«На пути к звёздам. Исповедь тылового генерала.»

На пути к звёздам. Исповедь тылового генерала. (fb2) - На пути к звёздам. Исповедь тылового генерала. 2253K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Владимирович Беник

К читателю.

Каждый из нас, идя по жизни, стремится покорить вожделенную образную вершину. И не важно какой высоты, у всех она своя. Мы с раннего детства, в зависимости от окружающей среды, формируем свои желания, взгляды и пристрастия, определяем, чего же мы хотим иметь сегодня, завтра, через месяц, год, десятилетие… Для человека взрослого, что конкретно иметь – вопрос исключительно личный, всё зависит от меры испорченности каждого индивидуума. В любом случае понятие «иметь» трансформируется в некую цель бытия, которая может быть сиюминутной, кратковременной и даже низменной, а может быть благородной, с далёким прицелом, высокой…

В общем, если отвлечься от попытки пофилософствовать, а выразиться простым, не напрягающим заумностями сознание большей части читательской аудитории, языком, можно с уверенностью сформулировать прописную истину – «У каждого своя цель в жизни!».

Дабы не свалиться в дебри теории целеполагания, скажу лишь то, что материальное выражение цели может быть весьма разнообразным, например, финансовое благополучие или карьера. Естественно, это самые распространённые стремления в жизни человека. И всё-таки, хоть и реже, но, не менее важными могут быть и такие, как банальное выживание в конкретно сложившейся обстановке или здоровье, счастье и процветание ближнего своего.

На эту тему дискутировать можно бесконечно. Для человека с неким багажом опыта за плечами, жизненные устремления в целом понятны, а соответственно, не представляют особого интереса. Важно в этом вопросе другое – как каждый из нас идёт к своей заветной цели, на что человек способен и готов для её достижения. Вот тут-то мы и проявляем свои индивидуальные глубинные, иногда скрытые до поры до времени, качества, от глупой, трусливой, патологически-ленивой тупости, до живого, яркого, подвижного, пытливого, не боящегося преград и ответственности, способного горы свернуть, деятельного ума. От лживой, подленькой меркантильности, до честной, благородной бескорыстности. От бессовестного, слепого эгоизма, до всеобъемлющей человечности и тончайшей чуткости к людям. Диапазонов «от» и «до» безмерно много, как различных настроек на современном пульте звукорежиссёра в театре. Вот так, регулируя в разных регистрах звучание, чего-то больше, чего-то меньше, и создаётся единственный, неповторимый тембр. Именно это эксклюзивное «звучание» натуры человека на пути к, им же самим определённым вершинам, и представляет особый интерес…

Так сложилось, что одной из моих жизненных целей была карьера военного. Божьим проведением мне выпала великая честь, пройти нелёгкий и, далеко не самый короткий, но, всё же счастливый и успешный путь от курсанта военного училища до генерала. С начала, находясь в стенах военного училища, я вместе со своими однокашниками стойко и терпеливо переносил тяготы и лишения военной службы на пути к лейтенантским звёздам. Потом была многотрудная, не всегда однозначная, но, уверен, нужная стране и соотечественникам, служба в офицерском звании. И опять, стремление и ожидание новых звёзд, не вселенских, конечно, а капитанских, майорских, полковничьих, вплоть до генеральских. В общем, совершенно определённая часть моей жизни, образно представляется как путь к звёздам. И это был мой, понятный и известный только мне до мелочей путь. Как я его прошёл? Не мне судить. Одно могу с уверенностью сказать, всегда был честен перед собой и перед окружающими меня людьми. Насколько это было взаимно, могу лишь предполагать, но, думаю, что в основном взаимно. А иначе и не было бы генерала…

В представленной Вам, Дорогой Читатель, книге, я не ставил себе цель рассказать о своих «подвигах» и успешной службе. Каждый из нас может извлечь из потаённых уголков памяти множество историй и ситуаций происходивших с нами в жизни. Историй поучительных и не очень, весёлых и грустных, захватывающих и скучных. Разных. Вопрос только в желании донести их до широкой аудитории. И ещё, немаловажный фактор – надо понимать, для чего это делать.

Находясь уже в новой ипостаси – отставного генерала, захотелось поделиться своим жизненным опытом, но, рассказав не о себе, а о людях, с которыми меня свела жизнь. При чём, рассказать просто, по-свойски, как за дружеским столом или сидя на завалинке, без ретуши и идейной выхолощенности. Смею надеяться, что мои незамысловатые повествования заставят кого-то задуматься, кого-то улыбнуться или удивиться. Возможно кто-то, прочитав книгу вспомнит свою молодость, а кто-то узнает другую, оборотную, неизвестную широкой аудитории, сторону военной службы.

И так, о людях. Людях, повстречавшихся на моём пути к звёздам…

Курсантский трактат…

Ульяновскому Высшему Военно-техническому училищу имени Богдана Хмельницкого, командирам, учителям и однокашникам, а также всем тем, кто лучшие годы юности провёл в курсантских погонах…

Курсант – Колоссальная Универсальная Рабочая Сила, Абсолютно Не желающая Трудиться

(Из фольклора)

Жизнь казарменная…

Для справки:

Казарма – специально оборудованное помещение для размещения воинских подразделений и совместного проживания военнослужащих, включает в себя спальное расположение, умывальник, туалет, бытовую комнату, канцелярию для офицеров, кладовую для хранения личных вещей, оружейную комнату, комнату досуга (ранее – Ленинскую комнату). Здание казармы может быть, как одноэтажным, так и многоэтажным, в большинстве случаев это типовые строения. На каждом этаже, в зависимости от численности, как правило, располагается одно подразделение – рота или батарея, средней общей численностью до ста человек.

Современные казармы называются общежитиями и больше похожи на бюджетную гостиницу. Здесь уже другой набор помещений. К ранее указанным, добавились учебные классы, комнаты для занятия спортом, душевые, постирочные. Да и живут военнослужащие теперь не в общем расположении, а в комнатах по два – четыре человека.

Так какова же жизнь в казарме? Для ответа на этот вопрос необходимо понять сущность этой жизни, а точнее сущность тех, кто в ней живёт. Что такое курсантская рота? Это подразделение, которое формируется при зачислении абитуриентов в училище, продолжающее своё существование четыре – пять лет, вплоть до выпуска. По своему составу, в большей степени, это вчерашние выпускники школ. Конечно, есть ребята, поступившие на учёбу, отслужив какой-то срок в армии, и по этой причине имеющие больше жизненного и военного опыта. Однако, таких меньшинство, да и за годы совместной учёбы и службы все преимущества стираются. Представьте себе коллектив, состоящий из молодых людей – мужчин, имеющих единую цель, и, при этом, делающих всё вместе. Вместе учатся, вместе метут дороги и чистят снег, вместе занимаются спортом, вместе едят, спят, опять же в одном месте, вместе в караул заступают, вместе уголь разгружают, вместе ходят в кино и на танцевальные вечера, на плацу строем шагать и песни петь – снова вместе. И даже получить по загривку от местной шпаны за компанию, заодно с однокашником, а потом, собравшись с силами, отлупить как следует распоясавшихся хулиганов, проучив их тем самым, тоже вместе. Никто не побежит прятаться и не бросит товарища! Всё вместе! И вот это «Вместе» формирует особенный, не похожий ни на что, одновременно жёсткий и сплочённый коллектив, в котором нет места фальши и где каждый член сообщества прозрачен, чист и понятен для всех. Здесь можно стать всеми уважаемым героем, общепризнанным лидером, а можно превратиться в объект насмешек и шуток, различной степени юмора – от добрых и по-товарищески безобидных, до злых и жёстких. И много, ох как много зависит от реакции человека на эти шутки и розыгрыши.

В общем, жизнь казарменная, как бы это не показалось странным, совсем не скучная. В меру серьёзная, в меру весёлая, в меру монотонная и в меру разнообразная. А в конечном итоге, всё зависит от жителей…

Эффект хлястика.

– Сынок, ты зимой ходишь в своей шинельке. Тебе не холодно?

– Да что ты, Батя, она же шерстяная!

– Ну, дак, летом я видел, то же в ней ходишь. Не жарко?

– Да нет, конечно, она же без подкладки…

Старый анекдот.

Старый солдат царской армии помогал знатной даме переносить вещи. По завершении дела она, прощаясь, протянула ему руку для поцелуя. Тот непонимающе уставился на неё:

– Чего изволите?

– Фу, темнота деревенская! Видишь разрез на перчатке? Вот сюда надо поцеловать!

Солдат целуя:

– Сколько лет служил, а только сейчас понял, зачем у шинели разрез сзади…

Старый анекдот.

Что такое шинель? Ответ очевиден – предмет военной формы одежды. Причём, предмет, форма и сущность которого не менялись лет двести – двести пятьдесят. Кто носил или хотя бы видел сие одеяние, тот знает, сзади, на спине у шинели делалась большая складка, ниже переходящая в разрез – отголосок кавалерийского прошлого. Что бы эта складка не разъезжалась на уровне талии на двух пуговицах пристёгивался хлястик. Если хлястик на месте, то шинель выглядела на хозяине очень даже презентабельно, если же нет, то одежда приобретала вид бесформенного балахона.

Курсанту шинель давалась одна на два – три года. В ней он стоял на посту, маршировал на парадах, ползал «по-пластунски» на занятиях, в ней же ходил в увольнение и на свидание к любимой девушке. Всё в ней! Стоит ли говорить о важности этого предмета в жизни военного?

Курсант шинель берёг, холил и лелеял, чистил, гладил. Не обошла её стороной и казарменная мода. Чтобы складка на спине не расходилась и выглядела аккуратно, её зашивали и заглаживали. Ещё подрезали полы снизу. В результате этого шинель становилась похожа на приличное пальто. Но, эти безобразия зорко отслеживались комендантами гарнизонов. Некоторые из этой «высокоинтеллектуальной плеяды» несостоявшихся командиров даже носили с собой специальные футлярчики с лезвием. Для чего? Для того, чтобы «распускать спинки» нарушителям формы одежды! Ну а уж если несчастный военный попадётся с укороченной шинелью, то тут и на гауптвахту определить можно и деньги высчитать за умышленную порчу казённого имущества. В общем, как не крути, а шинель вещь важная!

В казарме шинели обычно висели в одном месте, недалеко от выхода, в специальных встроенных шкафах, обязательно левой стороной, на которой нашиты шевроны и курсовки, к расположению. Задачей дневальных и назначенных уборщиков было выравнивание рукавов так, чтобы все нашивки находились строго на одном уровне, тем самым создавая яркие ровные полосы. Красиво висящие шинели – признак порядка в подразделении!

Даже самый идеальный и образцовый порядок не гарантировал от возникновения одной специфической проблемы – в подразделении с устойчивой периодичностью на одной из шинелей пропадал хлястик. То ли он терялся, то ли его кто-то крал, доподлинно не известно, но факт оставался фактом. Конечно, в мировых масштабах это ни чего существенного. Но вот как быть тому бедолаге, у которого нет хлястика. Ни в строй встать, ни в увольнение пойти. Что делать? Выход один – позаимствовать у товарища. Но товарищу тоже хлястик необходим. Как же без него? И он заимствует у другого товарища. И так по кругу. Обычно страдает самый нерасторопный. Это как игра со стульями, когда на пять игроков четыре стула и тот, кто по команде ведущего не успевает занять место – выбывает из игры. Так и с хлястиком. Объявили построение роты, все устремляются к шкафам, одевают свои шинели и в строй. А один, зазевавшийся мечется в опустевшем расположении, шарахается, что-то ищет. … Ищет пропавший хлястик! Так продолжается до тех пор, пока кто-то из страдальцев не посетит соседнее подразделение. После визита «дружбы» хлястик ищут у них, потом в другой роте, в третьей, и так по всему училищу. Но, через некоторое время проблема непостижимым образом возвращается – бесследно исчезает один хлястик…

Майна.

В Ленинской комнате царило необычайное оживление, там проходил шахматный турнир местного масштаба. Само по себе событие заурядное, но только не в этом случае. В этот день курсант Володя Попов проводил сеанс одновременной игры на трёх досках. Конечно, играть на трёх досках не велико достижение, если не учитывать одно обстоятельство. Володя сидел спиной к соперникам, голосом давая команды своему напарнику и другу – Виталику Триголосу, который передвигал фигуры на досках. Ну, типа – «Пешка Е2 – Е4». Три соперника напротив, не только видели игру, но и имели возможность советоваться с товарищами. Играли не просто так, а на интерес – обед в офицерской столовой на две персоны. Борьба развернулась не шуточная, но всё же, коллективный разум… проиграл «слепому» шахматисту. На всех трёх досках Попов одержал убедительную победу, выиграв тем самым три обеда для себя и своего друга – Виталика. Принимая поздравления Володя, торжествуя, выкрикивал:

– Майна! … Вперёд, Майна! …Ха! Три обеда!

Майна – это его Родина, небольшой районный городок в среднем Поволжье. Майна для Попова был и боевой клич, и выражение радости и ликования. Его так и звали в роте – Вова Майна.

Володя Попов, выросший в учительской семье, слыл в курсантской среде эдаким интеллигентом – интеллектуалом. Имел широкий кругозор, в шахматах, шашках и отгадывании кроссвордов ему не было равных. Была у Володи одна слабость – он до помрачения сознания любил футбол. Нет, играл неважнецки, но был болельщиком. Причём, болельщиком фанатеющим! И была у него любимая команда – Спартак. И любовь эта, порой выражалась в гипертрофированной форме.

Как-то Володя простыл и с воспалением лёгких попал в санчасть. Лечение двигалось своим чередом, дело шло к выздоровлению, но вот беда – медицинские процедуры часто совпадали с трансляцией финальных футбольных матчей чемпионата страны. И вот, в один прекрасный вечер играл Спартак. В фойе лазарета, у большого цветного телевизора полукругом, в два ряда расположились больные – любители футбола. А набралось их человек двадцать. Трансляция началась, играли Спартак и ЦСКА. Матч обещал быть интересным и зрители, увлекшись игрой, позабыли о лечении. Они то восхищались игрой, то критиковали игроков или судью, хлопали в ладоши, чертыхались. В общем, всё как обычно на футбольном матче, только в масштабах маленького медицинского учреждения. И тут мужскую идиллию нарушил громкий женский голос:

– Попов, на банки! – скомандовала медсестра, – Давай, давай, некогда мне тут ждать с вашими футболами.

– А можно потом? – попытался оказать сопротивление Володя, – Спартак же…

– Так, – перебила его медсестра, и пригрозила, – Я сейчас начальника позову! Быстро в кровать! Кому сказала?!

Поняв, что сопротивление бесполезно, Попов, понурив голову, поплёлся в палату:

– Мужики, сделайте погромче, чтоб в палате слышно было, – и уже медсестре, – дверь не закрывайте, пожалуйста.

… Володя лежал в кровати с банками на спине. Уткнувшись лбом в сложенные замком руки, закусив угол подушки, он плакал. А как же не плакать – как только он лёг в кровать, Спартаку забили гол. Через открытую дверь доносились отзвуки футбольной баталии. И тут, о радость, Спартак сравнивает счёт! Попов выпустил изо рта подушку, слёзы моментально высохли. Он, весь подрагивая от нетерпения как стоялый жеребец, посмотрел на часы, – «Сколько ещё лежать?». В палату зашла медсестра, принялась было снимать банки, как вдруг Спартак забил гол в ворота ЦСКА. Это уже победа! Володя подпрыгнул на кровати, одеяло полетело в сторону. Он вскочил и опрометью кинулся к двери. Выскочив из палаты, сиганул через сидящих на стульях зрителей, перелетев через «трибуны», приземлился на колени, вскинул руки вверх и неистово заорал:

– Ма-ай-йна-а! Го-о-ол! Спартак – чемпион! Майна! – обнял телевизор и начал целовать экран.

Банки отвалились, рассыпались по полу, на спинет осталась одна. В дверях палаты, держа одеяло в руках, стояла, онемевшая от происходящего, медсестра…

Друг Володи – Виталик Триголос был не столь щедро одарён интеллектуальными способностями, но, компенсировал это завидным упорством и целеустремлённостью. Кроме того, он также как и Попов фанател футболом. Правда, с одной существенной разницей – его любимой командой был ЦСКА. На этой почве друзья и сошлись, на ней же и бурно спорили, и ссорились, и опять мирились. Они настолько сдружились, что везде и повсюду были вместе, как сиамские близнецы, были, как говориться «Не разлей вода». Так продолжалось до тех пор, пока в одном из матчей сборная страны не потерпела сокрушительное поражение. Друзья сильно расстроились и, как часто бывает в таких случаях, начали теоретический поиск источника проигрыша. Володя обвинил игроков из ЦСКА, а Виталик – из Спартака. Слово за слово, дело в споре дошло до личных оскорблений. Ну, типа «Спартак – мясо» или «ЦСКА – кони». Такой обиды не могли вынести оба и на дружеском интеллигентном совете решили разрешить конфликт посредством сатисфакции. В общем, товарищескую драку назначили на ночное время, чтоб посторонние не мешали.

Примерно в час ночи, оба поднялись с кроватей и, как были в трусах и майках, отправились в бытовую комнату. Правда, перед этим обулись, один в сапоги, другой в ботинки. Войдя в помещение, прикрыли за собой дверь, стали друг напротив друга, постояли, набычившись, и, молча приступили к выяснению отношений. Сначала Володя удачно с левой заехал Виталику в правый глаз. Виталик ответил тем же и тоже удачно. Они разошлись в стороны, ещё погарцевали, как заправские рукопашники.

– Майна! Взвизгнул Попов и бросился на Триголоса.

А тот как будто и ждал этого. Они одновременно ударили друг друга ногами в пах. Оба попали, один сапогом, другой ботинком. Оба схватились за ушибленные места, скрючились и, сдавленно воя, повалились на пол.

На шум в помещение вбежал дежурный по роте и дневальный. Бойцы со стонами и проклятиями катались по полу, держась руками за больные места. Вызвали врачей. С большим трудом, совместными усилиями у одного и другого оторвали ладони от болячек. Там, куда попали, один сапогом, другой ботинком, у обоих всё посинело и раздулось до страусиных размеров…

В госпитале их положили в одну палату, койки рядом. Так они и лежали, с синяками под правым глазом, растопырив ноги и мирно беседуя. Володя и Виталик остались друзьями, но о футболе больше не говорили никогда…

Северные похождения.

Воскресный вечер. В роте переполох. Не пришёл из увольнения младший сержант Серёга Соловьёв. Всегда пунктуальный и дисциплинированный человек пропал. После недолгого разбирательства выяснилось, что никто в подразделении не знает, куда он собирался и с кем встречался. В общем, оставалось только ждать.

Часа в два ночи в роту позвонили с КПП, там появился, избитый до неузнаваемости, Соловьёв. Его привели в казарму. С сине-лиловым отёком на пол лица, испачканной в грязи и крови одежде, Серёга, шамкая разбитыми губами, поведал свою историю…

А дело было так. Соловьёв проводив до дома знакомую девушку, с которой провёл вечер, пришёл на трамвайную остановку. Время было предостаточно, училище не далеко, трамваи ходили исправно, ни что не предвещало беду. Он стоял и с умилением вспоминал прошедший вечер. Как вдруг, из ближайшего закоулка вышла группа молодых людей, человек пятнадцать, и направилась к остановке. Причём, прямиком к Серёге.

– О, Сапог! – завопил один из них, – Пацаны, сма-ари, курса-ач.

– Ага, – уже подойдя ближе и обращаясь к Соловьёву, громко, сказал другой, – О, четвёртый курс, скоро лейтенантом станешь, будешь над простыми солдатиками издеваться.

– А получи авансом, сука – крикнул третий и, бросившись вперёд, попытался ударить Серёгу.

Тот увернулся и умудрился дать тумака вдогонку нападавшему. Толпа, как разъярённая шакалья стая, повизгивая и подвывая кинулась на свою жертву. Конечно, пятнадцать человек смяли, снесли одного, начали его пинать, матерясь и проклиная «офицерьё». Через несколько минут, насытившись, стая побрела дальше. Серега, какое-то время лежал в забытьи. Мимо проезжали трамваи, проходили какие-то люди, но ни кто не обратил внимания на валявшегося в грязи военного. Очнувшись, отдышавшись, Соловьёв пошёл в училище пешком, как мог…

Следующие несколько дней прошли в непрерывных обсуждениях случившегося. Народ негодовал. Как так? Курсанта, не за что отпинали и бросили в грязи! Через знакомых навели справки. Оказалось, что эта компания давно будоражит Северный район города, обитает, в основном, в парке за кинотеатром. Самые горячие головы требовали справедливого возмездия. Ситуацию подогрело известие из параллельной роты, у них в том же районе, в аналогичной ситуации, пострадал курсант. На вечернем собрании «актива» решили провести акцию, которую назначили на ближайший выходной…

В оговоренное время, все, кто был в увольнении, начали собираться у кинотеатра. Остальная часть роты, под видом культурно-массового мероприятия – похода в кино, строем, под командой старшины прибыла туда же – на «Север». На месте распределились на группы, определились, кто с какой стороны заходит, кто выставляет заслон. Окружили сквер и пошли…

… Били, практически, всех подряд, в самом центре парка нашлась и та злосчастная компания. Шпана есть шпана, увидев столь грозную силу, пацанва бросилась врассыпную. Но где там! Все ходы и выходы были перекрыты. Молотили их качественно, от души, но, соизмеряя силу. В общем, чтобы было больно, обидно, запомнилось на долго, но вреда здоровью не причиняли. Так цепью прошли весь парк. Народ в ужасе разбежался, кто-то вызвал милицию. Рядом с одним из выходов, в кафе гуляла свадьба. Видно местные мужики, бывшие там, решили заступиться за своих земляков. В итоге, разгорячённые дракой курсанты разогнали и свадьбу…

Завыли сирены, завертелись синие фонари на крышах милицейских машин. Пора было уходить. Все дружно подошли к месту сбора, построились и, так же организованно как пришли, выдвинулись в обратный путь. Вернулись благополучно, потерь не было, за исключением нескольких фуражек. Последнее обстоятельство было весьма нежелательным. Дело в том, что на головных уборах изнутри стояли клейма с номерами военного билета владельцев. Из положения вышли старым, распространённым во всех училищах способом. Ребята позвонили своим девушкам, те рано утром собрали фуражки и принесли в училище. Так, возможные улики были успешно нейтрализованы…

На следующий день в училище приехали милицейские начальники, привезли каких-то изрядно побитых молодых людей, которых водили вдоль курсантских шеренг. Вглядываясь в лица, пострадавшие пытались узнать своих обидчиков. Но, как это сделать, когда перед тобой две тысячи человек и все как один хитро улыбаются и строят гримасы, откровенно издеваются. Да ещё те, кого и можно было узнать или заподозрить, спрятаны в казарме под видом дежурных, дневальных и больных. В итоге никого не нашли, решили, что это были курсанты другого училища. Поехали туда…

Ближайший год на «Севере» никто даже не посмотрел косо в сторону курсанта…

«Железная» подушка

В роте было сто пять человек, поэтому кровати в расположении стояли в один ярус, сдвинутые попарно. Но в одном ряду, из-за несущей колонны, закрывающей проход между койками, для красоты, а точнее – для соблюдения симметрии, вынужденно сдвинули три кровати к ряду. Слева и справа оставались проходы, а вот на среднюю кровать можно было попасть, только перелезая через соседние или через спинку…

Курсант Серёга Самсонов, в простонародии – Сэм, был человеком спортивным. А ещё он любил перед сном, после хорошей работы с железом, ополоснуться холодной водичкой. Делал он это в умывальнике перед самым отбоем, а иногда и после. Короче, в койку он ложился несколько позднее своих товарищей. И всё бы ничего, да вот только кровать ему досталась из тех трёх сдвинутых вместе – средняя. Поскольку к его приходу слева и справа уже лежали соседи, Сем забирался через спинку, но, с некоторых пор, ему захотелось острых ощущений, и он делал это, прыгая «рыбкой». После каждого такого «захода на посадку» товарищи на крайних койках подпрыгивали вверх, барахтались, ловя одеяла и подушки. Всё сопровождалось шутками и смехом окружающих, ситуация приобрела статус вечернего шоу. И если всем, наблюдавшим со стороны, происходящее доставляло удовольствие, то хозяевам правой и левой кровати это изрядно надоело. Уговоры и требования действенного результата не принесли, тогда друзья предприняли другой, более радикальный шаг…

… Вечер. Отбой. Сэм, по обыкновению, облился холодной водой, вытерся и, с полотенцем на шее, в одних трусах, смакуя приятной усталостью после гирь и гантелей, не торопясь, подошёл к кровати. Как всегда, народ уже улёгся и собирался засыпать, но всё же – было не привычно тихо. На секунду, Серёге показалось, что все затаились. Но, это на секунду. В следующее мгновение он, повесив полотенце, сделал шаг назад, оттолкнулся и сиганул «рыбкой» через спинку кровати. По обыкновению, головой он всегда утыкался в мягкую подушку. В этот раз произошло тоже самое, за исключением одного нюанса – подушка оказалась не мягкой, а железной! Раздался глухой, низкочастотный звук, отдалённо напоминающий голос вечевого колокола. От удара Сем дёрнулся всем телом и замер. До этого, прикидывающиеся спящими друзья, сначала сдавленно захихикали, а потом в расположении раскатисто завибрировал гомерический хохот. Однако, Сэм этого не слышал, он пребывал в глубоком нокдауне, лежал без движения и остатками сознания пытался понять происходящее с ним.

На шум подошёл старшина:

– Что у вас тут? Чего рыгочите, команда «Отбой» вас не касается?

Продолжая смеяться, друзья перевернули Серёгу, вытащили из-под него подушку.

– А ну дайте сюда, – потребовал старшина.

Ему подали подушку. Он взял её за угол одной рукой, но, видно от неожиданной тяжести, рука резко провисла, пошла вниз, наволочка порвалась и на пол, прямо ему под ноги вывалился здоровенный, десятикилограммовый блин от штанги…

– Ё… Вы… На… Вашу дивизию! Вы чё, умом тут тронулись, – выругался старшина, но последние слова он произносил уже сквозь смех…

Больше Сэм не прыгал «рыбкой», а, в скором времени, кровати всё же переставили.

Друзьям Серёга отплатил той же монетой, перед очередной тревогой он, втихомолку, засунул обоим в вещевые мешки по паре гантелей. Те в утренней суматохе «подарок» не заметили, почувствовали его примерно на втором километре бега с полной выкладкой…

Пробитый туалет

Личное время. Время, когда после дневной суеты и беготни, занятий, построений, всяких хозяйственных работ можно расслабиться и отдохнуть, заняться своими делами. Например, написать письмо, поиграть в шахматы, почитать книгу или свежую газету.… Хотя, нет! Для написания писем, чтения газет и художественной литературы есть лекции и самоподготовка. В личное время можно сбегать на КПП и пообщаться с девушкой, позвонить домой по междугороднему телефону, используя «вечную монетку», привязанную на ниточке, сходить в спортзал, поиграть в футбол, пообщаться с друзьями из других рот, а, если получится, смотаться в краткосрочную самоволку. Да и просто, можно, расслабившись, «почесать языки» с товарищами, поболтать за жизнь да за любовь. Ну, в смысле, о женщинах. В общем, личное время – это очень важный отрезок повседневной жизни курсанта.

Что в личное время происходит в казарме. Как правило, ни чего особенного. Народ отдыхает, готовится морально и физически к следующему дню. Не отдыхает только суточный наряд. Новый потому, что заступает на сутки, а старый – потому, что сдаёт. Сдаёт чистоту и порядок во всех помещениях. И если нет этих чистоты и прядка, то старые дневальные вместо своего личного времени их наводят…

В тот вечер в роте в очередной раз забилась канализация в туалете. Вода переливалась через края унитазов, вонища, грязь, жуть, Новый дежурный наотрез отказался принимать такое безобразие. Старому наряду ни чего не оставалось, как засучить рукава и приняться за работу.

Устранение подобной ситуации – дело обычное и привычное. Шесть унитазов присоединены к одному канализационному коллектору. Исходя из этого, не мудрёная технология заключалась в создании в трубе избыточного давления. Для этого пять «очек» затыкались пробками, представляющими из себя палки с намотанными на них тряпками. В шестом, как правило, крайнем от засора унитазе такая пробка применялась в качестве поршня. То есть, за счёт резкого опускания в «очко» палки с намотанной тряпкой и создавалось то, необходимое избыточное давление, которое проталкивало засор в общий канализационный коллектор.

Именно эта стандартная процедура и была проделана в тот вечер. В шкафу для инструмента оказалось только пять палок. Ни кому не хотелось тратить драгоценное время на поиски шестой и по этому для изготовления «поршня» использовали попавший под руку лом, на который намотали тряпку. Ребята с энтузиазмом принялись за работу.

– У-ух, у-ух, – забурлила канализация, – У-ух!

На третьем качке в трубах раздался глухой звук, бульканье, фекальные массы, чвакая и пузырясь, закручиваясь в воронку устремились в канализацию. Всё, готово! Когда достали «поршень», то увидели, что тряпка на нём сдвинулась вверх почти на половину. Однако, этому факту никто не придал значения. Туалет, ведь, пробили! Старый наряд, довольный одержанной победой, отправился реализовывать своё личное время…

Минут через пятнадцать в расположение роты, буквально, влетел дежурный с нижнего этажа. Его трясло от смеха, предпринимая попытки справиться с собой, он спросил:

– Муж-жи-жики, что у вас с туалетом случилось? – и окончательно подавив смех, – У нас кусок канализационной трубы отвалился, и всё говно вылилось … – его опять затрясло, он начал приседать, – вылилось на Пчё… на Пчелкина! … Он в это время в туалете сидел.

Все причастные к делу, а также любопытствующие отправились к соседям. Ох, как было интересно посмотреть, где это там труба отломилась. Ну, а если по правде, то народу хотелось увидеть Пчёлкина. Не каждый день в училище людей говном обливают!

В расположении соседей царило невиданное оживление. Курсанты поочерёдно заглядывали в туалет, потом выбегали, на ходу затыкая носы, и ржали как кони в диком табуне.

В туалете же взору любопытных открывалась потрясающая трагикомическая картина. Кабинка открыта настежь. Внутри, стоя во весь рост, со спущенными брюками, опустив голову стоял несчастный курсант Пчёлкин. Стоял и тупо смотрел себе в штаны, а там было ведра два фекалий. Эти самые фекалии были так же и на плечах, на голове, на стенах кабинки. Рядом на полу среди полуразмытых какашек валялся кусок чугунного колена от канализации, выбитый ударом лома. Прикрыв правый погон, к плечу прилипла кем-то пользованная газета, порезанная по размеру карманного устава. В те времена, вместо нынешней туалетной бумаги использовались газеты, которые дневальные нарезали на куски, равные по размеру томику устава «Гарнизонной и караульной службы».

Пчёлкин долго приходил в себя. Он всё не мог понять, откуда столько дерьма у него в штанах и почему все смеются. Но, нашлись более решительные товарищи, подтащили шланг, включили воду, начали смывать весь этот ужас. Потом Пчёлкина раздели, ещё раз помыли из шланга холодной водой, завернули в простыню и отправили в кладовую переодеваться.

Шутки и издёвки над пострадавшим продолжались ещё недели две. Каждый считал своим долгом полить Пчёлкина одеколоном. Не потому, что он вонял, а просто так шутили. Тот даже реагировать перестал, так и ходил, благоухая на разные лады – то лавандой, то «Красной Москвой», а то и «Арбатом». За несколько дней у них в роте были полностью израсходованы запасы парфюма…

Всем повезло, говном облило флегматика и пофигиста. Он пережил…

Швабра «Машка»

Что такое мастичный пол? Сегодня даже строители и дизайнеры не смогут толком ответить на этот вопрос. Технологии далеко шагнули вперёд. Теперь везде полы покрывают натуральным камнем или керамогранитом, ламинатом, который даже не царапается. Где победнее, линолеум. А в последнее время всё чаще применяется композитный наливной пол, разных оттенков и фактуры, вплоть до трёхмерного изображения. И прогресс не стоит на месте!

Во времена, о которых идёт речь, в казармах, даже самых современных, были деревянные мастичные полы. Что это из себя представляло? Дощатый пол зачищался, далее, в него втирался слой красителя, как правило свекольно–розового цвета, поверх красителя наносился слой водоотталкивающей мастики. Когда мастика впитывалась в древесину и подсыхала, полы натирали специальными щётками.

Более подробно этот процесс выглядел следующим образом:

Примерно один раз в месяц, в парково-хозяйственный день. для приведения в порядок полов выделялась специальная команда, которая вооружалась стёклышками или фрикционными кольцами (запчасти от бортовых фрикционов танков и БМП). Этими «инструментами», вручную, стоя в позе оленя на водопое, курсанты сдирали с пола слой мастики и красителя. И желательно добела! Потом, опять же вручную, наносился краситель, далее мастика. И уж после этого в дело вступала «Машка».

Машка – это не помощница, не человек, а нечеловеческое орудие насилия над вольнодумством и разгильдяйством. «Машка» – это такое тяжеленое приспособление, сделанное из железа, деревянных брусков, кусков шинельного сукна и щёток, при помощи которого натирали намастиченные полы до блеска. Причём, делалось это не реже одного раза в день, а если не понравится, что–то ротному, то и чаще.

Выглядела «Машка» незамысловато. Квадратное основание, примерно шестьдесят на шестьдесят сантиметров, сваренное из железа, утяжелялось траками от танковых гусениц, блинами от штанги, иногда гирями или гантелями, снизу крепились деревянные бруски, обмотанные тканью или жёсткие щётки. В движение это приводилось посредством физических усилий, передаваемых через длинную, более двух метров, отполированную до серебряного блеска курсантскими руками, трубу, прикреплённую к основанию на шарнире. Длинная рукоять нужна была по двум причинам. Во-первых, тяжёлый агрегат удобней двигать вдвоём. Во-вторых, такая рукоять обеспечивала длинные, размашистые поступательные движения «Машки» по полу, которые, в свою очередь, гарантировали качество растирания мастики и придание полу необходимого блеска. В зависимости от вкусов, желаний и настроений командования, а иногда и творческой инициативы курсантов, полы натирались до «зеркального блеска», в «ромбик», в «шашечку», в «диагональ». В общем, «Машка» – это ещё и инструмент, обеспечивающий создание казарменных изысков.

Ещё «Машку» применяли в качестве ночного сторожа. Дверь в расположение была двухстворчатая и довольно широкая, открывалась наружу. Пользовались обычной одной половиной, вторая постоянно была закрыта на щеколду. «Машку» подтаскивали к входу, её железную трубу пристраивали к дверной ручке таким образом, что если с внешней стороны кто-то потянет на себя дверь, то эта труба, уперевшись в неподвижную часть двери, падала на пол расположения, создавая шум и грохот. Короче говоря, пробраться не замеченным, а точнее – не услышанным, в расположение было невозможно. Это давало возможность суточному наряду немного расслабиться ночью, почитать, а может и вздремнуть…

Как-то раз, дневальный курсант Андрюха Коржиков, по обыкновению, притащил «Машку» к двери, начал её пристраивать. В этот момент его позвал дежурный по роте. Коржиков оставил агрегат в покое, просто оперев его рукоять на входную дверь, пошёл на зов. Что они там делали и чем занимались покрыто тайной времени. Главное это то, что Андрюха забыл про «Машку».

Под утро в расположение с целью проверки решил заглянуть сам командир роты. Он медленно. бесшумно подошёл к двери, взялся за ручку, потянул на себя. … Ротный рассчитывал зайти по-тихому, но вместо этого, сначала услышал громкий шуршащий звук, это железная «Машкина» труба скользила по дверной поверхности, потом получил неожиданный скользящий удар в левый глаз, далее в плечо, по ноге. После этого раздался грохот – железяка достигла бетонного пола на лестничной площадке…

Что тут началось! Крик и отборная ругань с проклятиями в адрес Коржикова потрясли расположение. Роту подняли по тревоге. Ничего не понимающие курсанты построились в проходе. Перед ними появился командир роты, по левым глазом у него прямо-таки сиял огромный бланш. Забывчивого дневального вывели на середину. Ещё раз обматерив Андрюху, ротный определил его на гауптвахту. Потом … Потом начались две недели неплановых кроссов, строевых подготовок в вечернее время, дополнительных уборок, чистки и натирки полов. В общем, настрадались курсанты, пока у ротного окончательно не исчез синяк под глазом.

Всё изменилось, когда в расположение провели ремонт и постелили паркетные полы, покрытые лаком. «Машку» торжественно, к всеобщему ликованию, отволокли в подвал – на «пенсию» …

Эквилибр со стульями

Дневальный по роте курсант Вася Малко томился от безделья. Все задачи выполнены, рота на занятиях, в казарме тишина. Ротный закрылся в канцелярии, прапорщик – начхоз ковыряется в кладовой, дежурный по роте убежал на кафедру сдавать долги, напарник лёг спать после ночной смены. Скука!

Вася отошёл от тумбочки дневального, прогулялся по центру расположения, проверил насколько ровно стоят кровати и стулья и неожиданно вспомнил, как один старшекурсник показывал фокус со стулом. Шутки ради он переворачивал стул и ставил его ребром спинки на спинку кровати. Васе пришла в голову мысль попробовать. Он взял крайний стул, перевернул, попытался приладить к спинке кровати. Получилось не сразу. Но получилось! Окрылённый успехом, он взял второй стул и проделал то же самое. Получилось! Потом третий, четвёртый… Далее настала очередь следующего ряда. Вася, осторожно ступая, дабы не нарушить хрупкого равновесия, так увлёкся этим занятием, что потерял чувство времени и реальности. Минут за тридцать – сорок он водрузил на спинки кроватей все сто пять стульев, находящихся в расположении и только после этого осмотрелся и застыл от ужаса…. В самом центре расположения, на сверкающем паркете стоял начальник факультета, его заместитель по политической части, командир роты, два взводных и дежурный. Казалось, они, затаив дыхание, наблюдали за магическим действом курсанта Малко.

Начальник факультета, увидев, что Вася застыл, начал медленно аплодировать:

– Браво! Браво товарищ курсант! – и далее, обращаясь к замполиту, – Пётр Александрович, запишите это юное дарование в художественную самодеятельность. Представляете, какой будет убойный номер! Эквилибрист на стульях! У нас есть певцы, декламаторы, танцоры. А вот циркачей ещё не было.

Вася так и стоял, не шевелясь, в голове как заевшая старая пластинка крутилась одна фраза: «Во, попал! … Во, попал! …».

– Ну что, товарищ курсант, за доставленное удовольствие конечно спасибо. – продолжил свою речь начальник факультета, – А вот за то, что со своего места ушёл, службу бросил, начальство прозевал надо тебя наказать. Как ты думаешь, чего заслужил?

– Простите, пожалуйста, товарищ полковник. Больше не повторится. – залепетал Вася.

– Э-э, бра-ат, так дело не пойдёт. Объявляю тебе трое суток ареста! … Но, условно. Через две недели смотр художественной самодеятельности училища. Покажешь номер со стульями – получишь амнистию. Нет – на гауптвахту. И ещё добавлю!

– Есть! – уже чётко, как положено служивому, ответил Вася.

В дальнем углу упал один стул, потом второй. Дальше, грохоча по паркету, как карточный домик, посыпались все остальные, разрушая созданное Васей творение вместе с надеждами на запланированное в ближайшие выходные увольнение.

Следующие две недели Вася провёл со стульями, что называется «в обнимку». Он что-то придумывал, изобретал, тренировался. Всё это делалось в стороне от посторонних глаз. Чтобы никто не мешал, Малко уходил в подвал, закрывался там и работал, работал.

В назначенный срок публике был представлен головокружительный номер. На сцене, под медленную, приятную музыку Вася сначала выстроил пирамиду из нескольких, перевёрнутых вверх ногами, стульев. А потом началось невероятное! Он ловко, как заправский мастер начал жонглировать сначала двумя, потом тремя стульями. Вася перекидывал стулья из руки в руку, вертел ими в воздухе. Завершилось выступление перешагиванием с одного стула на другой, при этом, удерживая на голове, стоящий на одной ножке табурет.

Васю простили. Не за цирковой номер, а за упорство и успехи в физической подготовке. Попробуйте покрутить в воздухе деревянным стулом…

Инновации против философии

Поступил Василий Иванович в академию. После первого семестра приезжает на каникулы в дивизию. Вечером сидят в штабе, пьют чай. Петька спрашивает:

– Василий Иванович, расскажи, чему в Академии учат, какие такие предметы преподают?

– Петьк, да много чего, – отвечает Василий Иванович, – Тактику, стратегию, математику, историю. Ну, и конечно, философию.

– А что такое философия, не унимается Петька.

– Э-э-э, брат. Философия – это сложно!

– А ты объясни по простому.

– Ну, хорошо. Вот смотри, ситуация. Приходят в баню два человека, один грязный, другой чистый. А душевая кабинка одна. Кто будет первым мыться?

– Грязный, естественно, – уверенно отвечает Петька.

– А вот и нет! Как же чистый после грязного мыться будет?

– Ве-ерно, – говорит Петька, – и что же?

– А вот теперь другая ситуация. Приходит два человека в баню, один грязный, другой чистый. А душевая кабинка одна. Кто из них первый будет мыться?

Петька ошарашенный:

– Чистый?!

– А вот и нет! Зачем вообще чистому мыться?

– Василий Иванович, так это ж ерунда какая-то получается!

– Э-э-э, Петька, вот и я раньше думал, что ерунда. А это, друг мой, и есть – ФИЛОСОФИЯ!

Старый анекдот.

Сессия. Для курсанта это время, когда решается два главных вопроса. Первый, какие оценки будут стоять в приложении к диплому. Второй, поедет ли курсант в отпуск, или будет пересдавать заваленный зачёт или экзамен. И то и другое важно. По этой причине надо стараться. А как стараться, если в предмете ориентируешься слабо? То есть, конечно, учишь, читаешь, но, в голове то всё не укладывается. Попробуй усвоить за два – три дня материал, который изучался в течении пары лет. А добавить сюда ещё наряды, караулы, пребывание в санчасти, ну, и самое распространённое – сон на лекциях, так вообще катастрофа получается. Вот и остаётся или зубрить до посинения, или писать шпаргалки, или разрабатывать систему передачи информации «тонущим», или же применять какие-либо технические приспособления…

Учебной группе предстоит сдача экзамена по философии. Предмет не являлся основным и поэтому курсанты частенько попросту дрыхли на лекциях. На семинарах обычно каждый готовил один, заранее распределённый вопрос, не углубляясь в общую тематику. Так, «шаляй – валяй» и подошли к экзамену. И всё бы ничего, да вот группа шла на звание отличной, а это означало, что по итогам экзамена должно быть не менее половины отличных оценок, а остальные не ниже «хорошо». Предстояло решить весьма сложную задачу. Экзаменатор требователен и принципиален, шпаргалок особо не напишешься, ведь весь требуемый объём материала невозможно вместить на микроскопическом листе бумаги. Так называемая «Бомба», это когда в аудиторию вносят готовый и написанный на бланке ответ на билет для терпящего бедствие, не пройдёт. Накануне в соседней группе преподаватели раскрыли этот способ, был скандал. Что же делать? В курсантских рядах появились первые признаки паники и мандража. И тут, благая весть! В связи с ремонтом в учебном корпусе, сдачу экзамена перенесли в казарму, в помещение «Ленинской комнаты».

Сдавать экзамен в казарме, в своём расположении – всё равно, что дома! Это была удача. На коллективном совещании решили не связываться со шпаргалками, лучше применить технические средства, а конкретно – обеспечить каждого экзаменуемого проводной связью. С это целью был разработан целый проект, за осуществление которого взялись лучшие умельцы. В сушилке – помещении без окон и находящемся в дальнем углу расположения, оборудовали командный пункт. Приспособили для передачи информации магнитофон с микрофоном, протянули под обшивкой стен провода в Ленинскую комнату и по щелям в полу провели к столам, за которыми должны были готовиться к ответу вытянувшие билет. На кончиках проводов закрепили жестяные контакты, которые торчали из щелей и напоминали шляпки гвоздей. Для экзаменуемых подготовили пять гарнитур, включающих в себя маленький микрофон и наушник. Для экипировки курсанта необходимо было в течении минуты переобуть его, протянуть провода под одеждой, закрепить на одной руке под рукавом на запястье наушник и микрофон на другой руке. Сложнее всего, как оказалось, было найти пять пар ботинок универсального размера. Дело в том, что для замыкания контактов на полу, обувь оборудовали металлическими пластинами на подошвах. После такого усовершенствования ботинки становились не пригодными к дальнейшей носке, по этой причине, пришлось искать их на складе. Найти удалось, но размер был только сорок первый и сорок третий, а в группе были ребята и с сорок четвёртым и с сорок пятым, а один даже с сорок шестым.

По замыслу авторов изготовленной системы, курсант, предварительно экипировавшись, должен зайти в аудиторию, вытянуть билет, громко объявить его номер и сев за один из подготовленных столов, поставить ноги на контакты, замкнув тем самым цепь. Находящийся у двери человек, услышав номер билета должен бежать в сушилку и передавать его на «Командный пункт». Там оператор, сидя в наушниках перед микрофоном, дождавшись сигнала о готовности – несколько щелчков по микрофону или покашливание, начинал читать содержание вопросов прямо из учебника. Среди всех участников процесса были распределены роли. Кого-то определили помогать переодеваться, кого-то дежурить у двери в Ленинскую комнату, кого-то помогать оператору, искать необходимый материал для ответа на вопрос.

Техническую сторону проблемы, в целом, решили. Осталась одна малость – добыть экзаменационные билеты. Предлагались разные варианты, от «гангстерского нападения» на лаборантскую, до подкупа работников кафедры. Но, в конце концов, победил разум! На кафедру снарядили самого опытного ловеласа группы – Саню Одинова. Он должен был, жертвуя собой ради коллектива, охмурить молоденькую лаборантку Леночку – дочь одного из преподавателей училища, работавшую на кафедре общественных наук, коварно вскружить её голову и добыть секретные материалы – экзаменационные билеты по Философии.

Как задумали, так и сделали. Хоть и не сразу, но на второй день крепость под названием «Леночка» выбросила белый флаг и в руках «злоумышленников» оказалось несколько листов бумаги, на которых красивым, ровным девичьим почерком были переписаны вопросы всех билетов по философии.

Утро экзамена по философии группа встретила во всеоружии. Первые пять человек отвечали с блеском! Преподаватель начал беспокоиться и что-то подозревать на втором десятке. Откровенные троечники излагали материал чуть ли не на отлично. До этого он сидел за столом и слушал доклады экзаменуемых, теперь встал, прошёлся по аудитории, внимательно осмотрел всех присутствующих. Ни чего подозрительного, ни каких лишних движений, курсанты спокойно готовятся к ответу по билетам, делают какие-то записи на промаркированных на кафедре листочках. Преподаватель вернулся на своё место и, с хмурым видом продолжил экзамен.

Процесс шёл гладко. Единственная возникшая проблема – натянуть ботинок сорок третьего размера на ногу сорок пятого. Но, как ни странно, натягивали! И курсанты, стиснув зубы от боли, мужественно шли на экзамен. Вот что значит нацеленность на единый результат! По-честному пошёл только обладатель сорок шестого размера. Ну не налезли ботинки! Но, как оказалось, ему не требовалась посторонняя помощь, он знал предмет.

По завершению экзамена преподаватель взялся было заполнять ведомость, однако, результаты сдачи не давали ему покоя. После некоторых раздумий и переговоров с командиров группы он заключил:

– Я не знаю, как вам удалось так хорошо отчитаться. Разбираться и что-то искать у меня нет времени и желания. – и, немного помолчав, уверенно добавил, – У вас своя система, у меня своя!

Всем участникам процесса были выставлены оценки с учётом прежней успеваемости по предмету. Группа так и не стала отличной…

А самый опытный ловелас группы Саня Одинов так пожертвовал собой ради товарищей, что через несколько месяцев женился на миловидной лаборантке Леночке…

Правильная реакция

Ночь. В казарме тишина. Мирно посапывают спящие курсанты, изредка, кто-то бормочет во сне. У тумбочки дневального никого нет, дверь в ленинскую комнату приоткрыта. На ближайшем столе, спиной к выходу, свернувшись калачиком, положив Общевоинский Устав Вооружённых Сил СССР под правое ухо, спит дневальный по роте курсант Санёк Торопнов. Спит так кротко, тихо, чему-то сладко улыбаясь. Идиллия!

Внезапно негромко скрипнула входная дверь, послышались осторожные шаги. Ротный, решивший проверить своих подопечных, неслышно, как снежный барс, подкрался к мирно спящему Саньку, тот продолжал улыбаться, взялся за край стола и резко наклонил его от себя. Торопнов в той же позе что и спал, сполз со столешницы и грохнулся вниз. Упал на скрюченные ноги и руки, слегка ткнувшись носом в пол.

– Торопнов! Спишь, разгильдяй! – гаркнул ротный.

– Ни как нет! – Сразу и без паузы, как ни в чём ни бывало, ответил Санёк. Он как был на четвереньках пополз под соседний стол. – Я тут бумажки собираю, товарищ подполковник.

Ротный даже рот открыл от неожиданности. Секундное замешательство, а Санёк уже, выбравшись из-под четвёртого стола, чеканя шаг, подошёл к командиру и чётко доложил:

– Товарищ подполковник, во время моего дежурства происшествий не случилось. Дневальный за дежурного курсант Торопнов.

Командир рассмеялся. Потом он отчитал Санька по первое число, но наказывать не стал. Вот что значит правильная реакция…

Эпидемия

В училище день открытых дверей. В училище праздник! Очередное поколение курсантов принимает присягу на верность Родине. К виновникам торжества со всех концов страны съехались бабушки, дедушки, мамы, папы, братья, сёстры, невесты, да и просто друзья. И все не с пустыми руками, а с полными, до отказа, набитыми всякой снедью, чемоданами, сумками, авоськами. А что за снедь? Так ясно, от пирожков, котлет и колбасы, до овощей и фруктов. В общем, чем богаты, то и привезли…

В этот год родственников приехало особенно много, а соответственно, очень много было и привезённой еды. Первокурсники, ставшие полноправными военнослужащими доедали домашние дары уже будучи в наряде по столовой. Такая уж традиция в училище была – присяга, потом наряд по столовой и далее в поле на картошку. Что и как съела молодёжь не известно, но вот в один из дней они хором «сели на горшок». Если выразиться точнее – начался поголовный понос. Медики кинулись разбираться, гасить неприятное происшествие. Да куда там! Пациенты уже успели поработать в курсантской столовой и вслед за ними появились дристуны и на старших курсах. Так неотвратимо и стремительно училище, булькающе-вонючим поносом, накрыла эпидемия дизентерии…

Поскольку больных было много, и места в санчасти не хватало, то для их размещения, изоляции и лечения отвели целую казарму, которая находилась в цокольном этаже старого здания. Поставили в расположение кровати, организовали дежурство медицинского персонала.

Когда-то это, скорее всего, был первый этаж, но, с течением времени, а это несколько больше ста лет, исторические слои земли и асфальта росли ввысь, а фундамент наоборот – погружался вниз, новые поколения хозяев что-то перестраивали, достраивали, ремонтировали, меняли. В результате человеческой деятельности, каким-то загадочным образом канализация в этом помещении оказалась гораздо выше пола. Такой нюанс напрямую повлиял на конструкцию туалета. Унитазы, или как они числились в перечне имущества – чаши Генуя, а в простонародии – очки, располагались на высоком постаменте, порядка семидесяти сантиметров и к ним вели три высоких кирпичных ступеньки. Кабинки были перегорожены стеклоблоками на высоту не более метра, дверей не было. Так что, пользующийся туалетом курсант, раскорячившись на очке, восседал на постаменте как грифон на скале, а ожидающие своей очереди несчастные страдальцы могли наблюдать весь процесс испражнения, включая звуки, запахи, визуальное восприятие и даже выражение лица и глаз какающего. Тем, в свою очередь, было стыдно, неудобно, однако, ещё неизвестно, кто находился в лучшем положении, тот, кто добрался до унитаза или тот больной дизентерией, который стоит в очереди и ждёт с напряжением и крайним нетерпением возможности спустить штаны и расслабиться…

Госпитализация, во вновь созданный лазарет, происходила следующим образом: курсант приходил в санчасть, там его встречала медицинская сестра – крупная дородная женщина с добрыми глазами, с выражением глубокой озабоченности и сердечного участия, очень проникновенно, она спрашивала предполагаемого больного:

– Сколько раз стул?

Если «стул» был больше двух – трёх раз в день, пациента записывали в журнал и отправляли в подразделение за постельными принадлежностями, с которыми тот должен был прибыть во временный лазарет. Все осмотры врача, сдача анализов производились только на следующий день. Буквально за несколько дней изолятор был забит больными полностью. Но, через полторы – две недели лёгкость, с которой можно было устроить себе небольшой отдых, сделала своё дело – в лазарет на места выздоравливающих валом пошли симулянты. Нашлись хитрецы, которые, решив отдохнуть от повседневных забот и нарядов, даже не заморачиваясь, сразу брали в охапку матрас с подушкой, заходили к заботливой медсестре, рассказывали про свой «стул», записывались в журнал и шли в изолятор. А что, условия сносные, туалет, конечно, не очень, но это плата за определённую степень свободы, и, в целом, жить можно. Правда на следующий день возникали некоторые проблемы, ведь, надо было сдавать анализы. Но и это препятствие было успешно и достаточно просто преодолено. Симулянты выкупали анализы у больных. Дело в том, что процесс забора биоматериала у пациентов изолятора заключался во взятии мазков из заднего прохода. Каждое утро в расположение приходила медсестра из лаборатории, приносила с собой ящик с пробирками в каждую из которых была вставлена проволочка с намотанной на кончик ваткой. Исследуемые поочерёдно подходили, называли фамилию, снимали штаны, подставляли медсестре свой анус, она засовывала в задний проход курсанта проволочку с тампоном, слегка прокручивала, вынимала, вставляла выуженный результат в пробирку и всё, далее следующий. И так человек сорок, пятьдесят ежедневно. Конечно же, бедной медсестричке не до разглядывания лиц пациентов! Одни задницы, с раздражёнными от обильного поноса, анусами! Вот этим моментом-то и пользовались хитрецы – симулянты. Они договаривались с больными и те за них сдавали анализы «гарантированного качества». Но, с течением времени, и больные стали хитрее, цена за один мазок на рынке заражённых фекалий, начала расти. Ситуацию накаляли два фактора. Первый это то, что постепенно больных становилось меньше, а симулянтов больше. Второй, немаловажный аспект, касался личностей тех, кто брал анализ. Медсестры, приходящих на данную процедуру, было две, они приходили по очереди. Одна из них, была совсем молоденькая девушка, добрая, ласковая, и работу свою она делала нежно и мягонько. А вторая была постарше и по какой-то причине явно ненавидела курсантов или мужчин в целом, а может свою работу. В общем, она пользовалась своим инструментом как Д’Артаньян своей шпагой, вгоняя его в анусы несчастных больных как будто поражает ненавистных гвардейцев кардинала, да ещё с остервенением проворачивая. Короче, когда была вторая, то дополнительный анализ стоил гораздо дороже. Сначала палатой за «заразную» услугу были компот, варёные яйца и котлеты из столовой, потом пирожки, булочки и коржики из буфета, в конце концов дело дошло до денег. Мелких, но, денег. Постепенно больных становилось всё меньше, а симулянты всё прибывали и прибывали. И вот, настал момент, когда быть носителем палочки Флекснера стало экономически выгодным, а поскольку пациенты изолятора постепенно выздоравливали, то «истинные дристуны» заняли особое привилегированное положение. Их берегли и лелеяли, даже освободили им места по ближе к туалету…

Ну, а что симулянты? Эти целыми днями спали, чесали языки, играли в карты и домино, иногда, по ночам, бегали в самоволки, винцом баловались. Всё сходило им с рук, так как изолятор никто не проверял. Какому дежурному по училищу захочется идти в эпицентр инфекции, заражаться самому, да ещё и в семью занести эту беду? Понятно, желающих не было. Так что ребята чувствовали себя вольготно.

Конец этой истории положил начальник медицинской службы училища майор Кутовский. Он долго не мог понять, почему при адекватном лечении и, принятых антиэпидеимических мерах, обитателей изолятора не становилось меньше. Заподозрив неладное, он принял радикальные меры…

…В изоляторе неожиданно перестали брать анализы, пациентов дня три никто не беспокоил, народ расслабился, потерял бдительность. На четвёртые сутки с утра к изолятору подкатил автобус, часть больных загрузили и повезли в гарнизонный госпиталь, а там… Там развернули полевую лабораторию, в которой проводили нечто похожее на колоноскопию. Почему-то называлось это просто – Телевизор. В большом автомобильном фургоне по стенам размещалось различное оборудование, а по центру стоял крепкий, высокий стол из нержавеющей стали. Врач, коренастый, широкоплечий мужик, в белом наглаженном халате, поверх которого был одет оранжевый клеёнчатый фартук, как у мясника, на руках резиновые перчатки, рукава закатаны до локтей, заводил в машину курсантов по одному, плотно закрывал дверь, заставлял больного раздеваться догола, ставил на стол на четвереньки, потом брал трубку, длиной сантиметров двадцать, обмазывал её вазелином и загонял этот инструмент в задний проход пациенту. Затем вводил туда зонд с лампочкой и окуляром, что-то там смотрел и выпускал несчастного на улицу. Все выходящие из фургона страдальцы угрюмо и пристыжено оглядывались и молча удалялись в автобус. Где-то на десятом пациенте правда о происходящем прорвалась в массы…

Из тридцати привезённых курсантов, процедуру прошли только двенадцать человек, остальные наотрез отказались. Но, самое неожиданное произошло в изоляторе. Там, после возвращения «делегации с телевизора» у подавляющего числа пациентов прекратился понос, они почувствовали себя абсолютно здоровыми людьми. В общем, к вечеру в лазарете из ста больных осталось чуть больше двадцати представителей той самой «привилегированной касты». Эпидемия симуляции дизентерии была подавлена…

Караул

Караул – это не в смысле – «Караул! Помогите!». Караул – это одновременно неотделимое обстоятельство военной службы, нужная, но нудная и весьма тяжёлая работа, а так же неотвратимая реальность в жизни курсанта.

(Пояснения автора)

Несение караульной службы является выполнением боевой задачи …

Караул – вооружённое подразделение, снаряжённое для выполнения задач по охране знамён, важных государственных и военных объектов, грузов, а также … военнослужащих, содержащихся на гауптвахте…

Часовой – вооружённый караульный, выполняющий задачу по охране и обороне поста…

Караульный – военнослужащий, назначенный в состав караула…

Пост – объект, порученный под охрану и оборону часовому, а также место или участок местности, на котором он выполняет свою задачу…

Часовой есть лицо неприкосновенное. Неприкосновенность часового заключается:

– в особой охране законом его прав и личного достоинства;

– в обязанности всех лиц беспрекословно выполнять требования часового, определяемые его службой;

– в предоставлении ему права применять оружие в случаях указанных в настоящем уставе…

(Устав Гарнизонной и Караульной Службы ВС СССР)

Первый караул

Зимняя ночь. Мороз за минус двадцать. В свете мощных прожекторов и фонарей искрится, сверкает свежевыпавший снег. Тишина. Между двух рядов ограждения из колючей проволоки, по периметру склада ГСМ, стараясь не оступиться в сугроб, по утоптанной тропинке медленно продвигается вооружённый автоматом человек, при взгляде издалека – похожий на живую матрёшку. Это часовой. Похожим на матрёшку его делает огромный, одетый поверх шинели, тулуп из белой овчины. Тулуп длинный, скрывающий ноги в валенках, так, что мелких шагов часового не видно, и он как бы плывёт по заснеженному периметру. Вроде как девушки в русских сарафанах из знаменитого в те времена танцевального ансамбля «Берёзка». Только там сарафан на стройный девичий стан, а здесь тулуп на шинель. Поверх тулупа на ремне, в положении «на грудь», штыком влево напялен автомат, высокий воротник поднят, да так, что смотреть можно только вперёд, а для того, чтобы увидеть, что твориться слева и справа необходимо повернуться всем телом. В общем, матрёшка. Но, зато тепло! Собираясь на пост, часовой захватил с собой свежий номер «Комсомольской Правды». Нет, не читать. Читать ему накрепко запрещено уставом! А вот стельки в дырявые, на три размера больше валенки из «Комсомолки» – самое то!

Так он и «плывёт» по тропинке, иногда останавливается, поворачивается из стороны в сторону – осматривает окрестности, периодически «подплывает» к вышкам, находящимся на углах прямоугольного периметра. Там расположены точки проводной связи – банальные розетки. Часовой достаёт из-за пазухи свой «мобильный телефон» – здоровенную чёрную эбонитовую трубку с проводом и вилкой, весом с хороший молоток, подключает её к розетке и докладывает:

– Часовой второго поста …. На посту без происшествий.

Отключает «мобильник» и «плывёт» дальше…

Слева, снаружи, вдоль периметра дорога. За дорогой одноэтажное кирпичное здание лаборатории. За лабораторией густой лес. Ночное освещение ярко выхватывает, выпячивает крайние от дороги ели, а дальше – дальше непроглядная чёрная темень.

В какой-то момент – порыв ветра, за зданием лаборатории дребезжащий стук. Часовой вздрагивает, останавливается, поворачивается влево, наставляет туда автомат, начинает приседать, весь напрягается, прислушивается. Стук повторяется! Ещё порыв ветра и в черноте леса – треск сломанной ветки! Часовой резко кидается в сторону ближайшей вышки, но наступает на полу тулупа, запутывается, падает лицом в сугроб. Барахтаясь, пытается подняться. Удаётся. Но, при этом, выпадает телефонная трубка. Встав на колени, лихорадочно шарит руками в снегу. Крутит головой, силится оглянуться. Но, куда? Везде воротник тулупа! Часового бросает в жар, страх подкатывает к горлу. Орать? Нет! Нашёл! Схватил трубку и неуклюже, переваливаясь с валенка на валенок, бежит к заветной розетке, подключается и взволновано в трубку:

– Второй пост. У меня посторонние! Кто-то ходит у лаборатории! Вроде пытаются вскрыть! В лесу ветки трещат! – и, немного отдышавшись, – Что делать-то?

В трубке, перекрывая шипение, потрескивание и посвистывание, раздаётся хоть и далёкий, с металлическим отзвуком, но, такой родной и долгожданный голос начальника караула:

– Тебе там ни чего не приснилось, Соколик? Понаблюдай ещё, может ветром ветки качает… Доклад через пятнадцать минут.

– Есть, – отвечает часовой и отключается.

Он осторожно, с опаской перемещается ближе к лаборатории, останавливается, замирает, вслушивается. Потом, изрядно повозившись, опускает воротник – «Пусть холодно, но головой вертеть можно и слышно лучше».

В лесу опять что-то хрустит, потом ещё и ещё… «Что это» – думает часовой, – «Кто-то идёт? Кто?» По спине холодок и мурашки…

Три дня назад в роту приходили друзья с третьего курса. Узнав, что первокурсники готовятся заступить в свой первый в жизни караул, как старшие товарищи, они с удовольствием поделились опытом, что да как. При этом, между делом, не преминули рассказать историю, передаваемую в учебном заведении из поколения в поколение…

… В большом селе, неподалёку от учебного центра училища жила девушка. И умна, и скромна, и собой хороша! Парни за ней табунами бегали. А она – она влюбилась в курсанта выпускного курса. Как-то раз повстречались они и всё, жить друг без друга не могут! В скором времени отношения их стали настолько близкими, что все вокруг заговорили о свадьбе, которую решили сыграть сразу после выпуска. И вот настал долгожданный день, а молодого жениха – лейтенанта, нет. День нет, два, неделю, месяц, год… Девушка ждёт своего возлюбленного. А что лейтенант? А лейтенант укатил к месту назначения, и думать забыл о невесте.

С тех пор минуло много лет. Юная красавица так и не вышла замуж, а превратилась в злую старуху. И вот теперь, раз от раза, то ли в полнолуние, то ли просто в зависимости от погоды или сезона, по ночам она встаёт с постели и как есть, в одной сорочке, босиком, с растрёпанными седыми волосами идёт к учебному центру и бродит там между постами, следит за часовыми, приближается к ним. Встанет у колючей проволоки и смотрит. Это она своего возлюбленного ищет. А иногда, каким-то непостижимым способом, бесшумно проникает внутрь периметра поста, подкрадывается сзади и в лицо пытается заглянуть. Вот так повернёшься, а она стоит, страшная, волосы во все стороны торчат, глаза холодным лунным светом горят…

Курсанты – первокурсники, слушая старших товарищей, смеялись, говорили:

– Гонишь, брат! Так не бывает. Враки всё это.

– Может и не бывает, а на посту и посмотрите, – отвечал им третьекурсник…

И вот теперь, часовой стоит, с напряжением всматриваясь в темноту леса, ловя обострившимся слухом каждый шорох. В пульсирующем воображении возник образ страшной старухи. Кажется, вот она сейчас объявится там, или там. Сзади шорох! Сердце в пятки! Часовой резко оборачивается, а там… Там ничего. Только легкая снежная пороша крутится в свете фонаря.

