«Импровизация»

Граменицкая Елена ИМПРОВИЗАЦИЯ

Тик так, тик так. Бездушные стрелки дрогнули, перешагнув за одиннадцать вечера, начали новый отсчет.

Осталось 60 минут или около того. Сегодня время плавится, насмехается над физикой. То оно аморфно, то непредсказуемо подвижно, ткет собственную явь. Седой старик раскачивает весы, дразня относительность. Один час — как мало для счастья, как — мучительно долго для ожидания.

Перо скрипит по бумаге, нанизывая бусины чудного и незнакомого подчерка. Рука уже не моя, ее пожрала пустота. Буквы местами дрожат, путают строчки. Пронизывающий холод крадется из темных углов спальни, сковывает пальцы, ледяными щупальцами скользит по позвоночнику, обвивает кольцами шею, сбивая дыхание, спускается к груди, где упрямо колотится сердце…

Первое воспоминание…

— Сегодня идем в гости к Ваньке. Сто лет не видались, — мимоходом кидает муж. — Познакомишься с его половиной, почувствуешь разницу между ширпотребом и вещью, пошитой по индивидуальным меркам.

Мне бы обидеться на грубую шутку, хлопнуть дверью, залиться слезами, но нет. Давно смирилась, успокоилась, затаилась. Да, я серость и обыденность. Я — привычный уклад: трехразовое питание, статусный променад и регулярный секс в темноте. Автомат по жарке яичницы, стирке носков и оказания интимных услуг. Но и другую жену ты назвал вещью, пусть и эксклюзивной. Так что разница между нами не велика.

Переступив чужой порог, я замираю на распутье. Теряюсь, вообразив мраморную лестницу, уходящую во тьму, а рядом стремянку, освященную солнцем, шаткую и ненадежную. С первого взгляда выбор очевиден. Вначале робко, на ощупь, а, приноровившись, лечу вприпрыжку вниз, уже не считая ступенек.

Любопытным мальком попадаю в сети, расставленные улыбкой хозяина, доброжелательной и слегка ироничной. Для приличия смущаюсь, кружусь у заброшенного наугад крючка, а стоит отвлечься законным половинкам — с жадностью клюю наживку.

О, грех запретного плода, рожденный во снах, ты прорастаешь крамольными сорными мыслями, ты сгущаешь патокой кровь, сладким ядом дурманишь разум. Ты — дарованная благость или вечная кара? Или лишний предлог перечитать мораль и вычеркнуть из занудного талмуда целые абзацы?

— Мне нужна Муза, — шепчешь ты, лаская взглядом мои усталые плечи.

— Ночами, терзаемый бессонницей, я стыну от одиночества. Сбился с пути в поиске сердца, готового делиться теплом, — голос почти срывается от боли.

— Ищу тихую гавань, где отдохнет душа, — дрогнувшие ресницы и потупленный взгляд вьют вокруг меня сладкий кокон, нежат, увлекают в опасное лицедейство, подсказывают особые правила.

Не смотреть, но видеть только тебя, не слушать, но слышать единственный голос, сидеть далеко и таять от тепла рук.

Мимолетный взгляд провоцирует сердечный приступ, легкое касание бросает в жар, запах кожи лишает самообладания.

Я вновь и вновь наслаждаюсь гордым абрисом подбородка, любуюсь впадинкой на шее, скрывшей маленький крестик. Угадываю под одеждой выстраданный тренировками торс. Чувствую биение пульса на запястье. Я слежу за капелькой пота, упавшей с виска на ключицу, и рассчитываю ее дальнейшую траекторию, улыбаюсь, ощущая трепет твоего тела, воспаряю к небесам от обретенной власти.

Не слыша произносимых слов, улавливаю движение губ. Ты это чувствуешь, улыбаешься в ответ, заигрываешь, дразнишься.

Мы говорим на языке взглядов, мы считываем мысли с привычных жестов, мы создали собственный мир, окруженный звенящей пустотой.

— На чужом несчастье счастья не будет, — выдает прописную истину подруга.

— Плевать, — отрезаю я. Ненавижу нравоучения.

Больше мы с ней не встретимся. В моей жизни появится смысл, а ее подернется тленом скуки…

Ведьму я нашла по объявлению в газете, забытой кем-то на лавочке. Соблазнилась картинкой над передовицей, а черт потянул на последнюю страницу, где под кроссвордом и колонкой анекдотов предлагались особые услуги.

«Приворожу с пожизненной гарантией». Заманчиво. Опустившись на лавочку, я зажмурилась, рисуя будущее.

Почему, почувствовав толику власти, невозможно противостоять искусу ее приумножить? Оторвать избранника от кормушки эксклюзивной женщины, «пошитой по индивидуальным меркам»? Побаловать гордыню и самоутвердиться? Доказать, что прописные истины — кредо неудачника.

Отыскать хрущевку в Бирюлево, где располагалось колдовское логово, оказалось делом нелегким. Навигатор безбожно врал, путал следы, гнал прочь от пропасти, на краю которой я замерла.

Упрямство, подстрекаемое любопытством, пересилило здравый смысл и, спустя час после просьбы о встрече, я стояла у обитой совковым дерматином двери и иступлено давила на звонок.

— А Вы не одна пожаловали, — огорошила с порога ведунья, разглядывая нечто за моей спиной. То ли шлейф греховных мыслей, то ли свиту мелких бесов. Не известно.

Разговор у нас не сложился. Одутловатое лицо гадалки не внушило доверия, а запах из ее норы смыл смрадной волной ожидание чуда. Слова о группе поддержки, притаившейся за моими плечами, показались пьяным бредом и заставили искать пути отступления.

— Иди, и помни, нельзя помочь той, кто собственными руками корежит судьбы и ткет будущее. Слова, что произнесешь в грехе, призовут за собой вечное зло.

— Черт с тобой, обманщица, не желаешь заработать на похмелье, не надо, — бросила я в сердцах, сбегая по лестнице. — Дело не хитрое, сама нашепчу наговор. Сымпровизирую!

Тик так. Тик так.

Мысли уже путаются, не успевают за ускользающими секундами. Сколько их еще осталось? Скорее. Скорее.

Тело стонет от сладкой истомы, от предвкушения болезненной ласки.

Выйдя на балкон, среди яблоневых деревьев различаю мрачный силуэт вашего дома, где уже долгое время никто не зажигал свет. Беспощадная пустота источила его стены, превратила в пыль воспоминания.

Диск луны скользит по глади озера, рассыпается чешуйками по зеркальной ряби, рисует путь.

Стыдливые ивы — плакальщицы склонятся под порывами ветра, полощут ветви в воде, плетут косы с тростником, шелестящим грустную песню.

— Слышишь? Слышу…

— Ждешь? Жду….

Мерцающие лучи ткут знакомый силуэт. Пронизанный серебристым светом, он появляется на мостках, спускается на лунную дорожку и приветливо машет рукой, зовя на прогулку.

Заговоренных слов не вернуть, Ванечка.

Еще несколько кривых строк лягут на тетрадный лист, минутная стрелка завершит круг, и я выйду к тебе.

Забрезжило еще одно воспоминание, становящееся явью.

Твой последний день рождения мы справляли именно здесь, в старом доме на окраине. Ровно год назад.

Непривычная жара спала к закату. Пруд подернулся желанной прохладой, затуманился призрачной дымкой.

…Ветви ив прячут нас от веселящихся гостей, кусты папоротника, укрывают тела, опустившиеся в изнеможении на землю. Пьяные от восторга, мы катаемся по шелковистой траве и безмятежно смеемся, вернувшись в детство.

Чу! Слышишь? Слышу! Тревожно шумят верхушки елей, плачут совы. Трава завивается кольцами, адовым зноем дышит раскаленная земля, из тайных глубин призывая безумие.

Жадные губы мешают дышать, жаркие руки срывают одежду с истосковавшихся в разлуке тел.

Залитые счастьем глаза поглощает бездна, поднявшаяся со дна озера.

Рука твоя привычно ласкает грудь, а язык кружит, выводя на коже затейливый узор. Но стоит зубам нежно прикусить сосок, а возбужденной плоти вырваться из рук в поиске лона, я в сотый раз проклинаю небеса, неволившие нас отступиться. Я вновь и вновь продаю душу за бисеринки пота, дрожащие среди лопаток и стекающие мне на ладони. Соглашаюсь гореть в аду за любование пляской змей, вытатуированных на спине. В тот момент, когда раскаленные страстью тела смыкаются в ритмичном блаженстве, с уст срываются слова:

— Восславлю вечность, ибо мы с тобой…

— Одной крови, — неожиданно добавляешь ты, оставляя на моих губах печать волшебства.

— Куда ты — туда и я… — откликается проклятая душа.

— Где я, там и ты, — клянется вторая.

Ожили чернильные гады на твоей спине, шипя и посвистывая, ползут по плечам. Качают острыми головками, посверкивают изумрудами. Спускаются в траву, таятся в ожидании, когда из сердца влюбленной и падшей появится росток, просыпающийся единожды в чудесную ночь.

В миг наивысшего упоения, вместе со стонами вожделенной радости вырывается из груди моей сноп света, освещающий папоротниковые заросли. Затихает лес, наслаждаясь чудом, умолкает грустная песнь тростника, покрывается изморозью водная гладь.

На краткий миг останавливается время. Но стоило погаснуть сказочному свету, оно начинает обратный отсчет. И так всегда…

Тик так… Напрасны надежды, недолго забвение.

Тебя не станет несколько недель спустя. Мокрый асфальт или мой звонок на мобильный? Два мрачных джокера — палача, с блеском завершили нелепую партию.

Я убила тебя или виной слепой фатум? Отвлекшись на разговор, ты забыл снизить скорость. Нежные слова прервались отчаянным криком, до сих пор звенящим в ушах.

Без пяти минут полночь. Я вновь выхожу на балкон и вглядываюсь в кромешную тьму.

Ты сидишь на самом краю мостков, свесив ноги, рисуешь круги на воде. Наклоняешься, ищешь отражение в лунной дорожке и не можешь его найти. Смотришь в мою сторону.

Уже скоро.

Ступив на прохладный песок, я скину с себя одежду, подставив тело полной луне. Ночная царица посеребрит кожу, сделав похожей на вечного избранника.

Восставший из глубины веков, обнаженный и прекрасный, он пойдет навстречу по лунной дорожке, в нетерпении протянув руки.

— Мы с тобой одной крови, Мария.

— Куда ты, туда и я.

— Где я, там и ты.

Пронизывающее счастье вот-вот разорвет на клочки мое исстрадавшееся сердце.

Не отводя взгляда от мерцающих глаз, я спущусь по мягкому илу и погружусь в желанные объятия, словно в парную от дневного зноя воду.

Мраморная плоть существа, в которое ты превратился, расцветет множеством ртов, миллионы игл пронзят кожу, высасывая жизнь. Пока человеческие губы лобзают мои, змеиный язык проникнет глубже, отыщет сонную артерию, по кровотоку устремиться к трепещущему в нетерпении сердцу, даря ему последнюю ласку. Мы станем одним целым, половинками великого тайны, ипостасью напрасно забытого Бога. Во веки веков.

Пора…