«Возвращение к истокам (СИ)»

Возвращение к истокам (СИ) (fb2) - Возвращение к истокам (СИ) (Житие Колдуна - 5) 1355K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Садыкова

Часть пятая: Возвращение к истокам

Глава 1. Тайны королевского двора

Все тайное становится явным.

Евангелие от Марка (гл. 4, ст. 22)

Дни летели, словно опадающие осенью листья — также быстро, безвозвратно и не оставляя после себя ярких воспоминаний. Все было тоскливо, Серо и безрадостно. Весна по праву вступила в наши владения, и теплое солнце вскоре расправилось с последними залежами снега, превратив промерзлую землю в болото, а дороги — в грязевое месиво. Частая капель сменилась теплым ветерком, средь пожухлой травы стали пробиваться первые зеленые ростки, а на деревьях набухали почки.

Как сказал бы Ники — начался Новый год.

Природа возрождалась после зимнего застоя, только вот в моей душе, будто что-то умерло — во мне больше не было радости, а в Сердце безвозвратно утонуло в тоске. Я превратилась в бледную тень. Придворные шептались, что на принцессу наложил посмертное проклятие мерзкий колдун, но только несколько человек на всей земле знали, что произошло на самом деле. Я была в трауре. Я жила прошлым, а не будущим, постоянно пребывала в своих воспоминаниях, пытаясь воскресить в памяти малейшие детали встреч с Ником, вспоминая его лицо, чтобы, не дай Великая, забыть.

Первые недели в королевском дворце далась мне особенно тяжко: я постоянно плакала, порывалась рассказать всем настоящую правду и требовала выпустить меня из комнаты. Да вот только моя правда была никому не нужна, люди, оказывается, не умели слушать, а только следовали толпе. А раз “толпа” сказала, что Ники злодей и его справедливо покарали, то кто будет слушать “жертву”? Ей, конечно, посочувствуют, да и покрутят пальцем у виска, когда та решит высказать свое мнение. “Бедняжка повредилась рассудком”, “Что это ирод с ней сотворил, смотрите, бледная тень!”, “Где же наше солнце, что озаряло своды королевского дворца?!”. Я со всех сторон слышала шепотки, чувствовала на себе взгляды: сочувствующие, злорадные и оценивающие; дворец гудел, как расСерженный улей и нигде не было спасения от сплетен, ведь все только и ждали, чтобы перемолоть косточки блудной принцессе.

Да и слезы быстро высохли — их хватило всего на три дня, пока я не поняла, что больше не могу плакать, хочется — но нечем, выплакала уже все глаза, а лицо опухло и покраснело. На меня навалилась непомерная усталость, а будущее скрылось за непроглядными тучами. Хотелось умереть, чтобы закончить страдания и оказаться рядом с Ники, но что-то не давало сделать последний шаг, и этим что-то был тот самый артефакт.

Слезы Элисень завораживали, порой, я смотрела на них часами и не могла оторвать взгляда, они дарили покой и какое-то болезненное умиротворение. Слезы словно разговаривали со мной, говоря, что все будет хорошо, давая сил держаться дальше, не обращать внимания на злые слухи и сплетни. Реликвия — это все, что осталось у меня в память от Ники и я ими сильно дорожила, помня о просьбе мага их беречь. Да, я буду их оберегать всю жизнь и ждать его возвращения, ведь магистры магии никогда не отдают свои ценные артефакты насовсем, ведь так? Он обязательно за ним придет, даже если это случится лишь во сне, когда я буду лежать на смертном одре и считать свои последние мгновения жизни.

Меня не выпускали из комнаты почти целый месяц, да и я, если честно, никого не хотела видеть, а целыми днями лежала на кровати, невидяще смотрела в потолок или же разглядывала слезы Элисень. Они меня поражали, каждый раз представая передо мной в ином свете: то появлялись новые янтарные пузырьки, то казалось, что внутри словно бушевал вихрь, а порой перед глазами возникали образы, еще не четкие, но до боли знакомые… Ариан заходил редко и ненадолго — отец запретил, да и в редкие визиты я разговаривала с неохотой — после откровенного разговора, когда я очнулась в комнате, мне стало казаться, что он совершенно мне не верит. Да и открывать перед ним душу совершенно не хотелось, пусть и дальше считает меня сумасшедшей, так легче жить…

Почти каждые день приходил Верховный жрец, мялся на пороге, спрашивая разрешения пройти, читал свои проповеди о спасении души и о благосклонности Великой. Я его не слушала. О какой благосклонности и милости Богини Элисень может идти речь, если она не уберегла Ники? В чем он был виноват? В том, что приютил у себя нахальную и глупую принцессу, обогрел и дал ей кров? А может в том, что был добр, сострадателен и не мог пройти мимо того, кто нуждался в помощи? Почему она его не уберегла, почему заставила страдать? Я у него об этом, ради интереса, даже спросила, но, не открывая имен. Верховный жрец задумался и выдал речь о неисповедимых путях Великой, что она, мол, решила вознести на небеса сего доброго человека и сделать его святым. А когда я назвала имя того, о ком, так восторженно отзывался священнослужитель, тот сразу скривился и, пробормотав, что “корни зла засели еще глубже, чем он думал”, удалился. Больше его я не видела, а жаль, мне казалось, что еще пара таких душевных бесед и я смогу его убедить в невиновности Ники.

После того, как от меня сбежал Верховный жрец, со мной соизволил поговорить отец. Он долго откладывал встречу с блудной дочерью, видно, чего-то боясь, но я терпеливо ждала. Мне нелегко признаться, но я тоже хотела поговорить с ним и о многом спросить, в тайне робея перед этой встречей. Раньше отец казался кем-то великий, он по-праву был для меня Его Величеством, но потом, когда тот решил обвенчать меня с Родриком, я жестоко в нем разочаровалась, а после жизни у Ники, даже стала презирать и злиться за то, что приблизил к себе эту падаль — Стефана! И от этого было стыдно.

В кабинет Его Величества меня привела стража, словно арестантку в допросную комнату к дознавателям. В комнате он был не один, Ариан сидел в кресле с книгой и что-то читал отцу вслух, тот кивал, не отрываясь от бумаг, и подписывал документы. Я замерла на пороге, не смея пройти дальше, словно мне вновь десять лет и сейчас будут отчитывать за какую-то провинность.

Король Нагелий был довольно суров, резок и своенравен и эти черты характера нашли отражение в его внешности — густые брови нависали над веками, на лбу и между бровями пролегли морщины оттого, что отец слишком много хмурился, а глубокие синие глаза, словно заглядывали в душу. От взгляда Его Величества веяло холодом, и в нем чувствовалась непоколебимость, будто он был монолитом. В отличие от меня и Ариана, у отца были жесткие черные волосы, унаследованные им от своего деда — короля Рафиуса, а от королевы Элизабет — недоверие к окружающим. Отец постоянно боялся, что против него организуют заговор и искал предателей везде, даже в своей семье, слишком сильны были детские воспоминания, когда на него напали заговорщики. И если раньше он мог хоть как-то контролировать свои страхи, то в последние годы они словно усилились, о чем неоднократно напоминал мне брат, боясь, что неосторожным словом я навлеку на себя гнев короля, и тот увидит во мне заговорщицу. Раньше я пропускала мимо ушей опасения Ари, а сейчас призадумалась.

Ариан оторвал взгляд от книги и, посмотрев на меня, ободряюще улыбнулся. Молчаливая поддержка брата и его присутствие сделали меня смелее. Я подошла к письменному столу отца и замерла, ожидая его позволения присесть, но король Нагелий медлил, словно и не заметил моего присутствия и спокойно читал какие-то приказы.

Ждать пришлось долго. Я, словно, наказанная, не смея даже пошевелиться и посмотреть в сторону кресел, молчаливо стояла перед отцом. Брат все также читал отцу какой-то философский тракт о добре и зле, и у меня возникло чувство, что Ари читал его мне, словно пытаясь наставить на правильный путь.

На часах минуло больше двух часов. Его Высочество, поставив в очередном приказе точку, наконец-то посмотрел на меня.

— Ну здравствуй, дочь моя, — произнес король. Я дрогнула, только сейчас поняв, как сильно соскучилась по голосу отца, а он у него был особый — бархатистый и обволакивающий, словно дрема. — Мы рады приветствовать вас дома после столь долгого… отсутствия.

— Я вам тоже рада, Ваше Величество, — я сделала реверанс, да только из-за онемевших от долгого стояния ног, получилось слегка неуклюже.

Что сразу, естественно, же заметил отец и недовольно поджал губы:

— Мы видим, что вы разучились манерам или же вам мешает платье? Устали стоять?

— Нисколько, Ваше Величество, — прошептала я, краснея.

— Да? — он удивленно изогнул бровь. — А мы хотели вам предложить присесть в кресло. Ну что ж, если не устали, то стойте.

Монарх замолчал и вновь стал разбирать свои бумаги. Ариан порывался что-то сказать отцу, но так и не решился — у Его Величества был довольно скверный характер и он ненавидел, когда ему перечили, а в гневе мог посадить в темницу даже собственного наследника. Ари как никто другой об этом знал, ибо испытал все на себе — больше недели провел в казематах дворца, после крупной ссоры с отцом. Король даже хотел лишить его титула, но, к счастью, остыв, передумал.

Я тоже боялась гнева Его Величества, и сейчас смиренно терпела эту пытку, чувствуя, как у меня болят ноги. Да, мне было обидно, но эта боль была несравненно меньше той, что я испытывала раньше.

Пролетело больше получаса, прежде чем монарх заговорил вновь.

— Надеюсь, то недоразумение больше не повторится? И не придется искать Вас? Мы волновались за ваше здоровье.

Ну как же, волновались. Да за договора “мы” волновались, а не за собственную дочь! Уж мне-то хорошо об этом известно, ведь, когда я пришла к отцу, чтобы выяснить, почему он продал меня Родрику, тот выставил меня вон из кабинета и просил “больше не беспокоить по таким пустякам”!

— Не волнуйтесь, Ваше Величество, — твердым голосом произнесла я. — Я усвоила урок и больше не сбегу.

Больше не убегу, ибо некуда бежать.

Отец задержал на мне взгляд, словно что-то высматривая. Раньше я бы опустила в пол глаза, но сейчас с вызовом на него смотрела, не желая покоряться. “Да, отец, ты отнял у меня многое, но не сломил”.

— Ее Высочество, вы чем-то недовольны? — поднял бровь монарх.

— Отец, — подал голос доселе молчавший брат. Я с надеждой посмотрела на него, надеясь, что он сможет меня защитить. — Зачем вы мучаете Ее Высочество? Она и так много натерпелась, будучи в плену…

— Я Вам давал слово, сын мой? — в голосе отца зазвучали угрожающие нотки и брат замолк.

Видя такое смирение, мне стало неловко за него, за себя и свою робость, покорность. Почему пройдя столько испытаний и ощутив дыхание самой смерти, я до сих пор боюсь отца? На счет Ариана ясно, он мог многое потерять, но чего лишаться мне?

— Да, недовольна! — громко произнесла я, посмотрев королю прямо в глаза. Ари еле слышно охнул и обеспокоенно глянул на меня. Но мне было наплевать! В тот момент, как с моих губ слетели первые слова, появилась невиданная смелость говорить дальше.

Взгляд холодных синих глаз пронзил не хуже острого кинжала. Отец отложил перо и посмотрел на меня так, словно его любимый конь научился говорить и сейчас критиковал его умение держаться в седле.

Сглотнув вставший в горле ком, я, слегка дрогнувшим голосом, продолжила:

— Ваш советник — убийца! Как вы могли приблизить к своему трону эту мерзость, магистра Стефана! По его вине погиб невинный человек! И не просто погиб, а был оклеветан! И вы оставите это злодеяние безнаказанным? Почему мнение вашей дочери стало ничтожно малым, а саму ее чуть ли не признали умалишенной? За моей спиной шепчутся злые языки, перемывают кости королевской семье, да и чтят гнусного убийцу в героях! Я чувствую себя униженной и никого не могу призвать к ответу! Почему ваш фаворит стал по статусу выше вашей кровной дочери?!

— Невинный человек? Дочь моя, вы про Никериала Ленге изволите говорить? — я порывисто кивнула, а отец расхохотался. — А что, если мы приказали убить этого колдуна?

Внезапно Сердце кольнули чем-то острым. Приказал отец?

Увидев мою реакцию, король усмехнулся:

— Ваше Высочество, вы наивны и глупы, а еще требуете, чтобы вас уважали.

— Но… он же ни в чем не виноват! — в отчаянье выкрикнула я, сжав кулаки. Почему я никому не могла доказать, что Ник хороший? Почему все свято уверены, что он само порождение Настерревиля?!

— Почему же не виноват? Украл у нас дочь, а, если не украл, а она сама к нему пришла, — он многозначительно на меня посмотрел, — скрывал, не подчинился королевской воли. Это государственная измена, что карается смертной казнью.

— Но можно было отправить к нему посланников!

— А зачем? Он уже давно подписал себе смертный приговор, еще тогда, в годы правления короля Рафиуса.

— А как же Совет магов?!

— В этой стране мы — закон, а они — сборище магов, что тешат себя иллюзией власти. И, дочь моя, если мы захотим, то ваш Совет исчезнет также, как и тот колдун. Здесь наша земля, а мы дали им лишь милостивое разрешение здесь пожить. Вот магистр Стефан понял, кто настоящая власть и верно нам служит.

— Но я сама к нему пришла! И попросила приютить! — ноги, почему-то отказались держать, и я, словно подкошенная, рухнула на пол. Все мое мужество исчезло, как песок на ветру, а душу затопило болезненное отчаянье. — Зачем так жестоко? Он ведь был ни в чем не виноват!

Ариан дернулся в своем кресле, обеспокоенно на меня смотря, но так и не решился встать.

— Жестоко? Нет, дочь моя, это не мы виноваты в его смерти, а вы! Именно из-за вашего безрассудства, глупости и непокорности пострадал тот маг, — я невидяще смотрела перед собой, не веря своим ушам. Я виновата? — И так будет с каждым, к кому вы, Ваше Высочество, побежите искать защиты. Так что не пытайтесь больше сбежать, если, конечно, вы не хотите никому причинить проблем…

***

Держась за стену, я брела по коридору дворца. Хотелось умереть. Так значит, я виновата в смерти Ники? Это из-за меня его убили, лишили жизни лишь за то, что он пожалел и приютил у себя сбежавшую принцессу?

Придворные оборачивались, шептались, сбившись в группки, провожали меня заинтересованными взглядами, но никто не смел, даже подойти к блудной принцессе. Я чувствовала себя, словно прокаженной, проклятой всеми и самой собой. А ведь раньше я была как они, ходила со своими фрейлинами-подружками, сплетничала, кокетничала с аристократами и смеялась над теми, кто впал в немилость государю. Мне тогда казалось, что я никогда не окажусь на их месте, буду по жизни порхать как бабочка с бала на бал, принимать знаки внимания ухажеров и слышать завистливые вздохи придворных дам.

Но все изменилось в один миг — отец решил выдать меня замуж за этого нарцисса и самодовольного индюка Родрика. Жизнь перевернулась с ног на голову, отец из понимающего и любящего, но занятого человека, превратился в холодного незнакомца. А теперь он отнял еще и того, кто был мне дороже жизни, лишь для того, чтобы подчинить себе и морально сломать своенравную дочь. И у него это прекрасно получилось. Руки опустились, жизнь превратилась в нескончаемую черную полосу. Он даже не поставил караулить меня стражу и решил больше не запирать в комнате, правильно рассудив, что деваться мне уже не куда. Может, наблюдатели и были, но я их не видела и, если честно, мне было все равно.

Внезапно кто-то дернул меня за руку, оторвав от тяжелых дум. Это оказался брат, приближение которого я, похоже, совсем не услышала. Выглядел Ари как-то странно: прежде идеально зачесанные в хвост золотые волосы, растрепались, а взгляд синих глаз был какой-то испуганный и обеспокоенный. Он вцепился мне в локоть и зачем-то всмотрелся в лицо, словно что-то пытаясь там обнаружить.

— Пусти, — безнадежно дернула рукой я и безразлично заметила. — Мы привлекаем внимание.

И вправду придворные заинтересованно на нас смотрели, даже те, кто шел по своим делам, остановились и уставились, словно ожидая представления. Уже сейчас было ясно, какие слухи поползут по столице к вечеру — их королевские высочества поругались.

— Пускай смотрят, — отмахнулся брат и силком куда-то меня потащил. — Нам нужно поговорить. Наедине.

Я даже не стала сопротивляться — не было ни моральных, ни физических сил. Пошли мы не так далеко — до первой комнаты, в которой оказалась парочка аристократов. Ари посмотрел на них, повелительно прошипел: “Вон!” и их словно сдуло ветром, только пара бокалов, да игральные карты говорили о том, что здесь недавно кто-то был. Брат плотно закрыл двери и повернулся ко мне. Еще никогда я не видела его столь раздраженным.

— Ты что творишь, Ирен! — шепотом воскликнул он. — Совсем ополоумела и лишилась не только выдержки, но и здравого смысла? Зачем нагрубила и перечила отцу!

— И что? — с вызовом произнесла я, да громко, чтобы все слышали. Удивительно, меня еще он будет отчитывать! Мало мне одного отца!

Ариан невольно дернулся, оглянулся на резную дверь, словно ожидая, чтоб она сломается, не сдержав толпу подслушивающих зевак, и шикнул на меня:

— Ты еще на весь дворец заяви, что воля короля для тебя пустой звук!

— А если так?!

— Тогда ты полная идиотка! — тоже разозлился он. — Да от его слова зависит твоя судьба, ты это понимаешь? Сделаешь ошибку и все, даже я спасти не смогу! Ты же знаешь, какой у отца суровый нрав! — он подошел ко мне обхватил за плечи, словно намереваясь вытрясти всю “дурь” из сестры. — Тебе, сестренка, сейчас ниже травы, тише воды надо себя вести, а не показывать свой характер!

— А ты трус! — я сбросила его руки со своих плеч. Как же мне надоело его лизоблюдство при короле, особенно, сегодня. Я чувствовала, что ему словно наплевать на свою единственную сестру. — Не можешь высказать свое мнение при отце? Ведешь себя при нем как пай-мальчик, такой правильный, хороший, — я поморщилась. — А по ночам играешь в свою “Тайную канцелярию”! Ты, думаешь, я не знаю, что это ты виноват в исчезновении аристократов, которые были недовольны отцом?! Лицемер!

Брат задохнулся от возмущения и порывисто отвернулся, чтобы я не увидела истинных эмоций. Видно он искренне верил, что смог скрыть от меня свою двойную жизнь. Но почему? Ведь я сама ему помогала при нахождении компромата на некоторых нелицеприятных личностей и ведь после этого, те аристократы чуть ли не прислуживали брату, хотя раньше вели себя нагло и вызывающе! А еще все, почему-то, боялись Ари, хотя он никогда ни на кого не кричал, не угрожал, а открыто улыбался. Кровавый принц… он был похож на отца больше, чем мне этого хотелось, но я старалась этого не замечать. Ведь он же не продаст любимую сестру за дурацкие договора?

— Ирен… — еле слышно выдохнул он, упав в ближайшее кресло. — Открытость и прямолинейность первый шаг к тому, чтобы стать глупой марионеткой. Все жаждут власти и ради нее переступят через мою, твою голову, Макса, отца… Нельзя никому верить, кроме свой семьи, хотя… даже и ей нельзя до конца доверять, с этим я полностью согласен с отцом, но вот только не доводить до крайностей, как делает он… Мир политики скрыт за вуалью лжи, лицемерия и каждый готов вцепиться в другому в глотку, если тот даст слабину. Он словно партия в шахматы — есть пешки, короли, ладьи… и мы, Ирен, фигуры крупные, от которой зависит исход игры, цена которой не только жизнь, а целое королевство.

— Но я не фигура и не хочу играть в ваши игры! Ты же знаешь, Ари, как я не люблю эту политику, интриги, — я села во второе кресло и взяла в руки позабытые карты аристократов. С меня на них смотрел шут, дама и валет, но взгляд я задержала на последних. — Мне бы только найти свой уютный уголок под крылом любимого, свить уютное гнездышко, да жить с ним счастливо до самой смерти.

— Тогда тем более, будь сдержанной! — вернулся к нотациям брат. — Ты же Ее королевское Высочество! Будь примером выдержки и хладнокровия! Когда отец наказывает, поблагодари за должное внимание, а не устраивай скандал! Да, признаюсь, раньше я был таким как ты. Говорил, что мне плевать, что со мной сделают, что лучше высказать все в лицо, чем держать в себе! И знаешь что? Мой собственный отец выдвинул против меня обвинение в государственной измене и не дрогнувшей рукой подписал смертный приговор! Мальчишке, которому не стукнуло и четырнадцати! Знаешь, что чувствовал себя принц, которого вели на казнь? Нет, не вели, а волокли, потому что меня ноги не держали. Палач как раз занес топор, когда отец меня помиловал. Я тебе об этом не рассказывал, боялся расстроить…

— Но… как он мог…

— Легко, — горько усмехнулся брат. — Хотел показать, что бывает за неповиновение его королевской воле. Научил меня молчать… Так что и ты терпи. Он ведь не накажет тебя сильно, все же невеста наследника трона соседнего государства, да и единственная дочь… но вот если сделка сорвется…

Ари многозначительно замолчал.

Разговор с братом меня вымотал еще сильнее, чем беседа с отцом. Я заперлась в своей опочивальне, легла на широкую постель и так лежала дл самой ночи. Мне не хотелось спать, я все думала, думала о своей жизни, о выборе, который мы делаем под гнетом обстоятельств, о том, как нас ломает жизнь, а родители старательно пытаются вылепить из детей подобие своего идеала. О том, что пришлось вытерпеть старшему брату, чтобы доказать отцу свою состоятельность как наследника престола, о том, как он старательно уберегал меня и Макса от проблем, гнева отца, дал почувствовать вкус счастливого детства, хотя сам его лишился. Я думала о Нике, но теперь воспоминания о нем вызывали лишь тупую боль в Сердце, а чувство вины жгло огнем горло. Чтобы было, если бы ему повезло и он не нашел в лесу раненную принцессу? Был бы он жив, счастлив и, например, сейчас сидел около потрескивающего камина в библиотеке, делая заметки в очередном фолианте? А я? Лежала погребенная под толстым слоем снега или же примеряла подвенечное платье? Что такое судьба и почему она так жестоко шутит с людьми?

На следующее утро я подошла к брату и сказала, что буду сдержанной. Ариан улыбнулся и предложил съездить и поведать моего младшего брата Максимилиана, что уже пару недель жил в загородной резиденции. Жизнь потихоньку текла в новое русло…

***

Прошлое напомнило о себе не сразу, а только через несколько дней, когда я дала себе и Ариану обещание вести себя хорошо. Это оказалось на удивление просто, да и, похоже, потому, что ко мне редко подходили придворные, даже бывшие подруги старались держаться подальше, опасаясь, что если я вновь исчезну, у них будут проблемы. Я, наверное, стала живым дворцовым приведением — таким же молчаливым, страшным и незаметным, пока на него не наткнешься. Моим любимым местом стала библиотека, хотя раньше я обходила ее стороной. Нет, сейчас я ходила в нее не читать, просто она мне напоминала о Нике. Я здоровалась с нашим стареньким библиотекарем, брала книгу, обычно старую, чтобы чувствовать незабвенный запах ее пергамента и садилась в удобное кресло около окна. Закрывая глаза, я видела образ читающего мага, слышала, как он лениво переворачивает страницы, чувствовала его незримое присутствие всей душой, и мне становилось легче, словно и не было тех долгих недель разлуки. Порой, я даже разговаривала с миражом, спорила и ругалась, но… но на душе моей было так спокойно, что расставаться со своими иллюзиями совершенно не хотелось. Мир стал вращаться вокруг старинных книг…

Я как обычно, после завтракала в одиночестве — Ари был занят, а отец никогда с нами не ел, направилась в сторону библиотеки, сжимая в руке слезы Элисень. И вдруг, увидела его. В первый раз за все это время! Магистр Стефан хрипло смеялся, ведя беседу с какими-то аристократами, живо разговаривал, постоянно улыбаясь, и выглядел таким счастливым, что я задохнулась от возмущения. Как он посмел явиться сюда! Как он посмел радоваться, смеяться и вести себя так раскованно, словно безнаказанный убийца! Библиотека вмиг забылась, как и мое прежнее самообладание, я, не колеблясь и секунды, пошла за этой группкой аристократов следом. Нет, я не стремилась их догнать, воззвать к справедливости, к совести этого человека, просто шла поодаль, сверля взглядом эту падаль.

Он меня заметил и широко улыбнулся, легонько качнув головой в знак приветствия. Придворные тоже обернулись и поприветствовали свою принцессу должным образом, но мне было наплевать на них, я не сводила глаз со Стефана.

— Ваше Высочество, — он растянул губы в сладкой улыбке, — как ваше самочувствие? Слышал, что у вас был нервный срыв, надеюсь, теперь все в порядке?

Я очаровательно улыбнулась, хотя внутри меня все кипело от гнева, и подошла к аристократам. Маг выглядел довольным и счастливым — в последнее время он купался в лучах славы, теша свое неуемное эго, а придирчивые придворные приняли его в свое сообщество. Новое светило королевского двора собирало вокруг себя мух и мошек, обещая всевозможные блага, и чувствовало себя хозяином положения. Вот только новая звезда бомонда еще не знал, что благосклонность монарха вещь очень переменчивая…

— Магистр Стефан, я тоже весьма рада вас и видеть и знать, как сильно вы обеспокоены моим здоровьем, но право, не стоит вам… — я замерла на полуслове, и, поморщившись, принюхалась.

— Миледи, что-то случилось? — поинтересовался один из лизоблюдов магистра.

— Вы чувствуете, чем-то воняет? Да еще так мерзко и противно! — аристократы и Стефан тоже принюхались, ища источник “аромата”. — Не может быть… — неверяще протянула я, найдя виновника, и укоризненно посмотрела на Стефана. — Магистр, я, конечно, все понимаю, вы занятой человек, но… время для приведения себя в порядок у вас должно быть?

Морщась и стараясь не дышать в его сторону, я отошла от мага, как от прокаженного.

— Чт-то?! — слегка покраснел он, когда вдохновившись моим примером, от него отшатнулись и аристократы, вдруг резко почувствовав себя неуютно в его обществе.

— Ох, Великая, — я прикрыла надушенным кружевным платочком свой нос, — только не дышите в мою сторону! Вы приверженец учения отшельника Ильге, который утверждал, что мытье это страшный грех? Не верьте этому абсурду! И ради Пресветлой, пожуйте хоть еловых веточек, дабы перебить ваше амбре!

Магистр неосознанно прикрыл рот ладонью и слегка ошалело глянул на своих бывших соратников. Аристократы нашли крайне интересным свои кружевные платочки. Я торжествовала — маленькая месть свершилась и улучшила мое настроение. Ничего, о подлый убийца, раз уничтожить тебя одним махом я не смогу, то буду выкорчевывать потихоньку, и ты сам сбежишь из дворца, моля Настерревиля забрать тебя к себе.

Внезапно придворные и Стефан согнулись в поклоне. Я обернулась, и невольно дрогнула — к нам приближался магистр Филгус, о чем-то разговаривая с братом. Стало вмиг неловко, а вкус первой победы над мерзким Стефаном рассеялся, словно утренний туман. Как я смогу посмотреть в глаза лучшему другу Ника? Но деваться было некуда, а уйти — означало выказать свое неуважение не только к присутствующим, но и к брату с магистром Гоннери.

Член Совета магов остановился, равнодушно окинув присутствующих взглядом, хотя от меня не укрылось то, как он задержал взгляд на Стефане и в глубине его глаз промелькнул холод. Почему-то в широком и свободном коридоре на миг стало жутко тесно, и как-то неуютно — по моей спине даже прошелся холодок, и захотелось сжаться в комочек, лишь бы на меня не обрушился гнев мага.

На краткий миг в коридоре замерла звенящая тишина.

Первым, как не странно, начал говорить Ариан. Он, показано окинув взглядом присутствующих, с легкой иронией, спросил:

— Господа, вы не изволите ответить, чем вызвано это внеплановое собрание? Миледи, — он обратился ко мне, — а вы на него были тоже приглашены? Интересно, в качестве кого?

В качестве главного дознавателя.

— Мы обсуждали проблемы личного характера, Ваше королевское Высочество, — неожиданно для себя ответила я и улыбнулась Стефану, показывая тому, что не выдам его “страшную тайну”.

— Вот как? — удивился принц. — И какие же личные дела могли быть у советника и принцессы?

Стефан заметно побледнел и решил перевести разговор в другое русло, обратив внимание присутствующих на доселе молчавшего и сверлившего его недружелюбным взглядом, Филгуса Гоннери.

— Магистр, какая приятная встреча!

— Не сказал бы, — еле слышно произнес член Совета магов. Голос у него был почему-то хрипловат, словно после долгой болезни и, видно, поэтому он не мог говорить громко. Только сейчас, внимательней рассмотрев магистра, я заметила, что выглядел он как-то неважно: под веками залегли темные тени, он осунулся, похудел, а в светлых волосах появились седые пряди. Душу кольнуло чем-то острым — это из-за меня? Известие о гибели лучшего друга так пошатнуло здоровье магистра? Хотелось обнять и утешить мага, забрать часть его боли себе, ведь я как никто другой понимала его, но… что-то удержало меня на месте. Слава Великой, что после всех испытаний, что выпали на его долю, маг держался хорошо, излучая уверенность, я так боялась, что известие о Ники сломает не только меня…

— Вы так долго не появлялись в Совете, что я стал беспокоиться, — мерзко улыбнулся Стефан. — Вы больны?

— Мне так приятно, что вы обо мне заботитесь, магистр, — процедил Филгус. — И я должен обязательно вернуть вам эту услугу. Не беспокойтесь, моя забота вам будет не в тягость, потому что это будет последнее, что вы увидите в своей жалкой жизни.

— Угрожаете? — нахмурился советник. — Да еще и так открыто? А, мне все говорили, что вы дипломат.

— Дипломат, — усмехнулся член Совета магов, — но с людьми, а не подстилками. Считайте, что я вас предупредил, так что, — он окинул взглядом замерших аристократов, застигнутых врасплох откровенностью магистра, — советую вам смотреть по сторонам. Прощать то, что вы сделали, я не намерен.

— Посмотрим, магистр.

— Посмотрим. Вот только, знаете, магистр Стефан, дешевая слава так быстро сходит на нет, как и благосклонность монарха… Боюсь, я даже не успею начать с вами эту занятную игру, как вы же сами поставите себе шах и мат, — внезапно друг Ника посмотрел на брата. — Ваше Высочество, мне кажется, но мы уже задержались, не пора ли покинуть сию компанию? А то, чувствую, пахнет здесь неприятно…

— Вы правы, магистр, нам пора, — сказал Ариан и внимательно посмотрел на меня. — Миледи, вам тоже лучше не задерживаться. Вы же спешили в библиотеку? Пройдемтесь с нами, мы как раз идем в том направлении.

Отказать, естественно, я не могла. Коротко попрощавшись, я поспешила за братом. Шли мы молча. Я робко смотрела на пол, боясь поднять глаза и наткнуться на осуждающий взгляд Филгуса Гоннери. Мне было неловко в его присутствии, казалось, что еще немного и маг будет кричать, обвинять меня в смерти друга, говорить, что я сгубила такого доброго и хорошего человека! Но магистр молчал, он, даже за весь разговор со Стефаном не посмотрел в мою сторону, словно меня для него не существовало, и от этого было еще больнее. Нет, лучше бы он кричал, чем молчал, в глубине души презирая и ненавидя. В том, что магистр Гоннери испытывал такие чувства, я не сомневалась — если раньше я чувствовала исходящее от него тепло, то теперь мне было неуютно и холодно. За что мне досталась эта пытка молчанием?

А вот брат был невозмутим, и словно не замечал неловкости, что царила между нами. Интересно, а зачем пришел магистр Гоннери? К брату? Тогда, зачем Ариан сказал, мне следовать за ними?

Прошли мы не так далеко. В Библиотеку. Я сперва даже опешила — они и вправду решили меня всего-навсего проводить, и в их поступке не было никакого умысла? Но тут же засомневалась в своей гипотезе — Ари кивнул выглянувшему из стеллажей Хранителю Библиотеки, и худосочный старичок резво скрылся с наших глаз, словно у них с братом была какая-то договоренность. Мы прошли вглубь сокровищницы знаний, Ари повернул какой-то светильник и один стеллаж, который стоял возле стены, отъехал, открыв потайную комнату.

Спрашивать, хочу ли я туда идти, никто не стал.

Потайная комната была довольно светлой — у нее даже было свое окно, и стеллажи, заставленные всевозможными полками с древними книгами. Нет, она не была большой, да вот было чувство, что можно потеряться среди всех этих стеллажей. Неужели здесь хранились все запрещенные и нежелательные к прочтению фолианты? А, может, это был тайный кабинет Ариана? Тогда почему он так захламлен? Мой брат решил стать ученым?

Около окна стоял массивный дубовый стол, заваленный свитками и кособокий стул, даже не обитый бархатом, с прямой деревянной спинкой.

Брат поставил передо мной единственный стул, а сам, присев на стол, командно повелел:

— Садись.

Я села. Стул подо мной опасно затрещал.

— Ну и что это было за представление? — начал с нотаций любимый родственник, сверля меня недружелюбным взглядом. — Ирен, ты же обещала вести себя благоразумно и что я увидел? Решила устроить советнику вендетту?

— Конечно же, нет! — Я даже задохнулась от возмущения от таких безумных домыслов брата. За кого они меня воспринимают?!

— А кто недавно кричал, что советник — зло?

— А я и не отказываюсь от своих слов! И однажды, с помощью Великой, выведу этого мерзавца на чистую воду, но ведь у меня есть здравый смысл! Я не буду же на весь дворец кричать, что покараю советника, прикажу страже заковать его в колодки или же прилюдно отхлестаю веером! Я присмотрюсь, найду его слабое место и ударю, когда он не будет ожидать!

Ариан скептически на меня посмотрел, видно сильно сомневаясь в моем благоразумии. Я даже слегка обиделась — родной человек и мне не верит!

Но он не стал продолжать этот разговор и почему-то глянул на магистра Гоннери, который, прислонившись к ближайшему стеллажу, с интересом наблюдал за нашей перепалкой. Мне стало неловко — что обо мне мог подумать друг Ника?

— Филгус, — обратился к магу брат. — Ты же о чем-то хотел поговорить с Ирен?

Я удивилась. Ари так хорошо знает магистра Гоннери, что называет его по имени?

— Да, хотел, — не стал спорить он. Наедине магистр стал выглядеть еще хуже: лицо стало казаться, словно вылеплено из воска, теплые, цвета шоколада глаза потускнели, а сам он, словно осунулся, стал меньше и грозная внутренняя сила, которую я испытывала, когда маг разговаривал со Стефаном, куда-то исчезла, оставив после себя пустоту.

— Вы хотели со мной поговорить? — с ноткой обреченности произнесла я, готовая принять кару за то, что сгубила Ника, из рук его лучшего друга. Да, может, так и должно было случиться, все равно эта жизнь после смерти Ники больше напоминала нескончаемый кошмар.

— Миледи, — грустно улыбнулся магистр. — Я должен был убедиться, что у вас все в порядке… ради друга.

— Простите меня, — тихо прошептала я, пряча в пол глаза. — Я… так… сожалею.

Я давно хотела извиниться за то, что втянула хорошего человека в свои проблемы, заставила страдать, но Ника уже нет в живых, и перед кем мне каяться? Перед Великой в храме? Уже молила у нее прощения, да только сердцу стало не легче, а наоборот, труднее. Тяжкий груз вины давил не хуже надгробной плиты и тянул к земле в могилу. Может, если я извинюсь перед лучшим другом Ника, станет легче?

— За что вам, Ирен, просить прощения? — удивился Филгус.

— Но из-за меня умер Ник!

— Вы не виноваты, — отрицательно качнул головой он, но я чувствовала, что он не до конца откровенен со мной. — А тот, кто виноват, скоро поплатится. Обещаю вам.

— Ты нашел что-то против Стефана? — поинтересовался Ариан.

— Возможно, — уклончиво произнес друг Ника. — Все очень шатко. Нельзя рисковать.

Я даже обрадовалась — Ари и магистр Гоннери объединились, чтоб вывести на чистую воду этого негодяя! И если я знала, почему волшебник хотел убрать с политической арены этого убийцу, то какую выгоду искал мой брат? Хотел оградить отца от такого советника, пока тот не укрепил свое влияние?

— А Совет? — спросила я, решив поддержать этот заговор. — Совет магов не может призвать к ответу этого человека?

Член Совета магов горько усмехнулся:

— Нет. Он весьма искусно нашел брешь в нашем законодательстве, точнее, воспользовался одним древним законом, который гласил, что нападение на родовое гнездо мага, имеющего к другому магу существенные претензии, не карается законом, то есть, правомерно, ибо это право свободного мага, также как и право другого мага убить нападавшего на свой родовой замок. Совет не имеет право вмешиваться в… ссору двух взрослых магов, если только они в ходе своей дуэли не разрушат город, нанеся непоправимый ущерб обитателям и королевству. Ник никогда не ладил со Стефаном, даже когда тот был членом Совета, можно сказать, что из-за него Стефан и лишился своей успешной карьеры. Право мести у советника короля было.

— Но как вы можете это говорить?! — поразилась я. — Ведь Ник был вашим другом!

Филгус еще сильнее осунулся, а его голос стал тише:

— Я еще член Совета магов, миледи, а Председатель не хочет лезть в это дело и ссориться с королем. У Стефана очень могущественный покровитель, и если я необдуманно проявлю инициативу, то пострадает не только моя семья, но и Совет. У нас и так сейчас натянутые отношения со светской и религиозной властью, нельзя конфликтовать с одной стороной, а то другая с радостью воспользуется возможностью испортить нам жизнь…

— Ирен, — поддержал магистра брат. — Ты же знаешь характер отца. Он не привык идти на уступки или же прощать промахи. И, насколько мне известно, король очень недоволен Советом за то, что те оправдали Никериала Ленге на недавнем суде. А Преосвященство только и ждет, чтобы объявить Совет магов вероотступниками и тварями Настерревиля. Конечно, до резни не дойдет, но притеснения и санкции неизбежны.

По спине пробежался холодок, а в душе заскреблось нехорошее предчувствие:

— На каком суде?! Ника недавно судили?

Мужчины переглянулись. Вмиг вспомнилось то, как Никериал больше чем на неделю уезжал в столицу, оставляя меня в замке одну. Неужели его тогда судили? Но за что?!

— Это из-за меня? — мой голос, несмотря на все старания, дрогнул, а по неловким взглядам брата и магистра, я поняла, что попала прямо в точку. Неужели уже тогда я причиняла столько проблем Нику? — Но… почему он мне ничего не сказал?

Они молчали, а я повторно убедилась в том, что во всех бедах одного несчастного мага была виновата я. Теперь понятно, почему он никогда не воспринимал меня всерьез — я же доставляла ему столько проблем! Пальцы невольно сжались в кулаки, да так, что ногти впились в ладони — не прощу, никогда себе этого не прощу! Я была так слепа, так наивна! Почему не замечала лжи и лицемерия, что поселились в нашем дворце? Почему считала, что интриги и распри придворных меня не коснутся, а Его Величество непогрешим? А в истории с Ником до последнего отказывалась верить в факты того, что он невиновен, потом, влюбившись, решила, что маг должен пасть к моим ногам, как любой другой, который узнал, что на него обратила внимание принцесса. Но меня отвергли, и все так быстро закрутилось, завертелось… Может, я его не любила, а прониклась ореолом загадочного колдуна? Но почему же, несмотря на все страдания, что я пережила в этот месяц, мне до сих пор больно, словно ныла незаживающая рана на сердце, а чувство вины стало солью, которую щедро на нее сыпали.

— Это был выбор Ника, — после тягостного молчания все же произнес Филгус Гоннери. — И я все же склонен думать, что он поступил правильно, не став посвящать вас в эти проблемы. Все же мужчина не должен заставлять волноваться даму…

— Но это же из-за меня!

— Ирен, — впервые за весь разговор немного насмешливо улыбнулся член совета, — из-за дам, порой, бывают и войны, а тут обычный суд. Да и никто не сомневался, что Ника оправдают — он же не приносил вас в жертву и даже не удерживал в замке, а судить за гостеприимство — это просто смешно. Тот суд был просто фарсом и, если так можно говорить, представлением специально для короля Нагелия. Не корите себя ни в чем, вы… — Филгус вздохнул и обеспокоенно вгляделся в мое лицо. — Как вы себя чувствуете? Ариан говорил, что вы почти ни с кем не общаетесь, целыми днями проводите в библиотеке и… Ирен, я вас не узнаю. Где та яркая неунывающая девушка, которая могла свернуть горы в поисках правды? Где та непоколебимая уверенность в своей правоте? Моя жена отзывалась о вас как о довольно живой, интересной собеседнице, но сейчас вы похожи на тень себя прежней!

— Умерла, сгорела заживо в том пламени Преисподней. Раньше… — я горько улыбнулась, говорю, словно, прошло много долгих и мучительных лет, — я знала точно, где добро, где зло и закрывала глаза на многие вещи, но сейчас во мне словно что-то надломилось, и… Скажите, магистр, как можно исцелить сердце, которое уже устало болеть и хочет просто остановиться?

— Я не тот человек, кто может вам помочь, — он покачал головой.

— Да, знаю. Тот, кто мог меня исцелить, давно покинул этот мир. — А я ведь его любила и только сейчас поняла, как сильно.

Ари молчал, не перебивая и давая мне выговориться. Я давно хотела это сделать, но до сих пор не находила достойного собеседника, который мог меня понять. Не к брату же идти, плачась в жилетку, что страдаю от любви и корю себя за то легкомысленное поведение? Он меня просто не поймет, а магистр Гоннери может, ведь Ник был ему дорог как брат.

— Ирен, — Филгус подошел и положил свою руку на мое плечо. Сразу стало легче. — Не думаю, что Ник был счастлив, увидев, как вы себя изводите. Отпустите его с миром и живите дальше, ведь вы так молоды. Зачем ставить на своей жизни крест и добровольно подводить себя к миру мертвых? Постарайтесь забыть эту зиму и… вам станет легче.

— Вы говорите забыть, но я не могу… это словно предать его, себя… Вы сами сможете его забыть?!

Филгус Гоннери замолчал, убрав свою руку с моего плеча. Забыть, это же значит предать, ведь так?

— Простите, — прошептала я. — Вы его знали намного дольше, чем я, и вам тоже сейчас очень плохо, я чувствую. Я не хотела вас обидеть, просто… — я подняла голову и посмотрела магу в глаза. В его взгляде плескалась такая невысказанная боль, что мне стало не по себе, словно я покусилась на что-то святое, сокровенное. — Я порой веду себя глупо, как маленький ребенок и очень эгоистично. Простите…

Он ведь просто хотел мне помочь. Наверное, для магов, которые разменяли уже сотню лет, я казалась неразумным ребенком и одна зима для них была несущественным сроком, чтобы начать тосковать по человеку, но я ведь обычная девушка. Да, мне еще не было и восемнадцати, да, я так мало повидала в своей жизни, но впервые за все время я чувствовала себя по-настоящему живой в замке Ника и эта зима перечеркнула за собой всю мою прежнюю жизнь.

Магистр Гоннери провел рукой по волосам, словно приглаживая сбившуюся прическу, скривил губы в неумелой улыбке, которая чуждо смотрелась на его осунувшемся лице и с неохотой произнес:

— Я познакомился с Ником будучи мальчишкой — его привел учиться к нам отец, оставил на пороге, словно бездомного щенка и исчез. Ник был таким робким, испуганным, зажатым, что пожалев, я невольно взял его под свою опеку и обрел в его лице самого верного друга и брата. Он… всегда пытался всем что-то доказать: сперва учителю, который относился к нам с пренебрежением, потом в Парнаско, стараясь не уронить себя в глазах магистра Гарриуса, затем Совету, стремясь привнести в магическое искусство что-то новое, а после — себе, заперев себя в замке и упорно твердя, что сможет выдержать все. Я всегда поражался тому, что он никогда не просил помощи, даже когда ноша казалась слишком тяжелой, все сносил молча и улыбаясь. Наверное, в том, что случилось, была моя вина. Я много думал об этом и понял, что за всей этой мирской суетой я так от него отдалился и Ник, наверное, чувствовал себя одиноко, хотя я считал иначе. Никто даже не поспешил ему на выручку… и… знаете, Ирен, это я должен был у вас просить прощения, а не наоборот.

— Но…

— Ирен, — перебил меня мужчина. — Я же пришел к вам не просто так. Хотел отдать то, что, возможно, подарил бы вам сам Ник, если бы не то несчастье.

Я удивилась. О чем он? На миг внутри все похолодело — может, он о слезах Элисень? Но я сразу опровергла эти мысли — раз магистр сразу о них не спросил, значит, не знает, что они у меня есть. Все же я берегла их как зеницу ока, выполняя последнюю просьбу Ника, и никому их не показывала, даже брату.

Кстати, Ари тоже выглядел слегка огорошенным этой новостью, видно магистр Гоннери его об этом не предупредил, когда попросил организовать со мной встречу. Брат вообще себя вел странно — он слушал наши откровения и даже не вмешивался. Почему? Но думать об этом сейчас совсем не хотелось.

Внезапно, за панелью, которая закрывала вход в эту потайную комнату, послышались чьи-то громкие голоса. Мы обернулись и замерли, в напряженном ожидании. Я даже забеспокоилась, что нас обнаружат, словно мы сейчас обсуждали заговор против короля, но прошло почти полминуты, и ничего не произошло. Голоса и посторонние звуки стихли, я заметно расслабилась и шепотом спросила у брата:

— А нас никто не услышит?

— Нет, — твердо произнес он, буравя взглядом злосчастный проход. — В Старом архиве стоит “Полог тишины”, - и, видя, что я слегка не понимаю что это, пояснил. — Мы их слышим, а они нас нет. Сестренка, на многих комнатах во дворце есть эти руны, наш прадедушка был зациклен на своей безопасности и постоянно думал, что его кто-то подслушивает …

— Но почему именно здесь? — все же не удержалась от вопроса я. Все было слишком неожиданно. — И откуда ты знаешь так много? Эти… магические… штучки.

Брат улыбнулся своей особенной снисходительно-приветливой улыбкой, отчего у меня по спине пробежал неприятный холодок и промурлыкал:

— Иреночка, архив появился меньше десяти лет назад, а раньше здесь хранилось кое-что другое. Не отвлекайся и не позорь меня перед этим уважаемым человеком.

Уважаемый человек сделал вид, что совсем не слышит нас и полностью поглощен полками, заставленными пыльными томами с подшивками. Мне стало неловко, и вправду, задавать вопросы можно будет и потом, когда я останусь наедине с братом, а сейчас это звучало мало того, что не культурно, так еще и глупо. Естественно Ари знает много о магии, все же он сотрудничает с Советом и по долгу своей службы должен знать очень много…

— Простите… — совсем тихо произнесла я, понурив головой. Брату, наверное, было неловко из-за меня.

Филгус Гоннери, не говоря и слова, присел на корточки и словно ощупал рукой воздух возле пола. Миг — и на нем появился большой тяжелый сундук, разукрашенный непонятными символами. Магистр ловким движением рук сорвал бумажки, что запечатывали обшитую блестящими свинцованными пластинами, крышку и открыл ее. Я, задержав дыхание, наблюдала за его действиями, не смея даже шевельнуться.

Сперва ничего не происходило. Вроде, сундук и сундук — ничего необычного, как вдруг из него выпрыгнул большой пушистый белый зверь! Кот, распушив хвост, ошалело осматривался вокруг и был явно недоволен способом его доставки в руки хозяйки. Не знаю, как это получилось, но я со счастливым визгом — по-другому мой восклик было не назвать, — оказалась на коленях возле Ларсика и крепко сжала его в объятьях. Кот, который еще не до конца пришел себя, даже не сопротивлялся, лишь глубоко и тяжело дышал, открыв рот, да слегка дрожал от перенесенных потрясений. Я его тискала, целовала, в милую мордочку, приговаривала, как я его люблю и как рада, что он снова со мной, при этом беззвучно глотая слезы счастья. Мой милый котик, хоть и редко давал себя поласкать, благодушно внимал моим ухаживаниям и смиренно терпел.

— Ирен, — отвлек меня от нежностей голос магистра Гоннери. Похоже, он уже не впервые пытался до меня дозваться, но я его просто не слышала.

Не говоря и слова, я опустила Ларсика, встала с колен и порывисто обняла Филгуса. В душе зародилась щемящая благодарность этому прекрасному человеку, которую было просто не выразить словами. Мужчина на несколько секунд в нерешительности замер, но потом все же обнял меня в ответ, успокаивающе погладив по спине.

Впервые за долгое время мне стало хорошо и спокойно, словно вновь оказалась в замке у Никериала. Да и веяло от кафтана мага чем-то родным: травами и целительским спиртом. Так пахло от Ника, когда тот засиживался за своими опытами…

— Держать его у себя дома я не могу — у меня маленькие дети… затейники, — сбивчиво проговорил магистр. — Да и этот непутевый женишок Петры — истребитель окрестных голубей… А жена не слишком любит животных. Вообщем, я решил, что у вас коту будет намного лучше. О, и за Милену не волнуйтесь, с ней все хорошо.

— Спасибо, — только и прошептала я и, посмотрев в его теплые шоколадные глаза, искренне улыбнулась.

***

Отступление.

— Кот? — наследный принц изумленно посмотрел на светловолосого магистра, не понимая подоплеки его действий. Его Высочество Ариан давно знал магистра Гоннери и был точно уверен, что тот никогда ничего не делал просто так. А тут такой странный поступок. Напрашивался вопрос: “Зачем?”.

— Ей нужно отвлечься, прийти в себя, а домашняя зверюшка отличное средство от тоски, — Филгус едва заметно улыбнулся, но от принца не укрылось то, что магистр что-то недоговаривал. Да, Филгус Гоннери славился свой проницательностью, но и наследник трона тоже был не лыком шит и научился разбираться в людях, положение требовало.

Сколько он себя знал, член Совета магов всегда улыбался, скрывая за ней свои истинные чувства и намеренья. Он был одной из тех загадок, которые любил разгадывать Ариан и, может, поэтому они сблизились. Да и молодому человеку нужен был верный союзник в Совете, а магу — во дворце. У них были общие интересы.

— И все же, — настаивал принц.

— Глава Парнаско был очень недоволен, когда увидел кота в палате, — вздохнул маг, присаживаясь на скрипучий стул. — Мне пришлось подчиниться…

— А мне кажется, он просто хотел выгнать оттуда вас, магистр, — усмехнулся Ариан. — вы в ней проводите дни и ночи.

— Следите? — насмешливо произнес Филгус.

— Охраняю, — подправил его принц. — Я же должен удостовериться, что ни отец, ни его новый советник не узнали, что некто магистр Никериал Ленге жив. Мы же с вами так договаривались?

Глава Тайной канцелярии тяжко вздохнул, протерев слипающиеся глаза — он вновь всю ночь просидел над отчетами. Но сейчас было не время расслабляться и давать себе право на отдых, и так многое было потеряно, когда он уехал из столицы, дав этому прохвосту Стефану приблизиться к его отцу.

Принц понимал, что Ирен стала всего лишь пешкой в этой игре. Его сестра была довольно милой особой, которая никогда не лезла в дворцовые интриги и жаждала лишь тихого семейного счастья. Да, отец нашел ей подходящего жениха, да, Ирен он не понравился и она высказала свое недовольство по-поводу замужества, но сбежать… Ариан был уверен, что эти мысли появились в голове его сестры не случайно и к этому был причастен новый советник отца, но вот только доказательств у него не было. Пока не было.

Он и помчался искать сестру, боясь, что с ней может случиться что-то плохое, все же Ирен не была приспособлена к жизни за пределами дворца. Этим и воспользовалась затаившаяся гадюка — окружила его отца лестью, затуманила разум, заставила уверить, что маги отбились от рук и их следует проучить, поставить на место. Несмотря на холодность и отчужденность, которую король показывал при других, он был довольно раним и сентиментален, глубоко внутри переживая малейшие промахи и проблемы. Ариан видел, как отец любил малышку Ирен, он оберегал ее, желал для дочери самого лучшего будущего и желательно на троне соседней страны, но, к сожалению, не умел правильно проявить свою заботу. Дочь сбежала, и предательство самого дорогого и любимого человека что-то сломило в короле — он стал везде видеть врагов и слава Великой, Ариан еще был у него в категории союзника.

Стефан как-то нашел подход к его отцу, смог возвысится и обрести влияние за столь короткий срок и это пугало, заставляло нервничать наследника трона. Он чувствовал от нелепого мага опасность, словно тот был затаившейся гадюкой, только ждавшей, чтобы выпустить свои ядовитые клыки. Вдруг советник решит избавиться от него руками короля? Убедит того, что принц задумал заговор против монарха? Ариан хорошо помнил те чувства, когда его вели на плаху, и ему совершенно не хотелось испытывать их вновь. Это, конечно, было маловероятно, но все же надо было просчитать даже самые невероятные сценарии событий.

В официальную версию событий с участием его сестры и Никеалом Ленге юноша не поверил сразу, но открыто критиковать ее не стал — все же “история” одобрена королем, а выступать против него и дарить такую легкую победу одной подколодной змее, он был не намерен. Да, Ариан посмаковал с аристократами “коварство злобных колдунов”, опечалился незавидной судьбой сестры, поругал медлительный Совет, что до сих пор не удосужился вызволить принцессу… А сам тайком договорился с Председателем Совета магов о сотрудничестве. Нет, пускай непутевая сестрица побудет в тепле и безопасности с Никериалом Ленге, пока он во дворце не перетравит всех опасных вредителей, а уж потом можно будет и вернуть принцессу, провести публичную амнистию магистра Ленге и наградить его за особые заслуги перед королевством. Отец будет не против — Ариан тоже умел убеждать, просто для этого потребовалось бы время.

Да, принц проиграл одно сражение, когда Стефан вернул во дворец Ирен, вот только негласная война лишь набрала оборот, и до ее конца еще было очень далеко.

Ариан легонько усмехнулся, представив, какой ждет сюрприз советника короля, когда тот узнает, что его личный враг жив и здоров. Но еще было не время, совсем не время ставить на доску своего нового ферзя, поэтому наследник трона обязательно позаботится о том, чтобы ни магистр, ни отец не узнали этот маленький секрет.

А потом одна гадюка захлебнется собственным ядом, а если нет, то он обязательно ей поможет отправиться в иной мир. Хороший советник — это мертвый советник. Ведь так?

***

Ирен

Если раньше дворец напоминал больше болото со своими кикиморами, жабами и цаплями, то после появления Ларсика что-то неуловимо изменилось. Мир стал ярче и дружелюбнее, а злобные шепотки, которые я слышала в коридорах со всех сторон стали столь смешны и незначимы, что и обращать на них внимания не следовало. Ларсик привнес в мою жизнь свежую струю и стал отдушиной, которой я могла выговориться и полностью довериться. Нет, брату я тоже доверяла, но в меру, ведь у каждого должны быть секреты, даже если за этим секретиком охотятся вся жрецы королевства во главе с противным Преосвященством. Да и Ариан поступил как-то странно, разболтал придворным, что подарил мне кота новой породы, которую разработал департамент магической науки специально для меня. Эту породу даже в мою честь назвали — иренскими. Вот только столь щедрый “подарок” ни один придворный не оценил, потому что новый представитель семейства кошачьих сумел за пару дней настроить против себя почти половину знатный семейств королевства.

А все почему? Потому что Ларсик хотел проявить заботу, хотя, конечно, его методы можно было растолковать двояко. Еще когда я жила в замке Ника каждое утро кот оставлял на моей подушке свой подарок — дохлую крысу, коих обитало в подземелье довольно много. К крысам я притерпелась и стала равнодушна, только вот постельное белье приходилось постоянно менять, да и терпеть противные шуточки мага на тему того, что мой кот пытался меня подкормить. Да только придворные дамы явно не были готовы к таким экстравагантным “сюрпризам”. Мой питомец не изменил себе — обследовал свои новые охотничьи угодья и стал методично подсовывать всем дохлых крыс. Дамы визжали, падали в обмороки, и верещали об извращенце, который оказывает им ужасные знаки внимания. Мужчины вздрагивали, когда “знаки внимания” оказывали и им. О коте, естественно, подумали в последнюю очередь и только тогда, когда он попался с поличным, но в защиту своего питомца скажу, что он мастерски скрывал свою партизанскую деятельность целых две недели! А до этого времени неведомого извращенца с упоением искала дворцовая стража. Я вот только понять не могла, как Ларсик умудрялся подсовывать крыс в закрытые комнаты? Или же стража была беспечна, или же мой кот настолько умен, что сумел всех перехитрить…

Когда его поймали за неблаговидным делом, то с позором, то есть, за шкирку, доставили к хозяйке, наказав больше не спускать с этого “чудовища” глаз. Я, естественно, похвалив Ларсика за правильную инициативу и “натравив” на Стефана, отпустила его на новые подвиги и они не заставили себя ждать. Все же мой кот был удивительно умен, сообразителен и горазд на разные выдумки. Вскоре королевского кота возненавидели все придворные дамы и один мерзкий советник короля.

Среди знатных дам в последнее время было модно заводить себе маленьких ручных собачек с большой непропорциональной к остальному телу головой, пучеглазыми голодными глазами, вислоухими ушами и крысиным хвостом. Леди души не чаяли в этих порождениях безумного мага, и я никогда не понимала, за что можно в них любить. Не понимал и Ларсик, особенно то, что они собаки, а не необычные крысы. Этот герой постоянно с шипением и утробным рычанием за ними гонялся, пугал до дрожи и те, естественно от страха испражнялись на своих хозяек — дамы всегда держали карликовых собачек на руках. Кота костерили, тихо ненавидели, но не смели даже и тронуть пальцем — питомец принцессы, за пинок в ненавистную морду могут и в темницу посадить.

Дошло до того, что на моего кота пожаловались Ариану! Брат, конечно, проигнорировал проблемы знати, заявив, что ему нет дела до пушистых диверсантов, и сказав, что они, кстати, должны порадоваться, что на них обратил внимание королевский любимец. Придворные, поняв прозрачный намек, замолчали — быть недовольным тому, что их выделил из толпы “почти член королевской семьи” было глупо. Но поизводив неделю придворных дам и их собачек, Ларсик затих. Установилось шаткое равновесие, которое с грохотами, криками и проклятиями оборвалось через пару дней, когда во дворец заявился магистр Стефан. Советник отца еще не знал, что его поджидал пушистый мститель, ибо все это время не появлялся во дворце, занятый своими темными делишками.

Ларсик накинулся на убийцу своего создателя, как герой из древней баллады и, по словам очевидцев, попытался снять с плешивой головы скальп. Советник орал, пытался отцепить от себя пушистое чудовище, кидался направо и налево заклятьями — разворотил целый коридор и ранил аристократов, что стали свидетелями этой сцены, но так и не задел когтистого нападающего. Прибежала стража, еле как скрутила обезумевшего от боли мага, отцепила от него шипящего кота и отправила советника в темницу за нападение на аристократов и порчу королевского имущества. После всей катавасии, Ларсика торжественно вручил мне Ариан, улыбаясь, как начищенный до блеска золотой и посоветовал не выпускать “героя” из комнаты, пока все не уляжется.

В свое русло все вернулось почти в тот же день. Король, естественно, почти сразу освободил своего потрепанного фаворита и все как будто забыли о недавнем инциденте — даже те, кто пострадал в той суматохе, делали вид, что ничего не случилось. Стефана со всеми почестями препроводили в лазарет, а отец мне поставил ультиматум: если я не могу уследить за своим питомцем, то его у меня не будет. Его Величеству нужнее был убийца и подлая крыса, чем родная дочь. Ничего удивительного.

Так и закончилась несравненная эпопея приключений бравого героя и рыцаря сера Лоренса вей фрай Франсуа. Он оставил после себя нерушимую славу, и я уверена, про него будут слагать легенды многие поколения придворных…

Вскоре прибыла делегация из страны Родрика. Помпезная церемония встречи почетных гостей прошла для меня как-то… отстраненно. Я, конечно, приветствовала вместе со всеми холеных послов, фальшиво улыбалась и говорила комплименты, словом, вела себя как благовоспитанная принцесса, никоим образом не показывая, что мне плохо, скучно и неинтересно. А как иначе, если рядом со мной всю церемонию стоял брат и неусыпно следил, чтоб его сестрица не выкинула какой-нибудь фортель. Он даже шептал мне на ушко и тыкал пальцем в спину, призывая поприветствовать и мило побеседовать вон с тем почетным господином с козлиной бородкой, который приходился двоюродным дядей наследного принца Родрика, или же занять разговором вон ту страшную леди с лошадиным лицом, которая была его троюродной сестрой по материнской линии. Все они прибыли, чтобы оценить будущую родственницу и сказать в мою сторону свое “фи”, если я им не понравлюсь. А все из-за чего? Из-за того, что я подпортила себе репутацию побегом и “заточением у темного колдуна”. Они, не стесняясь, даже потребовали заключение целителя, что я до сих пор девица. Неслыханная дерзость, которую пропустил мимо ушей мой отец! Ради этих договоров он был готов продать меня этому Родрику даже в качестве рабыни, если они побрезгуют меня забрать, как невесту наследного принца! Какое унижение!

Ариан из-за этого сильно волновался и, естественно, одергивал меня по любому поводу — будь то неосторожное слово или неправильный жест. В его представлении, я должна была быть идеальна — мне же хотелось подавиться закуской и умереть, чтобы не участвовать в этом фарсе. Вести себя как элитный товар, пытаться быть одновременно таинственной, элегантной, чувственной и невинной, уметь поддержать разговор, но в меру, чтобы не сконфузить собеседника своими слишком умными ответами — все это мне претило. К концу вечера я была уверена, что на моей спине от заботы брата образовался огромный синяк, а язык онемел от льстивых и лживых речей.

“Неусыпное око” перестало за мной следить только через пару дней, когда началась вторая часть переговоров: закончились балы и приемы, король и послы отпустили друг другу кучу лестных эпитетов, удовлетворив друг друга, так что теперь можно было поговорить о делах. Я, естественно, в этом процессе не участвовала, да и мне было не интересно знать “как упала цена на подержанный товар по имени Ирен”.

Как я не старалась себя убедить, мне было не все равно, чем могли закончиться переговоры с соседним королевством. Я волновалась, не находила себе места и постоянно думала о предстоящей свадьбе. Меня передергивало от омерзения, когда я представляла себя в объятиях Родрика, хотелось ударить его по самодовольному лицу, уязвить его завышенное самолюбие и сказать, как он мне противен! Но что я могла? Только сыпать проклятья бездушному портрету, ибо мою судьбу решали без меня за закрытыми дверями. Одна надежда была на Ариана…

Но кроме свадьбы, с которой, возможно, я могла смириться, меня волновал еще один вопрос — Стефан. Да, я обещала брату вести себя тихо и даже не глядеть в сторону этого мерзкого колдунишки, но душу жгло от праведной мести. Я не могла усидеть на месте, зная, что этот подхалим, лживый изувер и убийца безнаказанно ходит по дворцу и купается в лучах славы, но ничего не могла с этим поделать и от этого было больнее. Если же переговоры пройдут хорошо и меня с эскортом решат отправить в соседнюю страну, то я больше не смогу добраться до этой мерзости. Мне хотелось лично его уничтожить: втоптать в грязь, заставить страдать и молить о смерти, а для этого нужно было либо скорее с ним покончить, либо постараться остаться дома. Но как? Пойти против воли отца, подставив брата? Отец очень доходчиво мне объяснил, какая плата последует за необдуманные поступки. Притвориться смертельно больной? Раскусят. Может, что-нибудь сделать с собой? Глупо, тогда я сама не смогу отомстить Стефану, а к Нику в обитель Великой можно было всегда успеть.

Стефан после того случая с Ларсиком во дворце старался не появляться — зализывал раны или же отбыл по своим темным делишкам, и подловить его в коридоре не получалось. Из меня выходила никудышная мстительница, и я вСерьез стала задумываться о том, чтобы зажать его в темном уголке и задушить шнуром от гардин, даже нашла подходящий инструмент и манекен для отработки смертельного захвата… но, к сожалению, меня за этим занятием застал брат и отнял шнур. Предатель. Хотела вновь натравить на него кота, но вовремя одумалась. Вдруг мое солнышко пострадает? Нет, я знала, что мой котик может превратиться в зубастое и клыкастое нечто и постоять за себя, но все равно за жизнь питомца было боязно.

На улице стоял конец весны, и нежные дуновения лета уже пронизывали проснувшуюся ото сна природу. В дворцовом саду, конечно, еще не распустились цветы, посаженные садовниками, но земля покрылась ярким зеленым ковром, деревья накинули листву, а воздух наполнился терпким ароматом трав и свежести. Пели трели птицы, вернувшиеся с южных краев, жужжали пчелы, собирая первый урожай с солнечных одуванчиков, слышен был звук секатора — садовники стригли кусты. Солнце еще не вошло в полную силу и не припекало, дул легкий ветерок, принося с собой соблазнительные запахи из дворцовой кухни. Мне всегда лучше думалось на природе, она дарила умиротворение и свободу мысли. Да и я, если честно, в такие моменты чувствовала себя намного свободнее — не думала о клетке, в которую меня посадил отец, моя душа словно путешествовала по неведомым краям: бесконечным полям, лесам и устремлялась к замку Ника. Как же я сильно хотела увидеть его сад, укрытый зеленью, узреть самого мага, читающего книгу, сидя на скамейке, узнать, что те ужасные события были лишь кошмарным сном, дотянуться до него рукой, почувствовать тепло…. Но сейчас я полностью сосредоточилась на одном — на мести.

И вот, прогуливаясь по саду и размышляя, как мне лучше сжить со свету фаворита отца, внезапно я увидела Ларсика. Мой наглый кот, наплевав на свою безопасность, открыто прошел мимо, даже не взглянув на свою хозяйку. Я удивленно проводила его взглядом, пока пушистый хвост не скрылся за кустом сирени. Стефан вмиг забылся, полностью замененный новой напастью. Я все никак не могла понять, как Ларсик выбрался из запертой комнаты, ведь не меньше получаса назад я ее запирала лично и наказывала питомцу не балагурить!

Может, служанка выпустила? Но ей тоже было сказано, чем для нее могла закончиться ее безалаберность по отношению к безопасности кота принцессы…

Пылая невиданной ранее решимостью, я направилась прямиком за этим негодником, намереваясь поймать и отнести обратно в безопасное место! А потом оторвать голову этой дуре-служанке! Тоже мне удумала, ослушаться приказа госпожи! Совсем распоясались! И эти фрейлины, и служанки, и кот, и этот недосоветник!!!

Я залезла вслед за Ларсиком в раскидистый куст сирени и намеревалась вытащить из него негодного кота. Пробравшись довольно глубоко, я вдруг услышала:

— Пшел прочь от меня, паршивец!

Мимо меня как ошпаренный пронесся Ларсик, а я замерла, навострив уши. Сердце пропустило удар, а по спине прошелся холодок, ибо я узнала голос говорившего, а дальнейшая фраза его собеседника только подтвердила догадку.

— И чем же вам не угодил обычный кот, магистр Стефан?

— Это не кот, — прошипел не хуже гадюки советник отца, — а отродье Настерревиля! Эта дура натравила его на меня, и теперь он меня постоянно преследует!

— Кот? Преследует? — в бархатистом голосе собеседника Стефана послышались насмешливые нотки. — Стефан, милый, у тебя паранойя? И даже, если тебе не угодил кот, не легче от него избавиться? Не вижу проблем.

— Чтобы вместо кота за мной следила эта полоумная девка? Все равно я скоро избавлюсь и от нее, и от кота, осталось лишь немного потерпеть.

— А как же ее брат?

Стефан хохотнул:

— Посмотрим, как он пойдет против воли монарха. Этот щенок слишком правильный, послушный, чтобы огорчать своего папку. — последовала небольшая пауза. — Но ты же сюда заявился не для того, чтобы слушать мое ворчание? Чего тебе надо?

— Да так, — уклонился от ответа он, — пришел на тебя посмотреть, а то, боюсь, скоро забуду твой прекрасный лик, мой милый.

Послышалось странное копошение и что-то похожее на воркование голубков. Я покраснела, конечно, из кустов было не очень слышно, что они там шептали друг другу, но все было ясно и без слов. Я уж было хотела оставить наедине эту странную парочку, как … эм… любовник Стефана вновь стал говорить.

— Ты так исхудал, — в его голосе послышались заботливые нотки, — осунулся. Брось ты этот артефакт, я тебе достану другой и намного лучше.

— Это же слезы Элисень! — в шепоте Стефана послышались благоговейные нотки, словно он преклонялся даже от самого название святыни. — Божественный артефакт! Представляешь, какую мощь мне даст артефакт с таким рангом силы? Я его искал больше двадцати лет, а ты говоришь бросить. Тьфу!

Советник сплюнул.

— Говорят, он проклят…

— Ты опять об этом? — заворчал маг. — Это все глупые предрассудки.

— Но все, кто им владели, умерли… Даже этот Никериал пал жерт… — и, видно, что-то увидев в лице советника, сразу стал оправдываться. — Ну хорошо-хорошо, я не буду больше упоминать имя этого… мм… недоразумения. Может, у него и вправду не было артефакта, и он умер из-за своей глупости.

— Вот именно, глупости! — злорадно подтвердил Стефан. — А если бы пошел сразу на сотрудничество, то остался бы живым! Все ж, несмотря на то, как я не выношу и его, и этого подонка Гарриуса, он был полезней живым.

— Даже так? — усмехнулся его собеседник и с обидой в голосе, проворковал. — Ты смотри, милый, еще одно слово про Никериала, и я начну ревновать. А то в последнее время постоянно от тебя слышу: “Никериал то, Никериал се”.

— А сам-то? Крутился возле него как влюбленная девчонка, тошно было на это смотреть!

Послышался смешок и второй мужчина промурлыкал:

— Ну я же старался ради тебя, мой сладкий, — от этого обращения меня передернуло. — Ты же знаешь, информация правит миром.

— Я не знаю, на чьей ты стороне, — прошипел магистр, — скажи, — его слова опустились до еле слышного шепота, — ты верен мне?

Стефан замолчал, послышался шорох и звуки… поцелуев? Щеки предательски заалели, стало жарко, а воображение уже рисовала непристойные картинки, от которых мне было как никогда стыдно. Меня всю трясло от страха, волнения и… я даже не могла полностью понять свои эмоции, так было неожиданно слышать этот разговор. Я закрыла ладонями свой рот, чтобы не приведи Великая, услышали мои стучащие зубы, и старалась не шевелиться, чтобы случайно не задеть ветку, которая мигом сможет раскрыть мое убежище в кустах сирени.

— Мне пора, — неохотно оторвался от своего собеседника Стефан и недовольно добавил. — Надо идти на переговоры и продать подороже эту блудную девку соседнему королевству.

— Я буду скучать, — протянул его любовник и куда-то смачно чмокнул его на прощание.

Послышался шелест мантии, и я словно почувствовала кожей, как Стефан прошел мимо моего куста. Сердце пропустило удар, руки затряслись с новой силой. Я была уверена, что если меня заметят, то мне не жить, слишком многое я случайно узнала, а невольных свидетелей редко оставляют в живых, даже если они королевской крови. Здесь веяло опасностью. Я замерла, моля все святых, чтобы и собеседник советника также быстро ушел, как и он сам.

Мужчина немного постоял на месте, видно провожая взглядом своего возлюбленного, сокрушительно вздохнул, и я услышала его тихие шаги, словно он шел неспешна, вразвалочку. Подождав, когда звук шагов стихнет, и плюс пару минут для верности, я решила выбираться из своего импровизированного убежища.

Резко раздвинув ветки с обильной зеленью, я отшатнулась, увидев радостное лицо незнакомца.

— Ку-ку, — широко улыбаясь, произнес он. Мое Сердце рухнуло вниз, я на негнущихся ногах попятилась назад, уверенная, что сейчас меня будут убивать. Я даже открыла рот, чтобы закричать, но его ладонь резко перекрыла мне дыхательные пути. Мужчина рывком затащил меня в кусты, крепко сжав в своих объятьях.

— Как же нехорошо подслушивать, — все также насмешливо произнес он, игнорируя мои вялые попытки вырваться. Он был силен, а я словно ослабнув от страха, никак не могла заставить себя бороться.

Я смогла рассмотреть его лицо. Любовник советника был красив, да так, что у меня на мгновение перехватило дыхание. У него были округлые женские черты лица, бездонные темные глаза и рыжеватые локоны, волной ниспадающие ему на плечи. И пахло от него приятно — какими-то цветочными духами.

Он отпустил меня и приложил к моим губам указательный палец, призывая к молчанию. Я подчинилась, потому что в этот момент образ красавца поблек и словно растворился, а передо мной появился знакомый человек: длинные синие волосы, зеленые глаза, нелепый яркий макияж… Я ахнула — это был магистр Микио!

— Как… — с возмущением начала говорить я, но меня грубо перебили, вновь закрыв ладонью рот.

— Я же просил помолчать, — с укоризной прошептал Микио и пригладил свободной рукой мои растрепанные волосы. — А помните, мы также стояли: вы угрожали меня убить, прижимая к горлу нож, я не понимал за что… Забавно, но сейчас мы поменялись ролями. Я рад, а вы?

— Убьете? — лишь смогла выдохнуть я, когда он вновь позволил мне говорить. Все мое возмущение, весь страх куда-то подевались, оставив за собой лишь обреченность. Я чувствовала себя преданной и оплеванной. Как я могла поверить этому человеку, как Ники мог ему поверить, если при первой же возможности он ушел к Стефану! Нет, он шпионил на него, был подлой крысой, которая затесалась в компанию к магу!

— Да нет, — пожал плечами иллюзионист, — отпущу. Скажу лишь одно — не вся та правда, что видится.

— Что?

— Пока-а, — он помахал мне рукой и резко вылез и кустов, на ходу накидывая на себя личину того паренька. Миг — и от него и след простыл.

Я шокировано замерла.

Что это сейчас было?!

Сердце стучало как заведенное, я чувствовала, что еще миг — и упаду в спасительный обморок. Слишком много было потрясений за этот день, слишком много знаний…. Искать кота резко расхотелось, Стефана — тем более, я желала лишь одного — прийти к себе в комнату, лечь на кровать и спрятаться под одеялом от всех сумасшедших интриганов, злобных советников и негодных котов.

Немного успокоившись и начав размышлять здраво, я первым же делом кинулась к страже, что дежурила в саду и поинтересовалась, не видели ли они того красивого парня, в личине которого приходил магистр Микио? Стражники не видели, зато заметили магистра Стефана, который разговаривал с очаровательной аристократкой, которая трогательно прижавшись к плечу советника, кокетливо говорила ему что-то на ушко.

Поняв, что даже если бы “аристократкой” был иллюзионист, от стражи я большего добиться не смогу, я направилась во дворец. Сперва я хотела рассказать обо всем брату, но немного поразмыслив, передумала. Неизвестно, что предпримет Ариан, а время я упущу и вряд ли когда-нибудь мне представиться возможность все выяснить. Микио не стал мне угрожать и мирно отпустил, следовательно, он мне не враг и, возможно, до сих пор находится на стороне Ника. Хотя я, конечно, могла ошибаться, но только Сердце подсказывало, что я на правильном пути.

Я глубоко вздохнула, прибавив шагу. События последних дней начали развиваться так стремительно, что я боялась что-нибудь упустить, отстать и быть ведомой, которая ничего не сможет предпринять, лишь подчиниться. Времени было все меньше, вопросов больше и я не знала, кому верить — все преследовали только свою выгоду и явно пытались меня использовать.

Расспрашивая о таинственной незнакомке дворян и слуг, которые мне встречались по пути, я как королевская ищейка из ведомства дознавателей, пошла по ее следу. Конечно, многие ее не видели, другие не предали значения, третьи — отмахнулись, но по крупицам, плутая по закоулкам королевского дворца, я чувствовала, что иду в верном направлении.

Не знаю, может меня привело в то место чутье, а может, мелькнувший в дверях пушистый хвост кота, но я оказалась на пороге Королевской Библиотеки. Интуиция говорила, что еще чуть-чуть и я раскрою одну из важнейших тайн, если найду в себе силы войти внутрь, найти магистра Микио и подробно расспросить его обо всем. Я чувствовала, что от меня скрывали что-то важное, но никак не могла понять, что именно. Я знала, что магистр ведал об этой тайне, но по какой-то причине не смог или не захотел ее мне раскрыть. Но… но я должна была ее узнать, обязательно должна!

В библиотеке было также тихо, спокойно и пахло старыми книгами. Ворсистый ковер под ногами приглушал мои шаги, массивные настенные часы пробили ровно три часа дня, а где-то в глубине рядов дубовых стеллажей раздался еле слышный звук отодвигаемой лестницы на колесиках, с помощью которой можно было достать любой том даже с самой верхней полки.

В читальном зале сегодня оказалось пусто, хотя здесь всегда, даже в ранние часы были посетители и это меня обрадовало — лишние свидетели были ни к чему. Пройдя мимо читального зала, я вступила в царство стеллажей и пыльных фолиантов. Позвать на помощь Хранителя библиотеки или же его помощников я не стала, да и их, если честно, не было поблизости.

Библиотека всегда представлялась мне местом, в котором можно было легко заблудиться. В детстве, бродя между огромных дубовых стеллажей, которые, как мне казалось, касались сводов, я представляла, что иду по темному и страшному лабиринту, полному монстров и тайн. Это небольшое приключение захватывало, погружаясь в надуманные фантазии, я все искала центр лабиринта, чтобы сразиться со страшным Хранителем библиотеки и заполучить у него сокровища и, может быть, прекрасного принца. Признаться, в своем путешествии я нашла только злого Хранителя, который шипя, не хуже монстра, сказал, что священная библиотека не место для игр. Напугал он меня тогда знатно и напрочь отбил желание идти в библиотеку вновь — мне казалось, что этот старикашка меня поймает, утащит вглубь библиотеки и съест!

Да еще Ариан, вместо того, чтобы поддержать сестру, накручивал — говорил, что книги, на самом деле, это пропавшие дети, превращенные в них злобным Хранителем. Книг в библиотеке было очень много, и я тогда сильно боялась, что библиотекарь схватит меня и я стану какой-нибудь книжкой на самой верхней полке, и не Ариан, и отец меня никогда не найдут.

— Вы что-то ищете?

Внезапно из стеллажа, изрядно меня напугав, показался низенький старичок, с огромной кипой книг, которые ему доставали чуть ли не до кончика носа. А вот и первый монстр библиотеки.

— Да нет, — отмахнулась от него я и уже направилась дальше, как уловила шальную мысль — а вдруг он именно тот, кто мне нужен? Я обернулась, внимательно глянув на старичка, и задумчиво проговорила. — А как давно вы служите во дворце? Не могу припомнить вашего лица…

После тех фокусов, что творил магистр, притворяясь то мной, то маленькой девочкой, я была уверена, что магистр решил меня перехитрить, накинув на себя иллюзию старика. Тем более, что этого помощника Хранителя знания я и вправду раньше не видела. Конечно, я могла и не запомнить всех слуг, но все, кто мне раньше встречались в библиотеке, были молоды или же средних лет, а никак не сменили восьмой десяток.

Мне, наверное, показалось, но я увидела, как грозно сверкнули в полутьме его очки половинки. Библиотекарь, возмущенно попыхтев, гордо приосанился и заявил:

— Миледи, я прислуживаю в этой обители больше полувека и застал коронацию Его Величества Рафиуса Келионендорского! — он внезапно осенил себя жестом Великой и пробормотал себе под нос. — Покойтесь с миром, мой король.

Я критично его осмотрела и пожала плечами:

— Все равно не помню. — Тебе не обмануть меня, лживый маг! — А ну немедленно говорите, кто вы на самом деле!

А лучше признайтесь, что вы на самом деле магистр Микио!

— Что за невежество, — буркнул “Микио” и попытался обойти меня. Я загородила ему дорогу, не давая сбежать.

— Как вы разговариваете с принцессой! — осадила я этого наглеца. Точно он! Ведь слуги и работники библиотеки всегда разговаривали со мной вежливо, как положено по моему статусу. — Вас не учили манерам? Извинитесь немедленно!

Он исподлобья на меня глянул, развернулся и зашагал в обратном направлении! Нахал!

— Эй! Вы куда направились!

— Подальше от невоспитанной девки, — буркнул тот.

Я задохнулась от возмущения:

— Но я воспитанная! Это вы… вы… — я пошла за ним следом. — Да признайтесь же, что вы не тот, за кого себя выдаете!

Библиотекарь пропустил мимо ушей мое праведное негодование. Я стиснула кулаки, ни на секунду не намереваясь сдаваться и стремясь призвать к ответу, попутно, естественно, раскрыв в нем иллюзиониста. К сожалению, и то, и другое выходило у меня не шибко хорошо — обогнать и перегородить путь старику я не могла, потому что проход был слишком узкий и этот наглец постоянно мешал мне пройти вперед, а мои гневные реплики работник библиотеки пропускал мимо ушей. Конечно, можно было его за рукав или воротник, но это было как-то неудобно… и все же он пожилой человек… то есть, в личине пожилого человека, да и у него в руках тяжелые книги…

Шли мы минут десять, а когда работник библиотеки вышел к столам читательского зала, мой энтузиазм и запал уже поутихли, я стала чувствовать себя неуютно и неловко, а то, что передо мной был Микио, мне уже самой не верилось. Отстав от противного старика, я села за ближайший стул и спрятала лицо в ладонях, не зная, что делать дальше. Больше идей, где искать Микио у меня не было. По-хорошему, следовало сдаться, но вслух произнести это мне не хватало духа и упрямства… Великая, за что ты со мной так жестоко играешь?

Рядом раздалось чье-то покашливание. Я посмотрела в ту сторону и тяжело вздохнула — это был тот старик, но уже без книг. Смотрел он на меня подчеркнуто вежливо, но уже без неприязни, которая сквозила в его взгляде еще некоторое время назад.

— Ну и что вы здесь сидите? — поинтересовался он.

— Хочу и сижу, — буркнула я. У меня настроения не было, а тут еще он со своим “почему сидите”. Нельзя сидеть? Буду стоять.

— Нельзя сидеть без книги, — не унимался старик. — Это библиотека, а не салон.

— Ну так дайте книгу, — вздохнула я, лишь бы от него отвязаться и дальше предаваться своим пессимистичным мыслям.

Я как раз представляла, как пойду под венец за Родрика и при словах: “пока смерть не разлучит вас” от всей души огрела своего мужа канделябром, как вернулся старик и положил перед моим носом большой и тяжелый том. От фолианта так и пахло затхлостью, а сам он, казалось, зарос пылью. Хотя нет, похоже, книгу обтерли, прежде чем предоставить новому читателю, просто обложка из красного бархата потускнела и словно обшарпалась, а золотая тесьма букв стала едва различима. Мне удалось прочитать только одно слово: “История”, но даже от него мне стало дурно. Ненавижу историю, а от этого тома я уже чувствую, как впадаю в уныние.

— А можно мне другую книгу? — попросила я, когда на свой страх и риск, открыв ее, попыталась прочитать первое попавшееся слово. О, Пресветлая Элисень, она была на старом языке, а слова были все в закорючках и завитках! Он точно жаждет моей смерти! Вот мстительный старикашка!

— Нет! — рявкнул он и ударил длинной линейкой по моему столу. Я чуть не подпрыгнула на стуле от неожиданности. Он мне вмиг напомнил моего учителя по этикету — тот был тоже противный, крикливый и заставлял учить все до зубового скрежета.

— А тогда я не буду ее читать! — я резко отодвинула от себя тяжелый том и скрестила на груди руки.

Библиотекарь нахмурился, упер руки в бока и грозно проговорил:

— Не желаете учиться? Хотите всю жизнь проходить в невоспитанных девках? Даже королева Элизабет читала день и ночь, упорно трудилась, хотя от рождения была из низших слоев общества и до того, как прибыла во дворец, даже не умела читать! Но зато потом, ее ум, изящество и манеры восхищали каждого, кому доводилось с ней разговаривать… — он оценивающе на меня глянул. — А вы? Ни обаяния королевы, ни ее ума, ни грации… Из всех многочисленных достоинств королевы Элизабет, вам досталась лишь ее красота. Бедно, очень бедно обошлась с вами природа…

Я заинтересованно посмотрела на этого строптивого старика. Неужели он знал мою прабабушку? Многие говорили, что я на нее похожа, и я всегда гордилась этим, а как послушать этого библиотекаря — между мной и королевой Элизабет не было ничего схожего!

Мне бы следовало обидеться, как порядочной даме на оскорбления, которыми осыпал меня старик, но я слишком заинтересовалась его знакомством с прабабушкой, чтобы прервать этот неприятный разговор.

— Вы знали мою прабабушку? — на всякий случай поинтересовалась я, внутренне робея перед положительным ответом.

Он хмыкнул и самодовольно произнес:

— Миледи, королева, еще будучи невестой, часто навещала библиотеку и сидела вон там, — он показал рукой на стол, стоящий возле окна. — Я тогда только прибыл во дворец и был на побегушках у еще тогдашнего Хранителя Нормана. Да… достопочтенный господин был добродушен и не слишком сильно нагружал меня работой, так что у меня было свободное время, и я с удовольствием помогал Ее Величеству Элизабет в освоении наук. Королева располагала к себе своим очаровательным простодушием и безграничной добротой, — он на мгновение замер, словно полностью погрузившись в счастливые воспоминания. На его губах застыла рассеянная улыбка, а глаза смотрели на тот самый столик с неподдельной теплотой. Старик словно помолодел на пару десятков лет, незримо став тем мальчишкой, что помогал будущей королеве. — Я видел, как будущей королеве было тяжело во дворце среди совершенно чужих людей, которые, откровенно говоря, ее презирали, но, несмотря на все унижения, которые ей довелось испытать, она не пала духом. Нет! Королева, словно гранитная плита, выстояла перед всеми невзгодами, закалилась в них, будто превосходная сталь и стала еще величественнее и прекраснее! — он грустно улыбнулся, с сожалением посмотрев на пустующее место у окна. — Она стала моим первым и самым дорогим другом. И мне очень тяжко осознавать в кого выросла ее единственная правнучка…

Я пораженно промолчала, тронутая его диалогом. Мне даже слегка стало неловко за свое поведение и… необразованность. Он говорил с такой любовью, душевностью, что я с первых же секунд поверила в то, что этот библиотекарь хорошо знал мою прабабушку. Он тосковал по ней, оплакивал, хоть и прошло много времени с ее смерти, но несмотря на это все еще хотел помочь… И если ее нет в живых, то помочь хотя бы мне.

