Беляцкая Инна ПРОШЛОЕ БЬЁТ ПО ПЯТКАМ
Глава 1
Надежда — 20 лет.
— Ольга, что на этот раз? С чего вдруг начальству приспичило меня увидеть в конце рабочего дня? — протягиваю милой секретарше нашего босса пакет, она раскрывает его и улыбается.
— Наденька, ты спасительница нашей семьи! Бабушка каждый раз, когда примеряет сшитые тобой вещи, говорит, что мы просто обязаны пригласить тебя на шикарный обед и отблагодарить.
— Денежной благодарности будет вполне достаточно, а пообедать я и дома могу, — отвечаю я, забирая деньги, которые протягивает Ольга.
— Ты наша спасительница, — говорит она. — А можно заказать тебе ещё ночнушку и халат?
— Приноси материал, размеры твоей бабушки я уже наизусть выучила, придумаю что-нибудь незаезженное. Так мне можно пройти к боссу?
— Подожди пять минут, он по телефону разговаривает.
Присаживаюсь на удобный диванчик для посетителей, расслабляю спину и плечи, что-то я сегодня перетрудилась. Наш небольшой пошивочный цех наконец-то получил большой заказ, и теперь все работники вынуждены входить в режим интенсивной напряжённой работы. До этого три месяца мы перебивались малыми заказами, имели укороченный рабочий день и, соответственно, копеечную зарплату. Я подрабатывала тем, что шила халаты, ночные рубашки, подушки, наволочки и даже семейные трусы, плату брала чуть больше себестоимости, потому как клиенты — люди небогатые. Вот и бабушку нашей секретарши обшиваю потихоньку, она женщина крупная, и найти для неё одежду в наших магазинах сложно. А если найдёшь, то будет она некрасивая и из синтетических тканей, что для пожилого человека очень нежелательно. И таких постоянных клиентов у меня около десятка, есть ещё соседи, которые часто приходят ко мне с мелкими проблемами, то что-то зашить, то подшить, то ушить, и так далее. В общем, с голоду я не пухну, ну, и не жирую, живу, как все.
— Можешь заходить, — тихо говорит Ольга.
Только расслабилась… Придётся вставать, идти и смотреть на рожу Мирона, нашего босса и по совместительству пасынка моей родительницы, которая сбежала к его отцу, когда мой родитель переживал в бизнесе тяжёлые времена. Рожа-то у него ничего, смазливая, только смотреть на неё совсем не хочется, и не только из-за родственницы, есть ещё причины.
— Надежда, — Мирон развалился в кресле, расставив ноги, распустил галстук и расстегнул на рубашке аж три пуговицы, будто только что принимал у себя девицу лёгкого поведения, ещё бы ширинку расстегнул и был бы полный комплект, — на столе чертежи выкроек нескольких видов шапок, посмотри и скажи точно, когда сможешь связать пробные изделия.
— Мы открываем вязальный цех?
— Открываем, а ещё к ним бы шарфы, но не простые, а что-нибудь интересное, подумать надо.
— У тебя есть дизайнер или модельер, как он себя пафосно называет, пусть он и думает, — отвечаю я, разглядывая листы с выкройками.
— Он модельер по одежде из тканей, а это вязаные изделия, — медленно отвечает Мирон.
— Доплатишь — начну думать, нет — ни одной извилиной не пошевелю.
— Доплачу. Или ты мне не веришь?
— Подпишем дополнительный договор?
— Ну, если ты такая недоверчивая, то подпишем, — Мирон встал и, обогнув стол, подошёл ко мне. — В пятницу у нас будет небольшой пикник, только для семьи, приходи.
— У меня планы на вечер пятницы.
— Хватит врать, Надежда! Сегодня понедельник, у нас в стране никто не планирует больше чем на один день, в наши-то времена все живут одним днём.
— Значит, будут планы, Мирон.
— Объясни, почему ты не хочешь увидеться с матерью? Она переживает за тебя, хочет увидеть, поговорить. Два года скрываешься! Сколько можно лелеять свои обиды?
— Моя родительница меркантильная стерва, она не переживала за меня, когда папаша от горя ушёл в длительный запой, когда я творила не пойми что, а сейчас переживает. Поздно спохватилась! Я оставила её в прошлом, поставила жирный крест и забыла, как всё плохое, что случилось со мной. Пробные изделия жди не раньше, чем через три дня, шарфы чуть позже. И больше не говори со мной о своей семье, ты мой босс, и разговоры у нас только о работе.
— Нельзя навсегда забыть прошлое, оно рано или поздно обязательно о себе напомнит.
— Напомнит, значит, вспомню, а потом опять забуду, — разворачиваюсь и выхожу из кабинета.
— Надя, — тихо шепчет Ольга, — на тебя опять жалоба поступила, что делать?
— Аглая Петровна просто неуёмный фантазёр, третья жалоба за два месяца! Я даже не буду спрашивать, что она на этот раз придумала. Мы с ней последний раз виделись месяца три назад, а жалобы поступают раз в две недели, молодец женщина, старательная. Ты отдай жалобу боссу, не стесняйся, пусть прочитает, порадуется за фантазию сотрудников, а заодно и увидит, чем они занимаются в рабочее время.
— Я тогда отдам, — Ольга всё ещё сомневается.
— Отдай обязательно, давно хочу что-то в жизни поменять, работу будет в самый раз, — я машу рукой и выхожу из приёмной.
Пока не закончился рабочий день, нужно открыть вязальный цех и проверить, что у нас в остатках с прошлого раза. Полгода цех стоит закрытым, заказов нет, может, придётся наладчиков вызывать, оборудование не любит простоев.
Первая, кого я встречаю, заходя в швейный цех, — наш мастер, женщина высочайшего профессионализма Наталья Алексеевна, она улыбается мне и, осторожно взяв за рукав халата, отводит в сторону.
— Аглая заходила, — наш мастер не называет её по отчеству принципиально, нужно заслужить её уважение, чтобы она называла тебя по имени-отчеству, разговаривая с третьим лицом. — Когда узнала, что тебя вызвали к боссу, ухмыльнулась и убежала, чуть ли не подпрыгивая.
— Она думала, что меня вызывают по поводу её кляузы, потому и обрадовалась, а меня вызвали по работе, — я показываю листы с выкройками. — Открываем вязальный цех, будем шапки и шарфы вязать.
— Прекрасно, — Наталья Алексеевна никогда не боялась работы и не боится трудностей, — сейчас и открою, нужно станки проверить, как бы наладчиков вызывать не пришлось.
— Пойдём, посмотрим, что у нас в остатках, может, хватит ниток на демонстрационные экземпляры? — мы направляемся к вязальному цеху.
— Может, ты Аглаю пошлёшь, чтобы отстала?
— Бесполезно, пусть бумагу марает, она всё стерпит, я за эту работу не держусь, уволят — найду, чем заняться.
— Что ты ей сделала?
Думаю, этот вопрос сейчас волнует весь наш преимущественно женский коллектив.
— Она просто мстительная баба из моего прошлого, я уже жирный крест поставила и на ней, и её дочери, и забыла об их существовании, но, видимо, они обо мне не забыли, так велика обида.
— Если ты не хочешь, то я могу её остановить, стоит указать начальнику её отдела на все ошибки, что она допустила, работая здесь, и полетит отсюда Аглая, быстро и с ветерком.
— Я не хочу, а тебе никто не запрещает, каждый решает сам.
— Вот и ладненько, — улыбается Наталья Алексеевна.
Мы заходим в цех, оглядываемся и одновременно чихаем. Придётся сутки пылесосить, вроде, и закрытым стоял, а пыли… картины можно рисовать.
— Я вызываю уборщиков, а ты посмотри нитки, — мастер выходит, я же направляюсь к большому деревянному коробу, где у нас хранятся нитки.
Чуть ли не залезаю в короб, перебирая остатки ниток, и так увлекаюсь, что от шума работающего пылесоса подпрыгиваю. Это же нужно так увлечься, чтобы не заметить, как пришли уборщицы! Нитки, вязальные станки и даже спицы — это моя слабость, если бы не обязанности перед моей маленькой семьёй, я сутками бы стояла у вязального станка. Шить я тоже люблю, но это не вызывает такого восторга, работа нравится, и радость от результата испытываю, но вязание — это даже больше, чем любимое хобби.
— Надя, ты бы посидела в уголочке, — это баба Зина, она начальник над уборщицами, — а то мешаешь нам.
— Хорошо, — я открываю дверь подсобного помещения (кабинета мастера, как было задумано изначально), вытаскиваю из кармана лоскуты, которые всегда ношу с собой на всякий случай, и начинаю протирать одиноко стоящий стол. Пока есть время, изучу выкройки.
* * *
Уборщицы пришли и в это помещение, придётся уходить, не буду мешать людям делать свою работу. Выхожу в чистый цех и начинаю обходить станки, внимательно рассматривая их. Я, конечно, не наладчик, но много чего знаю о работе этих станков, меня долго и хорошо учили. И в том, что учёба была интенсивной и трудной в моральном отношении, виновата только я. Никогда никого не винила, каждый сам выбирает как, когда и что ему делать, даже если толком не понимает, как его действия, произведённые в данный момент, могут отразиться на будущем. Моё же прошлое постоянно бьёт по пяткам, не давая двигаться вперёд, хорошо, что не падаю, а ведь можно и не встать. Но я держусь, потому что есть, для кого жить и о ком заботиться, и это то, что не даёт упасть. А я двигаюсь вперёд, несмотря на то, что прошлое бьёт так, что ноги подкашиваются, хоть на руках, но буду ползти.
Рабочий день окончился, домой, нужно ещё в магазин заскочить, продукты в холодильнике заканчиваются так быстро, как будто я кормлю футбольную команду.
Глава 2
Два часа спустя. Надежда.
Открываю дверь квартиры и устало сажусь на пуфик, стоящий у двери. Из кухни пахнет жаренной картошкой и мясом, как хорошо, что ещё и ужин не готовить. Вечерние магазины меня доконают, вроде, и много их в городе построили, а покупателей в каждом с избытком, пока очередь выстоишь, пока все жалобы таких же бедолаг в очереди выслушаешь, чувствуешь себя, как после центрифуги.
