«Лестинца»

Лестинца (fb2) - Лестинца 954K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Егор Фомин

Фомин Егор ЛЕСТИНЦА

Пролог

Весело щебетали птицы. Летнее полуденное солнце нежно ласкало коротко стриженную голову молодого парня в камуфляже, сидящего на краю молочно-белой безупречно отполированной ступени.

За его спиной, с обеих сторон от поднимающейся вверх лестницы желтели камни развалин. Но они не были интересны парню в камуфляже. Он спал, свесив голову, и положив руки на автомат.

Испуганно вспорхнули птицы из кустов, окружавших полянку. И на лужайку, поросшую нежной травой и полевыми цветами, вывалился встрепанный запыхавшийся молодой человек, с горящими огнем глазами, спрятанными за стеклами очков.

— Пришел, наконец, — поднял голову парень в камуфляже, цепко подметив, что туго набитый рюкзак пришедшего, вздувающийся уродливым горбом, расползается по швам, — ну пойдем.

С этими словами он легко поднялся, закинул за спину ранец, поправил штык-нож, повесил автомат на шею и, положив на него руки, легко зашагал вверх.

— А вы, собственно, кто? — удивленно спросил молодой человек, тревожно поправляя очки и тяжело переводя дыхание.

— Кто положено, — бросил через плечо парень, продолжая подниматься, — идем-идем.

Человек в очках еще раз подоткнул их пальцем, поправил рюкзак и тяжело начал подниматься вверх.

1

Через деревню Большие Бугры идет лишь одна дорога, зато окрестные холмы, как это знают все деревенские, истоптаны тропинками. И только немногим известно про одну из них, которая не заканчивается в холмах, а вьется дальше на болота. Пытливого и упорного путника она проведет и дальше через самые топи, и подведет к подножию лестницы, что уходит в облака. Но в ясную погоду некоторые обладатели особо острого зрения могут увидеть, что она тонкой нитью тянется дальше в высь.

Ступени подножья молочно-белые неестественно нетронутые временем, широкой дугой опирались на землю. Они выглядели чуждыми траве, что росла рядом, и вообще всему этому миру. Пятую ступень перегораживали ворота, с обеих сторон к ним прижимались храмовые постройки, от которых начинался парапет вдоль всей обозримой лестницы. И ворота и постройки выглядели самыми что ни на есть обычными, целиком принадлежащими этому миру. Где-то в другом месте их отделка, может быть, и показалась бы великолепной, но здесь, по сравнению с чистыми идеально отполированными ступенями они выглядели излишне вычурно, и в то же время блекло. Может быть поэтому, бросались в глаза самые незначительные мелочи в отделке пристроек.

Совершенно невзирая на очевидную святость ступеней, с краю самой нижней вольно устроился человек средних лет. По его когда-то, пожалуй, даже утонченному, а теперь под глубокими застарелыми шрамами лицу трудно было определить происхождение и точный возраст владельца. Серебро висков, среди коротко и неровно стриженых темных волос, было сродни шрамам, а отнюдь не годам. Сапоги до колена, из плотной но мягкой кожи, подбитые железом, кожаная куртка, наручи и оплечья, рукоять меча над плечом, широкий пояс с двумя тяжелыми кинжалами, шесть метательных ножей на перевязи крест-накрест, окованное сталью копье в рост, которое не выпускала его жилистая сильная рука, также не выдавали в нем никого, кроме человека военного. Оставив дорожный мешок у ног, он откинулся назад, невзирая на распространенное убеждение, что спать на лестнице неудобно, и, прикрыв веки, спокойно дремал, убаюкиваемый жарким приполуденным солнцем.

Казалось, человек не слышал шума и гама, что разносились от обильной свиты местного государя. Для того было поставлено кресло на широкой лужайке перед ступенями, рядом невозмутимо застыли гвардейцы, вокруг шелестели пышными нарядами придворные, а перед ним гордо, но как-то обречено, стоял младший претендент на трон статный юноша среднего роста. Блистающий белизной плаща и золотым шитьем, он нервно сжимал левой рукой эфес тонкого дорого отделанного меча, и, поджимая губу, тронутую пушком юношеских усов, воротил взгляд голубых глаз от плакальщиц, что неуемно голосили у его ног:

— И на кого же ты нас покидаешь-то о-о-ой! И куда же ты от нас ухо-о-о-одишь то-о! Соколик-то ты наш я-а-а-асный! Солнышко-то наше све-е-е-етлое!..

И далее неизменно подробно описывались злоключения оставляемых на произвол судьбы.

Великолепие местного двора напрочь оттеняло другую группу, что собралась в заметном отдалении с краю. Эта группа напротив была составлена большей частью из дюжих мужиков, по всему — крестьян. Единственная среди них женщина, уже солидного возраста, уткнувшись в плечо мужа, тихонько плакала. А тот лишь вяло бормотал:

— Ну, чего ты?.. эта… чего в самом деле-то, буде уже реветь-то, — и вяло обнимал ее одной рукой.

Крестьяне стояли кружком вокруг могучего парня, в грубых штанах, рубахе, расходящейся на широкой груди. Круглая его голова была увенчана стрижеными в круг светлыми нечесаными волосами. За веревку, что заменяла пояс, был заткнут топор, а в широких, как лопаты, ладонях он смущенно теребил дорожный мешок.

Самый представительный, из окружавших, седовласый старец изредка похлопывал его по плечу и поучал:

— В, общем не забудь, веди себя, значит, как все люди. От всей деревни, все-таки, понимаешь, посылаем, а то знаем мы тебя, дурня…

— А чо, ежели дурень, так и посылаете, — обиженно перебивал, сопя, тот, — слали б тогда Рюху, он вон каковский умной!

— Буде тебе еще рассуждать, — обрывали его подзатыльником остальные уважаемые мужики, и старец выдавал новый совет.

Недалеко от обеих групп сидел на разостланном на траве плаще человек, по виду, уже не юноша, но еще не доживший до средних лет, в цветастом, едва ли не скоморошьем, но сильно выцветшем, трико. Ероша буйную гриву своих русых волос, он переводил взгляд с одной группы на другую, от души веселясь. Лишь только меч в лежащих рядом простых кожаных ножнах говорил, что этот скоморох не так прост.

И кто действительно не был заметен для праздного наблюдателя, так это двое, приткнувшиеся совсем в стороне, но недалеко от Лестницы. Юноша и молодая девушка нежно обнимали друг друга, страшась разжать объятья.

Они были совершенно уверенны, что это — последний день в их жизни, и в то же время надеялись на вечность. Им казалось, что они непременно умрут друг без друга, что как только разомкнутся объятья, два бездыханных тела упадут на траву. Словом, им было несладко.

Слушая их трогательный разговор, умильно шелестела молодая и легкомысленная трава, а кусты, давно живущие и уже много повидавшие, неодобрительно покряхтывали. Они не терпели душещипательно-сентиментальных сцен.

Парень был в мягкой замшевой обуви, что не выдаст шага, куртке из мягкой тонкой кожи, на поясе висел тяжелый охотничий нож и моток надежной веревки. За спиной крепко приторочен мешок.

— Я тебе все положила в дорогу, как ты просил… — вспоминала она.

— Спасибо тебе, — отвечал он, — даже, если я не…

Но договорить не успевал, обрываемый поцелуем, не желающем слышать пугающих слов.

Эти двое могли бы так стоять не одну вечность, но солнце все же встало в зенит, и ворота на лестнице неслышно растворились. Тот, что казался спящим, несмотря на совершенную бесшумность створок, тут же напряженно вскочил, весь подобрался, и замер в ожидании.

Вперед по центру ступени вышел главный жрец Лестницы — грузный большой мужчина, с лицом, скрытым сальной шапкой темных волос. По всему было видно, что ему с трудом удалось оторваться от дегустации с коллегами-жрецами обильных государевых подношений, в честь знаменательных сегодняшних событий.

Жрец воздел руки к небу и голосом, напоминающим раскаты грома, провозгласил:

— Настал час, что всего один в году. Настал час, когда врата Лестницы раскрываются перед смертными, что отныне будут называться Восходящими. Итак, кто же осмелиться бросить вызов творению богов?! Кто решиться ступить на Лестницу Без Перил?!

Не успели придворные трубы возвестить о наследнике трона, как не начавшаяся пауза была прорезана хриплым и грубым, но сильным голосом:

— Я, Ланс Безродный, бросаю вызов! — назвался он именем, неизвестным в этом мире.

На этот раз паузе суждено было сбыться, и она оправдала все возложенные на нее ожидания. Сам государь медленно поднялся с трона и гневно заорал:

— Как смеешь ты, безродный, называться вперед наследника трона?! Кто ты такой, что осмелился на такую наглость?!

Государь вопросительно уставился на дерзкого, а гвардейцы тем временем подобрались поближе.

— Я уже назвал себя, — спокойно сказал человек, решив, что от ответа что-то зависит.

— Схватить его! — не без истеричных ноток заорал облеченный властью, — схватить и примерно наказать, ибо никто не смеет оскорблять государеву кровь без наказания!

Ветеран широко взмахнул копьем, и двое самых ретивых гвардейцев замертво повалились перед ступенями лестницы. Мгновением спустя он уже был за спиной жреца, зарыв кинжал в дюжину святейших подбородков, постепенно отступая и увлекая жреца вверх по Лестнице. Служитель бога недолго раздумывал, и, впечатлившись мрачной решимостью подступающих гвардейцев, возопил к властителю:

— Остановитесь! Этот человек уже на ступенях, с этого времени он уже принадлежит богам! И им не понравится, если вы решите его судьбу сами!!!

Гвардейцы нерешительно остановились. Правитель зашелся, было, ответить, побагровел уже, как к нему подскочил опомнившийся, наконец, мажордом, и шустро зашептал что-то на ухо. Государь поначалу вскипел, мажордом зашептал еще шустрее, тот постепенно почти успокоился, даже сел, взревели трубы, предупреждая монаршую волю, и мажордом прокричал:

— Этот человек уже обрек себя на небесную кару, ступив на священные ступени, но, если он все же вернется, в нарушение воли богов, то здесь его ожидает государева кара, — обратился он ко всем и кивнул жрецу, — можешь продолжать церемонию!

Ланс разжал объятья и отступил спиной к створке ворот. Жрец нервно ощупал шею и попытался продолжить прерванный обряд:

— Итак! — крикнул он взвизгнувшим голосом, прокашлялся и вновь громоподобно, но уже без былых уверенных интонаций закончил, — Кто же бросит вызов могуществу богов?!

В этот раз исправно взревели трубы, и государевы глашатаи дружно возвестили:

— Кан-Тун, принц крови, наследник династии, удельный владетель Гвортунии!

Под эти слова принц вышел вперед к самым ступеням лестницы. Вновь рявкнули трубы, объясняя, что менее именитые соискатели могут представиться.

— Крын с Малого Ручья, — каркнул старейшина крестьян, и дюжина мужиков вытолкнула к ступеням своего представителя.

К нему тотчас же подскочили двое пажей, волокущие объемистые тюки, а мажордом вежливо объяснил, впрочем, не подходя слишком близко:

— Тебе выпала великая честь сопровождать принца крови и привилегия нести его вещи. Это редкая возможность для лиц твоего подзаборного происхождения.

Крестьянин молча и безропотно принял тюки, не успев даже толком ничего сообразить. Принц, глядя на это, лишний раз приосанился.

Между тем церемония продолжалась:

— Итернир! — звонко крикнул человек в шутовском наряде, и смело вышел вперед.

В толпе придворных раздались ожидаемые смешки, и даже возгласы:

— Откуда вы взяли скомороха?

— Уберите вашего шута!

Принц крови слегка поморщился, а Итернир склонился в реверансе, вежливо объясняясь:

— Я здесь, чтобы восхождение не показалось вашей светлости излишне серым и унылым.

За всем этим от всеобщего внимания ускользнуло, как парень, наконец, разорвал свои объятья, как будто рвал счеты с жизнью, и взглянул в глаза своей девушке. Их диалог зазвучал еще более умильно, но на этот раз — без слов. Трава, прочувствовавшись, касалась земли, а кусты старались отвернуться, отказываясь верить в искренность и справедливо, как им казалось, принимая все это за ложь и иллюзии молодых.

Меж тем парень нерешительно шагнул назад, все еще держа ее руки в своих. Сделал еще один шажок. Теперь соприкасались только их пальцы, и, наконец, и это слабое объятие разорвалось.

— Ригг с Ясной Поляны, — прервал его чистый голос пересуды толпы.

— Подойдите же, ступите на первую ступень, — пророкотал жрец, и будьте отныне Восходящими. Пусть единственный самый достойный преодолеет все испытания и дойдет до вершины, где будет ему даровано право исполнить свое желание.

Выстроившиеся перед первой ступенью практически одновременно поднялись на нее, ступили на вторую, третью. Подошли к распахнутым воротам, жрец посторонился, давая дорогу, на мгновение поравнялись с Лансом и перешагнули линию врат. Отныне они считались Восходящими, принадлежащими Лестнице.

Створки ворот дрогнули и, закрывшись, скрыли ушедших от глаз провожающих.

Сразу же завопили плакальщицы, почтительно зашелестели придворные, мать Крына уже не в силах сдерживаться, упала на землю в плаче, а девушка, что стояла в стороне от всех ясным взглядом полным надежды безотрывно глядела на ворота, на ступени лестницы, по которым еще никогда не спускался ни один Восходящий.

2

Как только створки ворот бесшумно сомкнулись за их спинами, Ланс молча развернулся, и размеренно зашагал не оборачиваясь вверх по лестнице. Итернир хлопнул Крына по плечу, и, кривляясь, пропел:

— А мы дурня запрягли, ой, лю-ли, ай, лю-ли! Тюк на горб ему взвалили, сами разве что не сели!

После чего едва не в припрыжку пошел вверх. За ним, вздохнув, отправился Ригг. Крын что-то проворчал, снося издевательство, но Кан-Тун покровительственно пояснил ему:

— Как личный оруженосец, ты, оставаясь простолюдином, гораздо выше любого шута, а потому следуй за мной и не смей ни о чем думать, — после чего резко развернулся и, зашагав вверх, милостиво предоставил тому глотать пыль с его сапог.

Ригг, догнав Итернира, пошел рядом.

— Слушай, ну чего этот государев сынок сюда поперся, это понятно, — начал разговор Итернир, — но тебе-то что здесь понадобилось?

— А для чего пошел принц? — наивно спросил Ригг.

— Ты что, из темного леса вышел, что ли?

— Да, — просто ответил парень.

— То есть?.. — еще меньше понял Итернир.

— Да очень просто, я там живу. Я — охотник.

— Да-а? — протянул тот, — ну, тогда все понятно. Ежели так, то конечно! Тут, понимаешь, такое дело. Государь местный шибко сильно плодовит, поскольку всякое разное с наследником случиться может. Ну, на охоте зверь его какой задерет, или из колыбельки дитя вывалится, покалечится. А государство без наследника оставлять нельзя ни в коем случае. Вот и приходится их держать сразу много и одной монетой. А как первый из них правление примет, остальные, вроде бы как, лишние. — Итернир рассказывал вдохновенно, видя, что дорога впереди не малая, сопровождая слова размахиванием рук и прочими жестами, раньше их либо на войну, какую, отправляли, либо удельными правителями делали. Но тем же обидно — вроде и сами с усами и рылом вышли, а все пряники — старшему брату?! Нехорошо, делиться бы надо. С ближним-то. Вот и раздувалась смута по государству. И ладно если миром договориться сумеют, а ну как пожары по государству потянутся? Нехорошо?

— Да вроде того, — почесал в затылке Ригг.

— Вот-вот. Ну, и один из правителей как-то, плюя в потолок, изобрел такое дело, чтобы, значит, лишних-то наследников, как только в крепость тела войдут, а старший брат правление примет и первого сына родит, отправлять на верх по Лестнице. Она, дескать, желания исполняет, вот пусть и нажелают себе чего угодно, если дойдут. А, коли они престол себе вернуть загадают, значит на то и есть воля всех богов, вместе взятых. Так что принцу нашему только семнадцать стукнуло.

— Зря ты так, — мирно заметил Ригг.

— Чего — зря?

— О богах ты так зря. Не приведи же чего — услышат.

— Ха! — воскликнул Итернир, — и чего они мне сделают? Да им до нас дела нет и вовсе никакого! А если и есть, то и пока дождешься кары, так тридцать три раза облысеешь весь! Как-то было со мной такое дело: иду я как-то со жрецом одним, ну, разговариваем, понятное дело. И он мне, значит, говорит так вежливенько, что не богохульствуй, дескать, и не ругайся, сын такой-то, а то получишь по… по лбу. Ну, я, понятное дело, ни в одном глазу. А тут на горизонте тучка нарисовалась, быстро приблизилась к нам, из тучки этой самой молния ударила, и жреца того — в пепел. И голос из той тучи: «Ой… опять промахнулся!» Гляди-ка, а чего это там наш рыцарь славный распрыгался? — указал он вдруг рукой вперед, пристально вглядываясь вдаль.

А впереди действительно было заметно, как намного обогнавший их Ланс, сражается с двумя неправдоподобно огромными людьми. Оба, и Итернир, и Ригг, не сговариваясь, прибавили в шаге.

Бой заметили и Крын с принцем, но последний сразу же остановил рванувшегося, было, на помощь крестьянина.

— Погоди, — наставительно проронил он, — их станет меньше, а дойдет лишь один.

Тот безразлично пожал плечами и бросил дурную затею.

Когда Итернир с Риггом подошли к Лансу, тот отстранено сидел тремя ступенями ниже великанов, отдыхая. Итернир внимательно оглядел противников. Оба были в полтора человеческих роста, без доспехов, в одних холщовых рубахах до колен но со щитами, обитыми сталью и огромными мечами, что и двумя-то руками поднять мог бы разве что Крын.

— Не клеится? — весело спросил Итернир у Ланса.

Тот молча тяжело и безразлично посмотрел на него.

— Ну ладно, — уже серьезнее сказал Итернир, скидывая дорожный мешок, и попросил Ригга, — подержи, пожалуйста.

Тот принял мешок и отступил на одну ступень вниз. Итернир, вытягивая из перевязи прямой меч, подошел к великанам. Угрюмые отсутствующие, начисто лишенные какого-либо выражения лица, никак не прореагировали на движение.

Он сделал выпад, лица противников даже не обратились в его сторону, только один слегка сдвинул щит, и меч бессильно звякнул. Ответной атаки не последовало. Итернир задумчиво хмыкнул, атаковал еще раз и еще, но так и не удостоился взгляда великанов, когда все старания обращались во прах. Всякий раз атака отражалась самым выгодным способом.

Двое действовали слаженно как единый организм. Когда атаку на одного было легче отразить другому, действовал он, а тот даже не шевелился. В них недостаток двух людей работающих в паре был достоинством. Любая пара людей нет-нет, да ошибется, не скоординирует свои действия и один может одолеть двоих, а здесь все было совсем наоборот. Спасало лишь то, что они никогда не контратаковали.

Обессилевший и взмокший Итернир отступил. Кан-Тун, наблюдавший издали эту сцену, презрительно фыркнул. Но сам вперед не пошел.

Некоторое время висела тишина. Люди раздумывали и взвешивали. Кто-то знал, что против этого противника ему не выстоять, а кто-то в первую очередь боялся остаться в итоге боя обессиленным, и беззащитным перед соперниками.

Едва Итернир перевел дух, как Ланс поднялся и тяжело проронил:

— Хотим пройти — надо вместе. Ты, ты, и ты, — указал он на Итернира, Крына и Кан-Туна, — встанем перед ними. По фронту на ступени как раз для четверых. А ты, — обратился он к Риггу, метнешь нож.

Снял с перевязи нож, и протянул Риггу, внимательно глядя, как тот его возьмет.

— Ты умеешь метать, — удовлетворенно заметил он, и вновь обратился к Крыну, — ты встанешь со мной. Они — справа. Я считаю до трех, он бросает нож в правого, одновременно я атакую левого, а они — своего. Ты должен сшибить левого вниз.

— А что это ты раскомандовался? — возмущенно воскликнул Кан-Тун, — с какой стати я должен слушать низкородного?!

— У тебя есть другой план? — ответил вместо Ланса Итернир, — мы все хотим пройти дальше. Если суждено, чтобы наверх дошли не все, пусть это будет позже. Тебе досталась самая безопасная роль, чего же еще желать?

Принц смешался и Ланс подвел итог:

— Встали!

Кан-Тун встал, всем своим видом демонстрируя, что ему эта затея не по душе. Но все же плавно зашипела о раззолоченные ножны сталь его узкого клинка, блеснул меч Итернира, тяжело качнулся в огромных ладонях Крына топор, тускло сверкнул, покидая ножны, меч Ланса.

— Раз! — и рука Ригга твердо и уверенно сомкнулась на полотне ножа.

— Два! — его кисть легко поплыла к плечу, отводя руку назад, а лица великанов впервые дрогнули, и дрогнули обеспокоено.

— Три! — свистнул нож, устремляясь к оку левого великана, и бессильно задрожал в щите, войдя до середины лезвия.

И одновременно с этим, отвлекая движение меча противника, нанес удар Итернир, и тут же хитрым движением Ланс сковал и щит, и меч левого великана. Лишь принц в этот самый момент отступил назад.

И все бы пропало, если бы в этот же самый момент Крын почти без замаха, но от того не менее широко не ударил бы топором, глубоко всадив его в открывшийся пояс правого великана. Со столь неожиданной для него скоростью, оставив засевший топор в ране, развернулся и, вцепившись в ногу левого противника, что было сил дернул вверх, пока тот отбивался от атак Ланса, чьи движения даже нельзя было разглядеть глазом. Они превращались в одну смазанную широкую полосу стали.

А с правым великаном уже все было кончено, потеряв равновесие от удара, отвлекшись на новую атаку Итернира он пропустил укол в самое сердце решившегося, наконец, принца.

Что было сил, дернул Крын ногу великана, стремясь опрокинуть его, но тот даже не пошатнулся. Парню казалось, что он целую вечность рвет жилы, напрягаясь в последнем, каждый раз, усилии, но опять находя силы для нового рывка. Он уже задыхался, и, наверное, залил потом всю округу, когда, наконец, ступня противника оторвалась от земли. Воодушевленный успехом, на последнем дыхании рванул вверх, вкладывая все, что осталось, все свое существо в этот рывок.

Великан, обескураженный непрекращающимися атаками Ланса, сметенный уложившимся в одно мгновение, порывом Крына, тяжело перевалился через парапет, и, взмахнув руками, не в силах выпустить зажатое оружие, исчез в отверстой бездне.

Все уложилось в одно мгновение. Крын одновременно со вторым великаном грузно повалился на ступени. Он был поражен и подавлен тем, как много событий произошло меньше, чем за один выдох.

— Ты быстрый, — качнул головой Ланс, хотя в бесстрастных глазах не было заметно и тени эмоций.

Упершись ногой, Кан-Тун освободил свой узкий клинок и победно оглядел соратников. Итернир отерев выступивший пот, поднял взгляд на его торжествующую улыбку, и не стерпел.

Единым движением сгреб его за ворот, выбив меч, и, навалившись, припер его к самому парапету.

— Из-за тебя, высокородный ублюдок, — гневно проговорил он в лицо бессильно побелевшего принца, — мы все чуть не погибли!

Принца спасло лишь поспешное вмешательство Ригга, который подскочил и рывком отодрал Итернира.

— Оставь его, — попытался уговорить он, — мы же победили!

— Ага, сейчас, — мрачно заверил Итернир и широко, со смаком, всадил крепкий свой кулак в благородную челюсть.

Юноша дернулся, опрокинутый наземь и потерял сознание.

Ригг выдернул нож из щита поверженного великана, оставив тяжело дышащего Итернира, который отходил так же быстро, как и разгневался.

— Спасибо, — сказал он Лансу, протягивая нож, — благодаря тебе и мы можем идти дальше.

— Его благодари, — коротко отмахнулся тот, указывая на ошарашено мотающего головой Крына, пытающегося прийти в себя.

Итернир дружески похлопал того по плечу, кладя у ног топор, обтертый от крови великана о великанью же рубаху. Ригг тоже подошел и благодарно пожал руку все еще мало что понимающему Крыну.

— Если бы не ты, — объяснял он, — мы все бы пропали.

Тот лишь гудел что-то нечленораздельное.

Когда Ланс, Ригг и Итернир уже подхватили свои нехитрые пожитки, готовые идти дальше, принц все еще лежал без памяти, а Крын сидел на ступенях.

— Ты его не убил, случай? — кивнул Ригг Итерниру на Кан-Туна.

— Да не должон, вообще-то. Поваляется, да очнется, — ответил он и обратился к Крыну, — тебя ждать, или ты пойдешь с этим?

Тот невразумительно помахал перед лицом рукой и помотал головой, мол, идите сами.

3

Крыну казалось, что конца краю нет этому восхождению. Постепенно он заметил, что ступени становились все уже и уже, а парапет и вовсе сошел на нет. Причем ступени стали еще и высокими, так что идти было и вовсе невмоготу. Ноги налились тяжестью и казалось, что восхождение, все замедлявшееся, совсем прекратилось. Но в то ж время нельзя было присесть передохнуть, слишком уж узки были ступени. Приходилось идти вверх.

Неосторожно оглянувшись, он заметил, что исчезнувший парапет открыл то, что ранее ускользало от его зрения — восхитительной красоты вид, открывавшийся с этой высоты. Сейчас они достигли, наверное, только уровня птичьего полета, но и отсюда зрелище было завораживающим.

Никогда ранее Крын не мог представить себе что земля сверху такая красивая. Даже когда лежал в стогу сена под бездонным ковшом неба и предавался мечтаньям, видел себя птицей. То, что он увидел сейчас, превосходило самые смелые мечты.

Невольно он остановился, что было немедленно отмечено недовольным окриком принца. Но и тот, поведя взором вокруг, замер, как вкопанный. Он поднимался на самые высокие башни дворца, но даже оттуда не видел подобного великолепия.

От такого зрелища даже кружилась немного голова, Крын невольно отступил шаг назад, даже и не вспомнив, об узости ступени, его пята, не найдя опоры, соскользнула, и, теряя равновесие, он начал валиться назад.

Широко взмахнув руками, он попытался, было, остановить падение но уже слишком поздно. Ужас сковал все его члены, он понял, что это конец, во всех красках представил себе как полетит в эту бездну, как неотвратимо удариться оземь. Паника охватила разум, превратив его в кусок льда.

Махнув рукой, он задел и принца, но тот вовремя вырвавшийся из чар зрелища, перепугался так, что от страха сделал совершенно неожиданное даже для самого себя: извернувшись, словно дикая кошка, он упал животом поперек лестницы, намертво вцепившись. Принц попытался изо всех сил прижаться к ступени, слиться с нею, только бы не принадлежать бездне. Но когда он заметил, как поскользнувшийся Крын поясницей падает на край лестницы, и всем своим большим телом тяжело заваливается назад, сделал второй неожиданный поступок: мгновенно выбросив вперед правую руку, судорожно схватил кисть попутчика, даже и не подумав о том, что выдержать его он не сможет.

Крына, уже основательно распрощавшегося с жизнью и успевшего передать привет всем своим родным и всплакнуть в юбку матери, сильно тряхнуло, и он осознал себя висящим над бездной.

Руку Кан-Туна дернуло так, что показалось, будто кости вышли из сустава, а жилы с сухим треском порвались в клочья. Края ступеней, словно ножи, впились в ребра, от его истошного крика чуть не рухнула сама Лестница. Он видел, как с плеча Крына сорвался и исчез глубоко внизу один из его тюков. «Парадное платье»: подумал он отстранено: «Для представления перед богами». А в следующую минуту понял всю неотвратимость своего положения: сейчас левая рука, судорожно хватающаяся за край ступени, разожмется, или соскользнет, они последуют за поклажей, и их больше ничто не спасет.

Разум советовал разжать пальцы правой руки, отпустить смерда, не достойного даже слизывать пыль с его сапог, но он держал. Хрипел, стонал от разламываемого на куски тела под острыми краями ступеней, обливался потом, чувствовал, что потные руки начинают скользить, цепенел от страха, но держал. Держал, отмахиваясь ото всех умных советов, которые упрямо лезли в голову.

Крын висел над бездной, подавленный беспомощностью своего состояния пытался вывернуться, зацепиться за край, но пальцы соскальзывали. Он ощущал как поклажа и все тело неумолимо тянет вниз. Он видел, что у принца нет сил, чтобы вытянуть и даже чтобы держать его. Он чувствовал себя виноватым, но не мог, не в силах был просить принца, чтобы тот отпустил его и спасся хотя бы сам.

Кан-Тун последний раз собрался с силами, и, чувствуя, как глаза вылезают из орбит, рванул Крына наверх. Тот совсем немного, на пол-ладони поднялся, но этого хватило, чтобы вцепиться в край.

Пальцы скользили по отполированной поверхности, но там, наверху, принц уже обессилено замер. Надо было подтянуться, перевалиться через край, но слишком много он потратил сил в схватке с великанами, слишком неумолимо тянула вниз ноша.

С каждым мгновением он чувствовал, как слабеет, как пальцы понемногу близятся к краю. И приготовился к последнему рывку. Он его ждал как самого светлого праздника, и как день самой тяжелой работы, в своей жизни. Всю свою душу, все свое естество, всю свою жизнь, всю боль и слезы в глазах матери, и скупые вздохи отца вложил он в этот рывок.

Поднялся до края, чуть ли не зубами вцепляясь в камень, закинул ногу на нижнюю ступень. И тут почувствовал, как вырвавшийся из обессиленного забытья принц помогает перевалиться на саму ступень.

Оба скрючились, пытаясь принять устойчивое положение на узких и крутых ступенях, сцепились вместе, вжались в лестницу, и позволили себе перевести дух.

— Послушай, Ригг, как самый, что ни на есть глазастый из нас, взгляни, там эта проклятая лестница такая же узкая? — вопросил Итернир.

— Сейчас погляжу, — отвел взгляд от бесконечных ступеней Ригг, — сколько хватает моих глаз — да. Эй! Глядите! Вокруг-то какая красотища!

От восхищенного возгласа даже Ланс прекратил неумолимое восхождение и огляделся. Действительно, он много повидал миров, но нигде не замечал такого великолепия: то недосуг было, то случая не подворачивалось. Оба застыли, не в силах оторвать глаз от раскрывшейся картины мира.

Итернир скептически повел взглядом вокруг, восхищенно присвистнул, верный своим привычкам, но, заметив, какими глазами смотрят вокруг спутники, насторожился, и странно спокойным и четким голосом проговорил:

— Сейчас осторожно, без лишних движений опуститесь на ступени, и постарайтесь при этом не глядеть вниз.

Ланс тут же настороженно напрягся и медленно начал опускаться. Ригг повернул к Итерниру непонимающее лицо, и как только он столь резко оторвал взгляд от картины внизу, его тут же качнуло, повело в сторону, но привычное, натренированное тело к счастью быстро справилось, установив шаткое равновесие. Вопросительно и беспомощно он смотрел на Итернира, застыв на полусогнутых коленях, раскинув руки.

— Медленно опускайся, — все понимающим, но не менее уверенным, тоном почти приказал тот, — и не отрывай от меня глаз.

Настороженно цепко не отпуская связующую нить взгляда, на порой предательски подрагивающих коленях, он медленно-медленно опустился и попытался охватить ступень, будто не собираясь никогда больше с ней не расставаться.

— Не надо смотреть вниз, — проговорил Итернир наставительным тоном, когда все немного успокоились, — от этого может закружиться голова, а ноги дать короткую слабину. А на такой узкой лестнице это значит — фьюить! И внизу. Это — закон! — подвел он черту и весело подмигнул Риггу, — ну, что? Струхнул малость?

— Да есть немного, — смущенно признался тот.

Чем вызвал уважительный взгляд со стороны Ланса.

— Молодец, что не стал оправдываться, — поспешил объяснить Итернир Риггу. — Я бы, например, сказал бы, что это у меня так, шнурки развязались.

Напряжение слегка спало.

— Слушайте, чего я скажу, други, — помпезно заявил Итернир, поелику ветер мне нашептал, что вечер уже не за горами, а ночевать на таких роскошных ложах, — он похлопал по узкой ступени, на которой сидел верхом, — мне не представляется возможным, предлагаю, не сходя с этого места, свершить обряд принятия пищи и опосля уже рвануть наверх, уповая лишь на то, что всемогущие боги в милости своей предусмотрели наверху отдохновение для страждущих. Уж там-то мы и отоспимся. А?

— Наверное, было бы неплохо, — почесал в затылке Ригг, прислушиваясь к гудящим ногам, и, замечая краем глаза, что Ланс уже без лишних слов развязывает тесемки мешка, меж тем внимательно глядя, чтобы копье никуда не соскочило.

— Прошу вас, пожалуйста, угощайтесь, — сказал Ригг, доставая жареное мясо, переложенное ароматными травами и приготовленное столь искусно, что от запаха голова кружилась надежнее, чем от взгляда за край.

Итернир гордо отстегнул от пояса флягу превосходного вина, а Ланс скромно и молча выставил на общий стол свою нехитрую снедь солонину, хлеб и овощи.

Из-за узости ступеней сидеть было не слишком-то удобно, даже Итерниру не помогал свернутый плащ. Даже лакомый кусок не тешил. Но все стойко держались, стараясь не нарушить шаткого равновесия общения.

— Ригг, братишка, — не прекращая жевать, вспомнил Итернир, о давно заданном вопросе, — за всей этой суетой сует со всякими великанами, кстати, здорово мы их все-таки приложили, а принцу этому я башку все-таки откручу, не нравятся мне все эти высокородные, мы как-то забыли о том разговоре, что вели с тобой. Помнишь?

— Вообще-то нет, — честно признался Ригг, отрываясь от куска мяса.

— Я о том, зачем ты на эту гору полез? Я к тому, что тебя такая любящая девица ждет, чего же тебе еще надо?

— У меня мать заболела. Травянкой, — ответил он, отставляя еду в сторону, — отца-то давно уже лес забрал. Хозяин его порвал. А мать заболела. Заболела давно, да все говорить не хотела, думала обойдется. А когда голова стала кружиться, да слабость такая напала, что ходить не смогла, тогда только и сказала. Да я и сам уже пошел за Прином, знахарем нашим. Он-то и сказал, что травянка. И лечить уже поздно. Если бы, сказал, сразу, то, может быть, все бы и обошлось. А теперь, говорит, только чудо…

Помолчали.

— Ничего, — после долгой паузы вновь оживился Итернир, дойдем. Будем живы — не помрем. А помрем — не пропадем.

— А ты? — спросил Ригг, в свою очередь.

— Чего — ты? — изобразил Итернир полнейшее недоумение.

— Ну, зачем ты сюда пошел, — пояснил Ригг.

— А-а?! — изображая глухоту, приставил с уху ладонь тот, — Кого позвать?! — и, насладившись изумленным видом охотника, смилостивился, — Да ладно, не серчай. Это я так, шалю. Я, понимаешь, от природы чрезвычайно любопытен. Страшно мне интересно, что это есть за Лестница такая, и отчего вниз никто никогда не возвращался. Только иногда в лесочке под нею находили вдреб расшибленные тела Восходящих. Шибко я, понимаешь, интересуюсь, что там такое наверху.

— Но ведь, можно и самому… в смысле туда, вниз, ну… раньше срока, в общем, — опешил Ригг.

— А ну и пусть, — отмахнулся Итернир, — так даже проще: ни забот тебе не хлопот больше, почий себе мирно и всего-то делов.

— Никогда мне такого не понять, — сдался Ригг, глядя на Итернира широко раскрытыми глазами, — как же можно к своей жизни так относиться?

— Значит — можно, — еще раз отмахнулся Итернир, — ладно! Не бери в голову!

— Как же это так?.. — все недоумевал Ригг, — она же, жизнь, дана нам свыше, и нельзя нам, значит, так вот с ней запросто.

— Ну, — всем своим видом являя воплощенное сомнение, протянул Итернир, — это еще не есть факт! А во-вторых, последим делом я всегда богов спрашиваю, поскольку мой бог меня рабом не кличет. И давай-ка, оставим эти богословские диспуты на потом, сейчас мне чуток другое интересно. Скажи мне, доблестный Ланс, а зачем тебе пришлось лезть на эту Лестницу, будь она трижды неладна?

Ланс спокойно отставил еду и внимательным и долгим взглядом посмотрел на посмевшего побеспокоить его духовное уединение. Потом медленно, словно осторожно, произнося слова, ответил:

— Я — воин.

Итернир тряхнул головой, дескать, уж спасибо, и так разглядел! Меж тем, Ланс так же неторопливо ворочая слова густым, сильным, чуть хриплым голосом, продолжал:

— Я видел больше боев, чем вот он, — он кивнул на Ригга, встречал рассветов. Я жив, противники — нет, большей частью. Я был командиром наемников. Много. Но я — жив, они — уже нет. Я всегда побеждал. Лестница — здесь я еще не был.

— Ха! — хитро прищурился Итернир, — а как же с великанами? Когда без нас ты никуда не прошел?!

— Я здесь, они внизу, — ничуть не меняясь в лице, ответил ветеран.

— Ну, хорошо, — продолжал Итернир, — дойдешь ты до конца, а желание-то, какое загадаешь?

Ланс поглядел на него долгим и внимательным взглядом. Потом ответил:

— Сейчас не скажу.

Кан-Тун обессилено перевернулся и сел на ступени.

— Эх-э, — глубоко вздохнул Крын, пытаясь принять позу поудобнее, — ты только что, это… в общем спасибо… я, наверное, обязан, или что-то такое.

— За что? — спросил принц.

— Ну… это… ты же мне вроде того, что жизнь спас, — пуще того замялся тот.

— О! Верно. Но пока оставим это. Я хочу есть, — заявив это, Кан-Тун требовательно уставился на парня, но, видя, что тот и не думает ничего делать, пояснил, — Чего смотришь? Достань еду из мешка и покорми меня.

Крын тяжело вздохнул и покорно полез в свой мешок. За что сразу заработал гневно-раздраженный возглас принца, обвинение в подзаборном происхождении и только потом более четкое указание.

Поразмыслив и осознав сказанное, он развязал уцелевший тюк принца и принялся кормить будущего государя. Он доставал еду, лакомые кушанья, которые видел впервые в жизни. Впрочем и сейчас видел он их недолго. Принц ел обильно, заливаясь соком и щедро смазывая лицо жиром, громко чавкая. Не скоро насытившись, отвалился назад, сколько позволяла лестница, и распорядился:

— Теперь убери, что осталось, и можешь поесть сам.

Крын достал из своего мешка шмат сала, каравай хлеба и приступил к трапезе.

— Скажи, — спросил принц, отдыхая, — а зачем тебе все это вообще?

— Чо? — переспросил тот, не отрываясь.

— Лезть наверх.

— Да я не сам… меня старейшины послали, — отвечал он, успевая в то же время старательно пережевывать и вовремя откусывать новые куски, — засуха уже второй год как… если… это… дождя того… ну, не будет… в общем… и в нонешнем годе… тогда того… в смысле… вот эти собрались и решили. Все равно… говорят, дурак. Пользы никакой… значит, — закончил он с некоторой обидой.

— Ясно, — протянул Кан-Тун.

— Э-э, принц…

— Сиятельный принц, — наставительно поправил он.

— Дозволь, это… спросить, сиятельный принц.

— Дозволяю. Только сначала прожуй, — поморщился Кан-Тун.

— Ага… а зачем ты-то… того… В каковском смысле полез-то сюда?

— Разве ты не знаешь?

— Не-а! У нас того… никогда ничего не знают.

— Хорошо хоть к какому государю принадлежите, разумеете, сказал принц и сделал вид что, не заметил простодушно-недоуменной мины попутчика, — Дело в том что настоящий государь должен быть избран. Должен быть помазан самими богами. Для этого каждый наследник отправляется наверх.

— А как же… это, — несмело перебил Крын.

— Что?

— Тебя же… сиятельный принц, отправлял сюда твой брат, или вроде того?

Принц снисходительно улыбнулся:

— Но ведь, пока настоящий избранник богов не подтвердит свое призвание, кто-то же должен править такими остолопами как ты. Вот старший наследник и принимает от века правление, пока младшие не вернутся с повелением богов. А уж, если я дойду, ясно каково оно будет! — принц улыбнулся мечтам, на некоторое время погрузился в думы, а после велел, — Ну ладно, надо идти!

Идти становилось все труднее и труднее, ноги уже не поднимались на высоту ступени, но останавливаться было нельзя. Узость ступеней не позволяла подниматься вдвоем рядом, нельзя было поддержать попутчика. Если бы оступился тот, кто идет впереди, он неизбежно увлек бы вниз и остальных. Но выбора не было. Все медленнее но идти было надо. Надо было раз за разом переставлять неподъемные, немеющие ноги, опасаясь потерять, ослабев, равновесие.

Вечерело. При всем при том, чем выше поднимались, тем крепче становился ветер. И бороться с неровными порывами тому, кто и так едва не шатался от усталости, было совсем не просто.

Первым шел Ланс. И, хотя казалось, что походка его столь же уверенна и невозмутима, он сам чувствовал, что все сильнее опирается на копье, ища поддержки, прекрасно при этом осознавая, что стоит древку соскользнуть по полированной поверхности Лестницы, и все будет закончено.

Следом шел Итернир. Видно было, что немало времени он повел в пути. Жилистые ноги уже несли хозяина сами, а сам он, казалось, думал совсем о другом, унесясь мечтами далеко-далёко от своего пути. Не было видно со стороны, что он изо всех сил боролся со сном. Боясь потерять контроль над деревенеющим телом и пропустить очередной порыв ветра.

Замыкал же шествие Ригг. Даже сейчас, непривычно уставший, он все равно шел своей мягкой, неслышной походкой. Всякий раз, надежно ставил ногу, как бы сродняясь стопой со ступенью. Он действительно не думал о ногах. Просто молча удивлялся необычности выпавшей тропы. Не думал, что станется с ним, если попросту оступится или не сладит с ветром. Он глядел вперед и вверх, замирая от восторга перед разворачивающейся картиной заката.

Этот закат был грандиозен и немыслим, для того, кто в своей жизни никогда не поднимался выше самого высокого дерева на самом высоком бугре. Небо стало необычайно высоким, раскинувшись вокруг и вверх и вниз. Переходы его цветов были столь глубоки и насыщенны, что захватывало дух. От по ночному синего, почти черного, в самой вышине, к пламенеюще-алому вниз, к горизонту. Этот закат был лишен той нежности, кокой он полон внизу, но зато был наполнен страстью, сила которой разметала сполохи пламени по всему низу неба, в тщетном стремлении достичь вершины. Невозмутимо-вечной бескрайней высоты.

Постепенно стемнело совсем. Долго еще мир вокруг был погружен в серые сумерки, уже после того, как солнце ушло. В сгущавшейся синеве высоты уже были заметны первые звезды. Небо ставилось все чернее, и, наконец, все вокруг поглотила ночь. Звезды густо усыпали небо, блистая на черном бархате.

И когда совсем стемнело, попутчики дружно прокляли, про себя, жрецов, что назначили начало Восхождения на полдень.

Уже не видно было ступеней, они словно растворились в ночной всеобъемлющей тьме. Можно было лишь ногами чувствовать их, всякий раз надеясь не промахнуться. Но ноги, раздраженно протестуя против непривычной нагрузки, не собирались ничего чувствовать.

Только Ригг мог понять с его чувством тропы, что ступени постепенно теряют свою безупречную полировку. Их поверхность становилась выщербленной, местами змеились трещинки. Но что действительно радовало его сердце, так это кустики травы, несмело пробивающиеся в камне. Почувствовав первый из них, он решился нагнуться, нежно провел по нему ладонью и отправился дальше.

Ступив в очередной раз, и промахнувшись, Итернир потеряв равновесие, и грохнувшись все-таки на лестницу, понял, что ступени стали гораздо шире и ниже. Кто бы знал, как тяжело было, нехорошо поминая всех богов вместе взятых, не заснуть на лестнице, а идти дальше.

Меж тем, и это чувствовали уже все, ступени действительно стали гораздо шире и ниже. Ноги еще долго по старой привычке высоко поднимались, норовя опрокинуть промахнувшихся мимо опоры хозяев. Едва же, упав в очередной раз, Итернир понял, что целиком помещается на этой ступени, его тело мгновенно расслабилось, и он заснул глубоким крепким сном. Споткнувшийся о него Ригг сразу же последовал примеру. Лишь Ланс, прежде чем уснуть, успел снять со спины меч и подложить под голову дорожный мешок.

4

Едва солнце расцветило все вокруг цветами утра, Ланс открыл глаза. Несмотря на редкостно предельную вчерашнюю усталость, он чувствовал себя довольно бодро, поскольку привык набираться сил и за более короткое время сна. И давно.

Он соскоблил жесткую щетину со щек, и посмотрел на спящих вповалку попутчиков, вольно разметавших руки и ноги. На самозабвенно, раскрыв рот, храпящего Итернира. Глядя на них, невольно вспоминал себя молодого, в самом начале пути. Самое время сейчас было бы собраться и уйти, но воспоминания столь напористо лезли в голову, что он откинулся на спину, подложив руку под голову, и, глядя в бездонное голубое небо, покорно отдался на милость пережитого.

Младший сын мелкопоместного дворянина. Что действительно мог бы дать ему отец, кроме обучения боевому искусству наравне со старшими сыновьями, да славного меча, сделанного оружейниками отца, что слыли не последними оружейниками королевства?

Сейчас его увитая тугими мышцами рука нежно пробегала по эфесу этого самого меча, что прошел с ним весь путь. Задерживалась на сбитой инкрустации когда-то довольно дорогой отделки. Вспоминая историю каждой выбоины. Эта, когда он едва не лишился пальца. А эта, когда они бились в ущелье Перни. Эта… а камень отсюда он продал, когда они промотались в Голке. И денег не было даже на еду. А наняться не светило в округе всего графства. Эта… а эту выбоину гарда получила во время того безумного боя в пустыне. Весь отряд кроме их тройки куда-то пропал и лишь много лет спустя он натолкнулся на их кости в барханах.

Что мог сказать ему отец, кроме того, что сын не должен уронить честь и звание фамилии, что благословляет на подвиги, достойные героев древности? Что не может дать ни клочка родной земли, но, может быть там, в далеких странах, он завоюет себе королевство.

Что ему оставалось делать, как не уйти искать лучшей доли?

Он вспомнил первые свои шаги. Когда, неся в сердце память и розовые мечты о рыцарском кодексе чести, впервые сталкивался с суровыми жизненными реалиями. В которых рыцарь в блистающих доспехах, с именем Прекрасной Дамы на устах оказывался обычным грабителем с большой и не очень дороги.

Свою же прекрасную даму он нашел не так далеко от дома. Пройдя всего пару-тройку городов, владения трех-четырех герцогов, оказался во владениях барона… Как же его звали? Забыл. В такие мгновения он особо остро ощущал тяжесть прожитых лет, понимая неотвратимость ухода в прошлое всего, что знал, и что жило лишь в его памяти.

Пускай он не помнил имени того барона, но хорошо запомнился город Эльнере. Город, который восстал против барона и победил. Как ни странно. Ланс, хоть и был гостем замка барона, но, бежав с его подопечной Лирой, поневоле примкнул к восставшим.

Ими руководил странный парень. Слишком молодой. Но все они тогда были молоды. Как весь мир. Парня звали… Сехей, Сажей, Зергий?

Какая теперь разница?

Он отменно владел мечом. И сам меч у него был отменный. Чем-то он был похож вот на этого Итернира. Чем?

Хотя, какая разница?

Тогда его поставили командовать отрядом наемников, созданном из ничего прямо в осажденном городе. Да, они тогда не шли ни в какое сравнение с теми профессионалами, какими стали после многих дорог с ним. Но и их стало меньше.

То была первая война в его жизни. Тогда же был и его первый самостоятельный бой. Когда они заманили отряд барона вместе с ним самим в близлежащие скалы и там уничтожили. Странные это были скалы. Нигде таких он не видал больше. Но это все же мало волновало. Главное тогда было, что Лира была с ним. Перед схваткой он оставил ее с рыбаком Глэем, который с ними бежал из замка барона.

Как же он тогда был молод, как был влюблен, с каким неистовством бился. Но дальше неизменно вспоминалась сцена, которую он не переносил вспоминать. За свою наивность, за то, что вел себя как последний дурак. За то, что ничего уже не переменишь. Хотя в последнее время он вспоминал все спокойнее. Вспоминал так, как это видел тогда.

Так или иначе, но перед глазами все так же живо вставала сцена, когда он, все еще разгоряченный схваткой, светящийся радостью победы, вбежал в грот и остановился у входа. Лира сидела, обнявшись с Глэем. Увидев их, он, было подумал грешным делом, но тут же осек себя. Это, наверное, чтобы ей не было страшно. И еще подумал, что сейчас или никогда. И радостно воскликнул обращенным к нему с вопросом лицам:

— Мы победили! — и, уже только для Лиры, добавил, — ты свободна…

Глэй вскочил, шумно поздравил Ланса и вышел.

Ланс шагнул к Лире и опустил голову, не находя слов:

— Ты свободна теперь… и можешь идти куда захочешь, — и добавил вполголоса, — может, со мной.

«Сейчас, или никогда»: вновь строго повторил он себе и, уже уверенней, сказал:

— Я давно хотел сказать тебе, — вновь опустил глаза, поднял их, — Я люблю тебя, всем сердцем.

Подошел к ней, выпустил меч из руки, встал на одно колено, взял ее ладонь в свою и поцеловал:

— Будь моей женой!

Сейчас он вспоминал это, и по его лицу гуляли морщины. Как же он был глуп. Как это все было не так…

На самом деле все это было не так.

Она мягко высвободилась и села на камень, опустив голову на руки:

— Я… не могу… — у нее так же не было слов, глаза заблестели влагой.

И тут Ланс все понял. Все сразу стало ясно. Впервые он увидел, кто стоит рядом с Лирой. Ну, что же, он завоевал для них счастье.

Не поднимая головы, спросил уже без всякой надежды:

— Глэй?

Она не ответила, но молчание было тяжелее всякого ответа.

Он сокрушенно поднялся и в решительной боли рванулся к выходу. Но остановился, бессознательно что-то ища. Подобрал меч. Она взглянула на клинок, еще покрытый не остывшей кровью.

— Нет! — бросилась она к ногам.

Он остановился, посмотрел, ничего не понимая, на нее, на меч, и усмехнулся:

— Что ты, теперь это вся моя жизнь, — он обтер клинок какой-то тряпкой с пола и вложил в ножны.

Уже совсем без прежней решительности.

Не зная как вот так просто уходить, словно надеясь на что-то, шагнул к выходу. Обернулся:

— Я желаю вам счастья… — голос был тих и мягок, — Если бы ты знала, как я желаю вам счастья.

Он уже почти вышел, но вновь обернулся:

— Если что — я помню вас. Буду рад. Не забывайте.

И вышел.

Яркое солнце резануло глаза. Острые обломки скал громоздились под ногами. Все же странные это были горы.

Глэй был неподалеку. Подошел.

Ланс положил руки ему на плечи:

— Иди… она ждет тебя.

Опустил руку, не зная что еще сказать. Что-то сказать было надо.

— Береги ее…

Еще раз взглянул, легко толкнул в плечо и пошел прочь, перепрыгивая с камня на камень.

Взобравшись на откос, и увидев войско, ставшее ему теперь дружиной, чистившееся после битвы, еще раз уверился, что теперь это вся его жизнь.

— Ну, что, ребята, айда пропивать поместье барона! — весело крикнул он, спускаясь по откосу.

Теперь-то он знал, что любви не бывает. Не бывает вечной, большой любви. Бывает обман. Чаще — самообман. Но, может быть, тогда ему самому именно это было нужно?

А память услужливо продолжала вытаскивать из небытия картинки.

И потянулись бесконечные дни, дороги. Сколько их было? Сколько раз их нанимали? Сколько раз он начинал все снова, набирая новый отряд? Сколько ему лет? Он не знал. Говорили, что его виски уже тронуты сединой, но он не знал. Никогда не интересовался.

От большей части жизни остались эпизоды, отрывки. И он видел в них себя уже со стороны.

Вот взятие города. Толпы осаждающих рвутся к стенам. К воротам подкатили таран. Самые сильные воины огромного роста раскачивают его, скрытые крышей, обложенной мокрыми шкурами, стараясь разбить ворота.

Кругом шум и гам, звон мечей, треск, стоны умирающих.

— Вылторп! Твою ж так налево… да не ты налево, идиот! молодой еще человек, во главе своего отряда устремляется к стенам.

Его люди действуют, пожалуй, наиболее слаженно, чем все остальное войско. Неся вместе со своим отделением лестницу, он звучно командует:

— Брекснер! К третьему зубцу!..

— … вашу так! Правее заносите!

— За мной, ребята! Шустрей!

И вот он уже на вершине стены. Умело орудуя мечом, отбрасывает сразу троих защитников, и его воины ловко и неотвратимо перелезают через стену.

Под напором одной из частей его отряда рушится объятая пламенем башня. А сам он с горсткой своих воинов, спрыгивает с внутренней стороны стены, пробивается к воротам. Тонкое древко стрелы вдруг пронзает левое плечо. Над сердцем. Но он уже уперся в тяжелый засов. Еще пара стрел белыми оперениями расцветают на нем, но засов уже скинут, створки распахиваются, и лавина победителей врывается в ворота…

Битва. Огромное поле, сплошь покрытое людской массой. Вот конница устремляется в атаку, опрокидывает правый фланг, вонзается в тыл центра. Огромная людская масса тяжело дрогнула, подалась. Сейчас люди не выдержат, побегут от всадников, неумолимо настигающих все и вся. Но, словно из-под земли, позади конницы возникает новый отряд, ведомый могучим воином.

Неожидан и сокрушителен удар этих людей. Они не были закованы в сталь. Лишь средней силы доспех скрывал их тела. Но словно нож в масло они вонзаются во вражескую конницу. Бежит она. И преследуют ее эти воины.

И сам центр уже подался вперед, еще мгновение, и битва будет выиграна, но враг вводит последний свой резерв — отряд тяжелых латников перекрывает путь наемникам.

И вновь демонстрируют они необычайное умение. Словно единый организм, смыкают ряды. И страшен их натиск. Но страшнее всего врагу встретиться с командиром, что словно буйный вихрь на ржаном поле.

— В клин! — командует он густым, чуть хриплым голосом, но гремящем, как трубы смертного призыва.

И выстраивают его воины клин, смыкаясь плечом к плечу, не давая врагу окружить командира, что бьется на острие строя, стремясь к самому сердцу врага.

— Поддай, ребятки! — ревет он, — Шустрее.

И вертясь волчком щедро рассыпая могучие удары, которых не выдерживал ни один доспех, рвется в самый тыл вражеского строя. Еще один дружный рывок, и строй врага прорван, а наемники уже широко разворачиваются позади рядов центра противника…

Не битва это — эпическая поэма…

Другая битва. Такое же поле, но наполненное торжествующим криком одних, и паническими воплями других. Люди бегут от людей. Падают, под ударами. Земля густо напитана кровью.

Но среди паникующей лавины, несокрушимой скалой стоит отряд наемников. Здесь нет криков. Но бегущие, пусть и немногие, останавливаются, вставая в общий строй, повинуясь молчаливым командам взмахами меча командира наемников.

Сам этот крепкий человек стоит на переднем краю отряда. Сомкнув людей в кольцо, пытается вывести тех, кто уцелел. В его движениях нет ни бьющей через край мощи, ни удали. Но каждый удар, порой даже не заметный глазу, достигает цели. И его молчание пугало врагов надежней леденящего кровь клича…

Порой ему казалось что идет он не по одному миру, а по многим. Сколь часто было, что без особо гладких переходов, он попадал из дремучих лесов в бескрайние пустыни. Но, в конечном счете, это особо не интересовало.

Ему приходилось биться со слишком многими людьми, и череда лиц смазывалась в неопределенную полосу. Но одна встреча запомнилась особенно. В каком-то безлюдном унылом месте, а, может, и посреди шумного трактира, он встретил странное существо. Все оно скрывалось под непонятного цвета истлевшим балахоном и лица не было видно в тени капюшона. Так что нельзя было даже определить, мужчина это, или женщина. В иссушенных покрытых трупными пятнами руках оно сжимало косу.

Ланс не был суеверен. Он никого не узнал в этом существе, только вынул меч из ножен… И никогда больше не встречал это странное создание.

Одна беда валилась на другую, одна война шла вслед за другой и думать особенно было некогда.

Но однажды жизнь заставила его задуматься. Тогда он вышел к развалинам замка. Что-то неуловимо напоминала вся местность вокруг, но что? Он внимательно оглядел замшелые камни развалин. И вдруг понял, что знает каждый из них. Его воины, не понимая, смотрели, как командир, черствый и мрачный человек, вдруг опустился на колени, и расцеловал камни руин.

Они не могли знать, что это был замок, где он был рожден.

Ему страстно хотелось заплакать, ощутить соленую влагу на своих щеках, но он так и не смог этого сделать.

Он так и не понял тогда, почему замок уже едва не сотню лет лежит в руинах, а сам он еще полон сил. Но все же это заставило остановиться и увидеть, что вот он стоит на пороге родного дома, имея едва столько же, сколько когда уходил.

Тогда он впервые задумался, чего же ему надо от жизни…

Смутное чувство вдруг прервало ход мыслей. Он осторожно сел и огляделся. Внизу, там, где лестница была еще узка, он заметил двух людей, которые едва передвигались.

5

Он встал, подошел к попутчикам и легонько тронул каждого за плечо. Итернир сонно заворочался, но так и не проснулся, лишь невнятно промямлил что-то в ответ. Ригг вскочил тут же, демонстрируя полную готовность и действительно, сна у него не было ни в одном глазу, и настороженно посмотрел на Ланса.

Тот молча кивнул на лестницу.

Ригг с удвоенной энергией принялся толкать Итернира. Тот ворочался, пыхтел, сопел, но просыпаться не желал никак. Отчаявшись, он ни с того ни с сего, казалось бы, вдруг резко прокричал:

— Вставай, ты опоздал!

Итернир рывком, словно спасаясь от страшного сна сел.

— Что?! Где?! Чего?!

— Вон, гляди, — показал Ригг.

— А, — почти мгновенно понял Итернир происходящее, — и стоило меня так пугать? Я на это дело и обозлиться могу!

— Да тебя же, видать, иначе-то и не поднимешь, — пожал плечами Ригг, — делать-то что будем?

— Предложения? — спросил Итернир, краем глаза глядя на спокойно пакующего мешок Ланса.

— Помочь, им надо, так, что ли, — довольно неуверенно сказал Ригг. — Не ровен же час, через край опрокинутся.

— Да, — протянул Итернир, почесывая в затылке, глядя на Крына, пытавшегося подхватить на себя принца, и без того подозрительно пошатывающегося, — у верблюда два горба, потому что жизнь — борьба!

— Кто такой верблюд? — удивился Ригг.

— Зверь такой. Чужой нации, очень запасливый. И вообще я тебя слушать не собираюсь, тот, кто способен разбудить человека, способен на любую подлость! — воскликнул и довольно зло добавил, — и я сам пойду спасать благородного выродка, из-за которого чуть в низу не оказался? Да ни за что!

Но, не дождавшись одобрения собеседников, а может, видя, что Ригг уже отправился на подмогу, все же проворчал, тяжело поднимаясь:

— А, в конце концов, второй-то нас всех спас, — и, уже направляясь к жертвам своего милосердия, вздохнул, — пользуйтесь, пока я добрый…

— Что же мы с ними делать-то теперь будем? — поинтересовался Итернир, критически оглядывая принца, спящего вповалку с крестьянином, — оставить здесь, что ли?

Ригг поднял голову, пристально огляделся вокруг, потянул воздух носом, и ответил:

— Думаю, одних оставлять опасно — рядом лес, всякое может случиться.

— Это ты с чего взял, что лес? — изогнул бровь Итернир, — это вон та темная полоска у горизонта и есть лес?

— Да. Я ж нюхом его чую.

— А ты же охотник, — сделал вид, что все понял Итернир, — но все же, что же нам теперь с ними-то делать?

«Снимать штаны и… бегать»: саркастично добавил он про себя, но вслух ничего не сказал.

С ответами никто не спешил.

— Что до меня, — решил сдвинуть дело с мертвой точки Итернир, я бы оставил этого порфиророжденного… хотя, от того же Крына я бы мух отгонял, спаситель все-таки.

— Ты же сам говорил, — несмело сказал Ригг, — Кан-Туну и говорил, что ежели суждено одному дойти, то так тому и быть. Своим чередом. А пока навроде того, что нечего и в петлю лезть… ну, или что-то в этом роде…

— Я? Говорил?

— Да, — пожал плечами Ригг.

Итернир вопросительно повернулся к Лансу. Тот молча и тяжело взглянул на него, но так ничего и не сказал.

— Ну, говорил, — попытался отмахнуться Итернир, но, после минутного раздумья, все же решил, — а, пожалуй, что так оно и вернее. Я, кстати, и вообще уже давно предложить хотел, да все не судьба, что-то, чтобы идти всем вместе. Тогда хотя бы один может действительно и дойдет. Вы то как на это смотрите?

— Я думаю, что так вернее, — ответил Ригг, и видно было, что на его душе стало спокойнее.

— А ты, — обратился Итернир к Лансу.

Тот посмотрел на него, потом себе под ноги, снова поднял взгляд, как тяжелый камень, на Итернира и коротко кивнул головой.

— Ну, что же, теперь надо подождать, пока эти чудики проснутся и дальше в путь. И уж не знаю как вы, — заявил он, сладко позевывая, — но я, пожалуй, поступлю по их примеру, денек другой.

Столь бесцеремонно оставив делить право первой стражи Риггу с Лансом, он уже скоро громогласно храпел, хорошенько завернувшись в как следует свой поношенный плащ. Да так храпел, что, если бы здесь были птицы, то, оглушенные, они бы умирали прямо в полете.

Здесь ступени уже не были столь высоки и узки. Напротив, они становились все шире и шире, а высота их и вовсе сходила на нет. Испещренные трещинами, крошащиеся в мелкий песок, под напором отчаянно пробивающейся травы, они выглядели несравненно роднее и живее, чем там, внизу, мертвые и безупречно отполированные.

Среди становившейся уже не столь редкой травы стали попадаться невысокие кусты, чахлые деревья, а темная полоска на горизонте разбилась на отдельные рощи, встречающие путника, стремящегося к опушке.

Постепенно под ногами вместо хруста песка послышался мягкий шелест густой травы. И, когда солнце лениво подвалило к зениту, они вступили под широкие кроны могучих деревьев.

Ригг сразу весь переменился. Его походка стала еще мягче и плавнее, и все движения приобрели особую точность и уверенность. Уши забавно прижались к голове, словно пытаясь слышать и за спиной хозяина. Весь он стал неотличим от прелой листвы, по которой ступал, от деревьев, которые скрывали его в своей тени. Ригг был дома.

Ланса же, хотя он никому об этом и не сказал, насторожила тропа, по которой они ступали. Точнее говоря, даже не сама тропа, а то, что ее не должно было быть.

Не так уж часто отправляются сюда Восходящие, чтобы протоптать такую тропинку.

Меж тем лес вокруг становился все гуще и гуще. Кроны деревьев сомкнулись над головами сплошным шатром, давая густую плотную тень, подлесок требовательно подступил к самой тропе, словно сжимая путников в своих объятьях.

Все реже и реже видна была фигура Ригга, бесшумно скользящего справа от тропы.

Внезапно почуяв что-то неладное, Ланс, неизменно шедший впереди, остановился.

— Чего встали-то, — удивленно воскликнул Итернир, — притомился что ли? Воитель? Или грибков захотелось пособирать. Наш отважный воин Ланс взял грибочков про запас…

Начал было напевать Итернир, но тут же умолк, прерванный предупредительным жестом Ланса.

— Так что же случилось? — решил в свою очередь прояснить ситуацию Кан-Тун, но договорить не дали.

Листва вокруг зашелестела, затрещали ветви и впереди и позади путников на тропу вышли звероватого вида люди.

Они были одеты в плохо выделанные вонючие шкуры, и лишь на одном из них, что повелительно рычал на остальных, была сильно порванная кольчуга. У него же, единственного из всех, был железный тесак. Остальные были вооружены суковатыми дубинами, а кто и вовсе слепой яростью. Все до глаз заросли жесткой грязной шерстью, и вши так дружно маршировали по этим зарослям, что распугивали птиц.

— Мужики, у вас тут свидание, что ли? — наивно спросил Итернир, — или вам сказать, как пройти в библио… в пивнушку?

Вожак стаи утробно проворчал что-то и все они, подхватив этот клич, начали медленно подступать к будущим жертвам.

Зашипело о ножны обнажаемое оружие, Крын потянулся за спину за топором, лишь Ланс поудобнее перехватил копье, и это его спасло. Листва крон точно над их головами неожиданно бросились вниз, сковывая руки искусно замаскированной сетью.

Ланс, который словно точно знал о сети тут же ловко ушел в перекате в сторону. На него сразу бросились два противника, широко размахивая дубинами, но тут же упали на землю, один с распоротым животом еще бился в агонии, а другой с пробитым сердцем сразу затих.

Ланс дернулся вперед на самого вожака, противники шарахнулись от неожиданности, а он под громкий треск ветвей, скрылся в придорожных кустах. Только дрожащие ветви да еще один незадачливый нападающий с горлом, неудержимо хлестающим кровью, указывали, где он только что был.

Спутанный принц только и видел, как опомнившийся вожак громко рыкнул, махнув тесаком в сторону кустов, и тут же едва не припадая на четвереньки, несколько дикарей скрылись в кустах. Затем один из нападавших, вышедших на тропу сзади огрел его дубиной по голове, и принц потерял сознание.

Своя порция дубины досталась и Крыну с Итерниром, но, если второй сразу поступил как истинный благородно рожденный, то Крын оказался совершенно неотесанным деревенщиной. Удар не лишил его рассудка, лишь помутил сознание.

Когда Крын увидел, как его беспомощного спасителя грубо тащат за ноги дикари, и голова, мотаясь из стороны в сторону, бьется о выступающие корни деревьев большое сердце не выдержало.

Он, ни малейшим образом не оценивая прочность сети, рванулся, разметав обрывки и расшвыривая ближайших врагов. Необузданный гнев овладел всем телом и помутившимся разумом. Даже забыв о топоре за поясом, потрясая голыми руками, он бросился на пленивших его друга.

Черепа противников под ударами разлетались в клочья. Врагов не спасало ни скудное их оружие, ни звериная ловкость. Нанесенные ему удары, казалось, попадают в камень. Еще бы немного, чуть-чуть и ему бы удалось освободить принца и бежать. Но тут чья-то рука дернула его за плечо.

Он резко развернулся и тут же могучий удар бросил его наземь. Приподнявшись, он разглядел своего противника — здоровенного, пожалуй, даже большего, чем он сам, состоящего, казалось из одних мускулов.

Не нашлось шкуры, которая бы сошлась на могучей заросшей груди, и оружия по руке. Лишь набедренная повязка одиноко обреталась на его теле.

— Угрр, — насмешливо рыкнул он, призывая Крына продолжить.

Тот вскочил, и, по-прежнему ослепленный яростью, ринулся на врага. С совершенно неожиданной для своих размеров ловкостью противник уклонился от броска и Крын снова оказался на земле вдавленный неодолимой силой. Тут же жестокий удар лишил его сознания.

Вырвавшись из плотного кольца нападавших, Ланс сразу бросился прочь. У него и мысли не было уводить их за собой. Он спасался сам.

Мелькала листва, ветви хлестали по лицу, узловатые корни во все более сырой почве изо всех сил мешали бежать. Если бы это была дорога, или хотя бы открытая местность, он мог бы бежать не меньше суток. Но это был лес.

Совершенно внезапно из густоты кустов выскакивали прямо на него толстые, в несколько охватов стволы, заставляя петлять, как загнанного зайца. В лесу нет прямых путей.

Сквозь шум, ломаемых ветвей и раздвигаемой листвы, его чуткое ухо уловило рычание преследователей справа. Мгновенно он дернулся в сторону, и тут же почва ушла из-под ног. Успев только развернуться, равномерно распределяя удар о землю, он заскользил вниз по склону, устланному мхом и прелой листвой.

Оказавшись внизу, тут же вскочил и кинулся прочь. Здесь, в низине, было еще более сыро, ноги до лодыжки утопали во мху, бежать стало еще тяжелей.

Как только почва под ногами пошла вверх, вновь послышались крики преследователей. Он вновь свернул. Потом снова и снова пытался вывернуться из стягивающейся петли, но все было тщетно.

Поняв, что кольцо сомкнулось, он помчался в гору прямо на преследователей. Мелькнуло из кустов перед ним перекошенное заросшее лицо, всхлипнул тяжелый кинжал, вонзившись под ребра, и он ринулся прочь. Стремясь выбраться к следующим ступеням лестницы.

Он уже долго бежал под уклон. Одно только и было облегчение, что подлесок стал реже. Зато почва безнадежно засырела. Там, где она не была покрыта мхом, узловатые корни, словно ребра, проступали наверх.

Сами деревья изменились. Ели стали попадаться все чаще и чаще и, наконец, обступили вокруг, заполонив небо своей тяжелой темной хвоей. С молчаливой невозмутимостью они взирали на бегущего человека, лишь по долгу службы стремясь хватануть жесткой лапой и лишить последних лучей солнца.

Решив, что уже далеко оторвался, Ланс перешел на шаг, восстанавливая скупо растраченные силы.