Моя прабабушка…. Я всегда слышала о ней только общие фразы, которыми одаривали всех правителей, что отметились на строках истории. О ней говорили, что она была добра, красива, милостива — занималась благотворительностью, помогая простым горожанам: построила несколько школ, помогла отреставрировать и построить один корпус госпиталя Парнаско, жертвовала свои личные деньги на устроительство приютов детям, что лишись родителей. Простой народ ее любил, и она до самой своей смерти старалась сделать их жизнь лучше. Но никто и никогда не говорил о прабабушке Элизабет с такой потаенной теплотой и нежностью, даже мой отец, который ее помнил, не мог ответить на простой вопрос — каким она была человеком. Нет, он говорил эти общие фразы про доброту, красоту и любовь к простому народу, но мне хотелось большего — заглянуть в ее Сердце, понять ее личность, мотивы, которые толкали ее помогать бедным — делать то, что по тем временам считалось неприличным. Она смогла подняться так высоко, из простой горожанки став королевой, смогла влюбить в себя короля, смогла победить эпидемию!

Ее знал Ник, как мне по-секрету поведал призрак, но когда я однажды расспросила его о королеве, он посмотрел на меня с такой грустью и болью, что я не стала настаивать на ответе. Ее Величество словно была его запретной темой, той, что причинила ему много страданий.

Тогда моей идеальное виденье королевы дало небольшую трещину, но я погрузила свои крамольные мысли на ее счет поглубже, решив оставить все как есть. Но сейчас мое любопытство проснулось с новой силой.

— А расскажите мне, какой была королева Элизабет? — задала я заветный вопрос.

Старик задумался и присел рядом со мной на соседний стул. Я замерла, в ожидании красочного рассказа.

— Какой была? — повторил он мой вопрос и неожиданно произнес. — Печальной.

Я озадаченно нахмурилась. Печальной?

— Как это печальной?

— Да все из-за этого дурня! — зло ударил он рукой по столу, но, словно опомнившись, виновато дополнил. — Ваше Высочество, вы не подумайте дурного, но старикам трудно сдержать свой язык за зубами…

Я кивнула, говоря, что ничего страшного и все то, что он мне расскажет, не покинет стен Библиотеки, даже если он будет критиковать моего отца и короля Рафиуса. Конечно, библиотекарь еще помялся, что-то побурчал себе под нос, но рассказал мне о делах минувших лет, словно стараясь выговориться и посетовать на давно умерших “дурней”.

… Старик давно ушел, оставив меня осмысливать услышанное, я смотрела в строки фолианта, но не могла понять смысл слов, он рассыпался, словно песок, а в голове все звучал и звучал голос старого библиотекаря. Он говорил не много, но каждое его слово стало для меня откровением. А я-то, наивная, думала, что он любил мою прабабушку, благоговел перед ней! Все было совсем не так. Королева Элизабет… она… у нее была тяжелая судьба, и за свои грехи, которые она совершила в молодости, прабабушка расплачивалась всю жизнь.

Между простым библиотекарем и королевой была странная дружба, похожая больше отношения между жрецом и прихожанкой. Она доверяла ему, рассказывала о своих бедах, зная точно, что он не предаст, будет молчать. Да и кто из знати посмотрит в сторону обычного библиотекаря, кажущегося для всех человеком второго сорта? А тем более, заподозрит в тайной связи с королевой? Библиотека всегда была тихим местом, а тайны, что хранили ее стены, раскрыть удавалось лишь избранным.

Он сам признался, что молчать больше не было смысла, когда последний участник той истории канул в лету, а я сама стала жертвой отголосков тех страшных событий. Мне нужно было знать правду, чтобы наконец-то понять, что происходило на самом деле, да и если я попытаюсь все рассказать, кто мне поверит? Мне уже довелось убедиться, что людям все равно, и им интереснее рассматривать грязное белье живых, чем добиться справедливости для мертвых.

Как и говорила Лира, Ник и вправду пытался спасти страну от эпидемии, и совершил настоящее чудо… чудо, которое не было на руку некоторым личностям. Королевству нужен был герой, но еще нужнее был злодей, на которого можно было скинуть все промахи и беды. Соседние страны присматривались к моему королевству, что было ослаблено после эпидемии, им было на руку роптание и возмущение народа, они, с помощью своих агентов, призывали людей к бунту. Говорили, мол, король плохой, он жаждал всем смерти — жег деревни, устраивал балы, когда народ голодал и лишился крова, а на королевские склады с зерном постоянно совершали набеги разбойники, хотя библиотекарь утверждал, что это были диверсии, а бандитов купили шпионы. Королевский трон качался, грозясь упасть в любое мгновение, а соседи стягивали войска к нашим границам.

Тогда страну могло спасти лишь чудо. Повторное чудо. Смешно сказать, но его предоставил тот же самый человек, и если раньше он предстал в глаза людей как спаситель, то сейчас был главным приспешником Настерревиля. Библиотекарь не рассказывал мне все подробности той давней истории, он, по-правде, и сам знал не так уж много, просто основываясь на словах королевы Элизабет сделал свои собственные выводы. Но… но факт был в том, что моя прабабушка была знакома с Никериалом, даже больше чем знакома… И она совершила такой грех! Пожертвовала одним человеком ради своих интересов и блага страны, пошла на поводу безумной авантюры короля, который цеплялся за любую возможность удержать власть и готов был ради нее жениться на безродной девке, оформив этот союз в красивую обертку.

Элизабет была молода, наивна, в меру эгоистична, добра, но как все бедняки хотела обеспечить себе безбедное существование. Ник казался ей хорошей партией — ведущий целитель госпиталя Парнаско, со связями — идеальное кандидатура для прошлой подавальщицы в трактире. Но когда Ники победил эпидемию, ее закружил водоворот событий: балы, торжественные приемы, красивые наряды, драгоценности, новые богатые подруги, поклонники… Все это вскружило голову бедной девушке, а красивый король, который стал оказывать ей знаки внимания, видно пытаясь больше вызнать о “спасителе”, сломал последнюю преграду и прежняя Элиза-подавальщица бесславно погибла. Король Рафиус предложил ей подставить всенародного героя, помочь сделать из него злодея, обещая исполнение любых желаний, и она согласилась. Нет, дедушка, конечно, говорил про интересы страны, но юная девушка заботилась лишь о своих интересах, мысленно примеряя корону.

Я раньше думала, что из человека, которого еще вчера превозносили, невозможно за одно мгновение сделать злодеем. Но народная любовь так переменчива… Они были готовы разорвать на месте Ника, которого стали считать источником своих бед: будто то голод, разруха, смерть, болезнь… Я не могла представить какую боль довелось испытать целителю, то, как он пытался отстоять свое имя и сражался, подобно молодой березке, которая пыталась не быть сломленной порывами ураганного ветра. В один миг от него отвернулись все, хоть раньше клялись в вечной дружбе. И главное, предала Элизабет.

На его месте я бы разорвала всех! А он просто взял и ушел, словно… признавая свое поражение! Вскоре Элизабет примерила корону, став вместо Ника новым кумиром народа, а маг… как говорила Милена, он искал смерти, истребляя разных чудовищ.

Постепенно королева Элизабет стала осознавать, что натворила. Нет, не сразу, а через несколько лет. Красивые слава про долг, спасение страны и жертвенности во благо народа, больше не грели ее душу как раньше, она стала ощущать, что своей ложью совершила не подвиг, а гнусный поступок. Роскошь, балы, беззаботная жизнь о которой она мечтала с детства постепенно приелась, ей хотелось домашнего уюта, любви, верных подруг и друзей, которые встанут за ней каменной стеной, воспитывать детей, говорить и делать все, что хотелось, не считаясь с мнением других. Но огромные комнаты дворца, несмотря на свое богатое убранство, были холодны и пусты, король быстро охладел к своей королеве и посещал ее опочивальню довольно редко, лишь чтобы исполнить свой супружеский долг, вокруг нее собрались только сплетницы и соперницы, которые рядом с ней восхищенно лепетали, а сами мечтали занять ее место. А дети… единственного сына у нее отняли чуть ли не с пеленок, позволяя с ним видеться лишь в отведенные часы. Король сказал, что сам займется его воспитанием, оградив от дурного влияния “простолюдинки”.

Ей оставалось лишь украдкой смахивать слезы, обворожительно улыбаясь всем вокруг, закрывать глаза на любовниц монарха, называя их своими верными подругами, и терпеть. Терпеть сплетни, невежество некоторых аристократов, холодность короля, отчужденность сына и такую огромную, но пустую опочивальню. Но сдаться? Элизабет, еще будучи простой подавальщицей, всегда славилась своим упрямым нравом, помогавший ей добиваться своего, железной волей и хваткой. Она мысленно похоронила себя, как женщину, решив, что женское счастье стало ее расплатой за совершенные грехи, и выдвинула на передовую роль королевы.

У королевы было много власти, даже больше, чем у ее супруга, если знать, как ею правильно распорядиться. Но Элизабет не была глупа, она много читала, слушала, подмечая малейшие детали, принимала у себя жен послов, купцов, ученых, не обходя стороной даже Совет магов. Законы изменившие привычный уклад общества, сделав его лучше, именно ее заслуга, не говоря о законах о бесплатном начальном образовании, о позволении обучаться в высших учебных заведениях простолюдинам на стипендиальной основе, которая образовалась из собственного фонда королевы. А что говорить о целительской сфере? Она взяла за основу наработки Никериала по этому поводу и совершила настоящий прорыв!

Королева поддерживала почти все сферы жизни людей, много жертвовала, помогала простому народу, прочно укрепив свое место в лице королевы и обрубив дорогу к трону своим соперницам. С ней стали считаться, даже король относился к ней с почтением, народ любил, Совет магов тайно поддерживал, с ней мечтали встретиться светила разных королевств, наслышанные о ее блестящем уме и красоте. Даже сейчас, если говорить о годах правления короля Рафиуса, все почему-то вспоминали его супругу, королеву Элизабет.

Рафиус скоропостижно скончался, после неизвестной болезни и Элизабет стала регентом при своем малолетнем сыне. Годы ее правления в качестве регента можно было назвать поистине золотыми: страна разбогатела, завоевала новые земли, королевство заключило множество договоров, народ стал образован, к нам стекались люди из разных уголков, в поисках лучшей доли. У моего дедушки, короле Визарии, было самое беззаботное и легкое правление, он, если честно ничем не прославился, всю жизнь пребывая в тени своей величественной матушки, которая руководила страной от его лица. Даже моему отцу досталось ее поистине великое наследие, помогавшее умело править страной в юные годы, прежде чем он набрался опыта.

“Железная миледи”, “золотая роза Келианендора”, “посланница Элисень” — как только ее не называли, но это была лишь видимая сторона. Никто не знал, как королева Элизабет страдала, никто и никогда не видел ее слез, не слышал жалоб, раскаяний в некоторых поступках… никто, кроме одного библиотекаря.

К концу своей жизни, несмотря на активную деятельность, она смертельно от всего устала… В ней вновь проснулась та, которая желала женского счастья, она хотела позволить себе хоть небольшую слабость: наконец-то ощутить себя слабой женщиной, получить хоть немного любви и тепла не к ее титулу, а к ее личности. Она хотела отойти от государственных дел, уйти далеко-далеко… к порогу замка Никериала Ленге, попросить прощения, и встретить свой конец рядом с ним… с тем, кто полюбил ее такой, какая она есть, ничего не прося взамен.

Но ей было суждено умереть от стрел заговорщиков, обрести свой последний приют в королевском склепе, так не высказав и не получив все то, что она так страстно желала. Ее тяжелая судьба была нескончаемой морозной мглой без проблеска солнца, она всю жизнь старалась дотянуться до холодного неба, расчистить небесную гладь от снежных туч, получить заветное тепло, но чем выше она забиралась, тем все дальше отдалялась от своей заветной мечты.

Ее солнце было совсем рядом, но она его отвергла ради богатства, власти и в итоге осталась ни с чем.

От тайны, что я узнала, у меня захватывало дух, Сердце сжималось от горечи и боли, по щекам катились невольные слезы, а пожелтевшее письмо королевы, которое она так и не успела отправить, жгло руки словно огнем. Мне его передал старик, сказав, что тот, кому оно предназначалось, недавно отправился в чертоги Элисень вслед за королевой. На пожелтевшем конверте выцветившими чернилами, красивым женским почерком было написано — “Никериалу Ленге”.

Та эпидемия жестко искалечила столько судеб, заставила невыносимо страдать Ника, Элизабет…

Я вздохнула, вытерев ладонью слезы и снова попыталась вчитаться в витиеватые предложения. А ведь я раньше особо не задумывалась, что в обычных строках древних талмудов по истории заключены целые судьбы, разыграны трагедии государств.

“Королева Элизабет Келионендорская, милостью Пресветлой, достопочтенно правила двадцать шесть лет, оставив после себя процветающее королевство своему сыну, королю Визарию… Славилась состраданием к бедным, покровительствовала ученым, магам, жрецам… О любви, достойной Пресветлой Богини, между ней и королем… “

Чушь! Я резко захлопнула книгу не дочитав до конца ни одного предложения про мою прабабушку. После красочного рассказа библиотекаря упоминания о королеве Элизабет в книгах только… раздражали. Мне все казалось ложью. Никто не писал о ее чувствах, о том, что она предала целителя, чтобы стать королевой, о том, что она разрушила человеку жизнь…

— Вот ты где! — раздался над головой слегка раздраженный голос брата. — Ты где пропадала?

Я посмотрела на него, не совсем понимая в чем провинилась.

— Мне уже нельзя почитать?

Ариан вздохнул, покосившись на закрытую книгу:

— Не в этом дело… Вставай, нам нужно срочно поговорить!

— Что-то случилось? — обеспокоенно произнесла я, вставая из-за стола.

Брат лишь отмахнулся, торопливо взял меня под ручку и повел на выход. В дверях мы столкнулись с магистром Стефаном. По его гадливой улыбке, которая появилась на губах, когда он увидел меня и то, как напрягся Ари, можно было предположить, что брат явно хотел избежать этой неприятной встречи.

— А-а-а-а, — сладко протянул магистр, окинув меня довольным взглядом. По моей спине невольно пробежали мурашки. — Я вижу, что Ее Королевское Высочество нашлась и… — он посмотрел на моего брата, — Вы успели поведать принцессе о той великой чести, что она удостоилась?

Брат как-то резко посмурнел и его пальцы, которые держали мою ладонь, невольно сжались крепче.

— Нет, — тихо, но ясно, произнес он.

Я недоуменно глянула на принца. Какой еще чести? Неужели, переговоры с послами уже подошли к концу и мне пора собираться к отъезду?

— Тогда позвольте объявить сию новость мне?

— Нет, — еще резче ответил брат и бесцеремонно оттолкнув с прохода магистра, потянул меня в коридор.

Я услышала, как позади нас подавил смешок Стефан и иронично поинтересовался у принца:

— Его Высочество думает, что если утаит правду, то убережет принцессу?

Брат остановился и гордо обернулся, смерив мага уничижительным взглядом, словно магистр был надоедливой букашкой. От Ариана веяло властью, но только я знала, что за этой бравадой скрывался страх… страх перед тем, что я могу узнать. Но почему он так волновался? Я же давно смирилась с отъездом на родину Родрика и больше не испытывала никаких чувств по этому поводу.

— Это не ваше дело, магистр Стефан, — обворожительно улыбнулся брат. — Или же совать свой нос в любую щель у вас вошло в привычку? Не вам ли напоминать, что излишнее любопытство не доводит до добра.

Я крепче сжала ладонь Ари, пытаясь одернуть, не допустить начало скандала. Может, брат и был уравновешен, обходителен даже с врагами, но сейчас… он не был похож на себя. Его что-то выбило из колеи, заставило на мгновение показать свои истинные эмоции. Я чувствовала, что внутри у него все клокотало от гнева, ощущала кожей бурю эмоций, что рождалась в его душе и… слезы Элисень, которые висели у меня на шее, раскалились, я почувствовала их, даже сквозь кожаный мешочек. Я резко отдернула руку, не в силах больше терпеть обижающую боль. В тот же момент реликвия “успокоилась”, а чувства брата, которые я так ярко ощущала, исчезли.

Почему реликвия внезапно взбесилась? Этого никогда раньше не было!

Стефан и Ариан странно покосились на меня.

— Я… не надо ссор, Ариан, — тихо произнесла я. Нельзя, чтобы они поняли, что произошло на самом деле. — Я знаю, ты хочешь уберечь меня, но… Я уже все знаю.

Трудно не знать, когда отец уже столько месяцев лелеет планы выдать меня замуж за Родрика, а сегодня были переговоры по этому поводу.

— Знаешь? — тихо переспросил брат. Стефан лишь раздраженно цокнул, видно слегка раздосадованный тем, что не он сообщил мне эту “прекрасную” новость. — И ты…

— Со мной все порядке, — успокаивающе улыбнулась я, дотронувшись до его руки. Реликвия больше себя никак не проявила и это меня слегка порадовало. — Я знала, что рано или поздно это произойдет. И, честно сказать, смирилась с неизбежным.

Стефан неожиданно захлопал в ладоши.

— Браво, миледи, — гадливо улыбнулся он, — из вас выйдет превосходная монахиня!

По моей спине невольно пробежались мурашки. Причем здесь это?

— Магистр Стефан, — спокойно произнес брат, слишком доброжелательно посмотрев на советника. — Вам лучше уйти.

— Ваше Высочество, — все также улыбался мерзкий маг. — Я, право, всего лишь хотел поздравить миледи! Ей ведь была оказана такая великая часть — отправиться в монастырь!

Сердце внезапно рухнуло вниз, в коридоре стало невыносимо душно. У меня внутри все сжалось в комок, стало больно, горько, гадко. Отец решил отдать меня в монастырь?! В эту обитель старых дев, чтобы я там заживо гнила всю свою жизнь и умерла в рассвете сил от какой-нибудь чахотки в холодной келье?!

— Я благодарна вам за… соучастие, — через силу улыбнулась я, давя в себе все эмоции. Только бы не заплакать, только не заплакать… Эта новость была совсем не той, что я ожидала, но показывать мерзкому советнику свой шок? Дать ему повод торжествовать? Ну уж нет!

Стефан, кивнув на прощание, ушел, и я с братом осталась наедине. Говорить совсем не хотелось, было такое чувство, что меня словно предали, плюнули в душу, потоптались там грязными сапогами. За что? Я мало страдала? Отцу недостаточно было меня морально унизить, он захотел меня уничтожить? Стать монахиней… это… это словно приговор на медленную мучительную смерть! Хотя свадьба с Родриком была не лучше и по-сравнению с ней, монастырь привлекал меня больше.

— Прости… — прошептал Ари, приобняв меня за плечи. — Я пытался…

— Ничего страшного, — горько улыбнулась я. Мой голос дрожал, в горле застрял ком непрошенных слез, но мне хотелось казаться сильной, не показать своих истинных эмоций.

— Послы… они сказали, что им не нужна “подержанная принцесса”, пытались этим сбить цену, хотели получить больше приданного — часть земель Аэрльенского герцогства, но отец… Я пытался его убедить, но он был непреклонен и… я совершенно не понимаю, что на него нашло…

— Я ведь сказала, что ничего страшного! — с нажимом проговорила я, скинув со своего плеча руку брата. Как он не понимает, что я не хочу этого слышать!

— Я тебя вытащу оттуда, обещаю, — неожиданно обнял меня со спины брат и прошептал. — Ты только не сдавайся. Хорошо?

Говорить, что я уже давно сдалась, еще тогда, стоя на пороге кабинета отца, я не смогла. Он… он так надеялся, верил, что все будет хорошо, да только давным-давно минули светлые дни, а небо скрылось под тяжелыми свинцовыми тучами.

А ведь моя судьба чем-то схожа с судьбой королевы Элизабет… Следовало рассказать брату, что я про нее узнала, но… но вместо этого я протянула ему письмо прабабушки:

— Ари, можно попросить тебя об услуге? Передай это письмо магистру Филгусу Гоннери.

Ариан недоуменно посмотрел на старый пожелтевший конверт.

— Но…

— Обещаешь?

Он, немного поколебавшись, уверенно кивнул, приняв конверт и спрятав его в одежде. Я искренне улыбнулась.

Я не имею права его читать, но ведь Филгус Гоннери это… иное. Ведь так?

Глава 2. Мир глазами того, кто должен был умереть

— Сострадание и понимание — вот ключ к Сердцу любого пациента.

— А я думал, ключ к Сердцу пациента — это умение вскрывать его грудную клетку.

разговор целителя и патологоанатома госпиталя Парнаско

Филгус Гоннери сидел и немигающее смотрел на двери операционной палаты номер шесть. Минуты превратились в часы, а ожидание в неизвестности — в извращенную пытку. Сбылись самые худшие его кошмары, да и эта реальность, казалась сном, слишком неожиданно навалилось пугающее известие на четвертого члена Совета магов.

Сердце мужчины ныло, сжималось в плохом предчувствии; руки дрожали, ему хотелось схватиться за голову, вцепившись в свои светлые волосы и завыть от бессилия. Разорвать Стефана, разбить до крови кулаки об стену, накричать на целителей, жену, себя. Сделать хоть что-нибудь, только чтобы не чувствовать себя беспомощным, чтобы забыться, перестав ощущать изнутри обжигающую боль. Но он недвижно сидел на скамейке и немигающее смотрел на дверь операционной.

Он клял себя за беспечность, за то, что подверг опасности брата, не восприняв вСерьез угрозу со стороны магистра Стефана. И вот что обернулись его ошибки. Маг, съедаемый заживо собственными страхами за жизнь лучшего друга, впервые в своей жизни молился Пресветлой Элисень, прося забрать вместо жизнь Ники его.

Перед глазами мужчины стали всплывать картины недавнего прошлого. Как он, почувствовав неладное, попытался связаться с Ником через зеркало, но не получил ответа, как метался по комнате, не находя себе места и, наплевав на свои обязанности, ринулся к порталу. Да, потом Партар будет на него кричать, может даже лишит на время должности за срыв важной миссии или же отправит в изгнание, оформив это как дипломатическую поездку в удаленный уголок мира. Ему тогда на все это было наплевать, да и сейчас, если честно, тоже.

Портал неожиданно выбросил его на заснеженной поляне около замка друга и то, что предстало его взору, совершенно выбило мага из колеи. Замок пылал, огненным заревом освещая ночное небо, огненные языки уже лизали шпили башен, воздух был наполнен удушающим в черным дымом, а совсем рядом выла, словно сошедшая от горя с ума, домовая Милена. Тогда ему впервые стало плохо — Сердце кольнуло, словно раскаленным железом, ноги подкосились, стало трудно дышать, но он, превозмогая боль, прошипел сквозь зубы целительское заклинание, и ринулся в огонь.

Заклинания стихий всплывали в голове неожиданно четко, хотя он ими уже не пользовался больше десятка лет, он крушил преграды, ломился через огонь, перепрыгивал пылающие пропасти, пытаясь дойти до своего брата. Воздух в воздушном пузыре уже стал заканчиваться и потянуло гарью, когда золотая нить поискового заклятья привела его к порогу библиотеки. Оттуда тянуло свежестью, холодом и после обжигающей Преисподней пылающего замка, казалось, что там застыла арктическая зима.

Схватившись руками за раскаленные ручки дверей, он с натугой приоткрыл невыносимо тяжелые створки и оттуда, в ту же секунду порывом распахнув двери, вышел холодный воздух, мгновенно превратившийся в пар. Сугробы таяли на глазах, превращаясь воду, а после в пар, огонь шипел, извиваясь — столкнулись две стихии и вторая с позором ему проигрывала.

Изломанную фигуру Ника он заметил сразу и кинулся к нему на помощь. Да только помощь, похоже, запоздала. Целитель был неестественно бледным, холодным, с посиневшими губами, с которых медленно стекала черная кровь. Вены на его лице почернели и вздулись, а Сердце… Филгус не мог почувствовать его ударов, как и жилку, что должна была биться на шее. Обгоревшие пальцы задрожали, маг вновь попытался нащупать пульс, не веря, что это конец.

Как он выбрался из замка, Филгус не помнил. Очнулся на пороге госпиталя, прижимая к себе тело лучшего друга и дрожа от опустошенного резерва магии. Он ворвался в приемное отделение воя что-то неразборчивое, обезумевшим взглядом нашел дежурившую милсестру….

Милсестры что-то говорили, пытались увести его, но маг, накричав на них и оттолкнув с дороги, пытающегося успокоить его целителя, ринулся за братом, замерев лишь на пороге операционной. Милсестры суетились, готовили стол и магические приборы к использованию, Азель отдавал распоряжения целителям, умудряясь попутно переодевать целительскую робу и осматривать Ника. Невольного свидетеля заметили не сразу, а после — увели в коридор и отдали в распоряжение подоспевших милсестер.

Филгус пришел в себя, когда позади него сомкнулись створки операционной, отбился от приставучих работниц госпиталя, которые все пытались обработать полученные им ожоги и, дойдя на негнущихся ногах до ближайшей скамейки, занял свой пост.

Шаги Лиры он не услышал, только почувствовал, ее осторожное прикосновение. Спрашивать, как она здесь очутилась, он не стал, а просто позволил ей немного разделить его ношу и вахту. Жена не пыталась увести его от операционной, женщина прижалась к его пропахшей потом, кровью и гарью обгоревшей одежде, накрыла своей холодной ладонью его красные от крови пальцы и молчала.

— Все будет хорошо, — хрипло прошептал он, скорее пытаясь подбодрить себя, чем ее. Свой голос казался ему чем-то чужеродным, будто, он от него отвык в этой пугающей тишине, а слова были словно лишними.

Лира кивнула, сильнее прижавшись к мужу. Потянулись гнетущие часы ожидания.

Наступило утро и безмолвный госпиталь ожил: с приемного отделения стали раздаваться голоса, по коридору торопливо проходили целители, некоторые из которых направлялись в операционную, сменяя истощенных коллег. Несмотря на безмерную усталость и боль, которые навалились на Филгуса, как только схлынул адреналин, он не сдвинулся с места. Неприятное жжение в груди все усиливалось, стало трудно дышать, руки, спина и правая щека горели словно огнем, а глаза невольно закрывались… Филгус понимал, что у него, похоже, магическое истощение — он и сам с трудом верил, что смог вытащить друга из того пылающего ада, — и если бы не жена, при которой не хотелось показывать слабость и сила воли, не позволявшая сдаться, он бы не продержался в сознании так долго.

Из операционной вышел Азель. Он окинул усталым взглядом помещение и целенаправленно пошел в сторону четы Гоннери. Филгус с трудом встал, поддерживаемый за локоть своей женой и, задержав дыхание от страха, с надеждой посмотрел на главу госпиталя Парнаско. В душе теплилась надежда, что все будет хорошо, хотя разум ждал лишь плохих новостей…

Магистр Гарриус вымученно улыбнулся, пытаясь придать изможденному лицу более менее приветливое выражение, и устало сказал заветные слова:

— Главное, он будет жить.

Лира облегченно вздохнула, на ее губах расцвела улыбка. Она радостно взглянула на мужа, ожидая увидеть хотя облегчение, но магистра внезапно повело в сторону: у него закружилась голова, в ушах зашумело, а последнее, что он услышал — это испуганный оклик жены.

Очнулся Фил в палате. Его тело болело, и в нем чувствовалась слабость, а магический очаг, словно горел огнем, принося от каждого неосторожного вздоха резкую колючую боль. Рядом с койкой сидела Лира. Она почти сразу заметила, что Филгус очнулся — он стал дышать хрипло, с натугой, постоянно морщась от боли. Женщина налила в стакан воды и, придерживая мужа за голову, помогла ему из него отпить.

— Что… произошло? — через некоторое время тихо проговорил Филгус. В его горле все еще першило от сухости, несмотря на то, что он только что глотнул воды. Он рассеянно осмотрелся, постепенно понимая, что находится в одноместной палате. — Я… потерял сознание?

— Магистр Гарриус говорит, что у тебя простое магическое истощение, — нахмурилась Лира, ставя стакан на тумбочку. — Еще ожоги разной степени, подавленный инфаркт, — она резко посмотрела на мужа. — Ты что, его пытался собственноручно исцелить?! Балбес! А ведь еще молчал, строил из себя героя! Да и я, дура, чего мне стоило заставить себя пойти к целителю?

Она вздохнула, недовольно хмуря брови и расправила складки на одеяле мужа. Филгус успокаивающе дотронулся до ее руки и слабо улыбнулся. Его жена всегда была такой — излишне импульсивной, громкой, скрывавшей за своими яркими эмоциями истинные переживания, но, к счастью, быстро теряла нужный запал. Полная его противоположность. Филгус всегда переживал все в себе: долго, мучительно, разбирая по косточкам каждое слово, эмоцию, принимая все близко к Сердцу.

И вот сейчас, недовольно цыкнув на мужа, она смягчилась, более благожелательно сказав:

— Тебе запрещено вставать с постели три дня, а магией пользоваться, по меньшей мере, неделю! Ты меня ясно понял?

Мужчина рассеянно кивнул и невольно поморщился, дотронувшись до болящей груди:

— Сколько я здесь нахожусь? Ты видела Ники? Как он?

Женщина замялась, как-то рассеянно убрав с лица мешавшуюся огненную прядь:

— Больше суток. А с ним все хорошо… относительно.

В Сердце магистра прокралось плохое предчувствие:

— Но…

— Он жив, милый, — легонько улыбнулась Лира, дотронувшись до колючей щеки мужа, — но магистр Гарриус погрузил его в магическую кому. Ничего страшного, просто так поврежденные ткани и органы будут восстанавливаться быстрее и эффективнее, а риск остановки Сердца станет минимальным.

Филгус расслабился, а в его теплых шоколадных глазах исчезла тревога. Азелю он доверял и верил, что тот быстро поставит брата на ноги. Не могло быть иначе. Это же сам магистр Азель Гарриус, мастер Целительства и, самое главное, приемный отец Никериала! А своего приемного сына тот любил, как родного и ради него мог пойти на многое. Уж это Филгус Гоннери чувствовал хорошо. Дар Видящего всегда помогал правильно оценивать людей и видеть их скрытые чувства.

Мужчина вздохнул, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Тело было вялым, непослушным, побаливала голова, словно после долгого сна, ныли конечности, а во рту застыл привкус горьких трав, видно его поили какими-то лекарствами. Боль в груди была терпимой и если сперва она доставляла сильные неудобства, то сейчас, похоже, он к ней немного привык. Магистр только ощущал внутренний дискомфорт от недоступности магии, от того, что он вмиг стал столь уязвимым. На руках не осталось и следов ожогов — пальцы покрывала новая розоватая кожица, мягкая, без мозолей, словно это были руки изнеженной барышни. Непривычно. И пахло от них спиртом с нотками шафрана, Филгус подозревал, что от него сейчас разило этими “благовониями госпиталя” за милю, как от заядлого алкоголика дешевым пойлом.

Магу внезапно вспомнилось, как он в молодости попал в госпиталь, после свидания с демоном в замке Лиры. Тогда ему было намного хуже, а лицезреть каменный потолок в палате пришлось чуть больше месяца. С тех пор он невзлюбил палаты, милсестер, которые с милой улыбочкой садиста поили его тошнотворными отварами и ставили уколы, но больше всего стал ненавидеть свое чувство беспомощности. Даже там, когда его с упоением пытала Лира, он чувствовал, что лишь играет со смертью, знал, что в любой момент способен остановить пытку. Вот только в обители Азеля он не чувствовал уверенность в том, что может контролировать ситуацию, он был полностью во власти чужих людей. И это пугало…

Лира, увидев, что муж больше не горит желанием с ней общаться и временно ушел в себя, ушла из палаты. Филгус подозревал, что за милсестрой, уж слишком быстро и тихо она исчезла.

Маг попытался встать, прикусив губу от резко вспыхнувшей боли и подавив невольный вздох. Голова тот час закружилась, стало душно, а грудь словно разрывали изнутри. Пальцы невольно крепко сжали тонкое одеяло. Магистр глубоко, но осторожно, вздохнул, подождав, пока резкая боль перейдет в ноющую и вновь рискнул подняться. Но теперь потихоньку, неистово борясь с беспомощностью за каждый миллиметр, за возможность просто сесть.

Может, он и доверял Азелю, но проверить Ника следовало обязательно, хотя бы для того, чтобы успокоить душу. Да и не было сейчас времени лежать на больничном — он и так непозволительно долго пролежал в беспамятстве.

Лира вернулась как всегда не вовремя. Магистр Гоннери как раз сумел сесть, отчаянно борясь с приступами головокружения и тошноты, и через несколько минут намеревался встать.

Женщина охнула, всплеснула руками, словно непутевая мамаша, заставшая своего сыночка за чем-то запретным, и мигом оказалась рядом. Где-то позади нее мялись молодой целитель и милсестра, в руках которой был поднос с целебными зельями, мазями и грозными шприцами. Филгус скользнул по работникам госпиталя взглядом, краем сознания отмечая, что они не опасны.

— С ума сошел! — воскликнула она, попытавшись уложить мужа обратно в кровать. К вящему сожалению Фила успешно, ибо сопротивляться у него просто не осталось сил.

— Я должен увидеть Ники, — еле выдохнул мужчина, чувствуя, как внутри него постепенно рассасывался тугой комок боли. Он не намеревался так просто сдаваться. — И Азеля.

Главу госпиталя Парнаско нужно было поставить в известность о душевных и теплых отношениях его блудного сына и бывшего Высшего целителя. Магистр Азель был весьма умным мужчиной, он сможет без шума оградить Ника от потенциальной угрозы. Стефан был той еще сволочью и Фил боялся, что он все же доберется до его брата и завершит начатое.

— Не позволю! — тут же возмутилась его жена, положив свои руки на грудь Филгуса, словно не позволяя ему вновь встать. — Магическое истощение это тебе не простой насморк! Хочешь на всю жизнь остаться калекой?

Лира замолчала и отвела взгляд. Ее руки ощутимо дрожали. Она как никто другой знала, как больно в один миг лишиться большей части своей магии, стать ущербной и никому не нужной. Она боялась, что кому-то из ее родных придется стать как она. Фил видел это, почти осязаемо чувствовал ее страх, но не мог его разделить вместе с ней. Жизнь Ника для него всегда была выше своего собственного благополучия.

— Милая, — вздохнул маг, сжав рукой ее холодную ладонь. — Ты ведь знаешь, что я все равно не отступлю, — он глянул на притихших работников госпиталя. — И Азель это прекрасно понимает, раз прислал ко мне целителя со способностями проводника энергии.

Лира вмиг обернулась, с удивлением взирая на молодого паренька.

Тот неуверенно улыбнулся, словно смутившись от незаслуженной похвалы, и тихонько спросил:

— Господин, а как вы узнали мою специализацию?

Филгус поморщился — объяснять каждому, что он видящий, стало слишком утомительно еще на первой сотне раз.

— Магистр Гарриус похвастался, что у него есть прекрасные специалисты в этой области.

И ведь почти не соврал — специалисты в госпитале Парнаско усилиями его главы были и вправду весьма одаренными. Хотя Никериал всегда утверждал, что его коллеги “заносчивые засранцы” и “невежественные идиоты”. Про свою манию величия и высокомерие целитель, естественно, не проронил и слова.

Через некоторое время магистр Филгус самостоятельно шел по коридорам госпиталя, мысленно благодаря Азеля за предоставленного целителя. Тот и вправду оказался хорошим специалистом и почти безболезненно пополнил своей энергией почти пустой очаг Филгуса. Предоставленная энергия быстро перестроилась в собственную и хоть в резерве было почти также пусто — передавать много энергии было попросту опасно как для целителя, так и для пациента, — теперь можно было не опасаться внезапных обмороков, да и очаг больше не вспыхивал болью при каждом движении.

Палата Ника находилась в отделе интенсивной терапии, там, где восстанавливались пациенты после тяжелых операций или же дожидались своей очереди на оную. К удивлению Филгуса в этом месте оказалось людно — возле палаты дежурили две милсестры, а с ними стоял некий субъект подозрительно ему кое-кого напоминающий и тихо бурчал себе что-то под нос.

Магистра заметили почти сразу. Да и трудно было его не заметить, ибо шел он медленно, останавливаясь через каждые несколько метров передохнуть. Несмотря на лечение Филгус еще не восстановился полностью, и это небольшое путешествие далось ему нелегко.

Подозрительный мужчина, стоявший возле палаты, улыбнулся, заметив магистра, и помахал рукой:

— О! Магистр Гоннери, я вас так рад видеть!

Филгус удивленно вскинул брови. Эти жесты, эта манера речи и яркое “пламя” очага, окрашенное в фиолетовые оттенки, могли принадлежать лишь одному человеку.

— Ты как здесь очутился, Микио? — ошарашено проговорил мужчина, все еще не веря своим глазам.

— Я с ней, — он тут же показал пальцем на раскидистую пальму, притаившуюся за углом и за которой спряталась от праведных очей начальника старшая дознавательница. Алия смущенно улыбнулась и вышла из своего укрытия, невольно потупив взор, словно нашкодивший ребенок.

— А ты как узнала? — устало вдохнул магистр. Он-то надеялся, что инцидент с участием его брата останется тайной, но, похоже, уже вся столица знала, где изволил отдыхать опальный маг.

— Я подумала, она имеет право знать, — дотронулась до его руки жена.

Фил обернулся, теперь удивленно посмотрев на жену.

— Надеюсь, — осторожно произнес он, — ты больше никому не сказала?

Лира нервно прикусила губу и виновато пробормотала:

— Не совсем…

Филгус обреченно закатил глаза и вздохнул, давя в себе внезапный порыв накричать на супругу. Магический очаг, словно учуяв сильные эмоции своего хозяина, вновь заныл. Мужчина поморщился.

Отчитать Лиру магистр не успел. К ним подошел Азель и окинул задумчивым взглядом собравшуюся компанию.

— Вижу, что все уже собрались, — он показал рукой на закрытые двери палаты. — Пройдемте внутрь.

Палата оказалась просторной, светлой, но совсем неуютной. Филгусу она не понравилась. Не чувствовалось в ней теплоты, жизни, да и всевозможные приборы, которые мерно стучали, иногда пикая, заставляли нервничать и задаваться вопросом: “А должно ли быть так? Ничего не сломалось?”.

Несмотря на то, что палата была рассчитана на несколько человек, кровать была занята одна. На большой больничной койке, половину которой занимали странные приспособления, Ник казался маленьким и хрупким. Его тело было опутано мерцающей сетью целительских заклинаний, грудь и голова перебинтована с нанесенными на них заклятьями, а из рук к приборам тянулись прозрачные трубки.

Лучший друг Филгуса был бледен до такой степени, что магу невольно показалось, что белые простыни и то выглядят темнее, а сквозь кожу стали четко видны синеватые вены. Волосы целителя потускнели и заметно поСерели, скулы стали резко очерчены, а потрескавшиеся губы обрели синеватый оттенок. Казалось, что еще немного, и Ник исчезнет, растворится в сияющей дымке заклятий, или же его душа вновь покинет это тело — уж слишком ненадежно оно выглядело. Хотя по-сравнению с прошлым состоянием, маг выглядел намного лучше — с кожи исчезла пугающая чернота, и затянулись видимые раны.

Филгус медленно подошел к другу, вглядываясь в безмятежное лицо. Если бы не болезненная бледность, казалось, что Ник просто спал. Хотелось дотронуться до него, ощутить тепло его кожи, почувствовать в груди мерный стук Сердца, услышать его дыхание — убедить себя, что он жив, ибо еще слишком свежи в памяти были прикосновения к его ледяной коже. Но нельзя. Маг прекрасно понимал, к чему могли привести его опрометчивые действия и невольное вмешательство в сложную сеть целительских чар.

— И долго он будет лежать… в коме? — прошептал магистр Гоннери, неотрывно смотря на друга. Говорить громко казалось неправильным, словно шум мог разбудить целителя.

— Предположительно, несколько месяцев, — к койке подошел и магистр Гарриус, проведя рукой по мерцающей дымке заклятий. Те охотно отозвались на прикосновение создателя и засияли ярче. — Восстановление займет много времени. Его организм сейчас сильно истощен, мне с трудом удалось призвать душу из мира мертвых и еще труднее удержать в этом теле — некроз охватил многие ткани и уже принялся за органы. Если бы не холод, то даже я уже ничем не смог бы помочь. Кстати, хотел спросить, — глава госпиталя Парнаско заинтересованно глянул на заметно побледневшего Филгуса. — Что произошло с моим горе-учеником? Как я понимаю, здесь замешана недавняя история с принцессой и судом?

Вместо ответа, маг окинул собравшихся внимательным взглядом и задумчиво произнес:

— Магистр Гарриус, Микио, Алия, Лира… я хочу попросить об одолжении. Никто не должен узнать, что Ник жив.

Друзья понятливо кивнули, а Азель дополнил:

— Мои работники будут молчать. Я за них ручаюсь. Но к чему такая секретность? У Ника есть могущественный враг?

Филгус нахмурился:

— Пока не знаю, но магистр Стефан наверняка действовал от имени короля Нагелия, дабы “вызволить принцессу из плена”… Мне нужно срочно встретиться с принцем, а также узнать подробности спасения Ее Высочества.

— В твоем состоянии, магистр, — недобро сузил глаза глава Парнаско. — Я бы не рекомендовал вставать с постели пару дней, пока магическое ядро полностью не восстановится.

— Мне некогда отдыхать, — он устало покачал головой, — время сейчас работает против нас.

— Я могу за тебя сходить! — с готовностью отозвался сияющий, словно начищенный золотой, иллюзионист. — Приму твою личину и все узнаю! Это мигом!

— А получить выговор от Партара сможешь? — усмехнулся член Совета магов. Микио сразу скис — встречаться с Председателем ему не очень хотелось. — Я сбежал с важной дипломатической миссии и чую, так просто Председатель от меня не отстанет.

Только сейчас Филгус осознал свое поистине незавидное положение и, чего греха таить, на мгновение захотел оказаться на месте друга. Но постыдное желание мигом улетучилось, так и не успев полностью сформироваться. Несмотря на свой мягкий нрав, магистр Гоннери никогда не пасовал перед трудностями и привык встречать их с гордо поднятой головой, как принято у настоящих потомственных магов.

“Главное, брат, — мысленно произнес магистр, посмотрев на мирно спящего друга, ты жив, а остальное… Не волнуйся, остальное я как-нибудь да улажу”.

Ведь старшие братья всегда заботятся о младших? Вот и Филгус. Он искренне любил Ника, считал членом своей семьи и за его благополучие готов был сражаться до последнего. И сейчас предстояла поистине грандиозная и страшная битва — объяснения перед магистром Партаром, перед коим пасовал даже непримиримый оптимист и балагур Микио.

Осталось малое — морально настроиться на встречу. Филгус вовсе не надеялся, что Председателя остановит тот факт, что член его совета “немного” болен и спасал своего лучшего друга — пыткам, моральным унижениям и темной ауре, что окружала Партара, когда тот злился, мог позавидовать сам Настерревиль.

Но невеселые думы магистра внезапно прервала его жена:

— Не волнуйся милый, — тихонько произнесла она, встав подле него. — Я обговорила с Партаром о сложившейся ситуации, принесла извинения. Он, конечно, был не совсем доволен, но, похоже, совсем на тебя не злится… за случившееся.

Филгус неверяще посмотрел на эту великую женщину. Поговорила? Простил? Он сорвал важную дипломатическую миссию из-за своей прихоти. Председатель такого не прощал. Никогда. Только если…

— Вместо меня отправился Адриан? — спросил магистр, почти не веря в свое безумное предположение. Его друг и по совместительству коллега в это время спешно готовился к свадьбе и, если честно, пребывал на заслуженном отдыхе за много сотен миль от этого королевства. Но в тоже время Филгус прекрасно знал, что только его друг мог пойти на такой безумный поступок — сорваться с места и побежать хоть к Настерревилю в кладовую, если это могло помочь другу и Совету.

— Мне даже не пришлось его уговаривать, — слегка поворчала Лира. — Требовалось Председателю поманить его пальчиком, как сорвался с места и, прихватив бумаги, телепортировался на переговоры! А его мать?! Эта женщина на весь Совет кричала, что ты безалаберный и бессовестный лентяй и хам, а ее “золотце” — недооцененный талант! Она еще вякала что-то про то, что ты неправомерно занимаешь такую высокую должность, хотела собрать подписи в пользу твоей отставки! — жена перешла на гневный шепот, но, внезапно, удовлетворенно улыбнулась. — Я ей тогда высказала много хорошего… Она так охала, хваталась за Сердце и требовала целителя! Я уж думала в своей лицедейской импровизации умрет, а нет, к сожалению. И как ее Партар терпит? А Адриан? Характер у этой дамочки хуже, чем у Мариан! А ты ведь прекрасно знаешь, как я отношусь к сестре Адри…

— Ты поругалась с заместителем Председателя? — выделил главное из всей гневной тирады супруги Фил и обреченно вздохнул. Теперь понятно, почему Партар с легкой руки спустил ему своеволие — госпожу Нестелл он люто ненавидел и представление, устроенное Лирой, видно, его довольно позабавило. Но теперь перед бедным магистром встала иная проблема, в какой-то степени даже похлеще первой — матушка Адриана и Мариан имела хватку сильнее волкодава, а ее “великосветские беседы” убивали лучше, чем грамм яда василиска.

Выходить из уютного и гостеприимного госпиталя резко перехотелось. Больничный уже не казался карой, а стал благословением.

— Я случайно, милый, — в голосе Лиры Филу на долю секунды послышалось раскаянье. — Не люблю, когда за спиной гадюки строят козни, сразу хочется их поставить на место… ударив пару раз по хребту хлыстом… со стальными шипами… как раньше, в молодости.

Филгус невольно хмыкнул. Характер у бывшего демонолога до сих пор был взрывной, а о последствиях своих неосторожных слов она думала тогда, когда ее за эти слова осуждал сам Фил. Стычки между госпожой Нестелл и Лирой были и раньше — заместитель Председателя не могла простить магнессе ее прошлое, а Лира слишком привыкла видеть раздражающих ее людей на дыбе, чем попытаться не обращать на них внимание.

И, естественно, мать Адриана и Мариан выливала всю накопившуюся желчь на четвертого члена совета. Филгус терпел, миролюбиво улыбался старой женщине, а дома просил жену не провоцировать заместителя. Но тщетно. Теплые отношения жены и госпожи Нестелл были похожи на взаимную любовь Никериала и Стефана.

Фил вздохнул, с душевной болью и тоской посмотрев на брата. Он должен был его защитить, должен был предотвратить то безумие, спасти Ника от участи всенародного “злодея” и “похитителя”, в которого можно безнаказанно кидать камни, уберечь его от фатальной ошибки — принцессы. Должен был, но не смог.

Разочарование в себе резало нутро не хуже кинжала и магический очаг, чувствуя душевное самочувствие хозяина, ныл, иногда покалывая, словно в него впивались тысячи маленьких иголок. Смотреть “на такого” Ника было невыносимо, но и поделать с этим Филгус ничего не мог, только поверить в Азеля, который говорил, что со временем Ник встанет на ноги.

Как оказалось, пока Фил думал о своем, его неугомонный коллега не бездействовал. Подойдя поближе и вдоволь полюбовавшись на безмятежно спящего целителя, он, неожиданно для всех, выдал:

— А вы знаете, что в одной древней легенде, злая колдунья погрузила прекрасную деву в вечный сон и снять проклятие смог только поцелуй истинной любви.

Алия нахмурилась, а Фил шокировано замер, выдернутый из своих мыслей этой двусмысленной фразой.

— Ты это к чему клонишь? — тут же недовольно поинтересовалась магистр Эрлеан.

— А давайте попробуем! — с энтузиазмом ответил он. — Чур, я первый!

— Ты чего такое говоришь! — мигом прошипела она. — Он не дева, это не вечный сон, и истинной любовью между вами даже не пахнет! В снятии проклятий должна быть точность!

— Ох, это ревность? Да?

— Еще чего! — тут же возмутилась девушка, но, увидев тяжелый многообещающий взгляд главы госпиталя Парнаско, замолчала, как и ее оппонент. Азель всегда трепетно относился к покою пациентов и резко реагировал на любые “недозволенные” нарушения тишины.

“Знал бы Ник кто пришел его проведать, — невольно подумал Фил, — тут же пошел на поправку, лишь больше не лицезреть своих Сердобольных посетителей-почитателей”.

Магистр Гоннери еще раз посмотрел на спящего друга, вздохнул своим невеселым мыслям и поковылял к выходу из палаты. Сейчас было не время корить себя за все беды мира. Сейчас нужно было действовать.

***

О том, что Стефан сотрудничает с королем, Филгус знал, да и сам магистр Стефан не скрывал своей заинтересованности в должности советника монарха. Это не было запрещено, Совет даже наоборот, поощрял такие стремления — магам запрещалось вмешиваться в политику, но через советника можно было воздействовать на короля и проталкивать интересы Совета. В прошлом советника короля выбирал сам Совет, проталкивая на королевский двор своих надежных ставленников, но это было раньше, а сейчас…

После начала правления короля Рафиуса многое изменилось. Совет держался особняком, после той мутной истории с эпидемией и “злым колдуном Никериалом”, да и короли сотрудничали с ним только в крайне редких случаях. Рафиус откровенно невзлюбил магов и всячески старался их ограничить в своих правах, а такая должность как “советник по вопросам магии” пустовала десятки лет! Вместо нее король ввел какую-то невразумительную должность Придворного чародея, специфика деятельности которой сводилась к зачарованию вещей и развлечению публики разными магическими фокусами. Реальной силы при дворе такой франт не имел, к Совету не принадлежал — к недовольству последних, и постоянно находился под давлением жрецов, которые неусыпно бдели, чтобы “мерзкий маг” не смел приближаться к монарху и заниматься “темной” магией, к числу которой относились все заклинания сложнее телекинеза.

Возрождение должности советника было благом, только если бы им не стал Стефан. Как магистр убедил королевскую семью сменить гнев на милость, никто не знал, но Фил подозревал, что здесь не обошлось без принцессы. Совет отказался “вызволять из плена” Ее Высочество, король остался этим недоволен и, видно, возрождение должности советника-мага было что-то вроде ответной реакцией. Нагелий словно намеренно пытался показать, что у него будет собственный могущественный магистр, который будет действовать только во благо короля, наплевав на законы Совета.

Пока Стефан с этой должностью с лихвой справлялся: к Совету и Председателю, который собственноручно выставил его вон из кресла совета, он относился с неприязнью, а первое ответственное задание монарха — покарать зарвавшегося “злого колдуна” и вернуть принцессу, — выполнил на отлично. Постепенно пропасть между Советом и королем крепла, ширилась, а те мосты, которые умудрился навести Председатель за почти полувековые переговоры, рушились прямо на глазах. Сам того не ведая Никериал Ленге как и после эпидемии стал тем самым роком, который мог навредить очень многим магам. Филгус видел, как с каждым годом над королем Нагелием все сгущались тучи: им постепенно овладевали полузабытые страхи, недоверие к окружающим и скрываемые ростки безумия. Его Величество был гордым, но суровым человеком, он был из тех людей, которые будут упрямо следовать до конца, зная, что они правы и порой даже не считаясь с последствиями. Маг опасался, что королевские страхи однажды возьмут вверх и для магов — преимущественно Совета, — настанут тяжелые времена.

Но совсем другим был его наследник, Его Королевское Высочество Ариан. Умный не по годам молодой человек сразу понравился магистру, особенно, ему приглянулось то, что он увидел в его Сердце: обеспокоенность судьбой страны, любовь к семье и осторожность. Ариан вел свою тихую игру, умело выглядел в глазах отца и многих дворян с хорошей стороны и всегда оглядывался назад, словно высматривая, не оставил ли он в живых врагов королевской семьи?

Филгус пролежал в госпитале несколько дней. Проведать его заходили коллеги из Совета магов, намекая, что без достопочтенного магистра работа стоит, пару раз забегал Микио, вздыхая и сетуя, что ему одному приходиться шпионить за Стефаном, один раз даже пришел сам новый советник короля, видно намереваясь вдоволь позлорадствовать… но наткнулся на стену равнодушия. Филгус лишь поинтересовался, мол, что забыл в госпитале сей сиятельный господин и не ошибся ли он дверью, как того, словно ветром сдуло из палаты. А жаль. Фил очень хотел поговорить с новым советником короля, но не в госпитале, а на суде.

Дни летели с угрожающей быстротой. В Совете Фил перестал появляться, договорившись с начальством о том, что возьмет всю работу на дом, а, точнее, в больничную палату Ника. Присутствие друга успокаивало, работать в его обществе было довольно приятно, магистр, порой, даже не замечая, разговаривал с другом вслух, комментируя уж довольно комичные отчеты своих сотрудников или же новые законы, которые представлялись на рассмотрение Совету. Да и Ник с каждым днем все выглядел лучше, что не могло радовать магистра и главу госпиталя Парнаско, который бывал в палате своего горе-ученика даже чаще, чем сам Филгус. Остальных посетителей (а, точнее, одного мастера иллюзий) в палату к целителю больше не впускали — Азель и Фил слегка опасались эксцентричных идей исцеления Никериала, которые уж очень сильно разнились с предписаниями дипломированных специалистов.

Микио дулся, недовольно бурчал и пытался тайком пробраться к вожделенному больному, используя свой немалый талант и опыт иллюзиониста. Но Филгус до сих пор с содроганием вспоминал, как однажды, когда Азель уже снял свою целительскую дымку заклятий, он, зайдя в палату, шокировано воззрился на преображенного брата: его волосы были собраны бантики, а все лицо усыпали следы поцелуев яркой губной помады. Похоже, “спящего красавца” пытались пробудить всем госпиталем, а магистр еще удивлялся, почему возле палаты постоянно шушукались и толпились милые милсестры? Как друг он идею оценил, но как брат… словом, Микио решено было больше в палату не впускать, чтобы пресечь подобные инциденты. Да и Филу понадобилось довольно много усилий, чтобы оттереть стойкую помаду с лица брата… с шеи, рук и груди… дальше заглядывать он опасался, чтобы еще больше не травмировать свою и без того расшатанную психику.

Конечно, отсутствие известного магистра на своем рабочем месте, да и его попадание почти на целую неделю в госпиталь, всполошили общественность, а на фоне известия о смерти довольно известного затворника-целителя, это стало сенсацией дня! Родовитые маги строили догадки о внезапной болезни члена совета, молодые магнессы, вдохновленные рассказами о Никериале, плакали навзрыд, скорбя о смерти идола, ученые и те, кто лично был знаком с Ником и Филом, ходили смурее тучи. Новость вмиг стала чуть ли не общенациональной — о ней говорили все, кому не лень и Алия, которая невольно становилась свидетельницей десятка таких разговоров, докладывала обо всем начальнику.

Никериал Ленге вмиг стал популярным и самым обсуждающим мужчиной в салонах столицы, отобрав планку первенства у всенародно любимого наследного принца. Если желанием Стефана было стереть с лица земли присутствие и всякое упоминание о Нике, то он попал впросак сразу по всем пунктам. Нет, целителя обсуждали и раньше, даже совсем недавно, когда тот пришел на суд Совета магов, но то дело известно было лишь в узких кругах, да и что интересного может быть в судебном процессе? Тем более, в выигрышном. А вот смерть… люди обожают судачить о мертвых, ворошить прошлое, выискивая в их биографии лакомые кусочки, делить наследство, заявлять о любовных отношениях с усопшим… Мертвому все равно, а живым — развлеченье, особенно, когда у того была весьма интересная биография и немалое наследство.

Филгус даже обрадовался, что его друг ничего не ведает о творящемся безумстве — друг и так слишком близко к Сердцу принял ненависть целого королевства, но что будет, когда он обнаружит к себе всенародную любовь и благоговение у магического населения страны? Его в один миг порвут на лоскутки магнессы и их матери, которые были не прочь обзавестись таким завидным женишком, работники “Магического Альманаха” потребуют написать мемуары, целители — вернуться в госпиталь, но не в качестве практикующего специалиста, а рекламы для спонсоров…

Словом, Филгус был очень рад, что Ник спокойно спит и ни о чем не знает.

Да и самого члена Совета магов не обошла участь быть обласканным профессиональными сплетниками дворца совета. Что про него говорили, не счесть! И самое невинное из всей той чуши, что измыслили обыватели, было то, что на него совершили покушение, и он лежал при смерти, или же более похожее на правду — у уважаемого магистра случилась “нервная болезнь”, когда тот услышал новости о своем близком друге.

С Его Королевским Высочеством наследным принцем Арианом Келионендорским магистр Филгус Гоннери встретился через несколько дней после происшествия с Ником. Послать весточку о том, что член совета надеется увидеть принца, оказалось не трудно — все же каналы связи у них были отлажены, и вскоре посланник Его Высочества принес магу ответ, который уместился всего в одну строку: “15. 3. 2”.

Что означают эти цифры, магистр знал и на следующий день незаметно от всех — а в особенности, от своей прозорливой жены, — сбежал из госпиталя на встречу к принцу. Королевское Высочество и магистр Гоннери были знакомы уже давно и находили весьма полезным такое общение.

Познакомились они больше десяти лет назад на королевском приеме. Ариан хотел стать хорошим королем, мечтал, как и все юные принцы, привнести пользу и возвысить свое королевство, но реальность внесла свои коррективы. На тринадцатилетнего подростка обрушился гнев отца, и он сполна хлебнул страха и отчаянья, сидя в темнице и ожидая своей казни. Такое нервное напряжение не могло пройти бесследно, и если бы Филгус не протянул бы ему помощи, ребенок бы просто сломался. Опытный мужчина, который не первое десятилетие сидел в кресле члена Совета магов помог Ариану перерасти свои детские страхи и комплексы, раскрыл его таланты, о которых подросток даже не подозревал и в каждый свой визит во дворец учил Его Величество чему-нибудь новому, тому, что никогда не расскажут придворные учителя, а приходит вместе с опытом.

Мальчик возмужал, восхищение сменилось уважением, и принц всегда был рад поговорить со своим наставником, который уже давно стал его другом и первым весомым союзником в его жизни.

“15. 3. 2” — для непосвященного просто набор цифр, но для Филгуса все было иначе. Так общаться придумал сам наследник трона, опасаясь, что его записки могут перехватить враги или того хуже — увидит сам король. Первое число означало день, второе — время, а третье — номер кабинки для исповеди в храме на площади Герра Инксалевского. Хотя, как знал маг, простой люд не в силах выговорить сложное имя прославленного полководца, давно переименовал сей объект на площадь Яблонь из-за огромного количества этих деревьев, которые росли в аллеи.

Филгус прибыл немного раньше назначенного срока, и, войдя в небольшой рядовой храм, коих в столице было десятки, без промедления направился ко второй исповедальне. Жрец, отрешенно стоящий около алтаря, едва заметно кивнул магу и продолжил свою молитву Великой. Ариан уже сидел в кабинке для исповеди и был явно чем-то недоволен — магистр чувствовал исходящее от принца напряжение, на духовном уровне окрашенное в сиреневые оттенки, но когда маг зашел в исповедальню, в эмоциях юноши на первый план вышла искренняя радость — он злился явно не на своего друга и наставника.

Их разделяло маленькое решетчатое окошечко на уровне головы. Хлипкая деревянная преграда, что позволяла сохранить конфиденциальность, не была помехой Филгусу — он видел куда дальше и глубже обычного человека, для него принц сидел рядом с ним и все его эмоции были у магистра, как на ладони. Хоть Ариан и старался стать как можно более отчужденным и холодным, внутри него всегда бушевала буря.

— Приветствую, Ваше Высочество, — разговор как обычно начал Фил и вежливо поклонился, хоть принц этого не видел. — Сегодня чудесный день, не правда ли?

— Свежо, — отозвался Ариан. — Рад видеть вас, магистр Гоннери. Не думал, что мы с вами так скоро свидимся — вы ведь отправлялись с посольством в долину Пелата и предполагали, что это займет вас до осени.

— Увы, изменились планы, — вздохнул магистр. — Да вы и сами, наверняка, об этом слышали.

— Слышал. Читал. Никериал Ленге сейчас на слуху не только магов и простого люда, но и аристократии. Мало кого король мог так одарить своей… милостью. — в эмоциях принца ощутилось раздражение. — И мало кто умудрился похитить и удерживать в плену Ее Высочество.

— Вы же знаете, что это гнусная ложь, — нахмурился Фил.

— Знаю и доверяю вам, но Ее Высочество… Моя младшая сестра плачет целыми днями, на нее невозможно смотреть без жалости — этот Никериал заставил ее страдать! Скажите, магистр, как вы бы поступили на моей месте, если бы узнали, что из-за какого-то мага убивается ваша дочь? Мой гнев останавливает лишь одно — Ее Высочество переживает сильные любовные муки, усугубленные смертью возлюбленного. Смотреть на это… невыносимо, а осознавать, что сестра влюбилась в мага с плохой репутацией — еще тяжелее, — голос Его Высочества дрогнул и опустился до шепота. — Фил, скажи, как я должен ее утешить? Как сказать, что смерть Никериала Ленге не конец жизненного пути, да так, чтобы она меня услышала? — незаметно для себя принц перешел на неформальную речь, а в его голосе явственно послышались нотки мольбы. Ариан не знал, как помочь сестре и уберечь ее от ошибок. — Я боюсь за нее, Фил, очень сильно боюсь. Она… она словно не живая и… я вижу, как она угасает. Что мне делать? Подскажи! Прошу…

Перед глазами Филгуса на миг предстал тот мальчишка, которого он встретил больше десяти лет назад. Потерянный ребенок тогда не знал, как дальше жить: смотреть в глаза отца, который отправил его на плаху, общаться с придворными — свидетелями той жесткой шутки, осознавать, что ты никто и в любой момент твоя жизнь может оборваться. Тот мальчик стоял над пропастью и в любой момент мог сорваться вниз, лишь одно удержало его на грани — его златовласая малютка-сестра, его маленькое лучистое солнце. Ирен для принца была всем — он безумно ее любил и оберегал от потрясений и невзгод, но сейчас впервые не знал, как себя повести, чтобы не навредить чувствам “своего солнца”. В его представление о сестре не вписывалось то, что она могла полюбить мужчину, да и так сильно.

— Первая любовь никогда не бывает счастливой, — слегка улыбнулся Филгус, вспомнив свою первую влюбленность соседской девчонкой Амалией. Тогда он тоже считал, что она его судьба, но реальность все расставила по местам. Амалию выдали замуж, и она уехала город, оставив за собой страдающего от неразделенной любви парнишку. — Ее Высочество вылечит лишь время, нужно подождать и вы увидите, как она вновь будет улыбаться и смеяться.

— Надеюсь, — выдохнул принц, слегка успокоенный речами магистра.

— У Ее Высочества же есть жених? — Филгус поморщился, припоминая старшего отпрыска короля соседней страны. — Родрик, ведь так?

— Да.

— Уверен, что после замужества у нее не останется и мыслей о Никериале Ленге и она будет думать лишь о своем муже.

Ариан хмыкнул — то ли уверенный в правоте мага, то ли решивший, что его сестра никогда не примет принца соседней страны подле себя.

Но вместо того, чтобы продолжить сию увлекательную тему, он внезапно произнес:

— Филгус, ты ведь попросил о встрече не для того, чтобы обсуждать проблемы моей семьи?

— Вы как всегда проницательны, Ваше Высочество, — не стал скрывать очевидное магистр. — Но поверьте, моя проблема имеет непосредственное отношение к вашей семье и… новом советнике короля.

В эмоциях принца на миг мелькнул гнев, направленный на Стефана — очевидно, новый советник отца тоже сильно не устраивал Ариана, но поделать что-либо с ним он не мог. Пока не мог. Все же независимо от отношения к нему окружающих, магистр был довольно сильным магом, умным, хитрым и осторожным — поймать его за руку за каким-либо преступлением было почти невозможно, — но, как почти и большинство магистров, горделивым и самоуверенным.

— И чем же вас так заинтересовал “достопочтенный” магистр? — юноша прекрасно знал ответ на свой вопрос, не мог не знать, ведь связь с Никериалом Ленге была очевидна, но хотел услышать ответ именно из уст Филгуса. И член Совета магов не стал разочаровывать принца, рассказав ему без утайки про того, кто лежит в госпитале Парнаско, про свои замыслы об уничтожении Стефана и свои надежды на помощь Его Высочества. Фил прекрасно понимал что рискует, но в Его Высочестве не ощущалось злобы по отношению к Нику, да и без него невозможно было утаить в госпитале дальнейшее пребывание Никериала — слишком много у наследного принца было шпионов, слишком многие хотели удостовериться в смерти изгнанного мага и главным из них был сам король. Принц мог утаить от отца многое и помочь вделать так, чтоб тайна не раскрылась как можно дольше, но только если это будет во благо королевской семьи и страны.

Ник был для принца полезен живым, чем мертвым. Как существенный козырь против Стефана, как залог выгодного сотрудничества с Советом магов, как метод воздействия на одну из самых неподдающихся управлению фигуру королевства — Азеля Гарриуса. Филгус был готов стать должником принца, мог многое предложить взамен за жизнь своего названного брата и Ариан это прекрасно знал.

В исповедальне повисла тишина.

Рискнуть, но выиграть, скинуть с пьедестала змею, что вилась возле короля, пока она не набрала силы. Ариан знал, на что шел. Знал, что в случае, если кто-либо узнает о его помощи “преступнику” он может сам стать изменником и попасть на плаху — Нагелий не давал поблажек даже своей семье. Своей ошибкой может подставить под удар сестру, своего младшего брата и дать почти неограниченную власть Стефану, а это бы означало началом конца для династии, для королевства. Советник короля был из того типа людей, которым никогда нельзя давать много власти — они начинали злоупотреблять ею, разрушать все вокруг.

— Я помогу вам, магистр, — твердо произнес принц, отметая последние сомнения. — Никто не узнает о том, что магистр Никериал Ленге жив… даже мой отец. Но взамен я желаю, чтобы вы помогли мне избавиться от магистра Стефана, а также не втягивали в это мою сестру — она особенно не должна знать о здравии нашего… хм… секрета.

— Конечно, — слегка улыбнулся Фил, а напряжение, что уже несколько дней не отпускало магистра, сильно ослабило хватку. Нет, расслабляться было рано, но с поддержкой принца будущее казалось не столь мрачным. Да и к кому Филгус мог обратиться за помощью? К Партару? Тот бы не рискнул пойти против короля после того суда и оправдательного приговора — Ник не был так ценен для Председателя, чтобы так сильно рисковать. Наложить чары сокрытия или же спрятать Ника в глубинке? Такие чары сильно конфликтуют с целительскими заклятьями, а Азель не мог оставить госпиталь и отправиться за Ником в глубинку, ведь за пациентом нужен был постоянный присмотр. Да и отсутствие Гарриуса бы заметили, сопоставили факты и догадались о здравии некого “мертвеца”.

Зачем было все усложнять? Лучше всего спрятать вещь у всех на виду, ведь никто не догадается ее там искать, а то, чтобы ее там не искали должен был обеспечить Его Высочество и доказать всем неверующим — особенно, своему отцу, — что Никериал Ленге мертв.

Ариан чувствовал двойное дно у нового королевского советника — не просто же магистр согласился им быть без своей существенной выгоды, — но пока не мог найти существенных зацепок, чтобы предъявить обвинение. Филгус должен был помочь в благородных начинаниях принца. Работы предстояло много.

А Ирен? Магистр посчитал здравой мыслью, что принцессе не нужно было говорить о чудесном спасении Ника — она должна была перелистнуть быстрее последние страницы этой затянувшейся главы с магом в своей книге жизни и забыть о той роковой встрече, как о дурном сне. Никериал Ленге не был ее судьбой, а она для него — злым роком, который перевернул обычную жизнь мага с ног на голову.

На руины замка Ника Филгус прибыл примерно через неделю после случившегося. Походил вокруг укрытых снегом обгоревших стен, заглянул внутрь, отметив, что огонь весьма хорошо постарался уничтожить все улики… даже слишком хорошо, словно он был призванным адским пламенем третьей или четвертой степени и, вздохнув воздуха с примесью гари, вернулся в столицу. Чтобы восстановить жилище друга придется вложить много сил и средств.

Нет, Фила не волновал сам замок — его можно было отстроить еще лучше прежнего, но вот то, что с собой унес огонь, восполнить было нельзя. Ник как и любой магистр очень трепетно относился к своим записям, книгам, предметам для исследований, и вмиг лишиться всего… Магистр поморщился, с горечью подумав, как отреагирует его брат на утрату ценнейших вещей. Лишиться всего, над чем ты работал многие годы… это был удар прямо в сердце, нет, даже глубже, словно какой-то варвар покопался в душе и отрезал от нее тупым ножом огромный шмат, оставив после себя лишь жалкие лоскуты.

Конечно, кое-что уцелело — защитная магия библиотеки не дала полностью уничтожить книги, а прибывшие на следующий день после пожара Дариан, Алия и Микио смогли потушить огонь и спасти остатки имущества целителя. Все вещи были переправлены в дом Дара — он обещал попытаться восстановить книги, а также приютить на время безутешно рыдающую домовую Ника и его кота, ошалевшего от гари и железной хватки Милены. Хотя Фил сильно подозревал, что меланхоличный маг приютил домовую, как довесок к большому пушистому котяре, в которого влюбился без ума еще в прошлый визит в замок.

Но счастье поисковика продлилось не долго — Милена сбежала в палату к любимому хозяину, как услышала, что тот жив, и наглый котяра ушел вместе с ней, заняв свое законное место под боком спящего хозяина — то ли охраняя, то ли пытаясь вылечить. Милсестры, целители и даже сам Азель пытались согнать Ларсика с койки, но все тщетно — кот возвращался, лизал холодные пальцы хозяина и устраивался на подушке возле головы, а его пушистый хвост укрывал шею мага, словно шарф. Его умные голубые глаза следили за каждым вошедшим, и Филгус был уверен, что если что, Ларсик сможет защитить своего создателя.

На исходе второго весеннего месяца Ник очнулся. Это произошло ночью. Сиделка внезапно проснулась от жуткого грохота и, вскочив, увидела в свете луны своего подопечного, который упав с койки на пол, пытался на дрожащих руках приподняться. Милсестра ахнула и побежала за помощью.

Филгус прибыл в госпиталь примерно через полчаса и сразу кинулся в палату к брату. Первое, что увидел маг, как вошел туда — в комнате было слишком много народу и все окружили койку с Ником, а Азель задумчиво водил рукой над его телом и с каждым мгновением все больше хмурился. Сам пациент не спал — он не видящее смотрел на потолок, лишь изредка моргая и тяжело дыша, высоко вздымая и опуская грудь, из-за лечения у которой можно было с легкостью пересчитать все ребра.

Ник выглядел изможденным, болезненно худым, с заострившимися чертами лица, а его ноги и руки стали похожи на тонкие ветки, которые можно было легко переломить — он стал похож на узника, которого обрекли на голодную смерть, — и от этого зрелища магу стало не по себе. Филгус, впервые за долгое время, увидев брата без больничной пижамы, сглотнул застрявший в горле ком, и, протиснувшись к Азелю, застыл за его левым плечом. Никериал не обратил внимание на Фила все также смотря в потолок и магистру по-настоящему стало страшно от безучастного взгляда брата. “Что с ним? Почему он себя так ведет? Пускай скажет, хоть что-нибудь?” — мага душили вопросы, но нарушить тишину и сбивать с диагностики магистра Гарриуса он не стал. В нем еще теплилась надежда на лучшее, что глава Парнаско сможет все объяснить.

— Хм… — произнес Азель после всех манипуляций над телом пациента и, хмуро улыбнувшись, обратился к нему. — Спешу тебя огорчить, мой мальчик, ты будешь жить.

— Очень… смешно, — тихим хриплым голосом произнес Ник, повернувшись к своему бывшему наставнику и, облизнув пересохшие губы, еле слышно дополнил. — Была б моя… воля и меня… здесь… не было.

— Ничего, ничего. Мы с тобой после поговорим хорошенько о контроле над энергией, твоем безумном самоуправстве и юношеской безответственности.

Никериал поморщился — то ли от безрадостной перспективы, то ли от боли.

— Не кривись, — сразу же произнес магистр Гарриус, — сам виноват. Если бы не твоя самоуверенность — не попал бы в госпиталь и не слушал нотации своего старого наставника. И посмей только ослушаться и не принимать лекарства — вновь погружу в кому, и будешь спать до самой выписки!

Беловолосый пациент закатил глаза и отвернул голову, даже в таком своем плачевном состоянии пытаясь показать свой характер. Филгус знал, как его друг ненавидит посещать госпиталь в качестве пациента, и более того, не любит чувствовать себя беспомощным в глазах своего наставника — Азеля Гарриуса. Да и то, что сейчас чувствовал брат, как нельзя лучше характеризовало его попытки накинуть на себя маску пренебрежения к наставнику и к его рекомендациям — Нику глубоко внутри было очень неловко, он хотел провалиться на месте, лишь бы не выслушивать, как его отчитывал магистр Гарриус.

Филу не терпелось спросить Ника о самочувствии, удостовериться, что с ним все в порядке, поэтому, как только Азель отвлекся и стал что-то записывать в амбулаторную карту пациента, маг произнес.

— Ник, ты как?

Он бы подошел ближе к койке, дотронулся до тонкой, излишне худой руки, чтобы показать, что он рядом, но не хотелось мешать целителям.

— Фил? — как-то неуверенно прошептал маг, повернувшись к нему. Серые глаза невидяще смотрели куда-то в бок магистру Гоннери — у целителя не было осмысленного взгляда, словно, он не видел своего друга, хотя тот стоял всего в паре шагов от него. — Это… ты?

У Филгуса внутри словно все обмерло — Ник ничего не видел? Он ослеп?

— Это временное явление, — ответил на вопросительный взгляд мага глава госпиталя Парнаско, все также скрипя пером по планшету с записями о пациенте. Рядом с ним стояла милсестра и крепко держала чернильницу. — Омертвление дошло до зрительных нервов и нормально функционировать они будут лишь через некоторое время. Чудо то, что удалось спасти глаза, а остальное… — Азель пронзительно посмотрел на своего бывшего ученика. — Шутки с энергией мертвого мира довольно опасны и надеюсь, после полученного урока кое-кто поумерит свое безрассудство и научится думать головой, а также соблюдать все предписания лечащего целителя.

Ник скривился — его лечащий целитель каждые пять минут напоминал о правилах поведения пациента: не грубить, пить лекарства, а в идеале — молчать и радоваться, а также читал нотации, от которых у больного скоро начнется аллергия. Сознание у мага было вялым, он чувствовал в теле предательскую слабость, которое после осмотра — слегка чесалось, ему с трудом удавалось говорить и слушать, но спать не хотелось совершенно. Он до сих пор помнил о побочных эффектах магической комы — притупление чувств, слабость, затуманенное сознание, порой, если кома длилась слишком долго, пациент не узнавал себя, но уснуть было невозможно в течение нескольких суток. Мерзкое ощущение.

Свою магию он не ощущал — эффект от выпитых настоек, — ничего не видел, лишь слышал и чувствовал людей, которые находились вокруг него. Они слишком часто и громко дышали, слишком громко скрипело перо в чьих-то руках, слишком сильно пахло спиртом и накрахмаленными простынями — для Ника сейчас было все слишком. Он бы возмутился, если б не слепота — маг хотел чувствовать хоть какое-то подобие жизни, неосознанно боясь остаться наедине со своими вяло текущими мыслями.

Его пальцы накрыла чья-то теплая ладонь, а койка слегка прогнулась под тяжестью — кто-то присел рядом.

— Ники, — еле слышно проговорил Филгус. Ник вздрогнул, услышав знакомый голос, и сжал ладонь лучшего друга — слабо, ибо сил у него было немного, но и этого хватило, чтобы сполна передать родному человеку то, как он рад его слышать. Фил улыбнулся и продолжил. — Ты меня сильно напугал… очень сильно. Не делай так больше, хорошо?

— Не могу… обещать.

Четвертый член Совета слабо улыбнулся на такой откровенный ответ своего названного брата, и, наполнив из графина стакан водой, осторожно дал из него отпить Нику.

— Главное, что сейчас все хорошо.

Филгус так и не понял, кому он это сказал — брату или себе. Целители, которые ранее толпились вокруг койки Ника отошли вместе с магистром Гарриусом в сторону и стали что-то активно обсуждать, накинув на свою компанию полог тишины. По тому, как жестикулировали почтенные маги и вчитывались в свои записи — консилиум проходил довольно оживленно и Фил стал подозревать, что дальнейшее лечение важного пациента будет также весьма… активным. А зная характер брата… магистр все никак не мог решить, кому посочувствовать первым — Нику или почтенным целителям. Хотя под пристальным присмотром Азеля его другу не удаться побуянить и как в прошлый раз саботировать лечение — тогда Фил и Ник попросту сбежали из госпиталя, решив, что самолечение им пойдет на пользу лучше, чем прозябание в “мрачной обители милсестер”.

— Они… ушли? — еле слышно прошептал сам больной. Молчание больше двух месяцев не прошло для его голосовых связок бесследно, и если сперва маг говорил довольно бойко для своего состояния, то сейчас явно разговаривал с трудом и с более большими паузами после слов.

Филгус прекрасно понимал и чувствовал Ника — лишившись на время двух основных источников информации — магии и зрения, — ему было явно не по себе, он чувствовал себя беспомощным и пытался узнать как можно больше информации от других.

— Нет, — вздохнул магистр, косясь на консилиум магов. — Они что-то обсуждают под пологом тишины.

Пациент госпиталя Парнаско шумно вздохнул и явно в это мгновение захотел оказаться как можно дальше.

— А… как… Ирен?

— С ней все хорошо, — успокоил друга Фил и, видя, как от его слов сразу расслабился Ник и даже слегка улыбнулся, продолжил. — Она дома и в безопасности.

Про то, что Ее Высочество во дворце под домашним арестом он решил не упоминать. Сейчас было не время для откровенных разговоров — Нику еще нужно было окрепнуть, и сейчас он держался только благодаря целебным настойкам и магии целителей.

Никериал всегда переживал за окружающих его людей, невольно беря их в свою зону ответственности и принцесса, сама не зная этого, попала под опеку мага. Ник искренне переживал за наивную девушку и хотел ее уберечь и слова друга, словно скинули с его груди камень, который мешал дышать полной грудью.

— Стефан на свободе, — не став дожидаться вопроса, Филгус заговорил первым. — Но не волнуйся, недолго ему гулять по этой земле, уж я об этом позабочусь. Милена здравствует и если бы не Азель, который послал ее с одним поручением, денно караулила у твоей постели. Твой кот тоже жив и здоров и сию минуту прячется от зоркого взгляда Азеля где-то в госпитале, дожидается, паршивец, когда тот уйдет из палаты. Что же еще…

За разговором Филгус и не заметил, как к нему подошел Азель и положил руку на плечо. Магистр вздрогнул и посмотрел на главу госпиталя, который кивком показал магу на дверь. Часы посещения закончились, Нику нужно было отдохнуть от всей той кипы информации, что на него сейчас свалилась.

— А замок? Чт. о… с н… им.

Филгус виновато отвел взгляд — вот этих расспросов он опасался и хотел оттянуть их как можно дольше. Маг закономерно боялся, что обессиленного целителя может хватить удар от такой новости. На члена совета и так недобро косился магистр Гарриус за то, что тревожил его пациента “лишней информацией”.

— Извини, но мне уже пора идти. Отдыхай и набирайся сил.

И легонько потрепав шевелюру брата — как в детстве, — покинул палату, в которой вмиг стало почему-то душно.

***

Дело со Стефаном двигалось медленно, натужно, словно повозка, груженная гранитными плитами, которую тянул мул по сельской дороге. Магистр Стефан был слишком осторожен, умело прикрывал тылы и мастерски заметал следы — Филгус уже начал понимать раздражение принца, ибо и сам еле находил тонкие ниточки махинаций нового советника, которые от любого неосторожного действия могли порваться. Легче было создать компроматные бумаги самому, как и предлагал Ариан в качестве запасного плана, но для этого следовало соблюсти несколько условий: достать оттиск личной печати магистра и его магическую подпись.

Печать маг всегда носил с собой на руке — перстень-печатка, а “свежую” магическую подпись можно было достать из его крови — в ней текла энергия мага, которую использовали в подписи. К сожалению, для этого нужно было находиться в близком окружении Стефана или же завербовать кого-либо из этого окружения, но сам маг никогда не подпускал к себе никого близко, держась ото всех на расстоянии. “Растопить лед в сердце” — как заявил Микио, вызвался сам иллюзионист, сказав, что он в этом деле настоящий мастер, а также пообещав найти компромат в самом доме магистра Стефана. Фил, который к тому времени уже стал просто координатором всех действий, дал добро. Магистр Гоннери не мог сам лезть в это дело, ибо он был у всех на виду, но вот руководить помощниками….

Так и незаметно образовалась целая команда: Алия собирала полное досье на Стефана, Микио пробивался в его окружение, Дариан штудировал неизведанные им ранее трактаты по бытовой магии, пытаясь восстановить хоть малую часть обширной библиотеки Никериала, а Филгус руководил всеми действиями, попутно ограждая Ника от волнений и свежих новостей.

Что думал на всю эту суматоху сам больной, Филгус не знал — после той ночи, когда очнулся Ник, целитель замкнулся в себе, словно отгородился от всего мира и, в особенности, от своего старшего брата. Филу было с ним трудно разговаривать: Ники постоянно молчал или же отделывался односложными предложениями, часами неподвижно лежал и невидяще смотрел на потолок, хотя до сих пор был слеп, с неохотой ел — вел себя так, словно не хотел жить. И это довольно сильно пугало мага. Он боялся потерять брата, но не знал, как ему лучше помочь. Откровенно поговорить? Уверить, что все будет в порядке? Фил знал, что сейчас от этих разговоров не будет толку и лучше любых слов помогут действия.

На улице лил дождь, возможно первый в этом году — громыхал гром, сквозь тяжелые свинцовые тучи сверкали молнии, озаряя темные улицы столицы, веяло свежестью — ливень заглушил мерзкие запахи городской клоаки. Кутаясь в темный, потяжелевший от дождя плащ, Филгус толкнул дубовую дверь, выкрашенную в ярко-алый цвет с уже начинающей облупляться краской, и вошел в полутемное помещение. В нем было светло, шумно, везде сновали полураздетые женщины, а в воздухе витал аромат похоти и дешевых духов. Бордель. Вотчина одного из самых известных и лучших информаторов королевства — Игоря.

Его клиентами были многие известные люди, в том числе и магистр Стефан. Казалось, что Игорь знал обо всем, мог найти любого, конечно, за довольно существенную плату. Сеть информатора затянула в свою паутину целое королевство, а бордель стал отличным прикрытием для него, так и для его клиентов, которые не хотели лишней огласки. Магистр Микио лично знал Игоря, даже восхищался им и именно он склонил далеко не последнюю фигуру преступного мира к сотрудничеству. Чем его подкупил маг, Филгус не знал и, если честно, не стремился узнать, памятуя о странностях магистра.

Главное было то, что Игорь согласился им помочь, а магистр Гоннери мог щедро заплатить за знания информатора и не только золотом, но и редкими артефактами, книгами, землями. Конечно, Фил мог узнать, что хотел новый советник и у самого пострадавшего, но тот еще был слаб, пребывал в апатии из-за навалившихся на него событий и маг подозревал, что Ники мог многое недоговаривать. Нет, магистр Гоннери не хотел тревожить брата и напоминать ему о том ужасе. Лучше немного подождать. Время лечит.

Натянув поглубже капюшон, Филгус подошел к женщине, которая сидела за круглым столом и ярко отличалась от всех тех девушек, что сновали по дому. Ей было уже явно за пятьдесят лет, но несмотря на возраст, ее лицо еще хранило остатки былой красоты. В отличие от других работниц борделя, она надела закрытое темно-синее платье со стойким воротником, ее черные с проседью волосы были строго заколоты в пучок, а узловатые сухие пальцы крепко держали перо, которым она в толстой тетрадке отмечала всех посетителей. У нее были умные темные глаза, женщина оценивающе смотрела на нового гостя дома утех, а тонкая бровь, изогнулась в немом вопросе — она ждала, пока Фил назовет причину своего прибытия. От нее так и веяло строгостью, словно она работала настоятельницей в гимназии для благородных девиц, а не престарелой шлюхой, присматривающей за молодыми девицами и посетителями.

Фил протянул ей знак, начертанный на обычной деревяшке — особый символ, который прежде дал ему Микио для того, чтобы магистра пропустили к Игорю. Женщина кивнула, подозвала свою помощницу, чтоб та присмотрела за порядком и повела Филгуса к начальнику. Кабинет “бордель-маман”, под личиной которой скрывался известный информатор, располагался на четвертом этаже и, войдя в него, маг отметил, что он был обставлен довольно богато. Игорь явно любил роскошь или же хотел произвести впечатление на своих клиентов. На диване, обитом синим атласом и расшитом золотыми цветками, лежал Микио, принявший облик синеволосого мужчины, так полюбившегося ему в последнее время.

За рабочим дубовым столом хозяина борделя не было, как и в самой комнате.

— Ну наконец-то! — воскликнул иллюзионист, как только Филгус и сопровождавшая его женщина вошли в кабинет. — Ты чего так долго? Я уж думал, что умру со скуки и любопытства!

За Филом захлопнулась дверь, щелкнул замок, а престарелая шлюха, обогнув замешкавшего на пороге мага, вальяжно расселась на диване, прежде скинув с него ноги иллюзиониста. Ее черты исказились, словно в безобразной гримасе и с неприятным хрустом перестроились в новое лицо — намного моложе и красивее. Она стала выше, подтянутей, и полнее в груди, черты ее лица стали женственнее, округлее, а на голове вместо тугого пучка, появилась толстая светло-русая коса. Ее глаза цвета васильков внимательно смотрели на мага, ожидая реакции, а губы скривились в победной ухмылке — она явно хотела произвести впечатление и ей это сполна удалось.

Но сразила на повал магистра не неожиданное превращение женщины, а последующая за ним фраза Микио:

— Знакомься, Фил, — он положил свою руку на плечо статной красавицы, — это Игорь и она метаморф.

— Да? — справившись с удивлением, недоверчиво осведомился маг. — Не думал, что они существуют.

