Александр Карнишин ПЛОХАЯ КВАРТИРА
За закрытой дверью по коридору с утробным урчанием пронеслась кошка.
Митя вздрогнул, резко просыпаясь. Кошки бесятся, когда им скучно — дело понятное. Вот только в этой однокомнатной квартире кошек не было никогда. Аллергия.
Он откинул одеяло и кинулся к двери, шлепая босыми ногами, боясь споткнуться в черноте ночи и упасть. Ручка двери медленно поворачивалась. Он еле успел подставить стул так, чтобы дверная ручка упиралась в него.
— Митя? Ты там? Хватит играться! Открой дверь немедленно, а то папу позову.
Ага. Папу она позовет. Сейчас прямо. Папа умер на прошлой неделе. Какая-то мерзость укусила его за руку, врач просто не успел. Сослуживцы отца помогли: принесли гроб, выставили его на улице на двух табуретках. Гроб был закрыт, а на крышке — фотография. Из старых. Там папа был худой, веселый и в немодных очках с тонкой оправой. Старенький священник из их заводской часовни что-то неразборчиво почитал, переходя иногда на пение. Потом махнул рукой — можно. Потом мужики сказали, чтобы Митя шел домой и ждал там. Мол, они сами все сделают. А вечером приехал усталый чиновник из управы и под роспись выдал белую керамическую вазу с крышкой.
— И что теперь? — спросил Митя.
— А что теперь… Как решишь, так и будет. Можешь на кладбище отвезти, в колумбарий. Можешь дома оставить.
— Так, может, вы и отвезете туда?
— Нет уж. Это теперь твое личное дело. А мое — вот, — он потряс толстым журналом, куда записывал, кому и когда и что выдал.
Так что папы уже не было. И кошки не было. И никого не было. А маму он и вовсе не знал — она умерла родами. Выходит, теперь Митя круглый сирота. По коридору опять пронеслась кошка, стуча когтями по ламинату и поскальзываясь на ходу.
В окно резко и уверенно постучали. Потом еще раз. Мол, открывай немедленно!
Митя забрался под одеяло, закутался с головой, выставив наружу только нос. Стучали еще и еще и в дверь, и снова в окно. Кошка орала, как резанная. А Митя старался унять сердцебиение и ждал утра и света.
Утром в квартире все было в полном порядке. Бедненько, но чистенько — так говорил папа. Раньше, когда еще жил.
Ванная и туалет были открыты настежь — это Митя специально оставлял на ночь. Чтобы утром не шарахаться от каждой тени. На кухне был полный порядок, как и целая батарея сухого корма — его неприкосновенный запас. Мало ли что, вдруг придется дома отсиживаться. Вот, еда есть. И вода есть — два полных эмалированных ведра с крышками стоят под кухонным столом. На всякий случай.
Митя походил везде, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде, все нормально, как обычно. А вот в коридоре вдруг шибануло запредельной жутью от старого одежного шкафа. Не то, чтобы открыть и посмотреть внутрь — просто тронуть его казалось смертельно опасным и страшным.
Митя сразу позвонил коммунальщикам. Пришли усталые и злые мужики в оранжевых тужурках, выслушали Митю, потом выслушали шкаф какими-то непонятными приборами. А потом споро и умело, как пауки, стали заклеивать его широкими лентами пластика. Упаковали так, что ни одного угла не торчало наружу, а потом с крепким матерком и с остановками-передышками вытащили его из квартиры. Увезли. Сразу стало легче. Вот всего-навсего увезли старый шкаф — а насколько же легче стало!
Потом-то он понял, что про пауков подумал совершенно зря. Но это уже потом. И очень недолго.
Митя еще сходил в комнату и выглянул в окно, раздвинув плотные шторы. Все же хорошо, что у него не тюль какой-то, а настоящие шторы. Ни лучика света не проходит, если не раздвинуть. И ночью не так страшно, потому что они и звук немного ослабляют, да и не видно, кто там за окном на восьмом этаже.
Убегая на учебу, поздоровался с бабой Тоней, что живет прямо под ним в такой же однушке-малогабаритке.
На перемене новый однокурсник, недавно поступивший сразу на третий курс, говорил, как же тут у вас хорошо и тихо. Вот у них там, рассказывал, после одной музыкальной курсовой вечеринки пришлось всем таскать мебель и баррикадировать двери и окна. Мало того — сидеть потом под баррикадами всю ночь, следя, чтоб не рухнула, упираясь руками и ногами, чуть ногтями в пол не впиваясь. А снаружи порыкивали всякие монстры, лениво толкаясь то в двустворчатую дверь, то в панорамное окно.
Какие такие монстры? Всякие. Не надо вам знать. У вас тут хорошо, говорил он. Ночью свет горит на улицах. Работают магазины. Вот, институт работает, будто ничего нигде не случилось. Только на наш курс приехал-то он один. А где остальные — не знает. Просто не знает.
Вечером, чтобы не оставлять ничего съедобного на кухне, Митя залил кипятком очередной «Доширак» и похлебал горячего. Опять прошелся по квартире. Нет, вроде, все в порядке теперь будет. Закрыл дверь в комнату и на всякий случай сразу подставил под дверь высокий стул, как раз упирающийся в дверную ручку. Разделся, лег, завернулся поплотнее…
Стук в окно. Это уже привычно и не страшно. Главное, не смотреть туда. Нет там ничего и никого. А если и есть, то это — не к нему. Он, Митя, никого не звал.
За комнатной дверью опять шебуршилась кошка, протягивая лохматые лапы в щель под дверью. Или даже две кошки, если судить по шуму и количеству лап.
Опять женский голос звал выйти и поговорить. Поужинать, как нормальные люди. Сухомятка, говорила, приведет к язве.
И вот как раз тут он и понял, что совершенно зря подумал утром про пауков. И однокурсника вспомнил, который не рассказывал ничего о монстрах. Мол, монстры — и монстры. Более знать просто не стоит. Чтобы не накликать.
А пауки, между прочим, могут пролезть в любую щель.
И они пролезли. Самые маленькие и быстрые носились по стенам — стало вдруг значительно светлее, и стало все видно. А большие мягко запрыгивали на кровать в ноги и там скапливались темной массой, поблескивая множеством глаз. Пауки — это вам не тараканы. Тараканы просто противные и омерзительные. Но не страшные. А пауки…
Поэтому, когда они вдруг прыгнули все разом ему на грудь, Митя заполошно откинул одеяло и кинулся вон из комнаты, сразу уткнувшись в коридоре в женское и мягкое, вкусно пахнущее.
— Митя, не безобразничай, — сказал женский голос. — Ты же меня так напугаешь — совсем заикой стану.
В коридоре было очень светло и тепло. Со шкафа щурилась кошка — это Кася. Она в полоску и с зелеными глазами. А под ногами вертелась лохматая Мася с маленьким кисточками на ушах.
Точно — Кася и Мася. Друзья еще шутили, что полные имена — Кассандра и Массандра.
— Мася, — сказала мама. — не лезь взрослым под ноги, зашибем.
А Мите она сказала, что сейчас будем ужинать, потому что растущий организм должен нормально питаться. Митя двинулся в сторону кухни, где тоже горел свет, но мама сказала, что накрыла стол в зале, потому что на кухне им всем будет тесно.
Ну, да, правда, у них же двухкомнатная квартира. И в большой как раз жили папа с мамой. И две кошки. А у Мити была своя комната. Хоть маленькая — но своя.
В зале горела люстра всеми своими лампами, слепя до слез, до размытости во взгляде. Папа улыбался и щурил глаза сквозь очки. На столе было… Ну, что-то на столе было. Митя даже не запомнил. Он хватал и глотал, потому что вдруг оказалось, что он страшно голоден. «Угукал» и кивал на расспросы мамы и папы. И так наелся, что даже устал. Так и заснул за столом, как маленький. Как в детстве.
…
Утром баба Тоня позвонила «в инстанции». Пришла бригада коммунальщиков. Пришли из зачистки. Молодой священник что-то побормотал над дверью, а потом вставил запасной ключ, повернул — дверь открылась.
— Запишите: дверь закрыта изнутри, следов взлома не обнаружено.
А потом они разом приступили к работе. Зачищалось сплошь все подряд: снимались обои, выносилась вся мебель, снимали даже полы до самой до бетонной основы. Все вынесенное кидалось в огромный костер во дворе, вокруг которого молча стояли жильцы дома. Все горело и трещало, а священник нараспев читал какие-то нужные по такому делу молитвы.
На дверь повесили круглую печать.
— Вот еще квартира в резерв города, — негромко переговаривались коммунальщики. — Там теперь полный ремонт устроить, и можно, например, четыре двухъярусные кровати по стенам поставить. И будет тогда общага для наших. А может, переселенцам каким дадут. Сколько еще можно жить в школьном спортзале?
…
Мите было тепло, светло и сытно. Утром ему сказали, что никуда ходить не надо, а зато у нас вот маленький праздник, что мы все тут вместе, и поэтому будем праздновать. Сверкала огнями люстра. Стол был заставлен тарелками с вкусной едой. Папа говорил, как со взрослым…
…
В пустой квартире между рамами окна, что в комнате, что-то шевельнулось. Из темной щели под луч солнца выполз маленький паучок. От солнца он стал, казалось, чуть больше. Посидев, впитывая солнечные лучи, он приступил к своей работе: ткать паутину. Красивую прозрачную паутину между стеклами.
Теперь ему никто не мешал.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Плохая квартира», Александр Геннадьевич Карнишин
Всего 0 комментариев