Здесь внизу под густым покровом зеленой хвои царила такая вечная темнота, что по солнцу сориентироваться не было никакой возможности, и Ланс шел, полагаясь только на память и чутье, которое уже давным-давно прекратило капризничать попусту, как в дни его молодости, и подавало лишь дельные советы.

Тяжелый прелый воздух терял все звуки в густоте еловых лап, и для Ланса стало большой неожиданностью, когда навстречу, словно из-под земли выросло пятеро дикарей. Грубо ухмыляясь, они приближались, чувствуя себя хозяевами положения.

Чуть повернувшись назад, Ланс заметил еще пятерых справа и четверых слева. Теперь они держались скученно, опасаясь окованного копья.

Те, что вышли прямо на него даже не успели насладиться чувством удовлетворения от удачно захлопнувшейся мышеловки, как с легким шипением, обгоняя друг друга, всех настигли пять метательных ножей.

Ланс столь быстро оказался подле них, что из двоих он успел вытащить ножи раньше, чем те упали наземь мертвые. Собрав оружие, Ланс неуловимо быстро развернулся и с молчаливым хладнокровием посмотрел на оставшихся дикарей.

В глазах их столь явственно бился страх, что грозил выплеснуться наружу. Они тяжело попятились, смертельно боясь поворачиваться к нему спиной, а через мгновение бросились прочь, потеряв голову от ужаса.

6

Ригг легко и бесшумно скользил в густой тени леса за пленившими его спутников. Когда они напали, он мог только бессильно сжимать кулаки в кустах. Сейчас объяснял себе, что это было вынужденное разумное действие. На воле, живой, он гораздо полезнее попутчикам, чем без памяти, связанный одной с ними веревкой.

Только не продиктовано ли это объяснение страхом и безотчетным ужасом, который овладел им, когда он знал, о скрывавшихся людях, но не успел предупредить, когда столь беспощадно расправились с его попутчиками, а он лишь сидел в стороне, боясь шелохнуться? Точного ответа не было, и это страшило. И страх этот был особенным, словно кто-то решал в этот миг, стоит ли все еще жить Риггу, охотнику с Лесного Ручья. Решал сам, без помощи посторонних. Беспристрастно и неподкупно.

Такие тяжелые мысли поедом его ели, нещадно вгрызаясь в растерзанную совесть, сочно чавкая, сбивая с шага и дыхания, мешая оставаться незамеченным и следовать за дикарями.

За всю свою, пусть и недолгую, жизнь он никогда не убивал людей.

А сейчас должен был это сделать.

Или нет?..

Пленников тащили сначала прямо по тропе, а после свернули на совсем небольшую тропинку, уводящую в чащу. К закату лес расступился, открывая поляну, по которой было разбросано с дюжину грязных неопрятных шалашей.

Несмотря на полный беспорядок застройки, что-то определенное все же просматривалось в том, что все строения собраны были вокруг сооружения в центре, оставляя сколько-то свободного места.

В центре возвышалось на два человеческих роста ступенчатая пирамида из того же, что и лестница материала, только матово черного. На вершине, словно государь на троне, располагался массивный камень, сплошь покрытый потеками спекшейся и почерневшей крови.

Ригг обошел поляну кругом, выбрал место, с которого было бы видно все происходящее на поляне, и залег в прелой листве так тихо, что даже птицы не прекращали пение над головой.

Весело и беззаботно щебечущие птицы.

Пленников подвели к дюжине столбов, вкопанных в ряд перед пирамидой, и надежно привязали.

Вокруг собралось все население поляны, десятка два человек. Воздух загудел от обилия мух и гнуса, почуявших такую родную грязь. От вони даже пригибалась трава.

— Что? — злорадно спросил Итернир принца, отвернувшегося при виде грязных заросших, одетых в преющие шкуры, существ, что были когда-то женщинами, — благородная кровь такого не переносит? А благородные глаза созданы для более достойного зрелища?

Принц не ответил.

Вперед, оттеснив довольно прыгающего перед пленниками вождя, вышел бесконечно старый, по сравнению с окружающими, человек. Немощь высохшего тела была заметна даже сквозь ворох шкур, в которые он зябко кутался.

Он подошел к пленникам и внимательно и долго поглядел каждому в глаза. Взгляд его был совсем неприятен. Не отпускало ощущение, словно под череп заползли холодные костлявые пальцы, и, подрагивая, ковырялись там.

Отойдя, он еще раз оглядел пленников. Покачал головой. Тот-Кто-Как-Все-Не-Помнил-Своего-Имени-Но-Не-Забыл-Свое-Племя был недоволен. Он повернулся к толпе дикарей. В почтительной тишине поднял вверх руку с раскрытой тонкой ладонью, резко опустил. Дикари восторженно взвыли, потрясая суковатыми дубинами.

Вожак взял свой тесак наизготовку, и двинулся к пленникам, щеря крепкие зубы в широкой ухмылке. Однако старик положил руку ему на плечо, и что-то очень тихо проворчал на ухо. Очень неохотно вожак остановился, отошел.

Старик повернулся к пленникам. Указал рукой на солнце, провел рукой дугу по небу до запада, потом по земле до востока, ткнул пальцем в вершину пирамиды, и чиркнул себя по горлу.

— С восходом, значит, — подытожил Итернир.

И опять ему почему-то никто не ответил.

Собравшиеся встретили решение шамана без энтузиазма. Но тот властно взмахнул руками, гул неодобрения потихоньку затих, и все разошлись по своим делам.

Вожак развернулся, свирепо рыкнул на дикаря, что слепо мотался по площади, неловко держа оружие пленников. Тот от неожиданности присел, испугался, выронил оружие прямо у пирамиды. Жалобно скуля, извиваясь, припадая к земле, он подполз к вожаку, готовый лизать его ноги. Тот одобрительно заворчал.

Все бы тут и успокоилось, но кусты на краю поляны расступились, выпуская кучку дикарей. Они понуро шли, опустив головы. Ригг узнал того, что возглавлял это скорбное шествие. Его вожак посылал за Лансом. Возвращались же они с пустыми руками.

Охотник улыбнулся про себя, радуясь, что хоть кто-то тоже ушел.

Меж тем вожак рвал и метал. Насмотревшись на объяснение провала задания, похожее больше на пантомиму, столь богато оно было жестами, глухо зарычал, и вдруг бросился на провинившегося дикаря.

Он впился зубами в горло, рванул, расплескивая кровь, выплюнул клок плоти изо рта и гневно воззрился на совсем притихших дикарей.

Едва оправившиеся от встречи с Лансом, они сейчас были растоптаны в пыль. Жалобно и несмело скуля, лизали ноги вожака, пытались лизнуть его руку, моля о пощаде. Тот глухо расхохотался и отпустил их. Как ветром их сдуло с площади, под хохот и улюлюканье «свиты».

Постепенно все стало успокаиваться. «Свита» расходилась по поселку, громко взрыкивая и задирая соплеменников. Один из них грубо ухватил женщину, что проходила мимо, жадно впился в ее грудь, рванул скудную одежду, заваливая на землю. Та не сопротивлялась, оставаясь совершенно безучастной происходящему.

— Глянь, — мотнул головой Итернир для принца, — ушли только на два шага, а и тут народ мыслит по-дворцовому, государственными масштабами. Словно истые принцы. По-моему, ты уже нашел, что искал. Одно смущает — что-то уж слишком у богов с водой плохо. И мылом.

Кан-Тун и теперь не ответил, столь красноречиво вздернув голову, что справедливо вспоминались соответствующие строки гимна государю.

Солнце опустилось за верхушки деревьев, окружавших поляну. Наступили долгие сумерки. Все стихло.

Темнота густым плотным покровом окутала поляну, на которой никогда не разжигали костров, несмело загорелись первые звезды, и лесная ночь вступила в свои права.

Не шевелясь, лежал Ригг, скрытый прелой листвой. Какие-то букашки деловито сновали по его телу. В кустах, над самой головой завела трель маленькая лесная пташка. Протяни он руку, и пальцы коснулись бы нежных перьев. Но Ригг, которому приходилось порой целыми сутками лежать не шелохнувшись в скудеющих дичью родных лесах, не двигался. Даже не дышал.

К великому неудовольствию охотника дикари выставили стража на ночь: тот неприкаянно слонялся по поляне, между хижинами. Нет-нет, да и прислонялся к плетеной стене, чутко задремывая. Однако всегда просыпался и, поднявшись, отправлялся в обход.

Ригг вновь внимательно огляделся, потянул воздух, широко раскрыв ноздри, вдыхая неповторимый аромат дикого леса. Этот лес был еще более дик и нетронут человеком, чем лес милой ему родины. Наполнен непроходимыми чащами, обильный живностью.

Буйство здешней природы порождало неповторимый, неопределенный дух. Дух свободы, притягательной дикости. Проникаясь этим настроением, хотелось оставить позади прежнюю жизнь, отбросить все и с головой окунуться в чистоту первозданной природы. Легким стелющимся шагом пронестись над землей, не тревожа листвы на кустах, взять след неосторожной лани, искупаться в лучах звезд, пробивающихся сквозь тень листвы.

Ригг поймал себя на том, что он уже почти сбросил одеревенелую неподвижность своих членов, готовый последовать зову природы. Одернулся, как от дурмана. Нечто подобное он испытывал и в своих лесах. Но там этот зов был слабее. Здесь же он необузданно силен и, нарочно прислушавшись, Ригг даже почуял в нем что-то недоброе, неопределенно опасное.

На родине всегда удерживал дом, семья, ради которой он должен был обязательно вернуться, и еще тысяча мелочей. А здесь у него была куда как более веская причина не слышать зова, плюс к тому, он должен был спасти попутчиков, с которыми обещал делить невзгоды выпавшего пути. Он был должен.

Полный осознанием этого долга он привычно отогнал стремление броситься в стихию леса, отправил свое звериное начало, гнев и ярость, жажду крови на задворки сознания, как делал всегда, когда на охоте они становились не нужны, или даже мешали.

Потом, все будет потом.

Потом.

Потом он отбросит все заботы. Расправит руки и ноги. И побежит. Побежит, согнувшись едва не до земли, пробегая под самыми низкими ветками. Легко и мягко огибая кусты и деревья.

Он будет бежать долго и красиво, плавно меняя направление, позволяя лесу самому выбирать тропу.

А потом, почуяв свежий след дичи, окунется без остатка в пьянящий восторг погони и поднимет зверя. Чтобы догнав погрузить зубы в теплую кровь…

Ригг даже вздрогнул, так навязчиво ощутил кровь на губах. Напряженно и осторожно он вновь отогнал наваждение.

Странности этого леса начинали беспокоить.

Кроме лесного зова удивляло и полное отсутствие росы, хотя темнота уже давно спустилась к земле.

Ночь неторопливо перевалила за полночь. Звезды по-прежнему дарили неверный сумеречный свет. Стража никто не спешил сменять, но он и не засыпал совсем. По-прежнему вздрагивая, просыпался.

Близилось время рассвета. Затихали птицы. А росы так и не было.

Поняв, что страж так и не уснет, Ригг решил действовать, не дожидаясь утра.

Стороннему наблюдателю в этот момент лишь смутно бы показалось, что полог палой листвы беззвучно вспучился, и неясная тень невесомо скользнула в сторону поляны, растворяясь в темноте.

Он ступал так мягко и неслышно, как только мог. Легкой тенью скользил среди ветхих хижин. Но когда подобрался к столбам, к которым были привязаны пленники, изумлению не было предела. Они ссорились!

— Человек столь низкого происхождения как ты… — корчил брезгливую мину принц.

— Высок ты, высок! Велик и могуч, — прерывал Итернир, — только в пупок не дыши — щекотно!

— Шут!

— Благородный ублюдок!

— Ублюдок?! Я помню своих предков до десятого колена!..

— Разве что начиная с древних свинопасов!

— Мои предки были великими героями, основателями королевств, истребителями!..

— Свиней соседа, и курей за столом. Но сам-то ты чем отличился, чтобы тебе воздавался такой почет, как ты требуешь, кроме предательства соратников?!. - проорал Итернир и замер, почувствовав, как его рук коснулся холодный металл, обомлел, — кто здесь?

— Я это, — совсем тихо, над самым ухом прошептал охотник, Ригг.

— Что же это ты замолчал! — продолжал Кан-Тун, — испугался мышиного шороха?

— Да погоди ты, — попытался одернуть его Итернир.

— Нет, теперь отмахнуться от меня, словно от базарной торговки не выйдет… — по-прежнему резко ответил принц, и сам, вздрогнув, замер, когда нож занялся его веревками.

— Что и ты мышиный шорох услыхал? — не замедлил усмехнуться Итернир, растирая затекшие руки.

— Оставим сейчас, — высокомерно ответил принц, — полагаю после, когда над нами не будет висеть жертвенный нож, мы сможем полностью разрешить наши разногласия.

— Как скажете, — не поленился Итернир театрально взмахнуть плащом, — исключительно уповаю на Ваши благородство и честь.

— Перестаньте, — тихо, но настойчиво осадил Ригг обоих, усердно трудясь над путами Крына, который, обвиснув на веревках, мирно спал.

Тяжелым мешком тот повалился на землю, так и не успев проснуться, и если бы не Ригг, подхвативший его, шуму бы было на всю поляну. Кое как растолкали Крына. Спросонья тот совсем ничего не мог понять.

— Ладно, пора, дергаем отсюда! — скомандовал Итернир, увлекая за собой еще меньше понимающего Крына.

Однако не успели они достигнуть лесной опушки, как Итернир круто развернулся, и заспешил обратно.

— Куда? — только и успел раздраженно вскрикнуть принц.

— На кудыкину гору, — огрызнулся Итернир, — меч же я там оставил.

— Да брось, — попытался было отговорить, догнав его Ригг, но все было напрасно.

— Тебе-то брось, а я за него четверть сотни золотых отдал! - ответил Итернир, и еще быстрее припустил к пирамиде.

Принц, поколебавшись, тоже вспомнил о своих вещах и оружии. А Крын развернулся с таким видом, словно ему совершенно все равно, куда бежать.

Ригг вырвался вперед, тревожно вслушиваясь в ночь, пытаясь распознать, где часовой. Когда они выскочили на площадь, бывшие пленники живо подбежали к своему добру, а он, остановившись в стороне, потянул носом воздух.

Часовой же, перестав слышать брань, направился к площади, вяло и ненастороженно стремясь узнать, в чем дело. Едва он показался из-за угла, Ригг его заметил и бросился навстречу.

Остальные к тому времени лишь опоясывались, и бой надлежало принять ему. Он не успел даже оценить то, что впервые собирается убить человека, как мелькнула рука, взмахнув ножом, и лишь в самый последний момент сумел отвернуть он полотно ножа, глубоко распоров плечо врага. И тут же нанес второй удар рукоятью в висок, оглушив противника.

Шумно тот повалился на землю. Потрясенный содеянным Ригг не смог помешать этому. Тотчас же проснулся кто-то в ближайшей хижине.

Все же довольно много времени выиграли беглецы, успевшие спастись в ночном лесу. Ригг вел, опираясь лишь на свое чутье, но так, будто родился в этих лесах. Пару раз они слышали по сторонам шум преследователей, но скоро стало ясно, что они бегут одни по утреннему лесу.

Итернир первый остановился, тяжело переводя дыхание. Сделали привал. Риггу все не давала покоя мысль, что он убил того стража.

— Я сейчас, — сказал он только, и мгновенье спустя уже мчался в густом подлеске, по направлению к поляне.

Достигнув поляны, охотник застал там полный переполох. Вожак с рычанием рассылал остальных, то и дело возвращавшихся из леса, по каким-то поручениям, изображая бурную деятельность. Шаман рвал и метал, потрясая воздетыми к небу руками. Кругом царил шум, гам и хаос.

Обойдя поляну кругом, Ригг, оставаясь скрытый лесом, заметил давешнего своего противника. Тот лежал все на том же месте, и какая-то женщина убивалась над ним.

Кровь из распоротого плеча щедро оросила траву кругом. Оценив рану, Ригг понял, что дикарь этот, если и выдержит потерю крови, то останется на всю жизнь калекой.

Меж тем раненый подсовывал женщине тяжелую дубину, глядя на нее кротко и даже умоляюще. Та, все еще заливаясь слезами, исполняя тяжелую обязанность, подняла оружие двумя руками и тяжело обрушила ее на голову раненного, обрывая мучения.

Ригг, возвращаясь, пребывал в еще большем смятении. Мысль, что из-за него погиб человек, наполняла ноги непривычной тяжестью, лишая легкости шага.

Крын, едва опустился на землю, тут же заснул.

— Ну почему тот, кто храпит, всегда засыпает первым? — задал риторический вопрос Итернир.

Странное дело, но никто не ответил. Он постоял немного, выискивая место для себя и одновременно прислушиваясь к позывам организма, и необъяснимо вдруг понял, что ему захотелось прогуляться по лесу. Он неторопливо отошел в сторону от спящего Крына и отдыхающего принца.

Лес здесь был уже не той приветливой кудрявой дубравой, в которую они вошли вчера. Деревья здесь были другие, незнакомые. Вместо нежных листьев у них были иголки, и они мрачными, седыми ото мха великанами поднимались ввысь, отнимая тепло и свет солнца.

Сырой плотный воздух нес густые запахи. Ноздри Итернира затрепетали, под напором лесных ароматов. Ему никогда еще не приходилось испытывать таких ощущений, как сейчас, при виде этой дикой первозданной суровой природы.

Голова слегка гудела и туповато ныла из-за второй бессонной ночи. Мысли так и норовили потерять четкость очертаний.

Должно быть, думалось ему, трудно здесь выжить. Хотя, не мертв же этот лес. Живут же здесь как-то звери, птицы. И человек должен быть способен выжить. Надо только внимательно слушать этот лес, уметь услышать и учуять каждый шорох. Надо его понимать. Даже не головой понимать, не разумом, а чувствами, самым нутром. Не видеть ветку под ногами, готовую хрустнуть, а чуять ее…

Подвластный духу леса, он чуть согнулся, шаг приобрел упругость и бесшумную легкость. Ему казалось, что он чувствует все запахи, звуки, понимает их. Он уже каким-то другим, внутренним взором видел богатую жизнь леса. Здесь недавно прошло семейство кабана. Это дерево простоит совсем недолго, далеко вокруг разносится шум усердно работающих над этим древесных жуков. Вот белки ссорятся в просторном дупле этого исполина. А здесь стая волков загоняла оленя.

Хищным животным он мчался в лесной глуши. Ни один лист не шелохнулся, ни одна хрупкая ветвь не потревожена. Чуткие ноздри улавливали любой запах. Уши, прижатые и чуть сдвинутые назад, не пропускали мимо ни одного звука.

Едва успев понять, что проголодался, он напал на след зайца. Стрелой сорвался с места, настигая жертву. Ноги столь мягко и чутко ступали, даже несмотря на скорость бега, что заяц даже не услышал, что его преследуют. Лишь почувствовав на себе дыхание хищника, понял, что пропал, но было поздно.

Острыми зубами Итернир ухватил горло, рванул. Горячая кровь заструилась по губам, наполняя силой, опьяняя ощущением победы. Он рвал зубами еще трепещущую плоть жертвы, глотал сразу, не прожевывая. Вот это жизнь!

Только это и достойно называться жизнью.

Он вновь бесшумно несся, низко стелясь над землей. Еще теплая кровь на губах пьянила. Он чувствовал себя невероятно сильным и могучим. Хозяином этого леса.

Внезапно в стороне мелькнула чужая светлая тень. Круто свернул, выходя на след пересекшего границы его владений. Хищник всегда должен быть готов к охране своих охотничьих угодий, тем более от себе подобных. Теперь Итернир уже видел врага. Тот выглядел также почти как он, только чуть мельче и моложе. Белый окрас противника раздражал. Итернир смутно почувствовал, что где-то уже его видел, но память упорно отказывалась помочь, выталкивая лишь на поверхность чувства враждебности и раздражения.

Чужак выскочил на узкую прогалину, развернулся и взвыл, вызывая на поединок.

Звериная свирепая ярость захлестнула Итернира, он бросился в бой. Представляя себе только, как вцепится зубами, в это белое горло, рванет нежную кожу и напьется крови врага.

Два человека, не вставая с четверенек, рыча и разбрасывая вокруг пену ярости, вцепились друг в друга, позабыв об оружии, висящем на их поясах. Все смешалось в один ревущий клубок.

— Стойте! Остановитесь! — с криком появился Ригг на краю прогалины, — что же это вы, как же ж так можно!

Он и следовавший за ним по-прежнему сонный, но обеспокоенный Крын, бросились разнимать дерущихся. Те же, в самом деле, не были похожи на людей. Местами из расцарапанных или прокушенных ран сочилась кровь, размазываясь по грязной коже. Одежда потеряла всякий вид.

С большим трудом растащили. Но принц, извернувшись, хватанул зубами Крына, держащего его, тот от неожиданности ослабил хватку, и принц вывернулся. Вновь дерущиеся покатились по земле.

— Давай-ка, держи его! — вновь ухватил Ригг Итернира, пытаясь выдернуть его из схватки.

Кан-Тун по-прежнему кусался и царапался, от чего доставалось и охотнику.

Когда Крын снова обхватил принца в необъятных своих руках, Ригг сдернул с пояса веревку, и попытался спеленать Итернира.

— Подержи-ка его, подержи, — приговаривал он Крыну.

Даже когда оба оказались туго связанны, они продолжали бешено рычать и метаться. Принц пробовал перегрызть веревку.

— Да что же это с вами сделалось? — пробормотал Ригг, присев перед Итерниром, и сказал, — это же я, Ригг. Как же ты меня не помнишь?

Тот на мгновение прекратил безумствовать, поглядел на него, взгляд стал сколько-то осмысленным.

— Я, это, я, — мягко приговаривал Ригг, — охотник. Мы же с тобой шли вместе.

Взгляд Итернира задержался, какие-то смутные тени воспоминаний вертелись в его голове.

— Ну, вспомни, мы вместе с великанами сражались, там, внизу.

При упоминании великанов, Итернир вновь бросил взгляд на принца, бешенство исказило его лицо, он зарычал, на губах выступила пена.

— Ну, хорошо, — сказал Ригг поднимаясь Крыну, — бери этого, а я понесу принца, надо бы нам к стоянке возвернуться. Как же ж ты не углядел за ними?

— Дак я ж того… спал же я, — потупился Крын, оправдываясь.

Когда вернулись к месту стоянки, Итернир с принцем поутихли. Их прислонили к стволам деревьев под сень густых еловых лап в противоположных сторонах, но так, чтобы они не видели друг друга. Ригг споро развел костер.

— Поедим, пожалуй, — сказал он Крыну усаживаясь, и развязывая мешок.

— А-а… эти как же — кивнул Крын на связанных.

— Эти-то, видать, — ответил Ригг, потянув носом воздух с их стороны, — дичиной подхарчевались.

— Так… эта, — продолжил разговор Крын, не забывая меж тем наполнять желудок, — чего это с ними-то такое?

— С ними-то? А кто его разберет? — пожал плечами Ригг, посидим, покумекаем, может чего и удумаем… Время-то у нас есть. Мало, но есть. Дикие-то до темноты след наш вести будут. К вечеру только сюда и придут…

— Как же ты это? — допытывал Ригг Итернира, — даже и имени своего не помнишь?

Тот не поднимал головы. Осел, остановившимся взглядом уткнувшись в землю.

— Без имени же никак, совсем никак, нельзя, — настойчиво продолжал Ригг, — Итернир ты. Итернир. Ты человек.

При звуке своего имени Итернир поднял голову, взгляд вновь стал чуть осмысленный.

— Не дикий ты зверь совсем, ты человек. Человек ты. А зверя ты гони от себя, за человека держись, а зверя гони. Так только и жить. Ну, давай же. Вспоминай! Итернир ты! Человек! Человек волею своей славен, разумом! Гони прочь своего зверя! Не верь ему, — говорил Ригг встряхивая Итернира.

Тот схватил руками голову. Но не это по-настоящему порадовало Ригга, а то, что пальцы его уже распрямились, не были скрюченными, готовыми рвать и царапать.

— Борись, — приговаривал охотник, — только борьбой зверя и сдержишь. Себя вспоминай.

Он развязал веревки, освободив пленника. Тот сидел, обмякнув, расслабленно запрокинув голову. И только сам Итернир видел ту борьбу, которая шла в голове, с той частью, что звала забыть имя, жизнь и свой народ, что звала в лесную чащобу.

— Погоди… мужики, — проговорил он наконец, с трудом вспоминая слова, — эк меня… это… прихватило крепко.

С принцем все обошлось легче. Хотя, поначалу опасались, что вовсе не справятся, поскольку тот не реагировал ни на свое имя, ни на окружающих вообще. Но стоило Итерниру упомянуть о его благородных предках, как тот запальчиво закричал, расписывая их доблесть. И лишь увидев добродушно смеющихся спутников, обескуражено остановился. А мгновение спустя, хохотал и сам. Спутники его смеялись радостно и весело, потому что смеяться могут только люди.

7

На рассвете густой туман беспросветной белесой мглой спеленал все вокруг. Роса крупными каплями выпала повсюду, даже на людях, одежде, оружии. Подниматься и отправляться в путь пришлось в промозглой сырости.

Теперь они шли цепочкой за Риггом. Одному ему, и его богам было известно, как здесь находить дорогу. Неожиданно из молочной мглы выплывали прямо на путников седые исполины стволов здешних деревьев. Ненадежная сырая корка мха под ногами так и норовила прорваться на склизком корне. Корни деревьев здесь густо вылезали наружу, будто и не врастали в землю. Знай себе, стелились, чуть прикрытые землей, да цепляли путников за ноги.

Почва становилась все более влажной. Мох уже столь толстым слоем покрывал ее, что ноги утопали в нем по щиколотку. Все меньше становилось слышно птиц и зверей. А после все реже стали попадаться и те ели-гиганты, что лишали путников света в таежной чаще. Здесь их работу делал туман. А он и не думал рассеиваться, только деревья выпускал из себя все тоньше, корявее, облепленных мочалами мха.

Итернир с вечера еще был ошарашено притихший. Он не говорил ничего. Почти. Шел, погруженный в свои мысли, спотыкаясь чаще всех.

— Слушай, Ригг, — в конце концов, не выдержав, спросил он, — а ты-то как же, разве ничего не почувствовал?

— Как же не почуял? — пожал плечами тот в ответ, — только же я родился в лесах. А там кажный день возвращаться надобно. Да и тут слишком уж не праздное это гулянье, чтобы можно было волком по лесу промчаться.

— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнул Итернир и обратился к Крыну, — а ты как же не озверел?

— Дак, я ж того… — озадаченно почесал тот в затылке рукой, с зажатым в ней принцевым тюком, — спал же я. Да и кабы не спал. Ведь эта… рази можно… когда ждут внизу-то?

— И тут дело ясное, что дело темное, — опять вздохнул Итернир, прекращая расспросы, и почва вдруг ушла из-под ног, — э-эх! Как я вляпался!

Мох вдруг разорвался под ногами, и он сразу по пояс ушел в прогнившую грязь. Попытался встать, но и руки тут же оказались глубоко в грязи. Прорывая не такой уж толстый слой мха, он никак не мог найти опоры, меж тем чувствуя, как при каждом движении, коварная трясина усиливает хватку, засасывая все глубже, с жадной беспощадностью.

— Стой смирно! — тут же бросился к нему Ригг, — не ворочайся только — вмиг засосет-утянет!

— Да я и не кручусь, — в нерешительном испуге проговорил тот, чувствуя, что погружается все глубже, а дна под ногами не чувствует вовсе.

— Ложись сейчас, — меж тем наставлял Ригг.

— Что? Тут же грязно, противно и мокро!

— Лягай, говорю! — почти приказал Ригг, и, когда приказание было выполнено и, оказавшийся распластанным на поверхности Итернир даже почувствовал, что сумел высвободить увязшие конечности, продолжал наставлять, — теперича осторожненько к нам подгребай. Только вглубь-то не нажимай, не дергайся резко — опять завязнешь. Только вдоль поверхности руками-то и води.

Едва Итерниру удалось подобраться к краю раскрывшейся трясины, попутчики его вытянули.

— Привал тогда сделаем, что ли? — предложил Ригг, глядя на облепленного грязью пловца.

— Значит, — поучал Ригг попутчиков, уже после того, как все перевели дух, — теперь болота дальше идут. На болоте первое дело сторожкость. Завсегда гляди внимательно, куда ногу-то ставишь. А поперву слегой проверь.

— А что такое твоя слега? — заинтересованно спросил Итернир.

— А это дрын такой, какой ты в руках своих ныне держишь, то она и есть, — ответил Ригг, указывая на свежесрубленные каждому шесты в рост, — ей, значит, проверяйте путь всегда. А ежели оскользнетесь, тогда рваться не надо. Ложиться сразу. Слегу поперек трясины кладите, да на нее опирайтесь. Она вещь надежная. Так, что ежели затянет вас, свою слегу другим не тяните, опирайтесь на ее. А чтобы тянуть вас, на то у других слеги есть. Вот и вся наука простая. У пуще всего следите, чтобы обувку не утерять.

— Постой, а обойти болото, нельзя разве? — с плохо скрываемой надеждой спросил Итернир.

Ригг задумался. Привстал, напряженно вглядываясь в белесое молоко тумана.

— Обход-то поискать можно, — задумчиво кивнул он, — да только, мыслю я, погоня за нами. Уж им-то эти места родные. Может и не уйдем. А болота всякая дикая тварь обходит. Вот, думаю, и удастся нам по болотам-то уйти.

Стали собираться. Итернир с Риггом поплотнее приторачивали дорожные мешки. Чтобы не болтались. Принц лишь, изображая крайнюю деловитость, проверил и без того надежную перевязь меча, попытался отряхнуть довольно уже испачкавшийся плащ, и поглядел на Крына. Тот, беззаботно закинув за плечи мешок, приноравливался к слеге.

— Ты, почему мои вещи не поднял? — в конце концов, спросил принц, — уже время выступать.

— Так ведь эта-а… — простодушно предположил Крын.

— Может, ты думаешь, я сам их понесу?

— Дак, эта… сиятельный принц, вещи-то того… твои, значит…

— И что с того? Тебе еще внизу была оказана высочайшая честь, нести пожитки мои, и дана на то монаршая воля!

Итернир искоса, ничего не говоря, но с нескрываемым интересом ждал ответа Крына. Тот шумно почесал в затылке, посопел, наконец, наклонился к тюку.

— Ну, раз того… монарша, значит, воля… тада конечно… даже что пожалуй… токмо того… тяжел он уж больно… облегчить бы…

— Мне, как благородному принцу, лучше ведомо, сколько должно быть поклажи!

Крын еще немного посопел, помялся, да и взвалил тюк на спину. Итернир покачал головой, и пробурчал что-то под нос.

С тем и собрались выступить, и все, кроме принца уже направились вперед, осторожно ступая, как вдруг недовольный голос остановил их:

— И вы думаете, что я, принц крови, пойду за вами?!

— А в чем дело, — обернулся Итернир, нехорошо блеснув глазами.

— Здесь грязь! — в гневном презрении скривил губы Кан-Тун.

— А-а, — издевательским тоном воскликнул Итернир, — аристократ боится посрамить своих высоких предков, испачкав ноги грязью? И что ты предлагаешь?

— Он может нести меня, — ткнул пальцем принц в Крына.

— А зад тебе медом не намазать? — вспылил Итернир.

— Не горячитесь, — примирительно попросил Ригг, выступая между ними.

— Да я не горячусь! — закричал выведенный из себя Итернир, — я спокоен! — истерично взмахнул он руками и спросил у Крына, — Ты сам что думаешь?

Тот пожал плечами, и несмело проговорил:

— Так как же эта… по-каковски это буит-то?.. сам потопну и его того…

— Нет, я требую! — топнул ногой принц.

— У богов требуй! — отрезал Итернир.

— Да что ты, — укорил его Ригг, — как же про богов так можно-то?

— Можно, — уверенно отмахнулся тот, — давайте-ка пойдем лучше, сам прибежит.

С тем выступили.

— Стойте вы так не можете! — донеслось до них пару раз, но вскоре послышались хлюпающие шаги догнавшего принца.

После этого он присмирел и шел, понурив голову.

Поначалу старались идти, не замочив ног. Как пошли кочки прыгали с одной на другую, а дальше, когда и те стали попадаться все реже и реже, пришлось идти прямо по грязной гнилой жиже. Всякая живая трава уже перестала попадаться. Лишь жалкие ростки болотной травы да сгнившие на корню корявые деревья, облепленные мхом. Даже всегдашние болотные жители, хвощи и плауны, здесь встречались редко. Зверей и птиц и вовсе перестало быть слышно.

И туман. Окружающий все вокруг непродыхаемой сыростью. Не видно было ничего дальше трех шагов. Трех шагов в мутной, чуть подернутой ряской, топкой и жадно чавкающей трясине.

Особо тяжело было, что не было никакой ясности, сколько еще предстоит идти в этом тумане, да и дно все понижалось. Теперь уже шли по пояс в грязи.

— Когда же это кончится?! — взмолился Итернир Риггу.

— Ты что же, ослабел? — язвительно спросил Кан-Тун.

— Да нет! Я исключительно о вашей, принц, усталости беспокоюсь, — склонился в поклоне Итернир, однако, тут же не удержал шаткого равновесия и упал в грязь.

Глядя на это, принц победно расхохотался и тут же сам, не уследив за коварной трясиной, окунулся с головой.

— Не стоять! — крикнул Ригг, продолжая идти, нащупывая тропу, нельзя здесь стоять. Оставь их, Крын, сам увязнешь!

Кое-как спорщики поднялись, со значительным трудом высвободились из плотно уже схватившей их ноги трясины. Вновь все пошли цепочкой, осторожно пробуя впереди дорогу слегой.

— Так все же, как на счет конца-то?! — вновь спросил Итернир.

— Не знаю, — честно ответил Ригг, однако, повертев головой и, понюхав воздух, добавил, — земля вверх идет, деревья близко чую, может скоро посуше станет. Идти надо, иначе ясно не будет.

Шли.

Не скоро земля и впрямь заметно пошла вверх. После и кочки потянулись. А затем первый раз почва, поросшая желтой травой, не чавкнула. Это было приятно.

— Земля! — радостно воскликнул Итернир, и со смаком добавил, С-с-у-уша!

— Остров это, — спокойно объяснил Ригг, — передохнуть только.

Разошлись по островку, легли в изнеможении.

— Это вот это и есть твои деревья что ли? — насмешливо спросил Итернир Ригга, указывая на стайку, испуганно жмущихся друг к дружке на верхушке островка, чахлых деревцев.

— Они живые, — нежно сказал Ригг, подходя и трепетно поглаживая тонкие веточки и листки.

Только и можно было на этом островке, что едва обсушиться, но затем вновь надо было идти по пояс в холодной воде. Никому это не могло пойти на пользу, и к закату Кан-Тун закашлял. Итерниру недолго пришлось издеваться над ним. Когда солнце окрасило туман кровью заката, он также не смог сдерживать болезненных позывов.

Однако болоту и этого было мало. Не успела темнота ночи как следует сгуститься над спутниками, как у обоих заболевших поднялся жар. Навалившаяся слабость мешала идти. Болевшая голова теряла контроль над телом. А ноги до пояса по-прежнему были в холодной воде.

Как назло, нигде поблизости не было ни малейшего намека на сухую землю. Лишь к полуночи Ригг вывел на клочок сухой земли. К тому времени он и Крын почти несли на себе своих спутников, трясущихся от жесточайшего озноба.

Худо-бедно из сырых дров разожгли костер. Сменили исподнюю одежду. Но верхняя столь сильно вымокла, что это не могло спасти. Оба заболевших кутались в промокшие плащи, жались к костру, но тем не менее тряслись от озноба.

— Держите-ка вот, — протянул Ригг обоим по очереди котелок с мерзостно пахнущим отваром, — я тут, пока шли, травок да корешков кой-каких набрал — первое средство от кашля.

Принц благодарно приник к котелку, морщась, пил. После передал котелок Итерниру.

— Вы, наверное, нас теперь бросите? — спросил он, наконец.

— Это от чего же? — искренне удивился Ригг.

— Мы же больные, и идти сами не сможем.

Итернир тоже собирался что-то сказать, да ввиду самого его терзавших сомнений, молчал.

— Нет такого обычая, — отрезал Ригг, — верно, Крын?

Крын задумчиво кивнул головой.

— Ничего с вами и не сделалось. Сейчас после взвара моего спать-то ляжете, пропотеете как надо, болезнь с водой и уйдет. Все хорошо будет. А на рассвете, как идти сможете, дальше пойдем. Уходить отсюда надо. Больное это место. Я-то привычный. В Крыне от рода здоровья много. Но долго здесь просидим, и мы сляжем. А вам спать нужно. Давайте-ка.

Он уложил их ногами к костру. Дал принцу свое одеяло вдобавок к его плащу, а отобранное у Крына одеяло отдал Итерниру. Больные погрузились в тревожный беспамятный сон-дрему.

Когда Итернир проснулся посреди ночи, ему было уже гораздо лучше. Голова, хотя и болела, но туман лихорадочного бреда из нее ушел. От обсохших у костра ног по всему телу разливалось сухое приятное тепло. Ригг сидел на страже спиной к костру, расслабленно глядя в темноту.

— Зачем ты пришел? — спросил он вдруг прямо в туман.

— Это вы пришли к нам. Нарушили, — ответил трескучий голос с другой стороны костра, с той стороны, к которой Ригг сидел спиной.

— Мы ничего не тронем. Пройдем только. Болотная вода забудет, спокойно говорил Ригг, меж тем медленно разворачиваясь, глядя высоко поверх костра, чтобы не слепило пламя.

— Ничего не тронете? — вскрикнул треском голос, — А растоптанные кочки? А сорванная трава?

— Свято то, что взято на прокорм. Таков закон леса.

— Со своими законами ты к нам не ходи. Много вас таких тут до вас было. Кха-кха, многие полегли… Я решил, мы убьем вас!

— Зачем спешишь? Болотная вода не любит быстроты, сам хорошо знаешь.

— Чужак! Откуда законы болот знаешь? Зачем с другими чужаками наверх идешь? Нельзя тебя отпускать!

— Опять спешишь. Мы сталь в руках держим. Много твоих родичей ляжет раньше, чем нас в трясине увидишь. Не спеши. Пропусти нас. Ведь проходил же до сих пор кто-то, а болото все так же стоит.

— Угрожаешь! Мне, хозяину болот! И еще пропустить просишь?! Нельзя! На то я и старший, чтобы законы блюсти, а закон трясины таковы, чтобы не допускать чужаков, а ежели допущены — сделать, чтобы никогда не смогли они путь из трясины отыскать! Прощай чужак!

— Рано прощаешься. Я днем с твоими нарочитыми еще вдоволь навидаюсь. А доведется, и с тобой.

С той стороны костра послышались шлепающие шаги, затем болотное чавканье, наконец, всплеск, и все стихло. Лишь лягушки по-прежнему выводили свои болотные трели.

Итернир подождал немного, потом подобрался к Риггу и спросил:

— Откуда ты его знаешь?

— Ты что же не спишь? Лучше тебе что ли, али как? — в ответ спросил Ригг, впрочем, без особого удивления, словно знал, что Итернир слышал беседу.

— Ага, лучше, — отмахнулся тот, — откуда знаешь его?

— Да откуда же мне его знать? Чай, не виделись никогда, да и не могли, — пожал плечами Ригг.

— Ну, ты так говорил с ним, будто знакомы всю жизнь, да и когда он пришел, ты поздоровался с ним, будто у вас было назначено.

— Ну, за то как он пришел, так в той стороне лягушки квакать перестали, потом шаги его услышал. А кто еще мог быть здесь, кроме болотного человека? А что говорил с ним уверенно, так по правде я ж от страху-то не знал и куда податься, про болотных-то людей всякие сказы ходят. Ты в голову-то лишнего не бери. Тебе лихорадку одолеть бы надо. Гони ты ее прочь. Утром-то идти бы надо, — сказав, Ригг помолчал немного, потом озабоченно добавил, — давно сказать хотел, идет кто-то перед нами. Кто бы то мог быть, как мыслишь?

— Идет кто-то? — удивился Итернир.

— Да. И давно уже. Еще в лесу заметил. Думаю, может то Ланс идет, больше-то вроде некому. Может, спасся он тогда, ушел от лесных-то людей?

— Наверное, он, а то кто же еще? — очень авторитетно заявил Итернир, потом лег на спину и предался мыслям о том, как ему себя жалко, болезного.

Утром и Итернир и принц бодрились и изображали здоровых людей, хотя оба были бледнее вечного здешнего тумана. Итернир даже побрился. На вопрос Ригга, не лучше ли ему он оптимистично ответил:

— Да как же тут можно быть здоровым? Жизнь же болезнь и есть, с обязательным смертельным исходом!

Завтракая, больные пытались было отказаться от еды, вяло поковыряв добытое Риггом, но тот, влив в них еще своего отвара заставил и поесть.

Решили идти дальше.

Болотная вода была все так же холодна. Итернир и принц, сильно ослабевшие, даже лишенные поклажи, милосердными спутниками, шатались, без нужды опирались на слегу, чаще прежнего оступались, с головой окунаясь в воду. Итернир постоянно ворчал, что заставили его больного и старого идти, сунули голым практически задом в мокрую воду, как гордого лебедя. Вот простудится, заболеет и умрет. Поначалу спутники принимали эти слова за чистую монету, а после перестали обращать внимание.

К полудню заболевшие ослабели совсем. А ни островка, ни конца болота и видно не было. Сознание погрузилось в бредовый дурман, слышались какие-то звуки, виделись тени. В конце концов, Итернир шагнул сильно в сторону от тропы. Болотная вода сразу скрыла его с головой. Когда же удалось подняться на ноги, он возвышался над водой чуть выше пояса. Только ноги все глубже погружались в трясину.

Он попытался высвободиться, дернулся в сторону, но болото уже крепко держало, все глубже затягивая с каждым движением. Крын, шедший сзади, тут же подоспел, протянул свою слегу. Итернир ухватился за нее, Крын потянул, но тот уже слишком увяз.

Оглянувшись на шум, Ригг мог помочь только советом, тропа была слишком узка. Крын все дергал слегу, увязая и сам все глубже.

— Не стоять! Не стоять! — орал Ригг, — тянись сам, подтягивайся.

— Сейчас ребятки, — приговаривал Итернир, — погоди, вот только шнурки разглажу, встану и пойду.

— Да не дергай ты, — говорил Ригг Крыну, который старался изо всех сил.

Итернир быстро слабел.

Принц же тем временем безучастно наблюдал за этой сценой, равнодушно переминаясь с ноги на ногу за спиной Ригга. Неожиданно за криками спутников ему послышался женский голос. Он чуть подался в сторону, прислушался. Из тумана доносились то ли призывы о помощи, то ли стоны. Но главное, что дама, с дивным голосом попала в беду.

Кан-Тун повернулся, стараясь более точно определить, откуда доносился голос, и пошел прямо через топь.

Ригг заметил потерю спутника, только когда тот уже достаточно отдалился.

— Куда? — заорал он, — куда ж там можно? Назад иди!

Но принц не слышал, упорно шел на одному ему слышный голос, что звучал все явственнее. Ригг бросился вдогонку.

В это время Крын не удержался, пытаясь устоять на зыбкой почве, шагнул к завязшему уже по горло Итерниру и тут же увяз сам. Болото цепко ухватило грузное тело, утягивая вместе со спутником.

Кан-Тун, отойдя довольно далеко от тропы, спотыкаясь и падая, давно уже отбросив отяжелевшую от нависшей болотной травы слегу, среди расступившихся клочьев тумана, наконец, увидел зовущую на помощь.

Возле небольшого островка сидела обнаженная девушка. Ее дивные длинные волосы запутались в корявых сучьях низкого куста у самого края трясины, и она не могла пошевелиться. Сидя в холодной воде, замерзла так, что тряслась мелкой дрожью.

Он замер, любуясь красотой дивного тела. А она оглянулась, обратив к нему лицо прекрасных благородных черт, и тихо проговорила:

— О мой рыцарь! Лишь тебе только и удастся меня спасти! Помоги же мне скорей!

Кан-Тун, движимый благородным и не только этим порывом бросился прямо к ней. Два шага осталось до девицы, как вдруг чьи-то руки ухватили его под мутной водой. Сама девушка вдруг преобразилась. Ее волосы оказались мхом, покрывшим ветви куста. Руки вытянулись, пальцы слились перепонками. Кожа стала темной и блестящей, а в оскаленной пасти блеснули клыки.

Принц попытался, было, рвануться назад, но чудовище бросилось прямо на него, увлекая под воду.

Кинувшийся вдогонку Ригг увидел, как у болотного островка, мокрые блестящие тела болотных людей скручивают Кан-Туна. Не раздумывая и мгновения, он бросился на помощь. Прямо перед ним из трясины выросли гладкие головы болотников. Ткнув в первого слегой, выхватил нож, полоснул морду второго. Но остальные ловко набросились на него, утягивая вниз. Ригг опутанный скользкими от жира телами, понял, что их не одолеть, но отчаянно продолжал сражаться. Все смешалось грязным клубком.

За сегодняшний день Лансу удалось пройти не так много. В этом проклятом болоте не было сухого места чтобы переночевать. Спасало лишь то, что он мог идти по несколько суток кряду, не останавливаясь. Мешали только тяжелые мысли о случайных своих спутниках. Они казались малыми детьми. Корил себя, за то, что дал уговор идти с ними. То, что он ушел в лесу, оставив их с дикарями, мало трогало поначалу, лишь потом совесть потихоньку стала грызть заскорузлое сердце.

За его жизнь слишком часто погибал тот, кто был с рядом, спутник или соратник. Приходилось хоронить. И теперь не хотелось с кем-либо даже знакомиться, не говоря даже о том, чтобы идти вместе. Так было легче.

А теперь он обещал. И мог бы помочь им там, в лесу, но не сделал этого. Боялся за свою броню, коросту. И нарушил слово. Они, если и спаслись, все равно теперь пропадают. И потом, даже если он поможет, пропадут.

Нет. Все-таки, должен сделать все, что может.

Развернулся и, ускоряя насколько возможно шаг, проверяя тупым концом копья, тропу, поспешил назад. Он должен был успеть.

Интуиция подгоняла, а он привык доверять ее позывам.

Он услышал впереди возню Крына с Итерниром, что все глубже и глубже погружались в трясину, и тут же в стороне от тропы уловил звуки боя. Протянул Крыну тупой конец копья, одним могучим рывком вытянул его на тропу, и, оставив копье, бросился в сторону сражающихся.

Когда добрался до места схватки, ситуация была куда как плачевной. Дюжина странных существ с длинными тонкими руками и ногами, покрытые короткой густой жирной не промокающей шерстью, скрутили Кан-Туна, и терзали Ригга.

Меч привычно прыгнул из-за спины в руку и, вздымая горы воды, Ланс бросился в самую гущу схватки. И без того обагренная кровью мутная вода стала красной. От стремительности стали в привычных руках Ланса не было спасения. Никто даже не смог уйти. Не успел.

Ни принц, ни охотник серьезно ранены не были. Несколько царапин, ушибов и все. Видимо, были нужны живыми.

— Спасибо, что помог, — искренне поблагодарил Ригг.

— Прими благодарность и от меня, — добавил принц, пытаясь элегантно поклониться, хотя и не без тени брезгливости.

Ланс, не слушая их, уже шел к тропе.

Поддерживая совсем ослабевшего Кан-Туна, вернулись к Итерниру с Крыном. Те, тяжело дыша, пытались оправиться от перенесенного напряжения.

— О, так ты, все-таки, с нами? — воскликнул Итернир, завидев Ланса.

— Я обещал, — ответил тот после продолжительной паузы.

— То-то ты так в кусты дернул, когда филин заухал!

Но Ланс не слушал. Или делал вид, что не слушал.

С тем и пошли дальше. Постепенно Итернир и принц ослабели настолько, что Ригг с Крыном шли рядом, постоянно их поддерживая. А потом из болота полезли его обитатели.

Ланс, который шел впереди без устали работал копьем, устилая дно болота его детьми. Сначала те нападали по одному, потом группами. Уже и Риггу с Крыном приходилось браться за оружие. Нападавшие откатывались, перегруппировывались, получали подкрепление и вновь атаковали.

К концу дня бой уже не прекращался. Спасало лишь то, что никто из нападавших не был вооружен. А когда Ригг почувствовал, что болото скоро кончится, напор еще усилился. Даже Ланс начал уставать. А те все лезли и лезли из мутной воды.

Принц и Итернир вяло плелись, закрываемые спутниками, и, сквозь бред, горячо благодарили.

Когда нога Ланса уже в глубокой тьме ступила на сухую землю, трескучий крик множества глоток потряс болото. Но с тем болотные люди и отступили. Они ушли так тихо и незаметно, будто их и не было вовсе. Лишь сочащиеся кровью неглубокие порезы на коже Ригга и Крына напоминали о них.

Ригг тут же велел Крыну разжечь костер, а сам обтер насухо больных. Вскоре весело затрещало пламя, согревая и обсушивая путников. От насквозь мокрой одежды повалил густой пар, сливаясь с, казавшимся вечным, туманом.

Больные же потеряли всякий контакт с миром. Их бросало то в жар, то в холод. Оба бредили и метались по земле. С великим трудом удалось влить им в горло отвар Ригга. Но вскоре это дало свои результаты: они приутихли и погрузились в дрему, полную дурных сновидений.

8

Наутро туман все еще не рассеялся. Зато больным стало гораздо лучше. Они даже охотно поели.

— Знаешь, — заявил, проснувшись, Итернир Риггу, — я, наверное, даже поем. Ты не знаешь, к чему бы это?

— Да, вообще-то, откуда же мне знать? — совершенно серьезно ответил Ригг, но, почесавшись, все же предположил, — может, к дождю?

— Ага, точно! — улыбнулся Итернир, — а ты шутник! И все же, почему это вчера еще я пластом лежал, а теперь даже прыгать и скакать могу, э-э-э… то есть, почти. А?

— Так то, наверное, от того, что из болота вышли, — задумчиво ответил охотник, — шибко уж место это было нездоровое.

Итернир даже забрал у Ригга свои вещи, хотя и шел все еще нетвердо. Кан-Тун, однако, благодушно отказался принять свой груз у Крына.

Земля здесь была каменистая, даже травы становилось тем меньше, чем дальше уходили от болота. И, кроме того, все круче становился уклон вверх.

А потом они вышли из тумана. Поднялись по склону выше него. Мир сразу переменился. В тумане это был маленький мирок с тесно сдвинутыми стенами. Который успел даже некоторым показаться уютным и обжитым. А теперь границы раздвинулись в необозримые дали. Прямо перед путниками заслонила половину мира скальная стена в несколько десятков человеческих ростов.

Суровая истресканая под напором ветров и дождей поверхность, уходящая в недостижимую высь, наводила на мысли о великом. О собственном ничтожестве перед громадой вечного.

Справа и слева тянулся каменистый склон, из которого вырастала стена, обрывающийся прямо в бездонно-глубокое голубое небо. А позади под ногами разливался туман. Вся поверхность болота была скрыта им, словно дно озера водой. Лишь кое-где немощно поднимались корявые болотные деревья. А вдали темно-зеленой полоской виднелся лес, который словно нежным ворсистым ковром покрывал равнину, раскинувшуюся посреди неба на ступени лестницы.

— Ничего же себе, громадина! — воскликнул Итернир, запрокидывая голову, в попытке рассмотреть вершину стены.

— Каким же образом такая громада может держаться на Лестнице? - по-своему удивился принц.

— Да не образом, — усмехаясь, поправил его Итернир, — а свечкой!

— Это ты к чему? — еще больше удивился принц.

— Да так, — отмахнулся тот, — была такая история, потом как-нибудь расскажу.

Скальная стена удивила всех. Ригг присвистнул, Крын от изумления как всегда не нашел слов, кроме междометий, и даже Ланс нарушил нерушимость своего вечно равнодушного выражения лица.

Подошли к самому подножию. Отсюда еще больше виделась монументальность утеса. Исполинская стена гранита, где-то проборожденная глубокими трещинами, испещренная сколами, создавала впечатление полной неприступности.

— Ну, вот, — подытожил Итернир, — теперь больного человека еще и вверх лезть заставят.

— А ты разве умеешь лазить по скалам? — спросил принц.

— Да, всякое бывало, — отмахнулся тот, — однако что будем делать? Как я понимаю, не все здесь присутствующие, могут аки козлы горные по этим самым горам скакать? А?

— Принцу крови не пристало лазать по скалам, словно дикарю, гордо ответил Кан-Тун, — кроме того, я болен! И почему бы нам не поискать обход?

— Да и я, на самом деле, того… — смущенно добавил Крын, — не особо, в общем…

— Я бы, наверное, смог бы, пожалуй, — внимательно оглядывая скалу, внес свою лепту Ригг, — только не уверен. Но попробую. Должен суметь.

Ланс ничего не сказал. Он спокойно распаковывал дорожный мешок, готовясь к трапезе. Итерниру, однако, такого ответа не было достаточно.

— Так, а как ты по этой части, — обратился он прямо к Лансу.

Тот даже не посмотрел на него. Только слегка качнул головой.

— Ясно, — качнул головой Итернир, — А вот насчет обхода — идея хорошая. Хотя что-то мне подсказывает, что те, кто это все создавал, позаботились, чтобы их цели достигались.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил принц, словно интересовался заумной теорией дворцовых мудрецов.

— Только то, что если эту скалу создали здесь, то создали, чтобы необходимо было ее преодолеть, и все пути обхода — перекрыты.

— Или наоборот, — добавил Ригг, — чтобы ее обойти, а сама-то она никак неприступна.

Решено было, что Ригг с Лансом пройдут в разные стороны вдоль скалы, поискать обхода, а остальные пока отдохнут, под присмотром Крына.

Крын действительно очень заботливо обращался с принцем. Что вызывало возмущенное ворчание Итернира. Что-то о некоторых изнеженных царедворцах, неспособных самостоятельно разобраться с нуждами собственного организма.

Солнце опустилось на две ладони, когда вернулся сначала Ланс, а после и Ригг. Обхода не было. Скала подступала к краям сузившейся ступени, обрываясь в бездну.

— Ну вот, — подытожил Итернир, — из пятерых только двое. И то один оставляет желать лучшего. Но все же. В общем, я предлагаю так: мы с Риггом поднимемся наверх, обеспечим вам там веревку, и вот мы все наверху.

— А почему же это именно вы вдвоем идете? — подозрительно спросил принц.

— Хорошо, — благодушно ответил Итернир, — объясняю еще раз для тех, кто был в недосягаемых дворцовых высях: подняться туда могут лишь двое из нас. Может быть. Я и Ригг.

— Но где гарантия, что вы, поднявшись, не уйдете восвояси, оставив нас внизу?

— Погоди, не мути воду. Остальные-то согласны?

— Я и пути-то другого не вижу, — четко осветил свою позицию Ригг, — иначе-то, видно, нельзя.

— А ты? — спросил Итернир у Крына.

— Да я-то чего, — начал мяться тот, — я ж того, как все так уж и я так же. Чего уж…

Ланс, как всегда ничего не сказал. Только красноречиво поглядел вверх.

— Такие вот у нас дела, принц, — подвел итог Итернир, посидишь внизу, подождешь, маленько, мы с Риггом слазим быстренько, веревочку тебе спустим, как самого легкого тебя первого поднимем.

— Вы там, наверху, — стал повышать голос принц, — способны уйти, оставив нас здесь. Я не знаю вас, и потому не склонен вам доверять. Мне нужна твердая уверенность! Иначе отпускать вас я считаю не целесообразным!

— Ну, спасибо! — съязвил Итернир, — за доброту, ласку, доверие высокое спасибо! Ты бы это все Риггу с Крыном в болоте обсказал, когда они на горбу нас тащили!.. — Итернир уже почти кричал и сорвался на кашель, отойдя немного от приступа, приблизился к самому лицу Кан-Туна и зло проговорил, — гарантии тебе нужны? А нет никаких гарантий, и быть не может. Есть только слово, по которому мы вместе идем. Из-за которого Ригг нас в болоте кормил и выхаживал, а Крын наше шмотье на себе тащил, из-за которого Ланс, уже выйдя почти из болота этого проклятого, вернулся чтобы нас от дерьма этого болотного оберегать!

— Не смей на меня орать, смерд! — в ответ заорал принц.

— Да что же вы это, — потрясенно пробормотал Ригг, глядя на эту сцену, — да как же так можно?

Ланс глядел на развивающиеся события по-прежнему бесстрастно, но уже с определенным интересом, словно оценивал силы противников.

— Не тебе, государеву выродку учить меня, когда мне как разговаривать! — выкрикнул Итернир, хватаясь за оружие.

— А вот это верно! — воскликнул принц, обнажая свой изукрашенный узкий меч — пора, наконец-то на место тебя поставить, и разобраться, по какому праву ты тут командуешь!

Но Ригг с Крыном вовремя их остановили, крепко схватив. Противники кричали друг на друга, вырывались. Ригг и даже Крын пытались их унять, но все было напрасно. Неожиданно Ланс появился прямо между спорщиками. Казалось, что он не вставал со своего места на земле, но вот уже стоит, расставив руки, сдерживая грудь рвущихся бойцов, и стоит не шелохнувшись.

— Довольно, — четко и сильно произнес он, и от неожиданности все разом стихло, — идти еще долго, и надо идти. Вокруг уже костей много, больше — хуже. Двое могут идти вверх. Запретим — сами не дойдем.

— Хорошо, — первым сдался Итернир, — прав ты. Прав. Ха! А лихо же тут видать задумано! Если как дикие звери глотку бы друг другу не перегрызли, у стены бы точно пьяный дебош с грязной поножовщиной устроили бы! А! Ха-ха-ха! — расхохотался он с довольно неприятной интонацией.

Принц тоже ослабил напор. Вернул сталь в ножны. И, как будто, даже успокоился. Ригг ослабил хватку, выпуская его.

— Ладно, — наконец отошел от приступа смеха Итернир, — все уже. Вот ведь как — умирал еще вчера вечером, а сейчас прыткий какой! Давай-ка Ригг собираться веревку готовь, обвязаться бы нам надо.

— Я вот только чего не пойму, — проговорил Ригг, — ты же болен еще. Бледен вон. Как же ж вверх-то пойдешь? Опыту-то у тебя, может и поболе будет, а силушки-то как? Я ж могу и не сдюжить, если тащить тебя придется.

— Ничего, — хлопнул Итернир его по плечу, — как старший товарищ скажу: я свою силу знаю. Скала уж больно старая, не так уж трудно идти будет. Только ты скажи, откуда лазать-то по горам умеешь? У вас-то в лесах, вроде, как я слышал, со скалами напряг некоторый?

— Да я ж того, — смущенно ответил Ригг, — по деревьям приходилось лазать…

— По деревьям? — рассмеялся Итернир, — это ты, конечно, дал. Это ты лихо! Далеко же мы с тобой уйдем. Больной с чайником!

— Это как же, чайником? — не понял Ригг, оглядывая свой котелок.

— Да ладно, не бери в голову, — махнул рукой Итернир и, подойдя к самой скале, вздохнул, — эх, где наша не пропадала, а просто падала?

Веревка была у Ригга, та, что на поясе и Итернир извлек с самого дна своего мешка моток, едва ли не вдвое больший.

Обвязались в связку и осторожно начали восхождение. Здесь, внизу скала была богата выступами и трещинами, идти было не то, чтобы легко, но не невозможно.

К удивлению Итернира, новичок в этом деле Ригг держался очень неплохо. Уверенно и быстро он осваивал новую для себя науку.

Медленно, очень медленно рывками уходила вниз серая стена, перед лицом восходящих. Но пальцы все менее точно находили опору, руки уже не так легко, как в начале, подтягивали тело.

Сначала они шли один за другим, но, постепенно Ригг догнал Итернира, и они пошли вровень. Изредка перебрасываясь ободряющими взглядами. На слова не было ни сил, ни дыхания.

Оставшиеся внизу с замиранием сердца следили за двумя фигурками, распластавшимися по груди утеса, теми, от которых зависела и их судьба и дорога. А Итернир благодарил всех богов, вместе взятых, за то, что болезнь еще не проявила себя.

Как назло камень скалы пошел все менее изрезанный ветром и водой, меньше стало удобных для опоры мест, все дольше приходилось висеть, вцепившись в камень, почти вслепую нащупывая уступ.

Итернир видел, что Риггу пришлось совсем плохо. Приготовившись к худшему, Итернир поднимался лицом к попутчику. И он успел. Успел заметить, как Ригг поставил руку на ненадежный камень, как соскользнула каменная крошка под его пальцами. Успел вжаться в камень, вцепиться руками и ногами, разве что только не зубами. И еще успел заметить, как Ригг медленно оторвался от поверхности скалы, взмахнул руками и провалился вниз.

И смог выдержать рывок. Рывок, который должен был сдернуть его со скалы, как муху со стекла.

Он смог держаться пока Ригг на том конце не пришел в себя, пока не смог вновь прилепиться к камню.

И смог потом оторвать руку от уступа, словно вросшую в камень. И продолжить путь.

И они вновь шли вверх. Но теперь страх сорваться крепко сидел в сердцах. Теперь это была не бесплотная возможность, а неотвратимая реальность. И все ненадежнее становились руки. Пальцы теряли чувствительность, а путь наверх было находить все труднее, он становился все извилистее, и изощреннее.

Трудно сказать, сколько бы они еще выдержали. Но создатель Лестницы преподнес им подарок. Один из немногих.

Тяжело дыша, Итернир перевалился через край широкого уступа.

Развернулся, подал руку Риггу, который без ложной гордости принял ее.

Они лежали на уступе посреди скальной стены, не в силах отдышаться или даже лечь поудобнее.

Нескоро удалось перевести дух.

— Ну, что, брат? — наконец спросил Итернир.

— Да все ж как-то так, — тихо ответил Ригг, потом перевернулся на спину, — ты-то как, ты же утром еще не вовсе здоров был?

— Да мне-то что сделается, — храбрясь, отмахнулся Итернир, — я живучий, когда жить хочется. Делать-то теперь что будем?

— А что такое-то?

— Да я к тому, что сюда будем этих бескрылых поднимать, или дальше полезем, и уже с самого верха веревку скинем?

— Да уж и не знаю. Хотя, — Ригг взглянул вниз, потом посмотрел на оставшуюся часть пути, — веревки-то, наверное, едва только отсюда и хватит.

— Ну, тогда у нас выбора и нет, значить. Кидай им тогда веревку.

— Сейчас, только оклемаюсь еще маленько.

— Шнурки, значит, только разгладишь? — усмехнулся Итернир.

— То есть как? — удивился Ригг предлагаемому.

— Я говорю, полежишь еще немного, — отмахнулся Итернир.

— А-а. Ага.

Отдохнув, сбросили вниз веревку. Внизу, как было оговорено, к ней привязали Кан-Туна. Вытянув его, уже втроем, подняли Ланса, затем Крын отправил наверх все вещи, и, наконец, поднялся сам.

— Ну ладно, — сказал Итернир, — вы тут устраивайтесь, а нам вверх опять пора. Ты как, напарник?

— Это ты очень хорошо придумал, — перебил открывшего, было, рот Ригга принц, — заманил нас на этот проклятый уступ, с которого нам уже некуда деться, а сам уходишь?

— Пожалуйста, — произнес Итернир, развернувшись к принцу всем корпусом, — не начинай сначала.

В это раз Итернир закрепил связку на уступе.

— Случаи разные бывают, — с лихим выражением лица объяснил он.

Пошли вверх. Здесь скала была гораздо ровнее, чем внизу. Словно создатель специально изранил ее у подножия. Они шли друг под другом, и Итернир уже не мог видеть, что Ригг идет уже совсем не так, как вначале. Ему здесь приходилось гораздо трудней. Лишь осознание того, что должен дойти, не имеет права сорваться, позволяло держаться на скале, прибавляя духа.

Наконец, такой надежный на первый взгляд, камень под его весом откололся от груди матери скалы, и Ригг понял, что сорвался. Уже ничто не могло помочь зацепиться за утес, исправить положение, неотвратимость ошибки тяжелым молотом сковала волю. Время словно замедлило бег. Он видел, как веревка связки натянулась, как Итернир не выдержал неожиданного рывка, оторвался от стены. Видел, как округлился его рот в крике.

Понимание того, что он послужил причиной смерти другого, того, кто ему доверял, сдавило сердце охотника.

Он падал и видел умирающую мать, которой больше уже ничто не поможет. Видел девушку, сидящую у окна и глядящую на дорогу. Его ждали, но уже ничто не властно его спасти.

Веревка больно врезалась в пояс, переворачивая вверх ногами, тряхнула так, что затрещали кости и, казалось, разошлись суставы. В довершение, основательно ударило о равнодушный камень скалы.

Спустя мгновение он очнулся и понял, что жив. Он висел вместе с Итерниром, вниз головой, над бездной на той веревке, которую Итернир предусмотрительно закрепил на уступе.

— Эй! — раздался чуть погодя голос Кан-Туна, — вы там живы?

— Ага, — кряхтя, отозвался Итернир, — почти. То есть, самую малость. Тяните, пожалуйста, веревку.

Их вытянули наверх. Пока скалолазы приходили в себя, потеряли еще заметный отрезок времени.

— Ну ладно, — наконец поднялся Итернир, — ты меня, Ригг, конечно, извини, но дальше я пойду один.

— Так, это ты же меня извини. Не сдюжил я, — хмуро отозвался Ригг, — только как же ты один пойдешь?

— Очень просто — ногами, — уверил Итернир, но потом посмотрел на скалу и исправился, — хотя, наверное, не совсем просто и почти руками.

— Так ты теперь хочешь и Ригга здесь оставить? — вновь засомневался принц, — разом хочешь со всеми нами покончить? Думаешь, после один до вершины доберешься, и все просто будет?

— Ничего я так не думаю, — попытался успокоить его тот, закрепляя у пояса моток веревки, — я даже тебя первого к себе наверх подниму. И в залог вот оружие оставляю.

С этими словами он отстегнул ножны меча и ножа. Это несколько успокоило принца, но все же не заставило его сменить недовольную мину.

— Ну ладно, ухожу не прощаюсь, не поминайте лихом, а только как звали, — провозгласил он, подходя к скале, — и, пожалуйста, не надо аплодисментов. И не уговаривайте остаться, меня зовет призвание!

И вновь начал восхождение.

Уже пройденный до того участок он прошел довольно быстро, но после начался сущий ад. Руки больного еще тела скоро налились тяжестью. Пальцы покрылись пылью и каменной крошкой. Несколько раз чуть не срывался, ругаясь так, что едва не краснел камень, вновь приклеивался к скале. Он сорвал в кровь ногти, и шел вверх окрашивая красным гранит утеса.

Все труднее было оторвать руку от опоры, чтобы искать вверху новую. Мысль, что это может стоить жизни, сковывала его члены. От однообразности серой стены перед глазами уже мутило, а конца пути все не было видно, и скала казалась бесконечной.

— Сюда, вот так… и еще немного… эт-то здесь стоять… та-ак, — бормотал он себе под нос.

В конце концов, все силы остались внизу. И второе, и третье, и еще много дыханий минули в бездну по пути равнодушного утеса.

Не было сил.

Не было сил даже чтобы держаться на одном месте. Но путь был лишь вверх. И он поднимался.

— О боги, — начал он молитву от полной безысходности, — я грешен… да, я грешен… но, если я доберусь наверх… я стану образцом добродетели… я брошу пить… портить девок… плевать с моста… красть… оскорблять и порочить имя ваше… рассказывать пошлые анекдоты… я даже… я даже… я… я брошу ругаться… а вам сверху видно… что это непросто…

И тут он перевалился через край утеса. Он достиг вершины. Некоторое время ошалело мотал головой, отгоняя траву, цветы, рощу невдалеке, словно наваждение, а после, пробормотал:

— Надо же — всего-то через плетень прыгал, а сколько глупостей наговорил!

И уснул.

Когда проснулся, уже вовсю вечерело. Все мышцы пронзительно болели, отыгрывая хозяину всю тяжкую работу недавнего времени.

Кряхтя и жалея себя, спустил вниз веревку. Когда из бездны появился принц, Итернир победно заявил:

— Ну, вот, а ты боялась, даже юбка не помялась! — после чего захихикал.

Принц отвязался и лег на траву, отдыхая. Итернир лег животом на самый край, свесил вниз голову и проговорил:

— Ну, вот, сейчас отдохнем маленько, потом поднимем остальных и заночуем. Э-эх, как же я посплю! Всем «посплю» «посплю» будет. А то тут что ни ночь, то неприятности, порядочному человеку отдохнуть некогда…

— Никого ты сейчас не поднимешь, — оборвал его речь кинжалом у горла Кан-Тун, прижимая его к земле всем телом.

— Эй! Ты это чего? По-моему, ты это все неудачно придумал.

— Ничего. Ничего больше не будет. Дойдет лишь один! — голос принца был торжествующим.

— Так-то велят поступать законы благородных семейств — обманом и ложью? — не терял надежды спастись Итернир.

— Правды нет, есть то, что мы сделаем правдой, — начал было принц, но не договорил, чуть-чуть он ослабил хватку, чуть-чуть повернул клинок кинжала, и Итерниру удалось вывернуться.

Оба, сжигаемые желанием убить, чтобы спасти жизнь, покатились по траве.

— Эгей! Хорош! А то вы так и шкуры друг другу попортить можете! — раздался вдруг насмешливый голос.

8,5

Огромный пустой зал. Высокие стрельчатые окна. В торцевой части зала невысокий помост. Играет прямо на досках помоста маленький мальчик. Играет без игрушек. Ползает по полу, тихо что-то себе бормочет под нос. Маленький плащик до пояса, густо-зеленого цвета спутывает движения.

