«Взгляд со стороны»

Валерий Кашпур ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ

Улица спального района была пустынна, машина со скоростью сорок километров в час ползла по ней как неторопливая черепаха, шуршащая осенней листвой. Максим позволил себе взглянуть на примечательный персонаж оформления Хэллоуина — женский манекен без головы в подвенечном платье стоит в окружении ужасных зомби, собственную голову держит в опущенной руке. Губы головы шевелятся, наверняка выдавая записанный текст, полный зловещих проклятий. На фоне тёмных фигур белое платье выделяется ослепительной белизной — каждая оборочка искусно уложена, шлейф пышно выложен полукругом.

Он взглянул в зеркало заднего вида. Как там Ванька? Конечно же, прилип к боковому стеклу, во все глаза рассматривает безголовую невесту. Глаза распахнуты, губы шевелятся, вторя мимике манекена. Представляет себе, о чём говорит зловещая тётка, понял Максим.

— Как-то в этом году особенно много страшилок наставили — пробурчал он жене.

Алина на секунду оторвалась от планшетки со страницей новостей и взглянула в окно:

— Муниципалитет объявил конкурс на лучше оформление дома, вот домовладельцы и стараются. Готова поспорить, что хозяйка собственного платья не пожалела на украшение.

— И зачем всё это нужно?

— Потребительское общество. Нужно, чтобы люди организованно тратили деньги. Знаешь, какие прибыли в магазинах по праздникам!

— А повеселей праздника не могли найти? — спросил Максим, провожая взглядом замершего на электрическом стуле муляжного бедолагу посреди очередного газона.

— Веселье у всех разное, а вот смерть одна, мысли о ней понятны каждому, хоть китайцу, хоть арабу. Такие праздники объединяют социум, — наставительно ответила Алина, и её пальцы опять запорхали над планшеткой. Умненькая всезнайка, которая любит вникать в каждую мелочь и извлекать из неё глобальный смысл, уже рыскала по сети в поисках недорогого пылесоса.

— Пап, смотри, заложник у террориста из багажника лезет. Надо быстро в полицию звонить, а то уйдёт! — звонко крикнул Ванька у самого уха. Максим бросил взгляд на обгоняющую их кремовую «мазду» и невольно вильнул рулём от неожиданности. Из багажника на бампер действительно свешивалась рука, её полусогнутые пальцы судорожно впились в металл, а манжет клетчатого рукава одежды был расстёгнут, и полоскался на ветру.

— Футы, напугал, Вань, — Максим выровнял машину. — Это прикол такой. Рука ведь игрушечная.

— Здорово, а как живая! — Ванька сокрушённо вздохнул и вернулся к рассматриванию домов с ужастиками. Максим позавидовал его детскому умению быстро переключать внимание. У самого сердце ещё колотилось от адреналинового допинга. А может это время изменилось и современных детей по-настоящему удивить трудно?

— Алин, а зачем весь этот натурализм, а? — спросил он, поправляя съехавшую картонку иконок в глубине приборной панели. Богородица на ней смотрела отрешённо в сторону, Иисус понимающе, а святой Николай, пожалуй, даже осуждающе — «За дорогой смотри, а то даже я не спасу!».

— Какой натурализм?

— Ну, натурализм всех этих страшилок Хэллоуина?

— Для того чтобы лучше проникнуться темой смерти. Вот почему у тебя на иконках божества — старательно нарисованные люди, а не святые жуки в виде абстрактных пятен? Ты веришь в них, потому что они похожи на тебя, но идеальней. Хэллоуин стал своего рода одним из обрядов новой религии потребления. В церковь никто не ходит, а ходят в магазин и совершают там обряды закупок нарядов для Хэллоуина или рождественских подарков. Чем больше праздников, тем больше прибыль в храмах денежного тельца. Шопинг позволяет любому забыть гнёт реальности, выполняет функции религии.

— С чего ты взяла, что никто не ходит? — он кивнул на оранжевый купол храма сикхов вдалеке. — Вон, индусы, смотри, какую домину отбухали. Ходят в неё молиться семьями.

— У них просто ностальгия, ещё не ассимилировались в обществе развитого потребления. У местных знаешь, сколько католических церквей было? Десятки, сотни. Все стоят закрытые, некоторые даже в ночные клубы переделали, вся паства в магазинах.

— Я часто мормонов вижу, баптистов.

— Они мало похожи на церковь, больше на многоуровневый маркетинг. Временщики, конъюнктурщики веры с гибкой корпоративной структурой и технологией вербовки.

Сравнение шопинга на Хэллоуин с религией покоробило Максима. Сам он не верил в Бога, иконки в машине были сувениром, памятью о поездке домой. Тогда, после смерти отца, потянуло в церковь. Просто зашёл от чувства нахлынувшего одиночества, просто смотрел, как пылинки мечутся в луче света, падающего из окна. Святые со стен поглядывали на них безучастно, глазами законов Христа. Когда он проходил через световой поток к иконе, пылинки возмущённо закружились, давая ему дорогу. У подсвечника он повертел в руках купленную свечку, не зная, что с ней делать. Нужно было, кажется, перекреститься, поклониться перед иконой, но он просто зажёг свечу, неуклюже поставил её и так и стоял, смотрел на образ сурового старца. Долго стоял. Чувствовалась непонятная потребность, чтобы кто-то, далёкий от суеты пылинок, посмотрел на тебя со стороны. Вот только глаза иконы всё никак не могли выразить подобный взгляд. Он был где-то рядом, скользил по лампадам, прятался в тенях углов и всё никак не мог коснуться Максима. В магазинах такой взгляд из непостижимого запределья точно не ощутишь.

— Пап, а ты иконки купил, когда мы крестик у дедушки на могилке ставили? Дедушка из гроба не выйдет, как тот дядька? — вернул Максима в действительность голос Ваньки.

Он глянул на новый объект интереса маленького почемучки. Очередная поделка-страшилка шевелилась за окном — из надувного гроба в кустах вставал надувной скелет. Не страшный и довольно симпатичный.

— Нет, Вань, дедушка умер по настоящему, а это шутка для детей.

— А в чём шутка?

— Ты видишь скелетик непослушного мальчика. Он плохо себя вёл и сейчас ему стыдно. Теперь он хочет выйти и извиниться, а гробик его не пускает, — рассеянно ответил Максим. Подтверждая его слова, скелет побарахтался и втянулся обратно в гроб.

— Макс, не запугивай ребёнка, — подала голос Алина.

— Ты, лучше скажи, запуганный ребёнок, почему твоя воспитательница хочет с нами встретиться, опять дрался? — спросил Макс, глядя на сына в зеркало. Отпрыск озабоченно засопел, демонстрируя прямое попадания вопроса в цель.

— Ну, да, дрался.

— Почему на этот раз?

— Я Оливию защищал, её Карим всё время бьёт.

Максим порылся в памяти, припоминая детей из Ваниной группы. Карим, был вертким прохиндеем с шапкой курчавых волос и взглядом невинной серны. Афганские горы, которые были его родиной, лишь изредка проступали хищным оскалом крепких зубов сквозь обычные улыбки и забавные рожицы ребёнка.

— Дракой дела не делаются, — Алина оторвалась от планшетки и укоризненно посмотрела на мужа. — Макс, опять твоё воспитание «русские за весь мир в ответе», «никого в обиду не дадим, даже Сирию»?

— Почему воспитательнице не сказал? — вздохнул Максим, уже зная ответ.

— Сказал. Она не поверила. Говорит, что я фантазёр и наговаривать на друзей не хорошо. А он мне не друг, всегда толкает Оливию, когда никто не видит. А слабых надо защищать, ты ведь сам говорил.

— Говорил, — признал Максим. — Не пробовал его стукнуть, чтобы никто не видел?

— Пробовал, но он воспитательнице сказал, и она ему поверила.

— Макс, перестань, ты чему ребёнка учишь? — жена решительно выключила планшетку и взяла педагогические бразды в свои руки. — Ваня, нет сильных и слабых людей. Все люди сильные. Оливия сама может рассказать воспитательнице о своих проблемах. Если она не хочет этого делать, значит, ей нравиться, когда её толкают. Ты лучше скажи, зачем недавно просил написать год папиного рождения? Вы продолжаете цифры учить?

— Ага, я уже даже знаю что такое ноль. Ноль — это «никогда»! Папины цифры я все правильно переписал, воспитательница меня похвалила, а потом поругала, сказала, что я ноль неправильно написал.

— Подожди, подожди, почему ноль — это «никогда»?

— Ну, как же ты, мам, не понимаешь? Смотри, ребёнку ноль лет. Это значит, что он никогда не родится и никогда не умрёт.

— Правильно говорит твоя воспитательница, фантазёр ты, Ванюша. Так не бывает.

— Бывает, — упрямо ответил Ваня. — Воспитательница спросила у Кина: «У тебя есть братик»? Он ответил: «Да». Тогда она спросила: «Сколько ему лет?». Кина ответил, что он ещё не родился и в животике у мамы. Тогда воспитательница сказала, что ему ноль лет. Ну, это давно было, когда мы только начинали цифры учить. А вчера утром Кина сказал, что у мамы животика больше нет, а братик никогда не родится.

— Когда я был в детском садике, мы учились считать по яблокам. С яблоками проще, — заметил Максим.

— Странно вы цифры учите, — задумчиво сказала Алина. — Смотри Вань, я спрошу у воспитательницы, как у тебя математика продвигается.

Методист садика встретила их в просторном кабинете, после того как они благополучно сдали Ваню в группу и прошли в административную часть. Кабинет Максиму понравился — множество тумбочек, полочек с игрушками, картинки на стенах, у стола грифельная доска с забавно нарисованной рожицей. Мир взрослых был представлен солидным офисным принтером и шкафом с рядами картонных папок, но в глаза особенно не бросался и лишь слегка намекал, что это не игровая комната. Мадам методист Сильвия Альба усадила их в удобные кресла и решительно пододвинула стопку листков:

— Посмотрите, пожалуйста, работы детей и найдите среди них рисунок вашего сына. Эта неделя посвящена Хэллоуину, дети рисовали на тему «Муха и паук».

Алина начала перебирать бумаги, а Максим смотрел, как скользят под её пальцами пауки и мухи. Композиция была приблизительно одна — по чёрной паутине, раскинув мохнатые лапы, к несчастной мухе спешит паук. На некоторых рисунках он огромен, ужасен, со жвалами как у жука-оленя, на других, с симпатичными антеннами-усиками и телом муравья-переростка. Встречались также пауки, похожие на крабов, с толстенными лапами, у одного Максим заметил даже маленький хвост как у скорпиона. Мухи, различных степеней забинтованности в паутине, формой разнились не сильно, зато были самых разнообразных расцветок. Они обречённо ютились в правых углах рисунков, ожидая своих убийц. Рисунок Вани разительно отличался от других. Паутина была в дырах, по-видимому, после ожесточённой схватки. Паук агонизировал, почти разрубленный пополам, в луже крови. Освобождённая муха держала за лапу непонятное крылатое существо с саблей наголо.

— Вы не находите в рисунке вашего сына чрезмерную жестокость? — поняв, что они нашли искомое, спросила Сильвия. За стёклами её очков блеснули умные, внимательные глаза.

— Мне кажется, сама тема не лишена жестокости, — осторожно заметил Максим.

— Да, она присутствует, но это жестокость естественная, природная если хотите. Паук не испытывает ненависти к своей жертве, для него муха является только пищей. Дети понимают это и непосредственно отражают в рисунках. Заметьте, ни на одном нет, ни капельки крови. У Вани, наоборот — акцент на жестокость и жестокость осознанную, через конфронтацию.

— Мадам Альба, произошло всего лишь досадное совпадение, — Алина доверительно улыбнулась методисту, — Ваня не выдумывал жестокость, ваш сюжет совпал с сюжетом сказки, которую мы ему недавно читали. Там на помощь мухе приходит комар, который отрубает голову пауку. Ваня просто проиллюстрировал сказку.

— Может, из-за того, что вы читаете ему сказки с элементами насилия, он такой агрессивный? Сколько вашей сказке лет? Признаться, у Андерсена тоже встречаются местами ужасные вещи. Мир сильно изменился с той поры. Сейчас мы обучаем детей более современными сказками.

— Сказка достаточно старая, — признала Алина, — но особо ужасного сюжета я в ней не вижу.

— Детское восприятие отличается от взрослого, оно порой принимает во внимание самые неожиданные детали, по-своему их интерпретирует и делает парадоксальные выводы. Воздержитесь от подобных сказок. У Вани фантазия развита очень сильно и толкает его на антисоциальные поступки. Он часто бьёт своих друзей, у него проблемы с поведением. Некоторые дети чувствуют его агрессивность и начинают его сторониться. Карим, например, отказывается даже сидеть рядом с ним.

— Я не согласна с вами. Ваня — общительный мальчик. Дружит он с немногими, но добр и отзывчив, — в голосе Алины проступили твёрдые нотки.

— Добрый и отзывчивый, — мадам Альба сняла очки, и устало потёрла глаза. — Знаете, а я ведь ещё помню, как бегала со всей школой в бомбоубежище, как мы всем классом молились, чтобы русские не начали ядерной войны из-за бедной Кубы. Кстати, вы очень религиозны? Я ничего не имею против религии, я сама католичка, но иногда религия в раннем возрасте служит причиной обособленности. У нас был мальчик с Ближнего Востока, так вот он часто говорил, что тех, кто не знает Аллаха нужно убить. Его адаптационный процесс занял много времени.

— Религиозны? Мы? — растерянно переспросил Максим. — Нет, совсем нет.

— Я хочу показать вам результаты другого нашего мероприятия, посвящённого Хэллоуину. Вы сами сможете понять, какие у Вани проблемы.

Они вышли в скверик, который располагался за зданием садика. Альба указала им на ряд аккуратных пластмассовых пластин, стилизованных под надгробия и воткнутых в землю через равные интервалы. Возле многих лежали цветы.

— Вот, посмотрите. Дети должны были оформить могилу своего лучшего друга, написать на макете надгробной доски имя и возраст. Все, кроме Вани, выбрали друзей из своей группы.

Максим с Алиной шли и читали: «Садигу, 5», «Дени, 4», «Алисия, 5»… имени «Карим» среди них не было, а вот «Иван» пару раз встречался. «Интересно, почему вокруг могил здесь не ставят оградок? — подумал Максим. Что это, желание быть единым огородом одинаковых овощей при жизни, и надежда вместе, тем же огородом, произрастать на небесах?» Ряд заканчивался картонной коробкой, лежащей на земле. Альба остановилась возле неё и виновато улыбнулась:

— Нам пришлось прикрыть произведение Вани. Сейчас в прессе активно обсуждается вопрос о запрете демонстрации религиозных символов в государственных учреждениях. Мы решили избежать возможных домыслов.

Максим поднял коробку и замер. Под ней оказался ограждённый щепочками холмик со старательно изготовленным православным крестом, торчащим в земле — большая поперечина прихвачена пластмассовым зажимом, маленькая, наклонная была привязана шнуром. Под ней — табличка, на которой было написано — «Папа», ниже был выведен год его рождения, поставлена длинная черта, после которой шёл большой ноль. «Ноль — это никогда» вспомнил Максим слова сына. Тихая радость наполнила его сердце, то же самое он хотел сам выразить перед могилой отца, но так толком и не смог. Максим поднял голову, взглянул на небо. Появилось, наконец, чувство, что кто-то, далёкий от суеты пылинок, смотрит на него внимательно со стороны.