Из кухни выходит Олег, сын моей мачехи, нормальный подросток, если отключает свои подростковые бзыки, в моём фартуке и с лопаткой в руке.
— Ты сегодня в няньках?
— Сам напросился, оставил родаков одних, они обрадовались, как дети, столько лет женаты, и всё у них медовый месяц.
— А учёба?
— Так каникулы же, ты совсем забыла, что у школьников бывают осенние, весенние, зимние и летние каникулы.
— Там, где я училась, каникулы были большой роскошью, — ответила я, снимая ботинки. — Тогда спать ляжешь в моей комнате, мне ещё нужно пару выкроек сделать, до поздней ночи провожусь, а тебе нельзя нарушать режим. Сейчас разденусь и перестелю постель.
— И ты про режим… — вздыхает Олег. — Я же не ребёнок, чтобы есть и писать по расписанию!
— Писают дети точно не по расписанию.
Прохожу в комнату и заглядываю в манеж, мой Тошка сосредоточенно собирает пирамидку, так увлёкся, даже меня не заметил.
— Сынок, а маму поцеловать, — он поднимает лицо и улыбается, солнечный у меня мальчик, беру его на руки и целую в щёчку. — Мой мальчик, я соскучилась, очень-очень!
Перехватываю удобнее малыша и несу в ванную, сейчас будем умываться и рассказывать друг другу, как прошёл день. Тошка пока мало слов говорит, но угукает в нужных местах, из него сейчас прекрасный слушатель получается, подрастёт — будет рассказчиком.
Мы тщательно моем руки, лицо, я переодеваюсь в халат и, опустив сына на пол, открываю ему дверь, пусть ножками походит. Сын очень спокойный, некапризный и нетребовательный, может потому, что взрослел чуть ли не в экстремальных условиях. Сейчас ему два года, в детский сад мы пока не собираемся, есть, кому нянчиться, спасибо мачехе, прекрасная женщина, очень выручает. Отец женился четыре года назад. Мама Олега — Алина Леонидовна (или просто Алина) сейчас не работает и с удовольствием сидит с Тошкой. А до этого почти год с самого его рождения я носила на работу, там у него и кровать, и манеж были, женщины с ним сюсюкались. Хорошо, что он мальчик спокойный, играет, ест, спит, с ним проблем мало, да и те, что были, не проблемы вовсе.
* * *
Тошка сопит на диване, я же расположилась в углу комнаты над столом и раскраиваю ткань: соседке с первого этажа нужно сшить халат. Ещё кардиган связать, но это на работе в обеденные перерывы сделаю, сейчас намечу фронт работы и спать, завтра займусь своими шабашками. Если бы не они, то перебивались бы мы с Тошкой хлебом и водой. Отец только начал разворачиваться, его малая прибыль уходит на оплату кредитов и покупку сырья, мачеха потеряла работу год назад, можно было бы устроится и не по специальности, но она больше пользы приносит, когда сидит дома. Алина и с Тошкой нянчится, и бумаги отца ведёт, вся бухгалтерия на ней, и за своим сыном-подростком присматривает. Героическая женщина, уважаю её за самоотверженность ради блага семьи. И почему папа встретил её так поздно? Почему судьба не свела его с ней в юности? А свела с моей родительницей, особой меркантильной и расчётливой, готовой идти по головам даже близких людей, лишь бы устроить свою жизнь.
* * *
Всё началось, когда мне исполнилось четырнадцать лет, папин бизнес, который он с таким трудом тянул, рассыпался в прах. И в тот же день родительница собрала вещи и переехала к своему давнему любовнику (это мы потом узнали), папаша ушёл в запой, а я, отчаявшись его вразумить, пустилась во все тяжкие: пьянки, клубы, сомнительные компании, драки и пропуски уроков. Никто меня не останавливал, да и не смог бы. Трясина вольной разгульной жизни затягивает быстро и редко выпускает, полгода жила, как в тумане. Очнулась избитая в КПЗ: с пьяных глаз решила отомстить любовнику, на тот момент уже мужу, родительницы, выбить в его доме стёкла, почти получилось, ну, три окна я разбила точно, а потом выскочил Мирон, надавал тумаков и сдал меня органам. Отец очнулся на заседании суда, нет, в колонию для несовершеннолетних меня не отправили, заперли в спецучилище, режим чуть мягче, но отличается от колонии только в мелочах. Там я и получила профессию швеи-закройщика и вязальщицы, могла бы остановиться и на одной профессии, но, видимо, решила реабилитироваться в собственных глазах и интенсивно взялась за учёбу и работу. Чтобы хоть как-то занять свободное время, пропадала в библиотеке, в спортзале и оставалась на дополнительные смены в цехах, где проходила производственная практика. До конца срока не досидела — выпустили досрочно за хорошее поведение. Это по официальной версии, на самом деле начальник училища не хотел скандала и добился моего освобождения до родов. Спасибо сыну, я получила освобождение на полгода раньше, родила уже на воле в нормальном роддоме, папа к тому времени жил уже с Алиной, и они очень поддержали меня в первое время.
Моя же нежданная беременность состоялась из-за охранницы-наркоманки и охранника-извращенца, любителя несовершеннолетних. Спецучилище, куда я попала, состояло из двух корпусов, огороженных колючей проволокой. В одном корпусе обучались девушки, в другом юноши, как-то пересечься с парнями во время учебы было практически невозможно, поговорить на расстоянии — это пожалуйста. Но несколько раз в год, в праздничные дни парней приводили в наш актовый зал на концерт, торжественные речи и так далее. Романы случались часто, все же молодые, вот только соединиться было сложно: тотальный контроль, а выйдешь за территорию — побег. Хотя бывали исключения, но начальник следил за моральным обликом своих подопечных, только забывал наблюдать за охранниками. Нас, девушек, охраняли в основном женщины, мужчины были преподавателями, но они в корпусах при училище не жили, отчитали материал и шли по домам. Охранницам же приходилось сидеть за колючей проволокой сутками, они, как и мы, были за решёткой, только им деньги платили, а по сути, только этим и отличались. Парней охраняли мужчины, у них даже преподавателей-женщин не было, и когда подопечные вели себя тихо, охранники, в основной массе молодые бойцы, не обременённые семьёй, заглядывались на нас малолеток и молодых охранниц, жаль, что таковых было очень мало.
Так вот, одна из охранниц, которая уже давно плотно сидела на наркотиках, решила подзаработать на очередную дозу игрой в карты с другими охранниками (частое развлечение среди них). Ну, и проигралась в прах, видимо, не с тем игроком связалась. А что взять с наркоманки? Денег у неё никогда нет, хорошо, что кормится в училище в отдельной от подопечных столовой, ну, и охранник по имени Никита предложил привести ему девушку на ночь, и долг будет прощён. Не знаю, почему выбор пал на меня. Может, они выбирали вслепую: я в семнадцать лет была тощей, подкачанной девицей (спасибо спортзалу) с экстремально короткой стрижкой. Наказаниям никогда не подвергалась, работала, училась, перевыполняла план, только от участия в драках между девчонками откосить не удавалось — приходилось доказывать, что я могу за себя постоять, но к этому времени ко мне уже не лезли. В авторитетах не ходила, не хотели связываться или уважали, кто же расскажет о причинах. Мне сделали укол снотворного прямо в коридоре, когда я шла после ужина в комнату, где спала, и унесли в небольшую гостиницу, стоящую на территории училища, где останавливались родственники, и часто спали между сменами охранники. Очнулась я через три часа, когда охранник пошёл на третий заход, изголодался боец по женскому телу. Побывав в трясине разгула, девственницей я не осталась и поэтому не видела смысла сопротивляться, отстаивая свою утерянную честь. Лежала тихо, считая на потолке трещины, боец сполз с меня и благородно разрешил принять душ. Я отмылась от его запаха и вернулась в комнату, где мне в лицо полетела одежда, значит, сеанс удовлетворения закончился, хорошо, что я проспала большую часть, меньше ненавидеть буду. Мне строго сказали молчать о случившемся и отвели в комнату, хорошо, что никто из соседок по комнате не проснулся. Я легла спать и постаралась забыть обо всём. А куда деваться? Это потом я узнала, что не первую меня пользовали, в год до десяти девушек бывали в таком положении. Только на мне вышел прокол, через месяц при уборке территории меня стошнило прямо на площадке для построения. И именно в этот момент в окно смотрел начальник училища. Уж не знаю, что его насторожило, кормили нас отвратительно, и отравления были не редкостью, а может, ему в тот момент было просто скучно, и он решил расследовать этот инцидент. Подключил шестёрок и стукачей, и через несколько дней правда всплыла. В тот же вечер он отвёз меня в больницу в районном центре. Пожилой доктор, осмотрев, сказал, что аборт сделать можно, но может получиться, что родить я потом не смогу, да и разрешение родственников нужно, без них он не возьмётся, а медицинских показаний для такой процедуры у меня нет, и доктор грех на душу не возьмёт. Начальнику же не хотелось выносить сор из избы, а куда младенца девать, если он родится? В училище ясельной группы нет, тут подопечные только до совершеннолетия сидят, и рожать они не должны. А скрыть его не вариант, о моей беременности знали, и кто папаша, тоже догадывались, в таких закрытых сообществах что-то скрыть сложно. Он тихо уволил охранницу-наркоманку, которая умерла через месяц от передоза (или помог кто, что более вероятно), и охранника-извращенца. Ну, а мне раньше времени выдали корочки швеи-закройщика и вязальщицы, аттестат о среднем образовании и справку о досрочном освобождении за хорошее поведение (так было написано в моём деле). Папа встречал меня у ворот. Про беременность он знал, об отце ребёнка догадывался, на меня не давил и ничего не спрашивал. Я же была спокойной, от ребёнка отказываться не собиралась, ну, отец у него — извращенец, так я о нём никогда не расскажу. Пусть сын думает, что он был героем и погиб при испытании нового образца самолёта или танка, спросит — придумаю. Папа к тому времени разменял нашу большую квартиру на две в хрущёвке, которые находились в одном подъезде, мою обставил мебелью, а его новая супруга купила мне одежду, спасибо им за заботу.
