«И ещё одна встреча…»

Сегодня редкая встреча. Не каждый год удается вытащить Гольдина на наши посиделки. Но если уж удается, то нужно быть готовым к тому, что он напьется до бесчувствия. Пока что язык у него не заплетается и речь еще связная, но он уже вошел в раж. Мы молча слушаем, наблюдая, как в нем набухает ярость.

— … и эти сссуки… у них, понимаешь, смертность низкая… они, ссуки, деньги гребут с родственников. Я, еврей, я ни гроша не беру. А они, русские… да что грить, мальчишки, говнюки, не умеют ни хера. А я режу только тех, кого они боятся. Да.

Взгляд его тяжелеет, тормозит не бутылке, он наливает себе еще и замолкает, думая о своем. Гольдин известный хирург-онколог. Известный тем, что ведет палаты смертников. Статистика его пациентов, увы, печальна.

Пока он погрузился в свои мрачные мысли, мы с Рюмом начинаем наш вечный спор о вере. Рюм — агностик, и любит меня подзуживать.

— А ты спроси у Гольдина, были у него, кто с того света возвращался?

— О чем это вы? — непонимающе взирает на нас Гольдин.

— Ну, Войно-Ясенецкий, хирург, святой вот у них, — Рюм кивает на меня, — писал, что люди возвращаются с того света и помнят, что там было. С тобой они таким делились?

Гольдин тяжело молчит. Потом отхлебнув глоток, начинает новый, мутный рассказ:

— Этого я не знаю. Кто такое скажет, если есть? Вот одно было. Случай один. Недавно. Мужик у меня умер. Прямо во время обхода. Я ему прямо на полу стал делать массаж сердца. Открытый.

— То есть ты разрезал ему грудную клетку…

— Слушай, да какая тебе разница, как это было? Что я резал, чем резал, что зажимал? Важно, что он ожил…

— И что?

— Да ничего, — говорит Гольдин. — На следующий день он ушел. Выписался. Не стал делать операцию. Просто ушел. Не сказал ни слова. И откуда мне знать — почему. Я вообще ничего не знаю…

Гольдин засыпает. Рюм ухмыляется, внимательно смотрит на меня. А мне — мне пора собираться домой…