— Здравствуй, братик, — звонко говорит возникшему подле него человеку.

Человек этот закутан до пят в плотный плащ, цвета ночи, густые волосы, спускающиеся до плеч, схвачены серебряным обручем. Такой же обруч, но гораздо тоньше красуется среди выбившихся прядей мальчика.

— Здравствуй, брат, — спокойно и нежно говорит человек.

— А я знаю, зачем ты тихо приходишь! — уверенно заявляет мальчик, усаживаясь на колени присевшему на край помоста человеку.

— Зачем? — задает ожидаемый вопрос человек.

— А чтобы папка не услышал! А скажи, как ты так тихо приходишь? Я всегда слушаю, караулю, и сейчас глядеть буду, когда уходить пойдешь, а ничего не замечу, — вертится мальчик на коленях.

— Я хочу тихо прийти, и я просто никого не тревожу.

— Ты всегда так непонятно говоришь! А вот Герка, он понятно говорит.

— Кто такой Герка?

— А это привратников сын. Мы с ним играем. Вчера в луже купались, на полигоны же нас не пускают, а няньки и дядьки папке все сказали, и меня пороли, — излил обиду мальчик, — ни за что ни про что! Подумаешь, камзол испачкал!

— Да ты и этот уже порвать успел, — все также нежно говорит человек.

— Где? — ужом изворачивается мальчик, — а вон, правда. Ну и подумаешь! Очень я их всех боюсь! А еще они ругали, что с Геркой вожусь. Остальные, говорят, братья хорошо себя ведут, один я со смертными якшаюсь. А скажи, а почему тебя папка не любит?

— Он меня не понимает. Потому боится.

— А надо все объяснить, — уверенно советует мальчик.

— Ты же про лужу пытался объяснить, но это мало помогло.

— Да-а. Я говорил им! А почему они не слушают?

— Чтобы понять, надо слушать. Слушать другого, не себя, наставительно объясняет человек, — тогда сможешь услышать. А услышишь — поймешь. Надо глядеть, чтобы видеть.

— Опять ты непонятно говоришь! — обвиняет мальчик.

— Надо глядеть, чтобы видеть, — повторяет человек и в зале снова становится пусто и одиноко.

Мальчик немного сидит, думает, наморщив лоб, вслушивается в пыльную тишину, потом взмахивает рукой и снова начинает играть. Один.

9

— Слушай, парень, — обратился Итернир к человеку в легком доспехе, стоящему над ними, направив копье к горлу, — ты того… железяку-то убери, а то и порезаться недолго.

— Ты у меня еще поговори, — радостно скалясь, проговорил человек, — лучше берите-ка оба эту вот самую веревку, да вяжите друг дружку. И чтобы без лишних шуток, а то знаем мы вашего брата…

И принц и Итернир были слишком уставшие, чтобы спорить, да и хищно блестящее жало копья не давало особенных поводов для лишней прыти.

— Эгей! — вдруг не то вздохнул, не то воскликнул человек, извините, светлый принц, не признал я вас сразу, очень уж ваше платье пострадало.

Принц, оставив вязать Итернира, недоуменно поглядел на свое платье и впрямь был удручен его состоянием. Кое-где порванное лесными кустами, все в засохшей грязи и болотной тине, оно не сохранило былого великолепия золотого шитья и роскоши ослепительно белой ткани.

— Вы, светлый принц, подержите копьецо, будьте любезны, чтобы этот недостойный не дергался, а я уж его свяжу покрепче, — голосом, с каким-то даже заискиванием, проговорил человек, бросившись вязать Итернира.

Кан-Тун поначалу опешил от такого обхождения, а после, приняв все как должно, хотя и по-прежнему ничего не понимая, приосанился и мстительно направил копье на Итернира.

— Ты кто такой? — спросил он с уже повелительными интонациями.

— Я Котьен, гвардеец их светлостей, — ответил тот, вставая и помогая, хоть и грубо, подняться Итерниру, — я в свободном поиске.

— А ищешь что?

— Тех, кто с обрыва появится, того и ищу. Таких доставляем в замок и там их судьбу решают. Пойдемте, светлый принц, я провожу вас и заодно приведу этого, — он ткнул концом копья Итернира.

Принц победно смотрел на Итернира.

— Чего лыбишься? — зло взглянул на него тот, — ты бы лучше копьем-то этим гвардейца бы этого ткнул. Внизу кричал, что я тебя там оставить хочу, а сам? Чуть…

Он был грубо прерван тычком тупого конца копья в живот.

— А сам чуть что меня вязать кинулся, а остальных и вовсе на скале бросил? — не унимался Итернир.

— И правда, — остановился, задумавшись, принц, — Котьен, там внизу, еще трое остались. Их, наверное, следует также поднять и, связав, доставить в замок.

— Не стоит беспокоиться, светлый принц, — поспешил с ответом гвардеец, — если они не смогли досюда добраться, значит здесь им и не место. Таков закон. Вы же другое дело, в вас сразу государева кровь видна. Вы, как я понял Кан-Тун, шестой принц?

— Ты прав, — согласился принц, — только откуда тебе знать?

— Просто ваш год пришел, и ваши высокие родственники объявили награду тому, кто вас в замок доставит — две подводы сушеных стеблей.

— О-о! — протянул Итернир, — да у тебя тут уже все схвачено! Верно говорят, что дерьмо завсегда в кучу сбивается!..

На этот раз ему досталось древком по загривку.

— Ну, парень, — мстительно сплюнул Итернир, — погоди, только освобожусь и всю морду тебе в кровь расцелую!

— Не обращай на него внимания, — снисходительно велел принц, освоившись уже с оказываемым почтением, — лучше объясни, что здесь происходит.

— Все очень просто, светлый принц. Ваши царственные родственники, создали здесь государство, и приняли правление, очевидно в очередной раз излагал гвардеец, направляя их к роще, видневшейся неподалеку от обрыва, — и правят они здесь все вместе, по справедливости.

— И я, значит, — сделал вывод принц, — приму сейчас правление, наравне со всеми моими братьями.

— Чего-то я не пойму, — спросил Итернир, внимательно слушавший, — как принцам удалось власть-то захватить?

— Очень просто все, — спокойно ответил Котьен, — дальше Лестница кончается…

— Как кончается?! — в один голос воскликнули оба слушателя.

— Очень просто, — пожал плечами гвардеец, как об очевидном, кончается и все. Дальше ее нет. Обрывается.

— И все? — не мог успокоиться Итернир.

— И все.

— А исполнение желания?! А боги?! — изумлялся принц.

— А нету ничего, — все так же просто отвечал гвардеец, — люди, которые доходили тут и оставались. Одни не могли спуститься, другим внизу нечего делать, а третьим было совестно. Ну, и стали, значит, понятное дело, селиться, жизнь обустраивать как-то, ну а как стали сюда принцев посылать, так и вовсе, государство образовалось…

— А пока принцев не было? — заинтересованно поднял голову Итернир, — чего до них было?

— До них то? — переспросил гвардеец, — до них, понятное дело, ничего не было, хаос и беспорядок. Принцы чаще всего не одни попадали сюда кто с дружинником верным, кто со слугою, а иногда и по двое принцев отправляли. Не все доходили, это понятное дело. Но все же таким вот порядком… сейчас ночь уже скоро к замку дотемна не поспеем, тут недалеко крестьянин один живет, у него и заночуем, так думаю, светлый принц?

Кан-Тун не ответил, лишь не меняя гордой осанки, с которой он шествовал последнее время, едва заметно кивнул головой.

— Слышь, солдат? — вновь заговорил Итернир, спотыкаясь на каждом шагу, — ты-то сам уже давно здесь?

— Я-то? Да я здесь родился. Ты что-то слишком уж разговорчивый попался. Ну, ничего, поговори, поговори, в замке тебя успокоят! - чуть хохотнул гвардеец.

— Хорошо, как скажешь, — пожал плечами тот, — только чего-то я не пойму как это ты здесь родиться мог, из божественной пяты что ли как Лучеокий Цаерон?

— Это зачем же из пяты, — искренне удивился тот, — совсем даже нет, а, понятное дело, как от мамки с папкой.

— Это тут и женщины водятся?

— Ну, то есть как это водятся? Какие здесь родились, а какие и пришли вот как вы со светлым принцем.

— Вот как, — присвистнул удивленно Итернир, — это какие же местные девки должны быть, если сами досюда добрались. Я бы с такой в одной комнате не пожелал бы оказаться, не то что в постели!

Меж тем действительно вечерело. Принц шагал с невозмутимым и гордым видом, показывая, что он милостиво разрешает беседовать двум сопровождающим его низким людям.

Небо подернулось сумерками когда они вышли из рощи. Впереди расстилались засеянные поля. Не так далеко виднелось несколько некрупных построек.

— Что-то долго их нет, — озабоченно проговорил Ригг, глядя вверх, — скоро уж вечереть начнет. Не случилось ли чего?

— Так может они того… — задумчиво почесался Крын, — в смысле ушли, сами-то?

Ланс спокойно сидел у скалы, перебирая свой арсенал. Поднимал сталь к солнечному лучу, щелкал ногтем, водил пальцами. Порой правил о натянутый ремень. Какая-то особая даже не осторожность, а нежность была в его движениях, в том, как он держит клинок.

— Да ну как же это можно? — отогнал Ригг мысль о предательстве, — Итернир тот такой человек, вроде, что никогда не предаст. А принц… Нет, ну они же слово давали!

— Так слово, оно же того… вроде сам дал сам и это… взял, нехитро попытался объяснить Крын.

— Да нет, да не может же быть, — бормотал себе Ригг.

Ланс между тем успел побриться, Ригг также последовал его примеру. Крын счастливо улыбнулся, глядя, как тот скоблит кожу ножом, — его подбородок был все еще по-мальчишески гладок.

Солнце клонилось к закату. Не находя себе места, Ригг слонялся по уступу, Крын, прислонившись к камню, тихонько дремал. Вдруг, Ригг замер у самого края бездны, и восхищенно тихо проговорил:

— Это же надо, красота-то какая!

Крын очнулся от дремы, подошел. За волнениями они и впрямь не заметили потрясающего вида, что открывался с уступа. Взгляд терялся в необъятных просторах неба. Самая высь обладала неповторимой глубиной, притягивая взор. Внизу словно молочное озеро колыхался над болотом туман. Сразу за ним плотным зеленым ковром раскидывался лес. Темно-зеленый у самой кромки болот, он был совсем другим у дальнего его края, где нежно зеленые листочки трепетали, сливаясь в прозрачную, совсем светлую, дымку.

Но больше всего поражало то, что были видны ступени за лесом, по которым они пришли сюда, были видны оба края лестницы с боков, открывая вид на землю внизу: поля, деревни, голубые нити рек широко и необъятно простирались вокруг и скрывались в темнеющей дали вечернего неба. Все это ставило их перед подавляющей грандиозностью Лестницы. Казалось, что эта скала, болота, лес висят прямо посреди неба.

Это было нереально. Этого не могло быть.

— Никогда такого не видел, — сел, наконец, к скале, очнувшись от зрелища Ригг, — это как же все держится-то? Это же прямо в небе. И вот ведь, что удивительно, внизу, с земли я видел, что Лестница везде ровная, тонкая, нигде не расширяется, а тут вон что творится. А?

— Это да, — чесал в затылке Крын, — может нам того… покушать?

Поели. Ригг ел все еще потрясенный увиденным. В этот день они доели последние свои припасы.

— Вот и все, — сокрушенно сказал Ригг, вытряхивая крошки из пустого мешка, — дальше-то как будем? Камни жевать?

— Так э-э… завтра, наверное, и думать того… будем, философично заметил Крын.

— Думаешь? Ну, может оно и так.

Ланс меж тем как сидел, спиной опершись на камень, так и заснул. Неслышно беззвучно.

— Ты бы хоть подстелил чего, — заметил ему Ригг, — камень-то он токмо по началу теплый, а после остынет, и сам из человека тепло тянуть будет.

Ланс не пошевелился. Ригг же достал из своего мешка одеяло и аккуратно постелил для себя.

— Вот, уж отведайте, чего Керен послал, — сказал крестьянин, ставя на стол жареного цыпленка.

— Слушай парень, ты хоть руки мне, может, развяжешь? - попытался потрясти связанными за спиной руками Итернир.

— Ага, развяжу, — согласился солдат, — а потом ты мне этими же руками, как сам сказал, всю морду в кровь расцелуешь. На кой Ёнк мне это надо? Я тебе их лучше наперед перевяжу.

— И ты думаешь, что так намного лучше? — спросил Итернир с сильным сомнением в голосе, разглядывая свои посиневшие руки.

— Как есть, — пожал плечами гвардеец, а все остальные его слова потонули в брызнувшем курином соке.

Принц ел степенно, помогая себе ножом. Крестьянин же, невысокий поджарый человек с почерневшими руками и выцветшими глазами, к еде не прикоснулся. Видно уже поел. Или это его ужин ели сейчас другие.

— Как жизнь-то Неуём? — спросил, наконец, Котьен.

— Да как она может быть, — пожал плечами крестьянин, — тебе скажешь, что хорошо, так завтра же придешь с подмогой, излишки изымать. Да и ладно бы, если хоть сказать-то так было бы можно. Один-то много я не наработаю. У соседа, вон коза сдохла, мелочь, а все же что-то приятное.

Итернир, слушая, старательно пытался поднести кое-как оторванную птичью ногу ко рту. Удавалось с трудом.

— Ну, вот, — засуетился крестьянин, когда от курицы остались только мелкие кости, а кувшин бражки опустел, — вам, сиятельный принц, осмелюсь предложить свою постель, уж вы не побрезгуйте, тебе, Котьен уж на полатях постелю, а пленника вашего, наверное, на сеновал отведете, как всегда?

— Ага, — вытер пальцы о штаны Котьен, — ты ж уже сколько раз гостей снизу встречал, чего суетишься-то. И впрямь ты, Неуём, какой-то неуемный! Ха-ха!

Предмет веселья гвардейца остался непонятным для его провожатого и пленника.

— Ну ладно, — проговорил вдруг Итернир твердым голосом, — вели, Кан-Тун, то есть, сиятельный принц, этим выйти пока, нам поговорить надо.

— Не о чем нам с тобой говорить, — не меняя гордой осанки, принц.

— Нет, — не успокоился Итернир, — есть о чем, о болоте, о лесе, о скале, о троих на уступе.

— Сам про них все хорошо знаю.

— Светлый принц, — нерешительно, ничего не понимая, почесался Котьен, — может его успокоить?

— Погоди, — жестом остановил тот.

— Правильно, погоди, — поддержал Итернир, — короче, сиятельный принц, я тебе хочу, пожалуй, кое-что предложить.

Принц напрягся, повисла пауза.

— Ладно, — решил он, — выйдите все.

— Что у тебя есть?

— У меня-то? У меня есть. Есть что вспомнить! Про лес, про болото, про скалу, про троих на уступе!

— Это все?

— Ага! Все! Почти! Все было бы, если бы тебя бросили. В лесу, когда дикари тебя на алтаре выпотрошить собирались или на болотах, когда ты в горячке валялся! В лесу бы нас оставили, и всю оставшуюся жизнь мы бы дикими зверьми в дебрях шатались, на звезды бы выли. Понял я кое-что. Испытывает нас Лестница. Каждого проверяет. Каждый уже мог бросить остальных: Ригг, когда нас дикари схватили. Ланс, когда нас в болоте на куски резали, сами-то они могли уйти, а вернулись!..

— И далеко бы они ушли?

— Правильно, недалеко! Потому нам вместе держаться надо. Меня бы оставили в болотах, на стену бы не поднялись. А когда я на верх поднялся, не бросал бы вниз веревку, ушел бы восвояси, так нет! Вытянул я на свою голову тебя! В общем, теперь твоя очередь пришла. Теперь тебя испытывают.

— А Крын как же?

— Не знаю. Его пора, видно, потом наступит. Если наступит.

— Все у тебя хорошо, но только Лестница кончилась.

— А ты ее конец видел?! Сам видел?! Своими глазами?! Молчишь? То-то. Эти тебе понарасскажут. Такие же самодовольные как ты дошли, во что-то потрудней Стены уперлись сели, герои непобедимые, и сказали, что дальше просто ничего нет! А ты уши развесил. А еще немного пройдешь, и сам так твердить начнешь.

— Как же ты о своей шкуре печешься! А я тебе чуть было не поверил! Сейчас бы руки тебе развязал, а ты бы меня за тот кинжал у горла, этими руками бы и прикончил!..

— Опять тридцать девять! Да к Ёнку меня, я тебе о троих, что на скале висят, толкую! Которым ты жизнью обязан!

— Неубедительно. Это все?

— Ладно. Попробуем по другому. Вот если все действительно так, как рассказывает этот малый, то представь себе, что ты будешь представлять, если явишься в замок не в сопровождении и с пленником, а с четверыми спутниками, не последней силы. Да остальные принцы просто вынуждены будут с тобой считаться!

— Пятеро, против целого государства?

— А сколько того государства, ты подумай! Сотни две, может три, но не больше. Сколько сюда народу придет, если раз в год по полудюжине отправляют, а доходят и вовсе не каждый год? А ты одного Ланса вспомни. Да он один сотню положить может!

— Запутанно говоришь. Не понятно.

— Вот и подумай. Подумай. Может, что человеческое в тебе и проснется. В общем, я все тебе изложил, твоя очередь выбирать и, я уверен, Лестница ждет, что ты выберешь. У тебя времени только эта ночь. Потом уже поздно будет. Выбирай. Эй! Солдат! Веди меня на сеновал!

Огарок лучины, выпав из поставца, зашипел в поддоне с водой и погас. Убогая холостяцкая обстановка дома погрузилась во тьму. Лишь окно выделялось чуть более светлым пятном сумеречного света звезд. Принц поворочался в постели крестьянина. Она была грязна и местами даже вонюча. Хорошо клопов не было. Или они еще не успели добраться до него сквозь одежду?

Кан-Тун прислушался к сопению крестьянина и посвистам гвардейца. Крепко спят. Отвернулся к стене.

Здесь глаза не отвлекало светлое пятно окна. В замке были совсем другие окна. Высокие, стрельчатые. Забранные витражами.

А если открыть окно его комнаты и высунуться наружу, то совсем рядом будет крыша тронного зала. И если прокатиться на скрипучем ставне, то можно прогуляться по замшелой черепице. Возле левой башни, на другой стороне крыши зала, есть маленькое слуховое оконце, и пройдя в него можно оказаться в крохотной каморке.

Каморка эта была наполнена старым хламом, тряпками, уже никому не нужными и потому эту каморку не отпирали уже много лет, а может, думалось юному принцу, даже несколько столетий. И кто тогда знает, что здесь можно отыскать? Принц искал, но, почему-то, ничего не отыскивалось.

Он никому не показывал свое убежище, это были только его владения. Старший брат Ун-Тун ходил всегда надменный и напыщенный, ведь он был первым наследником, ему, никому другому, предстояло принять бразды правления и твердой рукой вести корабль государства. Он всегда подчеркивал это остальным принцам и особенно Дун-Туну, второму принцу. Они всегда шумно ругались, кричали, размахивая руками, пока были детьми, дрались, а потом, повзрослев, Дун просто уходил прочь.

С этих пор он стал отличаться от прочих принцев особой необузданностью и отчаянностью забав. Отроком еще ходил в одиночку на вепря, нырял в самую пучину бурного потока, переодевшись простолюдином, гулял по городу, задирая взрослых. Рос сильным и ловким, но отчаянность его и погубила. Он сорвался с крыши, гуляя по самому коньку, и разбился на смерть. Случайно. Так об этом было сказано.

А Ун продолжал пенять первородством уже третьему принцу Рен-Туну. Тот отличался тихим нравом, а, повзрослев, и вовсе не часто появлялся в мужском обществе, предпочитая сеновалы и тихие уголки в компании смазливых девиц.

Однако каждого из них воспитывали как будущего государя. Мало ли что может случиться со старшими принцами? История государства знала случаи, когда и шестнадцатый принц принимал правление.

— Вы, и никто иной, хозяева этой земли, — говорил им отец, — вы благословенны самими богами…

— Постой, отец, — прерывал Дун, — но как раз за благословением нас и посылают вверх по лестнице, выходит, что первый наследник правит без всякого благословения, а как регент?

— Если богам угодно, чтобы Восходящие не вернулись, — степенно отвечал отец, — значит, они благословляют уже принявшего правление. Знайте, дети мои. Знайте, что все, что есть на этой земле, и все, кто живут на ней — ваша собственность. Вы — хозяева этого и господа. Выше вас лишь старшие братья, отец и боги.

— Погоди, отец, — вновь прерывал второй принц, — но в нашем государстве много людей считаются свободными, а ты говоришь, что они наши — рабы. Как так?

— Пусть они считают так, как им хочется, — все так же спокойно и степенно отвечал отец, поглаживая бороду, — важно, чтобы вы знали что вы истинные их хозяева. Что любой простолюдин жалок в сравнении с вами…

Кроме этих бесед принцев учили и верховой езде, и владению оружием и многому другому. Надо ли говорить, что относились они к этому, как ко всякой другой учебе, пытаясь пропустить занятие при малейшей возможности?

Кан-Тун мало думал о предстоящей своей судьбе, принимал все, связанное с привилегиями его семьи как данное. И не прислушивался к словам своего старого верного слуги, который начинал иногда поучать:

— Учитесь, светлый принц, — кряхтел он, старательно вычищая камзол принца от следов очередного похождения, заменившего урок, вы только и есть надежа вашего народа. Народ-то он же темен. Вот как я. И без вас беспомощен. Вы только и способны решать за нас…

Принц принимал это лишь как похвалу своему происхождению, не задумываясь о смысле этих слов.

Но все же принцы росли во многом предоставленные самим себе. И Кан-Тун проводил в своей каморке большую часть времени, мечтая о том, каким правителем он будет. Будет, не смотря на все препятствия, выдвигаемые судьбой.

А потом он открыл тайный ход. Отодвинув какой-то ящик в своей каморке, случайно задел какой-то камень кладки, и часть стены отошла в сторону, с жутким воем ржавого железа.

Там в темном и пахнущем затхлой сыростью проходе оказался целый мир, полный тайн и загадок. Теперь в распоряжении принца был весь дворец. Он мог безнаказанно лазать на кухню, добывая самые лакомые куски. Мог слышать и видеть все, что происходит в замке в каждом уголке. Хотя, этот лабиринт и таил множество опасностей. Однажды, принц проблуждал целые сутки в поисках выхода. Продрог, оголодал и уже боялся, что никогда не выберется из этих переходов.

А один случай он всегда вспоминал со смехом. В одной из комнат он застал молодого придворного, который приставал к служанке. Тот говорил красивые слова, яростно клялся в верности, но она вырвалась и, смеясь, убежала. Это удивило принца, поскольку он видел этого придворного с совершенно другой женщиной. Гораздо чаще и гораздо более искренним. Не привыкший усмирять свои желания, он прямо из своего укрытия спросил:

— Почему ты клялся ей, ты же ее совсем не любишь?

— Кто здесь?! — всполошился придворный и даже выхватил меч.

Глядеть на его обеспокоенное лицо было так смешно, что принц прыснул и, смеясь, вышел из-за панели, скрывавшей потайной ход.

— Ах ты, маленький мерзавец, — сразу прекратил суету придворный, — вот я тебя сейчас ремнем!

— Нет! Скажи, скажи! — капризно потребовал принц, — зачем?

— А может тебя выпороть, все-таки?

— А я все папке расскажу!

— Ладно. Скажу. Ты уж меня извини, что я так по-простецки. Просто до Ёнка надоел этикет, — присел придворный на диванчик, всякий аристократ при дворе, должен быть политиком, а политик должен быть дальновидным и предусмотрительным. Вот эта служанка, знаешь, кто она?

— Нет! — помотал головой принц.

— Это служанка самой герцогини Врельской! Она ей про меня расскажет всякого хорошего. Глядишь, та мной и заинтересуется. Да и вообще, герцогине муж все тайны рассказывает, а та своим служанкам их передает, так что я в накладе не останусь! — придворного это радовало.

Но была еще одна сцена, невольным свидетелем которой, был принц.

Он шел мимо отцовых покоев, когда услышал громкие голоса. Спорили отец и мажордом. Принц был потрясен, худородный мажордом смел, повысить голос на отца, на государя! Затаив дыхание, принц замер.

— Зачем, старый, выживший из ума, идиот, ты велел вывести из Пирении войска?! — бушевал мажордом, — зачем тебе это понадобилось?

— В конце концов, — отвечал отец, но, к ужасу принца, без привычной твердости в голосе, — я здесь хозяин…

— Ты хозяин?! Только для того, чтобы показать гонор ты загубил дело многолетних трудов! Мы же все уже обговорили!

— Ты забываешься!..

— Нет! Это ты забываешься! Забыл ночь своей коронации? Может повторить? Помнишь, какие у тебя были глаза, когда я и капитан гвардейцев пришли к твоей постели? Ты тогда чуть не обмочился, мажордом вспоминал с мстительным весельем, — надо бы повторить. Ты тогда много лет беспрекословно выполнял все, что от тебя требовалось.

— Хватит! — хлопнул по подлокотнику кресла отец, — я больше не буду твоей марионеткой. И Пирения нам не нужна. От своих нищих спасения!..

— Замолчи, — зазвенел сталью и угрозой голос мажордома, успокойся. Может, позовем стражу? — проговорил он в самое лицо государя, — хватит! Показал зубы, я их видел. Если хочешь счастливой жизни для себя и своих детей, сиди спокойно на золоченым истуканом. Завтра скажешь послам, что передумал. Отзовешь гонца. Все.

Словно он и есть государь, мажордом вышел.

Ничего не понял тогда маленький принц, но какое-то смутное беспокойство поселилось в его душе. А спустя год, отец умер. И многие при дворе говорили, что ему помогли…

Дверь сеновала открылась, проронив едва видный луч на привязанного к толстому бревну у стены Итернира.

— Я решил, — сказал принц, разрезая веревки, — идем.

10

— Ты уж извини, — тащил в рот ложку с похлебкой Итернир, задали мы тут тебе лишней работы, объедаем тебя. Орла этого, гвардейца, у тебя оставили. Да еще троих едоков привели. С едой-то, наверное, у вас не сладко?

— Да уж откуда сладко? — вздохнул, отложив ложку Неуём, едоков-то вон, сколько, а работников всего ничего. Хоть и земля здесь родит славно, а все ж одна радость, что зимы нет, хоть по два раза в год урожай снимаем.

— А вот только я чего не пойму, — продолжал поглощать совершенно безвкусную, хотя и сытную, пищу Итернир, — как ты тут один управляешься, без хозяйки?

— Да откуда же ей, хозяйке взяться? Хозяйки все внизу остались. А тут они все дикие какие-то, так и норовят мужику промеж ушей въехать, или и того похуже, — добавил он, что-то, про себя, вспомнив, — хотя вообще-то и к такому привыкнуть можно. Тут недалеко совсем, у Звенящего Ручья, живет одна. Так мы к ней со всей округи и ездим. Ну, поможем ей за то, уж кто как, оно, дело-то понятное…

— У вас что, полиандрия? — поднял голову, заинтересовавшись, принц.

— Это вы, светлый принц, напрасно такими словами-то ругаетесь, это ж и осерчать можно, — оскорбился крестьянин.

— Это в том случае, если у одной женщины много мужей, милостиво объяснил принц.

— А-а, — протянул крестьянин, — ну, вам-то ученым виднее, чего у нас там. Хотя вон, Толстому Парку повезло — он с женой живет. Детишек у них полный двор…

— А ты-то сам как здесь оказался, случайно не местный? - приступил Итернир к осушению кувшина и не удержался, — какую же гадость вы тут пьете…

— Так то веревая настойка, она так всегда с непривычки-то, рассудительно ответил крестьянин, — а за то, как попал я сюда, так пришел правды просить. У нас там, внизу житья совсем не стало. Дети мрут, от голода, а господам зерно телегами отдаем. Вот как сынок-то подрос маленечко, четырнадцать ему годков как стукнуло, так и собрался я. Пошел, значит. Жена-то моя, поначалу пущать не хотела, это уж как водится, а потом в слезы, да и проводила до околицы, это уж так водится. Сынку-то уже двадцать скоро быть должно. А может и двадцать два? — глаза Неуема остановились на какой-то точке на стене, глядя в даль, и видели они там оставленную семью.

— Это как же ты здесь-то тогда остался, — заинтересовался уже Ригг, — тебя же там, внизу-то, и по сию пору ждут, наверное?

— Да как остался, — еще горше вздохнул крестьянин, — я сюда дошел, повязали меня, как положено, к принцам привели, они меня пахать и определили.

— Так чего же ты не уйдешь? — со святой наивностью спросил Итернир.

— Так уйти-то не штука, так только куда? Вниз уже нет пути. Я уж и не помню, не знаю, как вверх-то добрался. А теперь уж обратный путь мне не одолеть. Да и вперед идти некуда. Нет там дороги.

— Как же нет? — вскинулся Ригг.

— Просто очень, нет и все, — как об очевидной вещи, ответил Неуем.

— Не пойму, как нет, — заволновался Ригг.

— Да не волнуйся, — попробовал утешить Итернир, — и ты, Крын, не беспокойся, хорошо, хоть, Ланс не волнуется, потому что никогда не волнуется, забыл я вам сказать, что они нас об этом деле предупреждали. Ничего, сами поглядим, проверим.

— Как же она все-таки кончается, — все же спросил еще раз Ригг.

— Да откуда же мне знать, — удивился крестьянин, — я сам-то не видел, а другие не рассказывают. Вот, пожалуй, в трактире, в городе, вам как есть обскажут.

— Ну, спасибо, хозяин, за угощение, — хлопнул себя по коленям Ригг, — но пора нам.

Все стали подниматься. Итернир подобрался к безуспешно пытавшемуся зачерпнуть ложкой в связанных руках солдату, лицо которого было покрыто весьма красноречивыми потеками и ссадинами.

— Ну что, поел? — ехидно спросил он, — ты уж прости, что так с тобой обошлись, а только, куда же нам было деваться? Значит так, сейчас я тебе развяжу руки, а ты гляди, не наделай глупостей. Вон того, с ножом видишь, молодого?

Пленник, проследив за пальцем, кивнул.

— Он охотник, — продолжал Итернир, — может даже мышиный след взять. А вон тот, который все со своим оружием нянчится, видишь, вечно угрюмый? Он давно на тебя зуб имеет, за то что просидел ночь на отвесной стене. Так что, искренне тебе не советую дергаться. Он же не человек почти, зверь. Ну что, будешь себя хорошо вести, проводишь нас к городу, или тебя сразу Лансу отдать?

Пленник испуганно кивнул.

Итернир обошел стол и наклонился к уху Кан-Туна:

— Слушай, тебе не кажется, что этого работягу следует отблагодарить?

— Объясни, — потребовал принц.

— Заплатить бы ему надо, — тихо, но настойчиво произнес тот.

— Ну и заплати.

— Да ты что! — удивился Итернир, — откуда у бродячего артиста деньги?

— А ты артист?

— Ну, было дело… — поглядел в потолок он, — ну, так как на счет денег.

— Ты хочешь, чтобы заплатил я? — искренне удивился принц.

— Ну-у, — протянул Итернир, — ты пришел сюда, чтобы править. Так? Вот. А народ любит щедрых. А правители, которых любит народ, живут долго и спокойно. Вот.

— Эй, — махнул тогда рукой принц, крестьянину, копаясь другой рукой в кошельке на поясе, — подойди сюда! Вот, возьми золотой.

— Я… светлый принц, — бухнулся на колени тот, — я… даже… это слишком много…

— Оставь, — снисходительно махнул рукой Кан-Тун, хотя и видно было, что не такой уж и легкостью он расстался с монетой, — и скажи, нельзя ли у тебя достать лошадь?

— Нет, светлый принц, — поспешил тот с ответом, — здесь нет лошадей. Я ничем не могу помочь вам. Я бы очень хотел, светлый принц…

— Вот ведь! — громко разорялся принц, — нет лошадей! Как так может быть?! Как же тут передвигаются люди благородного происхождения?!

— Осмелюсь предположить, — заискивающе склонился Итернир, возможно пешком…

— Оставь, — оторвал его от назревающей приятной и неторопливой беседы, Ригг, — мне надо бы сказать тебе кое-что.

Они немного отстали, оказавшись за спинами идущих вслед за гвардейцем спутников.

— Эта Лестница, очень странная, — начал Ригг, — давно же хотел сказать, да все забывал как-то. Я когда снизу-то смотрел, Лестница везде ровная была. А тут вон чего творится. Такое раздолье. Здесь же ступени конца краю нет. А снизу они все одинаковыми виделись. Чудно! И еще: здесь, как на стену-то поднялись, заметил — росы-то поутру опять не было!

— Это я того… — услышав разговор, присоединился Крын, — я заметил, что это… ну… земля, в общем, здесь теплая. То есть… от нее жар идет. Росы и нет. Наверна.

— Это да-а, — покачал головой Итернир, — я тут тоже, когда связанный ложку в рот тягал, заметил такое дело…

Он изложил наблюдения, которые до того объяснял принцу. На этот раз беседой заинтересовался даже Ланс. После его рассказа все некоторое время молчали, обдумывая слова. И то, что стояло за ними.

— Вон он, — прервал тишину пути в полях Котьен, — вон он, замок. А чуть пониже его, видите, город.

Не так далеко по левую руку, виднелись невысокие скалистые холмы, переходящие в сплошную стену утесов, скрывающую горизонт. У их подошвы, на крутом скате возвышался замок. Ров, вал, деревянные стены, широкая каменная башня донжона и примыкающее к ней не такое уж и большое здание. Небогато. Неподалеку от замка, у основания склона, обосновался городок. Несколько небольших, редко двухэтажных, еще реже каменных, домиков, обнесенных рвом и тыном на валу.

— Что-то маловат замок, для нескольких государей-то, — поддел принца Итернир.

Кан-Тун гордо промолчал. Хотя ответить действительно было нечего, принц и сам был разочарован.

— Веди в трактир, — приказал он гвардейцу вместо возражений.

Просторный зал трактира был, на удивление, чист и светел. Слева от стойки вела на галерею второго этажа деревянная лестница. Посреди зала тянулись два общих стола, в углу сгрудилось несколько столиков поменьше.

За одним из длинных столов сидел, потягивая из обширной кружки, с невероятной скукой на лице, могучего сложения мужчина, заросший густой черной бородой с редкой проседью. За другим длинным столом, в углу, шумно разговаривая, разбрасывали вокруг грязный мусор ругани семеро гвардейцев.

Путники подошли к общему столу, хотя принц и сделал вялую попытку, тут же пресеченную на корню Итерниром, сесть за отдельный столик. Сели. На лице местного богатыря отразилось живейшее любопытство. Он оторвал скучающий, полный презрения взгляд от гвардейцев и уставился на вошедших. В то время как пьянствующие солдаты словно бы ничего и не заметили, продолжали опустошать кружки, неизменно пополняя их из кувшинов на столе.

— Эй, хозяин! — громко крикнул Итернир, подзывая обитателя стойки, это был среднего роста человек, толстоватый, с необычайно добродушным лицом и плешью.

Однако он не откликнулся.

— Хозяин, — только и пробормотал он себе под нос, продолжая тщательно водить пальцем по поверхности стойки, — это зовут какого-то хозяина. Это зовут не меня. Да. Не меня. Совсем не меня. Это хорошо, что не меня. Все хорошо.

— Он не понимает, — раздался звучный голос одинокого обладателя кружки и тоскливого настроения, он поднялся, забрав напиток, и пересел поближе к путникам, — он сумасшедший, — навалился мужчина на плечо Ригга, дохнув него перегаром, и крикнул столь громко, что жалобно задребезжали стены, — Эй! Шетен! Поди!

— Кто-то зовет Шетена, — непотревоженно, только для самого себя проговорил хозяин, не отрывая пальца от досок, — кому-то нужен Шетен. Да, кому-то он нужен. Наверное, очень нужен. Наверное, Шетен может помочь. Да, помочь. Помочь — это хорошо. Все хорошо.

С этими словами хозяин поднялся и неспешно пошел к столу.

— Вы что же, — вновь пронеслась волна перегара над столом, снизу будете?

Ланс, сидящий напротив подошедшего, не шелохнулся, невозмутимо выдержав газовую атаку.

— Нам бы, — начал было Итернир заказывать подошедшему хозяину, но был прерван, ревоподобным голосом, вновь потрясшим стены.

— Я же сказал! Он сумасшедший, сюда от жены сбежал! Он не понимает! Шетен, толстячок, давай, как обычно. Видишь, люди с дороги? И мне повтори-ка, а то что-то меня с утра вот тут, — он гулко ударил себя в грудь, — терзает. Понимаешь?

— Шетен понимает, — кивнул самому себе хозяин, идя к стойке, как обычно. Да, как обычно. Пришли из далека. Да, издалека. Они устали. Хотят есть. Шетен понимает, очень хотят есть. Шетен понимает, это хорошо. Все хорошо.

— Вот-вот, иди. А мы тут поболтаем. Пока. Шетен он сумасшедший. Он сюда от жены сбежал. А чего это ты на меня так смотришь? — вперил взгляд в Ланса выпивший посетитель, — что ты так на меня уставился? Не нравлюсь? Нет, может тебе мое лицо не нравится?

Ланс молча смотрел ему в глаза.

— Ага, тебе противно, что я пьяный? Ну скажи, противно?! Скажи! — буйствовал тот, — нет! Молчишь! Првильно, ик! Я свою меру знаю! Упал — хватит!

Принц морщился, стараясь отодвинуться подальше, хотя и так был отделен Итерниром и Риггом. Крын же, глядя на эту сцену с другого конца стола, добродушно и с пониманием улыбался.

— Один ты здесь и есть человек, — обнял тот меж тем Ригга, который все это переносил с безропотной кротостью, — все остальные так! Рожа ему моя не нравится! Нашелся! Думаешь, как снизу пршел, так сразу и все! А-а, нет! К прынцам попадешь, пробатрачишь лет с десяток, тогда и прходи. С честными людьми пить!

Гвардейцы за соседним столом при упоминании принцев приутихли, но, разговора не оставили. Только уже постоянно кто-то из них сидел, настороженно прислушиваясь к разговорам пришедших.

— Ты меня не бойся, — доверительно сообщил здоровяк Риггу, — я мужик мировой! Грол меня зовут! Да! Оружейник Грол! Меня здесь в этом проклятом, даже Ёнком забытом месте все знают! А ты кто будешь? Как? Григ? Рек? Ригг! Ну, ты уж меня прости, не расслышал сначала! Ну, будем знакомы!

Тем временем подошел хозяин. Поставил перед каждым тарелку с жареным мясом и какими-то обжаренными стеблями.

— Я это есть не буду! — заявил принц, брезгливо ковырнув пальцами стебли, — я требую еды, подобающей наследника государства!

— Это кому там наши стебли не нравятся?! — грозно взревел Грол, — Вон гляди: наш человек! — указал он на Крына, деловито доставшего из-за пояса ложку, и уже вовсю поглощавшего пищу, — А тебе не нравится?!

Принц гордо отвернул от него нос. Тот начал опасно вставать:

— А я тебя знаю! А-а, знаю! Ты, чистоплюй, думаешь, я всегда здесь надирался как сапожник? Не-ет, ты, государев выблюдок, врешь! Меня сюда твой дедуля, да будут ему туманы небесные поперек глотки, послал!

Принц медленно налился краской, стал поворачивать голову. Но Грол не унимался:

— Меня, и… полсотни отборных парней. Все как один были! Послали на проклятую эту лестницу! И все легли здесь! Тебе надо было бы посмотреть, как они друг другу глотки в лесах проклятых рвали! В клочья кровавые! — он встал, но поток воспоминаний мешал ему вспомнить о том, что надо перешагнуть лавку, он лишь все сильней наваливался на Ригга, стремясь к Кан-Туну, — тебе надо было видеть, как они пропадали в проклятом болоте, как их волокли в проклятый туман проклятые болотники! Тебе бы видеть его глаза, когда он рухнул с этой проклятой стены! — он вдруг остыл и сел за стол, разом осушив подвернувшийся кувшин, — и я все-таки дошел, мать вашу! И здесь меня в батраки! Меня, заслуженного воеводу. Тысяцкого Отдельного Латного, в батраки! Проклятые выродки! — заорал он в сторону гвардейцев.

Их разговор сразу стих. Один из солдат встал, подошел их столу. Остальные потихоньку пытались зайти с боков. Дело, по всему, было привычное.

— Будет драка, — сообщил хозяин стаканам, — да, будет драка. Так всегда бывает. Драка, она всегда. Шетен знает. Драка это плохо!

— Ты что-то сказал? Или мне послышалось! — начал гвардеец, снаряженный богаче всех — в кольчугу с нашитыми латными пластинами.

— Эй, полегче, — замахал руками Итернир, — ну, выпил мужик, ну, с кем не бывает?

— Вас попрошу не вмешиваться, с вами разговор будет особый, указал гвардеец на связанного Котьена, сидящего между Лансом, и Крыном, и снова обратился в Гролу, — так что твой грязный язык вякнул о?..

— Првильно! Не вмешивайся, — оборвал его воевода, — у нас свой разговор! А про принцев ваших долбанных я сказал, что видел их всех под Ёнковой бабушкой, а Праля сверху плясала! А еще я скзал, что вас, ублюдков, всегда бил, и бить!..

— Погоди! — снова попытался вступиться Итернир, — ну, я тоже недолюбливаю представителей власти, но зачем же доводить до криминала?

— Оставь! — заревел воевода, — я сюда пришел подраться с этими холуями, и я это сделаю, не будь я Оружейник Грол!

С этими словами он от всей души приложил огромный свой кулак к лицу ближайшего солдата. Загремела мебель.

— Началась драка, — удовлетворенно заметил Шетен, — да, началась драка. Это плохо, Шетену надо уходить, — он залез под стойку, делая вид, что отсутствует в зале.

Гвардейцы дружно навалились на Грола, но тот их расшвырял, словно кутят.

— Слушай, светлый принц, — весело обратился Итернир к Кан-Туну, — расплатиться бы с хозяином надо.

— А почему опять я?!

— Ну, как тебе сказать, мы сейчас вроде, как твоя свита, невозмутимо отвечал Итернир, — потому и платить за наш прокорм, вроде, как тебе.

Принц не успел и фыркнуть, как Итернир продолжил:

— Я бы и сам сбегал к стойке, деньги твои отдать, — заявил он, умело ставя подножку ретивому служаке, отправляя его в угол, наполненный обломками мебели, — да видишь, руки заняты, хорошему человеку надо бы помочь, видишь — пропадает!

Последние слова он договорил, ловко бросая через бедро не столь ловкого гвардейца. На беду для себя, один из дерущихся задел увлеченно кушавшего Крына, упав в его тарелку. Крын оскорбленно-радостно взревел и, широко поведя плечами, объяснил тому, что он не прав. Солдат еще долго обдумывал сказанное, спокойно лежа под крепкой стенкой.

И тогда действительно, началась драка.

Солдаты быстро оправились от неожиданного нападения на представителей власти. Все-таки поднявшиеся снизу до здешних высот Лестницы это были уже не последние бойцы.

Больше всего доставалось Крыну. Его бычья сила не спасала от выучки гвардейцев. Принц бился холодно и расчетливо, хладнокровно вспоминая все, чему учили. А Грол в компании с Итерниром дрались, словно былинные удальцы. Разлетались в щепки столы и стулья, билась посуда, грохотали повергаемые на пол гвардейцы и ревели Крын с Гролом, пропуская удар.

И лишь вблизи Ланса, продолжавшего трапезу, было спокойно. Даже связанный Котьен, сидевший рядом с ним, которому давно уже было положено быть освобожденным товарищами, сидел тихо, словно ему было меньше всех надо.

По счастью не сразу заблестела сталь. Но, заметив, блеснувший кинжал, Ланс поднялся из-за стола, и драка кончилась.

Совсем.

Бесчувственных гвардейцев положили за дверями трактира на тенистом крылечке.

— А ты молодец, — хлопнул Ригга по плечу Грол, усаживаясь за не пострадавший длинный стол, — ловко ты их. Ты, как погляжу охотник, сразу видно! А у тебя удар знатный! — хвалил уже он Крына, — только чуть рыхловат. Я тебе потом покажу, как надо. Эх! Жаль только, что этот ваш угрюмый все прекратил! Уж я бы им показал.

— Ага, — поддержал Итернир, — вот только встал бы с пола из-под трех гвардейцев, и обязательно показал!

— Да ты, малый, шутник, как я погляжу, — прогрохотал Грол и добродушно расхохотался, — давай-ка, Шетен, плесни-ка нам еще по кувшинчику!

Никто из них не заметил, что во время драки, в трактир зашел и встал неслышной тенью возле двери человек, одетый в темное и вооруженный коротким мечом.

— Я тебе всегда говорил, Шетен, — весело проговорил он, отодвигая по пути к столу обломки стула, — поставь вместо стульев чурбаки, они ломаться не будут. А глядишь — и буйные переведутся: когда чурбаком по голове попадут, он как стул не разлетится. Приветствую всех! Я Рейнар Темный, охотник за головами.

— Это как, за головами? — удивился принц.

— А очень просто, — пожал плечами, усаживаясь, Рейнар, — вот вы сейчас пойдете к замку, и я за вами. Побуяните там, это на ваших широких лбах очень хорошо написано, за вашу голову назначат награду, а я уже тут как тут. Ваши головы — чик! И награда моя. Очень просто.

— А как насчет нас спросить? — очень вежливо поинтересовался Итернир.

— А вас-то зачем? — искренне пожал плечами тот.

— А-а! Новые тут! — раздался от дверей новый голос, одежды вошедшего поражали необычностью, а кривая сабля на боку была, очевидно, столь же бесполезна хозяину, сколь объемист был кошель на широком шелковом поясе, — здравствуйте вам, новые Восходящие. Мир твой дом, Шетен. Здравствуй тебе, Гром, здравствуй тебе, Рейнаб. Ах! Зачем носишь женский имя?

— Рейнар, меня зовут, — привычно поправил тот.

— Я и говорить, зачем женский имя? Зачем? — риторически спросил он и, поклонившись, представился, — я Аслам. Я торговать здесь! Если вы нуждаться, ко мне приходить.

— Оставь их, — оборвал Рейнар, — им не придется к тебе приходить. За их голову скоро объявят награду, и они перестанут им принадлежать. Они уже успели подраться с гвардейцами.

— Ай! — воздел руки к потолку Аслам, — зачем сразу драться? Зачем не жить спокойно? Все убивать друг друга, с кем тогда торговать Аслам?

— Ладно, чего их слушать, они могут так спорить целыми днями, разом осушил свой кувшин Грол, — давайте лучше пойдем ко мне, охотнику, я знаю нужен лук, да и у тебя, братец, в фиглярской одежде, мечишко так себе.

— Да я за него четверть сотни золотых отдал! — обиженно возмутился Итернир.

— Просто тебя обманули раньше, чем это успел сделать ты, поднялся Грол из-за стола, гораздо трезвее, чем малое время назад, даю свою бороду на отсечение, что ты им дал фальшивые монеты, или не свое золото! Ну, ладно, пошли!

Когда они вышли из трактира, гвардейцев на крылечке уже не было. Впрочем, связанный Котьен тоже словно испарился.

Городок имел всего одну улицу, вдоль которой и выстроились домики. Кроме трактира здесь было несколько ремесленных лавок, да площадь для базара, которая сегодня была пуста.

Несколько раз в подворотнях мелькали перемазанные но страшно довольные и любопытные детские лица. Впрочем, тут же они и исчезали.

Чуть погодя за ними из трактира вышел Рейнар, и пошел, оставаясь в отдалении. Это преследование раздражало и настораживало.

Плохо освещенная лавка Грола была сплошь завалена всевозможным оружием. Оно валялось грудами в углах, на столах и было развешано по стенам. Свободным оставался лишь проход к низкой двери, ведущей, судя по всему, в жилую часть дома. А среди тускло блестящей стали, повсюду видны были кувшины, горшки и даже бочонки.

— Вот, выбирайте, — щедро повел руками вокруг хозяин, когда он поворачивался в тесном пространстве лавки, казалось, что места в ней больше не осталось.

— Это сколько же тут всего! — только и нашел воскликнуть Итернир.

— Эх! Это верно! — довольно ухнул Грол, — сюда все, кому не лень, лезли, только уж они-то сгинули, а оружью что сделается? Только подпылится малость, да ржа может, где подъест. На то я и Оружейник. А куда деваться… это где же у меня?..

Он потерянно покрутился но, хлопнув себя по лбу, привычно запустил руку в самую глубь ближайшей груды, извлекая на свет запечатанный кувшин.

— Вот так… ух! До чего же забориста эта дрянь! Ловко же ее Шетен из стеблей гонит, — утер он густые усы, — Стеблевка! Ну смелее, выбирайте!

Спутники разошлись по лавке, разглядывая оружие. От обилия его и разнообразия захватывало дух. Здесь были и обычные прямые мечи и изогнутые, всех форм, размеров и самой разной тяжести. Здесь были и самые разные доспехи, покрытые затейливым узором, или испещренные чудной насечкой.

Ланс ходил от груды к груде, подолгу стоял над каждой, потом извлекал что-нибудь, и стоял еще дольше. А над одним узким кинжалом он и вовсе замер. Долго водил, словно слепой, пальцами по клинку, по рукояти, потом отошел в сторону, сжав кинжал черствой ладонью, и застыл, пугая немигающим взглядом.

Принц пристально вглядывался в искусную гравировку на клинках и доспехах. Крын растерянно вертел головой, ничего не понимая в этом нагромождении. Зато Ригг сразу направился к груде луков, беспорядочно сваленных в углу. Он их гнул, натягивал тетивы и снимал их, вслушивался в гудение натянутой нити, пристально рассматривал дерево плеча лука.

В конце концов, выбрал составной лук средней длины с накладками из рога непонятного животного. Словно по волшебству нашелся колчан с полусотней добрых стрел.

— А-а, — довольно протянул Грол, — он тебе враз по руке. Как тебя ждал. А тебе, — обратился он к Итерниру, — где-то я тут видал… ага… постой… а, ну вот же он тут. Гляди.

Смахнул сталь с ближайшего стола, расчистив укрепленные на столе тиски.

— Давай-ка свой мечишко. За сотню золотых, говоришь? — укрепил найденный меч в тисках, и, щедро размахнувшись, ударил по нему мечом Итернира, — Ну, смотри. Видал, как четверть сотни выщербилась? А теперь сюда гляди — ни царапинки! А теперь так попробуем…

На этот раз он закрепил меч Итернира, и ударил по нему своим. Жалобно звякнув, меч Итернира прекратил свое существование.

— Эгей! — ошалело завопил Итернир, — ты это чего же наделал?!

— Во! Гляди, — гордо протянул Грол свой меч Итерниру, — если найдешь здесь хоть царапину, я заплачу тебе твою четверть сотни.

Итернир растерянно повертел сталь в руках, потом огорченно и как-то беспомощно воскликнул:

— Ну, ладно, ладно! Ну, не понимаю я ничего в таких делах, так что же теперь — удавиться?!

— А, — махнул рукой Грол, — оставь, лишь бы ты знал, как и куда этот клинок прикладывают. Но кулаками ты машешь знатно! Вроде и не ударил никого толком, а летали они вокруг тебя, словно тополиный пух по весне! Да, братец, у меня же и для тебя кое-что есть! — хлопнул он по плечу Крына.

Подойдя к соседней груде оружия, Грол ногой свернул ее вершину набок и выворотил на тусклый свет огромный боевой топор. Черненый, широкий и массивный, словно молот, обух, прямое, с очень малым изгибом, лезвие, длинное древко из темного отполированного дерева, испещренное мелкими вмятинами и царапинами. Весь его облик воплощал угрюмую уверенную и недобрую силу.

— Ох, и здоров же был его хозяин, — с заметным трудом поднял Грол топор, — на-ка, братец, бери его, владей. Если поднять сможешь.

Крын принял его легко, словно ребенка. Рукоять уверенно легла в широкие мозолистые ладони, как будто вернулась к хозяину.

— Ладно! — удивился Грол, — а по тебе и не скажешь! У него еще и сталь отменная. И дерево на рукояти не простое. Вот эта царапина от прямого двуручником осталась. Видал?!

— Ну, хорошо, — вдвинул Итернир новый меч в ножны, хотя и не пристроив еще их на пояс, — сколько ты с нас возьмешь-то?

— Да ничего, договоримся, — привычно ответил хозяин, — ну, значит, лук, со стрелами, меч… да к Ёнку! Я же пил с вами, ребята! — вдруг проревел он, подняв голову к потолку, — будьте вы там все прокляты! Боги! Я вам не Аслам! Я не торгаш! Не был, вашу так, козу, через копыто, и не буду! Берите все! Так берите! Все!

Дорога серой пыльной змеей вилась от городка к замку на холме. Серая равнина, преддверие безжизненных скал, уже начали бугриться, постепенно переходя в холмы предгорий.

Рейнар все так же следовал за путниками, не приближаясь, но и не отставая. Итернир вертелся от его присутствия, словно на сковородке. Даже предлагал в не вполне этичных формах идти рядом с ними, или проследовать домой. Но его реплики были оставлены без внимания. И, по-видимому, без всякого умысла.

— Глядите, — указал Ригг, — никак нам кто идет навстречу.

По дороге от замка к ним действительно направлялись какие-то люди, с дюжину числом. Солнце редким сверканием выдавало на них доспехи.

— Гляди, — толкнул в бок Итернир принца, — тебя уже встречают, на полпути приветствуют. Кортеж! — усмехнулся он, потом посерьезнел, и заговорил быстро, стараясь, видимо сказать все до того, как подойдут посланные на встречу, — на входе в замок у нас потребуют оружие, то есть тебе оставят, а наше попросят сдать. Если хочешь, чтобы тебя тут сразу воспринимали серьезно, не позволяй им делать из нас батраков. Мы же твоя гвардия, охрана. Твои люди. Не будет у тебя людей — не будет и тебя.

Ланс, услышав такие инструкции, посмотрел на него, словно открыл нечто новое.

Меж тем идущие навстречу подошли поближе и остановились шагах в двадцати. Все были при мечах, копьях, на всех были доспехи: кольчуги, наручи, пластинчатые рубахи. Вперед вышел один из них. Самый, пожалуй, представительный.

11

Он оценивающим цепким взглядом осмотрел их, потом заметил Рейнара, по-прежнему следовавшего в отдалении, и оглядел их еще более оценивающим и цепким взглядом.

— Я, командир замковой стражи и капитан гвардейцев Ун-Рона, принца крови, — официальным тоном провозгласил он, — уполномочен приветствовать Кан-Туна, принца крови, и препроводить его в замок. Наши дороги небезопасны, светлый принц, извольте следовать за нами.

Гвардейцы обошли спутников со всех сторон, словно конвой. И процессия неспешно двинулась к замку.

Солдаты свиты держались угрюмо и неразговорчиво. Капитан, не оборачиваясь и не стремясь развязать беседу, следовал впереди, уверенный что сопровождаемые следуют за ним.

— Во! — наклонился Итернир к принцу, — видал, как крепко нас в оборот взяли?

Меж тем, замок приближался, вырастая неровными стенами донжона сложенными из грубых слабо отесанных камней. Деревянные створки ворот были распахнуты настежь.

Рейнар, успевший даже обогнать процессию, деловито устроился на валу с наружной части стены неподалеку от ворот, по всему, собираясь вздремнуть.

— Ты это что же, — удивился Итернир, — разве не пойдешь с нами?

— Не-а, — потянулся Рейнар, — зачем? Я тут буду ждать. Скоро сами выйдите.

Они прошли через ворота, оказавшись на небольшом замковом дворике. Прямо перед ними возвышался донжон, слева стояли жилые здания замка, а справа лепились друг к дружке хозяйственные постройки.

Возле ворот, у входа в караулку, был вкопан низенький небольшой столик, возле которого на деревянных чурбаках, вросших в утоптанную землю двора, играли в кости два высохших сморщенных старика. Ржавые дырявые кольчуги висели на выпирающих плечах, как на вешалке. Один из стариков, с длинными седыми волосами тряс стаканчик. Другой, совершенно лысый, замер, уперев отсутствующий взгляд глубоко в землю.

— Это сколько же им лет? — спросил Итернир у ближайшего конвоира.

Тот негостеприимно проворчал что-то невразумительное. Итернир повторил вопрос другому гвардейцу.

— Не знаю, — пожал тот плечами, — когда я был маленьким, они уже охраняли здесь ворота, и были стариками… и когда мой дед был маленьким тоже.

— Посмотри, Викар, — меж тем, продолжая трясти стаканчик, тихо проговорил седой, — определенно, если меня не обманывают мои глаза, привели нового принца. Однако, не рано ли? Помню, вчера еще привели того, другого. Не помню, как звали. Но тоже светлого принца. Годы-то как летят…

Лысый в ответ на его реплику попытался было пошевелиться, взгляд его стал чуть определеннее.

— Не надо, Викар, не надо, — проговорил седой, продолжая встряхивать кости, — ты уже плохо говоришь. Лучше не говорить совсем. Определенно. Лучше не говорить. Однако хорошо же мы с тобой сидим, Викар, мирно. Как только подумаю, что когда-то было иначе… Это все-таки хорошо Викар. Определенно хорошо…

— Вы должны сдать оружие, — отвлек внимание спутников от стариков капитан, — как командир замковой охраны, я обязан разоружить вас.

Услышав его слова, Ланс не пошевелился, а Крын излишне крепко схватил свой новый топор. Кан-Тун вдруг ощутил, что, если они подчинятся, то все будет далеко не так хорошо, как может показаться.

— Этого не будет, — ответил Кан-Тун, и ему показалось, что ответил достаточно твердо, — как моя личная гвардия, эти люди имеют право на ношение оружия в любом месте, где я нахожусь. Так и передай хозяевам замка.

Капитан внимательно, с легким удивлением оглядел его, жестом остановил своих бравых молодцев, что уже ринулись помочь упорствующим в своих заблуждениях.

— Таков порядок этих мест, — наставительно начал он, — вы должны подчиниться.

— Как принц крови, — пытаясь остаться твердым, ответил Кан-Тун, — я никому не обязан подчиняться. Передай своим хозяевам, что мои люди не оставят оружия.

Капитан не стал дальше упорствовать, лишь приказал своим людям не спускать с чужаков глаз и удалился в помещения замка.

— А ты герой! — одобрительно хлопнул по плечу принца Итернир, лихо ты этого друга отшил.

— Никому, — брезгливо отер свое плечо от мнимых следов прикосновения принц, — никому не позволено приказывать мне, принцу крови.

— Орел! — гордо указал на него Итернир, обращаясь к остальным спутникам.

Путники в ожидании командира замковой стражи были предоставлены сами себе, хотя и в пределах круга, очерченного оцеплением конвоя. Ланс принимал все с выцветшим каким-то спокойствием, принц являл собой воплощенное негодование, а остальные внимательно разглядывали небогатый, хотя и полный собственной значимости, двор замка. Однако, самым привлекательным, несомненно, являлись стражи ворот. Казалось, что они сидели здесь, за вросшим в землю столом еще до тех пор, как появились на этом месте ворота.

В меру заставив гостей потомиться, но не доводя их до негодования, появился капитан.

— Светлые принцы, выслушав ваше требование, — громогласно провозгласил он, — соизволили выдать разрешение слугам светлого принца Кан-Туна на ношение оружия в приделах замка. Однако необоснованное его применение будет расцениваться как агрессия, и пресекаться путем смертной казни! Прошу следовать за мной.

— Какая речь! — вполголоса восхитился Итернир, — уши от умных слов вянут.

Но лицо Крына, к которому была обращена тирада, изображало такую незатронутость смыслом речи и непонимание происходящего что Итернир, оставив надежду на понимание своей фразы, махнул рукой и прошел за принцем в двери замка.

Их привели в тронный зал. Честно признаться, не самый большой и богатый. В дальней части был помост, изгибавшийся дугой вокруг вошедших, на котором были водружены троны. Из двенадцати лишь пять были заняты, оставляя свободными ближние к вошедшим. Вглядевшись в лица сидящих владык, увенчанных серебряными диадемами, принц к удивлению своему узнал не всех.

— Здравствуй, Кан-Тун, шестой принц, — нарушил торжественную тишину седой но еще не старый человек на центральном троне, — мы ждали тебя.

— Я рад приветствовать тебя, Ун-Рон, принц крови, — ответил принц, стараясь сохранить невозмутимость, — и тебя мой брат Рен-Тун, а также остальных моих родственников, могучих владык этого края.

Сидящие чуть склонили головы, отвечая на его слова.

— В свою очередь, — начал Ун-Рон, — я бы хотел выразить свою радость по поводу того, что ты дошел сюда, светлый принц, преодолев опасности Лестницы. Я рад приветствовать тебя, и надеюсь, что когда ты займешь место на троне, рядом с нами ты станешь подмогой нам на пути правления, а не препятствием. Теперь же мы предлагаем тебе и твоей свите немного отдохнуть с дороги и сменить одежду, а ближе к вечеру принцы будут счастливы видеть тебя на торжественном пиру приветствия!

— Ага, — неожиданно вступил в беседу Итернир, — и вы все будете править долго и счастливо, на благо стране и народу, который на костре вас всех видал!

Лица принцев отобразили изумление, по поводу нарушения церемониала, и лишь Ун-Рон высокомерно улыбнулся краем рта:

— О! Да я вижу, благородный племянник, ты путешествуешь с шутом? — видя, что Кан-Тун в легком смятении чуть потупил взгляд, он с еще большим высокомерием добавил, — я думаю, ты сделаешь всем нам подарок, назначив своего шута общим?

— Это окажется слишком дорогой затеей для вас, — поспешил ответить вперед принца Итернир.

— Почему же? — изобразил изумление Ун-Рон, ожидая шутовскую выходку.

— Очень просто. У вас тут приняты весьма особенные дурацкие колпаки, — указал Итернир на серебряные венцы принцев. И если один, для моего принца у вас уже, может и припасен, то уж второй-то точно обойдется не дешево!

— Ты что же, считаешь нас дураками? — ничуть не оскорбившись, но отметив легкое волнение среди других владык, уточнил Ун-Рон.

— А кто же вы есть?! — совершенно серьезно переспросил Итернир, — кто же еще сам возьмется править страной бунтарей и батраков? Ну, хотя ты-то еще ничего, а остальные, как видно даже говорить не умеют. Точно, дураки вы и есть, и думает у вас, наверное, как и говорит, всего один за пятерых. У вас так всегда, или вы через день меняетесь ролями?

На тронах началось легкое волнение.

— Давно мы не слышали дурацких речей! Я, как и другие принцы благодарен тебе, Кан-Тун, — поспешил предупредить конфликт Ун-Рон, но я вижу, дорога наложила неизгладимый отпечаток на твою одежду, и предлагаю поспешить со сменой платья. Замковый распорядитель поможет тебе и твоим людям.

Из-за его трона неслышно появился командир замковой стражи и жестом предложил следовать за ним. Аудиенция была окончена.

Их повели коридорами замка. Незаметно, бесшумными тенями, как будто прямо из стен, возникли по бокам неразговорчивые стражи замка, создавая незабываемое ощущение конвоя.

— Это куда же идем-то? — улучив момент, шепнул на ухо Итерниру Ригг.

— А кто же его разберет, — пожал тот плечами, — хотя погоди, и он весело обратился к ближайшему стражу, с живописно угрюмым лицом, — куда же вы нас ведете, любезный? Видал? — вновь повернулся он к Риггу, — словно глухие. Хотя, полагаю, ведут нас к покоям пресветлого нашего принца, поелику мы вроде того, что его слуги.

— Так, а Лестница-то что же? — не понял тот.

— А что Лестница?

— Как же, нам же идти надо.

— А чего спешить, — довольно беззаботно ответил Итернир, — вот вечерком выпьем, погуляем, а утречком и двинемся. Ты же не торопишься?

— Так ведь мать у меня, — остановился Ригг, — мне же наверх надо.

— Не стой, — тут же схватил его за рукав Итернир, с необычной серьезностью заглянув прямо в глаза, раньше, чем стражи замка успели глазом моргнуть, — не стой, тебя не правильно поймут. Оно, ты пойми, верно, что дальше пора, но дело здесь, видать не столь просто. С Лестницей этой не все ясно, может, и правда, нет ничего дальше.

— Это я сперва должен сам увидеть, — уверенно и четко произнес Ригг, — а коли так, значит возвертаться пора настанет. Нечего мне тут кашу их по тарелке размазывать.

— Не спеши, думаешь, мне самому тут нравится до поросячьего визгу? — гнул свое Итернир, и добавил так, чтобы услышали все, — и громилы эти, глухие, мне не по нраву.

— Я все-таки бывал при дворах, — продолжил он, не дождавшись ответа, — и скажу я тебе, как старший попутчик, что не все так просто здесь, как кажется. Поглядим, как…

Командир резко остановился у низкой двери, плотно сбитой из толстых досок, и стражи замерли, словно части его тела. В результате чего Итернир и споткнулся на полуслове.

— Здесь ваши покои, светлый принц, — почтительно открыл он дверь перед Кан-Туном, открывая вход в невеликую спальню, кровать в которой сейчас была сдвинута в сторону, оставляя место для бочки с парующей водой.

— Вашим слугам следует оставить здесь ваши вещи, — продолжал командир, — здесь уже все приготовлено для Вашего омовения. А ваши люди могут воспользоваться водой во дворе.

— А кто же останется со мной, поможет разоблачиться и надеть новое платье? — тут же возмутился принц, давая знак Крыну оставить здесь тюк с государевыми вещами.

— Я пришлю людей, — все так же почтительно склонился командир, — они Вам помогут.

— Да положи ты его здесь! — с заметным раздражением крикнул принц Крыну, упорно не замечавшего знаков господина, и уже гораздо спокойнее добавил командиру стражи, — хорошо, проводите моих людей, и поскорее присылайте своих слуг!

Один из стражей прикрыл дверь в комнату принца. Даже у Крына складывающаяся ситуация вызвала определенное беспокойство:

— Это… как же… а мы? — прогудел он.

— Вас ждет колодец во дворе, — твердо, без тени былой учтивости был ему ответ.

Один лишь Ланс воспринимал все спокойно, как будто был еще более глух, чем сопровождающие стражи.

Их проводили на двор, к глубокому колодцу, уходящему к самому подножию обрывистого холма, на уровень текущего внизу ручья. Один из стражей поставил перед ними деревянное ведро, и их оставили, хотя пара конвоиров и околачивалась неподалеку. Во дворе были слышны лишь негромкое встряхивание костей в стаканчике в руках престарелого привратника, и голоса играющих детей в дальнем углу двора.

Покидая их, один из стражей чуть задержался, и, приблизившись к уху Итернира, прошептал:

— Тебя просили проводить.

— Это кто же, — иронично вздернул бровь тот.

— Не велено.

— Ну ладно, — согласился тот, быстро прикинув, что особо сопротивляться не имеет смысла, хотя добавил, на всякий случай, только быстро. Ты, Ригг, смотри, не уходи никуда без меня.

Он обнадеживающе подмигнул спутникам, остающимся у колодца, и последовал за новым провожатым.

Оставшиеся спутники только и успели, что прицепить к скрипучему вороту ведро, да пару раз окатить себя водой, сбросив одежду до пояса, как командир замковой стражи вернулся. Подойдя, он постоял немного в стороне, глядя, как Ригг пытается хоть сколько-нибудь оттереть болотную грязь со своей одежды, и самозабвенно фыркающего от студеной воды Крына.

— Я пришел к вам с предложением, — начал он, наконец, — и это предложение делает вам честь.

Ригг выпрямился, внимательно смотря на него, а Крын просто замер, вытаращив изумленные глаза.

— Я хочу принять вас в ряды замковой стражи.

— Это зачем еще? — законно спросил Ригг.

— Должен предупредить, — спокойно ответил командир, — для таких как вы предусмотрено всего два пути: в батраки года на три, или в изгои. Во втором случае, за вами будет гоняться каждый в этой стране, рассчитывая на награду. И только я помогу вам стать исключением.

— Это конечно спасибо, — проговорил под нос Ригг, возвращаясь к чистке одежды, — только я здесь задерживаться-то не собираюсь совсем.

— Ты хочешь уйти? — вздернул бровь командир.

— Надо мне, — пожал плечами тот.

— Никуда уйти ты не сможешь. И никто не сможет. Дальше пути нет. Нет пути и назад. Еще никому не удавалось спуститься по стене и пройти через болота и лес. Мы пытались это сделать, посылали людей. Надо привыкнуть к мысли, что теперь вам здесь жить. А лучшее место здесь — этот замок. Вы будете служить мне, будете жить хорошо и спокойно.

— Никак не могу, — покачал головой Ригг, — мать у меня внизу больная, коли дальше пути и нет, должон я вернуться.

— Подумайте, — продолжал убеждать командир, и голос его звучал ровно, спокойно и уверенно, — я даже не предлагаю службу вашему третьему, — он кивнул на все такого же безучастного Ланса, — уж не знаю, как вашему принцу удалось нанять такого. Хотя и видно, что знатный он воин. За такого я бы десяток своих отдал. Да и вы, вижу, не последние, бойцы. Ты же охотник. Наверное, родился с луком. А у нас тут хороший лучник — редкость. И ты, хорош. Хоть и выделка у тебя крестьянская, но такую игрушку таскать, — он указал на грозно поблескивающий сталью лезвия топор Крына, — не каждому дано. Хотя, надо бы с самом деле проверить, что вы из себя представляете. Схватить обоих!

Тут же застывшие, словно статуи стражи, за его спиной ожили, бросившись вперед и на ходу высвобождая оружие. Сразу же они повисли на руках не успевшего опомниться Крына, сковывая движения и прижимая к земле. Но пара, кинувшаяся к Риггу, промахнулась. Он лаской ушел в сторону, и нож, словно живой прыгнул в руку.

Однако еще двое рванулись на перехват. Ему удалось отбить ножом рубящий удар мечом одного противника, уклониться от укола другого, но первые двое уже зашли сбоку, прижимая к стене и лишая свободы уклонения.

Только теперь Крын понял, что что-то не так. Не выдержала его широкая душа картины того, как обижают друга. Он повел плечами, стряхивая стражей, и молнией метнулся к новому топору. Угрюмую силу и уверенность в правом деле влило ощущение тяжести в его руки. Он принял на обух удар стражника, первым опомнившегося, и ударил сам. Тот ушел в сторону, и жестокий удар напрочь снес опору колодезного ворота.

— Ах, ты ж мать твою, ублюдок, — возмущенно прорычал Крын и, отбрасывая топором меч противника в сторону, грудью сшиб его наземь.

Меж тем Риггу приходилось совсем тяжело, его ловкость и крепость мышц уже не спасала от боевой выучки стражей. Ригг не умел убивать и подсознательно не желал учиться этому.

Только сейчас начал движение Ланс. Стальной молнией метательный нож вонзился меж лопаток стражника, готовящегося оглушить Ригга. Неслышной тенью, со скоростью, превышающей восприятие стражей, он оказался за спиной одного из четырех противников Крына, и голова неосторожного словно сама собой, а не мечом отделилась от тела. А сам Ланс уже был возле командира. Схватив его правую руку, он завел ее за спину, обошел противника сам, фиксируя и левую руку и широкий кинжал у горла командира, заменивший в его ладони меч, прекратил схватку.

— Назад! — тут же крикнул, правильно оценив ситуацию, командир.

Нападавшие недоуменно посмотрели на обезглавленного соратника и завалившегося на бок с ножом в спине стража. Что-то здесь было не правильно.

— Прикажи им отойти, — проговорил Ланс в лицо командиру.

— Зачем же ты убил? — не теряя прежней уверенности в себе, спросил тот, — ребята разминались.

— Разминаться на шалавах будут, — отрезал Ланс, — сейчас пусть отойдут. Я убил только одного. Он был плохой воин. Ты знаешь. Второй будет жить. Долго, — уточнил Ланс и, не поворачивая головы, посоветовал Риггу, — не говори с ним больше.

— Оставьте их, — повысил голос командир, — отойдите назад.

Итернира повели совсем не к главному входу в помещения замка, вслед за остальными стражами, а завели за угол здания на еще более грязный задний двор, и провожатый нырнул в низенькую неказистую дверь. Потом Итернир смог в полной мере насладиться видами задней части замка, кухни, на которой работали пара мрачных засаленных, но крепких мужчин, клетей и кладовок. Затем проводник немного поплутал по узким и пыльным коридорам и остановился возле деревянной панели в стенной нише.

Он тихонько постучал по дереву, и, спустя мгновение, панель оказавшаяся, как и было положено, дверью раскрыла проход в комнату. Стражник, приведший сюда Итернира, проводил его взглядом с отпечатком зависти и сожаления.

Войдя, Итернир оказался едва ли не в объятьях женщины, открывшей ему.

— Привет, — выдал он, немного опешив.

— Здравствуй, — хрипло шепнула женщина, не отрывая взгляда.

Ее, пожалуй, даже можно было назвать красивой. Чуть выше, чем положено богами женщине, стройная, с крепким станом, высокой полной грудью, волнами густых темных волос, и черными блестящими призывным блеском глазами. Налитые ее губы, казалось, были способны далеко не только шептать слова, заставляющие воспламеняться одежду. Этот блеск ее глаз, и движения губ с лихвой скрадывали грубоватость черт лица и излишнюю силу мышц.

— Здравствуй, — еще раз прошептала она, на этот раз внимательным взглядом оценивая Итернира, — отважился прийти?

— А чего мне бояться? — не будучи уверенным, в том, как надо себя вести, в свою очередь спросил тот.

— Зря ты такой смелый, — немного отступила она, давая возможность пройти в комнату, — сейчас для вас здесь опасен каждый камень в этом замке.

— С чего бы это? — осмелев, как прошел в комнату, удивился Итернир.

— Неужели не понимаешь? — умело покачивая бедрами прошла она к большой крепкой, хотя и без должной роскоши кровати в центре комнаты, — или думаешь, что чего-то выиграешь, постоянно задавая ненужные вопросы?

Сказав, она возлегла на кровати, с легкой улыбкой глядя на Итернира.

— С чего это вдруг мои вопросы показались тебе… — лихо начал, но замялся на полуслове Итернир, — или Вам… вообще с кем я имею дело?

— А какая разница, — улыбнулась она, — в этом замке нет ничего, что испугало бы тебя, не так ли?

— Вообще-то да, — почесал в затылке тот, — но хотелось бы определенности.

— Да что же ты все стоишь посреди комнаты? — иронично взглянула она, вместо ответа, — присел бы, что ли.

— Ну, как знать, может, я в такой застывшей позе мир постигаю, бесконечность его сути, — парировал он, чувствуя себя довольно неловко.

— Здесь? — засмеялась та, — в этой комнате? Сейчас?

— Ну… может… хотя всегда у думающего человека должно быть время для постижения сути мироздания, — иронично прищурился Итернир.

— Думающий человек это, что ли ты? — продолжала она смеяться.

— А не похож? — присел он, наконец, на край кровати.

— Шутишь, — вдруг прекратила она смех, — ты же гораздо старше, чем кажешься. Зачем дурачиться? Хотя, можешь не отвечать. Скажи лучше, что ты видел в этом замке?

— Что я видел? — переспросил Итернир, пытаясь собраться с мыслями, — честно сказать, вопрос неожиданный, обстановка располагает к совершенно другим вопросам, и даже не совсем к вопросам…

— И все же? — сменила она позу, подобравшись поближе.

— И все же? Ну… Наверняка, не все прекрасно в королевстве этом…

— Конкретней, — хрипло прошептала она глаза в глаза.

— Памятуя твое… э… Ваше… в общем, предупреждение, не следовало бы мне быть откровенным с незнакомым человеком… то есть с незнакомкой… то есть с довольно недурной незнакомкой…

— Потом комплименты, — отмахнулась она.

— Потом… ну ладно… Я не верю, что возможно мирное правление всех этих принцев одновременно и на равных. Как я понял, сюда не просто дойти. То есть те люди, которые сюда добираются не простые люди. И править толпой безумцев, способных лезть на всякие там Лестницы, и так далее, я бы не решился.

— И что? — провела она пальцами по его руке.

— Подозреваю, этот замок пропитан интригами насквозь, в борьбе за сторонников… — он немного подумал и решился уточнить, — и все же кто ты?

— Тебя интересует имя?

— Тогда я бы спросил, как тебя зовут. Я хочу знать, кто ты в этом замке?

— Уж если тебя это так интересует, я — женщина Рен-Туна.

— О-о! Да я в опасности, — тихо воскликнул Итернир, особо, впрочем, не удивившись.

— Я же говорила тебе. Ну, и что, легче теперь стало?

— Честно говоря, не очень.

— Тебе уже говорили, что дальше Лестница кончается? — вдруг отстранилась она, откинувшись на спину.

— Да, но верится в это слабо.

— Это так. Ты уже понял, что придется остаться здесь? — с заметным безразличием спросила она в закопченный потолок.

— Теперь приходится думать, что это — один из вариантов.

— Вон ты как заговорил! — довольно произнесла она, вновь переворачиваясь лицом к нему.

— А что делать? Кому сейчас легко? — развел он руками.

— Догадайся, ты же мужчина.

— Необычная ты женщина.

— В чем? — вздернула она густые брови.

— Умная очень, и притом не боишься заставлять мужчин думать.

— Тебе не нравятся умные женщины? — вновь положила она свою руку на его.

— Мне нравятся красивые.

— А если красивая, но глупая?

— Удобно, — пожал плечами он, в свою очередь насмешливо улыбаясь.

— Так как же ты собираешься теперь жить здесь? — спросила она, и добавила, скорее утверждая, — Ты же не пойдешь в батраки?

— Да не хотелось бы… — вновь почесал он затылок, — насколько я чего-нибудь понимаю, все решает сила. То есть, у кого больше солдат. Так?

— Правильно, — скорее одобрила, чем подтвердила, она его мысли и милостиво добавила, — больше всего солдат в замковой стаже, а их командир — капитан гвардейцев Ун-Рона.

— Выходит, главный здесь — Ун-Рон, — вывел Итернир, — и далеко не все с этим согласны. Особенно те, кому нельзя действовать напрямую. Приходится находить принца-бабника, который дальше юбки ничего не видит и не хочет видеть, и пытаться что-нибудь сделать через него.

— У моего Рен-Туна, — вздохнула она, — только трое гвардейцев. Но все они, ему верны. Впрочем, набирал он их исключительно с моей помощью. Женщины здесь в большой цене… Давай, наконец, откроем карты, — привстала она на локте, шепча ему в самые губы, — тебе же наплевать на своего принца. А среди вас пятерых ты, а не он на самом деле главный. Брось его, приведи своих людей Рен-Туну, и станешь капитаном уже шестерых гвардейцев… подумай, — голос ее дурманил, а в глазах можно было тонуть вечно, — положение сил в замке резко изменится, с тобой станут считаться, и даже, может быть, у тебя будет своя женщина…

— Да? — тихо спросил он, ловя себя на том, что готов исполнить любое желание за только лишь…

— Да… — прижалась она к нему всем телом, и губы их разделяло мгновение.

— Я… подумаю, — улыбнулся одними глазами Итернир, пуская сеточку морщин к вискам.

— Хм… — разочарованно вздохнула она, сразу резко отстраняясь, — думай.

— Ты права, я действительно старше, чем выгляжу, — встал он, потом провел рукой по щекам, заросшим трехдневной щетиной, и добавил, — да и не слишком опрятный.

— Дорогу найдешь? — с ноткой пренебрежения спросила она.

— Я-то? — переспросил Итернир, ухмыляясь, — найду.

После ухода командира замковой стражи принцу не пришлось долго ждать. В дверь робко постучали, она тихонько приоткрылась и в комнату несмело прошла невысокая девушка служанка.

— Пришла, наконец? — недовольно приветствовал Кан-Тун.

— Да, светлый принц, — тихо ответила она, опустив голову.

У нее были пепельные немытые волосы и застиранное, местами протертое, платье.

— Давай-ка, порезвее, — повернулся принц к ней, позволяя себя раздеть.

Она подошла к нему и отважно, хотя и не ловко принялась сражаться с завязками некогда белоснежного камзола, склеившимся болотной грязью и тиной в единую массу.

— Как ты неловка! — то и дело замечал принц, — да поосторожнее! И кто тебя только обучал?!

— Никто, светлый принц, — отвечала она так тихо, что казалось, будто боится собственного голоса.

Когда, наконец, ей удалось справиться с тяжелой процедурой раздевания, она, ничуть не смущаясь вида обнаженного мужчины, помогла забраться в бочку, полную теплой воды и стала осторожно растирать его мыльной мочалкой.

— Аккуратнее три, — наставлял ее принц, — да смотри не царапай! Ногти она отрастила!

— Простите, светлый принц, — только и говорила она, — я постараюсь… я больше не буду, светлый принц…

Однако не успел Кан-Тун даже как следует расслабиться, как дверь без стука растворилась, и вошел один из принцев, которого Кан-Тун видел в тронном зале. Он был строен, плечист, не очень высок, зато крепок. У него было простоватое открытое и чуть насмешливое лицо, которое, впрочем, не таило никакой угрозы.

— Здравствуй, шестой принц, — улыбнулся он, глядя на нежащегося в бочке принца, — свершаешь омовение? Впрочем, не отвечай, вижу. Ты меня, наверное, совсем не помнишь, нам, Танам, было велено не попадаться особо вам, Тунам, на глаза. Старались. Я Дун-Тан. Ты уж извини, что я без церемоний, обстановка уж очень неофициальная.

Кан-Тун выслушал тираду молча, слегка поморщившись, когда служанка была излишне старательна, только чуть кивнул головой, услышав имя вошедшего.

— Собственно, я пришел предупредить тебя, — жизнерадостно продолжал Дун-Тан, — что ты попал в самое змеиное гнездо. Хотя, и там, внизу, дворцовая жизнь была не сахар.

— И в чем же дело? — степенно спросил Кан-Тун, изо всех сил стараясь выглядеть уверенным и властным человеком.

— Ну, как тебе сказать? — пожал печами Дун-Тан, — хотя, ладно, принц я прямой, кругами ходить не привык потому сразу и скажу. Ты же должен понимать, что в нашем деле у кого нож длинней — тот и главней. Верно? Мы тут и стараемся, ножи точим. Заправляет всем Ун-Рон, как ты уже мог понять. Ты же уже понял?

Кан-Тун медленно кивнул.

— Остальным это, конечно, не нравится. Даже мне. Хотя, брат твой, Рен-Тун, какой-то мягкотелый, ничего ему не надо, ему дай волю, так он целыми днями со своей Кары слезать не будет. Зато близнецы люто ненавидят всех Тунов, и все на него зубы точат и на Ун-Рона в придачу. Все за право свое, первородства, ратуют. Ну как? Впрочем, можешь не отвечать, по лицу вижу.

Принц внимательно смотрел на него, пытаясь понять, насколько искренне говорятся эти слова.

— Да-а, — меж тем протянул Дун-Тан, — ты же совсем ничего не знаешь на здешней кухне…

— Постой, — остановил Кан-Тун, — не совсем так, я же знаком с поведением династии. Знал родню…

— В чем-то ты прав, но большая часть осталась внизу. Так что тебе, наверное, надо бы сообщить расстановку сил. Значит у Ун-Рона народу больше всего — около дюжины, у близнецов на двоих — восемь, хм, у них даже женщина одна на двоих, у братца твоего меньше всех трое. Так кто же еще? Ага! У меня самого — шестеро. Ну и еще замковая стража — две дюжины. Ты при этом учти, что командир стражи одновременно — капитан гвардейцев Ун-Рона. Вот и все. Ну, и у тебя четверо. Сам понимаешь, в здешней ситуации — значительная сила. Так, что если не отдашь их в батраки, ты здесь — солидная фигура. При этом на флегматичного братца положиться тебе нельзя, спать спокойно не позволят близнецы, да и Ун-Рон попытается сразу указать тебе свое место. Ну как? — облокотился он локтями на край бочки.

— И что же делать? — нашелся спросить принц.

— А что делать? — пожал плечами Дун-Тан, — это, наверное, знают точно только боги, хотя и им, сдается мне, порой приходится несладко. Так что отдыхай, думай. Может, до чего и додумаешься. И учти — человек я прямой, кругами ходить не привык, намеки понимаю плохо, так что, если надумаешь, — говори мне сразу, прямиком.

С тем он подмигнул принцу и вышел.

Кан-Туну еще никогда не приходилось участвовать в плетении интриг. Может быть, думалось ему, если бы у него была в этом какая-нибудь практика, он бы и не оказался здесь. А может и правда, богам угодно, чтобы принцы династии правили этой страной и потому сюда шлют все новых и новых. Непросто здесь будет, совсем непросто. И пути дальше нет. Похоже, всю оставшуюся жизнь придется провести в этом нищем крысином гнезде, а не в роскошном дворце, в котором он вырос. Может быть, удастся хотя бы спуститься? Хотя, непохоже, чтобы столь решительные люди, как те что живут здесь, не пытались этого сделать. Видно, на самом деле он обречен провести здесь остаток своих дней.

Мысли прервал стук в дверь. Тихий, но не осторожный, а, скорее, предупреждающий. Дверь открылась, и принц увидел на пороге своего брата. С тех пор, как Кан-Тун видел его последний раз, он мало изменился. Черты лица по-прежнему были чуть мягче, чем этого требовала кровь семьи, а глаза никогда не смотрели с той уверенной повелительной жесткостью, которая была отличительной чертой всех принцев.

— Привет, брат, — улыбнулся он, и, поглядев на то, как осторожно служанка трет спину Кан-Туна, заметил, — ты, я вижу, уже освоился.

От принца ускользнула улыбка, которой, зардевшись, одарила Рен-Туна пытающаяся быть совсем незаметной, служанка.

— Здравствуй, светлый принц, — ответил он легким поклоном головы, — с чем пожаловал?

— Да ни с чем особенным, — пожал тот плечами и сел на кровать, так, что принцу пришлось разворачиваться к нему, — просто так. Я же не видел тебя четыре года.

«Как же, просто так!» подумалось Кан-Туну.

— Тогда рассказывай, — потребовал он, — тебе же все равно!

— А что рассказывать?

— Что здесь происходит.

— А что происходит? Лестницы дальше нет. Я ходил, видел.

— Ходил?

— Да.

— И что там?

— Ничего. Обрывается и все. Хотя, отсюда выпускать меня не хотели, там же Ватага…

— Какая Ватага? — прервал Кан-Тун.

— Те, которые не захотели батрачить. Поселились у обрыва, сбились в ватагу, а поскольку на камнях ничего не растет, ходят сюда в набеги. Керен здесь щедрый. Земля два раза в год урожай приносит. Только вот работников маловато. А едоков хватает.

— Ты же тоже не хочешь работать, третий принц, — упрекнул Кан-Тун.

— И я не хочу, — вздохнул тот, — короче говоря, чтобы не умереть здесь всем с голоду, всех, кто приходит, года на три в батраки приговаривают на Принцевы Фермы. А кого и дольше. Они здесь недалеко, от дороги, которая к городу ведет надо налево повернуть.

— Почему не уничтожат эту твою Ватагу?

— Отчаянные, — пожал плечами Рен-Тун, — сюда же не всякий дойдет. Все герои. Да и силы примерно равны — в замке полсотни и у тех около того. Есть, правда и другие — козопасы. Эти из батраков вниз по речке бежали. Если от Стены к обрыву лицом встать, то направо за городом в дне пути сущее приволье начинается. Хоть всю жизнь их там ищи — не найдешь. Еще что рассказать?

— Что здесь, в замке происходит? Это правда, что меня в соправители примут, как Ун-Рон сказал? — продолжал спрашивать Кан-Тун, хотя в последнем вопросе его тон допрашивающего дрогнул.

— Правда. Вечером, на пиру примут. Официальная церемония состоится.

— И что же, все принцы здесь равны?

— По крайней мере, так говорится, — пожал плечами Рен-Тун, мне, правда, того особо не надо. И того хватает, что и здесь, как внизу спать ложиться небезопасно. Когда я сюда пришел, здесь еще один наш дядя был — Рен-Рон, но только однажды не проснулся. Все здесь главными хотят стать. Дун-Тан солдат собирает, близнецы меня люто ненавидят, а теперь и тебя тоже станут, мы же их право первородства отняли. Даже Кара моя и та чего-то плетет.

— Кара это кто?

— Моя женщина. Здесь так говорят. Тебе, кстати, как принцу, тоже, наверное, женщину выделят. Женщин здесь, как и работников, днем с огнем не сыщешь.

— А ты?

— Что — я? — честно не понял Рен-Тун.

— Ты-то один править что ли не хочешь?

— Как ты прямо спрашиваешь, — усмехнулся Рен-Тун, — будто не знаешь, что такие вопросы у нас в семье не приняты.

— Ну? — требовательно взглянул на него Кан-Тун.

— А что я тебе скажу? — вновь появилась на лице третьего принца улыбка, — скажу что нет — так ты не поверишь.

— И все же?

— Думай, что хочешь, — пожал плечами Рен-Тун.

Он выдержал паузу, и, не дожидаясь следующего вопроса, поднялся:

— Ладно, пойду я. А ты осваивайся. Хотя, по твоим словам судя, так ты уже это успел, — на пороге он остановился, — все-таки, ты ко мне не развернулся.

Принцу его прощальная улыбка показалась глупой и пустой, только девушка за спиной разглядела в ней тоску и грусть, тихую, утвердившуюся давно и надолго.

Думалось принцу, что не так прост Рен-Тун, как кажется. Что все-таки чего-то ему своего хочется и в каждом его слове хитрый смысл заложен. Одна последняя фраза чего стоит! Ничего. К концу дня Кан-Туну еще больше станет ясно. Может быть, и примкнет Кан-Тун к кому-нибудь со своими людьми, а может, и сам сыграет. Одним богам известно, как кости лягут.

Дверь без скрипа отворилась, и в комнату властно вошел Ун-Рон. Несмотря на седину в волосах, он держался прямо и уверенно, словно не растратил еще силы молодости. Жесткие и четкие черты лица гордо свидетельствовали о принадлежности к династии.

— Отдыхаешь? — поинтересовался он.

Принц неопределенно кивнул в ответ.

— Правильно. Жизнь твоя с этого момента сладкой не будет, сказал он и тяжело улыбнулся.

— Почему, — наивно удивился принц.

— Тебя сегодня коронуют на совместное правление. Но сказки для черни останутся сказками. К тебе же уже приходили все эти… — он покрутил рукой, подбирая слово поточнее, — остальные? Приходили, знаю. Сказали, кто здесь хозяин? И ты должен это понять.

— Почему?

— Потому, что ты слаб, — посмотрел Ун-Рон прямо в глаза принцу, и тому от этого взгляда стало не по себе.

— Но… у меня же есть свои люди.

— Да? — вздернул бровь старик, — может быть, они могут защитить тебя?

— Конечно, — уверенно кивнул Кан-Тун.

— Тогда позови их.

Принц открыл было рот, для крика, но вовремя вспомнил, что он не во дворце, где повсюду окружали гвардейцы, а в чужом замке, и людей его нет рядом с ним, и неизвестно, когда они вновь появится. И к ужасу своему подумал, что может статься, что в этот самый момент замковая стража убирает расчлененные тела со двора замка. И стало принцу тоскливо и безнадежно.

Удовлетворенный переменой в лице молодого принца, Ун-Рон хлопнул в ладоши, и тотчас же по бокам выросли невозмутимые гвардейцы.

— Здесь только мои люди, — проговорил он, выделив каждое слово, — ты беспомощен, голый, в тесной бочке. Ты будешь делать только то, что я скажу. Дышать когда я скажу и даже ходить во двор, только, когда я скажу. Знаешь почему, несмотря на свою ненависть, близнецы еще не убили твоего братца? Только потому, что я им этого не разрешил.

Он резко развернулся и вышел. Один из его телохранителей задержавшись, чтобы прикрыть дверь, глумливо улыбнулся Кан-Туну.

Когда Итернир вышел во двор, покинув мрачные и тесные задние ходы замка, узрел весьма занятную картину: Ригг и Крын спокойно чистили свою одежду, возле колодца, у которого одна из опор ворота была чисто срезана, словно масло ножом. Выбритый и почистившийся Ланс невозмутимо сидел возле них, прямо на земле, безразлично глядя на стражников, которые напряженно стояли неподалеку нервно сжимая оружие. Возле Ланса, мужчина в засаленной рубахе засыпал соломой бурое пятно на земле. Такая же подозрительная куча соломы лежала у стены.

— Я же вас предупреждал, чтобы не бузили! — радостно воскликнул Итернир, прекратив эстетическое наслаждение сим пейзажем.

— Не помню, чтобы предупреждал, — отозвался Ригг.

— Не помнишь? Ну, может, и не предупреждал, — отмахнулся тот, и что же у вас случилось?

— Да того… — шумно почесал бок Крын, — повздорили маленько.

— С какого Ёнка?

— Так, понимаешь, ты, — ответил Ригг, — вроде того, как нанимать нас тут собрались, а мы и отвечаем им, по-хорошему отвечаем, дескать, и без того дел невпроворот. А они…

— Кто они? — прервал Итернир.

— Да есть тут один, важный такой, этим, как его… капитаном тогда, на дороге назвался. Он и говорит, без вас, дескать, никак нельзя. А мы, опять-таки по-хорошему ему и отвечаем, это нам никак здесь нельзя задерживаться. Ну, он, значит, и осерчал…

— И сколько их них в живых осталось? — скромно поинтересовался Итернир.

— Да, почитай, все что были и ушли, — спокойно ответил Ригг, одному только Ланс голову с горяча отрезал, да другому нож в спину определил. Так тот все одно не помер. Даром, что тот ему нужен, как зайцу сапоги.

— Кто кому нужен? — не понял Итернир.

— Ясное дело — нож в спине.

— И что же ему надо было?

— Кому? — в свою очередь не понял Ригг.

— Да капитану этому.

— Я же говорил чего, — с добродушной терпеливостью ответил Ригг, — нанимать он нас пришел. Вояки, говорит, славные. На лук мой позарился, да на крынов топор.

— Нанимать, говоришь, — призадумался Итернир.

— Ага, — вернулся к оттиранию от болотной грязи куртки Ригг, оно самое.

— Тогда, братцы, — заключил Итернир, — худо дело.

— Это того… — всполошился Крын, — от чего же?

— В такой гадючник мы попали, — пояснил Итернир, — что вам и сниться никогда не могло. Мне, кстати, тоже предлагали…

— Что, работу? — радостно улыбнулся Ригг.

— Ну… — замялся тот, — вроде того… Это, выходит, они и принца нашего вербуют сейчас? Выходит, они нас специально и разделили, чтобы по одному?

— Это вот слово, которое ты сейчас сказал… — озадаченно поднял голову Ригг.

— Которое? — рассеянно переспросил погруженный в свои мысли Итернир.

— Это… «вербуют»…

— А-а, — все так же рассеянно протянул тот, — работать, значит, предлагают…

— А-а, — облегченно вздохнул Ригг, — а я то уж подумал, дескать, они совсем что-то непотребное с ним творят.

— Сваливать нам пора отсюда, ребятки, — тем временем выдал Итернир итог своих рассуждений, на всякий случай, оглянувшись в сторону конвоиров и понизив голос, — совсем нам тут не место. Хотя, если Лестница и правда здесь кончается, лучше уж здесь остаться, чем на принцев батрачить.

— Это ты верно сказал, — поддержал Ригг, — только оставаться мне здесь никак нельзя. А наверх идти все ж пора.

— А это… — подал голос Крын, — а принц-то, Кан-Тун-то как же?

— Да нужен нам твой Кан-Тун, как птице репейник, — отмахнулся Итернир.

— Не, — поддержал того Ригг, — не по-людски это как-то выходит. Вроде он с нами пришел, не бросать же его здесь…

— Да на пьяна он нам с вами нужен? — совершенно искренне удивился Итернир, — толку от него, как от тулупа летом! Одна тоска высокородная!

— Все ж не по-людски выйдет, — наставительно покачал головой Ригг, — вместе же мы с ним пришли, вместе, вроде бы и уходить бы надо.

— А ну и Ёнк с вами! — махнул рукой Итернир, — вот помяните мое слово, нам еще с этим бездельником придется намучаться! Эх! Выходит, не судьба мне помыться-побриться. Ты-то, Ланс, с нами?

Ланс, не поворачивая головы, безразлично кивнул.

— До пьянки нам с вами при любом раскладе оставаться надо, сказал он подойдя ближе и вновь понижая голос, — сейчас нас не выпустят, силой удержат. А вечером на посвящении принца нашего в государственные идиоты ужрутся все, так, что пьянов зеленых десятками видеть будут. Вот ночью и двинемся. А я сейчас к принцу двину. А то он таких дел наворотит.

Он отошел, потом оглянулся и добавил:

— И глядите, чтобы все тихо было!

Потом еще раз оглядел их: Ланса, застывшего, словно каменное изваяние безразличием своим вгоняющего в дрожь конвоиров; Крына, в попытках объять все непростое их положение, открывшего настежь рот; Ригга, безмятежно приводящего в порядок одежду.

— Не-ет, — не выдержал Итернир, — пойдемте-ка уж лучше со мной. Одних вас я не оставлю!

Спутники поднялись и, несмотря на слабый, даже не родившийся протест конвоиров, проследовали за Итерниром.

Окончив процедуру омовения, Кан-Тун выбрался из бочки и, злорадно ожидая, что служанка будет стыдливо отводить взгляд от наготы, приказал вытирать себя. Та, нисколько не смущаясь, опасаясь только излишне сильно задеть нежную кожу принца полотенцем, принялась исполнять приказание.

Неожиданно снаружи послышался разговор, затем ругань, и, наконец, шум, весьма напоминающий падение тел.

Без всякого намека на стук, дверь распахнулась. На пороге возникла чрезвычайно заинтересованная фигура Итернира:

— Еще не всех служанок снасильничал? — оглядевшись, подмигнул он принцу.

Следом в комнату вошли Ригг с Крыном. Зайдя последним, Ланс прикрыл дверь и невозмутимо вытянулся рядом с ней. Поймав взгляд служанки, Ригг ободряюще ей улыбнулся.

— Шум слыхал? — продолжил Итернир линию разговора.

Кан-Тун, восстановив на лице высокомерно-аристократическую маску, кивнул.

— Повздорили малек с замковой стражей, — прокомментировал тот, — говорят, впускать никого не велено. Я вот чего не понял: ты что плохо им объяснил, кто тут твои люди? Хотя ладно, мы к тебе что пришли — сматываться отсюда надо бы, да поскорей. Что-то в глубине меня неустанно твердит мне, что попали мы в такой змеючник, что ёнково царство забегаловкой покажется.

— Мне самому решать, куда идти моим людям, — чуть подумав, гордо вскинув голову, ответил принц.

— Не понял, — вздернув брови, шагнул Итернир к принцу, — ты что это?

— Ребятки, вы бы полегче, — уловив угрозу, придержал Ригг его за локоть.

— Ладно, оставь, — отмахнулся тот, и опять обратился к принцу, — ты зря забываешься. Мы не твои люди и никогда ими не будем.

— Все люди моего государства — мои люди! — невозмутимо ответил принц.

— Твоё государство?! — воскликнул Итернир и даже обернулся к спутникам, — слыхали? Его государство! Не было его у тебя и нет! И не пытайся обмануть себя, что эти добрые дяди и правда дадут постоять у кормила.

— Погоди, — прервал Ригг, — не кипятись. Дай-ка лучшее я скажу. А уж коли чего не так, тогда подправишь. Я как думаю? Не могет Лестница кончаться, никак не могет, на то она Лестница и есть. А ежели и впрямь конец ей тут, так то надоть своим глазом поглядеть. А то же не простим себе ни в жисть. Потому надо бы уходить отсюда, и побыстрее, а ежели задержаться, то опосля труднее уходить будет. А то, глядишь, и вовсе — осядем здесь, как остальные. А нам бы вниз вернуться надо. Верно я говорю? — оглянулся он на Крына.

— Вроде того… — старательно почесал тот затылок.

Принц внимательно смотрел на каждого из них, ища подвоха. Что-то здесь было не так. Только что он оказался в родной стихии. Останься он в этом замке, и, глядишь, через несколько лет, может быть, оказался бы наверху. Стал бы владыкой Лестницы. Может быть, это и есть то о чем ему говорили внизу. Может быть, это и есть божье благословение и божий выбор. Торн и Алик! Подайте знак!

— Думаешь? — ядовито поинтересовался Итернир, — ты же хотел получить благословение богов! Наверняка тебе уже снилось, как из рук самого Торна меч получаешь на правление, и кинжал от Алик? И теперь в кусты? Подумай, может быть, мы уже почти дошли. А ты — на попятную? В общем, решай, но мы — уйдем в любом случае. Пойдем, ребята.

Он резко развернулся и вышел. Крын, засопев, грузно направился следом. Ригг внимательно посмотрел на принца, улыбнулся и исчез за дверью. Один Ланс еще некоторое стоял в комнате. Когда Кан-Тун взглянул в его глаза, ему показалось, что этот человек понимает все сомнения, и даже больше — знает правильное решение. Принц уже собрался было спросить, но в то же мгновение Ланса не стало в комнате. Он заметил лишь закрывающуюся дверь.

Они его предали. Оставили одного. Как тут решать? Что делать?

— Светлый принц желает, чтобы его одели? — услышал он вдруг голос из-под ног.

Спохватившись, он вспомнил про служанку.

— Да, — голос его на мгновение стал почти человеческим, — там в углу тюк с одеждой.

— Светлому принцу следует сесть за верхний стол, — учтиво склонился капитан замковой стражи, указывая на стол, поставленный на помосте, где совсем недавно стояли троны, свободно было место лишь рядом с близнецами, между которыми сидело маленькое серое существо, может быть, женского пола, — а ваших людей проводят стражники.

Принц великодушно позволил подвести себя к верхнему столу, приветственно поклонился остальным принцам, и сделал вид, что не заметил, ни уничтожающего взгляда ближайшего к нему близнеца, ни того, насколько тот брезгливо отодвинулся.

Внизу тянулись друг напротив друга два длинных стола, для гвардейцев и замковой стражи, и нельзя было сказать, чтобы столы эти ломились от яств, но все же количество жареного мяса и кувшинов с местным пойлом, впечатляло. Внизу, впрочем, под Лестницей, подумалось принцу, на пиры тоже не скупились, хотя и побогаче там столы. А здесь — словно у бедного рыцаря — козлятина да птица, разве только много.

С некоторой тревогой Кан-Тун заметил, что его гвардию подводят к местам в разных частях стола, меж гвардейцев остальных принцев. И уже даже усадили Ланса и Ригга, однако, когда невозмутимые замковые стражи указали Крыну его место, тот молча подошел к Риггу, и подвинул в сторону соседа и с ним всех прочих в сторону, так что с конца лавки упало несколько человек, зазвенев кольчугами, надежно скрытыми верхними рубашками. Не очень довольные создавшимся положением, они встали и подошли к источнику их неприятностей. По лицам замковой стражи, за столом напротив, понеслись довольные, глумливые, и злорадные улыбки. «Сейчас будет драка»: счастливо думалось им. Почувствовав кого-то за спиной, Крын все так же молча достал из-за спины свой новый топор и положил его на лавку рядом с собой.

— Эй! Ланс, — обрадовано закричал Итернир, оценив происходящее, — давай-ка к нам. Вы позволите? — бесстыдно тронул он за плечо застывшего перед топором гвардейца.

Тот, подавленный картиной в стиле гигантизма пошел на свое место. За столом напротив зашумели грубые шутки и откровенные издевательства. Но подходившие упорно продвигались к своим местам.

— Хорошо сказал, — присел на лавку Итернир рядом с Крыном.

— А-а? — очень удивился тот, — я… же того… молчал…

— Говорил, говорил, — еще больше озадачил его Итернир, — и очень громко.

Все расселись и, стоило только проявиться той редкой минуте, когда все замолчали, как над рядами присутствующих пронеслось нелестное замечание:

— А отчего же светлый принц не почтил нас праздничным платьем?

И сначала все посмотрели на автора этих слов — женщину Рен-Туна, Кару, а потом на жертву — Кан-Туна. И стало ему холодно и неуютно.

— В нашем государстве, — решился, наконец, он, — очень трудно найти хороших слуг…

Однако Крын благодушно пропустил эти слова мимо ушей.

Ун-Рон с улыбкой выслушав ответ, чинно поднялся, и все разговоры в зале стихли.

— Сегодня мы здесь чтобы приветствовать в стенах нашего замка нового принца, героя, который преодолел путь до этих врат, героя, который займет достойное место среди нас, принцев, которые правят этой страной вместе. Здесь его ждет совсем другая жизнь, здесь нет интриг и переворотов, нет лжи. Здесь каждый принц может доверять другому. И все вместе мы сделаем все, чтобы народ наш был счастлив, здесь, под сенью благословивших нас богов, на руках неба. За тебя, шестой принц!

Он поднял вверх кубок, и все одобрительно зашумели, поднимая здравицы и опрокидывая внутрь себя содержимое кубков.

«Что он говорил?»: недоумевал принц, «О чем?! Все, что я видел до сих пор… хотя нет, не так, все, что мне показали до сих пор, говорило совершенно об обратном. Такая грубая ложь либо для гвардейцев и стражи, либо… либо это правда! Но если это ложь, гвардейцы, те, кто живут рядом с государями, не могут так обманываться. Выходит, что это все-таки правда! А все разговоры со мной до этого — лишь проверка. Как я мог так обмануться! Я же знаю своих братьев, свою семью. Ни один из них никогда бы не согласился жить той жизнью, что я видел сейчас. Значит, эта земля этот город и замок лишь одна сторона монеты. Значит, здесь скрыты намного более могущественные силы, чем кажется! Боги, Торн и Алик! Вы и ваше благословение ведут мою семью, и я приму ваш дар, я приму правление над этим местом!»

Принц поднял кубок, принимая здравицу, и пригубил напиток. Глотку обожгло, в нос ударил отвратительный запах, но он стойко выдержал это испытание. На языке остался непередаваемый вкус и аромат и принц, как можно быстрее схватил кусок мяса, надеясь заесть сделанный глоток.

— Слабоват ты что-то оказался против воды из наших родников! - ехидно и громко сказал Дун-Тан.

— Благословение богов никому легко не дается! — ответил Кан-Тун, как ему показалось, очень удачно.

— Это какие же боги тебя благословили? — очень удивился один из близнецов.

— И на что? — добавил другой.

— На правление, — в свою очередь удивился Кан-Тун.

— Правильно, — как-то ядовито качнул головой один из близнецов, — на правление. Справедливое и равноправное.

Гвардейцы и стражники уже давно шумели, сталкивая кубки, расплескивая жидкость на столы, отрывая куски мяса и бранясь, смеясь и производя прочий невероятный шум.

— Светлый принц, — обратился в Кан-Туну Ун-Рон, — я вижу ты знаком со всеми принцами, кроме досточтимых близнецов. Позволь, я представлю их тебе. Рун-Рен, — с этими словами ближний к Кан-Туну принц повернул голову и склонил ее в приветственном поклоне, — и Тан-Рен, — приветствовал дальний из близнецов.

— Я думаю, — поднялся со своего места Рун-Рен, глядя прямо в глаза Кан-Туну, — мы сумеем принять нового принца в наш круг, как подобает. За нашу победу!

— За победу! — прокатилось по зале приветствие, сопровождаемое звоном кубков и плеском напитка.

Принц осторожно пригубил из своего кубка и вновь ощутил жгучий и дурно пахнущий огненный шар, прокатившийся по горлу и плеснувший в желудок. Неприятное тепло разливалось по жилам. Подкатывала дурнота.

И все же Кан-Тун чувствовал себя довольно сносно. Его грело ощущение, что он все-таки достиг того, к чему стремился могущества, дарованного его династии богами. Лишь немного смущала не очевидность власти и непонимание того, в чем она заключается. Неясным также оставалось и то, почему все связанное с этим вопросом не обсуждается. И, хотя последнее еще как-то можно было понять, легче от этого не становилось.

— Скажи, светлый принц, — обратился Кан-Тун к соседу, решившись прояснить свои вопросы, — все обязательно должны править вместе, или каждому выделяется собственный лен?

— Что? — повернул к нему голову Рун-Рен.

— Ты слышал.

— А-а, — загорелись его глаза недобрым огнем, — править собрался… — и он осушил полный до краев свой кубок, не закусывая, утерся рукавом и вновь обратил свой взор на Кан-Туна, — править… Где?

— Насколько я понял, не все так просто, как кажется…

— Чего? — недоброжелательность неуверенно сменялась обычным непониманием.

— Я полагаю, светлый принц не страдает пороками слуха, улыбнулся Кан-Тун.

— Нет, — отрезал тот, вновь наполняя свой кубок — просто ни пьяна не слышно!

— Я говорил о том, — терпеливо, но теряя уверенность в том, что он что либо понимает, вновь начал принц, — что все мне показанное до сих пор — лишь испытание. Могущество богов должно принадлежать достойным. Так?

Рун-Рен удивленно на него посмотрел, вновь осушил кубок и ничуть не замутившимся взглядом вновь вперился в глаза принца.

— Я ненавижу все ваше колено! Вы — проклятые богами выскочки! Но… — голос его утратил яростную суровость и наполнился непонятной горечи, — я скажу тебе — не смотри дальше, чем можешь видеть. Все перед твоими глазами. Этот замок — не дворец в облаках. И еще, — он вновь разъярился, — берегись меня и моего брата. Верно, Тан-Рен?!

— Верно, Рун-Рен, — подхватил Тан-Рен, хотя и не слышал предыдущего диалога.

— Выпьем, Тан-Рен, — гаркнул на всю залу первый, — За последних из рода Ренов!

— За принцев третьего колена! — подхватил его брат.

На дальнем конце стола гвардейцев восемь человек оставили гомон и, неожиданно трезво и слаженно встав, молча осушили свои кубки.

— Светлый принц, — нарушил женский голос тишину отгремевшей паузы, — а почему бы твоему шуту не развлечь нас?

Кан-Тун задумался было над ответом, но Итернир уже сам повысил голос:

— Я жонглер, и не привык плясать под дудку равных!

— Ну что же ты, неужели ты не кривлялся перед благородными, не унималась Кара, — покажи, на что ты способен, давай!

— Давать — не мужское дело! — глумливо усмехнулся тот.

Стража и гвардейцы радостно захохотали, хлопая руками по скамьям.

— Ты назвал себя мужчиной?! — очень удивилась Кара.

Стража и гвардейцы захохотали еще радостнее.

Итернир уже полез, было в карман за словом, как вдруг поймал взгляд принца, сидевшего рядом с этой женщиной, Рен-Туна. С особой безысходной печалью вертя кубок в своих руках, он смотрел на Итернира с таким ироничным пониманием, что тот неожиданно даже для самого себя проглотил неродившуюся остроту.

— Что же ты замолчал? — обрадовалась Кара, — Настоящему мужчине всегда есть, что сказать!

Стража и гвардейцы наслаждались удавшимся вечером.

— Было бы о чем молчать, а уж что сказать — всегда найдется… — громко ответил Итернир.

— И все-таки, я скажу, — поднялся он, с полным кубком, — Я предлагаю выпить за мужчин, которые могут славно постоять за себя, и полежать за других!

Его здравица была встречена одобрительным гулом, и стуком кубков.

Рен-Тун улыбнулся Каре, пустив сеть морщинок из уголков глаз, и, нежно притянув ее к себе коснулся губами щеки.

Ополовинив кубок в этот раз, Кан-Тун почувствовал, что больше сидеть за столом у него нет сил. Позывы из самой глубины души звали на свежий воздух. И он понял, что не может противиться самым искренним требованиям своей натуры. Поднявшись, пробормотал только: «Светлые принцы, я ненадолго», и направился к выходу. Однако его отсутствие заметили лишь капитан замковой стражи, Ланс с Итерниром и Рен-Тун. Но Ланс и бровью не повел, флегматично пережевывая мясо, Рен-Тун молча посмотрел вслед, все так же покачивая кубком, капитан блеснул твердым взглядом, а Итернир подобрался, намереваясь следовать за принцем.

Ночь уже блистала колючими огоньками звезд над замком. Принц успел отойти на несколько шагов вглубь двора и не сумел сдержать напора внутренней стихии. Стало легче, даже шум в голове чуть поутих. Отдышавшись, Кан-Тун поднял взгляд в небо. Внизу оно было как-то мягче, синее. А здесь звезды выглядели словно блестящие кончики игл в черном провале неба. Внизу казалось, что звезды посланники богов, их глаза, что небо помнит о земле, а здесь звезды были безучастны.

Здешняя ночь не баловала звуками. Не было слышно сверчков и лошадиного храпа. Не было слышно птиц. Лишь стучали кости в стаканчике у ворот, да мягко и неспешно стелился по-над ночью высохший, скрипучий, но какой-то уютный голос:

— Ночь, Викар, это ночь. Ты уже плохо видишь, Викар. Плохо видишь. Я тоже чувствую наступление тьмы. А все-таки, Викар, все-таки не боюсь я, что когда-нибудь, открыв утром глаза, не увижу ничего, кроме ночи. Не боюсь. Определенно, нам с тобой, Викар, не стоит бояться тьмы. Нам есть, что вспомнить, Викар. Когда-то мы видели много пламенных ночей. Ты помнишь, Викар?

— Помню, Тирен, — ответил вдруг другой голос, седой голос, помню…

— Не говори, Викар, не надо, — продолжал первый. — Я слышу. И все-таки, все-таки… все бы отдал, чтобы еще раз увидеть ее глаза. Ты помнишь, какие у нее были глаза?.. Услышать запах ее волос… У нее были дивные волосы, Викар… Я сказал ей, что вернусь. Я обещал ей. Как думаешь, Викар, она ждет?.. Не отвечай. Не надо. Нам, с тобой, пожалуй, слова уже и не нужны… А однако, я еще увижу ее… увижу… определенно…

Эти голоса невольно увели думы принца от его раздумий, но упрямая его натура все же не дала ему мирно наслаждаться ночным покоем. В чем же разгадка этого замка? В чем же дело? Все не может быть так просто, как выглядит. Но в то же время этот близнец сказал, что все перед моими глазами. Зачем ему лгать? И зачем лгать Ун-Рону? Что ложь? То, что лежит перед моими глазами, то, что я вижу, или то, что об этом говорят другие? И что делать?

Звезды! Вас здесь так много! Дайте ответ. Торн и Алик, помогите! Дай мне разум, Алик! Тай мне твердость, Торн! Боги, дайте мне сил!

Они все здесь как-то особо озлобленны. Словно проклятые. Никогда династия не мирилась с судьбой. Так что же, неужели нищета этого замка и есть правда? Нет! Не может этого быть! Лестница, ведь Лестница здесь кончается! Или это тоже есть ложь?

Боги!!!

— Тяжело? — вдруг раздался знакомый голос над самым ухом.

Принц настороженно развернулся, но натолкнулся лишь на кривую улыбку Итернира.

— Мне тоже бывало тяжело, когда я учился выбирать, — на удивление мирно сказал тот, — потом привык. Ты же мало видел в своей жизни. И только в твоих руках сделать так, чтобы увидеть больше. Думай. И забудь мои прежние слова. Прости. Так тебе будет легче. Я тебе прощаю.

Принц кивнул, принимая слова, и вновь развернулся к звездам. Спорить сейчас с ним не хотелось. Может он, простолюдин, и впрямь порой прав бывает?

Ложь. Неужели, все это ложь? Но как же тогда слова Рен-Туна? Он говорил, что сам ходил и видел, что Лестница кончается. Что же делать? Если все это ложь, то ему-то зачем лгать? Рен-Туну? На что я вообще способен, если не могу отличить правду ото лжи. Может быть действительно, стоит самому дойти до конца, и увидеть все своими глазами?

Мгновения неспешно текли мимо них, разговор у ворот все так же лился в ночь, и казалось, что этот старый голос и ночь неразделимы, как ступени Лестницы.

— Готов? — спросил Итернир, когда Кан-Тун повернулся к нему, правильно, сейчас они как раз упились до зеленых пьянов. Идем.

Тяжелее всего было оторвать Крына от куска мяса и кувшина. Дрянное пойло будто не действовало на него, хотя он опрокинул в себя далеко не один кувшин, не заботясь о такой малости, как кубок. Однако ноги слушались его не беспрекословно.

Никто им не препятствовал. Все и впрямь упились, и Итернир тревожно ожидал появления маленьких зеленых пьянов, без которых подобные моменты не обходятся.

Ворота замка были открыты, а старик даже не упомянул их в своем бесконечном монологе. Они миновали замковые стены, и отошли уже на полсотни шагов, когда от стены у ворот, никем не замеченная отделилась невесомая тень, растворившись в благодарно принявшей ее тьме.

12

Путники сразу направились через поля, надеясь оставить город справа. Тот человек, Рейнар, скорее всего не зря говорил о награде за их голову. Да и Котьен с подельщиками своими в свободном поиске, наверное, не зря стебли жевал. Короче говоря, как сказал Итернир, гусей дразнить — последнее дело и потому город они решили миновать.

Утро встретили, выходя на дорогу, что тянулась от города дальше, вдоль Лестницы, к предсказанному всеми обрыву. Полей стало меньше, потянулись невысокие холмы, заросшие дикими травами.

Пройдя еще немного, они заметили сгорбленную серую фигуру на лугу, неподалеку от дороги.

— Эй, старик! — крикнул Кан-Тун, уперев руки в бока.

Человек на лугу обернулся к ним и стало заметно, что в руках его была коса, слишком тяжелая коса, для иссохших рук.

— Что вам, сынки?! — спросил он, напряженно вглядываясь в людей на дороге.

— Эта дорога ведет к концу Лестницы?! — крикнул Кан-Тун, поморщившись от обращения «сынки».

— А что же вы неприветливые такие, ребятки? — проговорил старик. Тихо проговорил, но каждый его услышал, словно был в двух шагах, — здоровья бы пожелали, да помогли бы, а я уж вам обсказал бы все как есть.

— Старик! — зашелся принц, — тебе задал вопрос не грязный простолюдин, а светлый принц, и ты должен ответить!

— Погоди, светлый принц, — вдруг проснулся Крын, — ты уж того… не серчай… стар он больно… а скотина все ж есть просит… погоди, помогу я ему.

Он грузно направился вдоль малой лощинки к старику, подминая травы луга.

— Стой! — приказал принц, — когда ты помогать собрался, за нами уже погоню, может быть снарядили! Времени нет!

— Остынь, — хлопнул его по плечу Итернир, одобрительно глядя на не обернувшегося Крына, — может снарядили, а может и нет. Может они только сейчас заснули, как следует. Да и нам отдохнуть бы не мешает. Это ж я никак выспаться не могу! Чуть ночь, так дела неотложные! Давайте-ка привалим!

И он тоже направился через луг к старику. Ригг, не раздумывая, пошел следом, а Ланс повернул с дороги, как будто, дорога делала здесь поворот. Ничего принцу не оставалось, как идти вслед за ними.

Крын уже вертел в руках косу старика.

— Что-то вроде того… — озадаченно глядел он на нее, великовата ж она тебе… дедушка. А?

— Главное, милок, тебе впору, — щурил старик в ответ глаза, окруженные лучиками морщин.

— Уж отбита славно… — остался доволен Крын косой, скидывая рубаху, — Э-эх! Как же вы тут без росы-то?! — воскликнул он и затянул во всю мощь своей широкой груди:

Как по зорьке на заре, Да по чистой по росе, Выходи-или косари…

Косил он красиво. Широко, удало. Тело его не было перевито мышцами, но было налито какой-то особой силой. Неодолимой мощью отзывалось на каждое движение косы. Чуть придерживал косу на отлете, далеко отнеся ее вправо, а потом одним мощным широким движением, под шаг левой ноги, охватывал полукруг, прижимая пяту косы к земле, и полоска травы покорно ложилась на землю. Шаг правой, новый замах, чуть придержал косу, на краткий, неуловимый миг, и вновь ложится на землю скошенная трава. Широкая полоса снятой под корень травы тянулась за ним, а стена еще стоящих сочных стеблей все отступала и отступала.

Даже Ланс молча замер, глядя на такую работу, словно слышал красивую, душевную песню.

— До коль твой покос, дедушка? — выкрикнул Крын, под очередной взмах.

— Прямо, так до распадочка, а вправо — до лощинки, одобрительно покачал головой дед, глядя на движения парня, потом повернулся к его спутникам, — эк, как чисто-ровно идет, как бритвой срезает. Опосля него не то что на отаву ничего не останется, три года трава расти не станет. Давненько таких косарей здешние луга не знали.

— Ладно, старик, — прервал принц, — трава тебе будет, говори, где дорога?!

— Больно ты, сынок, все ж торопкий. Обожди маленько, отдохни, поди, давненько глаз не смыкал?

— Ты старик… — начал было Кан-Тун.

— Погоди, — оборвал Итернир, укладываясь на землю, расстелив свой плащ, — не горячись, денек-то, и правда, что-то долгий выдался. Эх, боги, я ж две ночи не спал! Да и вообще… — вдруг вспомнил он, — как к тому лесу под стеной вышли, так все поспать по-человечески не удается! Давай-ка вздремнем, пока парень докосит.

И уснул. Крепко. Так что принцу осталось только гневно хватать ртом воздух. Добро улыбаясь, прилег и Ригг, а старик лишь все качал головой, одобряя принятое за принца решение. Тот сделал, было, еще пару попыток добиться ответа от деда, но тот все так же житейски улыбаясь, советовал отдохнуть с дороги.

— Вот и все, дедушка, — раздался над ухом Итернира сочный бас Крына, — готово…

— Что это готово? — потянулся Итернир, — ты же только начал!

Однако, когда он огляделся, все вопросы отпали сами собой. От дороги и через спину холма тянулся, словно стриженый, луг с ровными валками скошенной травы.

— Ну ты, Ёнк тебя задери! — восхищенно почесал он затылок, — ну нет мне сна на этом свете! — после чего провел, зевая, рукой по лицу и возмущенно воскликнул, — кто пьянствовал вчера с моей рожей и помял ее?!

Ригг улыбнулся, Кан-Тун поморщился, Крын озадаченно поглядел, а Ланс, как водится, и ухом не повел.

— Спасибо, сынок, выручил, — меж тем поблагодарил за работу старик, — теперь и разговоры поразговариваем и подхарчеваться не грех.

— Ой, дед, неужто ты нас поесть угостишь? — обрадовано удивился Итернир, — только я, что-то ничего съестного у тебя не видал.

— А рядом с тобой, котомка-то, — с хитрым своим прищуром ответил дед, — гляди внимательней.

Оглянувшись, Итернир и, правда, обнаружил подле себя котомку.

— Ведь не было котомки? — совершенно серьезно спросил он, передавая ее старику.

— Может и не было, — качнул седой головой старик, — а может и была.

Ригг в ответ улыбнулся, как будто, с пониманием.

— Вот, поглядим, что вы наработали, — проговорил старик, вынимая из котомки сверток льняной ткани.

Он положил сверток на землю, откладывая пустую котомку, и начал его разворачивать. Путники, оценив размеры свертка, слегка приуныли. Собственные их съестные запасы на этот момент уже просто отсутствовали. Однако, когда ткань, оказавшаяся скатертью, была развернута, обнаружился и каравай душистого хлеба, и добрый шмат сала с чесноком, и овощи, и братина парующей вареной картошки, и высокий, широкий кувшин, полный до краев.

— Угощайтесь, добры молодцы, — повел рукой старик над скатертью.

— Спасибо, дедушка, — подсел Ригг.

— Угу, — быстро набил рот Крын.

Принц, чуть кривясь от неэтичности сервировки, все же тоже приступил к трапезе, как и Ланс, глаза которого время от времени цепко поводили вокруг, хотя и не замыкаясь на наблюдении.

— Откуда? — удивился Итернир, не спеша есть, — в этих местах же все это не растет!

— Милостью богов, молитвами да своими руками, — развел сухими ладонями старик.

— А это, случаем, не исчезнет, так же, как появилось, подозрительно спросил тот.

— Раз созданное, бесследно не исчезнет, — прищурился дед, ешь, не бойся, милок, проводить тебя по ту сторону я всегда бы успел.

— Верно, — вздохнул тот, — Эх! Один раз живем!

Еда была на славу. Картошка в меру проваренная, сало в меру просоленное.

— Ну, старик, теперь говори! — приказал Кан-Тун, подцепляя ломоть сала кончиком своего кинжала.

— А чего говорить, — пожал плечами старик, — дорога здесь одна. Как пойдете по ней, так скоро и ватажники вас встретят, а опосля них, и Лестница к концу подойдет. Это просто. Не о том ты меня, добрый молодец спрашиваешь…

— Я принц крови, — вскипел Кан-Тун, — и изволь обращаться ко мне не иначе как «светлый принц».

— Ага, сынок, не иначе, — кивнул старик, изображая крайнюю услужливость.

— Скажи, дедушка, — спросил Ригг, — неужель Лестнице и впрямь конец здесь?

— Это кому как, сынок, — прищурился дед, — иной и в ровной дороге обрыв видит, а иному и скалы торной тропой кажутся.

— Так есть дальше путь, дедушка, — пророс надеждой Ригг, — или нет? Скажи, будь ласков. Мне очень надо до верху добраться. Мать у меня внизу. Совсем плохо ей.

— Не знаю молодец, не знаю.

— Ну, проходил кто до нас дальше, али как? — настаивал Ригг.

— Проходил ли, нет ли. Давно дело было. Помню был один. Правда плохо помню… жрец! Точно! Их с дюжину было. Все в белом пришли на обрыв полюбовались, поколдовали чего-то и улетели, опосля, правда, возвернулись женщин умыкнули, опять чего-то поколдовали, поплясали и ка-ак сиганули! Так и не было видно до сих пор.

— Странно, — сказал задумчиво принц, — отчего же в замке нам ничего никто не сказал.

— Это в каком же замке? — поглядел старик прямо на солнце, чуть только прищурив глаза, — это где братья-то твои? Так их в ту пору здесь и вовсе не было.

— Скажи, старик, — спросил принц, напряженно вглядываясь в холмы вокруг, — что это там за развалины?

— Где, милок? — подслеповато оглянулся дед.

— Вон, дальше по дороге, слева, — указал Кан-Тун рукой, — и называй меня «светлый принц»!

— Ошуюю-то? — переспросил дед, — так то башня была.

Все остальные, кроме невозмутимо жующего Ланса попытались разглядеть, что же такое увидал принц. Не так далеко, на верхушке холма, что был чуть выше прочих, виднелись серые камни развалин.

— Какая башня, — подозрительно спросил Кан-Тун.

— Обнакновенная, — ответил старик, как будто объяснял, какого цвета небо, — их тут тогда много было, они Нижнее Княжество от Верхнего Герцогства хоронили.

— Тут раньше было княжество? — еще подозрительней спросил принц.

— Да тут вообще много чего было. Всего и не упомнишь…

— А почему, — с нотками гнева поинтересовался Кан-Тун, — мне в замке говорили, что до принцев здесь ничего не было?

— А память людская шибко странная штука, милок, — пожал плечами старик, — помнит только то, на что высочайший указ есть.

— Тут что же, — улыбнулся Итернир, — даже помнить запрещают? Это что у тебя в кувшине?

— В кувшине-то? Взвар медовый, да ты пей, не стесняйся, тут на всех хватит.

Итернир сделал пару добрых глотков и поставил кувшин обратно, но тот остался по-прежнему полон до краев.

— Ух, ты, — пробормотал только он и основательнее приложился к душистому напитку.

Однако, когда он вновь отставил кувшин, напитка в нем не уменьшилось.

— Лихо! — утерся рукавом Итернир, — про его бездонность ты тоже ничего не скажешь?

— А что говорить, — пожал плечами старик, — Керен велел делиться плодами земными. А про память… Кто же запретить помнить может. Рассказывают просто как на самом деле все было, вот и есть новая правда, добрый молодец. Ну и ладно, молодцы, в путь вам пора. Уж берите, со скатерки, чего унести сможете, меду отлейте, у меня не убудет, да и ступайте поздорову.

Путники быстро собрались, пополнив свои дорожные мешки, но скатерка как ломилась от яств, так и оставалась полна. Только Крын, озадаченно застыл столбом, глядя на скошенный им луг.

— Что, сынок, дума тяжелая? — участливо спросил старик.

— Так… это, не пойму я… — проговорил тот, — на кой тебе, дедушка, сено, ежель круглый год скотина пастись могет?

— А это, брат, так мир устроен, — ответил Итернир, беря его за рукав, — совсем не все, что надо сделать, имеет смысл. Верно?

— Верно, молодец, — ответил старик и исчез.

И исчезновение его не сопровождалось никаким звуком. Он пропал, не будто растворился в воздухе, а просто был и вот его нет, а кругом все так же шелестел в луговых травах ветер.

— Да он колдун! — воскликнул принц.

— Догадался, — усмехнулся Итернир, — умен не по годам!

Едва они отошли по дороге на сотню шагов, как Ригг остановился, внимательно посмотрел на окрестные холмы, потянул носом воздух и серьезно сказал:

— За нами кто-то идет.

— Может, тот колдун? — спросил Кан-Тун.

— Нет, — качнул головой Ланс, — Рейнар.

— Кто? — не понял принц.

— А-а, это наверное, тот охотник за головами, — хлопнул себя по лбу Итернир, — лихо!

— Что же делать? — попытался обсудить ситуацию принц.

— Можно ничего, — спокойно ответил Итернир, — только когда-нибудь, мы все-таки уснем и тогда нас — чик! И все! Не боись, тебя не больно зарежут.

— Я повелеваю вам! — повелел тот, — Я повелеваю убить его!

— Это наверное, непросто, — задумчиво сказал Ригг, и добавил, он-то, наверное, хитрый…

— А-а! — обрадовано воскликнул Итернир, — тогда все действительно просто! Надо его обмануть!

— Как же его? — напрягался Ригг, принимая возгласы собеседника за чистую монету.

— Оставить одного, — проронил Ланс, — слабого.

— Ага! — подхватил Итернир, — он его чик! А остальные смотаются! Голова! Хотя, дело говоришь. На живца поймаем. Одного кинем, тот его слопать захочет, а тут вы, с Риггом ему по загривку! Ловко. Кого пошлем?

— Если слабого, — без обиняков начал Ригг, — тогда Крына, или меня, или принца… светлого принца.

— Не, брат, — хлопнул его по плечу Итернир, — ты никак не слабый ты ж к этому самому Рейнару так подкрасться в траве сможешь, что тот и мяукнуть не успеет. Нет, надо принцу идти, нашему светлому. Или Крыну. Хотя нет, если их пошлем, он обязательно что-нибудь почувствует. Надо мне идти. Или Лансу. Или тебе, Ригг. Хотя нет, Ланса он испугается. Его, наверное, и сам Ёнк боится.

— Тогда иди ты, — вновь повелел принц.

— Похоже, так и поступим, — решился Итернир, — ты Ригг, как только я от вас отойду, лук свой готовь. На тебя одного вся надежда. Только надо бы так мне идти, чтобы он не мог одновременно за вами и мной наблюдать.

— Это-то просто, — сказал Ригг, — ежели ты к башне пойдешь, он никак за нами следить не сможет, и за тобой одновременно. Ты ж за холм зайдешь. Вот.

— Ну, ребятки, — подытожил Итернир, — не поминайте лихом, вспоминайте словом добрым, — сказал и добавил так громко, чтобы было хорошо слышно, — Ну и идите! И проваливайте! Больно надо! Я дальше сам! Дойдет лишь один!

Остальные потоптались немного, а потом все быстрее зашагали прочь по дороге. Итернир подождал немного, постоял, подумал и осторожно пошел через луг к руинам башни.

От старой башни почти ничего не осталось. Фрагмент стены, со стороны дороги и широкая россыпь серых грубых камней. Все обильно заросло травой и казалось, что эти руины не таят уже никаких загадок и тайн. Они казались какими-то «потухшими».

Итернир забрался внутрь и сел спиной к внутренней стороне уцелевшей стены, так, чтобы, подкрадываясь к нему, охотник не мог бы следить за остальными спутниками.

Медленно тянулись мгновения. Итернир вытащил меч из ножен, положил его на колени, не ослабляя пальцы на рукояти. Спустя еще несколько мгновений пришлось признаться самому себе, что он боится. И нешуточно. Охотник мог оказаться искуснее его спутников. Или они могли уйти и тогда его подкараулят и точно убьют. Ни разу, за всю жизнь, он не рассчитывал на такой конец. И о чем более всего сожалел, так это о том, что тот самый Рейнар не производил впечатления человека разговорчивого и, судя по всему, просто убьет его. Даже не поздоровавшись.

Внезапно раздался резкий шип, глухой удар и сверху навалилось тяжелое плотное тело. Он вздрогнул и резко скинул с себя нападавшего.

Сейчас перед Итерниром лежал на земле, опрокинутый на спину давешний охотник за головами. Он был все в том же темном костюме с обнаженным коротким мечом в руке. Глаза чуть прищурены, черты лица решительно напряжены. Наверное, ему сопутствовала удача и был он полностью уверен в своих силах, зная высокую цену себе и своему мечу. И жил он, наверное, долгую жизнь, и было ему что вспомнить и что забыть, но сейчас он лежал на земле, а меж бровей торчало древко стрелы.

Мгновенно возник рядом Ланс с копьем наперевес. Посмотрел, потом залез на стену и помахал руками.

— Иду! — донесся возглас Ригга.

Спустя несколько кратких мгновений он подошел к руинам.

— Боги! — воскликнул он, глядя на убитого, даже чуть пошатнулся, лицо осунулось, и прислонился к стене, — Боги! Сдаля-то таким маленьким казался. Я его даже человеком не чувствовал. Простите, боги! Прости, Рейнар. Ты уж меня извини…

— Э, парень, — встревожился Итернир состоянием Ригга, — ты чего?

— Он убил человека… — шевельнулись губы Ланса, который стоял застыв, словно статуя.

— Вот что? — удивился Итернир, — всякое бывает. Забудь, парень. Все когда-то бывает в первый раз.

— Нельзя убивать человека, — глухо проговорил Ригг в себя.

— Ага, — подхватил тот, — а этот, ты думаешь, об этом знал? Да ты же мне жизнь спас!

— Это же не первый, я же тогда… в лесу… — не унимался Ригг, и глаза его несли боль и тоску.

— Это жизнь, парень, — похлопал его по плечу Итернир, — жизнь. Если бы не ты его, тогда он бы тебя. И всех нас. Это надо зачем-то этой проклятой Лестнице! Что же она прячет, если чтобы пройти по ней тебе приходится такое переносить? Ничего, парень. Пройдет. Поднимайся.

Ригг принял протянутую Итерниром руку и поднялся на ноги. Еще раз взглянул на убитого и поклонился ему в пояс.

13

К вечеру они дошли до конца ступени. Следующую ступень отделяло малое подобие Стены. Невысокий скальный обрыв, в два человеческих роста, зато ровный, словно обрезанный ножом. Он был значительно менее истрескан, в отличие от Стены, которую спутниками приходилось штурмовать двумя днями раньше, однако взобраться на него не составило для них особого труда, и перед путниками предстала панорама очередной негостеприимной ступени.

Вперед, сколько хватало глаз, тянулась серо-бурая равнина, усеянная мелкими камнями. Слева виделись обрывистые, изломанные и острые скалы, смотрящие через пустошь на гряду таких же, хотя и значительно менее плотных утесов справа. Подле скал слева, примерно в тысяче шагов виднелся небольшой замок. Действительно небольшой и донельзя бедный. Деревянная ограда на валу, да одно большое строение внутри. И ни одной башни.

Пейзаж внушал чрезвычайно унылое впечатление полным отсутствием травы, деревьев и вообще чего-либо живого.

— Ну что, — весело спросил Итернир, — двинулись?

— Куда? — насторожился принц.

— Дальше, естественно, — удивился Итернир.

— Может быть, — неуверенно начал Кан-Тун, — стоит зайти в замок, все-таки вечер и неплохо было бы отобедать…

— Поспешать бы надо, — задумчиво сказал Ригг, — полагаю дальше идти надо бы.

— Слушай, — повернулся к принцу Итернир, — тебе мало своих родственников в предыдущем замке? Думаешь, здесь все будет по-другому? Судя по тому, что тебе рассказывали, здесь собрались отпетые бандиты и грабители, и не думаю, что им есть резон принимать нас по-хорошему.

— Я бы все-таки пошел.

— А мы — нет, — утвердил Итернир и обратился к остальным, правда, ребята? Пойдем, оставим пустое богам.

Они двинулись вперед, намереваясь обойти замок стороной. Однако, не прошли они и сотни шагов, как от замка раздался резкий свист, ворота распахнулись, из-за них высыпала наружу гурьба людей, а один из них побежал им наперерез. Путники остановились в ожидании.

Человек подбежал поближе, и они заметили, что тот был в нагруднике и при мече. Остановился, широко и приветливо улыбнулся и, отвесив шутливый поклон, проговорил:

— Вас приветствует на своей земле атаман Ватаги Тирмен Могучий и приглашает вас разделить с ним вечернюю трапезу! Пошли за мной, я провожу вас!

Он развернулся и зашагал к замку.

— Что-то мне кажется, — тихо проговорил Итернир, — что где-то я это все уже видел…

— Может, не пойдем? — неуверенно спросил принц.

— Похоже, уже поздно, — очень уверенно сказал Итернир, и добавил, — если мы не хотим драки. Ведь мы не хотим драки?

Когда добрались до ворот замка, вооруженные люди в доспехах обступили их, радостно улыбаясь и хлопая по плечам. Всей гурьбой их повели внутрь одного, зато большого дома внутри ограды, который хотя и имел стены, сложенные из камня, но крыт был все же сухой травой. Кан-Тун, разглядывая великолепие местной архитектуры лишь нос воротил.

Их провели внутрь постройки. Практически все место внутри занимал один длинный зал. Низкий потолок, вдоль стен — лавки, устланные лохматыми шкурами, на стенах развешано великое множество всяких полезных вещей, доминирующее положение среди которых занимало оружие, а дальняя часть помещения была отгорожена теми же шкурами и холстом. В центре залы тянулся грубый стол, а над очагом в правом дальнем углу на вертеле жарилась истекающая соком туша. Запах чадящих факелов и ароматы непроветриваемого холостяцкого жилища отбивали всякое желание считать этот дом чистым и уютным.

Вооруженные бородатые и не совсем мытые хозяева, а их здесь было около сорока человек шумно рассаживались за столом. Путников усадили по правую руку от человека, сидящего во главе.

— Я приветствую вас, изгнанники! — громко и густо сказал человек, сидящий во главе стола, — вы объявлены вне закона на нижних землях, значит, вы друзья верхним землям. За новобранцев!

Остальные воины дружно подхватили тост, осушив кубки и рога с напитком, ничуть не отличающийся ни качеством, ни запахом, ни крепостью от того, что подавали в предыдущем замке. Принц почувствовал надвигающуюся дурноту.

— Я рад видеть, — продолжал глава Ватаги, — что среди нас принц крови. А это значит, что у наших врагов не все в порядке, если самых дорогих родственников они прогоняют за порог! И даже, может быть, не все в порядке с головой! За наших врагов!

Эта здравица была встречена еще более одобрительными возгласами и еще более громким плеском местного пойла.

Окинув зал взглядом, принц поразился пестроте хозяев. Здесь были парни выглядящие, словно только что оставили грабеж на большой дороге, и люди, чьи доспехи удивляли тонкой работой. Здесь соседствовали заросший косматый старик, с безумным взглядом и молодой еще человек, с выправкой благородного рыцаря. Но больше всего принца удивило, что среди этих людей находятся женщины. Их было всего шесть и все были под стать мужчинам. Плечистые, не расстающиеся с оружием, громогласные и в доспехах. Особое внимание привлекала одна из них, чья голова была увенчана ярко рыжей косматой шевелюрой. Она сидела на коленях седого человека с невероятно могучими плечами, яростно вгрызаясь в кость с клочьями мяса, раздавая кругом столь же звонкие оплеухи одним, сколь откровенные взгляды другим.

— Я забыл представиться, — вновь заговорил главный в этом сборище, был он среднего роста и телосложения, но отличался от прочих тем, что был гладко выбрит и коротко подстрижен, его лицо имело скругленные, мягкие черты и, если бы не сломанный нос, шрамы на щеках и крупные оспины, могло бы казаться открытым, — я и есть атаман Ватаги Тирмен. Мои скромные друзья прицепили мне скромное прозвище «Могучий», но это не более чем шутка, — сказал он и смял в руке стальной кубок.

Аудитория радостно заржала. Кан-Тун чувствовал себя здесь как-то не уютно. У него создалось устойчивое впечатление, что попал в самое разбойничье логово, однако Итернир чувствовал себя здесь как дома.

— Мы также рады приветствовать хозяев этого славного замка, начал он, подняв полный кубок, — наводящего ужас на слабосильных жителей нижних земель, ошибочно полагающих, что их имущество принадлежит им, а не вам! За славу сильных!

Тост был встречен грубым одобрением и почти звериным хохотом. У принца мелькнула мысль, что Итернир специально завел их сюда, чтобы погубить.

— И со своей стороны, я бы хотел представить своих путников почтенным хозяевам, — продолжил Итернир, — Кан-Тун, принц крови! Крын с Малого Ручья! Его добродушие столь же велико, как сила в его руках! Ригг с Ясной Поляны! Его улыбка бьет так же точно как и его стрелы! Ланс Безродный и пусть не обманет вас его спокойствие! И, наконец, я, ваш покорный слуга, Итернир и пусть не спутаете вы мой наряд бродячего жонглера с нарядом шута!

— За здоровье почтенных гостей! — заголосил бородатый воин с веселым взглядом.

И все выпили еще раз.

— Ну, — начал говорить Тирмен, — видать, пора мне и объяснить, наше радушие и происхождение.

Хозяева закачали головами, послышались одобрительные возгласы:

— Ага! — радостный шум.

— Давай! — громкий возглас.

— Пора бы! — нетерпеливое восклицание.

— Вмажь им! — азартный вскрик.

— Идиот, это позже! — строгий окрик.

— А-а! — разочарованный голос, — Понятно!

— Здесь нас сорок восемь человек, и все мы когда-то были объявлены вне закона на нижних землях и изгнаны, когда выбрали вольницу вместо полей принцев, — начал атаман, — потому здесь собрались люди самого разного происхождения и самые лучшие люди! Так?

— Верно! — дружно подхватили остальные.

— Глядите, вот Ларинт, герой Южной Башни! — из-за стола поднялся пожилой человек с длинными ухоженными седыми волосами и бородой, закованный в латы, внушающие доверие, словно скала, он приложил руку к панцирю и коротко поклонился, — Ты, принц должен бы помнить его!

Кан-Тун действительно помнил. Этот человек, оставшись один из гарнизона Южной башни, самой крайней в цепи оборонительных сооружений против Затирны, выдерживал приступы врагов целую ночь. Когда подоспела подмога, дверь и лестницу наверх башни обнаружили доверху заваленной трупами, а его самого обессиленного, изрубленного в куски, но живого и яростного. Отказавшись от помощи, он вскочил на коня и долго еще летел впереди погони по следам уходящего врага. «Вот, значит, как он закончил, кто бы мог знать?»: подумалось принцу.

— Некоторые из нас, — продолжал атаман, — объявлены вне закона дважды, — и тут его слова были прерваны злорадным ревом, — здесь, на Лестнице, и там, внизу. Вашим, любезный принц, папашей! Сто утесов ему в задницу! Верно, ребята?!

— Точно!

— И Лестницу туда же!

— Хрен ему на рыло!

— Чтобы помнил!

— Среди последних, — сказал Тирмен, когда страсти чуть улеглись, — я сам и несколько моих друзей, с которыми мы бежали от длинной руки закона сюда, наверх. Слава закону!

— Слава! — подхватили все, и громче всех орал Итернир.

— Он там, а мы тут! — прокричал при этом он, и был бурно одобрен.

— Здесь мы все равны, — заканчивал атаман, — и вольны делать, что пожелаем. Но! — он поднял вверх палец, и вмиг воцарилась тишина, — в наши ряды принимаются только достойные! Верно?!

— Правильно!!! — дружный рев глоток, и тут же тишина лица внизу замерли, тая в глазах радостное ожидание чего-то очень, по-видимому, приятного.

— Только достойные будут приняты в наши ряды, — заключил атаман, — и это необходимо доказать! Пусть будет испытание!

— Испытание!!! — радостно завопили остальные.

Нехорошие предчувствия кольнули всех спутников, кроме безмятежно улыбающегося Крына и безразличного Ланса. А между тем столы мигом убрали с середины зала, и хозяева обступили гостей кругом.

— Кто из вас будет первым?! — громко спросил Тирмен, выйдя в центр круга с темной полоской ткани в руках.

— Для чего? — решился задать вопрос опешивший, как и остальные, Итернир.

— Все просто, — ухмыльнулся Тирмен, — вся процедура — лишь формальность. Верно?!

— Точно!

— Ага!

Послышались возгласы и грубый злорадный гогот.

— Все вы уже приняты в наши славные ряды, но, сами понимаете, жизнь наша скучна и сурова и я не могу лишать своих парней маленьких приятных представлений. Итак! Все вы выйдете по одному со своим оружием на поединок против нашего человека! До первой крови! Помните об этом! Выстоите достойно — вы с нами! Нет — все равно с нами!

Хозяева вновь заржали. Их смешливость начинала утомлять.

— Сегодня от нас выходит Рэнгар Дикой!

Хозяева встретили это восклицание громкими криками и потрясанием оружия. В круг вышел высокий парень со стриженными светло-русыми кудрями. Ноги были обмотаны мохнатыми шкурами до колен, и кроме этих шкур и темных штанов из грубой ткани одежды на нем не было. Обнаженный торс гордо демонстрировал остальным косую сажень в плечах, тонкую талию, и устланную пластинами мышц широкую грудь.

— Да у него руки — как принцевы ноги, — пробормотал Итернир.

Рэнгар поднял вверх руки, потрясая широким, но коротким, двуручником и был встречен бурей радостных и приветственных криков.

— Итак, кто из вас будет первым?! — повторил вопрос Тирмен.

Спутники переглянулись. Итернир переводил взгляд с одного на другого, но взглянув в глаза Ланса, остановился. Несколько коротких, словно миг, и долгих, словно вечность, мгновений они смотрели друг другу в глаза. Наконец, Итернир спросил:

— Пойдешь?

Тот кивнул.

— Бросайте эти телячьи нежности, парни! — свысока воскликнул Тирмен, — «Пойдешь? Не пойдешь?», мы ждем потехи, а не высокородных страданий!

И вновь хозяева замка засмеялись и закричали. Такая бурная радость по каждому поводу утомляла.

Ланс, оставив перевязи с ножами, меч в ножнах, и кинжалы Крыну, вышел в круг, сжимая копье. Остальные спутники отошли на край круга.

— Однако!.. — громко сказал Тирмен, и чуть понизив голос, добавил для ватаги, — сейчас будет самое интересное. Однако!.. - снова повысил он голос, — есть еще одно ма-аленькое условие. Гостю мы завяжем глаза!

С этими словами он подошел к Лансу и завязал ему глаза темной повязкой.

— Бой! — резко выкрикнул он, выходя из круга.

Рэнгар нехорошо ухмыляясь, начал подходить к Лансу.

— Это как же ж он теперь-то, — ужаснулся Ригг, и ринулся было на помощь, но был тут же удержан Итерниром.

Однако, Ланса, судя по всему, завязанные глаза нисколько не смутили. Он так и остался стоять в центре круга, только чуть пригнулся, чуть согнул ноги в коленях и взял копье наперевес двумя руками. И замер.

Рэнгар пошел вокруг него, заходя за спину. Остальные шумно подбадривали его, стучали оружием о доспехи, топали и скандировали его имя.

Обойдя полукруг, грубо улыбаясь, Рэнгар потянулся было кончиком меча к спине Ланса, очевидно, намереваясь «пощекотать» того, но в этот момент застывший недвижимой глыбой Ланс начал двигаться. Одним резким, неуловимым движением развернул копье наконечником назад и обеими руками всадил его в живот Рэнгара как раз в основание грудной кости, так, что каленая сталь вышла из спины. И тут же освободил оружие.

Рэнгар успел удивиться и умер. Тут же гневно взревела толпа, обступая гостей, а Ланс как был, в повязке, так и прыгнул к своим спутникам, и замер, красноречиво покачивая окровавленным копьем перед носом самых ретивых.

— Назад! — раздался в тот же миг окрик.

— Назад! — вышел в круг Тирмен, пытаясь остановить и успокоить своих людей, — Спокойно! Они — гости! Всем шаг назад!

— Отдай их нам, Тирмен! — тяжело проговорил дюжий бородач, — я их кишки на кулак намотаю и…

— Назад! — свирепо перекрыл могучим криком Тирмен начавшиеся пререкания, — жизнь гостя священна! Кроме того, он победил в честном поединке! Ты думаешь это не так?!

Бородач неопределенно качнул головой. Тирмен удовлетворенно кивнул головой, потом поглядел на готового ко всему Ланса и, заметив, что тот словно не замечает, что глаза все еще завязаны, спросил:

— Или, если ты недоволен, выйди против него, один на один! Ну как?!

Бородач прорычал что-то недовольное, но попятился и отступил назад.

— Ну, ребята, что же вы, — укоризненно покачал головой Тирмен, обращаясь к гостям, — мы же к вам по-доброму, со всей душой.

— Ага, — в полголоса подхватил Итернир, — меня окружали милые, добрые, симпатичные люди… медленно сжимая кольцо.

— В общем, ваш парень… — Тирмен осекся, посмотрев еще раз на Ланса, — конечно победил, но, сами понимаете… в общем, вам придется покинуть этот кров.

— Да ясно все, — лихо ответил Итернир, — дело-то житейское, мы пойдем, в общем. Не поминайте лихом и все такое.

Потом он повернулся к спутникам и добавил вполголоса:

— Главное — перекусить успели.

— Если пойдете на нижних землях вниз по реке от города, напутствовал их Тирмен, — то там будут козопасы в холмах. Тоже отчаянные ребята. Попытайте счастья у них.

— Ладно, — попрощался Итернир, — не поминайте словом недобрым, не держите на нас зла, спасибо за все.

Поблагодарили хозяев и Крын с Риггом от порога.

— Как ты ловко того парня замочил, — восхитился Лансом Итернир, когда они чуть отошли от гостеприимного замка, — как это ты вслепую-то?

— Надо слушать ветер, — проронил тот.

— А-а, — удовлетворенно протянул Итернир, — тогда все понятно! Раз ветер, тогда конечно, и даже что пожалуй.

После чего пихнул локтем улыбнувшегося Ригга и подмигнул:

— Понял? Мотай на ус! Кстати, куда теперь? — спросил он у всех сразу.

— Думаю, дальше бы надо, — прямо сказал Ригг.

— Другие предложения будут? — осведомился Итернир у остальных, — а то вроде бы как уж закатная пора.

Но даже принц промолчал.

— Ну, дальше, так дальше.

Дальше Лестницы действительно не было. Она обрывалась, уходя из-под ног отвесным утесом, в бездну. Покрытая крупными трещинами грудь утеса тянулась вниз шагов на три сотни и обрывалась. Земля лежала внизу огромным ковром, бескрайним с темной зеленью лесов и светло-зелеными лугами. Крохотными равно ничтожными казались отсюда и лачуги деревень и дворцы городов. А у горизонта опускалось в облака солнце, окрашивая высокое небо в розовый цвет. Небо здесь было просторным и огромным. Оно было всюду. Казалось, спутники висят на скальной плите посреди неба. От высоты захватывало дух, и кружилась голова. И добавляло ощущения нереальности то, что спустя пару сотен шагов впереди лестница продолжалась! Молочно-белые ступени от небольшой узкой площадки, висящей в воздухе, поднимались вверх и терялись в высоте.

— Колдовство! — восхищенно проговорил Итернир.

— Мара, — сказал Ригг.

— Эта… ух, ты… — пробормотал Крын.

— Наваждение… — убежденно заключил Кан-Тун.

Ланс, казалось, был потрясен менее всех. Уже сейчас он с выражением полного безразличия ковырял носком сапога край скалы.

— И все же, — сказал принц, когда потрясение чуть отпустило, все остальные были правы, — Лестницы дальше нет.

— Как же ж нет? — суетливо и безнадежно заспорил Ригг, — как же ж нет?! Когда вон же она! Разве ты не видишь?

— Видеть-то ее и я вижу, — вздохнул Итернир, — да как же нам на ту-то сторону добраться, ты, часом в птицу оборачиваться не умеешь?

— Нет! — отчаянно ответил Ригг, — но те же жрецы… они же смогли!

— Сам понимаешь… — развел руками Итернир и последовал примеру Ланса, который давно уже сидел на земле, смотря на уходящую вверх ослепительно-белую Лестницу, — жрецы…

— Может быть, — предположил Кан-Тун, — стоит помолиться богам? Может они ждут этого. Надо, наверное, просто покориться воле их у этого последнего, наверное, порога и они примут нас.

— Ну давайте, — скептически ухмыльнулся Итернир, — а я погляжу.

Однако Ригг с Кан-Туном действительно попытались молиться. Принц достал меч и кинжал, и, положив их на землю, что-то горячо шептал им и доказывал. А Ригг встал на колени и, закрыв глаза, быстро шевелил губами, сцепив руки.

Один только Крын не успокоился. Он внимательно осматривал край обрыва, скалу под утесом и камень до обрыва. Оценивающе глядел на другую сторону Лестницы и, как будто, рассуждал сам с собой.

— Ты чего, это, Крын? — спросил не без ехидства Итернир, заметив его напряженное серьезное лицо, — ты что ли думаешь?!

— Мыслю, — ответил Крын напряженно, — мост надо ладить…

14

— Да вы сумасшедшие! — рокотал Тирмен под хохот ватаги.

— Нет, ты не понял, — вновь утомленно начинал объяснение Итернир, он и без того устал от споров, когда Ригг подхватил идею Крына, вместе они уговаривали Итернира, а уже потом они спорили с принцем, — этот парень… в общем, у него отец — плотник. Он этих мостов понастроил… Главное, дерево внизу добыть, а потом все вместе дальше пойдем.

— Это сумасшедшая затея, — упрямился Тирмен, — у вас же ничего не получится. Как вы достанете дерево? Принцы же вам головы порубят, как только узнают про вас, а тут еще обоз…

— Да очень же просто, — убежденно вступал Ригг, — да ежели все вместе… всем миром. Да сколь же тут люда, который осел! Да они же как только прознают, что путь дальше открылся подмогнут! Обязательно! А уж всем миром!…

— Пустое! — безнадежно махнул рукой атаман.

— Да ты сам не пойдешь, — не сдавался Итернир, — так хоть людей дай. Из твоих лихих молодцов наверняка же есть такие, которые дальше пошли бы!

— Никто не пойдет, — убежденно и тяжеловесно отрезал Тирмен, нехорошо напрягшись.

— Да ты ж их даже не спрошал, — укорил Ригг.

— Нечего спрашивать, — сказал атаман, — а впрочем. Ну, молодцы, пойдет кто с этими проходимцами?

Ватага приумолкла, задумалась. Задние ряды подернулись шумком.

— Не, — раздались голоса, — без тебя никуда…

— Кто они такие, а кто ты…

— Это еще неверно все…

Но больше было тех, кто промолчал.

— Ясно, — облегченно осведомился Тирмен у спутников, ступайте, здесь вам помощи не будет. Да и ребята мои обиду еще помнят. Шутка ли, в тот же вечер заявились!

— Ну ладно тогда, — понял Итернир безнадежность уговоров, пошли, ребята.

— Постой, — вдруг остановил его Кан-Тун, ранее молчавший, и обратился к атаману, — ты замок принцев взять хочешь?

— Объясни, — попросил атаман, чуть заинтересовавшись.

— Замок моих родственников, когда там малый гарнизон будет, взять хочешь?

— Как?

— Мы снарядим обоз, созовем людей, из замка вышлют солдат, четко объяснял Кан-Тун, и слова его были полной неожиданностью для его спутников, ничего такого они ранее не обсуждали, — и тогда вы ударите по замку. Они отзовут солдат, вы к тому времени уйдете с добычей, а мы с обозом проскочим.

— Ловко ты родственничков сдать решился, — задумчиво ответил атаман, видно было, что затея взять замок ему нравилась, но что-то все-таки смущало его.

— Так что? — поторопил его принц.

— Ладно, — еще не совсем уверенно ответил Тирмен, — пришлете гонца, и мы выступим. Но на большее не рассчитывайте! Все, уходите!

— Ну, ты даешь, — восхищенно тронул Итернир принца за плечо, когда они покинули замок ватаги, — а что это ты и, правда, решил родственничков-то своих сдать? А?

— Я должен идти дальше, — угрюмо ответил Кан-Тун, полностью погруженный в свои мысли.

— Но как же они все-таки, — сокрушался Ригг.

— Что такое? — с участием осведомился Итернир.

— Как же они, неужто, и правда, нет им охоты дальше идти? Неужто всю жизнь тут сидеть?

— Кто его знает? — беззаботно пожал плечами тот, — ты, браток думай меньше. Это вредное занятие.

— Это как же, не думать-то? — удивился охотник.

— А очень просто, — спокойно пожал плечами Итернир, — ну их подальше со всеми их жизнями…

Когда они достигли края каменистой равнины — владения Ватаги вечер уже полностью вступил в свои права, и на землю опустилась густая ночь. Звезды дарили сумеречный неверный свет, но даже в этом свете луга и холмы этой части нижних земель казались тихим и спокойным местечком. Словно не велось сейчас охоты за пятерыми спутниками. Словно не был им врагом каждый человек на этих землях.

Они не останавливались на ночлег. К утру надо было достичь города, созывать жителей, рубить лес. Где-то нужно было достать повозки и как-то разобраться с наградой за их голову. Время было дорого. Необходимо было не давать принцам из замка воспользоваться взятой ими властью. Они, главным образом и рассчитывали, что за прошедший день еще не всех охотников известили о награде, и охота еще не началась во всей своей полноте.

Итернир, все стонал, по поводу того, что вновь не удастся спокойно поспать. Говорил что-то про то, что тот, кто способен разбудить человека — способен на любую подлость, а уж кто не дает ему спать, тот и вовсе…

Все вокруг было спокойно и тихо. Ланс шел впереди, держа копье наперевес, но никто ничего не подозревал. И совершенно неожиданно, Ланс вдруг с силой метнул свое копье в траву у дороги, и тут же послышался чавкающий звук вошедшей в тело стали.

И вновь все стихло. Ни птицы ни сверчки не нарушали тишины здешней ночи.

Ланс сошел с дороги и спокойно, не обращая внимания на оторопелых спутников, высвободил копье и вытер его об одежду убитого. Им оказался человек средних лет с очень сосредоточенным лицом. Он даже глаз не успел закрыть, так неожиданна была смерть. Одет был в кожаную куртку, усыпанную множеством кармашков и ремешков.

— Странное дело, — покачал головой задумчиво Итернир, — твои враги даже глаз не успевают закрыть.

— Зато уходят легко, — невозмутимо и не задумываясь, ответил Ланс.

— Да уж, — хмыкнул Итернир.

— Но я-то как же не учуял, — виновато проговорил Ригг.

— Ветер, — ответил что-то очень разговорчивый сегодня Ланс.

— Да оно-то понятно, — вздохнул Ригг, — что он против ветра лежал. Да только плохому стрелку завсегда э-э… пальцы мешают.

Вид у Ригга был очень виноватый.

До города добрались уже под утро. Когда вошли в зал трактира, там уже ели трое крестьян, очевидно завезших на рыночную площадь свои повозки, и сидели, неторопливо потягивая из кружек шестеро человек, хотя и без доспехов, но при оружии. Не разговаривали. Как только спутники вошли, все шестеро оставили прежние занятия и потянули оружие из ножен.

— А их я знаю, — кротко проговорил Шетен, — они приходили, и была драка. Драка это всегда. Драка плохо. Шетену плохо, когда драка.

— Ребята! — вдруг перекрыл все обрадованный рев Грола, который тоже уже был здесь, бесцельно перекатывая под столом уже осушенные кувшины, — Я уж думал вы, ик, сгибли! Првльно! Так их!..

— Грол! — радостно заорал Итернир, не обращая внимания на не совсем понятное окончание речи Грола, — ты уже здесь!

— А как же?! — искренне удивился тот, настолько что удалось встать из-за стола, и он тут же облапил Ригга, — Здорово! И тебе привет, малый! Как топор новый?! Ик!

Принцу с трудом удалось увернуться от неоднозначной смеси вчерашнего и сегодняшнего перегаров, но даже и его обнял Грол.

Шестеро из тех, что при оружии, несколько обескураженные реакцией Грола, подумав, решили чуть обождать.

— Эй!!! — вновь жалобно задрожали стены от грома голоса бывшего воеводы, — Шетен! Толстячок! Двай-ка, пкрми ребят!

Шетен, что-то бормоча, суетливо принялся за дело.

— Ну, ребята! — меж тем бушевал Грол, — а вас как объявили вне закона, так… ик! Ох! Не могу… — он прервался, прикладываясь прямо к кувшину, — не поверите как душа горит! Думал уж, ноги вашей здесь не будет из-за этих лихоимцев! Ну да сейчас мы им все объясним! Доходчиво!

И начал опасное движение в сторону охотников. Среди тех прокатилась легкая волна непонимания.

— Погоди, Оружейник, — придержал его Итернир, — мы с такой штукой вернулись, сдуреть можно!

— Как пгоди?! — искренне удивился Грол, — Или я сюда не подраться пришел?!!

— Сядь, — мягко проговорил Итернир, — выпьем. Вон, Ригг с тобой выпьет сейчас.

Ригг, повергнутый в легкое недоумение относительно собственных намерений, все же сел рядом с Гролом.

— А-а, Рик! — протянул тот, — один ты и есть человек! Остальные… ик!.. о-ой…

Шетен, наконец, принес миски с едой, все уселись и Итернир громко, так чтобы слышали все в трактире сказал:

— Внимание! Слушайте! Слушайте вы, почтенные горожане и вы, почтенные крестьяне! Среди нас тот, кто может помочь нам всем пройти дальше, по Лестнице! Вверх!

— Лестницы дальше нет, — убежденно сказал один из крестьян.

— Есть! — не менее убежденно ответил Итернир, — Лестница не кончается, а просто обрывается! И вот этот парень, — показал на Крына, — сможет построить мост на ту сторону!

— Что с того? — недовольно спросил другой крестьянин.

— Все просто! — все так же убежденно ответил Итернир, — мы вместе, все вместе построим мост и уйдем дальше! Наверх! Вспомните, почти все из вас когда-то пришли сюда, чтобы идти дальше!

— Я здесь родился, — спокойно сказал третий крестьянин, и после этой фразы все присутствующие вновь обратились к прежним занятиям.

Ошарашенный тем, что даже на Грола речь не произвела впечатления, Итернир замолк. И уже успел понять, что все потеряно, и помощи они не найдут, как один из охотников встал и, подойдя к столу, протянул руку:

— Я, Нерк из Шарине, — твердо и уверенно начал он, — даю вам свою руку и говорю: я хочу уйти отсюда!

А потом все вышли на рыночную площадь и созывали жителей городка. И долго говорили. И убеждали тех, кому уже давно ничего не было надо. И тех, кто боялся потерять нажитое здесь. Говорили о ненависти к принцам и гвардейцам и о том, что у всех были причины идти вверх по Лестнице. И вспоминали люди один за другим, что они Восходящие. Но были и те, кто родился и вырос здесь, на Лестнице и не видел другой жизни.

И споры могли продолжаться до вечера. Но как только солнце стало подбираться к полудню, на площади появились солдаты. Двадцать гвардейцев. Было приказано высочайшим повелением всем разойтись, а объявленным вне закона сложить оружие. Но первыми встали против них те, кто только сегодня вновь почувствовал себя Восходящим. Не было убитых, но солдаты оставили город горожанам.

Все стало ясно многим из тех, кто раньше не решался и уже Грол командовал вовсю ополчением, щедро рассыпая вокруг громоподобные команды. И уже вызвались гонцами те, кто донесут весть о мятеже до дальних хуторов и разыщет козопасов. По всему городу искали подводы для леса и фуража, и к закату вереница повозок двинулась к роще.

15

Широкие массивные челюсти местной породы козлов, выведенной специально для перевозки тяжестей, флегматично пережевывали жвачку. Создавалось впечатление, что они с одинаковым безразличием перетирали бы клевер и стальную якорную цепь. Этих животных вообще трудно было уже назвать козлами, столь они были массивны и широки.

Принца не переставало удивлять, какого разнообразия пород достигли эти животные здесь, на Лестнице. Поскольку никаких других копытных животных, кроме невесть как попавших сюда горных козлов, в этих местах не водилось, местные крестьяне вывели огромное количество пород для их нужд. На козлах здесь пахали, для еды разводили специальные мясные породы, из козьего молока готовили даже хмельной напиток, были тягловые породы и вьючные. Удивительно, думалось принцу, как только еще не вывели скакового козла.

Однако думы эти главным образом отвлекали Кан-Туна от мук безделья, поскольку рубить лес вместе со всеми он не считал достойным его происхождения.

Опушка рощи вокруг принца кишмя кишела звуками, действием и людьми. Трещали падающие деревья, блеяли впряженные в телеги козлы, кричали лесорубы, раздавались звучные команды и много еще звуков смешивало все вокруг в недоступную пониманию суетливую мешанину муравейника.

Всего к этому утру собралось двадцать девять человек и люди еще прибывали. Крестьяне и некоторые горожане прибыли со своими телегами и скотом, обеспечив мятеж обозом.

— Эгей! — раздался шумный возглас, — кто у вас тут главный?!

Кричал вооруженный высокий человек, остановившийся возле обоза, обнимая за талию столь же высокую, хотя и ниже его вооруженную женщину. Кан-Тун, ни минуты не колеблясь, подошел поближе. Тут же возник и Итернир, обнаженный по пояс, с топором в руках. Грол оставив здоровое бревно, которое он помогал грузить на подводу, подошел, как распорядитель и военачальник мятежа.

— Здравствуй, Гривен, — прогудел он мужчине и приветствовал женщину, — и ты здравствуй, Шершень.

— Здорово и тебе, Грол Оружейник, — весело ответил мужчина, ты тут что ль за главного?

— Вроде я, — исчерпывающе объяснил тот.

— Мы тут подумали, с милой, — нежно поцеловал женщину в висок Гривен, — и решили к Ёнку послать этих принцев. Только объяснил бы ты, из-за чего весь переполох? Хотя учти, мы все одно с вами!

— Это вот они, — указал Грол рукой на Итернира с принцем, — они все и затеяли.

— Ты бы представил тогда нас, — попросил Гривен все так же приветливо улыбаясь.

— Да вы сами, — пожал плечами Грол.

— Идет, — улыбнулся мужчина, — я — Гривен из Карта, а эту красавицу зовут Нежень Шершень, и поверьте, прозвище это досталось ей совсем не дешево.

— А дети ваши где? — грозно спросил вдруг Грол, — вы что?! Тут же для Прали вскоре самый пир будет!

— Мы с милым, — проговорила женщина нежным но сильным и глубоким голосом, — решили оставить грядки и соху, а детей оставили Толстому Парку. Ты же их знаешь. И зверушек всех наших им отдали.

— Да, Грол, мы тут подводу привели, распорядись, чтобы не пропала, — подхватил мужчина. Так что же у вас тут делается?

Итернир загляделся на эту парочку и не сразу поспел с объяснением происходящего. Но пара действительно заслуживала внимания. Он был высок, и статен. Подтянутая фигура так и дышала благородством, но это не был аристократизм принца, а честь слова и прямота взгляда, твердость руки и верность дела. И она была под стать и ростом и выправкой. У обоих были темно-каштановые вьющиеся волосы, только у нее — распущенные, падающие волной на спину, а у него — стриженные. Оба были полны какого-то лучистого счастья и веселья и их серые глаза делали лица обоих нежно улыбающимися, если не миру вокруг, то друг другу. Впечатление радушия и доброжелательности не портило даже то, что оба были вооружены. Он имел плотный пластинчатый доспех на кольчужной основе, защищающий главным образом плечи и грудь, на ней же была обычная кольчуга с нашитыми пластинами, но доспех ее был как-то по-женски элегантен и тонок. Предплечья обоих защищали наручи. Оба были в сапогах и узких штанах, а на поясах красовались мечи. У нее — тонкий и прямой меч, у него чуть потяжелее.

— Да дело-то простое, — наконец спохватился Итернир, — можно построить мост на другую сторону Лестницы, и уйти дальше. Все, в общем-то.

— Ну, да большего и не надо, — подмигнул ему Гривен и, склонившись к уху спутницы, чуть слышно спросил ее, — верно, Неженюшка?

— Верно, милый мой, — ответила она жарким поцелуем.

— Ну, Грол, — с сожалением повернул голову Гривен, но объятий не разорвал, — распоряжайся, куда нам идти.

— Вы оба при оружии, — тут ответил Грол, — ступайте к обозу да глядите в оба.

— А то смотри, — предложил Гривен, — я ж теперь после фермы своей и пахать и сеять могу…

— Выполняйте! — оборвал Грол, разворачиваясь.

— Есть! — усмехнулся Гривен, и они все так же в обнимку пошли в караул.

— Пойду, к Крыну, пожалуй, — сказал Итернир, после того, как они скрылись за обозом.

— Постой, — остановил Кан-Тун, — слушай. Все эти люди… В общем, ты не боишься кинжала?

— Чего?

— Ты не боишься, что нас предадут?

— А-а, — понял Итернир, — ты думаешь, что за нашу голову все еще объявлена награда? Так эти люди не привычны к таким штукам как яд в дворцовых покоях. Герои! Да они все прямее топора! Так что, если нас решат убить, то все будет честно, а смерть от меча обычное дело, где бы ты ни был. Ну ладно, я пойду… Только, что же ты не работаешь?

— Я… — набрал было в грудь воздуху принц.

— А-а, — оборвал Итернир, — не государево это дело…

— Постойте! — вдруг остановил его чей-то вскрик.

Оба, и принц и Итернир, оглянулись, к ним подошел невысокий парень, молодой еще, почти мальчик.

— Я слышал, вы собираетесь мост строить… — неуверенно начал он.

— Да, — очень серьезно ответил Итернир, — и что?

— Я с вами пойду! — выпалил парень и скороговоркой продолжил, я здесь родился. А мой отец, как в батраках отработал, землю пашет. Только это неправильно! Он же воин, а воин не должен!.. и он не хочет ничего!.. Даже я случайно, он пьяный был… Он пьет много. Он даже сам стеблевку гонит! Только стебли и выращивает. А когда про вас услыхал вчера, только напился и уснул. А я как услышал про вас, сразу понял — мне с вами надо! Меня Торок зовут. Отец даже доспехи забросил и меч заржавел. А когда я про вас услышал… А когда он уснул, я почистил и сюда. Я хочу воином быть! Я Лестницу хочу пройти! Возьмите меня с собой! Я…

— Нет! — резко оборвал Итернир.

— Почему? — удивился принц.

— Молод.

— Он не моложе Крына, — рассудительно ответил Кан-Тун.

— Моложе, — ответил Итернир, посмотрев принцу прямо в глаза, и принцу показалось, что в этот момент тот постарел лет на двадцать.

— Уходи, мальчик, — ответил Итернир, парню.

У того затряслись губы.

— Я не уйду, — упер он взгляд в землю, — я с вами… даже если прогоните, все равно за вами идти буду…

— Вытащи меч, — тогда сказал Итернир.

Парень засуетился, развернул большой сверток, достал меч, широкий и тяжелый, но поднял его твердой рукой.

— Готов? — спросил Итернир.

— А вы? — недоуменно распахнул тот глаза, видя, что Итернир свой меч оставил в ножнах.

— Ты готов? — переспросил Итернир.

— Да, — вновь опустил голову парень.

Вокруг них уже собирался народ. На лицах людей появлялись ухмылки.

— Эй! Иди сюда, Унвар! Здесь щенка учить будут! — раздавались возгласы.

Но Итернир быстро шагнул к парню и, толкнув раскрытой ладонью в грудь, опрокинул его навзничь. Под веселье остальных.

— Уходи! — проговорил он, даже не подавая руки, чтобы помочь подняться.

— Нет! — задрожали слезы в глазах парня, — я не хочу! Я не хочу как отец!

— Ты что, считаешь отца слабым? — грозно вдруг спросил Итернир.

— Да! — закричал вдруг тот, — Да! Да!!!

— Никогда, — с неожиданной злостью сгреб его за грудки Итернир, — никогда не говори так про отца. Приключений хочешь? Стать героем?! Да ты о нем-то подумал?! Сейчас он с ног сбился, голову потерял?! Да ты!..

— Погоди, — схватил его вдруг за руку подоспевший Ригг, — чего ты на парня-то взъелся, людей собрал?

Итернир вдруг остынув, поднял глаза, полные необратимой тоски на Ригга:

— Не понимаешь?

— Да понимать-то понимаю… — ответил Ригг, — сам чай не диким жил. Да только криком тому делу не поможешь…

— Да, — согласился Итернир, и руки безвольно опустились, правда. Не поможешь.

Он развернулся и пошел в сторону.

— Ты хорошо все решил? — наклонился Ригг к Тороку.

Тот кивнул.

— Вон того дядьку видишь? — показал Ригг на Грола, тянущего бревно, — его Гролом зовут. К нему подойдешь, он сперва-то, правда, осерчает… хотя нет. Иди-ка лучше вон к тем мужикам, видишь, ветки обрубают?

Парень опять кивнул.

— Вот, — продолжил Ригг, — подходи, бери топор да работай со всеми. А там видно будет, — напоследок улыбнулся он ему, — ну, ступай!

Сев в сторонке, наедине с собой, Итернир чуть отошел от неожиданной даже для него самого вспышки. Поневоле, глядя на этого мальчишку, вспомнил самого себя. Вдобавок ко всему, давила усталость, он не спал уже которую ночь подряд. Но с того места, где сидел, было хорошо видно работающего Крына и Итернир, завороженный этой картиной, тем, каким ему никогда не быть, отвлекся от своих мыслей.

Крын работал вдохновенно. Скинув рубаху, крепко сжимая новый топор, он был упоен своей силой. Не замечал усталости рук, и вообще ничего кругом. Его не смущало то, что он валил лес боевым топором. Рубил, хотя и частыми, но широкими тяжелыми ударами, откалывая огромные куски дерева за раз. Топор был, словно, продолжением рук Крына и вся угрюмая, недобрая мощь оружия сейчас работала, словно молот кузнеца. Все тело двигалось одновременно, подчиненное одной идее работы. И смотреть на эту гармонию духа и тела было как-то по-особому приятно. С одной стороны, брала легкая зависть перед умением парня, а с другой стороны любой наблюдатель приходил в восторг от силы, лучащейся от этого человека. И не верилось сейчас, что обычно Крын был молчаливым увальнем, не способным толком связать и двух слов.

Однако солнце упорно лезло к зениту и надо было двигаться вперед. Итернир встал и подошел к Крыну:

— Послушай-ка, — обратился он, тот приостановился, утирая заодно рукой пот с глаз, — погляди, сколько уже бревен заготовили, надо бы знать, сколько еще надо.

Крын молча кивнул, огляделся и пошел к подводам. Окинул их цепким, хозяйским взглядом, не видя ничего вокруг кроме них, оценил, сколько еще деревьев свалено, и веско сказал:

— К полудню тронемся.

— Ясно, — ответил Итернир и крикнул, — Эй, принц! Грол!

Крын отправился работать дальше, а Кан-Тун с Гролом подошли.

— Тут мастер говорит, — объяснил Итернир, — что к полудню заготовит достаточно. Надо будет трогаться. Только вот незадача, людям бы отдохнуть надо, работали как проклятые всю ночь. Да и надо бы уже гонца слать в Ватагу, или как, а, принц?

— Отдыхать сейчас нельзя, — веско прогудел Грол, — как к обрыву уйдем, там отдыхать станем.

— С этим ясно, — вывел Итернир, — Да-а, безрадостная перспективка! А с принцами что? А, Кан-Тун, ты же у нас знаток дворцовых обычаев?

— Скорее всего, — никак не отметил принц попытку задеть его, они вышлют отряд к вечеру, так, чтобы ночью нас застать на привале. Так что надо посылать гонца прямо сейчас.

— Понятно, — проговорил Итернир, — надо самого ногастого выбрать. Только где же среди вас, воинов бегуна-то найти?

— Этот ваш, — проговорил Грол, — Ригг. Подойдет. Он, по выправке, охотник.

— Ладно, — подытожил Итернир, — ты его сам тогда и отправь.

— Эгей! — раздался возглас, — Козопасы идут!

Большинство оставило работу поглядеть на вновь прибывших.

К обозу неспешно двигалась группа человек в десять, гоня за собой десяток коз. Все были в безрукавках, из козьих шкур, в обуви из них же. Вооружены были кто длинным кинжалом, кто легким топориком, кто большим ножом, а кто тесаком или короткой саблей. Шли они весело, перебрасываясь шутками и громко смеясь. Один из них вдруг остановился и начал шарить руками по земле.

— Ты что, Гурко? — послышался возглас одного из них.

— Да люльку свою обронил.

— Что там?

— Да то Гурко люльку обронил. Шукает!

— Эй, Гурко!

— Что там?

— Люлька-то твоя за поясом!

— Эге! И то верно!

Искавший вынул из-за пояса курительную трубку с тонким чубуком и начал раскуривать ее.

— Эгей! — крикнул один из них, когда они подошли совсем близко, — кто у вас тут самый старшой?!

— Я, — выступил вперед Грол.

— Принимай! Тут со мной осьмнадцать бойцов, считая коз!

— Ты еще ножи ваши посчитай! — крикнул кто-то из лесорубов.

— А с ножами-то будет и все двадцать семь! Я ж считал!

Только Грол мгновенно всех разогнал на разные работы. Хотя и после того из разных концов то и дело слышались шутки пастухов.

16

Солнце склонилось за горизонт, и мир вокруг погрузился в серые сумерки. Кричали впряженные козлы и погонщики, щелкали кнуты. Все кругом было наполнено скрипом дерева, бряцанием стали и топотом копыт и ног. Люди бежали. Бежали, пытаясь обогнать других людей, пытаясь успеть проскочить, пока их не догонит войско принцев. Люди бежали, подгоняя не привычных к бегу животных, на пределе сил. После долгого трудового дня, они бежали.

Всего под знамена собрался сорок один человек. Грол выделил четырнадцать человек в обоз, во главе с Крыном. Главным образом это были крестьяне и те, кто родился и вырос здесь, на Лестнице. Остальным, призванным прикрывать и защищать первых с оружием в руках, велел, поначалу, отдыхать на повозках. Но когда не вернулся вовремя Ригг стало ясно, что план провалился и единственное, на что могли рассчитывать люди — это успеть добежать до земель Ватаги. И тогда бежали все. Бежали, задыхаясь и валясь с ног, а кто-то даже пытался толкать повозки.

— Ригг так и не вернулся, — догнав Грола, доложил Итернир, знать бы, что случилось, может сгиб парень?

— Кто знает? — бросил на бегу воевода.

Веселей всего и привычней, держались пастухи. Они, хотя и преодолели бегом все расстояние от степей, ставших им домом, до вырубки, сейчас бежали, как ни в чем ни бывало, подбадривая остальных словом и делом.

— Эгей! — раздался вдруг голос из хвоста колонны, — принцы идут!

Грол остановился, напряженно вглядываясь вдаль.

— Идут, — тут же остановился и Итернир, тяжело дыша, — их человек сорок. Вот Ёнк возьми этого атамана, и не тоскует же по нем Праля!

— Не к месту ты Пралю помянул, — угрюмо заметил Грол и, оглядевшись, звучно скомандовал, — к холму! На холм повозки и в круг! Живее!

Обоз послушно свернул с дороги, направляясь к указанному воеводой холму.

— Обозники внутрь! Вои ко мне! — продолжал Грол.

Спешно выпрягались козлы, сгонялись внутрь круга повозок на вершине холма. А солдаты из замка быстро приближались.

Грол критически осмотрел двадцать шесть воинов в его распоряжении, и, почти не думая, принялся расставлять их. Поставил пятерых, во главе с Гривеном защищать правый фланг, прижатый к узкой, но глубокой лощинке, подрезавшей подошву холма. Всех пастухов отправил на левый фланг. Их задача была труднее всех: не допустить прохода врага в обход главных сил к обозу. И всего одиннадцать человек осталось на центр. Он вышел вперед и громко сказал:

— Стоять крепко, вои! Видно, помощи нам не будет. Вам тяжелее всего придется, пастухи, если пройдет враг, да пожжет обоз, некуда нам будет идти! Вашу козу, через копыто! А вы, там, в обозе, никуда не выходить, что бы не сталось! Слышите?

Из-за кольца повозок ответил нестройный хор голосов.

— Учись, — толкнул Принца в бок Итернир, — если государем хочешь быть, должен уметь и полки водить. О как! Почти в рифму!

Его толкнули под локоть, втискиваясь между ним и Лансом, оглянувшись, Итернир с удивлением обнаружил Крына.

— Ты Крын — бык! — возмущенно воскликнул он, — самый настоящий! Но не потому, что здоровый, а потому, что скотина! Что с нами будет, если ты погибнешь?! Из нас же никто строить не умеет.

— А че? — невинно хлопая глазами, ответил Крын, доставая топор из-за пояса, — коль вы тут… в смысле того… так и обозу несдобровать.

— Не лезь на рожон, — сказал Ланс, подвигаясь, — бей только наверняка. Из строя не уходи!

— Я это… — ответил тот, — постараюсь.

— Воины! — продолжал меж тем Грол, — герои! Вы давно оставили свое оружие! Вспомните его сейчас, ибо нужны не ваши смерти, и Праля должна плясать не на ваших костях! А на костях этого гнидника! — он указал своим шестопером на солдат, растягивающихся цепью в двух сотнях шагов, — Не за жизнь свою стоим сейчас. За судьбу!

Воины молча внимали. Они давно не брались за оружие. Многие думали, что уже никогда не вернется то время и та судьба, что привела на Лестницу. Теперь же многие вспоминали, что звали их в далеком сейчас мире Ураган, Лютый, Волк, Лесной Демон, и много еще прозвищ придумывали люди для них, во имя их подвигов. Все они были герои. Простому человеку сюда было не добраться. И оружие в руках, и предчувствие битвы вгоняли в приподнятое состояние.

Итернир огляделся. Справа приготовился к схватке Кан-Тун, сосредоточенно сжав губы. Он боялся сейчас, этот гордый отпрыск древнего рода. Слева стоял Крын все с той же безмятежностью, хотя угрюмо покачивающийся в руках топор, налитый угрюмой силой, не выглядел столь безобидно. Топор словно чувствовал кровь, что прольется сейчас на траву. За Крыном стоял Ланс, спокойно опираясь на копье. И смотрел на врагов с тем же безразличием, с каким смотрел и на свою пищу, и на бездну под ногами, на краю Лестницы, и на солнце. Слева от Ланса стоял тот мальчишка, Торок. Он уже облачился в отцовы доспехи, которые не очень-то хорошо сидели на нем, и сосредоточенно сжимал меч. А справа от принца был невысокий незнакомый парень лет восемнадцати. Как-то не верилось, что он дошел сюда сам. Коренастый, среднего роста, в простой кожаной безрукавке и широких холщовых штанах. Соломенные кудри развевал легкий ветерок, а серо-зеленые глаза на простоватом лице лучились бесшабашной удалью и сулили множество бед врагам. Он не был похож на песенного героя, победителя драконов и чудовищ, но секира, не из самых маленьких, держалась в руках, так, словно родилась там.

Солдаты принцев остановились в сотне шагов, и вперед вышли четверо принцев и человек, которого Кан-Тун помнил как капитана замковой стражи. Один из них махнул рукой, приглашая на переговоры.

Грол с принцем выступили вперед, подозвали Итернира.

— Да ну, бросьте, — отмахнулся тот, — чего я им могу сказать, кроме того откуда они на этом свете взялись и почему от своей мамочки произошли?

Слышавшие его усмехнулись, а принц нехорошо посмотрел. Вдвоем они пошли навстречу командирам врагов.

— Что же ты сделал-то? — начал Дун-Тан, — мы к тебе по-хорошему, а ты вон как?

— Мы должны идти дальше, — мрачно и твердо ответил принц.

Ему было страшно и страх свой он старался спрятать за угрюмым видом.

— Грозный ты стал, — удивился Дун-Тан.

— Брат, Рен-Тун, — спросил Кан-Тун, поймав взгляд брата, зачем ты с ними? Ты же ходил к обрыву. Пойдем, мы поднимемся дальше.

— Зачем? — отвернул взгляд в холмы третий принц, — Зачем? Лестницы дальше нет. И не все ли равно, на чьей стороне я погибну?

— Не говори так, — испугался по-настоящему Кан-Тун.

— Оставьте все, светлый принц, — вступил в разговор командир замковой стражи, — сложите оружие. У нас здесь сорок пять человек, а вас едва ли три десятка. Вам не на что рассчитывать…

— Нет, — оборвал один из близнецов, — нет! Лучше покрепче сожми свой меч, и тогда мы убьем тебя с честью.

— Бежал бы ты, — заговорил Грол, — Не будь я Грол Оружейник, советы свои ты сегодня засунешь в…

Дослушав предсказание Грола до конца, обе стороны разошлись, сопровождаемые проклятиями близнецов.

Последний раз все воины проверили, легко ли выходят мечи из ножен, прозвучала команда, и солдаты принцев пошли вперед.

— Стоять! — громко и протяжно скомандовал Грол, — помните про обоз!

Враг подходил.

Засвистели первые стрелы. Били без промаха. Только лучников было мало. Двое мятежников и один гвардеец. Луки у настоящих героев не в почете. Пали на землю первые убитые.

Солдаты побежали. Молча воины смотрели на приближающуюся шеренгу врагов и меньше всего думали сейчас о том, что их слишком мало.

Облегченно лучники схватились за мечи. С этого момента никто не скажет, что они бесчестны.

— Смерти нет! — закричал Грол, взмахивая шестопером, когда враги атаковали.

По всей шеренге взметнулась сталь, столкнулись клинки, зазвенела песня смерти, смешиваясь с людскими возгласами и криками.

Началась схватка.

В замке осталось всего тринадцать человек и Ун-Рон, этот властный высокий старик, меряя шагами тронную залу, чувствовал себя неуютно. Ему даже не грело душу, что не было особых споров относительно того, что в войско против мятежников пойдут все гвардейцы и остальные принцы. Ему не становилось легче от того, что гвардия любимых родственников наверняка сильно уменьшится, и они ослабнут. Тяжелые предчувствия терзали его голову. Что-то не давало покоя. Как только он увидел этого нового принца, он почуял неладное. И когда узнал, что тот поднял мятеж, только утвердился в этом мнении. Но что-то внутри него говорило, что так просто все это не кончится.

— Ватага! — передернул вдруг гулкую тишину залы крик вбежавшего командира оставшихся стражников.

Это был очень надежный человек, местный уроженец.

— Что?! — не веря, не желая верить, своим ушам, развернулся Ун-Рон.

— Ватага! — выдохнул страж, — сюда идут!

— Что же ты стоишь?! — вскричал старик, — Гонца! Шли скорей гонца остальным! Пусть немедленно идут сюда!

— А оружие слугам, — осмелился спросить стражник, — оружие им выдавать?

— Оружие?! — заметался Ун-Рон, — слугам? Выдавай! Делай же скорей что-нибудь! Я повелеваю!

Когда страж исчез за дверью, Ун-Рон развернулся, и скрылся в маленькой неприметной двери за тронами. Он должен был успеть добежать до подземелий донжона, ибо самые дурные его предчувствия сбылись.

Ригг вовремя успел добежать до ватаги. Он услышал ответ атамана, что они не замедлят с выходом, но на обратном пути решил удостовериться в том, что ватажники нападут на замок вовремя, и задержался. Он лежал в траве, солнце шло по небу, а ватажников не было видно.

Он весь извелся, волнуясь за своих друзей. Видел, как из замка выступили воины принцев, и понимал, что скоро вот сейчас, уже может быть, его спутники ведут неравный бой. Без всякой надежды на помощь.

— Ватага! — донесся испуганный голос со стен замка и, лелея надежду, что еще не все потеряно он помчался прочь, догонять своих.

Сначала солдаты решили пробиться одним ударом, сквозь центр мятежников, но натолкнувшись на плотную стену стали и ругани, крепко завязли.

Уставшие мятежники дрались, отстаивая последнюю надежду на свою судьбу, последнюю возможность оставаться теми, кто они есть. А солдаты защищали свою жизнь. Свой образ жизни и мыслей. Свой покой.

Итернир знал, что ему очень повезло, поскольку его соперник был не столь искусен как остальные. Он слышал, как размашисто бил Крын, не скупясь на силу. Как вертелся принц справа от него, двигаясь точно так, как учили дворцовые учителя.

Бой кипел вокруг, но мало кто падал мертвым. Оружием здесь владели все и весьма достойно. Итернир не видел, как упал воин рядом с парнем, что стоял справа от принца, как в брешь бросилось сразу пять солдат. Они мгновенно оказались за спинами мятежников и устремились к обозу. Взревев что-то нечленораздельное, парень с секирой одним могучим точным ударом бросил на землю своего противника и бросился на тех, что прошли к обозу. Догнав первого, ударил секирой, прямо в спину, разрубая чуть не пополам. Не высвободив свое оружие с первого рывка, не задумываясь оставил рукоять, бросаясь дальше. Подбежав к тем, что уже пытались развести огонь у обозов, могучими ударами раскидал их.

Он видел, что вся правая часть центра подалась, еще двое мятежников упали, чтобы не встать. В прорыв неудержимо бросились солдаты, прижимая правый фланг к лощине. Судьба обоза была, казалось, решена. Но еще стоял левый фланг. Еще стояла левая часть центра. Надо было жить. Он бился голыми руками, превращая в кровавое месиво лица своих врагов. Ошеломленные его яростью и напором, они даже чуть отступили. Оставляя его одного. Окровавленного, но яростного и готового к смерти врагов.

— Поубиваю… всех, — четко проговорил он и бросился на них сам.

И упал на траву спустя несколько мгновений.

— Падлы вы, боги… — шепнул он, умирая.

Но уже опомнился правый фланг и одним слаженным усилием, душой которого были Гривен и Нежень, отбросил своих противников.

— Держи фланг! — звонко и весело скомандовал Гривен трем своим соратникам, — а мы с милой мир спасем!

Они вдвоем набросились на десяток пробившихся внутрь врагов словно смерч, словно ветер смерти. Сколь прямы и сильны были его удары, столь точны и изысканы были движения ее клинка. Они действительно были одним целым. Они пели одну песню. Двоих поразили сразу, как только повернули свое оружие в сторону обоза. Еще один упал, уже у самих телег.

И вновь прорвавшиеся оставили попытку поджога, обернувшись к воинам. Нежень и Гривен оказались окружены со всех сторон. Шестеро от обоза и еще пятеро прорвалось между флангом и центром.

Встав спина к спине, и мужчина, и женщина совсем не собирались умирать. Засверкала сталь в умелых руках, и, прежде чем противники оценили их умение, еще один прекратил свой путь в этом мире.

Они перебрасывались словами, полными нежности, которую презирал этот мир, считая словами слабости, среди сверкания стали и звона клинков. Они жили одной жизнью. Жили одну судьбу. И умерли одной смертью. Одно копье пронзило его грудь и вышло из ее груди.

— Ты здесь, милый? — прошептала она, когда ноги подогнулись и они повалились на землю.

— Я здесь, милая, — сжал он ее пальцы.

Но центр уже сомкнулся с флангом, а солдаты врага успели покинуть тыл мятежников.

Принц не удивился, когда гвардейца перед ним сменили близнецы. Их перекошенные лица светились ненавистью.

— Ну, наконец-то! — выдохнули оба и бросились на него.

Он бился так, как раньше не бился на учебной площадке. Забывая все, чему учили, и судорожно вспоминая одновременно. Спасало только то, что противники не привыкли сражаться вдвоем и в ненависти мешали друг другу. Однако их было двое и он понимал, что ему не выстоять. Ощущение поражения и близкой смерти овладело всем телом, и пальцы слабели не удерживая меч.

— Ты в долгу, твою так! — вдруг сказал Итернир, нанося неожиданный удар прямо в сердце одного из близнецов.

Инстинктивно принц ударил сам в открытого второго брата, пораженного смертью своей половины. И очень удивился, когда осознал себя стоящим над трупами врагов живым и здоровым.

Первая попытка солдат опрокинуть мятежников прямым натиском провалилась. И только тогда командир стражи понял, насколько слаб левый фланг мятежников, что его можно просто обойти.

— Обходи их! — раздалась звучная команда, — обходи справа!

И тяжелее всего пришлось пастухам. Их противники растянулись широкой цепью, пытаясь забежать в тыл. Среди этих воинов не было пастухам равных в ловкости и быстроте, но их было девять, а врагов двадцать.

— Потягнем, други! — шумел один из них.

— Потягнем! — кричал другой, — только бы люльку не обронить!

— Да на кой она тебе, на том свете?

— А Ёнку дам прикурить!

— Дай лучше этим прикурить!

— А они не хотят!

— Да тащи их сюда!

— Не выходит! Они меня держат!

Но уже топор одного из них, не выстоявшего против пяти, бессильно выпал на землю, и хозяину уже не суждено было его поднять.

— Мужики! Нерен помер!

— А люльку не обронил?!

— Нет!

— Ну, стоим тогда, братцы!

И сразу трое врагов пали от точных ударов пастухов. Но все-таки многие прорвались к обозам, растянув левый фланг до бессилия, растворяя его. А еще двое пастухов уже не могли этого видеть.

— Назад, братцы! — закричал один из них, — они кулеш наш поедят!

— Весь?! — раздался голос полный нескрываемого ужаса.

— Весь! — жизнерадостно ответили ему, — гляди, какие у них хавала!

— Не позволим, братцы!!!

И вертелись разъединенные пастухи, окруженные врагами.

Оставив на Ланса центр, Грол бросился на левый фланг. Словно медведь в буреломе мигом возник он в самой гуще врагов, и от его шестопера не спасали ни щиты ни доспехи.

Ланс бился холодно и расчетливо. Сильно связывали руки Крын и Торок. Оба неумело держащие оружие. Но ни одна царапина не тронула ни его, ни его соратников. И ни на шаг не отступил он от своей позиции. А перед ним уже лежали три бездыханных тела, и среди них Рен-Тун, третий принц, отыскавший то, что нашел его старший брат гораздо раньше.

Но даже вмешательство Грола не спасло левый фланг. Разбитый и расчлененный. Еще четверо солдат пали, оплатив смерть еще двух пастухов. Но только когда нападавшие стали падать, пронзенные стрелами, натиск чуть ослаб.

Ригг, остановившись в отдалении накладывая очередную стрелу и натягивая вновь лук, обливался слезами. Горечь смерти на конце стрел душила его, но рука была тверда. И это, казавшееся черствостью, еще больше печалило. Человек приходил в этот мир ради жизни, а он убивал. И, хотя он старался бить врагов в руку или ногу, это не спасало от самого себя.

— Назад! — пронесся крик в тылу солдат, — Ватага напала на замок!

Но только тогда, когда командир солдат, выслушав гонца, приказал спешно отступать, Ригг опустил лук.

Мятежники не преследовали солдат, оставивших на поле больше половины мертвыми. Лишь девятнадцать солдат из сорока и лишь один принц избежали смерти в этой жестокой сече, когда раненных почти не было. Мятежников самих осталось двенадцать человек. Даже четверо обозников погибло, пытаясь помочь воинам. Погибло, не успев даже поднять свое оружие.

Командир замковой стражи торопил своих солдат, кляня себя за то, что не сумел предугадать рейда Ватаги, и за то, что по сути проиграл битву мятежникам. Они бежали так быстро, как только могли, но добежав до Принцевых Ферм, разграбленных и объятых дымом пожарища, поняли, что безнадежно опоздали. Ватажники увели отсюда телеги, чтобы увезти всю богатую добычу из замка.

В распахнутые ворота замка вошли уже шагом. Ватаги здесь уже не было. Все немногочисленные стражи были мертвы, кроме двух стариков у ворот, по-прежнему игравших в кости. Во дворе лежали слуги, сжимавшие оружие. Попадались мертвые женщины, с распоротыми животами. Кругом была кровь, грязь, осколки и мусор.

Ун-Рона нашли целым и невредимым в подвалах донжона.

Поле боя, залитое кровью, в наступавшей ночи казалось еще более мрачным. Политая кровью трава виделась черной. Ригг шел к своим спутникам, встречая взгляды мертвых. Слезы уже не душили. Болело где-то глубоко внутри. Словно оборвалось что-то. Навсегда. Теперь, только теперь Ригг знал, что может убивать.

Его удручало это поле пляски Прали. Этой безумной косматой богини смерти в лохмотьях.

Он видел мертвых пастухов, мертвые глаза Нерка из Шарине, охотника за головами. И мертвого Котьена, вонзившего в него свой клинок. Наверное, думалось ему, они не раз встречались в трактире у Шетена, вместе пили.

Подошел к мертвым Гривену и Шершню. Их руки сплелись, запачканные кровью, на застывших лицах обоих — улыбки. Они были убиты одним копьем. Сел рядом с ними.

Ноги уже не держали.

Поднял взгляд в небо, на котором уже высыпали россыпью звезды.

— Боги! — спросил он у неба, — Зачем, боги?! Что вы хотите от нас на этой Лестнице?! Почему смерть, боги? Что вы хотите показать?! Что вам нужно доказать этим?! Что мы должны увидеть?! Зачем это, боги?! Зачем?!

Небо молчало, бестолково мерцали звезды, от земли шло тепло.

— Оставь их, — прозвучал голос Итернира рядом, — они не ответят. Мне не отвечали ни разу. Знаешь, мне порой даже кажется, что богов нет…

17

Уже две недели они стояли возле обрыва. Их осталось только двадцать три человека, и работы по строительству шли не так быстро, как хотелось. Люди работали от восхода до заката и, иногда ночью, при свете факелов. Крын, казалось, был сразу во всех местах стройки одновременно, успевая и взмахнуть топором, и объяснить нерадивой балке, в чем она не права, и наставить добровольных помощников на путь истинный. И при этом по вечерам он успевал еще и учиться у Грола, вместе с Тороком, которому чудом удалось выжить в сражении. Теперь он ни на шаг не отходил от пятерых спутников.

— Вот так ноги расставь, — говорил Грол, — и бей в мою ладонь!

Крын послушно бил, но весь его удар тонул в широкой ладони, а сам Грол стоял не шелохнувшись.

— Я же тебе говорил, — плохо сдерживаясь, в сотый раз повторял он, — бей не рукой, а всем телом! От задницы должен удар начинаться! Не будь я Грол Оружейник! Понял?

Крын послушно кивал, бил вновь и вновь выслушивал гневную тираду.

Грол ревел и плевался, но с упорством буйвола продолжал начатое дело.

— Ты когда топором дерево рубишь, — вновь объяснял он, — бьешь же не руками!

— А чем? — искренне не понимая, хлопал глазами тот.

— О Ёнк! Всем телом, не пить мне стеблевки! Давай сначала!

А Торок неслышной тенью стоял чуть поодаль, старательно повторяя все, что видел.

Изредка появлялись ватажники. Они подходили, начинали разговоры, осматривали мост, но никогда не помогали.

Подходил праздник Дня Мертвых. К этому радостному дню Крын обещал закончить мост. Узкий, едва двоим разминуться, мост уже вытянулся над обрывом, не доставая другого конца каких-то пятнадцати шагов. Его замысловатая конструкция, опираясь в трещины на груди утеса на этом берегу, обрастая все новыми балками, словно силилась дотянуться до другого берега.

Крын даже решил, не строить мост до самого конца, а просто перекинуть до другого конца надежный помост, уменьшив пропасть до десяти шагов. И эта идея грела ему душу необычайно.

Итернир, руководивший командой скалолазов, крепившей опорные балки в трещины скалы, в последнее время получил и ряд лишних забот, хотя последние были ему в радость. Три дня назад, к нему подошли все четверо пастухов, непривычно тихие.

— Нам бы поговорить, — тихо сказал один из них, нерешительно сжимая шапку.

— Ну, — благодушно согласился Итернир, — давай поговорим. Только, почему шепотом?

— Да это так, — смущенно улыбнулся тот, — скоро День Мертвых…

— Неплохо, — согласился Итернир, — и что?

— И… — начал первый, — веревой настойки у нас вдосталь, мяса — тоже, а уж стеблевки… — выговорил он и замялся.

— Ты же жонглером был? — перехватил инициативу другой.

— Ну, — согласился Итернир.

— На ходулях-то ходить умеешь?

— Да как на ногах, — пожал плечами Итернир.

— Гей, братцы! — обрадовался пастух, — наконец-то у нас настоящий Ёнк будет!

— Эй! Постой, — воскликнул Итернир, — а меня-то как насчет спросить?

— Да нешто откажешься? — улыбнулся пастух.

— Да ни в жисть! — подхватил тот.

И вот теперь наступил день, которого долго ждали. На утро решили положить помост на ту сторону, уже сооруженный заблаговременно, а сегодня в ночь справить праздник Дня Мертвых. Они не могли уйти, не помянув своих товарищей. Поскольку это был единственный день в году, когда повелитель царства теней Ёнк возвращался к своим подданным — душам умерших. Это был единственный день, когда веселый, бесшабашный и всегда полупьяный Ёнк возвращался к своим прямым обязанностям, позволяя умершим оставить сиротливое и тоскливое свое существование, и погрузиться в веселье. Власти запрещали пьянство, но запретить этот праздник они не могли, хотя ненавидели его люто. И это был единственный день когда простой люд мог напиться, и чем веселее будет на земле, тем веселее будет уже ушедшим. Всякий должен был помянуть знакомых и родственников, а высшей мерой уважения было переодеться умершим и в этом наряде провести весь праздник.

Вкруг костра в полном молчании отчужденно сидели Гривен, нежно обнимая Неженюшку, сидел пастух Нерен и соломеноволосый парень, как оказалось, звали его Ихан, сидел крестьянин Рост и Нерк, охотник за головами. Сидел у костра, средь мертвых и живых и третий принц Рен-Тун.

В царстве мертвых царила тоска, скука и одиночество. Солнце давно скрылось за горизонтом, и все вокруг объяла густая ночная тьма. Звезды холодно мерцали в провале неба, но мертвым и живым у костра было пусто и одиноко.

Сначала донеслись песни и смех. Казалось, они доносятся из невообразимого далека, с другой стороны мира. Шум усиливался, приближаясь отовсюду одновременно. Взгляды сидящих, до того недвижимо уставленные в огонь приобрели чуть осмысленное выражение, кто-то заозирался.

В топот, шутки и смех, доносившиеся со всех сторон, вплелся скрип тележных колес. На лицах сидящих возле костра появились улыбки и предвкушение буйного веселья.

Наконец, в кругу света появилась процессия Ёнка.

Впереди, естественно, шел сам Ёнк. Высокий, настолько, что шапка с головы падала, если стоя у его ног пытаться разглядеть лицо, наряженный в цветастые лоскутья ткани с косматой головой и огромным красным носом, он шел, сильно пошатываясь, так что ноги то и дело задевали одна за другую, но каждый раз ему удавалось не упасть.

— Какая сволочь шатает землю?!! — грозно, но риторически вопрошал он.

А у его ног шумно шутя, ругаясь и расплескивая вокруг стеблевку, веселилась свита — пьяны. Только появившись, эти спутники Ёнка тут же заполнили все вокруг шумом, гамом, песнями и плясками. Покатились по земле бочки, со стеблевкой, привезенные на телегах, в руках замелькали бурдюки с пьяным козьим молоком, кувшины с веревой настойкой. Всем сразу стало весело.

— Пить мне!!! — потребовал Ёнк, привлекая всеобщее внимание.

Дрожащий пьян несмело протянул своему непредсказуемому и порой жестокому повелителю кувшин и, отделавшись пинком, радостно заверещал.

— Напьемся, как боги!!! — провозгласил Ёнк, и праздник начался.

Шум и гам тут же многократно возрос. Живые и мертвые пили, больше проливая на землю. Пьяными все стали практически вмиг, старательно поминая умерших товарищей, и, заботясь о том, чтобы они весело провели это время.

Кан-Тун смотрел на огонь, словно не замечая, пляски вокруг. Он отказывался от протягиваемых кувшинов и кубков. Пляска языков пламени завораживала, а он изо всех сил старался вспомнить своего брата, костюм которого сейчас носил, пытаясь понять при этом, почему же вдруг смерть родственника так потрясла его. Его принца крови, того, кто с рождения должен воспринимать смерть близких лишь как исчезновение с доски еще одной фигуры.

Грол напротив, сколько ни пил, все было мало. За последнее время он практически не касался спиртного. Отдавал команды, заботясь о людях, пошедших за ним. Он вновь был воеводой. И тем горше был каждый погибший в той битве. И сейчас, вспоминая их, он вспоминал одновременно и битвы его Отдельного Латного. Сражение в ущелье Ветров, бой у Кровавой лощины, битвы при Огранке, при Гернольстеен. Перед его глазами стояла картина, когда в ночи, в свете костров его парни, лучшие парни из Отдельного Латного, убивали друг друга в лесу, что там, внизу под стеной. Убивали как звери, забыв про оружие, подчиняясь нелепой слепой ненависти. Рвали друг друга зубами, и безумно хохотали. Он пил бочонками и не чувствовал опьянения. Пьяны хохотали вокруг, хватали за руки, толкали, но перед глазами стояли те, кто шел раньше рядом. В последнее время, ему становилось не по себе в День Мертвых. Все эти лица тех, кто уже ушел будили непонятный страх и чувство вины, как будто, это его личину должны были носить его товарищи, а происходит наоборот.

Изредка он взревывал, бил себя в грудь, но легче не становилось. Тяжелый комок встал попрек горла, горький и давящий. И его не удавалось смыть даже стеблевкой. Если бы он мог плакать, думалось ему, если бы только можно было все вернуть…

Но все остальные веселились от души. Вливая в себя хмель и пьянея на глазах, радостно и весело. Этого дня ждали целый год. К этому дню готовились, и, хотя здесь, на Лестнице никто не мог запретить пить во внеурочное время, пили все, как будто в последний раз.

И именно потому, что все были поглощены праздником, никто не заметил, как из тьмы возникли, словно тени, хмурые воины, окружив празднующих.

— Хватит! — вдруг вступил в круг света вооруженный человек, и кругами по воде затих смех и радость вокруг.

— А что это он, — навалился на него кто-то из лесорубов, совершенно пьяный, — давай-ка выпьем! Ты мертвый, или живой?

Человек брезгливо вонзил в него нож и отпихнул в сторону. Лесоруб, хрипя, корчился на земле, из распоротого живота сочилась кровь. Он умирал медленно. Человек вытер кинжал об одежду умирающего и посмотрел на остальных. Воины за кругом приготовили оружие. Лучники положили на тетивы стрелы.

Только тогда мятежники начали трезветь.

— Что тебе надо, Тирмен? — встал принц, гордо выпрямившись.

— Что мне надо? — спросил человек, даже будто несколько удивившись, — Что мне надо? А ничего! Мне не нужно ничего! Все, что я делаю, я делаю ради своих людей! Ваши сказки опасны! Мои парни стали задавать слишком много вопросов. Зачем, зачем вы придумали все это? Лестницы дальше нет! Нет! И никогда не было! Зачем строить какой-то мост?! Все обречено на неудачу! Я решил. Я решил прекратить эту опасную затею.

С этими словами он выхватил из огня пылающую головню и направился к мосту. Ватажники натянули луки, выцеливая самых ретивых.

— Почему ты говоришь?.. — начал было Кан-Тун.

— Оставь, — тихо подошел к нему Итернир, — он пришел сюда не спорить.

Мятежники, скованные смесью опьянения и изумления, не способные даже воспринять происходящее как реальность, стояли, застыв, там, где их застал окрик, не в силах пошевелиться. Несколько ватажников, подбежав, тоже выхватили горящие ветки и, бросившись к мосту, помогли разжигать его. Затрещало пламя, расползаясь по дереву моста сначала нерешительно, а затем все быстрей.

— Что же вы делаете?! — взревел Грол, бросаясь вперед, паскуды рваные!

Он подбежал к мосту, и, одним взмахом руки отшвырнув ватажника, принялся затаптывать огонь.

— Назад! — закричал Ригг.

— Назад! — заревел Грол, когда к нему бросились ватажники.

— Назад! — ревел он, расшвыривая их прочь, один долгим криком проводил себя в бездну, — не будь я Грол Оружейник!

Свистнула стрела. Насевшие на воеводу расступились и всем стало видно белое оперение, расцветшее на груди.

Засверкала сталь наконечников копий, смотревших прямо в грудь мятежникам, оцепеневшим на месте.

— Не-е-ет! — протяжно закричал Ригг, — он же пьяный, оставьте его!!!

Грол недоуменно посмотрел на пронзившую его стрелу.

— Ничего, — мрачно заверил он своих врагов в худших опасениях, — ничего…

И еще три стрелы с хищным свистом вонзились в дородное тело: плечо, нога, грудь.

Остальные мятежники стонали от бессилия. Безоружные, окруженные готовым ко всему врагом.

Мост уже полыхал.

— Ничего, — пробормотал Грол, делая шаг вперед, — не будь я…

И опять стрелы.

Шаг.

Свист. Глухие удары.

Шаг.

Пение тетивы.

Шаг.

Шаг.

Шаг.

Невольно опустились луки…

Мост полыхал, объятый огнем, и его было уже не спасти.

Тирмен ничего не говоря, скомандовал своим людям жестом, и они исчезли в красном свете объятой пламенем мечты.

Ригг подбежал к распростертому на земле Гролу, упал на колени.

— А-а, — узнал его Оружейник, — ты… один ты и есть человек… рожа моя ему не нравится…

Он схватил руку Ригга, вцепившись в него уходящим взглядом:

— Дойди, парень…

— Ничего, — шептал Ригг, — вместе же… вместе дойдем… дойдем?

— Не-ет, — печально смотрел воевода, — уже нет… пройди эту проклятую Лестницу! Обязательно пройди! И еще… Не медли! Натянул тетиву — стреляй! Не иначе… Только пройдите! Вы сможете!.. вашу козу… пройди… и богов этих… всех… не будь я…

— Зачем? Зачем смерть? Зачем?! — еще долго спрашивал Ригг у безмолвных небес, не обращая внимания на говорящих ему что-то Итернира, Крына, сидящего рядом Ланса и принца, стоящего чуть поодаль.

18

Погибших в битве не удалось похоронить по чести, их пришлось попросту сложить в узкую лощинку и присыпать землей. Грол же получил погребение, как полагалось. Он был возложен на настил моста и среди пламени и искр, под слова обращения к Кеуту, седовласому богу битвы и бури, покровителя воевод и героев, его душа и его имя устремилось в ночное небо.

Все подняли вверх кубки, кувшины, кружки с напитками забвения, и осушили их, в память о воеводе.

А наутро четверка пастухов подошла к пятерым спутникам. Они долго мялись, не решаясь сказать что-либо.

— Ну, что вам, — не выдержал принц, в конце концов.

— Да тут такое дело… — спрятал глаза один.

— Да понимаете, — продолжил за него другой, — там, в холмах… у Куреня коза должна окотиться…

— Да и верень колосится… — добавил третий.

— Ну и что? — не понимая, спросил Кан-Тун.

— Да… — затянул четвертый, еще сильнее наклоняя голову.

— Да все понятно, — подошел Итернир, слышавший весь разговор, что уж там, идите, мужики.

— Да как вы… — начал было серчать Кан-Тун.

— Оставь, — устало остановил его тот, — погляди вокруг. Эти хотя бы сказали, некоторые, — он усмехнулся, — так ушли. Идите, мужики, идите, все понятно. Все-таки верень колосится…

Пастухи ушли.

— Все ж таки, — сказал Ригг, долго смотревший им вслед, — как же ж так-то можно? Вместе же. И теперь уйти?

— Чернь… — процедил сквозь зубы принц.

— Не такая уж и чернь, — усмехнулся Итернир, — ты Гурко этого хорошо рассматривал?

— Стану я еще какого-то смерда рассматривать, — с легкой ноткой возмущения отмахнулся принц.

— А зря, — окатил его Итернир ироничным прищуром глаз, — этот Гурко был также известен как Гуртеннес Неревильский, герой битвы при Естервонне.

Принц ничего не ответил, но долго смотрел вслед уходящим пастухам.

И эти пастухи были не одиноки в своем решении.

С ними осталось только шесть человек. Принц поглядывал в их сторону, ожидая, что те тоже соберутся и уйдут, но, в конце концов, не выдержал и сам подошел к ним.

— А вы что не ушли?! — закричал он.

Воин в отполированных до рези в глазах доспехах, невозмутимо правящий меч оселком, посмотрел на него, но ничего не ответил.

— Идите! — махнул рукой Кан-Тун, — идите! Ну! Все идите! Все!!!

— Да вы… эта… светлый принц, — неловко подошел Крын и придержал за плечи, — уж не лютуйте… тоже ж, люди…

— Какие они люди?!! — бушевал принц, — что сидите?!! Уходите же!!! Прочь!!!

— Не серчайте… светлый принц, — бубнил Крын, уводя принца, не гоже так… люди же…

— Вы, наверное, — подошел Ригг, — и правда, наверное, идите. Видать уж не получилось с мостом этим… так что уж не обессудьте…

— Да куда же нам идти? — удивился один из оставшихся, бывший герой, бывший горожанин, бывший мятежник.

— А домой идите, — просто ответил Ригг.

— Верно, — поддержал Итернир, — домой. Принцы вас сейчас не тронут. Очень уж сильно ослабели. Да и боятся они теперь вас. А если все-таки тронут, так вы же всегда можете уйти в козопасы, в пастухи. Так что ступайте.

— Не поминайте лихом, — добавил Ригг.

Немногие оставшиеся быстро собрали нехитрые пожитки.

— Ну, ребятки, — сказал через плечо последний, — что же вы… сами говорили… и сами же… так дела не делаются…

— Не поминайте лихом, — повторил Ригг.

— Не боись, — утешил Итернир, — будут поминать, как звали. Уж будь уверен.

— Эге! — воскликнул Итернир, когда развернувшись, обнаружил Торока, — а ты-то что же не ушел со всеми?

— Нет, — замотал головой парень, — нет. Я с вами. Я никуда не уйду.

— Да? — вздернул бровь Итернир, — все героем стать хочешь? Ну ладно. Пойдем, поглядим, что там с принцем нашим светлым сталось.

Кан-Тун, заметив подходящих Итернира и Ригга с Тороком, вырвался из объятий пытающегося его утешить Крына.

— А вы, вы что не ушли? — гневно закричал он, а глаза заблестели подозрительной влагой, — тоже уходите! И ты уходи! Деревенщина!

— Да ты что? — удивился Итернир, — куда же мы-то от тебя? Мы же свита твоя. Забыл, или как?

— Свита, — недовольно повторил тот, но потом повторил гораздо теплее, — свита…

Они сидели возле края обрыва, Крын бродил, осматривая пожарище, но мост сгорел дотла. Причем ватажники спалили даже остававшиеся бревна. Надежды не было никакой.

Кан-Тун мучительно пытался найти выход. Сейчас как никогда хотелось перебраться через эту пропасть и достичь вершины. Он думал, как можно бороться со своей же родней. Пытался найти слабые места собственной семьи. Тщательно вспоминал каждый миг прежней своей жизни во дворце.

— А я все-таки дойду дальше, — вдруг проговорил Кан-Тун, плотно сжав губы.

— Ха-ха! — по слогам произнес Итернир, — это как же? Твои любимые родственнички нас на голову живо укоротят, как только узнают про нас, да и кто теперь-то пойдет за нами?

— Они сами и построят, — ответил принц, скорее самому себе, а не Итерниру.

— Чего? — удивился тот.

— Принцы, — ответил Кан-Тун, — они нам мост и построят.

— Это как же?

— Мы их заставим.

— Это ты сказал, — веселился от души Итернир, — уж не с ножом ли у горла?

— С ножом, — мрачно ответил принц, но продолжать не спешил, не хотелось признаваться в слабости собственной семьи.

— Ну, ну, — подбадривал Итернир, Ригг молча слушал.

— В замке главный не Ун-Рон.

— Да?! — громко удивился Итернир, — а кто же? Уж не ты ли?

— Прекрати! — прикрикнул Кан-Тун, но все же продолжил, — во дворце главный — командир замковой стражи, у него больше всех воинов. Он говорит Ун-Рону куда идти.

— Подожди, — остановил смех Итернир, — откуда ты все это знаешь. Они же не сами тебе все это рассказали! Неужели… неужели там, внизу, во дворце, твоя династия давно не у дел? Вот так дела! Ха-ха! Ха-ха-ха!!! А кто же там? Маршал? Или мажордом? Что отвернулся? Мажордом? Я попал?! Вот это новость! Великим и могучим государством нашим правит мажордом!!!

— Прекрати, — тихо сказал принц, — сейчас не об этом…

В просторном зале трактира было совсем мало народу в этот вечерний час. Два солдата, из тех, что теперь постоянно здесь дежурили, да трое человек. Судя по всему, охотники за головами. Тем более, что двое из них были те же, кого Ланс видел здесь в прошлый раз. По-видимому, из-за обилия объявленных вне закона в последнее время, их дело процветало, хотя и стало несколько нервным и хлопотным.

Заметив вошедшего Ланса, все сидящие неторопливо сели так, чтобы быть к нему лицом. Ланс, ни слова не говоря, прошел вперед и сел в центре зала за торец длинного стола, спиной к стойке.

Не спеша, вынул из-за пояса оба кинжала и положил их перед собой на стол.

Подбежал Шетен, бормоча свою нелепицу, поставил перед гостем не заказанную еду и скрылся за стойкой.

Ланс сидел, откинувшись на спинку стула, смотря в пустоту перед собой.

Охотники и солдаты так же сидели не шевелясь. Однако один из них, в грязной потертой куртке, но безукоризненно выбритый, с самого начала опустив руки под стол, медленно высвобождал из ножен нож.

Наконец резким движением он поднял руку над столом, блеснула сталь ножа, но тут же упал на столешницу, булькая пробитым широким кинжалом горлом.

И дальше все уложилось в несколько мгновений.

Солдаты как по команде подхватились, и тут же попадали на пол, чтобы уже не двигаться.

Ближний к двери охотник перекатом на пол ушел со стула, стремясь закрыться от губительных ножей Ланса стойкой, а оставшийся резким движением выдернул стол, ставя его перед собой, словно щит, тем самым спасаясь от броска.

Первый убийца, уже пройдя за стойкой бара, выпрыгнул на Ланса, сверкая обнаженной саблей. И в этот же момент второй отбросил стол, в Ланса, одним плавным движением выхватывая короткий меч. Но Ланса уже не было там, где его видел первый охотник. Мгновенно он оказался на ногах, ушел в сторону и единым движением, плавным и неуловимо быстрым, выхватил с перевязи два ножа, отправляя их в своих противников. Первый охотник, так и не успев ничего понять, был опрокинут на стойку тяжелым столом, а второй глухо повалился на дощатый пол, звеня выроненным мечом.

Два тяжелых широких кинжала и три метательных ножа.

Три мертвых тела и двое умирающих.

Несколько мгновений.

— Когда придет Аслам, — четко произнес Ланс, подойдя к дрожащему под стойкой в паническом ужасе Шетену, — скажешь, чтобы заготовил много еды. Ее купят.

Шетен мелко закивал, уверяя, что все понял.

Ланс развернулся и вышел. К еде он так и не притронулся.

Во тьме наступившей ночи потонули и окрестные поля, и недалекие скалы, лишь стены замка, поднимающиеся рядом темной громадой, можно было почувствовать. Итернир вглядывался в горизонт, отсчитывая взошедшие звезды. Тихо и очень уютно журчал внизу под обрывом ручей, и Ригг готов был целую вечность стоять здесь под стенами замка, слушая плеск воды. Только что они с Итерниром поднялись по скальному обрыву, над которым стоял замок, и теперь Итернир отмерял время, ожидая условленной звезды.

— Пора, — тихо скомандовал он.

И они начали восхождение вверх. Стены донжона были сложены из плохо обработанных и не очень хорошо пригнанных камней, и подниматься было не так уж тяжело. Тяжелее было соблюдать полную тишину, чтобы единственный стражник на стене не почувствовал их.

Благополучно поднялись по стене, проникли через башню внутрь замка и, хоронясь каждой тени и вздоха, пошли темными коридорами. Они совершенно не знали расположения комнат, хотя и неплохо ориентировались, и спасало только то, что солдат у принцев осталось слишком мало, чтобы обеспечить нормальную защиту замка.

— Здесь, — сказал Итернир, выбрав темную нишу в стене коридора ведущего от апартаментов принцев к тронному залу, — подождем.

Именно в это время, неслышно подкравшийся в темноте к воротам замка Крын, в сопровождении Ланса и принца с Тороком, обрушил свой топор на ворота.

Щепки летели во все стороны и после нескольких славных ударов ворота рухнули, впуская ночных гостей.

— Ватага! — поднял тревогу воин на башне, заслышав первые удары.

Воины в караулке, при первых криках сонно завозились на нарах, но, когда дверь беспомощно разлетелась в мелкие щепки, а на пороге возник разъяренный Крын, со своим чудовищным топором, поняли, что замок штурмуют.

Замелькали факелы и крики. Заметались сонные немногочисленные солдаты. Все понимали, что их застали врасплох и их сейчас слишком мало, чтобы отразить нападение. Все готовились к смерти. И худшие опасения оправдывались, когда они видели Крына, размахивающего своим оружием, идущего слева Ланса и Торока справа и властно шагающего за их спинами Кан-Туна, принца крови. Им казалось, что павшие в битве вернулись мстить.

Стараясь поднимать как можно больше шума, Кан-Тун со свитой пробивался к тронному залу.

— Тревога! — закричал солдат, нарушая тишину коридора.

Ошеломленный он промчался в апартаменты государей, поднимая всех на ноги. Итернир и Ригг напряженно вжались в стену, молясь всем богам, чтобы их не заметили.

И им не пришлось долго ждать. В сопровождении двух воинов и поднявшего тревогу солдата, из коридора, ведущего к апартаментам Ун-Рона, вышел командир замковой стражи широкими шагами направился к тронному залу.

Невесомой тенью, Итернир скользнул за его спиной и, приставив кинжал к его горлу, тихо проговорил:

— Стой!

Тот остановился, солдаты тут же развернулись, заблестели мечи.

— Скажи своим орлам, — посоветовал Итернир, — чтобы побросали свои железные игрушки, а то же, не ровен час, порежут кого. Ну! — он пошевелил ножом у горла капитана.

— На что вы рассчитываете? — сдавленно спросил капитан, задыхаясь от хватки Итернира.

— Приказывай! — нетерпеливо потребовал Итернир.

— Бросайте! — приказал капитан.

Солдаты нерешительно повиновались.

— Так-то лучше, — удовлетворенно отметил Итернир, — теперь три шага назад!

— Делайте! — вновь прохрипел капитан.

— Молодцы, — похвалил их Итернир, — а теперь, Ригг, забери-ка у него оружие, и вяжи ему руки. И скажи, — обратился он к капитану, где наш добрый друг Ун-Рон? Страсть, как хочется его увидеть!

Вышедший из-за спины Итернира, Ригг, проворно справился с этой задачей.

— В подвале… донжона, — ответил меж тем капитан.

— Так и думал. А теперь, — продолжил Итернир, передавая Риггу капитана, — подожди здесь маленько, я за вторым принцем схожу.

Он стараясь ступать как можно тише, свернул в боковой коридор. Среди нескольких дверей, лишь из-под одной пробивалась полоска колеблющегося света. Итернир подошел, сделал глубокий вдох и, зажав кинжал в руке, рывком распахнул дверь.

С порога он перекувыркнулся через голову, проходя под ударом гвардейца, что стоял наготове возле двери. Этот удар должен был снести его голову. Он мягко встал на ноги прямо перед вскочившим на ноги принцем.

— Назад! — закричал он, приставив нож к горлу принца и пытаясь зайти ему за спину, — умоляю тебя, пресветлый, твою так, принц, не делать лишних движений. Ладно?

Принц кивнул.

— Хорошо, — удовлетворился Итернир, — а теперь прикажи своим молодцам бросить оружие.

— На пол! — сухо приказал Дун-Тан, повинуясь.

Гвардейцы разоружились.

— Вот и славно, — заявил Итернир, освобождая своего пленника от пояса с мечом, — ну что, пойдем, мой ласковый…

Связав принцу руки, они с Риггом и капитаном пошли переходами замка в подвалы донжона. Путь, ведший из спальни Ун-Рона оказался куда как короток, что необычайно обрадовало Итернира.

— Здесь, — указал капитан на обитую железом дверь.

— Так что же, что здесь, — усмехнулся Итернир, — открывай!

— Ключи, — прохрипел тот, сдавленный объятиями Ригга, — ключи на поясе.

— А-а! — сделал Итернир лицо все понимающего человека, и легким нажатием пальца в области шеи отправляя принца в сумеречное состояние, — где, говоришь?

— На поясе…

Итернир снял с его пояса связку ключей и довольно быстро отпер дверь. За ней обнаружилась крохотная келья, в дальний угол которой забился Ун-Рон, охраняемый двумя солдатами.

— Назад! — завопил он, и приказал своим солдатам, — убейте их!!!

— Не так быстро, — шустро возразил Итернир, — прикажи-ка, братец, им сложить оружие.

— Делайте, — приказал капитан, — делайте, что он говорит. Быстро!

— Нет! — закричал старик.

— Тише, тише, тише, — проговорил Итернир, — уж ты-то должен понимать, в чьих руках власть в вашем славном замке. Ты, милый, лишь кукла в руках этого славного человека, который сейчас в наших руках. А мы это знаем. И милые солдаты, надеясь вернуть прежние спокойные времена, не допустят смерти этого же славного человека. Иначе их вообще могут отправить из этого славного замка. Со Стены. Верно, ребятки?

Солдаты поглядели на него с плохо скрываемой злобой.

— Вот и славно, — подвел итог Итернир, — а теперь — в тронный зал! И еще, славный капитан, прикажи своим солдатам прекратить оказывать сопротивление нашим друзьям и сложить оружие.

К тому моменту, как Кан-Туну, с его спутниками, удалось пробиться к тронному залу, защитники замка уже опомнились. Замелькали доспехи, копья. И когда спутники ворвались в тронный зал, их там уже ожидало около десятка хорошо вооруженных людей.

— Назад! — вдруг разнеслась звучная команда командира замковой стражи, которого вволок в зал Итернир, держа кинжал у его горла, всем сложить оружие и прекратить сопротивление!

За ним показался Ригг, таким же образом ведущий Дун-Тана, и Ун-Рон, не помнящий себя от страха, ведомый под руки двумя безоружными солдатами.

— Ага! — подтвердил приказ Итернир, поигрывая ножом, пошевеливайтесь, а то некому будет вами командовать!

Солдаты нехотя повиновались.

— Ну, вот и все, — заговорил Кан-Тун, как хозяин положения, сейчас вы, мои родственники, а так же ты, командир замковой стражи прикажете своим солдатам освободить всех ваших батраков, с Принцевых Ферм, подготовить подводы и открыть ворота казны.

— Зачем тебе все это? — удивился Дун-Тан.

— Делай, — вежливо улыбнулся Итернир.

Освобожденным батракам, а их было около полутора дюжин было объявлено, что они свободны, но есть возможность покинуть это гостеприимное государство, построив мост. Главное, что им заплатят за работу. Вовремя прибывший Аслам, не особо смущаясь заоблачными ценами, обещал обеспечить стройку провиантом и даже подыскать еще работников, тем более, что не все бывшие батраки воспылали охотой к работе, выслушав речь Кан-Туна.

Тем не менее, заготовка леса прошла в спокойной обстановке и заготовлено было в два раза больше, чем в прошлый раз.

Теперь весь обоз достиг владений Ватаги, и лебедками уже были подняты наверх подводы. Дальше обоз шел без сопровождения солдат замка, хотя заложники все еще оставались с Кан-Туном.

— Чего-то я только не пойму, — все не находил покоя Итернир, доставая принца расспросами, — нам же ватажники не дадут покоя. Ну, построим мы мост, но они же все равно сожгут его. А?

— Нет, — качнул головой принц.

— Это как же?

— Увидишь, — бросил принц и отвернулся, было видно, что эта тема разговора тяжела для него.

— Ладно, — махнул рукой Итернир, и повернулся к Крыну, ехавшему в той же повозке, — скажи-ка лучше, в этот-то раз стройка быстрее будет?

— Должна бы… наверна, — неопределенно пожал плечами тот, думаю вдвое…

— Как? — вскинулся обрадованный Ригг, — неужто так быстрее?

— Думаю… — протянул неуверенно Крын, — с неделю, или… с полторы… мост-то не станем строить… навесной хочу перекинуть. Я машину видал, камни большие метает… такая, — он показал руками, на ложку похожа.

— Катапульта, — подхватил Итернир, заинтересовавшись, — ну, ну, ну!

— Ну… и к камню мост привязать… эта, навесной… и перекинуть. На той стороне камень ляжет… и вот… только, наморщил он лоб, — камень тяжелый очень надо. Думаю, надо часть моста построить, на него эту… как ее… дуру эту поставить и махнуть.

— Ну, голова! — восхитился Итернир, — ну, ты парень, даешь!

— Слушай, — доверительно заглянул в глаза Крыну Ригг, — ты, если, и правда, за неделю сможешь, так поспеши уж. А? Мать же у меня внизу…

Меж тем они подъехали к замку ватажников. Из раскрытых ворот им навстречу вышел сам Тирмен.

— Что-то давно вас не видел, — проворчал он, — а впрочем, приветствую вас!

— И мы приветствуем тебя, — поднялся принц во весь рост, стоя на бревнах, — я привез тебе подарок.

Он махнул рукой, и к ногам Тирмена выволокли принцев и капитана, связанных и с мешками на головах.

— Это кто? — настороженно удивился тот.

— Смотри, — пожал плечами принц, стоя на телеге, он казался себе особенно властным и могущественным.

Ватажники разрезали веревку, извлекая пленников на свет.

— А-а! — протянул атаман, узнав их, под радостный гул ватажников, — старые знакомые! Как же давно я вас не видел! И ты здесь! — нехорошо обрадовался он, когда развязали капитана, — ну здравствуй! Помнишь, как ты загнал меня на эту Лестницу? Ну, теперь поквитаемся! У моих ребят долгая память!

— Они твои, — высокомерно сказал принц, с очень уж бесстрастным лицом.

— Да? — удивился Тирмен, — а чего это вдруг ты решил своих родственников предать?

Принц не ответил, чуть приподняв голову.

— Ладно, — потер руки атаман, — и что ты хочешь взамен?

— Ничего. Хочу сказать только, что их замок в твоих руках. У них осталось только четырнадцать человек. И они ждут возвращения этих, — он презрительно кивнул на пленников, — если этой ночью вы нападете на них — замок ваш.

— Лихо! — ухмыльнулся атаман, — и нас отсюда убрать и мост свой спокойно построить, и родственничков своих… хорош! Но мне нравится! Ну как, ребята? Рванем, на казенные харчи?!

Его вопрос был встречен радостными криками и одобрением.

— Ну хорошо, — решил атаман, — мы уходим. Кстати, ты уж прости за тот раз. Но ты должен меня понять…

Принц не ответил. Вместо этого, развернувшись, приказал трогать обоз к обрыву.

И вновь было начато сооружение моста. В этот раз его делали гораздо шире, а опоры надежнее. Одновременно велось строительство катапульты. Она представляла собой раму, сбитую из крупных бревен, с рычагом, в ложе которого предполагалось закладывать камень. Все это было исполнено не очень-то аккуратно, зато производило впечатление надежности и грубой силы.

Крын установив пока катапульту на равнине, сделал несколько пробных выстрелов огромным камнем, который он отыскал в качестве якоря. И, хотя машина била всего на дюжину десятков шагов, он остался доволен, тем более, что мост был уже длинной в полсотни шагов.

Оставалось еще тридцать шагов моста, да подготовить навесной мост.

Но это уже не заставило себя долго ждать. Крын работал как заводной, успевая побывать сразу везде, и на мосту, и на плетении навесных мостков, и руководить пристрелкой катапульты. Все работы планировалось окончить к десятому дню. Крын ходил довольный собой и собственной выдумкой, воспринимая восклицания Итернира: «И где ты только такой умный выискался?» исключительно как комплимент.

Ватажники действительно ушли и все было спокойно и тихо. Аслам, приведя к строителям очередной обоз за баснословную цену, рассказал, между делом, что замок принцев был успешно занят ватажниками, теперь это замок Атамана Тирмена, а город заявил о самостоятельности и теперь у них война, и новые налоги.

К вечеру десятого дня строительства уже установили на конце моста катапульту, а люди подготовились к дальнейшему восхождению.

Когда взошло солнце, бывшие батраки посчитали это последним утром, которое они встречают на земле рабства. Все готовились идти дальше. Все вновь стали Восходящими.

Помолившись всем своим богам, Крын последний раз примерился, и перерубил канат, удерживающий рычаг катапульты. Тот резко развернулся, ударил в перекладину и массивный валун, обмотанный канатом, увлек плетение навесного моста, на ту сторону обрыва.

Камень гулко ударил в белую гладкую поверхность маленькой площадки, по ту строну обрыва, и замер. Над пропастью тонкой ниткой повис навесной мост.

Громкими криками радости встретили Восходящие эту удачу.

Все шестеро спутников, включая Торока, не отстававшего ни на шаг, стояли впереди всех, им было негласно даровано право первыми ступить на ту сторону.

— Ну, — спросил Итернир у Крына, — кто первый?

— Да… наверное я, — замялся тот, и, упреждая возражения, уточнил, — я ж его… мост… как свою руку знаю. Ежель что… кто поможет кроме меня… да и самый тяжелый я. Ежель меня удержит… то эта… остальных и подавно.

— Он правильно говорит, — поддержал его принц.

— Ну, — последний раз оправился Крын, проверил дорожный мешок за спиной, топор за поясом, — я… эта… пойду?

— С тобой боги! — положил руку на плечо принц.

— Удачи! — хлопнул его по спине Итернир.

— Иди сторожко, — сжал крестьянскую ладонь Ригг.

Даже Ланс подошел к нему и посмотрел прямо в глаза. И взгляд был наполнен отеческой теплотой и заботой.

Крын пошел, осторожно ступая, выверяя каждый шаг, вспоминая каждую досочку. Мост опасно раскачивался, и Крын испуганно хватался за тросы, к которым был подвешен настил моста. Но мост держал. Камень на противоположном берегу стоял, не шелохнувшись, на гладкой поверхности Лестницы, и все было, вроде бы, спокойно.

Крын сделал последние шаги, пролез под толстой распоркой, фиксирующей расстояние между двумя тросами моста, которые дальше свивались в один, привязанный к камню, и ступил на тот берег.

Его шаг на той стороне был приветствован радостным ликованием остальных Восходящих. Крын обошел камень кругом, удостоверился, что тот стоит прочно, и помахал рукой, разрешая идти следующему.

Неуверенно на мост ступил Кан-Тун. Он чувствовал себе неловко на качающемся мосту, ступая по тонким, как казалось, доскам. И не прошел он и десятка шагов, как Крын с ужасом заметил, что камень стронулся с места под тяжестью моста, и медленно, но неумолимо начал двигаться в пропасть.

Ничуть не раздумывая, он обхватил канат руками и, покраснев от натуги, прокричал:

— Быстрее! Бегите быстрее! По одному!!!

Принц на мгновение замер, вглядываясь в тщетно пытающегося найти опору на гладком камне Лестницы Крына, а потом побежал по раскачивающемуся все сильнее мосту, и страх подгонял его.

— Давай же, — бормотал Крын, и приговаривал тросам моста, — ну, милая! Стоять, родная! Дрянь потасканная! Порву, напрочь! Стоять! Тварь заморская!!!

А по мосту уже бежали один за другим Итернир с Риггом. И Крын чувствовал, как тяжесть тросов, натянутых ветром, тянет в пропасть, как скользят ступни.

Ланс пропустил Торока вперед себя и побежал сам. Остальные Восходящие, затаив дыхание, смотрели на замершего в чудовищном напряжении Крына. Казалось, что от вздувшихся мышц он увеличился вдвое, но площадка на той стороне была слишком узка, чтобы можно было помочь.

— Давайте же! Ну!!! — заорал он оставшимся на той стороне.

Один из них нерешительно вышел вперед, сделал два шага по мосту, но, вглядевшись в измотанного уже Крына, заметив рубаху, прилипшую к его телу от пота, повернул назад:

— Нет! — замахал он руками.

— Беги!!! — заревел Крын.

— Нет! Бросай!!! — донеслось с того берега.

— Руби канат! — согласился Крын, чувствуя, что пальцы разжимаются, — весь мост оборвет!!!

На той стороне засуетились, пытаясь быстрее обрубить канаты. Под натиском трех топоров и меча канаты лопнули, обвисая вниз, но Крын понял, что не в силах разжать пальцы. Тяжесть моста тянула вниз, а руки, сжатые единым порывом и страхом за попутчиков, не желали слушаться.

— Бросай же!!! — заорал Итернир прямо в ухо, — Утянет!!!

— Бросай, бросай же! — уговаривал Ригг.

Крын напрягся в последний раз и, сдирая кожу с ладоней, канат заскользил вниз.

Крына едва успели выдернуть из-под наползающего камня попутчики, и мост, увлекая за собой камень, обрушился вниз.

Шатаясь, обессиленный, Крын смотрел на тот конец моста и, тяжело дыша, шептал:

— Как же… как же они-то…

Люди с той стороны поначалу постояли, ошеломленные происшедшим, потом от них донеслось:

— Идите!

— Мы достроим и догоним!!!

— Прощайте!!!

Спутники немного постояли, приходя в себя, потом Итернир хлопнул Крына по плечу:

— Ну, герой, пойдем.

— Да какой герой, — отмахнулся тот, — они-то что же… как же теперь…

— Не-не, — не отступил Итернир, — герой, точно герой! Такую штуковину удержать!

Они усадили Крына на ступень, чтобы тот мог отдышаться и прийти в себя. Он все сокрушался об оставшихся на той стороне, а Итернир с Риггом доказывали героичность поступка и благодарили вперемешку. Принц сказал сухое: «Благодарю», Ланс сжал его руку своей жилистой ладонью, а Торок вел себя, как сущий мальчишка, вертелся вокруг героя и радостно что-то говорил.

В конце концов, решили идти дальше. Они помахали рукой оставшимся на той стороне, попрощались.

— Удачи! — крикнул Ригг.

— Догоняйте! — замахал руками Торок.

Последний раз посмотрели назад, на недостроенный мост, развернулись и пошли вверх по этой нечеловеческой Лестнице Без Перил, что висела теперь в прямо посреди неба.

19

И вновь ступени становились все уже и круче. Холодный ветер становился все сильнее, идти было трудно. Тем более, что короткий привал для полуденной трапезы на промерзших ступенях не принес облегчения. Легче всех переносили мороз Ригг с Лансом. Итернир кутался в плащ и громко жаловался на то, как ему холодно, и насколько никто его не понимает, считая, что очень весело шутит. Принц, ничего не говоря, кутался в плащ и сосредоточенно шел, сжав посиневшие губы и низко наклонив голову. Зато Крын шел с распахнутым воротом рубахи, собственно, завязки даже не были предусмотрены. От широкой груди шел густой пар, он улыбался, блистая румяными щеками, но безмятежность его глаз была все же сильно подморожена.

— Не закрывайся, — сказал, в конце концов, Ригг Итерниру, когда тот уже и болтать перестал.

— Что? — пропустил он вопрос.

— Я ж говорю, чтоб не закрывался ты. Кутаешься, да думаешь, что мороз все одно под одежу проберется, так это боята одна. Ты боишься, вот и мерзнешь. А коль поймешь, что мороз все одно свое возьмет, отдай ему, откройся, так он тоже ж с понятием, лишнего не станет.

— Не совсем я тебя что-то понял, — затряс головой Итернир, но тут же судорожно вцепился взглядом в ставшие шириной в две стопы ступени.

— Это оттого, что про мороз думаешь, — наставительно отметил через плечо Ригг, идущий впереди, — вон гляди — Крын открылся и легко идет.

— Ага, — поддержал Итернир, — хорошо идет, правда, скоро околеет. Не надо мне лапши только на уши вешать. И на Ёнка я поперся на эту Лестницу? Знал же, бывал в горах, мерз же, на кой пьян, не захватил плаща теплого?

— Наверное, — сочувственно оглянулся Ригг, — подумал за то, что все обойдется.

— Эк, ты, — удивился Итернир, — а я-то жаловался, что никто меня не понимает. Слушай, а выходи за меня, всю жизнь о такой понимающей жене мечтал!

— Как, — замотал головой Ригг, не способный даже представить себе предмет предложения, — это как же можно?

— Да ладно, не напрягайся, — усмехнулся Итернир, — это я так, пошутил. Хотя, брат и такие люди бывают…

— Это с мужиком? — изумлению Ригга не было предела.

— Точно! — подтвердил Итернир, — да не смотри ты так на меня! Я-то не такой. Я ж говорю — пошутил. Эх, Ригг, братец, до чего же ты чистая, невинная, не тронутая наукой душа!

— Это тебе, наверное, виднее, — пожал плечами Ригг, — только, мыслю, нам бы обвязаться давно пора. Не ровен час…

Обвязались вовремя, скоро ступени сузились на ширину ладони, а ветер усилился.

Воздух здесь, не смотря на ветер, казался кристально чистым, и только ветер мешал любоваться красотами пейзажа.

Солнце неторопливо двигалось по небу, словно позволяя путникам добраться засветло. Но ступени становились все круче, идти становилось все труднее, слишком высоко приходилось поднимать ногу, начинало казаться, словно лезешь по отвесной стене, тем более, что из боязни упасть все, кроме Ланса, пригибались, придерживаясь руками за ступени. И солнце, как видно не дождавшись, закатилось за горизонт.

Они шли, пока горели сумерки, и в наступившей ночи. Холод, пронзительная усталость ног вгоняли их в сумеречное состояние. Изредка проскальзывала мысль, что усни кто-нибудь, и все они сорвутся, и будут падать вечно.

Когда оступился Крын, первым отреагировал принц. На удивление быстро. Он остановился, вцепился обеими руками в веревку и молча начал тянуть. Итернир от рывка веревки дернулся вниз, но уже потеряв опору, извернулся чудесным образом, намертво вцепившись в Лестницу.

Когда вытащили Крына, присели, чтобы перевести дух. Даже Ланс опустился на ступени с видимым облегчением. Но как только расслабились, Ригг заявил, что надо идти, а останавливаться никак нельзя. Стоит им только «потерять понятие», как он выразился, все будет кончено. И они вновь пошли.

А ступени все тянулись и тянулись, и в темноте наступившей ночи все труднее было сделать очередной шаг.

И вновь никто не заметил, как ступени начали расширяться, потом их поверхность утратила безупречную гладкость, на ней появился песок, потом земля. Потянулись редкие кустики чахлой травы. Как только Итернир уловил краешком ускользающего сознания, что от земли под ногами идет живое тепло, тут же упал и позволил сознанию следовать, куда ему будет угодно. Стоит ли говорить, что остальные, привязанные к нему, повалились столь же беспамятно.

Ригг очнулся от беспамятства, словно вынырнул из глубокого омута, чья вода была чернее здешнего ночного неба. Он нерешительно встал, оглянулся. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась ровная, как стол, степь. Ни холмика, ни бугорка, ни распадочка, ни лощинки. От такого простора у него, привыкшего к тесному лесному уюту, слегка кружилась голова. Лишь позади степь переходила постепенно в ступени, что исчезали внизу.

Остальные так и не очнулись еще от забытья. Лежали точно так же, как повалились на землю ночью. Тяжелый сон.

Ноги болели так, что каждое движение отзывалось болью. Но он все же немного прошелся. Надо было разогреть мышцы, прогоняя боль. Сухая высокая трава тут же обняла ноги. Все-таки в лесу намного привычнее. Да лес и как-то проще, понятней. Все ясно — вот деревья, за ними — лес. А тут…

Что-то шевельнулось в траве перед ним. Мгновенно, нисколько не задумываясь, он наложил стрелу на тетиву и натянул лук. На слух он бил так же точно, как если бы видел цель. Поймал себя на том, что пальцы готовы спустить стрелу, и эта готовность ударить, не зная в кого, куда, его испугала. Промедлил. Что-то тяжелое, сильное и упругое метнулось навстречу, и мир погрузился во тьму.

Когда все пришли в себя, они были разоружены и надежно связаны. Перед ними стояло шестеро дородных крепких парней одетых в одинаковые белые длинные одежды, чьи щеки дышали свежестью и силой. Но самое удивительное было в том, что все они были похожи друг на друга, словно близнецы.

— А что такое? — задергался Итернир, проверяя надежность веревок, — а что случилось?

Парни молча смотрели, одинаково ухмыляясь и одинаково поигрывая одинаковыми дубинами. Здоровенными суковатыми дубинами. И от того, что в руках этих одинаковых парней они казались легче тростника, становилось гадко и безысходно.

— Нет, — не успокоился Итернир, пытаясь даже встать, и подражая непонятному акценту, — я таки требую объяснений!

— Хе-хе, — разом сказали все шестеро, — объяснения? Это счас!

После чего все одним рывком поставили каждого на ноги, а один даже забрал всю поклажу. После чего каждому досталось по одинаково убедительному тычку между лопаток, и они пошли.

Итернир несколько раз еще пытался добиться объяснений, причем главным образом возмущало, что его разбудили раньше, чем он выспался, но тычки между лопаток, достающиеся всем сразу, убедили не вмешиваться в вершение собственной судьбы.

Солнце не прошло и пятой части своего пути, как прямо впереди показалась небольшая рощица. Однако шли еще четверть дня, прежде чем заметно к ней приблизились. В этой неестественно ровной степи, верно оценить расстояние было практически невозможно.

Солнце добралось до зенита, когда стало ясно, что перед ними не роща, а селение, утопающее в зелени садов.

Все здесь было чисто и аккуратно. Аккуратно выбеленные одинаковые мазанки, крытые сухой травой, правда, удивительно длинные. Нигде не видно ни одного забора или ограды. Дорожки чисто выметены и ухожены. Но больше всего удивляли жители. Нельзя сказать, чтобы все были на одно лицо, но среди всего множества жителей можно было выделить лишь три-четыре разных лица, все остальные были практически неотличимой копией этих типов. При этом все были одинаково кареглазыми и темноволосыми. И все были одеты в длинные белые одежды, сильно напоминающие жреческие.

Поражала также и организованность жителей. Так возле одной мазанки дюжина дородных мужчин стирала белье, причем картина эта отнюдь не радовала разнообразием движений.

Возле другой мазанки полудюжина таких же дородных мужиков ощипывала птиц. Возле третьей такая же группа мяла какую-то волокнистую траву. Трудно было сказать, лен это был или что-то другое. Вот пять женщин, низко опустив головы, повели куда-то дюжины три детишек. Даже они не радовали разнообразием поведения. Бараны, ведомые пастухом, выглядели по сравнению с ними разбуянившимся стадом.

— Боги! — прошептал потрясенно Итернир, — куда я попал?

Меж тем их вели прямо по центральной улице, меж одинаковых домов, которые скоро раздались по сторонам, образуя идеально круглую площадь. И ни один из жителей этого странного селения, не повернул головы в их сторону. Все были заняты. И заняты не на шутку.

На площади их остановили. Сопровождающие, ни слова не говоря, застыли белыми изваяниями.

Однако, ничего не изменилось. Они просто стояли в центре площади, а внимания на них по-прежнему никто не обращал. Солнце все припекало и становилось очень неуютно.

Когда стоять стало совсем невмоготу, на идеально прямой улице показалась какая-то процессия. Она быстро приближалась и стало ясно, что это закрытый паланкин, несомый шестерыми молодцами, и окруженный дюжиной другой людей все в тех же ослепительно белых одеждах.

Свита остановилась поодаль, а паланкин поднесли к самим спутникам. Его опустили на землю и откинули полог. Носильщики отступили назад и застыли, словно соляные столпы.

Внутри, среди вороха подушек, оказался высохший, словно мумия, старец. На сморщенном, покрытом пятнами черепе не осталось ни единого волоска. Дряблая кожа неприятно лоснилась. Черные глаза, утопающие в морщинах крохотного лица, казались провалами в бездну.

— Кто вы, осмелившиеся нарушить покой богов? — голос его был на удивление силен и почти не дрожал.

— Восходящие! — гордо шагнул вперед принц, поднимая голову, — а кто вы такие?!

— Он спрашивает! — воскликнул старик, обращаясь к небу, — не тебе спрашивать, но я отвечу. Мы — слуги богов! Мы — стражи их покоя! Мы те, кто избранны ими, чтобы никто более не смел нарушить их волю!!!

— Эй, старик, — улыбнулся Итернир, — ты бы выражался попроще, а то ухи вянут.

— На колени!!! — воздел сухие руки небу старик, тут же тяжелые руки молодцов в рясах заставили Восходящих бухнуться в пыль, — на колени, недостойные!!! Как смели вы упорствовать, в нарушение воли богов?!! Как смели вы прийти сюда?!! Но вы будете наказаны!!! Уберите их, пусть молятся и может быть, боги простят их!

Он опустил руки и сразу как-то усох, словно стал еще меньше. Паланкин тут же закрыли, подняли на могучие плечи и унесли. А пленников однозначными тычками повели прочь с площади.

— Нет! — возмущался принц, вырываясь, — я — принц крови!!! Я требую!..

Но личный сопровождающий опустил свой кулак на его голову, и тот сразу обмяк в могучих руках.

Их подвели к кирпичному, как ни удивительно, но маленькому, как сарай, зданию, и, отворив тяжелую дверь, швырнули в прохладный полумрак.

Дверь закрылась, и они остались предоставленными сами себе. Ланс сразу заснул. А Торок подобрался поближе к Итерниру и неуверенно спросил:

— Кто они? Что с нами сделают?

— Казнят, наверное, — пожал плечами Итернир.

— Как, казнят? — распахнул глаза тот, — вот так — просто? И все?

— А ты как думал? — продолжал издеваться над ним Итернир, — а ты что ли думал — в сказку попал? Я всегда говорил — способный разбудить спящего — способен на любую подлость. И вот — пожалуйста.

— Нет! Нет! — судорожно заговорил Торок, — нет! Так не может быть! Это не правильно!

— Хм! — усмехнулся Итернир, — а как прикажешь им поступать? У них, видать, работа такая. Да ладно, не боись. Вот сейчас Ланс отоспится и что-нибудь придумает. Он на эти дела мастер.

— Правда? — доверчиво заглянул Торок в глаза Итерниру.

— Точно, — кивнул тот.

Крын сосредоточенно пробовал на крепость веревки, принц погрузился в себя, и только Риггу что-то не давало покоя.

— Это ж я виноват, — выговорил он, в конце концов, и поглядел так, словно по его вине исчезло солнце, — я… я промедлил… а мог же…

Но откровения были прерваны самым бесцеремонным образом. Отворилась дверь и, возникший на пороге немолодой человек, в сопровождении двух молодцов указал на принца:

— Этого.

Эти двое молча подошли, подхватили Кан-Туна, мало заботясь о том, чтобы его ноги касались земли. Вышли. Вновь хлопнула дверь, стукнул засов.

20

— Что вам от меня нужно? — возмущенно спросил принц, когда его вывели наружу.

— Что нужно? — переспросил человек, улыбаясь, — поговорить, всего лишь поговорить, мой маленький принц.

— Я принц крови! — гордо поднял голову принц, даже со связанными руками ему удавалось держать безупречную осанку, — и обращаться ко мне следует не иначе, как «светлый принц».

— Конечно, светлый принц, — опять улыбнулся человек с легким поклоном, — я учту это. Меня же вы можете называть Растерри, жрец у стопы Великого. Сокращайте это, как вам будет угодно, светлый принц.

— Хорошо, Растерри, — кивнул в свою очередь принц, — я требую объяснений. Что все это значит, и почему меня до сих пор не развязали?

— Всему свое время, — улыбнулся жрец, — всему свое время. Я бы хотел пригласить Вас на небольшую прогулку. Вот сюда, прошу вас…

Он указал рукой направление, в котором они неспешно пошли. Связанные руки сильно стесняли Кан-Туна, но он стойко старался держаться прямо и достойно.

— Видите ли, светлый принц, — сказал жрец, опустив голову, нас очень интересует, почему здесь, где никогда не появлялись Восходящие, вдруг появились вы со своими спутниками? Раньше, Лестница была непреодолима. Так что же случилось? И что привело вас сюда? Однако, вам следует иметь в виду, что ваша судьба уже предрешена, и вас все равно принесут в жертву. Итак, как вы здесь оказались?

— Почему я должен отвечать вам? — жестко спросил принц.

— О-о! — опять улыбнулся тот, его слащавая снисходительная улыбка раздражала, — все очень просто, светлый принц. Взгляните направо.

К этому моменту они свернули с центральной улицы на боковую улочку. По правую руку на безупречно ровном плацу учились искусству боя с полсотни одинаковых молодых парней, пышущих здоровьем. Чуть поодаль, на точно таком же плацу, тренировались мальчики младших возрастов. Все было столь безукоризненно одинаковым, что бросало в дрожь.

— И что с того? — невозмутимо спросил принц, пораженный, на самом деле предъявленной боевой мощью.

— Ваши глаза поняли больше, чем сказали ваши губы, светлый принц, — поклонился жрец.

Кан-Тун ничего не ответил.

— Хорошо, светлый принц, — выждав паузу, заговорил жрец, — я вижу, сначала я сам должен кое-что рассказать. Много-много лет назад. Один очень молодой, но истовый жрец Лестницы решил сам узнать, что за тайны хранят ее белые ступени. С горсткой единомышленников он достиг этих мест. Преодолев множество опасностей и трудностей в слепом упоении гордыни. Однако, достигнув этих мест и убедившись в полной непроходимости Лестницы дальше, он был удостоен откровения. Сам высший бог, сам Гоеррен, открыл ему, что Лестница не просто путь к богам, но путь к их небесной обители. И боги, не желая, чтобы смертные в тщете своей их беспокоили, сделали Лестницу непроходимой для человека. Но гордыня смертных вновь и вновь гонит их вверх и заставляет именоваться Восходящими. И тогда сам Великий, сам верховный жрец, понял, что, если он достиг этих священных мест, то их могут достичь и другие смертные и даже больше, — в этом месте карие глаза жреца засияли безумием, а голос поднялся и задрожал, даже больше, светлый принц, подняться выше! И нарушить покой богов! И тогда решил Великий остаться здесь, чтобы охранять покой богов. Понял он, что боги в милости своей позволили ему достичь этих высот, чтобы он мог сторожить их покой. Потому всякий, кто достигнет этих мест, должен быть принесен в жертву!

Во время этой пламенной речи, принц все больше убеждался, что здесь путь будет закончен. Ощущение тяжелой безысходности овладевало им.

— Итак, светлый принц, — продолжил беседу жрец, когда огонь фанатика чуть угас в его глазах, — как вы и ваши спутники оказались здесь?

— Мы построили мост, — сухо бросил Кан-Тун.

— Как, мост? — ужаснулся жрец.

— Но теперь он разрушен и его не скоро построят вновь, поспешил утешить принц, без всякого, впрочем, участия.

— Хорошо, — кивнул головой жрец, — и неужели вы не видите в этом божественного провидения? Неужели падение моста не убедило вас в том, что боги не желают проникновения смертных на Лестницу?

Принц задумался. Жрец предупредительно держал паузу.

— Когда меня отправляли сюда, наверх, — неуверенно начал принц, — меня убеждали в том, что боги создали Лестницу, чтобы государи могли получить божье помазание на правление, поскольку лишь достойный может достичь ее вершины и вернуться. Теперь же я не знаю что и думать… Препятствия, которые нам пришлось преодолеть, действительно о многом должны были мне сказать. О боги! Как же я был слеп!

— Не вини себя, светлый принц, — усадил его на безупречно чистую лавочку жрец в тени живой изгороди, тщательно выстриженной, там, внизу, люди далеки от богов и не видят дальше собственного носа. Лишь здесь, рядом с ними, можно осознать что либо. Раскайся, светлый принц, проси прощения у богов, и может быть, простят они тебе твою гордыню и упорство.

Принц опустился на колени и начал молится всем богам сразу. Священный трепет овладел всем его существом. Он ощутил близость к богам и свою гордыню и тяжесть греха того, что шел против воли богов. Он искренне хотел искупить вину.

— Хорошо, светлый принц, — легонько поднял его с колен жрец, когда голос принца стал совсем не слышен, — встань. Я вижу, ты раскаялся. Я вижу, верховный бог, как бог разума может простить тебя, если откажешься ты от своей порочной цели, если принесешь себя самого в жертву богам. Слышишь ли ты меня и глас бога?

— Да, жрец у стопы Великого, — закивал принц, — я слышу вас, я слышу глас бога. Отдайте мое оружие, и я принесу себя в жертву.

— О нет, светлый принц, — улыбнулся жрец, и теперь улыбка показалась принцу понимающей и прощающей, слезы хлынули из его глаз, — ты не верно понял меня, мой принц, готов ли ты служить вечно покою богов? Готов ли ты остаться здесь и убить любого, кто посмеет нарушить их волю?

— Да! — истово воскликнул принц, — дайте мне мой меч, я вернусь и сожгу мост, чтобы он никогда не был построен.

— Сядь, светлый принц, — светло и ласково улыбнулся жрец, сядь, боги не благоволят поспешным решениям. Необдуманными поступками ты грешишь против верховного бога, бога разума!

Осознание греха, который Кан-Тун чуть не совершил, повергло его в почти сумеречное состояние.

— Утешься, светлый принц, — удержал поток слез жрец, остановись. Я вижу ты готов служить богам и жить среди нас. Но есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. Твои друзья. Те, с которыми ты пришел сюда. Среди них могут оказаться двуличные змеи. Те, что согласятся раскаяться, а на самом деле готовы будут бежать вверх. Ты понимаешь это?

Принц готов был закивать, соглашаясь, но поневоле задумался. Перед глазами встали спутники. Один за другим. Он вспомнил слова Итернира, о том, что Лестница испытывает их, давая каждому шанс предать. И если он был прав, то никто до сих пор не предавал никого, если они здесь. Что есть правда? Что ложь? Что досужий вымысел?

— Ты задумался, светлый принц, — посочувствовал жрец, — я облегчу твою задачу. Каждый человек способен на двуличие. Услышь меня — каждый! И я хочу спросить тебя, готов ли ты указать на того, в ком ты увидишь зерна греха, после того как он раскается?

Вновь принцу страстно захотелось согласиться, но тревожная мысль удержала. «Это что же»: подумалось ему: «он хочет, чтобы я предал своих спутников? Своих друзей? Итернир говорил, что основа великого правления — любовь народа, или как-то так. Неужели я, который шел сюда, чтобы стать государем начну, с того, что предам моих спутников, тех, кто ближе всего мне стал в эти дни?»

— Нет, — твердо ответил принц, вставая на ноги и вновь гордо выпрямляясь, — к этому я еще не готов.

— Напрасно, светлый принц, напрасно, — встал жрец, направляясь обратно, — однако у тебя еще есть время. Ты должен учесть, что раскаяние должно быть полным. Ты должен понимать, светлый принц, что боги не торгуются, им нужно все. И ты должен понимать всю тяжесть своего греха, всю греховность своей гордыни. Не позволяй ей решать за себя. И еще, светлый принц, пойми, что порой сказанное слишком рано может лишь приблизить конец жизненного пути.

Всю остальную дорогу назад жрец не пытался с ним говорить. Однако по-прежнему улыбался.

Когда увели принца, некоторое время молчали. Первым молчание нарушил Торок. Он беспокойно подполз к Риггу и спросил:

— Куда, куда это они его повели?

— Кто ж его может знать, — пожал плечами тот, — может, поговорить надобно.

— А может, уже казнить будут, — зевнул Итернир, — Хотя, это вряд ли, — добавил он поймав тревожный взгляд Торока, — судя по их наглой рыжейморде, казнить они нас будут самым, что ни на есть последним делом.

— А что же теперь? — продолжил расспросы мальчик.

— А что теперь? — не понял Итернир.

— Что с нами будет? — пояснил Торок.

— Что будет? Что будет? — словно убеленный сединами или украшенный плешью в полголовы от тяжелых раздумий о сути мироздания, вопросил у потолка Итернир, — убьют, и дело с концом.

— Нет! — воскликнул Торок, — нет! Так быть не может. Это нечестно!

— Где-то я это уже слышал? — задумчиво проговорил Итернир, а Ригг начал говорить какие-то слова утешения.

Потом была тишина, нарушаемая редкими всхлипами мальчика. Итернир сидел, прислонившись к стене и задумчиво глядя на кружение пылинок в лучах света, пробивающихся из щелей в двери. Взгляд его становился все более отчужденным и, в конце концов, он запел.

Песня была, как ни странно, о любви. Простой и чистой, по мнению автора. Удивляло, что Итернир в этой песне оставил привычное кривляние, стараясь прожить жизнь героев своей песни.

Нельзя было сказать, чтобы его голос был особенно силен и чист, но он пел столь вдохновенно, с такой болью, что поневоле перед глазами вставала картина из песни, виделись отвесные суровые скалы, и слышалось гудение ветра.

Ригг и Крын еще долго сидели потрясенные.

— Это как же ж? — проговорил Ригг, расчувствовавшись, — как же ж так? Разве ж так можно?

Но его слова и не прозвучавший ответ Итернира были прерваны стуком засова.

— О! — воскликнул Итернир, — пришли. Спорим, я следующий?

Принца втолкнули внутрь, и жрец указал на Итернира.

— Ага! — воскликнул радостно тот, — что я говорил?!

— Итак, — торжественно спросил Итернир, жмурясь от яркого солнца, когда дверь захлопнулась за спиной, — о чем же вы хотели со мной поговорить? Братцы?

— Вы вольны называть меня и моих братьев по вере, как вам будет угодно, — смиренно ответил жрец, — но вам следует знать, что меня зовут Растерри, жрец у стопы Великого.

— Превосходно! — воскликнул Итернир, дергая плечом, забываясь, что связан, — меня тоже можешь звать как хочешь. Итак, кто же вы такие есть?

— Не слишком ли вы торопитесь, задавая вопросы, — улыбнулся жрец, указывая рукой путь, — разве вы сейчас хозяин положения?

— Я или вы, какая разница? — поднял Итернир один из самых волнующих вопросов, — сегодня вы, завтра я. Слыхал, что какой-то умник сказал, что все течет, все изменяется. Прав, Ёнк его задери!

— Все может быть в этом бренном мире, — склонил голову жрец, однако, все же, вам следует отвечать и отвечать откровенно, ибо…

— Ибо! — передразнил Итернир, пытаясь поднять к небу палец, Ибо! Как много в этом звуке. Короче я должен понимать свое поганое положение, исключительно глядя на этих молодцов, — он кивнул направо, показывая на тренирующихся парней, — Так? Так это мне все равно. Я, братец, давно осознал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Мудрость поколений! В общем так, говорите вы, потом скажу я, полагаю, как истый жрец всеблагих богов ты обязан с высоты своего положения идти на уступки. Так что давай! Ступай!

— Я вижу, вы не так просты, как кажетесь, — улыбнулся жрец.

— Не усложняй меня, я простой, — попытался отмахнуться Итернир, но вместо этого вышло лишь неловкое подергивание плечом.

Понимая бесполезность дальнейшей беседы в том же духе, жрец рассказал историю появления здесь общины. Слово в слово, как говорил об этом Кан-Туну.

— Ага, — оборвал его Итернир на самой вдохновенной ноте, — и теперь вы все страстно желаете, чтобы мы все дружно раскаялись, оставили свою бредовую затею и жили с вами долго и счастливо. И умерли в один день. Так? Хотя не отвечай, сам вижу. По наглой рыжей морде. Скажи-ка лучше, как вам удалось так размножиться?

— Этот вопрос… — начал было жрец, потом все же решил ответить, — каждый член нашей общины проходит через совет жрецов, на котором решается, здоровым ли будет его потомство, будет ли оно угодно богам и полезным для общины. Только после этого он допускается до деторождения. Каждая женщина, одобренная советом, как только становится пригодной, или восстанавливает способность к деторождению, тут же оплодотворяется. После чего мужчина возвращается к прежним своим делам, пока не появится другая женщина. Детей воспитывают те женщины, кому отказано в рождении детей. Мужчины не отягощаются и не отрываются от своих занятий. Нас очень много.

— Ясно, — кивнул Итернир, — только не понятно, зачем вам понадобились мы…

— Раскаяние облегчит ваши души, очистит их перед богами…

— Оставь, — сморщился тот, — очистит! Пьяна с два! Дело в другом. Эге! А давно ли рождались у вас дети с хвостом? Или с четырьмя руками? Да вам же просто нужна свежая кровь! У вас же кровосмешение направо и налево! Так! Да ладно, говори начистоту, братец.

— Скажи, — попросил жрец, улыбаясь и заглядывая в глаза собеседнику, — те препятствия, которые вам всем пришлось преодолеть на пути сюда, неужели они тебя не убедили, что богам неугоден ваш путь сюда?

— Хм, — хмыкнул Итернир, — я знаю, какой ответ тебе нужен, но истинен ли он?

— Истина одна, мой друг, — улыбнулся жрец.

— Оставь эти свои улыбочки, — поморщился Итернир, — меня от них блевать тянет. Я тебе не мужеложец, чтобы совращать меня. А что касается истины, то там, внизу, она одна, а именно: наверх дойдет только один, чтобы быть удостоенным божьей благодати. Здесь, она совершенно другая.

— Те что внизу ошибаются, — улыбнулся жрец словно ребенку.

— Почему? Почему ты так думаешь? Из-за того, что один фанатик в бреду услыхал, как будто, голос бога?! А если я сейчас объявлю тебе, что у меня прямо сейчас видение, в котором боги велят вам отпустить нас, вы сделаете по велению богов?

— Великий свят! — воскликнул жрец, а в глазах его полыхнул огонек слепой веры, — и Гоеррен не позволит нам принять ложь за правду.

— Да? — изумился Итернир, сделав большие глаза и идиотски ухмыляясь, — бог разума не позволит вам ошибиться? А как вы вообще можете верить его советам, вами же, кстати, выдуманными, в угоду своему делу, но речь сейчас не об этом. Как вы можете верить ему, если он бог правды и лжи одновременно. Быть может, он испытывает вас, и лжет, в милости своей господней? Испытывая ваш разум? При этом, являясь богом разума, он превосходно знает, насколько им наделен каждый и, значит, заранее знает исход испытания, но речь не об этом. Может быть, даже если видение вашего «Великого» правда, что Гоеррен солгал, испытывая разум его и его потомков. А вы даже не задумались над его словами! Грех, братцы, грех!

— Как можешь ты подвергать сомнению слова святого человека, и даже бога?! — вскричал в возмущении жрец.

— Бога лжи!

— Бога!!!

— Ладно, — устало мотнул головой Итернир, — считай, что я раскаиваюсь. В самом деле, куда я денусь от этих ваших молодцов? Да и куда я один? Давай, говори, зачем вызвал. Только прямо говори, нечего кругом воротить, и учти, лапша меня ваша не обманет.

— Нам нужно знать, не станут ли лелеять ваши спутники мысли о грехе после того, как мы примем вас в наш круг.

— Ты хочешь, чтобы я предал? — цинично усмехнулся Итернир, — а предательство разве не грех? Да вы действительно считаете, что греховно не то, что неугодно богам, а то, что неугодно вам. Как смеете вы, смертные, решать за богов, что им угодно, а что нет?

— Как смеешь ты сомневаться в их законах?

— А их ли это законы?

— Я вижу, ты не способен сейчас раскаяться полностью, — опустил голову жрец, даже улыбка его куда-то пропала, — но у тебя есть время подумать.

Они повернули назад и весь оставшийся путь провели в молчании. Лишь один раз жрец спросил:

— Вы шестеро прошли этот путь вместе с самого начала? Или вас было больше?

— Нет, — просто ответил Итернир, — мы пятеро — да. С самого низа. Как вышли, так и добрались. А вот мальчишка, Торок, он прибился к нам, когда мост строили.

— Спасибо тебе, — кивнул головой жрец, — я вижу, ты еще способен раскаяться и осознать свой грех гордыни и сомнения.

— Что, что им было нужно? — набросился на принца Торок, едва дверь закрылась за жрецом.

— Мы все совершили страшную ошибку, — проговорил Кан-Тун с совершенно отрешенным лицом, — мы должны раскаяться.

— Почему? Как ошиблись? Почему? — не отставал Торок.

— Боги, — устало проговорил принц, — все эти препятствия для того, чтобы смертные не могли потревожить их покой. Смертные, мы, в греховной гордыне стремимся нарушить их волю. Мы должны раскаяться. Тогда нас простят…

— И пустят дальше? — наивно спросил Ригг.

— Нет! — резко ответил принц, — как ты не понял? Богам не угодно, чтобы смертные нарушали их покой! Это грех!

— Мои боги всегда готовы выслушать, — упорно сказал Ригг, всегда готовы помочь. Им надо просто рассказать, они же не могут знать всего. Я должен дойти. Моя мама…

— Если твоя мать умрет, значит так угодно богам! — выкрикнул принц.

Несколько звенящих мгновений висела тишина.

— Я дойду, — упорно сказал Ригг, — дойду. Я скажу им. Скажу…

Они опять замолчали.

Когда вновь открылась дверь, впуская Итернира с сопровождением, все молчали.

Жрец долго вглядывался в лица еще не опрошенных, и выбрал в итоге Ригга.

— У меня там мама, — сразу начал Ригг, волнуясь, как только его вывели на свет, — поймите! Мама! Мне же нужно наверх!

— Гордыня! Гордыня гонит тебя. Это грех! — ответил жрец, улыбаясь и делая большие глаза одновременно, — раскайся!

— И тогда вы отпустите меня наверх? — не унимался Ригг.

— Нет, — покачал головой жрец, — посмотри направо, видишь этих молодцов? Они удержат всякого, кто попытается нарушить волю богов. Ясно ли это тебе?

— А разве боги не сами карают за неповиновение? — удивился Ригг.

— Сами, — кивнул головой жрец, — но порой, они действуют через нас, людей. Что с твоей матерью?

— Она больна, — сокрушенно ответил тот, — только боги…

— Если бы богам было угодно, — спокойно и ласково улыбаясь, ответил жрец, — она была бы здорова.

— Может быть, — засомневался Ригг, — они не знают? Боги же не могут знать все?

— Все боги знают все, — ответил жрец убежденно, — да и что им до нас, смертных. Осознаешь ли ты всю тяжесть своих грехов? Грех гордыни и сомнения. Как смел ты сомневаться во всемогуществе богов? Раскаиваешься ли ты?

— Я не знаю… — опустошенно остановился Ригг.

Все это место, все вокруг внушало какой-то необъяснимый священный трепет. Хотелось верить. Хотелось верить этому человеку. Его убедительным словам о богах, улыбке. Ригг обнаружил себя на коленях, в слезах.

— Встань, юноша, — поднял его жрец, — я вижу, ты раскаялся и понял тщету своих деяний. Но скажи мне, раскаялся ли ты настолько, чтобы жить среди нас, выполняя наш долг перед богами.

— Вы же говорили, — смиренно ответил Ригг, — уж коли боги того хотят…

— Ты должен понимать, — наставительно объяснял жрец, — что долг наш не только во встрече тех, кто идет снизу, но и в выявлении тех, кто вынашивает мысли о грехе здесь. Готов ли ты видеть грех среди друзей своих, готов ли принести их в жертву?

— Это что же? — удивился Ригг, — если кто-нибудь соберется бежать. Итернир, или светлый принц, или Крын, сказать вам, и вы их убьете?

Жрец ничего не ответил, лишь развел руками: «На то воля неба».

— Это как же ж можно? Что же вы за люди все здесь такие? — в этом возмущении он и не почувствовал, как спадает с его глаз пелена готовности к слепому поклонению, — как же так? Предать и убить? Человека? Каким же богам это угодно?!

— И ты, — печально покачал головой жрец, — и ты страдаешь грехом сомнения… Иди, юноша, думай. И да снизойдет на тебя озарение божье!

— Ну, — сел Итернир, прислонившись спиной к стене, — и что же ты, наш маленький принц, думаешь?

— Мы все ошиблись, — тихо сказал он не выпадая из прострации.

— Да? — очень удивился Итернир, — это, почему же?

— Мы согрешили в суетной гордыне…

— А почему ты так думаешь? — очень внимательно и даже требовательно посмотрел на него Итернир.

— Богам не угодно, чтобы мы нарушали покой их небесного чертога.

— Ох, ты, как интересно! — воскликнул Итернир, дергаясь всем телом, по-видимому, ему хотелось всплеснуть руками, — они сами тебе так сказали?

— Нет, но те препятствия…

— Что ты говоришь? — еще сильнее удивился тот, — а не ты ли еще вчера был уверен, что все это — только для того, чтобы единственный достойный дошел до самого верха?

— Так говорят внизу, — с невозмутимой уверенностью ответил принц, — но они ошибаются, я знаю это.

— А почему же ты уверен, что эти люди не ошибаются. Молчишь? Думай! Думай! Тебя что, мало обманывали? Ты мало видел лжи? Принцы внизу говорили, что дальше пути нет, но мы здесь, там, где пути нет! Во дворце тебе говорили, что все это — чтобы ты получил благословение богов, а теперь что? А знаешь, почему тебя на самом деле сюда послали? — он подполз к Кан-Туну, заглядывая в его лицо и не обращая внимания на удивленно замершего Торока, — Потому что ты сгинешь здесь, как все Восходящие, и никогда не сможешь претендовать на трон. Тишь да гладь в нашем славном государстве!

— Откуда ты это знаешь? — потрясенно посмотрел на него Кан-Тун, — это неправда.

— Я догадался, — улыбнулся Итернир, — смотри: принцев отправляют наверх, как только старший брат примет правление, и у него появляется наследник. Пока отец правит, принцев берегут, вдруг война, вдруг болезнь? Государство не может остаться без наследника. А как только он есть, всех претендентов на трон надо убрать. А то перевороты и так далее. И вообще — смута. Смотри как стало тихо в вашем дворце, когда всех побочных отослали на лестницу! Всех этих родственников боковых ветвей, всех этих Донов, Канов, Ронов, Рунов и даже Танов. Да еще и чудом уцелевших близнецов, этих Ренов, хотя заметь, они из старшего колена! А? Каково? Теперь же никаких боковых ветвей не будет. Ты сгинешь здесь, и твои дети не станут тянуть на себя корону. Теперь понял?

Взгляд принца померк. «Что есть правда?»: думалось ему. Эти измышления озлобленного простолюдина или то, что говорили во дворце? Но на его памяти действительно во дворце все было спокойно по сравнением с тем обилием интриг и переворотов, какое описывалось в дворцовой хронике. Да его дед сам пришел к власти, свергнув короля из третьей ветви, из ветви Тунов. Кругом ложь. И что есть правда? Помоги, Гоеррен! Ты, бог разума и веры, правды и лжи, помоги!

— Ну что, — ехидно кивнул Итернир, — понял хоть что-нибудь?

— Нас обманули… — вымолвил принц.

— О! Движемся! — довольно воскликнул Итернир, подмигивая ничего не понимающему Тороку, — а когда?

— Внизу, — сокрушенно ответил Кан-Тун.

— А этим ты веришь? — добивал тот поверженного врага.

— Я не знаю, — пробормотал принц, — я не знаю чему верить. Я не знаю, что думать! Боги! — взмолился он, — Боги! Помогите!

Отворившись, дверь впустила Ригга. Вошедший жрец вновь долго оценивал пленников и выбрал Крына. Конвой с некоторым трудом поднял его на ноги и вывел наружу.

— Ну, — спросил жрец, — ты знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить?

— Так эта… — собрался было почесаться тот, но лишь покачнулся, — вроде да… А о чем?

— О вашем грехе, мой мальчик, — улыбнулся жрец безмятежности глаз Крына, — о грехе вашей гордыни. Твои попутчики рассказали уже о том кто мы такие, и для чего здесь живем?

— Да… вроде, — прогудел Крын.

— И ты раскаиваешься?

— Так… эта… уж, коль надоть… так чего ж не эта… раскаяться? — пожал плечами Крын.

— Прекрасно, мой мальчик, — ответил жрец, — а готов ли ты следить за зерном греха в спутниках твоих, чтобы предотвратить его.

— Так эта… ежель надоть… то что ж… — опять пожал плечами тот, — только эта… каким зерном?

Еще внимательнее заглянув в его безмятежные глаза, жрец отчаялся.

— Ну, как там? — спросил Итернир Ригга, когда стукнул засов.

— Раскаялся, — ответил тот.

— И что дальше?

— Идти надо, — ответил Ригг, глядя в стену, — дальше идти наверх.

— Но ведь они говорят, что дальше не пройти! — воскликнул Торок, перестав что либо понимать.

— Внизу тоже говорили, — глухо сказал Ригг.

— Во! — обрадовался Итернир, показывая принцу на охотника, видал?! Учись!

— У него мать больная… — ответил принц.

— Ну и что же, — пожал плечами Итернир, — а у тебя совесть должна болеть, за страну и народ. Лучше вы вот что скажите, вам тоже предлагали заложить остальных?

— Да, — удивленно посмотрел на него Ригг.

Кан-Тун согласно кивнул.

— Ну дела, — воскликнул Итернир, — что творится! И что же, как я понял по неудовлетворенной морде этого товарища в рясе, отказали? Правильно. Всегда знал, Ригг, что ты — настоящий друг, да и про тебя, принц, думал, что ты не совсем пропащий человек. Ай да мы! А не думаете ли вы, дорогие мои попутчики, что нас опять испытывают?

— Зачем? — заговорил Ригг, — зачем все это, боги? Зачем так-то?

— Кто его знает, — ответил Итернир, — может быть, нас слишком много?

Но продолжить беседу не удалось. Вернули Крына, забрав Ланса.

Однако от Ланса жрец так же не добился толку. Тот несокрушимо молчал, игнорируя вопросы и не обращая внимания на пламенные речи, хотя и дал понять жрецу, что он не глухой. Хотя, жрец уже был готов к такому результату.

— Отказал? — спросил Итернир вернувшегося Крына.

— От чего? — недоуменно переспросил тот после некоторой паузы.

— Ого! — обрадовался Итернир, — да наш жрец у стопы Великого сильно сдал за последнее время. Итак, друзья мои, что будем делать?

— Уходить надо, — твердо сказал Ригг.

— А почему, собственно, — вдруг заговорил Кан-Тун, — ты спрашиваешь нас всех, как будто, если идти, то всем вместе. Не пора ли позаботиться каждому о себе. Разве вы забыли, что до верха дойдет лишь один?

— Потому, — любезно ответил Итернир, — что мне кажется, что дошли досюда мы лишь потому, что держались вместе. Если бы не Ригг, мы бы все пропали в болотах, если бы не Крын, не построить нам моста, если бы не Ланс, лежали бы сейчас порубленными. Даже ты, Кан-Тун, помог нам, чего я от тебя никак не ожидал.

— А ты? — вспыхнул Кан-Тун, — что сделал ты?

— Я-то? — сник Итернир.

— Да что же ты, светлый принц, так на него накинулись? — добро проговорил Ригг, — и он тоже помог, а как же? На Стене-то? Правильно он говорит, думаю, вместе держаться бы надо. А то как же?

— Ну, этот вопрос решили, — подвел итог Итернир, — дальше вниманию высокого совета предлагается вопрос о…

Но он был прерван открывшейся дверью. Ланс вошел без посторонней помощи и молча улегся у стены. Молодцы конвоя подхватили и вынесли Торока.

— Ты уже знаешь, о чем я хочу поговорить с тобой, так, мой мальчик? — улыбнулся ему жрец.

— Я слышал, о чем говорили Итернир с Кан-Туном и… — начал Торок, но оборвался на полуслове.

— И… — мягко подтолкнул его жрец.

— И не знаю, что мне думать, — выдохнул мальчик.

— А нет нужды в раздумьях, — улыбнулся жрец, — надо верить, надо слушать голос твоей души.

— Но как же? — удивился Торок, — ведь верховный бог — он бог разума?

— И бог веры, — добавил жрец, — если ты будешь смотреть только на траву, ты никогда не поймешь, что такое деревья. Ты понимаешь? Хотя, я забыл представиться. Мое имя Растерри, жрец у стопы Великого. Можешь называть меня, как хочешь. А как тебя зовут?

— Торок, — ответил мальчик, — у меня еще нет прозвища. Но будет, будет. Обязательно будет.

— Конечно, — согласился жрец.

Они недалеко отошли от строения, где содержались пленники, так, что его не было видно, и сели в густой тени на лавочке.

— Итак, ты присоединился к этим пятерым недавно? — продолжил беседу жрец.

— Да, — ответил Торок, — там, внизу. Мы вместе строили мост. И даже сражались в битве. Они — герои.

— Может быть, мальчик, — кивнул жрец, мягко улыбаясь, — ты чист, как небо над нами. Тебя так легко обмануть…

— Не говорите так о них, я сражался с ними бок о бок, они хорошие люди!

— Может и так, — повторил жрец, — скажи. Теперь, зная истину о Лестнице, раскаиваешься ли ты в своем грехе?

— Да, — невольно вырвалось у Торока, — только Итернир говорит…

— О-о-о! — всплеснул руками жрец, — этот Итернир, это тот, с которым я говорил вторым, так? Он далек от веры и богов. Он ничего не чувствует, но думает, что понимает. Но что можно понять, не слыша голоса бога? Как ты думаешь?

— Я… не знаю, — потупился мальчик.

— Я рад, — положил руку ему на плечо жрец, — рад, что ты не такой. Рад, что для тебя есть еще что-то святое в этом мире. Скажи теперь, ты столь молод, что не мог сам взобраться на Лестницу, ты родился здесь?

— Да, — сказал Торок, — мой отец… он… — в его глазах вспыхнул огонек.

— Да, — прервал жрец, но столь нежно, что тому показалось, что он сам прекратил говорить, — теперь я понимаю. Они увлекли тебя. Пришли и смутили твой разум. Разбудили твою гордыню. Но теперь, теперь, когда ты знаешь истину. Теперь, у порога богов, ты раскаиваешься?

Словно порыв ветра, захлестнула волна раскаяния мальчика.

— Да! — воскликнул он, жадно ловя улыбку жреца, — да! Да!

— Хорошо, мой мальчик, — поднял его с колен жрец, — я верил, что ты сможешь это сделать. Ты не был испорчен с самого начала, тебя опутали злым умыслом. Не надо, не спеши оправдывать своих спутников, поверь, боги не ошибаются, а они идут против них. Не ты был виновен в своем грехе, а они. Но ты принял грех на себя и раскаялся. Ты достоин прощения. Ты будешь принят в нашу общину. Но взгляни вокруг. Ты видишь эти дома, эти сады? Все это создано только беззаветным трудом членов общины, в служении богам. Служители Керена отыскивают в степи ростки деревьев, чьи семена приносят птицы, возделывают поля. Служащие Прали помогают нам приходить на этот свет и покидать его. И только беззаветная преданность служению богам позволила нам создать все это и выполнять то, ради чего боги довели сюда Великого. Готов ли ты полностью отдаться служению? Служить телом и духом?

— Да, — кивнул Торок, затаив дыхание слушавший жреца, — да… я…

— Не спеши, — остановил его жрец, — готов ли ты служить главному делу каждого: видеть зерна греха в тех, кто рядом с тобой?

— Да, — согласился Торок, испытывая какое-то непонятное, захватывающее наслаждение в повиновении и согласии.

— Ты должен понимать, что твои спутники могут погибнуть, от кары богов, если они все же отправятся дальше, вверх. Это против воли богов. Ты понимаешь, что должен спасти их.

Мальчик кивнул.

— Если ты услышишь, что они готовятся нарушить волю богов, скажи нам, и мы им поможем.

— Вы не убьете их?

— Ну, что ты… — изумился жрец, — как можно? Нет. Мы им поможем. Поможем понять истину и раскаяться. Ты готов?

— Да, — вновь согласился Торок.

— Сейчас мы вернем тебя к твоим спутникам, — очень серьезно объяснил жрец, — ты должен помочь им раскаяться. Если ты поймешь, что они соберутся сбежать, ты попросишься выйти по нужде у охранников и, когда спутники твои тебя не услышат, попросишь служителей позвать меня. Я или другой жрец придет, и мы выслушаем тебя. Ты все понял?

— Да.

— Только не спеши говорить нам сразу, дай им время, может быть они сами осознают греховность намерений и раскаются не согрешив.

— Я понял, жрец у стопы Великого, я сделаю все, как вы сказали.

— Идем, мой мальчик.

— Итак, — провозгласил Итернир, — как видно, от Ланса, они тоже ничего не добились, и я думаю, пришла пора решить, что же мы будем делать.

— А если мы ничего не будем делать? — спросил Кан-Тун.

— Тогда, мыслю, все просто, — не задумываясь, ответил Итернир, — тогда нас еще денька три-четыре подержат в этом сарае, измотают беседами и выпустят. И нас будет ждать истинная благодать. Целый день ничего не делай, только э-э… оплодотворяй ихних женщин.

— Как? — удивился принц.

— Это что же? — сказал Ригг, — так долго?

Крын не произнес и звука, только мечтательно закатил глаза.

— А ты думал, — подмигнул Итернир принцу, — для чего мы им нужны? Свежая кровь. Их-то застоялась. Ну ладно, Ригг прав, четыре дня здесь сидеть слишком долго. Есть два варианта: мы раскаиваемся, нас выпускают, мы денька два присматриваемся и дергаем отсюда. Или…

— Или… — поторопил принц.

— Или, — продолжил Итернир, — мы уходим этой ночью, — эх, Ёнк! Опять ночь не спать.

— Как? — деловито спросил Ригг.

— Как уходим? — переспросил Итернир, — а это мы сейчас и узнаем.

Он с трудом встал, мешали связанные руки, подошел к двери и, пнув ее, немузыкально заорал:

— Эй, вы там! В сортир хочу!

Крикнув раза три, он услышал, что дверь отпирают. Два дежуривших послушника придирчиво осмотрели его, и один повел Итернира, нервно поигрывая дубиной, к аккуратной будочке в глубине сада.

— Ну, вот и все, — радостно заявил Итернир, когда вернулся, там снаружи дежурят всего двое. Ты, Ланс ведь справишься с ними, так?

Ланс медленно кинул, не отрывая от него взгляда.

— Вот такой план, — подвел итог Итернир.

— Надо бы быстрее, — добавил Ригг, — надо бы этой ночью.

— А оружие, — спросил принц, — как мы достанем свое оружие?

— Так это… — попытался почесаться о стену Крын, — эти… которые снаружи и скажут.

— Молодец, — похвалил Итернир, — растешь! Скоро летать научишься! Под моим-то присмотром. Ну, я за то, чтобы этой ночью свалить.

— Я… тоже, — поколебавшись, сказал принц.

— Я это… — медленно пробасил Крын, — я как все.

— Мама же у меня, — вздохнул Ригг, соглашаясь.

Ланс посмотрел на них на всех, кивнул и, отвернувшись к стене, уснул.

Скоро впустили и Торока.

— Ну, как ты? — с участием спросил Итернир, — что-то ты долго.

— Мы сделали большой грех, — заявил мальчик.

— О боги! — взмолился Итернир, — да это заразно! Но ты хотя бы не согласился нас предать?

— Нет, — честно ответил Торок, поскольку он согласился спасти их.

— Орел! — похвалил Итернир, — хотя пока и малой. Ладно, понизил он голос, — мы тут со старшими товарищами посоветовались и решили…

После того, как Итернир поделился планами на ближайшее будущее, Торок некоторое время просидел молча, словно ожидая чего-то.

— А если боги покарают? — спросил он, в конце концов.

— Эх! — тяжело вздохнул Итернир, — вокруг этой Лестницы столько неправды, что надо самим на все поглядеть. В конце концов, может быть, эти жрецы и правы, и дальше пути нет.

Торок больше ничего не сказал, лишь скоро запросился по нужде.

Все оставшееся время ничего не говорили. Ригг и Кан-Тун успели вздремнуть, несмотря на онемевшие руки. Когда стемнело, выждали до половины ночи, и Ланс, подойдя к двери, начал мерно в нее стучать.

— Завтра опорожнишься! — донесся недовольный голос из-за двери.

Но Ланс не успокаивался. Наконец, стукнул засов, и послушник осторожно открыл дверь, светя факелом:

— Чего тебе?

— Пописать, — шевельнулись губы Ланса.

— Вот приспичит же среди ночи! — возмущенно сказал послушник, но Ланса выпустил.

Дверь закрылась за его спиной.

21

Второй послушник встал, навстречу и тогда, пока первый из сторожей был занят засовом, Ланс начал действовать. Одним прямым ударом ноги отправил послушника туда, куда тот более всего стремился — к богам. И не опуская ноги, мгновенно развернувшись, ударом в висок носком сапога оглушил второго.

Факела упали на землю, мерцая в траве. Плечом удалось отодвинуть засов, и растворить ее. Его появление было встречено тихим гулом одобрения.

Некоторое время заняли связанные руки. Сначала Ригг зубами распутал путы Ланса, потом тот развязал его и вместе они освободили остальных. Кровь в онемевшие руки возвращалась неохотно и с болью.

— Этот, — указал Ланс на оглушенного послушника.

Они привели его в чувство и спросили об оружии.

— Оно в доме Боевых Келий, — охотно ответил послушник.

Хотя он сказал это столь охотно, что не пришлось даже угрожать, казалось, что такое положение его совершенно не пугает, как будто, он всю жизнь лежал на земле с гудящей от удара головой, перед вырвавшимися на свободу пленниками.

— Где это? — спросил Итернир.

— Я… я, кажется, знаю, — неуверенно перебил послушника Торок, — мне… мне показывал жрец, ну, тот который говорил.

— Какого это для он тебе его показывал? — удивился Итернир.

— Это там, где было много тех, которые тренируются. Там, где плац, — быстро заговорил мальчик, — он просто сказал, как называется тот дом.

— Странно, — задумчиво пробормотал Итернир, но вслух спросил, ну, что, двинули? Только что с этим будем делать? — указал он на послушника.

— Я задержусь, — ответил Ланс.

— Как знаешь, — посмотрел на него Итернир, и сказал остальным, — пошли.

И они пошли. Старались идти по краю улицы, в тени оград и насаждений. В глубокой темноте ночи они казались сгустками мрака, неслышно стелящимся над землей.

Кругом все было тихо и пустынно. Как будто селение вымерло. Либо все столь организованно спали, либо…

Когда добрались до плаца, Ригг предупреждающе поднял руку, и они остановились в тени деревьев.

— Ну, куда теперь? — спросил Итернир.

— Все же ясно, — пожал плечами принц, — внутрь.

— Ага, всей толпой, — одобрил Итернир.

— Наверное, — вставил свое Ригг, — и то верно, всем идти нельзя, шуму будет.

— Это того, — почесал затылок Крын, — я ж первый и задену чего… вот… мне оставаться.

— Тогда остается Торок, — решил Итернир, — и принц с Крыном. Кто против?

Против были принц и Торок. Но, если принц скоро согласился, то Торока пришлось долго уговаривать. Однако пошли трое. Те, кого назвал Итернир.

Подобрались к двери в торце длинного здания, что тянулось вдоль плаца, и замерли прислушавшись.

Все было тихо.

Ланс подобрался к двери, легонько толкнул, и та без скрипа подалась внутрь.

— Надо искать что-то вроде склада или чулана, — авторитетно пояснил Итернир.

Внутри царила кромешная тьма. По бокам длинного коридора угадывались ряды узких низеньких дверей. По-видимому, келий.

Бывшие пленники пошли вперед, осторожно прислушиваясь к каждой двери. Все были не заперты и за каждой спали люди.

Слишком тихо было в этом здании. Слишком спокойно.

Недобрые предчувствия, зародившиеся с началом похода, расправили крылья и набрали высоту.

Они добрались до середины коридора, и хлопанье дверей показалось оглушительным в царившей тишине. Изо всех келий по обе стороны коридора выскочили люди с факелами и дубинами.

Тех двоих, что вышли из двери прямо перед ним, Ланс убил одним точным ударом каждого, не задумываясь. Итернир мгновенно развернулся, готовый прикрывать спины своих спутников. Ушел от удара, захватил руку нападавшего молодца и, ловко развернувшись, швырнул на других, используя его же силу.

В неверном свете факелов, в тесноте коридора трое бились против многих. Послушники ничего не говорили, просто шли напролом, наталкиваясь на ловкость Итернира, звериное чутье Ригга и холодную ярость Ланса. Ланс убивал их, не оглушал, не откидывал назад, как Ригг и Итернир за спиной, просто убивал. Но удивительно было, что страх смерти не поселялся в душах его врагов. Послушники в своих белых одеждах, размахивая дубинами, все так же лезли вперед, мешая друг другу.

— Надо уходить, — изловчился выдохнуть Итернир, проводя подсечку.

— А оружие? — ответил Ригг, отводя удар левой и нанося короткий, но убийственно точный, удар правой в основание шеи, — к нему бы?

— Думаю, — получив короткую передышку сказал Итернир, — его тут нет. Это ловушка. Верно, Ланс?

— Оружия здесь нет, — не сбиваясь с дыхания, но продолжая двигаться с убийственной точностью ответил Ланс.

— Тогда пробиваемся наружу, — предложил Итернир, сам бросаясь на своих противников.

Его нападение внесло некоторое замешательство в их ряды, молниеносные движения спутали всю прямоту напора послушников, а потом они вдруг отступили, дружно откатываясь назад.

Вперед со стороны Ланса вышел давешний жрец, Растерри.

— Вы вновь совершили грех! — вскричал он, указывая на них пальцем, — и теперь мы умрете!!!

— Ну, — мрачно заверил Итернир, — это не так сразу.

— Нет! — блеснули глаза жреца, — оглянитесь!

Послушники с другой стороны коридора окатились назад и вперед вышли двое, тянущие за собой упирающегося, и еще двое, волокущие оглушенного Крына.

— Уходите! — выкрикнул принц, извиваясь в железной хватке, — вы пробьетесь! Нас предали!

— Эй! — спросил Итернир жреца, не обращая внимания на слова принца, — а где мальчик, где Торок?!

— Здесь, — улыбнулся жрец.

Из-за его спины вышел мальчик. Сделал шаг к опустившим напряженные кулаки спутникам. Его руки были свободны.

— Одумайтесь, — попросил он, — еще не поздно. Они простят вас!

— Вот ты как, — покачал головой Итернир, посылая ему испепеляющий взгляд, полный презрения.

Ригг только тяжело вздохнул, лишь Ланс остался привычно безразличен.

— Гаденыш! — выплюнул Итернир.

— Вы вновь согрешили! — воскликнул жрец, — вновь! Вы будете принесены в жертву!!!

И тогда дружно навалившиеся послушники, которых стало вдруг слишком много, повалили сначала Итернира, свирепо выкрикивающего проклятия, потом Ригга, потом завалили грудой мертвых тел Ланса.

Их не убили, тащили, связав, словно бревна. Итернир все так же громко проклинал всех богов, имена каких он только слышал и всех жрецов, вместе взятых. Но победители оставались глухи к брани. Их принесли на окраину поселения, разрезали веревки и бросили вниз, под землю. Маленький кружок неба со звездами, выход из сырой ямы, закрыла решетка из толстых брусьев.

— Вы будете принесены в жертву, — донесся голос жреца, завтра! Вам вернут ваше оружие и сожгут, отправив вас к богам такими, какими вы пришли сюда! Раскайтесь! Отрекитесь от своих грехов, и вы уйдете чистыми!

Потом все стихло.

Торок испуганными глазами смотрел на все, что делали с его спутниками. Видят боги, он не хотел этого. Он совсем не к этому стремился, уходя из отцовского дома. Но все сделал сам.

— Простите их, — взмолился жрецу, который вел к центру селения, — они… они раскаются!

— Нет, — отрезал тот, — слепой не увидит света.

— Но если они слепы! — в отчаянии закричал Торок, лицо его блестело от слез, — тогда они не виновны в своем грехе!

— Они сами закрыли свои глаза, — сурово ответил жрец.

Они вышли к центральной площади поселения. Здесь жрец остановился, а послушники с факелами встали кругом, оставляя в центре Торока и жреца.

— Что… — взволнованно спросил мальчик, — что теперь?

— Ты нарушил волю богов, — ровным бесцветным голосом произнес жрец, — ты умрешь.

В руках блеснул широкий жертвенный нож, он шагнул к мальчику.

— Нет! — распахнулись его глаза от ужаса, — Я же раскаялся, вы же говорили!!! А-а-а!!!

Но жрец в пылающем кругу света сделал еще один неумолимый шаг, рука метнулась вперед.

— Отдайте его тело огню, — повернулся он спиной к трупу.

И ушел прочь, сопровождаемый двумя безмолвными послушниками.

22

Они оказались в глубокой земляной яме, узкой наверху и расширяющейся книзу. Верх ямы перекрывала решетка из толстых надежных брусьев.

Навалилась усталость и безысходность. Все еще болели руки от пут, после вчерашнего подъема ныли ноги. Казалось, никаких сил уже не осталось.

Только спутники освоились с темнотой ямы, как откуда-то издалека донесся полный отчаяния крик.

— Что это? — испуганно спросил Кан-Тун.

— Да кто его знает, — пожал плечами Итернир, растирая пальцы.

— Вроде, — предположил Ригг, — это на Торока уж очень похоже.

— Да-а, — протянул Итернир, — видать, его путь уже все.

— Что значит все? — вздрогнул Кан-Тун.

— К богам, наверное, его отправили, — мрачно веселился Итернир, — с докладом о проделанной работе.

— Но он же предал нас, — удивился Кан-Тун, — и ты говорил что нас… в общем, мы им для… э-э… для развода. На племя то есть. Так, зачем же его было убивать?

— Ты что, хотел бы, чтобы он остался жив? — изумился Итернир, вот дожили!

— Нет, — возвращалась к принцу былая уверенность, — я хочу понять.

— А-а, — протянул Итернир, — тогда понятно, если так, то даже конечно. Ну, выходит, я ошибался.

— Что-то ты слишком много ошибался, — упрекнул принц, — и как же ты, позволь узнать, собираешься выбираться отсюда?

— Сейчас узнаем, — обнадежил Итернир, вставая.

— Эй! Наверху! — заорал он, подняв голову, — Я в сортир хочу!!!

— Ты уже в нем, — донесся спокойный и рассудительный голос сверху.

— Ну, и что же ты предложишь нам делать теперь? — гневно спросил принц у Итернира, — мы по твоей милости сидим в этой помойной яме!

— Да не надо так горячиться-то, — посоветовал Итернир.

— Я горячусь, когда мне это угодно! — вскипел Кан-Тун, — и не тебе указывать мне. Если бы не ты, мы бы сейчас были наверху. Надо было всего лишь раскаяться! Но такие, как ты!.. Еретик!!!

— Ага, — подхватил Итернир, — а утром нас бы прирезали как свиней! Как этого мальчишку!!!

— Собаке собачья смерть!!! — яростно ответил принц, вскочив на ноги.

— Да что же вы?! — возмутился Ригг, — человек же умер. Мы же с ним вместе…

— Пусть он… — упер палец в Итернира принц, задыхаясь от ярости, — пусть…

— Оставь, — послышался голос Ланса, хотя его самого видно не было, — они хотели убить. Все равно.

Принц проглотил подготовленную реплику, Итернир сдержался и теперь, когда смолки голоса стало даже как будто темнее.

Они сидели, прислонившись спиной к сырым стенкам подземелья, погруженные в свои мысли. И в темноте и тишине, поглотившей их, все казалось еще более безысходным. Все кончилось. Кончилось Восхождение. Кончилась Лестница. Они дошли дальше, чем другие, но не дошли до конца.

Медленно тянулась ночь. В ожидании утра пытались спать, но тревожное ожидание казни гнало прочь усталость и боль. Было мрачно и тоскливо.

— Ты, Итернир, — попросил Ригг, — спел бы. Уж на диво хорошо у тебя это выходит.

— Спеть? — спросил Итернир, тепло улыбаясь, хотя его улыбку и скрала темнота, — может, кто против?

Никто не ответил.

— Ладно, — решил Итернир, — Тогда спою. Я слышал давно одну легенду. Говорят, что где-то далеко. Очень далеко. Ночью на небе тоже светит что-то вроде солнца.

Услышав это, Ланс удивленно повел бровью, но смолчал.

— Сам-то я не видел, — сознался Итернир, — но говорят, что эта штука, ее «луной» называют. Так вот, что она бледнее солнца, хотя и больше. Свету от нее не много, но все же больше, чем от звезд. И еще, она, луна эта, каждую ночь разная. Сначала круглая, как солнце, потом истоньшается с одного боку, и превращается день за днем сначала в полукруг, а потом в серп. И в следующую ночь ее и вовсе нет. Потом появляется тоненьким серпом и снова растет. Пока полный круг не выйдет. А потом снова уменьшается и так все время. Они даже время так меряют. Полную смену луны месяцем называют. И год на месяцы делят. Вот. И они мне легенду рассказывали, откуда она, луна эта на небе взялась. В общем, я песню из этого сложил.

Помолчав, Итернир обнял руками колени, поднял взгляд к чуть светлому кругу неба над ними и запел.

Шел из города в город он Она с рынка в деревню шла. Он среди бескрайних полей Окунулся в ее глаза. Еще долго стояли они Не могли отвести своих глаз. Посреди дороги одни, Во всем мире одни сейчас. И разжались пальцы руки, Что корзина для них и для нас? Оказался в дорожной пыли Нераспроданный ею запас. Укатились яблоки прочь, Не нужны стали ей никогда. Позабыв родительский кров С ним уйдет она навсегда. Если яблоко ты в пыли У дороги нежданно найдешь, Если ты одинок — подними, Коли с милой вдвоем — обойдешь. Если плод ты смело поднял, То с избранницей раздели, И беззвучный тогда грянет гром, Взвоют ветры в бескрайней степи. Неразлучны вы станете с ней, И на вечность обречены, Вместе будут два сердца петь, Как у Мастера и Луны. Он Небесным Мастером был, Он богам должен строить дворцы. Только ночь раз месяц они Своей песне были творцы. В небесах он построил дворец, Чтобы домом тот стал для нее, Но уюта в стенах его Не бывало, как Мастера с ней. И считала она скорбно дни, Что остались до радости дня, Занавеску каждый тот день, Понемногу сдвигала она. И на небе в месяц лишь раз Не найдете вы света Луны, Знайте, с Мастером та сейчас, Одну ночь лишь вместе они. И смотря на то, что внизу, В ожидании милых шагов, Помогает она молодым, Свое счастье найти средь цветов. Лишь одну ночь среди тридцати Предоставлены сами себе Те, что счастья безумьем полны, Для кого нет гор и морей. Если яблоко ты в пыли У дороги нежданно найдешь, Если ты одинок — подними, Если с милой ты — обойдешь.

Он пел все так же, без особых изысков, но ему хотелось верить.

Когда закончил, некоторое время висела тишина. Спутники, полностью поглощенные миром песни, потрясенно молчали, осознавая ее конец.

— Как про себя пел, — ошарашено прошептал Ригг.

— А? — вынырнул Итернир из забытья песни, — Да. Наверное…

Вновь повисла тишина, обнимая мохнатой лапой.

— Неужто, — нерешительно спросил Ригг в пустоту, — это все? Может, Лестница и правда здесь кончается?

— Тогда тут боги, — сказал Кан-Тун, уставившись в землю, — а нам к богам и надо.

— А если жрецы… — задумался Итернир, подыскивая слово, ошибаются? И это конец Лестницы и богов никаких нет?

— Тогда эта… — подал голос Крын, — домой бы…

— Я вот никак не пойму, — задумчиво сказал Ригг, — как же это жрецы ошибаться-то могут?

— Это что же, — усмехнулся Итернир, — они, по-твоему, не такие люди, как мы?

— Не такие… — убежденно ответил Ригг, — они же с богами…

— Да что вы все «такие», «не такие» заладили, — возмущенно повысил голос принц, — в один голос все твердят, что бежать надо, а вы про жрецов! Как быть нам? Думайте!

— Раскомандовался, — недовольно проворчал Итернир.

— Сейчас-то что мы можем сделать, — вздохнул Ригг, — утром разве что, тот-то, который жрец у стопы… он же говорил, что оружие дадут.

— Ага, когда подпалят нас, тогда и дадут, вместо дров кинут, добавил Итернир.

— Не след щас говорить-то, — пробасил Крын, — все одно — не надумаем… завтра, видать… эта… виднее будет.

— Да, — покачал головой Итернир, — это, наверное, самая трезвая мысль и есть на сегодня.

— Да вы что? — громко изумился принц, — как же? Столько прошли и теперь сдаться? Сложить руки и ждать казни?

— А что делать? — спросил Итернир, тоже повышая голос, помнишь, тогда, в лесу, когда нас дикари те поймали? Тоже ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Только Ригг нас и спас, углубившись в воспоминания, Итернир расхохотался, — помнишь, как мы с тобой ругались, когда он развязывал нас?

— Да, — ответил принц, неохотно отступая, — помню. Помню еще как в замке, в бочке мылся, а принцы эти дружбу предлагали…

— Нам есть, что вспомнить, — кивнул Ригг, — помнишь, Крын, как на скале-то, на уступе посреди Стены сидели?

— А как Крын косил?

— Как за обоз бились?

— И мальчик этот с нами тогда стоял. Кто бы мог подумать…

— Как же это, все-таки, — спросил Ригг, — как же это так можно — предать?

— Видать — обманулся, — пожал плечами Итернир, — а вообще, такое часто бывает. Может, пообещали они ему что-нибудь, а может, еще как? Из-за государственных интересов часто приходится идти на предательство. Верно, принц?

Кан-Тун ничего не ответил.

— Все равно, — мотал головой Ригг, — никак в толк не возьму, как же так можно?..

Крын, слушая перебор воспоминаний, попытался и сам вспомнить, что же сделал для общего дела. Он уже давно стал считать это Восхождение общим делом. И готов был отдать жизнь за этих людей. Из своего вклада, напрягшись, вспомнил только, как держал мост. Строили все-таки, вместе.

Улыбнулся. Если бы не его сила, не дойти бы сюда. Хотя, из-за силы, этой проклятой он здесь и оказался. Даже самое далекое воспоминание о детстве было связано с силой. Сейчас ему уже четырнадцать, почти пятнадцать, потому далекое детство помнил мало, одну только картинку.

Он совсем маленький стоит в одной рубашонке до пят посреди двора, а в руке желтый пушистый цыпленок.

— Мама! Мама! — кричит он, — гляди! Какой маленький!

Мать подходит и смотрит на зажатого в кулаке мальчика цыпленка. Охает и качает головой.

— Что же ты, — говорит она, — гляди, он уж мертвый, все нутро наружу. Что же ты сжал-то его так…

— Как же, мама?! — бросается в плач мальчик, всхлипы дергают грудь, душат слезы, — как же?! Он же… Я же только погладить. Мама!..

Проклятие силы преследовало всю жизнь. Только один раз она послужила добру. Тогда, как помнил Крын, из стойла Рушни Корявого сбежал бык. Здоровый черный, как смоль, в самом соку. Его и держали отдельно, потому как был совсем дурной и рвал и других быков и коров. Года два назад это было, как помнилось Крыну. Подросток шел по деревне, а вокруг слышались крики, вопли, и только он безмятежно не придавал им значения. Когда прямо перед ним появился бык, мальчик даже не успел испугаться, просто сунул кулаком прямо в широкий лоб, промеж рогов. Потом все радовались, ходили вокруг него, сам старейшина, Нишок Костлявый хвалил.

Но во всех остальных случаях, сила приносила одно несчастие. Он редко думал, и к родителям то и дело приходили, кто за поломанную руку сына, кто за задушенную скотину, кто за развороченный амбар али плетень. Отец ругал его дурнем и нещадно порол.

Так Крын и попал сюда. Деревню давно беспокоила его удаль. Он, хотя никогда не задирал других, и редко понимал, когда задирают его, в играх способен был перегнуть палку по недомыслию. И однажды, когда сошлись стенка на стенку с другой деревней, вышиб из соседского парня дух. Мать долго убивалась над телом. Отец отвел на тризну своего бычка, но старейшины порешили при первом удобном случае отправить его из деревни. А к этому году Костлявый и предложил, чтобы послужил дурень деревне.

Большую часть своей жизни Крын вместе со старшими братьями ходил с отцом на работы. Отец был знатным плотником и его приглашали и из дальних деревень то мосты ладить, то избы рубить. Однажды даже ставили терем наместнику. Там-то Крын и давал выход силе, попутно трудолюбиво стараясь уяснить уроки отца. Совсем еще пацаном он один поднимал бревна, которые таскали два взрослых мужика. Зато с ремеслом было тяжелее. Вроде все поймет, и, получив лесину, правильно определял волокно и видел, к чему та сама тяготит, но, работая, постоянно делал что-нибудь на свой лад. Отец ругался. Поминал не одно поколение мастеров, которые, знать, не дураки были, что так всегда делали. И порол. Крын сам очень печалился от своей непутевости. Старался делать, как все, но нет-нет да сбивался.

Еще одно воспоминание почему-то упорно лезло на глаза. Он сам не понимал, почему так цепляется за это воспоминание, упорно гнал его прочь, но оно неизменно возвращалось.

Помнил, как еще маленьким заметил среди поленьев сосновую щепку. И так запала она ему в душу, так заворожило то, что увидел в глубине дерева, что схватил топор, подвернувшийся под руку, и где стоял, принялся резать из этой деревяшки то, что видел в ней.

— Папка! — позвал он, когда закончил, просидев над деревяшкой не вставая до заката, — гляди! Папка.

На протянутой руке лежал березовый листок. Точь-в-точь, как с дерева. Крохотные зубчики по краю, рисунок жил с обеих сторон. Нежно и терпеливо выглаженное, отполированное дерево, тонкое, как настоящий листок словно светилось янтарным светом изнутри.

Тяжелый подзатыльник бросил к земле…

Отец сурово посмотрел.

— Я тебе сколько раз говорил, — пророкотал он, заметив в руке топор, — топором летягу не вырубить!

После чего распоясался и принялся пороть сына. Он говорил, что он плотник и сын его будет плотником, и нечего глупостями заниматься. На то других дурней полно. Закончив, грозно пообещал, что, заметив еще раз за таким безобразием, и вовсе прибьет. Сын с искренней старательностью пообещал, что больше не будет. И больше такими делами не занимался. А отец еще часто повторял, что топором не вырубить летяги. Хотя что он называл летягой, Крын так и не понял.

Пока Крын предавался воспоминаниям, спутники коротали ночь за неспешным разговором. И разговор то затихал, то вновь вспыхивал, перебирая воспоминания пройденного пути. Так длилась ночь, пока не исчезли звезды на зарешеченном небе, и само оно не стало из темно-синего серым.

Сверху спустили веревку, и подняли их по одному наверх, где уже ждали плотные ряды молодых, румяных и одинаковых послушников.

Безмолвно послушники выстроились в два ряда, образуя коридор, по которому и направились спутники навстречу своей судьбе. Послушники действовали столь слаженно, что казались единым целым, монолитом, отбивающим всякое желание сопротивляться. Напротив, хотелось подчиняться этой силе, слиться с ней, выполнять повеления и желания этого бога.

Так, шагая в ногу, полусотня послушников в белых длинных одеждах, провела их на круглую площадь. Которая вся была заполнена людьми. Сама площадь и вокруг. После немноголюдья земель принцев и Ватаги было как-то непривычно смотреть на эту толпу. Здесь были все. В центре площади возвышалась гора дров и хвороста, которую венчал помост с пятью столбами. Будущий костер окружало двойное кольцо жрецов, старше, чем те молодцеватые послушники, которые привели сюда пленников. За ними колыхались ряды жрецов, очевидно, привыкших к более мирным занятиям. А уже за этим кольцом стояли женщины и дети. Все эти люди были одинаковы до умопомрачения. Они и стояли одинаково с мрачно осуждающей маской на лицах. Даже дети, как и все взрослые, одетые в длинные белые жреческие одежды, смотрели не по-детски серьезно.

— По-моему, — мрачно заметил Итернир, — кругом многовато зеркал.

Их подвели к помосту, и молодые послушники разошлись, образуя еще одно, внутреннее, кольцо вокруг площади.

— Что-то сейчас будет, — жизнерадостно заявил вполголоса Итернир.

— Молчи, — осек Кан-Тун, — накаркаешь.

— Точно, — согласился Итернир, — а то, и правда, людям праздник испорчу.

Вдруг все головы, словно колосья под ветром, повернулись в одну сторону, стройные, идеально ровные ряды разошлись и к помосту вынесли паланкин Великого, сопровождаемый, кроме носильщиков, дюжиной послушников, с дубинами и дюжиной жрецов, среди которых был и Растерри.

Все люди, кроме тех, что держали дубины наперевес, не отрывая напряженного взгляда от пленников, повернулись к Великому и пали на колени, троекратно склоняя голову к земле.

— Встаньте, дети мои, — пронесся над толпой сильный и глубокий голос, Великий встал на ноги, но несмотря на малый уже рост, казался на голову выше любого из своего народа, — сегодня мы свершим то, ради чего боги привели нас сюда! Нарушившие волю богов погибнут!

Все люди общины жадно ловили каждое слово Великого.

— Возведите их на костер! — приказал Великий, взмахивая рукой.

Тотчас, словно ниоткуда появилось шестеро послушников, несущих лестницу. Они прислонили ее к помосту и пленников подтолкнули наверх.

Те поднялись, не сопротивляясь, хотя и без всякой охоты. Правда, Крын наотрез отказался идти, но его подхватили на руки и доставили против желания.

— Отдайте им все, с чем они пришли на эту землю! — приказал Великий, и голос его с каждой фразой, с каждым вздохом благоговейно внимающих каждому слову людей, становился все сильнее и властней.

Появилось пятеро жрецов, несущих дорожные мешки и оружие. Поднявшись на помост, они сложили все перед пленниками.

Никто не мешал поднять оружие, и они сделали это, хотя и преследовало постоянное ощущение подвоха.

— Этого Великого надо бы в заложники, — предложил Итернир, мы, Ланс с тобой, остальные прикроют. Идет?

Вооружившись, они встали спина к спине, напряженно глядя на окружавших людей. Итерниру не ответили молчаливо одобряя.

— Смиритесь и раскайтесь в свой смертный час! — возвестил голос Великого, взвиваясь до недоступной человеку звучности и силы, прощайте!

Перед помостом появился жрец с факелом.

— Ага, — кивнул головой Итернир, сжимая меч, — сейчас смиримся!

И прыгнул с помоста прямо к Великому. Сделав в воздухе эффектное сальто, он упруго приземлился и приставил меч к узкой груди Великого.

В это самое время Ланс спрыгнув с помоста, появился рядом, одним неуловимым ударом копья заколов послушника, замахнувшегося на Итернира. И встал, тая угрозу для живых.

— Назад! — закричал Итернир, — всем назад, а то вашему Великому крышка!

По рядам собравшихся прокатился ропот, метнувшиеся, было, на помощь телохранители откатились назад. Воспользовавшись этим замешательством, успели спуститься вниз и встать рядом с Лансом остальные пленники.

— Вперед! Дети мои! — призвал вдруг голос Великого, — жизнь смертного достойна исполнения воли богов!!!

На глазах изумленного Итернира Великий подался всем телом вперед, насаживаясь на меч. Черные глаза его блистали нечеловеческим огнем.

В тот же миг, словно один человек, вся толпа ринулась на них.

И было ясно вставшим спина к спине спутникам, что сейчас будет…

В тесноте нападавшие потеряли стройность рядов, но одинаковые недвижимые маски застывших лиц пугали пуще закованной в сталь фаланги. Без колебаний заработало копье Ланса. Кровь хлынула на белые одежды.

Крын, широко размахиваясь, своим чудовищным топором отбрасывал по несколько противников сразу. Принц вертелся ужом, успевая достать тонким мечом сердца невозмутимых противников. Ригг, заливаясь слезами, резал ножом человеческую плоть, хотя и стараясь не убивать, не взирая ни на что. Все пятеро встали спина к спине над телом убитого жреца, сражаясь в последний раз.

— Хрен вам, а не Итернира, — обещал жонглер, уходя от сокрушительных ударов дубин.

Принц с каждым выдохом направлял меч в цель, а Крын, покряхтывая от натуги, разрубал жрецов вместе с дубинами.

— Умру, а на костер не пойду! — зарекался Итернир, — заберем с собой этих святош побольше, чтоб не скучно было! Им!!!

Уже копье Ланса глубоко засело в каком-то жреце, что исступленно обняв руками древко, всадил его в себя так глубоко, чтобы не вынуть, и Ланс пришлось высвободить из ножен свой широкий меч.

Их окружал уже вал мертвых тел, копошащийся ранеными и сочащийся кровью, но жрецы все прибывали, храня все такое же молчание все с таким же выражением лиц.

Уходили силы из рук. Не хватало духа. Впечатление было такое, будто они сражались с туманом, сколько ни размахивай руками, он все равно окружает тебя.

Но все равно они бились и бились не каждый только за себя, а и за того, кто стоял рядом. Вот Итернир принимает на свой меч удар, предназначенный голове принца, а Ригг всаживает нож под ребра замахнувшемуся на Итернира. Вот в молодецком ударе Крын открывает врагу всю правую половину, но противник уже пронзен мечом Кан-Туна. Так сплоченно они не бились, даже когда сражались за обоз с лесом.

— Не ссилим, одолеют, — крикнул Ригг, чувствуя, что нож выскальзывает из мокрой от крови руки.

— Прорваться бы надо! — призвал Итернир.

— Вперед! — звонко скомандовал Кан-Тун, — Смерти нет!!!

И рванулся сам. Все силы свои вкладывая в этот рывок. Его поддержали Крын, словно бык, отбросивший врагов. Итернир.

Но, сделав лишь пару шагов, поняли, что это конец. Уже у Крына выбили из рук топор, и лишь каким-то чудом удавалось пока избегать ударов дубин, хотя его богатырские удары превращали маски лиц врагов в кровавую кашу, ломали кости, отбрасывали назад. И спутники уже приготовились к смерти, ожидая лишь того момента, когда волна тел, живых и мертвых захлестнет их, погребая под собой. И та не заставила себя ждать, единым порывом навалились послушники, погребая под белой грудой и своих и чужих…

Мара…

Молча надвигалась на них толпа в белых одеждах. И пламенным огнем горели их глаза. Больше не было жизни пятерым людям, ставших спина к спине, не было дальше пути.

— Стойте! Дети мои! — вдруг пронесся над площадью голос Великого, хотя тело его все так же лежало без признаков жизни.

И послушно встала волна людей, словно замерло море. В шаге от своих врагов. Тяжело дыша, спутники опустили оружие.

— Эти грешники сами выбрали свою смерть! — продолжал голос, все набирая силу, — Боги сами покарают их!!! Боги накажут за нарушение их покоя!!!

И когда смолк голос Великого, отступили прочь люди в белых одеждах. Даже взгляда не уделяя грешникам. Большая часть из них заспешили по каким-то своим делам. Кто-то стал разбирать не зажженный костер. Кто-то, выстроившись почтительной процессией, забрал тело Великого. И все это в полнейшей тишине.

— Эй! — возмущенно крикнул Итернир, — а убивать нас кто станет?

Но никто не посмотрел в их сторону.

— Так мы что же? — удивился Итернир, — живы и свободны? И не подраться? Ну вот, — хлопнул он по плечу Кан-Туна, отчего тот закачался, — а ты боялась! Даже юбка не помялась!

Ланс молча опустил свое копье. Крын глубоко вздохнул и заткнул за пояс топор.

Ригг оглядел своих спутников, пятно крови в пыли, толпы безразличных людей, словно непрожитые жизни, словно не умершие смерти, и сел на землю, обхватив голову.

— Как знать, — сказал Кан-Тун, — может быть, и правда, дальше нас ждет кара богов, и тогда жаль, что нас не убили сегодня.

Уходили с этой площади с подавленным настроением. Ощущение нереальности происходящего тяготило. Даже Ланс непривычно сутулился. Эта площадь, отказав им в смерти, заставила, пригибая голову, ждать кары богов.

23

Прошло около трети дня, когда трава стала не такой густой, как прежде, истаяла в чахлые кустики. Земля пошла трещинами, и понемногу ее сменил голый истресканый камень. Еще десяток шагов и он обрел молочно-белую гладкую поверхность и начал подниматься ступенями вверх.

— Выходит, — произнес Ригг, глядя на устремленную ввысь Лестницу, — жрецы все-таки ошибались.

Они прошли еще четверть дня, поднимаясь вверх. Ступени становились все уже, хотя и не увеличивали крутизны подъема. Небо над их головами закрыло большое клубатое облако.

— Дошли! — радостно воскликнул Крын, — это же!.. Эх!!!

— Облако, как облако, — пожал плечами Итернир, хотя глаза его растянулись в непрошеной улыбке, — чего дергаться-то.

— Конец, — облегченно вздохнул Ригг, — успел ли?

Принц молча поглядел вверх, глаза его загорелись огнем, и он сосредоточенно продолжил подъем.

— А мы не того? — озадаченно спросил Крын, — не стукнемся?

— Обо что? — уточнил Итернир.

— Ну… — смущенно прогудел Крын, — об это… об облако.

Итернир рассмеялся, потом сказал:

— Нет, я бывал в горах. Там, где облака опускаются к скалам. Так облака эти — всего лишь туман.

— А может… — не сдавался Крын, — у вас там какие-то неправильные облака.

— Сам ты неправильный! — объяснил Итернир, — пойдем! Или вы тоже боитесь об облако голову расшибить?

Никто не подал виду, что боится, однако в глубине души, Ригг с принцем все же опасались.

Однако, когда они поднялись повыше, действительно стало заметно, что облако не было твердым. Оно раскинулось над головами косматыми языками тумана, и Лестница исчезала в его глубине.

Спутники обвязались веревкой, и продолжили подъем. Белые клубы окружили со всех сторон. В густых этих серых сумерках терялось ощущение пространства и времени. Мир казался маленьким и тесным. Все что существовало это человек, на узкой ступени и веревка, охватывающая его и уходящая вверх и вниз.

Когда вышли из облака, то увидели необычайно глубокое небо. Темно-синее в зените и нежно голубое к горизонту. А спустя еще несколько ступней их лица тронула кровь заходящего солнца, тонущего в пелене облаков.

Ступени Лестницы стали совсем узкими, и продолжали сужаться. Ланс, шедший впереди, сделал еще несколько шагов и остановился. Ступень, на которой он стоял, сужалась в узкую молочно-белую нить. Такую тонкую, что казалась прозрачной. Она тянулась над пеленой облаков и где-то вдали вновь превращалась в Лестницу. Лучи заходящего солнца играли в перламутровой глубине нити, окрашивая ее в цвета от нежно розового к алому и от утонченности и элегантности линий Лестницы, сужавшейся в нить и вновь поднимающейся вверх, захватывало дух.

Лестница была чужда этому миру. Недоступна человеку. И слишком материальна для бога.

— Что там? — спросил Итернир, насладившись панорамой.

— Нешто не видишь? — удивился Ригг.

— Вижу, вижу, — утешил его тот, — это я так, для порядка. Ладно, надо бы мне вперед, мне все-таки жонглером бывать приходилось, так что это, видать, по моей части.

Отступив вниз, удалось пропустить его вперед.

Он нерешительно ступил на сужающуюся ступень, опасаясь, что тонкий материал Лестницы не выдержит и обломится. Но тот даже не шелохнулся.

Его обвязали веревкой, которую предполагали протянуть на ту сторону.

— Только вы привязали бы ее лучше к Лестнице, — посоветовал он.

Подумав, действительно пропустили веревку под ступенью и привязали к самой Лестнице. Отступив вниз, где ступени были не такими узкими, они с ожиданием и надеждой смотрели на Итернира.

— Удачи! — пожелал Ригг.

— С тобой боги! — напутствовал Кан-Тун.

— Ты это… — замялся Крын, — давай… ты ж вон каковский ловкой.

Ланс молча кивнул.

Как и раньше.

Как и всегда.

Прежде чем шагнуть вперед, Итернир еще раз посмотрел на Лестницу. Он уже успел убедиться, что даже каленая сталь не оставляет на гладкой поверхности Лестницы и царапины, но столь тонкая нить вызывала заслуженные опасения. Камень давно бы обломился под ним.

Нить протянулась над пеленой облаков, и казалось, что оступившись, он просто погрузится в мягкую пену. Казалось, что по облакам можно бесстрашно ходить. И, хотя Итернир знал, обманчивость этого впечатления, ощущение не проходило.

Еще раз вздохнув, и, понадеявшись на крепость веревки, Итернир раскинул руки и шагнул вперед. Нить становилась все тоньше, и он с ужасом ожидал, что та обломится, не выдержав веса, и он полетит вниз. Как не выдержит веревка, и он будет падать до далекой земли.

Но нить держала. Становясь все тоньше, она даже не прогибалась. Это сильно упрощает дело, подумалось Итерниру. Незыблемость нити под ногами вселила в него уверенность, и он все тверже ставил ногу, все меньше переживая.

Он успел заметить, что конец пути заметно приблизился, как почувствовал, что ногу ставить все больнее. Нить стала столь тонка, что резала ступню даже сквозь толстую кожу подметки. Итернир поморщился, но, решив терпеть, шел вперед.

А боль все усиливалась. Казалось, что он идет по лезвию ножа. Который становится все острее и острее. Стопа не желала становиться на нить, но и стоять на одной ноге было невозможно.

При очередном шаге показалось, что он почувствовал кожей нить под ногами. От неожиданности потерял равновесие, замахал руками, пытаясь вернуть все назад, завалился набок и рухнул вниз.

Мигом забылось, что он надежно привязан. Сердце прыгнуло в пятки, и, затаив дыхание, смотрел, как приближается туман облаков, превращаясь из мягкой перины в косматые полосы. А полет все длился и длился. Целую вечность он летел сквозь облака. Даже не чувствовал ветра, бьющего в лицо. Краем ускользающего сознания он ухватил меркнущий свет в глазах.

Сильный рывок, чуть не разорвавший пополам, вернул к жизни. Осознав способность видеть, он понял, что висит прямо под пеленой облаков, сильно раскачиваясь. Висит на тоненькой веревке, впившейся в бока.

В стороне утыкалась в пелену облаков лестница, а внизу расстилалась земля. Она казалась огромной. Поля, реки, зелень лесов, ничтожность городов. Все было далеким и нереальным. Края горизонта терялись вдали, лишь солнце виделось непривычно большим.

Но самым необычным было то, что он висел под самым брюхом облаков и совершенно один.

Один посреди неба.

Смесь странных чувств охватила его. Хотелось плакать и смеяться. Хотелось взмахнуть руками и взмыть в небо. Хотелось быть богом. И хотелось сжаться в маленький комочек, полный страха и собственной ничтожности.

Нерешительный рывок веревки вывел из этого странного состояния. Немного погодя, спутники вытянули его наверх, но он все еще видел перед собой далекие горизонты.

Придя в себя, вместо ответа на вопросы спутников он снял обувь и показал разрезанные, словно ножом подошвы. Хорошо, хоть собственные ноги не пострадали.

Удрученные, они глядели на тонкую нить, отделяющую их от небес. Именно теперь становилось понятно, почему жрецы говорили, что дальше пути нет. Тонкая нить рассечет любого, кто осмелится достичь неба.

— Может, — предложил Ригг, — еще один мост построим?

— Точно, — согласился Итернир, — прогуляемся еще разок перед носом у этих помешанных жрецов, подождем, пока тот мост не закончат, сопрем еще лесу у этого атамана всея небес. И вообще, по-моему, замечательная идея. А главное, быстро.

— А что ж делать-то? — посмотрел на него Ригг.

— Может быть, — произнес Кан-Тун, — вернемся к жрецам, как-то они же перелетели через ту пропасть. Может быть, и здесь?

— Нет, — покачал головой Ригг, — если бы могли, они бы тут-то не остались бы.

— Но все-таки… — не сдавался принц.

— Надо бы подошву чем-нибудь укрепить, — сказал вдруг Крын, а потом неуверенно добавил, почесав затылок, — наверна…

— Чем? — спросил Итернир.

— Да кто ж его, — искренне пожал плечами Крын, — тем, которое того… ну… выдержит. Може… этим?

Он указал на стальные наручи Ланса, что защищали его предплечья.

— Они же, небось, каленые? — спросил он.

Тот, глубоко задумавшись, кивнул. Потом расстегнул ремешки и снял их.

Крын осторожно взял их в свои руки, примерился. Повертел так, эдак, но изогнутые желобом стальные пластины мало напоминали подошву ботинка. Крын почесал вихрастый затылок, потом шумно поскреб бок.

— Спину почеши, — посоветовал Итернир, со знанием дела, говорят, способствует.

Крын никак не отреагировал, хотя остальные и улыбнулись. Затем положил на ступень новый топор, достал из мешка старый топорик, и снова стал примериваться.

Глаза Крына преобразились. Куда-то ушла безмятежность, но они не стали пустыми. Наоборот блеснули непривычным блеском. Только такие глаза и жили, жили, пока было дело, которое стоило делать. Дело, требующее мастера.

Очень осторожно и мягко он надавливал пальцами на пластину каленой стали, словно гончар, разминающий глину. Постепенно движения стали все увереннее, сильнее. Пальцы покраснели, и воздух над поверхностью стали поплыл дрожащим маревом, Видно было, что металл нешуточно разогрелся от нагрузки.

Он долго мял и гнул сталь упругих пластин своими могучими ладонями. Потом принялся выстукивать по ним обухом одного топора, положив их на обух другого. Все чаще стучал обух, все горячее становился металл.

— Отпустил… — потрясенно выговорил Ланс, но быстро вернул самообладание, — Отпустил закалку.

Но Крын, увлеченный делом, никак не отреагировал на такой исключительный случай.

В конце концов, когда солнце скрылось за горизонтом, окунув мир в безразличные сумерки, поглядев на искалеченный доспех, он заявил:

— Готово… вроде.

Пластины удалось чуть разогнуть, хотя изгиб все же оставался. Он сам прикрепил их ремешками к ботинкам Итернира, выпуклостью вверх.

Итернир неловко переступил, привыкая к необычности постановки стопы, и еще раз проверил надежность узла веревки. Взглянув вперед, вновь поразился, что не оставляет ощущение того, что облака — мягкая перина, хотя он и видел их изнанку.

Сосредоточенно ступил на нить. Идти было теперь неудобно. Чтобы не соскользнула сталь наручей, ступню приходилось ставить прямо, по линии нити, а не чуть наискось, как привык.

«Боги!»: думалось ему: «Только бы не было ветра!». Шагал, следя за каждым шагом. Едва миновав половину пути, он почувствовал, что чуть приноровился к непривычной технике, но, сделав еще несколько шагов, с ужасом увидел, как соскальзывает наруч с левой ноги, и двумя половинками уносится, сверкая, вниз. Каленую сталь нить разрезала, словно пергамент. И еще он понял, что, если не пройдет в этот раз, путь будет завершен здесь.

Обливаясь потом, страшась, что шагнув, его разрежет как эту пластину, сделал шаг. Но обошлось, хотя и закусил губу от боли.

Правый наруч не последовал за своим собратом и от этого было только хуже. Едкий пот застилал глаза, руки дрожали крупной дрожью, но превозмогая боль, он шагал дальше, хромая. Ступая по-разному правой и левой ногой. Шел остервенело, одурев. Он шел, потому, что не мог не дойти. Должен был дойти. И когда нога ступила на уже широкую ступень по ту сторону, он не сразу осознал, что все позади. И невыносимое наслаждение доставила мысль, что можно поставить рядом две ноги и не размахивать руками.

Заляпав кровью из порезанной ступни белую поверхность ступени, он снял надоевший до одури наруч и привязал веревку к Лестнице, еще достаточно тонкой в этом месте. Привязал, чтобы спутники могли перебраться сюда.

24

Ригг натер рану какой-то мазью, сетуя, что не развести костер, а значит, нельзя зашить рану. Потом присыпал сухими толчеными листьями из аккуратного мешочка и туго перевязал ногу.

Здесь ступени были еще довольно узки, и спутникам пришлось, перекусив солониной, запасенной еще при строительстве моста, и, передохнув, отправиться в сгустившейся тьме наверх.

Как и раньше ступени становились все круче и уже. Трудно было ставить ногу и трудно было заставить сделать еще шаг. К тому же ледяной пронизывающий ветер бил в лицо, подталкивая в пропасть.

Шли всю ночь, преодолевая себя. Уже не чувствуя тяжести ног и крутизны подъема. Шли, чтобы не упасть.

Только когда забрезжил рассвет, ступени начали разглаживаться, и повеяло теплом. Успев только заметить, что в этот раз Лестница не превратилась ни в степь ни в лес, а расстелилась вокруг своим белым прозрачным камнем, они провалились в тяжелое забытье.

Опомнились к полудню. От белого камня Лестницы шло приятное тепло. И после ледяного ветра и узости ступеней не было лучшего наслаждения, чем лежать спиной на широкой поверхности, не заботясь о том, что любое движение может привести к падению.

Белый камень Лестницы, простирающийся вправо и влево, сколько хватало глаз, обрывался в двух дюжинах шагов впереди. Дальше плескалась вода. Кристально чистая, прозрачная. И вдали, в тысяче шагов блестел другой молочно белый берег.

— Ничего себе! — воскликнул Итернир, — море на лестнице!

— А что такое море? — тут же спросил Ригг.

— Это… — затруднился Итернир, — когда воды много, совсем много, до горизонта и гораздо дальше. И вся соленая.

— Кто?

— Вода, — пожал плечами Итернир.

Принц, удивленный примитивностью вопроса поглядел на Ригга с нескрываемым презрением.

Меж тем Ригг подошел к воде, зачерпнул горсть и осторожно попробовал.

— Не соленая, — недоуменно посмотрел он на Итернира.

— Ну и Ёнк с ней! — махнул рукой тот, — что делать-то будем?

— Эта… — завозился Крын, — поесть бы… а то ж отощаем.

— Верно подметил, — похвалил Итернир, — не полопавши, как потопаешь?

Развязали мешки, разложили еду.

— Ну, — требовательно оглядел спутников Итернир, — и кто же из нас умеет плавать? И главное, как перебраться остальным? И вообще, чем выше мы забираемся, тем больше я убеждаюсь, что надо с собой и кузню таскать и обоз с лесом.

— А почему плыть? — раздраженно спросил Кан-Тун.

— А ты умеешь летать? — удивился Итернир.

— Что же, все время ломиться напролом? Вода не может висеть в воздухе. У этой… этого таза должны быть борта. По бортам пройти гораздо проще.

— Лихо, — по-настоящему удивился Итернир, — не ожидал.

— Значит, посмотрим, — кивнул Ригг.

После трапезы пошли вдоль края водоема. Однако через три сотни шагов ступень обрывалась, открывая взору бескрайние поля облаков под синим небом. Но, что самое главное, края водоема не было. Не без опаски они заглядывали через край, но вода там была так же срезана, как и край Лестницы. Как будто здесь она переставала быть жидкой. Попробовали на ощупь, но рука ощутила все ту же привычную и мокрую податливость. Словно какая-то невидимая тончайшая стена держала воду в границах этого бассейна.

Ожидая такого же результата, дошли до другого края. Та же картина.

— Ну, — повторил Итернир, — и кто же из нас умеет плавать? — и не без улыбки добавил, — И вообще, чем выше мы забираемся, тем больше я убеждаюсь, что надо с собой и кузню таскать и обоз с лесом. А кроме того, судя по всему обход на Лестнице, как видно не предусмотрен как принцип мышления.

— Мышления чего?.. — переспросил Ригг, под шум зачесавшегося Крына.

— Ерунда, — отмахнулся тот, — Идеи-то есть?

— Мешок надуть, — предложил Ланс, — и плыть на нем. Я могу плавать.

— И я могу плавать, — подал голос Ригг.

— Как мешок надуть? — недоуменно спросил принц.

Вместо ответа Ланс вытряхнул из своего кожаного дорожного мешка все, что там оставалось, подошел к воде и, надув мешок воздухом туго его перевязал. Бросил в воду и тот закачался на мелкой ряби.

— И на этом плыть? — скривился принц.

— Похоже, да, — ответил Итернир, — только вот незадача мешок-то один.

Решено было переправляться парами. Один пловец и второй на мешке. Потом пловец должен был переправить мешок обратно и его сменят.

— Кто пойдет первым? — вновь с веселой серьезностью оглядел всех Итернир.

— Я, наверное, смогу, — предложился Ригг.

— Возражения есть? — продолжил Итернир, — возражений нет. Кто в паре?

— Може… — неуверенно прогудел Крын, — эта… ну… я?

— Нет, — вздохнул Итернир, — это же, мы с принцем останемся здесь? Так, скорее всего, передеремся. Так что лучше сейчас кому-нибудь из нас. Ты как?

Принц в ответ пожал плечами.

— Ну, — подвел итог Итернир, — тогда боги вам в помощь.

Ригг с принцем разделись. Вещи принца сложили в мешок Ланса, надули. Охотник нырнул в теплую воду, фыркнул. Принц неуверенно погрузился, и, вцепившись в мешок, закачался на поднятой волне.

— Ну, — ободряюще улыбнулся Ригг, — поплыли.

— Как? — удивился принц.

— Ты ногами-то по воде бей, гляди как я. А руками за мешок держись.

Принц, поднимая тучу брызг, усердно замолотил по воде.

— Нет, — покачал головой охотник, — ты по верху бьешь, а надо в воде. Гляди еще раз.

Принц внимательно посмотрел, как движется в воде Ригг и предложил.

— А может быть, ты меня толкать будешь? Или тащить?

— Ты что, — воскликнул с берега Итернир, — опять дворцовые капризы?

— Я не приучен болтаться в воде, как грязные рыбаки, высокомерно заявил принц.

— Ох, ты бедненький, — посочувствовал Итернир, — не приучен. Ну, учись. А то дно-то видать.

В прозрачной воде дно и впрямь было видно. Все тот же молочный камень Лестницы. Оно казалось совсем близким, но на деле глубина превышала два человеческих роста.

— Ты… — начал было гневную тираду принц, но, окунувшись, осекся, — не тебе учить, что мне следует делать и уметь. Ты всего лишь грязный…

Но, качнувшись на волне, хлебнул воды и замолчал.

— Да ладно, — пошел на мировую Итернир, — не умеешь и ладно. Чего же теперь — утопиться? Хотя и то дело: большому кораблю большое кораблекрушение!

И, довольный своими словами, расхохотался.

Нерешительно шлепая ногами по воде, изредка поддерживаемый двигающимся рядом, словно лягушка, Риггом, принц направился к противоположному берегу.

Итернир пошатался вдоль берега, потом, глядя, как бреется Ланс, и сам поскоблил щетину, но без особого рвения. Потом постелил плащ на камень и лег на спину, глядя в небо. Нога распухла, ныла и не давала спать. Желая отвлечься, Итернир стал смотреть в небо. Здесь оно было очень синее и глубокое. Поистине бездонное. Можно было бесконечно смотреть в это недостижимое небо. Оно успокаивало. И в то же время воплощало бесплодность их попыток — сколько бы они не поднимались, небо становилось все выше и недостижимее. Здесь высоко над землей казалось нелепым, что небесный свод — твердь. Казалось, что это бездонный омут.

Ему подумалось, что не так часто выпадали в жизни моменты, когда можно было вот так спокойно без суеты, поглядеть в небо, подумать, помечтать. Хотя теперь мечтать уже почти и не о чем. Все мечты выцвели и растерялись. Он даже не мог вспомнить ни одной из них.

Это удручало.

Зато помнил, как давным-давно, далеко-далеко отсюда он был вот так же предоставлен сам себе. Обычно сидел на краю невысокого яра, возле одинокого дерева. Справа, за рощей шумел город, которого уже нет. А перед ним за полями синели горы.

Он любил здесь бывать. Смотреть на птиц, радоваться солнцу и свежему ветру. Любил настолько же, насколько было противно корпеть в отцовой мастерской над скорняжным делом, и насколько противны были запахи отцовского ремесла. Ремесла, которое ему упорно не давалось. У них с маленьким Итерниром была взаимная неприязнь.

Итернир приподнялся на локтях и поглядел на воду. В сотне шагов от берега виднелись головы принца и Ригга. Итернир подумал, что лучше бы этому принцу утонуть, как и всей его семейке. Это из-за них. Все из-за них. Он вспомнил, как впервые столкнулся с войной, которую вела их маленькая страна.

— Ирка! Ирка! — громкие возгласы соседского мальчишки разбили его уединение на звенящие осколки, — там наши воевать пошли! Айда, поглядим!

Итернир ловко подхватился, и они вдвоем побежали к городским воротам.

Народу там уже было много. Женщины, старики, ремесленники, крестьяне. Все вышли провожать княжьи дружины. Толпа выстроилась по обе стороны от дороги, что вела от города вдоль реки к выходу из долины.

— Идут! Идут! — раздались крики.

В городских воротах потемнело, и полились наружу стройные ряды воинов. Они улыбались, шутили, некоторые, выбегая из строя, целовали девушек. Теперь, вспоминая, Итернир понимал, что они были вооружены куда как плохо, но тогда блестящие копья, круглые шлемы, окованные щиты и сверкающие нашитыми бляхами кожаные куртки, произвели на него неизгладимое впечатление. Вел войско сам князь. Шел пешком, как и воины. Проворный грум вел его коня в поводу.

Все мальчишки города тогда завидовали этому груму. Как же! Идет воевать с остальными взрослыми! Следом за отцом шел молодой княжич. Улыбался и радовался вместе с остальными. Да и одет был также, как другие воины. Разве что сталь меча была чуть надежнее.

Одеждой отличался лишь сам князь. Надетое поверх кольчуги развевалось на ветру свободное платье цветов княжества — темно синего и темно-коричневого цветов с небесно-голубой каймой.

Весь город ликовал. Воины пойдут, победят врагов и вернутся с победой. Хвала богам!

Но война затянулась.

А город жил привычной жизнью. И над Итерниром нависла угроза, что он все же станет скорняком, как и отец. И вся жизнь пройдет меж шкур и шапок.

Итернир сбежал.

Он удрал перед рассветом, захватив с собой лишь круг хлеба, и уже к полудню прибился к труппе жонглеров, дававших представление в соседнем городе.

Глядя на акробатов, заклинателей огня, волшебника, он решил, что это как раз то, что надо. Бродить по свету в кругу друзей.

Когда представление окончилось, и веселый парень начал обходить с шапкой зрителей, Итернир выбежал вперед и сказал:

— Возьмите меня с собой, я сбежал из дома!

Парень рассмеялся, но, когда мальчик разломил свой хлеб и протянул ему половину, улыбнулся и велел полезать в фургон.

И потянулись города и веси. Итернир учился ходить по веревке, жонглировать шарами и булавами, ходить на руках и еще много чему.

— Внимание, внимание! — звенел его голос на улицах и площадях, — честные горожане, и нечестные жулики! Плуты и торговцы! Спешите видеть. Только раз только для вас и всех остальных!

Он прославился. Люди приходили посмотреть именно на него. Сначала на юношу, который умел складываться пополам. Потом на человека, который умел плясать на натянутом канате. Потом на человека с тысячью лиц. Его театр одного актера развлекал и простолюдинов и аристократов и собирал полные площади.

Итернир вновь отвлекся от мыслей и поглядел по сторонам. Крын безмятежно спал, гоняя храпом волны по воде. Ланс стирал одежду.

Вот настоящий воин, подумалось Итерниру. Если бы не он… Эх! Если бы среди его народа были такие воины. Если бы сам он был с ними тогда…

Итерниру вспомнилось, как он вернулся в родной город. Бродил по родным улицам, жмурясь от воспоминаний и солнца. Дойдя до рыночной площади, он уже готовился дать представление, но внезапно народ зашумел, подался в стороны и в центр вышел, пошатываясь от усталости изможденный человек. Его лицо пересекал глубокий шрам, а широкое платье с цветами княжества было изорвано и заляпано грязью. С удивлением и ужасом Итернир узнал в нем молодого княжича.

— Люди! — хриплым, надорванным голосом заговорил он, и вмиг затих гомон, — я говорю с вами. С теми, кто кормит эту страну и кем она живет и жива. С теми, кто и есть сама Пирения! Вы, пахари и пастухи. Вы, лесорубы и плотники, строители и гончары, скорняки и медники. На ваших плечах стояла и стоит эта страна. И сейчас я обращаюсь к вам, потому, что не к кому больше обратиться. И потому что вы на этой земле — всё!

Народ заволновался, но не перебил княжича.

— Вы все знаете, — махнул тот рукой и опасно покачнулся, знаете, что мы сдерживали врага на перевалах. Что он не мог ступить на эту землю. Не мою землю, не моей дружины и не моего покойного отца. Вашу землю! Но он разбил нас! И больше никто не может спасти эту страну, кроме вас. Кроме тех, кем она дышит и кем она крепка. Вы не воины, я это знаю. Но это ваша земля. И теперь только вы можете ее спасти!

Волна негодования пронеслась по толпе. Замелькали длинные горские кинжалы. Застучали по городу кузни. Кузнецы перековывали косы и вилы на пики и копья. Медники ладили нехитрые доспехи. Через три дня вышли ополченцы из города и на каждом перекрестке, в каждом селении вливались в их ряды новые люди. Простые люди. Готовые умереть за свою страну.

— Сынок! — обрадовался отец, когда увидел сына. На его голове сидел неказистый шлем, сбитый из медного таза, — как хорошо, сынок, что ты с нами!

— Ты что отец? — удивился Итернир, глядя на кинжал в почерневших от работы руках отца, — тоже воевать собрался?

— Конечно, — кивнул тот, — конечно, сынок. А как же иначе?

— Ты что отец? Разве ты воин?! Да они вас всех перережут, как свиней!

— Но одного-двух я заберу с собой на тот свет! — загорелся огонь в глазах под седеющими бровями, — нет им жизни на этой земле!

Итернир всегда с болью вспоминал этот эпизод. Ему было очень стыдно. Потому, что ушел. Посмеялся над пахарями и пастухами, собравшимися под знамена молодого княжича, и ушел.

А когда вернулся, когда вновь вырвался из круговерти представлений, городов и пыльных дорог, родного города уже не было. Были только руины. Омытые дождями, поросшие травой. В горах еще бился его народ за свободу родной земли, а на равнине стояли войска врага.

Того ухода, тех слов и того смеха Итернир себе не простил.

Он видел многие города и народы. Он видел горы и море. Он многое умел. Он устал от пыли дорог. Он считал, что всегда жил весело, и выглядел молодо, но теперь, когда на собственной шкуре испытал, где у человека находятся почки и печень, где сердце, он уже не говорил об этом.

Он всегда утверждал, что доволен своей жизнью, что он славно ее прожил. Он всегда говорил, что не жалеет о прожитой жизни, и говоря так, приговаривал, что не жалуется на судьбу. Но не мог обмануть даже себя.

Он любил свои сказки. И любил себя в них — всегда молодого и веселого.

Как и все остальные люди, жил своими сказками.

— Послушай, Ригг, — суетливо дергая ногами, окликнул принц, тебе не кажется, что мы не двигаемся?

— Как же это? — удивился охотник, обернувшись к принцу.

— Мы уже битый час плывем, — раздраженно и с трудом переводя дыхание сказал Кан-Тун, — а тот берег не приближается!

— То-то и я смотрю, — задумчиво ответил Ригг, перебирая руками в воде, чтобы удержаться, — думал — кажется. Ан нет.

— Нет, нет, — передразнил его принц, — что делать?

— Кто его разберет? — дернул головой охотник, — надо бы еще попробовать.

И он, развернувшись, вновь заскользил по воде. Однако они плыли и плыли, а противоположный берег и не думал приближаться.

— Гляди! — вдруг окликнул охотника принц, кивая головой вперед.

Прямо перед ними белел тот берег, от которого они отплыли.

— Эка диво! — удивился Ригг, — когда же это нас возвернуло-то?

— Сделай же что-нибудь! — приказал принц, начиная пугаться.

— Что же делать? — вздохнул охотник, ему и самому становилось не по себе, — давайте-ка, светлый принц, попробуем назад вернуться, что ли, там уж и подумаем.

Поплыли вперед. Однако история повторилась с точностью до наоборот. Сначала берег впереди и не думал двигаться с места, а потом вдруг оказалось, что они плывут в прямо противоположную сторону, прочь от своих спутников.

— Диво! — пробормотал Ригг, вновь останавливаясь.

— Сделай же что-нибудь! — голос принца чуть надломился, — я уже начинаю замерзать!

И правда, вода, поначалу казавшаяся довольно теплой, теперь холодила.

— Мы навечно посреди этого проклятого пруда! — в отчаянии воскликнул принц, — Боги! Боги! Помогите!

— Буде вам, принц стонать-то, — попытался, было урезонить его охотник, — и не из такой беды выбирались. Давай-ка, попробуем вдоль берега проплыть. Может там по-другому?

Они поплыли, оставляя берег, к которому стремились, по левую руку. Ригг плыл в этот раз настороженно, не опуская головы под воду. Глядел по сторонам. Старался даже не мигать. И берега вели себя спокойно. Но стоило ему моргнуть, и берег с оставленными спутниками оказался по левую руку.

— Нет, принц, — остановился он, — так не пойдет.

— Я не могу больше! — взмолился тот, отчаянно цепляясь за выскальзывающий мешок, — сил уже нет. Давай поплывем обратно!

— Обратно-то конечно, не штука, — задумчиво ответил Ригг, — да только вы же видели, что выходит. Может… может поднырнуть? Вы уж здесь обождите, а я попробую…

— А я?! — капризно дернулся Кан-Тун.

— Да только ж погляжу, — ответил тот.

Ригг сделал несколько глубоких вдохов, и нырнул. В прозрачной воде Кан-Тун видел, как тот донырнул чуть не до самого дна и поплыл вперед. К противоположному берегу. Но, не отплыв и на пять шагов, начал забирать в сторону. Сделав полный круг, вынырнул прямо перед принцем.

— Это как же? — шумно отфыркиваясь, спросил он.

— Ты кругом проплыл, — ответил принц укоризненно, — давай-ка еще раз. И плыви прямо!

— Да нет, — качнул головой охотник, — плыл-то я прямо. Это же наваждение какое-то!

Силы убывали. Не было волн, ветра, течения, но вода казалась все холодней и оба, держась за выскальзывающий мешок, чувствовали, что слабеют.

— Впору глазам не верить! — в сердцах произнес Ригг.

— И не верь! — стуча зубами, посоветовал принц, губы его посинели.

— Легко сказать! Только как же… — задумался Ригг, хотя думать было нелегко, вода тянула на дно, стискивала грудь холодом, — может и правда… надо бы только солнце не упустить…

Он отпустил мешок и отплыл чуть в сторону. Закрыв глаза, судорожно шевелил в воде руками.

— Кожей бы солнце почуять, — бормотал он, — и не упустить.

С великим трудом, превозмогая себя, забыл о холоде воды, сводящей ноги, и почувствовал, как лучи солнца ласкают теплом правую часть его лица.

— Держитесь, принц, за мной, — сказал он принцу, и поплыл вперед, к блистающему в пяти сотнях шагов впереди берегу, стараясь не окунать голову в воду.

Просвечивающее сквозь веки солнце прыгнуло вдруг на другую сторону, но согретая кожа лица все еще чувствовала его справа. И не веря своим глазам, Ригг плыл вперед.

— Получается! — донесся до его слуха радостный вопль принца, вперед же, ну! Хвала вам, боги!

Ригг открыл глаза лишь в нескольких шагах от берега. Выбрался из воды, помог принцу и с наслаждением растянулся на теплом камне Лестницы.

— Ты что, — удивленно спросил принц, уже одетый, видя, что Ригг подошел к воде, — уже обратно?

— Дак надо же, — пожал тот плечами, — поспешать бы надобно, а то разотдыхаемся. У меня же мама там.

— А ты не думал, — начал принц, но смутился, — чтобы… чтобы нам одним уйти?

— Остальных бросить? — переспросил Ригг, — как же можно? Да и не пройдем, одни-то, мыслю.

С тем прыгнул в воду.

Принц видел, как тот благополучно добрался до другого берега. Как размахивал руками, объясняя Лансу, как плыть. Но когда Ланс с Итерниром добрались до этого берега, и Ланс вытянул свое подтянутое обнаженное тело на камень, у принца захватило дух. Все тело Ланса было покрыто шрамами. Вот настоящий мужчина, подумалось Кан-Туну, у которого был всего один шрам и тот от падения с лошади в глубоком детстве, вот истинный герой.

Ланс, перехватив восхищенный взгляд, недовольно буркнул:

— Каждый шрам — пропущенный удар, — развернулся и вновь нырнул.

Сказал он это очень веско. И поневоле задумавшись, принц почувствовал себя неловко.

— Шрамы красят того, кто их оставляет, — наставительно сказал Итернир.

Потом задумался, глядя на принца, и проговорил, плохо сдерживаясь:

— Героем стать хочешь? — спросил Итернир, садясь перед ним на пятки, — великим государем и полководцем? Шрамам завидуешь?

Принц, не понимая, взглянул на него.

— Мечтаешь, — укоризненно покачал головой Итернир и продолжил, ожесточаясь, — а что война приносит, ты так и не понял? Тебе мало Дня Мертвых, когда погибшие соратники рядом с собой? Ты видел поле боя, покрытое трупами. Ты думаешь, это подвиг?

Принц понимал все меньше.

— Но ты не видел разграбленных и сожженных городов. Не видел женщин, с распоротыми животами среди пожарища. Не видел разорванных пополам детей!

В глазах Итернира принц увидел дикие орды солдат, жгущих и грабящих поверженный город, услышал плач детей и вопли женщин.

— Но слабый не достоин жить! — воскликнул он.

— Так поется в песнях? — зло спросил Итернир, — да! Я сам пел эти песни. А такие, как ты, их слушали. И мечтали вести войска и покорять народы! И погибали люди! Не воины, а пахари и пастухи! Грязь и смрад, вот что такое война!

Выкрикнув, Итернир прикрыл лицо руками.

Пригладил волосы.

Медленно опустил ладони.

— Откуда ты родом? — тихо спросил принц. Почему-то не хотелось сейчас спорить и доказывать свои высокородные права.

— Из Пирении, — ответил Итернир, отворачиваясь.

— Прости, — тихо произнес ошеломленный Кан-Тун, неожиданно для самого себя.

— Что?

— Прости, — повторил принц.

— Что? — посмотрел на него Итернир.

— Прости, — еще раз сказал Кан-Тун.

— Ты извиняешься? — удивился Итернир, — извиняешься за своего отца и других правителей? Ты Кан-Тун, принц крови, шестой принц четвертого колена просишь прощения?

— Да, — ответил принц, опуская голову, потом встал и, глядя сверху вниз, произнес, — и еще я обещаю, что, если стану я государем, я не буду воевать, чтобы подчинить кого-либо! — перед глазами мелькнул трактирщик Шетен, крестьянин Неуем, воевода Грол, и третий принц Рен-Тун. Брат, — и еще я говорю, что никогда не предам свой народ. Правитель нужен, чтобы мог жить народ. Я обещаю…

Итернир встал и, пристально глядя в его глаза, взял его за плечи.

— Остановись, — твердо сказал он, глядя старыми глазами, — ты уже пообещал очень много. Ты сильно вырос здесь, мальчик. Лестница делает из тебя мужчину. Если ты сделаешь то, что обещал, ты будешь самым лучшим государем. Прости и ты меня за мои резкие слова.

— И ты меня прости, — в порыве поддержал его принц, — я хотел оставить вас здесь и уйти дальше. Но понял, что не могу.

— А может быть, уже за этими ступенями — боги? — указал Итернир вверх, очень серьезно глядя на принца.

— Это было бы нечестно. Вы привели меня сюда, и я не могу идти один.

— Странно, — пробормотал потрясенный Итернир, улыбаясь своим мыслям, — принц заговорил о справедливости. О справедливости для простолюдинов. Раньше ты бы сказал, что это не благородно. Что же ты делаешь с нами, Лестница?! Хотя знаешь, все что мы прошли как-то настроено на то, чтобы мы шли вместе. Вспомни, мост нам никак не построить в одиночку.

— Да и великанов, тех, что в самом начале, — продолжил принц, никто из нас один бы не победил.

— У тебя открываются глаза, — усмехнулся Итернир, впервые улыбаясь ему добродушно.

25

Они хорошенько отдохнули, поели. Ригг вновь обработал своими снадобьями рану Итернира, постоянно жалуясь, что нельзя развести костер. Когда солнце уже клонилось к закату, они зашагали по белым ступеням. Хотя усталость и не советовала им этого делать.

Казалось, что конец пути уже близок. Что они прошли достаточно испытаний. Ощущение конца пути пьянило и гнало наверх.

Солнце давно покинуло небо, окутывая мир покрывалом тьмы, а они все шли и шли, отрешенно переставляя ноги. Теперь ступени не становились уже и круче. Но поднялся невыносимый ветер. Он был холоден, словно дыхание смерти. Проникал под летнюю одежду, рвал с плеч плащи.

В конце концов, Крын опустился на ступени и, тяжело дыша парующей грудью, отказался идти дальше. На попытки уговоров мотал головой и отбрыкивался. Он горько ревел и жаловался на свою судьбу. Но именно принцу удалось его поднять. Именно он заставил продолжить путь. Дойти до конца. Так было надо.

Они поднимались все выше и выше. Ветер хлестал по щекам, а на ступенях заблестела ледяная корка. Приходилось ступать осторожнее, выверять каждый шаг. Но корка льда на белых ступенях становилась все толще, и то и дело кто-нибудь оступался. Спасало только то, что все обвязались веревкой с самого начала подъема и, если кто-нибудь оступался, привычно и слаженно напрягались. И шли вверх.

Корка льда все нарастала, и, наконец, ступени лестницы заплыли, сливаясь в бесформенную ледяную глыбу. Внизу под лестницей, от этого монолита росли огромные сосульки.

Они остановились и, с трудом балансируя на льду, начали вырубать ступени. Монотонно тянулась ночь. Они, сменяясь, рубили ступени. Даже принц участвовал в этом.

Нога Итернира распухла и отказывалась заживать. Постоянно открывалась кровь. Ригг менял повязку, прикладывал лед, но Итернир дурел от боли.

Медленно, ступень за ступенью, поднимались вверх. На узких, освобожденных ото льда ступенях невозможно было хорошо отдохнуть и каждый с нетерпением ждал своей очереди, чтобы двигаясь согреться.

Уже взошло солнце. Уже не осталось силы в руках. Уже и принц и Ригг не могли работать, обессилев. Только Крын и Ланс упорно вгрызались в лед, разбрасывая в утреннем свете хрустальные брызги осколков.

Взошедшее солнце обмануло. Не растопило лед и не принесло тепла. Они уже решили, что проиграли. Что путь закончен. Уже оставил работу Ланс и лишь Крын упрямо взмахивал своим огромным топором. Монотонно и беспощадно. Ничего уже не отражало его лицо, распаренное, и сияющее румянцем, в отличие от посиневших лиц спутников. Но он вырубал очередную ступень, и они безмолвно с покорностью скота делали шаг вверх.

Никто сразу не оценил того, что толщина льда пошла на спад. Что вскоре вновь засияли перед ними нетронутой белизной ступени Лестницы. Просто пошли вперед, ничего не говоря и ни о чем уже не думая.

Жаркое полуденное солнце припекало. Они сидели тесным кругом возле костра на опушке леса. Лужок перед опушкой через несколько шагов превращался в ступени, уходящие вниз. Справа петляла меж приветливых деревьев тропинка, посыпанная песком.

Вокруг весело щебетали птицы, что, однако не портило аппетита спутников, обедающих пернатым другом человека. Неосторожно попавшим под стрелу Ригга.

— Молодец, парень, — хвалил Итернир охотника, — горяченькая, сочная. А то козлятину эту сушеную видеть больше не могу! А тут!

— Да чего уж там, — скромно опускал глаза Ригг, — ясное же дело…

— Нет, нет, — настойчиво мотал головой Итернир, — молодец! Эх! Давно я так не едал. Вот, помнится, в столице обедал я как-то у «Веселой Кошки» вам, светлый принц, не приходилось там бывать?

Принц отрицательно помотал головой и Итернир, прикончив свою порцию, самозабвенно принялся расписывать особенности кухни знаменитого столичного трактира.

Однако радость его была преждевременна, поскольку когда с трапезой было покончено, Ригг взялся за лечение.

Под яростные вопли отчаянно дергающегося в твердых руках Ланса и Крына Итернира, он прижег рану. Потом долго растирал своей мазью, сыпал порошком, а под конец приложил разысканные в лесу какие-то ему одному известные листья и туго перевязал ногу. Ходить Итернир в итоге не мог.

— Изверги! — грозно возмущался он, но как-то непонятно, то ли шутки шутил, то ли горе горевал, — знаю я вас! Вы это специально. Дойдет только один. Извести меня решили! С молодых юных лет! Враги!

Услышав такое Ригг потрясенно замер.

— Как же можно? — тихо спросил он, — ты что же? Как же можно? Вместе пойдем. Не иначе.

— Погодь, — басовито прогудел вдруг Крын, отстраняя охотника, не боись. А то ж криком того… изойдешь совсем.

Он пристально впился взглядом в фигуру сидящего Итернира, примериваясь. Глаза загорелись, руки потянулись к топору.

— Эгей! — громче прежнего завопил Итернир, — вы что?! сговорились?! Уберите его! Он же мне сейчас ноги отрубит! Свои ноги, не казенные!

— Правильно, — качнул головой принц, сам еще не понимая, что собрался делать Крын, — по самую шею.

— Нельзя по шею! — закричал Итернир, пытаясь встать, — никак нельзя! И вообще! Это моя сверхзадача издеваться над вами, а не наоборот!

— Не боись, — проворчал Крын, направляясь к опушке, — ногу тебе ладить буду… не рубить же… вроде…

Ошарашенные его действиями спутники смотрели, как тот, долго ходил между деревьями, легонько трогая их рукой, примерялся. И глаза его утратили прежнее безмятежно-бессмысленное выражение, протаяв внутрь глубиной и блеском. Руки зажили, словно своей, жизнью, олицетворяя уже не неуклюжую силу, но точность мастерства.

Он остановился возле молодого деревца, приноровился, прицелился и одним точным движением срезал его. Сияющий и довольный вернулся к своим спутникам, и лицо его лучилось каким-то недоступным знанием и умением.

Руки двигались, постукивая топором, и движения были столь же точны и скупы, как и движения Ланса во время боя.

— Вот, — гордо поднял он свое изделие, — готово… вроде.

— И что это такое? — удивленно поднял бровь принц, глядя на кривую толстую палку с обмотанной тряпицей планкой на торце, и ручкой посередке.

— Нога, — уверенно заявил Крын, — только деревянная.

— Ах ты лапоть! — возмутился Итернир, — совсем меня сгубить хочешь? Сам на такой кривульке и ходи!

— Щас покажу, — ничуть не обидевшись, подошел Крын к Итерниру.

Одним движением он вздернул того на ноги, и сунул под мышку со стороны больной ноги свою палку. Так, что обмотанная планка пришлась как раз в пазуху руки.

— Вот, — сказал он, — ты на эту… как есть и опирайся… а на ногу… эту… болезную… не ступай вовсе…

— Ступай, не ступай, — заворчал Итернир, и, опираясь на палку, ухватившись за ручку, попытался сделать шаг.

Когда первое раздражение прошло, он понял, что кривой этот костыль на удивление хорошо пришелся впору. И кривизна была в нужном месте и ручка. И ходить было, если и не привычно, но можно.

— Эдак ты и крылья, наверное, сделать можешь? — ошеломленно спросил Ригг.

— Не… — озадаченно, но совершенно серьезно почесал вихрастый затылок Крын, — не могу… наверно… это же как напиться надо…

Скоро собрав вещи и затоптав костер, двинулись дальше. Ригг великодушно принял мешок Итернира, и тот, старательно поблагодарив его, заковылял на своей палке.

Лес вокруг них был чист и светел. Листва бросала узорную зеленую тень на спутников, и солнце весело подмигивало сквозь кроны деревьев. Подлеска практически не было и идти было легко и приятно. Ригг заворожено глядел по сторонам, вспоминая родные леса, наслаждаясь уютом. До боли напоминал этот лес светлые леса родины.

Только одним было это место необычно: кроме шелеста листвы не было никаких звуков. Даже птицы не пели.

— Это, наверное, специально все! — ворчал Итернир, отвлекая от наслаждения красотой природы, — так все построено, что порядочному человеку поспать некогда. Как подъем, так в ночь все упирается! Уж не помню, когда и спал-то последний раз нормально.

— Погоди, — вдруг легким движением остановил Ригг, настороженно вслушиваясь, — слышите? Птицы.

Все замерли, пытаясь уловить далекие звуки. И сквозь шепот деревьев услышали далекие трели. Упоительно и самозабвенно заливался певун. Песня затягивала, словно звучала все громче.

— Ну, птицы, — заворчал все же Итернир, — ну и что? Одну такую все равно уже съели.

— То другая птица. Та не поет, — с легкой грустью ответил Ригг.

— Идти пора, — напомнил всем принц и сказал он это твердо и веско.

Вновь пошли вперед, хотя и шли гораздо медленнее из-за Итернира. Прекрасно это понимая, с непонятным для себя страхом он ожидал, что ему предложат скоро идти одному. Но Лестница опередила опасения.

Лес расступился небольшой полянкой, и они почти уже пересекли ее, как пронесся над травой полный тоски и отчаяния девичий крик:

— Любый мой!

Ригг резко развернулся и пошатнулся, как от удара.

— Лиса? — потрясенно проговорил он и вдруг закричал, Лисонька, любая моя!

И бросился навстречу выбежавшей из леса чуть позади них девушке. Только Ланс и Итернир узнали в ней ту, что провожала Ригга в путь. Вечность назад. Вечность вниз.

— Хорошая моя! — встретили ее его объятья, — как же ты, что же ты?..

— Милый мой, — прятала она свое лицо на его плече, — любый мой…

— Как же ты так? — обнимал он, — зачем же ты здесь?

Она молча немного отстранилась, не разрывая объятий. Долгим взглядом, дрожащим влагой, посмотрела в глаза. И в ответ задрожал его взгляд. Разрыдавшись, она вновь уткнулась в плечо.

— Когда? — теснее сомкнулись его объятья.

— Вчера, — всхлипывала она, — вчера вечером. Вспоминала она тебя… а как забывалась, спрашивала, где ты? Я уж и говорила ей, а потом она вновь забывалась… а вчера… вечером вчера… ох! Что же ты не шел. Я уж глаза-то все проглядела. Я уж и не знала как ты… чуяла только, что живой. Вчера… вчера она вечером… спросила опять, где ты, посмотрела на меня долго так, кротко, аж оторопь взяла. А потом вздохнула и отошла… вечером… как солнце горизонта коснулось. Вечером вчера…

Лицо Ригга переменилось, посерело. Фигура его словно окаменела. Только руки, словно ища утешения, перебирали пряди ее волос.

— А ты-то как же здесь? — чужим голосом спросил он.

— Ночью. Ночью уже я духу леса взмолилась, — сквозь слезы ответила она своим мягким голосом, — богам молилась, Лестнице самой. А утром в лесу проснулась. Думала — сон. Встала, пошла, а потом гляжу — вы идете. Любый ты мой, — вздохнула она и поцеловала его, пытаясь растопить его застывшее лицо.

— Вот, значит как, — пробормотал он, — вот как, боги. Лестница. Выходит все — зря?

Он повернулся к спутникам, стоявшим чуть поодаль в почтительном молчании, но объятия не разжал.

— Друзья это мои, Лиса. Познакомься. Вон тот дядька суровый Ланс. Тот парень здоровый — Крын. А тот, в светлом плаще — светлый принц наш, государь будущий, Кан-Тун. А который с клюкой — Итернир, он, правда иногда злым кажется, но это не со зла вовсе, — представил он спутников и представил девушку, — а это любая моя. Лиса. Окромя ее в жизни моей, почитай, ничего больше и нет.

Остальные спутники молча подошли и положили ему на плечи руки. Даже Итернир ухитрился приковылять. Постояли, склонив голову, и принц оставил привычный презрительный изгиб губ.

Словно целую вечность простояли они так. Ригг, обнимающий девушку и окруженный спутниками. А потом он вздохнул и тяжело сказал, словно став взрослее на несколько лет за краткий миг:

— Дальше вам самим идти. Вон у меня какое дело, — и в его голосе звучали непривычные скрипучие нотки, — обратно пойду. Вниз. Жизнь жить. А вам… прощайте. Не поминайте лихом. И крепче ступайте.

— Любый, — спросила вдруг Лиса, — а чем же тебе этот лес — не лес. Что нам внизу-то?

Он поглядел в ее глаза и согласно качнул головой.

— Верно, — скрипнул его новый голос, — птиц я здесь видел, зверя чуял. Проживем. Ну, ступайте, друзья.

Спутники отступили назад. Ригг передал мешок Итернира Крыну.

— Ты того, — замялся тот, — тебе же дом рубить. Так?.. может возьмешь топоришко-то мой старенький?

Порывшись в мешке, вытащил свой прежний топор, выглядевший карликом в сравнении с новым черненым гигантом.

Ригг сердечно поблагодарил. Итернир весело улыбнулся ему на прощание, подмигнул Лисе. Кан-Тун помахал рукой, а Ланс посмотрел цепким и глубоким взглядом. И глаза его сбросили на миг пелену бесстрастного безразличия.

Спутники развернулись, вошли в лес, а Ригг, долго еще стоял на поляне, глядя им вслед. Потом поцеловал свою милую, и рука об руку они направились в другую сторону.

Шагов через сотню лес уже не казался веселым и солнечным. Сгустились тени. Листва деревьев уже не бросала кружевную светло-зеленую тень, но окутывала темно-зеленым пологом. Прошлогодняя листва, прижатая сырым воздухом, уже шуршала под ногами. Но в этом лесу не было неприветливой враждебности. Скорее молчаливая грусть. Тоска по прожитому лету. Словно еще чуть-чуть, еще пара шагов и начнется осень.

Спутники уверенно шли вперед, хотя Итернир, проклиная все на свете, все еще неловко ковылял позади.

Вскоре деревья впереди запестрели просветами, и они вышли на окраину огорода. Аккуратные ровные грядки. Крепкие и жизнерадостные побеги. Невдалеке виднелся приземистый небольшой дом, из трубы которого тянулся столб дыма.

Вся эта мирная картина, этот неопасный лес, противоречили всему, увиденному ранее на Лестнице. Нерешительно спутники подошли к калитке. За невысоким но аккуратным плетнем во дворе дома женщина тянула ведро из колодца, обложенного сланцем.

Неведомо как почувствовав гостей, обернулась, придерживая рукой веревку. Она была немолода, но черты лица еще не утратили красоты молодости. Надежная плотная ткань коричневого платья, чистый передник. Она пристально оглядела спутников, а потом остановила взгляд на Лансе. Долго и протяжно смотрела на него, словно что-то искала в глубине выцветших глаз. И тот не смог отвернуться. От прежнего безразличия не осталось и следа.

Тихонько присвистнул Итернир, взглянув на него.

— Ну, что стоишь? — заговорила женщина сильным грудным голосом, — помог бы.

Ланс нерешительно взглянул на своих спутников.

— Тебе, говорит, не кому-нибудь, — кивнул ему Итернир, — давай, ступай. Ждет же человек.

Ланс нерешительно и неловко отворил калитку, прошел по присыпанной песком тропинке к колодцу.

— Что нерешительный-то такой? — снова улыбнулась женщина, но без тени издевки, — раньше-то смелее был. Али запамятовал?

Дверь домика распахнулась, на пороге показался босоногий мальчишка лет десяти, пристально посмотрел на идущего к колодцу Ланса и бросился вперед.

— Папка!!! — брызнула влага из его глаз, — Папка пришел!!!

Ланс оторопело уставился на мальчика и не шелохнулся, пока тот не повис на его шее.

— Ну, — кивнула женщина в ответ на немой вопрос, — твой он, твой. Все правильно.

Ланс неловко прижал к себе мальчика, глаза дрогнули соленой пеленой.

Постояв так, он разлепил непослушные губы и то ли сказал то ли приказал чужим голосом:

— Слезай, пока. Давай матери поможем.

Оставив сияющему мальчику копье, он подошел к колодцу и вытянул ведро наверх.

— Ну, — окончательно и бесповоротно взяла дело в свои руки женщина, — что остановился? Бери ведро, да пойдем в дом. И товарищей своих зови.

Ланс поднял ведро жилистой рукой и вопросительно посмотрел на своих спутников. Крын стоял, разинув рот, так, что не одна стая ворон могла успеть свить там гнезда и вывести птенцов. Принц смотрел с почтительным одобрением, а Итернир, даром, что на одной ноге, веселился вовсю.

— Нет, — качнул головой принц, — спасибо, хозяйка. Нам надо идти дальше.

— Точно, — звонко поддержал Итернир, — мы еще вчера основательно позавтракали. Так ты, Ланс, остаешься?

Ланс поглядел на него одуревшими глазами, неопределенно кивнул.

— Вы заходите на обратном пути, — тихо сказал он, полностью утратив былую уверенность, — и удачи.

— Тебе удачи! — радостно махнул рукой Итернир.

Принц учтиво склонил голову Лансу, отдельно — женщине. Крын промычал что-то неопределенное и помахал рукой.

Домик на опушке остался позади.

— Может быть, и правда Лестница желания исполняет? — весело спросил Итернир, — как мыслишь, принц?

— Странно все это, — пожал плечами тот.

— Чего странного-то? — удивился Итернир.

— Быстро как-то все. И слишком просто. Шаг — и нас четверо, другой — и нас трое. А дальше что?

— Что, — усмехнулся Итернир, — не так все это себе представлял?

— Да, — просто сказал тот, — не так. И разве может это быть исполнением желаний, если у Ригга мать умерла?

— Почему нет? — пожал плечами Итернир, — все мы смертны. Рано или поздно это бы случилось. А он, наверняка, мечтал же жизнь с этой девицей прожить. Вот и случилось все, как он хотел. Только они одни. В целом мире. Ну, как? А Ланс? Налицо исполнение самого заветного желания. Он, наверное, и сам не признавался себе, что этого хочет. А ты-то сам, чего желаешь?

Принц задумался, пожал плечами.

— Не по-людски… эта… в общем, — прогудел вдруг Крын.

— Что не по-людски? — дернул бровью Итернир.

— Ну… шли вместе же… и вот… и все… быстро… и не попрощались толком…

— Быстро, — кивнул, соглашаясь, Итернир, — не по-людски. Ну, принц, чего же ты желал бы?

— Не знаю, — ровным и неспешным голосом ответил тот, — а ты?

— А что мне надо, по большому счету? — громко, на весь лес спросил Итернир, — полный кубок и красивую девушку на коленях! Хей! Слышите меня, боги?!

— Лес меняется, — неожиданно тихо ответил принц.

А лес действительно менялся. Сначала совсем исчез подлесок. Это было непривычно. Такой лес сильно напоминал парк. И он, лес, становился с каждым шагом все более и более ухоженным. Деревья уже не толпились, как в настоящем лесу, а соблюдали положенное расстояние. Стало светлее, лучи солнца все чаще пробивались вниз. Под ногами зашуршал густой ковер сухих листьев. Идти было легко и приятно. И необычно. Даже Итернир приосанился.

А потом лес раскинулся садом. Шелестела мод ногами мягкая ровная трава, манили спелыми плодами деревья, весело пели птицы. Мир кругом искрил, пел и переливался солнечными лучами.

Спутники вышли на мощеную белым камнем дорожку, одну из тех, что петляли во множестве между деревьями и увитыми ажурными беседками. Крын вскоре жизнерадостно захрустел сорванным яблоком, предварительно потерев его о рубаху. И ничего с ним не случилось. Не растаял сад вокруг них, не выросли у него уши, как в известной сказке про Наслада Долговязого и волшебные груши.

А вскоре мелькнул за поворотом дворец. Мелькнул, а потом во всей красе предстал перед изумленным взором. Таких точеных форм и изящных линий, такого белого камня не было и не могло быть на земле. Захватывало дух от нечеловеческой красоты, от тонких башенок, высоких окон и больно было глазам от сверкания белоснежного камня.

А с высокого крыльца, по широким ступеням спускались навстречу девушки, красота и привлекательность которых затмевала даже этот дворец.

Сад жил своей жизнью. Волшебный сад, который обходился без садовников. Пели птицы, цвели цветы и наливались соком румяные плоды.

Принц не понимал, что делает здесь. Один среди безмолвных деревьев. Он не понимал, что его томило в объятьях небесных дев, в которых безмятежно тонул Крын, и с радостным исступлением захлебывался Итернир. Они действительно были восхитительны. Безудержно красивы. Божественно привлекательны. Когда он видел одну из них, ноги сами несли к ней, а разум закатывал глаза.

И они были разные. Мягкие и податливые и холодно-неприступные. Темные и светлые. Невинные и опытные. На любой вкус. И в любом количестве. Они исполняли желания. Они сами были самым потаенным желанием.

Так что же тянуло прочь от них? Почему на третий день он почувствовал, что не может быть среди них? Среди великолепия дворца и захватывающих дух яств. Того, что дарило блаженство. Вечное и вечно новое блаженство. Вечность вечностей небес.

Лестница здесь заканчивалась. И не было богов. Не было последней схватки. Не было благословения. Но лишь исполнение желаний.

Принц это понял к концу первого дня. Ригг получил то, о чем мечтал — рай с милой в шалаше. Принц понимал, что такой рай — не для него. Но о чем еще мог мечтать простой охотник, не помнящий отцов даже до пятого колена?

Ланс остался с женой и сыном. Принц не знал, об этом ли мечтал потухший воин. Но о чем еще мог мечтать усталый ветеран?

А им троим достались лучшие из небесных дев. Так чего же не хватает ему, Кан-Туну?

Боги, незримо шедшие рядом с ними во время всего Восхождения, даровали им небо. Так кто он такой, чтобы думать за них, чтобы перечить их воле и капризно выбирать свою долю? Кто он? Принц далекого государства смертных? Государь, пришедший за подтверждением права? Кто?

Погруженный в свои мысли, Кан-Тун ухватил яблоко и, под напором неожиданно проснувшегося аппетита с хрустом откусил изрядный кусок. Но, все так же мучимый вопросом, не чувствовал в своих руках яблока, он не чувствовал сладкого сока, заполнившего рот. Он спрашивал.

Дерзновенно спрашивал богов, зачем все это. Быть может, Дворец — лишь проверка? Но он ходил дальше, и видел обрыв и далекую землю смертных внизу. Лестница кончалась здесь.

Рассеянно он срывал плод за плодом и все так же не чувствовал их вкуса.

И лишь когда случайно выронил очередной плод и, пытаясь его отыскать, огляделся, он понял, что после дюжины яблок голоден как раньше. Словно и не ел вовсе. Странное ощущение иллюзорности происходящего накатило на него. Он внимательно осмотрел сад вокруг и заметил, что, чем внимательнее смотрит, тем более зыбкой становится картина вокруг.

Он усомнился в существовании этого сада, и тот поплыл, задрожал радужным маревом.

Отчаянным усилием попытался Кан-Тун увидеть, что же стояло за садом. В колыхавшемся маревом саду замелькали мшистые ветви, воздух стал сырым и тяжелым.

Последним усилием принц стряхнул наваждение и понял, что стоит в дремучем лесу. Извалянный в грязи, в изорванной одежде, снедаемый голодом и жаждой.

В самом страшном сне не мог принц представить себе такого дикого леса. Замшелые ветви деревьев, гниющих заживо. Толстый слой мха, покрывающего упавшие стволы. Ни единого просвета между тесно переплетенными ветвями. Ни единого лучика сверху. Могучие, вознесшиеся в серую высь вековые ели.

Принцу стало страшно. Он не мог не то, чтобы представить себе, как выбраться из этого бурелома, но даже и как попал сюда.

Выхода не было.

Он закрыл глаза и расслабился.

И услышал далекое пение птиц. Радужных красивых птиц. Которые никак не могут жить в таком нечеловеческом лесу, отрицающем жизнь. Которые должны жить в прекрасном саду, среди ярко зеленой травы и вечно спелых плодов. Саду с ровно подстриженными газонами и аккуратной дорожкой под ногами.

Когда открыл глаза, он стоял в саду на дорожке, уводящей ко дворцу небесной красоты и грации.

Отдавшись на волю наваждению, он позволил привести себя в палаты дворца, и лишь найдя в трапезной зале вальяжно развалившегося Итернира, окруженного красавицами разной степени обнаженности, и одуревшего от снеди Крына, Кан-Тун отчаянным напряжением воли стряхнул настойчивый морок.

Они были на крохотной полянке все в том же варварском лесу. Отощавший и осунувшийся Крын, шлепая губами, пускал пузыри со сноровкой идиота-мастера. Итернир, вывалянный в грязи, развалился на полусгнившей коряге. Повязка с ноги размоталась, и рана исходила черным гноем.

Они шли по небесному саду прочь от великолепия дворца. Кругом царил покой и безмятежность. Никто не спешил их задерживать. Не стучали за спиной копыта погони, не было слышно проклятий в спину. Но нет-нет, да мелькнет меж деревьев тонкий стан, и Итернир тоскливым волчьим взглядом проводит его.

— А почему, собственно, я должен уходить? — не выдержал он, в конце концов.

— Пойдем, — даже не оглянулся принц, продолжая путь, — это все не настоящее. Ты же видел.

— Ну и что? — остановился Итернир, — мне нравится этот сад, и эти женщины!

— Это иллюзия, — спокойно сказал Кан-Тун, останавливаясь.

— Мы все живем иллюзиями, — отчаянно возразил Итернир, — и, выбирая из них, я хочу эту!

— Но ты же того… — озадаченно посмотрел на него Крын, помрешь же… от голода…

— Зато я умру счастливым!

— Это счастье? — очень серьезно спросил Кан-Тун, — это лишь призрак счастья.

— Ну, зачем я вам? — сопротивлялся тот, — зачем я тебе? Оставьте меня и идите дальше!

— Это же еще одна ступень Лестницы! — вскричал, не сдержавшись, принц, — Лестница идет дальше! Если бы мы оставили хотя бы кого-нибудь внизу, разве смогли бы подняться сюда?!

— А может теперь все будет по-другому? — упорствовал Итернир, может все-таки дойдет лишь один?! В конце концов, вы же заберете с собой Ланса и Ригга!

— Знаешь, — вдруг спокойно и с легкой грустью ответил Кан-Тун, — я, наверное, боюсь, что если ты останешься здесь, то с нами не пойдут и Ланс и Ригг. А надо идти дальше.

— А зачем? — вдруг так же спокойно спросил Итернир, — зачем тебе так нужно наверх? Посмотри, ведь все вокруг — иллюзия.

— Не знаю. Уже давно — не знаю. Раньше знал. Внизу. Но надо дойти. Обязательно. И может быть, поднявшись над этой ступенью, мы оставим иллюзии за спиной.

— Хей! — подпрыгнул и хлопнул в ладоши Итернир, и в голосе его была радость, — раньше я учил тебя жизни, теперь — наоборот. Мне это нравится! Пойдем, я хочу посмотреть, что там выше! Пойдем, будущий государь, сильный и справедливый, — обнял он принца, — пойдем, бывший пахарь, а теперь герой, — обнял он другой рукой Крына, — Хей, небеса! Мы дойдем! Вместе!

Ланс колол дрова. Мечом. Очевидное неудобство и нелепость этого способа нисколько его не смущала. Обнаженный по пояс, с выражением полнейшего безразличия на лице ставил на чурбан очередное полено, размахивался без тени той широты, что была так характерна для Крына, коротко бил. Потом снова ставил полено. Раз за разом. Не меняя даже выражение лица.

Спутники довольно долго стояли у калитки, опершись на ограду, не решаясь прервать увлеченного работой воина. Когда поленья закончились, он выпрямился, огляделся.

— А-а! — обрадовано протянул он, заметив своих бывших спутников, — это вы! Родная! — позвал, повысив голос, но в этом сильном, хотя и хриплом, голосе не было уже слышно прежней стали, гости к нам. Стол готовь! Да вы проходите, в дом проходите. Нет в ногах правды. Ведь так говорят? Посидим. Выпьем, — подмигнул он, снизив голос на последнем слове, — у меня припасено…

Он смотрел на гостей, и глаза тлели чуть грустной, но спокойной, теплотой и заботой. И пелена забот радушного хозяина была еще крепче и надежнее, чем прежняя броня выцветшего безразличия. И лишь в самой глубине, подо льдом тепла и ласки втайне от хозяина полыхнул огонь, и что-то зашевелилось, гоня прочь нахлынувшую ностальгию, и заставляя излишне твердо сжимать пальцы на эфесе меча. Сжимать совсем не так, как удобно для рубки дров. Иначе. Как раньше.

Вокруг них шумел жизнью радостный лес. Ушла назад осенняя пора, в которой стоял дом Ланса. И спутники приближались к изумрудным летним дубравам, в которых попрощались с Риггом.

Идти иллюзией было противно, но иначе не было никакой возможности. Все снаряжение и все припасы пропали. Их мучили голод и жажда, а здесь, в иллюзии, они были вечно сыты. Итернир не мог идти со своей распухшей ногой, а здесь он мог шагать без костыля, который был также потерян. Все вещи, даже плащи Итернира и Кан-Туна были оставлены где-то во дворце и их было уже не найти ни в иллюзии ни даже в реальном мире.

В иллюзии они могли хотя бы идти.

Надеяться найти Ригга. Именно надеяться. Потому, что рассчитывать на это нельзя. Потому, что Ланс остался позади, колоть дрова для жены и сына.

С трудом они поляну, где простились с Риггом. Повертелись, пытаясь понять, куда идти дальше, и не нашли ничего лучшего кроме как кричать на весь лес, отчаянно пытаясь дозваться.

— Тут я, тут, — добро улыбнулся Ригг, скоро выйдя из тени деревьев, — и не стоило так уж шуметь, тварь лесную пугать…

Ригг вел своих друзей к шалашу, что он выстроил для них, с любой. И думал. Принц говорит что все кругом мара. Может быть. Ему виднее. Все-таки сын государя и сам будущий государь. Ему виднее. Значит все это — трава, цветы, запахи леса, которые он отличил бы от сотен других, тропинка, по которой прошел бы и с закрытыми глазами, любая его, все это неправда. Наверное. Если принц так говорит, значит — это так и есть.

Но что тогда правда? Дремучий лес? Задранный в лесу отец? Он, осьмнадцатилетний, помнил это. Маленьким мальчиком, которого еще не допускали до охоты, который мог лишь собирать общине ягоды или лазать по гнездам, набрел на тело отца. Четыре дня минуло с того, как тот ушел на долгую охоту. Охотники уходили и на больший срок. Никто не волновался.

Но теперь перед сыном лежало изъеденное муравьями и птицами тело отца. Рваные клочья вместо лица. Черная рана вместо груди. И смрад. Маленький мальчик помнил отца другим.

Отец это большой и сильный человек, который приходит из долгой охоты и приносит много вкусного сочного мяса. Это обросший за время в лесу колючей щетиной человек. Добрый и щедрый. Когда он приходил, дома крепко пахло потом, но это был запах охоты.

Маленький мальчик не испугался. Понял, что то, что лежит перед ним — уже не отец. Отца забрал лес. И это не страшно. Все уходят в лес. Это грустно и тяжело, но все уходят в лес. Только лес может забрать жизнь, данную им самим. Никто кроме. Это закон. Это грустно и тяжело и из непослушных глаз сочатся соленые слезы, а грудь рвется всхлипами. Но это закон.

Мальчик вернулся в общину и все рассказал. Мама не стала называть имя нового мужа. Сначала ее лицо состарилось на много-много лет, а потом она сказала, что никого не станет называть своим мужем. И никто не должен ей предлагать стать женой. А потом долго плакала.

Тогда мальчик стал старшим мужчиной в доме. Ну и что, что единственным, зато он мог теперь ходить на охоту. Со всеми и один. И как мужчина, мог теперь сидеть у охотничьего костра, и слушать разговоры старших и умелых. А как старший мужчина в доме, мог сидеть у костра старейшин и слушать слова старых и мудрых. И он сидел и слушал. И ходил на охоту.

В селении ходили разговоры, что малой Ригг растет диким. И не выходит из леса. И что лес может забрать его раньше срока. Сначала, слыша такие слова, Ригг опасался этого, потом — уважительно выслушивал, а потом — смеялся. И его мать видела, что мальчик растет.

Отца задрал Хозяин. И мальчик должен был найти его и объяснить, что тот не прав.

Среди охотников бытует поверье, что на Хозяина нельзя выходить с ножом, заточенным с одной стороны. Рассерженный хозяин просто вырвет нож из рук. Надо идти с двухсторонним клинком и тогда Хозяин, чтобы не порезать лапы, не тронет нож.

Мальчик слышал это. Но не думал, что это так. Он рос немногословным и никому не стал рассказывать, что все ошибались. А бурая масса, поросшая жестким густым мехом, уже никому ничего не могла рассказать.

А мальчик так и не узнал, вырос ли он.

Так и не узнал, легче ли отцу от того, что сын с закрытыми глазами мог пройти по лесу, и на обратном пути ступать по своим же следам, так и не открывая глаз. От того, что мальчику с ножом был не страшен и сам Хозяин. От того, что мальчик на слух влет бил в глаз летящую птицу из тяжелого отцовского лука…

Они пришли. Ригг гордо показал шалаш, выстроенный собственными руками. Шалаш, в котором им было так хорошо. Им, с Лисой. С любой.

И он не слышал, как хмыкнул Итернир, как скривил губы принц, глядя на корявое строение, сквозь крышу которого не раз заглядывали любопытные птицы. Хорошо, не было в мороке дождя.

Лисы не было дома. Скорее всего, подумалось Риггу, ушла по ягоду, или на ручей. Если по ягоды, то скоро вернется. А если на ручей, то неплохо было бы к ней присоединиться. Может быть, она даже будет ждать там. Но он не может идти и она поймет. Она такая.

Он прикрыл глаза и увидел изумрудную тень листвы. Легкий ветерок чуть слышно шелестел в вершинах, звенел солнечными лучами. А прямо перед Риггом на острие его стрелы склонил голову к сочной траве великолепный олень. Огромный. Его одного хватило бы селению дня на три. А может, и на пять. Если не на всю неделю.

Он отвел руку со стрелой назад, пока тетива не коснулась уха.

— Нет! — вскрикнула вдруг листва.

Олень поднял голову, оглянулся и прянул в чащу.

Ригг огляделся. Он сам вышел на этого оленя по запаху. Против ветра. И тот не мог почуять. Никак. Никто в лесу не мог ходить тише, чем он, так кто же все-таки подошел к нему так, что тот и не заметил?

Ветви кустов впереди раздвинулись, не проронив ни звука, и к нему вышла девушка…

Он стоял перед своим шалашом с закрытыми глазами. Принц что-то объяснял, Итернир веселился, а Крын иногда шумно чесался, но охотник не слышал их.

Он слышал ее смех, он часто был неловок. И купался в ее глазах, он старался не упускать краткого мига. Он любовался ее походкой, от которой, казалось, не пригибалась трава. Милая. Любая.

— Любый мой! — звенел в ушах крик, а над грудью хрипел, беснуясь, раненый вепрь.

Он ни о чем уже не думал, но ощутив в своей ладони вложенный милой рукой нож, чудом сумел извернуться, оказавшись на загривке зверя, и, поливая все кругом своей кровью, всадить полотно стали под лопатку…

Они говорят, что она — неправда. Но что же тогда правда? Дикий черный лес? Или то, что далеко внизу. Или теперь не внизу? И, если это неправда, то его мать еще жива?

— Кто эти люди? — прервал его мысли тихий голос.

Она стояла рядом, подойдя своим легким шагом, и заглядывала в глаза.

— Ну, что ты? — мягко удивился он и взял ее руки в свои, — ты же их знаешь.

— Что им надо? — настойчиво спросила она, пугая дрожью в глубине глаз.

— Они пришли за мной, — спокойно сказал он, — они говорят, что все это — неправда.

— И ты им веришь? — оказалась она близко-близко, — это неправда?

И коснулась его губ своими. И закружилась вокруг ажурная тень листвы, а деревья склонились, закрывая их своим шепотом.

— Да, — отшагнул он, к потрясенным взглядам друзей, неправда…

— Нет! — истошно закричала она.

— Да, — склонил голову он и почувствовал, как оборвалось что-то внутри, — да.

Он сделал еще шаг назад. Мир вокруг колыхался дымным маревом, и лишь ее фигура была реальна и незыблема.

— Нет!!! — бросилась она в ноги, обнимая их.

— Нет!!! — полила она их слезами, — не уходи!!! Я сделаю все!!!

Он еще раз шагнул назад, выскальзывая из рук.

— Нет! — истошно, с надрывом крикнула она.

Он повернулся и зашагал прочь. Все обман. Лиса другая.

— Она все равно умрет!!! — бросила чужая в его спину, Слышишь?!! Все равно!!!

Сначала он накормил и напоил их. В этом диком лесу он нашел зверя и ручей. Разжег костер, и они согрелись. Согрелись по-настоящему. Сейчас не было шансов дойти. Они потеряли свои вещи и припасы, сохранив лишь оружие. Два меча, топор, лук и нож. Но они были вместе.

Ригг вновь занялся ногой Итернира. Промыл, хотя тот выл от боли. И прижег, хотя тот кричал, так, что расступались деревья. Потом присыпал рану порошком трав и втер какую-то мазь, приговаривая наговор. И боль отступила. И теперь Итернир сидел, положив рядом вновь сработанный Крыном костыль.

Трещали ветки в костре, бросая в ночь неба дымные искры. Плясало отблесками пламя на лицах. Принц поддался забытью истощения, едва коснулся земли, Крын провалился в безмятежный сон. И теперь широко лежал, разбросав могучие исцарапанные руки в рукавах изорванной рубахи.

— Может быть, она права? — спросил у огня Ригг.

— Может быть, — качнул головой Итернир, ответив пламени костра, — но все мы когда-нибудь умрем. Что с этим поделать?

— Но тогда, может быть, она права? — еще раз спросил Ригг, — и ничто не стоит наших сил?

Итернир молчал.

— Скажи, — просил Ригг, ему было грустно смотреть, как огонь гложет обугленные ветки, — может, не стоит идти вверх? Зачем?

— Зачем же все это? — продолжал он, так и не услышав ответа Итернира, — вернуться. Проводить маму… встретить свою старость? Почему же ты молчишь?.. Может быть, все зря?

— Нет, — тяжело качнул головой Итернир, — она не права…

Потом заснул и он, а Ригг все сидел у костра и глядел в огонь. И когда на границе света и тьмы выросла молчаливо-безразличная изможденная голодом и жаждой фигура Ланса, он не удивился, он слышал его гораздо раньше. И знал, что воин сознательно предупреждает. Просит разрешения подойти. Ригг только поднял от огня глаза и долгим взором погрузился в безразличие глаз ветерана. Они ничего не сказали друг другу. Ланс подошел и сел к огню, все так сжимая в руках копье.

А Ригг спокойно уснул. И на утро, в ответ на удивленный восклицание Итернира, обнаружившего рядом Ланса, Ригг ответил за него:

— Воин не может умереть во сне.

25,5

Огромный пустой зал. Высокие стрельчатые окна. В торцевой части зала невысокий помост. Играет прямо на досках помоста маленький мальчик. Играет новой игрушкой. Ползает по полу, тихо что-то себе бормочет под нос. Маленький плащик до пояса, густо-зеленого цвета спутывает движения.

Это интересная игрушка. Если смотреть снизу, то она — тоненькая лестница, длинная-длинная. А если смотреть сверху, то она — большие площадки соединенные тоненькой лестницей. На площадках растет трава, деревья. А еще если положить ладошку на площадку, то можно почувствовать, что она теплая. Маленькая забавная лесенка.

— Скажи, братик, — звонко зовет он человека, сидящего подле на краю помоста, — а зачем ты их делаешь?

Человек закутан до пят в плотный плащ, цвета ночи, густые волосы, спускающиеся до плеч, схвачены серебряным обручем такой же обруч, но гораздо тоньше красуется среди выбившихся прядей мальчика.

— Игрушки? — поднимает бровь человек, нежно и ласково.

— Ага, — кивает мальчик, — всякие эти забавные игрушки. Они зачем?

Человек задумчиво глядит перед собой.

— Братья говорят все это для смертных, а раз так, то — зря, звенит голос мальчика, — зачем? Скажи. Смертные они же все равно смертные. Ведь так? Только не говори непонятно!

— Я хочу, — тяжело отвечает в пустоту человек, — чтобы они поняли.

— Что? — перебирается мальчик к нему на колени, — что поняли?

— Хоть что-нибудь поняли, — грустно и тихо отвечает человек.

Мальчик затихает, устраиваясь поудобнее. Взор человека затуманен раздумьями.

— Ну, — стряхивает он тяжелую пелену, веселея, — как там Герка?

— Герка женится к четвертому дню, — вздыхает мальчик, — ему можно — он уже большой. Мы теперь постоянно на полигонах. Я сегодня играл в Синем мире, мы всегда там вместе, я нашел, что, если долго идти в Жарком мире к солнцу, то попадешь в Синий. Но он так и не пришел.

— Он смертен, — спокойно отвечает человек.

— Но почему я еще не вырос? — почти вскрикивает мальчик, сколько я еще буду маленьким?

— Долго… — пристально смотрит в глаза человек и на дне его темно-синих, почти черных глаз блестит радость, — еще долго но это хорошо. Очень хорошо, что ты взрослеешь дольше смертных и дольше своих братьев.

— Почему? — удивлением и обидой горят серо-зеленые глаза мальчика.

— Ты дольше будешь видеть… — отвечает человек и в зале снова становится пусто и одиноко.

Мальчик немного сидит, думает, наморщив лоб, вслушивается в пыльную тишину, потом взмахивает рукой и снова начинает играть. Один.

26

Земля осталась внизу в разрывах облаков. Облаков, ставших далекими. Сквозь белесую пелену была видна далекая земля. Она уже не просто отдалилась, она выгибалась краем горизонта вверх, словно огромная чаша. И все внизу стало совсем незначительным и нереальным. Лишь грязно-светлое пятно столицы еще можно было отыскать далеко внизу, остальные же селения растворились среди горошин лесов и полей.

Остались внизу и три дня, проведенные в диком лесу. Проведенные, чтобы они смогли идти дальше. Чтобы восстановить силы, отнятые иллюзией. Нога Итернира пошла на поправку. Ригг каждый день подолгу возился с ней, и к исходу третьего дня она уже подсохла и не так болела.

Перед встречей с богами все выстирали обветшавшую одежду и все, кроме принца и Крына побрились.

Они больше не ходили в призрачный сад, как бы не хотелось этого. Исцарапанные, в разодранной одежде, они прошли по лесу, оставляя клочья силы на черных колючках, но не вернулись в иллюзию.

Хуже всего было то, что они потеряли все снаряжение и запасы. И так и не нашли их потом, хотя и искали. Крын с Риггом, конечно умудрились сделать мешки для еды и воды из шкурок маленьких зверьков, что бил Ригг, но плащи и одежда были утеряны. И они с ужасом ожидали холода переходов между ступенями.

И тот не замедлил явиться. Не было ветра. И не было снега. Воздух был сухой и прозрачный. И от этого было еще хуже. Кожа моментально высохла и потрескалась. Корка на спекшихся губах то и дело надламывалась, и на языке чувствовалась кровь.

Во рту пересохло, и силы уходили с каждым выдохом. Тяжелее всего приходилось Итерниру, ковыляющему на одной ноге. Ступени становились все уже и круче, и он боялся, что костыль скользнет по гладкому камню Лестницы, и он рухнет вниз, увлекая за собой привязанных к нему спутников.

Шли медленно, стремительно уставая, а Лестница все сужалась.

Сначала занемели руки. Дыхание уже не могло растопить их холода. И было страшно, что это — навсегда. Что уже никогда пальцы не будут слушаться. Что они замерзнут здесь не в силах даже повернуть вниз.

Лучше всего держались Ригг и Ланс, чьи кожаные куртки пострадали меньше, чем ткань одежд остальных. Но и их уже доставал холод.

Воды не было в воздухе совсем. Даже изморозь не оседала на нежном пуху над верхней губой принца. На бровях.

Но они упорно шли. Чувствуя, как немеют и перестают слушаться ноги.

Болели глаза. От холода и от того, что вода уходила из организма. Оставив узкую щелку, они смотрели лишь себе под ноги, превозмогая боль от ослепительного сияния Лестницы.

Плыли круги перед глазами, затуманивая взор, и ноги шли уже сами по себе. Никто уже не задумывался о том, куда идут и зачем. Не думали даже о том, что нужно дойти.

Шли, потому, что не могли стоять. Потому, что дорога это жизнь. И дорога казалась вечностью.

Времени не было, как не было мыслей. Не было дня и ночи, как не было цели. Вечность теряла смысл. Расстояние теряло смысл. В этом мире не было смысла, он был в стороне от него. Мир не нуждался в смысле.

И цели.

Была Лестница, и по ней шли.

Тепло было наслаждением и пыткой. Они лежали, распластавшись на ломкой корке бурой земли, несущей тепло. И даже не могли потерять сознания, хотя не было сил видеть мир вокруг. И это длилось так долго, как они этого хотели.

Когда проснулись, солнце стояло уже высоко. Облака и ветер остались внизу и здесь небо было чистым, а воздух светел и прозрачен.

Кругом простиралась бурая, плоская как стол, покрытая истресканой коркой такыра равнина.

Ничего, кроме бурой земли и синего неба.

И Лестницы вниз за спиной.

— Нет, — мотнул головой Итернир, оглядевшись, — С меня хватит!

— Что с тобой? — удивленно повернулся к нему принц.

— Это что же, — ответил тот, — опять все снова? Идти неизвестно куда, потом опять вверх, и мерзнуть. Ради чего?

— Не серчай, — тихо попросил Ригг.

— Нет! — выкрикнул тот, распаляясь, — Ради чего все это? И когда закончится?! Сколько еще?!! — рвался крик в зенит, — зачем?

Ланс шевельнулся, переводя взгляд с картины вокруг на беснующегося Итернира, и тихо, но четко проронил:

— Ради чего ты шел сюда?

Тот стих на мгновение, задумавшись.

— А что может стоить таких мучений? А вы не думали, что она может оказаться бесконечной?!

— Это как же… — прогудел Крын.

— А вот так, — повернувшись к нему, развел руками Итернир, бесконечной и все. Сколько не иди, никогда не дойдешь, потому, что конца нет. Не задумано!!!

— Так это… — озадаченно поглядел Крын, — так того… не бывает вовсе. Вот.

— А кто его знает, как оно бывает? — уже тише ответил Итернир, — не могу я больше. Сил моих нет. Да и нога…

— Ничего, — положил ему руку на плечо Ригг, — дойдем. Дойдем. Обязательно. Как же иначе?

Солнце начало клониться к закату, а унынию однообразной равнины все не было конца. Все тянулась кругом бурая земля, и все так же хрустела под ногами корка такыра.

Солнцу оставалось до кромки горизонта пять ладоней, как Ригг остановился, напряженно вслушиваясь.

— Ты что? — удивленно наткнулся на него Итернир.

Тот отмахнул рукой, требуя тишины.

Все остановились, пытаясь услышать. С шорохом упало несколько песчинок в часах Времени, и Ланс неохотно перехватил свое копье наперевес.

А спустя несколько мгновений и остальные услышали нестройный гул. Даже не гул, но множественный шорох.

— Что это? — вытягивая меч из ножен, спросил Кан-Тун.

Никто не успел ответить, как кромка горизонта со всех сторон, неровной каймой окрасилась в еще более бурый цвет, чем земля.

— Бежим! — взвизгнул Итернир, дернувшись в сторону.

Он суетливо вывернул костыль и, споткнувшись о него, упал.

— Надо идти, — сосредоточенно проговорил принц, пока Крын помогал Итерниру вставать, — может быть и пройдем.

Они торопливо зашагали дальше. Увлекая слабо сопротивляющегося Итернира. Навстречу нарастающей бурой массе.

Та все близилась, распадаясь на отдельные ручейки и потоки, пока не удалось разглядеть, что вся она состоит из множества тел.

Крысы.

В холке ростом с колено человека. С клыками собак.

Настолько злобные, что когда две из них случайно задевали друг друга, то лилась кровь. И раненных тут же добивали другие.

— Это конец! — истошно закричал Итернир, — надо бежать.

— Поздно, — уронил Ланс.

— Я иду назад, — решительно повернул Итернир, и суетливо заковылял прочь.

— Стой! — резко выкрикнул принц, — нет пути назад. Пойдем.

Он обхватил его рукой, хотя тот отчаянно вырывался.

— Я не хочу погибать на этой проклятой богами Лестнице! - кричал он, — отпусти! Я вернусь домой.

— Лестница убьет тебя, если ты повернешь! — крикнул в его лицо Кан-Тун, — потому, что ты будешь один! Надо идти вперед. Давай, мы пробьемся.

И он потащил его к остальным.

Прошли еще несколько шагов, и Ригг сдернул с плеча лук, мгновенно натягивая тетиву. И только первые крысы подошли на расстояние выстрела, как с гудением тетивы сорвалась первая стрела. За ней вторая, третья. И каждая нашла цель.

Полсотни мертвых крыс. И копошащийся дерущийся вал над ними.

Прошли еще немного, но крысы со всех сторон стремились к ним. Нестройными потоками рекой лились по бурой земле.

Едва только спутники успели встать в круг, спиной к спине, как масса темно-бурых тел захлестнула их.

Крысы стремились убить. Взбегали по спинам сородичей и в отчаянном прыжке пытались достать ненавистных людей. Их отшвыривала сталь, но все новые лезли вверх.

Копье Ланса быстро засело в одном из тел врага, и теперь он сеял смерть своим широким мечом. И пока ни одна из крыс не смогла оставить на нем даже царапины.

Тонкий меч принца, только мешал, постоянно скрываясь под грудой тел, и вот в его руках лишь усыпанный драгоценными камнями кинжал.

Хуже всех приходилось Крыну, с его топором, слишком тяжелым для легких и быстрых тел, и его руки, грудь и ноги быстро покрылись кровоточащими царапинами.

Солнце опустилось на ладонь, а крысы все прибывали и прибывали. Под ногами стало скользко от крови, а перед спутниками громоздились звериные тела. Хотя охочие до крови живые крысы постоянно оттаскивали убитых, устраивая драки за каплю крови.

Этому не было конца.

— Ланс, — набравшись духу, выдохнул Кан-Тун, — нельзя стоять! Надо пробиваться!

И Ланс тяжело пошел вперед. Широкими, но удивительно точными ударами расчищая дорогу. За ним шли Крын, поддерживая Итернира, и Кан-Тун с Риггом, прикрывая спины.

Крысы, казалось, разъярились еще больше. Дико вереща, бросались в горло и вцеплялись в ноги. Их было безысходно много.

Уже никто не мог посмотреть на солнце. И никто не мог говорить. Время, потраченное на слово, могло стоить жизни. Был лишь скользкий от крови эфес и бурая масса перед глазами, стремительная, как сама жизнь. Была лишь боль во множестве порезов и царапин и неровная земля под ногами.

Была усталость в руках, которых заставляли двигаться быстрее, чем они способны, и был страх не успеть ответить на очередной стремительный бросок. Промахнуться лишь один раз, и дать не промахнуться врагу. А затем множество бурых тел утащат тебя в бурую массу, где еще живого будут долго рвать на куски.

Никто уже не знал, как долго они шли. И в верную ли сторону. Нельзя было остановиться, нельзя было передохнуть.

Кругом были лишь тонкие клыки и острые когти.

И было лишь желание идти вперед. Не останавливаясь. Идти вместе, постоянно убивая тех, кто бросался на спину спутника.

И они далеко не сразу осознали, что под ногами уже молочно белые ступени.

А крысы все лезли вперед. Лезли, постоянно срываясь с края в бездну. Медленно они отступали вверх, отбиваясь.

Пятились, постоянно боясь споткнуться, о ступени, становящиеся все выше. Лестница сужалась, и вот уже трое прикрывали Крына и Итернира от крыс, потом двое и, наконец, натиск яростного потока сдерживал один лишь Ланс.

Они отступали все выше и выше, и Ригг порой сменял Ланса, а того сменял Крын или принц, но бурый поток не иссякал.

Но так не могло продолжаться вечно. Они устанут. Они всего лишь измотанные люди на пороге ночи.

— Идите! — прохрипел вдруг Ланс, — уходите.

— А как ты? — удивился принц.

— Меня никто не ждет!

Он яростным взглядом, утратившим бесстрастность, и ставшим вдруг при этом по-отечески теплым, резанул по их глазам, и погрузился в омут боя.

Еще просил Ригг, говорил Крын, но ветеран оставался непреклонен.

Вчетвером шли вверх. И это было непривычно. Это было неправильно. Чтобы пройти вверх, впервые должен был остаться кто-то из них, и это противоречило тому, что, как им казалось, они поняли из уст Лестницы.

Им было тяжело идти, осознавая цену этой ступени. Даже принцу, даже Итерниру.

Более других сокрушался Ригг, и постоянно порывался идти вниз, но постоянно его одергивал твердый приказ Кан-Туна.

Они даже желали, чтобы пришел холод. Чтобы иссохла глотка.

Желали почувствовать, как немеют от холода, а не от усталости руки.

Но холод не пришел.

Даже ступени не стали такими же узкими и высокими, как обычно.

Они шли и шли.

Ночь давно окутала все непроглядной тьмой, лишь белел в сумерках звезд белый перламутр Лестницы.

Усталость наваливалась на тяжелым грузом. Слипались веки. В голове шумел ветер, и звенела пустота, но нельзя было присесть и отдохнуть. Лестница слишком узка.

Все шли и шли.

Ноги отказывались подниматься, и переход уже давно показался им длиннее предыдущих.

Веревка, обвязывающая их, то и дело натягивалась, и остальные тревожно замирали.

Они уже не видели смысла ни в чем, просто шли и шли.

Долго и бесконечно.

Первым опустился на ступени Итернир.

— Идите, — устало сказал он, — я догоню…

Он отмахнулся от вялой попытки Кан-Туна заставить его встать и остался сидеть, с Крыном, устроившимся рядом. А принц с Риггом продолжили путь.

Открыв глаза, Итернир с удивлением понял, что еще жив, что он выплыл из забытья все еще сидящим на ровных ступенях. А чуть выше мирно сопел, свесив голову на грудь, Крын.

Но еще больше он удивился, увидев несколькими ступенями вверх исступленно шагавших Кан-Туна и Ригга, шатавшихся от усталости.

Странно они шли, пугающе странно. Вот ставят ногу на ступень, опираются и поднимаются на ступень выше. Между Итерниром и ними все так же остается пять ступеней. Еще шаг и вновь лишь пять ступеней. И так снова и снова.

— Эй! — слабым голосом позвал он.

Они, вздрогнув, обернулись, тяжело переводя дух.

— Вы же ушли вверх? — недоуменно спросил он.

Принц с ужасом поглядел дурными глазами, потом повернулся и вновь пошел вверх. Следом развернулся и Ригг.

Сделав несколько шагов, они обернулись.

Пять ступеней.

Не больше.

Как бы это ни было неприятно.

— Зачем, боги? — безнадежно спросил Ригг, подняв голову вверх, потом опустил ее, глядя назад и вдруг просветлел, — Ланс…

Итернир несмело оглянулся.

Внизу, шатаясь, медленно поднимался Ланс. Потеряв меч и один из кинжалов, покрытый сетью царапин, и коркой крови, в изорванной в клочья одежде, медленно брел вверх.

И спутники действительно рады были его видеть. Одуревшие от усталости и искренней радости.

И он ничего не рассказал. Двигался как прежний бесстрастный ветеран, хотя глубина его глаз была уже теплее.

Все вместе попытались идти вверх, но отмеченная размазанной кровью ступень, на которой отдыхал Крын была все так же на пять ступеней вниз.

Все было безнадежно. Весь путь. С самого низа. Они ошибались.

Боги не желали, чтобы они шли наверх.

Не помня себя от усталости, опустились на матовые ступени.

Лишь принц все брел и брел вверх, пытаясь отойти хотя бы на шесть ступеней.

Тщетно.

Он уже опустился на колени, цепляясь руками за края ступеней.

Тщетно.

Исступленно полз вверх. Неся мысль о том, что должен добраться до вершины. Должен побывать там. Должен увидеть этих богов и все сказать им.

Тщетно.

Он упорно цеплялся за каждую ступень, потеряв надежду и, думая лишь, что должен дойти ради своих спутников.

Тщетно.

Многое еще думал он, не думая одновременно, поскольку одуряла усталость и бессмысленность похода против воли богов, но все полз вверх. Цепляясь окровавленными пальцами за ступени, оскальзываясь. И не боясь сорваться.

Для него уже не было узких ступеней, и бездны кругом. Ничего не было. Даже про усталость забыл. Он шел вверх.

— Он поднимается! — закричал Ригг, бросаясь к нему, — глядите, поднимается!

Он помог встать Кан-Туну и там, где не мог сидеть один, нашлось место для двоих.

Подошли Ланс и Итернир с Крыном, и всем хватило места на узкой ступени.

Ушла усталость. Идти было легко и даже приятно. Ушло все кроме пути вверх.

И только тогда они смогли оглянуться.

Небо стало бездонным. Снизу казалось, что небо — твердь.

Здесь небо не имело границ и дна. Ушла голубизна, и небо стало синим. Не туманно-голубым, как внизу, а прозрачно-синим. Черным к зениту.

Глубоко внизу горбилась земля, вздуваясь огромным куполом. Они шли вверх, и с каждым шагом раздавался горизонт, с каждым шагом земля внизу становилась все круглее.

Отсюда открывались такие бескрайние морские просторы, какие не виделись им никогда даже в самых смелых мечтах. А столько земли они, глядя вокруг внизу, никогда не могли себе представить. Здесь, наверху становилось понятно, что ничтожны и нелепы не просто дворцы и самые великие столицы мира, но и великие империи прошлого и настоящего не могли охватить в тщетных своих потугах заметной доли того, что они видели сейчас. Под ногами в разрывах облаков голубым титаном висела в пустоте планета.

Они шли вверх, над головами небо все темнело. Появились звезды, несмотря на сияющее солнце. А купол земли перечеркнула размытая тень — граница дня и ночи. В той половине, что подставляла свой покатый бок солнцу, небо светлело над самой кромкой земли, растекаясь голубой дымкой над облаками. Зато край той половины, что была в тени, тонул в непроглядном мраке, и только звезды робко выглядывали из-за бока планеты.

Они шли вверх, а над головами небо все темнело. Ушел синий цвет и разлился черный. И было понятно, что это и не цвет вовсе, а полное отсутствие цвета. И уже даже не было неба, была бесконечность. Темная, с россыпями блистающих, словно иглы, и мерцающих, словно далекие окна, звезд. Вечная и великая.

И они видели уже, что Лестница заканчивается в нескольких шагах впереди. И шли вперед.

Хотя знали уже, что нет на небе рая, это иллюзия. Хотя знали, что нет богов, это слабость смертных. Хотя знали, что нет и самого неба, есть бесконечность.

Лестница закончилась маленькой, скругленной у дальнего края, площадкой. Исцарапанные, в изорванной одежде, заросшие щетиной, они стояли, прижавшись друг к другу, и долго не могли ничего сказать. Все было просто и понятно.

Они стояли на крохотной площадке над огромным миром у порога бесконечной вселенной.

Неохотно Ланс разлепил губы, и сорвавшиеся слова тут же растворились в пустоте:

— В этом мире нет ничего, кроме нас…

Эпилог

— Такого не бывает, — потрясенно пробормотал встрепанный парень, поправляя рукой, заросшей жестким рыжим волосом, разбитые очки.

Позади него сухо хмыкнул парень в камуфляже, потирая синяк над скулой…

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

8,5

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

25,5

26

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg