«Танец сакур»

Танец сакур (fb2) - Танец сакур 1576K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Каверина

Екатерина Каверина Танец сакур

Пролог

Лунный свет несмело проникал через распахнутые окна, тихий голос бамбуковой флейты нежно звучал в хрупкой тишине, мерцали свечи. Девушка в тяжелом изумрудном кимоно, расшитом красными, золотыми и синими цветами, медленно шла по проходу. Концы широкого красного пояса покачивались в такт ее шагам, наконец, она вошла в луч лунного света: блестящие черные волоса убраны старинными заколками, слой рисовой пудры покрывает лицо, на котором выделяются лишь кроваво-красные губы. Девушка склонилась в низком почтительном поклоне, распрямилась и продолжила свой путь.

Мужчина, сидящий в самом центре чайной комнату, окинул ее пронзительным взглядом и одобрительно кивнул, окошко в одной из стен закрылось, послышались стремительно удаляющиеся шаги. Маленькая японка присела на татами, бережно разгладила кимоно и раскрыла расписанный экзотическими птицами веер. Ее тонкие пальчики любовно трогали шелковую ткань, а мужчина мечтал о том, как однажды они коснутся его тела.

— Ты играешь на шамисэн? (шестиструнный японский музыкальный инструмент, напоминает европейскую скрипку).

— Нет, мой господин, я не овладела этим искусством, — девушка слегка прикрыла лицо веером, — но я могу танцевать для господина, танец расцветающей сакуры под музыку флейты.

— Потом, — мужчина нетерпеливо махнул рукой, — А сейчас подай мне чай! — он начинал раздражаться, было довольно сложно удовлетворять его желания, даже нежным безропотным гейшам. Он невидящим взглядом уставился в темное окно — так много всего было в прошлом, радости и боли, горя и счастья… Киото, неспешная прогулка по парку виллы Катсура, багряные листья уже отцветших сакур, ее маленькая дрожащая ладошка в его руке.

Девушка несмело покосилась на замершего в одной позе мужчину, он оказался гораздо моложе и привлекательнее, чем рисовало ее приготовившееся к кошмарам воображение. Идти в первый раз в чайный дом было совсем не просто, облачиться в тяжелое кимоно и выбелить лицо — все это казалось лишь игрой, неприятной, навязанной, но игрой, а вот остаться наедине в глухой ночной тишине вдали от всех, с мужчиной — совсем другое дело. И пусть традиция длиною в века защищала гейшу от их липких взглядов и навязчивых цепких рук — страх и неприязнь были сильнее доводов рассудка.

Мужчина слегка покачнулся, она, словно испуганная птичка, вздрогнула и тонким прутиком пошевелила угли в жаровне. Привычные движения: потемневшей от времени ложкой девушка положила растертый зеленый чай в фарфоровую чашу и залила кипятком, взбила бамбуковым венчиком и замерла в ожидании, пока не заварится чай.

Он наблюдал за ней со странным сочетанием удивления, узнавания и животной страсти.

Наконец гейша сочла, что напиток готов, подняла обжигающую чашу и протянула ее мужчине. Следуя древней церемонии, размеренно и бережно он поставил чашу на ладонь левой руки и медленно поднес ее ко рту, пригубил напиток и удовлетворенно кивнул. Замершая в ожидании его реакции, девушка позволила себе судорожный вдох и взмах длинными черными ресницами, а потом вновь стыдливо уставилась в пол.

— Как тебя зовут? — прозвучал в тишине его властный голос.

— Кейко, — проговорила гейша.

— Что ж, танцуй, Кейко.

Девушка грациозно поднялась, взмахнула веером и, сначала несмело, а затем все более и более свободно отдалась соблазнительному танцу.

Он смотрел на нее и вспоминал свою Саюри.

Глава 1

Большие амбиции — большие города: Лондон, Нью-Йорк, Москва, Париж, Милан. Модные показы и большой бизнес, для кого-то поход по магазинам — чудесный способ снять накопившийся стресс, для нее — повседневность и рутина…

Злое летнее солнце уже встает на востоке, но город еще не проснулся и он принадлежит только ей, по Садовому кольцу проносятся редкие машины и ее красный Range Rover тоже летит навстречу новому дню.

Мир сжался до размеров детской игрушки, ее тонкая игра в Милане и предвкушение победы в Москве! О, dolce vita! Я так люблю твой запах успеха, аромат духов ценой в тысячу евро!

Душ, легкий завтрак и на работу, шеф должен узнать о ее планах на новый сезон — модная Москва будет у их ног!

На полном ходу Лиза въехала на крохотный пятачок, отведенный ей на парковке, земля в самом центре Москвы, с видом на Исторический музей и Александровский сад, была слишком дорога, дороже человеческой жизни и даже дороже ее нового сияющего автомобиля. Резким движением девушка схватила свой сиреневый портфель и бросилась к входу, вбежала в стеклянный лифт и замерла у зеркала, довольно улыбнулась, тряхнула копной угольно-черных волос и устремилась к своему кабинету.

— Маша, двойное эспрессо и фрэш из клубники и киви! — бросила Лиза платиновой блондинке за секретарской стойкой, — Скажи Евгению, что с 9-45 я готова обсудить с ним поездку в Милан и последние заказы. Позвони в World Class, уточни, во сколько сегодня у меня танцы, — она захлопнула дверь и упала в свое нежно-розовое кожаное кресло — утро обещало быть суматошным, но весьма и весьма перспективным.

— Итак, я просмотрела все, что выбрали Нелли и Тата, отпустила их и заканчивала заказ уже одна. Коллекция Moschino просто восхитительна, и первая линия, и бюджетный Love, тонкие вариации на тему ретро, горошек, деним и тончайший шелк, снова засилье сиреневого, — Лиза возбужденно расхаживала по огромному светлому кабинету, — Как я говорила, заказала Gucci, немного одежды, думаю, тысяч на 100, сумки, обувь, аксессуары — точный расчет и график предоплаты пришлют сегодня во второй половине дня, договорилась на конец сентября на заказ Armani и, главное, — Лиза уже не могла скрыть своей довольной улыбки, — ровно через неделю нас ждут на заказе Hermes, — она замерла в ожидании феерической реакции, «Весна», московский аналог старейшего парижского люксового универмага Printemps, уже два года пыталась приобрести права на закупку для России элитарного Hermes, бывшего символом стиля, богатства и успеха! Лиза, бывшая в «Весне» баером, считала получение права на заказ Hermes, чьи костюмы и галстуки предпочитали правительственные чиновники первого ранга и бизнесмены из первой двадцатки Forbes, заслугой такого уровня, что за нее даже жизни не жалко. Променяв почти 6 лет назад успешную карьеру финансиста на малопонятную должность баера, человека, который делает заказы модных коллекций для магазина, она мечтала именно о таком моменте. Лиза уже давно жила в мире супердорогих вещей, марок и брэндов, но удовольствие от возможности первой прикоснуться к тому, что самые модные девушки столицы увидят как минимум через год, не проходило! Но как любой амбициозной особе, Лизе хотелось не только денег, но и признания, возможности насладиться собственным триумфом, и, на ее взгляд, сейчас был как раз такой момент, но шеф, обычно щедрый на похвалу, не спешил тешить лизино самолюбие. Она была удивлена, встревожена и даже оскорблена.

— Лиза, Hermes, это прекрасно, отличный ход и шанс утереть нос нашим друзьям с противоположной стороны площади, — Лиза усмехнулась — дружба-вражда Евгения со второй российской компанией, лидером модного рынка, была известна всем, кто хоть раз листал глянцевые журналы. — И позже ты мне, расскажешь, как тебе удалось уломать этих зазнаек из Hermes, но сейчас у нас есть другая проблема, и решать ее мы будем вместе, — девушка вздрогнула и внутренне собралась от сказанных начальником слов — проблемы ей были вовсе не нужны, только не сейчас! Лиза нахмурилась, но потом вспомнила о вреде излишней мимики для ее кожи. Евгений что-то яростно искал в своем I-Pad’е, а ей оставалось только ждать и надеяться, что предстоящая проблема не обернется глобальной катастрофой.

Напряженную тишину нарушил звонок телефона, Евгений закивал, схватил пиджак и бросился к выходу из кабинета, так ничего и не сказав о надвигающейся Проблеме.

— В 8-30 в кафе Emporio, — прокричал убегающий шеф, и Лиза даже не смогла сказать, что на это время у нее были совсем другие планы. Теперь предстояла мучиться целый день и как-то объяснять свое отсутствие вечером.

В сентябре Киото взрывался фейерверком цвета, безумным калейдоскопом пламенеющей листвы на фоне прозрачно-голубого неба. Сезон красных листьев — койо — шел с севера на юг, страна ждала праздника урожая и со сдержанной страстью погружалась в момидзигари — обычай любования алыми листьями кленов.

Вдвоем с Саюри они сбегали ото всех, уезжали в идиллический Никко, маленький, словно игрушечный город, где можно было скрыться ото всех и вся. Всего два года назад они бродили по шатким мосткам, ласкали друг друга под кронами кленов и строили бесконечные планы на будущее, вернее, строил-то их только он, а Саюри кивала и загадочно улыбалась. Планы так и остались планами, счастье и надежда были заложниками прошлого, а в настоящем была предстоящая встреча с безликой и безымянной гейшей.

Лиза едва успела заехать домой переодеться и потому безбожно опаздывала на встречу с Евгением, Москва безнадежно замерла в пробке длиной во Вселенную, и у девушки было достаточно времени подумать. Положение «Весны» было устойчивым и даже кризис, излюбленная тема всех и вся, не повлиял на их успех, в конце концов, люди того уровня, что посещали магазин и не думали отказываться от своих дорогих и супердорогих пристрастий. Претензий к ней самой ни у Евгения, ни у владельца, для которого «Весна» была не более чем модным развлечением, не было, тогда, в чем же причина неожиданной встречи и затравленного взгляда. Лиза убеждала себя, что лично у нее нет поводов для беспокойства, но сама понимала, что в этой браваде есть большая доля лукавства. У нее было слишком много «хочу», а найти другую столь же высокооплачиваемую и интересную работу ей вряд ли бы удалось.

Наконец, бесконечная вереница машин двинулась вперед, и движение возобновилось. Лиза прокручивала в голове возможный сценарий разговора с шефом, отметала его доводы, приводила свои, хотя так до конца и не понимала, о чем будет этот разговор.

В Emporio-cafe играла легкая музыка, официанты бесшумно сновали между столиками, и модная публика лакомилась модной молекулярной едой, Лизе же становилось дурно от одного взгляда на жидкий хлеб и мороженое из фуа-гра.

Евгений с удовольствием наблюдал за приближающейся к нему Лизой, она была не просто красивой молодой женщиной, во всем ее облике ощущалась какой-то нездешний аристократизм и утонченность, иногда ему казалось, что девушка перенеслась в суетливую Москву совсем из другого времени. Конечно, Лиза была элегантной, у нее был безупречный стиль и то самое чувство моды, которое часто, слишком часто ускользало от их клиенток. Но в то же время можно было легко представить Лизу в совсем ином облике, если снять с нее эти узкие черные брючки, струящуюся лиловую тунику и туфли на 12-сантиметровом каблуке, и заменить все это чем-то гораздо более экзотичным…

— Привет, — Лиза села напротив Евгения, — Я тебя внимательнейшим образом слушаю.

— Купила очередные туфли Jimmy Choo? — всем была известна лизина страсть к лодочкам по 1000 евро за пару.

— Да, еще в Париже в прошлом месяце — ограниченная серия, — Лиза покрутила ножкой в изящной туфле, которая, по ее убеждению, стоила потраченных денег и представляла собой настоящее произведение искусства, — Я все-таки настаиваю, чтобы мы хотя бы обсудили возможность заказывать Jimmy Choo для «Весны», — девушка быстро перешла к излюбленной теме работы.

— Вот об этом-то мы сейчас и поговорим, — тихо сказал Евгений, — Лиза, у нас намечаются серьезные трудности, — он жестом остановил рвавшийся с ее губ вопрос, — Не буду тянуть — «Moscow Building» хочет купить «Весну», — Лиза была удивлена, даже ошарашена — компания, о которой говорил Евгений, была известна своими проектами по строительству первоклассных бизнес-центров, элитных высоток и, главное, по амбициозным проектам в олимпийском Сочи, но зачем им «Весна»? — люксовый универмаг был для «Moscow Building» щепкой в бурном море.

— Они что хотят нас снести и построить очередного стекло-бетонного монстра? — Лиза вдруг осознала всю хрупкость своего финансового благосостояния.

— Не знаю, Лиза, ничего не знаю, — Евгений был озадачен и не скрывал этого, — Наши акционеры погрязли в своих банковских делах и не идут ни на какой контакт. Представители «Building» вроде бы планируют эксплуатировать торговый центр, представляешь, они назвали нас торговым центром, как какую-нибудь жалкую «Мега-Химки», — Лиза поняла, Евгений был оскорблен, в его присутствии применительно к «Весне» слова торговый центр было опасно произносить. — Но у меня нет уверенности ни в чем.

— А что же нам делать? — Лиза, в отличие от начальника, всеми силами скрывала свой испуг. Все казалось каким-то ненастоящим, как выдумка сюрреалиста: вот только они говорят о привычных рутинных вещах: коллекции, брэнды, и вот уже — намерения каких-то неизвестных Лизе лиц, из-за которых может рухнуть такой привычный и устойчивый мир.

— Есть один вариант, но реализовать его поможешь мне ты! — Лиза заинтересованно подалась вперед, — Я не собираюсь терять то, что имею, из-за амбиций одних и нерасторопности других, и, главное, для меня знать, что же именно вокруг нас происходит. Президент «Building» Алексей Корнилов довольно интригующая личность, он очень закрытый человек и знают о нем очень мало. 5 лет он провел в Японии, что-то строил, покупал-продавал, большего я не знаю, да это и не слишком важно. 4 с лишним года он был очень активен, его любила японская и российская пресса — русский уникум в стране восходящего солнца и прочая дребедень, а потом все замолчали, проекты Корнилова продолжали развиваться, а он словно провалился, и спустя полгода объявился в Москве. И вот его «Building» покупает нашу «Весну».

— Это все понятно, но к нам-то какое отношение имеет лично Корнилов и его биография, — недоумевала Лиза.

— Не спеши, — прервал ее Евгений, — Я собирал информацию безо всякой надежды, просто по инерции и вдруг абсолютно случайно узнал странную вещь: Корнилов — постоянный клиент одного московского очень закрытого клуба, я слышал о нем с год назад, но не придал значения. Вроде как в этом клубе удовлетворяют самые взыскательные запросы клиентов, а со средствами Корнилова просить можно, о чем хочешь, — Лизу кольнуло недоброе предчувствие, — Неделю назад Корнилов заявил владельцам, что хочет настоящую гейшу, не вульгарную потаскушку, а утонченную восточную девушку. Как ты понимаешь, в Москве найти можно, что угодно, и японку в том числе, но Корнилов требовал, чтобы она говорила по-русски безо всякого акцента, и тут возник тупик. И вот, что я подумал, этой гейшей будешь ты, — Евгений устремил испытующий взгляд на Лизу.

— Я? Да ты что? — девушка чуть не подскочила от неожиданности, она могла ожидать от своего шефа чего угодно, но предлагать ее в качестве девушки на одну ночь, пусть и столь богатому человеку как Корнилов?! — это уж слишком! — Да это просто исключено! Это невозможно, — процедила Лиза.

— Дорогая, я бы на твоем месте не торопился! — Евгений был готов к яростным протестам — Лизу никогда не отличал покладистый характер. — Закрытие «Весны» — удар не только по мне, но и по тебе. Я-то себя реализую, а вот ты?.. — он недвусмысленно замолчал.

— А что я? Думаешь, я останусь не у дел? — Лиза была на грани взрыва.

— Работу ты, может, и найдешь, но платить, как в «Весне» тебе не будет никто.

— Почему же это?

— Потому что это по средствам только нашим друзьям с противоположной стороны площади, но им ты не нужна, — Лиза и сама знала это, но слышать было гораздо труднее, чем просто осознавать… Тогда 6 лет назад выбор работы был трудным, но сделала она его легко, и время расплаты, кажется, настало. — И потом, не сбрасывай со счетов кризис.

— А что кризис? аналитики любят говорить, что он подошел к концу.

— Не смеши меня, Лиза! Если последние годы мы еще доживали запасы прошлых лет, то дальше такого не будет, запасы-то подыстощились, так что у тебя нет вариантов найти достойную работу с достойной зарплатой, а учитывая какие у тебя расходы… — Евгений многозначительно замолчал?

— А какие у меня расходы? — не выдержала Лиза.

— Кредит на этот твой новый Range Rover, платья из первых линий чемоданами, туфли, сумки и все только самое новое! В качестве баера ты бесподобна, твой вкус, стиль — вне конкуренции, и я готов говорить об этом бесконечно, но вот твои запросы… ты хоть понимаешь — удовлетворять их могу только я.

— Ну знаешь, ты тоже небескорыстен! — вспылила Лиза.

— Конечно, нет, — усмехнулся Евгений, он знал, что лизина работа только со стороны казалась увеселительной прогулкой, в действительности же девушка отдавала ей почти все свое время. Походы по магазинам московских конкурентов, долгие часы на лучших торговых улицах Милана и Парижа были самой настоящей работой. Лиза смотрела, примеряла, заходила в модные места, присматривалась к посещающим их девушкам, представляла, что бы они захотели купить, причем не сейчас, а через год, слушала разговоры возле примерочных и касс. Она ездила на показы, читала журналы от корки до корки и искала приметы будущих тенденций даже в модных романах.

Лиза была напряжена, устойчивый уютный мир норовил разбиться прямо у нее на глазах, девушка даже не могла представить свою жизнь без постоянных поездок, заказов новых коллекций, покупок платьев, туфель, сумочек, без своей шикарной машины и той новой шубки с соболем, что она уже присмотрела на будущую зиму. Лиза не была обременена ни семьей, ни заботами о близких — мама благополучно жила со вторым мужем и тринадцатилетним сыном в Санкт-Петербурге и встречалась с дочерью три раза в год, у самой же Лизы не было ни мужа, ни сына. Она порхала как птичка и вовсе не собиралась останавливаться. Лишь иногда ей становилось грустно, когда лучшая подруга, Катя Дорофеева, давала потискать своих годовалых пупсов, но Лиза успокаивала себя мыслями о том, что олигархов мало и на всех не хватает. Катя выхватила у судьбы свой счастливый билет, а Лизе досталась пустышка… Ну и ладно! Она красива, успешна и может позволить себе почти все! В конце концов, новый автомобиль ничем не хуже нового мужа! Только Лиза ни на секунду не позволяла себе и подумать, что ее красивой жизни может прийти такой быстрый конец, а этого допустить она не могла!

— Только никакого секса! — громко сказала Лиза, пара, сидевшая с ними по соседству, удивленно обернулась, девушка покраснела и уткнулась взглядом в тарелку. — Не знаю уж, как вы собираетесь лепить из меня гейшу, но я сразу говорю — спать я с ним не буду!

— Гейши доставляли мужчинам эстетическое удовольствие, — назидательно заметил Евгений.

— Эстетическое, как же! — фыркнула Лиза.

— Побудешь с Корниловым, поразговариваешь с ним, вызнаешь у него все! Ты же знаешь, мужчины любят говорить о себе, а нам только этого и надо! Тем более, когда ему нужна такая экзотика. Я сделаю так, что информация о его интересе к «Весне» просочится в прессу, будет естественно, если девушка спросит о модном магазине, — Лиза понимала, что в словах Евгения был определенный смысл, но все равно ей было как-то гадко! Как она смогла докатиться до того, что согласилась стать чьей-то почти проституткой, по крайней мере, ей самой ситуация рисовалась именно так. Хотя… всё, какое-то развлечение! В конце концов, сколько месяцев, даже лет, не было мужчины в ее жизни? И потом, принципы хороши для наивных институток, а она давно уже не такая… — Я использую любую информацию, продолжил Евгений, — Самое главное, понять, чего хочет от «Весны» Корнилов, а уж с информацией мы решим, что делать дальше. Ты должна знать, как бы ни повернулась ситуация, я тебя не оставлю. Но только при условии — ты соглашаешься на эту роль. Надеюсь, ты понимаешь, доверить эту небольшую мистификацию я могу только тебе. Других шансов соревноваться с Корниловым у нас нет, он недосягаемая величина, но, расслабившись, и такие монстры дают слабину, а это-то нам и нужно, — Лиза была согласна с каждым словом своего шефа, выбора у нее не было, да и оправданий тоже. Девушка осознавала, что собирается поступить низко и подло, в конце концов, она шла на весь этот спектакль не ради голодных детей, а лишь ради своей beautiful life.

— И все-таки мне интересно, что и как мне придется делать? — спросила Лиза.

— Ну это предоставь мне, — завтра утром тебе позвонит одна дама, она работает в каком-то именитом театре, все время забываю их названия, — Лиза улыбнулась — ее шеф хорошо помнил лишь то, что напрямую касалось бизнеса. — Версия такая — ты готовишь «чувственный» сюрприз для своего мужа, деньги тебя не беспокоят. Все я поехал, — Евгений вдруг сорвался с места и стремительно направился к входу, такое с ним часто бывало, а Лиза осталась обдумывать ту «чудесную» ситуацию, в которую она умудрилась так изящно влипнуть.

Часом позже она входила в другой ресторан в самом центре Москвы, девушка была уверена, что заслужила свою долю релакса, ее подружки ждали ее, хотя и сердились за опоздание — встречи книжного клуба были незыблемой традицией.

— Лизка явилась! — прокричала Катя и замахала рукой, — Как дела в Милане? Новые туфли Jimmy Choo? Ты меня просто убиваешь! Я хочу такие же!

— Катя, брось! Тебя невозможно убить? Или Дорофеев урезал твои карманные расходы? — Лиза была безумно рада видеть подруг, совсем разные, они могли никогда не пересечься, но причудливая цепь знакомств, любовь к сентиментальным романам, которую они раньше тщательно скрывали, а теперь бравировали ею, объединила этих девушек.

— Как бы я не урезала его расходы! — засмеялась Катя. Лиза расслабленно улыбнулась — роман подруги с одним из российских Форбсов долгое время был на устах у светской тусовки, а Лизе казался воплощенной сказкой, в которой если и были не слишком счастливые моменты, то сейчас они казались уже далеким прошлым.

— Ну все, Лизка явилась и Катю мы потеряли! — рассмеялся кто-то из девушек книжного клуба, — Что пить будешь, Лиза? Как поездка? Когда мы получим свою порцию модных сплетен? — вопросы летели как пулеметные выстрелы, но Лиза была довольна, она могла не строить из себя суперсильную и стильную девицу, а просто расслабиться и помечтать.

Это безумие, подлинное безумие! — Лиза сидела, сжавшись в комочек в огромном белом кресле, и плакала навзрыд, — Как можно было ввязаться в такую авантюру? Ну, какая из нее гейша? Это же смешно! Смешно и печально! Сегодня она встретилась со строгой дамой из Большого театра, та окинула Лизу скептическим взглядом и безапелляционно заявила, что превратить девушку в Чио-Чио-сан так же непросто, как заставить ее танцевать под куполом цирка, а Лиза про себя заметила, что даже танцы под куполом кажутся ей более привлекательными, чем глупая афера собственного начальника. Да и становиться Чио-Чио-сан она не собиралась! Ей достаточно собственных трагедий!

Боже, она просто хотела спокойно жить и работать, заниматься делом, которое любила, путешествовать, обставлять большую новую квартиру. В последние месяцы Лиза все больше и больше мечтала о ребенке, она брала на руки катиных малышей и замирала от желания иметь собственного пупса, ощущать запах теплой детской кожи, понимать, что самое дорогое в мире существо зависит только от тебя. Никакого мужчины в лизиной жизни не было, вот уже 4 года, конечно, у девушки были какие-то связи и иногда даже феерический секс — обычное следствие курортных романов, но чего-то постоянного, связанного с обязательствами и ответственностью, — нет и еще раз нет! Лиза подумывала об искусственном оплодотворении в какой-нибудь клинике с отличной репутацией и строгими взглядами на конфиденциальность! Это было бы самым лучшим вариантом — ее собственный ребенок и никакого навязчивого мужа и вмешательств в ее жизнь. Но этот путь был сопряжен с большим количеством сомнений и проблем, и Лиза все откладывала и откладывала исполнение своего плана — боялась разочарований. Увы, сейчас все планы обещали обернуться полным крахом, уход из «Весны» грозил девушке, конечно, не разорением, но уж точно расставанием с привычным образом жизни. Сегодня Лиза пыталась разведать возможные варианты поиска новой работы, но результат оказался неутешительным — девушку знали как отличного специалиста, но, увы, не нуждались в ней, Москва пыталась экономить, и никто не желал оплачивать чужие, пусть даже и обоснованные амбиции.

Лиза выбралась, наконец, из холодного кресла, включила музыку — комнату наполнила грустная мелодия «Шербургских зонтиков», прекрасная и немного печальная Нормандия — подумала Лиза и переключилась на следующую песню, динамики оглушили современной клубной музыки, ее жесткий ритм больше подходил лизиному настрою — девушке требовался срочный релакс. Она подошла к огромному гардеробу, занимавшему целую стену, отодвинула бамбуковую дверь и уставилась на целый ряд обувных коробок, где-то здесь лежала ее последняя покупка — туфли Prada — карамельно-розовые шпильки с полосками нежнейшего шелка и ювелирными золотыми застежками. Лиза достала туфли из коробки и надела их прямо на босу носу — великолепно! Настроение поднялось на несколько градусов, теперь стоило только найти розовый клатч, привезенный в позапрошлом году из Нью-Йорка и наряд готов! Произведя основательные раскопки, девушка выудила бархатный конверт с клатчем и бросилась к зеркалу, она, понимала, что имеет довольно комичный вид: персиковый махровый халат, ослепительные туфли и лаковая сумочка, но все равно улыбалась!

Клубная песня сменилась лиричной мелодией, и Лиза тут же выключила музыку — никакой лирики! Зазвонил телефон, на носочках, боясь повредить острыми каблуками наборный паркет, девушка пробралась к телефону:

— Я слушаю! — нехотя, ответила она.

— Лиза, что ты делаешь? — Катя Дорофеева считала, что здороваться — только попусту тратить время.

— Я? Да так, туфли мерею.

— Идешь куда-то? — допытывалась подруга.

— Нет, просто так!

— О, Боже! Опять ковыляешь по квартире в своем ужасном махровом халате и очередном шедевре от Manolo Blanic?

— Prada, — уточнила Лиза.

— Что? — нетерпеливо спросила Катя.

— В шедевре Prada, — повторила Лиза.

— Неважно! Мне не нравится твоя хандра! Она слишком напоминает мою собственную!

— Ты несчастная эгоистка! — улыбнулась Лиза. — Скажи мне, что ты знаешь о гейшах? А?

— К чему вопрос?

— Да просто, — пыталась уклониться от ответа Лиза.

— У тебя ничего не бывает просто. Ну ладно, ничего не знаю о гейшах, роман Голдена, одноименный фильм, вот и все! Вон Дорофеев говорит, что может многое тебе поведать о гейшах, — рассмеялась Катя.

— Ну, уж нет, пускай об этом он поведывает тебе! — отмахнулась Лиза. — Все не буду отвлекать тебя от семейного ужина, — девушка всегда почему-то чувствовала себя неловко, когда подруга разговаривала с ней в присутствии мужа, даже, если та звонила ей сама. Лизе казалось, что она как-то непозволительно вмешивается в чужую счастливую жизнь.

— Ладно, пока! Завтра приеду в «Весну», будешь там? — напоследок спросила Катя.

— Буду, до завтра!

Разговор с подругой взбодрил Лизу, она решительно набрала телефонный номер суровой дамы из Большого театра и заявила ей, что не знает, как насчет Чио-Чио-сан, но приблизиться к образу гейши она намерена в ближайшее время, тем более, в ее распоряжении солидная сумма наличных и даже в «Мемуарах гейши» играли не коренные японки.

Все прошло на удивление гладко, и уже на завтрашнее утро у Лизы была назначена встреча с художником по костюмам и преподавателем театрального мастерства именитого московского вуза, ставившим отдельные моменты той самой Чио-Чио-сан. А вечер Лиза собиралась провести за фильмом «Мемуары гейши». У нее все получится! Даже этот бред, всегда получалось!

Огромный черный Mercedes S600 плавно скользил в по Тверской, вернее, плавным его движение было только для сидящего в тишине и прохладе владельца, всем остальным казалось, что мимо них на космической скорости пронеслась отбросившая все ступени ракета. Алексей говорил по телефону и быстро что-то писал в своем I-Pad’е, на секунду он отвлекся от возбужденной трескотни собеседника, а потом никак не мог вникнуть в суть разговора. Сегодня Саюри должно было исполниться 23 — ее жизнь только начиналась, он хотел подарить ей целый мир — мир роскоши и неги, бриллиантов в десятки карат, страстных ночей в красивейших местах мира, детского смеха и взрослой любви. Он много чего хотел ей дать, а отнял гораздо больше. В банковской ячейке в Токио до сих пор лежал бархатный футляр, который Алексей приготовил в подарок на этот день рождения, он представлял, как Саюри откроет его и девушку ослепит холодный свет голубых бриллиантов, он защелкнет застежку ожерелья на нежной шее и тепло ее хрупкого тела согреет ряды черных жемчужин. Мечты остались мечтами, они были в прошлом, где им самое место… Хотя подобные увещевания были хороши для кого-то другого, но не для самого себя. Вопреки всем доводам рассудка, всем воспоминаниям, которые против воли живо вставали перед глазами, ему до боли хотелось хотя бы на секунду оказаться рядом с Саюри, коснуться ее бледной кожи, ощутить неповторимый аромат, в котором смешались запахи ярких цветов и прибоя. Алексей до сих пор видел ее в каждой девушке с прямыми черными волосами, а потом с горечью понимал, что каждая будет только подделкой, жалким подобием Саюри, но в то же время яростно жаждал хотя бы намека на повторение своих встреч с хрупкой японкой, желал этого и противился своему чувству.

Лиза стояла в костюмерной Большого театра и дрожала. Девушке было очень-очень любопытно и даже немного страшно, причем боялась она не своего участия в японской мистификации — с этим все было уже решено, а того, что ей что-то не удастся, и тогда Корнилову откроется ее истинное лицо. Лиза не уставала удивляться — она попала в святая святых одного из лучших театров России и сейчас над ней хлопотали три дородные дамы, они доставали кимоно, придирчиво осматривали их и, не удовлетворившись результатом, откладывали в сторону. Лиза отлично понимала, что все и вся продаются, но чтобы в таком театре… это не укладывалось в голове.

— Елизавета, раздевайтесь, — приказала одна из дам, — Это кимоно из Чио-Чио-Сан, — она показала Лизе яркий наряд, — Сейчас опера не идет, так что мы можем его позаимствовать для вашего сюрприза, — дама попыталась игриво улыбнуться.

— Но ведь это кимоно замужней женщины, а я хочу изображать гейшу, — вчера Лиза прочитала столько всего о гейшах и их ритуалах, что считала себя чуть ли не экспертом. К тому же, она была уверена, Корнилов, как никто другой, знает толк в мелочах, всегда знал, — Мне не нравится этот пояс, он не должен быть завязан на бант, только узел и чтобы концы свободно свисали.

— Это так важно? — с надеждой на отрицательный ответ протянула одна из костюмерш.

— Очень важно, — отрезала Лиза, — И я, кажется, говорила, что не стеснена в средствах.

— Хорошо, мы распустим бант, — со вздохом согласилась старшая костюмерша.

Лиза стремительно выбежала из Большого, не было еще и 11 утра, а она уже безумно устала, девушка пообещала себе, что теперь будет снисходительнее относиться к актрисам: перевоплощение — тяжелый труд, а она еще в самом начале пути.

Еще через час Лиза парковалась возле ГИТИСа, ее знакомство с театральной Москвой продолжалось, а чего еще ждать от девушки, вся жизнь которой — сплошной театр, театр абсурда…

Седовласый преподаватель театрального мастерства был терпелив, и Лиза немного повеселела — уже третий час она отрабатывала походку японской женщины. Боже, идти маленькими шажками в этой странной неудобной обуви на танкетке было самой настоящей мукой, тем более, для Лизы с ее стремительным шагом. Обычно девушка не ходила, а носилась по улицам, офисам и собственной квартире, она регулярно рвала разрезы на юбках и ломала каблуки, но не собиралась ничего менять, а вот теперь приходилось семенить крошечными шажками и делать нелепые поклоны через каждые 4 шага. Кимоно было тяжелым и словно придавливало ее к земле, Лизе хотелось убить собственного начальника, Корнилова и саму себя.

— Ну что, деточка, прервемся на сегодня, — пророкотал театральный мастер, так Лиза окрестила его, — Когда у вас мероприятие-то намечается? — и снова этот игривый взгляд, как у толстушек из театра. Как же это бесило Лизу! Да и что другое они могли о ней подумать? Что это за семья такая, где жена изображает перед мужем гейшу?!

— Через неделю, — тихо сказала Лиза, удастся ли ей преобразиться в японку за это время? Весьма сомнительно.

— Ну что ж! Тогда встречаемся завтра также на 2 часа, — радостно проговорил театральный мастер, наверное, уже считая, как потратит лизины деньги.

— Хорошо, — безвольно протянула Лиза.

В этот день она провела в «Весне» всего пару часов и то из-за того, что очень хотела увидеться с Катей — счастливая сияющая подруга была для нее как спасительный маяк, на свет которого стоило плыть. Лиза с удовольствием наблюдала, как Катя примеряет струящиеся платья Elie Saab — нежнейшие творения из шелка были созданы как будто специально для нее.

— Знаешь, наверное, я должна переживать, что после родов никак не могу вернуться к своему 40 размеру, но мне на это наплевать, — Катя резко повернулась и юбка-солнце ярким вихрем взлетела вокруг ее ног.

— Катя, ты стала только лучше, — Лиза обняла подругу, — В тебе сейчас столько любви и счастья, и 46 размер идет тебе куда больше 40-го, ты стала настоящей, женщиной, мамой!

— Тебе-то легко говорить! — поддразнила Катя подругу и повернула ее к зеркалу, по сравнению с женственными катиными формами Лиза в своей юбке-карандаше и туго зашнурованном корсете поверх белой рубашки казалась тонкой, безжизненной тростинкой.

— Катя, — рассмеялась Лиза, — Ты роскошная, нахальная особа, которой нравится слушать комплименты, девушка пыталась спрятать грусть за веселым смехом и надеялась, что ей это удалось.

— Вот и Дорофеев говорит то же самое, — улыбнулась подруга, — И потом у меня теперь есть постоянный повод покупать что-то новое. Мне же нужно сменить целый гардероб.

Спустя час девушки сидели в уютном кафе на третьем этаже «Весны», из окон виднелась Красная площадь, по Тверской проносились представительские автомобили, москвичи неслись по своим очень «важным» делам, а вездесущие японские туристы щелкали затворами фотоаппаратов. Теперь японцы мерещились Лизе абсолютно везде.

— Лиза, скажи мне, а если в Москве продавать Luis Vuitton, японцы так же будут стоять в очереди, как на Елисейских полях? — девушки не раз наблюдали, как в Париже к магазинам элитных аксессуаров японцев привозили туристическими автобусами, купить сумочку Luis Vuitton было для них такой же целью поездки в Париж, как увидеть Лувр или Нотр-Дам.

— Не знаю, — Лиза улыбнулась словам подруги, — Но, наверное, это хорошая бизнес-идея, — скоро у нее будет масса идей и ни одного способа их реализовать, — с грустью подумала девушка.

— А кстати, про японцев, помнишь, ты вчера интересовалась гейшами, я так и не поняла, к чему был этот вопрос? — не зря Катя несколько лет работала судьей, по части добиваться ответов ей не было равных.

— Да так, просто увидела на полке «Мемуары гейши», вот и заинтересовалась.

— Лиза, у тебя дома и полок-то нет, ты же никак не купишь мебель.

— Я купила диван и кровать, — попыталась уклониться от ответа Лиза.

— Лизка, не увиливай, — Катя помешала ложечкой морковно-свекольный сок с сельдереем, сделала глоток и скривилась, — Это же невозможно пить!

— Да не мучай ты себя этим, — Лиза улыбнулась, отломила кусочек малинового чизкейка и подозвала официанта.

— Шоколадный капучино и шоколадный кап-кейк, — признавая поражение, заказала Катя, Лиза в испуге закатила глаза, а Катя, наоборот, зажмурилась. — Так я что-то не услышала ответ про японок, а? — Лиза поняла, подруга не оставит ее в покое.

Утренний воздух был чистым и прохладным, солнечные лучи отражались от поверхности пруда, тихо журчал фонтан. Это был ее маленький рай. Катя тихо подошла к двери — раньше, до нее, Сергей с дочкой завтракали в столовой, но с ее появлением в их жизни, все стало как-то проще и теплее, теперь они часто ели на кухне. Арина Петровна, их экономка, вначале ворчала, что для завтраков, обедов и ужинов в доме есть специально отведенное место, но потом смирилась. Сергей, катин муж, на это заметил, что переспорить его жену еще никому не удавалось.

— Что пупсы? Все съели? — Сергей обнял Катю за талию и теплым дыханием защекотал ее живот.

— У Матвея уже твой характер, — она села за стол, — Все делает по-своему и это в год.

— Завтра я буду его кормить, — улыбнулся Сергей.

— Если тебя не отвлекут переговоры с Нью-Йорком, — засмеялась Катя, — Что это у тебя? — она бросила взгляд на газету, которую листал муж.

— Мама, давай уже садить, — подала голос пятилетняя Лиза, она была дочерью Сергея от первого брака, и Катя гордилась, что девочка зовет ее мамой, — Будем блинчики есть, а потом я пойду с Матвеем и Варей играть, — Лиза немного картавила и очень этим гордилась.

Катя села за стол, налила себе кофе, положила Лизе блинчик со сметаной и джемом, сделала мужу бутерброд и потянула к себе газету.

— Что там пишут про «Весну»?

— Moscow Building покупает «Весну», — безразлично ответил Сергей и коснулся катиной руки, их детям был почти год, а он не мог поверить в то, что эта женщина принесла счастье в его жизнь.

— Moscow Building, зачем им это? — удивилась Катя.

— Наверное, начнут какую-нибудь стройку, — ответил муж.

— Как стройку? А как же Лиза?

— А что Лиза?

— Лиза же работает в «Весне», что она будет делать?

— Найдет какое-нибудь другое место, — Сергей не понимал катиного беспокойства, и вообще эта ее подруга ему не слишком нравилась.

— А если не найдет? — не унималась Катя, — Баеру ее класса в России не слишком просто найти работу. Что же делать? — беспокоилась она. Сергею было прекрасно известно качество жены переживать за всех и вся.

— Катя, ну что ты так о ней переживаешь? Она же взрослая девочка уже, причем хищница еще та.

— Да никакая она не хищница, Сергей, — Катя подошла к мужу и ласкова обняла его, — Она просто не слишком счастливая, как я была, до встречи с тобой, — она прижалась губами к губам мужа и потонула в его властном поцелуе.

— Мама, папа, ну сколько можно целоваться, — возмутилась их дочь, взрослые отпрянули друг от друга и вернулись к своему завтраку.

— Знаешь, мне тоже на первый взгляд кажется немного странным интерес Корнилова к «Весне», он не тот человек, чтобы просто так совершать какие-то поступки, — подумав, заметил Сергей.

— Ты знаешь его? — Катя промокнула салфеткой губки дочери и подняла глаза на мужа.

— Знаю, лет с 15, после смерти отца и мамы мне очень помогли его родители, я даже какое-то время жил у них.

— Ты общаешься с ним? — Катя уже строила какой-то план.

— Нет и это странно, из Японии он вернулся абсолютно другим, мы виделись пару раз мельком. А вообще мне было бы интересно поговорить с ним, мы общались все время, он собирался приехать на нашу свадьбу, а потом вдруг пропал. — Сергей ненадолго замолчал. — Надо встретиться с Корниловым, — решил он.

Глава 2

Лиза тихо брела к своей машине, в небе стояла полная луна, яркая и безжизненная, «Такая же, как я», — мрачно усмехнулась девушка. Где-то далеко пели птицы, ласково и нежно, но на парковке закрытого мужского клуба стояла мрачная тишина, только низко и беззвучно пролетела белая сова и скрылась в ближайшем лесу. В воздухе пахло чем-то экзотично-сладковатым и порочным. Теперь и она сама была порочной, Лизе казалось, что, когда она смоет слой белой пудры, покрывавшей ее лицо, то увидит эти следы порока, следы чего-то развратного и плохого. Девушка вздрогнула, несмотря на теплую ночь, и почувствовала, как мурашки побежали по телу. Как она теперь сможет быть прежней, как завтра придет на работу и будет заниматься привычным делом? Как она встретится с Катей, доброй и искренней Катей? Как возьмет на руки свою крестницу и посмотрит в ее ясные и серьезные глаза? Лиза подошла к машине, открыла дверь, села за руль — без единой эмоции, как робот, никогда не знавший любви и тепла. Что ей осталось? Зарабатывать и тратить? У нее не будет любящего мужа и чувства маленького тепленького младенца на руках. Она слишком много думает о тепле, наверное, потому что заледенела и снаружи, и внутри. Лиза включила климат-контроль, и салон автомобиля наполнил горячий воздух, ей стало нехорошо, закружилась голова, и потемнело в глазах. Девушка открыла окна и впустила звуки, запахи ночи, где-то ухнула сова, на противоположной стороне парковки сияли черными хромированными боками представительские седаны, на одном из таких полчаса назад уехал Корнилов. В глубине парка в окнах уютных домиков в стиле лжеклассицизма горел свет, слышался женский смех, переходящий в визг, и мужское бормотание. «Гейшу защищают традиции», — Лиза с грустью вспомнила слова своего шефа, визжащих девушек явно не защищали никакие традиции, не защитили они сегодня и ее саму. Нет, конечно, физически она не была близка с Корниловым, но надолго ли? Он смотрел на нее пронзительным жадным взглядом, словно хотел ее уничтожить, испепелить на месте, казалось, Алексей разрушал все ее покровы, слой за слоем снимал тяжелый шелк и этим своим страшным взглядом то ласкал, то ранил. В какие-то моменты Лизе казалось, что его настроение словно по мановению волшебной палочки улучшалось, и в глазах мужчины загорался радостный свет, на губах блуждала улыбка, но затем Корнилов вновь погружался в мрачный мир своих фантазий и дум.

Вдалеке, на слабо освещенной дорожке показалась женская фигура, девушка была обнажена, она бежала и смеялась, за ней громко топал не менее обнаженный мужчина, Лизе стало противно и горько, но она не имела права возмущаться, она была одной из них… И если сегодня Корнилов удовлетворился завариванием чая и неспешным танцем, то в следующий раз никто не мог гарантировать ей того же. Лиза согласилась играть гейшу, но никто не спрашивал, какой смысл вкладывал в это Алексей. Боже, перед тем, как она успела уйти, девушку догнал администратор и вручил ей конверт с деньгами, и Лиза взяла его, она не могла не взять — тогда стало бы ясно, что она играет в свою собственную игру. Так она официально стала продажной женщиной. Лиза завела машину и тронулась с места, не было смысла и дальше оставаться в этом порочном и мрачном месте.

Автомобиль тихо скользил по пустому шоссе, не играла музыка, Лиза блуждала в своих мыслях — прошлое смешалось с настоящим. Алексей Корнилов был последним человеком, с которым она хотела встречаться. Злая судьба, почему годы только красят мужчин? В какой-то момент ей казалось, что превращения в гейшу не произошло, она снова была юной и наивной, смотрела на него во все глаза. Потом Лиза вспомнила наставления педагога по театральному искусству и опустила глаза в пол — быть покорной женщиной совсем неплохо, если тебе и твоему сердцу есть что скрывать.

Играла музыка, и он смотрел на нее, Лиза поняла, сегодня она — и не она вовсе, а юная Кейко, которая желает только одного — угодить суровому господину, и сразу все стало по-другому. Тяжелое кимоно путалось и мешало идти, Лизе, с ее стремительной походкой, было трудно делать крошечные шажки и не поднимать глаза. Кимоно пахло пылью, и дома девушка гладила его парогенератором, добавив в воду свои любимые духи Aqua di Parmа, теперь кимоно издавало такой сильный аромат мандаринов и амбры, что Лизе оставалось лишь надеяться, что Каверин не знал подлинных ароматов японских гейш.

— Ты играешь на шамисэн? — раздался его звучный, обволакивающий голос, Лиза вздрогнула и чуть покачнулась.

— Нет, мой господин, я не овладела этим искусством, — девушка вдруг ощутила какой-то бесшабашный настрой и ей захотелось рассмеяться в голос, но она лишь стыдливо прикрылась веером, — Но я могу танцевать для господина, танец расцветающей сакуры под музыку флейты, — хоть тут она не покривила душой, танцы всегда удавались Лизе лучше, чем любые занятия музыкой.

— Потом, — буркнул Корнилов, и его глаза заволокла дымка печали и горя. О, Лиза была просто уверена, что он не может испытывать подобных чувств, но сейчас она видела это сама. Лоб прочертили морщины, старящие его, плечи уныло поникли, мужчина-победитель куда-то исчез.

Рядом с татами горела жаровня, огонь то угасал, то набирал силу, это было не тихое доброе пламя, а какое-то яростное и злое. Корнилов наклонился в ее сторону, и Лиза ощутила жар его тела, в душе шевельнулся смутный страх и, что еще хуже, узнавание. Девушка схватила прутик и сжала так, что он едва не треснул прямо в руках, она пошевелила угли в жаровне, огонь зашипел, угрожающе и мрачно. Лиза судорожно вспоминала, с чего начинается церемония заваривания чая, в тот момент, когда она читала об этом, казалось, что заварить чай — это самое простое, что может быть в этой авантюре. С горем пополам Лиза сообразила, что следует делать, Корнилов испытующе наблюдал, потом взял из рук чашку, коснувшись едва-едва, подержал немного, сделал осторожный глоток. Лиза расслабилась немного.

— Как тебя зовут? — тишину разрезал его голос.

— А то ты не знаешь, как меня зовут! — хотелось кричать ей, Лизой овладела какая-то помрачающая рассудок ярость, ей хотелось вскочить с татами, сорвать с себя кимоно, освободить волосы из тяжелой прически, стереть кровавую помаду и броситься на Алексея, вцепиться ему в лицо и оставить на нем глубокие царапины своих ногтей.

— Кейко, — смиряя свой гнев, тихо промолвила она.

— Что ж, танцуй Кейко, — как будто решившись на что-то, промолвил он.

И Лиза танцевала, в конце концов, тихие японские покачивания были куда проще ее любимой темпераментной самбы… Только Корнилов так не думал, он пожирал девушку плотоядным взглядом, полным желания и секса…

Лиза не заметила, как доехала до своего дома, нажала на пульт дистанционного управления, ворота плавно скользнули в разные стороны, машина въехала в подземный гараж под одной из дорогих высоток с видом на Москва-реку. Это ее жизнь, ее дорогая жизнь, другой все равно нет и не будет, и ради этой жизни Лиза будет играть с Корниловым в его же игры…

Алексей захлопнул дверь автомобиля и без сил откинулся в кресле, устало потер глаза и невидяще уставился на дорогу перед собой, в клуб, который правильнее было бы называть борделем, он отправился один — не хватало еще брать с собой водителя, а потом ждать, где именно всплывут слухи о его диковинных пристрастиях. Небо было темным — ни одной звезды, только луна светила тусклым светом. В Киото всегда было удивительно звездное небо, некстати подумал он, в ту последнюю ночь они с Саюри тоже смотрели на звезды. Так что все честно — без нее в его жизни нет места звездам, только холодной свет жалкой луны, такой же жалкой и одинокой, как вся его жизнь.

Сегодняшняя девушка была хороша, она казалась несмелой и робкой — лучшие качества, которые он ценил в женщинах. Конечно, девушка была не японкой, но таким было его условие — все должно быть ненастоящим, это не Япония, а только игра в нее. В какой-то момент Алексею показалось, что в темных глазах его гейши засверкали огоньки нешуточной страсти, даже злости, но потом они угасли. Псевдо-гейша, так Алексей называл ее в своих мыслях, была маленькой и хрупкой, на выбеленном лице алели кровавые губы, но лучше всего были волосы — черные и гладкие, как у настоящей японки. Она робко смотрела из-под густых ресниц, а Алексея охватывал какой-то животный голод, хотелось резко рвануть кимоно и обнажить бледную нежную кожу, впиться в нее жадным ртом, выпустить волосы из сложной прически, коснуться ее маленькой груди, впиться и не отпускать, ласкать, терзать, мучить. Он был уже почти готов на это, но гейша, подавая ему чашку, вздрогнула, и в ее глазах показался еле сдерживаемый страх. Алексею вспомнилась Саюри — желание пропало…

Нет смысла стоять и ждать, сегодня он не воспользовался маленькой потаскушкой, которой вздумалось заработать денег, изображая японку, выдавая себя за женщину, которой ей никогда не стать, но время еще не ушло, они встретятся через неделю:

— В следующий четверг, — бросил он на прощание.

— Да, мой господин, — угодливо кивнула она.

Вот и все! в четверг он не упустит своего, и пусть девчонка не тешит себя мыслями, что гейша нужна мужчина только для любования. Она не настоящая гейша, она не Кейко, а Катя или Маша, и вести себя он будет так, как захочет, так, как позволяют его деньги.

— Лиза, ты меня слушаешь или нет, — тормошила ее Катя, — Мы приземляемся через 10 минут, дети сразу поедут на виллу, а что ты хочешь, поужинаем в городе или тоже поедем в дом? — Лиза открыла глаза и недоумевающе уставилась на подругу. Она и сама не понимала, как позволила Кате уговорить себя отправиться с ней и ее детьми на выходные на Сардинию, наверное, подействовали обещания полного релакса и абсолютного отсутствия мужчин — катин муж никак не мог вырваться с деловых переговоров и пропускал week-end с семьей.

— Как скажешь, — вяло проговорила Лиза, она до сих пор пребывала в плену своего тяжелого сна, в котором каждую секунду возвращалась к предыдущей ночи с Алексеем, хотя ночи — это слишком громко сказано, к позорным часам игры в гейшу.

— Что значит, как скажешь? — не унималась подруга, — Ты гостья — ты и говори!

— Давай в дом, — улыбнулась Лиза, вчера она не знала, как посмотрит Кате в глаза, а сейчас не знала, что делала бы, не позови ее подруга с собой, — все глубже и глубже погружалась бы в пучину переживаний и тяжелых воспоминаний.

Решение сразу отправиться на виллу было единственно верным, настоящее феодальное поместье, как звала его Катя, раскинулась на холме, с которого открывался захватывающий вид на залив. В воздухе плыли ароматы мандаринов и моря, катины дети мирно спали, муж позвонил и сообщил, что вернулся со встречи и тоже отправился спать. В ночной тишине изредка раздавался треск цикад, уставших от жаркого дня, вдалеке волны с нежным шепотом набегали на берег. Лиза и Катя расположились в плетеных шезлонгах возле бассейна с бокалами вина в руках.

— Чудный вечер, правда, — тихо проговорила Лиза и потянулась, — Спасибо, что вытащила меня из Москвы.

— Не за что, — улыбнулась Катя, — Ты же моя лучшая подруга, помни об этом.

— Спасибо, — засмущалась Лиза, — Я благодарю всех и вся, что тогда в Милане перепутали мое время заказа и время твоей мамы.

— Ну тогда ты не была благодушно настроена, — рассмеялась Катя, — Мама говорила, что ты напоминала разъяренную дикую кошку.

— Хочешь, чтобы мне было стыдно? — Лиза и правда немного покраснела, — И не гордись особо, вначале я начала дружить с твоей мамой, а не с тобой.

— Ну на мое счастье у нас с мамой все общее, — сказала Катя, — Помнишь нашу поездку в Рио-де-Жанейро?

— Еще бы! Помню твои дикие пляски на пляже.

— Не мои, а наши, ты тоже не отставала! Там еще был один брутальный кудрявый бразилец, с которым вы до утра смотрели на океан, — со смехом проговорила Катя.

— Катя, ты знаешь, что замужним женщинам не полагается знать слово брутальный! — рассмеялась Лиза.

— Это почему это еще? — шутливо возмутилась Катя, — У меня во владении и пользовании находится самый брутальный муж на свете, так, что я имею полное право.

— Ну как знаешь! — Лиза встала с шезлонга и подошла к бассейну, — Давай купаться, Катя, — позвала она подругу.

— Не хочу, — Катя капризно надула губки, — Ты знаешь, я не люблю плавать.

— Тогда я буду плавать одна, — Лиза одним легким движением скользнула на самую глубину.

— Как же хорошо, — она подплыла к бортику, откинула назад голову и длинные черные волосы раскинулись по воде, — Ты, Катя, наверное, боишься маккиях испортить, — поддела она подругу.

— Именно, макияж, — покачала головой Катя, она наблюдала, как Лиза маленькими шажками прошла к своему лежаку, взяла полотенце и завернулась в него — такая изящная и такая одинокая. Лиза высвободилась из мокрого купальника и надела шелковую тунику.

— Смотри, купила первый раз из пляжной линии Feretti, — она покрутилась перед подругой.

— Лиза, а почему ты всегда носишь сплошные купальники, с твоей-то фигурой? — немного невпопад спросила Катя.

— Да нет, не всегда, — отмахнулась Лиза.

— Лиза, мы вместе уже почти год ходим в бассейн, у тебя целая коллекция купальников и все закрытые, и здесь я не первый раз вижу тебя только в таких, — Лиза грустно усмехнулась — уйти от вопроса не удалось.

— Ну ты тоже носишь только сплошные.

— Это другое, Лиза, после рождения близнецов я никак не приду в форму, при которой хороши бикини, и потом у меня же остался от кесарева шов, хоть и совсем небольшой, но все равно.

— Вот и у меня шов, — тихо сказала Лиза, — Правда не от кесарева, увы, и совсем не небольшой.

— Что произошло? — так же тихо спросила Катя, она не знала, как себя вести, может быть, стоило оставить подругу в покое?

— Внематочная беременность, операция, а потом этот ужасный шов почти во весь живот, и это еще не худший результат, — с горечью произнесла Лиза.

— Лиза, прости, — Катя присела рядом с подругой и взяла ее холодные пальчики в свои такие же ледяные.

— Ничего, это было давно, почти 7 лет назад, — Лиза вздрогнула, но не выпустила катину руку.

— Ты была такая юная, — произнесла Катя.

— Мне было почти 23, тогда я казалась себе совсем взрослой, я закончила с отличием Академию Плеханова и работала в одной из лучших инвестиционных компаний, вся жизнь была впереди, — Лиза сделала глоток вина, — Ему было 32, успешный интеллектуал с блестящим будущим, я была для него так, приключением на одну ночь, он был для меня всем, — Катя накинула на плечи подруги свою шаль, та не заметила ничего — в тот момент Лиза была в прошлом. — Его пригласили на корпоратив по поводу Нового года, он приехал, я смотрела на него восторженным взглядом, ловила каждое слово, мы потанцевали вместе, выпили пару бокалов шампанского, потом он позвал меня куда-нибудь выпить кофе. Мы сидели в уютной маленькой кофейне, он говорил, я слушала. Потом все было как-то легко и незаметно, он пригласил меня к себе, я согласилась — я же была уже совсем взрослой. И потом я была девственницей, последней девственницей развратной Москвы, мне казалось, здорово, что моим первым мужчиной будет именно он. Он меня, конечно, ни к чему не принуждал, я была счастлива предложить ему всю себя, ночь была пылкой, одежда разбросана по всей его большой квартире, морозный рассвет над Москвой. И, знаешь, самое смешное — мы предохранялись, — Лиза на секунду замолчала, а потом хрипло рассмеялась, — Утром мы вместе выпили кофе, он довез меня до дома. Вот так все интеллигентно. Больше наедине мы не встречались, я видела его мельком пару раз, когда он приходил в офис, — Катя слушала, боясь шелохнуться, в коротких рваных фразах скрывалась драма, очередная женская судьба, чуть не сломанная эгоистом-мужчиной. — После нового года я чувствовала себя не очень хорошо, даже боялась, что забеременела, но я же помнила, как он надевал и снимал презервативы. В середине февраля был страшный снегопад, я еле добралась до работы, обессилевшая присела в холле, думала, устала, потому что долго шла от метро — машину откопать было нереально. Потом — один сгусток боли, боль была везде в животе, в шее, в лопатках. Мне казалось, я умираю — умирать в 23 года было глупо и нелепо. Ко мне кто-то подбежал, я сползла с дивана, пыталась встать и хотя бы снова сесть — почти теряла сознание от боли. По снежным заносам скорая ехала бесконечно долго, я чувствовала, как сердце бьется, словно при беге, слышала их слова: «Подозрение на внематочную, внутреннее кровотечение». Мы целую вечность ехали в больницу, потом — пустота. Я очнулась в реанимации, уродливый шрам был не самой страшной бедой, — Лиза замолчала, Катя увидела, как по ее бледным щекам бегут слезы, она обняла подругу, но та словно не почувствовала дружеского прикосновения. Катя осторожно встала и вошла в дом, сама она в такой ситуации предпочла бы побыть одна. Спустя полчаса Катя подошла к окну в спальне, сердце разрывалось от боли и горя, которые она чувствовала, как свои. Лиза плавала в бассейне, яростно разрезая воду сильными гребками, ярость — не худшая из эмоций, — подумала Катя и отошла от окна.

— Te amo, te аmo! — подпевала Лиза смуглой Бейонсе, яростно протискиваясь по замершим в бесконечной пробке московским улицам. Жизнь была прекрасна или, по крайней мере, должна была таковою быть! — Утром пробежка, душ и зеленый чай, — звучало на одной из радиостанций — Лиза улыбнулась, встав в половине 6, она уже успела позаниматься в фитнес-клубе, выпить wellness-чай и принять гидромассажную ванну. Что и говорить, выходные дались ей нелегко, и теперь девушка мечтала любыми способами поднять себе настроение и, главное, удержать его. Уже несколько лет она не возвращалась к той давней истории, сделавшей ее взрослой в один миг. Конечно, полностью забыть не удавалось никогда, и вряд ли такое вообще возможно, но все же Лиза отодвигала от себя печальные воспоминания как могла, но встреча с Корниловым, разговор с Катей всколыхнули тоску, она вспомнила себя, заплаканную, дрожащую и одинокую в холодной больничной палате — мама прислала деньги «на самый лучший уход», но сама приехать не смогла — была занята налаживанием новой жизни в Питере с новым мужем.

Машины немного сдвинулись и снова замерли, как будто кто-то огромный и невидимый одним движением заставил остановиться целый город. Лиза ненавидела утренние часы на Ленинградском проспекте, но никогда не могла заставить себя выехать из дома пораньше: укладка-макияж-выбор наряда занимали слишком много времени. Нарушая все правила, что для Москвы было вовсе не новостью, черный Mercedes вылетел на встречную полосу и умчался далеко вперед, Лиза проводила его недобрым взглядом и стала переключаться с одной FM-волны на другую в поисках мажорных ритмов.

Алексей читал последние новости с фондовых рынков и не видел ничего вокруг, японские биржи уже давно открылись и определяли настрой финансового мира. Да, он мог покинуть эту страну, но быть не в курсе того, что там происходило — это казалось невозможным. Выходные выдались отвратительными, и Корнилов радовался началу рабочей недели. Встреча с Кейко затронула его больше, чем он готов был в этом признаться, даже самому себе, особенно самому себе: звуки, запахи, ощущения — все было таким же, как раньше, но в то же время совершенно другим. В пятницу днем позвонил старый приятель Дорофеев — они дружили чуть ли не 20 лет — почти половину жизни, звал в Лондон на мальчишник, на Сардинию на week-end или в Москву просто в гости. Раньше Алексей считал его лучшим другом, но в теперешнем настроении Сергей — счастливый отец троих детей и примерный муж какой-то зубастой провинциальной малышки казался ему не лучшей компанией. Альтернатива была известна: пустой дом, горы бумаг и, может быть, стакан коньяка. Он ждал следующей встречи с Кейко, боялся ее и предвкушал. Корнилов не оставил свою мысль — овладеть девушкой грубо и жестко, проверить ее на прочность и понять, что все это фальшивка — жалкая пародия на хрупкую нежную японку.

Автомобиль миновал здание «Весны» — Алексей поднял глаза от лэп-топа, не бог весть какое приобретение, но пусть будет — придет время, и на месте магазина можно будет построить отличный деловой центр или отель, этажей в 10–15. Такой бред, как сохранение исторических памятников, соблюдение архитектурного облика города, Корнилова давно не волновал.

Лиза парковалась возле «Весны» и в тысячный раз радовалась тому, что их luxury-витрины смотрят почти что на Кремль. В конце концов, модный магазин — не худший вариант для разрушавшегося особняка XIX века, каким он был еще 5 лет назад, сейчас старой постройке придали лоск, которого она была лишена долгие годы, и по его залам снова ходили красивые женщины. Разве это не прекрасно?..

— Сергей, давай, наконец, поговорим о чем-нибудь серьезном, — Катя высвободилась из тесных объятий мужа и стянула с него одеяло.

— Я очень серьезен, — пробормотал владелец одной из самых успешных российских металлургических корпораций и зарылся лицом в подушку, властно прижав жену к себе.

— Поверить не могу, что утром понедельника ты нежишься в постели, а как же мировые рынки, не рухнут без тебя? — поддела его Катя.

— Один день как-нибудь обойдется, — пробормотал Дорофеев, — И потом не ты ли мне вчера ласково говорила, что я совершил сделку века.

— Я, — рассмеялась довольная Катя.

— Ну о чем будем говорить? — поняв, что жена так просто не отступится от него, спросил Сергей.

— О твоем друге Корнилове, он меня беспокоит, — безапелляционно заявила Катя.

— О, Боже! — простонал Дорофеев — Опять твое желание вмешиваться во всё и вся!

— Не вмешиваться, а управлять процессом, — поучительно заметила его жена.

— Лиза, вообще ты меня слышишь, — окликнул ее шеф, — Не сочти это за критику, но ты сама не своя сегодня, я дважды задал тебе вопрос о сроках оплаты за Hermes, но так и не услышал ответа.

— Да, да, я слышу тебя, — встрепенулась Лиза, — предоплата должна быть произведена не позднее 20 сентября, вот график с указанием рассрочки и полученного дисконта, — девушка протянула ему бумаги и бессильно уронила руки. У нее болело все тело, от макушки до кончиков пальцев на ногах, казалось, не было в организме ни одной клеточки, которая бы не взбунтовалась против самонадеянного поведения своей хозяйки.

— Лиза, у тебя точно все в порядке, — усомнился Евгений, — Ты вся какая-то бледно-зеленая.

— Женя, не рань мое самолюбие, — девушка хрипло и немного надломленно рассмеялась в ответ, — Гейше положено быть бледной, я просто вживаюсь в образ, — Лиза с грустной улыбкой пошевелилась в огромном кожаном кресле.

— Ну что у тебя с Корниловым? — встрепенулся Евгений — Встреча состоялась? ты ему понравилась? Ты же не сделала какую-нибудь глупость?

— Не сделала, не стрессуй, — лениво протянула Лиза, — Мы с Корниловым начинаем познавать друг друга, назовем это так.

— Что значит познаем? Он не?… — немного нерешительно начал Женя.

— Он не… что? — поддела Лиза, — С каких пор тебя это беспокоит, а? Гейшу же защищают традиции, ты не забыл? — она выпрямилась и забыла о боли, хотелось крикнуть в глаза своему самодовольному начальнику, что ее уже никто не защитит, никто и никогда!

— Лиза, не дури! Что там у вас происходит?

— У нас все развивается по тобой намеченному плану: знакомство, влечение, раскрытие секретов. Всему свое время, разве не так ты меня учил, а? — Лиза присела на подлокотник кресла своего шефа и ласково коснулась его лица.

— Так, так, — процедил Евгений и отпрянул от девушки, по телу пробежала сладкая запретная дрожь.

— Ну раз так, то о результатах ты тоже узнаешь в свое время, — Лиза резко встала и отошла к окну: по Тверской тек бесконечный людской поток, солнце золотило кремлевские шпили и купола, тихо подкрадывалась осень. Она понимала, игра идет не только с Корниловым, но и с Женей тоже. Он боится потерять устойчивое и доходное место в «Весне» и, если она хочет получить максимум результата от сложившейся ситуации, то должна разыграть козырные карты, следуя старому доброму правилу, раньше времени не раскрывать свои тайны.

— Лиза, — окликнул ее начальник, — Ты должна держать меня в курсе, поняла, — угрожающе произнес он.

— Да, да, конечно, я все прекрасно поняла, — притворно миролюбиво ответила девушка и опустилась в кресло, надела очки в золотой оправе и склонилась над I-Pad’ом. Лиза выглядела настолько юной, свежей и интеллигентной, что никому бы и в голову не пришло, что она способна играть гейшу, заключать миллионные контракты и страдать.

Лиза не могла дождаться того момента, когда закончится разговор с Евгением, и она сможет, наконец, уединиться в тишине своего кабинета, скинуть ставшие вмиг неудобными туфли и закрыть усталые красные глаза, которые она безуспешно пыталась привести в норму каплями и ледяными компрессами. Вчерашний день был изматывающим, а ночь выдалась еще хуже, она казалась испытанием ее сил, душевных и физических. Лиза никак не могла решить, как же вести себя с Корниловым при следующей встрече, он был слишком циничным, слишком искушенным и рядом с ним она сама превращалась в послушное безвольное создание или, по крайней мере, мечтала в него превратиться, чтобы забыть все то, что было с ней раньше и раствориться в мистике краткого отрезка жизни, что снова свел его и ее. Лиза привыкла быть честной с собой и спустя несколько дней после первой встречи с Алексеем в тишине закрытого клуба она нашла в себе силы признаться, что гнев и раздражение, и даже страх были лишь первой эмоцией на этого мужчину, потом пришло ожесточение и вместе с тем желание — быть с ним, пусть недолго, но все же… вспомнить очарование того первого раза, когда казалось, что Корнилов открывает перед ней целый мир, когда Москва за окном, прикрытая легким снежным покрывалом казалась не вульгарной женщиной средних лет, а наивной и чистой девицей. И она сама себе казалась наивной и чистой…

Город тонул в струях ледяного дождя, небо затянула непроглядная мгла и обиженные за что-то небеса извергали на землю все новые и новые потоки воды. Мощный свет автомобильных фар рассеивал темноту, давая его владельцу возможность мчаться навстречу своему новому увлечению. Алексей был охвачен давно не посещавшим его воодушевлением, сердце яростно стучало в груди, а воображение с упоением рисовало картины предстоящей встречи с Кейко, хотелось разогнать привычную хандру, отбросить все мысли и отдаться во власть примитивного плотского наслаждения. Встречаться со светскими дамочками или того хуже юными девицами из состоятельных семей не было ни сил, ни желания — бессловесная псевдояпонка была лучшим вариантом.

Дождь был таким сильным, что Лиза не видела дорогу даже в метре от себя, в другое время в такую погоду она бы с удовольствием посидела на застекленном балконе, завернувшись в теплый плед и глядя на мрачную реку, почитала бы или поболтала с подругой. В другое время, но не сейчас… До загородного клуба оставалась еще пара километров, несколько жалких минут до входа в то мерзкое место, которое сделало ее саму гадкой и грязной. Лиза припарковалась на крохотном пятачке за чайным домом и бросилась внутрь, тонкий шелк платья, вмиг намокнув, облепил ее тело, в модных ботильонах с открытыми пальчиками захлюпала вода. Девушка мрачно усмехнулась, Корнилову придется намокнуть еще сильнее, после того, как она приткнула свой джип у самого крыльца, ближайшее место для парковки оставалось метрах в двухстах от входа.

Лиза вбежала в дом, прошла в раздевалку, достала из чехла кимоно, сбросила намокшее платье и белье, натянув кимоно на голое тело. Раньше ей казалось, что облачиться в традиционную японскую одежду — непосильная задача для одного человека, но практика одолела все препятствия, к тому же на удачу пояс кимоно у гейш завязывался спереди, чтобы клиенту было легче распустить его, а не сзади, как у порядочных женщин. Слой белого грима на лицо, кроваво-красные губы, красные тени в уголках глаз — сама себе Лиза напоминала только что переродившегося вампира. Прическу ей сделали в театральной гримерной, там же нанесли слой белой пудры на руки и шею, а вот наносить там грим на лицо Лиза побоялась, больше не за себя, а за тех, кого могла встретить по пути. Из чехла она осторожно достала веер: настоящее произведение искусства с ручкой из слоновой кости и основой из тончайшего шелка, расписанного диковинными цветами. Этот веер стал для Лизы настоящим кошмаром — танцем с веером, искусством, которому японские женщины обучаются на протяжении долгих лет своей жизни, она решила овладеть за неполные 5 дней. Вначале веер выскальзывал из рук и, казалось, ей никогда не совладать с ним, но в Лизином лексиконе отсутствовали слова невозможно или не получится. Взглянув на себя в зеркало в последний раз, Лиза вышла в зал, в которым ее уже ждал Корнилов, об этом ей сообщил услужливый администратор.

Он сидел на татами в центре комнаты, так же, как в прошлый раз. Из динамиков лились нежные звуки японской арфы, им вторила печальная флейта, Лиза шла, опустив голову, маленькими шажками с неизменными поклонами. Она приблизилась к Корнилову слишком быстро, по крайней мере, так показалось ей самой, поклонилась и замерла в неестественной позе. Мужчина пристально смотрел на нее немигающим взглядом, музыка оборвалась, слышалось его дыхание и стук дождя за окном. Он протянул руку, коснулся ее кожи под широким рукавом кимоно, мурашки побежали по телу, на коже остались следы его пальцев, стерших белоснежную пудру.

— Сядь! — Лиза опустилась на татами, — Говори! — о, Боже, о чем она должна говорить, когда в голове нет ни одной внятной мысли.

— Вы намокли, мой господин, на улице такой сильный дождь, — малограмотная дура, — подумал Корнилов, услышав тихий лепет девушки. — Я дам вам полотенце, — она поспешно встала и совсем не по-японски заспешила в дальний угол комнаты, где стояла кровать и лежала стопка полотенец.

— Вот, мой господин, возьмите, — девушка протягивала Корнилову красное полотенце, испуганно глядя куда-то поверх его плеча.

— Вытри меня сама, — хрипло сказал Алексей, уставившись на маленькие белые ладошки гейши, от нее пахло мандаринами, дождем и почему-то карамелью.

Лиза вздрогнула от его голоса и от его слов, казалось невозможным коснуться мужчины и не выдать себя. Она развернула полотенце и несмело шагнула вперед, сквозь тяжелую ткань кимоно и его одежды ощущая тепло большого и сильного тела. Девушка дотронулась до лица мужчины, провела полотенцем по его волосам, холодным пальчиком стерев капли воды с висков, невольно въерошила его темные густые волосы, коснулась сильной шеи и сама вздрогнула как от удара, расстегнула верхнюю пуговку его рубашки, вторую, третью…

Его кожа обжигала каким-то первобытным жаром, посылая по телу девушки сотни, тысячи искр, готовых воспламениться в любую секунду. Ее рука дрожала, запутавшись в жестких волосках его груди, пудра, нанесенная на ладони, белыми каплями стекала по загорелому телу мужчины, создавая странный контраст жизни и пустого белого гипса. В окна ударил порыв ветра, на миг погасли лампы, но затем снова зажглись, вдруг заиграла смолкшая было музыка — резкой дробью оглушил стук барабанов, над жаровней вился легкий дымок — терять время на чайные церемонии сегодня никто не желал. Лиза судорожно вздохнула, Алексей, почувствовав ее состояние, потянул девушку к себе, она не устояла на ногах и почти рухнула на татами, из под кимоно выглядывали ее маленькие ступни с нежными розовыми ноготками. Это произвело какое-то странное, непонятное впечатление на мужчину — чуть загорелые ножки с высоким подъемом возбудили его больше, чем упругая грудь в роскошном декольте или крутые бедра под облегающим платьем. Девушка дышала коротко и поверхностно, как будто боялась, она бессознательно обхватила руками колени и склонила голову. Корнилова охватила злость: разыгрывает из себя девственницу, продажная тварь! — накручивал себя Алексей. Он толкнул ее, Лиза распласталась на полу, волосы выбились из прически и окружили ее словно змеи Горгону Медузу, — мелькнула глупая мысли. От мужчины исходил запах опасности, гнева и секса, он навис над девушкой, опираясь руками по обе стороны от ее хрупкого тела, собрал в кулак шелковистые пряди и зло отбросил их. Лиза замирала от ужаса, розыгрыш и мистификация перестали быть таковыми, все стало слишком серьезно, опасно и совершенно ей не нужно, вот только ее желания больше никто не спрашивал.

Мужская рука настойчиво касалась ее груди, пробираясь под плотный шелк кимоно, его теплые прикосновения вновь и вновь заставляли дрожать ее заледеневшее тело, его губы, подбородок с пробившейся за день щетиной терзали тонкую кожу ее шеи. А она собиралась танцевать с веером, — с усмешкой подумала Лиза, — здесь были совсем другие танцы. Девушка не хотела откликаться на действия Корнилова, но предательское тело не сдерживали доводы рассудка, оно жило собственной полнокровной жизнью и откликалось на настойчивые ищущие прикосновения мужчины. Медленно и оттого еще более тягостно Алексей потянул бант на ее кимоно, немного откатившись в сторону, Лиза расстегнула еще пару пуговиц его рубашки и вытащила ту из-за пояса брюк, жадными пальцами пробежала по его спине, царапая и лаская. В ней словно жили два человека, а, может, даже больше: холодная рассудочная Лиза негодовала и протестовала, оскорбленная Лиза времен юности хотела убежать, покраснев от стыда, а какая-то новая свободная и даже немного распущенная Лиза наслаждалась моментом, желая выпить Алексея до самого дна.

Тело мужчины покрылось капельками пота, дыхание сбилось, его губы больше не были плотно сжаты, они ласкали, кусали, брали в плен и отпускали. Девушка тоже не оставалась в долгу, ее желание вырвалось на волю, словно небольшой, но разрушительный вихрь. Казалось еще совсем чуть-чуть и их игра достигнет своего логического конца, Корнилов резко притянул ее к себе, словно слепив два тела, свое и ее, одной рукой схватив Лизу за волосы, он приблизил свой рот к ее рту. Кожа на голове у девушки жутко горела и она подумала, что снятие скальпа — это уже не японские, а индейские штучки. Он не поцеловал ее, а только прошептал в приоткрытые алые губы:

— Ну скажи же что-нибудь, — а затем добавил что-то неразборчиво, наверное, по-японски.

— Что? — глупо переспросила Лиза.

— Ничего! — мужчина резко отпустил ее волосы, и Лиза больно стукнулась затылком об пол, — Ничего! — он еще больше приблизился к ней, так, что своим обнаженным телом в распахнутом кимоно девушка оценила всю мощь его возбуждения. — Ничего! — Корнилов стукнул кулаком по дощатому полу, резко вскочил и бросил на Лизу презрительный взгляд. В испуге, отчаянии и, что уж там говорить, вздрагивая от нереализовавшегося желания, она зажмурила глаза. Резко хлопнула дверь, повеяло холодом и дождем — Лиза осталась одна.

Зло взвизгнули тормоза, мощный Cadillac Escalade рванулся вперед, разбрызгивая грязь, Алексей устало откинулся на подголовник. И о чем он только думал, когда желал встречи с Кейко? Разве кто-то мог заменить ему Саюри, его маленькую нежную японку, его экзотический цветок, диковинный и ароматный?!

Это было ужасно, но она это заслужила — Лиза устроилась в машине, направив струю горячего воздуха на свои замерзшие ноги. Шелковое платье, бледно-розовый шедевр от Stella Mccartni, словно старая тряпка, было брошено на заднем сиденье, надеть его Лиза была не в силах, в наспех завязанном кимоно, с наполовину размазанным гримом на лице, босиком и с полотенцем в виде тюрбана на голове, она, сгорбившись, сидела за рулем. Если ее кто-нибудь увидит, то ее отправят прямиком в психбольницу, и, возможно, там ей — самое место, — зло усмехнулась Лиза.

Обычно утро стирало тревоги минувшего дня, делало жизнь яркой и полной смысла, но не в этот раз — Лиза никак не могла пережить катастрофическую встречу с Корниловым: волнение, влечение, страсть и вдруг — злость и холодное презрение. Все выходные девушка провела наедине со своим мрачным настроением, пробежала полсотни километров на беговой дорожке в тренажерном зале, испекла печенье, которое некому было есть, прочитала почти всего Марселя Пруста. Лиза успокаивалась на пару часов, а потом снова возвращалась к сцене в чайном доме: пустые глаза Алексея и его равнодушное «Ничего!». Она не хотела думать о Корнилове как о живом человеке, у которого есть свои мысли, чувства и печали, но все же начинала думать о нем именно так, в циничном поведении мужчины мерещилось нечто большее, чем простая пресыщенность жизнью. В понедельник Лиза проснулась с улыбкой на губах, но, поняв, что все увиденное было лишь сном, загрустила еще больше. Ей казалось, она на самом деле ощущает тепло детского тела на своей груди, а это оказалось лишь фантазией, жалкой холодной фантазией. Лизе снилось, что она стоит у окна, за которым простирается водная гладь, на ней летящее шелковое платье, а на руках крошечный малыш, ему месяца полтора, мальчик. Ребенок закутан в махровое одеяльце, но он высвобождается из него и прижимается к лизиной груди голеньким тельцем. Мальчик теплый, он пахнет присыпкой и молоком, и Лиза знает, что она — его мама, самая счастливая мама на свете. Увы, в действительности она не была ничьей мамой и уже не мечтала ею стать, врачи говорили: при том, что произошло с Лизой раньше, как была проведена операция и как она перенесла ее, шанс забеременеть был 1 на десять тысяч, даже с помощью ЭКО.

Были минуты, когда Лиза уже почти уверяла себя в правильности решения прекратить эту безумную игру с Алексеем, дождаться кончины «Весны» и уйти строить новую жизнь. Понятно, работу с оплатой, равной той, что она имеет сейчас, Лизе не найти, ну и пусть, что-то ведь она сможет найти. Кредит за квартиру она погасила, ну заберет банк ее сияющий Range Rover, ну и пусть. Но потом, спустя несколько минут, Лиза начинала думать, что в отсутствие денег, привычных вещей: туфель по тысяче евро за пару, шелкового белья из последних коллекций, абонемента в лучший фитнес-клуб, регулярных визитов к косметолого-парикмахеру-массажисту у нее не останется ни одной радости в жизни. Девушке становилось бесконечно жаль себя, и она понимала игра с Корниловым будет продолжаться столько, сколько захочет он сам. Где-то в самом потаенном уголке лизиного ума билась мысль о том, что всречи с Алексеем в чайном доме — единственный шанс понять, что явилось причиной его состояния озлобленности и ожесточенности. Тот Алексей, которого она видела в пятницу, ничем не походил на Корнилова семилетней давности. Тогда, в 2004 он был настоящий золотой мальчик, не просто богатый, а удачливый и обаятельный, казалось, способный обогреть и осветить целый мир вокруг.

Из мрачных мыслей Лизу вырвал телефонный звонок, она не хотела отвечать, но, увидев, Катин номер, взяла трубку:

— Привет, дорогая! Как твои дела? Ты не упорхнула из Москвы: Париж-Милан-Нью-Йорк?

— Привет! Увы, я пока в Москве, — Лиза улыбнулась, Катя могла разогнать какую угодно хандру? — А ты? Нежишься на Сардинии, как довольная кошка?

— Неа, Лиза, иди переоденься и, ради Бога, оставь в покое мою горжетку, а то папе придется покупать мне еще одну такую же, — Лиза поняла, что последний пассаж был адресован вовсе не ей, а дочери катиного мужа от первого брака, которая обещала вырасти в великую модницу и кокетку. — В общем, Лиза, как ты понимаешь, мы в Москве и моя старшая дочь намеревается разнести весь мой гардероб.

— Ну, ты не особенно сопротивляйся, будет повод купить новое!

— Точно! Днями буду в Лондоне и устрою великий шопинг, изменю тебе и твоей «Весне», — засмеялась Катя. — Скажи мне, какие у тебя планы на сегодняшний вечер?

— Да, никаких в общем, кроме педикюра и эпиляции.

— Ну это можно, отменить, — безапелляционно заявила Катя, — походишь еще пару дней со старым педикюром и без эпиляции.

— А ради чего такие жертвы? — улыбнулась Лиза.

— Знаешь, сегодня в «Пушкинском» премьерный показ «Уолл-стрит. Деньги не спят», будут какие-то американские звезды, у нас с Дорофеевым есть приглашения, но мы завтра улетаем в Лондон на переговоры и решили провести вечер дома, а потом у Сергея вся жизнь под знаком «Деньги не спят», так что ему вредно смотреть такое, — Катя снова рассмеялась, — В общем, мы решили, что вместо нас стоит сходить тебе, развлечешься.

— Катя, спасибо, конечно, но я как-то не планировала, — Лиза была не расположена посещать светские мероприятия.

— Лизка, брось, не планировала, значит, запланируешь. И потом это более приятная перспектива, чем эпиляция и педикюр до щекотки.

— Не знаю, — протянула Лиза, — А во сколько, — она, наконец, проявила интерес.

— В 8 начало, давай, не жеманься, соглашайся, — В общем решено — ты идешь, я по дороге в офис закину тебе пригласительный, все, целую, пока, — не дав Лизе вставить ни слова, отключилась Катя.

— Ну, премьера, так, премьера, — с улыбкой, но все же немного обреченно подумала Лиза.

Вдоль всей Тверской растянулась вереница роскошных машин, юные благоухающие создания порхали по ковровой дорожке, молодящиеся светские львицы растягивали губы в хищных улыбках, тут и там мелькали яркие узнаваемые лица гламурной Москвы, Лиза никогда не понимала, чем занимаются все эти люди — в модных журналах под их фотографиями значилось что-то типа «колумнистка», «писательница» или «дизайнер одежды». Лиза под дулом пистолета не смогла бы пояснить, чем занимается «колумнистка», прочитать ни слова из сочиненного «писательницей», ну а уж из дизайнеров одежды она предпочитала только звучные французские, итальянские или, в крайнем случае, американские имена.

Девушка медленно пробиралась сквозь шумную толпу, непроизвольно отмечая, кто во что одет, что куплено в Москве, а, что — за границей, кому нужно прислать приглашение на закрытый показ в «Весну», а кого можно вычеркивать из списка VIP-клиентов по причине прошлогодних туфель или платья. Лиза здоровалась с одними, обменивалась поцелуями с другими, пока не добралась до своего кресла в зале, погас свет, заиграла музыка. Девушка не видела первых кадров фильма — читала mail от Евгения на своем Blackberry, а, когда подняла глаза от телефона, то обнаружила, что почти весь обзор ей закрывает затылок какого-то опоздавшего хама, который вольготно расположился в кресле перед ней. Лиза пересела на пустое кресло, Катя предлагала ей два пригласительных, но Лизе было некого позвать и, когда темноту на экране сменил свет нового дня, в сидящем впереди мужчине с ужасом узнала Корнилова. По ее телу разом пробежала электрическая дрожь, померещилось, что он сейчас обернется и этим свои густым тягучим голосом скажет: «Кейко?! А что ты здесь делаешь». Лиза понимала, Алексей ее ни за что не узнает: грим, костюм, обстановка — ему и в голову не придет, что его продажная гейша и девушка из приличного общества — одно лицо. На секунду ей показалось, что он может узнать в ней ту Лизу из прошлого, и пусть у них была одна только ночь, но она-то его помнит, но потом девушка отогнала эту мысль — она была для Корнилова минутным развлечением, знала это и хотела этого, так что ни о каком узнавании не может быть и речи… Но в глубине души билась мысль о том, как было бы хорошо, если бы он ее все же узнал.

Лизой овладело какое-то странное состояние, нервное и возбужденное одновременно, ее не занимало происходящее на экране — Америка катилась к финансовому кризису и тащила за собой целый мир, в жизни героев разворачивалась драма, а все ее внимание было приковано к сидящему впереди мужчине — он чуть наклонил голову, обменялся какой-то репликой с соседкой слева. Ну еще бы он пришел без женщины — это был бы уже не Корнилов.

Как-то незаметно пролетели два часа фильма, девица, с которой он пришел, хоть и получила отличное образование в Вашингтоне, была нудной и навязчивой, то и дело норовила вставить какой-нибудь комментарий, прислониться к его плечу и, как ей казалось, сексуально прошептать ему что-то на ухо. У него же не было ни малейшего желания ее слушать, после провального вечера с Кейко, Алексей вообще едва выносил женское общество. Мужчина так погрузился в свои мысли, о прошлом, о Саюри и почему-то о Кейко, что ему даже показалось, что он почувствовал этот странный и терпкий аромат мандаринов, который остался в его памяти от первой встречи с Кейко. Алексей хотел было обернуться и пробежаться взглядом по толпе, но остановил себя мыслью о том, что в темноте он ничего не увидит, да и что делать здесь жалкой потаскушке, вздумавшей заработать на играх в гейшу.

Фильм подошел к концу, по экрану побежали титры, зажегся свет, раздались аплодисменты, актеры, приехавшие на премьеру, поднялись на сцену, кто-то что-то говорил, но Алексей их не слышал, он снова погрузился в свои мысли. Вскоре толпа переместилась в ресторан, спутница вручила ему бокал с шампанским и прижалась к нему своим шикарным бюстом. Четвертый размер + диплом Вашингтонского университета — у девушки неплохие шансы на успех, — цинично подумал Корнилов, вот только его эти прелести не интересовали. Белокурая прядь волос скользнула по ткани его пиджака, и Алексея даже передернуло от отвращения. Он скользнул глазами по толпе и в дальнем углу зала увидел копию своей Саюри: миниатюрная, ростом не больше 150 сантиметров, девушка была обладательницей самых роскошных волос на свете, черные как ночь, без глупых кудрей или вычурных украшений они лежали на молочно-белом шелке ее платья и блики хрустальных люстр словно отражались от них. Алексей направился прямо к ней, его кто-то окликнул, но он не слышал ничего вокруг. Вдруг девушка обернулась, и наваждение исчезло, конечно, это была не Саюри, это не могла быть она, и Корнилов, как никто другой, знал, что больше никогда не увидит ее, но все же… В девушке не было ничего японского: большие светлые глаза, пухлые розовые губы, чуть позолоченная загаром кожа, она перехватила его взгляд и приветливо улыбнулась в ответ, но Алексею не хотелось улыбаться, он швырнул бокал на поднос проходившего мимо официанта и зашагал прочь.

Он видел ее, шел к ней, шел и улыбался — Лиза была готова в этом поклясться, причем улыбались не только губы, но и глаза, и вдруг, словно туча заволокла их, он зло посмотрел на девушку и стремительно пошел прочь.

— Хорош, правда, — проводила Корнилова хищным взглядом юная дочь замминистра финансов, которая доставала Лизу вопросами о том, когда и какая будет в «Весне» новая коллекция Dolce amp; Gabana. — Недвижимость, акции банков и подряды на стадионы и дороги в Сочи, — мечтательно протянула девушка, — Говорят, как вернулся из Токио, живет затворником.

— Да, уж, затворником, — подумала Лиза и отчего-то разозлилась на свою собеседницу за перечисление активов Корнилова, словно в нем не было ничего другого, что могло бы привлечь женщину.

Глава 3

Сначала Алексей сопротивлялся желанию Дорофеева увидеться с ним, но потом сдался под натиском старого друга, в прошлом их связывало слишком многое, чтобы под действием собственной антипатии к окружающему миру рвать юношескую дружбу. Сейчас сидя в уютной библиотеке загородного дома Дорофеевых, Алексей не мог даже вспомнить, что когда-то они с Сергеем были восторженными юнцами, мечтавшими завоевать весь мир, мечты сбылись — мир был завоеван, только вот Корнилов в отличие от друга не испытывал от этого ни капли даже не счастья, а простого удовольствия или хотя бы покоя. Приехав в «Графские пруды», поселок, разбитый на месте дворянской усадьбы, войдя в большой почти помещичий дом, Алексей оказался в атмосфере тепла и любви — такой любви, о которой мечтал он, когда делал предложение Саюри. В двухэтажном холле, застеленном обюссоновскими коврами, стояла пара детских ходунков, в углу гостиной, обставленной мебелью с инкрустациями лучших итальянских краснодеревщиков, расположился огромный манеж с нагромождением ярких игрушек, с верхних этажей доносилось детское агуканье и ласковый голос то ли бабушки, то ли няни.

— Ты знаешь, поскольку мы освободились от всех проблемных активов в середине 2008, кризис не отразился на компании, а сейчас очевидно, что надо вновь покупать, инвестировать, захватывать освободившиеся рынки, — Сергей выпустил колечко сигарного дыма и прислушался, его чуткий слух любящего отца уловил недовольное сопение сына.

— Конечно, покупать в сложившейся обстановке самая верная тактика, и, хотя строительный бизнес — совсем другая сфера, это не добыча и не производство металла — именно в этих сферах и царил принадлежащий Дорофееву холдинг, — Но я поддерживаю наступательное развитие, нужно увеличивать свое влияние, пока другие теряют активы. Взять хотя бы злосчастных владельцев корпорации «МИГ», заложивших личное имущество в поручительство по кредитам, мы выкупаем их стройки — Алексей поднес к губам сигару и дал терпкому дыму окутать его. Сергей некстати подумал, что Катя будет ворчать про запах табака, хотя он знал, что в глубине души жена любит аромат сигар, черного кофе и его кожи. — Отличный табак, Cuba Libre? — усмехнулся Корнилов.

— Точно, — с улыбкой ответил Сергей, — Ездили с Катей на неделю, 2 месяца назад, Матвею с Варварой исполнилось по десять месяцев и мы решились их оставить с бабушкой в первый раз.

— Как отдохнули?

— Ну, отдыхом это трудно назвать, ты просто не знаешь мою жену! — рассмеялся Дорофеев, — Мы облазили каждый метр чертова острова: города, водопады, парки, снова города, улочки, церкви. Ты знаешь, мы ведь и познакомились с ней по пути из Мексики, где она три недели путешествовала по индейским развалинам, — Корнилов удивился, то, что ему было известно о жене Сергея, не укладывалось в образ интеллектуалки-путешественницы. — Да, кстати, что мы все меня обсуждаем — про наш с Катериной роман писали все газеты: от желтой прессы до «Ведомостей», а вот о тебе-то мне ничего не известно, — Сергей плеснул коньяка в пузатые бокалы и вопросительно посмотрел на друга.

— Да мне и нечего особенно рассказывать: 5 лет в Японии промелькнули, как один день, — как бы Алексей ни доверял другу, он не мог даже ему рассказать хоть малую толику из того, что именно едва не наполнило его жизнь в Токио и Киото, а ведь в общем-то совсем недавно он представлял, как устроит безумный праздник в доме родителей в Марбелье, соберет друзей, деловых партнеров и представит им свою Саюри, а потом они вернутся в так любимый ими обоими Киото. — А кстати, ты слышал про мой инвестмент в плантации золотых жемчужин в Южно-Китайском море? — Сергей отрицательно покачал головой — катин наказ разузнать все про Каверина и его планы, он не выполнил, ну тогда хоть послушает об очередной безумной задумке друга.

— Так, вот, площадь устричных плантаций составляет почти 5000 гектаров, жемчужина растет пять лет, превращаясь из маленького перламутрового шарика в настоящее произведение искусства. Каждую неделю ныряльщики погружаются к моллюскам и проверяют их, очищают от паразитов, переворачивают. Первый жемчуг мы намереваемся получить уже через 3 года, — Алексей на секунду замолчал, совсем некстати вспомнилось, как он мечтал надеть на Саюри колье из золотых жемчужин. — Это должен быть идеальный жемчуг, ювелиры всего мира будут бороться за него, — Сергей с удовольствием слушал друга, в мрачном насупленном человеке, каким был Корнилов с первых минут встречи, он, наконец, узнал обаятельного товарища детских и юношеских лет, безумного прожектера, самые немыслимые идеи которого сбывались с неизменным успехом. — Я заговорил тебя, наверное, — прервался Алексей.

— Как всегда, — усмехнулся Сергей, — А помнишь тот случай, мне было 16, а тебе 14…

— 14 с половиной, — перебил его Корнилов.

— Не важно, 14 с половиной, — отмахнулся Сергей, — Когда отцы хотели искать нас со всей московской милицией, а мы сидели на набережной, и ты заливал моей собственной подружке про межорбитральные полеты, а я терпеливо ждал, потому что обещал ее матери проводить девочку домой.

— Да, она в тот момент на тебя вообще не смотрела, — рассмеялся Корнилов.

— Конечно, она мечтала построить челнок для полетов на Луну, а я мог рассказать ей разве, что, как крутил хвосты африканским свиньям.

— Да, ты был модный парень, даже по-русски говорил с акцентом, — Алексей расслабился, впервые за последний год, идея навестить Дорофеева оказалась на редкость удачной, не зря его мать говорила: нет человека лучше того, кому можно сказать «а, помнишь»?

— Лешка, ты опять меня заболтал, — Сергей довольно потянулся и подбросил дров в мерно потрескивающий камин, бросил взгляд на часы. — Уже почти 11, а моя любимая жена еще где-то пропадает и это называется девичник! — Дорофеев потянулся к телефонной трубке, набрал номер Кати, но в ответ услышал только длинные гудки. — Все ясно, заболталась со своей любимой подружкой, они вдвоем еще похлеще тебя будут, — Сергей улыбнулся, а Корнилов, наоборот, нахмурился — напоминание о жене разрушило легкость момента.

— Поеду ее вызволять, — засобирался Сергей.

— Да, ладно отправь водителя, — отмахнулся Алексей.

— Какого водителя? Это же моя жена! — не понял Дорофеев. — А, кстати, поехали со мной.

— Нет, поеду к себе, — пробурчал Каверин и плеснул себе еще коньяка.

— Никаких к себе, — настаивал Дорофеев, в крови коньяк смешивался с сигарным дымом, и идея нагрянуть с другом к не слишком любимой им Лизе домой казалась отличным завершением вечера.

— Ну ладно, поехали, — Корнилов дал себя уговорить, возвращаться в пустую квартиру не слишком-то и хотелось, уж лучше было познакомиться с дорофеевской женой и ее подругой.

— А помнишь, тогда в Макао, мы с тобой пошли в казино, сказав моей маме, что отправились на фольклорное шоу, — Катя забралась с ногами на шикарный белый кожаный диван, одну из немногих вещей в пустой лизиной квартире, и отчаянно размахивала бокалом с ядовитым коктейлем из Кааперинки.

— Помню, мы еще поставили на зеро и выиграли какую-то сумасшедшую сумму, а потом купили себе по норковой шубе, — Лиза примостилась возле подруги, — Катька, ну что ты за человек? Ты меня с моего же собственного дивана согнала? — девушка со смехом сползла на пол.

— Знаешь, как говорил один мой платонический университетский приятель: сделал свое дело и сполз!

— Не слишком ли смело для платонического приятеля? — усмехнулась Лиза.

— Ну мечтать-то ему никто не запрещал! — не осталась в долгу Катя.

— Ну да, ну да! — не поверила Лиза, — Видела я как-то этого платонического Аполлона.

— Он был слишком юн, я-то это понимала, потому что ждала Сергея, — Катя нежно улыбнулась, Лиза знала, у подруги даже взгляд менялся, когда она говорила о муже. — Лизка, ну когда ты купишь мебель, а?

— Отстань! — махнула рукой подруга и тоже глотнула Кааперинки, — Давай лучше я тебе покажу новые сапоги, что я купила в Милане? Это что-то грандиозное! — Лиза вскочила с пола и направилась к гардеробу, — она доставала коробку за коробкой, нагромоздив в коридоре целую баррикаду, но никак не могла найти нужную. Ее судорожные поиски и шутки Кати прервал звонок телефона:

— Кто? — не поняла девушка. — Да, да, конечно, пускай поднимается, — прямо скажем: Лиза была ошеломлена: она и так робела в присутствии катиного мужа, а уж лицезреть его в своей квартире — это было слишком!

Лиза бросилась в комнату, схватила бокалы, свой и катин, отнесла их на кухню, казалось ужасно, если Дорофеев застанет их за распитием алкоголя, потом она решила навести порядок в коридоре и вместо того, чтобы убрать обувные коробки в шкаф, выстроила из них целую пирамиду, нагромоздив одну на другую.

— Лиза, что ты мечешься? Кто там идет, принц Монако? — лениво протянула Катя, наблюдая за странными действиями подруги.

— Лучше бы уж принц, — тихо произнесла Лиза, устало прислонившись к стене, девушка знала, что Дорофеев не одобряет катино общение с ней и боялась, что теперь он еще хуже будет относиться к их дружбе.

— Что ты там бормочешь? — сказала Катя, выходя в коридор.

— Я сказала, лучше бы уж принц, но это… — Лиза не успела договорить, входная дверь распахнулась, и ее взгляду предстали Дорофеев и, о, Боже, Корнилов собственной персоной. Девушке показалось, что она сошла с ума: объяснить появление Сергея она еще могла, но визит Алексея был из области нереального.

— Ну, я, конечно, не принц, — усмехнулся Дорофеев, входя, — А вообще, Лиза, я всегда знал, что ты меня терпеть не можешь.

— Я, нет, что?.. — бессвязно проговорила Лиза, лучше бы ей было провалиться сквозь землю, заживо сгореть и превратиться в горстку пепла, но, увы, не было никакой возможности исполнить такие нехитрые желания.

— Катя, ты что тоже не рада меня видеть? — продолжал солировать Дорофеев, а за его спиной немного развязно улыбался Алексей.

— Ну, что ты, я всегда рада тебя видеть, — Катя подошла к мужу и уткнулась головой ему куда-то в живот, благо, без каблуков едва доставала Сергею до груди. Лиза с Корниловым переглянулись: она смотрела с испугом, он — с интересом. В голове у Лизы все перепуталось: Дорофеевы обнимались в ее коридоре как школьники, Корнилов нагло ухмылялся, привалившись к стене, а сама она судорожно сжимала верх платья, стараясь запахнуть отнюдь не целомудренный вырез, и яростно искала выход из нелепой ситуации. Алексей, видимо, решил, что немая сцена ему порядком поднадоела, и шагнул в сторону Лизы, но не рассчитал ширины своего шага и наступил прямо на пирамиду обувных коробок, верхние покачнулись, и на него полетела пара лимонных туфель, голубая сумочка, золотистые босоножки и еще какой-то хлам. Тишину квартиры, нарушаемую только тяжелым дыханием Сергея и Кати и тихими звуками босановы, разорвала эротичная мелодия Сэма Брауна

— Ну вот, теперь она решила прикончить моего друга, — провозгласил Дорофеев, отстраняясь от раскрасневшейся жены, — Да еще и под самый жаркий стриптиз.

— Да нет же, черт возьми! — почти прорыдала Лиза, глядя, как Алексей давится от смеха.

— Что за инсинуации?! И что вы тут вообще делаете? — решила все взять в свои руки Катя, видя, что обычно сдержанная подруга, потеряла контроль не то, что над ситуацией, но и над самой собой.

— Мой друг, Алексей Корнилов, — запоздало представил Дорофеев приятеля, — Моя жена Екатерина, — он ласково улыбнулся, — И ее непримиримая лучшая подруга Лизавета, — Сергей неопределенно махнул в сторону Лизы.

— Очень приятно познакомиться, — Катя протянула Алексею ладошку, как будто стояла не в чужой прихожей, взлохмаченная мужем, а на светском рауте, Корнилову не оставалось ничего другого как пожать ей руку и вежливо кивнуть в ответ.

— Очень приятно, — вслед за Катей тихо произнесла Лиза.

— Ну что мы стоим в коридоре? — Катя поняла, что инициативу стоит взять на себя, от подруги не дождешься ни слова, видно, так заворожена загадочным Корниловым, хотя в общем-то на Лизу это совсем не похоже, хотя, с другой стороны, надо и ей когда-то просыпаться, — Идемте в гостиную, мы тут с Лизой делали коктейли, пока вы не нарушили нашу идиллию. Бразильская кааперинка под звуки босановы, лазурный океан, белый песок на пляже — романтика и кое-что еще, — болтала неугомонная Катя.

Корнилов — отличная пара для Лизы: умен, иначе бы Сергей с ним не общался, богат, об этом знал каждый читатель журнала Форбс и просто деловой прессы, и чудо, как хорош собой, это Катя видела сама. Боже, не мужчина, а брутальность — в истинном смысле этого не совсем понятного слова: высокий, атлетично сложенный, с резкими, даже немного грубыми чертами лица: лицом жестокого завоевателя, а не приличного человека, — подумала немного захмелевшая от кааперинки Катя, — а эти темные брови над на удивление светлыми глазами и пробивающаяся щетина на тяжелом подбородке… Он один и Лиза совсем одна, — и хоть это не самый веский аргумент, Катя пока не могла придумать лучший, но все, же ее аналитический ум знал одно: надо действовать! Никогда и ничего нельзя доверять мужчинам!

Этот вечер, наконец, подошел к концу, — подумала Лиза, закрывая дверь за Дорофеевыми и Алексеем. То, что начиналось, как уютные посиделки с подругой, вылилось в безумную фантасмагорию. Каждую минуту прошедших недель она обращалась мыслями к Алексею и даже в тот момент, когда весело болтала с Катей, все равно думала об этом мужчине, и поэтому, увидев его рядом с Сергеем в дверях собственной квартиры, первой мелькнувшей в голове Лизы мыслью была мысль о том, что она сошла с ума — он никак и никогда вот так запросто не мог появиться у нее дома. Но Алексей был здесь, причем имел не тот мрачный и замкнутый вид, что в чайном доме, а, наоборот, на лице блуждала улыбка, и в глазах мелькали веселые огоньки. Это потом Сергей объяснил, что они дружили с Корниловым с детства и поддерживали отношения, став значительно старше. Лиза, как ни пыталась, не могла представить детьми ни одного, ни другого — казалось, они так и родились в отлично сидящих костюмах, с портфелями и в очках, хотя в этот вечер и Дорофеев, и Корнилов имели изрядно помятый вид.

Катя, как обычно, была впереди планеты всей и, хотя обычно по дерзости Лиза могла бы и обставить подругу, сегодня у нее не было ни сил, ни желания демонстрировать свой нрав и темперамент. Лиза даже заметить не успела, как оказалась сидящей на диване, тесно прижавшись к Алексею с бокалом коктейля в руках — хорошо хоть завтра суббота и она может пострадать с утра в постели. Катя переключила музыку и бесконечная эротично-сладостная мелодия Сэма Брауна прервалась — Лиза и так была наэлектризована Алексеем, а музыка будила в ее голове еще более смелые мысли. Дорофеев с Катей над чем-то весело смеялись — Лиза слышала от подруги, что ее муж вполне доброжелательный человек, но прежде не имела возможности в этом убедиться, — Корнилов отвечал шуткой на шутку, и все казались добрыми друзьями, только она сама находилась, будто в чьем-то чужом, странном и запутанном сне. Лиза вроде бы и слышала, что происходит вокруг, отвечала на чужие реплики и бросала свои, но пребывала при этом словно за стеклом, отделявшим ее от гостей. Прошлое и настоящее смешалось: она знала Корнилова прежде, знала его и сейчас, помнила, как бьется пульс на его шее в минуты страсти, как темнеют глаза и сжимаются челюсти в моменты гнева, а вот он не знал ее и, кажется, даже был рад знакомству. Когда невзначай Алексей произнес: «Мы с вами виделись совсем недавно», у нее похолодели ладони, и упало сердце, но потом он добавил: «На премьере Уолл-стрит», и Лиза разом повеселела — ее маскарад все еще оставался ее тайной.

Давно он не возвращался домой в таком веселом расположении духа, — подумал Алексей, скидывая ботинки на сияющий мрамор холла, — Жена Дорофеева — весьма забавная штучка, то, что он читал о ней в прессе, было и правдой, и нет. Он бы никогда не поверил, что кто-то осмелится так яростно противоречить Сергею, а вот Катя делала это, даже не задумываясь. Другу повезло — его жена была умной, веселой и хорошенькой, правда, он сам предпочитал тощих стройняшек, таких, как ее подруга Лиза. Та была тонкой, как тростинка, с алебастровой кожей, чуть тронутой загаром, и блестящими, словно глянцевыми, черными волосами. Когда девушка даже чуть шевелилась, глубокий вырез ее изумрудного платья соскальзывал еще ниже, открывая взгляду золотое кружево белья, Лиза смущалась и натягивала платье на плечи — Алексею ее смущение казалось чем-то старомодным и милым. Потом он вспомнил, что видел ее совсем недавно, на премьере фильма, на который отправился с восходящей звездой инвестиционного банка. Ему еще показалось, что в толпе мелькнула Саюри — тяжелые черные волосы навсегда остались напоминанием о ней. В тот вечер Алексею разозлило сходство вполне реальной и, главное, живой девушки с той, которую он потерял, сегодня — он был настроен куда более благодушно. Лиза не смеялась, только улыбка мелькала в уголках ее рта, и это казалось ему очаровательным, она медленно пила ядовитый коктейль, а его возбуждало движение ее розового языка по розовым же губам. А еще — эта бесконечная мелодия стриптиза, которая заставляла Алексея еще пристальнее пожирать взглядом чуть обнажившуюся грудь Лизы. Катя о чем-то говорила, а он не слышал ни слова, потом Сергей хлопнул его по плечу с вопросом:

— Ну что? Пойдешь?

— Куда? — непонимающе переспросил Алексей.

— На концерт Коэна с нами пойдешь? — Каверин даже не мог вспомнить, кто такой этот самый Коэн.

— Пошли, может, немного померкнет твоя слава затворника, — усмехнулся Сергей.

— Ну пошли, — нехотя согласился Алексей.

Лиза думала, эпопея с играми в гейшу завершилась сама собой, она даже позволила себе немного расслабиться, благо, Евгений улетел на острова на 3 недели и разговоры о продаже «Весны» угасли. Как оказалось, покой был лишь предвестником надвигающейся бури — вчера позвонил администратор клуба и сообщил, что вечером в пятницу ей следует быть в чайном доме — клиент заказал не вечернюю встречу, как обычно, а целую ночь… Впервые в жизни Лиза плыла по течению — она даже не размышляла, ехать в чайный дом, или нет, она знала, что как только настанет время, направится на эту не слишком понятную встречу. Но это еще было не худшим, сегодня вечером она должна была идти на концерт в Кремлевский дворец, с Дорофеевыми и Алексеем. Лиза не давала себе возможности порассуждать на эту тему, обреченно собиралась и все! Боже, будь она немного в более здравом уме, то нашла бы тысячу и один предлог отказаться от ТАКОГО выхода в свет — хорошо хоть Корнилов не заказал себе гейшу на ночь после концерта! Но в тот вечер, она явно была не в себе, и дело тут вовсе не в бразильском горячительном напитке — в присутствии Алексея она могла лишиться разума даже от бокала воды.

Лиза взглянула на себя в зеркало и вышла из «Весны», Катя уже ждала ее, устроившись на заднем сиденье роскошного BMW, они быстро доехали до Кремля, самой Лизе никогда не удавалось за 7 минут преодолеть бесконечные пробки на Тверской. Распахнулись ворота, и автомобиль остановился у входа в концертный зал, водитель открыл дверь и вслед за услужливым человеком в форме они прошли через боковой вход. Лиза позволила себе помечтать, что Сергей с Алексеем не явятся, и она проведет приятный вечер с подругой — в конце концов, Корнилов не производит впечатления любителя концертов, даже мировых звезд.

— Мы просто обречены ждать мужчин, — вздохнула Катя, — Сергей едва не опоздал на собственную свадьбу, а вот насчет загадочного Корнилова мне не так уж много известно, — она улыбнулась, — Кроме одного, у него еще не было возможности опоздать на свою свадьбу, — Катя усмехнулась собственным мыслям, представив, какую чудесную пару составила бы Лиза в свадебном платье и Алексей в строгом костюме, а лучше — в смокинге!

— Добрый вечер, Лиза, Катя, — прервал ее мысли Корнилов. — Катерина, ваш вечно опаздывающий муж поручил мне присмотреть за вами до его приезда.

— Ну присматривайте, — сказала Катя, Лиза мягко улыбнулась.

Концерт был замечательный, и Лиза радовалась тому, что согласилась на катино приглашение — последние месяцы подруга только тем и занималась, что устраивала лизин досуг и не позволяла ей погрузиться в депрессию. Глубокий голос певца обволакивал и погружал в атмосферу любви, надежд и счастливых ожиданий, слушая его, Лиза верила, что счастье возможно и встречи не всегда заканчиваются разочарованиями и разбитыми сердцами. Через час после начала концерта, пришел Сергей, Катя сначала строго взглянула на мужа, а потом прислонилась к его плечу — это был живой пример того, что семейное счастье — не вымысел, а повседневная реальность, для кого-то. Лиза бросила взгляд на Корнилова и поняла, что он тоже смотрит на нее, в душе всколыхнулась буря чувств. Немного хриплый голос Коэна рассказывал про то, как дождливым вечеров в Монреале он с любимой женщиной пил чай с апельсинами… В этом было столько романтики, неги и почему-то надежды. Лиза ощущала присутствие Алексея, она хотела сопротивляться влечению к мужчине, но не могла, в зале, полном людей, она чувствовала его дыхание…

Наконец, концерт завершился, певца долго не отпускали, но под бравурную мелодию он удалился за кулисы, вспыхнул свет, волшебство рассеялось, все разом встали и засобирались. Лиза хотела вызвать такси, но Катя назвала эту идею бредом и сказала, что они с удовольствием завезут ее, но тут встрял Корнилов и предложил проводить девушку домой, ей не оставалось ничего, кроме как согласиться, да не так уж она и хотела отказаться.

В машине пахло кожей, духами Hermes и совсем немного табачным дымом, Корнилов заполнял собой все пространство вокруг, Лиза ощущала щемящую интимность момента.

— Я знаю, ты очень скромна, просто слишком многим обещала раздеться, — непонятно к чему произнес Алексей, Лиза вздрогнула, как от удара: Корнилов обо всем узнал и именно поэтому вызвался ее проводить! Какой кошмар! Хорошо, хоть не заявил об этом при Кате с Сергеем! Она понимала, рано или поздно, ее инкогнито будет раскрыто, только не думала, что это произойдет так быстро и так больно. — Вы помните эту фразу из песни, Лиза? — продолжил Алексей. Лиза почувствовала себя, как приговоренный к казне, вдруг получивший отсрочку.

— Да, помню, — тихо ответила она, Лиза не узнавала сама себя, она вдруг перестала быть властной циничной женщиной, превратившись в немного робкую девушку. — Знаете, где-то я читала, что Коэн написал эту песню под впечатлением от прочитанного о том, что под свадебный марш Мендельсона в исполнении узников в концлагерях расстреливали пленных, по-моему, это очень символично. Вот почему: Dance me to the end of love.

— Вы не слишком-то верите в узы брака, — усмехнулся Алексей, сам он в них верил в прошлом, и в этом-то его прошлом все так и вышло: to the end of love.

— Ну мне кажется, сейчас стоит верить только в то, что можешь объяснить, — проговорила Лиза, — А то, что лежит в основе крепкого брака, я объяснить не могу, — она грустно улыбнулась. — А что думаете на этот счет вы?

— Я как-то не думаю об этом, — ушел от ответа Корнилов. — Мои родители любят говорить: до 30 не женился, потом все время рано, — разговор о браке с девушкой, которую он видел всего лишь второй раз, казался по меньшей мере странным, а если учесть, что временами эта девушка напоминала ему Саюри — кощунственным.

— Вот я тоже считаю, что мне пока слишком рано, — звонко рассмеялась Лиза.

Машина скользила по городу, в одно яркое пятно сливались фонари, витрины и огни других автомобилей, Лиза пахла мандаринами и морем — это напомнило Алексею строки из недавно услышанной песни про апельсины с чаем и почему-то Кейко. Мысль о маленькой лживой гейше он отогнал, зато подумал, что совсем не хочется отпускать Лизу домой — девушка вызывала воспоминания о Саюри, она не была ее точной копией, но что-то общее, неуловимое, какая-то странная беззащитность и похожесть была в каждой из них.

— Может быть, поужинаем где-нибудь? — предложил Корнилов.

— Я не против, — просто ответила Лиза, — После такого вечера жаль сразу возвращаться домой.

Ресторан напоминал старую средиземноморскую виллу, казалось, стоит распахнуть окна, и увидишь, как игривый прибой набегает на Лазурный берег. В действительности все было гораздо проще — фасад выходил в Столешников переулок, запруженный машинами и спешащими куда-то людьми: романтика была видимостью и обманом.

— О, нет, этого просто не может быть! — рассмеялась Лиза в ответ на шутливое замечание Алексея.

— Может, может, — немного криво улыбнулся мужчина. — Ну ладно, Лиза, вы интервьюируете меня с упорством знатного репортера, — Алексей довольно откинулся на стуле и, чуть прищурившись, уставился на девушку, — Расскажите мне, как вы обзавелись своей диковинной профессией.

— Ну не такая уж она диковинная, — надула губки Лиза, — Вот не было бы меня, где бы вы брали костюмы-туфли-ремни, если лететь в Милан лень, а ходить по магазинам в Лондоне нет времени, а? — она вновь, как и при каждой встрече с Алексеем, пребывала в каком-то возбужденном, непонятном настроении. Казалось, странным, что она помнит его, а он ее нет, хотя после Лизы в его жизни, наверняка, был целый легион женщин, и все-таки ей хотелось как-то напомнить о той их встрече, 7 лет назад, может, это было честнее, хотя говорить о честности ей не приходилось — ведь Лиза не собиралась признаваться в том, что она и Кейко — один человек.

— Ладно, Лиза, не жеманьтесь, — настаивал Алексей.

— Я закончила Плеханова, училась в аспирантуре и работала в «Брокер-инвесте», — начала Лиза.

— Я был клиентом «Брокер-инвеста», — перебил ее Алексей, Лиза затаила дыхание в ожидании, что он ее вспомнит, но мужчина лишь заинтересованно молчал, что она могла сказать: Да, я тоже помню! А не помните, как переспали со мной в канун Нового года?

— Мы анализировали перспективы вложения средств клиента в luxury-бизнес, я-то, конечно, изучала финансовые аспекты, но потом меня безумно все это увлекло. Мне казалось, здорово видеть бизнес, серьезный бизнес там, где другие видят только не всегда разумную трату денег, ну и что греха таить: у меня всегда была неуемная страсть к нарядам, — Лиза притворно потупилась. — В общем, постепенно, индексы, котировки и финансовый анализ отошли на второй план, я хотела перейти в luxury в роли финансового консультанта, но открывалась «Весна» и мне предложили совершенно безумную идею выбрать для них небольшую часть коллекции в компании с приглашенным итальянским баером, вот так я и пропала, — улыбнулась Лиза. То, о чем говорила, не было ложью, скорее полуправдой, ее официальной версией о бегстве из финансового консалтинга.

— Ну, теперь понятно, кого надо благодарить за отличные туфли и галстуки, — заметил Алексей, а потом подумал, знает ли Лиза, что он покупает «Весну» и, скорее всего, никакого luxury в ней больше не будет — его все больше захватывала идея строительства пятизвездочного отеля или высоклассного бизнес-центра на месте старого особняка.

Потом были еще какие-то разговоры, о музыке, фильмах, любимых местах, в общем, почти как на первом свидании. Играл рояль, а по лизиной коже бежали мурашки, и эти ее мурашки почему-то ужасно возбуждали Алексея. Они вышли из ресторана в холодную осеннюю ночь, резкий порыв ветра сорвал с деревьев пожелтевшие листья, те закружились в воздухе, и один из них, упав, запутался в лизиных волосах, Алексей протянул руку и вынул его, коснувшись нежной кожи на ее виске, некстати подумал, что в Японии сейчас момидзигари — время любования алыми листьями кленов. Впервые приехав в Токио, он был поражен, что в прогнозах погоды в первую очередь говорят не о температуре и осадках, а о том, когда появятся первые заалевшие листья кленов, а через несколько лет и сам, поддавшись всеобщей истерии, почти выбегал из офисного небоскреба, чтобы воочию убедиться, не началось ли момидзигари. В прошлом сентябре Саюри позвонила ему с радостными криками о том, что в поместье ее отца появились первые алые листья, он бросил все дела, отменил пару встреч и помчался к ней, а потом они долго гуляли, любуясь буйству багряных красок, сидели в беседке, он нежно ее целовал, а целомудренная, но вдруг осмелевшая Саюри, своими маленькими ручками гладила его спину, забравшись под рубашку.

— Qui frappe a ma porte?

— C’est moi, un feulle morte,

(-Кто стучится в мою дверь?

— Это я, опавший листик) — продекламировала Лиза, — Когда я вижу опавшие листья, то всегда вспоминаю этот детский стишок, а еще удивительную осень в Канаде — многоцветье, которому нет равных.

Алексей был благодарен девушке за эти слова, которые хоть немного стряхнули с него наваждение прошлого — думать о Канаде, располагавшейся прямо в противоположной части земного шара, чем Япония, было более чем безопасно.

Вчерашний день казался сном, увлекательным, нежным и немного волнительным — Лиза даже предположить не могла, что не только концерт, но и последовавший за ним вечер с Алексеем произведут на нее такое впечатление — мужчина больше не вызвал в ней злость или обиду, все это прошло, как-то быстро и незаметно, осталась только радость от здесь и сейчас. Был момент, когда Корнилов отгородился от нее стеной равнодушия и даже отчаяния, когда Лиза спросила, а что он сам думает о браке, и позже — на выходе из ресторана, когда она заговорила об опавших листьях, в остальном же Алексей являл собой пример остроумного, эрудированного собеседника, смотревшего на нее с явным мужским интересом. Лиза, не то, что обделенная мужским вниманием, скорее, сама себя обделившая им, курортные романы не в счет, да и когда был последний из них? — наслаждалась каждой минутой общения с Корниловым и всеми силами отодвигала от себя мысли о том, что завтра вновь встретится с ним, только вот он об этой встрече никогда не узнает. Самый трудный момент вчерашнего дня произошел, когда они уже доехали до лизиного дома, прощаясь с ней, Алексей спросил:

— Может быть, встретимся завтра?

— Боюсь, что не получится, — тихо ответила Лиза, а потом всю ночь мучилась мыслью о том, что было бы, если бы она как Лиза, а не как раскрашенная Кейко, провела вечер, а, может быть, и ночь с Алексеем? Может быть, затягивающий ее все глубже маскарад пришел бы к логическому концу, но… жизнь, как известно, не знала сослагательных наклонений. Вчера Корнилов, кажется, даже огорчился ее отказу от предстоящей встречи, может быть, он тоже предпочел бы ее фальшивой Кейко.

А как насчет субботы? — спросила Лиза, тоже не слишком желавшая расставаться без возможности следующей встречи.

— Созвонимся в субботу днем, — бросил ей Алексей, захлопывая дверь автомобиля.

И вот прошли почти еще одни сутки, Лиза пораньше выехала из «Весны», она волновалась перед поездкой в чайный дом еще сильнее, чем в первый раз — тогда для нее Корнилов был бесплотным мужчиной из прошлого, сейчас он стал слишком настоящим. Лиза мчалась по шоссе и пыталась разжечь в себе злость на Алексея: он считал возможным приглашать на свидание приличную девушку, а затем путаться с продажной дешевкой, он не помнил ту, с которой провел ночь когда-то… Но весь этот негатив казался несерьезным даже ей самой: Корнилов не приглашал ее на свидание — все устроила вездесущая Катя, а тогда 7 лет назад от нее исходило инициативы ничуть не меньше, чем от него.

Лиза переоделась, заколола волосы, нанесла грим и прошла в главную комнату, обычно к моменту ее выхода Корнилов уже был там, но не сейчас. Она провела почти полчаса в надежде на то, что Алексей не придет, разожгла жаровню, согрела на ней маленький медный чайник, заварила ароматный напиток, убавила, а затем прибавила музыку — время шло, а мужчина не появлялся. Лиза и радовалась этому, и сердилась: радовалась, потому что его отсутствие означало возможное окончание лживой игры и надежду на то, что он не пришел, помня об их вчерашней встрече и предпочтя ее, Лизу, странной размалеванной кукле, а злилась, предчувствуя крах своих надежд о встрече с разгоряченным, возбужденным Алексеем, срывающим с нее одежду. Девушка даже не знала, сколько ей ждать Корнилова — два предыдущих раза они были вместе не более полутора часа, но в этот раз Алексей хотел провести с Кейко целую ночь…

Лиза стояла у окна, глядя, как луна несмело пробивается через тучи — в Москве весь день было пасмурно и мрачно, ее заставил обернуться грохот распахнувшейся двери, со всей силы ударившейся об стену. Девушка испуганно обернулась, она еще помнила сцену, увиденную в одной из аллей в первый свой приезд в клуб — голый мужчина средних лет с бутылкой шампанского, ей совсем не хотелось стать объектом внимания кого-нибудь вроде него. В центре комнаты стоял Корнилов, Лиза вздохнула с облегчением. Мужчина имел какой-то помятый вид и пристально смотрел на нее, не сказав ни слова, он рухнул на татами и снова уставился на нее. Лиза как-то сразу растеряла все заготовленные слова, она забыла, что она — Кейко сегодня.

— Здравствуйте, мой господин, — мелодично проговорила она, стараясь подавить волнение и дрожь в голосе. Корнилов что-то буркнул в ответ.

— Господин, вы желаете чего-нибудь? — она сложила ладошки и низко поклонилась, — Может быть, чаю, я недавно заварила его, или теплого сакэ? — Лиза замерла в тревожном ожидании.

— Давай сакэ! — резко сказал Алексей, вскочил и начал ходить из угла в угол. Лиза была удивлена его поведением и его внешним видом: Корнилов был бледный, даже какой-то зеленый, на лбу выступила испарина, и вообще он походил на очень больного человека. Сакэ — это последнее, что ему следовало пить, но в этой ситуации Лиза-Кейко не имела права голоса — ей следовало только исполнять указания господина. Девушка взяла квадратную деревянную плошку, традиционную посуду для рисового вина, налила в нее тепловатую жидкость и подала ее Алексею, ее ладошка коснулась ледяной ладони мужчины, и девушка вздрогнула, а потом импульсивно сжала его руку, стараясь передать хоть каплю своего тепла.

— Налей еще! — приказал ей Корнилов. Лиза передала Алексею еще одну плошку, наполненную до краев, он выпил залпом, устало опустился на татами и сжал голову руками, потом снова встал и нервно заходил по комнате, все сильнее и сильнее сдавливая виски.

Лиза не знала, что делать, ее пугало состояние Алексея, он остановился в углу и тяжело вздохнул, она подошла сзади и прижалась к нему: хрупкое женское тело на фоне сильного мужского. Девушка обхватила его руками и положила голову где-то между лопаток, приподняла его джемпер и дотронулась до горячей кожи, поднялась чуть выше и устроила свои ладошки на покрытой волосками мужской груди — яростно стучало его сердце, все ее существо наполняло возбуждение и дрожь, желание успокоить его и удовлетворить свою страсть. Время словно замерло, Лиза чувствовала его дыхание, его пульс — она желала раствориться в нем, она сама была как тот опавший листик, который стучится в чужое окно в поисках капельки тепла. Корнилов зашевелился, ее руки безвольно упали, он потянул девушку к себе, обнял одной рукой, а другой взял ее за подбородок, пристально глядя в лицо. Лиза зажмурилась: сейчас он ее узнает и будет полный крах!

— Не стоит меня бояться, особенно сегодня, — хрипло рассмеялся Алексей. Он не собирался ехать на эту встречу, хотел поработать допоздна, потом отправиться в тренажерный зал — провести обычный холостяцкий вечер. Он уже устроился с бумагами в своем домашнем кабинете, когда его поразил сильнейший приступ головной боли, жгучей, пульсирующей и оттого еще более сильной, боль была повсюду, она вгрызалась в лоб, терзала глаза, отдавала в щеку и даже в зубы. И кто-то еще говорил, что головные боли — удел женщин. Последний раз что-то подобное было с ним лет в 16, тогда приступы продолжались целый месяц, терзая его по полтора-два часа и оставляя после себя чувство всеподавляющей удушающей слабости. Алексей не знал ничего подобного больше 20 лет, но боль вернулась после того случая с Саюри, словно мстя ему за что-то, он сам знал за что.

Лиза обняла Алексея, и ей показалось, что ее тело — единственная опора, которая еще удерживает мужчину на ногах, из мебели в комнате было только татами и маленький столик, медленно они подошли к татами и одновременно опустились на него. Корнилов крепко держал ее и не желал отпускать, девушка высвободилась, подошла к окнам и распахнула их — в комнату проник бодрящий осенний воздух, где-то вдалеке гремела музыка, а совсем рядом мрачно ухала сова. Лиза вернулась к Алексею, снова обняла его, теплой ладошкой коснулась его лба, приникла губами к влажному виску — мужчина не противился ее ласке, он немного расслабился и всем телом опустился на татами, положив голову ей на колени. Лиза вспомнила, как Катя рассказывала ей, что посмотрела в такой позе на Дорофеева и решила, что он будет ее мужем, Лизе тоже хотелось бы иметь столько уверенности и надежды на будущее…

Глава 4

Как всегда, затишье было лишь предвестником бури. Чем банальнее истина, тем обиднее понимать, что ты напрасно ею пренебрег. В течение двух недель Лизе не приходилось перевоплощаться в Кейко — она была самой собой: побывала в Милане и в Болонье, сделала дополнительный заказ на коллекции, которые продавались особенно хорошо, купила себе чудесное пальто Armani и гору нежнейшего белья Lise Charmel и La Perla. Она много времени проводила в «Весне», наблюдая за тем, как оформляют витрины, выставляют образцы новых моделей и, главное, как покупают, на десятки тысяч, любовно заказанные ею вещи. Но все эти маленькие радости меркли по сравнению с двумя вечерами, проведенными с Корниловым. Он позвонил Лизе сам в середине дня, последовавшего за тем вечером в чайном доме, когда мужчина, словно надломленный чем-то, искал утешения у безликой японской куклы. Алексей извинился, что не может встретиться с ней, и обещал позвонить на следующей неделе. У него был усталый слабый голос, и Лиза страстно захотела оказаться рядом с ним — извечное женское стремление утешать… Она спросила Корнилова, все ли у него в порядке и получила в ответ равнодушное: «Да, да, конечно», как бенгальский огонь вспыхнула ревность, к самой себе. Тогда в чайном доме он охотно принимал ласки и заботу Кейко, девушка помнила, как касалась его холодного лба, гладила мощную шею и, прижав ладошку к груди, прислушивалась к частому биению пульса. Они просидели на татами почти до рассвета, Лиза замерла в неудобной позе и боялась пошевелиться, когда Корнилов затих и, кажется, заснул — длинные ресницы отбрасывали тени на лицо, на подбородке пробивалась темная щетина, дыхание было коротким и тихим, порой девушке казалось, что он не дышит совсем. Лиза вспомнила, как они с Катей, перечисляя достоинства потенциального мужа, особенно упирали на то, чтобы этот счастливец спал тихо-тихо и ни в коем случае не храпел — Алексей соответствовал жестким требованиям. В ту ночь они почти не говорили, если не считать коротких рваных фраз, который бросал ей Корнилов, и ее робких реплик в ответ. Лиза чувствовала его боль и, наверное, одиночество, и в этот момент забывала про свои одиночество и разочарование. Глядя на спящего мужчину, она в тысячный раз корила себя за разыгранный маскарад, лелея глупую надежду, что уж эта встреча точно будет последней. Часов в пять Корнилов зашевелился, и Лиза поняла, ей пора уходить — утро после такой странной ночи было бы куда более неловким, чем пробуждение после жаркого секса. И, кроме того, девушка была вовсе не уверена в том, что сможет и дальше выдавать себя за Кейко. Она осторожно встала, опустив голову Алексея на татами, и ускользнула вглубь чайного дома. Минут через пятьдесят, когда Лиза уже приняла душ и переоделась в джинсы и свитер, в комнате никого не было.

Лиза думала, что Корнилов ей уже не позвонит, но он объявился во вторник с предложением поужинать вместе, и она согласилась. Был томный, какой-то тягучий вечер в ресторане «Большой», белые колонны, люстры с хрустальными подвесками и мебель от Ральфа Лорена. Они сидели в небольшой нише, тихо играл джаз, Корнилов, отказавшись от легких закусок, яростно поглощал огромный стейк, а Лиза смотрела на него и улыбалась. Они вели ничего не значащий разговор, но по ее обнаженной коже в вырезе платья бежали мурашки от его голодного взгляда.

Они расстались без всяких обещаний, как люди, которым всего лишь приятно быть вместе — невозможно было даже представить, чтобы Корнилов, каким его знала Лиза, искал у женщины утешения или показывал ей свое отчаяние. В конце недели Алексей вновь позвонил ей и пригласил на праздник Bojole в Tatler Club, сказал, что лучше бы, конечно, было попробовать молодое вино в Париже или, к примеру, в Бордо, но дела задерживают его в Москве. В модном Tatler Club, одном из самых гламурных мест столицы, Лизе все было прекрасно знакомо: коктейль классики, ар-деко и современного искусства, карпаччо из лангустинов с черной икрой и толпы хищных девиц, жаждущих заполучить кого-нибудь вроде Алексея. О, конечно, она и сама не слишком отличалась от этих девушек, вот только давно не стремилась никого покорить. Но в тот вечер ревновала, неосознанно и сильно… Она и Корнилов бродили среди веселой толпы, звенел хрусталь, и играла музыка. Иногда Алексей наклонялся к ней и говорил что-то на ушко, щекоча своим теплым дыханием, обнимал за талию, крепко прижимая к себе, Лиза ощущала его тело рядом со своим и растворялась в нем, хотя внешне и старалась сохранить невозмутимый и даже немного холодный вид. Они уже сидели за своим столиком, когда мимо прошел один из владельцев банка, которому принадлежала «Весна», он кивнул Лизе и бросил пристальный взгляд на Алексея, от которого девушка ощутила легкий озноб. И сейчас, ожидая приглашения в кабинет того самого владельца, она вспоминала именно эту сцену. Лиза была уверена, ее опасения небеспочвенны, вчера вечером, едва вернувшись с Мальдивов, загорелый и довольный Евгений ворвался в «Весну» и тут же завел с ней разговор о Корнилове: узнала ли она у него что-нибудь? Лиза ответила, что нет, Евгений не поверил, твердил, что это невозможно, значит, она плохо старалась и совсем не хочет сохранить свои позиции в «Весне». Боже, Лиза не могла да и не хотела объяснять ему, что, бывая с Кейко, Корнилов за несколько часов не произносил и десятка слов: они молчали, пожирая друг друга взглядами, касались друг друга, вызывая сладкую дрожь, и разговорам о делах здесь абсолютно точно было не место.

Вчера же вечером, почти ночью ей снова позвонил Евгений:

— Я и не знал, что в мое отсутствие ты развела такую активную светскую жизнь.

— А ты должен был об этом знать? — дерзко бросила Лиза.

— Ну хотелось бы, — приторным голосом сказал ее шеф. — Все-таки интересно, что происходит во вверенном мне хозяйстве в мое же отсутствие.

— С каких это пор я стала твоим хозяйством? — возмутилась Лиза.

— С давних, Лиза, с давних, — не дал себя сбить Евгений, — С тех пор, как ты, бросив свой инвестбизнес, поступила в полное мое распоряжение, — Лиза ненавидела вспоминать о том времени. — Помнишь, как трогательны были наши с тобой отношения, а? Моя маленькая растерзанная девочка.

— Ты закончил предаваться воспоминаниям? — оборвала его девушка.

— Не совсем, — ответил Евгений, — Но если ты не хочешь повспоминать со мной вместе, оставим это до лучших времен. — Мои светские подружки рассказывают, что ты была очаровательна в паре с Корниловым в Tatler club и на интимном ужине в «Большом», умная девочка, решила разыграть многоходовку — как же я сам-то до этого не догадался, если не получится с податливой японкой, может, его прельстит твое ледяное очарование самой модной девчонки столицы, — Евгений засмеялся царапающим слух смехом. Боже, Лиза даже не смотрела на встречи с Корниловым с этой стороны! В ее памяти еще жила злость на мужчину, почти сломавшего ей жизнь 7 лет назад, но, не переодеваясь в гейшу, она даже не вспоминала, что Алексей — тот самый человек, нацелившейся на «Весну». Она была дурой, непроходимой дурой! И более того, Лизе и в голову не приходило, что именно так эту ситуацию увидит Евгений!

Лиза решила никак не комментировать реплики своего шефа, ей нужно было время, чтобы понять, как именно она будет противостоять ему и его инсинуациям, но вот только сам Евгений не планировал давать девушке время:

— Лиза, ты же не собираешься уклоняться от своей миссии, а?

— Конечно, нет, — ответила девушка.

— Да, тебе не стоит этого делать! — усмехнулся Евгений, — Не только Корнилову не понравится, что его водят за нос, расставание с мужчиной ты переживешь, тебе же все нипочем, а вот твоя подружка Катя, а, главное, ее суровый муж будут вовсе не в восторге от общения с такой продажной дрянью!

Телефон давно замолчал, Евгений не стал дожидаться от Лизы реплики в ответ, не хотел портить эффект, а она все сжимала трубку в руке, чувствуя, что ее едва собранный по кусочкам мир, вновь разлетается в разные стороны. Шеф был прав, скандал, разрыв с Корниловым она бы пережила — в конце концов, что было у них — 3 встречи, но вот разочарование в ней Кати, катиной мамы она бы не перенесла, они уже давно стали почти ее семьей…

— Елизавета Максимовна, — Лиза даже вздрогнула, после ухода из инвесткомпании ее никто не называл по имени-отчеству, — Проходите, господин Денисенко ждет вас, — сурового вида секретарша указала ей на дверь в кабинет.

Владельца «Весны» Лиза видела регулярно, он и его друзья с удовольствием делали покупки в принадлежавшем им магазине, но никогда он не звал ее к себе в офис, да и вовсе не замечал. Лиза была наемным работником, особой ценности в котором он не понимал, но вынужден был смиряться с ее высокой зарплатой до тех пор, пока «Весна» приносила солидный доход.

— Елизавета, у меня мало времени, — Лиза ненавидела такое начало разговора, в конце концов, это не она напросилась на встречу, — Вы понимаете, речь пойдет о предполагаемой покупке здания «Весны» компанией Moscow Building, — с места в карьер начал Денисенко, — Торговым центром мы владеем наравне с Шишкиным, который намерен продать здание, я этого не хочу, но у Шишкина 55 % акций против моих 45 % и решение будет принимать он, — все это Лизе было известно, и она не вполне понимала причин, по которым Денисенко рассказывал о ситуации ей, «девице, которая всего лишь выбирает вещи», как он однажды презрительно назвал ее.

— Да, я знаю об этом, — кивнула Лиза.

— Как я понял, у вас довольно теплые отношения с Корниловым, — девушка вспомнила встречу в Tatler клубе.

— Мы знакомые, которые проводят время вместе, — вставила Лиза.

— Об этом я и говорю, — усмехнулся Денисенко, — Я хочу, чтобы вы сделали так, чтобы у Корнилова пропало желание покупать «Весну», — Лиза ожидала чего-то подобного от встречи с владельцем магазина, но все равно была неприятно удивлена.

— Не думаю, что это в моих силах, — вздохнула девушка.

— А вот я да и Евгений думаем, что это вполне в ваших силах, — настаивал Денисенко, — И не только в силах, но и в интересах, Корнилов с его гигантоманией вряд ли продолжит, как мы, игру в магазин, он скорее устроит на месте «Весны» очередного стекло-бетонного монстра, которыми так гордится Moscow Building. И вы, Лиза, останетесь, не у дел.

Лиза понимала, то, о чем говорит Денисенко, — правда, но слышать это было слишком тяжело, ее и раздражала, и забавляла эта ее роль новой Мата Харри.

— Аркадий Петрович, почему вы так уверены, что мне удастся навязать свое мнение Корнилову?

— Ну вы же женщина, Лиза, не только красивая, но и умная, так что постарайтесь. И потом, я же не угрожаю вам, не дай Бог, — Денисенко улыбнулся, — Я предлагаю вам сделку, — девушка затаила дыхание, — Я передаю вам 5 % акций компании, которая управляет «Весной», а, учитывая, что в ее собственности находится здание и земля под ним, все товарные остатки — это отличный актив.

Лиза была удивлена, девушка более чем хорошо представляла себе ценность даже такого небольшого пакета акций «Весны», но ее и пугало предложение Денисенко, он вовсе не производил впечатления человека, готового разбрасываться собственными деньгами. Лиза была не столько удивлена, сколько напугана, но в то же время, как здорово было бы стать акционером «Весны», а не только наемным работником, понимать, что тебе принадлежит доля в бизнесе и знать, что можешь позволить себе еще больше.

— Аркадий Петрович, в чем причина такой щедрости? — Денисенко улыбнулся, девушка заглотила наживку.

— Лизавета Максимовна, у нас с Шишкиным свои игры.

— Это слишком общие слова, — не дала ему уйти от ответа Лиза, — А я бы хотела конкретики.

— Хорошо, — ухмыльнулся Денисенко, девица была совсем не проста, но и он подряжал ее не на простое дело, — У Шишкина проблемы в гостиничном бизнесе, — Лиза читала об этом в деловой прессе, — Продажа «Весны» дала бы ему возможность отсрочить продажу активов, а это не в моих интересах.

— Хотите поучаствовать в разорении тонущего друга? — улыбнулась Лиза.

— Почему нет? Почему нет? — проговорил Аркадий Львович.

— Почему-то мне кажется, что стоимость ваших будущих приобретений куда больше 5 % «Весны», — протянула девушка.

— Но у меня же нет никаких гарантий, Лизавета, что все будет так, как я хочу, — рассмеялся Денисенко.

— О каких гарантиях вообще может идти речь? — проворковала Лиза, — Никаких гарантий, только перспективы и прогнозы. Девушка отвернулась и невидящим взглядом уставилась в окно — она снова подтвердила свою лживую сущность, но такова жизнь. У нее все равно не было никаких надежд на честные отношения с Корниловым, надежд вообще на какие-то отношения с ним. А так Лиза хотя бы улучшала свое финансовое положение и приобретала влияние на Евгения — он оставался наемным работником, а она становилась совладелицей компании. Пауза затянулась, Денисенко лихорадочно считал, что ему дороже, акции «Весны» или приобретение активов разоряющегося партнера и друга.

— Что вы хотите Лиза? — не выдержал он.

— 10 процентов, — отчеканила девушка.

— Слишком хищно, — рассмеялся Денисенко, — Это невозможно.

— Тогда невозможен вообще наш союз, — отрезала Лиза, — Я же не прошу у вас 15 %, я предлагаю вам передать мне 10, а остальное оставить себе.

Денисенко задумался, наглость Лизы показывала, что если кто-то и сможет заставить Корнилова изменить свое мнение, то это будет именно она, но расставаться с 10 % «Весны» — это уж слишком.

— Лизавета, 7 % — это максимум.

— Ну, Аркадий Львович, мы же не на рынке, — рассмеялась девушка.

— Хорошо, — согласился Денисенко, — Будем считать, что игра стоит свеч.

— Я хочу просмотреть контракт на передачу акций, — не дала ему закончить разговор Лиза. Денисенко недовольно поморщился, — Аркадий Львович, не забывайте, я не только ваш байер, — усмехнулась Лиза, — У меня степень в области инвестиций.

Лиза ехала в «Весну», она пребывала в непонятном опустошенном и одновременно возбужденном состоянии. Как здорово было бы попросить Катю оценить правильность договора о дарении акций, но как она объяснит подруге внезапную щедрость владельца «Весны»?

Глава 5

Сама мысль о Токио причиняла ему боль, физическую, острую боль, от которой не было лекарства. Алексей мог только мечтать о том, чтобы больше никогда не появляться в Японии, но, увы, реальность не была к нему столь благосклонна. Он мог бежать от себя, своих воспоминаний и эмоций, но не от дел, а вложения в японские компании исчислялись сотнями миллионов и оставить дела без своего участия Корнилов не мог. Нужно было собираться в поездку — он планировал отсутствовать 12 дней, именно столько времени требовалось на то, чтобы провести все необходимые встречи и, не задерживаясь ни на одну лишнюю секунду, отправиться в Москву. Алексей еще раз проверил все документы, которые планировал использовать в переговорах с японскими подрядчиками и представителями госструктур, пробежал взглядом файлы, сохраненные на ноут-буке и понял, что тянуть больше нельзя — вылет назначен на 15–40, то есть ровно через 2 часа, а нужно было еще добраться до Внуково-2.

Алексей ехал в аэропорт, а мыслями возвращался к предстоящему визиту в Токио и Кобе. Кобе — огромный портовый город был штаб-квартирой «Moscow Building» в Японии и тем местом, где он впервые встретил Саюри и познакомился с ее отцом. Сюнкити Ямагути — уважаемый финансист 60 с небольшим был председателем правления банка, с которым сотрудничала компания Корнилова, а по совместительству главой Ямагути-гуми, самого влиятельного клана японской мафии. Для европейца якудза, может быть, и была архаичным, даже фольклорным явлением, но для того, кто жил и вел дела в Японии, якудза представлялась каждодневной реальностью, ничуть не менее современной, чем все, что его окружало. Конечно, современные якудза не грабили на дорогах и не промышляли дешевым рэкетом, они обрушивали финансовые рынки, манипулировали многомиллионными государственными заказами и не брезговали политическим шантажом, и во главе значительной части этого беспредела стоял отец его трепетной Саюри.

Лиза проснулась от стука собственного сердца, ей было душно и страшно, девушка распахнула окно — прохладный чистый воздух устремился в комнату. Она пыталась вспомнить, что привело ее в такое растерянное состояние, а, вспомнив, вздрогнула и, словно замерзнув, обхватила себя руками. Это был странный фантасмагоричный сон, в котором смешалось реальное и вымышленное, опасения и скрытые даже от самой себя мечты. Лизе снилось, что они с Алексеем завтракают на открытой веранде с видом на океан, медленно поднимается солнце, она наливает ему кофе, он намазывает джемом ее круассан — тихая семейная сцена. Потом они занимаются сексом, жарким, яростным на алых простынях, Лиза мечется в объятиях мужчины, тонет в его глазах, а он зовет ее чужим именем, проснувшись, девушка не помнила каким. Следующая сцена: Корнилов входит в огромный кабинет, в котором доминируют два цвета: белый и черный, ему холодно и этот холод передается ей, а потом стремительно происходит что-то страшное и непонятное, Лиза видит это со стороны и пронзительно кричит.

Боже, она боится за человека, который предпочитает ей безвкусную потаскушку — Лиза яростно ревновала Корнилова к Кейко и понимала, что виновата в сложившейся ситуации сама, и это понимание ранило еще больнее. Девушке стало холодно, она повела плечами под прозрачной сорочкой из розовых кружев и на секунду представила, как приятно было бы согреться в больших и сильных руках Алексея, ощущения от прикосновения которых она хранила долгие 7 лет.

Ночная прохлада не приносила покоя, только усиливала тревогу и напряжение — Лиза закрыла окно и вернулась в спальню — зря Катя критиковала ее за отсутствие мебели в квартире, помимо дивана и огромного гардероба, девушка купила кровать — роскошное ложе с изголовьем из персиковой кожи. Лиза забралась под одеяло в отчаянной попытке согреться и, поняв, что не сможет заснуть, открыла ноут-бук, углубившись в изучение планов по своему участию в управлении «Весной». Через 2 дня должно было пройти собрание акционеров, и Лиза планировала раскрыть свои карты, продемонстрировав, что она не просто наемный баер — человек, которому платят не понятно за что, а полноправный совладелец компании. Девушка улыбнулась, представив, какое удивление и унижение испытает Евгений, поняв, что теперь он оказался в подчинении у Лизы. И хотя она помнит все, что было в их общем прошлом, Лиза не будет и наполовину так жестока, как был он когда-то, совсем недавно и очень давно… А потом настанет час платить по долгам, и ему, и ей. Лиза прекрасно помнила, как обещала Денисенко, что Корнилов не купит здание «Весны», и ради этого она была готова использовать любую свою ипостась: и Лизы, и ненавистной Кейко.

Небо над Кобе было серым и мрачным, казалось, еще минута, и оно разразится проливным дождем, но проходили минуты и даже часы, а дождь так и не начинался — ожидание повисло в воздухе. Ожидание такое же тягостное, как и окружающий мир, охватило Алексея, оно постепенно нарастало с того момента, как его самолет коснулся посадочной полосы в Токио, и стало совершенно невыносимым со дня приезда в Кобе. Раньше Япония представлялась ему чем-то красочным и радостным, но на сей раз все слилось в одно темное пятно — здесь на родине Саюри тоска охватывала его с новой силой. В Москве было много возможностей отвлечься: встречи с Кейко, вечера с Лизой, разговоры с Дорофеевым. В Японии все было совсем иначе — каждый шаг, каждый вздох напоминал ему о трагедии, разразившейся совсем недавно.

Откладывать встречу с Сюнкити Ямагути больше было нельзя — автомобиль давно затормозил возле небоскреба, принадлежащего Ямагути-гуми, и услужливый водитель ждал только жеста Корнилова, чтобы распахнуть перед ним дверь.

Бесшумный лифт рванул вверх и вот уже Алексей обнаружил себя стоящим в приемной перед кабинетом отца Саюри, секретарь пригласил его войти, бесшумно скользнула в сторону стеклянная дверь, и Корнилов вошел внутрь.

Все было, как прежде, как в тот день, когда Алексей сказал Сюнкити о том, что намерен сделать Саюри своей женой, и как, в то страшное утро, когда сообщил недоумевающему отцу, что у него больше нет дочери. Конечно, Корнилов встречался с главой Ямагути-гуми и раньше, но это были деловые встречи и они проходили вне личных апартаментов главы клана. В помещении доминировали два цвета: белый и черный, хрусталь и мрамор, аскетизм и почти могильный холод.

— К нам пожаловал мистер Корнилов собственной персоной, — на прекрасном английском проговорил мужчина, сидевший в кресле с видом на залив. Алексей отлично говорил по-японски, но он помнил рассказ Саюри о том, что настоящие якудза говорят на родном языке лишь с теми, кого уважают и кому доверяют — он же бесповоротно утратил и уважение, и, тем более, доверие.

— Добрый день, мистер Сюнкити, — Корнилов поддержал заданный тон.

— С чем вы приехали? — спросил японец, хотя он прекрасно знал о причине визита Алексея, подготовка к этой встрече велась почти полтора месяца.

— Я приехал за подписанием договора о передаче Moscow Building прав на комплекс портовых сооружений, находившийся в залоге у банка, — Корнилов понимал, Сюнкити ведет с ним игру, имеющую единственную цель — заставить его вспоминать Саюри, как будто он мог ее забыть. Кредит банку был выплачен, договор согласован, подписан Корниловым со стороны Moscow Building, оставалось только скрепить его подписью Сюнкити, а тот все тянул и тянул настаивая на личной встрече с Алексеем.

Дверь кабинета открылась, неслышной походкой зашел референт Сюнкити, щелкнул клавишей наподобие выключателя — на окно опустилась плотная белая штора, блеснул луч проектора. Алексей, как живую, увидел Саюри. Девушка шла по узкому белому мосту, перекинутому через реку, на ней было яркое платье, которое трепетало в легких порывах ветра, она смеялась и, смеясь, махала кому-то. Саюри приветствовала его — понял Алексей, он вспомнил все до мельчайших деталей. Был солнечный весенний день, нагромождение дел держало Корнилова в его офисе в Кобе, в обед позвонила Саюри и сказала, что отправилась на прогулку в Замок Белой Цапли, находившийся километрах в 50 от города, потом, немного смущаясь, прошептала, как здорово было бы там побродить вместе. Алексей послал к черту все дела и бросился на железнодорожный вокзал и вскоре уже входил в ворота парка, из глубины которого в его сторону направлялась Саюри и так радостно приветствовала его. Именно в тот день, поддавшись соблазну жарких объятий и запретных поцелуев, исследовав юное тело застенчивой японки в тихих беседках парка, Алексей предложил девушке стать его женой. Саюри смущалась, очаровательно краснела, но потом согласилась, с опаской заметив, что отец вряд ли разрешит брак с русским мужчиной… Корнилов поднял глаза на экран и снова увидел смеющуюся Саюри — в тот счастливый день в парке он даже предположить не мог, что совсем рядом находятся головорезы ее отца и фиксируют на камеру каждый их шаг, каждый жест.

Яркую атмосферу весеннего дня сменили мрачные краски зимнего утра — небо плакало струями ледяного дождя, похоронная процессия приближалась к кладбищу, машины остановились, из черного лимузина вышел Сюнкити Ямагути и заплаканная женщина лет 50 — мать Саюри. Корнилов увидел, как он сам идет по аллее, провожая взглядом траурный катафалк.

Алексею казалось, что ему не хватает воздуха, знакомая, когтями рвущая боль терзала голову, но рядом не было нежной Кейко, которая бы облегчила страдания мужчины. Корнилов поднял глаза — Сюнкити усмехался, глядя на собеседника холодными и черными, как ночь, глазами.

— Вы все еще хотите говорить о контракте, мистер Корнилов, или обратимся к иной теме разговора?

— Нам нечего обсуждать, кроме бизнеса, мистер Ямагути, — ответил Алексей.

— Нам нечего обсуждать, но нам есть, на что посмотреть, — вкрадчиво произнес японец и сделал непонятный жест своему референту, на экране появилась новая картинка.

Молодая женщина вела за руку маленькую девочку, в глаза слепило солнце, девочка пританцовывала и размахивала крошечным сачком, вокруг летали бабочки. По дороге вновь ползла вереница черных машин, вокруг возвышались надгробия — Корнилов вздрогнул, он больше не мог видеть похороны Саюри, этот страшный момент и так стоял в его глазах, без всяких напоминаний.

— Не опускайте глаза, мистер Корнилов, — тихо сказал Сюнкити, а сурового вида мужчина подошел вплотную к креслу, в котором сидел Алексей, словно заставляя его не отводить глаза от экрана. — Это похороны моей жены, она пережила Саюри на полгода, — Алексей увидел, как из лимузина вышел один Сюнкити и пешком направился вглубь кладбища. — Я полагаю, мы оба знаем, кто повинен в ее смерти, — продолжил японец. Алексей кивнул в ответ — а что он мог сделать еще? Он был виноват во всем и сам знал об этом, и хотел, даже мечтал понести ответственность, вот только не мог. Официального расследования причин смерти Саюри Ямагути, она даже не успела взять фамилию мужа, не проводилось — могущественная Ямагути-гуми не допускала посторонних в свои дела. Через две недели после смерти жены Корнилов улетел из Японии. А пока тянулись эти долгие две недели он каждую секунду ждал, что в его дом ворвутся громилы из Ямагути-гуми и призовут к ответу мерзавца, который погубил самое дорогое сокровище их босса. День проходил за днем, Алексей сидел в кабинете и не выпускал из рук ожерелье и обручальное кольцо своей жены — он так и не научился называть ее женой, но к нему никто не приходил.

— А вот это мои любимые кадры, посмотрите, мистер Корнилов, — Алексей словно вынырнул из своих воспоминаний и понял, что все еще находится в кабинете Сюнкити, и тот продолжает свою пытку, куда более изощренную, чем те, что использовали его предшественники — якудза, промышлявшие разбоем на дорогах.

Корнилов не верил своим глазам — в кресле в гостиной городского дома Ямагути сидела беременная Саюри, длинные черные волосы рассыпались по плечам, молочная кожа чуть порозовела, складки платья натянулись на большом животе.

Пульсация боли нарастала в его голове, стены комнаты сдвигались, как будто задумали сдавить Алексея в своих холодных, черно-белых тисках. В прошлый раз кошмар отступил под ласковыми руками Кейко, но, как он мог даже думать о другой женщине, глядя на ту, которую погубил сам?

— Мистер Корнилов, этого вы тоже меня лишили, — сказал Сюнкити, — Радости быть отцом и дедом.

Алексею хотелось кричать, что он лишил этой радости и самого себя, но какое он имел право? Глаза не могли оторваться от изображения Саюри на экране, и, хотя Алексей понимал, что последний кадр — всего лишь умелый монтаж, он не желал верить в это. Именно так должна была выглядеть его жена в ожидании его ребенка.

— Мистер Сюнкити, я приехал сюда не за тем, чтобы предаваться воспоминаниям, давайте займемся делами и покончим с этим утомительным общением друг с другом, — Алексей понимал, что ведет себя непозволительно как в отношении с деловым партнером и, тем более, с отцом погибшей дочери, убитой им дочери, но ничего не мог с собой поделать, он больше не мог находиться в одном помещении с Сюнкити, в одном городе с ним и даже в одной стране.

— Вы уже покончили со мной, мистер Корнилов, причем с таким успехом, о котором не мог мечтать ни один из моих противников. Покончили со мной, раз и навсегда. И я хочу только одного, чтобы вы страдали так же, как и я.

— Я уже страдаю! — хотел прокричать Корнилов, но заставил себя молчать.

— Вы думали, наверное, что Ямагути-гуми подвергнут вас жестоким пыткам, но я знаю, страдания тела не значат ничего по сравнению со страданиями души. А я хочу, чтобы вы страдали. — Вновь ожил экран: счастливая Саюри в свадебном наряде спускалась по ступеням отцовского дома, следующий кадр — скользкие комья земли летели на ее могилу, все больше и больше отделяя девушку от тех, кто так ее любит. Новая сцена — подобрав длинную юбку, она бежала вдоль берега моря, а за ней семенил пухлый малыш. Могилу засыпали алые листья кленов. Саюри катила перед собой коляску с младенцем. На двери дома Ямагути висел траурный венок. Девушка садилась в открытый белый Мерседес. Картинки мелькали одна за другой, сливая в безумный калейдоскоп, девушка то плакала, то смеялась, она была то молодой, то совсем старой — реальное и вымышленное слились воедино, уже невозможно было определить то, что было, от того, чего не будет никогда.

— Вот так-то, мистер Корнилов. Я подпишу этот контракт, вы уберетесь из Японии, и больше я не увижу вас никогда, но вы всегда будете знать, что, если я захочу, я заставлю вас страдать так, как страдаю я.

— Превосходно, мистер Ямагути, — сдерживаясь из последних сил, сказал Алексей. — Меня и правда больше ничего не держит в этой стране.

Сюнкити кивнул референту, тот положил перед ним экземпляр контракта, росчерк пера и тысячи квадратных метров порта Кобе перешли в собственность Moscow Building и Корнилова лично.

— Не смею вас больше задерживать, мистер Корнилов, — кивнул Ямагути, указывая Алексею на дверь, тот медленно пролистал контракт, задержался взглядом на подписи Сюнкити на последнем листе и убрал бумаги в портфель.

— Благодарю вас, мистер Ямагути, — Алексей вышел из кабинета под смех своей умершей жены, державшей на руках его неродившегося ребенка, ребенка, который уже никогда не родится.

Поездка до аэропорта, прохождение таможенных и пограничных формальностей — для Алексея все слилось в одно мрачное пятно, которое обволакивало его густым туманом, делало словно не живым, отделяя от всего остального мира. Самолет уносил его все дальше и дальше от Японских островов — Корнилов клялся сам себе, что больше никогда, никогда не прилетит туда! В уютном кресле личного бизнес-джета он то погружался в тревожный, наполненный призрачными образами из прошлого сон, то просыпался в бесполезной попытке прогнать хрупкий образ Саюри, которая в его снах рассыпалась на сотни осколков, стоило к ней лишь прикоснуться. Бокал за бокалом Алексей пил отличный выдержанный коньяк, но это не помогало — только усиливало тоску и боль. Он едва закрывал глаза и снова видел Саюри, только теперь она была уже не юной девушкой, а женщиной средних лет, поседевшей, с расплывшейся талией, в окружении внуков. Саюри смотрела на него черными глазами своего отца и зло усмехалась: «Всего этого ты лишил меня! Всего! Ты лишил! Ты…». Женщина протягивала к нему дряхлые руки, которые были так не похожи на нежные ладошки Саюри, держала его железной хваткой и смеялась без остановки: «Я противна тебе! Противна! Радуйся — ты никогда не увидишь меня старой! Из-за тебя я умерла молодой», и старуха, отпустив его, медленно ковыляла по заснеженной дорожке.

Алексей проснулся с бешено бьющимся сердцем, отбросил плед, огляделся — успокаивающе гудели двигатели самолета, небо вокруг было безоблачными и где-то далеко-далеко внизу тысячами огней горели города. Все было привычным и донельзя нормальным — это внушало мысль о покое. Единственным желанием Алексея было дотронуться до кого-то теплого и живого, того, кто не исчезнет при одном его прикосновении, в памяти всплыли две женщины: податливая нежная Кейко и элегантно-сдержанная Лиза. Лиза требовала напряжения ума и эмоций — тех двух действий, на которые в ближайшие дни он был попросту не способен, Кейко не требовала ничего, кроме внушительной суммы в адрес приватного клуба, суммы, которую он с радостью был готов заплатить. На пути к Москве самолет сделал короткую посадку в Екатеринбурге, пока баки наполняли топливом, Алексей позвонил в клуб и заказал Кейко, на сегодняшний, вернее, уже завтрашний вечер.

Глава 6

Звонок телефона вырвал Лизу из блаженной полудремы, которой она предавалась в ванне, полной мандариновой пены — ее любимого аромата Acqua di Parma, это была слабая попытка хоть ненадолго забыть стресс и волнения уходящего дня. Господин Корнилов завтра вечером желал видеть свою личную гейшу, и она была бессильна что-либо противопоставить этому, хотя у Лизы и были планы на этот вечер, планы, которые следовало отменить. Боже, она мечтала о том, чтобы Алексей захотел увидеть ее — Лизу, а не раскрашенную фальшивую Кейко, мираж, женщину, которой никогда не было и не будет. По лицу побежали горячие соленые слезы, она даже не заметила, как начала плакать, а ведь клялась когда-то, что никогда не будет плакать из-за мужчин, вернее, из-за одного конкретного мужчины.

Девушка выбралась из воды, которая вмиг перестала быть приятной, и, закутавшись в длинный персиковый халат, направилась в гостиную. На полу стоял ноут-бук, прежде чем идти в ванну, Лиза обобщала информацию по прошедшему десять дней назад собранию акционеров. Собрание не преподнесло ей никаких сюрпризов, зато весьма удивило Шишкина и Евгения. После того, как секретарь зачитал имена присутствующих и принадлежащие им доли в компании, Шишкин, второй совладелец «Весны», окинул тяжелым взглядом сначала своего партнера Денисенко, а потом Лизу, и в этом взгляде читалось понимание того, что вся эта афера с передачей акций девушке, имя которой они не всегда могли вспомнить, имеет под собой какой-то смысл, смысл, который будет явно ему не на пользу.

Основным вопросом, обсуждавшимся на собрании, была предстоящая продажа «Весны» Moscow Building, и Денисенко удалось убедить партнера отложить принятие окончательного решения еще на месяц. Денисенко, выходя из зала, радостно усмехался, Шишкин был задумчив, а Евгений, которого пригласили на собрание как генерального директора компании, был чернее тучи. Лиза пребывала в приподнятом настроении, разбираясь в тех вопросах деятельности «Весны», к которым она, как баер, не имела никакого доступа, а, в особенности, в финансовых, инвестиционных проблемах, девушка вспоминала ту радость, которую ей давала работа аналитиком в «Брокер-инвесте», тот драйв, что она ощущала по завершении удачной сделки.

— Лиза, нам с тобой нужно поговорить! — Евгений крепко держал ее за руку и тянул к себе.

— Ты знаешь, я всегда рада поговорить, — девушка высвободила свою руку и отодвинулась от шефа, — Особенно с тобой, — тихо добавила она.

— Приедешь в «Весну», сразу иди в мой кабинет, — скомандовал Евгений.

— Давай без командного тона, — теперь Лиза приблизилась к нему и притворно-ласково потрепала мужчину по щеке, — Приедешь в «Весну» и давай в мой кабинет, там и поговорим, — она резко развернулась и заспешила к выходу.

Евгений был мастером держать паузу, а в тот день Лиза еще и вывела его из себя, к ней в кабинет он зашел без четверти восемь, в административной части здания уже никого не оставалось, только Лиза тщетно пыталась заставить себя читать отчет по продажам за прошедший месяц, но никак не могла соединить буквы и цифры, которые видела перед собой — мысли настойчиво возвращались к предстоящему разговору с шефом.

— Здравствуй, моя маленькая растерзанная девочка, — он резко распахнул дверь и, бросив пальто на диван, уселся прямо перед Лизой.

— Здравствуй, здравствуй, — нарочито медленно она подняла глаза от монитора и посмотрела на Евгения.

Мужчина молчал, раскачиваясь в кресле, Лиза молчала в ответ, он обвел взглядом комнату и снова уставился на девушку, она демонстративно посмотрела на часы и перевела взгляд на собеседника. Напряжение сковывало все тело, виски ломило от волнения и предчувствия надвигающихся проблем, но внешне Лиза была безупречна: фарфоровая кожа, коралловые губы, свободный пучок на голове, скромное серое платье — студентка первых курсов, а не женщина, воюющая с собственной судьбой.

— Дорогая, странно, что ты не уяснила урок, — Евгений первым не выдержал тишины, — Оставь финансовые дрязги мужчинам, а сама занимайся единственным делом, на которое ты способна — выбирай дорогие тряпки.

— А я думала, мы называем это вещами из коллекций известных дизайнеров, — усмехнулась Лиза.

— Неважно, как мы это называем! — бросил Евгений. Лиза видела, как шеф начинает злиться, девушка давно овладела сомнительным искусством выводить его из себя. — Тебе удалось запудрить мозги Денисенко! Да, ты не перестаешь меня удивлять, вдобавок к многоходовке с Корниловым, решила разыграть параллельную партию, — Лиза улыбнулась в ответ. — Только вот, что ты собираешься делать с активами «Весны»?

— Я собираюсь реализовывать свои права акционера и ничего больше, — ответила Лиза.

— И как же ты будешь это делать? — не отставал Евгений.

— Вот это я с тобой обсуждать как-то не планировала, — безразлично проговорила Лиза.

— А стоило бы, — огрызнулся Евгений, — Мы оба помним, к чему приводят твои игры в знатока инвестиционных рынков.

— Ну вот и прекрасно. Если у тебя такая хорошая память, может быть, тебе стоит подыскать место понадежнее, хотя, что я могу с моими жалкими 10 % акций? — развела руками Лиза.

— Лиза, ты утрачиваешь связь с реальностью, — рассмеялся Евгений. — Или ты все еще веришь тем словам, что шептала мне вперемешку со слезами и соплями: только деньги и никакой любви? Мне казалось, ты как-то смягчилась за последний год — дружба с Дорофеевой, свидания с Корниловым, а?

— Женя, ты забыл старую истину: с годами никто не становится лучше, только хуже. Вот и я не смягчилась, я ждала, когда тебе надоест поднимать старую тину со дна, — Лиза откинулась в кресле. — Считай акции моим утешительным призом, ты-то должен меня знать, как никто другой, — девушка вздрогнула от собственных слов, Евгений и правда знал ее лучше многих. — Я сделаю все, чтобы «Весна» не была продана Корнилову, я буду играть в Кейко, только вот не нужно напоминать мне о том, что осталось в прошлом, я, как и ты, не жалуюсь на память.

— Узнаю свою Елизавету, — рассмеялся Евгений.

— Рада за тебя, — кивнула Лиза.

— Может, пойдем посидим где-нибудь, — почти ласковым тоном сказал Евгений. Лизу всегда раздражали эти его переходы от угроз к попыткам продемонстрировать, что ничего особенного не произошло.

— Нет, спасибо, — отказалась Лиза, — Не думаю, что твоим друзьям понравится моя компания.

Стрелки часов приближались к 10, Лизе пора было ехать в клуб играть в Кейко, но она никак не могла заставить себя уйти из дома Дорофеевых. На неделю приехала катина мама, Сергей улетел в Норильск и они устроили отличный девичник, как в старые добрые времена.

— Все, мне и правда пора идти, — засобиралась Лиза, неохотно спуская с рук катину дочку Арину.

— Лиза, оставайся на ночь, еще посидим поболтаем, — сказала Катя. Лизе так хотелось поддаться на уговоры подруги и провести тихий вечер в компании таких дорогих ей людей в большом уютном доме, где каждый уголок дышал покоем и любовью. — Я тебе расскажу, что узнала про бывшую пассию Сергея, а ты нам с мамой раскроешь тайны своих свиданий с Корниловым.

— Да, да, Лиза, давно я ничего не слышала про твои свидания, — улыбнулась Евгения Рудольфовна. — Дочь мне все уши прожужжала про этого загадочного Корнилова, который такая прекрасная пара нашей Лизе.

— Да нечего особенно и рассказывать-то, — грустно проговорила Лиза, — Кроме того концерта, на который мы ходили вместе, было всего два свидания. — Ты знаешь, Катя, Алексей, он ведет себя так неоднозначно…

— Где ты видела однозначных мужчин? — усмехнулась Катя. — Если они и водятся где-то, то я их не встречала.

— Да уж, — улыбнулась Лиза. — Но Алексей, я даже не могу тебе это объяснить, он ведет себя со мной так заинтересованно, а потом вдруг отстраняется и как будто уходит в себя, как будто меня нет рядом, словно я — пустое место, а затем опять начинает улыбаться, говорить комплименты, в общем, проявлять внимание, — эти слова, пустые слова были самой малостью из того, что Лиза могла рассказать о Корнилове. Девушка страстно желала понять мотивы встреч Алексея с Кейко, причины перепадов его настроения, той боли, что читалась в глазах мужчины в последний вечер в чайном доме. — Не то, что я прошу тебя что-то выяснять, но вдруг Сергей тебе что-то расскажет, ведь они дружат уже столько лет.

— Я выясню все, что смогу, — пообещала Катя, ее безумно радовал интерес подруги к мужчине, который она проявила впервые за последние несколько лет.

Лиза отчаянно опаздывала в чайный дом, она приехала за десять минут до времени, оговоренного Алексеем, бросила машину перед входом и уже почти вошла внутрь, когда сообразила, что Корнилов узнает ее автомобиль и разоблачит весь этот маскарад. Ей пришлось вернуться и припарковаться подальше от дома, в лабиринте аллей, которые окружали загородный клуб. Лиза бежала к домику, когда яркий свет фар осветил дорогу прямо перед ней, она шагнула в тень деревьев и увидела, как перед крыльцом чайного дома остановился Cadillac Escalade Корнилова, он вышел из машины и оглянулся — в какой-то момент Лизе показалось, что взгляд мужчины замер на ней, но потом он безразлично отвернулся и вошел внутрь. Алексей был рядом, и она без яркого кимоно гейши чувствовала себя обнаженной, в другие дни наряд, яркий грим отделяли Лизу от той роли, которую она играла, делали все ненастоящим, но сейчас, стоя под деревом в своем привычном облике, она еще острее ощущала всю подлость того, что совершала. Дрожа от холода и закравшегося в душу страха, девушка пробежала к дому и вошла в заднюю дверь. Прическу — высокий пучок — она сделала еще перед приездом к Кате, в маленькой холодной комнате Лиза умелыми движениями, словно делала это каждый день, нанесла макияж, надела кимоно, коротко вздохнула и шагнула навстречу Алексею.

Он стоял в углу комнаты и медленными движениями ворошил угольки в камине, стилизованном под японский очаг, широкоплечая мужская фигура на фоне разгорающегося огня. В лизиной памяти некстати мелькнула сцена семилетней давности: поздней декабрьской ночью или уже ранним утром голый Алексей выбрался из постели, в которой так здорово проводил время с Лизой, и отправился разводить огонь в камине — в квартире было холодно, уезжая в очередную командировку, он зачем-то отключил батареи. Это воспоминание принесло ей не злость, как раньше, а грусть.

— Ты опаздываешь, — с угрозой произнес Корнилов, поворачиваясь к девушке. Лиза покорно наклонила голову, признавая свою вину, а, когда подняла ее, удивилась — Алексей словно постарел за те две недели, что она не видела его.

— Простите меня, мой господин, — только и смогла сказать Лиза.

— Прощаю, — буркнул Алексей и шагнул по направлению к ней. При виде девушки его охватывала целая буря желаний: хотелось ласкать ее, разговаривать с ней, касаться ее нежного тела, погружаться в него и забывать свою боль. Кейко была ненастоящей, — твердил себе Корнилов, и поэтому не рождала воспоминания о Саюри, она не требовала чувств и эмоций, она была даже не заменой умершей девушки, а так… фальшивкой, суррогатом. Но почему же эта фальшивка так притягивала к себе?

— Зачем ты убираешь волосы? — тихо спросил он, наклоняясь к Лизе и касаясь рукой ее нежной шеи, — девушка вздрогнула от прикосновения, как от обжигающего удара.

— Такова традиция, мой господин, — прошептала она.

— К черту традиции! — повысил голос Корнилов и резким движением вытащил шпильки из пучка, блестящие волосы темной массой рассыпались по спине. Сейчас он меня узнает, — с испугом подумала Лиза. Стараясь не допустить у Алексея даже мысли о своем сходстве с Кейко, при встречах с ним она всегда носила волосы распущенными или заплетала их в небрежную косу. Девушка и желала этого узнавания, и боялась его, казалось невероятным, что после нескольких встреч Алексей не видел в ней Кейко и не видел в Кейко ее. Она сама узнала бы Алексея при любых обстоятельствах и в любом обличье, но то, что мужчина не узнавал ее, было лишь еще одним штрихом к портрету его равнодушия.

Мужчина медленно перебирал ее волосы, пропуская шелковистые пряди между своих пальцев, этими движениями он ласкал и себя, и ее. Лиза замерла в ожидании, все ее существо рвалось навстречу Алексею, ей так хотелось сбросить маску чужой продажной женщины и оказаться перед ним самой собой — девушкой, которую он знал 7 лет назад, и женщиной, с которой познакомился совсем недавно. Разумная часть ее сознания понимала — ни о каких признаниях не может быть и речи, возможен только этот вечер, эта ночь… Постепенно Лиза расслабилась и, словно что-то решив сама для себя, подалась навстречу Алексею, слегка тряхнула головой, откинув волосы назад и заставив его приблизиться к ней, — теперь она ощущала его дыхание на своих щеках и видела мрачные огоньки, горевшие в глазах мужчины.

— Что вы имеет против традиций, господин? — прошептала Лиза, расстегивая пуговицы его рубашки, скользнула ладонями по груди, заставив Алексея сделать резкий судорожный вдох.

— Они приносят боль и разочарование, — мрачно ответил Корнилов и закрыл ее рот своими губами, словно заставляя замолчать, но Лиза не желала быть бессловесной пешкой, она слегка отвернулась и горячий жадный поцелуй Алексея пришелся на ее шею, нежную кожу заколола грубая мужская щетина и мурашки побежали по телу девушки от восторга, замешанного на желании и страхе.

Лиза была так поглощена прикосновениями к Алексею, наслаждалась ощущением горячей гладкой кожи мужчины, а сама неотрывно смотрела в его грустные и какие-то бездонные глаза, что даже не заметила, как Корнилов скинул рубашку, и теперь его голая грудь касалась расшитой ткани ее платья. Девушке казалось, что она сама ощущает, как колючий узор кимоно царапает его кожу, и получала странное удовольствие от этого неудобства.

Губы Корнилова опускались все ниже, целуя, покусывая, дразня, его ищущие руки скользили по Лизиной спине, стремясь освободить ее из тесного кимоно.

— Вот еще один минус традиций — это чертово кимоно, — буркнул Алексей, поняв, что пояс на кимоно Кейко впереди, а вовсе не сзади, это было еще одной чертой, проводившей грань между нею и Саюри. Единственная японка, с которой он снимал кимоно, была Саюри — невинная девушка из семьи со строгими взглядами, пояс на ее платье завязывался сзади, а у Кейко, как у настоящей гейши, которая должна была быть готова услужить клиенту не только словами, этот самый пояс располагался впереди — гейше следовало быстро освобождаться от одежды и не ждать, пока кто-то ей в этом поможет.

— Не стоит ругать традиции, они не так и плохи, — Лиза сама развязала пышный бант, стремясь хотя бы физически и ненадолго быть ближе к Алексею.

Он помог девушке освободиться от платья и с огорчением понял, что она так и не осталась обнажена — на Кейко была надета шелковая облегающая сорочка с кружевом на груди.

— Сними это тоже, — Корнилов потянул руку к бретельке, намереваясь спустить ту с плеч девушки.

— Не нужно, оставь, — удержала его Лиза, она не хотела, чтобы кто-то видел ее шрам, и дело здесь было не в боязни показаться непривлекательной, скорее, в страхе обнажить душу.

Девушка взяла руку мужчину и опустила ее себе на талию, а сама занялась ремнем на его брюках. Оказавшись почти без одежды, они бросились друг к другу в какой-то странной ярости, словно наказывая один другого за грехи, реальные и вымышленные. Его губы сминали ее тонкую кожу, оставляя красные следы, лаская и раня, ее ногти царапали его спину, заставляя мужчину быть еще ближе, еще настойчивее и сильнее. Алексей закрывал глаза, видимо, представляя на месте Лизы другую, ту, которую так хотел забыть, но не мог. Лиза смотрела на него, боясь даже моргнуть, стараясь запомнить каждой движение, каждый вздох, ускользающий аромат близости и иллюзорное чувство тепла.

Еще секунду назад девушка стояла в центре комнаты, но вот она уже ощущала ткань татами полуголым телом, настойчивые движения Корнилова, нависшего над ней, круговорот мыслей, эмоций и чувств… В какой-то миг, короткий, длиной в долю секунды Лизу затопила волна золотистого сияющего счастья, но этот момент исчез, словно вспышка, навалилась усталость, огорчение и боль — каждой клеточкой тела она ощущала присутствие Алексея, тяжесть его руки, щекотанье волос в том месте, где грудью он касался Лизиной спины. Незваной гостьей пришла неловкость — и в другие дни, оставаясь с мужчиной после секса, будучи сдержанной Лизаветой, она тушевалась напряжения тех минут, когда радость близости была где-то позади и приходилось судорожно искать темы для разговора, заполнять паузы и заставлять себя не опускать глаза.

— Скажи мне, зачем ты делаешь все это? — недовольный то ли ею, то ли самим собой спросил Корнилов, он слегка привстал и теперь нависал над Лизой, заставляя девушку смотреть ему в глаза.

— Я прихожу сюда играть гейшу, потому что вынуждена делать это из-за денег, — Лиза смело посмотрела на Алексея, в конце концов, она не слишком-то и лгала, — А секс был моим желанием, — и здесь она тоже оставалась честной, — Дополнительным бонусом этой так называемой работы. А вот зачем это делаешь ты?

— Чтобы забыться, — просто ответил Алексей и отвернулся от Лизы, ему было совсем ни к чему показывать ей свою растерянность и боль.

— У тебя нет других способов забыться? — не поверила Лиза.

— Есть, но этот самый простой. Этот дом — ненастоящая Япония, а так суррогат. Ты тоже ненастоящая, не гейша и уж тем более не японка, просто похожа на нее, — Лиза вздрогнула как от удара, конечно, она понимала, Корнилов ни в коем случае не воспринимает ее всерьез, но самой слышать, как тебя называют фальшивкой, было слишком больно. — А зачем тебе нужны деньги? — задать такой вопрос мог только очень богатый человек, и Лиза возненавидела Корнилова еще больше.

— Мне нужны деньги, чтобы заполнить пустоту в моей жизни! — хотелось крикнуть ей, но Лиза сдержалась, в который уже раз. — Платить за учебу, за квартиру… — тихо сказала девушка, понимая, что даже этими словами стремится создать у Корнилова представление о себе лучшее, чем могло быть, знай он правду или хотя бы ее часть. — Я заканчиваю архитектурный в следующем году, мечтаю поехать в Королевский институт британских архитекторов на стажировку. Преподаватели говорят, что я подаю надежды, но что такое надежды по сравнению с необходимостью оплачивать счета? — Лиза неплохо подготовилась к разговору, ей казалось неплохой идеей притвориться наивной и немного мечтательной студенткой архитектурного ВУЗа. От Кати девушке было известно, что Алексей увлечен строительством не только как бизнесом, но и как социальным институтом — так называл это он сам.

— Архитектура, неплохо, — усмехнулся Алексей и вновь повернулся к Лизе, теперь в его взгляде светился слабый, но интерес, а девушке казалось странным и опасным прервать их безумный спектакль и разговаривать как в ни в чем не бывало, словно еще несколько минут назад они не изображали героев постыдного и пошлого спектакля. — Ну и чему вас учит в этом архитектурном? — Корнилов смотрел на Лизу во все глаза, и она была уверена, что уж сейчас-то он обязательно ее узнает, но рисовая пудра и глупая роль были лучшей защитой от настойчивого мужского взгляда.

— Разному учат, — лениво потянулась Лиза, она не знала, как себя вести с Алексеем, но изо всех сил старалась сохранить безразличие в словах и жестах. Ведь приличную гейшу не должен волновать мужчина, с которым у нее только что был жаркий секс. — Вот мне, например, нравится реконструкция исторического города, если это вам, конечно, о чем-то говорит, — невинно произнесла Лиза.

— Более чем говорит, — хрипло рассмеялся Алексей и резко сел на татами. — Все просто сошли с ума с сохранением исторических зданий, эти люди из общества охраны памятников! Причем не только в России, в Европе, по всему мир, — Корнилов и сам не заметил, как начал расхаживать по комнате. — В Венеции местные активисты пытаются запретить перестройку одного из разрушающихся палаццо на Гранд-Канале в торговый центр. Им кажется, что это удар по культуре. А то, что в Венеции достопримечательностей в десятки раз больше, чем заведений, где можно нормально поесть и что-то купить, им все равно. Да там же ночевать негде остаться, а, если рискнешь и останешься, то сколько-нибудь приличному завтраку будешь рад как манне небесной. Удар по репутации Венеции — строительство торгового центра, и это говорят про город, который вырос и обрел могущество, благодарю торговле. В Риме корпорация Tod’s готова дать средства на восстановление Колизея с единственным условием — использовать его изображение на своих торговых знаках. Активисты кричат — попрание святыни. С каких это пор Колизей стал святым местом? Смех и лицемерие. И у нас то же самое! кругом одно и то же! — Лиза улыбнулась — Алексей так увлекся, что не замечал: он абсолютно голый ходит из угла в угол и разглагольствует об архитектуре.

— Я вот думаю иногда, в этом есть что-то фальшивое, — тихо произнесла Лиза, — Много лет, даже веков назад люди строили эти здания, жили в них, любили, умирали, делали что-то, хорошее или плохое, не важно, но думали только о себе. И получается, что мы сейчас не живем своей жизнью, не строим на месте старого что-то свое, а только сохраняем то, что было создано другими людьми. Только эти другие люди были счастливее нас — жили одним днем, а мы словно все время оглядываемся и делаем это не для себя, а для кого-то другого, прикрываемся потомками. Только вот нужно ли это потомкам?.. Нет, я не призываю все снести и отстроить заново, только быть как-то искреннее что ли? — девушка на минуту замолчала, ей ли говорить об искренности? — Боже, мои университетские преподаватели умерли бы на месте, услышав мои рассуждения, ведь в основе нашей традиции лежит совсем другое — стремление сохранять, — Лиза зябко поежилась и набросила на себя сброшенное в спешке прежних жарких минут кимоно. Девушка сама себе казалась смешной и глупой — в какой-то момент она потерялась, ее собственные мысли смешались с мыслями вымышленной Кейко, ее жесты стали жестами жеманной японки.

— Да, в этом, безусловно, что-то есть, — проговорил Алексей, натягивая на себя брюки. Было непривычно смотреть, как он одевается, в прежние их встречи Лиза ускользала во внутренние комнаты, оборвав разговор на полуслове, а жест — на мимолетном касании друг друга. Что делать сейчас она не знала — продолжать игру в господина и его покорную рабу казалось нелепым и слишком фальшивым, говорить о чем-то постороннем — лицемерным, а тихо уйти — глупым. Сама Лиза считала, что у нее все эти качества есть: она была фальшивой, лицемерной и глупой. Алексей, казалось, не испытывал никакого смущения — да и когда мужчины смущались, он закончил одеваться и направился к выходу. — Увидимся через неделю, о времени я сообщу, — бросил он на прощание.

Лиза безжизненно замерла на татами, у нее не было сил вставать, переодеваться, смывать грим и ехать домой — слишком много действий и ради чего? Осталось одно желание — забыться, раствориться в окружающем мире. Если быть честной с самой собой, то, что произошло между ней и Корниловым, было пусть и неискренним, но прекрасным. Давно в отношениях с мужчинами Лиза не чувствовала себя настолько живой. Ирония ситуации заключалась в том, что она ожила, спрятавшись за чужой и холодной маской. Лиза понимала, она никогда не сможет с уверенностью сказать, что все это происходило именно с ней — Алексей был с Кейко и секунды его нежности принадлежали безликой девушке, а вовсе не ей. Лиза сама не заметила, как слезы потекли по ее лицу, оставляя соленые дорожки на выбеленной коже. Как могло произойти, что она успешная девушка из хорошей семьи, подающий надежды трейдер известной инвестиционной компании, оказалась в положении девицы легкого поведения. Ее использовали и бросили, а она была этому только рада. Хорошо хоть Корнилов не предложил ей деньги за то, что было между ними. Но это не важно — деньги ей отдаст администратор клуба, и на этот раз она получит их за работу. Лиза хрипло рассмеялась и встала. Она не будет впадать в уныние! Ей еще так много нужно. Тогда, много лет назад она просто сформулировала свое отношение к жизни: «У меня очень много „хочу“ и я хочу все их реализовать!».

Глава 7

Алексей втягивался в повседневную московскую жизнь — после нескольких лет в Токио многое здесь было непривычным и странным. Напряжение, электризующее воздух до предела, безумное давление власти на бизнес, которое не ощущалось так явно, пока он был далеко отсюда, многокилометровые пробки, миновать которые можно было только с уродливой синей мигалкой. Токио — самый большой мегаполис в мире, был совсем другим, наполненным энергией, но не злостью, вечно спешащим куда-то, но не суетливым. Когда-то Токио казался ему единственно возможным городом для жизни, сейчас Корнилову было все равно, где жить — Москва была не хуже и не лучше других.

Дни были наполнены встречами, обсуждением новых вопросов, жестким контролем за теми проектов, которые уже начали реализовываться. Стройка объектов олимпийского Сочи, которая поначалу казалась самым лакомым куском последних лет, теперь сулила бесконечные расходы — затраты возрастали в какой-то сумасшедшей прогрессии, и государство вовсе не спешило их компенсировать, почему-то считая, что бизнес так ему обязан, что будет просто счастлив за свой счет построить несколько десятков километров дорог или оборудовать горнолыжные трассы на всем их протяжении системой охлаждения. Кстати сомнительная честь реализовывать последний полубезумный проект досталась Дорофееву и его Индастриалу.

Заполнить вечера тоже было совсем не сложно: Алексей уединялся в своем кабинете, хотя от кого уединяться, если ты совсем один? смешивал виски с коньяком и думал — о прошлом и совсем немного о будущем, до изнеможения занимался в тренажерном зале, тоже совсем один, и замертво падал на холодную кровать. По ночам ему снилась Саюри: если раньше в его снах она была юной смеющейся девушкой, то теперь являлась в разных обличьях — то счастливой матери с новорожденным младенцем на руках, то сморщенной старушки, то цветущей беременной женщины с сияющей улыбкой. Этот сон был самым притягательным и самым страшным, Алексей видел и самого себя. Они с Саюри медленно шли по мосту, соединяющему остров Аосима с «материком», так здесь называли остров Кюсю. Тихо плескалось море, волны, словно шепча, набегали на белый песок, теплый ветер развевал золотистое платье Саюри, тонкий шелк облеплял ее большой живот, его рука нежно обнимала ее чуть расплывшуюся талию. В других снах Саюри упрекала и укоряла его, а вот в этом царила идиллия, та самая, о которой он мечтал, и которой почти добился, и от этого было еще больнее.

Сны снились ему каждую ночь. Алексей просыпался в начале четвертого утра и больше не мог заснуть, организм совсем вышел из-под контроля — прошла уже неделя со дня возвращения из Японии, а он существовал словно в каком-то перевернутом пространстве. Так рано утром или все еще ночью, Корнилов проглатывал бокал коньяка и снова пытался уснуть. Когда-то давно казавшийся ему совсем древним дед, советский дипломат и работник КГБ с полувековым стажем, сказал ему: «Бессонница ломала самых сильных», юный Леша только усмехнулся, сегодняшний Алексей верил в это на все сто, вот только сломан быть не хотел. Часам к пяти, поняв, что уснуть больше не удастся, он начинал пить кофе, курить одну от другой, и размышлять о том, какой бы еще проект ему реализовать.

За прошедшую неделю он трижды встретился с Кейко, девушка, против его воли, начинала нравиться Алексею. Она казалась нежной и неглупой, немного ранимой, заинтересованной, честно признавшейся, что делает это — играет в гейшу, ради своей мечты. Такие жертвы Алексей понимал и одобрял. Он сам на многое был готов для достижения своей цели. Пугало другое — ненавязчивое присутствие Кейко, жаркий секс с ней рождали привязанность, а привязываться к кому-то, тем более, к псевдояпонке Алексей не хотел, это было совершенно лишним.

Корнилов понимал — он вязнет в воспоминаниях, вязнет в прошлом, и этому нужно что-то противопоставить. Но что? — работа не заполняла пустоты. Другая женщина — почему бы и нет! Не как замена Саюри, другой такой больше не будет, а просто как способ заполнить пустоту. Ведь помогали же ему короткие встречи с Кейко хоть ненадолго чувствовать себя если не живым, то хотя бы ожившим. Начинать отношения с Кейко, он даже не знал ее настоящего имени, было глупо и опасно — Алексею совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о его странных забавах, а ручаться за молчание девушки, нуждающейся в деньгах, он бы не стал. Оставалась Лиза — сдержанная, чуть холодноватая интеллектуалка, увлеченная своим делом и не охотящаяся за его деньгами, как многие, подобные ей. Казалось довольно привлекательным завести необременительную связь с ней.

Уже пятый год подряд во вторую субботу октября родители Алексея устраивали грандиозный прием в Марбелье, конечно, не бал роз в Монако, но событие, на которое мечтали попасть очень многие. В прошлом году он пропустил прием, готовился к свадьбе с Саюри и обещал явиться к родителям с молодой женой — ее они так и не дождались, как и самого Алексея. Он вдруг понял, что не видел родителей полтора года и не говорил им ничего. Родные считали, что свадьбы с юной японкой не было, все расстроилось за несколько дней до торжества. Первые дни после смерти Саюри Корнилова преследовала мысль, что стоит Сюнкити увидеть кого-то из его родных — родителей, счастливую беременную сестру, гнев и месть убитого горем отца обратится на них. Эти мысли, они были абсурдом, Ямагути-гуми знала всю подноготную Алексея, иначе бы они никогда не отдали ему свою принцессу, но Корнилову почему-то казалось, что, если никто из его родных никогда не ступит на японскую землю, то будет, хотя бы в иллюзорной, но в безопасности. Корнилов отказывался от встреч с родителями под глупыми надуманными предлогами, отец разозлился и заявил, что не хочет его знать, пока глупый сын не образумится, мудрая мама понимала, что есть моменты, когда мужчину, даже собственного взрослого сына, лучше не трогать, только младшая сестра донимала его своими упреками, но и она в последнее время почти оставила Алексея в покое.

Алексею вдруг показалась очень привлекательной идея пригласить Лизу на прием в Марбелью — не только развлечься самому, но и хоть немного нейтрализовать родных, обеспокоенных его жизнью в последний год.

Ночи с Алексеем были живыми и яркими, следовавшие за ними рассветы — унылыми и лишенными каких-либо красок. Каждый раз после ухода Алексея воспоминания отбрасывали Лизу на 7 лет назад — она снова была неопытной прожектеркой, вовлеченной в грандиозную финансовую аферу. Словно ожившие картины, перед ее мысленным взором проходили сцены короткой, но унизительной связи с Евгением и с его так называемыми друзьями. Погружаться в прошлое не было никакого смысла, вот только прошлое не спрашивало ее разрешения, а затягивало своими холодными щупальцами все глубже и глубже.

На этой недели они виделись трижды, все встречи проходили как по шаблону: сначала Корнилов был мрачен и молчалив, почти без слов он начинал ласкать Лизу, снимал с нее кимоно, сбрасывал свою одежду и опускался с девушкой на татами. Дальше — стремительное движение навстречу друг другу, обжигающий момент единения, мимолетная ласка — ее волосы черным водопадом перетекают между его пальцев, ее маленькая ладошка на его шершавой щеке в бесплодной попытке прогнать морщины с сурового лица. Они совсем не говорили друг с другом, тот первый раз, когда Корнилов рассуждал об архитектуре, так и остался последним. Это было безумие, порождение горячечного сна — почти беззвучная встреча, имевшая для него единственную цель — секс с иллюзией из собственных воспоминаний. Для Лизы эти встречи несли насмешку и издевательство над самой собой, девушка понимала — ей ничего не узнать у Алексея про будущее «Весны» во время свиданий в чайном доме, скорее уж она сможет получить хоть какую-то информацию, общаясь с ним, в собственном образе. Но Лиза все равно шла на встречи с Корниловым, натянув маску раскрашенной Кейко, словно загипнотизированная короткими минутами рядом с ним.

Субботним утром, когда улыбающийся Корнилов ушел, овладев Лизой на этой неделе уже в третий раз, она пробыла в чайном доме почти до 8 утра. Девушка понимала, что надо вставать и идти вперед, но не было ни желания, ни сил. Ее заставил подняться с жесткого татами звонок телефона, приглушенно доносившийся из задних комнат, — звонила Катя, это Лиза поняла по мелодии звонка. В испуге, словно Алексей, все еще был здесь и мог узнать, что его «суррогатной» девушке на одну ночь звонит безупречная жена лучшего друга, она бросилась отвечать.

— Лиза, привет! Надеюсь, ты не спишь, и у тебя нет планов на сегодняшний день, — с места в карьер начала Катя, — Потому что такие планы есть у меня.

— Привет, Катя! — немного хриплым голосом ответила Лиза. — Никаких планов, кроме желания весь день понежиться в кровати, — это и правда было единственным, о чем думала Лиза, — тело, давно не знавшее мужчины, просто вопило об отдыхе и покое.

— Никакой кровати! Будем нежиться, когда состаримся, — категорично заявила Катя. — В общем, есть такой план: сегодня в 12 в Moscow Country Club будет благотворительный турнир по гольфу. Сережу давно приглашали сыграть, но он все отказывался, а вчера выяснилось, что ему нужно поговорить неформально с кем-то из тех, кто там будет. Поэтому мы едем. Так как мне никакого удовольствия не доставляет мысль о том, чтобы наблюдать, как мужчины машут клюшками, даже если среди них мой собственный муж, я тебе предлагаю поехать с нами, погуляем развеемся.

Катино предложение Лизе понравилось, хотя она и с наслаждением предвкушала спокойный день дома, но идея провести время с любимой подругой, которая, наверняка, отвлечет ее от тягостных мыслей, казалась очень привлекательной.

— Хорошо, я согласна, — улыбнулась Лиза. — Ты знаешь, я не могу тебе отказать.

— Заедем за тобой в 11? — предложила Катя.

— Не надо, я сама приеду, — отказалась Лиза. Ее почему-то пугала встреча с катиным мужем. Казалось, что Сергей видит ее насквозь и трехгрошовое притворство не остается для него секретом.

— Да ладно, мы тебя заберем по ходу, — настаивала Катя.

— Не надо, — Лиза не знала, как отговорить Катю от совместной поездки. — Я, может быть, не из дома поеду, — с ломаной улыбкой сказала она.

— Ой, ну это меняет дело, — рассмеялась Катя. — Тогда давай наслаждаться последними минутами не дома, встретимся около клуба.

Наслаждаться последними минутами не дома — звучало очень двусмысленно, в лизином случае наслаждения не было ни на грош, все наслаждение с собой унес Алексей.

Все было, как и в прошлые ее уходы из клуба, и в то же время совершенно иначе. Если ночная темнота скрывала или хотя бы сглаживала острые углы, то безжалостный свет молодого солнца не прощал фальши. Лиза поплотнее запахнула тонкое кашемировое пальто, надела солнцезащитные очки и шагнула в яркий утренний свет. Парк, окружавший чайный домик и другие строения загородного клуба, выглядел не так фантасмагорично, как во время ее ночных перебежек от машины до двери. Все было обыденно и до боли нормально — дворник в оранжевой жилетке сгребал опавшие багровые листья, две женщины средних катили тележку с бельем, из открытых окон одного из коттеджей доносился шум работающего пылесоса. Девушка казалась себе чужой и ненужной. Каблук новеньких бордовых ботильонов Giuseppe Zanotti попал в щель между тротуарными плитками и был со скрипом оцарапан, Лиза вздрогнула, разозлилась и решила, что для грусти будет свое время, а сейчас надо отдаться на волю наступающему дню.

Субботняя Москва просыпалась томно и неспешно, Лиза быстро добралась до дома, сбросила ботильоны, с грустью взглянув на глубокую царапину на глянцевом каблуке. Ну что ж на деньги, которые ей так услужливо и так исправно выдавал администратор клуба, она купит еще не одну умопомрачительную пару. Лиза быстро разделась и отправилась в душ. Было жалко позволять струям воды смывать с ее тела память об Алексее — о его больших ласковых руках и жестких властных поцелуях. Лиза бросила взгляд на свой шрам, первый раз за долгие 7 лет, ей захотелось избавиться от него, вдруг показалось глупым хранить эту память — память о чем? собственной глупости? ошибке? — ту давнюю ночь с Алексеем Лиза ни тем, ни другим не считала. Напоминать себе о почти невозможности стать мамой? — и без уродливого следа на теле Лиза не забывала об этом. И, если изменить прошлое не в ее силах, то избавиться от шрама она могла.

Алексей любил гольф, и вовсе не из-за того, что это давало возможность показать себя неким эстетом или завести мифические знакомства с нужными людьми. Ему нравилась сосредоточенность на каждом действии, каждом шаге, долгий вдумчивый переход перед решающим ударом, чувство парения и радости, когда мяч падал в нужную лунку. Он не считал себя отличным игроком, только увлеченным любителем, но отказаться от участия в турнире не мог и не хотел. После возвращения из Японии Корнилову еще не приходилось сыграть хотя бы одну партию, и сейчас им владело предвкушение игры. Настроение было на удивление хорошим, прохлада осеннего утра бодрила и уже не казалось, что радостное солнце, каждое утро вставая на далеком Востоке, словно издевается над ним. За доброе расположение духа стоило благодарить Кейко, но он и отблагодарил — сумма, уплаченная в пользу клуба, была более, чем солидной. Алексей усмехнулся, паркуя автомобиль на плотно заставленной стоянке возле Le Meridien Moscow Country Club, слегка повел плечами, разминая затекшие мышцы, — тело хранило приятную усталость прошедшей ночи.

Корнилов помнил нынешний пятизвездочный отель Le Meridien еще советским санаторием, находившемся в ведении Министерства иностранных дел, в котором трудился его отец. С тех пор многое изменилось: аскетичные дома типовой постройки сменили уютные почти швейцарские шале с покатыми крышами и огромный помещичий дом, словно перенесенный в наше время из позапрошлого века. На месте старого стадиона раскинулось гольф-поле с идеально подстриженной травой и небольшими водоемами, через которые участникам соревнования предстояло перебрасывать мяч на пути к заветной победе.

Алексей закинул сумку с клюшками на плечо и медленным шагом пошел в направлении приземистого здания в псевдо-английском стиле, которое, по всей видимости, и было гольф-клубом. Знаток архитектуры в нем пришел в ужас: как можно было на нескольких десятках гектар смешать стиль швейцарских шале, классической русской усадьбы и английский регулярный парк? Да, когда он возьмется за подобную застройку, такому сюрреализму места не будет!

Первым, кого Алексей увидел, входя в столовую клуба, была Лиза. Из клуба — в клуб, пронеслось в его голове. Да, его друзья и, прежде всего, элегантно-сдержанная Лиза, пришли бы в ужас, узнай, как он провел эту ночь — в объятиях переодетой потаскушки, мечтающей о будущем великого архитектора. Лиза выглядела так, словно была предназначена для этого места: синие брюки, белая рубашка, мягкая коса с выбившимися из нее прядями глянцевых волос. Она была одета проще, чем все остальные женщины, присутствовавшие здесь, но при этом, казалась, будто Лиза — девушка из дворца, а они — неумелые подражательницы ей. На пухлых коралловых губах блуждала легкая улыбка, длинные ресницы отбрасывали тени на бледное лицо — она выглядела, как женщина, которая провела совсем не скучную ночь, — некстати подумал Корнилов и разозлился от этой мысли.

— Лиза, привет! — приветствовал он ее.

— Привет, — обернулась девушка и чуть нервным движением поправила шейный платок, словно хотела что-то закрыть от его пристального взгляда. Окружавшие Лизу женщины мигом отвлеклись от своих разговоров и, не скрывая своего любопытства, уставились на нее с Алексеем.

— Любишь гольф? — усмехнулся Корнилов.

— Люблю все новое, — в тон ему ответила Лиза. — Не знаю ни правил, не знаю, что и от кого ожидать, мне просто нравится наблюдать за игрой, за этим медленным кружением перед решающим ударом. — Алексей удивился: настолько слова Лизы созвучны его собственным мыслям о гольфе.

— Тебе не кажется, что в такой оценке игры есть что-то хищное? — спросил он.

— Ты замираешь перед мячом, как змея перед своей жертвой, — настал черед Лизы усмехнуться.

— Не думаю, что меня привлекает сравнение с каким-нибудь холодным и скользким удавом! — рассмеялся Алексей.

— Ну уж только не холодным! — улыбнулась Лиза и только потом поняла двусмысленность своих слов.

— О каких интересных материях идет речь, а мы все пропускаем! — раздался голос Дорофеева. — Здравствуйте, Лиза, привет, Алексей! — он пожал руку другу и холодно кивнул Лизе.

— Лизка, Леша, привет! — разрядила обстановку сияющая Катя.

— Что-то ты неважно выглядишь! — бросил Сергей, глядя на Корнилова. Лиза подняла глаза и увидела, что лицо Алексея и правда хранит следы бессонной ночи — морщинки на лбу, синие круги под глазами. Она надеялась, что ее последствия их маленького приключения надежно скрыты под слоем тонального крема, хайлайтера и консиллера.

— На себя-то посмотри! — не остался в долгу Корнилов. — Что-то не похоже, что ты спишь хотя бы по восемь часов.

— Ну он у нас добросовестный отец годовалых крошек, — вступилась за Дорофеева Катя.

— И счастливый муж, — усмехнулся Сергей, обнимая жену.

— Ну знаешь, тебе еще рано забывать, что только счастливые мужья могут рассчитывать на бессонные ночи, — ответил Корнилов.

— Ой, Лиза, а ты что молчишь? — сверкнула глазами Катя. — Может, у тебя тоже была бессонная ночь.

— Ну уж нет, у меня была абсолютно банальная ночь со скучным восьмичасовым сном, — Лиза надеялась, что ее голос не дрогнул и лицо не выдало то смятение, что охватило ее. Хотя она не так уж и погрешила против истины — фееричная ночь с Корниловым была у Кейко, а не у нее. Было странно и страшно стоять напротив этого мужчины, словно он не знакомый ей, чужой человек, и понимать, что его сильное тело дрожало под ее тонкими пальцами всего несколько часов назад. Понимать, что он не узнает в ней не только девушку, с которой был годы тому назад, но и женщину, рядом с которой содрогался в пароксизме страсти еще ранним утром.

— Через десять минут сбор на стартовой площадке, — проговорил пухлый служащий, звоня в медный колокольчик.

Лиза была рада такому вмешательству, она не знала, до чего доведет двусмысленное обсуждение своих и чужих бессонных ночей.

— Ох, как же я не люблю эту игру, — проговорил Дорофеев.

— Да, ладно тебе, — дружески поддел его Алексей. — Тебе просто не хватает терпения, уж эту черту твоего характера я знаю хорошо.

— Зато тебе хватает терпения зацикливаться на одном и том же, — пробурчал Сергей, направляясь к выходу на поле.

Игра продолжалась уже полтора часа, игроки совершали удары, меняли клюшки, мячи взмывали вверх из песчаных ловушек, воздух разрезал звук резких замахов. Алексей уверенно опережал соперников уже на старте, а ближе к концу игры окончательно закрепил свой успех. Лиза наблюдала с восторгом и интересом — игра не казалась ей чем-то нудным и застывшим, а, наоборот, притягивала своей размеренностью и следовавшим за ней резким и жестким ударом.

— Боже, когда это, наконец, кончится? — тихо протянула Катя, отвлекая Лизино внимание от Алексея.

— Не знаю, — ответила Лиза, не отводя взгляда от единственного мужчины, который ее интересовал.

— Лиз, а, скажи-ка мне, что ты скрываешь под этим шейным платочком? — быстро переключилась Катя.

— Ничего, — наигранно равнодушно ответила Лиза, не говорить же Кате, что на ее шее остались следы от жадных поцелуев Алексея. — Кстати, как тебе этот мой блейзер Chanel? — попыталась перевести разговор Лиза.

— Мне нравится. Но ты не ответила на мой вопрос, дорогая, — не дала себя сбить Катя.

— Кать, имей совесть! Я же не спрашиваю тебя каждый раз, когда утром в фитнесс-клубе ты потягиваешься, как довольная кошка, а под глазами синяки, что вы делали с Дорофеевым прошлой ночью.

— А что тут спрашивать? Я и сама могу рассказать, — усмехнулась Катя. Лиза вздохнула — спорить с подругой абсолютно бесполезно. — Тем более, Дорофеев — муж. Вот, когда у тебя будет муж, я тоже допытываться не буду — и так все понятно, а сейчас другое дело.

— Даю тебе честное слово, рассказать обо всем, как только сама разберусь в этом, — пообещала Лиза, а сама с ужасом представила ситуацию, при которой Кате станет все известно о ее новой двойной жизни.

— Лиз, а это был не Корнилов случайно? — предприняла последнюю попытку Катя.

— Имей совесть, а! — рассмеялась Лиза.

Лиза просмотрела последний патт Алексея, который принес ему победу в турнире. Понятно, что соперники у Корнилова были не самые сильные, все-таки гольф в России был скорее забавой выходного дня, чем серьезным споротом, но девушка все равно радовалась его первому месту.

Корнилов уже направлялся к ним с Катей, когда его окликнул сухонький пожилой японец. Лиза заметила, как на короткий миг застыло лицо Алексея, а потом на него вернулась официально-фальшивая улыбка, с которой он и направился к позвавшему его мужчине.

— Не знаешь, кто это? — обратилась Лиза к подруге.

— Это посол Японии, — ответил подошедший к девушкам Дорофеев. Лизу отчего-то взволновали эти слова, любые напоминания о Японии возвращали ее из радостного дня, в котором они с Корниловым были парой знакомых, находившихся на пути к тому, чтобы стать парой любовников, к тягостной и тягучей ночи, в которой он, теша свои непонятные инстинкты, платил ей почти за торговлю собственным телом.

Разговор с Тикахито Хараду оставил в душе Алексея неприятный осадок, он был знаком с дипломатом еще, когда тот работал в Токио, возглавлял отдел России в японском МИДе, а Корнилов, приступая к реализации своих масштабных проектов, активно взаимодействовал с ведомством. Тикахито знал Сюнкити Ямагути и был в курсе событий, последовавших за свадьбой Алексея и Саюри. Вежливый обмен приветствиями, вопросы о бизнесе Корнилова в Токио и в Кобе, брошенный вскользь вопрос: «Как продвигаются ваши дела в Москве? Кто эта милая девушка? — кивок в сторону Лизы. — И как ваши совместные с мистером Сюнкити дела?». Для дипломата такого ранга — вопросы слишком прямые и бестактные, а, значит, заданные с единственной целью, — дать собеседнику понять: Ямагути-гуми следит за ним, даже за тысячи километров от японских островов.

Алексей попрощался с Тикахито и двинулся в сторону Дорофеевых и Лизы, спиной он чувствовал тяжелый взгляд старого японца. Доброе расположение духа, бывшее у Корнилова с раннего утра, улетучилось, стремительно и бесследно, вновь захотелось отгородиться ото всех и вся, запереться в тишине своего дома и отдаться на волю прошлому, но он обещал себе разорвать этот замкнутый круг, и инструментом на пути к освобождению должна была стать Лиза. Алексей решил — никакого одинокого сидения в своем темном кабинете с бутылкой коньяка, девушка, абсолютно отличная от той, что была раньше, нужна ему на ночь, а, может, и на следующий за ней день.

Лиза едва сдерживала накатывающую на нее усталость, под не по-осеннему теплым солнцем тело так и норовило томно раскинуться на жестком стуле, хотелось прикрыть глаза и расплыться в блаженной улыбке, ощущая ласку легкого ветерка и аромат свежей травы. Вместо этого она стойко улыбалась и заинтересованно вслушивалась в разговор Дорофеевых с подошедшим к ним мужчиной, в котором Лиза смутно узнала одного из правительственных функционеров. Приход Корнилова она даже не увидела, а ощутила, воздух наэлектризовался, как перед грозой, ей захотелось выпрямить спину, проверить, не растрепалась ли прическа и не стоит ли подкрасить губы. Глупые детские мысли в голове взрослой и, казалось бы, неглупой женщины, — Лиза одернула себя и, засияв улыбкой, повернулась к Алексею. Он уже обменивался рукопожатиями с мужчинами.

— Здорово сыграно, — прокомментировал Сергей.

— Да ладно, — отмахнулся Корнилов, — Я не играл больше полугода. Вот, когда жил в Токио, разминался пару раз в неделю, благо поле было в паре километров от моего дома.

Лиза была удивлена — Алексей первый раз заговорил о своей жизни в Японии, прежде эта тема в их разговорах не фигурировала никогда, и это казалось странным, все-таки с далекой страной Корнилова связывали долгие годы его жизни.

— Скажи, а где конкретно ты жил в Токио? — спросила Катя. — Я была в Японии один раз, мы с Лизой были — сумасшедший туристический пробег. Хотелось бы туда еще раз вернуться, более вдумчиво как-то.

— У меня была квартира в Какинокидзаке, — начал было Корнилов, но потом увидел растерянные лица собеседников и усмехнулся, — Это один из кварталов района Мэгуро в Токио. И еще у меня был дом в Киото… — Алексей вдруг замолчал. Лиза не знала, показалось ей или в его глубоких темных глазах действительно промелькнуло выражение какой-то странной обреченности при этих словах. Девушке вдруг очень захотелось оградить его от воспоминаний, при одном намеке на которые становился тяжелым и колючим еще недавно такой приветливый взгляд.

— Какие у кого планы на вечер? — Лиза прервала чуть затянувшееся молчание.

— Здесь остаемся или поедем куда-нибудь в другое место обедать, а, вернее, уже ужинать, — Корнилов бросил беглый взгляд на часы.

— Мы — домой, — заявила Катя, — Хочется провести вечер с детьми, — муж согласно кивнул и ласково ей улыбнулся.

— А ты, Лиза? — словно невзначай спросил Алексей.

Провести вечер с Корниловым было и заманчиво, и почему-то страшно. Лизу не оставляло ощущение нереальности происходящего — она не знала отождествлять себя с Кейко или, наоборот, дистанцироваться от нее. Лишенная морали Кейко была с Корниловым ночью, респектабельная Лиза — днем.

— Я бы еще посидела где-нибудь, но не здесь, — ответила Лиза, Катя довольно улыбнулась, предвкушая долгие расспросы, которым подвергнет подругу после встречи с Алексеем.

— Ну мы поехали тогда, — сказал Дорофеев, прощаясь с Алексеем и Лизой. — Увидимся у тебя в понедельник, — кивнул он Корнилову.

— Счастливые они, правда? — с легкой завистью, которую ей не удалось скрыть, проговорила Лиза.

— Счастливые, — ответил Алексей. — Хотя я не был уверен, что Катя Сереже подходит.

— Это почему еще? — обиделась за подругу Лиза.

— Да как-то представлял ее другой по всему тому, что писали во время их с Дорофеевым романа.

— А ты веришь всему, что пишут? — немного неприязненно спросила Лиза.

— Не всему, конечно, но это же мой друг, так что тут я пристрастен, — оправдался Алексей. — Ну ладно, что мы будем их обсуждать. У них все отлично, Сергей в кои-то веки спокоен, я рад.

— Поехали в «Нобу», — предложила Лиза один из лучших японских ресторанов столицы, думая, что правильно поняла любовь Корнилова ко всему японскому.

— Только не японская кухня, — отрезал Алексей, Лизе это показалось, по меньшей мере, странным. — Поехали лучше в этот новый ресторан, который в старой усадьбе на Таганской площади, как он называется-то?

— «Гусятникоff» — подсказала Лиза. Это место казалось девушке уж слишком по-имперски пафосным, чтобы считать его уютным и приятным. — Мы прямо сегодня из усадьбы в усадьбу, — усмехнулась она.

— Только ту хоть лучше воссоздали, чем то, что понастроили здесь, — Алексей махнул рукой в сторону псевдо-английского новодела, а Лиза некстати вспомнила его недавнюю лекцию на тему архитектурного наследия, серьезно воспринимать которую было невозможно из-за обнаженной натуры «лектора».

— Ну все, тогда встречаемся в ресторане, — согласилась Лиза. — Я поехала.

— Ты что на машине что ли? — удивился Алексей.

— Ну да, а как же я сюда-то приехала? — не поняла Лиза. — Ну все я побежала, встретимся на месте, на Таганке даже в выходной невозможно припарковаться.

— Подожди, вместе поедем, — остановил ее Алексей.

— Со мной поедешь, — улыбнулась Лиза.

— Нет, ты со мной, — сказал Корнилов.

— Нет, так не пойдет, — рассмеялась девушка, — Мне в понедельник на работу, я тут машину бросать не могу, а твою водитель забрать может. Так что давай, или со мной, или по отдельности.

Алексей покорно направился следом за Лизой. Он, конечно, отдавал себе отчет, что на дворе XXI век, женщины давно обрели самостоятельность и вовсю управляют миром, вот только его самого с детства окружали женщины, которые ничего не делали сами — их любили, опекали, оберегали и не давали даже сесть за руль, зачем? — если есть муж-брат-водитель. И именно таких женщин Корнилов выбирал и в своей взрослой жизни, такой была и Саюри — юный трепетный цветок.

Вечер оказался приятным и каким-то тягучим, Лиза с Алексеем на удивление быстро доехали до центра и были радушно приняты метрдотелем ресторана, который просто не мог скрыть восторга от возможности принять господина Корнилова.

— А вот нас с девочками он едва удостоил вниманием, когда пару месяцев назад мы собирались здесь на девичник, — не удержалась от колкости Лиза.

— Мне вот всегда было интересно, чем занимаются на девичнике, — спросил Алексей. — Как проходит мальчишник, я более-менее представляю, а вот девичник — это terra incognita.

— Ну, учитывая, что наши девичники бывают раз в месяц, то проходят они по-разному, — ответила Лиза.

— Сколько же у тебя подруг, чтобы раз в месяц устраивать девичник? — удивился Алексей.

— А при чем здесь количество подруг? — не поняла Лиза.

— Ну девичники же устраивают перед свадьбой, это ты что же раз в месяц ходишь на свадьбы?

— Боже мой, нет! — рассмеялась Лиза. — Последней из моих подруг замуж выходила Катя, но у нее девичника никакого не было, Сергей охранял ее как коршун. Девичником я называю обычные посиделки с подругами.

— Ты меня успокоила, — Алексей с улыбкой откинулся на спинку стула.

Зря Лиза опасалась чопорности ресторана, они с Алексеем расположились в небольшом кабинете, оформленном в духе кабинета английского джентльмена: небольшой камин, теплые молочные стены с изображениями охоты в темных рамах, высокие обитые плюшем кресла, тяжелые шторы и трепетные лилии в вазе на середине стола. Алексей с восторгом поглощал утиные котлеты и хрустел солеными огурцами, Лиза, покончив с салатом из тигровых креветок, неспешно поедала ежевичный пирог.

— Не против, если я закурю? — спросил Алексей.

— Кури, мне нравится запах табачного дыма, — разрешила Лиза. Алексей удивился — запах сигарет всегда раздражал его нежную Саюри. — Здесь колоритно, правда? — сказала девушка. — Но мне, честно говоря, больше нравится «Гусятникоff-клуб», это соседнее здание. Ты был там?

— Нет, не был, — ответил Алексей, затягиваясь сигаретой.

— Знаешь, если здесь — такой экскурс в прошлое, то в клубе — буйство настоящего: ультрасовременная мебель, столы из кожи ската, хром, стекло.

— Тебе не нравится, когда так бережно воссоздают прошлое? — Алексей окинул взглядом винтажную мебель, сохранившийся паркет XIX века на полу.

— Почему же нравится, но я при этом не забываю, что жить-то надо настоящим, а не прошлым, — просто ответила Лиза, а потом поймала себя на мысли, что чуть не произнесла те же слова, что Корнилов слышал от нее в образе Кейко: «нужно оставить прошлое прошлому».

— Но, знаешь, иногда это непросто, — задумчиво произнес Алексей.

— Быть взрослым вообще непросто, — с улыбкой ответила Лиза. — Так говорила мне в детстве мама, у нас с ней вообще-то масса разногласий, но с этим высказыванием я очень согласна.

— Мне казалось, что у девочек с мамами не может быть разногласий, — сказал Корнилов, пригубив виски из широкого бокала.

— Ну это иллюзия, — усмехнулась Лиза. — Я такими иллюзиями не страдала. Скажи, а какая у тебя мама? — ей стало очень интересно узнать хоть немного о личном Корнилова, пусть пока это «личное» будет связано только с родителями.

— Моя мама, сложно как-то сказать одним словом. Дочь дипломата и жена дипломата, на людях она была такой идеально-холодноватой, а в семье — самым теплым, любящим и мудрым человеком, какого я знаю. Поддерживала нас с сестрой абсолютно всегда. Сейчас, вспоминая себя подростком, я думаю, что я бы такого непослушания, упрямства и огромного количества бредовых идей, просто бы не вынес. А мама говорила только одно: «Леша, давай разберем все твои фанаберии по порядку и решим, что нам с этим делать», — Корнилов улыбнулся. Было непривычно видеть его обычно хмурое лицо озаренным таким теплом и любовью.

— Ты знаешь, такая мама — это большое счастье, — тихо сказала Лиза и, протянув руку, легко коснулась его пальцев, сжимавших бокал. Корнилов ответил на прикосновение, отпустив бокал, переплетя свои пальцы и ее. Лизу пронзила легкая дрожь — не та сотрясающая тело, что преследовала девушку во время секса с Алексеем, а какая-то другая, нежная, затрагивающая душу.

Было приятно и легко держать Лизу за руку, касаться ее шелковистой кожи, чувствовать, как бьется жилка на тонком запястье, как чуть распахиваются и влажнеют яркие глаза. Алексей вдруг вспомнил, что намеревался пригласить девушку к своим родителям, и эта мысль показалась ему правильной, как никогда.

— Ты знаешь, мои родители почти весь год живут в Марбелье, отцу там нравится, а маме хорошо там же, где ему. В следующую субботу у них прием, они устраивают такие приемы по случаю конца сезона уже который год. — Лиза вспомнила, что действительно что-то читала про грандиозное празднество, которое давали русские на испанской Ривьере. — Поехали к ним со мной, — предложил Алексей.

Лиза была удивлена, казалось странным, что после нескольких ничего не значащих встреч, мрачный нелюдимый Корнилов, как воспринимало его окружение, зовет девушку в дом своих родителей. С другой стороны, сейчас же не XIX век, чтобы знакомство с семьей воспринималось как приглашение к серьезным отношениям, — усмехнулась Лиза.

— Я с удовольствием, — легко согласилась Лиза. — Скажи, когда и в какой аэропорт лететь.

— Полетим вместе в середине дня в четверг, а в воскресенье вернемся в Москву. — Алексей даже представить не мог, чтобы Лиза отправилась одна, если он приглашал девушку, он окружал ее заботой с первой до последней минуты, что они были вместе.

— Отлично, я освобожусь на четверг, пятницу, — с улыбкой проговорила Лиза.

Лиза с Алексеем возвращались из ресторана в удивительно теплой дружеской обстановке, Корнилов жил на Остоженке и по ночной Москве они добрались до его дома быстро, слишком быстро, на лизин взгляд.

— Меня, наверное, никогда не подвозили женщины, — улыбнулся Алексей, выходя из машины.

— Должно же быть какое-то разнообразие, — ответила Лиза, а про себя подумала, что если выбирать женщин, подобных Кейко, ничего удивительного в этом нет.

Девушка ехала домой в полной тишине, не играла музыка, сквозь закрытые окна не доносился шум усталого города. День прошел весьма удачно, и день, и предшествовавшая ночь, — поправила она себя. Лиза устала так, что болели даже ресницы, все последние часы она держалась на одном адреналине, но оно того стоило. Девушка понимала, попытки добиться от Алексея какой-то информации по «Весне» в облике Кейко — пустая трата времени. Со своей карманной гейшей он разговаривал всего один раз, а после словам не было места в их страстных встречах. Эти свидания можно было бы не продолжать, Лиза надеялась выведать намерения Корнилова, будучи самой собой, но только прервать ночные встречи пока не было ни желания, ни сил. Может, у нее развивается «стокгольмский синдром» — дружба заложника с захватчиком?

В голове оформилась идея.

В пятничных «Ведомостях» появилась статья о намерениях Moscow Building по приобретению «Весны», так что вопрос Лизы о планах Алексея в отношении здания прозвучал вполне уместно.

— Да, планируем покупку, — просто ответил он. — А, что делать потом? Здание не является архитектурным памятником, так что ничто не мешает снести его и построить что-нибудь повеселее, — усмехнулся Корнилов. В этот момент Лиза ненавидела его.

Помешать покупке она не могла, это было очевидно, но вот, как оттянуть ее, представляла. Девушке казалось странным, что сам Денисенко до этого не догадался. Из того, что Лиза читала в прессе, слышала мельком от Кати, ее мужа и от самого Алексея, было ясно — участие в олимпийской стройке, несмотря на всю ее гипотетическую нерентабельность, для Корнилова очень важно. В эти оставшиеся до Олимпиады годы государство было готово на все, лишь бы не ударить в грязь лицом перед остальным миром, а основные объекты: спортивные сооружения, гостиницы и дороги возводил именно Moscow Building, в последнем «Коммерсанте» Лиза прочитала, что компания Корнилова получила 65 % всего государственного заказа. Так, что в важности проекта никто не сомневался. Любому в их стране было понятно, в преддверии выборов, государство не потерпит, чтобы хоть кто-то близкий к нему был замешан в чем-то, могущем возмутить простой народ. В близости Корнилова Лиза не сомневалась — подобные заказы просто так не доставались, а возмутить простой народ было очень просто: достаточно было лишь предать огласке планы Алексея по сносу памятника истории и культуры в центре Москвы, его неосторожные слова: «Сейчас я в Москве могу делать все, что захочу, а так называемые горожане, которые поналезли сюда со всех концов страны, обойдутся», да организовать пару возмущенных демонстраций с грозными бабульками. Это, конечно, дело Денисенко, ее миссия — подать верную идею, а в верности этой идеи Лиза не сомневалась. Ну а потом все будет очень просто — с верхов Корнилову скомандуют и не думать ни о каком сносе и переустройстве, он не посмеет противоречить. В итоге Алексей останется владельцем здания, с которым не вполне понятно, что делать, а Лиза постарается убедить его в обоснованности вложений в модный бизнес, благо тут грешить против истины не придется — сейчас торговля luxury-товарами в Москве являлась доходным делом. Ясно — это не уровень Корнилова, но на определенных условиях этим готова заняться она. Лиза довольно улыбнулась — все складывалось совсем не плохо. Было, конечно, грустно и больно от собственных цинизма, корысти и неприкаянности, но ведь сложно отрицать, что выживает сильнейший!

Глава 8

Странно, грустно и интригующе быть от другого человека так близко и одновременно так далеко. Странно знать его тело, ощущение чуть жестковатых волосков на груди под своими руками, знать, как он дышит во сне, и в то же время делать вид, что вы лишь добрые знакомые, которых связывает только легкая симпатия и пока еще робкое желание чего-то большего.

Странно, глупо и смешно надеяться и мечтать. Мечты — удел слабых. Лиза отвела взгляд от иллюминатора, беззаботные облака словно взбитые сливки или фантазии ребенка, воплощенные в ярком рисунке, парили в небе. Все это действовало умиротворяюще, но ей нужно было спускаться на землю.

— Еще минут 5 и я закончу, — сказал Алексей, подняв голову от ноут-бука, — Обязательно нужно дочитать один контракт и дать ответ по нему. Извини, что не уделил тебе ни минуты во время полета.

— Ничего страшного, улыбнулась Лиза, — Дела — я понимаю.

Корнилов кивнул и снова погрузился в чтение, а она вызвала предупредительную стюардессу, получила стакан свежайшего грейпфрутового сок и опять отдалась своим мыслям.

Интересный мужчина в красивом интерьере: светлое дерево, молочная кожа салона бизнес-джета, легкий запах табака, кофе и чего-то неуловимого. Алексей читал и по ходу то хмурился, то едва улыбался — Лиза уже научилась угадывать его улыбки. Ей нравилось быть рядом с ним, наблюдать за ним и ни капли не огорчало то, что Корнилов не мог уделить ей внимания, как он это называл. Лиза не считала вниманием простые разговоры и была слишком самодостаточна, чтобы без этого внимания обойтись.

Последние несколько дней Лизу не отпускал вопрос о том, что же такое произошло в Японии, что Корнилов, словно раздваиваясь, то будил в себе воспоминания о прошлом с изощренной жестокостью, прежде всего, к самому себе, воскрешая сцены из «японской» жизни, то отгораживался от всего, что хоть как-то было связано с этой страной.

— Такой же лицемер, как и я, — усмехнулась своим мыслям Лиза, — Или такой же несчастный человек, как я. А, может, мы оба ненормальные, страдающие раздвоением личности?

— Господин Корнилов, пилот просит отключить электронные приборы. Самолет заходит на посадку, — сказала подошедшая стюардесса. Алексей захлопнул ноут-бук, снял очки и довольно потянулся.

— Не видела тебя в очках, — сказала Лиза.

— Старовато выгляжу? — сощурившись, спросил Алексей. Слова Лизы неожиданно задели его, Саюри ненавидела, когда он носил очки, говорила, что Алексей становится похож на чьего-то папу или даже дедушку, а он и хотел бы не раздражать девушку, но просто физически не мог подолгу носить контактные линзы. Но, чтобы не ссориться с будущей невестой, терпел сухость в глазах и маялся в контактных линзах, а потом даже привык не обращать внимания на дискомфорт.

— О, Боже! Конечно, нет! — звонко рассмеялась Лиза. — Ты в них похож на сексуального профессора из какого-нибудь классного американского университета. Мне нравится! Тебе еще нужен твидовый пиджак и пуловер.

— Ну в Марбелье я в твидовом пиджаке далеко не уйду, — расслабился Корнилов.

— Но тебе бы пошло, поверь моему экспертному мнению, развеселилась Лиза.

— Верю, — согласился Алексей. — Лиза, скажи, а тебе нравится то, чем ты занимаешься? Ты ведь финансист по образованию, — Корнилову казалось странным занятие девушки. В его окружении женщины были просто женами, Катя у Сергея, конечно, лихо управлялась с юридическими вопросами холдинга, но, как оказалось, жена друга — это отдельный разговор.

— Да, финансист, я даже кандидатскую защитить успела. Только не думай, что я говорю это с каким-то пафосом, просто профессия и то, чем тебе нравится заниматься, — это немного разные вещи. Есть счастливые люди, у которых профессия и любимая работа совпадают, но я тоже не жалуюсь. На первый взгляд, моя работа — сплошной праздник, но на самом деле все немного по-другому. И в ней много финансовой составляющей — анализа, расчетов. Ну а еще, конечно, мода, тенденции. Этому сложно научиться, это надо чувствовать и любить. Кстати, ведь только в России считают, что байер — почти пустое место, а во всем мире — это серьезная и самостоятельная единица бизнеса по продаже одежды, тем более, luxury одежды. На байера даже учат в колледжах, я вот тоже училась в колледже Парсона в Лондоне. А вообще мне моя работа нравится. Здорово понимать задолго до сезона, что будет на пике моды, потом видеть, как у покупателей, вернее, у покупательниц загораются глаза в нашем магазине, как они потом довольные «выгуливают» наши вещи.

— И ты ездишь на все эти модные недели? Сидишь в первых рядах? — поинтересовался Алексей, он вдруг подумал, а что будет делать Лиза, когда «Весну» закроют и начнут готовить к сносу.

— Езжу, конечно, только не сижу в первых рядах — это места для редакторов журналов, чьих-то жен и дочерей, — с усмешкой ответила Лиза.

— А тебе бы хотелось? — спросил Алексей.

— Что? Стать редактором — вряд ли, у меня нет писательских способностей, а становиться чьей-то женой — слишком большая жертва за место в первом ряду. Мне нравится моя свободная жизнь.

— Слушай, а ты могла бы как-нибудь взять с собой на эти показы мою маму, она всегда хотела посмотреть, только вот компанию найти не могла. Она дружит в основном со своими старыми подружками по дипкорпусу, а их не назовешь завсегдатаями модных тусовок.

— С удовольствием, — легко согласилась Лиза. Ей было интересно познакомиться с родителями Алексея, хотя она и страшилась этой встречи. — А твоя мама, какая она? — немного помедлив, спросила девушка.

— Знаешь, как я говорил в детстве, моя мама лучше всех. И это правда, — Алексей улыбнулся совсем не той улыбкой, что она видела в Москве. — Я тебе уже говорил, мама была и остается для нас с сестрой самым близким человеком. С виду она такая настоящая дипломатическая жена: немного холодноватая и как из учебника по этикету, но на самом деле мягкая и все понимающая. Мама вообще искусствовед по образованию, училась в аспирантуре, когда с отцом познакомилась, бросила учебу и уехала с ним, его тогда в Канаду каким-то младшим сотрудником посольства назначили. Так она всю жизнь его интересами и живет. — Алексей закончил фразу и поймал себя на мысли, что и Саюри, не прервись ее жизнь так внезапно, тоже жила бы лишь его интересами. Раньше это казалось нормальным, а сейчас почему-то стало раздражать.

— Ты знаешь, когда я была младше, я бы что угодно отдала за такую маму, — почти шепотом произнесла Лиза. Алексей подумал, что уже второй раз слышит от девушки такие вот неявные сожаления по поводу взаимоотношений с матерью. Ему стало жаль Лизу, семья была абсолютной и постоянной величиной в жизни Корнилова и, переболев отчаянием и затворничеством, он больше всего хотел восстановить отношения с родными.

— А есть ли еще что-то, что я должна знать до того, как мы приедем? — спросила Лиза.

— Я думаю, что таких вещей масса, — ответил Алексей. — Но лучше со всем разберемся по ходу. Сегодня дома будут только родители и сестра с мужем и детьми. — Корнилов хотел еще что-то добавить, но стюард уже приглашал их на выход.

Проблема, что надеть, не беспокоила Лизу уже долгие годы, во-первых, у нее было предостаточно нарядов, а, во-вторых, не на кого было производить впечатление. Сегодняшний вечер был чем-то из ряда вон выходящим. Лиза уже подготовила наряд на субботний прием — здесь все было понятно, в конце концов, за последнее время она побывала на достаточном количестве подобных вечеринок, но вот ужин с семьей представлялся девушке какой-то terra incognita. Она отложила в сторону длинное с плиссированной юбкой платье Celine, сарафан Miu-Miu с крупными цветочными принтами, решив, что все это как-то слишком просто и плоско для ужина с родителями и сестрой Алексея. Их встреча сразу по приезду была эмоциональной, напряженной и, как показалось Лизе, какой-то скомканной. Когда черный Бентли Континенталь, встречавший Корнилова в аэропорту, плавно остановился перед портиком виллы, по ступенькам стремительно сбежали две женщины: мать и сестра Алексея. Не успел он выйти из машины, как оказался в объятиях той самой «лучшей мамы на свете».

— Леша, как же давно я тебя не видела, — женщина подняла чуть заплаканное лицо и улыбнулась. Лизе показалось странным, что кто-то, пусть даже собственная мать, может звать Корнилова Лешей. А он, радостно усмехаясь, крепко обнял маму и оторвал ее от земли.

— Леша, поставь на место, — рассмеялась женщина, — Не маленький ведь уже, а глупости все те же.

— А вы, судя по всему, Лиза, — с заметной прохладой в голосе произнесла красивая высокая блондинка, чем-то неуловимо похожая на Алексея.

— Мама, Марина, это Лиза, — освободившись из материнских объятий, Корнилов подошел к девушке, — Лиза, это моя мама Светлана Геннадьевна и сестра Марина.

— Лиза, очень приятно. Я так рада, что вы согласились приехать с сыном к нам не просто на праздник, но и погостить немного, — тепло улыбнулась Светлана Геннадьевна.

— Ну что, братец, оторвался, наконец, от своих японских фанаберий? — спросила Марина.

— Как видишь, — коротко ответил Алексей, и притянул к себе Лизу. Его рука касалась ее талии, и мягкое тепло разливалось по всему телу.

Лиза отвлеклась от своих мыслей и вернулась к гардеробу, в котором предупредительная горничная Корниловых уже развесила ее платья.

Какой она хотела быть сегодня вечером? Модной и дерзкой? — вряд ли. Судя по скромным пастельных тонов нарядам матери и сестры Алексея дерзость в этом доме была не в чести. Сдержанной и элегантной, и чуточку холодноватой? — возможно, только вот совсем не хотелось, чтобы Алексей подумал, будто она делает это с единственной целью понравиться его родным. Но с другой стороны, с каких пор ее стало волновать, что подумает о ней мужчина? Наверное, как всегда, нужно быть такой, как хочется ей самой. А ей хотелось быть и дерзкой, и чувственно-элегантной, но только не сдержанной и не холодной.

Лиза достала из гардероба бледно-голубое платье Balenciaga. Ее всегда завораживала история этого модного дома и самого испанского дизайнера, которого сама Коко Шанель назвала когда-то всем кутюрье кутюрье. Простое на первый взгляд платье из дикого шелка длиной до середины колена было одной из тех моделей, что входили в коллекцию Balenciaga Edition — переиздание наиболее культовых моделей, созданных самим Кристобалем Баленсиагой. Лизино платье было из коллекции 1956 года.

Платье сидело на ней идеально, приталенное сверху и с юбкой-солнцем оно создавало настроение давно ушедших и радостных дней. Карамельно-розовые босоножки Dior, коралловый блеск на губы и несколько капель ее любимого мандаринового аромата, Лиза медленно спускалась по широкой лестнице розоватого мрамора. Алексей сказал, что ужин в семь в центральной беседке, и он обязательно зайдет за ней. Было уже десять минут восьмого, но за ней так никто и не заходил.

— Я не понимаю, почему ты бросил все проекты в Японии и вернулся в Москву. Компания ежедневно теряет деньги из-за бесконтрольности тамошних управленцев. Ты же из-за какой-то девчонки сначала пропадаешь на полгода, а потом рвешь все связи с Токио, — доносился сердитый голос откуда-то из глубины дома. Корнилов-старший, — поняла Лиза. Слова, совсем не предназначенные для ее ушей, но все же достигшие их. Какая-то девчонка, — Лиза и сама понимала, что любовь-ненависть Алексея к Японии имеет в своей основе отношения с женщиной, но понимать — это одно, а слышать — совсем другое.

— Отец, у нас отличные показатели по Японии, и ты сам это прекрасно знаешь. Мы не вышли из плана по Сочи и даже опережаем кредитный график, у нас новые интересные площадки в Москве, — спокойно ответил Алексей.

— Прекрати забивать мне голову рутиной. Я и сам все прекрасно знаю и про Москву, и про Сочи. Я хочу знать, наконец, что произошло между тобой и этой девушкой Ямагути, что ты выпал из жизни на столько месяцев. Я по просьбе матери и из-за уговоров Маринки не трогал тебя, но раз уж ты приехал сюда, значит, можешь говорить о происшедшем. Ни я, ни мать не верим, что твоя хандра связана с вашим расставанием! — Лиза замерла посреди холла, с одной стороны, надо было выйти из дома или, наоборот, подать знак, что она рядом и слышит весь их разговор, с другой, безумно хотелось дослушать до конца и понять, что же все-таки произошло с Алексеем в Японии.

— Отец, давай прекратим это, — Алексей устало вздохнул. — Я приехал сюда с девушкой, которая мне нравится и интересна мне, — Лиза улыбнулась — неплохая характеристика для начала, хотя она бы могла сказать о Корнилове гораздо больше, чем «нравится и интересно»… — Дай мне уделить время ей, а не ворошить прошлое, — продолжил Алексей. — Черт возьми, отец, уже начало восьмого, а я обещал зайти за Лизой в семь, — девушка поняла, что он направился в ее сторону.

Усталое солнце медленно опускалось за горизонт, старый сад тонул в ароматах цветов, яркие головки которых пестрели на ухоженных клумбах. Лиза лакомилась мидиями в белом вине, а Алексей поедал уже второй ростбиф.

— Леша, когда ты отучишься от этой своей людоедской любви к мясу? — надув губки, спросила Марина. Спустившись с Алексеем в сад, Лиза порадовалась, что не надела платье Celine, точно в таком же, как и у нее, изумрудного цвета, по дорожке шла Марина.

— Марина, отстань от брата, — бросил отец. Высокий и стройный с военной выправкой, он был наглядным примером того, каким станет Алексей лет через 30.

— Ладно, пусть нудит, — усмехнулся Алексей. — А то я уж и забыл, какая она зануда.

Лиза улыбнулась — было интересно наблюдать этот семейный ужин, Корниловы не собирались вместе несколько лет, родители почти целый год жили в Марбелье, Алексей обосновался в Москве, а Марина с мужем и детьми — в Женеве, но, несмотря на все это, в их отношениях сквозила доброта и нежность.

— Лиза, Алексей рассказывал, что у вас интересная работа, связанная с модой, — обратилась к ней Светлана Геннадьевна. Мама Алексея понравилась ей с первой минуты их разговора, миниатюрная женщина с улыбчивым лицом, не скрывавшая свой возраст и от того выглядевшая моложе своих 60 лет.

— Лиза ведет дела одного из лучших столичных магазинов, занимается самой важной частью работы — выбирает все коллекции, которые магазин будет продавать в течение всего сезона, — не дав Лизе вставить ни слова, ответил Алексей. Она не рассердилась, наоборот, девушке было приятно.

— То есть это вы по сути решаете, что столичные модницы будут носить весь год? — спросила мама Алексея. — Как интересно! Мы ведь, приходя в магазины, и не думаем, какая работа стоит за этим, — теперь настала очередь Лизы улыбнуться.

— Да, я и сам не знал об этом, — Алексей бросил ласковый взгляд в сторону Лизы, — Пока она меня не просветила.

— А каким магазином вы занимаетесь? — спросил Корнилов-старший.

— Я работаю в «Весне», — отчего-то оробев, ответила Лиза.

— Сын, а чем девушка будет заниматься, когда мы снесет «Весну»? — нахмурившись, спросил отец Алексея. Лизе и самой хотелось бы знать ответ на этот вопрос.

— Решим что-нибудь, — буркнул Алексей и яростно накинулся на свой ростбиф.

— Дорофеев приедет? — подала голос Марина.

— Твоя безответная детская любовь? — усмехнулся ее муж.

— Не знаю пока, — ответил Алексей. — У них заболела младшая дочь, и Катя не хочет ее оставлять, а Сергей без нее само собой не поедет.

— Они такая чудесная пара, — мечтательно произнесла Светлана Геннадьевна и бросила настороженный взгляд на сына. — Чудесно, что после всего того безобразия, что было между Сережей и Аленой, он встретил Катю.

— Ну не знаю, — встряла Марина. — Мне непонятна эта ее карьерная одержимость.

— У Кати нет никакой карьерной одержимости, она чудесная жена и мать, — Лиза не могла молчать, когда кто-то брался судить ее лучшую подругу. — Но она также профессионал своего дела и full time job в роли жены не для нее.

— Марин, Лиза абсолютно права. Дорофееву повезло с Катей, — поддержал ее Алексей. — А карьера или нет — каждая женщина решает сама. Вот тебя ведь никто не заставлял бросать работу в банке, ты готова была твердить на каждом углу, как тебе там нравится, а потом — раз и ты уже просто жена.

— Для меня быть женой и мамой — гораздо важнее, чем строить карьеру, — настойчиво повторила Марина.

Лизе было много чего сказать на этот счет, например, что, имея такую семью, очень просто делать выбор и отказываться от будущего в профессии, зная, что каким бы ни оказался муж, поддержка, и материальная, в том числе, тебе гарантирована. Но она решила промолчать, в конце концов, кто она такая — девушка, интересная их сыну? А эта не та роль, играя которую, можно во что-то встревать.

— Дочь, с тобой никто не спорит, — ласково сказала Светлана Геннадьевна, — Семья — это твой и мой выбор, само по себе это не хорошо и не плохо, это лишь наш выбор. Семья и карьера — это катин выбор. И самое главное, чтобы она, Сергей и их дети этим выбором были счастливы.

Лиза кивнула — это были самые правильные слова, выбор — это не просто личное дело каждого, это еще и совокупность причин, подталкивающих нас сделать именно его.

— Мама, откуда ты у нас такая мудрая? — спросил Алексей.

— И сама не знаю, — улыбнулась в ответ его мама.

Небо на востоке понемногу начинало розоветь, свежий ветерок шевелил шторы на окне лизиной спальни и заставлял ее кожу покрываться мурашками. На душе было тревожно, хотя никаких причин для этого не было. Вчерашний вечер был немного не таким, как она себе представляла, менее официальным что ли. Лизе почему-то казалось, что семейство Корниловых будет более пафосным. А они оказались какими угодно, но только не пафосными: мама Светлана Геннадьевна — именно такой, как ее описывал Алексей, мягкой, мудрой и во всем следующей желаниям мужа; в манере поведения и в облике Корнилова-старшего сквозили намеки на его даже не посольское, а КГБисткое прошлое; сестра Марина показалась Лизе вздорной, но не со зла, а как будто лишь следующей давно избранной линии поведения; муж Марины вообще не заслуживал отдельного упоминания — предупредительный интеллигент с часами Boucheron за 100 000 Euro, вот только интересно, купленными на свои или корниловские деньги?

После ужина Алексей предложил Лизе прогуляться по саду, который террасами спускался к морю. Корнилов курил сигару, немного сощурившись, смотрел на нее сквозь стекла очков. Далеко в море горели огоньки проходящих кораблей и яхт, где-то в стороне на берегу играла испанская гитара. Страстная и тягучая мелодия то наполняла душу радостью, то обрушивала ее в печаль.

— Ты выглядишь чудесно, — тихо произнес Алексей, слегка приобнимая Лиза, — Как девушка середины прошлого века, как героиня золотых дней голливудского кино.

В ответ Лиза улыбнулась, ей давно не говорили комплименты, она сама подобного никому не позволяла.

— Спасибо, что пригласил меня сюда. Здесь замечательно, — немного помолчав, проговорила Лиза. — Твои родители, сестра, этот дом. Все такое настоящее, понимаешь, о чем я говорю? — семья, это здорово! Я рада, что проведу выходные с вами. И рада именно этим спокойным дням, может, даже больше, чем самому празднику.

— Лиза, спасибо тебе! — Алексей притянул ее еще ближе, лбом девушка почти касалась его шершавого подбородка. Она обняла мужчину в ответ, тепло, спокойно, нежно. — Мои родные, они сегодня себя показали не в лучшем виде, — Корнилов усмехнулся. — Я просто не виделся с ними долго, слишком долго. Так что сегодняшний ужин — квинтэссенция всего, что на меня не обрушили за прошедший год, даже больше. Обычно они более мирные. И Марина не всегда такая язва, она просто не может мне простить этот разрыв с мамой и с отцом.

— Все в порядке, не беспокойся, — Лиза погладила его по спине, чувствуя под ладонью сведенные усталостью и напряжением мышцы.

Они гуляли чуть больше часа, то останавливаясь полюбоваться морем, то тихо бредя под кронами столетних деревьев. Алексей рассказал Лизе, что вилла была построена в середине XIX века для англичанки — любовницы испанского короля, поэтому окружавший виллу парк оказался попыткой сочетать упорядоченность английских традиций и буйство андалусийского сада. В какой-то момент девушке захотелось большего, чем объятия и легкие прикосновения друг к другу, но потом она поняла: настоящий Корнилов пока не способен дать ей большее — что-то происшедшее за тысячи километров отсюда не дает ему открыть себя эмоциям и страсти. А Лизе не нужен был суррогат, который Алексей давал Кейко. Уж лучше она подождет, пока настоящий Корнилов оттает.

Рассвет неумолимо наступал, Лиза любила эти призрачные минуты между ночью и наступающим днем, когда свет и тень спорят друг с другом. Она решила, что не стоит терять ни минуты своего пребывания здесь, быстро собралась, натянув льняные брюки, футболку и кардиган, и вышла из дома.

Море отражало серо-розовое небо, словно решая для себя, каким ему быть сегодня: радостным или печальным. Чайки, громко крича, кружили над берегом, Лиза поразилась тому, какие они большие. Под ноги ей упал пожелтевший лист, потом еще один — осень была неотвратима. Девушка быстро спускалась на берег, хотелось сесть на прохладные камни и уставиться вдаль, отдаваясь запаху соли и водорослей, успокаивающему шелесту волн, набегающих на берег.

Ступеньки закончились, под ногами была мелкая галька, Лиза подняла глаза, на одном из валунов, выступающих из воды, понурив голову, сидел Алексей. Что-то в его позе, в бессильно опущенных плечах насторожило Лизу.

Глава 9

Холодное безрадостное море, завораживает своим вечным движением, вечным водоворотом жизни в его глубинах, и в то же время действует так… отрезвляюще.

Встреча с родителями, семейный ужин не без досадных происшествий, конечно, и, как всегда, в лице Марины, но все же наполненный чем-то особенным, что бывает только дома, где бы этот дом ни находился. Желание защищать Лизу даже от собственных родных, странное и теплое чувство. Сама Лиза, такая красивая и трепетная, и одновременно решительная, ненавязчивая и, кажется, чувствующая в нем какую-то струну, о которой он и сам предпочел бы не вспоминать.

Оставшись наедине с самим собой, Корнилов впервые за долгое время не терзался мрачными мыслями и воспоминаниями, которые уже никому не помогут. Если постараться и вспомнить, то подобное расположение духа с момента возвращения в Москву бывало у него лишь после вечеров, проведенных с Лизой. Как бы Алексея ни прельщал секс с Кейко, возвращаясь из чайного дома в пустую квартиру, он еще глубже погружался в мысли о Саюри, вспоминая то, что было, и додумывая то, чего не было и уже не будет. А с Лизой все было совсем иначе: она поднимала темы, о которых Алексей не задумывался раньше, смотрела на вещи под углом, под которым ему никогда приходило в голову взглянуть на них самому, с восторгом говорила о местах, которые прежде его никогда не привлекали. Она была интересной, самодостаточной, искренней и совсем не холодной, как Корнилову казалось еще совсем недавно. Прикуривая последнюю сигарету перед сном, он думал о Лизе, о ее чуть тронутой солнцем коже в вырезе платья, о шелковистых волосах, растрепанных свежим ветром, и о нежном запахе мандаринов, казалось, ставшим ее частью.

Ночью ему снова явилась Саюри, она больше не была приветливой и доброй, не дарила Алексею улыбки, она зло смеялась и тянула к нему свои исхудавшие руки. Корнилов, как наяву, видел их свадьбу, счастливое сияющее лицо невесты, которое в один страшный миг теряло свою девичью свежесть, превращаясь в лицо озлобленной старухи. Густые тяжелые волосы девушки были подернуты сединой, яркие глаза потускнели, лоб и щеки прорезали морщины, она смеялась скрипучим каркающим смехом.

— Ты использовал меня и бросил! Раньше я не верила, думала, глупая случайность, а теперь знаю — ты убил меня! Ты! Тебе хорошо, у тебя новая подруга. Но только надолго ли? — Саюри громко смеялась и постепенно растворялась в окружающей темноте.

Корнилов проснулся с бешено бьющимся сердцем и разрывающейся от боли головой, небо за окном было темным, подернутым дымкой. Он считал себя реалистом до мозга костей и посмеялся бы в лицо любому, услышав рассказ об умершей жене, преследующей его по ночам, но его реальность была такова. Алексей почти привык к этим снам, в которых к нему являлась Саюри, но сегодня вновь обретенная привычка изменила ему, в душу закрался чуть ли не суеверный ужас, как бы чего не произошло с Лизой, чему именно он будет причиной и виной, вспомнились слова Сюнкити: «Если я захочу, я заставлю вас страдать так, как страдаю я», встреча с послом и его пристальное внимание к друзьям Алексея и к Лизе.

Находиться в комнате больше не было сил, по опыту Алексей знал, головная боль не отпустит его целый день, долгий мучительный день. Он кое-как надел джинсы, пуловер на голое тело и босиком вышел из дома.

Мысли путались, чувства давно были вывернуты наизнанку: ему хотелось, наконец, оставить прошлое, перестать в каждом движении и жесте любой темноволосой девушки видеть Саюри, вновь ощутить радость отношений с женщиной, настоящей и искренней, а не раскрашенной гейшей. Но какая-то упрямая часть души или сердца заставляла его цепляться за прошлое, не давая сменить мертвенный холод на нежное тепло.

Две чайки пролетели над кромкой моря, они были такими большими, что Алексею показалось, им ничего не стоит небрежно поднять его и унести за собой. Их громкий надрывный крик вспышкой боли отозвался в его голове, Алексей чувствовал, что сгусток боли прочно обосновался в области его левого глаза, мучая, дергая и терзая. Хотелось схватить свою глупую голову и сжать ее так сильно, чтобы и мучительные ощущения, и глупые мысли улетучились прочь, оставив его, наконец, в покое. Хотелось рвать и метать, крушить все на своем пути, но, если он чему-то и научился в японской культуре, так это искусству сдерживать себя, не стоило даже напоминать, чем несдержанность обернулась в один роковой для него раз.

Алексей пребывал в плену своих ощущений и мыслей, он даже не заметил, как Лиза приблизилась к нему, только почувствовал ее легкое прикосновение к своему плечу.

— Привет, — тихо сказала она и протянула руку.

Он заставил себя улыбнуться, обычно такая собранная и безукоризненно элегантная, Лиза, небрежно подвернув штанины льняных брюк, с рассыпавшимися по плечам волосами, стояла почти по колено в воде, невинная рыбачка с кожей цвета сливок и мудрыми не по годам глазами. Алексей немного наклонился, бережно взял девушку за талию и усадил на камень рядом с собой. Терпкий запах моря и печали смешивался с буйным ароматом цитрусовых и ванильным запахом ее волос.

— Когда я была маленькой, мне казалось, что море отчего-то пахнет морской капустой, — усмехнулась Лиза, — Потом я поняла, что это капуста пахнет морем, но очень часто, бывая на море, я вспоминаю эти детские ассоциации.

Алексей улыбнулся уголком рта, новая волна боли сковывала его лицо и тело, не давая нормально выражать свои эмоции и чувства.

Лиза была напугана состоянием Корнилова, она вспомнила, что видела его таким и прежде — в чайном доме, когда он, агрессивно хмурясь, пил одну за другой плошки горького сакэ, а потом, прижавшись к ней, как к единственной опоре в этом мире, уснул на жестком и неудобном полу. Лицо мужчины побелело, а глаза, наоборот, налились кровью.

— Лиза, ты любишь море? — скрипучим и каким-то не своим голосом спросил Алексей.

— Люблю — слишком громкое слово и слишком сложное. Я люблю ласковое изумрудное море, которое баюкает тебя на своих волнах как мать младенца, но такое море я, как бы это лучше сказать, не уважаю что ли, — девушка улыбнулась, ей показалось, что ее слова звучат очень глупо. — Такое море оно как девушка, которая хочет нравиться абсолютно всем. А вот сегодняшнее море, мрачное и непредсказуемое, я уважаю и боюсь, оно притягивает меня. Хочется броситься в волны и посмотреть, куда они тебя вынесут и вынесут ли вообще, — она замолчала, словно чувствуя, что сказала что-то лишнее. Ветер, казавшийся лишь слегка прохладным в уютной спальне, забирался под тонкий кардиган и дрожью пробирал до костей. Лиза чуть-чуть придвинулась к Алексею, он, почувствовав ее озноб, большой и теплой рукой прижал девушку к себе. Она положила голову мужчине на грудь и почувствовала, как часто, слишком часто бьется его сердце. Лиза поняла, с Алексеем что-то не так, но только не знала, как ему помочь.

— А я люблю море, воду, самую разную. Она заставляет мои мысли бежать прочь, прогоняет их. В Южно-Китайском море на филиппинских островах Палаван море странного изумрудно-голубого цвета, кое-где теплое как молоко, а на глубине обжигающе-ледяное. В дни, когда мне хотелось забыть все и вся, я отправился на Палаван, никому и в голову не пришло там меня искать. Я почти два месяца прожил на одной из плантаций, на которых выращивают золотой жемчуг, нырял с профессиональными ныряльщиками переворачивать раковины, в которых растут посаженные туда будущие золотые жемчужины, — Алексей говорил увлеченно и как будто забыв, что рядом с ним кто-то есть. — Знаешь, Лиза, в этом есть что-то мистическое своими руками контролировать процесс превращения перламутрового шарика в драгоценность.

Лиза с ужасом поняла, что в этих словах — все отношение Корнилова к жизни и к женщинам: не найти драгоценность, созданную самой природой, а самому методично сформировать ее.

— Знаешь, мне не по душе такое вмешательство в природу, — Лиза подняла голову с груди Алексея и освободилась от его объятий, с единственной целью — обнять его самой, в этот момент ей хотелось не принимать ласку, а дарить ее. Она чуть приподняла его свитер и коснулась рукой голой мужской спины, Алексей устало склонил голову на хрупкое лизино плечо. — Разве не прекрасно не выращивать что-то, терпеливо ждать, получится что-то или нет, а взять и найти сокровище, — девушка улыбнулась, Корнилов сидел с закрытыми глазами и не видел ее улыбку, скорее, чувствовал ее.

Волны мерно накатывали на берег, одна за другой, гипнотизируя и лишая сил. И Лиза, и Алексей давно замолчали, она морщилась от соленых брызг, разлетавшихся в разные стороны, он словно не ощущал ничего. Казалось, время остановилось — оторванные от всех, они были совсем одни. Лиза ласково касалась волос Алексея, нежно гладила его виски, мечтая о том, чтобы забрать хотя бы частичку одолевающей его боли, физической и душевной. В этот момент было невероятно даже предположить, что она могла цинично разыгрывать Кейко или строить расчетливые планы, как помешать планам Корнилова относительно Весны.

Очередная волна с шумом обрушилась совсем рядом, Лиза поежилась.

— Ты замерзла, — тихо сказал Алексей. — Пойдем в дом, — он спрыгнул в воду и снял Лизу с камня, поставив ее рядом, взял за руку и медленно повел к берегу.

Перед Лизой был совсем другой Алексей — не тот, которого она знала 7 лет назад, и не тот, что приходил к ней в чайный дом, и совсем не тот, каким он виделся со страниц бизнес-журналов и первых полос деловых газет. Это был не строительный магнат и не успешный бизнесмен, а просто мужчина, которому, Лиза надеялась, было хорошо рядом с ней.

По мелкой гальке они медленно прошли к дому, Алексей повернул за угол от центрального входа и, пропуская девушку вперед, показал ей узкую лестницу, которая вела прямо в его комнату.

Алексей поднялся вперед и распахнул перед Лизой дверь, она медленно вошла.

Окна от потолка до пола, серо-стальное покрывало на широкой кровати, ряды книг на старых в патине этажерках, небольшой камин и два кресла напротив.

Корнилов медленно опустился в кресло, Лиза хотела устроиться напротив, но передумала и присела на подлокотник возле него.

— Как ты? — в ее голосе звучало участие и беспокойство.

— В тысячу раз хуже, чем мне бы хотелось, — усмехнулся мужчина. — Наверное, бокал коньяка и сигарета — не то, что мне сейчас нужно, но хочется мне именно этого.

— Да, я думаю, это совсем не то, что нужно. Может, лучше чашка теплого чаю и сказка на ночь? — Лиза улыбнулась и коснулась ладонью лица Алексея. Еще несколько минут назад на берегу моря они вели странный, наполненный скрытым смыслом разговор, — это было просто: намеки, умение читать между строк — привычный образ мышления и жизни. Сейчас, говорить об обыденных бытовых вещах было в тысячу раз сложнее, как будто содрать с себя чужую кожу и показать истинное лицо.

— Хорошо, хоть не стакан теплого молока с пряником, — Алексей взял ее руку и крепко прижал к своему лбу. — Просто посиди со мной минуту, — глухо прошептал он и закрыл глаза. Лиза замерла рядом, окутанная чувством любви и нежности к мужчине, которого когда-то обещала себе ненавидеть. Его дыхание сливалось с ее, биение его сердца — с ее. Она сползла с подлокотника и оказалась на коленях у Алексея, он чуть пошевелился, позволяя ей устроиться поудобней. Лиза чувствовала, что Корнилова сотрясает дрожь, его кожа под ее ладонями казалась ледяной.

— Алексей, — прошептала девушка, — Мне кажется, тебе стоит согреться в душе, а я пока заготовлю молоко и пряник, раз уж ты так хочешь. Лиза неохотно встала с мужских коленей и коснулась его губ легким поцелуем. — Вставай, а то у нас получается какая-то спящая красавица наоборот.

Корнилов поднялся и с удивлением подумал, как Лиза совсем недавно могла казаться ему безразличной.

— На первом этаже маленькая кухня, — он махнул рукой в сторону узкой лестницы в дальнем углу спальни.

Внизу Лиза нашла чай, апельсины, кофе, корицу и грейпфрутовый фреш — довольно странный набор продуктов для мужчины. Заваривать обычный чай не хотелось, девушка вспомнила, как одна из ее сокурсниц по лондонскому колледжу дизайна, готовила удивительно вкусный апельсиновый чай, сам собой из глубин памяти всплыл рецепт. Вскоре Лиза уже поднималась в спальню Алексея с чайником ароматного напитка. Он все еще был в душе, горел свет, мерно шумела вода. Лизу одолело беспокойство, она открыла дверь в ванную, Алексей с закрытыми глазами стоял под струями воды. Он медленно повернул голову в ее сторону и усмехнулся, Лиза почувствовала, что покраснела до корней волос и почти рухнула в плетеное кресло, стоявшее возле окна — интересно, каково это мыться и смотреть в окно? — некстати подумалось ей.

— Ты не думай, я не страдаю вуайеризмом, — пробормотала Лиза. — Просто я беспокоилась о тебе.

Алексей вспомнил рассказ Дорофеева: «Не знаю, как остальные женщины, но у моей жены любимая фраза: „Я беспокоюсь о тебе“», тогда Корнилов посмеялся над другом, сейчас понял, как приятно, когда эти слова обращены к тебе.

Это была самая нелепая ситуация на свете: она сидела в уютном кресле и во все глаза смотрела на голого мужчину, как будто видела подобный феномен в первый раз. Комедия абсурда, надо встать и уйти или раздеться и шагнуть к нему. Лиза не могла решиться ни на то, ни на другое. Она несколько раз глубоко вздохнула, взлохматила и без того растрепавшиеся волосы и тихо сказала:

— Я сделала тебе чай, выходи, — и медленно прикрыла за собой дверь.

Корнилов вышел через несколько минут, Лиза неподвижно замерла возле окна, на свой тонкий кардиган на манер плаща она накинула клетчатый плед — Алексей вспомнил, что в детстве всегда смеялся над сестрой, когда она куталась в одеяло именно так. Смеяться над Лизой не хотелось. Хотелось прижать ее к себе, согревая своим телом, уложить на кровать и целовать, пока на щеках не появится румянец, и глаза радостно не заискрятся.

Лиза резко обернулась, волосы роскошным водопадом рассыпались по плечам, удивительно, но они больше не рождали ассоциаций ни с кем, кроме нее самой.

— Тебе хоть немного получше? — нахмурилась Лиза.

— Получше, — устало улыбнулся Алексей. Ему и правда стало легче, головная боль не исчезла совсем, просто перешла в терпимую ноющую фазу.

— Я рада, — просто ответила Лиза. — Я сделала тебе чай с апельсинами.

— В смысле? — не понял Корнилов.

— Попробуй, — Лиза протянула ему чашку.

— Пахнет тобой, — сказал Алексей, сделав глоток. — От тебя всегда так сладко и терпко пахнет цитрусами.

— Мандаринами, — поправила его Лиза.

Корнилов сидел в кресле и с наслаждением пил предложенный Лизой чай, так непривычно сочетавший в себе нотки земли и фруктов. После тревожившей его во сне Саюри, соленых морских брызг и горячего душа тихое чаепитие с Лизой было таким естественным и гармоничным, словно они были любящей друг друга парой со счастливым стажем семейной жизни.

Алексей поставил пустую чашку на столик и собрался уже откинуть голову на спинку кресла, но Лиза остановила его:

— Ложись в кровать, а я пойду к себе.

— Странное у нас утро получается, — с насмешкой над самим собой произнес Корнилов.

— Каким бы ни было утро, мы можем все изменить, устроив себе отличный день, — Лиза мягко улыбнулась, откинула в сторону покрывало и направилась к двери.

Она пила уже вторую чашку кофе с его мамой, с улыбкой глядя на марининого сына, с восторгом пускавшего мыльные пузыри, когда спустился Алексей. У него было заспанное небритое лицо, но в глазах больше не сквозило отчаяние и боль.

— Дядя Леша, — смешно шепелявя, к Алексею бросился четырехлетний карапуз.

— Привет, Данилка, — Корнилов подхватил мальчика и поднял его над головой, вызвав бурю восторгов у ребенка, — Наслаждаешься женским вниманием?

— Давай пускать пузыри! — хихикал племянник.

— Я не умею, — сказал Алексей, ставя племянника на землю.

— Пускай Лиза тебя научит, — Данила махнул рукой в ее сторону, облив Алексея мыльным раствором, — Она классная, — на ухо прошептал он своему дяде.

— Давай так, я завтракаю, а потом с тобой и с Лизой будем пускать пузыри.

— Давай, только завтракай побыстрее, — попросил мальчик.

Алексей придвинул себе стул так, чтобы оказаться между своей мамой и Лизой, положил на тарелку сэндвич и круассан, налил кофе. Ярко светило осеннее солнце, сумевшее разогнать утренние тучи, тихо шумел прибой, рядом весело смеялся малыш — жизнь была если не прекрасна, то уж точно совсем не плоха.

Корнилов прислушался к разговору женщин:

— Я с удовольствием возьму вас с собой на показ в Париж или в Милан. Куда вы сами захотите, — сказала Лиза его маме. — В понедельник уточню расписание, и мы с вами выберем самый эффектный.

— Это было бы замечательно, — сказала Светлана Геннадьевна. — Я, когда буду в Москве, очень хочу зайти в «Весну» и чтобы вы мне все там рассказали и показали. — Не факт, что «Весна» еще будет на своем месте, — подумал Алексей, но вслух ничего говорить не стал.

— С удовольствием, — улыбнулась Лиза. — О магазине и о вещах я могу говорить почти бесконечно.

— Охотно в это верю, — встрял в разговор Алексей. — Знаешь, мам, как мы с Лизой познакомились? Дорофеев поехал к ней за Катей и не успели мы войти, как на меня в коридоре обрушилась целая громада каких-то коробок и вещей.

— Не слушайте его, — рассмеялась Лиза. — Я просто показывала Кате свои покупки, а мужчины появились не так, чтобы уж очень вовремя.

— Мужчины, что с ними поделаешь? — развела руками Светлана Геннадьевна. — Могут часами ждать на рыбалке, пока несчастная рыбка не попадется к ним на крючок, но не в силах высидеть и 10 минут, пока любимая женщина выберет туалет.

— Это точно! — поддержала ее Лиза.

— Данилка, иди сюда, — Корнилов отставил кофейную чашку. — Иди ко мне, а то я один против женщин. Давай свои пузыри. Пускай Лиза меня научит тоже.

Алексей смотрел, как Лиза, присев около малыша, смеется над его попытками надуть мыльный пузырь, сама складывает губки в трубочку и дует, выпуская целый каскад пузырьков. Ее розовые чуть тронутые блеском губы складываются в улыбку, что-то шепчут Данилке, почти касаются флакона с мыльной водой. Девушка смеется, ребенок что-то лепечет в ответ. А все его мысли крутятся вокруг одного — он бы нашел ее губам занятие куда интереснее того, что наблюдает сейчас.

Глава 10

Дорога вилась узкой лентой над морем, слева возвышались величественные скалы, непоколебимые и суровые. Ветер разметал волосы, так что Лиза даже боялась представить, как выглядит со стороны, наверное, как какая-нибудь языческая жрица со спутанными космами и горящими глазами. Ощущение радости и свободы переполняло ее, можно было попросить Алексея поднять крышу в автомобиле, но совсем не хотелось этого делать, хотелось ощущать вольный ветер, солоноватый на вкус воздух, расслабленного мужчину рядом с собой.

Корнилов чуть сбросил скорость на крутом повороте, маленький и юркий Porche Carerra, немного притормозив, понесся дальше.

— Маринкина игрушка, — сказал Алексей, когда Лиза подошла к оглушительно оранжевого цвета автомобилю. — Не смогла отказать брату, — усмехнулся он, — Хотя и пыталась.

Сразу после завтрака Светлана Геннадьевна отправилась с внуком на пляж, а Лиза с Алексеем остались наедине, она медленно закрутила флакон с воздушными пузырями и присела на подлокотник кресла, в котором расположился Корнилов, коснулась ладошкой его небритой щеки, разгладила легким прикосновением чуть нахмуренные брови. Алексей закрыл глаза, улыбаясь своим мыслям.

— Только не говори, что я тебя усыпляю, — кокетничая, проговорила Лиза.

— Я не сплю, я обдумываю стратегический план, — ответил Корнилов.

— И какой же? — поинтересовалась Лиза.

— Пока он до конца не обдуман, я тебе не могу этого рассказать, — Алексей погладил ее по голой ноге, коснувшись чувствительного места под коленкой.

— Не смей щекотать меня, — рассмеялась Лиза и сползла с подлокотника на колени к Алексею.

— Это разве щекотка, — теперь уже рассмеялся он и принялся щекотать ее по-настоящему.

— Алексей, прекрати! Я до ужаса боюсь щекотки! Прекрати, я тебе сказала! — отбивалась от него раскрасневшаяся Лиза.

— Чем это вы тут занимаетесь? — из дома вышла Марина, держа в руках соломенную шляпу с роскошным алым бантом.

— Какая чудесная шляпа, — восхитилась Лиза и попыталась встать с коленей Алексея, но он мягким движением удержал ее.

— Да, неплохая, — безразлично ответила Марина, с легким осуждением глядя на брата и Лизу. — Ну, я пошла к маме на пляж.

— Прямо не дом, а проходной двор, проворчал Корнилов, обнимая Лизу. — Я уже и забыл, каково быть в кругу семьи. — Он слегка наклонил ее голову, приблизив к своему лицу, и скользнул поцелуем по нежным губам. — Есть идея, если ты не фанатка загара, едем в Гибралтар, отсюда меньше 50 километров. Погуляем там, пообедаем.

— Гибралтар, я даже не знала, что есть такой город, — удивилась Лиза.

— Есть, причем даже не город, а самостоятельная английская территория, я тебе все там покажу. У них даже собственный аэропорт есть. Мы там как-то садились, когда в Малаге не давали посадку.

— Едем, мне нужно минут 10, чтобы собраться, — сказала Лиза и вот они уже подъезжали к Гибралтару. Впереди показалась так называемая граница, небольшая будка с английским флагом, которую они легко миновали и влились в шумный поток машин, двигавшихся по узкой Мэйн Стрит. Лиза с восторгом смотрела по сторонам, она бывала во многих городах мира, но крошечное государства на безжизненных скалах поразило ее.

— Даже не верится, что Испания в нескольких минутах езды отсюда, — сказала Лиза, глядя на традиционный лондонский почтовый ящик и полицейского в британской форме.

— Да уж, — улыбнулся Алексей, — Вездесущие британцы. А, знаешь, Гибралтар — это единственное место в Европе, где водятся обезьяны. Есть даже легенда, пока в Гибралтаре остаются обезьяны, эта территория не достанется Испании. Во время второй мировой войны этих обезьян охраняли как зеницу ока.

— А еще говорят, живем в просвещенный век, — усмехнулась Лиза.

Этот день так и прошел в неспешных прогулках, разговорах об истории, культуре, но только не о личном, в теплых касаниях и поцелуях, сначала совсем легких, а позже все более и более горячих, почти обжигающих и кожу, и мысли.

В лучах закатного солнца они ужинали в старинной таверне почти на вершине скалы, через пролив нескончаемым потоком шли корабли, на кафедральном соборе сладко и грустно звонили колокола. Лизе хотелось, чтобы время остановилось навсегда, чтобы они с Алексеем так и остались оторванными от всего мира: он и она, мужчина и женщина, никакого прошлого, никаких ошибок, боли и обязательств. Ее рука лежала в его, он гладил ее запястье, лаская и дразня. Лиза маленькими глотками пила терпкое красное вино, наслаждаясь уже почти забытым ощущением счастья.

— Как ты смотришь на то, чтобы остаться ночевать здесь? — как будто невзначай спросил Алексей.

— Положительно, — довольно улыбнулась Лиза. Ей совсем не хотелось возвращаться в дом родителей Корнилова, надевать маску светской девушки, вести приятные, но такие ненужные разговоры.

Они быстро расплатились и вышли из таверны, а спустя пять минут уже входили в самую необычную гостиницу, в какой только доводилось бывать Лизе. В одной из башен старой крепости расположились роскошные апартаменты с обстановкой лучшего парижского отеля и с головокружительным видом на пролив и сияющий маяк вдалеке. Едва войдя внутрь в сопровождении чопорного британского дворецкого, Лиза поняла, что Алексей запланировал эту ночь в Гибралтаре задолго до того, как спросил ее согласия за ужином, но ее не огорчала эта самонадеянность, наоборот, она была ей даже рада.

Догорающий вечер и звездная ночь — всё слилось в единый поток страсти и нежности, яростного стремления друг к другу и осторожного узнавания желаний и тайн.

Едва Лиза и Алексей остались одни, на нее напала апатия и неловкость, девушка подошла к окну и невидящим взглядом уставилась вдаль. Не прошло и пары секунд, как она ощутила на плечах тяжелые мужские руки. Лиза инстинктивно сделала шаг назад, чтобы быть еще ближе, тесно прижавшись своим телом к его. Она почувствовала, как с ее плеча упала бретелька сарафана и сама стянула вторую, теплые губы, чуть шершавый от щетины подбородок — ощущения были обострены до предела. Лиза развернулась лицом к Алексею, встала на носочки, стремясь коснуться своими губами его. Он расстегнул молнию на платье, и Лиза вышла из него, переступив через лужицу яркого шелка. Она стояла в прозрачных золотистых стрингах и золотых босоножках, как у гречанки из мифов из далекого детства. Вот только детского в ее облике не было ничего. Мягкий свет догорающего солнца ласкал нежную кожу, окутывая почти золотым ореолом. Алексей скинул футболку и брюки и одним движением опрокинул девушку на кровать. Ему хотелось осыпать лизино тело поцелуями, оставляя на нем собственнические метки, сжимать в объятиях и яростно доказывать свое право быть рядом с ней, в ней, так глубоко и близко, как не удавалось никому другому. На секунду он вспомнил, к чему его желание привело в прошлый раз, но отогнал эти мысли, позволив себе хотя бы на одну ночь отрешиться от всего, что было прежде.

Лиза тонула и плавилась. Она казалась себе взрослой и, может быть, не искушенной, но кое-что познавшей девушкой. Оказалось, она не знала ничего. Водоворот страсти, мужской силы и жесткого обладания захватил ее всю. Это не было похоже на нежный полет, Лизе казалось, что она оказалось в центре разрушительного, сметающего все на своем пути торнадо, поддалась его силам, а потом и прибавила свои силы к его. Ей хотелось кричать, царапаться и быть так крепко спаянной с Алексеем, чтобы ничто не могло разъединить их. И она кричала, оставляла на его коже царапины и не отпускала его что было сил.

Глубокой ночью, еще не опомнившись от произошедшего на широкой старинной кровати, Лиза осторожно выбралась из тесных объятий спящего Алексея. В голове не было ни одной мысли, и это само по себе казалось большим счастьем. На небе сияли яркие и какие-то фантастичные звезды.

— Тебя прямо притягивает это окно, надо было просить комнату без окон, — хриплым ото сна голосом произнес Алексей, обнимая Лизу. Она с какой-то первобытной радостью ощущала его горячее возбужденное тело.

— Мне почему-то подумалось, что на той стороне пролива где-то недалеко Касабланка. Загадочный восток. Помнишь, как в фильме: «Думаю, что это начало прекрасной дружбы».

Они возвращались в Марбелью, мощная машина ненасытно пожирала километр за километром, приближая их к завершению праздника. Вынырнуть из омута головокружительно счастливых часов было страшно, а задержаться там не оставалось ни малейшей возможности.

— У тебя нос обгорел, — Алексей, остановившись на светофоре у въезда в город, бросил взгляд на Лизу.

— Вечная беда моей светлой кожи, — улыбнулась девушка. — Никогда не выхожу на солнце без крема, а вчера все на свете забыла.

— Мне нравится твоя белая кожа, — Алексей наклонился и быстро поцеловал ее вмиг покрасневшее лицо. Этим утром, едва проснувшись, Лиза краснела по поводу и без, как робкая девчонка, которой она была когда-то.

Вскоре показалась вилла, вокруг которой роились возбужденные люди, поставщики провизии и цветов, повара и нанятые на вечер официанты.

— Сумасшедший дом, — проворчал Алексей.

— Будущий праздник, — улыбнулась Лиза. — Не хмурься, твои мама и сестра очень ждали этот день и очень ждали тебя. Мне это Светлана Геннадьевна вчера несколько раз сказала. И Марина тоже. Мне кажется, она тебя ко мне даже ревнует.

— Я Марину вообще не узнаю, — с огорчением проговорил Алексей. — Она в жизни так себя не вела.

— Ничего страшного, — успокоила его Лиза. — Не знаю, как бы я вела себя с девушками старшего брата.

До начала приема оставалась пара часов, Лизе нужно было привести себя в порядок, уложить волосы, сделать макияж и надеть платье, которое она покупала без надежды выйти в нем куда-то хоть раз. Мама Алексея предлагала ей поехать в город в салон красоты, но Лизе хотелось побыть перед вечером одной, и она отказалась. Произошедшее между ней и Алексеем в Гибралтаре было настолько ошеломительным, что потребовался бы не один день, чтобы это осмыслить. Секс — односложное слово, чтобы вместить в себя все те ощущения и эмоции, что переполняли ее во время близости с Алексеем. Лиза совершенно искренне забыла о том, что было между ней и Корниловым прежде, что происходило между ним и притворщицей Кейко. Была она, и был он — два человека, чувствующие тягу друг к другу, объединенные общими интересами и друзьями. Так заманчиво было не вспоминать о прошлом, не думать, что за безумная фантазия гонит Алексея в чайный дом, не возвращаться к глупой ошибке, допущенной больше 6 лет назад и поставившей крест на карьере, о которой так долго мечтала, забыть обо всех тех глупостях и гнусностях, которые произошли после этой ошибки, обернувшейся для кого-то большими деньгами, а для нее страхом и разочарованием. Сама себе Лиза казалась наивным страусом, прячущим голову в песок, но она позволила себе продлить эту слабость еще на несколько часов или даже дней.

Алексей вставлял запонки в накрахмаленные манжеты белой рубашки, когда в его комнату вошла Марина.

— Нам с тобой надо поговорить, — она захлопнула дверь.

Алексей ненавидел разговоры, начинавшиеся с этой фразы.

— Говори, — бросил он.

— Ты мой старший брат и ты очень дорог мне. Ты знаешь после того случая, когда мне было 15, ты мне даже ближе, чем родители, но я просто не могу смотреть на то, что происходит, — Марина нервно расхаживала по комнате.

— Марин, я тебя не понимаю, — он попытался уйти от разговора.

— Сейчас поймешь, — не дала себя прервать сестра, — Родители тебе ничего не скажут. Отец считает, что это не его дело, а мама слишком рада просто видеть тебя, чтобы начинать неприятный разговор.

— Марин, ну о чем мы сейчас говорим? — Алексей опустился в кресло, понимая, что сестра так просто от него не отстанет.

— Я знаю, что произошло в Японии, — Марина села напротив и посмотрела ему прямо в глаза. Алексей затаил дыхание, кроме него и Сюнкити Ямагути о тех событиях не должен был знать никто. — Я знаю, что вы с Саюри не расстались, что была свадьба, на которую ты нас не соизволил позвать.

— Все было очень тихо, мы планировали настоящее торжество здесь, — скрипучим голосом, оправдываясь, объяснил Алексей.

— Это не важно, — прервала его Марина. — Я знаю, Саюри умерла на второй день медового месяца, и ты почему-то считаешь виновным себя. Это твое слабое место — брать на себя грехи всего окружающего мира, и я все эти месяцы схожу с ума, понимая, что ты переживаешь и не зная, что делать.

— Откуда ты знаешь? — не веря, что на самом деле ведет этот разговор, спросил Алексей.

— Друг Жени по бизнес-школе — теперь владелец одной из токийских газет. У них была даже готова статья на первую полосу на эту тему, рассказал кто-то из Ямагути-гуми, но в последний момент по звонку Сюнкити статью сняли. А он, зная, что я твоя сестра, позвонил и рассказал все Жене. Мы уже готовы были лететь к тебе, но ты позвонил и сказал, что Саюри оставила тебя и ты уезжаешь на Палаван, тогда Женя удержал меня от поездки, наплел какой-то бред, что мужчине нужно пострадать молча и одному. Я была беременная и безвольная, вот и согласилась, — Марина вздохнула, а потом встала и снова заходила по комнате.

— Я не хотел, чтобы кто-то знал об этом, — тихо сказал Алексей. — Я благодарен Жене, что он удержал тебя. — Корнилов потер руками лицо, сразу навалилась усталость и апатия. Марина своими словами разбудила все те чувства, которые он благодаря Лизе хоть ненадолго, но усыпил. — Зачем мы сейчас говорим об этом, а?

— Затем, что эта девушка Лиза, ты ищешь в ней замену Саюри. Я вижу это. Она даже внешне похожа на Саюри, эти роскошные черные волосы, светлая кожа, надень на нее японский наряд и будет настоящая гейша.

— Марина, да ты что! — почти рассмеялся Корнилов. — Лиза ни грамма не похожа на японку, она совсем другая. Лиза как глоток свежего воздуха.

— Я не верю тебе, — остановила его сестра. — Я боюсь, что ты еще глубже погружаешься в свои самокопания. И я женщина, я вижу, как она смотрит на тебя, как ведет себя с тобой. Ты думаешь, ей хочется быть минутной заменой кого-то другого?

— Марина, ты абсолютно не права, — он подошел к сестре и взял ее руки в свои. — Я совсем не рад, что ты знаешь о Саюри. И дело вовсе не в моем нежелании делиться своими переживаниями, а в том, что за человек Сюнкити. Но ты не права насчет Лизы. Да, после смерти Саюри я мечтал иметь рядом ее точную копию, чтобы наказать себя за то, что могло бы быть, но чего нет. Но Лиза — это другое. Она полная противоположность Саюри и этим привлекает меня. Я не буду тебя ни в чем убеждать, просто услышь меня и поверь.

— Я очень хочу тебе верить. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — Марина резко отвернулась, взметнув облако огненно-красного шелка своего вечернего платья. — И прости, что я была с тобой и Лизой такой стервой. Я просто переносила свои проблемы с Женей на всех вокруг. Я пойду, — она быстро вышла из комнаты.

Алексей вышел на террасу, медленно закурил, дом внизу гудел последними хлопотами, которые действительно были очень важны для его мамы. Он был огорчен и раздражен тем, что тайна смерти Саюри и его взаимоотношений с Сюнкити оказалась секретом полишинеля, но он вдруг понял, что не лгал Марине в самом главном: в какой-то момент интрижка с Лизой, которая задумывалась как легкий способ отвлечься от болезненных воспоминаний, оказалась чем-то большим, и сама Лиза перестала быть заменой другой женщины. В какой момент это произошло? Он не знал, да и не хотел разбираться в этом. Алексей затушил недокуренную сигарету, быстро повязал галстук и направился за Лизой.

Вечер был в самом разгаре, разгоряченные французским шампанским, наслаждающиеся изысканной едой гости перемещались между высокими белыми шатрами, в которых были накрыты столы. В доме известный ансамбль играл душещипательный джаз, в баре смешивались коктейли, на лужайке за вертушками стоял модный ди-джей. За бокалами выдержанного виски мужчины обсуждали многомиллионные сделки и решали судьбы целых регионов.

— Обожаю смотреть, как они вот так как будто между делом о чем-то договариваются, — сказала Катя, поигрывая шампанским в бокале и махнув рукой в сторону своего мужа, Алексея и владельца крупнейшего угледобывающего холдинга в стране. — Потом эти договоренности достаются мне, и мои юридические способности часто почти пасуют перед ними. — Катя усмехнулась, Лиза приобняла ее и чокнулась с подругой.

— Как говорят итальянцы, чин-чин! — Лиза была безумно рада, что Кате все-таки удалось приехать, хотя бы на один вечер.

— Роскошное платье! — Катя окинула взглядом сияющую Лизу. Длинное бирюзовое платье Jenny Packham с плиссированой юбкой, тонким кружевом на спине и рядами крошечных хрустальных пуговиц казалось очень скромным среди ярких и открытых нарядов окружающих женщин, но от того еще более искушающим.

— Спасибо. Я даже не думала, что мне удастся его куда-то надеть, — улыбнулась Лиза. — Это была еще одна покупка в шкаф. Ну ты меня понимаешь.

Алексей, закончив разговор, помахал Лизе и направился в ее сторону. Катя бросила на подругу заинтересованный взгляд:

— Ты должна мне все рассказать, — строго сказала она, а потом не выдержала и рассмеялась.

— Абсолютно все, — согласилась Лиза.

— А они чудесная пара, — поделилась Катя с подошедшим к ней мужем, наблюдая, как Алексей, обняв Лизу за талию, ведет ее к кому-то из гостей.

— У меня чудесная жена, хоть и редкая сводница, — засмеялся Сергей, касаясь рукой голой спины своей самой любимой жены на свете.

Лиза с Алексеем перемещались от одной группки гостей к другой, лица, знакомые ей в основном по фотографиям в деловых газетах и глянцевых журналах, постепенно сливались в одно. Лиза не хотела никого не видеть и не слышать. Для абсолютной гармонии с окружающим миром ей было достаточно ощущения Алексея рядом с собой.

Глава 11

Прошедшие выходные словно целая жизнь, поглотили ее, наполнили волнением, страстью и, что скрывать от себя самой, прозрачным, словно искрящимся счастьем. Четыре коротких дня дали Лизе больше, чем прошедшие несколько лет. Волшебная ночь в Гибралтаре, полные нежности и какого-то сумасшедшего влечения предутренние часы в Марбелье, когда смолкла музыка, разъехались гости, разошлись по своим комнатам родственники Алексея, и остались только он и она, скрипучее ротанговое кресло и что-то нашептывающее море вдалеке.

Лиза в Москве уже целых полтора дня и все никак не может стряхнуть с себя очарование счастливых выходных. Алексей улетел в Сочи, поцеловав ее на прощание и обещав звонить по утрам, и, как ни странно сдержал свое слово. Было приятно и отчего-то грустно слышать его голос в утренней тишине, представлять, что он совсем рядом и достаточно повернуть голову, чтобы коснуться губами его теплой и немного колючей щеки.

Лиза для себя все решила — она выходит из игры, заканчивает этот глупый и нелепый маскарад. Игра в гейшу нелепа, бесперспективна и оскорбительна. Может быть, у нее и нет будущего с Корниловым, но зато есть надежда на пусть и скоротечное, но такое реальное женское счастье. Конечно, Лиза не останется с пустыми руками — допустить такое просто невозможно. Сегодня есть флер романтических отношений, а завтра он развеялся как дым. И в первую очередь нужно решить проблему с Евгением, она слишком долго откладывала это, наивно надеясь, что удастся не ворошить прошлое. К сожалению, это прошлое было слишком недавним и угрожающим и ее настоящему, и будущему. Нужно собраться с силами, поехать в банк и достать из сейфовой ячейки флэшку с фотографиями, которые могут перечеркнуть карьеру того, чьим доверием Евгений дорожит достаточно сильно, чтобы пойти на все условия Лизы. Так что вопрос с Евгением будет решен. Остается Денисенко с его, а, вернее, теперь уже ее десятью процентами акций «Весны». Акции стали собственностью Лизы, почему Денисенко переписал их на своего наемного работника — большой вопрос. Может быть, это бонус Лизы за успешную работу, пусть слишком щедрый, но уж как получилось. Она Денисенко ничего не должна, между ними было джентльменское соглашение, но ведь Лиза-то не джентльмен. Нужно избавляться от этих акций, причем так изящно, чтобы ничего не узнал Корнилов, и уходить. В конце концов, ей давно хотелось начать собственное дело, пусть оно сначала будет не таким пафосным, как «Весна», но Лиза была уверена, что своего она добьется, во что бы то ни стало.

Лиза откинулась в кресле и позволила себе слабую улыбку. Нужно готовиться к очередной поездке в Милан, после обеда встретиться оформителями витрин, а вечером вместе с Катей идти на благотворительный аукцион. Жизнь прекрасна, и она никому не позволит в нее вмешиваться.

— Лиза, привет! — дверь кабинета приоткрылась и вошла ее новая ассистентка Тата. Папа Таты был миллиардером, владельцем угольных разрезов и поначалу Лиза недолюбливала девушку, считая, что той хочется всего лишь поиграться в фэшн, но постепенно изменила свое мнение. — Сделали последние сводки по продажам, — с места в карьер начала Тата, — Как ты хотела по маркам и по коллекциям, они уже у тебя на почте. Доставили первую партию Balmain, пойдешь смотреть?

— Спасибо, Тата. Пойдем вместе посмотрим Balmain и окончательно решим, как будем его развешивать, — Лиза нашла под столом небрежно сброшенные туфли Charlotte Olimpiya и надела их.

— Лиза, а ты знаешь, что твою фотографию с приема в Марбелье в платье Jenny Packham опубликовали на страничке Tatler на Facebook’е в битве платьев?

— Нет, не знаю, — ответила Лиза. — И с кем же я бьюсь? — усмехнулась она.

— С Кейт Мидлтон, — засияла довольная Тата.

— Боже мой, — вздохнула Лиза, — Надеюсь, Кейт побеждает.

— Нет, побеждаешь ты, — рассмеялась Тата. — Мама с папой тоже были в Марбелье. Мама сказала, ты была сногсшибательна, а Корнилов не отпускал тебя от себя.

— Ох, Тата, мне хочется верить твоей маме, — тихо проговорила Лиза.

Небо над Киото было затянуто тучами, потоки солнечного света пытались пробиться сквозь темноту, но у них не было шансов. Шансов не было ни у кого, и свету здесь было не место. Сюнкити Ямагути медленно отошел от окна. Ничего не будет как прежде, он поверил в это разумом, но не сердцем. Разум не знал пощады, и это было единственно верным, а вот сердце иногда давало слабину.

— Говори, Кэтсуо, как живет Корнилов, — обратился Сюнкити к мрачного вида молодому человеку, застывшему в неестественной позе.

— Он занят строительством для Олимпиады. Его компания строит дорогу длиной 20 километров, 5 лыжных трасс, 3 гостиницы, — методично перечислял Кэтсуо.

— Оставь, про дела потом, — прервал его Сюнкити. — Расскажи про его личную жизнь.

— Да, — кивнул молодой человек, — Он встречается с девушкой, бывает с ней на приемах, а в прошлые выходные познакомил ее с родителями.

Он встречается с девушкой, вот так вот легко зачеркнув его дочь, нежное сокровище, просто коснуться которого для Корнилова было невиданным счастьем, — в душе Сюнкити поднималась черная ненависть.

— Что за девушка? — отрывисто бросил он.

— Вот, — Кэтсуо подвинул Сюнкити I-pad с фотографией Лизы. Она была снята смеющейся на гольф-турнире в загородном клубе. На следующем фото Корнилов обнимал Лизу на выходе из ресторана, на другом она стояла рядом с матерью Алексея на приеме в Марбелье, на четвертом входила в «Весну».

— Дешевка! — Ямагути отшвырнул I-pad, — Которую он, однако, повез к своим родителям. Узнай, достаточно ли Корнилов ей дорожит, — тихо приказал Сюнкити.

За две минуты до начала аукциона Лиза подлетела к Пушкинскому музею, конечно, же не нашла места для парковки, бросила машину на тротуаре и побежала ко входу. В таком виде, в бежевых кружевах и в меховом болеро с голыми руками, нужно выходить из машины с водителем, но Катя, обещавшая забрать ее из «Весны», задержалась на какой-то встрече, и Лиза оказалась предоставлена сама себе. Но ничего, так даже веселее.

Звучала музыка Шопена? витали ароматы дорогих духов, шуршание натурального шелка на редкость гармонично сочеталось с легким звоном бокалов с Moet et Chandon. На аукцион выставлялись игрушки, сделанные российскими дизайнерами: миниатюрные санки, обитые парчой и соболем от Юдашкина, матрешки от Александра Терехова, кролик со стразами Swarovski от Чапурина. Лиза усмехнулась — все эти вещи были бесконечно далеки от тех детей сирот, на нужды которых планировалось направить деньги. Все происходящее казалось неправдоподобным и неискренним, Лиза бы с большим удовольствием провела вечер дома или в спорт-клубе, чем среди гламурной публики, со знанием дела рассуждающей о несовершенствах окружающего мира, но она была такой же неискренней, как и все остальные, и никогда не забывала, что беспечные девушки и женщины, собравшиеся здесь, — залог успеха «Весны», а, значит, и лично ее успеха.

— Лиза, дорогая, привет! — веселый голос Кати отвлек ее от лишних размышлений. — Извини, что не заехали за тобой, очень задержалась на встрече. Ты же знаешь, нет никого разговорчивее юристов.

— Не беспокойся, я приехала сама. Все в порядке. Великолепное платье! — Лиза была рада видеть подругу в наряде, который Катя еще неделю назад категорически отказывалась даже примерять — длинное с небольшим шлейфом платье из темно-изумрудного крученого кружева было жемчужиной коллекции Azzedin Alaia.

— Спасибо, — улыбнулась Катя, — Видела бы ты, как я мучилась, пытаясь надеть его в офисе.

— Надо было позвать Дорофеева, — рассмеялась Лиза.

— Тогда бы ты меня тут не увидела, — усмехнулась Катя. — Да, кстати, о мужчинах. Ты мне обещала все-все рассказать про Алексея. Я жду.

— Ну, Катя, — Лиза покраснела под взглядом подруги.

— Что Катя? — рассмеялась та. — Я рада за тебя, очень. Сергей говорит, что давно не видел Алексея таким довольным жизнью, а я могу сказать то же самое о тебе. Вы чудесная пара.

— Ох, Катя, — вздохнула Лиза. — Я не уверена, пара ли мы.

— Но ты ведь хочешь этого?

— Хочу.

Девушки неторопливо осматривали выставленные игрушки, некоторые из них были нежными и трогательными, другие по-взрослому пафосными. Кате понравилась фарфоровая Рапунцель и ярко-розовая лошадка-качалка, Лиза вздрогнула от взгляда на маленькую гейшу из папье-маше, словно срисованную с нее самой в образе Кейко. Проклятая Кейко, даже мимолетный намек на нее заставлял Лизу забыть все надежды на близость с Алексеем.

Совещания по поводу строительства в Сочи сводили его с ума. Такая привлекательная поначалу бизнес-идея грозила обернуться полным провалом. Стоимость строительства росла на глазах, подрядчики не укладывались в сроки, расходы, приписываемые ущербу от разлива горных рек, были так велики, будто пронесся ураган Катрина, а не жалкий двухдневный дождь залил все вокруг. Банковские транши были приостановлены, и все это требовало принятия немедленных, а, главное, эффективных решений. Да и вдобавок, если на остальных горный воздух действовал бодряще, то у Алексея уже третий день жутко болела голова. Он не хотел себе в этом даже признаваться, но поздно ночью, когда голова касалась подушки, мысли возвращались к Лизе, к ее нежной заботе в то первое утро в Марбелье, когда он в одиночестве сидел возле моря и мучил себя воспоминаниями о Саюри. Лиза была прелестна, открыта и так естественна во время их романтичной прогулки по Гибралтару, она была полна страсти и нежности в ту сумасшедшую ночь, что они провели словно подростки, сбежав из дома его родителей. Во время приема Лиза порхала среди гостей подобно яркой царственной птичке, заставляя мужчин оборачиваться ей вслед, а Алексея — ревниво прижимать девушку к себе. Закрадывалась предательская мысль: а была бы Саюри так хороша вдали от привычной ей Японии? И все же в его чувствах к Лизе было что-то неправильное, что-то делавшее воспоминания о Саюри не более чем далеким прошлом, готовым подернуться дымкой забвения и забытья. В тот вечер он сказал Марине, что Лиза — не замена Саюри, а что-то совсем другое, особенное. И тогда Алексей действительно верил в это, он верил в это и по утрам, когда звонил Лизе, чтобы услышать тихий сонный голос, представляя, как девушка хмурится в поисках телефона, а затем начинает медленно улыбаться. Но сегодня ночью, мучаясь от всё усиливающейся головной боли, борясь с тошнотой и резью в глазах, Алексей почему-то чувствовал себя обязанным хранить память Саюри, а Лиза была угрозой этому, потому что ее сияющий смеющийся образ вытеснял печальную японку. Лиза была самостоятельной, немного дерзкой, до безумия уверенной в себе, она казалась девушкой, которая не удовлетворится полумерами, касалось это дел или отношений. А Алексей не был уверен, что он готов на что-то большее, чем эти самые полумеры.

Лиза, Саюри — все это было слишком сложно, а ему хотелось одного — покоя, участия и не требующей ничего взамен ласки. Алексей подошел к окну, прозрачное небо, полная луна и заснеженные вершины гор. Суровая идиллия, Бэлла и Печорин, сбой финансовых планов, чертов Кавказ. Он слишком устал думать обо всем, отвечать за все. Хотелось биться головой о холодное окно, может, хоть это как-то уймет невыносимую боль. Когда-то он читал, что во время таких приступов бывали даже случаи суицида. Куда уж проще распахнуть окно и устремиться навстречу самому простому способу избавиться от всего. Слишком просто, а он никогда не искал простых путей. Забыться, скользнуть во что-то привычное, дать себя утешить, отдавая взамен только деньги, а не чувства. Стараясь не думать ни о чем другом, Алексей схватил телефон и набрал номер клуба, пусть завтра же вечером Кейко будет в чайном доме и ждет его. Он не успел сказать и пары фраз, как услышал звонок по второй линии, посмотрел на экран — звонила Лиза, правильная, безупречная Лиза. Сам не понимая смысла своих действий, Корнилов отключился от разговора с администратором клуба и ответил Лизе.

— Привет, я просто хотела услышать твой голос, — тихо произнесла она.

— Привет, — проскрежетал в ответ Корнилов.

— Может быть, я не вовремя, но мне стало очень тревожно, и я решила позвонить тебе.

— Я рад, — отрывисто ответил Алексей.

— Мне кажется или у тебя что-то болит? — спросила Лиза.

— Ничего, пройдет, — попытался отмахнуться Корнилов, но понял, что душу греет беспокойство Лизы. — Я прилечу завтра, поужинаем вместе? — вот так одной фразой он отказался от покоя и простоты Кейко.

В мыслях казалось, что это очень просто: приехать в банк, взять ключ от своей ячейки, забрать оттуда флэшку, распечатать фотографии, вернуться в банк, положить флэшку на место и уйти. В жизни все было совсем не просто, Лиза уже минут тридцать сидела в машине, не в силах заставить себя вставить флэшку в компьютер и выбрать снимки для печати. Она кое-как одолела казавшееся бесконечным расстояние до сейфовой ячейки, трижды промахнулась прежде чем вставить в нее ключ и, наконец, еле-еле добралась до своей машины. Лиза уже продумала, где будет печатать фото, чтобы никто ни о чем не узнал, а вот теперь никак не могла взглянуть в лицо своему прошлому. Начался дождь, она вставила ключ в зажигание и завела машину, чтобы закрыть окно. Включилось радио, тихий блюз не успокаивал, а царапал натянутые нервы. Лиза попыталась встряхнуться, взяла с заднего сиденья нет-бук, включила его, дважды промахнулась, но все-таки вставила флэшку, пара нажатий на кнопки, экран заполнили значки фотографий, совсем маленькие, но от этого не менее мерзкие. Она решила не уклоняться, а смотреть все с самого начала — Лизе нужны были самые хлесткие кадры. Две пары мужских ботинок сброшены на светлый ковер, ее волосы разметались по подушке, женино лицо с гримасой восторга, толстые мужские пальцы ласкают ее бледную грудь, Женя курит сигариллу, с усмешкой наблюдая, как Лиза выгибается и кричит, а его партнер, покраснев от усилий, старается проникнуть все глубже и дальше, а вот уже Женя пристраивается позади нее. Боже, как это гадко и омерзительно! Лиза захлопнула компьютер, чувствуя, что тошнота подступает к горлу. Она-то думала, что память хранит абсолютно все, но нет, память была благосклонна, скрывая в тумане худшее из происходившего с ней, но сейчас, увидев все собственными глазами, Лиза вновь пережила весь ужас и стыд тех минут. И она еще переживала, что стала продажной шлюхой, играя Кейко, нет, совсем нет, шлюхой она стала гораздо раньше, отдаваясь по очереди Жене и его другу, а потом безучастно наблюдая, как они ласкают друг друга. Лиза выскочила из машины, подставив лицо под струи ледяного дождя, тушь потекла по щекам, дрожь медленно победила тошноту. Охранник, стоящий у дверей банка, бросил на нее настороженный взгляд — наверное, решил, что я ненормальная или наркоманка, безучастно подумала Лиза. Ей было наплевать, она сама себе удивлялась, как могла забыть все это, пусть не до конца, но позволить себе жить дальше, не оглядываясь на то, какой она была до и какой стала после, как простилась с мечтами о карьере инвестбанкира, как стала сначала бесплодной, а потом замаранной в грязных связях девицей. Банковская ячейка оказалась настоящим ящиком Пандоры, открыв ее, Лиза выпустила все свои сожаления, страхи. Разве имела она право мечтать о близости с Алексеем, настоящей, не омраченной страхами от раскрывшихся обманов?

Да, она имеет право! Однажды Лиза уже обещала себе, что одна ошибка не перечеркнет всю ее жизнь и ей хватило сил выполнить свое обещание, и сейчас она не отступит. Лиза села в машину, вновь открыла нет-бук и, не глядя на собственное изображение на снимках, нашла кадры, на которых Женя и грузный мужчина ласкают друга, все яростнее и сильнее, пока один из них не отключается в конвульсиях восторга. То, что нужно, — отстраненно подумала Лиза. — Кого в наше время удивит секс втроем, а вот серьезный человек, депутат Государственной Думы в компании с ровесником собственного сына — вот это гораздо интереснее.

У Лизы оставалось совсем мало времени — 20 минут на разговор с Евгением и она уезжает домой — нужно переодеться и ехать на ужин с Корниловым. Отличный хронометраж для трудного разговора, а потом неспешный вечер в дорогом ресторане рядом с мужчиной, от которого она на время готова потерять голову.

Тишину кабинета прорезал телефонный звонок, Алексей — Лиза мельком взглянула на экран.

— Привет, — ласково ответила она.

— Привет, Лиза, — мужской голос щекотал нервы. — Как ты?

— Жду встречи с тобой, — улыбнулась Лиза, и Алексей услышал эту улыбку.

— Как в прошлый раз в «Большом»?

— А может, ну их эти рестораны? И лучше ужин дома? — Лизе захотелось остаться с Алексеем наедине, чтобы никакие чужие люди, посторонние звуки не отвлекали их друг от друга, захотелось увидеть, как он снимает пиджак, развязывает галстук, оставляя заботы чуть-чуть позади.

— У тебя или у меня? — легко согласился Корнилов.

— Можно и у меня, но у меня с едой все плохо, — рассмеялась Лиза.

— Давай тогда у меня, пусть из «Большого» что-нибудь привезут. Да, а я, кстати, недалеко от «Весны». Давай заберем тебя оттуда, — предложил Алексей. Раз уж у них домашний вечер, то он сам и привезет Лизу к себе — все-таки что-то в этом есть.

Лиза, конечно, планировала заехать домой и переодеться, но разве платье нужного цвета — достаточная причина, чтобы откладывать встречу?

— Давай, — просто ответила она.

— Буду через десять минут, — сказал Корнилов и отключился.

Лиза заставила себя спрятать мечтательную улыбку, подняла глаза и увидела стоящего в дверях Евгения.

— Все воркуешь, моя дорогая, — он медленным шагом подошел к Лизе.

— Воркую, — холодно улыбнулась она.

— Ну-ну, давай, давай. Вот только надолго ли это?

— Надолго или нет, какая разница?

— Ну да, ну да! Мне даже нравится эта твоя манера теперь, бываешь на приемах, о которых кричит глянцевая пресса, вызываешь меня к себе — совсем большая стала моя девочка, — Евгений замер, пристально глядя на Лизу.

— Да, совсем большая, — откликнулась она. — И больше не играю в детские игры — в японский кукольный театр и все в таком духе.

— Не слишком много на себя берешь? — Евгений вальяжно раскинулся в кресле возле лизиного стола.

— Нет, в самый раз, — спокойно ответила она.

— Да?

— Именно.

— А если я что-нибудь вспомню? — тихо спросил Евгений. — Мне и самому этот кукольный театр больше не нужен, да и сразу не был особенно нужен. Просто интересно было, как далеко ты решишься зайти, чтобы сохранить нажитое непосильным трудом. Мы-то ведь помним, и какой это был труд? — мужчина резко потянулся и выключил свет в кабинете, сделал шаг по направлению к Лизе.

— Да, о воспоминаниях, — Лиза включила настольную лампу и отклонилась от Евгения, открыла ящик стола и подала ему пару фотографий. — Мы ведь собирались вспоминать именно это? Память иногда стирает детали, гораздо надежнее иметь перед глазами зрительный образ. — Лиза с удовольствием наблюдала, как Евгений, схватил снимки и резко осел в стоявшее рядом кресло. — Чудные были ночи, правда, я, ты, Максим Сергеевич. И, главное, как здорово вы получились, сразу видишь не ослабевающее годами чувство.

— У меня есть такие же, но там видно, как чудесно ты проводишь время, — попробовал перейти в наступление Евгений.

— Я знаю, у меня они тоже есть, — Лиза была к этому готова. — Но кому буду интересна я? Девчонка, решившая развлечься сексом втроем. А вот видный политик в компании с молодым человеком — это ведь гораздо пикантнее, да?

— Прекрати, — закричал Евгений. — Прекрати этот блеф! Ты никогда это не покажешь! Ты слишком дорожишь тем, что у тебя есть, этой своей подругой и Корниловым!

— Я дорожу, да! Но вот ты дорожишь больше! У меня есть доля в «Весне» и я проживу, а вот ты, что будешь делать без своего Максика, ты же так его называл? Да, и Катя, и Корнилов от меня отвернутся, зато я избавлюсь от тебя! Представляешь, как эффектно будут смотреться заголовки в «Коммерсанте» и в «Ведомостях», сюжеты на Первом канале и на НТВ: гомосексуальные наклонности видного политика. Скандалы, слухи, расследования. Ток-шоу. И заметь в тот самый момент, когда его золотой сыночек почти закрыл сделку по покупке самого большого месторождения за последние годы. Ну и кому из нас будет хуже? — задала Лиза почти риторический вопрос.

— Что ты хочешь? — устало спросил Евгений.

— Чтобы ты от меня отстал. Забыл о нашем с тобой чудесном прошлом, начиная с аргентинских варрантов и заканчивая последней игрой в маленькую несмышленую гейшу. А я забуду про вас с Максимом Сергеевичем, — Лиза встала из-за стола, достала пальто из гардероба и бросила взгляд на Евгения, — Ты, что же мне не поможешь? — он нехотя помог ей надеть пальто и тихо сказал:

— Я согласен.

Глава 12

Косые потоки дождя падали на лобовое стекло, хриплый джаз навевал мысли о чем-то прекрасном и запретном, Лиза сидела, положив голову на плечо Алексея, ощущая, как медленно поднимается и опускается его грудь. Боль, напряжение и ужас прошедшего дня остались далеко позади, стоило ей только увидеть стоящего около машины Корнилова, который требовательно притянул ее к себе, чтобы коснуться губами в жесткой и настойчивой ласке.

— Устал за эти дни? — Лиза кончиками пальцев дотронулась до упрямых мужских губ, пробежала по насупленным бровям, заставляя Алексея улыбнуться.

— Ненавижу горные лыжи, горный воздух и все, что с этим связано, — усмехнулся Алексей.

— Такие страшные вещи в нашей стране можно говорить только за закрытыми дверями, — шепнула Лиза.

— Ну, тебе-то я могу доверить и не такие страшные вещи, — улыбнулся Алексей.

— Конечно, я надежна, как скала, — рассмеялась Лиза. Она еще сильнее прижалась к Алексею, просунув руку под его пиджак и кожей чувствуя тепло мужского тела. Как же ей было хорошо! Лиза была готова так ехать еще много-много часов.

— У тебя влажные волосы, — Алексей дотронулся до чуть растрепавшейся косы. — Гуляла под дождем?

— Как обычно забыла зонт и бегала по лужам, — отмахнулась Лиза. Она блаженствовала, пока Алексей неспешно распутывал ее волосы.

Они приехали слишком быстро, машина скользнула в подземный гараж и Лиза, нехотя отодвинулась от Алексея, она только сейчас поняла, что еще немного и окажется в той самой квартире, в которой пережила свои самые волнующие до недавнего времени моменты почти семь лет назад.

Стремительный подъем в сверкающем лифте, огромный залитый светом холл, столовая и сервированный ужин на столе. В прошлый раз она не видела ничего — в памяти осталась только просторная и холодная спальня.

— Вот и мое необитаемое жилье, — Алексей отчего-то испытывал неловкость. — Не жил здесь почти пять лет.

— Хорошо, — Лиза осмотрелась по сторонам, пока Корнилов вешал ее пальто. — Любовно сохраненная старина?

— Да уж, XIX век и XXI, — ответил Алексей. Он и сам будто в первый раз увидел свою квартиру и отчетливо понял, что хотел бы жить в доме, полном тепла, детского смеха и ароматов ванильного печенья. — Лиза, ты умеешь печь печенье? — ни с того, ни с сего спросил Корнилов.

— Печенье? — улыбнулась девушка. — Это не по моей части — слишком просто. Торт Наполеон или профитроли. Правда, давно не тренировалась.

— Шутишь? — не поверил Алексей.

— Абсолютно серьезно, — Лиза даже немного обиделась его недоверию, — Меня бабушка научила. Давай ты придешь ко мне в гости на профитроли?

— А давай мы поедем ко мне в гости на следующие выходные. У меня есть дом в Шамони и ты мне испечешь торт Наполеон, — предложил Алексей.

— Легко, — согласилась Лиза, — До четверга я буду в Милане, а оттуда могу лететь к тебе в Женеву, а уже оттуда — в Шамони.

Чудесная жизнь? — разве не о такой она мечтала: модный Милан, пафосные Альпы, мужчина, который вот так запросто говорит про дом в Шамони. Все это был абсолютный самообман, а правда заключалась в том, что Лиза готова была печь Корнилову торты, не будь у него не то, что швейцарского шале, а даже дачи в Подмосковье. Она так и не поняла, в какой момент, из мрачного клиента Кейко он превратился для нее в мужчину, рядом с которым хотелось провести целую жизнь.

— А твоя бабушка, расскажи о ней, — попросил Алексей, медленно разрезая нежное каре ягненка, доставленное из ресторана. Он выглядел, как Лиза и представляла: галстук отброшен за ненадобностью, рукава рубашки небрежно закатаны, обнажая сильные загорелые руки. — Ты познакомилась с моей семьей, а вот я о твоей ничего не знаю.

— Я росла с бабушкой, маминой мамой, до пятнадцати лет, она была замечательная, — с грустной полуулыбкой начала Лиза, вспоминать бабушку было и весело, и печально.

— А я вот своих не помню, — сказал Алексей, — мамины родители умерли, когда мне было года два, а папа остался один лет в тринадцать, его воспитывал старший брат. А ты со своей, значит, пекла торты до пятнадцати лет?

— В редкие минуты, когда бабушка отрывалась от студентов и цифр, — усмехнулась Лиза. — Она не была такой хрестоматийной бабулей, преподавала в Плехановской академии, заведовала кафедрой экономической теории. Когда я училась, в Академии все еще висел ее портрет, студенты и аспиранты бабулю обожали, а она их, всё время толпились у нас дома. Домохозяйка готовила ужины не меньше, чем на десять человек, — теперь Лиза уже открыто улыбалась, годы жизни с бабушкой были самым счастливым временем для нее. — А я росла среди всей этой суеты, обсуждения экономических моделей и концепций, переживаний молодежи, их стремлений, которые бабушка направляла железной рукой. Помню, что мои сочинения проверяли бабулины аспирантки, доверяли мне свои любовные секреты, а потом мы все вместе на большой кухне под бабушкиным руководством пекли пироги.

Алексею было безумно интересно слушать Лизу, он и не представлял, какая у нее была семья.

— Теперь понятно, почему ты сама выбрала Плешку.

— Да, математика и экономика были для меня всем. Нет, у меня, конечно, были отличные оценки по всем предметам, другого бабушка бы не потерпела, но любила я только цифры. Помню, бабушка пыталась приобщить меня к музыке, театру, но я при первой же возможности бежала от этого прочь.

— Была такая серьезная девочка?

— Очень, но бабушка была и рада. В нашей семье несерьезная моя мама, этого вполне хватает.

Лиза замолчала, если воспоминания о бабуле были яркими и согревающими душу, то при мысли о собственной матери ей хотелось поежиться и тут же начать думать о чем-то другом. Девушка до сих пор не могла простить ей пренебрежение к себе, сначала, когда она была малюткой, с радостью оставленной на попечение бабушки и няни, а потом холодное неприятие, когда растерянная и заплаканная Лиза в пятнадцать лет осталась совсем одна после бабушкиной смерти.

— Не представляю, как ты решила оставить финансы и уйти в модный бизнес, — Лиза и не заметила, как Алексей закончил ужин и теперь стоял позади ее стула, нежно перебирая пушистые пряди ее распущенных волос.

— Как и мама, решила не продолжать семейную традицию, — попыталась уйти от прямого ответа Лиза, а про себя подумала, не дай Бог Корнилову когда-то узнать, как именно она оставила финансы.

— Люблю твои волосы, — почти прошептал Алексей, касаясь губами лизиной шеи. Девушка замерла, душой и телом отдаваясь чувственной ласке, она больше не могла оставаться на месте, слишком хотелось устремиться навстречу, дотронуться до него, вобрать в себя как можно больше ощущений, эмоций, чувств.

Лиза медленно встала, скользнув своим отчего-то дрожащим телом по разгоряченному мужскому. Одну за одной она расстегивала пуговицы на его рубашке, с легким стуком упали на пол запонки. Резким движением Алексей расстегнул молнию на лизином алом платье:

— Хорошее платье, — прервав поцелуй, произнес он, — Гораздо лучше того с миллионом пуговиц, что было на приеме. Из этого тебя можно достать как из футляра.

Лиза не могла говорить, ей хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Казалось, что как из старого пыльного футляра освобождаются ее чувства, которые в один миг становятся ярче и острее. Руки, губы Алексея, казалось, были повсюду, обжигающими прикосновениями заставляя ее терять разум. Он взял Лизу на руки и словно ребенка понес в свою спальню, бережно опустил ее на кровать, заставив кожу девушки покрыться мурашками за те несколько секунд, что она осталась без согревающего тепла его страсти. Алексей сбросил рубашку и быстро освободился от брюк, неестественно медленным движением стянул резинку лизиного чулка и опустил его вниз, прокладывая по ноге дорожку жалящих поцелуев. Темная ткань второго чулка контрастировала с бледной кожей, распаляя его, заставляя забыть нежность и погрузиться в жесткую страсть, но Корнилов сдерживал себя — в этот вечер Лиза казалась непривычно беззащитной и ранимой, Алексей хотел доставить удовольствие ей и только потом подумать о себе.

Его уверенные пальцы сдвинули черную паутинку ее крошечных стрингов, горячие губы прошлись по животу, замерев на сморщенном шраме, лаская его в немом желании забрать ее старую боль. Все ниже и ниже, так что Лизу пронзала дрожь восторга, желания и почему-то стыда. Прикосновение шершавой от легкой щетины кожи, его волосы в ее тонких дрожащих пальцах, ошеломляющие ощущения его ласк внутри ее тела. Стыд ушел, растаяв в ее восторге, и это было только начало.

В этот вечер Лиза открыла Корнилову слишком много — сначала воспоминания своего детства, потом слепую покорность своего тела.

Сорок шагов в одну сторону, хмурый взгляд в окно, сорок шагов обратно. Жизнь как потерявший управление поезд. Встреча с министром финансов подтвердила его планы, иена будет продолжать расти — можно начинать игру против американских банков, результат шокирует многих. Еще недавно это бы забавляло Сюнкити, сейчас ему было все равно. Нет, он не собирался отходить от дел — Ямагути-гуми была сильна как никогда и в ближайшем будущем собиралась опустить в свою бездонную копилку еще один весьма ценный приз, только вот ему это не давало ничего. Чувства умерли вместе с Саюри, а их прах был развеян со смертью жены. Хотя нет, маленькое чувство все же готово было ожить — месть все еще могла подарить ему ощущение жизни.

— Говори, Кэтсуэ, — Сюнкити, опустившись за стол, кивков указал напряженному парню на место напротив.

— Корнилов близок с девушкой — Лизаветой. Они провели вместе две ночи на прошлой неделе, были в гостях у его друга, — Кэтсуэ сверился со свои I-Pad’ом, — Сергея Дорофеева. Он владелец крупнейшего в России никелевого холдинга, а его жена дружит с Лизаветой. Эти выходные Корнилов с девицей проводят в его доме в Альпах. Это тот дом, куда он хотел повезти Саюри, но мы организовали обрушение понтонов в порту и не дали им уехать.

— Значит, девица близка ему, — пробормотал Сюнкити.

— Он даже сам дважды встречал ее с работы, — сказал Кэтсуэ. — И еще Корнилов покупает здание торгового центра, в котором она работает.

— Замечательно, — мечтательная улыбка заиграла на губах Сюнкити. Девица — отличная цель, так же, как мать Корнилова и его сестра. Он очень заблуждается, если думает, что этих женщин что-то спасет. Даже жаль, что он не успел жениться и завести ребенка — тогда реванш был бы полным: мать, сестра, жена и дочь. Сюнкити бы вернул Корнилову долг в двойном размере. Да, чего-то не хватает: три женщины Корнилова за двух Сюнкити — это слишком мало. — Кто еще, Кэтсуэ? Мать, сестра, девица?

— Еще племянница, ей год, — бесстрастно ответил Кэтсуэ.

— Отлично, — усмехнулся Сюнкити. Корнилову обеспечено горе, которое, к тому же, утроится горем его отца и зятя. Вот и посмотрим, как он выдержит это. Так гораздо лучше, чем лишить жизни его самого, как того требовала семья сразу после смерти Саюри. — Отлично, — повторил старый японец. — Готовьтесь.

Восходящее солнце окрашивало осеннее небо в нежные розоватые тона, мир был окутан звенящей и хрупкой тишиной. Катя варила кофе в старой тяжелой джезве и щурилась от удовольствия, что муж, бросив дела в Москве, прилетел на выходные на Сардинию, чтобы провести их с ней и с детьми.

— Брось ты этот свой мудреный кофе, включи кофеварку и иди сюда, — позвал ее Сергей с террасы.

— Не могу, ты же знаешь, я никогда и ничего не бросаю, — Катя взяла поднос с двумя кофейными чашками, выложила на тарелку круассаны и поставила пепельницу для Сергея — отучить мужа от вредной привычки пока не получалось, да она и не очень-то старалась — должны же у него быть какие-то недостатки.

— А я вот бросаю, — усмехнулся Дорофеев, забирая у Кати поднос, — Вот бросил дела и прилетел сюда, хотя честно собирался провести все выходные, не поднимая голову от бумаг.

— Я рада, очень рада, — Катя скользнула на колени к мужу и положила голову ему на грудь, — Так тихо, мы как будто совсем одни.

— Ну это не надолго, — улыбнулся Сергей, — Сначала проснутся Матвей и Арина, потом выбежит Лиза, и наш дом будет похож на сумасшедший.

— Именно, — рассмеялась Катя. — Но я очень люблю наш сумасшедший дом.

— И я, — поддержал ее муж, маленькими глотками смакуя чудесный кофе. — Ты у меня все делаешь лучше всех, и кофе варишь так же хорошо, как решаешь юридические проблемы

— Варить кофе иногда сложнее, — Катя отщипнула кусочек круассана и протянула Сергею, — Правда, вот до выпечки круассанов пока не дошла.

— Да, кстати, про круассаны. Вчера разговаривал с Алексеем, у них с Лизой романтический week-end в Альпах как раз с выпечкой чего-то там. Как это тебе?

— Чудесно! В Альпах сейчас прекрасно, а Лиза печет такие торты, что жизни не жалко.

— Да, ладно! Твоя Лиза? — не поверил Сергей.

— Моя Лиза, — Катя приготовилась защищать подругу.

— Катя, не ершись! — Сергей обнял Катю, лаская ее нежную кожу через шелк халата. — Ты знаешь, Лиза мне совсем не нравится, но ты со мной споришь. Но ты мне лучше скажи, она, правда, такая хорошая девушка, какой ты ее считаешь? Видишь же, что-то произошло с Корниловым в Японии, первое время, вернувшись в Москву, он был совсем замороженный. Теперь вроде начал приходить в себя. Его мать только о Лизе и говорила в Марбелье наутро после приема, ты же помнишь. Мне совсем не хочется, чтобы Лиза повела себя как-то не так и обидела Алексея.

— Ох, Сережа, какой же ты у меня хороший, хоть и скрываешь это ото всех, — рассмеялась Катя, целуя мужа. — Лиза — моя подруга, она порядочная и честная девушка, кстати, из очень хорошей семьи. И у нее были разочарования в прошлом, и она заслуживает счастья. Я знаю, тебе не нравится, чем она занимается, ты считаешь это несерьезным, но это не влияет на ее характер. Она не обидит Алексея, я даже боюсь, что это он обидит ее.

Милан — лучший город на свете, Тата — чудесный ассистент, и эти туфли Yves Saint Lauren, хоть и адски жмут, все равно не испортят Лизе настроение, ни за что! Они с Татой уже доедали божественно вкусную пасту с креветками и артишоками в кафе Trussardi alla Scala, сидя у окна с открыточным видом на всемирно известный театр.

— Мы отлично поработали сегодня, мне очень понравилось все это шитье и лимонно-желтая кожа, — вспоминала Лиза сделанный заказ. — И очень креативно ты подобрала обувь и аксессуары.

— Спасибо, Лиза, — Тата расплылась в улыбке. — Я тебе уже говорила, как мне нравится с тобой?

— Говорила, но можешь повторить еще, — рассмеялась Лиза. Ей действительно нравилась эта милая порывистая девушка, которая всячески старалась избежать будущего, старательно спланированного ее родителями. — Ты же будешь считать меня занудой, если я спрошу, как ты собираешься успевать в аспирантуре, проводя так много времени в «Весне»?

— Не буду, — ответила девушка. — Постараюсь как-нибудь. Потому что если не сделаю этого, папа меня прикончит. А мне еще хочется посмотреть, как будут покупать заказанные мной сегодня вещи. Так не хочется возвращаться в Москву, а ты летишь сейчас в Женеву, да? К Корнилову?

— Да, — Лиза и не думала скрывать свою радость от предстоящих выходных.

— Лиза, пусть у тебя все будет хорошо, — Тата порывисто сжала тонкие лизины пальцы.

— Пусть…

Спустя несколько часов Лиза выходила из аэропорта Женевы, немного растеряв свою недавнюю радость. В какой-то момент показалось, что отношения с Алексеем развиваются слишком уж стремительно, да и его непонятные игры с Кейко всплывали в памяти, не давая Лизе покоя. Хорошо было только одно — еще перед отъездом из Москвы она встретилась с консультантом из юридической фирмы — одной из лучших и, конечно, самых дорогих, и обговорила с ним условия, на которых ее доля в «Весне» будет спрятана в мутной воде оффшоров.

Мрачное настроение исчезло без следа, когда на выходе из зала прилета Лиза увидела Алексея, он сделал стремительный шаг навстречу и обнял ее:

— Приземлились пятнадцать минут назад.

— Ты ждешь меня, как приятно, — Лиза коснулась его губ в легком поцелуе. — Соскучилась.

— Я тоже, — в тон ей ответил Алексей.

Узкая лента дороги вилась вдоль обрывов таких глубоких, что захватывало дух и, казалось, совсем немного и бездна с радостью поглотит тебя. Вдалеке возвышалась громада Монблана, а на дне исполинского котла между двух горных вершин лежала долина Шамони. Было непривычно видеть окружающий пейзаж в золотом убранстве осени, без привычного слепящего снега.

— Никогда не была здесь осенью или летом, а здесь чудесно, и как-то совсем иначе, чем зимой, — сказала Лиза.

— И удивительно тихо, — поддержал ее Корнилов. — Можно ходить в долгие пешие прогулки или кататься на велосипеде. Хотя я за последние пару лет был здесь лишь однажды, — Алексей удивился, произнеся это вслух, — он был так одержим Японией, что и забыл про другие места — места, которые тоже могут дарить радость.

— Смотри, поезд, — радостно воскликнула Лиза, показывая куда-то вдаль, где, из последних сил, цепляясь за рельсы, на вершину действительно вползал поезд. — Я просто обожаю горную железную дорогу, есть в ней какой-то свой дух, совсем другой, чем на равнине. Помню, позапрошлым летом я с восторгом каталась на ретро-поездах в Норвегии: внутри вагона такое очарование старой буржуазии, а за окнами — захватывает дух от красоты горных вершин и фьордов.

Алексей улыбнулся — порой Лиза была так трогательна и непосредственна, что напоминала маленькую девочку, которая с интересом только знакомится с окружающим миром. В этом было еще одно отличие от Саюри — та была замкнута в своем уютном мирке, не желая узнавать, что же лежит за его пределами.

Машина остановилась возле старого фермерского дома, в окнах которого отражалось закатное солнце и снежные вершины гор.

— Боже, как красиво! — с восхищением произнесла Лиза.

— Полностью сохранен аутентичный вид фермы XVIII века, — с гордостью сказал Алексей.

— Это потрясающе, — Лиза почти выпрыгнула из машины, не дожидаясь, пока ей откроют и придержат дверь. Хотелось скорее оказаться на воздухе и начать впитывать в себя окружающую красоту.

Именно этим она и занималась два следующих дня — широко открыв глаза и распахнув перед Корниловым свою душу, Лиза вбирала все виды, чувства, образы, запахи и ощущения, которые готов был дать ей окружающий мир. Надев джинсы и удобную обувь, они гуляли, потеряв всякое представление о времени. Лиза запрокидывала голову, любуясь ослепительными снежными пиками, и ее шляпа-федора падала на душистый клевер. Алексей не отпускал ее от себя ни на минуту, и Лиза с радостью замечала, как разглаживаются морщинки на его лице, а улыбка не замирает на губах, а касается глаз, наполняя их совсем другим светом.

На узкой тропинке они увидели низкорослую рыжую лошадку, которая окинула их надменным взглядом и продолжила щипать траву.

— И кого тут только не встретишь, — усмехнулся Алексей.

— И не говори, — поддакнула ему Лиза.

В субботу, сев на поезд, Лиза и Алексей поднялись на Монблан и со смесью ужаса и восторга наблюдали мир, раскинувшийся где-то далеко внизу. С северного склона горы сползал огромный ледник Мер-де-Гляс, невероятного синего цвета и как будто бархатный на ощупь.

— В этом есть какая-то неподвластная сознанию вечность, — тихо произнес Корнилов. Лиза ничего сказала в ответ, только прижалась покрепче, желая передать Алексею капельку своего тепла.

Оторвавшись от созерцания мрачных красот, они заспешили домой. Лиза, сбросив джинсы и свитер, надела мягкое длинное платье в тонкую полоску и достала из чемодана собственный фартук — когда-то давно купленный в итальянской лавочке, он ждал своего часа.

На кухне был низкий скошенный потолок и окна с тяжелыми переплетами рам, которые благосклонно пропускали неяркое солнце. Подоконники были уставлены горшками с ароматными травами — Лиза заметила базилик и розмарин. Несмотря на отсутствие владельцев, за домом ухаживали с любовью. Над мойкой Лиза увидела небольшое деревянное панно с изображением двух курочек и рассмеялась в голос. Это были волшебные выходные, волшебный дом и волшебная кухня, на которой она должна приготовить свой лучший торт.

Следующие несколько часов Лиза растирала масло, взбивала яйца, просеивала и смешивала муку, то хмурилась, не понимая, удастся ли ей задуманное, то радостно улыбалась, представляя, как накормит Корнилова своим десертом. Алексей пару раз заглядывал на кухню, но девушка выпроваживала его с предложением погулять-посмотреть футбол-почитать газету.

Наконец, коржи были готовы, румяные, хрустящие, пружинящие, когда до них дотрагиваешься, и не совсем ровные — именно таким им и положено быть — за совершенством форм стоит идти в ресторан, а вот за чем-то домашним, словно привет из детства, на собственную кухню. Лиза приготовила крем и начала медленно собирать коржи, смазывая их. Она сама пропиталась ароматами ванили и погрузилась в прошлое, словно ожидая увидеть рядом любимую бабушку и услышать от нее ласковое слово. Наконец, последний корж был положен на самый верх, смазан кремом и посыпан крошками.

— А вдруг Алексей решит, что глупости всё это и отсутствие вкуса, и лучше савойский десерт от шеф-повара из мишленовского ресторана, который есть по соседству? — вздрогнула Лиза. — Ладно, надо заканчивать начатое!

Лиза заварила свой любимый Earl Grey, а еще, предавшись воспоминаниям детства, приготовила горячий шоколад с ванилью, взбитыми сливками и корицей. Буйство каллорий, но не зря же говорят, что в Альпах можно есть все — энергия здесь сгорает очень быстро.

Корнилов уже в который раз заглянул на кухню, когда Лиза развязывала фартук. Он быстро подошел к ней, обнял, уткнувшись в пахнущие пряностями волосы.

— Я как будто в рождественской сказке, — почти прошептал Алексей.

— Но у меня нет для тебя подарка, — улыбнулась Лиза.

— Сегодняшний наш день — лучший подарок, — не кривя душой, ответил Корнилов.

Уютно устроившись за грубым деревянным столом в гостиной, они медленно поедали торт, запивая его какао и чаем. Лиза радовалась каждой похвале Алексея, каждому съеденному им кусочку — все-таки он не променял ее на мишленовский ресторан!

— Знаешь, а мне нравится, что из этой комнаты вид не на Монблан или Полуденный пик, а на эту тихую долину, — сказала Лиза. — Не думаю, что можно много съесть, глядя на их неприступные вершины.

— Поверь мне, твой торт я могу есть где угодно и сколько угодно, — польстил ей Алексей, отрезая еще один кусок.

Лиза вымыла посуду, а Алексей вытер ее, они вышли на открытую террасу и наблюдали, как догорает угасающее солнце. Девушка куталась в норковый жилет, а Корнилов прижимал ее к себе, касаясь подбородком чуть растрепавшейся макушки.

— Все-таки для меня вечность не там на леднике, там только страх, а здесь, — проговорила Лиза, поворачиваясь лицом к Алексею. — Здесь вечность умиротворения и покоя, — она встала на носочки, непривычно маленькая без своих обычных каблуков, и обняла его за шею, коснулась своими губами его губ.

Умиротворение и покой были незначительным эпизодом — позже, раскинувшись на высокой старинной кровати, с неослабевающим жаром Лиза и Алексей вновь узнавали друг друга.

— Она необыкновенная и, наверное, ненастоящая, — подумал Корнилов, погружаясь в блаженную полудрему.

Глава 13

Проблемы множились день ото дня, олимпийская стройка грозила обернуться грандиозным провалом — после визита Президента на Красную поляну несколько видных функционеров лишись своих должностей, а подобные Корнилову, наивно полагавшие, что Сочи — отличный виток в развитии бизнеса оказались втянуты во все новые и новые расходы. В Киото тоже все шло наперекосяк: оказались расторгнуты два крупных контракта, обеспечивавших почти треть оборота порта, в одном из терминалов был найден груз контрафактной продукции, а для Японии это было страшнее наркотиков и оружия вместе взятых. К одной из основных структур холдинга и к его отцу лично в Лондонский суд был заявлен иск о переводе на заявителя 60 процентов акций компании, якобы в связи с нарушениями при приватизации в середине 90-х. В общем, обычная круговерть событий и проблем, в которой отдушиной для Алексея были встречи с Лизой — жаркие ночи, томные утренние часы, когда так хочется остановить время, скомканные сборы на работу или в очередной перелет. Иногда он вспоминал Саюри и корил себя за измену прежней любви, просыпался ночью и смотрел на спящую рядом, чуть улыбающуюся Лизу, а сам думал, что на ее месте следовало бы быть Саюри — беззащитной робкой японке, а не волевой и целеустремленной девушке с большими и грустными глазами. Но спустя несколько мгновений из памяти Алексея образ Саюри ускользал, становясь туманным и размытым, мыслями и воспоминаниями, чувствами и ощущениями владела Лиза, она была теплой и желанной, прижималась к нему во сне, дарила радость своей души и своего тела. Корнилов гнал мысли о Саюри прочь, и все чаще и чаще мысли послушно отступали. Лишь однажды воспоминания о маленькой японке оказались реальными как никогда — на личную почту Алексея пришел отчет управляющего жемчужными фермами Палавана о том, что ловцы сняли первый урожай золотых жемчужин, тех самых, которыми Корнилов мечтал украсить любимую в честь рождения их ребенка. Алексей надолго закрылся в своем домашнем кабинете, не отвечая на звонки, не занимаясь делами, просто выкуривая одну сигарету за другой и глядя на пустой камин, в котором уже долгое время не горел огонь.

За большими и гораздо более важными делами покупка здания «Весны» потеряла свою актуальность, и только привычка не бросать начатое на полпути заставляла Алексея довести эту сделку до конца. Корнилов откладывал вопрос с «Весной» все дальше и дальше, погружаясь в ворох юридических проблем, связанных с лондонским процессом, в котором было столько конфиденциального и связанного с делами и связями семьи, что доверить это кому-то постороннему было нельзя. Алексей искренне завидовал Дорофееву, приобретшему не только чудесную жену, но и юридического директора Индастриала, которой доверял как самому себе. Корнилов же, не обладая такой роскошью, проводил со своим юридическим директором времени больше, чем с остальными менеджерами Moscow Building, и испытывал от этого вполне понятное раздражение. Дмитрий Челышев был отличным профессионалом, хотя с виду и производил обманчивое впечатление застенчивого, немного заикающегося парня.

Они сидели в Лондоне уже третьи сутки: Алексей, его отец, Дмитрий и команда первоклассных английских и российских юристов, готовясь к предстоящему процессу, в тысячный раз возвращаясь к деталям сделок пятнадцатилетней давности, личных взаимоотношений Корнилова-старшего с некоторыми одиозными личностями середины 90-х. Глаза щипало от усталости и яркого света, контракты прошлых лет казались чем-то нереальным и чуть ли не кощунственным с позиций сегодняшнего дня. Пиджаки и галстуки давно были сброшены, английская щепетильность канула в Лету под влиянием российских денег и подробностей приобретения капиталов. Казалось, все детали проговорены чуть ли не сотню раз, драфты составлены и остается только ждать дня первого слушания дела. На часах была половина третьего ночи, почти все разошлись, Корнилов-старший вызвал водителя и тоже стал собираться:

— Алексей, ты со мной? — спросил он сына.

— Да, наверное, — почти согласился тот, мечтая о горячем душе и прохладной постели, хотя в нынешнем состоянии его устроила бы любая горизонтальная поверхность.

— Алексей Дмитриевич, — остановил его Дмитрий, — Я должен обсудить с вами результаты due diligence по «Весне».

— Дмитрий, это не вопрос первой важности, — резко оборвал его Алексей. — Решайте задачи по мере их релевантности.

— Я думаю, это релевантный для Вас вопрос, — сдержал удар Дмитрий. — Это касается состава акционеров «Весны» и Елизаветы Максимовны.

Алексей не сразу сообразил, кто такая Елизавета Максимовна, а потом с огорчением осознал, что дело касается его Лизы.

— Отец, езжай без меня, — коротко бросил он.

Корнилов-старший хотел что-то сказать, но, увидев злой и сосредоточенный взгляд сына, решил, что не стоит и пытаться.

— Дмитрий, ко мне в кабинет! Коротко говорите, какая связь между Лизой и бенефециарами «Весны».

Челышев поймал себя на мысли, что впервые видит своего шефа настолько напряженным — прежде его холодное спокойствие не могла поколебать ни угроза потери 60 процентов акций одной из наиболее прибыльных компаний холдинга, ни безумные потери на объектах олимпийского Сочи.

Алексей устало опустился в кресло и потер виски — подступала ненавистная головная боль.

— В ходе проверки изменений в структуре владения акциями компании, контролирующими «Весну», мы установили, что 20 сентября этого года 10 процентов акций компании были переведены на имя Елизаветы Максимовны. Это совпадает с тем временем, когда Ваши с ней визиты на светские мероприятия стали известны широкому кругу лиц. Две недели назад, с помощью юридической компании Freshfields акции были переведены на имя компании, инкорпорированной на Кипре. Акции кипрской компании переданы резиденту Британских Виргинских островов, бенефициаром которой формально которой является гражданин Ирландии. Однако есть основания полагать, что конечным бенефициаром акций является Елизавета Максимовна.

За сухим юридическим языком Челышева Алексей понял одно — самое главное: едва начав встречаться с ним, Лиза получила в свою собственность весьма ценный актив. Для Корнилова не то, что 10 процентов акций, все здание «Весны» было каплей в море, но для Лизы это были совсем другие деньги, а деньги и все, что с их помощью можно было приобрести, девушка любила — это Алексей уже понял. Он хотел верить, что причина приобретения Лизой доли в компании — какие-нибудь личные заслуги, не связанные с ним, но Корнилов не был наивным человеком. Кем была Лиза для компании — всего лишь девушкой, выбирающей красивые вещи, а это не та должность, за которую получают подобные бонусы. Алексей чувствовал себя обманутым самим собой — он доверился и вполне заслуженно был обманут. Конечно, нужно было проверить Лизу прежде, чем начинать встречаться с ней, но проблема-то состояла в том, что Алексей вовсе не планировал заводить какие-то отношения: так пара походов в ресторан, случайная встреча в гольф-клубе. Все произошло чересчур спонтанно: ужин, приглашение к родителям, ее рвущая душу нежность на берегу моря, страстное сумасшествие ночи в Гибралтаре, а потом какие-либо проверки казались и вовсе ненужными и неуместными. Алексей устало потер глаза, Челышев ждал каких-то действий, указаний, а ему хотелось лишь одного — поговорить с Лизой, услышать от нее, как она стала владелицей акций, прежде чем давать эти указания.

— Дмитрий, я вас понял. Оставьте документы, — больше говорить ничего не хотелось, да и не было нужды.

Лиза, нежная маленькая Лиза, рассуждавшая о вечности и готовившая бабушкин торт. Расчетливая жадная дрянь, такая же, как все — думающая только о своей выгоде и наживе. И это именно из-за нее он забыл свою трепетную Саюри, позволил радости сегодняшнего дня, фальшивой и пустой, задвинуть на задний план свою настоящую и поплатившуюся за это жизнью любовь.

Вычеркнуть ее из памяти и из жизни, забыть и не возвращаться к приторным ласкам и суррогатной надежде — Корнилов подошел к окну, уставившись невидящим взглядом вдаль. Город тонул в мрачном тумане, косой дождь бил в окно — на выходные, завершив первоочередные вопросы с процессом, Алексей планировал забрать Лизу и улететь в Афины, а оттуда, забрав яхту, направиться на Санторини, бродить по скалистому острову, пить местное вино в маленьких тавернах, представлять, как на этом самом месте в лазурных водах старого древнего моря покоятся останки легендарной Атлантиды. Теперь все эти планы казались ничего не стоящим абсурдом. Может, это с самого начала не было нужно Лизе, и она только играла в интеллигентную, тонко чувствующую девушку, а сама смеялась над ним?

Алексей открыл бар, плеснул в бокал щедрую порцию виски, проглотив его одним махом. Обманчивое тепло разлилось по телу, ненадолго заглушая недоверие и обиду, хотя обида была каким-то несерьезным, почти детским чувством — чувством, которое он себе позволить не мог. За первым бокалом виски последовал второй — отлично выдержанный МакКалин, дух Шотландии и напиток суперагента. Дождь все усиливался, Алексей никак не мог понять любовь российского истеблишмента к Лондону — хмурый и суетливый город, в котором отлично работать, но вовсе не жить. Некстати вспомнилось, как пару недель назад они сидели с Дорофеевым в кабинете его лондонского дома и пили тот же самый виски, где-то наверху Катя нянчилась с детьми, а Сергей, услышав детский плач и ласковый голос жены, вдруг сказал:

— Знаешь, в такие моменты я вспоминаю, как из-за своего недоверия чуть не потерял ее, не хотел ее ни видеть, ни знать.

На этом разговор оборвался, Дорофеев, не желая возвращаться в прошлое, заговорил о чем-то другом, а Алексей даже не придал этому значения, а вот сегодня вспомнил. Не рубить с плеча, когда хочется забыть все, что было, довольно не просто, но вычеркнуть ее из мыслей, лишить себя встреч, теплых ночей, когда тебя ждут и принимают без лишних вопросов, было еще сложнее. Что особенное можно вменить в вину Лизе? — приобретение акций, да, непонятно и подозрительно, слишком уж отвык Корнилов верить в совпадения. Нужно лететь в Москву и говорить с Лизой, не дожидаться week-and’а и поездки на Санторини, а увидеться с ней как можно скорее, решить этот вопрос и либо закрыть главу отношений с Лизой, либо идти дальше. Алексей отошел от окна, уже представляя предстоящий разговор и в глубине души надеясь на благополучный исход.

В осенней Москве светская жизнь била ключом: в Большом прошел ужин в честь ювелирного дома Boucheron, в Vogue cafe состоялась презентация книги знаменитой Верушки — экстравагантной и не желающей стареть супер-модели 70х, в Центре дизайна Art Play открывалась выставка Chanel Black Jacket, Лизе нужно было успеть повсюду. Часть этих мероприятий она считала обязанной посещать из-за работы — в последний год быть байером вдруг стало модно и престижно, и ее самоприар превращался в пиар «Весны», а «Весне» и идее сделать ее не хуже лондонского Харви Никса или соседнего и жестко конкурирующего ЦУМа Лиза была предана до глубины души. На другую часть ужинов и вечеринок девушка ходила из искренней любви к моде, которую воспринимала не как нечто меркантильное, а как квинтэссенцию культуры, ее самый яркий срез. Иногда удавалось вытащить в люди Катю и тогда любое мероприятие становилось еще интереснее — что может быть лучше возбужденного обсуждения увиденного с лучшей подругой? Правда в последние недели Катя была занята закрытием очередной масштабной сделки и максимум на, что могла рассчитывать Лиза, — это короткий телефонный разговор. Алексея тоже не было в Москве — глобальные проблемы в Лондоне и в Сочи, усталый голос в телефонной трубке и обещание провести выходные вместе. В начале месяца он хотя бы приезжал в Москву, и она летала в Лондон — они никуда не выходили вместе, измученный Корнилов падал в кровать и засыпал мертвым сном, просыпаясь среди ночи, чтобы покорить ее своими ласками. Но Лиза не роптала не то, что вслух, но даже в душе, она понимала, получая такого мужчину как Алексей, ты получаешь проблемы целой отрасли экономики в придачу. Так говорила Катя про своего мужа, и не соглашаться с ней у Лизы не было оснований. Да ей и не нужны были никакие рестораны, приемы или поездки — Лиза с восторгом ловила каждый момент рядом с Алексеем, в глубине души понимая, что эта связь однажды оборвется так же внезапно, как и началась, но надежда, что этот момент наступит как можно позже, все чаще посещала ее, а уж в самые безумные минуты думалось, что ей повезет и расставание не наступит вовсе. Сомнения будили только темные пятна в прошлом Алексея, те события, которые привели к болезненной страсти и одновременно к отрицанию всего японского, к странным и порочным играм с суррогатной гейшей. Лизе казалось, в прошлом есть что-то такое, что не дает Корнилову быть счастливым или хотя бы спокойным в настоящем. Правда в последнее время казалось, что печаль посещает его все реже, Кейко сошла на нет, и это радовало Лизу как ничто другое — хотелось вычеркнуть из памяти позорный эпизод, забыть навсегда, как легко согласилась играть чужую и порочную роль. Лиза, занимаясь любовью с Корниловым, задумывалась, а помнит ли он жесткий и небрежный секс с Кейко? — она иногда вспоминала.

В Москве было хмурое почти зимнее утро, вчера в течение дня шел легкий снег, парализуя и без того навек застывшие в пробках дороги, Лиза скверно чувствовала себя уже третий день и накануне даже пропустила ужин в честь Верушки, себя она убеждала, что просто не хочет видеть увядшую красоту, но на самом деле была обессиленной настолько, что уснула в 10 вечера, едва коснувшись головой подушки. Сегодня хандрить было нельзя, хотя и хотелось свернуться клубочком, не видеть и не слышать никого — в 12 к ней должна была приехать съемочная группа журнала Tatler, снимать ролик о ее гардеробе для размещения на сайте журнала, а во второй половине дня Лиза планировала встречу с корреспондентом российского Elle — та интервьюировала ее, а также баеров ГУМа и ЦУМа на предмет того, каких новинок ждать к весеннему сезону.

Съемка в гардеробной предполагала идеальный порядок на вешалах и на полках — Лизу возмущали сюжеты, в которых героини выдавали беспорядок за артистическое обустройство. Ее собственные вещи всегда лежали по струнке и не требовали никакой ревизии. Черным пятном в гардеробе было кимоно — наряд ненавистной Кейко, грубая японская обувь и банка рисовой пудры, Лиза надеялась больше никогда даже не прикасаться к этим вещам. Их следовало убрать из гардероба, кимоно и обувь вернуть в театр, а пудру выбросить вон, вот этим-то она сейчас и займется, только подремлет еще немного, успокаивая ноющую боль в животе.

Лиза открыла глаза от того, что яркое почти зимнее солнце било в окно, отражалось в огромном зеркале на стене и безжалостно дразнило ее — на часах было 11–20, до прихода съемочной группы из журнала оставалось 40 минут. В испуге она вскочила с постели, путаясь в одеяле, взглянула на свое помятое лицо и бросилась в ванную: 5 минут под прохладным душем, недосушенные волосы в небрежную косу, немного крема на лицо, взмах пудрой, пара мазков хайлайтера, тушь, блеск на губы. Платье Chloe, задуманное еще со вчерашнего дня — в 11–55 Лиза была абсолютно готова. Она натягивала на кимоно прозрачный пакет, чтобы засунуть его в чехол и больше не видеть его, когда в дверь раздался звонок. Наверное, девушки из Tatler’а, консьержа внизу Лиза еще вчера предупредила об их приходе. Лиза резко распахнула дверь и замерла, увидев мрачного Корнилова.

— Привет! — сказал Алексей и, отодвинув ее, вошел в квартиру. Лиза, стояла, не дыша, не зная, куда деть проклятое кимоно, понимая, что Корнилов уже видел его — изнутри поднимался почти животный страх. — Отлично выглядишь, — как будто кто-то чужой, а не мужчина, заставлявший ее кричать от восторга, произнес он.

— Спасибо, — прошептала Лиза пересохшими губами. Она хотела сказать, что не ждала его, но это было бы ложью и ошибкой — Корнилов был тем человеком, которого она ждала всегда.

Алексей остановился посреди коридора, Лиза некстати вспомнила, как несколько месяцев назад, а как будто целую жизнь, из этого шкафа ему прямо на голову выпала груда обувных коробок, едва сдержала нервный смешок.

— Интересная вещь у тебя в руках, — небрежно бросил он, забирая из ослабевших лизиных платьев тяжелое кимоно. — Классическое платье гейши, не меняющееся почти сотню лет, — Корнилов замолчал, испытующе глядя на Лизу, его взгляд полыхал огнем и замораживал одновременно. — С каких это пор ты стала любительницей японской истории или это обостренный интерес к ночным бабочкам? — Лиза поняла — он все понял. В какой-то момент она наивно верила, что удастся солгать, придумать какую-нибудь историю, оправдывавшую кимоно в ее руках, но сейчас осознала — никакая ложь не пройдет, и так было слишком много лжи. Девушка молчала, боясь поднять глаза и снова обжечься той ненавистью, что исходила от Алексея. Он разжал пальцы и шелк жалкой лужицей растекся по полу — как живое существо, невпопад подумала Лиза.

— Садись и рассказывай, — Алексей направился в гостиную, ожидая, что Лиза послушно придет следом, она и пришла, как все, кому он отдавал команды.

— А я думала, любой мужчина будет смотреться на моем белом диване нелепо, но каждый раз Алексей опровергает эту мысль. Боже, о чем она только думает, когда прямо на глазах рушится ее жизнь, — Лиза пыталась одернуться себя, но у нее ничего не получалось, она словно наблюдала эту абсурдную ситуацию со стороны.

— Давай, давай, рассказывай, — поторопил ее Корнилов, сохраняя какое-то монументальное спокойствие.

— Неужели ему совсем не больно от моего предательства? — подумала Лиза, но опять помолчала.

— Кто и зачем? — задал вопрос Алексей, он снова стал холодным незнакомцем, которым оставался для Лизы во время первых визитов в чайный дом, и от этого почему-то стало легче.

— Какое это имеет значение? — бросила Лиза.

— Большое.

— Для тебя, может быть, для меня — нет, — она посмотрела вдаль: несмотря на яркое солнце, в небе кружился снег.

— Еще раз повторяю: кто и зачем? — не меняя ровной интонации, проговорил Корнилов.

— По собственной извращенной инициативе, — Лиза прямо посмотрела в глаза Алексея.

— Не лги мне, — резко бросил Корнилов.

Морщины разбежались по его лицу, под глазами залегли тени.

— Наверное, опять всю ночь не спал, — подумала Лиза. Ей еще предстояло привыкнуть к мысли, что такие вопросы больше не должны ее волновать.

— Я и не лгу, — она перебросила косу на другое плечо.

— Я все равно все узнаю, самое большее в течение часа.

— Ради Бога, узнавай. Что же ты до этого не узнал о моем прошлом? — Лиза и правда часто ловила себя на мысли, что Алексей ради собственной безопасности должен проверить ее, а тогда всплывут и аргентинские варранты и многое другое, что ей бы хотелось забыть.

— Может, потому что верил тебе, — на лице Алексея впервые промелькнули эмоции. — Пока ты изображала японскую подстилку. Тебе нравилось сравнивать, когда тебя имеют как продажную суку, а потом как рафинированную особу?

Лиза молчала, а что она могла сказать? Все было бессмысленно, порочно и абсурдно.

— И часто ты этим занималась? Конечно, это куда проще и приятнее карьеры финансиста?

— Боже, он считает ее почти проституткой! — этого Лиза не могла даже предположить. Она боялась, что Алексей раскроет ложь и предательство, но о подобном даже подумать не могла.

— Даже хорошо, что твоя бабушка умерла пятнадцать лет назад. Ей было бы трудно тебя понять.

— Нет, нет, — Лиза вскочила с дивана и замерла посреди комнаты. — Я сделала это в первый раз. Никогда и ни с кем другим! Я бы не стала, просто бы не смогла, — ей казалось безумно важным убедить Корнилова в том, что кем угодно, но продажной девицей она не была. Хотя могла ли она говорить об этом так уверенно: ведь много лет назад сама пошла на связь с Евгением и Максимом Сергеевичем, на связь, которая позволила ей не просто склеить почти рухнувшую жизнь, но склеить их на вполне комфортной основе. Может, она и правда была настоящей проституткой. В конце концов — разве она не согласилась на секс за деньги. Так что, какой смысл отрицать?

— Мне это уже неинтересно, — равнодушно ответил Алексей. Хрестоматийная истина — равнодушие ранило больнее всего. — Да и абсолютно понятно, — после секундной паузы проговорил Корнилов, — Я-то думал, что за акции «Весны» ты просто согласилась вступить со мной в связь. Вот интересно, ты и с Дорофеевой подружилась ради этого? Изящный такой ход, продуманный на много шагов вперед. Все-таки ты зря не сделала финансовую карьеру — была бы уже блестящим банкиром, а не кувыркалась бы за деньги. — Лиза чувствовала, как из ее сердца уходит жизнь, капля за каплей. — Но одного знакомства показалось мало, и тогда ты решила сыграть многоходовку: уж на кого-то одного: тебя или как эту твою, Кейко, я бы точно клюнул. Ты оказалась права, и в образе проститутки нравилась мне даже больше. Как ты говорила: интересуюсь архитектурой, мечтаю реализовать свою мечту… Красиво, правильно и подготовлено. А эти пассажи про суровое море, про вечность и горы, ты была просто блестяща, Лиза. И, знаешь, ты слишком за дешево продалась. 10 процентов — мизерная плата, тебе явно следовало просить больше. Что-то сегодня ты много молчишь, плохо подготовилась к этой мизансцене, — усмехнулся Алексей, — Хотя стоило бы. Возможность провала никогда нельзя исключать, — он встал с дивана и направился к выходу из квартиры.

Лиза знала — он уходит из ее жизни, и она это заслужила. Она во всем виновата сама.

— Я-то ехал к тебе, узнать о том, как ты стала владелицей акций. Даже думал получить внятное объяснение. Но кто ты такая, чтобы получить этот актив просто так? Как там называется то, что ты делаешь? Явно раздвигать ноги у тебя получается лучше, — Алексей уже открывал дверь. — Знаешь, а я из-за тебя даже стал забывать ее, Саюри.

Глава 14

Лиза и сама не понимала как, но она продержалась до вечера. Съемки для Тatler’а — глупое и никчемное мероприятие, почти погубившее ее жизнь — жизнь, которую она так мечтала обрести. Девушки и оператор позвонили в ее дверь ровно в 12–15: модный мир — не самое пунктуальное место. Удивительно, но разговор с Корниловым занял всего шесть минут, которые она, наверное, запомнит навсегда. Юная жизнерадостная брюнетка с восторгом рассматривала платья, сумочки и туфли в лизиной гардеробной: веселый смех царапал слух, и сама себе Лиза казалась измученной и вовсе не такой молодой. Из массы нарядов девушка выхватила изумрудное платье, в котором Лиза была в Марбелье — вечер счастья и последовавшая за ним ночь восторгов.

— Jenny Packham, как у герцогини Кэтрин, — захлопала в ладоши журналистка. — Мы публиковали ваше фото в нем на страничке в Facebook’е! Вы не могли бы его померить для нас?

— Нет, нет, — резко отказалась Лиза, она даже представить не могла, что снова наденет этот наряд — платье ассоциировалась с Алексеем, с его горячей рукой на чуть прикрытой кружевом спине. — Давайте я лучше надену вот это, — Лиза взяла расшитое стеклярусом и пайетками длинное платье Alberta Ferretti — Это из последней коллекции, оно будет у нас в «Весне» к середине следующего месяца.

Лиза ушла в спальню, скинула свое скромное цвета старой розы платье Chloe и, обессиленная опустилась на кровать, — не было сил, не было желания возвращаться в эту веселую болтовню, которую обычно она любила и умела перевести на пользу себе и своей работе. Но любое шоу должно продолжаться — не только то, в котором танцуют и поют. Лиза надела белоснежное платье, обруч на волосы, подобранный в тон — в этом наряде она мечтала отправиться с Алексеем на Сент-Барт., но Сент-Барту в ее жизни уже не суждено было случиться.

Время тянулось бесконечно медленно, мучительно утекая по одной капле — Лиза пережила поздний обед с журналисткой из Elle, была приторно любезна с конкурентами из ГУМа и ЦУМа, легко рассуждала о кружеве и шифоне, лимонных принтах и меховых босоножках будущего сезона, цитировала Нину Риччи и Эльзу Скиапарелли, была обаятельна, не давая вставить собеседницам ни слова. Она понимала: если остановится хоть на секунду, рассыплется в прах.

Интервью затянулось — все были в показном восторге друг от друга, а журналистка из предложила Лизе большое персональное интервью в декабрьском номере Elle. Еще вчера Лиза была бы рада — сегодня ей было все равно. Она вышла на улицу, бросила умопомрачительную изумрудного цвета сумку Bottega Veneta на заднее сиденье, ощутив через первоклассный кашемир пальто холод автомобильных кресел, повернула ключ зажигания — машина ответила довольным урчанием трехсот лошадиных сил. Лиза задала себе вопрос: стоило ли все это: люксовый автомобиль, первоклассные вещи, квартира в отличном районе, переживаний из-за неслучившейся любви. И ответила, немного подумав, что, да — стоило… В конце концов, любая любовь, даже самая большая, проходит, а материальные блага остаются.

Шаг за шагом Лиза передвигалась в потоке машин, с вечернего неба падал легкий снег, оттеняя своей наивной белизной мрачную и грешную землю. Оставалось самое трудное — поговорить с Катей, и откладывать это было нельзя, Корнилов мог в любой момент выложить их историю катиному мужу — и тогда подруга потеряна навсегда. Лиза понимала, что в любом случае для Кати и ее семьи она теперь станет персоной нон-грата, но отчего-то казалось, что будет лучше покончить с этим самой — это как при эвтаназии отключить близкого человека от последней ниточки, связывающей его с жизнью, лучше самому, не доверяя чужим бездушным рукам. Сравнение было как никогда верным — себя Лиза ощущала тем самым безнадежным пациентом, которого с жизнью связывают лишь пластиковые трубки. Она набрала катин номер, сделав решительный вдох как перед прыжком на глубину, механический голос сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. Лиза позволила себе облегченный выдох — казнь, а вернее, самоубийство откладывалось. Наслаждаться отсрочкой удалось недолго, прозвенел телефонный звонок и веселый катин голос заставил ее сердце упасть вниз.

— Привет, дорогая! Ты звонила? — затараторила подруга. — Только прилетела, была в Гааге, помнишь, я тебе говорила про форум, на который меня пригласили выступать? — на заднем фоне слышался шум самолетных турбин, и Лиза живо представила, как подруга, прижимает телефон к уху, одновременно пытаясь отстегнуть ремень и найти что-то в своей безразмерной сумке.

— Помню, — через силу улыбнулась Лиза, — Ты должна была у них быть хед-лайнером.

— Хед-спикером, — поддержала шутку Катя. — Как ты? Мне не нравится твой голос. — Этого следовало ожидать — Катя обладала особенной проницательностью, когда дело касалось тревог ее близких. Вот только долго ли еще Лиза будет находиться в списке этих «близких»?

— Мы можем увидеться с тобой? — решила не ходить кругами Лиза, тем более, что знала: катин муж где-то в Америке, а дети с мамой в Швейцарии.

— Можем, конечно, — легко согласилась Катя. — Корнилов, да?

— Почти, — уклонилась от прямого ответа Лиза.

— Давай у тебя встретимся, мне удобно из аэропорта ехать, — предложила Катя.

Что ж, это было даже лучше: Лиза не представляла, как будет рассказывать свою историю в месте, где есть хоть кто-то посторонний, а оказаться дома у Дорофеевых и быть почти выгнанной по завершении своей истории тоже не хотелось, а от нее Катя сможет уйти сама, когда захочет, а в том, что она захочет, Лиза не сомневалась.

— Давай у меня, — ответила Лиза.

— Ок, пока! До встречи, — подруга отсоединилась.

Если бы можно было сделать дорогу домой бесконечной, Лиза была бы рада, но даже московские пробки не вечны.

Спустя час с небольшим Лиза вошла в квартиру, сняла сапоги, аккуратно повесила пальто, распустила волосы и заплела тугую косу — готовилась к встрече с подругой как с прокурором, — она усмехнулась — по части задавать трудные вопросы и получать ответы на них Катя дала бы фору любому. Лиза зашла в гардеробную, окинула взглядом беспорядок, оставшийся после утренних съемок, машинально повесила пару вещей, поправила сумки на полке, в одной из них что-то мерцало — телефон, по которому ей звонили из клуба, сообщая об очередной встрече Корнилова и Кейко. Странно, может, появились другие любители русифицированных гейш — мелькнула глупая мысль. Экран телефона мигал сообщением голосовой почты, из любопытства Лиза решила прослушать:

— Не застал вас, жаль, — приторный голос администратора. — Сегодня после 9 вечера будьте готовы быть в клубе. Как обычно, Кейко в восьмом коттедже.

Лиза обессиленно опустилась на пол — Корнилов опять хотел видеть Кейко, причем звонил он с самого утра, собирался поговорить с Лизой, позаниматься своими великими и важными делами, а потом отправиться к японской потаскушке. Что ж, она испортила ему планы на вечер, — Лиза хрипло рассмеялась.

Звонок в дверь — слишком много гостей для одного дня, но она должна пережить все до конца.

— Привет еще раз, — Катя с широкой улыбкой шагнула в квартиру. — Соскучилась очень! Прошлые недели были безумные, даже не увиделись ни разу. Прости!

— Ничего, я понимаю, — Лиза старалась не показывать свои натянутые до предела нервы, но подруга окинула ее критическим взглядом и погрустнела.

— Чудесное Chloe, — Катя махнула головой на лизино платье, — И ужасный вид. Что-то случилось. Скотина Корнилов? — полувопросительно подвела она черту.

— Почти, — Лиза решила не тянуть. — И он, и я. Я хочу все тебе рассказать, — она забрала катино пальто и методично повесила его в шкаф. В голове все смешалось: презрение к самой себе, страх перед разговором с подругой, ненависть к Алексею, который планировал провести этот вечер с Кейко. — Идем в комнату. Я достала Ле Монраше.

— Ле Монраше? То самое легендарное вино, которое ты за какие-то безумные деньги купила в Нью-Йорке? — удивилась Катя. — Ты же откладывала его до какого-нибудь супер-события.

— Супер-события, которое мы собирались отметить с тобой. Боюсь, что дальше у нас такой возможности не будет.

— Лиза, что случилось? — Катя схватила ее за руку. — Только не говори мне, что заболела чем-то ужасным?

— Нет, не заболела, хотя уж лучше бы было так.

— Правда не заболела? — решила уточнить педантичная Катя.

— Точно, — Лиза улыбнулась и потянулась к штопору.

— Не открывай! — остановила ее подруга. — Я не буду пить, не могу, — немного смутилась Катя.

Лиза удивленно подняла брови.

— Опять эта жуткая аллергия, — Катя поморщилась, — Я переполнена антигистаминами, кофе и адреналином. Боюсь твое Ле Монраше меня просто добьет.

Лиза знала, что подруга после родов мучается аллергией на холод, которая доставляет массу неприятных минут и хлопот, и обычно сочувствовала ей, но сейчас была даже рада — в какой-то момент показалось, что Катя опять беременна, а это пережить было бы непросто. Конечно, потом она бы порадовалась за Дорофеевых и отругала себя за зависть и эгоизм, но в этот самый момент не могла с собой ничего поделать.

— О, дорогая, мне так жалко тебя! — Лиза приобняла ее, — Я думала, эта гадость уже отстала от тебя. Я пойду сделаю чай.

— Подожди, не суетись, я не хочу ничего, правда, — Катя усадила ее рядом и ласково коснулась рукой. — Лучше расскажи. Я уже схожу с ума от беспокойства. Я так надеялась, что Корнилов не причинит тебе зла.

— Он и не причинил, Катя. Вернее, мы причинили друг другу зло, оба. — Лиза чуть отодвинулась от подруги, она не могла рассказывать свою историю, ощущая хоть чье-то тепло. — Я очень хочу рассказать тебе сама, понимаю, что Алексей может что-то сказать Сергею, а Сергей тебе.

Катя кивнула, она не могла без содрогания смотреть, как еще пару дней назад радостная и словно сияющая Лиза сдулась как воздушный шарик и стала даже более печальной, чем прежняя Лиза.

— В общем, я даже не знаю, с чего начинать. Этой истории уже семь лет, и все как-то нелепо связано друг с другом.

— Начинай с чего хочешь, — Кате бы очень хотелось ее подбодрить, но бывают ситуации, когда слова не значат ничего. — И давай неси уж свой чай и если есть, то эти профитроли, которые ты покупаешь в CUP amp; CAKE.

Лиза была благодарна подруге за короткую передышку, через пару минут она вернулась в комнату с подносом, как будто собравшись. Катя сняла пиджак, положила ноги на пуфик — они всегда так сидели во время своих девичников — и приготовилась слушать.

— В общем, все началось семь лет назад, — Лиза нервно передвинула чашки на столе, — Я рассказывала тебе: секс в предновогоднюю ночь, неудавшаяся беременность, больница. — Катя помнила эту историю, правда не совсем понимала, какое все это имеет отношению к Корнилову и к сегодняшнему дню. — Тем мужчиной, с которым я провела ночь, это был Алексей, — Лиза выпалила это на одном дыхании и замолчала.

Подруга бросила на нее удивленный взгляд, но ничего не сказала.

— Но самое смешное, когда мы встретились, я как будто забыла об этом. Тот Корнилов из прошлого и этот, с которым меня познакомила ты, это были как будто разные люди. Но это все не важно, и опять я перескакиваю. Просто не хочу ворошить.

— Ну и не вороши, если не хочешь.

— Я должна, Катя. Хочу рассказать тебе.

— Тогда говори.

— В общем, я тебе рассказывала тогда, операцию мне сделали из рук вон плохо. Вернее, в той ситуации, все было сделано как надо, но из-за нехватки времени мне не просто удалили трубу, но еще и вырезали яичник, а, когда я пришла в себя и стала задавать вопросы, безапелляционно заявили, что забеременеть я больше не смогу. Это я потом узнала, что шансы пусть и небольшие, но есть, можно сделать курс лечения, плюс никто еще не отменял ЭКО. Но тогда-то я была больной и растерянной. Шов во весь живот никак не заживал, я была одна, мама не смогла приехать. Нет, я не оправдываю себя, просто рассказываю, как все было. И странное дело, я не хотела ребенка и не ждала его, но, когда узнала, что он мог бы быть, думала только о нем. Представляла, как я хожу беременная, как он шевелится во мне, какой он появляется на свет. Но больше всего мне нравилось представлять себя беременной. Я прочитала массу сайтов, узнала, какой был бы у меня вес в каждом триместре беременности. Мне нравилось заходить в магазины для будущих мам и смотреть платья на вешалках, я притворялась, будто жду ребенка и заговаривала с продавцами. Я не могла ничего померить, но обещала прийти, как только появится живот. У меня была масса свободного времени, больничный 4 недели. Дома я привязывала думку к животу, вставляла дополнительные пуши в лифчик и опять представляла себя тяжелой и беременной. Поверх всего этого надевала какую-нибудь тунику и стояла перед зеркалом, поглаживая гордо выпяченный живот, набрасывала сверху пальто, думаю, что нужно купить новое, старое не застегнуть на моем животе. Я была полусумасшедшей, а в голове звучали слова врача: «Не сможете иметь детей». Я так вжилась в свою роль, что мне хотелось зрителей, выходить из дома с подушкой я не решилась, но надела грацию, очень правдоподобно насовала каких-то вещей, шарфов, пытаясь создать чуточку беременный вид, опять отправилась в магазин примерять вещи. Я так ловко научилась имитировать беременную фигуру, что даже продавцы не заподозрили ничего, а, что в примерочную я их не пускала, отговариваясь тем, что немного стесняюсь, а под шубой мой комок тряпок вполне походил на будущего ребенка. Однажды я стояла в примерочной магазина в Столешниковом переулке — яркое платье на чуть выступающем животе, я очень нравилась себе. Знаешь, я даже не думала, что зашла в своем маскараде слишком далеко, что могу встретить кого-то знакомого. Я жила своим внутренним миром. Так вот в тот магазин зашла моя коллега, она где-то за месяц до этого ушла в декрет. Я слышала знакомый голос, я даже видела ее сквозь щелку двери. Мне стало страшно, я как будто проснулась — как я выйду, как все объясню. Да и знаешь, она была настоящей, красивой будущей мамой, а я — идиоткой и притворщицей. Коллега вскоре вышла, я сняла платье, поправила свою маскировку и выскользнула из магазина. Больше в эти игры я не играла, у меня не было притворства — была только боль, — Лиза замолчала на секунду. Она так долго говорила, а рассказана только малая часть истории, причем рассказана так, чтобы нарочно заставить ее пожалеть.

— Лиза, дорогая, — Катя потянулась к ней.

— Нет, подожди, если я услышу хоть одно сочувственное слово, то распадусь на части и не знаю, смогу ли собраться.

Катя замолчала, откусила пирожное, но кусок не шел в горло — и это была не метафора. Перед глазами стояла несчастная потерянная и брошенная всеми Лиза, цепляющаяся за иллюзию.

— В общем, покончив с этим дурдомом, я вышла на работу, — продолжила Лиза. Свою работу я обожала. Ну знаешь, из-за бабушки, из-за своей мечты, увидеть свою фамилию где-нибудь в New York Times. Все было здорово: сводки, цифры, аналитика. Но я никак не могла войти в привычную колею, я смотрела на все происходящее как будто со стороны. Постоянно отвлекалась, хотела спать и плакать, а по ночам, наоборот, не могла уснуть. Пока была на больничном, я сильно поправилась, на 6 килограммов — ела все подряд, а потом не влезала ни в один костюм. Стала худеть, теперь на работе мне не только хотелось спать и плакать, но и вечно хотелось есть. Я была худшим работником, какого только можно представить, но пока еще меня терпели. Евгений, ты его знаешь, по «Весне», он был моим непосредственным начальником. — Лиза понимала, что рассказывает слишком подробно, но она не могла выкинуть ни одну деталь, потому что не понимала, какая из них важна, а какая нет. — А потом случилась эта история с аргентинскими варрантами, и я одна в ней виновата.

Катя серьезно сомневалась, что подобные утверждения о собственной вине хоть когда-нибудь соответствуют истине, но это было сложно объяснить — каждый, а, вернее, каждая должна была понять это сама.

— Я работала трейдером, ты помнишь, я тебе говорила, — продолжила Лиза. — И до болезни я была хорошим трейдером, точным, не допускающим ошибок. Мы покупали аргентинские варранты, неплохая сделка со стабильной маржей. Я не вникала в детали операции, хотя и должна была. Варранты мы покупали по цене 13 аргентинских песо за 100 штук, на уровне рынка. Реальный курс песо к доллару был 1 к 4, но незадолго до проведения операции Евгений мне сказал вводить в терминал курс 1 к 1. И я не проверила вообще ничего, я просто сделала, как он говорит. Это было глупо, преступно, непростительно, — Лиза уронила голову на колени. — За варранты было заплачено в 4 раза больше, мошенничество чистой воды. 13 миллионов долларов убытка для компании, для «Брокер Инвеста». Смешно, в объеме операций это заметили не сразу, — Лиза подняла голову и усмехнулась. — Потом варранты были проданы с минимальной прибылью. «Брокер-Инвест» даже заработал на них какие-то жалкие 4 миллиона. А средства от первоначальной покупки варрантов ушли на оффшорные счета, уплывая все дальше и дальше. И единственным человеком, который был к этому причастен, являлась я. Разве можно было доказать, что это Евгений сказал курс конвертации? Кто бы и что ни говорил — я должна была проверять все сама, но мне было наплевать: мне хотелось есть, спать и плакать. Я была плачущей размазней, и я за это поплатилась. На следующий день в своем обычном коматозе я пришла на работу и стала просматривать вчерашние проводки, даже не проверять, а просто просматривать. И я увидела всю картину того, что натворила. Мошенничество, другого слова не было и нет. Я была в ужасе и в панике, все, что грызло меня раньше, отошло в тень. Отличный способ выхода из кризисной ситуации. Невозможность иметь детей казалась детской сказкой по сравнению с возможностью сесть в тюрьму. В Академии нам подробно живописали, как обходятся в Америке и в Европе с такими, как я. Ну уж а про российское уголовное правосудие и российскую тюрьму с восторгом рассказывало наше TV. За меня было некому заступиться. И учти, то, что варранты будут проданы, я не знала — сделка по продаже закрылась через два месяца — на тот момент моими силами у «Брокер Инвеста» был тринадцатимиллионный убыток. И я была готова на все, лишь бы не нести ответственность за это.

Лиза налила чай в свою чашку и поняла, как она дрожит, только когда стукнулась зубами о тонкий фарфор, Катя бросила ей плед и Лиза по-детски как в огромное парео завернулась в него.

— И пока я пребывала в панике, объявился Женя, мой добрый друг и начальник. Это позже я поняла, что подобная сделка была завершающим аккордом для него, аккордом, в котором так хорошо зазвучала я, а тогда я чуть ли не кинулась ему на шею от мысли, что хоть кто-то хоть как-то поможет мне. Ну он и помог, — Лиза сделала еще один глоток чая. — Заявил, что если я хочу без потерь выйти из этой ситуации, мне нужно без шума уйти из «Брокер Инвеста» и заняться чем-то другим. Бросить финансы — тогда это звучало дико, но для меня самыми главными были слова: «выйти без потерь». И я вышла, бросила инвестиции навсегда. Казалось странным, что после происшедшего мне совсем ничего не будет. Женя объяснил, что один из акционеров «Брокер Инвеста» в курсе и даже одобряет это, сделка во внутреннем аудите будет признана экономически нецелесообразной, не больше. Я не знала, что делать — опять сидела целыми днями дома и наедала потерянные килограммы, деньги кончались. Чем заниматься, кроме финансов, я не знала. Листала модные журналы. Опять объявился Женя, он звал меня тогда «моя растерзанная девочка». Я еще не ненавидела его, это пришло позже. — Лиза замолчала — дальше было самое трудное. По сравнению с грубым сексом втроем афера с варрантами уже не казалась такой страшной. Вздохнула, нужно было продолжать во что бы то ни стало. — Тем самым акционером «Брокер Инвеста» был Кулешов, сейчас известная фамилия — председатель одного из комитетов Государственной Думы. Они с Женей были близки, весьма и весьма, ну ты понимаешь. Женя сказал, что они с Максимом Сергеевичем уже четыре года и тому хочется острых ощущений — прямо как в браке, все приедается после первых трех лет. Этим острым оказалась я — теперь не только несостоятельная как женщина, мошенница, но и жалкая проститутка. Мне было велено в приказном тоне сбросить лишние килограммы — и я сбросила. Мы не встречались где-нибудь в Москве, это было бы слишком просто, нет, мы поехали в Черногорию на Святой Стефан, где у Кулешова была миленькая вилла. Мне было до такой степени наплевать на все вокруг, что я отстраненно наблюдала, как пять дней подряд они имели по очереди меня, а потом друг друга. В остальное время мы напоминали равнодушных соседей, завтракали то по очереди, то вместе. Я подолгу гуляла вдоль моря, Женя с Максимом Сергеевичем были где-то вместе, а потом они звали меня в свою спальню, и я покорно шла, раздевалась и делала эта всеми способами, которым меня успели научить. Это было настоящим сценарием к порно-фильму. Ни Кулешов, ни Женя не были грубы или жестоки со мной, так отстраненно вежливы. Я была игрушкой как какой-нибудь предмет из секс-шопа, который приносят в спальню, чтобы разнообразить свою жизнь. Сейчас я думаю, зачем делала все это? Ведь никто не угрожал мне физически, только как Дамолклов меч висела угроза разоблачения варрантов. Но я делала это, наверное, потому что слишком любила деньги. Женя тоже уходил из «Брокер Инвеста», Кулешов приобрел здание, в котором сейчас находится «Весна», сделал Женю финансовым директором, тот ничего не понимал в вещах, но был хорош в финансах, он и в вещах потом начал разбираться. Кулешов был одержим идеей открыть что-то на Тверской, тогда это считалось очень престижным, а он мог позволить себе тратить деньги на пафос и престиж. Для выбора первых коллекций наняли баера-итальянца, знаешь, в тот год все у нас было безумно яркое и пестрое, прямо как на бразильском карнавале, я всерьез думала, что этот Маурицио бразилец, а не итальянец, — Лиза позволила себе легкую полуулыбку. — Москве тех лет все нравилось. Это потом все стали такие рафинированные и разборчивые. Я была так, девушкой на побегушках при Жене, но при приличной, кстати, зарплате. Кулешов обижать меня не хотел, в конце концов, это я принесла миллионы от варрантов. А я ничего, кроме этой зарплаты и не просила. Целыми днями пропадала в торговых залах, финансы меня больше не интересовали, а вот вещи даже очень. Мы часами говорили с Маурицио, знаешь, я и сейчас поддерживаю с ним отношения. Он, конечно, не первая величина, но для меня добрая память о том времени. Я и раньше интересовалась модой, но только в пределах того, что позволял офисный дресс-код, шеренга рубашек и черных юбок. А тут я полностью погрузилась в моду, глотала журналы, книги по истории моды. Наверное, это была еще одна разновидность иллюзии. В конце концов, набралась сил и отправилась к Кулешову, с Женей говорить было бесполезно, я же была растерзанной девочкой, не больше. Выложила Максиму Сергеевичу все, как есть, вспомнила себя прежнюю, студентку отличницу, бабушкину внучку. Сказала, что мне все равно, что будет, но историю его теплых взаимоотношений с Женей узнают все вокруг, Кулешов тогда первый раз собирался баллотироваться в Думу. А у меня по глупой случайности оказались фото наших забав. Кулешов быстро согласился, спросил, чего я хочу. Я не хотела денег, это было бы слишком похоже на какой-то киношный шантаж, я хотела новую профессию. В общем, он оплатил мне обучение в Лондоне в Parsons колледж и жизнь там. Это был шанс, и я собиралась им воспользоваться, шанс очнуться, хотя, наверное, к моменту моего разговора с Кулешовым я уже очнулась, иначе так бы и продолжала плыть по течению. Я должна была стать лучшей в своем новом деле, и я делала для этого все. Лондон был отличным местом для исцеления от всех моих бед, Parsons колледж напоминал какой-то современный вертеп. Лондон был глотком свободы, всего того, чего у меня не было в Плешке, когда со стены на меня смотрел бабушкин портрет. В колледже мы учились как безумные, оказалось, что модная индустрия совсем не легкое дело, я посещала лекции и мастерклассы, стажировалась в Bergdorf Goodman. В общем все удалось, я вернулась в «Весну», сделала один заказ с Маурицио, обставив его по всем фронтам, а потом стала заниматься этим сама. — Лиза вновь поймала себя на мысли, что говорит слишком много, но, начав ворошить прошлое, она уже не могла остановиться. Слова лились будто сами собой, воспоминания всплывали одно за другим, оказалось, что, помимо тягостным минут те давние дни хранили много хорошего: новых впечатлений, тепла, света. — Знаешь, в колледже я выбивалась из толпы. Однажды в промозглый и снежный день я встретила одну девочку с курса — на ней были шорты, куртка с коротким рукавом и шляпа. Я спросила, почему она зимой в шортах, она ответила: «Это фэшн, Лиз». Я тоже постепенно становилась фэшн, хотя до конца, наверное, не стала. Меня все также притягивают простые строгие вещи. Но речь не о вещах, конечно, это было бы слишком просто, а я и так уже очень долго морочу тебе голову. Жизнь постепенно входила в свою колею, в «Весне» мне платили хорошие деньги, и я честно отрабатывала их. Я была поглощена манией шопинга: туфли-сумки-платья, новая машина. Я продала бабушкину квартиру, мама до сих пор считает меня ненормальной — продать квартиру в легендарной высотке и переехать сюда. Но я хотела обновить абсолютно все, я уже не была той Лизой, которой уютно в старом консервативном доме. Меня там все просто душило. Я зарабатывала все больше и больше, а хотела еще больше. «Весна» стала приносить отличную прибыль. В какой-то момент Кулешов продал ее, но для меня это осталось незамеченным, мы с Женей устраивали новых владельцев. Я требовала бонусов и мне их платили. Я стала такой карьерной мегерой, я получала физическое удовольствие от покупок, от своих возможностей и ни за что бы не рассталась с этим. Не в порядке лести, а просто, самым ценным, что я приобрела за эти годы, было знакомство с твоей мамой, а потом и с тобой.

Катя не выдержала, ее сердце разрывалось на части еще в тот момент, когда Лиза говорила о депрессии после неудавшейся беременности, потом об этих проклятых варрантах, но при словах о том, что заставлял ее делать Женя со своим другом, Кате захотелось кричать, плакать и бросаться вещами. Она не могла себе этого позволить, и вовсе не это было необходимо Лизе. И ни на минуту Катя не осудила ее — она не знала, как сама повела бы себя в такой ситуации. Катя больше не могла сидеть в стороне, она придвинулась к Лизе, обняла ее, накрывшись одним с подругой пледом. Лиза дрожала как осиновый лист, у нее были ледяные руки и неестественно разрумянившееся лицо, и если кошки скребли на душе у Кати, что творились внутри у подруги она и представить себе не могла. Они сидели в тишине несколько минут, как жертвы кораблекрушения, как застывшие трупы в пепле в Помпеях, — некстати пришло в голову Кате.

— Все было отлично, долгих шесть лет, у меня были деньги, модные показы, я выплатила ипотеку за эту квартиру. Побывала в Сиднее и в Рио-де-Жанейро. Жизнь была прекрасна. Я даже стала мечтать о ребенке из ЭКО, я могла многое ему дать. Наверное, просто хотела кого-то затопить своей любовью. А потом появился Женя со словами о том, что «Весну» покупает Корнилов. Сначала я даже не связала его с тем мужчиной из своего прошлого, так очередной форбс с первых полос деловых газет, которые я теперь не читала. Женя заявил, что ради сохранения своего положения я должна разыграть перед Корниловым странную игру. Тот наведывался в закрытый клуб и хотел, чтобы его развлекала не обычная девушка, а наряженная в японскую гейшу. Я сопротивлялась, но Женя пригрозил мне, что ты и твоя мама увидят эти ужасные снимки почти семидетней летней давности, и я согласилась. — Катя вздрогнула как от удара, Лиза попробовала отодвинуться, но подруга ее не отпустила. — Ну, знаешь, вставать на путь разврата мне было не впервой. Да и Женя убеждал, что, кроме ритуального чаепития, ничего и не будет. Мы быстро добыли кимоно в Большом театре, я взяла пару уроков и отправилась на встречу с Алексеем. Боже, да я чуть сознание не потеряла, когда поняла, что это он. Но я послушно играла свою роль. Первый раз Корнилов был грубым и хмурым, а однажды ужасно больным и печальным, и у меня сердце разрывалось от жалости. Я больше не играла, просто утешала его, как могла. О, Боже! — Лиза побледнела и бросилась вон из комнаты. Катя услышала звук захлопнувшейся двери и потоки льющейся воды.

Спустя несколько минут Лиза вернулась, обессиленная и с потухшим взглядом. Она должна была договорить — оставалось совсем немного.

— Ну а потом он с Сергеем ввалился в мою квартиру, — она улыбнулась обескровленными губами. — Это был какой-то воскресший кошмар. И начались все эти встречи, ужины, разговоры, взгляды. Он был то обаятелен, то бесконечно отстранен. А я проваливалась все глубже и глубже. Falling in love, как девчонка. Потом поездка к родителям, потом ночевки друг у друга. Знаешь, я даже пекла ему бабушкин торт. И все время думала, что такое могло произойти в Японии, что у него появилась эта идея встреч с суррогатной гейшей. Он так ее, вернее, меня называл: суррогат.

— Ты была с ним как гейша уже после того, как вы начали встречаться по-настоящему? — спросила Катя.

— Была, один раз, — кивнула Лиза.

— Бедная моя, — Катя сжала ее ладонь. — Ты, наверное, с ума сходила от ревности, не понимая, к кому из вас он привязан больше. И я не понимаю, почему ты винишь только себя? — взорвалась она. — Корнилов встречался с тобой и ходил в какое-то странное место, почти в бордель! Ты не изменяла ему, ты была с одним и тем же мужчиной. А вот он, он же изменял тебе! — Катя нервно ходила по комнате.

— Катя, сядь, у меня голова кружится, — тихо сказал Лиза. Катя резко почти упала на диван. — Я же тебе еще не сказала, за все эти мероприятия, — Лиза неопределенно махнула рукой, — Денисенко, один из нынешних владельцев «Весны» передал мне 10 процентов акций компании, которой принадлежит магазин. Такова вот цена дискредитации Корнилова. — Лиза не стала вдаваться в детали взаимоотношений собственников «Весны» и тайных мотивов каждого из них, не стала говорить о своих наполеоновских планах сохранения «Весны». Почти все она уже сказала. — Ну а сегодня утром приехал Алексей, он узнал про эти акции. Смешно, правда, мою жизнь губят то варранты, то акции. Мне вообще нельзя притрагиваться к ценным бумагам. — Лиза хрипло рассмеялась. — А я открыла ему, держа в руках то самое кимоно, которое хотела вернуть в театр, навсегда прекратив эту историю. А историю прекратил он. Вот и все. — Лиза опустила голову на подушку и, перестав сдерживаться, зарыдала в голос.

— И он, конечно, не дал тебе объясниться? — тоном обвинителя спросила Катя. По собственному опыту она знала, мужчины слишком спешат делать выводы, принимая на веру то, что требует долгих объяснений.

— Дал, но что я могла ему сказать? Я не стала ничего отрицать и объяснять. Я играла в гейшу и лгала ему. Зачем говорить что-то еще? — сквозь всхлипы проговорила Лиза.

Никто не произносил ни слова, у Кати зазвонил телефон, она отключила его, понимая, что сейчас любой посторонний разговор будет лишним. Лиза плакала, теперь уже почти беззвучно, только вздрагивала иногда, и это было печальнее, чем громкие рыдания, в которых была хоть какая-то жизнь.

— Теперь ты, наверное, не захочешь со мной общаться, — подняла мокрое от слез лицо Лиза. — Я все пойму, я ожидала этого. Но больше не могла молчать. Алексей что-то может сказать Сергею, он — тебе. Уж лучше я сама. Я хотя бы рассказала всю историю.

— Лиза, ну что ты говоришь? — вспылила Катя. — При чем здесь «я не захочу с тобой общаться»? Ты — моя подруга. И это не зависит от твоего прошлого, твоих поступков. Неужели ты бы прекратила со мной дружить из-за чего-то, что я сделала по отношению к Сергею или к кому-то еще?

— Нет, конечно, — возразила Лиза. Она и поверить не могла, что Катя все воспримет именно так, хотя, если задуматься, сама она бы повела себя также. — Но ты просто не могла сделать что-то, настолько плохое.

— Ох, Лиза, не говори так. И, главное, ты тоже не сделала ничего плохого, плохо сделали тебе.

— Я не знаю, вернее, я считаю, что сделала плохое. Я причинила боль Алексею. Я обманывала его. И я поверить не могу, что ты так спокойно отнеслась к моему рассказу.

— Нет, Лиза, я не отнеслась к нему спокойно. У меня все болит за тебя. Я ненавижу всех этих людей, кто так поступил с тобой, и сейчас я ненавижу Корнилова, потому что ты моя подруга, и я всегда буду смотреть на ситуацию, давая тебе сто очков вперед. Иначе — это не дружба. — Катя замолчала, Лиза тоже не произносила ни слова. — Когда ты заговорила о том, что я не захочу тебя видеть, мне стало страшно, и я почему-то вспомнила свою подругу Машу. Помнишь, я говорила тебе о ней, мы дружили с Университета, а потом она все сделала, чтобы разлучить меня с моей большой первой любовью почти накануне свадьбы, старалась навредить как можно сильнее, уже когда мы стали встречаться с Дорофеевым. Больше года назад она погибла, а я все думаю, что, наверное, со временем простила бы ее. Сейчас я помню только нашу общую радость студенчества, а не причиненное ей зло. И, когда я представила, что могу потерять и тебя, мне стало страшно. Я тебе обещаю, что никогда от тебя не отвернусь.

Лиза почувствовала, как слезы вновь текут по ее щекам, и она не могла их остановить. Катя сделала ей настоящий подарок, в самый трудный и тягостный момент.

— И я не знаю, как смогла бы потерять тебя и твою маму, — всхлипнула Лиза.

Они долго еще сидели вместе, разговаривая о чем-то второстепенном. Потом Лиза пошла в душ и отправилась спать, а Катя ушла, только убедившись, что подруга заснула.

Глава 15

Итак, Лиза оказалась дрянью, даже большей, чем он думал. Еще можно было найти объяснение чудесному приобретению акций «Весны», но вот хоть как-то оправдать японский маскарад не было ни единого шанса. В тот момент, когда Алексей увидел Лизу с кимоно в руках, у него в голове все словно перевернулось: ни на минуту, ни на секунду, бывая с ней, он и представить не мог, что она и Кейко — один человек, что девушка-студентка, играющая свою роль в загородном клубе, и холеная светская Лиза — одна и та же бездушная и падкая до денег стерва. Женщины всегда в первую очередь смотрели на деньги, но хотя бы не делали свои подлости так открыто, Лиза же играла в какую-то свою и, как оказалось благодаря его глупости, весьма успешную игру. Скоро он поймет, в чьих интересах велась эта игра. Акции были переданы от Денисенко, но думать, что именно один из владельцев «Весны» был инициатором всего этого — слишком просто и плоско. Тем более, очевидно, что он Корнилову совсем не ровня. Во всей этой истории было что-то более глубокое, что еще предстояло узнать Алексею, а пока он мог думать только об одном: как в его возрасте, с его положением и опытом его почти обставила эта девица, иначе называть Лизу он не мог. Надо отдать ей должное, она отлично выполнила домашнее задание: как в облике Кейко, так и в своем обычном — великосветской девушки, она знала его увлечение архитектурой, его восприятие искусства, даже его странную любовь к осенним Альпам, которые все остальные признавали только заснеженными до самых вершин. Алексей ни на минуту не верил, что Лиза действительно могла думать и чувствовать именно так, как она говорила, — он видел злой умысел абсолютно во всем.

Москву и Киото разделяли тысячи километров, порт требовал ежедневных забот — вдобавок к прежним проблемам о своем уходе заявили два ключевых управленца, причем об уходе прямо завтра без всяких бонусов и выходных пособий. Дела летели в тартарары, Корнилов вынужден был взять на себя руководство чуть ли не текущей деятельностью компании, дело, которым он не занимался долгие годы, посвящая себя стратегии и решению ключевых вопросов. Найти новых людей на должности топ-менеджеров было не просто, все, кому делались подобные предложения отвечали отказом, вызывать в Японию человека из Москвы или Европы, не знакомого с тонкостями местного бизнеса, было равносильно самоубийству. Было принято решение о найме Симона Хейдрика, долгое время бывшего управляющим директором в компании Honda и отлично знакомого с местной спецификой, но ему еще нужно было выйти из своего прежнего проекта в Сингапуре, а пока тысяча и одна проблема была личной заботой Алексея. Неутешительные новости приходили из Лондона и из Сочи, но подобная загруженность радовала его, не давая сил ругать себя за оплошность с Лизой.

Корнилов жил в своей старой квартире в Токио, не имея ни малейшего желания проводить время в доме, купленном для будущей жены. Как-то вечером, а точнее, уже ночью вернувшись домой, в спальне он увидел тонкий почти прозрачный пеньюар, принадлежавший Саюри, небрежно брошенный на кровать. В комнате пахло ее духами, терпкими и чуть-чуть мистическими. Казалось, еще минута и она войдет, радостно раскрыв объятия ему навстречу. Еще недавно этого бы хватило, чтобы вогнать его в сожаления и воспоминания — сейчас Алексей методично открыл окна, чтобы выветрить запах, внезапно показавшийся неприятным, убрал с кровати пеньюар и вызвал сотрудника службы охраны, чтобы узнать, кто так легко и беспрепятственно вошел в его квартиру.

В выходные, движимый воспоминаниями, Алексей направился в Никко, в старый парк, где так любила гулять Саюри. Встреча со знакомыми местами не принесла ничего: голые мрачные деревья, старые шаткие мостки и низкое нахмуренное небо были совсем не похожи на ту идиллию, которую он делил тогда еще с будущей женой. Вместо ощущений хрупкого тела, нежно жмущегося к нему в наивной ласке, перед глазами стояли кадры из жуткого фильма, показанного ему Сюнкити в прошлый приезд в Киото: старая морщинистая Саюри, седые волосы, недобрые глаза. Корнилов силился ухватить хоть на мгновение ощущение ушедшего счастья, ее робкую улыбку, скромный потупленный взор, но на память, как назло, приходила лизина улыбка и дерзкий смеющийся взгляд, только вот Лизу вспоминать он совсем не хотел. На электронной почте лежало письмо с подробнейшей информацией о всей ее жизни, но даже читать о ней Алексей не хотел. Каждая строчка, упоминание ее имени — все напоминало о той глупости, которую он совершил, так близко подпустив девушку к себе, о всей той лжи и притворстве, которым она почти окутала его. «Знаешь, я так боялась, что тебе не понравится мой торт. Что я покажусь тебе глупой и наивной со всем этим» — эта ее нелепая привычка в моменты волнения начинать каждую фразу со слова «знаешь». «Все-таки для меня вечность не там на леднике, там только страх, а здесь. Здесь вечность умиротворения и покоя» — четко продуманное притворство, в которое было очень легко поверить. Алексей резко развернулся и вышел из парка — он приехал в Никко вовсе не за тем, чтобы думать о Лизе. Может, чтобы вычеркнуть ее из памяти насовсем, нужно прочитать то досье, что прислали ему из Москвы, понять, наконец, кто стоит за Лизой, узнать все ее неприглядное прошлое и забыть и ее, наконец?

Осень коснулась и Марбельи, море стало мрачно-синим, почти смыкаясь у горизонта с таким же мрачным небом, сад потерял все свои радостные краски, являя миру неприкрытую прозу озябших кустов и старых деревьев. Алексей снова уехал в Японию и исчез со всех экранов — последнее время Светлана Геннадьевна интуитивно боялась его поездок в эту страну. Муж пропадал в Лондоне в судебных процессах, а деловые газеты по всей Европе, если не миру смаковали подробности приобретения им на залоговых аукционах лакомых кусков еще недавно советской собственности. В середине недели прилетела Марина с детьми, она в очередной раз поссорилась с мужем и, как в детстве, бросилась за утешением к маме — в такие моменты быть матерью было и радостно, и горько.

Еще недавно молчаливая вилла наполнилась детскими голосами, запахами ванили из большой кухни и тихими разговорами по вечерам. Обсуждение марининых семейных проблем плавно перетекло в домыслы о том, получится что-то у Алексея с Лизой или нет. И Марина, и ее мать очень хотели, чтобы получилось, хотя Марина никак не могла заставить себя забыть об этом странном сходстве девушки с Саюри, но ведь брат так яростно убеждал ее, что никакой замены тут нет и быть не может.

Мама убедила Марину, что стоит прекратить вести себя по-детски, нужно, наконец, серьезно поговорить с мужем о том, чего от брака хочет каждый из них. Марина на удивление легко согласилась. Оставаться одной в Марбелье Светлане Геннадьевне не хотелось, ехать в Лондон муж строго-настрого запретил — она решила лететь в Женеву с Мариной. В день отъезда начался жуткий ливень, дети капризничали с самого утра, а младшая еще и мучилась от колик. С горем пополам доехав до аэропорта, они, наконец, оказались в самолете. Марина нервничала от предстоящей встречи с мужем — Светлана Геннадьевна и сама не понимала, как они двое, еще недавно любящие друг друга, смогли все так жестоко запутать. Старший, Данил, насуплено смотрел какой-то мультфильм на Ipad’е, а маленькая Варенька плакала так, что, казалось, сейчас у нее остановится сердце, и Марина не могла ее успокоить. Дождь все усиливался, хотя, казалось, куда уж больше, судя по новостям североатлантический циклон терзал испанское побережье.

Автомобиль, в котором ехали Светлана Геннадьевна и Марина с детьми, направился прямо по летному полю к ожидающему их самолету, раскрытые зонты, короткая пробежка — и дождь виден только в иллюминатор. Оставалась надежда, что, несмотря на погоду, им удастся вылететь в Женеву. Марина, которая еще вчера не хотела даже видеть мужа, теперь просто рвалась домой, но все, казалось, было против. Варя зашлась в ужасающем плаче, Светлана Геннадьевна взяла внучку на руки, проверила ее памперс и, увидев, что тот нужно немедленно поменять, полезла в сумку за новым. Памперса не оказалось, она шикнула на дочь, а та зарыдала в ответ и наотрез заявила, что не полетит никуда, пока не переоденет малышку. Спорить с Мариной было бесполезно — теперь салон самолета наполняли и детские, и взрослые слезы. Смирившись со своей судьбой, в которой ею все помыкали: и муж, и дети, Светлана Геннадьевна, с плачущей дочерью и внучкой, насупленным внуком, направилась на выход.

Кандидат на должность управляющего директора порта должен был приехать через два дня — это было радостной новостью. Все остальное оказалось сплошным сгустком негатива — у компании, ведущей строительство моста на севере Хонсю, отозвали лицензию на проведение работ, пару дней назад в своем кабинете Алексей обнаружил сумочку Саюри, расчетливо брошенную так, как она всегда оставляла ее сама. Странное дело, если раньше это наполняло его воспоминаниями, то теперь лишь вызывало раздражение и желание, наконец, разобраться, кто, вопреки отличной системе безопасности, вот так легко проникал то к нему домой, то в офис. Хотя, конечно, разбираться следовало не с тем, кто — здесь все было понятно: Сюнкити Ямагути — безутешный отец и один из самых опасных мафиози на этих островах, а как и зачем. Первые дни после смерти Саюри Алексей каждую минуту ждал мести ее отца, был готов к ней и в глубине души даже желал ее, но ничего не произошло. Возможно, Сюнкити решил, что сама по себе жизнь с подобной виной является достаточной расплатой, или просто ждал подходящего момента. Теперь оказывалось, что верным было второе и, очевидно, это время расплаты приближалось. Вот только Корнилов, несмотря ни на что, уже не был готов расстаться со своей жизнью в обмен на спокойную память Саюри, и злился на себя за это, осознавая, что значит любовь была не такой уж сильной, или он вообще не умел любить.

Меры безопасности порта, строек, офиса и квартиры были беспрецедентно усилены, но было наивно полагать, что Корнилов сможет тягаться с Ямагути-гуми на их территории. Логичнее было бы, по крайней мере, ему самому уехать из Японии, но что-то держало его здесь, а, может, мешало вернуться в Москву, Лондон или любое другое место, где он ощущал близость с Лизой.

Алексей педантично завершал дела, накопившиеся за неделю: согласованы позиции по лондонскому процессу, получено одобрение очередного кредитного транша на Сочи, только информация о Лизе до сих пор отложена в долгий ящик. Что ж сегодня за ужином он прочитает эти жалкие строчки и закроет смешную историю.

Было что-то странное и неправильное в том, чтобы будучи в Токио, ужинать в европейском ресторане, но с недавних пор все японское потеряло для Алексея прежнюю притягательность и остроту. Именно поэтому он ярый ревнитель местных традиций, не зря же говорят, нет более яростно верующего, чем новообращенный, проводил вечер в средиземноморском ресторане, окидывая взглядом со своего отлично изолированного балкона, радостных европейских туристов, смакующих привычную еду. Он посмотрел последнюю почту на I-Pad’е и решительно открыл файл, посвященный Лизе, — здесь было все, вплоть до оценок, полученных ею при окончании школы. Лиза, конечно, была отличницей, обладательницей золотой медали и красного диплома, а также кандидатской степени и неоконченного MBA. Это показалось странным — она не походила на ту, кто бросал начатое на полпути. Алексей пролистал несколько фотографий — Лиза в 2004 году, через год после окончания института — она кого-то смутно напомнила ему, какой-то довольно приятный эпизод из прошлого, но Корнилов не смог сказать точно, какой. Официант принес отличное каре из ягненка, аромат трав и специй отчего-то напомнил ему Лизу, она забавно морщилась, когда пробовала что-то вкусное, вначале вдыхая аромат блюда, а потом откусывая крошечные кусочки. Алексей читал дальше — зимой 2004 года Лиза лежала в больнице с внематочной беременностью, рано начала сексуальную жизнь — вот и поплатилась за это, — цинично подумал Корнилов. Диагноз — неспособность иметь детей. Что ж, неплохо, можно не беспокоиться, что на него попытаются повесить чьего-то отпрыска, предположительно его, учитывая страсть Лизы к играм в закрытом клубе. Почти сразу после больницы Лиза ушла из «Брокер Инвеста» и уехала учиться в лондонский колледж. Ну все понятно, очевидно, ребенок был кого-то из «Брокер Инвеста», вот ее и сбыли с рук.

Алексей отодвинул тарелку, мясо потеряло свой вкус, приход в это место — свой смысл. Все то, что он читал сейчас, следовало узнать несколько месяцев назад, и тогда никаких огорчений не было бы в его жизни. Хотя, может, и не стоит жалеть, секс с Лизой в обеих ипостасях был выше всяких похвал.

Мысли нарушил звонок телефона, звонила Марина, хотя знать этот номер ей вовсе не полагалось. Дрожащий голос, сбивчивая речь — Алексей даже не сразу понял, что именно ему говорит сестра. Постепенно ее слова приобретали смысл, но это был худший смысл, который только мог существовать.

Самолет, на котором должны были лететь в Женеву Марина с детьми и их мать, был неисправен, причем так, что взлети он, шансов остаться в живых не было бы ни у кого. На частном аэродроме, который охранялся и оплачивался, как место для первых лиц такого не могло и не должно было произойти, но это произошло — в тяге управления самолета был найден посторонний предмет — то ли отвертка, то ли какой-то другой инструмент. Только плач и испачканный памперс Варвары, истерика Марины, не желавшей лететь к мужу, заставила их вернуться в терминал, чтобы успокоить малышку и хоть как-то примирить Марину с наличием у нее мужа и необходимостью хотя бы поговорить с ним. Видимо поиски памперса затянулись или Марина не поддавалась на уговоры, но шторм так разыгрался над побережьем, что вылететь не было шансов. Самолет отбуксировали на стоянку, а Марина, дети и Светлана Геннадьевна остались ждать возможности улететь. Когда небо хоть немного развиднелось, самолет снова подготовили для посадки и, как перед всякой посадкой, его вновь стали проверять механики. Тут-то и выяснилось то, о чем Алексей, его отец и зять должны были узнать только после смерти своих родных.

Алексей думал обо всем этом четкими фразами без грамма эмоций, он не мог себе позволить ни капли слабости: нужно было срочно принимать решения о безопасности семьи. Сюнкити Ямагути надоело ждать, и он задумал то, что погубило бы жизнь Алексея навсегда. Вместо своей дочери отнять у него почти всю семью: мать, сестру и ее детей. Заставить Корнилова не только ненавидеть себя самого, но и стать объектом ненависти отца и зятя. Это были бы ворота даже не в чистилище, а сразу в ад. Мудрая любящая мама, вздорная и любимая сестра, не по-детски серьезный племянник и крошечная малышка племянница. Скорбящий отец, потерявший любовь своей жизни, так он называл маму. Обреченный на вечные воспоминания об ушедших жене и детях зять. И он — виновный в этом всем. Только потому, что однажды не смог проконтролировать свою страсть.

Охрану семьи следовало многократно усилить, уверенные в своей безопасности они прежде никогда не прибегали к подобного рода услугам. Лучшим вариантом, по мнению Алексея, было отправить Марину с детьми и их мать на виллу в Сент-Барте — в конце концов, обеспечить безопасность на маленьком острове в Карибском море, где каждый посторонний становился объектом пристального внимания, было несколько проще, чем в густонаселенной Женеве или, наоборот, безлюдной в это время года Марбелье.

Теперь, когда решение было принято, оставались только детали.

Что ж, неплохую комбинацию задумал Сюнкити, — Корнилов раскрошил сигару кончиками пальцев. — Если бы он сам режиссировал сцену мести, то не нашел бы ничего лучше. Правда вдобавок к женщинам его семьи, отнял бы у врага и его зарождающуюся любовь. Правда, вот любви-то у Алексея и не было. Стоп, о том, что с Лизой покончено, знали только они двое и никто больше. Сюнкити о расставании тоже не знал и вполне мог полагать, что стоит в первую очередь отнять у Корнилова мать, племянников и сестру, а потом, когда он отправится за поддержкой к верной девушке Лизе, убрать и ее, оставив вокруг Алексея настоящее выжженное поле. Да, именно так! И если до этого додумался он, значит, Сюнкити запланировал все именно так.

Лиза, конечно, оказалась порядочной дрянью, но она не должна была расплачиваться за это жизнью.

Глава 16

Она пыталась собрать свою жизнь из осколков уже в третий раз. Жаль, что это было не то дело, в котором постоянные тренировки помогали достигать результата. Наоборот, с каждым разом осколки становились все более мелкими и хрупкими и плохо прилегали друг к другу.

Разрывающая боль первых дней после разрыва с Корниловым и исповеди Кате сменилась апатией и безразличием. Если боль она могла пережить, то с подступающей депрессией боролась, что было сил, потому что отлично помнила, чем это закончилось в прошлый раз — падением в бездну все глубже и глубже.

Совсем не обязательно было ехать в Милан на заказ pre-fall collection — с этим бы отлично справилась Тата, но Лизе хотелось убежать из Москвы, погрузиться в дела где-нибудь в другом месте, а не там, где каждый вздох напоминал Алексея. Да и к тому же, ей нужно было что-то решать со своим будущим — оставаться в «Весне» было слишком рискованно и ненадежно. Поэтому, сделав необходимые заказы для «Весны», Лиза погрузилась в скрупулёзный анализ дизайнеров и коллекций, которые бы подошли для ее собственного магазина. Она твердо решила: нужно открывать свое дело, которое, конечно, будет не столь пафосным и масштабным как «Весна», но все же. Конечно, это будет непросто, но у нее есть желание, опыт и узнаваемое имя, которые могут, а, вернее, должны ей помочь. Нужно только составить такой микс предлагаемых вещей, окружающих их ароматов и неповторимого стиля, который привлечет модных девушек в ее собственный магазин. Нужно что-то столь беспроигрышное, что даже не выстрелит, а взорвется подобно разрушительной бомбе.

Как решать финансовый вопрос она представляла: во-первых, минимум вложений личных ресурсов — абсурдно ставить под удар свои активы. У Лизы, конечно, было кое-что на счету, но это была ее подушка безопасности. Она была готова пустить в дело лишь средства, которые выручит за акции «Весны» — на эти деньги она не рассчитывала, и ими следовало рискнуть. Продать акции по наилучшей цене не составляло проблем — следовало только предложить их Шишкину, тому самому, которого его партнер Денисенко хотел обставить в гостиничном бизнесе. Предложить и рассказать о намерениях Денисенко. Может, в этом и было что-то нечистоплотное, но после прежних своих свершений Лиза ничего не боялась.

С подобным капиталом, продуманным бизнес-планом можно было пытаться получить вполне приличный кредит, и она намерена была это сделать.

Заказ был сделан, идеи будущего магазина тоже постепенно наполнялись смыслом — Лиза могла быть довольна проделанной работой, но она была так измотана прошедшими днями, что ей не хватало сил ни на что — каждое самое простое действие требовало огромных усилий. Подчинившись мимолетному порыву, она обменяла билет на Москву и на два дня уехала в чудесное место в каких-то тридцати минутах езды от Милана — на озеро Комо. Прозрачная водная гладь, прячущиеся в тумане горные пики и идиллические деревушки, будто разбросанные по берегам. И пусть небо было мрачным, горы неприветливыми — таким озеро нравилось ей даже больше, хмурым и свободным от вездесущих туристов с их ненормальной радостью бытия. В одиночестве Лиза каталась на кораблике, который в другие дни был полон фотографирующих окружающие красоты людей, подставляла лицо под косые струи дождя и стремилась вобрать в себя как можно больше удивительной силы этих мест. Здесь находили утешение Стендаль, Шелли и Флобер, а теперь вот и она — смешно!

Старинные виллы и монастыри на берегах Комо прятались за пеленой дождя, словно желая сохранить свое уединение хотя бы на это хмурое межсезонье.

Крошечные города — Белладжио, Менаджо, Варено испокон веков славились своими шелками и кружевом, которое ткали скромные монашки. Когда-то в этих местах самостоятельно выращивали тутовый шелкопряд, потом стали закупать его в Китае, но традицию шелкопрядения, зародившуюся в самом начале XVI века, сохранили до наших дней. В музее шелка Лиза увидела удивительные полотна, созданные местными мастерами, потрясающие переливы цвета и непревзойденный колорит. Воодушевленная находкой, она сначала обошла торгующие шелком магазины, купив шарфы и платки, которые могли соперничать со знаменитыми Hermes, а потом, воодушевленная успехов, направилась на шелковую фабрику и измором взяла управляющего, который сначала не мог понять, как эта маленькая промерзшая девушка намеревается приобрести у него товара на тысячи евро.

До отправления поезда в Милан оставалось полтора часа, забрав из гостиницы чемодан, Лиза совершала последнюю прогулку по городу. Она намеренно не заходила в магазины, торговавшие кружевами, — во всех большую часть ассортимента составляли детские чепчики, платьица и пенетки, — это были совсем не те вещи, которые она желала видеть. Но этот магазин казался вполне безопасным — в витрине были выставлены тончайшего плетения шали, скатерти и воротнички.

Лиза толкнула дверь и вошла внутрь, казалось, она попала в средневековую сказку. За годы своей работы байером видевшая сотни первоклассных коллекций, она была очарована изысканной простотой выставленных изделий. Простота была видимостью, за которой стояли долги часы кропотливого труда, глухие удары коклюшек друг о друга, затаенное ожидание: получится ли задуманное таким, как представлялось в мыслях.

В магазине было тихо и пусто — только где-то в глубине звучали приглушенные голоса. Лиза выбрала цвета старой розы кружевную шаль — в подарок Кате, Боже она до сих пор не могла поверить, что подруга не отвернулась от нее. Для себя она присмотрела тончайший кипенно белый воротник, которым собиралась украсить строгое платье Armani — невинная игра в школьницу. Воротник висел высоко, и снять его Лиза сама не могла, она оглянулась в поисках продавца и увидела, что откуда-то из внутренних помещений магазина в зал вошла крошечная старушка, на вид чуть ли не ровесница века, прошлого века. Она быстро заговорила по-итальянски, Лиза вновь беспомощно оглянулась, не понимая ни слова. Из глубины магазины вышел эффектный молодой итальянец, наверное, внук или даже правнук, направился к Лизе, собираясь достать воротник, на который она смотрела. Старушка резко остановила его, требуя перевести ее слова Лизе, парень пытался спорить, но быстро сдался.

— Извините, синьорита, — заговорил он. — Я потом достану для вас эту вещицу, но сейчас бабуля хочет, чтобы вы посмотрели вот это, — он сделал шаг к витрине, подсвеченной ласковым золотистым светом, открыл ее и протянул Лизе невесомое как золотая паутинка платье, такое крошечное, что оно было впору только новорожденному младенцу. Лиза вздрогнула, парень строго посмотрел на бабушку, та забрала у него из рук детскую вещь и настойчиво протянула ее Лизе — ей не оставалось ничего, кроме как взять ее.

— Глупая легенда — будто сирены подарили венецианской девушке кружевную фату, невесомую и нереальную, а потом ее подружки, желая иметь такую же, научились плести кружева. Не так все это, настоящее предназначение кружев — одевать в них желанных и любимых детей. Это последняя вещь, которую я сплела сама и вообще-то не собиралась ее продавать, но хочу, чтобы ее посмотрела ты.

Старушка отвернулась и удивительно быстро для ее возраста направилась прочь. Лиза и молодой итальянец с удивлением посмотрели ей вслед.

— Вы извините бабушку, она старая совсем, — начал извиняться парень. — Раньше она была одной из лучших кружевниц, а сейчас не видит почти ничего, но отказывается закрывать магазин и часто приходит сюда, — он протянул руки, чтобы забрать детскую вещицу. — Давайте я достану вам то, что вы хотели.

Лиза удержала платьице, не желая его отдавать.

— Если ваша бабушка согласна его продать, я куплю, — подчиняясь моменту, тихо сказала она.

Спустя час Лиза ехала в поезде, глядя как за окнами мелькает пейзаж остающихся позади Альп. Она до сих пор пыталась осмыслить странную встречу в лавочке с кружевами: фантасмагория, рожденная ее усталым сознанием? нереализованными мечтами и тайными мыслями? Можно было думать и так, если бы не детское платье, тщательное упакованное в папиросную бумагу и лежащее на самом верху ее чемодана.

Решение пришло само собой, до абсурда простое в своем замысле и трудное в исполнении. Но ведь никто и не обещал, что счастье будет легким. Еще несколько лет назад Лиза получила пусть призрачную, но надежду, что после операции по восстановлению проходимости одной оставшейся у нее трубы, она сможет забеременеть, а для ЭКО не было нужды и в операции.

Ей следовало не оплакивать свою судьбу, а заняться подготовкой к ЭКО, одновременно решая вопрос с собственным магазином и выходом из всех дел «Весны».

Решение было принято, оставалось лишь исполнить его.

Мысли, проклятые мысли терзали его, прежние переживания о смерти Саюри, о собственной в этом вине, о предательстве Лизы — все отступило перед угрозой потери родных из-за решившего, наконец, отомстить Сюнкити. Как бы Корнилову хотелось, чтобы объектом этой мести стал он сам, но нет, ее отец не был бы главой Ямагути-гуми долгие 20 лет, если бы шел проторенными путями. Казалось, предпринято все для обеспечения безопасности семьи — Марина с детьми, их мать уже вторую неделю были на Сент-Барте, отец легко согласился с Алексеем, а марининого мужа никто и не спрашивал. Жизнь на тропическом острове тоже не была залогом спасения от вездесущей якудзы, но все же давала надежду. Вилла Корниловых на самом берегу Карибского моря была нашпигована лучшими специалистами по безопасности, которых только можно было нанять за деньги. Но это не давало даже видимости покоя — чем больше Алексей думал о планах Сюнкити, тем больше он склонялся к мысли, что следующей жертвой, особенно из-за недоступности других женщин его семьи, может стать Лиза. Тем более, Лиза в последние недели развила в Москве какую-то бешеную активность. Корнилов и не желал бы об этом знать, но почему-то теперь считал своим долгом следить за жизнью этой мерзавки. Конечно, он приставил к ней охранников, но любому понятно, нельзя гарантировать чью-то безопасность, не вступая в контакт с этим человеком. За Лизой присматривали неотступно, но на расстоянии. Когда же к ней явился человек Корнилова с сообщением о том, что Алексей приказал охранять ее из-за угрозы его семье, Лиза нервно фыркнула, спросила, с какой это стати он отнес ее к своей семье и предложила незадачливому посланцу убраться вон. Она была так убедительна и так зла, категорически не желая ничего слушать, что суровый еще вчера генерал ФСБ был вынужден убраться восвояси. Теперь он и его подчиненные бились над задачей сохранить жизнь объекту, который этой жизнью как бы и не дорожил.

Алексей был вне себя от того, что он называл Лизиным самодурством, про себя ругал ее последними словами, а незадачливых охранников ругал вслух. Черт возьми, он даже решил сам ей позвонить, но едва, прозвучал первый гудок, услышал гневный голос, обвинявший его в извращенном желании контролировать ее жизнь, может, для того, чтобы она никому не рассказала о его странных пристрастиях к раскрашенным гейшам. Лиза просила объяснить, почему, из-за какой такой угрозы она должна пускать чужих людей в свою жизнь. Конечно, объяснять он ничего не захотел, закончил звонок и зло бросил телефон через всю комнату. Несчастный аппарат отскочил от стеклянной стены и остался лежать на полу.

Странно, но в этой ситуации наибольшее благоразумие проявила Марина, обычно взбалмошная и вздорная сестренка, не задавая ни единого вопроса, пообещав взять на себя объяснение с их матерью, быстро собрала детей для отъезда на Сент-Барт. Может, причина была в том, что она хоть немного знала о Саюри? — Корнилов не знал, но был благодарен сестре.

В один из дней Марина позвонила ему, она скрывала волнение за Алексея, убеждая его уехать из Японии, понимая, больше, чем Корнилову бы хотелось. Он не желал уезжать — в этой игре следовало поставить точку. Как будто случайно, а, может, интуитивно желая поделиться с близким человеком, Алексей сказал, что Лиза отказалась от охраны. В ответ сестра что-то злобно прошипела, он не стал вникать, что конкретно.

Лиза была зла, устала, обеспокоена и чувствовала себя отвратительно. Если бы не уверенность в своей неспособности вот так просто иметь детей, она бы уже бежала в аптеку за тестом на беременность, но она собственными глазами видела результаты исследований и знала о том, какие манипуляции ей нужно совершить, чтобы забеременеть, да и месячные были у нее в срок. Но все же она записалась на прием к гинекологу, чтобы знать все наверняка. И если усталость и беспокойство можно было отнести на счет слабого самочувствия, не больше, то у ее злости было вполне известное лицо — Корнилов. Он не успокоился той отповедью, что учинил ей, словами о том, что в считаные дни будет знать о ней все, теперь под каким-то надуманным предлогом, а, вернее, без всяких предлогов решил приставить к ней охранников. Узнал о перипетиях ее прошлого и решил подстраховаться? Как-то странно и глупо, и на него совсем не похоже. Она, конечно, дала отставку этим самозванным охранникам, но не могла поручиться, что они не делают свое дело без всякого ее ведома.

У нее была масса дел, Лиза выдержала трудный разговор с Шишкиным по поводу продажи ему акций Денисенко, пережила обвинения в предательстве и вероломстве, как будто была обязана ему чем-то. Злые и грубые слова отскакивали от нее как пули от бронежилета, причиняя боль, но не убивая. Кто такой Шишкин, чтобы сбить ее с пути? Немного шума и возмущений, но она получила свою цену — оставалось только дождаться перевода денег, а дальше пусть играет со своим так называемым партнером в какие угодно игры.

Этим вечером она собиралась отправиться домой пораньше, поужинать где-нибудь по дороге и лечь спать, как только стемнеет, благо в темнело уже в начале седьмого.

Лиза уже доставала из шкафа шубку с коротким рукавом — blackglama с оторочкой из соболя, так же непрактично, как и красиво, — когда в сумке завибрировал телефон. Незнакомый номер, незнакомый голос с раздраженными нотками.

— Это Марина, Марина Корнилова, — с удивлением услышала Лиза. Сестра Алексея была чуть ли не последним человеком, звонка которого она ожидала.

— Слушаю вас, — холодно ответила Лиза. Она знала, Марина невзлюбила ее с первого взгляда и, если раньше, еще готова была терпеть это из-за Алексея, теперь в этом не было нужды.

— Да, вам придется меня послушать! Один раз мой брат это пережил, но я не хочу, чтобы он переживал это еще раз. Я не знаю, что там между вами двумя произошло, знаю, только, что в этом виноваты вы оба. По-другому не бывает, никогда. Но не смейте из-за своей глупости отказываться от охраны и всего того, что требует Алексей. Мы с детьми и с нашей мамой чуть не погибли из-за выведенного из строя самолета. Алексей считает, что-то может произойти и с вами. Отец Саюри, его жены, мстит за смерть дочери. Мне наплевать на их японские представления о мести, я не хочу, что брат опять убивался по женщине, которую он считает, что любит. Саюри умерла через сутки после свадьбы. Ты слишком похожа на нее, хотя он и говорит: «Лиза — совсем другое». Согласись на все, чего хочет Алексей, не ради него, так ради себя. Прошу тебя, — Марина выпалила все это на одном дыхании и отключилась, а Лиза надолго замерла с телефоном в руке, пытаясь хоть как-то осмыслить услышанное.

Глава 17

Удивительно, но, чем больше проходило времени, тем все хуже и хуже Алексей понимал, чем его когда-то так сильно привлекала Япония. Юношеские фантазии: диковинная культура, мужественные самураи, кровожадные якудза — то, что мама называла сумасшедшими фанабериями. Жаль, что в огромном количестве своих фанаберий, он не остановился на чем-то другом. Жаль, что возможностей его отца хватало на реализацию почти любой идеи, какой бы сумасшедшей она ни была. Уж лучше бы он пытался исполнить мечту о межпланетном полете, которой бредил несколькими годами раньше.

Алексей никак не мог осмыслить и, главное, объяснить произошедшее. Последние несколько дней он провел в своем доме в Киото — изучал вопросы рефинансирования сочинской стройки, координировал с отцом и лондонскими юристами ключевые моменты идущего полным ходом судебного процесса. Несколько раз звонила Марина — подробно рассказывала о том, что происходит у них на Сент-Барте, и чутко прислушивалась, пытаясь понять то, о чем он сам ей бы ни за что не сказал. Неожиданно из Москвы пришла новость о том, что Лиза согласилась на навязанную ей охрану — от этого на душе стало чуть легче. Но самое главное, чему было посвящено все время Алексея, — так это ожиданию того, каким будет следующий шаг Сюнкити.

Традиционный японский дом: открытое пространство, торжество существа над формой, вечно современное — так раньше думал Алексей. Он еще любил говорить, что дизайн японских домов стимулирует переосмыслить образ жизни, что во времена, когда Леонардо да Винчи пытался создать систему пропорций, изучая человеческое тело, японские мастера уже знали ее. Сейчас это несколько раздражало — хотелось удобства и уюта, а не преклонения перед несовершенством окружающего мира, хотелось утонуть в мягком кресле, вытянуть ноги к камину, украшенному затейливой решеткой. Некстати вспомнился рассказ Лизы о посещении миланской мебельной выставки — одной из самых известных в мире, о том, как далеко многое из представленного от жизни, о том, что она бы хотела наполнить свой дом не чем-то холодным и абстрактным, а полным тепла, комфорта и любви — удобными диванами и коврами, ласковым мерцанием хрустальных люстр, и пусть кто-то скажет, что это мещанство.

Он был рабом своих воспоминаний. Может, ему бы следовало сделать лоботомию? а что отделить одну часть мозга от другой и стать человеком без эмоций, без разума и без памяти? Жаль, что в России ее запретили еще в середине XX века, а то это бы стало прекрасным решением вопроса. Оболочка, овощ вместо человека.

Алексей попытался удобнее устроиться на жестком кресле перед окнами в сад, сигарета погасла, зажигать другую было лень. Головная боль терзала уже второй день — с того самого момента, как вчера днем в тумбочке возле кровати он нашел медицинскую выписку, датированную прошлым годом. Абсурд, сначала Алексей вообще не мог понять ни слова, потом вчитался: «беременность, семь недель». Дальше еще какие-то слова — уже не важно. Не понимая, в чем дело, он сначала даже подумал, что речь идет о Лизе. Когда они были вместе в последний раз — наверное, месяц назад. Потом в голову пришла мысль, что Лиза вроде бы не может иметь детей, затем — осознание того, что он — в Киото, справка написана по-японски и датирована прошлым годом, да и выдана, к тому же, Саюри Ямагути.

Этого просто не могло быть! Он-то прекрасно помнил, что Саюри была девственницей в тот первый раз, когда они оказались, наконец, в своей спальне после утомительной, хотя и тихой свадьбы. Он помнил, как она несмело раздевалась, как дрожали ее холодные ладошки, которые он пытался согреть поцелуями, понимая, что девушка слишком невинна, чтобы он мог думать о своем удовольствии. Саюри опускала глаза и не желала его даже коснуться — отчего-то было обидно, почти по-детски, но ребенком в той ситуации была она, и Алексей смирял свое желание, свою страсть, давал ей столько ласки, нежности и терпения, сколько мог, но она все равно была не готова. Он мучительно медленно двигался вперед, а она, истинная дочь якудза, лежала с неподвижным, без единой эмоции лицом. Конечно, он помнил свой первый опыт в далекие шестнадцать лет с настойчивой одноклассницей, поставившей избавление от девственности наравне с окончанием школы с золотой медалью, все было гораздо проще, да, проще и быстрее. Он помнил и странную мимолетную ночь с очаровательной юной интеллектуалкой накануне Нового года в Москве. Москва вообще была последним местом в мире, где можно было надеяться на секс с невинной девушкой, но тогда он вытащил почти козырную карту. Все было легко, ненавязчиво и нежно — сейчас он даже не мог вспомнить ее лицо, только мимолетное чувство, что она чем-то похожа на Лизу. Но это так, наслоение одного воспоминания на другое, попытка не вспоминать ту страшную ночь с Саюри — ночь, когда он просто уничтожил ее.

Все эти свидания украдкой, ее робкие ласки, постоянная необходимость сдерживать себя, пристальный контроль Ямагути-гуми, часто незримый, но оттого только более опасный — ничто не подготовило Корнилова к отчаянию и мраку первой ночи с молодой и желанной женой. Хотя желанной была она для него, а вот он для нее — нет. Алексей чувствовал себя чуть ли не мародером, насилующим несчастную жертву. И хуже всего было то, что Саюри не проявляла ни капли эмоций — ни трепета, ни радости, ни даже страха — только ледяное спокойствие, от которого на него накатила какая-то непонятная всепоглощающая волна ярости и гнева. Он не был идеалистом уже давно, но, собираясь жениться на Саюри, ожидал какого-то волнующего, звенящего в своей хрупкости счастья. Уже в момент знакомства он знал, что нежная девушка — дочь одного из самых опасных мафиози, но это казалось не важным, тем более, что дела связывали его с Сюнкити-финансистом, а не с главой опасного клана. Да и Саюри ни на минуту не была похожа на этих жутких татуированных женщин, какими всегда изображали женщин якудза. Она была глотком пьянящей нежности, квинтэссенцией скромности и тихого шарма. Саюри воплощала в себе все качества старой исконной Японии, не тронутой урбанизацией, индустриализацией и феминистскими настроениями, она была бесценным цветком, который следовало бережно хранить вдали от жестокого мира. Вот только она была такой или хотела казаться, превосходно овладев искусством создания правдоподобных иллюзий?

Та ночь, начавшаяся почти пыткой для каждого из них, на какое-то мгновение обрела сияние ярких красок, как будто кто-то повернул калейдоскоп, ослепив наивного глупца всполохами цвета. Морально опустошенный, чувствуя себя как старая выпотрошенная рыба, которую в последний момент отбросили за ненадобностью, Корнилов бессмысленно смотрел в потолок, пытаясь понять, как он тридцатисемилетний мужчина оказался в такой ситуации, словно герой слезливого романа, которыми когда-то зачитывалась его сестра, а Алексей, из любопытства пролистав десяток страниц, пришел в неописуемый ужас. По потолку разбегались причудливые золотые нити, огромный и хищный паук, стягивал их в прочную и беспощадную сеть. Сквозь приоткрытую балконную дверь ветер приносил соленый аромат и причудливый шепот ни на секунду не замолкающего моря. Саюри лежала, закрыв глаза, обнаженное как сливочное лакомство тело дразнило и одновременно казалось чем-то запретным. Тяжелые черные волосы драгоценным покрывалом закрывали нежную шею и маленькую будто детскую грудь, тонкие пальцы изо всех сил сжимали столбики кровати. Какая-то странная кровать, будто не из этого интерьера, — рассеянно подумал Корнилов, а потом одернул себя, залюбовавшись женой. Она все-таки стала его женой — эта девушка из запретного сада.

По ее телу пробежала резкая дрожь, будто кто-то электрическим ударом оживил почти безнадежного больного. Бледные щеки порозовели, Саюри распахнула глаза — и в них больше не было страха, только желание — ненасытное, желание не девушки, а женщины, знающей, чего она хочет и как это получить. Еще недавно ледяные ладони источали тепло, медленно исследуя его тело с каким-то странным ощущением страсти и отстраненности. Алексея не пришлось долго ждать — он был готов затопить жену морем нежности, любви и ласки, но вот только ей уже не хотелось ласки — Саюри требовала не любви, а яростного секса, она сбросила робость, как змея сбрасывает свою шкуру, чтобы яростно жалить в новом обличье. Что ж, Корнилов готов был дать ей этот секс. Хотя девушка любила называть его «своим будущим стареньким мужем», он-то себя таким не считал, тем более, что сейчас был уже не будущим мужем, а самым что ни на есть настоящим. И Алексей включился в бешеную гонку, в которой его милая маленькая жена творила такое, о чем могли знать только портовые шлюхи. Но, может, она не хотела этого, а просто решила подарить ему радость после первой неудачной попытки? Может, она действовала по наитию, которое, наверняка, может посетить любую женщину, даже самую невинную? А, может, это он заставил Саюри так себя вести? Черные волосы разметались по подушке — распутная вакханка с влажными губами и жадным взглядом. Он дарил ей наслаждение, как умел, как чувствовал. На нежном теле алели следы поцелуев, метки, оставленные мужскими руками. Он опускался все ниже и ниже, затуманенным взглядом видя впалый живот, точеную линию бедер, крошечную татуировку на пупке. Саюри яростно мотала головой, выгибая стройное тело, ускользая от него, словно желая скрыть последнее, что муж еще не пробовал на вкус. Он был настойчив, желая знать ее всю — обонять, осязать, подчинять каждый клочок женского естества. Саюри вырывалась, Алексей не отпускал — следовало покончить с глупой робостью, подарить ей наслаждение, сначала осторожно, а потом заполнив ее собой всю, до самого края. Ему нравилось это ее стремление, заведомо обреченное на провал, сохранить свою скромность, хотя бы малую его часть. Корнилов всегда и все доводил до конца. Саюри резко дернулась и затихла, моя до самого конца — подумал Алексей. Он был радостно опустошен — совсем не так, как совсем недавно. Он не был больше «стареньким будущим мужем», он был готов, наконец, заставить ее прежде неподатливое, а теперь будто пластилиновое тело принять его целиком, без оглядки с широко распахнутыми глазами.

Саюри опять была подозрительно притихшей, снова игра в наивную скромницу — что ж в этом тоже что-то есть. Она не отвечала на ласки и поцелуи, снова пряча свои прекрасные глаза, вялые руки, равнодушие во всем.

А потом вдруг навалилось ощущение трагичной безысходности — красная отметина на виске, пряди волос, зацепившиеся за проклятые кованые столбики кровати. Своей настойчивостью, нежеланием остановиться он убил ее. Вот так просто!

Алексей не мог поверить в происходящее — жуткая фантасмагория, дьявольская шутка! Пусть только откроет глаза и он скажет ей все, что думает про этот глупый детский розыгрыш. Он простит ей абсолютно все и никогда больше не дотронется до нее, только пусть откроет свои прекрасные глаза. Сердце, почему оно не бьется? Почему все так же притягивает взгляд молочно-белая кожа? Разве такое может быть? Это он «старенький муж» должен был сгореть от страсти во время их бешеного секса.

Он убил ее! Сначала морально, потом физически, а, может быть, наоборот? Хотя кого сейчас волнует причинно-следственная связь. Ее больше нет, и не будет никогда. Резкий порыв ветра распахнул окно, пролетел по комнате, пошевелил прядь чернильно-черных волос. Голый и дрожащий, Алексей сидел на полу, боясь даже прикоснуться к той, которой не стало.

Мыслей не было, сначала не было даже боли — огромная давящая пустота, блаженный вакуум, который может разорвать тебя на части.

Глава 18

Удивительно, но бывает — что-то предвещает несчастье: интуиция, какие-то странные знаки, а вот счастье удается предчувствовать редко, даже огромное ослепительное счастье, как то, что сейчас испытывала Лиза. Она хотела смеяться, танцевать на одной ножке, выйти на улице и прокричать мрачной и суетной Москве о самом большом счастье в своей жизни. Казалось, даже снег стал каким-то особым, хрустящим с бриллиантовым блеском, и смог обрел тонкий ароматы надежды.

Беременность, 8 недель — и это вместо безнадежного диагноза, который Лиза приготовилась стойко пережить, изыскивая средства обмануть природу. Она-то шла на прием к гинекологу за рекомендациями по поводу лечения и перспективами будущего ЭКО, а в итоге услышала то, о чем даже боялась мечтать.

Это было почти противоестественно — как же так, тот человек, связь с которым чуть не лишила ее радостей материнства, сделал ей самый дорогой подарок на свете? Можно было поверить в легенду о двух половинках — в ситуации, когда шансы забеременеть даже с помощью ЭКО были куда ниже среднего, Корнилов, ничего не планируя и не думая ни о чем, вот так просто сделал ее будущей матерью. За это она готова была простить Алексею абсолютно все, хотя он и не нуждался в ее прощении.

Лиза выслушивала рекомендации, сведения о необходимых анализах, старательно кивала, глядя на чуть удивленного врача, и не в силах сдержаться несколько раз спросила: «То есть я точно беременна? И все хорошо? Никакой ошибки быть не может?». Врач терпеливо объяснял ей, что да точно, а насчет того, все ли будет хорошо, еще нужно провести некоторые исследования, но оснований опасаться чего-либо нет. И вот, спустя некоторое время, Лиза сидела в своей машине, сжимая в руках бумажки с лучшим вердиктом на свете. Конечно, сама бы она запланировала беременность на чуть более поздний срок, чтобы успеть решить все вопросы с магазином, запустить его и посвятить себя ожиданию будущего материнства, но разве в этом случае можно было на что-то роптать? Да и плохи те планы, которые не поддаются корректировке.

А вообще прежде, чем думать о планах, нужно еще раз проверить услышанное от врача. Ее гинеколог, конечно, хорош и работает в одном из лучших акушерских центров Москвы, но сейчас Лизе нужно только самое надежное и экспертное мнение. Доктор Курцер — человек-легенда, сначала безжалостно поборовший младенческую смертность в Москве, а затем смело ввязавшийся в акушерство как в бизнес, с отличным, кстати, коммерческим успехов. Любимец жен политической и финансовой элиты, он-то ей и нужен. Конечно, не уровень Лизы, чтобы зайти к нему так просто, но всегда можно что-то придумать. Лиза медленно выкрутила руль и отъехала от клиники, принадлежащей тому же самому Курцеру. Можно обратиться за помощью к Кате, которая, ожидая близнецов, наблюдалась у него, но, кажется, она придумала более короткий путь. Зинаида Абрамовна — супруга Курцера, постоянная клиентка «Весны» — замечательный врач-педиатр, по словам Кати, оказалась совершенно не готова к роли жены известного мужа, которого посещал сам Президент, а журнал «Форбс» признал чуть ли прорывом года. Лиза помнила, как она с чувством удивления смотрела на полную женщину, растерянно озиравшуюся в сияющих залах «Весны», где с вешал на посетительниц смотрели наряды размером не больше 46. Тогда Лиза, даже допуская, что эта совсем не гламурная и на первый взгляд не богатая женщина, не купит у них ничего, бросилась к ней из желания помочь почувствовать себя хоть чуть-чуть лучше. Спустя три года Зинаида Абрамовна, приобретшая светский лоск, гордо выгуливала наряды Red Valentino и, приходя в «Весну» доверяла одной только Лизе.

Пользоваться своим знакомством было как-то неудобно, но жизнь и здоровье ребенка стоили любых неудобств.

И все-таки сложно даже поверить, что она станет, вернее, уже стала беременной женщиной, а довольно скоро станет и мамой — услышит писк своего сына или дочери, возьмет на руки крошечное существо, самую лучшую часть ее самой и Корнилова, что уж тут скрывать. Радость пронзила Лизу от макушки до кончиков пальцев, а ведь еще вчера будущее виделось в самых мрачных тонах. Странный и пугающий звонок Марины, ненужная надежда, которой веяло от слов «женщина, которую он считает, что любит», мрачного вида мужчины, материализовавшиеся на пороге ее квартиры, едва она успела войти. Список имен, фамилий и фото тех, кто будет ее охранять. От кого или от чего охранять? От отца Саюри — женщины, которую Корнилов по-настоящему любил и смерть которой переживал, истязая себя, а, как оказалось, и ее.

Красавица-японка, хрупкая жемчужина, которую он мечтал любовно растить и подгонять под себя, словно в насмешку чем-то похожая на нее. Бледная кожа, черные волосы — маска, за которой Алексей не видел ни Лизы, ни Кейко, маска, за которой так хотелось угадать ту, которой дарил свою любовь.

Кейко была иллюзией, это Лиза понимала и сама, не претендуя ни на что, кроме мимолетного физического тепла. Но вот те дни в Гибралтаре и потом в доме его родителей в Марбелье, удивительные часы на склонах багряных Альп — Лиза верила, что тогда Алексей был именно с ней, а не с кем-то из своего прошлого или, еще хуже, из своих фантазий.

Все было тщетно — он любил загадочную Саюри, а Лиза имела неосторожность напоминать ее. Хотелось разом порвать со всем, что хоть как-то связывало ее с маленькой гейшей или нежной девочкой из приличной японской семьи. Лиза вошла в ванную — стеклянные, с золотыми и серебряными крышками баночки на полке — одни японские названия и имена: Shiseido, Kanebo, Kenzoki. Она не хотела видеть ничего, что бы напоминало об этой проклятой стране, которую никак не убьют ни землетрясения, ни финансовые проблемы. Резким движением Лиза сгребла все эти баночки и колбочки в пустой пакет, желая как можно скорее вынести из дома, и заменить безопасными французскими и американскими именами. Уничтожить свою косметику было слишком просто — из зеркала на нее смотрело бледное лицо с теперь уже ненавистными черными волосами. Нужно постричься и покраситься — посетила Лизу безумная идея. А что? Будет блондинкой с короткой стрижкой. В жизни же должно быть место чему-то новому. Лиза, пребывая в каком-то лихорадочном возбуждении, бросилась звонить в салон красоты — трубку долго не брали, ничего странного в половине двенадцатого ночи никто и не ждал ее звонка. Возбуждение ушло так же быстро, как и накатило. В конце концов, если она изменится внешне, разве тем самым не признает, что Корнилов те недолгие минуты близости был не с ней, а с девушкой из своих фантазий? Лиза устало поднялась с дивана и пошла расставлять на свои старые места ни в чем не повинные флаконы японских кремов и масок.

Сейчас все это казалось далеким и смешным, происходившим словно не с ней, а с какой-то другой несчастной и потерянной девушкой. Теперь перед Лизой стояли совсем другие вопросы и она горела желанием решить их как можно лучше.

Нежно-розовое солнце медленно опускалось за горизонт — все на Сент-Барте было на редкость предупредительным и деликатным, даже солнце. Это утомляло. Светлана Геннадьевна и Марина с детьми сидели возле бассейна во внутреннем дворике виллы в стиле техасского ранчо.

— И как Алексей с его тонким вкусом в архитектуре мог купить это сооружение? Оно же абсолютно не вписывается в пространство? — проговорила Светлана Геннадьевна. Конечно, были куда более важные вопросы, чем спор о вкусовых пристрастиях сына, но она боялась их задавать.

— Ну, я думаю, это была одна из любимых Алексеем насмешек над всеми вокруг и над самим собой, — ответила Марина, протягивая руки к смешно ковыляющей по траве дочери. Та медленно делала пару шагов и оседала на коленки, но не плакала — улыбалась. После той жуткой истерики в самолете, Варя не плакала больше ни разу, словно гордилась тем, что спасла взрослых и саму себя.

— И когда мой сын, наконец, оставит эту вечную самоиронию и будет просто счастлив? Иногда я думаю, как тяжело быть матерью взрослых детей. Когда ты была маленькой и плакала по ночам, отец говорил: «Придет время, и ты будешь рада, если в это время она хотя бы будет дома», — Светлана Геннадьевна грустно улыбнулась. — Но ты всегда была вовремя дома и я не смогла оценить, прав ли был ваш отец.

Медленно подошел Данила, резким движением потянул со стола стакан с лимонадом, не желая просить помощь ни у бабушки, ни у мамы: нахмуренный лоб, пристальный взгляд серо-голубых глаз — удивительно похож на ее отца и брата, но вовсе не на мужа, — подумала Марина. Пусть уж тогда унаследует и их характер, а не повадки собственного безвольного отца.

— Дядя Леша обещал научить меня кататься на каяке, когда он приедет? — требовательно спросил малыш.

— Хотела бы я это знать, — подумала Марина, но вслух ничего не сказала. — Приедет чуть позже и обязательно научит, — обнадежила она сына.

— Ну ладно, — сказал Данила, но, судя по его виду, в скорый приезд дяди не поверил.

Марина бережно укутала мальчика в полотенце, прижимая к себе, касаясь губами его теплой и по-детски пушистой макушки. Наверное, и мама когда-то также ласкала Алексея, не думая о том, что он станет взрослым, несчастным мужчиной, предпочитающим держаться подальше от своей семьи. Данила вырвался из материнских объятий и, схватив мяч, бросился на середину лужайки, изображая лучшего футбольного игрока всех времен и народов.

— Знаешь, Марина, я до сих пор не могу поверить в твой рассказ про Алексея и эту девушку Саюри, про месть ее отца, в то, что сын, пережив трагедию, ничего не рассказал нам. Вся эта история с самолетом теперь уже не кажется чем-то безумным, но все равно напоминает странный фарс, игру в триллер и детектив.

— Ох, мама, ну что я могу тебе сказать? — вздохнула Марина. — Ты знаешь, жизнь иногда причудливее любого детектива.

— Знаю, но не могу или не хочу в это верить. В тот его приезд в Марбелью с Лизой казалось, что все хорошо у них, что он заинтересован в ней. Или мне слишком хотелось в это верить, — Светлана Геннадьевна посмотрела на внука, видя на его месте своего, кажется, еще так недавно маленького сына, переполненного фантазиями и сумасшедшими идеями.

— Мне страшно, что Алексей ищет в Лизе замену Саюри, и еще страшнее от того, что он ее найдет, — Марина впервые озвучила свои страхи кому-то, кроме брата и стало хоть капельку легче. — А еще страшнее, что, кажется, он порвал с ней и уехал в свою Японию, лезть на рожон и тосковать. Знаешь, как она со мной говорила тогда по телефону? небрежно и зло, а на самом деле, наверное, сдерживая слезы. Уж я-то знаю про эти манеры абсолютно все.

Ну что ж Корнилов получил последнее послание — жалко было раскрывать свои карты, но что же делать? Как говорят европейцы: нельзя же вечно держать туза в рукаве. Сюнкити откинулся в кресле, довольно улыбаясь. В последнее время игры с Корниловым забавляли его больше, чем финансовые и политические дела. Не было ничего более волнующего, чем наблюдать за тем, как сильный в общем-то мужчина лихорадочно мобилизует все силы, стремясь вывести из-под удара свою семью, забыв о делах и ином, что наполняло его жизнь. Жаль, конечно, что не удалось разом покончить с матерью, сестрой и племянниками Корнилова, сейчас на него было бы интересно посмотреть. Но, может быть, так даже и лучше: пусть сидят на этом райском острове как в тюрьме и волнуются за свое будущее, а Корнилов пускай волнуется здесь и ждет, каким будет его следующий удар.

Было что-то даже возбуждающее в том, как Корнилов метался по дому, с удивлением, непониманием глядя на справку о беременности Саюри. Неужели он думал, что девочка досталась нецелованной именно ему? что ей не подарил радость никто из Ямагути гуми? Никогда европейцы не поймут их, как бы ни пытались, хотя иногда это даже смешно.

Глава 19

Дьявольские шутки Сюнкити: покушение на жизнь его родных, появляющиеся то в квартире, то в офисе вещи Саюри, а теперь еще и эта нелепая справка, будто она была беременна. В своем желании свести Алексея с ума старый японец зашел уже слишком далеко — Корнилов перестал ему верить. Известно, со временем притупляется абсолютно все — так произошло и сейчас. В первый свой визит в Японию после смерти Саюри и в первую встречу с Сюнкити Алексей был ошеломлен показанным ему фильмом — фантасмагоричное сплетение того, что было, могло бы быть и чего никогда не будет. Казалось, прошлое так сильно смешалось с настоящим, что заслонило собой будущее. Но вечная круговерть жизни с новыми встречами, ощущениями и мыслями, Лиза со своей непосредственной одухотворенностью, бизнес-проблемы на другом от Японии краю света — все это как-то стерло остроту произошедшего между ним и Саюри и заставило хоть ненадолго забыть свою вину — вину, за которую перед самим собой он будет расплачиваться до конца жизни.

И все же с известием о беременности Саюри Сюнкити переборщил — Корнилов откинулся в кресле, глядя на панораму залива, расстилающуюся далеко внизу за окнами небоскреба, на последнем этаже которого располагался его кабинет. Стоило только повернуть голову, и был виден другой небоскреб, на самом верху которого располагалась штаб-квартира Ямагути-гуми. Что ж, за этой шахматной доской они с Сюнкити сидели напротив друг друга.

Стоило подумать о делах и приготовиться к встрече с Симоном Хейдриком, который прилетал сегодня вечером из Сингапура, чтобы сначала войти в правление компании, а затем, если Алексей будет всем удовлетворен, то и возглавить ее. Увы, так просто переключить свой беспокойный мозг с одних мыслей на другие не получалось. Корнилов подошел к окну, прислонившись лбом к холодному стеклу. В детстве няня всегда ругала его за эту привычку, а он только улыбался, и няня оттаивала, готовая позволить абсолютно все. Если бы у него был сын или дочь, или и сын, и дочь он бы разрешал им абсолютно все. Как-то раз у них с Лизой зашел разговор о том, кого стоит воспитывать: суровую реалистку или принцессу. Лиза была уверена — маленькую принцессу, потому, что, узнав сказочную жизнь, она сделает все, чтобы ее сохранить. Тогда Алексей с ней согласился — теперь понимал, что она сама сделала все, чтобы сохранить свою сказочную жизнь. Сейчас, оглядываясь назад, ему казалось странным, что они вели настолько личные разговоры, тогда же все было уместно и гармонично.

И все-таки Саюри не могла быть беременна — он до мельчайших деталей помнил, как лишил ее девственности и, наверное, никогда бы не смог забыть, чем это закончилось для каждого из них. Конечно, Корнилов слышал про эти варварские операции по восстановлению невинности, но ни за что бы не поверил, что его милая девочка согласилась на подобное. Тогда бы она уже не была его милой девочкой, да и к тому же, поверив в подобную нелепицу, следовало бы признать, что она расчетливо изменяла Алексею с кем-то другим, а потом с согласия своей семьи, пошла на подобный подлог. Верить в это Корнилов не мог и не хотел.

Лиза проснулась переполненная восторгом — радость пенилась внутри как пузырьки дорогого шампанского, дразня, лаская и обещая что-то неизведанное. Что ж, неизведанного предстояло действительно много. Ей следовало перестроить всю свою жизнь, решить вопрос с делами и финансами, закончить обставлять квартиру, найти надежную няню, но, прежде всего, выносить и родить здорового ребенка — маленькую принцессу или принца.

Она медленно встала с кровати, подошла к окну — снег тонким слоем припорошил все вокруг, на реке образовалась тонкая корочка льда. Осень, увядание или короткий сон, после которого все вспыхнет радостью Нового года, ожиданием весны и новым расцветом. Лиза предпочитала вычеркнуть слово «увядание» из своей жизни. Еще каких-то семь месяцев и она возьмет на руки своего сына или дочь, лучше все-таки дочь, она и понятия не имеет, как воспитывать мальчика. С девочками, конечно, тоже никакого опыта нет, но с ними все как-то понятнее. Лиза улыбнулась — интересно, а у нее будет эта обращенная в себя улыбка беременной женщины, о которой так любят писать в романах. У нее будет все, чего она захочет!

Накануне Лиза встретилась с Курцером — милая Зинаида Абрамовна не подвела, доктор встретил ее как родную. После повторного осмотра, изучения результатов анализов и Лизиной истории болезни, если ее можно так назвать, он уверил девушку, что она абсолютно неприлично здорова и никакой угрозы беременности нет. И, конечно, даже по мнению опытного и видевшего почти невозможное врача, ее спонтанная беременность была почти чудом. Чудом, которое она должна была беречь как зеницу ока.

Накинув халат и натянув теплые носки, Лиза направилась на кухню. Было непросто вот так сразу пересмотреть свой рацион и особенно отказаться от любимого двойного эспрессо, но она уже вчера успела пообщаться с диетологом и была твердо намерено исполнять все предписания, абсолютно все. Ради нормального течения беременности она была готова на все, даже неподвижно пролежать в кровати до часа икс, хорошо, что не требовались подобные меры.

Лиза сделала бутерброд с зерновым хлебом и сыром, взяла из холодильника натуральный йогурт и свежую смородину, заварила имбирный час — кстати, ту еще гадость. В самые неспокойные часы, между сном и бодрствованием, мысли обращались к Алексею: как бы он воспринял новость о том, что она ждет ребенка, как бы вел себя с ней, был бы трепетно внимателен или, наоборот, отстранен. Наутро подобные мысли отступали, а если не хотели уходить сами, то Лиза их безжалостно изгоняла. Ей следовало решить насущные вопросы, а потом рефлексировать насчет Алексея. В общих чертах Лиза уже все решила: ее собственный магазин должен быть открыт к началу сезона осень-зима следующего года, упускать время нельзя. Деньги за акции от Шишкина будут получены до конца следующей недели, бизнес-план для получения кредита готов. Есть некоторые сложности с выбором помещения, но она даст себе еще месяц на поиски, самое главное, наконец, сформировалась идея, каким будет ее собственное дело. До двенадцатой недели Лиза пробудет в Москве, ее случай, как раз тот, когда никакая перестраховка не повредит, а потом полетит в Милан и Париж делать заказ. Конечно, время немного упущено, но не зря же она пять лет была самым милым байером на свете, нужно, наконец, начать получать дивиденды. Одновременно Лиза решила воспользоваться тем вниманием, которое ей начала уделять московская модная тусовка и глянцевая пресса. Была ли причиной связь с Корниловым или ее безупречная работа для «Весны» — неважно, значение имеет лишь результат. Лиза не будет скрывать свою беременность и афишировать ее — она будет самой стильной и самой желанной девушкой Москвы, независимо от своего положения. Настолько must see на любом приеме, в любой журнальной статье про моду, насколько это возможно. Это несколько противоречит ее привычному образу жизни, но в задуманном деле поможет только такая реклама, вернее, ее ненавязчивое отсутствие.

Что делать с Алексеем — самый сложный и скверный вопрос. Скрывать от него свою беременность — непорядочно и как-то глупо, особенно, учитывая ее планы стать чуть ли не медийной персоной. Звонить ему и сообщать об этом — как-то странно, а уж учитывая, как они расстались, что наговорили друг другу и, главное, что он думает о ней — еще более глупо, чем что-то скрывать. Одни вопросы, — Лиза вздохнула и поморщилась, сделав глоток имбирного чая. Ей еще стоило радоваться отсутствию токсикоза, о котором рассказывали прямо-таки жуткие вещи. Лиза пошевелила пальцами в теплом носке — легко было расслабиться, ощущая себя беременной и позволяя себе то, что всегда было под запретом, но она не собиралась расслабляться ни на минуту. Лиза будет самой примерной беременной на свете, будет есть и спать по часам, заниматься спортом и йогой насколько это возможно и полезно. Создаст своей принцессе лучшие условия на свете, а ситуацию с Алексеем отпустит ненадолго — не будет ничего скрывать, но и бежать к нему со своими новостями тоже. Пусть какое-то время все идет своим чередом, а, когда он приедет в Москву, Лиза найдет возможность с ним встретиться и поговорить, настойчиво демонстрируя, что ей от него абсолютно ничего не нужно. Если он решит что-то сделать для их ребенка, то это его право, но сама Лиза должна создать малышу такие условия, чтобы у Корнилова даже мыслей не было о ее корыстных планах. Конечно, речь не идет о том, что ребенку мог бы дать папа из первой тридцатки Форбс, а лишь о том, что мечтает дать она сама. Впрочем, мечтает Лиза о многом. Наивные люди, вроде Евгения, да и многие ее светские приятельницы, думали, что Лиза живет как стрекоза: лето красное пропела…, что тратит все деньги на туфли, наряды и сумки. Она не была такой дурой, все-таки чему-то бабушка ее научила — еще тогда, лет шесть назад, средства, которые ей почти против ее воли наравне с оплатой колледжа в Лондоне передал Максим Сергеевич, были вложены в акции Apple и Интернет-компаний. По меркам 2004 года — сущая авантюра, но Лизе было не жалко эти деньги, она вообще бы не хотела их брать, но, как всегда, оказалась слаба. Спустя несколько лет авантюра оказалась почти золотой жилой, но Лиза не притрагивалась к деньгам, храня их почти что на черный день. Оказалось, этот день настал и, слава Богу, он был совсем не черным.

На словах и в мыслях казалось, что все у нее будет легко и гладко, но Лиза понимала — везде таятся подводные камни. Взять хотя бы поиски няни; вот будь у нее была нормальная мама, которая взяла бы на себя заботы о внучке… но на подобное Лизе рассчитывать не приходилось. Ее мама была из тех, для кого слова «бабушка» звучало едва ли не ругательством. И еще этот странный пугающий звонок Марины, слова о мести отца погибшей жены Алексея, мрачные люди, которые тщательно проверили ее квартиру, машину, всю «Весну» — чего Лизе только стоило убедить разом заволновавшихся коллег, что это плановая проверка одной из муниципальных служб. Ее постоянно кто-то сопровождал, Лиза не была самым наблюдательным человеком на свете, но даже она видела следующий по пятам автомобиль. В тот день, когда эти люди вошли к ней домой и изложили свой план по ее охране, Лиза взбунтовалась — она и представить себе не могла постоянное присутствие постороннего человека рядом с ней. В итоге было решено, что люди, нанятые Корниловым, будут сопровождать ее, не вступая в непосредственный контакт, насколько это возможно. Теперь Лиза понимала: ей нужно пересмотреть свое решение — на кону стояла не только ее жизнь, которая до недавнего времени стоила совсем не много, но и жизнь ее ребенка, а вот она-то как раз была бесценна. Ясно, что при подобной охране Алексей легко узнает о главном событии в ее жизни, но разве Лиза так уж стремилась это скрывать?

Она медленно допила остывший чай, вот бы здорово было сейчас съесть настоящий французский бриошь, — мечтательно подумала Лиза, — такой весь пропитанный сливочным маслом, и запить его латте со сливками и карамельным сиропом. А еще можно заказать эклеры и ромовую бабу в ее любимой кондитерской Карла Марлетти недалеко от Гранд Опера. Она будет в Париже уже через месяц, и позволит себе эти маленькие слабости — в конце концов, должны же быть какие-то поблажки для беременной женщины.

Лиза медленно потянулась — субботний день, в три часа у нее встреча со спортивным доктором и инструктором по йоге. В запасе почти четыре часа, которые можно посвятить тому, чтобы понежиться под теплым душем, сделать несколько масок для лица и тела и поспать хотя бы часа полтора, а, может, сначала поспать, а потом все остальное?..

Глава 20

Ситуация с делами в Токио и в Киото постепенно налаживалась, Симон Хейдрик проявил себя человеком, не только знающим бизнес, но что важно — понимающим специфику работы в стране вроде Японии, да еще и в ситуации антагонизма с одним из наиболее сильных финансовых кланов — именно так Корнилов охарактеризовал свои отношения с Ямагути-гуми. Хотя еще рано было говорить о полной передаче Хейдрику полномочий, Алексей понимал, что может ненадолго уехать из Японии. Конечно, самым разумным поступком было бы направиться в Москву, но когда он поступал разумно?

Среди странных событий последних недель был звонок Лизы, Алексей не поверил своим глазам, увидев ее номер на экране телефона, но ответил, хотя и говорил себе, что больше никогда не желает ни слышать ее голоса, ни знать хоть что-то о ее жизни. Лиза была сдержанна и холодна и если бы он сам не видел кимоно у нее в руках, не вспоминал сцены, бывшие между ним и Кейко, находя десятки мельчайших штрихов, которые просто кричали о том, что Лиза и псевдо-японка — одно и то же лицо, Алексей бы снова рухнул в отношения с Лизой, интеллигентной и рафинированной девушкой с грустными глазами. Но, увы, он помнил абсолютно обо всем и никаких отношений не было и быть не могло. Она посмеялась над его чувствами за неплохие средства на собственном счету. Что ж, он тоже хотел бы посмеяться, но в ситуации с Сюнкити и развязанной им партизанской войной ощущал ответственность, в том числе и за Лизу. Поэтому был рад ее словам о том, что в связи с изменившимися обстоятельствами она хочет, чтобы «его люди» обеспечивали ее безопасность так, как считают нужным, без каких-либо препятствий с ее стороны. Интересно, что же это были за изменившиеся обстоятельства?

Алексей ответил, что Лизе лучше всего было бы уехать из Москвы, причем в то место, которое выберет он. Она резко заявила, что об отъезде не может быть и речи, и положила трубку.

Охрана Лизы обернулась тотальным контролем над ее жизнью. Ради того, чтобы быть в курсе происходящего и предвосхитить возможные действия Сюнкити, вовремя все-таки отправив Лизу куда-то из Москвы, куда-то, где бы не пришлось учитывать тысячу обстоятельств, Алексей вынужден был ежедневно прочитывать отчеты о времяпрепровождении девушки. Странно, раньше, проводя с ней время, он не был в курсе ее жизни так, как сейчас, не знал, чем заполнены ее дни. Лиза была на редкость предсказуема — она в одно и то же время выезжала из дома, обедала, возвращалась домой, чтобы поспать — довольно странная привычка для тридцатилетней женщины, и была просто помешана на здоровом образе жизни — покупала только экологически чистые продукты, ходила на йогу, пилатес, занималась с персональным инструктором, гуляла по часам. Новостью для Корнилова оказалась активизировавшаяся общественная жизнь Лизы — за последние полторы недели она побывала на двух выставках, одном показе моделей местного дизайнера, странном мероприятии под названием «заседание закрытого женского клуба» и открытии ресторана, дала интервью какому-то глянцевому журналу и поучаствовала в фотосессии для Интернет-портала, посвященного моде. В то время, что они были вместе, Лиза, конечно, тоже выходила в свет, но, когда была возможность, предпочитала провести вечер с ним, радовалась этому времени наедине. Просто хорошо играла свою роль, а теперь повода скрывать свои истинные порывы не было никакого. Удивительно, но, кроме гламурных мероприятий, Лиза не встречалась ни с кем, только ужинала несколько раз с Катей. Алексей ожидал другого — встреч с Денисенко или с кем-то еще. Что ж, Лиза оказалась умнее и раньше времени не афишировала свои контакты.

Самолет, в котором находился Корнилов, уже подлетал к Палавану, сверху жемчужные плантации выглядели как межпланетные станции из фантастических фильмов восьмидесятых годов — переливающееся водное пространство усыпано рядами белых плотов, к которым привязаны гигантские «крылья» — устричные садки. Выращивание бесценных золотых жемчужин — причуда, которая в первый же «урожай» принесла отличный доход — жемчужины, которые должны были пойти на ожерелье Саюри, были проданы за сотни тысяч долларов. Что ж, если в России и в Японии в делах все будет плохо, он переедет на Палаван, и будет промышлять разведением жемчуга. Отличный, кстати, вариант — подальше от всех и вся.

Приезд на этот остров, общение с бесхитростным и влюбленным в свое дело Бранеллеком, управляющим фермами и изобретателем способа выращивания золотого жемчуга, оказало какое-то странное успокаивающее действие на Алексея, как и в прошлый раз, когда он прилетел на Палаван после смерти Саюри. И удивительно, воспоминания о тех тяжелых днях не тревожили его здесь. Корнилову казалось, что он находится в блаженном вакууме — до больших городов с проблемами и подчас непосильной ответственностью были тысячи световых лет, а здесь на Палаване безмятежная у поверхности вода становилась обжигающе ледяной при погружении вглубь, а главной заботой была охрана садков, в которых росли жемчужины, от браконьеров — все как сотни лет назад. Алексей погружался с ныряльщиками, облетал с Бранеллеком на маленьком вертолете устрично-жемчужное хозяйство и на короткие мгновения забывал на дающую ему покоя историю с беременностью Саюри.

В один из вечеров, ощущая лишь всепоглощающую усталость после долгого дня, проведенного в ледяной воде обманчиво ласкового моря, Корнилов, сидя в одиночестве на балконе предоставленного ему дома, вдруг решил, что должен знать о прошлом Лизы все. Он резко встал и бросился в комнату за планшетом, как будто опасаясь раздумать и оставить все, как есть.

Равнодушное мерцание строк на экране, знакомые слова, понятные события — неудавшаяся беременность, уход из «Брокер Инвеста», начало работы в «Весне», учеба в колледже моды и дизайна в Лондоне. Алексей помнил мысли, пришедшие к нему в прошлый раз и последовавший за этим звонок Марины, дальше вникать в Лизину жизнь не хотелось, с мотивами ее поступков было понятно абсолютно все. Вот только какое-то странное настойчивое чувство заставляло его читать дальше — может быть, это было желание причинить себе новую боль?

Алексей пробормотал невнятное ругательство — она, что сошла с ума, когда пошла на такую аферу с варрантами? Или была не в себе, когда делала это? Мошенничество чистой воды, да еще и лежащее на поверхности. С Лизиным образованием и знаниями можно было бы быть умнее. Удивительно, как это не закончилось уголовным преследованием. Хотя ничего удивительного — Кулешов, один из совладельцев «Брокер Инвеста» долгое время владел «Весной», он-то и привел туда Лизу. Теперь все становилось понятным — Кулешов Лизиными руками таскал каштаны из огня, а потом отплатил ей тепленьким местом в «Весне». Нечего было и думать, что на сделку с варрантами она решилась сама. А может он и был отцом ее неродившегося ребенка? А что, все укладывалось во вполне стройную схему. Хотя странно, конечно, после того, что пришлось пережить Лизе, у Кулешова должна была бы быть хотя бы капля сострадания к ней как к женщине. А вот и еще одно подтверждение этой версии. Вскоре после того, как Лиза ушла из инвестиционной компании, она даже ездила с Кулешовым на его виллу в Черногорию. Отрабатывала новый виток в карьере, — усмехнулся Алексей.

Дальше Лизина жизнь стала какой-то абсолютно неинтересной — никаких связей, никаких мужчин, только одержимость работой. Парсонс колледж она, кстати, закончила первой на курсе, быстро взяла дела в «Весне» в свои руки и осталась там, когда Кулешов продал этот бизнес. Она сменила квартиру — абсурд продавать жилье в знаменитой высотке, но, видимо, новая Лиза не подходила консервативному дому, где помнили ее как бабушкину внучку. Она много путешествовала и по делам, и так, четыре года назад познакомилась с Катей, еще до истории с Дорофеевым. Казалось, Лиза жила так, будто никаких мужчин не существовало и в помине. Что это, верность Кулешову? Не выдерживающая никакой критики версия — после поездки в Черногорию не было никаких сведений о том, что Лиза поддерживала с ним какие-либо контакты. Скрытность? но эту информацию собирали не дилетанты, и если бы было что-то заслуживающее внимания, Корнилов бы в данный момент читал об этом. Неужели она больше шести лет прожила такой современной монашкой? Поверить в это не удавалось.

Алексей затушил сигару и отправился в дом — мысли о Лизином прошлом не давали ему покоя. В три часа ночи он проснулся с мыслью о том, что что-то в полученном им досье не так, уж слишком резко контрастировало поведение Лизы до этой ее неудавшейся беременности, во время аферы с варрантами и после. Лиза после ухода из «Брокер Инвеста» была той самой интеллигентной и холодной девушкой, с которой совсем недавно познакомился он. Лиза, предавшая его за акции «Весны» и разыгрывающая псведо-гейшу была Лизой, хладнокровно провернувшей сделку с варрантами. Следовало понять, как и почему это произошло, и какой же она была настоящей. А еще ему требовалось знать, от кого она была беременна семь лет назад.

Выпал снег, не тот легкомысленный, что покрывает землю в начале ноября, а потом трусливо тает при малейшем луче солнечного света, а настоящий зимний, который сулит обещание Нового года и надежду на сказку. Лиза отметила первый снег новой длинной шубой, купленной еще в апреле и ожидающей своего выхода в свет. В прежние годы следовало бы побеспокоиться о замене летних колес на зимние, но в этот раз у нее были неизменные сопровождающие, куда бы она ни направлялась, так что от одной бытовой проблемы они ее освободили. Как ни странно Лиза привыкла к присутствию строгого вида молодых людей, которые уже не казались ей такими мрачными. Вот интересно, докладывали ли они Корнилову о каждом ее шаге или подобная мелочь вообще не волновала его. В самой идее обеспечивать Лизину безопасность крылось что-то и тревожное, и дающее надежду. Получается, Лиза не была Алексею столь уж безразлична? Или напрасно она утешает сама себя, и он по какой-то рожденной изощренным умом причине хочет лишь контролировать ее. Но как долго это будет продолжаться? Ответа не было ни на один вопрос, и Лиза перестала себе их задавать. Она прогоняла любые мысли о Корнилове, напоминая себе о том, что в те минуты, когда она готовилась навсегда проститься с Кейко, вынеся из своего дома любое напоминание об этой унизительной роли, и еще раньше, пережив тяжелый разговор с Евгением, Алексей звонил в клуб и назначал встречу Кейко. Он изменял ей, мыслям о ней — это была разумная версия, озвученная Катей. Но разумное совсем не сочеталось с ее отношением к Алексею, с осознанием собственной роли в этой истории. Поэтому оставалось совсем не думать о нем, но разве можно не думать о мужчине, ребенка которого ты с нетерпением ждешь? Лиза не могла — она как отец Горио, чахнущий над своим богатством, бережно хранила в памяти каждую минуту, проведенную с Алексеем, каждое его прикосновение, то щемяще нежное, то яростное в своей страсти. Она знала, их сын или дочь будут порождением ласкового волшебства швейцарских Альп, послевкусия бабушкиного торта и разговоров о счастье в цветах догорающего солнца.

Прошедшие недели оказались наполнены хлопотами и стремлением следовать четкому распорядку дня. Лиза последовательно реализовывала свою идею о завоевании прочной репутации самого модного эксперта в московской тусовке. Если раньше она посещала мероприятия, скорее следуя своим желаниям, то сейчас детально обдумывала каждый выход в свет, выбирая лишь те, присутствие на которых гарантировало поддержание нужных контактов, фото в глянцевых журналах и статьи в Интернет-изданиях о моде. Лиза тщательно готовилась ко всем этим выставкам, приемам и ужинам по надуманным поводам: наряд, аксессуары, прическа — не просто в тренде, а опережая его. На редкость быстро ее старания начали окупаться — российский истеблишмент был полон дорого одетых девушек и женщин, но среди них было мало тех, кто мог бы сравняться с западными трендсеттерами, Лиза была твердо намерена занять эту нишу. Ее беременность несла перемены не только физические — к 11 неделе Лиза поправилась всего на пару килограмм, но и изменившееся отношение к окружающим вещам, происходящим событиям. Прежде светская жизнь была удовольствием, а теперь являлась лишь частью работы, удовольствием стали тихие часы, проведенные наедине с собой, долгие прогулки, когда титаническим усилием воли удавалось изгнать мысли об Алексее и думать лишь о том чуде, что он ей подарил.

Свою радость будущего материнства Лиза оберегала как хрупкую драгоценность и первым человеком, которому хотела рассказать обо всем, была Катя. Подруга улетела в Швейцарию, провести время с детьми, а оттуда направилась в Лондон для участия в каких-то переговорах. Она постоянно звонила Лизе, и это радовало бесконечно. Одно — просто услышать слова о том, что их дружбе ничего не грозит, другое — получать подтверждение этих слов.

Снег, как обычно, парализовал Москву, будто выпадал не десятки раз каждый год, а представлял собой очередное чрезвычайное происшествие. Обычно Лиза нервничала, что четкое расписание дает сбой, но сейчас позволила себе расслабиться и закрыть глаза, благо, за рулем ее автомобиля находился один из мрачных молодых людей. Сегодняшний день стоило отнести к числу однозначно успешных, во-первых, утром, пристально разглядывая себя в зеркало, Лиза с удовлетворением заметила, что ее талия начала чуть-чуть округляться, ну, а во-вторых, с вероятностью девяносто процентов ей удалось найти помещение для своего будущего магазина — тот самый недостающий паззл, без которого даже не стоило начинать историю с получением кредита. На Никольской улице рядом с бутиком дизайнера Алены Ахмадулиной и любимым Лизой Cup amp; Cake Cafe неожиданно освободилось помещение, которое раньше занимал какой-то банк, и узнала Лиза об этом совершенно случайно, дав послабление своему супер-продуманному рациону и заехав в кафе за профитролями. На выходе она встретила Алену, которую неплохо знала по встречам на показах, та сокрушалась о том, какого соседства стоит ожидать после закрытия банка. Лиза поняла — это тот самый шанс. Никольская улица — почти заповедный уголок старой Москвы, каждый дом хранит в себе какую-то историю, ну а с коммерческой точки зрения — деловой центр, соседство с ГУМом. Это было именно то, что нужно. Оставалось только стать арендатором заветного помещения, и как это сделать, Лиза уже знала.

Глава 21

День клонился к вечеру, мрачный и непохожий на все то, что он раньше ощущал в Японии, которая постепенно становилась для него страной заходящего солнца. Алексей провел совет директоров, встретился с директором Агентства природных ресурсов и энергетики по вопросам дальнейшего участия в строительстве завода по производству сжиженного газа на Сахалине, амбициозном проекте, по мнению российских и японских властей, призванном сблизить перманентно недовольные друг другом государства. Вообще он что-то в последнее время слишком много делал для государства.

Измотанный физически и морально, Корнилов приехал в свой дом в Киото — находиться в суете сияющего огнями и неистребимой энергией Токио не было сил. Два способа провести вечер: закрыться в библиотеке с бутылкой виски или отправиться на гольф-поле побросать мяч. Конечно, вариант с библиотекой лучше некуда, но, оказавшись на Палаване, Алексей понял, что он уже не в той физической форме, которой если и не гордился, то был вполне доволен. Что ж, значит, гольф-поле.

Алексей направился в спальню переодеться и взять клюшки, но, не сделав и пары шагов, замер как вкопанный: на большом экране в гостиной, на открытом ноут-буке и даже на мониторе от камер внешнего наблюдения разворачивалась одна и та же непостижимая в своей нелепости сцена: два тела, мужское и женское, сплелись в неистовой страсти. Маленькие нежные ручки ласкали рельефный смуглый торс, так любимые им шелковистые волосы разметались, на бледной коже виднелись отметины от мужских губ и пальцев. Мужчина прижимал Саюри к стене, а она своими стройными ногами обхватила его бедра. Это была не его хрупкая девочка, а распутная вакханка, открывшаяся и Корнилову за минуту до собственной смерти.

Алексей медленно опустился на диван не имея сил оторвать взгляд от этого действа. Хотелось верить, что все происходящее — плод его больной фантазии или помешанного на видео-эффектах Сюнкити, но картина казалась слишком реалистичной, и эта женщина, так яростно отдающаяся на экране, была той самой Саюри, что ненадолго предстала и перед ним самим.

Алексей не желал больше ничего видеть, схватил пульт от телевизора, желая прекратить это зрелище, — телевизор не выключался, захлопнул ноут-бук, но из-под закрытой крышки продолжали доноситься звуки нешуточной страсти. Обессилевшая Саюри медленно сползла по мужскому телу, дразня развратной негой и своего партнера, в котором Корнилов узнал Кэтсуэ — одного из приближенных Сюнкити, и к его ужасу, и самого Алексея. Кэтсуэ подхватил девушку и, собственнически прижимая к себе, отнес на кровать. Саюри раскинулась на подушках: сияющие глаза, порозовевшие щеки, тело, хранящее следы ласк, — такая, какой Алексей мечтал ее видеть в первую брачную ночь. Увы, ему досталось лишь жалкая насмешка над тем, что он желал получить, и что с такой радостью Саюри дарила этому парню.

Девушка поманила Кэтсуэ легким взмахом руки, он опустился на кровать, угнетая Корнилова видом своего возбужденного тела.

— Поговори со мной, Саюри, — тихо попросил Кэтсуэ, лаская ее нежную грудь.

— Мне хватает разговоров с будущим мужем, давай не будем терять время, — промурлыкала Саюри в ответ.

На экране развернулся очередной эпизод порно-фильма, вот только кино подобного рода Корнилов никогда не любил, да и видеть в главной роли хрупкую девочку, которой хотел оберегать от всего мира, было и странно, и страшно.

Внезапно все стало абсолютно понятным — череда притворства, мимикрии и обмана. Она действительно была беременна, а сцена в ночь после свадьбы — что ж в наше время не стоит ничему удивляться. Скованность и холодность — нежелание отдаваться нелюбимому «старенькому мужу», внезапная ошеломляющая страсть — воспоминание о Кэтсуэ. Алексей бессмысленно смотрел на экран, не различая в стремительном сплетении тел девушку своей мечты. Зачем она согласилась на брак с ним — вот основной вопрос, уж точно не род влиянием отца, тот с большим сожалением и крайне неохотно дал свое согласие Алексею. Единственное, что приходило в голову, — желание вырваться из-под опеки Сюнкити и всей Ямагути-гуми. Раньше Корнилов не видел в Саюри никаких порывов к свободной жизни, ее вполне устраивала жизнь оранжерейного цветка, но ведь он не видел и притворства, и чувств к Кэтсуэ.

Самый большой глупец на свете, ни года без женского обмана — сначала Саюри, потом Лиза, — Корнилов решительно направился к выходу из комнаты. Сейчас он вызовет своих так называемых охранников и снимет голову с каждого из них, пусть разбираются с тем, как постоянно кто-то посторонний проникает в его дом. И пусть Ямагути-гуми чувствует себя полновластной хозяйкой его жизни, больше это терпеть Корнилов не намерен. И если японцам доверять нельзя, значит, завтра сюда прилетят его люди из Москвы.

— И все-таки, малышка, может, ты остановишь все эти приготовления к свадьбе, не станешь выходить за него, — произнес расслабленный Кэтсуэ, играя с прядью волос той, кого Корнилов считал самой невинной девочкой на свете. Алексей остановился, было интересно послушать, что скажет в ответ Саюри.

— Прекрати! — она откатилась к противоположному краю кровати. — Я еле уговорила отца, я хочу этой свадьбы, хотя и не хочу Корнилова, — Алексей думал, что сильнее его огорчить уже невозможно, но от этих простых в своей жестокости слов, несмотря ни на что, испытывал боль. — Я хочу вырваться отсюда, я устала быть принцессой Ямагути-гуми, — Саюри стала покрывать поцелуями грудь молодого японца.

— Ну зачем, разве тебе плохо здесь? — недоумевая, спросил Кэтсуэ, и было видно, что он задавал свой вопрос не первый раз.

— Да, мне плохо! — закричала Саюри, и Корнилову стало ее жаль. — Я устала от этого контроля, от того, что отец определяет каждый мой вздох, где бы я ни была и с кем бы я ни была. Ты думаешь, он не знает, чем мы сейчас здесь занимаемся с тобой? Конечно, знает и одобряет! Пусть первым будет мальчик из Ямагути-гуми! — Саюри хрипло рассмеялась. Она вскочила с кровати и подошла к окну, резко распахнула его, обнаженная и прекрасная. — Корнилов сможет ему противостоять, я знаю. А самое смешное, что для Корнилова я тоже бессловесная игрушка, но он не отец, и это все равно лучше.

Алексей не знал, о чем и думать, мысли разбегались, чувства почти оставили его. Он презирал Саюри за ее ложь, за измену, за желание использовать его, но не мог не жалеть девочку, стремящуюся освободиться от жестких тисков семьи.

— У тебя есть еще марихуана? — спросила Саюри, возвращаясь к Кэтсуэ. — Покури на меня немного.

Алексей зачарованно наблюдал, как Саюри, накинув прозрачный пеньюар, кстати тот самый, что он пару недель назад нашел в своей спальне, прикрыв глаза, вдыхает сизый дым, выпускаемый Кэтсуэ.

— И потом, кто сказал, что я должна пробыть замужем долго? — с мечтательной улыбкой спросила она. — Чему-то папочка ведь меня научил. И никто ведь не подумает на меня.

Больше это видеть и слышать Алексей не хотел, одно дело понимать, что твоя любимая девушка — подлая лживая сука, но понимать, что она желала избавиться от тебя, используя секреты Ямагути-гуми, это уж слишком!

Алексей рванул дверь в спальню, на ходу сбрасывая пиджак, резким движением развязывая галстук. Оставив свои вещи неряшливой кучей на полу, он кое-как натянул спортивную одежду, схватил клюшки и бросился вон из дома. Звонки и разговоры подождут, а вот если он прямо сейчас не выпустит пар, разочарование и боль разорвут его на части.

— Лживая тварь! — резкий взмах клюшкой. — Думала только о том, как бы использовать меня!

— Сука, мечтающая о собственной выгоде! — мяч отправился в лунку.

— Не верить никому и никогда! Истина, такая простая, когда речь идет о делах, забытая в личной жизни, — точный свинг, выбросивший мяч на фэрвэй.

— Притворство, одно сплошное притворство! Как вообще он мог открыть ей душу?

— Шлюха, только строящая из себя рафинированную особу! — Алексей с отвращением к самому себе понял, что думает не о Саюри, а о Лизе. Эти две мерзавки смешались в его мозгах.

— Выключите этот чертов свет! — заорал Корнилов, ощущая, что от слепящих прожекторов взрывается голова, потом понял, что закричал по-русски и, прищурившись, сосредоточился на мяче, обещая себе дойти до последней лунки.

— Удар, за ударом — точно к цели, всегда и во всем. Как же так получилось, что в отношениях его преследовало фиаско? Хотя до Саюри и не было никаких отношений, только связи с красивыми яркими женщинами, то тут, то там, с модной певицей в Москве, с редактором глянцевого журнала в Токио, с самоуверенной чешской моделью в Нью-Йорке. Встреча, ужин в изысканном ресторане, секс ко взаимному удовольствию. А зачем принимать на себя обязательства, если и так все хорошо? Да и к тому же, жениться он собирался вовсе не на одной из них, с юности запомнив преподанный отцом урок, — гуляют с одними, а в жены берут других. Саюри была, вернее, казалась одной из тех, кого берут в жены. А вот, какой была Лиза непонятно, а теперь и не важно.

Алексей сделал сильный замах, мяч послушно перелетел на грин. Пошел холодный косой дождь, куртка быстро намокла и неприятно липла к телу. Что ж, он еще способен хоть что-то ощущать, — усмехнулся Алексей, забросив мяч в последнюю лунку.

Спустя полчаса, подставив тело под горячие струи душа, он размышлял о том, был ли слишком самонадеянным, веря в любовь Саюри, или ненаблюдательным, не замечая в ней черт Сюнкити. О якудза как о мафии и о финансовом клане он знал достаточно еще до приезда в Японию и узнал еще больше, начав вести с ними дела, но вот об их женщинах не знал ничего.

Нет, Корнилову, конечно, была известна история Секо Тендо, дочери одного из мелких якудза, решившей порвать с кланом и пережившей из-за этого тысячи страшных дней и ночей, но Саюри была совсем другой, тихой девочкой с чарующей улыбкой, принцессой Ямагути-гуми, бережно охраняемой отцом. Даже о том, что у девушки была татуировка, Алексей узнал в их первую и последнюю брачную ночь. Они познакомились на одном из приемов, устроенных в доме Сюнкити, — Саюри была невинна и прелестна в желтом платье и с косой тяжелых волос, уложенных вокруг головы. Короткий разговор, ее взгляд из-под ресниц, улыбка, его желание сделать ее своей, не как тех девушек, с которыми у него было то тут, то там. После того приема Корнилов встретил ее еще раз, радостно выбегающую из кабинета отца, уже не ребенок, но еще и не женщина. Алексей перехватил ее в приемной Сюнкити, в лоб попросил о встрече, она смущенно улыбнулась и тихо согласилась, но заявила, что должна еще спросить разрешения у папы. Очевидно, папа разрешил, может быть, преследовал какие-то свои цели? Потом начались все эти прогулки, приглашения на семейные вечера, легкие прикосновения друг к другу, обещание в ее взгляде, которое тогда казалось настоящим. Чем больше Алексей ее узнавал, тем сильнее хотел сделать своей. В Саюри было все, что нужно, очарование так любимой им Японии, скромность юности и нежная покорность. Она так смотрела на Корнилова, что хотелось утонуть, сжать в своих объятиях и не отпускать никогда.

Долгие разговоры с Сюнкити, понятное нежелание того отдавать дочь иностранцу, радость от сознания того, что, несмотря ни на что, Саюри станет его женой. Смерть, вина, а теперь еще и вселенское разочарование. Алексей выключил душ и, потянувшись за полотенцем, поймал себя на мысли, а может лучше, как раньше, красивые яркие женщины в разных концах света, то тут, то там.

Глава 22

Вот говорят, заранее покупать детские вещи, плохая примета, но ведь посмотреть-то можно. Прелестная кроватка с мишками Тедди и пеленальный столик, коляска Missoni, а эти платьица — от них же просто можно сойти с ума. Лиза не решалась ехать в магазин детских товаров, понимая, что это быстро станет известно Корнилову и он сделает свои собственные и, кстати, правильные выводы, поэтому радовала себя просмотром каталогов Интернет-магазина «Кенгуру». Сегодня был отличный день, и она заслужила релакс: утром Лиза получила предварительное одобрение кредитного комитета банка, представив подробный бизнес-план и письменное согласие мэрии Москвы на заключение договора аренды помещения в Никольском переулке, потом посетила доктора Курцера, который проверив результаты ее анализов, сообщил, что плод развивается нормально и какого-либо повода для опасений нет. Лиза была готова расцеловать сурового на вид врача. И все же она очень беспокоилась, когда приставленные Алексеем люди, сложат два и два: ее визиты в клинику, поездки домой поспать и долгие прогулки, несмотря на погоду. Внешне беременность пока не была заметна: Лиза надевала многослойные платья и туники, благо их было предостаточно в коллекциях этой зимы. Но, главное, не это, она сама очень хотела обо всем рассказать Алексею — какой смысл откладывать неизбежное? Вот сегодня вечером приедет домой и позвонит ему, заставит себя выслушать.

Вчера Лиза встретилась с Катей в прелестном ресторане The Сад, рассказала о своей самой счастливой новости на свете, об охране, приставленной Алексеем, о планах по открытию магазина. Подруга поддержала ее во всем, растрогав до слез, но, наверное, слезливость, как и сонливость, — какой-то побочный эффект беременности.

— Я рада, рада за тебя безумно, — быстро говорила Катя, сжимая ее руку. — Уже 11 недель, и уже, наверное, начал появляться животик. Хочу скорее затащить тебя в раздевалку в спорт-клуб. Ты же продолжаешь ходить туда?

— Конечно, — улыбнулась Лиза. — Йога, бассейн и занятия в кардио-зале инструктором, а еще сон по часам и сбалансированное питание. Сегодняшний вечер не считается, — она махнула рукой на тарелки с равиоли, гребешками и оссобуко.

— Ну и скука, — рассмеялась Катя. — Бери пример с меня, мой лозунг: не произносите при мне слово каллории.

— Катя, ты чудесно выглядишь, и это платье Oscar de la Renta тебе очень идет. Ты, кстати, похудела за то время, что была в Швейцарии.

— Время, проведенное с детьми, лучше любой тренировки, скоро сама поймешь, — Катя положила на тарелку подруге огромную креветку, — Тебе, как будущей мамочке, самое лучшее. А вообще, если серьезно, есть в этом какая-то особая справедливость: Корнилов едва не лишил тебя возможности иметь детей, и он же это исправил.

— Я тоже думала об этом, только мне казалось, что это как-то даже противоестественно.

— Будешь ему говорить? — по своему опыту Катя знала, как трудно рассказать о том, что ждешь ребенка, человеку, который даже имени твоего слышать не хочет, и как опасно не говорить об этом.

— Буду, должна. Корнилов и так обо мне Бог знает что думает, а тут… — Лиза безнадежно махнула рукой. — Он, может быть, еще и слышать ничего об этом не захочет.

— Ну это ты зря, у мужчин просыпается любовь к своим наследникам.

— Катя, но ты же не думаешь, что он захочет забрать моего ребенка? — встрепенулась Лиза.

— Не думаю, к тому же, не так это и просто, — успокоила ее Катя. — А насчет всей этой истории с охраной, страшно и непонятно, но я верю, что Корнилов защитит тебя, а еще радуюсь самому этому желанию защитить тебя.

— Знаешь, Марина по-настоящему напугала меня, до этого я как-то несерьезно все воспринимала, а она говорила про жену Алексея, умершую в ночь после свадьбы. Безумие какое-то.

— Жуткая история, — вздохнула Катя, — И Сергей мне говорил, что Корнилов вернулся из Японии как замороженный и эти его игры в свидания с гейшей. Теперь понятно, сплошное стремление все забыть.

Лиза еще долго думала над словами подруги: Кейко была попыткой забыть другую девушку, а вот, кем была она сама и кем бы стала, не будь всего этого лже-японского фарса? На последний вопрос ей уже никогда не получить ответа. Лиза начала собираться домой, мысли о Корнилове не рождали ничего, кроме тяжести на душе, но и не думать о нем было невозможно.

Все-таки это здорово возвращаться домой в пять часов вечера, такого с Лизой не бывало уже много лет. Сейчас она войдет в свою квартиру, переоденется в домашний костюм и сразу же позвонит Алексею, хотя, нет, сначала нужно что-нибудь съесть. Можно приготовить фритату с грибами, точно, фритату. Вообще-то Лиза редко ела яйца из-за проблем с кожей, к которым они приводили, но на этой неделе фритата будет первым блюдом из яиц, так что ничего страшного. С такими прозаически мыслями она поднималась в лифте с одним из охранников после того, как другой проверил ее квартиру и позвонил со словами, что можно входить. Удивительно, но она уже привыкла ко всем этим мерам предосторожности и уже не воспринимала их как что-то из ряда вон выходящее.

Лиза медленно сняла платье — нежная светло-серая шерсть с кружевом по низу и по рукавам от Ermano Scevrino. Она обязательно закажет Scevrino для своего магазина. За платьем последовала тончайшая шелковая сорочка — Лиза баловала себя ретро-бельем от мадам Кодоль — все эти остроконечные чашечки, корсеты и пояса для чулок — Корнилов умел ценить подобные изыски. Она бросила короткий взгляд в зеркало и как-то особенно остро осознала себя беременной, накинула халат и резко взяла телефон — какая может быть фритата, она должна прямо сейчас позвонить Алексею! Лиза сделала восемнадцать попыток, первый раз набрав номер и не дождавшись ответа, просто не могла остановиться. Он не отвечал, а, может быть, не хотел слышать ее. Лиза, наконец, устала от монотонных телефонных гудков и, вздохнув, направилась на кухню, идея готовить хоть что-нибудь больше ее не привлекала. С грустной улыбкой Лиза взглянула на эмалированную табличку «I kiss better than I cook», которую они с Алексеем купили на блошином рынке в Лондоне, достала из холодильника молоко, грибы, сыр и яйца, в конце концов, что такое фритата? — банальный омлет.

Она тонкими ломтиками резала грибы, когда раздался звонок в дверь, в монитор камеры наблюдения Лиза с удивлением увидела одного из охранников.

— Вы не включали плиту, Елизавета Максимовна? — напряженно спросил парень.

— Нет, — ответила Лиза, не понимая, какое это имеет значение.

— Освободите, пожалуйста, кухню, — деловито попросил он. — Сейчас сюда приедут сотрудники электротехнической лаборатории.

— А в чем собственно дело? — выдавила Лиза.

— Есть основания полагать, что вашу плиту вывели из строя, желая подстроить удар электрическим током. Это неподтвержденная информация, так что давайте дождемся специалистов, — побледневшая Лиза без сил опустилась на диван в гостиной. Внезапно слова Марины обрели смысл, стали реальными, как никогда. Боже, еще несколько минут, она бы нажала на кнопку, желая включить плиту, и получила бы огромный разряд тока. 380 вольт, выжить никаких шансов, обуглившееся тело, никакой надежды, никакой жизни. Лизу затошнило и она побежала в туалет. Ее сотрясали судорожные спазмы, кто так ненавилит Корнилова, что желает смерти всем женщинам, имеющим к нему какое-то отношение? Лиза прижалась лбом к прохладному фаянсу. Марина сказала ей, кто — отец умершей жены Корнилова. Что же делать? Угрожает ли что-то самому Алексею? Вопросы, вопросы, на которые может ответить только он сам. Лиза поднялась с пола, твердо решив заставить Корнилова поговорить с ней, услышать ее, объяснить ей абсолютно все. Если Алексей не захочет ответить, она достанет его через мать и сестру.

Телефонный звонок вырвал его из беспокойного сна — старое доброе правило: ночные звонки ничего хорошего не приносят. Лиза, мама, Марина?

— Алексей Дмитриевич, это Василий Петрович, — Корнилов и сам узнал голос бывшего генерала ФСБ и содрогнулся от дурного предчувствия. — Все живы, но в квартире Елизаветы Максимовны был оголен провод электрической плиты. Мы успели это выявить до того, как она ею воспользовалась.

Алексей почувствовал, как его сердце упало вниз, а он-то думал, такое бывает только с впечатлительными дамочками. Лиза могла умереть — отпечаталось в голове, хрупкая как мейсенская статуэтка Лиза могла лежать на полу, получив смертельный разряд тока, ощущая как ток пробегает по телу, останавливая сердце. И всего лишь из-за того, что имела глупость связаться с ним, из-за того, что он, не разобравшись в подлой японской интриганке, не сдержал самого себя Корнилов сжал голову руками.

— Как вы могли это допустить? Я же говорил вам, охранять ее каждую минуту, каждую секунду? — Алексей срывался на крик, чего не позволял себе почти никогда, а сегодня позволил уже второй раз, но он слишком отчетливо представлял, какой конец мог ожидать Лизу. Однажды на стройке офисного центра Алексей видел последствия с нарушением правил безопасности обращения с электрооборудованием — страшный ожог рук, ампутация, а затем смерть от остановки сердца. И то же самое ждало Лизу. Корнилов представлял, как она в одном из своих полупрозрачных домашних одеяний с улыбкой на лице включает плиту, ее тело содрогается, один раз, другой, и девушка падает на холодный пол.

— Через три часа жду предложения по дальнейшему обеспечению безопасности Елизаветы Максимовны, — Алексей уже был готов положить трубку, когда услышал Лизин голос.

— Дайте мне поговорить с ним! — резко заявила девушка, хорошо хоть не расклеился, — подумал Корнилов, но, наверное, это придет позже.

— Алексей, ты должен все мне объяснить, все, что происходит, — ее голос царапнул даже не по нервам, а по сердцу, — Я так не могу, не понимая, что происходит. И еще, — она на мгновение замолчала, — Нам нужно встретиться с тобой, я должна сказать тебе кое-что важное, — Он не мог, не желал с ней встречаться, только не сейчас.

— Говори сейчас! — резко бросил Алексей.

— Я так не могу, не могу говорить об этом по телефону, — сникла Лиза.

— Не можешь и не надо! — Корнилов не мог заставить себя говорить с ней не столь резко, хотя и понимал, что Лиза сейчас, как никто другой нуждается в утешении.

— Алексей! — повысила голос девушка. — Я не знаю, чего и кого бояться. Ты должен мне все объяснить.

— Достаточно и того, что я знаю, кого бояться, — бросил Корнилов. — Что делать дальше, буду решать я, это понятно? — Алексей подошел к окну и резко распахнул его, разговор с Лизой лишал его сил и воздуха в легких.

Боже, как же она хотела возмутиться, закричать на него и посоветовать заниматься собственными делами, а не решать, что делать ей, но было ли у нее на это право? Скорее всего, нет, если бы не охранники, приставленные Корниловым, вполне вероятно, ее уже не было бы на этом свете. Если бы не сам Алексей, не было бы всей этой опасной и непонятной истории. Если бы не он, не было бы ребенка, о котором она не смела и мечтать.

— Понятно, — тихо согласилась Лиза. — Но все равно нам нужно поговорить, и я не могу ждать. Когда ты приедешь в Москву?

— Нам с тобой не о чем говорить, — отчеканил Алексей. — Все, что можно мы уже друг другу сказали, а ты еще и показала мне, — он усмехнулся. — Поэтому для тебя не важно, когда я приеду в Москву.

Внутри у Лизы что-то оборвалось, что-то, что еще давало ей надежду, призрачную и тонкую, словно паутинка.

— О, мне прекрасно понятно, — четко произнесла она. — Я же все тебе показала! — а сама подумала, что показала ему еще не все, и улыбнулась, грустно и загадочно.

— Лиза, ты слышишь меня? — как странно слышать его голос, когда надежда умерла.

— Слышу, — нехотя ответила Лиза.

— Я хочу, чтобы ты уехала из Москвы. В какой-нибудь маленький город, маленький дорогой город, в Баден или Лихтенштейн.

— Алексей, ты сошел с ума! — Лиза все-таки повысила на него голос. — Я не могу уехать из Москвы, у меня здесь дела и обязательства. Тем более в такое захолустье! Ты вообще видел хоть одного человека, который хотя бы просто был в этом твоем Лихтенштейне?

Алексей улыбнулся, хоть и против своей воли. Сильный ветер и дождь, врывавшиеся в распахнутое окно проясняли мысли и хоть немного очищали душу.

— Я был в Лихтенштейне, и ты не раз видела меня, — он продолжал улыбаться, Лиза почувствовала эту улыбку и медленно опустилась на диван — пережить разговор со злым Корниловым было куда проще. — Пойми, это вопрос не моих желаний. Очевидно, обеспечить безопасность в маленьком, почти закрытом городе куда проще, чем в Москве. Сколько мне еще будет везти: сначала самолет, в котором должны были лететь мама с Мариной, потом эта твоя плита, — Корнилов устало вздохнул, и это почти сломило Лизу. Сколько потерь он может пережить? Чужой, озлобленный человек, отец ее ребенка.

— Белладжио, озеро Комо. Крошечный и очень дорогой город, я поеду туда, — Лиза решила, что это лучший вариант — провести несколько недель в окружении замерших в межсезонье прекрасных и суровых Альп, снова сходить в тот магазин, торговавший кружевами, поблагодарить старушку. Да и к тому же, она сможет сколько угодно ездить в Милан и даже слетать в Париж.

— Хорошо. Василий Петрович все решит, — отрывисто сказал Алексей, немного подумав, и отключил телефон, а Лиза еще долго слушала тишину, в которой совсем недавно звучало его дыхание.

Корнилов закрыл окно — слишком много дождя и шума за один вечер и одну ночь, слишком много новостей. Циничное предательство Саюри, ложь как образ жизни, как вторая кожа. Жуткая смерть, уготованная Лизе, ее нежный, чуть дрожащий голос в телефонной трубке, желание встретиться с ним — зачем?

Сначала Алексей думал, что Сюнкити совершил глупость, показав ему истинное лицо дочери. Храня в памяти прежний, придуманный им самим образ Саюри, Корнилов был обречен страдать от чувства вины всю свою жизни. Теперь же, зная ее, как циничную, алчную и бессердечную женщину, дочь своего отца, Алексей испытывал сожаление и злость — на нее и на самого себя, поддавшегося на обман. Но после событий в Лизиной квартире вся подлость замысла Сюнкити становилась понятной: сначала показать, какой была в действительности Саюри, а потом в обмен на ее жизнь забрать жизнь Лизы, а потом еще и матери, и сестры Алексея — заплатить бриллиантами за потерю жалкой подделки.

Глава 23

Некоторые идеи все же лучше оставлять нереализованными, да, именно так!

Красивая женщина в его постели, эффектная, яркая, умная, немного эгоистка, конечно, стерва. Правильное тело, точеные черты лица, короткие светлые волосы, чтобы были видны бриллианты Graff в маленьких ушках. Партнер одной из лучших юридических фирм этого города, экспортирующего правосудие по всему миру, мама милой семилетней девчонки, с радостью всем рассказывающей, что ее мама — профессор. Женщина, жестко руководящая разнонациональной толпой юристов, выигравшая для Корниловых процесс, после которого казалось вполне разумным обсудить некоторые детали с ней лично, а затем чуть более лично, еще и еще. Непрофессионально? Отнюдь, ведь дела завершены, счета оплачены и они просто свободные женщина и мужчина.

Настя — имя, совершенно не подходящее ей. Легкий акцент в русской речи, дымка разочарования в глазах, правильный секс, как по нотам. Все не то, абсолютно не то!

Третья сигарета за ночь, третий бокал виски. Курить на кухне, странно, как в старом советском кино. Кухня дальше всего от спальни, где спит Настя.

Настя все-таки лучше, чем та милая китаянка, с которой он провел пару дней в Сингапуре. А что в ту жуткую ночь в Киото, когда он узнал, что едва не потерял Лизу, после того, как услышал ее надломленный голос, казалось, что нет ничего лучше, чем вернуться к прежнему образу жизни — свободного мужчины, показать, что Лиза ничего для него не значит, что он вычеркнул ее из своей жизни. Конечно, не только так Корнилов защищал Лизу, он принял самые жесткие меры в отношении своей службы безопасности, которая не заслуживала даже этого названия. Несчастье не произошло по счастливой случайности, опять. Но больше это не повторится, хотя едва ли в чем-то можно быть уверенным на сто процентов или хотя бы на пятьдесят. В конце концов, если бы всегда охрана работала так, как нужно, не было бы заказных убийств и страшных смертей.

Лиза в Белладжио, совсем не далеко от Лондона, не так, как от Токио до Москвы. Лиза, которую он старательно вычеркивает из своей памяти, но так и не вычеркнет до конца, хотя и перестал читать все эти бесконечные отчеты о ее жизни по минутам, по часам, строго заявив, что не желает знать о Елизавете Максимовне ничего.

Тогда почему же, кажется, что он изменил кому-то? Кому? Уж точно не Саюри — после того вечера откровений, когда Корнилов увидел, кем именно была его драгоценная девочка, и услышал, как она планировала свою жизнь, словно покрывала одно за одним спали с его глаз. Он был глуп, наивно, по-детски, глуп и самонадеян — Саюри показывала ему то, что считала нужным, и он видел только это, и не желал видеть другого. Она была просто шлюшкой, да еще и начинающей наркоманкой вдобавок, вот так он долго выбирал себе жену и выбрал такую…

Легкий звук шагов по коридору, растрепанная светлая голова, чуть прищуренный близорукий взгляд.

— Знаю, что не стоит отвлекать мужчину, когда он сидит с таким видом, но только в теории. На практике я умею применять свои знания только в праве, — Настя зашла на кухню, кутаясь в большой махровый халат, маленькая и трогательная.

Алексей улыбнулся, она была очень милой, эта строгая дама.

— Сначала твой Ipad просигналил, что пришла почта, потом завибрировал Iphone, — она протянула ему планшет и телефон. — Я от этих звуков просыпаюсь, как некоторые от плача ребенка, вдруг где-то прямо сейчас разгорается вселенский корпоративный конфликт, который немыслим без моего участия.

— Спасибо, Настя, — Алексей забрал гаджеты и нежно обнял ее. — Я такой же, поэтому понимаю.

— Я сварю кофе, ты не против? — женщина освободилась из его рук. — Кофеварка — это единственный прибор, с которым я не конфликтую на кухне. — Алексей понял, она устанавливает дистанцию, вот только не мог ответить самому себе, рад он этому или нет.

— Мне двойной эспрессо, — равнодушно ответил Корнилов.

— О, я успела запомнить, — улыбнулась Настя, сосредоточенно отмеряя кофейные зерна. — Ты будешь на следующей неделе в Лондоне? — дистанция сокращалась, раз уж речь зашла о его планах. — Я сегодня улетаю в Сингапур, вернусь в среду.

— Возможно, буду, — ответил Алексей. — Обязательно позвони, когда прилетишь.

— Ок, Ок! — легко согласилась она. — Посмотри почту, пока я заканчиваю с кофе.

Корнилов включил планшет, скользнул взглядом по экрану — письмо от Василия Петровича, бедняга долго посыпал голову пеплом после того случая с Лизой. В теме «Некоторая информация по Е. М.». Черт, он никак не привыкнет к ее полному имени.

Напряжение разлито в воздухе, им наэлектризовано все вокруг, стоит только прикоснуться, и получаешь удар, не смертельный, но весьма чувствительный. Сегодня год как не стало Саюри. Она была совсем не ангелом его девочка, его маленькая фарфоровая принцесса, хотя ему хотелось, чтобы она стала совсем другой — такой же, как ее мать, робкой и покорной, далекой от всех этих слов о самостоятельности и большого мужского мира. Саюри же мечтала о другом, трепетная на вид, она имела железный стержень внутри, стержень, который бы больше подошел мальчику, сыну, но сына у Сюнкити не было никогда, а теперь не стало и дочери.

Девочка хотела получить все краски мира, и она их получала, потом захотела Корнилова, и Сюнкити, скрепя сердце, пошел и на это. В конце концов, Корнилов был одним из лучших европейцев среди тех, кого он знал, — Алексей умел вести дела, держал слово и любил их страну, а еще он любил Саюри, настоящей взрослой любовью, а это стоило того, чтобы рискнуть.

Конечно, Сюнкити знал о ее интрижке с Кэтсуэ, все же девочка была больше его дочерью, чем своей верной и трепетной матери, он знал и о планах Саюри с помощью Корнилова освободиться от опеки семьи, но не придавал этому значения — Алексей был не тем человеком, которого сломала бы девчонка. А потом ее просто не стало — самая глупая и нелепая случайность из всех возможных, разбить голову о спинку кровати в первую брачную ночь — такого Сюнкити не слышал никогда и ни о ком. И все стало совсем не важным, все его мысли, планы, отношение к Корнилову, общие дела. Алексей теперь был тем человеком, который отнял у него дочь, да еще и в такой ситуации, о которой отцу не пристало и думать, не то, что знать. Нежная, теплая как солнечный луч девочка оказалась в холодной земле, потом ее мать. Вина Корнилова росла с каждой секундой, что он жил на этой земле, каждый его вдох увеличивал расстояние между Сюнкити и его мертвой дочерью.

Корнилов должен был за все заплатить, и он заплатит — жизнями самых близких и самых беззащитных. И пусть дважды попытки Ямагути-гуми оказались фальш-стартом, пусть, зато теперь вся семья Алексея и он сам живут в ожидании того, что может произойти и того, что обязательно произойдет.

Сюнкити отвлекся от своих мыслей, поднял глаза — на противоположном конце стола застыл напряженный Кэтсуэ. Парень любил Саюри и отдал бы за нее жизнь, не понимал, почему она так рвется в этот брак с мужчиной гораздо старше ее.

— И все же я не понимаю, почему мы ждем и не предпринимаем ничего в отношении этой Лизаветы. Ведь время идет, Корнилов развлекается с другими, и теперь непонятно, кто нам нужен, — Кэтсуэ нервно сглотнул и уставился в свою тарелку, ему было не по себе в этом доме, где с детских лет звучал звонкий смех Саюри.

— Кэтсуэ, не заставляй мне объяснить тебе элементарные вещи, — вздохнул Сюнкити, неужели и он сам когда-то был так молод и так глуп. — Корнилов путается с другими, но его Лизавета беременна от него, ты сам мне сообщил это и прислал фото. Как ты думаешь, как поведет себя такой мужчина, как Корнилов, когда узнает, что скоро родится его ребенок? Конечно, захочет оставить наследника себе, а мы заберем у него и наследника, и его мать, а потом мать, сестру самого Корнилова и его племянников, даже если для этого мне придется отправить в преисподнюю все Карибское море. Ты меня понял?

Кэтсуэ в ответ только неловко кивнул.

Холодно и влажно, хотя на термометре ноль градусов. Снега почти нет, и озеро не замерзло, она надела угги, наверное, первый раз за последние несколько лет. Угги в городе — удел тинэйджеров и слишком уж уверенных в себе женщин, потому что никакие представления о фэшн не убедят Лизу в том, что это красиво. Но сейчас она уверена в себе и на мнение остальных ей почти наплевать. Здесь в Белладжио она почти стала своей, всего за три недели, которые в этом сонном месте тянулись как три месяца. Лиза жила в роскошном отеле, и из окон ее спальни открывался вид на мрачную водную гладь и снежные пики по берегам. Горы были прекрасны везде и всегда. Вот интересно, Корнилов катается на лыжах? Если да, то совсем скоро он направится в Альпы, в свое прекрасное шале и будет от нее совсем близко, но она не должна о нем думать. Корнилов — это прошлое, а жить прошлым — удел неудачниц.

Лиза накинула пуховик — увы, ее любимые меха в этом климате и в этой обстановке были не слишком удачным выбором. Шубу она надевала лишь, когда ездила в Милан — прекрасный город, который Лиза полюбила еще больше. Конечно, она получила возможность сделать заказы для своего будущего магазина, несмотря на то, что период, когда они официально были возможны, истек еще полтора месяца назад. Fendi, Giambattista Valli, немного Gucci и Valentino, а еще Balmain, Paco Rabanne и Mary Katranzou. Идея обретала новые краски с каждым днем — ничего банального и современного, не магазин с манекенами и вешалами, а особняк с гостиной, библиотекой, столовой и каминным залом, нежные пастельные оттенки от цвета слоновой кости до жемчужно-розового и серо-сиреневого, изящные бархатные диваны и высокие, обрамленные французскими завитушками зеркала, а среди всего этого великолепия — роскошные наряды, туфельки, сумочки, колье — все то, за что каждой приличной девушке и жизни не жалко. Лиза сделает так, что абсолютные must have вещички будут у нее даже раньше, чем в Париже, Лондоне или Милане. А еще она обязательно научит московскую тусовку любить прекрасные шелка и кружева с озера Комо. Лиза повязала яркий шарф и надела шапку — шапок она раньше тоже не носила, но сейчас слишком боялась заболеть. Она была будущей мамой уже целых 14 недель, и ее состояние постепенно становилось заметно окружающим — Лиза не хотела ничего скрывать, ей хотелось поделиться своей радостью с окружающим миром, хотя, конечно, в свете последних событий, заставивших ее спешно уехать из Москвы, это было не слишком разумно. Тот страшный вечер, попытки дозвониться до Алексея, абсолютно нереальные фразы о том, что ей грозила смерть на собственной кухне, жестокие слова Корнилова, слова, которые она заслужила, слова, сказанные самым дорогим голосом на свете. Отъезд, страх, надежда, чего больше? — все-таки надежды. Все эти недели ее неотступно сопровождали еще более мрачные мужчины, ненавязчиво, так что не только окружающие, но и сама Лиза забывала о них. Так было нужно, сначала она боялась каждую минуту, потом страх притупился, сменился прежней радостью будущей жизни, за которую она несла самую большую ответственность на свете.

Лиза вышла из комнаты: легкий обед, прогулка вдоль озера с обязательным заходом в тот чудесный кружевной магазин, где ей подарили надежду, потом переговоры по скайпу с дизайнером, который делал для нее дизайн-проект магазина, а вечером поездка в Милан. Ее приятельница Стефания — региональный директор Pinault-Printemps-Redoute, компании, контролирующей Gucci, Botega Venetta, уговорила-таки Лизу присоединиться к небольшой вечеринке в честь дня рождения дочери. Лиза была рада надеть красивое платье и оказаться там, где не нужно опасаться увидеть Корнилова, услышать о нем или, наоборот, не увидеть и не услышать.

Глава 24

Управляющая компания холдинга готовилась к IPO на Лондонской бирже, на одном из крупных предприятий, семьюдесятью процентами которого владел Корнилов лично, разгорался корпоративный конфликт, в Стокгольмский арбитраж подал иск архитектор Ван Эгеррат, недовольный тем, что Moscow Building отдала его проект жилого комплекса на переработку другому специалисту — Алексей каким-то образом контролировал эти процессы, вникал в детали, высказывал свое мнение и требовал его неукоснительного воплощения в жизнь. Все эти проблемы составляли его повседневную жизнь, и было довольно просто погрузиться в них так, чтобы времени и сил не оставалось ни на что другое, но он не погружался, оставляя небольшой запас и времени, и сил на мысли о Лизе. После того, как почти неделю назад Алексей прочитал письмо Василия Петровича и увидел фотографии, что-то сложилось в его голове, словно недостающие части паззла заняли, наконец, свое место. Тогда семь лет назад Лиза была беременна от него. Вот так просто — она провела с ним ночь, пережила ужас неудавшейся беременности и боли, отчаянную категоричность новости о невозможности в будущем иметь детей, а он даже не помнил ее лица. Тем утром с Настей в расслабленной атмосфере своей квартиры, читая e-mail, Алексей не верил своим глазам. Неудивительно, что Василий Петрович прежде, чем отправить это письмо, пытался поговорить с ним. Глупо и неуклюже, словно издеваясь над ним, на экране мерцали строки: «На корпоративном празднике по случаю встречи 2004 года Елизавета Максимовна познакомилась с Вами. Это подтверждают фотографии во вложенном файле. С Вами же ушла с вечеринки. По сведениям бывших коллег, ни до этого праздника, ни после она ни с кем не встречалась. Во время нахождения в больнице ее никто не посещал. Сотрудница мед. персонала сообщила, что вскоре после того, как пришла в себя после операции, Елизавета Максимовна на вопрос, не нужно ли известить отца ребенка, сообщила, что это была новогодняя ошибка, а потом вообще отказалась обсуждать этот вопрос».

Было что-то сюрреалистичное в прочтении этих строк про себя самого — словно человек, потерявший память, Алексей узнавал о событиях своей жизни от кого-то постороннего, вот только амнезией он не страдал, и оправдания себе не видел. Он помнил ту вечеринку в «Брокер инвесте», куда его пригласили как одного из лучших клиентов и приятеля одного из директоров. Отличные ди-джейские сеты, море шампанского и молодых полных жизни людей, искренне верящих, что финансовые рынки — вновь обретенное Эльдорадо. Корнилов и не знал, что в инвестиционной компании так много ярких и эффектных девушек. Его внимание привлекла одна — миниатюрная белокожая брюнетка со строгим каре, ничего не значащий разговор и в противоположность ему многообещающие улыбки, несколько бокалов шампанского, даже не танец, а мерное покачивание друг напротив друга. Потом они, кажется, где-то сидели и пили кофе, а затем вполне закономерно оказались в его квартире. Она была девственницей, это он отлично помнил, как и свое удивление. Уж где-где, а в Москве встретить подобное Алексей и не думал. Вечер, ночь — ничего особенного, приятное времяпрепровождение для него и избавление от ненужного груза наивной девушки для нее. Кажется, он даже проводил ее домой. Тогда Корнилов не придал этой ночи никакого значения, в конце концов, таких ночей было достаточно в его жизни. В то время Алексей был одержим идеей создания бизнеса в Японии, приобретением драгоценной земли в том районе, который сейчас принято называть московской «золотой милей», а женщины лишь вносили разнообразие в его и без того полную событиями жизнь. Конечно, тот факт, что он стал первый мужчиной для нее, казался приятным, но не больше. Корнилов искренне верил, что девушка сама выбрала его для решения своей затянувшейся проблемы. Вот как-то так.

С фотографий на него смотрела Лиза, а, может, и не она. В этом милом тонком лице еще не было той чарующей притягательности, что являлась отличительной чертой его Лизы. Волосы чуть короче плеч лишали ее загадочности, а большие глаза смотрели на мир жизнерадостно и, кажется, наивно. Алексей видел себя рядом с той, другой Лизой, он чокался с ней бокалом, а на другом снимке покачивался в нехитром танце.

Конечно, это была Лиза, и вечером в ресторане, и ночью у него дома, и даже утром, когда они вместе пили кофе. Только она не оставила ни малейшего следа ни в его памяти, ни в душе. А вот он оставил даже не след, а шрам и в ее сердце, и на ее теле — Алексей отлично помнил тот побледневший рубец, который она закрывала нежнейшим французским шелком.

Теперь все становилось понятным — ее нелепое поведение с аргентинскими варрантами, едва не приведшее к катастрофе, согласие на связь с Кулешовым и безропотный уход из «Брокер инвеста». Лиза не была ни корыстной, ни бесчестной — просто растерзанной и несчастной, и очень-очень одинокой, если даже никто не пришел к ней в больницу. Из-за случая с Мариной Алексей прекрасно знал, на что способны девушки, оказавшиеся в ситуации, когда земля выбита у них из-под ног, когда, кажется, что будущего уже нет, да и не нужно оно вовсе. Но рядом с Мариной после ее изнасилования кучкой жалких эмигрантов в Париже, был он, и он почти два месяца ночевал в одной с сестрой квартире, просыпаясь от малейшего шума и боясь распахнутых окон больше, чем конца света. А рядом с Лизой не было никого. Он неплохо провел с девушкой ночь и отправился дальше, и пусть все вокруг говорят, что сексом занимаются двое, теперь Алексей понимал, что ответственность, несмотря ни на что, несет мужчина.

Их встреча спустя почти семь лет казалась случайностью, вот только роковой или нет, Корнилов уже не был уверен. Алексей дал себе слово не судить предвзято, но отказаться от старых привычек было совсем не просто. Он не мог поверить, что своей игрой в гейшу Лиза мстила ему. Ждать семь лет, чтобы затем поучаствовать в фарсе с непонятным исходом — было глупо и на Лизу, новую Лизу, совсем не похоже. Мысль о мотивах, которыми она руководствовалась, так цинично воплощая прихоти Корнилова в чайном доме, а затем нежно и даже трепетно обращаясь с ним в обычной жизни, не оставляла Алексея. Была ли Лиза столь умелой интриганкой и актрисой или напрочь запутавшимся человеком, почти таким же, как он сам?..

Удивительно, но за последние полторы недели Лиза выходила в свет уже в третий раз, по сравнению с добровольным отшельничеством первых недель жизни в Белладжио это был настоящий прогресс, но, что еще удивительнее она отправлялась ужинать с мужчиной. Ей самой казалось немного противоестественным в ее состоянии заводить что-то даже отдаленно похожее на роман или хотя бы интрижку, но Бруно был очень внимателен и мил.

Теперь Лиза понимала, что до той вечеринки у Стефании вовсе и не знала Милан. Для нее это был просто город, в котором она делала отличный бизнес — именно коллекции, заказанные здесь, приносили более пятидесяти процентов оборота «Весны». Но оказалось, Лиза не знала его характер, его дух — не разнузданно-радостный, как у остальной Италии, а консервативно-трудолюбивый, гораздо более близкий сдержанной Женеве или строгому Берну, чем ярким Неаполю или Риму.

Дома у Стефании собрались сливки местного общества — банкиры, адвокаты, несколько финансовых директоров домов моды — старые деньги, никаких излишеств, мягкое очарование буржуазии. Маленькой Франческе, как ее звала Стефания, исполнилось 16 лет — прекрасный и тревожный возраст. В длинном цвета слоновой кости платье Valentino девушка выглядела настоящей принцессой на пороге всех самых важных открытий, которые только предстоят в ее жизни. На секунду Лизе стало грустно, сжимая тонкими пальцами бокал с минеральной водой, она с застывшей на губах улыбкой смотрела на смеющихся маму и дочь — Стефания была слишком молодой, чтобы быть мамой такой уже взрослой девушки. Самой себе Лиза пообещала, что для своей дочери тоже всегда будет молодой, не только лицом, но душой и сердцем.

— Всякий раз, когда я смотрю на них, думаю, что с каждым днем рождения Франческа становится старше, а Стефания моложе, — раздался приятный мужской голос у Лизы за спиной. Она обернулась — высокий блондин в строгом костюме, худощавое породистое лицо, серые глаза за стеклами очков Cartier. — Мы не знакомы, Бруно Гальтрукко, — мужчина протянул ей руку.

— Лиза Абова, — ответила она. — Очень приятно, — ничего не значащие слова, ее рука в теплой мужской ладони, как будто воспоминание о чем-то забытом уже давно, а, может, и совсем не давно.

— Та самая подруга из Москвы, что живет на романтичном озере Комо? — спросил Бруно.

— Та самая, — улыбнулась Лиза.

— Только очень тонкая женщина способна оценить его красоту в это время года, — Бруно чокнулся своим бокалом с шампанским с ее, наполненным водой.

Лиза не ответила, ей не хотелось говорить о своей жизни в Белладжио, казалось, это место, куда она отправилась по приказу Алексея было как-то связано с ним.

— Лиза, Бруно! Вы уже познакомились?! — подлетела к ним Стефания, — Он мой лучший друг с самого детства, — приобнимая Лизу, произнесла она, — И крестный Франчески. Лиза — байер крупного московского магазина, а в прошлом она делала MBA по фондовым рынкам, так что она, может быть, и способна вынести твое финансовое занудство, — Стефания смешно наморщила носик и чмокнула Бруно в гладко выбритую щеку.

— Вот так Стеф все время позорит меня, — улыбнулся Бруно.

— Не слушайте ее, она просто завидует вашему миру строгих цифр, имея дело с таким изменчивым делом как мода, — поддержала беседу Лиза.

— Да, да, именно так, — ласково посмотрела на нее Стефания. — Иногда мне хочется закрыться ото всех и вся и погрузиться в документы, отчеты, таблицы, но этот сумасшедший мир вечно требует моего присутствия. О, Джанкарло! — Стефания помахала рукой только что вошедшему мужчине и бросилась к нему.

— Стефания, такая же неугомонная в домашней обстановке, как и в рабочей, — Лиза поставила бокал на поднос проходящего мимо официанта. — Я очень признательна ей за это приглашение на праздник, моя спокойная жизнь на Комо слишком затянулась, — Лиза улыбнулась своей самой яркой улыбкой, внезапно осознав, как не хватало ей всего этого: приглушенной музыки, чуть слышного звона бокалом, ароматов дорогих духов и теплого мужского взгляда, ласкающего ее.

— Комо полно жизни летом, я каждый июнь участвую в регате, которая проходит на озере. Она всегда завершается шумным праздником с фейерверками и музыкой до утра. Было бы чудесно, если бы вы смогли увидеть это.

— Да, было бы неплохо, — ответила Лиза, она и думать сейчас не могла о том, где будет в следующем июне.

— А зима, конечно, время оперы. 15 декабря откроется сезон в Ла-Скала, это главное событие зимы, — продолжал Бруно.

— Я была в Ла-Скала трижды, и каждый раз это было незабываемо, хотя никогда не считала себя большим ценителем музыки, но там она завораживает, несмотря на твое желание, понимание или что-то еще.

— Вы будете здесь в середине декабря? Вы могли бы пойти с нами на открытие в Ла-Скалу. У моих родителей и родителей Стефании была общая ложа, и мы сохранили ее.

— О, это было бы чудесно, — Лиза обрадовалась как ребенок. Открытие сезона в Ла-Скала было главным светским событием не только Милана, но и всей Италии, событием, которое оживляло картинки из прошлого, когда выход в оперу был важной вехой светской жизни, возможностью продемонстрировать свое положение и оценить положение других.

Удивительно, но Лиза согласилась отправиться с Бруно не только в театр, но и поужинать прямо завтра, и это после трех минут разговора и всего лишь нескольких вежливых фраз.

Вечером, вернувшись домой, так Лиза называла свой номер в отеле, она долго ругала себя за то, что согласилась на эту встречу с Бруно. Она, беременная женщина, о каких ужинах может идти речь? На вечеринку к Стефании Лиза надевала свободное с плиссированной юбкой от груди платье Alberta Feretti, которое скрывало ее округлившийся живот. Конечно, она сама видела перемены в собственном теле, несмотря на надежную драпировку, но вряд ли их видел посторонний человек, правда, Стеф поняла все сразу, едва они встретили две недели назад, но она-то была женщиной. Но и отказываться от ужина не хотелось, это выглядело глупо и несерьезно.

В тот день Лиза долго и тщательно собиралась, она и мысли не держала скрывать свое положение, она жила им и очень гордилась, но ей совсем не хотелось ощущать пренебрежение заинтересовавшего ее мужчины, уж пусть лучше он испытает разочарование.

Волосы были убраны в тяжелый причудливый пучок, макияж, на который в салоне красоты было потрачено почти два часа, сделал ее какой-то загадочной особой с огромными сияющими глазами, высокими скулами и манящими губами. Сама себя Лиза не узнавала, она не видела себя такой уже давно — с того прекрасного вечера с Корниловым в Марбелье, потом было слишком много дел, расстройств, волнений и ощущений себя в иной ипостаси. Сбросив норковое манто на руки услужливого швейцара, она вошла в ресторан — темное дерево и сияющий хрусталь, огромные букеты белых и кремовых роз, окна во всю стену, а за ними — прекрасный вид на Дуомо. Бруно сидел возле окна, он приветливо поднялся, окинув Лизу быстрым взглядом, — она была рада, хотелось расставить все точки над и с самого начала — ее серо-розовое платье Etro с знаменитым принтом ничего не подчеркивало и не скрывало, лишь позволяло рассмотреть, что Лиза — будущая мама. Бруно ласково коснулся ее руки и протянул букет цветов — маленькое чудо из орхидей цвета vieux rose, белых тюльпанов и нежных роз. Лиза признательно улыбнулась, позволив ему коснуться губами ее щеки.

Вечер прошел неспешно, в удивительно приятной и какой-то расслабляющей атмосфере — Лиза даже забыла, что они с Бруно видятся всего лишь второй раз. В нем была прирожденная интеллигентность и широкий кругозор, интерес к событиям в мире и в собственном доме — то, чего так часто не хватало мужчинам, и он, конечно, не был финансовым занудой, хотя и являлся исполнительным директором банка Intesa Sanpaolo. Лизе было тепло и спокойно, когда они обсуждали рынок «мусорных» облигаций в США и политическую ситуацию в России, дорогую иену и планы ОПЕК — она ощущала себя прежней Лизой, выпускницей знаменитой Плешки и бабушкиной внучкой. Казалось невероятным и в то же время пугающе прекрасным, что не нужно опасаться историй из прошлого, скрывать свои мысли и мотивы, ждать, что тонкая паутинка романтичного вечера разорвется в один момент, потому что кто-то что-то узнает.

В середине вечера между карпаччо и дорады и папарделле с трюфелями Бруно осторожно заметил:

— Я еще не поздравил тебя с будущим материнством. Оно тебе очень к лицу.

— Спасибо, Бруно, — тихо ответила Лиза. — Сейчас я счастлива как никогда.

А потом разговор вновь перешел на далекие от личных дел темы, как и должно было быть между не слишком хорошо знакомыми людьми, или как и должно было быть на первом свидании. В конце концов, разве есть где-то запрет ходить будущим мамам на свидания?

Глава 25

Он оставался в Лондоне — городе, который не любил, который нагонял на него тоску как на какого-нибудь героя эпохи декаданса. Оставался из чувства противоречия, из желания сделать хуже самому себе. Это давно превратилось в привычку — причинять себе неудобства, заставлять себя если не страдать, то испытывать дискомфорт. Наверняка, какой-нибудь модный психоаналитик многое мог бы сказать на этот счет — Корнилов не нуждался в подобных словах, он и сам все о себе знал.

Алексей сблизился с Настей, не случайно, а по заранее продуманной схеме — она была взрослой, холодной и лишенной каких-то иллюзий, вернее, не была, а считала себя таковой, думая, будто пренебрежительные слова о женских эмоциях и чувствах, об абсурдной вере в любовь между взрослыми состоявшимися людьми, могут скрыть ее подспудное желание семьи и тепла. Корнилов позволял ей верить, что действительно могут — это было именно то, что нужно: секс на дистанции, взаимный самообман — безопасный и отстраненный, как еще один пункт бизнес-плана.

Дистанция сократилась лишь однажды, и Алексей не был против. Субботним днем, когда они планировали поездку в Кентербери, Настя позвонила и с сожалением сообщила, что не едет, поскольку няня ее дочери слегла с жестокой ангиной, а другая может прийти лишь через несколько часов. Корнилов, не думая ни о чем, а, может, наоборот, желая не оставаться наедине с собой, предложил взять девочку в поездку. Настя смутилась, но быстро согласилась, наверное, побоялась показаться чересчур холодной, усмехнулся Алексей. Так они и отправились странной компанией: молчаливый Корнилов, скованная своей ролью матери Настя и улыбчивая девочка — Энн, Аня, пребывающая в эйфории от выходных рядом с мамой. Вместо элегантного и разыгранного словно по нотам обеда, который им, как взрослым и состоявшимся людям, должен был казаться в меру романтичным, Алексей оказался втянут в сумбурное обсуждение подвигов короля Артура и похождений прекрасной Гвиневры, забросан цитатами Фаины Раневской и ошарашен утверждением о том, что Россию, вероятно, ожидает сценарий арабской весны, и все это из уст семилетней малютки. Настя сначала пыталась сдерживать дочь, а потом расслабилась и позволила себе мягкую улыбку, а потом еще одну, понемногу теряя свой стильно-равнодушный образ. В какой-то момент Алексей понял, что заразительно смеется и осознал, что со стороны они, скорее всего, выглядят счастливыми родителями, отличной парой с очаровательной дочкой. А ведь ребенку Лизы, и его ребенку тоже, было бы столько же, сколько и Настиной Ане — целых семь лет. Интересно, сохранила бы Лиза этого ребенка? Сообщила бы ему? И как отреагировал бы он? Корнилов, не лукавя самому себе, мог утверждать одно — он был бы страшно разозлен, потом испытал бы легкие угрызения совести и постарался бы откупиться от Лизы, причем единовременно, не желая связывать себя с милой девушкой на одну ночь. Откупаться не пришлось, ситуация разрешилась сама собой, изменив жизнь Лизы, раз и навсегда. Можно ли говорить, что ее жизнь изменилась к худшему? Может быть, не уйди она из «Брокер Инвеста», так бы и оставалась сотрудником средней руки, ездила бы на малолитражке, отдыхала в Турции и носила скучные костюмы? А, может, сделала бы блестящий MBA и вошла в правление какого-нибудь иностранного банка к своим неполным тридцати годам, вышла замуж и родила бы прелестную малышку, подарив ей свою загадочную улыбку и чуть грустные глаза? Никто и ничего не мог знать наверняка. Она не стала скучной банковской мышкой и яркой инвестиционной звездой тоже не стала, она была его Лизой — нежной предательницей, которая не желала убираться из его мыслей.

Она не знала, что делать, впервые за долгие годы, раньше всегда был какой-то план, цель, требующая неукоснительного достижения. Нельзя сказать, что цели не было сейчас, просто Лиза начала сомневаться, стоит ли ее так решительно достигать. Лиза не сдавалась и не позволяла себе расслабляться, она решительно корректировала дизайн-проект, приобрела чудесный комод середины XIX века, который собиралась установить на этаже с вечерними платьями, заказала ковры и люстры, составляла примерный план развески в залах магазина. Только вот все чаще в голову закрадывалась мысль: магазин — это действительно именно то, чего она хочет?

Лиза много гуляла по берегам мрачного Комо, улыбаясь прохожим, которых уже знала в лицо, проводила томные часы в опустевшем в межсезонье спа-салоне, наслаждаясь нежными ласками массажей и шелковыми прикосновениями масок. Ее всегда безупречная кожа вдруг испортилась, покрывшись некрасивыми красными точками, Лиза объявила им непримиримую войну. Доктор лишь разводил руками: гормоны, но она не собиралась походить на неухоженного подростка. Лиза еще немного поправилась и даже решилась надеть свою первую по-настоящему «беременную» вещь — джинсы со специальным эластичным поясом для растущего живота. Все было хорошо — тихо, спокойно и немного скучно. Можно было бы совсем забыть о жизни за пределами этого маленького идиллического мирка, но забыть не удавалось: приставленные Корниловым охранники, постоянное напоминание об угрозе, исходящей от чужого и страшного человека, воспоминания об Алексее, вопреки всему, во имя ребенка, которому достался именно такой папа. Папа — какое мягкое слово, особенно, если его произносит малыш, слово, которое должен хоть раз услышать каждый мужчина — захочет ли слышать его Алексей?

Прежде озабоченная лишь устройством магазина, поисками няни и попытками выбросить из головы Корнилова, Лиза вдруг сообразила, что ничего не приобрела для малыша. В Москве не хотела раньше времени привлекать внимание Алексея, а на Комо слишком погрузилась в размеренное течение почти курортной жизни. На одной из вечеринок, куда ее заманили Стефания и Бруно, она познакомилась с коллеой Стеф, которая ждала ребенка примерно в то же время, что и Лиза. Темпераментная итальянка, узнав в Лизе родственную душу, засыпала ее вопросами: «А ты уже купила этот чудо-матрас Cocoon Baby? Ты будешь покупать только кроватку или кроватку вместе с люлькой? Тебе нравятся кресла-переноски Maxi-Cosi? А памперсы?». В тот момент Лиза впервые за всю беременность ощутила легкую тошноту: ее малышу будет негде спать, не в чем гулять и нечего носить!

Следующая неделя прошла под знаком безжалостного рейда по детским магазинам: матрасики, шапочки, пеленки, комбинезоны и платьица. Безмолвные охранники покорно носили в ее гостиничный номер многочисленные пакеты и свертки, и Лиза в какой-то момент даже порадовалась, что рядом нет мужчины, который, несмотря на всю свою щедрость, попросил бы объяснить, зачем их малышу могут понадобиться две кроватки и три комплекта вещей на выписку, учитывая, что даже не понятно, кого они ждут мальчика или девочку: капризное чудо на УЗИ никак не желало раскрывать этот секрет.

Ее отношения с Бруно стали ближе, словно своими словами о беременности Лизы, он не только сам сделал шаг навстречу, но заставил сделать этот шаг и ее. Они ужинали или обедали в Милане, пару раз ходили на вечеринки к друзьям. Единственное чего Лиза не желала — чтобы Бруно приезжал в Белладжио — это было место, почему-то связанное для нее с Алексеем. И еще она отказывалась ехать с ним или со Стеф в горы — горы тоже были навсегда связаны с Корниловым, ладно, может быть, не навсегда, но на время, что она ждала его ребенка, — точно.

Во время одной из первых их встреч Бруно деликатно задал вопрос о том, почему Лизу всегда сопровождают «какие-то люди». Она ответила настолько честно, насколько могла:

— У отца моего ребенка определенные проблемы, и он опасается, что из-за этого могу пострадать и я, — повисла неловкая пауза, и Лиза поняла, что в глазах Бруно Корнилов оказался каким-то преступным элементом — пережитком 90-х, ей стало грустно и совсем некстати обидно за Алексея.

— Он что-то значит для тебя? — спросил Бруно.

Лиза лишь отрицательно и, ей хотелось верить, равнодушно покачала головой. А что она могла ответить, после их последнего разговора с Алексеем, когда ей четко указали ее место, вернее отсутствие такового.

Город постепенно захватывала рождественская суета: уже украсили витрины и поставили на площади перед Дуомо элегантную ель, развернули рождественские базары с глинтвейном, яркими игрушками и ощущением праздника во всем. В один из выходных Лиза с Бруно отправились на такой базар, было холодно, и ветер нарумянил ее щеки, Лиза куталась в соболий воротник своей шубки и смеялась уличному представлению. Вдруг она немного поскользнулась и задержала дыхание от испуга, Бруно ее решительно подхватил и не торопился отпускать. Лиза не стала противиться, приняла эту ласку, еще чуть придвинувшись к нему. Бруно был симпатичен ей, и Лиза в кои-то веки не желала анализировать свои чувства. С улицы они зашли в галерею Виктора-Эммануила II, Бруно целенаправленно направился в магазин, торгующий куклами ручной работы — на полках стояли величественно-отстраненные фарфоровые красавицы в нарядах ушедших эпох, в тот момент Лизе не хотелось этой прохладной красоты. Бруно указал на маленькую неприметную витрину в дальнем углу — под стеклом лежали прелестные в своей простоте вязаные игрушки с яркими волосами.

— У меня в детстве была парочка таких, — улыбнулся Бруно, показывая на забавного рыжего мальчонку в клетчатой рубашке и на девочку в шляпке и в полосатых гольфах.

— Чудесные, — расслабилась Лиза, обрадовавшись, что ей не придется деланно восторгаться холодными фарфоровыми игрушками. — Особенно мне нравится девочка в гольфах, улыбнулась Лиза. — Я и сама очень хочу девочку, — она легким движением коснулась своего живота, хотя и обещала себе не повторять этот банально-беременный жест.

Спустя полчаса они сидели в кафе под куполом галереи, Лиза наслаждалась единственным за день круассаном и чашкой ароматного капуччино, а Бруно с непонятным выражением лица смотрел на нее.

— Мне в голову пришла странная мысль, раньше бы я не стала ее высказывать, а сейчас все можно списать на гормоны, — усмехнулась Лиза, — Вот бы сейчас покататься на карусели, знаешь, на такой как из старого кино с разноцветными лошадками и фонариками.

— Чудесно, — рассмеялся Бруно, беря Лизину ладонь в свою, — Говорят, что самая старая в Италии карусель, такая, о которой ты говоришь во Флоренции. Она начинает работать на Пасху. В следующем году мы можем поехать туда.

Она улыбнулась и кивнула, не решившись отказаться, Лизе вдруг показалась очень привлекательной идея встретить следующую Пасху здесь, наблюдать, как уже в марте оживают сады, как воздух пропитывается ароматами тепла и света.

— Бруно Гальтрукко! — раздался громкий мужской голос, как будто выдернувший Лизу из омута ее фантазий. — Стоило мне уехать на какие-то полгода, а я столько пропустил в жизни университетского друга! — высокий загорелый мужчина с кудрявыми волосами радостно сжал Бруно в объятиях.

— Лоренцо, познакомься, это Лиза, — Бруно легко приобнял ее за плечи, словно ожидая, что Лиза не захочет этой ласки. — Мой старый друг Лоренцо, сначала по Болонскому университету, потом по MBA.

— Очень приятно, — Лиза протянула руку, вставая, и Лоренцо с любопытством и с вспыхнувшей в глазах радостью оглядел ее с головы до ног, а Лиза с испугом поняла, к каким выводам мог прийти он и любой другой, видящий ее рядом с Бруно.

— Что может быть прекраснее славянки, говорящей на нашем языке? — произнес Лоренцо.

— Мой акцент так заметен? — улыбнулась Лиза, садясь, Бруно заботливым жестом поправил съехавшую с ее плеч шаль.

— Едва уловим и прекрасен, — польстил ей Лоренцо.

— Страна льстецов вот куда я попала! — рассмеялась Лиза.

— Хотел бы выяснить, это похвала или порицание, но должен спешить на встречу с племянницей и сестрой, — Лоренцо указал куда-то вглубь зала, и Бруно обернулся, чтобы приветливо помахать красивой блондинке с малышкой на руках.

Этот день, он стал особенным для Лизы, сначала несмелое объятие Бруно, потом покупка им нехитрых кукол для малыша, знакомство с его другом, это словно толкало их навстречу друг к другу, и у нее не было сил сопротивляться. Еще совсем недавно ей бы даже в голову не пришло, что беременная женщина может принимать ухаживания мужчины, не являющегося отцом ее ребенка, — стереотипы, так часто мешающие жить. Сейчас Лиза с радостью принимала эти ухаживания, и была рада им. Может быть, кто-то нашел бы в их отношениях элемент противоестественного, радости, которые ей следовало делить с Алексеем, она понемногу начинала разделять с другим мужчиной. Может быть, она была недостаточно настойчива в желании рассказать Корнилову обо всем, может быть, следовало сказать ему по телефону или написать e-mail? Может быть, после ее обмана следовало забыть о Корнилове навсегда — в наказание себе и ему? Вопросов как всегда было больше, чем ответов, и Лиза от этого слишком устала. Это был ее обман, ее ребенок и ее жизнь.

Милан в предрождественские дни был волшебным и каким-то камерным местом, позади остались недели модных показов, нашествие байеров со всего света, шумные рейды модниц по Monte Napoleone. Город замер в ожидании светлого праздника, открытия оперного сезона и коротких новогодних каникул. Милан никогда не был для российской тусовки чем-то большим, чем короткой остановкой в модных метаниях межу Лондоном, Нью-Йорком и Парижем, здесь не задерживались, попав в объективы фэшн-блоггеров и опустошив кредитные карты, неслись в Москву или на Лазурный берег — Лиза ощущала себя в каком-то подобии уединения и свободы. Именно поэтому она и была так удивлена приглашению на званый ужин в честь проекта Art Space, проводимый галеристкой Марией Башмаковой в Музее дизайна. Они были знакомыми, обменявшимися за прошедший год не более чем парой фраз. Мария, дочь акционера уральских машиностроительных заводов, имеющая степень в области искусства, активно игравшая роль посредника между богатыми русскими, желающими приобрести Моне или Пикассо и аукционными домами, считала себя неизмеримо выше Лизы. Лиза не обращала внимания, успокаивая себя тем, что для ее деловых интересов это не имеет никакого значения, а для души и эмоций у нее есть Катя, а больше и не надо.

Лиза никак не могла решить: идти или нет, одной или с Бруно. Последний вопрос был самым щекотливым и важным. Конечно, на подобное мероприятие лучше было бы отправиться парой, да и Бруно был своим в том обществе, что собирала Мария, зная, по крайней мере, треть приглашенных, но появление с ним могло быть воспринято слишком прямолинейно, как некое заявление о том, чего нет, а, может быть, и не будет. Лиза могла еще долго размышлять, но Бруно решил ее проблему, с сожалением сообщив о короткой поездке в Лондон именно в тот день, на который был назначен ужин.

Удивительно, если перед выходами в свет с Бруно Лиза долго размышляла над своим нарядом, понимая, как важно сохранить элегантность и стиль в ее положении, то в этот раз, не раздумывая ни минуты, надела молочное платье Gucci из джерси с юбкой в пол и красивой драпировкой узлом под грудью, уступив своей беременности, заменила туфли Jimmy Choo на ботильоны Manolo Blanic, клятвенно пообещав себе, что это ее последний раз на каблуках.

Лиза не ждала от этого вечера ровным счетом ничего — привычные разговоры с единственной целью показать собственный интеллект, поверхностные знания о живописи и музыке, а с тем же успехом — об экономике или политике. Легкий флер причастности, нежный звон хрусталя, оценивающие взгляды украдкой, демонстрация и самопиар. Мир, который она знала и в котором была своей.

Вечер тянулся бесконечно долго, и Лиза уже не раз пожалела, что решила прийти. Приятные знакомства — несколько владельцев итальянских галерей, представитель аукционного дома Christie’s, наследница модного дома Missoni с молодым супругом, куратор Венецианской биеннале, а в остальном прежние московские приятельницы, которые, очевидно, устав от своих занятий писательниц-колумнисток-дизайнеров решили переквалифицироваться в любительниц искусства. Переезд в Белладжио оторвал Лизу от этого закрытого московского круга, и, удивительно, но ей было сложнее поддерживать разговор с прежними «подружками», чем с новыми знакомыми. Все те же обсуждения: кто, когда, с кем; Ида развелась, ее бывший муж — такая бедняжка; Лена сделала липосакцию и ботокс — кстати, совсем не удачно, сочувственные вздохи, фальшивые улыбки.

Не успели еще подать горячее, а Лиза уже не раз ощутила на себе очередной заинтересованный взгляд: беременна? от кого? неужели от Корнилова? Говорят, его уже больше месяца не видели в Москве. Она с тоской посмотрела в окно: рождественскими огнями, словно игрушка, сиял кастелло Сфорцеска, они с Бруно в минувшую пятницу гуляли по его дворикам и узким галереям, пользуясь любезностью главного смотрителя — одного из Гальтрукко.

Когда ужин, наконец, завершился, и дошла очередь до осмотра выставки, к Лизе подошла Мария: пара ничего не значащих фраз, вспышки фотокамер и вопрос, который интересовал многих:

— Тебя можно поздравить?

— Можно.

— Ну что ж, тогда поздравляю! Наверное, беременность несет большие перемены в жизни? — Мария сделала большой глоток шампанского, словно показывая, что ей подобные перемены не грозят.

— Можно долго говорить о том, что ожидание материнства открывает целый мир, которого ты никогда не знала, но пока не ощутишь этого сама, все сказанное — пустые слова. А я совсем не хочу говорить о пустом, — Лиза улыбнулась и с удовольствием отпила Перье из своего бокала. — Ты привезла интересную выставку и собрала прекрасный ужин — поздравляю. Я поняла, общество здесь в Милане не спешит раскрываться навстречу новым людям, но тебя они приняли очень хорошо.

— Ты так хорошо узнала это общество? — Марию удивил этот чуть покровительственный Лизин тон — в конце концов, кто она такая?

— Достаточно хорошо, — Лиза чувствовала себя на редкость умиротворенно.

— Беременность изменила тебя, — бросила Мария, окидывая Лизу критическим взглядом.

— Ну это же закономерно, — рассмеялась Лиза, — Я была бы испугана, если бы это не произошло.

— Беременность — это единственное, с чем стоит тебя поздравлять? — Башмакова опрашивала Лизу с упорством опытного следователя.

— Возможно, и нет, — пожала плечами Лиза, она не считала, что кривит душой — впереди было много событий, каждое из которых заслуживало своего поздравления. — Знаешь, спасибо за сегодняшний вечер, но я сейчас быстро устаю и уже не слишком хорошо себя чувствую, поэтому мне нужно ехать домой.

— Домой? — нахмурилась Мария.

— Да, — кивнула Лиза, отходя от нее.

Позже в своем номере в отеле Лиза долго сидела перед туалетным столиком, так до конца и не сняв макияж, — ужин утомил ее больше, чем хотелось признаться. Ситуация, к которой она сама начала привыкать, со стороны, вероятно, и правда выглядела странной — внезапный переезд в Белладжио, праздная жизнь, беременность, одиночество. Сколько ей еще придется прожить здесь, ведь ребенка она надеялась родить в Москве. Уже совсем скоро нужно переходить к ремонту магазина, а делать это, находясь за тысячи километров, Лиза не хотела. Магазин был ее детищем, и она мечтала заниматься многими вопросами сама. Алексей отправил ее сюда как героя той старой песни «One-way ticket», отправил и словно исчез, как будто задвинул ненужную вещь в пыльный чулан. Лиза так и ощущала себя, когда вспоминала про Корнилова — сломанной игрушкой, о которой забыли, и не важно, сломалась она сама или по чьей-то злой воле. Лиза собралась с силами и стерла остатки теней и тонального крема — из-под слоя пудры, шиммера и хай-лайтера показалась ее бледная в некрасивых пятнах кожа. С каких пор обычные действия стали так утомлять ее? И почему так хочется бросить все, натянуть мягкий плюшевый костюм и упасть на кровать, съесть ведерко мороженого с карамелью или жирной колбасы, забыть про три разных крема для тела и масло от растяжек, проспать до полудня, наплевать на все свои обеты: здоровое питание, йога и плавание, никаких бесформенных вещей и никакой простоты. И как же обидно, что некому принести ей ни мороженого, ни колбасы.

Глава 26

Он думал о Лизе, как бы ни хотелось в этом признаваться, вспоминал ее улыбку и слезы, ласковые прикосновения и страстные объятия, разговор, который они вели в то памятное утро в Марбелье, и ее шутки в тот же вечер в Гибралтаре, мог ощутить вкус торта по бабушкиному рецепту, воспроизвести любую фразу из тех, что она произносила в чайном доме, почувствовать нежное касание ее рук, когда мучился от очередного приступа оглушительной головной боли. Он думал о ней во время долгих перелетов и напряженных совещаний, проводя ночи с Настей и оставаясь наедине с самим собой. Эти мысли нарастали как снежный ком после того, как Алексей осмыслил предательство Саюри и осознал все, что могло произойти с Лизой, пока она оставалась в Москве и даже, когда согласилась уехать в Белладжио. Сначала Корнилов старался отогнать воспоминания о Лизе, но получалось, что так он думает о ней словно бы дважды: вспоминая совместно проведенные часы и заставляя себя забыть об этом.

Подспудно Алексей все время сравнивал Настю и Лизу, и, конечно, Настя должна была победить, но, увы, не побеждала. Они были слишком разными — в проявлении своих чувств, в эмоциях, в реакции на его шутки и поступки. Свои головные боли Корнилов всегда старался скрывать от окружающих, подростком считая, что испытывать подобное не подобает мужчине, а став старше — следуя устоявшейся привычке не раскрывать о себе ничего, что может быть использовано во вред. Но так уж получилось, что обе женщины: и Лиза, и Настя — стали свидетельницами этой его слабости. И если Лиза и в чайном доме, играя роль Кейко, которой не должно было быть никакого дела до ее клиента, и будучи самой собой в Марбелье, была полна искреннего участия и не задавала вопросов, лишь давая ему так нужный покой и ласку, то Настя подвергла Корнилова настолько дотошному допросу о его самочувствии, о том, бывало ли такое раньше, и какого конкретного врача ему стоит вызвать, что он готов был взорваться, правда, уже не от боли, а от странной смеси раздражения и разочарования.

— Таковы наши предложения по этому вопросу, но они могут быть скорректированы согласно пожеланиям Moscow Building. Алексей Дмитриевич! — Корнилов услышал свое имя и подумал, что, наверное, совещание с участием генерального директора одного из крупнейших генерирующих холдингов страны, который он, к тому же, намеревался купить, — не лучшее место для сравнения женщин в его жизни. И все же, в данный момент мысли о том, как и что он может сделать для Лизы, занимали его куда больше позиций на рынке электроэнергии и мощности.

Год катился к концу, и его следовало завершить целым рядом решений, как в делах, так и в личной жизни. Были закрыты сделки по приобретению нескольких стратегически важных активов в Краснодарском крае, компания успешно вышла из оказавшихся неудачными медиа-проектов, выиграла конкурсы на строительство грузовых терминалов на Балтийском и Азовском морях. Корнилов запустил процесс, который должен был привести к исчезновению из его жизни и из жизни вообще Сюнкити и наиболее рьяных его приспешников. Это был, конечно, непростой шаг, но Алексей тянул так долго вовсе не из-за отсутствия решимости, а лишь для того, чтобы понимать, кто после Сюнкити мог продолжить его вендетту. Теперь, когда все было ясно, оставалось лишь ждать соответствующего момента. Это означало, что мама и Марина с детьми вернутся с Сент-Барта, а Лиза покинет Белладжио, и они, конечно, увидят друг друга — как бы Алексей ни желал этого избежать, стоило хоть немного быть реалистом.

Корнилов оставил мысль осуществлять реконструкцию или снос здания, в котором располагалась «Весна», — игра Кейко или Лизы, или обеих вместе принесла свой результат. Структурное подразделение холдинга, занимавшееся непрофильными активами, готовило проект дальнейшей эксплуатации объекта, но Алексею не нужны были никакие проекты, чтобы решить, что будет с этим местом в дальнейшем.

Едва завершилось совещание, из которого он не вынес ни одной дельной мысли или фразы, хотя сам настаивал на его проведении, Корнилов пригласил Челышева в свой кабинет:

— Дмитрий, подготовьте все необходимые документы для того, чтобы назначить Елизавету Максимовну генеральным директором компании, управляющей «Весной», — Алексей даже не считал нужным запоминать, как называется этот его вновь приобретенный актив. — Включите в ее трудовой договор условие о выплате ежегодного бонуса, право единоличного принятия решений по всем вопросам, которые допускает законодательство, и остальное, что необходимо. Идите.

Вот так все просто — Корнилов делал подарок Лизе и освобождал самого себя от угрызений совести, которые продолжал испытывать за то, что произошло при его участии семь лет назад, и за то, что творила Лиза сейчас. Алексей мог подарить ей «Весну», но отчего-то понимал, что такой подарок не будет принят, как бы ни была Лиза корыстна, или, наоборот, опасался, что она с радостью согласится, а это еще больше разочарует его.

За Челышевым давно захлопнулась дверь, а Алексей продолжал смотреть ему вслед — вот и еще один вопрос решен. 25 декабря — вот такой вот для Лизы рождественский подарок, о котором она узнает уже после Нового года, когда все формальности будут завершены.

— Все же хорошо, что у нас нет привычки праздновать Рождество, — некстати подумал Алексей, — Пришлось бы отвлекаться и еще на один лишний день выпадать из работы, а это совсем ни к чему. Достаточно и того, что он отказался от Нового года с родными на Сент-Барте, выслушав огорченные вздохи матери и раздраженное бормотание сестры. Корнилов отговорился делами в Лондоне, а вездесущая Марина спросила, не связаны ли эти дела с попыткой заменить Лизу. Алексей промолчал, не желая ни ссориться с сестрой, ни объяснять ей что-либо.

До отказа заполнив делами предновогодние дни, Корнилов дневал и ночевал в офисе, возвращаясь домой в тот час, когда даже забитые в праздничной гонке московские дороги, становились свободны. Он не был озабочен вопросами покупки подарков, не думал о том, как и где будет отмечать Новый год, — Алексей лишь смотрел на все происходящее вокруг с легкой презрительной усмешкой. Еще один повод произнести лживые пожелания, вытребовать заветные меха или бриллианты — вот что такое этот праздник. Сначала он вовсе не собирался делать какую-то разницу между 31 декабря, 1 января или любым другим днем в году, но потом все же решил, что провести новогоднюю ночь с Настей в люксе отеля Claridge’s — не худший вариант, а наутро можно снова погрузиться в дела.

Ла Скала прекрасна! — какая глупая фраза, которую мог написать неумелый школьник, силясь начать сочинение на тему искусства. И все же Ла Скала прекрасна, как ожившая сказка, как яркая картинка из позапрошлого века, как сцена в костюмном кино.

Узкие улочки, обступившие скромный фасад театра, не могли вместить сияющие автомобили и нарядную толпу, казалось, вся Италия в этот день переместилась в Милан. Лиза проснулась в шесть утра и не находила себе места до выхода из отеля, казалось, она не волновалась так никогда: предвкушение праздника, возбужденное обсуждение прически и макияжа в салоне красоты, сияющие бриллианты, ну и пусть их подарил Корнилов, — сегодня она забудет о нем и насладится происходящим.

Спектакль разворачивался на сцене и в зрительном зале, не зря считалось, что публика — это абсолютная величина, главный персонаж Ла-Скала, особенно в день открытия сезона. Лиза вошла в ложу в сопровождении Бруно, в темно-синем платье Marchesa из тафты с вышивкой по лифу и пышной юбкой как с полотен позапрошлого века, она сама себе напоминала какую-то волшебную девушку, а не беременную женщину с массой проблем. Огромный сверкающий зал, роскошь в каждом движении и жесте, имперский занавес, предупредительный Бруно рядом с ней, повсюду лица, которые Лиза видела на первых полосах газет, причем не только итальянских. Занавес обнажает сцену, мрачноватый «Лоэнгрин» Вагнера — отнюдь не та музыка, которая она могла бы назвать своей любимой, но в этот вечер важно другое — ощущение события, которое разворачивается на твоих глазах, чувство причастности, и это чувство она сполна ощутила.

Еще несколько следующих дней Лиза жила радостью и восхищением от произошедшего, а потом навалилась тоска и слезы. Плакать хотелось от каждого вздоха, от каждого слова, услышанного от других или произнесенного самой. Лиза была невыносима, но ничего не могла изменить — она слишком тревожилась о будущем, не зная, каким же хочет его видеть, и еще ей безумно хотелось, чтобы обо всем узнал Корнилов, чтобы бросил на нее свой ледяной взгляд или накричал на нее, но только, чтобы он знал. Она мечтала, чтобы Алексей увидел ее фото и понял то, что Лиза так хотела ему сказать, или чтобы ее верные охранники, наконец, донесли своему работодателю о переменах в жизни своей подопечной, но, увы… Корнилов не читал глянцевую прессу, а новые телохранители, не будучи связанными с подконтрольными Алексею структурами, не доносили ему о ее жизни ничего. Лиза игнорировала звонки Бруно и через силу заставляла себя выходить из отеля на прогулку вдоль озера, она съедала огромные порции сытных спагетти, забыв о подсчете каллорий, и заказывала третье за день тирамису. Вернувшись в номер, Лиза надевала бесформенный гостиничный халат и, небрежно собрав волосы, могла подолгу смотреть в зеркало на свое отекшее в нелепых подростковых прыщах лицо, ощущая лишние килограммы и покрывающуюся растяжками, несмотря на лучшие крема, кожу. Лиза думала о своем малыше каждую минуту, каждую секунду, давая ему и самой себе обещания, что все у них будет чудесно, она гладила свой округлившийся живот, мечтая как можно скорее ощутить первые шевеления, но пока не ощущала их, находя в этом новый повод для паники. Она должна была обеспечить своему сыну или дочке волшебное будущее, но почему-то перестала верить в то, что это будущее возможно в Москве. Нужно было встряхнуться, вернуться к самой себе — идеальной беременной, но почему-то не получалось — из глаз лились слезы, руки тянулись к меню room-service’а и до боли и отчаяния хотелось, чтобы кто-то был рядом, вполне определенный кто-то…

Приближалось Рождество и Новый год, прежде, будучи свободной и одинокой, Лиза ненавидела Новый год, в ревностно-католической Италии она начинала ненавидеть и Рождество — все неистово готовились к празднику, а ей не хотелось совсем ничего, кроме как свернуться клубочком в огромной казенной постели и уснуть, чувствуя на губах липкий вкус карамельного мороженого, а в спине — легкий дискомфорт от еще чуть подросшего живота.

Лиза открыла глаза — хмурое солнце никак не решалось заглянуть в окно, моросил слабый дождь, 24 декабря — преддверие Рождества. Вечер этого дня Лиза собиралась провести с Бруно, ужиная в том же ресторане, где прошло их первое свидание, а затем, отправиться на театрализованное представление в Кастелло Сфорцеска. Бедный Бруно, решивший поухаживать за беременной женщиной с целым шлейфом проблем, которого она, к тому же, избегала всю последнюю неделю, но отказаться от встречи в рождественский сочельник так и не решилась, но могла отказаться прямо сейчас.

Первый луч солнца скользнул в комнату, наполнив ее радостным сиянием бликов, на смену дождю пришли легкие редкие снежинку, Лиза медленно повернулась на бок — она твердо решила, если в ближайшие дни ребенок не начнет шевелиться, она идет к доктору, и пусть никто не говорит ей, что еще рано.

Нужно сейчас же позвонить Бруно и отказаться от встречи — она не в том настроении и не в том состоянии, чтобы вести с ним дружеский разговор и мучиться от непонимания, приятны ей его прикосновения или нет, хочет она ощущать его дыхание, его нежный шепот или никак не может забыть другой голос и другие ласки. Лиза протянула руку к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке, отметив про себя, что нужно немедленно записаться на маникюр, как вдруг ощутила какое-то странное, почти нереальное движение где-то глубоко внутри, как будто легкая щекотка, прикосновение шелковистого перышка к самому сокровенному, что у нее есть. Лиза резко села на постели, откинув спутавшиеся волосы, а ее детка ответила чуть менее деликатным трепыханием в животе.

— Он шевелится, — восторженным шепотом произнесла Лиза, — Шевелится! — рассмеялась она, ласково поглаживая свой живот, а в ответ ощутила еще одно легкое касание, почти невесомое и воздушное.

Лиза осторожно опустилась в большое кресло возле окна, положив руки на живот, — свою самую большую ценность в этом мире, подняла глаза, взглянув на небо, — солнце скрылось, зато на землю падал искрящийся и самый настоящий снег. Она улыбнулась — жизнь снова была прекрасна, и слезам в ней не было места. Лиза взяла телефон и набрала номер Бруно, услышала его облегченный вздох и улыбнулась, почувствовав, как глаза защипало от слез:

— Ты все еще хочешь меня видеть?

— Лиза, конечно, хочу! Ты даже не представляешь как.

— И я хочу. Значит, все по плану: ужин, потом спектакль?

— Да, по плану, — Бруно нерешительно замолчал, и Лиза испугалась, что он хотел отказаться, а соглашается только из вежливости или из жалости к ней, оставшейся одной в чужом городе или в чужой стране. — Стеф требовала, чтобы я не беспокоил тебя и не выдумывал ничего — это ее слова, а я вот все-таки решил предложить: может быть, не пойдем в ресторан и в Кастелло тоже, а ты приедешь на ужин ко мне, ведь настоящее Рождество не должно быть шумным.

Лиза не знала, что ответить, еще пару минут назад, она не знала, хочет ли она вообще впредь видеть Бруно, а теперь собиралась отправиться к нему домой, но нужно было решаться или решать, или и то, и другое вместе.

— Да, хочу, — быстро ответила Лиза, — Так даже лучше. Ты приедешь за мной? — ей так хотелось, чтобы он приехал — было что-то неправильное в том, чтобы ехать на свидание с одним мужчиной под охраной, оплаченной другим.

— Да, приеду, закончу все быстро в офисе и приеду часам к шести. Ты как, будешь готова?

— Буду, — сказала Лиза, отключаясь, у нее было совсем немного времени, чтобы исправить полное пренебрежение к своей внешности, которому она с восторгом предавалась последние дни.

Спустя полчаса, стоя в ванной комнате в одном белье, глядя на весы и косясь в зеркало за своей спиной, Лиза ругала себя за несдержанность последних дней: лишние три с половиной килограмма, складки на боках и глаза-щелочки — такой она себе не нравилась и оставаться такой не собиралась, и если с килограммами ничего не поделать и их легко задрапировать новым платьем, то уж со своим лицом к приходу Бруно она обязательно что-то сотворит.

В начале пятого похорошевшая после похода в салон красоты Лиза с небрежной косой, уложенной на макушке, со скептическим выражением лица рассматривала свой гардероб — приготовленное для выхода в свет золотисто-розовое платье Delpozo совсем не годилось для тихого ужина в домашней обстановке. Нужно было выбрать между мягкой юбкой-шотландкой с блузкой в тон и туникой из лимонного кружева Moschino. Лиза уже в третий раз прикладывала к себе то один наряд, то другой, когда в раздался настойчивый стук и голос одного из охранников. Лиза быстро распахнула дверь и увидела рассерженную Стефанию за спинами мужчин:

— К тебе прямо не пробраться, моя дорогая! — она влетела в номер, неся с собой терпкий аромат духов Killian и свежести настоящего снега.

Лиза чуть посторонилась, но промолчала, позволив себе легкую полуулыбку.

— Ты закончила тосковать или так и решила остаться здесь трагической затворницей? — Стефания забрала у Лизы тунику и приложила ее к себе. — Очаровательно! И судя по тому, что платье ты отложила в сторону, хотя была бы в нем просто шикарна, Бруно все-таки пригласил тебя домой.

— Стеф, ты просто чудо! — Лиза вернула себе тунику и вновь подошла к зеркалу. — Но у меня иммунитет против этой тактики «пять вопросов в секунду». Ты должна познакомиться с моей подругой Катей — в чем-то вы с ней удивительно похожи.

— Не уходи от темы! — рассмеялась Стефания, снимая пальто и располагаясь на диване.

— Я и не ухожу, — Лиза присела рядом, — Я раздумала быть трагической затворницей, и Бруно пригласил меня к себе. И, да, я согласилась. Так что ты думаешь насчет этого наряда?

— Я думаю, что ты абсолютно права. Ты должна провести хороший вечер с Бруно, Рождество — правильное для этого время. Но я приехала говорить не о Бруно — в конце концов, он сам может сказать за себя.

Лиза напряглась, не ожидая ничего хорошего от разговора с таким началом.

— Ты не отвечала никому целую неделю и, наверное, депрессовала здесь целую неделю, — Лиза хотела возразить, но Стефания взяла ее за руку и своим взглядом заставила промолчать. — Я не беспокоила тебя, понимая, как легко радость сменяет отчаяние и наоборот, как хочется все бросить и невозможно решить, что делать дальше. И как хочется, чтобы рядом был тот, кто все решит за тебя.

Лиза отвернулась, чтобы не дать себе заплакать, — сдерживаться было куда легче, не видя участливых глаз подруги. Друзья — это наше счастье и наше наказание — они желают и могут помочь, но точно так же желают знать абсолютно все, даже то, в чем мы не готовы признаться самим себе.

— Мне было 19, когда я ждала Франческу, и я была абсолютно одна. Родители погибли, когда я была на пятом месяце — мама и папа, и мать Бруно. Я не знала, что делать и хочу, ли я что-то делать. Ты старше и ты должна знать, чего хочешь, но эту неделю, не слыша тебя, я боялась, что ты, хоть и должна, но не знаешь, чего именно хочешь.

Удивительно, но еще пару минут назад Лиза готова была возражать до хрипоты, но сейчас снова не была уверена ни в чем.

— Да, я не знаю, — тихо сказала она. — У меня был отличный план, я тебе рассказывала и показывала проект магазина. С точки зрения бизнеса это было бы успешно, но сейчас я не понимаю, хочу ли реализовывать его, не знаю, хочу ли жить в Москве, рожать там своего ребенка, — Лиза с ужасом понимала, что мысли, которые она даже в уме не решалась облечь в слова, вдруг вырвались на свободу, и остановить их она не могла. — Сначала я думала, это из-за Корнилова, а теперь понимаю, что не только.

— Бедная моя, — Стефания ее порывисто обняла и прижала к себе. — Я хотела завести этот разговор позже, но начну его сейчас. Ты можешь думать, что я давлю на тебя или что пытаюсь помочь. Я и давлю, и желаю помочь, но решение все равно за тобой. И еще для меня это важно с позиций бизнеса. Мы давно знаем друг друга по делу, и я ценю тебя, ценю то, что ты всегда делала для «Весны», и считаю, что твой собственный проект очень хорош. Ты знаешь, тенденции на luxury-рынке сейчас таковы, что львиную долю нашего дохода дает Россия и то, что принято называть постсоветским пространством, ну еще и арабские страны. И если пять-семь лет назад все охотились за японками и китаянками, сейчас нам, мне нужна девушка, которая понимает эти рынки.

Лиза вздрогнула — это было предложение, от которого она не могла, не имела права отмахнуться.

— Спасибо, Стеф, — только и произнесла Лиза. Может быть, следовало узнать детали, распросить поподробнее, но, казалось, всем этим можно заняться позже, — сейчас следовало понять, а, может быть, она хочет именно этого.

— Если ты хотя бы согласна об этом подумать, я сделаю тебе формальное предложение, но сразу могу сказать, что оно будет гораздо привлекательнее того, что тебе давала «Весна», — Стефании вдруг захотелось закончить этот разговор, дать Лизе время и возможность принять правильное решение.

— Да, я согласна. Я буду думать, — кивнула Лиза, понимая, что подруга дала ей отличный шанс сделать небанальный ход.

— Ну а теперь собирайся, — Стефания поднялась с дивана и направилась к двери, — Убей этого финансового зануду лимонным кружевом, а в новогоднюю ночь выгуляй Delpozo — оно шикарно, как и ты.

И Лиза сделала все именно так, как сказала Стефания, — провела очаровательный вечер с Бруно, вернувшись в свой отель в начале второго ночи, когда Рождество уже наступило, а в новогоднюю ночь сияла золотом длинного платья под сводами отеля Chateau Monfort, радуясь звону бокалов, смеху нарядной толпы и взрывам фейерверков за окном. Она боялась рождественского вечера и предвкушала новогоднюю ночь, но от каждого из этих событий получила максимум из того, что было возможно. В сочельник они с Бруно неспешно гуляли по городу, наблюдая, как сияющий снег сглаживает серые краски усталого города. Укрывшись полами длинной шубы и сунув ноги в ставшие привычными угги, Лиза с восторгом каталась на фиакре, глядя на неспешно проплывающие фасады зданий и улыбающиеся лица прохожих. Чуть позже они зашли в маленькую, словно игрушечную часовню, чтобы услышать удивительной красоты службу, прикоснуться к празднику, а через него — к сказке. Во время ужина не было ни напряжения, ни неловкости — только тихое обаяние потрескивающих поленьев в камине, прекрасной еды и внимательного, нежного мужчины рядом с ней — мужчины, который мог бы стать чьим-то счастье, а постепенно становился ее надеждой.

Новый год был совсем другим — ярким, шумным и полным какого-то безбашенного веселья, но для Лизы он был менее важен, чем Рождество. Она, кажется, начинала принимать правила этой страны, где двадцать пятое декабря было гораздо важнее тридцать первого.

В перерыве между праздниками, когда город затаился в ожидании новых гуляний и фейерверков, Лиза бродила по его узким улочкам, думая о том, хотела бы она жить здесь, растить ребенка, строить карьеру? Милан постепенно открывался ей — переулки и дома, великолепные виллы и церкви в самых неожиданных местах. Лизу поразила крохотная улочка — via Lincoln — с уютными двухэтажными коттеджами, увитыми плющом, — редкое место для большого и шумного города, но сама она быстро поняла, что хотела бы жить на via Alberto da Giussano, в месте, поразительно напоминающем Нью-Йорк: с одной стороны — аллея, с другой — элегантные фасады. И она действительно могла здесь жить, не оглядываясь по сторонам, не боясь, когда всплывет прошлое, когда в поле зрения попадет Корнилов с очередной пассией, а то, что он попадет в Москве, сомневаться не приходилось. Вспоминая ужин с Башмаковой и сравнивая его с вечеринками, на которые ее приглашали Стефания и Бруно, Лиза понимала, насколько комфортнее и проще ей с новыми знакомыми, с которыми она могла быть самой собой, а не неким образом, придуманном или навязанном ей в Москве. И все чаще и чаще всплывала мысль, а так ли уж она хочет, чтобы Алексей знал о ее ребенке, вернее, о том, что ее ребенок также и его. В той ситуации, в которой они расстались, среди нагромождения недоговоренностей и лжи, скрыть его отцовство было довольно легко, гораздо сложнее было бы убедить его в нем. И, может быть, даже лучше, что в ту страшную ночь в Москве Корнилов наотрез отказался от встречи с ней.

Неспешно и томно тянулись первые недели после Нового года, а потом вдруг каникулы завершились, и жизнь вошла в привычное русло. Стеф, как и обещала, сделала свое предложение, и оно было более чем достойно, гарантируя тот уровень дохода, которого Лиза только надеялась достичь, когда магазин заработает в полную силу. Работа в Милане давала финансовую стабильность, сохранение собственных средств, спокойное завершение беременности и первые месяцы рядом с малышом, которых она была бы лишена, затевая собственное дело. А еще Милан был именно тем местом, где Лиза была готова начать все заново.

Она приняла предложение Стеф, вот так однозначно зачеркнув свою московскую жизнь и московские планы, утешая себя тем, что решение остаться в Италии необязательно звучит как «навсегда». И сразу стало как-то легче, и хотя Корнилов не ушел из мыслей совсем, он сдвинулся в тень, где ему было и место.

Лизу переполняла кипучая энергия — нанятые еще в Москве для подготовки бизнеса к запуску юристы готовили документы о расторжении договоров кредита и аренды, а сама Лиза закрывала вопросы закупок для «Весны», чтобы, уведомив собственника, которым стала компания Корнилова, быстро и безболезненно передать дела. Она завершила все, касающееся заказов, в Милане, но вот с парижскими контрактами, возникли проблемы, и Лиза понимала, что нужно ехать туда, потому что расстаться со всем, связанным с Москвой, хотелось как можно быстрее. И еще обязательно нужно было встретиться с Катей, рассказать подруге обо всем, что она решила.

Перелет Милан-Париж, ночь в отеле на Елисейских полях, улаженные проблемы, три часа до самолета в Цюрих, а оттуда к Дорофеевым в Сент-Мориц. Лиза заканчивала свой обед в прекрасном ресторане La Tour d'Argent — утка с брусничным соусом и ягодные тарталетки с вербеной, так вкусно, что хочется закрыть глаза и отдаться радости вкуса, открыточный вид на остров Сен-Луи и огромный почти дикий кот, важно восседающий возле стойки у входа. Идеальный вечер в Париже — вечер, когда она впервые ощутила себя почти свободной от Алексея. Машина уже стояла у входа, Лиза попросила счет и достала из сумки I-Pad, чтобы проверить, нет ли задержки ее рейса. Экран приветливо моргнул, открылась рабочая страница: РБК, последние новости, котировки и курсы валют, а в центре — фотография покореженного разлетевшегося на две части автомобиля, первая мысль: «Какой ужас! Вряд ли кто-нибудь жив!», хлопья пены, человек, катающийся по земле, вверху надпись «Российский миллиардер разбился в Ницце».

Глава 27

Это не могло быть правдой, но было ей — Корнилов горел заживо под моросящим дождем серого французского неба, а Лиза просто смотрела, не понимая, как такое может быть.

Это не он, не Алексей, ни за что и никогда! Только не Корнилов, кто-то другой, кого тоже жалко, но не так, что разрывается сердце и не хочется даже дышать! И вообще, почему они фотографируют вместо того, чтобы помочь?!

Алексей Корнилов, Ferrari Enzo, не справился с управлением на влажной дороге, борется за жизнь в реанимации, бывшая с ним пассажирка отделалась легкими ожогами. Набор ничего не значащих слов, кроме одного — борется за жизнь. Значит, жив! Жив, он должен быть жив!

К столику Лизы подошел официант забрать счет, огромный сытый кот встал и потянулся, девушка за соседним столом громко рассмеялась, и мужчина взял ее за руку. Наверное, первое свидание, максимум второе, — вскользь подумала Лиза. Как они могут радоваться и дышать, когда ее мир почти разбит на части? Как жизнь может продолжаться, если она не знает, что с Алексеем и увидит ли она его когда-нибудь. Конечно, увидит! По-другому не может и быть. Лиза встала из-за стола, схватила свое пальто в гардеробе и вышла — ее телохранители ожидали возле машины.

— Нужно срочно поменять билеты, мы летим в Ниццу, — хрипло произнесла Лиза, садясь на заднее сиденье.

— Елизавета Максимовна, это не согласуется с планом, — заговорил один из них.

— Меня не волнуют ничьи планы! Алексей попал в аварию в Ницце, я еду к нему, — отрезала она, и никто не попытался возразить.

Мир грозил рухнуть. Все прошлые несчастья, когда, казалось, что жизнь кончена и ничего хорошего уже не будет, были детским разочарованием по сравнению с тем, что происходило сейчас. Разве сможет она жить, зная, что Алексея нет, что он не встретится ей на светском приеме и не обвинит в обмане и лжи, никогда не дотронется до нее со страстной лаской, не нахмурится устало, засыпая едва коснувшись головой подушки, не возьмет на руки своего сына или дочь? Разве сможет она жить в мире, где нет его?

Она должна быть рядом с ней, так проще, ей — не ему. Понимать, что есть надежда, первой узнать, что случилось самое страшное, и она больше никогда не увидит, не почувствует…

Город мелькал за окнами: огни машин, витрины магазинов с призывными рекламами распродаж — обычный вечер у всех, кроме нее. Вечер, когда почти разбилась ее жизнь. Вдруг стало жарко и словно нечем дышать, Лиза быстро освободилась от пальто и открыла окно — в салон автомобиля хлынул промозглый и полный выхлопов воздух. Малыш уже привычно и как-то отчаянно зашевелился, неужели он тоже понял, что с его папой происходит что-то плохое?

— Елизавета Максимовна, вылет в Ниццу через один час тридцать, — негромко произнес охранник.

— Да, хорошо, — медленно ответила она, а потом подумала, что нужно позвонить Кате и сказать, что она не приедет, узнать, может быть, подруге известно больше, чем ей.

Гудки, один за другим, веселый голос:

— Привет! Мы уже ждем тебя!

— Катя, ты знаешь, что случилось с Алексеем? — еле выдавила из себя Лиза.

— Нет, не знаю, — тихо ответила подруга. — А что?

— Он разбился в Ницце. Об этом пишут все газеты, я узнала из РБК, — Лиза сказала слишком много, и у нее совсем не было сил.

— Как? Что с ним? Где он?

— Я ничего не знаю, кроме названия госпиталя из РБК. Может, он и не там. Я лечу в Ниццу. Узнай, что сможешь, как-то, через Сергея.

— Да, все узнаю, — ответила Катя, проглатывая слезы, Корнилов в последнее время был порядочным кретином, но это же не повод умирать. — Все узнаю, а сама прилечу к тебе, — Катя быстро отключилась. Сергей летел в Нью-Йорк, был в этот момент где-то над Атлантическим океаном. Что делала бы она, случись что-то с ее мужем? — сходила бы с ума, как и Лиза, коря весь свет и его самого, что допустил хотя бы мысль оставить ее.

А вдруг так случилось потому, что она стала допускать мысль, что сможет жить без него, вдали от него, не любя его? — терзалась Лиза. — Ведь это произошло именно в тот момент, когда она почувствовала, что уже не так тоскует по нему, что сможет совсем забыть его? Забыть его руки, голос, глаза, его шутки, его дыхание в ночной темноте, их первую ночь в чайном доме, их страсть в номере отеля на Гибралтаре, прерывистый разговор в сумрачный час на морском побережье, его злость и жестокость в то последнее утро в Москве. Она не сможет забыть уже никогда.

Машина двигалась слишком медленно, время текло слишком быстро. Он был один, и ему было обжигающе больно, а, может быть, он уже не чувствовал ничего.

Лизе так хотелось знать, как он, что с ним, но, кроме Кати, никто и ничего не мог узнать — Лиза не могла заставить себя позвонить матери Алексея, или Марине, или Василию Петровичу, который так испуганно смотрел на нее, говоря, что она едва не погибла на собственной кухне.

В сумке жалобно просигналил планшет, Лиза достала его и вошла в Интернет. Казалось, все вокруг знали больше нее — новость об аварии в Ницце занимала первые строки новостных лент. Люди с восторгом смаковали чужое горе: «Миллиардер Алексей Корнилов разбился в Ницце», «У Алексея Корнилова обожжено три четверти тела», «Корнилов разбился с английской подругой», «Загадки аварии».

Алексей все еще жив, ему очень плохо, он был с женщиной, — промелькнуло в голове у Лизы. Он может быть с кем угодно, главное, чтобы он был жив.

Снова телефонный звонок — Катя, Лиза быстро взяла трубку:

— Ну что? — выдохнула она.

— Его отправили в госпиталь в Марсель, у него черепно-мозговая травма и ожоги, насколько сильные — пока сказать не могу. Тебе нужно лететь в Марсель, — быстро проговорила Катя. Если ей хотелось рассыпаться на части, что же сейчас испытывала Лиза? — Есть рейс в Марсель через час десять. Госпиталь называется «Консепсьон».

— Как..? — начала и тут же замолчала Лиза. — Как он? В каком состоянии? Боже, я не знаю, как спрашивать об этом? — она заплакала.

— Солнышко, пока говорят, что он в тяжелом состоянии и до сих пор не пришел в сознание. — Кате было проще говорить о Корнилове вот так — безлично, тогда ситуация не казалась настолько реальной. — Ты будешь там и скоро все узнаешь, и я тоже лечу в Марсель. Через полчаса выезжаю из дома. У него будет все хорошо — и это не банальность. Алексей слишком много тебе должен и не имеет права уйти. Ты меня поняла? — строго спросила подруга.

— Поняла, — ответила Лиза. — Меняйте билеты на Марсель, рейс через час, — тихо сказала она.

Дорога в аэропорт, наконец, подошла к концу. Предполетный досмотр — короткий проход по телетрапу — взлет — безучастное гудение турбин. Еще час пятнадцать страха, сомнений, надежд.

Секунды не бежали, они тянулись бесконечно долгие и мучительные как часы.

— Натуральные соки, чай, кофе, — вежливый вопрос стюардессы.

— Мне ничего не нужно, — глухой ответ Лизы.

— Подушку, одеяло?

— Мне ничего не нужно, — все тот же замороженный голос.

Лиза достала I-phone, вставила наушники. Вот эту песню Коэна Алексей цитировал в машине, когда они отъезжали от концертного зала, а этот дурацкий трэк стоял у нее на будильнике, и он сердился, когда утром никак не мог отключить разрывающийся веселым рэпом телефон, и спрашивал, не слишком ли Лиза взрослая, чтобы слушать такую музыку.

Не покидай меня, А я, я тебе подарю Жемчужины дождя. Не покидай меня Я выдумаю тебе Безумные слова, Которые ты поймешь,

— пела Нина Симонэ своим волшебным, чуть надтреснутым и каким-то мистическим голосом.

— Только не покидай меня, — думала Лиза, — Делай, что хочешь, но не оставляй меня, — слезы катились из глаз, а голос немолодой негритянке звучал в душе.

Разве могут быть лучшие слова, чем эти — я сделаю, что хочешь, как хочешь, уйду и никогда не покажусь на глаза, но только не покидай меня. Сколько было глупости, зла, предательства, но ведь это совсем не важно, стоит только представить, что человека, которого ты любишь и ненавидишь, желаешь видеть или мечтаешь забыть — что его просто нет. Что может быть проще и страшнее?

Не покидай меня Я больше не буду плакать Я больше не буду говорить Я затаюсь здесь Чтобы смотреть на тебя Танцевать и улыбаться И слушать тебя Петь и потом смеяться.

— Мадам, мы просим вас выключить электронные приборы, самолет начинает снижаться, — стюардесса дотронулась до Лизиной руки, и она вынула наушники, а в голове все звучало: «Не покидай меня!».

Божественный Сен-Барт грозил стать самым ненавистным местом на свете. «Пожить на Сен-Барте — все равно что побывать в раю, прежде чем туда отправиться», — любили говорить старожилы, а Марина готова была отправиться даже в ад, но лишь бы подальше отсюда. Каждая неделя, проведенная на острове, отдаляла ее от мужа, оставшегося в Женеве, заставляла задуматься о том, чего хочет она сама, какой видит свою жизнь, а еще заставляла все больше и больше волноваться за брата.

Маршруты были известны, развлечения казались пресными как никогда. Ласковое солнце и белоснежный песок, парус серфа легко ловит волны, вечером — паста из морского ежа на террасе ресторана Eden Rose или бургеры в креольском Maya’s в компании с Данилой. Незадолго до Нового года прилетел отец, Боже, она много лет не отмечала праздник с родителями, а вот муж не соизволил явиться — конечно, мировая финансовая система рухнет, если он отлучится хотя бы на один день. Она была на втором месте, дети — хорошо, если на третьем, и стоила ли эта жизнь прощания со всеми своими юношескими мечтами и планами?

Было смешно жаловаться на жизнь, проводя время на одном из самых дорогих островов мира, но Марина жаловалась. Они медленно дрейфовали вдали от берега на яхте, мама занималась с Варей, а отец с Данилой пытались ловить рыбу. Марина сдвинула шезлонг в тень и открыла I-pad, ей не хотелось читать ни о политике, ни об экономике, она же была безработной домохозяйкой — зачем забивать голову сложными вещами? Медленно загрузилась страничка журнала Tatler — новости со светских вечеринок — то, что нужно дурочке вроде нее. Фотография за фотографией — выставка, презентация книги, показ новой коллекции — скука, на которую раньше было слишком жалко свое время. Знакомых лиц не так уж много, Марина давно не бывала в Москве, а в Женеве жила довольно уединенно. Странно, что нигде не было Лизы, — подумала Марина, но потом вспомнила, что брат отправил ее куда-то на итальянские озера. Лиза — интересная и успешная, с этим взглядом, так и ласкающим Алексея, слишком похожая на Саюри, чтобы нравиться ей. Эти нотки в голосе Алексея, когда Марина спрашивала о Лизе, Лизин печальный вздох при словах об Алексее — еще одна не родившаяся история, которая могла стать чем-то теплым и хорошим. Грустно. Лента новостей прокручивалась все дальше и дальше — новогодние вечеринки закончились, им на смену пришли предновогодние, кто-то проводил промозглые дни в Дубаи, кто-то катался на лыжах, Мария Башмакова, Марина, была шапочно с ней знакома, собирала ценителей искусства в Милане. Прекрасный повод продемонстрировать интеллектуальный снобизм, — подумала Марина и хотела уже закрыть страницу, когда взгляд выхватил на фотографии Лизу — улыбающуюся, все так же эффектную и беременную. Беременную, — повторила про себя Марина, и расплылась в улыбке, — Наверняка, беременную ребенком ее брата! Разве можно придумать что-то лучше.

— Мама, что я тебе покажу! — прокричала Марина, вставая с шезлонга. — Ты даже не представляешь! Мама, ты что молчишь? — она спускалась по лестнице в каюты, когда почувствовала, как до нее дотронулся отец, — после того случая в Париже, Марина вздрагивала даже от прикосновений родных.

— Марина, подожди! — голос был слишком напряженным, а рука холодной, и показалось, что что-то произошло, что-то плохое, чего уже перестали и ждать.

— Да, папа. Что случилось?

— Алексей… разбился в Ницце.

— Как?

— На Ferrari, машина разлетелась напополам.

— А он? Что с ним? — закричала Марина, брат был самым близким человеком на свете, после того, что сделал для нее, что знал о ней.

— В больнице.

— Жив?

— Жив.

— Слава Богу!

— Не спеши благодарить, — усмешка на постаревшем лице.

— Что вы тут кричите! У меня Варенька только заснула, — выглянула из каюты мама и замерла, видя напряженные лица мужа и дочери.

Еще одна ночь на смену еще одному дню, ничего не меняется, но все становится другим. Можно, конечно, позвать теплую нежную девочку, любая будет рада согреть его или согреться вместе с ним — все эти сладкие порноактрисы, чопорные служащие банков или тихие дочери боссов. Но звать никого не стоит, времени остается все меньше, и слишком жаль его тратить на пусть и красивое, но бездушное тело

Время все меняет, и Сюнкити это прекрасно известно. Думал ли он, будучи сыном жалкого докера в послевоенном и разрушенном Кобе, что к своим шестидесяти годам будет иметь финансовую и политическую власть — он даже не знал таких слов. Сюнкити не мечтал и не думал — просто выживал, и жизнь среди якудза была не хуже любой другой. Он был еще не стар, богат и держал за горло всю банковскую систему этих проклятых островов, где население стареет все быстрее, где все также любуются момидзигари, мужчины вдрызг напиваются по пятницам, а женщины ищут утешение в лесбийских связях. А все же это неплохо — что-то искать, пусть даже и утешение, пусть даже искать и не находить.

Сюнкити отложил в сторону тонкий журнал и потянулся выключить лампу возле своей кровати. Сегодня он ничего не будет искать — просто дождется следующего утра. Все-таки удивительное дело — он сын нищего докера красуется на обложке журнала Ямагути-гуми, в XXI веке якудза издает свой журнал и смеется над всеми.

Тонкая грань между сном и явью — редкое состояние, когда ты еще не спишь, но уже и не бодрствуешь, когда можешь видеть всех, кто ушел, и когда они не смотрят на тебя с укоризной: Саюри, еще совсем малышка, Киёми, его нежная жена, такая же, как и тридцать лет назад.

И снова он не с ними — проклятый телефонный звонок, хотя всем строго-настрого запрещено беспокоить его:

— Да, Кэтсуэ, что ты хочешь?

— Ямагути-сан, вы говорили, что я могу звонить с информацией о Корнилове всегда, — оправдывался Кэтсуэ.

— И что? — сведения о Корнилове стоили того, чтобы ненадолго оставить Киёми и Саюри.

— Попал в автокатастрофу в Ницце. В тяжелую. В госпитале, в коме, — в голосе парня чувствовалось удовлетворение.

— Как?

— Ferrari, скорость 220. Машина напополам, а он весь в огне, — Кэтсуэ словно смаковал эту новость, представляя, как пламя лижет кожу Корнилова, разрушая капилляры, пожирая мышцы.

Сюнкити замолчал — Корнилов и тут не дал ему взять реванш, собирался сдохнуть, не увидев того, что Сюнкити ему приготовил. Теперь придется отложить свои планы и надеяться, что он придет в себя настолько, чтобы ощутить новую боль.

Посадка, закладывает уши и кружится голова, трап подают мучительно долго, машины еле ползут по шоссе, нет никаких новостей. Господи, как хочется быть ближе к нему, знать, что с ним. Еще совсем немного.

Репортеры на парковке возле больницы, машина с затененными стеклами останавливается совсем близко от входа. Нужно только набраться сил и выйти, узнать, как он, что с ним. Просто быть рядом с ним.

Лиза натянула на голову шарф, вздохнула и вышла под проливной дождь, пара шагов под зонтом, и она ощущает больничные запахи, видит больничные стены, мрачные и сосредоточенные лица, но в голове никак не складывается, что Алексей здесь и эти мрачные лица из-за него.

Незнакомые лица, но все они откуда-то знают ее, Василий Петрович, с затравленным взглядом, не знает, что сделать для Лизы, для Алексея, он тоже совсем не умеет ждать.

— Его привезли сюда два часа назад, пока мы располагаем только первой информацией, которую сообщили в госпитале в Ницце, — несгибаемый сотрудник ФСБ стал даже как-то меньше в размерах.

— И что? Как он? — нетерпеливо перебивает его Лиза.

— Сильные ожоги, но нам не сообщили доподлинно насколько. Сначала речь шла о семидесяти процентах тела, потом о тридцати, — Василий Петрович видел, как вздрогнула Лиза, но не мог промолчать — она хотела знать и должна была знать. — Переломы и травма головы. Травма головы беспокоит их даже больше.

Лиза заплакала, она услышала многое и в то же время совсем ничего — она хотела знать только одно — будет ли он жить?

Руки горели и ныли, а голова слегка кружилась, но это было ничто по сравнению с произошедшим с Алексеем. Наверное, картина того, как он весь огне катается по мокрой дороге будет до конца жизни стоять у Насти перед глазами. И теперь невозможно понять, она его отвлекла или он сам отвлекся. Корнилов хотел закончить свой разговор, а она не желала слышать, и, может, она действительно была слишком резкой или неловкой. Теперь уже не понять, не вспомнить.

Настя медленно шла к комнате, в которой они ожидали новостей об Алексее, — она и хмурый мужчина, пытавшийся связаться с отцом Корнилова. Наверное, скоро выйдет врач, и все станет ясно. Настя тихо открыла дверь — усталый врач что-то говорил маленькой темноволосой девушке, та вздрогнула, прижала ладонь ко рту, а потом посмотрела на врача с надеждой. Он отрицательно покачал головой, а она продолжала настаивать. Врач обреченно кивнул и позвал медсестру, девушка вышла. Совсем молодая, беременная, приехавшая занять свое место.

Глава 28

Лиза стояла перед стеклянной стеной и не могла поверить, что мужчина, распростертый на больничной койке, — это Алексей, не могла и не хотела верить. Очертания тела виднелись под тонкой, почти прозрачной простынею, которой он был укрыт от подбородка до щиколоток. На левой руке, ноге и всей левой стороне тела был кокон бинтов, часть шеи и левая щека были заклеены чем-то. Повсюду стояли капельницы и мониторы, на лице — маска аппарата искусственного дыхания. Человек, который так выглядел, не мог быть жив, но он был жив, ведь эта его сердцебиение отражалось на экране, и в его вены вливалась жидкость.

Ребенок зашевелился, Лиза дотронулась до своего живота, словно желая полнее ощутить радость жизни, которая каждую секунду была рядом с ней, ощутить и передать Алексею это чувство.

— А почему он не дышит сам? — спросила Лиза медсестру, оборачиваясь к ней.

Та покачала головой и что-то произнесла по-французски, Лиза недоуменно нахмурилась, а потом подумала, что та просто не говорит по-английски.

Слишком ярко горел какой-то странно-сиреневатый свет, даже сквозь стену был слышен писк приборов, кафельные полы и кафельные стены — не место для живого человека. Лизу начал бить озноб, она не могла отвести взгляд от Алексея. Если ей так холодно здесь, то каково там ему, почти обнаженному, укрытому прозрачным куском ткани.

Лиза услышала шаги за своей спиной, обернулась:

— Доктор, а почему он не дышит сам? — она повторила свой вопрос.

— Отравление угарным газом, необходима искусственная вентиляция легких, — равнодушно ответил врач. Лизино сердце сжалось.

— Я не могу войти к нему, да? — ее голос дрогнул.

— Не можете. Я объяснял вам, необходима абсолютная стерильность.

— Понятно, — Лиза почти прошептала это. Глупо, конечно, но ей, казалось, если она коснется Алексея хотя бы пальчиком, хотя бы на секунду, станет как-то проще и лучше, ей — не ему.

Врач отошел, и Лиза снова осталась одна, не одна, а наедине с Алексеем — поправила она себя. Они так давно не были наедине друг с другом.

В голове вертелись слова о состоянии Алексея: ожоги пятидесяти процентов тела, большей частью второй степени, частично — третьей, ушиб головного мозга с компрессий, возможно, потребуется состояние искусственной комы. Лиза не понимала, что все это значит: плохо, очень плохо или безнадежно? Состояние стабильно тяжелое, но есть и хорошие новости: глаза и позвоночник не пострадали.

Лиза зябко обхватила себя руками, она смотрела на Алексея и вспоминала лучшие моменты, что были между ними, и, удивительное дело, события семилетней давности и прошлых месяцев смешались воедино: вот он подходит к ней на корпоративе «Брокер-инвеста», улыбается насмешливо и немного порочно, вваливается с Дорофеевым в ее прихожую и почти получает по голове коробкой из-под туфель, касается ее там, где не касался никто до него, властно обнимает ее и знакомит со своими друзьями и партнерами в Марбелье, засыпает рядом с ней, ест бабушкин торт. Наверное, последний момент — самый интимный из тех, что были между ними, — не секс и не занятия любовью, а именно этот теплый ужин в осенне-багровых Альпах. И вот он здесь, а она через стену, которая разделяет их больше, чем тысячи километров в пути, которые разделяли вчера и позавчера. Слезы катились по щекам, падая на грудь, впитываясь в плотную ткань платья. Она была ему никем, а ощущала себя самым близким человеком на свете.

— Лиза, это я, — она ощутила легкое прикосновение к своему плечу, обернулась — приехала Катя, лучшая подруга, с которой они планировали в эти минуты поедать фондю, делиться новостями и даже ругать мужчин.

Катя сделала шаг навстречу, обняв Лизу и притянув ее к себе. Лиза прижалась мокрой щекой к плечу подруги и позволила себе судорожный всхлип, потом еще один и еще. Слезы полились потоком, а рыдания грозили задушить.

— Пойдем отсюда, вдруг Алексей услышит, — Катя потянула Лизу в коридор. — И вообще не думаю, что ему понравится, что я видела его почти голым, — жалкие остатки иронии в попытке не зарыдать вслед за подругой. Лиза поддалась, бросив еще один взгляд на Алексея, надеясь, что этот взгляд не будет прощальным.

Они сидели рядом на жалком дермантиновом диване, не зная о чем говорить, вздрагивая каждую раз, когда открывалась дверь. Василий Петрович входил и выходил, что-то напряженно обсуждая по телефону, красивая усталая женщина с повязками на руках и ссадинами на лице ютилась в кресле в противоположном конце комнаты. Женщина, с которой был Алексей, когда все произошло. Катя кивнула ей, входя, Лиза мимолетно удивилась их знакомству, но спрашивать ни о чем не стала.

— Сергей с родителями Алексея и с его сестрой будет здесь часов через семь, — сказала Катя, не зная, как на это отреагирует Лиза. Ситуация, в которой они оказались, была не лучшим вариантом, при котором старшие Корниловы могли узнать о том, что станут бабушкой и дедушкой, а уж реакцию Сергея на то, что она ничего ему не рассказала о ребенке ее несерьезной подруги и его лучшего друга, было представить очень легко.

— Хорошо, — безразлично ответила Лиза, ее сейчас не волновал никто: ни родители Алексея, ни та женщина, рядом с которой он едва не погиб. Самым главным был Алексей.

— Скорее всего, Алексея нужно будет перевозить отсюда. И наши люди, и люди Корнилова занимаются этим, — Катя кивнула на вошедшего Василия Петровича. Сергей считает, что в Лондон.

— Они очень дружны, да? — Лизе хотелось говорить о чем-то простом, не связанным с ранами, болью и решениями, которые предстояло принимать, и принимать, увы, не ей.

— Очень, — криво улыбнулась Катя. — С детства. Сергей говорит, что не будь отца Алексея, он бы ни сделал ничего, ну ты понимаешь, весь этот бизнес, — Катя неопределенно махнула рукой. — Он считает Корниловых почти своей семьей.

— Алексей говорил, что Сергей после смерти родителей много времени проводил с его семьей. Сергею тогда было почти восемнадцать, а Алексею на год меньше — Лиза не могла представить себе юными ни одного, ни другого. Казалось, они так и родились уверенными в себе мужчинами под сорок.

— На полтора, Сергей любит повторять, что он старше его на полтора года, — Катя вспомнила, как вошла в прокуренный кабинет в их московском доме, когда мужчины вспоминали похождения своей юности. — Знаешь, они были такими смешными, у нас дома есть фотографии, я тебе покажу, — Катя любила старые снимки и то тепло, что они хранили. — Смешными и беззаботными, идеалистами, наверное.

— Жаль, когда мужчины навсегда перестают быть идеалистами слишком рано, — тихо произнесла Лиза и огорчилась, что даже не знала, когда это произошло с Алексеем.

— Сергей перестал быть им после смерти родителей, в один день, сначала матери, потом отца.

— Ты почти ненавидишь их? — с удивлением спросила Лиза.

— Не почти, — с горечью ответила Катя. — Его мать покончила с собой, а отец не захотел жить дальше, сын — ведь это совсем не важно, — сейчас была не та ситуация и не то время, когда стоило ворошить обиды прошлого, но она и, правда, не могла простить родителей мужа. Как можно не любить своего ребенка, чтобы оставить его одного?

— Ты права, как можно, — повторила Лиза, а Катя поняла, что последнюю фразу она произнесла вслух. — Я успокаиваю себя нелепыми мыслями, что Алексей слишком несговорчив, чтобы сдаться, что у него слишком много неоконченных дел, что он не может вот так… — она не могла даже заставить себя произнести это слово «умереть» — не увидев своего сына или дочь, не узнав мой секрет, — Лиза замолчала, уже привычным движением смахнув слезу.

— Ты ведь так и не знаешь, кто там? — Катя дотронулась до живота подруги.

— Не знаю, через четыре дня собиралась на УЗИ, — прежние планы казались далекими, словно их составляли посторонние люди. — Я бы хотела девочку, с девочками все как-то понятно, но для Алексея я бы хотела сына. Не знаю, почему. Думаю, ему, как каждому мужчине, хочется сына. Никогда не забуду твоего Сергея в роддоме, растерянного, счастливого, когда ему показали Арину, а он закричал «Классный пацан, на меня похож!», — Лиза улыбнулась и заплакала еще сильнее. — Как бы я хотела, чтобы Алексей тоже пережил все это.

— Он переживет, обязательно переживет, — Катя прижала подругу к себе, желая ее утешить и понимая, что все бесполезно, желая увидеть скорее своего мужа, обнять его, позволить утешить себя.

Лиза смотрела в одну точку, иногда легко улыбаясь своим мыслям, вспоминая что-то особенное, что бывает между двумя любящими людьми, как бы каждый из них ни пытался отрицать очевидное.

— Наверное, я должна настаивать, чтобы ты поехала в гостиницу, отдохнула, но я не буду. Я же знаю, ты не поедешь, — сказала Катя.

— Не поеду, — замотала головой Лиза. — Я не поеду никуда отсюда.

— И я бы не поехала. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Я тебе говорила, меня не беспокоит последние месяца полтора ничего, иногда болит спина и к вечеру слегка отекают ноги, но это ерунда.

— И адски хочется есть? — для Кати, родившей близнецов, вечное чувство голода было неотъемлемой частью беременности.

— Последнее время, да, — согласилась Лиза. — И, знаешь, макарон, тортов и гамбургеров.

— Держи, — Катя вытащила из сумки Hermes огромный диетический батончик и протянула его подруге.

Лиза невольно улыбнулась.

— Не смейся, когда я бываю с детьми, у меня в сумке и не такое найдешь, — мягко заметила Катя. — Впрочем, скоро сама узнаешь.

Катя она отошла к автомату с чаем и кофе, а когда вернулась, увидела, что Лиза закрыла глаза, откинувшись в неудобной позе на спинку жалкого дивана, а в противоположном конце комнаты так и сидела, замерев, словно оглушенная, Анастасия Манн — партер одной из лучших лондонских юрфирм, красивая женщина и, очевидно, спутница Корнилова в этой трагической поездке. Катя была ей абсолютно ничего не должна и недолюбливала ее из-за профессиональных вопросов, но вечное желание всем помогать взяло верх.

— Анастасия, я хочу вам чем-то помочь, — сказала Катя, присаживаясь на подлокотник Настиного кресла.

— Ваша подруга, да? — пересохшими губами прошептала Настя.

— Да, Лиза моя подруга, — просто ответила Катя.

— Беременная ребенком Корнилова, — продолжала Настя.

Катя решила, что ей нечего на это ответить — Настя и сама правильно все поняла.

— И пока она где-то мучилась от токсикоза и растяжек, хотела ночью колбасы и абрикосов, он развлекался со мной, — Настя замолчала. — Они одинаковые, все абсолютно все, — продолжила она, вероятно, вспомнив о чем-то, далеком от отношений с Алексеем. — Я знала, что у меня эпизодическая роль, но не думала, что играю отрицательную героиню, — Настя задрожала, закрыв глаза и сразу став старше. Катя сняла с плеч шаль и накинула ее на узкие плечи той, что еще пару минут она считала хищницей и мегерой, а сейчас видела в ней только усталую женщину, разочаровавшуюся еще раз.

— Я ничем не помогу Алексею, а ждать здесь известий — право Лизы. Помогите мне уехать в Лондон, — Настя показала свои забинтованные руки. — Там дочь и мама, мне нужно к ним.

— Хорошо, — почти прошептала Катя. Ей было жаль эту женщину, которая здесь, и правда, была не нужна, но которую ждали детские объятия и материнский укор в тысяче километров отсюда. — Вы можете полететь на том же самолете, на котором прилетела сюда я. Я только позвоню и все устрою.

Лиза еще трижды подходила к этой почти космической палате, в которой лежал Алексей, вглядывалась в знакомые черты в надежде увидеть хотя бы крошечное изменение к лучшему — изменений не было, время словно застыло для него, а, значит, и для нее. Боже, Лизе даже казалось, что Алексей не дышит, но врач объяснил, что причина — в искусственной вентиляции легких.

Как же так? в одну страшную минуту твоя жизнь теряет привычное содержание и смысл, и самыми важными становятся почти абсурдные слова: отек мозга, эскаротомия, некрэктомия, пересадка кожи. Она не хочет даже знать, что все это значит, но она должна знать. Выясняется, что отек мозга спадает и давление нормализуется — это хороший знак, на левой руке и частично на туловище ожоги третьей степени, сами они не заживут, а, значит, потребуется пересадка кожи. Следующие сутки будут критическими, а потом, если все будет хорошо, Алексея можно перевозить в другую больницу. Думал ли он, самоуверенный и жесткий циник, что посторонние люди будут говорить о нем, как о неодушевленном предмете: можно перевозить или нет, стоит ему дышать самостоятельно или нет. Боже, как больно и страшно! — Лиза прислонилась лбом к холодному стеклу, — больно смотреть на него и страшно отвести глаза. Глупо, конечно, но Лизе кажется, что, пока она смотрит на Алексея, она будто заставляет его жить. Редкая самонадеянность, ведь она даже не смогла заставить его с ней поговорить.

Лиза бросила взгляд на часы — половина пятого, почти утро, совсем скоро приедут родители Алексея и Дорофеев. Вдобавок к трагедии сына старшим Корниловым еще придется осмыслить ее состояние, потому что Лиза ничего скрывать и не собиралась, она и так слишком долго это скрывала.

— Мадам, думаю, вам лучше уйти отсюда, — на ломаном английском произнесла подошедшая совсем юная медсестра, — Мы будем делать некоторые манипуляции с вашим мужем, наверное, вам лучше не видеть это.

Лиза вздрогнула, представив, что еще предстоит Алексею.

— Что? — пересохшими губами произнесла она.

— Ничего страшного, — ответила девушка, отчего-то слегка покраснев. — Обычные процедуры, которые мы делаем для бессознательных больных.

Лиза развернулась и пошла в сторону комнаты, где оставила Катю, Алексею и правда бы не понравилось, если бы она видела в нем бессознательного больного.

За тонкой дверью слышались приглушенные мужские голоса и женские всхлипы — они приехали, вздохнула Лиза и резко открыла дверь.

— Лиза, — Катя кинулась к ней, словно хотела защитить, — Приехали родители Алексея, Марина и Сергей.

Лиза вежливо кивнула, а что ей оставалось делать, разве были какие-то правила приветствия родителей мужчины, ребенка которого ты ждала втайне от него, и который боролся за жизнь в сотне метров отсюда?

— Несколько неожиданно! — прокомментировал Сергей, окидывая Лизу внимательным взглядом.

— Я же вам говорила! — слишком громко заявила Марина, обращаясь к матери и отцу, а потом подняла на Лизу глаза, в которых были боль и сочувствие.

Лизина новость была сенсацией несколько секунд, затем вошел врач, и все внимание переключилось на него — уже известные Лизе факты, которые будучи услышанными во второй раз, отчего-то перестали казаться такими страшными. Ожоги: тридцать процентов второй степени, двадцать — третьей, необходима пересадка кожи, ушиб головного мозга, но отек спадает и компрессия уменьшается, а, значит, искусственная кома не понадобится, глаза и позвоночник в норме, легким пока требуется искусственная вентиляция. Состояние стабильно тяжелое, но максимум через двое суток, если динамика сохранится, пациент будет готов к перевозке.

Лиза взглянула на мать Алексея, у нее было мокрое от слез лицо и обреченный взгляд, Светлана Геннадьевна думала, что теряет единственного сына. К ней прижалась Марина, давясь беззвучными всхлипами. Отец Алексея стоял посреди комнаты, словно не понимая, как это могло произойти с его сыном. Дорофеев одной рукой обнимал Катю, а другой в неловком сочувственном жесте касался старшего Корнилова. Словно кадр моментальной съемки, в которой у каждого кто-то был, а Лиза совершенно одна. Катя резко дернула плечами и освободилась от объятий мужа, шагнула к Лизе и обняла ее за плечи.

— Ты видишь, ему на самую-самую малость лучше, — прошептала она на ухо подруге.

— Брюссель или Лондон? — резко спросил отец Алексея у Сергея. Дорофеев бросил взгляд на Катю, та усадила Лизу в кресло и только потом ответила:

— Лондон, ожоговый центр принцессы Анны, один из лучших в мире. Они готовы принять Алексея в любую минуту. Самолет с медицинским оборудованием зафрахтован.

— Хорошо, — коротко ответил Сергей и вопросительно посмотрел на Дмитрия Петровича. Было невыносимо видеть страдания Корниловых и не иметь возможности помочь, представлять боль Алексея, который всегда был самым близким другом и даже чем-то больше.

— Значит, Лондон, — кивнул Корнилов-старший и вышел, Сергей направился следом за ним.

Катя присела рядом с Лизой на краешек кресла, держа ее за руку так крепко, словно та могла убежать.

— Я хочу пойти к нему, — почти шепотом произнесла Светлана Геннадьевна и медленно встала.

— Подождите, чуть позже, — Лиза шагнула навстречу, потянув за собой Катю. Наверное, матери не следовало видеть то же, что и несуществующей жене. — Там какие-то манипуляции, меня просили ненадолго уйти. Вас позовут, когда закончат.

Светлана Геннадьевна бессильно опустилась на диван, Лиза растерянно замерла — она была совсем чужой и как будто ненужной здесь. Они заберут Алексея в Лондон, и она даже не увидит его, но она ведь не может без него. Господи, у нее даже нет английской визы, старая закончилась, а новая пока была не нужна, а, значит, Лиза даже быстро не сможет поехать к нему.

— Лиза, думаю, мне еще нужно позаботиться о визе для тебя, так? — нарочито бодрым голосом заговорила Катя.

— Да, так, — ответила Лиза, не веря своей удаче — удача теперь измерялась очень простыми вещами.

— Пойдем со мной на минуту, — подруга потянула Лизу к выходу.

— Иди, а я останусь, — Лизе, казалось, глупым бежать от матери и сестры Алексея.

— Ладно, — нехотя отпустила ее Катя и вышла, отвечая на телефонный звонок.

Тишина оглушительна, слышишь, как капают слезы, зря Лиза всегда думала, что это метафора. Мать и сестра Алексея — самые близкие женщины в его жизни, а где-то далеко — память о загадочной японке, странно, Лиза вспомнила о ней впервые за долгое время. Японка, которая могла быть на ее месте, но не была, здесь была Лиза. Общее горе — это вовсе не то, что сближает, но, как ни странно, отчуждение матери Корнилова ранит, а насчет Марины у Лизы не было никаких иллюзий.

— Лиза, — Светлана Геннадьевна посмотрела ей прямо в глаза, — Я рада, что стану бабушкой, а Алексей, наконец, отцом.

Лиза заплакала еще сильнее, хотя, казалось, что сильнее уже нельзя.

Глава 29

С момента аварии прошло три дня — три бесконечных дня, каждый из которых походил на предыдущий и в то же время был абсолютно другим. Все те же надежда, страх, боль и снова страх, что Алексей никогда не откроет глаза, не захочет ее видеть, не возьмет на руки сына или дочь — не сможет или не захочет взять.

Через полтора суток после того, как Алексей оказался в марсельском госпитале, все было готово к его перелету в Лондон — Лиза намеренно не употребляла это бездушное слово «перевозка», словно Алексей был не живым человеком, а бездушным предметом. Первые сутки, а теперь Лиза измеряла время именно ими, пролетели в каком-то странном тумане — часов в восемь утра, понимая, что падает от усталости, она согласилась уехать в отель, едва раздевшись, забылась тревожным сном, а, проснувшись, увидела, что за окнами сумерки, в кресле сидит Катя с ноутбуком, а на столе стоит то ли ужин, то ли обед.

— Я говорила тебе, что ты не жалеешь себя и ребенку это во вред? — ласково улыбнулась Катя, когда Лиза, услышав последние новости из госпиталя, заявила, что едет туда.

— Ты можешь говорить, что угодно, я все равно еду туда, — пробормотала Лиза, вставая, ей снился Алексей, он был рядом с ней, ласков с ней, и пусть сейчас он не мог видеть и слышать ее, она могла смотреть на него, пусть и через стекло.

— Да я разве возражаю, — ответила Катя, — Я понимаю, ты не можешь не ехать. Ешь свой ужин, и поедем вместе.

Ночь — самое страшное время, время, когда может произойти что-то дурное. Кажется, Булгаков писал, что нет ничего ужаснее времени между двумя и тремя часами ночи, когда ведьмы вылетают на шабаш, а, может, это был не Булгаков, а кто-то другой, но лет с шестнадцати, сразу как не стало бабушки, Лиза верила в это — самое главное продержаться с двух до трех, а потом будет легче. Она продержалась, сидя рядом с матерью Алексея, которая вопреки уговорам отца, отказалась уходить из больницы. Они говорили о многом и ни о чем, то вместе, то поодиночке подходили к проклятой стеклянной стене и удивлялись, почему в западных фильмах родным дают побыть с пациентом в реанимации, а в жизни нет. Светлана Геннадьевна рассказывала о детстве Алексея, о переездах семьи из страны в страну, о его безумной увлеченности любым делом, каким бы он ни начинал заниматься, о страсти к архитектуре и об отчаянной любви к востоку, о талантах переговорщика и финансиста. Лиза впитывала эти рассказы как губка, даже если Алексей не захочет или не сможет быть близким человеком их ребенку, ей будет что рассказать тому об отце. А потом Светлана Геннадьевна задала Лизе единственный вопрос:

— Он знает?

— Нет, — еле прошептала Лиза.

— Поссорились?

— Да.

— Все такой же нетерпимый, мой сын, — с грустью сказала Светлана Геннадьевна, — Нетерпимый и категоричный, не умеющий просить прощения.

— Нет, нет, — чуть повысила голос Лиза, — Я виновата почти во всем, даже больше, чем почти.

— Но ты хотела ему сказать? — спросила самое главное мать Алексея.

— Хотела и пыталась, — честно ответила Лиза, — Но я хотела сказать ему лично, я не знала, как такое можно сказать по телефону, а он не захотел встречаться. Я очень хотела ему сказать, — Лиза даже наедине с собой не хотела вспоминать те фальшиво-счастливые дни, когда она решила обосноваться в Милане и оставить Корнилова в неведении относительно их ребенка.

Потом Лиза уговорила Светлану Геннадьевну уехать в отель, оставшись в госпитале совсем одна. Под утро приехали отец Алексея и Сергей, начались сборы в Лондон.

Это был самый странный и пугающий перелет в Лизиной жизни. Санитарный самолет напоминал фантастический реанимобиль: всюду стояло оборудование, мониторы, приборы, баллоны с кислородом, капельницы, узкая кушетка с привязными ремнями.

Самолет оказался таким маленьким, что, кроме медперсонала, лететь могли только два человека. Лиза и не думала, что полетит она, в конце концов, у Алексея были мать и отец. Она стояла у окна в коридоре госпиталя, щурясь от головной боли и боли в пояснице, поглаживая легкими движениями живот, в котором неуклюже шевелился малыш.

— Лиза, — Дорофеев был совсем не тем человеком, с которым она бы хотела говорить, но он был другом Алексея и переживал за него, — Лиза, конечно, я должен спросить, как вы, но сейчас не время для любезностей, — быстро заговорил Сергей. — Вылет через сорок минут, вы полетите с ним, со Светланой Геннадьевной, остальные полетят с Катей и со мной. Алексея уже готовят к отъезду, и вам тоже нужно ехать.

— Я еду с ним? — переспросила Лиза, бессильно роняя руки.

— С ним, — коротко ответил Сергей. — А сейчас я спрошу вас, как вы?

— Не знаю, — Лиза устало пожала плечами. — Я не думаю о себе. Только об Алексее и о малыше, но ни один из них не может мне ответить, как он. Лиза зябко поежилась, и Сергей накинул на ее плечи норковое манто, заботливо вложенное в его руки Катей.

Они летели уже тридцать минут, тридцать минут мерного гудения турбин, писка приборов и дыхания одним воздухом с Алексеем. На Лизу и Светлану Геннадьевну надели стерильные белые балахоны, и теперь они могли по очереди касаться его незабинтованных пальцев.

Вблизи последствия аварии казались еще более реальными и ужасающими, чем через разделявшее их прежде стекло: одна сторона лица Алексея была покрыта бинтами, а другая, прежде здоровая, отчего-то сильно опухла, туловище, руку и ногу все так же покрывали повязки, к здоровой правой руке тянулся провод капельницы, но они хотя бы убрали с его лица маску, и Лиза видела, как тихо поднимается и опадает в дыхании грудь Алексея. Лиза касалась рукой кончиков его пальцев и вспоминала, как эти сильные руки стискивали ее в минуты страсти и мягко ласкали, когда совместное падение в бездну оказывалось позади. Пару раз Лизе показалось, что веки Алексея дрогнули, но врач убедил ее, что это лишь мышечный спазм, а пациент — в глубоком наркотическом сне, иначе боль будет нестерпимой.

— Он будет жить, — твердо сказала Светлана Геннадьевна, когда они ехали в лондонский госпиталь через дождь и туман, оставив Алексея одного с бригадой врачей, наблюдая, как спустили носилки, как капля дождя упала на родное лицо, как захлопнулись двери реанимационной машины.

— Да, будет, — согласилась с ней Лиза.

— Но ему придется через очень много пройти, через боль, злость и отчаяние.

Что Лиза могла ответить на это? — она промолчала. Главное, чтобы Алексей был жив, а все остальное поправимо.

— И ты готова быть рядом с ним? — прямо спросила Светлана Геннадьевна.

— Я готова, но захочет ли этого он? — печально ответила Лиза, она была уверена — не захочет, но она побудет рядом столько, сколько сможет. Зачем? В надежде что-то исправить? — вряд ли. Разве можно исправить отсутствие чувств к ней, предательство и обиду? Лиза пробудет в Лондоне ровно столько, сколько нужно, чтобы убедиться, что Алексей будет жить, чтобы рассказать ему о ребенке, чтобы прямо рассказать о своих чувствах, а потом… уедет жить своей жизнью.

— То есть ты готова вот так все оставить на его усмотрение? — вспылила Светлана Геннадьевна. — На усмотрение человека, который, несмотря на почти свои сорок лет, пребывает в плену иллюзий относительно чувств и женщин, на усмотрение того, кто будет твердить тебе о своем физическом несовершенстве, о шрамах и травмах, которые тебе не нужны, и предлагать тебе найти кого-то получше! Лиза, ты что, тоже живешь иллюзиями? Неужели ты думаешь, что он с распростертыми объятиями примет тебя? И дело вовсе не в твоей воображаемой вине! Дело в проклятой мужской гордости и самомнении, в отсутствии в них веры, а уж у моего сына этого в избытке, — мать Алексея замолчала, словно сказав все, что хотела, потеряла последние силы. — И ты готова оставить ему право выбора не только твоей и его будущей жизни, но и жизни вашего ребенка? — с укоризной закончила она.

Он парил в бессвязных воспоминаниях и боли, где-то вдалеке слышался приглушенный звук голосов, свет становился то ярче, то темнее, затем пропадал совсем. Над ним нависали какие-то люди в белых балахонах и масках, дотрагивались до него, причиняя мучительную боль, вставляли иголки, дребезжали инструментами, потом снова наступало забытье.

Он все время был один, пришельцы в нарядах Куклус-клана не в счет — они приходили с единственной целью причинить боль, а ее было и так слишком много. Свет-тьма-свет-тьма, еще недавно его терзал страшный жар, а теперь пронизывал адский холод, хотя Алексей не слишком-то помнил, было ли холодно в аду — все его познания об этом месте исчерпывались «Божественной комедией» Данте Алигьери, но и оттуда сейчас невозможно было вспомнить ни строчки. Данте, Флоренция — они собирались туда вдвоем с Лизой, следующей весной. В Тоскану нужно ехать только весной, — утверждала она.

Так хочется пошевелиться, чуть сдвинуться вверх, но нет возможности, нет сил. Произнести хоть слово — тоже невозможно. Кажется, у него больше нет способности даже дышать, но если в голове все еще блуждают обрывки мыслей, значит, он жив — очередной парадокс. И опять спасительный провал туда, где нет никого и ничего.

Постепенно время, когда Алексей находится на грани реальности, увеличивается, хотя все вокруг кажется все еще призрачным и немного зыбким. К нему начинают приходить люди: мама, отец, Марина, странно, но даже Лиза. Она сидит в кресле, бледная и усталая, туго заплетенная коса перекинута через плечо, Лиза ерзает по сиденью, словно ей неудобно или у нее что-то болит, безликий белый халат распахивается, когда она тянет руку, чтобы дотронуться, кажется, до спины. Алексей видит, что Лиза беременна, довольно большой уже живот натягивает ткань платья, и она касается его рукой в трепетной ласке. Он закрывает глаза — что это? — еще одна фантасмагория, рожденная больным воображением Сюнкити, фантасмагория, которую его отчего-то заставляют смотреть? Сначала кадры того, как он мог быть отцом ребенка Саюри, затем счастливая в материнстве Лиза, Лиза, которая по его вине никогда не сможет взять на руки собственного ребенка.

Эта пытка заходит слишком далеко, Лиза придвигает кресло ближе к кровати и берет в свою маленькую ладошку его пальцы. Странно, рука Лизы, обычно холодная, сейчас дарит Алексею почти блаженное тепло, он чувствует, как начинает трястись в ознобе. Лиза ласково гладит его по руке, а потом, опустив голову, касается лбом его голого плеча.

Лиза, Сюнкити, ее газовая плита, самолет, в котором должны были быть мама с Мариной. Эти сны, в них являются только те, кого он уже никогда не увидит в реальной жизни, значит и Лизу он не уберег? Алексей пытается что-то сказать, но все так же не может, язык не слушается его и стоит огромных усилий даже пошире открыть глаза. Не уберег, опять не уберег.

Позже, через еще один цикл боли, света и тьмы, Алексей вновь видит Лизу, из-под халата выглядывает другое платье, у нее иначе убраны волосы, значит, наступил следующий день. Лиза смотрит на него с лаской и печалью, отходит к окну, снова подходит к кровати, садится, касается его щеки, и Алексей чувствует, как его щетина щекочет ее пальцы, у нее всегда была такая нежная кожа, и он боялся поцарапать ее.

Лиза беременна, Алексей видит это даже через свои еле приоткрытые веки. Почему ему кажется, что его лицо словно увеличилось в размерах, а левая рука и нога словно скованы чем-то ужасным? Лиза красива в своем ожидании ребенка, и даже жалкий халат ее не портит, лицо чуть-чуть округлилось, но глаза сияют — так и должна выглядеть будущая мать. И пусть это адский сон, в котором с него словно заживо сдирают кожу, поджаривают на медленном огне, а потом бросают в оглушительный лед, но хотя бы в этом сне он побудет будущим отцом.

Алексей медленно приходил в себя, об этом говорили врачи, это видела и сама Лиза, иногда его все еще припухшие веки начинали подрагивать, и ей казалось, что она видит осмысленный взгляд. Врачи твердили, что это невозможно, что пациент под действием коктейля из обезболивающих и еще Бог знает каких средств. Врачи могли говорить что угодно, Лиза знала, еще немного и Алексей откроет глаза, и она будет счастлива, хотя бы ненадолго, пока он не обдаст ее холодом и не потребует выставить за дверь, а пока этого не произошло, она еще немного побудет рядом. Впереди долгие месяцы операций, мучительной реабилитации и осознания того, что с ним произошло. Алексею придется пережить еще одну пересадку кожи, операцию на руке по восстановлению подвижности пальцев, почти полгода провести в специальном заполненном силиконом костюме, который позволит лучше зарубцеваться его коже. Он переживет это без нее, и к моменту, когда Алексей сможет вернуться к обычной жизни, Лиза будет нянчить собственного младенца. Младенца, который обязательно узнает своего отца, а это ли не то счастье, о котором она так страстно просила в первые страшные дни?

Лиза сидела на диване в гостиной лондонского дома Дорофеевых, где жила уже шестой день — они окружили ее вниманием и заботой, всегда готовая помочь Катя и, как ни странно, смягчившийся Сергей. Они были в городе на каких-то важных переговорах, а Лиза находила утешение в компании полуторагодовалых малышей и Евгении Рудольфовны, Катиной мамы. Удивительно, но совсем скоро она возьмет на руки собственного малыша и не будет счастливее матери на свете. Уже завтра станет понятно, мальчика Лиза ждет или девочку, а пока можно мечтать о том, что ей будет чудесно и с тем, и с другим.

Закрыла глазки и мгновенно уснула маленькая Арина — чудесная крошка с глазами Сергея и Катиными губками бантиком, ее брат с нахмуренными отцовскими бровями еще немного повозился и тоже засопел на руках у бабушки.

— Отнесу их в детскую, — сказала Катина мама, — А потом вернусь к тебе.

— Хорошо, — кивнула Лиза, погладив Арину по круглой попке.

Евгения Рудольфовна была именно тем человеком, с кем стоило поговорить, лучшая подруга своей дочери и самой Лизы, эталонная мама, как они в шутку называли ее. В сорок лет она осталась одна — конструктов самолетов, мать самой умной девочки на свете и еще вчера счастливая жена быстро сколачивающего капитал мужа. Обыкновенная история. За прошедшие двадцать два года она создала успешный модный бизнес, вырастила и выучила свою умницу-дочь, а сейчас радовалась внукам, не забывая поддерживать дела на самом высоком уровне. По словам Кати, ее мама до сих пор любила бывшего мужа, хотя он и оставил ее без денег и помощи, вычеркнув из своей жизни не только мать, но и дочь.

— Лиза, съешь что-нибудь? Может быть, салат или чай с творогом? — привычка заботиться о каждом, кто попадал в орбиту их внимания, была у Кати с мамой семейной чертой.

— Не хочу, спасибо, — отказалась Лиза. — Кажется, я и так только и делаю, что ем.

— Ты просто не видела, сколько ела Катя!

— Мне так жаль, что меня не было в Москве, когда Катя была беременна и когда у нее были трудные дни.

— Я думаю, именно то, что Катя с Сергеем остались одни в тот момент, когда им следовало поговорить и либо поверить друг другу и остаться вместе, либо разойтись в разные стороны, очень помогло им, — Евгения Рудольфовна до сих пор с болью вспоминала, как страдала ее дочь от нелепого расставания с мужчиной, которого любила.

— Вот так всегда и получается, что самое главное — поверить, — вздохнула Лиза. — Я очень хотела поговорить с вами об этом, но думала, как к этому подойти, может быть, вам не хочется вспоминать что-то свое.

— Говори, Лиза, ты знаешь, как я отношусь к тебе. И, наверное, уже довольно давно я вспоминаю все без сожалений.

— Я вот все думаю, способен ли человек простить другому предательство и боль и пойти рядом с ним дальше? Простить по-настоящему, не возвращаясь к прошлому при малейшей обиде? Или это утопия?

Евгений Рудольфовна помолчала пару секунд, и Лиза успела пожалеть, что начала этот разговор, в конце концов, это решение она должна принять только сама.

— Человек может простить, я верю в это, хотя еще лет десять назад ответила бы тебе категорически «нет», а сейчас думаю, что утопия — это, наоборот, невозможность прощать. Мы слишком редко встречаем в своей жизни людей, с которыми хотим быть рядом, с которыми чувствуем, что это именно то самое, а потом совершаем ошибки, копим обиду, думаем, что наши поступки расценены другим как предательство, а, может, и они и были предательством, — Евгения Рудольфовна замолчала и было видно, что ее мысли обратились в прошлое. — Потом уходим прочь, — продолжила она, — И начинаем новую жизнь и часто эта новая жизнь хороша, так было у меня. Уход Катиного отца был бесповоротен и здесь не о чем жалеть, но такие случаи неуниверсальны, стопроцентное предательство случается не каждый день, но и его можно простить, если этого хотят оба. Прощение — это дело двоих, но часто один не дает другому шанса, а другой не решается его попросить. Наверное, я говорю слишком сумбурно, — Евгения Рудольфовна вздохнула. — Я никогда и ни с кем не говорила об этом. Я хочу сказать тебе самое главное: Лиза, обида и предательство — это только этапы отношений, но не их конец. Я думаю, ты уже простила Алексея, а теперь беспокоишься, захочет ли он простить тебя. Не делай выбор за него, не принимай никаких решений, кроме решения дать ему шанс.

Глава 30

Алексей пытался осмыслить происходящее — он был беспомощен, прикован к постели, лишен возможности принимать решения, он едва мог произнести пару слов, чтобы из горла не вырывались ржавые хрипы, и никто не мог или не хотел сказать ему, как долго это будет продолжаться. Спасибо отцу, тот, по крайней мере, честно объяснил, чем вызвана вся эта адская боль в его теле. Алексей чувствовал себя так, словно ответил разом за все прегрешения с младенчества и до последних минут, казалось, на его теле не осталось ни одного фрагмента кожи, который бы не испытывал боль, он был скован по рукам и ногам, спеленат как младенец и радовался даже такой мелочи, как возможность глотать самому, а не получать еду через трубку. Но на самом деле, все это было не так уж и важно: он дышал, думал, видел и мог ходить, так ему говорили. Любая боль конечна, а шрамы он как-нибудь переживет, было бы гораздо хуже, если бы в огне пострадала Настя, красивая женщина, она бы считала, что ее жизнь завершена.

Самыми страшными были вовсе не физические последствия аварии, у него была семья, были деньги, и не было женщины, которую было бы жаль отягощать хлопотами с обезображенным мужем. Страшнее было другое — время неумолимо бежало, а вопрос с Сюнкити так и не был решен. То решение, которое он принял, было его персональной ответственностью и не могло быть перепоручено никому другому. Конечно, Алексей не собирался делать все сам, но и представить не мог, что финальный акт этой драмы произойдет без его ведома.

Неопределенность с Сюнкити рождала страх — за Лизу, маму и Марину, и если последних двух он видел, то о Лизе никто не желал говорить, и она оставалась в памяти лишь печальной фигурой из его обрывочных снов.

— Мне нужно позвонить, поговорить с Шумским, — шептал Алексей, имея в виду Василия Петровича, которому можно было поручить хотя бы собрать информацию об улаживании вопроса с Сюнкити.

— Потом, сын, потом, — тоже отчего-то шепотом говорил его вдруг постаревший отец.

— Через неделю встреча в Гонконге, мне нужно быть, — пытался достучаться до него Алексей, но тот только сочувственно кивал головой.

Он был обожжен до состояния стейка средней обжарки, но не сошел с ума, и должен был быть в курсе своих дел.

— Отец, мне нужно, — требовал Алексей и без сил проваливался в полунаркотический сон.

У нее будет мальчик, сын, маленькое чудо, пусть у него будет ум Алексея и его внешность, пусть рядом с ней всегда будет маленькая копия любимого мужчины.

Мальчик — так радостно, именно так, как Лиза и хотела, — наследник Корнилова. Было бы чудесно иметь дочку, и если бы она посмела мечтать о втором ребенке — им бы точно была дочка: мамина радость, которая вила бы из отца веревки и донимала старшего брата. Конечно, купленные в Милане платья мальчику не подойдут, зато она еще раз с полным правом пройдется по магазинам. Лиза сидела в гостиной у Дорофеевых, считая место в углу дивана практически своим. В доме у Кати и Сергея была какая-то удивительная обстановка, любви, уюта и комфорта, которая обволакивала тебя сладкой ватой и не желала отпускать, хотя Лизе уже следовало подумать о возвращении в Милан, но она все медлила, оттягивая отъезд, а, главное, откладывая на потом встречу с Алексеем, которая была неизбежна и с неизбежностью влекла трудный разговор.

— Ну что ж, значит, мальчик, — проговорила Катя, усаживаясь рядом с Лизой. — Давай съешь савоярди, я бросила работу, чтобы испечь эти печенья, — рассмеялась подруга. — А это что-нибудь да значит!

— Мальчик, ответила Лиза. — Катя, не хочу я печенья, я и так прибавила уже четыре лишних килограмма.

— Да, брось ты! Беременность — это то блаженное время, когда можно не беспокоиться о килограммах, это же индульгенция, ты разве не знала? — Катя взяла из вазы печенье и, томно улыбаясь, откусила его.

— Ты улыбаешься как довольная порочная кошка, — Лиза с интересом наблюдала за отношениями Кати и Сергея, удивляясь их теплу, доверию, тому, как Дорофеев мирится с Катиными ехидными усмешками и смотрит на нее с любовью во взгляде.

— Порочных кошек не бывает, — парировала подруга, — Они просто не знают, что за прелесть эта порочность.

— Ну а ты знаешь?

— Знаю, конечно. Ладно, слушай, давай серьезно, — изменила тему разговора Катя. — Когда ты пойдешь к Алексею? Когда скажешь ему?

— Я не знаю, — сникла Лиза. — Он же только вчера пришел в себя, может, ему рано со мной говорить?

— Лиза! — строго посмотрела на нее Катя.

— Ладно, может, это мне рано с ним говорить. Я не знаю, — Лиза встала с дивана и сделала несколько шагов по комнате. — Я знаю, что хочу ему все рассказать, знаю, что нужно это сделать, но не знаю как. И каждый день становится все сложнее, я просто не знаю, что делать! — она подошла к окну. Где-то вдали жил своей жизнью большой город, лежал под проводами капельниц и слоями бинтов Алексей, мучился от боли и неизвестности, а она была так близко и так далеко. Ей так хотелось увидеть его, хотя бы мимолетно дотронуться до него, и было так страшно это сделать.

— Лиза, тебе страшно, но ты же понимаешь, что должна, чем дольше ты тянешь, тем сложнее, — Катя подошла к подруге и ласково приобняла ее. — Мне так нравишься беременная ты, — сказала Катя, — Ты красивая и нежная, ну и пухленькая немного, конечно, — она рассмеялась. — Это меня с тобой примиряет.

— Ох, Катя, — вздохнула Лиза.

В коридоре послышалась легкая дробь каблуков, в резко распахнувшуюся дверь влетела Марина.

— Лиза, мне нужно с тобой поговорить! — заявила она с порога.

— Здравствуй, Марина, — повернулась в ее сторону Катя.

— Здравствуй, — бросила та в ответ.

— Я слушаю тебя, — Лиза отошла от окна и медленно опустилась в кресло возле камина, потрескивал огонь, наполняя комнату радостью и теплом. Интересно, сможет ли Алексей смотреть на огонь и не вспоминать свою боль, подумала Лиза.

— Я хочу поговорить с тобой наедине, — резко сказала Марина.

Лиза промолчала, родные Алексея довольно долго щадили ее, но больше на это рассчитывать, видимо, не приходилось.

— Может быть, она не хочет говорить с тобой наедине? — вкрадчиво сказала Катя, садясь на подлокотник Лизиного кресла.

— Может быть, перестанешь трястись над ней как наседка? — вспылила Марина.

— Может быть, я еще и не начинала, — улыбнулась Катя.

— О, все девушки в сборе, — проговорил Сергей, входя в комнату.

Какая-то комедия абсурда, подумала Лиза, герои один за другим выходят на сцену.

— Привет, — Марина расцвела в улыбке и вся потянулась навстречу Сергею.

— Привет! — Катя подошла к мужу и, встав на носочки, поцеловала его в колючий подбородок.

— У вас тут что, внеочередной девичник? — Дорофеев обнял жену за талию.

— Ты знаешь, что такое девичник? — фальшиво рассмеялась Марина, с неодобрением поглядывая на Катю.

— Я же теперь женатый человек, так что знаю, — ответил Сергей.

— Нет, не девичник, — сказала Марина, — Я пришла поговорить с Лизой, а твоя жена назначила себя ее адвокатом.

— Поговорить с Лизой или наброситься на нее? — с усмешкой спросил Сергей. — Судя по твоему виду, скорее последнее.

— Я вам, конечно, благодарна за помощь, — проговорила Лиза, вставая, — Правда, — она улыбнулась Кате и бросила теплый взгляд на Сергея. Удивительно, но Дорофеев нравился ей все больше и больше. Конечно, было еще довольно сложно согласиться с Катиными словами о том, что он очень милый человек, но она, по крайней мере, перестала чувствовать себя как на экзамене рядом с ним. — Но, думаю, справлюсь с Мариной сама. Катя, мы поговорим в твоем кабинете, хорошо?

— Хорошо, — согласилась Катя. — Вот теперь она замучает Лизу, — громко сказала она, когда девушки вышли. — И вообще, с какой стати она бросает на тебя такие плотоядные взгляды?

— Давай-давай, ревнуй меня. Тебе еще искупать свою вину за то, что не сказала про Лизу и Алексея, — рассмеялся Сергей, целуя жену.

— Ты знаешь, я не могла! Не мог же ты узнать о ее беременности раньше, чем будущий отец. Как ты думаешь, сможет Алексей простить ее? — спросила Катя, отодвигаясь от мужа. — Я волнуюсь за нее, за него.

— Люблю, когда ты за всех волнуешься, — Дорофеев не хотел говорить о проблемах друзей, он просто хотел быть рядом с женой. — Но, может, они для разнообразия сами поволнуются друг за друга?

— Нет, так нельзя, — отрезала Катя. — Я думаю, Алексей будет нетерпим к ней, и я хочу как-то повлиять на это. Они и так слишком много пережили, я хочу, чтобы ты поговорил с ним, а потом поговорил с Лизой.

— Катя, — укоризненно произнес Сергей, его совсем не прельщала идея выступать арбитром в ссоре друга и Лизы, но в то же время он слишком хорошо помнил, как не просто ему было во время конфликта с Катей. — Ты же понимаешь, это не наше дело.

— Это наши друзья и это наше дело, — безапелляционно ответила Катя.

Глава 31

Какая жалость, что в Лондоне не бывает московских пробок, за 10 баллов по Яндекс-пробкам, Лиза бы сейчас многое отдала, но, увы…

Автомобиль неумолимо приближался к больнице, еще несколько минут и она войдет в госпиталь, минует холл, доедет на лифте до четвертого этажа, сделает десяток шагов и окажется в палате у Алексея. Не нужно даже ничего говорить — Корнилов увидит все сам, и сделает все выводы, на которые способен. Как же хочется сказать водителю, что она передумала ехать, что нужно разворачиваться и возвращаться. Конечно, Лиза не проявит слабость, дойдет до конца. Она и сама знала, что невозможно и дальше избегать Алексея, но после разговора с Мариной убедилась в этом еще больше. Удивительное дело — еще несколько дней назад Лиза готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы Алексей пришел в себя, лишь бы открыл глаза, и стало ясно, что он будет жить, что все положительные прогнозы — это правда, а не пустые слова. Сейчас она была готова почти на все, лишь бы не видеть его удивленного, осуждающего, а затем отстраненного взгляда.

Лиза стряхнула свои страхи — нужно было идти вперед, пережить разговор с Корниловым, увидеть его, побыть рядом, а потом уйти и закрыть, наконец, эту страницу. Машина остановилась, водитель вышел и распахнул перед Лизой дверь. Одна минута и сорок секунд ей понадобились, чтобы дойти до палаты Алексея. Лиза остановилась, поправила тугой пучок, в который были собраны волосы — она никогда прежде не делала такую прическу перед встречами с ним в своем привычном образе, это была прерогатива Кейко, но сегодня отчего-то захотелось напомнить обо всем — и о Кейко тоже, в конце концов, в том цирке участвовала не она одна. За дверью доносились голоса, звон инструментов, протяжные вздохи Алексея — Лиза поняла, ему делают некрэктомию — болезненную процедуру, во время которой меняют повязки и удаляю омертвевшие ткани с ран. Момент был выбран неудачно: измученный болью человек — не лучший собеседник в том разговоре, который Лиза собиралась вести. Она отошла от двери, присела на узкий диван — следовало уехать, подождать еще, прийти позже, когда ему станет гораздо лучше, через месяц, может быть, полтора. Сердце билось как безумное, руки были холодными как лед, малыш шевельнулся, словно желая успокоить маму или переживая перед встречей с отцом, мучаясь, будет тот рад его появлению на свет или нет. Лиза погладила себя по животу, она никогда больше не будет смеяться над тем, что считала показной банальностью, желанием беременной женщины привлечь внимание к себе — эти прикосновения давали ей покой и осознание того, что больше она не одна, что самая большая мечта совсем скоро станет реальной.

Нет, она не собирается уходить, уезжать, скрывать свою беременность как что-то постыдное. Алексей должен знать о том, что он станет отцом. И, Боже, как же она хочет его видеть, просто видеть, быть рядом, говорить с ним, дотрагиваться до него.

Дверь открылась, вышли доктор и медсестра, сестра покатила по коридору столик с инструментами, доктор подошел к Лизе:

— Мы закончили процедуру, господин Корнилов до последнего отказывался от наркоза, он отчего-то считает, что мужчина должен беззвучно терпеть боль, но мы сделали ему обезболивающее, и он должен заснуть. Вы можете войти.

Пути назад не было, Лиза сделала несколько шагов и оказалась у кровати Алексея. Очередная отсрочка — он спал, отек со здоровой половины лица постепенно спадал, ресницы отбрасывали тени, подбородок покрылся щетиной. Все, как прежде, когда Лиза просыпалась на самом рассвете и с любовью смотрела на мужское лицо. Врачи говорили, что восстановление займет долгие месяцы, придется сделать несколько операций, но шрамы на лице и на теле останутся навсегда, но внешность — это совсем неважно, страшно лишь то, сколько боли еще ему предстоит пережить.

Лиза опустилась в кресло — последние недели она только и делала, что перетекала из кресла в кресло, взяла в свою руку пальцы Алексея, поглаживая их ласково и нежно, вспоминая все то, что он делал с ней своими сильными руками.

Он не хотел принимать лекарства, притуплять боль, впадать в пограничное состояние, когда невесомо плывешь между явью и сном — слишком много образов являлось в этот момент. Гораздо проще было переживать каждое мгновение боли, утешая себя тем, что она небесконечна, наслаждаясь каждой минутой реальности, несмотря ни на что. Алексей был не властен над дорогостоящими докторами, которые изо всех сил старались спасти его никчемную жизнь, над умелыми медсестрами, которые делали с ним то, что считали нужным, втыкая в его тело иголки и трубки. Казалось, он больше не был властен над своей жизнью, своими мыслями, своими чувствами, о которых в последние годы старался забыть.

Выход из сна был медленным и тягучим, как барахтание в теплой воде, веки еле приоткрывались, словно умоляя махнуть рукой на все и снова забыть обо всем. Его пальцев медленно касалась женская рука, еле-еле пахло мандаринами и отчего-то дождем. Если бы не дергающая, колющая, ноющая боль, можно было представить, что они с Лизой добрались, наконец, до Сен-Барта, куда он так хотел ее отвезти, дрейфуют на яхте так далеко, что не видно ни краешка земли, только море и небо.

Лиза… Алексей еще на миллиметр приоткрыл глаза — наклонив голову, перед ним сидела Лиза, Лиза с лицом Кейко. Строгий пучок, так, что изменился даже разрез глаз, бледная кожа, яркие губы. Кимоно, звуки флейты, чайный дом, секс на жестком татами. Волшебная ночь в Гибралтаре, счастливый вечер в Альпах, спокойный сон всякий раз, когда она рядом. Лиза и Кейко слились в одно лицо, он звонит в дверь, она открывает — немного растрепанная, словно проспала, с улыбкой на розовых губах, а в руках — проклятое кимоно. Алексей вздрогнул, Лиза крепче взяла его за пальцы, он еще чуть расклеил глаза — на ней бесформенный, больше, чем нужен халат, но даже он не может скрыть заметный живот.

Его тоненькая Лиза беременна, ему ничего не снилось, все было правдой, но уж лучше бы было ложью. Скрывала и собиралась скрывать? Ждала момента повыгоднее? поудобнее? жалкая лгунья? чья-то жертва? Зачем она была с ним все эти жуткие дни? Зачем прилетела из Белладжио, где он велел ей безвылазно сидеть? Хотела продемонстрировать лояльность и просить кусок побольше? или переживала и не могла быть так далеко? Теперь Алексей словно по кусочкам вспоминал ее слова: «Мне нужно поговорить с тобой! Сказать кое-что важное! Только лично!», он вспоминал ощущения последних дней, ее теплые руки, ее нежные пальцы, горячие слезы, свой страх, что Лиза может погибнуть из-за него, свою вину. Рядом с ним, беременная, почти родная. Ребенок у ее груди, его руки на ее большом животе, ребенок на его руках — его обожженные пальцы на алебастровой женской или чуть розоватой детской коже.

— Эффектный выход тебе удался! — проскрежетал Алексей, Лиза вздрогнула как от удара, подняла голову, но не выпустила его пальцы из своих рук. — Жаль, аплодировать не могу!

Лиза молчала, все происходило именно так, как она и представляла, но она не собиралась играть в эту игру — ерничать и бросать друг другу обидные слова. И еще она была счастлива слышать его голос.

— Твой или Кейко? — собравшись с силами, выдавил Алексей.

Обидно, но, наверное, Лиза это заслужила.

— Твой и мой, той ночью в Альпах, — тихо сказала Лиза, она всегда будет помнить послевкусие бабушкиного торта и шепот гор.

Его и ее, подумал Алексей. Здесь вечность умиротворения и покоя, вспомнил он Лизины слова, когда они вместе смотрели на ледяные вершины. Как иногда хотелось погрузиться в этот покой навсегда.

— Мальчик, — добавила Лиза. — Сын.

Сын, наследник. Столько всего можно рассказать и передать! Мальчик, его и ее.

Алексей увидел, как по Лизиным щекам текут слезы, соленые капли, одна за другой. Вспомнил странный эпизод из рассказа Честертона про мальчика, который думал, что может остановить дождь. Если бы он так же мог остановить Лизины слезы? Но мальчик не справился, не справится и он.

Алексей медленно, миллиметр за миллиметром выдернул свою руку из ее, потерял остатки тепла.

— Должен подумать, уйди, — он демонстративно закрыл глаза.

Почти не было людей, которых Катя могла ненавидеть, злиться, презирать, желать стереть их в порошок, но не ненавидеть. Что ж, Корнилов занял вакантное место, и если бы он уже не обгорел до полусмерти, Катя бы сама поднесла к нему газовую горелку. Жалкий ублюдок, довел Лизу до рыданий. Она не плакала так даже, когда думала, что он умирает, а сейчас сотрясалась от рыданий, не могла вымолвить ни слова и только качала головой.

В последние дни он стал на редкость популярной личностью, впору было выделять специальное время для аудиенций, иронизировал Алексей. Отец, мама, Лиза, Марина, теперь вот Сергей, хотя, кажется, Лиза приходила вчера, чтобы оглушить его самой невероятной новостью, которая только могла быть.

Алексей корил себя за то, что по его вине у Лизы не может быть детей, что ж, теперь его вина перед окружающим миром стала немного меньше — его стараниями Лиза ждала ребенка. Если следовать некой извращенной логике, Алексей сам исправил свою ошибку. Странно, он ни минуты не сомневался, что Лиза беременна именно от него. В прошлом она совершала необдуманные и не совсем понятные с точки зрения обыденной морали поступки, но в том, что не лгала насчет его отцовства, Алексей был уверен. Удивительно, но он даже сам не мог понять, с какого момента начал доверять Лизе: когда узнал о трагедии, личной и профессиональной, случившейся с ней семь лет назад, когда разобрался в предательстве Саюри или когда вспомнил Лизино тепло в недавние страшные и бессознательные дни? Он начал доверять ей, но пока не простил.

Беременная Лиза была красива, той взрослой, чувственной красотой, которая исходит от женщины, познающей одно из чудес этого мира. Как бы хотелось увидеть ее не в безликом белом халате, а в одном из тех нарядов, что не скрывают, а, наоборот, подчеркивают положение будущей матери, прижать ее узкую спину к себе и положить свои руки поверх ее на выступающий живот.

— Алексей, ты слушаешь меня? — прервал его мысли настойчивый голос Сергея. — Я займусь вопросами в Гонконге. Что еще ты хочешь, чтобы я взял на себя? Проклятый Сочи?

— Лиза давно здесь? — невпопад спросил Алексей, сейчас этот вопрос волновал его гораздо больше, чем все дела, выпуски акций и стройки.

— Она приехала самой первой, — быстро ответил Сергей, — В Марсель, потом сюда. Отказывалась уходить из больницы, и там, и здесь, — Дорофеев до сих пор удивлялся преданности Лизы, начиная верить словам жены о ее подруге.

— Зачем? — скорее самому себе, чем другу, задал вопрос Алексей.

— Может быть, потому что ты ей небезразличен. Вообще-то у меня есть безнадежная миссия как-то повлиять на тебя, — усмехнулся Дорофеев. — Я-то считал, что период, когда я разбирался с твоими подружками прошел двадцать лет назад, но Катя думает по-другому.

— Как Лиза вчера?

— Плакала весь вечер и, судя по тому, что моя жена спала рядом с ней, а не со мной, то и всю ночь.

Корнилов медленно закрыл глаза, он снова причинил Лизе боль.

— Слушай, Алексей, глупо думать, что я могу повлиять на тебя, только хочу знать, что ты собираешься делать.

— Как-то участвовать в жизни нашего ребенка, — помолчав, ответил Корнилов.

— Наивный ты человек, — Дорофеев откинулся на спинку стула, — Если думаешь, что тебе дадут «как-то участвовать». Она будет выворачивать тебя наизнанку каждую вашу встречу, а ты потом будешь жалеть о каждом своем шаге.

— Я не могу бросить ни Лизу, ни сына, — проговорил Алексей, с удивлением глядя на Сергея, который души не чаял в своей дочери от первого брака и в их с Катей малышах.

— Бросить тебе тоже не дадут, — усмехнулся Сергей, Корнилов оказался на удивление глуп.

— Говори прямо! — если бы Алексей мог, он бы вспылил, но сейчас мог позволить себе лишь громкий шепот.

— Нет, это ты говори прямо, с ней. И не тяни до того дня, когда она уедет и решит начать жизнь без тебя, когда ты будешь видеть сына по расписанию или втянешься в судебный процесс. А потом будешь жалеть и думать, как она, — Дорофеев знал о чем говорил: глупость и гордость едва не стоили ему потери Кати и их детей.

— Я не могу сейчас, позже. Я должен все обдумать, — пытался возражать Корнилов.

— Нечего думать, — махнул рукой Сергей, — Это не сделка, не M amp;A.

— Я не могу ничего предлагать женщине, тем более, Лизе, когда сам даже поесть, не то что до туалета дойти не могу, — выбросил последний аргумент Алексей.

— Ну ты и кретин! — с жалостью посмотрел на него Дорофеев, — Пойду разбираться с твоими делами.

Как много слез, как в той песне «Cry me a river», что так любили слушать в студенческие годы. За прошедшие дни Лиза и правда выплакала целую реку слез, они текли по щекам, капали на подушку и никак не могли остановиться, сначала от мысли, что никогда больше не поговорит с Алексеем, потом из-за разговора с ним. Родной голос, родные глаза, холодные слова, уже так привычные от него. Напоминание о Кейко, ее слова «твой и мой», его жестокое «уйди, надо подумать». Лиза ушла, бросив печальный взгляд на прощанье, — закутанный в бинты словно мумия, злой и раздраженный, Корнилов был лучшим мужчиной на свете. Был ли он ее счастьем? — вряд ли. Слишком много обид и недоговоренностей, нежелания слушать и слышать. Могла ли она оставить его? — могла. Была бы счастлива после? — вряд ли. Лиза еще кое-как держалась, пока шла по коридору, садилась в машину и смотрела в окно на мрачный город, в котором так легко разбивались мечты. Конечно, она, как последняя дура, мечтала о другой реакции Алексея. Не верила в нее, а именно мечтала. Потом вдруг накатили слезы, не сдержанные, когда капля медленно ползет по щеке вслед за каплей, а безудержные и вульгарные со сдавленными рыданиями, красным носом и желанием крушить все на своем пути. Лиза почти выпала из автомобиля, стоило водителю только открыть дверь, обрадовалась теплым объятиям Катиной мамы, потом самой Кати, которая ласково гладила ее по голове и поила цветочным чаем, не просила остановиться, а просто была рядом, так и заснув возле Лизы.

Что ж, Корнилов был жив, — это была радость, которую еще несколько дней назад она бы считала величайшей на свете. Он не желал ее видеть, подтвердив все то, что и так понимала Лиза. Он не имел никакого права так поступать, как всегда, односторонне решив, что это ему надо подумать, словно Лиза ждала какого-то ответа. Нет, она, конечно, ждала…

Лиза не знала, чувствует Алексей к ней что-то или нет, скорее, нет, но не могла не вспоминать те дни, когда казалось, что чувства есть и с его стороны. А, может, она была просто дурой, допускающей мысль, что у мужчин есть чувства? Конечно, ей следовало уехать, но невозможно было уехать, не поставив последнюю точку над «и». И ведь, правда, что Алексей не сказал ей худшего из того, что мог, так, как мог только он — ранив одним словом? Он ведь просто просил ее уйти. Хорошо, пусть не просил, а приказывал, но все же…

Было слишком много метаний, сомнений и еще чего-то, что Лиза боялась называть трепетным словом «надежда». Хотя какая могла быть надежда, когда не хотели ни ее, ни ее ребенка?

Лиза проснулась в пять утра, небо было темным, кое-где сияли мелкие и какие-то несерьезные звезды, рядом тихо спала Катя. Щипало глаза от вчерашних слез, хотелось есть и ощущать себя в ласковых мужских руках, чтобы он прижимал ее к себе и, положив руки на живот, чувствовал легкие движения их сына. Утопия, как у Томаса Мора. Накинув халат, надеясь, что не встретит никого из Катиных домашних, а особенно Сергея, Лиза спустилась на кухню. За бутербродом с утиным паштетом и чашкой чая с молоком она вспоминала слова матери Алексея «ты готова оставить ему право выбора?» и фразу Катиной мамы «обида и предательство — это только этапы отношений, но не их конец». Что ж, она была слишком эгоисткой, чтобы оставлять право выбора кому-то другому.

За последние месяцы Лиза стала просто чемпионкой по замазыванию, закрашиванию последствий своего неумного поведения, а как еще можно было назвать вчерашние многочасовые рыдания? Она прошлась по своему отекшему и покрасневшему лицу тональным кремом, консиллером, хай-лайтером, шиммером, тщательно прокрасила каждую ресничку и нанесла на губы яркую помаду — она беременной, а не мертвой. Лиза надела красивое белье и новое яркое платье Etro, пусть Корнилов видит только жалкий белый халат, все эти приготовления придавали ей уверенности в себе.

На сей раз она злилась каждой задержки в пути, красному сигналу светофора, пешеходам, переходящим дорогу, боялась, что уверенность испарится так же быстро, как и вселилась в нее. До боли знакомая площадка перед больничным крыльцом, ступеньки, холл, лифт, еще один холл, коридор, дверь в палату Алексея.

На выходе из лифта Лизе встретилась Марина:

— Лиза, подожди, тебе не стоит… — попыталась ее остановить сестра Алексея.

— Это тебе не стоит говорить, что мне делать! — взорвалась Лиза, а потом пожалела, что ее гнев направлен не на того. — Это я как-нибудь решу сама, а тебе, может, стоит уже заняться своими делами! — она отстранила Марину и быстро прошагала по коридору.

Что ж, эта ненавистная дверь, как последний рубеж. И пусть она думает как героиня жалкой мелодрамы, но сегодня дойдет до конца. Лиза быстро вошла в палату, Алексей лежал, закрыв глаза. На секунду Лизу охватил страх, но тут Корнилов медленно моргнул, и она позволила себе облегченный вздох. Господи, она собиралась с порога наброситься на Алексея, а сейчас не могла произнести ни слова, но молчать тоже не могла.

— Все также не можешь мне аплодировать? — Лиза через силу вспоминала заготовленную речь. — Тогда послушай, просто помолчи и послушай, а потом я уйду, — она отошла к окну, не желая смотреть в его холодные глаза, но потом вернулась, убеждая себя, что трусость — только досадная помеха. — Ты всегда обвинял меня, а я молчала. Ты выбросил меня из-за игры в Кейко, но забыл, что играла в нее я не одна, я спала с одним мужчиной, а ты — с двумя женщинами. Но я молчала, я чувствовала себя виноватой. Ты велел мне уехать куда-нибудь, я уехала, не спросив ничего. Вчера ты велел мне уйти, и я ушла, опять промолчав. Господи, Алексей, я ни с кем не молчала столько, сколько с тобой! — Лиза села на стул и сжала голову руками. — Я всегда, как могла, боролась за себя, а сейчас я не знаю, что делать. Я думала, у нас с тобой начинает что-то получаться, что-то хорошее, а потом ты узнал про мой маскарад, а потом я узнала, что буду мамой. Ты хотел избавиться от меня, но получилось, что осчастливил меня. Наверное, мне нужно с достоинством развернуться и уйти, а я не могу, — Лиза почувствовала, как снова начинает плакать и насмарку все ее старания: консиллер, шиммер, хай-лайтер. — И я даже не знаю, что хочу услышать от тебя. Вернее, знаю, но не скажу этого никогда, потому что смешно быть настолько не реалисткой, — Лиза жалко улыбнулась, — Думать, что ты скажешь, что я дорога тебе, что ты хочешь меня и нашего ребенка, а не меня ради ребенка.

Алексей молчал, впервые после пробуждения в больнице он чувствовал, что у него гулко бьется сердце и отчего-то кажется, что воздуха в комнате гораздо меньше, чем должно быть. Лиза сказала слишком много, она и правда, прежде только молчала о самом важном. Он тоже думал, что у них получается что-то хорошее. Нежная чуткая Лиза, проникающая в суть вещей, тонкая, чувственная, иногда странно пугливая, когда-то дерзкая и открытая. И она была дорога ему, и он хотел ее не только ради ребенка.

Лиза встала, поправила халат и собралась уходить:

— Знаешь, я сказала все, что хотела. Мне нужно уже уезжать отсюда. Я тебе так и не сказала, я рада, что ты жив, что будешь жить. Я хочу, чтобы ты был здоров, но где-нибудь подальше от меня. Наверное, я должна сказать, что не буду тебе препятствовать тебе видеть малыша, но пока не могу. Но я, конечно, не буду препятствовать тебе, — она слабо улыбнулась и направилась к двери.

— Лиза, подожди, — произнес Алексей, он старался просить, а не приказывать, но получалось не очень, — Останься, прошу тебя.

Глава 32

Было непривычно выстраивать отношения с Алексеем, не играть перед ним какую-то роль, не скрывать что-то и не ждать шагов от него, а просто общаться день за днем. Их третья попытка, первая была жалким фальш-стартом, вторая — едва не закончилась драмой, а третья зависела только от них, по крайней мере, Лиза верила в это.

Еще несколько месяцев назад они упали в отношения, Лиза бы хотела сказать упали в любовь, fall in love, но не решалась на это. Слово «любовь» не стоило не только произносить, даже думать о нем. Сейчас все развивалось постепенно. Лиза до сих пор не могла поверить, что Корнилов все же сказал это: «Подожди, останься». Так не похоже на него, хоть и сказано командным тоном, но все же с затаенной просьбой в конце. Что ж, она осталась, вот так просто, отошла от двери, придвинула кресло к кровати, села и снова взяла Алексея за руку. Его тепло и ее. Он чуть улыбнулся, но потом опять нахмурил лоб, Лиза смахнула слезу, а потом Корнилов решил все испортить.

— Я хочу, чтобы, когда я приду в норму, мы снова попробовали встречаться, быть вместе. Все вместе, — предложил Алексей.

Лиза готова была взорваться, перейти от слез к скандалу, что значит: «Когда я приду в норму»? и когда это будет? а ей что делать? отправиться домой или вернуться в Белладжио и жить, как ни в чем не бывало? Невозможно, просто невозможно! Может, стоило просто уйти и не поддаваться ни на какие просьбы остаться? Лиза сдержалась, она понимала, если хочет быть с Алексеем, стоит научиться смирять свои эмоции.

— Алексей, что значит, когда ты придешь в норму? — она ласково пробежалась пальцами по его руке.

— Когда я освобожусь от всего этого, когда сам смогу ходить, когда пойму, что на меня можно смотреть и не отводить глаза!

Он был глупее, чем Лиза могла предположить, если думал, что для нее важно, как он выглядит и как он ходит. Он был в сто крат глупее, если думал, что у нее и у их сына есть время ждать.

— Мы не можем ждать, — тихо сказала Лиза и, расстегнув халат, погладила себя по животу. — Через 4 месяца он родится, и мне не важно, как ты выглядишь, мне важно, чтобы ты был где-то рядом, — странно только сейчас Лиза поняла, что сказала самое главное: она хотела, чтобы Корнилов был с ней, когда на свет появится малыш.

— Это невозможно, — Алексей попробовал отвернуться, отвести глаза, заставить Лизу смотреть на его забинтованное, заклеенное специальными пластырями лицо.

— Не веди себя как герой дешевого романа и не заставляй убеждать тебя, что это не главное. Я понимаю, ты считаешь, что не знаешь меня, но даже того, что знаешь, достаточно, чтобы понимать, что важно для меня, а что — нет.

Алексей молчал, еще недавно он вел себя как твердолобый мужчина, а сейчас готовился впасть в почти детский каприз.

— Не мучай меня снова, Алексей, — Лиза прижалась щекой к его руке, он нехотя повернул голову. — И потом я тоже не в форме, — она легко улыбнулась, вспоминая свои лишние килограммы, растяжки и испортившуюся кожу на лице.

— Неправда, ты красива, по-настоящему красива, — Корнилов бросил на Лизу жадный и абсолютно здоровый взгляд. — Как в тот вечер, в Альпах, — он на секунду закрыл глаза. — Ты еще сделаешь тот торт?

— Сделаю, конечно, — позволила себе легкую усмешку Лиза. Она не знала, как и что они будут делать с Алексеем, но даже его легкие намеки на будущее вселяли радость. Лиза приготовит сотню тортов, лишь бы он смотрел на нее так же, как тогда. Потом она подумала, а вдруг Корнилов говорит это не на самом деле, а бредит под действием лекарств. — Алексей, ты слышишь меня? Я остаюсь сейчас, и мы можем попробовать быть вместе сейчас. Слышишь меня?

— Слышу, конечно, — нехотя ответил он, не открывая глаза. — Я просто не знаю, как переубедить тебя, но я решу что-нибудь.

Лиза увидела, как Алексей протянул здоровую руку к клавише на капельнице, из которой прямо в вену поступало обезболивающее, и поняла, что утомила его.

— Ты не убедишь меня, — тихо сказала Лиза. — Когда кажется, что получается что-то хорошее, невозможно оставить того, с кем у тебя это получается.

В тот день Лиза впервые заснула без тяжести на сердце, позволила мечтам захватить ее и унести прочь, туда, где они с Алексеем были парой, где вместе воспитывали сына, вместе переживали радости и поражения друг друга. Произойдет ли такое на самом деле — Лиза не знала, но в тихие ночные часы было достаточно и иллюзий, в конце концов, она слишком давно не позволяла себе и их.

Бездумно-счастливое состояние не могло длиться долго, уже утром Лиза поняла, что слишком задержалась в доме у Дорофеевых, что нужно что-то решать с переездом, вот только уезжать далеко она больше не собиралась. Алексей еще несколько месяцев проведет в Лондоне, сначала в клинике, а затем дома под присмотром врачей, а она останется рядом с ним, пусть это и ставит крест на планах жизни и работы в Милане. Милан, Стеф, Бруно — она была совсем недавно частью этого мира, а теперь вновь оказалась невообразимо далеко. Следовало позвонить Стефании и сообщить, что та не получит новую сотрудницу, поговорить с Бруно. Разговор со Стеф заставлял Лизу сомневаться в собственном профессионализме, разговор с Бруно будил чувство вины.

— Стефания, привет, прости, что так долго не звонила, — на одном дыхании выпалила Лиза. — Было слишком много всего, — она понимала, что этих слов слишком мало, чтобы объяснить все, что произошло в минувшие дни.

— Привет, мы беспокоились о тебе, — мягко ответила Стефания, — И о нем, — чуть помолчав, добавила она. — Сейчас ему лучше?

— Лучше, — тихо проговорила Лиза. Небеса посылали ей всепонимающих подруг, и она не знала, как благодарить их за это. — Но мне было так страшно, Стеф, я не могла думать ни о чем другом.

— Я понимаю.

— Знаешь, многое изменилось за эти дни.

— Ты простила его?

— Я пытаюсь простить, — Лиза не понимала, почему солгала, но отчего-то было невыносимо признаться именно Стеф в том, что Алексей вовсе не рассчитывал на ее прощение, а лишь планировал когда-нибудь простить ее сам. — Знаешь, у меня будет мальчик, и все те платья мне не пригодятся, — улыбнулась Лиза в надежде перевести разговор.

— Я должна понять, что нам не придется поработать с тобой вместе? — напрямую спросила Стефания.

— Прости, — тихо ответила Лиза, — Все слишком изменилось, я не хочу уезжать от него.

— Ты уверена?

— Уверена, да, не знаю.

— А чем ты займешься? Вернешься к собственному магазину или вернешься в «Весну»?

Лиза не знала, что ответить, впервые за долгие годы, она не задавала себе вопрос о работе.

— Вернусь, еще не решила куда.

— Ну, что ж, значит, мне нужно прислать тебе все твои вещи, которые остались в отеле? — Стефания понимала, что Лизе нелегко дается этот разговор, и хотела хоть как-то помочь.

— Я буду тебе очень благодарна, — ответила Лиза.

— А, знаешь, у меня были дела в Лондоне, но я не особенно хотела туда ехать, но, если ты остаешься там, я приеду и все привезу, — Стефания решила, что если коллегу она и потеряла, то сохранить подругу все еще в ее силах.

— Спасибо, Стеф! — обрадовалась Лиза, она понимала: приезд Стефании — надежда, что им удастся уберечь зародившуюся дружбу.

Ну что ж, разговор со Стефанией был позади, но оставалось самое сложное — позвонить Бруно. Что ему сказать и как? Они ничего не обещали друг другу, по крайней мере, на словах, но в то же время он предлагал ей так много, а она была почти готова согласиться. Такие трогательные куклы ручной работы, волшебное Рождество, сияющий Новый год, надежда в каждом жесте и в каждом взгляде. Мужчина, который был рад принять ее без шлейфа ошибок и прошлого, чуткий, вдумчивый, способный прощать. Лиза променяла его на хмурого, злопамятного человека, который не верил ей.

— Бруно, привет, — тихо проговорила Лиза, едва услышав его голос после нескольких томительных гудков.

— Привет, Лиза, — просто ответил он. — Как ты?

— Все хорошо. Как ты?

— Неплохо.

Мучительная пауза, и она не знает, как ее заполнить. Если бы они что-то планировали вместе, что-то обещали друг другу, было бы проще, но как сказать, что неозвученным планам не сбыться никогда?

— Приедешь в Милан? — все-таки спросил Бруно.

— Теперь, наверное, не скоро, — сказала Лиза. — Может быть, к концу года или позже.

— Понятно, — вздохнув, произнес Бруно. — Что ж, мне нужно идти, береги себя.

Вот и все: «мне нужно идти». Завершена еще одна глава, да не глава даже, а так отрывок, красивый и нежный. Лиза сжала в руках телефон, экран погас, и уже не светилась надпись «Бруно». Наверное, это и хорошо, что их отношения погасли так же легко, теперь никогда не узнать, был бы Бруно рядом с ней, вернись она в Милан, стал бы отцом ее сыну или никогда бы не простил Лизе отсутствие общих с ним детей. Да и к чему все эти мысли? может, он не захотел бы продолжения отношений, даже желай этого Лиза, может, был бы мелочным домашним тираном?

Телефон снова ожил незнакомым московским номером — утро тяжелых разговоров, что ж, Лиза и так долго скрывалась от внешнего мира.

— Елизавета Максимовна, — раздался бодрый голос. Лиза пропустила, кем представился позвонивший и что он от нее хотел — все еще думала о Бруно, а очнулась лишь на словах — Мы ждем вашей подписи на трудовом контракте генерального директора «Весны». И если у вас есть дополнительные требования, мы уполномочены их обсуждать.

Глава 32

Удивительно, как много чувств способен одновременно испытывать человек: надежду, раздражение, страх, любовь, которые перемешиваются в причудливый коктейль, и в нем уже не разобрать компоненты. Лиза любила, надеялась на общее будущее с Алексеем и была раздражена, что он не торопится открывать ей свое сердце, что старается держать на расстоянии, убеждая подождать, когда ему станет лучше, а еще ей было очень страшно, что все это окажется сном и, проснувшись, она поймет, что они с Корниловым вновь бесконечно далеки друг от друга.

Лиза поддалась на Катины уговоры и осталась в доме у Дорофеевых и теперь каждое утро оттуда ездила в клинику к Алексею, сидела возле его постели, когда он приходил в себя после мучительных процедур некрэктомии, во время которых с ран от ожогов удаляли омертвевшие ткани, с замиранием сердца ждала, когда Корнилов очнется от наркоза после операции по пересадке кожи, когда дрогнут темные ресницы и он бросит на нее притворно недовольный взгляд. Лиза держала его за руку, поправляла подушки, резала на мелкие кусочки диетическую еду и подавала питье, читала газетные статьи и аналитические записки из подконтрольных компаний. В палате установили удобное глубокое кресло, которое Лиза по праву считала своим, и если Алексей спал, она занималась собственными делами — «Весной» и магазином, который решила назвать Grey Key. Конечно, сначала Лиза была возмущена тем, что считала подачкой Корнилова, — должностью директора «Весны» и правом на бонусы, но потом поняла, что такой неуклюжий жест был своеобразным проявлением расположения к ней, будучи сделанным в тот момент, когда рассчитывать на какое-либо расположение она и вовсе не могла. Теперь, имея полномочия не только по закупкам для «Весны», но и готовясь решать финансовые и управленческие вопросы, Лиза испытывала радость и предвкушение от новой работы. К тому же, доходы от «Весны» позволяли ей более свободно заниматься Grey Key, в планирование которого она погрузилась с новой силой. Все прежние распоряжения о расторжении договора аренды, об отказе от кредитов еще не были реализованы из-за длинных новогодних праздников, и Лиза была рада этому как никогда. Конечно, она задавала себе вопросы о том, как справится с новой нагрузкой, имея малыша, как сложатся ее отношения с Алексеем и сложатся ли они вообще, где он захочет жить, в каком качестве пожелает видеть ее, но Лиза была уверена, что бы ни случилось, работа поможет ей справиться с трудностями и пережить все ради сына и себя самой.

Лиза просматривала сводки продаж «Весны» за последнюю неделю, отмечая, что, несмотря на отсутствие ее и Евгения, который был уволен незадолго до Нового года, дела шли довольно хорошо, конечно, многое можно было скорректировать и именно этим сейчас она и занималась, делая пометки о дополнительных скидках, изменениях в программах лояльности, но в целом магазин жил своей яркой и успешной жизнью. Алексей спал, и она изредка бросала на него задумчивый взгляд. За последние недели они стали гораздо ближе друг другу, но все же недостаточно близки, Лиза готова была затопить Корнилова своей заботой и нежностью, а он не всегда был готов принять ее. Конечно, он испытывал боль, раздражение своей неподвижностью, необходимостью ждать новых операций и новых волн боли, невозможностью управлять ситуацией и хоть как-то контролировать ее, но все же иногда Лизе казалось, что Алексей мог быть хоть немного более мягок к ней. Бывали и дни, когда он демонстрировал свое внимание и интерес, спрашивал ее о самочувствии и жадно слушал все, что Лиза говорила о том, как растет и развивается малыш, рассказывал случаи из своего детства и спрашивал Лизу о том, какой малышкой была она, и именно ради этих минут она готова была вновь и вновь приходить к нему и ждать.

Лиза отложила в сторону планшет и подошла к окну, шел дождь, вечный лондонский дождь, который заставлял пушиться ее волосы, зябко ежиться и мечтать о вечере возле камина. Где-то совсем рядом жил своей жизнью огромный город, акции взлетали и падали на бирже, в судах решались многомиллионные споры, туристы замирала от восторга, глядя из окон кабин Лондонского глаза, а ее мир был ограничен пространством этой комнаты, ритмом дыхания спящего рядом мужчины, ощущением новой жизни в ее животе — так просто и так сложно. Шевельнулся малыш, до родов оставалось три с половиной месяца и ее, их мальчик становился все подвижнее, Лиза уже начала различать, когда он спит, а когда бодрствует, она начала даже разговаривать с ним. Катя рассказывала ей, что на последних месяцах беременности она читала вслух сказки Андерсена, убаюкивая своих малышей, а потом они читали их вместе с Сергеем. О чем-то подобном с Алексеем Лиза могла только мечтать. Малыш зашевелился сильнее, словно желая привлечь мамино внимание к себе, а, может быть, папино внимание, ведь мамино было обеспечено ему каждую секунду.

— Алексей, — Лиза наклонилась к нему, — Алексей, проснись.

Корнилов медленно открыл глаза, Лиза опустилась на краешек кровати и взяла его за руку, положила ее себе на живот.

— Ты чувствуешь? Он шевелится, — от волнения перехватило дыхание, а на лице расцвела улыбка. — Мне кажется, он хочет, чтобы ты почувствовал это.

Алексей касался ее сначала нерешительно, а потом все более властно и одновременно нежно, тепло его руки распространилось по всему телу.

— Шевелится, — тихо произнес он. — Тебе не больно? — в глазах мелькнуло участие.

— Нет, мне хорошо, я чувствую, что он скоро будет со мной, с нами еще более остро, — Лиза положила свою руку поверх руки Алексея.

— Сын, наш с тобой сын, — Корнилов улыбнулся. — Тебе, наверное, хотелось девочку?

— Знаешь, мне хотелось девочку, а нам с тобой сына, — Лиза надеялась, что Алексей поймет, что именно она хотела сказать.

— Лиза, я знаю, что ты была беременна семь лет назад и что я был отцом твоего ребенка, — Корнилов понимал, что должен это сказать, понимал, что между ними слишком много недоговоренностей и нужно хотя бы начать раскрывать свои секреты.

Лиза побледнела и инстинктивно отодвинулась от него, Алексей удержал ее.

Почему, почему так происходит? только что-то начинает налаживаться, а потом рушится в один миг?

— Это было очень трудное для меня время, — сказала Лиза. — Может, не будем сейчас говорить об этом, — ей так хотелось, чтобы прошлое осталось в прошлом.

— Будем, — твердо ответил Алексей. — Потому что многое из того, что потом произошло в твоей жизни — моя косвенная вина.

— Ты собирал обо мне досье? — усмехнулась Лиза. — А почему говоришь об этом только сейчас?

— Только после того, как понял, что ты и Кейко — одно лицо. До этого не было никакой нужды. Ты помнишь, все было слишком быстро.

— Ты ведь не помнил меня, — даже не спросила, а почти утвердительно сказала Лиза.

— Не помнил, — не стал отрицать Алексей. — Та девушка была смутным воспоминанием, и ты не была на нее похожа. Ты была другой, совсем другой, непонятной. Вроде бы жесткой и в то же время нежной, с одной стороны зацикленной на вещах, а с другой — рассуждающей о чем-то другом, о чем-то большем.

Лиза не понимала, как реагировать на эти слова, она отдавала себе отчет, что наивная девушка семилетней давности была случайным эпизодом, и все же была огорчена, услышав это от Корнилова, но одновременно была рада его оценке себя настоящей.

— А я помнила тебя, не вспоминала каждую минуту, но помнила, конечно. Тот вечер, та ночь, мне казалось, что я делаю правильные шаги во взрослой жизни, — Лиза грустно усмехнулась.

— Тебе было плохо, и ты была совсем одна, а потом узнала, что не можешь иметь детей, — проговорил Алексей, было невыносимо жаль Лизу, ее глаза потухли при воспоминаниях о тех днях, а плечи ссутулились, ему так хотелось обнять ее, прижать к себе, а он мог только неуклюже гладить ее по животу.

— Я долгие семь лет думала, что у меня ничтожно мало шансов завести ребенка, поэтому ты понимаешь, какое для меня чудо то, что сейчас происходит? — Лиза всеми силами старалась уйти от тяжелого разговора. Вновь словно наяву вставали картины той холодной и снежной зимы: боль, мрачные стены больницы, бесконечные мысли о том, как в ее теле мог расти ребенок, катастрофа с аргентинскими варрантами, уход из «Брокер-Инвеста», страх разоблачения, связь с Кулешовым. Секреты, боль и грязь.

— Лиза, не отстраняйся от меня. Ты сейчас делаешь то же, в чем обвиняла меня, — укорил ее Алексей.

— Я не могу, не хочу говорить об этом! — Лиза встала и отошла в дальний угол комнаты, передвинула вазу с цветами, стоявшую на столе, включила, а потом выключила верхний свет.

— Мы должны поговорить об этом, — чуть повысил голос Корнилов. — Не уходи от меня и от разговора. Я знаю все, что произошло после, и не осуждаю тебя. Не имею права, понимаю, в какой ад превратилась твоя жизнь.

Понимал ли он? Мог ли понять? Хотел ли? Лиза не знала, но в одном Алексей был абсолютно прав — у них не было даже намека на будущее, если они не желали делиться своим прошлым. Она села в кресло, отодвинув его подальше, словно не желая испытывать никакого контакта с Алексеем в минуты воспоминаний о тех днях, когда почти потеряла себя, не желая чувствовать его отвращение и отстраненность.

— Тогда в ту ночь с тобой все было чудесно, как я мечтала, планировала, я тогда планировала каждый свой шаг и к нынешним тридцати годам должна была сидеть в кресле как минимум руководителя подразделения компании типа ВТБ-Капитала. Я думала, что ночь с кем-то вроде тебя — отличное решение проблемы с моей затянувшейся невинностью, — Лиза улыбнулась, было так странно вспоминать юную себя, словно прошло не семь лет, а целая жизнь. — Для личного в моей жизни было отведено время после тридцати, до этого я должна была сделать диссертацию и MBA, поработать где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке, стать по-настоящему классным финансистом. Я верила, что у меня это получится, и все делала для этого. Одна из моих однокурсниц сейчас руководит инвестиционным направлением Дойче-банка в России, другая — интернет-трейдером «Тройки-диалог». Я хотела того же и, наверное, смогла бы, — Лиза давно уже не сожалела о своей несостоявшейся карьере, но в эту минуту вспомнила все свое горе от рухнувших надежд. — Я стремительно бежала вперед, а, упав, оказалась слишком слабой, чтобы встать. Знаешь, я даже подумать не могла, что потеря ребенка и эти жуткие слова, что никогда мне не стать матерью, произведут такое впечатление на меня. Я ведь тогда не хотела детей, не думала о них, злилась, слыша детский плач в самолетах, и просила меня пересадить от орущего младенца. А потом вдруг, раз — и рассыпалась на куски, — Лиза замолчала, встала, отошла к окну. Странно, когда она в первый раз после долгих лет молчания рассказывала свою историю Кате, каждое слово давалось с неимоверным трудом, а сейчас, наоборот, говорила легко. Лиза не понимала, что испытывает Алексей, как относится к ее рассказу, она даже не знала, хочет ли это понять.

— Лиза, подойди ко мне, — тихо позвал ее Корнилов, — Сядь рядом, — ему было больно смотреть на Лизу, видеть его грусть, сожаление, вину в каждом слове.

— Я не могу, — глядя в темноту за окном, ответила Лиза. — Не могу говорить об этом и смотреть на тебя. Мне кажется, после того, как я закончу, все будет совсем по-другому, и у нас с тобой и с малышом не будет ни одного шанса.

— Лиза, прекрати и подойди ко мне, — чуть повысил голос Алексей. — Я должен был бы обнять тебя и заставить закончить этот рассказ, а я не могу. Могу только просить тебя говорить об этом и быть рядом со мной.

Лиза стояла, не шелохнувшись, и молчала.

— Ты противоречишь сама себе, — бросил Алексей. — Просишь от меня то, что не готова сделать сама.

Что ж, он прав, — подумала Лиза и села на краешек кровати. Рука в руке, как влюбленные подростки, тепло и холод прикосновений. Взрослые разочаровавшиеся люди — с недавних пор им стало нужно так мало.

Он был рядом, мужчина, с которым с завидным цинизмом сталкивала ее жизнь, успешный и полный надежд, разочаровавшийся и жаждущий тайных развлечений, увлеченный ею, а теперь растерзанный и больной. Она хотела ярких впечатлений от ночи с первым, опасалась второго и любила последних двух, была счастлива только от того, что он дышит и живет, что смотрит на нее и не прогоняет ее.

Алексей сделал еще один шаг ей навстречу — был готов слушать и понимать, и Лиза начала говорить, сбивчиво, глотая слезы, что есть сил сжимая его руку своей — о том, как сходила с ума после потери ребенка, воображая себя все еще беременной, как потом вышла на работу и допустила ошибку с варрантами, рассказала про связь с Кулешовым и про начало работы в «Весне», про Парсонс-колледж и последовавшую за ним упорядоченную жизнь. Алексей молчал, не переспрашивал, не перебивал, только ласково гладил и касался губами ее холодной руки. И было так страшно и так легко — словно слой за слоем Лиза сбрасывала старую шкуру.

— И все вроде бы было упорядоченно и хорошо. У меня была отличная работа, квартира, машина, я путешествовала по работе и так, тратила, сколько хотела. Я стала задумываться об ЭКО, я радовалась своей жизни, не наслаждалась, нет, но тихая радость от возможности получить желаемое была. А потом началась эта глупая и грязная история с Кейко. И я ведь даже не могу сказать тебе, что жалею, что согласилась, — Лиза замолчала, подняв взгляд на Алексея. Он смотрел на нее сочувственно и нежно, это казалось странным, Корнилов не был похож на себя самого. — Когда на кону стояло мое благосостояние и малоприятный перфоманс, я согласилась на перфоманс. Тебе, наверное, лучше известны мотивы этого действа? — Алексей коротко кивнул. — А мне это было преподнесено как необходимость выяснить твои намерения. Вот я и отправилась их выяснять. Кимоно, чайная церемония, рисовая пудра — я словно шагнула в другой мир, устойчивое чувство сюр — то ли театральные подмостки, то ли запутанный сон. Я увидела тебя, я, конечно, слышала, на встречу к кому я иду, но я до конца не понимала, что встречу тебя. Я играла, потому что видела цель, я не хочу обманывать тебя, не хочу пытаться казаться лучше, — Лиза коротко вздохнула. — А потом вы с Дорофеевым вломились ко мне в квартиру, и вот это был настоящий сюр, а потом мы ходили на концерт и, когда в машине ты сказал «Ты слишком многим обещала раздеться», я думала, ты узнал меня. Я боялась остановить эту многоходовку — боялась перестать играть в Кейко, не понимая, что будет с моей работой, не хотела прекращать встречи с тобой, просто потому что мне было хорошо с тобой. А потом и правда все стало закручиваться как-то слишком быстро, помнишь, ты пришел к Кейко мрачный и больной, а потом пришел еще раз, и мы встретились в гольф-клубе, и полетели к твоим родителям, и ты перестал приходить к Кейко. Я думала, это все, и ты мне вряд ли поверишь, если я скажу, что в тот день, когда ты приехал ко мне домой, я собиралась вернуть кимоно и выбросить все остальные части Кейко, — Лиза замолчала, она сказала многое, но не сказала, что получила еще и акции «Весны» за свою игры.

— Поверю, — тихо произнес Алексей.

— Почему? — почти шепотом спросила Лиза.

Что он мог ей ответить? — он и сам не знал, почему. Может быть, просто потому, что хотел верить? или думал, что она не должна была переживать в одиночку то, что пережила? потому что она была матерью его сына? или потому что он хотел ее — видеть, чувствовать, быть с ней?

— Подожди верить, — немного охрипшим голосом сказала Лиза. — Ты, конечно, знаешь про акции, которые мне передал Денисенко. Ты спрашивал в тот день, за что он отдал их мне. За то, что я помешаю тебе купить «Весну». Мне даже было смешно, и он, и Евгений видели во мне какую-то Мату-Хари, я не могла убедить тебя ни в чем, но ведь им этого не нужно было знать. Вот так, вся моя жизнь, я рассказала тебе ее, — Лиза зябко повела плечами, на часах была половина девятого, ей стоило собираться уходить — в девять Алексею делали перевязки, обезболивающие, и он засыпал. — Ну а потом после твоего отъезда я узнала, что жду ребенка. Это было чудо, как взрыв конфетти.

— Ты собиралась мне рассказать? — Алексей бросил на нее пытливый взгляд.

— Да, — коротко ответила Лиза.

— Ты об этом хотела говорить, когда спрашивала меня, когда я приеду?

— Да, я не представляла, как сказать тебе по телефону. Ты сказал, что, когда ты приедешь, для меня больше не важно. Начался весь этот кошмар с покушениями и охранниками, я уехала в Белладжио, вот как-то так.

— Почему ты приехала ко мне? — задал самый главный для него вопрос Алексей.

— Я не могла не приехать, — немного удивленного проговорила Лиза. — Когда я увидела в новостях, что произошло с тобой, я прилетела первым рейсом. Я должна была быть рядом и знать, как ты. Это же так просто. Одно дело, знать, что у нас с тобой ничего не вышло, другое — бояться, что тебя уже нет, — Лиза снова вспомнила ужас первых дней и часов после автокатастрофы.

— Мне казалось, я вижу тебя, слышу тебя.

— Тебе не казалось, меня было почти невозможно выставить из больницы, — усмехнулась Лиза. — Но твои родные и не пытались.

Они замолчали, после рассказанного Лизой было слишком странно вести обычные пустые разговоры. Наверное, Алексею следовало сказать что-то большее, чем скупое «Поверю», но он не говорил. Наверное, ей следовало обидеться, заплакать и уйти, но она не обижалась и не спешила уйти.

— Лиза, ты знаешь, какими будут следующие месяцы для меня. И знаешь, я не хочу, чтобы ты видела это. Я хочу, чтобы мы попробовали позже, когда я приду хоть в какую-то норму, но ты не хочешь ждать, говоришь, что не можешь.

— Я и правда не могу и не хочу, — сказала Лиза.

— А я не знаю, как совместить все это, — устало вздохнул Алексей.

Ну что ж, он почти молча выслушал ее рассказ, а теперь собирался что-то с чем-то совмещать — наверное, это был не худший итог их разговора.

— Алексей, оставь все как есть. Я тоже не знаю, как очень многое совместить в своей жизни, но не хочу отказываться ни от чего.

— У нас с тобой будет сын, — невпопад произнес Корнилов и слабо улыбнулся.

— Сын, — с нежностью проговорила Лиза, — Он должен родиться в третью неделю апреля.

— Я к тому времени должен быть в лучшем виде, чем сейчас.

— Будешь, — успокоила его Лиза.

— Нужно найти нам с тобой хороший дом здесь, — сменил тему Алексей. — Ты ведь не собираешься уезжать? — он вопросительно посмотрел на Лизу.

— Не собираюсь.

— Тогда дом. В моей нынешней квартире не особенно удобно.

— Хорошо, — согласилась Лиза.

Что ж, он сказал, что верит ей, что хочет попробовать с ней — странное слово, но ладно. Сказал, что им нужен дом. Вот такой вот результат ее рассказа, почти исповеди, не худший результат, если знать Корнилова так, как знала она.

Глава 33

Конечно, он знал всю историю Лизы — Василий Петрович постарался на славу, но знать о каких-то событиях, как о фактах, прочитанных в сухом отчете, и видеть, как до сих пор переживает их девушка, готовящаяся стать матерью его сына, — это совсем другое.

Лиза была абсолютно права, когда сказала, что он не знал ее. Действительно, Алексей видел один за другим лишь разные образы, которые она создавала, чтобы играть с окружающими: тонкая чуть холодноватая интеллектуалка, помешанная на вещах гламурная девица, ласковая и нежная красавица с ароматами шоколада и ванили, карьеристка, готовая пойти ради своих целей почти на все. Словно на разных полюсах земного шара существовала Лиза Абова в элегантном черном платье и с бокалом драгоценного шампанского в руке и раскрашенная Кейко в ярком кимоно с плошкой сакэ. Эти девушки, они были несоединимы, но странным образом совпали, словно недостающие частицы паззла, в ранимой, готовой бороться за свое счастье и бесконечно красивой женщине, которую Корнилов видел перед собой. Лиза могла считать, что она потеряла свою превосходную форму, беспокоиться из-за тысячи разных мелочей, которые только женщины считают важными, а мужчины даже не видят, но она была прекрасна и, глядя на нее, Алексей на мгновения забывал, что пройдет еще очень много времени прежде, чем он сможет хотя бы обнять ее. В ней было все: шарм старой интеллигенции, дерзость сегодняшнего дня, чувственность в каждом жесте, радость, легкая печаль и нежность. Она приходила каждый день и, как бы Корнилов ни пытался себя убедить, что будет лучше, если они отложат попытку своего сближения до того момента, когда он хотя бы выйдет из больницы, ему была бесконечно приятна ее забота, ее легкие прикосновения, заботливые взгляды, пища, разрезанная на мелкие кусочки ее руками. В этом сосуществовании, оторванном от всего мира, была какая-то странная и почти неприличная интимность. Алексей мог по пальцам пересчитать случаи до их расставания, когда они засыпали и просыпались вместе, завтракали, а потом уезжали на работу. Их встречи были ярким тайм-аутом в гонках на больших скоростях — романтика красивых мест вроде Мон-Блана или Гибралтара, короткая передышка в ее московской квартире или в его лондонском лофте, когда он спешил на самолет, не дождавшись, пока она проснется. Корнилов не мог даже вспомнить, чтобы он так долго был рядом с женщиной, засыпал и просыпался на ее глазах, встречал ее радостный или чуть утомленный взгляд. Ему нравилось смотреть, едва приоткрыв глаза, на то, как Лиза читает что-то или пишет, как иногда мечтательно смотрит в одну точку. Его все время терзала боль, она отступала, чтобы затаиться и наброситься с новой силой, боль стала монотонной и привычной. Перевязки, уколы, операции, спасительное падение в никуда, мучительное возвращение в реальность. Врачи были довольно оптимистичны, когда обещали, что он сможет восстановиться за месяца за четыре, рассказывали какие-то невозможные вещи про выращивание новой кожи, рубцевание шрамов. Алексей до сих пор не мог представить, как отнесется к его внешнему виду Лиза, судя по тому, что он видел и ощущал, шрамы останутся на его лице, руке, туловище и ноге. Сейчас Лиза была на удивление спокойна, но что будет потом? Дорофеев считал его кретином, говорил почти презрительно: «Ты же не модель, которая зарабатывает деньги симпатичным лицом», предлагал вспомнить Ницше с его человеком, которого надо преодолеть, вот он и преодолевал. Где-то в другом измерении остались Саюри, Настя, прежние подозрения и злость, в «Домодедово» произошел терракт, а он узнал об этом через два дня, в Сочи, наконец, завершили стройку одного из трамплинов, а ему это было почти безразлично. Конечно, следовало рассказать обо всем Лизе, о Саюри, о том, почему он так хотел Кейко, следовало ответить своей откровенностью на нее, но Алексей пока не находил слов.

Странное дело, он совсем не осуждал Лизу — сейчас она была честна, когда говорила о том, как решилась на связь с Кулешовым, как согласилась разыгрывать перед ним гейшу. Это желание сохранить свой достаток — Алексею оно было вполне понятно, тем более, если знать, как нынешнее положение досталось Лизе. Корнилов верил, не случись в ее жизни беременности, ухода из инвестиционной компании и последовавшей за этим чехарды, она бы смогла к своим тридцати годам стать одной из тех ослепительных финансовых девушек, которые теснили мужчин с их высоких позиций, подкрепляя свой профессионализм узкими юбками и высокими каблуками. Лиза вынуждена была кардинально изменить свою жизнь, достичь успеха в абсолютно чужой ей сфере. Она была рядом с ним, она нравилась ему, вернее, нравились ему все Лизины образы, которые он видел, но он хотел узнать ее всю.

Все развивалось слишком быстро, еще позавчера Лиза не понимала отношения к ней Алексея, вчера рассказала ему все свои секреты, а сегодня ей уже звонила его мама с предложением отправиться смотреть дом. Дом — это было заманчиво и страшно. Алексей не говорил ничего об их будущем, зато как само собой разумеющееся рассматривал, что Лиза согласится жить с ним. Она не знала, что это — предложение чего-то большего, простое удобство в их сосуществовании, она не знала, но согласилась. Лиза устала что-то решать и чего-то бояться, она решила хотя бы недолго плыть по течению, ждать рождения сына и стараться сделать так, чтобы у них с Корниловым было это большее.

Лиза со Светланой Геннадьевной осматривали уже третий дом — престижные адреса, пышные интерьеры, роскошные люстры и огромные окна, холод и полное отсутствие уюта, у Лизы не было никакого желания жить в музее.

— Я просто не смогу нормально себя чувствовать в таком доме, — устало произнесла Лиза, опускаясь за столик в маленьком кафе в Найтсбридже. У нее болела спина, и отекли ноги, хотелось спрятаться под пледом на мягком диване или хотя бы в кресле рядом с Алексеем.

— Я понимаю тебя, Лиза, — мягко сказала мама Алексея, — Я бы тоже не смогла. Что сказать? Все делается на потребу дня. Как сейчас модно говорить, русские любят Лондонград?

— Да уж, — усмехнулась Лиза, делая маленький глоток чая. — Точно Лондонград. Давайте посмотрим это поместье за городом, о котором нам говорили. Мне кажется, Алексею там будет лучше, чем в городе, да и мне тоже.

Светлана Геннадьевна не уставала удивляться — ее сын решил жить вместе с Лизой и своим малышом, а Лиза, когда говорила о будущем, хотя и была очень осторожна, всегда в первую очередь упоминала Алексея и их сына, и только потом себя. Конечно, ей, как матери, хотелось бы, чтобы все было, как следует, чтобы была свадьба, чтобы все было упорядоченно и понятно, но в той ситуации, что сложилась сейчас, Светлана Геннадьевна радовалась каждому шагу, которые Алексей и Лиза делали навстречу друг другу.

Поместье в Сиденгаме оказалось лучше, чем Лиза могла и мечтать. Со стороны казавшийся мрачным каменный дом внутри был теплым и полным уюта: натуральное дерево и камень, мягкие ковры, просторная кухня и светлые спальни — Лиза влюбилась с первой минуты. Риэлтор еще долго говорил про поле для гольфа и подогреваемый бассейн, а она, войдя в гостиную и сев в кресло-качалку, поняла, что именно здесь хочет укачивать своего сына.

— Здесь ты сможешь жить, — сказала Светлана Геннадьевна, приобнимая Лизу за плечи.

— Смогу, — радостно улыбнулась она. Здесь сможет жить не только она, но и Алексей, и именно от него зависит, как долго и как счастливо они смогут здесь жить.

В Гонконге прошло IPO, в Сочи началось строительство второй очереди Олимпийской деревни, здесь в Лондоне Алексей смог сделать первые неловкие шаги по своей палате. Возможность самому, хоть и нетвердо стоять на ногах внушала надежду, ожоги медленно заживали, на руке и на груди приживалась новая кожа. Ему следовало привыкнуть к шрамам на лице, красновато-коричневые с бледными прожилками полоски начинались на левой щеке, тянулись по подбородку и опускались на шею. Увидев себя в первый раз, радуясь тому, что самостоятельно добрел до ванной, Алексей в очередной раз подумал, как хорошо, что весь удар и весь залп пламени пришелся на него, а не на Настю. Он смотрел на себя и отстраненно думал, что прежде никогда не задерживался взглядом на своем отражении больше тех минут, что нужны были, чтобы побриться, а теперь смотрел и смотрел, и думал, что очень просто говорить о том, что шрамы не портят мужчину. Ему самому было почти наплевать, как он выглядит со стороны, главное, что может думать, видеть, ходить, делать свое дело, но вот Лиза — заслуживает ли она того, чтобы смотреть на него такого каждый день? Упрямая нежная Лиза. Алексей без сил опустился на маленький стульчик возле душевой кабины, под лангетой безумно чесалась рука, кружилась голова, и страшно ломило затылок. Невропатолог сказал, что черепная травма может усилить его обычные головные боли. Что ж, Лизе мог достаться не только пережаренный, но и сходящий с ума от вечной боли мужчина. Алексей уронил голову на здоровую руку, ощутил шершавую поверхность рубцов — как получилось, что еще недавно он и слышать не хотел о Лизе, потом затеял этот почти роковой спор с Настей, а теперь мог думать только о ней. Может, от удара встряхнулись не только его мозги, но и чувства? Почему он не вспоминает Саюри, словно тот вечер, когда он понял весь ее обман, навсегда вычеркнул девушку из его мыслей, и словно в насмешку поселил в его мыслях Лизу.

— Алексей, Боже, ты где? — раздался встревоженный голос Лизы. — Ты здесь? — она резко распахнула дверь в ванную.

Видимо, больница — это то место, где человек лишается личного пространства, — отстраненно подумал Алексей.

— Что случилось? — Лиза наклонилась к нему, коснулась рукой здоровой щеки. Алексей поднял голову, Лиза не отвела взгляд, только посмотрела участливо и тревожно. — Не думала, что тебе можно ходить одному, — с укором сказала она.

— Не делай вид, что ничего не видишь! — зло бросил Алексей, медленно поднимаясь.

— Не ломай комедию! — в тон ему ответила Лиза. — Конечно, я все вижу. Ты хочешь, чтобы я убеждала тебя, что ничего не произошло. Этого не будет, потому что произошло. И я последние недели представляла, что увижу.

— Ну и хорошо, — устало произнес Алексей, делая шаг в сторону комнаты.

— Боже, Алексей, ты хочешь, чтобы я плакала, глядя на твое бедное лицо или чтобы причитала, делала вид, что ничего не вижу? — Лиза положила руку на его здоровое плечо.

Корнилов безразлично покачал головой.

— Я вижу и мне хочется плакать, потому что я понимаю, какую боль ты пережил и все еще переживаешь, — Лиза как могла приобняла Алексея и положила голову ему на грудь, через слой повязок мерно билось сердце. — И это важно, потому что я знаю о твоей боли и ничем не могу помочь. Все остальное неважно.

Ему хотелось верить, и вдруг подумалось о том, какой была бы реакция Саюри — истерика, слезы и гнев, словно Корнилов сам во всем виноват. Что говорить о шрамах, если даже очки злили ее донельзя.

— И, в конце концов, ты всегда можешь отрастить такую сексуальную бородку, — усмехнулась Лиза, неуклюже садясь на кровать рядом с Алексеем. — На следующей неделе тебя отпускают домой, — продолжила она.

— Я знаю, — тихо сказал Алексей.

— Я подумала, что бабушкин торт будет хорошей идеей, — улыбнулась Лиза. — В новом доме отличная кухня.

— А еще подогреваемый бассейн и поле для гольфа, — продолжил Алексей.

— Очень нужные в быту удобства, — поддержала его Лиза. — Я плаваю в бассейне, — она медленно выпрямилась, — Кажется, только там у меня не болит спина, — в последние недели Лиза ощущала свою беременность все острее, казалось, каждый набранный килограмм давил на ее бедный позвоночник, заснуть удавалось, только подложив специальную подушку под живот.

— Тебе очень тяжело? — участливо спросил Алексей. Когда, наконец, он перестанет быть таким эгоистом? Пока он здесь предается своим бесконечным рефлексиям, маленькая хрупкая Лиза вынашивает его ребенка, беспокоится о нем и пытается не упускать из внимания дела в Москве.

— Бывает тяжело, конечно, но я рада любому дискомфорту, — честно ответила Лиза. — Знаешь, в самом начале беременности я обещала себе быть примерной будущей мамой — спать, есть, гулять, заниматься спортом по расписанию, — теперь Алексею становилась понятна ее одержимость здоровым образом жизни в конце осени в Москве. — И у меня это получалось.

— Я снова испортил тебе все, — пробормотал Алексей.

— Слушай, ты когда-нибудь бросишь эту свою скверную привычку принимать на себя грехи всего мира? — Лиза отодвинулась от него, — Это уже выглядит то ли манией величия, то ли самонадеянностью.

Бросить старую привычку было очень трудно, да Алексей и не думал об этом. Он слишком привык сразу брать вину и ответственность на себя.

— А вот поле для гольфа я использовать не собираюсь, — продолжила легкий разговор Лиза. — Это по твоей части, я люблю только смотреть. Помнишь тот матч в московском гольф-клубе?

— Помню твой невыспавшийся вид и свои мысли о том, кто довел тебя до такого, — только сейчас Алексей понимал, что в то утро он увлекся Лизой, проведя приятную ночь с Кейко.

— Ну, теперь-то ты знаешь? — Лизе было трудно, шутя, говорить об этом, но была ли у нее другая возможность?

— Знаю и не ревную, — ответил Корнилов, для него больше не было диссонансом, что его одновременно тянуло и к Лизе, и к Кейко.

— А тогда ревновал?

— Немного, — усмехнулся Алексей. — Ты была очаровательной в то утро, такая сдержанная элегантность с намеком на то, что все не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Не то, что сейчас, да? — наполовину в шутку, наполовину всерьез спросила его Лиза.

— Теперь ты хочешь, чтобы я тебя поутешал, да?

— Да, я же женщина. Мне можно.

— Сейчас ты очаровательная и совсем не сдержанная, — позволил себе настоящую улыбку Алексей. — И все намеки стали абсолютно прозрачны.

— Намеки, которые ты реализовал, да? — было так странно и так легко вести этот разговор.

— Да, я, — ответил Корнилов. — Ты думала о том, как мы назовем сына, — Алексей придвинулся к Лизе поближе и накрыл своей рукой ее живот. Удивительно, внутри нее билось сердечко их малыша.

— Я думала, вот когда увидим его вместе, тогда и решим, хоть все и говорят мне, что это безответственно.

— Но ты ведь видела его уже на всех этих приборах, — Корнилов неопределенно махнул рукой.

— Видела, он смешной и чудесный. Уже маленький человек, наш с тобой, — Лиза до сих пор не могла поверить, что так просто говорит с Алексеем об их сыне.

— А могу я как-то пойти с тобой, ведь это возможно? — немного нерешительно спросил Корнилов.

Лиза была так рада это услышать, всю беременность она с завистью смотрела на счастливые пары, вместе заходящие в кабинет врача.

— Можешь, — просто ответила она. — Мне нужно сделать УЗИ и еще несколько тестов до конца этой недели, и я могу сделать их прямо здесь.

Лиза лежала на кушетке, а врач водил датчиком УЗИ по ее животу, Алексей держал ее за руку. На экране их малыш дремал, закрыв глаза, можно было четко рассмотреть его рот, глазки, носик и ушки. Алексей смотрел как завороженный. Врач диктовал ассистентке какие-то данные, успокаивающе похлопав Лизу по руке со словами, что малыш развивается нормально.

— Алексей, нужно пересчитать пальчики у него на ручках, — тихо проговорила Лиза, сжимая его ладонь. — Мне это уже вторую неделю не дает покоя.

— Все хорошо у него с пальчиками, — чуть охрипшим голосом проговорил Корнилов, — Я уже пересчитал.

Вдруг ребенок лениво пошевелился, открыл глаза и толкнулся ручкой, Лиза охнула, а Алексей с испугом увидел, как шевельнулся ее живот.

— Он последнее время часто толкается то коленками, то локтями, — успокаивая Алексея, сказала Лиза.

— Ребенку уже мало места в матке, он старается устроиться поудобнее, — обратился врач к Алексею, тот от ощущений увиденного, не сразу понял, что доктор говорит ему по-английски, а, поняв, нерешительно улыбнулся.

— Я и не знал, что это такое трудное дело, — только и ответил он.

Лизе было немного неловко стоять со своим голым и большим животом перед Алексеем, и она быстро натянула тунику, встав с кушетки.

— Ты слишком многим обещала раздеться, — прошептал ей он, и Лиза почувствовала, как ее бросило в краску.

За УЗИ последовало снятие кардиотокограммы, когда специальным прибором измеряли сердцебиение плода, и снова Корнилов был рядом. Они вместе слышали, как шевелится их малыш, и как ровно бьется его сердечко.

Выйдя из кабинета врача, Лиза присела на кушетку, Алексей в инвалидной коляске остановился рядом с ней.

— Это было… — он помолчал, не зная, что сказать.

— Незабываемо? — улыбнулась Лиза.

— Удивительно и страшно, — ответил Корнилов. — Теперь мне вообще все время будет страшно, за тебя, за него.

— Ничего не бойся, это я тебе как будущая мама говорю, — нежно сказала Лиза. — Тренируюсь на тебе, — ей было до странности хорошо, наконец-то, все было, как в ее мечтах, она, Алексей и их малыш почти рядом с ними. И пусть Корнилов поначалу вел себя как избалованный ребенок, отказываясь садиться в инвалидное кресло, чтобы добраться до другого корпуса госпиталя, потом он повел себя как настоящий испуганный предстоящим отцовством мужчина.

Глава 34

Лиза ждала Алексея дома, это было так ново, так правильно и очень волнительно. С утра домохозяйка готовила обед, а она, нервничая, отправилась в салон красоты, уложила волосы в тяжелую корону из кос на затылке, сделала макияж, маникюр и педикюр — лихорадочные сборы как перед вечеринкой, на которую удалось получить приглашение в самый последний момент. Боже, ей так хотелось быть самой красивой и самой желанной для него. И пусть этот дом, который Лиза уже почти полюбила, был временным жилищем для них, и, может быть, вовсе и не было «их» как пары, а уж тем более, как семьи, но все равно казалось очень важным и символичным встретить Алексея так, чтобы он радовался каждой минуте. Лиза специально не поехала в больницу, зная, как злится и комплексует Корнилов, когда приходится садиться в инвалидное кресло, чувствует себя ущербным и неуклюжим. Она ждала его дома, беременная и на кухне, хорошо хоть не босая. На столе стоял торт Наполеон, хрустящий, сладкий и немного неровный, Лиза так нервничала, что не смогла раскатать идеальные коржи. Она устала, разрумянилась и чувствовала себя счастливой. Полчаса назад позвонил водитель, сообщив, что они отъехали от госпиталя, Лиза успела надеть новое платье и расставить тарелки на столе.

Послышался шорох шин на подъездной дорожке, звук открываемой двери, Лиза вышла в холл, Алексей медленно входил в дом. Каждое его появление на ее пороге несло перемены — их неловкое знакомство в прихожей среди горы обувных коробок, его гневный взгляд на кимоно в ее руках все в той же прихожей. Пусть его третье появление рядом с ней принесет более счастливый результат.

Корнилов выглядел бледным и усталым, вокруг глаз залегли глубокие морщины, один из охранников помог ему снять пальто, и Алексей сделал шаг Лизе навстречу. Она протянула к нему руки и подставила губы для поцелуя. Может быть, кому-то это могло показаться излишне мелодраматичным, но Лиза делала то, что подсказывало сердце. Разве был какой-то единый рецепт, разве знал хоть кто-то, как склеить разбитую бесценную вазу?

— Я сделала торт, как обещала, — прошептала Лиза.

— Я чувствую запах, — уголком рта улыбнулся Алексей и легко коснулся ее губ своими.

Чуть позже они сидели в гостиной друг напротив друга, и если Корнилову казалось, что шрамы отвращают Лизу от него, он был самым настоящим безумцем. Она могла смотреть на него целую вечность. Что такое уродливые следы на коже, когда Лиза хотела владеть его сердцем?

Наступили долгие тягучие дни, словно медовый месяц наоборот — Лиза с Алексеем проводили многие часы наедине друг с другом. Его родители улетели в Испанию, мама не хотела, но подчинилась воле отца, Марина отправилась к мужу в Женеву. Длинные завтраки, фритата и блинчики с кленовым сиропом, какао с маршмеллоу и бельгийские вафли, послеобеденный сон и медленные прогулки в небольшом парке возле дома. Алексей все еще был довольно слаб, к нему каждый день приходила медсестра, трижды в неделю приходилось ездить в госпиталь, левая рука была скована лангетой, и предстояло сделать несколько операций, чтобы восстановить чувствительность ладони, но мало-помалу он приходил в себя. По вечерам они сидели в гостиной, Алексей вникал в дела своих компаний, Лиза старалась на расстоянии руководить «Весной» и занималась проектом Grey Key. Иногда она читала книгу, расположившись в кресле-качалке, а он дремал на диване. Алексей старался коснуться ее, скользнуть поцелуем. Как-то рано утром, пока еще даже не рассвело, Лиза стояла с чашкой цветочного чая перед окном на кухне, медленно падал снег, казалось, зима длится уже целую вечность. Сзади к ней подошел Алексей, прислонился грудью к ее спине и положил руку на большой выступающий живот, Лиза положила свою ладошку сверху.

— Я хотел этого с того момента, когда увидел беременную тебя, — тихо произнес он.

— Даже когда злился и не верил? — спросила Лиза.

— Особенно тогда, — ответил Корнилов. — Что это ты пьешь тут в ночи? — он вдохнул теплый аромат ее чая.

— Ничего интересного, — улыбнулась Лиза, — Если ты не увлекаешься ромашковым отваром.

— Может, мне стоит им увлечься? Что-то серьезное мы с тобой сможем выпить совсем не скоро.

— Это уж точно, — рассмеялась Лиза, — Особенно я.

— Зато после мы с тобой выпьем лучшего шампанского, — от дыхания Алексея по шее у Лизы побежали мурашки. Странно и даже неловко, ей было трудно вставать с кровати и глубоко дышать, у нее на теле появились пигментные пятна, а растяжки сводили с ума, но она хотела его, ощущений мужского тела рядом с собой, внутри себя, его ласк, ожидания, экстаза и полета в никуда.

— Может, лучше сразу виски или пару бокалов коньяка? — Лиза чуть пошевелилась, и Алексей отпустил ее, он до сих пор не мог понять, захочет ли она когда-нибудь его как мужчину. И хоть сейчас Корнилов был бы слишком самоуверен, если бы думал, что способен на что-то, но в будущем хотел видеть ее рядом с собой каждую ночь.

— Можно и так.

— Тебе не кажется, что мы тут с тобой живем как в санатории? — Лиза откинулась на стуле, стараясь дать малышу хоть ненадолго побольше пространства для маневра.

— Я никогда не был в санатории, но с тобой бы не отказался.

— А я была, с бабулей. В Марианске Лазне, она их называла Мариенбадом на какой-то старый дореволюционный лад. Мы там также спали, ели, разговаривали и гуляли. Волшебное было время. Мне было пятнадцать, бабушка была увлечена имитационным моделированием на рынке ценных бумаг. По вечерам мы ужинали в лучшем ресторане, а потом она опробовала на мне, как на самом верном слушателе, свои идеи.

— Мне бы понравилась твоя бабушка.

— Сейчас я думаю, что ты бы тоже понравился ей, — Лиза и правда верила, что бабуля оценила бы Алексея так же, как ценила его и она.

— А тебе? — словно невзначай спросил Алексей.

— А мне ты нравишься давно, — просто ответила Лиза, не могла же она вот так сказать, что любила его.

— А ты мне, — тихо произнес Алексей. Какой-то странный и наивный разговор они вели. И вообще они с Лизой сейчас, наверное, выглядели странной парой. Она — со своей чувственной фигурой, рассыпавшимися по плечам черными волосами и бледной кожей, просвечивающей через кружево алого пеньюара, и он — со шрамами на лице, рукой на перевязи, в нелепой темно-синей пижаме и в тапках.

— Что ж, это внушает оптимизм, — Алексей встал, допил чай из Лизиной чашки и потянул ее за собой, — Пойдем поспим еще немного.

Лиза аккуратно устроилась на высокой кровати, тщательно рассовав подушки под спину и под живот, Алексей присел рядом.

— Скоро уже, — полувопросительно сказал он.

— Еще минимум шесть недель, — твердо ответила Лиза, — Но ты не бойся, я в порядке.

— Я все равно буду бояться, — он лег рядом, и Лиза чуть подвинулась, откидывая одеяло.

Они жили, ели, а теперь даже спали вместе, но о будущем никто не говорил. Нет, его никто и не отрицал, сначала Корнилов, а потом Лиза осторожно делились своими планами на ближайшие полгода, год, и в этих планах они были рядом друг с другом, и словно подразумевалось, что так будет и впредь. Жаль, что жизнь была сложнее бизнес-задачи или финансовой модели, и о том, что подразумевалось все же следовало говорить. По крайней мере, Лизе хотелось услышать об этом. Она должна была знать, как и что представляет себе Алексей, чтобы сказать ему, совпадает это с ее представлениями или нет. А еще ей бы очень хотелось услышать от него историю, из-за которой он так желал и так мучился рядом с Кейко, историю его погибшей жены и никуда не исчезнувших угроз их жизням.

Странно, но о намерениях Алексея Лиза узнала почти случайно, ненароком подслушав его разговор с другом. Их уединение не тревожил почти никто — Дорофеевы улетели в Москву, а общаться с кем-то еще и у Алексея, и у нее самой не было ни желания, ни сил. Лиза даже радовалась, что все время откладывала свой приезд в Лондон Стеф. Тем более, она была удивлена, когда во время завтрака в очередное мрачное февральское утро Корнилов заявил, что сегодня к ним приедет университетский друг.

Университетский друг, Егор оказался цепким жестким клоном Корнилова полугодовой давности — с другой внешностью, но тем же беспощадным блеском в глазах. Он был мил и предупредителен с Лизой, но не скрывал своего желания остаться с Алексеем наедине, а она не скрывала желания побыть одной. Лиза неплохо отдохнула, почитала и переоделась, и уже почти спустилась в гостиную, когда услышала голоса мужчин и не смогла заставить себя уйти или, наоборот, выйти к ним.

— И что думаешь делать с ней? — придирчиво спросил Егор.

— Ты явился после двухлетнего отсутствия и думаешь, что можешь вот так просто задавать мне такие вопросы, — усмехнулся Корнилов.

— А что? Ты тоже можешь задать мне какой-нибудь вопрос, хотя у меня, конечно, нет женщины, которая бы смотрела на меня как на ключ от Форт-Нокс.

— А у меня ты считаешь есть?

— Мне вроде говорили, что зрение у тебя не пострадало, — насмешливо сказал Егор. — Или это не так?

— Может, оно пострадало частично, — ушел от ответа Корнилов.

— Понятно, — протянул Егор, хотя, конечно, не понимал ничего. — Так что думаешь делать?

— Все, что нужно, чтобы было правильно, как любит говорить моя мать, — ответил Алексей.

— Просто правильно или по-настоящему правильно? — не отставал Егор.

— Отстань, — отмахнулся Корнилов. — Очень правильно, тебя устроит?

Вместе, нравишься, очень правильно — набор ни о чем не говорящих, плоских фраз. Глупо, непонятно, обидно. Почему она открыла ему свою душу, а он продолжает молчать, почему считает, что может скрывать то, о чем ей больше всего хотелось бы знать? И почему он встал и ушел от нее уже больше часа назад? Как же хочется поспать хотя бы несколько часов, не просыпаясь, чтобы сходить в туалет, не ощущая постоянной одышки и вечной боли в спине. Она не имеет права жаловаться, она ждет самого чудесного события в своей жизни. Еще какой-то месяц и Лиза возьмет на руки своего малыша, прижмет его к груди, а рядом будет Алексей. Что ей еще нужно? Совсем мало, чтобы Корнилов, наконец, сказал, что думает о ней, что чувствует к ней. Лиза медленно перевернулась на бок и осторожно встала, накинула халат. Сейчас казалось странным, что она думала, будто смогла бы быть в своем нынешнем положении хоть с кем-то другим, кроме Алексея, с Бруно, например. Те изменения, которые происходили в ней, в ее теле, в ее голове могли быть пережиты только с отцом ее сына. Лиза вышла в коридор, прошла мимо комнаты, которую отвели под детскую, там стояла чудесная кроватка, которую она приобрела в Милане, пеленальный столик, игрушки на полках, уютный диванчик в углу. Стеф все же прислала ее вещи, что ж, так даже лучше — она неизбежно бы все рассказала Бруно, а Лизе отчего-то не хотелось больше становиться героиней ничьих историй.

Лиза спустилась в гостиную, Корнилов сидел на диване, неяркий свет торшера освещал его склоненную фигуру.

— Ты что тут? — Лиза ласково тронула его за плечо, несколько дней назад с руки Алексея сняли повязки, и теперь она видела новую бледную кожу. Кожа прижилась, оставалось только чтобы они сами прижились друг к другу.

— Вот сижу, — глухо ответил Алексей.

— Я вижу, — ответила Лиза, устраиваясь рядом, накидывая плед на себя и на него. — Думаешь о чем-то?

— Думаю, что должен рассказать тебе о Саюри.

Лиза вздрогнула — Саюри, тогда еще безымянная, казалась ее давним кошмаром.

— Говори.

— Вначале я думал, что ты странным образом похожа на нее. Именно ты, а не Кейко. Кейко была суррогатом, который я искал в наказание самому себе. Ты была свежей и нежной, как она. Это потом я узнал, что она была совсем не свежей и уж точно не нежной, — Алексей замолчал.

Странно, не такого начала ожидала Лиза. Она думала, Корнилов будет почти с благоговением говорить о девушке, которую он потерял, но в его словах звучало презрение.

— Я был увлечен японской культурой с детства, как, впрочем, и многим другим. Правда, другие увлечения прошли, а это — нет. Я закончил МГИМО, конечно, со специализацией на японском языке. Потом увлекся архитектурой. Отец дал мне возможность развивать тот бизнес, который я хотел. Я вкладывал деньги, туда и сюда. Земля на Золотой миле, компании, акции, мы много строили и покупали, а потом я решил, что можно попробовать делать то же самое и в Японии. Там меня, конечно, никто не ждал, но понемногу все начало получаться. Стройки, участие в работах по переустройству порта в Кобе. Япония, в которой я жил, была выше всяких похвал. Есть страны, очарование которых рассеивается, как только ты перестаешь быть в них туристом. Япония затягивала меня все глубже, философия, история, традиции, сакура и момидзигари, — Лиза видела, что Алексею приятно вспоминать все это, его глаза светились, и она могла только надеяться, что не из-за женщины, которую он потерял. — Я вел дела с Сюнкити Ямагути, он был финансовым воротилой и главой одного из кланов якудза. Это европейцев может испугать такое знакомство, но только не нас. Сюнкити был прямолинеен и честен, и мне было абсолютно все равно, где и как он рэкитирствовал в прошлом. На одной из вечеринок я познакомился с его дочерью Саюри, совсем юной, она была квинтэссенцией Японии для меня: нежная, хрупкая, чуть загадочная, абсолютно отстраненная от реального мира. Это были идеальные качества в женщине для меня. Мы стали встречаться, конечно, с разрешения, ее отца. Все украдкой, ничего лишнего, я мог только мечтать о ней. Ни о чем, кроме брака, не шло и речи. Я не верил своему счастью, когда Сюнкити согласился на него. У нас была традиционная японская свадьба, а после я хотел устроить настоящий праздник у родителей в Марбелье, но прежде мы решили провести свой медовый месяц. Саюри, она жила среди таких наивных понятий, как невинность и первая брачная ночь. Ее первая брачная ночь стала последней, — Корнилов опустил голову и замолчал. Лиза не могла осознать его слова. Саюри оставила его? С ней что-то случилось? Это казалось странным и невероятным. Она боялась произнести хоть слово, задать хотя бы один неловкий вопрос.

— Она умерла в первую нашу с ней ночь, стукнулась головой о столбик кровати. Ты когда-нибудь слышала о таком? О чем-нибудь более нелепом?

Лиза отрицательно покачала головой, в это и правда было трудно поверить, но Алексей страдал, а, значит, это было правдой.

— Я помню ее лицо, ее тело, мое стремление навстречу к ней, ее покорное принятие меня.

Лиза и не думала, что сможет так отчаянно ревновать, слушая признания Алексея.

— Она называла меня своим стареньким мужем и покорно отдавала себя, — Корнилов горько усмехнулся. Лиза негодовала, как могла эта девчонка так говорить, так думать?! Как она могла отвергать то, что Алексей с радостью ей отдавал?!

— Она была в моих руках, горячая, живая, а потом словно стала тряпичной куклой, я думал, это очередные ее невинные шутки или просто неприятие меня, но я даже представить не мог, что она была уже мертва.

Лиза почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. То, что рассказывал Корнилов, не укладывалось в голове, звучало как забракованный сценарий второсортного фильма.

— Я помню ее волосы, зацепившиеся за столбик кровати, отметину от удара на ее виске.

Алексей молчал, только тер ладонью усталые глаза. Лиза придвинулась ближе, обняла его так крепко, как могла, из ее глаз текли слезы, она положила голову на плечо Корнилова и намочила слезами его футболку. Она ревновала, разрывалась от сострадания к Алексею и гнева на глупую девчонку, которая причинила ему столько боли.

— Еще минуту назад Саюри была рядом со мной, и вот ее уже не было ни со мной, ни с кем-то другим. Я думал, Сюнкити уничтожит меня, и был к этому готов, но он отпустил меня. Только потом я понял, что мое собственное чувство вины было лучше любой сиюминутной мести.

Лиза вспомнила мрачного Алексея, каким она увидела его впервые в чайном доме, а несколькими днями позже и в кинотеатре, — тогда он был человеком, уже поддавшимся разрушающему чувству вины.

— Мне хотелось наказать себя еще больше, заставить почувствовать, что потерял. Так пришла идея чайного дома — ненастоящая, суррогатная японка в традиционном обличье, правда не чистая девушка, а доступная гейша казалась отличным продолжением истории моего самобичевания. Появилась Кейко, иллюзия, ширма, вроде бы беспринципная девица, к которой меня отчего-то странно тянуло, и это было еще хуже. Даже узнав настоящую нежную Саюри и погубив ее, я испытывал страсть к дешевке, которой пытался ее заменить.

Лиза не могла понять, что чувствовала в этот момент — снова ревность, раздражение, злость или спокойное принятие того, что, увлекаясь Кейко, Корнилов отдавал должное ей.

— А потом я познакомился с тобой, — продолжил Алексей. — Ты и Кейко, вы были крайностями, находящимися на разных полюсах, и меня тянуло к вам обеим. Я понимал, что, встречаясь с тобой, должен прекратить походы в чайный дом, но сделал это совсем не сразу. И даже, когда узнал про передачу акций «Весны» тебе, решил поехать к Кейко после разговора с тобой. Ты была сложной, Кейко — простой, ты была элегантна, а она почти вульгарна, но я хотел вас обеих. И до сих пор не понимаю, как я мог не узнать тебя, — Лиза и сама этого не понимала. — Я видел только то, что ты показывала мне. Но и ты, и Кейко, вы были одинаково ласковы и нежны. Кейко ласкала меня, когда я пришел с разрывающей сознание головной болью, а ты утешала меня на берегу в Марбелье. В то утро в Марбелье я окончательно выбрал тебя.

Алексей чуть расслабился и обнял Лизу.

— После того, как узнал про Кейко и весь этот маскарад, я улетел в Токио, и начался весь этот ад с покушениями, сначала на маму с Мариной, потом на тебя. Было очевидно, что за всем этим стоит Сюнкити. Я должен был что-то делать, но не сделал до сих пор. Невозможно бороться с якудзой напрямик. Но я хочу, чтобы ты верила мне, Сюнкити почти разорен, а скоро решится проблема и с ним самим. — Лиза вздрогнула от этих слов. — Я должен был обезопасить тебя, я не находил себе места, и это при том, что не знал, что ты беременна. Я помню, как удивлялся твоему распорядку дня, всем этим прогулкам и поездкам в больницы, но, конечно, ни о чем не догадался. Если бы тебя продолжали охранять люди Василия Петровича, они бы о обо всем мне донесли, но они оказались никудышними охранниками, а эти новые, у них была одна задача — ты и твоя безопасность, вот я и не знал ни о чем, — что ж теперь Лиза понимала, как получилось так, что Корнилов столько времени был в неведении о ее состоянии. — А в Японии Саюри открылась мне с новой стороны, Сюнкити постарался, — Алексей перевел дыхание и продолжил, — Невинность и наивность были умелой маской. Подумай только, она легко использовала меня — путалась с одним из подручных своего отца и даже была беременна от него, а за мой счет хотела вырваться из строгих тисков семьи.

Корнилов устало замолчал, в недлинном в общем-то рассказе была история всей его жизни последних лет: то, что он считал любовью, горем, виной и огромным разочарованием под занавес неумело срежисированной пьесы. Лиза была рядом, слушала и жалела его. Обычно жалости он избегал, считая ее недостойным, не мужским чувством, но сочувствие Лизы было совсем другим.

— И, поняв, кем в действительности была Саюри, я понял весь замысел Сюнкити — показав мне сущность своей дочери, он хотел еще сильнее заставить меня страдать, отнимая женщину, которая по-настоящему дорога мне, взамен той, что не стоила ни гроша.

Лиза так хотела утешить Алексея, разделить его чувства, но чувства к бывшей жене были совсем не теми, что можно разделить с будущей матерью своего сына. Она была растеряна, зла и странно рада, слыша, как Корнилов говорил о том, что она дорога ему. И пусть это было сказано не прямо, Лиза прекрасно умела читать между строк.

— Я был зол на тебя и все равно думал о тебе, а, узнав о том, что было с тобой в прошлом, думал все больше, — Алексей обнимал Лизу, чувствуя, как ее тепло понемногу наполняет и его. Он так надеялся, что Лиза поймет все то, что он хотел ей сказать.

— Я тоже думала о тебе, даже когда хотела начать все заново в Милане, — тихо произнесла Лиза. — Даже, когда надеялась, что в будущем смогу быть с кем-то другим, все равно думала о тебе.

Алексея больно резанули ее слова о другом мужчине, но чего он хотел, когда сам пустился в интрижку с Настей, а до этого позволил себе несколько бурных ночей в Сингапуре.

Казалось, та ночь была переломной в отношениях Лизы и Алексея, и хотя она не сказала ему в ответ почти ничего, только слушала и была рядом, он знал, что Лиза поняла и приняла абсолютно все. На первый взгляд, все было, как день или неделю назад, но изменилось что-то внутри них — подозрение сменилось надеждой, сожаление — прощением, а недомолвки и догадки — прямыми вопросами о том, что беспокоило его или ее. В один из дней Алексей зашел в спальню и, дождавшись, когда Лиза откроет глаза, молча протянул ей MacBook, на экране был договор дарения 90 % акций «Весны». Корнилов дождался, когда Лиза осознает увиденное, забрал у нее компьютер и вернул ей его, открыв другой файл — план помещения с нанесенными на нем пометками и непонятными цифрами.

— Я хочу, чтобы ты реализовала все свои идеи, — коротко объяснил Алексей. — Сделай «Весну» настоящим бриллиантом, а здесь, — он указал на экран, — Создай что-то невообразимое, это, кстати, в гостинице «Украина».

Вот так Лиза приобрела свое модное дело, когда все мысли были не об объемах продаж или фэшн-трендах, а о частоте схваток и пользе грудного вскармливания.

За окном медленно догорали сумерки, а в камине потрескивал огонь — Лиза боялась, что Корнилову будет некомфортно так близко от обжигающего пламени, всю силу которого он ощутил на себе, но Алексей был спокоен и время от времени шевелил поленья старой кочергой. Она прочно обосновалась на диване в гостиной, не желая ни гулять, ни сидеть, ни ходить, только внимательно прислушиваться к себе и быть рядом с главными мужчинами в своей жизни. Алексей встал с кресла и пересел поближе к Лизе, двумя руками накрыл ее живот.

— Как думаешь, он слышит нас? — спросил Корнилов.

— Точно знаю, что да, — лениво ответила Лиза. — Тебе есть, что ему сказать?

— Мне очень многое хочется ему рассказать, но я боюсь забивать голову малыша своими фанабериями.

— А ты не бойся.

— Первое, что я помню из рассказов своего отца, — это путешествия, волшебные острова и неведомые страны. Корабли, бороздящие океаны, пенные волны и таящие опасность закаты, — улыбнулся Алексей.

— Хорошо, что ты не стал моряком, — Лиза ласково взъерошила его волосы. — А то где бы я тебя сейчас искала?

— Думаю, я бы сам нашелся, — сказал Алексей.

— Хотелось бы мне в это верить, — сложив губы бантиком, проговорила Лиза. — А ты помнишь… — она не успела закончить фразу, когда зазвонил телефон. Корнилов ответил, разом помрачнел и вышел говорить в другую комнату. Его не было целых десять минут, долгих десять минут, за которые она успела построить гипотезы одна страшнее другой. Наконец, Корнилов вернулся, его глаза горели холодным хищным огнем.

— Землетрясение у восточного побережья Хонсю и сильнейшее цунами, — коротко сказал Алексей. Лиза вздрогнула, она не знала, что это значит лично для них. Они не включали телевизор и не выходили в Интернет, отгородившись от всех и вся. — Сильнейшие разрушения по всей стране, порт почти разрушен. Самолет Сюнкити смыло со взлетной полосы в аэропорту Сендай, — он замолчал, словно сказанного было достаточно, чтобы Лиза все поняла.

— Это очень плохо для бизнеса, — полувопросительно произнесла она.

— Катастрофически плохо, — со странной радостью в голосе подтвердил Алексей.

— И? — удивленно подняла брови Лиза.

— И, вот мне интересно, когда ты, наконец, собираешься выйти за меня замуж? — совсем невпопад спросил Корнилов.

— Что? — не поняла Лиза.

— Не что, а когда, — еще больше развеселился Алексей. Новость о трагедии в Японии, об освобождении от Сюнкити словно смыла с него прошлое, как та огромная приливная волна, что сейчас бушевала на так любимых им раньше островах, островах, которые он считал неведомыми и волшебными.

— Когда, — заторможено повторила Лиза. — Может быть, когда я смогу надеть что-то более нарядное, чем кружевной халат и не буду пугать гостей мыслью о том, что невеста начнет рожать как раз, когда жених будет надевать ей кольцо, — странное настроение Алексея передалось и ей, наполняя ее радостью, словно пузырьками шампанского или парами двадцатилетнего виски. Боже, они не имели никакого права чувствовать себя счастливыми, когда за тысячи километров в криках и страхе гибли люди, но они были счастливы здесь и сейчас.

Эпилог

Солнце медленно клонилось к закату, пахло яблоками и корицей, на клумбах цвели пышные розы, томные лилии и трогательные примулы. Был один из тех дней, когда в Англию влюбляешься раз и навсегда: высокое прозрачное небо, теплый ласковый ветерок и нега в каждом вздохе, в каждом жесте. Возле небольшого пруда со склоненными над ним ивами был раскинут шатер, расставлены столы и стулья. Белоснежные скатерти, Веджвудский фарфор, красно-белые розы в пузатых вазах. Радостно звенели детские голоса, раздавался приглушенный мужской смех, женские лица озаряли улыбки. Праздник готов был начаться с минуты на минуту, гости были готовы, виновник торжества тоже, не было только хозяйки.

— Слушай, Лиза не опаздывала на вашу свадьбу, так что имей терпение и не смотри на часы каждую минуту, когда мы отмечаем всего лишь твой День рождения, — Дорофеев похлопал Алексея по плечу и раскурил сигару, с улыбкой наблюдая, как Катя устраивает за столом их трехлетних сына и дочь.

— Лиза вообще не опаздывает никогда, — с тревогой проговорил Алексей. Они были женаты уже больше года, а он все равно каждую минуту, каждую секунду беспокоился о ней.

— Папочка, — послышался детский голос, маленький Артем вырвал свою ладошку из рук бабушки и кинулся к отцу. Алексей подхватил его на руки и прижал к себе, коснулся губами темной макушки — их с Лизой непоседливое чудо, подарок, который судьба протянула ему в самый тяжелый год его жизни.

— Папочка здесь, а вот мамочка гуляет где-то, — сказал Алексей и наклонил голову, уклоняясь от ручек сына, который в последние так и норовил ткнуть ему пальцем в стекла очков.

— Мамочка уже тут, — Лиза подошла к мужу, обняла его, улыбнулась Сергею и поцеловала сына. — Заберу именинника на две минуты, — она потянула Алексея за собой.

Спустя полчаса День рождения, наконец, начался. На эстраде играли джаз, официанты разносили горячее, в бокалах пенилось шампанское. Часто большие торжества впадали в две крайности — были или пафосно-чопорными или, наоборот, разнузданно веселыми, в доме у Корниловых с самого начала все было иначе, они умели устраивать яркие, сдержанно-интеллигентные праздники с удивительной атмосферой любви и тепла.

Доиграла мелодия, так любимый Лизой и Алексеем, старый блюз. Корнилов махнул рукой музыкантом с просьбой не продолжать, встал с бокалом в руках и обратился к своим гостям.

— Конечно, поздравлять меня сегодня должны вы, — он улыбнулся, — Не зря же мы устроили все это, но для начала я поздравлю самого себя, — гости засмеялись. — Со странной датой, сорок. Мне сорок, никогда бы в это поверил. Какие-то предварительные итоги, что ли нужно подвести… Что радует, что нет. Радует семья, моя Лиза, которая дала мне возможность понять настоящее счастье и подарила мне сына. Радует, что мой сын уж точно будет лучше меня. Радуют мои родители, такие еще молодые, сестра Марина, та еще заноза. Радуют мои друзья, которые всегда готовы помочь, напомнить, кто ты и зачем. Радует, что будет еще сорок пять, пятьдесят, семьдесят и даже больше. За всех нас! — Алексей поднял бокал, Лиза встала, чокнулась с мужем и поцеловала его.

Уже смеркалось, мужчины пили виски и курили свои отвратительные сигары, кто-то танцевал, а Лиза с Катей медленно шли по дорожке вглубь парка. Цвели георгины и рододендроны, в фонтанах журчала вода.

— До сир пор не пониманию, как вы решили купить этот дом. Ведь ни ты, ни Алексей не любили Лондон, — сказала Катя.

— Мы и сейчас не особенно любим Лондон, но мы любим этот дом, здесь все стало налаживаться между нами, — Лиза до сих пор с теплом вспоминала первые недели, проведенные в поместье, и пусть Алексей еще страдал от боли, а она переживала последние месяцы беременности, именно здесь они поняли, что могут быть счастливы друг с другом. Здесь он рассказал ей о своем прошлом, здесь предложил стать его женой, сюда они принесли своего сына.

— Ну с домом все понятно, — протянула Катя. — А вот скажи, что это у тебя Корнилов сегодня такой разговорчивый и счастливый, а? Он же обычно молчаливый герой.

— Ну, может, он узнал что-то очень важное для себя сегодня, — засмеялась Лиза.

— Только для себя?

— Для себя и для меня, для всех нас.

— Лиза, не уходи от ответа! У тебя все равно ничего не получится, — строго посмотрела на подругу Катя. — Ты сама так и сияешь, как сытая кошка. — Лиза и правда выглядела чудесно: все такая же тонкая фигура, кожа цвета сливок и тяжелая коса.

— Да, ладно тебе! Просто у меня все чудесно, у меня есть Алексей, Артем, «Весна» в сентябре открывается после реконструкции, и мы устраиваем грандиозный показ в Grey Key.

— Все это было у тебя и две недели назад, но ты не ослепляла всех вокруг мегаваттами счастья.

— Хочешь сказать, что я не выглядела счастливой?

— Выглядела просто счастливой, а сейчас я вижу что-то большее.

— Ну ладно, скажу, — Лиза села на тяжелые кованые качели и указала Кате на место рядом с собой. В сгущающихся сумерках и в призрачном свете Луны они выглядели как юные девушки, сбежавшие со своего первого бала. Лиза чуть оттолкнулась, и качели поднялись вверх, розовый шелк ее платья взлетел вслед за изумрудным кружевом Катиной юбки. — Я опоздала, потому что была у врача, последнее ЭКО дало положительный результат. Вот такой подарок я принесла мужу.

— Лизка, поздравляю тебя, — рассмеялась Катя, обнимая подругу.

Они возвращались к гостям, казалось, веселье должно пойти на спад, но вокруг эстрады толпились люди, а Алексей пристально смотрел вглубь сада, увидев Лиза, он подал кому-то знак, и на сцену вышла маленькая темноволосая девушка. Лиза с удивлением узнала в ней певицу Елку, странно, Корнилову не следовало даже знать, кто она такая.

— Вот и я думала, какой праздник в наше время без звезды, — рассмеялась Катя.

— Твоих рук дело? — спросила Лиза, только вдвоем с подругой они слушали такую музыку.

— А то, — улыбнулась та.

— Я всегда хотела жить в любви.

Что я могу сказать себе?

Лети, Лиза, лети… — раздался необычный и чуть хриплый голос.

На разных языках тот же одинокий смысл, Под разными одеждами все мы похожи. И если мне сейчас необъятно хорошо, То так же хорошо мне останется позже. Я всегда хотела жить в любви. Что я могу сказать себе? Лети, Лиза, лети…

— Лети, Лиза, лети, — подошедший Корнилов властно обнял ее и пробежался губами по шее, щетина, почти скрывавшая шрамы на лице, колола ее нежную кожу, — Только я полечу с тобой.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg