойник Эна просиял. — Мне чисто случайно повезло услышать ваш с Муалимом разговор. Он думает, что знает достаточно, но это не так. Самого главного он не может знать.

— Но то, что он сказал… вероятно?

— Я этого не допущу, — человек легко махнул рукой, словно речь шла о простуде. — Не надо Энормису погибать. Я бы тебя даже попросил подстраховать его в меру сил. Догоняй своих друзей скорее, они не так уж далеко ушли.

Пуэри открыл рот, чтобы задать вопрос, но не-Энормис его перебил:

— Сейчас ты идёшь неправильно. Быстрее будет пройти на север, обойти северо-восточный пик, а там, на склоне, есть подъём на тропку, выходящую на плато, на которое завтра выйдут Энормис и Кир. Ты не заблудишься. И, кстати, не надо ничего говорить моему «братцу». А то он может тебя не так понять, — человек озорно подмигнул.

— Кто ты все-таки такой?

Незнакомец к тому времени уже повернулся, чтобы уйти, но вопрос заставил его замереть на месте.

— Не надо, Рэн, — попросил он, глянув через плечо. — Не надо.

И человек шагнул в вязкую преграду, а пуэри уже в который раз пролетел насквозь все слои Эфира, очутившись на злосчастной площадке у подножья горы.

— Как же меня достала эта холодина. Поскорей бы уже спуститься с ледышек на нормальную землю. Чтоб до зимы успеть погреться да пожрать нормальной еды… У меня морда уже тоще эльфьей стала!

— Кир! Не ной.

— Чёртова высота и чёртов разреженный воздух! Я, кажется, воспаление подхватил! Хочется уже подышать, а не одышкой давиться!

— Не ной!

— «Не ной»! Да у меня зад к порткам примёрз ещё три дня тому назад!

— А я говорил тебе не ложиться в той пещере!

— Зато я на ветру нос не морозил!

— Зато я теперь не ною!

Редкие снежинки падали нам под ноги, к своим сёстрам, которые улеглись пушистым слоем в полторы пяди толщиной. Ветерок лишь слегка направлял их полёт, смещая чуть западнее. А затем этот безмятежный покров с хрустом проседал под весом четырёх ног, оставляющих после себя на мягкой поверхности раны-следы.

Кир обернулся, оглядел окрестности, ткнул в горизонт:

— Тот хребет мы прошли позавчера?

— Да.

— А вон тот, получается, последний?

Я сверился с картой.

— Получается, так.

— День пути. Полтора от силы. Эх, скоро погреемся…

— Ещё немного и темнеть начнёт. Надо бы уже начинать готовиться к ночлегу.

— Надо так надо. Чего встал тогда?

Ночевать на заваленном снегом плато — то ещё удовольствие. Сначала приходится расчищать снег. Затем строить из него же стены — и хорошо, если сугроб достаточно твёрдый, чтобы нарезать его блоками. Затем сверху на манер тента натягивается ткань, под углом к земле, чтобы не продавило снегопадом. Стены должны быть достаточно высокими, чтобы костёр, который разжигается внутри, не прожёг крышу, и достаточно прочными, чтобы выдержать ветер. Не будь у меня Дара, нам пришлось бы очень туго.

В тот день ветра не было. Пока мы возводили временное жилище, редкие снежинки стали не такими уж редкими, а когда я развёл огонь в остатках дров, с неба валило уже по-крупному. Стало тихо, словно белая пелена поглощала не только звуки, но и весь мир. Кир смотрел на громадные белые хлопья, которым больше подходило слово «снежина» или «снежинище», с ненавистью во взгляде.

— Если так пойдёт, к утру снега выпадет ещё на две пяди, — сказал он. — Чем больше тут, тем больше на склонах. Чем больше на склонах, тем раньше закроются перевалы. А там уже так просто не раскопаешь…

— По темноте идти тоже нельзя. Тем более в такой снегопад.

— Да знаю я. Придётся выкладываться днём.

Помолчав, Кир вздохнул и зашёл под тент, к костру. Я сел напротив него, решив ещё раз перечитать дневник Муалима.

Мне стало очень интересно, каким именно образом некромант обустроил своё «неживое» существование. Если отбросить мораль и подоплёку, само его изобретение тянуло на звание гениального. Я не знал подобных примеров и сильно сомневался, что они вообще были. А мне бы такое умение, пожалуй, пригодилось. Именно поэтому я снова и снова возвращался к записям мертвеца в поисках хоть какой-нибудь подсказки.

Но Муалим, похоже, потому и отдал мне дневник, что в нём ничего важного не было. Это очень меня огорчало, но я не сдавался, всерьёз намереваясь зачитать старые страницы до дыр.

— Эн? — позвал гном.

— М? — отозвался я, не отрывая взгляда от неровных строчек.

— Что ты будешь делать, когда найдёшь девчонку?

Я задумался на секунду.

— Там видно будет.

— То есть у тебя нет никакого плана? — удивился Кир.

Каким-то странным был его голос — словно гном надеялся на другой ответ. Я поднял глаза. Он смотрел на меня беспомощным взглядом, который я расценил, как очередную попытку указать мне на мою глупость.

— Есть план больше её не терять.

Копатель промолчал, а я снова погрузился в чтение.

— И ты не знаешь, куда направишься, — после долгой паузы заключил гном.

— В чём дело, Кир? — не выдержал я. — У тебя опять засвербело? Я же говорил, что никого не заставляю со мной идти!

— Да ни в чём, — насупился копатель. — Забудь.

И тут это случилось.

Под тент влетела призрачная пчела, золотистым росчерком описала два круга над нашими головами, зависла ненадолго и просто растворилась в воздухе, оставив после себя едва заметную, медленно оседающую пыльцу.

Мы с гномом уставились на неё, как на божественное явление.

— Мне не почудилось? — наконец выдавил Кир. — Это же…

— Рэн, — моё лицо расплылось в улыбке. — А что я тебе говорил, борода?

Ночью меня разбудил низкий нарастающий гул, и совершенно неясно с какой стороны — будто со всех сразу. Поднявшись, я увидел Кира, сидящего в темноте возле входа в наше укрытие, смотрящего на снег, неизменно валящийся с неба тяжёлыми хлопьями.

— Ты чего? — спросил я, продирая глаза.

— Не спится, — копатель даже не повернул головы. — Слышишь?

Шум понемногу стихал.

— Конечно, слышу.

— Это сошла лавина. Молись, чтобы это случилось не на перевале.

Следующий день прошёл в ожидании. Около трёх часов после полудня закончился снегопад, а ещё через час — о чудо! — выглянуло солнце. Сугробы теперь доходили мне до пояса, а гному — до груди. Поднялся ветерок, заставивший тканевую крышу хлопать незакреплёнными краями. Похолодало.

Только перед самым закатом со стороны северо-восточных пиков появилась фигурка, с трудом продирающаяся сквозь снег. Мы с Киром с нетерпением ждали снаружи.

Он выглядел неважно, был бледен, странно помят, небрит, на шее виднелись следы чьих-то когтей, уже заросшие, но все ещё набухшие кровью. И, тем не менее, подходя ближе, он улыбался нам.

— А я-то и вправду думал, что ты расшибся в лепёшку, парень, — сказал гном, прежде чем заключить Рэна в жёсткие объятия.

— Как ты выжил? — спросил я, когда настала моя очередь похлопать охотника по плечу.

Тот странно посмотрел на меня, задержав взгляд на лице, и его анима на секунду мигнула синим.

— Дайте мне отдышаться, и я всё расскажу.

Немного позже, когда мы вскипятили для него немного воды и укутали в мех, чтобы согреть, он поведал о падении и о том, как ему удалось схорониться в каменной нише. Мы с Киром то и дело удивлённо переглядывались.

— Ну и везунчик! — вставил гном. — Нет, я бы там точно сдох. Но тебе-то как повезло!

— Не уверен, — сказал Рэн задумчиво.

Он отхлебнул кипятка из единственной оставшейся у нас кружки и кашлянул, уставившись на поднимающийся пар. Мы не торопили с рассказом — уже почти стемнело, выдвигаться было поздно.

— Крюк после падения я так и не нашёл, — продолжил пуэри после паузы. — Должно быть, в том же выступе и остался. В общем, больше всего я боялся, что заблужусь. Карта осталась у тебя, у меня не было копии. Пришлось почти сразу использовать поисковое плетение, чтобы держаться направления. К вечеру третьего дня вышел на возвышенность, но был уже далеко к югу от вас. Вернее, я предполагал так. Той же ночью пришлось отбиваться от каких-то зверей, мохнатых, похожих на больших людей. Они напали вчетвером, да так неожиданно, что я едва успел отскочить. Вот, наградили, — он указал на шею. — Но больше они меня догнать не смогли.

— Мы тут беспокоились, что он убился, бедолага, а у него там оказывается лучше, чем у нас было! — воскликнул Кир, впрочем, без зависти.

— Не знаю, как было у вас, но я особо не напрягался. Идти, правда, пришлось больше и быстрее. Поэтому дрова я выбросил, не ругайтесь. Мясо почти всё сохранил.

— Это ты молодец, — кивнул гном.

— Ещё день я плутал по горам, пытаясь определить, как попасть обратно на нашу тропу. Ничего не получалось. К вечеру решил идти строго на запад в надежде хотя бы не отстать. Шёл и днём, и ночью. Утром оказалось, что тропа, по которой я шёл, забрала к северу. Ну, думаю, теперь правильно пойду. Но тропа сначала ухнула вниз, а потом пошла по ущелью на восток. Пришлось вернуться, искать ещё пути. В одном месте мне удалось залезть на возвышенность, с которой я перепрыгнул на другую… Поскакал, в общем, пару часов, нашёл ещё тропу. По ней шёл до ночи и снова запустил заклятье. Тогда вас и отыскал.

— … и меня чуть кондрашка не хватила из-за этого, — пробурчал Кир.

Я засмеялся и глянул на Рэна: тот даже не улыбнулся. Он всё ещё смотрел на пар, выходящий из кружки.

— Какой-то ты не радостный, — заметил я.

Пуэри встрепенулся, словно очнувшись, бегло посмотрел на меня и отмахнулся:

— Посмотрю на тебя после недельного марш-броска, — он одним махом осушил остывшую воду и начал устраиваться на своём плаще. — Надо поспать. А то за всю неделю и десяти часов не поспал…

Рэн лёг, как всегда, в позе эмбриона, но на этот раз спиной к нам. Его ответ показался мне грубым — и я не обратил бы на это внимания, если бы говорил с Киром. Рэн же всегда был очень тактичным и внимательным, он никогда не огрызался и не хамил. А тут его словно… подменили.

Я посмотрел на Кира в надежде, что он тоже заметил странность в поведении пуэри, но тот уже тоже укладывался носом к стенке — словно так и надо. И плевать, что он продрых почти до полудня, а стемнело каких-то полчаса назад.

Всё это было настолько странно, что я насторожился. Происходило что-то неладное, но я не мог понять, где именно зарыта собака. Одно я знал точно: без причины никто так не меняется в одночасье.

Но добиваться от друзей правды означало сделать ситуацию совсем неуправляемой. Поэтому я промолчал и, снова открыв дневник некроманта, тоже лёг.

Спиной к остальным.

— Едрическая сила! — сплюнул Кир, глядя на заваленную снегом расщелину.

У меня просилось словцо покрепче, но я смолчал. Рэн только горестно вздохнул.

Ночью мы ещё несколько раз слышали отдалённый гул сходящей лавины, но он шёл с другой стороны, так что лично я изо всех сил надеялся, что нужный перевал ещё открыт.

Надежды рухнули, едва показалась вторая гора перевала. Мы поняли, что опоздали, но всё же приблизились на максимально возможное расстояние. Пока высота сугробов позволяла гному видеть горы.

Я мысленно прикинул, сколько времени у нас займёт путешествие к соседнему перевалу. Судя по карте, он находился в тридцати вёрстах к северу. В условиях поиска дороги под толстенными сугробами, у нас ушло бы от пяти дней до пары недель.

Не вариант.

— Что будем делать? — озвучил общий вопрос пуэри.

Я в ответ только устало фыркнул, гном вообще никак не прореагировал. Повисло мрачное молчание.

— Может, это не тот перевал? — с надеждой вопросил Кир.

Не знаю, на какой ответ он надеялся. Этого, наверное, он и сам не знал.

— Раз предложений нет, предложу первым, — сказал охотник, игнорируя вопрос гнома. — Попробуем пробраться через снег.

Кир посмотрел на пуэри, как на безнадёжного осла, и молча отвернулся. Поэтому обязанность срезать эту идею взял на себя я.

— Там не пройти, не используя магию. А если её использовать, то на протяжении всего пути. Это долго, даже мне сил не хватит. Кроме того, нас может завалить ещё одной лавиной.

— Но у нас ведь есть виртулиты. Если то, что ты рассказал о них, правда, то они сильно упростят нам путь. Сколько надо пройти под снегом? Лигу? Две? Думаю, не больше. Снег успел уплотниться, поэтому если мы проплавим небольшой тоннель, свод не должен обвалиться. Но на всякий случай стоит его закреплять. Если покажешь, как, это могу делать я, с помощью синего виртулита. Ну так как?

Мы с Киром переглянулись. Гном явно не доверял плану, но не имел вменяемых альтернатив, поэтому ждал моего слова. Я в свою очередь видел ряд загвоздок. Первая из них — мне не доводилось пользоваться виртулитами, все мои знания о них ограничивались сугубо теорией. Вторая — Рэн не только не пользовался виртулитами, но и не знал нужных заклинаний. Чтобы разобраться самому и научить Рэна, требовалось время.

Но время у нас теперь как раз было.

— Не всё так просто, как ты говоришь, — сказал я. — Но можно попробовать. Всё равно других вариантов нет.

— Разберёмся, — махнул рукой пуэри, извлекая на свет виртулиты. — Так как, говоришь, надо воздействовать на камень?

Как я и предполагал, на деле всё вышло куда сложнее, чем на словах. Однако, как и сказал Рэн, мы всё же разобрались.

Пару часов мне потребовалось, чтобы разобраться с преломлением энергии в виртулитах. Поначалу я взял в руки синий камень и после первого же плетения чуть не отморозил себе пальцы. Потом я догадался закрепить драгоценность на деревяшке, и дело пошло в гору. Энергия прекрасно преломлялась и фокусировалась, я вливал в камень совсем немного сил, а на выходе получал усиленное в несколько раз заклинание. Экономия и впрямь оказалась весьма ощутимой.

Разобравшись с виртулитами, я взялся за обучение Рэна. До глубокой темноты мы с ним отрабатывали одно и то же заклинание, пока я не удостоверился, что пуэри может воссоздавать плетение мгновенно с нужной точностью. Оказалось, азами магии Рэн владел вполне неплохо, так что мне оставалось только вложить в его голову нужные формулы и энергетические узоры. Он освоил замораживающее заклятие за несколько часов — куда быстрее, чем я в своё время. И всё же от меня не укрылось, что охотник не очень-то любит прибегать к магии. Он точно мог бы быть чародеем, и не таким уж слабым, но отчего-то не хотел.

Видимо, у него были на то причины.

— Годится, — сказал я, когда Рэн наморозил очередную пробную колонну.

Гном подошёл к ледышке, стукнул по ней пару раз топориком, хмыкнул. Судя по всему, он тоже остался доволен.

Пуэри подкинул виртулит в руке и посмотрел на небо, усеянное звёздами.

— Предлагаю отдохнуть и выдвигаться. Всё равно под снегом не будет дневного света.

— Поддерживаю, — кивнул я. — Восстанавливай силы и пойдём. Они тебе понадобятся все без остатка.

Кир посмотрел на нас обоих, явно желая возмутиться, но вовремя понял, что он всё равно уже в меньшинстве.

— Давайте поедим перед этим, что ли, — пробормотал он. — Раз уж вы всё решили.

Мы сели в круг на расчищенной от снега площадке. Костёр в этот раз был полностью магический — дров не осталось. Я тратил силы, но иначе нам пришлось бы грызть замёрзшее мясо. Радовало лишь, что благодаря красному виртулиту я тратил их меньше обычного.

Мои спутники всё ещё вели себя странно — отрешённо и довольно-таки уныло. Пока готовилась похлёбка, никто и слова не сказал. Словно воды в рот набрали. Я всё ждал, пока кто-нибудь заговорит, но не дождался. Пришлось самому заводить беседу.

— Рэн, а почему ты перестал заниматься магией?

Пуэри поморщился и нехотя ответил:

— Это не моя стихия.

— Судя по тому, как быстро ты разучил заклинание, ещё как твоя.

— Если я к чему-то способен, это ещё не значит, что у меня к этому душа лежит.

Охотник явно не хотел говорить на эту тему, но я решил не отступать и посмотреть, что будет.

— Верно, — я невозмутимо помешивал варево в котелке. — Потому-то я и спрашиваю. Твоя вторая половина, если можно так сказать, живёт в Эфире. Магия в самой твоей природе. А ты не хочешь её изучать?

— Я знаю достаточно, — отрезал пуэри.

Кир переводил настороженный взгляд с меня на охотника и обратно.

— Недостаточно, чтобы уберечься от падения со скалы, — уронил я. — Мы думали, ты погиб в том ущелье.

Рэн посмотрел на меня так колюче, что я подумал — вот оно! Сейчас он сорвётся и выдаст себя, и станет наконец понятно, почему он так странно себя ведёт.

Но я ошибся. Пуэри прикрыл глаза, глубоко вздохнул, а потом ответил — совершенно спокойно и даже дружелюбно:

— Я не люблю прибегать к магии, потому что считаю её отклонением от естественного порядка. Любое заклинание, сплетённое чародеем — это… — Рэн замялся, подбирая слова, — использование энергии мира не по прямому назначению. Она здесь не для нас, эта энергия. Мы просто берём её взаймы, тем самым выбивая потоки из равновесия. Это не приводит ни к чему хорошему. Я ответил на твой вопрос?

— Да. Но насчёт дестабилизации потоков не совсем согласен. Даже самый сильный чародей не сможет всерьёз пошатнуть энергетическую систему мира. Даже сотня самых сильных чародеев не смогут. Я бы не стал из-за этого лишать себя преимуществ, которые дарует владение магией.

— Ты бы не стал, — пожал плечами пуэри, — а я стал.

Я задумчиво поковырял ложкой плавающий в бульоне кусок мяса. Ужин был уже почти готов.

— И ты будешь делать так даже ценой своей жизни? Или наших с Киром?

Пуэри снова вздохнул.

— Нет, я буду использовать все доступные ресурсы, чтобы никто не пострадал. Но… дай и мне ложку. Если я поем, силы восстановятся быстрее. Спасибо… Так вот, я, конечно, не буду впадать в крайности. Но я так же помню, что среди пуэри тоже были чародеи. Очень сильные, очень умелые. И вся их магия ничуть не помогла спасти мою расу от истребления.

Кир прихлебнул из ложки и поперхнулся. Какое-то время тишину нарушал только его кашель. Когда гном прочистил горло и вернулся к еде, я сказал, словно в пустоту, даже не глядя на Рэна:

— Зато они спасли тебя.

Охотник только хмыкнул. Над стоянкой снова воцарилось молчание.

Небо над нами искрилось звёздами, такими близкими, что казалось — крикни, и они, не удержавшись, осыплются на землю. Нир среди них смотрелся гигантом, он неспешно и самоуверенно шествовал по небосклону, словно пастух, ведущий отару. В его голубоватом свете всё казалось обледеневшим: и снег, и горы, и сам морозный воздух будто полнился холодным сиянием далёкой планеты. Только наш тусклый костёр привносил немного тепла в эту совершенную безжизненную картину.

Мне тоже не терпелось покинуть Тингар. Я слишком устал от них, сначала блуждая по подземельям, потом наоборот, по поверхности. Раньше мне не доводилось скучать по ландшафту, но теперь душа просила плоских, как стол, равнин и полей, густых лиственных лесов и тёплых ночей. Ещё я вспомнил Квисленд — и тоска, уже давно утихшая, снова защемила где-то под рёбрами. Я вдруг осознал, что как бы я ни старался, куда бы ни шёл, но так хорошо, как там, мне уже нигде не будет. Может, будет хорошо иначе, но не так.

Банально, но — правда. Ничто не будет как раньше.

— Ну что, начнём? — подал голос пуэри, когда даже мне стало очевидно, что все мы просто сидим и тянем время. Затея всё же была рискованной.

— Да, поехали уже, — пробормотал гном, поднимаясь. — Как говаривают у нас под Небесным Пиком, раньше встал — не зря устал.

Прежде чем начать, пришлось расчищать снег, и немало. Мы закопались так, что сугроб возвышался даже надо мной, и только тогда он стал достаточно плотным, чтобы не осыпаться нам на головы.

Держа деревяшку с закреплённым на ней красным виртулитом на манер жезла, я направил поток энергии через камень. Тот зажегся, как маленькая звезда, и почти сразу снег напротив нас начал таять. Я старался направлять тепло так, чтобы выплавить круглый тоннель высотой в два аршина — тесновато, но слишком высокий проход мог сразу же обрушиться.

— Работает хреновина, — кашлянул сзади гном. — Добавь-ка жару, дружище, а то мы так до весны будем пробираться.

Я усилил подпитку заклинания. Камень полыхнул ещё ярче, озаряя всё вокруг мягким оранжевым светом. Тоннель теперь углублялся в разы быстрее, снег пока держался, но Рэн всё же начал укреплять стены и потолок льдом. Понизу побежала вода.

— Святые черти, теперь ноги ещё больше промокнут, — проворчал Кир, но на него никто не обратил внимания.

Убедившись, что потолок держится, мы шагнули в арку тоннеля. Кир сразу же сосредоточенно засопел. Я немного завидовал ему — он один помещался в проходе в полный рост. У меня ноги от ползания на корточках загудели довольно быстро.

Так мы продвигались около полутора часов. Сначала у меня не получалось делать тоннель ровным — то ширина стен гуляла, то направление — но в итоге я приноровился. Мы прошли не так уж много, но достаточно, чтобы оказаться в кромешной темноте, разгоняемой лишь двумя светящимися виртулитами. Обувь и впрямь быстро промокла — вода стекала по склону прямо нам под ноги. Пару раз на пути нам попадались преграды в виде скрытых под снегом глыб камня, и приходилось их обходить. Хорошо, что с нами был гном — без него я бы быстро потерял правильное направление.

— Стой, — скомандовал я, когда не осталось сил терпеть ломоту в ногах. — Надо передохнуть.

— Что, не хватает силёнок? — спросил гном, сбрасывая с плеч мешок.

Рэн быстро намораживал над нашими головами купол, подперев его четырьмя колоннами.

— Пока хватает. Но если я буду выжимать из себя всё до капли, восстанавливать силы придётся дольше.

— Так-то оно так, — протянул копатель. — Но нам бы проскочить побыстрее. Чтобы, знаешь, не помереть под обвалом.

— Прижми задницу уже, — отмахнулся я и зажёг люмик. — Я знаю, что делаю.

В тоннеле оказалось намного теплее, чем на поверхности — воздух нагревался от моего заклинания, а покрытый ледяной коркой снег не давал теплу уходить. Правда, от этого же становилось душновато.

Я оглянулся, прикидывая, сколько мы прошли. Выходило, что чуть больше версты. Неплохо, конечно, но кто знает, сколько ещё идти? Силы-то не бесконечные…

— Рэн, у тебя как с силами?

— Хватает пока. Я придумал как экономить.

Я покивал, глядя на его работу. Действительно, он не промораживал всю поверхность «стен» и «потолка», а лишь создавал ледяные арки, соединяя их между собой перемычками. Экономично и эффективно.

На отдых ушло около двух часов. Чтобы восстановиться быстрее, я попытался медитировать, но ничего не вышло. Медитировать в духоте и темноте, когда ноги насквозь промокли, оказалось мне не по силам. Это бесило. Почему? Потому что гном был прав. Каждая секунда — точно монетка, утекающая в карман смерти. Нужно успеть как можно больше, пока эта шулерша не обобрала нас до нитки.

Поэтому я не стал дожидаться, пока силы восстановятся полностью, а поднял остальных и продолжил прокладывать путь наружу.

Во второй заход я плюнул на всё и начал передвигаться на четвереньках. Промочил не только сапоги, но и штаны, зато стало удобнее. Дважды мы упирались в скалу. Один раз спустились в яму, из которой потом еле выбрались. Но свод тоннеля, к счастью, не рухнул ни разу.

На следующем привале мои спутники легли спать, а мне всё же удалось погрузиться в медитацию — у меня и выхода особого не было, силы-то почти кончились. На краю сознания крутилась смутная мысль, непонятная, тревожная: из-за неё я никак не мог до конца расслабиться. Казалось, это холод уже проник в самую мою голову и парализовал там каждый нерв.

Но оказалось, что лучше так, чем совсем без медитации.

— Эн! Эн, твою мать! Очнись! — шёпотом вопил Кир, тормоша меня за плечо.

Я никак не мог понять, чего же он от меня хочет, ведь я просил не беспокоить.

— М?

— Да выйди ты из своего транса и послушай, чёрт тебя дери! Слышишь?!

Пришлось прислушаться, хотя такой уж необходимости в этом не было. Вибрация от приглушённого низкого гула ощущалась кожей.

Остатки спокойствия и безмятежности слетели с меня в один миг.

Рэн уже замораживал весь снег, до которого мог дотянуться. Я вскочил и принялся ему помогать, совершенно забыв, что так резко после медитации нагружаться нельзя.

— Да остановитесь вы! Нас же раздавит этими ледышками! — так же шёпотом прокричал гном.

Его глаза были круглее, чем у совы.

Дрожь земли усилилась.

— Прямо на нас катится, — скрипнул зубами копатель.

Мы с Рэном испуганно переглянулись. Гул перерастал в грохот.

— Что будем делать? — подал голос пуэри.

— Молиться!

Рука гнома судорожно стискивала рукоять топорика. Вряд ли он осознавал, что делает. Все трое напряжённо смотрели на потолок тоннеля.

— Сколько над нами снега?

— Сажени две, не меньше. И сейчас ещё прибавится!

Грохотало всё громче. Мы ждали удара, но не знали, чего от него ждать. Поэтому, когда лавина всё-таки обрушилась на толщу снега, мы сначала дружно припали к земле, а потом уже поняли, что свод выдержал. Ледяная корка только покрылась паутиной трещинок, которая, впрочем, разрасталась.

— Если обвалится… — начал гном, но громкий хруст прервал его, это под снег ушла та секция тоннеля, из которой мы пришли и больше не укрепляли.

Мы с Рэном снова бросились укреплять стены и потолок, жертвуя при этом свободным пространством, которого осталось не так уж много. Воздух с поверхности больше не поступал. Грохот стихал, словно отдаляясь, продолжал трещать лёд, а я подумал: ну сколько ещё? Сколько раз я ещё попаду в такую западню? Мои игры со смертью слишком уж затянулись. Всё выживаю и выживаю, а не живу. Это уже какая-то рутина, а не выживание…

Заклинание, которое я пропускал через сапфировый виртулит, вдруг сорвалось. Я просто выдохся — напрочь, досуха. Если сразу после медитации начать расходовать энергию, она закончится намного быстрее, чем обычно, а я так увлёкся выживанием, что забыл об этом. Продолжать означало убить себя.

Тогда я почти ползком метнулся к завалу, который перекрыл нам путь назад. Осмотрел, ощупал — не пробиться.

Рэн ещё какое-то время укреплял стены и тоже иссяк. Мы остались в ледяной тюрьме, в тоннеле длиной в шесть саженей, без магии и, соответственно, без света. Оставалось только слушать, как стихает вдали шум лавины.

И снова пришла мысль: как же надоело. Всё время изо всех сил, всё время где-то между жизнью и смертью. Неужели я больше ни на что не годен? Разве нет во всём этом огромном мире тихого уголка для меня, где не придется рвать жилы, чтобы протянуть ещё денёк? Наверное, стоит поискать. Только найду Лину. Только выберусь сначала из этой снежной могилы…

— Всё, закончилось, — прохрипел гном. — Не сидите как два болвана! Если не хотите задохнуться, пробивайте путь наверх. Воздуха у нас на пару часов, не больше.

Никто и не пошевелился.

— Это единственный выход, — согласился я, обдумав его предложение. — Я выжат. Сейчас только дыхание переведу…

— Если пробьём лёд, может быть обвал, — возразил Рэн.

— Ты глухой, что ли? — вздохнул Кир. — У нас воздуха нет!

Он поднялся и прошаркал куда-то в сторону. Несколько секунд мы слышали его сопение, а потом раздалось осторожное постукивание по льду.

— Долби под углом к поверхности, — посоветовал пуэри.

— Слушай, гениальный старатель, — ехидно отозвался Кир, — не мог бы ты свет своей мудрости превратить в свет более прозаичный? Если бы я хоть шиш видел, смог бы последовать твоему совету!

— Не могу, — понуро ответил охотник. — Могу только искры высекать. Огнивом.

— Хоть что-то, — вздохнул гном. — Давай, ползи сюда.

Рэн переместился поближе к Киру и для пробы пару раз ударил кресалам о кремень.

— Ни черта не видно, — резюмировал гном.

— Нужно разжечь огонь. А у нас ни трута, ни дров.

— К тому же с огнём воздух выгорит быстрее. Если не успеем — задохнёмся.

— Короче, теоретики! Я рублю или нет?

Повисла тишина. Никто не хотел полагаться на удачу — слишком уж она была переменчива с нами. В итоге заговорил Рэн:

— У нас есть жезл и деревянная посуда. В качестве трута я могу использовать мех с плаща. У нас будет немного света, но прорубаться придётся быстро.

Ледяная тюрьма снова заполнилась молчанием.

— Давайте уже попытаемся, — сказал Кир. — Всё равно времени у нас нет.

Пуэри достал деревянные ложки и отобрал у меня импровизированный жезл, с которого я снял виртулит. Пока он маялся с огнём, я подполз поближе, приготовившись выгребать руками снег. О том, что этот снег может просто не поместиться в нашем ледяном карцере, я старался не думать.

Едва на конце иссохшей деревяшки затеплился огонёк, Кир спросил нас:

— Готовы? — и, дождавшись решительных кивков, с размаху всадил топор в лёд.

— У-у-ух, ну и приключеньице! — выдохнул гном, едва вытянул Рэна из сугроба.

Мы втроём ничком лежали на недавно сошедшей лавине и радовались солнцу, встающему где-то за восточными пиками. Никого даже не беспокоил холод и промокшая одежда, потому что даже отсюда вдали виднелась погружённая в утреннюю мглу равнина. Всех нас интересовала только она.

— Это Куивиен? — спросил я непонятно зачем. Эта равнина просто не могла быть ничем иным.

Рэн тяжело дышал — он дольше всех пробыл под снегом, когда сугроб всё-таки обрушился на нас в самом конце. Кир оглядел цепь гор, с которых мы уже начали спускаться, идя под снегом.

— Да. Если точнее — Чёрные Топи. Некромант был прав.

— Надеюсь, не во всём, — пробормотал пуэри, но мне было так лень думать, что я даже не обратил на него внимания.

— Сначала были горы, — вздохнул я, — теперь болота.

— А обойти их нельзя?

— Не один месяц будем обходить, — проворчал Кир. — Хотя и по ним идти, не зная троп, тоже так себе затея.

— С этим как раз я могу помочь, — сказал Рэн.

Мы с Киром синхронно посмотрели на него.

— Изучал выживание в разных местностях, — пояснил охотник. — Как раз вместо уроков по чародейскому ремеслу. Хотя в мои времена здесь никаких болот не было, я умею находить дорогу в топях.

— Вот и славно, — пробубнил гном и откинулся на спину, закрыв глаза.

Я вглядывался в горизонт и думал: Лина ведь сейчас где-то там. Если отбросить мои предположения, основанные на сплошных догадках, она может быть где угодно. И всё же меня так и тянуло вперёд, словно магнитом. Как будто часть меня точно знала, куда идти.

Она тянула меня всё дальше и дальше, через болота, через расстояния и само время, к моменту, в котором… С этим я пока не до конца разобрался. Только чувствовал, что должен двигаться, и тогда обязательно к чему-нибудь приду. Это чувство было новым, но приятным. Словно у меня появилась цель — далёкая и неопределённая, но с ней переносить бесконечное выживание стало легче.

И хорошо. Потому что там, под лавиной, мне уже начинало казаться, что силы мои на исходе.

Глава 13 Бесконечная агония

Гэтсон Бардо сидел в приёмной архимага и обильно потел. Он то и дело косился на дверь, в которую ему предстояло войти, и руки его сами собой крепче стискивали посох. Отполированное дерево уже скользило от влаги, так что Волшебник, сам того не замечая, вытирал ладони о парадный красный балахон.

С самого утра он не находил себе места. Его бесило всё: недостаточно расторопный служка, слишком тёплое вино за обедом, узоры на драпировках в приёмной и вот эта секретарша, которая бесконечно полирует ногти, с утра до вечера, изо дня в день — ими уже можно бумагу резать, наверное! Девица не обращала на Гэтсона ровным счётом никакого внимания, словно того вообще не существовало. Действительно, чего ей волноваться, она ведь сидит по ту сторону стола…

Бардо многое бы отдал, чтобы не встречаться с её начальством. В прошлый раз, примерно полгода назад, архимаг прилюдно сломал ноги двум чародеям, завалившим важные переговоры. Ещё рассказывали, что он запустил огнешаром в магичку, которая перебила его в разговоре. Еле выжила бедняжка. А уж про то, как нынешний глава Меритари разбирался с бунтовщиками, и вспоминать страшно. Вот уж кому не стоит на зуб попадать…

Но вот ведь беда — по архимагу невозможно было определить, когда у него плохое настроение. Он даже наказывал с совершенно невозмутимым лицом.

Гэтсона вызвали на ковёр, и он знал за что. Чего он не знал, так это как архимаг отреагирует на его отчёт. Выйдет ли Бардо из этой двери, или его вынесут? Неопределённость буквально сводила чародея с ума.

Секретарша вдруг подняла голову, внимая беззвучному приказу, и тут же пропела нежным голоском:

— Гэтсон Бардо! Господин Фельедер ждёт вас!

От такой нежности желудок Волшебника подкатил к горлу. Отчаянно пытаясь унять дрожь в руках, Бардо поднялся и направился к двери. Прежде чем повернуть ручку, он на всякий случай помянул всех богов, которых знал, и попросил ниспослать ему удачи. Или хотя бы сил пережить этот день.

Архимаг стоял к нему спиной и смотрел в окно. В кабинете царил полумрак, из-за тёмного дерева мебели и чёрных стен комната казалась ещё мрачнее, несмотря даже на яркие осветительные искры, дрейфующие под потолком.

Он так и не занял кабинет предыдущего архимага, подумал Гэтсон. Остался в своём. Зато полностью поменял планировку этажа, сделав из старого кабинета свою приёмную. А ведь Литесса была его наставницей…

— Пока меня не было, вы умудрились пустить все дела на самотёк, — сказал архимаг, ни к кому конкретно не обращаясь. — Неужели нужно постоянно прибегать к насилию, чтобы чародеи ордена сохраняли стимул думать и шевелиться?

У него был глухой сипловатый голос, словно глава красного ордена всё время болел. И говорил он соответствующе: тихо, спокойно, будто бы устало. Многие обманывались этой видимостью спокойствия, но сейчас Гэтсон явственно ощутил, насколько плохи его дела, и судорожно сглотнул.

Ничего хорошего такое вступление не предвещало.

— Я думал, на тебя можно положиться, Гэтсон, ты ведь не задумываясь встал на мою сторону, — Архимаг повернулся к нему лицом и сел в кресло.

Высокий лоб, маленький нос и неровные, невротически искривлённые губы. Тёмные с проседью волосы до плеч. Глубоко посаженные глаза неопределённого цвета. Даже улыбаясь, Вернон Фельедер оставался отталкивающим человеком. А улыбался он крайне редко.

Гэтсон молчал. Ждал разрешения говорить.

— Я слушаю твои объяснения, Бардо, — безразличие в голосе Архимага достигло угрожающих масштабов.

Волшебник вздрогнул. У него, конечно, был заготовлен отчёт, но слова отчего-то застревали в горле. Хотелось сразу начать со своих заслуг, но для этого сначала требовалось объяснить провал. От страха Гэтсон впал в ступор. Он разевал рот, как рыба, и оставался так же нем.

— Начнём с твоего поручения, — сверкнул глазами верховный маг, теряя терпение. — Повтори формулировку.

— Установить связь с агентом в Тиртене. Собрать информацию о поставщике. Проследить за выполнением сделки.

— А теперь излагай что случилось. Кратко.

Волшебник перевёл дух.

— Я выехал из Башни одиннадцатого апреля…

— Кратко, — оборвал его архимаг.

— … двадцать девятого мая я прибыл на пограничную заставу на дороге между Катунгом и Тиртеном. Четыре… нет, пять дней ожидал Жеверра, в соответствии с инструкцией. Помимо меня в городке находились ещё три адепта, которых я не знал лично. Второго июня после полудня я вышел на очередную проверку и случайно наткнулся на пару беженцев — женщину и парня, пересекающих заставу. Мне они показались подозрительными. Я на всякий случай осмотрел их через Эфир и опознал в них двух не орденских чародеев. Один был около девятой ступени, вторая около второй. Должно быть, ученица. Слепок ауры чародея совпал со слепком, снятым в Квисленде.

Архимаг прожигал Волшебника взглядом исподлобья. Этот взгляд мешал думать и заставлял ещё сильнее потеть. Чтобы не сбиться с мысли, Гэтсон докладывал, глядя в окно.

— Я незамедлительно поднял тревогу. Завязалась драка. Я собирался взять их живьём и применил «Огненный Нир», но ренегат… ему удалось каким-то образом связать моё заклинание. Я такого прежде не видел. Он не мог больше колдовать, но и мне не давал. Я понадеялся на солдат и остальных меритаритов, но эти кретины… — Гэтсон запнулся. — Ренегат дрался как демон. Он в одиночку уложил десяток солдат. Два адепта погибли, не успев включиться в потасовку. Тупицы…

Архимаг не выдержал и рывком поднялся с кресла.

— Легко называть тупицами мертвецов, — он говорил, словно вколачивал гвозди в гроб Гэтсона. — Это не они упустили ренегатов, Бардо. Ты упустил. Ты единственный был выше ренегата по ступеням. Те пареньки в любом случае не справились бы с учеником квислендского изгоя, не тот уровень. Но ты-то Волшебник! У тебя одиннадцатая ступень, Бардо! Так кто из вас тупица?

На секунду лицо Фельедера исказила гримаса злобы, но она тут же исчезла, уступив место обычной холодной невозмутимости. Только взгляд его по-прежнему обжигал.

— Не люблю неудачников, — архимаг вздохнул. — Говори, Бардо. Говори, а то мне начинает казаться, что я в тебе ошибся. Пока что от тебя больше вреда, чем пользы.

После этих слов Гэтсон понял, что хуже уже всё равно не будет, и выпалил:

— Я попытался задержать его магией крови. Но в ответ он применил её же. Судя по всему, этот отступник — опытный некромант, потому что его заклинание получило очень мощную подпитку. Настолько сильную, что на какой-то миг его сила превысила мою.

Выговорив это, Гэтсон даже прикрыл глаза. Магия крови лежала под одним из запретов, за нарушение которых даже не судили толком. При достаточных доказательствах сразу отправляли на костёр.

Однако Архимаг медлил с ответом, словно задумавшись.

— Любопытно, — наконец сказал он. — Где оставшийся в живых адепт?

— Простите?

— Ты говорил о трёх адептах. Двое убиты, где третий?

— Он не участвовал в схватке и во всей этой суматохе вовсе пропал. Больше его никто не видел.

— Найти, — бросил верховный маг. — Если я буду доступен, приведёте ко мне. Если нет — допросить и сжечь. Есть ещё что сказать?

От волнения Волшебник забылся и затараторил:

— Мы выслали погоню сразу же, как справились с огнём. Их следы пропали на тракте. Следующим туром прибыл Жеверр. Я передал ему все необходимые полномочия и снабдил деталями миссии, а сам бросился на поиски сбежавшего ренегата. Я привлекал все доступные силы…

— Иными словами ты отправил Жеверра выполнять своё поручение, а сам, в поисках славы и поощрения, сломя голову помчался за учеником квислендского изгоя. Как там его, Энормис? Ты понимаешь, что это двойной провал, Бардо?

Волшебник понял, что висит на волоске, а потому торопился рассказать историю до конца.

— Несколько дней не было никаких подвижек, но вскоре я наткнулся на этого парня, Мацхи. Адепт-новичок, сидел на посту у врат Кантахара. Его почти полностью лишили Дара. Остались жалкие крохи. Однако я сумел нащупать след, который соединял Мацхи с тем, кто его чуть не очистил. След был слабый, в Эфире его не найти, если не искать специально…

— Я понял, не хвались. Ты сумел взять эфирный след. Это и вправду впечатляет, но пока недостаточно, чтобы тебя реабилитировать.

— След привёл нас сначала в Кантахар, а потом и к Небесному Пику. Наш соглядатай сообщил, что странная парочка людей наняла известного копателя, Кира Рыжего, и ушла на Глубины. Это точно были наши ренегаты. Никто не знает, зачем им это понадобилось.

— И туда-то ты решил не лезть, — архимаг снова опустился в кресло. — Трезвое решение. Дальше.

— Вы как всегда правы, господин. Я решили подождать и взять их тёпленькими, когда вернутся. Мы ждали больше месяца. Потом след показал, что они возвращаются, но уже другим путём. Девятого августа мы взяли их на поверхности и отправили в Башню. Ни Энормиса, ни гнома с ними не было. Судя по тому, что нам удалось узнать у одной из пленниц, они разделились, и совершенно неясно, где ренегат может быть. Возможно, мёртв.

— Секретность соблюдена?

— Да, господин, — поспешно кивнул Волшебник. — Все свидетели устранены. Среди пленных…

— Я знаю, Бардо, мне уже доложили. Чуть позже я сам наведаюсь к ним в каземат, — Архимаг потёр лоб. — Что ж, тебе повезло, что Жеверр справился с твоим поручением, и Орден получил всё, что требовалось. И всё же я разочарован. Твои амбиции тебя погубят, так и знай. Мой тебе совет — впредь следуй инструкциям более чётко. Потому что если ты ещё раз так облажаешься, я спущу с тебя шкуру. Буквально. А теперь пошёл вон.

Гэтсон, не веря своему счастью, тут же шагнул к выходу. Уже стоя в проёме, он вспомнил о правилах приличия, повернулся и дёргано поклонился. Дверь закрылась за Волшебником с тихим щелчком.

Архимаг устало вздохнул ему вслед и прикрыл глаза.

«Этот лизоблюд никогда не достигнет высот, — подумал Вернон. — У него отсутствует хребет. Всё, на что его хватит — быть преданным псом с цепкой пастью».

Конечно, ученик Дисса не по зубам таким, как Бардо. Это точно он, больше некому. Только со знаниями легендарного квислендского изгоя можно провернуть фокус с блокировкой заклятия. А то, что этому Энормису удалось с помощью магии крови порвать связки многократно сильнейшего плетения, говорит вовсе не о таланте некроманта. Это говорит о том, что у него очень сильная кровь. Ох, неспроста это всё…

— Вернон.

В распахнувшихся глазах архимага на мгновение полыхнула злость — кто посмел так нагло вторгаться в его кабинет? Но при виде гостя взгляд Вернона снова потух. То есть стал цепким и колючим, как всегда.

Возле одного из стеллажей стоял человек в тёмно-серой рубахе, того же цвета штанах и мягких остроносых туфлях, которых просто не носили в Нирионе. Одежда сидела на госте как влитая, странным образом подчёркивая его заурядную внешность: средний рост, короткие светлые волосы и незапоминающееся, будто затёртое лицо. Мимо него было бы очень легко пройти, не заметив, на улице — если бы он ходил по улице.

Гость, засунув руки в карманы, оглядывал кабинет Вернона. Он держался свободно, но не по-хозяйски, отстранённо, но не задумчиво. Это было обычное его состояние. Архимагу он вообще иногда напоминал каменную статую.

— Удачная цветовая схема, — наконец сказал гость. — Вполне в твоём духе.

О безразличие этого голоса можно было уши отморозить.

— Очень ценю твоё одобрение, — процедил архимаг.

Гость повернулся к нему лицом, и глава Меритари непроизвольно вздрогнул. Должен был уже привыкнуть к этому взгляду, но всё равно, каждый раз как в первый раз…

— Огрызаться — так весело, — сказал пришелец. — Продолжай.

В глазах этогочеловека не было зрачков, только белые радужки с чёрными прожилками. Их взгляд всегда был пустым — не то как у слепца, не то как у пресловутой статуи. Сперва архимагу казалось, что это не глаза даже, а подделка, как полированные мраморные шарики, которые вставляют в пустые глазницы ослеплённых. Но потом он однажды увидел, как эти буркалы наливаются кровью. Жуткое зрелище. Отвратительное. Даже для Вернона.

Именно поэтому архимаг послушно замолчал. Он боялся, и нисколько себя в этом не упрекал. Людей с такими глазами можно и нужно бояться. Это правильно и хорошо для здоровья. И дело, конечно, вовсе не в цвете.

— Я дал тебе власть над Орденом не из щедрости, — сказал после паузы гость. — Это не подарок. Это заём, который ты должен отработать. Когда-нибудь ты, возможно, сможешь говорить со мной на равных, если выслужишься перед хозяином. Когда-нибудь очень не скоро. А сейчас ты всего лишь инструмент, Вернон. Знай своё место.

— Я — полезный инструмент, — архимаг криво улыбнулся. — Ты сам это говорил.

Пришелец пожал плечами.

— Так я же сказал — продолжай. Посмотрим, чем это закончится.

Архимаг поджал губы.

— Так я и думал, — хмыкнул гость. — Вообще-то я здесь по делу. Поэтому если ты закончил кривляться, давай поговорим о по-настоящему важном.

— О чём например?

В кабинете воцарилось молчание. Пришелец стоял лицом к окну, заложив руки за спину, и смотрел, как всегда, в пустоту. Он будто бы не услышал вопрос Вернона, но и сам не продолжал разговор. Словно на какое-то время этого человека не стало в комнате — даром, что тело его осталось здесь. Архимага эта привычка всегда доводила до белого каления, но нарушать раздумья пришельца он не смел.

— Слышал, наша милая Леди объявилась, — изрёк гость, вдоволь намолчавшись.

Вернон презрительно усмехнулся.

— Да. Она в моём каземате.

— Я подозревал, что она не погибла при нашей прошлой встрече. У таких старых ведьм, как она, всегда есть план отхода.

— Ничего. У меня есть пара мыслей на её счёт.

— Убьёшь?

— Для начала постараюсь извлечь пользу из живой.

Гость посмотрел на архимага — как на стеклянного.

— Убей её, Вернон. Она — враг. Мне она не угрожает, но тебя она в порошок сотрёт. Не будь дураком.

— Ты преувеличиваешь.

— Нет, не преувеличиваю. Не забывай, она сильнее тебя. Не совершай ошибку, не недооценивай женщину в гневе.

— Сначала она кое-что мне расскажет, — упрямо ответил архимаг. — Ты знаешь, что я умею держать ситуацию под контролем.

Пришелец помолчал.

— До сей поры ты неплохо себя показывал, — согласился он. — Но если ты потеряешь контроль, я не приду тебе на помощь. Так и знай, — он снова отвернулся к окну. — Как продвигается поиск эссенций?

— Продвигается. Скоро добуду третью.

— Посвящал кого-нибудь в наше дело?

— Нет. Не было необходимости. Даже совет Ордена не в курсе.

— Хорошо. Чем меньше трупов, тем проще сохранить нашу миссию в секрете. Я так понимаю, новая эссенция тоже уже извлечена?

— Да.

— Если найдёшь протоэлементаля, дай знать. Всё равно самому тебе с ним не справиться.

Пришелец подумал и добавил:

— Всему твоему Ордену не справиться.

— Всенепременно, — отозвался Вернон через паузу.

Этот человек неспешно прошествовал к двери, но вдруг остановился, а ещё через мгновение он уже снова стоял лицом к лицу с Верноном — просто исчез в одном месте и возник в другом. Архимаг, с трудом сдержав проклятие, невольно вжался в кресло.

— Ты меня своими мгновенными перемещениями в заику превратишь, — прошипел он.

— Слышал, твои псы столкнулись с учеником Дисса, — игнорируя реплику Вернона, сказал пришелец.

— Да, почти наверняка это был он.

— Стало быть, ему удалось уцелеть при уничтожении Квисленда?

— Скорее всего, его не было тогда в замке.

— Это плохо. Он может стать неприятной помехой.

— Каким образом? — архимаг изобразил удивление.

— Окажется не в то время и не в том месте, например, — в ледяной тон гостя примешалась толика ехидства. — Это не мои перспективы зависят от успеха нашей миссии, а твои. На твоём месте я бы постарался исключить малейший риск неудачи. Найди его. Прежде чем его сожгут в холодном пламени, я хочу его видеть. Это понятно?

— Да, — выдавил сквозь зубы Вернон. — Хотя не пойму, зачем тебе этот отщепенец. Не проще прикончить его и сбросить в канаву?

— Приведи его ко мне, — с нажимом повторил пришелец. — А потом делай что хочешь.

— Понял.

Этот человек снова повернулся к окну и произнёс почти неслышно:

— Хорошо.

Архимаг понял, что разговор окончен, поэтому поспешил окликнуть своего господина:

— Грогган?

Тот лишь слегка качнул головой в знак того, что слушает. Вернон, изобразив любопытство, небрежно спросил:

— Это ты разнёс Квисленд?

Грогган повернулся, и пустой взгляд на мгновение разверз в воображении архимага ледяную бездну, которая таилась внутри пришельца. По мыслям Вернона пошло онемение, плавно спускающееся всё глубже — туда, где сжалась в испуге его душа. Это было очень страшно — смотреть в глаза тому, кто мановением пальца может обратить тебя в пыль, но архимаг изо всех сил старался не отвести взгляд.

А потом Грогган ушёл. Без шума, без вспышек — как всегда, словно его и не было. Вернон с облегчением вздохнул и закрыл глаза.

Каждая встреча с этим человеком будто медленно его убивала, но архимаг знал, на что шёл. Он знал, что когда-нибудь привыкнет, перестанет замирать, как кролик перед удавом. А однажды он тоже посмотрит на этого человека сверху вниз.

Нужно только запастись терпением.

— Да сколько же это будет продолжаться?

Под ногами мерзко хлюпало. Сырость пробиралась под одежду, вызывая озноб.

— Сначала холод и снег, а теперь эта вонь и мерзкая жижа! Когда уже будет нормальная кровать?

Сгущающиеся сумерки постепенно поглощали окружающий пейзаж, скрывая в тумане редкие деревца и островки растительности, торчащие из грязной воды. Где-то неподалёку кричала одинокая выпь. Укоротившийся осенний день умирал, давая жизнь набирающей силу ночи.

— Знал же, ничего хорошего не будет. Сидел бы дома, так нет же, попёрся с вами!

— Всё, привал, — скомандовал я, игнорируя привычное нытьё гнома.

Мы вышли на очередной островок земли, заросший чахлым багульником и болотным миртом. Чтобы устроить стоянку, пришлось расчистить немного места. От всеобъемлющей сырости даже сушняк горел очень неохотно, но всё же это было лучше, чем в горах. На огонь почти сразу попала лысуха, убитая Рэном после обеда.

— Я так понимаю, это ещё не болото, — высказался я за ужином.

— Да, судя по всему, основные топи впереди, — отозвался Рэн. — Местность понижается, воды становится всё больше.

Гном только закатил глаза и закинул в рот кусок утки.

— Ты уверен, что мы найдём дорогу? — я поднял глаза на пуэри.

— Могу гарантировать, что не утонем, если никто не будет лезть впереди меня. Поблуждать придётся, конечно, как без этого… Сколько, говоришь, лиг до западного края болота?

— Не меньше сорока.

— Большое… За месяц, думаю, выберемся. Если повезёт — меньше.

— Если повезёт? — не вытерпел Кир. — Повезёт?!

— С едой особых проблем быть не должно, — продолжал пуэри. — Многие виды птиц остаются до самых снегов. Кроме того, есть несколько видов ягод, которые вполне съедобны. Может, наткнёмся на лося, если они здесь водятся. Вот с питьевой водой могут быть проблемы.

— Насчёт этого не переживайте, — кивнул я. Немного поигравшись с нужным заклинанием, можно создать очищающее.

— Не нравится мне здесь, — с кислой миной проворчал Кир.

— Это мы уже давно поняли, — невозмутимо отозвался Рэн.

— Нет, я не о том, — отмахнулся гном. — Здесь тянет чем-то не тем. Бородой чую, огребём мы здесь.

— С чего ты взял? — удивился пуэри.

— Интуиция подсказала! — огрызнулся в ответ копатель.

— Кто подсказал?

Я удивлённо взглянул на охотника. Вид у него был недоумевающий. Похоже, он действительно не понимал, о чем речь.

Однако я прекрасно понимал, о чём говорил гном. Ко мне тоже приходила беспричинная тревога — почти каждый раз, когда мы выдвигались с привала. Но слишком уж эта тревога была ненавязчивой, так что я просто от неё отмахивался. А между тем мерещилось не мне одному.

— Ты, наверное, ещё не знаешь это слово, — предположил я.

— Да нет, я, похоже, схватил его смысловую нагрузку, — задумчиво проговорил Рэн.

— Но?..

— Но, боюсь, пуэри не могут похвастаться наличием чутья или интуиции.

— В смысле? — опешил я.

— Я слышал и читал о том, что наши далёкие предки могли предчувствовать некоторые… события. Это какой-то древний биологический механизм, неразрывно связанный с выживанием. Но мой народ совершенствовался десятки тысяч лет, необходимость в выживании отпала у нас давным-давно. Так что и эти предчувствия… исчезли. Пуэри не руководствуются наитием, потому что его у нас не бывает, — Рэн пожал плечами. — Видимо, у остальных рас это не так.

— У остальных рас ещё много чего не так, — со вздохом согласился я.

А про себя добавил: «к сожалению».

— Не знаю, — поразмыслив, с сомнением протянул гном. — Я без своей чуйки давно бы на корм глубинным тварям пошёл. И сейчас она мне подсказывает, что лучше бы нам поскорее из этого болота свалить.

— Тут я твою чуйку полностью поддерживаю, — вздохнул я. — Нам некогда особо блуждать.

Кир с Рэном переглянулись, и охотник спросил осторожно:

— Думаешь, она в беде?

Все понимали, что он имеет в виду Лину. Мои спутники будто приняли негласное правило не говорить о ней, словно это была какая-то больная тема. Все знали, что мы идём на поиски моей ученицы, но у каждого, видимо, имелось мнение, которое он оставлял при себе. Это бы раздражало меня, не скажи я с самого начала, что никого не держу. А так они просто вели себя как чудаки — ну чего, спрашивается, изображать тактичность там, где это не требуется?

Но на этот раз пуэри, видимо, просто не выдержал.

— Сам знаешь, — ответил я. — Надейся на лучшее, готовься к худшему.

— В худшем случае она уже мертва, — брякнул Кир и, обожжённый взглядом Рэна, пожал плечами: — Что? Он сам это понимает.

— Да, понимаю, — согласился я, глядя в потухающий костёр. — Но на лучшее всё равно надеюсь. И исхожу из того, что она жива.

На этом разговор закончился. А потом мы легли спать, и мне снова приснился сон, в котором я слышал смех Лины среди леса зеркал. Он снился мне почти каждую ночь, в разных вариациях, но каждый раз всё заканчивалось тем, что я бежал к Лине, стоящей ко мне спиной, брал за руку, и это снова оказывалась не она. Кто угодно, только не она. Будто разум мой насмехался над наивностью души, дразнил её, щёлкал по носу — смотри, какая ты глупая! А душа только металась в беспокойстве, не обращая внимания на издевательства. Она и в самом деле глупая, что ж теперь поделаешь? И сон повторялся, каждый раз словно впервые.

Наутро я ощущал себя словно блаженный нищий. Без Лины мне было плохо, я переживал за её судьбу и вообще всё время находился в напряжении. Но само наличие этого напряжения говорило о том, что у меня есть кое-что за душой. Сколько бы трудностей и тягот мне не выпало, в какой бы грязи или холоде я не просыпался, существовало нечто, отодвигающее всё остальное на второй план. И это нечто было не где-то, а у меня внутри.

А что будет, когда Лина найдётся, я старался не думать.

Мы день за днём пробирались вглубь болот. К счастью, без особых приключений. Как и предсказывал Рэн, воды становилось всё больше, и теперь нам редко удавалось высушить обувь — идти порой приходилось по колено в болотной жиже. Растительность редела, живность мельчала, мы оказались в вотчине мхов и мошкары, которая тучами звенела вокруг нас на протяжении всего пути. Хуже всего было то, что эти мелкие кровососы зверели день ото дня — ведь их время уходило вместе с остатками летнего тепла.

Я уже побаивался угробить здоровье в этом путешествии — сначала постоянный холод и ветер в горах, а теперь промозглость и грязь в болотах. В таких условиях даже безупречно здоровый человек может обзавестись целым букетом хронических болезней. Правда, у нас была профилактика: Рэн при каждом удобном случае собирал целебные травы и коренья, а потом заставлял нас пить горькие отвары. Я не знал, насколько они эффективны, но очень надеялся, что давлюсь этой гадостью не зря.

Больше недели минуло с тех пор, как мы вошли в Чернотопье. Идти становилось всё сложнее — и вовсе не из-за зловонной жижи или колючек. На каждом привале наваливалась усталость, которая накапливалась даже несмотря на отдых. Каждый день приходилось прикладывать больше усилий, чем в предыдущий — чтобы встать, чтобы шагать, чтобы говорить. То ли походная рутина нас доконала, то ли ещё что, но настроение у нашей компании основательно подпортилось. Разговоры не клеились. Даже постоянное нытьё гнома, иногда поднимающее настроение, приелось и превратилось в фон. Это было странно. Обычно первым уставал я: у Кира была его гномья выносливость, а у Рэна — более совершенное во всех отношениях тело и многолетние тренировки. Но в последние пару дней усталость подкосила даже моих друзей. Словно треклятое болото вытягивало из нас душевные силы.

— Сколько мы прошли? — остановившись, спросил я.

Рэн опустился на болотную кочку и с прищуром огляделся. По сравнению со мной он выглядел неплохо, но по большому счёту на него жалко было смотреть. Мы вообще смотрелись как компания унылых бродяг, ночующих в выгребной яме. Впрочем, пейзаж к этому очень располагал.

— Кто знает, — сказал пуэри, вытягивая натруженные ноги. — Я бы сказал, что около десяти лиг. Но путь был извилистым, так что по прямой намного меньше.

— Не думал, что когда-нибудь скажу это, но жду не дождусь, когда уже начнутся людские селения, — пробурчал гном, развязывая охапку хвороста.

Сумерки уже начали скрадывать очертания топей, поэтому мы остановились на ближайшем островке твёрдой земли на ночлег.

— Не уверен, что там будет намного лучше, — отозвался я, ударяя кресалом по кремню.

Подсохший мох начал тлеть, и я быстро набросил сверху пару хворостин.

— По крайней мере, не так сыро, — пожал плечами Рэн. — Ну и там всяко интереснее, чем здесь.

Я поднял на него взгляд.

— Хочешь поближе познакомиться с человечеством?

— Конечно. Я же читал о нём только в манускриптах.

Усмешка сорвалась с моих губ помимо воли.

— И что же там было написано?

— Много чего. Пуэри изучали людей исключительно со стороны. В разрезе нашего понимания мироустройства вы выглядите… чудиками. Впрочем, это должно быть взаимно.

— Так и есть. Но ты можешь сказать точнее, что о нас писали?

— Например? М-м, дай подумать. Что в вас сильно животное начало. Что у вас очень сильны стадные инстинкты, но очень слабо общевидовое сознание. Что в одном мире, населённом людьми, из-за разрозненности и разобщённости могут встречаться десятки и даже сотни разных культур, которые восходят к одним и тем же истокам. Ну и много ещё чего, не вижу смысла перечислять дальше. Всё равно это всего лишь книги. Одно дело читать о вас, и совсем другое — увидеть воочию.

Кир хрюкнул в бороду, но воздержался от комментариев. А я смотрел на Рэна и не мог понять: он что, правда совсем не понимает, что такое люди?

— А ты не боишься разочароваться? — осторожно спросил я.

— Да брось! — улыбнулся пуэри. — Я наслышан о людских странностях. Вы среди других рас как тролль в посудной лавке — воплощение хаоса. От людей нужно ожидать чего угодно, это ясно, как день.

— Так-то оно так, — я с сомнением почесал в затылке. — Но одно дело быть наслышанным, и совсем другое — столкнуться воочию. Ты бы лучше не недооценивал наше умение разочаровывать. К этому у нас большой талант.

— Как-то это непатриотично звучит из твоих уст, — вздохнул охотник. — И всё же я думаю… Эй, что там?

Он вглядывался правее моего левого плеча. Мы с Киром как по команде обернулись и довольно долго вглядывались в темноту, но так ничего и не увидели.

— Где?

— Как будто тень какая-то промелькнула.

— Да птица небось, — копатель махнул рукой. У него это получилось настолько небрежно и буднично, что мы с Рэном тоже успокоились и отвернулись.

Однако когда позади меня раздался отчётливый всплеск, все трое вскочили на ноги и вооружились.

— Не слишком-то похоже на птицу, — встревожился охотник.

— Может, большая птица? — с заметной долей сомнения продолжил гном.

— Не-е-ет, — протянул я. — Шлёпнуло будто веслом. Широким таким веслом.

Мы напряжённо вглядывались во мрак. Как назло к вечеру небо затянуло, так что темнота стояла, хоть глаз выколи, и даже Рэн не мог ничего разглядеть. А я всё думал: что за болотная живность может издавать такой звук? И в голову никто не приходил.

Со стороны топей, чуть левее места, откуда был всплеск, раздался стрёкот. Естественно, совсем не похожий на трескотню насекомых. Слишком уж хищный.

— Что за чертовщина? — гном покрепче стиснул в руках топор.

Видимо, он сказал это слишком громко, потому что в ответ ему прозвучал приглушенный рык и тот же стрёкот — с запада, юга, востока. Мы тут же встали спина к спине, выпучив глаза в темноту, которая в один миг угрожающе нависла над нами.

— Их много, — сказал Рэн. — И они поняли, что их заметили.

Знакомое чувство тревоги всплыло откуда-то с глубин сознания, только на этот раз прихватило с собой изрядную долю страха. От него даже шевелиться стало труднее.

— Они нас окружили, — выдавил я сквозь зубы.

Почему-то на меня накатила злость.

— Ну и что будем делать? — спросил гном.

— Поглядим, что за твари.

Рэн вглядывался в темноту. Если бы хоть что-то шевельнулось в ней, он бы тотчас это заметил, но даже его зрение ничего не могло различить. На слух выходило, что врагов не меньше пяти, но сколько ещё их прячется неподалёку? Был бы свет костра чуть ярче!

Едва он подумал об этом, как темноту вспорола ослепительная вспышка. В спину ударил жар, и пуэри в испуге отпрыгнул, обернулся: их маленький костёр ударил в небо ревущим огненным столпом.

— Да вашу ж мать! — рявкнул гном, поскользнувшийся от неожиданности. — Что за херня?!

— Зато теперь их видно, — процедил человек сквозь зубы.

Пуэри резко обернулся и столкнулись взглядами с монстром. Весь в толстой чешуе, похожий на крокодила с чрезвычайно развитыми конечностями, мутант стоял на самой границе видимости. Широкие и длинные стопы, руки снаряжены острыми костяными наростами и перепонками, туловище согнуто, образуя горб, из которого торчат заострённые шипы. Глубоко посаженные маленькие глаза, массивные надбровные дуги, вместо носа — вытянутое отверстие чуть пониже глазниц, пасть широкая, челюсть не смыкается до конца из-за нескольких мощных клыков. В уголках пасти трепетал широкий язык, который и издавал тот самый стрёкот.

— Ну и уродина! — Кир перекинул топор в другую руку. — Ну и как, образина, драться что ли будем?

— Это вряд ли, — бросил Энормис.

Хищник внимательно смотрел на самого высокого двуногого в отряде, изредка порыкивая и беспрестанно стрекоча. Чародей отвечал ему взаимностью, глядя исподлобья. Рэн видел, как другие мутанты двигаются по самой границе света, обступая маленький отряд со всех сторон. Их было не меньше дюжины.

— Мне кажется намерения у них самые серьёзные, — сказал охотник. — Будьте готовы…

Он не успел договорить, потому что Энормис шагнул навстречу хищнику и сам вдруг вспыхнул, как факел, языки пламени, объявшие его со всех сторон, были ярко-фиолетовыми.

— А ну-ка свалили отсюда! — рявкнул чародей не своим голосом.

Даже у Рэна сердце ёкнуло от страха от этого выкрика. Монстр же вздрогнул, напружинился, рыкнул. Решительности в нём явно поубавилось, мутант постоял немного в нерешительности, попятился и растворился в темноте. Другие тени, словно нехотя, тоже постепенно исчезли, стрёкот отдалился. Едва стихли последние шлепки плоских лап, Энормис снова стал человеком, а костёр вернулся к прежней яркости. Болото снова погрузилось во мрак.

В этой полутьме чародей не спеша вернулся на своё место и сел, как ни в чём не бывало. Воздух парализовала тишина, нарушаемая только треском догорающих дров.

— Здорово ты их испугал, конечно, — сказал гном подчёркнуто нейтральным тоном. — Но нас-то мог бы и предупредить.

— «Сейчас буду пугать»? — спросил Энормис, жуя мясо. — Главное, что сработало.

— Да уж, сработало. Был миг, когда я сам тебе чуть череп не раскроил с перепугу!

Человек только пожал плечами. Кир постоял немного и вернулся на своё место, продолжив уже спокойнее:

— Это уже тревожит, знаешь ли. Ты пришёл ко мне с просьбой отвести тебя на Глубины. Знаешь, насколько это странно? Потом ты в одиночку валишь тролля и каким-то чудом выживаешь со смертельными ранами. Говоришь с Тенью. Протаскиваешь нас через залы. Вытворяешь всякое. И всё это время с такими замашками, будто… — гном запнулся, подбирая слова.

— Будто я не человек? — спросил Энормис с вызовом.

Копатель засопел, но промолчал.

— Ты даже половины не знаешь, — бросил чародей. — Я и есть не человек, Кир. Не смотри, что я на него похож.

— И кто ты тогда?

— А не знаю! — всплеснул руками Энормис, и голос его дрогнул. — Ты думаешь, меня самого всё это не тревожит? Думаешь, оно мне нравится — быть чёрт знает кем? Однажды я уснул, будучи чародеем девятой ступени, а проснулся уже одиннадцатой. А ещё я говорю на любом языке — хочешь, пожелаю тебе доброго вечера на древнегарадском? И это всё ерунда по сравнению с тем, что я узнал у Оракула. У меня нет родителей, Кир! Их нет, и никогда не было! Как мне прикажешь себя чувствовать? Нормально?

Гном молчал.

— Я сам себя иногда боюсь, — продолжил чародей уже спокойнее. — И это не такой страх, как «Ох, да что же я творю?». Это страх «Да что же я такое?», и он намного хуже, потому что ответа на этот вопрос у меня нет. Я с ним живу все эти годы, приятель. Мне даже себя нечем успокоить, не то, что тебя.

Гном молчал.

— Мне иногда кажется, что это всё — сон, и что я скоро проснусь в своей нормальной, обычной жизни, в которой у меня нет совершенно никаких странностей. Мне очень хочется, чтобы это оказалось правдой. Вот только это не сон. Нет у меня никакой другой жизни, где всё хорошо и понятно. Мне кажется, лучше с этим смириться уже. И смириться с тем, что я не человек. Уж скорее я химера. И теперь у нас два варианта. Либо ты, как и я, с этим смиришься, либо лучше нам разбежаться.

Гном молчал. Рэн тоже молчал — чувствовал, что разговор Энормису крайне неприятен, что эти слова зрели внутри него уже давно, а он всё надеялся, что ему не придётся их произносить. И теперь чародей, несмотря на показное спокойствие, сидел как на иголках. Кир же то ли этого не замечал, то ли умышленно игнорировал.

Повисло неловкое молчание. Пуэри выждал немного и решил вмешаться.

— А мне не важно, как ты хочешь себя называть, — сказал он. — Ярлык можно приклеить любой. Если обращать на них слишком много внимания, правды в этом мире не найти. Меня вполне устраивает то, какой ты без словесной шелухи.

Энормис вздохнул, не поднимая головы. По его изменившейся позе стало понятно, что утешение Рэна вышло слабым, но всё же действенным. Он будто бы даже расслабился.

— Да меня в целом тоже устраивает, — подал голос Кир. — Просто я всё никак не привыкну к этим безумным выходкам.

Насчёт безумств у пуэри тоже было своё мнение, но он решил его не озвучивать — как и то, что сказали ему в горах Муалим и не-Энормис. Рэн терпеть не мог тайн и недомолвок, но ради всеобщего спокойствия одну готов был хранить.

— Зато подействовало, — хмыкнул охотник и, желая подвести черту под этой темой, завёл новую: — Как думаете, что это за существа?

— Мутанты, — пожал плечами человек. — Я про таких не слышал.

— Да уж. На обычных зверей не похожи, — согласился гном.

— Ведут себя, как стая волков. Сегодня я их отогнал, но не похоже, что они сильно испугались. Их было не так уж много, завтра они могут вернуться большим числом, и тогда красочными иллюзиями мы уже не отделаемся.

— Думаешь, вернутся?

— Мы вошли в их владения, — вставил Рэн. — Если они хищники, то чужаков терпеть не будут.

— И каков план?

— А что тут придумаешь? — всплеснул руками чародей. — Пойдём дальше, не поворачивать же в самом деле назад. Вдруг обойдётся?

— А если не обойдётся, ты нас предупредишь, прежде чем херачить своей магией? — не унимался Кир.

— Предупрежу, предупрежу. Давайте уже спать ложитесь, я первый подежурю. Мутанты могут объявиться в любую минуту.

Вопреки опасениям отряда, твари не напали ни на следующий день, ни через один. Они только ходили где-то поблизости ещё три дня, стрекотали из густого тумана и подступающих сумерек, но не появлялись на виду, словно выжидая.

Троица упорно шла дальше, но напряжение росло. Рэн всё чаще озирался по сторонам, гном за его спиной всё цветистее ругался сквозь зубы, а в глазах человека то и дело мелькал мрачный огонёк. Их будто сопровождали, на расстоянии, но ни на минуту не давая забыть о том, что где-то неподалёку притаился хищник, который может напасть когда угодно.

Три полных дня маленький отряд готовился к нападению. Как назло болота окутал туман, в котором даже на сотню аршинов редко что было видно. Холодало, временами моросил дождь, не дававший одежде высохнуть. Три полных дня длилось молчаливое, напряжённое шествие, пока к концу третьих суток Рэн не заметил, что вода пошла на убыль.

— Земля уже не такая мягкая, — сообщил он товарищам перед ночлегом. — Мы поднимаемся.

— Неужто болота кончаются?

— Нет, — покачал головой охотник. — Больше похоже на то, что впереди возвышенность.

— Большая?

— Не знаю.

— Странно, — сказал Энормис. — Возвышенность среди топей.

— Но нам это на руку, — возразил гном. — Если мы взберёмся на холм, обороняться будет хоть как проще.

— Если только на холме не их гнездо.

— Да с чего ты взял? Это же явно болотники какие-то.

— Это-то и настораживает. Они не нападают, только ведут нас. А впереди возвышенность. Если я не ошибся в подсчётах, мы сейчас примерно посередине Чернотопья, какие тут могут быть холмы?

— О, — отозвался гном. — Хм…

Именно в этот момент над болотами разнеслось приглушённое рычание. Сначала одного существа, потом нескольких. И всё оттуда, откуда пришёл отряд.

Все тут же оказались на ногах.

— Началось, — чётко выговорил Энормис. — Собираем манатки.

Нападения ждали долго, поэтому дважды повторять не пришлось. Пока в шесть рук спешно сворачивали лагерь, Кир обернулся и с удивлением воскликнул:

— Мне кажется, или они только с одной стороны?

Рэн прислушался.

— Кажется, да, — он затянул завязки на своём мешке. — Придётся взбираться на холм!

— Давайте, бегом! — крикнул чародей и первым сорвался с места.

— Стой! — окрикнул его охотник. — В трясину же угодишь.

Но он зря волновался. Земля почти сразу приобрела наклон, и чем дальше они бежали, тем твёрже становилась почва под ногами. Склон уводил на север, беглецы, не сговариваясь, повернули, чтобы бежать чётко наверх. Преследователи рычали позади, оставаясь под прикрытием темноты и тумана, но и не отставали. А Рэн подумал: «Почему? Они ведь запросто могли бы нас догнать…» И его тут же осенило.

— Они просто гонят нас! — крикнул он. — Гонят наверх!

— Просто боятся напасть в открытую! И боятся того, что наверху! — Эн на бегу зажёг люмик.

— Там что-то есть! — Кир указал вперёд.

Там из-за полосы тумана выглядывало нечто высокое и правильное. Слишком правильное.

— Да это же стена! — изумился гном, когда они подбежали поближе. — Сожри меня Бездна, крепостная стена! В центре топей!

Камень растрескался и замшел, кладка покосилась и местами осыпалась, но для беглецов стена всё ещё оставалась неприступной, возвышаясь на два с лишним человеческих роста.

Сзади раздался рык, и все трое оглянулись. В трёх саженях за спиной Кира, бежавшего последним, стоял болотный монстр, уже готовый к прыжку и скалящий свою уродливую пасть. Он оттолкнулся от земли, и без сомнения покрыл бы всё расстояние, если бы не заклинание Энормиса: тугая воздушная волна обрушилась на мутанта и ударила его о землю, да так сильно, что он отскочил от неё точно мяч.

Но этого оказалось недостаточно, чтобы свалить чудовище. Болотник, разрывая землю когтистыми лапами, перевернулся и попытался встать.

— До чего живучие, твари! — сердито прокричал копатель. — И как тихо передвигаются!

— Давайте за мной! — чародей бросился вдоль стены. — Если это крепость, то где-то есть ворота!

Они снова бежали. Теперь рык хищников раздавался не только сзади, но и справа, так что единственным спасением могла стать только брешь в стене. Положение ухудшалось с каждой секундой, но через полминуты все поняли, что может быть намного хуже.

Люмик вдруг вырвал из темноты массивную внешнюю башню с несколькими бойницами. Она выступала из стены как обломанный каменный клык, обойдя её, отряд остановился.

— А вот и ворота, — сказал, точно сплюнул, человек.

За первой башней высилась вторая, а между ними действительно обнаружились каменные ворота. Вот только они были закрыты и давно вросли в землю, а вокруг валялось множество костей. Человеческих.

Кир первым вышел из оцепенения и толкнул ворота.

— А, Бездна! Они заперты с той стороны! Бежим дальше!

— Поздно, — бросил Энормис. — Слушайте.

Рычание раздавалось со всех сторон. На самой границе тьмы и тумана мелькали тёмные фигуры мутантов, подходящих всё ближе и ближе. Судя по всему, они подбирали момент для стремительной атаки.

— Но здесь мы тоже не пройдём! — гном яростно пнул створки. Те даже не шелохнулись. — Возьми да перенеси нас на ту сторону, тут же недалеко совсем!

— Это вряд ли, — покачал головой чародей. — В эту крепость, к сожалению, можно попасть только через ворота.

— Почему?

Вместо ответа Энормис подобрал с земли косточку и бросил через стену. Та взлетела намного выше стены, но отскочила, встретившись с невидимой преградой. Человек молча развёл руками.

Рэн и сам чувствовал, что замок этот скрывает в себе нечто недоброе — от него тянуло магией, которую пуэри не мог назвать иначе, как тошнотворной. А ещё здесь чувствовался страх, который будто въелся в сам камень. Страх и смерть.

— Ну и какие наши варианты? — сварливо выкрикнул гном.

— Наш единственный вариант — драться.

— Не совсем, — сказал охотник, подбежав к одной из башен. — Здесь трещина, довольно широкая.

Через секунду Кир и Энормис стояли рядом с ним. Именно в этом месте в башню, похоже, угодил тяжёлый снаряд: он сломал кладку и вдавил несколько блоков внутрь. В темноте внизу явно было какое-то помещение.

— Ничего не выйдет, — заключил гном. — Здесь слишком узко, я просто не пролезу.

— Я тоже, — сказал Эн. — Тут протиснешься только ты, Рэн.

Болотники рычали всё ближе. Кир от души выругался.

— Рэн, лезь! — чародей перехватил меч поудобнее. — Найди выход во внутренний двор, открой ворота. Мы тут справимся. Давай, пошёл!

Не тратя больше времени на слова, он отбежал к воротам и взмахнул руками, между башен тотчас вспыхнула бледно-голубая стена магического щита. Мутанты, отрезанные от добычи, застрекотали и начали бросаться на преграду точно безумные.

Прежде чем отвернуться, пуэри успел увидеть, как Кир и Энормис, изготовив оружие, встали плечом к плечу против бешеной стаи.

Пролезть в небольшое искривлённое отверстие даже худому и гибкому Рэну оказалось сложно. Ободрав бока, охотник протолкнул себя внутрь, но не успел сгруппироваться и рухнул в темноту, сильно ударившись головой. На миг оглохнув и ослепнув от боли, пуэри схватился за ушиб и попытался встать.

Сначала из кровавого тумана вынырнула рука, испачканная в крови. Затем вспыхнула трещина в стене — по ту сторону шёл бой. И, наконец, пришёл холод.

Рэн стоял по колено в ледяной воде. Темнота подземелья, словно нехотя, рассеивалась, хотя лучше от этого не становилось — перед глазами всё плыло. Ноги, запинаясь о воду, передвинулись — шлюп, шлип, шлёп. Дурнота. В ней плескалось помещение — тесное, с низким потолком и пузатыми стенами. Среди замшелых каменных блоков торчали железные кольца, на которых висели ржавые остатки цепей. В дальней стене темнел проём. Ноги сами собой понесли охотника к нему.

Голова гудела, точно металлический котёл, по которому колотили молотами десять кузнецов сразу. Обоняние обжигала вонь, которую Рэн не мог распознать. В мозгу металась ошалелая мысль о том, что нужно идти, но куда? Пуэри не мог вспомнить. Поэтому шёл наугад.

Подземелье казалось бесконечным — или же у охотника просто отказало чувство времени. Света от анимы не хватало, чтобы ясно различать окружение, так что пуэри перемещался от силуэта к силуэту. Чёрное пятно в углу оказалось горой полусгнивших доспехов. То, что Рэн принял за занавеску, вдруг жалобно скрипнуло от его прикосновения и обвалилось — это была проржавевшая решётка. Под ноги то и дело попадалось что-то твёрдое, из-за чего охотник пару раз едва не упал, но при этом и не подумал наклониться и посмотреть, что это. Просто не сообразил.

Каким-то чудом пуэри вышел в коридор, где через равные промежутки из стены торчали держатели для факелов — разумеется, пустые. Потом был круглый зал с множеством камер, отгороженных решётками. Вокруг не было ни души, но охотник всё отчётливее ощущал чьё-то присутствие, даже сквозь туман в раскалывающейся голове. Рэн дёргано озирался, вертелся из стороны в сторону, но видел лишь темноту, которая комьями сгущалась поодаль. А потом он забрёл в комнату с каменным столбом посередине, и вдруг ощутил, как в голове проясняется.

На столбе был распят мертвец. Руки и ноги прикованы стальными обручами, каждая по отдельности. На шее — массивный железный обруч. В темноте тело казалось совсем свежим, но стоило Рэну зажечь крошечный люмик, как оно обратилось в мумию. Кожа высохла, посерела, облепила кости, вокруг рта покойника засохла белёсая слизь, нос провалился, запястья и щиколотки совсем почернели от соприкосновения с ржавым металлом. В дырах на щеках проглядывали кривые жёлтые зубы. На шее у трупа висел какой-то кулон. Рэн, постепенно приходя в себя, наклонился поближе, чтобы рассмотреть безделушку.

И тут мертвец закричал. Громко, пронзительно, истошно — как живой человек, с которого по меньшей мере сдирают кожу. Его вопль точно ножом разрезал завесу в голове пуэри, разнёсся по подземелью, вкрутился в уши, а Рэн даже не мог их зажать. Он только пятился, вытаращившись на мученика, тот бешено рвался и извивался в путах, которые, несмотря на все его усилия, не поддавались ни на гран.

В этом вопле слышались слова, которых Рэн не знал, и мучения, которых он не ведал. На миг охотнику даже показалось, что так звучит вечность, переполненная болью — настолько душераздирающе звенел крик. И чем дальше, тем меньше он напоминал человеческий.

Сердце зашлось в барабанной дроби. Кожа покрылась ледяными мурашками. На миг проскочила мысль: «мне снится кошмар». Рэн даже зажмурился, надеясь не то сморгнуть увиденное, не то проснуться.

Но когда его глаза снова открылись, стало ещё хуже.

Вокруг стояли мертвецы. Десятки мертвецов. Как и распятый, они сохранили мало человеческого — разве что форму. И все они смотрели на столб, на котором извивался их собрат.

От неожиданности пуэри вскрикнул и снова попытался прогнать наваждение, но напрасно. Его крик словно вывел толпу из оцепенения: человеческие голоса начали выстреливать из высохших глоток один за другим — вопли боли, истеричный смех, плач, рычание. Вкупе с криком распятого эти звуки так резали уши, что пуэри зажал их руками. Рэну хотелось убежать, но кадавры — язык бы не повернулся назвать их людьми — стояли слишком плотно, без малейшего просвета. Больше того — толпа пришла в движение.

Сначала охотник подумал, что всё это иллюзия, но после первого же толчка в бок понял, что всё совсем не так. И только тогда сорвался с места.

Его хватали за руки, ноги, плечи, в него врезались всем туловищем и хрипели прямо в уши, но пуэри остервенело пробивался прочь из этой толчеи. На первый взгляд вялые и неуклюжие, кадавры порой начинали двигаться с пугающей быстротой. Они нападали не только на Рэна, но и друг на друга: валились в воду, били наотмашь, впивались беззубыми ртами в кожу, но тела их были словно заговорённые — они высохли и почернели, но никак не распадались в прах.

Чьи-то пальцы ухватили Рэна за лодыжку, он потерял равновесие и упал, из воды прямо ему в лицо скалился проломленный череп. Орущая толпа тотчас обрушилась сверху, придавила, ткнула носом в груду костей. Руки упёрлись в пол, толкнули его — без толку, слишком тяжело. Рот распахнулся, выпуская в воду панический крик, который пузырями скользил по лицу наверх, туда, куда охотник не мог выбраться. Нет, он не понимал, что лишает себя последнего воздуха. Вместо дурноты в его голову неистово стучалось безумие, а в глаза с любопытством заглянула сама Смерть.

За несколько мгновений до того, как пуэри втянул в лёгкие воду, что-то щёлкнуло у него в уме — и альтер, сминая пространство, вырвался из Эфира. Он в два счёта раскидал тела, что мешали Рэну подняться, через миг охотник уже стоял на четвереньках и дышал через кашель. Сделав своё дело, двойник тут же исчез. Пуэри, не теряя времени, снова побежал.

Толпа поредела, бежать стало проще, но легче от этого не становилось. Охотник понятия не имел, куда бежит, превратившись в чистый рефлекс. Если бы он начал думать, то непременно сошёл бы с ума. Он увидел, как один из мертвецов с жутким криком бился головой о стену — смачно, с оттягом — и при каждом ударе череп с хрустом проминался, а потом снова восстанавливал форму. Словно плети хлестали срывающиеся голоса, а громче всех где-то позади исходил воплями распятый.

Рэн метался среди искорёженных временем не-трупов в ужасе — от того, что оказался в желудке огромного каменного монстра, который переваривал не тела своих жертв, но их души. Казалось, ещё немного, и разум охотника сотрётся, исчезнет, оставив после себя лишь неумирающую телесную оболочку. Тогда последний в мире пуэри останется здесь, в пропитанной мучениями и страхом темноте… навечно.

Каким-то чудом ноги вынесли Рэна на лестницу. Навстречу ему вышел солдат в полном доспехе, с копьём — и прежде, чем пуэри успел хоть что-то предпринять, прошёл сквозь него. Чувство от этого возникло такое, словно в охотника ударила молния, а призрак его даже не заметил. Он просто дошёл до последней ступеньки и исчез.

Рэн сломя голову бросился дальше. Анима налилась чистой синевой и жгла горло, альтер в Эфире бесновался — от висящей в воздухе магии было трудно дышать. А может, это замок хотел задушить последнего из живых?

Одолев два пролёта, пуэри ввалился в комнату, где прямо на потолочном крюке висел, раскачиваясь, скелет. Каким-то образом он не только не рассыпался, но и вообще не умер — он щёлкал челюстью, дёргал фалангами верёвку и дрыгал ногами, точно вытанцовывая нечто дьявольское под стук собственных костей. В отличие от остальных несчастных, он будто бы понял, что Рэн ещё живой, а потому при виде него забился ещё сильнее, замахал руками. Однако верёвка, обхватившая его шейные позвонки, словно была из гибкой стали — сколько бы времени не прошло, она ничуть не истлела.

Вжимаясь в стену, охотник двинулся вдоль неё. Силы его были на исходе — за вызов альтера в чужой для него материальный мир пуэри буквально расплачивался своим здоровьем. Скелет выгибался дугой, клацал челюстями и пытался дотянуться до охотника, но не мог. Вдруг потянуло свежим воздухом, Рэн быстро огляделся, и, обнаружив дверной проём, кинулся туда.

В соседней комнате за столом сидела ещё одна мумия, бьющая себя в грудь кинжалом, охотник на неё почти не посмотрел. Он увидел выход на улицу.

Едва над головой между башней и стеной мелькнуло чёрное небо, ноги пуэри подкосились. Он упал прямо в подворотне, в густую мокрую траву, которая за бесчисленные годы вскрыла и искорёжила древнюю брусчатку.

Какое-то время Рэн просто лежал и наслаждался дождём, не в силах ни о чём думать. Потом он словно случайно вспомнил о друзьях, которые прямо сейчас ожидали его подмоги, и с трудом поднялся. Впереди виднелся проход во двор. С полным ощущением, что худшее позади, охотник направился туда.

Но стоило пройти несколько шагов, как кошмар заиграл новыми красками.

— В сторону! — крикнул я, бросая очередную ледяную глыбу.

Кир проворно отскочил, и снаряд, пролетев мимо него, смёл двух мутантов, зашедших копателю за спину. Почти сразу пришлось и самому прыгать в сторону, чтобы избежать встречи с когтями другого хищника. Гном тут же подоспел, с рёвом рубанул врага по шее, топорище не выдержало такого испытания и сломалось. Несмотря на это, удар возымел действие — монстр повалился наземь со сломанным хребтом.

Это была уже третья атака, которую мы отбили. Щит мне пришлось убрать, потому что на него уходило слишком много сил — намного больше шансов у нас оставалось в рукопашной с применением магии, чем просто в рукопашной.

Я бросил Киру свой второй меч. Тот ловко поймал оружие и, снова становясь в стойку, выкрикнул:

— У меня три!

— Пять, — сказал я, держась за бок, в который совсем недавно угодил костяной шип ныне мёртвого мутанта.

Стая, хоть и уменьшившаяся в размерах, даже не думала отступать. Монстры, стрекоча, ходили по краю светового круга и снова выбирали момент для атаки. Их оставалось не меньше двух десятков. Если бы не ливень, я бы просто забросал их огнешарами, но влажность сводила эффективность огненной магии на нет, так что экономить силы не получалось.

— Опять собираются, — Кир сплюнул. — Где уже там Рэн? А то меня, кажись, на всех не хватит!

— Что-то с ними не то, — сказал я, восстанавливая дыхание. — Атакуют как безумные. Для них это явно не просто охота.

— Да что ты говоришь! — копатель вытер лицо рукавом. — А я-то думал, что мы им настолько понравились, что они просто не могут нас отпустить!

Хищники снова подбирались всё ближе. Сначала они набросились гурьбой, но быстро сообразили, что так я просто раскидаю их магией. В третий раз они уже нападали поодиночке, стараясь окружить и зайти за спину. Мои ушибленные рёбра говорили в пользу того, что новая тактика работала лучше.

— Если так пойдёт, они нас просто возьмут измором, — я следил за приближающимися тварями. — Надеюсь, у Рэна там дела идут лучше.

— Не ной только, — отрезал Кир. — Отобьёмся. А если нет, то всё равно славно подрались. Я вон даже последний топор сломал…

— Ну-ну, давай без предсмертной храбрости. В этот раз попробуем встать чётко между башен. Когда поближе подойдут, я попробую их оглушить звуковым взрывом. Увидишь, что падаю — падай тоже. И уши зажимай.

— Мы сами-то этот взрыв переживём?

— Не знаю, но у меня больше идей нет. К тому же, у нас преимущество.

— Какое это?

— Мы знаем, что будет взрыв, а они — нет.

Гном на это только фыркнул.

— Всё равно нам конец, если Рэн не откроет ворота, — пробормотал я себе под нос.

Шестеро мутантов отделились от стаи и ровным полукругом пошли на нас, не переставая рычать.

Хочу на год назад, вдруг подумал я. Надоели приключения. Вот бы как тогда: спокойная, размеренная жизнь в замке, захотел — на прогулку уехал, захотел — спать завалился, не боишься никого и ничего, ешь вдоволь, одет и обут. Не то что сейчас.

Языки болотников затрепетали в знакомой манере — над холмом взвился хищный стрёкот. Когти всё сильнее цепляли грунт, оставляя глубокие борозды, в которые тотчас натекала вода. Движения монстров были подчёркнуто неспешными, почти ленивыми, но в глазах их горела нетерпеливая злоба. Я переводил взгляд с одного мутанта на другого и прикидывал, кто из них попытается разорвать мне глотку первым.

Сзади раздался глухой стук.

Мы с Киром переглянулись.

— Рэн? — крикнул гном через плечо. — Это ты?

Ответа не последовало, вместо этого протяжно заскрипела одна из створок. Мы с Киром, не сговариваясь, попятились. Хищники остановились и сверлили нас взглядами из глубины черепов.

Да они же не собираются нападать, осенило меня. Вот почему они гнали нас, а не окружили. Они тоже боялись. А почему? Да потому что я запугал их ещё при первой встрече. Переборщил. Наверное, они решили, что мы слишком опасны, чтобы шастать по их территории — поэтому стремились прогнать любой ценой.

Створка за нашими спинами дрогнула от удара. Потом ещё раз. Сдвинуть с места вросшую каменную плиту — та ещё задачка. А вросла она давно и прочно. Явно не пару столетий назад. Наверное, как раз тогда, когда случился этот дикий магический катаклизм, фон которого ощущается в Эфире до сих пор.

Постепенно ворота стали сдавать. Створка сначала сдвигалась рывками, поднимая перед собой землю, потом поползла плавнее. С другой стороны до нас донёсся крик Рэна, упирающегося изо всех сил. Вскоре образовалась щель, достаточная для того, чтобы просунуть в неё руку, и в ней показался толстый железный лом — пуэри пытался открыть ворота при помощи рычага, но тот оказался слишком ржавым и согнулся. Мы с Киром плюнули на мутантов, схватились за открывающуюся створку и, упираясь ногами в другую, потянули что было мочи. Воротина подалась, мы быстро протиснулись внутрь. На обратной стороне створки обнаружилось кольцо, потянув за которое мы вновь закрыли ворота, и тут же сползли на землю в изнеможении.

Стрёкот с другой стороны стены стихал.

— Я уж думал, ты пропал, — отдуваясь, сказал Кир.

А я вдруг почувствовал, что мне в замке очень не нравится. Не нравится настолько, что я бы предпочёл остаться наедине со стаей мутантов.

Магия этого места будто забиралась под кожу и ползала там сотнями жирных червей.

— Пойдёмте отсюда скорее, — сказал бледный, как полотно, Рэн. — Ни секунды здесь не хочу находиться.

— А в чём дело? — спросил гном, который не мог чувствовать того, что чувствовали носители Дара.

Пуэри только мотнул головой и, пошатываясь, пошёл вглубь замка. Мы с копателем переглянулись и пошли следом. Возле ближайшего угла Рэн остановился, чтобы подождать нас.

И тогда мы увидели.

В древних стенах сражались и умирали люди. Они выглядели как живые: можно было разглядеть каждую родинку на лице, каждую каплю крови, услышать каждый крик и предсмертный хрип. На лицах людей читались настоящие эмоции.

Но трава под ними не проминалась.

— Это призраки, — сказал, словно выплюнул, Рэн. — Они не видят нас. Можно пройти, — и пошёл в самую гущу сражения.

— Бездна, — выдохнул гном и, стиснув зубы, двинулся следом.

Замок оказался большим настолько, что вмещал в себя полноценный жилой район. Мы шли на запад, пытаясь сохранить направление в многочисленных поворотах. Камень местами так пропитался копотью, что даже многие века не смогли стереть эту черноту. Некоторые дома лежали в руинах, другие стояли разрушенные только наполовину. И всюду, всюду мелькали призраки.

Они делились на две группы: первые — в красных доспехах, вторые — в разномастной одежде, порой вообще не имеющей отношения к защите. Дрались они так, словно завтрашнего дня больше не существовало, а остался только сегодняшний бой. Да и не бой даже, а бойня: здесь не было атакующих и защищающихся. Были только истребляющие и истребляемые. А жертвами в итоге оказались все.

Сражение, закончившись, начиналось снова. Убитые исчезали и появлялись на прежнем месте, чтобы снова быть убитыми. Смерть здесь перешла в новое качество, из мига растянувшись на целую вечность. Настоящие тела погибших давно рассыпались прахом, а души их умирали снова и снова, но никак не могли умереть до конца. Феноменальный, чудовищный по своим масштабам возврат удерживал их между прошлым и будущим, обрекая на вечные муки. От боли и ужаса здесь кричал сам воздух — и мне казалось, что я дышу чистой смертью.

Следовало поскорее пробежать тот участок. Незачем нам было озираться и приглядываться к происходящему — среди нас не было наивных детей, каждый и так знал, насколько ужасной может быть война. Но мы всё же смотрели. Не могли не смотреть. Разлитая повсюду Ненависть властвовала в замке безраздельно, заполняла собой каждую трещинку, лезла в уши, глаза, нос и лишала воли, заставляя смотреть на себя, паршивую уродину, и трепетать.

Двое солдат, попавших в окружение, спиной к спине отбивались от десятка врагов. Их судьба не вызывала сомнений, но они всё равно сражались до последнего. И вот, один из них пропустил удар, другой, и упал под ноги товарищу, который даже не заметил этого в пылу сражения. Воин в красном доспехе, прикончивший первого солдата, просто воткнул в спину второму окровавленный до рукояти гладиус.

Мы шли дальше.

Вдоль одной из стен нападающие выстроили сдавшихся, поставив их на колени. Офицер в шлеме с высоким плюмажем переходил от одного пленника к другому. Он медленно, будто даже с наслаждением вскрывал глотки побеждённым и смотрел на бьющие из ран алые ключи. Обречённые не выдерживали, вскакивали и бросались на своих убийц. Их валили наземь и рубили на части, точно туши на бойне.

Дальше, на одной из улиц, через открытые двери одного из домов мы видели, как солдат насилует женщину, перегнув её через стол. Сзади к нему подскочил мальчик лет тринадцати и воткнул кухонный нож насильнику в хребет. Тот упал замертво. Парнишка подскочил к матери и попытался поднять её, чтобы увести. Женщина рыдала и не реагировала на сына. Уже через несколько секунд в дом вломились другие убийцы. Матери они распороли живот. Мальчишке вогнали его же нож под подбородок.

Я оглянулся на Рэна. На его лице застыла не гадливость даже, а какая-то смесь отвращения с отчаянием. Это меня взбесило. Конечно, снобизм более совершенной расы! Что он знает о людях, кроме прочитанного в книжках? Что он вообще знает о страданиях человеческой души? В их идеальном мире небось даже заноза в пальце считалась за тяжкую рану…

Но сказал ли я пуэри хоть слово? Конечно, нет. Его презрение к людям жгло меня не хуже калёного железа, но это не значит, что я сам их не презирал. А ещё я стыдился. Очень удобно было в тот момент думать — я всё же не человек. У меня нет родителей, нет судьбы — точно не человек. Я не имею отношения к расе, учинившей всё это. У меня нет ничего общего с теми, кто из века в век проливает океаны крови и слёз. Но почему же тогда так сильно, жгуче, до одури стыдно?

Несколько солдат в красном бросали схваченных в замке стариков, женщин и раненых в глубокую яму. Рядом стоял худой, осунувшийся человек в балахоне и отстранённо наблюдал за тем, как кричат и молят о пощаде люди, как они пытаются выбраться, хватаясь за края ямы, а солдаты, хохоча, отрубают им руки. Когда убийцы бросили в яму последнего из пленных, худой человек взмахнул руками — и её затопил жидкий огонь. Вопли сгорающих заживо утонули в рёве пламени.

По переулку, прижимая к себе младенца, бежала пожилая женщина. Навстречу ей случайно вышел опьянённый кровью солдат с мечом наперевес. С полминуты он развлекался, загоняя несчастную в угол. Её мольбы его нисколько не трогали — только сильнее раззадоривали. Поэтому, когда охота наскучила мяснику, он отрубил женщине голову, а ребёнка растоптал каблуками сапог.

Сцена очищается, актёры возвращаются на исходную, и сцена повторяется, а потом ещё раз, и ещё, и опять — словно какой-то кукловод-извращенец не мог насмотреться на дело рук своих, а потому заставлял кукол играть одно и то же до бесконечности.

— Чудовища, — проговорил Рэн не своим голосом. — Твари.

Мы видели ещё очень многое в ту ночь. Сначала это лишало нас сна, потом просто снилось. Потом забылось — как пережитый кошмар. Но забыть совсем ни у кого не получилось. В мозгу навсегда засела ночь, призрачный огонь, что пожирал давно сгоревшие крыши, и капли дождя, пролетающие сквозь людей, которые никак не могли умереть.

Когда впереди замаячили ворота, мне показалось, что прошла вечность. А ещё казалось, что вечность назад с другой стороны замка вошёл другой Энормис. Тот, кто вошёл, остался здесь. А выйду уже я. Носитель отпечатка бесконечной агонии.

У ворот кипел бой — пока ещё организованный, не превратившийся в побоище. Мы прошли прямо сквозь битву — словно сквозь грозовую тучу. Только в самом конце, уже покидая замок, я заметил, что створки не сломаны, а распахнуты настежь. Нападающих просто впустили. Им позволили это.

— Почему, — скорее сказал, чем спросил Рэн.

Этот вопрос задавался никому в частности и не требовал пояснений. Пуэри просто не понимал, как это возможно. Не понимал и отвергал всем существом.

За стенами никто из нас и не подумал остановиться — мы, не сговариваясь, пошли дальше на запад, снова спустились в болота и шли до тех пор, пока холм со злополучным замком не остался далеко позади, а усталость не начала вытравливать из ума увиденное. Когда мы остановились, до рассвета оставалось не так уж долго, но все трое как подкошенные повалились на землю. Костра не разжигали. И несмотря на то, что сил не осталось ни первых, ни последних, ни один так и не смог заснуть.

На ноги поднялись примерно через час после рассвета, и пошли дальше, лишь слегка перекусив остатками ужина.

— Но как же так получилось, — нарушил долгое молчание гном, — что они все?.. Почему они… вот так?

Я, помолчав, всё же решил ответить:

— У обитателей замка, похоже, был сильный чародей защитник. И у него было кое-что припасено на самый крайний случай. Как только поражение стало неминуемо, он запустил могучее заклинание, с которым не справился. Или не завершил. Может, его убили в процессе. А заклятие закольцевалось и начало видоизменяться. Оно впитало в себя всё произошедшее внутри стен. И убило всех. А потом, много позже, заклинание расплелось и начались возвраты… Которые и по сей день не кончились.

Рэн слушал отрешённо. Его, видимо, совершенно не интересовали объяснения. Достаточно было и увиденного собственными глазами.

Глава 14 Добро пожаловать

Вокруг клубился такой туман, что я не мог разглядеть и пальцев на вытянутой руке. Тишина и темнота укутывали меня, а из-за сырости казалось, что я нахожусь в затхлом склепе, в который никто не заходил веками, и застывший в вязкий студень воздух никак не хотел протискиваться в лёгкие, недовольно свистя в дыхательных путях.

— Я знаю, что ты здесь. Выходи уже, — сказал я в туман.

Отражение вышагнуло из белёсой завесы и остановилось, вперившись в меня тяжёлым взглядом. Его лицо выражало какую-то странную скорбь, чего никак нельзя было ожидать от этого вечно ухмыляющегося и гримасничающего лица. Моего лица.

— Ты сегодня не в настроении? — усмехнулся я, категорически сбитый с толку его поведением.

Двойник медленно вздохнул, не отводя взгляда. И снова промолчал.

— Ты пришёл, чтобы молчать? — спросил я резче. И вроде бы, ну вовсе не нуждался я в его привычных уже насмешках и поучениях, но сейчас мне стало сильно не по себе от их отсутствия.

Второй я наконец отвёл взгляд и двинулся вокруг меня настоящего, разгоняя мглу неспешными движениями. Под нашими ногами обнаружились небольшие холмики явно искусственного происхождения, рядом, закутанный в туман, сидел, прислонившись к большому валуну, скелет с запрокинутым назад черепом. Будто неведомый человек привалился к камню, чтобы отдохнуть, да так и задремал, и умер во сне, лишь бы никогда больше не просыпаться.

— Где мы? — я снова подал голос, правда, уже не рассчитывая на ответ, но Отражение вдруг ответило:

— В ещё одной реальности. Альтернативной.

— Что на этот раз?

Наверное, мой вопрос прозвучал чересчур нервно, потому что двойник вскинул на меня печальный взгляд и махнул рукой:

— Да не переживай ты так. Просто одна из возможностей.

Настало моё время молчать. Пусть сам говорит.

— Ты задумывался, почему тебе так нужно вернуть Лину? — словно прочтя мои мысли, спросило Отражение.

Я кашлянул, припоминая собственные размышления по этому поводу.

— Много раз.

— И как выводы?

Я не захотел отвечать, заподозрив очередную издёвку.

— Да брось, — двойник со скучающим видом повёл рукой, оставляя в тумане узкую дорожку из заледеневших капель. — Давай варианты. Подумаем вместе.

Меня все ещё терзали сомнения, стоит ли отвечать на столь очевидную провокацию, но я все же сдался:

— Хотя бы потому, что нельзя её просто бросить после того, как я сам втянул её в авантюру.

— Кодекс чести? — вяло улыбнулось Отражение. — Хорошо, но этого явно недостаточно. Ты прекрасно понимаешь, что обоим гибнуть ни к чему. Давай следующий вариант.

Я вздохнул.

— Потому что я к ней неравнодушен, — это скорее прозвучало как вопрос, несмотря на то, что я пытался придать фразе утвердительную интонацию.

— Любовь? Уже ближе. Развивай мысль в этом направлении.

Не понимая, к чему он ведёт, я снова не стал отвечать. Видя, что я не могу дать вразумительного объяснения, Отражение ответило само:

— Привязанность. Страх потери. Это инстинкт. Всё остальное — чувства, мораль — просто верёвочки, за которые тянет подсознание. Это всего лишь твоя человеческая природа. Человек ведь — существо социальное.

— И чего в этом плохого? — не понял я.

— В чем, в природе? — двойник задрал голову, и с неба тут же не спеша полетели хлопья снега. — В социальности? Хотелось бы тебе напомнить о том, к чему иногда приводит человеческая природа, но… В данном случае — ничего. Категорически плохого — ничего. Но нужно с чего-то начинать борьбу.

— Чего? — не понял я. — Какую борьбу?

— Со своей природой.

— И бросить всех, кто мне дорог? — обалдел я.

— Не бросить, — помотал головой двойник. — Я не предлагаю тебе отказываться от твоих ценностей, коими в том числе являются честь и добросовестность. Просто ты должен понимать.

— Что именно?

Отражение снова уставилось на меня печальным взглядом.

— Ты всех потеряешь.

Его глаза сверлили мой зрачок, а я от негодования даже забыл, как выдыхать, не то, что говорить.

— Рано или поздно они все уйдут. Все, кто тебе дорог. Малой ли, большой ли кровью, но ты потеряешь их, просто потому что не сможешь удерживать вечно. По твоей воле, по их, по чьей-то ещё — не важно. Они перестанут быть рядом и больше никогда не вернутся.

Я смотрел исподлобья, пытаясь сопротивляться его словам, но в итоге лишь сильнее ощущал, как тяжелеет голова и опускаются плечи. Противоречить не хотелось. Не имело смысла.

Отражение, видя моё смятение, продолжало вкрадчиво говорить, стараясь растолковать мне свою мысль:

— Ты идёшь за ней, потому что нашёл в ней лекарство. Она — твоя панацея. А придумал ты это потому, что почувствовал рядом с ней облегчение и по наивности решил, что это навсегда. Но на самом деле это тоже временно, как и всё на свете. Так что если ты лишишься её сейчас, получишь боль. Если спустя время — разочарование. Сам решай, что из этого хуже.

— Если бы всё было так, ни один человек никогда не был бы счастлив.

— Ты прав, — кивнул двойник. — Счастье на свете, конечно, есть. Не все страдают, не все разочаровываются. Не для всех связь с другим человеком означает заведомую трагедию. Но в твоём случае это именно так.

Он замолк ненадолго, наслаждаясь падающими на его лицо снежинками. Я не прерывал паузы.

— Для тебя Лина — великий источник силы. Ты готов идти за ней хоть на край света. Но там, где великая сила, всегда и великая слабость. Отбери у мудреца ум, у силача силу, и что от них останется?

Туман стал плавно рассеиваться, открывая бесконечное поле небольших холмиков, краешки которых я увидел в начале сна. Отражение плавно таяло вместе с завесой и говорило, не переставая глядеть мне в глаза:

— Чем сильнее ты сопротивляешься потере, тем обширнее она окажется в итоге. И даже если твоих сил хватит на подвиг, он будет лишён смысла. Ты только понапрасну взвалишь на себя ношу героизма. Так что иди, иди за Линой. Это правильный поступок, и однажды тебе лично придётся иметь дело с его возвратом. Главное, помни, что когда-нибудь ты всё равно всех потеряешь. И тогда…

Он истаял, не договорив, и забрал с собой туман, что висел над нами и давил на плечи. Дышать стало легче, но открывшаяся картина заставила меня замереть.

Тяжёлая серая хмарь вместо небес, угрюмо нависающая над бессчётными холмиками одинаковой формы и размеров. Сначала я не мог понять, что они мне напоминают, но потом вдруг осознал, что эти горки бурой земли идеально соответствуют размерам человеческого тела.

Три из них, самые ближайшие, были ухожены, подровнены и украшены — не чета остальным. На одной в изголовье лежал заржавевший шлем со змеиными глазами, во вторую был воткнут красивый стилет со стёртой рукоятью. Третья — усажена неувядающими цветами, самыми разными, и оставалось только гадать, каких усилий стоило принести и заставить их расти в этой мрачной неродящей пустыне.

Прямо напротив них сидел, прислонившись к огромному камню, будто сильно устал, скелет, а в ногах у него лежали небрежно завёрнутые в полуистлевшую ткань мечи со знакомыми замками на рукоятях.

В полной тишине.

Ноги сами собой подкосились, и я рухнул на колени, не в силах справиться с внезапно навалившейся слабостью. Точно простреленный, я стал заваливаться набок, но всего за мгновение до соприкосновения с землёй проснулся, обливаясь холодным по̀том, в промозглых болотах Чернотопья.

— Ну, слава Великой Тверди! Хоть распогодилось.

— Ага. И дичи больше стало.

— Вот-вот! Понятно теперь, почему её раньше не было.

Ноги утопали во мху, который, в свою очередь, утопал в воде. Мошкара с назойливым жужжанием лезла в уши, нос, да и вообще везде, куда только могла залезть, что сначала нервировало, потом бесило, а в итоге перестало волновать. Осеннее солнышко, хоть и подрастерявшее жар, в этот день палило так, словно собиралось высушить нас вместе с активно парящим болотом.

После ночи в болотном замке минуло шесть дней. Как только воды вокруг стало меньше, а туман рассеялся, мы немного оправились от увиденного. Разве что Рэн стал чаще хмуриться и уходить в себя, но это как раз ничуть меня не удивляло. Удивило бы, если б он был весел и беззаботен, как Кир. С гнома-то всё как с гуся вода, а вот пуэри — существо значительно более тонко организованное.

— Местность повышается, — сказал Рэн как бы между прочим. — Думаю, завтра-послезавтра болота кончатся.

— Слава Богам!

— Кир, из твоих уст это звучит как богохульство.

Гном только хмыкнул, нисколько не смутившись.

Я усмехнулся. Следить за языком наш копатель не умел и не хотел. Это даже немного настораживало, ведь если бы он брякнул нечто подобное на людях, неприятностей мы бы огребли по самое не хочу. Ну не любят почему-то люди, когда смеются над их богами…

Я верил, что гному хватит ума вовремя заткнуться, но на всякий случай сказал под видом шутки:

— Значит, когда доберёмся до людей, разговаривать придётся мне.

— Да на здоровье, — отмахнулся Кир. — Я и так не пылал желанием. А нашего друга из прошлого подведёт акцент. Это если он прикроет вот эту штуку, — он указал на аниму.

Рэн задумчиво наклонил голову, словно пытаясь увидеть сияющее пятно между ключиц.

— А он прав, — сказал я, поразмыслив. — Тебе придётся каким-то образом прятать её. Чтобы поменьше выделяться.

— Можно закрыть платком, — сказал Рэн. — Только где его взять?

— Раздобудем где-нибудь, — махнул рукой гном. — Доберёмся до ближайшей деревни, какой-нибудь старушке дров наколем, и будет тебе платок. А до того времени лучше никому на глаза не показывайся. Очень уж ты… приметный.

— На северянина похож, — добавил я, склонив голову набок.

— Маловат для северянина, — поморщился Кир. — И смугловат.

— И что? — не понял Рэн.

— Как, что? Не будешь же ты каждому представляться: здрасьте, я Рэн, последний из пуэри, прибыл к вам через портал прямиком из далёкого прошлого! Легенда нужна. Чтобы не травмировать шаткую людскую психику.

— Ты о своей психике лучше беспокойся, борода. Но легенда и правда нужна.

— Будешь как настоящий шпион — замаскированный и глубоко внедрённый в ряды противника, — сказал Кир Рэну полушёпотом и для убедительности судорожно покивал.

— С глазами только что делать? Не бывает у людей таких глаз.

— Да ну! За серые вполне сойдут. К свету главное пореже поворачиваться. А так… Ну, пожалуй, можно сказать, что мать-северянка согрешила с кантернцем.

— А акцент?

— Да, акцент не северный… Он вообще непонятно на что похож. Может, эльфийский?

— Очень смешно. Ты когда-нибудь видел живого эльфа?

— Нет. Но драконов тоже никто не видел, однако рыцари ваши их ищут из года в год, чтобы убить. Ладно, эльфийский не подходит, конечно. Слишком экзотично…

Рэн молча переводил взгляд то на меня, то на гнома, наблюдая за тем, как мы приспосабливаем к нему словесный грим, и наконец не выдержал:

— Так, стойте! Вы хотите, чтобы я всем лгал?

Мы, одновременно замолчав, даже остановились, чтобы посмотреть на него как на идиота.

— Не просто хотим, но и настоятельно рекомендуем, — подчеркнул я. — От этого напрямую зависит твоё выживание. И наше, между прочим.

— Знаешь, как люди любят жечь всех подряд на кострах? — добавил Кир. — Чуть что, сразу тычут пальцем: «колдун!», или там: «еретик!» Повод у них найти вообще не проблема. А тебе с твоей историей можно даже к гадалке не ходить. Ещё ладно, если дурачком сочтут, а то ведь можно и у столба позагорать…

— Это не шутка, — подтвердил я. — Лучше соврать, чем привлечь к себе ненужное внимание. Да и меня, вообще-то, ищут Меритари. Этой своре лучше не попадаться. Если засветимся…

— Ладно, я понял, — раздражённо отмахнулся Рэн. — Как скажете.

Даже не глядя на нас, пуэри пошёл дальше. Мы с Киром ещё раз переглянулись. Гном пожал плечами и тоже двинулся вперёд. Я вздохнул им вслед.

Мне почему-то казалось, что дальше настроение пуэри будет только ухудшаться.

Вечером следующего дня, когда мы зашли в изрядно пожелтевший лес, широкой дугой огибающий последние озерца, Рэн вдруг остановился и указал пальцем на север:

— Смотрите. Что это?

Уже подступали сумерки, свет дня пошёл на убыль, поэтому я далеко не сразу разглядел замшелые камни старого строения.

— Руины, — пожал плечами я. — Похоже на развалины дозорной башни. Насколько я знаю, некогда здесь было порядочно селений, а в паре десятков лиг к северу жили орки, пока их не выбили оттуда бравые северяне. Наверное, тут был пост.

— Мне показалось, я видел там огонь.

Я внимательно посмотрел на остатки стен ещё раз, но не увидел ни единого блика.

— Скорее всего, действительно показалось.

Пуэри настороженно посмотрел в ту сторону, но не стал спорить.

В эту ночь я спал хорошо и крепко. Должно быть, потому, что лежал на сухом, от настоящего костра веяло настоящим теплом, а нос щекотал приятный запах зелени, а не вонь болотной воды. Все выспались, кроме Рэна, который вызвался дежурить первым. Когда мы с Киром проснулись, оказалось, что он так и не сомкнул глаз. В ответ на наши недоуменные взгляды пуэри сообщил, что совсем не хотел спать.

Позавтракав, мы отправились на поиски тропы, которая вывела бы нас к какому-нибудь селению — требовалось пополнить запасы еды и добыть нормальную одежду.

Вообще, если бы кто-то взглянул на нашу компанию со стороны, то непременно сказал бы, что по нам плачет балаган — настолько пёстро она выглядела. Рыжебородый гном со странным шлемом на голове. Высокий человек в старом балахоне явно не по размеру, с двумя мечами в самодельных ножнах. И в довершение картины неведомый персонаж с самодельным же луком, с виду похожий на обычного парня, но со светящимся пятном между ключиц. При этом вся троица с различными шкурами, мешками, сшитыми из звериных внутренностей, грязная и помятая. Цирк, да и только.

Мы довольно быстро набрели на просеку, которая, в свою очередь, влилась в сельскую дорогу со свежими колеями. Судя по всему, мы вышли поблизости крупной деревни. Телеги, оставившие такие глубокие борозды в земле, были нагружены чем-то тяжёлым, из чего я сделал вывод, что где-то неподалёку находилась деляна, в которой селяне заготавливали дрова на зиму. Лес уже активно желтел, но листвы опало пока немного.

— Как-то тихо здесь, — сказал Рэн, оглядываясь по сторонам.

— О чём это ты, дружище?

— Птицы. Их нет.

Его тон заставил меня насторожиться. Действительно, был слышен лишь лёгкий шелест высыхающей листвы да отдалённые постукивания дятла.

— Не нравится мне всё это, — сказал пуэри, и тревога ещё отчётливее отразилась на его лице.

— Да ладно тебе! Это же отшиб цивилизации, что тут может случиться? — беспечно махнул рукой Кир и повернулся, чтобы поправить лямку сумки.

Это его и спасло.

Гном не успел произнести больше ни слова, потому что в грудь его ударила стрела. Копателя развернуло, и от мгновенной смерти его спасло только то, что стрелок перенервничал, поторопился с выстрелом и не взял упреждение. Если бы Кир не сделал это случайное движение, снаряд угодил бы прямо в сердце.

Мы с Рэном моментально оказались на земле. Рядом просвистела ещё стрела, но предназначалась она точно не мне. За густыми кустарниками, растущими вдоль дороги, раздался многоголосый вопль и отовсюду стали появляться бородатые рожи с дембрийскими саблями наголо.

— Не трогать длинного! — раздался крик откуда-то сзади.

— Рэн! — крикнул я, вскакивая, и приготовил к бою мечи. Но пуэри уже был на ногах, сжимая в одной руке взятый в доме некроманта нож, а в другой уже знакомый по бою со скорпикорой теневой щит. Один из нападавших навёл на него заряженный арбалет.

Мне удалось вовремя отследить траекторию болта, чтобы подставить под него клинок, снаряд лязгнул и отскочил. У наших ног Кир поливал зловредного стрелка отборнейшими проклятиями, а землю — кровью. Я скрипнул зубами и затравленно огляделся: нападающие взяли нас в кольцо, но приближаться не торопились. Хорошая новость состояла в том, что стрелять они больше не собирались. Плохая — в том, что их оказалось около двух десятков, хорошо вооружённых решительных головорезов, а где-то за их спинами я чувствовал двух чародеев, которых по необъяснимой причине не заметил раньше.

— Сдавайся, Энормис! Тогда я обещаю сохранить твоим друзьям жизнь! — сказал высокий косоротый мужичок в потёртой одежде, выходя вперёд. Один из магов. Девятая ступень.

— Завали едальник, дерьмохлёб пучеглазый! — орал Кир, плюясь кровью. — Подойди-ка сюда, я тебе так жизнь сохраню!

Но подняться, несмотря на браваду, он не пытался. Рэн встал со мной спиной к спине. Я едва слышно шепнул ему:

— Есть идеи?

— Есть.

Интересно, какие, подумал я, но не стал уточнять. Вместо этого я опустил оружие, неспешно шагнул к адепту и спросил, прищурившись:

— Ты кто такой вообще?

Тот злобно раздул ноздри и гаркнул в ответ:

— Стоять! В твоём положении не задают вопросы!

Я усмехнулся, нарочито небрежно вскинув бровь, притворяясь спокойным, хотя на самом деле внутри все так и клокотало.

— Ты назвал моё имя, а я твоего что-то не расслышал. Как же я буду сдаваться незнакомому дяденьке?

— Заткнись! Ещё слово, и я прикажу сделать из вас чучела! Бросай оружие!

— Эн! — завопил Кир, который наконец поднялся на четвереньки. — Чего ты с ним треплешься?! Мочи его!

— И правда, — сказал я и с места прыгнул к меритариту. Никто не ожидал этого, все решили, что в таком окружении у нас нет шансов, а потому я не рискну драться. Вопреки их уверенности мой кулак с размаху врезался в челюсть чересчур нервного тупицы, надолго отправив того на землю.

Это стало сигналом к атаке. На меня ринулись со всех сторон, один напоролся животом на вовремя подставленный меч и заверещал, остальные попытались навалиться сверху, но я вовремя отскочил, парировав удар сбоку. Их оказалось слишком много, чтобы отбежать на безопасное расстояние, поэтому пришлось запустить круговое заклинание, которое разбросало нападавших мощным порывом ветра. Я воспользовался передышкой, чтобы оглядеться.

Рэн держал позицию рядом с раненым Киром. Гном изо всех сил пытался встать и помочь, но какая-то сволочь воткнула ему клинок в бедро, поэтому копатель только харкал кровью и ругался, зажимая раны. Не сказать, чтобы пуэри чувствовал себя неудобно, отбиваясь от шестерых противников, но надолго ли это?

Двое молодцев подошли слишком близко и упали с разрубленными коленями. Третий заскочил мне за спину, намереваясь, видимо, оглушить ударом по голове, но не успел увернуться от пинка, поэтому временно оставил меня товарищам, снова выстраивающим кольцо. Не дожидаясь, пока оно замкнётся, я собрался напасть первым, но ноги внезапно увязли в земле. Пришлось быстро плести контрзаклинание, теряя драгоценные мгновения.

— Рэн! — завопил я, едва вязкая земля согласилась меня отпустить. — Давай уже!!! — на меня напали двое, одного удалось оттолкнуть, второму рассечь сонную артерию. — Хватит с ними нянчиться!

Один из наёмников всё же зацепил мою голень низким ударом, и я взвыл, снова раскидывая врагов магической волной. Сразу же, почти не думая, взял пример с нападавшего чародея и сплёл заклинание, не дающее наёмникам вновь подняться. Затем ощутил направленное в меня плетение и рефлекторно выставил щит.

Огнешар взорвался, натолкнувшись на препятствие. Тех головорезов, что оказались поблизости, раскидало, а некоторым даже поотрывало руки-ноги. Воздух наполнялся криками раненых.

— А как же взять живым?! — крикнул я, но тут же отразил следующее заклинание, которое должно было пробить меня ледяным копьём. Я не видел атакующего, поэтому не мог ответить, едва успевая отбивать сыплющиеся магические удары. Заклинания летели с разных точек, но явно сплетались одним и тем же чародеем. Чтобы успевать отражать их, пришлось рассеять своё, державшее врагов на земле.

И вдруг атаки прекратились. Я снова обернулся к друзьям — и остолбенел.

Гном лежал уже без сознания. Пуэри стоял неподвижно, вонзив ногти в ладони, а вокруг метался его тёмный двойник, которого я видел каждый раз, когда смотрел на охотника сквозь Эфир.

С этим существом определённо не стоило связываться. Он пробивал собой пространство, вырастал как из-под земли рядом с очередным противником и рвал, ломал, бил — насмерть, без всякой жалости. Кровь так и хлестала из открытых ран. Воинственные крики быстро сменились воплями ужаса: головорезы поняли, что драться с этой молнией в обличье человека нет смысла, и бросились врассыпную. Но никого из них это не спасло.

Одного за другим тень настигла и убила. Последний упал со сломанным хребтом — и только тогда убийца исчез, а Рэн как подкошенный рухнул рядом с гномом.

Такой быстрой и эффективной расправы мне прежде не доводилось видеть, поэтому потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Но задумываться об увиденном было некогда.

Я бросился к друзьям. Изорвав одежду одного из убитых, начал перевязывать раны Кира. Рэн сидел рядом с остекленевшим взглядом и дышал надсадно, будто через силу. Неподалёку в корчах умирали немногочисленные раненые. Их хрипы и крики неприятно отдавались где-то у задней стенки черепа, но я даже не посмотрел в их сторону. Воняло вскрытыми потрохами и кровью.

Пуэри вдруг начал трясти головой.

— Ты как? В порядке? — спросил я его, не отвлекаясь от перевязки.

— Нет, — сказал он неожиданно низким голосом.

— Зацепили?

Я создал исцеляющее плетение, чтобы остановить кровь и срастить хотя бы часть повреждений гнома.

— Нет, — в том же тоне ответил пуэри.

Он смотрел на трупы.

Я зло усмехнулся, но сдержал рвущиеся наружу откровения. Оставил их при себе.

«Нельзя смотреть на трупы, оставленные тобой. Первое правило убийцы. Если ты не совсем бесчувственный, сниться будут. Даже если вот такие вот сволочи. А уж такому, как пуэри, точно нельзя на них смотреть…»

Позади испуганно взвыли. Я обернулся: это был чародей, которого я уложил в самом начале. Теперь он пришёл в себя и отчаянно пытался сплести что-нибудь защитное, но получалось у него не очень.

Зря он очухался.

— Присмотри за Киром, — сказал я охотнику и, припадая на раненую ногу, направился к последнему оставшемуся в живых ублюдку.

Охотник изо всех сил боролся с навалившейся слабостью. Сказать, что он чувствовал себя гадко, означало безобразнейшим образом соврать. Не так он представлял себе первую встречу с людьми. Ему казалось, что он где-то свернул не туда, допустил ошибку, и поэтому всё покатилось в Бездну. Словно он оказался в тупиковой ветви истории, в которой всё пошло не по плану.

Кир лежал неподвижно, но выглядел он уже лучше, чем несколько минут назад. Энормис создал какое-то сложное целительское плетение, которое охотник не мог бы воспроизвести при всем желании — не хватило бы сил. Рэн смотрел в спину удаляющемуся чародею и чувствовал, что сейчас случится что-то нехорошее. Возможно даже хуже бойни, которую охотник сам только что устроил.

Не чувствуя под собой ног и спотыкаясь на каждом шагу, он побрел следом.

Когда он догнал Энормиса, тот уже сидел верхом на последнем из нападавших, заломив руки пленника за спину. Последний, несмотря на явную боль, всё ещё пытался освободиться. Правда, Рэн не дал бы и волоска за то, что ему это удастся.

— Давай-давай, попробуй поколдовать. Я тебя заблокировал, — в голосе Энормиса лязгала сталь. — Теперь мои вопросы уместны? А, тварь? — он перехватил кисти пленника одной рукой, а второй схватил несчастного за волосы и с силой грохнул лицом о землю. — Кто такой? Отвечай!

— Я из Ордена, баран! — выкрикнул скрученный маг, брызгая слюной. Из его носа сочилась кровь.

— Ну да, как же я не догадался. Только в Меритари так дерьмово учат Искусству.

— Ты ответишь! Отпусти меня, верзила безмозглый! Орден всё равно тебя зажарит, рано или поздно!

— Уверен? — рыкнул Энормис. — Ты не забыл часом, кто сейчас пыль глотает? Угрожать он вздумал. Ты хоть понимаешь, что если гном умрёт, я твои кишки по всей полянке развешу, как гирлянды?

— Да пошел ты!.. — крикнул в ответ пленник.

Эну это явно не понравилось. Он, недолго думая, схватил меритарита за палец и дёрнул. Раздался противный хруст и вопль боли. Рэн от этого звука даже дёрнулся. Палец теперь торчал под совершенно неестественным углом, а на лице Энормиса не отразилось и тени эмоции.

— Не тот ответ. Говори, как нас нашли?

— Ничего не скажу, козёл!

Ещё один сломанный палец и крик.

— А ты не самый сообразительный, да? Попробуй ещё разок. У тебя осталось восемь попыток.

— Мы наблюдали за болотом! — сдался человек. — Там в глубине… замок. Там куча нестабильной энергии… Поэтому на краю болот у нас пост, в старой сторожевой башне.

— Так, уже лучше. Дальше.

— Вчера мы неожиданно увидели вас троих. Вы не прятались, поэтому тебя без труда опознали по ориентировке. Искали только тебя и гнома, но третий был нам незнаком и выглядел странно, поэтому мы решили не рисковать и стянуть побольше сил. Устроить засаду. Когда вы свернули к югу, мы сразу поняли, что вы пройдёте здесь.

— Почему сначала хотели взять меня живьем, а потом передумали? Какой был приказ?

— За живого давали вдвое больше, дурень! Мы знали, что с тобой будут проблемы, но… — пленник осёкся. Он так и не понял, что именно случилось.

— Почему ждали только меня и гнома?

Пленник вдруг закрыл рот и засопел. Он, видимо, понял, что сболтнул лишнего, и теперь лихорадочно придумывал ответ. Но Энормис уже ухватился за ниточку.

— Не вздумай врать мне, — выдавил он сквозь зубы, дёрнув орденского мага за руки, — не то твои попытки начнут сокращаться с удвоенной скоростью. Отвечай, почему не ждали девушку?

Рэну всё больше становилось не по себе от происходящего. Он узнавал друга с новой стороны. Крайне неприятной.

Несмотря на явную зыбкость, угроза подействовала.

— Потому что её давно сцапали вместе с Литессой!

— Что?

Энормис явно растерялся. Казалось, на секунду он даже забыл о своей злости, но потом в его глазах мелькнула такая ярость, что молодого пуэри передёрнуло.

— Где Лина? — прошипел разъярённый чародей.

— Она давно в Башне! — поспешно ответил скрученный маг, чувствуя, что висит на волоске.

— Так, дружочек, — тихим, невероятно убедительным голосом проговорил Энормис. — Сейчас ты мне расскажешь все, что знаешь о ней, иначе…

— Иначе что? — неожиданно осмелел пленник. Рэн тут же подумал, что бедолага от страха тронулся умом. Убьёшь меня?! Я не боюсь смерти, понял? Вот так! Можешь убить меня, я тебе ни слова не скажу!..

— Все так говорят, — прервал его Энормис. — Но это враньё. А в твоём исполнении оно звучит особенно жалко. Но если хочешь, упирайся. Вынуди меня тебя пытать. Поверь, мне долго не надоест. Сломанные пальцы тебе покажутся соринкой в глазу по сравнению с тем, что ты выдержишь перед тем как умереть. А когда ты сдохнешь, я вытащу твою душонку с того света, засуну её в любой из этих трупов и спрошу ещё раз. Раз плюнуть. Так что усвой, да поскорее: мои друзья для меня очень важны, а на тебя — плевать. Чуешь, к чему клоню?

Скрученный меритарит взвыл и задёргался, но ещё один сломанный палец быстро угомонил его.

— А-а-а, ладно!!! Забери тебя Бездна, ладно! Я слышал, что Гэтсон схватил где-то под Небесным Пиком Литессу, которую все считали мертвее ходяка. А с ней была спутница ученика квислендского изгоя. Тебя, то есть!

— Как их выследили?

— Понятия не имею! Меня там не было! Но ему, должно быть, сильно повезло, потому что иначе Стальная Леди его в порошок бы растёрла!

— Ладно, пока верю. Дальше.

— А что дальше? Он взял их обоих в охапку и тропой доставил в Башню. Девчонку точно держат для того, чтобы выйти на тебя. А с Леди Фиораной у Архимага старые счёты, — несмотря на дикую боль, пленник усмехнулся.

— Что ещё?

— Ничего, больше ничего не знаю! Чем хочешь поклянусь! Я торчу на этом посту уже полгода, до меня долетают лишь обрывки слухов! Слушай, — орденский чародей взволнованно облизнул губы, — ты же не всерьёз всё это говорил, правда? Ты же не убьёшь меня?

Энормис молчал.

— Слушай, ну не надо, будь человеком! — голос несчастного сломался, казалось, он вот-вот зарыдает. — Оставь меня здесь! Я уберусь и больше никогда не встану у тебя на пути, клянусь! У меня дочке полтора годика! Меня же теперь поджарят в Ордене, если узнают, что я тебе всё выболтал, так что я туда не сунусь, тебя не сдам!

— Это вряд ли, — сухо ответил чародей.

— Почему? — растерялся пленник.

— Буду человеком, — сказал Энормис и отпустил руки бедолаги, а через секунду одним коротким движением сломал ему шею.

Меритарит умер, даже не успев понять, что происходит. Его голова безвольно упала на землю, а лицо, под неестественным углом повёрнутое в сторону, удивлённо смотрело куда-то в недосягаемые дали.

Рэн стоял, как громом поражённый. Ему вдруг вспомнился разговор с Муалимом — и теперь тезисы некроманта уже не казались охотнику преувеличением. Глядя, как Энормис буднично поднялся и направился к Киру после совершённой казни, Рэн понял, как сильно заблуждался относительно чародея. А ведь с недавних пор только на этом человеке держалась вся вера пуэри в человечество.

— Ты его убил, — больше для себя, чем для кого-то ещё, произнёс охотник.

— Я знаю, — Энормис выглядел усталым, но сосредоточенным.

— Точнее, казнил. Безоружного.

— Он бы нас сдал, Рэн. Не задумываясь. Будь уверен.

— И это причина ломать ему шею? — пуэри закипал. — Что за дикость?

Энормис вскинул голову и встретился взглядом с охотником. На лицо его медленно вползла змеистая усмешка.

— А я по-твоему кто? Рыцарь, чья честь дороже жизни?

— Я надеялся, что ты — человек, у которого есть хотя бы представление о морали!

— Да ты же сам только что напластал их больше десятка! На куски порвал, вон лежат, вон и вон! Я видел, как твой альтер оторвал башку одному из убегающих. В чём разница-то?

Рэну стало дурно от накатившей злости. Он и в самом деле не заметил, когда противники начали разбегаться, потому что слишком сосредоточился на поддержании альтера. Он просто не мог одновременно и следить за обстановкой, и удерживать энергетического двойника в материальном мире…

— Разница в том, что то было в драке! — пуэри сорвался на крик. — Я защищал себя, тебя и Кира!

— Так и я защищал. Такие уж способы защиты от людей.

Энормис всё ещё ухмылялся, хоть и не так гадко. Охотник даже понял его мысль, но уже просто не мог остановиться.

— Да чушь всё это, — выплюнул он. — Вам просто нравится быть дикарями. Такая уж ваша расовая традиция, видимо. Режете друг друга, бьёте в спину, истребляете — женщины ещё нарожают, не вымрем! Зачем вести себя цивилизованно, если можно просто делать всё, что вздумается, правда? Почему бы не решить проблему самым простым способом? Свернуть ей шею!

Энормис молчал, глядя пуэри в глаза.

— Я думал, что мой мир погиб потому, что был слишком несовершенен, — в голосе Рэна звенела обида. — И что я вижу здесь? Кровожадную беспощадность, возведённую в абсолют! Вижу возвраты, которых вообще как явления не существовало при нас! Что было в том замке, Эн? Ты можешь мне с рациональной точки зрения объяснить то, что мы там видели? Я тебе скажу, что там было. Одна сторона свернула шею другой! Для этого, что ли, ваши боги уничтожили мою расу? Мой дом? Моих родных?

Энормис больше не улыбался. Его взгляд будто налился свинцом, а губы сжались — словно сдерживая рвущиеся наружу слова.

— Да не молчи же ты! — крикнул пуэри человечеству, сжатому сейчас в одном лице. — Объясни мне, во имя всего святого, как это получилось? Как на место пуэри пришли люди? Почему вы лучше нас, кто так решил? А? Это не мы напали на вас! Мы не вторгались в чужие миры, не выжигали их дотла, не устраивали геноцид! Никогда! Так почему твоя раса сломала шею моей?! Ради чего, Эн?! Ради того, чтобы вам было где без конца убивать друг друга?

Ответа не последовало. Ветер шумел в кронах деревьев и срывал с них листву. Стонал, умирая, последний из раненых наёмников. Рэн слышал своё шумное дыхание, чувствовал грохочущее в груди сердце и думал, что его, наверное, слишком занесло. Сказанного не воротишь, но пуэри и не сожалел, что выговорился. Он искренне желал получить ответы на свои вопросы — чтобы снова обрести почву под ногами.

— Можешь ты сказать, ради чего жить последнему на свете пуэри? — спросил охотник тихо, растерянно оглядывая залитую кровью просеку. — Во что ему верить… здесь?

Энормис снова молчал, но Рэн видел — тот понял. Это было написано у чародея на лице. У него явно было что сказать, и на каждый из заданных вопросов имелся ответ. Но почему-то вместо того, чтобы ответить, человек подошёл, хлопнул охотника по плечу и сказал:

— Добро пожаловать в мир людей.

А потом вернулся к Киру и начал менять ему повязки.

Я мог обнадёжить Рэна, сказать, что всё не так, как кажется на первый взгляд. Но всё было именно так. Оправдания привели бы лишь к новым разочарованиям. Поэтому я попросил пуэри соорудить носилки для Кира, а сам, давя в себе отвращение, обошёл всех наёмников. Добил умирающих. Собрал кошельки.

Повезло, что головорезы взяли плату авансом — сумма набралась приличная. У второго чародея, не того, кому я свернул шею, обнаружился кожаный подсумок с лекарственными травами. Я сразу же обработал ими раны копателя. А потом мы ушли, бросив трупы на поживу птицам.

В других обстоятельствах я ни за что не поступил бы так — ведь после этой резни из-за нас где-то появится злобная химера или случится ещё какой возврат. Но только наивный думает, что всегда сможет поступать хорошо. Выбор между хорошим и плохим поступком даётся не всякий раз. Порой перед тобой есть только грязь разного цвета, и в какую-то из них хоть как придётся вляпаться. В конечном итоге жизнь никого не оставляет чистеньким.

Рэн, который не хотел этого принимать, не разговаривал со мной и сторонился. Иногда на его лице застывала гримаса омерзения, которую он сам, кажется, не замечал. Я не лез к нему, понимая, что нарыв, который беспокоил пуэри с момента нашей встречи, наконец вскрылся. Конечно, трудно было не понять его чувств. Если бы не засада, Рэн бы так и носил в себе эту отчаянную безнадёжность, отравляющую его каждый божий день изнутри. Да и какой смысл теребить душевные раны, обнажая их перед другими? Всё равно ничего от этого не изменится. Но я всё-таки надеялся, что когда-нибудь злость и бессилие отпустят охотника. Время ведь не только убивает. Иногда оно всё-таки лечит.

Мы сошли с дороги, забирающей всё больше к югу, и свернули в лес. Так я надеялся сбить Орден со следа — пусть думают, что мы собираемся смыться куда-нибудь в Кан-Терн. Нам это только на руку. После допроса меритарита я лишь укрепился в мысли, что нам прямая дорога в Лотор. Правда, как именно попасть в самый укреплённый город королевства, резиденцию Ордена, я не представлял. Пока.

Кир очнулся через день, и первым делом съел двойную порцию обеда. Пока я рассказывал ему, как мы выбрались, Рэн отрешённо ковырялся палкой в костре. В той части повествования, где альтер пуэри перебил всех оставшихся врагов, гном сказал: «Брешешь». Но потом, видя, что я не шучу, так пристально посмотрел на Рэна, что тот встал и ушёл. В тот же день копатель сказал, что может идти сам, но вечером мы всё равно остановились намного раньше обычного, потому что он буквально валился с ног.

Ещё через пару дней пути по глуши нам попался небольшой городок под названием Жатовник. Появляться там всем вместе было равносильно самоубийству, поэтому следующим утром мы заслали туда Рэна, повязав ему на шею кусок ткани на манер шарфа. Я отдал ему все деньги, несколько раз повторив список того, что нужно купить. Жатовник не имел даже намёка на стены и отличался от большого села лишь наличием ратуши да кое-каких городских служб. Незаметно проникнуть в него смог бы и огр.

Пуэри проходил там весь день, чем заставил нас немало понервничать. Когда же он вернулся, на наши вопросы ответил, пожав плечами:

— Я заходил в церковь. Пообщался с людьми.

Я от бешенства чуть язык себе не откусил.

— Немного?! Тебе же было сказано, как можно меньше разговоров! Что, холодно стало, на костёр захотел?!

— Не переживай, — отмахнулся охотник. — Я общался с крестьянами. Многие из них показались мне вполне милыми… людьми. Приятно было для разнообразия встретить и таких.

Мне оставалось только вздохнуть, а шпильку пропустить мимо ушей. Совсем не хотелось возобновлять разговор на тему «с волками жить — по-волчьи выть».

Рэну удалось достать больше половины списка. Теперь у нас появилась нормальная одежда и обувь, пара старых кинжалов, настоящий охотничий лук с колчаном стрел, баночка целебной мази от местного знахаря, вещевые мешки, съестные припасы и ещё кое-какие мелочи вроде оселка и кривой иглы. Лошадей он брать не рискнул, и я его вполне понимал.

— Все говорят о войне, — рассказал пуэри.

— Что говорят?

— Жалуются, в основном. На цены, на лихие времена. На власть. Только мне толком так и не удалось понять, о какой войне идёт речь.

— Либрия с Прибрежьем сцепились, — сказал я. — Но подробности мне и самому хотелось бы узнать.

Как следует отдохнув, наш маленький отряд направился дальше через леса и равнины, где зелень высыхала и желтела день ото дня. Становилось холоднее, но теперь холод не казался нам препятствием — после путешествия по обледеневшим, занесённым снегом горам и промозглым болотам, без нормальной одежды и снаряжения, это казалось сущими пустяками. Начался октябрь, через месяц-полтора в этих местах уже должен был выпасть снег, но к этому времени, как я надеялся, мы уже будем в столице.

Двигались быстро, но осторожно, старательно обходя крупные селения и посты чуть ли не за версту. Благодаря лекарствам и моей магии Кир быстро оправился от ран, и через неделю уже не испытывал неудобства при ходьбе. Рэн немного отошёл после происшествия на лесной дороге, но держался холоднее, чем раньше. Из-за этого атмосфера в отряде установилась не очень дружественная, но зато спокойная и собранная. Я был этим более чем доволен.

Дни проносились один за другим, не оставляя после себя ничего. Мы глубоко продвинулись в либрийские земли, погони за нами не наблюдалось и не ощущалось. Осторожность не мешала нам время от времени останавливаться на постоялых дворах — таких захолустных, что порой мы были единственными постояльцами за неделю. Топчаны в них были жёсткие, иногда с клопами, а ужины заурядные, но даже гном ни разу не пожаловался. В одной из деревень нам встретился бродячий торговец. Благодаря этой встрече Рэн обзавёлся нейратской кожаной накидкой с меховым подбоем, которая закрывала шею и плечи. С ней пуэри мог спокойно показываться на глаза людям, не опасаясь ввести их в ступор сиянием анимы.

Я мысленно искал способ проникнуть в Лотор. Чем ближе мы подбирались к столице, тем отчаяннее и немыслимей становились варианты. Дело осложнялось тем, что никто из нас не был там, и никто даже примерно не мог сказать, как именно город расположен и охраняется. Кир разводил руками и говорил: «там видно будет». И как не прискорбно, он был прав. Единственным выходом оставалось сориентироваться на месте.

Точнее, так я думал до одного чудесного дня, избавившего меня от этой проблемы.

Заросший многонедельной бородой мужчина в жёсткой путевой одежде задумчиво курил трубку. Дым плотными облаками поднимался к низкому потолку и там рассеивался, прогоняемый сквозняком. Угасающего дня не хватало, чтобы осветить комнату через окно, поэтому на столе горела старая масляная лампа. Её тоже не хватало, и угольки в трубке при каждой затяжке бросали тусклое зарево на лицо мужчины, отражаясь в его полуприкрытых глазах. На колченогом столике перед ним стояла тарелка с остатками ужина, деревянная кружка и полупустой кувшин с вином. Сосуд прижимал собой грубую карту, самой примечательной частью которой был жирный крестик, нарисованный угольным карандашом. Рядом лежали другие бумаги. Одна из них красовалась большой синей печатью с эмблемой тонкой работы: на ней сокол, развернув крылья, как бы прикрывал собой летящую ласточку.

В Либрии эта печать открывала без малого любые двери, развязывала любые языки. Но чаще всего предъявлять её не требовалось. Те, кто носил этот знак, и без него умели добиваться своего.

Комнату человек с трубкой выбрал себе под стать: не самую большую, не самую тёплую, но и не самую плохую — словом, непримечательную. Не потому, что не хватало денег. Служба обязывала. Да и когда каждую ночь ночуешь под новой крышей, отвыкаешь обращать внимание на убранство. Эти комнаты, как и лица встречных людей, затираются и исчезают из памяти, стоит только отвернуться.

Дым стал горчить, и человек вздохнул. Вытряс трубку, поднялся, подошёл к окну.

Сгущались сумерки. Тракт опустел, лишь на востоке виднелось несколько пеших фигурок. На западе, даром что обзор открывался удачнее, не было ни души.

— Все бегут в столицу, — посетовал мужчина окну. — А меня куда отправили? В глушь, куда даже кобольды умирать не ходят.

И, помолчав немного, добавил:

— И что им там засвербело?

Он снова вздохнул и уже собирался уйти, как вдруг его намётанный глаз уловил какую-то несуразицу. Дело было в компании, которая приближалась к корчме с востока.

«Первый, низкорослый и широкоплечий — наверняка гном, — размышлял мужчина. — Второй повыше и похлипче, белобрысый, одет как северянин, но слишком мелкий для него. Третий высокий, крупный, темноволосый — тоже не северянин, хотя похож. А в свёртке за спиной у него оружие, как пить дать. Вот так компашка».

Заинтригованный, мужчина снова набил трубку и закурил. Троица шла быстро, будто спешила преодолеть открытое место, хотя на дороге кроме них никто так и не появился. Гном размахивал руками, словно что-то втолковывая приятелям. Белобрысый то и дело запускал руку под меховой нашейник, и неудивительно — было ещё слишком тепло для такой одежды. Высокий шагал уверенно, но не расхлябано, как гном, путник будто скупился на движения, и эта черта хорошо была знакома человеку у окна. Прежде он знавал кое-кого с точно такой походкой.

Внезапная догадка заставила наблюдателя буквально прилипнуть к стеклу щекой, но он тут же себя одёрнул. Высокий подошёл к калитке, открыл её пропустил вперёд спутников и на мгновение повернулся лицом к привратному фонарю. Всего на мгновение, но человеку у окна хватило и его.

— Быть не может!

Выроненная трубка покатилась по полу, разбрасывая пепел и угольки. Грохот от её падения, казалось, разнёсся на сотни вёрст. Мужчина потрясённо проследил за тем, как троица скрылась из виду в стороне входа в корчму, и бросился к двери. На середине дороги остановился, чертыхнулся, вернулся за трубкой, вытряс её, затоптал тлеющие остатки табака и только потом выскочил в коридор.

Комнаты постояльцев находились в крыле, а единственный ничем не освещённый коридор упирался прямо в главный зал, куда вот-вот должны были войти трое путников. Человек с трубкой быстро и бесшумно скользнул туда, но не успел: входная дверь зала уже открылась. Пришлось отпрянуть и нырнуть в первую попавшуюся дверь. По счастью, эта комната оказалась главной кладовкой, которая как раз имела одну общую стену с главным помещением.

Выглянув из-за угла, мужчина увидел, как троица подошла к стойке трактирщика. Высокий достал несколько монет из кошелька и вполголоса заговорил с хозяином. Тот выслушал, несколько раз кивнул и достал из-под стойки ключ. Всё это время худощавый внимательно оглядывал немногочисленных посетителей, а гном бросал томные взгляды на бочку с элем, висящую на стене за стойкой.

Забрав ключ, высокий направился к лестнице, ведущей на второй этаж крыла. Наблюдатель тут же спрятался за косяком, опасаясь быть замеченным. Пошарив по карманам куртки, он извлёк маленькое зеркальце и выставил его так, чтобы видеть верхний край лестничного пролёта. Путники поднимались всего в паре саженей от притаившегося в темноте мужчины, поэтому он без труда разобрал несколько слов:

— Эн, я задержусь тут, — говорил, судя по всему, худощавый.

Наблюдатель сглотнул. Ему снова захотелось курить.

— Зачем?

— Хочу понаблюдать за людьми, — усмехнулся худой и передал свой мешок спутникам.

— Смотри не напейся, — буркнул гном, и они с высоким скрылись наверху.

Человек с трубкой убрал зеркало и, выждав минуту, выглянул в зал. Худощавый сидел к нему вполоборота, и служанка как раз поставила перед ним кружку и кувшин. Худой не торопясь налил себе тёмной жидкости и отпил.

Стараясь держаться в тени, бородатый мужчина направился в свою комнату. Там он быстро собрал вещи и поставил их у двери. Проверил засапожный нож, повесил на пояс ножны с кинжалом. Задумчиво посмотрев на меч, он оставил его рядом с вещевым мешком.

— Ну и дела, — пробормотал он и снова вышел из комнаты.

В коридоре он наткнулся на служанку: она запирала кладовку, в которой воину только что довелось прятаться. Выглянув из темноты, он удостоверился в том, что худощавый никуда не ушёл, и, дождавшись, пока уйдёт служанка, подошёл к двери кладовки. Оглянулся — коридор был пуст. Сунув нож в изрядно разношенную щель между дверью косяком, человек осторожно отжал щеколду простого пружинного замка и скользнул внутрь.

Пришлось прождать около часа, прежде чем худощавый поднялся из-за стола и направился наверх. Терпеливый наблюдатель тихо покинул укрытие, прикрыв за собой дверь. Главный зал уже пустовал, лишь за стойкой тихо посапывал хозяин корчмы. Бесшумно взбежав по лестнице, воин успел заметить, как в дальнем конце коридора закрылась дверь. Он тихонько прокрался к ней и застыл в нерешительности.

Он все ещё не придумал, как поступить, поэтому для начала попытался заглянуть в замочную скважину. Там было темно. «Сразу лёг спать», — подумал мужчина и легонько толкнул дверь. Последняя тут же отворилась, но больше ничего воин предпринять не успел.

Кто-то дал ему подсечку со спины и так сильно толкнул, что наблюдатель кубарем влетел внутрь, распластавшись на полу. Хлопнула дверь.

— Стой! — успел крикнуть он, но чья-то сильная рука тут же схватила его за шкирку и швырнула назад, к двери, опрокинув на спину.

Над воином тут же нависла крупная фигура высокого. Одной рукой верзила прижал незваного гостя к полу, а другую, объятую ярким синим пламенем, угрожающе занёс над ним так, чтобы ярко осветить его лицо и запугать одновременно.

— Эн! Остановись! — крикнул воин, испуганно глядя в глаза своему давнему знакомому.

Лицо чародея сначала имело решительно-ожесточённый вид, но стоило ему заметить, кого он столь бесцеремонным способом схватил, как угрожающее выражение сменилось растерянностью, а потом и безмерным удивлением.

— Арджин?!

У меня чуть глаза не выпали.

— Это ты?!

— Я! Ты, может, отпустишь меня уже? — сдавленно проговорил разведчик.

Я поспешно погасил заклинание, одним рывком поставил приятеля на ноги и тут же едва не раздавил его в объятиях. К вящему моему удивлению он был тёплым и совсем не походил на восставший труп. Впрочем, какой труп? Если учесть, что его должно было уничтожить вместе с Квислендом, от него даже пепла бы не осталось! А раз он здесь, то…

— Кто-нибудь ещё выжил? — чересчур резко спросил я, встряхнув приятеля за плечи.

Радость с лица Арджина тут же исчезла. Он отстранился и молча покачал головой.

— Тогда как ты выбрался?

Разведчик вздохнул и, хлопнув меня по плечу, сказал:

— Давай-ка присядем.

Мы зажгли лампу. Я представил старому другу новых двух и попросил Кира принести вина.

— Мы думали, нас нашёл соглядатай Меритари, — сказал я. — Прости уж, что помяли.

— Да, засада получилась чудненькая, — протянул Арджин, потирая ушибленный локоть. — Что меня выдало?

— Рэн заметил тебя внизу и подал нам знак, чтобы дожидались здесь.

Разведчик покосился на пуэри и обронил уважительно:

— Глазастый.

Табуретов в комнате оказалось всего два, поэтому мы подвинули стол к кровати. Гном вернулся с двумя кувшинами вина и кружками. По первой выпили молча. Я с нетерпением поедал Арджина глазами: с одной стороны мне до сих пор до конца не верилось, что он жив и сидит передо мной, а с другой очень хотелось услышать историю, которую он всё никак не начинал. Остальные тактично молчали.

Наконец разведчик криво усмехнулся и сказал, глядя на меня:

— В последний раз я тебя видел, когда ты кривой выходил из трактира.

— Я кривой? — возмутился я. — Это тебя там в дугу сворачивало!

— Ну, конечно. Ты хоть до Глубокого Ручья-то доехал?

— Конечно. А тебя, небось, спасло то, что ты заночевал под кустом?

Улыбка сошла с лица Арджина.

— Нет, я как раз добрался до постели. У меня намечался свободный денёк, если помнишь. Я собирался выспаться и со спокойной душой поболеть с похмелья.

— Потому мы и засиделись до полного окривения.

— Да… в общем, не дали мне поспать. Чуть свет пришла Аглая, растолкала меня и сказала, что Старый Маг требует меня к себе. Я кое-как расправил лицо на черепе и с жуткой головной болью явился в его кабинет. Старик, как всегда, словно и не ложился, но в то утро с ним явно было что-то не то. Он нервничал, ходил из угла в угол и на ходу лепил какую-то магическую фигуру. Меня заметил не сразу, а когда заметил, сделал вид, что всё нормально. «Мне нужно кое-что доставить в столицу», — говорит, — «дело особой важности, поэтому поедешь именно ты и прямо сейчас».

— Что это было?

— Конверт. Внутри, вроде бы, было письмо.

— Письмо? — усомнился я. — Это такое обычное, бумажное? Ты уверен?

— Я тоже удивился, — пожал плечами Арджин и раскурил трубку. — За пятнадцать лет не припомню ни одного письма от него.

— Если ему нужно было с кем-то связаться, он делал это через Эфир.

— Именно. Но в тот раз он вручил мне конверт и запечатал его сургучом. Печать, все дела. Я не вскрывал, сам понимаешь. Не моего ума дело. Но поверь, там внутри было что-то лёгкое и гибкое. Шуршащее.

— И что дальше?

— Он велел отправляться как можно скорее и настаивал на том, чтобы ни одна душа не знала об этом задании. Ты меня знаешь, я ему лишних вопросов никогда не задавал. Сказано — сделано. Попил кваску на дорожку, прыгнул в седло и помчал в Лотор.

Разведчик остановился, чтобы затянуться, выпустил облако дыма.

— Я успел ускакать вёрст на сто, — сказал он через паузу, — поэтому отдалённый грохот с похмелья принял за раннюю весеннюю грозу. А потом, вечером, когда уже на ночлег остановился, меня догнал гонец на чуть живой кобыле. От него-то я и узнал, что Квисленд вместе со всеми его обитателями растёрли в порошок.

Над столом повисло молчание. Я собирался с мыслями, разведчик курил, мои спутники ждали продолжения рассказа.

— Я сразу смекнул, что теперь-то за меня точно возьмутся Меритари. — продолжил Арджин. — Пока жив был Дисс, мы все были как у Явора за пазухой, но без него…

— У него было слишком много секретов, — кивнул я, глядя в свою наполовину пустую кружку. — Те же Меритари ни перед чем бы не остановились, чтобы завладеть ими. Так что все, кто был в окружении Старого Мага, обзавелись мишенями на спине. Я в том числе.

— Я понятия не имел, где ты был тогда и выжил ли вообще, — покачал головой разведчик. — Поэтому не стал терять времени. Нужно было доставить это треклятое письмо и обеспечить себе новую защиту.

— Ты вернулся к Соколам? — догадался я.

Мой приятель кивнул:

— Из всех дерьмовых перспектив, которые у меня тогда были, эта воняла меньше всех. Я примерно представлял, что со мной сделают Меритари, попади я к ним, и точно знал, что Соколы со мной такого делать не станут. Боялся только, что из-за какого-нибудь подковёрного гамбита меня выдадут Ордену. Но обошлось. Командор по-прежнему хранит верность королю и только королю.

— И как тебя встретили Соколы?

— С распростёртыми. Не в лучшем смысле, разумеется. Все ведь понимали, кто я такой и где был последние пятнадцать лет. Пару недель меня держали взаперти и подробно допрашивали обо всём, что случилось со мной после того, как я ушёл в отставку. Тёмная комната без окон, яркий фонарь, все дела. Я понимал, что если хочу обзавестись новой протекцией, нужно расставлять приоритеты. Да и в целом выбор был такой: либо выложить всё Соколам, либо Меритари. Сам понимаешь, что я выбрал.

Арджин опрокинул в себя остатки вина из кружки. Я тотчас подлил ему ещё.

— А про письмо? Тоже сказал?

— Отбрехался, — разведчик поморщился. — Сказал, что выжил по чистой случайности. Последняя воля старика как-никак…Надо было выполнить. Да и вообще, где можно было без риска о чём-то умолчать — я умалчивал. Хотя многое пришлось рассказать. Такова была стратегия. Я знал, что между Соколами и Меритари давно дружбы нет. На том и сыграл: сказал, что раз мой контракт с Квислендом, так сказать, завершился, решил вернуться в ряды королевской тайной службы. Соскучился, все дела.

— И тебя приняли?

— Не сразу. С месяц проверяли то, что я им наговорил. Приглядывались. Но в итоге здравый смысл взял верх. Ведь заполучив меня, Соколы могли в очередной раз утереть нос Ордену. Я был слишком ценным приобретением, чтобы просто так мной разбрасываться. Взяли обратно, хотя к важным делам и по сей день не подпускают.

— А что с письмом-то? — не выдержал Кир. — Для кого оно было?

— Этого мне узнать так и не удалось, — Арджин с досадой поджал губы. — Я сделал всё, как велел Дисс. По прибытии в город оставил знак связному, на следующий день в полдень пришёл на базар и встал рядом с лавкой ткачихи. Ко мне подошла старуха, точно как сказал Старый Маг. Я передал ей конверт. Та проверила, что его не вскрывали и, кряхтя, направилась сквозь толпу. Я попытался за ней проследить, но потерял уже через десяток шагов. Кто бы ни был получатель, на него работают настоящие мастера.

Мне рассказ разведчика тоже ни о чём не говорил. Просто ещё одна таинственная история, коими Дисс был окружён, сколько я его помню.

— Меритари, конечно, всё-таки добрались до меня, — продолжил Арджин с усмешкой, — но поздно. Однажды ко мне заявился их адепт — здоровый такой детина с лучным запашком изо рта — и попытался припереть к стенке. Я, не будь дурак, тут же показал бумаги о восстановлении в должности и намекнул, что если к обеду не появлюсь, вопросы будут именно к Ордену. Тот попсиховал и ретировался. А на следующий день меня вызвал к себе командор и сказал, что к нему пришли люди в красных халатах и потребовали моей выдачи. Они сочинили занимательную историю, в которой я выглядел как угроза какой-то страшной магической тайны Ордена.

Услышав это, я посмеялся. Такие выходки были вполне в духе Меритари. Иногда создавалось впечатление, что в Башне все сплошь скользкие, как угри.

— В общем, послал их командор подальше вместе с их пописульками, — кивнул Арджин. — А мне говорит: если вдруг станешь угрозой для их магических тайн, я тебя к награде представлю. Только со мной ими, говорит, поделись. Я говорю — да не вопрос, командор. На том покушения со стороны Ордена и закончились.

— Рано или поздно они всё равно до тебя доберутся.

— Когда-нибудь, но пока им меня не видать, как собственных ушей. Тайная служба короля — это тебе не кружок по вышиванию. С Соколами даже такие ушлые типы как Меритари вынуждены считаться.

— Ты ловко выкрутился, спору нет. Но тут-то ты что забыл?

Арджин выпустил колечко дыма, осушил кружку и проговорил, давя отрыжку:

— Задание.

— Секретное?

— Разумеется. Я разведчик или почему? Ладно, ладно, расслабь лицо, я расскажу. Птичка напела, что Меритари что-то затеяли. Что-то крупное. Сами они, конечно, прикидываются дурачками, но движения уж больно странные совершают. Архимаг то исчезает, то снова появляется, дела Ордена ведёт их внутренний совет старейшин-пердунов. Да и вообще с момента смены архимага там полная неразбериха творится. Я тебе много чего могу рассказать интересного про то, что Соколам удалось узнать, но об этом не сейчас… Так вот, какая-то неприятность постигла Орден на востоке страны, недалеко от Чёрных Топей. Кто-то вроде как накрошил там орденских адептов вперемешку с наёмниками. Целую толпу. Причём Меритари не закричали на весь мир о столь вопиющем преступлении, а попытались всё замять. Вот меня и отправили разузнать, что к чему. Расследование, официальные бумаги, все дела.

Мы с Киром и Рэном бегло переглянулись, но чуткий разведчик, даже будучи под мухой, сразу заподозрил неладное.

— Так, вам что-то известно?

Я опрокинул в себя кружку и ответил:

— Конечно, известно. Мы и накрошили.

Арджин изо всех сил скрывал рвущееся наружу удивление. Рэн сидел с каменным лицом.

— Кто — мы?

— Ну… — я обвёл рукой участников побоища. — Мы.

— Втроём?

— Вдвоём, строго говоря, — гном кашлянул. — К моему великому сожалению.

Разведчик перевёл взгляд на меня. В нём так потрясающе сочетались смятение и озабоченность, что мне стало весело.

— Поведаешь, почему?

— Долгая история, — отмахнулся я.

— Я уже никуда не тороплюсь, — сказал разведчик, пожав плечами.

Пришлось рассказывать с самого начала, а именно с того момента, когда мы с Арджином выкатились из квислендского трактира. История, затянулась за полночь, но все трое моих друзей внимательно слушали. На месте, где мы начали спуск к Глубинам, к рассказу присоединился Кир. Арджин большую часть времени вздыхал, привычно сдерживая эмоции, но нет-нет да в ужасе прикладывал руку к лицу. Кое-что вовсе оказалось сложновато для его понимания. Не думаю, что он до конца понял, откуда взялся Рэн.

— То есть сейчас вы ломитесь в столицу, я правильно понял? — спросил Арджин, когда я произнёс финальное «и вот мы здесь».

Наша троица угрюмо кивнула.

— Сейчас? — переспросил разведчик.

Видимо, на этот раз он надеялся на другой ответ. Но получил точно такой же, что и раньше.

Сокол откинулся на спинку стула, и какое-то время молчал, докуривая трубку. Остальные сосредоточенно пили, и каждый думал о своём. Наконец Арджин выбил трубку и снова спросил, без особой надежды в голосе:

— Отговаривать бесполезно?

Я помотал головой.

Арджин вздохнул, поставил локти на стол, упёрся лбом в ладони и какое-то время сидел так, о чём-то раздумывая.

— Расклад, прямо скажем, удивительно дерьмовый, — изрёк он, поднимая голову. — Вы сейчас как кабанчики на королевской охоте. Если не пристрелят, так собаками разорвут. Друзей у вас там нет, а врагов — навалом. Из-за войны сейчас все на нервах. Стража реагирует на любого подозрительного хмыря, на любого человека в капюшоне. Соколы рыщут без устали, про Меритари и не говорю. Так что вам проще пойти об стенку убиться, чем соваться в столицу.

— Расскажи чего нового, — проворчал Кир.

— Но так как ты упёртый, как баран, — продолжил Арджин, глядя на меня, — кое-что можно сделать. Один друг у тебя там всё-таки есть, и это я. В город я вас проведу, жильём обеспечу. Будем надеяться, что мы провернём все дела и уйдём быстрее, чем нас найдут.

— То есть ты хочешь с нами? — уточнил я.

— Ну, моё задание, считай, выполнено. Из того, что ты рассказал, я смогу состряпать прекрасный отчёт. Командор очень рад будет узнать, что есть на свете люди, которым Меритари не нравятся больше, чем ему самому.

Я вздохнул.

— Дружище, я тебе очень признателен за порыв, но ты только-только добился относительной безопасности для себя. А со мной про всё это можешь сразу забыть. Так что…

— Так что захлопни-ка рот и пошевели мозгами, — прервал меня Арджин. — «Относительная безопасность» — это, считай, не безопасность вовсе. Это тростинка, которая рано или поздно порвётся. Короне на меня плевать на самом деле, а к Соколам меня взяли, как я уже сказал, только потому что я ценное приобретение. На самом деле моя шея в петле, и как только я стану неудобен, из-под меня вышибут табуретку. Хорошо ещё, если я успею заблаговременно слинять. А если нет? Вот то-то же. Нет никакой безопасности. А раз её нет, то зачем горбатиться на тех, кто может меня в любое время отправить в застенки? Я уж лучше буду рисковать головой за то, что сам считаю правильным.

Он замолк и вылил остатки вина себе в кружку.

— Не поспоришь, — сказал я. — Ну, раз уж ты считаешь наше дело правым, я тебе только рад.

— Любое дело правое, если оно против этих орденских ублюдков, — отчеканил разведчик. — Они мне ещё за Дисса не ответили. Прекрасная у меня жизнь была, Эн. Там, в замке. От Соколов ушёл из-за всей этой политической грязи, не по душе она мне. Только при Старом Маге я получил всё, что хотел. Даже больше. А эти скоты взяли и…

Арджин не закончил и только махнул рукой.

Я не стал разубеждать его в том, что в уничтожении Квисленда виновен Орден. Во-первых, вероятно, Меритари и впрямь были причастны. Во-вторых, и это более важно, мне позарез нужны были союзники. Всё-таки когда кажется, что весь мир против тебя, когда прячешься от всех и вся по захолустьям, хочется видеть, что хотя бы кто-то в тебя верит.

Да и совесть становится на удивление гибкой.

На следующее утро наш увеличившийся отряд спешно покинул место ночёвки. Мы хотели, чтобы уход наш остался незамеченным, поэтому встали затемно и рассвет встречали уже в дороге.

Большинство сумок свалили на спину лошади Арджина, поэтому идти стало легче. Холодный осенний воздух бодрил, заставляя теплее кутаться в одежду. Никто из нас, конечно же, не выспался, поэтому сейчас все кроме пуэри зевали во весь рот.

Разведчик почти сразу после отбытия тихо поинтересовался у меня, что не так с Рэном. Я, в очередной раз удивившись внимательности приятеля, вкратце объяснил ему ситуацию, так как вчера не углублялся в детали.

Арджин не делал страшное лицо, не задавал глупых вопросов и не переспрашивал. Всё-таки пятнадцать лет прослужил Диссу — это вам не тут, что там. С таким опытом если вам рассказывают про божественные вмешательства, порталы и застывшее время, вы это воспринимаете, как должное. В Квисленде даже прислуга знала, что такое множественность миров, а уж разведчик, будучи человеком сообразительным, даже немного разбирался в теории магии.

— Ты уверен, что ему можно доверять? — спросил он, дослушав до конца. — Парень, считай, из другого мира. Кто знает, что у него в голове?

— Если я всё верно понял, он скорее даст себя убить, чем предаст, — успокоил я приятеля.

— Я это вижу несколько иначе, — выгнул шею Арджин. — Похоже, пока ему просто удобно следовать за тобой.

— Значит, когда станет неудобно, он уйдёт, — отрезал я. — Хватит, дружище. Имей хоть немного веры.

Разведчик задумчиво помолчал и пожал плечами.

— Как скажешь.

Ближе к полудню нам навстречу попался небольшой отряд дружинников местного князька. Я уже хотел скрыться в лесу, пока не заметили, но Арджин остановил меня, хитро подмигнув. Конные дружинники быстро окружили нас, недобро разглядывая из открытых шлемов. Их старшой выехал вперёд, задал обычные вопросы про «кто такие?» и «куда путь держите?». Я изо всех сил сдерживался, чтобы не схватиться за оружие. Кир, очевидно, тоже. Арджин неспешно открыл цилиндрический футляр и извлёк оттуда бумагу с печатью Соколов. Старшой впился глазами в пергамент, но, убедившись в подлинности документа, махнул своим молодцам, и дружинники сразу потеряли к нам интерес.

— А с тобой удобно, — сказал я, глядя вслед удаляющейся кавалькаде.

— Это патруль, — сказал Сокол, пряча бумаги обратно в тубус. — Из-за войны стало больше разбойников. А так как войско короны оттянуто на юг, здесь порядок поддерживают местные. Ну и из них так себе охранители, сам понимаешь. Всё равно грабят вовсю.

— Разве по закону военного времени разбой не карается виселицей?

— А толку? Голодающему виселица не страшна. Потанцевать на конце верёвки минутку — это тебе не подыхать неделями от голода. Виселица хороша только тем, что сокращает количество ртов.

Мы двинулись дальше.

— Как, кстати, война идёт?

— Таны недавно захватили Керист, и теперь потрёпанная восточная армия пытается отбросить их назад за Виеру.

— Вот как? Стало быть, всё серьёзно?

— А вы что, ничего не знаете? — разведчик удивлённо обернулся.

— Мы несколько месяцев по горам да по долам шаримся, — буркнул гном. — Откуда нам было новости узнавать?

— Первые бои начались ещё в последний месяц лета. Кто-то вырезал лагерь либрийских дозорных у самой границы с Прибрежьем. После этого и понеслось. Восточная армия, стоявшая наготове, перешла Виеру и заняла Чистое Поле. Не без крови, конечно. Да и ненадолго. Западные таны прислали подкрепления пострадавшим соседям. Наши покатились назад, к границе. Уже в конце первого месяца осени шли бои за Керист, а в начале второго месяца наши отступили, чтобы объединиться с маддонским гарнизоном. Таны попытались закрепить успех и продвинуться дальше, но крепко завязли в боях с егерским полком, который плотно засел в лесах. Так что таны укрепились в Керисте.

Я с тревогой вспомнил об Алонсо. Как бы мой кантернский друг не попал в немилость одной из армий. Хотя, зная его, логичнее было бы предположить, что он вывез всё имущество на следующий же день после нашей последней встречи. Хоть в тот же Кан-Терн.

— Что на восточной границе?

— Король купил преданность нейратских наёмников. «Саблезубые», «Реннские мечи», «Мантикоры», кто-то там ещё, не помню. Получилось больше двух тысяч солдат. Их поставили недалеко от Закатных Врат. Дембрийские бароны, конечно, попробовали их на зуб, но северяне задали им хорошую трёпку, и те утихомирились.

— И после этого, наверное, отправились в сторону Кан-Терна.

— Чёрта с два. Кан заключил союз с янгварами.

— Даже так? — я снова удивился. — Чем же он их купил?

— Понятия не имею, но сомневаться в мудрости нынешнего Кана бы не стал. Он очень талантливый дипломат и политик. Так что и Прибрежью, и Либрии, и Дембри не осталось ничего, кроме как скрипеть зубами и смотреть, как Кан-Терн продолжает торговать и с первыми, и со вторыми, и с третьими.

Я вздохнул, подумав, что это война долго не продлится. Скорее всего, даже враждующие стороны останутся при своём. Так, подерутся, поубивают друг друга и успокоятся на какое-то время. А всё ради чего? Ради того же, ради чего и всегда.

Несколько дней мы шли по дороге, а затем пришлось снова уходить в леса. Начались густонаселённые края, в которых велик был шанс натолкнуться на сильного чародея. От него чудо-бумаги Арджина, понятное дело, не помогли бы. Так что мы продвигались в основном просёлочными дорогами, которые с приходом осени хоть и опустели, но вели более длинными путями.

Так закончился второй месяц осени и наступил третий, который местные не называли иначе как «предзимник». Впрочем, заслуженно. В Квисленде — на южном краю королевства — в это время года обычно было ещё тепло, а вот здесь, на севере, холод уже кусался, и не только по ночам. Листва облетела, зелёными остались только ельники. Над лугами одиноко возвышались зароды, слегка оплывшие от последних в этом году дождей, и дожидались переправки к деревенским сараям. Убранные поля покрывала бледная щетина стерни. Погода почти всё время стояла сырая, туманная, серое небо нависало над душой, словно обозлившись на всех на свете. По ночам землю то и дело сковывали заморозки. Надо ли говорить, что всё это нисколько не способствовало хорошему настроению?

В один из дней мы остановились в холмах, за которыми, по словам Арджина, в нескольких часах ходьбы текла Пая — первый крупный приток Виеры. До столицы оставалось несколько дней, от силы неделя пути. Тот факт, что меня там поджидают Меритари, беспокоил и успокаивал одновременно. Беспокоил, потому что я собирался выступить против целого Ордена. Успокаивал, потому что пока меня не поймали, Лина оставалась ценной заложницей. Всё сводилось к одному из двух: либо я сумею извернуться и вытащить её, либо мы оба погибнем.

То ли из-за погоды, то ли из-за усталости к вечеру у меня разболелась голова. Рэн ушёл на поиски ручья или озерца, чтобы пополнить запасы воды. Кир собирал сушняк для костра. Арджин взялся за готовку ужина. Каждый нашёл себе работу, а я, вконец обнаглев, завалился на походное одеяло. Надеялся прогнать мигрень.

Молчаливая возня товарищей убаюкивала не хуже колыбельной, но пульсирующая боль в висках не давала уснуть. Какое-то время я морщился и скрипел зубами. Потом, намаявшись, наплевал на всё и попытался прогнать боль целительским заклинанием. Эффект от него получился никакой. Тогда я решил запустить усыпляющее плетение, но вовремя вспомнил, что самого себя им усыпить нельзя.

«Да чтоб тебя… — мысленно сплюнул я. — Чародей, ученик Мага! Даже головную боль унять не в состоянии».

А потом до меня дошло, что боль может быть и мнимая.

Раз магия не помогала, оставалось ещё одно средство — медитация. Я лёг поудобнее и, чтобы отвлечься от боли, начал бормотать обычную мантру: «Кромешный мрак ведёт на свет». Сначала текст, как всегда, вязал язык, спотыкался об зубы, скользил щекоткой по губам, но недолго. Вскоре слова и их суть разделились, первые, точно шелуха, осыпались и обратились в бессмысленную череду звуков, тогда как вторая вознеслась и засияла тёплой звездой, парящей в мягкой темноте. Я стал этим мраком и этим светом, поэтому боль, которой негде было больше гнездиться, постепенно ушла.

Как обычно, покой меня слишком расслабил, и медитация перешла в дрёму. Это было неправильно, поскольку цель медитации состояла совсем не в том, чтобы нагнать сон, а чтобы очистить разум во имя чистейшей концентрации. Но мне было всё равно. К тому же совсем уснуть мне так и не удалось: едва сосредоточение рассеялось, в голове снова заметались мысли, одна бредовее другой.

Сначала мне пригрезился усердный стук молотка о наковальню. Приоткрыв один глаз, я убедился, что никакого молотка нет и в помине, а стучит ложка, которой Арджин помешивал варево в котелке. Запахло табаком. Повернувшись набок и сунув ладони под мышки, я подумал, что разведчик, должно быть, решил сварить табачный суп. Язык почти сразу вспомнил табачную горечь, и я поморщился. Табачный суп — это же невкусно. Это даже есть нельзя. Так зачем он его варит?

Окончательно потеряв стройность мыслей, я задумался о том, что повара, готовящие подобные супы, наверное, долго не живут. С таким же успехом можно поджарить полено или сварить кашу из топора. Интересно, каково на вкус жареное полено?

В нос попал новый запах, и я тут же сомкнул глаза, опасаясь увидеть торчащую из котелка аппетитную деревяшку. Однако оказалось, что это Кир подкинул в костёр дров, а потянуло всего-навсего смолой. Смола — это уже лучше. Это уже съедобнее.

Гном бросил рядом свой мешок, и я проснулся. Есть всё-таки хочется. Иначе зачем мне думать о жареных поленьях и кашах из топора? И вообще, с чего я взял, что в котелке — табак?

Я сел и потёр лицо руками, сгоняя дрёму.

— Эн! — окликнул меня пуэри.

Я промычал сквозь ладони нечто невнятное, чего даже сам не понял.

— Тебе нужно взглянуть, — добавил Рэн, подойдя ближе.

— Ты же за водой пошёл. Не нашёл ручья? — мне очень не хотелось подниматься и куда-то идти.

— Нашёл.

— Так в чём дело?

— Сам увидишь.

Тягостно вздохнув, я перевалился на четвереньки, встал и потянулся.

— Ну, веди, показывай.

— Сильно не задерживайтесь, ужин почти готов, — буркнул Арджин, когда мы уже уходили.

Сумерки уже перешли в ту фазу, когда кажутся ночью, но ещё ей не стали. Споткнувшись о торчащий из земли корень, я засветил люмик. Рэн вёл меня в обход одного из холмов и в свете явно не нуждался: под его ногами даже сушняк не хрустел.

Спустившись в сырой лог, мы перепрыгнули поваленное дерево, снова взобрались на склон и пошагали на запад, вдоль очередного вала.

— Вот, смотри.

Мы остановились у ручья, некогда стекавшего с большого пологого холма. Теперь вместо воды по руслу лениво текла чёрная жижа, чуть загустевшая от холода. На поверхности тут и там вспухали и лопались пузыри, обдавая нас непередаваемой вонью — точно все бездомные кошки Либрии сдохли в одном месте.

— Ну и дрянь, — поморщился я, присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть всё получше.

Травы рядом с «ручьём» не было. Ни старой, ни свежей. Даже деревья, которые когда-то подкопались корнями к руслу, погибли и начали трухляветь.

— Это не природное, — уверенно заявил Рэн. — Я чувствую. Это какая-то скверна.

— Ну, отрава-то точно, — я подобрал с земли ветку. — И зачем ты меня сюда притащил?

— Ты разбираешься в магии лучше меня, — пожал плечами пуэри. — Вот и скажи мне, что это.

Я ковырнул поверхность жидкости, разглядывая её на свету. За веточкой потянулось нечто похожее на соплю, только тёмное, как патока.

— А пойти вверх по течению не пробовал? — вяло съязвил я. — Понятно же, что это какой-то возврат.

— Понятно, — согласился охотник. — Но ты ведь понимаешь этот мир лучше меня. Вот я и надеялся уловить немного циничной мудрости, которую ты порой изливаешь.

Я глянул ему в глаза, но сарказм, сквозивший в словах пуэри, так и не нарушил спокойствия его лица. Мне оставалось только вздохнуть и первым пойти вверх по склону. На земле виднелись следы — охотник уже ходил туда и нашёл источник заразы. Теперь он хотел посмотреть на мою реакцию. Или что-то доказать.

— Когда начались возвраты? — спросил Рэн.

— Первое упоминание появилось незадолго до Великого Нашествия. Девять тысячелетий тому назад.

— И как думаешь, каким образом открытый мир вдруг оказался замкнутым?

— Без понятия.

— Но ты же понимаешь, что миры не замыкаются сами по себе. Они либо формируются в энергетически замкнутом пространстве, либо нет. Развёрнутые энергетические поля не сворачиваются в кольцо просто так. Кто-то сделал это, Эн.

— Дисс говорил что-то такое, — сказал я, не желая углубляться в тему.

— Отец рассказывал мне, — продолжил Рэн, игнорируя мой тон, — что в теории такое возможно, но это противоестественно. Как вот эта скверна. Он говорил, что при должных знаниях кто-то очень могущественный сможет закрыть мир. Потоки внутри него замкнутся, и он окажется отрезанным от вселенской энергетической сети. Только эффект от этого будет такой же, как если пересадить здоровое дерево в крохотную металлическую коробку. Мир станет неправильным, изменится сам принцип его существования. Нормальный жизненный цикл сам собой прервётся, уступая место постепенному разложению. Мир будет загнивать изнутри, а потом его останки тоже начнут перегнивать. И так до бесконечности. Как по мне такая судьба намного хуже смерти, но… Есть версии, кто и зачем замкнул Нирион?

— Не знаю, Рэн. Но точно могу сказать, что это был не я. На что бы ты не намекал, мне вся эта ситуация с возвратами нравится не больше твоего. Поверь.

Чем выше мы поднимались, тем шире становился поток вязкой жижи. Местами она скапливалась пузырящимися лужами, и дышать рядом с ними становилось уж совсем невозможно. По пути я также заметил несколько трупиков белок и мышей. Они влезли в отраву и не успели уйти от неё даже на десяток саженей.

Рэн ступал за мной тихо и безмолвно. Я чувствовал подступающий голод, но вонь напрочь убивала аппетит. Я надеялся, что смогу поесть после этой прогулки, но поведение пуэри говорило в пользу обратного. А у меня не было даже сил сердиться на него. Была только какая-то болезненная, свинцовая усталость.

Так, в молчании, мы и вышли к источнику скверны.

До вершины холма оставалось с полсотни шагов, и именно здесь нашёл выход ручеёк, который раньше спускался вниз по склону. Теперь же поперёк русла разлеглась здоровенная химера, напоминающая жабу с брюхом на спине. Весу в туше было явно больше сотни пудов. Из туловища росли и упирались в землю когтистые лапы, и на каждой из них имелось разное количество пальцев. Широкий лентообразный язык с хлюпаньем слизывал воду, текущую из-под земли, и отправлял в беззубую пасть. Округлый живот покрывала сетка крупных пор, через которые мутант шумно дышал и потел той самой чёрной слизью, утекающей прочь.

В ней в самом деле не было ничего естественного.

При нашем приближении тварь забеспокоилась, заворочалась, скребанула пару раз когтями землю, но трапезу так и не прервала. Чтобы вскочить и броситься на нас, не могло быть и речи: судя по объеденным растениям, химера не уходила от своей лежанки дальше пяти саженей. Вряд ли она могла хотя бы стоять.

Рэн по-прежнему молчал, явно ожидая моих действий.

— Да уж, гадость, — сплюнул я, обходя тварь на почтительном расстоянии. — Отожралась-то как!

Чудище всхрапнуло и переставило лапы.

— Отойди, моралист, — сказал я Рэну и сам отступил подальше. — Сейчас почищу тут…

В бытность мою чистильщиком магией пользоваться не получалось — потому что работал не один, а простым смертным про мой Дар знать не полагалось. Тем не менее, Дисс научил меня особому плетению, как раз для таких случаев: не самому простому, но работающему только с плотью мутантов.

Хорошо, что теперь меня не сдерживало присутствие посторонних.

Химера вспыхнула, как огромный факел. Зелёное магическое пламя набросилось на неё так же, как обычный огонь набрасывается на сухостой. От боли чудовище захрипело, да так низко, что задрожала земля. Вся туша дёрнулась и сумела отпрыгнуть на полсажени в сторону, но ей это никак не помогло. Над большой пастью открылось ещё две поменьше, и химера заверещала в три голоса — но в них не было естественного страха смерти. Только боль и безумие.

— Надеюсь, эта мерзость не успела попасть в реку или какой-нибудь водоём, — сказал Рэн, глядя на агонию чудища.

— Скорее всего скопилась на дне лога. Тут всё-таки холмы.

Тварь дёргалась из последних сил, но лапы у неё уже сгорели, так что перемещаться она больше не могла. Вопль со временем тоже утих, слышалось лишь шипение сгорающей плоти. А спустя несколько минут на поляне и вовсе остался только толстый слой золы, которую тут же начал подхватывать ветерок.

Я, пошатнувшись, развернулся и побрёл обратно к лагерю. Сил на химеру ушло немало, но слабость навалилась не из-за этого. Просто я подумал про себя, что Рэн прав: Нирион разваливается изнутри, гниёт в собственном соку. Это происходит уже девять тысяч лет, и будет продолжаться ещё невесть сколько. И всё по чьей-то непостижимой воле.

В ночной тесноте мы спустились с холма, снова пошли вдоль гряды, миновали памятное поваленное дерево, и снова пошли в горку. Рэн молчал, очевидно сказав всё, что хотел. Впрочем, слова уже и не требовались. Он задал вопрос, на который у меня не было ответа.

Кто бы ни замкнул Нирион, призвать его к ответу всё равно не удастся. А значит незачем гадать, почему неведомый гигант поступил именно так. Может, Церковь права, и в этом был великий божественный замысел. Может, людские боги замкнули мир, чтобы научить паству нести ответственность за свои поступки. Ведь если бы все знали, откуда берутся возвраты, возможно, кто-то вёл бы себя осторожнее. А может, в замыкании не было никакого смысла, и всё это огромная катастрофическая случайность. Какая разница? Нам не осталось ничего, кроме как смириться с тем, что получилось.

Даже если некто могущественный решил перевоспитать человечество, он жестоко просчитался. Вместо того чтобы одуматься, люди просто… приспособились. Научились жить бок о бок с плодами своей деятельности. Привыкли жить в страхе перед катаклизмами, списали на волю божию детей, которые из-за возвратов рождаются мёртвыми или изувеченными. Перестали обращать внимание на болезни, становящиеся всё тяжелее, всё убийственнее с каждым годом. Привыкли соседствовать с чудовищами, мутирующими, жрущими всё вокруг, отравляющими воду, почву и воздух, с выродками, которые давно стали опаснее самого человека, и которым не хватает лишь разума, чтобы истребить другую разумную жизнь навсегда.

А ведь это лишь вопрос времени. Потому что Рэн прав — мы все здесь гниём заживо, и можно винить в этом того, кто замкнул мир, но сами мы виноваты не меньше. Потому что теперь, когда — не если, а когда! — эти противные самой природе твари поумнеют и переймут несовершенное человеческое мышление, в Нирионе развернётся небывалая бойня. Из каждой пещеры, из-под каждой коряги полезут химеры и покатятся сплошной массой на человеческие города. Элементали, окончательно обезумев, утопят все корабли, обрушат смерчи на заселённые берега, горы превратятся в действующие вулканы, поливая цветущую землю раскалённой лавой. Из Глубин под Тингар хлынет неиссякаемый поток тварей, а во главе их будет грузно переваливаться созданный некромантом Многощуп, который пожрёт прекрасную Укромную долину. Замок Чернотопья распахнёт свои ворота и поглотит Нирион, превращая его в подобие себя, где погибающие люди будут вызывать новые и новые возвраты, замыкая свою смерть в кольцо, и будут гибнуть снова и снова, и уже некому будет остановить эту бесконечную агонию. Останется лишь расплавить весь мир, чтобы он, не дайте Боги, не заразил своей гнилью другие…

Кто бы ни замкнул мир, он обрёк его на гибель, потому что человечество, как выяснилось, не в состоянии спасти свой дом. Оно не в состоянии даже спасти самое себя. Так что, возможно, просчитался не тот, кто замкнул Нирион, а тот, кто создал человека — самое приспосабливающееся существо, неспособное измениться.

У костра нас встретил только Арджин — Кир уже поужинал и завалился спать. Разведчик курил трубку и смотрел в костёр.

— Налетайте, — сказал он, кивнув на дымящийся котелок. — Где были-то?

Рэн молча прошёл к своему месту и лёг, повернувшись лицом к темноте.

— Химера, — отмахнулся я, падая на своё одеяло. — Есть что-то не хочется. Дружище, ложись спать. Я первый подежурю.

Сокол внимательно на меня посмотрел и, вытрясая трубку, сказал:

— Всю ночь не сиди. Завтра переходить Виеру.

— Не вброд же.

— Будешь клевать носом — спихну с парома.

Я улыбнулся и, глядя, как приятель устраивается в лежачем положении, сказал, будто самому себе:

— Договорились.

Глава 15 В полымя

— За такое его точно казнят, — констатировал я после нескольких минут размышлений. — За измену и разглашение государственной тайны.

— Если поймают, — кивнул Кир, лежащий рядом. — Хотя меня больше беспокоит охрана.

— Какая охрана?

— Вот и я о том же! А твой приятель сказал, что она есть!

— Рэн, видишь что-нибудь?

Пуэри приподнялся на локтях и внимательно огляделся.

Мы залегли в двух вёрстах к северу от Лотора, посреди полуголого леса. Холмы мешали хорошему обзору, а подниматься на высоту было слишком рискованно. Пришлось притаиться прямо в куче листвы под раскидистым деревом, вокруг которого возвышались каменные глыбы, добытые дождями из-под земли.

— Всё тихо. Как будто нет никого.

— Может, всё-таки сняли охрану? — предположил я, цепляясь взглядом за каждую мелочь в пейзаже.

— Если охрану сняли, значит прохода больше нет, гений, — проворчал Кир. — Никто не оставит тайный ход в столицу без присмотра, особенно во время войны.

— Арджин сказал, что охранники здесь из Соколов, — сказал Рэн. — Подозреваю, они просто очень хорошо спрятались.

— Как думаете, среди Соколов есть чародеи? — спросил я.

— А что? — насторожился Кир.

Вместо ответа я встал в полный рост и уверенно пошагал туда, где, по словам Арджина, находился вход в тайный тоннель. Рэн, который понял мою задумку, тут же направился следом. Гном только испуганно икнул — видимо, решил, что мы рехнулись, но шум поднимать не стал.

Выйдя на полянку, окружённую несколькими каменюками, мы остановились, чтобы оглядеться. Если здесь и впрямь был какой-то проход, то ничто об этом не говорило. Совершенно ничем не примечательная глушь.

— Вон они, — охотник указал на восток.

Там, в небольшой ложбинке на склоне холма виднелась землянка с окошками для наблюдения за окрестностями. Оттуда, где мы лежали раньше, это место не просматривалось, так что вряд ли наблюдатели нас заметили. А теперь было уже поздно — нас троих надёжно укрывал созданный мной «покров».

В землянке явно кто-то был.

— Значит, ход не завалили, — сказал я и сделал знак Киру, чтобы присоединялся.

— По башке бы тебе настучать за такие выходки, — прошипел гном, подойдя ближе. — А если бы тут ловушки были, м?

— Это вряд ли. Ловушки скорее будут в самом проходе.

— И что, эти ребятки нас совсем не видят?

— Пока действует заклинание, им будет интересно смотреть только в другую сторону. Но лучше всё-таки не наглеть. Давай спрячемся вон за тем камнем.

— А я сильно обнаглею, если пошарю тут на предмет входа в тоннель? — спросил Кир. — Лучше спрятаться внутри.

Я думал ровно секунду.

— Пошарь. Я подержу заклинание. Рэн, пойдём.

Мы с пуэри укрылись в указанном мной месте, а гном остался на полянке. Он бродил туда-сюда, то притопывая ногой, то припадая к земле чуть ли не всем телом. В общем, применял своё обычное гномское шаманство, которое я вообще не понимал, как работает.

— Полдень уже миновал, — заметил пуэри, глядя на небо, — а его всё нет.

— Арджин сказал, что будет здесь, значит будет. Не нагнетай.

— Он сказал, что проходил по этому тоннелю только раз, причём почти двадцать лет назад. Многое могло поменяться за это время. Нам нужен запасной план.

— А я тебе говорю — не нагнетай! Если здесь пройти не получится, тогда и будем думать над альтернативой.

Охотник только пожал плечами.

— Я нашёл, — тихо сказал Кир, присоединяясь к нам. — Там железное кольцо торчит прямо из земли. Под ней — люк, но он не открывается. Видимо, заперт изнутри.

— Значит, ждём Арджина, — подвёл итог я. — Если у него…

Договорить я не успел, потому что неподалёку раздался скрип ржавых петель. Мы дружно высунулись из-за своего укрытия.

Пласт земли на противоположном краю полянки поднялся на пару ладоней. Под ним из темноты отчётливо вырисовывалось бородатое лицо моего давнего приятеля.

— Эй! — громким шёпотом позвал Арджин, пока не заметивший нас. — Вы тут?

Кир звонко клацнул языком, привлекая внимание разведчика.

— С охраной разобрались? — тем же тоном спросил сокол.

— Всё путём, — отозвался я. — А у тебя как?

— Давайте бегом сюда!

Мы трусцой перебежали к люку. Сразу под крышкой брала начало узкая лесенка, которая уходила в глубину на пару саженей. Мы один за другим спустились по ней. Арджин вернулся и снова запер люк, а потом подобрал брошенный на пол тоннеля факел и поманил нас за собой. На нём был грузный доспех и зелёная форма, которую я раньше не видел.

Коридор напоминал штольню — такой же прямой, низкий и грубый. Через равные промежутки потолок подпирали деревянные балки, лежащие на деревянных же столбах. Освещения здесь не только не имелось, но и вообще не было предусмотрено. Всюду висела паутина и пахло сыростью.

— Что сделали с охранниками? — спросил Арджин, не оборачиваясь.

— Ничего, я отвёл им глаза. У тебя как всё прошло?

— На той стороне тоннеля склад, его охраняет обычная стража. Я велел ребятам погулять часок.

— Сверкнул бумажками?

— Лучше. Я оделся офицером, — разведчик сверкнул улыбкой через плечо. — Так на них наехал, что они были рады смениться пораньше. Так, тут осторожно, — он указал на натянутую над полом леску. — Ловушка.

Мы перешагнули препятствие и с опаской посмотрели на несколько брёвен, подвешенных под потолком.

— И много тут таких тайных ходов? — спросил Рэн.

— В столице — шесть. Один ведёт из дворца, и даже я не знаю, где у него второй конец. Сугубо для королевской семьи, все дела. Остальные в разных частях города. Два выходят из внутренней части, где сплошь богатеи живут. Один из района ремесленников. Ещё один из храмовой площади. А по этому мы придём в Благолепье.

— Благолепье?

— Трущобы, — коротко пояснил Арджин.

Идти по тоннелю пришлось долго. Один участок подтопило: пришлось идти по колено в воде. Коридор забирал то влево, то вправо, но в целом сохранял направление. Ещё несколько раз мы обходили ловушки, то перепрыгивая их, то ступая вдоль стенки. Я вслух поразился тому, что Арджин спустя столько лет помнит расположение всех капканов. Тот с видом полного превосходства усмехнулся, а гном возмущённо цокнул языком и сказал:

— Да тут перед каждой ловушкой камень лежит в одном и том же месте. Тоже мне безупречная память.

Улыбка разведчика тут же увяла. Гном, конечно, оказался прав.

В конце концов тоннель вывел нас к массивной стальной двери, сейчас распахнутой настежь.

— Из-за неё и задержался, — сказал сокол. — Новый замок поставили. Пока вскрывал, изматерился весь. Руки уже не те.

Сразу за проёмом находилась глухая комната с очень высоким потолком. Часть стен была такой ветхой, что кладка мало чем отличалась от скалы. Другие секции, напротив, выглядели достаточно новыми. Я догадался, что мы оказались в катакомбах, оставшихся, видимо, ещё со времён Трон-Гарада. Ненужные ответвления заложили, оставив только путь наверх: туда вела верёвочная лестница.

Две сажени вдоль стены, ещё три — по круглой трубе, похожей на колодец, и мы оказались в тёмном сухом помещении, заваленном ящиками и мешками. Арджин тут же добыл из стоящей рядом коробки накидки с капюшонами и бросил нам.

— Надевайте, — прошептал он. — И держитесь позади меня.

Мы повиновались. Разведчик тем временем прокрался к двери и уже собирался её открыть, когда она вдруг распахнулась, и в темноту склада хлынул дневной свет. По ту сторону стоял донельзя удивлённый стражник в таком же доспехе, что и Арджин. На миг все замерли от неожиданности.

Разведчик сбросил оцепенение первым. Он враз оказался рядом с охранником и ударил тому точно в кадык. Мужик захрипел и схватился за горло. Арджин схватил его за шкирку, втащил в проём, повалил и взял бедолагу в удушающий захват. Я тем временем метнулся к двери: за ней оказалось лишь помещение со столом, стулом и двумя шкафами.

— Никого, — сказал я тихо.

Арджин кивнул и коротким движением сломал охраннику шею.

От едва слышного хруста позвонков у меня вдруг заложило уши. Словно оглушённый, я перевёл взгляд на Рэна. Тот смотрел на обмякшее тело стражника так, будто на его глазах снова рушился мир, и снова пуэри не мог с этим ничего поделать. Потом он посмотрел на меня и сказал, не сдерживая злости:

— Это тоже защита от людей?

Я очень хотел что-нибудь ответить, но в голову лезла только банальщина. Оправдания, насмешки и фразы, которым самое то звучать свысока. Если бы я сказал хоть что-то из этого, меня бы стошнило. Поэтому я промолчал.

— Говорил же тебе, не возвращайся сегодня, — сказал разведчик с досадой, переворачивая труп. — Зараза! Кир, помоги, что ли…

Они оттащили тело к колодцу и сбросили его вниз. Тупой стук, донёсшийся снизу, наводил на мысли о падении мешка с мукой, но никак не того, что минуту назад было человеком. Затем Арджин закрыл колодец валявшимися поблизости досками и ветошью.

— Пойдёмте, — сказал разведчик хмуро. — Если задержимся здесь, трупов может стать больше.

Он первым покинул склад. Рэн прошёл мимо меня молча, он выглядел расстроенным, но не настолько, как в прошлый раз. Зато я почему-то чувствовал себя ужасно. Просто-таки отвратительно. Десятки убийств, совершённых ранее, меня не сильно тронули, а теперь одна смерть выбила из колеи. И ведь даже не я убил этого стражника. Так какого же огра мне стало так погано?

Я смутно чувствовал, что ответ на поверхности, но не стоит мне извлекать его на свет. Потому что от него станет ещё хуже.

Следуя этому предчувствию, я подхватил свой мешок и вышел из склада вслед за Киром.

Столица встретила нас пасмурным осенним днём.

Рэн устало опустился в кресло и с удовольствием вытянул ноги. Комната, которую нашёл им Арджин, казалась тесной и мрачной из-за единственного окна на северную сторону, которое к тому же почти всегда держалось занавешенным. В ней не было ничего, что придавало бы ей хоть какой-то характер: невзрачная мебель стояла вдоль голых стен, на столе стояла масляная лампа, а в сундуке обнаружилось топливо для неё да несколько свечей. И всё. Из-за серости и пустоты помещение казалось мёртвым.

Впрочем, временное жильё не так уж угнетало пуэри — после того, что он повидал. Когда они втроём пробирались по дремучим захолустьям, он удивлялся, как люди могут жить в такой грязи и изоляции. Там не было грамотности, а о культуре и говорить не приходилось. Рэн точно знал, что не смог бы так жить — запертым в собственной ограниченности, глядящим на мир сквозь замочную скважину обывательского кругозора. Он видел и слышал слишком много прекрасного, чтобы отказаться от всего этого. Разве можно так жить — видя в небе лишь небо? А люди — жили…

Однако, попав в столицу, Рэн удивился ещё больше. Благолепье оказалось грязнее, чем самый захудалый хутор в три двора — и намного. Притом чем дольше пуэри наблюдал за жителями трущоб, тем сильнее ему казалось, что грязь эта берётся прямиком из самих людских душ. Словно люди не могли или не хотели навести порядок у себя в головах и вместо этого превращали окружающий мир в подобие мира внутреннего. На какое-то время в пуэри даже проснулась брезгливость: он испугался, что может и сам замараться обо всё это «благолепие».

Но потом Рэн вспомнил, что застрял здесь. Что он — не сторонний наблюдатель, а самый что ни на есть участник происходящего. Что отныне вся эта грязь и ограниченность — его мир, и лучше бы ему поскорее с этим смириться. Никому нет дела до последнего пуэри и его богатого духовного багажа — и к лучшему. Нет ничего хорошего в том, чтобы стать объектом пристального внимания человечества. Один Творец знает, во что тебя может превратить это внимание…

После осознания этого факта на душе чуть-чуть полегчало. Вместе с тем и окружающий мрак немного рассеялся — Рэн стал замечать и хорошее, даже в таком месте, как Благолепье. Он понял: здесь, в человечестве, можно жить. Оставалось только придумать способ, как не потерять при этом себя.

Охотник вздохнул и откинул голову на спинку. Взгляд его упал на занавеску. Отодвинув её, Рэн посмотрел вниз, туда, где в лучах яркого, но уже не тёплого солнца сновали люди, оставляя на выпавшем вчера снегу неровные цепочки следов.

«Прятаться у всех на виду, — подумал пуэри. — Чтобы выжить, мне придётся в совершенстве овладеть этим навыком».

Такая перспектива, разумеется, нисколько не прельщала свободолюбивого пуэри, но разве кто-то спрашивал его мнения? Рэн уже научился гнать от себя неприятные мысли: если бы не научился, уже давно отказался бы от надежды. А мысли эти в основном касались будущего. Выходило, что пуэри шёл изо дня в день вслепую, но для него это был единственный способ жить дальше.

Чтобы расслабиться и отвлечься, Рэн закрывал глаза и вспоминал свою жизнь до вторжения людских богов. Память услужливо распахивала перед ним умиротворяющие картины прежнего мира, по которым пуэри проходил точно по сказочным тропинкам, в такие моменты он попросту отбрасывал настоящее и будущее, чтобы искренне порадоваться прошлому. К тому же, это помогало засыпать.

На этот раз удалось лишь задремать — было ещё светло, да и кресло удобностью приближалось к колченогой расшатанной табуретке. А разбудил Рэна щелчок отпираемого замка.

В комнату вошли Энормис и Арджин, один мрачнее другого.

Их обоих было не узнать. Ради маскировки Эн, как и разведчик, отпустил бороду, от чего состарился внешне на добрую дюжину лет. Чтобы немного скрасть рост, чародей одевался паломником, которых в столице было полно из-за храмов со святыми мощами. Они носили длинные балахоны с капюшонами, что, разумеется, тоже играло незваным гостям на руку. Правда, именно паломников пристальнее всего разглядывала стража, но кто из них знал Энормиса в лицо?

Арджин притворялся работником красильной мастерской, и как оказалось, это было его постоянное прикрытие. За ту неделю, что компания провела в столице, Рэн ни разу не видел сокола в чистой одежде: всё какие-то старые фартуки да робы, измазанные в краске. Кроме того, разведчик отлично прикидывался дурачком, в один миг превращаясь из хитрого разведчика в недалёкого жителя трущоб. В образе у него менялись не только речь и повадки, но и будто бы даже цвет глаз.

Кир, чтобы не отставать от остальных, нанялся в строители и теперь что ни день пропадал на площади Святого Иеремея, где его сородичи возводили новую капеллу. Рыжая борода слишком выделялась, так что Арджин добыл для гнома чёрную краску, которая легко смывалась мылом. Хоть копателю и не нравились ежедневные подкрашивания, перспектива лишиться головы ему нравилась ещё меньше, так что он смирился с наименьшим злом.

И только Рэн всю неделю маялся от скуки. Во-первых, кто-то должен был стеречь комнату и поглядывать в окна. Во-вторых, появляться в самом людском из всех городов со светящимся пятном между ключиц и серебряными глазами было слишком рискованно. Даже днём. Даже в нашейнике. Поэтому пуэри оказался надолго предоставлен самому себе и с нетерпением ждал новостей от друзей.

По выражению лица Энормиса он понял, что на этот раз новости не очень хорошие. Чародей скинул балахон, оставил у двери посох. Арджин сел за стол, взял из тарелки сухарь и, хмыкнув, захрустел им.

— Незамеченными проскочить не получится, — Энормис завалился на свою кровать и закрыл глаза предплечьем. — Даже к дверям не подойти.

Рэн потёр лицо, прогоняя сонливость. Мысленно прикинул: Энормис уже шестой день наблюдал за Башней Меритари, отираясь то с одного угла, то с другого. Настроение у него портилось с каждым днём, но только сегодня он, наконец, признал очевидное.

— Что мы в итоге имеем, — сказал Арджин, глядя в пустоту перед собой и продолжая грызть сухари. — Обзор вокруг Башни идеальный. Народу вокруг неё ходит немного. Охрана почти на каждом углу. Я говорил, туда так просто не пролезть.

— А слуги?

— Живут прямо в Башне. Я выследил одного до рынка и там с ним как бы невзначай поговорил. Парень оказался разговорчивый, но по итогу я понял, что изнутри нам никто помогать не станет. Никакого запасного входа в Башню тоже нет, только главный. Там все крупные грузы проверяются магией.

Рэн задумался. Он никогда не продумывал проникновения в стан врага, но изо всех сил напрягал воображение. Если бы понадобилось спасти из Башни кого-то из семьи, как бы он поступил?

— А если использовать отвлекающий манёвр?

— Какой?

— Не знаю, я в этом не силён. Но идея в том, чтобы кто-то посторонний отвлёк внимание охраны, пока остальные проскользнут внутрь.

Арджин помотал головой.

— Башня огромная, а у нас ни планов, ни представления, где искать Лину. Да и там ли она — тоже вопрос…

— Она там, — уверенно сказал Энормис, не меняя позы. — Я чувствую, что она там.

— Как скажешь, — буркнул разведчик и снова повернулся к Рэну. — Я могу придумать сценарий, по которому твой план удастся. Для этого нам понадобятся: подробные планы Башни, информация о точном местонахождении Лины, расписание караулов, карта магических часовых — они там есть, я знаю — потом ещё нужен способ обойти этих часовых… Ничего не забыл? Ах, да! Ещё нужен человек, который согласится добровольно сунуться в Башню и устроить там сцену. На подготовку такой операции уйдут месяцы, если не годы, Рэн. Уж скорее мы проколемся на какой-нибудь ерунде и нас всех повяжут.

Пуэри только с досадой развёл руками — мол, больше идей нет.

— Мы можем пойти подменышами, — вдруг сказал Энормис, глядя в потолок.

Охотник и сокол переглянулись.

— Поясни, — проговорил разведчик.

— Ты сам говорил, что слуги выходят в город. Нам нужно перехватить их, стать ими и вернуться в Башню вместо них.

— Всё ещё мало деталей, дружище.

Энормис резко сел, потёр колени и начал жестикулировать, словно раскладывал нечто по полочкам:

— Слуги выходят за покупками. Мы их быстро перехватываем и тащим в укромное местечко. Берём у них по образцу плоти, с помощью чего я изготовливаю нужные зелья. Это займёт с полчаса, так что времени на ошибки у нас не будет. Пока я готовлю зелья, вы выбиваете из ребят максимум полезной информации. Затем пьём зелья и, грубо говоря, превращаемся в копии этих слуг. Идём к Башне.

— Продолжай, — потребовал Арджин через паузу.

— Зелья действуют не так, как мороки, так что магические проверки ничего не дадут. Если будем вести себя правильно, нас не раскусят. Там уже надо будет плясать от того, что нам скажут слуги. Либо идти туда, где Лина, либо туда, где знают, где Лина. В любом случае, быстренько её вызволяем. Главное при этом не поднять тревогу.

— А выйти как? — спросил Рэн. — Если слуги выйдут второй раз за день, это не будет подозрительно?

— Конечно, будет! — одновременно сказали Энормис и Арджин. Чародей жестом велел не перебивать и продолжил: — Это самое интересное. Кира провести туда в любом случае не получится, зелье просто не сможет превратить его в человека. Так что идём втроём. Я изготовлю три зелья для того, чтобы войти в Башню, и возьму с собой ингредиентов на ещё четыре, чтобы выйти оттуда.

— Дважды за день пить зелья? — поморщился сокол.

— Та ещё отрава, но мы выдержим. Как у слуг у нас будет доступ к кухне. Найдём четырёх чародеев поглупее и проделаем с ними то же, что и со слугами, разве что без расспросов. Магов придётся глушить сразу, чтобы не подняли тревогу. Спрячем их в какой-нибудь глухой кладовке. Я изготовлю четыре зелья, и с ними уже пойдём за Линой. Как только она окажется с нами, «переодеваемся» в чародеев и выходим. Им точно на выходе вопросов не задают. Когда в Башне разберутся, что произошло, мы будем уже за тридевять земель.

В комнате повисла тишина, нарушаемая разве что скрежетом извилин.

— Нагло, — подытожил Арджин. — Так нагло, что может и сработать. Пока что в этом плане много пробелов, но они, вроде, заполняемы. Придётся много импровизировать… Не знаю, Эн, не знаю.

— Это лучшее, что у нас есть, — чародей склонил голову набок. — И подготовки потребует значительно меньше. Уложимся самое большее в неделю. Рецепт зелья я уже знаю, нужно будет только предварительно проверить, как оно подействует на Рэна. Мне кажется, так же, как и на нас.

Пуэри не успел ничего возразить, потому что в дверь постучали. Троица мгновенно повернулась на звук.

— Ужин вам в комнату принести или вниз спуститесь? — приглушённый голос молодой служанки.

Чародей повернулся к Рэну и прошептал:

— Ты заказал?

Пуэри кивнул и громко ответил:

— В комнату, любезная!

За дверью послышались удаляющиеся шаги.

— Где носит нашего гнома? — спросил Арджин, подходя к окну. — Вечереет уже.

— Он обрадуется, что его с собой не берём, — пробурчал Энормис.

— Да, повезло ему, — ещё тише сказал сокол — так, чтобы чародей не услышал.

Словно почувствовав, что говорят о нём, в коридоре затопал гном. Рэн легко различал шаги каждого из спутников: у Энормиса — твёрдые и уверенные, у Кира — частые и пришаркивающие, у Арджина — мягкие, едва слышные. Так что если бы к комнате подошёл кто-то посторонний, пуэри узнал бы об этом первым.

После особого четырёхкратного стука Кир вошёл в комнату и осмотрелся.

— О, все уже тут. У меня ничего нового, — сообщил он и повалился на свой матрас.

— Как строительство?

— Полным ходом. Оказывается, маги принципиально не нанимают гномов для работ в Башне. Хотя у них там ремонт. Привозят каких-то бабоподобных назирских зодчих, а чернорабочих набирают из столичных ремесленников. Расисты, чтоб их предкам век в гробах вращаться.

За дверью послышалась возня. Разведчик открыл дверь и принял из рук служанки большой поднос, уставленный тарелками с гороховым супом и кружками с элем. В неглубокой плошке было налито варенье. Рядом лежала большая круглая булка.

Рэн расплатился со служанкой. Остальные принялись за еду.

— Это ещё что такое? — Кир достал из-под своей тарелки сложенный вдвое листок бумаги.

Арджин встрепенулся:

— Прочти-ка!

Кир развернул записку и какое-то время читал, после чего удивлённо поднял брови:

— Бредятина какая-то. Это тебе, наверное. Тут про краску.

Энормис взял из рук гнома листок и прочёл вслух:

— «Запрошенная вами краска на складе имеется. Кошениль в необходимом количестве отсутствует, можем предоставить только три четверти, оливковая „ремесленная“ в количестве семнадцати четвертей, зелёная в количестве одной четверти, требуется разбавить, охра около семи четвертей. Индиго около одиннадцати четвертей, но уже загустевшая, употребить в покраску в течение одного дня. Зав. складом Куница».

Сокол вдруг поднялся и задумчиво прошёлся по комнате из угла в угол.

— Ты чего? — Кир посмотрел на него как на припадочного.

— Это какой-то шифр, — пояснил Энормис. — Что тут сказано, дружище?

— Не спеши меня благодарить, но будь к этому готов, — сказал Арджин, вернувшись за стол. — Куница — это мой старый друг, бывший офицер Соколов. Сейчас у него свой отряд чистильщиков. Я сегодня оставил ему шифрованное сообщение у секретаря, спросил, знает ли он как проникнуть в Башню. А это, — он ткнул в записку, — утвердительный ответ и приглашение на встречу.

— Где и когда? — быстро спросил чародей.

— Ремесленная улица, семнадцатый дом, подвал. Сегодня за час до полуночи Куница будет ждать нас там. Прежде, чем войти, нужно семь раз ударить в дверь. Но тут говорится, что ответа на мой вопрос у него нет, но есть кое-что похожее.

— Ему можно доверять?

— Ему — можно. Он разошёлся с Соколами, на дух не переносит Меритари. Да и не в курсе он, зачем мне эти знания.

— Надо идти, — сказал Энормис, пристально оглядывая друзей. — Предварительно придумав, что мы ему скажем.

— Куница — очень прозорливый человек. Дока в своём деле. Ему лучше врать как можно меньше.

— Тогда говорить будешь ты.

В назначенный час мы стояли через дорогу от указанного адреса. Кира оставили дома, чтобы не создавать толпы и не привлекать лишнего внимания. Я хотел оставить и Рэна тоже, но тот заявил, что вдоволь насиделся без дела. Мои увещевания не возымели эффекта. Пришлось уступить.

На улице уже давно стемнело. Окна домов давали очень мало света, а фонари зажигались через один в целях экономии. Все лавки закрылись, дневная толчея рассосалась как не бывало. Мало кто осмеливался ходить по городу в столь поздний час. Люди просто разбредались по домам: припозднившиеся рабочие, пьяницы, уличные девки — все спешили скорее оказаться за надёжными стенами, будь то собственный дом, ночлежка или бордель. Лихой народ исподволь высматривал, за чей бы счёт поживиться перед сном. И все, все без исключения горожане старались держаться на свету.

Даже хорошо вооружённые стражники, группками по двое-трое завершающие вечерний обход, старались лишний раз не останавливаться. Сейчас их можно было не опасаться — солдаты редко смотрели на шатающихся по улицам людей. Их взгляды привлекали пустые подворотни и переулки, которые с наступлением темноты становились опаснее толпы головорезов. Уж кто-кто, а эти ребята знали, что после заката не стоит бродить по улицам, поэтому спешили поскорее пробежать зону патруля, дабы не нарваться на лишние проблемы. Почему?

Потому что существовал так называемый список «без вести пропавших», который вела городская канцелярия. Люди там оседали в виде строк: «вышел оттуда-то и тогда-то, о пропаже заявил такой-то». Каждый житель столицы боялся оказаться в этом списке, и всё же тот пополнялся каждое утро. В хороший день одним именем. В плохой — десятками. Этих «пропавших» давно никто не искал: все знали, что в городе хватает тварей, которые не прочь полакомиться человечиной.

Днём они редко объявляются — молодые химеры не очень-то любят свет — но вот ночью вылазят в поисках пропитания. В огромном городе за день накапливается достаточно возвратной энергии, чтобы породить десяток-другой таких тварей. А уж места для житья им здесь и вовсе сколько угодно: канализация, древние катакомбы, на которых стоит город, грязные тёмные подвалы — любое из этих мест запросто может превратиться в гнездовище.

На химер то и дело объявляли облавы, созывали народ в дружины, но поутру стража всё равно находила чьи-нибудь останки. Если человеческие, верхнее имя из списка «без вести пропавших» вычёркивалось. Если имена в списке кончались, то останки заносили в другой список, «неопознанных жертв». Вот такая вот борьба с возвратами в славной столице Либрии.

Химере всё равно, что жрать — растения, животных, людей — лишь бы живое. Благодаря этому, как ни странно, они помимо очевидного вреда приносили и пользу — сомнительную, конечно, но всё же. Например, в Лоторе не было бездомных. Ни людей, ни животных. Даже крысы множились медленнее обычного. На улицах по ночам тоже царило относительное спокойствие. Погибали самые глупые либо самые невезучие — чем не естественный отбор? А иногда, когда наплыв тварей становился слишком сильным, горожане сплочались против общей беды. Их эгоизм временно притухал, массовое сознание одерживало верх, и количество возвратов значительно уменьшалось. Жаль только, что всё это было временно. Стоило горожанам ощутить себя в относительной безопасности, как они снова начинали творить, что хотят — и выродки возвращались.

Впрочем, Лотор не единственный город с подобными проблемами. Просто он самый большой и, как следствие, самый энергетически загаженный. Поэтому именно здесь процветают службы Чистильщиков. Число профессиональных борцов с чудовищами в столице достигало полутора сотен. Для сравнения: в их керистской квартире, где я некогда работал, даже двадцати бойцов не набиралось. Там просто больше не требовалось. Да и, насколько я мог представить, приключений у тамошних чистильщиков было намного меньше, чем у здешних. Даже в бытность свою чистильщиком я частенько слышал что-то типа: «в столице вывели новую формулу горючей жидкости от химер» или «изобрели трёхчелюстной капкан».

Исходя из того же опыта могу сказать, работа чистильщиков — самая неблагодарная работа, независимо от места. Хотя бы потому что им в самый же первый день рассказывают, что такое возвраты и откуда они берутся. Даже если новобранец пришёл лишь благодаря налёту героизма, покрывающего профессию борца с выродками, после осознания истины любой энтузиазм, любое рвение из них вылетает навсегда. Они быстро понимают: чистильщик — это тот же уборщик отхожих ям. Разница лишь в смертельной опасности и том, что отходы нематериальные. Грязная работёнка, которую кто-то должен делать. И если ты не охотник на возвратных тварей, то ты их добыча. Вот почему чистильщики чаще погибают на работе, чем уходят со службы. У них и семей-то зачастую нет, потому что семьянин не так смел и безрассуден, как холостяк. А без смелости и куража охотник на химер, как ни странно, долго не протянет.

Платят им неплохо — особенно частные клиенты — но много ли можно потратить из могилы? Это если она ещё будет, могила. Так что чистильщикам нет дела до богатств. Они живут сегодняшним днём. Это для них единственный способ существования, ведь трудно строить планы, не зная, переживёшь ли ты очередной день — как на одной сплошной бесконечной войне. А раз ты не загадываешь наперёд, то вряд ли тебе доведётся увидеть свет в конце тоннеля. Те, кто думает иначе — наивные, мечтательные — быстро гибнут. Выживают или бесстрашные, или бесчувственные. Иногда одно и вовсе подразумевает другое.

К добру или к худу, нам как раз предстояло встретиться с одним из таких людей.

На часовой башне ещё не пробили одиннадцать раз, так что мы ждали на скамейке под фонарём. На ремесленной улице почти каждый дом имел свою вывеску: мастера сами торговали тем, что производили. Над семнадцатым домом висела выцветшая покосившаяся табличка без надписи. Арджин пояснил, что там раньше было написано «склад», но вот что там хранилось, вряд ли кому-то удавалось выяснить.

— Лет двадцать назад здесь была квартира Соколов, — сказал он, — но её прикрыли ещё при мне. Надпись закрасили, а внутри посадили тугоухого старика, который толком не мог ответить ни на один вопрос. Дед давно помер, а здание оказалось заброшенным. Куница, наверное, выкупил его — место-то хорошее, удобное.

На башне ударили в колокол.

— Пора, — сказал разведчик и вытряс недокуренную трубку.

Наша троица поднялась и нырнула в переулок, обходя дом с тыльной стороны. Тут обнаружились дверцы подвала, со временем вросшие в землю, но по-прежнему запертые на замок.

— Нам точно сюда? — засомневался Рэн, оглядываясь по сторонам.

— Сюда, сюда, — Арджин извлёк из потайного кармана набор отмычек. — Куница знает, что замок — не проблема.

Взломав простенький механизм, он дёрнул на себя створки. Под ними оказалась лестница, круто уходящая под здание. В самом низу обнаружилась ещё одна дверь — добротная, обитая железом, явно новая.

— Тишина, — шикнул сокол и стукнул семь раз через равные промежутки времени.

Спустя несколько долгих мгновений дверь дрогнула, послышался щелчок ключа, лязг засова, ударившегося об ограничитель, а потом всё снова стихло. Разведчик уверенно толкнул дверь.

Небольшая комнатка. В середине — стол и два пустующих стула, над ними фонарь столь же яркий, сколь плотны тени у стен. Идеальное место для засады.

Мы вошли и остановились, оглядываясь. Всего за пару секунд воздух загустел от напряжения, но потом справа, из темноты, раздался чуть охрипший голос:

— Кхе-кхе, дружище, тебя не узнать.

Я тотчас обернулся: из тени, едва заметно улыбаясь, вышел невысокий человек, крепкий, с густой шевелюрой и пышными усами. Если бы не рост и отсутствие бороды, его вполне можно было принять за гнома. Подбородок мужчины украшал длинный тонкий шрам.

Арджин, завидев незнакомца, шагнул ему навстречу, и они с чувством пожали друг другу предплечья.

— Приму за комплимент, — сокол занял один из стульев. Куница сел напротив, смерив нас с Рэном подозрительным взглядом. Я ответил ему тем же.

— Ты постарел, — сказал Арджин, чуть улыбнувшись.

— Кхе, да и ты не первой свежести. Теперь, небось, не можешь уже свинью пополам разрубить? — на лице чистильщика улыбались только глаза.

Разведчик усмехнулся и только махнул рукой.

Я встал там же, где прежде стоял Куница, и прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. Рэн принял точно такую же позу у двери.

— Рад, что ты дожил до этого дня, — сказал чистильщик, глядя на Арджина. — Ну и создал же ты себе ситуацию, кхе-кхе.

— Ты, как всегда, обо всём в курсе.

— Знание — не наказание. Так что вам понадобилось в Башне?

Мы с Арджином переглянулись, я кивнул.

— Нужно кое-кого там навестить, — тон сокола стал деловым. — В казематах.

— Кхе… То есть вы хотите избавить кого-то от излишнего гостеприимства Ордена. Так? Ну, тогда я смогу тебе помочь, наверное. А по старой дружбе даже подробности выспрашивать не стану — так оно всем лучше будет. В общем, своих людей в Башне у меня нет. Но есть один, кхм, сомнительный способ проникнуть туда. Если рисковать не боитесь, конечно. Как-то так.

Бывший сокол замолчал, выжидательно переводя взгляд с Арджина на меня и обратно. Он уже сообразил, кто здесь принимает решения.

— Мы внимательно слушаем, — сказал я.

— Значит так, — Куница сцепил пальцы в замок. — Магики глубоко вкопались в землю под своей башней. У них там настоящие, кхм, лабиринты, многоярусные. В прошлом году мои ребята проводили чистку в Верхнем Городе, спустились в канализацию, чтобы разорить гнездо трупоедов. Почти всех перебили, вожак сбежал. Они преследовали его до самых катакомб. Спустились туда саженей на двадцать вниз, загнали тварь в тупик и там порешили. Давай возвращаться, а тут раз — коридорчик, чистенький такой, да ещё и упирается в запертую магическим замком дверь. Как раз где-то под Башней. Огляделись ребятки хорошенько, нашли много интересного. Похоже, наши балахонистые друзья нет-нет да спускаются в катакомбы, ловят обитающих там выродков и волокут к себе. Зачем не знаю, но догадываюсь. Мои ребятки, не будь дураки, взяли и путь до этой странной двери вешками обозначили. Правда, с прошлого года так глубоко никто из наших не ходил — уж больно много работы было на улицах. Но вешки, думаю, никуда не делись. Вот, кхе, как-то так.

Мы втроём снова переглянулись.

— Нам это подходит, — ответил за всех Рэн.

Куница посмотрел на него чуть внимательнее, чем обычно, и изрёк:

— Какой-то он странный у вас.

— Он издалека, — махнул рукой Арджин.

— Как скажешь, — пожал плечами чистильщик. — Что я, значит, имею вам предложить. Организовать новую чистку в Верхнем Городе — не проблема. Богатеи, кхе, хоть и без удовольствия, но платят нам за спокойные ночи. На это уйдёт дня три-четыре. Снаряжу пяток людей. Вас сколько будет?

— Четверо.

— Итого, девять. Как говаривал покойный командор, толпа народу. Кхм… Ничего. Форму и снаряжение выдам.

— Отлично.

— Доведут вас до той двери. Дальше сами. Ждать тоже никто не будет. Про вешки вам расскажут, это не тайна королевского клозета. Если в Башне всё нормально пройдёт, по ним выйдете. Как-то так. Подходит?

Я мысленно сравнил этот план с собственным. Моя задумка хоть и вышла изящной, по сравнению с планом Куницы она выглядела бесшабашной до беспомощности. Нам предлагали просто войти, забрать Лину и выйти. Всё, что нужно — пробиться через выродков в катакомбах, взломать магический замок и не поднять тревогу в Башне. Ну разве не подарок?

— А достать три красных балахона получится? — уточнил я.

— Хоть десять. Так как?

— Вполне.

— На том и порешим, — сказал Куница, вставая со стула. — Записку с информацией пришлю так же, туда же. Вы меня не видели, я вас не знаю.

— Само собой.

Чистильщик открыл было рот, чтобы ещё раз сказать своё «как-то так», но осёкся и только махнул рукой.

— Счастливо, дружище, — Арджин на прощание хлопнул его по плечу. — И спасибо за понимание.

— Да не за что, не за что, — пробормотал Куница, выходя в маленькую неприметную дверцу, которую я прежде не заметил. — Как будто я что-то особенное сделал, кхе-кхе…

Едва мы снова оказались на улице, разведчик закрыл дверцы подвала и снова запер на замок.

— Спасибо, — сказал я, глядя Арджину в глаза.

Тот кивнул и сказал:

— Согласись, два зелья за день — это был бы перебор.

— За неимением лучшего я бы на это пошёл, ты же знаешь.

— Знаю, знаю…

Возвращались мы через пустые переулки, прислушиваясь к каждому шороху. Молчали. Все обдумывали новый план, я прикидывал, что потребуется взять с собой и где всё это достать, воображал возможные ситуации, готовил козыри на тот или иной случай. В уме всё складывалось неплохо, перспективы обнадёживали, так что я воспрянул духом и целиком погрузился в мысленную работу.

Опомнился только у входа в ночлежку. Окно нашей комнаты, выходящее на лицевую сторону здания, едва заметно светилось — Кир ждал нашего возвращения. Все остальные постояльцы будто бы спали, время подходило к полуночи, и на нашей улице воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими вскриками ночных птиц. С неба медленно опускались редкие снежинки.

Мы поднялись на второй этаж. Кир открыл дверь ещё до того, как я успел постучать.

— Ну, как? — нетерпеливо выпалил он.

Я в ответ лишь усмехнулся.

— Вижу, успешно, — осклабился гном. — Ну, задери вас черти, рассказывайте!

Пока Арджин пересказывал наш разговор с Куницей, я выпотрошил свою сумку и задумчиво уставился на её содержимое, разложенное на столе. «Докупать придётся прилично». Рэн отошёл к окну, через щель в занавесках наблюдая за усиливающимся снегопадом. Разведчик закончил рассказ и закурил трубку, расположившись в единственном кресле. Кир задумчиво теребил крашеную бороду.

— Значит, канализация, — наконец констатировал гном. — Я почему-то даже не сомневался, что нам опять придётся лезть в дерьмо. У нас по-другому не бывает.

— Таков наш удел, — задумчиво отозвался я.

— Кадар! — гном возвёл очи горе. — Прости меня, если по прибытии в Тор я буду слишком сильно вонять! Так сложился мой нелегкий земной путь!

Арджин, услыхав такой поворот темы, поперхнулся дымом. Я ещё раз усмехнулся, сортируя имеющийся инвентарь.

И только моё настроение поднялось, а в голове сложился вполне детальный план действий, как всё полетело в Бездну.

Рэн отпрыгнул от окна, на ходу прошептав на орумфаберском:

— Проклятье!

От этого сердце моё сразу же ухнуло вниз.

— Что стряслось?

Пуэри ткнул пальцем в занавески:

— Проблемы.

Я одним скачком оказался рядом с ним и осторожно выглянул на улицу.

Там, смыкая кольцо вокруг нашей ночлежки, медленно приближалась цепь одетых в красное фигур.

— Твою мать! — вскрикнул я, повторяя движение Рэна. — Меритари!

Копатель разразился тирадой, сплошь состоящей из гномских ругательств. Сокол бросился к окну.

— У нас несколько минут, — я спешно собирал сумку. — Они только готовятся, но скоро пойдут в атаку. Выйти нам уже не дадут. Хотя…

Я замер, не донеся руку до стола. Мой разум в невероятных темпах просчитывал дальнейшие действия. Как там говорят — кто не рискует, тот рискует ещё больше?

Мои друзья тоже собирались, так быстро, как только могли. Слушал меня, похоже, только Рэн. Он и спросил, не дождавшись окончания фразы:

— Что «хотя»?

Вместо ответа я снова бросился к окну, на этот раз глядя в другую сторону, вдоль стены нашего здания. Там, совсем близко, торчал угол одноэтажной постройки.

— Кир, дай свой виртулит! — выпалил я.

У Арджина глаза на лоб полезли, он потрясённо пробормотал: «у вас есть виртулиты?!», а Кир настороженно спросил:

— Зачем это?

— Давай! — рявкнул я, теряя терпение. — Нет времени объяснять!

Копатель полез в потайной карман. Он недобро на меня смотрел и бормотал что-то про возврат, но я плевать хотел. Как только красный камень перекочевал ко мне в ладонь, я добавил к нему свой, синий виртулит, и замер, морщась от мысли о том, что собираюсь сделать.

— Чего это ты удумал? — всё больше тревожился гном.

Собравшись с духом, я выхватил нож и аккуратно надрезал ладонь рядом с большим пальцем — сначала на одной руке, потом на другой. Не обращая внимания на боль, затолкал под кожу оба камня. Тут же наложил витамагическое заклинание: порезы затянулись, не оставив даже шрамов. Бугорки в основании больших пальцев были едва заметны — если не знать, что там виртулиты, их можно было принять за сходящие мозоли.

Спутники, замерев, наблюдали за действом. Рэн — в замешательстве, Арджин — в ужасе, Кир — в гневе.

— Совсем рехнулся?! — прошипел гном. — Ты что творишь?

— Слушайте внимательно, дважды повторять и разжёвывать некогда, — зачастил я. — Сейчас вы возьмёте все наши вещи. Рэн, держи мои клинки. Не потеряй их, — пуэри хмуро кивнул. — Мы разделимся. Я отвлеку Меритари, а вы…

— Точно рехнулся! Тебя же…

— Заткнись и слушай! — заорал я, прерывая копателя. Наверное, я был страшен, потому что он тотчас послушался. — Я отвлеку их, а вы уйдёте по крышам. Меня они будут брать живьём, это точно. За вами гнаться вряд ли станут, для них главное — я. Будете действовать по плану Куницы. Виртулиты — это козырь в моём рукаве, с ними я смогу выбраться. Не перебивать! Сомневаться в моих словах нельзя, понятно? Не сейчас. Если я не выберусь за эти три дня, вам придётся вытаскивать нас обоих. Только постарайтесь не опаздывать — меня там пытать будут скорее всего. Всё ясно?

— Нет, — отозвался Рэн. — Как мы попадём на соседнюю крышу, не привлекая внимания?

— Пошли, — скомандовал я.

Коридор пустовал. Меритари должны были вот-вот появиться, поэтому я бегом направился к противоположному от входа концу коридора. Там, к счастью, имелось окно. Я сильно толкнул раму, выламывая наружную задвижку, и в открытую створку увидел крышу другого дома.

— Как только начнётся представление, выпрыгнете отсюда и скроетесь. Арджин, поведёшь ты. Найдите укрытие понадёжнее этого.

— Найдём — кивнул разведчик. — Но ты уверен, что всё сложится именно так?

— Одной уверенности мало. Я просто сделаю так, чтобы план удался, и при этом не умру. Другого исхода быть не может. Всё, удачи, — и я в последний раз оглянул друзей.

На их лицах читалась мрачная решимость.

— Это тебе удачи, — неожиданно спокойно сказал гном.

Развернувшись, я пошагал к выходу.

«Об этой ночи горожане будут помнить до-о-олго».

Адепт седьмой ступени торопливо поднимался по лестнице. Именно ему выпала сомнительная честь наблюдать за коридором, поэтому он сильно нервничал — меритариту вовсе не улыбалось оказаться на острие атаки. Особенно после рассказов о пограничном отряде, поголовно истреблённом этим треклятым квислендским изгоем…

Не успев подняться до конца, адепт увидел, как на него надвигается долговязая фигура, и тут же вскинул перед собой магический щит со словами:

— Именем Ордена приказываю тебе сдаться! Мы повсюду, тебе уже не уйти!

Фигура даже не дёрнулась — изгой шёл на адепта как ни в чём не бывало.

— Стоять! Или я атакую! — уже намного менее уверенно выкрикнул меритарит.

— А ну с дороги, щегол. Или я тебя размажу.

Адепт начал сплетать магическую ловчую сеть, но не успел: в грудь ему ударила твёрдая, как латный кулак, волна. Воздух со свистом вылетел из лёгких, затрещали рёбра, меритарита отшвырнуло вместе со щитом, словно тростинку. Мгновение спустя незадачливый чародей со всего маху ударился о стену — и потерял сознание.

На первом этаже стояли ещё двое: смелые, жадные до драки близнецы в красном. Они услышали сначала грохот, а затем тяжёлые шаги, заставляющие хлипкую лестницу стонать. Взгляды их были прикованы к выходу из лестничного пролёта. Тёмный силуэт вылетел оттуда быстро, но братья оказались быстрее: они скольцевали силу для оглушающего заклинания и попали им точно в цель. У их ног распласталось тело — ушедший вверх по лестнице адепт седьмой ступени.

Вдруг у пролёта мелькнула тень, и братья снова ударили, но заклятие ушло в стену. Не понимая, куда целиться, братья начали озираться в полутёмном зале, они так и не заметили, как тень зашла им в спину. Их головы со стуком столкнулись, а сознания одновременно погасли.

Четвертый маг, опытный охотник на ведьм и инквизитор, как раз стоял перед дверью в ночлежку и собирался войти, когда его смело с ног мощным взрывом. Чародей отлетел на противоположную сторону улицы и даже не успел вступить в бой, оставшись лежать под сорванной с петель дверью.

Воздух на грязной Малюжной улочке тотчас затрещал от возводимых магических щитов, а поверх этого шума раздался властный голос главного ловца ведьм и колдунов:

— Приготовились!

Из облака дыма, окутавшего дверной проём ночлежки, вышагнула высокая фигура — ученик квислендского изгоя собственной персоной. В его руках горел демонический фиолетовый огонь.

— Ну что, это всё?! — крикнул колдун, и пламя с его пальцев потекло на брусчатку, оплавляя её. — Дилетанты! Криворукие неумехи!

Он вышел уже почти на середину улицы, когда на него обрушилась слаженная атака сил Ордена. Магия Меритари устремилась к отступнику ливнем зелёных игл, стремясь дотянуться до кожи, глаз, чтобы обездвижить, смести сопротивление — но без толку. Квислендский изгой вскинул руку, мгновенно соткав вязкий туманный купол, и в этом куполе заклинание Ордена засело, как стрела в дереве.

«Он что, неуязвим?» — в испуге подумал один из адептов при виде столь уверенного отпора.

А отступник уже второй рукой раскручивал перед собой огненную воронку. Вокруг него на десяток шагов было пусто — отчего-то никто не спешил вступать с ним в рукопашную.

— Убожества! — проорал чародей и забросил огненную воронку в туман.

Когда тот взорвался, зелёные иглы хлестнули во все стороны: бились стёкла, крошился камень, несколько адептов повалилось наземь, не успев защититься — их поразило собственное парализующее заклятие.

И вдруг отступник упал на одно колено, а из носа у него брызнула кровь. Увидев слабину врага, меритариты воспрянули духом, но изгой, случайно показав свою уязвимость, вовсе взбесился. Он вытер нос рукавом, сплюнул под ноги красным и взревел, точно сотня демонов. От этого крика не только маги Ордена, но и оказавшиеся неподалёку горожане вжали голову в плечи. Отступник же, отражая одиночные атаки, на глазах обрастал чешуёй и увеличивался в размерах, из его плеч выросла ещё одна голова, а руки и ноги обратились в мощные лапы с длинными острыми когтями.

Не веря своим глазам, адепты Ордена атаковали снова и снова — парализующими, оглушающими, усыпляющими плетениями, но призрачный щит отступника отражал их все. Спустя всего несколько секунд посреди улицы стояло чудовище высотой с трёхэтажный дом, всё покрытое толстой чешуёй, хвостатое, двухголовое, каждая из голов носила по костистой короне, а в широких безгубых пастях поблескивали плотные ряды игл-зубов. Эта неправильная, небывалая химера вдохнула полной грудью и обрушила на щиты атакующих два ярких пламенных потока прямо из зевов.

Грязная трущобная улица превратилась в поле битвы. И тем эта битва была хуже других, что в ней столкнулись не столько люди, сколько магические силы. Слепая мощь, которую так щедро разбрасывали сражающиеся, крошила стёкла, рамы, ограды и хрупкие постройки. Особо сильные удары корёжили даже брусчатку. На самой обычной улице города кипел небывалый магический бой, и всё живое — даже прячущиеся в темноте химеры — спешило убраться оттуда подобру-поздорову.

Спустя пару минут магического хаоса в щит чудовища ударил очередной луч света, призрачное поле вдруг вытянулось и исчезло. Следующий удар подхватил и проволок его по дороге, ударив в деревянный угол ближайшего дома. Отступник попытался встать, но его тут же ударило новой силовой волной. Изгой совсем по-человечески вскрикнул и после нового удара об стену обмяк. В довершение его фигуру окутало плотное сизое облако — и всё тут же стихло.

Уцелевшие маги Ордена переводили дух, внимательно наблюдая за рассеивающимся усыпляющим облаком. Самые смелые подошли ближе, чтобы осветить поверженного врага. Тот снова выглядел как человек, хоть и значительно хуже прежнего: лицо разбито, правая рука вывернута под неестественным углом, волосы сильно обгорели. Да и одежда теперь больше напоминала лохмотья.

Над телом склонился пожилой Волшебник с рябым лицом.

— Живой ещё, — резюмировал он. — Давайте в Башню его, да побыстрее. Жеверр, головой отвечаешь за доставку. И следи, чтобы не сдох. Если что, сдохнешь следом. Подельничков его нашли?

— Ищут, — ответил другой чародей, с крючковатым носом и холёной бородкой. — Советник, могу я доложить о поимке колдуна Архимагу?

Названный советником усмехнулся, стрельнув глазом в подчинённого, и покачал головой.

— Нет, Бардо, у тебя шанс уже был. Ты его прошляпил. Я поймал эту тварюгу, я и доложу. Ты лучше займись-ка поиском беглецов. Как найдёшь — на второй ярус их. Если найдёшь, конечно…

Худощавый Бардо отчётливо скрипнул зубами, но пререкаться не посмел и удалился выполнять приказ. Советник посмотрел ему вслед, а потом снова перевёл взгляд на добычу.

— Наконец-то с квислендским шабашем разобрались. Знать бы ещё, зачем они замок разнесли…

Голоса. Не знаю, слышал я их, или мой воспалённый разум их выдумал. Мир слился в мутную кляксу, а голоса гудели, заставляя эту муть дрожать, и мешали сосредоточиться на чём бы то ни было.

Было трудно дышать, хотелось пить, но ни один мускул не повиновался. Даже веки то открывались, то закрывались сами по себе. О том, чтобы подняться не было и речи — я не чувствовал тела, а боль словно заняла всё сущее, разбрызгалась по воздуху, по холодному твёрдому полу, на котором я лежал, по запахам, звукам и даже по свету, иногда обжигавшему глаза. Порой сознание возвращалось ко мне: я ощущал гнилостный запах и слышал равномерный стук, доносящийся откуда-то неподалёку. Потом всё смазывалось и снова растворялось во тьме.

То и дело перед глазами всплывали образы то Лины, то Дисса, то некроманта Муалима, державшего в руках наточенный до блеска серп. Временами всё заполнялось светом, и мне становилось так дурно, что даже вездесущая боль куда-то проваливалась вместе с остальными чувствами, и приходила блаженная не-жизнь.

Когда же я начал приходить в себя, но ещё не успел нырнуть в новый океан боли, появилась Она. Словно из ниоткуда приблизилась, коснулась моего лба ледяной рукой — и я ненадолго снова обрёл способность мыслить.

— Здравствуй, безымянный.

— Здравствуй, Малика.

— Мы встретились снова, — девушка в сером платье улыбалась мне.

— Как ты и говорила, — проговорил я. — Я всё ещё не могу пойти с тобой.

— Для этого трудно найти время, — Малика заглянула мне в глаза с нежностью, словно лучшему своему любовнику. — Но рано или поздно оно найдётся.

— То есть?

— Ты сам придёшь, когда настанет пора.

— Тогда зачем ты здесь? — растерялся я.

— Чтобы ты не забывал обо мне, — снова улыбнулась девушка и тряхнула волосами.

— Кто ты? — спросил я в недоумении, но Малика лишь весело, мелодично засмеялась и растворилась в мутнеющем зеркале уходящего видения.

Меня разбудила правая рука, которую простреливало болью от каждого вдоха. Эта боль казалась знакомой, привычной, и именно она сообщила мне, что я жив, а не барахтаюсь остаточной энергией в верхних слоях Эфира.

Окружающие холод и сырость также говорили в пользу того, что моё выступление на сцене жизни ещё не окончено — по крайней мере, пока. Руки были стянуты за спиной, тело затекло от долгого лежания в одной позе. Больших трудов мне стоило повернуться так, чтобы кровь снова разошлась по конечностям. Ещё больше усилий потребовалось, чтобы не закричать от боли в правом плече. Словно сустав напрочь раскрошился — такие примерно были ощущения.

Как только онемение чуть отступило, я сел, простонав сквозь зубы ругательство. Лицо опухло так, что один глаз заплыл и не видел вовсе. Язык прошёлся по губам — разбиты, но зубы на месте. Первый же глубокий вдох известил меня о сломанном нижнем ребре, а может и двух. Ноги — по какой-то нелепой случайности, не иначе — остались целы.

Разумеется, меня бросили в каземат. Два шага в длину и полтора в ширину — шкаф, а не камера. Потолок лишь немногим выше моего роста. Три грубых стены и прочная стальная решётка, сквозь которую руку-то до конца не высунешь. Снаружи — коридор, откуда на меня падал свет тусклого магического огонька. Решёток наподобие моей в этом коридоре было много — я не мог разглядеть, где он кончается.

«Вот скоты, — подумал я с досадой. — Бросили как обычную шваль. Даже особой камеры не удостоили».

Не успел я как следует отойти от онемения, как меня начал бить озноб. И неудивительно, потому что раздели меня до самых портков, а подземелье никто и не думал отапливать. Вывихнутое плечо — а после осмотра я не сомневался, что это был именно вывих — напротив, горело. Хотелось сделать уже хоть что-нибудь, лишь бы согреться и избавиться от боли.

После боя, а точнее концерта, который я устроил для Меритари, сил у меня не оставалось даже на люмик. Теперь же я чувствовал, что какое-то количество энергии вернулось ко мне — значит, прошло немало времени. Я тут же попытался сплести обезболивающее заклинание, но ничего не вышло. Зато стену, к которой я прислонился, озарила тусклая вспышка.

«Понятно. Кандалы с жёлтым виртулитом».

С третьей попытки мне удалось встать. О колдовстве можно было забыть — камень глотал всю нестабильную энергию вокруг себя. Оставалось согреваться традиционными способами.

Я хотел попрыгать на месте, но при первом же прыжке ударился головой о потолок. Плечу это тоже не понравилось, от двойной вспышки боли я зашипел и вернулся в сидячее положение.

В камере напротив послышалось шевеление. Сначала я подумал, что там копошатся крысы, но потом услышал кашель.

«Значит, я тут не один. Если повезёт, этот заключённый видел, как меня бросили сюда».

— Эй, дружище! — позвал я негромко. — Живой?

Ответом мне была тихая ругань на незнакомом, но понятном языке.

— Тебя за что сюда? — я продолжал настаивать на диалоге.

В камере снова закашлялись, завозились, и к решётке прислонилось худое лицо молодого парня с тёмными глазами и рыхлым носом. Я разглядывал лицо, лицо разглядывало меня. Что-то в нём было не так, но мне некогда было в этом разбираться.

— Не твоё дело, — вымолвил парень на чистом Локуэле и с интересом спросил: — А ты что, отступник что ли?

— Он самый. Как узнал?

— Ну, у меня обычные кандалы, — он позвенел цепями, — а у тебя с виртулитом. Значит, маг.

— Верно, — выдохнул я и поморщился. — Давно меня притащили?

— Не знаю. Солнца отсюда не видно. Давненько, может, сутки.

— Где мы?

Парень усмехнулся, и в глазах его мелькнул странный огонёк:

— В казематах, сам что, не видишь? Под Башней Меритари.

— Отлично, — сказал я. — Это я по адресу.

Мой собеседник ничуть не удивился такому повороту и ещё раз усмехнулся. Он вообще пребывал в подозрительно хорошем настроении. И чем больше я на него смотрел, тем больше настораживался от его вида. Уж слишком чистый и непобитый. Даже подбородок гладко выбрит.

«Неужто Меритари бросили сюда своего, чтобы вытянуть из меня какую-нибудь информацию? Ну что ж, пусть попробуют».

— Да ты не переживай, ты тут ненадолго, — сказал парень. — В этих камерах дольше недели не сидят. Обычно три-четыре дня — и на костёр.

— Откуда знаешь?

— Застал твоего предшественника.

— А сам-то давно сидишь?

— Не шибко.

— Не очень-то ты обеспокоен, — заметил я.

Узник вздохнул и отстранился от решётки, скрывшись из виду.

— А меня они не смогут убить.

— Почему это? В огне не горишь?

— Угу. И в воде не тону. Я бессмертный.

Я засмеялся его шутке и зашипел, потому что снова прихватило бок.

— В отличие от тебя, — добавил мой невидимый собеседник. — Тебя тут боятся. Слышал, ты устроил им хорошую трёпку. Так что тебя наверняка скоро прикончат. Вон, послушай, уже кто-то идёт.

В коридоре раздались шаги. Быстрые, уверенные, чёткие. Хозяйские.

Я вздохнул и прикрыл глаз. Истощение давало о себе знать — захотелось спать.

Посетитель остановился перед моей решеткой и замер. Никто меня не окликал, не открывал замок и вообще ничего не происходило. Заинтригованный, я снова открыл глаз.

В коридоре стоял невысокий человек в балахоне из хорошего материала, с непропорционально большой головой, высоким лбом и маленьким носом. Я с некоторым трудом, но узнал его — это был Вернон Фельедер, бывший ученик Литессы Фиораны, нынешний архимаг Ордена. До этого мне удалось увидеть его лишь один раз, но эта физиономия хорошо мне запомнилась.

Немало удивившись посещению такой важной персоны, я приготовился к чему-то необычному.

Всё оказалось ещё необычнее.

Увидев, что я в сознании, Архимаг задал только один вопрос:

— Где Дисс? — тихий, чуть осипший голос.

— Погиб, — ответил я.

Архимаг никак не отреагировал. Он постоял несколько секунд, словно пытаясь понять, вру ли я, а потом развернулся и ушёл. Вряд ли он смог прочесть по месиву, в которое его прихвостни превратили моё лицо, хоть какие-то эмоции.

Я хмыкнул архимагу вслед. Не знаю, зачем — наверное, чтобы хоть как-то его уязвить. Но он, по всей видимости, не услышал — эхо его шагов вскоре стихло. Мне оставалось только повернуться поудобнее и надеяться, что усталость окажется сильнее боли и холода.

Тело просило отдыха, мысли стали обрываться — резерв сил, пущенный в ход после пробуждения, исчерпался. Я несколько минут подбирал позу, в которой травмы бы не чувствовались так сильно, и наконец нашёл её: вжавшись в угол, склонив голову на грудь. Как только мои глаза закрылись, всё на свете сразу перестало быть важным.

Очнулся снова в промозглом полумраке, и снова без малейшего представления, сколько часов провёл в забытьи. Усталость, свалившая меня, никуда не делась, а только ослабила хватку — на время, чтобы дать мне возможность ещё раз полюбоваться на свою клетку.

Подржавевшие железные пруты словно насмехались надо мной: для меня, чародея и тренированного воина, они — смешная преграда, но не теперь. Магические кандалы и травмы превратили меня в самого обычного узника, жалкого в своей беспомощности. От этого сохранять присутствие духа становилось всё сложнее. Очень хотелось увидеть солнечный свет, хотя бы ненадолго. Главным желанием было уже не столько выбраться, сколько просто согреться и вправить плечо. Страх и отчаяние точно стервятники вились над моей головой, выжидали, когда я дам слабину, чтобы накинуться и добить. Но пока ещё я был им не по зубам — уверенность, что так глупо я не умру, не покидала меня ни на мгновение.

И чтобы уж вовсе не давать мрачным мыслям шанса, я решил отвлечь себя действием.

— Эй, — позвал я.

— Что? — раздался голос из темноты соседней камеры.

— Как думаешь, насколько мы глубоко под землёй?

— Тебя не это должно сейчас беспокоить.

— А что же?

— То, как ты собираешься осуществлять свой план.

— А у меня есть план? — усмехнулся я.

— Ну, как-то же ты собираешься выбираться из камеры, искать девчонку и вместе с ней сматываться отсюда.

Мне сразу стало не до смеха. Первой мыслью было: «Это меритарит, и он меня провоцирует». Но потом здравый смысл подсказал — нет, будь он подосланным меритаритом, он не стал бы так нагло выдавать себя. Однако если это не провокация Ордена, то встаёт вопрос — откуда мой товарищ по несчастью знает о Лине?

— Ты кто такой? — спросил я, разом растеряв всю вежливость.

— Я же говорил. Я — Бессмертный, — ответил парень из темноты.

— И что это значит?

— Значит, что я не могу умереть.

«Понятно, прямыми вопросами от него правды не добиться, — подумал я. — Нужно действовать иначе».

— Если ты не чародей, какого лешего ты делаешь в камере смертников?

— Это я тоже говорил. Не твоё дело, — парень усмехнулся. — Не переживай, я тебе скорее друг, чем враг.

— Где только не встретишь друзей, однако.

— Что тут скажешь — жизнь умеет удивлять!

По сравнению с прошлым разговором этот тип намного больше хамил, и потому нравился мне всё меньше. Я что, проспал что-то важное?

— Так, — твёрдо сказал я. — Выкладывай, откуда меня знаешь. Хватит юлить.

— Не сейчас.

— Сейчас!

— К тебе сейчас придут, так что не сейчас.

— Чего?! — не понял я, но уже через пару мгновений увидел перед своей камерой нового человека.

Он словно соткался из воздуха — мгновенно, без каких-либо признаков эфирного перехода.

— Вы, Меритари, совсем охренели уже! — с перепугу ляпнул я. — Стучаться надо!

Человек словно меня не услышал. Вопреки моему предположению он не носил красного — вся его одежда была серая и не отличалась изысканностью, хоть и выглядела опрятно. Причислить незнакомца к Ордену было нельзя хотя бы потому, что в нём не было присущего меритаритам лоска и заносчивости. На первый взгляд этот человек вообще не производил никакого впечатления. Он был обычен с ног до головы, не выделялся ни ростом, ни одеждой, ни позой. Но потом я разглядел его глаза — беззрачковые буркалы — и от одного их вида меня взяла оторопь.

В первые же мгновения я понял — случай подкинул мне очень интересную встречу.

Белоглазый разглядывал меня, я — его. Внутри зашевелилось что-то нехорошее. Чутьё подсказывало, что передо мной человек, который сам себя создал. Он знал, кем хочет стать, и стал им в точности — ведь недаром вся эта серая одежда, заурядная внешность и потусторонний взгляд. Эта способность к тотальному самоконтролю пугала, хоть и была всего лишь моим домыслом. Но на этом заканчивались даже домыслы — больше я не смог прочесть по своему визави ничего. Судя по пристальному взгляду, незнакомец что-то обо мне знал — и я терпеливо ждал от него действий, любых, чтобы эта странная встреча стала хоть чуть-чуть понятнее.

Однако прежде, чем он заговорил, прошла целая вечность молчания.

— Так вот ты какой, ученик Мага, — бесцветно сказал он. — Переживать, видимо, не стоило.

— Уж какой есть, — отозвался я как можно равнодушнее. — А ты-то кто такой?

Белоглазый не ответил. Ему, похоже, было наплевать, отвечу я, не отвечу или прямо сейчас скопычусь. Такое хамство я терпеть не собирался, так что продолжил беседу словно бы с самим собой:

— Никто не называл моего учителя Магом. Нет, он, конечно, им и был, но ни одна чародейская душонка его почему-то так не называла. Всё больше «изгоем» или «ренегатом», или «колдуном». Хотя никто его ниоткуда не изгонял. Да и никогда он не был в стане Ордена, чтобы зваться ренегатом… Но это ведь не главное, правда? Главное — дать врагу обидную кличку. А Орден ведёт такую политику, что все, кто к нему не присоединяется — враг. И раз уж прогнуть Мага под себя они не смогли, так хоть полили грязью — лаяли на него с безопасного расстояния обидными кличками… Вот только плевать он хотел, как его называют. И правильно. Пускай себе пёс брешет, раз на большее смелости не хватает.

— Я был с ним знаком, — уронил человек в сером, не сводя с меня застывшего взгляда. — Недолго. Действительно, прозвища его мало волновали.

— Что-то сомневаюсь, что вы были добрыми приятелями.

— Нет, не были. Он был камнем, а я — сапогом. И у меня хватило смелости убрать его с дороги.

Я вскипел буквально за секунду.

— Это ты сравнял Квисленд? — прорычал я, через боль дёрнувшись вперёд.

— Пришлось, — пожал плечами белоглазый.

Борясь с желанием вскочить и хотя бы плюнуть в его равнодушное лицо, я выдавил сквозь зубы:

— Зачем?

— Даже если бы я захотел ответить, — человек в сером, кажется, впервые за разговор моргнул, — тебе этого не понять. Я существую в иной реальности, мои действия и побуждения лежат в иных плоскостях. Силы, с которыми я имею дело, не укладываются в человеческое понимание мира. Твой учитель не захотел встать на мою сторону, а занял противоположную. Я смёл его. Это всё, что тебе нужно знать.

— Это было глупо с твоей стороны.

На лице белоглазого появилась полуулыбка — неискренняя, будто вынужденная.

— Это просто бравада, Энормис, и ты выглядишь жалко, угрожая мне. С уходом Дисса все карты легли ко мне в руки. Я предполагал, что ты, как его ученик, тоже можешь доставить неприятности, но ошибся. Ты ничего не знаешь. Учитель не доверил тебе главного знания, ключевого для понимания ситуации. И, как я вижу, сил у тебя тоже катастрофически недостаёт для полноценного сопротивления. И никогда не будет доставать.

Я молчал. Человек в сером, сделав паузу, добавил:

— Ты уже сдался. Покорно пришёл в расставленную для тебя ловушку. С тобой даже играть неинтересно. Твой учитель был крупной фигурой, поэтому я попытался склонить его на свою сторону. А ты даже не пешка. И мне, конечно, не враг.

Я мерзко улыбнулся и буквально почувствовал, что выгляжу сейчас в точности как Отражение, только побитое.

— Интересно, зачем ты тогда вообще тратишь на меня время, — усмехнулся я. — Отводишь душу? Хочешь меня сломить?

— Ты и так сломлен, — безразлично ответил белоглазый. — А что до траты времени, то я считаю этот разговор продуктивным. Я прояснил для себя кое-что. И раз ненависти к тебе я не испытываю, то просто объясняю, почему не имеет смысла ненавидеть меня. Ты никогда ничего не сможешь с этим поделать.

— Сколько гонора, — усмехнулся я и наклонился к решётке, насколько позволяла боль в боку. — Лучше убей меня сейчас, чтобы наверняка. Потому что иначе я до тебя доберусь. Так или иначе, рано или поздно. Плевать мне, кем ты меня считаешь, хоть пешкой, хоть пустым местом. Мне есть, за что с тебя спросить, и ты уж поверь, я достаточно целеустремлённый, чтобы вынуть из тебя душу.

— Как скажешь, — вздохнул белоглазый. — Если хочешь тратить на это свои последние часы, ненавидь, угрожай, строй планы мести. Но учти, что у всего Ордена давно руки чесались до тебя добраться. Так что теперь они отведут душу, а потом избавятся от тебя. Так что если хочется — злись на меня. С меня не убудет.

— Я не умру, — сказал я с вызовом.

— И почему же?

— Я бессмертный.

Не знаю, что сподвигло меня повторить слова сидящего в камере напротив паренька. Это было очень глупо, по-детски, и не тянуло даже на адекватный ответ. Наверное, это во мне заговорила безысходность, от моего плачевного положения, от зыбкости шанса на спасение и от того, что мои предыдущие слова не возымели эффекта.

Вот только лицо моего врага вдруг перестало быть равнодушным. Готов поклясться, что всего на секунду, но я увидел в его жутких глазах испуг. И это было лучшее, что я видел за последние месяцы.

Натянутая улыбка снова скривила губы человека в сером, и он, покачав головой, сказал:

— Как несерьёзно. Я даже не ожидал. Браво.

— При следующей встрече удивлю тебя ещё больше, обещаю, — сообщил я с учтивой улыбкой.

Белоглазый улыбнулся ещё чуть шире, кивнул и исчез, как не бывало.

В камере напротив раздался тихий смешок.

— Круто ты с ним, — сказал парень. — Я бы на его месте испугался.

— Заткнись, — бросил я.

— Так держать.

Я не стал отвечать. Мне нужно было хорошенько обдумать всё случившееся.

Начиная с того, кто вообще этот белоглазый и откуда взялся. Кто такой Бессмертный. Откуда он знал, что человек в сером заявится через несколько мгновений у самой моей камеры. Почему белоглазый испугался его имени, хотя тот сидел прямо за его спиной. Он что, не знал, кого держат в подвластных ему казематах? А вот ещё интересный момент: архимаг спрашивал меня о Диссе, в то время как его хозяин (кем ещё он может быть?) заявил, что это он уничтожил Квисленд. Как это вышло?

Всё это никак не срасталось у меня в голове. Была только гора вопросов, под которой меня погребло. Как ни грустно, человек в сером оказался прав — у меня действительно недоставало информации. Зато одно я теперь знал точно: что белоглазый — мой враг, и я не смогу спокойно жить, пока не выполню данное ему обещание. Ох уж он мне ответит…

«Это всё лирика, — прервал я себя. — Можно ломать голову над необъяснимым, а можно заняться чем-то более полезным. Например, придумать план побега. Пора бы уже. Если белоглазый не соврал, времени у меня осталось не так уж много. Кир, Рэн и Арджин, судя по всему, успешно скрылись. Это значит, что они войдут в катакомбы примерно через двое суток. Хорошо, если палачи не явятся за мной раньше. Чего бы этакого придумать…»

Я погрузился в решение этой задачи и бился над ней несколько часов, пока усталость снова не подмяла меня под себя. Увы, ничего из того, что я придумал, не гарантировало успеха даже близко.

Наверное, именно поэтому забытье накрыло меня бархатной чернотой, в которой я словно бы задыхался, а над самым ухом звучал спокойный голос белоглазого, который произносил непрерывно, точно мантру:

«Ты уже сломлен».

Проснулся я от того, что Бессмертный в своей камере тихо пел какую-то песню. Слов было не слышно, улавливался лишь рваный, живой ритм, совсем не сочетавшийся с атмосферой казематов.

Я сел, стараясь сосредоточиться на том, что знаю об этом месте. Как ни странно, ужасный сон принёс мне если не отдых, то некую ясность в голове — мысли уже не так зависели от боли и меньше путались.

Итак, за всё время пребывания в камере я не слышал других узников, кроме себя и соседа. Если учесть, что Бессмертный оказался в камере непонятно как, то меня, скорее всего, попросту изолировали в этом крыле темницы. Спертый воздух нёс в себе сладковатый запах разложения, словно в одной из камер гнил труп. В отдалении иногда слышалась возня и крысиный писк. Выходило, что где-то неподалёку есть жилое помещение или склад.

Дальше, к моей боеспособности. Опухоль на лице уменьшилась, заплывший глаз чуть приоткрылся. Плечо по-прежнему болело, но вправить его самостоятельно я не мог. Браслеты с топазовым виртулитом перехватывали предплечья и держали крепко, так что протащить руки вперёд не представлялось возможным. Это очень бесило, поскольку за двое суток со стянутыми за спиной руками я почти перестал их чувствовать. Размять их как следует не представлялось возможным, и онемение в случае чего могло помешать мне драться.

Перспектива складывалась не очень, но кое-какие придумки у меня всё же имелись. Я вертел их так и эдак, стараясь использовать максимум из того, что имел. Так прошло несколько часов.

Дрожать от холода уже вошло в привычку. Очень хотелось есть, а ещё больше — пить, но никто не собирался переводить пищу на смертников, поэтому оставалось лишь облизывать пересохшие губы, слушая, как за одной из стен капает вода. Временами эти приглушённые всплески буквально сводили с ума, я пытался отвлечься, но мучимое жаждой тело не позволяло мыслям уходить в другое русло. В казематах было достаточно влажно, чтобы на холодных стенах оседали мутные капли, я попытался слизать их высохшим языком, но напиться, понятное дело, не смог.

Бессмертный большинство времени сидел тихо, не шевелясь, лишь изредка до меня доносились позвякивания цепей и вздохи, иногда он что-то бормотал или напевал. Он больше не пытался заговорить со мной и вообще вроде бы забыл о моем присутствии. Это сбивало меня с толку, ведь он наверняка знал меня, знал мои планы и вообще был не так прост, как мне показалось вначале. Чёрт знает почему, но мне стало казаться, будто он играет в моей жизни важную роль, а я по какому-то досадному упущению узнал об этом только сейчас.

Время не то летело, не то ползло со скоростью улитки. Меня не отпускала мысль, что моя девочка совсем рядом, сидит в этой проклятой темнице уже не первый месяц, а я по-прежнему её не вызволил. Где-то в городе мои друзья готовились к обещанной Куницей чистке, чтобы вытянуть меня из мной же выкопанной ямы. Не раз я задумывался и о том, что не стоило мне вовлекать их во всё это, ведь они ради меня рисковали собственными жизнями. Они давно могли бы разойтись кто куда: Кир — в подгорные чертоги, Арджин — продолжить службу, а Рэн — уйти странствовать, искать выживших соплеменников. Но несмотря на это они собирались — наверное — сунуться за мной в казематы Меритари. И, говоря откровенно, без их помощи у меня практически не было шансов.

Я ворочался так и эдак в своей крохотной камере, чтобы разогнать кровь по жилам. По телу бродила предательская слабость, но я всё же поприседал и даже попробовал выбить решетку ногой, только куда там! Даже в лучшей форме мне не удалось бы вывернуть эти толстенные прутья из каменной кладки. Тут требовался хороший таран. Другое дело, если замок откроют…

Я как раз сел на пол после весьма болезненной разминки, когда в коридоре раздались шаги и на стенах заплясали отблески магического огонька. Сначала я подумал, что это, наверное, пришли за Бессмертным (его время как раз должно было подходить к концу), но вскоре убедился, что посетитель снова явился по мою душу.

Перед решёткой остановился невысокий сгорбленный человечек с жиденькой бородёнкой, сморщенным лицом, но богато одетый, его сопровождал верзила явно бандитской наружности, со шрамом на шее и глубоко посаженными глазами. Над головой у богатого порхал тусклый люмик. Тюремщик (я понял это по связке ключей, оттягивающей его пояс) держал в руках металлическую миску и смотрел на богатого, изредка кидая в мою сторону недружелюбные взгляды.

Сгорбленный маг кивнул, глядя на меня, и верзила просунул миску с похлёбкой в щель между полом и решеткой.

Я внимательно посмотрел на тарелку с едой, неимоверным усилием воли задавив в себе желание немедленно накинуться на пищу, и поднял взгляд на чародея.

— Ешьте, не стесняйтесь, — вежливо сказал Меритари и сделал знак тюремщику, чтобы тот оставил нас. Тот отвесил неловкий поклон и удалился.

Видя, что пленник не желает притрагиваться к угощению, чародей (имеющий ранг Волшебника, судя по нашивке) потерянно скользнул взглядом вниз и заговорил, нервно перебирая в руках чётки:

— Собственно, я имею честь говорить от лица Совета Ордена. Сегодня вечером будет решаться вопрос о возможности привлечения тебя как консультанта по вопросам блокирующих плетений… Эм-м-м… И, собственно… от этого, как ты понимаешь, будет зависеть твоя дальнейшая судьба… Вот. Отсюда, собственно, возникает вопрос… готов ли ты пойти навстречу такому предложению, если тебе будет обещана жизнь?

Чародей волновался. Не от страха и не от нетерпения — так волнуются люди, которые борются за свою идею. Привлечь меня как консультанта, видимо, его инициатива, но Совету она вряд ли по душе. Понятно, почему. Изгой — он и есть изгой, и содержать такого в Башне значит рисковать. Но каким-то образом этому меритариту удалось убедить остальных дать мне шанс. Если он и впрямь руководствовался желанием учиться, то это весьма похвально.

Впрочем, меня мало беспокоили его мотивы. Я наблюдал за порхающим над его головой огоньком и прикидывал расстояние. Выходило около двух саженей. Он пользовался магией в двух саженях от меня, а топазовый виртулит в моих оковах не поглощал её. Вот это действительно полезное знание.

Вместо ответа я на коленях подполз к решетке и, наплевав на стоящего передо мной члена Совета Меритари, ткнулся лицом в миску. Раз он явился с подобной просьбой, можно не опасаться — еда не отравлена.

Суп уже остыл, но показался мне в тот момент и без того очень вкусным и сытным. Если вы никогда не пробовали есть совсем без рук, могу вас уверить — это очень неудобно, но после двухсуточной голодовки неудобства чудесным образом испаряются. Не переставая чавкать и хлюпать, как свинья в корыте, я поднял глаза. Люмик всё ещё светился. А ведь осталось около полутора саженей, не больше.

Чародей молчал и прятал глаза, ожидая, пока я доем. Покончив с похлебкой, я откинулся назад и пнул миску пяткой. Та с жалобным звоном вылетела обратно в коридор.

— Вы хотите, чтобы я научил вас, — констатировал я.

— Да-да! — оживился Волшебник. — Я внимательно ознакомился с отчётами адептов, которым довелось вступить с тобой в магическое противостояние. И… эм-м-м… это впечатляет. Твои знания могли бы пригодиться нам. Собственно, это многое бы для нас упростило.

— И насколько это удлинит мою жизнь?

— Это и будет решаться сегодня на совете, — чародей развёл руками. — Собственно, от тебя сейчас требуется только согласие на сотрудничество. Если Совет решит, что ты будешь полезен, тебя переведут в другое… эм-м-м… помещение, намного более удобное. Если будет принято противоположное решение, из тебя попытаются вытянуть нужные знания раскалёнными клещами. Я понимаю, что это не лучший выход, так что хотел бы этого избежать и найти… хм-м… другие варианты.

Он старался быть деликатным и в то же время говорил открыто. Я же про себя думал, что ничего у него не выйдет. Он наивный учёный. Такие не плетут интриги и не грезят властью. Возможно, он — один из немногих, кто старается вернуть былое величие людской магии, какой она была во времена Трон-Гарада, руководствуясь не тщеславием, не жаждой могущества, а чем-то другим. Чем-то бо̀льшим. Это мне в нём нравилось, но у него не было шансов. Его голос утонет на совете среди более практичных голосов. Тех, которые за раскалённые клещи.

Так что мне не оставалось ничего, кроме как сказать ему правду.

— Если бы вы хотели учиться, — сказал я, — вы бы не вылавливали тех, кого называете отступниками, и не сжигали бы их в холодном пламени. Вы не истребляли бы некромантов и самоучек, опираясь на закостенелую «правильность» вашей магии. Вам не нужны знания, вам нужна власть. Поэтому вы допустили деградацию Дара и нисколько не беспокоитесь, видя, как магия хиреет, и год от года становится всё примитивнее и практичнее. Слишком сильно ваш Орден был занят подковёрными играми. В погоне за властью вы превратили высокое Искусство в фарс, в костыль, и используете великий Дар только как грубый инструмент. А самое печальное, что вам кажется, будто всё так и должно быть. Так что нет тут никаких вариантов. Мне нечему вас учить.

Советник терпеливо выслушал мою речь, по ходу становясь всё грустнее. На него жалко было смотреть — этот человек не привык упираться или давать сдачи. Скорее всего, он и в бою-то ни разу не участвовал. А возразить ему, видимо, было нечего.

На этот раз мои слова попали точно в цель, а я представил вдруг, как над ними смеялся бы любой другой Меритари, более приземлённый и практичный. Они думают, что мои знания сделают их магию ещё разрушительнее, ждут, что я вручу им более прочный и тяжёлый мелкоскоп, чтобы им можно было не только походя забивать гвозди, но ещё и колоть дрова. Им и в голову не приходит, что предназначение магии заключается вовсе не в том, чтобы пользоваться ей как грубой силой.

Потоптавшись ещё какое-то время, советник ушёл.

«Наверное, он рассчитывал, что я захочу купить себе жизнь любой ценой. Что ж, надеюсь, мой отказ наведёт его на какие-нибудь полезные мысли».

— Любой другой на твоём месте ухватился бы за эту соломинку, — сказал Бессмертный из темноты.

— Значит я — не любой другой, — ответил я, поднимаясь на колени.

Встреча с чародеем наполнила меня жаждой действия. Теперь я ясно понял, что нужно делать.

Я подполз к решётке и внимательно её осмотрел. Прутья толстые, плотно сплавлены, не погнутся и не сломаются. Дверные петли снаружи. Сверху решётка упирается в балку — не поддеть.

— Потому-то я и здесь, — сказал парень, странно вздохнув.

Занятый другим делом, я не уловил ни малейшей логической связи между его нахождением в камере смертника и моём отказе советнику. Переспрашивать не стал — слишком увлёкся изучением коридора.

Полторы сажени в ширину, сажень в высоту. Каменный пол, каменные стены, каменный потолок. Освещён слабо. Сухой.

— Я бы согласился, хотя бы чтоб потянуть время, — продолжал мой сосед по камере. — К завтрашнему дню твои друзья могут и не успеть.

Я застыл на месте. Он и про это знает. Да какого же?..

— Я понял, — сказал я, ногами измеряя расстояние от решётки до противоположной стены. — Ты — моя галлюцинация, поэтому всё про меня знаешь.

Улыбающееся лицо Бессмертного появилось на свету:

— Такое твоё объяснение происходящего?

— Больше никакое не подходит, если только ты не читаешь мои мысли.

— Увы, ты ошибаешься в обоих случаях. Всё намного сложнее.

— Так просвети меня наконец, — сказал я, упираясь ногой в стену и прикидывая силу толчка.

Зря они не связали мне ноги. Большая ошибка.

Узник помолчал какое-то время, а потом устало ответил:

— Ладно. Раз ты уже готовишься к побегу, думаю, я могу тебе рассказать. Всё равно бежать придётся вместе.

— Неужели?

Я вернулся к решётке и принялся за осмотр замка. Массивный, открывается большим ключом. Под ним — столь же прочный засов.

— Без меня у тебя ничего не выйдет, — усмехнулся парень. — Так вот. Существует Сила, заинтересованная в том, чтобы ты выжил. Я… э-э-э… служу ей. И на этот раз меня отправили сюда, дабы помочь тебе выбраться. Это рискованно, не скрою, но ты всё равно сейчас не поймёшь, чем рискует мой господин.

— Что же твой господин не воспрепятствовал моему пленению?

— Ты всё равно бы сюда попал. Ты же спасаешь девчонку.

Я хмыкнул и пожал здоровым плечом. Действительно, не поспоришь. Откуда вот только они всё это знают?

— Я так понял, Меритари и не подозревают, что ты тут сидишь, — высказал я одну из догадок.

— Тут ты прав.

— Это означает, что они вообще как сила для тебя угрозы не представляют. Зачем же ты кандалы нацепил?

Бессмертный снова улыбнулся:

— Хотел познакомиться в независимой обстановке. Но зря ты думаешь, что они не способны мне помешать. Убить-то они меня не могут, но вот задержать — вполне. Если наш побег не удастся, я снова окажусь здесь, только уже действительно в качестве узника. Вечного, надо полагать, — добавил он с сожалением.

Изучив всё, что хотел, я уселся на своё привычное уже место.

— Не нужна мне ничья помощь. Ещё в долгу у кого-то непонятного останусь. Нет, сиди лучше тут, я сам.

Разумеется, я ни на волосок ему не поверил.

Бессмертный пристально смотрел на меня.

— Зря ты не воспринимаешь всерьёз мои слова. Но ничего, скоро передумаешь.

Сказав это, узник снова скрылся в темноте, звякнув цепями.

Кульминация моего пребывания в застенках Ордена близилась, нервы были натянуты точно струны на лютне, но мне всё же удалось немного подремать. Снилась какая-то муть, совершенно не запомнившаяся. Все мои мысли занимал просчёт возможных вариантов, цепочек действий и тому подобное. Поэтому первым делом после пробуждения я ещё раз всё отрепетировал.

Похлёбка, которой меня столь щедро угостил учёный меритарит, однозначно пошла впрок — силы немного восстановились, жажда мучила уже не так сильно, да и есть не так уж хотелось. Бок перестал болеть — должно быть, отёк спал. «Ну, теперь повоюем», — подумал я со вздохом.

Бессмертный молчал и вообще не издавал ни звука. Не знай я о его присутствии, подумал бы, что вокруг никого нет.

— Эй, — позвал я, чтобы убедиться.

— Что?

— Анекдот расскажи, что ли.

Бессмертный от души захохотал, и эхо его голоса разлетелось по всему коридору.

— Вся жизнь — сплошной анекдот, — изрёк он, появившись на свету. — Кому как не тебе это знать.

— Ага, — я сел и поморщился от боли в плече. — Животики надорвёшь.

— А что, нет? — искренне удивился Бессмертный. — Тебе вот, здоровенному детине, восемь лет от роду. Ты бьёшься головой о потолок, в то время как твой жизненный опыт пешком под стол ходит. Не смешно, что ли? Тогда слушай дальше! Ты считаешь, что раз никогда не был ребёнком, то у тебя не было детства. Тебя аж корёжит от того, что тебя никогда не кормили кашей с ложечки и не ставили в угол. Ты чувствуешь себя ущербным без этих воспоминаний, тебе без этого плохо. Ох, как много людей захотели бы с тобой поспорить! Но дело не в этом. До тебя не доходит, что детство может быть не только если ты маленький. Хочешь кое-что по-настоящему смешное? Ты ещё не вышел до конца из этой чудной фазы!

Я посмотрел на Бессмертного и рассеянно подумал, что Отражение всё-таки нашло способ выбраться из моих снов. Оно вылезло оттуда и вселилось в плюгавого паренька. Уж больно манера умничать знакомая.

— Сейчас описаюсь для достоверности, — вяло отозвался я.

— Вот именно, — кивнул узник. — Хохмить и кривляться — это ведь так по-взрослому.

— К чему ты клонишь? — я начал терять терпение.

— Да ни к чему, — паренёк пожал плечами. — Ты просил анекдот — вот он. Думаешь, что не было детства — а оно было, но не такое, как представлялось. Тебе посчастливилось избежать всех самых унизительных его составляющих. Не пришлось учиться ходить, говорить, контролировать испражнения. Всё потому, что твоё тело родилось взрослым — большинство необходимых навыков уже сидели в нём, а те, которых недоставало, выработались очень быстро. Ну, знаешь, потому что ты родился не с желеобразным мозгом, как обычный младенец, а с полностью развитым мыслительным механизмом.

— Бросаю всё и начинаю радоваться.

— Начинай, начинай. Это ещё не всё, — усмехнулся Бессмертный. — Твоё тело родилось взрослым, но вот разум… Он формировался с нуля. Правда, совсем иначе, чем у обычных людей. Представь себе ситуацию с переселением. Обычному человеку нужно сначала построить дом на новом месте, чтобы он смог нормально жить. У тебя же с самого начала имелось решающее преимущество. Тебе не пришлось тратить время на строительство, потому что ты въехал в уже готовое жилище. Оставалось только привести его в порядок, обустроить по своему вкусу. Поэтому твоё младенчество закончилось в считанные дни. Ещё пару недель формировались психика и характер. Затем началась фаза социализации — и вот она длилась долго, по твоим меркам. Она, наверное, до сих пор длится в какой-то мере…

Чем дальше, тем больше смехотворная версия с воплотившимся Отражением наполнялась смыслом. О существовании Бессмертного не подозревал никто, кроме меня. Он знал обо мне такое, что по-хорошему должен знать только я сам. Словно он жил у меня в голове. И при этом он вряд ли был галлюцинацией — иначе зачем ему прятаться в темноте от каждого моего посетителя? Существовало только одно фундаментальное различие между Отражением и Бессмертным. Первый всегда заставлял меня самого доходить до нужного вывода, а второй преподносил информацию готовой, на блюдечке. Или обретение тела помогло двойнику избавиться от каких-то запретов?

Так или иначе, рассуждения соседа меня здорово раздражали — такие логичные, неспешные, с привкусом непреложной истины. Мне отчаянно хотелось противоречить треклятому незнакомцу, который возомнил, что знает меня лучше меня самого. К сожалению, я пока не видел опоры, на которой мог бы выстроить контраргументы. Но и молчать в тряпочку тоже больше не мог.

— Так что же я, по-твоему, ребёнок? — спросил я, скептически подняв брови.

— Подросток, — совершенно серьёзно ответил Бессмертный. — Ты ищешь своё место в мире, противопоставляя себя ему.

— Чушь, — фыркнул я. — Это не я противопоставляю себя миру, это те, кто вертят этим миром, противопоставляют меня ему. А сам мир мне не враг. Ему просто всё равно.

— Ой ли?

— Хорошо, ему не всё равно. Если бы мир был единым живым существом, я мог бы так сказать. Но на деле мир — это просто совокупность не связанных между собой частностей. Считать, что ему всё равно, это всё равно что обвинять воду в том, что она не камень. Скажем так: какая-то часть мира меня ненавидит, какая-то терпит. Ну и самой большой части действительно всё равно.

— …и вот оно, противопоставление, о котором я говорил, — вклинился Бессмертный. — Деля мир на части, ты не включаешь себя ни в одну из них. — Он выдержал паузу. — Подумай над этим на досуге. А сейчас приготовься. За тобой идут.

Он, разумеется, оказался прав — буквально через несколько мгновений в коридоре раздались отдалённые шаги. Я тут же подобрался, в последний раз прогоняя в голове план действий.

Как говаривал мой приятель Алонсо, кан или пропал. Если я не сумею сбежать сейчас, больше шанса у меня не будет. Именно этого момента я дожидался с тех самых пор, как расстался с друзьями в ночлежке. Настало время действовать.

Их оказалось трое. Уже знакомый тюремщик, за ним — охранник ростом выше даже меня и бородатый субъект в красном балахоне. Волшебник. Я внимательно изучал их, прикидывая, как справиться со всеми тремя.

«Не успеваю. Проклятье, никак не успеваю!»

— Встать! — рявкнул тюремщик, останавливаясь перед замком. — Лицом к той стене!

Я послушно выполнил приказ — медленно, корчась от воображаемой боли. Сам в это время старательно изгонял из головы все лишние мысли, всё волнение, оставляя только цель: выбраться.

Вдох. Выдох.

Я становлюсь спиной к решётке. Голова пуста, сердце бьётся ровно. Энормиса нет. Его боли, эмоций, стремлений — тоже. Нет сломанных рёбер и вывихнутого плеча. Есть только холодный расчёт и готовое к броску тело.

Время замедляется. Позвякивает связка ключей, пока главный из них движется к замочной скважине. Тихо скрипит подржавевший металл, щёлкает пружина: раз, второй, третий. Шелест и звон вынимаемого ключа. Приглушённый кашель одного из конвоиров. Тихий стук — тюремщик взялся за засов. Шорох скольжения… Удар щеколды о металлический упор.

Камера отперта.

Не дожидаясь, пока решетка откроется, я упираюсь ногой в стену и изо всех сил отталкиваюсь от неё. Мгновение полёта. Удар лопатками в металлические прутья. Плечо взрывается болью, но воля тут же комкает её и отбрасывает на периферию восприятия. Сзади, сметённый распахнувшейся решёткой, с громким всхлипом падает тюремщик. Не теряя ни мгновения, я бросаюсь вплотную к чародею — и заклинание, которое он успел сплести, проглатывает виртулит в кандалах. Глаза меритарита расширяются от страха, и я бью головой ему в переносицу. Волшебник валится на пол. Я пытаюсь зацепить ногой охранника…

Охранник оказался проворнее. С быстротой, которой я не ожидал от человека его габаритов, он заскочил мне за спину и взял мою шею в удушающий захват, при этом надавив на вывих. От боли зрение и слух на какое-то время отказали, крик застрял в сдавленном горле. Чтобы хоть что-то сделать, я попытался лягнуть его, но не попал. Попробовал перебросить через себя — снова неудача.

Я дёргался и извивался, но верзила вцепился в меня поистине стальной хваткой, ожидая, пока мои силы иссякнут. Перед глазами поплыли цветные пятна, сопротивляться становилось всё труднее, но приходилось бороться, потому что иначе — смерть. Мышцу на одной ноге свело судорогой от напряжения — сказалось долгое лежание в камере. Но боли я уже толком не ощущал. Сознание помутнело и…

Я упал на пол, а сверху повалился обмякший охранник. Голова загудела от удара и хлынувшей в неё крови. Хрипя и жадно хватая воздух, я сбросил с себя неподъёмную тушу, перевернулся на спину. Надо мной склонился Бессмертный с дубинкой тюремщика в руках.

— Неплохо для галлюцинации, а? — спросил он, поднимая меня на ноги.

На полу лежало три недвижимых тела. Чародея удалось вырубить мне, остальных, видимо, оприходовал Бессмертный. Его камера стояла открытая нараспашку.

— Ты вообще был заперт?.. — прокашлял я. — Не мог раньше меня выпустить?

— Мог, — руки парня шарили по карманам поверженных конвоиров. — Но, знаешь ли, чем меньше я вмешиваюсь, тем лучше… Так, ключа от кандалов нет. Зато есть шило.

— И что? — не понял я.

— Повернись.

Я повернулся. Покопавшись какое-то время в оковах, Бессмертный сказал:

— Может быть больно, — и сильно ударил чем-то тяжёлым по моим рукам. Раздался звон. Я зашипел.

— Всё, — на его ладони лежал добытый из кандалов виртулит. Парень отошёл от меня подальше. — Колдуй.

Дважды просить не пришлось. Я уже запустил плетение и почувствовал, как разогретые оковы становятся мягкими. Несколько мгновений — и я с облегчением потёр освобождённые предплечья. Правда, длилось это облегчение недолго.

Снова зашипев от боли, я рявкнул своему бывшему соседу:

— Вправь мне плечо!

Не говоря ни слова, тот схватился за мою руку и ловко дёрнул. Я думал, что от боли снова упаду, но только пошатнулся и зарычал сквозь стиснутые зубы. Мышцы страшно гудели, вернувшись в ставшее непривычным положение. Отвратительное ощущение, доложу я вам. Но рука стала повиноваться намного лучше, так что жаловаться не приходилось.

— Как говорится, надо рвать когти, — задорно сказал парень, поглядывая вдоль коридора. Он пребывал в состоянии странного веселья, словно не сбегал из камеры смертников, а играл в салочки.

Поморщившись от нехорошего предчувствия, я кивнул.

Тюремщика и охранника, предварительно позаимствовав их одежду, мы заперли в камере Бессмертного, мага я затащил в свою камеру, вбив ему в глотку жёлтый виртулит. Потом я разрезал ладони, извлёк оттуда собственные камни и закрепил их на отобранной у сообщника дубинке, чтобы не получить ожогов. Форы у нас появилось достаточно — пока моих конвоиров не хватятся.

А потом навстречу нам понеслись коридоры подземелья Башни. Крыло смертников упиралось в ещё более широкий проход, ветвящийся на другие секции. Оттуда иногда доносились стоны и крики: в казематах сидело порядочно народу. Мы не сворачивали. Чтобы найти Лину, мне требовалось заглянуть в записи тюремщиков — бестолковая беготня по подземельям могла отнять слишком много драгоценного времени.

По пути нам не встретилось ни одного охранника: видимо, выход был только один, и все они сидели там.

— Кажется, нам сюда, — сказал Бессмертный, задержавшись у широкой железной двери.

— С чего ты взял?

— Там кто-то хохочет. Вряд ли это заключённые.

Секунду спустя плетение, пропущенное через синий виртулит, буквально вынесло массивную дверь вместе с косяком. Камни усиливали заклинания, так что сил уходило немного. К счастью, за двое или даже трое суток они успели восстановиться почти наполовину.

Едва грохот от падения двери стих, Бессмертный скользнул в помещение вперед меня и тут же скрылся из виду. Я шагнул следом, краем уха уловив сухой щелчок. Почти сразу пришлось отступать — из-за колонны на меня с рёвом бросился толстый тюремщик с булавой. Утихомирив неповоротливого мужика быстрым ударом, я нашёл взглядом второго охранника: тот как раз направил на меня арбалет. Прыжок в сторону, бросок ледяного шипа.

Незадачливого стрелка пригвоздило к стене, убив на месте. Арбалет оказался разряженным, а болт, ещё недавно покоившийся в его ложе, к большому моему неудовольствию торчал из груди лежащего в углу Бессмертного.

Чертыхнувшись, я подбежал к пареньку, несколько минут назад спасшему мою шкуру. Болт торчал чуть слева от центра грудины: скользнув по кости, он нырнул между пятым и шестым ребром и разорвал сердце. Глядя на рану и думая о том, что проклятущий охранник оказался на удивление метким, я совершенно не обратил внимания на лицо бывшего соседа по камере.

— Чего ты уставился? — недоуменно крикнул Бессмертный, чем навсегда разрушил мои представления о человеческой анатомии. — Вытащи болт!

С непривычки я шарахнулся в сторону. Когда видишь на теле раны, не совместимые с жизнью, поневоле предполагаешь, что видишь мертвеца. Этот юноша, как оказалось, нисколько не шутил насчет своего бессмертия, но одно дело, когда человек говорит тебе, что его нельзя убить, и совсем другое, когда предполагаемый труп начинает указывать тебе, что делать.

— Чтоб ты провалился!.. — вскрикнул я. — Да не может этого быть!

— Потом будешь удивляться! — перебил меня парень с болтом в сердце. — Вытаскивай! У меня самого не получится!

На язык просились самые отборные ругательства, какие мне только приходилось слышать, но я промолчал и одним движением вырвал зазубренный наконечник из его груди. На нем не оказалось ни единого пятнышка крови, а рана моментально затянулась.

— Ты — нежить?!

— Сам ты нежить! — обиделся Бессмертный, схватив мою руку и приложив пальцы к шее. — Пульс чувствуешь?

Я чувствовал.

— Но…

— Потом! — прервал он меня, поднимаясь на ноги, как ни в чём не бывало. — Ищи записи!

Спохватившись, я вскочил и постарался выкинуть из головы не лезущий ни в какие рамки случай воскрешения. Когда-нибудь потом, если доживу, я буду рассказывать эту байку всем и каждому, но сейчас не до удивления. Сейчас нужно быть бесчувственным големом, который следует плану.

Мы перерыли всю комнату, но кроме тряпья, сухарей и бочонка прокисшего вина, тщательно запрятанного в груде барахла, так ничего и не нашли.

— Здесь их нет, — констатировал мой спутник.

— Попробуем по-другому.

Толстый тюремщик всё ещё лежал ничком без сознания. Схватившись за воротник фуфайки, я приподнял его и отвесил звонкую оплеуху. Увы, она не возымела эффекта. Тряхнув толстяка посильнее, я ударил по другой щеке, больно отбив ладонь. Тот заворочался и приоткрыл мутные глаза, совершенно не сознавая, где находится.

— Где Лина? — крикнул я ему в лицо.

— Кто? — не понял охранник. Его взгляд блуждал по моему лицу и никак не мог сфокусироваться.

— Перефразируй, — подсказал Бессмертный.

— Девушка, спутница ренегата из Квисленда, где она?

— А… В карц-цере, — с трудом выдавил охранник, видимо вообразив, что общается с одним из своих. — На втором ярусе.

— Отлично, — удар в челюсть снова отправил толстяка в объятия сна.

— Держи! — Бессмертный бросил мне найденный в комнате старый меч дембрийской ковки. Сам он вооружился арбалетом, который пару минут назад едва не прошил его насквозь. Я задержал взгляд на парне — вид у того был совершенно невозмутимый. «Ну и выдержка!» — удивился я про себя.

Из каморки имелся ещё один выход. Пройдя через дверь, мы прошли сырой замшелый коридор и попали на винтовую лестницу, которая против солнца вкручивалась в каменное основание Башни. Напротив входа красовалась табличка с цифрой «5».

— Глубоко они меня засадили, сволочи, — пробормотал я, бросаясь вверх по ступеням.

Не слишком крутая лестница сделала шесть полных витков, прежде чем число на стене уменьшилось до двойки. Ни секунды не колеблясь, я толкнул дверь напротив неё. Там оказался пустой коридор, упирающийся в ещё одну дверь — очевидно, тоже каморку тюремщиков. Перестраховки ради я скатал в руках клубок сжатого тумана и, на мгновение приоткрыв дверь, забросил его внутрь. По ту сторону послышался испуганный вдох, звон разбиваемой посуды и стук падающего тела. «Угадал», — подумал я и распахнул дверь, прижав рукав к носу, чтобы не надышаться созданным мной же усыпляющим газом.

На полу, в черепках разбитого кувшина, распростёрся бесчувственный адепт. Перешагнув через тело, мы с Бессмертным поспешили дальше, чтобы поскорее покинуть задымленную комнату, и вышли в следующий коридор.

— Стоять! — раздалось справа, слева тотчас сухо щёлкнул арбалет.

Незамеченный мной охранник медленно завалился набок, держась за торчащее из груди древко.

— Внимательнее, — сказал мой спутник, укладывая в ложе следующий болт.

Он казался хилым и тощим, одежда плотного тюремщика висела на нём мешком, парню стоило большого труда снова дотянуть тетиву до спускового механизма. «Казалось бы, соплёй перешибить можно, — подумал я, заглядывая в попадающиеся по пути ответвления секций. — Однако же на поверку его даже болт в упор не берёт. Странный, странный субъект».

Я дал себе мысленный зарок обязательно разгадать эту загадку, как только появится свободное время.

За одним из поворотов, сидя на стульчике подле большой стальной двери, скучал ещё один дежурный адепт. Он заметил нас, но не предпринял никаких попыток остановить — принял за охранников. Новичок, подумал я, уверенно подходя к молодцу в балахоне Меритари. Он даже не услышал крика убитого нами охранника.

— Где спутница ренегата из Квисленда? — резко спросил я.

Меритари подозрительно оглядывал нашу парочку и, судя по всему, мучительно вспоминал, видел ли нас раньше.

И вдруг из-за охраняемой им двери раздался знакомый голос, приглушённый слоем стали:

— Эн?

Едва услышав её, я потерял к сбитому с толку чародею всяческий интерес.

— Лина!

— Я здесь! — крикнула девушка и затарабанила в дверь со своей стороны.

Только сейчас до адепта дошло, кого он видит перед собой. Расширившимися от испуга глазами он вперился в меня и попытался что-то сплести, но предусмотрительно поставленная мной блокировка разорвала связки его заклинания. Бессмертный был уже тут как тут: он с разбегу повалил чародея на пол, и между ними завязалась борьба.

Полагая, что парень справится и сам, я прислонил рубиновый виртулит к замку и стал нагревать его.

Возня за моей спиной прекратилась.

— Блин, — разочарованно сказал Бессмертный, склонившись над поверженным адептом. Под ним медленно расползалась лужа крови, вытекающая из разбитой головы несчастного. — Убил-таки.

Размякший металл подался. Я просто выдавил его внутрь вместе с замком и с нетерпением дёрнул не запертую более дверь на себя.

Из карцера, словно птица из клетки, выпорхнула моя девочка, она прыгнула, обвила шею руками и повисла на мне, в одно мгновение стерев из реальности абсолютно всё — даже само время.

Исчезли подземелья Ордена и их протухший воздух. Забылись недели и месяцы блужданий по горам, болотам и лесам. Испарились как не бывало сомнения и тревоги. Имело значение лишь то, что Лина жива, здорова и в моих руках, а я — в её. Как преданный пёс, который прошёл сотню лиг за своей хозяйкой и был вознаграждён сполна её лаской. Как дурачок, который верил в чудо, и тем самым сделал невозможное возможным. Как безнадёжный больной, который вместо того, чтобы умереть, внезапно исцелился — таким я чувствовал себя в те мгновения, когда вдыхал запах её волос. Именно он сказал мне: это не подделка из набившего оскомину сна, не обман коварного воображения, а та самая, которую я искал и жаждал, кажется, тысячи лет, и всё-таки нашёл.

А потом беспощадное время напомнило о себе деликатным покашливанием Бессмертного, и я тут же вернулся с небес на землю — так быстро, что ощутил почти физическую боль от удара о жестокую реальность.

— Я знала, что ты придёшь! — прошептала Лина. — Я тебя чувствовала. Мне говорили всякое, но я чувствовала…

— И я тебя чувствовал, — выдавил я вместе с комком, забившим горло.

— Ну, нашли время, — проворчал Бессмертный. — Давайте шевелиться, а то сейчас дочувствуетесь!

Как ни прискорбно, но он был прав. Вслед за облегчением пришёл животный страх: я представил, что будет, если мы не сумеем вырваться. Эта мысль скользнула по моему сознанию, точно едкий яд, и я тут же постарался выкинуть её из головы.

— Надо бежать, — сказал я, нехотя отстраняя девушку от себя. — У нас…

Только теперь мне удалось рассмотреть Лину получше. Её было не узнать. Она словно повзрослела: лицо, сейчас перемазанное грязью, вытянулось, черты утончились, глаза с момента нашей последней встречи будто обесцветились, стали светло-серыми, их взгляд удручающе посерьёзнел, с губ совершенно исчезла детская пухлость, нос слегка заострился. Я с недоумением разглядывал изящные изгибы бровей и тонкий подбородок. Она сильно изменилась, настолько сильно, что под нынешней внешностью с трудом угадывалась весёлая девчонка, с которой мы преодолели путь от Квисленда до Тингар, но в то же время это была она, Лина, без всяких сомнений. Просто… другая.

— … очень мало времени, — закончил я, немного смешавшись.

Глубокие как сама Бездна светло-серые глаза качнулись вверх-вниз. Тонкая рука схватила мою. Лина всё поняла без слов.

— Пошли.

Уже втроём мы бросились обратно. Мы с Линой впереди, следом — Бессмертный, снова безоблачно улыбающийся. Я остановился под магическим светильником и ещё раз бегло оглядел девушку, притворившись, будто оглядываюсь вокруг. Одежда на ней износилась и заросла грязью, руки покрылись синяками и ссадинами, на сломанных ногтях запеклась кровь. Увидев сходящий синяк на левой скуле, я со злостью скрипнул зубами. «Вы мне за всё ответите, скоты».

Уже перед самой задымлённой каморкой, в которой по-прежнему лежал спящий адепт, Лина дернула меня за руку:

— Эн! Подожди.

— Что такое?

— Мы должны забрать с собой ещё кое-кого.

— Кого?

— Литессу. Это…

— Кого?! — опешил я.

— Я тебе потом всё объясню, обещаю! — взмолилась девчонка. — Просто поверь мне, пожалуйста!

— На кой она нам? Нет, мне не жалко, но сейчас у нас должна быть очень веская причина, чтобы задержаться здесь хоть на миг!

— Она есть! — выпалила Лина, и я без промедления ей поверил.

— Хорошо, где она?

— На самом нижнем ярусе.

Я на секунду замер, размышляя.

— Возможно это даже по пути. Мы можем ей доверять?

— Конечно, она на нашей стороне! Это её человек помог нам на той пограничной заставе! Помнишь?

Я вспомнил свои сомнения насчёт правдоподобности нашего прорыва и понял. Четвертый адепт, который так себя и не проявил. Не иначе, её сторонник. Вот только с чего бы вдруг такая доброта?

— Жду не дождусь детальных объяснений, — проворчал я. — Ладно, бегом!

Мы вернулись на лестницу и побежали вниз, оставляя позади виток за витком. Ярусов оказалось ни много ни мало девять. Последние два встраивались уже в катакомбы: камень стен местами покрывала чёрная плесень, которая к тому же отвратительно пахла. Магические светильники, коими в достатке были оснащены подземелья, здесь заканчивались, и мне пришлось зажигать люмик. «Выход в катакомбы должен быть где-то здесь», — подумал я с возрастающей надеждой.

Лестница плавно перешла в закруглённый коридор с высоким потолком, который зигзагами и узкими переходами уводил нас всё глубже в древние катакомбы. В отличие от похожих друг на друга верхних ярусов, здесь был самый настоящий лабиринт с кольцами и тупиками. Иногда на стенах начинали мелькать отсветы огней — приходилось тушить люмик и красться. По какой-то причине Меритари не использовали здесь магическое освещение, а развешивали факелы.

Пару раз мы натыкались на простых охранников, сидящих возле двери, но каждый раз за ней оказывалось то хранилище, то рабочие комнаты, уставленные склянками и различными магическими приспособлениями. Однажды попалась комната с клетками, в которых сидели разномастные химеры, тут же стоял разделочный стол, растяжка, похожая на дыбу и верстак с инструментами.

«Да, наивно было бы полагать, что Орден не попытается извлечь пользу из возвратов, — подумал я с омерзением. — Вместо того, чтобы бороться с выродками, они их изучают. Хотят, видимо, подчинить. Совсем из ума выжили!»

— Кажется, мы пришли, — прошептал Бессмертный, когда перед нами в очередной раз замаячил свет.

Я даже не сомневался, что этот парень с самого начала знал, где держат бывшую архимагессу. Он вообще чувствовал себя в подземельях как дома, но вмешиваться предпочитал только в решающих ситуациях. Пока это шло на пользу делу, я ничего не имел против. Поэтому и прислушался к его словам.

В коридоре тихо переговаривались два адепта, которые, к счастью, не заметили мелькнувший за ближайшим углом свет. Я не стал убивать их, потому что всё ещё искренне надеялся, что наверху Меритари пока не подняли тревогу. Даже не поняв, что произошло, парочка уснула, повалившись друг на друга прямо перед дверью.

Подойдя ближе, я понял, насколько боится Орден свою бывшую главу. На сплошной стальной створке помимо мощного засова и двух механических замков имелся ещё и магический, превращающий дверь в единое целое со стеной. Её просто нельзя было открыть силой, не обрушив потолок на собственную голову.

— Ничего себе. Придётся повозиться, — пробормотал я.

Лина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, не решаясь встревать, а Бессмертный со скучающим видом оттаскивал в сторону тела адептов, один из которых начал громко храпеть. Усилием воли я заставил себя не отвлекаться и посмотрел на магический узел сквозь Эфир.

Как и любой магический замок, этот открывался секретной последовательностью движений. Ошибёшься — плетение поднимет тревогу. Открыть дверь после этого сможет только тот, кто замок поставил. И чем искуснее чародей, тем меньше шансов расплести его заклинание.

Этот был сработан на славу. Но, как и любой замок, он имел изъяны.

— Отойдите за угол. На всякий случай, — сказал я.

От замка к стенам тянулись магические нити, которые отвечали за цельность всей конструкции. В основании каждой из них я прикрепил по одному собственному плетению — чтобы они поглотили отдачу, когда нити лопнут. Если бы не умение плести эфирные заглушки, я провозился бы с замком неделю, а так всего-то и нужно было, что чуть-чуть доработать чужое творение.

Закончив работу, я мысленно помолился Великому Искусству и от души врезал по стене сжавшимся в тугой комок воздухом.

Магический замок взвыл так, что завибрировали стены, нити щёлкнули по моим плетениям, и вся эта конструкция схлопнулась, растворившись без следа. Я переглянулся с выглядывающими из-за угла спутниками.

Тревога поднята. Время пошло на секунды.

Механические замки я сломал так же, как и предыдущие — расплавил. Дверь распахнулась от пинка, и первым туда влетел мой люмик, а следом ворвался и я сам.

Голубоватые лучи выхватили из темноты обширное полупустое помещение камеры. В углу слева располагался пыточный стол с ремнями, под ним стояло ведро с помоями. Справа от входа темнела пустая оружейная стойка. По углам валялся мусор и какое-то тряпьё. Все острые предметы Меритари предусмотрительно держали в другом месте.

Прямо напротив двери, пригвожденная кандалами к стене, висела нагая женщина, избитая, истерзанная, грязная и, очевидно, без сознания. Лина, выглянув из-за моего плеча, крикнула:

— Мама! — и бросилась к Литессе.

А я встал как громом поражённый. «Мама?!» И тут же, словно в доказательство, память подсунула мне слова Тени Глубин: «… и женщина, похожая на вашу». Она была не просто похожа, а по-родственному. Тень сказал мне об этом уже давно, а я только сейчас допёр!

Бессмертный встал в сторонке и теперь от души веселился, разглядывая моё обомлевшее лицо.

— Ты и об этом знал? — бросил я чуть резче, чем хотелось.

— Конечно, — ничуть не смутился тот.

На этот раз я не сдержался и как следует выругался. Ну и новости! Лина — дочь бывшей главы Ордена, которую ещё недавно считали мертвее ходяка! Это что за сюжеты сказок восточных народов?

Этот день преподнёс мне больше удивлений, чем все предыдущие годы. И, как назло, у меня совершенно не было времени как следует удивиться.

— Бездна меня сожри, — выдохнул я и кинулся помогать девчонке.

Ничто в Литессе больше не напоминало хищную архимагессу Ордена, которую мне однажды удалось увидеть в Квисленде несколько лет назад. Сейчас перед нами была просто заключённая — без имени, без статуса, обречённая до конца своих дней на пытки и унижения. «Вот так и обращается с людьми уплывающая из рук Власть, — подумал я злорадно, — и они в большинстве своём об этом знают. Но всё равно к ней стремятся. Надеются, видимо, что от них-то не уплывёт…»

Лина подняла голову женщины — та не отреагировала. Я хотел было расплавить оковы, но моё заклинание поглотил желтый виртулит, вплавленный в железную полосу за спиной узницы.

— Нам пора сматываться, друзья, — сказал Бессмертный, оглядываясь через плечо. — Мы устроили переполох, и, кажется, сюда спешат хозяева сего курятника.

— Сам знаю, — сказал я и несколькими ударами рукояти меча разбил крепления оков, стараясь вместе с ними не сломать женщине руки. Литесса повалилась в объятия подоспевшей Лины.

Я бросил взгляд на виртулит и, решив, что лишним не будет, выбил его из ложа. Тот упал мне в ладонь, неожиданно тяжёлый и коварно поблёскивающий. Лина на удивление резво тащила свою мать к выходу — и я поспешил следом, надеясь найти выход в катакомбы раньше, чем за нами придут Меритари.

Но не успел.

Оба выхода из коридора перекрыли чародеи, только что подоспевшие на сигнал тревоги. Среди них я разглядел и адептов, и Волшебников — красных балахонов оказалось больше десятка. В меня прилетело несколько обездвиживающих заклятий, но зажатый в ладони камень поглотил их без остатка. Я решил сыграть на этом и замер.

— Стоять! — рявкнул один из магов, выходя вперед. — На этот раз ты от меня не уйдёшь. Вы там! Сложите оружие, не то поджаритесь!

После этих слов я его узнал. Тот самый Волшебник, от которого мы по счастливой случайности улизнули на пограничной заставе. Зубы сами собой сжались до хруста.

В коридоре повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием запыхавшихся магов.

— Кхм… ну так мы бежим или как? — деликатно осведомился Бессмертный, стоя за моей спиной с взведённым арбалетом.

— Извини, — я смотрел в глаза Волшебнику, — в этот раз я поддаваться не буду.

— Не страшно, — заявил тот в ответ.

— Как скажешь, — сказал я и швырнул ему в лицо топазовый виртулит, моментально создавая ледяной щит за своей спиной.

Виртулит ярко вспыхнул в полёте, проглатывая всю направленную в меня магию, в щит тут же врезалось несколько заклинаний от тех чародеев, что стояли с противоположной стороны. Не теряя ни секунды, я ударил по ним воздушной волной, усилив заклинание рубиновым камнем. К счастью, мне удалось опередить их всех: пятеро меритаритов взмыли в воздух и с размаху впечатались в стену.

— Бегом! — рявкнул я Лине и Бессмертному, но они уже и без того спешили к куче изломанных от удара тел, волоча на себе бесчувственную Литессу. Если бы только чародейка пришла в себя, насколько всё стало бы проще!

Меритари с другой стороны, наконец, разобрались с виртулитом, отбросив его подальше, и принялись расстреливать нас, кто во что горазд, я прикрылся щитом, расходуя последние силы. Едва мы забежали за угол, щит сломался — меня выпило досуха. В стену за нашими спинами тут же врезался огнешар. Тех чародеев, которые выжили после моей волны, теперь гарантированно разорвало в клочья.

Взрывом нас опрокинуло на пол, но, к счастью, никого не покалечило, поэтому, вскочив, я схватил оказавшуюся не такой уж легкой Литессу и забросил себе на плечо, а мои спутники побежали к следующему повороту. Лина нырнула за него первой, я, наступая ей на пятки, вбежал следом, нечаянно стукнув её мамашу бедром об угол. Бессмертный задержался. Оглянувшись, я увидел, как он нажимает на спусковой крючок арбалета, пуская болт в преследователей, а через секунду его сметает с ног чудовищным взрывом и бросает в проломившуюся стену. В нас полетела каменная крошка, старый потолок отозвался на удар грохотом и начал обваливаться. Я побежал, опасаясь, что нас зацепит обвалом, а за спиной всё гремело и выло, и что-то кричали оставшиеся по ту сторону Меритари. Повороты сменялись поворотами, мы с Линой бежали, не разбирая дороги и направления, оставляя позади камень коридоров, погоню и Бессмертного, заваленного обломками обвалившегося потолка.

На пути появилась развилка, мы, не сговариваясь, побежали налево, и я тут же споткнулся, ощутив внезапную слабость. Лина подхватила Литессу, неожиданно легко подняв её с пола. Девушка что-то сказала мне, но я не расслышал, проваливаясь в туман и сквозь него видя острый обломок камня, торчащий в левом боку. Меча при мне уже не оказалось: убегая, я не заметил, как потерял его. Вытащив поразивший меня осколок и зажав рану, я, ничего не видя, побежал на голос Лины, потом вдруг врезался в неё, и на секунду мои глаза поймали фокус.

Впереди стоял силуэт, который вскинул руки в пассе, а потом из его груди появился наконечник стрелы, украшая красный балахон тёмным пятном. Истощённый, я опёрся о стену, сполз по ней, в беспамятстве цепляясь за безвольную руку Литессы, и почти сразу потерял сознание.

Глава 16 Новая правда

Картина выглядела знакомо, но я никак не мог вспомнить, где её видел. Она казалось такой невероятной и вместе с тем такой настоящей, что парадоксальностью своей вызывала головную боль. И всё же я не мог оторвать от неё глаз.

Я словно оказался в самом центре звёздного неба — как тогда, у Оракула, только на сей раз под ногами не оказалось даже крохотной каменной площадки. В голове, откуда ни возьмись, всплыло слово: космос. Вот что я видел и тогда, и сейчас. Но у Оракула космическая бесконечность казалась пустой и холодной, а здесь напротив, густой, насыщенной, живой. Звёзды больше не были разбросанными по чёрному полотну белыми точками — они скапливались в громадные туманности, кружились, меняя цвет и яркость, вспыхивали и гасли, сменяя друг друга в бесконечном движении. И снова слова: орбита, сверхновая, галактика, астероид, квазар — они приходили будто из ниоткуда, я просто смотрел на играющую светом вселенную, а названия её составляющих сами приходили в голову. Это было как… вспоминать. Вспоминать то, чего никогда не знал.

Я не знал, но вспоминал, что именно здесь, в этом самом месте, всё началось. И, спрашивается, что — всё? Я изо всех сил напрягал память, но внутри себя ответа найти не мог. Зато увидел: тут и там панорама стала искажаться. Словно по мириадам сотканных из разноцветного пламени светил пробегали волны. Со временем искажения усиливались, в конце концов вызывая надломы в самом пространстве, которые на мгновение вспыхивали и затем постепенно гасли. Всё, что попадало в них, погибало: звёзды взрывались, планеты сгорали или же крошились, астероидные пояса размётывало, как пыль. А зловещих изломов становилось всё больше.

— Вот ты где, — раздался голос Отражения совсем рядом.

— Я помню это, — сказал я.

— Нет. Это не ты помнишь, — я обернулся на голос и увидел привычную ухмылку на его лице.

— Кто же тогда?

— Я. Это — мои воспоминания.

Мы замолчали, наблюдая за чередой беспорядочных вспышек. Происходящее завораживало и не давало сосредоточиться на разговоре.

— Тогда почему я их вижу?

— Ты встретил Бессмертного, — вздохнул двойник. — Это его появление вызвало просачивание моих воспоминаний в твои.

На язык просился вопрос — каким образом? — но вместо этого я почему-то сказал другое:

— Значит он — не ты.

— Спорный вопрос. Он в той же мере я, в какой и ты.

— Мы же с тобой одно целое, — сказал я, поразмыслив. — Как у нас могут быть разные воспоминания?

Отражение почему-то невесело усмехнулось и ответило:

— Подумай сам. Как поймёшь — значит, созрел.

— Для чего?

Двойник не ответил.

Из разрывов в пространстве стали вырываться облачка светящегося вещества, однако через мгновение пролом закрывался, а свечение гасло.

— Кто он такой, этот Бессмертный? А главное — кому служит?

— О! — воскликнул мой собеседник. — Я не стану тебе говорить. Будь уверен, ты с ним ещё встретишься, — на этих словах в его улыбке мелькнуло что-то особенное, чего мне не удалось понять, — пусть он сам скажет.

Мне было жутко интересно, что значат все его слова, но при этом полностью отсутствовало желание задавать вопросы и выслушивать ответы. Голова не хотела принимать эти знания. Может, оно и к лучшему — нет ничего хорошего в том, чтобы узнать всё и сразу. Вселенная, которая заглядывала мне прямо в глаза, всем своим видом говорила: всему своё время.

— Ладно, — сказал я и решил спросить о том, что меня сейчас по-настоящему интересовало. — Что происходит?

Несмотря на расплывчатость вопроса, двойник отлично понял, что я имел в виду. Наверное, попросту залез в мои мысли.

— Это? — он указал на один из гаснущих разломов. — Просто так не объяснишь. Зависит от того, кто задаёт вопрос. Один решил бы, что это — конец всего. Другой сказал бы, что это трагедия. Третий ничего бы не сказал, потому что для него это — норма.

— А для тебя?

— Меня это не касается. Теперь.

Я обернулся и прочёл на его лице отрешённую скорбь. Это были первые его эмоции, в истинность которых я поверил. Это и вправду были его воспоминания, яркие, самые яркие из всех.

В глубине космоса полыхнули вспышки — одна, вторая, третья. Каждая из них затмила даже самые яркие из звёзд, вселенная будто на несколько мгновений утонула в свете, но не обычном: он проходил сквозь всё и вся, не оставляя никаких следов. А потом волнения в пространстве пошли на убыль.

— А свою ненаглядную девчонку ты всё-таки вызволил.

— Говорил же, что не брошу её.

— Говорил, говорил. Выживи только теперь, — сказал он и замолчал.

Судя по всему, в этот раз двойник не был настроен донимать меня. Это удивляло и настораживало. У него в загашнике всегда имелась тема для поучений, всегда находилось, к чему придраться, даже когда я действовал более осмотрительно. Сейчас-то ему сам Явор велел до меня докопаться. Так чего же он тушуется?

— Не смотри на меня так, — сказало Отражение в ответ на мой недоумённый взгляд. — Я уже тебе говорил, что ты простуженный на всю голову?

— Да ты мне ни на минуту не даёшь об этом забыть.

— Мне надоело это повторять.

— Серьёзно?

— Нет. Но с тобой это всё равно не работает. Ты упрям, как целое стадо баранов, — двойник махнул рукой.

Мы замолчали, возвращаясь к любованию видом. Разломы в нём возникали всё реже, а потом и вовсе исчезли. Космос, хоть и изрядно пострадал, возвращался к норме. Я вглядывался в его необъятное многоцветие и, сам того не замечая, искал мирок, который стал мне домом. Разумеется, у меня не было ни шанса — ведь это всё равно что отыскать нужную пылинку во время песчаной бури. Пылинку, для который ты сам — пылинка… Да, настолько мы малы — появляемся и исчезаем в вечности, а та, небось, и не замечает.

Впрочем, так ли это? Ведь всё большое состоит из малого, и никак иначе. Из отдельных людей складывается человечество, из отдельных звёзд — галактика, а из мгновений — вечность. Мелочами нельзя пренебрегать, потому что, по сути, существуют только они. И ничто, даже самая крохотная пылинка, не исчезает бесследно.

Малое, большое, живое, мёртвое — всё участвует в бесконечном круговороте. Мы рождаемся не из ничего, мы — плоть от плоти мира. Мы растём, продолжая вкушать его плоть, а затем умираем и сами становимся его пищей. Невозможно выделить себя из Всеобщего Процесса, из Великого Сущего, потому что мы начинаемся с него, живём в нём и растворяемся в нём, когда приходит наш час. Это ли не бессмертие? Не наше как живых существ, конечно, но того, из чего мы состоим. Бессмертное вещество, которое течёт во времени, преобразуется, принимая бессчётное число форм — вот он, космос. Вот они — мы.

Отражение молчало, а меня не покидало дурацкое чувство, что в том-то и заключается сегодняшний урок. Что, если менторство двойника вышло на новый уровень, и теперь ему вовсе не надо открывать рта, чтобы заразить мою голову своими мыслями? Как если бы он наконец подобрал ключи к моему разуму. Но — хоть и странно, конечно, — тогда это не имело для меня никакого значения.

Ведь то, о чём я думал, было не ново. Все эти истины были давно постигнуты, переварены, записаны сотнями других людей. Чтобы не утратить это знание, они облекали свои идеи в десятки разных учений, религий, научных трудов. Благодаря им, если всмотреться, можно обнаружить, что всё вокруг нас пропитано этими фундаментальными истинами. Что вся информация, необходимая для понимания природы бессмертия, уже лежит перед нашим носом. Проблема только в том, что каждый должен разуть глаза и дойти до этого понимания сам, иначе никак, иначе будет только извращение чужих пониманий…

Пока я размышлял, космос вокруг нас с Отражением продолжал своё бесконечное путешествие внутрь себя самого. Мириадами искорок двигались сквозь пустоту небесные тела, в глубинах туманностей вспыхивали сверхновые, переливались линзами пятна абсолютной черноты. Вселенная оправилась от таинственного катаклизма, и всё в ней вернулось на круги своя.

— Какая же она… — я запнулся на выдохе, не в силах подобрать слово.

К счастью, двойник и в этот раз прекрасно меня понял, и тем же тоном отозвался:

— Да.

Мы висели так ещё долго — я совершенно утратил чувство времени. В какой-то момент мысли просто понесли меня прочь, сквозь переполненную смыслом вселенскую пустошь, в поисках границ необъятной громады космоса. Но, конечно же, достичь их мне так и не удалось — воспоминание, подходя к концу, померкло, и я погрузился в обычный сон.

— Надеюсь, нас не окружат, пока мы тут прохлаждаемся, — сказал Арджин.

— За нами нет погони, — возразил твёрдый женский голос, который прежде мне не приходилось слышать.

— С чего ты так уверена? — проворчал Кир. — Твои Херитари едва не прибили вас в казематах! Они знают, куда мы ушли, дверь-то обратно не запечатали!

— Они сбились со следа. Не обсуждается, — резко ответила женщина, и гном тут же осёкся. — По праву сильного я смогла замести следы, — сказала она уже спокойнее. — Никто в Ордене не способен почувствовать мою магию. Да и подозреваю, что они не будут особо увлекаться погоней.

— С чего бы это?

— Это бесполезно, — вклинился Рэн. — Литесса в состоянии спрятаться от всех, кто слабее её, и там это понимают. Они не найдут нас до тех пор, пока не привлекут не менее сильного союзника.

— И он у них есть, к сожалению, — тихо сказала Литесса, но её прервала Лина:

— Ребята, Эн очнулся!

На самом деле я уже слушал их какое-то время, мне просто надоело притворяться спящим. Кроме того, правый бок саднил и жутко чесался, поэтому первым же движением я запустил пятерню под повязку, но никакой раны там не обнаружил. Открыл глаза, недоумённо оглядел себя, не обращая внимания на сбежавшихся друзей. На коже не было ничего даже приблизительно напоминающего рубцы, чего уж говорить о ране от осколка.

— Живой? Как себя чувствуешь? — озвучил общие вопросы Кир, на лбу которого пылал красный след от чего-то круглого.

Пока лежал, я уже успел пересчитать голоса и успокоиться. Все были живы, а значит мой дерзкий план удался. Пусть и с некоторыми оговорками. Бывает же!

— Хорошо чувствую, — отозвался я, пальцем тыкая в место, где перед потерей сознания видел рану. — Чья работа?

— Моя.

Сгрудившиеся вокруг меня друзья немного расступились. За их спинами я увидел сидящую в кресле Литессу, которая смотрела на меня с толикой уважения и вместе с тем немного свысока. Она снова неузнаваемо изменилась — в чистой, приличной одежде, с заплетенными в косу серебристыми волосами и чистым, целым лицом. Незнающий человек не дал бы ей на вид больше тридцати пяти. Разумеется, ошибся бы при этом лет на сто. Если не на сто пятьдесят. Однако, глядя на эту властную, красивую женщину, я не мог не признать, что они с Линой и впрямь похожи. Даже голосами — разными были только интонации.

— Спасибо, — сказал я, но прозвучало это слово отнюдь не как благодарность.

Чародейка проигнорировала мой тон и сдержанно кивнула.

— Где мы?

— На постоялом дворе, — ответил Арджин. — В дне пути к северу от Лотора.

— Как выбрались? Ничего не помню после ранения…

Оказалось, Рэн, Кир и Арджин нашли нас как раз в тот момент, когда я свалился без сознания. Куница сдержал слово: чистильщики проводили их до двери в подземелья Башни и удалились. Рэну удалось справиться с магическим замком, даже не подняв тревоги, чему я немало удивился. Мне это как раз-таки не удалось…

Троица вошла во владения Меритари и спустя каких-то пятнадцать минут наткнулись на нас — Рэн застрелил единственного оказавшегося на пути адепта из лука. Взяв меня и Литессу на закорки, они бросились обратно, в катакомбы, где пришлось немало подраться с выродками. Из-за спешки на середине пути мои друзья потеряли ориентиры и заблудились, но тут ко всеобщей радости очнулась Литесса. Быстро разобравшись в происходящем, она взяла на себя командование. Спорить с ней оказалось бессмысленно, да и незачем. «Пуляла своей магией направо и налево! К нам больше и подойти-то не смогли!» — выпучив глаза, рассказал Кир. «Однако та химера таки до тебя добралась», — с усмешкой заметил разведчик, и гном насупился. Они вышли к подземной реке, в которую сливались нечистоты из канализации, и Рэн тут же заявил, что по ней можно выйти на воздух. Он не ошибся, но у самого выхода они проглядели сидящую на потолке химеру, которая, прежде чем её испепелила решительная Литесса, от души хлестнула идущего впереди Кира щупальцем, оставив на его лбу след от присоски.

Дальше пошло лучше. Река вывела их в лог на севере от столицы. По нему отряд вышел на дорогу, где леди Фиорана в прах разнесла патруль совершенно ни в чём не виноватых дозорных. На отвоёванных конях мои спутники припустили по тракту, остановившись только на следующий вечер на постоялом дворе, где мы и пребывали по сей час. Над моей раной Литесса поколдовала ещё в логе. Этим я весьма впечатлился. За неполные сутки исцелить такое ранение — это выдающийся целительский навык. Не зря, видимо, её сделали архимагессой, не зря…

Пока товарищи наперебой рассказывали о наших приключениях, я умял обед и переоделся в свежую, купленную тут же, одежду. Рэн вернул мне завёрнутые в дрок мечи. Лина молчаливо наблюдала за мной, с нежностью улыбаясь. Литесса отстранённо смотрела в одну точку, о чём-то задумавшись.

— Так, — сказал я, едва Кир закончил последнюю фразу, — с этим всё ясно. Спасибо, парни, без вас пропали бы. Теперь твоя очередь.

Литесса очнулась от раздумий и встретила глазами мой взгляд.

На какое-то время в комнате повисла напряжённая тишина, прерываемая только потрескиванием камина.

— Лилиана, будь добра, принеси чаю, — сказала бывшая архимагесса, обращаясь к дочери. — Разговор будет долгим.

Лина молча вышла из комнаты, наверное, самой дорогой в корчме. «Её решение, не иначе, — подумал я, глядя в бледно-зелёные глаза Литессы. — Скромности от таких не жди. Она привыкла всем управлять железной рукой, и теперь наверняка будет пытаться подмять нас под себя. Посмотрим, чего она стоит».

— Полагаю, начать нужно с самого начала, — не отводя взгляда, спокойно сказала Стальная Леди. — А именно с моего знакомства с квислендским магом.

Все расселись по своим местам и приготовились слушать. Убедившись, что её не перебивают, чародейка продолжила:

— Итак, двадцать три года назад, когда я стала архимагессой, настал мой черёд как-то решать вопрос с могущественным колдуном, обитающем в замке на юге страны. Он был главной головной болью всех архимагов Ордена, начиная с самого основания Меритари. Как острый камень в башмаке. Могу я задать вопрос? — вдруг прервалась она.

— Если только один, — ответил я. — Чтобы разговор уж слишком не затягивался.

— Сколько ему лет? Было. Просто праздное любопытство.

Я усмехнулся. Разумеется, они голову сломали по поводу того, кто такой Дисс. Живёт в Нирионе с незапамятных времен, но ничуть не изменился. Впрочем, теперь Старый Маг погиб, и уже не было смысла скрывать.

— Мне сказал, что больше шестнадцати тысяч, по счету Нириона, — после этих слов все слушатели выпучили глаза, и лишь во взгляде Стальной Леди вспыхнул огонёк интереса. — Но не думаю, что он сам знал, сколько. В одном Нирионе он прожил семьдесят веков. Я ответил на вопрос? Тогда продолжай.

Литесса точно не отказалась бы развить эту тему, но сдержалась. Моё откровенное хамство она будто бы не заметила.

В комнату вернулась Лина с пузатым чайником в руках, наполнила две кружки, подала их нам с Литессой и села ко мне на колени. Я приобнял её за талию, девушка положила руку мне на плечо — и нам обоим тотчас стало тепло и спокойно.

Литесса посмотрела на дочь, потом прожгла меня взглядом, но от комментариев воздержалась. Я отхлебнул из кружки, продолжая нахально смотреть ей в глаза. Любопытно было, надолго ли хватит выдержки этой ведьме. Но с каждой минутой я всё отчётливее понимал, что добрые отношения с нами ей важнее собственной гордости.

— Я рассчитывала, что уж мне-то удастся либо присоединить его к Ордену, либо уничтожить, — вздохнула Архимагесса. — Изгнать, на худой конец. Но не тут-то было. Он не вёлся ни на какие уловки, будто знал о них заранее. Избегал ловушек, как дипломатических, так и банальных засад. Сильно меня этим бесил. После пяти лет бесплодных попыток решить дело хитростью я не выдержала и попыталась сделать это силой. Мы осадили замок и выдвинули жёсткий ультиматум — или сдаётесь, или мы вас… В общем, это была далеко не первая попытка захватить замок, не знаю, на что я надеялась. Ответом нам стала контратака смехотворно малочисленного гарнизона. Простых людей, в которых отсутствовала даже самая крохотная искра Дара. Некоторые из них были даже не вооружены. Несмотря на это, их не брали ни заклинания наших чародеев, ни мечи наёмников. Мы несли потери, но не смогли убить ни одного врага. Такой магии я не видела больше нигде, ни до, ни после. Тогда я поняла, что Дисс знает нечто такое, что сводит на нет наше численное и ресурсное превосходство. Оставалось только отступить, чтобы поискать другую тактику. Но отшельник, не убирая «войск» с поля боя, вышел вперёд и потребовал переговоров с лидером. То есть со мной.

Я не выдержал и улыбнулся. В этом был весь Дисс — алогичный, чудаковатый, странный. С очень специфичным чувством юмора. Ведь он мог просто обрушить на атакующих небеса, но вместо этого выгнал против чародеев и вооружённых до зубов солдат обычных крестьян. Шутник, чтоб его.

— Я приняла вызов. Мы встретились на середине поля. Хорошо помню тот разговор: Дисс первым делом вежливо поздоровался и спросил, хорошо ли мне сегодня спалось. А спалось мне действительно плохо, я в больших муках родила на прошлой неделе. Забеременеть оказалось невероятно сложной задачей… Конечно, я ему не ответила. Спросила, чего он хочет. Он сказал: «мира». Я сказала, не будет никакого мира, пока на либрийских землях живёт никому неподконтрольный чародей. Он легко улыбнулся и сказал, что в таком случае ему придётся выдвинуть встречный ультиматум. Или мы оставляем его в покое, или он сотрёт Орден с лица земли.

Я хохотнул. Литесса улыбнулась уголками губ и продолжила:

— Проделав такой сложный фокус во время боя, он не выглядел даже чуть-чуть уставшим. Я была в смятении. Нет, я не боялась его, но и не видела ни одного способа его одолеть.

— Если бы он хотел, то захватил бы весь мир. Для него это стало бы забавным развлечением, — сказал я, и Архимагесса кивнула.

— К такому выводу я и пришла. Он не хотел власти над миром и не посягал на неё. В то же время сделать с ним хоть что-то не представлялось возможным. Поэтому я приняла единственное логичное решение, которое оставалось. Заключить с ним союз. Хотя бы на словах. Знаешь, почему Орден тебя боится? Потому что если бы Дисс раскрыл тебе свои тайны, вас таких «неподконтрольных» стало бы уже двое. Но он этого, видимо, так и не сделал. А жаль. Возможно, сейчас мы не оказались бы в такой поганой ситуации.

— В какой это?

— До этого ещё дойдём. То, что Дисс владеет какой-то тайной, стало для меня очевидным, но выудить из него этот секрет не стоило и пытаться. Я стала копать под него и максимально осторожно шпионить. Безуспешно. Ничто не ускользало от его взгляда, ни одно самое простое заклинаньице не оставалось незамеченным. Ещё через несколько лет я плюнула на все попытки, отложив разгадку этой головоломки в долгий ящик.

Я задумчиво покусал щёку изнутри.

Туманные намёки белоглазого обретали плоть. Дисс обладал колоссальной властью, и не просто потому, что был Магом. Несмотря на происхождение Магов силы их не безграничны. А он тем временем действительно был способен подчинить себе всё, до чего мог дотянуться, но я не придавал этому значения, привыкнув к такому положению вещей. Где-то внутри поселилось очень нехорошее предчувствие. Такое, словно скоро узнаешь, что тебя водили за нос.

— И, чтобы быть до конца откровенной, была ещё одна причина, — продолжила Литесса, и черты её лица окаменели, а голос, напротив, обрёл больше интонаций. — Напали на дом, где жила моя дочь. О её существовании вообще никто не должен был подозревать, я приложила столько усилий, стольким пожертвовала, чтобы спрятать её… Но охранявшего её человека убили, а сама Лина пропала. Это меня подкосило, стало не до Квисленда. Я бросила всех, кому могла доверять, на поиски…

— И при этом Лина понятия не имела, кто её мать, — перебил я. — За девять лет ты ни разу не показалась ей на глаза, а потом бросилась искать? Хороша мамаша!

Прозвучало это достаточно жестоко. Это было не моё дело, но я хотел, чтобы Литесса понимала, кем я её считаю. Коварной, бесчувственной ведьмой, которой она и являлась.

Рука Лины успокаивающе легла мне на грудь.

— Это уже в прошлом, — сказала девушка. — Между нами нет обид.

По её тону я понял, что обиды как раз есть, но говорить о них никто не будет. Мол, кто былое помянет, тому и глаз вон.

Однако лицо Литессы исказила мука пополам с яростью. Мои слова её ранили, а ровный голос Лины — добил. Я даже не поверил своим глазам, когда увидел это беспомощное выражение на властном, точёном лице архимагессы. Либо она мастерски притворялась, либо не притворялась вовсе.

— Такова была цена, — ледяным тоном обронила чародейка. — Девять лет у неё было детство, которого не было бы вовсе рядом со мной. Я пошла на это только ради её благополучия, — Литесса перевела взгляд на Лину, и в голосе её зазвучала мольба. — Я не переставала искать все эти годы, Лилиана. Перерыла всю Либрию, а потом взялась и за окрестности. У меня руки опускались, как только я представляла, что…

Голос Стальной Леди дрогнул, и она осеклась. Прикрыла глаза, вздохнула. Когда её веки поднялись, эмоции снова исчезли, а их место заняли прежние уверенность и твёрдость.

— Я сама себя обманула. Укрыла дочь от всех заклинаний, которые только могла вообразить, сделала всё, чтобы через меня мои враги не смогли выйти на неё. И мне это удалось. Поэтому и сама не смогла ничего сделать, кроме как рыть землю носом. Но сейчас не об этом.

Литесса отхлебнула из кружки, отставила её и продолжила:

— Два с лишним года назад начали приключаться странности, которые заставили меня вернуться к тайнам Дисса. Орден обладает прибором, который тонкой магической сеткой опутывает Нирион. Мелочь не улавливается, но самые крупные магические всплески прибор отслеживает и регистрирует. В один прекрасный день я посмотрела в записи и ужаснулась. Две мощных вспышки за неделю, в очень отдалённых друг от друга точках. Причём характер их очень напоминал использованную Диссом силу. К тому времени отношения между нами наладились и стали больше походить на сотрудничество. В тот же вечер я отправила ему шифрованное послание с вопросом — не проводит ли он каких-нибудь испытаний? Мол, мы заметили кое-какие странности и обеспокоились. На столь откровенный вопрос он не мог не отреагировать. Ответ пришёл сразу же — «нет, ни к чему такому я непричастен. Где вы их заметили?» Я ответила: там-то и там-то. Через несколько часов пришёл ещё один ответ: «отправляюсь туда, всё разузнаю и сообщу». И он пропал на несколько месяцев.

Я припомнил одно из долгих отсутствий Старого Мага в замке и подумал, что рассказ Литессы выглядит очень правдоподобным. Время совпадает. Факты совпадают. Она раскрывает тайны своего Ордена — например, этот таинственный прибор. На это у неё должны быть действительно веские причины. А если учесть, как она старается давить в себе гордыню, можно сделать вывод, что у неё всё очень плохо. Точнее, она в ужасе.

— В это же время внезапно пропал Вернон, в то время уже ставший моим заместителем. Он объявился ближе к зиме, и на вопрос, где он был, ответил, что улаживал дела на юге. Я сразу поняла — это ложь. И тем это удивительнее, что прежде он мне не лгал. Он стал подозрительным, нервным, на вопросы отвечал неохотно. У меня был вариант потребовать ответа напрямую, но я решила действовать тоньше и сделала вид, что не придала странностям никакого значения. Как оказалось, не зря. В середине прошлой зимы мне удалось его выследить — уехав от Башни на значительное расстояние, он разговаривал через магическое окно с человеком в сером.

При упоминании белоглазого я вздрогнул. От Литессы это движение не укрылось, но она не стала заострять на этом внимание.

— Суть разговора мне уловить не удалось, да и слышимость была так себе. Одно стало очевидно — Вернон ведёт какие-то дела на стороне, и всё это было как-то связано с Диссом. Я решила проявить осторожность и продолжила наблюдать. Странностей становилось всё больше. Дисс, едва вернувшись, прислал магическую записку: «Что-то затевается. Выяснить почти ничего не удалось. Возможно, нам потребуется объединить силы. Держите в курсе». Я удивилась — ему, всемогущему, потребуется моя помощь? Каких же масштабов тогда катастрофа?

— Я думал, Меритари со своей жаждой тотального контроля в курсе всего происходящего в мире, — сказал я.

— Я тоже так думала. Но оказалось, что в Нирионе есть куда более могущественные силы, нежели Красный Орден. Весной они пришли ко мне. Вернон и тот самый человек, с которым он разговаривал. Я не успела ни приготовиться к этой встрече, ни предотвратить её.

— Ты знаешь, кто этот человек? — перебил её я.

— О, теперь знаю. Этот разговор мне запомнился до мелочей.

Архимагесса находилась в своём кабинете, изучала магическую карту, которую составил аналитический отдел с учётом последних событий. Не успела она просмотреть и половину, как в дверь постучали.

— Войдите, — бросила она, не отрывая взгляда от схемы.

Чуть слышно щёлкнул пружинный замок, и раздался голос ученика:

— Литесса.

Стальная Леди подняла глаза и увидела, что кроме Вернона в комнате стоит ещё один человек — тот самый, которого она видела пару месяцев назад в магическом окне. Только на сей раз его пустой взгляд был направлен на неё. Он пробирал до костей. Одного присутствия человека в сером хватало, чтобы понять: сейчас произойдёт нечто решающее.

Но виду Литесса, конечно, не подала.

— Это ещё кто? — спросила она холодно. — Почему ты тащишь в мой кабинет посторонних, Вернон?

— Пожалуйста, выслушай его, — заместитель поднял руки в примирительном жесте. — Это очень важно.

Леди Фиорана надменно подняла бровь и перевела взгляд на посетителя.

— Ну что ж, меня зовут Грогган, — человек говорил будто нехотя, равнодушно глядя по сторонам. — Я здесь только потому, что Вернон за вас поручился. Он считает, что вы можете помочь в нашем деле.

— Каком ещё деле? — Литесса пожирала взглядом своего зама. Тот сжал губы, но глаз не отвёл.

— Мне нужен этот мир, — ответил Грогган так, словно говорил о покупке башмаков. — И я его получу в любом случае.

— Да ну? — деланно удивилась архимагесса, медленно поднимаясь с кресла.

— Только давайте не будем терять время попусту, — с еле уловимой, но оттого чрезвычайно убедительной просьбой в голосе продолжил человек в сером. — Я в курсе вашего характера. Не нужно мне его демонстрировать. Пропустим все возмущения, гнев и угрозы, они всё равно ничего не стоят. Кроме слов вам мне противопоставить нечего. Если не верите — убедитесь сами, я не закрываюсь.

Литесса и без того уже увидела сквозь Эфир, что этот голем в обличии человека колоссально силён. Она бы даже не поверила, что такие бывают, если бы он не стоял перед ней, нахально тыча в лицо своей мощью. Нет, он не был богом, но архимагессу превосходил во много раз.

И всё же она не была бы собой, если бы молча проглотила угрозу.

— И ты думаешь, что я тебя боюсь? — бросила она, закипая. — Кто ты вообще такой?

— Солдат на службе самой могущественной силы во Вселенной, — ответил Грогган, не моргнув глазом. — А вы — кто?

В голосе его не было бахвальства или бравады. Он просто озвучивал известный ему факт, и не более. Литесса уже приготовила новую колкость в ответ, но Грогган её опередил:

— Хватит, леди Фиорана. Не расстраивайте Вернона, он так в вас верит. Я могу раздавить вас одним ногтем, как блоху, — сказал он и посмотрел так, что даже непрошибаемой Стальной Леди стало дурно. — Лучше сядьте и послушайте.

Литесса молча вернулась в кресло.

— Благодарю, — бесцветным голосом обронил человек в сером. — Я понимаю вас. Бояться перемен не стыдно. Они ведь как лавина, которая сметает привычный уклад. Может даже показаться, что ваш мир рушится, но на самом деле он просто… преобразуется. И тот, кто бежит от перемен, сам себя лишает возможности эволюционировать. Понимаете, к чему я клоню?

Архимагесса смотрела на незваного гостя исподлобья.

— По глазам вижу, что понимаете, — сказал Грогган, неспешно прохаживаясь по её кабинету. — Я — часть той силы, что несёт перемены. И людям, даже таким как вы, неподвластна. Как наступление новой эры. Как прогресс. И выбор здесь очень простой: или подстроиться, или кануть в прошлом. Вернон оказался достаточно умным, чтобы это понять. Он — способный ученик, и я надеюсь, что его учитель окажется не глупее.

— И терпеливее, — процедила Литесса — Слишком длинное у тебя вступление.

— Я его как раз завершил. Слышали о протоэлементах?

В голове архимагессы поднялся настоящий вихрь мыслей, вращающийся вокруг единственного вопроса — как выйти из ситуации? Любой сценарий, рождавшийся в уме чародейки, заканчивался не в её пользу. Однако Литесса не сдавалась и понимала, что пока человек в сером говорит, у неё есть время подготовиться.

Поэтому вопрос Гроггана она проигнорировала.

— Нет? Хорошо, восполню этот пробел в ваших знаниях, — сказал Грогган, снова устремляя взгляд на оформление кабинета. — Как и большинство миров второго типа, ваш Нирион основан на нескольких протоэлементах. Именно они являются родителями материи, коей мир заполнен. Это — своего рода эссенции. Вам они должны быть известны как «первоначала». Звучит знакомо? Вместе с так называемым Средоточием протоэлементы участвовали в акте творения мира, после чего в нём и остались, обзаведясь разумными оболочками. Это самые первые элементали, самые чистые, если можно так выразиться. Судя по Эфиру, в Нирионе их должно быть шесть. Средоточие я уже нашёл, но оно, к сожалению, оккупировано горсткой людишек, во главе которых стоит весьма хитрый чародей по имени Дисс. Первое, что мне нужно — избавиться от этого надоеды, потому как сотрудничать он не намерен. Второе — найти все протоэлементы. Тут мне очень пригодились бы связи вашего Ордена. И, в общем-то, мне всё равно, кто будет стоять в его главе.

— Что будет, когда всё необходимое окажется в ваших руках? — стараясь не терять самообладания, спросила Литесса.

— Все, кто мне в этом помогал, получат награду. Хозяин скупиться не станет, обещаю. Кто знает, может, особо выделившихся он даже приблизит к себе.

— Нет, что будет с миром?

— Он перейдёт во владение хозяина. Как он им распорядится — не могу знать.

Литесса не могла даже предположить, насколько всё сказанное правда. Но только на последних словах чутьё встрепенулось и шепнуло — это ложь. Всё он прекрасно знает. Просто говорить об этом ему невыгодно.

Как бы то ни было, архимагесса уже точно знала, на какой стороне находится.

— Стало быть, выбора действительно нет, — сказала она.

— Да, — Грогган смотрел на неё с ленивым равнодушием. — Если вы не станете мне помогать, Вернон станет. Правда ведь, Вернон?

Ученик Литессы, до сей поры стоявший тихо, с холодной решимостью кивнул. В его взгляде не осталось и следа былого тепла и уважения, словно он разом перечеркнул всё, что объединяло его с наставницей. На миг архимагесса даже засомневалась — он ли это? Но потом усилием воли заставила себя поверить: он, конечно, он. Вшивый предатель. Ведь он знал её, а потому понял: Литесса не станет помогать порабощать мир, на который и сама имела далеко идущие планы.

«Чем же тебя соблазнили, Вернон? — подумала чародейка, медленно поднимаясь со своего места. — Иллюзией власти? Думаешь, тебя и впрямь ждёт награда, которую обещает этот… пришелец? Он посадит тебя на моё место, точно цепного пса, а как только станешь не нужен — смахнёт, как былинку. Ты же всегда был умницей, так что же теперь случилось? Или просто надеешься протянуть подольше? Жалкий трус!»

Архимагесса закипала от гнева. И этому человеку она доверяла больше остальных?

— Никогда, — сказала она, упёршись кулаками в стол и глядя на Гроггана исподлобья, — никогда вы не увидите меня на своей стороне. Лучше я сдохну, лучше разорвите меня на кусочки, но никогда перед вами двумя я на колени не встану. Отбираете у меня то, во что я вложила всю свою жизнь, и ещё требуете повиновения? Да мочилась я на такие предложения!

Под конец она сорвалась на крик, но человека в сером это нисколько не смутило. Он повернулся к Вернону и невозмутимо обронил:

— Как я и говорил, пустая трата времени. Отныне будем поступать по-моему.

Вернон шумно выдохнул и с редким для себя напором в голосе бросил:

— Значит, я в ней ошибся.

Грогган снова повернулся к Литессе, и она поняла, что тот сейчас атакует. Чародейка уже приготовилась защищаться, собираясь продать свою жизнь как можно дороже. Но Вернон опередил их обоих.

Его заклинание шипованной плетью обвилось вокруг вспыхнувшего щита архимагессы, и закрутилось, заелозило, словно стремясь распилить защитный кокон на кусочки. Будучи сильнее на ступень, Стальная Леди без труда отразила эту атаку, окружив себя непроницаемым тёмно-лиловым куполом. Предатель тут же атаковал снова, ещё более сильным плетением, вложив в него все доступные силы, щит Литессы затрещал, но не прогнулся, и тут поверх грохота и треска магии раздался спокойный голос Гроггана:

— Давай-ка я тебе помогу.

Напор чужой магии сразу же усилился настолько, что у Литессы потемнело в глазах. Щит продержался ещё пару мгновений и лопнул, перенасыщенное энергией пространство натянулось, ударило в грудь, и…

— И что потом?

— Потом я очнулась на берегу безымянной речушки за сотню вёрст к югу от столицы. Не знаю, что за плетение использовал Фельедер. Видимо, просто не рассчитал силу. Вместо того, чтобы расплющить, заклинание протащило меня по какой-то старой эфирной тропе.

— Странноватый он выбрал способ от тебя избавиться, — сказал я с сомнением.

— Этот предатель, — Литесса поджала губы, — заранее знал, что в одиночку со мной не справится. Он знал, что этот Грогган вмешается и против них обоих мне уже не устоять. Но он всё равно атаковал первым, чтобы доказать преданность новому господину. Отрезал себе все пути к отступлению. Теперь у него просто нет выбора, кроме как уничтожить меня, потому что я собираюсь поступить с ним намного хуже.

— Ладно, что было дальше? — я оторвал архимагессу от мыслей о мести.

— Дальше… Меня сочли погибшей, а сладкая парочка преспокойно завершила переворот в Башне. Многих, кто оказался достаточно смел, чтобы высказаться против нового архимага, казнили на месте. Правда, большинство вовремя сообразило, откуда дует ветер и поддержало Вернона. В конце концов, он — второй после меня по силе. А при поддержке такого человека, как Грогган, ни о каком соперничестве и речи нет. Мне стоило огромного труда найти оставшихся в живых людей, в верности которых не приходилось сомневаться. Их оказалось трое. Всего трое! Они втайне примкнули ко мне, но соваться в Башню в таком смехотворном количестве, пока за спиной Вернона стоит Грогган… Глупее некуда. Пришлось притаиться в тенях. Я решила, что Дисс сможет мне помочь, но через какую-то неделю после того разговора узнала, что Квисленд превратился в кратер. Мои последние надежды рухнули. Я даже не сомневалась, что за уничтожением замка стоит Грогган, и единственный, кто способен был ему противостоять, мёртв.

Я нахмурился. Мне до сих пор не верилось, что Дисс дал застать себя врасплох. Это выглядело так же невероятно, как если бы вместо солнца утром взошёл второй Нир. Старый Маг всегда заглядывал на много ходов вперёд. Тут же получалось, что он знал о грозящей опасности. И ничего не сделал? Ну нет, уж скорее я чего-то не знаю. Не может же быть так, что Грогган во всём оказался умнее Мага. Если так, то надежды у нас просто нет.

Мне вдруг стало нехорошо — голова закружилась, желудок сжался в спазме, но уже через пару секунд всё прошло как не бывало. Я, недолго думая, списал это на последствия ранения.

Пока размышлял и приходил в себя, я не заметил, как потерял нить рассказа.

— …за несколько месяцев мне удалось кое-что разузнать о том, что говорил Грогган и о нём самом, — продолжала Литесса, отхлебывая подогретого магией чая. — Он не лгал — в мире действительно есть протоэлементы и Средоточие. Множество древних сказаний различных народов напрямую говорит о шести светочах, богах или началах, которые, сойдясь, породили твердь, воду и воздух. Я никогда не пренебрегала подобным фольклором, но только сейчас истинная основа этих легенд обрела для меня смысл. Мне даже удалось вычислить местонахождение Средоточия.

— Где он? — спросил Рэн, доселе стоявший молча.

— Почти уверена, что на Одиноком Вулкане, — ответила Литесса. — Я знала, что поиск эссенций идёт полным ходом. Но мой человек в Ордене сказал, что, несмотря на перемены, ни о каких протоэлементах никто и словом не обмолвился.

— Сомневаюсь, что они стали бы это афишировать, — вставил я. — Гроггану незачем посвящать в свои замыслы ещё кого-то. Ему достаточно архимага, что стоит у власти.

— Так и есть, — кивнула Стальная Леди. — Лишь под самое лето ко мне просочилась информация о череде странных сделок, о которых никто ничего не знал. Фельедер скупал какие-то артефакты, нисколько не торгуясь. Оказалось, половину Первых элементалей уничтожили ещё до распада Трон-Гарада, а их протоэлементы кочевали по миру, переходя из рук в руки, хотя никто из владельцев понятия не имел, что за вещь к нему угодила. И вот теперь Вернон, владеющий тайной их предназначения, собрал эссенции у себя.

— Сколько ему удалось собрать? — спросил я.

— Чтобы вычислить это, у меня ушло пару месяцев. В руках Вернона — точнее, Гроггана — Земля, Вода, Воздух и Свет. Готовые эссенции найти труда не составило — их странности бросались в глаза. А вот с поиском оставшихся Первых у Фельедера возникли трудности. Они обитают в потайных уголках мира, никто не видит их тысячелетиями. Первым ему попался водный протоэлементаль, и тот случайно. Теперь предатель ищет оболочки эссенций Тьмы и Огня. К счастью, пока безуспешно.

— А что Средоточие?

— О, с ним отдельная история, — сказала Литесса, мрачно усмехнувшись. — Именно из-за него Нирион стал замкнутым миром.

— Вот как? — удивился я.

— Да. Точнее, не только из-за него. Ты ведь знаешь, когда начались первые возвраты?

— Перед самым развалом Трон-Гарада, — ответил я, и тут же стал понимать. Литесса, подтверждая мою догадку, продолжила рассказ:

— За пару веков до этого развала имперцы задались целью исследовать все берега, которые омывает Дальнее море. Ведь Южное море — внутреннее, как и Бирюзовое, и пересекая любое из них, их эмиссары видели тот же континент. Но Дальнее море — это часть огромного океана. Так что первым делом разведчики направились на юг.

— А откуда ты, госпожа моя, всё это разузнала-то? — встрял Кир. — Столько тысячелетий уже прошло!

— Я навестила одного очень скрупулёзного коллекционера и пристрастно с ним поговорила. У него в закромах оказалось столько вещей времён Империи, что у тебя, уважаемый гном, борода бы отвалилась от удивления. Всё, что я сейчас рассказываю, мне удалось почерпнуть именно в его библиотеке.

— Документы пережили девять тысячелетий? — усомнился я.

— Лучше, — Литесса улыбнулась одними губами. — Резные таблички. Снятые с какого-то незавершённого памятника. Плюс сопоставление с некоторыми историческими трудами, не очень часто встречающимися. Так вот — исследователи направились на юг. Спустя какое-то время — продолжительное — один из кораблей попал в шторм и разбился. Обломки и выживших вынесло на небольшой остров с горой посередине. Той же ночью оказалось, что это не гора вовсе, а вулкан, который начал извергаться. Выжившие в панике попрятались в пещерах, коими там изрыта вся твердь. По этим пещерам они и вышли к Средоточию. Спустя несколько месяцев на острове уже был выстроен имперский аванпост.

— Быстро, — удивился Арджин.

— Видимо, поняли, что наткнулись на нечто очень важное. Они явно изучали Средоточие, но об этом никаких сведений, увы, не сохранилось. Я знаю только, что в итоге имперцы нашли несколько Первых элементалей и вырвали из них эссенции. Корабль с последней из них прибыл на Одинокий Вулкан незадолго до начала гражданской войны. После этого и началось. В итоге мир замкнут, Империя истекает кровавым гноем и разваливается на части, а в болотах, горах и лесах начинают появляться выродки.

— Хочешь сказать, развал империи — дело рук горстки имперцев?

У меня снова помутнело в голове, и снова ненадолго. Я прислушался было к своим ощущениям, но Литесса меня отвлекла.

— От невежества все беды человеческие, — развела руками она. — Люди решили воспользоваться, возможно, могущественнейшим в мире артефактом, но совершенно не знали, как с ним обращаться.

— С тобой невозможно спорить, — сказал я, отпив из своей кружки.

— В любом случае, других вариантов нет. Узнав, что наделали, люди, видимо, страшно перепугались. Возвращаться на материк стало опасно. Поэтому они остались там, устроились как смогли, и с тех пор сидели тихо, надеясь, что о них никто не вспомнит. И про них и вправду забыли. Во время гражданской войны не то, что не до далёких аванпостов — день бы пережить, и то хорошо.

«Да уж, — подумал я. — Если смотреть на историю распада империи в таком разрезе, то в ней нет ничего странного. В тот день весь мир буквально сошёл с ума, потому что его замкнули. Сама природа начала перестраиваться. Взбесившиеся энергетические потоки посеяли хаос в человеческих умах. А на империю, которая в то время напоминала бочку с гремучим порошком, это подействовало как брошенный сверху факел. Вот она и взорвалась».

— На этом мои познания о Средоточии и протоэлементах заканчиваются, — вздохнула Литесса. — Знаю только, что Дисс давным-давно завладел Средоточием. Скорее всего, именно благодаря этому с магом ничего не могли поделать многие поколения меритаритов. А теперь на Одиноком Вулкане новый хозяин. И если твой учитель больше защищал артефакт, чем пользовался им, то Грогган явно преследует совершенно иные цели.

Я мрачно кивнул. Стальная Леди рассказала много нового интересного и не очень. Но я верил, что она и впрямь рассказала всё, что знала. Или почти всё. Со временем все её недомолвки всё равно выплывут, потому что я с неё глаз не спущу. Но пока, как говорится, враг моего врага…

— Хорошо, — сказал я. — Теперь расскажи, что ты делала в Глубинах.

Литесса с готовностью кивнула и сказала:

— Это тоже важная тема, потому что касается дальнейших моих планов. Они звучат просто. Во-первых, вышвырнуть пришельца прочь из нашего мира. Желательно, предварительно заставив его сожрать собственные потроха. Во-вторых, прибить предателя Фельедера. В его случае поедание собственных потрохов обязательный пункт. Это не обсуждается.

— Замысел, прямо скажем, обширный. Только как он тебя привёл на Глубины?

— Я пыталась по мере сил противодействовать Вернону. Но сил моих хватало только на то, чтобы наблюдать за его успехами. Ни людей, ни ресурсов у меня не было. О противостоянии как таковом даже речи не шло. И вот однажды, словно подарок без повода, на меня свалилась удача. Один из верных мне людей сообщил, что помог прорваться через границу ренегату, которого не раз видели в Квисленде, да ещё в компании с девчонкой, похожей на меня! Тут-то я и вспомнила донесения о парне, которого Дисс пригрел в замке несколько лет назад, — глаза Литессы чуть улыбнулись. — После нескольких месяцев неудач я вцепилась в эту весть, как в последнюю соломинку. Мне нужно было срочно вас найти. Вот только вы ускользнули с той заставы очень шустро, поэтому я потеряла след, как и Орден. Этот болван Гэтсон Бардо переполошил все окрестности, перекрыл все дороги, но, к счастью, вас так и не нашёл. Я начала следить за ним, благо он не мог этого заметить.

— Мне до сих пор очень интересно, как они снова вас нашли, — сказал я, глянув на Лину.

— У меня есть ответ на этот вопрос, — кивнула Литесса. — Проходя к кантахарским Вратам, вы что-то сделали с постовым чародеем. Из него высосали почти весь Дар, и за всю мою жизнь такое произошло, пожалуй, впервые. Но факт есть факт. Единственной проблемой стало то, что между тем пареньком и Лилианой образовалась особая эфирная связь — ведь кусочек его Дара застрял в её ауре. Через него, мальчика по имени Мацхи, Бардо и выяснил, что вы ушли на Глубины. Но…

— Постой, — напрягшись, перебил я. — Если они нашли Лину через этого парня, то что мешает им повторить это сейчас?

— В казематах у меня было достаточно времени подумать над этим. Находясь неподалёку, я могу экранировать частицы Дара Мацхи, делая Лили невидимой для поисковых заклятий Ордена.

— Прекрасно, — выдохнул я. — Но тебе придётся научить меня этому трюку. На всякий случай.

Леди Фиорана подозрительно дёрнула бровью и без особого восторга ответила:

— Хорошо. При первой же возможности.

— Что было дальше я и сам могу додумать, — сказал я. — Поправляй, если где-то ошибусь. Меритари не стали рисковать и решили подождать нас наверху. Ты в свою очередь решила, что это твой шанс добраться до нас раньше них, пусть и рискованный. Увы, на Глубинах мы разминулись с твоим отрядом, а потом и друг друга потеряли из виду. Ты же потеряла много сил, поэтому решила возвращаться — и тут наткнулась на Лину. Или даже не так — ты попросту переняла поисковое заклинание у меритаритов и с его помощью нашла её. Вот только Орден вас выследил, а отбиться тебе не хватило сил.

— Почти так. Когда один из сопровождающих нас копателей погиб, второй наотрез отказался идти дальше. Ни уговоры, ни подкуп, ни запугивание не помогли. Пришлось повернуть назад. На Лили мы натолкнулись совершенно случайно, когда я уже на это не рассчитывала. А Гэтсон просто застал меня врасплох, встретив совершенно не там, где я ожидала его увидеть. Дальше, думаю, рассказывать нет смысла.

Она была права. Картинка у меня в голове сложилась. Хоть и не полностью.

— Я тебе верю, — сказал я, нарушая затянувшееся молчание. — Но не доверяю. От того, что мы с тобой спасли друг другу жизни, ничего не меняется. Как и от того, что ты поделилась со мной полезной информацией, которую, кстати, ещё надо проверить. Тем не менее, я ничего не имею против вынужденного временного союза. Если ты ответишь на ещё один вопрос.

— Какой?

— Я понимаю, почему они не тронули Лину. Она была нужна им, чтобы выловить меня. Но ты-то почему осталась в живых?

Литесса немигающе посмотрела мне в глаза и пожала плечами.

— Не знаю. Как вариант, Вернон планировал принудить меня к сотрудничеству, используя дочь в качестве заложницы. Да и в оковах с жёлтым виртулитом я не больше, чем просто женщина. Может, Вернону показалось мало предательства, и он захотел сгноить меня в подземелье. Меня много раз допрашивали и даже пытали, но как-то без фанатизма. Я ничего им не сказала. Один раз передо мной вроде бы стоял Грогган, но я не уверена, что мне не привиделось. Теперь Фельедер наверняка получит от него по шапке за мой побег, — архимагесса злорадно усмехнулась.

Не могу сказать, что её ответ полностью меня удовлетворил. То, насколько удачно завершился мой самоубийственный план, вообще вызывало лёгкое недоумение — мне удалось не только вытащить Лину, но и освободить самую опасную заключённую Ордена. Я печёнкой чуял подвох, но понятия не имел, где именно он притаился. И Литесса тут вроде бы была не при чём.

— И что теперь? — пробормотал я себе под нос, задумавшись, но чародейка меня услышала.

— Теперь мы с тобой главная угроза для их предприятия. Нас будут стараться убить все, потому что Грогган захапал всю возможную власть: Орден, людей с Одинокого Вулкана, среди которых тоже есть сильные чародеи, вплоть до стражи. Ориентировки на нас троих наверняка висят на каждом углу.

— Если учесть могущество Гроггана, мы не то, чтобы способны сильно ему помешать, — заметил я. — Видела, что осталось от Квисленда?

— Видела, — Литесса поморщилась от досады. — Но если мы объединимся, у Гроггана появится повод для беспокойства. Два чародея восемнадцатой ступени — всё равно не один…

Вопрос «а кто второй?» застрял у меня в горле.

Эти помутнения, донимающие меня с самого пробуждения. Так бывает после асессионного рывка — когда силовой порог увеличивается, а организм ещё не привык к приросту энергии. Обычно всё ограничивается лёгкими головокружениями, но тут случай особый…

Я проверил себя специальным плетением и, поражённый, нервно сглотнул. Восемнадцатая ступень.

«Каких-то двое суток назад я был в самом начале двенадцатой, а теперь сразу на восемнадцатой. Причём, судя по всему, Литесса не знает о том, как я вырос. Значит, это случилось… когда?»

«И ведь не в первый раз уже, — перебил я сам себя. — Тогда, после прорыва на заставе, рывок продвинул меня на полторы ступени. А теперь на все семь. Так вообще бывает?»

«Нет, так не бывает, — пришло понимание. — Это не нормально».

Я закрыл глаза и откинулся назад, чтобы не показать остальным своего смятения. Не хватало только поднимать панику, когда все более-менее почувствовали себя в безопасности.

«Единожды — странность, дважды — закономерность. Рост моей силы зависит не только от времени, но и ещё от чего-то. Это симптом, но вот только какой болезни? И болезни ли? Может…»

Я открыл глаза и оглядел друзей. Пока мы с Литессой разговаривали, они по очереди вставали, уходили, приходили, перебрасывались короткими фразами вполголоса и создавали еле заметный фон, но теперь все как один смотрели на меня. Арджин и Кир — задумчиво, Лина — с молчаливым удивлением, Рэн — подозрительно.

— Заседание окончено, — возвестил я, поднимаясь на ноги. По телу бродила слабость, но ничего не болело. — Неплохо бы поужинать.

Все тут же зашевелились. Арджин с Киром, обмениваясь колкостями, направились на маленькую кухоньку, что примыкала к главной комнате. Литесса подозвала Лину, и они тоже о чём-то заговорили. Рэн устроился в кресле с книгой и уткнулся в неё, попутно выковыривая кинжалом грязь из-под ногтей. Я же, окинув взглядом их всех, подумал, что такой идиллической картины не видел уже давно. Чтобы не нарушать её своей тревогой, я тихонько выскользнул за дверь — захотелось подышать свежим воздухом и спокойно поразмыслить над всем, что принёс этот день.

Холодный, уже совсем зимний вечер встретил меня голубоватым светом Нира и точками звёзд, тонущих в непроницаемо-чёрном океане неба. Под сапогами скрипнул недавно выпавший снег, от хлопка двери с карниза сорвалась сосулька, которая разбилась вдребезги о сложенную у двери поленницу. Лёгкий ветерок порывом забрался за шиворот. Я плотнее укутался в накинутую шубу, пряча пальцы в складках — морозец, хоть и несильный, ощутимо кусал лицо и руки.

Оказалось, я вышел через заднюю дверь, поэтому перед собой увидел лишь несколько хозяйственных построек и за ними неровную полосу леса, что сплошным ковром покрывала холмы. С западной стороны небо всё ещё не потемнело до конца, поэтому мне удалось разглядеть вдали силуэты вершин Синих гор.

Здесь было тихо и спокойно. Буквально на миг я смог представить, что нет в моей жизни никаких Орденов, Грогганов, мытарства и бесконечного бегства, а есть тихая размеренная жизнь в глубинке, где ровным счётом ничего не происходит. И от этой мысли даже в груди защемило — так захотелось, чтобы выдумка оказалась правдой, а правда — выдумкой, которая родилась от скуки.

Я не торопясь обошёл корчму и вышел на обширный двор, который вполне мог претендовать на звание площади. С одной его стороны притулилась искусственная берёзовая рощица, где стояло несколько скамей, я уселся на одну из них, даже не потрудившись очистить сиденье от снега.

Кроме рощи двор по периметру обступали конюшня, сам постоялый двор, его боковое крыло, внушительных размеров склад и ещё какое-то строение, назначение которого мне так и не удалось опознать. С восточной стороны к площади вела дорога, вливающаяся в тракт. Судя по всему, летом здесь разворачивался настоящий рынок, а на постоялом дворе нередко останавливались важные персоны — иначе зачем в захолустной корчме такие удобства? Но сейчас площадь пустовала, за исключением пары телег да простенького экипажа. На улице, несмотря на не такой уж поздний час, не было ни души. Кто-то пел и хохотал в общей зале, откуда из окон лился ровный свет. Кто-то до сих пор возился и переговаривался в конюшне. Но снаружи сидел только я.

Именно поэтому я резко обернулся, когда услышал за спиной скрип снега.

— Это я, — сказал Рэн и сел рядом.

Пуэри оделся куда легче, чем я, но холод его будто бы не трогал. Сквозь тёплый нейратский нашейник едва заметно просвечивала желтоватыми отблесками анима — теперь заметить её представлялось возможным лишь в темноте.

— Восемнадцатая ступень, значит, — без вступления сказал он, разглядывая стоящий перед нами экипаж.

Я хмуро кивнул.

— Откуда такая бешеная асессия? Дай-ка посчитаю, — пуэри замолчал на несколько секунд. — Твоя сила увеличилась минимум в семьсот двадцать девять раз. За сутки. — Рэн перевел взгляд на меня и сделал многозначительную паузу. — Ничего не хочешь мне сказать?

— Очень хотел бы. Сам не знаю, как это объяснить, — ответил я, соображая, как бы повыгоднее сменить тему.

— Да как же тут объяснишь? — продолжал пуэри, усмехнувшись. — Так же просто не бывает. По всем законам так быть не должно.

— Знаешь, — мне вдруг стало смешно, — с тех пор, как мы с тобой встретились, и ты истолковал мне реакцию Оракула, нас такое уже удивлять не должно. Чего с меня взять, если я даже появился на свет непонятно как?

— Это да, — согласился охотник. — Но ты что, просто закроешь глаза на это невероятное изменение?

— А что ещё мне прикажешь с этим делать? У меня версий нет. А у тебя?

Пуэри вздохнул, отвернулся и долго смотрел в звёздное небо. Я последовал его примеру. Спустя пару минут он снова заговорил:

— Какое-то событие, произошедшее за последние сутки, спровоцировало тысячекратную асессию. Надо понять, какое.

«Ты ещё не знаешь, что это не первый случай, — подумал я, решив пока не раскрывать своих догадок. — И что тогда тоже случилось нечто, заставившее меня прыгнуть выше головы».

— Когда-нибудь всё разъяснится, — изрёк я, сам поразившись туманности фразы.

— У меня для тебя есть новости, — сказал пуэри, и я понял, что речь сейчас пойдёт о чём-то совершенно ином.

— Надеюсь, не плохие.

— Тут как посмотреть, — уклончиво отозвался Рэн, блуждая взглядом перед собой.

— Не томи уже, — вздохнул я.

— Ты часом не знаешь, кто отец Лины?

Моя голова сама по себе повернулась в его сторону.

— До сегодняшнего дня думал, что это тот человек, которого упомянула Литесса. Но, судя по её же словам, он просто был приставлен к девочке в качестве охранника.

— Тут ты, скорее всего, прав, — охотник поморщился. — Но настоящего отца Литесса мне так и не назвала.

— Ты спрашивал? — я удивился.

— Да, — пуэри опустил глаза. — Я наблюдаю за Линой с момента нашей встречи. Сначала я не мог понять, что меня настораживает, но когда понял, молчать уже не смог. Спросил. Литесса только посмотрела на меня и сквозь зубы выдавила: «Не твоё дело». Мне показалось, эта тема ей вообще неприятна. Тогда я спросил: «Он хотя бы человек?». Вместо ответа на меня посмотрели, как на идиота.

— Не пойму, к чему ты клонишь? — спросил я, начиная закипать. — Ты можешь мне нормальным языком сказать, что не так с Линой?

— Ты не заметил, что ли? — удивился Рэн. — Она же наполовину пуэри!

— Чего? — теперь я посмотрел на охотника как на идиота. — Нет, исключено. Прости, друг, я знаю, что ты хотел бы в это верить, но пуэри тут не при чём.

— Да ну?

— Она обычная девчонка с Даром, — сказал я с нажимом. — И была ей с момента нашей встречи.

— Обычная дочь архимагессы Ордена, — усмехнулся охотник. — Да ты просто посмотри на неё! Цвет глаз. Необычная для человека сила. Даже в чертах лица есть что-то нечеловеческое! Может она и казалась тебе обычной, но теперь-то разуй глаза!

— Да обычная она, — повторил я менее уверенно, перебирая воспоминания о Лине начиная с самой встречи. — Была. Пока мы не попали в тот храм. Кстати! — меня осенило. — Может ты мне объяснишь, что там произошло?

Пришлось подробно рассказать ему о событиях той ночи, когда Лина обзавелась пятном на ауре, а я — головной болью, с ним связанной. Рэн слушал не перебивая, но лицо его то мрачнело, то бледнело, то выражало радость, и я отчётливо видел, что ему есть, что сказать.

— Тогда всё понятно, — бросил он, стоило мне закончить. — Хорошие новости, очень хорошие.

Он едва не прыгал на месте от нетерпения. Никогда не видел его таким.

— Ну и?!

— Это был не храм, — сказал он, безуспешно пытаясь задавить лезущую на лицо улыбку. — То, что ты описал, очень похоже на усыпальницу, построенную моим народом.

— Поясни, — поторопил я, плотнее кутаясь в шубу.

— Наши храмы строились не на земле, а на самых высоких из воздушных островов, потому что там мы ощущали себя ближе к Творцу. Усыпальницы, напротив, строились как можно ближе к поверхности земли или даже под ней — потому что там спокойнее душам, отдыхающим после жизни в теле.

— Э-э-э… извини… «после жизни в теле»?

— Для вас это звучит странно, я знаю, — кивнул Рэн. — Каждый орумфаберец готовился к смерти заранее. Нам хватало прожитых лет, поэтому, когда телу наставало время умирать, пуэри спускался в усыпальницу, ложился на алтарь, где Говорящий-С-Душами извлекал его душу и погружал в сон. Тело после этого сжигали, а души оставались в блаженной неге на сотни и тысячи лет.

— И зачем это?

— Затем, что будучи правильно извлечённой, душа способна жить и дальше, пусть не в теле, пусть в постоянных грёзах, но жить, и вполне счастливо. Это такое… посмертие, если я правильно подобрал слово. С возможностью вернуться к жизни.

— Даже так?

— Душа могла проснуться и захотеть вернуться в тело — например, чтобы завершить какое-то дело. Для таких «беспокойных» создавали гомункулов в полный рост, которые могли существовать до нескольких месяцев. Этого хватало с головой — однажды вкусившая неги душа всегда стремилась в неё вернуться. Иногда душа просыпалась просто чтобы узнать последние новости…

— Ладно, это всё очень интересно, — перебил я, — но причём тут Лина?

Рэн ненадолго задумался.

— Я думаю, некрот расшифровал ту часть записей, которая описывала ритуалы перемещения душ. Скорее всего, не полностью. Он планировал переместить душу из одного тела в другое, но у него всё равно бы ничего не вышло. Эти два процесса — извлечение души и её вселение — просто нельзя производить одновременно. Так что, прервав его заклятье, ты спас от смерти душу Лины и его разум тоже. Но он успел разомкнуть её ауру — и, наверное, туда успела просочиться одна из спящих душ пуэри. Нет, я ничего не утверждаю, не думай. Я не знаток в этой области. Но Лина точно меняется под влиянием того случая в усыпальнице. Судя по тому, что её тело перестраивается, а душа осталась в неприкосновенности, дыру в её ауре залатала магия алтаря, в котором и хранятся души пуэри.

— И что это значит для неё? — встревожился я.

— Скорее всего, ничего страшного, — пожал плечами охотник. — Но, опять же, я не знаток. Из того, что я успел увидеть, пока изменения исключительно полезные. Не удивлюсь, если Лина проживёт пару-тройку лишних веков. Ведь она, по сути, гибрид человека и пуэри, причём полученный не скрещиванием, а сращиванием.

— И получается, что она и впрямь наполовину пуэри, — закончил я его мысль, крепко задумавшись.

Версия Рэна выглядела пугающе убедительной. Она объяснила все странности, которые я замечал, но не мог увязать между собой. Изменения в Лине не были вызваны банальным взрослением. Просто природа пуэри, видимо, оказалась сильнее человеческой, и тело стало перестраиваться. Хотя анимы, например, у неё по-прежнему нет, как и альтера. Но надолго ли?

— Знаешь, что, — сказал я, сделав для себя необходимые выводы. — Помалкивай пока об этом. Не говори никому о том, что мы сейчас с тобой выяснили. Особенно Лине и Литессе — этим двоим вообще ни слова.

— Хорошо, — кивнул Рэн. — Но у меня тоже есть к тебе просьба.

— Конечно. Какая?

— Пообещай, что приведёшь меня в ту усыпальницу.

Глядя в его глаза, я понимал, зачем ему это и почему он просит этого так настойчиво — хотя никогда ничего не просил. И потому у меня даже не возникло сомнений по поводу ответа.

— Обещаю, ты туда попадёшь.

— Спасибо, — сдержанно сказал охотник, но я почувствовал, как огромный камень падает с его бесконечно одинокой души, которая, если я выполню обещание, станет не столь одинока.

И я всерьёз намеревался его выполнить.

Потому что никто во всей вселенной не должен быть так одинок.

Вернувшись с улицы, мы застали друзей за поглощением ужина, в котором особое место занимал кувшин с вином. Судя по подобревшим лицам Арджина и Кира, они начали ещё за готовкой, кружка Лины опустела лишь наполовину. Голоса звучали оживлённо, звонко и перемежались искренним смехом. Шутки и взаимные шпильки сыпались как из ведра. Несмотря на то, что компания подобралась пёстрая, она чудесно проводила время.

— Где вы ходите? — добродушно прогудел гном, завидев меня и Рэна. — Всё уже остыло!

Арджин поймал мой взгляд и, приблизившись, заговорщически спросил:

— Вина?

Я с готовностью кивнул.

Ужин и вправду оказался еле тёплым, но от того не менее вкусным. Я умял полновесную порцию и запил её кисловатым, но терпким напитком. На душе тотчас полегчало.

Кир, раскрасневшись и уже едва заметно шепелявя, принялся рассказывать одну из многочисленных историй, приключившихся с ним во времена юности. Лина смеялась. Арджин приправлял рассказ комментариями, так как слышал его уже не впервые, не забывая при этом всех спаивать. Рэн разжёг камин, и вскоре по комнате под уютное потрескивание дров поплыли тепло и лёгкий запах смолы.

Я собрался было спросить, куда подевалась Литесса, но она опередила меня, вернувшись из своей комнаты — оказалось, в нашем распоряжении их целых три, а не одна, как я подумал вначале. Архимагесса опустилась в одно из кресел у камина и настойчиво посмотрела на меня, явно требуя приватного разговора.

— Нужно решить, что мы будем делать дальше, — сказала она, когда я сел рядом. Рэн присоединился к нам, прихватив с собой кружку.

— Прямо сейчас? — спросил я нехотя.

От сытости и тепла меня так разморило, что о важном и серьёзном даже думать не хотелось. Разум после многонедельного напряжения плюнул на всё и самовольно устроил себе выходной.

— Да, сейчас.

— Я согласен с Литессой, — вставил пуэри. — Чем скорее, тем лучше.

— Мы не можем хотя бы раз перенести головную боль на завтра? — я схватился за последнюю соломинку. — Давайте отдохнём, на свежую голову думаться будет лучше.

— Мальчик, — вкрадчиво произнесла Стальная Леди, сверля меня взглядом, — у нас нет такой роскоши, как «завтра». Если ты думаешь, что с побегом из Башни всё закончилось, то у меня для тебя плохие новости.

— Хватит уже плохих новостей, — перебил я, чувствуя, как портится настроение. — Их уже было предостаточно. Знаешь, скольких усилий мне стоил этот побег? Не знаю, как вам с Киром, — я повернулся к Рэну, — а мне приключений хватило выше крыши. Один раз меня уже занесло, и я сполна расхлебал последствия. Всё, больше такого не будет. В Бездну эти изыскания, в Бездну риск. Я устал. Я хочу залечь на дно, именно сейчас, когда всё более или менее устаканилось. Хочу спокойствия и безопасности для Лины, в конце концов. Мне и так до конца жизни перед ней извиняться за те месяцы, которые она по моей милости провела в темнице.

— Ты решил всё бросить? — Литесса подняла бровь. — Сейчас, когда мы наконец можем действовать?

— Это не моя война, — сказал я, глядя в огонь. — Тебе нужна твоя власть в Ордене, но мне она до свечки. То, что мне нужно, у меня уже есть. И сейчас я собираюсь сосредоточиться на том, чтобы всё это не потерять. Я могу спрятаться так, что меня не найдут и считаю, что так и следует поступить.

Литесса поджала губы и на какое-то время замолчала. Рэн тоже не торопился влезать, хотя я видел, что ему не по душе моя позиция.

«Чего они от меня ждут? — подумал я раздражённо. — Что я отправлюсь спасать мир? Ввяжусь в войну с Грогганом? Думается мне, пока я белоглазому не мешаю, ему и дела до меня нет. Пусть себе захватывает власть — мне-то что в этом? Нет, я очень хочу призвать его к ответу за смерть Дисса, но вряд ли месть, особенно в данном случае, можно назвать взвешенным поступком. А для меня настало время поступать взвешенно. Если это значит отказаться от кровной вражды ради безопасности близких, то так тому и быть. Точно, решено! Отныне я — пацифист. Драться буду только за своё. За Лину, за Кира, за Арджина, Рэна — буду, но за эфемерные понятия, такие как мир во всём мире — увольте. Это, во-первых, утопия, а во-вторых — оголтелое геройство. Я уже вдоволь погеройствовал. Пора бы и повзрослеть».

— Твой учитель был принципиальным человеком, — процедила Литесса. — За это я его уважала. Надеялась, что хотя бы характером ученик ему не уступит. А вместо этого получила несусветного глупца. Возможно, ещё и труса вдобавок. Который оправдывает свою трусость соображениями осторожности. Смотреть тошно.

С этими словами она встала и направилась в свою комнату.

— И плевать, — пробормотал я ей в спину.

Я ждал, что Рэн тоже что-нибудь скажет, но тот лишь отхлебнул из кружки и пошёл к остальным. Этим он мне всегда нравился — говорил только по необходимости. Именно поэтому его слова всегда весили больше, чем оскорбления и угрозы всевозможных Литесс.

Я протянул руки к огню, стараясь как можно скорее выбросить из головы этот разговор. Да, было у меня некое тревожное чувство — оно звенело чуть слышно над ухом, как надоедливый комар, но на этот раз я решил его игнорировать. Наверное, хоть раз в жизни нужно себе позволить проснуться утром без малейшего плана действий в голове.

Я вернулся к столу под взрыв смеха — Кир отмочил очередную шутку. Судя по всему, он сегодня был в ударе. Хотя, возможно, дело было в том, что гном опустошил уже полтора кувшина и на самом деле не пытался казаться смешным, но коварное вино не оставило ему выбора. С ног его такая доза не свалила, но язык развязала как следует.

Я сел рядом с Линой, она встретила меня улыбкой и сразу прижалась ко мне, положив голову на плечо. Я обнял её и к своему величайшему удивлению осознал, что именно об этом всегда мечтал.

Не так уж много мне, оказывается, требовалось для счастья. Уютное жилище, весёлые голоса друзей и тепло той, ради которой всё. И даже не важно, где, как, надолго ли — главное, что это есть, именно так, именно сейчас. Я неспешно попивал вино, постепенно хмелея, вдыхал запах волос Лины, вполуха слушал россказни гнома и старался до мельчайших подробностей запомнить происходящее, вобрать его в себя, присвоить навечно, чтобы никто и никогда не смог отнять у меня это воспоминание.

— Это ещё что! Как-то раз по пути в Нанторакку, — Кир перескочил к новой истории, ворочая основательно заплетающимся языком, — мы остановились в одном городке. Стоит он в землях кочевников, но на хорошем отшибе. Даже не знаю, можно ли это городом назвать, как по мне — просто огромная деревня. Так…

Гном прервался, чтобы опрокинуть в себя очередную порцию вина. Кружка оказалась пустой. Тогда он схватился за кувшин и присосался было к нему, но и тот показал дно. С выражением почти детской обиды на лице копатель уставился на пустой сосуд и, кажется, весь мир для него перестал существовать. На выручку пришёл Арджин, который движением опытного фокусника извлёк откуда-то ещё один кувшинчик и поставил его у Кира перед носом. Гном в момент оживился и влил в себя несколько глотков, после чего продолжил:

— Так вот, приехали затемно и сразу спать. Толком даже по сторонам не глядели. А утром, такие все отдохнувшие и в хорошем настроении, выходим мы пополнить запасы провизии. Громли, товарищ мой, успел только открыть дверь и сделать шаг. Всего один шаг! И тут — хрясь! Матерясь, падает он спиной в вот такенную лужу. Поскользнувшись на дерьме. Прямо перед дверью! Перед самым входом! Мы с парнями, естественно, начинаем ржать. Я смотрю на Громли, он пытается встать, и тут мимо пробегает стадо домашних свиней. Похрюкивают, повизгивают, довольные такие. А грязнющие! Один боровчик, видно, сильно спешил по своим поросячьим делам, да в спешке не заметил Громли. Тот только поднялся — и тут же снова в луже, только теперь лицом. Чтобы было понятно: лужа эта воняла так, словно вышла из мочевого пузыря главного дерьмодемона, а потом все твари Глубин ещё неделю в неё пердели. Клянусь бородой, словечки, которыми Громли покрыл потом этих свиней, даже мне ни разу в голову не приходили! Мы с приятелями его поднимаем сквозь смех, осторожно так, чтобы самим в навозе не изгваздаться, и все вместе идём дальше. Но с каждым шагом нам становилось всё больше не до смеха. Поняли — что-то не то творится в этом городишке. Везде грязь, вонь, сапоги скользят и разъезжаются, того и гляди сам в эту супесь навернёшься. Свиньи на каждом шагу, а людей что-то не видно. Кто-то из наших говорит: «Может, это свинячий посёлок?». Ему отвечают, мол, а дома они тоже для себя сами выстроили? Да и трактирщик, хоть и неприятный тип, а вроде без пятачка. В общем, похмыкали, почесали в затылках, пошли дальше. А когда дошли до поворота, встали, как вкопанные. Вот представьте: городок этот стоит в центре долины меж двух высоких гряд. В центре городка стоит церковь кочевников, ну, знаете, которая ещё как-то там по-другому называется. Перед ней — площадь, саженей сорок в поперечнике. В центре этой площади — вонючая лужа. А в самой середине этой лужи лежит, аки пуп земли, невообразимых размеров свин.

Арджин, который до этого лишь тихо посмеивался, заржал в голос. Мы с Линой напротив, тряслись от смеха почти беззвучно. Даже Рэн широко улыбался — интонации гнома, помноженные на его заплетающийся язык, невозможно было слушать невозмутимо.

— Я вам горами клянусь, если его забить — пир на сто человек закатить хватит! — для пущей убедительности копатель принялся размахивать руками. — Он и лежал там поди только потому, что ходить уже не мог! Представляете? В самой серёдке городка! Вот вам смешно, а у нас тогда глаза на лоб полезли. Мы ведь ещё подошли посмотреть! Глазеем стоим, а эта животина на нас ноль внимания. Громли зашёл к нему в лужу — чего ему терять, коли весь уже в дерьме — и отвесил архисвину душевного такого пинка. Хряк только морду чуть приподнял и так посмотрел на него — мол, дурак, что ли? Честное слово, так и было! Видали вы когда-нибудь таких наглых свиней? Вот и мы не видали. А знаете, что выяснилось, когда мы всё-таки выловили на улице одного местного мальчишку? Оказывается, в их городе свинья — священное животное, — гном со страшным видом поднял палец, — а потому пятачковым разрешается ходить везде, где им только заблагорассудится и делать всё, что придет в их священные головы. Вот где законы! Вот где торжество здравого смысла! Понятное дело, хрюшки в таких условиях вконец обнаглели и всё, что могли, загадили. И столько там этой вони и дерьма, что не удивлюсь, если у тех селян в головах вместо мозгов тоже перегной. Представляете, как они живут? Я вот так представляю: выходишь из дому с утра — валишься в грязь, разбавленную мочой, обнимаешь лежащую рядом свиноматку с выводком поросят, и спрашиваешь — кушать хочешь, маленькая моя? А она даже рыла в твою сторону не повернёт, потому что знает, что всё равно накормишь. И ты кормишь, а потом работать спокойненько идёшь. А если ей в голову взбредёт у тебя на крылечке понежиться, то вечером ты в дом полезешь через окно, потому что нельзя святую свинодушеньку беспокоить!

— Зато мясо не переводится, — просмеявшись, сказал Арджин.

— В том-то и дело, что не едят они свинину! — возопил Кир, схватившись за голову. — У них там целый культ на этой почве! Мол, свинья очень близка к человеку, а братьев своих есть нельзя. Они у них своей смертью помирают! Если, конечно, зверьё лесное не задерёт или приезжие втихушку не уведут. А за покушение или паче того убийство свиньи там знаешь какие штрафы? Да за человека так не везде наказывают! Прикинь — ты поросю на хвост случайно наступил, а тебя в петлю за это!

— Друг, — заметил я, — это ты уже загнул.

— Ну вера у людей такая, — пожал плечами Рэн, то ли решив занять нейтральную сторону, то ли просто подтрунивая над гномом. — Ну да, она немного… странная… но вера же.

— Странная?! — Кир выглядел потрясённым до глубины души. — Сранная! Святые черти, да они бы ещё комаров священными сделали! Они же сами там как свиньи живут!

Сказав это, гном вдруг осёкся, и в глазах его мелькнул огонёк понимания.

— Так может у них там со свиньями и правда… — проговорил он значительно тише, — ну это… общие корни?

Придя к каким-то умозаключениям, гном замолчал и надолго присосался к кувшину. Мы с Линой смеялись, стараясь не упасть под стол. Рэн поперхнулся вином и пытался бороться с напавшей на него икотой, но из-за смеха получалось у него так себе. Арджин вытирал выступившие слезы, второй рукой держась за соседний стул.

В другой день я бы даже слушать эти россказни не стал, не то, что веселиться. Но сегодня мне — и не только мне — требовалась разрядка, требовалась позарез, поэтому мы смеялись. Не из-за смешной истории, а потому, что нам это было нужно, как воздух.

Мы сидели ещё долго, и, кажется, успели прикончить всё, что Арджин купил у хозяина. Кир куда-то пропал, я даже не заметил, когда именно. Рэн и Арджин, обнявшись, пели какую-то песню, и совершенно непонятно, откуда пуэри знал слова, если даже я их не знал. Мы о чём-то говорили с Линой, о какой-то ерунде, которую я тут же забывал. Помню только её голос, звучащий слаще любой музыки, и как касался щекой её щеки.

Потом один из голосов перестал петь. Оказалось, что Арджин более не в силах бороться с усталостью и откровенно клюёт носом в тарелку. Пуэри, который раскачивал их обоих в такт рифмам, заметил потерю товарища далеко не сразу и пропел ещё два куплета, пока мотающаяся голова сокола не смела со стола пустой кувшин. Рэн осоловевшим взглядом осмотрел черепки, потом потормошил за плечо Арджина, тот не отозвался. «Пора бы нам по койкам», — пробормотал охотник со вздохом. Мы с Линой переглянулись и согласились. Пока он тянул спящего товарища к кушетке, мы пожелали ему спокойной ночи и направились в последнюю свободную комнату.

Однако стоило нам лишь открыть дверь, как нас едва не смёл с ног знаменитый гномский храп. Кир лежал как упал: в одежде, поперёк двуспальной кровати, со свешенными вниз ногами.

Лина подошла к нему и аккуратно потрясла его за плечо.

— Кир, просыпайся…

— Вставай, косматая морда, — я добродушно пошлёпал Кира по щекам. — Ты спишь не здесь.

Не знаю, чья техника пробуждения подействовала, но гном, всхрапнув в последний раз, разлепил краснючие глаза:

— А? Кто?..

— Вставай, говорю, твоя кушетка в другой комнате, — повторил я, зажигая масляную лампу.

Наш доблестный копатель застонал и перевернулся на бок, явно намереваясь снова заснуть.

— Хоть разок… — пробубнил он. — На нормальной кровати…

— Там нормальная кровать, топай давай.

— Можно я лучше тут, с краешка…

— Нельзя, — ответил я. — Свалишься.

Гном промычал нечто нечленораздельное голосом, полным безнадежности, но всё же сполз с кровати и, прихватив покрывало, двинулся в сторону двери.

— Кир, — позвал я.

— М?

— Топор забери, — я кивнул на прислоненное к прикроватной тумбочке оружие.

Гном в очередной раз чертыхнулся, вернулся за своим драгоценным топором, с которым предпочитал вообще не расставаться, и с шумным сопением закрыл за собой дверь, оставив нас с Линой наедине.

Девушка тотчас повалилась на постель и, закрыв глаза, проговорила:

— Не хочу шевелиться.

Я улыбнулся, сев на край кровати.

— Понимаю. Но если ты не подвинешься, я не смогу лечь рядом.

Лина тотчас подвинулась, и мы улеглись: я — полусидя на подушках, она — положив голову мне на грудь.

— Даже не верится, — прошептала девушка. — Мы снова вместе. Знаешь, что? Я даже рада, что всё так сложилось.

— Несмотря на то, что тебя три месяца держали в заточении? — удивился я. — Тебе нравится, когда тебя избивают?

— Да со мной, вообще-то, хорошо обращались, — с легким недоумением сказала Лина. — На удивление.

— Я видел синяк у тебя на лице… — попытался возразить я, но Лина меня прервала:

— Это потому, что я пыталась бежать. Причём не в первый раз. После каждой попытки двое суток сидела в том карцере. В последний раз меня вообще даже в комнату не успели вернуть. Я напала на адепта и чуть его не покалечила. Вот он и не выдержал. Так его после этого куда-то отослали, приставили другого. А вообще меня и пальцем лишний раз не трогали.

— Действительно, на удивление, — сказал я, проведя пальцами по её руке. — Судя по всему, ты под приятным впечатлением от своего нахождения в Башне.

— Ну, чушь-то не мели. Были дни, когда я думала, что ты не придёшь — тогда я всё на свете проклинала. Но могло быть и хуже. Должно было быть хуже.

Мы задумчиво помолчали. Я чувствовал подвох, но просто не хотел его искать. Мне хотелось наслаждаться Линой, её присутствием и каждой её маленькой деталью, и это всё, что мне было нужно в тот вечер.

— Зато ты наконец сообразил, что к чему, — Лина подняла голову и, наткнувшись на мой непонимающий взгляд, добавила: — Перестал держать дистанцию.

— Да уж, было время поразмыслить, — улыбнулся я и обнял её крепче.

— Если бы я не угодила в плен, мы бы до сих пор только за ручки держались. Да, мыслитель?

— Я тебе говорил, что ты маленькая стерва?

— А зачем? Я это и сама знаю. Не за это ли ты меня любишь?

Я вздохнул, не ответив, и Лина злорадно хихикнула. На какое-то время воцарилось молчание, и полную тишину нарушало лишь подвывание ветра за окном.

— Как-то всё перепуталось, — сказала Лина изменившимся голосом. — Я ведь была обычным ребёнком. Жила с отцом. Потом его убили, и я стала бродягой. Потом научилась воровать. Потом проявился Дар, и моя жизнь уже стала походить непонятно на что. Потом появился ты, и всё опять перевернулось. Я стала ученицей чародея. А теперь выясняется, что отец мне вовсе не отец, а моя мать — тоже чародейка. Причём больше чародейка, чем мать… Даже не сказала мне, кто настоящий отец. И всё это накапливается, накручивается, как какой-то клубок, который уже не распутать. Да и многовато было перемен. Они даже по большей части хорошие, но я перестаю что-либо понимать в этой жизни.

— Не думай об этом. Всё к лучшему, — сказал я и крепко обнял прижавшуюся ко мне растерянную девочку, в которую вдруг превратилась Лина.

«Я буду обо всём этом думать, — пронеслось у меня в голове. — А у тебя больше не должно быть причин для печали. Ты больше не останешься одна, и всё, что нам преподнесёт жизнь, мы вынесем вместе. Это отныне моя главная цель. И я как никогда намерен её достигнуть».

— С ума сойти, — сказала Лина, будто сама не верила в то, что говорит. — Ты ради меня сдался Меритари. В саму Бездну нырнул, вытащил нас обоих.

— А как иначе, — ответил я то, что крутилось у меня в голове долгие месяцы. — Я ведь без тебя дышать не могу.

Лина резко поднялась и села на меня сверху, положив ладони на мои щеки, её губы улыбались.

— Всё ты можешь, глупый.

Мои руки скользнули под её рубашку и прошлись по спине. Чуть улыбнувшись, я тихо возмутился:

— А я-то надеялся на нечто взаимное в ответ.

— Мне нужно ещё над этим поразмыслить, — девушка хихикнула, дразнясь.

Мои пальцы, как раз спустившиеся к её бокам, ущипнули кожу.

— Мерзавка.

— Ай! — Лина напружинилась и ударила меня ладошкой по груди, а потом засмеялась. — Ещё какая!

Не в силах терпеть больше ни секунды, я притянул её к себе. Девушка изогнулась и с готовностью прильнула ко мне. Её губы были мягкие и нежные, на миг мне показалось, что меня целует богиня — настолько чистое и прекрасное внутри меня взорвалось чувство. Затем она немного отстранилась, наклонилась и прошептала мне на ухо:

— Ты теперь навсегда со мной.

Я был всеми руками за.

Больше мы ни о чём не говорили — нас ждало занятие куда важнее и приятнее. И это не было похоже на обычную страсть, которая приходит и уходит, как наваждение. На нас спустилось больше, чем счастье, больше, чем неутолённое желание. Я не знал до той ночи, что человеку может быть настолько хорошо, что он попросту не сумеет вместить в себя достигнутое блаженство. Мы лишились разума, потерялись друг в друге, перемешались, как две жидкости, влитые в общий сосуд, перестали существовать по отдельности. У нас всё стало общим, и чувство это стало всеобъемлющим.

Мы — единое целое. Это — предел. Желать большего невозможно и незачем. Нас двое, и мы — одно.

Хотя на следующее утро всё снова стало как прежде, кое-что всё же изменилось. И мир из-за этого казался совсем другим.

Я проснулся, ощущая тепло её тела, согревающее лучше всякого одеяла. От него даже стало жарко, но я не смел шелохнуться, не желая прерывать это непривычное ощущение родства, которое не мог раньше вообразить при всей своей фантазии.

За окном давно рассвело, ясное зимнее утро заканчивалось, и робкое солнце краешком уже заглядывало в окно соседней комнаты, бросив яркую полосу света под дверь. День обещал быть чудесным.

Однако, как бы ни хотелось растянуть некоторые моменты до бесконечности, время всё же неуклонно двигает мир вперёд шажками-секундами, и остановить его, увы, не в силах никто.

Я осторожно поднялся, стараясь не потревожить спящую Лину и оделся. Однако бесшумно выскользнуть мне всё же не удалось.

— Что, уже пора? — пролепетала девушка, блаженно потягиваясь.

— Ты лежи, — я с улыбкой подошёл к двери. — Я сейчас принесу завтрак.

— Удачная мысль, — Лина тоже улыбнулась и снова закрыла глаза.

Я уже взялся было за ручку, но тут же замер. Услышал нарастающий гул, который быстро вылился в мощный грохот — от него задребезжали оконные стёкла.

Лина резко села на кровати, распахнув глаза. Я бросил быстрый взгляд на окно, но за ним всё так же светило солнце. Потом раздался ещё один взрыв, куда сильнее предыдущего — от него не только стёкла, но и стены заходили ходуном.

Тревога заполнила меня за одно мгновение.

— Будь здесь, — бросил я и выбежал в общую комнату, где спали мои друзья.

Однако на местах никого не оказалось — все давно поднялись и куда-то подевались. Постоялый двор тем временем продолжал вздрагивать, до меня донеслись приглушённые крики, и среди них мне послышался вопль Арджина.

Схватив клинки, я рванулся к двери и едва не столкнулся с Киром, выскочившим мне навстречу:

— Эн, скорее! На нас напали!

— Кто? — крикнул я, бросаясь за ним туда, откуда доносились взрывы и рёв огня.

— Понятия не имею, они не назвались! Сразу стали пулять магией! Литесса пока их сдерживает, но сказала, что надолго её не хватит!

Как следует выругавшись в адрес злобной твари-судьбы, я выбежал вслед за гномом в общий зал. Здесь в ужасе жались по углам перепуганные постояльцы: кто-то с перепугу залез под стол, плакал ребёнок, за стойкой громко молилась пухлая женщина. За окнами, сопровождаемые самыми разными звуками, мелькали разноцветные магические вспышки.

— Проклятье! — взревел я, понимая, что бой идет не на жизнь, а на смерть.

Присутствующие испугались ещё больше, но мне стало не до них. Я отшвырнул с дороги попавшегося на пути аристократа и бросился к двери.

И только выйдя наружу, я осознал всю тяжесть положения.

Конюшни больше не существовало. Всюду валялись горящие обломки и куски мяса, что ещё недавно стояли в стойлах и жевали корм. Прямо у двери лежал мертвец — судя по всему, кто-то из гостей. За повозкой, стоящей посередине площади, сидел, зажимая рану в боку, Арджин, а рядом с ним неистово вращала магические экраны Литесса, которая отражала, разбивала, отклоняла многочисленные сыплющиеся на неё атаки.

Противники по широкой дуге обступили площадь, их оказалось много, больше двух десятков, и все они носили красные балахоны.

Отбивая летящие в мою сторону заклинания и стараясь не задерживаться на одном месте, я перебежками добрался до друзей. Арджин сильно побледнел и еле шевелился, но вполне внятно ругался сквозь зубы, и я решил, что его жизнь пока вне опасности. Подскочив к Литессе, я принял на себя часть ударов и прокричал сквозь рёв разбушевавшихся стихий:

— Это Меритари?

— Нет! — крикнула Литесса, подтверждая мои предположения. — Это другие прихвостни Гроггана!

— Бездна! Где Рэн?

— Он на том углу!

Я бросил взгляд в указанном направлении и увидел одного из врагов, который схватился с пуэри в магическом поединке. Охотник изо всех сил пытался не пропустить ни одной атаки, но дела его явно были плохи.

«Нужно дать охотнику зайти им в спину! — подумал я. — Уж я-то знаю, какие разрушения он может посеять, если ему не будет мешать магия».

Отразив ещё несколько атак, я выбрал время и выстрелил ледяным шипом в мешающего ему мага, но мой снаряд разлетелся на полпути, натолкнувшись на магический щит.

Посылая проклятья на головы чересчур продуманных врагов, я начал озираться, и мой взгляд тут же упал на заряженный арбалет, выпавший из повозки. Едва я схватил его, над головой в очередной раз громыхнул взрыв, заставив меня инстинктивно прижаться к земле.

— У меня кончаются силы! — яростно крикнула Литесса, но я не обратил внимания, сосредоточившись на выстреле.

Не было никакой уверенности в том, что болт сумеет преодолеть магическую преграду, но других вариантов не осталось.

Щёлк! Тетива выбросила болт, и тот, успешно пролетев через всю площадь, впился чародею в плечо. Рэну хватило пары мгновений, чтобы подскочить и добить раненого врага.

Однако мой план всё равно провалился. Нападающие заметили смерть товарища и сосредоточили огонь на образовавшейся бреши. Пуэри не осталось ничего, кроме как бежать в нашу сторону, прямо за его спиной в стену здания врезались магические снаряды самых разных стихий. Рэну удалось — он добежал до нас за считанные секунды, и на подходе я прикрыл его тёмным щитом.

— Рвать их мать! — прохрипел Кир, перебежавший от двери.

Согнав нас в одну кучу, атакующие отчего-то ослабили напор, и я уже понадеялся — может, силы стали заканчиваться? Но нет: взглянув через Эфир, я увидел, что они готовят какое-то сверхмощное заклинание, наподобие того, что в щепки разнесло конюшню.

— Хотят покончить с нами одним ударом!

— Кольцо! — крикнула Литесса, и мы вместе создали самый мощный щит, который только могли.

— Держитесь! — рявкнул я и зажмурился в ожидании атаки.

Но в этот момент в моей голове пронеслось нечто, заставившее меня снова открыть глаза. Что-то было не так. Что-то…

Пуэри, стоявший позади всех, ощутил мощный толчок в спину и осознал, что летит. Оглушённый, он упал за опрокинутой повозкой и только потом понял, что прямо за ними взорвалось здание. С трудом воспринимая происходящее, Рэн наблюдал за падающими с неба головнями, которые сыпались на превратившийся в огненный столб постоялый двор. От тех, кто находился внутри, остались лишь воспоминания.

И лишь спустя несколько секунд сквозь писк в ушах прорезался грохот.

Энормис, едва придя в себя и узрев ту же картину, издал такой вопль, что пуэри захотел провалиться сквозь землю — настолько страшным и полным боли оказался этот не то хрип, не то вой. Один только этот крик, проникая в уши, обдирал душу до крови. Человек кричал так долго, насколько хватило дыхания, а потом в бессилии хватил по стылой земле кулаком и снова завыл — надрывно, сквозь зубы, другой рукой судорожно стискивая рукоять бесполезного меча.

Но погоревать ему, конечно, не дали.

Рядом просвистел ещё один магический снаряд, и чародей во мгновение ока переменился в лице. Выражение муки и отчаяния сменилось гневом, да таким, что человека стало не узнать. Глядя на него, пуэри понял, что сейчас произойдёт нечто такое, чего ему лучше не видеть — и не ошибся.

Презрев опасность, а скорее просто забыв о ней, Энормис вышел из-за повозки и воздух вокруг него затрещал — то ли от магии, то ли от ярости. Рэн хотел было остановить обезумевшего от горя человека, но лишь взглянув на него пристальнее понял, что остановить его сейчас не смогла бы даже смерть. Поэтому всё, что осталось охотнику — это идти следом за другом и пытаться прикрыть его спину.

Нападающие послали в выскочившего на открытое пространство человека несколько снарядов, но воспаленный мозг Энормиса, видимо, стал работать иначе — он разбивал заклятия, когда те не успели преодолеть даже половину пути.

Атака распалила чародея ещё больше: он снова заревел, и в этот раз в его голосе уже отчётливо прорезалось нечто нечеловеческое. Энормис полоснул себя по запястью, выпуская на волю непроницаемо-чёрный огонь из собственных жил, а в следующее мгновение атаковал сам.

Что это было за заклинание, Рэн не знал и знать не хотел. Над полем боя сгустилась тьма, набухающая, точно грозовая туча, но вместо капель в ней стали появляться воющие трещины, из которых прямо на линию атакующих полезли жуткие на вид твари — безглазые, безносые, с одним только круглым ртом в полголовы. Вряд ли хоть кто-то из живущих мог сказать, из каких глубины Эфира они явились.

Люди в красном попытались было отбиваться, но куда там! Шесть голодных демонов глотали направленные в них заклинания, как конфетки, а подойдя вплотную, устроили резню. Они рвали людей на части, жадно ловили брызги крови, откусывали руки и головы, но как только жертва умирала, сразу теряли к ней интерес. Их интересовали только живые.

И даже этого Энормису показалось мало, потому что он, перетянув разрезанную руку лоскутом одежды, сам присоединился к бойне. Рэн, не в силах оставаться в стороне, вонзил ногти в ладони и вызвал альтера, который быстрой тенью метнулся в дерущуюся толпу, чтобы помочь победить чародеев в красном.

Оставшиеся нападающие, даже несмотря на такую страшную атаку, сумели отпрянуть и перегруппироваться, и обнажили клинки. Им удалось убить двух чудовищ, прежде чем до них добрался главный, жаждущий мести монстр, который ещё пару минут назад был человеком.

На пару с альтером Рэна он врубился в кучку теперь уже защищающихся чародеев. Когда их осталось четверо, они дрогнули и побросали оружие.

Двое с криками бросились прочь. Их быстро догнали и заживо обглодали демоны.

Один упал на колени и начал причитать на непонятном языке.

Последний остался на ногах, но высоко поднял руки — решил сдаться.

Пуэри отозвал альтера, так как не хотел убивать безоружных. Но Энормису было плевать. Он так и не остановился до тех пор, пока не истребил врагов всех до единого, с особой яростью втаптывая тела убитых в землю.

Лишь когда голова последнего мага, с уродливо разинутым ртом и выкаченными из орбит глазами, упала к его ногам, Энормис опустил руки и выронил меч. Оставшиеся демоны обступили его, обнюхали, но отчего-то не тронули — ушли обратно в Эфир. Чародея сильно качнуло из стороны в сторону, и он упал бы прямо среди им же нарубленных тел, если бы не подоспевший пуэри, который подхватил и аккуратно уложил человека на окровавленный снег.

Бой закончился всеобщим поражением.

Рэн не видел лица, но чувствовал, как крупной дрожью колотит его друга, и изо всех сил боролся с потрясением. У него в ушах до сих пор стоял тот вопль, который испустил Энормис, когда понял, что Лина погибла во взрыве. И то, что было позже, этот самоубийственный прорыв — пуэри пытался поставить себя на место друга и не мог. Не мог себе представить такого отчаяния.

А ведь он думал, что нет ничего хуже, чем то, что пережил последний оставшийся в живых пуэри. Что ничто не может быть страшнее, чем утрата целого мира. Но теперь смотрел на своего друга и сомневался: а вдруг может? Конечно, трудно сравнивать, ведь люди и пуэри устроены по-разному, и реакции у них в корне отличаются, но этот крик… Рэн понимал его. Это концентрированная боль, которая затапливает разум, перехлёстывает через все края. Да, Рэн понимал. Просто не способен был испытать такое. А Энормис — мог. И для пуэри этот факт сделал непостижимую человеческую природу чуточку понятнее.

Позади раздался чей-то голос, и Рэн далеко не сразу понял, что говорил Кир.

— Что? — ошеломлённо переспросил он, оборачиваясь к гному.

— Живой, говорю? — тихо повторил копатель, кивая на Энормиса.

Рэн снова опустил голову и собирался что-то ответить, как вдруг ощутил, что человек перестал трястись.

Эн шумно вздохнул. Замер на несколько секунд. Опёрся здоровой рукой о землю, поднялся, хоть и с явным трудом. Выпрямился.

Человек молча оглядел товарищей, как показалось Рэну — вполне осмысленным взглядом. Лицо его побледнело, кровь из рассечённого лба плавно стекала к подбородку, нос тоже был перебит, — но всё это ничто по сравнению с тем, что изменилось в его глазах. Они словно… опустели? Нет, глупое и неподходящее слово. Они выстыли. Как что-то неживое.

Чародей сделал несколько шагов и пошатнулся, Кир подскочил к нему, чтобы поддержать, но тот оттолкнул гнома, твёрдо намереваясь идти самостоятельно. В его неверной походке, тем не менее, сквозила мрачная решимость и непреклонность. «Он как будто идёт на войну, — подумал Рэн, плетясь вслед за ним. — Бесконечную войну для одного человека».

Они вернулись к повозке, возле которой по-прежнему истекал кровью Арджин, и Литесса, непробиваемая Литесса, целеустремлённая и жёсткая, рыдала, ткнувшись лицом в рукав.

— Встань. — потребовал Энормис, остановившись прямо перед расклеившейся архимагессой.

Литесса подняла голову и прошипела, прожигая человека взглядом:

— Пошёл прочь! Ты, выродок! — она перешла на крик. — Видел, к чему ты её привёл? Так ты обеспечил её безопасность? Моя единственная дочь погибла, а всё из-за тебя, мразь!

Вместо ответа Энормис нагнулся и дал женщине звонкую пощёчину.

— Встань. — повторил он, не изменив тона.

Это подействовало. Чародейка прерывисто вздохнула ещё пару раз, взяла себя в руки и поднялась.

— У тебя остались силы? — холодно спросил человек.

Литесса, уткнувшись лицом в ладони, сначала хотела отрицательно помотать головой, но в итоге кивнула.

— Помоги Арджину. Я пуст.

Архимагесса склонилась над потерявшим сознание разведчиком, чтобы наложить исцеляющие чары, а Энормис повернулся к Рэну и Киру:

— Соберите всё, что может пригодиться в пути. Нужно выдвигаться.

— Куда ты собрался? Бежать? — спросила Литесса злобно.

Но Эн только отвернулся, оглядывая на поле боя. Он молчал долго, пуэри даже подумал, что тот уже не ответит. Лишь спустя несколько минут чародей сказал:

— Бегство только что утратило всякий смысл.

И добавил, так тихо, что расслышал, наверное, только пуэри:

— Всё утратило.

Глава 17 Дело каждого

Прежде чем уйти, он несколько раз обошёл то, что осталось от постоялого двора в слепой надежде найти следы Лины, которая успела выбежать перед взрывом. Но нашёл лишь её опалённый кинжал, который выбросило в один из сугробов.

Остальные в это время собирали припасы — они обнаружились в уцелевшем здании. Брали всё, что посчитали нужным. Кроме них пятерых на всём постоялом дворе не выжил никто.

Отряду удалось уйти раньше, чем на шум сбежались дружины и адепты Меритари. Для Рэна стало новостью, что участвовал в атаке не Орден — осматривая тела убитых людей в красном, Литесса опознала в них жителей Одинокого Вулкана. Она ткнула в вышитую на их одежде эмблему — равносторонний многогранник, вписанный в правильный треугольник, который в свою очередь вписан в круг — и назвала её геминмоном. Мол, этот символ на протяжении веков появлялся то тут, то там, но впервые упоминание о нём появилось именно в повествовании о заселении Одинокого Вулкана. Энормис молча выслушал её и долго смотрел на символ, не шевелясь, а потом сказал:

— Замечательно, — и ушёл, не оборачиваясь.

А Рэн, глядя на него, подумал — как же всё теперь изменится. Даже спустя часы после трагедии он ощущал, что всё стало по-другому, и как раньше уже никогда не будет. Потому что Энормис, связующее звено их пёстрой компании, в одночасье стал другим человеком. Ещё вчера он хотел спокойной жизни в глуши, а теперь устремился к Одинокому Вулкану, чтобы вести войну, которая на самом деле была ему не нужна.

Откуда чародей взял силы двигаться дальше, да ещё и вести за собой остальных, пуэри мог только догадываться. За несколько дней, что они шли, а потом, раздобыв лошадей, скакали на север, Энормис практически не открывал рта. Даже Литесса, поначалу разбитая, со временем оправилась, немного воспрянула духом и стала включаться в беседы. Но — не Эн. Его всё перестало интересовать. Он не откликался даже когда к нему обращались напрямую, словно не слышал, а если отвечал на вопросы, то не оборачиваясь и всегда односложно. То, что вело его вперёд — месть ли, безысходность ли — не разжигало в нём жажды достижения цели. Несмотря на внешнюю твёрдость и непоколебимость, какая-то его часть перегорела, сломалась, и не нужно было долго размышлять, чтобы понять, какая именно.

Рана Арджина оказалась куда серьёзнее той, что получил Энормис, поэтому пришлось проводить лечебные сеансы на каждой стоянке в течение четырёх дней. Однако в итоге сокол полностью поправился.

На пятые сутки путников настигла метель, спрятавшая в молоке далёкие пики восточного хребта, и не прекращалась три дня к ряду. Тракт изрядно опустел к декабрю и местами оброс снежными наносами высотой с гнома. Приходилось пробираться через них, теряя время, потому что сойти с дороги означало и вовсе увязнуть в сугробах.

Лишь спустя восемь дней после побоища они свернули в безымянную деревню, чтобы пополнить припасы и как следует отогреться. Литесса сплела очень стойкий морок, скрывший их отряд под видом пятёрки нейратских наёмников, так что они больше не опасались быть узнанными и остановились в лишь чудом не закрывшейся на зиму корчмушке. В ней оказалось всего три съёмных комнаты, из которых пустовала только одна. Хозяин опасливо косился на хмурую вооружённую компанию и явно боялся неприятностей, а потому заискивающе лепетал что-то про гнилые полы и мышей, пытаясь оправдаться, но его никто не слушал — всё лучше, чем ночёвка на улице.

В комнате пахло плесенью, гулял по низу сквозняк, и лежачих мест для пяти человек в ней, конечно же, не было, поэтому Энормис, Кир и Рэн улеглись на вытребованных у хозяина топчанах, которые заняли почти весь пол. Сразу после небогатого ужина все легли по местам. Быстрый сон пришёл только к Киру, остальные лежали молча, и каждый думал о своём.

— Может, не стоит сразу идти на Одинокий Вулкан? — сказала вдруг Литесса. — Если мы встретим там Гроггана, нам всё равно с ним не справиться.

— А что ты предлагаешь? — отозвался Рэн, который тоже не единожды задавался озвученным чародейкой вопросом.

— Остановиться и поискать другие пути. Может, нам удастся нащупать способ помешать ему, не ввязываясь в драку.

— Так или иначе, это приведёт нас к встрече с ним, — вдруг сказал Энормис. Пуэри видел, как лунный свет из окна отражается в его глазах, глядящих в пустоту.

— Вы не задумывались, как ему удалось найти нас? — подал голос Арджин.

— Скорее всего, случайно, — отозвалась Стальная Леди. — Иначе вслед за первым отрядом прибыл бы второй. Нет такого заклятья, что опутало бы собой весь мир.

— Я бы не был так уверен, — возразил Рэн.

— Будь у него такое заклинание, он уже нашёл бы и собрал все протоэлементы.

— Чушь, — бросил чародей равнодушно. — Эссенции в принципе нельзя найти с помощью магии. По отношению к ним вся материя Нириона вторична. И энергия — тоже. Заклятье для поиска протоэлементов должно быть основано на их же составляющей, что само по себе является абсурдом.

— Как же он их ищет? — спросил Арджин.

— По старинке, — ответила за Эна Литесса. — С помощью соглядатаев, которые скрупулёзно собирают слухи и мифы, а потом складывают картинку воедино. Те эссенции, что плавали на поверхности, он уже нашёл. Значит, на поиски остальных Первых, спрятавшихся намного лучше, у него уйдёт намного больше времени.

— Это нам на руку, — сказал пуэри. — Может, имеет смысл начать поиски протоэлементов?

— И надеяться, что нам повезёт больше, чем ему со всеми его ресурсами? — фыркнула Литесса. — Пальцем в небо, Рэн. Шансы ничтожны.

— Меня смущает то, что, по словам Гроггана, протоэлементов шесть, — задумчиво пробормотал Эн, — а не семь.

— Намекаешь на эссенцию Материи? — спросил охотник, заинтересовавшись.

— Именно.

В комнате надолго повисла задумчивая тишина. Она настолько затянулась, что к тому времени, как Литесса снова заговорила, Арджин успел провалиться в сон, о чём поведал его равномерный сап.

— Раз уж ты заговорил, — сказала женщина неподвижно лежащему чародею, — ответь на мой первый вопрос. Зачем мы сейчас идём на Одинокий Вулкан?

Ученик Мага лежал неподвижно, немигающим взглядом вперившись в потолок. Рэн думал, что он опять промолчит, но ошибся.

— Хочу посмотреть на Средоточие. Всё вокруг него крутится, не зря же Грогган его захватил чуть ли не первым делом.

— И ты готов с ним встретиться?

— С Грогганом? Конечно. Я его убью, — Энормис сказал это так, словно эта мысль не возбуждала в нём ни малейшего интереса. — Или умру, пытаясь.

— Самоубийством ты миру не поможешь, — тихо вздохнула Литесса.

На несколько секунд снова повисла тишина.

— Она тебе снится? — вдруг спросил чародей.

Архимагесса вздрогнула.

— Да.

— А мне — нет, — бесцветным голосом продолжил Энормис. — Я лишён её даже во сне. Говорят, когда тебе снится умерший близкий, ты просыпаешься с болью. Потому что во сне он жив, и возвращаться в реальность, где его уже нет, невыносимо. Но когда тебе даже по ту сторону сна не увидеть любимого человека, то ты словно не просыпаешься вовсе. Бесконечный кошмар. Я — всё время в кошмаре, от которого не избавиться. Потому что её не вернуть. Никогда. Замечала весь ужас этого слова? Никогда. Из-за него всё на свете становится таким зыбким. Умножь это «никогда» на бесконечный кошмар. По-твоему, это жизнь? Для тебя — может быть. А для меня нет. Для меня это остаточное тепло, свечной огарок. Тень жизни. Так что ни о каком самоубийстве тут даже речи быть не может.

И человек повернулся лицом к стене, показывая, что разговор окончен.

— Долбаная кляча, — ворчал Кир. — Весь зад смозолил! Не могу я ездить верхом на такой огромной зверюге. Ноги до стремян не достают! И ни в одной деревне, как назло, ни одного пони!

— Можешь пойти пешком, — бросила Литесса. Она ещё не успела привыкнуть к гномскому нытью, а потому раздражалась всякий раз, когда копатель принимался жаловаться на жизнь.

— И мы уже почти месяц ползём через эти сугробы, — продолжал Кир, не обращая внимания на грубость. — Чёртов воздух становится всё холоднее и холоднее, а мы топаем всё дальше на север. Скоро превратимся в сосульки! И почему наш грёбаный поход не выпал на лето?

— Потому что он выпал на зиму.

— Теплее от ваших слов не становится, дамочка. Ты сама-то будто не мёрзнешь?

— Меня намного больше беспокоит сумасшедший, которому взбрело в голову захватить наш мир, чем какой-то холод, — отрезала женщина.

— Почему ты решила, что он хочет его захватить? — подал голос Рэн, до сего момента лишь прислушивавшийся к разговору от скуки.

— Подумай сам. Для чего ещё может понадобиться Средоточие вкупе со всеми эссенциями?

— Много вариантов. Но…

— Но самый вероятный — получить неограниченную власть над всей материей Нириона, — оборвала охотника Литесса. — Мы уже много раз говорили об этом, Рэн. Он — человек, хоть и необычный. Ему нужна власть.

— А его хозяин, скорее всего, не человек, — задумчиво вставил Энормис.

Пуэри замолчал — не хотел снова ввязываться в спор с архимагессой.

С тех пор как они начали общаться, каждый их разговор неизменно заканчивался дебатами. Оказалось, их взгляды на судьбу человечества и устройство человеческой души почти диаметрально противоположны. Литессу посвятили в тайну происхождения Рэна, хоть и довольно поверхностно, но чародейка вовсе не собиралась сдавать позиции перед чужаком, будь его раса хоть вдесятеро древнее.

Рэн видел в людях хорошее, искал пути их развития, Литесса твёрдо стояла на мнении, что если бы человечество хотело развиваться, то не прозябало бы в грязи и пороках. Каждый спор заканчивался одинаково: оба оставались при своём мнении, но обоим этого было явно недостаточно. Самое интересное, что в её словах Рэн неизменно видел логику и здравый смысл, но каждый раз она будто упускала нечто важное, ключевое. Очевидно, с её стороны всё выглядело так же, но в отличии от пуэри женщина не стеснялась высмеивать доводы оппонента, точно тот был неразумным ребёнком.

Слушая эти насмешки, пуэри не понимал, зачем она спорит и пытается что-то доказать, если её истина настолько очевидна. Больше ни с кем из отряда подобных противоречий у чародейки не возникало, хотя и Кир, и Арджин порой соглашались с Рэном. Однако стоило лишь пуэри поднять общечеловеческую тему, как архимагесса тут же пикировала на его высказывания точно соколица на мышь. Такое поведение ставило охотника в тупик — и он решил лишний раз не связываться.

Погрузившись в размышления, пуэри перестал следить за дорогой. Из задумчивости его вывел голос Кира:

— Эн, чего стоим?

Подняв голову, Рэн увидел, что человек и вправду остановил коня — а за ним выстроился весь отряд. Тракт прямо перед ними забирал к востоку, широкой лентой вытянувшись на покрытой снегом равнине, но существовал и другой путь: дорога, уже не такая широкая и обкатанная, уходила на северо-запад и терялась в недалёком ельнике.

Чародей, постояв минуту, уверенно повернул коня налево.

— Эй, я думал, мы едем по тракту! — выкрикнул Кир и подстегнул скакуна, чтобы догнать Энормиса.

Жеребец перешёл на рысь и копатель, чертыхаясь, в очередной раз вылетел из седла. Арджин, видя, как отчаянно Кир цепляется за поводья, малодушно хихикнул. Рэн глянул на разведчика неодобрительно и спешился, чтобы помочь гному снова взобраться на коня.

— Тракт ведёт в Нейрат, — сказал чародей, обернувшись. — Нам в другую сторону.

— Это понятно, — сказала Литесса. — Но разве не разумнее пойти в обход? Если идти напрямик, нам придётся насквозь пройти всё Острохолмье. Это большой риск.

— Не разумнее, — отрезал чародей.

— Почему, чёрт тебя дери? — кряхтя, пробасил Кир. — Прошли бы до Нейрата, потом на север, а потом вдоль Перемычки! Так всяко меньше проблем!

— Потеряем от месяца до двух. Лишнего времени на путешествия у нас нет.

— А лишние головы есть? — желчно отозвался гном, снова устраиваясь в седле. — Ты не забыл, что Острохолмье — это вотчина отродий? Моготов, огров, троллей и прочей нечисти, которая очень любит вырывать всё, что торчит из туловища!

— Это вряд ли, — сказал Эн и его поднятая рука вспыхнула синим пламенем. — Вдвоём с Литессой мы с ними справимся. Даже если их будут тысячи.

— Друг, их там миллионы!

— Ну, все сразу не кинутся, — возразила Стальная Леди, согласившись с чародеем. — Можем проскочить.

— А можем и нет! Я слыхал, моготы преспокойно жрут своё потомство, чего уж говорить о человечине! А нам топать через их владения больше месяца! — стоял на своём гном.

— Всех всё равно не съедят, — вставил Арджин.

— С чего это?

— А твоей бородой подавятся, до нас и не дойдут.

— Если тебя это немного успокоит, то там намного теплее, чем в Нейрате, — сказала Литесса. — Дыхание океана несёт тёплый воздух. Кроме того, уж где-где, а там нас вряд ли найдут. А вот в Нейрате есть все шансы попасться на глаза соглядатаям из Одинокого Вулкана или Ордена.

Крыть стало нечем, поэтому копатель пробормотал:

— Откуда тебе знать, может, их там нет.

Литесса пожала плечами — мол, надейся.

Отряд свернул с тракта и продолжил путь.

— Арджин, — снова заговорил Эн, когда стало ясно, что с маршрутом определились. — Эта дорога ведёт в Энтолф. Чтобы попасть в Острохолмье, нам придётся пройти это княжество насквозь. Правильно я понимаю?

— Да, — ответил разведчик. — И если тебя интересует мое мнение, то это даже хорошо. Княжество маленькое и дружелюбное ко всем, кроме отродий. Ну, ещё кантернцев там недолюбливают. У энтолфян профессиональная армия и ресурсов для торговли хватает. Либрия предпочитает поддерживать хорошие отношения с северянами — они же как щит от набегов отродий для всего Куивиена. Энтолфская казна не пустеет. Так что перед походом сможем запастись там всем необходимым. Правда, в последнее время там наблюдаются беспорядки.

— Из-за Сарколы? — уточнила Литесса.

— Угу, — кивнул Арджин. — Для тех, кто не в курсе, это такой религиозный фанатик. Он неведомым образом поднял в стране престиж Церкви до таких высот, что его влияние давно превысило влияние князя. Люд его едва ли не боготворит, называет новым мессией и почти поголовно посещает храмы. Нам доносили, что на его проповеди народ стекается даже из других городов, и он иногда общается с Богами прямо во время них.

— Правда, либрийскому верховному духовенству его рвение не по душе, — добавила Архимагесса. — Год назад я встречалась с Прокуратором[2], и уже тогда этот старикашка упоминал о контрах с Сарколой. Саркола задумал основать новое государство, правителями которого станут сами Боги. Такие прогрессивные взгляды настораживают церковников по всему миру, если не сказать — пугают.

— Да, с ними там надо держать ухо востро, — сказал Арджин. — Княже прохлопал угрозу и теперь расплачивается. Поначалу они с Сарколой дружили, но когда тот родил свою гениальную идею «единых правителей на земле и небесах», пить святую воду стало уже поздно. Все попытки прекратить деятельность взбалмошного фанатика заканчивались бунтами, многие военачальники сами попали под влияние Сарколы, так что владыке пришлось угомониться и сесть на попу ровно, чтобы его окончательно не свергли. И когда это произойдет — лишь вопрос времени.

— Людские боги — правители государства? — наконец не вытерпел Рэн, который слушал с возрастающим возмущением. — Что за бред?

— Многие бы с тобой согласились, — ответила ему Литесса. — Но народ в это верит, а против народной веры не попрёшь.

— Да как в это вообще можно верить? — Рэн чувствовал, что в нем говорит злость, но не мог не высказаться. — Даже если опустить тот факт, что ваши боги заполучили своё могущество через обман и гекатомбы, как можно ставить их во главе государств? Им нет дела до мирской суеты! Их беспокоят только души, которыми они распоряжаются после смерти, а политику они ведут свою, не имеющую ничего общего с земной. Это значит, что вместо богов на земле править будет всё равно человек, только не в короне, а в рясе!

— Даже если так, — вдруг сказал Эн тихо. — Люди хотят, чтобы ими управляли. Если дать им полную свободу, они не будут знать, что с ней делать. Так что один или другой будет во главе — разница лишь в условиях, но не в сути.

Пуэри скрипнул зубами и замолчал. Хотелось возразить, но это привело бы к очередному бесплодному спору. Рэн знал, Рэн видел, что всё может быть иначе, лучше, чем здесь. И это знание не давало ему покоя.

Прошло ещё несколько дней, прежде чем отряд добрался до первого энтолфского городка под названием Слейг. По сравнению с либрийскими городами он выглядел очень необычно.

Рэн с интересом разглядывал большие бревенчатые дома с фигурными коньками на массивных крышах, большими окнами и резными наличниками. Шириной обычная энтолфская улица могла поспорить с двумя лоторскими, и, шагая по ним, пуэри совершенно не чувствовал давления, которое создавали плотно расставленные многоэтажные дома в либрийской столице.

Создавалось впечатление, будто путники попали в страну великанов, хотя северяне были ненамного выше своих южных соседей. Светловолосые, белокожие, эти люди больше улыбались, причём как друг другу, так и приезжим. Рэн смотрел на них и явственно ощущал, как тает ледяная стена отчуждённости между ним и этим народом, любой представитель которого мог запросто подойти и заговорить с совершенно незнакомым человеком. Северяне, как понял охотник, обладали завидной широтой души и не привыкли мелочиться — достаточно лишь посмотреть на их дома, в каждом из которых без особого стеснения могла бы разместиться дюжина человек.

«Казалось бы, два соседствующих государства, а какая разница в людях, — удивился Рэн про себя. — Если начать сравнивать, она может оказаться больше, чем между некоторыми расами».

Стоило им миновать окраину, как охотник тут же вспомнил рассказ Арджина — перед отрядом, посреди огромной площади, во всей своей красе предстала городская церковь. Построили её недавно: стены были выложены белым с зелёными вкраплениями камнем, начищенные до блеска позолоченные шпили бросали острые тени на тщательно расчищенную площадь, а к главному входу вёл живой коридор, образованный равномерно рассаженными молодыми ёлочками. Даже среди заснеженных улиц это здание казалось светлым сердцем городка, одним своим видом вселяло туманную надежду, и, наверное, именно поэтому вокруг него толклось так много людей.

Невольно залюбовавшийся пуэри не заметил, как отстал от остальных, и его окликнул Кир:

— Рэн! Идёшь или так и будешь глазеть?

Очнувшись, охотник бросил последний взгляд на храм и поспешил догнать товарищей.

Гостиница обнаружилась на соседней улице. Двухэтажное здание с высокими потолками и толстыми стенами вполне можно было назвать чертогом, настолько огромным оно казалось снаружи.

Переступая порог, Рэн ожидал и здесь найти нечто совершенно новое, но его глазам предстал такой же главный зал, каких он повидал достаточно, разве что более просторный и светлый. День подходил к концу, утратившее силу светило под острым углом проникало внутрь через широкие окна и готовилось к обычному вечернему ритуалу — закату. Его красноватые лучи озаряли длинные массивные столы и крепкие стулья, ложились на добротный дощатый пол косыми фигурами и играли отражениями от стеклянной посуды, отбрасывающей многочисленные зайчики на стены и потолок.

Людей внутри оказалось немного. В одном из углов пристроилась четвёрка мужчин в простой одежде, поверх которой были повязаны рабочие фартуки, трое из них за неторопливой трапезой переговаривались вполголоса и изредка посмеивались, четвертый же сосредоточенно перебирал струны лютни, оглашая зал негромкой, но глубокой мелодией. Рядом, ближе к большому очагу, сидели ещё двое, одетые побогаче — пожилой статный северянин расслабленно облокотился на перекинутую через спинку стула шубу и о чём-то беседовал с одетым в наёмничью меховую куртку черноволосым здоровяком, с аппетитом уплетающим жареную утку. Ещё два стола занимали постояльцы, пришедшие к раннему ужину, проходя мимо, Рэн распознал в одном из них кантернского купца, в другом — нейратского вельможу, с гордостью носящего звездообразный орден, прицепленный к камзолу на его груди.

Пуэри подошёл к стойке в тот момент, когда Литесса принимала из рук скуластого добродушного хозяина ключ с выгравированной цифрой «9», а остальные собрались идти в комнату.

— Я задержусь, — сказал он и отдал свой мешок Арджину. — Посижу тут пока.

Никто ничего не ответил — все уже привыкли к этой странности охотника. Почти каждый раз, когда отряд останавливался на ночлег в какой-нибудь корчме, Рэн оставался в главном зале или столовой, задерживаясь там порой допоздна. Пуэри и сам не мог объяснить, что тянуло его туда, но отчего-то испытывал глубочайшее удовлетворение, тихо сидя за столиком и не спеша попивая какой-нибудь напиток в общем зале. Он находил особое удовольствие в стороннем наблюдении за людьми, закончившими дневные дела и расслабляющимися кто во что горазд. Ну и, конечно же, ему всегда было интересно послушать разговоры.

Вот и сейчас, заказав себе пинту горячего глинтвейна, ставшего для него одним из приятнейших открытий, Рэн сел за стол по соседству с парой у камина, намереваясь почерпнуть что-нибудь новое о северном народе.

Поначалу он плохо понимал, о чём говорит пожилой аристократ — произношение северян тоже отличалось от либрийского, они сильнее акали и вытягивали рычащие звуки — но постепенно приноровился.

— Ты достаточно странствовал, Бенж, но Энтолф сейчас — не лучшее место для поиска работы, — полуприкрыв глаза, говорил северянин. — Здесь настали смутные времена, сынок. В любой день может начаться гражданская война. Твой отец просил меня помочь тебе, и я помогаю советом. Уезжай, поищи другое место. Наймись в либрийскую армию, или езжай на восток отсюда и вступи в дружину любого из герцогств. Там всегда нужны смельчаки, не боящиеся схватиться с орками. Всё лучше, чем здесь.

— Я не боюсь войны, — глухим голосом отозвался черноволосый воин. Его акцент оказался для пуэри незнакомым. — Я на ней зарабатываю.

— Это другое, — поморщился аристократ. — Гражданская война — это не просто война, сынок. Это хуже.

— Господин Эдноу, я наёмник. Любая война — это столкновение оружия, звон стали. На любой войне убивают. Тут никакой разницы. А где сражение — там пригодятся наёмники.

— Ты не понимаешь. Это здесь, на востоке, пока тихо и спокойно. А в западной провинции уже случился крупный мятеж. Её и так потрепали отродья во время последнего набега, а потом ещё вышло столкновение сарколитов с дружинами знати. Закончилось крупным кровопролитием. Думаешь, это просто война? На обычной войне солдаты сражаются с солдатами, военачальники соревнуются в хитрости и находчивости с военачальниками противника. А здесь гибнут в основном совсем даже не воины. Это не сражение, это — резня.

— А из-за чего там так вышло? — будто бы заинтересовавшись, спросил Бенж.

— Грязная история, — вздохнул Эдноу, небрежно поправляя рукава кафтана. — После того, как отродий отбросили, князь издал указ о сокращении молитвенных часов, чтобы ускорить восстановление провинции, так как ущерб был нанесён немалый. Сарколиты вышли на площадь перед ратушей с мирным протестом. Всё должно было пройти тихо, но там объявился один человек… В общем, он вскочил на возвышение и принялся вещать: князь использует свою власть, да в людях хотят подавить веру, да такими темпами скоро начнут закрывать церкви, и так далее. Ему удалось взвинтить толпу до такой степени, что люд похватал что попалось под руку и направился в сторону дворца. Страже, понятное дело, пришлось защищаться. В итоге погибла сотня с лишним человек. Пока людей успокоили, пока выяснили в чём дело, того подстрекальщика и след простыл. Все его видели, все слышали, а кто такой — никто не знает.

— Смердит изменой, — заметил Бенж.

— Даже ты, чужестранец, это понимаешь, — кивнул аристократ. — Сохранять нейтралитет становится невозможно. Лагеря сформированы, противостояние началось уже открытое. У Сарколы поддержка народа, у князя — всей Святой Церкви в лице Прокуратора.

— Как его не прирезали до сих пор, Сарколу этого, — хмыкнул наемник, явно несведущий в политических интригах.

— Что ты, он пользуется такой народной любовью, что упади с его головы хоть волос, тут же начнется восстание, — терпеливо пояснил Эдноу. — Саркола очень талантливый оратор и с лёгкостью заражает своим фанатизмом сердца людей. Когда он проповедует, ему невозможно не верить, потому что действительно создается впечатление, будто его устами глаголет сам Явор. По крайней мере, я так слышал. Не зря его окрестили Мессией Слышащим. Попомни моё слово, войны уже не избежать. Тут скоро станет жарко, начнут бить и правых, и виноватых. Это как стихия, затаиться и пересидеть не получится. Так что уезжай, пока не поздно, сынок. Денег тебе здесь не заработать.

— А вы сами-то, господин Эдноу, как собираетесь пережидать? — спросил наемник, сощурив глаз.

— Через три дня я с семьёй отбываю в Нейрат, — опустил голову северянин. — Не желаю ввязываться в кровопролитие.

— Не поддержите князя? — ухмыльнулся нахальный воитель. — Глупо. Это же вроде как тоже измена.

— Знаешь, сынок, многие считают честью до последнего вздоха сражаться за корону, — спокойно ответил пожилой мужчина. — Но свою страну я люблю больше, чем её правителя. Я не желаю видеть, как мою родину трясёт в лихорадке. Не желаю воочию наблюдать, как она исходит кровавым по̀том междоусобицы. И уж тем более не хочу в этой усобице участвовать. Я лучше убегу, пусть меня называют трусом, но я не подниму руки на ни в чём не повинных наивных людей. На это моего ума хватает.

— Хорошее оправдание, — ощерился Бенж, впрочем, без особой уверенности.

— Независимо от того, трус я или нет, положение вещей не меняется, — пожал плечами Эдноу. — По крайней мере, на моих руках не будет ни чьей крови.

Мужчины замолчали, а Рэн, допивая остывший глинтвейн, вдруг подумал, что поторопился с выводами о благоразумии энтолфян. Благополучие княжества оказалось иллюзорным. Даже несмотря на объединяющую угрозу со стороны кишащего отродьями Острохолмья, эти люди умудрялись крутить интриги и устраивать драки за влияние и власть, раскачивая и без того шаткое положение страны.

«Безумие, — говорил его внутренний голос. — Тебе никогда не понять этого, Рэн. И хорошо, потому что ты не хочешь быть как они — ослепнуть от жадности и не понимать разрушительности собственных действий. Натравливать друг на друга людей, которые и так живут по соседству с чудовищем, выжидающим, жаждущим их крови. Неужели не очевидно, что если они начнут бить друг друга, то не победит никто из них?»

«Проклятье, — раздался другой голос, голос истинного пуэри. — Я начинаю думать, как они. Я стал забывать, что нельзя исходить из принципа наименьшего зла. Действительно, с кем поведёшься… Если бы только люди владели знаниями Орумфабер, если бы они имели понятие о высшем социальном равенстве…»

«Они не были бы людьми, — закончил первый. — Наши законы работают только для нас, не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Теперь это — их мир, и они сами должны решать свои проблемы. Вся твоя мудрость не для них, принять систему твоих ценностей они не смогут. Именно это Литесса и пыталась тебе объяснить столько раз. Так стоит ли сожалеть, если сделать ты всё равно ничего не сможешь?»

«Мне омерзительно смотреть, как бездарно они гробят себя, — отказываясь внимать, заговорил второй. — Все эти войны, я не вижу в них никакого смысла. Да, не в моих силах изменить человека, но и смириться с этой не-жизнью, с этим прозябанием, не имеющим конца, я тоже не могу».

«Тебе придётся, — с нажимом ответил первый. — Рано или поздно ты устанешь страдать от собственной высокоморальности, которой нет места в нынешних реалиях. Мир пуэри превратился в воспоминания, и последняя его частичка угаснет вместе с тобой. Теперь твой мир — это люди. И тебе придётся научиться принимать их такими, какие они есть».

«Это неправильно. Если они — мой мир, я не должен допустить их самоуничтожения».

«Когда ты превратишься в одного из них, это не будет казаться тебе неправильным».

В бессилии сжав кулаки, Рэн встал из-за стола и, не обращая внимания на удивлённые взгляды присутствующих, стремительно направился в комнату, где его ожидали друзья.

«Значит, я буду стараться сохранить свою природу до последнего. Я не должен и не хочу становиться человеком, потому что я — пуэри, был им и должен им быть. Без этого я никто и ничего не стою».

С этими мыслями он повалился на отведённую ему кровать и закрыл глаза, надеясь провалиться в сон без сновидений, но всё случилось ровным счётом наоборот. С этого дня его часто мучил один и тот же кошмар, в котором он смотрел на своё отражение в огромном зеркале и больше не видел сияния под подбородком, только ослабшее тело, кровоточащее незаживающими ранами, и вместо того, чтобы бороться с отчаянием, Рэн начинал беспомощно плакать.

— Здесь нужно глядеть в оба, — сказал Рэн, когда в заснеженной дали показались стены большого города.

— В смысле? — Арджин обернулся к охотнику. — Ты о чём?

— Я слышал, тут назревает гражданская война.

— Очень похоже на то, — согласилась Литесса. — Пару дней назад я проходила мимо компании, которая о чём-то оживлённо спорила. Но стоило мне приблизиться, как они тут же замолчали. И такое, как я потом заметила, сплошь и рядом. Народ шепчется по углам, не доверяет незнакомцам, хотя для северян такое поведение не характерно.

— Ну вот, если где-то появляется кипящий котёл, то мы в него обязательно угодим! — проворчал Кир. — Чтобы мы да прошли мимо неприятностей? Да когда ж такое было?

— Нам всё равно придётся заехать в столицу, — не оборачиваясь, сказал Энормис. — Пополнить припасы дальше будет негде.

— Энтолф — последний город перед Острохолмьем, — подтвердил разведчик. — На нём фактически держится защита всей провинции, поэтому дальше на запад никто не селится. И здесь-то нет гарантии, что кого-то за стенами успеет защитить гарнизон, а уж там и вовсе не на что надеяться.

Этот день, как и предыдущий, выдался пасмурным. Потеплело настолько, что снег начал подтаивать, отчего дорогу немного развезло. Порывистый ветер поднимал полы одежды и бил в лицо, но ничего не мог поделать со светло-серой пеленой, тяжело нависающей над равниной. Это хмурое полотно угнетало, давило на плечи, путники то и дело поднимали головы в ожидании снегопада, но снежинки отчего-то не торопились спускаться, лишь давая понять движущимся внизу двуногим, что они здесь, наблюдают и ждут подходящего момента.

Пейзаж вокруг разворачивался такой же невесёлый: весь пригород был частично разрушен, частично сожжён, поломанные остовы строений уродливо торчали из земли, навевая мысли о пустоте и разорении. В воздухе витал уже едва ощутимый запах гари, в одном месте недалеко от дороги Рэн увидел большую яму, в которой темнела смрадно пахнущая куча обгоревших тел. Судя по остаткам конечностей и форме костей, это были не люди, но от этого картина не становилась радостнее.

Кое-какие дома уже начали восстанавливать, тут и там лежали стройматериалы, светлыми пятнами виднелись угловатые срубы из тщательно очищенных брёвен, рядом возвышалась новая мельница, к которой ещё не успели приладить лопасти, всюду лежали кувалды, пилы, молотки, но не было видно ни души, несмотря на самый разгар рабочего дня. Будто люди в спешке покинули стройку, побросав инструменты.

— Странно, — сказал Кир, тоже обративший внимание на это обстоятельство. — Где же все?

— Что-то произошло, — отозвалась Литесса, пристально глядя на приближающиеся ворота столицы, пустующие и настежь распахнутые. — Или происходит прямо сейчас.

— Лишь бы не драка, — вздохнул Арджин.

Трёхсаженная каменная стена выстреливала в небо тонкими обзорными башенками, через каждые пятьдесят саженей наружу выступали массивные бастионы с многочисленными бойницами, прячущие за собой круглые башни, на крышах которых из-под деревянных навесов выглядывали наконечники снарядов тяжёлых баллист. Острый глаз пуэри уловил несколько внушительных котлов, проглядывающих между каменными зубцами стен.

— Этот город настоящая крепость, — сказал он, подумав, что никогда раньше не видел столь внушительных укреплений.

— Да, штурмовать его — та еще задачка, — уважительно заметил гном. — Правда, я бы еще ров выкопал поглубже да пошире. В летнее время он бы особенно пригодился.

Решётка каменного барбакана тоже оказалась поднятой, охрана отсутствовала, пустовал и привратный дворик — сейчас в город без труда мог войти кто угодно. Учитывая близость границы с Острохолмьем этот факт настораживал и вселял нехорошее предчувствие.

Однако лишь ступив на мостовую Энтолфа, путники окончательно уверились в том, что пришли не вовремя.

В отдалении явственно слышался гул большой толпы, эхом разносящийся по улицам. Стоило отряду проехать сотню саженей, как людей вокруг стало много, будто все жители вышли из своих домов одновременно. Одни в нерешительности сбивались в кучки, другие осторожно шли по направлению к центру, третьи бежали туда со всех ног. Всюду слышались испуганные или недоумевающие выкрики, матери звали детей, мужчины окрикивали друг друга, другие о чём-то горячо спорили — разобраться в происходящем при таком гомоне было невозможно. Иными словами, в городе царил самый настоящий хаос.

Стражники и солдаты гарнизона вместо того, чтобы пытаться сохранить порядок, в большинстве своём просто наблюдали за происходящим, некоторые неуверенно переминались с ноги на ногу, стискивая в руках древки копий и алебард, и, казалось, находились в полной растерянности.

Энормис попытался вывести отряд в переулки, но толпа настолько сгустилась, что прорваться через неё стало возможно разве что с боем. Из-за давки тут и там возникали драки, от непонимания происходящего атмосфера накалялась всё больше, народ был на взводе, чтобы не провоцировать конфликтов, путникам пришлось так же, как и горожанам сбиться в плотную кучку и двигаться в общем направлении.

— Ведите себя как они, — спешившись, сказал Энормис. — Если морок рассыплется, мы станем слишком заметными, и тогда проблем не избежать. Так что лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Тогда он, возможно, выдержит.

Живая река уносила их по изогнутому руслу улицы, словно угодивший в бурный поток листик, не давая ни единой возможности пристать к берегу. От такого скопления людей, большинству из которых он доходил лишь до плеча, Рэну стало дурно. Чтобы хоть как-то отвлечься он сосредоточился на движении, изо всех сил стараясь не наступить кому-нибудь на ногу и не обращать внимания на частые тычки локтями. Но удавалось не всегда. Атмосфера брала своё, стадный инстинкт, хоть и значительно слабее, чем у людей, медленно, но верно толкал охотника к панике. Никогда прежде молодому пуэри не приходилось с таким упорством бороться с собой, чтобы не сорваться и не надавать тумаков одному из многочисленных грубиянов, что толкались рядом.

— Да что здесь происходит, чёрт возьми? — ворчал Кир, которому из-за роста было хуже остальных.

Но ему никто не ответил. Чаще всего из людских уст звучало потрясённое: «да чтоб мне провалиться!», или «неужто и правда?..», но понять из-за чего весь сыр-бор никому из отряда не удавалось.

Лишь спустя полчаса поток вынес их на огромную площадь, в центре которой стояла многосаженная статуя какого-то неведомого существа. Лишь приглядевшись, Рэн понял, что это воздевший в небо меч человек, обвитый крупночешуйчатой змеёй и положивший свободную руку на загривок скалящемуся волку.

Но взгляды людей были прикованы не к исполину, а к крохотной фигурке, стоящей на пьедестале у его ног. Человек, явно не северянин, в одежде церковника, невысокий, лысый, произносил речь, самозабвенно жестикулируя и не жалея голоса. И народ, сходящийся отовсюду, слушал его с открытыми ртами.

— Я повторяю снова, — говорил церковник, и голос его разносился по площади, перекрывая встревоженный ропот передних и гул стоящих в отдалении. — Люди Энтолфа! Не дайте себя обмануть! Человек, именующий себя Сарколой, пользуется вашей добротой! Вашей преданностью Богам! Вашими открытыми душами! Он говорит, что слышит Богов. Но кто подтвердит его слова, кроме него самого? Кто подтвердит, что то, что он выдает за божественную волю, не его собственная воля? Достойны ли вообще человеческие уши Их гласа? Вот здесь, — он вытянул перед собой толстую книгу в белой обложке, — в священной книге, записанной нашими далёкими предками, проверенной тысячелетиями истовой веры, есть сказание о Многострадальном. Вы все с ним знакомы! Тот человек, лишь вынеся все испытания, что ниспосланы были ему Ими, удостоился чести слышать Их глас. И что же с ним стало? Лишь несколько Их слов лишили его разума!

По толпе прокатился ропот. Кто-то возмущался, не желая верить оратору, кто-то, напротив, соглашался, но все до единого продолжали слушать.

— Можно ли верить человеку, называющему себя Мессией? — продолжал церковник, уверенно прохаживаясь по пьедесталу. — Что он совершил, чтобы заслужить это звание, кроме его собственных речей? Да, он строит церкви. Но церкви эти, как и раньше, строятся на пожертвования добрых прихожан! На ваши деньги! Он хочет, чтобы мы неустанно молились, и тогда, говорит он, Боги будут к нам более благосклонны. Но что сказано в священной книге? «На Богов надейся, да сам не плошай». Не зря сказаны эти слова! Разве плохо мы жили до его появления? Разве не было у нас крова, разве не шел в ловушки зверь? Разве не родили поля? А если мы перестанем работать и станем лишь молиться, не решат ли Боги, что мы обленились? Вот что я скажу вам, добрые люди. Если пренебрегать тем, чему нас учит священная книга, и делать, как нам вздумается, к чему это нас приведет? Это — прямая дорога к ереси.

И снова люди зашептались. Человек, стоящий на возвышении, однозначно сумел завладеть умами слушателей. Рэн ясно понимал простоту такой манипуляции, но не мог не признать, что оратор делает это уверенно и искусно.

— А ведь это ещё не самое страшное, — понизив голос, человек остановился, и толпа замерла вместе с ним. — Саркола хочет, чтобы Боги правили на земле, оставив царствие небесное. Сама эта мысль вызывает в моей душе праведный гнев! Захотят ли они, Высшие, Святые, опуститься до уровня людей? Они никогда не пойдут на такое, ведь они Боги! Так кого Саркола хочет посадить на трон? Раз он говорит, что слышит их голоса, ответ один — самого себя!

Церковник и не подозревал, что почти слово в слово повторяет недавнее высказывание Рэна. Но, тем не менее, между ними существовала огромная разница, — и охотник это понимал. Пуэри руководствовался высшими понятиями, до которых человечество ещё не доросло. Человек же говорил это лишь для того, чтобы перетянуть людей на свою сторону и вряд ли представлял, насколько глубоки на самом деле его слова.

— Это самая настоящая ересь! — в ярости выкрикнул человек в сутане, и люд снова замер, на этот раз в испуге. — И он, Саркола, ввергает в эту ересь вас, добрые люди! Мало того, что ему самому гореть в аду, так он ещё и остальных хочет утянуть за собой! Разве для того нам дана душа, чтобы после смерти кипеть в адских котлах? Нет!

Теперь собравшиеся уже не роптали. Даже самые убеждённые сарколиты больше не выражали недовольства, а большинство и вовсе сопровождало каждый новый возглас церковника одобрительным гулом. Рэн, оглянувшись, увидел на лицах окружающих северян ожесточённость и злобу, злобу обманутого человека, свято верившего и преданного тем, кому верил. И тогда охотнику стало по-настоящему страшно.

— Простого человека нельзя винить в том, что он поверил лживым словам хитреца, — примирительно сказал церковник на пьедестале. — Речи всех еретиков выглядят правдивыми и убедительными, и выявить их помогает лишь священная книга. А Саркола хитер как сам Лукавый! Он не останавливается ни перед чем, чтобы заставить вас следовать за ним! Ведь всего неделя прошла с тех пор, как закончился траур по погибшим на дворцовой площади. Вы все помните тот день! Брат шел на брата, сын на отца, и кровь их всех приняла земля. Но подумайте, люди, кому было выгодно нападение на дворец? А я знаю, кому, — оратор сделал эффектную паузу. — Чтобы взойти на трон, нужно избавиться от того, кто на нём сидит. Вот почему Саркола подговорил одного из своих прихвостней подзудить народ — потому что хотел убить вашего князя!

Толпа взорвалась. Негодование, копившееся на протяжении всей речи, выплеснулось в едином крике, в воздух взлетели кулаки, сжимающие кинжалы, топоры, вилы, всё, что попалось под руку, внутренне немея от ужаса, Рэн и сам не заметил, как тоже закричал, а церковник заговорил снова, мощным голосом перекрывая крики взбешённых людей:

— Десятки ни в чём не повинных людей пали жертвой одного безумца! Это ваши соседи, мужья, братья! Лишь один взалкавший власти богомерзкий еретик виной кровопролитию! И если его не остановить, это будет повторяться снова и снова! Почему простой народ должен платить кровавую дань этому убийце? Вы видите, насколько далеко он зашел в своем обмане? И где он сейчас? Почему не покажется, почему не источает обычную ложь в своё оправдание? Потому что он дрожит пред вашим праведным гневом, спрятавшись за стенами собора, как и всякий подлый лжец! Но еретик должен получить своё! Так как нужно с ним поступить, люди?

— На костёр его!!! — взревела толпа и нестройным порядком хлынула в сторону, на одну из широких центральных улиц.

Сзади стали напирать, и отряду снова пришлось двигаться вместе со всеми, лошади испуганно храпели и вырывались, шарахаясь от рассвирепевших горожан, в беспамятстве бегущих вершить суд над обманувшим их негодяем.

Только сейчас пуэри обратил внимание на тех, кто бежал с ним бок о бок и снова ужаснулся: пекари, сжимающие в руках ухваты, в перепачканной мукой одежде, кожевники с искривлёнными скорняцкими ножами, плотники с молотками и топорами — все смешались в единую кровожадную стаю, жаждущую расплаты, обезумевшую, не способную остановиться. Людские лица мелькали перед глазами охотника, словно образы из кошмара: злобные оскалы сменялись панически раскрытыми глазами, заплаканные детские личики прятались в волосах женщин, особенно горячая молодёжь отталкивала в стороны стариков, неспособных выдержать такой давки, а потому падающих под ноги остальным. Кого-то успевали поднять, кого-то просто растаптывали, даже не заметив — люди в тот момент больше не были разумными существами, они превратились в неудержимое стихийное бедствие, разрушительное и безжалостное.

В горячке Рэн даже не заметил, как они преодолели длинный проспект и оказались на ещё одной площади, над которой острыми фигурными шпилями возвышался белокаменный собор. К всеобщему гвалту здесь добавился ещё один набор звуков — где-то за спинами стоящих впереди северян началась драка. И, судя по звону железа и воплям раненых, непростая.

Чтобы хоть что-то видеть, пуэри решил рискнуть и залез в седло, разом оказавшись выше всех окружающих. Он обнаружил, что вместе с товарищами находится почти в самом центре толчеи. С каждой из сторон виднелось столько светловолосых голов, что стало ясно — просто так отсюда не выбраться.

Стычка разгорелась в воротах железной ограды, коей был окружён собор. Среди обороняющихся было два десятка церковной стражи да полста монахов — лишь капля по сравнению с морем атаковавших собор горожан — но ворота оказались не слишком широкими, а потому защитникам пока удавалось удерживать разъярённую толпу в створках, хотя та постепенно вдавливала их внутрь. Защищать святое место вышли, похоже, все его обитатели, вплоть до самых молодых послушников, и всерьёз намеревались стоять до последнего, но вновь оглядевшись, пуэри решил про себя, что у них нет никаких шансов.

Падали горожане, попавшие под удар длинных алебард, один за другим умирали монахи, не защищенные доспехами, а потому уязвимые для незамысловатого оружия нападающих, да и стражи, стоило им подпустить толпу достаточно близко, исчезали в ней, где их ждала ещё более незавидная участь, чем быстрая смерть от удара в сердце…

«А в чём разница? — ошарашенно думал Рэн, глядя на побоище. — Неужели никому не приходит в голову, что воевать за мир — это бессмыслица?».

Он оглянулся: Энормис был единственным из них, кому рост позволял видеть происходящее, но оно словно его не интересовало: взгляд, несмотря на накалённую обстановку, спокойный, даже отсутствующий, движения холодные, точные — он просто ждал, когда всё закончится.

— Остановитесь! — раздался голос, резко выделяющийся на фоне остальных.

В дверях собора стоял северянин в скромной сутане, с пронзительным взглядом из-под густых бровей, тонким носом, не сочетающимся с массивным подбородком, крепкий, высокий, чем-то неуловимо отличающийся от других своих соотечественников.

— Хватит крови! — крикнул ещё раз Саркола, и драка тут же прекратилась.

Народ поутих, сверля злобными взглядами бывшего своего Мессию, и готов был вот-вот броситься на него и разорвать на куски.

Не мешкая, но и не торопясь, спокойным, уверенным шагом он сошёл с крыльца, отстраняя оставшихся в живых защитников плавными движениями и, сложив молитвенно руки у груди, остановился перед строем пришедших по его душу горожан.

— Вот он, демон, извращающий добрые души! — крикнул откуда-то сзади церковник, ещё недавно произносивший речь у подножия статуи. — Покайся в грехах своих! Проси прощения у Богов за свои чёрные помыслы и дела, и тогда смерть твоя будет милосердной!

— Я не стану каяться в том, что почитаю святым, — твёрдо ответил Саркола, не поднимая головы. — И не отрекусь от своей веры. Моя вера — это все, что у меня есть!

— Он не хочет каяться! — выкрикнул церковник, взобравшийся на какие-то ящики, и народ тут же злобно заворчал. «Еретик!», «Будь ты проклят!» — кричали люди, но стоящий пред ними северянин даже не шелохнулся.

— Готовьте костёр! — гаркнул недавний оратор, а теперь обвинитель и судия в одном лице.

Снова поднялся гам, рядом с Рэном, откуда ни возьмись, появились городские стражники, расталкивающие людей, чтобы освободить место, несколько горожан уже тащили вязанки хвороста и дрова.

К Сарколе тут же подскочили ещё двое стражников, бесцеремонно заломили тому руки и повели к расчищенной для костра площадке, другие их сослуживцы сторонили людей, давая дорогу позорной процессии.

Что-то обвинительное кричал позади разошедшийся церковник, но Рэн больше не слушал его, наблюдая за человеком, ведомым сквозь толпу людей, ещё недавно бывших его паствой. На него со всех сторон сыпались проклятия и оскорбления, летели камни, секущие лицо, но тот не издавал ни звука, смиренно терпя унижение.

К тому времени, как Сарколу вывели из толпы, для сожжения уже всё было готово — столб установлен, хворост разложен, верёвки приготовлены. Пуэри оказался возле самого края расчищенной площадки, а потому увидел кровь, стекающую по лицу согбенного северянина — один из камней угодил тому в лоб. Едва его привязали, церковник начал перечислять все его прегрешения, список оказался таким длинным, что экзекуция затянулась ещё на десять минут. После каждого нового пункта толпа взрывалась новым криком, полным злобы и ненависти.

— Предайте его очистительному огню! — крикнул наконец церковник.

Из толпы вышли два стражника с факелами и прошли по кругу, поджигая сухой хворост.

Саркола стоял к Рэну вполоборота, охотник прекрасно видел выражение его лица: тот никак не реагировал на занимающееся у его ног пламя. Лишь выпрямился, насколько ему позволяли верёвки, твёрдым взглядом смотрел в небеса — должно быть, мысленно молился, — и не обращал внимания на мирных горожан, так легко превратившихся в толпу кровожадных линчевателей.

Между тем огонь добрался уже до его ног.

— Взывай к Богам, еретик! Докажи, что они на твоей стороне, пусть они спасут тебя от смерти! — издевался церковник со своего возвышения.

Мощный порыв ветра внезапно обрушился на заполненную людьми площадь и едва не погасил разгорающееся пламя, народ ахнул от неожиданности и испуганно зароптал, но огонь тотчас же принялся за пищу с удвоенным аппетитом. Толпа поутихла, поглощённая зрелищем — не каждый день Мессий жгут на кострах!

Сутана на теле Сарколы загорелась и зачадила, священник конвульсивно задёргался, но по-прежнему не издавал ни звука. Люди, не понимая, почему еретик не кричит и не молит о пощаде, недоуменно переглядывались и переговаривались, кто-то крикнул жалобно: «Хватит!», но на него тут же зашипели, чтобы тот молчал.

По площади стал распространяться запах паленой плоти, фигура Сарколы загорелась уже полностью, конвульсии становились всё сильнее и сильнее, но тщательно вымоченные верёвки всё ещё держали его в огненной ловушке.

— Яви нам чудо, еретик! — крикнул церковник. — Докажи свою избранность!

Но Саркола продолжал молчать, хотя разум его уже должен был погаснуть от невыносимой пытки, и Рэн не понимал — как ему это удаётся?

И тут верёвка, связывающая его кисти, наконец перегорела. Горящий священник вдруг замер, перестав дёргаться. Выпрямился.

На площади тотчас воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском пламени и далёким завыванием ветра.

Объятая пламенем рука поднялась и ровно, без дрожи, словно на ежедневной утренней службе, сложилась в жесте благословения.

На большее Сарколы не хватило: его тело обмякло и повисло на путах уже без движения, а сверху, тая на лету, повалились задержавшиеся хлопья снега.

Оглушённый Рэн с недоумением наблюдал, как передний ряд людей, словно сговорившись, валится на колени, склонив головы, а остальные потрясённо молчат, глядя на безжизненное тело Мессии. Они видели сожжения и знали, что это такое, и как меняется человек в последние минуты перед неотвратимой смертью. И потому понимали, что на этот раз сожгли невиновного.

«Он явил-таки чудо. — думал охотник, не в силах даже моргнуть. — Всё как просили».

Кто-то взял его за плечо, это оказался Эн, как и прежде невозмутимый. Чародей едва заметно мотнул головой, показывая, что пора уходить.

Пуэри, опомнившись, бросил последний взгляд на костёр. «Словно почётные похороны умершей легенды», — подумал он, теперь не испытывая к собравшимся ничего, кроме жалости.

А потом он развернулся и пошёл вслед за осторожно пробирающимися сквозь толпу друзьями, навсегда запомнив картину с костром, исходящим неестественно белым дымом, который извивался и закручивался к небу, унося с собой душу энтолфского Мессии.

Им пришлось заночевать в столице, потому что до самого вечера не работала ни одна лавка с необходимыми им товарами.

Люди неторопливо расходились по домам в состоянии лёгкого ошеломления — это отчётливо читалось по лицам. Из уст в уста передавался рассказ о произошедшем на соборной площади, приобретая всё новые и новые детали, одни говорили об этом неохотно, другие, напротив, пересказывали взахлёб. Пропустившие экзекуцию жадно ловили каждое слово рассказчиков, а потом спешили домой, чтобы поведать о сожжении Сарколы своим семьям.

Повествование видоизменялось с ужасающей скоростью — уже к вечеру Рэн, сидя в общем зале, слышал, как примостившийся в углу бард сочиняет балладу о небесном посланнике, а за соседним столом один из мужчин рассказывал посетителям, что видел, как за спиной священника в момент смерти возникли огромные крылья, наподобие тех, что бывают у серафимов. Его рассказ не тянул на правдоподобный даже с натяжкой, но отчего-то ни один из слушателей не прерывал завравшегося зеваку. Его слушали внимательно, и, казалось, верили каждому слову.

Потому что хотели верить.

К охотнику подсели Арджин и Литесса, принеся с собой по кружке глинтвейна — любовь пуэри к этому напитку оказалась заразной.

— Теперь здесь на какое-то время станет спокойно, — сказал разведчик, отхлебнув из кружки.

— Думаешь? — вяло отозвался Рэн, на самом деле задумавшись о своём.

— Да. Воевать-то больше некому. Божественное царство на земле строить уже не станут.

— Мне кажется, народ не очень-то доволен, что лишился любимчика, — возразил Рэн, но в ответ ему Архимагесса лишь махнула рукой.

— Это ерунда. Церковь сделает из Сарколы мученика, и все будут довольны. Он и сам себя им сделал на площади. Никто не посмеет винить в его смерти церковников, потому что фактически горожане сами затащили его на костёр. Найдут какого-нибудь козла отпущения, может быть даже того епископа, что так горячо обличал Сарколу, и сожгут его на том же месте. У него-то вряд ли хватит выдержки вести себя с таким же достоинством. Будет кривляться и орать, как все остальные. Так что народ успокоится.

— И при этом Прокуратор своего добился, — кивнул Арджин и достал кисет, намереваясь закурить. — Саркола-то мёртв. Да и князь в накладе не остался. Ну и что, что напали на дворец? Делов-то, траур объявить. Ради сохранения трона и не на такое глаза закрывают.

— Не удивлюсь, если это нападение было спровоцировано с его согласия в том числе, — сказала Литесса, задумчиво теребя локон. — Они с Прокуратором разыграли отличную партию. Нападение на дворец, скорее всего, было просто подготовкой к сегодняшнему дню. Спровоцировали народ, чтобы выставить князя пострадавшей стороной, пустили несколько особенно мерзких слухов о Сарколе, чтобы подготовить почву. Сегодняшнее происшествие, насколько я слышала, началось с отказа Сарколы дискутировать с либрийскими епископами о правдивости своих теорий. Чем не повод подвергнуть сомнениям все его слова?

— Ага, ага, ты заметила, как всё гладко прошло? — подхватил Арджин, у которого картинка сложилась только сейчас. — Людей никто не разгонял, не успокаивал, епископу позволили произнести такую разогревающую речь и даже напасть на собор. Куда, спрашивается, смотрела стража с гарнизоном?

— В сторону, — коротко ответила Стальная Леди и снова пригубила глинтвейн. — Разумеется, князь был в курсе о затевающемся погроме. Да и что там погром, он бы не глядя согласился разрушить собор до основания, лишь бы убрали этого зарвавшегося священника. Поэтому едва Саркола решил сдаться, в дело вступила стража, чтобы не дайте Боги чего не сорвалось. И, как говорят кантернцы, опаньки! Угрозы нет. Правда, вышла накладочка — перед смертью Саркола-таки успел вернуть себе людскую веру, хотя бы частично. Но это уже дело второе. Главное, на трон больше никто, кроме княжеской династии, не претендует, гениальные идеи типа Божественного Царства не будоражат людские умы, а с виноватыми разобраться намного проще, чем с народной верой.

— Твой цинизм убивает меня, — сказал Рэн, невесело улыбнувшись.

— Поживи с моё, — Литесса пожала плечами.

— А сколько тебе лет, кстати? — спросил пуэри, и тут же поймал на себе настороженный взгляд разведчика.

— Нетактичный вопрос, Рэн.

— Да ничего, — равнодушно отозвалась Литесса. — Я своего возраста не стесняюсь. Мне двести тридцать два.

Арджин поперхнулся дымом, закашлялся и, едва сдерживая выступающие слёзы, выдавил:

— Ты… кхе… отлично сохранилась.

— Не ожидал? — улыбнулась женщина, довольная произведённым эффектом. — Мне удалось заморозить старение уже в тридцать шесть лет. Но вот наш светящийся мальчик, я вижу, не слишком удивился. Каков же твой возраст, Рэн?

Глаза Литессы светились странным интересом.

— Если я не ошибся при подсчётах по вашему календарю, через двадцать девять дней мне будет восемьдесят.

— Молодой ещё, — улыбнулась Архимагесса.

— Очень, — вернул улыбку Рэн, смутно замечая, что её взгляд становится каким-то уж слишком благоприятным.

Арджин, переводя взгляд с него на Литессу и обратно, вдруг неловко поежился и поспешил заполнить создавшуюся паузу:

— Отличный глинтвейн. Жаль, что у нас в Либрии его не готовят.

— Зато северяне не знают, что такое грог, — сказала Архимагесса, переведя взгляд на продолжающего мучиться над балладой музыканта.

Парень, одетый в лёгкий полушубок и штаны плотной ткани, старательно проигрывал одну и ту же секцию мелодии, надеясь ухватить ускользающую рифму к слову «сожжён».

— Почему вообще еретиков сжигают? — спросил Рэн, наблюдая за его потугами.

— Считается, что огонь очищает заблудшие души от зла, — поморщившись, ответила Литесса.

— Нет, почему их вообще нужно убивать?

Вопрос повис в воздухе. Собеседники явно не понимали смысла спрашивать об очевидном.

— Потому что они искажают святую Истину, — с сомнением сказал разведчик. — По крайней мере, так говорят церковники.

— Это оправдание, — покачала головой Литесса. — На самом деле еретики создают подводные течения в Святой Церкви, что чревато её расколом. А так как идею уничтожить намного сложнее, чем её носителя, намного проще сказать, что душу его попутал бес и предать очистительному огню. Люди боятся этого «очищения», а потому кивают головами и держат вольные мысли при себе.

— Ну, это твоё мнение, — пожал плечами Арджин. — Я слышал много разных теорий.

— Я правильно понимаю, что людей сжигают за инакомыслие? — уточнил Рэн.

Немного подумав, его собеседники кивнули.

— О, люди, — сказал охотник, разочарованно вздохнув. — Какая долгая вас ожидает дорога.

— … сказало высшее существо, — усмехнулась чародейка.

— Сарказм? — удивился пуэри. — Но ведь очевидно, что вера — это дело каждого.

— Только не в мире людей. Здесь ты или соглашаешься со всем, что тебе скармливают, или имеешь своё мнение и бодрой походкой шагаешь на костёр.

— Это религиозное рабство, а не вера, — возразил Рэн. — Если у вас всё происходит так, как ты говоришь, это не значит, что так и должно быть.

— Ха-ха, Рэн! Не смеши! — воскликнула Архимагесса. — Даже если когда-нибудь перестанут сжигать за ересь, верующие всё равно будут смотреть на инакомыслящих со снисхождением, как на заблудших детей. Таковы люди! Я — прав, а те, кто не согласен — не правы.

— В том-то и есть ваша проблема, — глядя ей в глаза, сказал охотник, решивший на этот раз не сдаваться. — Вы не понимаете, что каждый имеет право на своё мнение, даже если говорите, будто вам всё равно. Если бы ваша Святая Церковь не боялась раскола, этого священника не стали бы сжигать. Каждый решил бы для себя сам, во что он верит.

— Да, тогда бы его просто прирезали, — хмыкнул Арджин. — Князю-то он по-прежнему мешал бы.

— Вот скажи нам, Рэн, каков образец религии? — снисходительно улыбаясь, сказала Стальная Леди. — Какова религия пуэри?

— У нас нет религии. — жёстко ответил Рэн и заметил тень досады, пробежавшую по лицу чародейки. — Нам не приходится приучать детей к мысли о существовании Творца. У нас нет учения для его познания, и уж тем более нет свода правил, которые он якобы нам завещал. Мы приходим к пониманию устройства мироздания сами, каждый в меру своих способностей. Потому что наши мысли свободны. Не скованны рамками идеологий. Мы не равняемся на чьё-то мнение, потому что от рождения имеем право на собственное.

— Как же уживались ваши учёные? — попыталась вывернуться Литесса.

— Учёные опираются на факты. Фактам можно научить. Вере — нельзя. Учения о вере — это насаждение чужого мнения. Это костыль для разума, не способного родить собственных представлений. У каждого индивидуума свой разум, понимаешь? Каждый уникален. И работает каждый разум по-своему. Люди заведомо не могут верить в точности в одно и то же. Поэтому у вас столько войн и разногласий. Вы не можете принять тот факт, что чужому мировоззрению тоже нужно место.

— Я считаю, что твоя голова не на том месте, и должна располагаться на заднице, к примеру, — сказал Арджин, внося свой вклад в обсуждение. — И потому хочу её оторвать и пришить туда, где мне нравится. Ты позволишь мне это сделать?

— Это другое, — покачал головой Рэн. — Это не подмена абстрактных понятий. Это покушение на жизнь. Не переходи границы здравого смысла, и ты поймёшь, что я прав.

— Ты был бы прав среди своих, — сверкнула глазами Литесса. — А здесь ты по-прежнему инакомыслящий, которого сожгут за идеи о свободе мысли.

— Скажи мне, — Рэн наклонился через стол, чтобы оказаться поближе к глазам чародейки, — стал бы Саркола, пожертвовавший собственной жизнью ради прекращения междоусобицы, благословивший свою паству перед самой смертью, несмотря на то, как она с ним обошлась, бросать в огонь инакомыслящего епископа, что выдвигал обвинение?

Чародейка, не моргая, смотрела ему в глаза и молчала.

— Ты знаешь ответ, — сказал пуэри, садясь на место. — Я — не просто инакомыслящий, и Саркола сегодня доказал мне это. И значит я — прав! Твой цинизм превратился в шаблон за долгие годы жизни, Литесса. Из-за него ты не видишь реального положения вещей. Вы способны к человечности, каждый из вас способен. Но в силу различных обстоятельств вы не пользуетесь ей. Не хотите пользоваться. Может быть именно потому, что привыкли, как ты, видеть лишь бездушие, а потому бьёте в ответ на удар, клин вышибаете клином, потому что так проще. Так что дело вовсе не в том, что вы — люди, а в том, что вы не хотите слушать других и признавать их право на собственное мнение. Хотя можете.

— Да, мы такие, много всего можем, но делаем только то, что считаем нужным, — просто ответил Арджин, чем несколько разрядил обстановку.

— Вот я и говорю, совершенствоваться вам и совершенствоваться, — улыбнулся Рэн, мысленно торжествуя победу в споре с непробиваемой Литессой.

Но, оказалось, радоваться было ещё рано.

— Не знаю, что ты хотел мне доказать, — сказала Стальная Леди, тщательно выговаривая слова, — но можем мы и впрямь многое. В теории для нас нет ничего невозможного. А вот на практике подобные явления, такие, как сегодня, встречаются крайне редко. Они даже не являются образцом для подражания. Никто. Не хочет. Быть. Мучеником. Паства довольна тем, что ей скармливают теологические теории, хотя она их и понять-то зачастую неспособна. Я не говорю, что мы не можем быть человечными. Я говорю, что это нам не надо. Ты не найдешь мотивации, способной заставить человека измениться, потому что его устраивает существующий расклад. Не думай, что ты самый умный, Рэн. До тебя многие пытались нести свет и свободу в наше тёмное царство. Их всех сожгли. Ты не можешь спасти того, кто не хочет быть спасённым.

Едва она договорила, как бард, мучивший свой инструмент неподалёку, должно быть, услышав обрывок их разговора, вскочил и неожиданно запел, с жаром ударяя по звенящим струнам:

Над городом чад и зловонье густое, Не молкнет паскудная брань воронья. Ворота открыты, пост брошен… На воле Гуляет чума, всех подряд хороня. Живая душа этих мест сторонится, В кольце серых стен даже свет обречён. И кружат над городом чёрные птицы, И рыщет по улицам призрачный гон. Но вот тёмной ночью герой неприметный, Что прибыл из дальних цветущих равнин, Возник на пороге беды беспросветной. Все мимо прошли. Не сбежал он один. И видит: отчаянья рана гноится, Остывшей надеждой терзая умы, И слепы глаза, и измучены лица, Покорны сердца, будто бьются взаймы… Не выдержал: «Люди, послушайте! — крикнул. — Ведь это не жизнь — посмотрите вокруг! Вы предали древних, бороться отвыкнув. Вас гложет проклятье опущенных рук!» Но серая немощь ответила злобно: «Ты разве не ведаешь, чем мы больны? Здесь даже дыхание пытке подобно. Проваливай прочь! Наши дни сочтены». Чужак отшатнулся, в смятеньи немея. «Вы что же, совсем не желаете жить?» «Нас прокляли Боги. Их воля сильнее, А ты лишь мешаешь нам кару сносить!» Ударил в лицо кем-то брошенный камень, Из глоток людских хлынул брани поток — Оскалилась ярость гнилыми клыками. Отпрянул герой… Только сдаться не смог. Лишь тихо промолвил: «Я дам вам лекарство». И, тяжко ступая меж каменных глыб, Пошёл в сердцевину проклятого царства, Туда, где дуб вечный от порчи погиб. Свою же ладонь герой ранил смиренно, И красное капнуло прямо на снег… И люди узрели в экстазе священном, Как мёртвое древо пустило побег. Их вера вернулась тотчас. Без раздумий Все кинулись к ране за влагой святой, И капля за каплей тела живых мумий Учились по новой дышать красотой. Трудилось без устали смелое сердце, Лекарство толкая из праведных жил, И каждый вкусил панацеи пришельца, И каждого в городе он исцелил. Под ласковым солнцем раскинулось счастье: С Костлявой сегодня никто не уйдёт! Люд празднует жизнь, упивается всласть ей, У дерева вечного вьёт хоровод. А что же чужак? Он отдал всё, что было — Таков уж героев суровый удел. Ещё до светла его тело остыло, И ни один бард о нём песни не спел. Те люди опять веселились как дети, Вернувшись к беспечности прежних времён. И в счастье дарёном никто не заметил, Как вновь собираются стаи ворон.[3]

Финальным аккордом музыкант сорвал немногочисленные аплодисменты и поклонился. Возвращаясь на место, он бросил взгляд на Рэна и коротко кивнул, показав, что играл для него.

— Слыхал народное творчество? — Литесса снова повернулась к пуэри. — Затянуто, но мысль моя в нём прослеживается. Даже не самые умные её понимают. А уж с твоими мозгами как можно этого не понять?

— Я понимаю, — тихо ответил охотник, всё ещё глядя на барда, уже вернувшегося к подбору следующей строки баллады. — Но не могу смириться. Не могу и не стану.

Архимагесса пристально посмотрела ему в глаза и её ровные губы дрогнули в улыбке. Тёплой, понимающей, но слегка снисходительной. Как для неразумного дитя.

— Твоё право. Но ты слышал, чем это заканчивается.

Рэн пожал плечами:

— Я — пуэри. Ваша природа не позволяет вам одуматься. Моя не позволяет мне закрыть на это глаза.

На этом разговор завершился, а возобновившись, полностью поменял русло.

Все они устали, говорить на серьёзные темы никому уже не хотелось — речь пошла поначалу об искусстве, но Арджин, ничего в нём не смыслящий, откровенно заскучал, и с театров и живописи они перескочили на рассказы о далёких странах, которые Рэн слушал с огромным интересом. Рассказывала в основном Литесса, разведчик же редко покидал границы Либрии, а потому лишь добавлял то, что слышал от знакомых путешественников. Совершенно незаметно разговор перетёк в травлю трактирных баек, коими воин оказался напичкан под завязку — и снова пуэри с удовольствием слушал и смеялся, но никак не мог выкинуть из головы зрелище, увиденное им на соборной площади.

Мысли против воли возвращались к благословляющему жесту сгорающего заживо священника, человека с сильным духом, окружённого серой толпой грешников, вообразивших, что творят правосудие. «Зачем он это сделал? Они не ведали, что творят. И дальше не поймут, а будут лишь плясать под чужую дудку — так зачем же благословение?»

Но ответа на этот вопрос он так и не нашёл.

На следующее утро они встали с рассветом — чтобы успеть купить всё необходимое до начала полуденной давки и уехать как можно дальше. К счастью, энтолфские торговцы не страдали от дефицита товаров — нашлись и верёвки с кошками, и вооружение, и мелкие походные принадлежности, и даже некоторые колдовские ингредиенты, съестных припасов удалось закупить с запасом на целый месяц.

Правда, у западных ворот их ждало небольшое разочарование.

Во-первых, ворота оказались маленькие и больше походили на массивные дверцы, ведущие в подвал с дорогим вином. Во-вторых, эти створки, судя по всему, открывались крайне редко, а потому все, кто к ним подходил, сразу бросался в глаза.

Два крепких молодца, лицами почти не отличимые друг от друга, с интересом оглядывали странную компанию. Состроив невозмутимые лица и приготовившись врать напропалую, путники приблизились к ним и остановились, ожидая вопросов. Стражники же ни о чём спрашивать не торопились. Повисла неловкая тишина.

Первым не выдержал старший из братьев-караульных:

— Куда это вы такие собрались? — в его звонком голосе очень чётко читалось искреннее удивление.

— На вылазку, — ничуть не растерявшись, ответил Энормис.

Парни переглянулись, и заговорил младший:

— Из Бешеных, что ли? Иль недавно в Энтолфе?

— Нанялись на прошлой неделе, — соврал Арджин. — Мы из Нейрата.

— А я и вижу, что не нашенские, — кивнул брату старший. — В первый раз, значит. Так вы это, господа хорошие, верхом далеко не уедете.

— То есть?

Страж повернулся и начал жестами обрисовывать картину:

— Ну то есть вы как выедете, там будет ещё четыре версты нормального поля, а потом поперёк идет Сбитый Вал. Уже на нем коняги ноги переломают. А дальше и вовсе начинаются скалы да ущелья. Кони вам там без надобности, точно говорю.

— Вы их, господа хорошие, лучше прям не выезжая продайте, — добродушно присоветовал младший и ткнул пальцем в недалёкое здание. — Вон там скупают у нас лошадок. Торговца Эрихом звать, он вам хорошие деньги за них даст, они ему всегда нужны.

— Спасибо за совет, парни, — сказал Арджин, спешиваясь. — Ну так что, я пойду продам?

Энормис кивнул. Сокол собрал поводья у других и направился куда показали.

— Это нам всё добро на своих хребтах тащить?! — округлил глаза гном, явно недовольный таким раскладом.

Он смотрел вслед удаляющимся скакунам с тоской, которую Рэн не ожидал увидеть на лице вечно недовольного седлом копателя.

— Говорят тебе, от них там никакого толку, — чародей обернулся и зыркнул на Кира, чтобы тот не устраивал истерик перед стражей.

Гном, конечно, притих, но всё же пробормотал себе в бороду:

— Когда закупались, не знали, что самим тащить. Лучше бы жратвы поменьше набрали, сожри её черти.

— А вы рюкзаки разве не купили? — в очередной раз удивился старший стражник. — Эвоно, Тельм, ты видал таких лазутчиков раньше? У нас без специальных рюкзаков никто за Вал уже пару десятилетий не ходит! Вслепую что ли совсем прёте?

Эн не нашёл ничего лучше, чем пожать плечами — мол, не виноваты мы, сами не местные.

— А где их можно купить? — спросила Литесса, дабы не дать простодушным стражникам задаться ненужными вопросами.

— Как пойдёшь по той улице, налево за восьмым домом, там вывеску не пропустишь, «Снаряжение», — с готовностью указал младший и перевёл взгляд на Энормиса. — Главный-то ты?

— Я, — кивнул чародей.

— Пойдём, пока твои друзья ходят, заполним бумагу на выезд. А то теперича не разрешают нам без этой бумаги выпускать…

Он отвёл чародея в сторонку, достал из специального ящика письменные принадлежности и принялся размашисто черкать на чистом листе, периодически уточняя необходимые детали:

— Так… нейратский наёмный отряд в составе пяти боевых единиц… три мужчины, женщина, гном… странная компания, ей-богу… с целью? Ага, карательная вылазка… на срок? От двух недель до месяца… эх, далече вам топать по тамошним местам… снаряжение пишу полное… наниматель? какой, частный? Ну, пусть будет частный, это ж для проформы… так, вот это ещё не забыть… и вот это… караульный Тельм Фили… подпись… Тебя как звать-то?

— Гролф, — брякнул Эн, не задумываясь.

— Предводитель отряда Гролф, вышенаписанное подтверждаю… расписывайся.

Чародей старательно вывел на листе невнятную закорючку.

— Вот, теперь всё. Бумагу это положу в стопку, потом секретарь заберёт. Вы первые в этом месяце туда…

Арджин и Литесса к концу заполнения документа уже вернулись, каждый успешно завершив свою миссию. Мешки были поспешно выпотрошены, содержимое распределено по многочисленным карманам рюкзаков с удобными широкими лямками. Нацепив на себя эти непривычные приспособления, и самую малость подождав Кира, который никак не мог подогнать лямки по размеру, путники показали стражникам, что готовы.

Тельм оглушительно свистнул вверх, после чего из-за края стены показалась голова третьего караульного.

— Открывай!

Голова исчезла, раздался короткий удаляющийся топот, а потом створки медленно поползли наружу.

— А зачем эта бумага? — спросил любопытный Рэн, наблюдая, как снаружи, за воротами, опускается крепостной мост.

— А, на всякий случай, — легко махнул рукой стражник. — Чтобы знали если что, кого нашли, иль наоборот, не нашли.

— Оптимизм аж с ног сшибает, — пробормотал Кир, но его, по счастью, услышал только пуэри.

Наконец створки полностью отворились, открывая вид на заснеженный неровный пустырь, теряющий свой край в лёгкой дымке.

— Ну вот, удачной вылазки вам. Поспешайте не торопясь и помните, что вдумчивость — залог безопасности, — сказал старший страж явно заученные слова. — Ждём назад.

Вздохнув, путники вышли на мост.

— Вот тебе и ров, — сказал Арджин, глядя вниз. — С этой стороны он есть.

— Ой, да плевать, — буркнул Кир раздражённо. — Единственное, что я хочу от этого рва — увидеть его снова на обратном пути.

— Будем надеяться, что увидим, — сказала Литесса, и отряд замолчал, погрузившись в задумчивость, которая будто являлась неотъемлемой частью окружающей их стылой равнины, что выступала предисловием к ещё более неприятным местам.

Глава 18 Выродки

Лабиринт кривых зеркал несётся мне навстречу. Изломанные, исковерканные отражения появляются и пропадают в стыках, превращая моё тело в многоруких химер с составленными из осколков лицами.

Я замечаю целое зеркало и в надежде останавливаюсь напротив, но отражение в нем вдруг оживает и его рот разрывается в крике, я снова бегу, едва успевая замечать повороты. За каждым из них меня ждёт лишь новый коридор с бесчисленными ответвлениями, а со всех сторон глядят мои же глаза: испуганные, осуждающие, озлобленные, безразличные — всякие.

Поняв, что отсюда нет выхода, я бью кулаком ближайшую стену. Осколки со звоном разлетаются, в зеркала тут же вползает тьма, смешанная с кровью, но я уже вижу выход и бросаюсь в пролом. Здесь темно, но стоит лишь сделать шаг, как зажигается свет, и я вижу ещё одно зеркало, в котором отражается моё ненавистное лицо. В бесконтрольной ярости я выхватываю кинжал и бросаю его в идеально гладкую поверхность, оружие пропадает в зазеркалье, а его близнец вырывается оттуда и летит уже в меня. Нужно отклониться или отбить его в сторону, но руки слишком тяжелы и вязнут в пространстве. Острый клинок проскальзывает меж ладоней и вонзается мне в грудь.

Я падаю, чувствуя внутренностями твёрдую ледяную сталь. Мне больно, сердце в агонии сжимается в последний раз и выбрасывает кровь из пробитых желудочков, которая растекается по безупречной плоскости стеклянного пола. Багровая волна накрывает моё искажённое отчаянием лицо и уверенно ползёт дальше и дальше, не собираясь останавливаться. Я жду, когда кровавый поток моей жизни иссякнет, но никак не могу умереть, лишь продолжаю лежать в вязкой липкой луже, которая становится всё больше и больше…

Вдруг ставший привычным сценарий меняется — сверху что-то лопается, я вижу собственную руку. Она хватает меня за шкирку и резко дёргает вверх, выдёргивая из видения.

— Можешь не благодарить.

Надо мной стоит Отражение, пронизывая насквозь насмешливым взглядом. Злоба и помешательство рассеялись без следа, и глаза мои с радостью впились в голубое небо, покрытое тонкими пёрышками облаков.

— Делай это почаще, — сказал я, поднимаясь на ноги.

Грудь оказалась цела, никаких следов кошмара, овладевшего мной, уже не осталось.

— Я тебе не спасатель, — ответил двойник и сел на сотворенный прямо из воздуха стул.

— А мне казалось, что именно в этом ты видишь свою миссию.

— Но твои кошмары — это твоя проблема. Ты не калека и не душевнобольной, сам в состоянии справиться со своими тараканами.

Бескрайняя равнина, покрытая приятной короткой травкой, равномерно освещалась стоящим в зените солнцем, лёгкий ветерок покачивал мягкие стебельки, превращая зелёный ковер в волнующееся живое покрывало.

— Они съедают меня изнутри, и сапогом до них, увы, не дотянуться.

— Не ной.

— Это так и есть. Ты должен знать это как никто.

— Хватит себя жалеть! — не вытерпело Отражение и добавило свою любимую фразу. — Соберись, тряпка!

Я сотворил себе удобное кресло и сел в него, ничего не ответив.

— На тебя надеются другие, те, кто остался в живых, — уже спокойнее продолжил двойник. — И хватит меня игнорировать!

С этими словами он распылил кресло, и я растянулся на траве.

— Мне нечего тебе ответить, — поднявшись, сказал я и сотворил себе новое.

— Потому что ты — тряпка. Говорил, «не привязывайся»? Говорил, «потеряешь»? А ведь это только начало, — мой собеседник понизил голос, и лицо его перекосила злоба. — Ты потеряешь ВСЕХ. А потом ещё и то, что никогда не думал, что потеряешь.

— Спасибо. Как только ты это сказал, мне сразу стало легче.

— Всегда пожалуйста, — сделав вид, что не понял сарказма, улыбнулся собеседник. — Знаешь, в чём твоя проблема?

— В том, что у меня раздвоение личности?

— В том, что ты ждёшь, что всё станет как раньше. Но так не бывает. «Как раньше» никогда не возвращается, как реки не текут вспять. Даже если ты будешь очень стараться вернуть былое, у тебя не получится. Время не вернётся назад, ни при каких обстоятельствах, и не даст тебе испытать одно и то же чувство дважды.

— Я не пытаюсь, если ты не заметил, — вздохнул я, устало отвернувшись.

— Не пытаешься, но хочешь, — кивнуло Отражение, и огляделось вокруг. — Ты застрял в прошлом и превращаешься в старика. Нудного, ворчливого, озлобленного старика с рваными сетями, который пытается снова поймать в них золотую рыбку. Но этого не будет. Дам тебе самый простой совет — ищи нечто новое, и как знать, не окажется ли это новое лучше прежнего.

— Да, вдруг я поймаю в свои сети левиафана, — хмыкнул я, — и он утянет меня на дно морское. Это не я застрял в прошлом, а прошлое застряло во мне. И я не могу от него избавиться, потому что если мне это удастся, от меня ничего не останется.

Отражение замерло, размышляя.

— Пройдёт время, и ты успокоишься, — сказало оно тихо. — Как бы сильно ты не был уверен в обратном. Ты видел мои воспоминания. Я не избавился от них, как видишь. Хочу тебе кое-что показать, — сказал двойник и поднялся.

Небо померкло в одно мгновение — его затянули блестящие чёрные тучи, равнина превратилась в неровную каменную пустыню, из которой тут и там вырывались вверх гигантские вулканы. Пространство заполнилось грохотом и воем невиданной силы ветра. Каждая из гор с разорванной верхушкой извергалась, обливаясь лавой, иногда очередной выброс сопровождался взрывом с настоящей ударной волной, и тугая раскаленная струя выстреливала в небеса на целую версту. Тяготение здесь явно было намного слабее привычного, потому что твердеющие на лету капли улетали прочь так медленно, что казалось, будто они никогда не вернутся на поверхность.

— Это не прекращается здесь ни на миг, — крикнул двойник, и я ни за что не услышал бы его, если бы не усиливающая голос магия. — Этот мир извергается через сотни кратеров и за последние десять тысяч лет уменьшился почти вдвое. Напоминает описываемый церковниками ад, не так ли?

— Как это связано со мной?

— А ты подумай!

Очередной взрыв раздался совсем рядом, но нас, защищённых какой-то неведомой силой, лишь обдало волной ледяного воздуха.

— Здесь слишком холодно, чтобы думать!

— Рад, что ты заметил! — улыбнулся двойник, и о щит над его головой разбился огромных размеров булыжник, ещё недавно бывший в жидком состоянии. — У этого мира очень необычная орбита — зимой здесь настолько холодно, что немногочисленная вода замерзает в лёд, который намного крепче стали, а летом так жарко, что идут дожди из раскалённого железа! И один год здесь равен почти двум сотням лет Нириона!

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Это ещё не всё! С каждым годом перепады температур становятся больше, и всё идёт к одному из двух исходов. Первый — планета преодолеет тяготение обоих своих солнц и отправится в свободное плавание по космосу, постепенно истощаясь и разваливаясь на кусочки, превращаясь в космическую пыль. Второй — ей не хватит скорости для преодоления тяготения, и тогда она просто упадёт на одну из звёзд, окунувшись в океан пламени, где и перестанет существовать. Что бы ты предпочёл — рассыпаться в пыль в вечной пустоте или сгореть в домне звезды?

— Да к чему ты клонишь? — выкрикнул я, уже ничего не понимая в этой бесконечной катастрофе.

— Не отвечай вопросом на вопрос! Решай — пустота или пламя?

— Пламя!

— А чем это лучше? — захохотало Отражение. — Ведь, по сути, итог один — смерть! Но твой вариант как раз тот, на который я рассчитывал!

Чёрное небо вдруг засветилось, сквозь тучи стали пробиваться ослепительные лучи, пламенными копьями вонзающиеся в исковерканную, усыпанную осадками твердь, из холода нас бросило в испепеляющий жар, и вся поверхность планеты начала едва заметно светиться.

— Смотри, мы сгораем! — с восторгом выкрикнул мой двойник и подставил лицо обрушивающемуся сверху смертоносному дождю.

Сначала на головы нам буквально упали остатки небес, а затем огромные пласты тверди стали отрываться и улетать в стороны, по постепенно загибающейся кверху траектории, оттуда на нас обрушивался невыносимо яркий свет, обращающий камень под ногами в жижу… Я ожидал, что нас тоже расплавит, но всё закончилось с пришедшим снизу взрывом, бросившим две одинаковые раскинувшие руки фигурки навстречу безразличной в своей мощи звезде.

— Некоторых вещей тебе не избежать, — сказало Отражение, плавая рядом со мной в утробе исполинского светила. — Даже целые миры обречены на определенный конец. Так что хватит ныть! Возьми себя в руки и прими происходящее как есть! Так или иначе, тебя ждет либо пустота, либо пламя — и тебе никуда от этого не деться! Но если будешь болтаться, наматывая сопли на палец, тебе не удастся даже выбрать исход себе по вкусу!

— И если я не выберу, исход меня в любом случае не устроит, так?

— Наконец-то, — хлопнул в ладоши двойник, — сообразил! Ты достиг точки невозврата, у тебя, как и у той планеты, теперь только два выхода — вырваться и раствориться в пустоте или достигнуть центра и сгореть, третьего не дано! Так что — думай сам!

Отражение растаяло в белой субстанции, оставив рядом со мной лишь несколько цветных разводов, а затем и меня, наконец, настигла невероятная температура, в одно мгновение расщепив моё тело на мельчайшие частицы.

Я открываю глаза и снова впускаю внутрь безжизненную пустошь. Уже который день подряд впереди маячат нагромождения грязно-серых скал и валунов, среди которых нет воды и почти нет растительности. Свинцовое небо точно саван укрывает мёртвую землю, лишает её солнца, крадёт тени и превращает в блеклую, выцветшую пустыню.

Каждое утро я словно воочию вижу собственную душу.

«Я должен был остаться с ней». Эта фраза — словно мантра. Я почти перестал понимать её смысл, но продолжаю повторять про себя, как дурачок какой-то. Ведь совершенно ясно, что для сожалений слишком поздно.

Иногда посреди ночи я просыпаюсь от чувства, будто между рёбер у меня засел длинный ржавый гвоздь. Дышать в такие мгновения совершенно невозможно, шевелиться — тоже, я словно приколочен намертво. Распят. Лишённый воздуха, я воображаю, как погибла Лина. Будто наяву вижу, как она торопливо одевается, рывком застёгивает ремень, хватает кинжал… И вдруг прямо перед ней возникает очаг взрыва. Стены и пол обращаются в щепку раньше, чем успевают загореться. Обжигающая ударная волна бьёт по красивому лицу, одежде, лёгкое девичье тело подбрасывает в воздух, жар в считанные мгновения становится запредельным, поэтому она начинает сгорать прямо в полёте. Кинжал вырывается из растворяющейся в пекле тонкой руки и улетает прочь…

В этот момент боль обычно начинает отступать. Я вздыхаю ей вслед.

«Я должен был остаться с ней».

Да, должен был. Чтобы ни секунды без неё не дышать.

И, несмотря на это, день за днём я встаю и иду. Без малейшей причины, по инерции, просто потому что так надо. Иногда даже начинает казаться, что так можно жить. А потом пелена бесчувствия спадает, и я понимаю, что у меня совершенно не осталось сил. Просыпаться. Идти. Открывать рот и что-то говорить. Что всё, чего мне хочется — упасть и не шевелиться, не думать, не существовать. Что я отчаянно нуждаюсь в помощи, но где же, чёрт побери, её взять? Какое лекарство в силах залатать эту гигантскую дыру, что Бездной зияет во мне? Я хватаюсь за соломинки, а они рвутся все до единой, и я тону, тону в глубочайшем омуте без надежды, без малейшего просвета, задыхаюсь в собственной беспомощности и бессилии, бьюсь в агонии… не переставая куда-то идти. Словно ноги способны вынести меня из этого «хуже смерти», а руки однажды смогут разорвать хватку удушья, в котором погибают остатки моего «я».

Литесса в целом права. Если бы не моё вмешательство в её судьбу, Лина сейчас просыпалась бы где-то — не со мной, но живая. Если бы я отпустил её восвояси сразу после того случая с волколаком, не пришлось бы ей пережить все злоключения, причиной которых стал я. Она бы просто уехала на побережье Южного моря, как собиралась, и скорее всего жила бы сейчас припеваючи. И это, к сожалению, даже не моё раздутое чувство вины. Это правда.

Никакая месть Гроггану и его компании не заставит меня почувствовать себя прежним. Это, кстати, к лучшему — ведь я был таким кретином всю дорогу. А теперь, как верно заметило Отражение, застрял в прошлом. Настоящее ушло на второй план, превратилось в блеклую декорацию. Погибла Лина, но такое чувство, будто это меня, как и всю мою вселенную, тем взрывом разорвало на куски.

Нет, дело, конечно, не только в Лине. Не только, но главным образом…

Теперь я даже рад буду поверить в посмертие и рай. Чтобы там ей было хорошо. Чтобы, когда настанет мой черёд, я встретил её на той стороне. Не то, чтобы мои религиозные убеждения пошатнулись… Просто надеяться больше не на что.

— Эн, очнись, — раздался голос пуэри. — Когда ты смотришь в небо такими стеклянными глазами, мне становится жутко.

Рэн сидел на скатанной походной постели и брился кинжалом, используя вместо зеркала котелок с водой.

— Задумался.

Охотник бросил на меня внимательный взгляд, но промолчал и продолжил скрести подбородок заточенным до бритвенной остроты лезвием.

И молодец. Я сыт по горло их сочувствием. Оно ничем не помогает.

Поднявшись с одеяла, я по привычке размялся и огляделся. Мы пришли сюда затемно, поэтому нам пока не представилось возможности изучить местность. Кир и Литесса протестовали, говорили, что идти в темноте опасно, особенно когда неподалёку слышится чей-то вой и ни на минуту не молкнут невнятные шорохи. Но мы всё равно шли. Я настоял. Если идти по шесть часов в сутки, сказал я, мы доберёмся до берегов Дальнего Моря только к середине весны.

На ночь мы остановились под широким каменным выступом, нависшим над неровной площадкой в несколько квадратных саженей. Слева и справа возвышались скалы, так что мне пришлось вскарабкаться по крутому склону, чтобы хоть немного увеличить обзор. Оказавшись аккурат над лагерем, где понемногу просыпались остальные члены отряда, я остановился и посмотрел на юго-восток.

Острохолмье полностью оправдало своё название. Куда ни кинь взгляд, всюду лишь бурый камень, земли почти нет, так что росли там в основном мох да плесень. Едва мы преодолели Сбитый Вал, как снег исчез окончательно, будто отрезанный раскалённым ножом. Местами камень под ногами становился горячим, и, пройдя несколько вёрст, мы наткнулись на исходящий паром подземный источник. Ни пить, ни мыться в этой воде мы не рискнули — она была мутной и отвратительно пахла.

Через один дневной переход начались странные топи — всюду из земли торчали булыжники и чахлые, выкрученные деревца, но стоило сделать пару шагов в сторону, как ноги уходили в трясину. Проблуждав по этим болотам целую неделю, мы основательно вымотались — в воздухе постоянно висел запах серы и ещё чего-то мерзостного, от вони сильно болела голова и спать становилось невозможно. Однако были и плюсы — холод отступил, климат смягчился, и от болотных испарений порой даже становилось жарко. Проблем с обитателями тоже почти не возникло, исключая встречу с болотным троллем и инцидент с группой кровожадных огров-живоглотов. Никто из них не выжил.

В конце концов болото упёрлось в каменистую возвышенность, за которой снова начались скалы и ущелья, ещё более глубокие, чем прежде. Мы вошли в одно из них вчера, так что сегодня была первая ночь, в которую нам удалось нормально выспаться.

Теперь же оставшиеся позади топи терялись вдали за грязно-серой дымкой, а с других сторон на меня глядели лишь угловатые безжизненные выступы, местами гладкие, местами шероховатые и слоистые, и весь этот пейзаж не вызывал у меня даже уныния. Только безразличие.

За всё время блуждания по этому краю мы ни разу не видели солнца — над головой висели серые облака, словно замаравшие свои брюшки о торчащую снизу твердь. Зная историю этих мест, я не удивился бы, если это многовековая природная аномалия — тысячелетиями сюда стекались потоки негативной энергии и выплёскивались в виде возвратов, порождая чудовищ и скверну.

В трудах по возвратам, ещё в Квисленде, я читал, что нечисть вроде гоблинов и троллей может рождаться прямо из камня, и потому у большинства из них нет даже репродуктивного аппарата. Они — однополые одноразовые существа, неспособные к размножению. Так что, если природа способна наделить неживое жизнью и даже неким подобием разума, чего удивляться её способности создать завесу из не рассеивающихся облаков?

Спустившись, я застал на месте только Кира и Литессу, готовящихся к дороге.

— Ушли на разведку, — отвечая на мой немой вопрос, сказал гном. — Может, воды найдут…

— Странно, — вдруг проговорила Литесса задумчиво.

— Что именно?

— Мы уже одиннадцатый день в Острохолмье, а никаких орд отродий я что-то не вижу.

— Тебе огров было мало? — выпучил глаза гном. — Забыла, как эти людоеды гоняли нас по болоту?

— Один раз за одиннадцать дней. Тролль вообще не в счёт. Если верить слухам, они тут должны кишмя кишеть, вместе с моготами, гоблинами и гулями. И где они?

— Не знаю, как ты, а я чертовски рад, что наши с ними пути не пересекаются.

— Сдаётся мне, тут всё не так, как мы думаем, — нахмурившись, сказала Архимагесса.

— В смысле?

— Не важно, — отмахнулась чародейка, взявшись за укладывание рюкзака.

Кир хмыкнул и достал из кармана сухарь, которым тут же с аппетитом захрустел.

Литесса удивительным образом озвучила мысль, которая ещё только формировалась у меня в голове. Я и сам смутно чувствовал неладное, но у архимагессы, видимо, ум работал лучше, поэтому она догадалась раньше.

Острохолмье мало соответствовало рассказам о себе.

— Провизии может не хватить до конца пути, — сказал я, заглядывая в свою сумку.

— Ты это к чему? — насторожился гном.

— Надо задуматься о поиске альтернативных источников питания.

— Издеваешься? — поморщилась Литесса. — Людям здесь есть нечего.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — ответил я. — Потому что в противном случае есть вероятность, что нам придётся есть то, что удастся поймать. Творить еду из воздуха никто из нас не умеет.

Кир судорожно сглотнул и вернул следующий сухарь в карман — то ли ощутив внезапный рвотный позыв, то ли решив экономить еду.

Из-за выщербленного падением валуна показались две знакомые фигуры, понуро бредущие к месту нашей стоянки.

— Воды нет, — приблизившись, сказал Арджин и бросил пустые мехи себе под ноги.

— Интересно, здесь когда-нибудь идут дожди? — гном смотрел на небо.

— Сильно сомневаюсь, — ответил Рэн. — Везде сухо, пыль очень мелкая, не видно ни одного ручейного русла — если бы здесь шли дожди, вода непременно отшлифовала бы скалы где-нибудь на склоне.

— Значит, пустыня, — вздохнул я, думая о том, что воду в крайнем случае придётся выжимать из камня.

При обезвоживании чародей теряет изрядную часть силы, и этого допускать нельзя, если мы не хотим лишиться главного своего козыря.

— Идти дальше можно только по ущелью, — сказал охотник, когда все мы приготовились идти. — Я залазил на один из утёсов в полуверсте отсюда — пройдя мимо него, мы можем свернуть к северу. Там есть что-то вроде долины, уходящей на запад.

— То, что надо, — сказал я. — Выдвигаемся.

Направившись разведанным путём, мы скоро миновали приметную возвышенность и через час пути добрались до более-менее ровного лога меж протянувшимися параллельно друг другу хребтами. Здесь обнаружился полупесчаный почвенный покров, растрескавшийся от сухости, но всё же давший жизнь нескольким жалким на вид кактусам и кустарникам. В середине долины трещины оказались значительно мельче, чем по её краям, и я пришел к выводу, что здесь часто ходят местные обитатели. Вообще, место было прямо-таки идеальным для засады, но, внимательно разглядывая окружающие нас скалы, я заметил лишь нескольких отдельно парящих грифов, выискивающих себе пропитание.

Кир затравленно смотрел на птиц, и на его лбу крупными буквами было написано нежелание разделять их трапезу. Не упомяни я об этой перспективе утром, беспокойство по этому поводу у него вряд ли бы возникло.

Пройдя долину насквозь, мы снова попали в ущелье, змеёй извивающееся меж скалистых хребтов. Временами идти становилось очень трудно — сошедшие оползни изрядно портили дорогу, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы невзначай их не переломать.

Всё было спокойно, мы больше не слышали воя, сопровождавшего нас на границе с болотом, лишь лёгкие посвисты ветра о тёмные вершины да шуршание камешков под ногами.

Однако сразу после обеденного привала, свернув в очередной раз на запад, мы наткнулись на него.

Тело лежало лицом вниз в луже собственной крови, такой же красной, как у людей, и не двигалось.

Отряд молчаливо обступил труп.

— Вот и первые исконные хозяева этих мест, — сказала Литесса, ткнув мертвеца сапогом. — Это могот.

— Главное, чтобы он тут был один, — буркнул Кир, исподлобья оглядывая окрестности.

Рэн, поднявшийся чуть выше по склону, указал пальцем на выступ, венчающий собой вершину хребта:

— Он стоял вон там. И упал.

— Надо же, какой подарок, — усмехнулся Кир. — Могот-самоубийца.

— Это вряд ли, — сказал пуэри, подойдя ближе, и перевернул тело.

Гном и разведчик брезгливо поморщились.

Одежда отродья была сшита из кожи криво, неумело, она едва прикрывала жилистый торс и крепкие безволосые ноги. Обувь отсутствовала начисто.

До сей поры мне ни разу не доводилось видеть моготов — в Либрии их показывали лишь в немногочисленных цирках уродов, в книгах же их описаний приводилось мало, но все они отличались друг от друга как небо и земля.

В действительности он выглядел так: ростом чуть меньше среднего человека, грубая кожа на лице сморщена, обветрена, с пепельным оттенком. Кончик носа задран, делая лицо похожим на рыло. Редкие волосы беспорядочно рассыпаны по гладкому черепу, уши искривлены и заострены сверху и снизу. В приоткрытом безгубом рту виднелось два ряда острых зубов, которые напоминали зубцы ножовки. Белых и удивительно ровных, кстати. На лбу — огромная рана, ставшая смертельной.

— Вот что его столкнуло, — Рэн указал на торчащую из плеча отродья сломанную стрелу с красным оперением. — Стрела сдёрнула его с обрыва, но умер он от удара головой о камень. Успел перед смертью закрыть глаза.

— Совсем недавно, — сказал Арджин, присев на корточки. — Труп ещё не окоченел, кровь едва свернулась.

— Это значит, что стрелок сейчас где-то неподалеку, — сказал я, чем заставил всех озираться. — Сомневаюсь, что он всё ещё здесь и сомневаюсь, что он станет стрелять в нас.

— Не будь так уверен, — сказала Литесса, взглянув на меня исподлобья. — Ты думаешь, что стрелял человек, и ты, скорее всего, прав, но я бы не рассчитывала на особое дружелюбие с его стороны. Выжить в подобных местах могут лишь параноики, в каждой тени видящие врага.

— Стреляли со значительного расстояния, лучник не из лучших, — сказал Рэн, внимательно оглядев рану на груди могота. — Его заметили издалека и сняли, особо не разбираясь. Так что соглашусь с нашей дамой — встреча с хозяином этой стрелы может быть опасной.

«Наша дама» озорно стрельнула глазками в сторону охотника, чего тот в очередной раз не понял. Я периодически замечал некоторые искорки, проскакивающие между этими двумя, но они скорее были односторонними — Рэн говорил невпопад и абсолютно не понимал флирт как таковой. Видимо, в их обществе отношения между женщиной и мужчиной строились иначе. Литесса же откровенно развлекалась за его счёт — она прекрасно сознавала, что своим поведением ставит молодого пуэри в тупик, но при этом вовсе не собиралась облегчать тому задачу. Остальные делали вид, что ничего не замечают: Кир и Арджин из такта, а мне просто не было никакого дела до их шашней. Старая интриганка решила поиграть — да на здоровье. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы меня не трогало.

— Глядим в оба, — сказал я и первым двинулся дальше по тропе.

Лабиринт ущелий снова затянул нас. На каждой развилке, прежде чем повернуть, приходилось разведывать дорогу. После памятной печальной находки мы стали осторожней и сосредоточенней, внимательно оглядывались по сторонам и говорили вполголоса, но предосторожности оказались излишними — до самого вечера таинственный владелец краснооперённой стрелы нам так и не встретился.

Зато мы издали заметили стайку карликов, которые при виде нас поспешно скрылись в норах. Мне показалось, что это разумные существа, но преследовать их не представлялось возможным — в лаз не смог бы протиснуться даже Рэн. Это обстоятельство порядком меня раздосадовало.

«Блуждая среди этих скал и постоянно останавливаясь, мы теряем кучу времени, которое сейчас на вес золота, — думал я. — Вот если бы у нас был проводник… Как, например, эти карлики или тот человек, что застрелил могота — продвижение ускорилось бы в несколько раз». Так что пока мои товарищи опасались встречи с лучником, я в тайне на неё надеялся, хоть и не говорил этого вслух.

Однако верста за верстой, час за часом мы шли и ничего не происходило. Лишь когда стало темнеть, мой взгляд уцепился за трещину в скале, прямо-таки призывающую к тому, чтобы её рассмотрели поближе.

— Пещера, — констатировал Кир, остановившись рядом со мной. — По-моему, глубокая.

— Оттуда тянет сыростью, — вставил свои пять грошей сокол. — Там должна быть вода.

Отряд многозначительно переглянулся.

— Надо воспользоваться возможностью пополнить запасы, — сказала Литесса. — Неизвестно, когда она ещё раз представится.

— Оттуда тянет не только сыростью, — поморщился гном, сунувший нос внутрь. — Святые горы, ну и вонь!

— Всё равно нужно проверить.

— Кто-то должен остаться снаружи.

— Я покараулю, — вызвался Рэн. — Если что, спущусь следом.

— Хорошо. Не зевай, — я хлопнул пуэри по плечу и шагнул в проём вслед за копателем.

Поначалу пришлось зажечь магическую свечу, но уже через пару десятков шагов на полу и стенах тоннеля стали попадаться большие светящиеся грибы, дающие неплохое освещение. Мы не преминули использовать их в виде светильников, для чего пришлось попотеть — твёрдостью эти растения вполне могли поспорить с деревом и крепко держались корнями за камень.

Тоннель вёл нас всё ниже, вскоре он расширился и потеплел, к грибам добавился бородатый мох и мелкие травы, бледные, но сочные. Влажность к тому времени стала настолько высокой, что вода капала с потолка и стекала по стенам. Несмотря на вполне сносное освещение, место выглядело мрачным и неприветливым — звуки не рождали никакого эха, а будто вязли в пространстве.

— Слышите? — остановился Кир. — Вода плещется.

— Плещется-то плещется, да вот только где она? — кивнул Арджин. — Будто совсем рядом, а под ногами сухо.

Как раз в этот момент Литесса наступила на что-то хрустящее и поспешно отпрыгнула.

— Проклятье!

Оказалось, она раздавила панцирь крупного жука, пролежавший здесь невесть сколько времени.

— Не нравится мне здесь, — тихо проговорил разведчик.

— Но вода нам всё ещё нужна. Пошли, — сказал я.

Дальше оказалось хуже. Через несколько саженей началась паутина, облепившая стены и растительность поблёскивающей плёнкой.

— Теперь мне тоже не нравится, — буркнул Кир. — Чёртовы пауки! Гляньте, какой толщины нити. Я такие видел под Небесным Пиком, их плетут твари размером с телёнка! Прилипнешь — не оторвать!

Звякнуло извлекаемое из ножен железо.

— Значит, постараемся не вляпаться, — ответила Архимагесса, тайком готовящая несколько убойных боевых заклятий. — Это всего лишь пауки, хоть и крупные.

— Это скверна, — сказал я, выходя вперёд. — Они мутировали из-за возвратов. Так что это не «всего лишь пауки». Арджин, Кир, держитесь ближе. Вряд ли нам здесь поможет простая сталь.

Чем дальше, тем больше становилось паутины, капельки воды блестели на серебристых нитях, из-за чего казалось, что за нами наблюдают сотни глаз — любопытных, притаившихся, выжидающих.

Наконец тоннель закончился обширной пещерой. Грибы росли везде — на стенах, на многочисленных выступах, на потолке — и освещали небольшое озеро, заполнившее собой углубление в середине грота. Из его берегов торчало несколько деревьев, целиком облепленных паутиной, точно изогнутые коконы на ножках. Их окружали папоротники и хвощи, такие же бледные, как и клочковатая трава. Полную тишину места нарушало лишь журчание воды, вливающейся в водоём.

Здесь уже нельзя было и шагу ступить, не раздавив разнообразные останки — насекомых, пресмыкающихся, двуногих — пауки съедали всех, кто по неосторожности угождал в их сети. На лицах спутников я прочёл явственный испуг, вызванный ещё и тем, что самих арахнидов нигде не было видно — они могли появиться из-за любого камня, любого угла. Наверное, мне тоже полагалось бояться. Но самое страшное в моей жизни, увы, уже произошло.

Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, мы крались к озеру и ожидали нападения в любую секунду.

— Вода отравлена, — прошептал Арджин, первым добравшийся до берега. — На дне полно трупов.

— Ищем исток, — так же тихо ответила Литесса. — Если повезёт, там она ещё чистая.

— Чего его искать-то, — пробормотал Кир, чувствующий камень, словно тот являлся частью его тела. — Он вон там.

Его палец указал на возвышение, к которому вёл пологий склон, заросший кустарниками. В полном молчании мы двинулись наверх, спина к спине, едва дыша, посекундно оглядываясь. Меня это напряжение стало раздражать.

Кустарник оказался удивительно колючим и царапал кожу до крови, в итоге мне надоело это иглоукалывание, и я пару раз взмахнул мечом, освобождая дорогу.

Хруст в этой тишине показался таким громким, что мои товарищи поневоле пригнулись и зашипели на меня.

— Перестаньте, — бросил я, игнорируя испуганные лица. — Если они здесь, то уже почуяли нас и обязательно нападут. Так что можете не стесняться.

— Смотрите! — гном ткнул пальцем в стену справа от меня.

Там оказалась внушительных размеров дыра, ведущая в темноту — внутри не росли светящиеся грибы, и конца этого углубления было не видно.

— Держитесь от них подальше, — руки Стальной Леди окутались лиловым сиянием.

— Так, всё, хватит топтаться, — сказал я. — Бегом!

Свист воздуха сменился треском разрубаемых ветвей, я уверенно пошёл вверх по склону, не оставляя выбора остальным. Через полминуты я уже стоял на возвышении и оглядывал сверху тихое паучье логово, Кир довольно быстро нашел скрывшийся в зарослях ручеёк, сбегающий по небольшой ложбинке прямо из-под внушительного валуна. Зачерпнув воду в ладонь, копатель сначала попробовал её на язык, а потом сделал неуверенный глоток.

— Солоноватая, — сказал гном, доставая из-за пояса пустые мехи. — Но пить можно.

— Наполняйте всё, что есть, — сказал я, кинув копателю свою фляжку. — Я постою на страже.

Похоже, никто кроме меня не услышал тихого шороха, прокатившегося по всему гроту. Каким-то шестым чувством я уже уловил, что вот-вот начнется драка, но глаза по-прежнему не замечали никакого движения. «Может, показалось?» — подумалось мне, и звук тут же раздался второй раз, как бы отвечая: «Нет, не показалось».

Я вышел на самый край возвышенности и сосредоточился на ощущениях. Вязкая тишина прерывалась плеском и бульканьем за моей спиной, движения спутников без труда распознавались по одному лишь производимому звуку…

— Сверху! — крикнул Арджин.

Я поднял голову быстрее, чем успел что-либо сообразить, и нос к носу столкнулся с огромным чёрным пауком.

Он бесшумно спустился на паутине из дыры в потолке и завис прямо надо мной, так что за несколько мгновений, что мы смотрели друг на друга, мне удалось запечатлеть его в памяти. Острые, угловатые ноги с отчётливыми зазубринами, покрытое короткими волосками туловище, продолговатое брюшко, а точнее брюхо — размером тварь могла посоперничать с годовалым жеребёнком. Прямо перед моим лицом оказались растопыренные в предвкушении добычи жвала, над которыми масляно поблёскивали многочисленные глаза.

Большего я разглядеть не успел. Мутант оказался дьявольски проворным — я едва собрался дёрнуться в сторону, как восьминогое чудовище обрушилось на меня, сбивая с ног. Над самым ухом лязгнули жвала. Кто-то из спутников закричал, выпустив бесполезный меч, я вцепился в мохнатое туловище что было сил. Тварь дёрнулась несколько раз, едва не дотянувшись до моего лица, но спустя несколько секунд зашипела и засучила лапами, почувствовав обжигающий холод от моих ладоней — заклинание должно было превратить чудовище в сосульку. Каким-то чудом пауку всё же удалось вырваться, оставив в моих руках куски замороженной плоти, хищник отпрыгнул и споткнулся, не успев оправиться, но убегать было уже поздно. Подхватив оброненный меч, я настиг его в считанные мгновения и рубанул наудачу, из неудобного положения — клинок угодил поперёк трёх лап, перерубив их почти у основания. С шипением валясь на бок, тварь извернулась и извергла из брюха комок паутины, который едва снова меня не опрокинул.

Уловив боковым зрением движение, я отскочил и тут же понял, что вокруг вовсю кипит бой.

Арджин и Кир прикрывали спину Литессе: она защищала подъём от напирающих мутантов с помощью двух лиловых магических плетей, которые проходили сквозь тела врагов как нож сквозь масло.

Бросив покалеченного противника, я рванулся к товарищам. Пауки самых разных размеров вылезали из дыр и бежали к нам по стенам и потолку, будто игнорируя тяготение. Используя припасённый виртулит, я обрушил на врагов струю огня, но только разозлил их ещё больше — попадав вниз, арахниды принялись удивительно метко обстреливать нас паутиной, и мне пришлось выставить щит, чтобы не дать облепить себя с головы до ног.

— Давай «бомбу»! — крикнула Литесса и развернулась для очередного взмаха.

— Нельзя! — ответил я, раскаляя щит, чтобы сжечь паутину. — Свод может не выдержать!

— Хоть чему-то научился! — гном разрубил паука, что прыгнул со стены.

Из-под выступа, на котором я стоял, внезапно выпрыгнул ещё один мутант, он попытался вцепиться в меня лапами, но лишь опалил их об раскаленную завесу. На мгновение полыхнула вспышка, и мне в голову пришла идея.

— Все вплотную ко мне!

Литесса, грациозно щелкнув плетями в последний раз, прикрыла Арджина и Кира, мой щит ненадолго разомкнулся, чтобы впустить внутрь остальных. Чародейка, переводя дух, прижалась спиной к моему плечу:

— Что ты задумал?

Вместо ответа я сложил руки в специальном жесте. Щит стал белеть, скрывая из вида паучью орду, которая плотно облепила его со всех сторон. Через несколько мгновений нас уже окружила стена белого света, и о присутствии мутантов напоминало лишь разъярённое шипение да шлепки ударяющейся в преграду паутины.

Заканчивая расчёты и плетение заклятия, я крикнул:

— Зажмурьтесь!

Разведчик и гном поспешно выполнили мою команду, но Архимагесса продолжала с любопытством оглядываться, поэтому мне пришлось на неё прикрикнуть.

— Лишние глаза отрастила?! Закрой зенки, говорю!

Чародейка плотно зажала глаза ладонями, и я сам сделал то же самое, произнеся про себя последнюю мыслеформу.

На мгновение заложило уши. Потом сквозь едва улавливаемый писк начали пробиваться звуки творящегося снаружи безумия. По гроту прокатился низкий гул, сопровождаемый шипящими воплями пауков. Им оставалось жить считанные секунды.

— А-а-а!!! Сожри меня Бездна, что происходит?! — завопил Кир.

— Глаза не открывай!

Мои силы таяли быстро, но другого выхода не было — орда восьминогих пожрала бы нас, не прими я радикальные меры.

Дождавшись, пока шипенье пауков пойдёт на убыль, я погасил заклинание. Невыносимо яркий свет стал слабеть, а вскоре и вовсе потух.

— Можете смотреть.

В воздухе витал прогорклый запах палёного, все растения пожухли и свернулись, сухие деревца горели, как большие факелы. Ядовитое озеро покрылось желтоватой пеной и едва заметно парило. От паутины во всей пещере не осталось и следа, а сами прядильщики валялись повсюду бесформенными грудами обгоревших тел и конечностей.

— Мда, — изрёк Арджин. — Если кто и успел спастись, обратно они уже не сунутся.

— «Испепеляющий свет», — сказала Литесса, осматривая побоище. — Никогда не видела такой формы.

— Ты ещё много чего не видела, — ответил я. — Заканчивайте с водой и пойдём обратно.

Чтобы снова добраться до ручья, пришлось разобрать немаленькую кучу мёртвых пауков — от тел мало что осталось, «испепеляющий свет» прожёг дыры даже в плотных туловищах, а относительно тонкие ноги и вовсе превратил в угольки. Вонь поднялась ещё отвратнее, чем прежде, так что мы набрали все прихваченные сосуды и поспешили уйти.

Однако перед самым выходом из пещеры мы снова замерли и схватились за оружие.

Снаружи звучали незнакомые голоса.

— Стой!

— Не выпускай его!

— Может, всё-таки не будем драться?

Последние слова принадлежали Рэну. Я прокрался к выходу и осторожно выглянул, чтобы оценить обстановку. Трое мужчин в глухой одежде с капюшонами, узких плащах, с оружием наголо, обступили пуэри по кругу, и, похоже, не собирались вести переговоры.

— Что ты за тварь? — выкрикнул один из них, очевидно, смущенный светом, пробивающимся из-под нашейника пуэри.

Решив, что пора вмешаться, я вышел из укрытия, чем заставил незнакомцев разорвать кольцо.

— Я бы на вашем месте с ним не связывался. Он вас перебьёт быстрее, чем вы скажете «мама».

— Неужели? — огрызнулся тот, что стоял ближе ко мне. — Ты ещё кто такой?

— Со мной тоже лучше не связываться, — я демонстративно вернул меч в ножны. — Давайте жить дружно. Мы наёмники, вышли из столицы одиннадцать дней назад. Меня зовут Гролф, это мой отряд. Теперь вы назовите себя.

Другой воин, невысокий и худощавый, оценивающе окинув нас взглядом, задал ещё один вопрос:

— Кто ваш наниматель?

— Не твоё дело, — с улыбкой ответил я. — Чистильщики мы.

— Частники?

— Возможно.

Поколебавшись ещё какое-то время, худощавый опустил оружие, и остальные неуверенно последовали его примеру.

— Без обид, ребятки. Моё имя Лентер, — он опустил платок, которым прикрывал нижнюю часть лица. — Я тут за старшего.

— Так кто вы? — спросил я, разглядывая необычно мелкого северянина.

— Разведка, — чуть помедлив, ответил Лентер.

— Коллеги, значит, — подал голос Арджин. — Я тоже раньше служил. Пока не понял, что наёмникам платят больше.

— Каждому своё, — усмехнулся Лентер, сверкнув щербинкой на резце. — Кого чистите-то?

— Огров, — ответил я, не задумываясь. — Нам надо вглубь Острохолмья. И, честно говоря, нам бы не мешал проводник.

Предводитель разведчиков посмотрел на меня из-под капюшона и приглашающе мотнул головой:

— Давайте обсудим это в лагере. Час поздний, а твари в темноте смелеют.

Мы последовали за разведчиками к их стоянке, расположенной неподалёку, в неприметном закутке между скал. Было видно, что местечко облюбовано давно и прочно: изнутри лагерь даже казался уютным, настолько хорошо его обустроили. Один из сопровождающих незаметно отсеялся по дороге, и возник из темноты только когда мы уже разожгли костёр и принялись за ужин.

— Давно вы здесь? — спросил Арджин, раскуривая трубку.

— Чуть больше двух недель, — ответил Лентер.

Я внимательно оглядел сидящих у костра северян. Короткие стрижки, заросшие усталые лица, тёмная маскирующая одежда. Но ни одного лука.

— Ещё кого-нибудь из людей встречали?

— Нет, — Лентер поднял на меня взгляд. — А что?

— Мы видели… — начал было Рэн, но Литесса поспешно перебила его:

— Вчера видели следы сапог. Думаем, ваши или нет?

— Скорее всего, наши, — пожал плечами предводитель разведчиков. — Если бы кто ещё тут был, мы бы знали. Где вы на них наткнулись?

Я улыбнулся:

— Трудный вопрос. Мы совсем не знаем местности. На какой-то тропе к юго-западу отсюда.

— Сейчас в основном ходят по Серным Болотам, — сказал тот, что вернулся совсем недавно. — Сюда редко доходят. Это считается уже… как это… глубинной зоной. Дебрями, если понятным языком.

— И поэтому вдвойне странно, что вы едете вглубь, — заметил Лентер, скребя ложкой по дну миски.

— Вообще мы из Нейрата, — рассеянно ответил я, понимая, что нас пытаются расколоть. — Это первый контракт в Острохолмье. Нам ни про какие зоны не говорили. Сказали — столько-то голов, с доказательствами.

— Частники все такие, — усмехнулся третий разведчик. — Считают, что раз платят деньги, остальное не их проблемы.

— Ну не сказать, чтобы нас сильно смущало количество отродий, — вдруг сказал Кир. — Наоборот, мы ожидали, что будет хуже.

— После набега уцелевшие твари разбежались по норам. Ближайшую пару месяцев точно никто в Энтолф не сунется, — Лентер переглянулся со своими. — Так обычно и бывает. Набегут, получат на орехи, разбегутся. Как только их снова станет слишком много и перестанет хватать еды — снова собьются в ватагу. К счастью, мозгов у них немного и путную атаку организовать они не могут. Наша задача как раз отследить тот момент, когда племена отродий начинают заключать союзы. И доложить об этом в столицу, конечно же.

Литесса странно посмотрела на меня, будто хотела что-то сказать, но отчего-то промолчала.

— Раз уж мы встретились, меня мучает один вопрос, — сказал я, прикончив свой бульон. — Чем вы здесь питаетесь всё это время? Где берете воду?

— Знаем мы тут несколько ручьёв, — понимающе улыбнулся Лентер. — Вода чистая, можно пить. Частенько возле них можно подстрелить крысоволка или карлика. Они, знаешь ли, тоже пить хотят. Не деликатес, конечно, но если посолить, то даже немного напоминает баранину.

«Подстрелить, значит. Интересно, чем. Хотя, какая разница…»

— Итак, я хотел бы перейти к делу, если вы не против, — сказал я, сложив руки в замок.

— Мы не можем оставить пост, — покачал головой командир разведчиков, предупреждая мой вопрос. — У вас своя работа, у нас — своя. У меня есть карта, но она охватывает лишь область протяженностью в дневной переход вокруг этого лагеря. Всё, чем я могу помочь — указать направление.

— Очень жаль. Но будем рады любой подсказке.

— Господа, прошу прощения, — Литесса поднялась с места. — Эн, на минутку.

Сидящие у костра проводили нас равнодушными взглядами.

Отойдя достаточно, чтобы нас не могли подслушать, я наклонился к самому уху архимагессы:

— В чём дело?

— Не нравятся они мне. Этот Лентер явно лжёт.

— С чего ты взяла?

— Перед выходом привратник сказал, что мы первые в этом месяце выходим. Со словами этого типа никак не вяжется. Зачем он солгал?

— А мне почём знать? Может, это тайна.

— Да какие из них разведчики?

— А тебе откуда знать, как они должны выглядеть?

Чародейка поморщилась, но продолжала смотреть мне в глаза.

— Ладно, что ты предлагаешь? — сдался я.

— Не связывайся с ними. Не полагайся на их слово. Лучше нам делать всё по-своему.

— По-своему получается очень медленно, — сквозь зубы выдавил я. — Или ты хочешь, чтобы Грогган собрал все эссенции?

— Да я лучше рискну открыть эфирную тропу, чем послушаю этого типа!

— Здесь неустойчивый эфир, тропа нас убьёт.

— Вот именно! — сверкнула глазами Стальная Леди. — Слушай, просто доверься моему чутью. Этим людям доверять нельзя.

— Это всего лишь люди, — сказал я уже в голос и отвернулся, чтобы уйти. — Не вижу причин из-за них волноваться.

Несмотря на то, что Литессе не удалось меня убедить, я решил не менять порядков и первым остался на ночное дежурство. Все улеглись и уже давно уснули, а я всё сидел перед догорающим костром, вглядываясь в рдеющие угли.

Ещё один день закончился. Такое ощущение, что его и не было вовсе. Преодолев ещё полтора десятка вёрст, я остался на том же месте, что и вчера. Иногда даже казалось — нет никакого смысла в этом движении, ведь всё остается как было. Так или иначе, я обречён изо дня в день брать себя в руки и заставлять ноги идти, руки — браться за оружие, а голову — думать о чём угодно, только не о завтрашнем дне. В котором снова придётся брать себя в руки…

— Не спится? — Лентер поднялся со своего лежака.

— Вроде того.

Разведчик сонно огляделся, потёр глаза и достал из нагрудного кармана самокрутку. «Видимо, сейчас поговорим», — с досадой подумал я.

— Не завидую я вам, — сказал северянин, прикурив прямо от костра. — Подписались на такое опасное предприятие. Это здесь можно идти несколько дней и никого не встретить. А поглубже — камню негде упасть.

— Думаешь, мне это надо? — усмехнулся я. — Будь моя воля, с места бы не сошёл.

«Как в том месте, куда однажды забросило меня Отражение. Прислониться к камню и уснуть. Навсегда».

— Так зачем же пошёл? — со смаком затягиваясь, прищурился северянин.

«Как бы ему объяснить, чтобы всё не выболтать».

— Работа такая. Есть дела, которые нужно сделать. Если сам не сделаешь, никто не сделает.

— Ага. «Никто, кроме нас». Работал чистильщиком?

— Какое-то время, — уклончиво ответил я.

— Я пять лет сидел в энтолфской конторе, — брови разведчика сошлись на переносице. — И знаешь, чему меня научили эти годы? Тому, что сидя на жопе в пору подыхать. Движение — жизнь. Хочешь чего-то добиться — двигайся.

«Не хочу ничего добиваться. Наплевать мне на всё».

— Зачем же пошёл в разведку? — спросил я без особого интереса. — Тут же по сути тоже никакого движения.

Похоже, Лентера мой вопрос поставил в тупик на какое-то время. Он замер, что-то обдумывая, а потом махнул рукой:

— Пользы больше. Да и чувствую себя на своём месте.

— Прозвучало как-то неуверенно.

— Ненавижу я их, — северянин посмотрел исподлобья. — Отродий, мутантов, всю эту мразь, ненавижу. Они — грязь на лице нашей земли, которую нужно смыть. Отравляют всё, к чему прикасаются. Убивают людей. А это наш мир!

— Ты же чистильщик, — сказал я. — Знаешь, что люди сами виноваты в их появлении.

— Это не доказано, — уже спокойнее заметил Лентер.

Я пожал плечами. После каждой массовой баталии поднимается волна «возвратов», плодящих выродков. Эти волны очищают леса от разбойников лучше всяких облав. После знаменитой битвы на Солнечном Архипелаге на Прибрежье обрушился невиданной силы ураган. После публичного сожжения Сарколы чистильщики Энтолфа неделю пахали в две смены, зуб даю. Какие ещё нужны доказательства?

Нужно научное объяснение — так их есть у меня. Крупные выбросы негативной энергии совсем не стабильны, поэтому их последствия проявляются сразу и локально, в то время как мелкие не могут найти физического выхода и постепенно утекают мелкими ручейками по сформированному тысячелетиями пути — как раз через Острохолмье. Здесь же энергия скапливается в достаточном количестве, чтобы формировать крупномасштабные возвраты. Видимо, потому что Острохолмье находится на пути между густозаселённым Куивиеном и Одиноким Вулканом, где находится Средоточие. Хотя, это лишь моё предположение.

Так что, глядя на окружающий меня край, полный выродков и скверны, я вижу лишь скопище мелких людских ссор, затаённой чёрной зависти, насилия, убийств в подворотнях и прочих актов ненависти. Большинство людей не желает в это верить, предпочитая списывать всё на происки дьявола — что ж, если расценивать деятельность Лукавого как порчу человеческих душ, то они, без сомнения, очень близки к истине. Вот и Лентер один из таких, винящих всех вокруг в собственном неблагополучии, словно мир должен им что-то с самого их рождения.

— Это уже вопрос веры, — вместо доказательств произнёс я.

«Не хочу ничего доказывать. Пусть верит, во что хочет и сколько хочет».

На этом, к счастью, разговор заглох и не возобновлялся до самого утра.

С постели поднялись, как только стало достаточно светло, чтобы идти. Лентер вызвался проводить нас до ближайшей развилки — и я согласился, игнорируя раздражённые взгляды Литессы.

День оказался на удивление холодным, хотя за предыдущую неделю я утвердился в мысли, что здесь вообще температура не меняется ни зимой, ни летом. Подул пробирающий до поджилок северный ветер, засвистел в скалах на разные голоса, чтобы хоть как-то спастись от его ледяных струй, мы укутались в предусмотрительно купленные меховые плащи.

— Так тут бывает каждый месяц, — пояснил северянин, шагающий впереди. — Обычно похолодание длится несколько дней, потом опять теплеет.

Облака над головой стали похожи на покрывало — на их высоте ветра словно бы и не было, лишь изредка пелена вздрагивала и прогибалась, светлея, но спустя несколько минут небо снова возвращалось в обычное состояние.

Рэн задал Лентеру давно интересующий его вопрос о солнечном свете, но тот лишь покачал головой и добавил:

— Забудь. За Сбитым Валом солнца нет нигде. По крайней мере, я ни разу ещё не видел.

Ветер нёс запах чего-то терпкого и крайне неприятного, отчего Кир в очередной раз начал ныть. Плащ не по размеру, на пятках мозоли, холодный ветер, а теперь ещё и вонь — список его претензий к нелёгкой судьбе мог достичь дна Бездны. Странно, но для меня его ворчание превратилось в приятный привычный фон и даже вызывало улыбку, чего нельзя сказать об остальных в отряде.

Мы дошли до высокой скалы, разделяющей дальнейший путь надвое, и разведчик остановился.

— Отсюда пойдёте по северной тропе, она выведет в долину. Долина заканчивается тупиком, но в одной из скал есть отверстие — это сквозной проход. Думаю, не проглядите. А дальше я и сам дороги не знаю. Могу только сказать, что отродий там хватает.

— Спасибо, Лентер, — я пожал северянину руку. — Береги себя и парней.

— По-другому и не получится, — он криво усмехнулся в ответ и махнул рукой на прощанье. — Счастливо!

Мы посмотрели ему вслед, и я обернулся к Литессе:

— Всё ещё не доверяешь ему?

Та уверенно покачала головой.

— Они не разведчики, — вдруг сказал Арджин, застав меня врасплох.

— И ты туда же?

— Я поговорил с другим парнем, Зильдом, он сказал, что их подразделение называется «лисы», но это явное враньё. Я пересекался с «лисами». У них и выучка, и повадки особые, все дела. Да и вообще, дисциплина у наших встречных странноватая для разведки. Ни субординации, ни лисьих хвостов.

— Шут с вами, не разведчики, значит не разведчики, — я махнул рукой. — Не думаю, что они нам показали ложный путь. Хуже места чем то, куда мы идём, в Острохолмье вряд ли можно найти.

Арджин пожал плечами, архимагесса промолчала.

Вопреки их ожиданиям, Лентер не обманул — во второй половине дня тропа вывела нас в широкую долину, которую мы пересекли поперёк и всего через час обнаружили сухую пещеру, уходящую под скалы. У самого входа нам встретилась группа гоблинов, и после непродолжительного боя последний из них свалился, застреленный Рэном при попытке бегства.

Внутри грот расширился, идти по нему оказалось значительно проще, чем по паучьему логову. Правда, то и дело до нас доносилось странноватое эхо, рождённое то ли падением, то ли стуком — в любом случае звук настораживал.

Спутники о чём-то переговаривались вполголоса. Я рассеянно пропускал их слова мимо ушей, думая о том, скоро ли всё это закончится. Такие мысли посещали меня всё чаще в последнее время. О том, что я устал, было сказано ещё в том треклятом постоялом дворе, но настоящая апатия навалилась именно сейчас, когда приходилось двигаться, несмотря на полное безразличие к исходу пути. Не раз я задавался вопросом — почему я вообще куда-то иду? Зачем? Кому это нужно? Мне — нет. Уже нет. Всем нам сообразнее было бы оставить эту войну, в которой почти наверняка мы все погибнем. Что вообще толкает людей идти на такое? Какие цели? Что за мотивации?

Я будто плавал в пустоте в стороне от мира и оценивал его непричастным взглядом никогда не жившего существа. С одной стороны это пугало, с другой давало облегчение. Остаток моей жизни мне не принадлежал, так что мне было всё равно, погибну я или нет. Кажется, именно это понимание вбивало в меня Отражение долгие месяцы.

Что ж, теперь пусть торжествует. Я понял.

— А вот это уже плохо, — сказал Арджин, видимо, в продолжение разговора. — Как-то наш новый знакомый забыл упомянуть о развилке.

Путь и в самом деле раздваивался. Я повернулся к гному:

— Кир, что скажешь?

Тот обошёл обе ветки, оглядел стены, принюхался и ткнул пальцем в один из путей:

— Это прорубили недавно. Тут ближе до поверхности, но вряд ли нам сюда.

В этот момент снова раздался стук, перешедший в хруст, но эхо пришло из другого прохода.

Отряд ненадолго замер.

— Похоже, нам всё же сюда, — сказал Рэн, оглядывая лица остальных, освещённые люмиком. — Мне показалось, кому-то череп проломили.

Надо ли говорить, что встречаться с таинственным крушителем черепов никому не хотелось?

— Тогда идём на поверхность, — вздохнул я.

Уже через пять саженей проход круто забрал кверху и вскоре вывел нас на отвесный край скалы, возвышающейся над очередным ущельем. Вдоль обрыва змеилась узкая тропинка, которая уходила вдоль хребта на север — единственный возможный путь из пройденной нами пещеры.

Осторожно ступая на покатую поверхность камня, держась за бурую стену левой рукой и балансируя над обрывом правой, мы пошли по тропе. Идти пришлось больше часа, и короткий зимний день подходил к концу, когда нам удалось-таки остановиться на небольшой площадке, расположенной под естественной каменной аркой на высоте около двадцати саженей над дном ущелья.

И почти сразу бьющий в лицо ветер донёс до нас обрывки криков. Скорее, даже воплей — яростных, нечеловеческих, близких к звериному рёву.

— Там кто-то… сражается? — с сомнением спросил Кир.

— Похоже на то, — согласился Рэн, прислушавшись.

— Пойдем, посмотрим, — сказал я и уже двинулся вперёд, когда гном зашипел:

— Рехнулся?! А если нас заметят?

— Значит, придётся поучаствовать, — неожиданно для самого себя я повысил голос. — Не бойся, это всего лишь отродья.

— Ишь, какой бесстрашный, — буркнул копатель, явно недовольный, что его заткнули. — «Всего лишь люди», «всего лишь отродья». Не у всех же есть в арсенале чёртова магия.

Я уже не слушал. С каждым шагом звуки боя становились всё отчётливее, прерывались всё реже, тропинка пошла в обход выступившей из общего ряда скалы, постепенно понижаясь. Крики доносились из-за поворота.

Крадучись точно воры, мы осторожно приближались к краю каменной стены, отделяющей нас от действа. Все заранее обнажили оружие и приготовились к драке. Опасаясь быть замеченным, я выглянул из-за угла, но внизу кипел такой бой, что сражающимся явно было не до нас.

Скалы образовывали здесь углубление, причём верхняя их часть выступала дальше нижней, образуя нечто похожее на зев огромного каменного чудовища, в его пасти расположилось поселение, отгороженное от ущелья наваленными друг на друга камнями. Эту стену штурмовали огры — чёрные, со скрученными назад рогами, массивные, они поднимали валуны и метали их в защитников поселения — моготов, которые выглядели карликами на фоне противников.

Орали и те, и другие: огры ревели низким рыком, от которого волосы вставали дыбом, моготы перебрасывались короткими фразами, сбивались в группки и бросались на живоглотов, сжимая в руках заточенные на манер копий кости.

— Ничего себе, — раздался голос Рэна над самым моим ухом.

Я подумал примерно то же самое. Бой шёл не на жизнь, а на смерть. Потери несли обе стороны, но у огров имелось явное преимущество — их размеры, так что не приходилось сомневаться, кто победит в схватке. Трупы моготов лежали то тут, то там — разорванные, растоптанные, переломанные, среди них я заметил и детские фигурки. Число защитников таяло, но по их коротким выкрикам я понял, что они не собираются отступать. Потому что отступать им было некуда. Они защищали свой дом, защищали яро, не жалея жизней, бесстрашно бросаясь на ревущие глыбы, стараясь дотянуться незамысловатым оружием до шеи или глаз огров. Просто тех было слишком много.

Не знаю, что толкнуло меня тогда на этот поступок. Не раз вспоминая этот случай, я думал, что сделал это в надежде найти проводника, но не был до конца честен с собой. Что-то другое заставило меня ввязаться в ту свару.

— Делайте как я, — сказал я спутникам и побежал вниз по тропе, в самую гущу боя.

Следом, матерясь, бросились Кир и Арджин, послышался треск щита Литессы. Рэн же даже с места не сошёл: рядом со мной свистнула стрела, через несколько секунд ещё одна, обогнав нас, тонкие убийцы вонзились в спину ближайшего огра, но тот лишь пошатнулся и развернул рогатую башку навстречу новой угрозе.

Он успел сделать несколько шагов нам навстречу — шагов, которые скорее можно назвать скачка̀ми. Однако прежде, чем громадина успела хотя бы размахнуться, прямо ей в голову ударил разряд молнии, выпущенный из рук Литессы. Огр упал, дёргаясь в предсмертных конвульсиях.

Пяток живоглотов заметили нас и направились наперерез. Я только успел крикнуть своим:

— Моготов не трогайте! — и тут же упал наземь, избегая встречи с каменной глыбой.

Метнувшему её гиганту через мгновение вошла в глаз стрела — даже с такого расстояния пуэри бил без промаха, но снаряд, очевидно, не задел мозг — огр бешено взревел и вырвал древко из пустой глазницы, а затем бросился вперёд с яростью берсерка.

На меня же, занося кулак, набегал другой противник, я врезал по его ногам ударной волной, повалив на землю. Туша грохнулась так, что задрожали скалы, мой клинок взвыл в воздухе и вошёл точно в основание черепа огра, отделяя голову от туловища. Его шкура на вид казалась настоящим панцирем, и не будь мой меч из гномьей стали, так просто бы мне от этого великана не отделаться.

Литесса не заморачивалась — она хлестала молниями по головам приближающихся живоглотов, поджаривая тем мозги, холодно, точно, безошибочно. Моготы, увидев неожиданную подмогу, перегруппировались и часть из них отступила, чтобы не попасть под горячую руку. Остальные бросились на помощь Киру и Арджину, которым было тяжело без магии и стрел сладить даже с одним огром.

Я успел свалить троих, прежде чем до меня добрался их предводитель. Поначалу мне показалось, что это кусок горы — на три локтя выше меня, настолько же шире, с настоящей короной из кривых рогов, руки — брёвна, ноги — каменные колонны, шкура — пластинчатая броня. Гигант налетел, исторгнув из глотки трубный рёв, намереваясь растоптать мелкую букашку, переломать ей все кости, уничтожить. Не думаю, что он когда-то встречал соперника себе по размеру. Самоуверенность его и убила.

Нырнув под занесённую ногу, я выскочил позади великана и мимолётом припомнил свой поединок с троллем у глубинных Врат — тогда противник имел чуть меньшие габариты. Как же много утекло воды с тех пор…

Уходя от новой атаки, я перекатился во фланг и тут, размахнувшись что было сил, рубанул по ближайшей ноге великана. Такими ударами я на спор срубал небольшой толщины деревца обычным стальным мечом, нынешний же мой клинок позволял проделывать и не такое. Потеряв равновесие, огр-вожак с рёвом боли повалился наземь. Из обрубка ноги выстрелила коричневая жижа.

Брызгая слюной, поверженный гигант попытался дотянуться до меня рукой, но я ловко избежал удара и тут же нанёс свой — вдоль черепа, раз, другой, третий, пока его огромная башка не развалилась на две половинки, как дыня.

От перенапряжения у меня руки чуть не отвалились, но эта показательная казнь решила исход боя. Огры остановились, глядя своими буркалами то на меня, то на поверженного предводителя. Этот кратковременный ступор позволил моготам навалиться и прикончить ещё двоих. Видя, что враг дрогнул, я решил закрепить успех: помогая себе магией, ухватился за рога разрубленной башки и вздёрнул тридцатипудовое тело в воздух, а потом раскрутился вокруг своей оси и швырнул мёртвого великана в его уцелевших сородичей.

Живоглоты развернулись и бросились бежать сразу же, подвывая, как побитые собаки. Никто и не подумал их преследовать.

Наш отряд поспешно сбился в кучку — похоже, все кроме меня ждали нападения и от моготов. Однако те, дождавшись, пока за поворотом скроется последний великан, побросали оружие и обступили нас — они тянули руки нам навстречу и склоняли головы набок. Я не смог расценить этот жест иначе, как знак благодарности.

Только теперь я как следует их разглядел: в ряду выживших стояли в основном женщины и дети, потому что мужчины по большей части погибли в первые минуты боя. Вперёд вышел только сгорбленный, опирающийся на длинную кость старик. Он поклонился настолько, насколько мог, и произнёс на ломаном Локуэле:

— Привет, гладкокожие. Мы сказать спаси-бо за наши жиз-ни. Никто гладкокожий не спа-сать могота раньше.

— Пожалуйста, — ответил я за всех. — У вас есть чистая вода?

Толпа моготов всколыхнулась и заговорила между собой на своём бедном языке:

— Воды! Гладкокожий просит воды! Принесите воды!

Несколько мальчишек (или девчонок?) сорвались с места и убежали вглубь селения.

Старик, совершенно лысый, с кожей, сморщенной сильнее, чем у других, с бельмом на левом глазу, кивнул:

— У нас есть вода. Назвать себя, гладкокожие, мы хотеть знать наши… — старый могот замялся, подбирая слово.

— Спасителей, — подсказал Рэн.

— Говори на своём языке, вождь, — кивнул я. — Я пойму.

Старик удивлённо покряхтел, совсем как человек, но ответил уже по-своему:

— Гладкокожий знает язык моготов? Откуда? Хотя, постой, не отвечай, — одёрнул он себя. — Ты — великий и сильный воин, гладкокожий, мы благодарны тебе и твоим друзьям, кем бы вы ни были.

— Моё имя Гролф, — ответил я. — Мы готовы принять как благодарность воду и место для ночлега.

— Это самое малое, чем моготы могут отблагодарить вас. Для нас большая радость приютить такого великого воина, как ты, — снова поклонился вождь и обратился к своим: — Слышали? Разойдитесь! Дайте дорогу Гролфу и другим гладкокожим!

Толпа снова зашевелилась и стала разбегаться: одни бросились к раненым, другие исчезли за оградой селения, с нами же осталось лишь несколько детей да старик. Я повернулся к своим и сказал:

— Переночуем здесь.

Это известие все восприняли на удивление легко. Похоже, даже до Кира стало доходить, что моготы — не такие уж отродья, как о них говорят.

Процессия отправилась вглубь поселения, ведомая старым моготом. Меня немало удивило, что дети, идущие рядом, совсем не дичились и не боялись нас, напротив — дружелюбно скалились острыми зубками, отчего их лица становились похожи на мордочки волчат.

— Скажи мне своё имя, вождь, ведь я уже назвал своё.

— Вождь вон лежит, — узловатый палец старика указал на безголовое тело, придавленное мёртвым огром. — Я — старейшина и шаман. Харех моё имя.

Неказистые хижины без углов, построенные из дерева, камня и костей неведомых существ, крытые бурыми шкурами зверей, располагались беспорядочно: одни прислонились к скале, другие стояли особняком, третьи наползали одна на другую, образуя гротескные на вид конструкции. Кое-где на полу исходили вонючими испарениями лужи нечистот. Всюду валялись каменные и костяные орудия труда, я с удивлением заметил несколько лопат и кирок явно людского производства.

— Откуда у вас эти инструменты?

— Гладкокожие принесли! — выпалил мальчишка, что шёл от меня по правую руку, и довольно оскалился. Он был одет в лохмотья, которые я сначала принял за обрывки кожи, но теперь стало ясно, что это засаленные остатки нескольких рубах и одного девчоночьего платья.

Старый шаман скривил сморщенное лицо — я принял это выражение за подобие улыбки.

— Вы не единственные гости в нашем хаул-оахре из людей. Иногда к нам приходят и другие гладкокожие. Они называют себя раз-вед-чи-ки из человеческой страны под названием Эн-Толф. Это благодаря им мне пришлось учить ваш язык. Уже и не припомнить того момента, когда мы начали обмениваться.

— Обмениваться чем? — спросил я, немало удивившись.

— Они приносят нам разные вещи, которыми богат ваш мир и для которых в нашем языке нет названия. Инструменты, материалы, иногда даже еду. Но мы не понимаем ваших вкусов, потому что можем есть только мясо. Чаще всего к нам приходит отряд Фьора Лиса, доброго и мудрого раз-вед-чи-ка.

— И чем же вы с ними расплачиваетесь?

— Водой и кусочками солнца.

— Кусочками солнца?

— Раш-ха-тре, — шаман обратился к мальчишке, которому я, очевидно, приглянулся. — Покажи свой кусочек солнца.

Паренек сунул руку в лохмотья и извлёк на свет внушительных размеров не огранённый сапфир, на который вся наша компания уставилась как на второе пришествие Богов с Явором во главе. На грубой ладошке мальца-могота камень смотрелся как настоящий магический артефакт.

— Чтоб мою бороду… — задохнулся гном, пожирая взглядом драгоценность.

— Мы не видим в них пользы, но среди ваших кусочки солнца имеют ценность, — проскрежетал старик. — Гладкокожие многое дают нам в обмен на них.

— Спроси, где они его нашли! — шепотом прокричал Кир, дергая меня за рукав.

— Не-бо дарить камни горам, там мы на-ходить их, — старейшина ответил копателю на Локуэле и снова заговорил на своём языке, повернувшись ко мне. — Если вы хотите, мы можем дать вам столько кусочков, сколько у нас есть. Всё равно этого будет мало, чтобы сказать спасибо.

Покосившись на гнома и мысленно возрадовавшись, что тот не понял щедрости старого шамана, я ответил:

— Спасибо, Харех, но нам они не нужны.

Казалось, могот немного огорчился моим словам, поэтому я поспешил добавить:

— Но есть кое-что, чем вы можете нам помочь.

Мы уже стояли возле просторной хижины в самой глубине селения. Буквально в нескольких шагах брала начало пещера, уводящая в темноту под горой. Шаман подозвал пару моготиц и велел им освободить «дома для гостей».

— Сегодня многие из нашего племени умерли, — пояснил он. — Теперь у нас много свободного места в хаул-оахре.

— Можем мы поговорить с тобой, Харех? — спросил я, стараясь не забыть о главной цели нашего здесь пребывания.

— Конечно, воин, — дружелюбно осклабился могот. — Пока для вас готовят ночлег, я приглашаю вас в свой дом.

Старик, кряхтя, скрылся за занавеской, выполняющей роль двери, махнув товарищам, чтобы следовали за мной, я шагнул следом.

Хижина Хареха оказалась именно такой, каким я себе представлял жилище шамана: в центре — выложенный камнями очаг, рядом — грубый лежак из шкур и меха, на каменной плите аккуратно разложены пучки сухих трав, угольки, косточки мелких зверьков и прочие обрядные принадлежности, у самого выхода — дырявая жестяная бадья с чисто обглоданными костями. У дальней стенки стояла чашка, наполненная разнообразными драгоценными камнями — рубинами, изумрудами, сапфирами, гранатами и даже алмазами — при виде неё Кир шумно вдохнул и, судя по всему, перешёл в предобморочное состояние.

Старик уселся на лежак, кивнув моготице, принёсшей корзину бурого угля, мы расселись на шкурах напротив. У выхода переминался с ноги на ногу тощий Раш-ха-тре.

— Простите, что не можем предложить вам еды, — старик с сожалением наклонил голову, отчего стал виден застарелый шрам на его шее. — Гладкокожие не едят нашей еды. Но вы можете развести о-гонь и приготовить свою.

Я перевел его слова остальным и спросил:

— Чем же вы питаетесь?

— Тем мясом, что удастся добыть, — улыбнулся Харех. — Сегодня вы не только спасли наши жизни, но и надолго обеспечили нас едой.

Поняв, что он говорит об убитых ограх, я непроизвольно кашлянул. Острохолмье жило по законам дикой природы — сильный поедает слабого, большой — маленького. Здесь всё решала сила, масса, численность. Моготы, как я стал догадываться, являлись одними из наиболее разумных обитателей этого края, но и им приходилось несладко, ведь их разум не имел большого веса в противостоянии со стадом огромных тупых огров.

— Но своих же вы не едите?

— Нет, воин, — покачал головой шаман. — Мы считаем поедание своих постыдным. Но есть племена, в которых такого запрета нет.

Я замолчал, подбирая слова для того, о чём хотел попросить — о проводнике — но ощутил заметные трудности. Язык моготов был беден, большинство слов касалось обихода. Некоторые с незначительными изменениями заимствовались из Локуэла, но при желании я бы не смог подобрать моготского эквивалента таким словам как благородство, милосердие, бескорыстность, благополучие или хотя бы торговля — вместо них пришлось бы произнести длинную речь, содержащую примитивное объяснение этих понятий. Я поймал себя на том, что в разговоре приходится использовать одни и те же слова, потому что не мог подобрать синонимов. Впрочем, для слова «поедать» синонимов подобралось в избытке.

— Нам… — начал я, стараясь не отвлекаться на деловитые манипуляции друзей, готовящих ужин, — завтра нам нужно продолжать идти, но мы не знаем дороги. Я хочу попросить тебя дать нам знающего дорогу, Харех.

— В какую вам сторону?

— В сторону… вглубь Проклятых Земель. Нам нужно пройти их насквозь.

Старик пожевал тонкими бескровными губами, и мне показалось, сейчас он спросит — «зачем?», но сказал он вот что:

— Отсюда есть два пути. Один — короче, но там опасно. Если пойдёте отсюда на се-вер, попадёте в Костяную долину. Там никто не живёт, но никто туда и не ходит. Долина заполнена духами. Потому когда мы ходим в ту сторону, выбираем другой путь. Если уйти на за-пад, там будет узкое ущелье, ползущее, как змея. По нему идти дольше, но безопаснее. Мы всегда ходим там. Но такой великий воин, как ты, да ещё с вол-шебницей, наверное, сможет пройти и через Костяную долину.

— Ни к чему рисковать. Мы пойдём по длинному пути, но только если будем знать, куда сворачивать.

— Раш-ха-тре проводит вас, — кивнул старейшина, и мальчонка радостно встрепенулся. — Он хорошо знает те места.

Я не ожидал такого предложения и с сомнением посмотрел на шамана:

— Он же ещё маленький. Пока он с нами — он вне опасности. Но как он будет возвращаться один?

— Я не маленький! — выкрикнул моготёнок. — И я вас провожу!

— Если он не вернётся, значит на то воля гор, — улыбнулся Харех. — Моготам неведом страх смерти. Мы умираем легко.

Несмотря на то, что всё это казалось мне неправильным, я кивнул.

— Как далеко он сможет с нами пойти?

Старик перевёл взгляд на своего помощника, и тот звонко прорычал:

— Так далеко, как захотите!

— Так не пойдёт, — отрезал я, сам не зная, почему отказываюсь. — Мы можем найти другое моготское племя и взять проводника там.

Старейшина покачал головой:

— Мудрый Фьор Лис тоже думал, что все моготы одинаковые. Но есть плохие моготы. Они живут по другим правилам. Они не хотят меняться с гладкокожими, но хотят с ними воевать. Не суди обо всех моготах по одному племени. Бери Раш-ха-тре, воин. Лучшего проводника вы поблизости не найдёте.

Мне ничего не оставалось, кроме как промолчать и тем самым согласиться. Решил так: пусть нас ведёт этот паренёк, но при первой же возможности я вышлю его обратно.

За беседой мы не заметили, как совсем стемнело. Все четверо моих спутников закончили трапезу и вышли вслед за Раш-ха-тре, который вызвался показать им их места. Кир до последнего косился на заветную чашку с драгоценностями, но я перехватил его взгляд и отрицательно покачал головой. Зло сверкнув глазами, гном отвернулся и пошагал за остальными, раздосадованный и оскорблённый.

Снаружи доносились переговоры отродий, поправляющих порушенные в схватке постройки, разделывающих туши огров, ухаживающих за ранеными и покалеченными, иногда посреди всеобщей суеты слышался смех, от которого становилось дико — они вели себя почти как люди, и в то же время были так на людей не похожи. Словно мы попали в альтернативный мир, где эволюция пошла по другому витку.

— Как вышло, что вы начали обмениваться с разведчиками? Я думал, люди и моготы друг друга ненавидят, — сказал я.

Старый шаман посмотрел на меня странным взглядом, словно оценивающим, и снова улыбнулся:

— Ты говоришь так, будто сам не человек, гладкокожий, — я собирался ответить, но Харех продолжил. — У тебя старые глаза, воин Гролф. Словно ты смотришь, но не видишь, потому что взгляд твой направлен внутрь. Если бы ты присмотрелся, то понял бы, что мы не так уж отличаемся от людей. Да, у нас не гладкая кожа, мы кажемся вам уродливыми, но по большому счёту, мы — это вы.

Я не стал говорить, что как раз это открытие и заставило меня задать свой вопрос.

— У моготов есть очень старая легенда, — старейшина прикрыл глаза и заговорил спокойно, тихо, словно впадая в транс, — настолько старая, что никто не помнит, откуда она взялась. В этой легенде говорится, что десятки десятков зим назад моготы были людьми. Могучими, красивыми и… гордыми. Они жили в огромных каменных домах, чьи крыши задевали не-бо, а их хаул-оахре были величиной с целую долину. Они поклонялись богине Нау-ка и с помощью магии повелевали силами природы. Они жили больше десяти десятков зим, никогда не болели и даже в старости оставались сильными и смелыми.

Шаман вздохнул и закашлялся, совсем как смертельно больной человек, и его мешки-веки дрогнули. Могот сгорбился ещё сильнее, неожиданно я ощутил, насколько ярко он переживал то, о чём рассказывал.

— Но наступили тяжёлые времена. Люди зазнались и решили, что они — самые главные во всём мире. И мир разгневался на них за это. Не-бо засверкало вспышками, убивающими за один миг каждая по десятку. Воды стали ядовитыми и несли заразу. Земля лопалась и расступалась под ногами людей. Многие, многие из них умерли в те времена. Одни стояли за свои дома до самой смерти. Другие струсили и сбежали сюда. Остальные отвергли их, прокляли за слабость и стали называть жалкими червями. Здесь, в жестоких землях, эти люди потеряли свою красоту. Они стали часто болеть. Их дети стали слабыми, и телом, и душой. Эти люди забыли своих Богов и потеряли магию, потому что мир больше не хотел им подчиняться. Их жизнь сократилась до трёх десятков зим, а лица стали такими, — старейшина провел рукой по своему лицу. — Легенда говорит, что так поплатились за свои решения наши предки, породившие нас, моготов. Ты прав, воин, теперь большинство моготов ненавидит людей. Такие считают, что люди — мерзкие существа, раз наделали столько ошибок. Поэтому им нравится быть моготами. Но есть и такие — как и наше племя — которые с ними не согласны. Мы хотим верить, что можем исправить ошибки предков, и когда исправим, снова станем людьми.

Я внимательно выслушал этот неказистый рассказ, про себя отметив, что он звучит даже правдоподобнее своего людского аналога — Священной книги. Человечество за бессчётные века сильно приукрасило факты своего происхождения и превратило их в захватывающий эпос. Наверное, человечеству легче жить, если есть огромный сборник священных текстов, в которых якобы содержатся ответы на все вопросы — и не важно, что далеко не все их находят. Им легче жить, осознавая себя частью великого замысла. Людям необходимо как воздух знать, что их жизнь имеет смысл, что все они кем-то для чего-то созданы, что у каждого из них есть нечто, называемое душой. И самое главное — это кажется единственно правильным вариантом, так что его и оспорить-то, не придумав столь же ёмкой и убедительной истории, не получится.

А моготы… Как оказалось, они знают, что они такое. Плод ошибки, плохая кровь. Скверна. Они живут мало, не питая иллюзий по поводу своего внутреннего мира, а потому не надеются на рай и умирают, как и сказал Харех, легко. Их не смущает факт, что они пришли ниоткуда и уходят в никуда, не оставляя после себя ничего, кроме потомства. Они — выродки, и знают об этом. Однако это не мешает некоторым из них мечтать о светлом будущем для своих детей.

— Скажи мне, Харех, — проговорил я, неумышленно понизив голос, — сколько тебе зим?

— Три десятка и восемь, — ответил старик, чьи руки уже покрылись пятнами, а спина не распрямлялась годами. — Я знаю, ты видишь наше уродство, гладкокожий воин. Но, я прошу тебя, не думай о нас плохо. Мы стараемся стать лучше, чем мы есть, но могот живёт и умирает так быстро, что не успевает понять, удалось ему прожить жизнь хорошо, или нет.

Старому шаману было невдомёк, что этим грешны не только моготы, но даже и те, кто живёт в несколько раз дольше. И уж тем более он не догадывался, что в этот момент я вовсе его не презирал, а как раз наоборот.

— А теперь я спрошу, гладкокожий, — старик смотрел на меня единственным зрячим глазом. — Я — шаман. Я чувствую твою великую силу. Ты можешь разорвать не-бо, если захочешь. Но ещё я чувствую твою ненависть к твоим сородичам. Она тоже сильна. Она гложет твою душу. Почему же ты не выпустишь её, чтобы она ушла?

Старый могот неведомым образом заглянул за завесу, за которую я и сам почти не заглядывал. Куда-то в корень моего подсознания, где рождалось всё, чего я не мог в себе объяснить. И оттого его вопрос заведомо не мог получить правдивый ответ.

— Наверное, я ненавижу людей, потому что у меня не осталось сил их любить. И себя я ненавижу наравне с остальными.

Старик покряхтел, причмокнул губами и сказал:

— Если это правда, то ты никогда не найдешь покоя. Ты ненавидишь людей за то, кто они есть, за их природу. Но природу нельзя ни любить, ни ненавидеть. Её можно только принимать, — проскрежетал шаман. — Другой нам не дано… Посмотри на меня, гладкокожий. На старого могота. Я скоро умру. Я мог бы до последнего вздоха ненавидеть людей за то, что они нас породили и за то, как они теперь к нам относятся. Как многие другие моготы, из других племён. Но я знаю, что это не поможет ни мне, ни моему племени. Это не изменит прошлого и не даст нам счастливого будущего. И я умру спокойным, потому что ненависть не живёт в моей душе.

Я не нашёлся с ответом. Посидел ещё немного, обдумывая его слова, а потом попрощался и вышел из хижины.

Потому что ни возразить, ни добавить было нечего. Странно, конечно, но старый могот оказался мудрее, чем я ожидал. А ещё — что уж совсем дико — он оказался человечнее людей. Всех, кого я знал.

«Это, наверное, оттого, — подумал я, — что, будучи человеком по названию, слишком трудно быть им ещё и по сути. Обычно получается только что-то одно из этого. А у меня и вовсе ничего. И на что я, спрашивается, надеялся? Что смогу иметь человеческую жизнь, категорически не желая быть похожим на людей? Что если скажу, что все эти бесчеловечные сволочи — не люди, то сам когда-нибудь смогу назвать себя человеком? Глупость, да и только. Самообман. Я не произошёл от людей, а теперь ещё и не могу заставить себя их любить. Кто угодно — Кир, Рэн, Харех — ближе к человеку, чем я. Поэтому у меня никогда не могло быть „долго и счастливо“ в этом мире. Даже „коротко и счастливо“ не получилось. Наивный дурак…»

Шагая и размышляя таким образом, я даже не сразу заметил, насколько разволновался. Новое понимание проехалось по старым больным местам колесом разочарования.

«А ведь после смерти Лины такое случилось впервые. — пришла мысль. — Давненько меня не беспокоили мысли о чуждости всему и вся».

Улёгшись на жёсткий кожаный топчан, я ещё долго прислушивался к себе.

Неужто во мне что-то ещё осталось?

Выходили ещё затемно, но небо на востоке уже начало светлеть.

Провожать вышло всё племя. Моготы снова протянули руки в жесте благодарности, а в самой середине, как чахлая тень, стоял Харех — он единственный не улыбался.

Раш-ха-тре нервно теребил в руках мешок со своей снедью, с нетерпением ожидая момента, когда мы уже пойдём. Не думаю, что это оттого, что ему хотелось поскорее вернуться — скорее мальчишка жаждал приключений. Он безмерно гордился тем, что именно на него возложили столь важную миссию.

— Счастливый путь, — сказал шаман на Локуэле. Мои спутники коротко поклонились.

— Спасибо за ночлег и проводника, — сказал я. — Мы не забудем вашей доброты.

Харех кивнул:

— Пусть горы будут добры к вам.

Развернувшись, я ещё долго чувствовал спиной взгляды стоящих в полном молчании моготов.

Вскоре мы попали на развилку, о которой говорил шаман. К северу виднелось широкое ущелье, окружённое угольно-черными горами, похожими на торчащие из земли клыки, на запад же уводила тропинка, ныряющая в скопление валунов. Раш-ха-тре уверенно свернул на последнюю.

Мальчишка шёл впереди и изредка оглядывался на нас — видимо, ему всё ещё не верилось, что он путешествует в такой компании.

— Славный малец, — ворчливо заметил Кир, всё ещё злой на меня за то, что я не выторговал у моготов ни одного драгоценного камня. — А главное, не разговорчивый.

— Ты рад этому или не рад? — не понял Арджин.

— Рад, конечно. Не люблю, когда кто-то что-то говорит, а я не понимаю, — ещё один злобный взгляд в мою сторону.

Тропинка вела нас среди камней около получаса. За это время рассвело, и я погасил люмик. Дальше путь шёл под уклон, спускаясь в узкую расщелину меж двух отвесных скал высотой в несколько десятков саженей. Идя по этому коридору, я обратил внимание, что обе его стены почти идеально подходят друг к другу по форме, словно раньше здесь была одна гора, которая потом раскололась надвое. В самый раз для засады.

Окликнув Раш-ха-тре, я спросил его, куда мы попадём, когда ущелье закончится.

— Там будет подъём, великий воин, — с готовностью ответил паренёк. — Крутой. Нужно будет карабкаться. В его конце будет ровная гора, по которой можно идти.

— Ну, что ж, ладно, — пробормотал я. — Давно ты тут ходил?

— Две зимы назад. Наше племя ходило к другому племени для обмена женщинами.

— Вот как? — удивился я. — Зачем вы меняетесь женщинами?

Мальчишка пожал плечами:

— Это обычай моготов. Каждый десяток зим несколько племён сходятся в одном месте, чтобы обменяться женщинами. Старейшина говорит, что это для того, чтобы наша кровь становилась лучше.

Хмыкнув, я задумался о том, откуда могла взяться подобная традиция. Судя по всему, племена моготов не слишком многочисленны, и подобный обмен способен предотвратить вырождение, так что с точки зрения крови тут всё правильно. Но кто их надоумил? Неужели сами дошли?

У каждого народа своя позиция относительно обновления крови. Как следствие, традиции тоже разные. Например, в Либрии на внутриродовые браки наложено строгое вето. Однако те же дембрийцы, не столь запуганные церковниками, не гнушаются брать в жёны двоюродных сестёр, потому что такая степень родства считается у них косвенной.

В Аль-Назире вовсю процветает многожёнство, причём гаремы калифов на девять десятых состоят из рабынь, чаще всего чужеземок. При этом наследником может стать только мальчик, рождённый от коренной жительницы, вполне способной оказаться родственницей его отца.

Кантернская знать, хоть и поголовно посещающая церкви, творит в своих хоромах такое, от чего добропорядочного явороверца хватил бы удар. Ходят слухи, будто один знатный богатей женился на своей же сестре, потом дочери, а потом ещё и внучке. Слухи слухами, но достаточно посмотреть на их детей, чтобы всё для себя понять. Тут — слабоумный, там — душевнобольной. У одного из высокопоставленных членов совета родился наследник без рук, но зато с двумя лицами.

У янгваров, напротив, вообще нет никаких проблем с обновлением крови — кочевники находятся в постоянном движении, племена постоянно объединяются и распадаются, слабые быстро погибают в степях и пустынях, так что вовсе неудивительно, что эти невзрачные чернокожие люди слывут одними из самых сильных воинов в Нирионе. Я лично не видел ни одного янгвара, но поговаривают, что те габаритами превышают даже рослых и крепких северян.

Сами северяне считают образцом браки по расчёту. Нет, никакого кровосмешения, но мужа девочкам из благородных семей выбирают уже через несколько лет после рождения. Низшее сословие не столь строго придерживается этих правил, но очень и очень часто браки строятся на заключённых между родителями молодожёнов сделках.

И вот, моготы. Они не семейственны, потому что наполовину дикари. Немудрено, что механизм обновления крови у них упрощён до предела — они просто меняются женщинами раз в десять лет, то есть каждое поколение. При этом, судя по всему, разница между мировоззрениями племён никого не беспокоит, а значит перешедшие в другое племя начинают следовать новым правилам. Надо же, насколько гибко.

Размышления помогли мне скоротать несколько часов пути. Монотонный пейзаж стал приедаться — создавалось впечатление, что наш отряд топчется на месте или же идёт по кругу. Раш-ха-тре периодически поглядывал на меня, не решаясь заговорить, но я был слишком занят собственными мыслями, чтобы развлекать его беседой. Но в итоге моё нетерпение всё же прорвалось наружу:

— Далеко до выхода?

— Ещё половину того, что мы прошли.

Тяжко вздохнув, я собрался ещё о чём-то спросить, но тут мой взгляд скользнул вдоль коридора и натолкнулся на препятствие. Серьёзное препятствие.

— О, чёрт, — глухо вымолвил Кир, тоже заглянувший вперёд. — Пришли.

Весь отряд разочарованно вздохнул, Арджин витиевато выругался сквозь зубы.

Мы всё же подошли к обвалу на расстояние вытянутой руки, надеясь обнаружить хоть какой-то проход дальше, но все надежды рассыпались в прах.

— Здесь камень другой породы, — сказал гном, осматривая непреодолимую стену. — Что-то сильно ударило по нему, и пошли трещины. Со временем они сильно расширились, и в итоге всё это посыпалось вниз. Может быть, землетрясение.

— Раш-ха-тре, — позвал я. — Когда в последний раз дрожали горы?

— За прошлую зиму три раза, — испуганно прохрипел юнец.

— Твою мать, — я сплюнул с досады и снова обернулся к Киру. — Есть возможность его разобрать?

Копатель глянул на меня как на идиота:

— Я, конечно, не спец, но на это у вас уйдёт времени больше, чем если вернуться и пойти другим путём. Как только вы уберёте вот это, — он похлопал рукой по одному из валунов, — сверху посыплется ещё. И, насколько я могу судить, обвалилось тут далеко, не меньше полуверсты.

— На разбор не хватит сил, — сказала Литесса.

— Левитация? — я зацепился за последнюю соломинку.

— Куда левитировать? Нас шестеро и ещё на плечах несколько пудов. Если ты знаешь какое-то малоёмкое заклинание левитации, то плети прямо сейчас, если нет — то нам хватит сил разве что на сотню саженей.

Малоёмкого заклятия левитации я не знал.

— Зараза! — в ярости я пнул оказавшийся поблизости камень. — Целый день потеряли!

— Эн, пошли обратно, — вкрадчиво сказал пуэри. — Чем раньше вернёмся, тем больше сэкономим времени.

Вполне сносное настроение, посетившее меня с утра, улетучилось, словно и не бывало. Как знал, что не надо сюда идти!

Рывком поправив рюкзак, я быстро пошагал в обратном направлении.

Однако потеря времени не стала неприятнейшим событием за день.

Вернувшись, раздосадованные, измотанные напрасным дневным переходом, мы вышли к деревне моготов, рассчитывая хотя бы на нормальный ночлег. Поначалу была надежда начать движение к Костяной долине, но проклятущая расщелина закончилась только к закату, и я отказался от этой мысли.

Ещё издали мы учуяли запах палёного, а выйдя к повороту на деревню, заметили на тёмных скалах яркие красноватые отсветы. Раш-ха-тре чуть слышно засопел, потом зарычал, но шага так и не ускорил. Он первым почуял неладное.

В углублении, где располагалось селение, скопился едкий дым, который на открытом пространстве начинал рвать ветер. Среди тёмных клубов и догорающих хижин моготов двигались серые фигуры. Мы обнажили оружие и осторожно двинулись туда, готовые в любой миг отразить нападение, мальчишке Раш-ха-тре я велел оставаться за моей спиной.

Люди, бродящие среди утыканных стрелами и порубленных на части тел, заметили нас и обнажили оружие — я насчитал девятерых. Главный из них узнал меня и вышел чуть вперёд, но меча так и не спрятал.

— Какие люди! Здравствуй, Гролф.

— Лентер.

Фальшивый разведчик усмехнулся и обвёл рукой побоище:

— А мы тут зачистили целое племя уродов.

— Я вижу, — мои интонации замёрзли в один огромный кусок льда. — Разведчики, значит.

— Ну да, мы не из разведки, — пожал плечами северянин. — Но ведь и вы — не карательный отряд. Да и какая разница? Попадая сюда, мы все превращаемся в добычу для них, — он ткнул пальцем в обезглавленную моготицу, что лежала у его ног. Ещё вчера она провожала моих друзей до их хижин. — Все люди тут едва ли не братья, которые если не будут держаться друг за друга — погибнут.

Я обвёл взглядом людей, прячущих лица за масками, потом посмотрел на своих спутников: Рэн не скрывал брезгливости, глядя на наёмников, гном и Арджин внимательно следили за их движениями, Литесса равнодушно осматривалась.

— Иначе было никак? — спросил я, впиваясь взглядом в лицо Лентера.

Северянин даже отшатнулся.

— Ты издеваешься? А что мне было с ними делать, ручкаться? Это же гной, Гролф! Они — выродки! Их всех нужно перебить, всех до единого!

— Они дали нам кров, — сказал я, просто так, не желая ничего доказать или упрекнуть. Просто донёс факт до его сведения.

— Я знаю, — кивнул Лентер. — Без вас мы нипочём не нашли бы эту деревню. Мы искали её очень давно, так что спасибо вам. Хотя, мне кажется очень подозрительным то, что вы не поступили с ними так, как мы. А ведь могли.

И тут я заметил его кошель, из которого через маленькую дырочку наружу смотрел глаз-рубин.

И всё сразу встало на свои места.

Они — не разведчики, но каким-то образом прознали о том, что Лисы торгуют с моготами, имея в виде барыша дорогущие драгоценные камни. Когда разведка принесла весть о том, что в Острохолмье собирается ватага, они вышли чуть вперёд и спрятались, пропустив волну выродков мимо себя. Таким образом они избежали самой сложной драки. Будучи опытными наёмниками, они знали местность и решили, что без труда найдут нужную деревню. Но завязли. И спустя какое-то время чисто случайно наткнулись на нас. Мы встретили только часть отряда, и они решили не раскрывать всех карт, как-то предупредив своих, чтобы те пока держались подальше. Дальше просто — они проследили за нами до развилки в пещере, о которой и сами не подозревали, а потом и до деревни. Услышав звуки боя, решили не соваться и переждать, а потом прийти на готовенькое. Или добить тех, кто выживет. Похоже, самой драки они не видели, иначе этот плюгавый северянин не вёл бы себя столь нахально перед двумя чародеями. Утром они дождались, пока мы уйдём, и напали на деревню.

— Поживились? — бросил я, не сдерживая отвращения.

— Мы сделали то, что должны делать все люди! — выкрикнул Лентер, брызгая слюной.

— Ты просто жадный головорез, — с омерзением проговорил я. — Такие, как ты, позорят весь людской род. Это ты — гниль. Это ты — выродок. Пошёл вон с глаз моих.

На мгновение лицо наёмника перекосило, но уже через секунду его губы скривила змеистая улыбка. Он медленно поднял обе руки, словно в примирительном жесте, и, подмигнув мне, вдруг резко их опустил.

Миг спустя где-то сбоку тенькнула тетива, я среагировал на звук, начал поворачиваться, но маленький Раш-ха-тре оказался быстрее. Должно быть, он заметил стрелка раньше и, использовав для толчка небольшой камень, с рыком выскочил прямо передо мной. Предназначавшаяся мне краснооперённая стрела с отчётливым хрустом пробила его голову и бросила обмякшее тело оземь.

Я дёрнулся к парнишке, за моей спиной Рэн выстрелил в ответ, и со стороны раздался короткий вскрик. Не приходилось сомневаться, что стрелок уже мёртв.

Все пришли в движение. Мои товарищи встали спина к спине, зашипела магия Литессы, люди Лентера бросились было на нас, но их остановил мой рёв:

— Стоять!!!

Видимо, испугавшись чародейки, люди замешкались, но не все.

Предводитель псевдоразведчиков проигнорировал мой приказ. Его клинок вспорхнул, направляясь в мою шею, но я не собирался предоставлять ублюдку ни единого шанса. Меч расплавился, обжигая руку наёмника сквозь перчатку, не ожидая ничего подобного, человек взвыл, и я ударил по нему силовой волной, сбивая с ног.

В голове защёлкали искры.

— Встать.

Наёмник корчился на земле, сжимая здоровой рукой повреждённое запястье, и не вставал.

Я подошел к нему и с размаху ударил сапогом в зубы.

— Встать!

Лентер снова взвыл, но всё же внял приказу и медленно поднялся, держась за разбитое лицо. Сначала на четвереньки и только потом на ноги.

— Ух, с-с-сука… — прошепелявил северянин, глядя на меня со смесью злости и ужаса. — За что?! За этих тварей?..

— Да, за них, — сказал я. — Ещё несколько месяцев назад я бы долго сомневался, а потом всё-таки оставил тебя в живых, потому что того требует человечность. Но теперь мне не надо ничего себе доказывать. Ты скотина, и ты мне не нравишься. Поэтому ты сдохнешь здесь и сейчас. А камешки можешь себе оставить. Навсегда.

Лентер открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дал ему произнести ни слова. Некротическое плетение, уже давно жгущее мне руку, превратило его тело в фарш, свалившийся на землю с отвратительным хлюпаньем. Мою одежду покрыли мелкие крапинки крови.

— Теперь вы, — я повернулся к оцепеневшим наёмникам. — Сложите оружие.

Мечи полетели в общую кучу.

— Снимайте одежду.

Выпучив глаза, люди переглянулись в сомнении, но у меня не было времени с ними возиться.

— Быстро. Пока я не сделал с вами то же самое.

Портки я разрешил им оставить, остальное — подверг энтропии вместе с оружием. На меня смотрело восемь пар перепуганных глаз, ожидающих оглашения своей участи. Высокие лбы, гладкая кожа, ровные зубы. Лица столь же красивые, сколь отвратительные.

— Валите отсюда. Так же, как пришли. И если выживете, расскажете другим, как вредно бывает жадничать. Пошли!

Почти голые люди бросились вверх по склону, на ту самую тропинку, по которой мы пришли сюда вчера. Никто даже не оглянулся — все были слишком заняты спасением своей шкуры. Без снаряжения у них практически не было шансов, и я отлично это понимал.

Я проводил их взглядом и пошёл вглубь селения, осматривая тела убитых моготов. Старика Хареха удалось найти без труда — он едва успел выйти из своей хижины, когда ему в сердце вошла стрела.

«Я скоро умру, — сказал мне шаман накануне, — но ненависть не живёт в моей душе».

«Моготам неведом страх смерти, — сказал он. — Мы умираем легко».

Наклонившись над распростёртым на земле телом, я закрыл мертвецу глаза.

А потом развернулся и пошагал прочь.

Отряд встретил меня гробовым молчанием.

— Выдвигаемся в Костяную долину. Сейчас же.

Едкий дым нехотя выпустил нас, скрыв зрелище праздника смерти. Шли молча и не оглядывались, оставляя позади тела моготов и разорённое селение. Горстку недожитых, скупых на радости жизней, положенных на искупление чужих грехов. Выродков, которые не знали благополучия, но умели благодарить.

А кошель с драгоценными камнями так и остался лежать поверх кучи отныне безымянных останков.

Глава 19 Ночь Белого Круга

Вернон Фельедер стремительно вошёл в отведённые ему апартаменты, хлопнув дверью.

Первым делом он бросил в угол дорожную сумку — так, что всё содержимое со звоном и треском перемешалось. Затем под гнев чародея попал оказавшийся на дороге стул: рука Архимага швырнула его в полотно с изображением Париума Мудрого, нынешнего кана Кан-Терна. Изящный предмет мебели из красного дерева разом лишился двух ножек. Париум потерял нос и кусок воротничка. Позолоченная рама картины сломалась при падении.

Подойдя к столу, Вернон тяжело опёрся о него руками и устало опустил голову. Вся его одежда была в пыли, сапоги — в глине, а штаны вдобавок непереносимо воняли лошадиным потом. Но бесили первого волшебника Ордена отнюдь не эти досадные мелочи.

Сзади открылась дверь, и дрожащий голос раба, заикаясь, промямлил:

— Госп-подин, хозяин велел п-передать, что если он чем-то обидел вас…

— Вон! — Вернон схватил со стола хрустальный графин и швырнул его на звук. Сосуд разлетелся вдребезги, столкнувшись со стеной, а раб, подвывая от ужаса, поспешил скрыться, чтоб не попасть под горячую руку.

Архимаг подскочил к двери и перед тем, как повторно её захлопнуть, проорал в проём:

— Меня не беспокоить!

Не раздеваясь и не разуваясь, он повалился на обитую дорогой тканью софу, закрыл глаза предплечьем.

— Ещё один недосмотр, — сказал он самому себе, словно кому-то другому. — Если так пойдёт дальше, Грогган от меня мокрого места не оставит. С дерьмом сожрёт.

Какое-то время Вернон лежал неподвижно, возвращая себе спокойствие и продумывая дальнейшие действия. Сел, провёл ладонью по волосам. Вздохнул.

Наложив заклятье тишины, чтобы недотёпа-домовладелец или его рабы ничего не смогли подслушать, архимаг создал перед собой магическое окно. Несколько секунд полотно оставалось белым, но потом разговор приняли, и в окне появилось взволнованное лицо его второго заместителя:

— Господин?

— Жеверр.

Рыжий чародей прикрывался одеялом, свечение магического окна выхватывало из темноты кусочек комнаты и скомканную постель. От внимательного архимага не укрылась торчащая из-под медвежьей шкуры женская ступня. «Болван» — зло подумал Вернон и, чуть прищурившись, спросил:

— Прохлаждаешься?

Жеверр заметно заволновался, но попытался оправдаться:

— Но ещё даже не рассвело…

— Встать! — непривычно звонко рявкнул верховный маг, и рыжий лежебока тут же вытянулся по стойке «смирно», уронив прикрывающее всё самое главное одеяло. За спиной перепуганного заместителя пискнули, и нога тут же исчезла из поля зрения — женщина сползла на пол. — Ты опять в борделе, хрен сушёный?

— Господин, это заведение…

— Да трахайся ты хоть с овцами в овчарне, только так, чтобы никто об этом не знал! Сколько раз можно говорить о лице Ордена, а, тупое ты животное? — Вернон отдавал себе отчет в том, что выпускает пар, и потому делал это с особым удовольствием. — А если эта шлюха распустит язык?

И без того бледное лицо Жеверра теперь стало напоминать гипсовую маску.

— Я принял все меры…

— Да я вижу, что ты уже всё принял. У тебя зрачок до сих пор размером с медный грош! Эй, ты, — архимаг наклонился вбок, словно это могло помочь ему увидеть спрятавшуюся за кроватью жрицу любви, — пошла вон из комнаты! И если начнешь болтать о сегодняшней ночи, прикажу тебя усадить на самый длинный кол в моей пыточной, поняла?

За спиной Жеверра зашуршала ткань, а потом куда-то в сторону торопливо пробежала, сверкнув обнажённой грудью, сначала одна женская фигура, а потом и другая. Глаза Вернона сузились ещё сильнее, но он решил уже перейти к делу, оставив мелочи на потом.

— Что случилось за последнюю неделю в Ордене? Кратко. И оденься уже.

Заместитель с облегчением кинулся к своей одежде и уже на ходу принялся рассказывать:

— Совет принял ваш проект по усилению магической сети. Рабочую группу уже сформировали, процесс скоро пойдёт. Так же несколько советников выдвинули свои предложения по поводу…

— Кашлял я на их предложения. Что с поисками изменницы и её шайки?

— Пока ничего, господин. Мы прочёсываем северные провинции, на дорогах много наших патрулей. Эфирными тропами или окнами они не пользуются, засечь невозможно.

— Выяснили наконец, что случилось возле Кальвита?

— Там без сомнения были беглые ренегаты, но с кем они сражались — неизвестно. От тел мало что осталось, никто не смог их ни опознать, ни сказать, откуда они прибыли.

— Что за символ, узнали? — без заметного энтузиазма спросил архимаг.

«Я знаю, с кем они сражались, — подумал он, скрипнув зубами. — Это молодчики Гроггана с Острова. Одного не могу понять — как Литессе и компании удалось мелкими кубиками накромсать бывших имперцев? Я ведь был уверен, что те их уничтожат… Не хватало только, чтоб о существовании островитян стало известно в столице».

— Нет, господин. Но кое-что рассказали историки о найденном клочке бумаги. Они утверждают, что те обрывки слов написаны на языке Трон-Гарада, но с ошибками.

— Скорее всего, кусочек какого-то древнего трактата, — архимаг изобразил скепсис, внутренне посылая проклятия на головы чересчур сообразительных историков. — Или они вообще приняли за ошибки иной язык. Там же уцелело всего несколько букв, правильно я говорю?

Жеверр кивнул. Он перестал трястись и, судя по всему, в одежде почувствовал себя намного увереннее.

— Что с моим поручениям по необычным всплескам?

— Последним был тот, который вы исследуете сейчас.

— Я его проверил. Не то, — Вернон тяжело вздохнул. — Ищите ещё. Сколько времени уйдёт на усовершенствование сети?

— По прогнозам инженеров, закончат они не раньше, чем в середине февраля.

Архимаг блекло усмехнулся.

— Свободен, Жеверр, — сказал он. — И ещё кое-что. На твоём месте я бы избавился от этих шлюх. Если всплывет твоя с ними связь, своего кабинета ты лишишься очень быстро.

С этими словами он ликвидировал магическое окно, в котором растворилось снова побледневшее лицо второго заместителя.

«Дисциплина прежде всего. Но как её строить, когда эти болваны шатаются по борделям? Безобразие… — думал Вернон, пока плёл следующее заклинание. — А этот Энормис оказался крепким орешком. Кто бы мог подумать».

Следующее магическое окно открылось перед чародеем. На этот раз ждать ответа пришлось дольше.

— Вернон, — по ту сторону окна завывал ветер и хрустел снег. Лицо ответившего человека было спрятано под тёплым меховым капюшоном, позади него всё тонуло в кромешной темноте.

— Хес. Какие новости?

— Дерьмовая зима, архимаг. Холодная, — голос человека казался надтреснутым.

— Ты знаешь, что я не о твоём комфорте спрашиваю, — сдержанно ответил верховный чародей.

— Знаю, — капюшон качнулся вверх-вниз. — Мои люди не спали уже трое суток. Мы обшарили половину Нейрата и ещё несколько княжеств за последние три недели.

— Именно за такую работу я тебе и плачу бешеные деньги, — обронил Вернон. — Меня интересуют только результаты.

Хес помолчал несколько секунд, а потом проскрипел:

— Тогда у меня есть кое-что для тебя. Их видели в Энтолфе.

— Вот как? — брови архимага поползли вверх. — Уверен?

— Они под личиной, но нетрудно догадаться, что это были именно они.

— Как давно?

— Пару недель назад. Они отправились в Острохолмье.

Вернон сжал челюсти, давя в себе желание выругаться. «Всё-таки Энормис идиот, если отправился к Острову — там его, скорее всего, распнут, но перед этим он успеет смешать нам все карты. Это если он выживет среди отродий. Неужто он не понимает, что прёт на собственную смерть? Совсем обезумел?»

— Мы сейчас в двух часах езды от Энтолфа-столицы, — продолжал Хес. — И знаешь, что? Если ты хочешь, чтоб я лез за ними в задницу огра, тебе придётся выложить что-то посущественнее золота.

Проигнорировав наглость ищейки, Вернон задумался на какое-то время, перебирая пальцами складки плаща.

— Сворачивайся, — наконец произнёс он. — В Острохолмье им не выжить, а проводника нанимать рискованно. Расчёт получишь в Лоторе, как обычно, на прежнем явочном месте.

Хес хотел сказать что-то ещё, но в тот же миг архимаг ощутил вызов, и его передернуло.

— Мне некогда. Выполняй, — прервал он наёмника и ликвидировал окно, на месте старого тотчас появилось новое, не в пример более мощное, чем его собственное.

На зеркально-ровном полотне появилась знакомая фигура.

— Я вернулся, Вернон, — интонации Гроггана были, как обычно, никакими. — Ты рад?

— Чрезвычайно, — буркнул Архимаг. — Где ты пропадал столько времени?

— Дела в других мирах, — обронил человек в сером. — Тебя они не должны беспокоить, после стольких-то собственных ошибок.

Вернон скрипнул зубами.

— Ты сам видел, что я соблюдал все необходимые меры.

— Не все, раз ему удалось бежать, — понизил голос пришелец. — И не просто бежать, а забрать с собой и девчонку-наживку, и даже Литессу. Только я за порог — и они на свободе! У тебя есть объяснение этому?

— Если ты намекаешь на предательство, то я не такой идиот, — архимаг отвёл глаза. — Им просто катастрофически повезло.

— Может, и повезло. А может, им помогли, — временами Вернону казалось, что взгляд Гроггана способен прожигать плоть. — Кто тот паренёк, что был с ними при побеге? Его нашли?

— Завал разобрали, но тела нет. Словно и не было. Гэтсон клялся, что никогда раньше его не видел и ума приложить не может, откуда тот взялся в казематах. Меня в тот день не было в Башне, я проверял очередную наводку по эссенциям. Так что виновник побегу — Бардо, и он наказан.

— Его смерть не приблизила тебя к поимке Энормиса и Литессы. Не перекладывай ответственность на своих подчинённых. Я спрашиваю только с тебя. Ещё одна такая ошибка, и я поищу более исполнительного слугу.

— Я не слуга, — выдавил Вернон.

Пришелец лениво улыбнулся.

— Ну уж точно не партнёр, — его глаза словно смотрели в пустоту. — Знай своё место, чародей. Ты не сделал ничего, чтобы заслужить хоть сколько-нибудь значимые привилегии. А значит я распоряжаюсь тобой, как хочу.

Архимаг счёл за лучшее промолчать, проглотив унижение.

Грогган обо всём говорил одинаковым голосом. Он мог и похвалить, и пригрозить смертью таким тоном, словно ему глубоко плевать, слышат его или нет. Это одновременно настораживало и раздражало Вернона. Он знал, что пришельцу не одна тысяча лет, и что тот покорил уже столько миров, сколько и представить страшно. И всё чаще архимагу казалось, что прожитые столетия и обретённая власть попросту убили Гроггана изнутри. Осталась только функция в обличье человека, которая ничего не желала и ни за что не цеплялась, а только делала то, для чего предназначена.

— Если бы имперцы не поторопились, он был бы наш, — изрёк человек в сером.

— Всыпать бы им за этот энтузиазм.

— Уже всыпал. Отныне они без моего ведома шагу не ступят. Однако же я удивлен, что их так позорно разбили.

— Как и я, — вздохнул Вернон, поняв, что буря миновала, и можно переходить к хорошим новостям.

— Значит, мы снова потеряли их из виду?

— На какое-то время. У меня есть основания полагать, что они движутся к Одинокому Вулкану.

Лицо Гроггана даже не дрогнуло.

— В самом деле? Они знают о Средоточии?

— Скорее всего, Литесса всё разнюхала. Она всегда была очень… пронырливой.

— Это бред, Вернон, — пришелец наклонил голову. — Получается, что он сам идёт к нам на стол.

— Понимаю, — чародей кивнул. — Но донесения однозначные, и я в них уверен.

Грогган помолчал, таращась в никуда.

— Не стыкуется. Они что-то задумали.

— Почти наверняка.

— Я позабочусь, чтобы их встретили ещё на материке… Хотя, нет. Забудь. Мы его впустим.

Вернон удивлённо вскинул бровь.

— Ты не ослышался, — сказал пришелец. — Пусть приходит. Без магии он — ничто. А если он и впрямь тот, за кого мы его принимаем, убивать его нельзя. Чревато. Возле Средоточия мы возьмём его тёпленьким. Когда он будет здесь?

— Примерно через две-три недели.

— Чтоб через одну ты был тут.

— А как же наводки по протоэлементам?

— А что с ними? Ты что-то нашёл?

— Проверил ещё три, всё не то.

— Есть ещё?

— Пока нет.

— Тогда, полагаю, твой вопрос можно смело назвать идиотским. Заканчивай дела и переносись сюда эфирной тропой. Нам надо разобраться с возможным сопротивлением.

Архимаг сдержанно кивнул. Грогган какое-то время следил за его лицом, а потом вдруг сказал:

— Ты какой-то нервный сегодня. Не выспался?

От этих слов Вернона пробрала дрожь.

— Волнуюсь перед ритуалом Преобразования.

На неподвижную маску вползла мягкая, но всё же совершенно мёртвая улыбка.

— Не беспокойся, ты выживешь, — сказал человек в сером. — Если бы я был частью вашего мирка, я провёл бы ритуал сам. Но, увы, — пришелец развёл руками, — это придётся сделать тебе, хоть это и рискованнее.

Архимаг постарался не показать своих сомнений и сказал:

— Я уверен, ты выполнишь свою часть уговора.

— Не сомневайся, я помню, — кивнул Грогган. — Ты получишь своё тёплое местечко при новом порядке, если только сделаешь всё, что от тебя требуется, и я получу Нирион. Сейчас я отлучусь ещё на несколько дней. Ещё два мира готовы к преобразованию. Через неделю жду тебя на Острове.

Едва он договорил, магическое окно погасло.

Вернон устало откинулся на спинку софы и закрыл глаза. «Ещё два мира послужат нашему делу. Ещё два человека, подобные мне, точно бараны на заклание, послужат великой цели, превратив свои миры в чистую энергию».

Архимаг посидел так, не шевелясь, несколько секунд, а потом, совершенно неожиданно даже для самого себя, расхохотался.

Долина Костей оказалась не таким уж препятствием, если не принимать во внимание тот факт, что мои спутники с этим утверждением бы не согласились.

Среди всего Острохолмья, мёртвого и неприветливого, Долина выглядела ещё мертвее. Впрочем, если бы я назвал её самым мёртвым местом в Нирионе, то тоже вряд ли бы ошибся. Это была столица смерти, её главный паноптикум. Здесь царило небытие — и не то, которое отдаёт не-жизнью, а то, которое обязательно наступает после бытия. Это чувствовалось в воздухе и даже глубже: словно Долина пробуждала в каждом, кто её видел, призрак его собственной гибели.

Мы шли среди наполовину вросших в землю костяных остовов, пролезали под рёбрами толщиной в ладонь, старательно избегали взглядов пустых глазниц черепов. Останков здесь было столько, сколько, казалось, просто не может быть, потому что ни один мир не вместил бы в себя такое количество живых существ. Ночь, конечно, скрывала от нас полную картину, но зато оставляла уж слишком большой простор для фантазии. И никто даже не заикнулся о том, чтобы остановиться.

Все нервничали. Я — меньше, остальные — больше. Даже Литесса, которую никто не посмел бы назвать пугливой, постоянно держала наготове несколько убийственных заклятий, хотя трудно было представить, кого мы могли встретить среди голых выбеленных временем костей. Мы, живые, чувствовали себя в Долине совершенно чужими. Рэн и Кир сказали потом, что ощущали присутствие — не чьё-то, а чего-то. Арджину мерещился тихий вой или пение. Я же ощущал только смерть, если так вообще можно выразиться. Но это странное чувство посещало меня и раньше, так что я не придал ему большого значения. Когда ты изо дня в день не можешь найти в себе жизнь, самое страшное, что с тобой может случиться — ты просто перестанешь искать.

Долина Костей закончилась только к следующему полудню, но мы пошли ещё дальше. Отряд наотрез отказался останавливаться поблизости «этого склепа под открытым небом». И лишь затемно, когда все уже валились с ног от усталости, мы остановились на ночлег. Прямо посреди ущелья.

На следующий день вдруг изменился ландшафт: вместо изуродованных ущельями нагорий и невысоких горных цепочек начались холмы, ровные и однообразные, точно курганы-переростки. Выродков стало значительно больше — то и дело приходилось убегать или драться. Встретились нам и моготы, но мои попытки заговорить ни к чему не привели. Всё как говорил Харех — они слишком ненавидели людей, чтобы слушать. Убивая их одного за другим, я испытывал какую-то глухую жалость, но так и не понял, к ним или к себе. Может быть, и то, и другое.

Спустя неделю после выхода из Костяной Долины мы вышли к гротескному каменному строению, на вид древнему и давно заброшенному, и решили заночевать там.

Если бы я знал заранее, к чему это приведёт, обошёл бы то место за лигу.

— Интересно, кто это строил?

Рэн озвучил всеобщий вопрос. Мы все оглядывали древние стены, сложенные из грубых каменных блоков, осторожно пробираясь по заросшему мхом коридору. Всё здесь казалось нескладным, неправильным, словно неведомый архитектор страдал от душевной болезни: ширина коридора свободно гуляла от сажени до двух, стена могла наклоняться в ту или иную сторону без видимых на то причин, пол терялся под толстым слоем земли и обломков обвалившейся крыши, но все ещё сохранял дезориентирующий наклон.

— Кто-то давно мёртвый, — буркнул Кир, в последнее время ставший ещё вреднее и раздражительнее, чем раньше.

— Подозрительно, — Архимагесса ковырнула землю кончиком сапога. — Строение почти посреди Острохолмья. Я бы сказала, что ему лет под тысячу. Кир?

— Больше. Тысячи две, две с половиной.

— Ну вот. Получается, никто кроме отродий его построить не мог. А чтобы отродья построили нечто подобное — абсурд.

— А меня напрягает, что здесь никто не живёт, хотя это всяко лучше нор, которые мы видели вчера, — сказал Арджин, с сомнением морщась.

— Странно, что при такой архитектуре стены всё ещё стоят, — задумчиво произнёс пуэри.

— Зато потолок давно обвалился.

— Не везде, — сказал я, указав на косой прямоугольник, играющий роль дверного проёма.

Помещение, что скрывалось за ним, оказалось просторным и действительно сохранило потолок в виде искажённого купола, который каким-то чудом выдержал испытание временем. Всё остальное — если здесь было хоть что-то — давно превратилось в пыль. Стены заросли ковром мха, чему виной послужили гуляющий сквозняк и сырость, последняя в свою очередь появилась благодаря пробившемуся сквозь пол ручью, утекающему в тёмный угол и дальше, в брешь в стене.

— Ну, зато здесь есть вода, — хмыкнул Арджин и направился к ручью с мехами.

За последнее время наши запасы сильно сократились. Два дня тому назад нам попалась стая крысоволков — никто из нас раньше их не видел, но название всплыло само, так как подходило идеально. Часть отряда сопротивлялись, но мне удалось убедить их попробовать жареное мясо, скрипящее на зубах, точно песок. Несмотря на почти полное отсутствие вкуса, пища оказалась съедобной и сытной, поэтому остатки мы прихватили с собой — оставшуюся крупу и каши решили приберечь на чёрный день.

Я бросил рюкзак на землю и решил на всякий случай напомнить:

— Не забудь проверить, прежде чем набирать.

Разведчик тут же замер, не донеся ногу до пола, и, кажется, даже перестал дышать. Сначала я подумал, что он паясничает, но потом присмотрелся и понял: а ведь он правда не дышит.

И на уши вдруг обрушилась ватная тишина.

— Эй! — крикнул я и не услышал собственного голоса.

Я резко обернулся: все мои спутники точно превратились в статуи, одна нелепее другой. Кир, зажмурившись, потягивался, Литесса небрежным движением отбросила косу за спину, от чего та взлетела змеёй, Рэн и вовсе завис в воздухе на полпути к каменному возвышению, на которое намеревался вскочить. Словно кто-то превратил воздух в лёд, заточив нас навеки.

Но стоило мне только дёрнуться в направлении Арджина, как руины пришли в движение.

Стены начали разъезжаться, точно стояли на колёсиках, пол изменил наклон, потолок завращался, улетая прочь, я словно оказался за кулисами театра, где меняли декорации перед следующей сценой. Зал разделился на несколько частей, разъехался, и замершие фигуры моих спутников стали удаляться в разные стороны, каждый на своём летающем острове. Я подбежал к краю площадки, но тут её тряхнуло, и я едва не сверзился вниз: там, на непостижимой глубине, крутилась воронка вселенских размеров, которая словно затягивала в себя всё сущее.

Я вцепился в край острова, а ноги болтались над бездной, реальность с гулом и грохотом разделялась на фрагменты, которые перемешивались в непредсказуемом порядке. Появлялись даже острова с пейзажами, которых никак не могло быть в Острохолмье: заснеженные равнины, горные склоны с зелёной порослью, тропические леса, мимо проносились моря, древние руины и скалы, с которых низвергались водопады.

Сзади прямо на меня летел остров, я попытался быстро залезть, чтобы не дать себя расплющить, но только оторвал каменный блок, за который держался, и вместе с ним ухнул вниз.

Сердце ушло в пятки. Вселенская воронка вращалась передо мной, и вдруг я понял: это не вихрь, это — глаз! Крутящаяся, гипнотизирующая радужка, внутри которой таился зрачок непроглядной темноты. В воронке выло и грохотало, били молнии, мерцали вспышки, и весь этот хаос словно таращился мне прямо в душу, пытаясь разглядеть непонятно что. А я всё падал туда и падал, беспомощно размахивая руками.

И вдруг падение стало замедляться. Постепенно я перестал чувствовать бьющий в лицо ветер, а потом и вовсе завис в воздухе.

— Не дрожи, человече! — раздался мощный бесполый голос. — Сегодня не умрёшь ты.

Каждое его слово отзывалось в голове эхом.

— Как скажешь, — пробормотал я, балансируя в пустоте. — Ещё приказания будут?

— Ты дерзок, — усмехнулась воронка. — Но кто ты? Или, точнее… что ты?

— У меня те же вопросы, — снова не растерялся я, глядя в поглощающий реальность вихрь. — Иллюзию ты создал просто чудную, научишь?

— Иллюзию! — голос расхохотался. — Что ведаешь ты об иллюзиях, человече? Где видел правду ты?

Я повернулся, чтобы посмотреть наверх. Там всё так же мельтешили, перемешиваясь, островки реальности, которые теперь, со стороны, казались не больше, чем фрагментами рассыпавшейся мозаики.

— И то верно, — пробормотал я, изо всех сил стараясь ничему не удивляться.

— И что ж ты за создание? — прогудел голос, но спрашивал он как будто не меня. — Не видел раньше я таких. Похож на человека… а совсем не человек!

Воронка будто заглянула в меня — я это почувствовал. Словно склизкое щупальце, тонкое и покрытое не то волосами, не то мелкими ножками, пробежалось по внутренностям и мыслям. От омерзения меня едва не вывернуло, поэтому я пропустил реплику.

— И впрямь убить тебя нельзя без худа для себя! Так как же быть с тобой, что делать?

— Прости и отпусти, — ляпнул я, пытаясь подражать вычурной манере таинственного собеседника. — Куда ты дел моих друзей, иллюзионист?

— Целы они. Тебя лишь я забрал, — ответило Око, и вдруг сменило тему: — Мне ведомо, куда ты держишь путь. И ведомо, зачем.

— Да кто ты хоть такой-то? — не выдержал я. — Какое тебе дело до меня вообще?

— Уж дело есть! Опасен ты для всех и для всего. А я часть силы той, что миром дорожит.

— Опасен, — повторил я с сомнением. — Ещё бы знать, чем. А то все вокруг обо мне что-то знают, один я незнайка.

Какое-то время воронка молча сверкала молниями.

— Всему свой час, — обронил голос в итоге. — Возможно, победив врагов, ты истину постигнешь.

— Чьих врагов? — спросил я вяло, но меня словно не услышали.

— Пришелец тот, что Грогганом зовётся, недоброе замыслил. Не говорит он правды даже своему слуге. Его правления мир наш не переживёт.

— А ты пророк, что ли?

— Мне многое известно.

— Ну, надеюсь, тебе в таком случае известно, что мне до свечки, кто что переживёт.

— Судьба друзей тебя нисколько не заботит?

Я сжал губы, не найдясь с ответом. Подловил, сволочь.

— Погибать тебе нельзя.

Эта фраза прозвучала обычно и оттого намного более проникновенно. Я даже ненадолго задумался — а так ли я готов к смерти, как думаю?

И тут же, прислушавшись к звенящей внутри пустоте, сам же ответил: «Более чем готов».

— Чего тебе от меня надо?

— Благоразумия, — чуть не по слогам выговорил Голос. — Ты можешь быть полезен, и не только лишь себе. В тебе большая сила. Она поможет мир наш сохранить!

Я, подвешенный над колоссальных размеров вихрем, по сравнению с которым казался меньше песчинки, сварливо поинтересовался:

— А ты что, только фокусы показывать умеешь? Возьми да сам свой мир сохрани. Чем я-то тебе приглянулся? Обратись вон лучше к Литессе — она точно кинется в бой, ей не всё равно. Силёнок у неё не меньше, а уж опытом она мне даст такую фору, что…

— Сейчас каждый на счету, — перебил Голос. — И ты — не она.

Я закатил глаза. При всей дикости положения равнодушие ко всему и вся никуда не делось. Не знаю, на что рассчитывал этот неизвестный, но его увещевания для меня значили не больше, чем писк комара. А вот терпение стало заканчиваться.

Я подёргался, пытаясь сдвинуться с места, но безрезультатно. Тогда я прощупал вокруг себя Эфир — и тоже не нашёл, за что зацепиться. Раздосадованный, я в сердцах крикнул во вращающуюся пропасть:

— Чего ты ко мне привязался, а? Дай ты мне спокойно… дойти куда шёл!

— Дела твои верные, — вкрадчиво сказал Голос, — да настрой не тот.

— А что не так с моим настроем-то?

— К бессмысленной гибели он лишь ведёт.

— Ну хочу я сдохнуть, и что с того? Ты кто — божий серафим что ли? Засунь-ка свою праведность себе сам знаешь куда!

Воронка полыхнула чередой вспышек.

— Смерть твоя никому не поможет, — сказал Голос твёрдо. — Кроме наших общих врагов. И гибель мира лишь приблизит…

— Да ну и хрен на него! — не выдержал я. — Что мне твой мир?! Только и слышу: сделай то, сделай это — одни командиры кругом, такие умные, ум аж из ушей сыплется! Как-то раньше этот мир без меня обходился, и сейчас обойдётся! Кто вообще ведётся на эту чушь про его спасение? Кому это надо? Каждый только себя спасает!

— Так и ты себя спаси! — громыхнул Голос.

— Я уже сказал — поищи другого спасателя! — взревел я во весь голос. — Я ни в чьих играх участвовать не хочу. Нет у меня интереса в них, понимаешь? Кто бы ты ни был, чего бы ты не хотел, мне плевать. Ты тут изо всех сил пытаешься меня впечатлить, побудить к действию, но пока что мне только по морде тебе съездить захотелось! Хочешь в глаз получить? Давай, сворачивай представление, выходи!

Раздался оглушительный хохот.

— Давненько не говорили так со мной! Смешной ты, человече. Жаль, слушать не желаешь. Но ничего, я дам тебе первотолчок.

И вихрь вдруг завертелся быстрее, а меня, вопящего проклятья, швырнуло ему навстречу. Чернота в его центре становилась всё больше и будто бы даже чернее, я словно падал в Бездну. Вскоре уже весь свет остался позади, а тьма обрела плоть — она налипала на руки и ноги, текла по лицу, заливалась в горло. Я закричал, но не услышал свой крик: вязкая, как смола, темнота затекла в уши.

А потом всё исчезло.

Стало очень тепло. В воздухе витали лёгкие ароматы трав и благовоний, услаждая моё измученное миазмами Острохолмья обоняние. Из мрака постепенно проступил покрытый белым песком пляж, кажущийся голубоватым в свете Нира, справа шелестело и шептало сонное море, тихим прибоем омывая береговые камни. Слева, в полусотне шагов, начинались джунгли, в которых на все лады бренчали ночные цикады. Словом, где бы я ни оказался, здесь было хорошо.

Неподалёку вдоль берега возвышались трудноразличимые строения, озаряемые подрагивающим пламенем костров. Оттуда доносились голоса, музыка, смех — словно местные жители что-то праздновали.

Я оглядел себя: вместо привычной одежды обнаружились лишь перехваченные ремнём короткие штаны да плетёные сандалии. Свежий ветерок перебирал волосы, чуть касался моего иссечённого шрамами тела и ничуть при этом не морозил. Лишь заставлял вдыхать глубже, чем обычно.

Признаться, совсем другого я ожидал, когда меня поглотила Бездна. На удивление никто не собирался меня пытать или полоскать мозги, хотя именно этого, казалось бы, стоило опасаться. В тёплой ночи хотелось раствориться, точно масло в каше, но я собрал волю в кулак и спросил, задрав голову к небесам:

— Этим ты решил меня убедить? — отчего-то я не сомневался, что Голос слышит меня.

— Иди к ним, — раздалось в голове. — Раздели с ними их праздник.

Пожав плечами, я неспешно пошагал к селению.

Если это морок, думал я, то какой-то неимоверно натуральный. Картина неидеальна, но чертовски правдоподобна. Каким мастером надо быть, чтобы так подделать запахи и звуки? А сколько деталей! Случалось мне работать над деталями, но чтобы столько… Нет, это не морок и не видение. И даже не сон. Меня перенесли очень далеко от Острохолмья. Может быть, даже за пределы Нириона. Кем бы ни был этот Голос, он очень могущественен. А ещё у него мои друзья.

Строения вырисовывались всё чётче: на берегу — поднятые на сваях дома, расставленные достаточно свободно, в море — несколько пирсов с привязанными к столбикам судёнышками. Немного погодя я разглядел две наблюдательные вышки, но стены вокруг селения отсутствовали начисто — заходи с любой стороны, мы тут никого не боимся. Каркасы домов были деревянными, стены набирались тёмно-зелёным бамбуком. Крыши желтели широкими длинными листьями никогда мной не виденных деревьев.

С интересом оглядываясь, я не заметил, как ко мне подошли двое. Мужчина и женщина, оба едва одетые: на нём почти то же, что на мне, а на ней — юбка из листьев да грубая тканевая повязка на груди. В длинные чёрные волосы у обоих были вплетены разноцветные нити. Смуглая кожа, чуть раскосые глаза, молодые и стройные, раньше я точно не встречал представителей этого народа. Они улыбались и смотрели на меня так, словно ждали.

— Пойдём с нами, чужеземец, — голос мужчины показался мне приветливым, язык — незнакомым. — Ночь Белого Круга всех объединяет.

А я почему-то даже не рассмеялся ему в лицо. Этот приятный не-сон словно ввёл меня в транс.

Ничего больше не говоря и не дожидаясь ответа, они берут меня за руки и ведут вглубь селения. Мы проходим мимо одного костра, другого, везде танцуют и веселятся люди. Все видят меня и улыбаются, не спрашивая ни имени, ни как я здесь оказался. Кажется, им просто нет до всего этого дела.

Меня так и подмывает спросить сопровождающих, что здесь происходит и куда они меня ведут, но уже не хочется нарушать непринужденность атмосферы, и я молчу. Внезапно в голове раздаётся Голос:

«Им не важно, кто ты. Они хотят лишь поделиться радостью своей».

«Это по-настоящему?» — всё ещё не верю я.

«Это народ Обетованного Края. И то, что видишь ты сейчас — их праздник, что ночью Белого Круга зовётся. А ты их гость. Наслаждайся и думай».

Пара выводит меня на большую площадь, окружённую всё теми же домами, а в самом центре выстроен круглый помост, пока ещё пустой. Вокруг него полно людей — дети, взрослые, старики — они сидят, стоят, танцуют, всюду слышится бессловесное пение и музыка, красивая, невероятным образом объединяющая разрозненные звуки в один гармоничный поток. Горят сотни, тысячи свечей, и ночной ветерок не может их одолеть, лишь заставляя огоньки танцевать в такт своим дуновениям. Вокруг костров кружатся хороводы, везде стоят угощения и напитки — на крылечках, на покрывалах и просто на песке. Но самое удивительное — ни один человек не остаётся в стороне. И почему-то я уверен, что каждый дом в этом селении сейчас пустует.

Мои сопровождающие оставляют меня, уходят к соседнему костру и сливаются в диковинном парном танце, тут же ко мне подходит молодой парень с запоминающимся шрамом на подбородке и протягивает мне глиняную чарку. Я принимаю угощение, юноша, добродушно оскалившись, молча уходит. Тягучий, почти как мёд, напиток льётся мне в глотку — терпкая горечь переходит в сладкое послевкусие, а внутри меня разливается тепло.

На центральную сцену взбирается несколько девушек в разноцветных свободных платьях. Музыка прекращается, но уже через несколько секунд возобновляется в новом ритме — быстрые удары по нескольким барабанам сразу, сопровождаемые щёлканьем кастаньет.

Продолжая неспешно потягивать напиток, я наблюдаю. Люди вокруг отвлекаются от своих занятий и подтягиваются к помосту, чтобы посмотреть на танцовщиц. И вдруг до меня доходит: это ритуальный танец. Резкие, смелые движения, симметричные и завораживающие, гибкие девичьи тела, проглядывающие в вырезах платьев, словно сливаются на несколько мгновений лишь для того, чтобы затем снова прянуть в стороны. Мне кажется, что я начинаю видеть сюжет, распознавать эмоции, только сейчас я начинаю понимать, что это не просто праздник, что под ним кроется нечто большее, чем просто сборище ради песен и танцев.

И вдруг мой разум немного проясняется. Девушки исчезли со сцены, не могу точно сказать, когда. Напиток в бокале тоже исчез — увлекшись действием и собственными мыслями, я не заметил, как допил его. В голове чуть-чуть шумит, но восприятие остаётся ясным: теперь все вокруг поют, без музыки, разноголосым хором, распадающимся на каскады голосов, глаза людей закрыты, многие держатся за руки. Постепенно мелодия становится всё сложнее, перепады всё круче, и я чувствую, как по коже бегут мурашки — музыка пробирает до глубины души.

Внезапно люди взяли одну и ту же ноту и резко оборвали голоса. А затем опять: звучит музыка, начинаются танцы, только на этот раз двигаются все, кто может стоять на ногах, вот и ко мне подходит приятная особа — уже не юная, но ещё молодая — и увлекает за собой. Я иду, хоть и смутно представляю, как буду выкручиваться — ведь танцевать я толком никогда не умел.

Но никому нет дела до моих неуклюжих движений — каждый здесь получает удовольствие просто так, от одного лишь присутствия. Моя партнёрша чуть улыбается и, прикрыв глаза, обвивает меня руками, помогает поймать ритм, через какое-то время наши движения начинают дополнять друг друга.

Мой транс становится всё глубже. Я начинаю улавливать повисшую в воздухе единую эмоцию, единое сознание, и случается то, чего никогда со мной не происходило: я начинаю чувствовать себя частью целого, словно окружающие меня люди — это частички моего тела, мои мысли, грани моего собственного сознания. Невероятное чувство, находясь среди десятков таких же слившихся в одно существ, я смог почувствовать себя чем-то вроде совершенства. Наверное, это было безумие, вся эта ночь, эти исступленные танцы, напоминающие извивы колдовского огня, но я не имел ни возможности, ни желания остановиться. Время для нас словно исчезло.

И вдруг люди останавливаются и расступаются, образуя живой коридор. В его дальнем конце появляется одетый в чёрное старик, медленно идущий сквозь толпу. Он несёт на вытянутых руках маску, и все провожают его внимательными взглядами. Маска похожа на изуродованное человеческое лицо, наполненное безумным страданием, от неё волнами исходит энергия, приобретающая форму волосков тьмы. Магическое чутьё тут же подсказывает мне: это артефакт, причем достаточно древний, старик идёт вперёд, и вдруг останавливается… напротив меня.

Все взгляды теперь прикованы ко мне. Моё сердце ёкает, когда старик протягивает мне маску, недвусмысленно предлагая её надеть, а шум крови в ушах даёт понять, что над деревней повисла полная тишина.

— Маска выбрала тебя, — говорит старик сухим голосом.

Если бы я находился тогда в трезвом уме, ни за что не притронулся бы к ней, но в тот момент я твёрдо знал, как следует поступить.

Я медленно беру артефакт в руки и прикладываю к лицу.

Следующие несколько минут выпали из моей памяти. Я вдруг осознаю, что стою на центральном помосте, который представляет собой не что иное, как Белый Круг. Маска плотно прилегает к лицу, держась на нём без всяческих креплений, через прорези для глаз я вижу столпившихся вокруг людей, вперившихся в меня восхищёнными взглядами. Снова бой барабанов, сопровождаемый бессловесным пением, плавное раскачивание зрителей, но в этот раз музыка звучит тревожно, почти угрожающе.

Повисшее в воздухе напряжение подсказывает мне, что ночь подошла к кульминации. Сейчас произойдёт нечто ещё более необычное, и центром этого события буду я.

Словно в ответ на эти тревожные мысли пространство вокруг меня заполняется густой тьмой, которая облаками перекатывается вдоль периметра Белого Круга. Машинально бросив изучающее заклинание, я понял, что это — магия Маски, которая приросла к моему лицу.

Барабаны ударили громче. Стоящих вокруг людей я уже не видел — меня окутала угольная темнота, она постепенно стягивала кольцо, приближая ко мне свои косматые бока, и казалась пугающе живой. Я вытянул руку, чтобы прорвать преграду, но та оказалась неожиданно липкой, и ладонь увязла в ней. Мрак стиснул пальцы, словно пробуя их на вкус, и через секунду пополз вверх по коже.

Я в ужасе попытался отдёрнуть руку, но не вышло. Погрузившаяся в темноту её часть стала медленно неметь. Остатки наваждения слетели с меня без следа, теперь я и представить не мог, как оказался здесь, как позволил опоить себя, загипнотизировать, надеть на себя эту Маску… «Меня приносят в жертву?!» — мелькнула мысль, и словно в ответ на неё из-за завесы раздался многоголосый крик:

— Очистись!

Ругаясь, я продолжал дёргаться, но лишь глубже увязал в чёрной трясине — она доползла уже до локтя.

Проклятье, куда занес меня этот Голос?

И что происходит сейчас с моими друзьями?

— Очистись!

Маска! Я попытался сорвать её свободной рукой, но та даже не шелохнулась, лицо пронзила боль — всё равно если бы я попытался содрать с себя кожу. В голове раздался шипящий голос, который не мог принадлежать больше никому кроме живущего в артефакте духа:

— Это тьма твоей души. Очистись!

Мрак подбирался к плечу. Рванувшись изо всех сил, я упёрся спиной в вязкую преграду, по лопаткам тотчас поползло онемение, а полностью погрузившуюся в трясину руку я уже совсем не чувствовал.

В сознание ворвалась паника — если я сейчас же не сделаю хоть что-то, меня сожрёт этот голодный зверь, превратит моё тело в пыль. Воображение заполнила вязь заклинания, но стоило произнести оживляющую плетение формулу, как оно развалилось под напором мощи артефакта.

Я в ярости зарычал, перед глазами возникло лицо Вернона, потом Гроггана, до которых я так и не добрался. Ненависть захватила меня целиком, я неистово рвался в антрацитовых путах, но те не предоставили мне ни единого шанса освободиться. Холод и онемение постепенно съедали моё тело заживо.

Вдруг барабаны грянули ещё громче, и вслед за ними в мои уши ударили голоса:

— Очистись!

Я замер. Очиститься? Но как?

Маска, вросшая в моё лицо, подвергла меня испытанию. Но в чём оно заключается?

Эти люди, их ежегодный праздник. «Ночь Белого Круга всех объединяет». Они проводят его с очень, очень давних пор, сам этот артефакт, должно быть, существует много тысяч лет… «Это тьма твоей души».

Что, забери меня Бездна, они тут празднуют?!

— Очистись!

Очиститься…

В голове вспыхнул до боли ясный образ — клубок разноцветных энергетических нитей, в котором чернота стремится пожрать все остальные цвета, спустя мгновение я понимаю, что это — моя душа. И поэтому Маска выбрала меня. Ей нужен был самый безнадёжный.

— Очистись!

Я должен очистить свою душу. Мою опустевшую, испорченную самобичеванием и жалостью к себе душу, которая уже слишком привыкла к саморазрушению, чтобы исцелиться. Эта тьма, что её пожирает — вовсе не зло, нет. И даже не пустота. Это гниль разума, впадающего в безумие, это разложение сломленного духа, которое ведёт только к ещё более мерзкому разложению — тому, что кончается сухим равнодушием ко всему.

Темнота, что пожирает моё тело — это внешняя тьма, Маска же олицетворяет тьму внутреннюю. И именно от неё я должен очиститься. Но где мне взять достаточно света для этого?

Тут Маска подкидывает новый образ, и я валюсь на колени.

Я вижу силуэт — тот самый, который так долго искал в памяти и ждал в каждом сне. Она стоит ко мне спиной. Видение настолько реально, что я начинаю тянуться к ней, тщась коснуться гладкой кожи, даже не осознавая, что всё это ненастоящее. От её фигуры исходит слабое свечение. Да, это она. Я готов бросить мир к её ногам лишь только для того, чтобы снова увидеть её лицо. Я должен очиститься, чтобы затем отдать ей всё, что у меня осталось — чистое, не обезображенное отчаянием.

Я кричу её имя, но девушка не оборачивается, всё так же стоя без движения, и лишь волосы её чуть колышутся на несуществующем ветру. Мои пальцы тянутся вперёд. Ещё немного, и я дотронусь до её плеча, она обернётся, непременно обернётся.

Но как только мои пальцы касаются кожи, Лина обращается в яркий световой всполох. Меня слепит нестерпимое сияние, но я не закрываю глаза, не обращая внимания на боль в глубине под роговицей. В Бездну зрение, я боюсь потерять лишь последнее мгновение её присутствия.

Видение меркнет, вокруг меня снова лишь тьма, но теперь она уже не так сильна, как прежде. Я нашёл силы бороться с ней. Мои движения более не скованны, я взмахиваю руками, и темнота с воем рвётся на лоскуты. Разноголосый хор сопровождает моё освобождение: с каждым новым движением Тьмы становится всё меньше, она отступает под напором жаждущей очищения души. Несколько секунд — и она пропадает вовсе.

Маска отваливается и падает мне под ноги. Теперь она белая, как и песок, покрывающий площадку Круга. Люди вокруг улыбаются, на их лицах только радость и гармония.

Я подумал, что ритуал завершен, но вдруг ощутил жжение под кожей.

Моё тело начинает светиться. Невесомые световые ленты устремляются от меня во всех направлениях, многие из них обвиваются вокруг стоящих внизу людей, даря им тепло. Те замолкают и блаженно закрывают глаза, испытывая освобождение.

Тем временем я сияю всё ярче. Ещё немного, и свет заполнит собой всё пространство, под финальную вспышку я снова ощущаю, как чужая сила подхватывает меня и несёт прочь, оставляя позади ночь Белого Круга и счастливых людей Обетованного Края.

— Сволочь, — выдохнул я. — Манипулятор.

На этот раз я стоял на ногах, снова при своей одежде и оружии. На меня сверху падал луч света, за пределами которого не было видно ни зги. Его источник тоже оставался невидимым.

— Этим ты хотел меня убедить? — крикнул я в темноту. — Тем, что залез в мою голову?

— То был не я, а Маска.

Голос звучал уже не так величественно. На этот раз он появлялся из эха и им же заканчивался, громкость и мощь он променял на вкрадчивость и загадочность.

«Опять какие-то манипуляции», — подумал я, снова начиная закипать.

— Думаешь, меня это волнует? Я тебе не мешок с барахлом, чтобы рыться в поисках нужной вещи!

— Но ты нашёл источник бед своих, — проговорил Голос прямо мне в ухо. — И путь к спасению увидел. Не так ли?

Я сжал челюсти.

— О да, ты понял, как спастись, — продолжил Голос, поняв, что попал в точку. — Как душу исцелить и новый смысл постигнуть. А злость твоя суть лишь бравада. Это глаголет боль потерь, что очищения страшится.

— Всё-то ты знаешь, — процедил я сквозь зубы.

— Сейчас с пришельцем встреча тебе сулит лишь гибель. Но изменить этот итог тебе под силу. Всего-то лишь и нужно — захотеть.

Я не видел говорящего, и это сильно действовало мне на нервы. Он явно хотел остаться инкогнито и при этом добиться от меня конкретных действий. Обладателю Голоса что-то требовалось, однако он то ли не мог, то ли не хотел сделать это сам. Скорее всего он просто привык загребать жар чужими руками.

Но не на того напал.

— Захотеть решить твои проблемы? — бросил я с усмешкой. — Хоть ты и выдаёшь их за проблемы мира, мне-то с этого что? Думаешь, мне захочется жить чтобы быть чьим-то там орудием? Совсем вы уже все охренели! Неужели я произвожу впечатление настолько тупого человека?

— Да кабы человека…

— Ой, да заткнись ты уже! — крикнул я. — Неужели неясно, что меня не уломать? Никакая осведомлённость тебе в этом не поможет, никакие уговоры! Нечем тебе меня удивить! Думаешь, раз корчишь из себя таинственность и говоришь, как перебравший виршеплёт, то собьёшь меня с толку? Думаешь, если надавишь на больное, а потом поманишь сладким куском, то я сразу сдамся? А вот хрена лысого! Вас, всеведущих, расплодилось вокруг меня слишком много. Не буду я ни под чью дудку больше плясать. Осточертело! Лучше уж бесславно сдохнуть. Так что вышагивай-ка из тени и говори всё как есть. Тогда, может, и потолкуем. А пока ты пытаешься без масла влезть мне под шкуру, ничего от меня не добьёшься. Усёк? А, или ты ведь ещё запугивать не пробовал — давай, переходи к этому пункту. Посмотрим, что у тебя получится.

Когда я замолк, вокруг сгустилась тишина, прерываемая только моим дыханием. Видимо, Голос размышлял над услышанным. А на меня в который раз навалилась смертельная усталость — ничего не хотелось, ни слышать, ни говорить. Если бы я не застрял по чужой воле непонятно где, то просто сел бы где стоял, и никакая на свете сила не заставила бы меня сойти с места.

Спустя полминуты за моей спиной зажёгся ещё один луч света. Я обернулся.

В луче стоял великан. Мощный торс, схваченные обручем волосы, густая коротко стриженная борода, инкрустированные золотом доспехи, роскошный меховой плащ — фигура излучала мощь и авторитет. Он смотрел на меня сверху вниз, как человек смотрит на свинью, с оттенком превосходства и обладания, а ещё самую малость брезгливо. Этот величественный облик был мне знаком, и я почти сразу вспомнил, откуда.

Видел в церквях. На иконах.

— Нужно ли мне представляться? — с едва заметной насмешкой прогудел великан.

— Ну, выглядишь как Явор, — сказал я. — В традиционном боевом облачении. А уж кто ты там на самом деле…

— Я и есть, — перебил бог. — Ты сам хотел начистоту — так вот он я. Теперь готов ты говорить?

— Сначала засвидетельствую своё почтение, — я низко поклонился. — Такой чести удостоился, прямо не знаю, куда себя деть.

Периферией разума я понимал, что окончательно и бесповоротно охамел, и, если бог вдруг вспылит, от меня даже мокрого места не останется. К сожалению, понимания этого факта было недостаточно, чтобы сдержаться.

Однако Явору, похоже, были чужды человеческие страсти.

— Освободи меня от этих юморных потуг, — поморщился он. — Ты никудышный шут. Стократ смешнее было б, если б ты молчал.

Это прозвучало немного обидно.

— Раз сам Явор велит… — начал я, но меня перебили:

— Явор велит тебе благоразумным быть. Всё сказанное мной — не выдумка, не полуправда. Кабы я мог без твоего участья обойтись, на унылого шута не стал бы тратить время. Увы, война с пришельцем — и твоя война. И ты в ней нужен. Потому я здесь.

— Да, только я что-то до сих пор не пойму, в чём твой интерес.

Явор не ответил, но зато очень выразительно промолчал.

— Люди погибнут, — догадался я. — Они же тебе молятся. Ты с этого точно имеешь сколько-то энергии. Боишься обессилеть?

— Люди сами дают мне силы, чтобы заботиться о них, — кивнул бог.

— Ага, ага. Только забота тобой и движет. И с чего ты взял, что я могу помешать Гроггану? Раз даже ты сам не можешь. Ведь ты — аж бог, а я всего лишь смертная вошь.

Явор улыбнулся. В этой улыбке было столько сдержанного умиления, что я на миг почувствовал себя ослом, хоть и не понимал, почему.

— Нельзя купить за деньги то, что достигается любовью. Нельзя душе ослабшей крепость тела передать. Я бог. Но мощь мою нельзя употребить в войне. Если случится это, грош цена людским молитвам. Что до тебя — чем уникален, ты знаешь сам.

Я посмотрел на него так, чтобы он понял — нет, не знаю, а если и догадываюсь, то давно запутался в догадках.

— Ты не имеешь линии судьбы, — пояснил великан. — И этим ты опасен. Убить тебя несложно, но нельзя — повсюду тотчас скажется отдача. И коль погибнешь ты при встрече с Грогганом, немало бедствий в мире приключится…

— Почему? — встрял я. — Можешь ты мне сказать, почему я такой?

— Нет, — отрезал бог.

— Потому что не хочешь или потому что не знаешь?

— Потому что я тебе не Оракул, — Явор сверкнул глазами.

«А жаль, — подумал я. — Уж ты-то мог бы мне рассказать очень много интересного. Уверен, всё ты знаешь, а если не знаешь, то хоть имеешь версии. Просто ты боишься, что мне станет известно то, чего мне знать не положено. Я тогда обрету слишком уж сильный контроль над ситуацией. Тогда мной уже не получится вертеть, а придётся договариваться. К такому боги не привыкли, разумеется. Ну ничего, зайдём с другой стороны…»

— А кто хозяин Гроггана, знаешь?

— Знаю. Но с ним потом мы разберёмся. Сейчас лишь Грогган и подобные ему тираны — наша главная проблема.

— Так он не один?

— Их легион. Они громят миры, в чистую силу превращая. От тех потом остаются лишь скорлупки, — лицо Явора приобрело скорбное выражение.

— Бедняга, — сказал я с деланным сочувствием. — Такие убытки терпишь. Ладно, твой интерес понятен. А мой-то в чём?

Бог вздохнул.

— Эх, люди. За всё-то вы хотите платы. Вам кнут и пряник заменяют трезвый разум. Для праведников — рай, для грешных — ад. Никто не станет исключеньем. Коль будешь ты самоотвержен, получишь счастье. А струсишь — приговоришь себя к мученьям вечным. Ответил я на твой вопрос?

— Да чхал я на твой рай!

— А на рай для той, кого ты потерял?

Я с трудом сдержался, чтобы не наброситься на возвышающуюся надо мной фигуру. Вот оно, истинное лицо Явора. Несмотря на ореол божественности он обычный циник и шантажист, который ради достижения цели готов топтать чужие чувства. Святость святостью, а своя рубашка ближе к телу.

— Лучше даже не упоминай о ней, — я так и не смог разжать зубы, чтоб сказать это. — Если думаешь взять меня шантажом, то лучше сразу проваливай.

— Не злись, — отмахнулся Бог-отец. — Если душа её была чиста и помыслом, и делом, в раю она и так.

— А ты будто не знаешь наверняка.

— Я не стою у входа в рай и не считаю проходящих, — бог развёл руками. — Но подожди! Есть у меня ещё идея.

Я взглядом дал великану понять, что думаю обо всех его идеях.

— Вернуть её уже нельзя, — с сожалением продолжил Явор. — Это нарушит весь естественный порядок. Но коль её я копию создам, доволен будешь ты?

Я опустил голову, потому что уже ожидал чего-то подобного.

Копию. Что-то мне это напоминает. Я прогонял в голове этот сценарий, потому что слышал одну ходящую в народе историю. В ней рассказывалось об одном могущественном колдуне, который воссоздал своего брата, без времени погибшего. Самое интересное, что двойник оказался на удивление точным, никаких побочных эффектов. Живой человек, с характером, с чувствами, с планами на будущее. В общем, тут история явно была приукрашена. И всё у них было хорошо, жизнь продолжалась… пока через несколько лет колдун сам не убил своё творение.

А Явору, похоже, невдомёк, что на самом деле творится в человеческой душе. Он-то небось думает, что я с радостью соглашусь и ещё ноги ему буду за это целовать. Решил, что таким ходом он меня и успокоит, и даст мотивацию к действию. Что я с готовностью продам свою жизнь за… подделку? Что ради неё снова брошусь в полымя? Я даже сейчас понимаю, что за двойником Лины не полез бы во враждебный город, не сдался бы в плен Меритари и уж точно не стал бы рисковать жизнями друзей, потому что они-то настоящие.

Нет, этот способ не имеет права на существование. Лина мертва. Я смирился с этим. И если он не может её воскресить, то пусть катится в Бездну. А в воскрешение я теперь всё равно не поверю. Где гарантия, что воскресшая не окажется…

— Копией… ты меня не купишь, — выдавил я.

Задумчиво посмотрев на меня, бог начал прохаживаться туда-сюда. Луч света следовал за ним.

— Стало быть, ты всё решил. Но странно всё же. Ведь ты идёшь на смерть, чтобы сбежать от мук. Но враг тебя не освободит — лишь обречёт на новые мученья.

— С чего ты взял? Грогган мне кажется надёжной сволочью. Убить кого-нибудь для него совсем даже не проблема.

— Но ты забыл, что убивать тебя нельзя.

— Что-то его цепные псы не очень-то об этом переживали!

— Они глупцы. Пришелец же умён, и убивать не станет. Запрёт тебя и сделает рабом. Живым трофеем в золочёной клетке.

Тут, признаться, Явор заставил меня призадуматься. Я не верил ему, но допускал, что он не лжёт. И если так, то я и в самом деле делаю глупость, идя на поводу у своей слабости. Но это только если он не лжёт.

— Ты можешь пользу принести, и очень многим, — добавил бог, почувствовав мои сомнения. — Пусть в качестве орудия, но уникален ты.

— Скорее в качестве щита, — бросил я. — Для тебя и твоей божественности. И ещё для кого-нибудь, на кого мне плевать с высокой колокольни. Ты, бог, вообще зачем нужен? Если ты не можешь обрушить свою мощь на угрозу пастве, то какой от тебя прок? На тебя молятся, как на высшее существо, но пока я что-то не вижу коренных отличий между тобой и обычным зазнавшимся человечишкой. Не впечатляет, знаешь ли. За наш разговор ты перепробовал, наверное, уже все способы манипуляций. В этом заключается божественность? Или в прерогативе сортировать людские душонки в зависимости от намоленного? Да не смотри ты на меня так грозно! Не страшно мне. Распоряжаешься такой мощью, а тратишь её на балаганные фокусы. Посмотрите, какой я сильный, оцените, какой я великий и благородный! Только о людях думаю! Рад бы сам ринуться в бой, да негоже так людским доверием распоряжаться! Удобная позиция, не находишь? Зато я — да, я — избранный. Мне на вражеский клинок бросаться, чтобы потом пить нектар в раю. И неважно, что мне этого совсем не хочется. Главное, что люди в опасности! Сборище кретинов, которое тебя боготворит! Жаль, что они все ни на что кроме моления не годятся, а то любой из них с радостью бы принёс себя в жертву твоим интересам! Для них это прямо-таки наилучшая перспектива!

Бог смотрел на меня из-под своих идеально изогнутых бровей и слушал, не перебивая.

Я решился на такой монолог только потому, что устал пререкаться. Как бы то ни было, богу не уговорить меня — я не встану ни на чью сторону. Но чтобы поставить точку, требовалось сказать что-то жёсткое, презрительное — чтобы великан в итоге или ушёл, или прихлопнул меня.

Это сработало. Правда, не так, как я думал.

Явор не взвился пламенем, не начал метать молнии — хотя именно это, если верить священным текстам, умел делать лучше всего — казалось, даже не разозлился. Но нечто неуловимое изменилось в облике Бога-отца, словно все его черты заострились и потеряли совершенство в один миг. Он заговорил, но голос его не был ни гневным, ни разочарованным. В нём так и звучало: «как же мне надоел этот упёртый смертный».

— Каждый думает, что знает, что такое бог, — его слова падали непривычно тяжело и нескладно, точно булыжники. — Тысячи лет люди об этом судачат. И ты мне пытаешься рассказать что-то новое? Я знаю, что я. Необходимость, вот что. В первую очередь для самих людей. Потому что им страшно, они боятся не только того, что угрожает им извне, но и самих себя. Смерти боятся, в конце концов. Им страшно представить, что они ничем не ограничены. А ещё надежда — как же человеку жить без надежды? А как жить без отдушины? Кого обвинять во всех своих неурядицах, неужто себя самого? И вот, они придумали меня.

Явор снова начал прохаживаться — неспешно, как будто даже устало. Я наблюдал за ним исподлобья.

— И жизнь сразу стала налаживаться, — продолжил бог. — Идея высшего существа-создателя решила сразу все эти проблемы. Главное ведь верить покрепче, чтобы вера была сильнее страха. А идея-то простая, почти каждому доступна. А потом предприимчивые ещё немного додумали её и сказали: если достойно снесём тернистый земной путь, будет нам всем счастье. Да такое, что земные блага и рядом не стояли. И всё. С тех пор нет у человечества проблем со смертностью, нищетой, голодом — вообще никаких проблем нет. Есть только недостаток веры.

В возникшей вдруг паузе моё замешательство звучало слишком громко. Я не хотел, чтобы Явор заметил его, поэтому старательно сохранял презрительное выражение лица. Но на самом деле услышать подобное откровение не ожидал. По крайней мере, не от самого Бога-отца.

— Беда только в том, — вздохнул Явор, глядя себе под ноги, — что далеко не всем людям это помогло стать праведнее. Точнее, помогло только тем, кто не воспринял божественную идею буквально. Большинство же довольствуется тем, что создаёт видимость праведности. То есть ничего, в общем-то, и не изменилось. Но с другой стороны — представь, что богов нет. Пропал божественный громоотвод. Куда люди будут девать свою душевную энергию, которую сейчас вкладывают в молитвы? Как будут поступать глупцы, которые не страшатся ада? Мир захлебнётся в возвратах. Это можно расценивать как логичное следствие, а можно как кару за безбожие, без разницы. Итог один. Я, как ты можешь догадаться, не просил, чтобы меня создавали. Но теперь без меня уже никак. На мне держится слишком многое. И в моих же интересах сохранять равновесие, потому что не станет человечества — не станет и меня. Да, Нирион — только один мир из многих, но… поверь, если Грогган и его хозяин добьются своего, погибнут все. Даже боги.

Великан выжидательно уставился на меня, словно спрашивая: «Ну что, будут ещё претензии?» А мне было нечего ответить. Я бы сам лучше не сказал, даже если бы захотел. Но тем не менее Явор так точно угадал то, что я хотел услышать, что закрались сомнения: а не прикидывается ли он?

— Как видишь, я всё прекрасно знаю о себе, — продолжил бог всё тем же холодным тоном. — А кто ты такой? Что ТЫ собой представляешь? Есть в тебе хоть что-то святое, или ты настолько поддался горю, что оно выжгло тебя изнутри? — великан замолк на несколько секунд и добавил, глядя мне в глаза: — Что оставишь ты после себя?

Я снова насупился, но промолчал.

— Сейчас всё идёт к тому, что после тебя останется лишь пепелище. Это будет наглядный эквивалент твоего равнодушия. Возвратов становится всё больше, в мире хозяйничает пришелец, который хочет его погубить, всё катится под откос, а ты думаешь только о том, как тебе плохо. Прямо-таки нянчишь эту мысль. Этот путь ведёт в тупик, причём не только тебя, а вообще всех. Друзей твоих тоже. Так что ты прав, в общем-то — глупый явороверец отдал бы жизнь, если бы я попросил. Разница между ним и тобой в том, что он, даже не имея ни одного шанса, всё равно попытался бы что-то сделать, а ты и пальцем не пошевелишь, хотя даже умереть не рискуешь. Он любит своих сородичей и понимает свой долг перед ними. И его душа — чиста и светла. А твоя…

Бог остановился напротив меня и махнул рукой, но смотрел он в сторону.

— От моей души мало что осталось, — сказал я, потерев лицо ладонями. — Бог всемогущий, ты знаешь, что такое усталость? Вряд ли. Ты управляешь потоками душ, но своей-то у тебя нет. Не понимаешь ты, видимо, кого просишь и о чём.

— Или же понимаю. И тогда просто бьюсь об твои гордость и упрямство. Есть такие люди — их невозможно убедить ни в чём, потому что они свято уверены, что всё понимают лучше. Кажется, я нарвался как раз на такого.

— Ну вот и оставь меня тогда в покое. Махни рукой. Мне уже очень надоело с тобой трепаться. Верни меня к друзьям и удались восвояси. Сделаешь одолжение нам обоим.

Явор стоял передо мной — величественный, безупречный — и суровым взглядом прямо-таки разбирал меня на части. А я решил: ни за что не соглашусь. Даже если это ошибка. Просто из вредности. Вот такой я болван: поступаю неправильно, зато по своей воле.

— К счастью, я могу тебя заставить, — сказал бог.

— Как? — на мои губы вползла улыбка. — Ты ещё чем-то мне не угрожал?

— Нет, — спокойно отозвался великан. — Я всё-таки бог. Раз сам не хочешь очищаться, это сделаю я.

Не вполне понимая, что он имеет в виду, я, тем не менее, насторожился и даже испугался.

— Что это значит?! — вырвалось у меня гневное.

В ответ бог лишь холодно сверкнул глазами.

Я инстинктивно попытался закрыться, но вместо этого повалился на землю, крепко зажмурившись и зажав уши руками. В голове загудел гигантский колокол, и этим звуком ворота моего разума смело точно тараном. Внутрь моего естества хлынули потоки раскалённого света: он заполнял каждый уголок моей памяти, начиная с последних и пробираясь всё глубже, к самым первым, а потом и к самым основам моей личности. Всё, чего касалась эта всепроникающая лава, начинало непостижимым образом вибрировать и меняться.

— Нет! — вопил я, не слыша собственного голоса. — Не надо!..

Посторонняя сила безжалостно перебирала содержимое моей души. Свет точно калёным железом прижигал поражённые темнотой участки, превращая меня в подобие поля боя, а я ничего не мог с этим поделать. Словно руки бога одним рывком разорвали мою грудную клетку, чтобы добраться до сердца и понять, как оно работает. Меня выпотрошили, развернули, как сырую шкуру убитого зверя, растянули на стойке и закрепили прищепками уголки, сила Явора теперь соскабливала с меня всё лишнее, нисколько не считаясь с моими желаниями.

Была боль, был страх, но было и кое-что похуже: ощущение, что всё, к чему я привык, уходит. Каждое моё воспоминание переворачивалось, представая с другой стороны, каждая привычка становилась чужой привычкой. Желания, потеряв опору, испарялись, на их месте тотчас возникали новые, но я не мог понять, в чём разница между теми и другими, потому что огрызок моего разума находился отдельно от души. Меня разобрали на части и собирали заново, но уже в другом порядке.

Однако как же стало легко. С плеч словно упал неподъёмный груз. Всё вдруг стало просто и прозрачно. Невиданное облегчение захлестнуло меня, поволокой закрывая тяжкие воспоминания, и мне стало страшно от этого. Я закричал:

— Зачем?! — но, конечно, не получил ответа.

Чужеродная сила ушла, оставив меня в полной растерянности. Исчезла темнота, исчезли лучи света, исчез бог: я больше не понимал, где нахожусь, да и кто я такой тоже не понимал. Всё изменилось, встало с ног на голову. Я судорожно пытался разобраться с тем, во что превратился, но только сильнее запутывался. Вспомнилось ощущение, с которым я появился в Нирионе — сам себе незнакомец, сам себе чужак. Разум метался как муравей по разбитому сапогом муравейнику, в беспомощной панике силясь понять — как же теперь жить?

Тоска и отчаяние ушли без следа. Вместо них осталась лишь светлая грусть: даже воспоминания о Лине больше не причиняли боли. А ещё я поймал себя на том, что вспомнил её лицо в мельчайших деталях, впервые за несколько недель. Как будто исчезла неведомая преграда, которая мешала мне помнить её. И тот ещё вопрос — из чего эта преграда вообще состояла? Может, из отчаяния. А может, из любви. Как бы то ни было — разве получится теперь разобраться?

Спустя какое-то время я понял, что меня тормошат — и, вернувшись к реальности, увидел своих друзей. Оказывается, мы всё ещё находились в древнем гротескном замке. Отряд вообще не заметил ничего странного — кроме моего припадка, конечно. Мол, я просто замер на месте и начал бормотать околесицу, выпучив глаза.

Я попытался рассказать правду, но мне не особо поверили. Наверное, сочли, что я рехнулся — обычно именно такова бывает причина прямого разговора с верховным богом. Я это понимал, как понимал и то, как припадок выглядел на фоне моего общего состояния, поэтому не мог винить друзей в неверии. И только Рэн, пристально посмотрев на меня со стороны, сказал:

— Ты изменился.

И был прав. Мои прежние мысли и планы казались мне не очень-то здравыми. Больше того, они были похожи на лихорадочный бред. Отказываться от них окончательно я всё же не хотел, но их точно стоило скорректировать. Однако прежде мне требовалось устаканить весь ил, который Явор поднял со дна моей души.

Пытаясь разобраться в своих чувствах, я всюду натыкался на противоречия. Жажда жизни, ворвавшаяся в меня стремительным потоком, как весна после долгой зимы, не могла заглушить чувство досады. Похоже, богу так и не удалось реморализовать меня полностью — потому что оптимизм по-прежнему казался неуместным и неправильным. Мне стало плохо оттого, что мне стало хорошо.

А причина проста — я страдал, потому что хотел страдать, потому что чувствовал вину и отсутствие в своей жизни самого важного, и мне не нужна была ничья помощь. Теперь же изменился мой взгляд на собственное существование — насильственное, если можно так выразиться. Явор вырезал из меня всё, что, по его мнению, было лишним. Однако что если среди всего этого было что-то по-настоящему важное? Я не мог этого понять. Ощущение было сродни растерянности человека, потерявшего всё и вынужденного как-то сводить концы с концами в новых условиях. Я не мог даже решить, хорошо это или плохо. Оставалось принять всё как есть и как-то с этим жить.

Поэтому мы передохнули и пошли дальше — туда, где нас ждало таинственное Средоточие. Мало кто представлял, что мы будем там делать, а я теперь представлял это хуже всех. Нам предстояла стычка с Грогганом, которая не предвещала ничего хорошего. Однако я почему-то не сомневался, что сориентируюсь на месте. Залихватское было такое чувство: «прорвёмся». Слишком уж похожее на эйфорию. Я откинул сомнения, смело смотрел в будущее и наслаждался полнейшим отсутствием плана.

Дурак, дурак, дурак.

Глава 20 Вот и всё

— Рэн. Рэн! Проснись!

Взволнованный шёпот сопровождался тычками в бок, от которых нельзя было не проснуться.

Пуэри разлепил глаза и повернулся, спросонья пробормотав:

— В чём дело? Уже моя смена?

Фигура Кира, застывшая над охотником, тёмным пятном выделялась на фоне светлеющего утреннего неба. Гном, воровато оглядевшись, зашипел:

— Тише! Какая смена, сегодня нет твоей смены!

— Тогда чего ты меня будишь? — пуэри отвернулся и подложил руки под голову. — До подъёма ещё часа два…

— Да тише же ты! Всех сейчас разбудишь. Ты не поверишь, что я тут увидел! Пошли, покажу!

— Я лучше сны посмотрю, — сказал Рэн, всё же перейдя на шепот.

— Слушай, это важно, — неожиданно серьёзно сказал копатель. — Нужно, чтобы ты посмотрел, потому что я не знаю, что, чёрт возьми, думать.

Пуэри со вздохом сел на лежаке и потёр лицо ладонями.

— До подъёма не подождет?

— Нет!

Охотник огляделся: рядом с потухшим костром, укутавшись в тёплые плащи, спали Арджин и Литесса.

— А где Эн? — поднимаясь на ноги, всё тем же шёпотом спросил он.

— Пошли, сейчас увидишь. Осторожно, об рюкзаки не запнись.

Остатки сна окончательно слетели с пуэри, потому что он понял, чем вызвано странное поведение гнома — той же причиной, которая заставляла его самого последние полторы недели внимательно приглядываться к преобразившемуся чародею.

Они осторожно двинулись с места стоянки, стараясь не шуметь. Арджин, через которого им пришлось перешагнуть, приоткрыл глаза, оглядел застывших на мгновение спутников, но, видимо, принял их за сновидение, потому что через секунду повернулся на другой бок и снова засопел.

Если бы не занимающийся рассвет, темнота была бы хоть глаз выколи. День уже прибавил в длительности, ведь начался февраль, но вечная пелена облаков пока ещё мешала заметить разницу, так что Рэн старательно ступал след в след за гномом, который уводил его от места ночлега куда-то на запад.

С момента инцидента в «кривом» замке они прошли почти весь путь, отделяющий их от моря — осталась пара дней пути, не больше. Уже здесь ландшафт заметно сгладился, и ветер обрёл ещё бо̀льшую силу, чем раньше. Несколько раз за последние дни пролетали редкие снежинки и таяли, едва коснувшись земли, но уже одно их появление ободрило отряд — Острохолмье заканчивалось, и его мрак постепенно оставался позади.

Однако по мере того, как оживала природа вокруг, напряжение только накапливалось. Конец пути близился и пугал своей неизвестностью. Рэн ясно ощущал этот страх — по хмурым лицам, по отсутствию разговоров в пути и повышенной нервозности отдельных членов отряда — в основном того же Кира.

Один только Энормис выглядел теперь на редкость весёлым: он шутил, дразнил скрипящего зубами гнома и взял за привычку неожиданно менять тему разговора с серьёзной на откровенную чепуху. Поначалу пуэри казалось, что это всё тоже от нервов, но, присмотревшись, с удивлением понял, что тот и правда находился в хорошем расположении духа — и от этого становилось не по себе. Человека словно подменили. Он мог идти молча несколько часов, а потом неожиданно рассмеяться, просто так, без причины, порой он подолгу смотрел на пустое место у костра, и создавалось впечатление, что там кто-то есть, почти каждый вечер он вызывался дежурить, оставляя на сон всего пару-тройку часов, и при этом не выглядел переутомлённым. Эти странности вот уже несколько дней служили причиной для настороженных переглядок в остальном отряде. Несмотря на это обсуждать их пока никто не решался.

Кир и Рэн удалились от стоянки на десяток саженей, когда до них донёсся приглушённый голос чародея.

— Я встал отлить и случайно услышал его, — прошептал гном. — Тише, а то заметит. Давай вот сюда.

Крадучись они подошли к большому валуну, из-за которого исходил голубоватый свет люмика, Эн что-то говорил вполголоса, но слов было не разобрать.

— С кем он говорит? — одними губами спросил Рэн.

— Выгляни. Осторожно.

Пуэри медленно высунулся из-за укрытия. Его взгляду предстала небольшая каменистая площадка, с которой в светлое время суток открывался вид на отдалённые холмы, Энормис сидел на собственном мешке вполоборота к затаившимся в нескольких шагах товарищам и что-то вертел в руках. Время от времени он произносил короткие фразы, но не бубнил, а именно тихо говорил.

Кроме него на площадке никого не было.

— С кем он говорит? — лёгкий ветер заглушал слова охотника, но Кир услышал и, многократно кивнув, прошептал:

— В том-то и дело! Сам с собой!

Рэн выглянул снова. Что-то не стыковалось. Люмик, освещающий площадку, был подвешен не точно над чародеем, а чуть в стороне, между Эном и лежащей рядом гнилой корягой, периодически человек поворачивался к ней и как раз в это время что-то говорил.

Прислонившись спиной к холодному камню, пуэри с трудом подавил внезапно разбившую его дрожь. «Не к добру это, ох, не к добру».

Вдруг чародей хохотнул и произнёс громче обычного:

— Скажешь тоже.

Кир осторожно тронул охотника за рукав и подал знак, что пора уходить. Ошеломлённый пуэри безропотно дал себя увести.

Как только они отошли на достаточное расстояние, чтобы их никто не услышал, гном остановился и нервно спросил:

— Ну, и что думаешь?

Рэн вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок.

— Не знаю, что думать.

— Вот и я тоже, — кивнул Кир и тут же с жаром зачастил: — Он меня иногда до чёртиков пугает. Помнишь, как он расправился с этими имперцами, когда погибла девчонка? Я таких тварей даже на Глубинах не видывал! А как он вёл себя в моготской деревне? И ведь это всё ладно ещё, можно понять. Но вот такое как понимать? — он ткнул пальцем в сторону, откуда они только что пришли.

— Он не в себе, — сказал пуэри.

— Не в себе?! — шёпотом заорал гном. — Да он же окончательно свихнулся! Тронулся! Фляга потекла! Крыша зашаталась! — копатель шумно вздохнул, не зная, как ещё выразить свою мысль. — Ты что, не замечал за ним? Да он с самого нашего знакомства такой! Ты бы видел, что он вытворял под Небесным Пиком! А потом эта встреча с ящероголовыми, помнишь? Он хотел напугать их, а напугал больше меня. Я уже тогда понял, что у него явно не все дома, нормальные люди себя так не ведут. Потом он сдаётся в плен Меритари, и мы еле-еле уносим оттуда ноги. Ну скажи мне, стал бы ты так рисковать? Это же чёрт знает что! А идея идти через Острохолмье? Мне Литесса разок сказала, что проще было бы рискнуть и воспользоваться этими Эфирными Тропами, или как их. Но нет же, «пойдёмте, мы их всех одной левой»!

Рэн слушал, сжав губы. Его тоже посещали подобные мысли. Некстати вспомнился разговор с Муалимом, и всё вместе сложилось в совсем уже плохую картину.

— Нам-то что делать теперь? — гном в растерянности схватился за голову. — Куда мы идём вообще? За кем? Я, конечно, очень рад, что мы до сих пор живы, особенно если учесть все передряги, через которые он нас пропёр. Но ты уверен, что на этот раз ему не взбрело в голову что-то ещё более дурное, чем раньше?

Пуэри не хотел верить, что доверился безумцу. Все поступки Энормиса, даже самые рискованные, имели под собой прочную логическую основу. Пусть с его методами охотник не всегда был согласен, но цели чародея были прозрачны и достойны. Поэтому Рэн верил ему и шёл за ним. Но если покопаться, то найдётся множество неприятных моментов, ввергнувших охотника в смятение. Не получается ли, что он умышленно не замечал недостатков Энормиса? Тот неоднократно подвергал других членов отряда опасности, бросаясь в ту или иную авантюру — таких случаев можно припомнить массу. Его авторитет спасало всякий раз лишь то, что все оставались живы, при нынешних же обстоятельствах доверие к его решениям встаёт под большим вопросом.

— Надо с ним поговорить.

Кир помолчал несколько секунд, и Рэн, повернувшись, увидел, что тот смотрит на него с сомнением.

— И многим сумасшедшим помогали разговоры?

— Может, хотя бы нам они помогут. — Копатель не произносил ни слова в ответ. — Кир, ну попытаться-то мы должны.

Гном со вздохом упёр руки в бока и направил задумчивый взгляд на восток.

— Тогда надо и остальным сказать.

— Ещё не поздно. Пойдём, скажем.

Постояв в нерешительности ещё немного, они направились к лагерю, а Рэн с замиранием сердца уже мысленно прогонял в голове предстоящий разговор, пытаясь предугадать, чем он грозит взаимоотношениям в отряде и всему их предприятию в целом.

Арджин выслушал Кира молча, то и дело поглядывая на невозмутимую, как и прежде, Литессу. Рэн не встревал в разговор, молчанием выражая согласие с гномом. Архимагесса по привычке распустила и снова заплела свою косу — она словно и не слушала, думая о чём-то своём.

Когда копатель замолк, разведчик ещё раз обвёл взглядом остальных членов отряда и выругался вполголоса — он знал Энормиса дольше всех, а потому говорить о нём в таком ключе не хотел. Но гном был прав. Проблема и так слишком долго замалчивалась.

Во времена житья в Квисленде Энормис был другим. Он всегда казался немного странным, нестандартным человеком — но разведчик не придавал этим странностям никакого значения, потому что на фоне Старого Мага начинающий чародей выглядел совершенно нормальным. Бывший разведчик проводил с никому не известным парнем, буквально свалившимся с неба на окраине Фолиата, не так уж мало времени — пожалуй, это был единственный человек во всём замке, с которым Арджин мог и хотел завязать дружбу. Воину просто нравилась его компания, с ним было интересно и в то же время просто, да и, чего уж умалчивать, Энормис обладал некой харизмой, обаянием, что позволяло ему легко сходиться с людьми. Удивительно, что Эн этим обаянием почти не пользовался — сторонился большинства людей и, даже находясь в толпе, оставался молчаливым одиночкой.

На пару с чародеем Арджин осушил немало сосудов с алкоголем, но никогда не пытался забраться в голову своему товарищу. Есть человек. У человека есть свои особенности. Но если вы отлично сходитесь, то зачем копаться у него в голове? Разведчик по жизни не любил ничего усложнять, а потому просто получал удовольствие от их дружбы.

Потом Квисленд сравняли с землёй, Старый Маг погиб, и долгое время воин понятия не имел о судьбе товарища. А когда они наконец встретились, Энормис предстал перед Арджином в новом свете. Его желание во что бы то ни стало вытащить какую-то там девчонку из застенков Башни казалось диким и никак не согласовалось с образом спокойного и уравновешенного парня, каким помнил его разведчик. За свои сорок с лишним лет Арджин успел поучаствовать в без малого сотне тайных операций, а потому понимал, что лезть в столицу — сущее безумие. Но перечить Энормису не имело никакого смысла: тот всегда отличался ослиным упрямством.

Прибавив к этому фактору собственное шаткое положение, разведчик прямо тогда, сидя за столом в придорожной корчме, решился помочь товарищу — отчасти по старой памяти, отчасти потому, что с проверенным человеком выживать проще. Особенно если человек — один из искуснейших воинов и чародеев своего времени.

Однако чем дальше, тем яснее Арджин понимал, что подписался вовсе не на то, на что думал. Выяснилось, что у их компании есть враги, да такие, что в пору бы забиться в самую глубокую нору в Нирионе и не казать оттуда носа, пока гром не грянет. Однако вместо этого Энормис вёл их от одной неприятности к другой, балансируя на лезвии ножа, «слева дыба, справа плаха, а впереди и позади костры» — как говаривал один старый сокол. «Ему жить надоело?» — каждый раз, едва выпутавшись из очередной передряги, думал разведчик, но уверенность, с которой чародей принимал решения, перевешивала все сомнения.

И только теперь мозаика в голове разведчика наконец стала складываться. Только глупец или безумец способен так слепо верить в правильность своих решений — но глупцом Энормис, к сожалению, не был…

Дежуривший вторую половину ночи чародей пришёл перед самым подъёмом — и застал остальных уже готовыми в путь. Арджин отчётливо заметил, что и Кир, и Рэн избегают смотреть тому в лицо — потому что сам избегал. Литесса вела себя так, будто ничего не происходит, и одним Богам известно, какие мысли вращались в её голове.

Шли в полном молчании, хмуро переглядываясь и поглядывая на маячащую впереди спину чародея, Арджин не мог отделаться от ощущения, что вот-вот вонзит в эту спину предательский нож. Судя по виду остальных, их мысли не сильно отличались от его собственных.

Разговор состоялся лишь во время обеденного привала.

— Эн, — позвал Кир, переживавший, похоже, больше остальных.

— М? — отозвался чародей, доедая свою порцию каши.

— Ты почему сегодня ушёл с места стоянки? Ночью.

Энормис поднял взгляд, и Арджину показалось, что в глазах у того мелькнула досада:

— Надо было подумать. А что?

— Какой смысл от дежурства, если ты оставляешь нас без присмотра спящими? — скорее сказал, чем спросил разведчик.

— Я настроил охранные круги и ушёл не так уж далеко.

— В лагере тебе не думалось? — продолжал наседать Кир, хотя и сам прекрасно знал, почему чародею «не думалось» в присутствии остальных.

Эн бросил тарелку в опустевший котелок и внимательно заглянул в глаза каждому смотрящему на него спутнику. Арджин не выдержал — отвёл взгляд.

— Так, парни, у нас что-то не так? Давайте, выкладывайте.

Все переглянулись, и почти сразу Рэн подал голос:

— Ты какой-то странный в последнее время.

По лицу Эна пробежала мимолётная улыбка:

— Да, знаю. Это после встречи с Явором. Я же говорил, он реморализовал меня.

Арджин опустил голову. Ему не особо верилось в то, что Бог-отец заявился в глубину Острохолмья, чтобы поговорить с каким-то человеком. Это мало того, что звучало как святотатство, так ещё и казалось невероятным по своей сути.

Очевидно, заметив сомнения на лицах спутников, Эн вздохнул:

— Да перестаньте. Я же предъявил вам доказательства. Как вы ещё объясните то, что вошли мы в замок вечером, но почти сразу наступило утро? Он вас заморозил, пока говорил со мной и отправлял на берега Бирюзового моря.

— Ты понимаешь, что это всё звучит как хренов бред сумасшедшего? — не выдержал Кир.

Арджин медленно обвёл глазами замерших соратников. Если дело доходило до подобных интонаций, в каком-нибудь трактире всё закончилось бы не иначе, как потасовкой.

Но Энормис, ломая все устоявшиеся модели поведения, неожиданно зевнул и прилёг на землю:

— Да, наверное. Но только звучит. Я не могу вам больше никак объяснить то, что произошло, у меня фантазии не хватит. Но согласитесь, если принять мою теорию, то она выглядит логичной.

Снова переглянулись. Да, тогда всё сходится. Но если кучу дерьма на крыльце объяснить проказами домового, а не соседа, для многих это тоже будет выглядеть убедительно.

— Хорошо, — примирительно поднял руки Рэн. — Мы слышали, как сегодня ночью ты разговаривал с кем-то. Как ты это объяснишь?

Чародей поморщился — ему явно не нравилось, куда съехал разговор.

— Я же специально ушёл, чтобы не мешать вам спать. Говорил сам с собой. Мысли вслух, понимаете?

— Нет, ты говорил так, будто кто-то сидел напротив тебя, — гнул своё гном, и на лице его читалась смесь страха, недоверия и разочарования.

— На сколько дней у нас осталось провизии? — Эн неожиданно поднял голову. — Самое позднее завтра вечером мы подойдём к побережью океана, и дотуда нам хватит. Но как быть дальше?

Над стоянкой повисла мрачная тишина. Кир сверлил взглядом чародея так, словно тот ему всю жизнь испортил. Рэн спрятал нос в ладонях и смотрел перед собой, не мигая. Арджин внутренне ругался всеми непристойностями, какие только знал, и лихорадочно соображал, что делать дальше. Но Литесса — Литесса по-прежнему сохраняла полную невозмутимость, чем успела насторожить не только разведчика, но и, кажется, самого Эна.

Энормис, понаблюдав за этой картиной какое-то время, пожал плечами и сказал:

— Вы думаете, я свихнулся. Мне иногда и самому так кажется. Клянусь вам всем святым, что у меня есть и было — это последствия встречи с Явором. Одно могу сказать с уверенностью — здесь не о чем беспокоиться. Я ничего не забыл, просто немного… изменился, причём не по своей воле. Моя цель всё ещё не дать Гроггану развалить наш мир. Если верить Явору, он хочет преобразовать Нирион в энергию для своего хозяина — и это нам не нравится, верно? Ему нужно помешать, но без вас я не справлюсь. Вы все, каждый из вас, — тут его взгляд чуть задержался на архимагессе, — очень важны для меня, правда. Получается так, что кроме нас помешать Гроггану никто не может. Само наше предприятие кажется безумным, но какие альтернативы? Поворачивать уже поздно. Помощи тоже ждать неоткуда. Придётся разбираться самим, действовать по обстоятельствам. Так что нам сейчас лучше не обращать внимания на мелочи вроде моего поведения, а думать о том, как мы будем действовать. Нам нужен план, причём такой, чтобы наш летящий в Бездну мир всё-таки в неё не рухнул. Ещё лучше, если мы все при этом выживем. Давайте лучше сосредоточимся на этом.

Эта обстоятельная речь немного успокоила Арджина и остальных. Эн рассуждал как здоровый человек или очень умело таковым притворялся. И во многом — если не во всём — он был прав.

На лицах Рэна и Кира всё ещё блуждала тень недоверия, и гном даже открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг заговорила Литесса. Спокойно и без видимых сомнений.

— Я вообще не понимаю, с чего вы взяли, что с ним что-то не так. Он стал чуть веселее — так мне лично это больше нравится, чем наблюдать его кислую мину. Говорит сам с собой — ну и что, мне давно за двести, я иногда во сне наизусть трактаты по эфирным слоям проговариваю. По-моему, вы себя накручиваете. Это всё от нервов. Спокойнее надо быть.

Четыре пары глаз уставились на неё. Три — с изумлением, четвёртая, Энормиса — с лукавым прищуром. Арджин, в чьё поле зрения попали все участники беседы, заметил, как чародей едва заметно кивнул Стальной Леди. Та не отреагировала.

— Но они правильно сделали, что подняли эту тему, — сказал чародей. — Если возникают вопросы, лучше их задавать. Сейчас не самое лучшее время для размолвок, их нужно устранять сразу.

На этом разговор заглох. Разведчик подумал про себя, что они, возможно, и вправду поторопились с такими категоричными выводами. Рэну, судя по всему, тоже полегчало. И только Кир мрачно уставился в сцепленные в замок руки, думая о чём-то своём.

Океан шумел беспокойными волнами, омывая покрытый снегом берег — узкую белую полоску между водой и оставшимся позади Острохолмьем. Изо рта вырывались облачка пара, гонимая ветром прохлада оставляла на лицах румянец. Дышалось легко, даже несмотря на сплошную пелену светло-серых облаков — ведь здесь они были настоящими, а не хмурыми проявлениями погодной аномалии.

Литесса пробежалась взглядом вдоль берега в поисках каких-нибудь построек, но сколько охватывал глаз вокруг простирались лишь голые камни. Наверное, бывшие имперцы строили свои корабли где-то в другом месте.

Отряд прошёл оставшееся расстояние быстрее, чем предполагалось — минули всего сутки с того неприятного разговора, в котором архимагессе пришлось выгораживать Энормиса от вполне обоснованных обвинений в сумасшествии. Но даже за это короткое время настроение в их компании поправилось, и напряжение немного спало. Только до безобразия нервный гном словно нарочно выводил волшебницу из себя. Она привычно подавляла свои вспышки, потому как для них сейчас и вправду было не время.

«Бестолочи, — думала она, наблюдая за тем, как Эн подобрал камень и швырнул его как можно дальше в океан. — Захотели выяснить отношения. Думайте головой наконец! Нам осталось совсем недолго до встречи с такой силой, которая вам и не снилась. И встречу эту не отменить. Как только Грогган соберёт эссенции, мы все тут превратимся в кашу из элементарных энергетических связок, так что выхода нет. Пойдёте и жизни отдадите, если надо. Сошёл с ума Энормис или нет — кому какая разница? Он — это всё, что мы можем противопоставить превосходящему нас силой тирану. Конечно, он свихнулся, но так даже лучше. В здравом уме ему нипочём не одолеть человека в сером, а так появляется призрачный шанс. Вздумали они беспокоиться… Ладно Арджин, от него толку — чуть. Гном тоже почти бесполезен. А вот наш светящийся мальчик может очень даже пригодиться. Так что пусть лучше они думают, что всё в порядке. Даже если мы все там подохнем, я не дам этому уроду смеяться надо мной. А ещё есть Вернон, которого я должна убить за худшее из предательств. Лично. Моя дочь погибла, мой орден отвернулся от меня, мой мир стоит в шаге от адского котла, и всё по их вине. Нет, мы пойдём туда и сделаем всё, что в наших силах и даже больше — лишь бы твари поплатились».

— Так, мы пришли, мать вашу, — громогласно объявил гном, в растерянности подняв и опустив руки. — Как дальше поплывём?

— Скорее всего, мы вышли южнее, чем надо было, — сказала Литесса, подавив очередную вспышку раздражения. — Пойдём вдоль берега, как и собирались. Рано или поздно наткнёмся на верфи или что-то вроде того.

Энормис хохотнул, будто услышал смешную шутку.

— Ты предлагаешь плыть на вражеском корабле? — крикнул разведчик, пытаясь перекрыть голосом ветер.

— Захватим и поплывём. Какие ещё варианты?

— Только время потеряем, — чародей подошел к волшебнице.

Стальная Леди вскинула на него внимательный взгляд. Лицо у чародея было такое, будто он задумал нечто каверзное.

— Никто из нас не отрастил крыльев, вроде бы, — сказала она едко, но тихо. — Или тебе уже и они начали мерещиться?

Энормис посмотрел ей за спину и прыснул от смеха. Литесса даже не стала оглядываться — и так знала, что там ничего нет.

— Можешь дуть в паруса, как только мы найдём корабль, — сказала она, отворачиваясь от искажённого безумной улыбкой лица. — Только так мы сможем плыть быстрее.

— А зачем плыть? — крикнул чародей, обращаясь ко всем сразу. — Кто хочет мотаться по волнам несколько дней? Кир, тебя же вроде укачивает?

Гном стиснул зубы так, что на скулах вздулись желваки и пробормотал в бороду нечто невнятное.

Литесса скрестила руки на груди и бросила:

— Другие. Предложения?

— Здесь стабильный Эфир, — обронил маг.

Литесса почувствовала, что глаза её выкатываются из орбит.

— Ты рехнулся? — вырвалось у неё, но она тут же поняла всю абсурдность вопроса и скрипнула зубами. — Не зная выходных координат? Как ты откроешь Тропу, если не знаешь, куда она должна тебя выбросить?

— Предположим, я знаю, — со всей серьёзностью заверил её Энормис, и по его тону стало понятно, что он не шутит.

— Откуда? Явор подсказал? — Литесса шипела рассерженной кошкой.

— Нет. Не он.

— Даже если так, то нас моментально засекут в Ордене. Наша сеть отслеживает все переходы через Эфир. Через каких-то полчаса за нами на те же координаты перейдёт несколько десятков Меритари. И тогда мы окажемся между ними и островитянами, нас размажут по этому вулкану, как вонючую гусеницу!

Лицо ученика Дисса ожесточилось, он рывком приблизился к волшебнице, глядя на неё сверху вниз.

— Послушай-ка, — сказал чародей, понизив голос так, чтобы его слышала только архимагесса, — ты ведёшь себя непоследовательно. Сомневаюсь, что ты действительно думаешь так, как сказала вчера за обедом. Просто не видишь иного выхода, потому что без меня тебе не справиться, так? Так. И раз уж ты решила закрыть глаза на моё предполагаемое безумие, то иди до конца. Тебе придётся поверить мне и помалкивать в платочек, если не хочешь всех распугать.

Литесса не отвела взгляда, но теперь и у неё проскользнули сомнения в том, что маг безумен. Привыкшая к жёсткому контролю ситуации, сейчас она словно не чувствовала под ногами почвы: слишком много дополнительных факторов, слишком большая доля непредсказуемости. Ей предлагали прыгнуть в пропасть и надеяться, что на дне окажется мягкая подстилка. В других обстоятельствах она ни за что не пошла бы на такой риск, но другой выход — это залечь на дно и ждать, что всё разрешится само собой. То есть, нет никакого другого выхода… А она ведь даже не может понять, что происходит с Энормисом — то ли он съехал с катушек, то ли придуривается. И что он вообще задумал?

— Как ты планируешь разобраться с островитянами? — сквозь зубы выдавила Архимагесса. — Если твоя Тропа окажется верной, мы свалимся прямо им на головы.

Вместо ответа Энормис сверкнул глазами и злобно ухмыльнулся. Стальная Леди поняла его замысел — наверное, так он не рисковал даже когда сдался в плен Меритари. Но если дело выгорит — эффект неожиданности даст им небольшую фору и пространство для манёвра.

— Все сюда! — крикнул чародей разошедшимся по берегу спутникам. — Сейчас полетаем!

Он принялся рисовать формулу, вписывая в неё координаты — в воздухе вслед за каждым его движением оставались линии, обозначающие опорные точки переноса и коэффициенты поправок по эфирным искажениям. Процесс был отлично знаком Литессе, но некая медлительность движений ученика Мага насторожила её:

— Ты когда-нибудь открывал Эфирные Тропы?

— Теорию знаю назубок.

— Не похоже, — нервно сказала чародейка. — Седьмая точка у тебя ушла сильно в сторону, пятая взята без учёта плотности. Дуга, проходящая через них, врёт.

Энормис глянул на неё с недовольством, но всё же снизошёл до пояснений:

— Это потому, что моя Тропа пойдёт не по верхнему слою Эфира.

Литесса дважды моргнула, пытаясь понять, к чему он клонит, но запуталась в вычислениях. Видя, что мысль не дошла до адресата, чародей вздохнул:

— Ваша сеть, скорее всего, охватывает верхний слой, поэтому засечёт точку входа, как только я создам вакуум. Если я задам прямую траекторию, отследить всю Тропу не составит никакого труда — на каждой эфирной «выбоине» мы заденем прослойку, и наш путь отметится в вашей сети пунктирной линией. Выходную точку найдут за считанные минуты. Поэтому я создаю кривую траекторию — она входит в Эфир и тут же ныряет на более глубокие слои, где засечь нас будет затруднительно. Мы по параболе пролетим весь путь до острова — на выходе прослойка не надрывается, поэтому её колебания будут не такими заметными, как на входе. Более того, мы пройдём верхний слой так быстро, что есть шанс и вовсе остаться незамеченными. Поэтому верхняя дуга имеет такой малый радиус — и ты правильно заметила, пятая точка взята без учёта плотности. Это потому, что плотность верхнего слоя нам не нужна.

— Что он сказал? — спросил подошедший Кир, очевидно, не поняв ни слова.

Зато Литесса поняла всё, и мысленно признала — может сработать. Ей бы и в голову не пришло искажать верхнюю дугу. Та всегда использовалась как постоянная, её точки строились по одному и тому же алгоритму, всё потому, что в Ордене уже давно забыли её истинное назначение.

— Мы пойдём через Эфир? — спросил Рэн, очевидно, углядев в нарисованной формуле нечто знакомое.

— Угадал, — ответил Энормис, сосредоточенно внося последние правки.

— Это не опасно? — с сомнением протянул пуэри.

— Конечно, нет, — с полной уверенностью заявил чародей. — Опасаться совершенно нечего. Правда, Литесса?

От его невинного тона Стальную Леди разбила дрожь, но она заставила себя сдержанно кивнуть. И когда она успела начать плясать под чью-то дудку?

— Готовы?

— Как, уже?! — опешил гном, машинально схватившись за топор. Остальные тоже выглядели удивлёнными такой поспешностью — отчасти потому, что хотели оттянуть момент истины, который вдруг приблизился на расстояние вытянутой руки, обретя форму готовой к активации формулы Тропы. — Может, хоть перекусим для начала?

— Некогда, — отрезал Энормис. — Все встаньте за мной, как можно плотнее.

— Будет трясти, — сказала Литесса, у которой сердце выдавало под сто сорок ударов в минуту. — Глаза лучше закрыть, с непривычки может затошнить.

Все заняли свои места, напряжённо переглядываясь и с недоверием косясь на мерцающий перед ними рисунок. Арджин и Рэн последовали примеру гнома, вооружившись кинжалами — кто знает, что ждёт их на другой стороне перехода?

Ученик Мага потянул на себя светящуюся в воздухе формулу — и пространство стало выгибаться ему навстречу.

«Сейчас нас раздавит, сейчас раздавит, — думала Архимагесса, которая всё ещё не верила в расчёты Энормиса. — Нас выкинет в море или, ещё хуже, в сам вулкан».

Раздался громкий шипящий звук — чародей создавал энергетический вакуум, в котором должны находиться люди во время перехода. Затем прозвучал хлопок, и Литесса не выдержала — вздрогнула, хотя сама открывала Тропы сотни раз. «Вот и всё. Назад не повернуть». Весь отряд оказался в тёмном яйце вакуума — его стенки переливались, напоминая плёнку мыльного пузыря. Перед Энормисом, за тонкой перегородкой прослойки, возникла спираль Тропы, размазанные краски краёв тоннеля сходили на нет, приближаясь к угольно-чёрной сердцевине. Стальная Леди знала — прибор в Башне сейчас выдал координаты их местоположения, а сидящий за ним оператор уже рванул с докладом напрямую к Вернону… «Боги, хоть бы он не ошибся, хоть бы у него получилось».

— И-и-и-и… Поехали! — крикнул Энормис, и пузырь с пятью крохотными фигурками провалился в пестрящую всеми цветами радуги бездну Эфира, а Литесса, достигнув предела собственной выдержки, закричала от страха.

А дух-то как захватило! Таких впечатлений не было уже давненько. Бедная Литесса. Понятно, почему она так завопила — ошибись я хоть в одной связке, хоть в одной координате, и за нашу жизнь никто бы и ломаного гроша не дал. Наши останки вполне уместились бы в наш же походный котелок. Хорошо, что только она понимала степень риска, а то остальных мне бы нипочём не уговорить на переход.

Трясло и вправду безбожно — траектория Тропы в целом, может, и имела вид параболы, но от мелких искривлений никуда не деться. Эфир — это вам не обычное трёхмерное пространство, обычные законы в нём не значат ровным счетом ничего.

Переход вряд ли продлился дольше минуты, но мне и это время показалось вечностью. Может, сказались особенности быстрого перескакивания с одного слоя на другой — в этом случае возможны небольшие временные искажения. Хотя намного вероятнее, что я банально боялся, что таки ошибся.

Но вот скрежет вакуумного пузыря, сопровождавший всё наше движение через Эфир, резко оборвался, сама защитная оболочка тоже испарилась, прямо перед моим лицом мелькнуло светлое пятно. Так и не сумев сориентироваться, где верх, а где низ (всё-таки это был мой первый переход), я грохнулся плечом о землю и тут же услышал, как со сдавленными вскриками следом сыплются мои товарищи. Я всё же просчитался в вертикальной координате, и выход получился на полуторасаженной высоте.

— Твою контору! — выкрикнул Арджин, катающийся в обнимку с собственной ногой. Похоже, неудачно приземлился.

Я огляделся. Из всех нас на ногах оказалась лишь Литесса — полагаю, она знала о подобных проблемах с выходом из Тропы и успела подготовиться. Правда, лица на ней по-прежнему не было.

— Мать вашу! — прохрипел гном, с трудом сдерживающий рвотные позывы. — Да никогда больше!

Рядом с ним Рэн, стоя на четвереньках, ошеломлённо тряс головой — его тоже слегка оглушило.

Вокруг нас высились полуразрушенные каменные строения, которые подсказали мне, что мы находимся посреди улицы заброшенного селения. Растительность исчерпывалась несколькими подсохшими елями да жухлой травой, воздух после дикого полёта через эфирные слои казался тёплым и очень влажным. Но самой главной местной достопримечательностью, без сомнения, был вулкан — он возвышался над островом огромной красно-серой махиной, высотой способной поспорить с самим Небесным Пиком.

Мой взгляд задержался на его склонах — я не ошибся, мы попали куда нужно. И это значит, что очень скоро решится, зря мы сюда пришли или не зря.

— Говорил я тебе, — раздался за спиной довольный голос, — всё ведь просто считается. А ты переживал — нет координат, нет координат…

Отражение пристроилось на обломках разрушенного крыльца и тоже любовалось панорамой.

В очередной раз не удостоив его ответом, чтобы не напрягать тех, кто не способен его видеть, я поднялся и подошёл к пострадавшему разведчику.

— Живой?

— Да уж, — воин скрипел зубами. — Похоже, вывих.

— Нет, — сказал я, аккуратно разрезав штанину. — Перелом. Закрытый.

— Проклятье! И что теперь?

— Постараюсь заживить.

— Ты же понимаешь, что он всё равно не сможет идти? — подал голос двойник, с интересом наблюдая за моими манипуляциями из-за плеча. — Ты срастишь кость и восстановишь ткани, но слушаться они его станут ещё не скоро.

Я зло зыркнул на него, чтоб заткнулся и продолжил плести заклинание восстановления. Конечно, он прав, но не оставлять же теперь Арджина со сломанной ногой! Двойник только вздохнул и снова повернулся лицом к вулкану.

За последние несколько дней этот парень успел основательно меня достать, даже несмотря на то, что разговоры с ним были весьма полезными. Мне просто до чёртиков надоело делать вид, что его на самом деле нет, хотя он казался таким же реальным, как остальные. Заявился ко мне на третий день после нашего с Явором разговора — я даже по привычке подумал, что сплю. Но всё оказалось не так просто.

Бог, покопавшись у меня в голове, что-то сломал, что-то положил не туда, где было, а что-то перевернул вверх ногами — и теперь я постоянно имел удовольствие лицезреть невидимого друга в облике самого себя. С одной стороны, это было полезно — как часть моего сознания, он проговаривал вещи, которые я сам мог бы и не вытащить из глубин памяти. Но с другой — он просто одолел меня шутовским поведением: поначалу я бесился молча, но потом сохранять серьёзный вид не хватило сил, и я стал подхихикивать, выглядя при этом, как идиот. Однако это ещё полбеды: мой двойник мог при желании видоизменять воспринимаемую мной реальность, заставляя меня видеть то, что ему нужно. Например, полчаса назад, просто ради хохмы, он приделал Литессе ангельские крылья. Здравствуйте! Я Энормис, и у меня не все дома.

Пока я возился с травмой Арджина, Литесса и Рэн успели обойти окрестности.

— Никого, — сказал пуэри с тревогой. — Деревня заброшена очень давно. Всё покрыто пеплом, и нет ни одного следа.

— Нетрудно догадаться, почему, — буркнул Кир, бросив быстрый взгляд на вулкан.

— Тем лучше для нас, — к Литессе уже вернулась выдержка. — Арджин, сможешь идти? Нам нужно как можно скорее найти вход к Средоточию.

Разведчик с видимым усилием выпрямился и тут же припал на повреждённую ногу:

— Нет, не могу.

— Рэн, помоги ему. Нам нужно убираться отсюда, потому что в любую минуту сюда могут прийти Меритари.

— Вот будет весело, когда Орден столкнется с островитянами, — плотоядно улыбаясь, сказало Отражение. — Разделяй и властвуй! Не так уж плоха идея с Эфирной Тропой, а?

«Нам самим бы между них не угодить» — подумал я нервно и взвалил на себя два рюкзака — свой и Арджина.

Ушли в спешке, но я всё же нашёл время на то, чтобы оставить в месте выхода магическую ловушку — чем больше будет у нас форы, тем лучше. На сером пепельном покрове за нами оставались дорожки следов, Литесса заметала их магией, хотя я не видел в этом особого смысла. Куда ещё можно пойти на этом острове, кроме как к вулкану?

Сам остров оказался довольно большим: вытянувшись с юго-запада на северо-северо-восток, он занимал значительную площадь — не меньше десятка вёрст в ширину и ещё больше в длину. Какая-то его часть поднялась из моря, но гораздо большую площадь образовала застывшая магма, так что не удивительно, что ближе к центру острова растительность почти совсем исчезла. Суровый безжизненный пейзаж нагонял ещё больше тревоги, даже Отражение шагало рядом молча, и по выражению его лица ничего нельзя было прочесть.

Пришлось отмахать приличное расстояние, прежде чем мы добрались до склонов вулкана. За это время Рэн, фактически тащивший на себе Арджина, начал выдыхаться, так что мы остановились передохнуть перед самым подъёмом — узкая, но ухоженная тропка убегала вверх по склону, петляя между камней и потёков застывшей лавы.

Я попытался разжечь магический огонь, но заклинание оказалось неожиданно тяжёлым, и пришлось отказаться от этой мысли. Я объяснил это для себя тем, что Средоточие, являясь едва ли не главной магической составляющей Нириона, блокировал Эфир в области небольшого радиуса. По-другому и быть не могло — если он распределяет энергетические потоки, то любое прикосновение неподконтрольной ему энергии вызовет страшный катаклизм… Наподобие замыкания мира, например.

Архимагесса, тоже почуявшая неладное, тихо сказала:

— Магия почти недоступна.

— Я чувствую. Не будем тратить силы зря. Поедим холодное.

— Последний привал, — не своим голосом проскрежетал гном, и все повернулись к нему.

Копатель выглядел уставшим, но рука его плотно стискивала рукоять топора, выдавая предельное напряжение. Такого выражения его лица мне не приходилось видеть — гном словно состарился на пару десятков лет, глаза тускло поблёскивали из-под полуприкрытых век, щеки ввалились.

— С чего ты взял? — возразил я, силясь вспомнить, как давно в последний раз приглядывался к нему.

Кир только махнул рукой и отвернулся:

— Я уже знаю, где примерно располагается вход. Идти совсем недолго.

— Даже если так, то ты не можешь знать заранее, последний это привал или нет, — стиснув зубы, выдавил Арджин. — Не нагоняй жути. И без тебя тошно.

Гном поднял на него взгляд и разведчик осёкся. Я не узнавал Кира — никогда прежде он не выглядел таким… серьёзным.

— Он ещё хуже тебя, — заявил двойник, презрительно подняв бровь. — Ноет о том, чего не знает. Помню, полгода назад ты вёл себя так же.

— Заткнись, — пробормотал я как можно тише, но Рэн, обладающий более тонким слухом, услышал и одарил меня очередным подозрительным взглядом. Я с досадой отвернулся.

Вулкан спал, и сон его длился уже не первое десятилетие — во всяком случае, именно такое впечатление производили его склоны. Тропка подняла нас примерно на сотню саженей, прежде чем вильнуть в последний раз, приведя на обширную площадку, защищённую каменным навесом. Мы остановились как вкопанные, потому что в глубине этого естественного грота зиял тёмный провал распахнутых настежь ворот.

— Врата те открыты, да стражи уж нет, — нараспев произнес Кир. — В покинутом царстве отсутствует свет.

От этих его слов меня передёрнуло. Наверное, потому, что голос его удивительно совпал с моим настроением и открывшимся зрелищем.

— А правда, почему нет охраны? — морщась, Арджин сел на ближайший камень.

— Смахивает на ловушку, — отозвалась Литесса.

В других обстоятельствах это бы нас насторожило, но сейчас ловушка или нет — уже не имело значения. Очередная точка невозврата — теперь или вперёд, или никак. Ждать больше нельзя.

— Пошли? — неуверенно спросил Рэн, оглядывая всех по очереди.

Ненадолго повисла тишина.

— Нет, — отрезал я, глядя на кивнувшее мне Отражение. — Я пойду один.

— Хрена лысого, — неожиданно резко отозвалась Литесса. — Без меня ты и шагу не сделаешь, ясно?

Наверное, её тон должен был меня напугать или хотя бы удивить, но я лишь пожал плечами:

— Хорошо, пойдём вдвоём. Всем идти нельзя. Арджин ранен. Магия почти недоступна. При этом идти нужно именно сейчас, потому что эффект неожиданности — наш единственный козырь. Мы идём в ловушку, так что нужно, чтобы кто-то остался позади и в случае чего помог с отходом. Лучше, если в резерве останется Рэн — только он способен победить многократно превосходящего противника без помощи магии. Кир, без обид, — но гном только махнул рукой, мол, ему всё равно. — Арджину понадобится помощь. Если мы не вернёмся к завтрашнему дню, вы должны будете уйти отсюда. Рэн, не спорь. Иначе просто ничего не получится.

Литесса по мере моего монолога выглядела всё мрачнее — ей не нравился мой план, но мне было плевать: я приготовился оглушить её тут же, чтоб не путалась под ногами. К счастью, к таким методам прибегать не пришлось. Видимо, она поняла, что без магии ей нечего мне противопоставить, и только холодно кивнула.

На какое-то время все мы замерли в молчании, глядя друг на друга — хотелось сказать что-то хорошее, ободряющее, но это же означало бы расписаться в собственном отчаянии. Прощаться не хотелось по той же причине. Каждый из нас понимал, каковы шансы на успех, но произносить вслух очевидное было бы предательством.

Как мы оказались здесь? Человек без отца, без матери, без детства, всего год назад даже не задумывавшийся о таких вещах, как моральный выбор или чувство долга, повеса, наивный эгоист. Гном-копатель, вынужденный одиночка, желающий лишь защитить свой народ от порождений Бездны — потому что это всё, за что ему ещё хотелось бороться. Пуэри, последний представитель своей расы, обречённый на одиночество до конца долгой, очень долгой жизни. Арджин, всю свою жизнь посвятивший службе — сначала короне, потом Диссу, а в итоге оказавшийся на улице, под перекрёстным огнём Ордена и Соколов. И Литесса, женщина, которая лишилась всего с таким трудом достигнутого, и продолжающая жить только из мести.

Так кто мы? Да всё просто — горстка изгоев, которых никому не жаль. Мы — последние, кому следовало бы драться за мир, норовящий развеять наш прах по ветру, но что ещё нам остаётся? Кто лучше нас подойдёт на роль жертвы ради всеобщего блага? Так и должно быть, ведь для нас нет места при существующем порядке, не найдётся и при грядущем. Даже если наш крайне рискованный план увенчается успехом, никто не поблагодарит нас. Ни одна душа не станет беспокоиться о собравшихся на краю света безумцах, ведомых такими разнообразными причинами, как месть, преданность, безвыходность и элементарная усталость.

Как бы ни страшно было умирать, терять нам нечего. Наверное, отчасти поэтому ни один из нас не откололся, не сошёл с узкой тропки, ведущей к самоуничтожению — каждый понимал в глубине души, что больше вариантов нет. Получается, что и мы по-своему необходимы… Чтобы было, кого ненавидеть, презирать и на кого при надобности свалить всю вину. Так уж устроены люди — всегда кто-то должен быть виноват. Всегда кто-то должен умереть, чтобы жили другие.

Каждый из нас по-своему думал об одном и том же, и потому наружу не вырвалось ни единого слова.

Я первым нарушил немую сцену, молча развернувшись и пошагав в гостеприимно распахнутые ворота ловушки. Путь был долгим, у нас имелось достаточно времени на сомнения и обсуждения, и всё, что нужно, уже было сказано. Сейчас осталось только сделать всё от нас зависящее и принять то, что из этого выйдет. Даже если это будет смерть.

— Почему ты хотел идти один? — спросила Литесса, едва они скрылись за первым поворотом широкого коридора.

Стены, пол, потолок — всё состояло из плотно подогнанных друг к другу плит, старых, но до сих пор не поддавшихся разрушению. В кольцах, вбитых между ними, чадили факелы — всё указывало на то, что здесь кто-то жил, но до них по-прежнему не донеслось ни одного постороннего звука, кроме глухого стука их собственных шагов.

Энормис помолчал, за это время они успели дойти до развилки. Над поворотами присутствовали надписи на неизвестном архимагессе языке, прочитав которые чародей уверенно свернул налево.

— Потому что я единственный, кого убивать не станут.

— С чего ты взял?

Ученик Мага поморщился:

— Нет линии судьбы… Долгая история. Зато тебя с радостью сотрут в порошок.

«Раньше надо было говорить о таких вещах», — подумала Стальная Леди, не особо поверив в прозвучавшую отговорку.

— Я тебе не настолько доверяю, чтобы отпускать одного на такое ответственное дело, — произнесла она вслух.

Энормис обернулся на ходу:

— А на что ты можешь повлиять? Магия не доступна ни тебе, ни мне, а фехтовальщик из тебя не сказать, чтобы хороший.

— У меня есть арбалет, — огрызнулась волшебница.

— Вот и держи его наготове. Будем надеяться, что он нам поможет.

Коридор поворачивал только налево, и через поворот им приходилось спускаться по крутой лестнице. Местами на стенах попадались барельефы, выполненные в трон-гарадском стиле, перед каждым спуском в нишах стояли статуи рыцарей в глухом доспехе: имперцы успели неплохо обжиться здесь, учитывая, что сам коридор вряд ли построили они. Слишком уж минималистичная архитектура для любивших повыпендриваться имперцев.

— Ты уверен в направлении?

— Уверен, — отрезал чародей и, помолчав, вдруг цокнул языком.

— Что?

— Ничего.

Энормис держал в руках по мечу, из-за его спины Литесса плохо видела происходящее в узком коридоре, но когда он вдруг остановился и напружинился, то и сама подняла арбалет, приготовившись защищаться.

Несколько мгновений ничего не происходило, но вдруг — едва различимый звон где-то впереди — и началось. Чародей сорвался с места с такой скоростью, словно его отправила в полёт тетива, впереди мелькнуло несколько фигур в алом доспехе, со щитами и широкими гладиусами. Они появились из боковых ответвлений и сплошной стеной перегородили проход. Однако Энормиса это не остановило.

Набрав максимальную скорость, он размахнулся и едва различимым движением рубанул сверху вниз. Стальной щит раскололся пополам, а державший его солдат лишился кисти, с криком врезавшись в стену. Ворвавшись внутрь строя врагов, не давая им сгруппироваться, человек бросил свои клинки — для них стало слишком тесно — и, выбив из чьей-то руки гладиус, пошёл врукопашную.

Прицелившись, Литесса нажала на спусковой крючок, болт вошёл точно в Т-образную прорезь шлема, убив солдата на месте. Она не могла различить происходящего впереди, понимая только одно — её спутник умудряется не только выживать среди облаченных в тяжёлый доспех противников, но и не подпускать никого из них к ней.

Волшебница сосредоточилась на перезарядке арбалета, но когда снова вскинула его для стрельбы, перед ней остался лишь Энормис, стоящий в середине перекрёстка среди поверженных врагов.

«Вот это техника», — машинально подумала она, подбегая ближе.

Семь мёртвых рыцарей. Хотя, вообще-то, шесть — седьмой скулил и сучил ногами, пытаясь зажать рану в животе, и что-то вопил на своём языке.

— Хотели устроить засаду, — сказал Энормис и рывком снял с выжившего шлем, прислонив к его горлу окровавленный до рукояти гладиус. — Quat dum latrunculas in itar sub Oecus? Acta!

Только сейчас Литесса заметила, что выжившим солдатом оказался молодой паренёк, лет двадцати отроду, плюгавый и косоглазый. Тот в ужасе таращил глаза, пуская кровавые пузыри трясущимися губами.

— Acta fatuum! — ещё более угрожающе рявкнул чародей, и бедняга пролепетал что-то в ответ.

Смачно сплюнув, Энормис коротким ударом в челюсть отправил молодчика на пол.

— Пошли.

На этот раз они уже бежали. Литесса не считала повороты — не успевала, только замечала какие-то залы с колоннами, мосты над трещинами, надвое рассекающими коридоры, и мелькание огоньков факелов перед глазами. Внутри нарастало гнетущее ощущение, что до точки назначения осталось совсем немного, и каждый шаг давался с всё большим трудом.

Вдруг Энормис остановился и повернулся к ней:

— Я хочу, чтоб ты мне пообещала кое-что.

— Говори, — пытаясь отдышаться, проговорила волшебница.

— Не разряжай арбалет. Если положение станет безвыходным, ты должна меня убить.

Подумав пару секунд, Литесса, вымолвила только одно слово:

— Зачем?

— Так надо. Только убедись сначала, что Грогган находится рядом со мной, — глаза человека горели нетерпением и злостью. — Почти наверняка после этого ты тоже погибнешь, но и ему придётся несладко.

Посмотрев на него ещё пристальнее, Стальная Леди вдруг ощутила непонятную благодарность к этому человеку — ей даже показалось, что она поняла, что нашла в нём бедняжка Лилиана.

— Хорошо. Обещаю, — прозвучало чуть теплее, чем хотелось бы.

Чародей, задержав на ней взгляд ещё на секунду, отвернулся и побежал вниз по лестнице. Там, на полу коридора, переливался странный свет. Глядя на него, Литесса с замиранием сердца поняла — вот оно. Пришли.

И словно в подтверждение её мыслям, как только они вышли в гигантский по своим размерам зал, прозвучал до хруста в челюсти знакомый голос:

— А вот и ты!

Киримор, то сжимая, то разжимая пальцы, следил за оставшимися с ним спутниками. Арджин, всё так же сидя на камне, руками разминал повреждённую ногу. Рэн в нетерпении мерил шагами площадку. С момента ухода Эна и Литессы никто не произнёс ни слова.

Тело гнома немело при мысли о том, что ему предстоит. Как бы то ни было, не верить Оракулу уже невозможно — он оказался прав в каждом слове. Поначалу Кир воспринял Знание скептически, не поверил, не хотел верить, но со временем всё встало на свои места. «Я должен. Это могу только я. Я обязан, — твердил он себе как заведённый. — Только так я могу помочь своему народу».

Он никогда не говорил о том, что услышал и даже не пытался кому-то что-то объяснить, предпочитая вести себя, как ни в чём не бывало. Порой он даже жалел, что Дух ответил на все его вопросы. Частенько по ночам гнома преследовал глубокий голос Оракула, раздающийся прямо внутри черепа — он повторял и повторял одно и то же, а копатель лишь скрипел зубами от бессилия, не в силах возразить.

— Спрашивай, если жаждешь Знания.

— Что за… ты Оракул?

— Это одно из моих имён.

— Так… как избавиться от тварей Глубин?

— Никак.

— Никак?! Но должен же быть способ!

— Его нет. В вашем мире нет таких сил.

— Бездна! Что тогда будет с гномами?

— Твой народ постепенно покинет Небесный Пик. Если не нарушится естественный ход событий.

— Это ещё что значит?

— Пространство событий начинает слоиться. Невозможно предсказать, по какому сценарию пойдёт история.

— Ни черта не понял. Разве не Глубины угрожают сейчас гномам?

— Их обитатели не стремятся к захвату. По большей части они неразумны. Они лишь ищут способ прокормиться, выжить. Те же, что разумны, не могут жить при свете солнца. Они представляют большую угрозу для твоих соплеменников, но несознательно. Рано или поздно они расплодятся настолько, что твой народ вынужден будет уйти, потому что гномам нечего противопоставить их армаде.

— Тогда как закрыть Врата?

— Никак. Народ, создавший Печати, полностью истреблён.

— Проклятье… Черный Базальт тоже они создали?

— Нет. Этот камень существует с сотворения мира. Его создали Тьма и Твердь, Первые элементали, и воссоздать его невозможно.

— Чёрт. Что делать-то теперь…

— Весь Нирион может перестать существовать в ближайшее время. Если ты хочешь помочь своему народу, возможно, тебе стоит попытаться этому помешать.

— Что?!

— Может, всё же пойдем за ними? — взволнованный голос Рэна вырвал гнома из воспоминаний.

Пуэри смотрел то на одного товарища, то на другого.

— Тебе, может быть, и есть смысл, — глядя исподлобья, сказал Арджин. — А от меня сейчас никакого толку. Лишняя обуза.

Чувствуя, как сердце проваливается в желудок, Кир пытался заставить себя решиться. «Уже пора. Уже сейчас».

— Кир, что думаешь?

Вздрогнув, копатель быстро посмотрел на обоих спутников и отвернулся:

— Не знаю.

— Вдруг им понадобится помощь там, а не здесь? — продолжал рассуждать вслух Рэн, бессознательно ускоряя шаг. — Что, если Эн ошибся, идя туда с одной лишь Литессой? Что, если им не хватит рук?

«Им понадобится помощь, наверняка», — продолжал думать гном, слушая вполуха.

«Так какого чёрта ты сидишь? — прикрикнул он на себя. — Встань уже и иди! Так нужно поступить!»

«Не могу. Боюсь. Бездна, как же это трудно…»

«Грогган сам себя не убьёт, вшивая ты бородёнка!»

— Можете оставить меня здесь, — сказал Арджин, не переставая растирать ногу. — Какая сейчас разница? Если нам суждено выжить, то, скорее всего, всем. Или никому…

Рэн остановился, глядя на разведчика в упор. Ему явно не нравилась идея оставить разведчика одного.

И тогда Кир, глубоко вздохнув, решился.

— Я схожу на разведку. Если что, вернусь за вами. Бросать никого нельзя, — сказал он, припомнив одно из главных правил копателей.

— Тогда получается, что мы тебя бросили! — попытался возразить пуэри, но Киримор, сам того не ожидая, зло бросил:

— Это всего лишь разведка. Гном в пещерах не пропадёт, не переживай.

Охотник молчал, поджав губы.

— Не дёргайтесь. Всё равно нужно, чтоб кто-то боеспособный остался у входа.

Не дожидаясь ответа, копатель решительным шагом направился к воротам, но в самих створках всё же не выдержал и обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на стылое северное небо.

Вместилище Средоточия оказалось огромным. Идеально ровные стены, расположенные в форме тетраэдра, сходились на недосягаемой взгляду высоте, воздух — тёплый, почти горячий — уже сам по себе нёс в себе запах глубокой древности, начала времён.

Отсюда всё началось. Здесь же всё может и закончиться.

Стены, они же потолок, испещрены подвесными переходами, но снизу те кажутся крошечными, и совсем уже невозможно сказать, есть ли на них кто-то, смотрит ли на нас? Сотни входов и выходов, точно дыры в улье, тёмными точками составляют правильный узор, над нами завис настоящий город, в центре которого замерло в воздухе, переливаясь, главное сокровище Нириона.

Средоточие на первый взгляд напоминало шар в десяток саженей в поперечнике, при ближайшем же рассмотрении — прозрачный камень с мириадами граней, которые разбрасывали исходящий из его центра свет во всех направлениях. Я не мог смотреть на него дольше пары секунд, потому что в глазах начинало невыносимо рябить, зато перед глазами тотчас встала эмблема, что мелькала везде с момента нашего появления на острове — геминмон, бриллиант-в-горе.

Человек в сером стоял в центре зала и казался песчинкой на фоне величия вместилища, это нисколько не мешало мне слышать его слова, усиленные невероятной акустикой:

— Проходи.

Я, не произнося ни слова перехватил поудобнее клинки и пошагал вперёд. Тут же за нашими с Литессой спинами опустилась мощная каменная дверь, отрезав пути к отступлению.

— Леди Фиорана! Как кстати, что вы пришли вместе. Мне не придётся ловить вас по отдельности.

— Оставайся в стороне. Я сам, — бросил я через плечо идущей следом волшебнице.

Всё мое внимание было приковано к белоглазому, и ни одна стена не способна была преградить мне путь.

Я остановился в нескольких шагах от него и сделал то, о чём мечтал последние месяцы — посмотрел в его глаза. Эта тварь в человеческом обличье похоронила меня заживо на долгое время, и вот он, передо мной. Жаль, что вмешался Явор, потому что я хотел бы ненавидеть Гроггана ещё сильнее, чем сейчас. Моей нынешней ярости не хватало, ведь в ней больше не было отчаяния.

Отражение, молчаливо обойдя меня по дуге, рассматривало стоящего напротив человека как некое отвратительное насекомое.

— Я ждал тебя позже, — сказал Грогган, не отводя взгляда и даже не моргая. — Поэтому сильно удивился, когда мне доложили, что пятеро чужаков идут к вулкану с южной части острова. Зачем ты здесь?

— За тобой, — ответил я.

— Скучнейший человек, — заметило Отражение, обойдя Гроггана сзади. — Он и внутри такой же серый небось.

Я усмехнулся этому замечанию и сказал:

— Я удивлён, что ты встречаешь меня один. Думал, тут будет целая армия, а не семь жалких неумех, с которыми я расправился на подходе.

— А я и не один, — Грогган обернулся. — Вернон! Подходи, не стесняйся.

Только сейчас я заметил в отдалении нынешнего архимага Меритари. Тот направлялся к нам. Сзади донёсся шумный вздох.

— Энормис, знакомься. Это человек, который преобразует Нирион в энергию, — хлопнув Вернона по плечу, сказал Грогган. — Скорее всего, именно он будет присматривать за тобой до тех пор, пока я не найду безопасный способ тебя убить.

— Гляди как выпендривается, — протянуло Отражение. — Думает, ты уже целиком в его власти.

Я подумал про себя: «а разве это не так?», но вслух произнёс:

— Интересно, как ты планируешь одолеть меня без магии, ничтожество?

Грогган попросту не заметил ни издёвки, ни вообще моей реплики. Несколько секунд он молчал, глядя в пустоту и сказал:

— Время дорого. Давай перейдём к делу. Ты сдашься сейчас или сначала попытаешься что-то сделать?

Вместо ответа я прыгнул ему навстречу.

Движение было идеальным, таким, каким заканчивают бой ещё до его начала. Я вложил в него всё, чем располагал — силу, ловкость, мастерство, ненависть — и с удовольствием видел, как остриё клинка несётся прямо в лицо противника, рассекая воющий от натуги воздух. Ни с чем не сравнимое чувство: понимание, что твой злейший враг, слишком уповающий на собственное превосходство, умрёт через мгновение.

Прыжок закончился падением. В первое мгновение я не понял, что произошло и едва успел обернуться, когда на моё лицо обрушился сокрушительный удар чего-то по плотности похожего на сталь. Из глаз полетели искры, а скула, на которую пришлось столкновение, мгновенно онемела от боли.

— Мне не нужна магия, чтоб одолеть тебя, — голос Гроггана гулко отдавался от стен. — Я тебя голыми руками могу порвать, как тряпку.

Я вскочил, почти ничего не видя, бросился на звук, но клинок снова рассёк лишь воздух, удар в солнечное сплетение снова отправил меня на пол.

— Перестань сопротивляться, — почти уговаривал меня белоглазый. — Убивать я тебя не стану, но вполне могу покалечить. Тебе, думаю, это ни к чему.

Проревев что-то невнятное, всё ещё не имея возможности вдохнуть, я атаковал ещё раз, лицо противника маячило впереди размытым пятном, но вмиг исчезло. Мощная подсечка — и я снова на полу.

— Тебе меня всё равно даже не поцарапать. Даже хвалёными клинками из гномьей стали, — наполовину оглушённого, меня поднимают на ноги, а шею берёт в удушающий захват неестественно твёрдая рука. — О! Леди Литесса! Вы, никак, решили пристрелить своего незадачливого союзника! Или всё же Вернона? Подумайте хорошенько, ведь выбор сложный: личная месть предателю или смерть Энормиса, которая, может быть, убьёт всех нас. Что же вы выберете?

Я с трудом открыл глаза и увидел наконечник болта, хищно смотрящий на меня из ложа арбалета. Литесса, бессильно оскалившись, бросала бешеный взгляд то на Гроггана, то на поднимающегося на ноги Вернона — белоглазый оттолкнул его на добрых три сажени ещё при первой моей атаке.

— Стреляй! — прохрипел я, но рука Гроггана тут же усилила нажим.

На глаза наползала пелена, дыхание тирана над самым ухом слышалась будто издалека, но мне всё же удалось увидеть, как палец Стальной Леди жмёт на спусковой крючок.

«Всё».

Кир бежал по коридорам, безошибочно угадывая направление. Страх ещё больше обострил его и без того тонкое чувство старателя, что по малейшим неровностям, по едва различимому эху позволяло гному заранее определять местонахождение ближайших подъёмов и спусков, залов и переходов.

Он добежал до перекрёстка с семью мёртвыми телами и прислушался: где-то вдалеке слышались голоса, явно не принадлежавшие ни Эну, ни Литессе.

Чертыхнувшись, он побежал дальше — какое-то время его вели кровавые следы, оставленные двумя бегущими людьми. Сердце грохотало в груди, пот заливал глаза, но о передышке не было и мысли: гном боялся опоздать каждую секунду.

«Если Оракул и в этом прав, то мне, чёрт его дери, даже не жаль. Эн сам виноват, что так вышло. Хорошо, что я ему ничего не сказал… Дерьмово, что всё именно так закончится, но дерьмово — это сейчас самый лучший из вариантов».

Наконец копатель остановился — путь преградила шлифованная каменная плита. «Блокировочная дверь. Двойная, не иначе». Он прислонил ухо к гладкой поверхности и почти сразу услышал приглушённые голоса. «Они там! Чёрт, как же тебя открыть? Надо найти рычаг».

Тихонько постучав по камню то тут, то там, он слушал отзвук: приспущенные цепи механизма отзывались тихим позвякиванием, эхо улетало по техническим отверстиям куда-то наверх и в сторону. Определив для себя примерное местоположение противовеса и рычага, Кир развернулся и побежал обратно.

Однако совсем скоро пришлось остановиться.

Он услышал их ещё за несколько саженей до развилки. Человек двадцать, может двадцать пять, грохочущие металлическими набойками сапогов, набегали на него справа.

— Бездна! — пробормотал он и что было сил побежал вперёд, надеясь проскочить по другому пути.

Солдат в красном доспехе с плюмажем на шлеме, первым показавшийся из-за угла, распластался на полу — Кир сшиб его с ног и припустил дальше, не оглядываясь. Позади тут же раздался крик:

— Correpere! Vivax an mortas!

— Пошли на хер, вшивые ублюдки! — крикнул он через плечо, взбегая по лестнице и бросаясь в очередной поворот.

«Теперь главное не запутаться».

Люди не отставали. Он оторвался от них всего на несколько шагов и больше не мог увеличить это расстояние — нужно было успевать ориентироваться. Этот бег живо напомнил ему о старых добрых временах, когда он, ещё будучи копателем, бродил по пустынным ярусам Небесного Пика — и вдруг ощутил острую, как бритва, тоску по ушедшему навсегда, даже плохому, но привычному.

Но предаваться воспоминаниям не осталось времени.

«Дыхание, Рыжий, следи за дыханием».

Он на полном ходу вбежал в длинную комнату, которая выглядела как прихожая, в противоположном конце стоял человек в алом балахоне и стражник. Недолго думая, гном на бегу сорвал с пояса топорик и метнул его в голову снявшему шлем солдату, а второго просто оттолкнул с дороги, даже не замедлившись.

Снова лестница, одна, другая, третья. Все они уходили по дуге налево. Кир довольно крякнул — направление, похоже, то самое. «Если бы ещё не эти придурки на хвосте…».

На бегу он слышал доносящиеся из комнат и ответвлений голоса, краем глаза замечал мелькающие в дверных проёмах фигуры, пару раз нос к носу сталкивался с выглядывающими на крики людьми, но прошибал их, словно таран, бросался под ноги, потому что каждая секунда промедления могла стоить ему жизни. «Да сколько их здесь?!» — с ужасом подумал он, понимая, что следом за ним несётся уже целая толпа.

Это был настоящий город, в котором долгие тысячелетия обитали эти имперские отщепенцы, с сотнями залов и коридоров, жилыми зонами, с кабинетами, складами и искусственными садами — всем, что необходимо для работы и жизни. Несколько раз Кир видел детей и женщин, изумлённо глядящих на бегущего низкорослого бородача, словно в жизни не видели гномов. Хотя, если они сидят здесь безвылазно, то откуда бы им?

Наконец, взбежав по ещё одной дуге из лестниц, он влетел в длинную комнату, окно которой выходило в зал, который Кир почувствовал, ещё находясь в самом низу, огромный светящийся бриллиант на секунду ослепил его, но уже в следующую копатель увидел рычаг, от которого к входной двери вела жёлтая крашеная полоска. Не обращая внимания на уставившихся на него растерянных имперцев, гном дёрнул за переключатель, опуская за собой дверь, а потом мощным ударом секиры сломал его у основания.

У него была всего секунда на подготовку, прежде чем стоявшие у других рычагов люди, обнажив оружие, бросились в атаку.

«Всё».

— Неправильный выбор, — спустя бесконечно долгую секунду произнёс Грогган. — Я бы стрелял в Вернона.

Он перехватил пущенный в упор болт голой рукой, остановив снаряд всего в полупяди от моего лица.

Я снова оказываюсь на полу и вижу, как тиран делает молниеносное движение, Литесса с коротким вскриком падает, схватившись за торчащее из груди древко.

— Зачем же вы сюда пришли? — Грогган подошёл к обронённому волшебницей арбалету и коротким ударом ноги сломал его. — Из самоотверженности? Из мести? Чтобы спасти мир? Зачем?

Я перевернулся на живот и, с трудом соображая, пополз к своим мечам.

— Вы не знаете против кого боретесь и ради чего. Цепляетесь за то, что никогда не вернётся. Причём делаете это самым самоубийственным образом. Так войны не выигрываются. Так зачем вы здесь? Просто хотите умереть?

— Это наше дело, — прохрипел я, пытаясь справиться с дурнотой.

Грогган обошёл меня и, отшвырнув оружие подальше в сторону, присел рядом на корточки:

— Ты считаешь, что твои цели стоящие. Благородные, — он пожал плечами. — Или как?

— Мне просто так хочется, — я продолжил ползти.

— Хочется? — белоглазый вскинул бровь. — У человека не было бы проблем, если бы ему не хотелось. Мы чего-то хотим — и берём это. Желания одного накладываются на желания другого, и мы получаем воровство, убийство, предательство — в локальных ситуациях, в глобальных — войны, тиранию, геноцид. Я против всего этого. А ты? Ведь ты высокоморальный герой, заботишься о судьбах человечества, — он говорил спокойно, точно вёл беседу за чашкой чая, — так объясни мне, недостойному.

Я сплюнул кровью и пополз дальше.

— Высокоморальный, но, видимо, не слишком умный, — заключил пришелец, поднимаясь на ноги. — Не видишь дальше собственного носа.

— Лучше ты меня просвети, — я решил закинуть удочку. — Каковы твои цели?

— Зачем? — мёртвая улыбка. — Меньше знаешь — крепче спишь. Я разговариваю с тобой только потому, что жду, пока переловят остальную вашу шайку. Честно признаться, я не думал, что вы вот так, с разбегу сюда залетите. Кстати, где вы потеряли девчонку? Ты ведь именно ради неё сдавался Ордену, я прав?

Я пристально посмотрел на него, ожидая увидеть издёвку, но белоглазый либо мастерски притворялся, либо действительно ни о чём не знал. Мой взгляд метнулся к стоящему неподалёку архимагу — его лицо было совершенно непроницаемо.

— Она мертва. Убита твоими прихвостнями.

Грогган оглянулся на своего помощника, тот лишь пожал плечами.

— Так во-о-от в чём дело, — протянул тиран, в задумчивости наклонив голову вбок. — Я понял. Она погибла в том бою с имперцами. И ты, наверное, подумал, что это я отдал приказ вас атаковать. Поэтому у тебя снесло крышу от ненависти, и ты решился прийти сюда. Теперь всё понятно. Но послушай, — он примирительно развёл руками, — я же тут совершенно не при чём. Меня даже не было в Нирионе. Я понятия не имел о том, что вас нашли. Знай я об этом, зачем мне посылать этих болванов? Сам бы скрутил вас всех. Ты не должен ненавидеть меня за её гибель.

— Мне без разницы, — выдохнул я, делая ещё несколько движений по направлению к мечам.

— Иными словами, ты нашёл себе врага и теперь валишь на меня все свои беды. А я ведь просто иду к своей цели. Откуда тебе знать, что моя цель не оправдывает средства?

— Да, откуда мне знать? — я закашлялся, выплюнув очередную порцию крови, и насмешливо улыбнулся, чтобы ещё позлить разглагольствующего ублюдка.

— Вот поэтому сейчас я советую тебе меня послушать, — белоглазый начал медленно прохаживаться рядом со мной. — Наша вражда — это недоразумение. Да, мне пришлось расправиться с твоим учителем, но он ведь тоже не был святым. Даже близко к святому не стоял. Ты знаешь, что он на протяжении тысячелетий держал под контролем Средоточие? Как по-твоему, зачем? Ответ прост — власть. Он любил её куда больше жизни, поэтому стоял на своём до последнего. У меня просто не осталось выбора. Я-то не гонюсь за властью, мои цели далеки от банального честолюбия. Надеюсь, как и твои.

Мой взгляд снова упал на Вернона — тот смотрел на меня с отвращением.

— Я думаю, нам нужно найти общий язык, — Грогган рассуждал вслух. — Мне не будет нужды убивать тебя, если ты не будешь стоять на моём пути. Просто моя цель настолько важна, что не терпит сомнений или мягкотелости.

— Тебя послушать… так ты не разрушаешь мир, а спасаешь его.

— Бери шире, — кивнул Грогган. — Один мир — лишь песчинка в огромном песочном замке. И я не разрушаю его, а преобразую. Существующий миропорядок далёк от идеала. Мой хозяин понял это и стремится всё исправить. Но для того, чтобы построить что-то новое, нужно разрушить старое — тут уж никуда не денешься. Если оставить всё, как есть, мы не придём ни к чему, кроме медленного загнивания. Эта вселенная с самого начала не была совершенной. А теперь она ещё и стара. Подумай, неужели ты ни разу не сталкивался с несовершенством мироздания? Это же бросается в глаза, куда ни посмотри. Начни хоть с людей — неужели тебе кажется, что мы удачные создания? Да мы же по природе своей противопоставлены равновесию как таковому. Я бы даже сказал, что человечество — пик вселенского идиотизма. Суть нашего существования — родиться, состариться и умереть, чтобы оставить после себя недолговечные следы в медленно загибающемся Сущем. Мы как чума проникли в тело Вселенной и изменили её, изуродовали ещё больше. Всюду отпечатки наших сапог. Всюду мусор и объедки. Мерзость, гниль, уродство. Мы за тысячелетия породили столько различной гадости, сколько вселенная не породила за эоны лет.

— Мы и есть вселенная, — прошипел я, с трудом поднимаясь на четвереньки.

Грогган снова улыбнулся одними уголками губ.

— Именно поэтому её нужно отлить заново. Создать всё с нуля, не повторяя прошлых ошибок. Подумай, Энормис. Представь — новые миры, в которых нет ни одного следа человека. Ни единого напоминания о нём. В них живут создания, которые считают себя частью Вселенной, а не её хозяевами. Всюду чистота. Здесь не было ни войн, ни загнивания, ни идиотского принципа старения — только идеальное равновесие. Полная гармония!

«А мне ещё говорили, что я на себя много беру» — подумал я, посмотрев на Отражение, тот с интересом слушал наш разговор.

— Ты больной, — сказал я, бросив взгляд в сторону лежащей без сознания Литессы.

Ещё несколько минут, и она умрёт от потери крови.

— Если я мыслю иными категориями, это ещё не значит, что я больной, — возразил белоглазый. — По-моему, это ты больной, если тебе нравится жить в заведомо обречённом на разложение мире.

— Если вселенная переродится, то и тебе придется уйти.

— Это будет простейшая из моих жертв, — пожал плечами Грогган. — В отличие от тебя, я уже давно не поступаю так, как хочу. Только так, как надо.

— Надо — кому? — я позволил себе ещё одну усмешку. — Твоему хозяину? Ещё одному человеку?

Грогган даже отшатнулся.

— Ты считаешь, что мой хозяин — человек? По-твоему, я стал бы подчиняться другому человеку?

Он смотрел на меня с возрастающим весельем, которое не пахло ничем кроме смерти, и словно ожидал ответов на риторические вопросы. К этому времени мне удалось-таки добраться до одного из своих мечей, я перевернулся на спину и, опираясь на локоть, направил остриё в лицо стоящему в полутора шагах Гроггану.

— Мой хозяин — Тринерон, — сказал белоглазый. — Последний из Хранителей. Теперь ты понимаешь, что тебе никогда не победить в этой войне?

Отражение, замершее рядом с ним, скривилось, как от зубной боли.

А я с изумлением вспомнил рассказы Дисса о Хранителях и ужаснулся: неужели они — не просто красивая легенда?

— Тебе с ним не справиться, — сказал двойник, повернувшись ко мне. — Пока что. Тяни время.

— Зачем? — спросил я лениво, делая вид, что само желание взять в руку оружие — последняя попытка защититься.

Грогган, не способный слышать Отражение, подумал, что я обращался к нему, и всё понял по-своему.

— Да, тебе незачем побеждать. Это всё равно будет не победа.

— Отстань, я не с тобой разговариваю, — я перевёл взгляд на Отражение. — Зачем?

Стоящий прямо за спиной двойника Вернон в растерянности пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Гроггана.

Отражение не ответило, посмотрев куда-то наверх.

Через пару секунд я услышал позади шум подъёмного механизма ворот, белоглазый и его приспешник быстро повернулись на звук, из уст Гроггана вырвалось:

— Это ещё… — но он не договорил, потому что я нажал на кнопки рукояти меча.

Дюжина пружинок вытолкнула клинок из гарды, и тот, оставляя за собой нить разматывающейся цепи, ударил точно в правый глаз не успевшего среагировать пришельца.

— Беги! — рявкнуло Отражение, бросаясь к вцепившемуся в собственное лицо Гроггану. — Проваливай как можно дальше! Я его задержу сколько смогу!

«Интересно, как», — подумал я на бегу.

Честно говоря, меня не так уж сильно отделали, как я показывал. Судя по всему, мои скромные актёрские таланты всё же заставили противника поверить, что мне очень больно — помогли разбитая губа и заплывший глаз, из-за которого я сейчас плохо видел.

— Вернон, твою мать, где он?! — орал позади враз оживший Грогган. — Ни хрена не вижу! А-А-А-А-А!!!

Сунув оба меча под мышку, я подбежал к Литессе, пощупал пульс — в пальцы слабо толкнулась артерия. Не мешкая, я поднял её на руки и вдруг услышал крик сверху:

— Беги, Эн! Быстрее! — голос Кира?..

Дверь, из которой мы пришли, оказалась ближе всех, я пронёсся через проём так быстро, словно под ногами горел камень. Последнее, что я увидел, обернувшись: Отражение, вцепившись в рвущегося из его рук Гроггана, не даёт тому сдвинуться с места, а Вернон, странно скривив лицо, бежит следом за мной.

Но архимаг не успел — дверь с шумом грохнулась прямо за моей спиной, словно у неё оторвали противовес, и окончательно отрезала меня от преследования.

— Что значит — Нирион может перестать существовать?! Почему?

— Туда пришёл человек, который собирается изменить само мироустройство. Он служит самой мощной из существующих силе, так что при естественном порядке вещей его план удастся.

— Кур-рва! Вот так неожиданность, рвать её мать, вот так новости! И как же я могу этому помешать?

— Твоя линия судьбы подходит к концу. Исходя из этого, твой единственный шанс — нарушить естественный порядок.

— Линия судьбы? Постой. Это значит, что я умру? Так, что ли?

— Так.

— М-мать-перемать… И сколько же мне, по-твоему, осталось?

— Чуть больше полугода.

— … Чёрт, с тобой, предположим. И что делать тогда? Как всю эту хрень предотвратить?

— Человек, с которым ты пришёл ко мне, нарушает событийный поток, заставляя его ветвиться. Ты можешь повлиять на него и заставить события идти по менее вероятным веткам. В том числе по тем, что содержат в себе сохранение существующей вселенной.

— Человек? Постой, Энормис?

— Так он себя называет.

— Так и знал, что с ним не так что-то… Значит, мне никак не обойти судьбу?

— Любая попытка так или иначе приведёт к тому же результату. Сопротивление лишено смысла.

— И… мне нужно идти с ним.

— Этот вариант обладает наибольшей эффективностью.

— И умереть… Чёрт, да не верю я тебе!

— У всякого разума есть возможность отвергать Знание.

— … Как я умру?

«Как я умру?» — Кир задавал себе этот вопрос сотни раз до встречи с Оракулом. Каждый раз картины рисовались разные: падение в шахту, засада шушеры, укус какой-нибудь ядовитой твари Глубин, встреча с Тенью или, чем чёрт не шутит — старость? — но непредсказуемость будущего делала своё дело — он не думал об этом всерьёз. Теперь же будущее обрело формы, и завтрашний день улыбнулся гному оскаленным черепом, а дыхание смерти с тех пор преследовало копателя всюду, даже во сне. Смириться с этим не получалось. Он не хотел верить Оракулу, отрицал Знание в мыслях, но заронённое в его душу зерно дало ростки, и чем дальше, тем больше Кир убеждался в правоте Голема. Осознание неотвратимости конца само по себе сделало невозможным планирование будущего — все мечты, какие ещё оставались, постепенно исчезали. На их место пришла Цель — во что бы то ни стало сделать так, чтоб его смерть оказалась ненапрасной. Если бы не это, он бы давно сбежал от жуткого человека, по какой-то насмешке судьбы ставшего его другом.

Впрочем, винить Эна было не в чём — ведь он не знал того, что знал Киримор. Гнома беспокоило лишь, сможет ли тот дойти до конца. Поэтому он так боялся, что чародей сбрендил. Поэтому, когда они попали наконец на остров и увидели вулкан, копатель всё понял.

«Здесь, значит. Здесь это случится. А ничего у меня склеп… Большой».

Преследователи орали и стучали в дверь за его спиной. Кир смотрел вниз через окно, рукой прикрываясь от сияния Средоточия — бесстрастного камня, парящего в середине зала. Дверь за Энормисом только что закрылась, полуослепший Грогган, странно дёргавшийся на протяжении полуминуты, вдруг сорвался с места, начал колотить закрывшуюся створку, но та была слишком толстой даже для него.

«Они уйдут, — вдруг понял гном. — Теперь точно вырвутся. По-другому и быть не может».

Копатель огляделся: шесть мёртвых тел лежали в нелепых позах по разным углам комнаты. «Маловато для центра управления». Гном закрыл все двери кроме тех, по которым должен был выйти Энормис, так что, если кто-то и попадётся ему на пути, чародей справится.

«Большинство-то я увёл за собой…»

Гном сел, оторвал лоскут от рубахи, перевязал раненую ногу — один из солдат всё же достал его. Волнение и страх окончательно пропали. Несмотря на безвыходное положение дышалось легко и свободно.

«Отбегался, Рыжий. Отвоевался. Зря я, конечно, так и не женился… Хотя нет, не зря. Вдову после себя оставлять? Да ну. На мою семью плача и так хватило. Как же я по ним соскучился… Но подождите ещё чуть-чуть, дайте надышаться. В Торе будет не до того — там только успевай мёд пить да с предками здороваться. Ещё несколько минут хотя бы. Всего несколько минут. Говорят, перед смертью не надышишься, а я вот уже почти…»

Бок болел — похоже, Грогган всё же сломал мне нижнее ребро. Бежать с Литессой на плече становилось всё тяжелее и тяжелее. Волшебница еле дышала, и я не мог сказать с уверенностью, проживёт она ещё пять минут или нет.

«Мне показалось, или я слышал голос Кира? Наверное, показалось, потому что он не мог дотуда добраться. Но кто тогда открыл двери?..»

Мои мысли прервались, когда до меня донеслись звуки боя. Преодолев поворот, я вбежал в вытянутый зал, в противоположном конце которого кто-то сражался. Я пригляделся — Рэн! Вызвать альтера он не мог, но скорости ему всё ещё было не занимать. Трое его противников погибли ещё до того, как я успел подбежать вплотную.

— Рэн!

— Что произошло? — спросил пуэри, принимая на руки мою ношу. — Она жива? Грогган жив?!

— Она пока жива. Грогган ещё живее, — сказал я, читая в глазах охотника… настороженность? — Некогда стоять, надо бежать!

По лицу Рэна пробежала тень, он словно хотел что-то сказать, но не решался. Я стиснул зубы от боли и усталости:

— Ну говори же, в конце концов!

— Кир ушёл на разведку, но так и не вернулся.

— Вот же… Значит, дверь открыл он! Надо его найти! — не задумываясь, выкрикнул я, но наткнулся на тяжёлый взгляд пуэри:

— Я дошёл сюда только потому, что все остальные двери закрыты. И мне кажется, он сделал это специально.

В одну секунду я стою, хлопая глазами, а в следующую на меня обрушивается понимание.

— Пошли найдём его! — рыкнул я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.

— Мы не пробьёмся! — неожиданно резко ответил Рэн, схватив меня за рукав. — Он сделал это, чтобы дать нам время, неужели ты не понимаешь? Нам нужно уходить!

— А-а-а, проклятье!!! — в бессилии я пнул попавшийся под ноги труп. — Кир!

— Уважай его выбор! — продолжал говорить пуэри, но я почти не слушал. — Идём!

Он побежал по коридору и я, постояв пару секунд, ещё раз скрипнув зубами, побежал следом.

Неправильно, всё неправильно! Мы пришли сюда в наивной надежде одержать верх, но сил едва хватает унести ноги. И то не всем… Литесса ранена, а Кир — Кир вообще никогда отсюда не выйдет! Я думал, что блокировка магии сыграет мне на руку, сравняет шансы, но оказалось, что без магии эту тварь и не убить вовсе. А теперь нам остаётся только бежать, как побитым псам, чем дальше, тем лучше и забиться там в глубочайшую из нор, ведь стоит убрать Гроггана, как придётся встретиться с самим Тринероном!

Плохо соображая, что делаю, я обогнал Рэна на повороте. Бежать оставалось совсем недолго — мы уже преодолели памятный перекрёсток, где всё так же никем не тронутые лежали семь мёртвых тел.

Я только вознамерился спросить охотника, почему он оставил Арджина одного, как услышал впереди подозрительный звук.

Предчувствуя неладное, я пробегаю последний поворот…

… чтобы увидеть, как громила в красном доспехе вонзает спату в спину стоящего на коленях разведчика.

Это стало последней каплей.

Рассудок вернулся ко мне, когда Рэн оттаскивал меня от последнего из убитых врагов — я рубил его на части. Пять тел, один убит самим Арджином, остальные — мной. Во рту застыл отвратительный железный вкус, кровь покрывала меня с ног до головы, своя и чужая — каждому врагу я отсёк или размозжил голову, отрубил несколько конечностей, это не говоря уже о колотых ранах…

Придя в себя, с трудом переставляя ноги от боли и усталости, я добрался до тела давнего друга. Его глаза были открыты, но уже остекленели. Удар клинка пришёлся в сердце, поэтому Арджин умер быстро. Почти безболезненно.

Впервые в жизни мне захотелось рыдать, но я не мог — только судорожно вздыхал и шарил невидящим взглядом вокруг себя, словно надеясь найти хоть что-то утешительное. Но на глаза мне попался только Рэн, который даже не сел, а упал рядом с широко раскрытыми глазами.

— Когда мы услышали крики из коридора, он сказал мне бежать туда, — охрипшим голосом сказал он. — Что Кир, наверное, попал в беду, а сам он идти всё равно не может…

— Нужно бежать отсюда, — сказал я, не слыша себя. — Быстрее. Сейчас же. Не могу больше здесь находиться.

Рэн, посмотрев на меня мутным взглядом, кивнул.

— Бери Литессу, я возьму Арджина.

— Зачем?

— Надо.

Когда-то давно, в одном из разговоров разведчик признался мне, что после смерти не хочет гнить в земле. Что он предпочёл бы сожжение — так поступали с павшими товарищами воины Трон-Гарада. Какая же ты всё-таки тварь, судьба. Он не мог знать тогда, что умрёт от руки имперца, и что хоронить его буду я.

Едва мы удалились на достаточное расстояние, где снова стал доступен Эфир, я сжёг тело Арджина в магическом огне. «Интересно, что стало с Киром, — я глядел на пляшущие языки пламени. — Надеяться, что он выжил — глупо. Может, он хотя бы умер так же легко?»

Отражение тоже больше не появилось. Неужели, и он погиб? Если так, то он, пожалуй, единственный, по кому я точно не стану лить слёзы.

Я чувствовал себя сволочью. Такой, которую сам бы с радостью сбросил в яму с волками. Почему? Да потому что должен был поступить так, как поступил. Впопыхах сжечь тело одного друга — на колдовском огне, как какую-то химеру. Бросить другого на растерзание кучке человеческих отбросов. И всё это — без сомнений, не теряя времени на сантименты. Ради «общего блага». Тех, с кем я прошёл столько лиг, кому вверял свою жизнь, и кто вверил мне свою, я променял на какую-то там надежду. На абстракцию. На пустой звук…

Может это даже хорошо, что мне некогда их оплакивать. Не буду чувствовать себя ещё и лицемером.

— Что теперь? — спросил Рэн.

Он только что закончил менять повязку не приходящей в сознание Литессе. Я заживил её рану, но восполнить кровь из воздуха не мог, так что волшебница пребывала в состоянии, близком к коме. Это всё, что я мог для неё сделать.

— Уходим с острова.

— Куда?

— Хоть куда. Здесь нас найдут очень скоро.

— Эфирными Тропами?

— Не вплавь же. Бери Литессу.

Повинуясь моему жесту, пространство выгнулось нам навстречу, и через несколько мгновений сфера энергетического вакуума провалилась в Эфир, унося нас прочь от Одинокого Вулкана.

Стук в дверь ненадолго прекратился, и Кира это даже вырвало из оцепенения. Неужто им надоело?

Однако спустя несколько секунд в дверь гулко ударило нечто тяжёлое. «Ручной таран принесли, — поморщившись, подумал Кир. — Металлический. Долго искали. Скоро пробьются, значит. Всё равно слишком быстро… Хотя, чего ты ждал, Рыжий? Что тебе дадут тут умереть от голода и жажды?»

Крякнув, гном встал на ноги, поднял секиру. «Враги штурмуют наш оплот — спаси, копатель, наш народ!» — слова старой песни копателей сами собой всплыли в памяти, и Кир сжал зубы. — «Чтоб мирно спали под горой, идти тебе в кровавый бой».

Он сделал всё от него зависящее, смиренно принял судьбу, и страх смерти, долгие месяцы мучивший его, почти исчез. Потому что обратной дороги для него больше не существовало.

Он знал, за что умирает.

Каменная дверь от очередного удара пошла трещинами. «Эдак они до меня долго будут добираться, — подумал копатель и сплюнул. — Не хочу больше ждать».

Киримор воткнул рукоять секиры рядом с обломком рычага и потянул, приведя механизм в действие. Дверь, искривлённая повреждениями, медленно поползла вверх.

Стоящие за ней солдаты взволнованно переговаривались и бросили таран на пол, дожидаясь, пока в комнату можно будет пролезть. Кир уже ожидал их, напружинившись в боевой стойке.

— Ну, подходите, черти! — рявкнул он, мысленно прокручивая всё ту же песню.

Сожми покрепче свой топор! В твоих руках вся сила Гор.

Первые двое молодцов налетели на гнома разом, но тот встретил первого неожиданным ударом сверху вниз, а второму дал подсечку раньше, чем тот успел атаковать.

За кровь отцов, за дом родной, Идти тебе в смертельный бой.

Добив первых двоих, он тут же отступил, потому что на смену им в не такую уж широкую комнату протиснулось ещё четверо. Они полукольцом наступали на оскалившегося гнома, где-то за их спинами мелькнула сеть.

— Ну уж нет! — взревел он, бросаясь в самоубийственную атаку, перед глазами его сам по себе возник четкий образ родных чертогов.

Нас долг зовёт во тьму Глубин. Пускай из ста дойдёт один,

Одного удалось уложить с подката, второй упал от удара в челюсть, — и тут раненая нога подвела гнома. Он споткнулся, припал на одно колено, и тут же ощутил, как вражеский клинок пронзает плечо сзади и выходит под ключицей. Взревев от боли, он взмахнул топором снова — и сумел зацепить ещё одного врага.

Пусть враг дрожит, ведь мы с тобой Идём в последний самый бой…

Рванув с пояса последний топор, копатель швырнул его в солдата, готовящего сеть — так, что затрещали все сухожилия. Тот упал, но на его место тотчас вбежало ещё двое. Трое других врагов заходили сбоку, ощетинившись клинками.

«Вот ты какая, Костлявая, — подумал гном, глядя на человека, что стоял ближе остальных. — Ну, здравствуй».

Тусклый блеск начищенного металла притягивал взгляд, завораживал. Остриё клинка подрагивало — словно оружие на несколько мгновений обрело разум и осознало, что именно ему начертано отнять жизнь копателя. Сталь трепетала, едва не выла от нетерпения и жажды, будто сходя с ума от мысли, что жертва может ускользнуть. Гном чувствовал это так же отчётливо, как боль в ранах, его воображение в красках нарисовало миг, когда гладиус пронзает его сердце, с наслаждением купаясь в крови. Это ощущение стало таким сильным, таким реальным, что Кир и сам уже почти желал этого последнего, смертельного рывка, дарующего абсолютную свободу.

И спустя мгновение последняя преграда в его душе пала.

— Вот и всё, — прошептал он еле слышно и вскочил, бросаясь на направленный в его грудь меч.

Ноябрь 2013

Бестиарий

Данный труд представляет собой наиболее полное собрание всевозможных тварей, которых автору удалось классифицировать.

Сочинения Алекко Учёного, уважаемого путешественника и исследователя из Каранты

Предисловие

В Нирионе, где все мы живём, обитает огромное количество созданий, в народе обобщённо называемых выродками. Тайна их происхождения мало кому ведома, а некоторые виды по сей день остаются загадкой для умов человеческих.

К вящему моему сожалению, многие привыкли верить в простые объяснения, которые даёт Святая Церковь: якобы, создания эти вышли из лона демониц, что ублажают Лукавого в самом сердце Бездны. Лукавый выбрасывает своих исчадий из ада в мир людской, тем самым избавляясь от лишних ртов, а заодно сея боль и смерть среди человечества.

Почти в каждой религии есть свои объяснения происхождения выродков, и ваш покорный слуга в своих путешествиях успел наслушаться их немало. Так, кочевники востока верят, что их всебог Хулла вступает в сношения с первой, кого поймает, но смертные тела его жертв не в силах выдержать мощь божественного семени, а потому производят на свет всевозможных уродов. Янгвары считают, что выродками становятся люди, прогневавшие богов, убив мутанта или отродье, темнокожие степняки обязательно приносят жертву, опасаясь, что божественный гнев перейдёт и на них. Народы севера верят в существование Эхидны — прародительницы всех тварей, что обитает в глубине Острохолмья и питается костями мира. Пустынники называют выродков воинами Бесконечного Легиона и верят, что однажды этот мифический Легион пожрёт весь Нирион, как до того пожрал многие другие миры. У них даже есть своё пророчество Конца Света, в котором ясно упоминается «Последнее Нашествие». Если хотите знать моего мнения, всё это глупости.

В народе так же ходит немало историй о проклятиях, что насылаются ведьмами. Говорят, будто проклятый человек либо обращается в выродка сам, либо в них обращаются его дети. Мол, одна лишь злая воля одного человека способна разрушить жизнь другого. Не ведаю мыслей уважаемого читателя, но в моём уме эта версия выглядит столь же неправдоподобно, как и предыдущие. Я знаю, что на это сказали бы мне святые отцы, но доподлинно никому не известно, существуют ли боги вообще, ведь никто их не видел и не знает границ их предполагаемой силы, паче того никто не может доказать, что злонамереньем обратил человека в выродка или наложил на него проклятие.

Однако, как ни странно, несмотря на кажущуюся бессмыслицу, в каждой из этих версий найдётся маленькое зёрнышко истины. Чтобы добыть его, нужен лишь правильный подход. А какой подход может быть верней научного? Поэтому, задавшись правильными вопросами, я озадачился решением этой проблемы. О скромных своих успехах я и расскажу вам далее.

Прежде всего хочу честно признаться, что в моих исследованиях и сейчас есть белые пятна, но это только потому, что пока ещё не придуман способ научно доказать тот или ной факт или заглянуть под ту или иную завесу. Убеждён, что со временем и эти преграды падут перед гением человеческого ума. Тем не менее, теперь уже с гордостью заявляю, что мне удалось составить наиболее полное описание всего мыслимого, что связано с выродками.

О природе возникновения выродков

Начнём с того, что первопричиной появления выродков является никакое не божественное вмешательство, никакая не злая воля, а реально существующая в Нирионе сила: магия. К этому выводу я пришёл путём простых логических измышлений.

Так как сам я полнейший профан в чародейском ремесле, мне пришлось найти специалиста, который разжевал бы мне все тонкости. Не буду описывать, как долго искал я подходящего человека, просто скажу, что поиски привели меня к чародею по имени Дисс, так же известному как Квислендский Изгой. Сам будучи учёным, Дисс вошёл в моё положение и с готовностью предоставил нужные материалы для изучения.

Дабы не перевирать чужих трудов, я приведу короткую выжимку цитат, более-менее объясняющих появление выродков с магической точки зрения.

Вот что Дисс пишет о нашем мире:

«Нирион. Мир второго типа. Активный. Система энергопотоков — узловая.

В силу своей замкнутости СЭП хоть и стабильна, но весьма недружелюбна к населению мира. В энергетическом пространстве нередки завихрения, сказывающиеся на флоре и фауне, погоде, а иногда даже на климате планеты».

Здесь описывается источник энергии для зарождения новой, противоестественной жизни:

«…Отсутствие стабилизирующих протоков привело к утончению плёнки между Эфиром и реальностью. В этих условиях стало возможным влияние некоторых видов физических излучений на Эфир. В большинстве случаев это мозговые волны живых существ, а так же эманации их душ. Они могут быть как положительными, так и отрицательными».

Далее подробно излагается суть так называемых возвратов, в результате которых нарождаются выродки:

«…Эманации усваиваются Эфиром и создают в нём дополнительные течения, но так как этот вид энергии не является частью СЭП Нириона, довольно часто сгустки эманаций выпадают обратно в физический мир. Это явление получило название возврата.

Как и порождающие их эманации, возвраты могут быть положительными или отрицательными. Но отрицательные возвраты случаются намного чаще, чем положительные. Причина в том, что положительные эманации находятся в состоянии покоя, тогда как отрицательные — нестабильны и неуправляемы. Поэтому положительная энергия в большинстве своём поглощается СЭП, а отрицательная зачастую выплёскивается из потока в физический мир.

В физическом мире наблюдать положительный возврат можно лишь в случае, когда положительные эманации настолько сильны и испускаются в таких количествах, что не помещаются в буферной зоне СЭП. По этой причине положительные возвраты случаются сразу же и именно вокруг источника эманаций, а отрицательные могут произойти спустя дни или даже недели в другой части мира…»

Мне понадобилось некоторое время, чтобы вникнуть в терминологию Дисса, поэтому попытаюсь объяснить его труд более простыми словами.

Воля людей всё же влияет на появление выродков, но совсем не так, как талдычит базарный люд. Каждый день мы исторгаем некоторое количество душевной энергии, которая может быть как плохой, так и хорошей. Но хорошие наши мысли и пожелания мир редко возвращает нам, зато плохие — довольно часто. Именно от этих вредных мыслей и берут начало многие наши несчастья. Однако останавливаться на каждом виде несчастий я не стану, потому как цель данного труда — рассмотреть причины и процесс появления выродков.

Каждый народ по-своему называет тварей, которых видит, однако я упомяну лишь самые распространённые именования.

По характеру происхождения этих монстров можно разделить на три типа: мутантов, отродий и химер.

Отродья

Отродья могут появиться где угодно, потому как материалом для их возникновения служат неорганические материалы: глина, песок, камень, некоторые виды почв. Возвратная энергия трансмутирует их и облекает в определённые формы, однотипные, хоть никто и не может сказать наверняка, почему природа выбрала именно такие лекала.

Несмотря на неорганическое происхождение, отродий можно считать живыми: они нуждаются в воде и еде, при этом в пищу годятся как растительность, так и продукты животного происхождения. У этих существ отсутствует репродуктивный аппарат, они бесполы и внешне не стареют. В их жилах течёт чёрная либо бурая кровь, которая быстро затвердевает на воздухе, поэтому раненое или изувеченное отродье нередко выживает. Чтобы убить их, нужно сильно нарушить целостность их тела. К примеру, отсечение головы срабатывает в любом случае. Отсечение конечностей — реже. От колотой раны отродье в большинстве случаев способно оправиться.

Срок их жизни колеблется в пределах десятилетия. Подобия органов, уложенные внутри их тел, постепенно перестают выполнять свои функции, что приводит к летальному исходу. Умирая, отродье затвердевает и постепенно распадается, оставляя после себя горстку материалов, из которых когда-то сформировалось.

В большинстве своём отродья тупы и агрессивны, но своих собратьев и химер никогда не рассматривают в качестве источника пищи. Так же они крайне редко нападают друг на друга. У них нет массового сознания, однако эти существа всегда сбиваются в группы. Чаще всего это внутривидовые объединения, но нередки и случаи межвидовых союзов.

Предположительно, зарождение того или иного вида отродий зависит от силы эманации, вызвавшей трансмутацию.

Итак, перейдём к основным видам отродий.

Гоблины. Невысокие, ростом с гнома, существа. Отличаются тёмной сморщенной кожей, длинными руками, жилистым торсом и уродливой головой. Подвижные, ловкие, они способны карабкаться даже по отвесным поверхностям. Являются самым многочисленным — читай: самым часто зарождающимся — видом отродий. Вероятно, гоблины зарождаются благодаря слабым, но злобным эманациям, наподобие зависти или ненависти.

Одинокий гоблин никогда не отважится напасть на человека и будет всячески избегать стычки. Он будет воровать продукты или предметы обихода, и лишь в крайних случаях — нападёт на ослабленную или спящую жертву. Гоблины совершенно не страшатся солнечного света и могут жить как на поверхности, так и под землёй. Часто кружат вокруг поселений разумных рас, пока их не наберётся достаточное количество для нападения.

Сбившись в ватагу, гоблины могут нанести серьёзный урон людям и их хозяйству. Истории знакомы случаи, когда это нечистое племя подчистую вырезало население небольших деревень. Наблюдается их тяга к использованию орудий: дубин, рогатин или найденного человеческого оружия, вплоть до мечей и копий.

Тролли (грохотуны, йотулы). Это массивные, коренастые существа, относящиеся к подвиду великанов. Их рост колеблется от сажени до полутора, и почти сажень грохотуны имеют в плечах. По натуре своей они довольно спокойны и могут даже не напасть на вас при встрече, но только если они сыты и не чувствуют угрозы от чужака. Разъярить их довольно просто, поэтому в случае встречи с троллем следует медленно, без криков и суеты, ретироваться.

В отличие от одинокого гоблина одинокий тролль — опасный противник, с которым не вдруг совладают даже несколько человек. Несмотря на свои габариты, тролли быстро бегают и порой с большой силой метают тяжёлые предметы, поэтому лучше расправляться с ними с помощью луков или арбалетов, целя в горло, глаза или раскрытую пасть великана (в других местах снаряд может не пробить толстую шкуру). Нередко они орудуют большими самодельными дубинами и даже целыми брёвнами, что делает их живыми осадными орудиями.

Если же вы столкнулись с разозлённым троллем лицом к лицу, старайтесь уклоняться от размашистых ударов и дотянуться лезвием до щиколоток или колен отродья, дабы перерезать сухожилия на его ногах и сбежать.

Огры (ухатары, рогатые дьяволы). Самые злобные и, пожалуй, самые опасные из отродий. Ростом они, как правило, опережают даже троллей, достигая трёх человеческих ростов. В их пасти вырастает около полутора сотен клыков разных размеров, а на каждом из пальцев имеются короткие, но острые когти. На головах этих великанов растут кривые рога, тоже служащие оружием в бою. Шкура местами покрыта толстыми костяными наростами. Будучи до предела кровожадными, они нападают на человека при любых обстоятельствах.

Как вы уже поняли, одолеть огра очень сложно. К счастью, встречаются они не очень часто, и в основном в Острохолмье. Северяне, что обороняют свои рубежи от отродий, для убийства великанов используют баллисты и стрелы со специальными наконечниками. Слабые места у огров те же, что и у троллей, разве что дотянуться до них намного сложнее. Огры очень проворны. Имели место случаи, когда огр бегом догонял всадника и рвал его лошадь пополам одним единственным усилием.

Кобольды (карлики, крысоморды, боггарты). Встречаются достаточно редко, но потому лишь, что не уходят с приглянувшегося им места. Размером они чуть уступают гоблинам, имеют тщедушные тельца и заострённые, как у крыс, рыльца. Склонны больше к воровству, нежели к убийству, это оседлые существа: они роют норы и строят капища из всего, что им удастся стащить. У большой ватаги кобольдов гнездо напоминает огромную кучу мусора, внутри которой выстроены настоящие лабиринты проходов. Нередко материалом для строительства становятся останки умерших и распавшихся отродий.

Хоть кобольды трусливы и мелки, часто они доставляют большие неудобства живущим неподалёку людям: из-за любви к блестящему бьют окна, крадут и пожирают детей, мелкий скот, посевы, роют подземные ходы, что часто приводит к обрушению построек. Однако разорять гнездо кобольдов следует с большой осторожностью, потому как выселить их с насиженного места не проще, чем убить огра. Большим спросом в таких делах пользуются медвежьи капканы: если положить в качестве приманки что-то блестящее, редкий кобольд устоит перед соблазном стащить безделушку. Когда кобольдов останется мало, следует хорошо вооружиться, собрать побольше людей и забросать гнездо горящими сучьями, дабы выкурить и убить всякого шкодливого подлеца, что вылезет из капища. Если хоть один из кобольдов сбежит, спустя время он вернётся и восстановит жилище.

Горгульи (крылатые демоны). Твари столь же редкие, сколь злые и опасные. Они нарождаются только из определённых пород, которыми пользуются чародеи для изготовления амулетов. Ростом горгулья со среднего мужчину, однако же значительно массивнее его по пропорциям. Вооружены твари парой рук, парой ног, парой крыльев и огромной, в полголовы, пастью. При взгляде на них кажется, будто они очень тяжёлые, но это не так, летают горгульи быстро и проворно.

Часто горгульи заводятся глубоко в горах, а потому за всю свою жизнь могут вовсе не встретиться с человеком. Чаще всего их жертвами становятся случайные путники или зверьё, но случаются и налёты на поселения, что находятся близ горных отрогов.

Сложность в сражении с горгульей заключается в том, что её не берёт практически никакое оружие. Тела крылатых демонов крепки как камень, так что свалить их можно лишь очень сильным ударом, который расколет тварь на части. Самое трудное — не дать горгулье атаковать вас с лёту и при этом улучить момент, чтобы нанести ответный удар. Обладателям клинков из гномьей стали немного проще — при должном умении таким оружием можно разрубить отродье на лету, но важно точно подгадать время, потому что, как я уже описал, летают горгульи очень быстро.

Часто к отродьям относят так же моготов, что обитают в Острохолмье, однако они не подходят ни под один тип выродков, описываемых в этом труде. Моготы скорее являются деградировавшими вырожденцами, нежели монстрами. В своих странствиях я повидал немало племён дикарей-каннибалов, и если присмотреться, моготы наиболее близки именно к ним.

Мутанты

В отличие от отродий, этот тип выродков мало отличается от обычных животных, поскольку происходит именно от них. Слабый зверь, больной, измождённый или тяжелораненый, находясь на грани жизни и смерти, порой притягивает к себе текущие в Эфире эманации, которые вызывают разнообразные преображения, чем спасают зверю жизнь, но вместе с тем обращают его в чудовище. Как правило, мутант приобретает качества, которых ему остро недоставало для выживания, но возможны и случайные мутации. Даже преобразившись, многие виды мутантов исчезают: им тяжело спариваться с обычным зверем, их потомство нередко умирает ещё в утробе матери, а некоторые выродки и вовсе теряют способность к размножению.

Те же, кому посчастливилось оставить потомство, становятся основателями нового вида, который живёт и развивается по тем же законам, что и другие животные. Благодаря мутациям эти виды становятся доминирующими, и у них больше не возникает трудностей с выживанием. Есть лишь одно основное отличие мутантов от обычных зверей: если повадки вторых хорошо изучены и известны всякому уважающему себя охотнику, то первые зачастую ведут себя непредсказуемо, агрессивно и намного чаще нападают на человека.

Волколаки (волкодлаки), так же называемые оборотнями и ликантропами. Об этих существах ходит множество мифов, и самый популярный из них, что волколак — это проклятый человек, в полнолуние обращающийся в зверя. На самом деле это мутанты, вышедшие из волков, сходство их с людьми заканчивается на том, что так называемые ликантропы могут передвигаться на задних лапах. Впрочем, от волков в них тоже остался лишь облик: волколаки значительно сильнее, быстрее и хитрее, чем их прародители.

Волколаки — одиночки, поэтому не охотятся стаями. Как только детёныш начинает охотиться самостоятельно, мать его оставляет и пускается на поиски нового самца для спаривания.

Самая необычная особенность псевдо-оборотней заключается в их ядовитых железах, работающих по тому же принципу, что и потовые. Яд, испаряясь с кожи выродка, разносится по воздуху, и если какой-то несчастный, будь то человек или зверь, надышится той отравой, то обезумеет от страха и больше никогда в здравый ум не вернётся. Волколаки часто пользуются этим преимуществом, поэтому охотиться на них следует, обвязав нос и рот плотной тканью. Так же важно помнить, что эти мутанты невероятно живучи: убить их окончательно можно лишь пронзив сердце либо отрубив голову. Вопреки распространённым слухам, раны от волколаков не приводят ни к каким мутациям, но нередко загнивают. Виной этому тот же яд: выродок смазывает им когти, поэтому следует особо беречься лап чудовища.

В некоторых северных княжествах ходит слух об огромном медведе, по описанию похожему на мутанта сродни волколакам, но никаких доказательств его существования мне добыть не удалось.

Сирены, иначе алконосты, вид имеют инакий, нежели попадается во многих сборниках сказаний. Лицо у твари отнюдь не человеческое, но и не птичье, глаза алконоста расположены над клювом таким образом, что последний напоминает нос, и не более того. В остальном сирена и впрямь напоминает крупную птицу, разве что на кончиках крыльев имеет запрятанные в оперение коготки, которыми слёту может нанести весьма болезненные раны.

Алконоста очень трудно перепутать с кем-то другим: оперение у него яркое, цветастое, всегда с узором, определяющей же особенностью этих мутантов является их пение. Никто из тех, кто пережил встречу с сиреной, не может сказать, как именно звучит её голос, однако же каждый клянётся: оно прекрасно. Причиной тому колдовская природа зова сирены.

Неопытного путника или морехода алконост уведёт за собой и почти наверняка сгубит. Голос мутанта чарует и парализует слабую волю, а разум обманывает, заманивая жертву в ловушку, где сирена нападает на неё и поедает. Обычно алконост прячется в скалах, и появляется только перед самым нападением. Чтобы победить крылатого певуна нужно так же пойти на обман: притвориться, что поддался на зов, а на самом деле заткнуть уши пуховыми шариками или другими мягкими затычками. Искусный лучник может сразить летуна стрелой, если сумеет выманить на открытое место.

Клан Тусар-Асхейни, который уже несколько столетий живёт на южном побережье Южного моря, каким-то образом сопротивляется зову сирены без всяких затычек. Как им это удаётся, никто не ведает.

Мантикоры, или ядозубы, водятся в основном горах, хотя нередко спускаются и в низовья. Это массивные и в то же время ловкие хищники. Их прародители, скорее всего, были тиграми — во всяком случае, именно на них мантикоры похожи больше всего. У большинства шерсть бурая, но есть и снежные мантикоры — белые с жёлтыми подпалинами. Некоторые особи могут похвастаться пышной гривой.

В бою с ядозубом нужно избегать его пасти — это следует из названия — и хвоста, который покрыт отравленными шипами. У мантикоры восемь пар клыков, которые торчат из пасти и растут всю жизнь твари. Со временем они могут достигать полутора локтей в длину. Также ударом лапы мантикора может переломать кости, так что лучше не выходить на мутанта без щита.

Яд мантикоры является одним из самых сильных и быстродействующих, а противоядие чрезвычайно трудно сварить без особых знаний. Паче того, для противоядия нужна железа мантикоры, что ещё больше усложняет его изготовление и задирает цену до небес. Таким образом даже царапина, нанесённая шипом или клыком ядозуба, почти гарантирует смерть.

Скорпикоры. Здесь автор должен сразу оговориться, что не уверен в существовании этих мутантов, поскольку их не встречала ни одна душа, кроме нескольких копателей под Небесным Пиком. Описание скорпикор также полностью записано с их слов.

Водятся скорпикоры якобы в гномских подземельях, в древних пещерах, куда нет хода никому. По нескольким отличительным признакам они схожи с мантикорами и, возможно, состоят с оными в родстве. Скорпикоры, если верить копателям, меньше и тоньше, если мантикора массивная и сильная, то скорпикора скорее гибкая и стремительная. Всё её тело покрыто прочными чёрными чешуйками, которые служат хищнице отличной бронёй. Кроме того, у неё есть кожистые крылья, предназначенные для коротких перелётов. На хвосте этой твари нет шипов, зато есть скорпионье жало, которым она орудует с поразительной ловкостью. Магия на скорпикору не действует.

Копатели твердят, что сражаться со скорпикорой невозможно, потому как она быстрее стрелы, и в разы более смертоносна. Больше того, скорпикоры живут стаями, поэтому при их виде лучше, не привлекая внимания, скрыться.

Все опрошенные копатели показались автору не совсем здоровыми разумом, так что автор не ручается за достоверность их рассказа.

Грифоны, или львиногривы. Очень редкие (из-за охоты на них) крылатые мутанты, которые ошибочно считаются благородными. Они выглядят как помесь крупного орла и льва: голова и крылья у грифона от птицы, а туловище и лапы похожи на львиные, только когти расположены так, чтобы удобно было нести добычу. На шее у них растёт пышная грива. Грифон массивный и в то же время искусный летун — размах крыльев у него достигает трёх саженей. Этот мутант вполне может поднять в воздух и утащить годовалого телёнка.

Грифоны гнездятся только высоко в горах. Так же их видели недалеко от Ниолона, но вполне возможно, мутант прилетел туда с Синих гор. На людей грифоны обычно не нападают, но вряд ли из-за благородства: просто мясо других зверей и скота для них привлекательнее.

Убить львиногрива можно из тяжёлого арбалета, но для этого нужна немалая удача, поелику тварь зело живуча. Обычно охотники за грифонами идут отрядом в пять и больше человек, находят гнездо и подстерегают мутанта там. Подпускать львиногрива близко слишком опасно, поэтому лучше вооружиться длинной пикой и в первую очередь атаковать крылья твари. Однако даже соблюдение всех этих условий не гарантирует победу. Атакованный грифон впадает в ярость и дерётся насмерть. Нередки случаи, когда охотники на грифонов не возвращаются с охоты — грифон настигает и убивает даже тех, кто пытается сбежать.

Гарпии. Это крайне вредные летучие гады, несколько похожие внешне на сирен, только покрупнее. В противовес алконостам гарпии атакуют нагло, нахрапом, и частенько живут стаями. Они знамениты своими мерзкими криками, от которых хочется зажать уши, слух они повредить не могут, но всё равно его терзают.

Гнездовья гарпий можно найти в горах, повыше тех мест, где растут высокие деревья. Они охотятся на некрупную дичь и обычно утаскивают её живой, чтобы разорвать в гнезде. Голосовые органы гарпий позволяют им повторять человеческую речь, но они всё равно слишком глупы, чтобы говорить.

Автору сего труда довелось побывать в гостях у Паравита Тублонского, знаменитого естествознателя, сумевшего изловить одну из гарпий, которую назвал Дергуньей. Оный господин содержал мутанта в просторной железной клетке и изучал на протяжении двенадцати лет, пока тварь не издохла от старости. За это время Паравиту удалось так выдрессировать гарпию, что она стала совершенно неопасна для людей, хотя при случае не преминула полакомиться любимым домашним котом учёного. Дергунья научилась просить еды, здороваться, называла по именам учёного и его помощника, а ещё часто кричала «Курва!», хотя совершенно неясно, откуда она знала это слово.

Каматы, они же волкомедведи, обитают только в Фолиатской чаще, и несколько стай замечено в лесах к югу и западу оттуда. Это грозные звери, но именно звери — их повадки настолько приближены к волчьим, что опасным противником камата делают только его медвежьи размеры и сила. Они, как и волколаки, могут передвигаться на задних лапах, а передние у них снабжены дополнительным суставом, благодаря чему камат может быстро взобраться на дерево.

Эти мутанты прекрасно видят в темноте и умеют красться несмотря на свои размеры. Камат очень редко ходит один, так что передвигаться по Фолиату стоит с вооружённым отрядом: чем больше людей, тем меньше шанс, что волкомедведи решатся на атаку.

Варги — это крупные волки, которые из-за серии малых мутаций выделились в отдельный вид. Варг больше и свирепее обычного волка, а так же нередко охотится в одиночку. Челюстями варг может перекусить железный прут, так что попасться в его зубы равносильно смерти. От спаривания волка и варга всегда рождается варг, поэтому численность их разрастается настолько, что они начинают порой угрожать целым поселениям. Так как в большинстве своём эти мутанты водятся на севере, в тамошних краях обычны большие варжьи облавы, которые проводятся княжескими дружинами.

Троглодиты, или пещерники — человекообразные выродки, происхождение которых остаётся загадкой по сей день. Вполне может быть, что они даже не мутанты, но отнести их к другим видам ещё проблематичнее.

Они селятся в глубоких подземельях и пещерах, обустраивая там целые города. Безглазые, они опираются на очень чуткие слух и нюх, и ничуть от этого не страдают: мало какие подземные твари могут составить троглодитам конкуренцию. Отчасти тому причиной разум пещерников: их нельзя сравнивать с разумными расами, но всё же они намного умнее и организованнее других существ. Они даже изготавливают себе орудия и подобие одежды, а так же делятся на классы и проводят архаические ритуалы.

По вышеупомянутым причинам сражаться с троглодитами в одиночку неумно, но хорошо вооружённому отряду достаточно лишь занять правильную позицию, чтобы отбить нападение пещерников. Эти твари не могут похвастать воинским искусством, поэтому обычно берут числом. Когда троглодиты атакуют большой массой, отдельные особи без всякого страха жертвуют своими жизнями.

Трупоеды, они же гули, они же костожоры — мерзкие и опасные падальщики, которые рыскают по кладбищам и полям битв, а гнёзда роют в земле. Они встречаются самые разные, и выглядеть могут по-всякому: у одних кожа серая, у других красная, у третьих растёт шерсть, у четвертых костяные наросты, классифицировать такое количество подвидов крайне сложно, поэтому при внешнем описании ограничусь лишь общими их чертами.

Передвигаются они на четырёх лапах с длинными когтями, которыми очень удобно подцеплять могильные плиты и раздирать мёртвую плоть. Половину мерзкой башки гуля занимает пасть с мелкими, но очень острыми зубами, которыми он разгрызает кости. Трупоеды всегда пресмыкаются, они горбаты и неказисты на вид, но передвигаться могут очень быстро — пешему не догнать.

Часто гуль подкапывается под могильный камень и там обустраивает гнездо, так что при виде лаза рядом с могилой лучше отойти подальше — костожоры предпочитают мертвецов, но могут напасть и на живого. Они трусливы, но этим и опасны: многие храбрые воины, решив потешиться над трусливым гулем, упускают миг, когда запуганный костожор решает цапнуть обидчика. Кроме того, поодиночке гули ходят редко, и другая образина запросто может напасть со спины.

Во время войны трупоеды становятся настоящим бедствием: они растаскивают трупы повсюду, чем отравляют воду и землю, сбиваются в крупные ватаги и нападают на людей на тракте, задирают скот и другое зверьё. Убить гуля несложно, но они берут числом, так что лучше всего с ними бороться профилактикой: сжигать любые трупы и проводить облавы.

Некроты. У этих тварей много имён: вампир, вурдалак, экимму, альп, упырь, ракшаса — у каждого народа есть для них своё название, а иногда и не одно. Любой обыватель слышал об этих кровососущих монстрах, ибо сказаниями и байками о них полнится свет. Ими пугают детей, и не зря: нет твари более опасной и безжалостной, чем некрот.

Автору не довелось воочию лицезреть живого некрота, чему он — то есть я, автор — весьма рад. Однако же исследование я провёл в полной мере и времени на него затратил много больше, чем на других упомянутых в данном труде выродков. Для этого пришлось прочесть десятки трактатов, написанных во времена, когда ни одного из современных государств не было и в помине, а так же обратиться к монстроведам Ордена Меритари, в котором хранится замороженный труп некрота. Только ценой больших усилий мне удалось выделить истину и счистить с неё шелуху людских домыслов, слишком приземлённых и порой даже романтизированных. Однако, как и всякий порядочный учёный, я должен предупредить, что мои выводы могут немного разниться с реалиями.

Вампир — единственный мутант, который получился из человека, и потому самый опасный из выродков. Многие труды относили некрота к нежити, и в том есть своя логика: по многим признакам выходит, что вампиров нельзя назвать живыми. К людям их тоже относить нельзя, ведь в этом существе человеческая только основа, большая же его часть демоническая, берущая начало в глубинах иных, враждебных человечеству пространств. Некрот обладает разумом, но не душой, Даром, но не аурой, он жив и мёртв одновременно, и благодаря демонической наследственности способен делать других людей подобными себе. Иначе говоря, некроты не воспроизводят жизнь, а лишь отнимают её, и в этом заключается вся суть их омерзительной природы.

Некрот похож на человека, но лишь в той степени, в какой мертвец может быть похож на живого: после превращения кожа его сереет, волосы выпадают, нос проваливается и может вовсе отвалиться. На руках мутант отращивает когти, а зубы затачивает. Для поддержания жизни ему нужна свежая плоть или кровь, лучше — человеческие. При недостатке еды вампир слабеет и впадает в спячку. Если же проблем с пищей нет, то некрот становится практически бессмертным, и могущество его растёт медленно, но неумолимо. Истории известны случаи, когда некрот становился настолько сильным, что захватывал территории и властвовал на них в качестве правителя.

Будучи разумным, вампир может подчинить себе некоторых зверей или слабовольных людей. Он умеет колдовать, но магия его ограничена: каким бы сильным некрот не стал, он остаётся уязвимым для некромантии. В былые времена охотниками на вампиров были именно некроманты (коих ныне осталось не больше, чем их добычи). Некрот хитёр и вероломен, он не знает ни чувств, ни эмоций, поэтому запросто может обмануть кого угодно. С одинаковой жестокостью он разорвёт и мужчину, и женщину, и старика, и ребёнка. Молить его о пощаде не имеет смысла, если только вы не сможете выменять свою жизнь на что-то дороже еды для некрота. Обычно это означает скормить ему других людей.

Сражаться с некротом обычным оружием бессмысленно, поскольку даже самые тяжёлые раны заживают на нём в считанные минуты. Мутант боится солнечного света, но ночью нет хищника опаснее. Вопреки всем байкам, ему не страшен ни осиновый кол, ни уж тем более чеснок. Серебро более действенно, потому что мешает некроту затягивать раны, но убить его не сможет.

Обычно некроты скрытны и остаются в тени, но если одного из них удалось обнаружить, то без помощи чародея не обойтись. Только магия (и то не всякая) способна сдержать полудемона и нанести ему серьёзный вред. Самый эффективный способ — связать его или оглушить и вытащить на солнце. Мутант за несколько минут сгорит дотла, но пока этого не случилось, он остаётся таким же опасным.

Если же некрот обратил кого-то, то для этого человека нет пути назад. Можно превратить человека в некрота, но не обратно, нет ничего общего между обращаемым и обращённым. Человек внутри этого тела умирает, как только некрот заканчивает ритуал, а появляется ещё один бездушный убийца, хоть и сохранивший память до обращения.

Это, разумеется, далеко не полный список всевозможных мутантов, но лишь наиболее известные из них, и выделившиеся в устойчивые виды. Есть более редкие и яркие виды.

Мутантами так же следует считать животных, которые получились значительно крупнее либо умнее собратьев. У них, как правило, не появляется никаких существенных отклонений, но мутации всё же делают их более опасными.

Бывают, конечно, зловредные мутации, ослабляющие носителя, и таких носителей тоже называют мутантами. Однако их, как и предыдущую категорию, трудно причислить к выродкам, поэтому в данном труде они рассматриваться не будут.

Химеры

Пожалуй, самые отвратительные создания нашего мира — это химеры. Если мутанты появляются от других мутантов, а отродья — из неживого, то химеры нарождаются из любых останков (хоть растений, хоть животных) и мелкой животной пакости. Все они разные, в мире просто нет двух одинаковых химер: когти, клыки, лапы, щупальца, клешни, панцири, хвосты, жала, глаза, рты — всё это сочетается в них будто бы случайным образом. Вся их жизнь — непрерывная цепочка мутаций, каждая из которых может иметь любые последствия. Однако кое-что остаётся неизменным. Вот три главных пункта:

1. Чем больше химера жрёт, тем быстрее она растёт.

2. Химера всегда голодна и будет жрать, даже если нутро её переполнено.

3. Химера будет расти, пока её не убьют.

Заводятся они обычно в тёмных безлюдных местах. Также они любят влагу и, конечно, обилие продуктов разложения. Когда химера достаточно разовьётся, она начнёт искать пищу и будет пожирать всё, до чего дотянется: растения, животных, людей, иногда даже просто землю, если она богата перегноем. У химер нет разума и нет души, поэтому они ничего не боятся и ни перед чем не остановятся. Если вы встретили химеру — спасайтесь или убейте её, третьего не дано.

Хотя этих выродков невозможно разделить на виды (по понятным причинам), всё же можно выделить два их типа: оседлые и кочевые.

Оседлые химеры представляют собой бесформенную массу, которая просто не предназначена для ходьбы или ползания. Такие обычно селятся в местах с возобновляемыми источниками пищи и вырастают самыми большими. Однако то, что они всегда остаются на месте, не значит, что они безопасны: зачастую оседлые химеры имеют длинные щупальца или умеют плеваться чем-нибудь смертоносным. Тем не менее, если вам не удалось сразить такую химеру, вы всегда сможете попробовать снова — она никуда не денется.

Кочевые химеры обладают развитыми конечностями, поэтому охотятся в движении. Часто они нарываются на противника, с которым не могут справиться, но из-за своей тупости всё равно нападают и потому гибнут. Больше половины так и заканчивает свой век. Однако если кочевая химера вырастет и мутирует, она может стать настолько опасной, что убить её не сможет даже десяток опытных чистильщиков. Собственно, в основном благодаря таким химерам и существует эта уважаемая профессия.

Не существует безотказного средства, когда речь идёт о химерах. Против одних хорош огонь, против других — сталь. Лишь магия худо-бедно сохраняет эффективность: чародей практически всегда способен справиться с химерой, если она ещё не слишком мутировала. Однако бывают и такие химеры, что способны на примитивное колдовство. Некоторым химерам мутации помогают поумнеть, и они становятся совсем как настоящие хищники: осторожные и чуткие. В профессии чистильщиков есть множество премудростей для борьбы с этим типом выродков, и излагать их все здесь я не вижу смысла. Ограничусь лишь советом: если вы хотите убить химеру, то лучше обратитесь к профессионалам.

Послесловие

В нашем мире ещё очень много созданий, не являющихся выродками. Некоторые из них даже появляются из-за возвратов, как, например, нежить: умруны, ходяки, черепоглавы, личи — но они опять же не являются целью данного труда. Природа их существования значительно отличается от природы выродков и требует отдельного исследования.

Есть так же множество других групп, не связанных с возвратами. Так, например, можно выделить целое множество духов — бесплотных созданий, привязанных к материальному миру. Среди них всячески домовые, привидения, водяные, игоши, злыдни, подменыши, ночницы, лешие, список этот такой же длинный, как базарные языки. Не все из них настоящие, но даже тех, что существуют на самом деле, хватит описывать на целую жизнь.

В глубинах Эфира обитает великое множество демонов, самых разных — их изучением занимаются учёные чародеи. Порой эти существа попадают и в наш мир. Однако не только борьба с ними, но и вообще любое взаимодействие настолько непредсказуемы, что ваш покорный слуга при всём желании не смог бы описать их.

Возможно существуют также божественные создания: серафимы, ангелы, нефилимы и прочие, но нет никаких весомых доказательств того, что это не часть религиозного эпоса. К тому же, если верить тому же эпосу, божественное воинство и его противники из Бездны обитают не в нашем мире, по обозначенным выше причинам рассматривать их стоит скорее с культурной, чем с научной точки зрения.

Тем не менее, автор ставил перед собой цель развеять в уме читателя все заблуждения, касающиеся именно выродков. Более полного их перечня мне самому найти не удалось.

Тешу себя надеждой, что сей труд обывателю поможет спастись от чудовищ, а охотнику на них — победить.

Сноски

1

По традициям гномьей общины, гномка не имела права носить длинные волосы до тех пор, пока не выйдет замуж. Если гном дарил гномке гребень, это означало предложение руки и сердца.

(обратно)

2

Прокуратор — высочайшее духовное лицо Святой Церкви.

(обратно)

3

Стихи — Я. Левская, Х. Харт

(обратно)

Оглавление

Глава 11 Смерть — вечна

Глава 12 В ледяных стенах

Глава 13 Бесконечная агония

Глава 14 Добро пожаловать

Глава 15 В полымя

Глава 16 Новая правда

Глава 17 Дело каждого

Глава 18 Выродки

Глава 19 Ночь Белого Круга

Глава 20 Вот и всё

Бестиарий

  Предисловие

  О природе возникновения выродков

  Отродья

  Мутанты

  Химеры

  Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg