«Скворцы»

Бывают на земле вечера, что ложатся на усталые плечи горизонта тонкой мерцающей шалью, и так упоителен в эти часы воздух, так нежен, словно первое прикосновение влюблённых губ — ещё не поцелуй, но уже не просто ласка. Легко в такие вечера сквозь пьянящий этот воздух лететь, то взмывая восхищённо на теплых его волнах, то бесшабашно ныряя вослед прохладным. Внизу плещется темнота, и играют на ней, переливаются золотистыми искрами созвездия городов человеческих. Перемигиваются с огоньками, что светят из немыслимого приволья ночи, проступающей сквозь призрачный свет уходящего дня, манят уютным теплом далёких окон.

Её окно я всегда нахожу сразу. Не спутаю ни с каким иным — его свет, словно рука друга. Его свет, словно голос, которому достаточно только позвать. Вот оно — на семнадцатом этаже, под самой крышей, в торце дома.

Дом и сейчас неплохо смотрится на фоне окруживших его высотных новостроек — как джентльмен более чем средних лет на балу дебютанток сезона. А когда-то он был статен, молод, и жизнь бурлила в нём так, что обитатели нижних этажей слышали, как танцуют самый лучший танец в мире соседи с верхних — и наоборот. Слышали — и сами подстраивались под его упоительный ритм.

Жарче всего зажигали в угловой квартире с этажа под крышей, а уж оттуда молниями расходилась эта, единственная зараза, от которой нет лекарства. От которой не надо лекарства.

Еженощно юный дом томно постанывал перекрытиями — поэтому самой распространенной проблемой квартирантов были вечно подтекающие краны и пятна на крахмальных простынях потолков. Что, разумеется, некоторых жильцов откровенно раздражало. Та же рыжая медсестра с третьего этажа ехидно выпускала вместе с дымком:

— Доиграются они там. Бе-пэ-пэ-пэ ещё никто не отменял. Набегаются по диспансерам, набегаются.

А соседка с двенадцатого, счастливая обладательница огромного мраморного дога, злорадно кивала в такт этим словам. Но бессильна была их ревность: очень даже известные силы хранили тех, кто раскачивал дом от крыши и до подвала.