Да, когда рассказывали, было смешно от наивной истории, а сейчас…. Сейчас в животе противный холодок от страха, мурашки по всему телу, холка напряжена, как у кота перед дракой и … очень писать хочется…

Из оцепенения часового вывел звук шагов. По дороге, бодро, выпуская морозный пар, к посту шла смена…

Что означает быть в карауле?

Посты, как правило, охраняются в три смены. То есть, на каждый пост назначается по три человека. Один сразу заступает на пост, второго зачисляют в бодрствующую смену, третий в отдыхающую.

Бодрствующая смена.

Она так называется потому, что караульному этой смены спать нельзя. Его задача – чистить и драить помещения караулки, а если всё сделано, и драить нечего, то сидеть и зубрить уставы, табели постам, сдавать зачёты начальнику караула. А ещё, отвечать на вопросы многочисленных проверяющих. Бывало, придёт седой полковник – дежурный по училищу, подойдёт, ткнёт в тебя пальцем и спросит:

– Доложите, товарищ курсант, обязанности часового.

А ты вскакиваешь, представляешься:

– Караульный такого то поста, такой-то смены… – и начинаешь торжественно декламировать, – Часовой обязан, бдительно охранять и стойко оборонять свой пост. Нести службу бодро, ничем не отвлекаясь. Не выпускать из рук оружие… Продвигаясь по указанному маршруту…

И так далее и тому подобное. А потом следующий проверяющий, потом следующий. И так без конца. И чем седее полковник, тем каверзней вопросы и изощрённее вводные.

Через два часа наступает время, когда отдыхающая смена отправляется на посты, а бодрствующая смена становится отдыхающей.

Отдыхающая смена.

Отдыхающая потому так и называется, что отдыхать можно. Точнее, спать. Но это совсем не значит, что спокойно проспишь свои законные два часа. Чаще бывает так, только улёгся на топчан, только расслабился и начал проваливаться в сладкую дрёму, как вдруг, словно ведром холодной воды сверху, команда начальника караула:

– Караул! В ружьё! Нападение на караульное помещение!

И это, надо сказать, самая лёгкая вводная! Следует быстро вскочить, взять свой автомат из пирамиды и занять место в одной из комнат, согласно боевому расчёту. И чем быстрее и точнее всё сделаешь, тем быстрее поступит команда отбой, и можно опять погрузиться в вожделенный сон. А вот если вредный проверяющий подаст вводную «Пожар на третьем посту», ну или на втором, или на четвёртом, то отдыхающая смена, согласно тому же боевому расчёту, берёт средства пожаротушения, оружие за спину и бежит на пост тушить пожар.

Бывало, хватаешь огнетушитель типа ОП–10, закидываешь его на плечо и вперёд, на «горящий» пост. ОП-10 – это огнетушитель пенный, ёмкостью десять литров. Только десять литров не пены, а жидкости. В общем, сначала ты и не замечаешь каких-то десять килограмм, но потом эта красная железная труба всё ощутимее и ощутимее давит на плечо. А ещё, жидкость во время бега колыхается, бьётся, потом на тебя начинает сначала капать, а потом брызгать грязная. ржавого цвета субстанция. Ты пытаешься заткнуть пальцем выходное отверстие, как-то повернуть эту бандуру, но, тщетно. Километр туда, километр обратно. А сзади бежит начальник караула и покрикивает:

– Вперёд, Соколики! Вперёд! – и подталкивая отстающего, – Ну, вперёд! На мужчину!

К команде «Отбой вводной» ты уже, как загнанный конь, весь перемазан какой-то гадостью, тащишь волоком проклятый огнетушитель. И только сожалеешь, что нельзя выкинуть эту тупую железяку – ведь караул ещё сдавать, а там всё по описи. Приходишь в караулку, и вдруг команда:

– Отдыхающая смена, строиться для следования на посты!

Вот и поспал!

Встаёшь в строй. На улицу.

– Справа по одному заряжай.

Дожидаешься своей очереди и как на автомате -шаг вперёд, автомат на подставку, предохранитель, затвор, спуск, предохранитель, примкнуть штык-нож, магазин. Всё, готово. Автомат «на ремень», докладываешь:

– Оружие заряжено, поставлено на предохранитель.

Шаг назад.

– На ле-ево! На посты шагом марш!

И пошли. Так отдыхаешь четыре раза в сутки…

Часовой

Что для курсанта самое главное на посту? Так просто сразу и не ответить на этот вопрос. Всё зависит от опыта и ситуации, а также от того, как собирается курсант коротать время смены на посту. Конечно, в уставе чётко прописано что можно, а что нельзя делать часовому, а вернее сказать – что он должен делать. Но, реалии совершенно другие.

И так, чем же может заняться часовой на посту? Он может читать книгу или учебник, готовиться к семинару, зачёту, экзамену, в который раз перечитывать письмо от любимой, погружаться в сладкие мечты и грёзы. Может спрыгнуть в окопчик и там, раскорячившись, дабы не вляпаться в «занятия» предшественников, справить естественные надобности. Может спать сидя на вышке или даже стоя, прислонившись к столбу. В общем, много чего может. И уж если совсем делать нечего, то тогда, конечно, можно и поохранять вверенный пост.

Поскольку всё, что может делать часовой на посту является плодом запретным, то самое главное для него, это не попасться проверяющему за каким-либо непотребным занятием. А для этого надо вовремя увидеть этого самого проверяющего и громко и уверенно крикнуть:

– Стой, кто идёт!?

И чем громче и увереннее, тем служба лучше!

Обычно проверяющие на посты ходят с разводящим или начальником караула. Но бывают в их рядах и энтузиасты своего дела. В своём неодолимом желании поймать нерадивого курсанта с «поличным», застать его за запрещённым занятием, они тайком подкрадываются к посту и наблюдают, точнее – подсматривают. Тут уж часовому необходимо проявить бдительность. Надо вовремя заметить «лазутчика» и если он по неосторожности залезет на территорию поста, обязательно остановить его окриком, потом заставить лечь на землю. А если будет сопротивляться, не помешает и пальнуть в воздух. Пусть для профилактики поваляется минут двадцать, до прихода разводящего, в грязи или в снегу.

А если уж проверяющий пришёл на пост как положено, то придётся отвечать на его вопросы и действовать по вводным. Тут уж самое главное чётко, уверенно и грамотно продемонстрировать свои знания и умения. И ещё – необходимо быть внимательным, потому как при отработке вводной «Нападение на пост» надо оборону в окопчике занимать, а там… Там можно сильно вляпаться в «занятия» свои и чужие.

А что самое трудное на посту? Здесь ответ однозначен, самое трудное – это борьба со сном. Порой спать хочется до помрачнения сознания, особенно в ночных сменах. А уж если пост в помещении, то вообще труба – дело! Бывало так, зимой, в хороший морозец, приходишь со сменой в учебный корпус с секретными классами, а там тепло, хорошо. Ну, как полагается – «Пост сдал – Пост принял», остаёшься один. Первые десять – пятнадцать минут ты с холода то, бодрячком службу несёшь. Потом тепло накатывает на тебя, расслабляет, размазывает, растягивает, подавляет волю. Ты сопротивляешься, двигаясь по коридору, как мантру повторяешь:

– Не спать…. Не спать… – трёшь лицо, уши, машешь руками, – Не спать!

И, вдруг, просыпаешься от грохота железа по каменному полу! Ты стоишь на четвереньках, упавший автомат валяется рядом. Вот так, уснул на ходу и рухнул! Хорошо, что не лбом!

Постовая одежда

Постовая одежда эта та, которая постоянно находится на посту, а часовые, меняясь, передают её друг другу. То есть, конечно нет, курсанты не переодеваются и не меняются одеждой. К постовой одежде относится зимний тулуп из овчины и брезентовый плащ. То есть, зимой тулуп от холода, весной, летом и осенью плащ от дождя и ветра. Всё логично, но есть одна проблема. Для охраны поста назначается три человека, а тулуп (или плащ) там имеется только один. И поскольку все люди обладают разной комплекцией, частенько возникали ситуации, когда эта постовая одежда или была непомерно велика, или крайне мала. Понятно, что сбегать и поменять размерчик, возможности не было. Вот и охраняли посты «Сироты Казанские» в куцых плащиках с рукавами до локтей или субъекты в тулупах, волочащихся за часовым как шлейф платья знатной дамы…

… Курсант Толик Ожидаев шёл в составе смены на пост. Настроение у него было прекрасным, предстоящее ночное бдение ничуть не пугало. Что там каких-то два часа? Прекрасная зимняя ночь. Правда мороз градусов пятнадцать, но ведь там на посту есть тулуп…

Прибыли на место и тут произошло нечто непредвиденное. Толику предстояло сменить на посту здоровенного детину, под два метра ростом. А надо сказать ростом Ожидаев был, что говорится – метр с кепкой, всего метр и шестьдесят сантиметров. Постовой тулуп был впору, но не Толику, а тому детине, которого он менял.

Усилиями всей смены одели заступающего на пост Ожидаева. Точнее сказать завернули в огромный кусок овчины, кое-как закатали длинные рукава. Получилось некое подобие тряпочной куколки. Сверху на тулуп одели автомат, подтянув ремень так, чтобы он удерживал края тулупа и не давал им расползаться. Подняли воротник. Всё, часовой готов к несению службы, правда в таком виде он, практически не мог нормально передвигаться. Подумав об этом, разводящий сказал:

– Толян, ты не ходи, стой на одном месте и мечтай о чём-нибудь хорошем. – и ещё раз, поправив на часовом воротник, торчащий выше головы, весело добавил, – Зато не замёрзнешь!

Смена ушла дальше по маршруту…

… Прошло почти два часа, к посту подошла новая смена, её ни кто не остановил. Вокруг тишина. Разводящий осмотрелся, часового не видно:

– Уснул что ли? – задал он вопрос, скорее самому себе, и крикнул – Ожидаев! Эй, часовой!

– Сторож! Аллё! Пора вставать, просыпайся, – с ехидцей подхватили караульные.

В ответ только завывание ветра и шорох позёмки. Зашли на пост, принялись искать. Шутить уже не хотелось, появилась неподдельная тревога за товарища. Где он, что с ним? Сам уйти не должен, может плохо стало? А может кто по голове дал, автомат забрал, а Толика в окопчик сбросил…. Нет, о самом худшем думать не хотелось, да и страшно!

Через десять минут поиска, в дальнем углу поста, между стоящих в ряд машин, разводящий заметил большой шевелящийся комок. Подошёл ближе, комок глухо мычал и, похоже, матерился. Это был часовой, живой, здоровый, оружие на месте. Его подняли, отряхнули, развернули, высвободили из «тулупного плена».

– Что случилось, Ожидаев? – строго спросил разводящий.

– Что – что, упал! Вы ушли, ё…, я, б…, решил перейти и наступил на х… прям на тулуп!

Из сумбурного, полуматерного рассказа Толика стало известно, что он наступив на полу тулупа упал, пытаясь подняться запутался окончательно, потерял один валенок, да так и катался по снегу до прихода смены. Но вот что хорошо, так это то, что не замёрз! Даже вспотел…

Выездной караул

В полк прибывает командующий Военным Округом. Конечно, как всегда в таких случаях, везде всё начистили, надраили, выровняли, маршрут посещения подготовили. Из подразделения которое, как ожидалось должен посетить большой начальник, чтобы не случилось неожиданностей и сохранить музейный порядок, убрали подальше весь личный состав, оставив одного дневального. Готовы, ждут. Утром командир полка, желая проверить как дела, забежал на минуту и в это образцовое подразделение. Убедившись, что всё нормально, спрашивает дневального:

– Боец, ты завтракал?

– Ни как нет товарищ полковник!

– Ну ты это, если Командующий спросит, скажи, что поел, а мы тебе в обед дополнительный паёк дадим…

Приезд командующего задерживался. После обеда командир дивизии, решив на всякий «пожарный» проверить готовность забежал в подразделение. Там всё нормально, порядок. Увидев дневального спрашивает:

– Солдат, ты обедал?

– Ни как нет, товарищ генерал!

Ну бывает. Смотри, если Командующий спросит про обед, ты скажи ему, что поел. А я дам команду, тебе на ужин особую порцию приготовят, с дополнительным пайком.

Командующий Войсками округа приехал вечером. Поужинали и пошли по подготовленному маршруту. В образцово – показательном подразделении увидев идеальный порядок, довольный начальник обратился к, стоящему навытяжку, дневальному:

– Сынок, как служба?

– Нормально, товарищ Командующий. Вот нажрался с утра и стою, порядок охраняю…

(Старая армейская байка)

Уже десятые сутки по бескрайним просторам Родины, согласно неведомому супостату наисекретнейшему стратегическому плану колесила пятидесятидвух кубовая цистерна с ракетным горючим. Впрочем, похоже, что план её путешествия был неизвестен никому, даже тем, кто её отправлял или собирался принимать, ибо, снаряжённый для её охраны караул, был рассчитан не более, чем на семь дней…

Караул размещался в прицепленной к цистерне теплушке – старому, чуть ли не дореволюционной постройки, деревянному, далеко не герметичному, вагончику, внутри которого были оборудованы двухэтажные деревянные нары для отдыха, с набросанными на них ватными тюфяками, поставлена чугунная печка – буржуйка с трубой через крышу вагона, бак с водой. Из нехитрых пожитков имелось пара оцинкованных, слегка примятых ведра, большой закопчённый алюминиевый чайник, метла и кочерга. В дальнем от спальных мест углу отгорожено отхожее место, а рядом сложенный в пирамиду приличный запас дров. К слову сказать, дрова – это было единственное, что у караула не кончилось. А кончилось у них всё, продовольствие, терпение, желание…

На нарах, молча, упершись взглядом в открытую печную топку, нахохлившись как куры на насесте в морозный день, сидели четыре человека – начальник караула сержант Валериан Князищев и его подчинённые, караульные курсанты Валера Буранов, Асхат Фатхудинов и Серёга Покровский. Им не хотелось ни спать, ни в карты играть, ни книжки читать. Ребятам очень хотелось есть. И от этого сосущего, тянущего душу желания и ясного понимания отсутствия перспектив добыть в ближайшие часы чего-нибудь съестного, было жутко тоскливо. Под крышей, покачиваясь в такт вагону и бросая на стены кривые, извивающиеся тени – монстры, рисуя тем самым сюрреалистическую загадочную картину, висела большая керосиновая лампа.

Примерно один раз в день железнодорожный состав останавливался на какой-нибудь станции и в теплушку приходил с проверкой местный военный комендант. Уже на пятые сутки начальник караула неизменно докладывал о том, что вот – вот закончится продовольствие. Коменданты понимающе кивали и обещали дать команду по маршруту и уж на следующей станции запасы продовольствия будут пополнены. Так они и отсчитывали вехи дороги – в «кормильцах». Вчера был уже четвёртый…

Князищев встал, подошёл к печке, подкинул дров, присел ту же на перевёрнутое ведро, опять задумался. Ему не давала покоя мысль о доме и близких. Валериан был женат, его супруга по всему со дня на день должна была родить ребёнка, а проклятая поездка затягивалась и затягивалась. В добавок ко всему он никак не мог дождаться того момента, когда освободится от своих ленивых и жестоких, как он считал, подчинённых. Они только и делали всю дорогу, что спали, ели и в карты играли. Печку топил он, цистерну охранял он и ни какие уговоры и призывы к совести с его стороны не действовали на этих неуправляемых разгильдяев. В общем, забот и переживаний у сержанта хватало. От тягостных мыслей его отвлёк характерный грохот и лязг, прокатившиеся по всему составу. Поезд начал торможение. Он вскочил, подошёл к двери, отодвинул одну створку, выглянул. Ко всеобщей радости товарный поезд, рывками замедляя ход, втягивался на очередную узловую железнодорожную станцию.

Станция! – кинул, полуобернувшись, но не глядя в полумрак теплушки сержант. – Надо думать, что делать будем.

Его подчинённые, находящиеся до этого в голодном оцепенении, встрепенулись, оживились. На их серых от печной копоти, небритых лицах засветилась надежда, засверкали глаза.

Состав остановили на одном из отдалённых от станционного здания пути. Распахнув окончательно двери, Князищев прыгнул на насыпь и отправился искать местное начальство. Военного коменданта здесь не оказалось, но, был на месте начальник станции – пожилой, убелённый сединами упитанный дядька, похожий на добродушного мишку. Он выслушал сержанта, развёл руками и сказал:

Что могу сказать, командир, вот тебе мой телефон. Звони. Поезд будет стоять тридцать минут.

Телефон пришёлся как нельзя кстати. Валериан сумел дозвониться домой! Трубку взяла мама.

Сынок, я так рада что ты позвонил! – радостно начала она, – Поздравляю, у тебя дочка родилась! Вес три двести, рост пятьдесят два, всё хорошо!

Какая то эйфория, замешанная на счастье и ещё непонятном, но заявляющем о себе, чувстве отцовства, захватила его. Он ещё радостно поворковал с мамой, положил трубку, поблагодарил начальника станции, обняв как родного отца и довольный отправился к своим подопечным. Подошёл к вагону. Ребята разминались, стоя на насыпи и смотрели на него полными надежды, но всё же голодными глазами.

– Мужики! – аж подпрыгивая на ходу, закричал Князищев, – У меня дочь родилась!

Он, торжествуя, вскинул руки вверх. Караульные восприняли эту новость позитивно.

– Молодец! Поздравляем! – хлопали они своего командира по плечам и жали по очереди ему руку.

Валериан рассказал про вес, рост, про то как начальник станции помог ему дозвониться домой, про то, что поезд будет стоять тридцать минут, и про то, что здесь нет военного коменданта…

Однако, после известия о времени стоянки и отсутствия коменданта Князивщев осёкся, замолчал. Его подчинённые как по команде посмотрели на часы.

– А что на счёт пожрать? – коротко, как выстрел прозвучало из уст Фатхудинова

Князищев вдруг ясно осознал, что в своём, ещё не сформированном отцовском счастье забыл про еду. Уже не поздравительные и, отнюдь, не доброжелательные, а уже о многом говорящие недвусмысленные взгляды и позы, подчинённых заставили мозг Валериана напрячься. Он вдруг вспомнил, что видел из окна кабинета начальника станции небольшой магазинчик. Решение созрело моментально. Караул, за исключением начальника, обшарив собственные карманы, скинулся в общий котёл. Котлом в данном случае выступала шапка Серёги Покровского. На круг собралось рублей пять с копейками. Покровский, держа шапку с «караульной казной» перед собой шагнул к сержанту, выразительно намекая, что, мол, и он должен сделать свой взнос.

– Командир, а с тебя причитается вдвойне. – спокойно, как будто объявил приговор, а может уже и привёл его в исполнение, произнёс Асхат Фатхудинов, секундная пауза и «контрольный выстрел», – Ну не жмись, выкладывай, что там у тебя.

– Да я… Да у меня, – внутренне скукожившись, сжавшись как засохший сморчок, пролепетал Князищев, полез в карман и достал пятирублёвую купюру. – Вот, у меня больше нет.

И это было истинной правдой, если, не учитывать двадцатипятирублёвку, спрятанную под обложкой военного билета. И именно это и угнетало, и кукожило, и превращало в «засохшего сморчка» сержанта. Как же, эти дармоеды на троих собрали пять рублей, а с него с одного берут столько же…

В гонцы для похода в магазин, не долго думая, как самого быстрого, определили Валерку Буранова. Он схватил вещевой мешок, вытряхнул его на одеяло, сунул подмышку и побежал…

…Примерно сто метров по гравийной насыпи железнодорожного полотна, метров тридцать по перрону и каких-то двести – двести пятьдесят по волнистому, как застывшая лава вулкана, местами провалившемуся асфальту пристанционной площади до магазина. А там к единственному продавцу очередь!

– Люди, дорогие пропустите, поезд сейчас поедет, а у нас есть нечего, – взмолился Валера.

Увидев, изрядно помятого, закопчённого и небритого курсанта, его пропустили сразу, без вопросов и причитаний. Продавщица тут же засуетилась забегала, выкладывая на прилавок буханки чёрного хлеба, батоны, рыбные консервы, печенье, конфеты, ну, и, конечно, три бутылки портвейна. В общем всё что было и умещалось в скромный бюджет караула. Валера быстро уложил покупки в вещмешок, начал было его завязывать, как вдруг одна из присутствующих женщин подошла и протянула две пачки печенья:

– Возьми, касатик. – и умилённо и нежно разглядывая Буранова, добавила, – худющий -то какой. Морят вас там чо ли?

Порыв доброй женщины послужил сигналом для остальных. Присутствующие начали делиться продуктами. Места в мешке уже не было и консервы, печенье и конфеты пошли в карманы. В конце, слегка подвыпивший мужичок сунул Валере за пазуху банку балтийской селёдки…

Всё, надо бежать обратно! И снова волнистый асфальт, перрон и.... Поезд дёрнулся, опять волна грохота и лязг с головы до хвоста, тронулся и начал набирать ход. А впереди ещё насыпь…

…Валера бежал как мог, обхватив руками и прижав к себе драгоценную добычу, ноги вязли и буксовали в гравии, камни летели по сторонам, но каким-то неимоверным усилием, виляя между столбов, он нагонял свой вагон. Когда до цели оставалось метра полтора – два состав увеличил скорость. Наступил критический момент!

Высунувшись по пояс из вагона, а сзади его держал за ноги Покровский, протягивая Валерке руку, Асхат кричал:

– Брось мешок, не успеешь! …Хватайся за руку! … Быстрее! … Давай! … Ну же!

– Хрен вам! Не брошу! – и, поднимая в верх вещмешок, – Пригнись!

Буранов кинул свою поклажу в распахнутый проём теплушки. Мешок пролетев над головой Фатхудинова, едва не задев его, упал на пол. В этот момент Валера начал отставать, предпринял усилие ускориться, споткнулся и … Казалось беда неминуема, но, в этот момент Асхат как гуттаперчевый вытянулся в струнку, двумя руками, надеясь только на держащего его за ноги Покровского, цепко схватил за руки Буранова и …

– А-а-ах!!! – рванул он что было сил

Растянувшаяся пружина сжалась, Валерка оторвавшись от насыпи, приподнялся в воздух и, сминая своих спасителей, влетел в теплушку. Они все трое разлетелись в разные стороны и, тяжело дыша, валялись на полу. Сначала пыхтели, потом начали хихикать, а потом, уже приподнявшись, глядя друг на друга, начали истерически хохотать…

Не веселился только сержант Валериан Князищев. Он стоял, молча, с нескрываемой ненавистью глядя на вещмешок, который лишил его почти последней пятёрки, мог принести ему проблемы и, вероятно, судя по его очертаниям, ещё может принести. Ему так хотелось пнуть этот источник кратковременного изобилия караула, чтоб тот вылетел обратно, но, разумно подумав, что может последовать за ним, да и есть хотелось не меньше других, и денег жалко же, сдержался и пошёл закрывать дверь…

Вечером был настоящий пир. Портвейн! Ребятам казалось, что нет в мире ни чего вкуснее кильки в томате, рыбных фрикаделек, солёных огурцов, «Шахматного» печенья и карамели «Гусиные Лапки» А балтийская селёдочка с чёрным хлебушком – неописуемый деликатес! Наевшись и напившись, как говорится «от пуза» весь состав караула погрузился в блаженный сон…

…Не спал только Князищев, он сидел у буржуйки и добросовестно следил за огнём…

Путешествие наших героев продолжилось ещё два дня. В месте назначения их встретили, поблагодарили и, не накормив, отправили обратно в училище…

Территория

За каждым подразделением в училище закреплена территория. Если быть точнее, то это участок местности (тротуар, дорога, газон, площадка и так далее), который подразделение должно содержать. А именно, подметать мусор, листья, чистить грязь или снег, красить бордюры, косить траву, подстригать кусты. В общем, проводить комплекс работ, который, правда, с небольшой натяжкой, можно назвать современным термином – ландшафтный дизайн.

Почему с натяжкой? В основном потому, что слово «дизайн» подразумевает некое творческое начало. А в нашем случае творчеством занимался только один человек – начальник училища, он определял каким должен быть газон, где, какое высоты, какой породы дерево должно расти, как должен выглядеть сугроб из убранного снега, какой краской красить бордюры. Остальные начальники всех рангов воплощали в жизнь его замыслы посредством курсантского труда.

Так что для курсантов закреплённая территория – это одновременно место общения и мучения, нудная, надоевшая, как горькая редька, обязанность, пропуск в увольнение и предмет гордости. Да, именно гордости. Согласитесь, учиться в заведении, где всё вокруг ухожено и обустроено гораздо приятнее, чем среди затоптанных или заросших крапивой, лопухами и кустами газонов, разбитых, грязных тротуаров и дорог, переполненных и перевёрнутых мусорных урн, заплёванных остановок. Этого «добра» можно было, вдоволь насмотреться за забором училища.

Весной и летом содержать территорию в порядке было, относительно не сложно, для этого хватало сил суточного наряда. А вот осенью и зимой уборка закреплённой территории превращалась в непрерывный, изнуряющий своей неотвратимостью и постоянством, процесс.

Территория училища, стараниями предшествующих поколений «дизайнеров» и курсантов, усажена, сильно разросшимися со временем, тополями, клёнами, берёзами и липами. В общем, во время листопада работы хватало. Иногда, собрав листья в большую кучу, мы вдруг обнаруживали, что все наши дорожки и газоны засыпало ими вновь. Надо было начинать сначала. Это основательно нас бесило и изматывало.

К стати, однажды нам пришлось воочию наблюдать нехитрый способ борьбы с листьями. Было это в ходе подготовки к очередному ноябрьскому параду. Наш батальон жил тогда в городке учебной дивизии под Куйбышевом (ныне Самара). Между рядом казарм, в которых нас разместили, и огромным плацом располагалась небольшая, вытянувшаяся в длинную тонкую полоску, аллея. Каждое утро, выходя на строевую тренировку, мы наблюдали, как местные бойцы убирали территорию. Они скребли газоны, сгребали и уносили прочь нападавшие за ночь листья. Но, осень есть осень. Листья продолжали сыпаться с деревьев, сводя на нет, все усилия солдат. И вот в один прекрасный день ожидался приезд Командующего Войсками Военного Округа, он решил проинспектировать ход тренировок к параду. Подготовка к его прибытию шла, практически, круглосуточно. Вокруг всё чистили, драили, красили, ровняли. Но, проблемой оставались листья, они ни как не хотели опадать одномоментно, а сыпались медленно и равномерно. Местным «дизайнером» для обеспечения идеальной чистоты, было принято решение устроить искусственный листопад. Для этого солдат вооружили длинными палками, которыми они сбивали с веток деревьев листья. Столь комичное действо продолжалось целый день, человек триста бойцов ходили по территории и махали палками. На следующее утро инспекторы в ранге полковников ходили, осматривая территорию и деревья. За каждым из них передвигалась группа начальников пониже, а на некотором удалении за ними следовало подразделение солдат, вооружённое длинными дрынами. И как только полковник замечал на дереве листочек, он тыкал в него пальцем, топал ногами, кричал, ругался. Начальники пониже выстраивались в одну шеренгу, щёлкая каблуками, вытягивались в струнку и молча, краснея и хмурясь, с виноватым видом внимали полковникам. А тем временем, «вооружённое подразделение» под командой сержанта или ефрейтора наносило сокрушительный удар по упрямому листочку, сбивая его и тут же пряча в специально припасённый мешок.

Командующий приехал, но по территории не ходил. Он сразу отправился на плац, поднялся на трибуну, посмотрел прохождение парадных расчётов, сделал замечания, высказал пожелания, в двух словах подбодрил участников парада, кого-то похвалил, сел в машину и уехал…

Зимой уборка территории целиком и полностью зависит от погоды. Если снега мало, то и убрать его не составляет труда. Но, если зима выдавалась снежной, чистка дорог приобретала глобальный характер. Сначала снег при помощи скребков и лопат убирался с дорог, тротуаров, собирался в кучи и перемещался на газоны. Кучи снега на газонах росли мгновенно. И когда их высота превышала человеческий рост, начиналась работа над ними. «Дизайнер» определял, какой формы и размера должны быть сугробы на газонах. Как правило, мы «сооружали» параллепипеды высотой около полутора метров. Для этого сначала обрезались и выравнивались по линии бордюров края сугроба. Потом, для выравнивания верхней плоскости, снег перемещался из угла в угол, от краёв к центру. А если снега не хватало, его тащили с другого сугроба, или наоборот.

Нельзя сказать, что мы угрюмо вкалывали как рабы на плантации. Мы достаточно весло проводили время. Сбиваясь в стайки, травили анекдоты, обсуждали новости. Шутили друг над другом, толкались, кувыркались в снежных кучах. Юность всегда найдёт выход своей энергии!

С тех пор прошёл не один десяток лет. И уже став большим начальником, планируя и наблюдая работу своих подчинённых, иногда нервничая и желая порвать всех и всё в клочья, я часто вспоминал тот «искусственный листопад», солдатиков, остервенело, со смехом и матюгами лупивших по веткам деревьев, а ещё снежные параллепипеды на газонах. И должен сказать, дурь волшебным образом проходила и начиналась спокойная, адекватная ситуации, работа.

Байки Прокопа

Кто такой Прокоп?

Полковник Прокопчук (в курсантской среде – Прокоп) – один из самых харизматичных, уважаемых и любимых курсантами преподаватель, в своей служебной карьере преодолел огонь, воду и медные трубы и «под занавес», как он сам говорил – «пришёл на покой», решил заняться преподавательской деятельностью. Это был энергичный и жизнерадостный человек, иногда жестковатый и даже грубоватый в обращении с подопечными, но всё сглаживалось неистощимым, вулканизирующим чувством юмора и глубочайшим знанием своего предмета. К любой теме или виду занятия он неизменно приплетал какую-нибудь историю из реальной жизни приключившуюся с ним или его сослуживцами. И это были не просто смешные или серьёзные рассказы, это было целое представление! Происходило всё примерно так…

Курсантская группа пишет очередную контрольную. «Прокоп» в буквальном смысле мечется по аудитории и хорошо поставленным голосом декламирует:

– … Это выглядело как в захватывающем, остросюжетном кино! Двадцатикубовый резервуар носился по складу как ракета, ровняя и сбивая всё на своём пути! Начальники и персонал разбежались как Мадагаскарские тараканы – кто куда. Резервуар снёс забор, долетел до единственной караульной вышки, упёрся в неё и остановился. Представляете, товарищи курсанты, одного ведра перекиси водорода не хватило, чтобы сбить эту самую вышку, а вместе с ней сидящего на ней и трясущегося как бетоновибратор часового! Всё стихло, но в округе появился резкий, неприятный запах. Кто может сказать, чем пахло? Вот ВЫ товарищ курсант, – он ткнул в ближайшего, – скажите, чем там могло пахнуть?

– П-п-перекисью? – заикаясь от неожиданности и как бы с надеждой, вопрошая, ответил тот.

– А вот ни хрена вы не готовы к контрольной, дармоеды! Пахнуть там могло только экскрементами начальников и часового, а перекись водорода не имеет запаха! – он остановился и поднял палец, – И даже наоборот. Если у вас утром во рту кошки нахезали, то полоскание слабеньким раствором перекиси водорода устранит это неприятное недоразумение получше любой ментоловой водички!

Сказав это, он метался между рядами, как тот резервуар из рассказа. Походя выдёргивал шпаргалки у курсантов, кому-то давал тумака, кому-то показывал дулю, тыча ею прямо в нос:

– Вот тебе, а не списывать! Уж я вас всех! Вы у меня как часовой запахнете!

Самое удивительное, что никто не обижался. Всё справедливо, заслужил – получи.

Для справки:

Перекись водорода – химическая формула Н2О2, весьма нестабильное соединение, применяется в косметических, медицинских целях, а также в ракетной технике в качестве окислителя или основного энергоносителя. Вся разница в концентрации. История знает не мало случаев, когда наши женщины, по великому блату, у военных добывали пузырёк заветной жидкости, превращающей их в ярких блондинок. Но вот тут то и подстерегала их беда. При попытке получить обесцвечивание волос с помощью, так называемой, «боевой» концентрации перекиси водорода (а у военных другой и не было), соискательницы красоты в результате оказывались на больничной койке и, в последующем, сталкивались с необходимостью пожизненного ношения парика.

При попадании в перекись водорода в высокой концентрации мельчайшей мусоринки немедленно начинается изотермическая реакция с выделением тепла, кислорода и паров воды. Ёмкость, в которой находится распадающаяся жидкость или взрывается, или летает, как вышеупомянутый двадцати кубовый резервуар.

Байка первая – про находчивость солдата

…Молодым лейтенантом приехал на Окружной склад горючего. Назначили меня начальником отдела хранения специальных жидкостей. Эдакая ядовитая должность, опасно, конечно. Но при нормальном и серьёзном подходе не страшней и не трудней любой другой работы. А вот что доставило массу хлопот, так это то, что в разряд специальных жидкостей входил СПИРТ! Досталось мне целое хранилище. Вот тут-то я хлебну-у-л! Перестаньте завидовать и сглатывать слюну! Хлебнул не спирта, а горя!

Как-то стал замечать, что спирт из одной бочки потихо-о-онечку убывает. Странно. В хранилище никого не пускаю, сам всё проверяю, каждое утро осматриваю замки, печати, окна. Всё целое, не тронутое, а спирта всё меньше и меньше. Причём убывает за один раз в размере одной бутылки и, как правило, перед праздниками или выходными. Пошёл со своей проблемой к командиру, а дело было как раз перед Майскими. Командир выслушал и решил устроить ночную засаду.

Как стемнело, тайком пробрались к хранилищу, спрятались за стоящие рядом машины и принялись ждать. Сидим не дышим. Курить хочется! А нельзя. Примерно часа через полтора, со стороны караулки к хранилищу приблизились три фигуры. Они подошли к входу, немного повозились и аккуратно, без лишнего звука… вынули весь косяк вместе с дверью, замком и печатью! Один шмыгнул внутрь, через несколько минут выскочил. Опять же молча, без звука поставили дверь на место и направились обратно. Я, было, хотел выскочить, но командир схватил за руку, зашипел. Мол, стой, не шуми.

Дождавшись, когда ночные расхитители «огненной воды» скроются из вида, вышли из укрытия и направились в караулку. А там всё очень даже здорово! Все на месте, обязанности знают, начальство глазами поедают, прям на подвиги готовы. Командир сделал вид, что ничего не подозревает и не видел, просто пришёл караул проверить и молодого лейтенанта поучить, но решил проследить и накрыть всю спиртовую Коза-Ностру разом.

Первого мая мы во главе с командиром совершили рейд в караульный взвод, обыскав все загашники начали вынюхивать каждого солдата. Нашли одну бутылку разбавленного спирта и трёх орлов с запашком. На следующий день повторили заход. Теперь нашлось два явно пьяненьких. Но вот незадача, запаха не было! Мы уж, грешным делом, подумали, что таблетки какие-нибудь. По этому пути и пошли. Один из попавшихся был санитар из медпункта, а до призыва в армию – выгнанный студент медицинского института. Пошарили там и нашли спиртовой раствор в… КЛИЗМЕ! Вот, что недоученный эскулап придумал! Решили запах спрятать. Хорошо, что эти идиоты догадались разбавить спирт водой. А представьте – чистого спиртяжки, да в задницу! Вот, оказывается, откуда взялось выражение «Пьяный в ж…»

Дверь в хранилище закрепили, и уже перед днём Победы взяли с поличным «ходоков» именно в тот момент, когда они пытались вынуть дверной косяк. В конце концов, все сознались и повинились. Они из призыва в призыв, как завещание предков, передавали эту лазейку, брали совсем понемногу. Но вот перед праздниками зачастили. Жадность сгубила!

Байка вторая – про смекалку солдата

… Проводили мы очередную зачистку резервуаров из-под спирта. Технология не сложная, но требует весьма серьёзного подхода к соблюдению мер безопасности. Во-первых, – это специальные средства индивидуальной защиты для человека, опускающегося в резервуар. То есть, шланговый противогаз, резиновые сапоги, перчатки. Во-вторых, – режим работы. Десять – пятнадцать минут в резервуаре, и на воздух, отдыхать. В ёмкость лезет следующий. Суть работы заключается в удалении остатка жидкости и осадка. Как резервуар не опустошай, а на дне всегда останется хоть узкая, но полоска хранящегося продукта. И чем больше резервуар, тем эта полоска длиннее и, соответственно, объёмнее. В двадцатикубовом резервуаре можно и ведро наскрести. Но самое замечательное, что это относится к естественной убыли и просто списывается по акту. А как вы хотели. Жить то надо? Строить, красить, дефициты выбивать надо? Надо!

Так вот, чистим мы, значит, резервуары. Работа хорошо идёт, в сроки укладываемся. Но тут беда! Вечером у солдат пьянка. Разбираемся, оказывается, спирт пили. Где взяли не говорят, молчат как партизаны. Понятно, на зачистке. Думаем, как так? Ведь проверяем каждого бойца перед заходом в резервуар и после выхода, на изнанку выворачиваем! И нюхаем и щупаем. Не добившись признания, решили проследить за процессом.

В следующий раз наблюдали за каждым движением солдат и опять вечером пьянка. На следующий день всё-таки вычислили! Обратили внимание на то, что каждый боец, перед спуском в резервуар, одевая противогаз, обязательно сверху одевает и пилотку. Спускается вниз, начинает работать, а для этого надо наклониться. Делает это так, чтобы пилотка упала. Он её не поднима-а-ает, а забирает только тогда, когда выбирается из ёмкости. Пилотка, пропитанная спиртом, остаётся на голове, боец быстренько выбегает на улицу, а там, в кустиках, припрятана баночка. Пилотка выжимается и вот вам выпивка! С одного раза до ста грамм выносили!

Мы, конечно, дело такое пресекли, уж было обрадовались. Но в следующий раз после работы опять случилась попойка. Следили за работничками, не отрываясь, и вроде бы каждое движение фиксировали, но нет результата. Спас ситуацию командир взвода. Он заподозрил неладное, когда обратил внимание, что бойцы, собираясь на зачистку резервуаров из-под спирта, утром моют ноги. Учитывая это обстоятельство, вычислили хитрецов и в этот раз. Оказалось, они пошли на «крайние меры», спускаясь в резервуар, вставали на колено и зачерпывали, на сколько это было возможно, голенищем резинового сапога остатки спирта. Ну а дальше схема известная – вышел, разулся, перелил добычу в припрятанную ёмкость. Ребята не были алкоголиками, они играли с нами, им было интересно нас обхитрить. Ну а вечерние попойки – это приз за удачный выпад…

Байка третья – психолого-медицинская

…Ну, господа хорошие, достали меня некоторые коллеги – попрошайки. Ходят за мной канючат, мол, налей спиртику. У кого праздник, у кого друг приехал, кому то надо что-то добыть. А один капитан, по фамилии Наливайко, старый служака и известный у нас выпивоха, повадился ходить каждую неделю. Сначала раз в месяц просил, потом еженедельно приставать начал. И главное просит не на выпивку, как остальные, а на лечение грибка на ногах, жизни говорит, нет, так страдаю. Ну, думаю, скоро каждый день по бутылке клянчить будет. И главное, как сослуживцам отказать. Трудимся рядом, живём в одном доме, дети играют в одном дворе и в школу ходят вместе. Мне конечно не жалко, но как списывать? Да ещё командир требует, чтобы запас всегда был в загашнике. Опять придётся кому-то не доливать, кого-то просить оставить чуток. Неприятно это. А куда деваться?

Долго я вертелся как уж на сковородке. Но вот однажды, когда ко мне за спиртом обратился зампотех, а ему надо было добыть какие-то запчасти, я не выдержал и высказал всё, что думаю по этому поводу. Тот выслушал и предложил свою помощь…

В пятницу, в назначенное время к спиртохранилищу, изображая крайние физические мучения, показательно шкандыбая на «грибковых» ногах, пришёл капитан Наливайко. Послушайте, и фамилия то какая подходящая! Мы с зампотехом его уже ждали. Как обычно сначала последовал рассказ о злой, несчастной доле с описанием страданий. Зампотех послушал и говорит:

– Покажи ноги то.

Все зашли в хранилище, Наливайко усадили на табурет, поставили под ноги полубочку (это вроде большого тазика).

– Разувайся давай, – говорит зампотех, – щас лечить тебя будем.

Наливайко разулся, снял носки. Грибок у него действительно был. И не мудрено, ноги были грязнющие, в хранилище повис запах толи тухлятины, толи дорогого сыра. Капитан, не стесняясь начал показывать свои болячки. Зампотех, молча и быстро, без суеты взял ручной насос, сунул всасывающий рукав в резервуар со спиртом, напорный в полубочку и быстренько так накачал литров двадцать. Наливайко охватил столбняк, его босые грязные ноги были по щиколотку погружены в чистый спирт!

– Мой давай, – сказал зампотех, – Лучше лечения не придумаешь. Пару сеансов и навсегда забудешь о грибках.

Деваться бедному капитану было некуда, он старательно вымыл в спирте ноги, обработал болячки. Ковырялся минут пятнадцать, понятно, время тянул.

– Ну, всё, – нетерпеливо спросил зампотех, – Закончил?

И, не дожидаясь ответа, поменял рукава насоса местами. Спирт из полубочки, в которой были вымыты Наливайкины ноги, перекочевал в общий резервуар.

Наш «пациент» молча обул свои стоптанные полуботинки и поплёлся восвояси.

Месяца четыре, пока не прибыла новая партия спирта, меня даже командир не донимал…

Байка четвёртая – про результативность и эффективность

…Учишь вас учишь, дармоедов, а толку, как с козла молока! Мы готовим из вас будущих руководителей, управленцев. А что делает управленец? Ну не трудно догадаться то. Конечно, управляет! А как надо управлять? Правильно, эффективно и результативно! А кто знает, что это такое? Понятно, пеньки кампучийские, ни черта вы не знаете. Вот послушайте анекдот на эту тему:

Идут международные соревнования по забиванию гвоздей в деревянный брус лбом. Выходит английский спортсмен. Ба-а-а-х! Лоб покраснел. Судьи проверяют результат и объявляют:

– Десять сантиметров!

–Браво! – кричат зрители.

Выходит американец. Тра-а-а-х! На лбу шишка.

– Десять сантиметров! – объявляют судьи.

– Молодец! – ликует публика.

Выходит русский Ваня. И-и-и ба-а-а-ц! На лбу кровь.

– Десять сантиметров! Первое место! – торжественно декламирует главный судья соревнований.

В зале смятение, болельщики начинают возмущаться, мол, как да за что, у всех десять сантиметров.

– Спокойно, дамы и господа, – говорит главный арбитр, – Русский Ваня забил гвоздь так же как и все – на десть сантиметров, но … ШЛЯПКОЙ ВПЕРЁД!

Вот так то, товарищи курсанты. Цели мы достигаем не хуже других, только в отличии от них у нас после этих достижений лбы в крови…

Байка пятая – сельскохозяйственная

…Всегда и всё надо контролировать. А что бы контролировать, надо знать предмет. Ну что ты сможешь проверить и увидеть, если сам не знаешь, как оно должно выглядеть, пахнуть или работать? Вот вам пример. Проводили мы как-то экспериментальное учение с отделом хранения специального топлива нашей базы. Готовились к этому мероприятию тщательно, старались предусмотреть всё до мелочей. Особой задачей, предстоящих действий было развёртывание трубопровода для перекачки окислителя. Развернуть-то не сложно, а вот качать, мы ещё ни разу не качали. Сложность в том и заключалась, что надо было реально подать по трубам какое-то количество меланжа, а потом опорожнить их и нейтрализовать.

Ну, в общем, развернули мы этот трубопровод. Трассу для этого выбирали тщательно, но вот в одном месте пришлось положить трубы рядом с чьим-то огородом. По-другому не получалось. Да, невдалеке была деревня. Прежде чем заполнять, начальник базы, разделив на участки трубопровод, послал для проверки качества сборки группу офицеров. Так вот, участок у огорода достался лейтенанту, нашему выпускнику. Вот такой же, как и вы был дармоед, учиться не хотел! И что вы думаете? Просмотре-е-ел наш дипломированный инженер перекос соединительного фланца прямо рядом с посаженной картошкой! А почему просмотрел? Да по тому, что бедняга не знал, как должно выглядеть правильное соединение. А ещё он не проникся должным уровнем ответственности! Он даже не подумал о возможных последствиях, если наш меланж потечёт из трубы.

Начали перекачку. Сначала всё шло хорошо, но как только вышли на рабочий режим, резко упало давление в трубе. Что такое? Насосы выключили, процесс остановили, побежали по трубе. Конечно же, нашли утечку. И по закону подлости она произошла рядом с тем самым огородом. Пролили не много, но этого хватило, чтобы «оросить» добрую половину участка и деревянной изгороди, сооружённой вокруг него.

Что тут было! Над огородом огромное рыжее облако, народ из деревни разбежался, кто куда! Пешком, на велосипедах, лошадях, тракторах! Паника! Картофельная ботва на глазах почернела, забор просто рассыпался и превратился в кучку головешек. Пришлось всё срочно нейтрализовать, зачищать и убираться восвояси.

Хозяин огорода, старый дед, примчался к нам на телеге, кинулся на начальника базы. Ну, думали, сейчас всех кнутом исполосует! Еле успокоили. Договорились. Мы ему компенсацию выплатили, офицеры сбросились и тут же выплатили. Сто рублей содрал с нас дедушка. А мы и рады уладить проблему. Если на верх просочится информация, нас порвут, как тузик грелку. Ну, в общем, замяли дело.

Но, это ещё не конец истории. Прошёл год. Неожиданно на базу, всё на той же телеге, приехал тот самый дед, в парадном костюме, с орденскими планками на груди. Привёз назад деньги, да ещё картошки, овощей, яблок. Зашёл к начальнику и говорит:

– Командир, прости ты меня за прошлый раз, дурака старого. Вот всё возвращаю и гостинцы в придачу.

– Да не обижаемся мы на тебя, дед, – ответил начальник базы, – сами виноваты, всё справедливо.

А сам, конечно заволновался. С чего это вдруг мужик решил деньги-то вернуть? И тут дед говорит:

– Сынок, дай команду, пусть твои ребята этой заразой мне огород по осени ещё раз польют. Уж больно хорошо растёт теперь всё.

А почему, товарищи курсанты, всё хорошо росло в огороде? Кто скажет? Ну, дармоеды и есть дармоеды! Ничего не знаете, и знать не хотите! Да потому, что основа меланжа – это азотная кислота и четырёх окись азота. А потом ещё и раствором аммиака всё поливали. Это же концентрированные удобрения! Ну да, сначала всё сгорело, а на следующий год попёрло! Но предупреждаю, увлекаться этим не стоит. Азотные соединения, получившиеся в результате распада составляющих меланжа – это нитраты. А нитраты – это вредно!

Байка шестая – про шерстяные доски

…Как надо ставить задачу? Ну, кто скажет? Ну, вот вы, товарищ курсант, изреките на эту тему что-нибудь. Поднимайтесь, поднимайтесь. Будете большим начальником, вызовете подчинённого, поставите его перед собой по стойке «Смирно» и давай его грузить. А на выходе – шиш с маслом! А почему? Молчите? Та-ак, не знаете ничего, дармоед. Стойте пока. Кто поможет? Та-ак, вот вы, в дальнем углу, чо глаза-то под стол прячете? Вставайте скажите, что думаете… Говорите, задачу надо ставить кратко и ясно? Правильно. А ещё? Та-ак, реально, адресно, конкретно по времени, оптимально, хорошо. Ну, и? Ага-а, соизмеримо с целями и возможностями. Молодец, присядьте, не зря сегодня завтрак съели! А вы, товарищ курсант, что утром ели? Ка-атле-ету-у? Вкусно? Вот постойте пока, отрабатывайте вкусную котлету, бездельник! Через голову не доходит, может, через ноги прозреете, а там глядишь, и за ум возьмётесь.

Ну а что самое главное, товарищи курсанты? Главное – это убедиться, что тебя, подчинённый понял правильно, а кроме того, начальник просто обязан выяснить, как человек собирается выполнять его задачу. Понимает ли он суть вопроса и есть ли у него для этого необходимые знания и умения. Иногда руководителю приходится до мелочей всё рассказывать и показывать, как да что. Иначе никак! Иначе в результате получите шерстяные доски! Что, не знаете про шерстяные доски? Не бывает таких, говорите? Бывает! Вот послушайте…

Служил я на базе в Туркмении. В то время мы готовились к большой и серьёзной проверке. По служебным вопросам всё было понятно и ясно, необходимые работы организованы, люди мобилизованы… В общем, все старались и надеялись на успех. Комиссия ожидалась на неделю. На базе была небольшая гостиница для приезжих с маленьким обеденным залом. Вот, впрочем, и всё. Вокруг базы, на десятки километров ничего интересного, одни холмы да барханы. Чем развлекать проверяющих? Этим-то вопросом и задался наш командир.

Общими усилиями узнали, кто к нам едет, что они любят, на что внимание обращают. Надо понимать, дорогие мои, что это нормальная предварительная работа при подготовке к любой проверке. Следует прогнозировать, что тебя ждёт, тогда и меры заблаговременно принять можно, дабы исключить неприятности. Осведомлён, значит вооружён! Это не я сказал, товарищи курсанты, а Юлий Цезарь.

В общем, нам стало доподлинно известно, что председатель комиссии полковник Гоголидзе очень любит попариться в баньке. Всё понятно, вот только баньки у нас не было. А как быть? Время мало, чуть больше месяца. Подходящее помещение нашли в технической зоне, надо было только оборудовать и обшить деревом. И если газовый котёл и всё что к нему полагается, нашли сразу, то вот с досками образовался затор. Ну, нет нигде подходящего материала!

Командиром хозяйственного взвода у нас был прапорщик Яценко – человек полностью соответствующий названию занимаемой должности. Он и в самом деле был настолько хозяйственным и деловитым, что, казалось, нет таких проблем и задач, которые он не смог бы решить. В нём причудливо сочетались, достойная примера, добросовестность в отношении к делу, природная изворотливость и пронырливость. Короче, учитывая его личные качества, командир возложил на него самую сложную задачу – строительство бани с парилкой.

Работа закипела, подвели газ, оборудовали душевые, огородили территорию, построили навес, а под ним небольшой бассейн, достали неплохую мебель для отдыха. Не решался только вопрос с досками. Яценко, с благословения командира, взяв грузовую машину, затарившись спиртом, несколькими бочками с маслами и бензином, отправился на поиски. Не было его несколько дней, и вот, когда уже начинала гаснуть надежда, он вернулся на автомобиле, доверху гружёном различными пиломатериалами. Добыл-таки!

Работы по строительству бани завершились в последний день, так что опробовать не успели. Решили использовать этот факт, как фишку, мол, проведём торжественное открытие, а право «перерезать ленточку» представим председателю комиссии. На том и порешили.

Вечером следующего дня командир повёл Гоголидзе и его спутников в баню. А там красота! Яценко потрудился на славу! Всё новенькое, чистенькое, красивое, запах свежеструганных досок дурманит голову. Стол накрыт не хуже, чем в Метрополе! И простынки беленькие и свежее бельё с носочками, всё как учили! Венечки запарены. И даже специальные дощечки – сидушки для гостей сделаны. Это чтобы в парилке на них сидеть и не обжечь причинное место, понимаете, товарищи курсанты, доски-то горячие. Что тут скажешь, всё продумано!

Гоголидзе восхищается, командир доволен, как танк. Разделись, расслабились, остограмились и в парилку…

Зашли, разместились. Первый заход, сидят, греются. Командир рассказывает какими усилиями построено сие столь ценное и нужное заведение… Всё было просто супер… до тех пор, пока не решили выйти…

Первым попытался подняться майор из комиссии, который встал и вдруг воскликнул:

– Ой! Что это? – он пытался оторвать от своего зада дощечку – сидушку, – Она приклеилась!

Тут командир, до этого говоривший без умолка прикусил язык, у находящихся в парилке, напряглись лица. Начали потихоньку проверять свои дощечки. Результат у всех был одинаков – сидушки как пластырь прилипли к задницам…

Здесь, товарищи курсанты, я должен уточнить одну интимную подробность. Знаете, что среди индивидуумов мужского пола бывают особо брутальные экземпляры. Я имею в виду повышенную степень волосатости. Так вот, что председатель комиссии, что командир, оба относились именно к этим, особо брутальным, то есть отличались ярко выраженным волосяным покровом тела. У одного и у другого волосы густо росли везде, на плечах, спине, я уж не говорю о груди, и, конечно же, на том месте, на котором сидят. Правда, Гоголидзе был более волосат. По этой причине командиру и полковнику пришлось сначала отрываться от обшивки полок, потом все вместе с дощечками на задах вышли в предбанник, где, в порядке взаимопомощи, начался процесс эпиляции. Говоря простым, не литературным языком, наши любители баньки отрывали друг у друга доски от задниц. При чём, вся поросль волосатая оставалась на этих самых дощечках! Кожа на ягодицах у всех стала розовой и чистой, как у младенцев.

«Так в чём причина?» спросите вы. Вот тут то и скрывается самое интересное! Возвращаемся к изначальной теме. Командир прапорщика озадачил, но не уточнил для себя, знает ли тот как делается парилка и каким материалом следует её обшивать. Вот добросовестный Яценко, достав на какой-то станции свежие сосновые доски, и употребил их в дело. А сосна при нагреве что делает? Выделяет смолу! Вот она-то родимая и послужила тем самым клеем.

Злоключения наших героев на этом не закончились. Освободившись от прилипшей древесины и части своих волос, они замотались в простыни и уселись пить чай с коньячком. Но вот стереть с себя смолу не допёрли! Через минут сорок собрались было одеваться, а в парилку больше не пошли, так теперь и простыни приклеились. Опять эпиляция! Что ха-ха, товарищи курсанты? Вот вы смеётесь, а мужикам плакать хотелось! Особенно командиру…

Гоголидзе свою сидушку покрытую его волосьями как шерстью взял себе, сказав при этом:

– На память возьму. Да и жене придётся объяснения давать, почему у меня задница лысая и розовая как у макаки. Заревнует ещё. А так, есть доказательство! – а потом, ухмыльнувшись, добавил, – А ты, командир, свою шерстяную доску тоже возьми и на видное место в кабинете повесь. Тоже – на долгую память…

Байка седьмая – про сообщающиеся сосуды

…Строим склад. Установили резервуарную группу, ну скажем из двух десятков двадцати пяти кубовых ёмкостей. Что надо сделать дальше? …Та-ак, опять ничего не знаете. Ну, дармоеды? … Закручивайте свои прямые извилины, закручивайте. Что говорите? Покрасить? А что покрасить, резервуары или траву вокруг них? Трубопровод? Правильно, товарищи курсанты, надо сделать обвязку этих резервуаров системой трубопроводов. Обращаю ваша внимание на то, что обвязка эта должна быть продуманной. А почему? Во что превращаются наши резервуары с обвязкой? Ну вот вы товарищ курсант, что щемитесь за широкой спиной отличника? Мне что, подойти за ухо вас приподнять? Ага, наконец-то соизволили задницу от стула оторвать! Ну, говорите…Чё мычите то? Не знаете? А в школе по физике что было? Пяа-а-ать?! А про закон сообщающихся сосудов проходили? … А? … Проходи-и-или. Ну, наконец-то, догадались о чём идёт речь. Да, товарищи курсанты, обвязанные в единую систему резервуары, превращаются в сообщающиеся сосуды. Всё просто. Вот я вам сейчас расскажу, что такое сообщающиеся сосуды. А вы, физик-пятёрышник, постойте, послушайте и потренируйте соображалку-то свою.

… Давно это было. Служили в нашей части два прапорщика. Один здоровый, рослый и толстый, а другой маленький, тщедушный такой, худющий, как велосипед. И были они, я вам скажу, заклятыми друзьями. Ну, это когда друг без друга не могут, а соберутся вместе, так один другому старается нагадить и удовольствие от этого получить. В общем, оба были хороши. Использовали любую возможность поиздеваться над товарищем. Так мы их и звали – Толстый и Тонкий, как клоунов. И вот как-то были мы на учении. Далеко ездили, всё прошло нормально. Возвращались домой эшелоном. На одной из узловых станций объявили длительную стоянку, разрешили выйти из вагонов, размяться. Состав остановили на пристанционных путях, необорудованных перроном, насыпь высо-окая. Слезать не удобно, того и гляди – загремишь под откос. Первый вышел Толстый, помог кому-то спуститься. Тут в проходе появляется Тонкий. Толстый подставляет ему плечо, подаёт руку и когда тот подался вперёд, что бы опереться на товарища, резко сделал шаг в сторону. Тонкий, взвизгнув и матюгнувшись полетел вниз. Но Толстый именно этого и ждал, проявив неожиданную прыть, он перехватил друга сзади за пояс, придержал и приподнял его вверх, не дав упасть, но и на ноги встать не позволил. Тонкий, на мгновенье зависший в полёте, ко всеобщему удовольствию, молотил воздух всеми четырьмя конечностями. Народ дружно ржал над приключением. Минут через сорок Толстого приспичило в туалет. А там рядом стоял деревянный привокзальный двух местный сортир. На одной двери красной краской написано «Жэ», на второй «Мэ», всё как полагается. Открываешь дверь, а там, известное дело что, очко в деревянном полу. Толстый зашёл в кабину, закрылся на крючок, уселся и принялся за дело. Тонкий подошёл к туалету, постучал в дверь.

– Занято! – кричит Толстый.

– Ну вот и хорошо, ну, вот ты и попался, – с явным удовольствием произнёс Тонкий.

– Ха, что ты мне сделаешь? Может задницу подотрёшь? – издевательски, но с натугой прокряхтел толстый.

Тонкий хитро ухмыльнулся, достал из кармана взрывпакет, поджёг его, открыл дверь соседней кабины и бросил его в очко. Он хотел напугать своего дружка. Но, безграмотный, не учёл закон сообщающихся сосудов! Двери и дырки были разные, а резервуар-то один! …

Раздался глухой хлопок, как будто лопнул детский шарик, только эффект при этом, был отнюдь не детский. Всё содержимое выгребной ямы поднялось и устремилось вверх! Толстый, в той же позе, как сидел на очке, со спущенными штанами, лбом выбил дверь и, весь в дерьме, вывалился наружу. Тонкому повезло больше, он так и остался стоять у открытой двери, глядя в тёмную дыру. По его лицу и груди стекали фекалии, ко лбу прилип почтовый конверт. Наверное, когда-то, кто-то письмо, читал?

Когда толстого отчистили и переодели, он кинулся искать Тонкого, но тот так затаился, забившись, куда-то в щель, что до возвращения домой его так никто и не увидел…

Вывод, товарищи курсанты, обвязку резервуаров надо делать так, чтобы в любой момент можно было отсечь любой из них поворотом задвижки, использовать их как по отдельности для хранения разных нефтепродуктов, так и группами.

Ну, что, пятёрышник? Поняли, что такое сообщающиеся сосуды? Запомнили? … Так то-очно… Сади-итесь, Ландау вы наш…

Полковник Додик

Своевременное и смелое решение

Было это во время так называемого Вьетнамо – Китайского конфликта. Та непонятная война неожиданно началась и так же неожиданно закончилась, Китайцы прекратили боевые действия и вывели свои войска. Кроме героической стойкости вьетнамских солдат, этому способствовали и действия Советского руководства, продемонстрировавшего решимость в применении вооружённой силы против агрессора.

Танковый полк под командованием полковника Додика, дислоцирующийся на территории Монголии, получил задачу выдвинуться к Китайской границе и под видом учения провести ряд демонстрационных действий.

Всё шло своим чередом, колонны подразделений полка продвигались вдоль границы. Неожиданно поступил доклад от разведчиков. Оказалось, что вдоль кромки границы, на всём протяжении маршрута с Китайской стороны развернуты самоходно-артиллерийский дивизион и пехотный полк. Военные сопредельного государства явно готовились к открытию огня. Командир полка оказался перед выбором – действовать немедленно по обстановке или доложить командиру дивизии и ждать его указаний. Всё-таки возобладало командирское, учитывая ситуацию, полковник Додик принял решение…

– Внимание, полк! – прозвучало в радиоэфире,– Противник справа. Все вправо! На рубеж Государственной Границы, вперёд!

А в штаб дивизии доложил:

– Обнаружил противника, имитирую атаку! – ну и дальше подробности…

Командир дивизии – номенклатурный генерал, оторопел, услышав такой доклад, несколько минут приходил в себя. После осмысления происходящего он испугался. Нет не начала третьей мировой войны, а ответственности. Он живо представил, как его будут «драть» в округе, а может и в Москве! Карьере конец! Подумав об этом, он истошно заорал в эфир:

– Стой! Додик, Стой! Назад!

Но было уже поздно, полк в боевых порядках, на хорошей скорости быстро преодолел несколько километров монгольской степи и вышел на линию границы. В довершение ко всему танкисты употребили свой излюбленный ход, применяемый на показных учениях с целью предания наибольшего эффекта – по общей команде все три танковых батальона, атакующих в первом эшелоне, при выходе на рубеж, одновременно дали залп холостыми выстрелами. Грохот разнёсся далеко по степи…

Последствия оказались самыми неожиданными, но крайне благоприятными для ситуации – Китайцев как ветром сдуло, их подразделения рассеялись. Полк Додика остановился…

Командир дивизии доложил в штаб округа о своевольстве и безответственных действиях командира полка, там информацию приняли, но, учитывая результат, поняли по-своему…

В скором времени военный конфликт прекратился, действия полка, а особенно произведённый им эффект заметили на «верху». Командир полка за своевременное и смелое решение был награждён орденом Красного Знамени, командира дивизии же обошли стороной. А командующий округом, подводя итоги, даже намекнул:

– У нас генералы сопли жевали, а полковники принимали своевременные решения и брали ответственность на себя!

Командир дивизии не на шутку разобиделся. Как же, ведь его такого умного и талантливого обошёл какой-то полковник, пришедший в армию «от сохи»! Вот он и применил все свои связи и возможности чтобы испортить жизнь «полковнику – выскочке». И надо сказать успешно применил.

Для Додика не прошли даром ни то смелое решение, ни старания комдива. У него появился нервный тик. В самый неподходящий момент, самопроизвольно начинали сокращаться мышцы правой стороны лица, и появлялся какой-то злобный оскал. Особенно это проявлялось, когда полковник волновался или прилагал усилия для того, чтобы сосредоточиться на чём-либо. В итоге его командирская карьера закончилась, он перешёл на преподавательскую работу.

Знакомство

Занятия по тактике. Сидим в классе, ждём нового преподавателя. По слухам – какой– то ярый служака. Открылась дверь.

– Встать, смирррна! – скомандовал командир группы – рослый, статный парень, шагнул на встречу входящему, – Товарищ полковник, группа в полном составе на занятия по тактике прибыла. Командир группы сержант Скачко. – доложил и застыл, глядя на сухощавого, низкорослого, черноволосого с лёгкой проседью полковника сверху вниз.

– А вас что, товарищ сержант, на строевой подготовке не учили, как надо встречать начальника? Вы что, ждете, когда я упрусь лбом вам в живот? – сверля командира группы пронзительным взглядом, неожиданно резким баритоном спросил полковник, на его лице появился прямо-таки зверский оскал, – Сделайте шаг в сторону! Я же должен пройти дальше и поздороваться с людьми! – оскал пропал.

Скачко выполнил требование, полковник прошёл дальше, чётко повернулся к аудитории лицом:

– Здравствуйте товарищи курсанты!

Обычно в таких случаях преподаватели давали команду «Вольно, садись», а тут – «Здравствуйте…». От неожиданности мы ответили вразнобой.

– Кто в лес, кто по дрова! Плохо! Ещё раз. Здравствуйте товарищи курсанты! – и опять звериный оскал.

Так повторилось три раза. Мы наконец-то сообразили, что от нас требуется и своё «Здравия желаем, товарищ полковник!» гаркнули так, словно мы находимся на параде – громко и чётко.

– Ну вот, можете. Как сказал великий «Хорош в строю, силён в бою». Кто против? – опять пронзительный взгляд и оскал, – Будем спорить?

В ответ тишина.

– Вольно, присаживайтесь. – и, дождавшись, когда перестанут греметь стулья, – Я полковник Додик Георгий Валентинович, буду вести занятия по Тактике у вас на курсе и непосредственно в вашей группе. О себе! Ненавижу лень, распущенность, неисполнительность, головотяпство и шаблоны. Люблю и приветствую активную жизненную позицию у людей и разумную инициативу. Если принял нестандартное решение, осмелился работать не по написанному, докажи свою правоту и логику! В противном случае ты – самый страшный зверь в армии, инициативный дурак! – опять оскал, он заметил, что мы реагируем на его странную мимику, – На выражение моего лица прошу не обращать внимания, это нервное и не относится к моему к вам отношению. Вопросы по этому поводу есть? Нет? Тогда закроем тему раз и навсегда. – потом, немного помолчав добавил, – Моя жизненная позиция как в известном тосте – «Мужчина должен иметь серебро в волосах, золото в карманах и железо в штанах». Что это означает, разберём позже, когда повзрослеете, а сейчас переходим к теме сегодняшнего занятия…

Так мы открыли новую страничку нашей курсантской жизни.

О целях

Изучать предмет стало одновременно сложнее и интереснее. Если раньше при ответе на вопрос преподавателя достаточно было процитировать положения боевого устава или изложить информацию из учебника, то теперь главным стало не ЧТО, а ПОЧЕМУ. Додик заставлял нас думать и оценивать последствия своих решений и действий.

Как-то на занятии, когда мы отрабатывали тему, связанную с ведением наступления, он дал нам «вводную»:

– Мотострелковый полк ведёт наступление, в первом эшелоне действует три батальона, ещё один – во втором. Батальон, наступающий в центре боевого порядка полка, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением противника, обороняющего населённый пункт, понёс потери и вынужден был остановиться. При этом, соседи слева, и справа продолжают успешно громить врага и продвигаться. Вы – в роли командира полка. Ваши действия?

Мы, конечно, активно начали предлагать разные варианты помощи «истекающему кровью» батальону, а преподаватель, слушая нас, только кивал и спрашивал:

– А ещё варианты?

Когда у нас иссякли все идеи, Додик спросил:

– Какая задача у полка? – и не дожидаясь ответа продолжил, – Задача полка – уничтожить супостата и к концу дня выйти на рубеж, – он ткнул указкой на схему, нарисованную мелом на доске, – И от этого будет зависеть судьба других полков и дивизии в целом. Правильно будет так – батальон второго эшелона вводится в бой, это обеспечит дальнейшее продвижение полка к заданному рубежу, а остановившийся батальон должен блокировать и окружить засевшего в населённом пункте противника. Главное выполнить поставленную задачу, а окружённого врага добьёте позже или дивизия поможет. Мораль – отвлекаясь на выполнение мелких задач, не достигнешь большего! Вот так и в жизни, и в службе – поставил себе цель, иди к ней! Иди и не разменивайся на суету…

Потом немного помолчав, посверлив нас своим фирменным пронзительным взглядом, добавил:

– Но! Всегда есть – Но! Всё что я сказал, совсем не значит, что к цели надо идти, не глядя по сторонам. Бывают ситуации, когда надо пересмотреть эту самую цель или вообще отказаться от неё. Всё зависит от обстановки, которую надо правильно оценить, сделать своевременные выводы и принять оптимальное решение. Вся жизнь человека – это постоянный выбор. Выбор в большом и в малом…

О гуманизме

Однажды на полевых занятиях, когда мы в очередной раз то оборонялись, то, атакуя, «громили» ненавистного супостата, на перерыве полковник Додик собрал нас вокруг себя и задал неожиданный вопрос:

– Вот представьте товарищи курсанты, вы идёте в атаку, вокруг грохот, огнь и смерть. Ваш боевой товарищ ранен, он упал и просит о помощи. Что вы будете делать? – он ткнул пальцем в ближайшего, – Вот вы, как поступите?

– Естественно, как, товарищ полковник, помогу товарищу, окажу ему посильную помощь, ну хотя бы оттащу в безопасное место. – сходу ответил тот.

– А вы? – полковник обратился к другому.

Ответ тот же.

– А есть другое мнение по этому поводу?

– Нет, нет… – загомонили мы, – своих не бросаем.

– А вот я бы, – ткнул он себя пальцем в грудь, – Я бы продолжил выполнять поставленную задачу. Что жестоко? Не гуманно? А вот давайте вникнем в проблему глубже. Мы говорим о конкретной ситуации. Атака. Противник обороняется, он палит по нам из всех стволов! Предотвратить потери с нашей стороны или хотя бы уменьшить их мы можем только подавив или уничтожив врага. И если каждый будет отвлекаться на помощь раненным, то кто атаковать-то будет? Да и противнику легче перебить всех, когда вы не стреляете по нему, а накладываете повязку товарищу. В общем от такого гуманизма раненных и убитых будет ещё больше, да и задача останется невыполненной. – он на секунду задумался и добавил, – Я вот с фронтовиками разговаривал, с теми, кто в атаку ходил, так они говорят, что первые кто бросается на помощь раненному это трусы. Да, да, товарищи курсанты, как это не странно звучит, именно так! Милосердие, гуманность, взаимовыручка в таких случаях используется как прикрытие банальной трусости. Оказывать помощь и эвакуировать раненных – задача медицинского персонала.

Полковник замолчал, окинул всех взглядом, как бы оценивая наше состояние. А мы молчали, в умах происходила напряжённая работа, мы пытались переварить услышанное…

– А теперь по поводу «Своих не бросаем», – продолжил после паузы Додик, – вот если вы отступаете, или прорываетесь из окружения, тогда другое дело. Любой командир или начальник обязан принять все возможные меры, чтобы вытащить из боя не только раненных, но и погибших товарищей. Каждый боец должен твёрдо знать, что его ни при каких обстоятельствах не бросят. Но даже в этом случае должно быть чёткое разделение обязанностей, кто прикрывает, а кто вытаскивает людей из боя. – и снова пауза, оценивающий взгляд, – А вот ещё ситуация. Перед вами, на поле боя несколько раненных. Вот мне интересно, как вы думаете, к кому из них надо подходить в первую очередь. К тому, кто лежит тихо и не привлекает к себе внимания, или к тому, кто стонет, кричит и зовёт на помощь?

После первого примера мы уже не торопимся с ответом, пытаемся рассуждать. Однако Додик не стал дожидаться, пока мы выскажем свои соображения, махнув рукой сказал:

– В первую очередь, надо идти к лежащим тихо. Вероятнее всего у них более тяжёлое состояние, и нет сил, даже позвать на помощь, ну, или вообще без сознания. А те ребята, которые кричат, они ещё могут потерпеть и подождать. Вот такой у меня взгляд на гуманность и милосердие в бою…

Как надо оформлять документы

Очередная летучка по тактике. Дело привычное, сидим пишем, чертим, рисуем.

Летучка – один из универсальных способов проверки качества усвоения знаний по предмету, своеобразная письменная мини-контрольная работа, как правило, проводится в начале занятий в течении десяти – пятнадцати минут. При необходимости может проводиться и в конце занятия или после изучения каждого вопроса.

В этот раз нам необходимо на листе бумаги изобразить схему размещения элементов боевых порядков полка в обороне. Преподаватель, сцепив руки за спиной, ходит по классу и заглядывает в наши творения. Остановившись у одного из нас он явно занервничал, на лице опять оскал, глаза гневно засверкали:

– Это что за каракули? Как бык помочился! Что, я вас спрашиваю? – он ткнул пальцем в лист бумаги.

– Ма… ма… машины, заикаясь от неожиданности и одновременно вставая с места произнёс курсант.

– Да я вам, товарищ курсант, за эти мерседесы кол поставлю! А исправлять не буду, пока рисовать не научитесь и не поймёте, что такое штабная культура! Будете вы сидеть без увольнения до второго пришествия! – он схватил листок и, демонстрируя его всей аудитории, пошёл к доске. – Если нет способности к рисованию, тогда бери специальные приспособления и обводи кружочки, квадратики и машинки, – он взял с преподавательского стола свою офицерскую линейку и помахал ею в воздухе как сигнальщик, – Ну, … трудно, что ли?

Полковник ещё раз стремительно прошёлся по аудитории и продолжил:

– Поймите, для офицера штабная культура – это его второе «Я», по исполненному вами документу можно судить не только о том, как вы знаете предмет, изложенный на бумаге, но и то, как вы относитесь к делу, на сколько вы глубоко и правильно понимаете проблему, уровне ваших компетенции и образования. А ещё, я вам скажу, по виду и содержанию документа, мне, например, достаточно легко определить с кем я имею дело и кто передо мной – ленивое чудо с грязными ногтями или уважающий себя мужчина и офицер…

Он опять прошёлся по рядам:

– Документ должен быть информативным и наглядным. Что это значит? – и не дожидаясь реакции с нашей стороны, – А значит это следующее – посмотрел начальник на представленный вами документ и прослезился от счастья! Ему и всё понятно, и всё что он хотел знать, он узнал. А ещё начальник получил удовольствие… эстетическое, конечно.

Додик сел за преподавательский стол и скомандовал:

– Все ко мне! – и выждав, когда мы обступили его плотным кольцом, взял в каждую руку по фломастеру и начал рисовать на, лежащей перед ним, карте, – вот, смотрите, как надо исполнять графический документ, – Вот так, – на лице появился оскал, – Вот, вот таак…

Мы стояли и смотрели как завороженные. Полковник рисовал обеими руками сразу. При чём, одной делал надпись, а второй рядом наносил на карту какой-нибудь значок. И что удивительно, надписи и знаки получались чёткие, ровные, прекрасно читаемые…

– Вы думаете я с этим умением родился? – заметив наше замешательство и улыбнувшись, спросил Додик. Оскал исчез с лица. – Я по началу тоже кривые мерседесы рисовал, а вот жизнь заставила и научился. Пришлось, конечно, потренироваться! Так что по местам и работать… работать, товарищи курсанты! – в его пронзительном взгляде проскочили лукавые искорки…

Неудобные уроки

С утра отменили первую пару занятий. Причиной тому послужило трагическое событие – в Афганистане погиб выпускник нашего училища. Погиб в бою, геройски, отбивая нападение душманов на колонну, не прослужив и полугода. В этот день проходили траурные мероприятия, по этому всех направили в клуб для прощания. В фойе, в самом центре на возвышении стоял цинковый гроб, обёрнутый красной тканью и обложенный со всех сторон цветами. Рядом на стуле, поддерживаемая под локти с двух сторон курсантами, в полуобморочном состоянии, сидела его мать. Сидела тихо, не издавая ни звука, и только слёзы катились по бледным щекам. Обняв гроб руками, почти повиснув на нём, заглядывая в маленькое стеклянное окошко и что-то стараясь разглядеть. Непрестанно шепча побелевшими губами, вся закутанная в чёрное, стояла молоденькая, тоненькая как тросточка девушка – жена. С торца постамента, на небольшой полированной тумбочке установили фотографию, с которой на присутствующих смотрел молодой, вихрастый парень в лейтенантском мундире, а перед ней, на красной подушечке лежал орден Красной Звезды. Тихо и скорбно играла музыка, в изголовье застыл почётный караул…

Отдав последние почести, мы молча вышли на улицу, построились, и, так же молча, отправились на занятия.

Следующей парой у нас были занятия по тактике. Придя в аудиторию, мы расселись по своим местам. После увиденного ни кому не хотелось разговаривать, многие знали погибшего, он жил практически напротив КПП училища, просто угрюмо сидели и ждали преподавателя.

– Встать! Смирррна! – скомандовал сержант и, чеканя шаг, направился навстречу входящему офицеру, остановился, начал доклад, – Товарищ полковник…

– Да я уже лет десять как полковник! – резко оборвал тот командира группы, – Чему я вас учу? Или вы считаете, что тыловику тактику знать не обязательно? Не знаешь основ ведения боя в различных ситуациях, не сможешь защитить ни себя, ни своих подчинённых! На хрена, спрашивается, в нашей армии такие офицеры нужны? Вы наверно думаете, что вашу задницу будет, кто-то другой прикрывать? – он бросился к доске, – Я узнал подробности гибели нашего парня. Вот смотрите.

Додик схватил разноцветные мелки и начал рисовать схему того трагического боя. В течении часа он подробно нам изложил на словах и на схеме куда и как двигалась колонна, где подверглась нападению, как действовал враг, что делали наши подразделения, кто кого и как прикрывал, какие ошибки были допущены, чего можно было бы избежать если бы…

«Если бы да кабы!» – думали мы тогда, – «Одно дело на доске рисовать, а другое – реальная обстановка, где стреляют и гибнут люди».

Мы простояли весь час по стойке «Смирно», молча глядя на доску и слушая преподавателя. Когда полковник закончил, он прошёлся по классу, подходя к каждому, заглядывая в глаза спрашивал:

– Ну вы что-нибудь поняли? А вы? … А вы?

После этого, помолчав немного, он сказал:

– Вы думаете наверно – «Что он тут выступает, старый полковник с кривой рожей?», «Парень погиб геройски, а полковник ошибки разбирает!». Да потому и выступаю, товарищи курсанты, что не хочу, что бы вы, мои ученики, погибали сами и своих подчинённых губили! Я хочу, чтобы вы выполняли свои задачи и оставались живыми! – и, выдержав небольшую паузу, махнув рукой – Вольно, садись.

С того дня требования к знаниям по тактике ведения боя были взвинчены многократно, Додик буквально вбивал, втаптывал в наши неразумные головы свою науку, не считаясь ни с чем и не чураясь любых доступных способов обучения. На полевых занятиях нас неустанно гоняли с горки на горку, заставляли то атаковать, то обороняться от воображаемого противника, ползать, окапываться, бороздить сугробы. И если преподавателю казалось, что мы не достаточно грамотно и решительно отбивали «нападение» бандгруппы, то всё повторялось снова и снова, иногда и до потери сознания.

Каждый из нас, кто впоследствии прошёл дорогами Афганистана, кому пришлось участвовать в военных и межнациональных конфликтах девяностых и двухтысячных, не раз вспоминал такие «неудобные» уроки полковника Додика и говорили ему спасибо за жизнь свою и своих солдат.

Борщеев

Утро. Команда «Подъём!». В расположении роты заскрипели койки, зашевелились, полетели в сторону одеяла. Заспанный, всклоченный, всё ещё находясь в полусне, поднимаешься с кровати, до автоматизма отработанными движениями вскакиваешь в штаны и практически не глядя, наматываешь портянки и втыкаешь ноги в сапоги. Далее, опять же на автопилоте, широко зевая, в туалет и на улицу, строиться на зарядку. Просыпаться начинаешь только после команды старшины:

– Рота, бегом ма-арш!

И вперёд, уперевшись взглядом в спину товарища, монотонно, в такт бегу, прокручивая в голове:

– Ррраз, рраз, рраз, два, трии… рраз, рраз, рраз, два, трии…

Каждому, кто прошёл военную службу, до мелочей знакома эта картина и то состояние, когда изо дня в день, вне зависимости от личного желания и пристрастий, человек, преодолевая себя, как заведённый механизм делает одно и то же. Любое стороннее и нежданное вмешательство может привести к различным, я бы сказал, причудливым последствиям и даже к эмоциональному взрыву…

В тот день на утренний подъём в расположение нашего курса зашёл дежурный по факультету старший лейтенант Борщеев – личность далеко незаурядная. Это был ярый служака, единственная любимая книга которого – Строевой Устав Вооружённых Сил, человек обладавший чрезмерным честолюбием, замешанным на природной глупости. Числился он курсовым офицером в другом подразделении, а к нам наведывался только тогда, когда одевал повязку дежурного по факультету. Все его визиты имели одну цель – найти как можно больше недостатков в чужом подразделении и доложить начальству, продемонстрировав тем самым своё рвение по службе. Вот и сейчас, сверяя действия дневального по секундам, он, стоя в самом центре коридора, наблюдал за происходящим. Мимо него равномерным потоком, не обращая внимания на проверяющего, проходили курсанты. И, конечно, первым делом в туалет. Против природы не попрёшь! Надо же освободить от накопившейся за ночь жидкости мочевой пузырь. Естество требует своё. Борщеев дождался момента, когда расположение опустело, и направился в туалет.

Здесь, для понимания ситуации, следует пояснить, что такое казарменный туалет в те годы. Представьте себе большое, почти квадратное помещение, по середине которого были сооружены закрытые кабинки, располагающиеся в два ряда. Всего двенадцать штук. А на противоположной от входа стене был оборудован огромный, как мы говорили – индустриальный писсуар, который представлял собой большое вытянутое от угла до угла, сложенное из кирпича и облицованное кафелем, корыто, с подведённой для смыва водой и подключенной канализацией. Наличие столь сложного инженерного устройства в те времена было продиктовано жизненной необходимостью. Посудите сами, ну какая сантехника выдержит одновременный, в течении десяти – пятнадцати минут, напор ста и более человек? Именно по этой причине писсуар по утрам заполнялся пенящейся мочой, которая медленно, как вода из ванной, утекала в канализацию.

Борщеев, решив проверить нет ли в туалете отлынивающих от утренней физической зарядки курсантов, начал открывая дверцы, проверять все кабинки. Так и вышло, в двух кабинках нашёл-таки пару зазевавшихся. Дверь в последнюю, в самом дальнем углу туалета, была закрыта изнутри. Он дёрнул за ручку раз, другой. Безрезультатно, постучал кулаком и скомандовал:

– Товарищ курсант, откройте дверь и выходите! – и уже, радуясь удаче, добавил, – Я вас поймал!

В ответ глухо с натугой:

– Не могу.

– Ах так! – Старший лейтенант схватил стоящую рядом швабру, согнулся и начал тыкать ею в щель под дверью, пытаясь попасть по ногам закрывшегося, – я те щас покажу «не могу», я те щас устрою! А ну открывай, паскуда!

Ну, так бывает в жизни, приспичило человека с утра, а его по ногам шваброй, да ещё паскудой обозвали. Сидящий в кабинке курсант, не вставая, открыл щеколду и что есть силы ткнул кулаком в дверь:

– Да на, смотри!

Трудно сказать, какие векторы силы и где сошлись воедино, но, в общем то лёгкая дверца, заставшая Борщеева в позе «Z», долбанула его в лоб так, что он, попятившись задом, опрокинулся в гигантский писсуар…

Вы когда-нибудь держали в ладонях маленького ёжика? Он сначала сворачивается в колючий комочек, а потом, расслабившись, раскрывается, и ты видишь розовые лапки, серенький животик и миленькую мордашку с глазками-бусинками. Вот примерно такую картину и напоминала сцена в туалете…

Только вместо ладони был заполненный писсуар, а в нём лежал и мычал, скрюченный в комок, дежурный по факультету, а вместо розовых лапок – полустоптанные хромовые сапоги, да ладошки, сложенные на груди. Лицо Борщеева в слегка искривлённой улыбке, выражало искреннее удивление, фуражка сбилась на ухо, но удержалась на голове.

На шум сбежались дневальные, достали старшего лейтенанта из писсуара, но отряхивать не стали. Так он, удивлённо улыбаясь и ушёл из расположения, а из пистолетной кобуры тонкой струйкой бежала пахучая жидкость, оставляя за ним извилистый след…

С тех пор Борщеев возненавидел нашу роту, искал любой удобный случай отомстить, или просто нагадить. Однажды, воскресным вечером, он все же отважился зайти к нам в расположение. Первым делом он остановил в коридоре проходящего мимо курсанта, который был в одних кальсонах, прочитал ему мораль и заставил его отдавать честь. Вся рота мгновенно, не сговариваясь, приняла правила игры. Вокруг Борщеева завертелся хоровод, пока тот шёл по центру расположения, ребята забегая, обгоняя его, кто по форме, кто в исподнем, разворачивались и, имитируя «Кремлёвский шаг», высоко поднимая ноги, молодцевато топали ему на встречу и отдавали честь. Борщеев, отвечая на приветствие, довольно улыбался. Обратно он уже шёл с видом императора присутствующего на собственной коронации. Да видно расслабился, не понял происходящего, решил зайти в туалет, там подошёл к уже знакомому писсуару. Пристроился и собрался было справить нужду, как вдруг у него за спиной резко открылась дверь туалетной кабинки, находящийся там курсант, не одевая штанов вскочил и гаркнул:

–Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

Борщеев, резко обернулся, попятился от неожиданности и… опять сел в писсуар и застрял. Подоспевший дежурный по роте выдернул его из западни, попытался помочь офицеру, но тот оттолкнул сержанта и со свирепым выражением лица, с мокрой задницей, пулей вылетел из расположения. Больше он не приближался к нашей роте, обходил нас, как говорится, десятой дорогой, переключился на других.

Погорел Борщеев на колбасе. В очередной раз, будучи дежурным по факультету, в целях пресечения возможного проноса спиртных напитков, он решил организовать досмотр вещей курсантов, возвращающихся из увольнения. Остановив у входа в казарму очередную жертву, заставил открыть дипломат и предъявить содержимое. А там у курсанта оказалась пара колец «Краковской», мама положила. Увидев дефицитный по тем временам продукт, Борщеев произнёс:

– Курсантам колбаса не положена!

После чего решительно изъял деликатес и уже ночью, в дежурке, не удержавшись от соблазна, с аппетитом всё слопал. А курсант маме позвонил, а та взяла да и накатала жалобу куда следует. Там, где следует, рассердились и быстренько отправили Борщеева из училища подальше в войска. А в войсках, в те времена, такие долго не задерживались…

Гидразиныч

…В огромной лекционной аудитории, рассчитанной человек на двести, без видимой, на первый взгляд, системы, в разных местах, на довольно приличном расстоянии друг от друга, сидят двадцать семь курсантов. На преподавательском столе, рядом с трибуной, стоит стул, на котором, как горный орёл, скрестив руки на груди, сидит седой полковник и зорко наблюдает за подопечными. В помещении тишина, слышно, как скрипят ручки и сопят от умственного напряжения и старания ученики. Малейшее шевеление, поворот головы, движение рукой – ни что не ускользает от цепкого, внимательного взгляда преподавателя. Заподозрив кого-то в излишних телодвижениях, он спрыгивает со стола, бежит к несчастному, выворачивает ему карманы, закатывает рукава, расстёгивает одежду. Ну, разве что не переворачивает вверх ногами как кот Базилио и лиса Алиса бедного Буратино! И горе тому, у кого он обнаружит шпаргалку или даже лёгкий намёк на её наличие…

Картина выглядит несколько сюрреалистично, но для нас – курсантов четвёртого курса, совсем даже обыденная. Преподаватель целенаправленно выбрал лекционную аудиторию, лично рассадил людей так, чтобы ему было видно каждого, а расстояние между экзаменуемыми исключало любые контакты между ними. Группа пишет очередную контрольную работу по предмету, информация по которому в те времена подавалась под грифами «Секретно» и «Совершенно секретно». Понятно, что наличие шпаргалки, а точнее – конфиденциальной информации на неучтённых носителях, могло погубить будущую карьеру курсанта. Так что, для пойманного на списании, получить двойку, в такой ситуации, считалось счастливым стечением обстоятельств. В противном случае всё могло бы закончиться в «Особом отделе» училища. Единственной реальной возможностью что-то подсмотреть и «содрать» был момент, когда преподаватель отвлекался на вытряхивание шпаргалок из наших менее удачливых товарищей. Учитывая эти, весьма веские обстоятельства, мы старались учить всё наизусть. Нет, такая ситуация складывалась только в тех группах, предмет у которых вел вышеописанный персонаж – полковник Думнич Иван Кириллович, у других жизнь в этом отношении была куда легче. Дело в том, что когда-то наш преподаватель попал в эпицентр техногенной аварии, произошедшей по вине его коллеги, а точнее по банальному незнанию этим коллегой основ органической химии и свойств объекта с которым он работал. К счастью, Иван Кириллович тогда выжил, перешёл на преподавательскую работу, и теперь всеми силами старался исключить саму возможность появления дипломированных специалистов, не знающих его предмет. Надо сказать, что делал он это настойчиво, бескомпромиссно и постоянно, используя все имеющиеся у него возможности.

Например, что значит прийти на лекцию к Думничу? Для нас это было равносильно подготовки к семинару. Мы в полной мере ощутили на себе его знаменитый метод «Морковки», который заключался в проведении обязательного выборочного опроса по ранее прошедшим темам. Преподаватель в начале занятия, как бы хаотично, из разных концов аудитории, будто выдёргивая морковку из грядки (Какая приглянется!), по одному вызывал шесть – восемь курсантов, и, распределив доску, давал им короткие задания. Причём, ни смекалка, ни сообразительность здесь не помогали, надо было просто знать материал. Данный опрос проходил поточным методом. То есть, каждый «выдернутый» получал задание и часть доски сразу. Когда Думнич озадачивал последнего, то без промедления возвращался к первому, смотрел на то, что тот успел написать и тут же выставлял оценку. Чаще всего это выглядело так:

– Садись два! – резко, безапелляционным тоном говорил он, – Так, следующий. М-м-м, садись два!

Буквально за пять минут на курсе появлялось несколько новых двоечников. Некоторым иногда везло – заданный вопрос совпадал с багажом знаний испытуемого. В таких случаях ставилась положительная оценка, а иногда задавался дополнительный вопрос. Думнич называл это спасательным кругом. Вот только для нас этот круг частенько оказывался чугунным. У Ивана Кирилловича было несколько коронных вопросов, а самый любимый неизменно звучал так:

– А нарисуй-ка мне, товарищ курсант, формулу гидразина.

К стати, именно благодаря этой любимой теме, ещё наши предшественники прозвали его Иваном Гидразиновичем, у нас же закрепилось более демократичное прозвище – Гидразиныч.

Должен сказать, что «Морковку» Гидрозиныч «дёргал» не только в начале занятия. Подобные блиц-опросы он проводил и в конце лекции, как бы проверяя качество усвоения материала. Правда в этом случае устный ответ можно было заменить предъявлением записей в тетради, разумеется – в секретной. При этом требования были весьма жёсткие, мы были обязаны записывать всё что он надиктовывал и всё, что писал и рисовал мелом на доске. Сознаюсь, было это не просто. Особенно когда дело касалось трёх – четырёх этажных химических формул, запутанных, многоходовых реакций и длиннющих, по началу, трудно выговариваемых названий. Но, как говорится в поговорке – «Глаза боятся, руки делают». Со временем словарь специфических терминов в наших буйных головах пополнился. Гидрозиныч настолько качественно «впечатал» нам в мозги свой предмет, что по прошествии уже нескольких десятилетий, мы с лёгкостью извлекаем из памяти и оперируем мудрёными химическими понятиями. Большинство из нас, в том числе и я, в жизни ни разу не столкнулись с тем, чему учил нас Думнич, да и не столкнёмся уже. Однако, предмет знаем! Вот спросите у меня, что такое ингибитор коррозии Г-2? И я без запинки, уверенно отвечу, что это вещество под названием ГЕКСОМЕТИЛЕНИМИНМЕТОНТРОБЕНЗОАТО. И обязательно добавлю, что применяется он обязательно в паре с ОЭДФК… Э-э-э, прошу прощения – с ОКСИЭТИЛЕНДИФАСФИНОВОЙ кислотой.

После каждой темы в обязательном порядке назначалась контрольная работа. Считалось серьёзным успехом написать её с второго-третьего раза. Большинство из нас получали положительный результат заходе, эдак, на пятом. А если попался со шпаргалкой, то сходишь к Гидразинычу и десять и пятнадцать раз. Не написал контрольную – не допущен к зачёту. Ну а зачёт – это отдельная песня!

…В последний день зимней сессии на четвёртом курсе наша группа сдавала зачёт, который принимал лично сам полковник Думнич. И всё бы ничего, но только вот мне по жребию выпала доля заходить первым. Деваться некуда, вошёл в аудиторию, доложил по форме, вытянул билет, взял листок для записи с грифом «Секретно» и уселся за первый стол. За мной зашли ещё четыре человека. Все погрузились в трудный, иногда даже несколько нервозный или панический процесс подготовки к ответу.

Внимательно прочитав свой билет, я понял, что в моих знаниях по предложенным вопросам есть некоторые пробелы, но в целом, должен отчитаться. Неожиданно преподаватель встал со своего места и подошёл ко мне, заглянул в мой листок и, видно, оценив мои каракули, произнёс:

– Готовишься? Всё равно ничего не знаешь.

– Знаю, – почти потеряв дар речи от неожиданности, промямлил я.

– Да не знаешь ты ничего. Ты же мне где-то попадался на списывании. По-моему, это ты был?

– Когда? Я не списывал! – меня захлестнула волна возмущения, – Товарищ полковник, вы меня с кем-то перепутали.

А и на самом деле, конечно, было пару раз, но ему я ни разу не попался. Ситуация показалась крайне несправедливой!

– Ну готовься, готовься, – похлопал меня по плечу Думнич, – Всё равно не сдашь зачёт, не зда-а-ашь.

Он повернулся и направился к следующему. У меня всё затряслось, заклокотало внутри, в глазах потемнело… В общем, каюсь, психанул, вскочил, сгрёб в комок билет вместе с записями:

– Не сдам, так не сдам! – грохнул по преподавательскому столу бумажками, как будто объявил «Рыбу» в очередном коне «Козла», развернулся и, громко хлопнув дверью, вылетел из класса.

За всё время представления на лице Гидразиныча не дёрнулся ни один мускул, он спокойно проводил меня взглядом, подошёл к двери, открыв, высунулся в коридор и монотонно, как продавщица сельского магазина произнёс;

– Сле-еду-ующи-ий!

Меня вызвали к начальнику курса, отчитали по полной программе, потом заставили извиняться, но дело было сделано. Впервые за четыре года обучения я попал в так называемый «Зондер».

Для справки:

Под «Зондером», на сленге многих поколений курсантов нашего училища подразумевалась группа нарушителей воинской дисциплины и двоечников, которые в наказание или с целью пересдачи экзаменов и зачётов оставались в расположении подразделения, тогда как все остальные их товарищи уезжали в отпуска. «Зондер», в зависимости от периода отпуска, делился на летний и зимний.

Жизнь в «Зондере» ничем не примечательна, грустна и скучна. А чему радоваться? Друзья отдыхают, наслаждаются свободой, а ты сидишь, изучаешь «матчасть», восполняешь пробелы в знаниях, а в перерывах между делом драишь полы, туалеты, стоишь в наряде. В общем, исправляешь последствия собственной лени и недалёкости. Осознание того, что сам виноват, огорчает более всего, но, одновременно, помогает настроиться на деловой лад. Ещё не всё потеряно, всё зависит только от меня! У меня есть три дня и возможность всё поправить!

Помню, мотивация была настолько сильна, что я, используя любую минуту, читал, записывал материалы по злосчастному предмету, не было возможности читать и писать, повторял в уме. Анализировал усвоенное, раскладывал всё по «уголкам» своей памяти. В столовой, поглощая борщ, в расположении, моя полы, прокручивал в уме вопрос за вопросом, тему за темой. Вечерами и даже ночами, в общежитии, лёжа в кровати, на обоях карандашом записывал формулы, рисовал и заполнял таблицы, перечислял всевозможные свойства веществ. Так как материал секретный, тут же стирал всё ластиком и начинал заново. В результате на стене в моей комнате вместо нежно-жёлтого оттенка обоев появилось огромное белесое пятно.

К концу третьего дня я так напичкал себя знаниями, что мог ответить на любой вопрос с лёту, без подготовки. Но волнения всё же были, и я снова и снова просил товарищей поэкзаменовать меня, задавая разные вопросы. Некоторые специально приходили участвовать в этой процедуре и, слушая меня, запоминали материал сами, в их глазах я стал непревзойдённым специалистом и всезнайкой.

На утро четвёртого дня, мы прибыли в назначенную аудиторию для пересдачи зачёта. Нас было не много, человек двадцать, меня как самого подготовленного выдвинули первым. А я и сам был не против, хотелось, нет, не терпелось, не только исправить ситуацию, но и доказать Гидразинычу, что он не прав! Вошёл в класс, взял билет, читаю, а сам осознаю, что готов сразу всё рассказать и нарисовать. На душе стало легко и просто.

– Разрешите без подготовки, товарищ полковник?

– Подожди, пускай первая пятёрка зайдёт. – ответил тот, – Что у тебя там?

Заглянув в мой билет сказал:

– Иди, пока, к доске, рисуй формулы и вот эту реакцию, – сказал и занялся остальными.

Через несколько минут опять подошёл ко мне:

– Ну, давай, излагай.

За это время я уже успел набросать на доске, практически, полный ответ на вопросы билета, начал уверенно докладывать. Гидрозиныч, молча выслушав меня до конца, спокойно сказал:

– Хорошо, а теперь ещё билетик, – он взял со стола все билеты, лежащие там, развернул их веером и протянул мне, – Тащи!

Я вытащил. И опять всё повторилось, я без запинки, с ходу, ответил на все три вопроса.

– Та-а-ак. А ещё один? – опять протянул свой веер.

Я снова, как робот, отчеканил все ответы. Дальше экзаменация продолжилась в том же ключе, но теперь он предлагал по одному вопросу из каждого билета. Вопросе на пятнадцатом Гидрозиныч отложил билеты в сторону, подскочил ко мне:

– Стирай всё с доски. Та-а-ак, напиши мне реакцию…

Дальше пошёл град коротких вопросов типа «напиши формулу того то», «перечисли термохимические характеристики того то», «изобрази реакцию такую то» …

В течении почти трёх часов я, хоть и пыхтя, но уверенно быстро и энергично отвечал на все вопросы точно и исчерпывающе, вспотел, весь перемазался мелом. Наш диалог был похож на какое-то соревнование, что-то вроде пинг-понга. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. Честно, уже предвкушал победу. Но тут Думнич сделал неожиданную паузу. В аудитории тишина, кажется, слышно, как бьются сердца присутствующих при сём действии курсантов. Помолчав несколько минут Гидрозиныч тихо так произнёс:

– А нарисуй-ка мне, товарищ курсант, формулу гидразина.

То ли расслабился, то ли наоборот, перенапрягся, но, вдруг, я понял, что не знаю, как выглядит эта злосчастная формула. В голове смятение и ужас…

– Не помню, – безнадёжно выдохнул я.

– Не зна-а-аешь, – Гидразиныч расслабленно опустился на стул, на его лице застыла довольная улыбка. Он даже глаза прикрыл…

– Ладно, на первый раз я тебя пропущу, – помолчав, изрёк полковник, – давай зачётку.

В классе послышались сдавленные всхлипы присутствующих.

Из аудитории я вышел опустошённый, усталый, как будто только что пробежал кросс с полной выкладкой, сразу пошёл за отпускным билетом…

В тот день все сдали зачёт. Гидразиныч был каким-то вялым, невнимательным, на удивление, не придирался и не копал глубоко…

Счастливое увольнение курсанта Матюшкина

Увольнение! Волшебное слово для курсанта. Нет это не в смысле увольнения с работы. Это в смысле предоставления вольностей служивому человеку в краткосрочной перспективе. Это глоток свежего воздуха, глоток свободы! Это добрая половина дня, а то и больше, когда тобой ни кто не командует. Ты можешь идти в кино, в театр, просто прогуливаться по улице, можешь встречаться с девушкой или девушками, кому как выпадет, можешь податься в парк аттракционов. В общем как в известной песне – попить кваску, купить эскимо…

Курсант к увольнению готовится, он ждёт его и делает всё, чтобы его не лишили этого блага. То есть старается не получать двойки, исполнять все поручения командиров и начальников, проще говоря – не залетать и не палиться. А задача эта сложная, я вам скажу, подчас трудно выполнимая. Но, как бы там ни было, а всё равно придёт время и ты, одев парадную форму, начистив всё до «кошачьего» блеска переступишь порог КПП. И вот она – свобода! От увольнения всегда чего-то ждёшь. В увольнении всегда есть чем заняться…

Курсант Вася Матюшкин, получив заветную увольнительную записку, вышел за ворота училища. Особых планов у него не было, он не спеша, направился в центр города. Топать пешком желания не было, поэтому Вася вскочил в попутный автобус. Точнее сказать не вскочил, а с трудом втиснулся. Народу битком! Матюшкин пробрался ближе к середине и пристроился около очень симпатичной девушки. На следующей остановке количество пассажиров пополнилось, стало тесно, толпа сомкнула «тиски», и наш герой оказался лицом к лицу прижатым к девушке. Ей явно не нравилась ситуация, она пыталась, как-то отстраниться от нежданного попутчика, но тщетно. Автобус на ходу пару раз качнуло, давление внутри толпы возросло, импровизированную парочку ещё сильнее сдавило со всех сторон и… тут произошло неожиданное. Дело в том, что в этот день на обед в курсантской столовой давали гороховый суп. Матюшкин очень любил его, а сегодня съел две порции к ряду, живот раздуло и…

Звук извергающихся газов раздался в тот момент, когда автобус остановился на перекрёстке, так что слышно было всем. Кроме того, моментально распространился специфический запах, в духоте это было особенно чувствительно. Пассажиры заводили носами, морщась, начали поворачиваться в сторону виновника, недовольно поглядывая на него. Вася напрягся от неожиданности, но быстро сообразил и, немного склонив голову к уху девушки, громким шёпотом произнёс:

– Девушка, не стесняйтесь, валите всё на меня.

Громкий шёпот услышали все! Недовольные взгляды пассажиров сразу переместились на бедную девушку. Она, и без того раскрасневшаяся, побагровела, рванулась, откуда только силы взялись, не поднимая на людей глаз, рассекая толпу направилась к выходу. Вася, почувствовав некие угрызения совести, да и девушка понравилась, кинулся за ней.

Благо скоро остановка. Они вырвались из тесноты автобуса, Матюшкин попытался было остановить девчонку, да куда там! Она с разворота сумочкой заехала Васе прямо в ухо. Фуражка слетела с его головы и покатилась по тротуару. Он, держась за ушибленное место, бросился ловить свой картуз и, не заметив металлической стойки со знаком «Остановка Такси», врезался в неё лбом. Врезался не сильно, однако, этого хватило, чтобы остановиться и задуматься над ситуацией. Вася поднял фуражку, оглянулся. Девушка стояла на прежнем месте и с интересом наблюдала за ним. Ветерок шевелил её русые волосы, лёгкое голубое платье выдавало точёную фигуру. А глаза! Вася даже на таком удалении увидел её бездонные глаза и утонул в них.

– Ох, – прохрипел он, – пропал.

В этот момент кто-то из прохожих взмахом руки попытался остановить, проезжающее мимо такси. Водитель «Волги», до этого собиравшийся проехать мимо, резко дал по тормозам, машина с характерным визгом остановилась как раз напротив Матюшкина. Вася дёрнулся, обернулся в сторону дороги и, неожиданно для себя самого, выдал импровизацию. Он подбежал к машине, встал перед ней на четвереньки, заглянул по неё и громко, так, чтобы слышали окружающие, произнёс:

– Да вы посмотрите! Ну, надо же?! – через небольшую паузу, – Вот это да! Надо же такому случиться!

Вокруг «Волги» и опешившего, ничего не понимающего водителя, который вышел из машины и тоже начал заглядывать под неё, моментально собралась толпа зевак.

– Что, сбили? … Задавили? … А что тут произошло? – спрашивали любопытные, стараясь заглянуть через плечи впереди стоящих.

Вася спокойно встал, выбрался из толпы, одел фуражку и направился к девушке, которая заливалась звонким смехом.

– Василий Матюшкин, – представился он, – Простите меня за наглость, а как вас зовут?

– Ле-ена, – сквозь смех ответила она.

– А можно я вас провожу? А то смотрите, что на дорогах делается.

– Ну, проводите.

И они пошли, сначала порознь, потом Вася осмелел и взял Лену за руку. Она сначала напряглась, потом расслабилась, руки не отдёрнула. И зашагали они дальше, и не только в тот день, но и по жизни…

Звёзды на погонах…

Мы источник веселья – и скорби рудник.

Мы вместилище скверны – и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир – многолик.

Он ничтожен – и он же безмерно велик!

(Омар Хайям)

Уроки военной «дипломатии»

Рига. Город, первое посещение которого оставило у меня двойственное впечатление. С одной стороны, меня поразила его самобытная красота, чистенькие, ухоженные старинные улочки, своеобразная, непривычная для меня, выросшего в центре России, архитектура, красиво одетые, улыбающиеся люди. В общем, в буквальном смысле – Советская «заграница». С другой стороны, именно в Риге, первый и, к счастью, последний раз на мой вопрос «Как добраться до…?», меня, на трамвайной остановке, с использованием хорошего русского языка, обругали, обозвали оккупантом и бессовестным созданием. Помню, было жутко обидно и стыдно. Ну что я им плохого сделал? Ни я, ни мои предки не захватывали Латвию. Конечно, мой дед воевал в Великую Отечественную, причём от звонка и до звонка, все четыре года. Но воевал то он с фашистами, не с Латышами, да и на других фронтах. Почему я, россиянин, должен отвечать за действия Грузина? Сейчас, с высоты прожитого, я бы не обратил на подобный выпад внимания, ну мало ли что говорят больные, озабоченные собственной самоэдентичностью люди. Тогда-же, это воспринималось с болью, как незаслуженное оскорбление, как публичная пощёчина.

Штаб тыла Прибалтийского военного округа находился недалеко от железнодорожного вокзала. Купив туристическую карту Риги, я по адресу нашёл нужное мне место и добрался туда пешком, благо, времени было предостаточно. Выписав пропуск, поднялся на третий этаж здания, где располагалась служба горючего округа. Это был мой первый официальный визит после назначения, поэтому я привёз с собой целую пачку заявок и актов. Нужна была новая техника, оборудование, разные горюче-смазочные материалы, специальные жидкости. Это же нормально, когда молодому руководителю хочется сделать революцию в своём хозяйстве. По наивности своей я полагал, что вот сейчас расскажу о своих проблемах и планах, у меня получится. Мне удастся их убедить и мне обязательно пойдут навстречу! Молодость!

В первом же кабинете, прочитав мою заявку, ответили отказом, во втором даже не приняли письмо, мол, заняты, не до тебя. Пройдя несколько кабинетов и отделов, получив везде «от ворот поворот», понял, что-то я делаю не так. Вот только что? В душе нарастали досада и возмущение. Немного поколебавшись, решил идти добиваться правды у самого главного.

Кабинет начальника службы горючего прибалтийского военного округа располагался здесь же. Я подошёл к обитой черной кожей огромной двери, на которой красовалась медная табличка с надписью «полковник Парасюк Григорий Петрович». Глубоко вдохнул, выдохнул, постучался и открыл дверь.

Кабинет начальника был огромен, по стенам расставлена резная красного дерева мебель, в центре помещения, на наборном паркете лежал персидский ковёр. В противоположной стороне от входа стоял большой стол, обитый зелёным сукном, за которым, развалясь в кожаном кресле, сидел пожилой на вид, полноватый, седой полковник. Он, нахмурив густые брови, строго посмотрел на меня и спросил:

– Кто такой, с чем приехал?

Я представился по форме и начал было рассказывать о своих бедах, как он меня перебил:

– Погоди, погоди. Ты в отделах был? Бумажки свои туда носил?

– Так точно, товарищ полковник, везде был, но мне все отказали…

– Ну и правильно. – опять перебил он меня, – Ты думаешь, что приехал вот такой молодой, красивый десантник и теперь вся служба целого округа всё бросит и будет заниматься только твоей прославленной дивизией? У нас все дивизии прославленные!

– Но, товарищ полковник, у меня некомплект, с поставками проблемы, надо что-то решать! – я протянул ему свои заявки.

– Ну я же тебе не отказываю. – отшатнулся он от бумаг, как чёрт от ладана, – Иди передай свои бумажки в делопроизводство, пусть зарегистрируют и установленным порядком направят в отделы. Рассмотрим, примем решение, сообщим тебе. А сам езжай домой. – и отвернувшись к окну добавил, – Всё, шагом марш!

Как оплёванный вышел из кабинета начальника, от обиды хотелось рыдать. Что за день, на остановке оккупантом обозвали, в службе округа культурно послали, куда подальше. Так я стоял в коридоре, прислонясь к стенке, страдал и размышлял, пока ко мне не подошёл незнакомый майор в лётной форме.

– Слышь, старшой, смотрю, тебя тарабанят здесь по полной программе. Послали?

– В общем то да.

– Первый раз?

– Да, первый.

– Понятно. А как ты заходил в кабинет к шефу?

– Ну, как положено, представился, потом заявки показал…

– Эх, молодо зелено. Ты знаешь, как начальника величают в народе? Спросил майор и тут же сам ответил, – Гришка –Мешочник. К нему в кабинет надо заходить так…

Майор театрально изображая свои действия пояснял:

– Подходишь к двери, стучишься, приоткрываешь её, просовываешь в щель дипломат, потом заглядываешь сам и просишь разрешения войти. Ну, а в дипломате обязательно, завёрнутый в заявки коньячок. Да, ты же ВДВэшник, тельняшечка одна-другая не помешает. Вот тогда с тобой будут разговаривать. Ну, понял?

– Угу, – кивнул я в ответ.

– Ну, вот и действуй, десантура! – он хлопнул меня по плечу и пошёл куда-то по коридору.

Я бросился на улицу, нашёл ближайший магазин, купил бутылку «Белого Аиста», вернулся в штаб, но сразу направился на этаж выше – в вещевую службу, где в этот же день находился наш начвещ дивизии. К счастью, нашёл его почти сразу, отозвал в сторону, объяснил ситуацию. Мне повезло, у него было три резервных тельняшки! Схватив ценный подарок товарища, помчался к своим. Перед кабинетом Парасюка уложил пачку заявок в дипломат, бутылку коньяка завернул в одну тельняшку и положил сверху, две другие свернул в трубочку и аккуратно уложил рядом с «Аистом». Подошёл к двери, опять вдохнул, выдохнул, постучался. Дальше проделал всё в точности, как учил незнакомый майор-лётчик.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Опять ты? Ну что у тебя там? С чем на этот раз пожаловал? – полковник теперь безотрывно смотрел не на меня, а на дипломат, который я выставлял перед собой, в его взгляде появилась заинтересованность.

– Товарищ полковник, – продолжил я, – я прошлый раз разволновался и не представил Вам пояснительную записку к заявкам. Прошу Вас, посмотрите ещё раз.

Я решительно подошёл к столу, положил на зелёное сукно дипломат, открыл его, по очереди выложил коньяк, завёрнутый в тельняшку, потом ещё две тельняшки. Заявки я положил перед ним отдельно, закрыл дипломат, убрал его со стола и замер по стойки смирно. Парасюк, всё это время внимательно следивший за моими руками и скарбом из дипломата, наконец-то, посмотрел на меня и сказал:

– Чё стоишь, садись, поговорим. Рассказывай, какие там у тебя проблемы. – говоря это, он быстро сгрёб мои презенты в верхний ящик стола. Судя по звуку, который из недр стола издала упавшая на дно бутылка – ящик был бездонный.

Я как можно короче и быстрей изложил суть дела. Парасюк взялся за телефонную трубку, пошли звонки одному, другому. В кабинет начали заходить и выходить какие-то офицеры, полковник раздавал им всем мои бумаги, ставил задачи, через десять минут его стол опустел.

– Так, сейчас обед. – глядя на огромные напольные часы в углу кабинета, сказал начальник, – зайди ко мне через два часа. Пообедать можешь в нашей столовой, а можешь в кафе, здесь рядом, как выйдешь из штаба, на право, за углом. Кстати, там продаётся Рижский бальзам. Замечательная вещь, мне нравится иногда его в кофеёк или в чаёк добавить, особенно на рыбалочке.

Говоря это, он сначала закатил глаза, а потом отвёл взгляд в сторону и тихонько побарабанил по столу пальцами:

– Ну, всё иди, дорогой.

Я всё понял, повернулся и пошёл в то самое кафе за бальзамом.

Через два часа, как паровоз по расписанию, я стоял перед дверью кабинета Парасюка, держа перед собой дипломат, в котором был уложен пакет с бутылкой «Рижского бальзама» и коробкой шоколадного ассорти.

Вошёл в кабинет, полковник перехватил мой взгляд и бровями повёл в сторону, где стояло кресло и журнальный столик. Я открыл дипломат и положил содержимое туда.

– Вот, забирай своё богатство, дорогой, – он протянул мне пачку каких-то бумаг с подписями и печатями. – здесь всё что ты просил.

– Спасибо, товарищ полковник! – искренне обрадовался я.

– Вот и хорошо, езжай домой, работай. Но запомни, по телефону ничего не решить! Раз в месяц должен быть у меня с докладом. За пару дней до выезда звони, я прикажу тебе тут пропуск оформить, ну и всё такое. Понял?

– Так точно! – браво и радостно ответил я, щёлкнув каблуками.

– Ну, всё, бывай, – он встал, подошёл ко мне, пожал руку и подтолкнул к выходу.

На обратном пути, сидя в купе поезда, я перебрал и перечитал все наряды на выдачу техники и оборудования, извещения о поставке всего, что я просил и даже немного больше. Вместо штатных «Уралов», которые просил, мне выписали новенькие, только что прибывшие с завода, «КАМАЗы» с прицепами. Правда, я обнаружил, что к этому наряду скрепкой прикреплён лист бумаги, на котором, от руки был написан какой-то перечень.

Я прочитал: «– Куртка десантная зимняя, размер 58 – 1 шт.

– тельняшка зимняя размер 58 – 5 шт.

– тельняшка-безрукавка размер 58 – 5 шт.

– тельняшка– безрукавка (самого маленького размера, для внучка) – две шт.

– трос для автомобиля с красными флажками (из фала МКС) – 3шт….»

Всё ясно, Гришка-Мешочник сделал заказ, а меня обласкал авансом. Тем не менее, я ехал домой с победой! Правда, при этом, мой кошелёк был, практически, пуст. Благо, что хватило на обратный билет!

Полковник Парасюк ещё пару раз озадачивал меня крупными заказами, а когда я приезжал, выходил на улицу лично, встречал меня как сына родного, но, собственноручно проверял поклажу, потом перегружал мешки (именно мешки!) в багажник чёрной служебной «Волги», вёл меня в свой кабинет, где быстро решал все вопросы.

Используя тактику военной «дипломатии» (дипломатом вперёд), я наладил прочные и результативные отношения со всеми ключевыми руководителями службы горючего округа. Не скажу, что все они были стяжателями, как их шеф, скорее наши отношения в этом направлении были символичными, и они продолжались даже тогда, когда Гришка-Мешочник ушел, наконец, на пенсию. Признаюсь, работать было легко и приятно…

Земляк Сусанина

Каждый офицер, за время службы не раз сталкивался с выдающимися людьми, которые играли определённую положительную или отрицательную роль в карьере, да и в жизни, накладывая на всём этом соответствующий отпечаток воспоминаний. У кого-то эти воспоминания вызывают лёгкую грусть, у кого-то смех, а кого-то начинает трясти от негодования и проклятий… Но, как показывает опыт, с годами любые воспоминания дней минувших способствуют появлению приступа ностальгии или даже тоски по безвозвратно ушедшим времени и людям.

Герой моего повествования простой солдат – водитель, доставшийся мне в пору моей лейтенантской юности. Из общей массы молодых бойцов, только что принявших присягу, он особенно ничем не выделялся, ну, разве что особым говорком. Родом он был из глухой деревни в Костромской области, и по этой причине все тяготы и лишения воинской службы не особо его и пугали. С точки зрения умственного развития было всё нормально, но он, почему-то с упорством доказывал сослуживцам, что его земляк Иван Сусанин во время Великой Отечественной Войны завёл проклятых немцев в болото. Давая ему характеристику, старшина роты сказал:

– Работящий, честный, толковый, но имеет магнит в заднице, – и помолчав, хлопнув себя по заду и хихикнув, пояснил, – Это когда все приключения невероятным образом прилипают, и свои и чужие.

По молодости лет я ещё плохо понимал, что это может означать, да и выбора у меня особого не было. Так рядовой Серёга Афонькин стал водителем топливозаправщика в подчинённом мне подразделении и, практически сразу, начал проявлять свой уникальный дар…

Первое, с чем мне пришлось познакомиться, это с его удивительной способностью ломать всё, что попадёт под руку, да ещё в рекордно-короткие промежутки времени. В негодность приходили все механизмы, инструмент, амуниция. Причём, катаклизмы получались не просто так, а после реализации неудержимых Серёгиных планов по усовершенствованию какого-либо предмета. Сложность ситуации заключалась в том, что идеи ему приходили в самый неожиданный момент, и предусмотреть всё заранее не было ни какой возможности. Однажды на маршруте, Афонькину показалось, что на его ЗиЛе плохо работает карбюратор. Он остановил машину и с криком «Я щас!», вылетел из кабины, мгновенно запрыгнул на бампер, поднял капот, что– то разобрал в карбюраторе, заглянул, дунул, тут же собрал, захлопнул капот, вскочил в кабину, завёл двигатель и… Через секунду двигатель заглох! Попытки запустить увенчались полным провалом, мотор невозможно было провернуть, его попросту заклинило. Как оказалось, позже, Серёга уронил в карбюратор гайку, та попала в один из цилиндров и, вследствие чего, как говорится на водительском сленге, двигатель показал кулак. На всё действо ушло не более пяти минут!

А вот ремонтировали автомобиль, с учётом полной переборки двигателя, замены поршневой больше двух недель, да и то, потому, что на дивизионном автомобильном складе нужные запчасти я выменял на банку спирта. Проблема заключалась в том, что тогда в части было всего два топливозаправщика, а один самый большой и новый оказался в руках Афонькина. Дело шло к срыву процесса боевой и политической подготовки со всеми вытекающими из этого последствиями и деваться мне было некуда. Техник роты тряс Серёгу за грудки, тыкал носом в тот злосчастный карбюратор и разобранный двигатель, даже запустил в него пробитым поршнем, вспомнил все матерные слова которые знал, и, по ходу ремонта, навыдумывал массу новых. Но Серёга с Сусанинской стойкостью переносил все оскорбления и унижения и, уворачиваясь от тумаков, с завидным упорством ремонтировал своего ЗиЛа. После этого случая, с лёгкой руки техника роты к нашему герою приклеилась кличка – Афоня, которая так и прожила с ним до дембеля.

Тяга к «улучшениям» была не единственной страстью нашего героя. Афоня до потери рассудка любил яблоки. Откуда, в общем, у северного человека такие вкусовые привязанности, сказать трудно, но Серёга был готов на любые подвиги ради того, чтобы добыть и вдоволь наесться сочными плодами.

В окрестностях нашей части было множество заброшенных хуторов, кое где сохранились старые дома бывших хозяев, а вокруг них произрастали давно одичавшие сады. Летом многие из жителей военного городка ходили туда собирать красную и чёрную смородину, малину, другие ягоды. Конечно же, были там груши и яблоки. Как– то раз, возвращаясь с полигона колонной в несколько машин, я по просьбе своих солдат решил заехать на один из хуторов, который располагался у дороги. В то время поспели ранние яблоки. Мы подъехали к старенькому домику, вокруг которого росли яблони, одна из которых, самая большая уже нависала своей вершиной над дырявой крышей. Самые яркие и крупные плоды висели на верхних ветках и их можно было достать только забравшись на дом. У фронтона, к чердачному входу была приставлена полуразвалившаяся лестница. Дверь на чердак была приоткрыта. Бойцы разбрелись по саду и принялись собирать яблоки. Время было ограничено, и минут через пятнадцать я дал команду на отъезд. Все, как полагается, начали занимать свои места, а Афоня вдруг полез по лестнице на чердак дома. Я только и успел что открыть рот, как он мгновенно добрался до чердака, схватился за дверцу и потянул её. В дверном проёме висело большое, размером с двенадцатилитровое ведро гнездо шершней, которое тут же оборвалось и свалилось прямо на Афоню. И не просто свалилось, а наделось ему на голову, на какое-то мгновение Серёга стал похож на инопланетянина или на египетскую мумию, лестница под ним обломилась, и он грохнулся вниз, прямо в заросли крапивы, гулко ударившись о землю. Гнездо на голове развалилось, наверно это его и спасло. Вокруг Афони поднялась чёрная туча шершней и тут же устремилась в атаку на виновника их бедствия.

Мы находились метрах в двадцати – тридцати, уже закрывшись в кабинах машин, но хорошо видели, как крупные насекомые, каждое сантиметров по три-четыре с тупым стуком впивались в тело Серёги. Тот, отбиваясь от шершней, выскочив из крапивы, опрометью кинулся к своей машине, по пути пару раз кувыркнувшись через голову, долетел до топливозаправщика, вскочил в кабину и захлопнул за собой дверь. Но несколько преследователей прорвались-таки внутрь, и борьба с насекомыми продолжилась. ЗиЛ ещё минуты полторы-две шатался на рессорах, как будто он попал в десятибалльный шторм, из кабины доносились глухие удары и короткие вопли водителя. Потом всё стихло, автомобиль фыркнул, завёлся и поехал. Из чего я заключил, что Афоня жив, здоров и готов к новым свершениям. Оставалось только выяснить, насколько серьёзно он пострадал. Это удалось сделать только в части, так как начав движение, он как робот, не обращая внимания на наши сигналы, так и ехал до части. Уже на стоянке я вытащил его из кабины. На меня смотрела улыбающаяся красно-лиловая физиономия с заплывшим глазом, одно ухо стало больше и, почему-то, посинело. Губы раздуло так, что они стали похожи на два банана, только не жёлтых, а ярко фиолетовых. Впечатление складывалось такое, что над Афониным лицом поработал, съехавший с катушек, хирург-косметолог или гримёр из команды Спилберга.

– Тафалищ летнант, – пришлёпывая губами, продолжая улыбаться бананами, прошепелявил Серёга, – смалите каки ябики я фам нафал, – и протянул мне несколько крупных яблок.

Когда успел?! Я заметил, что на одной руке его пальцы распухли и были похожи на варёные сардельки. Афоню пришлось срочно доставить в санчасть…

Всё обошлось, но ни чему, произошедшее с ним, Афонькина так и не научило. Через год, уже будучи старослужащим опытным солдатом, он повторил заход на тот злосчастный хутор.

Как уже, всё знающий и умеющий водитель, в конце дня он был направлен на полковой танкодром для доставки туда дизельного топлива и заправки боевых машин, остающихся на ночное вождение. Задачу он выполнил быстро, без проблем, сэкономив немного времени, которое при возвращении в полк и решил посвятить походу за яблоками. Благо, заброшенный хутор с садом находился по пути. Серёга направился к вожделенным яблокам, но памятуя прошлый конфуз, он подъехал не как в первый раз – со стороны дороги, а со стороны леса. Места там были болотистые, и особенностью расположения хутора являлось то, что он был сооружён на подковообразном насыпном участке, а границей этой подковы был вырытый для оттока воды ров. Около самого рва, на противоположной к дороге стороне была небольшая ровная как столешница лужайка. На ней и поставил своего ЗиЛа Афоня, а сам отправился за яблоками. Минут через двадцать, набив добычей карманы, напихав яблок за пазуху, похожий на беременного таракана, но довольный успехом и тем, что не попалось ни одного шершня, переправившись через ров с водой, с чувством победителя он подошёл к машине и остолбенел… Топливозаправщик почти на четверть утонул в этой самой ровной лужайке и лежал на раме, смахивая на отдыхающего бегемота, развалившегося на пузе, но только намного крупнее.

Положение, когда машина лежит на раме в болоте означает только одно – надо идти за трактором. Ну а поскольку тракторов поблизости не водилось, Афоня, отойдя от шока и паралича, пошёл на танкодром, туда было ближе. Добравшись через минут сорок до места, он доложил о случившемся руководителю занятий. Тот, в сою очередь, связался с полком и передал информацию.

Дежурный по части позвонил мне и сказал, что топливозаправщик застрял в болоте и надо ехать его вытаскивать. Я отправил в спасательную экспедицию прапорщика Белобородова – начальника склада ГСМ полка. Для выполнения миссии был выделен и снаряжён мощный тягач на базе автомобиля Урал.

Белобородов только что закончивший школу прапорщиков, слыл человеком бывалым, за плечами два года солдатской службы в Афганистане в должности механика-водителя боевой машины, и, конечно же, это обстоятельство делало его в глазах подчинённых непререкаемым авторитетом. К любому делу он всегда относился обстоятельно и вдумчиво. Вот и в этот раз, добравшись до места «затопления» боевой единицы, он начал неторопливо размышлять и прикидывать, как вытащить ЗиЛ из «поглотившего» его болота. Правда сначала ему пришлось разбудить и привести в чувство Афоню, который успел вернуться и теперь, объевшись яблоками, мирно спал в кабине. Белобородов с Серёгой и водителем Урала посовещавшись, выработали план по извлечению топливозаправщика и приступили было к делу. Наверное, у них всё бы получилось, если не одно обстоятельство. Пока Белобородов размышлял и советовался, тягач, оставленный рядом с ЗиЛом, успел точно так же «затонуть», только всё произошло гораздо быстрее, так как он был значительно тяжелее.

Теперь уже два огромных «бегемота» разлеглись на лужайке, а вокруг них бегали три «аборигена» и, вздымая руки в темнеющее небо, взывали к высшим силам. На самом деле Белобородов гонялся за Афоней, тот спасаясь от справедливого возмездия, нарезал круги вокруг застрявших машин, а водитель Урала ходил за ними и выразительно жестикулируя, на чём свет стоит, материл Серёгу. И так продолжалось до тех пор, пока у всех хватало сил и запаса нелитературных выражений. Смеркалось…

Операция по извлечению техники из болота продолжалась до утра. Сначала туда был отправлен один дополнительный тягач, потом второй. На третьем я поехал сам. Часов в шесть утра мы грязные с ног до головы, злые, голодные и не выспавшиеся всё-таки вернулись в часть без потерь. Усталость была такой, что даже ругаться на виновника событий не было сил. Интересный факт – между прибытием новых средств спасения, Афоня продолжал пополнять запасы яблок и всё же нарвался на шершней. Во всяком случае, он так говорил. Как это произошло и летают ли в темноте шершни, покрыто тайной, ночью ни кто ни чего не видел, но левый глаз у него опять заплыл, а правое ухо, как и в прошлый раз, стало несуразно большим и синим…

Уважаемый читатель может задать резонный вопрос – «Ну и зачем держать у себя такое ходячее приключение? Не проще ли сбагрить его в другое подразделение или, как тогда часто делали, переквалифицировать в кочегары?». Должен отметить, что, во-первых, Афонькин обладал и полезными качествами, позволяющими, в определённой степени, терпеть его похождения, а во-вторых, заменить то можно, но кого в итоге получишь – не известно. Возможно, что новенький окажется с гораздо большим магнитом в интересном месте. Уж лучше своё родное чудо.

Кстати, о кочегарке! Как-то зимой в составе группы «ответственных» присутствовал на утренней зарядке.

Здесь следует пояснить, что группа «ответственных» – это офицеры, которые по утверждённому, а иногда и стихийному, графику обязаны контролировать соблюдение распорядка дня, дисциплины и выполнение плановых мероприятий в подразделениях. Быть «ответственным», это означает прийти к шести утра, проверить в закреплённом или подчинённом подразделении своевременность и полноту утренних мероприятий, побывать в столовой на завтраке, потом на обеде, далее на ужине и вечерних мероприятиях. Если повезёт, то после отбоя, это когда все бойцы спать лягут, можно уйти домой, если нет, то придётся ночью ещё и караул проверять. Вот такие «ответственные» есть в роте, батальоне, полку, дивизии и выше, они являются глазами и ушами командования. А ещё «ответственный» – отвечает, в смысле отвечает за всё, что произойдёт и не произойдёт, перед начальством. Если что случится, то есть, кого ругать и гнобить. По старой доброй традиции, время, проведённое в составе группы «ответственных», как и рыбалка, в зачёт жизни и службы не идёт. То есть, не важно, когда ты пришёл домой после проверки караула, вечером или ночью, в любом случае, утром обязан, как штык, быть на службе.

И так, томимый мыслями о потерянном дне, получив инструктаж от начальника, я отправился в полковую котельную выявлять и разгонять традиционно прятавшихся там уклонистов от утренней физической зарядки. Погода была примерзкая, дул холодный влажный ветерок, пронизывая до костей, в утреннем полумраке казалось, что всё вокруг обледенело и застыло. Однако топот солдатских сапог и отголоски команд говорили о другом, огромный полковой организм проснулся, ожил и зашевелился. Начинался новый день…

Над входом в котельную висел яркий фонарь, поэтому, когда я открыл дверь и переступил порог, то оказался на секунду ослеплённым. В помещении было слабенькое тусклое освещение, и всё что я увидел – это причудливые полуфантастические очертания стен, труб, котлов, вокруг которых сновали какие-то тёмные силуэты. Их было много, не менее двадцати. Один, самый ближний рявкнул:

– Атас, пацаны! Проверяющий! Рвём когти!

Пока я приходил в себя и присматривался, силуэты стремительно, обтекая меня с двух сторон направились к выходу. Секунде на третьей я, всё же, оценил происходящее и рассмотрел силуэты. Бойцы, до этого момента, прятавшиеся в тёплой кочегарке, кинулись наутёк. Правильно, десантника наказывают в большей степени ни за то, что он сотворил, а за то, что попался! Я, в свою очередь, для выяснения ситуации, попытался поймать хотя бы одного, для чего схватил и дёрнул за рукав ближайшего беглеца. Развернул его и опешил – это был мой Афоня. Он ойкнул и рванулся дальше.

– Серёга, гад! Стой! – закричал я, догоняя своего подчинённого.

Тот немного замешкался в двери и я, грешен, отвесил ему приличного пинка. Афоня взвыл, подпрыгнул и, быстро перебирая ногами, выскочил на улицу. Я кинулся за ним, а там, веером, во все стороны разбегались уклонисты, но передо мной маячила спина удирающего Серёги. Поняв, что уже никого не поймаю, от злости и обиды, я попытался на бегу хотя бы попинать беглецов, но сколько не старался, всё время попадал по Афониной худощавой заднице, которую тот ловко подставлял, прикрывая товарищей. При каждом моём удачном выпаде он подпрыгивал и верещал:

– Ай! Мужики, рвите быстрее! … Ой-я! Меня всё равно узнали! … Блин! Я долго не выдержу!

Нарушители распорядка дня разбежались, а я с «начищенным» до блеска правым сапогом и с чувством исполненного долга, отправился ответствовать дальше…

С Афоней я не стал разбираться в тот раз, но при первой же возможности отправил его на станцию разгружать вагон с углём для облюбованной им кочегарки. Что поделаешь, учить дисциплине – главная задача офицера, как наставника.

За два года совместной службы мы натерпелись, и наплакались, и насмеялись, становясь наблюдателями, а чаще участниками приключений Афонькина, которые случались с неотвратимым постоянством. Но самая трагикомичная и захватывающая история случилась с ним под дембель. Это была «лебединая песня» нашего Серёги…

Уже довольно потрёпанному топливозаправщику требовался ремонт оборудования. С этой целью был получен наряд, в котором говорилось, что машину необходимо доставить в окружную ремонтную мастерскую, находящуюся в городе Калининграде. И вот Афоня погнал своего ЗиЛа в ремонт, а возглавил сие действие, уже известный читателю своей вдумчивостью и рассудительностью, прапорщик Белобородов.

Выехали рано, затемно, через несколько часов пути добрались до Калининградской области. Кто там бывал, знает, что одной из основных достопримечательностей местного ландшафта являются тополя, посаженные ещё немцами и растущие по краям довольно узких дорог.

Поскольку эти дороги, в основном, были построены аборигенами, то они находились в прекрасном состоянии и ЗиЛ, шелестя своими крупногабаритными шинами, плавно помчался к цели, а за окошком кабины монотонно замелькали тополя. Белобородов по обыкновению задумался и задремал. Не выспавшийся Серёга, зевая во весь рот, на ширину приклада, боролся со сном, но не долго…

Оба очнулись от внезапного сотрясения и удара. Неуправляемый ЗиЛ сошёл с дороги и врезался в огромный, в два обхвата, тополь. Белобородов на половину вылетел из кабины и лежал, уткнувшись носом, на капоте машины, молотя ногами по сиденью. Афоня же, каким-то чудом оказался рядом с тополем, сидел на земле и чесал покрасневший лоб.

Придя в себя, Белобородов оценил ситуацию и, убедившись, что пострадало только железо, принял единственно правильное в данном случае решение – оставил Афонькина охранять разбитый автомобиль, отправился назад в часть за помощью.

Когда он пришёл ко мне и рассказал о случившемся, я спросил:

– Что с Афонькиным и на сколько пострадала машина?

– С Серёгой всё путём, а чё ему козлу будет то, только шишка на лбу. Машина тоже не сильно побилась. Ну генератор отлетел, а так ни чё, целая, – флегматично и как всегда вдумчиво ответил прапорщик.

Говоря это, он, потупившись, опустил голову. На лбу красными и синими рисками чётко обозначилась кокарда от фуражки…

Для эвакуации разбитого топливозаправщика снарядили тягач, теперь, уже решением командира полка, старшим был назначен начальник автослужбы полка майор Голубикин, человек, давно разменявший вторую молодость, опытный, деловой, серьёзный и искушённый во всех тонкостях решения спорных вопросов. Ах, как это пригодилось!

До ЗиЛа добрались во второй половине дня. Топливозаправщик по-прежнему стоял, обняв своим передком придорожный тополь. Рядом стояли кирзовые сапоги с намотанными на голенище грязными портянками, а из кабины торчали босые мозолистые, испачканные в глине, ноги. Афоня мирно спал. А что ему ещё оставалось делать? Голубикин вытащил его из машины и, для начала, ощупал. Убедившись, что наш герой цел и невредим, по-отечески отвесил Серёге смачную оплеуху. Тот, воспринимая всё происходящее как должное, начал быстро обуваться.

Кое как, провозившись около часа, развернули ЗиЛа и, зацепив его жёсткой сцепкой, тронулись в обратный путь. Афоня при этом остался в кабине своей машины для наблюдения за ситуацией. Так как лобового стекла не было, то ему периодически приходилось отмахиваться, отплёвываться, откашливаться от попадающих в лицо насекомых. Голубикин и Белобородов уселись в тягаче и мирно беседовали по дороге. Автопоезд раскатился и уже с приличной скоростью двигался к дому. Вдруг водитель тягача напрягся и сказал:

– Что-то тяжело пошло, – и, глядя в боковое зеркало, – Мамочки родные! Чё творится то!

И уже под вой сигналов, визг и скрип тормозов попутных и встречных машин он резко, на сколько это было возможно для таких громад, затормозил и остановился. А произошло следующее…

У топливозаправщика на ходу оторвалось правое переднее колесо. Не открутилось, а именно оторвалось вместе со ступицей, порвав все тяги и трубки! Машина начала вспахивать немецкий асфальт обрубком моста, а колесо, направившись было в сторону обочины, врезалось в тополь и, отскочив как мячик от стенки, взвилось в воздух, перелетело машину и, как коршун на добычу, обрушилось на капот догонявшего процессию «Жигулёнка». У того передние колёса аж разъехались, распластались от удара. «Мячик» по законам физики полетел в обратном направлении. А так как угол падения равен углу отражения, то колесо по воздуху направилось уже в противоположную сторону, и со всего маху опустилось на крышу кабины встречного КАМАЗа. Удар пришёлся ровно по центру, стёкла разлетелись, как разноцветные брызги, кабина умялась на половину. Отскочив от несчастного изуродованного грузовика, колесо, перелетев, не менее пострадавшего, «Жигулёнка», ударило в крыло подъезжающего самосвала. У того загнулось железо, да так что лопнула шина. После этого, дорожный пинг-понг закончился, и злосчастное колесо, хлопая по земле остатками оборванных тяг и трубок, нагло виляя, укатилось в кусты.

Но на этом беды и приключения не закончились! В кабине КАМАЗа, кроме водителя сидела его жена, которая была на последнем месяце беременности. Собственно, её он и вёз в больницу. От испуга у женщины начались схватки! Все забыли про аварию и засуетились, стали останавливать проезжающие автомобили. По счастью, в одной машине оказался доктор. Кто-то помчался в ближайший населённый пункт вызывать «скорую» и ГАИ. На дороге собралась приличная пробка. Люди помогали кто чем может, нашлись даже чистые простыни… На свет, к всеобщей радости, появился здоровый мальчик! Люди аплодировали доктору, поздравляли счастливого отца, хлопая его по плечам и пожимая руки, восхищались мужеством матери.

Наверное, этот малыш своим рождением и спас наших путешественников от всенародного гнева и возможной расправы. Приехала «скорая», забрала роженицу с ребёнком. С появлением инспекторов ГАИ началось разбирательство произошедшего дорожного катаклизма. Старанием Голубикина, дело было замято, и не получило широкой огласки, но это обошлось нашим героям в приличную денежную сумму, выплаченную за ремонт, с автомобильного склада полка была отдана новая КАМАЗовская кабина и ещё куча запасных частей. Кроме того, Белобородов был вынужден слить пострадавшим почти тонну бензина. В общем всё закончилось хорошо, а Афоню от праведного гнева начальства спас дембель.

Гораздо позже, через несколько лет, уже служа в одной из горячих точек по контракту, сержант Сергей Афонькин на горной дороге закрыл своим автомобилем, попавших под шквальный огонь, товарищей, чем, собственно, и спас им жизнь.

Вот такой он Русский Солдат…

Майор капитана Завитовского или о чём гласит закон джунглей

Давно прошли те времена, когда молодой выпускник военного училища, полный сил и энергии, стройный красавец лейтенант Валерий Завитовский прибыл в полк и принял свой учебный взвод. С тех пор много воды утекло. Нет, оно, конечно, в космических масштабах совсем и не много, всего семнадцать лет назад. Но сколько за эти годы произошло всего интересного и незабываемого! И вот уже пенсия не за горами, и надо как-то подсуетиться и успеть получить майора. Вот только как?

Завитовский стоял у входа в казарму батальона, заведя ладони за изрядно потёртую портупею, тупо уставившись на приличных размеров яму, вырытую коммунальщиками для устранения очередной утечки, да так и забытую. Ему было грустно. Грустно от того, что вчера, на дружной офицерской посиделке он несколько перебрал. Душа требовала то ли продолжения банкета, то ли просто опохмелиться. И теперь надо было решить дилемму – с кем опустошить плоскую полулитровую флягу, наполненную коньяком, по тем временам истинное достояние, спрятанную в полевую сумку, висящую на боку. А ещё грустно от того, что лейтенант – командир соседнего взвода рассказал анекдот, задевший за живое.

В полку проходит строевой смотр. Генерал идёт вдоль шеренги офицеров, те, в свою очередь, как положено, представляются, отвечают на вопросы генерала. Очередь дошла до старого седого старшего лейтенанта. Выслушав его бравый доклад, генерал спросил:

– Я смотрю Вы в приличном возрасте, мне ровесник поди, старая гвардия так сказать, – и пожимая руку офицеру добавил, – Небось из прапорщиков?

В ответ прозвучало:

– Ни как нет, товарищ генерал, из капитанов…

Откуда было знать молодому, только что прибывшему, взводному, что в перечень всего самого «интересного и незабываемого» за семнадцать лет командования взводом у Завитовского входил славный путь от лейтенанта до капитана и обратно, а потом снова до капитана. Правда, последние пять лет всё было стабильно, и он уверенно приближался к той грани, когда к служивому накрепко прилипает почётное звание – «вечный капитан». Однокашники давно командуют полками, бригадами и дивизиями. Уже полковники! Он кинул взгляд на свой выцветший помятый изломанный и, давно требующий замены, левый погон. Четвёртая звёздочка перекосилась и слегка приподнялась на своих крепёжных усиках, как выпадающий молочный зуб – вот-вот отвалится.

– Чёрт, плохая примета, – подумал вслух Завитовский, – Сходить, что ли послужить?

В этот момент мимо него, перепрыгивая канаву коммунальщиков, продефилировал солдат, и, о ужас, не обратил никакого внимания на стоящего капитана!

– Гвардеец, стой! Ко мне! Кто такой? Почему честь не отдаёшь? – взревел Завитовский.

– Рядовой Сидоркин! – вытянувшись в струнку, чётко доложил солдат и, смутившись, продолжил, – виноват, товарищ капитан, отвлёкся, яма поним…

– Разгильдяй! – перебил его капитан, и строго спросил, вперившись в бедолагу свирепым взглядом – Из какого взвода?

Солдат ещё больше вытянулся и чётко, громким голосом доложил:

– Из Вашего, товарищ капитан!

После короткого замешательства, выпучив глаза, Завитовский рявкнул:

– Сержанта ко мне!

– Есть! – ответил боец и растворился в полумраке казарменного входа.

Завитовский посмотрел ему вслед и вдруг осознал, что не запомнил ни лица, ни фамилии. Как узнать этого гвардейца? Немного поразмыслив, он решил, что на сегодня хватит, уже послужил, в подразделении делать нечего.

Ротный – юный старлей давно махнул рукой на своего великовозрастного подчинённого и предпочитал всё выполнять сам, это лучше и проще чем выслушивать от взводного-ветерана очередной прожект, как и что надо сделать, чтобы повысить уровень боевой и политической подготовки в подразделении. А учить Завитовский любил, при чём, учил всех, не взирая на должность, звание и возраст. Казалось, если бы он знал звериный язык, то и полковых собак и котов также замучил бы своими советами. Правда сам гуру ни чего из того чему учил и советовал ни когда не делал и делать не собирался. Скучно всё это!

Справедливо полагая, что в роте будет лучше, когда его нет, чем наоборот, Завитовский развернулся и направился в сторону полкового штаба, к Деколону.

Деколон – Майор Храпов, помощник начальника штаба по службе войск, принадлежал к категории старых служак, ему давно пора было на пенсию, но он упорно держался за своё прикормленное место и никак не хотел уходить. Своё прозвище – Деколон он получил от сослуживцев за чрезмерное потребление одеколона. Нет, он его не пил, а выливал на себя целые флаконы «Тройного» или «Гвоздики», полагая, что тем самым маскирует запах выпитого спиртного. В полку бытовала примета – если повеяло резким запахом парфюма, то где-то рядом майор Храпов. Так везде и появлялся, сначала запах, а потом и он, собственной персоной. Командование его жалело, хотя, и мечтало избавиться от него. Когда-то это был перспективный, грамотный, любивший своё дело офицер, но, как это часто бывает в жизни, на каком-то этапе потерял чувство реальности, стал много пить, потом семейные неприятности – ушла жена, снова водка. В конце концов, «Зелёный змий» убил в нём того самого «перспективного и грамотного», со временем он превратился в заурядного выпивоху. Были, конечно, периоды просветления, и тогда Храпов рьяно брался за службу. Но всё это длилось не долго и неизменно заканчивалось очередным запоем. Самым любимым его развлечением было отлавливать молодых офицеров на территории полка, и определять их на внеочередное дежурство. Вернее, не столько любимым, сколько вынужденным. Графиков, как было положено, он не вел, и формирование суточного наряда происходило спонтанно, в зависимости от того, кого поймает. Молодые лейтенанты неизменно попадались на его удочку. Вот так посылает командир роты или батальона офицера в штаб по какой-либо надобности, а тот пропадает и оказывается помощником дежурного по полку или начальником патруля. Кто постарше – те иногда выписывали Деколону «самый короткий приказ на марш», ну, в смысле посылали куда подальше. Но он не обижался и упорно продолжал отлов свободных от дежурства офицеров. Некоторые откупались, зная пристрастие майора к спиртному. Вот и сейчас он стоял на перекрёстке дорог у штаба и высматривал очередную жертву, завидев приближающего Завитовского, весело поприветствовал его:

– А, Валера, здорово! – пожал протянутую руку и продекламировал, – И на груди его могучей, одна медаль казалась кучей, и та за выслугу годов! – после чего рукавом кителя потёр на правой стороне груди свой овальной формы значок, свидетельствующий об окончании среднего военного училища, в простонародии – «Бычий Глаз».

Завитовский сделал вид что не обратил внимания на выпад майора. «Раздолбай старый!» – подумал он, а вслух, приветливо улыбаясь, сказал:

– Здравия желаю, товарищ майор! Опять некого дежурным по полку поставить? Старый Каа вышел на охоту? – и, похлопывая по полевой сумке с «бесценным» содержимым, предложил, – Может по сто грамм? Пошли в твоё казино.

Храпов был в очередной «завязке», только вчера обещал начальнику штаба «Ни капли! Ни – ни!», клялся и божился, и, как всегда, в последний раз получил индульгенцию на исправление. В сознании Деколона в страшной, непримиримом сражении сошлись остатки совести и «Зелёный змий», во рту предательски начала выделяться слюна, он сглотнул несколько раз и… Борьба была не долгой – «Змий» победил…

Казино Храпова – это кладовка на заднем дворе штаба полка. Предназначена она была для хранения разного имущества – плакатов, стендов, подставок, указок, повязок, каких-то старых флагов. Имелись там даже продырявленные со всех сторон, замотанные паутиной, как упаковочной плёнкой, манекены для тренировки штыковых атак. Но особой гордостью Деколона был небольшой, украшенный старыми вытяжными парашютами, уголок, оборудованный для отдыха и представлявший из себя комплект из брошенного кем-то при переезде, порядком просиженного дивана, полированного письменного столика с тумбой и пары армейских табуреток. Сюда, с завидным постоянством, стекались любители промочить горло горячительным и карточных игр. А промочить горло всегда было чем! Желая увильнуть от очередного дежурства, некоторые особо-деятельные сослуживцы решали эту проблему с Деколоном, расплачиваясь с ним «жидкой валютой» – водкой. Здесь Храпов проводил свободное время, особенно вечерами, играя с друзьями в преферанс, и частенько оставался ночевать. Вернее, не оставался, а его оставляли обстоятельства, так как при определённой дозе выпитого, он засыпал мертвецким сном прямо в том месте, где проглотил последнюю «критическую» каплю спиртного. Зная эту свою особенность, хозяин «заведения» держал в кондейке подушку и солдатское одеяло, которые аккуратно сложенные, лежали на диване.

Завитовский достал из сумки флягу и поставил её на стол. Храпов порылся в тумбе, извлёк из её недр две, не мытых со времён начала эксплуатации, рюмки, сощурив один глаз, заглянул в каждую, как снайпер в оптический прицел, убедился в отсутствии внутри всякой живности, типа тараканов и мух, дунул, встряхнул их и поставил на стол. После чего из той же тумбы достал початую банку «Завтрака туриста» и две алюминиевые, гнутые и крученные как рога горного барана, вилки. Присели. Первая рюмка, потом вторая…

Критическая капля оказалась в четвёртой рюмке. Деколон, проглотив коньяк, довольно крякнул, икнул, громко засопел, его глаза сначала помутнели, потом закрылись. Храпов медленно, не сгибаясь, как старое дерево, завалился на бок, умудрившись при этом, головой попасть точно в центр подушки, и заснул. Завитовский встал, подошёл к майору, потряс его за плечо. Тот лежал, вибрировал как кусок студня в ответ на толчки и не реагировал ни на что. Капитан развернул одеяло, заботливо накрыл Храпова, задумчиво взглянул на храпящего майора и быстро вышел. В голове у него созрел план…

С КПП позвонили и сказали, что на территорию полка заехал Уазик начальника штаба дивизии. Сметённые этой вестью из своих кабинетных кресел командир и начальник штаба полка выскочили на улицу и, увидев, что машина начальства поехала прямо на плац, во весь опор бросились туда.

На полковом плацу выстроились новый караул и суточный наряд в ожидании начала развода. Только ожидание это несколько затянулось, не было главного – нового дежурного по полку.

– По-о-олк, с-сми-ирна-а! – Гаркнул командир полка и направился для доклада к начальнику штаба дивизии.

– Вольно, – отмахнулся тот, – почему развод не начинаете? Где дежурный? Мне доложили, что его у вас не назначили.

Командир с начштабом завертели головами. А и в правду, почему? Где? Обоих парализовал ужас от осознания надвигающейся катастрофы и тут произошло неожиданное…

На плац, в полном снаряжении, с противоположной стороны уверенной, твёрдой походкой вышел капитан Завитовский, пронеслись долгожданные команды, доклад. Всё, развод начался! У командира отлегло от сердца.

Начальник штаба дивизии прошёлся вдоль строя караула, задал несколько вопросов, прыгнул в свой Уазик и укатил. Полковые начальники бросились выяснять у Завитовского причину задержки.

– Товарищ полковник, а я и не должен заступать в наряд, – ответил тот, – просто зашёл в штаб, старый дежурный мечется, не знает, что делать, говорит нет нового дежурного, не назначили, начальство на плацу, Храпова пол дня никто не видел. Ну я взял у него пистолет и сюда. Если надо, я готов!

– А где Храпов?– спросил командир.

– Дежурный сказал, что ещё до обеда его видели, вроде пошёл в свою кондейку, – как бы между прочим, ответил Завитовский, – разрешите идти службу организовывать?

Командир и начштаба кинулись в указанное капитаном место. Войдя в «казино», в полумраке, среди пыльной учебно-материальной базы, они увидели, мирно спящего на диванчике, свернувшегося калачиком, под солдатским одеялом Деколона. Попытки привести Храпова в чувство ни к чему не привели…

Через месяц майора Храпова уволили на пенсию, а на его место был назначен такой надёжный и опытный бывший капитан, а теперь уже майор Завитовский.

Всё правильно, как в джунглях, заснул – съели…

Лексейкин мост

«Чем громче крикнешь, тем дальше слышно»

Девиз связистов

«Связь – это нерв армии». На первый взгляд очень точная и ёмкая метафора. На самом деле, кто может сомневаться в важности надёжной связи? Даже представить себе не возможно управление современными подразделениями в любых условиях обстановки без телефонов и радиостанций различного калибра и диапазона действия. С древних времён человек изобретал и совершенствовал средства передачи информации. Гонцы, вестовые, сигнальные трубы и барабаны, флажки, огни и фонари, рупоры и громкоговорители, фельдъегери и почтальоны, телефоны, радиостанции коротковолновые и ультракоротковолновые, релейные, тропосферные и космические, аналоговые и цифровые, работающие в открытых и закрытых, закодированных каналах, ну, и на конец – сотовые телефоны, смартфоны, планшетники и интернет – всё это и ещё многое другое, включая и элементарный полосатый жезл регулировщика – этапы пути человечества по поиску способов и средств общения на расстоянии. К слову сказать, и сегодняшний прогресс также является всего лишь этапом. Мы только вступаем в информационно-цифровой век…

Но вот с другой стороны, почему НЕРВ? Потому, что по нему в любом живом организме передаются сигналы к действию? Не-ет, это относится к «на первый взгляд». Когда в реальной жизни сталкиваешься с военной связью на практике, начинаешь понимать и второе значение этой метафоры. Это сейчас нас выручает верный и постоянный спутник – сотовый телефон. Главное, чтоб батарейка не села и деньги на счёте вовремя пополнить. А вот в восьмидесятые годы двадцатого века о таком и не мечтали. Самая распространённая и доступная связь – обычный проводной телефон. Нет, штука конечно надёжная и работает хорошо, по сей день. Но вот по закону подлости, когда очень надо дозвониться, обязательно, что-нибудь произойдёт на линии. То гроза помехи наводит, то провод оборвало, то нужный тебе человек далеко от аппарата, то сам аппарат развалился, то на коммутаторе «пара вылетела». А на учении? Если войти в штабной бункер или палатку, то сразу и не поймёшь, что там творится, народ, каждый, держа трубки телефонов одной рукой, а другой прикрывая или затыкая свободное ухо, снимая тем самым «местные помехи», орёт что есть мочи и ругается на чём свет стоит:

– Аллё, Берёза! Почему молчишь? Не слышно! Что?

– …Твою дивизию! Выплюнь печеньку изо рта и говори членораздельно, я ничего не понимаю! Бульканье одно!

– Товарищ полковник, не понял… Я вас не понял… плохо слышно…

– Связист, я ничего не слышу! Где связь… твою мать?!

И всё это сливается в постоянный фоновый гул, абоненты у аппаратов с раскрасневшимися лицами, всклоченными волосами, выпученными от злости глазами, упорно продолжают добывать информацию.

В общем – связь – это НЕРВ потому, что когда связываешься, то сильно нервничаешь…

…Раннее утро. По пустынной песчаной дороге, ведущей от полкового вододрома в городок, прыгая и телепаясь на ухабах, на максимально возможной скорости летел автомобиль «Нива» апельсинового цвета. Если в ту пору на дороге оказался встречный прохожий, то он обязательно пришёл бы в ужас от увиденного. А напугал бы его тот факт, что за рулём не было видно водителя. Вернее, торчали его руки, крутящие баранку, а там, где по идее должна быть голова, было пустое место и только маячила огромная, потерявшая форму, фуражка. Дело в том, что машиной управлял начальник службы связи полка майор Лексейко, обладающий маленьким ростом (всего метр сорок пять!) и для того, чтобы достать до педалей, ему приходилось съезжать вниз по сиденью. На дорогу он смотрел сквозь рулевое колесо. Не знающих ситуации, эта картина, неизменно, приводила в недоумение и трепет…

Майор Лексейко слыл человеком замкнутым, не добрым и на редкость хладнокровным, служил долго и давно никуда не торопился. Пенсия была уже не за горами, и поэтому главной заботой нашего героя было отслеживание, где и что в полку плохо лежит или не крепко прикручено, а также решение проблемы, как это плохо лежащее утащить в свой гараж. Мало кто из сослуживцев знал о его стремлениях и подспудных желаниях. Подчинённые за глаза называли его «Злобным Карликом». При своём малом росте имел прекрасные физические данные, в свои сорок три легко вертелся на перекладине, хорошо бегал, но за собой не следил, был неопрятен. Носил старый выцветший китель, мятые, с вытянутыми коленками галифе, давно не видевшие утюга, стоптанные сапоги. Довершала неприглядную картину большая фуражка, сшитая когда-то по индивидуальному заказу во Львове, с обвислыми краями, как у старой сыроежки. Пружина в ней давно ослабла и проржавела, поэтому от края к центру головного убора – жирному тёмному пятну от потеющей лысины, проходили хорошо заметные коричневатые полосы. Лексейко любил всё большое. Вместо стандартной полевой офицерской сумки он носил большой артиллерийский планшет, превосходящий её по размерам в два раза, болтаясь у него на боку, он спускался ниже колен и мешал хозяину нормально ходить, так, что майору приходилось его постоянно придерживать руками и подтягивать вверх. Даже лучший друг у него был большой! Дружил он с командиром третьего батальона, рослым, более двух метров, подполковником. Тот так же имел свои особенности и имел прозвище – «Полтора раздолбая». Был Лексейко человеком известным. Но известность эта пришла к нему исключительно по одной причине – в полку всё время были проблемы со связью. А уж на учениях вообще беда! Там, в большинстве случаев, связи не было совсем. Каждый выезд «в поля» был сопряжён с серьёзными трудностями – штаб полка не мог управлять подразделениями, а также не мог связаться со штабом дивизии. Ругань и нервозность по поводу не работающих телефонов, сломавшихся радиостанций, разряженных аккумуляторов были обыденным делом. И естественно все вспоминали и костерили майора Лексейко. Однако, последний, не смотря ни на что, сохранял спокойствие удава и никогда не переживал по этому поводу. Бывало командир полка, который не смог связаться с подразделениями, в результате чего уже более часа находящийся в полном неведении где и что делает подчинённая ему воинская часть, разъярённый, практически в бешенстве выскочит из бункера и орёт:

– Лексейко! Лексейко, мать твою, ты где?

Рядом треск и из кустов, волоча за собой огромную сумку – планшет, вылезает начальник связи, поправляет на голове свою старую «сыроежку», встаёт по стойке «смирно» и:

– Я здесь, товарищ полковник!

– Лексейко, что, что со связью?! – уже вопит командир.

– Всё нормально, связи нет, – чётко и монотонно отвечает тот.

– Когда будет?! – вибрирует командир

– Через десять минут.

– Бегом, майор! – командир еле сдерживается.

– Есть, – и слегка согнувшись, Лексейко поворачивается и ныряет в кусты.

Почему-то он всегда в таких ситуациях появлялся из кустов и в них же исчезал.

Минут через двадцать в полк приезжает, разозлённый отсутствием связи, командир дивизии, отчитывает командира полка и кричит:

– Лексейко, ко мне!

Опять треск и из кустов, но теперь уже с другой стороны вылезает начальник связи и невозмутимо:

– Я здесь, товарищ генерал!

– Лексейко, что со связью?

– Всё нормально, связи нет.

– Сколько времени на восстановление надо?

– Десять минут.

– Бегом, майор!

– Есть, – разворот и обратно в кусты.

Через полчаса уже озверевший комдив уезжает, а связи так и нет.

…Дорога извивается и делает крутой поворот, за которым ныряет в лощинку и упирается в мост через небольшую речушку. «Нива» с трудом вписывается в поворот, в следствии чего её заносит, начинает мотать по дороге, кидает в яму перед мостом и оттуда бросает на перила. Машина, сломав ограждения плюхается в воду, как гигантский поплавок проплывает по течению метров десять и начинает тонуть. Глубина небольшая, поэтому крыша машины торчит из реки ярким оранжевым пятном. Открывается дверца и из воды выныривает незадачливый водитель – майор Лексейко. Сначала он залезает на крышу машины, стоит, осматривается. Вокруг никого! Поняв, что за помощью надо идти, кидается в воду, плывёт и выбирается на берег, дальше пешком, обратно на вододром. Там «Полтора Раздолбая», за батальоном которого был закреплён вододром, досыпает в сторожке после совместной ночной рыбалки и там есть телефон. Добрался, а связи то нет! Опять или телефон сломался, или обрыв на линии, или на коммутаторе, что-то не так. Почти десять километров по пересечённой местности пешком в городок.

Так куда же спешил майор Лексейко? А спешил он в гараж, где собирался устроить техническое обслуживание своей любимой апельсиновой «Ниве», и сделать это должен был, назначенный им солдат из роты связи. Солдат примчался в гараж с самого утра, открыл его, зашёл. На столе стояла тёмно-зелёная бутылка из-под лимонада с тормозной жидкостью, слитая майором накануне из тормозной системы ГАЗ-66, стоявшего в части на хранении. Бутылка эта стояла на самой середине стола, а рядом с ней лежала початая пачка печенья. Боец увидел «харчи», схватил бутылку и сделал несколько глотков…

Солдатика долго лечили, но всё же поставили на ноги. Майору Лексейко, после недолгого разбирательства присвоили «внеочередное» звание «Капитан», а так как было ему за сорок, то быстренько уволили на пенсию.

Командование с облегчением вздохнуло, появилась серьёзная надежда – связь будет.

А мост тот по сей день так и называется – Лексейкин.

Боевым награждается…

Школа. Урок мужества. В одном из выпускных классов на месте почётного гостя в парадной форме сидит седоватый, пожилой офицер – подполковник Лисюк. На груди у него приличный «иконостас» из медалей, которые тихо позвякивают при движениях. Гость рассказывает ребятам, как надо жить, к чему стремиться, как цели достигать. В общем, много правильного и интересного говорит. Настало время ученикам задавать вопросы. И вот, как часто бывает в таких случаях, один из учеников поднимает руку и задаёт вопрос:

– Скажите, пожалуйста, а за что вы получили орден Красной Звезды?

– Орден? – засмущавшись переспросил подполковник, – это давняя история, я, как и все, кто воевал, не очень люблю об этом рассказывать.

Весь его вид говорил, что перед школьниками очень скромный человек, не любящий говорить о своих подвигах, и заданный вопрос поставил его в неудобное положение. Эдакий застенчивый герой.

– Но, раз уж спросили, я расскажу. – как бы поддаваясь на уговоры, продолжил он.

В классе повисла тишина, ребята с интересом приготовились слушать…

– Было это в конце тысяча девятьсот восемьдесят шестого, в преддверии Новогодних праздников, в Афганистане. – начал гость, – Я, по заданию командования, выехал на отдалённый блокпост. Надо было проверить, как там несут службу наши солдаты, разобраться в обстановке, сложившейся вокруг, да и просто поддержать ребят. Мы прибыли на место, осмотрелись, поговорили с людьми. Я поздравил ребят с наступающим. И тут неожиданно начался обстрел блокпоста. Мины рвались повсеместно, душманы пошли в атаку. Раздумывать было некогда, мне пришлось возглавить оборону объекта. Чёткими и слаженными действиями мы отбили приступ врага. В том бою я был ранен в голову, но, так как подразделением командовал молодой малоопытный офицер, бросить товарищей не мог…

– Вот, в принципе и всё. – после небольшой паузы тихо добавил он, – Ничего сверхъестественного. Командование полка, в котором я служил, так оценило мои скромные заслуги.

В классе тишина. Ребята заворожено, горящими глазами смотрели на рассказчика и представляли тот далёкий бой, конечно, им же было интересно, как это было на само деле.

А и вправду, как это было на самом деле?

…Афганистан. Конец тысяча девятьсот восемьдесят шестого. В преддверии празднования Нового Года, офицеров управления полка распределили по блокпостам и подразделениям. Такой шаг со стороны командования был вполне оправдан. Во-первых, опыт показывает, что в это время необходим усиленный контроль как за людьми, так и за ситуацией. Во-вторых, надо обязательно поздравить бойцов, организовать им хоть маломальский, но праздник. Это стало своеобразной традицией, когда офицеры встречали Новый Год вместе с бойцами подразделений…

Секретарь партийного комитета полка майор Лисюк и начальник инженерной службы майор Хайрулаев прибыли на закреплённый за ними блок-пост, размещавшийся у дороги недалеко от Кабула. Командир подразделения – молоденький старлей службу организовал толково. Всё было в норме, без отклонений, так что проверяющим не пришлось, что-то исправлять и «доворачивать». Боевой расчёт доведён, каждый боец чётко знает свой манёвр, наблюдение организовано. В общем, можно было сразу приступать к подготовке празднования. Лисюк провёл с людьми короткую политинформацию, побеседовал с офицерами и, довольный своей работой, разместился в курилке, огороженной снарядными ящиками, наполненными песком и накрытыми маскировочной сетью. Он развалился на импровизированном диванчике, сделанном из тех же ящиков, наблюдая за тем, как суетится Хайрулаев. Лисюк считал, что ему несказанно повезло, что напарником ему назначили инженера полка. Во-первых, Хайрулаев был незаурядным собеседником, прекрасным рассказчиком и просто весёлым человеком с неистощимым чувством юмора. Во-вторых, инженер на дух не переносил скуку, всегда что-то придумывал, изобретал, организовывал. Вот и сегодня, собираясь на блокпост, буквально, замучил начпрода полка, заставил его отгрузить для подразделения продуктов. Нашлись фрукты, конфеты, печенье, сгущёнка, сок. Но самое главное – они привезли с собой для бойцов свежей баранины. Не парной, конечно, замороженной. Но это была не надоевшая всем тушёнка!

Хайрулаев уже придумал сценарий для праздника, договорился с бойцами, озадачил их, отправил готовиться, а сам занялся главным блюдом предстоящего Новогоднего застолья – шашлыком из баранины.

Лисюку, как политработнику и делать ничего не надо было, оставалось только ждать, когда позовут к столу. Он сидел и наблюдал за происходящим. Сначала инженер соорудил из камней мангал, потом разжёг огонь. И вот уже на углях начал поджариваться шашлычок. Потянуло вкусным дымком, все сильнее и отчётливее. Лисюк сглотнул слюну и…

«Ба-ах!» – рвануло, где-то метрах в двухстах от поста.

«Бух, Бабах! – уже ближе.

– К бою, – резанула по ушам команда командира подразделения. Бойцы дружно кинулись по местам, мгновение, и все оказались на позициях, блок-пост ощетинился всеми своми стволами. Лисюк вскочил, заметался по опустевшему посту, не зная куда податься.

– Давай в бэтээр! – услышал он окрик Хайрулаева и, сообразив, кинулся к стоящему неподалёку бронетранспортёру.

Инженер бежал впереди, он пригнулся и с разгона, как в воду на пляже «рыбкой», нырнул бод машину. Лисюк, ускоряясь, глядя на БТР, решил юркнуть в открытый десантный люк, который располагался сбоку. Он прицелился, нагнулся на ходу и… врезался головой в торец бронированной дверцы. Рано нагнулся! От удара он выпрямился, секунду постоял и завалился навзничь, упал на спину, раскинув руки и ноги в стороны, как погибший герой из старого фильма про революцию…

Арткорректировщик доложил в штаб полка координаты, по предполагаемым душманским позициям ударили залпом. Видно попали, потому, что сразу всё стихло.

Духи больше не беспокоили. Лисюка, находящегося в приличном нокауте, привели в чувство. На темечке у него надулась лилово-красная шишка, по форме повторяющая контур бронированной дверцы БТРа. На следующий день его отправили в медроту полка, а там – там зафиксировали и оформили ранение. Поскольку за новогодние праздники это был единственный инцидент, то дело получило весьма резонансную огласку. Чтобы избежать каких-либо лишних разбирательств, командование полка несколько приукрасило действительность, нарисовав картину героического боя. Узнав об этом, а особенно о том, что при выполнении служебного долга был ранен секретарь партийного комитета полка, начальник политотдела потребовал представления Лисюка к награде. И не просто к награде, а к ордену! Так наш герой стал кавалером ордена Красной Звезды.

Что же касается инженера полка, то ради справедливости его решили тоже не обижать и наградили медалью «За боевые заслуги». На орден он не потянул – надо было лбом да в броню! А молодому старлею ничего не дали…

«У, начпродище!»

Полковник Макрашин – человек известный. Известный не только у нас в дивизии, но и в войсках. Он резко выделялся в офицерской среде, всегда был подтянут, одет, что говорится, с иголочки. Его физическая форма повергала в ступор молодых и здоровых парней. В свои почти пятьдесят он легко давал фору двадцатипятилетним. В беге, гимнастике, рукопашном бое ему не было равных. Кроме того, это был высокообразованный, начитанный человек, обладающий энциклопедическими знаниями. Прекрасно владел английским языком. В его послужном списке значилось участие в ряде военных конфликтов, где он с честью справился с возложенными на него задачами. Об этом свидетельствовали не только записи в личном деле, но и огромная орденская планка на груди, пестревшая лентами боевых наград. Сочетание таких качеств делало его в глазах молодых офицеров одновременно и примером, и недосягаемым полубожеством. Тем не менее, не смотря на заслуги и авторитет, полковник занимал должность начальника отдела боевой подготовки дивизии, с точки зрения военной карьеры – в большей степени, тупиковую должность.

Когда-то, ещё молодой полковник Макрашин командовал парашютно-десантным полком. И командовал блестяще! Вверенный ему полк функционировал как механизм швейцарских часов – точно и надёжно. И уже не за горами была вышестоящая должность, и быть бы ему генералом, если бы не одно происшествие…

На территории полка, в небольшом живописном сосновом бору у реки, огороженный высоким забором, стоял двухэтажный особняк. Вывеска на воротах гласила, что в данном строении размещается гостиница высшего офицерского состава. В простонародии это звучало так – «Домик Командующего». И действительно, весь «генералитет», посещавший дивизию, неизменно останавливался и проживал здесь. В общем, это был объект особого значения, а, следовательно, и содержать его надо было соответственно. Ну а раз особняк располагался на территории полка, то ответственным за это хозяйство был назначен его командир, то бишь, полковник Макрашин. Логика простая и понятная.

В очередной раз перед приездом высокого Московского начальства, командир дивизии позвонил Макрашину и сказал;

– Завтра утром прилетает командующий, везёт с собой какую-то шишку из ЦК и ещё пару генералов из Министерства. Проверь домик, чтобы всё в порядке там. Продукты завезёт начпрод дивизии. И ещё, командующий хочет на тебя посмотреть, предупредил. Так что встречаешь лично. Всё понял?

А чего тут было не понять?

– Так точно, всё ясно, выполню, товарищ генерал.

Мероприятие важное и ответственное, поэтому командир полка взяв с собой заместителя по тылу, ещё пару ответственных и надёжных офицеров, сразу поехал в «Домик Командующего». Там досконально всё проверили, заглянули во все комнаты и закуточки, организовали подготовку. Командир не уходил пока не убедился, что всё сделано, приведено в порядок, и гостиница готова к встрече важных гостей. Предупредив солдата – охранника и повара, о том, что привезут продукты, он со спокойной душой уехал заниматься своими прямыми обязанностями, то есть – командовать полком.

Утро было замечательное – прекрасное, тёплое летнее утро! Полк сиял чистотой и порядком, каждый боец знал свой манёвр. Готовы! Макрашин, пребывая в приподнятом настроении, отдал последние указания своим заместителям, прыгнул в уазик и поехал встречать высоких гостей. Из разговора с оперативным дежурным он знал, что самолёт командующего уже приземлился, и все они едут в гостиницу, будут минут через тридцать – сорок.

Прибыв на место, Макрашин вышел из машины, осмотрелся. Во дворе «Домика» всё было в порядке, но насторожила распахнутая настежь входная дверь. Он решил посмотреть, в чём дело, вошёл внутрь, заглянул в гостиную и обомлел…

На большом полированном столе, стоящем в середине зала, валялись пустые бутылки, стояли грязные тарелки с какими-то объедками, окурками, на полу осколки битой посуды и скомканные салфетки, картина над камином порвана и висела как-то боком. Вокруг этого с выпученными глазами, с выражением крайнего ужаса на лицах, полуодетые, ползали солдат – охранник и повар, пытаясь собрать в кучу следы чьей то оргии.

– КТО?! КТО это сделал?! – заорал взбешенный полковник, – поубиваю вас, гадов ползучих! Кто посмел?

– Вчера поздно вечером приехал майор Прыщёв, привёз продукты. А с ним компания была, – не отрываясь от работы ошалело ответил охранник, – меня, меня выгнал, а сами здесь, здесь остались. Что я с майором-то сделаю? Мы сами только утром всё увидели, товарищ полковник. Большую часть мы уже убрали.

– Какая компания?

– С ним были три офицера и женщины, все пьяные.

Макрашин взглянул на часы и, поняв, что времени на разбирательство уже нет, кинулся сам убирать грязь. Втроём они минут за двадцать навели-таки порядок. Командир полка лично собирал объедки, подметал ковёр, мыл стол. Работы закончились прямо перед приездом гостей.

Во двор вкатились две чёрные волги, из первой вышел командующий, Макрашин бросился к нему, чётко подошёл, доложил, представился как полагается. Все гости, ведомые комдивом подошли к полковнику, поздоровались.

– Вот, товарищ командующий, лучший командир полка в дивизии, – указывая на Макрашина, сказал командир дивизии, – готов к новым свершениям.

– Ну что, Макрашин, засиделся ты поди в полковых начальниках? Пора дальше? Ну ладно, посмотрю полк, поговорим. – сказал командующий. – А сейчас веди в дом, кофейку бы да переодеться.

Вместе они зашли внутрь, на столе в гостиной уже стоял разогретый самовар, печенье, конфеты, бутерброды с сыром и копчёной колбасой. Рядом застыл в готовности к действиям, весь в кипельно-белом, с полотенцем через руку, повар. Пахло свежесваренным кофе. Гостевая идиллия! Комдив, довольный увиденным, подмигнул полковнику.

Прибывших повели по своим комнатам. Командир дивизии проводив до порога комнаты командующего, пошёл размещать персону из ЦК, генералов поручили Макрашину. «Всё по плану, всё в штатном режиме», думалось ему, как вдруг он услышал не просто возмущённый крик, рёв комдива:

– Макрашин! А ну сюда! Это что?

Командир полка подбежал к открытой двери гостевой комнаты, заглянул и застыл в ужасе. Комдив стоял посредине комнаты и указывал пальцем на кровать. А там…

Одеяло вперемешку с покрывалом валялись на полу, подушки измяты и тоже сброшены. На белой простыне, в самом центре большой, двуспальной кровати… лежал использованный презерватив.

Гость из ЦК стоял молча, его лицо покрылось багровыми пятнами. На шум, уже в спортивном костюме, заглянул командующий:

– Что тут у вас? Чего орёте как ненормальные? – и, увидев картину, – Иван Иванович, давай в другую комнату. Здесь кто-то что-то не досмотрел.

Его спокойствие было только видимым, на скулах играли желваки, а глаза горели, каким-то холодным, злым огнём, предвещая бурю. Он сам взял за руку гостя у увёл в другую комнату, а, выходя, зловеще прошипел:

– Охренел ты, полковник. А ну-ка давай, своими ручонками убери это бл…о!

Так боевой полковник, блестящий командир вынужден был убирать следы чужой сексуальной похоти. Что уж говорить о том, что ему пришлось выслушать и от командующего, и от комдива, и от гостей. Кто только об него не «вытер ноги»…

Командующий так и не заехал в полк Макрашина, улетел, даже не вспомнив о нём. Самое обидное, что ни кто не хотел слушать ни каких оправданий. Начпрода дивизии, вроде как бы и пожурили, но каток репрессий прокатился, в первую очередь, по командиру полка.

Через несколько дней, в выходной, в центре военного городка на крыльце местного почтамта произошла по истине «историческая» встреча…

Макрашин, выходя из дверей переговорного пункта, на лестнице столкнулся со своим визави – начпродом дивизии майором Прыщёвым. Тот в модных тогда белых джинсах, весь напомаженный и холёный, поднимался на крыльцо. Видно собирался куда-то позвонить. Надо сказать, что человек он был крайне бессовестный, наглый, как говорится – зажравшийся. Считал себя непотопляемым. Иногда, когда товарищи предупреждали, что его похождения ни к чему хорошему не приведут, он любил говаривать:

– Кормящую мамку не убивают! А я и есть кормящая, на мне комдив, его замы, да в Москве ещё куча голодных. Всем вкусно кушать хочется! – говоря это, он прямо светился и любовался собой.

Вот и сейчас, он стоял перед Макрашиным, дерзко глядя на него снизу вверх, выпятив своё пивное брюхо. Они ещё не встречались после того происшествия в «Домике Командующего»

– Ну и скотина же ты, Прыщёв! – не здороваясь выдавил из себя Макрашин, – Уйди с дороги, погань, а то не ровен час, порву сволоту! Подставил всех гад, и меня и комдива…

– Да ладно, товарищ полковник, я уже всё это слышал. Ну с кем не бывает? – его лицо расплылось в ехидной улыбке, – говорят вы самолично полы мыли и презервативы соби…

Договорить он не успел. Сознание у Макрашина выключилось, в нём заработала другая, жёсткая и страшная сущность бойца.

– У-у, НАЧПРО-ОДИЩЕ! – зычно, как будто командуя построенным на плацу полком, гаркнул он, резко, профессиональным движением, правой рукой нанёс мощный удар в лицо, поднявшемуся уже было на крыльцо, Прыщёву.

Тот, в буквальном смысле, взмыл вверх и, изгибаясь в воздухе как профессиональный гимнаст, полетел вниз. В апогее его полёта ноги поднялись выше головы, в такой позе он и шлёпнулся на тротуар спиной, по инерции ноги повело дальше за голову, как будто он хотел перекувыркнуться назад через голову. Так в полуперевёрнутом положении, вверх задницей, он и застыл. В довершении всего, по всей вероятности по причине сдавливания толстого живота, произошла неплановая «дефекация жидкими каловыми массами». По белым джинсам расползлось буро-зелёное пятно. Прыщёв не шевелился. На происшествие сбежался народ, люди окружили тело майора и, затыкая и морща носы, обсуждали ситуацию. Вокруг распространялся зловонный запах…

Вызвали скорую, Прыщёва привели в чувство, сняли обгаженные штаны, увезли в госпиталь. У него случилось сотрясение мозга и трещина в орбите левого глаза. А ещё – модные теперь уже не белые джинсы пришлось выкинуть.

По результатам случившегося было назначено служебное расследование. Очухавшийся Прыщёв грозился судом. В дело вмешался политотдел. Никому не хотелось «выносить сор из избы», поэтому ситуацию постарались замять. Майору пообещали перевод на равноценную должность в пехоту, в замен он должен забрать заявление и никогда и нигде не вспоминать о случившемся. В противном случае, начальник политотдела пообещал завести на него дело о «Моральном разложении». Эта угроза возымела действие, так как Прыщёв боялся реакции жены, отец которой был каким-то большим тыловым начальником в Москве. Все сдержали слово и разошлись мирно. Через некоторое время, полковник Макрашин был назначен начальником отдела боевой подготовки дивизии. Его карьера остановилась…

Направленный взрыв

В дивизии событие – приехала кино-съёмочная группа из Москвы. Привезли сценарий полнометражного учебного фильма о действиях инженерных подразделений. Началась масштабная работа по оборудованию съёмочных площадок где день и ночь тренировались сапёры, понтонёры, дорожники, водолазы и прочие участники столь захватывающего действа. В киногерои, пусть и учебно-документальные, стремились попасть все, кто хоть каким-то боком соприкасался с инженерами. Создаваемый киношниками шедевр по своему замыслу обещал быть грандиозным!

Всё получалось прекрасно, но вот только ни командование дивизии, ни тем более, режиссёр не могли решить где и как снять настоящий мощный взрыв фугаса. И вот на совещании у командира дивизии один из его заместителей выдвинул идею взорвать вершину горы, через которую проходила дорога на танкодром.

– А что, и фильм снимем и для дела полезно!

Дело же заключалось в том, что горка эта располагалась прямо на выезде из парка одного из полков, а особенности окружающего рельефа были таковы, что обойти её не было никакой возможности. В сезонную распутицу затяжной и довольно крутой подъём создавал серьёзные проблемы. Боевые машины вязли в жидкой грязи по башни, буксовали, скатывались вниз. Иногда по этой причине даже отменяли занятия. В общем, решить эту задачу, было поручено начальнику инженерной службы дивизии – человеку грамотному и опытному.

Несколько дней спустя, опять же на совещании, начальник инженерной службы со своими помощниками, предварительно проведя серьёзные изыскания, представил командиру дивизии подробный план подготовки взрыва, подтверждённый расчётами. На схемах командованию было показано и рассказано, как когда, где и какие заряды будут установлены, когда и как произойдёт их подрыв. Особое место в докладе было уделено расчётам на основании которых вершина горки, при помощи направленного взрыва должна равномерно переместиться на склон, в одночасье, превратив его в пологий и удобный для использования подъём.

Выслушав инженеров, командир дивизии задал вопрос:

– А вы уверенны, что всё получится так, как вы мне тут на картинке нарисовали?

– Даже не сомневаюсь, уверен, товарищ генерал – ответил инженер.

– Предложения утверждаю. Если получится, как рассчитали, то всю команду представлю к наградам. – заключил комдив.

Режиссёр – тот вообще ликовал в предвкушении грандиозного зрелища, которое он сможет запечатлеть. Ведь речь шла о перемещении сотен тонн грунта на расстояние сто – сто пятьдесят метров одномоментно. Это ж, какой будет взрыв!

Решение принято, закрутилась, закипела работа. На горе начали бурить шурфы, закладывать заряды, поставили ограждения, выставили оцепление. Все действия воинов – сапёров снимались на камеру. Ну а, как известно, при съёмке фильма иногда с первого дубля не получается. И вот, специально для режиссёра и оператора, рядом с готовым шурфом бурится новый и в него закладывается другая порция взрывчатки. И так в разных местах и несколько раз. На каком-то этапе выяснилось, что в кинематографическом порыве, где-то, что-то переложили, или не доложили, или перепутали, или забыли. Короче, взрывчатка кончилась раньше срока. Немного подумали, прикинули и, чтоб не терять времени, доложили ещё из резерва. Авось сойдёт. Много не мало!

В парке колёсных и гусеничных машин полка шло масштабное строительство новой технологической линии по обслуживанию боевых машин. В этот день полным ходом продвигались работы по устройству дорог и площадок. Самосвалы один за другим выгружали дефицитный в те времена бетон, укладка которого выполнялась бригадами дембелей ударными темпами.

В назначенное время, недалеко от выездных ворот, рядом с заправочным пунктом и дорогой, на которой только что был уложен бетон, развернулась съёмочная группа. Установили на треногах две кинокамеры, между ними разместился импровизированный полевой командный пункт. Соорудили лёгкий навес, поставили раскладную мебель, ящики, закутали это всё в новенькие маскировочные сети. Получилось нечто похожее на боевые позиции. Внутри, в камуфлированных костюмах, разместились начальник инженерной службы, ещё несколько офицеров и пара связистов с радиостанциями, подвели проводную связь с телефоном и, конечно же, самое главное – провода к «динамо-машинке». Привести в действие взрыватели, по настоятельному требованию начальника политотдела было поручено замполиту инженерно-саперного батальона – статному, розовощёкому, усатому красавцу. А как по-другому? Во-первых, в таких важных делах, когда обещают наградить, без партийных органов никак нельзя, а во-вторых, уж больно офицер этот был фотогеничен. Чуть поодаль от КП на раскладном кресле, в окружении нескольких помощников, вооружившись рупором и биноклем, разместился режиссёр фильма. Не дать ни взять – съёмки блокбастера! От всей этой компании до вершины горы было метров триста – триста пятьдесят.

Стремительно приближалось время «Ч», в парке остановили работы, убрали людей подальше, ещё раз проверили всё и вся, замерли…

– …пять, четыре, три, два, раз! – как в центре управления космическими полётами отсчитал начальник инженерной службы.

Замполит батальона повернул ручку взрывателя…

Грохот долетел не сразу, сначала вспучилась, зашевелилась вершина горки. Огромная черная масса земли начала подниматься выше, выше…ещё выше…

Съёмочная группа и действующие лица, замерев, наблюдали за полётом сорванной вершины. Сначала смотрели вверх перед собой, а потом и … над собой… Небо почернело!

– Берегись! – истошно заорал кто-то.

Все бросились врассыпную и, в это мгновение начался настоящий Армагеддон. Комья земли, размером с телячью голову начали сыпаться с неба как град, глухо чвакая в свежеуложенном бетоне. Казалось, скрыться некуда. Единственным спасительным местом оказался заправочный пункт, навес которого гремел и дрожал от, сыплющихся на него, земли, песка и веток.

Землепад продолжался несколько секунд, потом всё стихло. На съёмочной площадке никого не осталось, кроме замполита. Он сидел на земле, в центре развалин «боевых позиций», с «динамо» в руках, без фуражки, ошалело смотрел по сторонам и, не обращая на, подходящих к нему, внимания, не переставая, матерился. Брошенные камеры продолжали «стрекотать». В раскладном кресле режиссёра лежал здоровенный земляной ком. Помощник оператора, спасаясь, упал в свежий бетон. Его пришлось вытаскивать.

Основная масса грунта, перелетев расчётное место, не достала до ворот парка метров сто, но тем не менее, главная цель была достигнута. Горка стала значительно ниже, подъём на неё – более пологий. Больше всего происшедшему, не смотря на приключение и испуг, радовались киношники. Взрыв получился на редкость грандиозным и зрелищным…

Из-за большого объёма испорченного бетона в парке полка, никого не наградили, но, всё же, учитывая достижение намеченной цели, и не наказали…

Новогодние страдания

Новый Год! Ни один праздник не может сравниться с ним по числу и разнообразию ожиданий, их сокровенности и желаемости. Только в преддверии Нового Года мы все, от мала до велика, озадачены подготовкой к празднику. В раннем детстве мы мечтаем получить заветный подарок от Деда Мороза. Позже, когда начинаем отчётливо понимать, откуда берутся разные вещи, мы мечтаем получить подарки от родителей и сами пытаемся что-то нарисовать, смастерить или купить на сэкономленные карманные что-то маме и папе. Потом, вырастая, мы включаем в круг своих поздравляемых верных, закадычных друзей, любимых и ждём того же от них. А со временем уже начинаем думать, как устроить маленькое чудо для своих детей. Время летит быстро, и вот уже внучка просит на праздник красивую куклу. И не важно сколько нам лет, мы или верим в чудо, или хотим в него верить. Верить в то, что вот сейчас, в Новогоднюю Ночь, произойдёт нечто прекрасное, доброе, от чего завтра дела пойдут по другому, исчезнут проблемы, болячки и всё-всё будет хорошо. И желание этого чуда мы мысленно вмещаем в фужер шампанского, который непременно надо выпить с последним ударом Кремлёвских курантов. А как по другому? Традиция! А равно, как и традиция встретить Новый Год в шумной, весёлой компании, с песнями, шутками, играми, танцами и плясками. Ну и конечно, ФЕЕРВЕРК! Уж без этого зрелища – весь праздник насмарку…

Военный городок готовился к встрече Нового Года. Готовились его жители, готовилось и командование гарнизона. Что делают жители? Как и в любом военном городке, в зависимости от мест службы и работы, занимаемых должностей, проживания, например, площадка на этаже, подъезд или дом, они делятся на большие и мелкие компании, внутри которых закипает работа. Распределяются задания – кто пироги печёт, кто селёдку под шубой заготавливает, кто оливье в тазике замешивает. В последний день декабря женщины вынуждены заниматься не только едой, но и массой других важных дел. Себя надо в порядок привести, за детьми приглядеть, мужу рубашку погладить. А мужская часть населения военного городка, если повезло, и не попал на дежурство, в это время дослуживает и тоже, конечно, готовится. Работы много, ведь, надо ужесточить режим, усилить бдительность, повысить уровень, обеспечить сохранность и безопасность, организовать проведение. В общем, там, где «Вольно», поставить в положение «Смирно», а где уже «Смирно», сделать ещё СМИРНЕЕ. И задача эта, надо сказать, не из простых! Вот и ходит народ по части 31 декабря, проверяет, пересчитывает, отключает, опечатывает, инструктируется и инструктирует, тренируется и тренирует. А потом, уже под вечер, бегом домой, чтобы успеть привести себя в порядок и за праздничный стол. И конечно надо обязательно прихватить принадлежности для Новогоднего фейерверка.

Это сейчас, на каждом Новогоднем базаре можно купить сколько угодно и какой угодно пиротехники. Есть всё, на любой вкус и кошелёк, а в описываемые времена дело с этим обстояло иначе. Все праздничные салюты, официальные, а тем более – неофициальные, производились посредством применения сигнальных и осветительных ракет разного цвета и калибра, взрывпакетов, ну, и, конечно, знаменитого ШИРАСа (шумового имитатора разрыва артиллерийского снаряда). А ещё, некоторые, самые удалые, использовали в этих целях и сигнальные мины. Всё это достояние тайком списывалось и откладывалось в закрома в течении года.

Кстати, в Прибалтике, где располагался военный городок, сигнальные ракеты, наряду с «жидким долларом», то есть водкой, были весьма расхожим средством добычи краски, досок, фанеры и многого – много другого, необходимого для ремонта расположений подразделений и оборудования учебно-материальной базы. Например, за пару ракет, где– ни будь на местной мебельной фабрике, можно было выменять несколько приличных кусков фанеры или ещё чего-то. Конечно, всё это, мягко скажем – не совсем законно, но что делать бедному ротному, если вечером поступает задача что-то оборудовать, а сроки совсем конкретные – «К УТРУ ЧТОБ БЫЛО!»

Ежегодно в новогоднюю ночь повторялась одна и та же картина – сразу после боя курантов небо над городком расцвечивалось красными, белыми и зелёными всполохами, всё вокруг сотрясалось от звуков разрывов взрывпакетов, ШИРАСов, раздавался противный вой сигнальных мин. И с каждым разом это действо приобретало всё более и более массовый и продолжительный характер. Грохот, то затухая, наверное, на время провозглашения очередных тостов, то вновь усиливаясь, не стихал, практически всю ночь. Так продолжалось до тех пор, пока в одной из квартир, где собралась весёлая компания и не произошёл, весьма каверзный, случай. Там между тостами мужчины вышли покурить на кухню. Как водится, по «доброй традиции» решили запустить ракету и бросить пару взрывпакетов. Всё может быть и обошлось бы, но в этой квартире не было балкона и поэтому пиротехнику запускали через открытую форточку. Ракета ушла без проблем, первый взрывпакет также удачно вылетев на улицу, смачно, к великому удовольствию собравшихся, громыхнул где-то не долетев до земли. А вот второй… Рука бросающего была уже не столь тверда и уверенна, взрывпакет стукнулся о фрамугу и упал внутрь окна между двух рам… Раздался взрыв, сопровождаемый звоном разбитого стекла, наружная рама полетела на улицу, а внутреннюю на кухне поймали незадачливые салютёры… К счастью, дело обошлось мелкими порезами и совсем не большим, иначе десантникам нельзя, испугом.

Готовясь к очередному празднованию, командование гарнизона объявило непримиримую войну с незаконным списанием и утаиванием пиротехнических средств. Был проведён ряд серьёзных и масштабных проверок, к слову, ни чего не выявивших. Но самый главный сюрприз для жителей военного городка приготовил начальник гарнизона. Он издал приказ, согласно которому в новогоднюю ночь ко всем домам было выставлено по несколько солдат-наблюдателей. Каждому из них выдали блокнот и карандаш, и строго на строго приказали фиксировать и записывать из какого окна, с какого балкона полетит очередной салют. Бойцы, как это у нас часто бывает расставленные на посты с ефрейторским зазором, чуть ли не за три часа до нового года, съёжившись от холода, жались к тёплым подъездам, сбиваясь в мелкие группы. Их появление, конечно же, не было секретом для жителей домов. Ведь эти жители и были их командирами и начальниками. У десантников есть непреложное правило – солдаты для командира как дети родные. Что же касаемо большинства жён командиров, то слово «КАК» в приведённой формулировке следует исключить. А что делает родитель, если видит, что дитя мёрзнет на холоде, да ещё и голодное? Естественно, кормит и отогревает!

Что тут началось! Женщины, не сговариваясь, принялись затаскивать бойцов в подъезды и кормить. Практически из каждой квартиры бойцам выносили, салатики, котлетки, картошечку, фрукты, сладости, горячий чай. Те с превеликой радостью всё это уплетали и, как оказалось потом, благодарные делали определённые выводы…

Сразу же после боя курантов небо над городком осветилось, загремели разрывы. Традиционное свето-шумовое представление продолжалось до утра.

На следующий день начальник гарнизона собрал на совещание командиров частей и, прежде чем послушать их о состоянии дел, предвкушая громкую разборку, поднял коменданта, вид у которого почему-то был напугано-подавленный, и потребовал от него доклада о результатах новогодних наблюдений. Тот встал, потупившись, начал, что то бурчать не членораздельное:

– Товарищ генерал, мы… это… как его… – и, уже набираясь уверенности, – Удалось достоверно зафиксировать только два адреса!

– Интересно, это что, с двух балконов такой грохот устроили? У них, наверное, дома склад пиротехники у каждого! Вы чем занимались? Вы видели, что творилось в городке? Я вам что сказал сделать? Два адреса! Ну и кто же эти герои? – напрягся генерал, словно пантера перед решающим прыжком на жертву.

Комендант побледнел, ещё больше погрустнел и, не поднимая глаз, тихо промямлил:

– Дом двадцать четыре, второй подъезд, третий этаж, правый балкон и тот же дом, но третий подъезд, второй этаж, левый балкон, – сказал, судорожно зглотнул и замолчал.

– Ну и чьи же это балконы? – уже тише спросил генерал, в его голосе появились нотки неуверенности.

– Один – квартира начальника особого отдела, а второй… второй ваш, товарищ генерал, – выдохнул комендант, как будто тяжеленный мешок свалил с плеч, вытянулся в струнку. На побледневшем лице появились розовые пятна, заиграли желваки. Он приготовился к разносу.

Начальник гарнизона молчал минуты две – три, только сверлил коменданта злым, сверкающим взглядом, несколько раз набирал в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но, так и не решившись, просто шумно выдыхал. Командиры частей, опустив головы, содрогались в беззвучном хохоте…

После этой истории коменданта выселили из комфортного кабинета в гарнизонном доме офицеров и разместили на КПП городка, в условия более чем спартанские. Выставление наблюдателей производилось ежегодно, но результат был тот же. Правда балконы и окна местного начальства в докладах уже не фигурировали.

Доподлинно не известно, кто же запускал ракеты с указанных комендантом балконов, но сын начальника особого отдела, в общем-то, ленивый, полноватый юноша неожиданно занялся спортом, теперь его каждое утро можно было увидеть на спортивной площадке рьяно качающим пресс или нарезающим круги на стадионе. А сын начальника гарнизона – до этого разгильдяй и троечник, вдруг стал практически отличником и своим рвением в учёбе и примерным поведением умудрялся одновременно умилять и удивлять учителей в школе. Правильно говорят в народе – нет худа без добра…

Психолог Букров

На военной службе, да, впрочем, как и в любой другой организации, люди подразделяются на два основных вида: на тех, кто делает карьеру, и тех, кто, в силу различных причин, давно поставил на этой самой карьере крест, и просто служит. Карьеристы, в нормальном смысле этого слова, через каждые два – три года, а то и раньше, идут на вышестоящие должности. И вот уже капитан, отслуживший в армии, пять шесть лет, командует батальоном, а то и становится заместителем командира полка, а полками командуют юные майоры. Головокружительная карьера – это здорово, но проблематично с точки зрения имеющихся у продвиженцев навыков и опыта. Так вот, для того, чтобы эта самая молодая поросль руководителей не наломала дров и существует категория офицеров, которые просто служат. Именно эти люди, не важно, в каком они звании и должности, являются столпами, на которые опирается весь уклад воинской жизни. Они несут в себе знания, опыт, жизненную мудрость и, что очень важно, традиции. Уверен, каждый офицер или прапорщик, прослуживший в вооружённых силах лет пятнадцать – двадцать будет со мной согласен. Конечно, уважаемый читатель может возразить, мол, все люди разные и нельзя подходить к этому вопросу так однобоко и примитивно. Согласен! Но суть моей классификации и заключается в том, что каждый человек уникален, у каждого есть свой запас прочности, и в разных жизненных обстоятельствах люди принимают свои, личные решения. Например, есть карьеристы, которые выстраивают свою служебную лестницу благодаря своим умственным способностям, лидерским качествам и желанию чего-то добиться в жизни и делают это благородно и честно. А есть и такие, которые к заветной цели идут по головам товарищей, ну, или по звонку…

Что же касается тех офицеров, которые просто служат, то они, каждый в своё время и по своим причинам сошли с дистанции карьерной гонки. И эти офицеры тоже разные! Есть серьёзные, сосредоточенные, а есть весёлые и разбитные, добрые и злые, честные и плутоватые, хитрые и простоватые, трудолюбивые и лодыри, умные и не очень…

Штатный психолог воздушно-десантной дивизии подполковник Николай Букров в свои тридцать семь лет уже не мечтал стать генералом. Как и большая часть его коллег, в специальность он пришёл не сразу, сначала была служба замполитом роты, потом батальона. Дальше – курсы, по окончании которых он получил диплом, нет скорее справку о том, что он является лекарем человеческих душ, что и позволило ему стать сперва психологом полка, а потом и дивизии. Букров был человеком своего времени, искренне верил в идеалы партии и правительства, точнее, как и большинство из нас, не задумывался над ними, и свято верил в то, что «…нету лучше войск на свете, чем десантные войска…». Дело он своё уважал, я бы сказал – даже любил, исполнял добросовестно и старательно, правда, иногда, слишком старательно. Вот это излишнее старание было следствием ряда некоторых черт его характера и сложившихся жизненных устоев. В первую очередь, он считал непоколебимым и нерушимым правило – «Начальник всегда прав!». Выражалось это в безоговорочном исполнении всех указаний, поступивших СВЕРХУ. Даже если в них прослеживался явный абсурд и комизм, он упорно и добросовестно приводил в жизнь намеченное. И не важно, принесло это пользу или вред, нравится это окружающим или нет. Позиция у него была всегда одна – «Так надо!». Во вторую очередь, беззаветная вера в начальство усугублялась довольно редкой чертой характера – полным отсутствием чувства юмора. Хотя, человеком он был не глупым, я бы даже сказал, что в отдельных случаях, умным и сообразительным, но шуток не понимал и сам шутить не умел. Чужого не желал, но очень болезненно переносил даже не факт, а осознание того, что его в чём-то несправедливо обделили. Ярко выраженная импульсивность характера, компенсировалась быстрой отходчивостью и беззлобностью. Тщательно следил за собой, был подтянут и опрятен. Как это всё уживалось в психологе, трудно сказать, оставим эти суждения на откуп его коллегам, но не со справками, а с дипломами. Скорее всего, эта гремучая смесь, несовместимых на первый взгляд черт характера, в своё время, не дала ему продвинуться по службе, и была причиной постоянного желания сослуживцев подшутить над ним.

А как над ним шутили! Розыгрыши, даже не задуманные заблаговременно, а получившиеся экспромтом, порой, выходили за рамки обычной локальной кабинетной шутки и приобретали характер всеобщего действа, вовлекая в события всё новых и новых участников. Причиной тому была непредсказуемость реакции на очередной «развод» товарищей, а соответственно и поведения Букрова.

Это обстоятельство сделало психолога не просто известным объектом насмешек, а личностью легендарной, его похождения передавались и передаются из поколения в поколение…

Киянка

В управлении дивизии существовала традиция, каждого вновь прибывшего для службы офицера просили сходить к дивизионному психологу подполковнику Букрову и передать ему, чтобы он зашёл к оперативному дежурному и забрал переданную для него коллегами из Москвы киянку. Делалось это как бы невзначай, мимоходом, но так, что новобранцу не было возможности отказаться, да и заподозрить он ничего не мог. При этом, практически весь коллектив знал о событии и люди молча, не подавая виду, но с предвкушением очередной комедии, ждали развязки. Не стал исключением и я. После представления перед офицерами управления ко мне подошёл сотрудник политотдела дивизии и попросил сходить к подполковнику Букрову и передать выше означенную просьбу. Я был моложе коллег, ниже по званию, да и хотелось произвести хорошее впечатление на сослуживцев. По этой причине я не мог отказать и пошёл к психологу, кабинет которого находился на третьем этаже здания штаба. Вежливо постучавшись в дверь, дождавшись приглашения, я, не подозревая подвоха, зашёл в помещение и сказал:

– Товарищ подполковник, Вам просили передать, чтобы Вы зашли к оперативному дежурному и забрали киянку…

Реакция на мои слова была молниеносной! Букров, который до этого сидел за столом и что– то писал, выпрыгнул из-за стола как чёрт из табакерки. Опрокинув и отшвырнув в сторону стол и стул, он кинулся ко мне, схватил меня за грудки, да так, что на мне затрещал китель и, выпучив глаза, заорал:

– Сволочь! … Гад ползучий! … Урод! … А ну пошли драться! … Я тебя порву, уничтожу! … Убью, старлей!

Старлей – это я, точнее сленговое сокращение моего тогдашнего звания старший лейтенант. Были и еще слова, разные идиомы, которые не стоит произносить в приличном обществе.

Опешив от неожиданности, не в состоянии произнести ни слова, пытаясь оторвать от себя старшего по званию, я попятился к выходу. Так, в «горячих дружеских объятиях» мы вывалились из кабинета в коридор, а там…

В коридоре плотной толпой собрались зрители и наблюдали как мы кувыркаемся, хохот стоял такой, что, кажется, тряслись стены и плиты перекрытия. Стёкла в окнах звенели как будто в помещении бушевал ураган!

Увидев окружающих, Букров вдруг бросил меня и бегом вернулся в кабинет, быстро выскочил оттуда, держа кипу книг, папок, ещё чего то, и с криками и проклятиями начал швырять всё это в зрителей. Поскольку я, хоть и заподозрив розыгрыш, всё еще пребывал в полупарализованном состоянии, мне досталось больше других. Помню, больнее всего меня стукнуло «томиком» учебника по научному коммунизму… Выбросив чуть ли не половину содержимого своего кабинета психолог успокоился и занялся наведением порядка, а наши сослуживцы, вдоволь насмеявшись разошлись по своим делам, некоторые помогли Букрову собрать «камни». Группа самых старших и авторитетных товарищей подошла ко мне, сквозь смех были принесены извинения и изложены объяснения происходящему.

Как оказалось, традиционный розыгрыш новичков базировался на реальных событиях которые имели место в дивизии несколько лет назад…

…В соединении полным ходом шла подготовка к очередным командирским сборам. Сами по себе сборы подразумевают проведение занятий с офицерами всех уровней командования на различные темы с целью закрепления имеющихся навыков руководства подразделениями, привитию новых, повышения их профессионального мастерства и расширения кругозора. Руководил всем лично командир дивизии, а так как был он человеком прогрессивным и весьма грамотным, то требовал от руководителей занятий обязательного включения в процесс обучения новых элементов. Те, в свою очередь, старались, добывали новую информацию. Конечно же, получалось это не всегда и не у всех. И вот на одном из совещаний психолог дивизии подполковник Букров доложил руководству, что ему вряд ли удастся удивить обучаемых, так как из Москвы не поступило ничего нового. Он продемонстрировал свои глубокие переживания по этому поводу, правда получилось как-то неуклюже. В любом армейском коллективе есть люди, готовые в любую минуту, не смотря на объективные и субъективные трудности прийти своему товарищу на помощь, выручить его из беды. Вот и в этот раз нашлась такая группа «инициативных товарищей» из числа офицеров, решивших помочь уважаемому всеми психологу прославиться на почве новаций…

Занятие по психологии проходило в гарнизонном доме офицеров. В просторном зале с мягкими и удобными креслами собралось более пятисот человек, на хорошо освещённой сцене, стояла трибуна с микрофоном, большой стол. На столе лежала деревянная киянка, линейка и какие-то листы бумаги с отпечатанным текстом, рядом, в наглаженной форме и в вычищенных до «кошачьего блеска» сапогах, по стойке «смирно» стоял рослый розовощёкий гвардеец-десантник и, несколько смущённо рассматривал собравшихся. На сцену уверенной стремительной походкой вышел подполковник Букров и начал занятие. После слов о важности и крайней необходимости работы военного психолога он рассказал обучаемым как буквально в последний день смог добыть интереснейшую информацию и новейшие методы психофизического тестирования военнослужащих, позволяющих выявить их стрессоустойчивость и способность переносить тяжёлые нагрузки. Вот эти самые методы Букров и начал демонстрировать на сцене, комментируя каждое своё действие. Сначала он взял линейку и, как заправский окулист, стоя на цыпочках, померял расстояние между зрачками:

– Перед началом испытания мы замеряем расстояние между зрачками, далее даём интенсивную физическую нагрузку…

Он предложил солдату присесть в быстром темпе двадцать раз. Далее, всё больше вовлекаясь в научный процесс, даже несколько красуясь перед зрителями, схватил со стола киянку и быстрым, натренированным движением, подпрыгнув, так как был намного ниже испытуемого, нанёс удар бойцу в лоб. Тот явно удивился, почесал лоб, но сохранил спокойствие. Букров схватил линейку и снова начал мерять расстояние между зрачками. При этом, комментарий был следующий:

– После выполнения упражнения наносим резкий удар деревянным или резиновым молотком в центр лба и сразу, не теряя ни секунды, повторно замеряем расстояние между зрачками…

Поставив гвардейца в позу лакея для удобства исследования, он старательно вымерял миллиметры. Далее произошла заминка, что-то пошло не так. Повернувшись в сторону кулис, Букров закричал:

– Кого вы мне подсунули, зрачки после киянки должны сходиться к переносице, а у этого расходятся!

Обратившись к залу, наш психолог пояснил:

– Согласно расчётам в присланной мне таблице схождение зрачков у испытуемого после удара киянкой в лоб не должно превышать пяти миллиметров. Если больше, то человек не годен к службе в Воздушно-десантных войсках.

Зал, до сего момента молчавший, пытающийся понять, что происходит на сцене, взорвался гомерическим хохотом, кое-кто, не взирая на звания и должности, трясясь от смеха, начал сползать из мягких кресел в проходы. Пытаясь взять себя в руки, вытирая слёзы, командир дивизии обратился к Букрову:

– Ник… Ник … Николай, а что с бойцом?

Тот еще не понимая происходящего серьёзно ответил:

– Товарищ генерал, он вообще не правильный, в инструкции написано, что глаза должны сходиться, а у него разошлись…Я не…

Последние его слова утонули в новой волне хохота. Командиру дивизии ничего не оставалось как объявить перерыв.

Позже все узнали причину столь странного выступления психолога. Оказалось, что всё устроила та самая группа «инициативных товарищей» в лице двух ближайших друзей Букрова, которые, решив в очередной раз подшутить над ним, сочинили «новейшие тесты», отпечатали их, собрали бандероль, положив туда реквизит, а именно деревянную киянку и линейку, договорились с начальником секретной части и устроили всё это в виде посылки из Москвы. Посылку оформили надлежащим образом, с сопроводительными документами, печатями, подписями, даже поставили гриф «Секретно». Передача послания состоялось по всем канонам и требованиям, то есть из окошка выдачи документов секретной части под роспись получателя. Человеку, который привык слепо выполнять все указания, поступившие СВЕРХУ, да ещё у которого напрочь отсутствовало чувство юмора, заподозрить подвох было практически невозможно. Как потом признавались шутники, они не ожидали такого эффекта, думали, что всё раскроется ещё на стадии подготовки занятия.

Самое смешное, что история на этом не закончилась. Не все придуманные в тот раз «психологические» тесты были изъяты из оборота…

Через несколько месяцев, когда в частях шёл приём молодого пополнения, возникла серьёзная проблема с кандидатами на должности младшего командного состава, ни один из прибывших не соответствовал предъявляемым требованиям. Дело в том, что все они подвергались обязательному психологическому тестированию, которое, в свою очередь, проводил подполковник Букров. Командир дивизии, не на шутку озабоченный ситуацией, отправился на пункт приёма личного состава с группой офицеров, решив лично разобраться с происходящим. На месте он застал Букрова, который, увидев генерала, вскочил с места и бодро доложил:

–Товарищ генерал-майор, на пункте приёма личного состава производятся психологические обследования прибывшего контингента. В результате проведённой работы выявлено…

Тут он запнулся, на его лице отразилась непримиримая внутренняя борьба с самим собой. Напрягшись он выпалил:

– Все дебилы товарищ генерал!

Командир дивизии возмутился:

– Букров, ты что?! Белены объелся? Они все прошли медицинскую комиссию, половина из них студенты ВУЗов. А ну давай сюда свои тесты!

Генерал сел за тесты сам и пригласил сделать то же самое сопровождающих. Итог – все, включая нашего генерала, дебилы! Ну, хоть стой, хоть падай! Однако в памяти были свежи воспоминания о том злополучном занятии в доме офицеров, и присутствующие поинтересовались источниками получения применяемых тестов. После недолгого разбирательства оказалось, что они из той же «Московской посылки»…

Так в управлении дивизии зародилась новая традиция по обкатке новичков…

Комсомольская черешня

Июнь. Жара. Начло лета. Время, когда понимаешь, что это только начало, что впереди ещё целых два с половиной месяца тепла и благодати. И на душе лёгкая истома от мысли о предстоящем тепле, ну или лёгкая грусть от осознания того, что отпуск будет в «…бре». И на службе планов громадьё, учения, непокрашенные и не выровненные заборы и бордюры, облупившаяся наглядная агитация и ещё масса всего очень-очень важного и интересного. И уже радуют первые дары наступившего лета – в садах созрела черешня…

Помощник начальника политического отдела дивизии по работе с комсомолом старший лейтенант Сергей Гусаров возвращался из очередного отпуска. Это был добрый, жизнерадостный, энергичный молодой человек, любивший свою работу, сослуживцев, искренне веривший в дело, которым он занимался и веривший во все лучшие человеческие идеалы. В общем он ещё не был испорчен ни жизнью, ни старшими товарищами. Отпуск он провел в деревне у родителей и по этой причине был до отказа загружен всякими вкусностями от мамы, бабушки и разных крёстных, тётушек и сестёр. Учитывая, что до места службы он добирался прямым поездом за одну ночь, матушка вручила ему целое ведро свежесобранной черешни. Ни какие отказы и аргументы, естественно, не принимались, мол, сам не съешь, друзей угостишь, вас там детушек много. Ну, уж такие тогда были у нашего народа совсем неевропейские ценности…

Сергей добрался со своим скарбом до общежития в военном городке рано утром, и, поскольку на службу надо было выходить только на следующий день, занялся рассредоточением своих запасов. В первую очередь надо было разобраться со скоропортящимися гостинцами. Он взял ведро с черешней и пошёл в штаб дивизии, а там заглянул почти в каждый кабинет и всех, кого застал, угостил крупными сладкими, ярко-красными ягодами, после чего, с чувством глубокого удовлетворения, отправился отдыхать с дороги…

Политический отдел дивизии – организация, относительно, крупная, занимающая несколько просторных кабинетов. В одном из них располагались три должностных лица – три подполковника.

Первый – начальник университета Марксизма-Ленинизма дивизии (Да, был и такой!), имевший в подчинении самого себя и массу разных журналов, планов и отчётов, в шутку его называли «Ректором». Это был человек огромной энергии, не истощаемого чувства юмора и поразительной способности к импровизации. А так как был «сильно занят» по службе, то, зачастую, свою нерастраченную энергию направлял на выдумку и реализацию различных розыгрышей и комедий.

Второй – начальник партийного учёта дивизии, человек серьёзный, ответственный, имевший в подчинении аж трёх женщин, отдельный зарешеченный кабинет и кучу железных ящиков с документами, но, не смотря на это, обладал отличным чувством юмора и не редко сам был объектом шуток товарищей по службе. А причиной этому стал случай произошедший на очередном учении по боевой готовности. Тогда дивизия была поднята по тревоге, как водится все подразделения вышли в запасные районы. Управление дивизии размещалось в полевом бункере, не плохо оборудованном для работы, у каждого было своё место, свой стол и стул. Офицеры как обычно корпели над планами, расчётами, алгоритмами и картами, когда в бункер, в сопровождении дивизионного командования, спустился генерал – проверяющий из Москвы. Он подходил к каждому рабочему месту и спрашивал у людей, чем они занимаются, какие мероприятия выполнили с момента получения сигнала, да и вообще, что в этих случаях полагается им делать. Так очередь дошла до начальника партийного учёта. Он резво вскочил и уверенно доложил:

– После получения сигнала, прибываю в штаб дивизии, получаю оружие, экипируюсь, докладываю начальнику политотдела о готовности к работе и убываю в помещение партучёта…

Далее наступила пауза и генерал спросил:

– Ну а дальше что? Что делаете?

– Помогаю женщинам заклеивать конверты! – бодро закончил подполковник.

– Это как? – поинтересовался Московский начальник.

– Очень просто, – ответил начальник партучёта, схватил со стола лежащий на нём конверт, отогнул клапан, и ловко, быстрым движением языка, лизнул его по клеящей кромке и залепил обратно. – Вот, – торжественно протянул он конверт генералу.

Тот даже смутился от неожиданности, но потом вдруг затрясся от смеха, его настроение передалось окружающим. Через секунду ржал весь бункер. Так в дивизии появилась байка о «главном рабочем органе» истинного политработника.

Третий подполковник – главный герой моего повествования – дивизионный психолог Николай Букров человек неординарный и непредсказуемый, в силу вышеизложенных определённых черт характера слывший всеобщей мишенью для шуток и розыгрышей. По роду своей деятельности он вынужден был часто посещать части и подразделения, а по тому на месте был реже своих сокабинетников.

Так было и в этот жаркий день. Букров вернувшись из очередного похода вошёл в кабинет и увидел, что его коллеги, вальяжно развалившись в креслах, с наслаждением лопают черешню.

– Ух ты, где взяли? – спросил он и уже было потянулся к кульку.

– Ты не поверишь! – воскликнул «Ректор», хитро прищурившись, по всему было видно, что в голове у него уже созрела новая импровизация, – Я только что приехал из райцентра. Так вот, стою на остановке, жду автобус, смотрю рядом на рынке мелькнула знакомая рожа. Время ещё было, решил подойти. И что ты думаешь, вижу? Наш комсомолец Серёга, стоит за прилавком и торгует черешней. Говорит, из дома привёз. Ну мне по знакомству продал по дешёвке, со скидкой. – с довольным видом произнёс он, при этом успел перемигнуться с соседом, – Вот я и купил пару килограмм. – и, протягивая кулёк Букрову, спросил, – Будешь?

Надо сказать, что в те времена офицеру, тем более политработнику заниматься торговлей на рынке не то что запрещалось, это было равносильно самоубийству, за подобное деяние запросто можно было стать фигурантом уголовного дела и схлопотать срок за спекуляцию, при чём суровые репрессии ожидали не только непосредственно виновника, но и всех его начальников и окружающих сослуживцев.

Букров, резко изменившись в лице, аж шарахнулся в сторону, развернулся и, как ошпаренный, выскочил из кабинета…

Комсомолец Гусаров, поев маминых пирожков, мирно дремал, когда в дверь его комнаты общежития постучался посыльный. В общем, это обыденное дело, вызвал начальник на службу. Мало ли какие срочные дела могут возникнуть? Сергей быстро собрался и пошёл. Ничего не предвещало грозы, но в штабе дивизии его поджидала незабываемая сцена…

Войдя в кабинет начальника политического отдела дивизии Сергей, как положено, доложил о прибытии и поздоровался. В ответ-тишина. Начпо, набычившись, сидел за столом и зло сверкал глазами. Сбоку, у приставного столика расположился психолог Букров и, не отставая от шефа, с видом вселенского судьи, сверлил комсомольца суровым взглядом.

– Как ты мог! Сволочь! –вскочив и грохнув по столу кулаком, так что лежащие на нём предметы подлетели в воздух и посыпались на пол, заорал начальник, – Ты партию опозорил, ты на комсомол наплевал! Я тебя порву, уничтожу, посажу за спекуляцию! – дальше пошёл набор не литературных выражений, а лицо полковника приобрело цвет варёной креветки.

– Д-д-а-а, подпрыгнув вместе с вещами на столе и уворачиваясь от брызг, летевших изо рта шефа, начал подвывать Букров, – молодой да ранний!

Серёгу Гусарова парализовало, от отпускного блаженства не осталось не следа, он тщетно пытался понять, что происходит, но бешенство шефа и визгливое поддакивание психолога не давали возможности зацепиться хоть за одну здравую мысль. Так он и стоял, руки по швам, выслушивая непонятные обвинения и жуткие угрозы в своя адрес. Наконец, минут через десять – пятнадцать полковник сделал паузу и с нескрываемой ненавистью произнёс:

– Ну что скажешь, сучёнок? Как додумался до такого? Это же надо, офицер политического отдела дивизии, комсомолец, мать твою, на рынке черешней торгует! – и, подойдя ближе, уже более спокойно добавил, – Ты, гад ползучий, нас решил на весь Союз прославить?

Этого короткого затишья хватило Серёге перевести дух и сообразить, что его обвиняют в том, чего он не делал:

– Да ни чего я не продавал! Я привез от родителей ведро черешни и сегодня утром угостил всех желающих в штабе дивизии. Не был я ни на каком рынке! Кто Вам такое сказал, товарищ полковник?

Начпо ошалело посмотрел на комсомольца, на лице его появилось озарение, как будто свершилось что-то очень важное. А ведь и свершилось! Он понял, что на рынке и в самом деле никто не торговал, и костерить его военные партийные органы за это не будут, и отчитываться за «чрезвычайное происшествие» ни перед кем не придётся, а вот тот кто подкинул ему эту информацию, в очередной раз стал жертвой своей собственной сущности и сейчас угрюмо сопел за спиной. Он медленно, как будто надуваясь, набирая воздуха, повернулся к Букрову и выдал ему всё что думал о нём да так, что на шум в кабинет прибежал оперативный дежурный, а потом и комдив с начальником штаба заглянули. Комсомолец, не дожидаясь разрешения, выскочил из кабинета шефа, а психолог ещё долго, вжав свою большую голову в плечи, с виноватым видом выслушивал начальника…

Разбирались около получаса, выясняли что, когда, кто, кому сказал. Вызванные сокабинетники Букрова, понуро опустив, головы признались в содеянном и повинились. Мол, хотели просто пошутить, не думали, что кто-то серьёзно поверит, не учли и не рассчитали они, что их друг Коля проявит себя как истинный Ленинец и, руководствуясь партийной совестью и кристальной честностью, нетерпимостью к врагам революции, попросту настучит на комсомольца шефу.

Наблюдавший всё это время за сценой разбирательства комдив, обратившись к начпо, спросил:

– Александр Иванович, а где черешня то? Нам что, не досталось что ли? Получается ты из-за этого свой отдел разодрал в клочья?

– Конечно! А про черешню надо Гусарова спросить, – машинально и всё еще возбуждённо ответил полковник, оглянулся, а Серёги уже и след простыл. Замолчал, на секунду задумался и неожиданно громко рассмеялся.

Коридоры штаба дивизии опять завибрировали, но уже не от грозных криков, а от дружного хохота всех присутствующих. И даже подполковник Букров тихонько похихикивал и радовался, что так легко всё обошлось.

Прибавка к получке

Что такое получка? Получкой в разговорной лексике у военных называется денежная сумма, выплачиваемая в соответствии с должностным окладом и окладом по воинскому званию, с учётом надбавок за выслугу лет, сложность и напряжённость и прочих прибавок в зависимости от рода деятельности, места службы, уровня подготовки. В отличие от гражданских предприятий, где заработная плата выплачивается в два, а то и в три этапа (аванс, заработная плата, месячная премия), в описываемые мною времена, военнослужащие получали своё денежное довольствие один раз в месяц, и это была фиксированная сумма. Офицеры, имеющие одинаковые звания, категорию должности и выслугу лет получали одинаково.

День выплаты получки в народе считался праздником. Например, лётчики в шутку называли его днём авиации, танкисты – днём танкистов, ну и так далее, в зависимости от конкретной специальности и профиля деятельности. В те времена не было пластиковых карт, мобильных банков в телефоне. Да и телефоны тогда были, отнюдь, не карманные. Всё осуществлялось предельно просто – в кабинет к начфину (начальнику финансовой службы части) выстраивалась живая советская очередь и каждый военнослужащий после росписи в бумажной (не электронной) ведомости, получал в руки заветную стопочку рублей, толщина которой могла зависеть от многих факторов. А таковыми факторами являлись, в первую очередь конечно – размер этой самой получки, а во вторую очередь – отношение начфина и его помощника прапорщика – казначея к получателю денег. То есть получку Вам могли выдать как крупными купюрами, так и специально рублями. И будьте счастливы, если бумажными, могли подсыпать и железных. В общем, можно было уйти домой с полными карманами брякающего и звенящего достояния. И тут даже подтяжки не помогали, штаны приходилось держать руками. Конечно же, начальство деньги получало в своих кабинетах, начфин лично обходил всех с ведомостью и заготовленными конвертами. У наиболее трудолюбивых начфинов деньги для всех военнослужащих раскладывались по конвертам заранее, оставалось только отстоять очередь, расписаться и получить заработанное…

Столь подробные пояснения, с моей стороны, нужны для понимания дальнейшего повествования, а заключается оно в следующем…

В дивизии наступил день выплаты очередной получки. На улице было пасмурно, работы, как всегда, по горло. И. конечно, хотелось скрасить серость обыденности и отметить столь знаменательное событие месяца. Офицеры политотдела, отстояв очередь, получили свои конверты (начфин у нас был трудолюбивый). Первым осчастливился начальник университета Марксизма-Ленинизма, вторым – начальник партийного учёта дивизии, ну а третьим – наш знакомый психолог – подполковник Николай Букров. И всё бы было тихо и спокойно, если бы первый и второй не задумали очередную каверзу по отношению к третьему. Забрав свои конверты, быстро на ходу, стараясь, чтобы было незаметно, подсунули в них по двадцать рублей, после чего спокойно, в развалочку, пошли по коридору, дожидаясь пока их догонит Букров. Уже втроём, войдя в кабинет, расположившись за своими столами, достали из конвертов деньги начали демонстративно пересчитывать. Надо отметить, что у всех троих оклады были одинаковые. При пересчёте оказалось, что по факту у двоих больше на двадцать рублей! А что такое в те годы двадцать рублей? На пример, можно было в выходной слетать в Москву, пообедать в ресторане «Прага» и к вечеру вернуться самолётом обратно, что иногда и делали холостяки ради развлечения. А можно было целую декаду жить вполне сносно. Декада – это треть месяца или, по-другому, целых десять дней.

Что не говори, а разница была существенная, и этот факт серьёзно насторожил Букрова. Он повторно пересчитал свои деньги. Нет, всё верно их, как обычно, ни больше, ни меньше. Он с подозрением спросил у товарищей:

– Вы точно посчитали? – и как бы с надеждой добавил, – Может ошиблись?

– Да ты чё, Коль, по два раза пересчитали, – ответил «Ректор», и как бы мимоходом добавил, – да на днях была директива, всем кто напряжённо работает с личным составом, положены надбавки к окладу, вот у нас по двадцать рублей получилось.

– Ага, – поддержал партучётчик, – неделю назад приносили на ознакомление.

– А почему я не видел? – спросил психолог, – Мне, почему ни кто ничего не сказал?

– А мы думали, ты знаешь, – сказал «Ректор», – правда, доводили в части касающейся. Если тебе не принесли, значит, надбавки не положено.

Коля изменился в лице, глаза его потемнели и заблестели, он явно пытался в голове свести воедино все увиденные и изложенные факты и что-то понять. Но обострённое до болезненности чувство справедливости, по отношению к себе, конечно, не давало сосредоточиться. Он поёрзал на своём стуле, посопел, встал и вышел из кабинета…

Начальник политического отдела дивизии полковник Александр Иванович Качигин мирно сидел в своём кабинете за столом с длинной приставкой для совещаний и напряжённо изучал свой доклад, написанный его подчинёнными, к очередной партийной конференции. Работа шла тяжко, мешали и объём сочинения (на четыре часа чтения с трибуны), и последствия вчерашнего бурного «заседания» с коллегами из Райкома, и мысли о симпатичной заведующей гарнизонного магазина промышленных товаров. При чём последние отвлекали наиболее упорно и, что интересно, периодически представлялись в воображении почему-то в форме двуликого божества Януса. Одно лицо принадлежало заведующей магазином и располагало к неге и расслабленности, а второе сильно напоминало жену и вызывало неприятное чувство тревоги и неопределённости. Ну, в смысле «Знает – не знает?» или «Попадусь – не попадусь?» … Он отодвинул толстенный доклад и взял в руки конверт, принесённый недавно начфином и лежащий теперь на столе, достал и пересчитал деньги. Как водится, отложил заначку, мысль о которой немного согрела душу и тем самым несколько облегчила его физическое состояние. Потом отсчитал причитающуюся сумму на партийные взносы, вложил деньги в партбилет и убрал его в ящик стола. Партбилет нельзя было носить с собой, особенно брать домой, в нём в графе ежемесячного дохода проставлялась истинная правда. Увидит жена и прощай заначка! Полковник открыл дверцу тумбы стола, достал оттуда початую бутылку «Белого Аиста», блюдце с нарезанным лимоном, налил рюмку, с наслаждением выпил, почувствовав, как живительное тепло пошло по телу, поднёс ко рту кусочек лимона и…

Дверь в кабинет начпо открылась с шумом и треском, как от попадания снаряда. В помещение влетел взъерошенный очумевший психолог дивизии. Он сорвал со своей большой головы не менее большую, сшитую по индивидуальному заказу фуражку-аэродром и шваркнул ею по совещательному столу. Она отпружинила и полетела в начальника политотдела, тот еле среагировав от неожиданности, всё же поймал её.

– Товарищ полковник, – заорал Букров, – да ну её на хрен такую службу! Я пашу как проклятый, и день и ночь в войсках, с людьми, а мне чёрта лысого по всей морде! А этим бездельникам оклады увеличили! Да они целыми днями из кабинета не выползают, гады! Да-да они солдата представляют в синих галифе и в будёновке! – говоря всё это, Коля яростно жестикулировал руками и театрально изображал то своих сокабинетников – бездельников, то солдата в галифе и будёновке.

Сцена была весьма смешная, и начальник политотдела наверно бы засмеялся, но он в это время сидел за столом, прижав к груди пойманную фуражку психолога, а во рту у него торчала, так и не проглоченная, долька лимона…

Сознание постепенно возвращалось к полковнику и, как обычно в таких ситуациях, лицо его покраснело, он не прожёвывая проглотил лимон, шумно набрал в грудь воздуха и…

– Сссмирррна! – как гудок электровоза гаркнул начпо, – Идиот, рот закрой и успокойся! Какие деньги, какие надбавки, кому?

Бурова как холодной водой облили, он икнул и замолчал. Судорожно собравшись с мыслями, осознав, что и кому он тут орал, прощаясь в мыслях уже со своей карьерой, и покрываясь испариной, начал лепетать про справедливость, огромную моральную нагрузку и ответственность психолога, и что ему тоже надо прибавить бы рублей двадцать, – а, увидев, что полковник не возражает, добавил с робкой надеждой, – лучше тридцать…

– Какие надбавки? С чего ты взял, дурака кусок? – уже полностью оправившись от шока, спросил начпо, – Кому оклады увеличили? Я ничего не слышал.

– Так начальнику университета…. И партучёту… – замямлил Букров и вдруг осёкся, явно осознав, что его опять разыграли…

Разбирательство, впрочем, как и всегда, длилось не долго. Опять осознание всей полноты ответственности, опять извинения, заверения о недопустимости повторения подобного и всё такое в этом духе. Но самое главное наказание оказалось впереди. Дело в том, что Букров кидая свою фуражку, сбил со стола бутылку «Белого Аиста». Она упала на паркетный стол, не разбилась, но содержимое, практически полностью вылилось. Так что шутники после «отеческого внушения» от шефа побежали в военторг за коньяком. Но одной бутылкой они не обошлись, так как начальник политотдела сказал:

– Будем всем коллективом обмывать Вашу прибавку к окладу!

Так тепло и в тесной дружеской обстановке закончилась эта история…

Крой на противогаз

У каждого офицера и прапорщика в удостоверении в соответствующем разделе делается отметка о закреплённом вооружении и снаряжении. То есть, делается запись о типе, марке и номере личного оружия и средства индивидуальной защиты. Под последним понимается обыкновенный противогаз. И если пистолеты у всех одинаковые, то к подбору противогаза подход индивидуальный. Причина кроется в объекте, на который оный надевается! Я хочу сказать, что надевается он на голову, а они у всех разные. Нет, я не о том, что у кого-то они дурные, у кого-то умные, а у кого-то буйные. Я о том, что головы бывают разных размеров, как разных размеров и лица их обладателей. По этой простой и понятной причине противогазы подбираются по индивидуальным параметрам. Делается это линейкой и рулеткой путём замера окружности головы и высоты лица. Далее по специальной таблице определяется непосредственно размер маски противогаза. Таких размеров определено четыре. Самый маленький – первый, потом по возрастанию до четвёртого. Важность правильного подбора противогаза заключается в сути его применения, то есть маска должна плотно прилегать к лицу человека и, благодаря этому, не пропускать вражеские отравляющие вещества в органы дыхания и к глазам. С другой стороны, если противогаз слишком мал, его трудно надеть, а если и, приложив усилия, натянуть, то он будет давить и душить владельца, что не допустимо. В целом любой противогаз в основе представляет собой резиновую маску, выполненную методом литья, с впрессованными в неё стёклами, дыхательными клапанами и фильтрующими элементами, и на ней нет ни каких швов, склеек, заклёпок и прочих признаков составного или сборного изделия. К чему это я? …

В управлении дивизии подошёл срок замены старых противогазов на новые. Начальник службы Радиационной, Химической, Биологической Защиты дивизии (РХБЗ), а в простонародии начхим или вообще проще – химик, организовал мероприятия по уточнению размеров масок для офицеров. Процесс выглядел просто, в фойе штаба дивизии, в определённое для всех время, прапорщики – инструкторы по РХБЗ по списку проводили натуральные замеры необходимых параметров головы и лица. На месте сформировалась небольшая очередь в несколько человек, а так как процесс проходил довольно быстро, то никто не расходился и не рвался вперёд, не смотря на чины и должности. В это время в фойе появился психолог подполковник Букров, он сходу начал громко сообщать, что сильно занят и спешит по неотложным делам и задачам начальства и, попросту растолкав народ, очутился первым, при этом больно наступив на ногу начальнику вещевой службы.

– Мне надо, – не извиняясь, сказал Букров и встал ближе к прапорщику, проводившему замеры, – меряй быстрей, – и тут же спросил у всех присутствующих, – А какой размер самый большой?

– Четвёртый, – спокойно, между делом ответил прапорщик, записывая результаты в журнал.

– А больше четвёртого бывает? – опять спросил психолог, – Ну с учётом индивидуальных особенностей?

– А вам зачем? – также монотонно спросил инструктор.

– Ну мой старый противогаз четвёртого размера и всё равно давит на лицо, не удобно, – чувственно пожаловался Букров.

Здесь я должен уточнить некоторые детали. Дело в том, что наш герой Николай Букров обладал головой шестидесятого размера и довольно крупными чертами лица. А самым выдающемся элементом его внешности был мощный, с небольшой горбинкой, нос. В профиль он напоминал сильно увеличенное изображение Юлия Цезаря на древней греческой монете.

Услышав жалобы психолога, и ощущая неприятную боль в отдавленной им ноге, начальник вещевой службы, который, к слову сказать, прибыл совсем недавно и ещё хорошо помнил «обряд посвящения» через киянку, хмыкнув, с лёгкой ехидцей вставил:

– Вот у меня на вещевом складе для особых случаев есть крой на сапоги. Если нога у кого не стандартная, выдаём по накладной, и человеку по индивидуальной мерке шьют сапоги. – и как бы невзначай добавил, – Недавно с начхимом разговаривал, у него в загашнике есть крой на противогазы. Не даёт никому, для начальства бережёт.

Коля Букров как всегда в случаях, когда речь шла о том, что кто-то прячет сокровище и не делится с товарищами в его лице, набычился, засопел и быстро убежал на верхний этаж.

Начальник службы РХБЗ сидел в своём кабинете, занимался делами и пребывал в добром расположении духа. Только что по телефону он решил важный вопрос с Московским начальством, его похвалили, и поэтому настроение у него было прекрасное. Тут в кабинет вошёл Букров, поздоровались. Коля, заходя из далека, как бы применяя свои «выдающиеся» навыки дипломатии, начал рассказывать и жаловаться на свои проблемы с противогазами. В конце недолгого повествования выпалил:

– Мне по секрету сказали, что у тебя на складе есть крой на противогазы, – и заговорщицки понизив голос, продолжил, – я понимаю, что для начальства, но у меня особый случай. Видишь? – повернувшись к начхиму боком, продемонстрировал ему свой профиль, – даже четвёртый размер давит.

Химик заинтересованно слушал и про себя соображал, как поступить. То, что налицо был явный очередной развод психолога, было ясно. Но хотелось понять, в чём суть и как поступить. Он хорошо знал Николая, не один год прослужили вместе, знал и все чудачества, и истории, в которые тот периодически попадал. Известно ему было и другое. Если психолог во что-то поверил, его сразу так просто и не переубедишь, пока он сам не упрётся в проблему и не поймёт, что попал впросак. Так было и сегодня, психолог вбил себе в голову этот злосчастный «крой на противогаз», и все контраргументы начхима воспринимались, как попытки отказать несчастному. Немного посопротивлявшись, махнув в душе рукой, мол будь что будет, и ожидая очередного спектакля, начальник службы РХБЗ выписал накладную на выдачу со склада комплекта кроя для противогаза. Причём, высшего сорта!

Склад имущества службы РХБЗ находился в складском комплексе в семи километрах от городка в лесу, и телефон, находившийся в караульном помещении, там был на всех один. Соответственно, дозвониться и передать информацию конкретному человеку, было всегда проблематично. Вот и в этот раз начхим не смог предупредить своего начальника хранилища и тот не успел спрятаться…

Психолог, взяв у кого-то велосипед, прикатил на объединённые склады, нашёл хранилище РХБЗ и обнаружил там замок на двери. Однако, начальники соседних объектов подсказали, что прапорщик где-то тут рядом и вот-вот появится.

Начальник хранилища имущества службы РХБЗ прапорщик Николас Матуконис, весьма тщедушного вида флегматичный человек, давно собирался на пенсию и все его мысли и действия были направлены не на служебные свершения, а на реализацию своего любимого дела – он был заядлым пчеловодом. Жил прапорщик в собственном доме с большим приусадебным участком, на котором располагалась огромная пасека. Со временем увлечение разрослось и превратилось в успешный бизнес, дающий приличный доход. Но Матуконис не останавливался на достигнутом, он постоянно совершенствовал и развивал своё хозяйство. Одним из направлений его деятельности было изготовление новых ульев для расширения уже имеющихся угодьев. Но мало изготовить улей, надо в него заселить пчелиную семью. В лесном районе, в окрестностях складов, водилось много диких пчёл, и Матуконис усердно занимался их сбором и переселением из диких условий в цивилизованные. Практически каждый день, приходя на службу, сделав отметку в караульном помещении о вскрытии хранилища, он отправлялся на поиски очередного пчелиного роя. Прапорщик везде, где бы не появлялся, всегда носил с собой огромный старый потрёпанный портфель, и только небольшой круг посвященных сослуживцев знал его назначение. А нужен этот саквояж был для транспортировки найденного в лесу очередного пчелиного роя. И ещё интересная деталь, для нейтрализации пчёл Матуконис применял смесь учебных слезоточивых газов, которых у него в хранилище было в избытке. В дни удачной «охоты» от него и его заветного портфеля несло хлорпикрином так, что находящимся рядом людям казалось, что они попали в эпицентр газовой атаки. Больше всех доставалось его попутчикам по автобусу, когда он вёз своё сокровище домой. Несколько раз были случаи, когда общественный транспорт останавливался, и пассажиры выбегали на улицу, а однажды даже выкинули бедного пчеловода. Дело в том, что определить источник «газовой атаки» было не сложно, Матуконис давно адаптировался к хлорпикрину и не чувствовал его. Когда попутчики, зажмурясь и затыкая носы, выскочили из автобуса, прапорщик невозмутимо продолжал сидеть на своём месте спокойно оглядывая происходящее покрасневшими и слегка припухшими от химии глазами, держа на коленях источник нешуточного бедствия.

Сегодня был удачный день, поместив в свой портфель очередное гудящее семейство, довольный собой, Матуконис подходил к хранилищу, когда на него буквально налетел Букров. Тыча прапорщику в нос накладной, подполковник командным голосом, тоном, не терпящим возражений, произнёс:

– Товарищ прапорщик, где вы шляетесь в рабочее время? – и уже менее официально, – Николас, я тут час тебя дожидаюсь! – и уже по-деловому, – Давай мне быстрее крой, и я поехал, мне еще велосипед возвращать.

Матуконис, не выпуская из рук свой портфель, открыл хранилище, взял у Букрова накладную и, войдя в помещение начал читать, а прочитав, не поверил своим глазам. Вышел на улицу, к солнцу, прочитал еще раз, внимательно со всех сторон рассмотрел документ. Все как полагается, подпись шефа подлинная, печать настоящая. Но что за крой на противогаз? За годы службы на одном месте он давно выучил наизусть весь перечень имущества, хранящегося у него, но ни какого кроя не было, да и по сути быть не может!

– Мне надо позвонить начальнику, – с неохотой выходя из своего пчелиного блаженства, произнёс прапорщик, – не понятно, чего он тут написал, надо выяснить что за крой.

– Стой! Обмануть меня хочешь, старый прохиндей?! – резко одёрнул его психолог.

Матуконис попытался объяснить, что кроя на противогазы не бывает в природе, но все его попытки прояснить ситуацию тонули в потоке ругани, всевозможных угроз и обещаний вывести на чистую воду складских куркулей и сволочей, которые только и ждут момента, как облапошить честных товарищей.

Прапорщик предпринял было повторную попытку отправиться к телефону.

– Куда?! – рявкнул уже озверевший психолог, схватил его за рукав и потащил в хранилище, – Показывай, где крой прячешь. – он с силой дёрнул бедного прапорщика.

Тот от неожиданности выронил свою драгоценную ношу под ноги Букрову, который споткнулся, завалился на баул, потом схватил и отшвырнул его в сторону. Портфель с глухим звуком стукнулся о ближайший стеллаж, упал на пол и раскрылся…

На визг и страшные стенания, доносившиеся из недр склада имущества РХБЗ, прибежали прапорщики из соседних хранилищ, заскочили внутрь и, увидев, что между стеллажей мечутся два человека, с криками и воем отбиваясь от роя насекомых, попытавшись, было помочь, вынуждены были присоединиться к ним. Пчёл было видимо-невидимо! Вой и гул из хранилища доносился такой, что, казалось, внутри запустили реактивный двигатель…

Обеспокоенный происходящим часовой с вышки, доложил начальнику караула о творящихся безобразиях. Тот примчался моментально, с пистолетом в руке заскочил в хранилище и… также присоединился к группе товарищей, носящихся между стеллажами, поддонами, тюками и громко проклинающими пчёл, психолога и Матукониса.

Наверное, по тому, что людей стало больше, а концентрация насекомых из расчета на одного человека уменьшилась, кто-то из этой компании сообразил, что надо выйти из хранилища и убежать подальше. Увидев начальника караула, все почему-то решили спрятаться в караулке. Так они и удирали, впереди, как и положено, в приличном военном коллективе, старший по званию, за ним вприпрыжку – Матуконис и, шумно дыша им в затылок, рассыпавшись цепью, как при штыковой атаке, ковыляли человек пять прапорщиков. Замыкал эту кавалькаду начальник караула, он махал всеми конечностями и вертелся на бегу как Брюс Ли на татами, так и держа пистолет в руке, громко отдавал указания часовому.

Уже спрятавшись за дверью караульного помещения, отдышавшись, взъерошенные, растрёпанные, искусанные пчёлами, участники событий, не придерживаясь такта и воинской субординации, популярным языком объяснили Букрову, что такое противогаз, как он делается и что его в очередной раз подняли на смех. И тот сразу всё понял, вскочил на велосипед и, глядя на дорогу одним глазом (второй заплыл от укусов) поехал в штаб дивизии, правда, на этот раз вежливо, попросив лейтенанта – начальника караула, ни кому не докладывать о происшествии.

У штаба дивизии, потный, страшный, растерзанный психолог сначала попытался напасть на начальника вещевой службы, но тот, заливаясь смехом, предусмотрительно убежал от него. Затем Букров долго ломился в кабинет к химику, но последний, затаясь, так и просидел, закрывшись у себя, до вечера, пока Коля не успокоился.

Ещё несколько дней покусанный подполковник вынужден был взирать на мир одним глазом, а история с кроем для противогаза стала хрестоматийной и превратилась, на ряду с киянкой, в разновидность «прописки» новичков, которых посылали к Коле с накладной…

Тритоны

«Рыба клюёт вчера, завтра и во-он у того мужика…»

Старая рыбацкая мудрость

Кто из нас, заядлых рыбаков не мучился вопросом о наживке? Вот так сидишь на берегу, сидишь и час, и другой, а рыба не клюёт! И что только не передумаешь, и что только не перепробуешь. Иногда, насаживая что-то на крючок, размышляешь: «Ну, сам бы съел, а ей всё не нравится!» А что творится в душе у рыбака, когда справа клюёт, слева клюёт, а у него нет?! А в душе у него бурлит и клокочет гремучая смесь, состоящая из нескончаемой надежды, чёрно-белой зависти, и несгибаемого упорства. Внешнее проявление этого процесса зависит от соотношения указанных ингредиентов и характера самого рыбака. В таком-то состоянии рыбак и готов поверить в любую сказку о волшебных наживках и «золотых омутах», когда на каждый заброс ловится «трофейный» экземпляр…

Вот так и произошло однажды с нашим героем – дивизионным психологом подполковником Николаем Букровым. Надо сказать, что он относился к той части рыбаков, для которых лучшая рыбалка – это когда ты «обловил» соседа. Ну а чтобы достичь своей цели, он готов был идти на любые ухищрения. И когда удача была на стороне товарища, для него наступали сложные времена, в мозгах психолога что-то переклинивало, на службе всё валилось из рук, мир казался тёмным, мрачным и неприветливым, и в голове созревали коварные планы на следующую рыбалку…

Зная эту и другие, не менее «славные» особенности характера Букрова, сослуживцы не упускали возможности скрасить свою жизнь весёлыми приключениями, связанными с похождениями друга-психолога. Нет, розыгрыши и шутки не задумывались и не планировались заранее, всё получалось как бы мимоходом, экспромтом и являлось результатом конкретно сложившейся ситуации. Так было и в этот раз.

Посовещавшись в конце рабочей недели, а у военных – это в субботу, весёлая компания сослуживцев решила в выходной пойти на рыбалку. Следует отметить, что в тех условиях военного городка до места рыбной ловли было не более пятнадцати минут хода неторопливым шагом. По этой причине сбор был объявлен непосредственно на берегу реки рано утром. Как всегда, бывает в подобных случаях, среди членов команды были распределены обязанности по доставке в общий котёл необходимых составляющих, обеспечивающих приятное времяпрепровождение в кругу друзей. Речь идёт об огурчиках, колбаске, шашлычках, сальце и чём-нибудь согревающем не только тело, но и душу. Накануне к Букрову заезжали друзья с юга и привезли ему целую канистру коньяка. Надо сказать, что при всех своих чудачествах, жадиной он не был. Исходя из этого, друзья поручили ему обеспечение самым главным ингредиентом рыбацкого застолья – коньяком.

В воскресенье, рано утром, в назначенное время, на условленном месте собралась вся компания за исключением Букрова. Как выяснилось позже, он просто проспал. Народ потоптался, повозмущался, но раннего завтрака с «разогревом» не получилось, пришлось ограничиться чаем и кофе. Развернули снасти и закинули «на сухую». Но, как говорится, не везёт в одном, привалит в другом. Практически сразу начался отменный клёв! В течении часа каждый вытащил по четыре – пять довольно крупных лещей, не считая более мелких экземпляров плотвы и густеры. Азарт захватил всех, уже никто не думал об утреннем конфузе, рыбаки были полностью поглощены любимым занятием. В это время на берегу появился Коля Букров. Он быстро пробежался по товарищам, увидев, что у каждого есть хороший улов и что клёв можно сказать бешенный, принялся в спешке снаряжать свои удочки. Место для себя он выбрал между двумя рыбаками, у которых было самое большое количество пойманной рыбы. Недолго повозившись, но при этом, наделав много шума он всё же закинул удочки…

Так уж бывает на рыбалке, после активного клёва резко наступает период затишья, который может продолжаться до конца дня, а то и дольше. В этот раз затишье наступило сразу после заброса Букровым своих снастей, и в течении следующего часа не было ни одной поклёвки, потом, сидящие слева и справа от нашего героя вытащили по одной приличной рыбине, и опять тишина. Коля заёрзал, засуетился заволновался, сменил наживку на крючках, забросил снасть ближе к левому, потом к ближе к правому соседу, при этом умудрился запутать лески и у одного, и у другого. Клёва не было. Не выдержав он спросил:

– А на что ловите? – и, почесав затылок, добавил, – Может я что-то не так делаю?

Сосед справа громко, чтобы все слышали сказал:

– Конечно не так! Опоздал, задачу не выполнил, устроил здесь возню, лески перепутал! Всю рыбу распугал … – далее последовала чреда выражений в форме ненормативной лексики и неприличных идиом, и, секунду помолчав, ляпнул, – Ловили на тритонов…

– На каких тритонов?! – удивился Букров, как будто не замечая предисловия в его адрес, – на них разве можно ловить?

– На самых обыкновенных, – поддержал разговор сосед слева. Все экспромтом включились в очередной шедевральный розыгрыш, – вот достали по случаю на пробу несколько штук. Как раз к твоему приходу и закончились. Видишь, у нас тоже клевать перестало.

Немного подумав, Коля Букров спросил:

– И не одного не осталось? – и, потеряв надежду, добавил, – А где брали?

– Понимаешь, человек, который нам их дал, просил не распространяться об этом. У него их много, но он сам рыбак, да и не хочет, чтобы все к нему ходили. … Ну, подумай сам, стал бы ты разбазаривать такое достояние?

– Так я же свой, я не разболтаю, я для коллектива, – явно заинтересовавшись, выпалил Букров и спросил, – С кем поговорить?

Немного поартачившись, друзья по большому «секрету» признались ему, что наловили тритонов в пожарном водоёме дивизионного склада ГСМ. Но так как доступ туда ограничен, надо договориться с начальником службы горючего, он, мол, мужик серьёзный и без его команды прапора ловить тритонов не дадут.

Букров обрадовался и уверенно заявил:

– Так я с ним в хороших отношениях, у нас кабинеты через стенку, обязательно договорюсь.

– Ну и хорошо, только не говори, что это мы сказали, – поддержал его один и добавил, – когда договоришься, тритонов всех подряд не бери. Выбирай самых жирных и обязательно самцов с оранжевыми пятнами на пузе, на самок не берет. И смотри, гэсээмщики наверняка серых подсунут.

– Начальник ГСМ сам просто так не отдаст, для себя бережёт, – добавил другой. И это была ключевая фраза. У истинного политработника включился инстинкт коллективизма и раскулачивания, а раскулачивать и покрывать позором «мироедов» он любил.

На том они и разошлись.

На следующий день, в понедельник, я, тот самый начальник службы ГСМ, ничего не подозревая, прибыл на службу. Под дверью моего кабинета, широко расставив ноги, уперев руки в бока, уже стоял дивизионный психолог. Вид у него был, мягко говоря, агрессивный. Я почувствовал неладное, но, сохранив спокойствие, приветливо поздоровался. Вместо ответа, буравя меня оловянным взглядом, голосом, в котором звучали металлические нотки, он спросил:

– Ты хочешь, чтобы тебя вызвали на парткомиссию? Мы тебе это легко можем устроить!

Поскольку, на тот момент, грехов перед партией и правительством не ощущал и не числил, я смело спросил Букрова:

– И за что это интересно? – и, заподозрив очередной розыгрыш, добавил, – кто Вас ко мне послал?

– Коллектив коммунистов, – тем же голосом ответил он, – ты развёл у себя на складе кооператив по выращиванию тритонов. Наверно скоро продавать начнёшь?

Тут мне окончательно стало ясно, что наш несчастный психолог опять попал в сети друзей шутников, но что делать, было не ясно, и я решил не прерывать события. Дело в том, что буквально несколько дней назад, находясь в обществе сослуживцев, я ради смеха рассказал о тренировке пожарной команды на складе ГСМ. Мы никак не могли запустить водяную помпу, так как тритоны, которых и вправду развелось тем летом видимо-невидимо, всё время норовили попасть во всасывающий рукав. Мы боялись испортить технику, да и живность было жалко, поэтому долго мучились, пока не придумали защиту для заборного устройства. Должно быть этой информацией и воспользовались друзья для розыгрыша. Надо было выяснить к чему этот разговор.

– А какое отношение имеют тритоны к партийной комиссии? – всё ещё не понимая, куда клонит Букров, спросил я, – они никому не мешают и не вредят. А что Вы собственно хотите?

То ли моё видимое спокойствие подействовало, то ли отсутствие ожидаемой им реакции на парткомиссию, но Николай резко смени тон, вид у него стал заговорщицкий.

– Да ладно, не запирайся, я всё знаю, – вкрадчивым голосом произнёс Букров, – Неужели для своих боевых товарищей наживочки зажилишь? У тебя ж этих тритонов мильён.

– Так что, тритоны нужны? – начал догадываться я, – Не вопрос, сколько надо, столько и берите. Но ловить будете сами. А зачем они Вам?

–Ну ты овечкой не прикидывайся, сам знаешь, что это убойная наживка. Хотел закроить наверно? Со старшими товарищами так не поступают, у политотдела руки длинные. Ну да ладно, договорились, только ты своим прапорам дай команду, а то ведь не пустят, – и уже начальственным тоном громко добавил, – я на складе ГСМ буду в пятницу в десять часов, заодно у прапорщиков конспекты по политзанятиям проверю.

Предвкушая картину, как подполковник будет вылавливать из пожарного водоёма несчастных земноводных, я решил молчать до последнего, дабы не привлечь преждевременно внимание широких кругов общественности. Начальников складов сориентировал только утром назначенного дня. Мужики они были весёлые, опытные, поэтому быстро сообразили, что делать, нашли и приготовили детский сачок для ловли бабочек и трёхлитровую банку.

Строго в назначенное время, границу дивизионного склада ГСМ пересёк офицер политического отдела дивизии, штатный психолог, подполковник Николай Букров, всем своим видом демонстрировавший серьёзность намерений. Глядя со стороны, можно было подумать, что прибыл строгий всезнающий ревизор. Пройдя ворота, он остановился, и начальственным взглядом окинул территорию склада, после чего зычным голосом скомандовал:

– Товарищи прапорщики, ко мне!

Те уже ждали его, быстро выскочили из хранилища и как положено, по форме представились прибывшему.

– Ну что, толстолобики, готовы конспекты представить? – спросил Букров, – опухли здесь на складах, бездельничаете … мать вашу! Я быстро вас научу Родину любить!

Прапорщики, как «двое из ларца», вытянувшись по стойке смирно, подобострастно заглядывая в глаза подполковника, всем своим видом демонстрировали преданность делу партии и правительства, готовность выполнить любую команду проверяющего. Но вместо конспектов один в руке держал сачок, а другой банку. Увидев инвентарь, Коля аж поперхнулся:

– Тьфу ты, идиоты, команду получили, а не наловили! Что трудно? Обурели в корягу! – и махнув рукой, – Ну где тут ваш зоопарк?

Он двинулся в сторону пожарного водоёма, вырытый когда-то при строительстве склада и со временем превратившийся в уютное, практически естественное болотце, по краям которого появились камышовые заросли. В самом пруду водился карась и даже несколько карпов. Но вот чего в нём было в изобилии, так это тритонов. Откуда они там появились, никто сказать не мог, но в прозрачной воде можно было наблюдать их постоянное Броуновское движение, и казалось, они кишели в водоёме. Работники склада иногда баловались ловлей рыбы, и, часто вместо карася, на крючке оказывался тритон. Не смотря на свои мелкие размеры, всего семь – десять сантиметров в длину, при ближайшем рассмотрении на вид эти земноводные представлялись весьма свирепыми существами, особенно самцы. Серо-бурый цвет, агрессивно выпячивались яркие оранжево-жёлтые пятна на животе, а вдоль всего тела, от головы до кончика хвоста шёл зубчатый гребень. Ну не дать не взять – доисторический ящер, динозавр! Правда, очень маленький, да и на поверку – существо безобидное.

Ловля будущей наживки началась как-то обыденно. Один прапорщик бегал по берегу и высматривал добычу, другой, набрав воды в банку, ходил с ней в руках за Букровым, а тот, в свою очередь, черпал сачком показанных тритонов из воды. Выловив очередного ящера, Коля брал его за хвост, внимательно разглядывал со всех сторон и спрашивал, то ли у тритона, толи у прапорщиков:

– Самец?

Поскольку тритон – существо бессловесное, отвечали ему прапорщики, опять же как «двое из ларца» – хором:

– Так точно! – или, – Никак нет!

И если «Так точно», то животина отправлялась в банку, ну а если «Ни как нет!», то безжалостно отпускалась обратно в воду в сопровождении не нормативных речевых оборотов со стороны психолога.

Так, спокойно и по-деловому была поймана и посажена в банку пара десятков тритонов. Но вот на третьем произошёл сбой. Увлекшись, потянувшись за ускользающей добычей Букров оступился и со всего маху плюхнулся в воду, и процесс ловли «наживки» превратился в локальную спасательную операцию. Прапорщики вытащили, барахтавшегося в помутневшей воде, подполковника, отловили его фуражку. Пришлось выжимать всю одежду, рубашку, штаны, выливать из сапог воду. Попытка привести себя в порядок удалась Букрову не в полной мере, так как одежда покрылась тёмными пятнами – следами донного ила и, после старательного отжима «ребятами из ларца», выглядела сильно помятой, как коровья жвачка. Обматерив проклятых прапоров, но всё же с видом победителя, держа банку с уловом перед собой как драгоценную реликвию, психолог двинулся в сторону городка.

По закону подлости, в это время мимо проезжали командир дивизии и начальник политотдела. В другой раз, возможно, и проехали бы мимо, но грязно-мокрый и сильно пожёванный вид подполковника их заинтересовал, и даже насторожил. В общем машина остановилась, открыв дверь, генерал спросил:

– Это что за явление, Букров, ты откуда в таком виде, что случилось? Ты часом не загулял?

– Чёй-то ты тащишь? – добавил начпо.

Коля остановился, повернулся к машине. Нано-динозавры в банке, расправив свои гребни и сверкая яркими оранжевыми животами, закрутившись в спиралевидном хороводе, создали причудливое, притягивающее зрелище. Трагикомичность ситуации всколыхнула умственную деятельность в голове психолога и он, представив картину со стороны, вдруг ясно осознал, что в очередной раз попался на розыгрыш.

В это время комдив вышел из машины, приблизился к Букрову и уставился на банку с тритонами. То ли от неожиданности увиденного, то ли от созерцания карусели земноводных он на несколько секунд застыл как завороженный. Начальник политотдела, выглядывая из-за генерала, всем своим видом пытался вразумить Букрова. Его раздирали одновременно зло на подчинённого, стыд за свою контору и, вытекающее из этого, желание сгладить ситуацию, замять дело. Ещё бы, ПОЛИТОТДЕЛ! И в таком пожмаканном виде, да ещё с целой банкой тритонов. Но делал он это молча, проявляя чудеса пантомимы, полковник то таращил глаза, то закатывал их, трагически закидывая голову назад, то с яростным выражением лица крутил пальцем у виска, то надувая щёки, мелко перебирая ногами, стучал себя кулаком по лбу.

В голове у Букрова метались мысли, глядя на начпо, он начал потихоньку соображать. А полковник в это время рисовал в воздухе квадрат и имитировал внутри него движение рыбы.

– Аквариум, – неуверенно просипел психолог, и, увидев, что начальник политотдела заулыбался, уже спокойно продолжил, – Товарищ генерал, вычитал в научном журнале, что тритонов можно держать в аквариуме не хуже чем рыбок, хочу попробовать для комнат психологической разгрузки Главное бесплатно, затрат ни каких, да и рыбки всё время дохнут. А эти живучие, – сказал он и, как бы подтверждая свои слова, поднял банку с земноводными выше.

– Ну ты Кулибин, блин, изобрёл, – борясь со смехом, изрёк зачарованный было до этого генерал,– А чего грязный то такой и мятый, как будто из задницы слона выпрыгнул?

– Да оступился, упал, – потупившись ответил Букров.

– Вечно ты в истории попадаешь, – генерал всё же засмеялся, – дуй домой и приведи себя в порядок, – и, уже садясь в машину, – когда оформишь аквариумы позовёшь, хочу посмотреть, как это будет выглядеть.

Начпо, расслабившись, погрозил Букрову кулаком, хмыкнул и нырнул в автомобиль.

Надо сказать, что мысль об аквариуме появилась не на пустом месте. Дело в том, что ранее, в частях, на основании директивы свыше, были оборудованы комнаты психологической разгрузки. В каждой из них, согласно инструкции, установлены аквариумы. Но в связи с тем, что помещения эти по прямому назначению использовались редко и в подразделениях напрочь отсутствовали ихтиологи, рыбки вскоре сдохли. Вот за эту тему и ухватился сначала начпо, а потом и Букров сообразил. Таким нехитрым и неожиданным способом в дивизии были возрождены аквариумы, но уже вместо рыб там плавали породистые нано-динозавры из пожарного водоёма склада ГСМ. К стати, смотрелось не дурно…

Это, пожалуй, был единственный случай, когда розыгрыш имел практическое продолжение. Кроме того, получили достойный урок и шутники – зачинщики розыгрыша. Начальник политотдела, понимая откуда «растут ноги», приказал поставить аквариум в кабинете у юмористов, запустить туда тритонов, а виновников обязал холить и лелеять живность. После чего длительное время, периодически заходил к ним и пересчитывал тритонов. Такое поведение полковника заставило мужиков серьёзно и с пристрастием ухаживать за земноводными. И они очень старались, боясь лишний раз прогневить шефа…

Если быть до конца честным, то пару-тройку раз они забегали на склад ГСМ с тем же самым сачком для бабочек…

Бакинские истории

(Записки молодого заместителя командира полка по тылу)

«О времена! О нравы!»

(Предположительно Марк Тулий Цицерон)

1990 год. Год, когда окончательно рухнули мои представления о великом и неделимом Советском Союзе, о единой, сплочённой и монолитной нации под названием Советский Народ. Нет, я не витал в облаках, не питал иллюзий. Видя происходящее, не с экрана телевизора и не из газет, а своими глазами и глазами своих сослуживцев, пытался анализировать ситуацию, понять окружающую действительность. Мозг разрывало от вопросов! Как, почему вчерашние добрые соседи сегодня стали непримиримыми врагами, готовыми на убийство?! Откуда взялись эти новые вожди, которые, извозившись по уши в крови убитого соседа, разглагольствовали о демократических ценностях? Почему приоритет получали политики, откровенно ненавидящие свою страну, и даже не скрывающие это? Казалось, что какой-то злой и невидимый режиссёр управляет очередным актом в театре абсурда, где актёры разыгрывают сцену забоя животных на мясокомбинате. А зритель выступает в роли этих самых несчастных животных и, наблюдая за действом, покорно, как одурманенный, неотвратимо идёт на заклание. И кто опомнится, попытается выскочить из потока, того тут же затопчут, уничтожат погонщики или те, кто свято поверил в будущий колбасный рай.

Уже не первый год в стране бушевал пожар межнациональной вражды. Уже, как гром среди ясного неба, прогремели жуткие известия о событиях в Средней Азии, Армении, Грузии, Азербайджане. Удивительно, но сценарии везде были одинаковы, как будто спланированы и написаны под копирку. Сначала появлялись представители какого ни будь «народного фронта», а такие образования появились, практически, во всех республиках СССР, начинали упорно и убедительно рассказывать людям о том, что в их бедах виноваты живущие рядом, например, турки-месхитинцы или армяне, а где-то азербайджанцы или русские. Потом обязательно кто-то из «виноватой» нации «жестоко убивал» представителей «угнетённой» коренной национальности, а всё происшедшее в цветах и красках распространялось через местные средства массовой информации. Собирались митинги, ораторы требовали справедливого наказания для убийц, власти молчали. И вот уже, кем-то организованные и снаряжённые группы, толпы обиженных аборигенов обрушивали свой «справедливый», «народный» гнев на обидчиков. Тогда нам многое было не понятно, но что было точно ясно, так это то, что кому то, для достижения своей политической цели, нужна была кровь, и крови надо было много. Простое изуверское правило – чем больше жертв, страданий и слёз, тем легче поднять и одурманить толпу. В народе бытовала мрачная шутка – «Перестройка плавно перешла в перестрелку». На подавление возникающих беспорядков правительство бросало вооружённые силы. Всяческие «Голоса» на перебой рассказывали о конфликтах и неправомерных, даже жестоких действиях военных. В средствах массовой информации то здесь, то там появлялись страшные, леденящие душу истории, на пример, о том, как свирепый сержант-десантник несколько километров гнался за беременной женщиной по ночному Тбилиси, а догнав, изувечил её саперной лопаткой или о том, как необузданные военные избили несколько тысяч мирных граждан, собравшихся поговорить о жизни и попить чаю. Но при всём при этом, упорно и старательно замалчивались реальные факты об изнасилованных, убитых женщинах и детях, людях, выгнанных целыми семьями на улицу гуманными (Ведь не зарезали же!) соседями, в никуда, о тоннах найденной и изъятой или отнятой заточенной арматуры, битах, палках, заблаговременно, в заводских условиях, заготовленных и как бы случайно оказавшихся в местах сборищ обезумевшей от собственной жестокости и ненависти, толпы. И уж совсем была тайной за семью печатями информация о тысячах и тысячах спасённых и вытащенных из кровавой мясорубки людей. Наш Верховный и его окружение на вопросы журналистов об очередной переброске войск и сил правопорядка в «горячую точку», вспыхнувшую на карте СССР, неизменно отвечали, что ничего не знают и подобных указаний не отдавали. Выходит, мы так и летали по необъятной нашей стране «сами по себе», по собственной инициативе, вставая на пути кровавой резни, грабежа и насилия. Для нас, офицеров Воздушно-десантных войск, как и для остальных наших коллег, не только из вооружённых сил, но и других силовых ведомств, это была фантасмагорическая реальность, к которой мы вынуждены были приспосабливаться и выживать в ней, сохранив любовь и преданность к своей, раздираемой в клочья, Родине. Выживать для себя, для семьи и, как оказалось в последствии – для своей страны.

А как выживали? Да по-разному, исходя из конкретно сложившейся ситуации…

В начале декабря 1998 года получил назначение на должность заместителя командира парашютно-десантного полка по тылу. Мне только что исполнилось двадцать восемь лет, я капитан. Впереди новые встречи, новая работа, новый город…

3 января 1990 года.

Наконец-то прибыли в полк. Приехали поздно вечером. Нас встретил заместитель командира полка и радушно предложил разместиться в полковом бассейне. Нет не в воде, конечно, а в комнате отдыха обустроенной для встречи гостей. Я притащил с собой молодого лейтенанта – нового начальника продовольственной службы полка, то есть своего подчинённого. Именно притащил, так как он сопротивлялся процессу, не торопился ехать к новому месту службы. Пришлось его силком забирать из общежития и запихивать в поезд. Он долго возился, забыл половину своих вещей. В результате мы буквально запрыгивали на подножку уходящего состава. В общем, начали с приключений и сумбура. Что будет дальше?

Проснувшись с самого утра, отправился в солдатскую столовую, посмотреть, как кормят народ. Неожиданно, в горячем цеху встретился с командиром полка, представился. Заслушав мой доклад о прибытии он нахмурившись сказал:

– Долго ехали, мы вас с прошлого года ждём.

С момента назначения прошло не больше трёх недель, за это время я успел дождаться сменщика на старом месте, передать, как полагается, дела и должность. А, потом, праздники – Новый Год. Как-то не справедливо получается. Но на всякий случай решил не возникать. Свалил всё на предыдущего командира, мол, не отпускал.

На утреннем построении представили полку. Командир объявил, что с этой минуты все мои указания обязательны к исполнению, и я несу полную ответственность за то, что творится в тылу полка. Всё, поехали! Волновался, новые люди, новые обязанности. Как примут? Получится ли? Что там ждёт впереди?

14 января.

Рано утром передали команду «Южный вариант». Полк поднят по тревоге. Куда-то собираемся…

Получил задачу, согласно боевому расчёту загрузить запасы материальных средств, подготовить подчинённые подразделения и технику к маршу на аэродром и перелёту. Куда полетим, опять не сказали…

Полк как хорошо отлаженный механизм выполнил все предписанные действия. Признаюсь, честно, мне особо и командовать не пришлось. Люди знали, что и когда надо делать, ни кто не метался, не паниковал. Со всех сторон сыпались только доклады – «Сделал то-то», «Выполнил то-то», «Готов к…». И не одного вопроса – «Как?», «Почему?», «Где взять?». Для меня подобное происходило впервые, и я был приятно удивлён, появилась уверенность в подчинённых, а, следовательно, и в себе.

На всё потребовалось не более двух часов. Выстроившись в колонны, полк замер в ожидании команды…

Простояли целый день, вечером опять команда – «По машинам!». Все заняли свои места. Я пробежался вдоль колонны, вскочил на подножку головного автомобиля, оглянулся назад. Пол сотни машин, одна за другой стояли, монотонно урча своими дизелями, в свете фар хорошо были видны клубы сгустившегося на морозе дыма от выхлопных газов. Люди на месте, груз тоже. Всё готово. В наушнике радиостанции, что-то щёлкнуло, зашипело, и я услышал:

– Я Удар шестьдесят девять. Внимание всем! Доложить о готовности к движению!

– Я Алмаз – ноль один. Да… Я Алмаз – ноль два. Да, – понеслось в ответ в эфире, очередь дошла и до меня.

– Я Капот одиннадцать. Да. – доложил и замер в ожидании.

– Я Удар шестьдесят девять! Вперёд! – услышал я, дал отмашку колонне и заскочил в кабину.

Зарычали, взвыли моторы, колонны дёрнулись и, медленно набирая скорость, поползли. У ворот стояли жёны и дети офицеров, кто-то махал руками, кто-то кричал, желая скорейшего возвращения, а кто-то молча, с мокрыми от слёз глазами провожал своих мужчин на очередную войну…

Подразделения выходили из городка по разным направлениям, на ходу, то ускоряясь, то замедляясь, перестраивались и в итоге, образовалась одна длинная, рычащая и лязгающая гусеницами колонна. Разбудив и переполошив народ, прошли через весь город и направились к аэродрому.

Ночь. Метель. Ни видно, ни зги! Ориентируешься только на габариты впереди идущей машины. Но колонна полка движется ходко. Не первый раз, маршрут изучен. Часа через три с половиной прошли отметку в сто километров и начали втягиваться на аэродром. Прибыли. В темноте, в снежных вихрях едва просматривались силуэты исполинских «Антеев», стоящих в ряд вдоль рулёжной дорожки. Пригляделся. Ух, вот это самолёт! Аж дух захватило. До этого видел их только на картинке и по телевизору…

Командир и начальник штаба сидели в КШМ-ке и что-то внимательно пересчитывали. Оказалось, что пока мы шли к аэродрому, у лётчиков произошли изменения и вместо нескольких АН-22 нам выделили ИЛ-76 и АН-12. В результате вся техника, прибывшая на аэродром, не входила в самолёты. Начальник штаба, оторвавшись от таблицы, обратился ко мне:

– Так, добрался? Смотри, из расчёта на вылет исключаем одну водовозку и одну кухню.

– Так у нас всего одна водовозка, – возразил я, – без воды останемся.

– Да ты пойми, у нас боевая техника не лезет, – ответил тот, – мне дивизия голову снимет.

Я ещё попытался доказать свою правоту, побороться, но, нарвавшись на короткое и резкое «Выполнять!» от командира развернулся и побрёл восвояси. Но толи моя ещё юная принципиальность и задиристость, толи чувство абсолютной правоты, а может и то и другое, заставили меня найти ближайший телефон и дозвониться до дивизионного начальника. Тот, выслушав меня, ответил:

– Слушай меня, доказывать что-либо им бесполезно, у них одна война на уме. Корче, не дожидаясь команды на погрузку, берёшь водовозку, загоняешь в самолёт согласно старому расчёту. Машину запираешь на ключ, а водителя прячешь в другой самолёт. Да и сам не светись. Прилетим на место, разберёмся. Всё понял?

– Так точно, – ответил я, мне стало весело, даже мёрзнуть перестал.

– Ну тогда вперёд и с песней! – шеф хмыкнул и отключился.

Всё так и сделал. Начальник штаба буйствовал, но злосчастная водовозка была загружена и закреплена экипажем в чреве огромного АН-22, а водитель бесследно исчез. Пожаловаться ему было некому, так как командир полка уже улетел первым бортом. В итоге на рулёжке остался один бронетранспортёр.

Взлетели. Я остался в грузовом отсеке «Антея», присел на откидную лавку, прислонился спиной к борту, расслабился, закрыл глаза. Попытался прокрутить в голове весь прожитый день, но не смог. Усталость накатила огромной мягкой, но тяжёлой массой, я уснул…

15 января.

Очнулся от чувства дискомфорта, затекли спина и шея, заложило уши. Понятно, идём на посадку. Встал, потянулся, заглянул в ближайший иллюминатор. Самолёт достаточно снизился, за бортом был ясный день, светило солнце и вокруг, до горизонта зеленела равнина, на которой как иголки, торчали нефтяные вышки. Апшерон! Получается, прилетели в Азербайджан…

«Антей», вибрируя всеми своими частями, прокатился по взлётной полосе, потом по рулёжной дорожке. И вот уже взвыли и отключились мощные турбовинтовые двигатели исполина, открылась рампа…

В унтах и меховой куртке я вышел из недр самолёта и опешил – на улице было градусов четырнадцать – пятнадцать тепла, светило яркое солнце. И это в январе! Ни наши руководители, ни мы сами не учли таких «тонкостей», точка назначения перелёта до последней минуты была страшной государственной тайной. После разгрузки пришлось в срочном порядке переодевать и переобувать весь личный состав, собирать и складировать валенки, решать проблему их сохранности. После двух – трёх часов суеты и беготни, переговоров с тыловиками местного летного гарнизона всё «устаканилось». Договорились. Получилось!

Параллельно, здесь же на аэродроме, шли работы по развёртыванию полевого лагеря полка. В общем-то, у нас было для этого всё необходимое, по этому палаточный городок вырос быстро, как по взмаху волшебной палочки, проблемы поджидали нас в совершенно неожиданном вопросе…

Вы когда-нибудь пробовали копать застывший бетон лопатой? Не пытайтесь, гиблое дело! Долбишь его, долбишь, а в результате только искры да мелкие крошки. Производительность – ноль целых, ноль десятых! Примерно в такую ситуацию мы и попали, когда попытались вырыть ямы для отходов и туалетов. Бойцы остервенело долбили Апшеронскую твердь, сопровождая свою работу матюгами и проклятиями. Досталось всем, и руководству страны, и командованию, и народному фронту Азербайджана. Даже вспомнили несчастных моллюсков, которые миллионы лет назад издохли и окаменели именно в том месте, где теперь необходимо вырыть яму под туалет! А куда деваться? В составе полка больше тысячи человек и им необходимо справлять естественные надобности. Физиология! Как не старались, а вырытые за день ямы быстро заполнялись, и с утра приходилось долбить новые. В общем, рытьё туалетов приобрело характер ежедневного, непрерывного процесса, внимание которому уделялось такое же, как и боевому дежурству. В состоянии неопределённости своего предназначения и постоянного рытья отхожих мест, пробыли три дня.

Над аэродромом, практически, круглосуточно вертелась карусель. Караваны по десять – пятнадцать самолётов прилетали, разгружались, улетали, им на смену прилетали другие. В округе как грибы росли палаточные городки. Войска прибывали и прибывали. В один из дней выгрузилась бывшая воздушно-десантная, а ныне дивизия Погранвойск КГБ СССР из Витебска. Появилось большое количество друзей и знакомых, ходили друг к другу в гости. Нам было смешно, мы подтрунивали над ними. Как это может быть, десантники и в зелёных фуражках? Здесь должен отметить, что надев пограничные головные уборы, ни кто из них не снял тельняшки. Ребята были уверены, что будут обеспечивать безопасность границы, но на следующий день прилетел ИЛ-76 и доставил им большие металлические щиты и дубинки. Все погрустнели…

Военный городок лётчиков и аэродром были блокированы со всех сторон представителями народного фронта Азербайджана, которые перегородили все дороги гружёными самосвалами, автоцистернами и автобусами. У большинства выставленных машин были спущены колёса. Картину дополняли кучи автомобильных покрышек, приготовленных к поджогу. Везде дежурили группы угрюмых мужчин.

19 января.

Утром на аэродром прилетел Министр Обороны СССР, провёл совещание с командирами, после чего начались сборы к выходу из городка. Получили задачу, к утру войти в Баку и занять определённые районы. Нам сказали, что в городе массовые беспорядки и откровенная резня, азербайджанцы выкидывают из домов, убивают армян и других «неазербайджанцев», имеющиеся воинские части и подразделения блокированы и парализованы, силы правопорядка бездействуют, а в некоторых случаях участвуют во всеобщем помешательстве. Начальник штаба в магазине военторга умудрился добыть туристические карты города (а других у нас и не было), на них мы и планировали свои действия, наносили и сверяли маршруты. Но как бы мы не старались понять и осознать, что нас ждёт, представить полную картину предстоящего было невозможно. Задачи ставились устно, в общих чертах, приблизительно, указывалось, к чему должны быть готовыми подразделения, но не оговаривался порядок действий. Единственно, что нам определили чётко – это сроки. Мы не увидели ни одного письменного приказа или распоряжения, как это предписано уставами и наставлениями. Последнее одновременно и возмущало, и настораживало. Особенно когда нам сказали, что возможны провокации и вооружённые нападения! Признаюсь, было страшновато от неизвестности и излишне волнительно.

Свернулись и загрузились быстро, опять выстроились в колонны. К вечеру всё было готово. В расчётное время, в ночь поступила команда – «Вперёд!». Колонны двинулись, поползли к КПП военного городка. Мы шли вторыми. Впереди послышалась стрельба, крики и визг толпы. Как оказалось, головные подразделения, идущего впереди полка, деблокировали выход. Собравшаяся там, довольно многочисленная толпа народа не реагировала на устные просьбы разойтись и предупреждения. Люди были явно напуганы, но не расходились, казалось, что их что-то или кто-то сдерживает. Тогда войска открыли огонь в воздух, когда в небо полетели трассеры, особенно заметные на чёрном небе, толпа дрогнула, загудела, завыла, рассыпалась как брошенный на пол горох. Участники пикета в ужасе побежали в разные стороны, какие-то люди в чёрных куртках пытались их сдержать. Довершили дело разведчики, которые пинками разогнали «людей в чёрном». История повторялась на каждом блоке, а их по дороге к городу я насчитал больше десяти. Часть баррикад успели поджечь. Так мы и продвигались, маневрируя, извиваясь между раскиданными отрядом, обеспечения движения горящими машинами и автомобильными шинами.

Ближе к городу начали попадаться разбитые, перевёрнутые легковушки. Уже на самом въезде нашли раздавленный, практически, расплющенный «Жигулёнок» в котором находились окровавленные трупы людей. Кто они такие, какая сила могла так растерзать автомобиль? Наша техника на такое не способна. Накатило какое-то противное, тяжёлое чувство непонимания, творящегося…

Вот и город, до центральной части доползли без приключений, попадающиеся завалы быстро раскидывали по сторонам, расчищая себе путь. По рассказам знал, что Баку – один из красивейших городов страны, но рассмотреть что-то в той обстановке было невозможно. Уличное освещение, в большей части, не работало, а в домах окна зияли чернотой. Город затаился. Немного не доходя до точки назначения, колонна остановилась. Что там творилось впереди, я не знал. В эфире радиостанции царила тишина. Я сидел в кабине той самой, с таким трудом отвоёванной водовозки. Осмотрелся. Слева небольшой скверик, между деревьями, как бы маскируясь кустарником стояла «Волга», за лобовым стеклом которой светилась зелёная лампочка. Такси. Что он здесь делает? Какого пассажира поджидает? Перед нами монотонно урчали боевые машины взвода охранения колонны тыла. Справа, вдоль дороги, стоял красивый забор с большими кирпичными столбами и кованными решётками. Чуть дальше, за забором высилась громада девятиэтажного панельного дома, а рядом с ним виднелись какие-то мелкие строения похожие на гаражи. Мой водитель, весёлый, разбитной балагур, всё время что-то рассказывал. У него уже не первый поход, он чувствовал себя передо мной этаким бывалым воином…

Неожиданно, невдалеке зарокотал пулемёт, к нему примкнули трескучие автоматные очереди, всё смешалось в одну общую какофонию грохота. Начинающее уже светлеть, чёрное Бакинское небо озарилось множеством искр от трассирующих пуль. Сначала это было где-то высоко, потом смертельное световое представление начало опускаться над колонной…

– Высоко, до нас не достанут, товарищ капитан – наставническим тоном произнёс водитель.

Я оцепенело наблюдал за происходящим. Пули ударили в столб забора, в разные стороны полетели осколки кирпичей и, почти сразу, по лобовому стеклу машины побежали паутинки мелких трещинок. Словно завороженный, глядя перед собой, обращаясь к водителю, я произнёс:

– Ну вот, а ты говорил, что не достанут! – Как в замедленной съёмке повернулся в его сторону…

Водительская дверь была открыта, солдат уже выскочил из машины и теперь его рука, высунувшись откуда-то снизу, как щупальца осьминога шарила по кабине, ища автомат, а нащупав его, схватила и утащила. Тут и до меня дошло, что надо делать. Я открыл дверь и вывалился, грохнулся прямо на асфальт, больно ударившись коленом, прижался к колесу, взял автомат на изготовку. Вокруг по дороге и тротуару ещё несколько раз ударили пули, меня сковал животный ужас, я так и сидел, привалившись к колесу, и ничего не мог с собой поделать. Взвод охраны спешился, как-то спокойно, без суеты рассыпался в цепь, их командир – молодой лейтенант отдавал какие-то указания, сержанты дублировали, бойцы, пригибаясь, устремились в район маячивших гаражей. Видя действия этих, по сути, пацанов, я потихоньку начал приходить в себя, ко мне вернулась большая часть самообладания, остальная – где-то сидела в пятках и всё ещё тряслась.

– Вас задело, товарищ капитан? – услышал я над собой, поднял голову и увидел офицера медслужбы, склонившегося надо мной, он прибежал из задних машин, – Вы целы?

– Всё в порядке, – ответил я слегка надтреснутым голосом и поднялся.

В ногах ещё сохранялась предательская слабость и дрожь, прихрамывая, я направился к лейтенанту, который стоя у боевой машины руководил своими орлами. В наушнике щёлкнуло, зашипело, и я услышал:

– Я Удар шестьдесят девять. Капот, что у тебя? Приём.

Появление командира в сети окончательно привело меня в чувство.

– Я Капот одиннадцать. Стою, обстрелян из стрелкового оружия. Принимаю меры. Потерь нет. Приём.

– Я Удар шестьдесят девять. Чего голос дрожит? Успокойся. Разберись и доложи… Конец связи, – командир отключился.

Лейтенант стоял рядом и, поправляя наушник, молча смотрел на меня. «Мы же на одной волне» подумал я, «он наверняка всё слышал». Стало стыдно, но нашёл силы переступить через этот барьер и, обращаясь к взводному спросил:

– Что у тебя? Видел откуда стреляли?

– Так точно, товарищ капитан! – уверенно ответил тот, – стреляли из гаражей, послал туда людей, сейчас прочешут, доложат.

Стрельба к этому времени стихла, а потом и вовсе прекратилась. Из полумрака вышли бойцы, таща под руки какого-то парня. Ноги у того волочились, синие джинсы в районе бёдер пропитались кровью. За ними, рыдая, бежала девушка.

– Помогите! Он не стрелял в вас! Помогите, пожалуйста. Спасите его… – не кричала, а хрипела она.

Вызвали санитарный уазик. Тот мигом прикатил из глубины колонны, остановился прямо около раненного. Открылась дверца, из кабины высунулся начмед полка – доктор Мартанов, увидев пострадавшего изрёк:

– А вот нечего по ночам шастать! Дома сиди! – вышел из машины, открыл дверцу грузового отсека, – Так, пулевое, сквозное в ягодицы, возможно потеря крови. Быстро к раненому!

Из Уазика, или как мы его называли – «Таблетки», выскочила бригада медиков, вооружённая инструментом и медикаментами, приступила к работе. Фельдшер – здоровенный детина, присел на одно колено, поднял раненного, положил его животом на своё второе колено, начал внимательно рассматривать рану. Его помощник достал из сумки вату, сделал огромный тампон, облил его зелёнкой и начал старательно прижигать пулевые отверстия прямо через джинсы. Если бы не страдания бедного парня, то можно было говорить о комичности ситуации.

Но сколько зелёнкой не мажь, а эвакуировать пострадавшего надо. Свою машину мы отдать не могли, да и не знали куда ехать. Тут я вспомнил про такси, отправил туда сержанта из взвода охранения. Тот опрометью кинулся в сквер, подбежал к машине, попытался открыть дверцу. Не тут то было! Водитель закрылся и наотрез отказывался идти на какой-либо контакт. К сержанту присоединился ещё один боец, вместе они, всё же открыли дверь, вытащили барахтающегося таксиста. Тот кричал, что у него нет бензина, и он никуда не поедет. Сержант схватил его за шиворот и резко, согнув пополам, ударил лицом о капот.

– Айа-а-а! Всё, всё! Не надо! Я поеду! Грузите своего раненного! – захныкал таксист, растирая по лицу сопли вперемешку с кровью.

– Ты чего, сержант, с ума сошёл? Ты чего творишь?! – заорал я.

– Товарищ капитан, он по рации кому-то докладывал о нашем передвижении, я его за этим и застал. Да и раненного не хотел везти. – оправдывался сержант.

Тем временем, бойцы уже тащили пострадавшего к машине. Раненого загрузили на заднее сиденье «Волги», вперёд посадили его спутницу и отправили их в ближайшую больницу…

Разбираться с таксистом не было желания, да и задачи выполнять функции органов правопорядка у нас не было. К тому же доставить в больницу раненного было важнее. Я без сожаления махнул рукой. Ну уехал и уехал.

Минут через десять со стороны головы колонны полка послышался нарастающий грохот и лязг, из темноты, на встречной полосе дороги появился танк, облепленный резервистами как кусок сахара муравьями. За ним ещё пара. У меня закралось подозрение по поводу раздавленного «Жигулёнка» …

Партизаны, как мы их называли, представляли из себя причудливое зрелище. Не бритые, длинноволосые, одетые в старые солдатские шинели из-за которых торчали цветные свитера, воротники подняты, без погон, на головах мятые бесформенные шапки ушанки. Кино, да и только!

Как только прошли танки, со стороны сквера на дорогу вышла небольшая группа резервистов. Подошли к нам, поздоровались, рассказали, что их призвали из Ростова, длительное время сидели в блокированном городке, но сегодня, с нашим приходом, они прорвали заслоны. Компания была весьма пёстрой – слесарь, учитель, фельдшер и пара шахтёров. Постояли, перекурили. Потом учитель, а он, по-видимому, был старшим, достал из карманы горсть патрон, раздал членам своего «боевого» отряда. Они двинулись в обратный путь и через минуту растаяли в ночной темноте.

20 января.

Уже с рассветом полк завели на территорию недостроенного гаражного кооператива, располагавшегося прямо за штабом армии, первый батальон ушёл на охрану ставки Южного направления, размещающейся в Баку. Рядом пыхтела старенькая котельная, а с другой стороны возвышался девятиэтажный многоподъездный дом. Кое как расположились, задымили кухни, людей напоили чаем, дали команду на отдых. Бойцы спали вповалку, прямо в боевых машинах, в гаражах. Вокруг грязь, мусор, разбросанные кирпичи, какие-то бетонные конструкции. Мрачную картину дополнил мелкий, колыхающийся в воздухе как мокрая и холодная завеса, моросящий дождь. Похолодало. Повезло первому батальону!

С верхнего этажа дома хлестнула автоматная очередь, пули щёлкнули по трубе котельной, потом по броне одной из боевых машин. Командир третьего батальона, стоящий рядом, в доли секунды вскочил в машину, скрылся в люке. Башня машины повернулась, и в сторону дома ударила пулемётная очередь. Послышался звон разбитого, осыпающегося стекла. В подъезд направилась группа бойцов во главе с офицером. Минут через десять привели двух пехотных прапорщиков из местных, отняли у них автоматы и боеприпасы, больше никого и ничего не нашли. Когда доложили командиру полка, тот довольным тоном сказал:

– Слава богу! Мы никого не убили.

Прапорщиков под конвоем отправили в штаб армии, пусть там разбираются, нам это ни к чему…

Видимо на меня сильно повлияли ночные события и утренняя стрельба, и я весь день так и проходил, не снимая бронежилета и каски. Самое интересное что, глядя на меня, никто ни чего не сказал, отнеслись с пониманием…

21 января

С утра четвёртая рота ушла на охрану гарнизонной гостиницы. В середине дня командир отправил меня посмотреть, как они разместились. Верхние этажи здания, особенно четвёртый, были изрешечены пулями, ни одного целого стекла, но первый и второй оставались целыми. Перед возвращением в полк стояли у входа в гостиницу, ещё раз переговорили с командиром роты. Неожиданно из-за боевой машины, в буквальном смысле, выскочил на нас Министр Обороны страны. Мы на секунду окаменели, а он поздоровался, спросил, как дела и пошёл куда -то дальше…

Решили перекурить. Я снял перчатки, положил их на броню, стоявшей рядом боевой машины, через минуту обернулся – перчаток нет. Совместный экспресс-поиск ничего не дал. Заглянули в машину. На встречу нам из недр БМД сверкнули два глаза на грязном лице механика-водителя.

– Перчатки вот тут видел? – спросил его ротный, показывая пальцем на броню.

– Не-а, – помотал головой тот в ответ.

Так и пришлось ехать без перчаток.

Надо сказать, что перчатки те были ценные. Друг – моряк привёз из Испании в подарок.

История с кражей сразу стала достоянием всего коллектива. Поржали…

Вечером Гостиницу обстреляли. Опять били по верхним этажам. Командир полка умышленно в эфир открытым текстом сказал ротному:

– В ответ на обстрелы – море огня, подавить всех!

Стрельба странным образом быстро прекратилась, даже не пришлось отвечать, а минут через тридцать – сорок к расположению полка приехала целая делегация от народного фронта с представителями прессы. Потребовали командира полка, возмущались его командой. Говорили, мол, не гуманно…

Выходит, нас внимательно слушают…

Весь день пытался решить проблему с баней для бойцов. На территории недостроенного гаражного кооператива, среди кирпичей, плит, обломков, палатки поставить было не возможно, поэтому люди размещались в технике, часть гаражных коробок приспособили для проживания, даже печки поставили. Бойцы отдыхали в спальных мешках прямо на полу, на котором расстелили брезентовые полотнища. Пока стояли без дела, вычистили всю окружающую территорию, расставили технику, развернули пункты питания. По прежнему серьёзной проблемой было отсутствие возможности у людей помыться. Тыл, рядом стоящей армии, был парализован. До округа не дойти. На наше счастье котельная функционировала исправно. Пошли договариваться с кочегарами. Получилось. Нашли и трубы, и резиновые шланги, сварили гребёнку с душевыми насадками, очистили и отгородили угол в котельной, организовали помывку людей. Не Сандуны, конечно, но душ принять можно.

… января.

Сегодня ездили в ставку на совещание. Всё ещё стесняясь своего страха в ночь входа в Баку, решил не одевать бронежилет. Командир полка увидев меня хмыкнул и спокойно сказал:

– Так, диагноз ясен – болезнь роста.

Начальник штаба, экипированный по полной программе, саркастически заявил:

– Ну, ты, фраер! А если, не дай Бог, что случится, прикрываться ладошками будешь?

– Гусар, бл…! Дуй за броником! – не стесняясь в выражениях, рявкнул подошедший Антоныч– заместитель командира полка по вооружению, наш старейшина. Делать было нечего, пришлось выполнить пожелания старших товарищей. Похоже они за меня взялись всерьёз…

В ставке удалось поговорить с дивизионным начальником и с представителями тыла Военного округа. Наконец – то разобрались где брать продовольствие, свежий хлеб, куда везти грязное бельё и где взять чистое, кто даст недостающую технику. Все мои просьбы были услышаны, осталось только сгонять колонну машин в двадцать на окружные склады, размещающиеся неподалёку от Баку.

Весь вечер потратил на подготовку к выезду на склады. Перегружали или, попросту, разгружали машины, освобождая транспорт для предстоящего рейса, готовили с начальниками служб документацию, с командиром взвода охраны по крокам отработали весь маршрут.

Уже ночью, уставший, но довольный прошедшим днём и проделанной работой, отправился в командный «вагончик» спать. Внутри было темно, похоже все уже улеглись. Я, стараясь не разбудить товарищей, тихонько добрался до своего места, снял куртку и легко запрыгнул на свою верхнюю полку. Лёг и тут же, ничего не понимая, вскочил. А поскольку полка была верхней, больно долбанулся о потолок лбом, издав при этом глухой, но, довольно громкий звук. В вагончике разразился дружный хохот и включился свет. Подполковники упоённо ржали глядя на меня – молодого капитана. Они напихали мне в постель бронежилетов, а под наволочку засунули три банки тушёнки и выключив свет ждали меня. Сволочи! Было одновременно и смешно, и немножко обидно. А ждали они меня не просто так, в моей сумке лежала бутылка коньяка…

Потом выпили по чарке «чая», немного поговорили и улеглись спать.

… января.

Колонна двинулась в точно назначенное время. Перед выходом во время инструктажа ко мне подошёл Антоныч, пощупал бронежилет на мне, похлопал по плечу и сказал:

– Не снимай, а то обижусь. – и, показав на построенных бойцов, добавил, – И им не позволяй. С Богом.

С утра шёл мелкий, холодный и противный дождь. Колонна монотонно двигалась по улицам города. Шли без остановок и приключений. Я сидел на броне боевой машины, свесив ноги в люк, с любопытством рассматривал унылый городской пейзаж, медленно менявшийся по ходу движения. Мы почти вышли из города, как вдруг по спине что-то щёлкнуло, как будто плёткой стеганули. По броне покатились, запрыгали мелкие дробинки.

«Из охотничьего палят», – пронеслось в голове, – «Вроде цел. Спасибо Антонычу!».

– Увеличить скорость! – крикнул я лейтенанту, сидящему на башне, и спустился в люк.

Колонна отреагировала чётко, раскатываясь, быстро преодолела место обстрела. Искать «охотника» не было ни времени, ни желания.

На складах грузились долго, поскольку отсутствовал персонал. На продовольственном начальник – подполковник предпенсионного возраста рассказал, что его работники, практически, все местные, жаловались ему, что какие-то люди ходили по домам запрещали выходить на службу, угрожая расправой над близкими. А на вещевом складе начальник ходил сам с огромной связкой ключей и печатей, открывал ворота и двери, показывал откуда и что грузить. Он отдавал всё что мы просили, ещё и приговаривал:

– Берите больше, ребята, всё равно растащат. Задницей чую, растащат!

Доверенности и накладные на выдачу мы конечно оформили, и машины загрузили, как говорится, «с горкой».

Обратная дорога в полк прошла без приключений. Очень сильно досаждал непрекращающийся мелкий холодный дождь. Я, в прямом смысле слова, промок до нитки. На мне был бронежилет, зимняя куртка, но, казалось, что вода струйкой сочится по спине между лопаток. По возвращению пришлось переодеваться в сухую одежду полностью, включая бельё.

Какое-то января.

Несколько дней простояли без дела. Вчера один из наших механиков–водителей боевой машины, сопровождавший колонну, на перекрёстки протаранил новенькую «Волгу». Владелец легковушки ехал на зелёный свет, сигналил. Но, солдат знал одно – командир сказал не отставать, именно поэтому «Волга» не прорвалась. Удар бронированной машины пришёлся в правую сторону передней части, БМД подмяла под себя блестящий чёрный атрибут состоятельности, расплющила крыло, капот, выдавила двигатель…

Скорости были не большие, обошлось без пострадавших. Хозяин «Волги» выскочил из автомобиля, заметался, запричитал, накинулся на высунувшегося из люка механика. Тут, откуда не возьмись появился инспектор ГАИ – колоритный, упитанный, сверкающий, правда всего одним золотым зубом (молодой ещё, видно начинающий, всё впереди), капитан бакинской милиции. Он уверенно потребовал документы у участников происшествия и заявил подбежавшему командиру взвода:

– Как ви учите своих солдат? Пачему без регулировьщиков едете? Красный свет для каго?

Лейтенант замялся, инспектор был прав. Капитан в это время смотрел документы водителя «Волги»:

–Та-ак, Балаян, значит? И куда едешь? Что, не видишь колонну? Ви армяне вообще ничего не видите! Бедному салдатику праехать негде!

Бедный Балаян! Он понял, что правды ему не добиться, вернее добиваться её опасно, вздохнул, махнул рукой и, сверкнув золотой фиксой, жалобно сказал:

– Инспектор, нет претензий…

– Машину сваю убирай, – нехотя отдавая документы, сквозь зубы процедил капитан, повернулся и пошёл прочь.

– Ребята, помогите машину дотащить до гаража, – обратился Балаян к лейтенанту и механику.

«Волгу» оттащили в указанное место. Позже помогли пострадавшему вывезти вещи на железнодорожный вокзал и погрузить их.

Практически каждый день наши подразделения вытаскивали из города и доставляли в аэропорт, на морской или железнодорожный вокзалы, по нескольку семей, бегущих из, в одночасье ставшего враждебным, Баку.

Сегодня командира вызывали в ставку. Вернувшись, он собрал заместителей и командиров подразделений, распорядился готовиться к перемещению. Потом, оставив только начальника штаба, меня и заместителя по вооружению, сказал:

– Нам поставлена задача сегодня выдвинуться в район порта, блокировать его и к утру захватить морской вокзал. По данным, полученным от компетентных органов, там находится штаб руководства боевиков, они вооружены. Так что возможно сопротивление и обстрелы с кораблей, находящихся в акватории порта. Действовать надо незаметно и быстро.

Командир с начальником штаба занялись планированием предстоящей операции, а нас с Антонычем отправили готовиться к перемещению.

К вечеру всё было готово, полк, ожидая команды выстроился в колонны. По замыслу боевые подразделения должны были выйти раньше, а колонна тыла и техническое замыкание позже по отдельной команде с расчётным интервалом в два часа.

Подразделения вышли поздно вечером, быстро, с железным грохотом докатились до места назначения, замедлили скорость, имитируя прохождение мимо, проползли вдоль набережной. Когда все подразделения оказались в своих секторах, полк остановился, резко, по команде развернулся в сторону моря, спешился и атаковал порт.

Сначала всё шло тихо, подразделения без лишнего шума проникли на территорию порта и вокзала, по пути вскрывая помещения, проверяя их, продвигались к причалам. Когда дело дошло до кораблей поднялась стрельба.

У пирса морского вокзала были пришвартованы два корабля – вахтовое судно нефтяников «Сабит Оруджев» и пассажирский паром, на котором шли ремонтные работы по переоборудованию под морскую гостиницу. Когда разведчики полка поднялись на палубу «Сабита Оруджева», а гвардейцы третьего батальона на паром, с кораблей, стоящих на рейде открыли плотный пулемётный и автоматный огонь. У разведчиков двое получили тяжёлые ранения. На пирс выехали три боевых машины и, встав в ряд, ударили из орудий по судам, стрельба с которых прекратилась мгновенно.

На «Сабите Оруджеве» арестовали не многим больше двадцати человек, оружия при них не было, но было много сберегательных книжек на предъявителя, а в каютах, где они находились были открыты иллюминаторы. Кроме того, большая часть из них не имела к данному кораблю никакого отношения.

Колонна тыла подошла под утро, когда всё было закончено. Мы расставили технику, организовали охранение. Я собрал командиров своих подразделений, посоветовались, определились с порядком действий, уточнили задачи на предстоящий день. После чего, прихватив с собой кое-каких продуктов, пошёл в штаб полка, который размещался на «Сабите Оруджеве».

Надо сказать, что по тем временам это вахтовое судно, построенное в Финляндии, выглядело шикарно, корпус ярко-белый, изумрудно-зелёная палуба, всё сверкало новизной и чистотой, внутри отделка под дерево, ковровые дорожки на полу.

Поднявшись по трапу на борт я направился в кают-компанию, где расположился штаб. Начальник штаба сидел за длинным столом и что-то диктовал своему помощнику – старшему лейтенанту-секретчику, который проворно колотил пальцами по клавишам печатной машинки. Командир стоял у встроенного в шкаф радиоприёмника и крутил ручки настройки, повернувшись в мою сторону он спросил:

– Всё нормально? Завтрак будет?

– Так точно, будет. – уверенно ответил я.

– О, поймал! Слушайте как складно врут! – подняв палец правой руки в верх и повернувшись к приёмнику, воскликнул командир.

Это был «Голос Америки». Сквозь шипение и треск мы отчётливо услышали голос заокеанского диктора. Если, конечно, он был за океаном…

Голос с возмущением вещал об очередных противоправных действиях подразделений Советской Армии в Баку, вероломно захвативших морской вокзал города и убивших там несколько десятков человек, про стрельбу по кораблям из боевых машин. Правда, то что стреляли по нашим солдатам ни слова…

– Ну и скорость у них. Прошло чуть больше двух часов, а они уже на весь мир орут! – удивился начальник штаба. – Представляете на сколько у нас всё прогнило?! Б…, ведь, кто-то им сливает информацию?!

– Так оно и есть. – командир отошёл от приёмника, встал посреди помещения, на секунду задумался и, заложив ладони за поясной ремень, произнёс, – Задачу мы выполнили, к сожалению, не без потерь. Раненых эвакуировали, пленных сдали куда надо. Да! Главное! – небольшая пауза, – Мы ни кого не убили. Сейчас идите отдыхать, у нас есть пара часов. Завтракать будем потом.

Перед тем как идти спать, я вызвал командира хозяйственного взвода с поварами, вместе мы обследовали камбуз корабля, повосхищались новенькому отполированному до зеркального блеска оборудованию. Всё было в прекрасном состоянии. Определив время готовности завтрака я ушёл спать.

Мы поселились в каютах команды. Командир в капитанской, начальник штаба в старпомовской… Мне как самому молодому и пришедшему позже всех досталось место старшего механика судна. Тем не менее, я был счастлив. Это был хоть и крохотный, но фактически, одноместный гостиничный номер с душем.

Я раскатал спальный мешок и рухнул на кровать. не раздеваясь. Возбуждение, державшее меня в тонусе всю ночь, прошло, навалилась тяжёлая, гудящая во всём теле усталость.

…января.

Поспать удалось не более сорока минут. Сквозь вязкий, но чуткий сон, услышал стук в дверь. В каюту заглянул боец-разведчик:

– Товарищ капитан, командир вызывает, срочно.

Я открыл глаза. За иллюминатором было уже светло. Встал, поправил одежду и слегка пошатываясь, пытаясь привести себя в чувство, натирая лицо и уши ладонями, поплёлся к командиру. Тот сидел в кают-компании, откинувшись на спинку кресла, скрестив руки на груди. Из приёмника слышалась приглушённая музыка. Увидев меня, он кивком показал мне на кресло рядом, дождавшись, когда я уселся спокойно так произнёс:

– Зампотыл, похоже мы натворили дел на вокзале, наши гвардейцы растащили ресторан. Иди разберись, что там. Через час доложишь.

Окончательно проснувшись от полученной задачи, а может от неожиданности случившегося и полного непонимания как действовать я, прихватив с собой двух бойцов, повесив на плечо автомат, поспешил прочь с корабля в здание вокзала…

Пока шёл по пирсу пытался осмыслить происшедшее. Да, нам поставили чёткую задачу, объяснили где, когда, к какому времени и что выполнить, но вот про то, что в здании вокзала есть ресторан никто не подсказал, а сами мы даже и не думали об этом. Я представил, что могу там увидеть. Грязь, перевёрнутые столы и стулья, сигареты наверняка из бара растащили. А ещё? Фу ты, аж мурашки по спине…

Но, то что рисовалось в моём сознании оказалось всего лишь «розовыми мечтами» молодого неопытного капитана. Действительность была гораздо жёстче и серьёзней по грозящим последствиям…

В центре фойе вокзала, что-то неспешно обсуждая, стояла группа, примерно из пятнадцати мужчин разного возраста, все в тёмной одежде, небритые и угрюмые на вид. В центре этой компании стоял невысокий, одетый в строгий чёрный костюм, в наброшенном на плечи как бурка, пальто, с яркой серебристой сединой на висках и щетине, дородного вида человек. Все окружающие с явным почтением обращались и внимали ему, а он, плавно жестикулируя рукой, украшенной парой здоровенных, по всей вероятности золотых, перстней. Сразу было видно, что он здесь главный.

Сделав такой вывод, я уверенно направился к нему, подойдя, поздоровался, представился. Тот в ответ сначала гневно сверкнул глазами, но, потом сверкнул ещё раз, на сей раз широкой улыбкой, чуть не ослепившей меня блеском золотых зубов.

– Здравствуй дарагой. А я директор этого несчастного ресторана, думал, что никто уж и не подойдёт. – практически без акцента сказал он. – Ну что, пойдём посмотрим на все ваши безобразия. Думаю, начнём с подвала.

– А что в подвале? Спросил я.

– А в подвале, дарагой, склад ресторана, ну там холодильники, стеллажи всякие. Там продукты хранились.

– Хорошо, идём, – решил я.

Пока шли, он познакомил меня с сопровождающими, среди которых выделил молодого, интеллигентного вида человека – представителя министерства торговли республики. Мы спустились по довольно широкой лестнице и попали в не менее просторный и длинный коридор, по сторонам которого, как лохмотья торчали открытые, местами разбитые, двери. Освещение подвала оставляло желать лучшего, поэтому я не сразу понял, что валяется на полу.

– Осторожно, не споткнись, дарагой, – придерживая меня за рукав, предупредил директор.

Сначала мне показалось, что под ногами разбросаны дрова, обрезки брёвен или очень толстые, но короткие жерди. Присмотревшись, к своему изумлению я разглядел туши осетров. Да! Весь пол длинного коридора склада был усеян разбросанными в беспорядке метровыми, а то и больше, осетровыми тушами холодного копчения, щедро пересыпанными палками колбасы разного вида. От некоторых из них, были отрезаны, явно тупыми штык-ножами, куски. Кто-то ночью полакомился…

Переступая через дефицит, который, честно говоря, я видел впервые в жизни, мы пошли по помещениям. Везде царил ужасный беспорядок, большая часть товара была сметена с полок, на полу валялось много вскрытых и початых банок чёрной и красной икры, других консервов. Больше всего поразило помещение, где хранились спиртные напитки, часть ящиков и коробок были перевёрнуты, выпавшие из них бутылки разбились, содержимое разлилось по полу, образовав огромную коньячно-винно-водочную лужу. Но аромат благородных напитков перебивал резко-кислый запах уксуса, пять ящиков которого стопкой стояли прямо на входе в хранилище, а половина бутылок из верхнего была разбита. Однако, одна целая, но аккуратно вскрытая стояла в центре прохода. Данный факт наталкивал на мысль, что в ночной темноте, а во время штурма на вокзале не было электричества (точнее – никто не знал где включить свет) кто-то из гвардейцев, решив, что перед ним водка, попробовал немного уксуса, а поняв чего отхлебнул, по всей вероятности сильно рассердился и поколотил остальную, но, уже «драгоценную» тару.

– Ну поели, ну попили, а зачем разбрасывать и бить? – как-то страдальчески возмущался директор ресторана, – Что теперь с этим делать? Товар испорчен!

Весь его вид выражал невыносимые страдания и печаль и, если бы не золото на зубах и пальцах, то вид у него был бы жалкий.

Я молча, подавленный одновременно созерцаемым с одной стороны бардаком, а с другой – впервые увиденным деликатесным изобилием, бродил среди этой разрухи и «великолепия», пытался сообразить, как поступить.

После осмотра склада в подвале пошли смотреть остальное. Оказалось, что в здании вокзала было два буфета, по одному на каждом этаже и ресторан с видеобаром. К моему удивлению, а вернее, к великой радости, мебель и другой всевозможный инвентарь были целы, стояли, в основном, на своих местах. Но, вот весь товар из торговых точек исчез, на столах валялись пустые консервные банки, стаканы, бутылки из-под лимонада, повсюду разбросаны обрывки упаковок от сигаретных блоков, конфетные фантики, битая посуда, ещё какой-то мусор. По словам сотрудников ресторана ко всему выпитому, съеденному и выкуренному, не хватало нескольких скатертей и двух японских телевизоров из видеобара.

В целом картина представлялась ужасной! Да ночью был хоть и короткий, но бой, были потери. Но, ведь, мы находились в своей стране! Это же мародёрство чистейшей воды! Мысли в моей голове метались, вертелись, кружились, я никак не мог зацепиться хоть за одну из них. Как? Почему? Когда? Что теперь делать? Как решить проблему? Выйти из ступора помог тот самый молодой человек из министерства торговли, он сказал, что приехал чтобы оценить ущерб, оценить недостачу. Хоровод в моей голове остановился, я решил, что самое лучшее, что в данной ситуации делать, так это не спешить, а подсчёт «боевых потерь» ресторана как раз даст время и позволит спокойно всё обдумать и принять правильное решение. На том и разошлись. Пообещав вернуться через полтора – два часа я отправился к командиру…

– Ну что, много съели? – встретил вопросом командир полка.

Они сидели с начальником штаба за столом в кают-компании и пили чай.

– Садись, попей чайку, за одно и расскажешь, что там творится.

Я присел напротив, тут же из недр камбуза вынырнул повар в белой куртке и колпаке, поставил передо мной тарелку с бутербродами и печеньем, блюдце со сгущёнкой и стакан чая…

Стараясь подавить бушевавшие во мне эмоции, как можно объективнее я начал рассказ об увиденном. Сначала командир с начальником штаба посмеивались, но по мере моего повествования они становились всё серьёзнее, а когда я доложил о вскрытии хранилища со спиртными напитками, командир резко отодвинул стакан с недопитым чаем, вскочил, заметался по помещению, но через несколько секунд взял себя в руки:

– Начальник штаба, офицеров управления полка, командиров подразделений ко мне через двадцать минут, – резко скомандовал он, секунду помолчал и продолжил, – Надо шерстить подразделения, выворачивать и проверять всё, рюкзаки, технику, найденное конфисковать и вернуть в ресторан. Зампотыл, пойдёшь к директору, предложишь ему помощь в наведении порядка. Людей в третьем батальоне возьми, ну, там сложить по местам, расставить, подмести и прочее. И с ущербом разбирайся, твоя главная задача максимально его уменьшить. Думай пока.

На совещании командир поставил задачи, сформировал группы проверки отправил людей работать, к обеду должны были появиться результаты поиска. Офицеры расходились понуро опустив головы, кое кто недовольно бурчал. Больше всех возмущался секретарь парткома полка. Он никак не мог поверить, что советские воины десантники, комсомольцы и даже коммунисты могли такое совершить…

Народ отправился на поиски, я же последовал в ресторан, к директору, продолжать переговоры. К моему приходу там уже были первые результаты, посчитали два буфета, находившиеся в залах ожидания. Исчезнувшие из них сигареты, колбаса, консервы, печенье, конфеты, напитки и, что меня заинтересовало, готовые бутерброды оценили по две с небольшим тысячи рублей каждый. Цифры формировались угрожающие, но я не стал возражать, решил дождаться результатов наших поисков, да и с командиром следовало посоветоваться, а пока взял копии ведомостей списков пропавших продуктов.

После изучения перечня ущерба в буфетах, меня пригласили в видеобар.

– Один телевизор нашли и скатерти тоже, – хитро улыбаясь золотыми зубами, пропел директор, – пойдём посмотрим, дарагой, тебе понравится.

Мы поднялись на верхний этаж, в самом конце служебного прохода, в торцевой стене мне показали открытое нараспашку окно, к фрамуге которого был привязан импровизированный канат из скатертей. Выглянув из окна я увидел внизу небольшой скверик в середине которого, под стеной вокзала, на зелёном газоне стоял телевизор с сильно треснутым корпусом.

– Ваш? – спросил я.

– Да, но он сильно разбит, – ответил неожиданно высоким, даже писклявым голосом, один из сотрудников бара – здоровенный, заросший чёрной щетиной по самые глаза парень, оказавшийся барменом. – Там на траве есть следы, второй телевизор тащили в сторону стоянки, где ваши машины. Вот, я увидел! – гордо выпятив грудь и поглядывая с надеждой на своего золотозубого шефа, как бы ожидая от него похвалы и одобрения, сказал он.

– С машинами разберёмся, – сказал я и, обращаясь к директору добавил, – Сейчас придут люди, помогут порядок навести. Вы подумайте, как распределить.

– Дарагой, они не доедят остальное? – опять сверкнул золотом тот. – Но я очень рад, дарагой. Спасибо.

Вскоре пришёл взвод, его командир передал мне, чтобы я срочно шёл к командиру, там какая-то важная информация…

В кают компании кроме командира и начальника штаба за столом сидели четыре незнакомых капитана в камуфлированной форме. Увидев меня, командир сказал:

– Присаживайся. Знакомься – это следователи Московской военной прокуратуры, приехали нам помогать, рассказывай как есть. Там всё гораздо хуже, ребята говорят, что до нашего прихода туда привезли какого-то деятеля с видеокамерой и засняли всю картину. – он сделал паузу и спросил, – Что там на данный момент?

Я вкратце рассказал о подсчётах, телевизоре, скатертях, показал ведомости и высказал свои опасения о том, что администрация пострадавшего ресторана может, мягко говоря, несоизмеримо увеличить размеры ущерба, обратил внимание на наличие в списках спиртных напитков и готовых бутербродов. Следователи взяли документы, обещали поработать с ними, посмотреть законодательство в сфере торговли и общепита, в общем взяли паузу.

Только закончили беседу, тут команда – «Срочно прибыть к командующему войсками в ставку командиру полка, начальнику штаба и заместителю по тылу». Первая мысль у всех – «Вот и покомандовали!». Быстро собрались, в машину и покатили, с нами поехал старший группы следователей…

… Мы стояли по стойке смирно, выстроившись в шеренгу в просторном, я бы даже сказал огромном кабинете. Командующий молча, набычившись, сцепив руки за спиной, ходил из стороны в сторону, слушал наши доклады, потом следователя. Неожиданно у него на столе зазвонил телефон.

– Слушаю, – рявкнул в объёмную, жёлтого цвета трубку аппарата засекреченной связи командующий. – Так… И что? … А они? … А он? … Он что, без каски был? … Взяли? … Понял. – по мере разговора тон его менялся, жёсткость в голосе пропала, появились грустные, даже мягкие нотки, – Разберись обстоятельно и доложишь через тридцать минут и смотрите там, аккуратней. Успеешь? … Всё, конец связи.

Он положил трубку, откинулся на спинку стула, потёр лицо ладонями, вздохнул и глядя куда-то в пустоту спокойно сказал:

– В горах разведчики Тульского полка заблокировали в здании группу вооружённых неизвестных людей. Командир подразделения решил не проливать кровь, взял белый флаг и пошёл на переговоры, а эти … – он помолчал, как бы подбирая слова, – уроды убили его. Снайпер, … в голову…

Он опять замолчал, потом громко вздохнул, встал, подошёл к нам и сказал:

– Там люди гибнут, а вы в ресторанах жрёте. – и смерив нас каким-то жёстким, оценивающим взглядом продолжил, – Я вам даю сутки. Завтра к вечеру всё должно быть утрясено и решено. Ни каких претензий со стороны общепита! Вы меня поняли, полководцы? – и обращаясь к следователю, – С видеокассетой поможете? Надо её найти и изъять.

– Мы уже знаем где она. Найдём, товарищ командующий. Думаю, сегодня вечером заберём.

– Лично доложишь! – обратившись к командиру полка, отрезал командующий, – Всё пошли…

Пристыженные, подавленные услышанным от командующего мы направились в полк. По дороге в машине обсуждали план действий и события. Представили, что же сделают разведчики с теми, кто стрелял в их командира, стало жутковато до мурашек, В душе было скверно и от того что случилось и от того, что, вероятно, произойдёт…

К вечеру сформировали все ведомости по ресторану, включая склад в подвале. Получилась астрономическая для нас сумма – больше двадцати тысяч рублей. Я с ведомостями пришёл в штаб, мы уселись за стол и стали внимательно всё изучать. Ребята из прокуратуры не зря ели свой хлеб, утреннего оператора нашли, кассету изъяли, кроме того, они навели кое какие справки по правилам торговли в общепите.

– Слушай, – обращаясь ко мне, произнёс один из следователей, – Поговори с директором ресторана, дело в том, что большая часть продуктов числится за буфетами и баром, а по правилам, в конце каждого рабочего дня всё нереализованное должно сдаваться на склад, выручка, соответственно в бухгалтерию. – и уже со смехом добавил, – Ты абсолютно правильно обратил внимание на бутерброды, от них и мы плясать начали. Что-то там нечисто. Скорее всего есть левый товар…

Поздно вечером офицеры управления и командиры подразделений на совещании докладывали результаты поисков. Нашли много, но, конечно же, далеко не всё. Понятное дело, большая часть продуктов просто съедена, сигареты выкурены, лимонад выпит. Порадовало то, что спиртное было изъято, практически, полностью, к нашему счастью и великой радости попойки не состоялось.

Как оказалось, опустошение ресторана происходило в три волны. Первая, непосредственно во время штурма, вторая после завершения всех действий, когда подразделения были размещены и слухи о продуктовом «Клондайке» молниеносно разлетелись в офицерской и солдатской среде, ну, и наконец третья, когда прибыла приведённая мною и заместителем по вооружению тыловая колонна. Такие выводы подтверждались характеристикой найденных у бойцов продуктов. У тех, кто был в первой «волне» оказались, в основном, только сигареты, остальное они съели, практически, сразу. У второй волны помимо сигарет были конфеты, печенье, спиртное, икра чёрная и красная. А вот третьей достались. в основном, различные консервы, разумеется, спиртное и много-много баночного кофе.

Продукты находили везде, в рюкзаках и сумках, ящиках, боевых машинах, под сиденьями автомобилей, в кухнях. Бойцы проявляли чудеса изобретательности и сообразительности, пытаясь утаить свои трофеи. Например, несколько бутылок коньяка нашли в стволах пушек боевых машин, а в одном из хозяйственных взводов, прапорщик спрятал добытые «с боя» запасы баночного кофе в мешке с гречкой. Ведь не поленился, вспорол, отсыпал крупу, запихал туда кофе и зашил. Обнаружили, обратив внимание на рассыпанную в машине крупу и неровный, не заводской шов.

И уж совсем детективная история вышла с телевизорами. Стащить их решили два предприимчивых товарища – старший лейтенант – замполит и прапорщик – техник моей роты материального обеспечения. Справедливо полагая, что рано или поздно искать пропажу будут, эти два деятеля решили скрытно вынести японскую технику из видеобара. Для этого они разработали целый план действий, составив из нескольких скатертей канат, они привязали один из телевизоров и через, упомянутое ранее, окно третьего этажа попытались доставить вниз. Для подстраховки замполит принимал поклажу на улице, а прапорщик опускал добычу. Импровизированное средство доставки оказалось некачественным, на уровне второго этажа конструкция развязалась, телевизор полетел вниз, прямо на замполита. Тот попытался поймать драгоценный дар судьбы, получил приличный удар в грудь, в лицо и по рукам, рухнул под неожиданной тяжестью трофея. Телевизор отскочил от похитителя, упал на газон, его корпус раскололся. Взволнованный прапорщик буквально принёсся к своему товарищу, помог ему прийти в себя. Замполит, вытерев разбитый в кровь, распухший нос, немедленно обвинил своего подельника в неумении вязать канат и спускать добычу вниз. Осмотрели телевизор, пришли к выводу, что он не пригоден к применению, решили спереть второй… тем же путём. Только теперь прапорщик стоял внизу на страховке, а замполит опускал трофей из окна третьего этажа…

…На уровне второго этажа канат развязался, телевизор полетел вниз, прямо в руки техника роты… Прапорщик не смог удержать японский аппарат, получил сильный удар сначала в лицо, потом в грудь и рухнул под тяжестью трофея… Вся разница была лишь в том, что в этот раз телевизор остался лежать на поверженном похитителе, а, следовательно, остался целым…

Так и нашли заговорщиков, по разбитым и опухшим носам…

…января.

Рано утром, вооружённый информацией и советами ребят из Московской военной прокуратуры, во главе отряда, тащившего за мной в коробках и ящиках изъятые накануне трофеи, я направился на очередной раунд переговоров к директору ресторана.

Тот встретил нас радушно, сверкая своим фирменным золотом, приветствовал меня. После взаимных пожеланий добра, мира и здоровья мы присели за столик и начали беседу.

– Дарагой, мы сейчас всё посчитаем, что вы там нашли, всё что надо вычеркнем, не волнуйся.

– Да, спасибо. – ответил я, и наблюдая за реакцией директора, продолжил – вчера к нам приезжали люди из Московской прокуратуры, смотрели ведомости. У них вопросы возникли, просили уточнить, почему продукты не сдавались на склад, а один из них сказал, что слишком много осетрины для ресторана, говорит, как на торговой базе…

Я не успел договорить, мой визави, продолжая улыбаться, выхватил у меня бумаги и чувственно воскликнул:

– Ай, послушай, дарагой, ну солдаты – дети наши, покушали, попили, не жалко, мы ещё раз посмотрим, возможно не правильно посчитали. Сам понимаешь, в такой обстановке легко можно ошибиться.

Неожиданно приехал прокурор Каспийской флотилии. Меня вызвали к нему как ответственного за решение проблем с рестораном, сказали для беседы. Войдя в помещение где он расположился, я увидел перед собой сидящего за столом, сильно располневшего, полковника в морской форме. Он злобно глянул на меня, оскалился, сверкнув ртом, полным золотых зубов.

– Что капитан, на нары захотелось? Ты что тут устроил, я тебя по полной закатаю и пикнуть у меня не успеешь! – начал не говорить, а орать прокурор, при этом нервно жестикулируя правой рукой с крупным перстнем-печаткой на пальце.

Я, глядя на сверкание золота, почему-то подумал: «Местный, наверно». По мере того, как полковник продолжал орать и осыпать меня юридическими угрозами, во мне поднималась волна возмущений и ответной злобы. Кулаки сжались сами собой. Так хотелось съездить хорошенько по этой жирной раскрасневшейся морде и заткнуть брызжущую слюной золотозубую пасть. Не знаю, чем бы в итоге закончилась эта беседа, но в помещение зашёл старший группы Московских следователей, он попросил меня выйти и подождать за дверью. Буквально минуты через три четыре он вышел и сказал:

– Не бери в голову, он сейчас уедет. Делай всё как вчера решили.

С директором ресторана мы встретились часа через два. Он вручил мне новую версию ведомостей с итоговыми цифрами в которых с учётом возвращённого товара и разбитого напрочь телевизора значилось порядка восьмисот рублей. Увидев столь резкую «математическую» метаморфозу я не смог скрыть искреннего удивления:

– Ничего себе?!

– Извини, дарагой! – разведя в стороны перстни, сверкая золотом зубов и демонстрируя неподдельное и глубокое разочарование и сожаление продекламировал директор, – меньше ну никак не получается, даже для детей наших…

На этом и расстались. Я поспешил с радостной вестью к командиру. Ещё бы, с учётом количества людей в полку, получалось, что каждый «покушал» в ресторане на один рубль…

На коротком совещании в штабе полка решили собрать экстренное партийное собрание и предложить офицерам собрать со всего личного состава полка по рублю. Опять сопротивлялся секретарь парткома, он всё хотел найти виновных и отдать их под суд.

– Первого кого надо судить и расстреливать это тебя! – резко сказал ему командир, – ты, товарищ майор, сам-то что сделал, что бы подобного не было? Всё, собрание через час!

В назначенное время собрались коммунисты, секретарь открыл собрание. Первому предоставили слово командиру.

– Товарищи коммунисты, не буду терять драгоценного времени и ходить кругами. Нам сегодня до вечера необходимо рассчитаться с рестораном морвокзала, получить письмо об отсутствии претензий и отчитаться перед командующим войсками. Для информационного сообщения и предложений предлагаю передать слово заместителю командира полка по тылу.

Я, стараясь короче, но не упуская необходимых подробностей рассказал всё что видел, что и как мы сделали, напомнил, где и что нашли и в конце сказал:

– Предлагаю, товарищи коммунисты, собрать с каждого офицера, прапорщика, сержанта и солдата по одному рублю. Полученной суммы нам хватит полностью погасить нанесённый ущерб. Лично я в ту ночь не был в этом ресторане и не пользовался этими злосчастными продуктами, уверен, что и среди вас таковых большинство, да и бойцы наши не все там побывали. Но, я первым готов положить свои деньги в общий котёл. Почему? Да потому, что речь идёт о чести нашего полка, о нашей с вами чести. Мне очень не хочется, чтобы о нас и наших подчинённых говорили… – здесь я осёкся, хотел сказать «как о мародёрах», но передумал и продолжил, – … говорили плохо. Кто ел или не ел балычок, можно поговорить в своих подразделениях, но сейчас надо решать проблему. Готов ответить на все вопросы. Собранные деньги я сегодня же передам директору ресторана и возьму с него расписку, можно всё сделать и комиссионно.

Моё предложение было поставлено на голосование и принято без возражений. Да я и не сомневался, всем хотелось побыстрее закончить эту неприятную историю.

Ещё примерно через час деньги были собраны, и торжественно вручены директору ресторана, который был несказанно этому рад, рассыпался в благодарностях и наилучших пожеланиях, картинно дирижируя своими перстнями и сверкая золотой улыбкой.

– Я и не надеялся, что вы заплатите, думал будем списывать на убытки, дарагой, – признался он мне, вручая расписку о получении денег и отсутствии претензий к полку, – передай командиру от меня большую благодарность. И тебе огромное спасибо, дарагой.

Так, общими усилиями мы закончили двухдневное «ресторанное дело».

…января.

Проснулся около семи утра. Первый раз за несколько дней выспался. Умываясь вспомнил о удачном разрешении проблемы с рестораном, от этого настроение ещё улучшилось, в голове закрутился мотивчик – «Мы желаем счастья вам…». Довольный и счастливый, одеваясь, я замурлыкал было известный хит группы Стаса Намина, как вдруг, в дверь постучали.

–Да, войдите.

Дверь приоткрылась и в каюту заглянул боец – разведчик:

– Товарищ капитан, там на пирсе у трапа какой-то азербайджанец стоит, командир сказал, чтобы вы с ним разобрались.

– Хорошо. – ответил я, – сейчас иду.

У трапа меня ждал средних лет, невысокий, довольно скромного вида мужчина.

– Здравствуйте, я буфетчик с этого корабля, хочу проверить продукты. Боюсь, что они могут испортиться, особенно колбаса…

Меня как холодной водой окатили, потом от лавинно наваливающихся предчувствий бросило в жар. Хит «Цветов» выключился…

– И много у вас там колбасы?

– Да нет, килограмм двести с небольшим.

– А-а-а что ещё там … есть? – боясь произнести слово «было» спросил я.

– А папиросы, сигареты, чай, кофе, конфеты, печенье, лимонад, коньячок, водочка. Всего мало-мало по чуть-чуть для нефтяников. – приветливо улыбаясь и, похоже, ещё не подозревая проблемы, ответил буфетчик.

Я решил, что тянуть нет смысла, вызвал начальника продовольственной службы, взяв с собой «гостя», отправился осматривать буфет.

Пассажирская палуба «Сабита Оруджева» представляла из себя большой зал, в котором рядами были установлены откидные мягкие кресла, тут же располагался небольшой, сверкающий нержавейкой и стеклом, буфет. Как я и подозревал, все полки, шкафы, холодильники были девственно чисты. Ни фантика, ни соринки! Не протухла колбаса, её съели! Не было даже посуды. Такое впечатление, что кто-то старательно навел идеальный порядок…

Буфетчик достал папку с накладными и передал нам. Судя по документам он говорил правду, руки у него тряслись, он чуть не плакал:

– Как я это возвращать буду? Мне придётся идти в пароходство, как-то надо списывать товар.

«Ну, вот, министерство торговли уже было, пароходства нам ещё не хватало» – подумал я, а в слух сказал:

– Послушайте, давайте посчитаем сколько это всё стоит, попробуем как-то договориться.

Оставив начпрода с буфетчиком пошёл к командиру. Тот сидел на своём месте в кают-компании и уже как будто ждал меня с новыми гастрономическими вестями.

– Ну, что, зампотыл, опять наши гвардейцы что-то сожрали? – нервно посмеиваясь спросил он.

– Так точно, теперь корабельный буфет. Масштабы меньше, сейчас начпрод с буфетчиком считают сколько там всего выйдет. – ответил я, – Но, собранные деньги я отдал все, надо решить, чем расплачиваться.

– Второй раз устраивать поборы не с руки, надо как-то по-другому. – высказал мнение начальник штаба.

– Надо замять конфликт на корню, подумай, как, потом доложишь. – обращаясь ко мне сказал командир.

Я вернулся в буфет, к нам присоединился комбат, батальон которого располагался на пассажирской палубе.

Вместе с комбатом мы прошлись по залу, нашлась вся посуда, столовые приборы, не было только продуктов и сигарет. Офицеры организовали своеобразные чайные столы, для чего и использовали буфетные сервизы.

– Наверно вчера всё вычистили и отдали в ресторан, – смеясь сказал комбат. – Чем расплачиваться будем?

– Может другими продуктами? – обратился я к буфетчику. – Например тушёнкой, рыбными консервами, крупами, сахаром? Давайте прикинем сколько надо.

– Хорошо, – повеселел буфетчик, его глаза заблестели надеждой, – Только мне придётся всё продавать, это тоже убытки. Понимаете?

– Вот народ, только что чуть не выл от горя, а теперь уже прибыль подсчитывает! – возмутился комбат.

– Ладно сколько и чего вы хотите, – спросил я. – Давайте решать сразу.

После недолгих подсчётов определили потребное количество продуктов. По всему выходило, что полку придётся около трёх недель существенно урезать норму тушёнки, масла и сахара. В общем, самых важных и заметных продуктов. Буфетчик отправился за транспортом, а я пошёл на доклад к командиру. Выслушав меня он серьёзно сказал:

– Деваться некуда. Сколько. Говоришь, три недели?

– Так точно, но я прошу объявить это сегодня на совещании, чтобы люди не возмущались.

С буфетчиком рассчитались, взяли с него расписку, вечером на совещании ситуацию довели до офицеров.

– Придётся немного затянуть пояса, считайте, что колбасой и сигаретами получили вперёд своё довольствие. – сказал командир.

Люди всё поняли правильно, даже начали шутить на эту тему. Командир второго батальона, хохоча, предложил комбату – три отдать остаток довольствия в пользу второго, так как они на «Сабите Оруджеве» не были и колбасу не ели. На что комбат – три ответил, что всё добытое в корабельном буфете, батальон добросовестно отдал в ресторан, рассчитываясь за весь полк. Вспомнили анекдот про русский бизнес. Это когда надо украсть цистерну спирта, продать её, а на вырученные деньги купить водки и всё пропить. В общем, от души посмеялись.

Лишь один человек не смеялся и не радовался решению проблем – секретарь партийного комитета. После совещания он подошёл ко мне и сказал:

– Люди воровали колбасу, по тому, что вы их плохо кормите. Я не позволю вам наживаться на ситуации. Я прослежу за доведением норм довольствия.

Меня это крайне возмутило, и я не удержался, кинулся в перепалку.

– А ни чего, что я решаю ваши проблемы? – спросил я его и, глядя как он от злобы скривил лицо, громко заявил, – Это у вас в полку товарищи секретарь парткома и воспитатель процветает мародёрство, это вы, в первую очередь, должны за всё отвечать!

Разговор получился громкий, на нас обратили внимание, все притихли. Секретарь оглянулся, гневно зыркнул на меня, слегка склонился к моему уху и, обдав меня запахом нечищеных зубов, прошипел:

– Я тебе этого не прощу…– Сказал и выскочил из кают-компании.

На этом день закончился…

…января.

С утра из дивизии сообщили, что командиру полка присвоили званий полковника досрочно. Он вызвал меня и сказал:

– Через два часа приедет заместитель командующего войсками вручать погоны, с ним будет ещё три офицера. Надо накрыть стол. Сам понимаешь, тушёнка не пройдёт, да и спиртное нужно приличное. Сообразишь?

– Постараюсь, – ответил я.

А что я ещё мог ответить в той ситуации. Поскольку в запасе ничего не было, я решился на беспрецедентный для себя шаг. Я пошёл к директору ресторана!

– Ай дарагаой, здравствуй! Как дела? Как здоровье? Как дома? – встретил он меня.

– Спасибо всё хорошо, есть дело.

– Какое, говори, памагу чем смагу, – сверкнул директор золотом.

– Командиру полковника присвоили досрочно, – без прелюдий ляпнул я.

– Это за что? За мой ресторан? – толи возмутился, толи пошутил мой собеседник.

– К нам едут большие начальники поздравлять. – не отвечая на выпад продолжил я, – Мы должны встретить их достойно. Поможете?

– Хорошо, мы стол накроем. Когда надо?

– Стол не надо, мы сами. Продукты нужны. Ну там балык, икра, коньячка, вина, колбаски.

Приедут через полтора часа уже, а ещё надо успеть приготовить всё.

– Хорошо, будет всё через полчаса, – сказал директор. – Приходи к буфету на первом этаже, мы всё приготовим… Да, и пару помощников с собой прихвати, дарагой.

Ровно через тридцать минут я в сопровождении двух бойцов стоял в фойе первого этажа морского вокзала. Через весь зал, в своём чёрном костюме и пальто внакидку, сверкая золотозубой улыбкой шёл директор ресторана. Справа и слева от него шли два, заросших щетиной, как и их шеф, здоровенных молодых человека. Оба держали в руках по большому бумажному мешку, до отказа набитых продуктами, о чём свидетельствовали торчащие сверху бутылочные горлышки, палки колбасы, рыбьи хвосты. Процессия подошла к нам, мешки перекочевали в руки моих бойцов.

– Спасибо, – сдерживая восторг сказал я и тут же спросил, – Сколько я должен?

– Ай дарагой, ничего не надо, подарок командиру, – добродушно произнёс директор.

– Нет, так не пойдёт, надо заплатить, – настаивал я, – Сколько?

Директор закатил глаза в потолок, опять сверкнул золотыми зубами и, решительно махнув правыми перстнями, произнёс:

– А-а, сорок рублей. Да, сорок хватит.

То, что торчало из мешков было явно дороже названной цены. А что там внутри? Но, я его за язык не тянул, сорок, так сорок. Я расплатился и от души поблагодарив директора, отправился на корабль.

Банкет по случаю присвоения командиру полковничьего звания удался на славу…

…января.

После ресторанно-буфетного Армагеддона прошло несколько относительно спокойных дней. Затишье дало возможность привести полк в порядок. Через руководство порта вызвали специалистов, они наладили нормальную подачу воды, электроэнергии на занимаемые нами суда, организовали работу всех систем жизнеобеспечения. Людей помыли, переодели, и, разумеется для профилактики, мозги прочистили… У меня появилась уверенность, что больше чужую колбасу наши гвардейцы и их командиры есть не будут, ну, может хотя бы разрешения спросят…

Нормы довольствия подрезали, хотя, это можно было определить только, взвешивая ту же тушёнку, перед закладкой в котёл. Вот чай был несладкий. Люди всё понимали и не жаловались.

В общем, жизнь наладилась и стала похожа на курорт. Правда на курорт далеко не летний, ибо погода была не пляжная, а море не бирюзовое, а свинцовое и грязное. К тому же через день моросил мелкий противный холодный дождь. Радовал только белый пароход, хоть и отдалённо, но напоминающий круизную яхту. Однако, даже при отсутствии задач, дел было невпроворот. Ежедневно, ежечасно приходилось решать массу проблем. Так в круговерти мелких и не очень забот пролетела неделя…

…февраля.

Нас вывели обратно на аэродром. Как всегда, уже по сложившейся «доброй» традиции, то есть в ночь, полк переместился со всем скарбом в новый район. Нам выделили место не далеко и чуть в стороне от самого конца взлётной полосы, а поскольку транспортная авиация работала непрерывно, то гудяще-свистящий рёв мощных двигателей приходилось слушать с раздражающим периодическим постоянством. Самолёты редко прилетали по одному, как правило это были группы, по три, шесть, а то и больше. Сначала вся вереница заходила на посадку, потом, после разгрузки или загрузки, ИЛы и АНТеи один за другим шли на взлёт. Зрелище потрясающее, но, учитывая, что всё это великолепие происходило круглосуточно и, практически, над нашими головами, оно было изрядно досаждающим.

Однако, турбовинтовая какофония аэродрома меркла с препятствием, которое нам готовила Апшеронская твердыня – нам опять пришлось ежедневно выдалбливать ямы для туалетов…

…февраля.

Сегодня нашли экскаватор, выменяли у строителей за несколько тельняшек и сто литров дизельного топлива. В полку праздник! За три часа нарыли туалетов и выгребных ям на месяц вперёд, начальник штаба потребовал выкопать ещё и окопы, и это сделали. Все были довольны, отпала проблема, которая не давала жизни всем, от командира полка до солдата. Подчеркну – особенно солдату! Не радовался только секретарь партийного комитета полка, он всё выспрашивал, где и за что я добыл технику. Даже экскаваторщика – местного азербайджанского мужичка пытался допросить. Тот, видно почувствовал неладное, не сознался. Наверно тельняшки отдавать не хотел…

…февраля.

С утра на пункте хозяйственного довольствия (на кухне) шум и гам. Комсомольский патруль, состоящий из офицеров-политработников, возглавляемый секретарём парткома, проверяли полноту закладки продуктов в котёл. Естественно, в следствии прошлых ресторанно-буфетных событий, нормы были урезаны. Наш «непогрешимый» коммунистический лидер орал на начпрода, прапорщиков и поваров с каким-то особым упоением, обещал привлечь к ответственности кого по партийной, кого по комсомольской линии, стращал увольнением. Моё появление прервало его очередную тираду о совести, чести и достоинстве, он на секунду запнулся, но, потом с видом победителя в справедливой войне за правое дело, выпятив грудь, как будто ему сейчас орден повесят, злорадным, начальствующим тоном громко произнёс:

– Ну, что, товарищ капитан, вам придётся ответить перед коммунистами полка за этот бардак. Вы здесь организовали целый преступный синдикат, тушёнку воруете! А куда её сбывают ваши помощнички?!

– Я предлагаю пройти к командиру полка, – как можно спокойнее, но твёрдо, тоном не терпящего возражений, ответил я. – Идём к командиру, там будем разбираться, товарищ секретарь.

Он повернулся и чуть ли не бегом направился в штаб, я за ним еле поспевал. Буквально ворвавшись в командирскую палатку, он с ходу, без предисловий заявил:

– Товарищ полковник, у нас на кухне воровство продуктов, надо срочно собирать партком! Это дело необходимо прекратить!

– Стой, стой, – замахал руками, сидящий за раскладным столом, командир, – Говори толком. Что случилось?

– Я сегодня провёл плановый рейд силами комсомольского патруля. Мы проверили полноту вложения продуктов в котёл. В результате выявлена недостача тушёнки.

– Что скажешь, зампотыл? – обратился командир ко мне.

– А мне говорить особо нечего, товарищ полковник, – ответил я, – Мы действительно урезали норму на десять процентов и не от кого не скрываем. Такая ситуация будет продолжаться ещё десять дней. Я вам докладывал, это результат расчётов за колбасу и сигареты из буфета на «Сабите Оруджеве».

Командир встал, подошёл к секретарю парткома и, понизив тон, но чётко и безапелляционно произнёс:

– Майор, ты в своём уме? Ты чё, дурак? Этой тушёнкой твою задницу прикрывают! Ты чё творишь? Или ты хочешь дело по мародёрству открыть? А где ты был, когда этот капитан улаживал все вопросы? Ты, б… в щель забился и не высовывался как таракан. Я ещё с начпо дивизии поговорю по твоей персоне. Никакой помощи, кроме вреда от тебя, товарищ майор. – и повернувшись к начальнику штаба, – Объяви построение офицеров, надо ещё раз довести ситуацию. А то тут опять говно в бочке взболтали. – и опять к секретарю, – Нюхать нравится?

Тот стоял, набычившись, потупив взгляд, на лице багровые пятна, казалось, вот-вот начнёт молнии метать, потом повернулся ко мне, зыркнул так, что стало не по себе, сделал шаг, приблизился и злобно зашипел:

– Выскочка, в армии без году неделя, а уже на подполковничей должности, – опять запах нечищеных зубов и неприкрытая ненависть, – Думаешь победил? Думаешь Бога за бороду ухватил? Я тебе жизни не дам. Такие как ты лезут вечно вперёд, нормальным людям карьеру ломают.

Кулаки сжались сами собой, сморщившись и отстранившись от смрада, инстинктивно, по, выработанной годами тренировок, привычке боксёра, повернувшись полубоком, я набрал в грудь воздуха чтобы ответить… Наверно со стороны мы выглядели мягко говоря агрессивно, как два бультерьера перед схваткой, но, я даже рта не успел раскрыть, как между нами оказался командир:

– Брек! Петухи! Стоять! А ну успокоились! Драки мне ещё не хватало!

Подскочил и начальник штаба, оттащил меня за рукав в сторону и спокойно сказал:

– Не усложняй ситуацию, он только и ждёт чтобы ты сорвался.

Я выдохнул. Секретарь вышел из палатки.

Так я и не понял, что он имел в виду, говоря о сломанной карьере? Надо будет разобраться…

На построении командир объявил офицерам, что проверка на пункте хозяйственного довольствия проходила с целью контроля за выполнением ранее принятых решений, ну, мол, чтобы под шумок никто не «погрел руки». Офицеры восприняли всё позитивно, а особенно их порадовала новость, что пить несладкий чай осталось не более десяти дней. Кто-то даже пошутил, что давно привык к диете…

Днём вызвал командир. В штабе рядом с ним я увидел потрёпанного вида подполковника. Это был заместитель командира десантно-штурмовой бригады. Их отправили на аэродром, грузиться в вертолёты, для переброски в новый район. Руководство поменяло планы, вертолёты не прибыли. А так как перелёт планировался незамедлительно, то тыловые подразделения, по команде тех же руководителей, не теряя времени, укатили к месту назначения своим ходом. И всё бы ни чего, да только почти триста человек уже сутки ничего не ели. Естественно, документов ни каких, связи с тыловиками нет. Пришлось поделиться, бойцам сварили каши, напоили чаем, дали консервов и хлеба с собой. Офицеров накормили у себя в столовой, просто уменьшили свои пайки. Никто из наших даже не заикнулся…

…февраля.

Сегодня позвонили из окружного госпиталя, сообщили, что один из наших тяжело раненых в морском порту ребят скончался…

В середине дня на аэродром прилетел вертолётный полк. Грандиозное зрелище! В округе стоял мощный, низкочастотный гул, воздух вибрировал, «вертушки» пчелиным роем облепили взлётку, тут же началась загрузка голодавшей десантно-штурмовой бригады. Когда загоняли боевую машину пехоты в один из транспортников, командир экипажа, управляя действиями механика-водителя встал между броневиком и переборкой, тот, высунувшись из люка, видно перепутал педали, нажал не туда. Машина дёрнулась, резко рванулась вперёд, вдавив лётчика в переборку. Пилот погиб…

Ужасный день…

…февраля.

Прошло несколько похожих друг на друга, серых скучных дней. Комсомольский патруль прописался на кухне, их проверки приобрели систематический характер, точнее ежедневный. Но, должен отметить, что каждое посещение проверяющих стоило начальнику столовой пары банок сгущёнки. Нет, комсомольцы не брали мзду, задачу свою они выполняли добросовестно, просто они пили чаёк после взвешивания продуктов и подсчётов…

Сегодня наконец-то выдали полную норму довольствия, диета закончилась. К тому же, накануне, начпрод привёз свежего мяса и овощей. Я решил по этому поводу устроить праздник. Люди столько терпели! На обед приготовили борщ на мясном бульоне со сметаной, азу по-татарски с гречкой. Для офицеров приготовили зразы и салат из свежих овощей и зелени. Люди были благодарны, хвалили. Признаюсь, приятно слушать добрые слова в свой адрес…

Во второй половине дня на оборудованном неподалёку полигоне, тренировались в стрельбе из подствольных гранатомётов. Их привезли в полк в одной колонне с продовольствием. Интересная и эффективная в определённых условиях новинка, но, я не милитарист. Пальнув один раз, отправился в лётный гарнизон решать вопрос с баней…

Потеплело, стало солнечно. Похоже жизнь налаживается…

…февраля.

Утром на завтраке, сидя за столом и поглощая порцию макарон, командир как бы невзначай тихо, но так, чтобы окружающие слышали, сказал начальнику штаба:

– Слышь, зампотыл майора досрочно получил. Как думаешь у него коньяк-то есть?

– Думаю есть, – хитро прищурился тот, – Или добудет.

Они замолкли и сосредоточились на завтраке…

«Я майор? Неужели? Ура! Вот это да? Досрочно!» – заметались, запрыгали, заликовали мысли в голове. Эмоции скрыть не удалось, наверно от неожиданности и грандиозности известия всё что я думал и переживал в этот момент отражалось у меня на лице, да так, что взглянув на меня окружающие захохотали…

– Ну ты всё понял? – хлопнув меня по плечу, всё ещё смеясь, спросил Антоныч, – Не подведи, молодой.

– Сегодня к шестнадцати часам едем в ставку к командующему на совещание, – добавил командир, – Так что готовься. В полку старшим остаётся заместитель по вооружению.

…В ставке нас пригласили в просторную аудиторию, где мы расселись за широкие, сдвинутые в ряды по четыре штуки, столы. Нашей дивизии достался второй ряд, первый предназначался для генералов и офицеров управления командующего войсками. Мы с командиром и начальником штаба расположились с краю, сразу у прохода. Перед самым началом совещания в помещение зашёл рослый, статный полковник, он подошёл к нам и, показывая на свободные места, низким, каким-то специфическим густым баритоном заявил:

– Так, мне туда, – и взмахом руки, подтверждая свои намерения, весело добавил, – Живее, товарищи офицеры, дорогу!

Командир полка тоже полковник, но почему-то молча вскочил и посторонился, потом начальник штаба, я за ними. Незнакомец пробрался к четвёртому стулу, уселся и дал нам отмашку:

– Садись, – после начал пристально меня разглядывать, после некоторой паузы коротко так спросил, – Ты кто?

– А вы кто? – вопросом на вопрос отважился я.

Полковник вскинул в удивлении брови, наклонился и, глядя мимо меня, спросил:

– Командир полка, это твой дикий капитан?

– Мой, – вздохнув, чем выразил глубокую досаду командир.

– А чего это он не представляется? – в голосе полковника зазвучали металлические нотки.

Мысли в моей голове, до селе блуждающие в вялотекущем поиске разгадки ситуации, вдруг выстроились в совершенно ровный и понятный порядок. До меня наконец дошло, передо мной командир дивизии! Я вскочил, стул отлетел и, с грохотом стукнувшись о стоящий за нами стол, начал заваливаться в сторону.

– Товарищ полковник, заместитель командира полка по тылу…

– Стой, не суетись, – поймав мой стул, и, поставив его на место, прервал меня комдив, – присаживайся, будем сидя говорить.

Поговорить не успели, вошёл командующий, совещание началось. Сначала довели общую обстановку, потом подвели итоги по результатам проведённых мероприятий и действий. В конце начальник управления кадров начал читку приказа Министра Обороны о присвоении очередных воинских званий досрочно. Первым в списке был командир Рязанского полка, я шёл вторым. Получив майорские погоны из рук командующего, я сел на своё место, душа ликовала, но не долго. Почувствовал на себе внимательный взгляд, повернулся в сторону комдива, тот смотрел на меня внимательно, изучающе, как будто хотел загипнотизировать. Но теперь в глазах плясали смешливые искорки. Так я и просидел до конца мероприятия ощущая себя объектом пристального наблюдения…

Совещание закончилось, народ начал расходиться. Я поспешил было ретироваться, как вдруг услышал уже знакомый голос:

– Идите сюда, товарищ дикий капитан. Э-э, простите, товарищ майор. – и дождавшись пока предстану перед ним продолжил, – Впредь, будьте внимательнее и сообразительнее. А вообще, от души поздравляю. Мне командир полка рассказал про ваши подвиги. – и, сменив тон, – Молодец, не плохо начал, продолжай в том же духе, – сделав паузу, ехидно добавил, – Может подполковником станешь.

Стоявшие вокруг нас офицеры посмеиваясь хлопали меня по плечам и поздравляли…

Вечером, уже на аэродроме, конечно же, был ужин. Здравицы под коньячок в мой адрес произносили все, даже секретарь парткома…

Неожиданный сюрприз преподнесли мои прапорщики. Ещё до начала застолья они пригласили меня в палатку, в которой располагался вещевой склад. Войдя внутрь, я увидел следующую картину – прапорщики выстроились в шеренгу, встали по стойке смирно и по команде лейтенанта – начпрода хором гаркнули:

– Поздравляем, товарищ майор! Ура! Ура! Ура-а-а!

У меня от неожиданности даже уши заложило. Самый старший по возрасту, командир взвода обеспечения второго батальона подошёл ко мне и вручил, висящий на плечиках новенький, отутюженный, с подшитым белоснежным подворотничком комплект камуфлированного обмундирования с майорскими погонами… Признаюсь, ком в горле был…

… февраля.

Сегодня дали команду на вылет домой. Войска здесь ещё оставались, а нас выручил очередной майский парад на красной площади…

Собрались быстро. Уже привычно разделили полк на корабельные группы, застыли в ожидании. В середине дня начали приземляться Антеи. Это за нами. Первая часть полка во главе с командиром улетела, мы с начальником штаба и заместителем по вооружению остались на следующий заход…

Вечером в полк приехал заместитель командира дивизии по вооружению. Так получилось, что я встретил его первым, подскочил и по форме представился:

– Товарищ полковник, заместитель командира полка по тылу кап…– повернул голову, посмотрел на правый погон, – майор…

– Шея не болит? – не дал мне договорить полковник.

– От, от чего это? – осёкся я.

– Так крутишь головой, майорскими звёздами любуешься, – весело и добродушно продолжал тот, – не мудрено шее-то заболеть. Вот комдив сказал присмотреть за молодым майором, как бы голова не закружилась…– потом уже серьёзно, – Где остальные? Пошли посмотрим, как у вас дела. К завтрашнему вылету готовы?

Мы были готовы…

…февраля.

С рассветом начали грузиться в самолёты. Дело привычное, всё сделали быстро, проверились, доложились. Взревели, взвыли гружённые турбовинтовые гиганты, взлетели…

Мы с начальником штаба сели в замыкающий самолёт. В Антее гермокабина напоминает средних размеров двухэтажный дачный домик. А поскольку. лётчики транспортной авиации, зачастую, в воздухе находятся не меньше времени, чем на земле, они благоустраивают свою «Дачу». На первом этаже вдоль бортов конструкцией было предусмотрено два прохода, начинающихся от выхода в грузовой отсек и, загибаясь к центру, упирающихся в стеклянный фонарь – рабочее место штурмана. Из двух проходов использовался только один, правый по ходу самолёта, а в левом был сооружён длинный диван и столик. В середине каждого прохода имелись лестницы, ведущие на второй этаж, поднявшись по одной из них попадаешь сначала на небольшую площадку-фойе, на которой вдоль задней переборки имелись ещё один диван, обтянутый изрядно потёртым, коричневым дерматином и столик с фанерным верхом. Далее, через раздвижные, легко подвижные, створчатые двери можно попасть в святая святых самолёта – в кабину пилотов. Как оказалось, на втором этаже диван предназначался для пассажиров, а на первом, в коридорчике – для отдыха экипажа.

Поднявшись на второй этаж гермокабины, я плюхнулся на гостевой диван рядом с начальником штаба. Тот, минутой ранее, уже расположился здесь и готовился к расслаблению и отдыху, снял куртку, уложил её поудобней под бок, развалился, на его лице появилось выражение долгожданного блаженства. Ещё бы, все задачи выполнили, полк загрузили и отправили, ничего не потеряли и не забыли…

Я угнездился, расслабился, осмотрелся. Захотелось подремать, но мне не давало покоя желание заглянуть в кабину пилотов, в конце концов любопытство взяло верх я встал, отодвинул дверцу и…

Меня поразило не обилие приборов, тумблеров, лампочек, размещавшихся повсюду, на передней панели по бокам и на потолке и даже не спокойная слаженная работа экипажа. Поразила меня картина, которая предстала за стёклами кабины. Самолёт уже вышел на курс и летел над редкими облаками. От увиденного, какого-то материально ощутимого и одновременно эфирного простора захватило дух. За бортом светило солнце, внизу, как на топографической карте можно было рассмотреть крошечные коробочки зданий, сбившиеся и сгрудившиеся в пятна сёл, посёлков, городов, зелёные, похожие на разбросанные куски лохматой, кучерявой шерсти леса, желто зелёные, а иногда и тёмно-серые поля, извилистые серо-голубые линии рек, угловато ломанные нити дорог. Справа различимо виднелась огромная водная гладь – Каспий, а левее где-то там, впереди сквозь парящие куски белой ваты – облака прорисовывались, притягивающие своим величием и сказочной загадочностью вершины Кавказа. Музыка! Песня! Полёт души! А лётчики – аккомпаниаторы живущие и работающие в этом небесном великолепии!

– Нравится, майор? – повернувшись ко мне и сняв гарнитуру (наушники с микрофоном), спросил командир экипажа, – Ты прямо застыл. Юный такой. Ты точно майор?

– Ага-а, – с трудом выходя из зачарованного состояния, пропустив шутку мимо ушей, пропел я, – Здо-оро-ово-о.

– Лететь ещё почти четыре часа, иди отдохни, ещё насмотришься, – добродушно, с хитроватой улыбкой сказал пилот.

Я окончательно «расколдовался», вздохнул, повернулся и отправился на диван. Начальник штаба уже мирно сопел в свои гусарские усы. Усевшись поудобней, я расслабился и, практически, сразу меня нагнала усталость, затянув в провальный, бездонный сон…

Проснулся я от странного хлюпающе-рокочучего звука в правом ухе. Открыл глаза и обнаружил себя сидящим на диване, завалившимся вправо и опиравшегося на раздольно храпящего мне в ухо начальника штаба. Мы поддерживали друг друга плотно сомкнувшись плечами, я правым он левым, и плотно прижавшись головами, как сиамские близнецы. Попытался было подвинуться, отклониться в другую сторону, но мой сосед не реагировал ни на что, а только продолжал заваливаться в мою сторону. Я поднялся, придерживая своего товарища, и, аккуратно положив его на бок, взял с другой стороны лежащую без дела его куртку и подсунул ему под левое ухо. Встав потянулся, огляделся и обомлел…

Дверь в кабину пилотов была приоткрыта, слегка подрагивала. Мелко двигаясь на шарнирах из стороны в сторону. В открытую, довольно большую щель я увидел пустые кресла экипажа. Не веря своим глазам, шагнул к проходу, распахнул дверь…

В кабине не было никого! Перед пустыми креслами синхронно, плавно, но всё же настораживающе-пугающе, двигались два штурвала. Дрёму как рукой сняло, не проявилась, как в первый раз, и поэтическая музыка полёта. Не скажу, что я испугался, где-то в глубине сознания я понимал, что всё нормально и штатно, но, стало не по себе. Не долго думая спустился в правый проход, заглянул к штурману. Никого! Опять вверх, через площадку в левый коридор, собрался было спускаться, но остановился, застыл от увиденного…

…На диванчике правого прохода, вповалку друг на друге, в каком-то хаотическом порядке, как кильки в консервной банке, валялись члены экипажа нашего самолёта. Поверх всех, поперёк спящего бортинженера, подчёркивая тем самым свой особый иерархический статус, лицом вверх лежал командир корабля. На столике рядом с ними стояли вскрытые консервные банки и мутные, залапанные стаканы, по полу в проходе выстроились пустые водочные бутылки.

Видно я мотаясь по самолёту создал излишний шум, потому как пилот открыл глаза, глянул на меня снизу-вверх, как заправский артист, добродушно, широко, улыбнулся и отчётливо с расстановкой произнёс:

– Не ссы командир… Всё под контролем…Сядем! – сказал и выключился…

Я поразмыслив, решил, что раз уж главный на борту сказал, что всё нормально, то не стоит и метаться, пошёл спать. Уже грубо подвинул начальника штаба, освобождая себе приемлемое место. Тот прекратил храпеть, забурчал, матюгнулся, перевалился на другой бок и, через минуту, снова засопел. Как ни странно, уснул я моментально.

Нас разбудил бортинженер, он тряс нас одновременно обоих:

– Ребята подъём, заходим на посадку, собирайтесь.

…На аэродроме, у затихших Антеев, уже формировались колонны подразделений, люди были возбуждены от мысли скорого возвращения домой. Построения и проверки прошли быстро и дружно. Снова команда – «Вперёд» и полк, а точнее его вторая половина, двинулся на зимние квартиры. Есть известный исторический факт, а может, народная мудрость – «Лошадь домой бежит резвее!» Так и мы, на одном дыхании, без задержек докатились до точки назначения.

Всё, дома!

P.S.

После возвращения, телевизионных гангстеров – замполита и техника роты материального обеспечения, заставили за свой счёт отремонтировать разбитый японский телевизор. Он оказался не простой, а с встроенным видеомагнитофоном и теперь, каждый выходной для бойцов в полку работал видеосалон. Кассеты с фильмами поставлял тот же замполит роты. Позже, когда его всё же уволили, он организовал приличный видео бизнес…

***

С секретарём парткома мы ещё не раз сходились в откровенных и весьма неприятных конфликтах. Дошло до того, что он вытащил моё персональное дело на рассмотрение партийного комитета полка. Но, что для него было полной неожиданностью, коммунисты – члены комитета его не поддержали. Наладить отношения с ним мне удалось несколько позже, когда я предложил ему распределить товары, завезённые в полковой магазин военторга. Нахватавшись дефицитов, наш непреклонный «Ум, честь и совесть эпохи» подобрел, успокоился и отстал от меня. А вскоре, КПСС распустили…

***

На один из праздников мы по традиции пригласили ветеранов полка и участников Великой Отечественной Войны. В беседе за «чашкой чая» мы поведали им свою ресторанно-буфетную историю. К нашему изумлению, убелённые сединами фронтовики вовсе не удивились, отнеслись как-то уж очень спокойно. Один из ник, командовавший на войне ротой сказал:

– Ребята, это психология войны. Ваши бойцы не хотели грабить, обогащаться, они восприняли продукты как боевой трофей. Так, к сожалению, происходит всегда. И не важно с какой стороны, то ли захватчиков, то ли освободителей. А вы всё правильно сделали. Ну уж теперь, при планировании своих действий будете думать и об этой, неприглядной стороне войны. Надо обязательно думать…

***

Месяца через три, командир второго батальона принёс мои испанские перчатки. Они были у того самого механика-водителя…

– Их величество в них чистило моторный отсек боевой машины, – произнёс комбат, положив передо мной на стол два пропитанных мазутом кожаных комка.

Жалко, конечно, подарок, но… опять поржали…

***

Командир дивизии, приезжая в полк, не упускал возможности подтрунить надо мной. Как-то после очередного мероприятия, проведением которого он сам и руководил, мы отправились обедать. Для этих целей у нас была небольшая офицерская столовая с хорошо оборудованным и красиво обставленным «Греческим залом». Зашли в помещение, разместились за большим, богато засерверованным столом. Всё, как говорится, было по высшему разряду. Вдруг, обращаясь ко мне, комдив, ставший к тому времени генералом, говорит:

– Зампотыл, а мы что, жрать как свиньи будем?

Я завертел головой, оглядывая стол. Ничего не пойму! Всё чисто, красиво, свежо… Смотрю на командира полка, а тот, так выразительно указательным пальцем щекочет себя под подбородком… Тут меня осенило. Я вскочил, кинулся на кухню к холодильнику. Достал бутылку коньяка, вернулся, поставил её на стол…

– Ну вот, теперь как люди, – пробасил генерал.

В другой раз, во время учения, слушая мой доклад, комдив неожиданно остановил меня и с хитрой улыбкой сказал:

– Товарищи офицеры, обратите внимание. Если этому майору поменять погоны на лейтенантские, то внешне ничего не изменится.

Все засмеялись, а я не обиделся. Дело в том, что за несколько дней до этого события, в преддверии восьмого марта, мне пришлось по просьбе и заданию командира полка побывать на областной оптово-торговой базе и пообщаться с её директором – эдакой волевой женщиной старой закалки. Командир просил два флакона французских духов. В те времена это было не просто дефицитом, а, по большому счёту, вещью недоступной простому человеку. Я, по предварительной договорённости, приехал на базу, зашёл в кабинет директрисы, представился, изложил нашу просьбу. Она, подозрительно глядя на меня, спросила:

– А можно ваше удостоверение, молодой человек?

– Пожалуйста, – вынув из кармана, протянул ей документ, – Вы в чём-то сомневаетесь?

– Не похожи вы на майора, юноша, – ответила королева дефицита и взялась за трубку телефона.

Она позвонила командиру полка и уточнила как я должен выглядеть… Духи я добыл, но, потом все долго смеялись. Видно это приключение и не давало покоя генералу, а остальные, уже прослышав про парфюмерную историю, не упустили возможности ещё раз повеселиться…

Ещё долго, хоть и в узком кругу, надо мной подшучивали, то, называя лейтенант-майором, то, неожиданно, с серьёзным видом требуя у меня документ удостоверяющий личность или справку от командира полка, что я майор…

Академия тыла

В Академию не поступают, а устраиваются.

Спасибо армии родной за трёхгодичный выходной!

(Из фольклора слушателей военных академий)

С годами понимаешь, что самое лучшее время жизни – это время учёбы. Не важно где, в школе, институте, военном училище или в академии. Почему так? Скорее всего, потому, что время учёбы – это время детства, юности, молодости. А ещё это время созидания себя и своего будущего. Время, когда ты закладываешь основу для трансформации своих мечтаний, желаний и стремлений в реальность. Реальность ещё не наступившую, но желанную, ожидаемую и, зачастую, идеализируемую. И по этой причине ты торопишь время – «Ах, быстрее бы выпуск», ты хочешь быстрее прикоснуться к этой виртуальной, сформированной в твоём сознании, реальности. И так хочется вырваться на свободу, забросить подальше учебники, тетради, забыть этих надоедливых и придирчивых педагогов, предстать перед всеми в новой ипостаси. В конце концов, приходит то вожделенное время, когда ты получаешь аттестат или диплом и вместе с «корочками» – долгожданную свободу! Но вот парадокс, окунувшись в эту самую свободу, ты вдруг начинаешь завидовать ученикам, студентам, слушателям – в общем, тем, кому ещё предстоит учиться…

Что даёт офицеру обучение в военной академии?

Ну, во-первых, кто бы и как бы не злословил по этому поводу – это образование. Да, именно второе полноценное высшее образование. Первый диплом – это училище, институт или университет, ты получаешь возможность раздвинуть границы этого диплома, и, не маловажный фактор – сделать это за счёт государства.

Во-вторых, сам факт окончания военной академии обеспечивает офицеру дальнейший карьерный рост.

В-третьих, поступление в академию позволяет военнослужащему и его семье сменить место службы, а значит и условия жизни. Не секрет, практически, все академии размещены в двух городах России – в Москве и в Санкт Петербурге. А это значит, что на время обучения ты можешь использовать все возможности двух столиц для себя и своей семьи. Кроме того, по окончании академии, приехавшему, например, из Забайкалья или бухты Провидения, можно «зацепиться» за место, где ни будь в центральной России или на тёплом юге. Правда, бывали и обратные метаморфозы.

В-четвёртых, время обучения в академии – это время, когда на тебя не давит груз ответственности и суровой повседневной действительности. У тебя есть гарантированные выходные, праздники, отпуск. А ещё, есть регламентированный рабочий день. И, исходя из этого, ты можешь планировать своё время, уделять его семье, театру, музеям, занятиям спортом и хобби, в общем, наслаждаться жизнью. Тебя не вызовут ночью искать пропавшего солдата или спасать остановившуюся котельную, не надо организовывать разгрузку угля, заготовку картофеля, ответствовать по выходным. И тебя не волнует вопрос, доложил ли повар мясо в солдатский котёл или припрятал чуток. Надо только вовремя приходить на занятия, сносно учиться и вовремя уходить.

В-пятых, во время обучения в академии в лице своих однокашников ты приобретаешь друзей, которые на взаимной основе будут поддерживать тебя в будущем, на новом, уже более высоком уровне.

Из вышесказанного можно заключить, что офицеру, желающему сделать карьеру на военной службе, академию закончить нужно непременно.

Муки поступления.

Я к вам из Белорусского округа приехал. Вы же знаете,

что это за махина. Там дураков не держут…

(Обращение к Учёному Совету, якобы, произнесённое

начальником Академии)

Мне тридцать лет, я майор. За плечами трёхгодовалый стаж в должности заместителя парашютно-десантного полка по тылу. Решил поступать в академию. Написал рапорт. Мою кандидатуру утвердили и теперь предстояла сдача экзаменов в Военную Академию Тыла и Транспорта в городе Санкт Петербурге. Дивизионный начальник, напутствуя меня, настоятельно советовал съездить заранее, познакомиться с преподавателями, будущим начальником курса, начальником факультета:

– Это нужно тебе для обеспечения сто процентного поступления, – сказал он, – и не жмись, возьми с собой сувенирчиков побольше, и весело с улыбкой добавил, – Чем больше отвезёшь, тем меньше конкурентов на твоё место! Понял?

– Так точно. Понял. – ответил я.

– Ну, тогда вперёд и с песней! Вернешься, расскажешь.

На этом и расстались.

… Санкт Петербург встретил меня прекрасной погодой и… тотальной облавой ОМОНа на Московском вокзале. Я только и успел, что сдать свой большой чемодан с «сувенирами» – спиртным и тельняшками в камеру хранения. Всех экстренно вывели из помещений вокзала. Ребята – ОМОНовцы из оцепления сказали, что было сообщение по телефону о заложенной взрывчатке. Так что будут всё досконально проверять и искать. В итоге, свою поклажу я смог забрать только поздно вечером.

Академию тыла нашёл без труда. Прогулялся по дворцовому мосту пешком, полюбовался на Стрелку, далее по набережной Адмирала Макарова дошёл до места назначения. Как-то очень просто и быстро смог разыскать своих знакомых – слушателей выпускного курса академии. Они поступали из воздушно-десантных войск. Все собрались как по команде, тут же дружно взялись за моё устройство, распределив обязанности между собой. Такая традиция существовала на то время, десантники помогали друг другу как могли и чем могли. Определили где мне ночевать ближайшие три дня. Так как с жильём для семьи были серьёзные проблемы, через своих однокашников нашли хорошую квартиру по приемлемой цене, свели с хозяевами, помогли договориться.

Далее пошла программа знакомства с нужными людьми. Все три дня пребывания в Санкт Петербурге я поочерёдно посещал генералов и полковников на факультете и кафедрах. Меня представляли, я в знак приятного знакомства вручал сувенир. Где-то этим и ограничивалось, а где-то я получал дополнительный заказ, который должен был реализовать после поступления. Не скажу, что мне это нравилось и можно долго рассуждать, правильно это или нет, но, тогда было так – работали законы «Военной дипломатии».

Домой я уезжал, имея съёмную квартиру, кучу заказов от «нужных людей» и, самое главное, уверенность в будущем…

Прошло полтора месяца, и я снова приехал в Санкт Петербург. Только теперь официально и согласно предписанию, для сдачи вступительных экзаменов необходимо было прибыть в учебный центр Академии располагавшийся в Красном Селе. К пункту назначения, переехав с вокзала на вокзал, потом на электричке, и, в конце концов, пешком, добрался вечером. Нашёл место сбора абитуриентов, оттуда меня направили на курс.

В большой курилке, представляющей из себя некое подобие беседки с лавочками, установленными вокруг большой урны-пепельницы, сидели и мирно беседовали несколько человек: один худощавый и смуглолицый в форме подполковника, остальные в спортивных костюмах. Я направился к ним, поздоровался и спросил, как найти начальника курса или старшину. Вместо ответа услышал:

– Вы, товарищ майор, сначала представьтесь, а потом вопросы спрашивайте. – жёстко, с презрительным видом произнёс подполковник.

– Простите, не имею чести знать, с кем общаюсь, – я попытался сгладить ситуацию, – то же самое могу адресовать и вам, товарищ подполковник.

Внутри меня поднималась волна негодования, готовая выплеснуться наружу. Я, заместитель командира полка! А меня как курсанта первогодку строят. Наверно, мои мысли были написаны на лице, потому как подполковник, посмотрев на меня, вдруг улыбнулся, встал и протянул руку:

– Старшина курса подполковник Куменов Сергей, – и, усмехнувшись, добавил, – не кипятись, привыкнешь. Пошли, найдём тебя в списках, выясним в какой ты группе и определим на ночлег.

Я, ответив на рукопожатие, представился и, уже с лёгкой душой, последовал за Куменовым.

Всех абитуриентов курса расселили в небольших, выстроенных в две линии, по типу палаточного городка, шиферных домиках, похожих скорее на мини ангары. Внутри деревянные полы и стены, обитые ламинированной фанерой и доской, армейские железные кровати в два ряда. Удобства, естественно, на улице, в конце каждого ряда. Надо сказать, что весь городок размещался в лесном массиве, дело было летом, в июле, то есть тепло, свежий воздух, птички поют. Ну а мы – народ привычный, да и приехали сюда с конкретной целью, поэтому все неудобства отошли на задний план, а наши «бунгало» мы воспринимали как летние дачи.

Меня определили в группу и, соответственно, в домик, показали кровать. Дело уже шло к ночи, поэтому, познакомившись накоротке с соседями – одногруппнками, я улёгся спать…

– Ку-урс! Подъём! – сквозь сон донеслось до меня.

Что за шутки? Какой подъём? Я одним глазом посмотрел на часы. Шесть утра! Они что с ума сошли? Но, тут снова команда:

– Подъём! Построение через десять минут!

Все вокруг вскочили, начали одеваться в спортивные костюмы. Я потянулся за коллективом. На улице, прямо у двери нашего домика стоял капитан и вручал каждому инструмент. Мне он всучил грабли. «Как? Да я же…! Почему? По какому праву?» – крутилось у меня в голове. Я уже было хотел поставить наглеца на место, но, вовремя осмотрелся. Все абитуриенты безропотно брали лопаты, грабли мётлы и вставали в строй. Я прикусил язык и повиновался происходящему.

Нас распределили по территории городка, каждому нарезали участок. А задача была проста – убрать в округе мусор, листья, шишки, выровнять дорожки. Я, получив свой надел, осмотрелся. Народ дружно грёб, подметал, таскал и ровнял. Инструмент достался не всем. Кое-кто ходил вокруг домиков и в кульки из газет вручную собирал окурки и мусор. Из увиденного я сделал вывод, что мне повезло, у меня есть грабли!

После завтрака меня вызвал начальник курса, побеседовали. От него я вышел командиром группы абитуриентов.

Курс опять построили, уже в форме, довели расписание экзаменов, консультаций и отправили в учебный корпус, где нас по группам разместили в аудиториях. После опять собрали и …отправили переодеваться, а потом распределили на… работы…

Часть людей ушла трудиться на благо кафедр, имеющих свои объекты в учебном центре. Остальные, под руководством начальника курса занялись расчисткой леса. Специально выделенная команда офицеров-второкурсников при помощи бензопил, повинуясь какой-то схеме, валили старые засохшие деревья или деревья, отмеченные белой краской. Мы же должны были распилить на части упавшие стволы, потом загрузить всё в транспорт, а потом ещё и разгрузить.

Деревьев напилили много, работали до обеда, потом до ужина, к вечеру убрали только половину. Поужинали и опять за работу. К нам присоединились группы, работавшие на кафедрах. Они смеялись и подтрунивали друг над другом. Оказалось, что на объектах ими руководили солдаты срочной службы, они же и принимали работу. Часов в одиннадцать вечера к нам подошла свита генералов и полковников, ведомая человеком среднего роста, в старомодном синем спортивном костюме в обтяжку. Он остановился неподалёку, выпятив в нашу сторону шаровидный животик, понаблюдал за нами и громко безапелляционно заявил:

– Такими темпами мы с вами Гайд-Парк не построим! График работы изменить. Подъём в шесть утра, на работу до завтрака, потом работа до обеда, после – работа до ужина, далее опять работа. Отбой в двадцать четыре часа! – и оглядев притихшую свиту, добавил, – И так каждый день.

– Товарищ генерал-полковник, у них же экзамены, надо консультации проводить, готовиться им надо. – попытался было возразить наш начальник курса.

– Они в войсках должны были готовиться, товарищ полковник. А здесь пусть работают!

Он повернулся и пошёл дальше. Свита последовала за ним. Это был начальник Академии. Как нам рассказали позже, он в составе делегации от высших учебных заведений России побывал в Кембридже, вернулся и занялся обустройством окружающего ландшафта, а позже и ремонтом всех туалетов. Дело, конечно, нужное, но вот главное ли?

После того, как вывезли все поваленные деревья и убрали ветки, начался следующий этап. Нам выдали топоры, которыми мы должны были рубить пеньки. Не корчевать, а именно рубить. Технология была такая – пенёк обкапывался по кругу, затем топором срубалась, стёсывалась его верхушка ниже уровня газона, далее он засыпался землёй и закладывался дёрном. В конечном итоге, на месте пня доложен появиться идеально плоский газон. Топоры ломались, пришлось шарить по округе. Нашли свалку, а на ней трубы. Рядом с учебным центром была какая-то мастерская, на наше счастье там работал старый сварщик дядя Вася. За литр водки он приварил топоры к трубам, наточил наш нехитрый инструмент. Работа стала производительней. Так в качестве дурных дровосеков мы проводили всё время с редкими и короткими перерывами на сдачу экзаменов. С утра сдал экзамен и на работу. Офицеры матерились, тихо возмущались, бубнили, но терпели и норму давали. Поступать-то надо! По ночам болела спина, руки в ссадинах и мозолях. Это в старой весёлой песенке поётся – «Привыкли руки к топорам…», а в жизни попробуй, постругай тупым топором эти пеньки, диаметр которых колебался от полуметра до девяносто сантиметров.

Обидно было двоечникам. Получалось, что приехал, нарубился пеньков, наровнялся газонов, то есть, поработал ландшафтным чернорабочим, получил свой неуд на экзамене и поехал обратно. Дома и рассказать то нечего, а в родной части засмеют.

Как ни странно, даже в такой обстановке экзаменационные комиссии не делали ни каких скидок, спрашивали «по полной». И ещё, я обратил внимание, что моих «нужных людей» в этих комиссиях не было. Экзамены я сдал самостоятельно и успешно, но, возник вопрос – «За каким … я возил свой чемодан с сувенирами?». Уроки нашего дизайнера-дровосека оказались бесплатными.

День ВДВ

Как-то незаметно, за рубкой пеньков и сдачей экзаменов прошёл месяц, наступил август. Кажется, ещё совсем недавно поздравляли наших моряков с праздником, и вот уже второе августа – святой день для всех десантников. Хорошо об этом знал и начальник курса. Потому как вызвал нас, поздравил и объявил выходной, прямо как увольнение в курсантские годы.

Среди поступающих в Академию из ВДВ нас было четверо. Мы собрались и отправились прогуляться в Санкт Петербург. Само собой, поехали в форме. Ну, во-первых, праздник, а, во-вторых, другой одежды у нас и не было.

Добравшись до города на метро отправились на Невский. Выйдя на улицу у Московского вокзала, неожиданно для себя увидели множество мужчин разного возраста в тельняшках и, висящих на затылках, как будто гвоздиками прибитых, голубых беретах. По одиночке, небольшими группами, а то и толпами они, рассекая пешеходные потоки, казалось, сновали во все стороны, сталкиваясь на встречных курсах, они начинали браться, обниматься, поздравлять друг друга. Напуганный народ шарахался по сторонам. То здесь, то там как фейерверк, отражаясь от стен домов, в воздух вырывался многоголосый боевой клич – «Слава ВДВ!». От каждого выкрика пешеходы приседая, семеня, ускорялись, старались скрыться, проскочить быстрее в метро или автобус, лишь бы нечаянно не задеть берет на гвоздике…

При внимательном наблюдении можно было заключить, что вся праздничная десантура двигалась по Невскому проспекту в сторону Дворцовой площади, где отдельные группы сливались в огромный, скандирующий, поющий и размахивающий зелёно-голубыми флагами, поток. Мы, естественно, попали под перекрёстные поздравления ребят в голубых беретах, а так как некоторые из них были уже в приличном «разогретом», состоянии, то испытывали некоторое неудобство от сцен братания. Сдержано отвечая на приветствия и поздравления, мы ускоренным шагом пробились к остановке, запрыгнули в подъехавший троллейбус, на котором доехали до Казанского собора. Там, проведя столь же стремительные изыскания, нашли пивной ресторанчик и юркнули в него, как в спасительное убежище, надеясь тем самым, обеспечить себе культурное и спокойное времяпрепровождение…

Мы разместились за столиком в зале на втором этаже, рядом с барной стойкой. Взяли по кружке пива, закуски, и, довольные собой, приступили к пиру. Хмельной пенистый напиток быстро снял, возникшее было, напряжение. Мы расслабились и, как всегда бывает в мужских компаниях потекла неспешная задушевная беседа…

– Гвардия, сто-о-й! – грохнуло под сводами зала.

Мы встрепенулись, как по команде обернулись в сторону входа, под широкой аркой, расположенной между залом и лестницей, стояли два старшины. Точнее – два старшины запаса. Рослые, крепкие парни были одеты в джинсы, на головах, лихо заломленные на затылок, голубые береты, поверх тельняшек солдатские парадные кителя со старшинскими погонами, на груди положенный настоящему дембелю ВДВ, набор значков, у одного на правой стороне красовался орден красной звезды. Тот что постарше, с орденом, быстро подошёл к нашему столику, встал по стойке смирно и произнёс:

– Здравия желаю, товарищи офицеры! Разрешите, от всего сердца поздравить Вас с праздником! – секунду помолчал и продолжил, – Вы извините. У нас плановая акция, за нами следом идёт ОМОН, – хитро улыбнулся, – мы с ними договорились, они нам дают пятнадцать минут на кабак, потом заходят. – Но, Вы, товарищи офицеры не беспокойтесь, отдыхайте, мы вам праздник не испортим, здесь будет железный порядок.

Он повернулся в сторону входа и махнул рукой, второй старшина, глядя куда-то в недра лестницы гаркнул:

– Гвардейцы, в зале офицеры! В колонну по одному марш! Быстро проходим во второй зал!

Под сводами арки появился сначала один, потом второй, третий… Так, перед нами, вдоль стенки, как-то даже скромно на взгляд, быстрым шагом, улыбаясь, махая руками и кивая нам, в соседний зал прошло человек сорок – пятьдесят. Старшина, тот что с орденом, подошёл к бармену и, наклонившись, что-то тихо сказал ему на ухо. Тот изменился в лице, потом кивнул, засуетился, задёргался, но, взял себя в руки:

– Одну минуту, я только к директору забегу, – сказал он и скрылся за служебной дверью.

Буквально через несколько секунд из той же двери, как будто стояли там «на изготовку», выскочили официанты, тащившие ящик водки и поднос со стаканами, они сразу направились во второй зал. Там уже нарастал гул…

Признаюсь, наблюдая происходящее, мы находились в некотором оцепенении, но всё же, на коротком совете решили отправить к ребятам делегата. Выбор пал на самого молодого из нас, но, самого боевого, прошедшего Афганистан капитана. Он решительно направился в, гудящий разноголосьем, зал, и как только скрылся за дверями, там, уже знакомый нам голос старшины рявкнул:

– Сми-и-ирна! – и тишина.

И через пару минут голос нашего товарища:

– Слава ВДВ! Ура!

– Ура! Ура! Ура-а-а! – громыхнуло ему в ответ, завибрировали стены, задребезжали столовые приборы и бутылки у бармена, он аж присел, вжался в свою стойку.

Вернулся наш товарищ с несколько озадаченным выражением лица.

– Они меня на стол поставили, пришлось речь толкать, поздравлять. Я, конечно, попросил, чтоб не бузили. – рассказал он нам, – Обещали порядок.

Ровно через пятнадцать минут прохождение в колонну по одному повторилось, но, в другую сторону. Ребята, уже с раскрасневшимися лицами, организовано, опять же, вдоль стеночки вышли из ресторана. Старшины пожелали нам приятн6ого отдыха и удалились за своей Гвардией…

Как только десантура удалилась, в зале появились ОМОНовцы. Их старший – капитан, подошёл к нам, увидев эмблемы, поздравил с праздником, спросил, как дела и, убедившись, что всё нормально, удалился, уведя за собой своих орлов.

Мы выдохнули, всё завершилось благополучно. Решили взять ещё по кружечке пивка и…

К нам подошёл директор с барменом и официантами. Они поставили на наш столик три здоровенных кувшина пива, множество мясных и рыбных закусок, какие-то салаты, фрукты.

– Товарищи офицеры, с праздником и большое вам спасибо! – сказал директор, – Это вам от ресторана презент.

– За что? – удивились мы.

– Старшина сказал, что если бы не вы, то они бы разнесли ресторан. У них традиция такая, другим повезло меньше, – ответил директор и с горькой усмешкой добавил, – к ним не зашли попить пивка офицеры – десантники. Да, ещё, через минут сорок подадут шашлычок. Спасибо ещё раз. Отдыхайте.

Они удалились. Мы же просидели до вечера, мужественно борясь с кувшинами, шашлыками и всеми остальными яствами, так нежданно доставшимся нам. Победили!

Уже на вокзале нас ожидал ещё один «сюрприз». На перроне, подходя к электричке мы услышали, как кто-то тонкими, ещё не сформировавшимися юными голосами, жутко фальшивя, распевает:

– Расплескалась синева, расплескалась, по тельняшкам разлилась, по погонам…

К нашему удивлению, песню, стоя в две шеренги, кивая от старания цветными ирокезами, размахивая флагом ВДВ, горлопанила компания панков. И откуда слова знают?

Разгадка находилась тут же, прямо перед столь экзотическим хором, на дорожных сумках, обнявшись, сидели и роняли скупые мужские слёзы на перрон три здоровенных парня в тельняшках – безрукавках, голубых беретах и с наколотыми парашютами на плечах.

Как только песня затихала, один из эмоцианирующих десантников поднимал голову и, делая строгое лицо, вопрошал:

– А ну? Вы чё, босяки? Щас по колыбахе каждому выпишу!

И песня с новой силой и флаг выше…

– Расплескалась синева, расплескалась, по тельняшкам разлилась, по погонам…

Собственно, и песня состояла из этих двух, бесконечно повторяемых, строчек.

Мы, разумеется, это дело прекратили, попросив гвардейцев отпустить «молодняк». Те увидев перед собой офицеров ВДВ, благодушно согласились. Юные панки, бренча какими-то подвесками, мелькая в толпе пассажиров своими ирокезами, быстро скрылись в чреве вокзала.

Мы сели в подошедшую электричку. День закончился. Мы ехали к своим пенькам…

Выживание

Первая половина девяностых. Время развала и растаскивания всего, что было создано за предыдущие семьдесят лет, разгула беззакония и наглой беспощадно-грубой тупости. Страна нищала семимильными шагами, а вместе с ней и мы. Богатели или бандиты или те, кто оказался в нужное время в нужном месте, точнее – своевременно пристроился к кормушке. Мы же, слушатели Академий, как и тысячи офицеров, продолжающих службу в Вооружённых Силах, остались вне рамок интересов собственного государства. По правде сказать, в то время у государства не было ни каких интересов. Вся чиновничья братия решала свои личные меркантильные интересы или же выполняла заказы заокеанских спонсоров.

На первом году обучения жилось терпимо. Денежное довольствие выплачивалось почти регулярно, задержки не превышали полутора – двух месяцев. Если затянуть пояса, не шиковать, то продержаться от получки до получки, хоть и с большим разрывом было можно. На втором курсе ситуация стала просто невыносимая. Задержки по выплатам офицерам достигли трёх – четырёх месяцев. Иногда начальник Академии где-то вырывал или выпрашивал небольшие суммы денег, которых хватало для выплаты нескольким офицерам. На нашем курсе получка выплачивалась в размере месячного оклада шести слушателям, по одному в каждой группе. В этот перечень попал и я, так как у меня был самый большой оклад. Получив деньги, я по ведомости раздавал их поровну слушателям своей группы. Это помогало, но не на долго. Для того, чтобы прокормить семьи, офицеры пошли работать. Сначала это были редкие подработки и, в основном, по ночам. Кто-то разгружал баржи или вагоны, кто-то нанялся ночным сторожем, у кого были машины, те подрабатывали извозом. Со временем ситуация приняла критический характер. Работать начали все, даже преподаватели. Выживали все как могли. Устраивались в охрану, на производство, в коммерческие фирмы, всё это носило неофициальный, иногда и незаконный характер. У меня в группе двое работали в кондитерской компании. Как они шутили – «Обеспечиваем жителей города и области свежей продукцией». На самом деле они по ночам меняли наклейки со сроком годности на просроченных тортиках. Все смеялись, но никто не осуждал. Другие, имеющие машины, подрядились на опасную, но, очень доходную работу – они развозили по адресам заказчиков проституток.

«Тёпленьких» мест всем не хватало, по этой причине я из офицеров группы создал бригаду. Через хороших знакомых нам удалось выйти на руководство строительного участка, занимающегося реконструкцией стадиона «Петровский». Договорились, нам пошли на встречу, определили в бригаду в качестве отдельного звена. Мы, крадучись, чтоб никто не видел (Офицеры и на стройке! Стыдно!), приходили после окончания рабочего дня, переодевались в выделенном для нас вагончике, получали задачу от прораба. Делали всё, бетонировали, таскали, перекладывали, ломали старые перегородки между помещениями, возводили новые. По выходным было проще, в гражданском одеянии приходили с утра и вкалывали до ночи. Такая тактика дала хорошие финансовые результаты. Каждому из членов нашей бригады удалось за месяц заработать вдвое больше, чем нам платило государство. При чём, деньги платили сразу! Потихоньку мы вошли во вкус. Не обходилось и без курьёзов…

Отделкой внутренних помещений стадиона занималась бригада из Швеции. Ребята разительно отличались от наших работяг. Все как один одеты в чистенькие, ярко-синие комбинезоны с поясами для инструмента. Да, на счёт инструмента. По тем временам он у них был фантастический! Аккумуляторные шуруповёрты, дрели, миксеры для замешивания растворов, лазерные уровни. В общем, механизация труда рабочего на высшем уровне! А процессы?! Они, например, не кидали бетон лопатой на полы и не ровняли его досками как мы. Они разводили в большой пластиковой ёмкости жидкий раствор, перемешивали его при помощи электрического миксера, выливали на пол. И всё, к утру готовы идеально ровные полы! И ещё, они, (Вот глупота!) по окончании рабочего времени всё открыто оставляли на объекте. Ох и поплатились же они за это! Часть из «диковинного» инструмента растащили наши строители. Грешен, мы тоже запаслись для дома для семьи приличным количеством саморезов. Выводы шведы сделали, начали прятать свой скарб, но хуже работать не стали.

Как-то раз нам предстояло в срочном порядке возвести кирпичную перегородку в помещении. Прораб отмерил расстояния, мелом поставил отметки на стенах и полу, дал отмашку и ушёл. Как всегда, из инструмента у нас был один мастерок, пара лопат, деревянные носилки, два гнутых ржавых ведра, старый топор, кувалда и лом. Стена была не большая, всего метров шесть в длину, меньше трёх в высоту и всего с одним дверным проёмом. Мы расчистили пол, убрали мусор, натаскали песка, цемента. Прямо на полу всё перемешали. Получилась приличная куча сухой смеси, в центре которой мы сделали воронку, куда постепенно наливали воду, одновременно перемешивая. Таким образом получили около полутора кубов кладочного цементно-песчаного раствора. Далее, нашли бечёвку, предварительно разметив пол, натянули её и, уже по ней начали возведение перегородки. Для армирования стены применялась толстая железная проволока которую рубили на куски топором. Притащили обрезок деревянного бруса, за тем, отмерив необходимую длину отрезка проволоки, укладывали её на дерево, один человек сверку остриём ставил на проволоку топор, второй ударом кувалды по обуху разрубал её.

Время у нас было мало, поэтому работали быстро, не отвлекаясь. Я занимался кирпичной кладкой. Для того, чтобы стена была строго вертикальной, а ряды горизонтальными нам пришлось изобретать из подручных материалов приборы. Проще всего было с отвесом. Взяли нитку, привязали к ней здоровенный ржавый гвоздь, выкорчеванный ломом из деревянного поддона и всё. А вот с уровнем было сложней. Нам удалось сделать примитивное приспособление из небольшой ровной доски и стеклянной банки, найденной неподалёку и отмытой. Доска ложилась на поверхность, банка с водой ставилась на неё. Два человека, на глаз определяли горизонтальность кромки воды. Если были сомнения, приглашали третьего. Короче говоря, горизонтальность определялась коллективно.

Укладывая кирпич за кирпичом, я всё время испытывал какое-то странное чувство. Мне казалось, что за мной кто-то подсматривает. В один момент я всё же оглянулся и опешил… Вся шведская бригада бросила работу и, встав полукругом недалёко от нас, молча, вытаращив глаза как дети на фокусника, наблюдали за нами. Заметив мою реакцию, напарник сказал:

– Они так застыли ещё с тех пор, как мы раствор начали мешать. А ты что, не заметил, командир?

А я и вправду не заметил. Увлёкся работой со своими «точными» измерительными приборами и не заметил. Делать нечего, мы так и работали под «пристальным наблюдением» шведских «коллег».

В этот день кирпичная перегородка выросла на полтора метра. Мы закончили работу, собрали свой инструмент и пошли переодеваться. Шведы молча проводили нас взглядами.

У же в вагончике выяснилось, что забыли убрать лом. Один из нас, проявив инициативу, метнулся на объект. Через пару минут он вернулся, таща лом и давясь от смеха.

– Захожу внутрь, смотрю, а там шведы со своими лазерными уровнями проверяют нашу стенку и что-то на своём лопочут, шумят, – рассказал он, отсмеявшись, – Увидели меня и давай наперебой – «Окей», «Гут». Стенка–то наша оказалась ровненькая, вот они и восхищаются.

В другой раз, в один из воскресных дней, мы работали на трибунах стадиона. Совершенно неожиданно к нам подошли две девушки, представились корреспондентами одного из зарубежных изданий, попросили ответить на ряд вопросов. Говорили они на хорошем русском, но с заметным акцентом. Их очень интересовал вопрос о своевременном и качественном завершении реконструкции стадиона. На самом деле здесь попахивало политикой. В тот год на стадионе «Петровский» должны были пройти крупные международные соревнования.

– А почему вы не обратитесь к руководству стадиона или фирмы-подрядчика? – спросил я.

– Начальники всегда приукрашают действительность. Мы бы хотели поговорить с рабочими, услышать правду от людей, которые знают обстановку изнутри.

– Ну, тогда вам к нам. Но я бригадир, по вашей теории тоже буду немножечко привирать. – решил повеселиться я, – Вот, поговорите вон с тем разнорабочим.

Я указал им на одного из нас – Володю Комарева.

Володя был полиглотом, не плохим оратором, хорошо владел английским и слыл юмористом. А ещё – он был Петербуржец по рождению и по сути.

Корреспондентки были симпатичными девчонками, Комарев сразу оценил это и, подмигнув мне, взял их под руки и вкрадчиво так произнёс:

– Уважаемы леди, приглашаю вас на небольшую экскурсию по объекту. Я покажу вам величие масштабов стройки и расскажу обо всех потаённых проблемах, спрятанных от вас нашим начальством.

И он увёл их, а мы продолжили работу. Примерно часа через полтора они вернулись к нам.

– Ну как, есть у вас ещё вопросы, – слегка побаиваясь неожиданностей, спросил я.

– О, у меня это было лучшее интервью за последнее время. – воскликнула одна из девушек.

– А у меня сложилось впечатление, что интеллектуальное развитие вашего разнорабочего выше чем у директора стадиона. Я с ним вчера беседовала. – добавила вторая. – с такими работниками вы вовремя закончите работы.

Мы попрощались, симпатичные представительницы зарубежной прессы ушли.

– Чем это ты их так расположил? – спросили я у Комарева.

– А я им рассказал историю стадиона, какие тут проходили соревнования, какие рекорды были поставлены. А ещё рассказал, как самоотверженно тут работают и рабочие и их начальники, как тут организован контроль качества работ. Про новейшее оборудование, про средства, вкладываемы в реконструкцию, – ответил Володя.

– Ты хочешь сказать, что ты всё это знаешь? – удивился я.

– Да нет конечно. Немного читал в газетах, а остальное… просто врал. Такие девчонки, командир! Понесло меня. Но! – Комарев говорил уже сквозь смех, – Старался всё излагать логично и красиво!

Мы от души посмеялись, посмаковали отдельными моментами. Особенно всем понравилось про интеллект директора…

Вот, оказывается, как весело и легко делаются новости!

Подрабатывать мы продолжали, практически, до конца третьего курса. Только вместо большой стройки, по протекции прораба, занялись ремонтом и перестройкой дачных домов. Мы стали настоящими профессионалами и начали неплохо зарабатывать. Теперь денег хватало не только на пропитание, да и от своего официального денежного довольствия мы не зависели. Первый свой автомобиль я купил перед выпуском из академии…

Исторический паркет

…Мне начальник тыла Вооружённых Сил поставил

задачу – защитить кандидатскую диссертацию.

Так что, товарищи профессора, готовьтесь к

серьёзной, кропотливой работе…

(Из выступления начальника академии пред членами Учёного

Совета, после возвращения с заседания коллегии

Министерства Обороны)

Здание основного факультета Академии построено в самом начале двадцатого века и, как всё. что создавалось в те далёкие времена, было сделано красиво, добротно и с большим запасом прочности. До, описываемых мною, времён, сохранились многочисленные свидетельства высочайшего уровня качества. Чего стоила одна лишь фурнитура на высоких, около двух метров высотой, окнах. На литых и точёных латунных частях которой стояли клейма с изображением двуглавого орла и годом изготовления, где значился тысячу девятьсот тринадцатый. Я уже не говорю о ажурных литых лестницах и перилах. В коридоре второго этажа, слева и справа от парадной лестницы пол был покрыт отлично сохранившимся дубовым паркетом. Он был в хорошем состоянии, но от времени и мастики несколько потемнел, я бы даже сказал – почернел. В тот период Академия готовилась к приезду высокого начальства из Москвы, и руководство было поглощено мыслями об организации достойной встречи. Была подготовлена программа посещения, определили где, что и как показать и рассказать, назначили ответственных за каждый объект. Естественно, в таких случаях решали, что помыть, покрасить, отремонтировать, спрятать, завуалировать. И всё получалось прекрасно, за исключением одной проблемы. Ну, никак не давал покоя руководству потемневший паркет. Новый не постелешь, нет ни времени, ни средств. Выходит, надо что-то делать со старым. И вот, на очередном совещании начальник Академии изрёк:

– Надо почистить паркет в коридорах. У кого какие предложения?

– Так надо его отциклевать, товарищ генерал-полковник. Взять машинку, а то и две и всего делов– то. – подозревая, что вопрос адресован именно ему, проявил инициативу начальник основного факультета.

– Какие машинки, товарищ генерал? У нас паркет исторический! Разве можно его шлифовать? А грязи сколько от этих машинок?! – оборвал его начальник Академии, сделал небольшую паузу и продолжил, – Ну, раз нет других предложений, тогда слушайте моё решение. Паркет будем чистить нежно – стёклышками!

– А где взять такую фирму, которая будет чистить паркет стёклышками? – не унимался начальник факультета.

– Какая фирма? Вы что, товарищ генерал, совсем соображение потеряли? У вас на факультете триста слушателей! Дайте каждому по метру квадратному и пусть скоблят.

На следующий день после «исторического» совещания нас распределили по коридорам. Каждому курсу, каждой группе были выделены участки. Я как командир группы, пересчитав ряды паркета, взял мел разделил закреплённую территорию на пятнадцать отрезков, в соответствии с количеством своих слушателей. Каждому досталось примерно по четыре метра квадратных. Площадь не большая, но вот паркет дубовый и старый и чистить его стёклышками, да так, чтобы не оставалось полосок и рисок, довольно сложно. Нравится кому-то такая ситуация или нет, а делать нечего. С «подводной лодки» бежать некуда! По сему, желая быстрее покончить с этим безобразием, поматерившись и побубнив в адрес начальства, все дружно взялись за работу.

Это был единственный случай в моей жизни, когда я видел множество. присевших на корточки или стоящих на четвереньках подполковников, майоров и капитанов с упоением, нет – скорее, с ожесточением, скоблящих кусками битого стекла паркетные планочки.

Занятий в тот день не было – отменили, поэтому работали весь день и закончили к вечеру. Паркет стал «девственно» светлым, но нужного эффекта так и не добились. Всё равно на дощечках оставались риски, царапины и пятна. В конце концов, приехала бригада с циклёвочной машиной и привела пол в идеальное состояние.

Нам даже спасибо никто не сказал, и … запретили ходить по тому, теперь уже светлому дубовому паркету…

Исповедь тылового генерала

Полк на учении. Вечер. В палатке, оборудованной под столовую, ужинают офицеры. За одним из столов, друг напротив друга сидят начпрод и начхим полка. Повар приносит ужин и ставит перед начпродом тарелку с двумя котлетами, а перед начхимом с одной. Молча поели, потом начхим, явно не наевшись, не выдержал и спрашивает:

– А почему это у начпрода было две котлеты в тарелке, а у меня только одна? Несправедливо как-то получается!

Начпрод, ковыряясь спичкой в зубах:

– А кто тебе чудаку мешает два противогаза надеть?

(Старый армейский анекдот)

«В тылу всё есть, но всем не хватит», «Тыл не солнце, всех не обогреет», «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», «Тыл был, тыл есть, тыл будет есть» – всё это далеко не полные выдержки из армейского фольклора, формирующие определённое, в общем-то, нелицеприятное отношение к людям, профессионально занимающихся тыловым обеспечением войск. Имеются поговорки и с совершенно другой смысловой нагрузкой, например – «Наша сила – в крепости тыла», «Чем тыл крепче, тем врага бить легче», «Не только штык – и колос врага колет», «В тылу, как в бою, защищай Родину свою», «В тылу работать втройне – значит побеждать врага на войне». Говорить о важности и необходимости этой профессии можно много, причём, используя примеры, начиная с времён Египетских пирамид или Александра Македонского и вплоть до сегодняшнего дня. В любом случае, в истории можно обнаружить как документальное подтверждение примеров блестящей, самоотверженной работы офицеров и специалистов тыла, так и откровенного негатива, опирающегося на факты повседневной действительности. Так где же истина? Для того, чтобы ответить на этот вопрос начнём по порядку…

Тыл – сторона или часть строя, боевого порядка, оперативного построения войск (сил), противоположная фронту…

Тыловое обеспе́чение – обеспе́чение (снабжение) вооруженных сил в мирное и военное время вооружением, боеприпасами, топливом, продовольствием и т. п., то есть комплекс мероприятий, направленных на удовлетворение финансовых, материально-технических, хозяйственных, противопожарных, автотранспортных, медицинских, торгово-бытовых и других потребностей Вооружённых Сил государства…

Тыловое обеспечение включает в себя организацию и осуществление мероприятий тыла по поддержанию в боеспособном состоянии войск (сил), обеспечение их всеми видами материальных средств и создание условий для выполнения поставленных перед ними задач.

(Википедия)

Кто такой офицер тыла? На первый взгляд вопрос, а, следовательно, и ответ просты. В самом деле, всё понятно. Офицер тыла – это такой военный чин, функционал которого заключается в планировании, подготовке и реализации мероприятий по обеспечению личного состава, частей и подразделений всеми видами довольствия. Но, если посмотреть с точки зрения условий и способов выполнения этого функционала, то здесь возникают некоторые нюансы в понимании и отношении, окружающих к данной категории. Я имею в виду тот ореол мнений и суждений о людях выбравших столь неоднозначную профессию. Ситуацию усугубляет обозначенное уставом и жизненной логикой место офицера тыла в боевом порядке, вытекающее из самого определения тыла – противоположное фронту. Выражаясь более понятно – офицер тыла в атаку не ходит, он за спинами тех, кто на переднем крае. В добавок к этому, у него в руках масса всевозможных материальных ценностей. В сознании обывателя рисуется некое чудовище, одетое в новенький, пахнущий нафталином тулуп, с набитыми деньгами карманами, окопавшееся у себя на складе, сидящее на бочке мёда, подложив под жирную задницу мешок с портянками, жрущее солдатскую тушёнку из жестяной, обмазанной солидолом, банки, запихнув подмышку заправочный пистолет от бензоколонки. А за складом припрятан самый дорогой в части автомобиль, а дома, забитый всякой снедью, холодильник и инкрустированная мебель, а в деревне трёхэтажный коттедж с лифтом, а по вечерам – ресторан и девочки… И даже если несчастный тыловик не это ужасное чудовище, и у него ничего из вышеперечисленного нет, то народная молва, не смотря ни на что, ему это всё припишет.

Почему же так? Возможно потому, что людям не всегда нужна правда, она часта бывает скучной и не интересной, а ещё – невыгодной. Невыгодной для системы традиций и отношений между начальниками и подчинёнными, сложившейся и существовавшей в нашей стране. А, впрочем, почему «существовавшей»? Скорее существующей, меняющейся, постоянно мутирующей как вирус, но, существующей. Речь идёт о замешенных на, исторически определённом, правовом нигилизме, чинопочитании, очковтирательстве, угодничестве, желании выполнив задачу любым доступным способом, выслужиться и, конечно же, облачённых в благородные одежды гостеприимства, исполнительности, уважения к старшим по должности. Руководители у нас любят, чтобы их ублажали, а подчинённые, в стремлении снискать благосклонность начальника, стараются, ищут пути к сердцу босса. А путь к сердцу, как гласит известная поговорка, лежит через удовлетворение плотских потребностей. То есть, начальника надо накормить, напоить, и, разумеется, не минеральной водой, в баньку сопроводить, спать уложить и может быть даже не одного… А где всё это взять? Согласитесь, в армейских условиях за счёт безупречной строевой выучки стол не накроешь, а отличной огневой подготовкой баню не растопишь. Вот и обращаются взоры командиров в сторону тыла, где есть то, что можно превратить в коньяк, шашлык, имеются дрова и веники для бани, и многое другое, волшебным образом преобразующееся, например, из тушёнки в сыровяленую колбасу. Надо только «волшебнику» дать своевременную и чёткую команду…

За тридцать лет службы в вооружённых силах СССР, а потом и России я не встречал ни одного офицера тыла, который, с юридической точки зрения, так или иначе, хотя бы раз не вошёл в противоречие с законом. И в подавляющем большинстве случаев, инициатива в этом принадлежала не тыловикам, а их командирам. Не собираюсь перекладывать проблему с больной головы на здоровую. Командиры всех степеней так же являются частью выше оговорённой системы и действуют в её рамках. Вернее – вынуждены так действовать. Ну, никогда не было и нет такой статьи в бюджете воинской части, подразумевающей финансовые или материальные затраты на встречу комиссий, оплату проживания проверяющего в пятизвёздочном отеле, закупку спиртных напитков и деликатесов к столу, приобретение подарков, сувениров, продовольственных посылок в виде икры, осетрины, стерлядки, маринованных грибочков, клюквы и много другого, без чего, как выясняется, не возможен нормальные контакт и взаимопонимания. При этом, начальники всех степеней прекрасно всё знают, они сами прошли «славный путь» от уровня подготовки и отправки подарков и услуг до уровня их принимающих. И различаются они лишь отношением к «источнику изобилия» и исполнителям. Кто-то из них сам принимает активное участие в процессе добычи, контролирует, или пытается контролировать его, кто-то, понимая юридические и моральные аспекты вопроса, ограничивается неофициальными указаниями. А есть и такие, которые считают это само собой разумеющимся, воспринимают всё как должное и, попросту, не задумываются над вопросом, откуда что берётся. Не царское дело, в навозе ковыряться! К счастью, как показывает жизненный опыт, таких меньшинство. За всю свою службу от лейтенанта до генерала мне не довелось встретить командира или командующего, который бы сказал:

– Проверяющих кормить, поить, в гостинице размещать как положено по закону – за их собственный счёт. Подарков не дарить, увеселительные мероприятия для них не планировать и не проводить!

Всё как раз было с точностью до наоборот. А по сему – поили, кормили и ублажали. А где тыловик всё возьмёт для этих целей. Понятно, что не из семейного бюджета. Вот и не доливали, не докладывали, не додавали, закупку коньяка краской или фанерой оформляли… А кто-то попросту продавал казённое имущество, а на вырученные деньги покупал другое… Кстати сказать, умение офицера тыла выкручиваться в таких ситуациях без каких-либо юридических и административных последствий по сей день является одной из основных характеристик, позволяющих получить вышестоящую должность. Увы, честные и законопослушные тыловики не продвигаются по службе.

А что же рядовой обыватель, наблюдающий все «шкурные» процессы со стороны? Он в своём уме формирует мнение, представление и даже убеждение о вороватых тыловиках, распродающих Родину налево и направо. Обыватель уверен, что сидеть на бочке с мёдом и не запустить туда хотя бы палец невозможно…

Лично меня не смущает ни место «в боевых порядках», ни необходимость выполнять сомнительные задачи. Я уважаю и люблю свою работу и прекрасно понимаю её не просто важность и необходимость, а, зачастую, и её решающую роль в достижении намеченной цели. В своих подчинённых ценил и ценю не сколько умение «выкручиваться», сколько способность абстрагироваться и сохранять хладнокровие в условиях, когда так велики соблазны озолотиться. Если сказать проще – главное, чтобы к рукам ничего не прилипало…

Операция «Керосин»

Лейтенант! Не просто звание. Это начало начал офицерской службы. Время юношеского романтизма, великих замыслов, чистых помыслов и честолюбивых мечтаний. Время, когда так хочется быть лучшим, быть героем. И кажется успех так близко, только руку протянуть. Здесь поправить, а здесь улучшить, а там модернизировать и переоборудовать, а тут просто навести порядок и всё, вот он успех и признание окружающих! Ах, какое счастливое это время! Счастливое до тех пор, пока лейтенантские замыслы, помыслы и мечтания не упрутся в несокрушимую стену каждодневных реалий, разбивающую романтизм и все юношеские представления о жизни вдребезги. И тогда молодому лейтенанту приходится выживать…

…Вот уже четыре месяца, как лейтенант Иван Проворнов, с отличием закончивший военное училище, прибыл в полк и принял должность начальника службы горючего полка. Хозяйство ему досталось, мягко говоря, не важнецкое, заброшенное. Последние два года должность была вакантной, а для временной работы назначались офицеры, не знающие ни основ, ни специфики службы, да и не желающие тратить свои время и силы на «общественную нагрузку». Их деятельность концентрировалась исключительно на ежедневной заправке техники. Прапорщик – штатный начальник склада несколько месяцев назад, будучи в отпуске, скоропостижно скончался, а нового так и не назначили.

Объекты службы ветшали, приходили в запустение. На заправочном пункте и складе валялись кучи хлама, повсюду грязь и разруха. По всей территории лужи пролитого масла, наспех присыпанные чем попало, да так и брошенные. Со временем пол в помещениях покрылся сплошным слоем гремучей смеси песка, опилок, шлака, тряпок, окурков и нефтепродуктов. Оставалось только гадать, каким образом всё это не загорелось.

В общем, картина, открывшаяся молодому лейтенанту не располагала к романтизму, а, прямо скажем, удручала и подавляла всякую инициативу. В ходе приёма должности выяснилось, что на складе, практически не возможно определить реальное количество масел. На стоящих в темноте хранилищ, в полном беспорядке бочках, не было не одной надписи. Солдат – заправщик откручивал пробку, опускал туда палец, потом выходил на свет, внимательно рассматривал нефтепродукт на указующем персте, нюхал и по цвету, визуальной вязкости и запаху определял назначение продукта:

– Это автол, – с видом бывалого знатока говорил он, – А это вот зелёный и вонючий нигрол, а вот в той бочке скорее всего веретёнка, потому как жидкая.

– А как же вы выдавали масла? – спросил Иван.

– А так и выдавали, товарищ лейтенант, по цвету и запаху, – разведя руки с перемазанными пальцами в стороны, ответил заправщик.

«Как проверить утверждения солдата?» -думал Иван. Но в голову ничего не приходило, пришлось действовать тем же способом. И Проворнов так же опускал палец в масло, рассматривал вязкую жидкость на свет, нюхал. Потом вытирал руки и записывал результаты «лабораторных исследований» в рабочую тетрадь, а на бочках мелом ставил пометки. Ситуация давила, угнетала, становилось страшно за своё будущее. Были моменты, когда хотелось всё бросить, написать рапорт и попроситься в другую часть. В один из дней, на двухстворчатой двери входа в хранилище заело огромный, времён Царя Гороха, замок. Изрядно помучавшись с ржавой железякой, Иван в сердцах стукнул кулаком по правой створке… Двери рассыпались! Левая часть, уцелев лишь на половину, повисла на одной верхней петле вместе со злополучным замком…

Казалось всё, край, но, Иван хорошо запомнил слова командира полка, сказанные при их первой встрече:

– Хозяйство тебе досталось разваленное. Выстоишь, сможешь поднять всё из руин, значит будешь большим начальником. А если начнёшь ныть и жаловаться на жизнь, виноватых искать, станешь, в лучшем случае, вечным капитаном, как твой коллега в соседнем полку. Всё в твоих руках, лейтенант.

Природное упорство и лейтенантское честолюбие сделали своё дело. Медленно, но, с каждым днём увереннее и увереннее дела пошли в гору. Хранилища вычистили и отмыли, двери починили, бочки покрасили и промаркировали, лишний хлам вывезли на свалку. На восстановление учёта пришлось потратить несколько недель, но и эта задача, пусть и ценой бессонных ночей, была успешно решена. Командование полка начало привечать молодого упрямого начальника службы. Появился и авторитет в офицерской среде. Как-то начальник бронетанковой службы полка – вредный, заковыристый мужичок, решил покуражиться над лейтенантом. На одном из построений, в присутствии офицеров полка он, предварительно вычитав в какой-то книге несколько специфических терминов, предчувствуя удовольствие и триумф, с ехидной улыбкой на лице, начал задавать вопросы. Однако, не учёл многоопытный майор, что у его предполагаемой жертвы были хорошие учителя. Лейтенант, ни сколечко не смущаясь, дал исчерпывающие ответы на все заготовленные старым интриганом вопросы, чем снискал уважение присутствующих. Позже к Ивану начали обращаться сослуживцы с практическими вопросами, например, «Как защитить от коррозии пороги Жигулей?», «Какое масло надо заливать зимой в двигатель?», «Какая тормозная жидкость лучше?». Отвечая на вопросы, давая дельные советы, Иван за короткий промежуток времени зарекомендовал себя как грамотный, толковый специалист. Служить стало интересно, появился здоровый кураж. Всё складывалось как нельзя лучше до тех пор, пока вышестоящие начальники не решили, что пора…

…В кабинете дивизионного начальника было людно. Только что закончилась перевозка дизельного топлива, прибывшего в нескольких железнодорожных цистернах, и сюда собрались начальники служб полков для документального оформления полученного количества горючего. Прапорщик Андронюк – начальник дивизионного склада, чрезмерно упитанный, с видом падишаха, сидя за письменным столом, выписывал накладные. Он то улыбался, сверкая золотой фиксой во рту, то ворчал на офицеров, отдавал им указания, учил жизни. А те, почему-то безропотно, принимали его главенство. Майор Кутько сидел за соседним столом и, не вмешиваясь в процесс, подставив под подбородок обе руки, прикрыв глаза, пытался вздремнуть. Видно давала о себе знать вчерашняя попойка. Андронюк принимая очередного «клиента» заглядывал в лежащий перед ним на столе потрёпанный блокнотик, в котором напротив каждой части стояли палочки – количество сделанных рейсов. Пересчитав «колы» он на большом калькуляторе, известным только ему способом, вычислял объём и массу выданного дизельного топлива и записывал результаты в накладную. Очередь дошла до Проворнова. Иван попытался сверить свои данные с данными Андронюка, однако, тот начальственным, не терпящем возражения тоном, заявил:

– Чо ты сверять собрался, у меня всё правильно. Забирай свою накладную. – грубо осадил лейтенанта прапорщик.

– Не «Ты» а «ВЫ», товарищ прапорщик. Я с вами на «брудершафт» не пил. – огрызнулся Проворнов

Лейтенант повернулся к Кутько. Тот, не шевелясь, открыл глаза, посмотрел на происходящее мутным взглядом:

– Если что, потом разберёмся. – буркнул он, глаза шефа опять закрылись.

Делать нечего, Иван взял накладную и отправился в свой полк…

Добравшись до своего рабочего места, открыв книгу учёта, Проворнов обнаружил, что количество дизельного топлива, числящееся за складом полка, превышает его ёмкость и явно не помещается в имеющихся резервуарах. Иван начал судорожно всё пересчитывать, сбегал перемерил горючие залитое в ёмкости. По всему выходило, что у него на складе имелась недостача, превышавшая тридцать пять тонн. Он пересчитал приход по своим данным, получилось, что Андронюк приписал лишнего…

Ближе к вечеру Проворнов отправился за правдой к дивизионному начальнику. Найти его не составляло труда, так как обычно, после приёма цистерн, Кутько и его помощники, а также сочувствующие, собирались на складе в спиртохранилище и дружно отмечали успех прошедшего мероприятия. Так было и в этот раз. Зайдя на территорию склада, Иван направился к спиртохранилищу и уже было собрался заглянуть внутрь, как вдруг на встречу ему, выпучив глаза как рыба телескоп, с лицом свекольного цвета, выскочил шеф. Лейтенант еле успел отскочить в сторону. Кутько пробежал буквально два три метра, остановился, наклонился, задёргался, издавая характерные утробные звуки. Майора рвало. Через минуту, отдышавшись, повернулся к Ивану, вытер рот рукавом шинели и спросил:

– Чего хотел? – лицо его посветлело, свекольный цвет сменился на обычный – красный.

– Я разобрался с накладной, всё пересчитал, здесь ошибка, – протягивая документ начальнику, сказал лейтенант.

– Слушай, сейчас не время, – начал было Кутько.

– Что товарищ лейтенант, недостача на складе? Прощёлкали? Из-под носа растащили? Чем вы там занимаетесь у себя в полку? – в дверях спиртохранилища стоял, довольно улыбаясь, сверкая золотой фиксой, Андронюк, и, обращаясь к Кутько, – Григорич, направь к нему ревизию, пока он весь полк не просрал.

– Всё потом! – рявкнул майор и, повернувшись к Проворнову, – пять капель будешь?

– Нет, не пью, – ответил Иван, крутнулся на каблуках и зашагал прочь.

Несколько дней он думал, как устранить недостачу, оценил все доступные варианты. Наиболее возможным оказался способ, когда надо при реальной заправке техники в путевые листы и раздаточными ведомости записывать завышенные цифры. Но, для списания тридцати пяти тонн для этого требовалось около двух месяцев, а через полтора ожидалась плановая проверка. Да и при хорошем подсчёте эти приписки и манипуляции легко выявить. Походы к протрезвевшему шефу ни к чему не привели, тот по-прежнему не желал разбираться и уходил от разговора. Иван уже представлял, как его за допущенную недостачу снимут с должности и с позором выгонят из армии, а может и в тюрьму посадят… Будущее представлялось в чёрных тонах. Спасение пришло неожиданно…

Проворнов согласно графика первый раз в своей службе проверял гарнизонный караул под охраной которого, в том числе, находился склад авиационного горючего какой-то лётной части, находящейся за добрую сотню километров от места хранения запасов. Иван в сопровождении разводящего побывал на посту, осмотрел резервуарную группу. По прикидкам ёмкость склада составляла примерно пятьсот тонн. Вернувшись с объекта он поделился впечатлениями с начальником караула – эдаким бывалым капитаном:

– Хозяева склада здесь когда ни будь появлялись? Там тонн пятьсот керосина лежит.

– Я не разу не видел, – ответил начальник караула, – Я вообще не понимаю, за чем мы его охраняем. Кому нужен этот керосин? Километров пятнадцать отсюда есть запасной аэродром, так там ещё один склад есть, правда чуток поменьше этого, но залит под завязку. Мы туда ездили снимать железные секции аэродромного покрытия. Ну знаешь, такие панели с дырками и зацепами по бокам. Ими выкладывают полевые аэродромы, а мы их для оборудования учебных площадок на танкодроме тырили.

– И что, никто не охраняет? – спросил Иван.

– Почему никто? Охраняет. Там рядом хутор, на хуторе дед старый. Вот он и сторож всего этого богатства. Ха, а у нас целый вооружённый караул. – и заливаясь смехом, – А там дед с палкой!

– Так он вас не засёк, что ли?

– Да нет, пришёл. Увидел голубые петлицы на кителях и спросил: «Лётчики?». Мы говорим: «Лётчики». А он нам: «Хорошо, будете уезжать, ворота закройте». Сказал и пошёл домой.

В голове Проворнова запульсировала спасительная идея. Внимательно расспросив капитана о месте нахождения аэродрома, Проворнов удалился. Он усиленно, в условиях строжайшей секретности начал готовить операцию…

…Через два дня, рано утром из расположения полка в сторону запасного аэродрома, а точнее находящегося там склада горючего, вышла колонна топливозаправщиком. Три машины были специальным образом подготовлены. Всасывающие рукава были присоединены к системе, номера на всякий случай замазаны грязью, водители проинструктированы и снабжены инструментом для быстрого открытия ворот и откручивания лючков резервуаров. На удивление, аэродром нашли быстро. Ворота аэродрома оказались закрученными на кусок проволоки, а вот складские были закрыты на замок и опечатаны. Не долго думая, «спецназ» службы горючего аккуратно, не портя печати, снял ворота с петель и положил их в сторону. Машины заехали на склад, подкатили к резервуарам. Натренированные бойцы споро открутили болты резервуарных лючков, опустили туда рукава и включили насосы… Дело пошло.

В этот момент на складе появился дед. На вид ему было лет семьдесят, сутулый, в овчинном полушубке, с клюкой в руке, он подошёл к Проворнову, сощурившись посмотрел на петлицы и погоны, спросил:

– Лётчики?

– Ага, лётчики. Приехали керосин освежать, старый заберём, а потом нового привезём.

– Понятно. Сынки, мне накачайте бочку. Ведь обещали. Вон она стоит. – ткнул палкой он в сторону, где стояла двухсот литровая ёмкость.

– Хорошо, – ответил Иван.

– Будете уезжать, ворота не забудьте закрыть, а бочку на входе оставьте, я её сам докачу. – дед махнул рукой и поковылял восвояси.

Намечался явный успех. Иван ликовал. Они приторочили бочку к одной из машин, закачали её керосином, на обратном пути заехали на хутор, сбросили бочку и укатили. Ворота, естественно аккуратно повесили на место…

В течении недели Проворнов совершил ещё три вылазки и все они увенчались успехом. Дед даже перестал подходить. Происходило это в декабре месяце. На складе полка был приличный остаток летнего дизельного топлива, а по технологии, при смешивании его с авиационным керосином в пропорции пятьдесят на пятьдесят получалось полноценное зимнее. Что, в общем и было сделано. Таким образом, недостача была искоренена, проверка прошла успешно, никто ничего не заподозрил. Кутько и Андронюк удивлялись, но так ничего и не поняли…

Так прошло «боевое» крещение молодого лейтенанта, после чего у него на складе недостач не было. Были только излишки…

PS.

Через два года, уже старшего лейтенанта Ивана Проворнова назначили на место, ушедшего на пенсию майора Кутько. Начальник дивизионного склада прапорщик Андронюк узнав о новом назначении сразу написал рапорт о переводе…

Что русскому хорошо…

Огромный, но, грациозный ИЛ прокатился по рулёжке, остановился, к нескрываемому, по детски наивному восторгу и восхищению, стоящих поодаль американских солдат, крутнулся на месте, его двигатели взвыли и заглохли. Открылась рампа и, с любопытством оглядываясь, ступая на раскалённую, словно каучуковую, как бы плывущую в мареве под Боснийским солнцем, бетонку начали выходить новоиспечённые военнослужащие Российского контингента ООН. Завершалась плановая ротация личного состава, это был последний борт, на котором вместе с подразделениями прилетело командование батальона и офицеры, направленные для работы в составе штаба миссии ООН на территории бывшей Югославии. С последними за время перелёта произошли странные метаморфозы. Когда на аэродроме в Рязани они грузились в самолёт были полковниками и подполковниками, а на балканскую землю из тёмного чрева транспортника вышли все как один – майорами.

– Строиться! – пронеслось по взлётке.

Люди, таща одинаковые, объёмные, камуфлированные сумки направились к означенному месту, хаотичное движение как-то быстро превратилось в упорядоченное и на краю бетонки появился длинный двухшереножный строй офицеров и солдат, перед которыми стоял поджарый, спортивного вида полковник – командир батальона. Он спокойно осмотрел своё войско, потом округу и громко сказал:

– Через минут пятнадцать – двадцать подойдут автобусы на которых мы отправимся в расположение батальона. – и, показывая в сторону американцев, с любопытством наблюдавших за происходящим, продолжил – Сейчас все берут сумки, и отходят от взлётки вон на ту лужайку. Там можно перекурить. Предупреждаю, не мусорить и не гадить! По первой команде строиться. Разойдись!

Строй смешался и весёлой балагурящей толпой двинулся к указанному месту…

Вдоль бетонки аэродрома, расплываясь в мареве, катился колёсный бронетранспортёр, он подъехал к месту разгрузки самолёта, свернул в сторону отдыхающих на лужайке людей, подняв пыль, исполнил завидный даже для киношных каскадёров разворот и остановился как вкопанный аккурат между Российскими и Американскими военными. Минуту ничего не происходило, потом, когда пыль улеглась, открылись люки и из утробы боевой машины сначала выглянули, а потом явились на свет три рослых сержанта в форме Российской военной полиции, за ними из командирского люка показался субтильного вида старший лейтенант. Он неожиданно ловко и как-то мягко, по-кошачьи, спустился с брони и направился к командиру батальона, с интересом, наблюдавшим за происходящим.

– Разрешите обратиться, товарищ полковник? – и, лихо козырнув, – Старший патрульной группы старший лейтенант Зыков.

– Здравствуй. – полковник пожал офицеру руку, – Чего хотел?

– Автобусы на подходе, будут через несколько минут. Мы обеспечим вам выход с аэродрома. Разрешите идти?

– Давай, – махнул рукой комбат, и уже повернувшись в сторону скомандовал, – офицеры управления и командиры подразделений, ко мне!

Потом оглянулся вслед уходящему Зыкову, хотел что-то сказать, но отвлёкся на поистине театральное действо…

… Пока их командир общался с полковником три сержанта – здоровяка осмотрелись, разобрались в обстановке. Их взоры устремились в сторону кучкующихся американцев. Они так и стояли в ряд, отдалённо напоминая былинных героев с картины Васнецова. Руки в боки, взгляды орлиные. Вот только коней не было. Средний, самый рослый, прикрываясь от яркого солнца ладонью правой руки, поднял левую вверх, и, как будто увидев там знакомого, крикнул:

– Джон! Хаю-дую-ду! Ченьч! Окей?

Среди американских военных, до сего момента лениво томящихся под жарким солнцем, обозначилось явное оживление. От их группы отделилось три солдата, они так же, зеркально, в один ряд двинулись в сторону россиян. У среднего, рыжего веснушчатого, широко улыбающегося, парня на шее висели связанные шнурками хромовые, сверкающие на солнце новизной, армейские ботинки.

– Well… Giving change… I need a hat. – на ходу, отрывками произнося фразы, прикрывая ладонью голову и демонстрируя тем самым желаемый предмет обмена, говорил американец.

– A fur hat… Э-э, шяпка… солдерс… – добавил второй, видно более лингвистически подкованный.

Они сблизились и встали друг напротив друга. Все радушно улыбались, дипломатия так и пёрла во все щели…

– А-а, понятно, им шапка нужна. А ботинки какого размера? – россиянин, тот что самый здоровый, быстрым движением сдёрнул ботинки с шеи американца, повертел их в руках, внимательно разглядывая, с деловитым видом понимающего обувщика, совместил подошвы, как бы проверяя, одинаковые ли, задрав одну ногу, встав в позу журавля, приложил подошву нового ботинка к своей. – О-о, вроде мой размерчик!

Американцы в это время завороженно наблюдали за действием «торгового партнёра», сопровождая взглядом передвижение своего товара.

– Ща, погоди. Ну, как его… Во! … Аймомент…Паузэ… – сержант забрал ботинки и направился к бронетранспортёру.

Минуты две он копался в недрах боевой машины, при этом из бокового люка торчали его ноги и слегка лоснящаяся от потёртости и загрязнений камуфлированная задница. Потом он, пятясь, уже без ботинок, вынырнул на свет, держа в руках старую помятую шапку-ушанку. Головной убор выглядел так, словно им последние пару лет мыли этот самый бронетранспортёр. Сержант, ничуть не смущаясь, сначала отряхнул своё сокровище, смачно постучав им о собственное бедро, потом, держа шапку на растопыренных пальцах, расправил её, встряхнул, как бывалый продавец из модного бутика демонстрируя красоту дорогого меха и, быстро подойдя к американцу, ловко напялил её ему на голову. Шапка была явно великовата, налезла по самые рыжие брови, меховые уши с оборванными завязками, торчали в разные стороны…

– О! Класс! … Как его…. Вэри Вэл! – сунул он под нос американцу кулак с оттопыренным вверх большим пальцем, – Носи на здоровье!

На лицах американцев появилось выражение то ли удивления, то ли возмущения, а может и того и другого сразу. Так они и стояли, молча, с приоткрытыми ртами, глядя то друг на друга, то на оборотистых русских, которые споро запрыгнули на броню и скрылись в люках. К этому моменту командир патрульной группы занял своё место, бронетранспортёр рыкнул на окружающих дизельным выхлопом и покатился прочь…

Подошли автобусы, новоиспечённые миротворцы быстро погрузились, колонна тронулась…

***

Заместитель командира батальона по тылу подполковник Иван Проворнов, откинувшись в кресле автобуса, с интересом рассматривал пейзажи за окном. Перед его взором, в такт движения колонны, сначала проплывали, покрытые буйной зеленью, Балканские предгорья, боснийские селения с минаретами мечетей чередовались с сербскими деревнями. Если не брать во внимание изредка попадавшиеся сожжённые или разрушенные хутора, то картина складывалась относительно мирная. Но с приближением к месту назначения война всё явственнее и явственнее напоминала о себе. Путь колонны пролегал через посёлки, практически, полностью сметённые междоусобицей. Автобусы проезжали по улицам, уставленным остовами обгоревших, побитых снарядами и пулями, смотрящими на миротворцев тёмными глазницами разбитых окон и проломов, домов. Местами, сквозь развалины начали пробиваться кусты и деревья. Повсюду стояли предупредительные таблички – «Мины». На светло сером, добротного качества асфальте то и дело попадались поперечные ряды тёмных, аккуратных, квадратных, полметра на полметра, расположенных в шахматном порядке заплат – следы стоявших там когда-то фугасов.

Иван смотрел на свидетельства людского безумия и мучительно пытался понять и представить себе, как вчерашние друзья и соседи, родственник могли дойти до взаимного геноцида. Откуда появляется лютая ненависть к себе подобным? Почему люди поддаются воздействию закулисных кукловодов и послушно идут убивать друг друга? И за что? На ум пришла сказка про путешествия Гулливера. Там две страны лилипутов бескомпромиссно воевали между собой из-за неразрешённых противоречий – они не смогли договориться, с какой стороны правильно разбивать яйцо, с острой или тупой. Так и здесь, одни молоко называют «МЛЕКО», а другие – «МЛИЕКО», и, выходит так, что эта «большая» разница позволяет пускать соседу кровь. Как же легко из мирного обывателя сделать бездумного жестокого убийцу! Надо только дать ему идею и показать виновника всех его бед…

Невесёлые мысли прервала команда – «К машине». Прибыли. Автобусы проехали КПП и остановились на просторном плацу перед зданием аэропорта, над фасадом которого красовалась надпись – «AERODROM». Это была знаменитая Клисса, расположение Российского батальона ООН.

Спешились. Построились. Аэропорт за спиной, справа, огороженный лёгкими, прозрачно-сетчатыми металлическими секциями, заставленный бронетранспортёрами и автомобилями, выкрашенными в белый цвет, автопарк. Слева – ровными рядами расположились, опять же, белые, похожие на двадцатитонные железнодорожные контейнеры, жилые домики. Прямо перед прибывшими, замыкая квадратное обрамление плаца, разместился двухэтажный, собранный из тех же контейнеров, штаб батальона. Всё вокруг, техника, здания и сооружения, столбики, ограждения, было выкрашено в ярко белый цвет, и везде крупными чёрными буквами обозначена принадлежность – UN. Исключение составляли лишь здание аэропорта, и вышка управления полётами, как капитальные, не временные строения, сохранившие свой изначальный вид. Да ещё прожекторные мачты, бывшие когда-то в красно-белом цвете, а ныне просто ржавые.

Перед строем вышли офицеры штаба батальона и представители Московского начальства. Людей проверили, распределили по подразделениям, определили кто где будет жить, представили командиров и начальников, довели распорядок, сориентировали, где и что находится, отпустили обживаться…

Проворнова вызвал комбат. В кабинете, куда зашёл Иван, уже находились остальные заместители, причём и старые, и вновь прибывшие. Дело в том, что командование батальона в этот раз, по решению Московского начальства, менялось полностью. За командирским столом сидел генерал, прибывший для контроля ротации контингента. Все разместились на имеющихся стульях за столом и вдоль стен, началось совещание. Особо нового начальники ничего не сказали. На приём дел и должности определили три дня. По Российским реалиям маловато, конечно, но тут ситуация особая, придётся поднапрячься. В конце совещания генерал уделил внимание каждому направлению деятельности, когда очередь дошла до тыла, он акцентировал внимание на случаях воровства горючего в подразделениях батальона. В штабе имелось несколько, полученных от руководства миссии ООН факсов, в которых излагались факты «неправильного использования дизельного топлива патрулями Руссбата». Говоря проще, там описывались случаи продажи горючего местному населению. Новому заместителю по тылу предстояло это замять, списать и впредь не допускать.

Вечером был дружеский ужин двух командований. За большим, богато накрытым столом, как водится, после очередной рюмки разговор зашёл о делах. Слово за слово, затронули тему воровства горючего. Старый комбат, добродушного вида, упитанный, лысеющий полковник, с раскрасневшимся от спиртного лицом сказал, как отрезал:

– Моя позиция однозначная. Чем больше у пендосов сопрут, тем лучше. И нечего на это время тратить. Они не обеднеют.

«Возможно по этой причине их всех и меняют» – подумал Иван. Новый командир эту позицию не разделял, напирал на совесть и международный авторитет. Из чего Проворнов сделал вывод, что бороться с этой проблемой придётся. Вот только как, он пока не представлял. Так, в общем-то, обыденно и рутинно была открыта новая страница в службе молодого подполковника Ивана Проворнова…

На утро следующего дня, собрав подчинённых начальников служб, прихватив с собой курсанта-переводчика, Проворнов направился в службу тыла миссии. Так как всё обеспечение батальона проводилось через структуры ООН, первым делом он решил провести сверку имущества, числящегося за Российским контингентом. Познакомившись с руководством и служащими Иван попросил их дать конкретные цифры, на что моментально получил одобрительный ответ:

– Хорошо, сейчас распечатаем ведомости, – пояснил переводчик.

Проворнов даже не понял, как это – «сейчас». Он представил, огромные книги учёта, из которых надо было сделать выписки, сформировать ведомости и, лишь потом, распечатать. И к этой работе он был готов! Представления Ивана об учёте материальных средств рушились на глазах, приводя его в некоторое замешательство. Оказывается, что весь мир давно перешёл на автоматизированный учёт, и никто не ведёт вручную архаичные амбарные книги. В общем, на глазах у подполковника, сотрудник миссии – колоритный филиппинец, за десять минут распечатал ведомости с полным перечнем имущества, числящегося за батальоном. Пачка получилась толстая, клерк взял её, подравнял и с доброжелательной улыбкой вручил Проворнову. У Ивана опять возникли сомнения:

– Такая пачка ведомостей и ни одной подписи?! – возмутился он, обращаясь к улыбчивому сотруднику миссии, – Кто-то должен заверить эти ведомости.

– О! Okay! – внимательно выслушав переводчика, сохраняя улыбку, ответил клерк.

Он сел за компьютер, что-то быстро набрал, отправил на печать, достал из принтера лист бумаги, расписался в нём и вручил его Ивану. Тот, всё ещё недоверчиво, принял лист с подписью, сел за стол, быстро, выборочно пролистал и, увидев прямо-таки огромный перечень, спросил:

– А если мы при пересчёте имущества обнаружим несовпадение, как следует поступить?

– Не беспокойтесь. Нет ни каких проблем. Придите к нам, мы допишем. – с той же улыбкой ответил через переводчика филиппинец.

Мысленно Иван одновременно и удивился, и посмеялся над ситуацией, но виду не подал. Самое интересное, что этот доброжелательный иностранец даже гипотетически не допускает, что в подразделении может быть недостача. И уж точно, он и представления не имеет, что если Российский тыловик обнаружит излишки, то ни в коем случае их не обнародует. Запас карман не тянет! А уж как его использовать, покажет время и обстановка. Короче, на том и расстались…

Поползли, то убыстряясь, то замедляясь как дорожка бегового тренажёра однообразные, хотя, и не скучные будни. Проворнов быстро разобрался во всех хитросплетениях жизни батальона. Процесс познания был не без сюрпризов. Так ему пришлось улаживать конфликт во взводе обеспечения комендантской роты. Решался вопрос закрепления вновь прибывших водителей за техникой. Процесс обыденный, даже рутинный. Но это, как оказалось, на первый взгляд. Скандал не на шутку разгорелся в среде контрактников именно из-за конкретных машин. Иван долго не мог понять, в чём же дело, но после тщательного разбирательства и изучения ситуации понял, что дело заключается в престижности, а точнее в доходности конкретных должностей. Он с удивлением узнал, что самая престижная должность в водительской среде – это водитель ассенизационной машины. Казалось бы, ну какая радость возить фекалии?! А вот коммерческая сторона вопроса говорила об обратном. Радость была, и выражалась она в немецких марках. Дело в том, что в округе, после войны была разрушена вся инфраструктура, коммунальные службы отсутствовали, а люди-то жили. Практически во всех домах у местного населения в качестве канализации были оборудованы септики. Так вот, водитель– ассенизатор первую половину дня выполнял свои прямые обязанности, то есть, опорожнял септики на постах и в подразделениях батальона, а вторую половину посвящал местному населению, за что получал чистый доход в иностранной валюте.

Вторым по значимости и доходу был водитель хлебовозки, принцип заработка тот же, сначала развозился хлеб по подразделениям, а потом оказывались услуги пекарям по доставке продукции в магазины региона. Третьим по прибыльности считалось место водителей топливозаправщиков, которые самостоятельно выполняли задачи по подвозу горючего на посты и объекты гражданской инфраструктуры.

В общем, разгоревшийся конфликт по сути свёлся к делёжке доходных мест между водителями, а командир роты, по неопытности не смог своевременно адекватно отреагировать. Проблему решили, назначив тех, кто не принимал участия в борьбе за «большой кусок» и организовав тотальный контроль за работой указанной техники. К слову сказать, контроль этот был эффективен, но, до определённого времени, пока не стал невыгодным. Как всегда, поступили задачи по обеспечению «важных» мероприятий, требующих неучтённых затрат…

В один из дней Проворнова неожиданно вызвал комбат. Сам по себе факт вызова не настораживал, такое бывало и не раз, когда возникали неплановые задачи, но сейчас, войдя в кабинет и взглянув на командира, Иван понял, что на сей раз случай неординарный.

– Заходи, присаживайся. У меня не очень приятный, но весьма конфиденциальный разговор, – с порога встретил своего заместителя по тылу полковник. – К нам едет заместитель министра.

– Понятно. Но, почему конфиденциальный и неприятный? К нам всегда кто-то приезжает. – ответил Иван, усевшись за стол.

– Проблема в том, что он едет полуофициально. То есть, для вида, конечно, он посмотрит, как мы тут живём, но основная часть визита посвящена отдыху. – комбат глубоко вздохнул, демонстрируя глубокое сожаление и озабоченность, – Наша задача всё это обеспечить. Надо договориться с гостиницей на одни сутки, в Вуковаре есть специально отремонтированные номера для особых гостей миссии, а потом ещё на пару дней где ни будь на побережье. Сам понимаешь, всё должно быть оплачено и без огласки. Не забудь про питание, напитки ну, и может ещё чего захочется начальству. Ты подумай да прикинь, сколько денег на это надо и где их взять. Я надеюсь, что ты прекрасно понимаешь, что у меня их нет и взять негде.

Проворнов слушал комбата, а в уме уже прикидывал, с чего начать. Толи с ассенизатора, толи с хлебовозов, а может сразу цистерну бензина слить налево? Уточнив всё, что необходимо, Иван отправился к себе, собрал подчинённых начальников служб, в общих чертах обозначил ситуацию, выслушал каждого, из чего сделал выводы, что самый короткий и надёжный путь, это продажа примерно пяти тонн бензина или дизельного топлива. Дело щекотливое, но деваться некуда. Для чистоты действий и самоуспокоения пошёл к комбату, доложил свои соображения. Тот внимательно выслушал и ответил:

– Ты меня в свою мафию не затягивай. Задачу выполнять надо. Делай, как считаешь нужным, но, держи всё под контролем.

На том и порешили.

На следующий день Проворнов с переводчиком отправился в тыл миссии, чтобы договориться о выделении номера в гостинице. Его не покидала надежда, что заместителя министра можно будет разместить за счёт ООН. Их встретил тот же приветливый филиппинец. Он внимательно выслушал просителей и задал вопрос:

– Как будет оплачиваться проживание, на месте или предварительно счёт выставить?

– Но, это же заместитель министра! – возразил Иван, – Он как VIP-персона должен приниматься за счёт администрации.

– Так мы его не приглашали, – с улыбкой ответил клерк и, дождавшись перевода спросил, – А ему что, командировочные не платят?

Проворнов понял, что сэкономить не удастся, придётся платить.

– Хорошо, мы сами всё оплатим, просто обеспечьте нам хороший номер.

– Well. No problem. – расплылся в своей добродушной улыбке филиппинец.

Здесь перевода не требовалось…

Встреча заместителя министра прошла хорошо, всё получилось. И батальон ему показали и в море искупали… Уезжал он довольный и счастливый, искренне всех поблагодарил за гостеприимство, но, про затраты даже словом не обмолвился… только попросил подарить ему «кофеварку хорошую» и вентилятор напольный в багажник служебной машины кинуть…

Последние пожелания высокого гостя заставили Проворнова решать другую проблему – списание числящейся, но «подаренной» бытовой техники. А разгуляться было где, приличное количество телевизоров, видеомагнитофонов, музыкальных центров, кофеварок, вентиляторов, кондиционеров и кухонных комбайнов размещалось в жилых помещениях. К тому же заказы на её поставку из Москвы поступали с пугающей стабильностью. В общем, Ивану надо было выкручиваться из сложившейся ситуации. Для этого надо было создать запас излишков в означенной номенклатуре, чем он и занялся…

Как всегда, прихватив переводчика, Проворнов отправился к уже знакомому филиппинцу. Тот как всегда радушно встретил, ответил на все вопросы, показал образцы документов, оформляемых для списания и спросил, что, сколько и по какой причине подлежит списанию. Иван перечислил технику, которая, якобы, поломалась. Мол, ремонтировали, да ничего не получилось. Короче, надо списывать и получать новую. А то как же без телевизоров и вентиляторов службу нести?

В конце разговора филиппинец пригласил одного из своих помощников, который занимался списанием имущества. Он через переводчика объяснил Ивану, какие документы надо подготовить, в какое время привезти на свалку поломанную бытовую технику для проверки. Уточнив все нюансы, Проворнов отправился организовывать подготовку документов и имущества к оговоренной процедуре…

К назначенному времени на свалку доставили бытовую технику согласно перечню, указанному в документах. Туда же, на белом грузовичке подъехал и представитель миссии – помощник филиппинца, не менее улыбчивый и доброжелательный афроамериканец. Он сверил инвентарные номера выложенной в ряд техники и убедившись, что всё точно, достал из кузова Тойоты кувалду и характерными знаками попросил одного из солдат, приехавших с Проворновым разбить представленное имущество. Что и с искренним старанием было тут же выполнено. После чего, клерк поставил печати на акты, взял один экземпляр, с довольным видом сел в машину и уехал.

Проворнов находился в некотором замешательстве. Всё произошло как-то быстро, теперь вместо списанной техники перед ним лежали обломки. Что делать-то? Он немного подумал и решил, что не всё потеряно.

– Собирайте обломки, везём обратно, – дал он команду.

Бойцы, хихикая, быстро загрузили всё что осталось от телевизоров, кофеварок и прочего. Обломки привезли на вещевой склад, там занялись обратной сборкой.

Через пару недель к списанию была готова очередная партия имущества. Только теперь в своей основе, это была та самая разбитая, но склеенная, скрученная, скреплённая и перенумерованная техника, к старой, уже битой, добавили и часть новой. Её для лучшей сохранности предварительно раскрутили, разобрали на несколько основных узлов и слегка наживили. При аккуратном, не сильном ударе в определённое место, например, телевизор рассыпался на запчасти, создавалась довольно убедительная видимость разбитой техники. Даже репетицию провели.

Процедура повторилась снова как под копирку, с той лишь разницей, что бойцы кувалдой махали грамотно и осторожно. Якобы разбитую технику снова собрали и отвезли на восстановление и замену инвентарных номеров.

Вместо «списанной» бытовой техники со складов миссии получалась новая. Таким нехитрым способом Иван создал приличный «подарочный» запас имущества, а жизнь пошла своим порядком. Порядком, который был заведён ещё за долго до приезда Проворнова…

***

По ухоженной, не широкой, но, добротно сделанной хорватской дороге в сторону Венгерской границы, громко шелестя внедорожными шинами, катился Русский УАЗик, белого цвета с нанесёнными на борт чёрными большими буквами – UN. В машине, расслабившись, томясь в предвкушении отдыха, сидели четыре человека. И так им было хорошо! Ещё бы, первый выходной за два месяца! Да не просто выходной, а с возможностью выехать в соседнюю страну, где нет войны и разрухи. Это же отпуск. Пусть маленький, но, отпуск!

Иван Проворнов, развалившись на переднем правом сиденье, с любопытством рассматривал проплывающие за окошком пейзажи. Его попутчики шутили, травили анекдоты, хохмили. Так, в добром расположении духа они доехали до Венгерского города Печ, оставили машину на стоянке и отправились гулять по центру. Им нравилось всё, и всё было в диковинку: и длинная пешеходная улица с выходящими на неё обихоженными фасадами домов, и дорожки, выложенные цветной брусчаткой в виде различных узоров, и зимние цветы в горшках на фонарных столбах, и цены в магазинчиках. Всё радовало и располагало к добродушию, а наличие у каждого пачки американских долларов в кармане, прямо скажем, окрыляла. Они зашли в первый попавшийся банк, поменяли свои «зелёные» на форинты, а курс был весьма выгодный, и с головой погрузились в шоп-тур…

Экскурсия по городу и его торговым точкам проходила успешно, но не без проблем. Ивану и его соратникам явно не хватало лингвистических знаний. Мало того, что они толком не знали английского или немецкого, а тут ещё и венгерский примешался. Общение с местным населением реализовалось на смеси трёх языков с мощной поддержкой жестикуляции…

Время пролетело быстро, пора было собираться обратно. Но друзья перед отъездом решили отобедать, а по сему занялись поиском ресторанчика или кафе. Выбор путешественников пал на заведение, расположенное в самом центре, напротив городского оперного театра. Над входом в ресторан висела, красиво исполненная, сверкающая золотом, табличка с непонятной надписью на венгерском языке.

Иван уверенно потянул ручку двери и вошёл в фойе, друзья последовали за ним. Их встретил приветливый швейцар в фраке с яркими галунами, молча, но учтиво проводил до гардероба, помог снять куртки. Окружающая обстановка чем-то напоминала царский дворец. Большие, сверкающие начищенной медью и хрусталём люстры, затейливая лепнина на потолке и стенах, тяжёлые, шитые позолотой портьеры на окнах, картины в причудливых массивных багетах, всё благоухало богатством и основательностью. Окружающее великолепие и наличие форинтов в кармане сделали своё дело. Друзья почувствовали себя аристократами.

В зале ресторана было свободно, Проворнов выбрал уютное место у окна, остальные единогласно последовали за ним. К столику, за которым разместились друзья, подошёл официант, одетый в строгую наглаженную униформу тёмно-вишнёвого цвета, с перекинутым через левую руку кипельно-белым полотенцем. Он учтиво поклонился и что-то произнёс с вопросительной интонацией на венгерском языке.

– Ду спик инглиш? – с видом английского лорда спросил один из путешественников.

Официант молча отрицательно помотал головой.

– В венгрии немецкий должны знать хорошо. Шпрехен зи дойч? – включился в лингвистические изыскания второй.

Опять молчаливое мотание головой и недоумение во взгляде.

– Ну а руссуий-то хоть знаешь? – немного надменно, и несколько иронично спросил третий.

Официант выпучив глаза, как будто его кто-то начал накачивать изнутри, замотал головой:

– Nem értem. – он явно испугался.

Иван по характерному мотанию головой и явно испуганному виду понял, что официант их не понимает. Он показал пальцем на карандаш, в руке ресторанного работника, потом жест перевёл на себя. Тот понял, протянул его Проворнову. Иван взял салфетку, развернул её, расстелил перед собой и начал рисовать.

– Так, сначала салат, или как её там – закуска. Он нарисовал помидор, огурец и ребром ладони изобразил шинкование. – Ферштейн?

Официант заулыбался и закивал головой.

– На горячее предлагаю рыбу, – Проворнов окинул взглядом своих товарищей.

Те одобрительно кивнули.

– Тогда так, – Иван нарисовал рыбу, опять посмотрел на официанта, – А так, ферштейн?

– Йа! – неожиданно ответил тот, по всему выходило, что отдельные слова он всё же знал.

– Хорошо. Тьфу ты! Э-э-э, зэр гут. – изрёк окрылённый Проворнов и, обращаясь к спутникам, – Рыбу с грибным соусом?

– Ага, – в один голос ответили заинтересовавшиеся необычным диалогом «Графья».

Иван весело посмотрел на официанта и нарисовал соусницу, а внутри неё гриб.

– Йа –йа! – уже счастливо улыбаясь подхватил официант, его глаза вернулись в орбиты.

– Теперь десерт. – продолжил, всё больше увлекаясь, Проворнов.

Он перевернул салфетку, нарисовал на ней кофейную чашку, внутри написал слово «Coffee», взглянул на официанта. Тот одобрительно кивнул. Потом Иван нарисовал параллепипед, изобразил на нём полоски – как бы слои пирога. После чего положил карандаш, и глядя в глаза собеседнику демонстративно облизнулся, как кот слопавший добрую порцию сметаны и правой рукой погладил живот, при этом, изображая крайнее удовольствие.

– Igen, igen. – теперь счастливо смеясь, кивая, отреагировал официант, – А-а, йа, йа!

– И винца бы не мешало взять, – под всеобщее одобрение вставил один из спутников.

– Понятно, – Иван рядом с кофейной чашкой нарисовал бутылку и фужер.

Официант уверенно кивнул. В это время к ним подошёл, одетый в строгий тёмный костюм молодой человек и что-то тихо спросил у официанта, тот, слегка отклонившись в сторону подошедшего, но не отворачиваясь от своих гостей, так же тихо ответил. Они повернулись и стремительно удалились.

Вокруг путешественников закрутился хоровод. Сначала принесли вино, точнее привезли на сервировочном столике. Официант виртуозно продемонстрировал этикетку своим клиентам, акцентированно демонстративно открыл бутылку, извлечённую пробку аккуратно клеймом вверх положил на маленькую тарелочку и поставил перед «аристократическим обществом», с нескрываемым любопытством, наблюдающим за процедурой.

– Это нам надо проверить качество пробки и клеймо, прочитать год разлива. – со знанием дела сказал один из друзей.

Официант обернул бутылку салфеткой и приготовившись наливать, вопросительно посмотрев на гостей, застыл, напоминая слегка наклонённый чайник.

– Надо определить кто будет снимать пробу, – изрёк всё тот же знаток.

– Биттэ, – Иван подвинул свой бокал.

Официант налил примерно треть, Проворнов с деловым видом понимающего дегустатора пригубил бокал. Вино, конечно, было потрясающее. Во всяком случае Ивану до этого дня не приходилось пробовать подобного. Он утвердительно кивнул. Официант налил всем, трапеза началась…

В больших глубоких тарелках подали салат, состоящий из нескольких сортов мяса, смеси свежих и маринованных овощей, каких-то диковинных специй. Много и очень вкусно, съели быстро. Потом пришла очередь рыбы. Её принесли в объёмных, овальной формы блюдах, на которых лежали, обложенные печёным картофелем и овощами, крупные куски осетрины…

С горячим справились с трудом, но, мужественно упираясь, все четверо с честью вышли из борьбы с пищевым изобилием, оставив совершенно чистые тарелки. Победу дружно запили вином. В это время подали кофе и к столику подошли четверо официантов, каждый из них держал в левой руке, приподняв на уровень груди. По тарелке с каким-то блюдом. Правые руки у всех были манерно заведены за спину, как у заправских танцоров. Они выстроились перед гостями в ряд, к ним стремительно подошёл тот самый молодой человек в костюме, в руках у него был небольшой, горящий факел, он ловким движением провёл им по тарелкам. Блюда вспыхнули каким-то сине-розовым пламенем…

Подержав горящие тарелки несколько секунд, а огонь погас довольно быстро, официанты грациозно поставили их перед обалдевшими и застывшими от восторга друзьями…

… Это было нечто вроде русских блинов, сложенных слоями, перемазанными каким-то ароматным кремом с дроблёными орехами, и сверху полито расплавленным шоколадом…

Десерт был проглочен моментально. Дело дошло до расчёта. Проворнов жестом подозвал официанта и сымитировал работу на калькуляторе, тыча указательным пальцем правой руки в ладонь левой. Венгр сообразил, кивнул и удалился, через несколько минут появился вновь, положив перед Иваном аккуратную кожаную папочку, внутри которой находился кассовый чек с цифрами. Сумма оказалась совсем не большой, примерно по пятьдесят долларов на каждого, друзья дружно скинулись, Иван положил деньги в папку и с улыбкой передал официанту. Тут один из путешественников, тот который оказался знатоком винной процедуры, изрёк:

– Мужики, а я слышал, что у них положено давать чаевые. Это правила хорошего тона.

Иван полез в карман, достал горсть монет – форинтов, высыпал на стол.

– Всё равно они нам в Хорватии не нужны, чё железо в карманах-то таскать.

– Точно! – опять единогласно подтвердили товарищи.

Все начали шарить по карманам и высыпать в общую кучу Венгерскую мелочь. В минуту в центре стола образовалась приличная горка монет. Проворнов пересчитал, получилось примерно полторы тысячи форинтов, он опять жестом пригласил официанта и подвинув в его сторону импровизированный банк произнёс с добродушной улыбкой:

– Битте зер. Данке шон.

Официант всё понял моментально, он быстро сгрёб монеты, высыпал их в карман фартука и удалился…

Друзья довольные, счастливые и сытые встали из-за стола и направились к гардеробу. Там их уже ждал знакомый официант, он каждому помог надеть куртку, крутился вокруг них, что-то щебетал на своём языке, потом подбежал к выходу, открыв дверь начал учтиво, как заправский мажордом кланяться и … на ломанном русском ровно четыре раза произнёс:

– Дасфитания…

Весь обратный путь был посвящён обсуждению впечатлений от вкуснейшего обеда и, особо, высоклассному обслуживанию.

– Вот, что значит Европа! – восхищались друзья, и восторгу не было предела.

Поздно вечером в одном из домиков – контейнеров собрались офицеры Русбата. Иван со своими попутчиками наперебой делились впечатлениями о поездке и, конечно, центральное место в их повествовании занимал рассказ о походе в ресторан. Когда дело дошло до чаевых и поклонов на выходе из ресторана, один из присутствующих – старожил в ООН спросил:

– А сколько дали-то?

– Да немного, полторы тысячи форинтов, – ответил, всё ещё пребывающий в аристократическом дурмане, Проворнов…

Дружный хохот прервал его парение в эйфории. Отсмеявшись тот же ветеран сказал:

– Мужики, вы ему месячную зарплату выдали, – и он опять залился смехом, – И кормили они вас разумеется самым дорогим. Вы им своим посещением бизнес двинули в гору…

«Графские титулы» осыпался с путешественников как яичная скорлупа…

Иван Проворнов с друзьями ещё не раз ездили в Печ, но теперь их обеды стоили не более двух – трёх долларов, а тот ресторанчик, что напротив городского оперного театра, вроде как бы и не замечали…

Банкет для…

Заместитель командира дивизии по тылу полковник Иван Проворнов сидел в своём, недавно отремонтированном кабинете, за новеньким письменным столом, обхватив голову руками. Его взгляд упёрся в записную книжку – ежедневник, открытый и лежащий перед ним. На развёрнутых страницах мелким почерком по пунктам был записан примерный план предстоящих мероприятий. Иван напряжённо думал, перебирал в уме все возможные варианты. Как бы чего не пропустить…

Сегодня утром, на совещании командир дивизии ошарашил своих заместителей:

– Ну, что товарищи, настал момент истины. К нам едет Верховный Главнокомандующий. В предварительной программе осмотр объектов, награждение офицеров и праздничный банкет с ветеранами. – он как-то с сожалением посмотрел на заместителя по тылу, – Обедать будут у здесь у нас. Время на всё про всё – месяц…

…Проворнов ещё раз выверил свой записи, взялся за телефонную трубку и вызвал своих начальников служб, времени не было, пора было ставить задачи и организовывать работу. Пришли подчинённые, вместе обговорили весь сценарий визита и маршрут Верховного. Определили, что надо сделать и зону ответственности каждого. Всё постепенно вставало на свои места, но не ясно было одно – где брать средства. Иван углубившись в процесс решил посоветоваться с командиром дивизии. Тот, выслушав своего начальника тыла, добавил задач. И КПП пора отремонтировать, верховному стыдно показывать, и на центральной аллее городка необходимо фонарные столбы поменять, да и дороги не мешало бы заасфальтировать. На вопрос о финансах развёл руками:

– На то ты и зам по тылу, чтобы средства добывать.

Иван потратил день на то, чтобы определить примерные затраты на все задачи, включая фонари, асфальт и званый обед. Получилась астрономическая сумма. Следующий день ушёл на переговоры о возможной помощи с местными бизнесменами, директорами предприятий и организаций. Везде получил заверения в искренней любви, уважении и … вежливый отказ. Оставался последний вариант, Проворнов написал письмо на имя губернатора, подписал у комдива и отправился в администрацию области. Иван шёл напролом, готовился к «штурму» приёмной, однако, к его удивлению, всё оказалось гораздо проще. В приёмной его выслушали, доложили губернатору, а тот сразу же принял, выслушал, прочитал письмо, вызвал своего зама и поставил задачу организовать работу и помочь военным подготовиться к встрече. Заместитель губернатора пригласил Проворнова к себе в кабинет, где они ещё раз обсудили перечень необходимых работ, их стоимость, в завершении разговора он сказал:

– Надо написать ещё одно письмо, где вы попросите, чтобы все работы выполнила вот эта фирма, – он написал на листочке название, – Сумму не указывайте, потом разберёмся.

На том и расстались. Иван ликовал! Со строительными работами всё было решено, оговоренное письмо уже через час было в нужном месте, а ещё через пару часов Проворнов обходил объекты будущих работ с директором, определённой в областной администрации, фирмы. Тот внимательно всё осмотрел и сказал:

– Значит так, мы будем представлять акты выполненных работ по каждому этапу, вы подписываете, я передаю документы в администрацию, они перечисляют вам деньги, а вы перегоняете их мне. То есть, сколько получили, столько и отдали. Математика проста. – он посмотрел на Ивана оценивающим взглядом, мол, понял ли его полковник или нет.

А что полковник? Он всё понял. Только для него самое главное было задачу выполнить. Какая разница, кто будет делать, да за какие деньги? Да и деньги-то эти чужие. Ивана даже не смутила итоговая сумма, названная директором фирмы, которая раза в три превышала расчётную. В общем, работа закипела, и строители не подвели. Не подвёл строителей и Проворнов…

Оставалась не решённой проблема организации банкета. Быстро пролетел месяц, уже радовал глаз начальства отреставрированный КПП, на дорогах лежал свежий асфальт, светили новенькие фонари, преобразились фасады казарм и столовая, но, нерешённым оставался один вопрос – денег на банкет так и не было. Вернее, то что было, не позволяло организовать мероприятие на должном уровне. За несколько дней до приезда Верховного прибыли представители служб охраны, протокола и обеспечения. На совместном совещании отработали весь маршрут передвижения и сценарий. Дело дошло до обеда и слово взял личный повар:

– Нас всего двое, продуктов, которые мы привезли с собой всего на одиннадцать человек, наш официант обслуживает только стол, за которым будет сидеть Верховный и сопровождающие его лица. Готовить мы будем вот эти блюда, – он передал меню, отпечатанное на стандартном листе бумаги Проворнову, – Ваша задача на всех столах изобразить то же самое.

Иван внимательно изучил документ и, попросту, обалдел. Где взять все деликатесы, указанные в меню? Он всё же решился возразить:

– Мне всё понятно, – стараясь говорить убедительнее, сказал он, – Мы всё сделаем как надо, не сомневаюсь. Проблема только в продуктах. У нас, к сожалению, нет этого перечня, да и денег на их закупку взять негде. А накормить надо примерно триста пятьдесят человек.

В помещении повисла гнетущая тишина, местные начальники, казалось, зажались, как бродячие псы, ожидающие удара палкой… Ситуацию разрядил полковник – руководитель группы охраны:

– Я знаю, как помочь беде. Думаю, всё будет хорошо, мы решим эту проблему, – и обращаясь к Проворнову, – Иван, давай после совещания с тобой поговорим на эту тему.

Когда все разошлись, они уединились.

– Слушай, идея в следующем, – начал полковник, – Ты же знаешь, что на обед с Верховным будет рваться весь местный истеблишмент. Так везде бывает, престижно это, они друг перед другом соревноваться ещё будут – кого пригласили, а кого нет. Ну, вот. А мы будем пускать только тех, кого ты определишь, а ты с них за пропуск продуктами. Ну, въехал?

– Всё понял, – ответил Иван, – Я сегодня прорабатываю список, передаю тебе, а ты на них пропуск оформляешь. Так?

– Так. Только пропуск они получат, когда ты подтвердишь, что они внесли свою долю продуктами. – уже смеясь ответил полковник.

Иван тут же начал обзванивать местных воротил бизнеса, в общем-то, тех же самых, что и месяц назад. Только теперь разговор был совершенно другой. Все они уже пытались забронировать себе место на званом обеде, но практически всем было отказано. Приглашались только ветераны, представители администрации области и города, командование округа и дивизии, пресса. Так что известие о возможном получении пропуска на банкет действовало как предварительная щедрая оплата за услугу. Продукты пошли нескончаемым потоком, обеспечили сразу и всем необходимым, даже больше…

Таким хитрым, даже мудрым способом была решена проблема организации обеда для более чем трёхсот пятидесяти человек, на высочайшем уровне без каких-либо финансовых затрат. Все стороны выполнили свои обязательства и, естественно остались довольны.

Мероприятие прошло хорошо, без срывов и эксцессов, гостям понравилось всё.

С тех пор прошло не мало лет, некоторые общественные деятели, попавшие на тот банкет к верховному, купив пропуск за колбасу и корейку, сегодня трудятся в столице, частенько выступают с экранов центрального телевидения, говорят умные и правильные вещи. А кто-то и сбежал за границу, спасаясь от правосудия…

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg