«Масло айвы — три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов…»

Рынок Кафы знавал лучшие времена. Белопарусные дромоны причаливали в заливе, торопясь под защиту могучих крепостных стен. Византийцы сгружали на берег красное дерево и черных рабов, тяжкую сталь и невесомый шелк, желтый шафран и бесценную синюю краску из Индий. Угрюмые невольники поднимали на борт мешки с отборной пшеницей и бочки с солхатским вином, круги желтого воска и роскошные связки мехов, гнали пышногривых степных коней и заплаканных светловолосых девушек. Ах, как щедр тогда был рынок, ах какие заморские редкости продавались в пестрых лавках, легких шатрах, а то и тихо из-под полы, чтоб не ограбили, не отняли сокровище. Нынче же… а что нынче?

Подле церкви Иоанна Крестителя под сенью ветшающих башен даже в базарный день не набиралось и полусотни торговцев. И товар предлагали бесхитростный — свежую рыбу и свежие яблоки, муку и масло, битую птицу и живых, отчаянно квохчущих кур, скандальных поросят и клочкастых маленьких ишаков. Модницы копались в медных обручьях, серьгах и гривнах, перебирали свертки холста и мотки простеньких кружев, завистливо косились на дорогие шелка. Солевар дремал рядом с мешком грубой соли, гончар во всю мощь луженой глотки выхваливал небьющиеся горшки, кузнец угрюмо точил нож с волнистым узором вдоль лезвия — где только выучился? Пахло свежим навозом, дегтем, дымом, сеном, морем и рыбьими потрохами. И пряностями, с трех шагов заглушающими прочие ароматы.