На работу я вышла, как только получила паспорт, устроилась в частный пошивочный цех. Хозяин цеха, мужчина с акцентом, был анекдотично жаден, платил копейки, но в нашей работе ничего не понимал. Здание бывшего «Дома быта» вместе с оборудованием он купил случайно и по бросовой цене, земляки помогли, ну и решил заняться пошивом рубашек, постельного белья, халатов, фартуков и других товаров народного потребления. Нанял бригадира Валентину, женщину, прекрасно разбирающуюся во всех нюансах этой работы. Она и занималась набором персонала, меня брала на работу с предупреждением, что декретный отпуск мне хозяин не оплатит никогда, так я и не надеялась. Работали мы много, получали мало, но так вся страна жила, так что народ не роптал, платят и хорошо, другие на работу бесплатно ходили. Валентина же, быстро разобравшись, что хозяин и его жена-бухгалтер, которая плохо говорила на нашем языке, ничего не понимают в шитье и могут только оценить конечный результат со стороны: «нравится — не нравится», решила поработать на себя. Не знаю, почему она предложила мне стать её напарницей, может потому, что сама мать-одиночка, имеющая ещё и больную мать, а может потому, что несмотря на беременность, я работала, как все, и оставалась сверхурочно, если требовалось. Как уж Валентина смогла устроить меня ещё и сторожем, не знаю, и по ночам у нас началась работа на себя. Опытный закройщик всегда может сэкономить ткань. А так как хозяин в расходах материала на изделия ничего не понимал, экономили мы прилично. По ночам шили всё, что хорошо продавалось, и лоскуты использовали — в моду как раз вошли изделия из них. А когда мы открыли вязальный цех, и за малую деньгу слесари, найденные бригадиром, настроили нам станки, мы хорошо развернулись. Валентина в выходные дни ездила по деревням, закупала у бабушек овечью шерсть, на её даче мы её мыли и сушили, на прядильном станке пряли и вязали носки, свитера, жилеты и рукавицы. Всё это реализовывала соседка Валентины, женщина, всю жизнь торговавшая на рынке и знающая, как показать свой товар. После родов я вышла на работу вместе с ребёнком, ему соорудили кровать в углу цеха, потом манеж, еду брала с собой в термосах и почти жила на работе, зарабатывая для себя и сына деньги. Наши шабашки закончились, когда хозяин продал здание вместе с оборудованием и работниками Мирону, пасынку моей родительницы. К тому моменту с Тошкой уже сидела мачеха, и мне следовало бы согласиться на предложение Валентины и пойти к ней в напарницы, но я, помня, как отец в один момент потерял всё, решила остаться работать в цехе. А Валентина — молодец, развернулась хорошо, сейчас владеет небольшим ателье, при встрече зовёт меня на работу, но пока босс платит деньги, и я имею возможность работать на себя, менять ничего не буду, хотя и не держусь за эту работу.
Ну, а Аглая Петровна появилась через месяц после нового босса. Вернее, сначала появился Антон, несостоявшийся зять Аглаи Петровны, молодой парень, с которым мы познакомились в парке, где я гуляла с Тошкой. «Бедный» парень, сынок богатых родителей, в тот момент переживал кризис общения с предками, которые хотели женить его на перспективной невесте Ларисе, дочери Аглаи Петровны. У нас очень быстро закрутился роман, оба понимали, что всё это временно, но мне хотелось попробовать счастливую жизнь рядом с мужчиной, и некоторое время Антон мне прекрасно её обеспечивал. Всё закончилось тривиально, я пришла домой и увидела, как тощая задница Антона двигается между ног визжавшей от кайфа девицы. Я врезала ему по заднице сумкой и выкинула все его и её вещи за дверь, девицу и его выставила голыми, и мои соседи полгода вспоминали все те выражения, которые выкрикивала в мой адрес девица и бывший парень. Антону пришлось вернуться домой, но на Ларисе он не женился, её отец взорвался в машине, и она перестала быть перспективной невестой. А откуда Аглая Петровна узнала, что Антон почти полгода жил у меня, не знаю. Может, семья невесты следила за ним, но когда она вынуждена была выйти на работу в фирму своих знакомых (босса Мирона) и увидела меня, то открыто заявила, что мы вместе работать не будем. Самомнение у дамы, конечно, космическое, она, работая в плановом отделе, взятая на работу только по знакомству, не имеющая опыта, так как большую часть жизни просидела дома за спиной мужа, денег фирме не приносит от слова «совсем», в отличии от работниц нашего цеха, которые обрабатывают и контору, и босса, и его родственников. Так что, может, и не будем мы работать вместе, только вопрос: кому придётся уйти? И дама этого не понимает. Бизнесмены не ценят знакомых, которые не приносят им прибыль, и если женщина не поймёт этого простого правила до того, как её кляузы надоедят Мирону, то и этой работы лишится.
Всё, спать, завтра работать, и так до глубокой старости, нам с Тошкой нужно рассчитывать только на себя. Большей частью я сама виновата в том, что так сложилось, но о сыне не жалею и не жалела, у меня есть родной человек, и это прекрасно.
Глава 3
Три дня спустя. Надежда.
Я разложила демонстрационные экземпляры шапок на столе босса Мирона и, пока тот разглядывал, тихо сидела на стуле и смотрела в окно.
— Если у нас пойдут вязальные изделия, то я планирую расширяться, — сказал Мирон, вертя в руках вязанную шапку.
— Ходят слухи, что на твой бизнес наезжают. Или женщины языком болтают?
— Пробовали, но я принял меры, — ответил Мирон. — А на кого сейчас не наезжают? Время такое, бандитов прижимать стали, вот они и бесятся.
— А прижимают их те же бандиты, или кто другой бандитской наружности объявился?
— Время малиновых пиджаков и золотых цепей ушло, сейчас бандиты грамотные, при каждом юрист имеется, отожмут бизнес, не подкопаешься, — Мирон замолкает и подходит ко мне. — А с чего вдруг интересуешься?
— Так, для поддержания разговора, не о шапках же мне с тобой разговаривать.
— Помнится, ты требовала разговоров только о работе.
— Так я о работе и говорю, отожмут у тебя бизнес, придётся к другому боссу привыкать.
— А если другой босс будет более требовательным и прижимистым?
— Ты имеешь в виду «жадным»? Так я уже такое проходила, до тебя хозяин здания был так жаден, что порой до смеха доходило. Ничего, выжили, понятно, что на норковые шубы и на машины я не рассчитываю, поесть бы, а на тело найду что надеть, руки и мозги имеются.
— Мне бы твои заботы, — вздыхает Мирон. — Отец хочет супругу на отдых вывезти, машину ей новую купить, летний дом перестроить, а тебе только живот набить и больше ничего не нужно, даже завидую такой рациональности.
— Так я живу по средствам, а твой отец, видимо, переоценивает ваши возможности. Или ты прибедняешься?
— Я хочу бизнес расширить, на его хотелки пока денег нет.
— Я бы подсказала, как выкрутиться, да не буду, ты босс, большой человек, крупный бизнесмен, сам свои проблемы решай.
— Я уже думал, как сэкономить: стоит поубавить аппетиты мачехи, и на расширение бизнеса деньги найдутся.
— А что же так, пока она тебя молодого обихаживала, всё устраивало, а сейчас, когда требует положенной заботы, ты её обжорой называешь? Не хорошо так с женщиной поступать, она уже не в том возрасте, чтобы мужа богатого найти, ей теперь за старого держаться надобно.
— Ты же её ненавидишь?
— С чего вдруг? Я просто оставила её в прошлом и забыла, равнодушие и забвение похлеще ненависти будут.
Мирон уставился на меня, пару минут смотрел, не моргая, а потом ухмыльнулся:
— А ты права, Надя, зачем ненавидеть, когда можно просто вычеркнуть человека из своей жизни и забыть о нём, это действительно похлеще будет. И я так понимаю, что на мировую ты не пойдёшь?
— Нет, я даже видеть этот призрак из прошлого не хочу, и знать о ней не желаю! Забыла, значит, забыла. Столько лет прожила без этого человека, так зачем возвращаться в прошлое?
— Забавная у тебя позиция: оставила в прошлом, забыла, вычеркнула из жизни, а если с тобой так поступят?
— Так поступали и не раз, кто-то всегда остаётся в прошлом, люди расстаются, разъезжаются, уходят в мир иной, и их оставляют в прошлом. Или нужно все эти призраки с собой в будущее тащить? Так и надорваться можно.
— Ты обиделась на мать, что она не вытащила тебя из тюрьмы?
— Ты плоско мыслишь, Мирон. Она ушла от нас в самый тяжёлый момент, просто перешагнула через все годы совместной жизни с отцом, но при этом не забыла забрать меха и драгоценности, которые он ей дарил. И через меня перешагнула, как будто я не её дочь. А тюрьма случилась позже, это уже были последствия. Так почему я должна брать такого человека в своё будущее? Зачем мне это нужно, чтобы при очередном кризисе меня снова предали? Я не настолько глупа, чтобы наступать несколько раз на одни и те же грабли.
— Как ты хорошо всё по полкам разложила, но в жизни намного сложнее…
— Умоляю, босс, «не учите меня жить, лучше помогите материально»! Ты, милый изнеженный мальчик, получивший деньги от родителя, который в своё время нажил их разными способами, будешь учить меня жить? Мне страшно думать о твоей жизненной философии, и, пожалуйста, уволь меня от этого, я живу по своим понятиям, а ты живи по своим. Думаю, они сильно отличаются, но не тебе «обращать меня в свою веру», ты её не выстрадал, а получил в наследство и поэтому не имеешь права проповедовать.
— Ну и завернула… — Мирон усмехнулся.
В этот момент дверь его кабинета открылась, и вошли три молодых человека в форменной одежде с надписью «ОХРАНА» на правом кармане и правом же рукаве. Я сначала оценила одежду, не очень удобная, слишком много резинок и утяжек, и мужчины смотрятся, как перевязанная нитками колбаса. Никакой грации, простоты и комфорта, вычурность и дороговизна в глаза бьёт, а сидит одежда плохо, визуально портит фигуры. Жуть какая, кто же её моделировал?
Поднимаю глаза, чтобы рассмотреть лица вошедших и зло ухмыляюсь. Так вот какие меры босс принял, а не просчитался ли?
— Какие люди в нашем захолустье?
Встаю со стула и подхожу к Никите. Он в первую минуту меня не узнаёт, а потом вижу, как меняется его взгляд. А он предпочел бы со мной никогда не встречаться, ох, и не повезло же ему! Наш городок хоть и насчитывает несколько сотен тысяч жителей, но всё же здесь трудно надолго затеряться, рано или поздно обязательно столкнёшься.
— А босс решил краснопёрых к охране подключить? Так это не выход, ты уверен, что они лучше, чем бандиты? Их от бандитов отличает только то, что они находятся по другую сторону колючей проволоки, других отличий нет.
Парни рядом с Никитой напрягаются, видимо, он не рассказывал, где служил, ну, и конечно, не делился, за что его со службы попёрли. Он ещё про Тошку не знает, начальник училища постарался быстро его уволить, мои слова — это пыль, а вот сын — прямое доказательство его извращениям.
— А ты знаешь, кто лучше? — хамит Никита.
— Куда уж мне, — смотрю, а у него на кармане написано: «СТАРШИЙ ОХРАНИК». — А ты, Никитушка, не простой «вертухай», карьеру сделал, ну, молодец, рада за тебя! — разворачиваюсь и иду к столу, забираю шапки и направляюсь к выходу. Парни расступаются, пропуская меня. — И ещё, не сочтите за грубость, но форма у вас отвратительная, выглядите в ней, как перевязанная колбаса. — вижу, как Никита открывает рот, чтобы высказаться, и перебиваю его. — Ты же не думаешь, что я не знаю, как выглядит колбаса?
Выхожу за дверь и начинаю тихо смеяться. Вот так неожиданная встреча! Догадываюсь, что у него родственники тоже из военных, уж не знаю, из каких войск, но не просто же так он служить пошёл. Видимо, вдохновился подвигами старшего поколения, вот только их надежд не оправдал, как жаль… Какое разочарование для предков!
Два дня спустя.
Конец рабочего дня, все, кроме уборщиц, уже покинули помещение, я же заканчиваю вязать свитер для отца, папа попросил, мёрзнет мужчина. Закрываю последний ряд, складываю детали свитера в пакет, соединю дома, а сейчас отключить оборудование и домой, Тошка ждёт.
В дверях цеха стоит Никита, за последние три дня он часто появляется в поле зрения, то по цеху пройдётся, то в нашем буфете появится, то у крыльца стоит. Сейчас-то что ему нужно?
— Что вынюхиваешь, охранник?
— Да вот смотрю, как ты на казённом оборудовании на себя работаешь, — ухмыляется он.
— А ты начальству доложи, обязательно, может, премию дадут. Хотя наш босс мужик прижимистый, за такой донос не раскошелится, — подхожу к двери, этот занимает весь проход. — Если ты так и будешь стоять, то я ещё один свитер свяжу. Не боишься стать соучастником?
— Ты же тихая была, покладистая, работала, училась… Что с тобой стало? — говорит он, освобождая мне проход.
— Так ты меня выбирал? А я думала, что стала случайной жертвой, не вовремя вышла из столовой… Хоть от этого не легче, но я тебя забыла, как страшный сон, и если бы ты сейчас так часто не мелькал в поле зрения, забыла бы второй раз.
— Совсем забыла?
— Совсем! После той ночи ни разу не вспомнила, ты тогда умнее был, на глаза не показывался. Как гадливый кот — нагадил в тапки и спрятался, с чего вдруг сейчас о себе напоминаешь?
— Я работаю здесь…
— И там работал, однако умудрялся не отсвечивать. Вспомни те времена, скройся в туман и неси службу тайно, не напоминая о себе!
Я направилась в раздевалку, завтра выходной, и у меня много работы, но главное — я буду дома.
Три месяца спустя. Надежда.
Алина прибежала вся в слезах, у меня аж сердце сжалось, когда я увидела её заплаканное лицо.
— Пойдём, выпьем чаю, и ты расскажешь мне, что произошло, — осторожно взяла Алину под локоток и направила её в сторону кухни.
Посадив Алину на стул, я включила чайник. Хорошо, что Тошка спит, и у нас есть пара часов для беседы.
— Что опять произошло?
— У отца пытаются отнять бизнес, а он только начал получать доход. Небольшой, но почти вылез из долговой ямы.
— А он, наивный, думал, что бандиты его не заметят? Пока его бизнес дышал на ладан, кому он был интересен, да никому! А как только наладил бизнес, сразу появились желающие, сейчас же бизнес отнять легче всего. На судебные тяжбы и на взятки отец ещё не накопил, так что отожмут его с лёгкостью. Может, хватит уже бизнесменить? У него же прекрасное образование и опыт работы, нужно продать всё, пока предлагают купить, и найти работу по специальности. Сколько можно карабкаться и, не дойдя до вершины, падать вниз?! Может, пора признать, что бизнес в наши времена не для него? Он же один, ни «крыши», ни полезных знакомств, ни блата в органах, прямо лакомый кусочек для бандитов и им подобных.
— Я пыталась ему объяснить, но он хочет быть свободным, работать на себя, — Алина всхлипывает.
— На кого он работает? Может, папа живёт в другой реальности? Не на себя он работает! На налоговую, на банки, но не на себя. Пей чай и слушай Тошку, а я пойду отрезвлять родителя — всё, что можно сделать для него в данный момент.
* * *
Папаша стучал зубами и дрожал всем телом, толстый махровый халат не согревал. А не нужно меня злить, я мирная до поры, а разозлишь меня — мало не покажется! Когда я зашла в квартиру, он двигался по стеночке из угла в угол, и вяло размахивая рукой, периодически останавливался и грозил кулаком воображаемому противнику, что-то невнятно кричал, а потом продолжал свой путь. Я пыталась вразумить его, уложить на кровать, чтобы проспался, а потом бы поговорили, но он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Сам напросился! Я затащила его в ванную, засунула в душевую кабину, включила холодную воду и, чтобы он не смог переключить её на тёплую, перекрыла стояк с горячей водой. Потом закрыла душевую кабину и подпёрла её спиной, ох и ругался родитель, просто музыка для ушей, стояла и наслаждалась его нецензурным лексиконом. Когда речи стали тихими, и зубы начали отбивать ритм, я открыла кабину душевой, несколько минут ждала, пока папаша стянет с себя мокрую, почти примёрзшую к телу одежду, вытрется, и только после этого протянула ему халат.
Сейчас завариваю для него чай с малиной, а то простудится ещё, но пока не перестанет стучать зубами, разговора не получится.
— Согревайся быстрей, Тошка скоро проснется, а мы так и не поговорили. Что за манера запивать неудачи алкоголем? Я могла понять тогда, ты впервые столкнулся с нашей действительностью, но сейчас-то уже опыт падения имеется, и причины известны, так зачем усугублять ситуацию водкой?
— Надя, прости, — тихо говорит он, — я опять тебя подвёл и Алину подвёл.
— Ещё можно исправить ситуацию, а Алина не чета мой родительнице и не убежит в случае неудачи. Рассказывай, кто собирается отжать у тебя бизнес, и стоит ли за него держатся?
— Сейчас уже думаю, что не стоит, только за копейки продавать не хочется.
— Подробнее!
— Мои автомастерские хотят снести и сделать платную стоянку. Этот район решили застраивать домами с улучшенной планировкой.
— Это понятно. А теперь расскажи, кто и за какую цену тебе предлагает продать мастерские?
— Некая фирма, у меня от них письмо есть, официально предлагают продать. Цену обозначили чётко, торг неуместен, а это половина цены, не считая того, сколько я вложил в эти мастерские, — папа сник.
— А что говорит твоя крыша? Только не делай такие большие глаза, я не вчера на свет появилась и знаю, что крыша есть у всех бизнесменов.
— Крыша предложила продать, они за меня вступаться не будут, мол, выгоды от моего бизнеса мизер.
— Значит, испугались, — я поставила перед папой чай с малиной. — Пей и неси мне письмо, очень хочется на него взглянуть.
Глава 4
Надежда.
Когда три дня спустя в разгар рабочего дня я появилась в ателье Валентины, моей бывшей напарницы по шабашкам, она округлила глаза, потом закрыла дверь и указала мне на стул.
— У тебя «крыша» адекватная или отморозки? — без предисловий начала я.
Глаза Валентины стали ещё больше, но она кивнула головой, только я не поняла, на какой вопрос женщина ответила утвердительно.
— Адекватная? — уточнила я, ещё один кивок. — Можешь устроить с ней встречу? — ещё один кивок, Валентина подходит к телефону и снимает трубку.
К разговору я не прислушивалась, думала, куда я лезу. Но отец от стресса может натворить дел, Алину жалко, прекрасная женщина, Олег ещё ребёнок, да и Тошка мой только жить начал. Нет, мы, конечно, выкарабкаемся, в этом я не сомневалась, но чего нам это будет стоить? А вот об этом даже думать не хочется. Если случится самое плохое, нам с Алиной будет тяжело тащить всех на себе. Понятно, что отцу бизнес нужно продать, пока предлагают хоть какую-то цену. Об этом мы договорились, потом обсудили всё на семейном совете, даже Олегу сообщили. А что? Пусть знает, в каком мы сейчас положении. Вот только хотелось знать: останемся мы живы после этой продажи, или нам деньги только покажут перед смертью? Нет, годы бандитов- беспредельщиков вроде как прошли, но почему-то бизнесмены всё равно умирают, и большинство — не своей смертью, да и страх остался. Нас так напугали за годы дикого капитализма, что до сих пор, смотря новости, вздрагиваем.
— Тебя ждут вот по этому адресу, — Валентина протягивает мне небольшой листок. — Он пока дома, но сама понимаешь, кто я такая, чтобы передо мной отчитываться, так что лучше поторопиться, пока мужчина готов встретиться. Ты его удивила. Обычно «крышу» не ищут, она сама приходит в самый ненужный момент.
Улица, записанная на бумаге, довольно далеко, но если сократить дворами, потом на автобусе (конечно, если он не задержится на линии), то за полчаса доберусь.
— Спасибо, — говорю я, вставая, — но если что, знай, ты лучшая напарница.
— Не придумывай себе страшилок, Андрей Павлович с женщинами не воюет.
— Зато обдирает их, видимо, чтобы деньги на ерунду не потратили.
— А вот этого ему говорить не следует, — строго отвечает Валентина.
— Плавали, знаем, — отвечаю я и бегу к выходу в путь к светлому, или не совсем, будущему.
И на что я подписалась? Пока не попробую, не узнаю.
* * *
У подъезда я была через двадцать пять минут: и автобус пришёл вовремя, и во дворах, по которым я сокращала путь, ни грязи, ни луж не было. Видимо, мне было суждено встретиться с этим бандитом. Только до самого подъезда его дома я не понимала, зачем иду. Мне нужна была информация, и кроме бандитов её никто не мог предоставить. Но зачем я к ним пошла сама в лапы? Мало мне было неспокойной юности и училища, где все с неоднозначным прошлым, так я сейчас добровольно возвращаюсь в прошлое. Одно успокаивало, всё это я делаю для своей семьи, очень хочется дожить до старости, увидеть, как Тошка вырастет, смотреть, как папа и Алина счастливы, Олежка по жизни пойдёт…
Дверь открыл высокий бритый браток, модный в этом сезоне охранник, который одним своим видом вызывает у врагов недержание.
— Ты Надя? — хрипло спросил он.
— Паспорт показать, или так поверишь?
— Ещё и хохмит, — ухмыльнулся он. — Совсем не понимаешь, к кому пришла?
— А вот это я прекрасно понимаю. Веди, страж, к боссу.
Меня привели на кухню, мужчина лет сорока пяти с многоговорящими татуировками на руках, в простой растянутой футболке и вытянутых на коленях тренировочных штанах окинул меня понимающим взглядом и кивнул головой на стул напротив него.
— Надежда, значит, — сказал он, улыбаясь. — Я думал, ты старше, хотя взгляд твой возрасту не соответствует. Ну, не будем время терять, говори, зачем пришла?
Я достала из сумки письмо, где отцу предлагали продать автомастерские, и положила на стол.
— Хотелось бы знать, будем ли мы жить после продажи?
— И только?
— Ну, ещё хотелось бы иметь ноги, руки и светлую голову, а остальное только от нас будет зависеть.
— А что так? Нет надежды на справедливость государства?
— Ну, я верю, что оно справедливое, только к нашей семье это не относится.
— Нельзя себя недооценивать.
— А переоценивать опасно.
Мужчина усмехнулся и встал:
— Я пойду, пару звонков сделаю, ещё чаю хочется попить, да и время обеденное.
Мужчина, вернее, Андрей Павлович удалился из кухни, оставив в дверях своего стража, который, прищурившись, смотрел на меня.
Чаю, значит, время обеденное… Намёк понятен. Сняв куртку и засучив рукава, я полезла в огромный холодильник и начала выкладывать оттуда продукты. Шикарный обед из трёх блюд не обещаю, но на скорую руку что-нибудь соображу, судя по его татуировкам, он мужчина непривередливый, будет рад и простой пище. Браток смотрел на меня огромными глазами, от моей наглости он впал в ступор и очнулся, только когда я спросила, на него рассчитывать или он отдельно питается.
— Босс — мужчина простой без закидонов, так что и на меня готовь, — ответил он и сел на табуретку около двери.
Когда босс вернулся, я накрывала на стол. Салат готов, пышный омлет с колбасой и сыром доходил на сковородке, ещё я нарезала два вида хлеба, несколько видов копчёного мяса и сало, солёной рыбы, всё, что нашла в холодильнике, хотя там выбор богатый, вот только в основном для быстрого перекуса.
— Хозяйственная, — Андрей Павлович прищурился, — колония для малолетних?
— Спецучилище, почти четыре года.
— Догадался, когда ты пришла. Девочка-ромашка, не побывавшая в одном из таких заведений, не сунулась бы сюда ни за какие коврижки.
Разложив омлет по тарелкам и заварив чай, я села за стол, охранник сел рядом и облизнулся.
— Пользуйся, пока девушка не ушла, — засмеялся Андрей Павлович. — Я свою хозяйку неделю назад выгнал, с тех пор питаемся только бутербродами да по кафешкам ходим, а хочется домашней еды.
— Хозяйка претензий много предъявляла?
— В последнее время краёв не видела, ну, я и наказал, чтобы не нарывалась.
— Знакомая ситуация.
Мы приступили к обеду, босс медленно пережёвывал пищу и чуть ли не мурлыкал. И это от простого омлета с колбасой! Наголодался мужчина, и не только за неделю без хозяйки, домашней еды в жизни ел меньше, чем казённой баланды.
Со стола убирал охранник, сложил тарелки в раковину и поставил на стол кружки и чайник. Разливала чай я, мне не трудно, а мужчины пусть почувствуют себя хозяевами жизни.
— А теперь к делу, — сказал босс, отхлебывая чай. — Живы вы, может, и останетесь, но вот денег не получите. Или, может, вам дадут пару копеек, это письмо — лажа. Эта фирма создана нехорошими людьми, брать и отбирать они привыкли, а вот платить или покупать — рефлекса не приобрели.
— Сотрудники?
— Бывшие, но не все, костяк же составляют именно они, так что всё у них подвязано. С ними мало кто захочет связываться, я бы не решился, да ты и не будешь просить. Но я знаю, кто хочет поставить им подножку, могу подсказать.
— А смысл? Что мы можем им предложить? Те же мастерские, так нам какая разница, кому их бесплатно отдавать — тем или этим. Сейчас главное — живыми и здоровыми остаться.
— Могу дать бесплатный совет: соглашайтесь на всё, жизнь дороже. Если будете покладистыми, может, и оставят вас в покое. А лучше вам из города уехать, чтобы этим покупателям глаза не мозолить, они люди подозрительные до паранойи, и тут лучше с глаз долой.
— Спасибо за совет, ещё бы найти, куда уехать, но это уже наши проблемы, думаю, лучше сказать прощайте.
— А может, ещё встретимся?
— И такое может быть, — я встала и, захватив куртку, направилась к двери.
Месяц спустя. Надежда.
Мирон ещё не явился на работу, я сидела на диванчике в приёмной, бедная секретарша Ольга отбивалась от звонивших, объясняя им, что босс будет чуть позже, и что когда точно, она не знает, потому что только секретарь и к таким секретам не допущена. За месяц мы развили бурную деятельность и через пару дней готовы были покинуть этот город. Папа продал свои автомастерские, вернее, бумаги он подписал, а вот деньги не получил. Покупатели с честными глазами обещали, что деньги будут, но кто бы им поверил. Родитель кивал головой, делал честные глаза, но в душе не верил ни одному их слову. Мы продали всю мебель, квартиры пока не продаём, это дело не одного месяца, а ещё до продажи мы вынесли из автомастерских всё малогабаритное оборудование и инструмент и продали его. Выносили, как воришки, по ночам, разбирали, складывали в сумки, грузили в машину и вывозили, будто не своё брали, а чужое. Понятно, что деньги выручили небольшие, не покрыли и половины расходов, но хоть что-то. А переезжаем мы в город, где живёт мама Алины, женщина пожилая и имеет большой дом, который раньше делила со старшей сестрой, а вот уже год живёт одна, и ей тяжело. Она с удовольствием согласилась принять всю нашу семью, а дальше мы решим, что делать, продадим квартиры и купим там, или достроим-перестроим дом для наших нужд. Главное — уехать отсюда, пока так называемые покупатели не решили, что мы им чем-то мешаем.
— Ты чего здесь? — Мирон вбежал в приёмную, на ходу стягивая куртку.
— Мне прямо в приёмной тебе сказать или в кабинет пройдём?
— В кабинет, — Мирон открыл дверь и кивнул головой.
Пока он усаживался в своём кресле, я без приглашения удобно устроилась на стуле.
— Проблемы в цехе? — спросил Мирон.
— Не знаю, я там не была.
— Аглая Петровна писала, что в последний месяц ты редко появляешься на работе, но я не придал её жалобе значения. А может, стоило?
— Я ухожу с работы и вообще уезжаю из города, пришла тебя предупредить.
— Как?
— Просто, сейчас выйду из здания и больше не вернусь.
— Так просто? Ты не обнаглела ли, Надежда?! Думаешь, я проглочу это из-за твоей родительницы, что ты о себе возомнила?! — он даже вскочил с кресла, опёрся на стол руками и заскрипел зубами.
— Варежку закрой, босс, — холодно заявила я. — Мы работаем без трудовых книжек. В прошлом году нам впервые выдали трудовые договора, но их срок истёк три месяца назад. Я вообще могла тебя не предупреждать, а просто не выйти на работу. И что бы ты сделал? Мой приход сегодня — это личная инициатива. Ты с нас три шкуры драл, за счёт этого мачеху на курорты отправлял, машину уже вторую меняешь, знакомых, таких как Аглая, на работу берёшь… Мы же безропотные, всех прокормим, только нас самих никто кормить не собирается!
— Я деньги вовремя платил?
— Сам пробовал на эти деньги жить? Не пробовал и не проживёшь, потому что привык жрать от пуза и не экономить, — я встала и направилась к двери. — И на тебе я крест поставлю и забуду, как плохой сон. Ты уже был в прошлом, потом появился, сейчас же уйдёшь туда окончательно. Будь хорошим пасынком, Мирон, не обижай мачеху, ей, кроме как на тебя, больше не на кого положиться. Прощай, босс!
Закрыв дверь, я улыбнулась Ольге.
— Уезжаю, Ольга, и не планирую в этот город возвращаться. Ты прекрасная девушка, надеюсь, что найдёшь достойную работу и уйдёшь от этого прижимистого босса. Да и какой он босс? Так, мелкий торгаш, который паразитирует на труде других.
Махнув рукой, я направилась к выходу, ещё бы не увидеть Никиту до выхода из здания, и всё у меня будет прекрасно.
Глава 5
Два года спустя. Надежда.
Тошка сопит в своей кровати, у него положенный дневной сон, я же, пока есть время, раскраиваю для соседки халат. Вот чего в последние два года совсем не хватает, так это времени, наша семья практически живёт натуральным хозяйством. А куда деваться, если в городе, в который мы приехали, совсем нет работы? Небольшой районный центр только называется «город», на самом деле это большая деревня, в основном частный сектор, есть около десятка пятиэтажных домов, но там живут «заслуженные жители» города. Не знаю, чем уж они заслужили такое жильё, но я в этом городе недавно, могу просто не знать об их заслугах. Дом у матери Алины большой, когда-то здесь жили две семьи, но когда мы приехали и осмотрелись, то быстро поняли, что он требует основательного ремонта и перепланировки. Два года мы занимались хозяйством и проводили ремонтные работы, жить в постоянном ремонте — это большой стресс, но, как говорится, всё когда-то заканчивается, и ремонтные работы мы пока завершили, хотя в частном доме их нужно производить постоянно. А ещё мы обзавелись большим хозяйством: куры, утки, две козы, овцы, свиньи и огород, куда же без него, к хозяйству прилагаются две большие собаки, чтобы охранять добро, ну и огромное количество инструментов, приспособлений, различные дворовые постройки и два больших луга для заготовки сена. Вот чего, а ничейной земли в этом городе огромное количество, и, самое главное, никто на неё не претендует. Папа устроился к местному фермеру в гараж, ремонтирует его технику. Ну а мы на хозяйстве: подъём в пять утра и до позднего вечера. Даже Олегу работа достаётся, он после школы домой, сапоги на ноги и работать по хозяйству. Бабушка Зина, мама Алины, у нас за повара, по мере сил освобождает нас от кухни. Тошка пока только гуляет на улице, мал ещё, подрастёт, тоже будет в хозяйстве помощник. Иногда я шью для семьи и соседок, зимой вяжу на всю семью, отрывая время от сна. А куда деваться, денег на одежду у нас немного. Часть продукции мы с Алиной продаём на местном базаре, деньги в основном идут на развитие нашего хозяйства, на Олега и некоторые продукты. Мы даже хлеб сами печём, потому как выгоднее купить муку и дрожжи, чем уже готовый хлеб из местной пекарни. Живём, как в каменном веке, осталось только шкуры на себя надеть и от электричества отказаться. Но живём же и не хуже многих, а даже лучше, мы дружные и трудолюбивые, и потому что нам так хочется, и потому что деваться некуда. Квартиры мы продали. Почти все деньги пошли на ремонт и перепланировку дома, и теперь у нас с Тошкой большая комната и кухня, а у папы с Алиной и Олежкой и бабушки Зины по небольшой комнате и большая кухня, новая баня, водопровод с холодной водой и канализация, почти все удобства, нам хватает. У папы зарплата небольшая, что бизнесмены, что фермеры — все обманывают и недоплачивают своим работникам. Одни оправдываются тем, что нужно расширять бизнес и платить налоги, другие плохой погодой, неурожаем и различными вредителями, но страдают почему-то работники. Папу, конечно, не устраивает зарплата и продолжительность рабочего дня, но об открытии своего бизнеса он не заикается. Алина говорит, что я его сильно встряхнула, родитель осознал и понял, что бизнесмен из него не получится, это не его стезя. Плохо, что я не смогла его встряхнуть в свои четырнадцать лет, может, и жизнь у меня по-другому сложилась. Хотя, что об этом думать, прошлое не исправить и не изменить. А вот будущее можно построить по своему разумению, и если жизненные обстоятельства не откорректируют его под себя, то в конце жизни можно себе сказать, что я жила, как задумала. Пока получается не очень, к сожалению, обстоятельства пока сильнее нас.
В стенку тихо стучат, это бабушка Зина на чай зовёт. Олег со школы пришёл, нужно заканчивать и попить с семьёй чаю. Редко же вместе за столом собираемся, наше большое хозяйство не будет ждать, когда ты набьёшь живот, иногда за весь день только пару кружек воды и выпьешь. Было, и на ходу от усталости засыпали, полгода назад, когда наши козы решили одновременно произвести на свет козлят, вся семья сутки помогала им разродиться. Меня потом Тошка сонную пытался раздеть, я уснула прямо в одежде в кресле, даже до дивана не дошла.
Захожу на кухню и вижу Олега с опухшим глазом и разбитой губой, бабушка Зина в замешательстве сидит за столом и рассматривает внука, Алина ищет в аптечке заживляющую мазь.
— Я надеюсь, ты дал сдачи? — Олег кивает головой. — Опять за девочку заступился?
— В этот раз нет, не хочу быть шестёркой у наших выпендрёжников.
— А с чего они выпендриваются?
— У Сашки брат из колонии пришёл, он, типа, там авторитетом был, вот этот и выпендривается.
— Какой авторитет?! — возмущается бабушка Зина. — Ему только двадцать три года, он в пятнадцать лет в спецучилище за кражу попал. Только вышел и через полгода за драку в тюрьму ушёл, хорошо, что не убил никого, а то бы так быстро не вышел. Да какой из него авторитет?! Мелюзга! Вот Николаич на нашей улице жил, так тот больше полжизни в тюрьмах провёл, умер от туберкулёза три года назад, вот он авторитетом был, а этот шпана малолетняя.
Я огромными глазами смотрю на бабушку Зину. Вот это, я понимаю, познания в криминальных авторитетах!
— А ты чего, Надежда, удивляешься? В годы моей молодости каждый второй был из сидельцев, — говорит она. — Мне лет-то сколько? Я времена Сталина помню, вот что вчера было, могу забыть, а те времена помню прекрасно.
— Значит, нужно поговорить с этим авторитетом, чтобы своего брата немного прижал. Или он хочет ему такой же судьбы?
— Нужно, Наденька, а то до добра эти драки не доведут, — говорит она.
— Я с тобой пойду, — говорит Алина.
— Не стоит, нам лучше без свидетелей поговорить, общее прошлое вспомнить. Устроим встречу старых друзей из прошлого. Когда его можно дома застать?
— Да хоть сейчас иди, он не работает, нахлебник, — говорит бабушка Зина, — сидит на шее у родителей. И совесть его не мучает, и младший такой же вырастет, совсем родителей не жалеют.
— Сейчас не пойду, скотину накормлю, собакам на завтра еду сварю, сына ужином накормлю, тогда и пойду. К таким встречам подготовиться нужно, уж очень не хочется самой к прошлому идти. Вечером пойду, чтобы меньше народа видело, незачем давать повод для слухов, и так про нас много говорят.
— От зависти языками чешут. Они думают, что мы богачи, раз такое хозяйство держим. Им не представить, как мы вкалываем, чтобы деньги получить.
— Вот и не буду давать повод для лишних разговоров. Давайте чай пить, и на работу. Олег, а тебя никто от домашних дел не освобождал.
— Жестокая ты, Надя, — возмущается он.
— Какая есть.
* * *
Родительница Ильи, так называемого «авторитета» и старшего брата Саши-выпендрёжника, смотрит на меня огромными глазами, но дверь распахивает, приглашая войти. Илюшу я по училищу хорошо помню, в нём он в так называемых «авторитетах» ходил. Я когда туда попала, он уже год там находился и своё место под солнцем обозначил. Выпендривался не по-детски, шестёрками себя окружал, пытался споры «по понятиям» разруливать. Только это напускное бахвальство, хотя многие принимали за чистую монету, я с ним за время нашего совместного сидения ни разу не разговаривала, но он про меня прекрасно знал, про всех знал, статус обязывал быть не только в курсе всего на мальчишеской половине, но и на девчачьей тоже.
— Где старший? — спрашиваю я женщину, её глаза становятся ещё больше, но она кивает в сторону кухни, где слышатся мужские голоса. — Я ненадолго отвлеку его от важного дела, — бедная женщина не знает, как ответить на мой вопрос, и только кивает.
Снимаю куртку, ботинки и прохожу на кухню, Илюша в майке и растянутом трико сидит, как король, за столом, перед ним бутылка водки, стопки и скромная деревенская закуска, рядом сидит братец Сашка и чуть ли не в рот ему заглядывает.
— Ну, здравствуй, Илюша!
Я нагло присаживаюсь напротив него и отодвигаю в сторону бутылку водки, чтобы не загораживала ему обзор.
Илья моргает, открывает рот, потом закрывает и опять моргает, а его братец смотрит на меня чуть ли не с восторгом. Он знает, кто я, но знакомство с его братом делает меня чуть ли «авторитетом» в его глазах, после брата, конечно.
— Надежда! — восклицает Илья. — Вот это встреча! Ты вроде из другого города, и каким ветром в наше захолустье?
— Пути Господни неисповедимы, Илюша. Ты брата своего отпусти, нечего ему уши греть, я с серьёзным разговором пришла.
— Так, может, выпьем? — говорит Илья.
— Сначала поговорим, а потом, может, и выпьем, если желание будет.
— Сашка, вали на улицу, подыши воздухом и не вздумай ушами шевелить, я же узнаю, слушал ты или нет, — говорит Илья и пихает брата в бок.
Сашке до жути интересно, думаю, он даже догадывается, по какому поводу я пришла, и послушать, ой, как хочется. Но брат, видимо, уже показал, что может быть убедительным, и парень нехотя встает и направляется в прихожую, шуршит одеждой, огрызается матери и наконец выходит за дверь.
— А я еле тебя узнал, ты округлилась, телеса появились, симпатичной бабой стала, — говорит Илья.
— А ты меня разглядывал? Удивил, ты же все годы на Дашку пялился.
— Дашка «давалка», не по масти мне.
И тут я начала смеяться:
— Ох, и рассмешил! А ты за хулиганку отсидел и масть приобрёл? Уж мне-то лапшу на уши не вешай, «давалка» ему не в масть, а представься тебе случай, так и Дашка бы сошла.
— Убили её через год после училища, — тихо сказал Илья, — она мне в зону писала, а потом от её подруги письмо пришло. Жалко, она девкой доброй была.
— Клиент убил?
— Клиент, горло как овце перерезал. А ей только двадцать исполнилось.
— А ты надеешься до ста лет прожить? И до пятидесяти не дотянешь, тебе двадцать три, а уже вторая «ходка», и здоровья они не прибавляют.
— А ты меня воспитывать пришла? С чего вдруг? — ухмыльнулся он.
— На тебя мне начхать, ты взрослый мужик, и школа жизни у тебя «хорошая». Если ты из неё ничего не вынес, то катиться вниз будешь быстро и дна жизни достигнешь скоро. Ты зачем своему брату радужные байки про зону рассказываешь? Хочешь, чтобы по твоим стопам пошёл?
— А он тебе мешает? — удивляется Илья.
— Пусть бы попробовал! Он решил из школы зону сделать, «авторитетом» стать.
— Ничего радужного на зоне нет, — холодно ответил Илья, — а Сашке я такой жизни не желаю, хватит родакам и меня одного. Ответь мне, за кого просишь?
— За сводного брата Олега.
— И я думаю, сын-то у тебя ещё малёк, до школы не дорос.
— Дашка написала?
— Она, из-за тебя директор так струхнул, что воняло долго. После твоего ухода он всех охранников перетряхнул, больше половины уволил, гайки закрутил жёстко, и подопечным досталось. Сдох он полгода назад, по официальной версии, от сердца.
— Откуда знаешь?
— С одним молодым повстречался, он сразу после училища в зону пошёл, ты его не знаешь, из молодых. А ты своему сыну сказала, кем его папаша был?
— Его отец героический лётчик-испытатель, погиб при испытательном полёте нового самолёта.
— Правильно, умер, так умер. Выпьем за упокой души Дашки?
— Выпьем.
— А с братом я поговорю, он свой гонор прижмёт, я для него плохой пример, — Илья налил нам по полстопки водки и подвинул мне тарелку с солёными огурцами.
Выпили мы, не чокаясь. Дашка не от хорошей жизни на панель в пятнадцать лет пошла, у неё родаки — алкаши, девку за копейки собутыльникам продавали. Потом она сбежала, а так как ничего, кроме этого, делать не умела, то для неё быстро нашёлся сутенёр, а при «контрольной закупке» её, малолетку, и загребли, потом в училище отправили. Но, видимо, после этого она уже к нормальной жизни не смогла приспособиться, в итоге окончила жизнь рано. Думаю, кроме нас, за упокой её души и выпить некому.
— Я всегда знала, что ты парень умный, и все твои выкрутасы в училище — это шелуха, там иначе нельзя. Но здесь жизнь другая, и «тюремная романтика» должна оставаться в прошлом. Я все эти годы пытаюсь закрыть прошлое в прошлом.
— Получается?
— Не всегда, иногда прошлое по пяткам бьёт, идти мешает. Но что мне больные пятки, я и не такую боль испытывала, иду вперёд. А куда деваться?
Мы выпили по второй, и я направилась домой.
— Ты заходи, не забывай, — говорит Илья, открывая мне дверь.
— Некогда по гостям ходить, хозяйство у нас большое, от усталости еле до кровати доползаю.
— Ты девка дельная, уважаю, — мы пожали друг другу руки, и я вышла из дома.
Баба Зина встречала меня у крыльца.
— Ты иди отдыхать, Олег твою работу на себя взял, устыдился ребёнок, что женщина за него разбираться пошла.
— Да не разбиралась я ни с кем, мы с Ильёй прошлое вспомнили, пару стопок за упокой души одной знакомой выпили. Завтра станет ясно, будет ли результат от этого разговора. А Олегу спасибо за выполненную работу, пойду, сыну сказку почитаю. И пусть не переживает пацан, вырастет, за Тошку заступится.
Глава 6
Полгода спустя. Надежда.
Отец зашёл во двор, подозрительно огляделся и направился к крыльцу. Я, преградив ему путь, молча расстегнула его куртку и вытащила из внутреннего кармана бутылку водки.
— Переодевайся и за работу, а вечером поговорим и, может, выпьем.
— А ты мне холодный душ не устроишь?
— По обстоятельствам, давай за работу! Прекрасное средство от стресса, поверь моему опыту.
— А куда мне деваться?
Папа зашёл в дом, а я, отдав бутылку бабе Зине, пошла доделывать свою работу.
* * *
Все несовершеннолетние члены нашей семьи уже спали, мы же собрались на кухне, баба Зина поставила на стол бутылку, мы с Алиной собрали закуску, уселись за стол.
— Ну, раз папа так хочет утопить свои неудачи в водке, то начнём, пожалуй. Открывай, родитель, ты пока единственный совершеннолетний мужчина в нашей семье.
— Так я вроде уже и не хочу, — тихо говорит он.
— Я хочу, Алина хочет, мы, в отличие от тебя, все эти годы неудачи на трезвую голову переживали, так что полное право имеем выпить.
— И я пригублю, — говорит баба Зина, — тоже имею право.
— Чего ждём? Разливай, родитель, себе можешь не наливать, мы не обидимся.
Пока папа разливал водку, себе не налил, отставил стопку в сторону, я решила немного поесть, а то опьянею и не узнаю, какая на этот раз неудача постигла родителя.
— Ух и гадость! — баба Зина скривилась и поставила на стол пустую стопку.
— Изредка можно и гадость выпить, а теперь рассказывай отец, что произошло?
— Фермер сказал, что зарплату раньше, чем через три недели, не ждали, мол, у него какие-то проблемы. И это не точный прогноз… А сам своему старшему сыну новую машину купил, а его прежней машине не больше двух лет. Машина дорогая, мне такую у этого фермера и за десять лет не заработать.
— Прекрасно, оставайся завтра дома, у нас для мужских рук работы скопилось много. А мы с бабой Зиной пойдём договариваться о покупке тёлочки, свежее коровье молоко нашим детям не помешает, здоровее будут. Ещё свиней прикупим, две наседки скоро цыплят выведут, козочку молодую оставим, раз у нас ещё одни рабочие руки появились, то и хозяйство можно расширить. Зачем горбатиться на мужика, который не оплачивает твой труд?
— Не нравится мне с животными возиться, — шепчет отец.
— А мне нравится? Я шить и вязать люблю, Алина бухгалтер, Олег школьник. Сейчас такие времена, что выбирать не приходится, выживать нужно. Вон, фермер жирует за счёт вас, дураков, машины детям покупает! У нас же вопрос о пропитании стоит, Олег школу закончит, ему учиться нужно. Или ты собрался без денег работать, не слишком ли жирно фермеру будет?
— Надежда, я хочу работать и получать за это деньги! — возмутился отец.
— Вот и работай на хозяйстве, излишки продадим, и получишь деньги, ты кормилец в нашей большой семье. Или забыл?
— Тут забудешь… — бурчит он. — Ты же напомнишь, не забудешь.
— Я тебе в первый раз не напомнила и до сих пор расхлебываю, теперь уж точно не забуду. Наливай по второй и идём спать, у нас рабочий день в пять утра начинается. Расслабились, и хватит! Всем кушать хочется, минимум три раза в день, а чтобы это произошло, нужно потрудиться.
— Не завидую я твоему мужу, Надежда, — отвечает отец.
— Его ещё найти нужно, мужа этого, в сараях со скотиной такие звери не водятся.
Мы тихо засмеялись. Как хорошо, напряжение ушло, мы выживем, это не обсуждается. И пусть будет тяжело, но мы вместе, и нас много.
* * *
Через три дня к нам заявился сам фермер, я наблюдала этого бизнесмена пару раз издалека, особо не приглядывалась. Оно мне надо, что я там не видела? Что в городе, что в деревне бизнесмены все одинаковые. Во двор заходить он побоялся, наши собаки сожрут и не подавятся, грозные сторожа. Папа работал в сарае, там нужно доски поправить, так что прихода фермера не заметил. Я вышла на крыльцо, фермер меня видел, но, видимо, решил, что со мной разговаривать ниже его достоинства, и поэтому несколько минут игнорировал, думал, что на лай собак выйдет хозяин. Но умная баба Зина задержит отца, он мужчина доверчивый, может и поддаться на уговоры и обещания. Мы же, женщины, решили, что раз деньги фермер не заплатил, то и обещаниям его верить не стоит.
— Где хозяин? — наконец-то фермер соизволил меня заметить.
— Работает, — ответила я.
— Мне поговорить нужно, позови!
— Ты его заработанные деньги привёз? Если нет, то и разговора не будет, нечего человека от дела отвлекать.
— Будут деньги, — нагло заявляет он.
— Когда будут, тогда и разговор состоится, а сейчас вали отсюда, мужик, пока я собак не спустила.
— Да ты кто такая?! — возмущается он.
— Та, кто собак на тебя спустит! Сына на работу пристрой, пусть новую машину отрабатывает, а отец ради пустых разговоров от работы отрываться не будет.
— Не твоё дело, кому я машины покупаю!
Не понимает мужик, думает он здесь хозяин, ошибается, видимо, жизнью не битый. Открываю калитку и выхожу на улицу.
— Ты кто такой, мужик? Вшивый фермер, доход которого зависит от погоды и собственной жадности. Отец уволился, ищи другого дурака и больше сюда не ходи!
— Да ты…
— Закрой рот и не вздумай мне угрожать! Ты жизнью не пуганый, сидишь здесь в захолустье и думаешь, что царь и Бог, но будешь зарываться, тебе быстро укажут твоё настоящее место.
— Не ты ли…
— Мужик, заткнись и уезжай, отец не будет на тебя работать, прими это и забудь о нём, а он забудет о тебе.
— Ещё поговорим!
Фермер сел в машину и резко стартанул, не знает он, что я могу сделать ради спокойствия семьи. Это с виду я девочка-ромашка, а разозли меня, я способна на многое и последствий не боюсь, потому как знаю, чего можно ожидать.
— Приехал, упырь, — бабушка Зина ждала меня за калиткой, — мне вчера соседка рассказала, что от него все работники ушли. Как твой отец не появился, день подождали и ушли, мол, у них тоже хозяйства имеются, зачем спину гнуть на фермера, если с этого никакого дохода.
— А этот упырь ведёт себя, как будто брат прокурора.
— Откуда? Он на дочери председателя колхоза женился и в том же году дом большой себе справил в красивом месте. А когда колхоз развалился, то у него в руках все рабочие трактора оказались, а председатель, ворюга ещё тот, сгинул три года назад, в реке утонул. Вот не знаю: сам, или кто помог.
— Следствия не было?
— Было, да что с нашего пьяницы-участкового взять, он по берегу походил, на траву посмотрел, а потом к себе домой поехал и запил на неделю. Какое уж тут расследование? Через месяц дело закрыли, написали, что сам утоп, мол, следов насилия на теле не обнаружено. А кто эти следы искал, кому их обнаружить? Да и не жалеют председателя люди, он из них столько крови выпил.
— Пусть живут, как знают, а мне работать пора.
Глава 7
Год спустя. Надежда.
Я развешивала на улице сотейники для молока, когда у нашего дома остановилась большая чёрная машина. У меня сердце в пятки ушло. Неужели бандиты пожаловали, решили, что мы бизнесмены и должны с ними поделиться? У меня аж руки затряслись, как я себя напугала. Кто-то подошёл к калитке и громко постучал, наши собаки громко рычали, предупреждая незваных гостей. И что стоять-то, нужно идти открывать калитку, узнать, кто это к нам пожаловал.
Ну, про бандитов я правильно подумала. Стою и пялюсь на Андрея Павловича, а этот стоит улыбается, и его охранник скалится, глядя на меня.
— Напугалась, — ухмыляется босс, — а я к тебе за молоком и сыром приехал. В деревне поговаривают, что у вас хороший сыр и жирное молоко и коровье, и козье имеется.
— Деньги заплатишь?
— Заплачу, я нынче честный гражданин, решил дом себе отстроить и на покой уйти на пенсию, так сказать.
— Могу ещё предложить вкусный творог и снятую сметану, ну, и ещё мясное, если пожелаете.
— Огласи весь список.
— Сейчас собак закрою и приглашу в дом, там и поговорим, нечего своим видом у соседей интерес вызывать, — я зашла во двор и, подхватив собак за ошейники, потащила их в специальный вольер.
Закрыв их, я открыла калитку и жестом пригласила гостей зайти, на крыльце стояла баба Зина и внимательно рассматривала мужчин.
— Ба, да это же Андрей! — восклицает она. — Сколько лет прошло, появился наконец-то. Ты где был, почему мать хоронить не приехал?
— Оттуда в отпуск не отпускают, — отвечает Андрей Павлович. — Я знаю, что вы и ваши родственники похороны организовывали, спасибо, что похоронили маму по-христиански.
— А как же иначе? Женщина была прекрасная, пусть земля ей будет пухом. Так ты решил вернуться?
— Построю дом, заживу спокойно, места тут красивые, рыбалка прекрасная. Чем не место для пенсионера?
— Ох ты, пенсионер нашёлся, на тебе пахать и пахать, — бабушка Зина развернулась и направилась в огород. — Надя, ты сама разберёшься, а я пойду, курей посмотрю.
Я повела гостей к своей части дома. К моей веранде пристроена небольшая холодная кладовка, где мы временно хранили продукцию. Мне навстречу выскочил Тошка, с перемазанным творогом лицом.
— Ну, ты и грязнуля, — подхватив его на руки, я понесла на кухню, мыть.
Гости прошли за мной и сели за стол на кухне, вымыв сына, я надела на него кофту и отправила к Алине.
— Так, что вы хотели купить сегодня? — я начала убирать со стола тарелки и кружки.
— Свежего молока хочется, литра три, сметаны, сыра, ну, и ты мясного обещала, — сказал Андрей Павлович.
— Есть рулька копчёная, колбаса домашняя, но её жарить нужно, сало солёное и копченое, и один окорок остался. Только это всё дороже, чем в магазине.
— А я пока цену не спрашивал, — ухмыльнулся Андрей Павлович. — Тушёнка есть?
— Есть и свиная, и говяжья.
— Неси всего по одному, будем выбирать.
— Покупатель всегда прав, — я вытерла стол и направилась в кладовку.
Собрав весь набор продуктов, я сложила их в пластиковый ящик и понесла на кухню. У самой двери ящик перехватил охранник, так и не знаю, как его зовут.
— Меня Лёха зовут, — улыбаясь, сказал он. — Если нам понравится, мы станем постоянными покупателями, вкусно покушать любим.
— Интересно, кто такой добрый на наш двор указал?
— Так Илья, сказал, что у вас много продуктов, и цены не ломите.
— Спасибо старому знакомому за рекламу. Вам молока налить попробовать с утренней дойки?
— Налей, — говорит Андрей Павлович, нюхая колбасу и закатывая от удовольствия глаза.
Знаю, что вкусная, для себя делаем, у нас есть постоянные покупатели, в основном дачники: приезжают из большого города и наесться не могут.
Наливаю мужчинам две большие кружки и присаживаюсь, пусть определяются, нельзя торопить покупателей.
— Возьмём всего на пробу, — говорит Андрей Павлович, — а молоко отменное! Может, больше купить?
— Приезжайте вечером, я вам с вечерней дойки молока дам, почти парное.
— Хозяйственная ты, Надежда, — улыбается Лёха.
— Я что одна такая, у нас вся семья хозяйственная и работящая, кушать-то хочется.
— Значит, Алина за твоего отца замуж вышла? — говорит Андрей Павлович, отставляя пустую кружку. — Я её первого мужа помню, хороший мужик был, жаль рано помер. Сколько сейчас Олегу?
— Школу закончил, в университет поступил, решил заочно учиться, чтобы с нас деньги не тянуть, прекрасный парень вырос.
— А твой мужик где?
— Лётчик-испытатель.
— Понятно, погиб смертью храбрых. Не жалеешь?
— О сыне никогда, а о его папаше и жалеть нечего, дерьмо мужик.
— Если бы я знал, что ты для мужа Алины просила, то поспособствовал. Хотя не уверен, что не сделал бы хуже. Я бабе Зине по гроб благодарен буду, она за мамой перед смертью ухаживала и похоронила по христианскому обычаю.
— А откуда мне знать, что вы знакомы? Дело-то в другом городе происходило, удивляюсь, как судьба нас сводит. Такое бывает?
— Поверь мне, Надежда, и не такое бывает.
— А я всё мечтаю прошлое забыть, да никак не получается, оно постоянно догоняет.
— Ну, ладно, не будем отвлекать тебя от дел, говори сумму, и мы поехали. У нас там рабочие, за ними пригляд нужен.
Взяв калькулятор, я быстро сложила и повернула его к боссу.
— Ну, по-божески, — сказал он, доставая из кармана кошелёк и отсчитывая купюры. — Завтра к вечерней дойке приедем, и творогу возьму, желудок-то надорвал на казенных харчах, вот и буду поправлять на домашних продуктах.
— Как скажете.
Проводив гостей, я направилась работать дальше. Постоянные покупатели — это хорошо, а ещё лучше, когда здоровые мужчины, они покушать любят.
Полгода спустя. Надежда.
Разливаю свежее молоко по банкам, сейчас должен Андрей Павлович прийти. Лично за продуктами ходит, либо покрасоваться хочет, либо не доверяет своему охраннику. Хотя, чего это я его по имени-отчеству зову? Он, оказывается, совсем и не старый, только сорок лет исполнилось, но на вид лет на десять старше. Вот как казённая баланда на внешности отражается.
— Вечер добрый, — Андрей заходит на кухню и садится за стол.
Вид у него серьёзный, не иначе предложение руки и сердца делать пришёл.
— Предлагать будете? — улыбаюсь я.
— Как догадалась? Мне уже надоело поводы искать, чтобы с тобой встретиться.
— А что, молоко невкусное?
— Очень вкусное, но ведь нужно так время подгадать, чтобы ты мне его продала. Как пацан себя чувствую, замучился уже, и Лёха надо мной смеётся.
— Ну, если Лёха смеётся, то рассказывай, как жить будем. Я своих бросить не могу — они без моих рук не справятся. На работу меня возить будешь?
— Если надо, то и буду. А лучше, часть хозяйства ко мне перенесём, излишки продавать будешь и деньгами им помогать. Я же понимаю, что ты своих не бросишь, и они тебя не бросят. Смотрю на вашу семью и думаю, все бы такие дружные и трудолюбивые были, как бы мы хорошо жили. А я тебе машинку вязальную куплю и прядильную, и новую швейную, будешь любимым делом заниматься.
— Соблазнительно, только на это времени хватать не будет, мне нужно вас, здоровых мужиков, и сына кормить.
— Лёха себе зазнобу нашёл, жениться собирается, а уж меня и пацана кормить — не велика работа.
— И опять соблазнительно. Раз так, делай официальное предложение и будем собирать семейный совет.
— Ох, и придирчивая ты! Ну, раз настаиваешь. Надежда, ты выйдешь за меня замуж?
— Выйду. Когда заявление пойдём подавать?
— Завтра, и сына твоего я намерен усыновить, у парня должен быть отец.
— Прекрасно! А сейчас, пока ты не муж и не жених, расплачивайся за продукты, и встретимся завтра. ЗАГС с девяти часов работать начинает.
— Понял, буду у тебя в 08 часов 45 минут, — Андрей выложил на стол деньги, сложил в сумку молоко и творог и ухмыльнулся. — А целоваться будем?
— Завтра, после ЗАГСа.
— Строгая ты.
— Уже отказываешься?
— Ну уж нет! Где я себе такую хозяйку найду? Такой эксклюзив можно за всю жизнь не отыскать, а я нашёл, и пусть мне завидуют!
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
События происходили в ранние и средние годы нашего жуткого российского капитализма, в общем, больше двадцати лет назад. Подробно будущее героев расписывать не буду, скажу одно: все они состоялись как личности, у младшего поколения семьи дети, работа по душе, из старшего поколения некоторых уже нет в живых. ГГ работает в ателье, у неё есть ещё младший сын, школу закончил, старший уже взрослый, своих детей имеет, и муж жив. Может, и не было в их семейной жизни безумной страсти, но они уважают и понимают друг друга, живут хорошо и тихо, радуются успехам детей, и это тоже можно назвать счастьем.
Комментарии к книге «Прошлое бьёт по пяткам (СИ)», Инна Викторовна Беляцкая
Всего 0 комментариев