Женщина фыркнула, скрестив на груди руки, а Микио нарочито громко возмутился:

— Ты что! Конечно существуют! Это аномалия! Редкость! Врожденный талант!

Магистр Гоннери присел напротив этой странной парочки, решив, что стоять на пороге и разговаривать — вверх приличия. То, что женщина метаморф ему верилось с трудом, но и отрицать этого он не мог, тем более, что именно эта особенность и объясняла обширные знания информатора. Метаморфы, хоть и считались, чуть ли не былью, но из-за своих особенностей строения могли быть идеальными шпионами и диверсантами. Филгус встречал ранее упоминания об этих существах в архивах, да и в пору учебы его учитель рассказывал былины о странных оборотнях, которых породил сам Настерревиль.

Если среди людей встречались альбиносы, из-за отсутствия пигментации или же люди с полной невосприимчивостью к магии, то среди других рас были свои “самородки”. Ходили слухи на грани легенд, что среди оборотней иногда рождались дети, которые не могли обращаться в зверя, но зато запросто меняли свои человеческие личины. Они отличались от иллюзионистов, тем, что их магию невозможно было почувствовать — они не применяли магию, а полностью ощущались тем, под чьей личиной находились. Генетический парадокс, неподтвержденная легенда, представитель которой сейчас сидела (или сидел) перед Филгусом.

В Княжество оборотней обычному человеку или магу путь был заказан, да и сами оборотни отрицали существования у них метаморфов, но слухи плодились, обрастали невиданными подробностями, хоть и ни разу за столько веков ни один ученый, занимающийся исследованиями генетики не нашел подтверждение существований этих существ. А те, коих они к ним причисляли — оказывались искусными мастерами иллюзий.

И поверить, что представить легендарного вида скромно сидел перед ним? Филгус отказывался доверять своим глазам, хотя дар подсказывал, что эта женщина довольно необычна — она ощущалась не так, как другие существа, виданные им ранее. У него внутри, словно что-то свербело от ее пронзительного взгляда, будто она тянула свои щупальца энергии к его ауре, читала ее как открытую книгу. Фила невольно передернуло. Женщина это заметила и усмехнулась, отведя взгляд. Ощущения, словно ему лезли в душу, вмиг пропали.

— Допустим на миг, что я поверил, — магистр Гоннери решил прояснить некоторые моменты. Уж очень ему не нравилась вся эта история и поведение барышни — она на него смотрела сверху вниз, как какая-то снобливая аристократка. — Тогда почему вы мне сообщаете столь важные сведения о себе, за которые вас могут с легкостью убить. Конечно, во благо науки и королевства… А я все же четвертый член Совета магов и мой долг велит мне…

— Ты никому не расскажешь, — впервые за весь вечер подала голос метаморф. Он был по-детски звонкий и чистый. — Тебе невыгодно это делать, о великий и ужасный четвертый член дурацкого Совета.

— И почему же?

Вместо ответа метаморф фыркнула и снисходительно на него поглядела, словно и вправду не веря, будто он сам не знает ответа на этот вопрос.

— Правда она милашка, — умиленно проговорил иллюзионист, с щенячьей любовью и преданностью смотря на женщину.

Та ударила Микио по голове и недовольно проворчала:

— И ты молчи, о ужасный седьмой член дурацкого Совета.

— А почему не великий? — с детской обидой в голосе спросил Микио.

— Потому что не дорос.

Магистр Гоннери даже удивился их странной перепалке. За несколько лет общения с Микио он привык к странностям иллюзиониста, так почему же и его друзьям не быть такими же? Смириться или же не обращать внимания на поведение “Игоря” он с легкостью мог, ведь она знала то, что ему нужно. Да и годы в Совете не прошли бесследно — более уравновешенного человека, чем Филгус не было во всем дворце советов.

— И все же, — мило улыбнулся магистр, совсем не тронутый иронией женщины, — зачем вы мне это рассказываете?

— Зачем? — она переглянулась с иллюзионистом, словно не знала ответа. — Ах да, я же хотела назвать цену за свою информацию о том милом старичке. А без некоторых оговорок и объяснений она бы выглядела довольно… хм… лучше назвать ее нелепой, да?

— И что за цена?

— Хочу жить в Княжестве оборотней, — на одном духу выпалила она, словно боясь, что сможет передумать. — И не просто жить, а иметь дозволение с печатью Княжеского рода и благодарностью от них же.

Фил непонимающе на нее посмотрел. Зачем ей это нужно? Ее цена и вправду выглядела довольно нелепо и, лучше сказать, странно. Да и, чего греха таить, выполнить ее будет довольно сложно, почти невозможно, ведь оборотни не впускали посторонних в свою страну, только за какие-либо заслуги перед их расой. Ник удостоился чести проживать в их Княжестве, а Филгус нет.

Метаморф увидев, что ее посетитель замялся с ответом, вздохнув, стала тихо говорить:

— Скажите, магистр, а что вы знаете о метаморфах?

Фил, отвлекшись от мыслей, пожал плечами:

— Только то, что известно современной магической науке.

— Значит, ничего, — усмехнулась она. — А жаль, если бы знали, то сразу бы все поняли.

— Что именно, — нахмурился магистр и посмотрел на Микио, который невозмутимо сидел возле женщины и явно не намеревался помогать своему другу.

“Игорь” нервно потеребила косу и стала смотреть на большие дубовые часы, которые мерно отбили пять часов вечера. Казалось, что она о чем-то глубоко задумалась. Фил не мог прочитать, что у нее было на Сердце. Для него это было странно — не чувствовать своего собеседника, хотя Микио ощущался хорошо и на его душе было отчего-то грустно. Еще страннее.

— В “умных книжках” написано, что метаморфы рождаются только у оборотней, но там не сказано, что это настоящее проклятье для нашего вида, — все также смотря на часы, произнесла она. — Дети становятся изгоями и не просто ими — нас с позором изгоняют из страны как юродивых шавок, даже родители смотрят на нас презрительно и желают скорой смерти…. Таковы древние традиции, ведь мы для них не члены стаи, а его больное звено. За пределами Княжества ребенку трудно выжить, особенно, когда не понимаешь других, боишься своего дара, даже ненавидишь его, за то, что он обрек тебя на такие страдания. Мало кто выживает. Мне не повезло — я попалась к торговцам детьми и меня продали в бордель, ведь красивые девочки всегда в цене, особенно в таких заведениях. Шлюхи, конечно, узнали про мой “талант” менять обличья, но списали все на магию — решили, что я гениальный иллюзионист. А так как посетители всегда с выдумкой, да и мамочка никогда не упускает выгоду, то они решили использовать мою особенность. Меня пытались учить магии, хотя единственной пользой из всех этих уроков было то, что я сумела обуздать свой “дар”. Конечно, учили негласно, по книгам, ведь мой дорогая мамочка боялась, что я сбегу к магам или же учитель меня отправит в Совет. Я бы ей посмеялась в лицо, да только она любила бить своей железной тростью по лодыжкам. А выше не била, нет, не портила товарный вид. Как же я ее ненавидела и мечтала засунуть ее палку ей… хм… Но я отвлеклась от своего милого повествования. Скажем, бордель не был пределом моих мечтаний — я ценю себя намного выше. Скопила золотых, выкупила себя и толковых девушек, что могли не только томно вздыхать и делать вид, как им хорошо, но и слушать, что говорят мужики в постели, правильно выспрашивать и запоминать. Занялась делом. После — купила бордель, — он обвела помещение рукой, — не тот, конечно, а другой. Тот я, по правде, сожгла вместе с моей милой мамочкой. Вот и все. Ну как, маг, нравится тебе моя биография? Хочешь, платочек одолжу, а то слишком у тебя взгляд…хм… красноречивый.

— Но если тебя так ненавидят в Княжестве, зачем ты хочешь…

— Ты проповедник? — перебила его метаморф. — Я и так тебе рассказала слишком много. Вам, мужчинам, всегда все мало, — она фыркнула, скрестив на груди руки. — Скажем, Княжество моя родина, а отношение… Милый, ко мне с детства относились как к грязной половой тряпке, ты, думаешь, травля оборотней меня испугает? Я смогу доказать, что даже такие “юродивые” как я, могут быть полезны, и плевать на традиции — их можно легко изменить.

Острое желание жить на родине среди своих соплеменников, даже если они тебя будут презирать и сторониться? Филгус не мог понять этого метаморфа. Зачем ей срываться с насиженного места и идти в закрытую общину? У нее здесь есть репутация, стабильный источник дохода, друзья — Фил покосился на Микио. Зачем все бросать? Странная она женщина, но магистр решил, что все равно поговорит с Ярославом и попробует убедить его написать разрешение и благодарственную. Ник и его друг, да и этот оборотень, в отличие от большинства своих соплеменников, относится к другим народам более приветливо.

— Хорошо, я согласен.

Хотя по-другому быть не могло — Фил и вправду нуждался в сведеньях информатора и она это прекрасно знала, с удовольствием пользуясь подвернувшейся возможностью требовать все что угодно.

— Вот и отлично, — сразу улыбнулась метаморф, внезапно став более дружелюбнее и открытей. — И можете звать меня Владленой. Это имя мне дали при рождении.

— А Игорь?

— Мужчины такие шовинисты, — пренебрежительно фыркнула она. — У меня просто бы не было клиентов, если бы я назвалась своим собственным именем. Но если тебе так хочется, могу поговорить и под личной Игоря — личико у него посимпатичнее моего и клиентам нравится.

Филгус промолчал. Комментировать уже по счету десятый нелестный отзыв в сторону мужчин, у него просто не было желания.

— Я знаю многое о нашем клиенте, что ты хочешь именно узнать?

Внезапно встрепенулся на своем месте Микио, заискивающе посмотрев на подругу.

— Расскажи ему об реликвии! — умоляюще произнес он, потеребив ее за плечо. — Расскажи! Расскажи!

Владлена обреченно закатила глаза и, схватив бедного мага за ухо, стала его крутить, недовольно при этом шипя: “Что я говорила! Маленьким детям нельзя вмешиваться в разговоры взрослых!”.

— Реликвия? — удивился Фил, не обращая внимания на них возню. — Магистр Стефан искал какой-то артефакт?

Метаморф замерла и, нахмурившись, глянула на иллюзиониста:

— Он и вправду не знает?

Тот коротко кивнул, а она широко улыбнулась.

— Ваш друг вам ничего не говорил о своем небольшом приключении в городе Силенвиле? Да? Странно. А о пропаже ценнейшей реликвии религиозного мира и небольшом смерче, что разразился во время дерзкого побега с казни апостола Шиона? Тоже нет? А ведь о них до сих пор гудит весь город и о красивом длинноволосом жреце, что исчез вместе со своей сестрой после того несчастья. А ведь именно из-за этой реликвии пытались убить вашего брата… И да, я знаю, что он до сих пор жив…

Магистр Гоннери впервые за несколько десятилетий стал чувствовать себя неуверенно и глупо. У него появилось такое чувство, что он многое не знал о Нике. Что же натворил его несносный братец?

***

Ник, несмотря на позднее время до сих пор не спал и неосмысленным взглядом смотрел наверх. Фил подошел к койке, сверху вниз глянув на брата. Как многое он о нем не знал, так многое… А ведь он, ошибочно считал себя самым близким ему человеком, думал, что Ники делился с ним всем, а оказывается… Да посторонние люди и то знали намного больше него самого! Осознавать это было обидно. Хотелось высказать брату все, что накопилось у него в душе: укорить за безрассудство, накричать за то, что он узнал последним о той авантюре, с горечью спросить, почему Ник не рассказал ему о своей поездке и краже священной реликвии. Он ведь всегда считал Никериала частью своей семьи, думал, что у них прекрасные отношения, что брат ничего не скрывал от него, да и, чего таить, Фил всегда гордился тем, что целитель спрашивал у него совета, как у старшего брата. Но на самом деле все оказалось иначе…

Он бы вылил на Ника все скопившиеся эмоции, всю боль, что пережил за все время дежурства у его постели, о том, как он боялся за его жизнь, молился Пресветлой об исцелении, пытался удержать все чувства в узде, чтобы лично не назначить вендетту магистру Стефану. Но Филгус просто стоял и молчал, с укоризной смотря на Ника.

Несмотря на временную слепоту, Никериал знал, что рядом с ним стоял Фил — слышал шаги, дыхание, чувствовал неуловимый запах от шерстяной шинели брата и его острый взгляд. Милсестры и целители ощущались иначе, а кроме Фила и Азеля у него не было посетителей — как говорили магу: “ради его же безопасности”.

— Почему? — через долгие минуты молчания все же вымолвил магистр Гоннери. На его душе было тяжело и вопрос прозвучал как-то умоляюще, надрывно, словно в него вылились все скопившиеся эмоции.

— Что “почему”.

— Почему ты не рассказал о реликвии! — все же выкрикнул Филгус в эмоциях взмахнув рукой. Поняв, что на шум может сбежаться полгоспиталя, уже тише добавил. — Я ведь мог помочь!

— Да. Не рассказал. Но показывал…

Магистр нахмурился, припоминая.

— Так тот артефакт …

— Да.

— Ох, Ники, — Филгус присел на его койку, с укоризной взирая на брата. — И почему ты постоянно притягиваешь к себе неприятности?

Ник криво улыбнулся. Он сам бы хотел знать, чем у Великой удостоился такой чести.

— Где реликвия. У Стефана?

Брат самодовольно усмехнулся:

— Нет, у Ирен.

Филгус обреченно вздохнул, приложив руку к своему лбу — и почему он не удивлен? Ник как всегда принял самое сумасбродное решение из всех возможных — отдал ценнейший артефакт, за которым охотится один из самых влиятельных людей королевства наивной девушке, которая, наверняка, даже не знает какая могущественная вещь находится в ее руках. И самое главное, принцесса находится под носом у Стефана, а тот может в любой момент найти реликвию… А что будет тогда? Про это мужчина даже не хотел думать. И почему ему просто нельзя на все плюнуть и, забрав Ника с семьей, уехать из этого сумасшедшей страны прочь?

Магистр Гоннери давно не видел Ирен — еще с того времени, как он отдыхал вместе с друзьями в замке Ника, и она разительно отличалась от той веселой золотоволосой девчонки, увиденной им прежде. Ее Высочество осунулась, похудела, взгляд синих глаз потух — в них можно было рассмотреть лишь горечь и обреченность. Хотя, когда он подошел к ней вместе с принцем Арианом, она смотрела на магистра, как провинившийся ребенок, прятала взгляд… у него просто не повернулся язык попросить у нее реликвию. Фил боялся, что потеряв то единственное, что связывало ее с Ником, она потеряет волю к жизни. Должно было пройти время, чтобы она смогла забыть его, начать жить с нового листа, только вот все больше казалось, что она угасала без него, поверила, что его больше нет. Ариан первый предложил посвятить Ирен в их планы. Решил дать сестре надежду на отмщение? Предотвратить ее попытки добраться до Стефана своими силами? Месть всегда разрушала личность, она сжигала дотла, не давала спастись никому, но… может, именно она даст принцессе тот призрачный шанс на нормальную жизнь?

После встречи с принцессой Филгус стал чувствовать себя предателем. Он не сказал, что Ник жив, не дал надежду наивной девушке — маг просто боялся, что она, словно рок, утянет его брата в мир мертвых. Зато отдал кота, который изрядно нервировал весь персонал госпиталя Парнаско и его главу — тот даже пообещал, если животное не исчезнет с его территории, пустить его на эксперименты. Никериал тоже рад был отдать Ларсика принцессе — терпеть соседство с котярой, который при любой возможности ложился на него, лизал своим шершавым языком его лицо, пускал от удовольствия когти и постоянно мурчал под ухо — ему изрядно надоел. Все же он был не маленькой домашней кошечкой, а большим матерым котярой, весом чуть ли не больше пуда.

Но Ник, к сожалению Фила, совсем не стремился забыть принцессу. Он, маясь от безделья, думал о ней, спрашивал, как у нее дела, настойчиво пытался понять — все ли с ней хорошо. Магистр Гоннери не любил этих расспросов, отделывался общими фразами, говорил, что она скоро выходит замуж и искренне радуется подарку Ника — его коту. Он боялся, что брат привязался к ней, страшился, что он вновь может навлечь на себя гнев рода Келионендора. Ведь из-за них он уже два раза находился на краю пропасти, неужели он хочет оказаться там и в третий?

В конце мая к Нику вернулось зрение. Все маленькое сообщество заговорщиков по устранению магистра Стефана искренне радовались этому событию. Микио даже шутливо, (а может Серьезно, кто разберет этого иллюзиониста), посетовал на то, что успел заказать для Ники жутко дорогой монокль в золотой оправе, мол, с ним он смотрелся бы солидно. А его “милая дознавательница”, как он окрестил Алию, уже купила у мага-артефактора магические очки, которые независимо от зрения, настраивали его на стопроцентное. За что получил от Алии по голове и обещание переселить его с дивана на пол. Микио на эти угрозы лишь таинственно улыбнулся, а после по секрету прошептал другу на ухо, что уже давно спит не на неудобном диване, а в теплой и мягкой постельке самой дознавательницы. Филгусу пришлось на правах друга посочувствовать магу — он до сих пор помнил, как Ник в свое время намучился с “кошмаром отдела дознавателей” и из-за нее обрел стойкое нежелание в дальнейшем заводить семью, мол, раз наступив на эти грабли, он больше так глупо не ошибется.

Но сам больной не слишком радовался долгожданному обретению зрения. С каждым прожитым днем Ник становился все угрюмее, мрачнее, Фил пытался расшевелить своего друга, но это становилось все труднее. Маг даже посоветовался с Азелем, подумал, что из-за того, что Ник фактически умер, а его душа оказалась в потустороннем мире, он получил необратимые изменения. Глава Парнаско уверил мужчину, что с его учеником в физическом плане все будет в порядке через несколько недель, а в душевном… в госпитале лечили лишь физические раны, к душевным следовало обращаться к жрецам или же самому попытаться разговорить больного. Сам же Азель даже не пытался провести со своим горе-учеником воспитательную беседу, ибо знал, как тот относится к подобным разговорам, да и, чего таить, боялся, что Ник попытается сбежать. Уже были прецеденты. И не единожды.

Но всерьез заняться душевным здоровьем Никериала магистр Гоннери так и не успел — его опередил Микио. Ушлого и деятельного иллюзиониста не допускали к больному целителю, ибо страшились его сумасбродных идей — Микио с детской непосредственностью каждый раз придумывал новый действенный способ лечения Ника, который резко расходился с предписаниями официальной медицины и очень не нравился Филу. Магистра Микио печалило такое положение дел и, как следствие, нервировало милсестер, что дежурили у палаты. Филгус понимал, что это не могло продлиться вечно, да и отказывать в посещении того, кто так рьяно старался во благо Ника? Мужчина считал это, по меньшей мере, неблагодарностью. И, помаявшись с деятельностью Микио несколько месяцев, а также запихав поглубже сострадание к брату, специально ослабил бдительность, предоставил невольную лазейку… которой, естественно, тут же воспользовался неугомонный мастер иллюзий.

Он, как выяснилось позже, заманил сладкими речами в кладовую наивную милсестру, оглушил ее, принял облик несчастной девушки, умудрился внести ее в список разрешенных к допуску в палату Ника и… что было дальше Филгус услышал по истошным крикам больного.

Апатичный настрой Никериала испарился враз. Бедный мужчина, который несколько месяцев недвижно лежал в постели, поразил всех целителей и милсестер, умудрившись забраться на шкаф и кидаться в иллюзиониста кактусами — о том, как эти растения появились в палате была отдельная история, на которую сейчас было неуместно отвлекаться.

— Уберите его от меня! Уберите! — истошно орал Ника, кидая в бедного мастера иллюзий последний колючий предмет. Больной выглядел вполне здоровым — на щеках алел румянец, а цепкие руки, которые за месяцы лечения стали словно две сухие ветки, с легкостью, даже не дрожа, подняли тяжелый горшок с кактусом. Причем кактус полетел прицельно — с координацией у мага тоже было все в порядке.

— Но я же любя! — чуть не плача от несправедливой обиды воскликнул иллюзионист, получив на свое признание отчаянный рык Ника и пылающий от негодования взгляд, когда руки мага не нащупали больше колючих снарядов. Филгус на миг подумал, что вмешиваться в разворачивающуюся драму было б преступлением и отрицательно качнул головой целителями и милсестрам, которые хотели ворваться на крики больного в палату. Работники госпиталя с интересом заглянули внутрь и бочком вышли за дверь, впечатленные разворачивающейся сценой. На пороге остался лишь посмеивающийся Филгус, да Азель, у которого, похоже, был нюх на неприятности.

— Глаза б мои тебе не видели! — продолжал разоряться Ник, и, сорвав голос, с шипением продолжил. — Исчезни. Развейся. Пропади, содомит треклятый!

— Но почему!

Бывший повелитель мира и главная головная боль Председателя искренне не мог понять, что опять сделал не так и его обожаемый целитель так резко и в категоричной форме отказался с ним общаться. Магистр Гоннери мог предположить, что Ник мирно спал и, узрев после пробуждения над собой — то, что “над”, а не “перед”, магистр не сомневался, — столь любимого им иллюзиониста, был очень рад новой встрече. Так рад, что взлетел, словно гордая птица на шкаф, показав чудеса акробатики при полной недееспособности к магии.

— Спускайся! А вдруг тебя увидят!

Мики резко обернулся и… никого не заметил. Азель и Фил синхронно применили чары невидимости. Переглянулись, лукаво улыбнулись, а глава Парнаско даже приложил палец у губам и, достав небольшой планшет, стал туда что-то записывать — магистр Гарриус после всех событий назвал это лечение шоковой терапией и стал применять в своей практике.

— Никогда! — многозначительно прошипел больной, треся кулаком и отбрыкиваясь от мужчины ногами. Лучше бы он не пытался это делать — Микио резко схватил мага за голую лодыжку и потянул вниз. Целитель вцепился в шкаф, словно от этого зависла его жизнь и ни за что на свете не желал его отпускать. Как и Микио. Он тянул Ника вниз, вцепившись то в лодыжку, то в штанину. Сперва вниз поехали штаны, потом сам больной, у истощенного организма которого закончились силы для борьбы, а после шкаф, покачнувшись стал заваливаться на горе-любовников.

Филгус решил, что быть погребенным под тяжелым дубовым шкафом — не лучшая смерть для известного целителя и мастера иллюзий и решил героически их спасти. Телекинез легко давался магистру и шкаф, так и не успев упасть, замер, нависнув тяжелой громадой над упавшими мужчинами. Створки шкафа со скрипом раскрылись и почетная мебель госпиталя, не получив долгожданную жертву, от обиды выплюнула в наглецов стопки чистых простынь, пару вешалок и целительскую робу.

Магистр Гоннери посмотрел на развернувшуюся сцену и невольно усмехнулся. Это выглядело довольно комично: глубоко дышавшие (особенно, обессиленный борьбой Ник), укрытые накрахмаленными простынями мужчины, с неким шоком взирающие на нависшим над ними двухметровым шкафом, который угрожающе скрипел и двигал дверцами. Но не долго. Шкаф отклонился назад и встал нормально на ножки — маг решил не затягивать со спасением.

— Я, наверное, не вовремя… — кашлянул в кулак Фил, привлекая их внимание и пытаясь скрыть за ним смешок.

Маневр удался — его заметили. И если во взгляде Ника отразилась неподдельная надежда и какая-то излишняя радость, то Микио явно струхнул и опечалился. Доступ к долгожданному больному у мага был слишком коротким и был встречен без должного энтузиазма, а после пришедшего на помощь Филгуса — казался тем более, невозможным.

— Фил! Спаси! — с отчаяньем, хрипящее воскликнул Никериал, пытаясь ползти в сторону своего названного брата. Ноги мага, видно, после тех акробатических этюдов, больше не держали, он путался в робе, которая накрыла его с головой, а в его глазах так и читались неподдельная жажда жизни и невольная мольба.

Но не успел магистр ответить, как за его спиной материализовался Азель и, грозно нахмурившись, произнес:

— Так, так, так. Магистр Микио, как вам не стыдно, это госпиталь, а не филиал борделя! А Ники, мальчик мой! — тон голоса главы Парнаско был осуждающий, но лукавый взгляд выдавал мужчину с головой. — Я тебя столько лет пытался женить и все никак не понимал причин твоих отказов, но сегодня все встало на свои места, — он печально покачал головой и, посмотрев на удивленного Филгуса, дополнил. — И где я допустил ошибку в воспитании?

На бледном лице Никериала запылал румянец, он внезапно понял, как могла выглядеть со стороны эта неоднозначная картина.

— Но я… — заикнулся мужчина, однако Азель, предупреждающе поднял руку, прерывая попытки оправдаться и, печально качнув головой, вышел из палаты. Если бы Филгус не знал, что магистр Гарриус видел все с самого начала и просто решил пошутить над горе-учеником, то обязательно поверил в этот спектакль.

На Ника было невозможно посмотреть без содрогания… от смеха. Маг чуть не плакал от досады: невозможности прояснить ситуацию своему приемному отцу и доказать ему, что он “не такой”.

— Это ты виноват! — трагично воскликнул он, гневно взглянув на притихшего Микио и тихо проскулил, спрятав пылающее от стыда лицо в своих ладонях. — О Великая…

Ник всегда говорил, что ему плевать на чужое мнение, но несмотря на все заверения, ему было важно мнение о нем, особенно, от своего отца.

— Почему это я! — также возмутился иллюзионист и, отряхнувшись, встал, гордо приосанившись. — Если бы кое-кто не полез на шкаф, как только меня увидел, этого бы не произошло!

Никериал что-то невнятно пробормотал, уткнувшись носом в пол, но явно нелицеприятное и на эрейском. Уже как недели две молодому целителю перестали прописывать успокоительное, а также уменьшили дозы обезболивающего зелья, что только усугубило его и так плохое расположение духа. Ник был вымотан душевно всеми переживаниями за потерянный дом, своих домочадцев — он беспокоился за Ирен и Джека, здоровья и неспособностью контролировать магию. Мужчина смирился со смертью еще тогда в замке и пытаться вновь жить у него пока не получалось. Он не мог понять для чего живет, нужно ли ему жить? А тут этот Микио! Совершенно беспардонно ворвался в его апатично-филосовские мысли и все взбаламутил лишь одним присутствием!

Ник вдруг понял как он слаб — никогда он еще не чувствовал себя столь незащищенным и зависимым от других, даже когда лежал в койке после первого пробуждения из комы, хотя, если честно, ему тогда было плевать это. Но вот Микио имеет уникальную способность заставлять задумываться людей о своей безопасности.

А тут еще и Азель застал его в весьма пикантном положении и неправильно все понял. Нику впервые за несколько десятков лет стало стыдно до пылающих ушей и по-детски обидно за то, что ему не дали оправдаться. Хотелось придушить одного иллюзиониста, но не было сил даже подняться на ноги, оставалось лишь скрежетать зубами от безысходности, да и думать о своем позоре, чувствуя как рушится на глазах его репутация в госпитале, выстраданная за долгие годы ухлестывания за милсестрами.

Не дождавшись внятной реплики, мастер иллюзий робко взглянул на Филгуса — тот кивнул в сторону выхода, и быстро прошмыгнул за дверь, на ходу вновь приняв облик той бедной милсестры. Когда было нужно, мозги у Микио работали как надо, а чувство самосохранения подсказывало лучший выход из сложившейся ситуации.

Фил и Ник остались одни.

— Надеюсь, — проворчал Ники и посмотрел на своего брата, — хотя бы ты не думаешь обо мне в таком…

— Нет, — даже не дослушав, произнес маг. Его, конечно, подмывало сказать иное и, потешаясь, посетовать над распущенностью нравов, но его брату на сегодня сполна хватило новых ощущений. Да и Ник все же был больным — Великая заповедовала, что над больными издеваться грешно. Хотя, если честно, это никогда не останавливало брата Ника — он считал, что подначить ближнего — это святое.

Магистр Гоннери помог подняться Нику и уложил его обратно в постель. Целитель недовольно повозился, устраиваясь поудобнее и выжидающе посмотрел на брата.

— Будешь шутить на тему моих отношений с Микио? — недовольно проворчал маг, уже готовый к насмешкам.

— Нет, — пожал плечами Фил и присел на край койки. Та тихо скрипнула под весом мага. — Твои отношения с Мики меня не касаются, но ты, все же, на него слишком бурно реагируешь.

Филгус добавил бы, что “странно”, но пожалел брата.

— Если бы ты видел воочию, что видел я, — помрачнел Ник, окунувшись не в самые приятные воспоминания о ночи на кладбище вместе с адептами, сумасшедшим иллюзионистом и холодном алтаре, — то не задавал этих глупых вопросов. Этот содомит… он… — магу было трудно говорить о том ужасе, а его бедные уши запылали с новой силой. — Он привязал меня к алтарю лентой и…

Фил поддался вперед, ибо с каждым мгновением Ник говорил все тише.

— И… — в нетерпении протянул маг. Он, конечно, читал рапорт Алии о том задержании Микио и адептов, но все же было интересно услышать историю из первых уст.

У Никериала перехватило горло. Он внезапно с ужасом осознал, что тогда сумасшедший иллюзионист не только потрепал его по щеке, когда тот лежал на импровизированном алтаре, но еще и обжимался с ним, когда маг обессилено сидел возле кучки адептов.

Нику захотелось завыть от стыда и ужаса. Потом напиться и побиться головой об тумбочку. Но он ясно понял, что никогда не расскажет брату о таких приключениях.

— И все, — буркнул он, отведя взгляд, но потом, вспомнив приятное, самодовольно расплылся в улыбке. — Зато я целовался с Алией.

Маг резко замолчал. Ему внезапно показалось, что он только что похвастался брату. Причем как какой-то подросток о своем первом поцелуе с понравившейся девчонкой. Стало стыдно вдвойне.

И о чем он думал, когда начинал этот разговор?

— Хм… — задумчиво протянул его брат. — Я рад за тебя.

Фил решил не говорить, что Алия теперь спит в одной постели с Микио и иллюзионист явно ей не читал на ночь сказки. Травмировать психику лучшего друга ему не хотелось.

В палате повисло неловкое молчание.

Ник мысленно бился головой об стену и причитал, что за несколько месяцев безделья его разум деградировал до состояния инфузории туфельки, а Филгус думал о курице. О нежной хрустящей курочке с золотистой корочкой и жареной картошке, которую обещала ему сегодня приготовить жена. Мысли мага плавно перешли на еду, а урчание желудка напомнило то, что он сегодня даже не удосужился позавтракать.

В кармане член Совета нащупал лишь конфету, которую сунула ему сегодня младшая дочка, пытаясь накормить непутевого отца, который постоянно пропускал из-за работы и госпиталя завтраки.

— Хочешь конфету? — внезапно для самого себя предложил Фил.

Брови Ника влетели вверх и он шокировано кивнул головой, не веря в реальность происходящего.

Конфета была небольшая, завернутая в промасленную бумагу, но с одним большим достоинством — она была шоколадной. Ник непослушными пальцами нетерпеливо развернул ее, с блаженством вздохнул сладковато-терпкий аромат какао и лестных орехов, сглотнув слюнки. Взял в руки запретную сладость и, примерившись, разделил ее на две части, отдав вторую Филу.

Филгус удивленно посмотрел на Ника. Ему внезапно вспомнилось, как он также в детстве подкармливал своего брата конфетами, а тот обязательно делился с ним, приговаривая, мол, если что — теперь они сообщники.

— Если что, я скажу, что ты меня заставил, — усмехнулся тот и, воровато оглянувшись, отправил конфету в рот.

Блаженная улыбка молодого целителя стала лучшей наградой для Филгуса Гоннери.

А нарушение режима питания самого охраняемого и ценного пациента госпиталя Парнаско произошло гладко и без неожиданных эксцессов.

***

Постепенно Ник стал оживать. Может, переломным моментом стала конфета или же приход Микио, но настрой целителя радовал Фила. Тот больше не замыкался в себе, с готовностью слушая и охотно разговаривая с братом, милсестрами, целителями и явно намеревался как можно скорее сбежать из госпиталя и опеки Азеля. Самому читать Нику было еще нельзя, чтобы лишний раз не напрягать глаза и маг изнывал от вынужденного безделья, прося любого пришедшего к нему почитать книги, рассказать о новостях или же интересные истории. “Интересные истории и новости” у Фила закончились давным-давно, а чтение вслух его клонило в сон. Ники даже сказал, что он забавно храпит, клюя носом в трактат “О недугах брюшной полости”.

Так незаметно за окном в свои права потихоньку вступало лето. Конец весны ознаменовался несколькими проливными дождями с грозами и первым выходом Ника в свет, то есть, целители наконец-то разрешили мужчине встать с постели и он, осторожно вновь учился ходить и радовался как ребенок, когда его выпустили погулять под присмотром во внутренний двор госпиталя.

За весну Ник оброс и теперь собирал волосы в хвост, поправился, милостиво прейдя из категории “тощего скелета” к “скелету” и более-менее вернул былое здоровье. Конечно, до выписки было еще далеко, но Азель ослабил путы контроля за состоянием своего непутевого ученика и передал его весьма молоденькой целительнице, которая только недавно начала свою целительскую практику.

Первым делом новая целительница, пылая энтузиазмом, решила обставить унылую, как она сама заявила, обстановку палаты Ника и принесла шикарный куст жасмина чуть ли не с ней ростом. Зачем это было нужно никто не понял, но в последних днях весны он зацвел, наполнив палату едва заметный сладковатым амбровым ароматом белоснежных цветов.

Тогда Ник впервые обратил внимание на низкое деревце, подошел к нему, прикоснувшись до маленьких — меньше фаланги мизинца, белых соцветий и грустно улыбнулся. Сладкий, цветочный с медовым оттенком аромат ему невольно напоминал Ирен, отчего на его Сердце стало спокойнее. Юная принцесса была такой нежной, хрупкой, но в то же время сильной духом и непоколебимой. В ней не было фальши, привычной королевскому двору, она делала то, во что верила и была готова бороться за свои убеждения до конца. Ирен подкупала своей искренностью, наивностью и бесстрашием. Ее хотелось защищать, рассказывать и показывать о мире, чтобы видеть в ее глазах восхищение, спорить с ней, посмеиваясь над ее негодованием, разговаривать с ней… С ней было весьма интересно вести беседы, каждый раз наслаждаясь ее реакцией на каверзные вопросы. Ирен была для Ника словно ребенком, с которым можно было беззаботно провести время, отвлекаясь от каждодневных проблем, не боле. Но в какой миг все изменилось? Когда этот бутон жасмина распустился, приманив его своим едва заметным ароматом в ловушку?

В ней не было ничего особенного, по-крайней мере, для мага — обычная девчонка, иногда капризная, упрямая, забитая доверху правилами этикета и наставлениями родных. И все же… Ник сам удивлялся себе, но он не мог ее забыть. Просто не мог, хотя и хотел…

Если сперва мир глазами того, кто должен был умереть, был темен и наполнен воспоминаниями о прошлом, когда еще не было тот проклятой эпидемии, а жизнь казалось непринужденной и легкой, то сейчас он серьезно задумался о будущем. Что делать тому, кто вновь потерял все? Сдаться или начать все с начала?

Ответ для Никериала Ленге был очевиден. Ирен Келионендорская была упрямой, своенравной девчонкой, которая никогда не сдавалась. И неужели маг ей в чем-то уступит?

Глава 3. Возвращение к истокам

“Прощение — удел сильных, чтобы там не говорили слабые глупцы, невластные даже над своей гордыней.

Магистр Азель Гарриус, глава госпиталя Парнаско

Ник

Бездумно лежать и смотреть на потолок, провожая взглядом солнечных зайчиков, стало уже привычкой. Мне казалось, что за эти несколько месяцев я достиг совершенства в нелегкой науке безделья и успешно сдал по нему экзамен. Но все равно. Я изнывал от скуки и частые посетители, что бывали в моей унылой обители, не скрашивали досуг. О, Великая. Я бы жизнь отдал, за чистый лист пергамента и чернильницу с пером. Хотя нет, можно только пергамент и перо — как-то раз мне довелось писать кровью, когда закончились чернила…

Но я отвлекся. Мне было скучно. За столько лет своей научно-исследовательской практики я отвык от безделья и сейчас, похоже, шутница-судьба решила отыграться за все годы измывания над собственным организмом. Мне нельзя было писать, читать, пререкаться с персоналом госпиталя, выходить из палаты, выглядывать в окно. Можно было по пальцам пересчитать, что мне сейчас можно, чем вспомнить все запреты Азеля. Злобный узурпатор.

И ведь не сбежишь из этой обители скуки, как в прошлые разы, когда мне довелось здесь куковать — у входа и на улице охрана, магия под запретом, у меня даже еду проверяли на наличие ядов! Нет, представляете, эту жуткую жидкую бурду под названием “овсянка с добавками” дегустаторша постоянно пробует и не травится! У нее луженый желудок, в отличие от моего. Как же я скучал по нормальной пище и, особенно, по мясу. По сочному жирному хорошо прожаренному бифштексу и золотистой картошке. Ох, я бы все отдал за нее и бутылку чего-нибудь алкогольного. Но нет. Мне нельзя. У меня режим.

Первые дни в госпитале я старался не вспоминать. Все было как в тумане, как в кошмарном сне, когда ты не можешь проснуться, а обреченно смотришь повторяющиеся картины из своей жизни, не можешь остановить этот калейдоскоп воспоминаний, который постепенно затягивал в себя, вцепился своими когтями прямо в душу и не хотел отпускать. Я видел все, даже то, что успел позабыть: свое детство, отрочество, учебу у Азеля в госпитале, работу, эпидемию, смерть близких товарищей и предательство Элизы, обреченность и желание смерти. Я видел вновь встречу с Ирен, наши приключения и постепенное привыкание к друг другу, помнил нападение на замок и счастливое ничто, в которое я провалился после невыносимой боли, раздирающий нутро на клочки. И там, когда я смирился с неизбежным, моя мятежная душа обрела покой. Прежние яркие эмоции словно присыпали пеплом — они поблекли и казались чем-то далеким и ненужным. В голове вновь стали мелькать видения, но они были другие, не такие как раньше. Я видел умерших друзей, Амалию, которая из зрелой женщины, которую я запомнил, превратилась в молоденькую девушку со смешными рыжими косичками. Они стояли и, улыбаясь, смотрели на меня, а мою душу затопило позабытое чувство счастья.

Я даже не понял, как смог выбраться — раз и картины померкли, друзья растворились во мгле, а посторонние звуки водопадом обрушились на мои уши, словно я вынырнул из омута на свежий воздух. Я жадно глотал его, не в силах насытиться, извивался дугой, пытаясь до чего-то дотянуться, но что-то придавливало за плечи, не давая вырваться. Помню, что мне было больно дышать, словно, я забыл, как это делать и сейчас заново учился, а от каждого движения резко вспыхивало сосредоточие энергии в груди, оно кололось, чесалось, словно в ней ерзало нечто колючие и крутило, как жернова мельницы, переламывая мои кости и плоть. Разум затопила боль, и я вновь очутился в спасительном ничто. И, если честно, хоть там мои мысли текли вяло и бессвязно, я помню, что больше не хотел просыпаться. Хотел вернуться к Амалии, прижаться к ее телу, поцеловать в золотистую макушку и услышать заливной смех подруги, который мне всегда казался похожий на перезвон колокольчиков — такой же чистый и звонкий.

Когда я вынырнул и тьмы в следующий раз, мой разум ворочался с неохотой, тело словно одеревенело и не хотело слушаться, вокруг сгустилась тьма, и ничего не было видно, а глотку жгло огнем. Я даже прохрипеть ничего не мог — голос, словно отнялся, а во рту бушевала пустыня — мне так сильно хотелось пить, что остальное казалось как-то незначительным. Даже то, что тело зудело, покалывало тысячи маленьких иголочек боли, а ноги не держали — я с грохотом рухнул на пол, видно, с кровати и, преодолевая какую-то странную слабость и немощность, пытался в этой мгле найти воду.

Потом все завертелось, замелькало в круговороте. Нет, мгла перед глазами не исчезла, но уши затопили голоса, меня касались, я пытался вырваться, не понимая, что происходит, Сердце испуганно забилось, набатом застучав в ушах и перекрыв на несколько мгновений посторонние звуки. В чувство привел меня противный запах нашатыря — похоже, я потерял сознание, — и строгий голос Азеля Гарриуса, который сухо раздавал команды суетящимся милсестрам и целителям. Тогда я был искренне рад его услышать, ухватился за знакомый голос, как за спасительный круг, который мог мне объяснить, что произошло. Он и объяснил, а потом появился Филгус, и начались монотонные и Серые, точнее, чернее ночи будни.

Я лишился зрения, своей магии, не мог нормально двигаться и был полностью зависим от окружающих людей — сбылись худшие мои кошмары. Я слышал, как за дверью переговаривались милсестры, думая что я сплю — они как куры-наседки жалели меня, перемывали косточки, сами того не ведая, что открывают мне то, что не захотели говорить Фил и Азель не желая, наверное, волновать меня. Мой дом сгорел вместе с моими исследованиями и библиотекой, которую я собирал несколько десятилетий, Ирен оказалась заложницей в руках собственного отца, Стефан возвысился, став советником монарха, а меня… а меня стали считать мертвым. Выкинули как ненужный элемент, опять, как в тот раз, и я часто стал ловить себя на мысли, что они правы, моя история должна была закончиться именно тогда.

Больнее всего было потерять не дом, а библиотеку. Во мне тогда что-то умерло, и я стал считать себя никому не нужным. Я же досадный, лишний элемент? О да, давайте уничтожим все, что ему дорого, чтобы он сам наложил на себя руки. Не наложит? Задавим жалостью. Мне было тошно. Хотелось выть в голос, оплакивать свою прошлую размеренную жизнь в уютном замке, когда я был предоставлен сам себе, никому не нужный, но считавший себя нужным другим. У меня были мои исследования, свой собственный угол, в котором я был хозяином, домашнее вреднее приведение и хозяйка-домовая. Мне нравилась такая жизнь, нравилось приходить в библиотеку и наслаждаться запахом старинных книг, которые я собственноручно добывал в коллекцию и ценил выше собственной жизни.

И если потерю зрения я мог пережить, то тишина и невозможность двигаться — убивали. У меня болело Сердце, плакала надрыв душа, а голове бродили совсем невеселые думы. Я уцепился, как спасительную соломинку за свои воспоминания. Надеялся, что так не сойду с ума, что моим разумом не завладеет безысходность и тоска, что я смогу найти в себе силы встать на ноги и начать все сначала.

Раньше, я думал, что меня трудно сломить, но тогда, лежа в больничной палате, и раздираемый противоречиями, я ждал, когда моя душа перестанет бороться. Я чувствовал, что предел близок, ощущал могильный холод подбирающейся смерти, готовился к ней, глубоко внутри радуясь такому исходу. Ведь я ярко помнил то счастье, когда увидел своих друзей, я хотел вновь оказаться среди них, но что-то мешало.

Возможно, это была глупая ответственность, ведь у меня ничего не осталось кроме нее. Я беспокоился за глупую девчонку, хоть и старался не показывать это Филу, мне хотелось ее увидеть, узнать, что с ней все хорошо, сбросить этот груз, переложив его на другого. И мне было жалко брата, отца. Смогут ли они пережить мою смерть? Сможет ли Азель вновь похоронить своего ребенка? Про Стефана я совершенно не думал, а мысли о мести… Великая, я винил только себя, ведь это все произошло из-за моей глупости. Я решил, что я умнее всех, дал волю чувствам, а не разуму и потерял осторожность.

Нет, Стефана я при первой же возможности постарался бы уничтожить — хотя бы за мои бедные сгоревшие фолианты, — но бегать за ним и так праведно ненавидеть, как это делал Филгус… Я к нему ничего не чувствовал, словно, во мне умерли все чувства и мне, честно, было плевать на интриги брата. Я был занят другим — думал о своей жизни, искал путеводную звезду, что не дала бы мне потеряться, искал цель, ради которой живу.

И не находил. Раньше все было просто: вот госпиталь, ты спасаешь жизни, живешь ради людей и стараешься сделать их жизнь лучше. После эпидемии, когда я ушел из госпиталя, я нашел новую цель — двигать магическую науку вперед и ради кого? Точно, ради тех же людей. Опять наступил на эти же грабли. Но я не мог иначе. Меня так воспитали, учили, что истинные целители ценят жизнь других выше своей. И побыть эгоистом… Великая, у меня так плохо это получалось, а единственный раз, когда я оставил себе реликвию, закончился для меня чуть ли не в загробном мире. Я идиот. Причем полный.

Со мной пытались поговорить, видя мое не лучшее психологическое состояние. Но… я хоть и не видел, но прекрасно знал, почему у них ничего не вышло. Филгус, в силу своего характера и дара был слишком деликатен, он не хотел без спроса лезть ко мне душу, боясь, что меня это обидит, и я еще сильнее в себе замкнусь. Он был отчасти прав. Я не любил говорить о своих чувствах, боялся в глазах других оказаться слабым, доказывал себе и другим, что смогу преодолеть любимые перипетии жизни — меня этому научила жизнь. В детстве до меня никому не было дело, а Карактириус шпынял, когда я начинал жаловаться или же хотел ему выговориться, а брат переводил все в шутку — ему тогда было крайне неловко, это уже он потом научился слушать, но тогда…

Азель же еще в пору моей учебы понял, что я не люблю разговоры по душам и старался не лезть со своими расспросами. О нет, он поступал куда более деликатно, как истинный целитель. Зачем грубо лезть в душу, если можно постепенно уничтожать баррикады разума и “пациент” тебе все сам на духу выложит? Магистр Гарриус был гениальным манипулятором, а единственным средством от его всезнающего взгляда и сладких речей был побег. Что я и делал, не желая кому-либо раскрывать свои секреты.

Сейчас же убежать я чисто физически не мог, но — о, счастье! — Азель не лез ко мне в душу. Он сделал намного хуже — прислал ко мне этого синеволосого содомита! Тогда ко мне только вернулось зрение, и я вновь задался вопросом, что мне делать. Мыслительный процесс шел туго и плавно свернул в красочные сцены различных способов самоубийства. Я так увлекся, что и не заметил, как ко мне подкрался этот… человек и, нагнувшись, пристально уставился в мое лицо.

Я давно так не пугался. А как очутился на шкафу — до сих пор не могу понять. А как бы отреагировали, что когда открыли глаза, столкнулись нос к носу с накрашенным мужиком, который пытливо вас рассматривал… До сих пор вздрагиваю, как вспомню. И ведь не ударишь этого болезненного — сил нет, как и голоса — сорвал из-за него и целый день хрипел, пока не сварили специальную настойку.

Уже только потом я понял причину своего “срыва” — гадкий Азель перестал мне прописывать успокоительное, а в лекарствах, которые я принимал, был один побочный эффект, который ставил крест на моем душевном спокойствии, делая каждое переживание в разы сильнее. Великая, как же мне тогда было стыдно за свои “полеты”…

Солнечные зайчики пропали, а ласковое летнее солнце скрылось за тучами. Единственное мое развлечение исчезло. Скука. И когда же придет Фил? Да я даже согласен был поговорить по душам с Азелем или того хуже — Стефаном! Так сильно осточертело безделье…

Внезапно, в дверь палаты открылась, и в нее зашел человек, отвечая, словно, на мои мысленные мольбы о собеседнике. Я, конечно, не знал, как выглядит Его Высочество, только как его зовут, но я сразу понял, что передо мной брат Ирен. Они были удивительно похожи: тот же золотистый цвет волос, изгиб бровей, разрез и цвет глаз. Только было видно, что он старше ее на несколько лет, да и в отличие от девушки, от него веяло харизмой, ощущалось королевское величие, да и его взгляд… на пару мгновений мне показалось, что, я, словно сквозь время взглянул в глаза Рафиуса.

Этот властный взгляд синих глаз, в которых ощущалась непоколебимая уверенность в своей правоте. Нет, я ошибся. Он лишь лицом был похож на свою сестру, а вот духом — на дрожавшего пращура. Проклятые глаза Келионендора. Они заставляли вспоминать меня о том, что я стремился забыть.

Я поднялся и сел на кровати, скрестив ноги. Ариан стоял, не шевелясь, и внимательно следил за всеми моими движениями. Принц, кстати, был одет весьма неброско, что было несвойственно королевским особам с их любовью к помпезности и гордости к громоздким титулам, да и, видно, оставил своих телохранителей за дверью. Не боялся меня? Он либо идиот, либо безумец. Хотя, помня то письмо Председателя и его характеристику, которую он дал принцу, я склоняюсь ко второму варианту.

— Никериал Ленге, если не ошибаюсь? — уверенно, я бы даже сказал, с толикой высокомерия, произнес принц.

Решив не разочаровывать Его Высочество, я кивнул, хотя так и подмывало сказать, что он ошибся дверью. Не настроен я был на высокосветские беседы с братцем Ирен, ибо чуял, что он пришел не просто, чтобы поглядеть на меня. Может, хотел отомстить мне за “похищение” сестры? Так тогда где его меч, свидетели и торжественная речь над “поверженным врагом”? Странно.

Но задать интересующий вопрос я не успел, меня опередил Ариан:

— Да вот. Решил посмотреть на человека, в ком моя сестра не чает души.

— И как, довольны? — усмехнулся я.

— У нее ужасный вкус, — откровенно признался принц.

Я пожал плечами. Разговор что-то не складывался.

Ариан подошел к окну, по пути дотронувшись до лепестков цветущего жасмина и сел в кресло-качалку. Его еще с месяц назад принес Филгус, заявив, что у меня можно спокойно подремать. Он и вправду в нем постоянно спал и притом еще храпел, мешая спать уже мне. Я еще предлагал брату принести шаль, вязание и официально взять статус старушки, но, к сожалению, меня проигнорировали. И сейчас личное кресло Филгуса занял Ариан. Он, видно, еще ни разу не встречался с таким видом кресел, ибо сесть прямо и величественно ему удалось лишь с третьей попытки — первый две он просто-напросто качался.

Когда кресло было одолено, принц невозмутимо продолжил излагать причину своего посещения в моей скромной обители:

— Как вы себя чувствуете?

— До сего момента нормально, — неохотно протянул я, не понимая, в чем резон Его Высочества задавать такие странные вопросы постороннему человеку, которого он видел впервые в жизни.

— Это прекрасно.

В нашем чудесном разговоре вновь нагрянула продолжительная пауза. Ариан пристально рассматривал меня, словно чего-то выжидая и мне, если честно, под этим взглядом стало не по себе. Было такое чувство, что я находился на допросе у дознавателей, и они ждали того, чтобы я признался в своих злодеяниях, хотя у них уже давно были собраны все доказательства. Неприятное чувство.

— И… — не зная с чего начать, протянул я, почесывая отросшую щетину. — Чем я удостоился такой чести, что меня посетил член королевской семьи?

— Скажите, как вы относитесь к моей сестре? — крайне Серьезно произнес принц, скрестив на коленях пальцы. — Любите, уважаете, рады, что наконец-то она от вас съехала?

Честно сказать, я сперва даже опешил от такого откровенного вопроса. И почему всем так не терпится узнать мое отношение к Ирен? Вот, давеча, Филгус, интригующе подмигивая и играя бровями, интересовался на ее счет. Они что, сговорились?

Я сокрушительно вздохнул.

А я-то решил, что Ариан отличается от своей сестры. Как же я ошибся — он тот же ребенок, который привык спрашивать в лоб и ставить всех в неудобное положение. Забавный малец — старается изо всех сил храбриться, показать какой он взрослый и самостоятельный, чтобы только с его мнением считались. Сколько ему? Не больше двадцати? Какой же он еще ребенок, даром, что наследник трона.

— Она довольно милая девушка, — уклончиво проговорил я. Ответить прямо — значит, оскорбить его, приукрасить — решит, что я воспылал к ней внеземными чувствами. — Добрая и справедливая, — как она справедливо лупила Преосвященство в Силенвиле… ммм… любо вспомнить. — Готова отстаивать свою точку зрения до последнего, — особенно, если нужно найти у бедного целителя несуществующие трупы, — и животных любит, — а также всех сизых и убогих.

— А именно вы как к ней относитесь? — вкрадчиво поинтересовался принц, многозначительно поглядывая на меня. Он что, ждет, что я спою в честь его сестры оду любви? Да? Он Серьезно?

— А вы зачем интересуетесь?

Его Высочество и впрямь уверен, что если у Филгуса не получилось выпытать у меня, как я умудрился заставить Ирен согласиться на кражу реликвии у святош, а потом укрывать ее у себя, то у него получиться узнать, как именно я отношусь к принцессе? А может, ему рассказать, как я целовал его сестру, носил ее на плече, валял в сугробе? Или еще хлеще — как мы развлекались на досуге с его прабабушкой? Уверен, ему будет полезно послушать о ее бурной молодости.

— Моя сестра попала в довольно затруднительное… — Ариан замялся. — Я бы даже сказал, щекотливое, положение. По договору с Сиранией, Ирен должна была выйти замуж за принца Родрика, но наши соседи в силу сложившихся обстоятельств, — он многозначительно посмотрел на меня, — потребовали довольно значительные преференции, которые, откровенно говоря, ощутимо ударят по бюджету нашего королевства. И Его Величество не может пойти на уступки…

— Ну и причем здесь я? Предлагаете прийти к вам во дворец, заявить во всеуслышание, как я люблю вашу сестру, жить без нее не могу и готов бороться за ее благосклонность до последнего? И этим припугнуть Сиранию, которая поймет, что рыбка скоро соскочит с их крючка? Я правильно вас понимаю?

— Нет! — как-то даже чересчур поспешно воскликнул принц, видно, красочно представив сие действо. А что, я бы согласился, только ради того, чтоб посмотреть на реакцию короля и плюнуть на могилу Рафиусу. О, а еще полюбоваться на Стефана и многозначительно провести поперек шеи, намекая ему на долгую жизнь… например, на Серебряных рудниках. — Нет, конечно, признаться, я думал о такой возможности, но зная характер короля… Эта провокация бы сыграла нам в ущерб.

О, Великая, он и вправду обдумывал то, что я только что сочинил на ходу?

— Ну и тогда в чем моя роль?

— Сидеть и ничего не делать.

Я неодумевающе глянул на него. В смысле ничего не делать? А я что-то сейчас делаю? Да я последние месяцы только и делаю, что лежу на койке и плюю в потолок.

— Я имел в виду, чтобы вы, когда узнаете некие новости, — ответил на мой вопрос Ариан, — ничего не предпринимали. Это может очень негативно отразиться на репутации моей сестры, а она у нее и так… желает оставлять лучшего.

В Сердце прокралось нехорошее предчувствие. С ней что-то случилось? Неужели Стефан до нее добрался? Подштанники Настерревиля! Из-за того, что я отдал ей слезы, она в опасности?

— И… — совладать с обуявшими эмоциями удалось не сразу. Сердце забилось как сумасшедшее, а сосредоточение магической энергии с болью отозвалось в груди. — Почему я должен сидеть на месте? С Ирен… с Ее Высочеством что-то произошло?!

Ариан вздохнул, нахмурившись, его королевская осанка совсем не по-королевски исчезла — плечи поникли, — а вежливая улыбка исчезла с лица. Он явно переживал за свою сестру.

— Король Нагелий отправил ее в монастырь имени святого Евлампия Мученика.

Я сперва даже не поверил своим ушам.

— Что? Отправили в монастырь? — слышать это было так смешно и нелепо, что я впервые за несколько месяцев расхохотался. Да громогласно, до боли в груди и нехватки воздуха. Ирен же чуть ли не святая! И отправлять ее в монастырь, делать монахиней? За что? Да она в своей короткой жизни никому вреда не причинила! А проповеди Великой выучила назубок и считает чуть ли не лучшей книгой на свете!

Его Высочество переждал мой слегка безумный хохот молча, только укоризненно глянул, когда я смахнул невольные слезы.

— Но это же нелепо! Бессмыслица! Нагелий уже совсем выжил из ума?! — и, поняв, что только что высказался совсем не политкоректно при его наследнике, извиняющее положил руку на Сердце. — Великодушно прошу прощения, но король — идиот.

— Мне говорили, что Никериал Ленге совершенно не ценит королевскую семью, — протянул принц. — И я вижу, они были весьма правы.

— Но согласитесь, — после нелепой вспышки веселья, мне вдруг стало совершенно легко общаться с братом Ирен, — ваш отец поступил крайне неразумно. Отправлять принцессу в монастырь и заведомо лишать ее и себя выгодного брака? И это, как я понял, из-за того, что она гостила у меня зиму? Я же приличный человек, независимо от того, что болтают люди, я ее и пальцем не тронул!

— В тонких перипетиях политики…, - начал объяснять Ариан, но, наткнувшись на мой довольно скептический взгляд, решил объяснить по-простому. — Им все равно. Раз Ее Высочество больше трех лун жила в одном замке с мужчиной, причем с тем, кто по слухам назначил роду Келианендора вендетту, то она “испорченный товар”. Мой отец просто решил в своеобразной форме сохранить честь своей дочери, а после того как она подправит свою репутацию в монастыре, я склонен предположить, вернуть к королевскому двору. При должном умении можно извлечь положительную выгоду из данной ситуации…

— Вы его оправдываете?

Принц опустил взгляд, словно стыдясь своих предыдущих слов:

— Нет. Мне совершенно не нравится его решение.

— Но вы не можете ничего с ним поделать? — “догадался” я.

— Я могу, но для этого нужно время, — уклончиво произнес Ариан. — Поэтому и прошу, чтобы вы ничего не предпринимали. Если вы украдете мою сестру из монастыря, то окончательно загубите ее репутацию и возможность выйти замуж.

Я усмехнулся:

— А вы, как думаете, что лучше: стать старой девой или же умереть в расцвете сил от какой-нибудь чахотки? Я, конечно, не специалист в монастырском укладе жизни, но в силу своей профессии знаю, что редкая знатная дама, попадая в монастырь, доживает до преклонного возраста. Как вы думаете, насколько хватит девушку, которая никогда не знала ни холода, ни голода, в довольно аскетичном укладе жизни монахинь? Когда она подорвет здоровье? Когда нагрянут морозы?

— Она не нежный цветок, которого клонит к земле от любого дуновения ветра…

— Но и не крепкое дерево, Ариан, — вздохнул я и, встав с постели, подошел к окну. — Я прожил довольно много лет, и вижу не настоящее, а я — прошлое. И когда я смотрю на залитый солнечным светом этот двор, я до сих пор чувствую тошнотворный запах горящих тел, вижу пылающие костры и июльский пух, что сейчас витает в воздухе, мне кажутся хлопьями пепла, — я посмотрел на юношу. — Вы пытаетесь решить за свою сестру, как лучше ей жить, но вам самому понравилось бы быть марионеткой? Я понимаю, что в силу своего статуса она должна положить свое счастье на алтарь королевства, но вы когда-нибудь спрашивали, чего хочет она?

Принц нахмурился, видно, не совсем меня понимая.

— Я не буду лезть в ее жизнь, — пообещал я, — но и смотреть, как она умирает я тоже не стану. Все же, когда я спас ее от смерти, еще тогда в лесу, когда она лежала в сугробе, умирая от потери крови и переохлаждения, я взял за нее ответственность, — я улыбнулся, припомнив слова Азеля. — А целители никогда не бросают в беде своих пациентов.

Я просто не смогу обречь такую добрую и милую девушку на заточении в монастыре. Жить как в клетке — хуже смерти, а достойна Ирен такой судьбы? Достойна погубить свою молодость и здоровье в келье из-за одной единственной ошибки — побега из отчего дома? Я в ответе за ее судьбу раз однажды не дал умереть и приютил у себя на зиму, раз кроме меня, ей неоткуда ждать помощи.

— Если попытаетесь ее спасти, то этим погубите, — вскочил на ноги принц и подошел ко мне. Прелестно, он меня выше почти на голову. — Если вы смогли жить изгоем, то сможет ли она? Вы сами говорили, что не будете вмешиваться в ее жизнь, а что это, если не вмешательство? Разве для этого я помогал Филгусу Гоннери вас укрывать? Чтобы вы отняли у меня сестру?!

— Я не буду ее отнимать, — нахмурился я. Что-то мне не нравится, куда зашел разговор. — Вы ее брат, самый близкий для нее человек и благополучие Ирен ваша задача. Но если у вас это не выйдет, то я не дам ей умереть в холодной келье от воспаления легких, даже если этого мне придется ее украсть.

— Вы сделаете ее падшей женщиной! — с ужасом прошептал Ариан, видно в красках представив сие действо.

— А я на ней женюсь! — парировал я. Все же фиктивные браки еще никто не отменял.

— Это мезальянс! — побледнел от перспективы появления такого зятя принц.

— У меня наследуемый титул барона! — я вошел в раж.

— Отец будет в ужасе!

— Ну и отлично!

— Но… но это не правильно!

— Почему? — улыбнулся я. — По-моему, забавно.

Священный ужас в глазах Ариана меня откровенно рассмешил. В них так и читалось: “С кем я связался!”

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — я по панибратски хлопнул принца по плечу и заговорщески подмигнул. — Все же я уверен, что у вас получится вызволить Ирен. А если нет, — я притворно вздохнул. — Я вас приглашу на свадьбу… шурин.

Его Высочество ощутимо вздрогнул и отшатнулся. Теперь я чувствовал, что он будет бороться за смену постоянного жительства своей сестры рьяно и с полной самоотдачей, постоянно помня мою угрозу.

Ариан весьма поспешно покинул мою палату, опасаясь, что договориться со мной до того, что я подговорю его еще на какие-нибудь “ужасы”. А я, сидя на койке, отсалютовал ему яблоком, которым решил перекусить. Бедный юноша — он еще такой молодой и правильный. Великая, это так умилительно. Неужели и я раньше был таким?

***

Филгус застал меня за крайне важным занятием — я гипнотизировал письмо, которое мне напоследок оставил Ариан, заявив, что это попросила передать мне его сестра. Точнее, она просила передать Филу, но он осмелился отдать его прямому адресату, указанному на конверте.

Конверт был пожелтевший, пропахший старым пергаментом, затхлостью, отчего остро вспомнилась моя библиотека… родные запахи, по которым я так скучал. Письмо и вправду было адресовано мне, но не от Ирен, а от Элизы. У нее оказался весьма аккуратный подчерк с идеально-ровными круглыми буквами и завитушками. А ведь когда я учил ее грамоте, она писала весьма грязно, оставляя за собой кляксы, а буквы у нее были кривые и в разброс. Забавно…

От усиленного рассмотрения конверта у меня заболели и заслезились глаза, но отвести взгляд я не мог. Привет из прошлого от предательницы. Что она там написала — проклятия или признания в своей неправоте? И откуда это письмо достала Ирен? Может, порвать его к демонам и забыть как страшный сон? А если там написано что-то важное?

За этой важной дилеммой — порвать или открыть, — и застал меня Фил. Обсуждение с внутренним голосом уже пошло по третьему кругу и я почти убедил себя, что если прочитаю, что ничего страшного не случиться, даже если бумагу она смазала каким-то жутко редким и действенным ядом. Мало ли, может к старости у нее развился маразм? Тогда почему она сама не отправила мне письмо? Может, дожидалась, пока я усыплю бдительность и вот — смертельный привет с того мира?

— Ну и что ты делаешь? — к койке подошел крайне озадаченный моим поведением брат. Я бы тоже удивился, увидев человека, который сидел и немигающее смотрел на лежащий рядом с ним конверт. — Это что? — Фил подхватил с одеяла письмо и озадачено повертел его в руках. — Любовная записочка от милсестры?

— Бери выше, — усмехнулся я. — От Его Высочества. Меньше часа назад приходил. Интересовался моим самочувствием.

Филгус скептически на меня глянул, потом догадался прочитать на конверте, от кого оно было адресовано. Удивился безмерно, да так, что даже не с первого раза нашел подходящие слова.

— И… как ты… Ты будешь открывать и читать? — он помахал письмом.

— Я как раз об этом раздумывал, — я с опаской посмотрел на него. Говорить или нет? — Ты бы осторожнее в “этим”. Мало ли как какой сюрприз отправила с письмом моя “дражайшая” Элиза?

— О, я всегда верил, что она от тебя без ума, — широко улыбнулся этот шут и пробормотал заклинание распознавания. — Но смею тебя огорчить, яда на листах нет, а если и был, то уже давно иссох, — мне вернули немного помятый конверт и требовательно заявили. — Открывай.

Я недовольно засопел, но послушно сломал сургучную печать и достал три сложенных листа.

— Читай, — я отдал их Филу, а сам улегся на постель, закинув за голову руки и скрестив ноги.

Брат непонимающе глянул на меня, видно думая, что сугубо личное письмо Элизы я решу прочитать сам.

— Ты уверен? Все же…

Я поморщился:

— Не хочу напрягать глаза…

Хотя на самом деле, я не хотел читать, что написала эта предательница. На душе, несмотря за столько лет, было тошно. Мне легче было думать, что она прислала яд, написав на листе о том, как желает, чтоб я скорее умер, чем понимать, что мне досталась ее исповедь. А то, что это была именно она, я был уверен чуть ли на сто процентов. Если не это, то что же?

Филгус сел в свое любимое кресло-качалку, прочистил горло и начал зачитывать. А я в это время, словно вновь погрузился в прошлое…

“Мой милый друг,

Прости меня. Конечно, совсем не так следует начинать письмо с извинениями и совсем по-другому просить прощения, но я не могу иначе. Да и зная тебя, я уверена, что ты так просто меня не простишь. Не забудешь всю ту боль, что я тебе причинила. И я тебя не виню, я виновата во всем сама, но… ты же не откажешь бедной женщине в небольшой прихоти просто выговориться? Я слишком долго молчала и хранила под замком свои настоящие чувства.

Помнишь, как мы впервые встретились? В стране бушевала черная смерть, выкашивая города, в воздухе постоянно витал тошнотворный запах горелой плоти, вместо июльского пуха кружились хлопья пепла, а люди превратились в озверевших нелюдей — они были готовы убивать за обычную корку хлеба. Никто не видел завтрашнего дня. Никто… кроме тебя, мой милый друг.

Наверное, я не имею больше права так тебя называть, но ничего не могу с собой поделать — слова невольно вылетают из уст, а сердце щемит от воспоминаний прошлых лет. Память, словно старый колодец с мутной водой, омут, который затягивает все глубже, трясина, из которой никак не выбраться, яд, что убивает. Я помню все о тебе: каждый жест, взгляд, шепот, повторяющий мое имя, твою мягкую улыбку, теплые пальцы, мерный стук Сердца. Помню, как рядом с тобой мне ничего не было страшно. Я чувствовала, что рядом с тобой был мой дом. Вот только я своими собственными руками его сожгла. И за это себя ненавижу.

Тогда я была так самоуверенна, нагла и высокомерна, щерилась, словно щенок на каждого, пытаясь казаться сильной, ведь тогда слабые просто не могли выжить. Ты сказал, что знал мою мать, сказал, что та попросила присмотреть за своей единственной дочерью, и ты просто должен выполнить ее последнюю волю. Что я могла ответить? Рассказать, как ее ненавижу за то, что та меня бросила, променяв на глупую мечту стать магнессой? Но я почему-то доверилась тебе, пошла за тобой, оставив позади осколки своего привычного мира, который еще не разрушила эпидемия.

Ты сказал, что сможешь найти лекарство, остановишь эту болезнь, из-за которой умерли все, кого я любила. Я тебе поверила. Нет, не сразу, но ты… Ник, ты умеешь убеждать. Может, эта идея нас объединила, а может, ты увидел во мне мою умершую мать, но ответил на мою любовь. Сейчас я понимаю, что это была совсем не она, а лишь безмерная благодарность — я тогда была похожа на тонущего щенка, а ты стал моим могучим спасителем. Ты казался мне идеальным, тем, с кем можно было связать судьбу. Надежным. Сильным. Добрым. Понимающим… В вас, целители, трудно было не влюбиться, вы всегда выставляли напоказ лишь свои лучшие качества.

Когда я была маленькой, то всегда делила мир на оттенки, запахи, ноты. Мой с детства был пропитан ароматом свежего хлеба, мир был яркий, быстрый, словно горная река, приходилось постоянно вертеться, чтобы везде успеть. Я играла в мажорной гамме, совсем не отвлекаясь, если лишний раз пропускала нужную ноту и скатывалась на соседнюю. Твой же оказался насквозь пропитан запахом спирта, травами и кровью. А цвета у него были тусклые, ровные, отдающие минорным настроением. Может, в другое время госпиталь Парнаско, куда ты меня привел, был и другим, но он навсегда впечатался мне в память именно таким: тяжелым, мрачным, тусклым. У меня от него сводило зубы, а ты считал его своим единственным домом и бился с остервенением за каждую жизнь — пытался спасти умирающих от этой садисткой болезни и не сдавался до последнего. Наверное, именно тогда я поняла, насколько мы были разные. Ты боролся за других, а я думала лишь о себе. Была такой глупой. Прости меня хотя бы за это.

Знаешь, даже спустя столько времени, узнав, к чему привели мои действия, я стараюсь не жалеть, пытаюсь найти себе оправдание. Так было надо. Пожертвовать одним, чтобы спасти тысячи. Ты должен был понять, что победив эпидемию, не принес мира, а всего лишь оголил куда более страшные беды: голод, разруху, бедность, неистовую ярость народа, который потерял все. Страну раздирали изнутри, к ней пытались подобраться снаружи соседние королевства; они словно падальщики выжидали, пока она умрет и можно будет ее съесть. Я всего лишь хотела сохранить мир, хотела не допустить войны, мне было страшно. Я еще никогда так сильно не боялась. Я хотела спасти страну. И себя.

Но ты словно не видел, что сотворил своими руками. Ты радовался, словно ребенок, гордился тем, что нашел лекарство, сотворил чудо, подарил всем недолгую надежду и временное затишье перед безжалостной бурей. Хотя я сперва тоже не задумывалась о будущем. Осознание пришло позже, когда меня с тобой пригласил на бал сам король.

Признаю, придворная жизнь закрутила меня с головой: красивые платья, драгоценности, новые подруги, которые раньше и не посмотрели бы в мою сторону, балы, приемы. Мне все казалось сказкой, сном и я так не хотела просыпаться. И Его Величество показал мне правду, рассказал, на что ты обрек целую страну — на медленную смерть Ты же всегда жертвовал собой ради других, и я подумала, почему бы не сделать это вновь? Ник, ты должен был понять меня. Меня, глупую девчонку, верящую, что совершает доброе дело всем во благо. Речи короля были так сладки, словно нектар из прекрасного цветка, я ведь тогда не знала, что прекрасные цветы почти всегда ядовиты. Он показал мне выход из почти безвыходной ситуации, подтолкнул к той пропасти, из которой не было возврата, и я добровольно совершила свою самую большую ошибку в жизни.

Я предала тебя. Растоптала твое Сердце, надежды, мечты, собственными руками уничтожила все то, что мне в тебе нравилось. Ты просто хотел помогать людям, лечить их, делать счастливыми, а я… Я чувствую себя чудовищем, Ник. И осознание того, в кого я превратилась, сжигает изнутри не хуже черной болезни. Я сломала тебя — лишила всего и выкинула подальше от дома, словно ненужную вещь, — и собственными руками обрекла себя на вечные муки в Преисподней.

Если б я смогла найти другой выход, если бы ты не ушел, а стал отстаивать свою честь… Все могло обернуться по-другому. Думать о прошлом мне уже не больно — уже стерла до дыр все свои прежние эмоции, остались лишь голые факты. Я так долго анализировала, так долго искала иной путь, что мое прошлое стало казаться мне чем-то чужим, а ты — посторонним.

А знаешь, сперва мне очень нравилась цена за предательство. Я стала королевой, той, кем и не смела и мечтать — король решил, что простая девушка понравится народу. И не прогадал. Меня полюбили. Меня восхваляли. Я жила в роскоши, не знала забот, была, словно яркой звездой на небосклоне. Я верила, что Его Величество любит меня, верила, что чопорные аристократы приняли меня в свой круг, верила, что в изгнании тебе будет лучше…

Наивность. Глупость. Упрямство, которое так мешало открыть глаза на правду. Это было будто проклятие, которое медленно выпивало все мои силы, заставляло опрометчиво лететь, словно мотыльку на огонь.

То, что сперва казалось мне подарком свыше, оказалось ложью. Его Величество меня не замечал, моего единственного сына украли и запретили к нему приближаться, придворные презирали. Я стала больше не нужна, я осталась совсем одна. Но я не сдалась, нашла в себе силы бороться и победила. И все это ради тебя Ник. Все, только чтобы искупить хоть небольшую часть своей вины.

Наверное, ты не знаешь, но я поддержала твой госпиталь, профинансировала твои проекты, которые ты так сильно хотел воплотить в жизнь, но просто не успел. Я сделала жизнь людей лучше, попыталась жить ради других, попыталась хоть ненамного, но приблизиться к тебе…

Моей расплатой за грехи стало одиночество. Да, подданные меня восхваляют, говорят, что со мной пришел Золотой век. Я правлю страной больше двадцати лет, после внезапной смерти моего августейшего мужа. Я добилась всего, кроме обычного женского счастья.

И знаешь, Ник, я бы все отдала, чтобы стать прежней наивной девочкой Элизой и быть подле тебя.

Прости меня, Ник.

И прощай.

С наилучшими пожеланиями,

Ее Королевское Величество Элизабет Келионендорская”

Лучший друг замолчал, а в моих ушах так и звучали эти слова, словно сказанные ее уставшим голосом. Она сожалела о том, что предала меня, хотела, чтобы я смог ее понять и простить, пыталась искупить свою вину… Но я… Как я могу простить человека, который разрушил мне жизнь, втоптал в грязь мое Сердце и мои лучшие стремления? Нет, я, конечно, понимаю, что это были интриги Рафиуса, но без ее помощи ему бы не удалось так “правдиво” оклеветать меня!

Если бы она только была на моей стороне, если бы она заявила, что король лжет и пытается себя выгородить, что он подкупил аристократов и магов, что он… Да что об этом сейчас говорить. Если бы, что было бы… Народ бы поверил Элизе, ведь она была простой девушкой, родной для тех, кто не верил аристократии и Совету магов.

Сама того не зная, она держала в своих руках такую власть! И так ее использовать? Во вред тому, кто полюбил ее и привел в свою жизнь, дал ей все и готов был исполнить ее любую прихоть?! Мы бы вместе отбили все нападки, смогли восстановить справедливость, но вместо этого она меня морально убила. Если сперва я никак не мог поверить в предательство Элизы, потом задавался вопросом, за что она так поступила, даже стал ненавидеть, то сейчас мной овладело равнодушие.

Ее слова… ее попытки извиниться… Я бы слукавил, сказав, что это никак не колыхнуло во мне прежние чувства. Мне было ее жалко, хотя я понимал, что даже жалости она не достойна. Но простить… Я не святой и никогда им не был.

— И что ты скажешь? — нарушил затянувшееся молчание Фил.

— Приму ли я ее извинения? Не знаю…

Я и вправду не знал. На душе было как-то пусто и тихо.

— А нужно ли мое прощение мертвой женщине? — озвучил я свои мысли.

— Нужно, — твердо произнес брат и подошел ко мне, — но не ей, а тебе, Ники. Ты должен наконец-то забыть ту историю и отпустить. Я понимаю, тебе тогда причинили много боли, но у того, кто живет прошлым, нет будущего.

— Я им не живу, — недовольно пробурчал я. С чего он так решил?

— И поэтому сторонишься своего приемного отца, не хочешь вернуться на работу, — вздохнул Фил, — которую признайся, Ник, ты любишь и по ней скучаешь. Ты наказал себя сам и за что? — он присел возле меня. — Я тебе не говорил, но… Мне нравилось наблюдать за тем, как ты здесь работал. Я даже тебе завидовал, Ники, хотел с такой же самоотдачей любить свою работу, вдохновляться ей, как делал ты. Ты был счастлив и я это прекрасно видел, ведь ты нашел свое призвание и каждый день спасал столько жизней. Я гордился своим младшим братом. Твое место не там, — он махнул рукой в сторону окна, — не в том старом замке, а здесь, ведь в госпитале всегда хранилось твое сердце.

Я поморщился, чуть мотнув головой:

— Это не так.

Филгус посмотрел на меня укоризненно, как смотрит старший на своего непутевого младшего брата, который не хочет признавать очевидного.

— Ты можешь обманывать себя еще много лет, но я вижу, что ты скучаешь по своей прежней жизни, но поистине ослиное упрямство тебе мешает это признать.

Я фыркнул и скрестил на груди руки.

— Мне нравится уединение, и я совершенно не скучаю по госпиталю. Давай больше не будем об этом.

— Хорошо, — как-то подозрительно быстро сдался Филгус и решил сменить тему разговора. — Как ты знаешь, а я вижу, что ты обо всем прекрасно догадываешься, твой замок нуждается в капитальном ремонте — и это я еще преуменьшил объем строительных работ. Твоих сбережений явно не хватит не то что обустроить замок, но и купить маленький домик в какой-нибудь глуши. Я прав?

Я нехотя кивнул. Хотя это было не совсем правдой. На домик бы мне хватило, я бы даже сказал, на приличный дом с участком, но для меня он был бы неудобен, особенно, по сравнению с моим прежним местом жительства. Никакого места силы, ни родового камня, ни элементарной магической защиты. Да и куда я помещу свою библиотеку? В подвал? Так его еще и оборудовать надо, расширить, укрепить грунт, притянуть к нему силовой поток… вообщем, куча мороки.

У меня был открыт счет в банке, там же в ячейке лежали особо ценные книги, копии которых и сгорели в моей библиотеке, но все равно, это было совершенно мало для восстановления моего дома.

— А библиотека? — продолжал брат. — Я уверен, что ты задумывался о том, как тебе восстанавливать свою библиотеку.

— Думал. Столичная библиотека подошла бы идеально для такого дела. Я подумывал, когда меня выпишут, пожить у тебя или у Дара и потихоньку восполнить книги, а также заиметь новые, тем более, ты говорил, что Дару удалось спасти часть моей библиотеки.

— Конечно можешь, но где достанешь деньги на ремонт замка? А это целое состояние.

— Ты к чему клонишь? — нахмурился я, начиная догадываться о причинах меркантильных вопросов.

— Полные целители хорошо зарабатывают, особенно, когда они работают в лучшем госпитале страны и имеют весьма хорошие отношения с его главой, — раскрыл свой коварный замысел брат. Еще этот охламон растянул губы в победной ухмылке, словно, заманил меня в свою ловушку.

— Ты издеваешься? — я возвел очи к потолку. — Признавайся, тебя прислал Азель?

— И что тебе не нравится? Высокооплачиваемая престижная работа в столице и с безграничным доступом в библиотеку Совета почти во все, даже в закрытые секции. — Фил перешел на интригующий шепот. — Представь, сколько там хранится знаний, до которых тебе до сего момента невозможно было добраться. А вот когда станешь мастером, то…

— Да лучше нарезать ингредиенты во вшивой лавке захудалого зельевара и варить настойки от простуды, чем вернуться в этот гадюшник! — я, конечно, немного преувеличивал, но Филгус откровенно надоел со своей агитацией. Мало мне Азеля, так и этот взялся за мою вербовку. Надоело!

— И зарабатывать медяки?

— Провокатор, — проворчал я, борясь с противоречивым желанием выставить его за дверь или же поддаться на уговоры. Фил был в кое-чем прав, но так просто отринуть то, за что я цеплялся все эти годы? Как я покажусь на глаза Азелю, после стольких отказов и обещаний, что не нарушу свое слово никогда не возвращаться в госпиталь? У меня есть гордость, и свои слова я на ветер не бросаю. — Осенью я буду собирать налоги со своих деревень, устроюсь на работу, возьму кредит в банке, в залог оставив свою землю. Если эти жадные коротышки откажут в кредите, то одолжу золота у драконов. Думаю, Эд не откажется мне помочь.

Фил задумался:

— Совет магов сможет тебе помочь и выдать ссуду, но с определенными гарантиями. У него взять кредит будет дешевле, чем у гномов или же у драконов. Думаю, я смогу уговорить Председателя, но… Ники, ты должен работать во благо магического общества в довольно известном заведении и иметь протекцию, как минимум, двух членов Совета. Если понадобится, я, и думаю, Дар ее подпишет. Но с одним условием — ты будешь работать в Парнаско.

Я чуть не завыл:

— Ты смерти моей жаждешь?

— А как иначе заставить побороть твое упрямство и вернуть туда, где тебе самое место? — довольно искренне заявил Филгус, за что был бит подушкой и позорно отступил к двери. — Ты пойми, Ники, я желаю тебе только лучшего, и как мне действовать, если ты себе сам ставишь палки в колеса?

— Ты пытаешься заставить идти меня в пасть к дракону! — зловеще прошипел я, поднимая упавшую подушку и вновь целясь ею в брата. Были бы магические силы — одной подушкой он бы вряд ли отделался, но за неимением их…

— Ты будешь работать рядом с городской библиотекой и библиотекой Совета! — заявил свой последний аргумент этот искуситель, прежде чем скрыться в коридоре. — Подумай об этом.

О да, я подумаю. В следующей жизни.

В кабинет Азеля я вошел без стука. Мой приемный отец сидел за столом и очень удивился такому позднему посетителю, как и я — подштанники Настерревиля, я так надеялся, что он уже спит и можно будет с чистой совестью вернуться обратно! А во всем виноват мой глупый порыв поговорить с отцом, который появился после целого вечера обдумывания слов Филгуса о моей дальнейшей жизни.

Этот провокатор все же посеял в моей душе зерна сомнения и, откинув эмоциональную составляющую вопроса, я довольно быстро пришел к выводу, что работать в госпитале — наиболее быстрый, легкий и надежный способ получения денег, особенно, если мне при помощи друзей удаться оформить кредит с льготными ставками.

По-хорошему нужно было содрать золотые со Стефана за моральный ущерб, но судиться с этим гадом сейчас мне было недосуг. Да и в нашем законодательстве сияли такие дыры, прикрытые кодексами чести магов, что шанс реально отсудить у этого куска доброкачественного навоза вшивого медяка был ничтожно мал. Я, конечно, мог бы позвать его на дуэль… но с моим “хорошим” здоровьем, я вряд ли продержусь долго, хоть он и не мастер боевой магии.

Мне нужно было восстановить физическую форму, снять целительскую блокировку магии, заставить поверить себя, что произошедшее тогда никак не повлияло на мои целительские способности. А я скажу вам, что это страшно пытаться вновь открыть завесу в мир мертвых после того, что со мной сделала та энергия. Я боялся, но хотел при первой возможности испробовать все свои силы, чтобы потом быть в них уверенным, а не жить в потенциальном страхе перед “тем миром”.

Парнаско подходил для моих планов идеально, если бы не одно но — с ним у меня было связано много неприятных воспоминаний, как и со столицей, и заставить себя лечить людей, зная, что в глубине души они тебя ненавидят… Как я мог назвать себя целителем? Как мог стать прежним и полюбить их? Конечно, те времена уже в прошлом, я давно позабыл, как был сильно на них обижен, разочарован, но неприятный осадок все же остался.

Да и Азель… мне, откровенного говоря, было перед ним немного стыдно. Я его сильно разочаровал, потом долго отказывался от его предложения вернуться обратно, пытаясь доказать себе и ему, что смогу жить один и без “подачек”. Глупо, конечно, но тогда во мне взыграла гордость, которая потом переросла в упрямство и привычку. Прав был Фил, когда об этом говорил. Ладно, я готов был себя пересилить, покаяться во всех грехах, ведь у меня появилась цель — вернуть свой замок в рабочее состояние и вновь собрать библиотеку, даже наметился план. Осталось лишь самое сложное — привести его в действие. И первым его пунктом было поговорить с магистром Гарриусом.

Я, конечно, мог бы пойти в другой госпиталь, благо в столице и других городах их было навалом, но тут уже проблема состояла в другом — там, по-сравнению с Парнаско, слишком мало платили.

Целительство в нашем королевстве было бесплатное и поддерживалось Министерством финансов, а точнее, Казначейством королевства, который год за годом, в равных долях распределял денежные средства по госпиталям. Поставляли мало, да и, как следовало ожидать, по дороге часть золотых бесследно оседала в карманах чиновников. Им же было плевать, что каждая монета могла спасти множество жизней, увеличить оклад целителей, лекарств, обновить основные фонды. Хотя во времена моей практики не было и этого, а вся забота лежала на Совете магов и самих глав госпиталей, которые извивались, как могли и искали новые источники финансирования. Как я узнавал, новая статья расходов в бюджете страны “на нужды госпиталей” появилась во времена правления Элизы. На этом ей можно было сказать спасибо, даже несмотря на то, что денежные средства распределись по остаточному принципу — если остались в бюджете, то отдадут госпиталям.

Несмотря на то, что королевство платило золотые, Совет магов не отказался от своих обязанностей — ведь без их помощи госпиталям было не выжить. Они финансировали целительство, но по-особенному — через гранты. Выигрывали его не все — он доставался тем, кто активно занимался научной работой и исследованиями, имел специалистов высокого уровня, был наиболее значимым для страны, но Совет старался дифференцировать финансирование, то есть, золото получали все, но кому-то доставалось много, а самым плохим проектам, которые были направлены на получение гранта — почти ничего.

Также в госпитали активно жертвовали аристократы, отдавая дань моде, которая еще не прошла со времен правления Элизы и, выполняя свой общественный долг — чтоб показать всем, какие они щедрые и хорошие. А куда обычно отправляли свои денежки дворяне? Правильно, туда, где они могли лечиться, и первым в этом списке было Парнаско. У Азеля были обширные связи в аристократии и Совете магов, а покровителем госпиталя была сама королевская семья.

Парнаско был престижен, даже очень престижен.

А Азель Гарриус — его бессменный глава, ведь именно он поднял с колен когда-то разоряющийся госпиталь и превратил его в жемчужину, смог сохранить его в самые тяжелые годы, преумножить богатство и теперь именно Парнаско двигало вперед всю целительскую сферу королевства.

Здесь было где мне развернуться и другие госпитали в моем понимании выглядели по-сравнению с ним довольно жалко. Да и как я мог предать то место, в котором вырос? И, честно сказать, я боялся, что когда Азель узнает, что его ученик сбежал к конкурентам — он меня убьет и прикопает в своем саду под вишней. А если не он — то мои будущие коллеги, когда узнают, что я ученик Гарриуса — уж очень его не любили в других госпиталях.

Словом, набравшись храбрости и убедив себя в правильности своего решения, после отбоя я отправился к нему в кабинет, постоянно прячась от глазастых милсестер и других пациентов-полуночников. У двери кабинета главы госпиталя моя уверенность дрогнула, а после того, как я увидел Азеля — полностью испарилась, на прощание помахав ручкой и покрутив пальцем у виска.

От позорного побега меня удерживало одно — ноги перестали слушаться. Я словно вернулся в детство — также боялся зайти к нему, робел перед его суровым взглядом, понимая, что шансы на успех того, что мне разрешат завести волкоглака, ничтожно малы. Сейчас, конечно, я пришел по-иному поводу, но вот ощущения были те же.

— Ты чего не спишь? — нахмурился наставник, глянув на часы. И, правда, на часах было почти полночь.

— Хотел поговорить, — пожал плечами я и глубоко вздохнув, вошел в кабинет, присев в кресло перед приемным родителем. Было ощущение, что я только что нырнул омут и отрезал себе все пути к отступлению.

Ник, ты же мужчина, хватит психовать, соберись! И главное, не думай о том, что тебе потом скажет этот идиот и провокатор Филгус. Это было твое осознанное решение, а не попытка доказать брату, что ты можешь все.

— Говори, — Азель устало протер глаза и положил перо в чернильницу. Он как всегда совершенно не щадил себя и работал до поздней ночи.

Я вновь глубоко вздохнул и скрестил на груди руки, мысленно дав себе подзатыльник для храбрости.

— Помнишь, — начал я, — ты как-то сказал, что надеешься, что я когда-нибудь смогу простить всех тех, кто меня предал? Я еще тогда резко ответил, что этому никогда не бывать.

— Помню, мой мальчик, — слабо улыбнулся он.

— Так вот. Ты был прав.

— Прав? — мне удалось безмерно удивить наставника. Он даже пододвинулся поближе и пристально на меня посмотрел, не до конца веря моим словам. — Я сплю или и это наяву?

— Да, я признаю, — я, закрыл глаза, чтоб не видеть его взгляда, — я был не прав. — заготовленные слова вылетели из головы, а на язык запросились иные, те, которые я так долго хранил в своей душе и боялся озвучить. Но сейчас мне вдруг захотелось выговориться, поговорить с ним как с отцом, поделиться своими переживаниями, впервые, за долгие годы. — Мне было трудно смириться с… моей… обидой, я боялся вернуться обратно… боялся вновь… довериться…. и… Великая, только не заставляй меня произносить эти слова вновь, ты ведь прекрасно понимаешь о том, что я хочу сказать, — Ох, никогда не любил оправдываться, признавать свои ошибки, раскрывать перед другими душу. А перед глазами возник образ брата, который словно заставлял меня говорить дальше. — Главное, я готов сейчас вновь… попробовать, готов отпустить и… Я хотел вернуться раньше, но… я боялся, все же это был мой дом и… я предал тебя… мне было стыдно… — Демоны, я не о том говорю! — Я скучал по госпиталю! Но из-за своих страхов и упрямства, заставлял себя верить, что мне будет лучше одному… не здесь. Прости меня… отец, но я хотел разобраться в себе, мне нужно было время, чтобы осмыслить и принять произошедшее. Я… тогда я потерял стольких друзей, Амалию, меня предали, а ты… мне было очень трудно тебя видеть… я убежал, но…

Я замолчал и уставился на многообразные папки, которыми был завален стол Азеля. Поднять взгляд и посмотреть на наставника было выше моих сил. Я чувствовал себя провинившимся мальчишкой, который вместо своей просьбы вернуть его в госпиталь, наговорил много ненужных слов. Великая, я ведь даже не планировал это сказать и сейчас, за свой внезапный порыв, мне было не по себе. Я боялся, что он меня осудит и сейчас мечтал оказаться где угодно, но только не под его осуждающим взглядом.

— И все же… — после продолжительной паузы устало произнес Азель, — ты здесь, — Я кивнул, найдя крайне увлекательным рассматривание вон той синей папочки. — Знаешь, я так долго пытался тебя вернуть в госпиталь, что уже потерял надежду и вдруг ты приходишь сам, — он замолчал, видно подбирая слова или же нагнетая обстановку. — И я хочу сказать одно — мне не за что тебя прощать. Я горжусь тобой, сынок.

Я неверяше посмотрел на него, на мгновение позабыв, что не хотел встречаться с ним взглядом. Азель и вправду улыбался, а его глаза лучились отцовской любовью и заботой, как в детстве, что у меня невольно защемило Сердце. Он и вправду мной гордился, не лукавил, был искренне тронут тем, что мне хватило сил признать свои ошибки и вернуться.

И все мои переживания, словно рукой сняло — я стал чувствовать себя так свободно и легко, будто с моих плеч упал камень. В тот момент я поверил, что возможно все будет как прежде, что я вернулся домой после долгий скитаний.

— Прости меня, — поддавшись порыву, прошептал я. Просто тогда все иные слова были не к месту.

— Ничего мой мальчик… ничего… — наставник, словно помолодел на пару лет и, подойдя ко мне, взъерошил на моей голове волосы. — И добро пожаловать домой.

Несмотря на семейную обстановку, я невольно поморщился — не любил, когда он так делал.

Азель рассмеялся, увидев мои гримасы, и махнул мне рукой в сторону выхода:

— Иди спать, Ники. Завтра поговорим, — и, лукаво улыбнувшись, пожурил пальцем. — И да, тебе же запрещалось выходить из палаты — я не прав?

Я ухмыльнулся — когда такая мелочь меня останавливала?

А Элизу я простил, хоть и не сразу. Сбежав от бдительных очей милсестер, я пришел в небольшой храм, который был создан прямо на территории госпиталя Парнаско и, взяв черную восковую свечку, поставил ее Элизе. Пока свеча мерно горела и плакала черными слезами на подсвечник, а я, неотрывно смотря на ее яркое пламя, мысленно проговаривал все то, что хотел сказать ей при жизни, но так и не смог.

Моя маленькая Элиза, мое маленькое солнце, которое было отражением моей первой и самой верной подруги. Я был на нее зол, был ей разочарован, но сейчас просто давал ее мятежной душе успокоиться. Говорил я тогда много и не всегда по делу, выплескивая накопившиеся за годы эмоции, очнулся лишь когда догорала свеча, а на моей душе было спокойно и как-то легко, словно я скинул с сердца большой груз. Да, я простил ее, также как простил и себя, наконец-то поставив жирную точку во всей той истории.

Думаю, в чертогах Пресветлой ей теперь было спокойно, ну а я… а мне предстояло жить настоящим, а не прошлым.

***

Выписали меня только через две недели.

Первым же делом я пошел к Азелю, написал ему свое резюме и расписался в магическом договоре о найме на работу. Первый шаг к восстановлению своего дома был успешно сделан и обмыт рюмкой коньяка, которую, не поверите, мне налил сам Азель. Наставник даже шутливо отругал себя за то, что самолично спаивает своего сотрудника и предупредил, что алкоголь в госпитале не потерпит, даже в качестве лекарства и в нерабочие часы. Я нервно улыбнулся, и чуть было не пошел на попятную, решив спалить договор и выпрыгнуть в окно. А я ведь почти забыл, какая жесткая дисциплина царила в госпитале…

Я, конечно, сообщил Филу, что собрался вернуться в госпиталь сроком эдак лет на пять, пока не скоплю золотых на капитальный ремонт замка, чем безмерно обрадовал брата, который тут же попытался меня споить из тайно принесенной фляги. Я вежливо отказался — Азель мог учуять алкоголь за несколько верст, а я не хотел получать выговор, еще даже не приступив к работе.

Думаю, брат обрадовался не самому факту, что я уступил под его напором и пошел на поклон к наставнику, а именно то, что я буду работать в столице, совсем не далеко от его собственного дома. Жить там я не собирался ни под каким предлогом — один день в обществе Лиры ставил крест на моем душевном спокойствии, как минимум на месяц, — я уже застолбил себе местечко в общежитии целителей, пока не найду более приемлемый вариант в городе.

О, стоит рассказать об этом забавном и одновременно таинственном месте более подробно. В общежитие жили обычно стажеры или же целители госпиталя, преимущественно, холостяки. Первые еще просто не нашли в столице дешевенький уголок, да и зарплата у них была небольшая, чтобы позволить себе изыски, как снять комнатку, у вторых же с деньгами все было хорошо, но вот времени катастрофически не хватало. Они сутками сидели на работе, урывками спя в комнатах отдыха, и добраться до своей постели просто физически не могли. Так и зачем им дом али квартира, если они и так ночевали в госпитале? Возможно и нужна, если, конечно, у них появлялась семья, но это в целительской среде была такая редкость… Какая жена потерпит, если ее муж будет любить свою работу больше чем ее? И это если отношения уже сложились и каким-то чудом переросли в брачные узы, что делать остальным? Право, когда у целителя появляются выходные — он спит как убитый целый день и ни на какую “любовь” и “высокие отношения” у него просто нет ни времени, ни желания. Уж легче развести прямо на работе миловидную и не обремененную нравственностью милсестру и быстренько провести “осмотр” в кладовой. Быстро, легко и без обязательств.

Так что общежитие целителей было крайне занятное местечко. Стажеры, в переменах от зубрежки целительских атласов и рабочих часов, крутили романы с новыми милсестрами — более опытные даже не смотрели на этих задохликов, предпочитая дичь покрупнее, — целители отсыпались и не дай Великая, их было кому-нибудь разбудить — злее и мстительнее гадов не было на свете. Поэтому в коридорах царила тишь и гладь, но в комнатах был сущий ад и хаос — прибираться никто не любил, да и зачем было тратить драгоценное время на какую-то презренную уборку? И еды там не было. Ни у кого, даже тараканы и то померли с голодухи. А все почему? Потому что целители вне госпиталя были крайне ленивыми существами, для которых сделать одно лишнее движение — смерти подобно, тем более, себе что-то приготовить.

Скажу по-секрету, когда я раньше жил в этом прекрасной месте, то за все годы своей целительской практики так и не удосужился узнать, где там находилась мифическая кухня. А мифическая потому, что все знали, что она есть, но никто на ней не бывал. Хотя, думается мне, после того, как я туда перееду вместе с Миленой, кухня потеряет свой ореол таинственности и будет лишена девственности жесткой рукой домовой и впервые за все свое существование, там запахнет едой. Так что с голода мне умереть будет не дано.

Кроме того, что я выбил с Азеля себе койку в этом удивительном месте, я побывал вместе с Филом в своем бывшем доме. Я не надеялся полностью починить замок — можно было это делать постепенно, благо я никуда не спешил и для проживания мне бы хватило и несколько комнат, но вот было обязательно нужно укрепить основание, проверить родовой камень и обновить защиту рода, а перед этим просканировать здание, чтоб узнать его полное эксплуатационное состояние. Мороки было полно и в последнюю неделю до выписки, я сбегал из госпиталя с Филом к своему замку и оценивал ущерб.

Состояние моего дома оценивалось не ахти — честно сказать, замок легче было обозвать руинами и, наплевав на свои стремления, просто переселиться в другое место. Но нет, так просто сдаваться я был не готов. И с энтузиазмом преступил к своему плану, перво-наперво позвав Джека. Это своевольное привидение не отозвалось, даже когда я угрожал найти его любимые цепи и их безжалостно расплавить. В тот момент я особо остро почувствовал, что Стефан уничтожил не только мой библиотеку, но и мой дом. Да, его можно отстроить заново, можно собрать и книги, восстановить исследования, но кто мне вернет то чувство уюта и теплоты? Кто будет надоедливо бренчать цепями под ухом? Хоть Джек был и не лучшим собеседником и часто выводил меня из себя, но именно он дарил мне ощущение того, что дома меня ждут.

Великая, да я привык к этому привидению, даже полюбил, как своего брюзжащего и надоедливого дальнего родственника, коим он, на самом деле, и был. Мне было его жаль. Я ведь помню, как он пытался меня спасти, четко помню его бесполезные попытки. И что с ним сейчас стало? Он обрел долгожданный покой или же уничтожил свою сущность, пытаясь не дать мне сгинуть в огне?

Кто знает. Но, независимо от своего скверного характера, Джек любил этот замок, а также пытался уберечь своего последнего бесполезного потомка своими методами. И как я мог предать забвению его дом и все что он ради него сделал?

Не мог. Поэтому, стиснув зубы и мысленно погоревав над быстро тающим счетом, оплатил сканирование замка и укрепление его фундамента. А так как официально я числился мертвым, то всю волокиту на себя взял Филгус, став моим невольным посредником. И к концу этой работы, мне стало казаться, что Фил еще больше возненавидел Стефана, ибо если бы не он, то маяться этой ерундой брату не пришлось.

Мне крайне не нравился мой текущий статус мертвеца и связанные вместе с ним заморочки. По госпиталю я не мог свободно разгуливать днем, а крался ночью, аки настоящий вор и, укутавшись в простыню, чтоб невольные свидетели решили, что им повстречался псих, а не недавно умерший “Никериал Ленге”. Я не мог выходить на улицу один, а когда выходил с братом на “свободу” носил морок и меня это жутко раздражало. Ну не любил я играть в эти шпионские игры, я хотел нормально жить, работать, не опасаясь, что меня сейчас узнают и сдадут. По мне легче было сразу уничтожить Стефана и не заморачиваться, на крайний случай его похитить и скормить плотоядному саду Филгуса, который у него появился после учебы детей зельеварению. И быстро и крайне полезно саду, ибо компост, я уверен, из тушки новоявленного советника короля получился бы отменный.

Но мой план быстро отвергли и вежливо попросили не совать нос в план своего собственного спасения от этого лиходея. Я, даже, немного обиделся на эдакую несправедливость и плюнул на своих добровольных спасителей рукой. Пускай творят что хотят, если их замысел потерпит фиаско, то мой гениальный план всегда можно будет привести в действие.

В тот день, когда меня выписали, и я поставил столь важные подписи на всех бланках и официально стал полноправным работником госпиталя Парнаско, мне, вместо формы, выдали вязкое вещество в миске, имевшее черный цвет и специфический резковатый запах и, не спросив моего дозволения, координально изменили мою внешность. Я стал крашенным брюнетом. Я, который с детства гордился своим Серебристым оттенком волос стал посредственным брюнетом, которого еще и обстригли, превратив воронье гнездо на голове в строгий ершик.

Из-за резко потемневших волос, мои серые глаза стали пронзительнее, отчего Азель предложил мне изменить их цвет наиболее нейтральный при помощи специальных эликсиров, но я с негодованием отказался травить свой организм, хотя, если честно, мое возмущение мало помогло против двойного напора Фила и Азеля. И теперь, в купе с черными волосами у меня появились темно-серые глаза, так что узнать в этом новом человеке Никериала Ленге не смогла бы, даже Лира. В зеркало после этого я всматривался больше часа, привыкая к таким переменам на старости лет и с ностальгией вспоминая невинные, по сравнению с этими брадобреями, эксперименты Петры и Алии по изменению моей внешности.

Конечно, можно было носить морок, но в госпитале, где каждодневно творилась магия весьма высоко порядка, это было опасно — порой, на операции, даже нельзя было надевать магические амулеты, чтобы те не конфликтовали с целительской магией, а тут целый морок. Поэтому меняли внешность по-старинке, как обычные люди — немного эликсиров, немного устойчивой магической краски и вуяля — новый человек и даже без использования простейших иллюзий. Тогда я искренне посочувствовал Микио, который почти каждый день менял множество ликов и не только мужских, но еще и женских, и детских. Понятно, почему он был… с особенностями, я б на его месте не выдержал такой резкой смены имиджа и уже давно свихнулся.

Дав мне день передохнуть и свыкнуться с новой внешностью, Азель, выдав мне новую униформу, повел знакомить с персоналом.

Встречу с новыми коллегами я предвкушал особенно — в прошлый раз, когда я работал в госпитале, меня никогда не представляли сотрудникам, как какого-то новичка, все же даже страдающая рассеянный склерозом уборщица знала меня в лицо, ведь я с детства жил в Парнаско. А тут я окажусь на месте тех, которых обычно представляли мне, как самому молодому и талантливому целителю госпиталя. Одни новички мило пугались моего изучающего взгляда, путались в словах, заикались, обещая уСердно работать во благо госпиталя, другие же горделиво осыпали себя похвалами своих наставников, третьи — ластились к “начальству” не хуже бездомной собаки, но всех их объединяло одно — они раздражали. Кто-то меньше, например, первый тип, кто-то больше — гордецы, уверенные, что лучше всех знают, как правильно проводить осмотр, начитавшись книжек и пытающиеся выпятить свою уникальность при каждом удобном случае.

Я с другими целителями даже делал ставки, кто из них продержится в Парнаско дольше и не сломается в процессе. Ломались многие и каждый день можно было услышать в кладовых всхлипы милсестер и юных целительниц, а из углов выпихивать молодых целителей, которые с остекленевшим взглядом, держались за свою голову.

Я хотел показать персоналу уверенного в себе мага, собрав из трех образов более приемлемый. Все равно с целителями и милсестрами придется уживаться в месте, так почему бы не упростить им и мне задачу? Одиночек в госпитале не бывало — такие просто не выживали.

Комната отдыха ощутимо изменилась: в ней прибавилось полок и стеллажей с книгами, старые диваны исчезли, вместо них появились новые и их передвинули поближе к окну. Столовая и кухня в одном лице, на которой целители успевали перекусить и сделать себе бодрящий чай, исчезла за цветастой ширмой, на пол постелили дубовый паркет и ковры, на стенах появились новые портреты, хотя на потолке люстра осталась той же — с тяжелой рамой, облупившейся позолотой и огарками свеч в потускневших подсвечниках. В комнате было более менее чисто, хотя в наше время в ней царил настоящий бедлам — у нас просто не было времени и сил на уборку, а уборщиц не было — разбежались во время эпидемии, побоявшись заразиться. Да и Азель не хотел тратить золото — в то время их никому не хватало и даже мы не получали зарплату, работая на чистом энтузиазме и за жалкие крохи еды.

Как только глава Парнаско открыл дверь и протолкнул меня вперед, на нас уставились все, кто прибывал в комнате. Целители развалились на диванах и креслах: некоторые, нахохлившись, тайком посапывали, другие — что-то читали, кто-то при этом даже умудрялся есть куриную ногу, за ширмой тянуло чем-то съестным, а милсестры заматывали в бинты полоски чистых полотен.

— Знакомьтесь, — на мое плечо легла рука наставника, — это Николя Пур и он будет работать в нашем прекрасном госпитале.

— Приятно с вами познакомится, — я мило улыбнулся присутствующим, до сих пор сжимая в руках выданную сложенную робу целителя.

На меня недоуменно уставились целители, некоторые даже поморщились, показывая, какой дружный у нас будет коллектив. Ла-а-адно. Не с такими еще работали и ничего, почти ко всем отыскался подход.

— Ах да, забыл сказать, — продолжил радовать своих работников “добрый” глава госпиталя. — Господин Бамер с этого дня господин Пур будет под вашим патронажем, — мой новый куратор, тот самый, который невозмутимо ел куриную ногу над амбулаторной картой пациента, обреченно посмотрел со своего места на начальника, — в должности младшего целителя. Я уверен, с вашим опытом, вы сможете друг с другом сладить.

Теперь уже мне пришлось удивляться. Младшего? Что?

— Ты шутишь? — я повернулся на наставника, не ожидая от того такой подлянки и на миг забыв о субординации.

— Почему же, — хитро глянул на меня отец, подтолкнув к коллективу. — Я совершенно серьезно. За столько времени ваши навыки целителя, возможно, потеряли былую остроту. Поучитесь у профессионалов, — угу, которых я старше на несколько десятков лет. — Я посмотрю, как вы работаете, — о, так это испытательный срок? — А через месяц решу, брать ли вас в штат. Вы же, господин Пур, хотите стать членом нашей дружной семьи на долгое время.

Я обреченно кивнул — особого выбора у меня не было, а месяц можно и потерпеть это унижение. Главное, чтоб зарплата исправно выдавалась, да и библиотека была под рукой. Я не привередливый.

Азель оставил нас одних.

Но все же, каков интриган! И ведь специально устроил это представление! Решил наказать меня на целый месяц в качестве бесправного младшего целителя, которого будут использовать в качестве слуги? Честно, на его бы месте я бы себя отправил навечно в холодные подвалы морга, сторожить покой мертвых, в назидание за непослушание и побег на целых полвека, но, слава Великой, что я отделался так просто.

После того, как магистр Гарриус покинул своих подчиненных, те вернулись к своим прежним занятиям, став полностью меня игнорировать. Только вот мой новый “начальник” с неохотой встал с насиженного места и, кинув недоеденную ножку обратно в блюдо, неспешно подошел ко мне, на ходу вытирая руки о тряпку.

— Ну здравствуй, что ль, — с ленцой обратился ко мне он. Это был вихревастый долговязый паренек, лопоухий, с вытянутым лицом, острым носом и маленькими хищными глазами. Он был больше похож на ученика мага на последнем году обучения, чем на полноправного целителя. — Меня зовут Сидней Бамер, но не люблю я эту волокиту… так что зови меня Сидом.

Бамер мне не понравился сразу — еще тогда, когда тот ел над амбулаторной картой, всячески плюя на моральные устои, которые неукоснительно соблюдались еще моим коллективом. Он и вправду не понимал, что на жирных пятнах трудно разобрать чернила или же делал это специально? Словом, я был весьма доволен своим новым начальником, как и он мной — его весьма дружелюбное выражение лица ставило жирный крест над нашими будущими дружескими отношениями.

— Очень приятно познакомится, Сид, — я протянул вперед руку для рукопожатия, проявляя элементарную вежливость. — А меня друзья называют Ником.

— Угу, — кивнул Сид, проигнорировав мой жирный намек. — Пошли, Николя. Покажу тебе госпиталь.

Я поморщился. И какой “герой” придумал мне этот изумительный псевдоним? Узнаю — прибью.

А где-то в другом конце города, в одной полутемной квартире, заливисто чихнул всеми известный магистр Микио, чуть не навернувшись со стремянки…

Глава 4. Похититель целомудрия

“Ни один мужчина не осквернит своды этого девственного монастыря!”

Евлампий Мученик о своем детище

Заворочавшись и устроившись поудобнее, я глубоко вздохнул, пытаясь поскорее нагнать на себя сон, который, зараза, все никак не приходил. За окном запели утренние птахи, воспевая оды новому дню, а я раздраженно скрылся с головой под одеялом, уткнувшись для верности в подушку от всепроникающего утреннего света. Ну уж нет, сегодня я высплюсь как следует, на зло всем! Тем более, это был мой первый выходной за две недели!

Но судьба, видно, думала иначе, и поэтому, бестолково поворочавшись больше получаса, я нехотя сел на кровати. Зевнув и поскребя в затылке, я с завистью глянул на своего соседа, который беспробудно дрых, не страдая, как я, бессонницей. Счастливчик… Нехотя встав и раздвинув шторы, я посмотрел на просыпающийся город. Часы на главной площади гулко отбили пять часов утра…

Выспаться уже которую неделю мне не удавалось.

А ведь все началось именно со снов, точнее, с одного навязчивого сна, где я, как наяву видел Ирен, только она заметно отличалась от той, которую я запомнил. Эта же была ее жалкой и бледной копией, словно, девушка долго болела и угасала, как свечка. На бледных впалых щеках выступили красные пятна, она постоянно натужно кашляла в платок, оставляя на нем кровавые пятна, но не смотря на это, с теплотой смотрела на меня и печально улыбалась, сжимая в руках сияющие слезы Элисень.

Я просыпался резко посреди ночи, постепенно приходя в себя от этого повторяющегося кошмара и думая, постоянно думая о бедной принцессе.

Днем некогда было вспоминать о ночных кошмарах — все заботы занимали пациенты, да и персонал госпиталя, с которым пока еще не удалось найти общий язык. Хотя с моим куратором — Сидом, вроде были заметные подвижки — он больше не считал меня тупоголовым младшим целителем, теперь я перешел в категорию заносчивого засранца, ибо своими знаниями сильно ущемлял его самолюбие. Мне постоянно ставили ночные дежурства, видно, не зная как выдумать “наказания” пострашнее, отказывали в элементарной помощи, лишь подтверждая мои догадки об уязвленном самолюбии. Он пытался настроить против меня персонал, думая, что я сдамся и, хлюпая носом, аки невинная девица, убегу из этого “страшного” места. Ах, эти интриги дружного коллектива. Давно я не чувствовал себя так прекрасно, наблюдая за тем, как великий интриган и мастер скрытности Сидней Бамер пытался исподтишка сделать гадость. Начальник, скажу я вам по-секрету, мне достался довольно недалекий, но, что характерно, исполнительный в плане работы, за что его хвалил Азель и не имел к нему особых пререканий.

Ночные дежурства лично мне были только в радость. Прошло уже то время, когда я считал их сущим наказанием, теперь, привыкнув к тишине своего замка, я сполна отдыхал на них душой. Да и обычно в это время мне удавалось читать и попутно копировать новые книги, которые я брал из личной библиотеки целителей, почерпнуть из них нововведения, которые появились за мое полувековое отсутствие. Я учился, следил за пациентами, копировал книги к себе в библиотеку. Бестолково думать об Ирен, отвлекаясь от своих важных занятий, мне было совершенно некогда.

Беспокойство возвращалось во снах, они мучили меня, не давали покоя до самого утра, будто само сознание давало мне тревожные сигналы. Я никогда не верил снам, считая их лишь отражением совершенных событий и игрой подсознания, но вот это наваждение меня стало серьезно беспокоить. Может, это все влияние слез Элисень? Полностью изучить их природу мне не удалось, а я так опрометчиво отдал опасный артефакт наивной девчонке. Я не хотел, чтобы она угасала как Петра, сжигаемая изнутри пламенем реликвии, не хотел, чтобы слезы тянули из нее жизнь, я всего лишь хотел ей добра. Хотел показать ей, что она нужна, показать, что я ей доверяю, отдав на хранение реликвию — ну еще я хотел оставить с носом Стефана, но не будем об этом.

Я не хотел привлекать к Ирен внимание и поддался течению, думая, как провернуть возвращение слез, когда бдительность Стефана и короля будет усыплена. Да и как я мог к ней заявиться? Так и представляю, что каким-то чудом обойдя стражу и защитные барьеры дворца, я залез, аки пылающей страстью любовник через ее балкон к ней в комнату. Что сделает благоразумная девушка, увидев силуэт в лунном свете, который, склонившись к ее кровати, настойчиво попытается ее добудиться? Правильно, врежет со всей дури своим ночным горшком по нежданному посетителю, потом пронзительно завизжит, сообразив, что она, как бы испугалась, а уж, когда на грохот и крики прибежит стража, поинтересуется, кто к ней, собственно, заявился. И совсем не факт, что она обрадуется моему воскрешению мертвых. А закончится мое жутко тайное и наполненное романтикой путешествие в темнице, когда я, потирая бока, сверкая фингалами на оба глаза и морщась от дружелюбных пинков стражи, буду думать о столь теплом приеме.

Нет, я еще хотел жить и жить хорошо, без всяких там ночных горшков и покушений на мое достоинство. А что способствует благополучной жизни? Правильно, сидеть тихо и не привлекать ненужное внимание. Зачем баламутить и так мутную воду? Лучше подождать, пока ил вновь осядет на дно, и тогда…

Но навязчивые сны крайне негативно отзывались на моих поистине гениальных планах, словно говорили, что мол, хоть ты все и продумал, мы тебе все равно покажем, где раки зимуют. И показывали — замученную Ирен, словно, вот к чему могло привести мое добровольное бездействие.

Я понимал, что мои опрометчивые действия могут погубить девушку, ее репутацию и, вообще, кто я такой, чтобы лезть в ее личную жизнь? Поблагодарит ли она меня потом, когда я закрою ей дорогу в перспективное будущее какой-нибудь жены графа или отпрыска королевского двора? Нагелий был не глуп, хоть и до крайности дурен — мне, кажется, он отправил свою дочь в обитель монахинь лишь для того, чтобы очистить ее репутацию для общества, показать, как она смиренна, невинна, чиста и преданно служит делу Великой. Это был хорошо продуманный ход по возвращению репутации дочери, а также возвращению ее в категорию завидных невест. Но вот только был у этого крайне сомнительного метода довольно жирный минус, который мог перекрыть гипотетическое “очищение репутации” — Ирен просто могла не пережить “заботу” отца. Про то, что монастырь не улучшит, а усугубит ситуацию, я промолчу. В умелых руках любое событие можно было представить в выгодном свете и уж Нагелий, я был уверен, так просто не пустил бы дело на самотек.

Ах, а какие про него пошли слухи — любо-дорого послушать. Одни говорили, что он живодер, что родную дочь отправил в обитель старых дев, хотя она даже не юродивая и не старая, другие твердили, что он чуть ли не святой великомученик — и пели ему такие хвалебные рулады! Мол, он с болью в сердце оторвал от груди свою любимую кровиночку, которую лишь недавно спас от злого и мерзкого колдуна и сейчас, познав, что она могла подхватить скверну, отправил ее на очищение и замаливать свои грехи у Пресветлой.

Но это было только началом. Долго мусолить тему о короле народу надоело и им захотелось романтики. А что понравится народу? Правильно. Романтично-трагичная история любви и ненависти между злобным и старым колдуном и ангелом во плоти, сиречь Ирен. Слушая ее из разных уголков госпиталя, хотелось плакать от безысходности и жалобно простонать: “Все было совершенно не так!”, но охочий до сплетен народ было не остановить. Азель посмеивался тайком от всех, Фил — разводил руками и сочувственно хлопал по плечу, говоря, что мне нужно крепиться, но я-то знал, что этот гад за моей спиной хохотал! Я даже это слышал! Правда!

Один полоумный бард даже сочинил балладу про меня и Ирен! Она мигом завоевала популярность и ее играли везде! Даже в госпитале нельзя было скрыться, ибо пациенты от скуки безбожно фальшивя и перевирая слова, пели ее в палатах!

Но хуже всего была новость о том, что этот бард уже писал книгу по этой истории, где грозился описать эмоциональную и душераздирающую историю про злобного мага, которого пыталась вернуть к свету принцесса и весьма преуспела в этом деле. Раздираемый противоречиями, сгораемый от любви к девушке и ненависти к свету, он предпочел умереть в бою, не в силах больше бороться со своей душой. Милсестры шептались о степени откровенности описанных сцен, а я тайно содрогался от мысли, что эти сцены они будут зачитывать вслух. Хотелось найти этого “кудесника” и показать всю степень моей любви к народному творчеству.

Но вот только, несмотря на обычные будни среднестатистического целителя, с каждым прожитым днем беспокойство за Ирен возрастало. И сейчас, наблюдая за просыпающейся столицей, я решился на один очень глупый и откровенно безумный поступок. Может на это повлияло то, что я не выспался и был физически и морально измучен бессонницей, но я решился съездить и убедиться самому, что с Ирен все хорошо — я ведь не собирался ее украсть! — ну и попутно забрать слезы Элисень. Вполне невинная выходка, которая никак не принесла бы ущерба королевству, Филу и его договору с принцем. Осталось лишь убедить в этом безумном плане брата и попросить его о помощи.

К сожалению, похоже, так думал лишь я. Друг, к которому я заявился примерно в семь часов утра, пылая от энтузиазма и жажды деятельности, встретил меня не так радушно, как я ожидал.

— Ты шутишь? — заявил он, когда я озвучил ему свой гениальный план. — Или же… — он странно на меня глянул. — Микио, это уже не смешно. Хватит будить меня по утрам, и притворяться Ником. Если первые пять раз это было забавно, то на тридцатый…

Что? Этот сумасшедший в моей личине каждое утро приходил к Филу?!

Видно на моем лице отразился такой спектр эмоций, что Филгус, заразительно зевнув, как-то обреченно вздохнул:

— Значит, это и вправду ты, Ники, — и, не дав мне возмутиться, сразу перешел в нападение. — И как тебе в голову пришла эта гениальная идея? “Пройти и проверить Ирен”. Просто блестяще! — он внезапно наклонился ко мне и принюхался. — Ты что, пил? Или же опять объелся шоколада?

— Издеваешься? — немного оскорбился я. Я ему тут со всей душой, а он думает, что я выпил! — Я уже как две недели нормально не могу поспать, все думаю, думаю об этой девчонке, волнуюсь. Вдруг там монахини-сектантки? Завели ее в храм и принесли в жертву Настерревилю? Или еще хуже — заставляют заучивать постулаты и проповеди! Представь, как она потом, начитавшись этой религиозной чепухи, будет играть на моих нервах?!

— Ник… — устало протянул брат. — Давай я тебе дам сонного зелья, и ты просто поспишь? И выкинешь из головы эту чепуху, а? Какие монахини-сектанки? Ты бредишь?

Я сощурился:

— Я не доверяю женщинам, которые добровольно заперли себя в холодных кельях, навесили аскез и постоянно измываются над своим телом. Мало ли чем они занимаются, пока их никто не видит? Может, устраивают соревнования, кто кого лучше запорет хворостиной во имя служения Великой? Или же объявят всеобщую голодовку, обозвав ее постом? А ты видел Ирен? Она такая худенькая, маленькая… Да она ее не выдержит! И вообще, я пробовал пить снотворное, но оно не помогает. Совершенно. От него только голова утром болит, и ходишь потом целый день, словно в тумане. Я потом все дежурство прятался от Азеля, чтоб он не увидел моего состояния, а это, поверь, было весьма не просто…

— Я был не прав — ты не бредишь, а издеваешься!

— Немного, — не стал скрывать я правды, а после глубокомысленно заметил. — Но мы-то не знаем, чем там тайком занимаются монахини…

Никогда не доверял деятельным женщинам, особенно, если они помешаны на религии, ибо никогда их увлечения ею не заканчивались ни чем хорошим. Взять хотя бы Шион…

— Они служат Великой, Ник, — уверенно произнес брат. — Проводят обряды, шьют одеяния для жрецов, пишут святые образы и уж никак не занимаются тем, что ты описал.

Он, видно, уже начал жалеть, что открыл мне дверь, а не притворился крепко спящим. Я бы на его месте послал раннего посетителя по всем известному маршруту, но я-то любил сладко поспать, а вот Фил был ранней пташкой.

— Мало ли, — пожал плечами я, совсем не настаивая на своей версии. Честно, мне было все равно, как проводили свои будни эти женщины, меня волновала лишь судьба принцессы. И я уж точно знал, что ей среди них не место. — Я говорю лишь о том, что хочу увидеть Ирен. Убедиться, что с ней все хорошо, что ее не обижают и… — я вздохнул, посмотрев на брата. — Я хочу нормально спать, Фил, жить новой жизнью, но вот выкинуть из головы Ирен не могу. Я тревожусь о ее судьбе, все же она была мне не чужой и я чувствую за нее ответственность. Да и слезы Элисень… нужно их забрать. Мало ли как они будут действовать в таком месте?

Филгус нахмурился, видно он не думал о божественном артефакте с такой точки зрения. Я вот тоже как-то не задумывался, все больше радовался, что реликвия ушла из надзора нового советника.

— Думаешь, она будет активно взаимодействовать с энергетикой места?

Я, пожав плечами, спокойно отметил:

— Ну раз за все время мы не слышали об внезапно образовавшихся смерчах и проповедей жрецов о грядущем конце света и кары за все грехи перед Великой, то, думаю, все хорошо.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — с брата слетела вся сонливость, а лицо приняло такое выражение лица, словно я ему объявил, что перехожу на сторону зла, с этого дня больше не ем шоколад и становлюсь вечным рабом Настерревиля.

Я пожал плечами, что должно было произойти — давно бы произошло. А слезы пока их не теребили, вели себя вполне мирно даже в таких намоленных местах — все же сколько лет они хранились в Силенвиле и ничего, город по сей день стоит и здравствует.

— Меня больше волнует состояние Ирен, — заметил я. — Слезы — дело третье. Обычно они находятся в пассивном состоянии и активация их функций — череда незакономерных случайностей, на которые ни я, ни ты влиять все равно не сможем. Да и это происходит так редко, что вероятность их сбоя и образования энергетических потоков, что будут разрушать все на своем пути — минимальна.

Брат немного успокоился, но не до конца.

— Ты уверен? — обеспокоенно переспросил он.

Я кивнул:

— Абсолютно.

Несколько минут прошли в тягостном молчании. Филгус обдумывал все, что я ему рассказал, а я же — наблюдал за настенными часами, мерный стук которых постепенно меня усыплял.

Я уже начал спать с открытыми глазами, как друг внезапно произнес:

— Если я попрошу узнать принца, как поживает Ирен, тебя это успокоит?

Я отрицательно качнул головой:

— Нет, я хочу убедиться в этом сам.

Ариану я не доверял, ибо он вполне мог меня обмануть, прикрывшись интересами семьи. Я бы на его месте не раскрыл такую информацию посторонним магам, хоть и имевшим с ним некие деловые договоренности — мало ли что.

— И как ты себе это представляешь? — усмехнулся Фил. — Ворвешься в монастырь, распугав бедных женщин, и пройдешься с инспекцией по всем кельям, оценивая их уровень жизни и здоровья?

— А что, отличная идея!

Он аж чуть не подскочил в кресле, опасливо на меня глянув:

— Ты же понимаешь, что я пошутил?

— Конечно, но это не отменяет того, что твою идею я оценил и признал годной для будущего плана.

Тем более, она явно переплеталась с моим планом — переодеться в жреца или странствующего менестреля и попроситься к ним на ночлег. И тем и другим старались не отказывать: первый — слуга Великой, а второй может и песней, историей развлечь за сытный ужин. А монахини женщины одинокие, свежими сплетнями и историями не обремененные и испытывающие информационный голод. Хоть они и ушли от мирских дел, но в душе-то остались теми же кумушками, которые любили собраться возле колодца, да и поделиться о своем житейском.

Филгус обреченно пробормотав: “И во что я ввязался”, встал со своего насиженного места, запахнул покрепче махровый халат, в котором он любил расхаживать по дому, и прошлепал босыми ногами до двери. Резко ее открыл и, молниеносно кого-то схватив за шкварник, втащил в комнату. Это оказался Риэл.

За прошедшее время этот наглый вандал ничуть не изменился: то же издевательское выражение лица, нагловатая улыбка, оценивающий взгляд, словно он уже примеривался что-то украсть. Стоило отметить лишь то, что одежда на нем была чистая, аккуратная, да и он как-то одомашнился. За внешним лоском он немного утратил свою дикость, превратившись из бездомного помойного кота, в зверюгу домашнюю, но до сих пор опасную и непредсказуемую.

Петре удалось его немного приручить, Филу — не угробить женишка дочери, а Лире — принять в свою семью. Честно признаться, я даже был немного рад его вновь видеть, но все равно выбор своей племянницы не одобрял, хотя в свете последних событий он был лучшим вариантом.

Но, видно, одомашнился он не до конца, раз решил подслушать приватный разговор двух отнюдь не добрых и не всепрощающих магов. А я-то по-глупости сперва подумал, что у него появился зачаток разума.

— Опять подслушивал? — грозно осведомился Филгус, таща за воротник своего будущего родственника к креслам.

— Да я случайно! — бывший вор умудрился вырваться из железной хватки отца своей невесты и, потирая отбитый затылок, с заметным удивлением на меня уставился.

Видно я произвел своей сменой внешности такое неизгладимое впечатление, что у этого словоохотливого вандала отнялся язык. Он бы так и стоял истуканом, если бы Филгус не подтолкнул его за спину, выведя из ступора.

— Ну здравствуй, Риэл, — решил я первым нарушить молчание, а то чую, вор так ослеплен моим великолепием, что не скоро сможет прийти в себя. — Давно не виделись.

— Давно, — кивнул мне он, все еще изумленно на меня взирая. — А говорили, что умер, только я не верил в эти бредни. А что это за… — он неопределенно показал на свои волосы, явно имея в виду мою изменившуюся внешность.

— Женщины обожают брюнетов, — развел руками я.

— А вы, я смотрю, хорошо знакомы, — усмехнулся Филгус, со стороны наблюдая за нашим разговором.

— А как же! — хмыкнул я. — Столько счастливых воспоминаний…

— Угу, — согласился со мной вор. — И два раздолбанных в хлам арбалета.

О да, а также чуть не уничтоженный храм со всеми жрецами, похищенный апостол, и бандитские разборки в одной жалкой лачуге пламенными проповедями.

Внезапно в мою голову пришла мысль — а, может, привлечь его в моем гениальном плане? А что, он сторона нейтральная — к Совету не принадлежит, да и опыт работы у меня с ним уже есть, причем хороший, все же мы тогда славно разобрались с бандитами, поймавшими Петру. Мне все равно в этом деле нужен напарник — кто будет отвлекать монахинь, когда я пойду искать Ирен? А Риэл парень видный (для монашек сойдет), женским вниманием с ног до головы обласканный и явно знающий, чем завлечь женщин.

Сделать из него менестреля будет легко, все же в эту категорию людей может попасть любой, у кого есть лютня, а рот мог издавать членораздельные звуки, в народе именуемые песней. И не важно, есть ли у того слух, голос и прямые пальцы, нет, главное — образ. Плохенького менестреля из него можно будет сотворить — на жреца он не тянул даже с натяжкой, — и отправить покорять сердца невинных монашек. Я же представлюсь его учеником и буду скромно стоять в тени его славы, а потом, узнав, где обитает Ирен, тихонечко пойду проверять кельи. Хороший план. И главное, простой! И чем он так не понравился Филгусу?

Видимо я слишком пристально оценивал Риэла для своей задумки, что это не осталось без внимания женишка Петры. Он, поежившись, подозрительно на меня сощурился:

— Ты чего так смотришь?

Язвить, что я мол, налюбоваться на него не могу, не хотелось. Вместо этого я решил начать приводить в исполнение свой план.

Я начал издалека:

— Ты знаешь какие-нибудь песни?

— Матерные частушки сойдут? — огрызнулся он, почуяв некий подвох. Все же чуйка у заядлого вора работала как надо — он за милю ощущал неприятности.

— Какой скудный репертуар, — тяжко вздохнул я. — Не петь тебе на званых ужинах и завлекать графинь чарующими звуками лютни к себе в постель.

— О нет, — вмешался в наш разговор Филгус, видно поняв, к чему я клоню, и с укоризной на меня посмотрев. — Ники, неужели ты решил привлечь его в своем безумном плане?

Брат сел обратно в свое кресло, подтянув к себе поднос с завтраком, да так и замер, с неким недоумением на меня взирая — в одной руке нож, в другой же булочка с только что намазанным маслом.

— А что, — усмехнулся я, с наигранным сомнением вновь окинув взглядом Риэла. — Думаешь, монашки им побрезгуют?

— Я думаю, что тебе просто нужно отказаться от этой безумной авантюры. Ты подумал, что будет, если тебя все же поймают?

Хотя в голосе брата явно чувствовалось, что он хотел сказать не “если”, а “когда” поймают. Мне вмиг представился ритуальный костер: полуголые женщины, плясавшие вокруг столба, к которому был привязан я, а милая невинная Ирен, с фанатичным блеском в глазах, несла через весь двор горящий факел, который должен был поджечь хворост вокруг моих ног. Что-то резко расхотелось идти в это логово верных служительниц Пресветлой, но я был бы не я, если бы не наплевал на опасности и не сунулся в самое пекло ради своей цели.

— Эй, я правильно понял, — возник вор, — что ты, колдун, решил меня использовать? В этом своем плане?

Про какой план он решил не уточнять, видно, Риэл хорошо смог подслушать наш разговор и был в курсе моей предстоящей поездки.

— Да ты догадливый, браво, — хлопнул в ладоши я, да только мои овации столкнулись об стену недовольства со стороны вандала.

— А с чего ты решил, что я добровольно сунусь в логово этих шизофреничек? Мало мне что ль святош?!

— А ты забыл про свой долг? Я что-то не увидел от тебя и жалкого медяка, — деловито поинтересовался я.

— У него есть долги? — удивился Филгус, как-то грозно при этом взглянув на своего будущего зятя. — И кого эта паршивка привела в дом!

Риэл скрипнул зубами, ощетинившись, как готовый защищаться до последнего зверь:

— Нет у меня долгов!

— А как же то милое покушение на мою жизнь? — я вновь обратил внимание вандала на себя. — Забыл, как пытался меня ограбить, вломившись с этой шайкой “героев”?!

Брат теперь изумленно посмотрел на меня.

— Что? — шокировано выдохнул он, все еще сжимая в руке нож. — Он пытался тебя убить?! Да еще и ограбить, как последний мародер?!

Будущий член семьи Гоннери побледнел, видно явно представив, как станет пищей для милого домашнего сада своего свекра. Он уже явно пожалел, что решил подслушать разговор и хуже того, стал со мной пререкаться.

— А еще ты отказываешься помочь любимому дядюшке своей невесты, — я продолжил нагнетать. — Что же скажет Петра, когда узнает, что именно ты повинен в его смерти?

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился вор, с опаской косясь на совсем недружелюбного Фила. До Риэла наконец-то дошло, что помочь мне, это значит, спасти свою шкуру от более грозного… зверя. — Я согласен, только замолкни.

Я довольно замолчал.

— И еще, — поморщился рыжий парень. — Напиши расписку, что за помощь я тебе ничего не должен. А то печенкой чую, что ты меня достанешь с этим долгом. А я это… — он посмотрел на Филгуса, который наконец-то отложил нож и стал спокойно наливать из кофейного чайника себе бодрящий напиток. — Я жизнь с нового листа начну, как бы, порядочным горожанином.

Я удивленно глянул на будущего “порядочного горожанина”. Он шутит или реально решил забросить свои теневые делишки? Что-то с трудом верится. Такой тип людей не могут жить спокойно и порядочно, им как воздух нужен адреналин: чувствовать опасность за спиной, ходить по лезвию ножа — жить одним днем, не задумываясь о будущем. Вор не может заработать честным трудом. Вор никогда не умирает в своей постели. Да и честно, зная свою племянницу, я не уверен, что и она согласится жить, как обычные люди. Ей тоже нужны приключения, а рутинная жизнь быстро надоест, и она помчится искать проблемы на свою голову.

Ну-ну. Даже если и каким-то чудом Риэл завяжет с прошлым и посадит на чугунную цепь Петру, то все равно ему не видать тихой и спокойной семейной жизни. Все же семья у Филгуса была своеобразная: жена — инициативная особа с неуемным энтузиазмом, старшая дочь — та еще заноза и искательница приключений, сын — подрыватель душевного спокойствия своих учителей и ученических котлов, а младшая дочь — гроза мальчишек всего района. С такими родственниками каждый день, как непредсказуемая алхимическая реакция — неизвестно, что произойдет в следующую секунду. Вандалу хотя бы за то, что он так долго продержался в этой семье и не сбежал, нужно пожать руку.

Когда я великодушно написал расписку и вручил ее счастливому донельзя Риэлу, начал повторно излагать свой план, но уже официально и со всеми поправками, чтобы моему наемному работнику было все ясно. Несмотря на мои опасения, рыжий парень слушал внимательно, не перебивая и что-то прикидывая себе в уме, кивая на паузах, этим самым показывая, что он меня понимает. Таким он мне нравился больше.

— Значит, — серьезно произнес Риэл, когда я закончил выкладывать свою задумку. — Я буду отыгрывать менестреля, и отвлекать внимание дамочек, пока ты, мой ученик, будешь шарить по кельям и искать свою принцессу? Хреновый план, но сойдет. Дело-то плевое. Ты же не собираешься ее красть?

— Я что, похож на самоубийцу? — нахмурился я. — Не хватало мне еще проблем с наследным принцем и всей верхушкой власти.

Говорящий взгляд вора, говорил, что похож.

— Ну раз не собираешься, то я в деле, — усмехнулся будущий родственник Фила и перешел на деловой тон. — Плана этой ночлежки, естественно, у тебя нет, да? Ну и ладно, не с такими проблемными заказчиками работали. Главное, продумать легенду и отступной путь, если дело пойдет наискось, а оно пойдет, с таким-то хреновым планом. Менестреля я уже отыгрывал, на одном заказе в замке, но тогда я бренькал на лютне всего пару песен содержания совсем не для… хм… благочестивых ушей этих девок, а потом, украв у пьяного в хлам барона нужную цацку и обчистив сейф, ушел через канализацию.

— Тут ничего красть не нужно, только увлечь дам, примерно, на полчаса.

— Ну я же очаровашка, — похабно улыбнулся будущий разбиватель сердец и, словно, перебирая руками несуществующие струны, продолжил. — Я знаю одну балладу, от которой все бабы млеют, а шлюхи дают не за деньги.

— Я поражен твоими талантами… зять, — внезапно произнес Филгус, как-то странно смотря на жениха дочери. Риэл отчего-то сразу скис и сжался в кресле, мигом потеряв ореол заядлого ловеласа.

Нда… С Филгусом не побалуешь. Он очень строгий отец и ревнивый, когда дело касалось его взрослой дочурки. Он бы хотел для нее известного и обеспеченного мага, а получил… Риэла.

— И в твоем плане есть один существенный минус, Ник, — продолжил говорить Фил. — Скажи, ты знаешь, чем прославился Евлампий Мученик, покровитель этого монастыря?

Я нахмурился:

— А это так важно?

— Он собственноручно сделал из себя евнуха, — брат показал руками ножницы, говорящее посмотрев на вора, — и основал этот монастырь, как оплот непорочности и благоразумия, сказав, что ни один мужчина никогда не осквернит сию обитель.

Риэл вмиг побледнел, явно представив, как его лишают самого дорогого:

— Эй, я на такое не соглашался!

— Согласился, — я расплылся в улыбке заядлого садиста и указал пальцем на расписку, которую прижимал к груди мой будущий подельник. Но недолго, так как пугать вандала в мои планы не входило, да и настроение было не то, чтобы издеваться над этим болезненным. — А если серьезно… — продолжил я. — Фил, как будто ты не знаешь, что даже жрецы частенько нарушают правила, захаживая в Пурпурные кварталы. Менестрелей везде пропускают, тем более, они же сердобольные монахини и должны дать передохнуть с дороги усталым путникам.

— Дадут. За околицей.

Брат был неутолим в своем желании потопить мой и так плохенький план под горой критики. Как и я — удержать его на плаву.

— Это противоречит заповедям Великой. А я их изучал. И довольно плотно.

А также правила для жрецов. Наизусть. За пару дней.

— Одного возможно и пустят, но не двух!

— И оставят умирать от голода и холода на улице? — я скептически вздернул бровь.

— Еще как оставят и сошлются на предписания Евлампия, если этот “кто-то” будет упрямиться и зачитывать свои несуществующие права.

— А если я буду жрецом? Что тогда? У них не будет выбора, как меня пропустить!

— Менестрель и жрец путешествуют вместе. Ничего нелепей я еще не слышал.

— Ну, тогда я могу жрецом побыть, — сделал одолжение Риэл. — Святоши обычно парами ходят.

— Ты свое лицо видел? — недовольно цокнул Филгус, теперь уже критикуя парня. — Бандиты с большой дороги и то невинней выглядят, чем ты.

Вор скис и недовольно поскреб подбородок.

— А если придет жрец, а за ним и менестрель, но в разное время? — предложил я.

— Ты хоть сам-то веришь в свой гениальный план? — усмехнулся брат. Я не верил и считал его глупостью, что злило меня вдвойне. План рассыпался как карточный домик, и я все не мог его спасти.

— Ну, значит, я переоденусь женщиной! — в сердцах воскликнул я, задетый его придирками, но вдруг замолчал, озаренный этой гениальной идеей. — Они же должны будут пропустить менестреля и его бедную сестру. Нет, ученицу, а то я на его сестру совсем не тяну! И как я раньше не додумался?

Филгус и Риэл весьма странно на меня посмотрели, и если во взгляде брата читалась некая обреченность, что меня невозможно переубедить, то вор явно думал, что я сошел с ума. Но мне было плевать. Какая разница кем притворяться, тем более, после роли жреца и недалекого фанатичного сектанта меня больше ничего не тронет. Монашки же не полезут под юбку, чтобы проверить принадлежность к своему полу.

Знал бы я тогда, что своим безрассудством и желанием побыстрее закончить это дело, подписываю себе смертный приговор.

***

О своем “гениальном” плане я пожалел почти сразу, когда Филгус, махнув на меня рукой и согласившись мне помогать, стал настаивать, чтобы над нашим внешним видом поработали профессионалы. Я, обрадованный, что так легко отделался, опрометчиво согласился на все условия этого прохиндея. А зря. Очень зря, так как через полчаса, после того, как Фил отправил кому-то магический вестник, к нему в дом ворвался Микио. И не просто ворвался, а сияя, как начищенный золотой, с порога властно приказал мне, держа в руках грозные щипцы и расческу:

— Замри, Ники! Сейчас я сделаю из тебя женщину!

Не знаю, как это выглядело со стороны, но мне показалось, что прозвучало довольно… неоднозначно, что я невольно дрогнул и отступил назад, с ужасом взирая на приближающуюся смерть. Что-то мне резко перехотелось, чтобы из меня делали женщину. Я вообще, в тот момент хотел оказаться как можно дальше от этого дурдома.

— Знаете, — от ужаса предстоящей расправы мой голос немного надломился, — я тут подумал и понял, что мой план негоден. Он ужасен. Я лучше пойду.

Да только мне не дали сделать и шагу — Филгус и Риэл перегородили путь к двери, а потом и вовсе, силком посадили обратно в кресло. Предатели.

— Ну уж нет, Ники, — еще насмешливо заявил брат. — Поздно метаться. Пора отвечать за свои поступки.

Риэл зловеще захохотал, показывая рукой ножницы. Нет, с его граблями получился целый секатор — он явно долго будет припоминать мне тот случай с распиской.

Словом, я сдался и смирился с неизбежным, дав над собой вдоволь поиздеваться. А чтобы не видеть весь этот ужас и фанатичный блеск в глазах Микио, зажмурился, мысленно проговаривая, что все мои страдания ради Ирен и слез Элисень. Их нужно было забрать, пока Стефан резко не поумнел и не обратил свой взор на принцессу, а ее проведать, заглушив муки совести.

Иллюзии, как и остальная магия, даже такая светлая, вроде целительской, работала в храмах и монастырях довольно нестабильно. Божественная энергия конфликтовала с магической, что делала уязвимой магов в святых местах, а жрецам еще один повод причислить нас к отродьям Настерревиля. Иллюзии талантливого мастера были на порядок сильнее обычных, да и могли продержаться дольше, но Микио не хотел рисковать и решил совместить иллюзии с реальными изменениями.

Он начал колдовать и через пару часов боли и унижений, а также краткого курса Микио, как должна вести себя настоящая дама (кокетливо улыбаться, трепетно смотреть на собеседника и вилять бедрами), меня явили зрителям. Зрители все это время сидели в кабинете Филгуса, пили чай и играли в нарды. Когда я, корячась и пытаясь привыкнуть к туфлям, платью и новой груди, которую мне соорудили из какого-то тряпья, заявился к этим прохиндеям, настала немая пауза, после которой они еще пару минут хохотали, видимо, восхищаясь моим новым образом.

— Что вы ржете, кони! — оскорбился я, одновременно пытаясь почесать спину и справиться с рыжими прядями парика, которые лезли в глаза и рот. Платье кололось и доставляло непомерное неудобство, как и чулки, которые на меня напялил Микио. Адские орудия пыток.

— Красавица, — цокнул языком Риэл, чем вызвал еще одну волну неуемного смеха. — Все мужики — твои!

— Ее даже в публичный дом не возьмут, — хохотал брат. — Она отпугнет всех клиентов, с таким-то зверским выражением лица и манерами.

— Неправда! — воскликнул творец моего образа, появившись в кабинете. — Это творение искусства, бестолочи! Мои новые разработки по совмещению иллюзий и грима! Качество мастера стоимостью в десятки сотен золотых!

Себя я в зеркало еще не видел и, честно, не стремился увидеть, боясь заработать инфаркт, но после такой характеристики “этих”, мне жутко захотелось узреть свой новый образ. В кабинете зеркало было, но не в полный рост, так что я, под гогочущий и раздражающий хохот, а также праведное возмущение иллюзиониста, отправился в спальню Фила. Зеркало нашел. И обомлел.

Первая осознанная мысль была о том, что Микио постарался и на славу, а вторая — как я людям-то на глаза покажусь!

Из зеркала на меня шокировано взирала довольно миловидная девушка с длинными волосами цвета меди, лицом, лишенным всякой щетины и получившим женственную округлость, лебединой шеей без кадыка и высокой полной грудью размера, эдак третьего. Несмотря на худобу — Милена до сих пор не смогла как следует меня откормить, — фигура в закрытом темно-зеленом платье выглядела женственно, а мои длинные пальцы стали изящнее, словно это и вправду была женская рука, и исчезли привычные мозоли и царапины, даже небольшой шрам на левой кисти Микио как-то свел.

Цвет глаз остался тем же — серым, хотя взгляд стал глубже и чувственнее из-за глаз в обрамления густых черных ресниц — я с ужасом вспоминал, как их мне наклеивали, — и слегка выщипанных бровей. На щеках появился румянец, а на губах помада, но не яркая, а почти бесцветная, придающая только блеск. Поднимать платье и смотреть на ноги я не стал, мне хватало и видимых изменений.

Теперь меня точно невозможно будет принять за мужчину, я себя-то с трудом узнавал, хотя некоторые черты остались прежними и если присмотреться, то можно было меня узнать…. Но из-за иллюзий было почти невозможно. Что ни говори, но хоть Микио тот еще странный тип, профессионал из него отменный.

Он сказал, что даже в монастыре такая маскировка могла продержаться сутки и сейчас ему верилось. Великая, да на меня из зеркала взирала незнакомая рыжая женщина и повторяла все мои действия!

— Ты кто такая! — яростно прошипели за моей спиной и я, резко развернувшись, узрел на пороге спальни весьма недружелюбно настроенную Лиру. Она прожигала взглядом зеленых глаз, отчего резко похолодело на сердце, а аура, которую источала женщина, точно говорила мне, что, если я быстро не придумаю адекватный ответ, живым я отсюда не выйду.

В тот момент я остро ощутил несусветную глупость плана, и в который раз пожалел, что согласился на издевательства над своей внешностью и полом. Веры в то, что мне удаться все объяснить и выйти сухим из воды — не было. Абсолютно, ибо я слишком хорошо знал Лиру.

— Лира это я, Ник, — быстро сказал я, совсем не уверенный, что мне поверят. И не прогадал. Голос из-за артефакта-подвески, поддерживающего всю связку иллюзии и предающие голосу женские нотки, вышел совсем не тот, на который рассчитывал я. Нет, артефакт сработал безупречно, но мне от этого не было легче, когда на меня, с желанием скорейшей расправы двинулась жена лучшего друга.

Я запаниковал. Если и в обычной жизни встречи с ней наносили моей психике существенный урон, хотя она относилась ко мне весьма дружелюбно, то сейчас, когда в ее глазах виделось явное желание расцарапать мне лицо и снять скальп, я понял, что меня будут убивать специально. И найдут мой хладный труп под кроватью лишь через две недели по запаху, если еще раньше не скормят плотоядному саду…

— Ты кому на уши лапшу вешаешь? — возмутилась моей наглой “ложью” Лира. — Думаешь, поверю в эту чушь? Мужа моего увести собралась?!

Я шокировано воззрился на эту женщину. Что?! Какого… лешего она это решила?!

— Но это правда я! — я сделал еще одну попытку добраться до ее разума, отступая под натиском этой страшной женщины и, не выдержав такой психологической атаки, в панике позвал на помощь. — Фил! Филя! Спаси!

Следовало бежать и срочно, а то чую, пока я буду доказывать ей, что я — это я, она успеет сполна осложнить жизнь “сопернице”, а страдать и участвовать в женских разборках, тем более, в роли главного персонажа, мне не хотелось.

Лира перекрыла выход к двери, сзади меня было только окно и комод, причем окно закрытое, а в комоде я явно не смогу забаррикадироваться от решительно настроенной женщины, оставалось одно — бежать к выходу через супружескую кровать. План был прост и хорош, если бы не одно обстоятельно — в платье по кровати было бегать совсем неудобно и, естественно, я наступил на подол и с грохотом навернулся с нее на пол. Пока я путался платье и пытался прийти в себя, на меня сверку уселась Лира и схватила за волосы, видно решив оборвать сопернице космы. Какое же ее было удивление, когда у нее в руках оказался мой парик.

В этот момент в комнату ворвались опоздавшие спасители. Они изумленно воззрились на открывшуюся картину: я — прижат к полу да так, что с трудом мог приподнять голову, Лира сидит на моей спине и шокировано взирает на мой парик.

— Она ей скальп сняла! — взвизгнул Микио, нарушив затянувшееся молчание.

— Что здесь происходит? — выдал умную мысль Филгус.

— Слезь с меня, — приглушенно прохрипел я. — Дышать трудно…

Дышать и вправду было трудно — снизу давила фальшивая грудь, сверху — совсем нелегкая Лира. Я чувствовал себя между молотом и наковальней и явно пожалел о своем “третьем размере”.

С меня, слава Великой, наконец-то слезли. Я, потирая отбитый копчик, возмущенно вырвал из рук жены друга свой парик и вновь нахлобучил его на голову. Тоже мне, ревнивица отыскалась. Сперва бьет, а уж потом интересуется, кто это.

В то время как я разбирался с париком, она недоуменно разглядывала меня, словно пытаясь высмотреть какие-то только ей видимые черты лица. Видимо нашла, раз покаянно защебетала:

— Ники, милый, прости меня, дурную! Но… почему ты так выглядишь? — она сурово глянула на замерших в дверях мужчин, особо задержав взгляд на Микио. — И чья это была гениальная идея переодеть его в женское платье?

Они красноречиво посмотрели на меня. Предатели.

Лира растерялась и обратилась ко мне:

— Ники, ты пил? Или опять объелся шоколада?

О, Великая. И почему сегодня меня об этом спрашивают уже второй раз? Отвечать на ее вопросы я не стал, а просто, протолкнувшись через загородивших проход мужчин, пошел в кабинет Филгуса. Не говорить же ей, что я собирался проникнуть в монастырь, чтобы найти Ирен? Я почти уверен, какая последует реакция — восторги и романтичный щебет, а к вечеру уже вся столица будет знать, что некто Никериал Ленге надел женское платье на тайное свидание с принцессой.

***

День выдался на удивление жарким: нещадно палило летнее солнце, воздух был тяжелым, душным, словно перед проливным дождем с грозой, но на небе не было ни облачка. Я и Риэл шли пешком по сельской дороге и в целом, несмотря на летнюю духоту, картина перед взором предстала идеалистическая — стрекотали кузнечики, прячась в высокой зеленой траве, жужжали пчелы, собирая с цветов пыльцу, по небу щебеча, пролетали птицы. Дорога посередине проросла травой, была вся в колдобинах и ямах; она проходила через широкое поле, на котором селяне даже в такой зной были погружены в работу. Нам попалась семья, где отец с матерью грузили вилами на телегу сено, а их дети, хохоча, с удовольствием его притопывали ногами, превратив скучное занятие в игру.

Риэл умирал от жары под плотным кафтаном. Я видел, как он сильно ему хотелась снять душную одежду и пощеголять весь оставшийся путь, сверкая своим торсом и отвлекая бедных селянок от работы, но пришлось ограничиться лишь расстегиванием пуговиц. Я слышал, как он недовольно бурчал себе под нос, смахивая со лба капельки пота рукавом и поудобнее устраивая на спине лютню, что я мучитель, эксплуататор и вообще, очень плохой человек. Но что поделать. Если расстегнутый кафтан можно было простить, но вот снять его, оставшись в простой холщевой рубахе — нет. Рисковать всем делом, если монахини увидят нас в “неблагочестивом” виде и не впустят к себе, я не мог. От этих женщин я не знал, что ожидать, и так, недовольно косился на Риела за то, что он ослушался моего приказа и добавил своими действиями безупречному образу эдакую фривольность. Попробуй перед монахинями пройдись в расстегнутом кафтане или еще хуже — без него, так назовут бесстыдником и заклеймят нарушителем моральных устоев. И я не преувеличиваю — сами-то они даже в жаркое лето ходят в наглухо застегнутом черном платье с высокой горловиной и платке с чепцом, полностью закрывая волосы и устраивая своим волосам жаркую баню.

Кстати, о бане. По-правде сказать, мне и самому было нелегко. Я наложил на одежду чары охлаждения, но вот от солнца они не спасали — голову нехило припекало, под накладной грудью было жарковато и хотелось снять их, чтобы почесаться, ибо эти орудия пыток нестерпимо кололись. Но хуже было другое, ибо я резко осознал, что быть магом — это быть хилым существом, которое уже через жалких несколько миль пешком готово задыхаться от усталости. Я не привык столько ходить, предпочитая пешим прогулкам телепортацию, да еще в таком темпе, который задал вор и быстро выдохся. Более выносливому вору все было нипочем, он еще и откровенно злорадствовал над моими страданиями и предлагал устроить “изнеженной барышне” привал под тенечком. Я бы огрызнулся и приложил бы этого нахала заклятьем помощнее, но тратить силы не хотелось, а гудящие ноги занимали все мое внимание. Тогда я дал себе зарок после этого путешествия плотно заняться физической подготовкой и главное, больше ходить, а не слабовольно пользоваться порталами.

После того, как Микио доработал наши образы, и мы обговорили свои легенды, я и Риэл покинули гостеприимный дом Фила. Монастырь имени Евлампия Мученика находился, примерно, в двух неделях пути от столицы. Не так уж и далеко, если рассматривать возможности портального перемещения. Предполагалось, что мы переместимся в Кирстон, как ближайший город от монастыря, а после — отправимся пешком, минуя по пути несколько деревень, благо дойди до заветной цели можно было за пару часов. Дойти то было можно, вот только кто знал, что коней в этом провинциальном городе было не найти — хорошо, что площадка для телепортов была, — а дорога, по которой мы пошли пешком, оказалась совсем не четой главному королевскому тракту. Карт этих мест не было и в помине, так что спрашивать дорогу приходилось мне. “Девушке” сенокосцы не отказывали, да вот только услышав, куда я держал путь, всячески пытались меня отговорить от якобы самой страшной ошибки в моей жизни.

— Зачем же тебе в монастырь, красавица! — восклицал третий мой поклонник, отчего стоящий на дороге Риэл тихонько похихикивал в кулак. — Давай к нам в село, мужика нормального тебе подыщем, да эта дурь из головы вмиг вылетит!

А некоторые я прямо на поле предлагали руку, сердце и единственную корову-кормилицу Зорьку, да так настойчиво и горячо, что разрушать их надежды с каждым разом становилось все тяжелее. Их уже не останавливал даже мой гипотетический “жених”, “ребенок в утробе” и “страшная болезнь из-за неумного распутства”. А когда убедить упертых баранов в том, что наши судьбы никогда не будут соединены, все же удавалось, они давали весьма нечеткие указания куда идти, вроде — по этой дороге до коряги, а потом в лес. Угу. В лес. Пугать окрестного лешего своим нелепым видом. Но одно я знал точно — мы шли в правильном направлении.

К вечеру жара стала невыносимо душной, а после резко спала. Пронизывающий до костей ветер нагнал на небо тяжелые грозовые тучи и грянул ливень. С молниями и раскатным громом. Мое платье моментально превратилось в тяжелую тряпку, мокрая от пота и дождя спина вмиг заледенела от нещадных порывов ветра, ноги по щиколотки утопли в грязи, хотя парик держался молодцом, ибо после показательного снятия “скальпа” женой друга, Микио решил буквально прилепить его к моей голове специальным заклинанием. Словом, до монастыря мы дошли злющие, мокрые и очень усталые. Нет, конечно, ливень был моему плану только на пользу, да вот чувствовал я себя от такого подарка судьбы весьма паршиво. Честно сказать, под проливной дождь мне не доводилось попадать очень давно — уж специфика деятельности позволила избегать эдакой незавидной участи, да и когда попадал под дождь, пользовался весьма полезным “воздушным щитом”. Это заклинание было, конечно, защитой от заклинаний и стрел, но и как зонт проявляло себя неплохо, держась против “атак неба” весьма стойко. Сейчас же его использование могло серьезно меня подставить — как же объяснить сухую одежду в ливень?

Монастырь был большой, я бы даже сказал, монументальный — сделанный из серого камня, увитый плющом и мхом, с воротами в пять аршинов, окованными железными пластинами и маленькими окошками бойницами, застекленными слюдой. Открыли нам не сразу — пришлось долбиться кулаками в ворота чуть ли не полчаса, но вот когда открыли, на лице монахинь явно не читалось желание пускать нас в свою обитель.

Нам предстали две миловидные монахини, молодые, с наивными мордашками, которые сейчас портили взгляды едва уловимой брезгливости. Я, конечно, понимал, что выгляжу не как красавец… эм, красавица: в грязи, мокрый, дрожащий, аки осиновый лист и шмыгающий носом, но их красноречивый взгляд немного коробил. Они явно приняли нас за бродяг и хотели послать куда подальше, чтобы мы своим жалким видом не гневили взор Пресветлой Богини. Вдруг она так ужаснется, что сбежит от своих почитательниц? Настоящая трагедия…

— О, великодушные девы, — Риэл начал отрабатывать свой хлеб, почтительно поклонившись перед опешившими от такого внимания девушками. — Не соизволите ли вы впустить к вам на ночлег двух уставших путников, которых непогода заставала в дороге. Не беспокойтесь не о чем. Мне и моей сестре, — он показал рукой в мою сторону, — нужен всего лишь тихий уголок, а я готов отплатить вам за доброту и ужин забавной историей или песней, — Риэл бережно провел рукой по грифелю лютни, напекая монахиням о роде своего занятия.

Менестрель из вандала получился знатный. Он пел перед наивными девицами такие рулады, “смиренно прося” их впустить нас внутрь, что даже я невольно заслушался. Лицо девушек просветлело и они переглянулись. И если первая уже была готова нас впустить, то вторая еще сомневалась, подозрительно щурясь на мужчину.

— Мужчин пускать нельзя, — бескомпромиссно заявила она и кивнула в мою сторону. — А вот ее — впустим.

— Несравненные служительницы Великой, — отказу говорливый вор ничуть не растерялся и я в глубине души был уверен, что он обрадовался такому повороту событий. — Не смею просить боле, лишь позаботьтесь о моей сестре. Себе я прошу немногое — позвольте переждать непогоду на крыльце…

Поняв, чем запахло дело, я возмутился. Этот нахал, вместо того, чтобы очаровать наивных монахинь и уговорить их нарушить правила, решил удрать! А как же уговор?!

— Без брата не пойду! — голос от сдерживаемого гнева получился высокий, чисто женский, я бы даже сказал, с истеричными нотками, добавив моему образу правдивости. Я, вмиг сориентировавшись, вцепился в рукав Риэла, запричитав на манер малохольной девицы. — Не бросай меня братик, родненький! Не пойду я! Лучше простужусь на пороге и умру от лихорадки, но не пойду я одна одинешенька! — И тебя, скотина, за собой утащу!

— Иди, иди, сестрица, — попытался отцепить меня от себя Риэл, досадно морщась, как от мигрени. — А то захвораешь, а отец и матушка мне наказали тебя хранить и беречь. А я тут сам разберусь, — и добавил с нажимом. — Один.

От такой наглости я замолчал, не найдя достойных, а самое главное, приличных слов, чтобы вразумить этого гада. Вместо этого ущипнул, и довольно ощутимо, раз наш добродетель вздрогнул. И в тот же момент мне отдавили ногу. Мою больную ногу. С мозолями на полстопы! На глаза в тот же миг навернулись слезы, и я засипел от боли, уткнувшись в плечо поганца, чтобы подавить крик. И исщипать этого засранца!

Монахини взирали на разворачивающуюся семейную драму с тихим ужасом.

— Сестра, давай их впустим, — сказала сердобольная девушка, с надеждой взирая на свою подругу. — Посмотри на девушку — она плачет!

— Но настоятельница…

— Ее сейчас нет, и Великая заповедовала помогать страждущим…

— Но мужчина, — все же сомневалась дотошная монахиня. — Его же нельзя…

— Но мы же не можем обречь девушку на страдания! — воскликнула другая. — Смотри как ей плохо!

В подтверждение их слов, я судорожно всхлипнул, чувствуя, как горит огнем моя бедная нога. Даже притворяться не пришлось, ибо чувствовал себя я паршиво.

— И это не мужчина, а менестрель! — продолжила нам помогать сердобольная девушка. — Он истории расскажет, где был, что видел! Интересно же! — и зашептала под ухо своей подруге. — Да и настоятельницы до завтрашнего вечера не будет. Кто узнает?

Против такого приема ее подруга не нашлась что ответить — чисто женское любопытство затмило собой долг служительницы Великой и устоять против возможности узнать новости из “внешнего” мира, она не смогла. Через пару минут я уже ковылял за Риэлом внутрь и тихо робел перед долгожданной встречей с Ирен.

Главное, чтобы принцесса меня сейчас не встретила на пороге, а то, боюсь, мокрый, хромающий на одну ногу спаситель в облике девицы ее не обрадует. Хотя с другой стороны, это будет неожиданно и необычно. А что, рыцари ее уже спасали, а хромающие мужчины, переодетые в девицу — нет.

Когда я прошел с монахинями внутренний двор и очутился в холле, первая моя мысль была, что здесь довольно аскетично. Я бы даже сказал, сверх аскетичности и скупости. Если храмы Силенвиля поражали своей красотой, роскошным убранством, атмосферой того, что ты прикоснулся к нечто неземному, божественному, то здесь… Я чувствовал себя в гостях у бедного селянина. Одни голые каменные стены, да огромный символ Пресветлой, прибитый на самом видном месте, чтобы входящий сразу понял, что попал не куда-то, а в монастырь, восхитился такому минимализму и быстро сбежал из этого места от греха подальше. Здесь не было ни ковров, ни цветов, ни красивых образов Великой, ни картин… только доспехи, которые монахини зачем-то поставили на проходе. Постойте-ка, доспехи?

Внезапно, этот обязательный рыцарский атрибут пошевелился и, лязгая, направился в нашу сторону, на ходу снимая шлем. Я в ужасе дрогнул и отшатнулся, а рука машинально вывела знак, изгоняющий злых духов. Великая, я сплю? Мне снится кошмар или же я просто сошел с ума?! Какого лешего здесь делает этот сумасшедший рыцарь! Сэр Алинор Гриворд, собственной персоной! Гриворд, словно не видя моего вмиг побледневшего лица, с доброжелательной, я бы даже сказал, ослепительной улыбкой на устах, пошел ко мне. Я даже слегка отшатнулся, до сих пор не веря в реальность происходящего!

— Какого… — со всем рядом со мной пробормотал Риэл, с неким ужасом взирая на приближающееся страшное видение. Вор был тоже не на словах, а на деле знаком с этим сумасшедшим и я явно представлял что будет, если он его узнает. Кошмар, это словно встреча старых врагов на подвесном мосту над пропастью.

— Приветствую вас в этом замечательном месте! — распахнув свои… латные объятья, он сжал в них Риэла, но почти сразу отпустил полузадушенного вора. — Позвольте представиться, сэр Алинор Гриворд!

— Росгард, менестрель, — легонько кивнув, пробубнил Риэл, словно хотел не представиться, а отделаться от надоедливого собеседника. — А это… — он посмотрел в мою сторону.

— Милена, — мрачно буркнул я первое пришедшее на ум имя, совсем не по-девичьи шмыгнув носом и подтерев его ребром ладони. — Его сестра.

Лицо Гриворда просияло, и он так восхищенно глянул в мою сторону, что у меня внутри все похолодело.

— Миледи, — с придыханием проговорил рыцарь, потом внезапно вцепился в мою руку и облабзал ладонь. Меня чуть не стошнило. — Вы восхитительно прекрасны!

Угу, прям первая красавица. В мокрой одежде, извазюканной в грязи, со спутанными волосами, и взглядом полным омерзения.

— Я тоже рад…а, — вырвать свою руку оказалось нелегким делом, но я справился. И для подстраховки от дальнейших покушений на свою конечность, спрятал ее за спиной.

К счастью, Гриворд отвлекся от меня на Риэла.

— А знаете, — рыцарь прищурился, словно что-то высматривая. — А мы с вами раньше не встречались?

— Ну… я ж менестрель… — осторожно проговорил вор.

— Менестрель? А не вы ли играли чудесную балладу на пиру у сэра Арчибальда?! — и, судя по тому, как притих Риэл, он попал прямо в яблочко. А не то ли это было место, которое обчистил вандал, прикинувшись менестрелем? Если то, то дела у нас идут паршиво…

— А как благородный сир очутился в монастыре? — я решил отвлечь внимание Гриворда на себя, а то такими темпами крохотный мозг рыцаря все же соизволит вспомнить о Риэле. А мне этого было не надо. — Сюда же нельзя приходить мужчинам! И таким… — идиотам, — мужественным, как сир.

Алинор приосанился, ему явно понравился комплимент про мужественность, и он передо мной распушил свой павлиний хвост.

— Это, конечно, секрет, но я тут с важной миссией, — голос Гриворд понизил до полушепота, чтобы, эдак, таинственнее звучало.

— И с какой же? — я восхищенно ахнул, усиленно изображая наивную дурочку. Вроде, пока получалось. Хотя главное, чтобы Гриворд купился.

— Я охраняю миледи. Тайный приказ от самого Его Величества!

— Вы такой… важный, — я восторженно на него воззрился, Риэл недоверчиво хмыкнул, ничуть не тронутый моим спектаклем.

— Я верный рыцарь Его Величества!

Угу. Его Величеству только верных рыцарей не хватало, как какой-то даме сердца. Он же платочками не запасется для почитателей.

Значит, он здесь охраняет Ирен? Прелестно. Даже не знаю что сказать — то ли обрадоваться предусмотрительности короля, который приставил охрану своей дочери, или поразиться его глупости, раз он назначит на эту должность этого… человека. И как Его Величество добился, чтобы монахини, преданные догматам своего святого покровителя, нарушили их и добровольно, да еще на такой долгий срок впустили в свою обитель этого ненормального? Он убедил их, что это не мужчина, а деталь интерьера к обстановке в комнате принцессы? Хотя, скорее всего, Алинор получил дозволение Преосвященства, ведь только ему даровано право своими указами делать исключения из общих правил.

Гриворд мне не понравился сразу — слащавый, с глупой улыбкой и наивными идеалами, прознав про которые невольно задумываешься: “А все ли у него дома?” Если в первую встречу с этим чудом над ним можно было потешаться, благо он мог только выкрикивать оскорбления, стоя под моей крепостной стеной, то кто ж знал, что от этого него будут такие проблемы? Правильно говорят, дураки инициативны. Даже слишком. Вторая наша встреча произошла уже у меня дома, когда этот идиот проломил мне стену и, угрожая мечом, требовал умереть у его ног, дабы наконец-таки исполнить только ему ведомую справедливость и завершить его “великую” миссию. Ладно. И тогда я от него отмахнулся как от надоедливой мухи. Все же жалко было губить такой исключительный экземпляр.

Но рыцарь не успокоился и натравил на меня короля, словно обиженное дите, которое пожаловалось взрослым на мальчишку из соседнего дома, не захотевшим играть с ним в рыцаря и злодея, а потом, сломав деревянный меч, сбежал. Ай-ай, негодяй!

Честно, я думал, что после суда наши дороги больше не пересекутся, но как же я был наивен.

И что с ним делать? А если он узнает лицо своего “заклятого врага”?!

Но дальше поразмыслить о столь важных проблемах мне не дали. Алинор, словно почувствовав, что я думаю про него, вновь решил привлечь к себе мое внимание. И совсем нетривиальным образом.

— Вы дрожите! — воскликнул он, схватив в свои латные лапища мои холодные руки. Я и вправду дрожал, и, стуча зубами от холода, тайком мечтал оказаться возле камина. Да вот только проход к нему загородил этот субъект и никак не хотел сдавать свои позиции.

— Не со… — начал я говорить, как этот поборник добра с легкостью подхватил меня на руки. — что вы себе..

— Не волнуйтесь, я вас спасу! — со всей экспрессией произнес он, и, подхватив меня поудобнее, куда-то понес.

Я шокировано замолчал, пытаясь осмыслить произошедшее.

Меня еще никогда в жизни так не унижали. А пока я пытался прийти в себя и осознать тот факт, что меня только что публично поим… хм, оказали честь прокатиться на рыцаре, этот дегенерат еще и заговаривал мне зубы. Говорил, ослепительно улыбаясь, что я сейчас согреюсь в сиянии его пламенного сердца, что меня спасут и отнесут на жертвенный огонь, точнее, поднесут к камину, что я…

Мои уши завяли от его возлияний еще на втором комплименте. Я остро хотел двинуть по его наглой роже пару раз, чтобы стереть эту улыбочку, да только такое поведение совершенно противоречило моему образу. Так что я, стараясь отрешиться от происходящего, терпел “заботу”, чувствуя затылком, как мысленно хохочет Риэл. Ему-то смешно, а вот мне… не очень.

Если он кому-нибудь проговорится — убью.

***

Сидя на кухне и колупая ложкой перловую кашу, которой соизволили накормить нас монахини, я думал, что все идет совершенно не по плану. Вместо того, чтобы рьяно искать Ирен в этой обители умалишенных женщин, я сижу на их кухне, пытаюсь запихнуть в себя постную кашу, и, чуть ли не уткнувшись носом в тарелку, избегаю смотреть по сторонам. Ибо я прекрасно знаю, что меня там ждет. У меня по коже бегут мурашки от одной мысли, что я наткнусь на плотоядный взгляд Алинора Гриворда.

Делать дурочку и “не замечать” интерес к своей персоне становилось все труднее. Как же мне хотелось выколупать из этих железок Алинора и сделать из него наварной гуляш, утопить его в кипящем чане, только чтобы не слышать навязчивые комплименты.

Но отделаться от Гриворда не получалось. Он словно почувствовал, что я хочу пробиться к Ирен и всячески мешал моему плану, буквально следя за каждым моим движением! Терпения у меня с каждой минутой было меньше, а раздражения — больше. Вместо того, чтобы есть перловку, не замечать взгляда Алинора и слушать скабрезные шуточки Риэла, я должен был искать принцессу!

— Вам говорили, что вы прекрасны, — начал по третьему кругу будущий гуляш, совершенно не замечая моего убийственного взгляда.

Вместо ответа я толкнул локтем Риэла, который сидел рядом и в отличие от меня с удовольствием ел эту бурду. Тот слегка подавился и вопросительно мне кивнул, мол, что мне от него надобно.

— Ты когда свой долг отрабатывать будешь? — еле слышно произнес я, не поднимая головы от своей тарелки. — Где песни, пляски, отвлечение внимания этих дур?

— Было бы кого отвлекать, — проглотив, он нахально мне хмыкнул. — Здесь только одна дура…

— Смерти своей хочешь? Отвлеки его.

— Зачем?

Я выразительно на него глянул.

— Не, “сестренка”, это не по моей части.

— Ты с дуба рухн…

— Отвлекать его должен ты, — перебил меня мой “братик”. — Забыл что ль, что этот, — он кивнул на Гриворда, который, упоенно и, закрыв глаза, рассказывал пустоте какие-то байки из жизни рыцаря. И, явно увлекшись, не замечал ничего вокруг, — знает, где твоя девка сидит?

— Не девка, — проворчал я, — а Ирен. Предлагаешь выпытать у него, где ее держат?

— А ты гений, колдун.

— Заткнись, — беззлобно прошипел я.

Мы замолчали на пару секунд — Гриворд взял паузу, чтобы промочить горло и, послав мне ослепительную улыбку, вновь начал говорить сам с собой.

— А ты ему явно понравился, милашка, — гадко улыбаясь, не удержался от комментария Риэл. — Весь вечер глаз с тебя не сводит.

Я предпочел промолчать на такое провокационное высказывание. Я с ним после поговорю, когда окажусь за пределами монастыря. А лучше устрою ему жуткую диарею — один импульс в нужной точке и он не вылезет из кустов неделю. Целители могут не только лечить и выводить из себя нашего брата очень чревато. Надо же научить таким непреложным истинам своего будущего родственника.

Но идеи у него были верные. Чем бестолково бегать по всему монастырю и давать служительницам Великой повод выставить меня вон за неуемную исследовательскую деятельность, т е шпионаж, лучше сразу узнать в какой келье проживает Ирен. Только оставалось самое сложное — заставить раскрыть эту тайну рыцаря. Я предполагал, как можно это сделать — проще всего соблазнить, но сам процесс меня совершенно не устраивал.

Откровенно говоря, мне это претило.

— Ты сейчас баба, — видя мои гримасы боли и безысходности, прошептал фальшивый менестрель. — Так будь бабой. Соблазни его и двигай к своей принцессе. А я этих монашек отвлеку, чтоб под ногами не болтались.

— Легко сказать… — от одной мысли меня воротило. Был бы другой, я бы еще и подумал, но этот… Не-е-ет.

— А чего сложного? Покрутил своим фальшивым задом, потряс титьками, похлопал глазками и он готов!

Да. Готов. Как блюдо дня.

— Тебя же не просят выколупывать его из железок, — продолжил уговаривать Риэл, — только заговорить зубы.

Я вновь посмотрел на Алинора Гриворда, который с аппетитом наворачивал уже пятую порцию этой гадкой пресной перловки, иногда заинтересованно на меня поглядывая. Соблазнить его, чтобы вызнать, где находится Ирен? Я хлебнул кваса, который был в моей кружке и поморщился. Кислятина.

Но делать-то все равно что-то было надо. Я что, зря так страдал? Ради того, чтобы прийти сюда и поесть пресной перловки с кислым квасом, а потом, не солоно хлебавши, уйти на рассвете?

Я залпом допил квас и резко встал с лавки, чуть не снеся в процессе все то, что стояло на столе. Сейчас я покажу этому вандалу мастер-класс по обольщению!

— Благородный сир, — с нажимом произнес я, с вызовом посмотрев на рыцаря, — мы можем поговорить наедине?

Риэл подавился квасом, который к своему несчастью решил хлебнуть, а Алинор Гриворд наконец-то замолк. Он, словно не веря своим ушам, воззрился на меня так, будто к нему снизошла с небес сама Богиня Элисень.

— Наедине? — еле слышно прошептал он и, мне показалось, слегка покраснел. — Конечно, прекрасная леди, я весь ваш!

Несмотря на всю абсурдность ситуации, мне захотелось рассмеяться. “Весь мой”. Обходительный рыцарь. Знал бы он, кого обхаживает.

***

Для столь деликатного разговора мы пошли в один неприметный закуток, около кладовой. Тихий, темный, вдалеке от лишних глаз и наглых ушей одного недоменестреля — идеально, чтобы никто не увидел, а потом не опозорил на всю страну. Укромное место для будущего соблазнения я искал молча, в уме продумывая будущий разговор, да и, заглянул в чан с водой, чтобы посмотреть на свое лицо и удостовериться, что ни одна ресничка не отклеилась, да и выгляжу я пригодным для такой ответственной миссии. За всеми моими манипуляциями Алинор необычайно тихо шел за мной, словно у этого говорливого олуха отнялся язык. Неужели он робел? Какой я нехороший, собираюсь морально уничтожить и использовать наивного рыцаря для своих целей.

Я был готов к тому, что Алинор будет мяться, как подросток пубертатного периода на первом свидании с девчонкой, которую пригласил на сеновал познакомиться поближе, но вот только потерял свою решительность еще на пороге данного любовного гнездышка. Но все мои ожидания пошли прахом, когда мы остались наедине. Где-то на периферии были слышны голоса монахинь, надрывные песни Риэла, который решил развлечь неискушенную публику девиц своим скудным блатным репертуаром и тем самым, дать мне немного форы на поиски Ирен.

Алинор действовал решительно. Не успел я пикнуть, как был прижат к стене, а моя бедная ладонь зажата в могучих латных ручищах сэра Гриворда. Не вырваться, не убежать без использования магии. Да я его даже ударить не могу без последствий — все закрывает доспех!

Мне резко подурнело, а ноги слегка подкосились — когда тебя прижимает в темном уголке субъект в доспехах, который выше на полторы головы и шире раза в два, не до церемоний и неумелого заигрывания. Тут впору задуматься, как сбежать и плюнув на конспирацию, обезвредить этого ловеласа, пока он того… не закинул меня на плечо и не потащил как добычу в кладовку, так сказать, чтобы оприходовать по назначению.

О, моя дорогая Ирен, и почему ради того, чтобы с тобой встретиться, я должен получить такие душевные потрясения?

Но, к сожалению, Гриворд не слышал моих мысленных позывов и со свойственной ему горячностью прошептал:

— Сияние ваших глаз, затмевает собой звезды, ваши тонкие и изящные пальчики нежнее бутонов роз, а взгляд хмелит сильнее сидра. Позвольте мне упиться этим хмелем и пасть к вашим ногам, о, моя прекрасная миледи.

Я сильнее сжался в стену, чувствуя на своей шее его дыхание. Мне было противно, мерзко и, честно, немного страшновато, словно, в любой момент Гриворд мог уличить обман. Хотелось оттолкнуть от себя его мерзкую рожу, но вместо этого я улыбнулся.

— Можете называть меня Миленой, сир, — милостиво позволил я, отчего безмерно обрадовал поклонника, который явно решил, что наши непростые отношения перешли на новый уровень. Эпопея с моей бедной рукой закончилась и теперь страдала талия, на которую он, как бы нечаянно положил свою руку.

Стараясь унять нервный тик и сделав над собой усилие, нежно провел рукой по колючей щеке Гриворда и игриво прошептал:

— Даже лучше чем Ее Высочество?

— Вы ее прекраснее, — с придыханием прошептал рыцарь, расцеловывая мне руку.

Я не обольщался на свой счет. Гриворд прожил несколько месяцев бок о бок со сворой религиозных девиц без права уйти из монастыря в ближайшую деревеньку развеяться, а также косо глянуть на рьяных последовательниц Евлампия Мученика. Естественно, для него любая женщина, которая не дала обет будет красивее и милее Пресветлой… даже если это будет переодетый мужик.

Мне, можно сказать, повезло. Я был первой дамой, которая встретилась на его невольном обете безбрачия и так просто упускать свой шанс, причем, единственный за долгие месяцы, а то и годы, он был не намерен. Оттого и встретил меня во все оружия… и с напором, чтобы очаровать “глупую крестьянку” напыщенными речами, затащить в тихий уголок и дать ей познать “благородную любовь”.

Я торжествующе улыбнулся — рыбка попалась на крючок. Уж ради призрачной надежды залезть мне под юбку, он выложит все.

— Милорд, вы охраняете Ее Высочество, — он кивал, не отрываясь от лобызания мой руки, — это так важно и интересно!

Особенно для меня.

— Его Высочество меня попросил позаботиться о миледи. И как я мог отказать, о, моя луноликая Милена?

— А принцесса… расскажите мне о ней. Какая она?

— Она может осветить даже подземелье своей солнечной улыбкой, согреть холодное сердце теплым взглядом… — Лицо Гриворда на миг просветлело, обретя мечтательное выражение лица. С такими чувствами говорят не о земной женщине, а о чем-то светлом, божественном и недостижимом. Но вдруг на его лик набежала тень, словно он вспомнил о чем-то неприятном. — Но улыбка госпожи померкла, свет погас… И все это из-за одного гнусного колдуна! Не будь он мертв, я бы разрубил его на две половины своим мечом Рахтириусом! — он воинственно стиснул кулак, поджав побелевшие от гнева губы.

— Колдуна? — тихо выдохнул я, по-настоящему робея под этим яростным взглядом. Алинор ненавидел меня так неистово, так сильно, что по спине пробежали мурашки. Вдруг узнает? Прежде чем я смогу произнести заклятье, он успеет меня ударить латной перчаткой и отправить в глубокое забытье. Слишком он был близко — не увернуться, не сбежать.

— Вы не знали?! — изумился мужчина моей неосведомленностью. — Ее недавно похищал злобный и коварный Никериал Ленге! — он выплюнул мое имя как проклятье и с плохо скрывающим бахвальством закончил. — И именно я спас Ее Высочество Ирен от этого исчадья Настерревиля! Я чувствую его везде!

Конечно, чувствует он. Так ко мне липнет, словно хочет залюбить своего врага до смерти.

— Бедняжка… — “посочувствовал” я горю той, что поначалу изводила мое душевное здоровье с упорством фанатичного героя.

— Надеюсь, миледи обретет здесь душевный покой и забудет…. ту неприятную историю. — поделился со мной сокровенный Гриворд, на миг выйдя из образа заядлого ловеласа. Он видно искренне переживал за Ирен, хоть был человеком и недалекого ума. Слишком простодушный, преданным рыцарским идеалам и видящий мир только в двух цветах: добро и зло. Ариан все рассчитал правильно и из Алинора Гриворда получился идеальный цепной пес: преданный, лающий на посторонних и слепо верящий хозяину, только вот одурачить его не составило большого труда.

— Она живет как монахиня?

Благородный рыцарь Его Величества сокрушенно вздохнул:

— О нет, услада моей души, хотя она и живет в монашеской келье, ходит их одеждах и посещает службы, вознося хвалу Великой, все же вольна в своем выборе занятий.

Глубоко внутри я обрадовался — мне не хотелось, чтобы Ирен становилась одной из этих страшных женщин.

— А в какой принцесса проживает келье?

— Не могу сказать, — сразу нахмурился Гриворд, своим серьезным настроем нарушая созданную интимную обстановку. Чтобы ее вернуть — пришлось легонько провести пальцами по его щеке, обещая при правильном ответе предложить что-то более существенное.

Я видел, как в Гриворде боролись долг и чувства. И к моему счастью второе победило.

— В северной части… — порывисто выдохнул он, стараясь не смотреть мне в глаза.

— А где именно? — с жаром прошептал я, обняв его за шею. — Прошу…

Алинор поплыл. Слишком долго у него не было в объятьях дамы, чтобы и дальше противиться ее чарам. Слишком она, то есть я, “была настойчива”. Словом, у рыцаря не было и шансов устоять против моего обаяния и закрыть от меня главное сокровище монастыря — мою реликвию. А также Ирен.

— Третья крайняя… слева от статуи Великой… на втором этаже…

Говорить, пересиливая себя, мужчине было трудно, он, прерывисто дыша, вдыхал, словно пьянящий аромат моего парика, помутневшим от вожделения взглядом, смотрел на мои губы, а его руки уже деловито скользили по моему телу… Он наклонился, опалив меня своим разгоряченным дыханием… Но внезапно закатил глаза и всем весом навалился на меня, придавливая к полу. Меня передернуло от омерзения, я зашипел, пытаясь оттолкнуть от себя эту тушу в железной обертке, и ругая себя за нетерпеливость. Мне так хотелось побыстрее избавиться от этого дамского угодника, что я просто не учел некоторые аспекты… Например, что падая, этот поборник добра и благочестия подомнет меня под себя. Проклятие!

В силу своей профессии целители умели многое: останавливать кровотечение, быстро регенерировать ткани, выжигать энергией нежелательные опухоли, а также пережимать некоторые сосуды в головном мозге, чтобы обеспечить пациенту долгий и глубокий сон. Магической анестезией умел пользоваться любой целитель, нужно было только положить руку на затылок пациента, что я и сделал, пока этот ловелас ко мне наклонился.

Но если от поползновений этого рыцаря я избавился, то сейчас передо мной встала другая проблема. Если выползти из под этой груды доспехов я, кряхтя и пыхтя, смогу, то как мне волочить подальше от людских глаз эту тушу? Я не могучий оборотень, чтобы поднимать вес, который превышает мой собственный в несколько раз, а обычный маг, пренебрегающий физическими упражнениями.

К счастью, рядом от нас была кладовка…

Потирая спину слегка трясущимися руками, я через некоторое время вышел из обители старых метел и другого хозяйственного мусора. Потратил несколько минут, выцарапывая ржавым гвоздем на косяке руны — запирающее заклятье, которое, к сожалению, в монастыре продержится меньше суток. Но на моих губах застыла улыбка.

Я его вырубил, связал, и закрыл, а также вызнал, где держат Ирен.

О, женщины и имя им коварство. Хо-хо-хо.

***

Мне было не спокойно — волнение захлестывало душу, а ноги уже несли меня к кельям. Где-то там Ирен, бедная девчонка, из-за которой у меня болела душа. Разум механически отчитывал комнаты, сердце замирало от каждого постороннего шороха. Я, конечно, мог придумать адекватный ответ на вопросы возмущенных монахинь, если они встретятся мне на пути, но попадаться им на глаза все равно не хотелось.

Ворвавшись в полутемную келью, я бегло осмотрелся: маленькое окошечко даже не застекленное слюдой и похожее больше на бойницу, невзрачная кровать, застеленная обычным шерстяным одеялом, на которой лежала подушка набитая соломой, рядом с кроватью стояли тумбочка и шкаф, в котором расположились пожитки принцессы. Не было даже и намека на роскошь и ничего не выдавало то, что здесь проживала высокородная девица. Я сперва даже подумал, а не ошибся ли я комнатой? Но сомнения тут же развеялись, когда на месте, где стоял тазик с кувшином, нашлась расческа, на деревянных зубьях которой обнаружились золотистые волосы. От них веяло энергетикой Ирен, хоть в монастыре было довольно трудно почувствовать такие тонкие магические материи.

Если честно надеялся, что Ирен окажется здесь и, убедившись, что с ней все в порядке, а также вернув себе опасную реликвию, я смогу уйти с чистой душой, но эта маленькое несчастье как назло где-то ходила, на корню загубив мои планы о предстоящей встрече.

Уняв колотящееся, после стремительного бега, сердце, я уселся на кровать, отметив, что она весьма жестковата даже по сравнению с больничной койкой, отличавшейся далеко не королевскими перинами, и стал ее ждать, на миг почувствовав себя в роли тайного любовника.

Если честно, сидеть спокойно и ждать было невыносимо — адреналин кипел в крови, душа беснилась, словно запертая в клетке птица, а неизвестно откуда взявшаяся злость только подливала масла в огонь. Не это ожидал я увидеть, когда решил отправиться в монастырь. Нет, я понимал, что это место далеко не столица, да и условия здесь будут скромнее, к чему привыкла Ее Высочество, но такая комната принадлежала не принцессе, а… нищенке! Как король, ее брат, да еще этот полудурок Гриворд позволили так обращаться с Ирен! Как они посмели! А ведь еще Ариан уверял меня, что с его сестрой все в порядке…

— Кто вы? Как вы сюда попали?

На пороге замерла Ирен, с явным возмущением смотря на нежданного посетителя, хотя, если честно, я ее узнал лишь по голосу — осунувшееся бледное лицо с темными кругами под глазами и лихорадочным блеском в синих очах не могли никак принадлежать той красивой девушке. На ней было невзрачное платье какого-то невразумительного серого оттенка, а ее гордость — роскошные золотые волосы, были спрятаны под платком. Я вскочил на ноги, неверяще смотря на эту тоненькую фигурку, которую, казалось, унесет первым же порывом ветра, на бледные губы, потерявшие свой здоровый цвет, впалые щеки без задорного румянца…

Что они с тобой сотворили, малышка?

Слишком большой контраст с той веселой и по-детски упрямой девчонкой. Слова о реликвии застряли в горле, я все смотрел и смотрел на нее, не в силах поверить в это ужасное преображение. Душа ныла, хотелось дотронуться до нее, развеять этот страшный морок, лишь бы убедить себя, что мне все привиделось. Хотя что это я, это и вправду была Ирен и от этого было больнее и страшнее.

Наверное, я слишком долго и пристально ее рассматривал, поражаясь столь явным переменам, раз девушка, не дождавшись от меня ответа, показала рукой на дверь и повелительно выдохнула:

— Вон.

Я не двинулся с места, не в силах произнести и слова. Только сейчас я понял, как по ней скучал.

— Я сказала, — с нажимом произнесла Ирен, — Пошла вон из моей комнаты!

Это меня отрезвило. Я усмехнулся, по привычке взлохматив себе волосы на затылке и насмешливо поинтересовался:

— А иначе что? Позовешь на помощь своего верного рыцаря?

Девушка мило улыбнулась:

— За волосы протащу через порог…

Честно сказать, я потерял дар речи. Что? Но быстро справился с эмоциями, поняв, что она со мной просто играет. Ах, милая кошечка решила наконец-то показать свои коготки? Не боится их обломать?

— Я тут погляжу, — нагло улыбнулся я, — принцессы в нашем королевстве просто эталон женственности, доброты, смирения и скромности. Или же лишь я удостоился такой чести?

Вместо того чтобы смутиться, Ирен как-то странно на меня посмотрела, и, внезапно, словно спала с лица. Рука девушки взметнулась наверх, прикрывая рот, глаза неверяще расширились, и она еле слышно проговорила:

— Нн-и…к?

Я даже слегка растерялся, поняв, что меня так быстро раскрыли. Но как? Не от пары же фраз.

Но своим недоумением только подтвердил догадки девушки:

— Это и вправду ты?

— У вас страшные видения, миледи, — невесело усмехнулся я.

— Так, значит, настоящий, — выдохнула она, но, вместо того, чтобы подойти и обрадоваться долгожданной встрече, она нахмурилась.

— Что?! — не выдержал я ее изучающего взгляда. Было такое ощущение, что я пришел аки пьяный в дупель домой после трехнедельного загула, а меня на пороге встречала жена. Очень недовольная жена. Мне как-то стало не по себе, а в душе зародилась обида к эдакой несправедливости — Я тут терплю унижение, пробиваюсь через кордоны монахинь, побеждаю в неравной схватке этого полудурка-Гриворда, лишь бы увидеться с ней и что я получаю взамен? Угрозы, странные взгляды… Где объятья, заверения, что меня рады видеть, где, Настерревиль меня побери, радость, восторг своему спасителю?! Я вас спрашиваю, где!

— Ты в платье, — на меня обвиняющее показали пальцем. — И с грудью!

— Ну извините, — раздраженно проговорил я, уязвленный ее равнодушием. — В Парнаско, когда спасали мне жизнь, случайно напутали и сделали женщиной.

— Правда?! — глаза Ирен расширились от ужаса, и она себя осенила знаком Пресветлой, лишь бы изгнать столь злой морок. Но увы, я не изгонялся, а, все также возмущая ее своей шикарной грудью и платьем, стоял в ее комнате

— Конечно, сперва было неудобно, — видя в какой священный ужас пришла девушка, я не мог сдержать свой язык. О, как же я скучал над невинными подколками над наивной принцессой. — Но я привык. Главное, что я ведь жив, неправда ли?

Ирен, словно завороженная кивнула, не сводя взгляда с моего накладного достоинства третьего размера, которое, между прочим, было больше ее природного, второго.

— Я все равно буду вас любить, — оторвав свой взгляд от моего декольте, на выдохе скороговоркой проговорила принцесса. — И не важно, женщина ли вы, или же мужчина.

— Да ладно, — усмехнулся я. Мне стало смешно. — И как же будете любить?

Девушка вспыхнула аки маков цвет и засмущалась.

— Так, так, так. И это благовоспитанная девица? Ох, я даже больше скажу, девица, пребывающая, — я обвел рукой комнату, — в сиих благопристойных стенах женского монастыря?

— Но…

— Иреночка, — я ей нахально подмигнул, — ты и правду думала, что я стал девушкой? Конечно стал, но лишь для того, чтобы пройти сюда, а не для того, чтобы… — я многозначительно улыбнулся.

— Ни… ни… Никериал! — негодующе зарделась девушка. — Вы надо мной смеетесь?! — я рассмеялся, уж очень смешно и мило выглядела возмущенная девушка. Она гневно сжала свои маленькие кулачки и притопнула ножкой, посмотрев исподлобья. — Не смейтесь!

Я честно пытался сдержаться, но это было выше моих сил. Великая, давно я так не смеялся, я, даже больше скажу, с тех самых пор как сгорел мой замок. Как же мне не хватало Ирен.

— Да не смейтесь же вы! — гневно пылая синими очами, ко мне пошла девушка и ударила своим кулачком мне в грудь.

Я обнял ее одной рукой, прижав к себе — в таком плену она не сможет боле мне мешать и, тем более, пытаться меня побить. Но вместо того чтобы вырваться из подлого захвата, Ирен внезапно добровольно прижалась ко мне и всхлипнула. Мое веселье как рукой сняло… Я нахмурился. Она плачет?

На душе стало как-то неуютно. Я ее так сильно обидел?

— Простите, — приглушенно пропищали где-то в районе моей груди, — я не хотела… Но… я думала, что вы ум-мерли и… — она судорожно вздохнула, прижавшись ко мне сильнее. — Я так счастлива, а…а слезы все б-бегут… не могут…ост-танови…

Я слегка растерялся от такой резкой смены настроения и, немного поколебавшись, обнял ее в ответ, успокаивающе погладив по голове.

— Тише, милая, тише… — прошептал я. — Я здесь и все будет хорошо…

— Только не уходи, — она зацепилась за мою одежду так сильно, словно боялась, что я исчезну, растаю как утренняя дымка, вновь оставив ее в одиночестве. — Прошу…

Ее голос звучал так умоляюще, до дрожи, что я не смог отказать.

Плакала она долго: всхлипывая, вцепившись дрожащими пальцами в мое платье, уткнувшись носом мне в грудь и заливая и так далеко не сухую одежду слезами, словно сбрасывая сейчас все те переживания, которые ей пришлось испытать за все то время, что меня не было рядом. Она думала, что меня не было в живых, наверное, даже смирилась с этим и тут заявился я. Эдакий воскресший герой в женском платье. Естественно, она испытала шок, а уж потом пошли эти слезы, судорожное ощупывание моего тела, чтобы удостовериться, что я не мираж… Нет, не сказал бы что это было не приятно. Я тоже скучал по Ирен и был ее рад видеть, но ее слезы заставляли чувствовать себя неуютно и как-то виновато.

Во всем, что случилось, была моя вина. Если бы я не повел себя так безрассудно, если бы дал этим мародером обокрасть мой дом, а сам ушел вместе с Ирен… Хотя кому я вру. Я бы стал защищать свой дом до конца, я бы не ушел, не сбежал как последний трус, потеряв остатки гордости и чести. Мне просто надоело убегать, надоело прятаться, делать все правильно, все во благо другим. Я тоже хотел побыть эгоистом. И сейчас… я не знал, как лучше мне поступить. Все мои попытки следовать своим желаниям приводили к большим неприятностям. Я хотел забрать девушку из этого места, но умом-то понимал, что это делать никак нельзя.

Но как объяснить это Ирен, которая, наверняка решила, что я уведу ее отсюда?

Когда судорожные всхлипывания затихли, Ирен, подрагивающим голосом, который еще не совсем отошел от слез, прошептала:

— Вы правда? Правда, не уйдете?

Я замялся. Говорить или нет?

— Монахини вряд ли примут в свою закрытую сект… сообщество мужчину в самом расцвете сил, так что…

Ирен отпрянула от моей груди и слегка обиженно на меня посмотрела, на ходу вытирая слезы.

Я поморщился. Не хотел врать, а получилось… то, что получилось.

— Вы только пришли, — дрожащим голосом проговорила она, явно намереваясь вновь заплакать, — а уже уходите? — в ее взгляде так и читалась, мол, вновь хотите меня бросить?

— Я должен, — вздохнул я и с плохо скрытым злорадством сдал Ариана. — Ваш брат очень просил меня не усложнять вам жизнь и…

— Почему опять все хотят за меня решать, что мне делать? — воскликнула Ирен, обвиняющее смотря на меня. — Почему Ари думает, что здесь мне будет лучше?! Почему?! Я… — плечи девушки поникли, словно кто-то разом затушил ее запал. — Я не хочу вновь терять вас… Я…. Если вы уйдете, то мы больше не встретимся. Я не смогу вновь пережить… все это… Мне не хватит сил…

— Ирен, — я приобнял ее за плечи, — вы сильная. Я очень хочу вас отсюда забрать, но и вправду не могу остаться…

— Тогда зачем пришли? — она трогательно на меня посмотрела покрасневшими от слез глазами. — Почему терзаете меня, почему заставили вновь поверить… в надежду…

Я не знал, что ответить. Я не подумал о чувствах девушки, поддавшись своему эгоистичному желанию увидеть ее. Можно было сказать, что мне просто нужна была реликвия, и я пришел ее забрать, но, откровенно говоря, это было жалкое оправдание, особенно, перед лицом Ирен. Да и говорить такое девушке, которая все это время меня ждала?

Но я не успел ответить. Внезапно дверь в келью открылась и на пороге появилась монахиня.

— Ирен, ты… — с порога начала она, но, увидев, что та не одна, резко замолчала. Замолчал и я, быстро отодвинувшись от принцессы и на всякий случай убрав за спину руки.

Брови монахини удивленно взлетели вверх. Я попытался притвориться ветошью. Не вышло. Хотя я ее понимаю — ведь не каждый день в монастыре расхаживают мужчины, даже более того, оказываются в келье подопечной монахинь в таком… непотребном виде. Хотя, что это я. Я же в образе дамы. Да и сама картина, представшая перед глазами монахини могла трактоваться весьма неоднозначно: с одной стороны — незнакомая дама с ошалелым взглядом и в помятом платье, с другой — всхлипывающая принцесса.

Я б на месте этой дамочки возмутился: “Какого… демона здесь происходит!” Что та и сделала, ошеломленным полушепотом спросив:

— Что… что здесь происходит?! Кто это? Ты в порядке?

— Нет, все в хорошо, — мило улыбнулась Ирен, вытирая слезы.

Я слегка расслабился — если эта монахиня сразу не подняла тревогу, то потом и подавно будет молчать. А если нет — отправлю ее к Гриворду. Соседкой. В кладовку.

— Знакомься, это моя подруга Мадлена, — принцесса решила вспомнить правила приличия и познакомить нас с друг другом. — Мадлена, это Ник.

— Оу… тот самый Ник?

Всмысле, “тот самый”? Она про меня рассказывала?

Ирен кивнула, а меня окинули оценивающим взглядом. И судя по выражению лица девушки — признали, скажем, уж точно не идеалом девичьих грез. Я тоже повнимательнее рассмотрел так называемую “подругу” Ирен. Закрытое бесформенное платье не смогло скрыть соблазнительных изгибов тела, ее манера держаться, взгляд и мимика создали несоответствие между тем, за кого она хотела, чтобы ее приняли и тем, кем она являлась на самом деле. Это было похоже на то, если бы Риэла одеть как жреца и заставить читать проповеди. Девушка явно была из благородной семьи и, честно сказать, даже монашеское одеяние на ней сидело, как дорогое платье из шелка и батиста. И как я сразу не заметил, что эта девица совершенно не похожа на монахиню? Видно, из-за страха разоблачения.

Несмотря на хорошенько личико и фигуру, она мне не понравилась. Да и с каких пор Ирен заводит дружбу в таких отвратных местах и тем более, рассказываем обо мне всем подряд? Честно сказать, неприятно.

Налюбовавшись на меня, Мадлена посмотрела на принцессу и осторожно поинтересовалась, совершенно не смущаясь посторонних:

— Так значит, побег отменяется?

Побег? Что?

— А вот и нет! — решительно заявила Ирен и посмотрела на меня. — Я все равно хотела сбежать и кое-кто уже ничего не решает. Правда ведь, Мадлена?

— Я не ослышался? Ты решила сбежать?

Но меня нагло проигнорировали, обратившись к своей подельнице.

— Уже все готово?

— Да… — нахмурилась Мадлена, видно, не совсем понимая свою подругу. — Ирен, ты не хочешь мне кое-что рассказать?

— Что, например? — невинно улыбнулась девушка.

— Например, что здесь делает это чудо?

— Да, — вмешался в их разговор я, — и кто она такая? И вообще, кто тебя надоумил на это безрассудство?!

Ирен нахмурилась, а эта ее, так называемая подруга, на меня напала, аки спущенная с поводка собака.

— А ну не дави на девочку! Сам ее бросил, а потом еще спрашивает, почему она решила сбежать из этого, — Мадлена обвела рукой келью, — восхитительного места. Да она хотела тебя увидеть, дурень! Хотя нет, убедиться, что ты на самом деле мертв и что ей не наврали нагло в лицо. И судя по тому, что ты здесь — я оказалась права. Вы все ей врали!

— Я ей не врал.

— Да? И почему же ты живой?

— Мадлена, хватит! — отдернула свою подругу Ирен, возмущено пылая синими глазищами. — Ник здесь не причем. И точка.

Та сразу замолчала, недовольно на меня осматривая, будто я был во всем виноват.

— А ты, — обратилась ко мне Ирен, грозно нахмурившись, видно для пущей решительности. — Ты тоже не прав! Я не могу находиться больше в этом месте, и я отсюда уйду — с тобой или без тебя.

Ба… Да зубки у нее выросли острые и большие. Жалко, что свое ослиное упрямство, помноженное на решительность, она применяет не тогда, когда нужно.

— А ты подумала о последствиях? — я скрестил на груди руки. — Тебя отправил сюда король. Ты задумывалась для чего? Почему?

— Нет, — надменно фыркнула Ирен и со злостью буркнула. — Он захотел от меня избавиться и избавился. Почему я должна задумываться о том, зачем он так поступил? Я и так знаю, что… что он меня не любит и я ему просто не нужна.

Девушка огорченно замолчала, уставившись на пол. Ей явно не было комфортно, тем более, она была похожа на провинившегося ребенка, которого застали на месте преступления и сейчас отчитывали. Причем, я был в роли грозного воспитателя.

Я вздохнул. Я бы мог объяснить предположенные мной мотивы отца Ирен, побудившие его отправить в заточение свою дочь, рассказать о замысле Ариана, чтобы она не чувствовала себя преданной свой семьей, но… Честно сказать, мне совершенно не хотелось. Сейчас было не время для таких разговоров, да и не место.

И вместо этого, чтобы все объяснить, я закончил свою отповедь:

— Предположим, ты сбежишь, и куда пойдешь? Что будешь делать? Вновь хочешь, чтобы тебя растерзали волки или еще хуже, напала та шваль, что расхаживает по дорогам?

Ирен слегка растерялась. Видно, о таких вещах она задумывалась не так сильно, как о конечной цели.

— Я думала, — осторожно начала она, подбирая слова и судорожно что-то додумывая, — что смогу добраться до столицы прибившись к каравану. Ведь в столицу часто ездят купцы с товаром, да и двум девушкам они бы не смогли бы отказать, — и, видя мое скептическое выражение лица, быстро дополнила. — За плату, конечно.

— Две весьма привлекательные особы решили пройти полстраны с помощью каравана, — я внимательно посмотрел на этих девиц, не понимая, как в их возрасте можно быть столь наивными. Ну если с Ирен это понятно — она всю жизнь просидела во дворце, то как быть с этой Мадленой? — Прелестно. Вы не допускали, что на караван, например, могут напасть разбойники или еще хлеще, вы приглянетесь наемникам, и вас утащат за волосы в первый попавшийся куст?

Ирен покраснела, видно ярко представив себе мои слова и горячо решила их оспорить:

— Я владею мечом! Я смогу отбиться!

— Ну да, — хмыкнул я, — против оравы. И где ты возьмешь меч, Ирен? Под кроватью настоятельницы монастыря? Или же твоя новая подруга носит его в корсете?

— У меня есть кинжал, — решила вставить свое слово Мадлена. Но я на нее так посмотрел, что она вновь недовольно замолчала. А нечего вмешиваться в процесс воспитания и тем более, утаскивать с собой на смерть мою Ирен.

— Я все равно сбегу. Сегодня, — решительно сжала кулаки девушка, видно обдумав мои слова. И я вдруг понял, что сбежит и мои уговоры не подействуют, даже более того, если я попытаюсь ее запереть, не допустить побег, то потеряю кое-что ценное, то, без чего Ирен сразу отдалится и исчезнет из моей жизни. Я потеряю ее доверие.

Какой же она все-таки упрямый ребенок… И как ее оставлять одну, да без присмотра?

— Хорошо, — обреченно вздохнул я. Филгус меня убьет и будет совершенно прав. — Сбегайте. Но у меня есть условия.

— Какие, — настороженно поинтересовалась Мадлена.

— Я вам помогу. Одну не отпущу, даже и не мечтайте.

Ирен просияла и, с каким-то невразумительным писком восторга, повисла у меня на шее. Великая, такое чувство, будто я признался ей в любви и сделал предложение руки и сердца.

— Но сперва, — продолжил я говорить, через некоторое время, оттеснив от своей шеи радостную принцессу, — я хотел бы узнать одну вещь.

— Какую?

Я красноречиво глянул на новую подругу Ирен, которая в это время с каким-то невозмутимым спокойствием рассматривала умывальник. Прежде чем хоть немного доверять этой особе и идти с ней на опасную авантюру, я должен был знать, кто она такая. Заговоры — довольно интимная вещь, поучаствовать в них не приглашают первых посторонних, а мы ведь хотели прослыть великим заговорщиками против самого короля! Обдурить Нагелия и украсть у него любимую дочь! Позор и порицание мне. И мне не очень-то хотелось, чтобы в процессе “кражи” эта Мадлена меня предала. Ну не доверял я ей. Не доверял…

— Кто она такая и за что ее заперли в монастыре?

Ирен замялась и как-то с неохотой проговорила:

— А это так важно?

Я почуял подвох. Большой. Жирный. Сулящий кучей проблем и приключений на мою, уже скоро с такими вывертами судьбы, поседевшую макушку.

Но потребовать прямого ответа я не успел. За Ирен решила ответить сама Мадлена.

— За распутство, сладкий, — невинно протянула та, явно не считая свои грехи значимыми и наслаждаясь этим небольшим представлением.

За распутство. И почему я не удивлен? Достойная компания для благородной девицы.

Ирен смутилась и решила оправдать подругу:

— Она хорошая. Ее просто… не правильно поняли.

Конечно. Меня вот тоже не правильно поняли, когда я ударил короля, прилюдно послал к демонам все королевство и показал пару неприличных жестов, заглядывающим ко мне рыцарям. Может, я просто хотел к себе внимания? Страдал от одиночества? А что они? Обозвали исчадьем и объявили охоту. Бесчувственные сволочи.

А эта жертва людского произвола невозмутимо повела округлыми плечиками и картинно закатила глаза:

— Я просто охотница на магов.

Я скривился.

— Презираешь? — хмыкнула она, увидев мою реакцию на свои слова.

— Не одобряю.

И есть с чего.

Охотницы на магов… Эти дамочки были проклятием рода магов, саранчой, от которых невозможно было ни избавиться, ни истребить. Они были ничем не лучше шлюх, которые брали за свои услуги не звонкими монетами, а молодостью и красотой. А все дело было в том, что жены и возлюбленные магов жили гораздо дольше менее удачно вышедших замуж сверстниц. Энергия, что текла в жилах магов, дарила долгую жизнь, но кто согласится прожить века в одиночестве, смотреть, как твоя молодая жена превращается за пару десятков лет в старуху, а ты ничем не можешь ей помочь? Тогда и были придуманы ритуалы, позволяющие буквально разделить одну судьбу на двоих. Маг делился со своей энергией с возлюбленной, и та получала в подарок пару столетий цветущей молодости. Все было бы хорошо, если бы одни предприимчивые барышни не стремились урвать себе кусочек счастья.

Маги страдали, магнессы рвали на себе волосы, ошарашено наблюдая, как наглые девицы пытаются увести у них из под носа “добычу”, а особо ретивых “охотниц” предавали общественному порицанию и запирали в монастырях для перевоспитания.

Знавал я одну такую девицу. Точнее не я, а мой приятель, который к несчастью стал объектом пристального внимания очень настойчивой женщины, да столь упорной в своем стремлении обрести долголетие и молодость, что та довела бедного мага чуть ли не до нервного срыва и паранойи — ему все казалось, что она его преследует.

Так что к охотницам на магов я относился довольно прохладно. И мне совершенно не нравилось, что одна такая особа сблизилась с Ирен. Еще научит чему-нибудь плохому девочку, а мне потом разгребать последствия.

— Ники, но она хорошая, — дернула меня за рукав принцесса, привлекая мое внимание. Она говорила с такой искренностью и убежденностью, что я решил не заострять особо внимания на этой проблеме. Не думаю, что ей понравится, что я скажу, что принцессе зазорно дружить с такой девицей легкого поведения. Я устало потер переносицу. Чем дальше в лес, тем больше нечисть… Заняться нравоучениями можно после, а сейчас же нужно было думать о деле.

— Хорошо, — махнул рукой я. — Остается лишь один вопрос… Как вы собирались улизнуть из монастыря?

Девушки переглянулись, а Мадлена, хмыкнув, стала говорить.

Бежать эти девицы задумали давно, еще когда я тихо и мирно страдал от скуки в госпитале и мечтал оттуда улизнуть на свободу. Но то ли к счастью, то ли к несчастью инициативных барышень, в монастырь прибыл сэр Алинор Гриворд, и, тряся в руке королевским указом, пафосно изрек, что, дескать, с этого момента он будет охранять Его Высочество. Настоятельница монастыря посмотрела на Алинора, поскребла ногтем печать Его Преосвященства, который также разрешал пребывать в обители непорочных дев мужчине, и согласно кивнула. Побег отменился по техническим причинам на неопределенный срок… до того момента, как они не придумали бы, как избавиться от назойливой няньки.

И до сегодняшнего момента им этого не удавалось. Гриворд хоть и был туп как пробка, но непробиваем, а также честен, предан и благороден. Даже Мадлене, попытавшейся его соблазнить, ничего не удавалось. На ее намеки он не реагировал и вообще, игнорировал распутную барышню, принимая, словно за некий декор интерьера. Нет, он был вежлив, общался с ней как к представительнице высшей аристократии, которой, она, в общем, и являлась, но вот его холодность, равнодушие и безразличие Мадлена чуяла остро. Не могла не чуять, а это был как удар поддых ее профессиональным умениям. Это ее безумно злило, но дело ни на шаг с мертвой точки сдвигаться не стремилось. И тут прибыл я. Я, который нервно дергающимся взглядом сумел очаровать неприступную махину, а своим пренебрежением — разжечь в нем пламя неистовой любви. Хотя думается мне, что во всем виноват некий порошочек, которые инициативные девицы как-то умудрились подсыпать рыцарю в еду, намереваясь наградить его за верную службу короне незабываемой ночью со случайной путницей, а себя — спокойными часами для организации побега.

Их план был не так уж и плох, если бы не дальнейшие задумки. Оказывается, какой-то дальний предок охотницы участвовал в строительстве монастыря и в семье из поколения в поколение передавались байки о несметных сокровищах, которые запасливые хомяки-жрецы попрятали в древних катакомбах под монастырем. Сокровищ заговорщиц не интересовали, они были свято уверены, что эти ходы выведут их наружу.

После этого красочного и эмоционального рассказа мне сильно захотелось ударить себя по лбу, чтобы одним жестом выразить всю степень их “гениальности”.

— Через катакомбы, — страдальчески вздохнул я, смотря на счастливую донельзя Ирен, которая явно гордилась планом. — Без оружия. И даже элементарных умений владения магии.

— Это же святая земля! — всплеснула руками главный мозговой центр этого тандема. И как вы понимаете, это я не об Ирен. — Что может произойти на святой земле?!

— Святая наивность, — с некой обреченностью вздохнул я. — Даже демоны могут появиться в храме, ведь единственное действенное оружие против них — это святые арте…

Я замолчал на полуслове. Меня вмиг осенило. Я обернулся к Ирен, словно пытаясь удостовериться, что слезы Элисень все еще при ней, даже открыл рот, чтоб задать этот вопрос, но резко одернул себя сам. Нет, нельзя.

— Ты что-то хотел сказать? — не дождавшись от меня продолжения, недовольно поинтересовалась Мадлена.

Я покачал головой. Рассказывать о реликвии при посторонней я не горел желанием.

Знала бы Ирен, что у нее в руках ключ к ее спасению. Вещь, которая не только озарит своим сиянием даже самые потаенные уголки катакомб и распугает всю нечисть и нежить, но и благословит все живое вокруг одним своим прикосновением. В ее руках сгусток святой благодати, да такой мощный, что его так легко превратить в орудие. То орудие, которое так стремился заполучить Стефан.

Знала бы она, что в своих нежных и маленьких ладошках, возможно, держит судьбу всего королевства…

А если бы знала, то, как бы поступила?

***

Пока я искал Ирен, а после, разговаривал с девушками, Риэл устроил для провинциальных монахинь настоящих столичный концерт. Его баритон с хрипотцой придавал совсем не мелодичному и прекрасному голосу толику очарования, а репертуар — лишь закреплял результат. Честно сказать, когда вор заявил, что знает пару романтических баллад, от которых даже самая ярая мужененавистница растает, словно первый снег по весне, я сомневался. Не думал, что он может передать особый настрой, который бывает только в проникновенных песнях о любви. Нет, Риэл был совершенно не похож на человека, который был бы готов ночами петь серенады под окнами возлюбленной, дарить милые подарки, говорить комплименты…

Или же тем? А его грубость, невоспитанность и всяческое нежелание соблюдать общепринятые правила, всего лишь маска?

Все эти мысли промелькнули у меня за долю секунд, когда я нашел Риэла с лютней в руках в окружении млеющих монахинь. Эти женщины были похожи на кошек, надышавшихся кошачьей мяты, ибо они так смотрели на вора, что я, честно, забеспокоился за его честь. Разорвут мужика на лоскуты, а мне потом попадет от Петры, за то, что я не уберег ее суженого и оставил на поруганье этим страшным женщинам. Хотя нет, пускай разрывают — меня защитит Филгус, да еще похвалит за гениально продуманный план по устранению женишка дочери.

Со мной на “дело” пошла Мадлена. Ей не терпелось увидеть моего соучастника, а мне — поговорить на счет Ирен. Саму же девушку мы оставили собираться в дорогу, назвав условным местом встречи около статуи какого-то святого, ибо там, как заверила Мадлена, и скрывался потайной ход, который вел в катакомбы. Мне не хотелось оставлять принцессу одну, но еще более, тащить ее в место, где собрался весь монастырь, мало ли что…

Разговора с Мадленой особо не получилось — я погрозил ей пальчиком, она покивала, особо не задумываясь, с чем соглашается, — а вот охотница увидела вора, так сказать, во всей красе.

Вор ее очаровал: ухоженные медные волосы, сияющие особым золотым блеском в свете свечей, одухотворенный лик, который не портили даже шрамы, а даже наоборот, придавали образу особый шарм, приятный баритон, небрежно расстегнутый кафтан, приоткрывающий ключицы. Пальцы, которыми вор в обычное время натягивал тетиву арбалета, с ювелирной точностью вскрывал замки и тащил кошельки, ловко перебирали струны, заставляя литься весьма неплохую мелодию. Я видел, как женщина раскраснелась, полной грудью вздохнув витающее в воздухе вожделение, как томно посмотрела на фальшивого менестреля, прикусив губу, словно оценивая, стоит ли сей экземпляр ее внимания, как забилась жилка на ее лебединой шее, а руки пригладили идеально сидящее платье, будто она хотела удостовериться, что предстанет перед мужчиной во всей красе.

— А ваш друг, вон тот красавчик, — она показала пальцем на Риэла и с весьма не двусмысленным интересом закончила. — Тоже маг?

— Конечно, — нагло соврал я ей в лицо. Извини, Петра, но его я не люблю больше.

— А сильный?

— Великий, — я притворно вздохнул будто бы огорченный своим ничтожеством по сравнению с Риэлом. — Если бы не он, то я бы никогда не попал в этот монастырь. Маэстро все придумал. Я… мне далеко от него. Смотрите, как он мастерски играет недалекого менестреля! Я бы не смог столь восхитительно войти в эту роль.

Заинтересованность Мадлены переросла в уверенность, что ей необходимо познакомится с этим очаровательным и сильным магом. Я мысленно потирал руки в предвкушении представления и составлял отчет брату на тему: “Как быстро и безболезненно лишить племянницу жениха и заставить радоваться ее отца”. Последнее особо грело мою душу, ибо вор за наше короткое сотрудничество уже сидел у меня в печенках.

Протиснуться к импровизированной сцене, коей послужил обеденный стол, было весьма сложно, ибо эти кумушки, аки нарвавшиеся на мешок с зерном, крайне желали заклевать наглую девицу, которая покусилась на святое. Святое между тем, затянуло особенно заунывный и оттого проникновенный куплет о признании благородного Сэра Арчибальда под сенью священного дуба в любви к его даме сердца. Дама сердца еще колебалась, но уже чувствовалось, что еще немного и она благосклонно разрешит своему поклоннику поцеловать ей ручку и… кхм… все остальное. Следующего куплета о страстной ночи любви под мерцание светлячков и стрекот сверчков, монахини ждали с нетерпением.

Вытащить вора мне представлялось задачей просто невыполнимой. Я даже подумал, а не бросить ли его на растерзании этим женщинам? Но как бы я не относился к Риэлу, бросать своих я был не намерен, а вор именно своим — неотесанным болваном, который почти бескорыстно решил мне помочь в моем сумасшедшем плане.

Активно работая локтями, мне все же удалось протиснуться к сцене под возмущенный ропот монахинь и дернуть Риэла за штанину. Риэл отвлекся и глянул на меня, видно поняв, что концерт окончен и пора сматывать удочки. Но удочки сматываться не хотели. Как только вор замолчал, монахини стали недовольно шептаться. Все ждали продолжения той интересной баллады.

— Великодушно прошу прощения, дамы, — галантно поклонился своим зрительницам мужчина. — Но я вынужден откланяться.

Кто-то дернул меня за намертво приклеенный парик и ущипнул за локоть, оттискивая назад. Я зашипел от боли и вцепился мертвой хваткой за стол, чувствуя, что еще немного и меня сметут волной, а то и вдавят, ибо эти девицы, стали наперебой проталкиваться к вожделенному менестрелю, устроив настоящую давку. Они орали, как девки в базарный день, царапались, щипались, таскали друг друга за волосы и явно не походили на достопочтенных монахинь.

Риэл взирал на устроенное им безобразие с цветущей улыбкой на устах, ловко увворачиваясь от загребущих рук этих женщин и бренча на своем инструменте какую-то незатейливую мелодию.

Не знаю как, но, видно, чудом, мне удалось залезть на стол, на ходу отпинываясь от поклонниц Риэла. Я встал во весь рост, одернул платье, поправил волосы и крикнул, что есть мочи:

— А ну тихо!

В меня полетела чья-то туфля, от которой я еле увернулся. Женщины явно жаждали внимать моим речам. Я даже слегка опешил: “Какого Настерревиля они вытворяют?! И где эта паршивка, что кинула в меня свою обувку?!” Но так как сцена предполагала, что стоящий на ней, не должен молчать, я, окинув все присутствующих повелительным взглядом, решил продолжить … да так и замер, не в силах поверить в увиденное.

На пороге обеденного зала, где и происходило все действо, стояла какая-то женщина лет за пятьдесят и Алинор Гриворд, которые с тихим ужасом взирали на стихийное безумие, превратившее некогда смиренных монахинь в базарных девок. Я побледнел и резко захотел стать незаметным, и судя по вытянувшемуся лицу Риэля, не я один.

— С хрена ли здесь Гриворд! — прошипел вор, озвучив мои мысли. — Я думал, ты о нем позаботился!

— Позаботился, — озадаченно прошептал я. — Навесил на дверь магический замок и вырубил его заклятьем. Как он вылез!

— Это я у тебя спросить хочу! — возмутился мой подельник.

А я бы как это хотел узнать…

Я заговорил косяк с дверью и теоретически дверь можно было выбить, но вот практически для этого бы потребовалась недюжинная сила. Еще дверь можно было открыть, если бы кто-то посторонний нарушил снаружи мою накарябанную печать то есть, например, добавив черточку в чертеж, но мало кто знает о таких нюансах…

Пока мы шептались, женщина и Гриворд пришли в себя от представшей перед их взором красочной картины, а монахини, заметив новые действующие лица, что-то разом спали с лица и умолкли. Даже как-то сжались под грозным взором неприветливой дамы и стыдливо склонили головы.

Над залом повисла угнетающая тишина.

— Что здесь происходит! — поскрежетала эта женщина, а ее голос в тишине прозвучал громче и грознее рева дракона. Я вмиг подумал, что стоять на столе не сама хорошая идея и надо поскорее с него слезть пока меня не заметили, а то я скромный, тихий и вообще, меня здесь нет. Это морок.

— Я вас спросила, — продолжила дама, обведя всех суровым взглядом дознавателя. — Что. Здесь. Происходит.

— Нас-стоятельница, — бледнея и заикаясь, проблеяла самая смелая монахиня. — Прос-ст… Тут… М-менес-стрель п-п-приехал… и м-мы…

— Как вы посмели! — просипела от еле сдерживаемого гнева настоятельница монастыря. — В храме божьем! Да гнев Великой на ваши голо… — внезапно она замолчала и другим голосом, грудным и низким, от которого мурашки побежали по спине, прошептала. — Кто это сотворил! Кто!

Я и Риэл как раз в этом момент слезли со столь компрометирующего нас стола и старались как можно незаметнее прошмыгнуть к выходу. Не получилось. Монахини повернули головы в нашу сторону и расступились, образовав между нами и настоятельницей полукруг, чтобы, эдак, ей было точно видно виновников, а нам — чтобы не сбежали от кары.

Прожигающий взор главы монашеской общины обратился на нас. На Алинора я старался не смотреть, но и так было видно, как он поражен до глубины души моим “предательством”.

— Здрасьте, — проявил невиданную вежливость Риэл, кивнув грозной даме и натянув на губы улыбку поприветливее.

Я же в это время попытался придумать план побега, успешно притворяясь ветошью. В голове бродили мысли о высших заклинаниях, которые выпили бы мой магический резерв на этой устойчивой к магии земле почти до дна. Остро хотелось навести на себя невидимость, или применить масштабную иллюзию столь любимого мне дракончика. А как все отвлекутся — сбежать.

— Отвратительно! — изрекла настоятельница, выбрав, видно, самое цензурное из всех слов, что бродили в ее голове.

— А им понравилось, — нахально улыбнулся вор. — Могу и для вас сыграть.

Он извлек из музыкального инструмента незатейливый аккорд.

Доселе бледная старушка покраснела, а ее руки заметно затрясло от гнева.

Я остро ощутил, как кое-кто роет для себя уютную могилку, а меня заколотят в гроб вместе с ним за компанию..

— Он шутит, — мрачно произнес я. — Плохо шутит. Ужасно. Не слушайте его. У него с головой проблемы. С детства.

Рядом обиженно засопел Риэл, а лютня, как-то особо жалобно бренькнув, замолкла.

— А ты кто?! — уперла руки в бока она, обратив свой испепеляющий взор на меня.

— Будущая послушница? — наивно предположил я, чем чуть не довел бедную старушку до инфаркта. Она так резко спала с лица, что я забеспокоился о ее самочувствии — так резко менять цвет лица никому не прибавит здоровья.

— Нет! — резко вскрикнул Алинор Гриворд, чем привлек к себе все внимание. Он с таким негодованием и горечью на меня смотрел, что мне стало не по себе. — Милена не послушница и я ей не позволю так поступить! Она моя невеста!

Над трапезной повисла тишина еще более гнетущая, чем после прихода настоятельницы.

Я оторопело уставился на рыцаря, не веря своим ушам. Рядом мерзко захихикал в кулак Риэл. Мне сейчас завуалировано сделали предложение руки и сердца?

— Что? — шокировано выдохнул я. Проблема разоблачение настоятельницей и почти сорвавшийся побег стали меня волновать намного меньше. Бывают же в жизни потрясения, когда думаешь, что хуже быть не может, а судьба тебе доказывает обратное и тихо глумится в сторонке.

— После того, что между нами было, — проникновенно и, прижав руку к груди, произнес Гриворд, словно стыдясь того, что совершил, — я обязан, как благородный рыцарь на вас жениться! Моим грехам нет прощения и я прошу лишь об одном, чтобы не навлечь на вас позор… стать моей женой!

Он преклонил свое колено перед настоятельницей, словно не у меня, а у нее решил просить руку и сердце. Та, не ожидая на старости таких подарков судьбы, смущенно потупилась, как невинная девица на выданье.

От стыда мои уши загорели почище костров Преисподней.

— Молчи, — тихо прошипел я Риэлу.

— Счастья в браке? — но все же этот гад решил вставить свое слово, а сиял аки новенький золотой.

— Спокойной жизни на погосте, — огрызнулся я, намекая ему его будущее, если он не замолчит.

Не известно, чем бы закончилась эта душещипательная сцена с моим неожиданным сватовством, если бы не Мадлена. Она появилась как привидение за спинами неподозревающей настоятельницы и Гриворда, бледная, растрепанная, и тяжело дышащая, словно только что пробежала несколько миль, спасаясь от недружелюбного дракона.

Обведя мутным взглядом всех присутствующих, она, что есть мочи закричала:

— Скорее! Миледи Ирен на крыше северной колокольни! Она хочет кинуться вниз!

Ее слова прозвучали так правдоподобно, что внутри меня, словно все обмерло, а спина похолодела от ужаса. Я замер соляным столбом, пораженно взирая на запыхавшуюся девушку и не веря своим ушам. Если бы я не чувствовал, что она врет, то тот час кинулся к этой колокольне, даже не подумав о последствиях, а так, пытаясь унять быстро клочащееся сердце, ради интереса стал выискивать в облике охотницы обман. И нашел. Может, она и пробежала для достоверности по коридору, но капли пота не стекали по ее лицу из под жаркого платка, глаза были вызывающе сухи, хоть и расширенны от умело разыгранного страха, ее голос дрожал, но был без хрипотцы, который появляется после долгого бега.

Другие присутствующие же не обладали такой прозорливостью, как я и волнующе зашептались. Гриворд же, например, смертельно побледнел и чуть картинно не хлопнулся в обморок от обуявших его чувств. Хотя, думается мне, что хлопнулся бы, если бы на нем не лежала “великая миссия по спасению принцессы”.

— Лжешь, — припечатала юную лицедейку настоятельница.

Хотя нет. Обладает.

Дело обретало скверный оборот и мне совсем не хотелось дожидаться в стороне развязки.

Я уже планировал сплести одно очень хоть и простое, но зубодробительное и, в этих условиях, затратное заклятье “полог тьмы” и улизнуть под его покровом из этого сумасшедшего дома, но не успел произнести и слова. Вдруг Риэл вскинул руку и комнату заволокла удушающая тьма…

***

Мадлена бежала впереди, показывая дорогу, а я с вором пристроились позади нее. Где-то вдалеке раздавались крики, что-то гремело и выло и честно сказать, я совсем не горел желанием узнавать, что там произошло.

— Дымовая завеса?! — моему удивлению не было предела. — Ты что, ограбил лавку алхимика?!

— Почему сразу ограбил! — возмутился Риэл, на бегу обернувшись на меня. — Я, может, сам сделал!

Я скептически глянул в его спину. Вор не выдержал такого давления и почти мгновенно сознался.

— Ну да. Да! Я ограбил! А что?!

— А как же жизнь “порядочного человека”? — припомнил я его же слова.

— Пути к отступлению — это святое, — огрызнулся тот. — И ты сам виноват! Мог применить свои колдовские штучки?! Например, чтоб все замерли!

— А ты меня понесешь на руках? — ехидно осведомился я.

— С дуба рухнул, колдун!

— Тогда не задавай таких глупых вопросов. Массовый паралич выпьет почти весь мой резерв и я потеряю сознание на пару часов, пока тот хотя бы немножко не заполнится. В местах поклонении Богини трудно извлекать магическую энергию.

— Какой ты бесполезный, — осклабился тот.

— На тебя силы найдутся, — многообещающе улыбнулся я.

Тот лишь надменно фыркнул, но быстро свернул сию занимательную беседу, ускорив бег. А я же, в своем длинном платье, корсете, который сжал мне ребра до позвоночника и неудобных туфлях, бежал последним, задрав юбку чуть ли не до колена, и явив миру свои белые женские панталоны с оборками.

“Великая, — мысленно взмолился я. — И как я оказался в этом дурдоме?!”

Хотя я совершенно и не надеялся, что эта своевольная женщина мне ответит. Да и, честно, у меня не было времени ждать ее “благодати”.За мной гнался любвеобильный рыцарь, злющая, аки мегера, настоятельница и весь монастырь в придачу.

А ведь я так хотел тихо и спокойно пробраться в монастырь, поговорить с Ирен, а после, без лишнего шума скрыться.

И где я допустил ошибку?

Глава 5. Превратности судьбы.

“Встреча старых врагов заканчивается либо грандиозной пьянкой, либо разрушительной дракой. Причем, любой мордобой всегда заканчивается грандиозной пьянкой”

Житейская мудрость завсегдатая трактиров

Вход в катакомбы монастыря был довольно узок и низок: протиснуться можно было только одному, да и то, согнувшись в три погибели. Ступеней не было, только скользкий спуск на глубину, больше похожий на длинную кишку какого-то каменного монстра. Воздух сперва был спертый, тяжелый, но когда узкий проход закончился, явив взору пещерный грот, пахнуло свежестью, да так, что я вздохнул полной грудью воздух, тайком морщась от боли в затекшей шее.

Катакомбы, если честно, меня разочаровали: не было ни роскошных барельефов и лепнины на стенах, изображающих сцены из проповедей Богини, ни захоронений жрецов, ни святилищ. Стены глубокой пещеры украшали лишь сталагмиты, сталактиты, рукотворные углубления для свеч, да и отсыревшие надписи по-типу: “Здесь был жрец такой-то”. Хорошо, что хоть дорога не имела явных ответвлений, была более-менее ровной: с пологими ступеньками, хоть и скользкими, из-за капающей воды, но главное, без ям и неожиданных обрывов.

Видно, когда жрецы продолбили проход в скале, то наткнулись на пещеру и, слегка облагородив ее, гордо нарекли катакомбами. Подземное озеро стало их источником пресной воды, а тишина пещер — местом для размышления о Великой. Хотя сдается мне, им больше пришелся по вкусу пещерный мох, которым были облеплены своды пещеры — он был одним из основных ингредиентов в любом галлюциногенном питье и иногда добавлялся в выпивку для “приятных” ощущений. Мох создавал голубовато-зеленоватый свет, отчего казалось, что сверку сиял подземный небосвод с миллиардами мерцающих зеленоватых звезд.

Мой магический светлячок летел впереди, от света которого на стены пещеры падали продолговатые тени и попутно сканировал округу, настроившись на поиск недружелюбных тварей, любивших селиться в столь уютных пещерках и лакомиться наивными путниками.

И все бы ничего, только на мерную тишину подземелья нарушал очень возмущенный и настойчивый вор.

— Я поверить не могу! — разорялся Риэл, не веря в мое вероломство. — Ты ж клялся, что ее не похитишь!

Мимо него прошла Ирен, всем своим видом показывая, чтоб он не лез не в свое дело. Опуститься до общения с мужчиной ей не позволяла гордость, ибо в прошлый раз, когда мы были в городе жрецов, они постоянно ругались. Она не могла простить ему скабрезные шуточки и его профессию, а он просто не мог пройти мимо такой наивной мордахи. И если красть у нее ничего было нельзя, то оставалось только задевать языком, с неким садистским удовольствием наслаждаясь ее реакцией. Я в их отношения не лез, ибо наблюдать за ними было забавно, да и они были похожи на маленьких детей, которые не поделили игрушку.

— Во-первых, — устало вздохнул я, — я не клялся. А во-вторых, не крал. Она сама ушла.

Ирен обернулась и послала Риэлу торжествующую улыбку, мол, съел, недостойный? Ей богу, если бы не воспитание, она бы ему еще язык показала и я еще не уверен, не получила бы она его в ответ.

— Ты что метелишь? — возмутился он. — Как это сама ушла?!

— Да вот, — усмехнулся я, кивнув на спину Ирен, — идет, как видишь.

— Колдун, — с чувством выдохнул мнимый менестрель, сжимая гриф лютни с такой силой, словно представляя на ее месте мою шею. — Не прикидывайся блаженным. Твой братец знаешь, что на это скажет? — я прекрасно знал и старался об этом не думать. Фил человек трепетный, душевный, да только рука у него тяжелая. — А кто окажется крайним? Я. А мне еще с ним за одним столом сидеть, да еду жрать. Я не хочу вместо супа схлебать порцию яда.

Риэл явно приуныл, представив эту картину и стал доставать меня почище своей будущей свекрови, налегая на совесть, которой у меня и так нет и приказывая вернуть Ирен там, где взял, пока монахини не заметили пропажи.

— Не придумывай, — обреченно вздохнул я, смотря на наших дам, которые бессовестно грели уши, хоть и шли впереди. — Но если тебе так легче, представь, что их нет. Ирен грозилась сбежать, а зная ее характер и везение, я был просто уверен, что она споткнется и сломает себе шею в этой темени. А раз предотвратить неизбежное невозможно, я решил проконтролировать ее побег. Что странного?

Честно сказать, я и сам был от этого не в восторге. Но не признаваться же в этом вору?

— А не легче было запереть эту паршивку?

— Чтобы она, дабы досадить мне, вскрыла себе вены? — поинтересовался я и, понизив голос, прошептал. — Знавал я таких… знатных девиц, которые из-за любого пустяка резали себе руки, патетично восклицая: “Вот умру и будет вам совестно!”.

— И умирали? — ехидно улыбнулся Риэл, вовсю глазея на спину Ирен.

— Нет, — мрачно закончил я. — Они не учитывали в своих планах то, что умирать больно и страшно. А исцелять верещащую и извивающуюся девицу весьма проблематично и опасно для жизни.

Спина принцессы дрогнула и она, пылая от возмущения, обернулась к нам.

— Да будет вам известно, я никогда не опущусь до самоубийства!

— А кто знает твои заморочки? — накинулся на Ирен женишок Петры, видно поняв, что добиться от меня вразумительного ответа он не сможет. Но злость то, сорвать на ком-то хочется. — Чего тебе в монастыре не сиделось? По мне, лучше места для тебя не придумаешь!

— Невоспитанный хам! — воскликнула девушка. По ее мнению это было самое ужасное оскорбление, после которого уязвленные в лучших чувствах кавалеры сбегали с позором. — Попробовал бы денек прожить в этой клоаке, а потом… потом вякал!

— Тю… а словечки-то, словечки! Прям из блатного лексикона!

Благовоспитанная девушка зарделась от стыда и благоразумно решила больше не связываться с этим хамом, стремительно развернувшись и зашагав вперед. Мой светлячок посеменил за ней следом, аки собачка на привязи за своей разобиженной хозяйкой. Мне пришлось сделать еще один.

— Ну и что это тебе дало? — лениво поинтересовался я, смотря как новый светящийся шар слегка кружась, плавно взлетел в воздух. — Зачем ее задеваешь?

— Так она хотя б уши не будет греть, — махнул рукой он.

— Еще как будет, — в способностях девушки я не сомневался. Да и акустика в этом месте была столь хороша, что любой шепот делала в разы громче. Ну и если не она, то ее новая подруга, которая хоть и шла впереди, да только слишком тихо, словно прислушиваясь. Мадлена вела себя на удивление спокойно, что само по себе было до жути странно. У меня ныло под ложечкой от предчувствия беды, да только понять откуда она, я еще не мог.

— Ну так и зачем весь этот маскарад, раз девка все равно с нами? — Риэл резко стал серьезным, отбросив шутливый тон. — Твой братец ведь вставит нам щей за самоуправство, а потом еще и ее папаня сподобится добавить. Нагелий хоть и дурень, но порвет как шавок, а я жить спокойно хочу, а не прятаться как крыса от законников всю жизнь.

— И это говорит мне бывший Теневой король? — показно удивился я. — Скажи, ты записался ко мне на роль зудящей совести? Представь себе, но эти прописные истины я и без тебя знаю.

— Я просто осторожный, — огрызнулся тот.

Спорить с ним мне совершенно не хотелось, а слушать от него упреки — тем более. Я знал, что он прав, да только в жизни все идет не всегда так, как правильно и должно.

— Скажи, если бы Петра попала в подобную ситуацию, чтобы ты сделал? Оставил или попытался спасти?

Риэл задумался. Наши шаги гулко отдавались под сводами рукотворной пещеры, а в тишине стали слышны даже еле заметное гудение магических светлячков, когда они пролетали мимо нас. Я прислушивался к своим ощущениям, чтобы не дай, Великая, к нам подкралась какая-нибудь нечисть и зорко следил за Ирен — она шла впереди всех, иногда оглядываясь назад, словно высматривая кого-то, но ловя на себе мой взгляд, смущенно отворачивалась. Откровенно поговорить нам так и не удалось, ибо вокруг постоянно кто-то крутился, а при всех заводить разговор я не хотел. Да и она не стремилась, видно чувствуя себя неловко.

— Дурацкие ты задаешь вопросы, колдун, — через некоторое время нехотя ответил вор. — Если б оставил, то сам бы себя уважать перестал — какой я мужик, раз свою женщину не смог защитить? И папаня ее… Не боюсь я его, просто, — он вздохнул, — ради Петры я стараюсь быть мирным. Она же хочет, чтобы я с семьей ее подружился. Ты не думай, что я не хочу, я стараюсь, да только этому старому хрыщу один хрен не нравлюсь.

— Не принимай на свой счет, — усмехнулся я. — Но Филгусу не понравится любой мужчина, что будет крутиться вокруг его дочери. Ему нужно время, чтобы свыкнуться. А на счет Ирен… — я тоже задумался, считать ли ее нечто большим, чем просто близким другом. — Я не мог смотреть, как она страдает.

Риэл, кивнув, поморщился. Понимать-то он понимал, да вот только от своего будущего свекра получать люлей совсем не горел желанием. Я тоже. Но, в отличии от него прекрасно знал, что Филгус отходчивый, а если еще и показать ему выгоду от текущей ситуации — сама смиренность и добродушие.

Мои мысли внезапно перешли на принцессу. Вор невольно заставил задуматься: “А и вправду, как я к ней отношусь?” Если моя подруга детства и первая любовь — Амалия, вдохновляла на свершения, Элиза была подобна жаркому ненасытному пламени — сжигала дотла, то с Ирен же я наоборот, чувствовал нечто похожее на умиротворение. На ее проделки невозможно было злиться, она заставляла улыбаться, оберегать ее, как хрупкий и особо ценный артефакт. С Алией никогда не возникало такого же ощущения — бойкая магесса была слишком независима и самоуверенна. Она любила доказывать свое превосходство во всем: обожала доминировать, заставлять подчиняться. Дознавательница была из тех женщин, которых легко можно было увидеть в качестве боевых подруг, но не как хранительниц домашнего очага.

Внезапно, идущая впереди принцесса остановилась, с подозрением смотря в темноту. Подойдя к ней, замерли и мы. Стены отражали странное эхо, будто подавал голос какой-то зверь, но мой светлячок молчал, говоря, что впереди нет никого опасного. Хотя я все равно активировал заклинание, которое заранее сплел против разной гадости, которая любила селиться в таких местах. Не знаю, как на счет нечисти, но гадость и была. В свете магического огня передо мной предстал тот, кого я меньше всего ожидал увидеть — Стефан, собственной персоной. Да еще не один, а с целой компанией!

Встреча в пустынных катакомбах жрецов была столь неожиданна, что мы пару минут озадаченно созерцали друг на друга, не в силах придумать достойное оправдание тому, что мы здесь забыли. Да еще и в такой неурочный час. Было неловкое чувство, что нас застали за преступлением: они тайком направлялись в жаркие объятья к истосковавшимся по мужскому вниманию монахиням, а мы оттуда возвращались.

— Стефан? — изумленно прошептал я, надеясь, что он всего лишь морок. Поверить в то, что он на самом деле здесь было немыслимо.

— Ирен Келионендорская! — “морок” обескуражено взирал на принцессу позади меня, напрочь проигнорировав своего старого врага. — Вы что здесь делаете?

— Сбегаю… — откровенно призналась девушка, ошеломленно взирая на советника короля. — А вы, что здесь делаете?!

Магистр смущенно замолчал.

— Стефан! — с нажимом произнес я, обращая все его внимание на себя. Перед глазами вмиг пролетело все то, что я пережил благодаря этому “душевному” человеку. Честно сказать, всегда считал себя отходчивым и добродушным человеком, да только когда я говорил, что не испытываю к нему ненависти — я, видно, был не в себе.

— Никериал Ленге?! — заметно побледнел он и отступил назад.

— Нет, я его младшая сестра, — ядовито произнес я и махнул рукой, срывая с пальцев обжигающий огненный поток.

К чести Стефана, тот успел поставить щит и огонь, с шипением стекая по стенкам магической преграды, оплавил лишь камень вокруг, попутно озарив пещеру ярким оранжевым светом.

— Никериал! — более радостно и увереннее воскликнул этот гад, наконец-таки признав во мне старого доброго врага.

— О, так ты скучал? — иронично заметил я, сплетая рукой заклинание молний. — Мило.

Щит Стефана выдержал и эту атаку, но я видел, как пошатнулся магистр, как на лбу выступила испарина — ему было тяжело блокировать мощные атаки, и вот-вот щит должен был рухнуть. Его подельники вообще разбежались в стороны, боясь попасть под горячую руку. Хотя я был совсем не против — в разборках магов другим лучше быстро улепетывать за пару километров, чтоб не дай, Великая, задело.

— А я специально из мира мертвых вернулся, дай думаю, проведаю старого знакомого, — с каждой новой фразой сгустки пламени и электрические заряды ударялись о щит Стефана, а я шаг за шагом приближался к своему врагу. Тот под моим напором отступал, даже и не думая контрактовать, что бесило меня еще больше. Все казалось, что он не воспринимает меня всерьез. — Все скучал, ждал встречи, подбирал похоронные венки…

Нет, я был далеко не боевым магом, да и Стефан тоже, да только желание разорвать мага, который напал на мой дом и разрушил все то, что я так кропотливо собирал почти полвека, заставляли забыть о такой незначительной детали.

Защитное заклятье Стефана все же треснуло, не выдержав магического удара, и рассыпалось на маленькие мерцающие осколки. Я опустил руку и пошатнулся назад от вмиг закружившейся головы. Не надо было мне так быстро расходовать энергию, ведь моя аура еще не полностью восстановилась после того случая. Поддался эмоциям, как маг-недоучка. Идиот.

Бывший член Совета тяжело дышал, ожидая от меня дальнейших атак или же готовя заклинания из арсенала высшей магии, хотя это вряд ли — для нее требовалась прорва энергии и время, а сейчас ни того, ни другого в катакомбах под монастырем у него не было. Да и старость сказывалась. Резво творить заклятья и раскидывать врагов как пушинку, магам в почтенном возрасте тяжело, да и только молодые могут отдавать свою энергию, старые же ее кропотливо собирают и хранят, стремясь урвать у смерти еще немного времени.

Тесное пространство поумерило и мою прыть. Что-то разрушающее и оттого безмерно опасное, а также сложное, творить было сверх глупостью, ибо я рисковал погрести всех под завалами, а мелочно тратиться и швыряться молниями и ледяными копьями не хотелось — магистр все равно отразит атаки, а я впустую потрачу драгоценную энергию. Хотелось поговорить, отчего я почувствовал себя в роли злодея, который толкал речь перед поверженными врагами — пафосную и проникновенную. А что, Темные Властелины тоже люди и им хочется живого общения, а также благодатную публику, чтобы покрасоваться и повысить себе самооценку.

Видно, Стефан тоже жаждал поговорить, ибо хоть как-то реабилитироваться в глазах невольных зрителей магического поединка не спешил. Чуял, зараза, что я, выпустив свой гнев, готов на конструктивный диалог, чуял… и гадливо улыбнулся, понимая, что я ему в ближайшее пару минут ничего не сделаю.

— Никериал Ленге, — посмаковал мое имя маг, противно растягивая гласные. — Опальный магистр, убийца и вор, а также похититель, — он перевел взгляд на жавшуюся позади меня Ирен, — королевских особ.

— Стефан, — я знал, что у него была даже не фамилия, а данное Советом почетное звание, но в силу своего характера и бескрайнего уважения к магистру, я его даже мысленно старался не вспоминать. — Первый на дворе лизоблюд Его Величества.

Стефан даже уважительно цокнул, поражаясь моему нахальству и с крайне озадаченным видом спросил, смотря на мой… хм… неоднозначный наряд.

— Ты чего так вырядился?

Я даже слегка устыдился, что предстал перед своим врагом не в лучшем свете.

— Не твое дело.

Изливать перед своим неприятелем душу, жалуясь на идиотский план по спасению принцессы, мне совершенно не хотелось. Пускай думает, что хочет.

— А ведь когда-то я считал тебя зарвавшимся щенком, — пробормотал он, внимательно меня рассматривая, задержав взгляд на фальшивой груди.

— А я тебя — трусом, который сознательно оставил страну в беде и обрек ее на агонию. Скажи, трудно было, наверное, забиться в угол и скулить от страха. Бедняжка.

— Замолкни! — разозлился он, словно я наступил на его больную мозоль. Хотя почему “словно”. Я как раз и намеревался вывести этого ублюдка из себя. — Ты ничего не знаешь!

— Конечно, не знаю, — усмехнулся я. — Я же пытался бороться с заразой, а не свесив лапки, боялся выглянуть из дома. Мне только интересно, сколько тебе тогда заплатили? Король Рафиус не обделил своего главного “радетеля за благоденствие королевства”?

— Никто мне не платил!

— Продешевил же ты, Стефан, — цокнул я, качнув головой. — Работал за бесплатно, а, говорят, некоторые получили целое состояние.

Маг оскорбился. Уж он-то очернял меня не за деньги, а за идею. Уж очень ему не нравился инициативный юноша, который не только поставил под сомнение его авторитет, но еще умудрился его подорвать и сместить с должности. Я, конечно, этим гордился, да только, похоже, Стефан не разделял моей радости и вообще, считал ту историю позорной, даже чтобы вспоминать о ней в кругу старых знакомый и тем более, в катакомбах жрецов в окружении врагов.

— Слушай, Никериал, — процедил он, явно пересиливая себя и пытаясь быть дипломатичным. — Предлагаю разойтись миром: вы отдаете мне то, зачем я пришел, а я же умалчиваю о вашем… хм… походе.

— И зачем же ты пришел?

— Не прикидывайся дурачком, Никериал! — махнул рукой тот. — Ты прекрасно знаешь, о чем я. Реликвия! Где она?!

— Я ведь тебе уже говорил, что у меня его нет.

— У тебя нет, — согласно кивнул Стефан и пронзительно глянул на Ирен. — А вот у нее…

Принцесса дрогнула и прижала ладонь к груди, видно, там, где она прятала артефакт реликвию и проворно спряталась за Риэлом. Я чувствовал ее страх кожей — она прекрасно осознавала, что несмотря на наш довольно мирный диалог со Стефаном, силы не на нашей стороне — нас было всего четверо на шестерых противников. И если я смогу взять на себя магистра, кто-то должен был справиться с его подельниками, а из всех, достойное сопротивление может оказать только Риэл. И то, он был безоружен.

Я решил ее немного подбодрить.

— Иреночка, прелесть моя синеокая, помнишь на заре нашего знакомства, ты меня стращала всеми видами казней? И там был один пунктик про нападение на члена королевской семьи. Вот напомни-ка мне, пожалуйста, что будет человеку, наивно предполагающему, что нападение сойдет ему с рук?

— Смертная казнь через четвертование, — уверенно прошептала она.

— Слышал, Стефан? — я довольно улыбнулся. — Либо казнь. Либо смерть от моей руки. Что выберешь?

Маг скрипнул зубами и показал какой-то знак своим шестеркам. Те как-то резко осмелели и достали из-за поясов мечи. А особо одаренные, не страшась никого, стали сплетать заклятья.

Конструктивного диалога не получилось. И как бы сказал Риэл: “Намечался мордобой”.

— Ну наконец-то! — довольно выдохнул вор, замахнувшись лютней, словно прицеливаясь, кого бить первым. — А то я уж думал, вы будете до конца жизни лясами точить!

— Бей уродов! — задорно выкрикнула Мадлена и с воинственным криком, который никак не вязался с образом воспитанной аристократки, первая ринулась в атаку. Лютня скрестилась с мечом, а бывшая монахиня разбежалась, и подло прыгнула на первого попавшегося спутника Стефана и чуть ли не силой выбила у него для себя меч. Дальше я за ними не следил, но судя по крикам и грохоту, развлекались они всласть.

Я быстро навесил на Ирен магический щит и, пододвинул в сторонку, приглашающе кивнул Стефану. Тот усмехнулся, но кивнул, подтвердив тем самым согласие на поединок.

— Ники, — Я обернулся. Принцесса напряженно смотрела на нас. Она казалась спокойной, уверенной, да только руки, которые она сцепила, словно обхватив себя, дрожали, выдавая свою хозяйку с головой. — Будь осторожен.

Я кивнул девушке, постаравшись как можно беспечней улыбнуться.

Магистр стоял и ждал, пока я закончу разговаривать с принцессой. Кто-кто, а уж он-то не сомневался в своей победе, раз вел себя так беспечно и благородно, не делая и намека на то, чтобы ударить в спину.

Поединки магов были не такой уж и редкостью, особенно на различных магических консилиумах. Очень часто раскричавшись с друг другом до хрипоты, почтенные магистры превращали банальный спор в драку, надеясь правом силы доказать кто из них прав. Заканчивалось это обычно разрушительно, и к вящему разочарованию невольных зрителей, отнюдь не смертельно, ибо драчунов успевали разнимать, когда магическая энергия у того и другого заканчивалась и они, вцепившись друг другу в глотки, кусаясь и рвя у оппонента волосы, просто катались по полу, аки как два ободранных и дымящихся петуха.

Но если такие поединки были весьма банальны, то дуэли между целителями были редкостью, ибо заклятий по боевой магии мы знали мало, да и конфликты предпочитали решать словесно, так как драка хороша лишь для тех, кому не надо лечить побои. Уж лучше позубоскалить всласть, упражняясь в эффектных оборотах речи, чем пересиливать лень и скакать кузнечиком по полигону, уворачиваясь от огненных шаров, а потом лечить себя и своего соперника от ожогов различной степени.

— Зачем тебе артефакт? Власти захотелось?

Стефан скривился, но охотно ответил на мой риторический вопрос, да с такой интонацией, словно пытаясь донести азы грамоты бестолковому деревенщине.

— Ты хоть понимаешь, какая мощь скрыта в этой реликвии? Какой источник энергии да не простой, а первородной, скрывали все эти годы жрецы? Знаешь, что с ней можно сделать?

— Знаю, поэтому ты ее и не получишь.

Со стороны казалось, что мы, несмотря на творящийся вокруг бедлам, довольно мирно разговариваем, да только я видел, как он напряженно следил за моими движениями, как его пальцы едва заметно шевелились, плетя какое-то заклинание, а воздух вокруг нас стал тяжелым: зудящий, от разлитой в воздухе энергии, наполненный магией.

— Подумай хорошенько, Никериал, — проигнорировал мои слова Стефан. Он так сильно жаждал показать мне свою правду, что даже забыл о поединке, — что можно сделать с первородной энергией. Да практически все! Даже повернуть вспять законы мироздания! Вернуться в прошлое, изменить его, спасти тех, кто погиб! Ты это не хочешь? Не хочешь предотвратить ту треклятую эпидемию, сохранить свое доброе имя, спасти близких? — его голос сорвался. — Разве не понимаешь, что мы с тобой на одной стороне?!

Я заколебался.

А вдруг это правда? Вдруг, можно все изменить? Вернуть себе доброе имя, мечту, дом, невесту… Картины были столь соблазнительны и насквозь пропитаны фальшивой надеждой, что у меня чуть опустились руки, принимая поражение. Очень трудно устоять, когда награда так велика, когда держишь в руках спасение тысяч, а душа до сих пор кровоточит о воспоминаниях тех лет, от запаха погребальных костров твоих друзей… И стоит лишь немного дотянуться, поддаться на уговоры и… да вот только умом я понимал, что не может быть все так красиво. Просто не бывает.

— Не мели чушь, Стефан, — поморщился я, выбрасывая из головы неугодные мысли. — Невозможно повернуть время вспять. Его можно замедлить, ускорить, но прошлое уже записано на страницах мироздания и обратить его вспять невозможно.

— И это мне говорит полный целитель? — рассмеялся он. — Да ты из мира мертвых души вытаскиваешь и возвращаешь жизнь усопшему. И покарало ли тебя твое мироздание за то, что ты переписал историю? Нет! Ты дал второй шанс. Перечеркнул строки в этой проклятой книге! Так дай же этому миру шанс!

— Прошлое нельзя изменить, — раздраженно сказал я, больше убеждая себя, чем его. — Это аксиома!

— А кто ее вывел? Люди! Изменить можно все!

— Безумец!

— Слепец!

Я раздраженно махнул рукой. Светлячки раскалились и ослепительно засияв, “зажгли” укутанную энергетическими нитями пещеру. Сверкнуло. Оглушительно жахнуло, заложив уши и на пару мгновений обеспечив пронзительным писком в голове. Остро запахло озоном. Волосы наэлектризовались и встали дыбом, колючее шерстяной платье впилось иголками в кожу, а на мою голову кто-то словно надел раскаленный железный обруч, который с каждым мгновением сжимался все сильнее и сильнее.

Я поднялся с пола, потряс головой, возвращая связность мыслей и чувствуя, что из носа быстрой струйкой побежала кровь. Все-таки отразил, гад. И попытался обратить мое же заклятье против меня.

Сволочь.

Я успел сотворить щит, да только все равно задело. И, судя по остаточной дымке заклятья, которое окутывало пещеру, мерно светясь и позволяя видеть окружение, приложило не только меня. Но также Стефана, его подельников, которые со стонами поднимались с жесткого каменного пола и моих союзников. Риэл ругался, держа в руке обломок грифа лютни, Мадлена ошалело озиралась вокруг, пытаясь понять, где она, хотя я бы на ее месте поинтересовался на ком она сидит, ибо под девушкой стонал один из прислужников мага и отнюдь не от любовной страсти.

Ирен же со вздохом поднималась, держась за стенку, а совсем рядом с ней, кряхтя и держась за поясницу, эту же процедуру выделывал мой враг, которого, похоже, не смотря на все его усилия, откинуло в стене и явно неслабо приложило.

— Ирен! — воскликнул я, пытаясь предупредить о Стефане. Но не успел. Магистр и сам заметил, в каком выгодном положении оказался и с энтузиазмом цепко схватил девушку за локоть. Та воскликнула от неожиданности, но вместо того, чтобы вести себя как порядочная жертва и заложница, ударила этим же локтем мужчину поддых, а потом еще мстительно наступила на ногу и схватила за короткие редкие волосы магистра, намереваясь лишить его остатков шевелюры.

Жертва как-то незаметно поменялась ролями со своим мучителем, и мучитель явно не был этому рад. На лице Ирен застыла такая предвкушающая улыбка, что даже мне стало не по себе, ибо женская месть — это страшно. А она же в исполнении злопамятной принцессы — хуже, чем сошествие на землю Настерревиля. Зря он ее попытался схватить. Очень зря.

Я бы и дальше полюбовался за унижением магистра, который, похоже, от неожиданности, а потом и боли, забыл все пасы рукой, но надо было прекращать это безобразие. Я создал малое парализующее заклятье и без особых помех наложил его на почти неподвижную мишень, прежде, конечно, попросив Ирен прервать экзекуцию и немного отойти.

Я поднял на ноги парализованного противника и, легонько встряхнув, прижал к стене.

— Ну все, — сухо произнес я, мечтая его задушить голыми руками. — Молись.

Магистр расплылся в торжествующей ухмылке — заклятье не действовало на лицевые мышцы, — чем меня крайне озадачил. Услышав вскрик Ирен, я обернулся и увидел, что к ее горлу приставил клинок один из подельников Стефана. Другие же взяли к себе в заложники моих бойцов — Риэл со злостью пытался выпутаться из магических пут, а Мадлена с крайне унылым видом смотрела на его бессмысленные попытки.

— Ну все, — словно издеваясь, повторил мою фразу Стефан. — Молись.

Пришлось отступить и снять наложенное заклятье, а то, боюсь, его нервные сообщники решат, например, демонстративно убить Мадлену или же Риэла, чтобы показать серьезность своих намерений, а я просто не успею им помешать.

Советник короля размял плечи, возвращая былую подвижность мышц и, широко улыбнувшись, махнул рукой. Нутро скрутило болью и я, согнувшись пополам, встал на колени, шипя “добродетелю” проклятья.

“Хочешь лишить мага силы? Не дай ему сосредоточиться” — главное правило любого магического поединка. Трудно собрать мозги в кучу, если в голове лишь попытки отрешиться от боли.

— Ник! — испуганно вскрикнула Ирен

— Еще одно движение, принцесса, — угрожающе произнес Стефан, подойдя к девушке. — И его жалкий мозг вытечет через нос.

— Боишься, что запачкаю тебе платье? — через силу усмехнулся я, морщась и сжимая руки на животе. Боль потихоньку утихала под действием целительской энергии, да только пока в их руках мои друзья, предпринимать что-либо было опасно. — Если так — могу и плюнуть.

— Добавить? — мгновенно повернулся ко мне маг и снисходительно дополнил. — Ты жалок, Никериал. И лучше бы оставался мертвым и не мешался под ногами. Я тебе предлагал сотрудничество и не один раз. Ты отказался. Ну что ж. Я заберу слезы и сам все исправлю. Не волнуйся. Я не мстителен. Тебе в моем мире достанется роль, ну скажем, попрошайки или еще лучше — жалкого слуги, который целыми днями будет чистить нужники.

— Какая щедрость, — держась за стену, я медленно поднялся. Откинул назад длинные волосы, которые лезли в рот и мешали улыбаться. — Плевать тебе в суп каждый день будет для меня в радость.

На лице магистра заиграли желваки, и в его взгляде остро читалось желание меня пнуть, али же ударить, заставив замолчать. Святая наивность. Может, я пока и не смогу наслать проклятье, не поставив под удар своих друзей, но вот дать безнаказанно избивать себя больше не позволю. Тем заклятьем он меня застал врасплох и больше такого не повторится.

— За что вы так с нами! — отчаянно воскликнула Ирен. — Вы же поданный Его Величества! Его Советник! Как вы можете так поступать!

— Могу ли я? — словно не веря в сказанное, повторил Стефан. — К твоему горлу подставили кинжал, а ты спрашиваешь, могу ли я так поступать? О, еще как могу, деточка! Плевал я на этого параноика, твоего отца! Мне от него нужны были только знания, которые получить могут только доверенные люди.

— Какие знания? — ошарашено прошептала она. Видно такого поворота событий она никак не ожидала.

— Твой брат знал, твой отец знал, но глупенькой принцессе ничего не рассказали? — издевательски протянул он. — Какая жалость. Но я очень добрый, моя милая, и могу удовлетворить твое небольшое любопытство. — Он подошел к Ирен и, расстегнув у ее горла пуговицы, поддел пальцем золотую цепочку, на которой, видимо, висел артефакт. — Реликвия хранилась у жрецов, но вот древние свитки, где описано как управлять артефактом, неожиданно оказались у королевской семьи. Они, конечно, была зашифрованы, но не суть важно, — он повернулся ко мне. — Король так яро ненавидел некого Никериала Ленге, что не использовать такой легкий способ получения королевской милости, как заставить тебя страдать, ну или умереть, было бы очень глупо. По-правде сказать, ты мне безразличен, Никериал, а та история с изгнанием из Совета была лишь… — он ненадолго задумался, подбирая подходящее слово, — скажем, неким подобием оправдания моим действиям. Ты ведь и сам считал, что я тебя ненавидел из-за этого?

Я промолчал. Глупо было отрицать очевидное. Ну и прерывать столь задушевный монолог злодея. Пускай он и дальше разглагольствует и раскрывает свои мотивы и планы, а я тем временем тихонечко постою в сторонке и поколдую.

Стефан неожиданно дернул за цепочку. Она легко поддалась, и в руках мага оказался вожделенный им все эти годы артефакт. Пещера наполнилась теплым золотистым светом. Янтарь, размером не больше фаланги мизинца был в золотой оправе, обвивавшей камень подобно виноградной лозе. Я даже слегка удивился — Ирен я отдавал камень без оправы.

— Не могу поверить, Никериал, — благоговейно прошептал магистр, подняв на уровень глаз подвеску и смотря на янтарный просвет камня. Золотые пузырьки под его изучающим взглядом закружились, словно падающие с неба искристые снежинки. — Ты отдал самую великую в мире драгоценность какой-то девке.

— Девке? — тихо произнес я, чувствуя, как во мне волной поднимается гнев, который доселе я мог хоть как-то сдерживать. — Я отдал артефакт человеку, которому доверяю.

— Пошли его к демонам, Никериал, — неожиданно подал голос Риэл. Он был взъерошен, весь красный от натуги, после бесплотных попыток выпутаться из магических веревок и весьма недобро смотрел на Стефана и меня, — и завязывай с этой драмой!

Я невольно дернул щекой. Легко ему говорить. Я целитель, а не боевой маг и мой арсенал атакующих заклятий был не особо широк и большинство из них составляли способы расправы с различной нежитью и нечистью, ну и общепринятые заклинания самозащиты, такие как щиты и стихийные заклятья начальных уровней. Чтобы мгновенно освободить из под удара трех человек и обезвредить шестерых противников включая самого Стефана, требовалось по-крайней мере, чудо. А в ситуации, когда за моим любым движением шла беспрерывная слежка, я был практически беспомощен — попробуйте наложить заклинание, когда враг в любой момент может его прервать, лишь вмешавшись в процесс плетения. Хотя я мог попробовать кое-что иное…

— Стефан, — произнес я, собрав волю в кулак. — Предлагаю сделку: отпусти принцессу, моих друзей и дай им уйти. Реликвия все равно у тебя, зачем они тебе?

— Или что? — напрягся он, сжимая в руке вожделенные слезы.

— Ты знаешь что.

Магистр прекрасно знал, что я могу открыть как в прошлый раз дверь в мир мертвых. И даже если та сила обратится против своего создателя, я вполне успею затянуть за собой его.

— Ник, нет! — страшно побледнев, прошептала принцесса. — У него же реликвия Пресветлой!

А то я не знаю. Вон он как вертит ей перед моим носом. Злорадствует.

Не знаю, чем бы закончились наши переговоры, но в этот самый тот момент на “сцену”, то есть, проход, освещенный затухающими магическими светлячками Стефана, явился Алинор Гриворд. Его появление было столь неожиданно, что все замерли, ошарашено взирая на появившегося из глубин рыцаря как на явление Великой народу. Я даже на миг подумал, что в безлюдных и секретных катакомбах становится слишком людно.

Алинор даже не стал задавать вопросов, увидев нашу разношерстную компанию, а метким глазом оценив ситуацию, попер на Стефана аки таран, выставив вперед свой неизменный клинок Рахтириус.

— Гнусный похититель! — завопил во всю мощь мужчина, угрожая зарубить почтенного магистра мечом.

Стефан ошарашено уставился на могучего двухметрового мужчину и резко попятился назад.

— Не я, а он, болван! — магистр цепка ухватил меня за руку. — Это Никериал Ленге!

Алинор остановился и уставился на советника короля как на умалишенного. Да, трудно было опознать врага в женском платье и в окружении такой милой дружеской компании.

Это только сбесило мага сильнее.

— Я сейчас докажу, — многообещающе произнес он и, неожиданно для меня, рывком дернул за парик. Стоит признать, клей был хорошим. Даже очень хорошим, да только это мало утешало, когда у меня было стойкое ощущение, что мне будто пытались снять скальп.

— Что вы творите! — вступился за меня Гриворд. — Немедленно отпустите даму!

Меня отпустили, но только с явным желанием разоблачения, потянулись к фальшивой груди. Я закрылся руками аки невинная девица от похотливого старика.

— Ты получишь только тело, а не душу, похотливое чудовище! — пафосно изрек я “изменившимся” голосом.

У Стефана вытянулось лицо. Он даже резко убрал руки.

Для Гриворда это стало последней каплей. Защищать честь дамы у него было в крови.

— Я не позволю вам и дальше творить это бесчинство!

— Вы серьезно? — возмутился Стефан, не в силах поверить в такой поворот событий, смотря то на меня, то на Гриворда. — Это фарс? Хотя неважно, — и кивнув своим подельникам, закончил. — Убейте всех. Они больше не нужны.

Но не успело слететь с губ магистра последнее слово, как пол пещеры содрогнулся, заходил ходуном и к последователям Стефана резко потянулись каменные щупальца. Они обвили их подобно лозе, заключили в тиски до хруста костей и обмякли, превратившись в каменную пыль. Люди упали на пол как подкошенные. Ирен с остальными оказались свободны.

У меня перед глазами закружили черные точки, из носа побежала кровь, часто капая на пол, задрожали руки, на которые я, оперевшись, попытался подняться на ноги. Я медленно встал, меня повело в сторону и если бы не Ирен, которая вмиг меня подхватила, то я бы вновь упал.

Чертовы заклинания магии земли. Слишком затратные, имеют кучу условий, одно из которых, чтобы заклинатель прикасался к земле руками, но зато эффективные. Наспех приготовленное заклятье их, конечно, не убило, но хотя б на время вывело из строя. Я успел его сотворить, как только Стефан отвлекся на рыцаря и я смог коснуться земли.

— Ники! — беспокойно молвила девушка, поддерживая меня на ногах. — Ты как?

Я не ответил, а глянул на поединок Стефана и Алинора Гриворда. Хотя поединком это сумасшествие можно было назвать с натяжкой. Советник короля кидался в рыцаря заклятьями, а те отлетали от брони, поражая вместо цели все, что угодно. Видно на Гриворде висел очень дорогой и оттого эффективный амулет-щит против магических атак, который сводил все усилия мага на нет. Они были так поглощены друг другом, что пока не замечали резкой смены расстановки сил.

Я сплел простенький отражающий щит, чтобы в нас не попали летающие заклятья, чувствуя, как стремительно исчезает из резерва магическая энергия. Несмотря на то, что это были всего лишь катакомбы монастыря, колдовать в них было трудно, и большая часть энергии просто рассеивалась в воздухе. Заклинания требовали вдвое, а то и втрое больше энергии. И если раньше я этого особо не замечал, то сейчас ощутил особо остро — на каменные щупальца разом ушло больше половины моего резерва, хотя в обычное время с таким же количеством магии я мог исцелить с десяток пациентов.

— Риэл, — я повернулся к вору, с которого спали магические путы, как только я лишил сознания магов, — забирай Ирен и быстро уходите!

В пещере стоял оглушительный гвалт от летающих над головами заклятий, они отражались от стен, попадали в потолок — свод дрожал, трещал, готовый в любой момент обвалиться. Почти ничего не было слышно и мне приходилось кричать, чтобы, стоящие около меня друзья, меня услышали.

Он кивнул и попытался отцепить от меня девушку. Та наоборот только сильнее сжала мою руку, взирая на меня расширенными от испуга глазами.

— Что?! — возмутилась принцесса. — Я тебя не брошу!

Свой черный монашеский чепец она где-то потеряла, и ее золотые волосы выбились из аккуратного пучка, встав дыбом от наэлектризовавшегося воздуха. На щеке и носе принцессы красовалась грязь, на шее краснел порез от кинжала, а на лбу набухал синяк.

— Бросишь! — резко произнес я, нервно косясь на поединок мага и рыцаря. — Ты мешаешь! Уходи! И забери вот это.

Я разжал кулак и сунул в руки Ирен древнюю реликвию, которую успел ловко украсть у Стефана, когда тот попытался разоблачить меня на глазах Гриворда. События пронеслись так стремительно, что магистр пока не заметил пропажи.

У нее округлились глаза…

— Но как?

— Уходи! — почти с мольбой протянул я. Один из последователей Стефана приподнялся и, увидев нашу дружную компанию, что-то закричал.

Мадлена испугано теребила Ирен за плечо, все время приговаривая: “Пошли, скорее пошли. Быстрее, быстрее, быстрее!”.

Принцесса прикусила губу, явно борясь со своими чувствами, и решительно кивнула. Она стремительно меня обняла, в одно мгновение успев стиснуть почти до хруста костей и поцеловать в щеку, и, нехотя отпустив, побежала за своей подругой к выходу из этих пещер.

Риэл быстро хлопнул меня по плечу, напоследок бросив: “Ждем у выхода”, и побежал догонять девушек.

Когда они крылись из виду, я вздохнул свободнее — теперь я смогу колдовать в полную силу, не боясь задеть своих друзей.

— Ты! — взревел Стефан, который отвлекшись от неуемного натиска Гриворда, наконец-то заметил, что дела у него идут не ахти: приспешники побиты и валяются на земле, не в силах подняться на ноги, заложники сбежали, а реликвия… В глазах мага застыло изумление, которое вмиг сменилось яростью, когда он ощупал мантию и не нашел искомого. Задыхаясь от обуявших его чувств, он процедил сквозь зубы. — Никериал!

Я по достоинству оценил его ненависть, когда он метнул левитируемый булыжник, который предназначался рыцарю, в меня. Да еще с такой силой, что тот влетел в стену возле моей головы, щедро осыпав мой щит острыми камнями, землей, каменной крошкой и оглушив меня на пару мгновений.

Откашлявшись и вытерев слезящиеся глаза, я чудом увернулся от пущенной следом молнии и кинул свою в том направлении, не особо надеясь в кого-либо попасть. Пыль еще не осела на пол, магические светлячки почти затухли, не прибавляя света, а лишь сгущая окружающую нас тьму. Узнать, кто где находился, можно было лишь по вспышкам электрических заклятий. Ну и по проклятиям Стефана, которыми он щедро сыпал в мою честь, пытаясь чуть ли не на коленке воспроизвести что-то из высшей магии, чтобы отправить меня на тот свет уже качественно и надолго.

Хотя его усилий уже совсем не требовалось — за него все сделала природа…

Со свода пещеры посыпались камни, полетели вниз как шпили сталактиты, а земля под ногами заходила ходуном — похоже, тот валун, который разбился об стену и стал началом настоящего обвала. Пещера “ревела” от боли, словно раненное животное, и намеревалась изгнать из своего нутра мелких паразитов, а еще лучше убить их, заживо погребя под завалом. Я метнулся в сторону, успев разминуться с падающими сталактитами, которые с грохотом разбились о землю за моей спиной, каким-то немыслимым пируэтом увернулся от огненного шара и каменной глыбы, упавшей через мгновение у моих ног, споткнулся на подоле платья и еле удержался на ногах.

Думать было некогда. Я бежал к выходу, чуть ли не петляя как заяц, умудряясь одновременно обмениваться со Стефаном проклятьями и откидывать то щитом, то телекинезом, падающие прямо на меня камни.

Мне еще никогда не доводилось так быстро бегать. Я успел помянуть разом всех демонов во главе с Настерревилем и послать к ним на чай этого придурка-Стефана, которому прямо не терпелось расквитаться со мной в столь недружелюбном месте, его криворукость, которая привела к обвалу и еще множество мелочей, приведших меня в это место и в это время.

Остановился я, точнее упал, растянувшись в пыли, когда за моей спиной с жутким грохотом и землетрясением, завалило проход, из которого я пару мгновений назад ошалело выбежал. У меня не осталось ни моральных сил, ни физических: мои руки дрожали от пережитого ужаса, сердце громыхало в ушах, не в силах успокоиться, в легких не хватало воздуха — я тяжело дышал после этого спринтерского забега с препятствиями. Хотелось истерически засмеяться и скинуть напряжение; я ловил ртом воздух, чихал от пыли и земли, которая, похоже, забила весь мой нос и даже залезла в рот… Но хоть я и чувствовал себя измотанным, как-то нашел в себе силы сотворить светящийся шар, который теплым золотистым светом озарил темную пещеру, подарив при этом какое-то чувство умиротворения. Мне вдруг подумалось, что хуже уже быть просто не может и теперь, когда мои злоключения закончились, мне оставалось только подняться на ноги и…

Чтобы будет дальше, я так и не успел додумать. Внезапно, сзади раздался жалобный вой, я бы даже сказал, скуление, с приступами оханий и вздохов. Я медленно обернулся, чуть не задохнувшись от гнева. Совсем рядом с завалом, растянувшись на полу, “тихо” изображал умирающего, как-то умудрившийся выжить Стефан!!! Магистр был покрыт с ног до головы землей и каменной пылью, помят и выжат как лимон, словно он потратил все свои силы на борьбу с камнепадом. Алинор Гривор, который также как-то ухитрился выбраться, устало прислонился к стене возле магистра; его прежде идеально отполированные доспехи потускнели, покрылись пылью и копотью, обрели вмятины и огромные царапины.

Задыхаясь от возмущения — как эта сволочь могла спастись! — я пошел к нему, довершать то, что не смогла сделать природа, хотя точнее будет сказать, пополз на корячках- моих сил не было даже на то, чтобы встать. Про магию я даже не вспоминал — резерв был почти пуст, доставляя мне весьма приятные ощущения в виде опустошенности, головной боли и весьма пьяном вестибулярном аппарате.

— Стефан! — прохрипел я, отплевываясь от земли и целеустремленно ползя к магистру, качаясь из стороны в сторону. — Ты чего не сдох, гад!

— Никериал! — на одной ноте просипел мой враг, приподнимаясь на локтях и показывая мне весьма неприличный знак, говоря, куда мне следует ползти. Судя по его виду, он тоже больше не мог колдовать без явного ущерба здоровью, и был вымотан настолько, что был не в силах даже встать. — Подонок! Щенок!

Я дополз до него, и, отбившись от его пары вялых пинков, от всей души вмазал по его морде. Хотя, это было громко сказано. С моими-то оставшимися силами, я лишь легонько поцеловал Стефана кулаком в скулу, но даже с этой пародией на удар, смог повалить мага на спину. Навалившись на него верхом, я попытался его задушить голыми руками, что крайне плохо получалось, ибо Стефан, вместо того, чтобы с достоинством принять свою участь, схватил изрядно обгоревшие волосы моего парика и потянул их вниз, намереваясь то ли дотянуться до моего горла, то ли содрать с меня скальп. Мы напоминали двух бойких старичков с ревматизмом, у которых сил не было даже на то, чтобы поднять книгу, но удали хоть отбавляй.

Внезапно чьи-то сильные руки схватили меня шкирку и рывком откинули назад. Больно ударившись затылком, я растянулся на спине и, шипя благодарности благодетелю, попытался хотя бы сесть. Лучше бы этого не делал, ибо увидел, что на до мной возвышался Алинор Гриворд с весьма недвусмысленным выражением лица. Он рассматривал меня, словно не в силах поверить в предательство, будто я был его женой, которую он застукал в постели с любовником.

— Никериал? Никериал Ленге?! — в ужасе прокричал он.

— О нет! — искренне обрадовался я такому повороту событий.

Гриворд захрипел и схватился за голову, наверное, вдруг осознав, что приставал и нарек своей невестой своего самого ярого врага. Отшатнулся назад, ошалело взирая на меня, словно не зная, как вынести этот позор.

— Я… я могу все объяснить, — я попытался найти мирный способ решения проблемы, хотя своими словами сделал только хуже — на Алинора невозможно было смотреть без содрогания.

— Молчи, — на грани слышимости вздохнул Гриворд, и, побагровев то ли от смущения, то ли от гнева, показал на меня пальцем. — Лживый, бесчестный… колдун.

Стефан хрипло захохотал и сев, издевательски посмотрел на рыцаря.

— Теперь ты понимаешь, смерд, что этот, — он показал на меня пальцем, — тебя облапошил! Так что, будь добр, избавь меня от его присутствия — убей его. И поживее!

По моей спине пробежал холодок — похоже, не только я понял, что только Гриворд сейчас представлял собой реальную угрозу — под его ногами валялись два обессиленных мага, которые не смогли бы дать отпор и хромоногой старушке, не то что могучему мужчине с амулетом против магических атак. И его с легкостью можно будет использовать ради уничтожения противника. Надо было лишь его правильно мотивировать, чтобы привлечь на свою сторону.

— А ты — устроил обвал! — в свою очередь я “указал” на главного подстрекателя и “злодея”.

— Но я не похищал принцессу! — блеснул наблюдательностью советник короля.

— Неправда! Она сама организовала побег, я просто решил составить ей компанию. А ты пытался ее убить!

— Но я не крал священную реликвию у жрецов!

— Мои прегрешения по сравнению с твоей попыткой захвата мира ничтожны. Не ты ли разорялся о том, что король — идиот, а ты — властелин мира?

— Что за гнусная ложь! — выплюнул раскрасневшийся от гнева Стефан. — Я не хотел захватывать мир, а лишь изменить один момент, который пошел бы всем на благо!

— Ты забыл упомянуть, что твое благо.

— Да замолкните вы! Оба! — не выдержал наших откровений Алинор, видно, совсем запутавшись, кто из нас больший злодей.

— Все это не важно, — ровно проговорил Стефан, горделиво, хоть и с трудом поднявшись на ноги. Он, выпрямив спину, с жутким пафосом и чуть ли не ударяя себя в грудь кулаком, закончил. — Я — советник короля! Подумай о своих выгодах, рыцарь, когда станешь спасителем всего королевства от этого… — он презрительно скривился, — злого колдуна! Ты станешь героем: дамы будут превозносить твое имя, тебе откроются любые двери и главное, тебя нарекут почетным титулом спасителя принцессы и самого советника монарха! Так что тут и думать нечего, — он махнул рукой, — лови этого щенка. За его голову Его Величество щедро заплатит.

Держась за стену, я встал на дрожащих ногах и, загнав свой страх глубоко внутрь, гордо посмотрел на своих палачей. Ну что ж. Этот сценарий событий мне заранее был известен, да только так дешево продавать свою жизнь я не согласен, и если мне все равно суждено умереть, то я намеревался захватить их на ту сторону с собой. Открыть врата в мир мертвых я успею за два биения сердца, тем более, что мой резерв был практически пуст и контролировать ту энергию я бы не смог при всем своем желании — она бы вмиг пожрала меня и всех тех, кому не посчастливилось быть подле открытых врат.

Меня утешало лишь одно — Ирен и артефакт были в безопасности. А уж в том, что Риэл сможет позаботиться о принцессе и если что, спрятать ее на время, я не сомневался. Как бы вор не бахвалился, старался казаться легкомысленным, своевольным и не признающим авторитетов, он был человеком слова.

Я уже мысленно готовился попрощаться с миром, как пылающий от гнева Алинор Гриворд, стремительно подошел к Стефану, рывком взял его за грудки, да так, что оторвал от пола и слегка потряс:

— Героем? — угрожающе осведомился он, яростно всматриваясь в глаза советника. — Спасителем, значит, стану? А ну, отвечай!

— Да… — еле слышно проблеял растерявшийся от страха магистр, дрыгая в воздухе ногами и, наверняка, понимая, что даже при желании, ему не суждено вырваться из стальной хватки рыцаря. Хотя, несмотря на это, он почти сразу сумел взять себя в руки и добавил. — Но я Советник Короля! Как ты смеешь меня трогать!

— Угрожать миледи смертью, — прорычал рыцарь, сжимая в своей хватке советника. — Пытаться убить!

— Что, что ты делаешь?! — поробевшим голоском произнес Стефан, пытаясь освободиться. — Отпусти меня! Немедленно!

Но Гриворд, будто не слыша воплей мага, рывком, словно, какую-то игрушку, швырнул мужчину на стену. Магистр со всей силы ударился головой об выступающие камни и, закатив глаза, медленно осел на пол.

— Вершу справедливость, — сухо произнес Алинор, смотря на тело у его ног. По виску Стефана побежала струйка крови, а по моей спине прошлись мурашки.

После такого красноречивого представления, ноги предательски подогнулись и я сел на пол, шокировано взирая на поверженного Стефана. Мне все казалось, что это какой-то глупый сон! Алинор Гриворд — яростный ненавистник злых колдунов и в частности, некого Никериала Ленге, вдруг вместо своего врага, нападает советника короля! И, судя по тому, что я пока еще был жив и ко мне не направлялись с явным намереньем расправы, рыцарь совсем не желал мне смерти. Когда этот мир сошел с ума?! Что, Настерревиль меня подери, здесь происходит!

Гриворд отдышавшись и стерев со лба пот, посмотрел на меня, причем эдаким оценивающим, долгим взглядом. Мое сердце замерло, а световой шар, словно чувствуя эмоции хозяина, замерцал, будто дрожа всем световым телом от ужаса.

Рыцарь подошел ко мне и, смотря сверху вниз, устало изрек:

— Сидеть на полу — не лучшая идея.

— Что? — удивленно выдохнул я, не поверив своим ушам. Я уже морально приготовился к тому, что меня будут убивать, а он интересуется тем, где я сижу?!

Алинор глубоко вдохнул, видно поражаясь тому, что спокойно говорит со своим врагом.

— Вставай, говорю.

И протянул свою руку. Я ошеломленно посмотрел на его ладонь. Такое развитие событий, я предполагал только в последнюю очередь. И, словно во сне, протянул ему свою ладонь. Ее крепко схватили и меня рывком поставили на ноги. Гриворд даже меня попридержал, когда я не с первого раза встал нормально и был готов грохнуться во второй раз.

— И все же… — робко начал я, смотря на невозмутимого рыцаря. — Что это все…

— Обнажать меч против того, с кем сражался плечом к плечу, — перебил он меня, словно ожидая именно такого вопроса, — противоречит моему кодексу чести.

— Эм… ну ладно, — неловко пробормотал я, решив не заострять на этом моменте внимание и не задавать лишних вопросов. А то вдруг передумает?

Опираясь на стену, я дошел до Стефана и, присев перед ним, проверил его пульс. Не повезло. Несмотря на то, что Гриворд разбил ему голову, магистр был еще жив, хоть пульс и прощупывался довольно слабо. Раньше я бы смог залечить его раны на голове, но сейчас, с моим-то пустым резервом это было бы равносильно самоубийству. Легче было оставить мага умирать в этой пещере, да вот только надо мной довлел мой долг, как целителя и бросить умирающего было равносильно предательству самого себя. Даже если этот умирающий был еще той тварью и в такой же ситуации без промедления меня бы бросил.

Поражаясь своей совести и долгу, я руками (и не без помощи зубов) отодрал длинную полоску от нижней юбки платья, и занялся его перевязкой. Гриворд наблюдал за моими действиями с каменным лицом и только в конце поинтересовался.

— Зачем?

— Доставить этой гадине радость и дать так легко умереть? — пропыхтел я, перевязывая Стефана и одновременно пытаясь убрать мешающиеся волосы за спину. — Не-ет, не для того я стал целителем. Он у меня еще ответит за все и пожалеет, что на свет родился, когда предстанет перед судом, — внезапная мысль про суд и то, как обрадуется Филгус, узрев, что я нашел весомые доказательства на то, чтоб засудить этого паршивца, была так вдохновляюще, что я продолжил перевязку с доселе невиданным энтузиазмом.

— Королевским судом? — спросил Гриворд.

— Ну… можно и королевским, — пожал плечами я, завязывая на повязке узел. — Но, по-правде, я рассчитывал на суд Совета. Хотя было бы идеальным совместить оба этих суда: сперва осудить по правилам Совета, а потом добавить от короля. Да…

Открывшиеся моему взору картины были столь пленительны, что я расплылся в счастливой улыбке, на миг забыв, что за моей спиной притаился враг.

— Я не хочу, чтобы вы обманывались по поводу моих намерений, — внезапно заговорил Гриворд, предельно серьезно на меня посмотрев. Я даже обернулся, вмиг ощутив исходящую от рыцаря опасность. — Первостепенной задачей для меня является охрана Ее Высочества Ирен и, видя, что вы защищали, я поступил бы бесчестно, решив убить ее заступника, даже после такого позора, — он поморщился, видно припомнив мне мой наряд. — То, что произошло между нами не должно влиять на мою задачу по охране миледи, ведь отвлекшись от выполнения главной задачи, я мог подорвать доверие Его Высочества… И я хочу чтобы вы поняли, что в следующую нашу встречу я тот час попытаюсь вас убить, но сейчас…

— Перемирие?

— Да, можно сказать и так, — облегченно выдохнул Гриворд. — Вы мерзкий бесчестный колдун, который попрал мою честь и я бы с радостью проткнул бы вас мечом, но сейчас мой кодекс чести не позволяет вас убить.

— Я искренне рад, что вы так преданно следуете своему кодексу чести, — произнес я и даже не покривил душой.

Гриворд впервые за все наше общение, мне улыбнулся.

— Я — благородный рыцарь и честь для меня превыше всего.

Я из вежливости кивнул. А то вдруг еще подумает, что я не уважаю его идеалы. Хотя некоторые аспекты этого кодекса чести мне были не понаслышке знакомы. У целителей тоже есть свой особый кодекс, который мы впитали еще будучи несмышлеными учениками. Он нам заменил заповеди Пресветлой и стал основой нашей будущей профессии, тем, без чего нельзя было назваться целителями.

Когда я закончил со Стефаном, рыцарь с легкостью закинув его себе на плечо, причем, явно не особо стараясь над бережной транспортировкой больного, кивнул головой в темный проход:

— Ну так, не пора ли нам идти к миледи Ирен?

— Пора, — я с усилием встал с колен и поморщился от головной боли. Внезапно заломило в висках — тело решило напомнить нерадивому хозяину, что значит, им пренебрегать. Пресветлая, а мне еще завтра идти на работу! Что за невезение… — Только вот куда идти? Я совершенно не знаю.

— Найдем, — уверенно произнес Гриворд, и, поправив свою ношу, решительно пошел вперед.

Мне пришлось тащиться следом, с горечью думая о превратностях судьбы и о том, что скажет рыцарь, когда узнает, что его подопечная решилась сбежать, точнее, что сделает. Плюнет на перемирие и открутит мне голову? Надеюсь, что нет.

Хотя, несмотря на слова мужчины, мне все равно было с ним довольно не комфортно. Чувствовать себя беспомощным, зная, что твоя жизнь зависит лишь от прихоти другого, не слишком приятная ситуация, а как она бьет по гордости — я уж промолчу. Нет, конечно, рассеянная магическая энергия, что витает в воздухе, каплей по капле наполняла мой резерв, но энергии было еще слишком мало, чтобы дать хоть какой-нибудь отпор, тем более человеку с амулетом против магических атак. Конечно, такие вещи рассчитаны на определенное количество “энергии” и их надо постоянно подзаряжать, но только я не знаю, амулет стал пустышкой или же еще сможет выдержать одну атаку?

Я чувствовал себя дряхлым стариком: тело болело и ломило при каждом движении, голова раскалывалась, ноги натерли эти дурацкие сапоги, корсет впивался мне в ребра, а волосы парика забивались во все щели — хотелось просто сесть и умереть. А потом отдохнув, вылечить себя и умереть вновь. Меня на ногах держала лишь мысль, что впереди шел Гриворд, а Ирен некому было защитить от этого “праведника”. Нет, не для того она сбегала, а я ей в этом деле помогал, чтобы этот “защитничек” ее вновь запер в монастыре.

Чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей, я решил прояснить у Алинора, пока тот находился в благодушном состоянии, одну вещь.

— Гриворд, — обратился к нему я.

— М? — он перестал бубнить себе под нос какую-то песенку и, остановившись, обернулся ко мне. Замер и мой светлячок.

— Ты как здесь очутился? — я обвел рукой тускло освещенные своды пещеры. Мой вопрос эхом прокатился под ее сводами и затих где-то в глубине. — В смысле, как нашел нас здесь?

— Ну… тут все просто, — протянул мужчина, поправляя на плече свой бессознательный груз. — Миледи Ирен пропала из своей кельи и в последний раз ее видели неподалеку от тайного входа в катакомбы. А ведь не только миледи исчезла, пропали и гости монастыря — менестрель со своей сестрой, ворота были закрыты и их никто не открывал. Зная, что я человек чести, настоятельница Кларентина доверила мне тайну про сеть подземных ходов монастыря и отравила проверить это самое место, пока остальные монахини искали Ее Высочество в самом монастыре. И правильно сделала. Мне-то в катакомбах не страшно, чем милым дамам, а вот если бы на миледи напала какая-нибудь подземная пакость… — он тряхнул головой, словно прогоняя эти мысли, — Слава Великой, что все обошлось.

— Обошлось… — протянул я и с тоской поглядел на зияющий тьмой проход. Чудится мне, что в этих лабиринтах гулять мы будем до скончания веков.

***

Первое, что я почувствовал, когда покинул пещеру — это свежий воздух без всяких земляных примесей, второе — пронизывающий чуть ли не до костей холодный ветер. Пришлось продираться через бурелом, который щедро разросся и скрыл за собой неказистый выход из пещеры, но так как я прошел вторым, уступив впереди место широкоплечему рыцарю, участь быть павшим в бою с природой, мне не грозила.

Уже наступила ночь. Тихо шумела листва в кронах деревьев, пели сверчки, вдалеке завыли волки — все было так мирно и тихо, что казалось, умело наведенной иллюзией. Световой шар, прогоняя ореолом света ночную тьму, летал над моей головой, позволяя хорошенько рассмотреть окружение. Хотя, если честно, рассматривать было нечего: деревья с густой листвой, которые почти полностью скрывали звездное небо, папоротники, да кусты, усеявшие землю, словно грибы после дождя.

Я вдохнул полной грудью промозглый ночной воздух, чувствуя всеми клеточками, как магия, больше не скованная сводами намоленных катакомб, устремилась в мой пустой резерв. Пьянящее чувство свободы на миг вскружило голову, что я забыл обо всех своих бедах и несколько минут просто наслаждался столь долгожданным покоем.

Где-то рядом тихо хрустнула ветка, которая в этой тиши прозвучала подобно раскатному грому. Я вмиг оглянулся и увидел Риэла, который осторожно выглядывал из-за кустов. Убедившись, что из пещеры вышли мы, а не какие-то головорезы, он заметно расслабился и облегченно произнес кому-то позади себя:

— Все в порядке. Это Ник.

Я даже не успел подивиться такой перемене в общении — вор впервые за мою память меня назвал по имени, — как Ирен, выскочив из-за деревьев, стремительно побежала ко мне, и, чуть не сбив меня с ног, с такой силой сжала мои бедные бока, словно пыталась доделать дело Стефана и сломать мои ребра. Я почувствовал, что внутри меня что-то явно хрустнуло.

От нее пахло ночной свежестью, а в волосах застряли листья и маленькие веточки, словно она пряталась в папоротнике. Нет, я тоже был рад ее видеть, но у меня на такие крепкие объятья после Лиры развелась стойкая неприязнь, хотя стоит отметить, что сейчас я не сделал попыток освободиться.

— Я так волновалась, — прошептала она мне в район декольте и, посмотрев на меня своими глубокими синими глазами, которые в свете светлячка казались черными омутами, мило поинтересовалась. — С тобой все в порядке? Ты не ранен?

— Ахрррр, — только смог выдохнуть я, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха и не синеть от нехватки оного слишком заметно.

— М-миледи? — воскликнул всеми позабытый Алинор Гриворд, прервав своим возгласом нашу занимательную беседу. Он умудрился вложить в одно слово свое возмущение и крайнее удивление происходящему. Мужчина разом скинул с себя свою тяжелую ношу и явно вознамерился помешать нашему романтическому воссоединению весьма грубым способом — разорвать узы стальных объятий.

Но его намереньям не суждено было сбыться, ибо Ирен сама от меня отпряла, с крайне раздосадованным видом посмотрев на своего верного рыцаря. Неужто она его только заметила? Вот эту двухметровую махину?

— А, это вы, — она довольно прохладно его поприветствовала.

Гриворд разом как-то сник и потерял половину своей внушительной ауры, от которой у меня в пещере тряслись коленки.

— М-миледи. — слегка жалобно протянул он, преданно смотря на свою “хозяюшку”. Ей богу, будь у него хвост, то он бы и им завилял. — Что вы делаете?! Это же — Никериал Ленге!

В воздухе так и повисло недосказанное: “Как вы можете обнимать этого презренного колдунишку, совратителя и губителя тысячи невинных дам, позорить свою честь и рушить свой моральный облик в моих глазах!”

— Он мой жених! — самоуверенно заявила она на такую моральную отповедь рыцаря. — И я его люблю!

Гриворд оторопел, и ошалело на меня уставился. Мне как-то разом поплохело и от заявления девушки, и от “манящих” перспектив. На вмиг даже подумалось, что умереть от рук Стефана было неплохой идеей, чем пасть от меча… хотя нет, он же его потерял в пещере, чем быть задушенным поборником добра и справедливости.

— Эй, не так быстро, милая! — насмешливо воскликнул Риэл, явно наслаждаясь представлением. Он и Мадлена как-то незаметно для всех подошли к нам и поспели прямо к кульминации. — Он, вообще-то, уже невеста вот его, — его обличительный перст указал на Алинора Гриворда.

Ирен с немым ужасом посмотрела сперва на краснеющего от гнева, то ли от смущения рыцаря, а потом на меня. На моей голове от ее красноречивого взгляда зашевелились волосы, и я остро захотел куда-нибудь сбежать, лишь бы не быть между этим молотом и наковальней.

— Это была ошибка! — трагично воскликнул Гриворд, явно пытаясь больше убедить себя, чем принцессу.

— Попользовался, значит, и на попятную? — осуждающе протянул Риэл, полностью взяв на себя роль заступника моей чести. — Благородный рыцарь…

Мне показалось, что я на миг отключился от реальности и за всем наблюдал со стороны, ибо слишком все это было не реальным. Слишком несуразным…

— Попользовался? — совсем спала с лица Ирен. — Как это попользовался! Что это значит?!

Риэл многозначительно улыбнулся. Девушка сменила цвет лица на красный и от шока замолчала. Алинор Гриворд уже явно примеривался, чтобы схватить вора за шкварник и хорошенько потрясти, дабы показать, что позорить его перед миледи не очень хорошо. Я же думал о том, какой Стефан все-таки счастливец — лежит без сознания, его никто не трогает и не слышит этот накал страстей.

— А ну тихо! — неожиданно для себя гаркнул я. Мне до ужаса надоел этот театр абсурда, я устал морально и физически, и мне совершенно не хотелось и дальше выяснять отношения почти в полуметре от стен монастыря. Да еще по такому нелепому поводу! — Я ничей не жених, — я осуждающе глянул на Ирен, — и тем более, не невеста! Я, может, вообще, люблю другую!

— Как другую… — еле слышно выдохнула девушка.

— Как другую?! — ей вторил Риэл, крайне возмущенный моей полигамности. — И кого же? Эту, как ее, законницу-истеричку Алию?

— Нет, — отрезал я. — Моя единственная любовь — это шоколад. А теперь, когда мы разобрались в наших запутанных любовных отношениях, может, уделим чуток внимания другой проблеме? Я, конечно, понимаю, что Стефан еще та мразь, но так долго игнорировать почтенного магистра…

Все как один посмотрели на советника короля, который до сих пор пребывал без сознания. Я же еле облегченно выдохнул, ибо свернуть столь щекотливую для меня тему так быстро и безболезненно, мне удалось лишь чудом.

— Он что, сдох? — поморщился вор и явно хотел попинать магистра, удостоверившись в его смерти и отвести душу за все испытанные им унижения, но его остановил Гриворд. Рыцарю было явно неприятно, что кто-то покушался на его добычу, ну или же, пинал своими грязными сапогами советника самого короля, хоть этот самый советник плевал на монарха и его семью с высокой колокольни.

— Еще чего, — пробурчал я, проверяя состояние своего невольного больного, а то вдруг и правду решил сбежать от возмездия на тот свет? Но магистр был самой настоящей живучей тварью и на свежей воздухе даже начинал потихоньку регенерировать свои раны. — Живой он. Куда денется.

У магов, а особенно, целителей, от природы была ускоренная регенерация. И сейчас оная, подстегнутая критическим состоянием хозяина, всячески пыталась его спасти. Честно говоря, получалось у нее не ахти, ибо Стефан был уже довольно старым магом, но все же получалось.

— Но… почему? — как-то обиженно спросила принцесса. — Почему он живой?!

Она явно еле сдерживалась от гнева, отчего дрожала и сжимала кулаки. Он, видимо, успел принести миролюбивой девушке столько горя, что она его люто возненавидела, даже больше чем меня в нашу первую встречу, и жаждала его крови. Видеть ее в таком состоянии было довольно странно и даже пугающе. Слава Великой, что у нее в руках не было меча или ножа, а то она бы кинулась на него, намереваясь разорвать магистра на части.

Я вздохнул, устало потерев глаза:

— Он нужен живым, чтобы его осудили за преступления.

— Он избежит наказания! — от обуявших ее чувств, она притопнула ногой. — Он всегда их избегает! А видеть вновь его кривую ухмылочку… я…

— Миледи, — подал голос доселе молчавший Гриворд. — Клянусь честью, что не позволю этому случиться! Этот злодей поплатится за то, что на вас напал своей головой! Его вздернут на виселице, как какого-нибудь бродягу!

На то, чтобы его вздернули, я сильно сомневался, но кивнул, как бы подтверждая слова рыцаря. Зачем раньше времени разочаровывать девушку? Магов никогда не вешали, лишь сжигали на кострах, дабы от бренного тела осталась лишь горстка пепла — а то вдруг, ироды эдакие, после повешения вскочат на ноги и припустят в неизвестном направлении? Я, конечно, лично не знал таких прецедентов, но молва раздула живучесть магов до небес и простой народ был свято уверен, что окаянных колдунов может взять только закаленное железо, серебро или огонь. Хотя честно, стараниями Совета магов, последнего мага сжигали на костре лет триста назад и то, тогда почтенный предшественник Партара просто откупился им от короля.

И как ярый противник колдунов не знал такую простую истину? Может, думал, что Стефана “спасет” его статус советника и король изберет для него более “позорную смерть”? А что может быть для человека благородного сословия хуже, чем болтаться в петле с грязными подштанниками?

Поверив, что Стефана все же ждет возмездие, Ирен заметно успокоилась и даже слегка улыбнулась, словно в ее плеч только что сняли тяжелый груз.

— Идеально, — пробормотала Мадлена, оценивающе посматривая на обморочного Стефана. Она даже присела перед ним на корточки, дабы лучше рассмотреть мага со всех, так сказать, сторон.

— Что идеально? — не поняла свою подругу принцесса.

— Хочу за него замуж! — без стеснения заявила эта… безумная. Ее глаза загорелись таким энтузиазмом, что я даже на пару мгновений пожалел своего врага.

— Он же мерзкий, — поморщилась Ирен и явно хотела добавить, что-то про злодея и супостата, но передумала.

— В мужике это не главное, — отмахнулась она. — Главное, что он маг, да к тому же старенький, проживет недолго и я стану богатой вдовой, — она почти с нежностью погладила Стефана по проплешине, ласково проворковав: “Мой старичок-боровичок”.

Меня передернуло от омерзения и судя по остальным, не меня одного.

— Я передумала, — вдруг заявила Мадлена, и величественно поднявшись на ноги, дополнила, — я остаюсь.

— Что?! — округлила глаза Ирен. — Ты остаешься?

— Когда мои родители узнают, что их любимую, хоть и бестолковую дочурку хотели убить прямо в лоне благодетели и непорочности, то они будут крайне огорчены! — восторженно заключила она, словно мысленно переживая это действо. — И, естественно, изъявят немедленное желание забрать меня из этого ужасного места. Меня будут холить, лелеять, всячески утешать, пытаясь помочь забыть о столь прискорбном инциденте. И ты, думаешь, моя милая, я откажусь от такой заманчивой перспективы и сбегу, добровольно лишив себя будущих привилегий, заклеймив позором?

— И зачем тогда ты вообще решила сбежать? — не понял женской логики Риэл, и, честно, был совершенно прав. — Что тут за не сбегу, сбегу. Мы что, на прогулке, милочка?!

— Раньше это было единственным выходом увидеть свет! А сейчас, когда обстоятельства слегка изменились, я…

— Что за хрень ты тут городишь, девка! — не выдержал вор. Он тоже, как и я, от всего устал и хотел поскорее оказаться дома.

— А ну, я попрошу вас, не кричать на благородную даму! — сразу возмутился Гриворд, встав на защиту Мадлены.

— Не лезь в свое дело, блаженный, — отмахнулся от него Риэл и уставился вновь на девушку. — Хотя хрен с тобой, милочка, оставайся, если хочешь, я вообще не при делах. Это все идея колдуна, так и ему с тобой нянчиться. Но если ты нас выдашь, я тебя найду и знаешь, что с тобой сделаю? — он угрожающе вгляделся в ее глаза, как бы намекая, что ничем хорошим их встреча не закончится.

— Не смейте угрожать даме! — попунцевел от возмущения Гриворд и двинулся в сторону Риэла.

— А ну цыц! — прикрикнул на него вор.

Лучше бы не кричал. Рыцарь, вместо того, чтобы кинуться на женишка Петры с целью расправы, остановился и, нахмурившись, вгляделся в лицо вора. Через миг лик Гриворда просветлел и он как-то удивленно воскликнул:

— Риэл! Нахальный и нечестный на руку человек из Бригстона! Как я рад тебя видеть! — он распахнул свои медвежьи объятья и заключил в них вора, который слегка замялся и не успел увернуться от “возмездия”. — Я думал, что мы тебя потеряли в том проклятом замке колдуна! Что он убил и изгалялся над твоим бездыханным телом, проводя ужасные ритуалы!

Вместо того, чтобы обрадоваться “встрече” со старым другом, вор резко побледнел и, о чудо, замолчал! Да за то, что Гриворд заставил замолкнуть это рыжее чудо с лютней, я был готов простить ему все прегрешения!

— Я тоже рад встрече, — процедил сквозь зубы Риэл и попытался вырваться из стальных объятий своего старого друга, с которым он решил меня ограбить и попутно призвать к возмездию. Однако, не преуспел, но рыцарь сам разжал тиски и от души хлопнул вора по плечу, невольно вбивая оного как сажень в землю.

— Они знакомы? — шепотом поинтересовалась Мадлена у принцессы. Я стоял поблизости от этой парочки и все прекрасно слышал.

— Как тебе сказать… — замялась с ответом Ирен, видно, не зная как поделикатнее объяснить ей про нашу первую душевную встречу с шайкой героев под руководством Алинора Гриворда.

Я тогда отравился, проводя один эксперимент и временно “надел” на себя запечатывающие кандалы, чтобы случайно не разрушить свой дом. Принцесса с чего-то решила, что мне от “болезни” обязательно поможет куриный суп и, пойдя на поиски оного, наткнулась на эту шайку, которые залезли ко мне в замок, надеясь спасти мою, как бы, пленницу, от злого и ужасного колдуна. Не получилось. Пленница крайне негативно отнеслась к своему спасению и попросила удалиться спасательную команду вон, хотя ее, конечно, никто не послушал…

— Они вместе работали, — все же выдала девушка. — Конечно, их альянс не получился из-за некоторых проблем… Но они хорошие друзья.

В это время Риэл и Алинор весьма оживленно беседовали… Да так, что, стремительно перешли в драку. Риэл замахнулся на рыцаря кулаком, тот с легкостью отразил удар и взял вора в захват как-то нежно, по-дружески. Разнимать этих двоих я не собирался, да и не пришлось.

Я слегка пропустил момент, решив крепко связать Стефана его же одеждой, пока тот не пришел в себя и не попытался удрать или же напасть, когда ярый защитник Ирен упал, словно подкошенный на землю и, закатив глазки, отправился в царство сновидений вслед за магистром.

Над ним стоял тяжело дышащий Риэл, смахивал со лба пот и бормотал себе под нос выражения явно нелицеприятного содержания в адрес своего бывшего подельника.

— Я видела! Видела! — воскликнула Мадлена, от возбуждения тыча пальцем в победителя. — Он взмахнул рукой, и сэр вмиг лишился сознания! Господин Никериал, вы были совершенно правы — он великий маг!

— Мадлена, но он не маг! — ошарашено одернула свою подружку Ирен, также как и она, подивившись новым талантам Риела.

Я, нахмурившись, встал с колен и пристально уставился на вора, точнее на того, кто так убедительно и долго играл свою роль, а потом, из-за одного неуемного рыцаря так бездарно сбросил свою маску.

И я знал только одного человека, который был столь искусен в иллюзиях, что мог надеть на себя любую роль…

— Микио… — слегка недоверчиво, но уже угрожающе осведомился я.

Риэл, дернулся, словно как от пощечины, замер на месте и мне показалось, обреченно ругнулся. Миг — и его облик подернулся рябью, словно стирая с пространства истончившийся лоскут и являя миру настоящий лик без фальши. Ну… не совсем. Перед нашими очами предстал Микио собственной персоной, точнее, он же, но в образе так полюбившемуся ему главы секты — синеволосого содомита и растлителя невинных магов Саямы. Только несмотря на мой шок, явно перерастающий в гнев от новой выходки мастера иллюзий, я почувствовал, что с ним что-то не так. Прежде, этот член Совета магов, кинулся бы ко мне с широченной улыбкой на устах, стал заверять в своей любви, насмешливо взирать, ожидая моей реакции, выкидывать сумасбродные действия; делать все, чтобы я обратил на него внимание и попытался бурно отреагировать — играл с моими чувствами, как с марионеткой в кукольном театре.

Но не сейчас… Сейчас он был похож на обычного, чуть уставшего человека: смотрел открыто, но как-то обреченно, словно уже готовился к чему-то худшему, он сутулился, зябко кутался в свой иллюзорный плащ, будто ему и взаправду было холодно. От него не веяло озорным, на грани сумасшествия, весельем, он был таким обычным, что становилось даже страшно.

— Думаю, мне нужно соблюсти правила приличий и поздороваться? — нарушил тишину Микио, спрятав руки в карманы плаща, словно не зная, куда их собственно девать. — М-м-м… Приветствую вас, леди, — я бы сказал, он отвесил весьма неплохой по этикету поклон Мадлене и Ирен, если бы не держал все это время руки в карманах, — магистр… — кивнул он мне.

— Ты… — от потрясения я на миг позабыл все приличные слова, — как… ты…

— Как я здесь оказался? — насмешливо осведомился он. — Пришел вместе с тобой. Или же ты хотел узнать, зачем? Если я скажу, — произнес он, явно не надеясь меня убедить, — что хотел проконтролировать свои иллюзии, чтобы они не разрушались в самый ответственный момент, ты мне поверишь?

— Конечно, нет!

— А зря, — пожал плечами он. — Иллюзии как карточный домик — могут разрушиться от любого неловкого движения. Ты идешь, и мир изменяется вокруг тебя, ты соприкасаешься с человеком, и он должен почувствовать тепло не твоего тела, а иллюзии. Она изменяет мир вокруг себя, накрывает миражом то, что ты хочешь скрыть, и намоленные места для нее губительны, как и для любого волшебства, особенно, когда иллюзии соприкасаются с божественными артефактами, — он пристально посмотрел на Ирен, словно видя спрятанную под одеждой священную реликвию. Та вмиг зарделась, но гордо выпрямилась, будто пытаясь доказать, что его взгляд ее не смутил.

За что получила едва заметную улыбку.

— Это просто невозможно… — пробормотал я, не веря в реальность происходящего. Голова раскалывалась от вопросов, хотелось приложиться пару раз об ствол дерева, лишь бы проснуться и больше не участвовать в этом безумии. — Мне, казалось, монастырь безлюдное место: тихое спокойное, и маги его должны обходить стороной! И что я вижу?! Сперва Гриворд, — я стал загибать пальцы. — Потом Стефан, а сейчас ты! Сегодня что, вечер встреч?!

— Ну…

— Молчи, — почти взмолился я, потихоньку успокаиваясь и давя на корню желание прибить одного иллюзиониста. Мне нужно было рассуждать здраво, и понять, наконец, что здесь происходит, и почему я чувствую себя, словно послушной пешкой в чужих руках.

— Так это не Риэл? — невозмутимо поинтересовалась Мадлена. Вот кого, а ее совершенно не трогала данная ситуация, ибо она не была знакома с таким феноменом как Микио.

— Да, где, кстати, этот засранец?! — вспомнил я о важной детали.

Мастер иллюзий как-то смутился и туманно произнес:

— О, не волнуйтесь, он в безопасности…

Меня его ответ не вдохновил, но выпытывать, что он именно сделал с вором, мне совершенно не хотелось. Было не до того. Я не забыл Риела в обители этих сумасшедших дев? И ладно. А я ведь, наивный, думал, что женишок племянницы стал похож на нормального человека! Что с ним вполне можно иметь дело! А на самом деле… О, ужас.

Иллюзионист слегка наклонил голову, пристально рассматривая меня и, задумчиво произнес:

— Знаешь, что я не могу понять, Ники? Что сейчас творится в твоей голове. Я предполагал, что ты будешь кричать, пытаться меня убить, ну или же призовешь к ответу. Но ты…

— Веду себя не так, как ты планировал? — усмехнулся я и устало сел прямо за землю, точнее, в папоротник, и его холодные листья, закололи мою мокрую от пота шею. — Извини, но сегодня был очень насыщенный день и я устал. А ведь я могу спросить тебя о том же: твое поведение разительно отличается от всех тех, что я видел раньше.

Мастер пожал плечами, скрестив на груди руки.

— Ночь — завораживающее время суток. Она открывает правду и сбрасывает лики, что мы носили при свете солнца. Зачем играть, если нет зрителей, притворяться, если тебя окружает тьма? Время лицедеев при свете дня, а ночь… она не любит притворства…

Я недоверчиво покачал головой. Мастер иллюзий устал: устал от притворства и насквозь фальшивых масок, устал быть тем, кем его хотят видеть люди, устал быть шутом. Может, Микио и был гениальным иллюзионистом, но идиота не возьмут в Совет, и сколько бы маг не притворялся, сколько бы я его не ругал, я знал, что он весьма умен и хитер. Хоть и с большим таким сдвигом в психике.

И сейчас я прекрасно понимал, что вижу его без прикрас. Тем, кем он является на самом деле. Была ли тому причиной его усталость, или же эта пресловутая ночь, я не знал. Да и не хотел так-то знать.

— Значит, — задумчиво проговорил я, внимательно смотря на иллюзиониста. — Ты явился со мной, чтобы поддерживать свои иллюзии в рабочем состоянии?

— И это тоже, — пожал плечами тот, и буднично закончил, — А еще это я рассказал Стефану о местоположении слез Элисень. Решил, что он клюнет на эту наживку и совершит ошибку. Что и произошло.

— Что сделал?! — сонливость сняло как рукой. Я почувствовал себя так, словно меня ударили в поддых. Я мигом вскочил на ноги и уставился на него, не веря своим ушам. Отчего-то на душе стало горько и больно, словно меня только что предал друг.

— Рассказал все Стефану, — не меняя тона и, видно, совсем не беспокоясь, повторил Микио. — Он так жаждал получить эту реликвию, что не использовать такую возможность было бы глупостью. Из нее получилась превосходная наживка, а из тебя — исполнитель. Вы так рьяно друг друга ненавидите, что магистр потерял контроль и совершил роковую ошибку, — его взгляд переместился на Ирен, — напал на члена королевской семьи. Что, кстати, и предполагалось.

— Ты… — гневно прошептала принцесса. — Как вы…

— Не надо слов, — перебил ее он. — Опасности для вас не существовало, но я не мог вмешаться ранее, так как это раскрыло меня перед советником короля, но зная Никериала Ленге, я был уверен, что он вас прекрасно защитит. Что и случилось.

— Как ты мог… — сумел выдавить из себя я. Во мне не было злости, гнева, зато был океан разочарования. Я чувствовал, что меня использовали, и от этого было больнее всего.

Микио безразлично посмотрел на меня, снова спрятав руки в карманах. Он не пытался оправдаться, не пытался пояснить никому, почему он совершил это предательство, а всего-навсего, как какую-нибудь мелочь рассказал о нем без утайки и позволил самим решать, как к нему относиться.

В его голосе не чувствовалось эмоций, он говорил так безлико, что становилось не по себе. Как он быстро сумел сменить дружеский тон на такое равнодушие? Как быстро переключился с надоедливого, но уже как-то не чужого Микио, друга и коллеги Филгуса, головной боли Алии и истязателя моих нервов, на официального представителя члена Совета магов?!

— Я благодарю вас, магистр, — произнес он. — С вашей помощью был пойман с поличным государственный преступник и коррупционер магистр Стефан. Не волнуйтесь, вы получите награду за его поимку и благодарственное письмо от департамента дознавателей с занесением памятки в личное дело.

Я промолчал.

Мне все не верилось своим глазам. И когда он, сухо поблагодарив всех за содействие властям, открыл портал, утащил собой Стефана, Гриворда и Мадлену — последних двоих, как важных свидетелей, — и как сказал, что оставляет на моем попечении принцессу до завтрашнего утра, а потом и придет за ней, как за последней свидетельницей. Наверное, не забрав ее сразу, потому что понимая, что она с ним сейчас добровольно никуда не пойдет…

Я чувствовал себя беспомощным. Перед моим носом фактически украли моего врага, облапошили меня со всех сторон и оставили с носом, а я не мог ничего сделать! Если я еще мог накричать на Микио, то не на члена Совета магов, если, конечно, не хотел оказаться в соседней от Стефана камере.

В себя я более менее пришел, когда со свистящим звуком закрылся портал. Мастер иллюзий еще чуть ли не издевательски помахал на прощание мне ручкой, обещая, что мы скоро увидимся…

Я уселся прямо на землю, где до этого подражая статуе, отрешенно смотря за всеми действиями Микио, схватился за голову, запустив руки в уже изрядно пожеванный парик, закрыл глаза и остро захотел умереть.

Рядом со мной присела Ирен, крепко обняла, позволив положить голову себе на плечо.

— Как же я его ненавижу, — пробормотал я, чувствуя себя физически и морально вымотанным. Было до ужаса обидно, что я попался на уловки этого иллюзиониста, что он меня облапошил как дурачка и все это время преследовал лишь свои цели. А ведь меня еще поблагодарили за то, что я был хорошей пешкой и действовал так, как и задумал гроссмейстер.

— У меня нет слов! — возмущенно заявила девушка. До этого она молчала и напряженно сверлила недружелюбным взглядом Микио, словно ожидая, что ее в любой момент решат отправить обратно и готовясь дать отпор. Но сейчас, когда опасность миновала, она расслабилась. — Как он мог! А ведь еще представитель Совета!

— В том то и дело, что мог, Ирен, — грустно усмехнулся я. — Как член Совета он имеет на это право.

В свое время Филгус сполна посвятил меня в возможности членов Совета магов. Они, как верхушка магического составляющего населения королевства имели право арестовывать, задерживать свидетелей и открывать дела, передавая их в департамент дознавателей, но даже у таких правил были серьезные ограничения. Фил не мог арестовать Стефана без причины, тем более, что у того были серьезные покровители. То, что советник короля сделал со мной не наказуемо, а для других преступлений будь то казнокрадство, насильственное отчуждение имущества у обычных людей, контрабанда и другие мелкие, но весьма неприятные преступления, не было доказательств. Конечно, брат мог задержать его на основании слухов, но ему тут же прилетело бы от Партара за превышение полномочий.

Я знал, что Фил с Микио пытались добыть компромат на слишком осторожного Стефана, но так использовать меня, Ирен, чтобы заставить магистра совершить ошибки? Это была безумная авантюра, которую наверняка придумал и реализовал лишь мастер иллюзий, совсем не поставив в известность Фила. Зачем он спровоцировал Стефана, найдя откровенно хиленький повод, чтобы его арестовать? Почему себя раскрыл в конце? Уж не думаю, только из-за меткой наблюдательности Мадлены, ибо я на ходу могу придумать сотню отговорок, почему человек далекий от магии, может использовать оную. Он это сделал, только чтобы забрать с собой магистра? Или показать мне, какой же я все-таки доверчивый идиот?!

А может, своим безрассудным поступком, он дал мне возможность уйти от последствий, которые комом навалились на мои плечи из-за моего же безрассудства?

В моей голове было столько вопросов и я испытывал по поводу авантюры Микио такие противоречивые чувства, что не знал, что мне делать: злиться, пытаться его прибить, негодовать по поводу того, что меня не поставили в известность и использовали, или же благодарить за такой подарок судьбы? Я так запутался…

И водоворота мыслей меня выдернул задумчиво-недоверчивый голос Ирен.

— Да? — сказала она. — Тогда почему он не сделал это раньше? Почему сейчас? Я ведь видела его во дворце и не с кем-нибудь, а с этим Стефаном! Они… — девушка запнулась и продолжила полушепотом. — Они миловались в кустах у нас в саду!

Я невереще посмотрел на нее. Они что?! Но Ирен выглядела так убедительно, что на мгновение даже растерялся, ощутив какую-то детскую обиду.

— Я убью этого придурка, — страдальчески поморщился я, прекрасно поняв подоплеку такого, простите, мезальянса.

— Микио? — с надеждой спросила Ирен.

— И его тоже, — мрачно пообещал я.

Вот как Фил решил достать компромат на Стефана — подложив под него этого иллюзиониста! А тот был даже и не против, ведь как я понял, Микио был человеком идейным, который ради благой цели готов был стать добровольной жертвой. И ведь когда я спрашивал, что брат задумал, тот отмалчивался, ведь прекрасно знал, как я отреагирую на эти откровения — я очень не люблю, когда ради моего благополучия страдают другие.

Тоже мне, заговорщики мирового масштаба. Вот вернусь и брат мне еще ответит за секретность, которую он развел и некие подробности, о которых я узнаю чуть ли не последний.

— Хорошо, — я решительно стал и подал руку Ирен. — Тебе не кажется, что здесь мы задержались?

Когда девушка поднялась на ноги, я подошел к ближайшему деревцу и отломал длинную палку, которую тут же очистил от мешающих для моего будущего дела листьев и сучьев.

Чтобы у Ирен не возникло ненужных вопросов, я решил пояснить свои странные действия:

— Сейчас мы пойдем с тобой искать более-менее чистое пространство и я начертаю портал, который унесет нас обратно в город.

— Начертаешь? — удивленно переспросила она и кивнула в ту сторону, где давеча возился со своим порталом Микио. — А почему просто не использовать его портал? Ну или не нарисовать его рядышком? Ведь порталы можно заново открывать, так?

Я усмехнулся.

— Я еще не выжил из ума, чтобы извлекать остаточную из пространства энергию и пытаться открыть чужой портал. В лучшем случае, меня шибанет током, а насчет того, чтобы начертить портал рядом… Портал — это прокол пространства, Ирен, и он за собой оставляет в ближайших метрах десяти энергетический шлейф. Пространство пытается затянуть образовавшуюся дыру и лучше не “возмущать” ее вновь новым проколом, а то последствия могут быть непредсказуемые.

Вплоть до разброса частей тела в ближайших метрах десяти от точки выхода. Но добавлять такую занятную деталь, я, конечно, не стал. Не хватало еще, чтобы Ирен испугалась и отказалась идти в портал.

Она понятливо кивнула и стала опасливо коситься на то место, откуда переместился Микио. Кто бы что не говорил, но Ирен обладала весьма хорошей интуицией и прекрасно догадывалась обо всем, о чем умалчивали люди.

— Сегодня до ужаса странный день, — вздохнула она и побрела со мной искать место, с которого мы наконец-то могли улизнуть в город.

***

Говорят, что ночь романтичное время суток: таинственное, подкупающее своей темнотой, за которой можно скрыть любовные утехи, сокровенное время, когда близость двоих, становится таинством. Может быть, под безопасными стенами города это и было так, но вот только не в настоящем лесу, когда над головой мерцает тысячами звезд темно-синее небо, а луна, которая, как бы, должна освещать тебе путь, скрылась за облаками. Каждый лист, шорох, силуэт готов был подтолкнуть воображение, подстегнутое первобытным страхом перед темнотой, рисовать монстров, и свет магического светлячка не разгонял мрак, а лишь усиливал его за пределами своего светового круга.

Ирен доверчиво жалась ко мне, боясь и одновременно безоговорочно веря, что я ее защищу от тьмы и сопутствующих ее “монстрах”; она давала возможность мне вести ее сквозь заросли папоротника, травы, лопухов и репейников, которые щедро росли в лесу, девушка верила, что даже если она оступится и станет падать в незаметный в такой темноте овраг, я придержу и не дам упасть. Знала бы она, как я себя чувствовал в этот момент. Одно дело это находиться ночном лесу в компании, а другое дело, когда именно ты выступаешь безоговорочным защитником и тебе нужно оправдать оказанное доверие.

Никогда не любил ночь. Особенно в лесу. У меня в это время суток прогрессировала паранойя. Хотя, были причины. Я чувствовал спиной плотоядные взгляды лесной нечисти, ощущал их нетерпение, жажду вцепиться в мое горло и благодаря моему светлячку, который сканировал округу, прекрасно знал, где они находятся. Но пока сии жители леса не нападали, ибо чувствовали исходящую от меня опасность, выжидали. О… эта шушера прекрасно умела выжидать. Настоящие охотники. Хищники.

Кто говорит, что ночь — это романтичное время суток, безвозвратно глуп и наивен. И поэтому я, крепче прижимая к себе Ирен, чтобы, не дай Богиня, она решила от меня отойти, как можно беспечней ей улыбался и рассказывал о теории построения порталов. Вряд ли она что-либо понимала, но ей, как и мне, просто нужно было слышать голос, чтобы предать себе хоть каплю мужества и отгородить страха.

Приемлемое место мы нашли минут через десять после начала поисков. Это была довольно ровная опушка, хоть и крепко поросшая травой и кустами, а также молодыми деревцами. Чертить руны в дерне было тяжело, но все же не так критично, как я думал ранее. Мои силы потихоньку восстанавливались на свежем воздухе, и чувствовать себя я стал намного лучше, хотя усталость никуда и не делась, но в случае чего, отбиться я сумею, так же, как и самостоятельно сплести портал до столицы.

Принцесса в то время, пока я был занят сиим важным действием — бурча нелицеприятные эпитеты Микио и всему Совету дуболомов, чертил портал, — беспечно осматривалась, хотя так и не решалась от меня отойти более, чем на несколько метров. Я ее, конечно, попросил об этом, но такая покорность со стороны девушки начала меня настораживать: она не спорила как прежде, слушала все, что я ей говорил и вела себя довольно тихо, хотя, я уверен, что раньше она бы громче всех возмущалась действиями иллюзиониста, и вопрошала: “доколе будет такая несправедливость!” Ирен словно чувствовала себя не в своей тарелке и притаилась, на время поумерив свой характер.

В воздухе будто витала ее неуверенность: Ирен с надеждой смотрела на меня, кусала губы, словно намереваясь что-то сказать, но в последний момент одумываясь. Она была растеряна, подавлена и совершенно не представляла, что будет дальше.

Ей было страшно.

Когда последняя линия портала сомкнулась, и он засиял ровным голубым светом, слегка вибрируя от пронизавшей его энергии, девушка, явно на что-то решившись, подошла ко мне.

— Карета подана, миледи, — шутливо поклонился я и подал ей руку.

Она отрицательно помотала головой и убрала за спину руки, словно опасаясь, что я попытаюсь их ухватить против ее воли.

Я вопросительно изогнул бровь, непонимающе на нее посмотрев.

— Что-то случилось?

— Нет! — она отступила на шаг и нахмурилась. — То есть, да…

Я опустил свою руку, и устало посмотрел на девушку, ожидая продолжения.

Ирен глубоко вздохнула и на миг замялась, словно набираясь уверенности.

— Прежде чем мы отправимся, — тихо молвила она, — скажите, вы любите меня?

Ее вопрос меня огорошил.

— С чего такие вопросы?

— Не увиливайте! — нахмурилась принцесса и настойчиво посмотрела мне в глаза. — Вы любите меня? Я лишь хочу узнать прямо. Без недомолвок и отговорок. А если нет… — она как-то разом сникла. — Я все пойму и не буду вам докучать.

Я чуть не скрипнул зубами от досады — ну почему ей захотелось поговорить об этом именно сейчас! Но смотря на ее решимость, на то, как она, поборов свой страх и неуверенность, прямо смотрела в мои глаза, требуя ответа и намереваясь получить его прямо сейчас, я понял, что принцесса совсем не примет отговорок. Ирен не простит мне молчания, не поймет, если я попробую отложить этот неудобный разговор на потом, ибо потом уже будет слишком поздно. И не пожалею ли я о своем выборе, смогу принять то, что ради сиюминутного спокойствия, обрек себя на душевные терзания на всю оставшуюся жизнь? Себя и тем более, ее?

С каждой секундой молчания ее глаза, полные решимости и смелости, медленно потухали, заполняясь отчаяньем и разочарованием.

Я глубоко вздохнул, чувствуя, что погружаюсь с головой в омут и стал говорить, смотря на ровно мерцающий портал:

— Когда я лежал в госпитале: полуживой, не желающий жить и мечтавший вернуться в мир мертвых, мне не хватало вас. Я каждый день ждал, когда вы ворветесь ко мне в палату, раздвинете тяжелые шторы, впустив солнечный свет в полутемную комнату, растормошите меня и попытаетесь накормить этим ужасным куриным супом. Я это представлял, и мои губы невольно расплывались в улыбке. Мне так вас не хватало, Ирен. Не хватало вашего жизнерадостного энтузиазма, вашей искренности, доброты и сострадания, не хватало ваших улыбок. Вы привнесли в мой тихий и уютный мирок столько хаоса, что теперь спокойно без него жить я не могу. Я… не могу сказать, что люблю вас, Ирен. Я уже любил. И не раз. Самоотверженно, страстно, не желая слушать других и считая свою возлюбленную чуть ли не центром мироздания. Мне не понравилась такая любовь. Я так сильно об нее обжегся, что даже спустя столько лет, мне трудно показывать свои чувства.

Я на несколько мгновений замолчал, пытаясь привести мысли в порядок, и угомонить отчего-то бешено колотящееся сердце.

— И сейчас, понимая, что я не могу вас полюбить… — тихо продолжил я, ибо говорить громче был не в силах. — Ирен, вы и вправду этого хотите? Хотите жить со мной, зная, что ваша репутация будет навсегда испорчена, зная, что для вашего общества вы станете изгоем? Готовы ли вы нести со мной мой крест, отказавшись от всего того, что вас окружало ранее? Отказавшись от вашего мира? Ведь больше вы не сможете повернуть назад.

Она глубоко вздохнула, и на миг прикрыла глаза, быстренько вытерев тыльной стороной ладони невольные слезы.

— Да, — твердо сказала девушка, решительно посмотрев на меня. — Да, да, да!

В тот момент во мне что-то дрогнуло. Она смотрела так открыто, по-наивному счастливо, стояла так близко, сжимая пальчиками ткань на моем платье, и отчего-то показалось, что мы остались лишь вдвоем, а время замерло: не было ни леса, ни открытого портала под ногами, ни прячущейся в кустах нечисти, что я поддался эмоциям и ее поцеловал. Нежно, робко и неуверенно, словно спрашивая разрешения на такую вольность. Меня не оттолкнули как в прошлый раз, не влепили пощечину, а уверенно ответили, словно подтверждая свои слова на деле.

И я ясно почувствовал, что она наконец-то до конца мне доверилась.

— А не пожалеешь? — вкрадчиво поинтересовался я после поцелуя.

— Нет, конечно! — нахмурилась она. — Это мой выбор и моя судьба! Я мечтала об этом так долго, молила Пресветлую дать мне хоть малюсенький шанс и так просто от всего отказаться? Да я себя возненавижу!

Я рассмеялся.

— Молила? Ради меня?

— Часами, нет, днями на коленях стояла! — она раскраснелась от смущения, но ее синие глаза так и сияли от счастья. — Хочешь, покажу?

— Не думаю, что стоит, — улыбался я, — тем более, в лесу.

Когда мы вышли из портала на задний двор магистра Филгуса Гоннери, небо вдалеке уже потихоньку начинало светлеть. В доме брата почти во всех комнатах горел свет, а сам он, видно почувствовав мое присутствие, вышел к нам на встречу и замер на пороге, внимательно смотря, как я помогаю Ирен сойти на землю из портала. Лицо магистра не предвещало ничего хорошего, как и скрещенные руки на груди и… маячивший позади него Риел, который отчего-то виновато прятал глаза, избегая на меня смотреть.

— Мы слегка задержались, — пробормотал я, вмиг почувствовав себя виноватым.

Филгус хмуро окинул меня внимательным взглядом, особо задержавшись на ободранном и висевшем рукаве платья.

— Да я уж вижу…

— Надеюсь, ты не выкинул мою одежду? — я решил немного разрядить обстановку, а то мрачное настроение брата меня весьма нервировало, как и то, что Ирен, прячась за моей спиной, явно остро хотела исчезнуть с глаз долой члена Совета магов.

— Ей даже бродяги побрезговали, — произнес он, не меняя выражения лица, и отодвинулся от прохода в дом. — Иди, переодевайся. Нас ждет серьезный разговор о твоем поведении… Никериал Ленге.

Я понуро вошел в дом, всем сердцем чувствуя, что сейчас за свою своевольность меня будут сильно ругать. “Моя своевольность” пыталась пойти со мной, явно не горя желанием оставаться наедине с братом и вором, но Филгус на корню разрубил ее жалкие попытки, персонально пригласив девушку последовать за ним в гостиную и отведать чая.

Ирен в последний раз кинула на меня полный отчаянья взгляд и неохотно подчинилась. А я же пошел в комнату сбрасывать из себя это осточертелое платье, чтобы наконец-то по-нормальному выглядеть.

Переодевшись и войдя в гостиную брата, я застал “чаепитие” в самом разгаре. Ирен сидела в моем любимом кресле возле камина, держа на коленях чашку с блюдцем, и тихо лепетала о том, какой же ее отец мудак. Ее щеки раскраснелись, глаза живо сверкали, а улыбочка, с которой она откровенно признавалась в том, что делала в монастыре, навевала нехорошие мысли, что в чашке был вовсе не чай… И, судя по откупоренной бутылке коньяка, которая стояла на столике, я был практически прав. Ирен пила коньяк с чаем или же чай с коньяком, я еще точно не разобрался, какие там были пропорции.

Филгус сидел напротив принцессы, внимательно ее слушая и сочувственно вздыхая на особо эмоциональных высказываниях. И брату было вовсе не стыдно, что он так бессовестно устроил бедной уставшей девушке допрос с пристрастием под маской доброжелательного участия.

Риэл стоял в тенечке, облокотившись на стену и скрестив на груди руки. Он-то и первым заметил, что я наконец-таки пришел и обратил на это внимание всех присутствующих.

Ирен, увидев меня, лучезарно улыбнулась, Филгус же наоборот, нахмурился.

Нахмурился и я. Подойдя к креслу, где сидела Ирен, я сел на его подлокотник и забрал из рук девушки чашку.

— Как не стыдно спаивать даму, Фил, — сказал я, понюхав содержимое чашки и сделав глоток, который на мгновение обжог мое нутро, оставив после себя приятное послевкусие.

Этот негодяй даже не повел бровью, еле слышно усмехнувшись.

— После твоих выходок, Ник, только и остается, что выпить.

— Ну конечно, — сощурил глаза я. — А про твои интриги со Стефаном и Микио я узнаю, почему-то последний, причем, когда уже бывает поздно.

Филгус, видать, сразу поняв о чем речь, пожал плечами:

— Я не хотел тебя тревожить. Ты лежал в госпитале и только-только начинал приходить в себя, а со Стефаном надо было что-то делать, и этот способ был более результативным, чтобы добыть нужные доказательства за столь короткий срок. Я ведь знаю тебя, Ник, ты никогда бы не согласился на такой план, но иного выбора в то время просто не существовало.

— И поэтому ты отправил со мной в монастырь Микио, так? — поставив чашку на стол, я скрестил на груди руки. — Или же это была инициатива иллюзиониста? Я прав?

— Этот хрен меня запер в подвале! — внезапно выкрикнул из-за своего уголочка Риэл.

Филгус глубоко вздохнул.

— Думаю, чтобы прояснить всю ситуацию, нам нужно знать полностью, что происходило, когда ты отправился проведать Ирен. И я подчеркну, проведать, а не похитить, Ник.

— Я сбежала сама! — вставила свое слово Ирен, пылая как маков цвет. — Ник здесь ни при чем!

— Ну хорошо, — как-то обреченно проговорил брат. — Что произошло, когда принцесса “сама” сбегала?

— Хорошо, — вздохнул я, — но ты мне должен будешь рассказать все про то, что вы там провернули с Микио за моей спиной!

Филгус хоть и явно был не доволен моим предложением, но все же кивнул.

Когда я замолчал, потягивая уже вторую чашку с этим чудесным чайком, как-то незаметно наступил рассвет. Ирен тихо посапывала в кресле, уснув еще на пятой минуте рассказа, Риэл откуда-то притащил стул и присел рядышком с креслом брата, внимая моим приключениям. Отчего-то появилось стойкое ощущение, что я только что рассказал забавную байку в кругу друзей, а не был на завуалированном допросе.

Дослушав до конца, Филгус задумчиво встал и подошел к окну, раздвинув тяжелые шторы из темно-зеленого бархата. Полутемную комнату тут же затопил красноватый цвет восходящего солнца. Город еще спал.

— Мне срочно нужно идти в Совет, — тихо проговорил брат, словно обдумывая вслух свои дальнейшие действия.

Я потер рукой слипающиеся глаза, остро желая прикорнуть где-нибудь в уголочке, но вместо этого встал и подошел к нему.

— Сперва выполни обещание, Фил. Я имею право знать правду.

— Я расскажу, — серьезно посмотрел на меня он, оторвавшись от созерцания спящего города, — но потом, когда вернусь.

— Фил…

— У меня нет времени на споры, Ник! — воскликнул он, но, подивившись своему бурному проявлению эмоций, глубоко вздохнул и потер от досады лоб. — Ты не понимаешь… План был совершенно иной, но этот мальчишка решил, что он умнее и провернул все за моей спиной! Послал к Настерревилю весь план! Мне нужно срочно все исправить и попытаться обратить это сумасбродство в нашу пользу. Да еще ты… — в сердцах бросил он и прошел мимо меня к двери.

Я разозлился.

— А что я?! Что я! — я быстро достиг брата и развернул к себе. — Посмотри на меня Фил и скажи, как бы ты поступил на моем месте! Бросил бы ее, — я перешел на трагический шепот, махнув рукой в сторону кресла, в котором прикорнула Ирен, — на произвол судьбы? Да ее отцу плевать на дочь! Как и ее дрожащему братцу! Во что эти радетели превратили ее?! Ты думаешь, монастырь способствует укреплению здоровья, считаешь, она бы дождалась, когда папенька и братик ее соизволили бы освободить?

Меня можно было понять — я устал физически и морально. Очень неприятно знать, что самый дорогой на свете тебе человек считает, что тебе не нужно знать правду, что я ее не вынесу, не приму. Как он может знать все лучше меня! С чего решил, что я смирюсь с тем, что меня как неразумного ребенка ведут за ручку и говорят, что делать, а если я проявлю своеволие, будут тыкать в ошибки и говорить, какой же я плохой.

— Мы бы смогли…

— Но когда, Фил? Через несколько лет?! Когда! Я ее не видел больше полугода, но уже не узнаю, во что она превратилась, что осталось от прежней Ирен… Я… — я притих, остро вспомнив, что ощутил, когда впервые увидел девушку в келье. Мое сердце обливалось кровью, а в горле что-то защемило.

— Я понимаю, — с болью посмотрел на меня брат, положив свою руку ко мне на сердце, — чувствую твою боль, сомнения, гнев… И ради Пресветлой, не смотри на меня как на врага народа! Мы найдем выход, но сейчас мне нужно идти…

— И вставить одному излишне инициативному члену Совета по первое число? — я с горечью усмехнулся и взъерошил свои короткие волосы. — Я помню. Все так плохо?

— Да, — хмуро кивнул головой Фил и, поморщившись, решил дополнить. — Микио на редкость упрямый, своевольный мальчишка и если он что-то решил, то не отступит до последнего, даже если для него это будет иметь катастрофические последствия. И то, что он сейчас сделал, — маг тяжко вздохнул, — может стать победой или же величайшим провалом.

Я понимал. Все решало время.

— Иди, — мотнул головой я в сторону двери. — Но помни, ты обещал.

— Я помню, Ники, — еле улыбнулся мне Филгус, а его взгляд потеплел, отчего морщинки в уголках глаз и на лбу разгладились и он помолодел на пару лет, словно и не было всех тех переживаний, которые выпали на его долю.

Когда брат был уже около двери, я его окликнул:

— И добавь этому идиоту от меня пару-тройку ударов покрепче, а то у меня руки чешутся устроить ему летальный несчастный случай.

Он рассмеялся, но ничего не ответил, скрывшись в коридоре.

Я глубоко вздохнул и, подойдя к окну, проводил взглядом Фила, который на ходу преобразив свой домашний халат в нечто более приемлемое его статусу члена Совета, а также пригладив волосы, с хлопком исчез.

Ко мне сзади подошел Риэл и по-дружески хлопнул по плечу:

— Я тоже этому мудаку хочу врезать. С десяток раз арбалетом по яйцам.

Я поперхнулся, представив сие действо, и машинально спросил:

— А что он тебе сделал?

Риэл зло цыкнул и поскреб рукой свой затылок.

— Да заманил в подвал, сказав, что перед дорожкой надо бы и выпить, а внизу есть куча знатного бухла. Ну я и развесил уши, как наивный идиот. А только ступил на лестницу, как дверь за мной захлопнулась, свеча погасла, и тут-то я понял, что попал в ловушку. Обернулся, а двери и нет, только непроглядная тьма вокруг: исчезла не только дверь, но и лестница, стены и я решил, что ослеп. Меня аж до мурашек пробрало. Думал закричать, но, схрена ли, не смог! И тут, с какого-то лешего, вдруг оказался в лесу! В чертовом лабиринте, в котором плутал кучу времени, пока меня от туда не вытащил магистр Гоннери! Прямо за шкварник вытащил! Я думал, что поехал крышей.

— В лесу? — удивился я. — Он тебя заманил в зрительную иллюзию?

— Я не знаю, как называется эта хрень, но в ней даже птицы гадили. Скотины.

Я на миг подивился масштабности и проработанности иллюзии. Микио по-настоящему мастер своего дела, хоть и редкостный придурок.

— А что было дальше?

— Ну меня папаша Петры как вытащил, так чем-то напоил, ну я и пришел в себя. Думал, что убью этого синеволосого нахрен и плевать, что он член Совета. Я просто тупо стоял посередине подвала и бездумно смотрел перед собой, как какой-то даун. А потом мне так хреново стало, что думал, что копыта отброшу. Даже самое жесткое похмелье от дрянного пойла не сравнится с тем, что я испытал.

— Похоже на иллюзионный шок…

— Чего? — переспросил Риел, словно я прилюдно выругался.

— То, что ты видел, не соответствует действительности, и мозг не мог осознать, чему ему верить: ощущениям “реального тела” или же иллюзии, которая обманула все твои чувства, а когда спала, то пошел мощный откат. Видимо, ты долго в ней пробыл.

— До ночи куковал, — мрачно поведал мне вор.

— Вот видишь, — вздохнул я и, положив руку на лоб вмиг напрягшегося мужчины, быстро его просканировал. — Такое бывает…

— У меня мурашки по коже пробежали, — пробормотал он, но с места не сдвинулся и дал себя обследовать, видимо чуя, что ему я не желал зла.

— Все в порядке, — я убрал руки и зевнул. — Большинство иллюзий обычно безвредны для физиологического здоровья, но если в них долго пробыть, то можно почувствовать такой вот славный откат. В некоторых случаях он может обернуться кровоизлиянием в мозг или образованию тромбоцитов. Нейронные связи в мозгу обычного человека, отличаются от нейронных связей мозга волшебника и…

— Я не врубаюсь, что ты там метелишь, колдун, но чую, что бить эту мразь буду долго и со вкусом.

Я обреченно махнул рукой, оставив свои жалкие попытки что-либо объяснить.

— Ладно, — пробормотал я, зевнув еще раз и думая о том, что скоро мне надо будет вставать на работу. — Передай Филу, что я ушел домой.

— Как так, — вскинул брови Риэл. — Ты не остаешься?

— В обители Лиры? — я даже вздрогнул, припомнив женушку брата. — Не-е-т.

— А как же дождаться, блин, новостей?! — вор явно не мог поверить, что я так наплевательски относился к своей судьбе. А мне было как-то все равно. Я хотел только уйти и хорошенько отдохнуть у себя, хоть на время выкинул из головы все вмиг навалившиеся проблемы.

— Скажи, — вздохнул я, смотря на недоумевающего мужчину. — Что я могу еще сделать в этой ситуации? Фил ясно сказал: “Не лезь!”. И какая разница, где и когда я узнаю, что надумали эти мыслители? А если у них ничего не выйдет? Подставлять Фила в связях с “преступником”, который все это время околачивался у него дома?

— А как же она? — Риэл кивнул в сторону кресла.

— Я иду с ним! — вмиг встрепенулась “сладко спящая принцесса”, своим действием вмиг решив все вопросы. Она резво встала с кресла, надевая на ходу неудобные монашеские туфли, которые до этого скинула, чтобы дать отдых ногам. За длинным подолом платья все равно не было видно ее ноги, так что сие грубое нарушение этикета до этого момента было никому не известно.

Я удивился:

— И сколько времени ты грела уши, притворяясь спящей?

Ирен на миг смущенно замялась, но после с вызовом посмотрела ко мне в глаза.

— Достаточно, чтобы понять, что ты хотел меня бросить здесь, Ник!

— Не бросить, — я поднял вверх указательный палец, — а дать хорошенько отдохнуть в самом безопасном месте.

Ирен фыркнула и скрестила на груди руки. Оказавшись в родной столице, она стала чувствовать себя свободнее, что вмиг отразилось на ее красноречии.

— Ты же сам говорил, что не хочешь подставлять магистра Гоннери! А я — главная улика!

Я поморщился, но нехотя признал ее правоту.

— Если и сбегать, то вместе! — сделала окончательный вывод девушка, и резво схватила меня за руку, мол, чтобы ненароком не ушел один. Да я и не собирался.

— Сбегаете?! — выдавил из себя вор, не зная, что ему делать: останавливать беглецов или дать уйти. А, может, он просто расстроился, что его оставляют одного в обители Лиры.

— Я не хочу попадаться на глаза злому и уставшему Филгусу, — пожал плечами я, направляясь к выходу из гостиной. — И тебе не советую, Риэл.

Перед тем, как выйти в коридор, я услышал обреченный вздох вора:

— Как же меня задолбала эта чокнутая семейка…

***

Жутко усталые и слегка дерганные, как припозднившиеся ночные воры, которые возвращались с прибыльного дела в логово и не хотели, чтоб их заметили, мы вошли в общежитие целителей госпиталя Парнаско. Если госпиталь поражал своим изяществом в облицовке фасада, то мой новый дом по сравнению с ним казался серым и скучным. Не было ни сияющего на солнце белого мрамора, ни фресок, ни статуй и парапетов, ни остроконечных башен с позолоченными флигелями — ничего не кричало о роскоши, не цепляло взгляд, не вызывало в сердце щемящего чувства восторга и упоения. Словом, если бы не вывеска огромными буквами, что это здание собственность Парнаско, то Ирен бы ни за что не догадалась, что здесь уже несколько недель проживаю я.

Двери с улицы на ночь всегда закрывались бдительной вахтершей, и пробраться незаметно мимо ее очей, старческой бессонницы и чуткого слуха было практически невозможно. Эта карга обожала лупить провинившихся целителей своей клюкой, и не важно, какого они были статуса. Поговаривали даже, что она двоюродная бабка Азеля и поэтому он ей все спускает с рук. Угу, как же. Моему отцу было просто забавно наблюдать за своими “детками”, которые страшились эту старушку похлеще, чем трех ночных смен подряд.

Не знаю, кем она была на самом деле, но она служила вахтершей еще тогда, когда я только учился у Азеля. Больше пятидесяти лет назад…

Памятуя о “ужасе целителей”, я не рискнул зайти через парадный вход и повел Ирен к себе окольными путями, аки непутевый любовник, который пытался прошмыгнуть с дамой к себе в комнату мимо бдительных родительских очей. Думаю, это выглядело довольно забавно, когда две закутанные в плащи фигуры, хихикая и пихаясь, перелезали через забор — точнее, перелезал я, подтягивая Ирен за руки, а потом, ловя ее, чтобы она не расшиблась, — а после, нехилым колдовством открыв заднюю дверь, прошмыгнули внутрь.

Общежитие в такой ранний час еще спало беспробудным сном: те, кто вставал на смену — боролись со сном и желанием подольше полежать в кровати, а те, кто возвращался со смены — еще были в пути. Добравшись до моей комнаты, я облегченно выдохнул.

— Добро пожаловать ко мне домой, миледи, — шутливо поклонился я принцессе, открывая дверь и пропуская ее перед собой.

Я надеялся произвести на нее впечатление, ну и показать свою комнату в лучшем свете.

Получилось только с первым.

Мой непутевый сосед, у которого по-идее должна быть суточная смена в Парнаско, стоял посередине комнаты в одних подштанниках и, леветируя перед собой тяжеленный талмуд, грыз яблоко. Он, удивленно вскинув брови, разглядывал внезапное утреннее явление в его обитель девушки и его блудного соседа, который по его же разумению только что нарушил целибат и впервые за все время привел к себе даму. Я вмиг почувствовал себя, словно застигнутый за совершением преступления.

Ирен, отойдя от потрясения, которое предстало перед ее глазами — мой сосед был совсем не атлетического телосложения, медленно закрыла глаза руками и покраснела от макушки до пят.

— Грияр… — тихо проговорил я, натягивая на голову девушки капюшон поглубже. — Ты не мог бы одеться.

— Ох, пресвятые буфера, — смутился сосед и, положив яблоко и книгу на не заправленную кровать, суетливо надел помятую робу целителя, которая небрежно валялась на стуле.

Грияр был добродушным целителем, в меру упитанным, обожающим вкусно поесть и поговорить о дамах. Он никогда не унывал, всегда улыбался, не стеснялся своих размеров, говоря, что хорошего человека всегда должно быть побольше. Его любили все: пациенты за доброту и отзывчивость, начальство — за исполнительность, а милсестры — за любовь к слабому полу. И эта же любовь всегда ставила его в неловкие положения…

— Здрасьте, — выдавил он, справившись со своей одеждой, завязав последним широкий алый пояс и пригладив рукой темные кудряшки.

— Приятно познакомиться, — сделала реверанс Ирен, протягивая своему подданному руку для поцелуя, чем он не преминул воспользоваться.

— Ух ты, какая красавица, — ошеломленно прошептал мой сосед, поцеловав его руку и увидев под капюшоном лицо принцессы. Девушка даже смутилась, а вот мне стало не до веселья словоохотливого соседа.

— Грияр… можешь оставить нас одних?

— Да без вопросов, — согласно махнул рукой тот, с явным сожалением оторвавшись от рассмотрения хорошенькой девушки. Что было не отнять у моего соседа по комнате, так это понимания. Без ненужных вопросов он схватил с кровати свое яблоко, книгу и собрался уходить. — Все равно, у меня как бы смена…

— Да неужели, — угрюмо сказал я. — И почему же ты не на ней?

— Я поменялся, приятель! — хлопнул меня по плечу сосед, улыбаясь в тридцать два зуба. — С красоткой из 308!

Я поморщился, припоминая жительниц из этой комнаты. Назвать их красотками у меня бы не повернулся язык, тем более, что одна из них была мрачной дамой из морга, а вторая… вторую я никак не мог вспомнить, но что-то подсказывало мне, что с такой соседкой жила не божий одуванчик.

— Скажешь, где взял? — выходя из комнаты, заговорщески подмигнул мне Грияр, косясь на смущенно мнущуюся принцессу.

— В монастыре, — мрачно произнес я.

— Но я серьезно!

— Я тоже.

И, захлопнув перед опешившим Грияром дверь, повернулся к Ирен, которая явно чувствовала себя неуютно в холостяцкой комнате общежития. Она так и не сдвинулась с места, молчаливо взирая на мою небольшую перепалку с соседом.

Я почувствовал себя не в своей тарелке. Я остался один на один в моей комнате с девушкой, которая, чего греха таить, мне была симпатична, и… Пресветлая, мне вмиг захотелось вернуть Грияра, чтобы больше не чувствовать себя так глупо и неуютно!

Да и к тому же, я повел себя как настоящий идиот, мальчишка! Поддался эмоциям, отказавшись от доводов разума, послушал ее, украл из монастыря…

И что теперь делать?

— Ну… — я смущенно поскреб рукой в затылке, — чувствуй себя как дома.

Ирен улыбнулась, да так, что отчего-то в комнате стало душно, а сердце в груди сжалось до боли, через миг растаяв сладкой патокой, и, сев на мою кровать, скинула с нее мои подштанники. А также один носок.

Я вмиг побледнел.

Настерревиль меня побери! Где второй?! Их же было два!

— Ну… а тут уютно, — заключила принцесса, похлопав по кровати и, посмотрев на меня, лучезарно улыбнулась. — По крайней мере, намного лучше монастыря, ведь правда?

Я согласно хмыкнул, быстро пряча компрометирующие детали своего гардероба в комод. Может, ее спасение и было самой глупой и безумной выходкой во всей моей жизни, но вот только не было ошибкой.

А на следующее утро, я впервые за долгое время, проспал на работу.

Глава 6. Все, что остается

“Договоры существуют лишь для того, чтобы официально загонять людей в рабство”

Мудрость Председателя правления банка Его Превосходительства

Проснулся я от настойчивого стука по оконному стеклу. На кровати недовольно заворочалась принцесса, пробурчала что-то неразборчивое и, натянув одеяло на голову, перевернулась на другой бок, подальше от окна. Я же, с трудом продрав слипающиеся глаза, на корячках поднялся с пола, на котором до этого сладко почивал, завернувшись в плед и подложив под себя теплую шинель.

Поспать мне удалось всего лишь пару часов: я не выспался, а вкупе с тем, что давеча мне пришлось много колдовать на святой земле — ощущал во всех клеточках тела ноющую боль, словно до этого с усердием тренировался, проходя полосу препятствий в рыцарском доме*.

Проклиная этого дятла, что выбрал мое окно для новой жилплощади, я почти на ощупь добрался до штор и одним махом распахнул их, намереваясь уничтожить эту гадкую птицу особо мерзким заклятьем. Но тут же поперхнулся зевком и вмиг полностью проснулся, когда вместо пернатой гадины по ту сторону оконной рамы узрел проблему покрупнее.

Члена Совета магов.

Мастера иллюзий Микио.

За моим окном, которое находилось на третьем этаже.

Этот паршивец даже приветливо помахал мне ручкой, улыбнувшись во весь рот.

В этот момент я потерял дар речи и словно во сне задернул обратно шторы, осел на пол и схватился за голову. Мне все казалось, что я брежу. Сплю и вижу кошмар. Только вот мой личный кошмар стал вновь настойчиво долбить в окно, привлекая мое внимание, и я с ужасом осознал, что это все реально.

Одернув шторы во второй раз, я сильно разочаровался, когда мой плод усталого разума не захотел исчезать, а наоборот, укоризненно сверлил меня взглядом зеленых глаз.

— Поздравляю, Ник, теперь ты оперативный агент департамента дознавателей при Совете магов! — торжественно начал Микио, как только я открыл раму окна, чтобы втащить этого петуха внутрь, наглядно показать ему, почему нельзя будить мага рано утром, особенно когда оный спал всего лишь несколько часов и жутко не выспался.

— А-а-а… — я шокировано замер, пытаясь переварить известия.

Пока я приходил в себя, он деловито осмотрел мою небольшую комнатку, особенно уделив внимание моему импровизированному лежаку, спящей принцессе на кровати и панталонам, которые небрежно висели на спинке стула.

На кровати заворочалась Ирен, что меня весьма обеспокоило — не хотелось ее будить этими утренними разборками, поэтому, я, схватив мага за лацкан пальто, повел оного в самое безопасное и безлюдное сейчас место. В прачечную общежития, в которой в столь ранний час никого не было. Хотя там и так почти никого не бывало, потому что целители предпочитали пользоваться услугами прачек или же сервисом столь любимого им госпиталя, чем стирать одежду самим. Из всего этажа в эту страшную комнату заглядывал лишь я, точнее, не я сам, а моя домовая, которая использовала ее по применению, и сейчас в ней на веревках сохла моя одежда, а в тазике отмокало целительское одеяние.

Сама по себе прачечная была небольшая и больше походила на кладовую, с одним лишь существенным отличием — в ней находилось окно, которое сейчас было приоткрыто, пропуская в пропахшую мылом комнату свежий утренний воздух и переливчатый щебет птиц. Вдоль стен стояли корыта, тазики, даже была гладильная доска с тяжеленным чугунным утюгом — гордостью всего этажа, ибо его использовали хоть и не по предназначению, но для многих полезных дел, о которых я в силу своей воспитанности промолчу.

Как только за иллюзионистом закрылась дверь, я на него сразу же насел, намереваясь получить ответ на главный вопрос:

— Мать вашу, Микио, чем тебе не угодила дверь!

— Меня не пропустили, — трагично заявил он, совсем не испугавшись моего напора. — Эта страшная женщина сперва потребовала у меня пропуск, а когда я заявил, что у меня его нет и вообще, она должна пропустить представителя Совета, куда ему вздумается, она отлупила меня своей палкой и выставила вон! За ухо! Как нашкодившего ребенка!

С трудом осознав, что он говорит про нашу комендантшу, я предложил:

— Ты мог применить иллюзию и проникнуть так!

— Я пытался! — еще жалобнее ответил мастер иллюзий. — Но она меня как-то засекла! И снова отлупила, сказав при этом, что я негодный мальчишка и таких умников как я, она за свой век повидала множество раз! И ее не провести!

— И ты ничего лучшего не придумал, чем залезть в окно?

— Вот именно!

И чего я надеялся? Адекватного и логичного ответа? Кого я обманываю, этому магу просто захотелось увидеть мою реакцию на его маленькую шалость и насладиться зрелищем. Он и насладился, добавив мне в копилку пару фобий.

Тяжело вздохнув, я сел на гладильный стол:

— Так что ты там бредил про оперативного агента?

Микио широко улыбнулся и вновь торжественно повторил:

— Поздравляю, Ник, теперь ты оперативный агент департамента дознавателей при Совете магов!

Я скептически изогнул бровь, глубоко веря в эту сказку, и скрестил на груди руки.

— Не волнуйся, — по-своему понял меня иллюзионист. — С Алией и начальством все согласовано и со вчерашнего дня — ох уж эти договора, подписанные задним числом — тебя официально зачислили в штат под командованием… кого бы ты мог подумать? Алии Эрлеан! Конечно, оклад маленький, точнее, его вообще нет, но посмотри на меня! Мне его тоже не платят и я прекрасно живу!

Микио рассмеялся, отчего у меня засвербело под ложечкой от плохих предчувствий, и материализовал из воздуха пухлый контракт, страниц эдак на двести, где заглавными буквами красовалось: “Контракт по предоставлению услуг на добровольной основе”. Сам договор был небольшим — всего на пару страниц, меня пугало огромное приложение под названием: “Возможные травмы при выполнении своих обязанностей”. Договор подписала Алия, Филгус Гоннери — как ее непосредственный начальник, не хватало только моей подписи. Но печать уже стояла и, покалывая своей энергией, призывно звала скрепить магический контракт.

Вот теперь, увидев официальный документ и поняв, что иллюзионист совершенно не шутил, я крайне удивился. Ошарашено пробежав глазами бумаги, я с каждой строкой все больше понимал, что, словно прогуливаясь по улице, наступил не в милую лужицу, а нырнул с головой в глубокую выгребную яму.

Видя, как с каждой прочитанной строкой, я все больше хмурюсь, Микио решил прервать мое увлекательное чтение.

— Ах да, забыл сказать главное, — произнес он, указательным пальцем отодвинув вниз листы контракта и тем самым оторвав меня от изучения сего примечательного документа. — Слушай и запоминай. Вчера от анонимного доброжелателя стало известно, что на принцессу готовят покушение. Вызвавшиеся добровольцы-оперативники под прикрытием проникли в монастырь и решили тайно вывести Ее Высочество из опасной зоны… ну и попутно обезвредили главного подозреваемого. На счет Гриворда не волнуйся — он так проникнулся твоему самопожертвованию, что теперь твой ярый фанат.

— Самопожертвованию?! — опешил я.

— Ну как же, — широко улыбнулся этот плут и подмигнул. — Ведь ты добровольно обрек себя на изгнание, терпел муки и лишения, лишь бы вникнуть в замыслы врагов королевства. А еще ты спас Ее Высочество и сам принц за тебя поручился. Ах да. Готовься. Алинор Гриворд планирует посветить тебе целую речь и прилюдно покаяться в своих грехах. И это я его убедил, что ты душка. Я ведь молодец?

Мне вмиг представилось, как рыцарь, пылая от любви к своему кумиру, гоняет меня по коридорам госпиталя, потрясая в руке огромным букетом цветов. Стало дурно, отчего я невольно сжал в руке контракт и магически зачарованные листы предупреждающе заискрили и затрещали.

— Что ты сделал? — тихо осведомился я, уже холодея от мысли, что Алинор Гриворд избрал меня своей новой жертвой… всенародной любви.

— Ну, люди должны же тебя начинать любить? — невинно предположил он. — Так почему бы и не начать с малого?

Я поморщился от осознания своего нелегкого будущего. Хотелось пойти к нашим патологоанатомам в госпитале и месяцок-другой отлежаться в морге. Чтоб не достали, демоны.

— Ты расстроился? — Микио с беспокойством дотронулся до моего плеча.

Нет, обрадовался. Спасители, мать твою через чертоги Пресветлой.

— Уйди, Микио, — тихо пробормотал я, — миром прошу.

Маг сразу отстранился и, пожав плечами, как-то с фальшивой беспечностью произнес:

— О, и вправду! Что-то я у тебя подзадержался, Ники, — он пристально посмотрел в окно, словно надеясь увидеть солнце и по нему определить, сколько уже сейчас времени. — Мне уже нужно идти.

И вместо того, чтобы уйти как нормальный человек через дверь, этот паршивец, отвесив мне поклон, решил удрать через окно. Да-да, через окно, которое к моему изумлению распахнул и сиганул вниз.

Я ошарашено проводил его взглядом, на миг забыв про все свои проблемы. Похолодев от мысли, что он мог разбиться, я побежал окну и увидел, что иллюзионист, как ни в чем небывало уже перелезал через забор, отчего соседские собаки крайне возмущенным лаем провожали сие дело.

— Мать вашу, Микио, чем тебе не угодила дверь! — с невольным облегчением, что тот успел применить левитацию, крикнул я ему в след, отчего он обернулся и с грохотом и торжественным лаем собак, упал где-то за соседским забором.

Не услышав душещипательного продолжения спектакля, я еще немного постоял, смотря на забор и думая о том, что так эффективно и необычно закончить разговор мог только этот человек.

Поскребя затылок, я обреченно посмотрел на контракт, который доселе сжимал в руках и присев на подоконник, решил продолжить его изучение.

Возвращаться в комнату и светить перед Ирен документом не хотелось, а тут было так спокойно и мирно…

На работу мне идти было не надо — перед тем как лечь спать, я черканул Азелю, что у меня серьезные проблемы, и я не смогу появиться в госпитале пару дней. И судя по тому, что от отца не явилась магическая почтовая голубка с претензиями, мой отгул молчаливо утвердили. И хоть сейчас мое состояние было не идеально, отлеживаться в постели было совершенно некогда. Время работало против меня. Как я успел понять из торопливого щебета Микио, Филгус таки успел в Совет, настучал по голове неугомонному иллюзионисту и вместе с ним они придумали приемлемый план, чтобы вытащить мою тушку из всего дерьма, в которое я успел вляпаться.

План был хорош — представить меня как члена департамента дознавателей, но уж больно сшит белыми нитками, и чтобы никто не придрался, нужно было как можно скорее оформить все официальные документы и, главное, предупредить свидетелей, что именно нужно было им говорить. Мне была приятна такая забота моих друзей, и подводить их, отказываясь подписывать бумаги, я не собирался — тем более, я полностью доверял Филу по бюрократической части. Хотя то, что было написано в этом обширном приложении к контракту, внушало сильные опасения за здоровье и тем более, здравый рассудок того, кто решится это подписать. И этим кто-то буду я.

Но почему Фил послал ко мне с бумагами именно Микио, зная, как я к нему отношусь? Хотя я сильно подозреваю, что маг вызвался сам, в нетерпении поведать мне о моем трудоустройстве и увидеть реакцию. Только он сбежал, не дождавшись пока я подпишу контракт и забыл свой второй экземпляр.

Мне все равно нужно было идти в Совет и поговорить с Филгусом, так что доставить по назначению документы мне не составляло труда.

Я вернулся в комнату за пером и чернилами, чтобы подписать контракт, а также, чтобы натянуть хоть какие-то носки, а то щеголять с голыми пятками было холодно.

Ирен уже проснулась и просто нежилась в постели, бездумно смотря на потолок.

Когда открылась дверь, и в комнату вошел я, она резво села на кровати, протирая кулачками сонные глаза, а потом, заметив мой взгляд, быстро натянула одеяло почти до подбородка.

— Ты смущена?

Она отчаянно замотала головой, отчего я сделал вывод, что да — смущена.

— О, не стоит, — усмехнулся я. — Спать в постели мужчины не верх неприличия.

— Но вам пришлось ночевать на полу!

От волнения Ирен опять перешла на “вы”, а на ее лице было высказано такое сострадание вперемешку с виной, что я невольно улыбнулся.

— Мне нравится спать на полу, начинаешь видеть мир… скажем, под иным углом.

У принцессы покраснели уши, но одеяло она оставила в покое, больше не пытаясь натянуть его себе на подбородок или же завернуться в кокон подобно бабочке. Девушка в своем стремлении быть благовоспитанной, находясь в таком двойственном положении, выглядела столь мило и комично, что я не мог с собой ничего поделать и улыбался.

Положив на стол контракты, и достав перо с чернилами, я их быстренько подписал.

— Вам смешно? — недовольно воскликнула она, видя, что я не могу сдержать улыбки.

— Мне сейчас нужно будет уйти, — вместо ответа на ее вопрос, произнес я, смотря как чернила впитываются в зачарованную бумагу, постепенно обретая ярко-синий оттенок.

— Куда? — она вмиг забыла про свое недовольство и смущение, и вскочила с кровати, слегка запутавшись в одеяле и своем нижнем платье.

— Мне нужно пойти в Совет, — улыбнулся я и положил контракты в пространственный карман, — и решить пару дел.

— А мне с тобой нельзя? — спросила она и, закусив губу, пробормотала. — Ах да, нельзя. Я же беглянка…

Она заметно погрустнела, тяжело села на кровать, укутавшись одеялом и сжав голову в плечи.

— Не волнуйся, я ненадолго, — я подошел к ней, проведя пальцами по ее щеке. — Мой сосед сегодня на смене, и если он заявится без предупреждения или еще кто-либо кроме него, можешь смело их огреть чем-нибудь тяжелым.

Она легонько усмехнулась:

— Кочергой?

— Ну, кочерги у нас нет, — я обвел небольшую комнату взглядом, с сожалением добавив. — Как и камина, впрочем. Но в твоем распоряжении есть стулья, книги и… скелет.

Ирен с неким ужасом на меня посмотрела, явно подумав, что ослышалась.

— Да-да, — вздохнул я, уже ожидая каверзных вопросов, и показал рукой на свой шкаф. — Скелет. Стоит вот в том шкафу и только ждет, когда его явят свету. И нет, это не моя жертва злобной практики некроманта, колдуна и похитителя невинных дев, а невинная анатомическая модель из закромов нашего отдела патологоанатомов. Просто… до меня здесь жил один из этой шайки и когда выселился, оставил такой невинный подарок.

Добавлять фразу про то, что мне было лень избавляться от скелета, я не стал. Ну стоит скелет в шкафу, никому не мешает. Раньше он вообще, около кровати стоял и был зачарован так, чтобы будить своего “хозяина” с первыми лучами солнца, тыкая в оного костлявым пальцем и клацая под ухом зубами.

Когда я впервые здесь ночевал, не знал о таких особенностях невинного скелета и был крайне удивлен, когда поутру кто-то стал скрежетать зубами около моей головы и тыкать пальцем в мой нос. Но это еще было полбеды. Когда я, отмахиваясь от энтузиаста-будителя открыл слипающиеся глаза и узрел перед собой череп с клацающими зубами, я своим криком вперемешку с ругательствами перебудил целый этаж и своего недовольного такой ранней побудкой соседа. Хотя тот, увидев, что случилось, тут же стал хохотать.

Скелет я расколдовал и запихнул в шкаф, клянясь найти этого шутника и вернуть его подарочек с причитающимися процентами. Но время шло, злость поутихла, сменившись ленью и нехваткой времени, а скелет так и остался пылиться в шкафу.

— Мне всегда казалось, что целители — это добрые, сострадающие и светлые люди, которые никак не связаны с… — она красноречиво покосилась на мой шкаф, а потом скептически глянула на меня.

Я усмехнулся.

— У каждого целителя полная голова своих тараканов: неразрешенных комплексов, фобий и страхов, которые выливаются вот в такие небольшие особенности.

Я распахнул шкаф, показывая любопытной девушке скелет, который за мое проживание стал невольной вешалкой для одежды: вязаного шарфа из овечьей шерсти, плаща с капюшоном и простой шапки, слегка поеденной молью. Достав выходной камзол, я слегка отряхнул его, критическим взглядом оценив внешний вид — пойдет ли он для похода в Совет или же все-таки поискать что-то более приличное?

Пару минут прошли в молчании. Я, прикрывшись дверцей шкафа, чтобы не смущать девушку, переодевался, Ирен, сидя на кровати и кутаясь в одеяло, рассматривала скелета, как внезапно она произнесла.

— Знаешь, я не жалею.

Ее слова застали меня врасплох — я тогда как раз пытался прицепить брошью шейный платок и, выглянув из-за дверцы, переспросил:

— Что ты сказала?

Девушка посмотрела на распахнутое окно, которое я не удосужился закрыть после неожиданного визита Микио.

— Я ни о чем не жалею, даже если это было моей самой большой ошибкой. И пусть. Я бы не смогла жить монахиней, доживать во дворце, в окружении придворных сплетен и лицемерия, не смогла бы выйти замуж за другого. Больше не смогла. Я не жалею и будь что будет. Пускай меня порицают, заклеймят падшей женщиной, преступницей, лишат титула, дома, отрекутся, даже если устроят публичную казнь — я не буду жалеть, — она посмотрела на меня и легонько улыбнулась, на миг став в моих глазах самой красивой, трогательной и нежной женщиной, которую мне довелось увидеть. — Я ведь жила. Хоть и не долго. Я полюбила, чувствовала, что меня полюбили в ответ, провела с тобой столь драгоценные минуты счастья, и я буду хранить их в своем сердце всю жизнь.

— Ты это к чему говоришь? — нахмурился я, нутром чуя, что это неспроста.

Она отвела взгляд.

— То, что я наговорила в лесу… ты не обязан жалеть глупую принцессу, отвечать на ее прихоти. Я могу уйти к отцу, покаяться в своих грехах, я… — она судорожно вздохнула, сдерживая слезы. — Я так не хочу потерять тебя снова, Ники. Жить без тебя невыносимо, но жить, зная, что ты жив и счастлив… Я не хочу быть обузой, не хочу быть причиной твоих проблем. То, что я сказала в лесу… Я не хочу, чтоб ты “обязан” был так делать…

— Ирен, — вздохнул я, — что за глупые сомнения.

Я подошел к ней и сел рядом, приобняв за плечи. Она не прильнула как прежде, а так и осталась сидеть, будто взъерошенный и нахохлившийся воробушек с кучей сомнений и боязнью поверить в подарок судьбы.

— Магистр Филгус, — тихо проговорила она, — был так зол… Он улыбался, шутил, в его словах не было и оттенка недовольства, осуждения, но глаза… Я так боялась посмотреть в его глаза. Он меня ненавидит.

— Филгус всегда реагировал на мои проблемы слишком бурно. Даже когда я в детстве случайно сломал черенок от лопаты учителя, пытаясь заколдовать ее на самостоятельную прополку огорода, Фил заламывал руки, вопрошал у неба, почему ему достался такой горе-брат и прочитал мне целую лекцию, как мне влетит за такое самоуправство и порчу имущества от учителя. Хотя вся проблема решилась просто — я одолжил у соседа лопату и заменил черенки. Учитель даже не заметил подмены.

— Но это же другое, — тихо проговорила она. — Я так боюсь.

Я нахмурился, понимая, что еще немного, и она утонет в своих глупых сомнениях по самое горло.

— Чего боишься? Стефана? Отца? Совета? А может, — я усмехнулся. — Филгуса? Не стоит. Он не кусается, хотя порой моралист из него похлеще, чем из целого полка рыцарей-пацифистов.

— Я… — она замялась, явно не зная, что именно выделить из всего своего клубка страхов.

— Послушай, Ирен, — я поймал ее взгляд, заставив посмотреть на себя. — Тебе нечего бояться. Я тебя защищу.

— А кто же защитит тебя? — тихо пробормотала она.

— А меня? — я улыбнулся. — Конечно же, Милена.

— Милена? Она здесь? — с Ирен словно сняли маску страдания и она, сияя, оглянулась, словно пытаясь высмотреть неуловимую домовую за моей спиной.

— Нет, она сейчас помогает моему другу по дому, но если хочешь, я могу ее позвать.

Моя домовая сейчас гостила у Дара дома. Помогала ему с хозяйством, следила за его выводком кошек и всерьез вознамерилась привести холостяцкую берлогу мага в оплот уюта, чистоты и порядка. Я был не против, так как ей в моем маленьком общежитии было тесно и не уютно — Милена привыкла следить за целым замком, а не прибирать пару комнаток. Так что большую часть времени она проводила дома у моего друга, иногда захаживая ко мне и ворча по поводу того, какой же я неряха.

— Было бы чудесно, — на миг улыбнулась она, видно, уже представив свои посиделки с домовой, но после вновь посмурнела. — А Ларсик? Мне запретили брать его в монастырь, и он остался совсем один во дворце…

Я легонько пихнул ее плечом и, добившись этим хулиганским поступком, чтобы она на меня вновь посмотрела, заговорчески подмигнул:

— Интересно, а во дворце ведется учет кошек королевских особ?

Ирен заметно повеселела и также пихнула меня плечом, вернув мой должок:

— Мне просто не терпится узнать, чтоб будет, если одна из них потеряется.

*рыцарский дом — клуб рыцарей, в котором оные могут найти партнеров для тренировок, учителей, работу и просто посидеть в приятной компании своих коллег, а также посоревноваться, чья дама сердца всех милей.

***

Когда я спускался лестнице в холл и на ходу застегивал камзол, меня окликнула старая женщина — наш комендант общежития. Как я упоминал ранее, это была весьма бойкая старушка на вид лет восьмидесяти: маленькая и худая, с морщинистым лицом, словно высушенное на солнце яблоко, с белыми-белыми волосами, туго затянутыми в пучок и выцветшими голубыми глазами — она была похожа на старенькую домовую, которую однажды здесь позабыл хозяин, и та так сильно прижилась на новом месте, что покидать его уже больше с полсотни лет никак не желала. Вот только домовые не могли учуять магию и по запаху безошибочно определить, к какому разделу искусства она относилась. Так что ничего не было удивительного, что Микио так легко попался — он же не мог и минуты прожить без своих иллюзий: дышал магией, творил ее легко и принужденно сам того и не замечая. А старушка не любила, когда кто-то пытался проникнуть в ее вотчину и тем более, под чужой личиной.

— Милок! — окликнула она меня с другого конца холла.

Нацепив на лицо свою дежурную улыбку и внутренне холодея от мысли, что она, несмотря на мои ухищрения все же учуяла Ирен, я подошел к ней. Комендант сидела на своем дежурном посту возле входа и держала на коленях свою незабвенную клюку, прозванную народом “орудием Настерревиля” — о, сколько раз она ею “поучала” целителей, не смотря на их возраст, социальный статус и пол.

— С добрым утром, бабушка Монро.

Старушка одобрительно цокнула, поглаживая свою клюку, и внимательно окинула меня взглядом.

— Принарядился тут, как погляжу. Собрался куда, что ль? — она придержала взгляд на моих более-менее ухоженных волосах, которые в обычное время торчали в разные стороны, являя собой наглядное пособие о внешнем облике безумного ученого. — К девушке, небось?

Угу. В Совет, где истерят похлеще некоторых барышень, а в темнице сырой томится и изнывает от любви по мне Стефан.

— Возможно, — опровергать ее теорию и досужие сплетни, которые потом поплывут по общежитию мне совершенно не хотелось. Пускай думает, что я иду к девушке, а не плести интриги против советника короля.

Я уже собирался с ней быстренько попрощаться и уйти восвояси, пока она не подумала, что я хочу выслушать от нее кучу ненужной информации о том, что произошло в столице пока я спал, как она попридержала меня клюкой, загородив оной мне проход.

Я удивился. А старушка, вместо того, чтобы убрать свою палку, заговорщески начала:

— А знаешь, милок, к тебе странный парень захаживал. Сперва пытался вызнать у меня, где живет господин Ленге, но потом, когда я возмутилась его наглости и отказалась пропускать его в столь ранний час, он попытался колдонуть, чтоб, значится, проникнуть без моего дозволения. Ну я этого, окаянного, сперва хотела прогнать взашей — ишь чего удумал! — но тут присмотрелась и обомлела.

— Отчего обомлела, бабушка, — заинтересовался я. Как, припоминаю, Микио сказал, что его огрели пару раз клюкой и он сбежал, а тут, похоже, на самом деле все произошло иначе, чем описывал маг.

— Как с чего?! — искренне удивилась комендантша. — Это же был тот самый мальчонка! Я его хорошенько запомнила, чай, не каждое дитя у себя привечала и кормила. Он ж худенький был, заморенный, а тут, прям вырос, возмужал. Сразу и не узнать.

— Какой мальчонка… — уже удивился я, но почти сразу меня осенило, что она говорит про Микио в детстве, но старушка уже начала продолжать говорить, словно пытаясь выговориться и поведать мне о всех своих переживаниях.

— Как какой! Ты ведь его, милок, лечил же от той треклятой заразы! Аль позабыл? А я вот помнила, все эти года помнила об этом ребенке, все ждала, когда он вновь навестит бабушку Монро. Обещал же.

Я поморщился, припоминая те года. Те будни поблекли у меня в памяти, оставив на прощание лишь горечь утраты, дыхание смерти за спиной и постоянное чувство усталости. Я помнил свои тщетные попытки найти лекарство, отчаянье, которое я постоянно гнал прочь из своей души, фальшивые улыбки и слова утешения больным, чтобы хоть как-то приободрить обреченных на смерть, помнил того ребенка, чье обещание так и не смог сдержать… Я помнил многое, да только, похоже, не то.

Бабушка Монро, похоже, приняла мое замешательство за острую форму склероза и решила мне слегка помочь.

— Дите это, у которого учитель слег, господин Гарриус к нам в общежитие определил, — стала рассказывать она. — “Негоже, — говорил он, — что мальчонка около кровати спит, от учителя ни на шаг не отходит”. Ну и приставил меня к нему, чтобы я и накормила, и обстирала, и приглядела за блудным ребенком, — она легонько стукнула клюкой по своим ногам. — Я тогда не была еще столь немощна и согласилась на это дело, все равно общежитие опустело — кто умер, кто уехал, остальные ночевали в госпитале.

— И что же он? Припомнил вас, бабушка?

— Да нет, — горестно вздохнула она. — Сбежал, окаянный, как только я припомнила его. Страшно побледнел, вырвался и убежал, словно за ним стая волкоглаков гналась. Даже чуть в дверь не врезался, а ведь до этого пытался баять, что он член самого Совета! Все шутил, прибаутками развлекал, а тут как узнала его сквозь личину, так вся спесь разом слетела. — она покачала своей седой головой, разом став из грозы целителей обычной старой женщиной. — Ничуточки не изменился, паршивец. Тогда тоже сбегал к своему учителю в палату. Говорил, что век не забудет добрую бабушку Монро, а на деле… эх…

— Он память потерял, — мне стало так ее жаль, что я решил ее немного приободрить.

— Да ладно уж, — махнула рукой она и сощурилась. — Ты, как его увидишь, передай, что бабушка Монро его ждет на чай с медовыми пряниками. Бежать от прошлого не нужно — передай. Пускай уважит старушку и послушает ее старое бренчание.

Около входной двери, прежде чем выйти на шумную улицу, я обернулся назад, посмотрев на сгорбленную фигурку старушки, древней, как сам госпиталь, которая, постукивая клюкой, все смотрела в окно, словно выжидая кого-то. Хотя я глубоко внутри знал, кого она ждет, кого помнила все эти годы и всегда ждала у окна, надеясь, что он, несмотря на все, вернется вновь. У нас шептались, что у госпожи Монро не было сердца, но я-то прекрасно понимал, как сильно она привязывалась к своим подопечным и заботилась о них, будто они были ее любимыми внуками. Наверное, она единственная, кроме Азеля, кто помнила всех и скорбела вместе с ним о всех утратах, которые понес госпиталь за все годы его существования.

— Микио не врал вам, бабушка, — тихо произнес я у порога, — он и вправду стал членом Совета.

Несмотря на то, что я сказал слова чуть ли не шепотом, она прекрасно все услышала и искреннее улыбнулась, отчего морщинки на ее лице разгладились и она помолодела на добрую сотню лет.

— Я знаю, милок, я знаю…

***

Дворец советов жужжал, будто рассерженный улей пчел — на каждом шагу телепортировались, наплевав на правила Совета, лезли под ноги, толкались, кричали как умалишенные, словно здесь был не оплот магии, а обычный рынок в базарный день. Я не мог поверить свои глазам и, еле пробившись к стене, нырнул в нишу, в шоке взирая на открывшуюся картину и холодея от мысли, что именно я стал всему причиной. И если, несмотря на мою маскировку, хоть кто-то во мне узнает Никериала Ленге, то беснующаяся толпа разорвет меня на мелкие лоскуточки. Я даже слова не успею вставить!

Рядом со мной примостился еще один страдалец, который, как и я, сумел вырваться из людского потока и сейчас глубоко внутри переваривал все случившиеся с ним злоключения. Вид он имел весьма потрепанный, будто прежде чем прибиться в спасительную нишу, он пару раз упал и на нем легонько потоптались, в руках маг крепко сжимал помятые рулоны бумаги и кожаный портфель с явным отпечатком чей-то ноги.

— Что случилось? — прокричал я ему, пытаясь перекричать весь шум. Я, конечно, подозревал, что всему виной я, но мне нужно было убедиться.

Он ошарашено посмотрел на меня и что-то сказал, но я из-за шума его не услышал.

Хлопнув себя по лбу, я применил полог тишины, который тут же отрезал от нас все посторонние звуки.

— Король умер, — упавшим голосом повторил он, потерянно взирая на меня. — Что же теперь будет, что же будет…

Меня бросило в холод.

— Как умер… — еле сумел выдавить из себя я.

— А так. Взял и умер. Вчера вот был, а сейчас вот и нет, — он еще сильнее прижал к себе бумаги, бледнее с каждым мгновением и тихо проговорил. — Говорят, что его убили и не наемный убийца, а маг.

— Как маг, — севшим голосом произнес я, уже ощущая на своей шее удавку.

— И он не просто убил короля, еще украл принцессу и ее тоже прирезал.

Удавка на шее затянулась крепче, и я стал задыхаться в этом душном помещении. Мне срочно требовалось глотнуть свежего воздуха.

— Что же будет, что же будет, — продолжил причитать мой собеседник, несчастно взирая на толпу. — Порешил всю королевскую семью их Советник, а расхлебать все говно нам. Чтоб его все демоны толпой (цензура), этого Стефана.

— Стефана?

Он кивнул головой, даже не посмотрев в мою сторону. И слава Богине, ибо я схватился за бешено колотящееся сердце, в ужасе представляя последствия, даже не испытав и доли облегчения оттого, что душегубом оказался не я, а мой враг. Если честно, несмотря на столь шокирующие новости, я сразу стал подозревать, что во внезапной смерти Нагелия виноват вовсе не наш бравый советник, который в это время явно почивал в темнице Совета, а Филгус. И меня бросало в дрожь от одной этой мысли.

Это было логично — убить под шумок короля, который легко смог бы отравить мне жизнь из-за того, что я “украл” Ирен, и скинуть всю вину на Стефана. После смерти своего покровителя к нему бы вряд ли кто прислушался и, тем более, как минимум половина Совета была полностью на стороне Филгуса, который с легкостью мог бы заткнуть рот магу и, спешно проведя суд, прилюдно его казнить, пока общественность не пришла в себя и не стала задавать вопросов и копаться в этом грязном деле. Нет человека и нет проблемы? Так, брат?

Мне было горько от того, во что мы превратились, во что превратился Я, потому что, услышав, что погиб монарх, я, несмотря на испуг, ощутил некое облегчение.

— А откуда сведенья, что Нагелия убил Стефан?

— Так он же в темнице Совета сидит, — тут же откликнулся мужчина и зло добавил. — Падаль ходячая.

— Не любишь Стефана?

— Да плевал на него с высокой колокольни, — огрызнулся он и махнул рукой на беснующуюся толпу, которая, похоже, за наш небольшой разговор стала больше. — Как думаешь, почему здесь столько народу? Уж не от большой любви к Стефану или к королевской семье, — он оглянулся на меня и в его глазах я прочитал страх. — Их убил маг. Маг, понимаешь?

И тут мне стало все ясно. Все эти люди пришли в Совет не потому, что страдали по королевской семье, хотели правосудия для их “убийцы” или же просто пришли обсудить новости — они боялись и искали того, кто мог развеять их страхи. Совет для всех обычных магов, которые были далеки от политических дрязг, был гарантом их благополучия, в том числе, жизни и здоровья, а сам дворец был убежищем. Что подумает простой крестьянин, услышав от соседки, что подлые маги убили их короля? Возьмется за вилы и пойдет мстить к ближайшей знахарке, которая живет у него в деревне. А если соберется толпа? Начнутся погромы с многочисленными жертвами среди самих мстителей, магов и мирного населения. А если к этому всему беспределу подключатся жрецы? Устроить священный поход под маской истребления “нечестивых создания Настерревиля” так соблазнительно…

Конечно, вряд ли докатится до такого, но страхи заразны и в такие моменты побеждают далеко не доводы разума, а инстинкт самосохранения.

— А что Совет? — мне стало не по себе от картины, которое нарисовало воображение. Отчего-то в душном помещении, в котором находилось столько народа, отчетливо повеяло морозом. От людей пахло страхом, но все они надеялись на Совет, что они решат их проблемы, успокоят, чтобы те смогли вернуться домой, зная, что им ничего не грозит и слухи, что короля убил маг — всего лишь чья-то злая шутка.

— Заседание у них, — мрачно проговорил мой собеседник. — Вот и ждем, что скажут. А внутрь никого не пускают… и не выпускают, — совсем тихо закончил он.

Несмотря на то, что весь дворец советов гудел о смерти короля, в самом городе было тихо и спокойно. Перед тем как телепортироваться к порогу дворца, я немного прошелся по шумной улице: подышал воздухом, посмотрел на людей, которые спешили по своим делам, погрелся на солнышке и собрался с мыслями, обдумывая, что я скажу Филу и Микио при встрече. Глашатаи не кричали о трагедии королевства, не бил набатом колокол в главном храме Келионендора, никто не паниковал и тем более, не искал виноватых. Если бы здесь все не были так уверены в смерти короля, то я бы решил, что это чья-то злая шутка.

— Ты куда? — воскликнул мужчина, как только увидел, что я вознамерился уйти и убрать полог. У него был такой несчастный вид, словно я его бросал одного на растерзание толпы. Я, конечно, его понимал — легче переживать в компании, но мне Филгус явно задолжал очень большой и откровенный разговор, который я намеривался с него получить в сию же минуту.

— В Совет, — не стал скрывать я.

У мага округлились глаза и он еле слышно проговорил, прежде чем я убрал полог и нас захлестнули посторонние звуки:

— Так туда же никого не пускают…

Я кивнул своему бывшему собеседнику и, набрав внутрь побольше воздуха, нырнул в толпу.

На месте, где были порталы, которые вели на разные этажи дворца, а также примостились лестницы для тех, кто не любил такой способ передвижения, стояли стражники Совета — боевые маги, которые поддерживали порядок, следили за заключенными и были прикреплены к департаменту дознавателей. Среди них я сразу заметил Алию, которая смотрелась как-то хрупко и невинно по сравнению с другими своими коллегами. Магнесса стояла, скрестив на груди руки и явно высматривала кого-то в толпе. Увидев меня, женщина встрепенулась и хватив меня за локоток, мигом затащила к себе за гордон из широких спин стражи.

— Ну наконец-то! — прокричала она, перекрикивая толпу и одновременно стискивая меня в объятьях. — Я уже стала волноваться.

— Ты меня ждала? — удивился я, позволяя себя вести к лестнице, сокрытой в целях безопасности пологом защиты.

Алия провела печатью по магическому барьеру, который после этого на пару мгновений раскрылся, пропуская нас внутрь и захлопнулся следом, отрезав весь окружающий шум.

— Конечно, ждала, — дознавательница щелкнула пальцем, создавая светлячка и стала непринужденно спускаться вниз. — Извини, но придется потопать ножками, так как все порталы и телепорты мы отрезали в целях безопасности. Сам понимаешь.

Я кивнул. Идиоты бывают и среди магов.

— Что эта за история с королем? — спросил у нее я.

Магнесса обреченно вздохнула:

— Прошу, только ты не начинай, а? Магистр Гоннери все расскажет, а я уже хочу удавить любого, кто обратится мне с этим вопросом. Достали, — и намного тише добавила. — И давай поговорим потом — тут не безопасно.

Я замолчал. Мне было не трудно, тем более, я на своем опыте прекрасно знал, как опасно злить Алию. А она была и так на взводе — она хмурилась, цепко следя за пространством вокруг себя, даже ее движения были собраны, точны, словно она ждала в любой момент удара. Она пришла меня встречать не из-за дружеского желания провести меня к брату, нет, она была моим эскортом и защитником в одном лице.

Богиня, что же произошло всего лишь за одну ночь?

Прежде чем расстаться у порога кабинета Филгуса, она попридержала меня за руку и попросила о встрече после полудня. Отказать я ей не смог.

***

Странно прозвучит, но в кабинете у брата я не был чуть больше полувека, а если точнее, с момента как меня официально стали травить во всем королевстве. Сперва не находилось времени, а потом, чего греха таить, и желания приходить в Совет и устраивать душевные посиделки в самом его сердце. Да и сам кабинет стал невольно напоминать мне о невыносимых муках, которые я испытал в те годы: о разрывающей сердце боли от несправедливых обвинений, что постепенно вливаясь в мою душу, безумной ненависти к предавшей меня Элизе, что выжигала все хорошее, что во мне было, то, что во мне воспитали — сострадание, любовь к ближнему, прощение…

Кабинет Филгуса был небольшой, он никогда не любил вычурности, роскоши, привыкший с детства обходиться малым и его обитель прекрасно раскрывала характер своего владельца. Все свободное пространство занимали полки с книгами, артефактами, которые покоились на стеллажах, наполняя комнату своей спокойной неактивной энергией, около широкого окна, завешанного тяжелыми бархатными шторами, стоял стол, на котором царил просто идеальный порядок. Уж что-что, а следить за своим рабочим местом учитель в нас вдолбил намертво.

На единственной незанятой полками стене висел большой портрет семьи Фила: Лира, он, Петра, которой только что стукнуло четырнадцать и совсем еще маленькие младшие дети брата, которых его жена держала на своих коленях. Они все улыбались и были счастливы. Кто же мог подумать, что ровно через год Петра громко поссорится со своей матерью и сбежит из дома чуть ли не на целое десятилетие.

Я неторопливо прошелся вдоль полок, лениво вчитываясь в корешки талмудов и делая себе зарубки на будущее, что попросить у Фила дать почитать, посмотрел в окно, за которым светило яркое солнце, хотя на самом деле кабинет был расположен под землей и все это было умело наведенной иллюзией, чтобы создать ощущение комфорта обитателю кабинета. У брата даже был диван, на котором весьма недурно было прикорнуть на пару часов и я всерьез озадачился вопросом, а не поспать ли мне, как дверь рывком открылась и в комнату зашел донельзя злой магистр Гоннери.

По его лицу, конечно, было невозможно прочитать, что он в дурном расположении духа, но я-то прекрасно знал брата и вмиг почувствовал, как тот еле сдерживает себя, чтобы не разбить пару ценных артефактов об голову того, кто ему так досадил. Хотя вопрос, кто так вывел мага из равновесия тут же собой увял, ибо за Филом в кабинет вмиг прошмыгнула какая-то девица, источая волны раздражения и праведного возмущения.

— Это просто неслыханно! — прокричала женщина, громко хлопнув за собой дверью. — Я была лучшего о вас мнения, магистр Гоннери, но вы! Вы!

Вместо того, чтобы двинуться на встречу к брату, я сделал шаг назад, скрывшись за углом. Привлекать к себе внимание резко перехотелось.

Филгус остановился на полпути к столу и не оборачиваясь, в довольно вежливой форме послал ее с ее претензиями к Настерревилю:

— А вам не кажется, магистр Лорен, что мы все довольно подробно обсудили на Совете, и возвращаться к этому за его пределами я не намерен.

— Но я все же настаиваю!! — посыл, похоже, она прекрасно поняла, но вот сворачивать свои бесплотные попытки добиться чего-то от брата и не подумала.

Брат резко обернулся к своей коллеге, явно намереваясь выдать нецензурную версию, того, как сильно он не хочет ее видеть, и наконец-то заметил меня. Проследив за удивленным взглядом Фила и его собеседница обратила на меня внимание и довольно вежливо кивнула.

— Вернемся к нашему разговору позже, магистр, — перед свидетелем ей не хотелось продолжать жутко конфиденциальный разговор и она спешно попрощалась, сразу же направившись к выходу.

— И не надейтесь, — довольно тихо проговорил брат в след женщине.

Та, обернувшись, бросила полный презрения взгляд на брата и громко хлопнула за собой дверью. Да так, что висевшая над ней подкова тотчас упала на паркет.

Если раньше мне эта дама казалась смутно знакомой, то сейчас я ее вспомнил. Она являлась членом Совета магов и присутствовала на моем суде, проголосовав, кстати, за то, чтобы признать меня виновным.

Бросив на упавший артефакт быстрый взгляд, Филгус молча сел за свой стол, взял чистый лист пергамента и достал чернильницу, с громким стуком поставив ее на стол.

— Прекрасные у тебя отношения с коллегами, — хмыкнул я, поднимая с пола подкову.

— Не жалуюсь, — слегка скривился брат, не отрываясь от начатого письма.

Повертев магический оберег в руках и навскидку оценив заключенные в нем свойства, я, с помощью телекинеза, повесил ее обратно. Начинать разговор я не спешил, давая Филу время немного остыть. Нет, он бы никогда не сорвал на мне злость, но вот нормальной беседы бы у нас не получилось. А разговор назревал весьма серьезный.

За полчаса пока Филгус что-то писал, я успел прочитать пару глав интересующей меня книги, полюбоваться на нескольких незваных посетителей, которые попытались прорваться к брату на прием и быстро улепетывали восвояси от одного его характерного взгляда. В конце концов он не выдержал паломничества в свой кабинет и с безупречной вежливостью послал всех прочь, просто навесив на дверь отталкивающий магический барьер.

— Я, конечно, не против, — через некоторое время первым нарушил молчание Фил, — но тебе не кажется, что устроить читальный зал в кабинете члена Совета не лучшая идея?

Я довольно хмыкнув, сразу же захлопнул книгу, поняв, что брат наконец-то отошел от разговора с той дамочкой и готов идти на контакт. Хотя, “готов” — это было сказано громко, ибо Филгус выглядел не лучшим образом. Он, подпирая рукой щеку, устало смотрел на меня, тепло улыбаясь. Ему явно хотелось упасть на скрещенные руки и поспать за столом пару часов, на миг окунувшись в забвение и отринув от себя все проблемы, которые свалились на его плечи, но не позволяло чувство ответственности. Фил всегда был таким… ответственным — он мог работать до потери сознания, но всегда добивался своего, забывая при этом поесть, поспать и другие жизненно необходимые мелочи.

— Проблемы в Совете? — поинтересовался я, кивнув на дверь, за которой, наверняка толпились “просители и почитатели” добропочтимого члена Совета.

— Как всегда, — обреченно вздохнул Филгус, резко выпрямляясь и подтягиваясь на стуле. — Ты ведь пришел на мой допрос, беспощадный дознаватель? Будешь терзать меня, пока не выпытаешь все секреты? Учти, где спрятана моя заначка спиртного, я не выдам и под пытками.

— Пфф, — фыркнул я, вставая с дивана и присаживаясь за стул, стоящий около стола Фила, — меня твоя драгоценная заначка не интересует. Все более прозаично. Скажи, это ты убил короля?

— Кто это сказал?! — улыбка на устах брата мгновенно завяла, он помрачнел и в его тоне стали проскальзывать холодные нотки. Передо мной сейчас предстал не брат, а суровый член Совета магов, даже его усталость куда-то подевалась, сменившись яркой и властной аурой.

— Я догадался, — ядовито улыбнулся я. — О смерти короля не болтают только глухонемые, а сопоставить факты умеет даже дурак.

— Я его не убивал.

— По тебе заметно, Фил.

— И не приказывал убивать, Ник.

Я скептически приподнял бровь, но брат смотрел так открыто и без фальши, что я поневоле засомневался. Вся моя сущность подсказывала доверять брату, но вот только сами факты говорили против него.

— Если и так, — произнес я, после недолгого молчания, — то почему все уверены, что короля убил Стефан? Мы ведь прекрасно с тобой знаем, что он никак не мог этого совершить, ибо трудно убить короля с проломленной головой и с противомагическими кандалами. Или же у него оказался брат близнец? Хотя я больше склоняюсь, что Микио прекрасно удалась роль Стефана…

Филгус глубоко вздохнул и протер руками уставшие глаза. Сейчас было как никогда видно, как тяжело далась ему эта ночь.

— Это большая и жирная подстава, — коротко и четко произнес мужчина, и, криво улыбнувшись, дополнил. — Хотя, тут скорее нужно сказать — красивый политический ход.

— Ариан? — быстро перебрав в голове все видные фигуры, предположил я.

— В точку! — горько усмехнулся он.

Но тут меня снова осенило.

— Так это Ариан убил своего отца?

— Нет, — отрицательно качнул головой маг. — Ариан бы так никогда не поступил, тут все решил случай… Я знаю только то, что сегодня ночью принца пригласили в кабинет к королю и там у них произошла крупная ссора, в конце которой Нагелию стало очень плохо. Так плохо, что не помогли даже целители и срочно вызванный из Парнаско Азель Гарриус.

— Но если все произошло так, то зачем Ариану очернять нас? — Фил меня обескуражил. Зачем брату Ирен так себя вести по отношению к Совету, точнее, к самому магистру Гоннери, с которым у него были весьма хорошие отношения и я ранее считал, что они были союзниками.

— А ты угадай, — маг облокотился на спинку стула, став загибать пальцы. — Во-первых, он ненавидит Стефана и сделать козла отпущения именно из него было бы очевидным, во-вторых, ты украл у него его горячо любимую сестрицу и он, скажем, слегка недоволен тем, что не может ее найти. В-третьих, мальчику захотелось показать зубки, ибо он явно опасается того, что мы решим им манипулировать или же просто заберем всю власть себе, сделав его лишь ширмой. В-четвертых, он хочет сам решить судьбу Стефана, и всеми своими действиями просто вынуждает нас пойти в этом отношении на уступки. Он показал, что за каких-то пару часов смог внушить нескольким сотням магов страх за свою жизнь и, давая понять, что если мы не пойдем на его условия, то…

— Можешь не продолжать. Я все прекрасно понял.

Ариан решил использовать смерть отца в своих политических целях и утвердиться на троне. Если раньше ему нужна была поддержка Совета для того, чтобы противостоять союзу Стефана и короля, то сейчас, выйдя победителем, он обратился против своих же союзников. Он прекрасно понимал, что Председатель помогал ему не просто за красивые глазки, он сделал ставку на молодого принца и желал получить от него в дальнейшем для Совета некие привилегии. Его Высочество молча согласился с условиями, а потом, при первой же возможности умело использовал своего же врага для того, чтобы показать Совету и Председателю, кто в его королевстве главный. Щелчок по носу был для Партара не слишком сильный, но неприятный. Нет, принц был не дураком и окончательно портить отношения с Советом у него намерений не было, но вот предупредить на будущее…

Совет должен был принести откупную жертву, заверив нового короля в том, что те ему также подчиняются и готовы к сотрудничеству, хотя формально маги не являются вассалами монарха. Не знаю, смог бы Ариан привести свою угрозу в действие и собственноручно устроить хаос в собственном королевстве, но зная его пращура, я бы не был столь уверен в обратном. Рафиус был подонком, но подонком умным, сильным и очень хитрым, который был готов принести в жертву многое, лишь бы остаться на троне и защитить своих людей от внешней угрозы и внутренних распрей. Стоит ли говорить, что магов он “своими” никогда не считал?

Мне стало не по себе. Если Ирен была милой и наивной девочкой, то ее брат был циничным, расчетливым и очень смышленым молодым человеком, который все это время скрывался под маской умного, но наивного агнца. Он решил нам помочь уничтожить Стефана из чистой праведной мести? Ха. Да я не удивлюсь, что Ариан все это продумал еще задолго до того, как встретился со мной в палате госпиталя.

— Ты, конечно, понимаешь, что эта информация не должна покинуть пределы моего кабинета? — продолжил Филгус, когда понял, что я осознал весь масштаб бедствия.

Я утвердительно кивнул, прекрасно понимая, к чему может привести, когда маги узнают такие политические терки Совета и принца… нет, уже короля Ариана. Умные магистры и так прекрасно обо всем догадываются и будут молчать, а вот глупые…

— И что вы собираетесь делать? Выполните условия Ариана или…

— Председатель Партар никогда не подчинится какому-то мальчишке. Да, Ариан весьма талантливый юноша и когда-нибудь станет прекрасным правителем, но у него не хватает одного — опыта. Для Совета было бы унизительно поддаться на откровенный шантаж, и у Председателя всегда есть козыри.

— Ты про Ирен? — удивился я. Какой еще у Совета может быть самый очевидный козырь кроме принцессы?

— И про нее тоже, — кивнул он. — Думаешь, Ариан поверил в красивую сказку про “неземную любовь”? Скорее всего, он решил, что ты соблазнил его сестру для того, что Совет имел в руках на него серьезный рычаг давления. Принц попытался спрятать от нас принцессу в монастыре, но даже там ты ее достал…

— Но Ирен — это не козырь в ваших политических играх, — я возмутился такой трактовке всей истории, — и, тем более, я не имею никакого отношения к Совету и действовал тогда в сугубо личных целях!

— Объясни это Ариану, особенно, после того, как ты украл его сестричку из лона добродетели. Я пытался с ним поговорить, но… наткнулся на стену непонимания.

— Значит, Ирен будет разменной монетой в ваших торгах с королевской семьей?

Филгус вздохнул:

— Я все же надеюсь, что нет, и мы придем к соглашению. Принц нужен нам как союзник и намного сильнее, чем думает Партар и остальные члены Совета. Я прекрасно знаю этого юношу, да и сам принимал участие в его воспитании и понимаю, что он может пойти только для того, чтобы показать свою независимость и состоятельность как монарха, — он кивнул на дверь. — И наш разговор с магистром Лорен лишь продолжение тех обсуждений, что имели место быть на заседании.

Я крепко задумался. Мне совершенно не нравилось к чему все это привело. Филгус так просто рассуждал о том, как можно использовать Ирен в политических целях Совета, что становилось не по себе. Если она об этом узнает, если поймет, что я принимал в этом непосредственное участие — она не простит. Да и, честно сказать, будь я на ее месте, я бы тоже такое не смог принять. Одно дело, когда чужой человек пытается тебя использовать в своих целях, но вот когда родной… Я не хочу чувствовать себя предателем и жить с этой мыслью дальше.

— Я думаю, — продолжил Филгус, хорошо видя мою обеспокоенность происходящим, — нужно отправить к принцессе охрану, так как сейчас она слишком лакомый кусочек для обеих сторон. Ариан ее пока что не отыскал, но это вопрос времени, когда он заявится к тебе в общежитие и украдет из под носа Председателя его козырь, а сам Партар… не думаю, что он будет церемониться с девушкой и..

— Партар не пойдет на убийство принцессы, — резко перебил я брата, чувствуя, как внутри начинает разливаться жгучая ненависть к Председателю Совета магов.

Фил рассмеялся:

— Нет, конечно. Но вот похитить ее из общежития и спрятать, чтобы дотошный принц раньше времени не отыскал свою пропажу, пока идет торг — он вполне способен. Только вот вряд ли кто прислушается к мнению самой девушки.

— По мне лучше бежать, — тихо пробормотал я. А в голове уже стал проскальзывать план как устроить побег и оставить с носом всех интриганов.

— Нет, — покачал головой брат, услышав мои слова. — Маятник уже не остановить и если ты, прихватив с собой Ирен, сбежишь, то будет хуже. Намного хуже, брат. Ариан не простит побега, Председатель не простит. Прошу, не совершай глупости, которая может очень дорого всем обойтись.

— А что мне делать? Сесть в одну камеру к Стефану, поделив с ним участь жертвы, чтобы насытить ваши амбиции? Или и дальше прятаться, наблюдая со стороны как вы втягиваете Ирен в свои дрязги? Не для этого я вытаскивал ее из того ада, совсем не для этого…

— Что делать? — усмехнулся брат. — Пока — ничего. У тебя сейчас другая забота — Стефан, а принца и Совет я возьму на себя. Поверь мне, Ник, Ирен даже не узнает, что вокруг нее произошла буря, если ты, конечно, сам не захочешь ей об этом рассказать, но что-то мне кажется, что не захочешь…

— Рассказать обо всем Ирен? Я еще не самоубийца.

— Вот видишь, — легонько улыбнулся Фил и вручил мне письмо, которое давеча при мне писал. — Это отдашь Микио.

— Хорошо, — я его взял, с удивлением рассматривая магическую сургучную печать на скрепленных листах бумаги и, осознав, что именно произнес он, озадаченно переспросил. — Микио? Зачем?

— Затем, что этот дурень опять не явился на заседание Совета, — Филгус обреченно покачал головой уже, явно, давным-давно смирившись с прогулами своего коллеги. — Нет, я его отчасти понимаю — никто не хочет смотреть и, тем более, слушать взбешенного Председателя Партара, но те вопросы, которые мы обсуждали, очень помогут ему с его делом.

— Но почему ты отдаешь письмо мне? — все еще не понимал я, глубоко внутри надеясь, что мне не придется видеться с иллюзионистом и все это лишь только моя паранойя.

— Твоим делом теперь занимается Микио, а так как тебе все равно сейчас к нему идти, заодно и передашь мое послание, — осчастливил меня брат, и, заметно удивившись, когда узрел мою кислую морду, дополнил. — А ты чем-то недоволен?

— Ты издеваешься? — возмутился я. — Он ко мне заявился с утречка подписывать договор. И не через дверь, как все нормальные люди, а через окно! А после, не прошло и пяти минут, удрал, позабыв свой контракт! И ты еще спрашиваешь, почему я не недоволен?

Филгус равнодушно пожал плечами:

— Значит, тебе ему нужно вернуть еще и контракт.

Если честно, в тот момент я хотел побиться головой об столешницу. Филгус встал из-за стола и подошел ко мне.

— Ник, поверь мне, — продолжил брат, участливо хлопнув меня по плечу. — Он хоть парень и эксцентричный, но свое дело знает. И задумка с внештатным сотрудником дознавателей — это его затея. Ты бы знал, как он всю ночь бегал, собирал и подписывал все бумаги, чтобы ваша небольшая поездочка в монастырь выглядела законно, и на суде не было неожиданных эксцессов. А он ненавидит всю эту бюрократическую волокиту. Ужасно ненавидит, Ник, — маг перешел на трагический шепот. — Довел пару магесс до слез, одного почтенного магистра из отдела регистраций до нервного срыва, а главу департамента дознавателей до… — он глубоко вздохнув, сжав мое многострадальное плечо, — он пару часов заикался и пил успокоительное.

Судя по тону брата, успокаивал и отпаивал валерьянкой главу департамента именно он.

Мне даже стало совестно. Все стараются ради меня, а я как изнеженная барышня ворочу нос и даже не соизволю сказать простое спасибо.

— Хорошо, — слегка ворчливо произнес я, вставая со своего места. — Пойду навещу Микио и отнесу ему твой подарок.

— Ну и отлично, — усмехнулся Фил и присел на край своего стола. — Передавай ему привет и, Ники, — он серьезно закончил, — не нарывайся на неприятности.

— Я буду паинькой, мамочка.

Выходя их кабинета брата, я на мгновение остановился, и обернулся:

— Фил, я хочу сказать тебе спасибо. Нет, правда, я тебе благодарен за все.

Он улыбнулся и махнул рукой:

— Иди уже, горе луковое. И дай уже своей мамочке наконец-то пропустить пару стаканчиков коньячка.

***

Как только я вышел из кабинета Филгуса, первым моим порывом было рвануть в общежитие к Ирен и спрятать ее подальше от всех этих политический дрязг, например, в нашем отделе патологоанатомов. А что, Ее Высочество точно никто не станет искать в морге, да и там весьма недурно: тишина, приятная компания — и это я не про трупы, а про сотрудников морга, которые хоть и нелюдимы, но в целом хорошие люди. Только, к сожалению, мне пришлось отказаться от своих сугубо эгоистичных целей — насолить Совету хотелось, но никак не подставлять брата, а он прямым текстом мне сказал, что в эти политические дрязги мне лезть не рекомендуется. Не очень-то и хотелось, но вот Ирен… Бедная принцесса опять стала пешкой в политической игре и мне не хотелось, чтобы из-за действий ее любящего братца и Партара она пострадала.

Ариан был неглупым молодым человеком и прекрасно понимал, что с его-то параноидальным папочкой он в любой момент мог оказаться в темнице. Принц всецело зависел от воли своего короля, но его не устраивал такой расклад и он стал искать союзников в лице Совета магов. Союзник весьма сильный, и саму Нагелию приходилось с их мнением считаться, в тайне мечтая когда-нибудь уничтожить эту досадливую организацию, которая всего лишь одним своим существованием доставляла монарху мигрень, понос и другие нелицеприятные болезни. Король лишь ждал, чтобы Совет совершил ошибку, и как ни прискорбно осознавать, тем камушком, что чуть не обрушил лавину, послужил побег Ирен и мое опрометчивое обещание ее приютить.

Принц нас поддерживал, потому что ему было выгодно, чтобы его отец скрежетал зубами именно на Совет, опуская из внимания темные делишки сына, но вот когда на горизонте замаячил наш гордый орел Стефан — он забеспокоился. И не напрасно, кстати. Стефан хоть и был самовлюбленным, надоедливым и горделивым субъектом, но в хватке ему было не отказать. Маг вцепился в короля как клещ, шипя на всех, кто хотел помешать его игрищам с монархом. А Ариан хотел и даже больше. Моя “смерть” стала лишь острым желанием Нагелия показать Совету, что он добивается всего, чего хочет, да только король так заигрался в гляделки с Партаром, что слегка упустил из виду, что Председатель его обвел вокруг пальца: приметив Ирен в качестве “заложницы”, глубоко копая под Стефана и мило улыбаясь принцу. Победа Партара была лишь вопросом времени, но то ли к счастью, то ли к сожалению, старый маг совершенно недооценил Ариана, у которого было свое собственное мнение. Я подозреваю, что именно принц подговорил своего отца спрятать на “перевоспитание” Ирен в монастырь, тем самым спасая оную от всевидящего взора главы Совета магов и продолжая свою изощренную тройную игру.

Я не особо-то и верил, что Нагелий умер сам, да так скоропостижно, что даже целители не смогли ему помочь, хотя Фил был другого мнения, но, в конце концов, именно смерть отца была на руку принцу, который наконец-то смог развернуться на всю мощь. И первым же делом брат Ирен поставил ультиматум своему недавнему союзнику, совершенно правильно понимая, что Председатель видел в нем лишь свою марионетку, а никак не своего короля.

А еще я тут как тут, освободил Ирен из заточения и предоставил Совету на блюдечке Стефана — союзника почившего короля. Нда… Действовал я-то в своих интересах, а получается, что работал лишь на благо Совета и лично Председателя Партара. И как он еще не расцеловал своего невольного благодетеля? А Ариан мне такого фортеля никогда не простит — род Келионендора весьма злопамятен, особенно, если дело касалось одного мага. Поздравляю, Ник, ты прекрасно наладил отношения со своей будущей родней. И да, если новый король узнает, кого он заимеет себе в родственники, то боюсь, он сделает меня охранником своего будущего гарема. А становиться евнухом и стеречь красавиц, я не собирался.

Немного поразмыслив над сложившейся ситуацией и остро захотев вернуться в кабинет Фила, чтобы пропустить стаканчик его дорогого коньячка, я направился в столовую. Время уже неуклонно приближалось к встрече с Алией, а она не любила ждать, особенно, когда была на взводе. А то, что настроение у нее было не шибко хорошим, я еще прекрасно понял, когда она провожала меня до кабинета брата.

Срываться с места и бежать к Ирен, после раздумий, я больше не собирался. Я и так к ней пойду, но сперва мне нужно было решить свои дела во дворце советов, ведь после того, как я отсюда уйду, вряд ли Алия будет настолько любезна, что пропустит меня сюда вновь. А дел, как и проблем, у меня привалило немало, и пора было их срочно решать, пока не стало поздно.

В столовой оказалось совершенно безлюдно, лишь за столом около окна, смотря на иллюзию погожего солнечного дня, сидела искомая дознавательница. Магистр Эрлеан никогда не приходила первой, никогда не сидела с таким потерянным выражением лица, никогда не ощущалась такой одинокой, уставшей, словно этот деятельный и сильный духом человек опустил руки.

Заметив меня, она еле улыбнулась, и с нее будто слетел недавний морок: она расправила плечи, засияв своей внутренней силой.

— Странное место ты выбрала для свиданий, — усмехнулся я, присаживаясь рядом на стул. Нет, здесь было и вправду совершенно безлюдно, даже слегка жутко, ведь большая столовая, в которой должна кипеть жизнь, оказалась тихой, заброшенной, пустой…

Дознавательница махнула рукой, слегка поморщив нос:

— Уж поверь, лучше здесь, чем в моем кабинете. Там и пяти минут не удаться урвать, а тут хотя бы… спокойно.

— Все жаждут увидеть грозу департамента дознавателей?

— Все жаждут покапать мне на нервы, — мрачно буркнула оная. — А часто кусаться, рычать и обещать немыслимые кары на тех, кто потревожит мой покой, мне не позволяет положение. Вот стану главой департамента и смогу, как магистр Гоннери показывать всем глубину моего безмерного уважения через закрытую дверь, а пока… — она тяжко вздохнула. — Набить желудок сюда никто не сунется, так как у поваров бессрочный отпуск, а прятаться и шептаться в тесной кладовой для швабр у меня нет желания.

— Бедные повара, — подивился я такой несправедливости. — И зачем же ты меня позвала в эту опустошенную обитель чревоугодия?

— Ах да…

Внезапно она с силой ударила кулаком по столу, да так, что я чуть не навернулся от испуга со своего стула, с недоумением взирая на разгневанную Алию.

— Какого Настерревиля, я узнаю обо всем последняя!! — гаркнула женщина. Я раскрыл от удивления глаза, смотря на кулак, который неожиданно появился в опасной близости от моего носа. — Поперся к девкам в монастырь, навел там шороху, что эти дамочки сейчас верещат как недорезанные сучки, что их обесчестили какие-то бандюганы-извращенцы! А потом мне приходится задним числом подписывать приказ, прикрывающий чью-то задницу и я, мать твою за ногу, выгляжу полной дурой, которая нихрена ничего не знает!

— Прости, — машинально пролепетал я и отмахался. — Это все Микио!

Нависая надо мной громадой, она неверяще сузила глаза, и тут я понял, как сильно попал. Нет, я пришел не на разговор, а угодил в самый настоящий допрос!

— Микио, значит? — медленно повторила Алия. — А он утверждал, что идея пробраться и совратить монахинь полностью на твоей совести, мой милый Ники, и, как мне сообщали, не только монахинь…

Я побледнел. Неужто это трепло рассказало и про Гриворда?

— Поклеп и наветы, — прошептал я. Меня до дрожи пугала Алия, когда внезапно превращалась из милой собеседницы, в грозную дознавательницу. Отчего-то остро пропадало желание врать, шутить и отводить взгляд от этих гипнотических янтарных глаз. В такие моменты она была похожа на смертельно ядовитую гадюку — одно неверное движение и ты труп.

Ее раз всмотревшись в мое лицо и не найдя там и капли сожаления за содеянное бесчинство, она хмыкнула своим мыслям и спокойно уселась на свое место. Пока я пытался прийти в себя от такой неожиданной атаки, магесса волевым движением руки вытащила из пространственного кармана запечатанную бутыль и два граненных стакана. Вытащив пробку зубами, женщина налила янтарной жидкости в стаканы и небрежно пододвинула один мне.

Все еще пребывая в прострации, я машинально его взял и опрокинул в себя стопочку, лишь в конце подивившись выбору подруги. Это был ром.

— Ром? — удивленно спросил я, кивая на бутылку.

— Ты всерьез думаешь, что я упиваюсь лишь чаем?

Я думал, что она мешает в свой чай такую бурду, что его и чаем-то можно было бы назвать лишь с натяжкой. Но я промолчал.

— Так что, Ники, — как ни в чем не бывало продолжила она, не дождавшись от меня ответа, — я прекрасно наслышана о ваших похождениях. Хотя об этом уже весь Совет наслышан, конечно, — добавила она, увидев мое вытянувшееся лицо, — в общих чертах, но все же…

Она хитро улыбнулась и отпила из своего стакана.

Алия была расчетливой и умной стервой, как бы ни странно это не прозвучало по отношению к подруге. Она умела манипулировать, играть эмоциями, добиваясь с их помощью от собеседника нужной информации. Издержки профессии и очень полезные, я бы сказал, да только она любила применять свои профессиональные умения не только на врагах, но и на друзьях, что и было сейчас продемонстрировано. Она дождалась, пока я расслаблюсь и не почую подвоха, быстренько надавила, и, пока я не пришел в себя, вызнала все, что хотела. И самое главное, от своего фокуса не испытывала и капли раскаяния.

Хотя, я, по моему мнению, ничего вразумительного сказать не успел, но дознавательница за считанные мгновения все просчитала и сделала соответствующие выводы и, судя по тому, что мы стали спокойно попивать ром, я проверку прошел.

— Время сейчас неспокойное, — тихо проговорила она, водя пальцем по граненому краю стакана, — а ты опять в центре внимания. В последнее время только и слышится со всех сторон: Никериал Ленге то, Никериал Ленге се…

— Я этого не просил, — я пожал плечами. — Поживал тихонечко в своем уютном замке, поругивался с привидением, но неприятности нагрянули ко мне сами.

— И ведь меня втянул, — она печально вздохнула. — Но как тут устоять, когда на тебя смотрят взглядом побитого щеночка и просят помочь.

Я кашлянул в кулак. Мне стало слегка неловко.

— Спасибо тебе, Алия, что помогла, но я не щеночек и…

— Да причем здесь ты? — удивилась она. — Это все этот долбанный иллюзионист! Как придет ко мне и начинает нудеть: помоги Ники, помоги Ники, его все обижают, он такой несчастный страдалец…

Я скривился. Ну, конечно, кто бы мог подумать иначе.

Алия проигнорировала мои пантомимы и налила по второму кругу. Прекрасно, меня решили методично спаивать, чтобы я подписал чистосердечное признание и облегчил жизнь департаменту дознавателей? Но от предложенного стакана не отказался и насладился изумительным напитком.

— Вот скажи мне, Ник, может тебя лучше закрыть в камере? — неожиданно предложила Алия. — Чтоб, так сказать, больше не тянул на себя неприятности?

У меня аж ром в горле встал, и я чуть не подавился.

Дознавательница расхохоталась:

— Шучу, не переживай.

Что-то, но, похоже, магистр Эрлеан совершенно не умела шутить и, кажется, пить.

— Но я бы не отказалась послушать и твой рассказ, — подмигнула она.

Я глубоко вздохнул:

— Все ясно. Ты притащила меня сюда, лишь для того, чтобы потешить свое любопытство и вызнать подробности.

— Не правда. Я тебя еще задобрила, — она кивнула на бутылку мутновато-коричневого цвета.

— Угу, как жертвенного козлика.

Но противиться и дальше мне было незачем. Алия была одной из единственных людей, которым я доверял, она меня не раз спасала и может, и сейчас ее прекрасный аналитический ум дознавателя подскажет выход? Я понимал, что своими же действиями, которые были за гранью рациональности и основывались лишь на интуиции, почти загнал себя в угол и свежий взгляд мне бы не помешал.

Неспешно попивая ром, я рассказал подруге события прошедшей ночи, естественно, упустив некоторые детали, которые ей знать было ни к чему, добавив в конце про визит Микио этим утром, и передав ей забытые им документы. Пришлось даже поведать об артефакте, который так жаждал получить Стефан и из-за которого и начались все мои беды. Алия слушала молча, не перебивая, лишь в конце позволив себе нелестное высказывание в адрес одного иллюзиониста, который оставил столь важные документы у меня.

С нее давно слетела вся ее показная шутливость и беззаботность, передо мной сидела собранная и сосредоточенно думающая о чем-то дознавательница.

— Я одного не понимаю, зачем?

— Что “зачем”?

— Зачем Микио себя выдал? — Алия внимательно посмотрела на меня. — Хоть этот идиот и может вести себя как недалекая инфантильная девочка, но я-то знаю, что он чертовски умный и каждый его шаг имеет определенный смысл… Я бы на ходу могла бы выдать несколько жизнеспособных идей и спасти операцию, но он намеренно показался. Зачем? В чем его выгода?

Я согласно кивнул. Поведение Микио тоже мне показалось чертовски странным. И не только его “проколом” с внешностью с Риэла, но и последующими действиями.

— Он хотел предоставить мне алиби? Увести Стефана? Запудрить мозги Гриворду? — стал загибать пальцы я. — Алия, я уже перебрал в голове все возможные варианты. Да и зачем это теперь знать, если сейчас я стал “внештатным сотрудником департамента дознавателей” и у нас в монастыре была “секретная операция по спасению Ее Высочества”.

— Ему нужен был живой Стефан! Не было никакой гарантии, что ты его оставишь в живых, особенно, после того, что он сделал, но этот мерзкий ублюдок очень ценная пешка и Микио это прекрасно понимал.

— Знаю, чтобы торговаться с принцем.

— Не знаешь, — нетерпеливо махнула на меня рукой магесса. Она уже крепко схватила ценную мысль за хвост и судорожно думала вслух, пытаясь понять логику одного неугомонного иллюзиониста. — Продать Стефана можно в любой момент и даже по кусочкам, это совсем не важно. По-крайней мере для Мики. Важны знания. То, что знает только Стефан. Что-то очень ценное. Невозможно ценное для Микио.

Я призадумался. Конечно, этого иллюзиониста я знал не слишком хорошо, я бы даже сказал, откровенно плохо, и понять то, что твориться в его голове мне было невозможно, но… слова Алии зацепили что-то в моей памяти. То, что связывало Микио со Стефаном крепче, чем кто-либо мог себе представить — прошлое. Эпидемия. Она связывала не только их, но и меня вместе с ними в узел, который невозможно было разрубить. Мой недруг кричал на всю пещеру, что знает, как отправиться в прошлое и “все изменить”. Это стало его одержимой идеей, манией. Я его посчитал сумасшедшим, но вдруг я ошибался и то, что он с пеной у рта доказывал мне — реально?

— Ну? — нетерпеливо произнесла Алия, отвлекая меня от мыслей. — Я вижу, что ты все понял, так выкладывай! Что знал Стефан, раз Микио решился его украсть?

— Прошлое. Будешь смеяться, но Стефан знал, как попасть в прошлое. Точнее, был уверен, что знает.

Алия не смеялась, а угрюмо произнесла:

— Эпидемия унесла у Микио воспоминания. Он не может ничего вспомнить, что было до того, как он очнулся в госпитале. Он знает, что у него была семья, был учитель, было имя, внешность, с которой он родился, а не сотворил взмахом руки, а для него это важно, Ники. Важно знать. Помнить. Увидеть. Хоть он и твердит обратное, но я-то чувствую.

Я нахмурился.

— Тебе не понять, — почему-то судорожно начала объяснять женщина. — Пропавшие воспоминания как глубокая трещина в его разуме, которая изо дня в день только ширится, углубляется. Если не заполнить эту пустоту, то… — она запнулась на мгновение, словно боясь произнести роковые слова вслух.

— Я знаю, что со временем иллюзионисты теряют разум.

— Теряют и… Ники, ты знаешь, я позвала тебя сюда не поговорить о монастыре и ваших игрищах с королевской семьей? С этим лучше меня разберется магистр Гоннери, просто… все как-то внезапно получилось.

Она как-то слабо улыбнулась, потянувшись к бутылке. Я ее опередил, отставив спиртное в сторону. Было видно, что Алии было плохо, ее что-то гложило, но она по-привычке скрывала все под маской невозмутимости, лишь слегка отпустив контроль над эмоциями в моей компании.

— Так зачем? — опешил я. Мне казалось, что ей натерпелось услышать историю из первых уст, и, признаться, она была в своем праве, так как ее Филгус и Микио по уши втянули в это дело.

— Уже не важно.

Он резко встала и решительно направилась к выходу из столовой, по пути небрежно развеяв полог тишины. Я даже удивился — не заметил, как она его ставила.

— Сейчас нужно найти Микио и выбить из него чистосердечное признание! — И судя по боевому настрою, выбивать дознавательница решила основательно и со знанием дела. — Ты идешь?

Она обернулась ко мне, поторапливая за собой.

Мне ничего не оставалось, как двинуться за ней следом. Женщины… говорит одно, а делает совершенно иное. И чего она хотела добиться этим разговором? Что пыталась мне рассказать? Надеюсь, я этого никогда не узнаю.

Как ни странно, но Микио в его кабинете не оказалось. Нет, я, конечно, знал, что у членов Совета есть свои персональные кабинеты, помощники и целый штаб подчиненных, но слова “Микио” и “кабинет” никак не ввязались в моей голове, также как и “Микио” и “логика”. Вотчина иллюзиониста расположилась на подземном ярусе, в котором магистры решили устроить небольшую оранжерею и где по тайным сведеньям сам Председатель выращивал яблони.

Как помню, сам сад возник, как полигон для тестирования магов-природников, которые претендовали на степень магистра, а постоянно убирать их эксперименты со временем смотрителю стало лень, и он убедил Партара в том, что это место просто идеально подходит для релаксации. Я сам был пару раз в саду и оценил всю бурную фантазию природников на своей шкуре, когда магнолия вместо того, чтобы быть хорошим деревом, стала ко мне приставать, щекоча и глада меня своими листочками. Мне даже показалось, что в кронах дерева я услышал едва различимый смех.

По дороге Алия в красках описывала, что она сделает с “этим идиотом”, когда он окажется в пределах ее досягаемости. Я, молча, слушал, поддакивал и в тайне радовался, что я оказался не на его месте, но ее планам не суждено было претвориться в жизнь. Микио сбежал действовать кому-то на нервы в неизвестном направлении, а его кабинет оккупировали бесчисленные просители, жалобщики и просто иллюзионисты, у которых магистр должен был самолично принимать экзамен, но, видно, про них просто напрочь позабыл. Отдувался за всех какой-то бледный вытянутый парень, больше похожий на жердь, чем на человека. Он, заикаясь, нервно записывал “посетителей” к себе в книжечку, умоляя не галдеть и быть потише. Его, естественно, игнорировали, толпясь возле стола и требуя внимания, отчего тот еще больше бледнел, заикался и нервничал. Перо в его руках так сильно тряслось, что я заподозрил у него болезнь, относящуюся к группе моторных расстройств.

Но все это я отметил позже, когда Алия, как несокрушимый таран протиснулась внутрь, увлекая меня за собой, и, убийственным взглядом разгоняя от себя всех возмущенных, пораженных такой бесцеремонностью.

— Где Микио! — женщина хлопнула по столу, отчего одна из стопок бумаги опасно накренилась, грозясь упасть.

Помощник члена Совета вместо ответа покраснел и издал предобморочный сип, явно надеясь упасть в забытье и избежать допроса с пристрастием. Я чувствовал в его многозначительном сипе просто многогодовой опыт общения с моей прекрасной спутницей.

— Я бы попросил встать в очередь, дамоч… — начал возмущаться один из адептов, но наткнувшись на дружелюбный взгляд дознавательницы, мгновенно проглотил окончание фразы.

— Какой смелый мальчик, — проворковала магистр Эрлеан, повернувшись к нему. Мальчик попятился назад, но был схвачен женщиной, которая не намеревалась так просто отпускать свою жертву. — Мне кажется, ты просто жаждешь, чтобы тебе провели увлекательную экскурсию по департаменту дознавателей с обязательным посещением допросной, казематов и залом проведения исполнений приговоров.

— Я-я… н-не х… — проблеяла жертва, даже не пытаясь вырваться. — П-прост-ти…

— Что такое, солнышко? Ты хочешь что-то мне сказать?

Краем глаза наблюдая, как Алия пугает молодняк, тем самым повышая себе настроение, я с любопытством стал осматривать вотчину Микио. Филгус как-то обмолвился, что у того нет дома, и он фактически жил в своем кабинете, обустроив оный на свой вкус. Кабинет был самым обычным: не было ни ярких красок в его оформлении, ни чудных предметов, но отчего-то сразу представилось, как иллюзионист спал на потертой софе, прикрываясь пледом, немного поеденным молью, как вечерами, забираясь с ногами в кресло, сиротливо стоящее у камина, не отрываясь смотрел на огонь, видя в огненных всполохах только ему ведомые картины. Как примеряясь у зеркала, висящего на самом видном месте, менял облики, выбирая, с каким он сегодня предстанет перед общественностью, а усевшись за стол и легкомысленно болтая ногами, продумывал очередной план по подрыву секретных операций департамента дознавателей и, конкретно, подрыву душевного здоровья Алии Эрлеан.

Отчего-то подумалось, что мы с ним похожи. Похожи, в своем одиночестве. И если тот пытался заполнить пустоту в своей душе шутовским поведением, то я наоборот, замкнулся, найдя отраду в экспериментах и обществе с самим собой.

От наваждения я очнулся, когда хлопнула дверь, спасая от Алии последнего посетителя Микио. Ужас департамента дознавателей обвела довольным взглядом разом опустевший кабинет, остановившись на помощнике иллюзиониста. Тот безуспешно пытался притвориться одной из стопок бумаг, попрятавшись за оной от всевидящего ока дознавательницы.

Улыбка Алии стала шире и как-то… пакостливее.

— Малы-ыш, — пропела она, перевалившись за стол, и доставай из-под его недр за шкварник бедного паренька.

Тот был на грани истерики, бегая глазами по помещению и судорожно ища путь к спасению. Не найдя оный, в его взгляде промелькнула невысказанная мольба, обреченность и, наконец-то, смирение с неизбежным.

— Магистр Эрлеан, — заскулил он, а если бы Алия не держала его, то он наверняка бухнулся на колени. — Я, правда, не знаю ничего! Только не убивайте!

Алия не поверила. Я, кстати, тоже.

Нет, я знал, что по дворцу ходили слухи, что моя подруга ела на завтрак нерадивых магов, но чтоб так ее бояться… Это было так странно, что даже подозрительно.

— Алия, — подал голос я, кивая в сторону этого субъекта. — А ты точно уверена, что это не наш потерянный интриган?

Дознавательница, сощурилась, всматриваясь в бледнющее лицо паренька, усеянного веснушками и отрицательно покачала головой.

— Не, точно не он. Я эту заразу за милю чую.

Мне было слышно, как он облегченно вздохнул.

— Магистр Эрлеан, но его и вправду н…

— Послушай, Льис, — перебила его скулеж Алия. Ей надоело играть, а хотелось наконец-то найти иллюзиониста и показать всю степень его неправоты. — Ты ведь прекрасно меня знаешь. Неужели хочешь стать тридцать четвертым?

Тот резко помотал головой, показывая, как сильно он этого не желает, и на одном выдохе выпалил:

— Прежде чем он ушел, он был с Сэром Алинором Гривордом! Но я больше и вправду, ничего не знаю, магистр!

Алия довольно усмехнулась, похлопала паренька по щеке и отпустила. Он, потеряв опору, тут же упал на колени и облегченно засеменил под стол. А то мало ли, что этим “страшным людям” еще понадобиться?

— Гриворд? — удивился я.

— Вполне может быть, — сказала дознавательница. — У него ранним утром был допрос. И это просто отличная новость!

Почему же она отличная, я решил уточнить, когда мы вышли из кабинета, а Алия пожелала хорошего дня многострадальному помощнику Микио. Тот что-то проскулил, хотя мне явно послышалось слово: “не дождетесь”.

— Видишь ли, Ник, — стала объяснять она, когда мы отошли достаточное расстояние от вотчин иллюзионистов, — на всех, кто проходил допрос ставятся метки, показывающее их местонахождение и любой поисковик департамента сможет их найти. Процедура стандартная и, порой, весьма полезная, когда свидетель хочет сбежать.

— И метка есть даже на мне? Я ведь проходил допрос.

— Нет, — махнула рукой Алия. — Она держится от силы две недели, а после ее нужно обновлять. Но это сейчас неважно. Главное, мы сможет найти Микио!

В ее голосе стали проскальзывать торжествующие нотки, словно она вышла на след опасного преступника. Что не говори, но магистр Эрлеан обожала свою работу.

— Люблю, когда со мной играют в прятки, — заявила оная. — Искать доставляет мне неизмеримое удовольствие.

— А что за фраза про “тридцать четвертого”?

— Ах, это, — неловко улыбнулась Алия. — Микио крайне не везет на помощников. За последний год Льис уже тридцать четвертый.

— А ты откуда это знаешь? — удивился я.

Дознавательница посмотрела на меня, как на неразумное дитя и я решил проглотить все оставшиеся вопросы и молчать все дальнейшую дорогу.

***

След метки Гриворда привел нас в таверну, расположившуюся на окраине города: грязную, обшарпанную, с облупившейся облицовочной краской и обычной соломенной крышей. От нее даже разило благоуханием питейных заведений, и был соответствующий антураж — около двери валялся вусмерть пьяный постоялец, которого вместо дворовых девок обхаживали курицы.

На окраинах города не мостили мостовых, так что улицы кое-где покрывали обычные доски, чтобы люди не утопали в грязи, когда после дождя размывало дорогу. Но тут не было и такого щедрого предложения от муниципалитета города, хотя нет, было, на пороге лежала прогнившая солома вперемешку с куриным пометом и харками посетителей.

Если честно, меня передернуло от мысли, что мне предстоит войти в это… заведение, да и мою спутницу, которая неверяще смотрела на поисковый шар, указывающий прямо на дверь, совсем не вдохновляла эта перспектива.

— Может, это ошибка? — понадеялся я.

На нас уже стали коситься прохожие. И я их прекрасно понимал, ибо в чистой, добротной и совсем не дешевой одежке мы казались чуждым элементом в архитектуре этого неблагополучного района, в котором, и жить-то по законам было не принято.

Алия скривилась и, развеяв уже ненужное заклятье, мужественно двинулась вперед, по пути переступив через бессознательное тело пьяницы, которое уже стали пощипывать курицы. Я засеменил за ней следом, смотря под ноги и пытаясь не наступить на экскременты животных. Нет, я никогда не был брезгливым, но мне не улыбалось стать переносчиком заразы наподобие чумы и тифа.

Контингент здесь собирался весьма подходящий для такой таверны: подозрительные личности, бедняки, бандюганы, беспробудные пьяницы и дешевые потаскухи, которых и в борделе забраковали.

Гриворда мы нашли почти сразу — он сидел за стойкой бара и с тоскливой миной попивал какое-то пойло из грязной кружки. Вместо привычного доспеха на нем была обычная одежда горожанина среднего достатка — темные штаны, льняная рубаха и кожаный жилет, которые сейчас были все изгвазданы в пыли, да и сам рыцарь выглядел как-то потрепанно: на его скуле набухал синяк, была разбита в кровь губа и синел под глазом фингал. Судя по тому, как на него молчаливо косился хозяин, потирая засаленной тряпкой кружку, а остальные посетители избегали смотреть в сторону Гриворда, драка уже произошла, и сэр, так сказать, отстоял свое право напиваться именно в этой таверне.

— Алинор Гриворд? — бесцеремонно начала Алия, плюхнувшись на соседний стул. — Я ищу Микио. Ты знаешь, где он?

Гриворд лениво повернул в ее сторону голову, но почему-то его осоловевший взгляд остановился на мне.

— А… к-колд-д… Ник-кери-иа-ал? — у мужчины был хриплый, чуть надломленный голос. Он махнул головой в сторону зала и закончил. — Пшли в зал. Будем пить.

Сгребя со стойки две бутылки и свою кружку, он стек со стула и слегка покачиваясь, побрел аки потрепанный, но непотопляемый фрегат искать место в бухте. Тихая гавань нашлась почти сразу, он даже сумел поставить бутылки, не разбив ни одной, отодвинуть стул и примостить свое тело без особых усилий. Что тут сказать — опыт.

Мы, молча, двинулись за ним. И если я, тихо офигевал от того, как сильно спиртное может “преобразить” правильного и благородного рыцаря, который мало того, что проигнорировал даму, так еще позвал пить своего злейшего врага! Так Алия медленно закипала. Ей никогда не нравились пьяные рожи, она не переносила запах спиртного, предпочитая бить нерадивых своим чайником, чем терпеть это безобразие.

Дознавательница решила сразу брать быка за рога. Она хлопнула ладонью по столу, отчего бутылки закачались и чуть не упали, а помутневший взгляд нашего пьяницы, воззрился на нее.

— Гриворд, повторяю еще раз. Где. Микио.

— Прекрасн… леди, — Алинор наконец-то понял, что перед ним дама и ухватив руку Алии, попытался ее облобызать.

Магистр Эрлеан не оценила манер сэра и брезгливо выдернула руку, спрятав оную за скрещенными руками.

— Это просто невозможно, — прошептала она в пространство и воззрилась на меня. — Ник, сделай что-нибудь!

Ну, конечно, как только нужно приводить в чувства пьяниц, нужна моя помощь, а как участвовать в разговоре, то нет, Ники помолчи, Ники, я сама со всем разберусь. Всю дорогу до таверны твердила, чтобы я изображал шкаф и не отсвечивал, предоставив ей возможность провести допрос Гриворда, но как только мы пришли…

Я тяжело вздохнул и таки обеспечил рыцарю быстрое отрезвление.

Целительское заклятье могло мигом развеять хмель даже у мертвецки пьяного пациента, но вот у него был один ужасный побочный эффект, о котором целители порой умалчивали. От него ужасно болела голова. Все ж интоксикацию организма это заклятье не выводило, и приходилось “долечивать” горемычного другими средствами, обычно народными, вроде рассола или пинты пива.

Мигом протрезвевший Гриворд замычал и схватился за голову, а потом, обиженно посмотрел на нас: Алия, недовольно на него взирала, намереваясь поскорее начать допрос, я же стоял позади рыцаря, только что убрав руки с его головы.

— Чтоб тебя… Никериал, — процедил сквозь зубы он, резко повернув ко мне голову и оттого страдающий от последствий такого необдуманного поступка. — Что ты наделал!

— Повторяю вопрос, сэр Алинор Гриворд, — продолжила Алия. — Где Микио?

— Сэр Мастер?

— Да-да, мастер.

Алинор пожал плечами и сцапнув со стола мутную бутыль с разводами засохшей грязи, присосался к его горлышку. Напившись, он вытер рукавом губы и уже более добродушно произнес:

— Прекрасная леди, мастер оставил меня еще в городе, сказав, что ему нужно отлучиться по одному важному делу. Но не соблаговолите ли вы потешить мое любопытство? Зачем вы так усердно разыскиваете мастера? Тем более, в такой… — он скосил на меня глаза, — компании.

— Микио — новый Повелитель и сейчас мы пытаемся предотвратить конец света и спасти души невин…

— Ники, — Алия осуждающе перебила мою превосходную речь. Что? Я сказал чистую правду! Если же Микио решит завладеть слезами Элисень, то миру настанет полный… Стойте, как я раньше-то не подумал! Микио же прекрасно осведомлен, что у меня есть этот артефакт и, будучи Риэлом, он слышал наши милые переругивания со Стефаном и теперь знает, что слезы у Ирен. А Ирен сейчас одна, в общежитии…

Увидев, как у меня вытянулось лицо, она с опаской спросила:

— Что-то случилось?

— Да как сказать, — усмехнулся я. — Мы полные идиоты. Он же прекрасно знает, где находится ЭТО и у КОГО, — я особенно выделил последнее слово. — А этот кто-то сейчас мирно сидит в моей комнате сама-знаешь-где и Микио явно сейчас копается там не в моем нижнем белье.

— И ведь правда… — задумчиво протянула она. — Так, Ник. Сейчас я бегу в твое то-самое место и все проверяю, а ты — следишь за главным свидетелем.

— Что?! — я даже слегка прифигел от такой наглости. — Алия, ты не…

— Я приказываю, Ник, — тоном не терпящим возражений произнесла дознавательница. — Гриворд нам нужен живым и здоровым, и если мы сейчас будем и дальше припираться или же ждать подкрепления из департамента, потеряем кучу времени, и упустим Микио.

— Так давай телепортируем его в департамент…

Она посмотрела на меня как на идиота. Ах да, Дворец советов сейчас как бы закрыт и провести через главный зал Гриворда будет непросто.

— Если мне не изменяет память, то ты, Ник, теперь внештатный сотрудник депортамента. И как не посредственный начальник, я тебе даю задание — следить за ним, — она показала пальцем на этого пьянчугу, который полностью игнорируя наши разговоры, припал к бутылке.

— Но, он может ей навредить!

— Он и навредить? Не мели пурги, Ник.

И она, не медля и секунды, телепортировалась. Я даже не удивился, когда понял, что у нее есть координаты моего общежития. Эта женщина явно за мной следила…

Я же тоскливо посмотрел на теперь уже моего подопечного. Пресвятые подштанники… так и знал, что подписание подозрительных договоров закончится именно так. Гриворд в это же время методично, но без особого энтузиазма напивался. Казалось, что ему полностью плевать на все, кроме бутылки и трактирщика, который приносит ему добавки.

Резко отодвинув стул, я недовольно сел за стол с рыцарем. Я сейчас должен был быть на месте Алии, и бежать проверять, как там Ирен, а вместо этого вынужден сидеть здесь и лицезреть одну пьяную рожу. Не то чтобы я был так уверен, что Микио ей навредит, но вот беспокойство меня не покидало. Да и артефакт. Надо было уже давно из забрать, но все как-то забывалось и откладывалось. Вот и отложилось. Нда…

— Эй, хозяин! Неси еще и покрепче! — Гриворд потряс пустой бутылкой и судя по стоящим на полу сотоваркам, эта по счету уже была третья.

— Благородный рыцарь и пьян, как сапожник, — пробурчал я, но мужчина меня все же услышал.

— Я поминаю своего короля, свое достоинство и честь! — трагично, но патетично, молвил этот пьянчуга. — Тебе не понять, колдун… - последнее слово он выплюнул как ругательство.

— Конечно, а скоро устроишь поминки и по своей печени.

Рыцарь нахмурился, и уже хотел что-то ответить, но тут как раз подошла таверная девица, принеся Гриворду еще одну алкогольную отраву. Он улыбнулся даме, положил ей на поднос плату, а после, проводил долгим пошловатым взглядом до стойки.

— Ты хотя б закусывай, — я кивнул на бутылку, которую он сейчас пытался откупорить.

Алинор махнул рукой:

— Плевать.

Я пожал плечами. Не хочет, как хочет. Не моя проблема, но спокойно смотреть, как он гробит свой организм, мне не позволяла профессия.

Но тут внезапно, рыцарь крикнул заказ:

— Эй, хозяин, неси еще и нарезки! А также, вторую кружку!

Я удивился.

— Я хочу выпить с тобой, колдун, — пояснил он сразу. — А потом врезать. Но сперва выпить.

Я задумался, но почти сразу согласился. А что, уменьшить последующее алкогольное отравление содержимым этой бутылки, хотя б на половину — мой долг как целителя. А насчет “врезать”, тут он хватил лишка, потому что в таком состоянии он не сможет даже нормально прицелиться. Но пить с врагом… Я никогда не считал этого “благородного сэра” своим врагом, лишь досадным элементом, а вот его пусть помучает совесть, хотя, по-моему, она нанюхалась алкогольных паров и давным-давно уснула.

Когда тарелки с нарезкой из аппетитной ветчины, говядины и ливерной колбасы были поставлены на стол, а по кружкам разлито что-то сорокаградусное неведомого производителя, у меня заурчал живот. Пахло от еды просто изумительно, а я со вчерашнего вечера ничего не ел.

— Угощайся, — великодушно произнес Алинор, услышав урчание моего желудка, а также мой голодный взгляд на это застольное великолепие. — Как говорят, от моего стола к вашему.

— Тогда я и поделюсь, — щедро предложил я, в душе радуясь, что сейчас подкреплюсь. Странно, но в этот момент Гриворд из раздражительного элемента внезапно поднялся на десяток пунктов выше по моей шкале отношений. Всегда испытывал слабость к людям, которые меня кормили задаром.

У меня в пространственном кармане как раз завалялась одна контрабанда в обход кухни Милены, и сейчас как раз можно было употребить ее по назначению. Под удивленный взгляд рыцаря я вытащил кулек с печеньем.

— Это что? — удивился он.

— Печенье, — нежно проворковал я, вдыхая сладковатый аромат какао. — Шоколадное.

Алинор понятливо кивнул, и мой вклад в общее дело занял свое почетное место на столе.

Сперва мы пили молча и не чокаясь. Я не был любителем тостов, да и рыцарь, по ходу, считал ниже своего достоинства разговаривать выше нормы со своим недругом, но на второй кружке его развезло. Я видел, как он морщит лоб, как изучающее посматривает на меня и все чего-то ждет. И тут решился.

— Я разочаровался, — его голос прозвучал хрипло и довольно тихо. Я посмотрел на него, показывая, что слушаю, и он продолжил. — Мой король умер, а я напиваюсь как с-собака! Ты был моим злейшим врагом, да я тебя ненавидел! А сейчас? Ничего не чувствую. Ни-че-го. Внутри пусто, Никериал Ленге. Совсем пусто, — горько закончил он и залпом допил кружку.

Я помолчал. Ему не нужны были мои слова, только присутствие. Он хотел выговориться, излить душу тому, кто был ему так близок. А я, думается, и был тем человеком, ибо ненавидеть нельзя равнодушно.

— Все, что я знал, было гнусной, отвратительной ложью!

Я чуть не присвистнул. Не хило ему Микио мозги промыл.

— И что, будешь и дальше шляться по кабакам, заливая свою обиду на весь мир в кружке? Так и до цирроза печени недалеко, а там и до гробовой доски. Тебе твои враги лишь счастливо ручкой помашут, радуясь, что ты сам себя угробил. Ты этого хочешь, Гриворд?

— Да что ты понимаешь!

Я разозлился.

— Я и не понимаю?! — процедил я сквозь зубы. — Да знаешь, как твое королевство со мной поступило, как вытерло ноги и унизило?! Я нашел лекарство от черной заразы, а меня, вместо того, чтобы поблагодарить, вышвырнули в канаву, как вшивую шавку, да еще и пинка под зад дали, чтоб не возвращался. Из меня сделали шутовского злодея на потеху таким простофилям как ты, мой родной Совет, который должен защищать своих подопечных, решил на все закрыть глаза, чтоб не давай, Великая, с ними не поступили как со мной! От меня все отвернулись! И ты говоришь, что я не понимаю? Да я жизни спасал, мать твою, и просто хотел, чтобы меня все любили!

Под конец я кричал, причем стоя и нависнув над ошалевшим Гривордом. Как так получилось, я не помнил. Посетители таверны на нас косились, но молчали, видно не хотели связываться с умалишенным магом и его собутыльником рыцарем.

— Так что поднимай свой зад и иди вперед. Я так и сделал, — на одном выдохе закончил я и сел на место.

— Докатился, — пробурчал Гриворд, еще не отойдя от моей отповеди, — пью с врагом и слушаю его советы.

— А ты послушай. Жизнь — это не старинная баллада, которая делится на черное и белое. Весь мир серый и у каждого своя правда. Люди по природе своей эгоцентричны и меряют всех по своим понятиям чести, достоинства, нормы. И жалеть себя, что твои представления о мире были не так совершенны, чем у других, что тебя использовали и теперь ты пытаешься найти смысл на дне кружки — жалко. Мне нравился прежний сэр Алинор Гриворд, почетный рыцарь королевства и победитель злых колдунов, а также спаситель принцесс, а не оборванный пьяница, от которого за милю разит перегаром.

Конечно, под конец я слукавил, но смысл передал верно.

Наедаясь нарезкой и запивая ее алкоголем, я прямо слышал, как в голове моего собутыльника двигаются шестеренки, и мозги наконец-то отряхиваются от пыли и паутины. Не знаю, что у Гриворда случилось, могу лишь предполагать, но я постарался сделать из него человека. По крайней мере, такой отповеди от меня удостаивались лишь избранные.

Гриворд, покачиваясь, встал, уперевшись для равновесия за стол, и явно вознамерился мне что-то сказать — видно, поблагодарить, — но тут дверь таверны с грохотом раскрылась.

Я обернулся и тут же подавился. В дверях стояли гвардейцы — личная охрана королевской семьи, и они, обозрев весь зал, прямиком направились к нашему столику. Я бы еще успел сбежать, телепортировавшись, но вот Алинор…

Пока я откашливался и хлопал себя по груди, гвардейцы оперативно окружили наш стол, посетители спешно покинули таверну, а ее хозяин с подавальщицей попрятались за стойкой.

— Именем Его Высочества, вы арестованы, сэр Алинор Гриворд!

Глава 7. И грянул гром

Последствия необдуманных решений всегда выливаются в грандиозные проблемы. Или не выливаются — это как посмотреть.

Вот и сейчас, исподлобья смотря на гвардейцев, точнее, на их начищенные до блеска позолоченные доспехи с гербом королевской семьи на полгруди, я с тоской думал, что мое необдуманное решение остаться и выпить с Гривордом может сделать из меня узника казематов или же мясом на вертеле, ибо бравые солдаты Его Высочества свои мечи держали крепко и нацелили на рыцаря.

— Именем Его Высочества, вы арестованы, сэр Алинор Гриворд! — повторил для ясности их капитан.

Я прикрыл рукой лицо. Хоть бы не узнали…

Гриворд невозмутимо допил кружку и, вытерев рукавом рот, любезно поинтересовался:

— Я ожидал тебя ранее, Фердинанд, меня было так сложно найти?

— Не зарывайся, Гриворд, — процедил капитан гвардейцев. — Ты лишился права называть меня по имени, когда предал королевскую семью и страну. Мне одно интересно, Гриворд, что тебе предложили эти собаки: вечную жизнь, земли, золото?

— Фердин…

— Сэр Вейсхауд, Гриворд. И если ты сейчас не поднимешься, мне придется применить силу.

Мой собутыльник печально вздохнул и тяжело поднялся. Было видно, как нелегко ему даются взгляды презрения от своих бывших товарищей и он бы предпочел напиться до беспамятства, чтобы их больше не замечать.

Рыцарь встал из-за стола и обратившись к капитану, произнес:

— Я пойду с вами добровольно, но прежде…

И под крайне удивленные лица гвардейцев меня ударил. В челюсть. Кулаком. Со всего размаху. Удар был такой силы, что я упал со стула и перед глазами на несколько мгновений замелькали звездочки. Охрана Его Высочества меня подняла, даже поставила так, чтобы я не упал, и пока я приходил в себя, поддерживали меня за локотки.

Но от меня не укрылось то, что Гриворда даже никто не пытался удержать. Сволочи.

— Это тебе за Мадлену, Никериал Ленге, — на периферии сознания раздался голос Алинора Гриворда. — И мою поруганную честь.

Руки гвардейцев сжались и, если прежде, они просто участливо меня поддерживали, то сейчас вцепились мертвой хваткой, не давая и пошевелить руками.

— Никериал Ленге? — произнес их капитан. — Вы — арестованы.

Чувствуя пульсирующую боль в ушибленной челюсти, я с детской обидой посмотрел на рыцаря. Как он мог, после всего, что между нами было, меня просто так сдать!

— Отпустите, я тоже сам пойду, — буркнул я, ощущая вкус разбитой в кровь губы.

О побеге я даже не думал. “Эти” успеют меня пару раз проткнуть, прежде чем я завершу пас рукой и телепортируюсь, да и среди них был маг — маги не редко отправлялись служить в стражу, и их помощь в нейтрализации опасных преступников была бесценна. А я его чувствовал, как только маги могут чувствовать своих, независимо от того, в каких внушительных доспехах он спрятался.

Гвардейский маг сразу нацепил на наши руки кандалы, чтоб, значится, не сбежали. И если у Гриворда они были простые, то меня осчастливили рунными — полумагическими кандалами, сотворенные не на коже, а на материальном носителе, в которых конвоировали магов в камеру. Их можно было легко разрушить, если знать как, но вот для небольшого сопровождения преступников, когда нормальные кандалы было ставить некогда, вполне годились. Я даже подивился продвинутому сервису гвардейцев. Мне всегда казалось, что магов конвоируют просто — удар по голове и побыстрее, пока тот не очнулся, несут в пыточную. С иголками под ногтями очень трудно сосредоточиться и сотворить даже заклятье света, не то чтобы освободиться и сбежать.

Надеюсь, Алия скоро обнаружит нашу пропажу… А если нет, то мне придется сбежать и если от этого откроются врата мертвых, и город заполонят неупокоенные души, убивая всех вокруг, я не виноват.

Потерев саднящую скулу, я посмотрел на невозмутимого Гриворда, старающегося держаться, как подобает сэру: он гордо держал спину прямо, расправил плечи, показавшись еще внушительней, чем был даже капитан гвардейцев — а тот был дядькой под два метра роста и шире меня раза в два, — даже не качался, словно только что не выдул без закуски несколько бутылок, а так, прихлебывал обычную воду, чуть-чуть разбавленную вином. Это ж сколько он выпил до того, как мы с Алией пришли в таверну, что его так развезло? Уму непостижимо…

Когда и на Гриворда надели кандалы, стража Его Высочества любезно открыла перед нами дверь на улицу. Дневной свет на миг неприятно резанул глаза, все ж в помещении было куда темнее, откуда слева потянуло чем-то дохлым, а на земле все также лежал пьяница и у меня появилось стойкое ощущение, что это он и сдох, и лежит тут как минимум несколько дней. Всегда обожал неблагополучные районы нашей дорогой столицы, даже в порыве своего благородства когда-то немного подрабатывал в одной из их клиник, но не долго, вскоре раскрыли, что я ученик Азеля и чуть не устроили мне вендетту. Злые, неблагодарные люди… эх…

— Вот обязательно надо было меня подставлять? — тихо прошипел я, когда мы поравнялись с Гривордом, а вокруг нас расставились гвардейцы, образовав неприступный полукруг.

— Герою и спасителю миледи нечего опасаться, — это было сказано с такой иронией, что я заподозрил, что он не так уж и глуп, чем пытается казаться.

Неужели душевная травма была настолько сильна, что включился его мозг? Не верю. Этот наивный увалень, для которого важнее честь, справедливость, да чистая совесть, не может хитрить. Хотя мне явно показалось, что он специально привлек ко мне внимание и тем более, громогласно назвал мое имя, хотя с моей маскировкой узнать во мне Никериала Ленге было бы весьма затруднительно.

— Посмотрим, — буркнул я, покосившись на конвоиров.

— Посмотрим, — широко улыбнулся Гриворд мне, и его улыбка выглядела совсем не доброжелательной.

Дорогу к дворцу я почти не запомнил, так как в это время занимался планированием побега. Не всерьез, а так, чтобы не замечать на себе взгляды прохожих, полных презрения, ужаса и легкого любопытства. Гриворду вообще такое внимание льстило — он всем улыбался, даже попытался кому-то помахать в кандалах рукой, за что получил ощутимый удар древком копья в спину от конвоиров, но в целом, дорога не заняла много времени. Нам даже расщедрились на телегу, чтобы у пленников не устали ножки.

В резиденцию королевской семьи и по совместительству казармы королевской стражи, гвардии, пыточной и тюрьмы для особо опасных и элитных преступников, сиречь врагов государства, мы вошли с черного хода через не особо приметные ворота. И там нас разделили. Я ранее слышал, как капитан гвардейцев общается с кем-то по связному амулету, видно докладывая о “находках” и получая дальнейшие указания. И, похоже, по этим указаниям, Гриворда сразу повели вниз, а вот меня куда-то направо.

Я сперва подумал, что меня повели в допросную, но, когда не особо роскошное убранство коридоров стало меняться, засомневался. Появилась вычурная отделка стен, позолота всего, до чего дотянулась щедрая рука архитектора, картины в дорогих рамках, статуи, аристократы, их маленькие животные и пажи, а дубовый паркет, истоптанный сапогами служак, сменился на мрамор, в котором запросто можно увидеть свое отражение. Я слегка пребывал в ступоре, в недоумении рассматривая все вокруг, хотя, стоит признать, люди, которых мы встречали по дороге, также в недоумении, я бы даже сказал, в ужасе, провожали меня взглядом.

Меня явно вели на ковер к их начальнику Его Королевскому Высочеству принцу Ариану.

Но настораживало одно — почему так явно? Почему мы идем по коридорам, в которых толкутся сплетники и только ждут минуты, чтобы перемыть косточки своему новому правителю? Хотя на месте оппозиции я бы молчал в тряпочку. Ни для кого не было секретом, что обычно монархи свое правление начинают с казней неугодных, подчищая клоаку своего предшественника.

Первое, что я увидел, когда вошел в кабинет — это самого его хозяина, восседающего, словно на троне, за столом. Потом, переведя взгляд немного на право, где перед рабочим местом будущего монарха стояли стулья для посетителей — Ирен. Она обернулась на звук открываемой двери, увидела меня в окружении гвардейцев, страшно побледнела и мигом отвернулась. Я бы даже сказал, вжалась в стул, словно нашкодивший ребенок, которого застукали на месте преступления.

Я потерял дар речи. Ирен и здесь?!!

— Приятно осознавать, что вы наконец-то решили посетить нас, — дружелюбно произнес будущий монарх.

Я перевел ошарашенный взгляд на него, на миг оторвавшись от понурой спины этой паршивки.

— Что?

Честно сказать, в тот момент я его прослушал.

— Я рад приветствовать вас у себя дома, магистр Никериал Ленге, — терпеливо повторил Ариан.

— Рад? — нервно усмехнулся я, потрясся кандалами.

Принц кивнул гвардейцам, которые маячили у меня за спиной, и те, с явным сожалением, сняли с меня свой тяжелый аксессуар.

Я довольно растер запястья, чувствуя, как прерванный поток магии возвращается в мои руки. Вот теперь я вновь почувствовал себя человеком.

— Присаживайтесь, — он любезно показал рукой на стул рядом с Ирен.

Пока я садился, сверля недобрым взглядом блудную принцессу, Ариан махнул рукой в сторону гвардейцев, чтобы те покинули его кабинет. Они не могли противиться приказу, и вскоре мы остались одни.

— Я давно хотел с вами поговорить. С обоими.

— Я польщен, что ради этого Вы отправили за мной целый отряд элитной стражи, — хмыкнул я.

Сидеть и смиренно молчать, как делала это Ирен, я был не намерен. Мало мне было проблем с этим придурком Стефаном, Микио, чтобы еще лебезить перед Арианом, пытаясь вымолить прощение за все свои грешки. У меня тоже была гордость, свои убеждения и почти не осталось терпения, ибо весь его запас почти исчерпали все предыдущие события за два дня.

— Я отправлял его за преступником, бывшим рыцарем сэром Алинором Гривордом и представь мое удивление, когда мне доложили, что вместе с ним задержали и самого Никериала Ленге.

Фраза про “самого Никериала Ленге” мне понравилась.

— Преступником? — подала голос Ирен. — С каких пор Алинор Гриворд им стал? Да это же… это же невозможно!

— Он предатель, Ирен, — с нажимом произнес принц.

— Абсурд! Чтобы сэр Гриворд и был преступником?!

— Он помог похитить тебя из монастыря и отдал в руки Совету магов, — остудил пыл своей сестры Ариан.

Ирен шокировано воззрилась на брата, словно тот только что сказал полную чушь.

— Кому отдал? — неверяще спросила она, слегка приподнявшись со стула. — Совету? Да ты с дуба рухнул, Ари!

— С дуба? — повторил он, явно подивившись лексикону и экспрессии своей ранее тихой и смиренной сестренки. — Ирен!

— Или ты его сейчас же не освободишь, или я на тебя обижусь!

— Но я не могу! — растерялся Ариан, мигом превратившись из будущего правителя в обычного мальчишку. — Он помог тебя похитить! И тем более, пил и любезничал с ним! — он показал на меня пальцем.

— Да я сама сбежала! — возмутилась она. На ее щеках заалел румянец, а руки сжались в кулаки. Зная ее как облупленную, я был уверен, что сейчас кому-то сильно не поздоровится. — Алинор Гриворд из-за всех сил старался меня остановить! Или ты надеялся, что я там останусь? В этой клоаке?

— Но…

— Ты обещал меня спасти, Ариан! Обещал!!!

— Так ничего бы плохого не случилось, если бы ты немного побыла в монастыре, подальше от глаз Стефана и отца!

Ирен ударила рукой по столу и прошипела:

— Ничего плохого?

Похоже, только я один так хорошо знал Ирен.

Ариан отвел взгляд и пробормотал:

— Нам нужно наказать хоть кого-нибудь, чтобы поддержать репутацию…

— Я тебе поддержу! — прошипела девушка и, взяв в руки первую же попавшуюся на столе книгу, ударила оной будущего правителя по голове.

— Ирен! — возмутился Ариан, шипя от боли и потирая ушибленное место рукой.

Но принцесса, не слушая возмущенных криков своего братца, зашла к нему за стол и положила перед его носом лист бумаги и чернильницу с пером.

— Пиши, — кивнула она на них. — Пиши помилование.

Ариан машинально взял в руки перо и начал писать, но тут, очнувшись, повернулся в сторону сестры, явно решив ей высказать все, что он думает и осадить эту нахалку.

— Пиши, — с нажимом повторила она, встав за его спиной, аки палач над приговоренным к смерти. И для профилактики дала оздоровительный подзатыльник. — Удумал еще казнить рыцарей, пытаясь прикрыть этим свои промахи.

Грозный, хитрый и умелый интриган, который прижал Совет магов к стенке и заставил Председателя глотать успокоительное, тот, который сумел устранить отца, его советника и заставить умолкнуть всю оппозицию и аристократов, оказался совершенно бессилен перед своей сестрой. И, судя по тому, как он украдкой бросал на меня взгляды, ему совершенно не понравилось, что я стал свидетелем их милой семейной идиллии.

Если раньше меня держало напряжение, то сейчас я полностью расслабился и мне даже стало весело.

Немного понаблюдав за этой семейкой, где Ариан старательно выводил строчки на гербовой бумаге, а Ирен цепко за этим следила, я решил узнать ответ на главный вопрос, который меня интересовал.

— Ты как здесь оказалась, Ирен, — усмехнулся я, скрестив на груди руки.

— Я? — удивилась девушка и смущенно замолчала.

— Она пришла сюда за своим котом, — заложил ее брат, да еще с такой интонацией, словно пожаловался мне на блудную сестренку.

— Молчи! — прошипела разом побледневшая девушка и попыталась совершить государственный переворот, то ли задушив брата, то ли закрыв ему руками рот. В любом случае у нее ничего не получилось. Ариан смог вырваться и даже величественно выйти из-за стола, словно он и на самом деле хотел размять ноги, а не спасался бегством от ретивой сестры.

— Мы обыскали почти каждый закоулок в городе, я голову сломал над тем, где Предќсе-датель Парќтар смог ее упќряќтать, и уже наќчал отќчаќиватьќся, и тут мне докќлаќдываќют, что якобы похищенная принцесса Ирен обнаружилась у нас на кухне за поимкой своего кота!

— Я не хотела оставлять Ларсика одного! — красная, как мак, девушка бросила свои попытки по убийству брата и теперь принялась убеждать меня в том, что она не виновата, а всего лишь поддалась чувствам.

— И поэтому тайно проникла в самое защищенное место в королевстве с целью его ограбления? — я, мягко говоря, был в шоке от безрассудства девушки. — Ирен, ты пыталась украсть королевского кота! И серьезно думала, что у тебя получится?

От стыда она даже не смогла ничего сказать, а только кивнула головой, спрятав лицо в ладонях.

Я закатил глаза. Пресветлая… за что мне такое наказание?

— А знаешь, — вздохнул я, подавив в себе зарождающуюся бурю эмоций. — А я даже рад, что ты пошла сюда.

— Рад? — больше Ирен поразился ее братец.

Пояснять ему, что в это время на девушку устроил охоту мастер иллюзий, а также сам Председатель, я не собирался. И ведь она удачно смогла ото всех улизнуть, поддавшись своим нежным чувствам к этому кошаку. Да, я просто счастлив, что она такая эпичная и наивная дурочка.

— Правда? — Она замерла на месте, не понимая, почему вместо того, чтобы ругать, я ее хвалю. — Я…

Я махнул рукой. Знала бы она истинные причины, то не сильно бы радовалась.

Как оказалось, когда я ушел, через некоторое время Ирен не утерпела и, придумав гениальный план по краже королевской собственности, решила тайно проникнуть во дворец, забрать кота и быстро, пока я не вернулся, прийти в общежитие. Как вы понимаете, ее план пошел наперекосяк с самого начала и, выйдя из одного тайного хода, который вел во дворец, она в тотчас попалась в руки стражи. Ариан не был дураком и ожидал по свою голову ораву убийц, поэтому он приказал сторожить все выходы из дворца в усиленном режиме.

Ирен поймали, и она предстала перед светлыми очами своего братца, а тут как раз подоспел и я…

На новость, что ее почтенный батюшка преставился, принцесса почти не отреагировала.

— Может, это и к лучшему, — осторожно заявила она, сидя на месте своего брата за столом. — Он никогда не отпустил бы меня…

Я согласно кивнул. Король Нагелий никогда бы не смирился с потерей своей дочери, с тем, что она решила пойти поперек его воле. Он бы не позволил ей жить, как ей хочется, и если бы она не вышла замуж за того принца, то всю жизнь провела бы в монастыре. Ради ее же блага. Это понимала и сама Ирен. Может, она и любила отца, но успела ли простить за то, что по его вине ей пришлось пережить? Вряд ли.

— Я знаю, что вы думаете, — произнес Ариан, внимательно глядя на меня. — Что это я убил своего отца, Его Величество, ведь так?

Ирен вздрогнула и опасливо посмотрела на меня, словно боялась, что я произнесу свои “страшные” догадки.

Я усмехнулся. Он и вправду хотел узнать, что я думал? Или же хотел поставить меня в неловкое положение перед Ирен? Ей явно не понравится, что я плохо думаю о ее брате.

— Мне без разницы, — я скрестил на груди руки, с вызовом смотря в синие глаза будущего правителя.

Несмотря на то, что он приветливо улыбался, непринужденно вел беседу, принц постоянно меня испытывал, прощупывал. Его выдавали глаза. Холодные, без проблеска теплых эмоций. Цепкий, оценивающий взгляд. Его Высочество не верил мне, думал, что я использую его сестру в своих целях, но открыто заявлять об этом он остерегался. Все ненавязчиво пытался подвести к этому саму Ирен, чтобы она сперва разочаровалась во мне, а потом…

— Без разницы? — изогнул бровь принц. — Вам не важно, что стало с нашим правителем, отцом принцессы?

— Зачем вам знать мое мнение, Ваше Высочество?

— Мне тоже без разницы, — неожиданно вступилась за меня Ирен. Она побоялась посмотреть на своего брата, выбрав вместо него столешницу, но решительно произнесла. — Даже если ты его… я все понимаю… но я не хочу знать правду, если ты сделал такое…

Я ее понимал. Знать, что твой родной человек совершил такой грех, как убийство отца, очень тяжелая ноша для хрупких плеч девушки. Ирен предпочла бы закрыть глаза и уши, но не слышать жестокой правды, чтобы, смотря в глаза брата не видеть в них тень убийцы, обнимая его, не чувствовать запах крови, а держа за руки, не утопать в ней вместе с ним. Неведенье легче, а Ирен была слишком совестливая, чтобы смириться с такой правдой.

— Ирен, — тихо произнес ее брат, — как ты можешь так думать? Я бы никогда не…

— Вот и хорошо, — сухо произнесла девушка, все еще не смотря на него. — Что было, то было.

Ариан нахмурился, на мгновение сжал руки в кулаки и хотел что-то явно сказать, но сдержался. Вместо этого он подошел к окну, встав ко всем спиной.

В комнате на несколько мгновений воцарилась тишина.

Несмотря на летний и погожий день, за окном резко потемнело; на небо, где недавно нещадно палило июльское солнце, набежали хмурые, тяжелые тучи насыщенно серого, свинцового оттенка. Собирался дождь. Он был словно отражением дум будущего правителя этих земель.

— Я расскажу, как все было, — еле слышно, шепотом произнес Ариан, смотря на нагоняемые ветром грозовые тучи.

Ему было явно трудно решиться на такие откровения, но он переборол себя, все же принц слишком сильно любил Ирен и допускать мысли, что она могла подумать, что он убийца для него было невыносимо.

— Не нужно, — прошептала девушка, для верности помотав головой. — Ари…

Но Ариан ее уже не слышал.

Он говорил тихо, сухо, стараясь убрать эмоциональный окрас из голоса, для него это было не просто рассказом, а откровением. Тяжким, наполненным потаенным страданием и болью, тем, что он запрятал глубоко внутрь.

Как и говорил Фил, глубоко ночью, когда мы с Ирен только добирались до дома из монастыря, король вызвал Ариана из постели прямо в свой кабинет. Принц не удивился этому, ибо его отец частенько грешил такими “вызовами”. Нагелий был болен, и ночью, когда тот оставался один, его одолевали страхи. Ариан успокаивал своего отца, помогал пережить приступы, давал лекарства, которые ему прописали целители. Но в эту ночь все было иначе.

Королю доложили о побеге Ирен, и не просто побеге, а об организованной акции со всеми вытекающими последствиями, причем одна из монахинь услышала мое имя, когда кто-то (не будем показывать на него пальцем) его в запале произнес. Естественно, имя похитителя прелестной дочурки короля стало известно и Нагелию. Монарх обвинял принца в измене, что тот продался магам, предал свою страну и род, покрывая якобы умершего злого колдуна, король порывался вызвать стражу и заточить изменника в колодки, а потом прилюдно казнить. Нагелий брызгал слюной, орал, замахивался на своего сына тяжелым дубовым держателем для бумаги. Сперва принц пытался оправдаться, призвать к голосу разума, потом начал сыпать фактами, что, дескать, на самом деле враг не он, а Стефан, но все его слова были пусты. В мозгах Его Величества что-то в ту ночь переклинило, его одолело настоящее безумие.

Когда в принца полетели лекарства со словами, что тот его все время травил, Ариан не выдержал и попытался утихомирить отца. Завязалась короткая потасовка. Принц не понял, как так получилось, но тем самым дубовым держателем, который, оказывается, был скреплен металлическими вставками, король или же сам принц, сильно ударил монарха по лбу. Тот упал спиной прямо об угол стола. Вскрикнул. И затих, закатив глаза. По лбу монарха побежала тонкая струйка крови.

Руки Ариана разжались, и держатель, с тихим стуком, упал на ковер. Принц на мгновение растерялся. Когда брат Ирен рассказывал о том моменте, он очень подробно описал свое состояние, когда увидел неподвижно лежащего отца, держатель для бумаг на полу, как судорожно билось его сердце, и дрожали руки. Как было душно в обычно холодном кабинете и как все ему казалось просто дурным сном — порождением усталого рассудка.

Придя в себя, принц метнулся из комнаты, крича на ходу страже позвать целителей. Он клял себя за то, что ранее отозвал стражу от кабинета — просто не хотел, чтобы они слышали полубезумные крики отца и по дворцу пошли сплетни.

Целитель прибыл на удивление быстро, его вызвали прямо из постели — это было заметно по наспех застегнутой мантии, в которой пуговицы залезли в соседние петли, — он поводил над королем руками, прощупал пульс и внимательно посмотрел на принца, а также столпившуюся за ним полуночную придворную челядь, которую безуспешно пытались отогнать стражники. Ариан все понял без слов.

Срочно вызвали Азеля Гарриуса, бессознательного короля перенесли на кровать, а тех любопытных посадили под арест и под страхом смертной казни убедили не болтать о состоянии монарха. В критической ситуации принц соображал хорошо, и он, как утверждает, правда очень сильно волновался за отца, хотя в те тяжелые предрассветные часы из него как будто выкачали все эмоции, и разум действовал автоматически, пытаясь не допустить сокрушающих последствий.

Глава Парнаско подтвердил худшие опасения своего коллеги, заявив, что король умер от разрыва сердца и воскресить его, не мага, когда столь важный орган буквально уничтожен, а душа уже успела уйти из этого мира, практически невозможно. Ариан до последнего надеялся, что можно, но действительность оказалась неутешительна.

Закончив, он облегченно выдохнул.

Смерть отца стала для него шоком, а то, что он умер на его руках… Ариан по глазам окружающих людей видел, что они думали, что все решили, что это он убил своего отца и это глубоко в душе его угнетало. Несправедливость. Она оплетала ядовитой лозой его изнутри, душила, ему хотелось выйти и прилюдно заявить о том, что он невиновен. Но принц молчал, ибо знал, что даже если он публично об этом заявит, то только утвердит их неправильные догадки. Юноша боялся, что за его спиной будут смеяться, словно он несмышленый мальчик, который топая ножками, кричал о своей невиновности, искал справедливости. Нет, Ариан решил, что пускай все его боятся, пускай считают убийцей, но даже и не посмеют и пискнуть в его сторону. Но Ирен была другим делом, а я… а я лишь оказался невольным свидетелем. И, думается мне, если я буду распространяться об этой истории, то окажусь явно не в фаворе у нового правителя, а в канаве с распоротой брюшной полостью.

— Когда стало понятно, что отцу не помочь, я распорядился никого не впускать в спальню и занялся текущими проблемами — попытался найти тебя, Ирен, пока не стало слишком поздно… Из-за некоторых обстоятельств, я решил повременить с объявлением народу о кончине монарха. Конечно, кота в мешке не утаишь, но сейчас это может вызвать лишнюю панику, что осложнило бы поиски, хотя теперь я четко понимаю, что все это время ты была рядом с Никериалом Ленге. Я подозревал подобное, но был настроен более… пессимистично и считал, что ты в руках у Совета магов.

— Почему у Совета? — удивилась Ирен, выбрав наиболее безболезненный вопрос из всего вороха, что накопился у нее за рассказ брата. Она была необычайно бледна, во время откровений искусала все губы, но судя по лихорадочному блеску глаз и серьезному настрою, совершенно не собиралась ни плакать, ни кричать. Принцесса дорвалась до истины и стремилась, так сказать, испить ее до дна, но пока щадила чувства Ариана, не став сразу закидывать его “неудобными” вопросами.

Юноша оторвался от созерцания оконного пейзажа, и, усмехнувшись, посмотрел на свою сестру:

— Ты очень ценная фигура, Ирен. — принцесса нахмурилась, а принц оглянулся на меня. — И я не верю, что маги так просто тебя отпустят.

Я тоже нахмурился, вполне ясно поняв его недвусмысленные намеки.

— Я никаким боком не отношусь к Совету магов, Ваше Высочество.

— Посмотрим. — Ариан мне не поверил, о нет. Но решил оставить эту неловкую тему на потом.

— Я не собираюсь быть ничьей фигурой, — тихо проговорила девушка. Не споря, не крича, а утверждая, своим тоном ставя жирную точку на этом щекотливом вопросе. Несмотря на свою детскую наивность и инфантильность, она вполне понимала, о чем говорил ее брат, все же жила она в этой клоаке под названием “высшее общество” и сполна налюбовалась на их интриги. Но вот участвовать в них в силу своего характера не хотела. Как и сейчас. Ей легче закрывать на это глаза, чем страдать и переживать, ибо слишком сильно она настрадалась за предыдущие месяцы — переживания осушили ее до дна и Ирен понимала, что еще немного, и она может не выдержать давления.

Поэтому, после небольшой паузы, которая воцарилась после ее веского слова, она решила сменить тему.

— Ты спал? — Ирен требовательно посмотрела на брата.

Ариан отрицательно помотал головой:

— Зачем? Чтобы особо ретивый убийца, попытался лишить меня жизни и трон перешел Максимилиану? Он же еще мальчишка, им будут вертеть как тряпичной куклой в потешном театре, что некоторым и нужно, — принц мрачно закончил и замолчал.

Я посмотрел на него с профессиональной точки зрения. Такое потрясение не могло пройти бесследно, и если юноша еще держал себя в руках, это не означало, что на душе у него было спокойно.

— И ты так спокойно об этом говоришь?! — возмутилась девушка.

Будущий монарх пожал плечами.

— Пока эти… подданные прячутся в своих норах, я ничего не могу сделать. Но это не должно тебя волновать, Ирен. Сейчас меня беспокоит другое…

— И что же? — с вызовом сказала она. — Что может быть важнее твоей жизни!

— Ваши отношения, — он указал пальцем, на который был нанизан перстень с королевской печатью, на меня и Ирен.

О, Пресветлая… во что я ввязался?

— Ты шутишь?! — она в немом ужасе посмотрела на брата. — Отец умер, будущее покрыто мраком, тебя, может, уже планируют убить, а ты интересуешься моими отношениями с Ником?!

— О нет, он предельно серьезен, — усмехнулся я, хотя внутри мне было далеко не до веселья. Мало ли, что взбредет в голову этому… новому правителю.

— Я так и знал! — принц запустил руки в свои волосы и обессилено упал на диван, но тут же встрепенулся и крайне серьезно на меня посмотрел. — Признавайся, Никериал Ленге, у тебя что-то было с моей сестрой? Надеюсь, она также невинна, как и прежде?

Ирен залилась краской и возмущенно ударила ладонью по столу.

— Ариан! — было видно, как сильно ей неловко, и она была готова провалиться сквозь землю.

— Нет, ты мне ответь, Никериал Ленге! — отмахнувшись от сестры, уже с угрозой в голосе произнес принц.

Если честно, мне в тот момент тоже было не по себе. Не ожидал я от благовоспитанного молодого человека такие прямые вопросы, да еще в присутствии дамы.

Я уже открыл рот, намереваясь развеять его подозрения, как Ирен успела вставить свое слово первой.

— А если и было, то что! — она вышла из-за своего стола, вся смущенная, но с решительным настроем опорочить свое имя и репутацию в глазах брата.

Что ей и удалось.

Ариан побледнел и схватился за грудь, словно отец, которому дочурка заявила, что, мол, в тягости от проезжего менестреля.

Я слабовольно оглянулся на запертую дверь. К сожалению, пока я успею до нее добежать, Его Высочество успеет позвать стражу. Но, может, все же следует попробовать?

— И-ирен! — пролепетал будущий монарх, сам смутившись донельзя. — Ты же понимаешь, что этим поставишь крест на своем удачном замужестве!

— Почему крест?! — с вызовом произнесла она. — Я выйду замуж только за Ники!

Ариан недобро на меня посмотрел и в ужасе прошептал:

— Но он же безродный маг!

— Вообще-то, барон, — решил вставить я свою ремарку.

Ирен даже просветлела взглядом:

— Вот видишь, — она указала пальцем на меня. — Он — барон!

Принц скривился:

— Это мезальянс. Чтобы королевская дочь, вышла замуж за какого-то барона… Ты понимаешь, что будет, когда об этом узнает высшее общество?

— А ты что-нибудь придумай! Ариан, ты же умный!

Мне кажется, но судя по недовольной мимике принца, он в тот момент сам был не рад оказаться “умным”.

— Послушайте, — спокойно произнес я под недобрый взгляд будущего короля. — Я не имею права вмешиваться в вашу беседу и, скажем, еще год назад даже не планировал заводить семью, но, Ваше Высочество, подумайте, что будет лучше для вашей сестры?

— Что будет для нее лучше — решу я, — довольно резко ответил он.

— Ариан! — естественно, Ирен возмутилась.

Я тихонько усмехнулся.

— Правда? Лучше? А, по-моему, выходит только хуже, — принц уже открыл рот, чтобы опровергнуть мою “клевету”, но я успел выставить руку вперед и добавить. — Не перебивайте, Ваше Высочество, где же ваши манеры? Я буду краток, не волнуйтесь. — Ариан выжидающе на меня посмотрел. — Вы все так сильно заботитесь о Ирен, что по-своему прекрасно и мило, но посмотрите внимательно, вы ее медленно убиваете свой заботой.

Юноша, хмурясь, глянул на сестру. Она еще не успела оправиться после пребывания в монастыре и ее нездоровый бледный оттенок кожи, искусанные губы и тени под глазами бросались в глаза тем, кто прекрасно знал, как она выглядела раньше. Нынешняя принцесса была лишь былой тенью той яркой и веселой девушки, которая в свое время стала солнцем для всего королевского двора.

— И что же, — он криво улыбнулся, — вы пытаетесь сыграть на моем чувстве вины и таким образом, убедить меня выдать мою единственную и любимую сестру за вас замуж? Я еще никогда не получал столь дерзкого предложения!

— Я хоть слово сказал о замужестве? — как можно дружелюбнее произнес я и показал рукой на молчавшую девушку, которая, похоже, пребывала слегка в шоке от нашего разговора. — Для меня важно знать, чтобы она была в безопасности и счастлива, и если это предполагает, что она станет моей женой, то я готов на это пойти, — и полушепотом добавил. — Вы ведь прекрасно знаете свою сестру и ведаете, насколько она упряма и готова до последнего биться ради своей цели.

— Сегодня она думает об одном, но вот завтра…

— И ради этого эфемерного завтра, вы хотите рискнуть доверием вашего ближайшего родственника? Легче убивать ее постепенно в неволе, чем дать расправить крылья? В этом выражается ваша свобода и любовь?

— Не вам судить обо мне, — изменившимся и отнюдь не дружелюбным голосом произнес принц. И тут я понял, что все-таки немного перегнул палку.

Я покачал головой и тихо произнес, глянув на Ирен:

— Не мне.

Было видно, что Ариан разозлился, хотя, чего я ожидал? Что он признает свои ошибки и прилюдно покается, уступив прихотям своей сестры, которая, по его мнению, поддалась влиянию неблагонадежного элемента и “шпиона” Совета?

Поэтому, недружелюбно брошенному мне: “Уходите прочь, не желаю больше вас видеть”, я обрадовался как подарку. Дерзить Его Высочеству, извините, чревато более тяжкими последствиями, чем просто устранение от королевского двора.

Сказав сакральные слова, принц стал излишне увлеченно рассматривать пейзаж за окном, Ирен решительно мне улыбнулась, мол, я мог идти, не опасаясь за нее, а я же… Ну а я просто поклонился и поспешно вышел из кабинета.

Выйдя, я по-настоящему почувствовал себя живым и свободным.

Около двери стоял гвардеец, нетерпеливо ожидая, когда Его Высочество изволит его принять. Им оказался наш знакомый капитан, который арестовал меня и Гриворда. Когда я вышел, Фердинанд в изумлении на меня уставился, явно не ожидая, что, во-первых, я выйду без кандалов, а во-вторых, таким радостным и счастливым. Он, сорвавшись с места и чуть не сбив меня по дороге, кинулся в кабинет, представляя, что я устроил там резню. Но действительность для него оказалась куда хуже. Меньше чем через минуту он вылетел из вотчины принца пунцовый, сжимая в руках какую-то бумажку, видно, принц высказал ему все о его превосходных манерах, которые позволили ему ворваться в кабинет будущего монарха без стука и передал приказ об освобождении Алинора Гриворда. Да еще я тут, сияю и ехидно на него посматриваю.

Фердинанд скис и поплелся выполнять приказ.

***

Со временем все успокоилось.

Против Стефана департамент дознавателей с поддержкой королевского рода завели дело на три тома. Я точно не скажу обо всех его злодеяниях, которые обнаружила Алия вместе со своими пташками, но теперь магу было не отвертеться от публичной казни. Наши служители закона устроили обыск, добрались до его тайников и главбуха и обнародовали общественности выдержки из мемуаров магистра. Ах да, Стефан у нас, оказывается, был писателем и решил на старости лет увековечить свою жизнь в мемуарах и трехметровой, отлитой из чистого золота статуе, которые изумленные дознаватели нашли в его сокровищнице. В откровениях мага было написано столько ласковых слов королевской семье и Нагелию в частности, что Ариану даже и ничего не пришлось придумывать, чтобы обвинить бывшего советника в организации заговора с целью устранения его отца и захвата власти в стране.

К счастью, Совет магов никто обвинять не стал. Председатель и принц пришли к компромиссу: Партар понял, что воздействовать на будущего короля опасно и поумерил свои амбиции, а Ариан любезно пошел на некоторые уступки и в частности, позволил выбрать нового королевского советника по вопросам магии. Никто из них особо не был доволен результатам, но шаткий мир пока держался.

Простой народ плохо воспринял смерть монарха, да еще от рук какого-то советника, но сплоченность Совета и Ариана сыграли свою роль и никто не стал заикаться о том, что маги устроили заговор. Да, конечно, были крикуны, которые хотели посадить на вилы “богомерзких созданий”, но их быстро затыкала стража, а если они не успевали, то и сами люди — никому сейчас не нужна была гражданская война, все хотели жить спокойно и мирно, как раньше.

После того как Алинора Гриворда освободили, он исчез с моего поля зрения. Знаю только, что он проходил свидетелем по делу Стефана, ушел с королевской службы, видно, окончательно разочаровавшись в своей прежней жизни, и стал много пить. Я его в чем-то понимал, потому что сам испытал в свое время схожие эмоции, когда ощущаешь внутри себя пустоту, которую невозможно ничем заполнить и с каждым днем она становится все больше и шире. Понимал и то, что он должен был справиться со всем сам и Ирен, которая хотела утешить своего бедного рыцаря, одернул — она могла только все ухудшить, подарив ему пустые надежды.

После судьбоносного разговора с братом, Ирен осталась с ним жить во дворце. Ей не хотелось оставлять его одного — она боялась за Ариана, боялась потерять и его. Хотя девушка почти каждый день меня навещала в госпитале и помогала милсестрам. Пациенты не догадывались, что за ними ухаживает сама принцесса, а она молчала — ей хотелось просто мне помочь, понять “мой мир” и этим она удивительно отличалась от Элизы, которая, хоть и также помогала мне в госпитале, делала это нехотя, через силу. Азель не мог нарадоваться, ласково называя девушку дочкой, она смущалась и быстро пряталась от главы госпиталя в палате.

Ариан готовился к коронации. Официально принц ничего не заявлял, но Ирен загадочно молвила, что почти уговорила брата. Она с каждым днем цвела, словно цветок, который распустился после долгой ночи; на нее оглядывались, ей восхищались, я не раз видел, каким взглядом ее провожали пациенты и целители и, стоит признать, был горд, что ее искренние улыбки, ее любовь и тепло доставались только мне. Но Алия же наоборот, гасла день изо дня, словно весь свой неукротимый огонь отдала на розжиг мокрых поленьев, которые никак не хотелись разгораться.

Дознавательница носилась по стране неудержимым ураганом, искала в самых злачных закоулках свою пропажу. Она потеряла магистра Микио. С того самого дня, когда меня вызвали во дворец, он словно исчез. Не появлялся неделю, две, три — в Совете стали шептаться, и если раньше это было беспокойство о судьбе иллюзиониста, то сейчас пошли нехорошие слухи. Поговаривали, что Микио был пособником Стефана и после поимки своего покровителя, залег на дно, другие же насмешливо вещали, что, дескать, магистр вновь отобрал работу у магистра Эрлеан и внедрился в преступную организацию с целью его развала. И только я знал правду, о которой никому не говорил.

Микио не пропал. Он выжидал. И от этого на душе становилось неуютно. Я надеялся, что лучшие ищейки Алии его найдут, надеялся, но все же не верил. По-правде, мне нужно было рассказать обо всем Филгусу, Алии, признаться в своей вине, но… я не мог. Микио в моей жизни внезапно занял столько места, этот бесцеремонный человек, который менял обличья, как дышал, так сильно мне помог, что я не мог его предать.

Я разрывался между долгом и честью. Ирен в первый же день, когда я попросил ее вернуть слезы Элисень, бледнея и впиваясь ногтями в ладони, призналась, что уже отдала их мне. Отдала, еще в общежитии, когда “я” помог ей бежать и найти тайный вход во дворец. Призналась и горько заплакала. Микио притворился мной и одурил наивную девушку, я даже не ощутил злости, словно давно зная, что так будет. Нет, я стал ожидать худшего.

Но ничего не произошло. Солнце все также вставало на востоке, нас не атаковали полчища демонов, Совет также интриговал, бдил за своими обывателями, люди жили, как и раньше. Я пытался понять, что он намеревался с ними сделать, для чего они были ему нужны, но кроме обрывков легенд и полубезумного бормотания Стефана у меня ничего не было. Я знал, что по-хорошему, мне следовало обо всем рассказать Филу, но представляете, что я ему должен был сказать? Извини, брат, но я потерял божественный артефакт? Точнее, не потерял, а его забрал к себе иллюзионист, у которого явно не в порядке с головой?

Я привык решать свои проблемы один, не привлекая посредников. В последнее время все и так за меня решают мои же проблемы.

Я изучал трактаты о магических артефактах, надеясь, что они мне помогут найти слезы, не привлекая к этому Совет, пока Алия искала Микио своими методами. Искала и гасла на глазах, забывая поесть, поспать; на ее красивом округлом личике запали щеки, алые губы, которые были подобны бутону ренербергской розы, потрескались, янтарные глаза потухли и под ними образовались синяки. Она заживо сгорала, цепляясь когтями, вгрызаясь в стену, которую воздвиг возле себя иллюзионист, пыталась его найти — это было похоже на одержимость, но, к сожалению, не приносило плодов, кроме того, что у меня от всего этого стала болеть голова.

Я еще в самом начале ее поисков стал подозревать, что это не просто профессиональный азарт, между ними что-то есть, какая-то история, о которой я не знаю. И с каждым днем убеждался все сильнее. Это не история, а нечто большее. Если не любовь, то болезненная привязанность. Замечал это не только я, но и более проникновенный в таких вопросах Филгус и когда я прижал его к стенке и, пригрозив расправой над его коллекцией алкоголя, он признался во всем: дознавательница на время приютила у себя бездомного Микио, да так сильно, что тот за короткий срок с дивана перебрался в ее кровать.

Это не так сильно меня шокировало, но на следующее утро я поймал эту женщину у порога ее кабинета — она туда зашла за новыми донесениями своих пташек, и повел на персональный допрос. Она отбивалась, как могла, но я отпросился у Азеля на целый день, Ирен сказала, что не придет сегодня в госпиталь и я мог хоть целое утро посвятить похищению одной магессы.

Препроводив ее в ее же кабинет и наложив кучу заклятий, чтоб она не сбежала, и нам не помешали, я спросил в лоб:

— У тебя что-то было с Микио?!

— Зачем тебе это? — устало произнесла она. Алия даже не стала отпираться и, упав в кресло, закрыла глаза.

— Как оказывается, ты знала его лучше всего, а я просто хочу его понять.

— Просто? — неверяще усмехнулась она, посмотрев на меня. — Ты так долго от него бегал и сейчас решил “просто” понять? Просто признайся, что он у тебя кое-что украл и это “что-то” слезы Элисень.

Я изумленно посмотрел на эту женщину. Откуда она знает?

— Серьезно? — магесса измученно улыбнулась. — Мой милый, хоть и пустоголовый Ники, это было очень легко понять. Ну а еще я спросила об этом у твоей маленькой девочки. Она так мило краснела и заикалась, когда я подсказала ей пару секретов, как доставить тебе удовольствие…

— Алия!

Эта страшная женщина еще успела где-то отловить Ирен и устроить ей допрос! Я же просил ее молчать об этом…

У меня разболелась голова. Я надеялся, что быстро узнаю у Алии все подробности, а на деле эта акула, даже в таком в состоянии, кого угодно схватит за причинное место и отгрызет все что можно.

— Я сразу поняла, что он сбежал с артефактом, — тихо произнесла она, пристально смотря на свои ладони. — Наделась, глупая, что найду его, отговорю, спасу. Как же я хотела, чтобы все закончилось хорошо, — женщина вздохнула и посмотрела прямо мне в глаза, но не так, как обычно — насмешливо, а умоляюще, обречено. — Я не могу его найти, Ники, совсем не могу. Еще немного и я поверю, что его больше нет. Если бы он умер, я бы нашла тело, но… он словно растворился в воздухе. Ты знаешь, я стала думать, что он и вправду переместился в прошлое. Это въелось мне в голову, убивает изо дня в день. Одно и тоже.

Я подошел к ней и присел на колени, взяв ее холодные руки в свои ладони. Попытался разогреть своим дыханием.

— Ты совсем замерзла.

Она печально улыбнулась:

— Если мы его не найдем, то миру придет полный конец. И в этом буду виновата я одна.

— Мы с тобой соучастники, Алия.

— И я ведь даже ни о чем не рассказала магистру Гоннери — ни про артефакт, ни про Микио. Он так занят вопросами по урегулированию отношений Совета и королевского рода, что у меня просто не хватило сил взвалить на его плечи еще это.

Я погладил усталую магессу по руке:

— Не волнуйся, он знает, что артефакт у меня и я уверен, когда закончится эта пляска вокруг королевского трона, Филгус попросит показать его, но пока… Если миру суждено погибнуть и мы станем во всем виновными, то так уж и быть.

Алия тепло на меня посмотрела и, внезапно наклонившись, обняла, зарывшись в моих волосах.

— Я очень рада, что у меня есть такой друг, как ты, Ники, — тихо прошептала она, не выпуская меня из объятий.

Мое сердце защемило от любви к этой прекрасной женщине.

— Я тоже рад, что ты мой друг, Алия, — улыбнулся я.

— Но если ты хоть кому-нибудь об этом расскажешь, Никериал Ленге, — она отстранилась от меня, на ходу смахивая слезы, — то…

— Я еще хочу жить!

Дознавательница улыбнулась более открыто и искреннее, чем пару минут назад, но через мгновение, вновь помрачнела.

— Ты хотел узнать про Микио, и я, наверное, могу тебе рассказать, все что знаю, но…

— Ты не хочешь, чтобы он пострадал? Даже если действительно, намеревается уничтожить мир? — догадался я.

Она отвела взгляд.

— Я уж не знаю, чего хочу.

— Знаешь, ты всегда знала, чего хочешь, просто сейчас запуталась.

— Влюбилась, — она усмехнулась. В ее голосе не было злости, лишь усталая обреченность. — Как полная дура в этого придурка.

Я пододвинул к ней второе кресло, сел и принялся слушать.

— А я ведь об этом все равно хотела с тобой говорить. Еще тогда, в столовой, но не сложилось. Думала, потом, никуда не убежит разговор, а вот оно как получилось. Убежал…

Мне внезапно подумалось, что продолжать разговор без чего-то горячительного будет как-то не то, а так как “с утра пить — печени вредить”, то кружкам был разлит горячий чай из личных запасов дознавательницы. Я даже в ее закромах нашел коробку с овсяным печеньем. Кабинет наполнился сладковатым ароматом сдобы и цветочной липой с нотками жасмина.

Она, молча, следила за моим копошением в ее столе, около ее чайника и безропотно приняла кружку с горячим напитком. Отхлебнула и одобрительно цокнула.

— Хоть что-то ты не забыл из нашей совместной жизни.

— Тут забудешь, — меня даже передернуло. — Порой мне кажется, что я его могу приготовить даже с закрытыми глазами.

Женщина грела свои холодные руки об кружку, вдыхая цветочный аромат чая.

— Мне всегда не хватало твоего чая. Он у тебя всегда получался такой… исцеляющий, словно твой целительский свет попадал даже в заварку. Я пила его и не могла напиться.

— Я всегда готов тебя выслушать, ты же знаешь.

— Знаю… порой, я вспоминаю те наши вечера и жалею, жалею себя, что упустила тебя. Ты всегда был таким светлым, добрым, и мне хотелось упиваться им, но каждый раз, мне было все мало. Я пила, осушала до дна, не давая возможности заполонить пустоту, а когда мне его больше не доставало — уходила. Ты его вновь копил, заполнял до краев, и все начиналось по кругу, как безумный танец, который все никак не хотел заканчиваться. Ты был для меня медленным ядом. А Мики… он другой. Не такой, каким я его считала раньше.

— И какой же?

— Печальным и с невыносимой тоской на сердце, пустоту которого он никак не может заполнить. За этой маской безалаберного хама и легкомысленного дурачка скрывается нечто большее. Ты видел его глаза? Лицо улыбается, он шутит, смеется, а глаза словно мертвые. И ночью это особенно заметно, когда он отклеивает свою фальшивую маску и, думая, что его никто не видит, сидит перед камином и смотрит на огонь. Словно, гротескная статуя, будто на его плечи свалили все проблемы мира, а он не может их решить…

— Пожалела? — вздохнул я, теперь понимая, на что повелась Алия.

— Пожалела… — согласилась она, с печалью смотря в свою кружку. — А кто бы не пожалел? Да, сперва он был для меня просто мимолетным увлечением на пару ночей. Так. Чтобы наконец-то отомстить ему за все унижения — если не на работе, то хотя б в постели. Но потом… Ники, похоже, я стала его понимать. Знаешь, захотелось научить его улыбаться. По-настоящему. Так захотелось, что уже не могу без него. Люблю… на свою голову.

— Дура ты, Алия, — в сердцах сказал я. — Причем, жалостливая.

Она покаянно кивнула головой и даже не возмутилась. Видно и вправду понимала, какая же она умная женщина, раз вновь наступает на те же грабли. Или еще того хуже — роет себе уютненькую могилку этими же самыми граблями.

А ведь Алия всегда любила таких обездоленных. Сперва я, потом он. Не нужны ей сильные, уверенные в себе мужчины, которые армию с плевка уничтожат, да русло реки вспять повернут. Ей нужно о ком-то заботиться, нужно лечить, но не тело, как делаем мы, целители, а душу. Мазохистка недоделанная. И зачем так себя мучить? А его? Когда курс лечения пройдет успешно и он ей станет не нужен? Было уже такое. Проходили. Растормошила меня, да и начались скандалы, битье посуды лабораторной, реагентов. Этой дамочке постоянно нужен адреналин и спокойная жизнь ей претит, кажется болотом. Я вот ей со своим спокойным и мирным характером этого не дал. А сможет ли он? Хотя это синеволосое чудовище еще как сможет.

— Но это еще не все, — тихо произнесла она. — Я… всегда боялась за него. И подумала, может, ты бы мог ей помочь. Хоть как-то.

Я пододвинулся поближе, принявшись слушать.

— Он плохо спит, постоянно мечется, бормочет во сне… — Алия нахмурилась, переживая за своего сожителя. — А как проснется, причем так резко, чуть ли не подскочив, весь дрожа, укутается в одеяло и бормочет себе под нос какую-то детскую считалочку. И не просто сидит, а покачивается из стороны в сторону.

Дознавательница судорожно вздохнула, немного дрожа всем телом, видно в красках вспоминая пробуждения Микио.

Волновалась. Неужто и вправду любила?

— Ты ведь знаешь, что со временем все иллюзионисты сходят с ума?

Немного помолчав и, видно, взяв в себя в руки, она произнесла, то ли отвечая, то ли продолжая прерванный монолог:

— Я как-то спросила у него, почему он постоянно, как проснется, произносит эту глупую считалочку. Какой-то утренний обряд? И вправду оказался, что обряд, — она глянула на меня. — Ники, он просто боится забыть себя. Боится однажды крепко уснуть и утонуть в этих проклятых образах, которые он постоянно создает. А я ведь не знаю, как ему помочь! Совершенно не знаю, а он страдает! Я же вижу! А теперь он пропал, и я не знаю, что с ним!

Сильная и отважная женщина, которая никогда не опускала руки и всегда старалась скрывать свои слабости, горько заплакала. Кружка с вкусным липовым чаем задрожала, а в него стали падать частые соленые капли. Она пила этот горький соленый чай, прижимаясь к моему плечу, и выплескивала все напряжение, тревогу, что скопились в ее душе за эти недели.

Оставить ее одну я смог только вечером.

***

На следующее утро она пришла в себя и убежала вновь искать свою потерю, обещая меня держать в курсе дел. Я же заверил ее, что как только поиски артефакта принесут плоды, пошлю за ней вестника. Мы стали заговорщиками, и, что ни говори, на моей душе стало легче. Теперь муки совести меня совсем не тревожили, а Алия, выговорившись, обрела в себе новые силы на поиски.

Но в один прекрасный день, аккурат спустя три дня после нашей беседы с дознавательницей, на пороге моего дома появился Микио и отдал мне слезы Элисень.

Это было так внезапно, что сперва я даже не поверил своим глазам.

Я шел после смены в общежитие целителей ранним утром, потирая слипающиеся глаза и зевая во весь рот. На улицах было непривычно тихо, лишь отголоски конных копыт где-то вдалеке и шелест листы нарушал непривычную тишину, дул прохладный летний ветерок, на небе сквозь сумрак проскальзывал алый рассвет, наполняя своим теплым цветом розовеющие облака. Я наслаждался возрождением природы, сонно щуря глаза и неспешно шагая по мостовой, вдыхал свежий аромат утра, пачкал свою обувь в росе, слушая звук своих шагов и думая о письме Ирен, которое она мне написала, предупреждала о своем следующем визите.

Мою идиллию смог нарушить лишь человек, вставший у меня на пути. Лохматый, старый, он горбился и его нечесаные седые волосы закрывали заросшее лицо. Я сперва подумал, что это попрошайка и даже открыл рот, чтобы попросить его отойти, как он протянул вперед руку и в грязных промасленных пальцах блеснул теплый золотистый свет.

У меня сон рукой сняло. Я знал, что только один предмет может излучать такой лучистый свет, чувствовал его и у меня перехватило дыхание от осознания того, что сейчас было в руках этого человека. Слезы Элисень… Дрожащими от волнения пальцами я выхватил реликвию, сжал в кулаке, чувствуя, как божественная энергия разливается по венам, течет, оставляя за собой сладкое послевкусие. Мое сердце бешено билось в груди, слова застряли в глотке, мешая сделать глубокий вдох, а глаза все никак не могли поверить. Они тут. Я до сего момента и не ощущал, как сильно по ним соскучился, как их мне не хватало и это ощущение зависимости слегка пугало. Реликвия, словно манипулируя сознанием, не хотела уходить из моих рук. Странно.

— Я возвращаю то, что забрал, — хриплый голос человека сдернул с меня оцепенение.

Я поднял голову и наткнулся на внимательный взгляд выцветших серых глаз.

— Микио? — выдохнул я и меня пробрало от осознания того, кто сейчас передо мной стоит.

— Не похож? — горько усмехнулся он и тут же его облик покрылся рябью, через мгновение сменившись на более привычный. Синеволосый мужчина провел пятерней по волосам и произнес. — А так?

— Ты где был? Алия и я… мы тебя искали!

Микио неверяще посмотрел на меня. В его взгляде смешалось все: страдание, печаль, удивление и какая-то надежда.

— Искали? — он зажмурился и схватился за голову, став быстро-быстро бормотать. — Зачем, зачем меня искать, кому я нужен. Лучше бы сгинуть, пропасть и никогда ничего не знать и не видеть. Я не смог изменить, не смог исправить. Бесполезен, ничтожен, ничего не смог. Простите, прости меня, пожалуйста, прошу.

Я опешил и меня обдало каким-то холодом. Он, словно был не в себе, не такой как раньше. И мне на миг показалось, что иллюзионист сошел с ума.

Я дотронулся до его предплечья, стремясь привести в чувство и твердо произнес:

— Что ты сделал, Микио.

— Я пытался изменить прошлое.

Его голос был сух и безжизнен.

Слова мага на миг меня, словно оглушили. По моей коже пробежали мурашки — так сильно я почувствовал, что он говорил правду, что на самом деле был в прошлом. Что Стефан все это время не обманывал себя, не был безумцем и путешествие в прошлое было реальностью, в которую я не мог поверить, но сейчас, этим холодным ранним утром, мне казалось, что еще немного и я прозрею.

— Я. Пытался. Изменить. Все, — продолжил говорить он, словно выговариваясь в пустоту. — Хотел, чтобы учитель был жив, хотел, чтобы мои кошмары прекратились и у меня была семья. Понимаешь, Ники? — он глянул на меня и в его глазах плескалась боль. — Я так сильно хотел вернуть себя, что сделал так много вещей, о которых мне неприятно вспоминать, но все было зря. Зря, зря, зря.

Он сгорбился и спрятал лицо в ладонях.

— Если бы не было этой проклятой эпидемии, он был бы жив. Если бы не было, я бы не потерял память, у меня было бы все. Я был бы цельным, а не осколком от своей прежней личности, которая каждый день все больше крошится, убивая мой разум.

— Что ты сделал, — еле слышно произнесли мои губы, или же я сказал это в мыслях, но Микио меня услышал.

— Я пытался спасти учителя! Не допустить эпидемии! Но каждый раз, каждый проклятый раз, когда я что-то менял, умирал ты, Ники! — Я боялся шелохнуться, слушая откровения иллюзиониста. — Твоя жизнь или мое счастье. Я пытался все изменить, но не смог пожертвовать тобой. Пытался разорвать порочный круг сотни раз и каждый раз ты… Я не смог. Прости меня, прости.

Он замолчал.

Передо мной стоял почти сломленный человек. Я не знал, что ему сказать, какие слова найти в утешение, только чтобы не ранить сильнее. Его история, его откровение меня шокировало и в моих мыслях был полный хаос.

— За что простить, — горько усмехнулся я. — За то, что не дал мне умереть? За то, что пытался изменить наше горькое прошлое на лучший мир?

Он поднял на меня глаза, словно не веря моим словам.

— Будь у меня выбор, — я разжал кулак, в котором до сих пор сжимал реликвию, и пристально посмотрел на мерно сияющие слезы, — если бы я вернулся в прошлое, чтобы спасти своих близких, как бы я поступил?

Микио тихо проговорил, также посмотрев на бесценную реликвию:

— Это проклятый артефакт: он пьет, выпивает из людей душу, давая ложную надежду и заставляет проливать твои слезы. Слезы Элисень. Иронично.

Я спрятал их во внутренний карман. Они были словно искушением и, выслушав проникновенный монолог Микио, я боялся перед ними не устоять. Знать, что в твоих руках такое могущество и так просто от него отказаться… Я стал уважать мастера иллюзий. Не думаю, чтобы я смог также смириться и отпустить свое прошлое во благо другого человека.

— Когда я вернулся, — продолжил свою исповедь маг, — я хотел умереть. Моя жизнь… она потеряла смысл. Зачем мне жить, для чего? Кому я нужен? У меня ведь даже никого нет: ни семьи, ни друзей, я каждый день боюсь с собой и чувствую, как проигрываю битву за свой разум. Я пытался найти смысл в прошлом, но только все испортил — ко мне вернулись воспоминания, болезненные, ядовитые, горькие. И теперь они меня душат. Чем я это заслужил, чем…

Он вцепился руками в свои волосы, дрожал всем телом, грозясь рухнуть в любой момент на грязную мостовую. Я увидел грань, к которой приблизился Микио, ощутил его подступающее безумие так четко, что мне захотелось все стереть. Мое сердце пронзило даже не жалость, а горькое сострадание к этому человеку.

Я его крепко обнял. Обнял, как друг, который пытается утешить, забрать часть боли с собой, облегчить участь, надеясь помочь человеку, показать, что он не один. Я чувствовал как он дрожал, судорожно вздыхая мне в шею, ощущал его руки на своей спине.

— Ты не один, — осторожно прошептал я. — У тебя есть мы.

Он промолчал.

Внезапно за своей спиной я услышал звонкий стук каблуков по камням мостовой. Я резко развернулся и увидел в паре метров от меня Алию. В предрассветные часы она казалась каким-то призрачным видением — бледная до восковой белизны, женщина недвижно стояла и не отрываясь смотрела на Микио, будто никак не могла поверить, что наконец-то его нашла. Ее прежде ровно уложенные короткие волосы топорщились в разные стороны, вместо обычной темной и облегающей одежды, ее стан скрывала длинное льняное платье с широким воротом, словно Алия только что сорвалась с постели, не особо заботясь о внешнем виде.

Я изумленно воззрился на это видение. Эта женщина что, умудрилась поставить “сигналку” на всплески магии иллюзий одного конкретного человека? И не просто поставить, но и быстро среагировать, настроив бесшумный портал на точку всплеска энергии? Мать моя Пресветлая Элисень… Мы все под бдительным надзором департамента дознавателей.

Она сделала неуклюжий шаг в нашу сторону. Второй. Третий. Ее искусанные губы дрожали, а по щекам потекли беззвучные слезы. Подруга медленно подошла к безучастному иллюзионисту и неожиданно, рухнула на колени. Я хотел ее было помочь ей подняться, но меня опередили. Микио, изменившись в лице, присел перед ней и стал вытирать руками ее слезы, что-то бормоча о том, что ей не нужно плакать, а после — попытался помочь встать ей на ноги.

— Как ты посмел, — то ли прошептала, то ли прошипела магесса, отталкивая его руки от себя. — Как ты посмел…

Она самостоятельно поднялась и исподлобья посмотрела на Микио.

— Как ты посмел заставить меня волноваться!

Во взгляде Микио промелькнуло что-то отдаленно похожее на сожаление. Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Алия его опередила. Она кинулась на него с кулаками, стала бить мага по груди, сбивчиво что-то при этом крича, но вместо того, чтобы убежать, защититься от магессы, иллюзионист стал ее к себе прижимать. Сперва у него получалось плохо, но гнев дознавательницы прошел так же быстро, как и начался, и через полминуты криков и обвинений, она уже рыдала на его груди.

Досматривать эту драму до конца я не стал и пошел спать. Скандалы и разборки вечны, а для сна остается все меньше и меньше времени.

Утром же я узнал, что Микио отправили на длительный больничный в наш госпиталь в Парнаско восстанавливать физическое и душевное здоровье, причем его лечащим врачом, как в насмешку, назначили меня. Я плакал, ползал на коленях, умоляя Азеля сжалиться, но тот был непреклонен и приказал мне стойко вынести все удары судьбы. Не поймите меня неправильно, я не был против этого иллюзиониста и даже научился принимать его таким, каков он есть, но видеть его так часто… боюсь, моя тонкая душевная организация могла не выдержать такой сильной дозы сумасшествия. Алия приставила к нему охрану, чтоб вновь не сбежал, причем, в лице самой себя и меня ожидали незабываемые рабочие будни.

***

Дом на окраине деревушки я нашел почти сразу. Новый дом, добротный, еще пахнущий свежей древесиной, паклей и смолой. Забора еще не было, и все вокруг было усыпано опилками, к стене прислонили вырезанные умельцами узорные ставни, кучками лежали свежевыструганные доски, бревна с осыпающиеся корой — они сушились на солнце, чтобы их можно было потом приладить к делу. Черепицу еще не положили, да и крыльцо не успели доделать, но и сейчас было видно, что дом получался на славу и мог прослужить многие поколения вперед.

Неподалеку от дома гуляли гуси — плескались в небольшом пруду, там же, за камышами прятались соседские ребятишки с удочками, прорезая мирную тишину радостными криками. Рабочие ушли по своим домам на обед, и во дворе было пусто, лишь обнаженный по пояс Валерий стоял около бочонка с водой и поливал себе спину из ковша.

Гостя он заметил почти сразу и по лицу было видно, как он удивился моему визиту.

— Никериал Ленге? — изумленно прошептал бывший жрец.

Мокрый, с коротко стриженными каштановыми волосами и без ритуальной раскраски лица он был больше похож на обычного крестьянина, чем на жреца высокого ранга. Он, искренне улыбаясь, направился ко мне, широко распахнув руки для объятий.

— Как же я рад тебя снова видеть, друг мой! — от широкой улыбки в уголках его глаз собрались морщинки.

— Я тоже, Валерий, я тоже…

…Вопрос, что делать с опасным артефактом, стал остро после нескольких дней наблюдений за моим новым пациентом. Путешествие во времени не сказалось на Микио лучшим образом — кроме нестабильного психического состояния, у него еще обнаружилось магическое истощение и неприглядное физическое. Слезы словно выжигали мага изнутри: в его крови бурлила прана, потихоньку разъедая по пути его вены, органы, ткани. Диагноз “отравление магическим артефактом” был крайне редок и так же опасен. Слава Пресветлой, что Алии хватило ума отправить своего нареченного сразу на обследование, ибо у него были весьма реальные шансы умереть. А так, я намеревался очистить его организм от этой дряни и подарить трехтомник правил обращения с опасными артефактами для чтения на досуге, ибо лежать ему у нас нужно было как минимум полгода.

Такое же отравление, но в меньшем объеме было у Петры, а у меня же прана в крови была минимальна и в неактивном состоянии, так что именно на Микио я смог полностью понять воздействие артефакта такой мощи на маге. И это исследование повергло меня если не в ужас, то в крайнюю степень задумчивости. Слезы были опасны — при активном использовании они убивали своего носителя, высасывали из него жизнь и энергию, подпитывались ею, на подобии паразита. Не знаю, это было творение самой Пресветлой или же безумного артефактора, который использовал в своих целях частичку бога, но оно было поистине ужасным. Да, на короткий промежуток времени они давали невероятное могущество, но плата была слишком высока.

Оставлять их у себя я не хотел, так как от них было слишком много проблем, отдавать Филгусу и в его лице Совету магов тоже, возвращать жрецам — я не враг самому себе. Их нужно было отдать тем, кому они не нужны, кто не воспользуется ими в своих корыстных целях и на кого никогда не подумает ни один человек. Шион и Валерий показались мне идеальной кандидатурой: оба жрецы, знают о слезах, ни за что ими не воспользуются, да и сами по себе они были людьми хорошими, благородными.

Выпытав у Петры, где они находятся, я дождался выходных и отправился в далекую горную деревушку, находившуюся на западной окраине королевства. Тихий и спокойный уголок, на который даже в годы войны никто не посягнет — с одной стороны море, с другой — труднопроходимые горы. Идеальное место для тех, кто хотел спрятаться и просто прожить мирную жизнь без особых приключений. Помогла им там обустроиться моя непутевая племянница, которая, неожиданно, оказалась очень ответственной и щедрой девушкой.

И, видя, как наладился их быт за столь короткий срок — ведь прошло меньше года — я был в восторге от своей племянницы. Да, договариваться, уживаться с местными, заставить их принять чужаков и помочь на стройке она не могла, но дать денег на материалы, на то чтобы организовать свое хозяйство с домашним скотом, огородом… Петра подарила им новую жизнь.

Шион нашлась в огороде за прополкой грядок. Она поправилась, отрастила волосы, и стала удивительно красивой — апостол сияла изнутри, смотря с любовью на своего мужа, у нее, к моему великому облегчению, даже появилась грудь, и теперь спутать ее с юношей мог только слепой. Увидев меня, она лучисто улыбнулась — так встречают старых друзей после долгой разлуки — и повела показывать дом. В нем еще было мало мебели, но зато уже стояла большая печь и одуряющее пахло вкусной выпечкой. Шион, смущаясь, поведала, что ей помогала готовить соседка, но она уже сама неплохо умела печь хлеб, варить кашу и похлебку. Хотя, судя по мученическому выражению лица Валерия, “неплохо” было большим преувеличением, но он надеялся на лучшее.

Я тоже.

Не успел я оглянуться, как уже накрыли стол — небольшой, да и еды было немного, но я был тронут такой заботой. Меня усадили во главе стола и я не заметил, как за разговорами о прошлом прошел целый день. Чету бывших жрецов приняли в деревне не сразу, но растопить лед в сердцах помог случай — их жрецу нужен был помощник на службе, и не абы какой, а грамотный. Валерий решил помочь собрату и как-то незаметно втянулся. Сельский жрец оказался выпивохой и весьма посредственно относился к своим обязанностям, предпочитая общению с верующими кружку браги. Валерий, конечно, не мог смириться с такой халатностью и со временем всю работу взял на себя. Жители окрестных деревень не могли не нарадоваться новому помощнику жреца, да и сам служитель Пресветлой был только рад, что спихнул свои обязанности на “дурочка”.

— Мы не хотели возвращаться к прошлому, — вздохнул Валерий, — но Пресветлая Элисень решила иначе.

— И не боитесь, что раскроют?

— Я не мог оставить верующих в нужде. Они страдали и хотели ощутить на себе благословение Элисень, но, к сожалению, их пастырь оказался не годен к такой службе.

— Деревенским много не нужно, — подтвердила Шион слова мужа, словно его оправдывая. — Принять отповедь, провести службу, благословить, поженить, да отпеть кого-нибудь. Уж лучше так, чем жить впроголодь.

Петра им стала помогать не сразу, и в первое время беглецам пришлось очень тяжело: было негде спать, не на что жить, и, тем более, зимой было трудно не то чтобы найти жилье, а банально кусок хлеба. Первую неделю они просто шли, пытаясь уйти от возможной погони, питались, чем придется и то, не всегда. Шион была еще слаба после пыток и, когда они прибыли в эту деревушку, она слегла с горячкой.

Валерий пошел искать для своей любимой лекаря, но пришлым никто не захотел открывать двери, а деревенская травница хоть и из жалости и приняла у себя больную, но не дала никакой гарантии, что она выживет. Безутешный мужчина, уставший и почти потерявший надежду, не знал к кому обратиться кроме как к самой Пресветлой. Он так неистово молился об излечении возлюбленной больше суток, не вставая с колен, даже чтобы попить или поесть, что его заметил жрец и, выслушав сильно урезанную исповедь о скитаниях молодой пары, предложил Валерию работу. Да, денег ему не платили, но подаяния от прихожан в виде еды были всегда, и голодать им бы не пришлось…

Когда Шион поправилась, Валерий уже завоевал сердца большинства деревенских жителей. Они сперва жили при храме, планируя к поздней весне начать стройку небольшого барака с печкой, чтобы можно было в нем перезимовать и уж потом готовиться к большой стройке, но тут пришла весточка от Петры, потом она явилась сама и помогла им с финансовыми вопросами. Нет, они бы со временем справились сами, тем более, что окрестные мужики решили им помочь со стройкой — все ж не чужаку дом строили, а помощнику жреца! — но ее помощь ускорила процессы и помогла придумать слезливую историю побега из родных краев.

По новой версии, Шион была дочкой богатого купца — что косвенно подтверждает и то, что она не умеет ни готовить, ни вести хозяйство — которая влюбилась в простого городского работягу, без приличного достатка и стабильной работы. Родители согласия на брак не дали, и молодые сбежали. Петра же представилась сочувствующей сестрой, что не могла оставить на произвол судьбы свою родную кровь и тайно передала ей ее приданное.

Жизнь четы бывших жрецов налаживалась и мне стало как-то неловко рушить их мирное счастье своей просьбой. Но поступить иначе я не мог и от осознания этого на моей душе стало гадко. Я даже подумывал о том, чтобы просто встать и уйти, но по сути обычный вопрос Валерия предрешил все.

— Так зачем ты к нам пожаловал, Никериал? — проницательный взгляд бывшего жреца словно пронизывал, заставляя нервничать. Семейная идиллия, которая царила до этого за столом исчезла, на меня смотрели внимательно и слегка боязно, будто ожидая, что я одним словом разрушу их маленькое счастье.

У меня бешено застучало сердце. Я к этому готовился, проговаривал про себя, что именно скажу так часто, что выучил слова наизусть, но все же это оказалось сложнее. Нужно было сделать выбор — сейчас или никогда.

Я достал из внутреннего кармана небольшую шкатулку для хранения артефактов и молча положил ее на стол, чуть пододвинув к Валерию.

Мужчина распахнул глаза от изумления, его пальцы сжались на краю стола с такой силой, что побелели костяшки. Он понял, что было в этой шкатулке. Прекрасно понял.

— Это же… — одними губами произнес он, не отрывая взгляда от шкатулки.

Я кивнул.

— Но я сам видел, что…

— Да, смерч был, — усмехнулся я, глубоко внутри стыдясь за то, что мы сотворили на казни Шион. — Но это было всего лишь представление. Их нельзя так просто уничтожить. Это же божественный артефакт.

— Пресветлая Элисень… — в ужасе прошептала Шион и впилась взглядом в меня. — Как ты мог присвоить себе то, что принадлежит Великой!

В ее голосе больше не чувствовалось дружеской теплоты, на меня будто вылили ушат с ледяной водой. Предавать доверие этих людей мне было больно, я и не думал о том, что разговор пойдет в эту сторону, что они все поймут.

— Я хотел их защитить, — произнес я, скрывая истину.

— Нет, — горько покачала головой бывшая апостол. — Вы, маги, только хотите все изучать, не задумываясь о последствиях! Защитить хотим мы и от таких вот как ты!

Она встала из-за стола и уже решительно показала мне на дверь, намереваясь это озвучить в слух, как на ее руку, опустилась ладонь Валерия. Он осуждающе посмотрел на свою жену, одним лишь взглядом охладив ее пыл. Шион села обратно на стул и замолчала.

— Прости нас, Никериал, за горячность, — еле заметно улыбнулся Валерий, обращаясь ко мне. — Нам еще трудно привыкнуть, что теперь мы не слуги Пресветлой, особенно, для Шион. — Он посмотрел на свою жену — хмурую и еле сдерживающую горячие слова. — Апостолы берегли реликвию Великой ценой своей жизни и моей милой супруге дорого пришлось заплатить за слезы Элисень.

Мне стало стыдно, будто я предал доверие близких друзей.

Валерий умел одним словом заставить почувствовать свою вину, раскаяться и попросить у Пресветлой прощения. Умел и прекрасно этим пользовался.

— Я не хотел, чтобы так произошло, — нехотя сказал я, поражаясь сам своим словам. — Они были опасны и оставлять их у жрецов…

— Мы их защищали несколько тысяч лет! И защитили бы столько же! — яростно крикнула Шион, сжимая в руках край полотенца.

— Но не защитили.

Она изменилась в лице, с болью посмотрев на меня.

— Да. Не защитили. По моей вине.

Валерий сжал ее руку в своей ладони.

— И не смогли бы, — безжалостно продолжил я. — За ними охотились. И у слуг Великой бы не хватило сил противостоять той силе. Поверьте мне.

— А у тебя хватило бы? — спросил бывший жрец. — Нас вела воля Пресветлой, мы берегли слезы от всего мира, ибо они сильны так же, как и опасны. Тот, кто хотел бы ими воспользоваться — обречен. И, судя по тому, что ты принес их обратно, ты сполна это осознал.

— Да, — мрачно произнес я. — Тот кто за ними вел охоту и нанял Петру, чтобы украсть их, а потом по его же указке Шион отдали жрецам, пришел ко мне.

Шион заметно побледнела. Она переглянулась с Валерием и нетерпеливо произнесла:

— Кто это был?

— Магистр Стефан, — нехотя произнес я и, увидев решимость в глазах у женщины, быстрее добавил. — Но его уже поймали и судят.

— А Преосвященство знает, что он сотворил?!

— Нет.

— Но почему? — воскликнула она. — Он еретик и пытался украсть святыню! Его должны судить по законам Пресветлой и предать огню!

— И помочь жрецам организовать охоту на магов? — спросил я у Шион и покачал головой.

Она отвела взгляд и промолчала, видно сама поняв, к чему это может привести.

— Вы не были в столице и не знаете, что было в последний месяц, когда узнали, что магистр Стефан повинен в смерти короля. И слава Великой, что ничего не произошло, но в воздухе витало напряжение. Совет, король и Преосвященство смогли договориться, но если бы хоть кто-нибудь узнал, что именно Стефан повинен в краже реликвии…

— Преосвященство радеет за детей Пресветлой, но даже он болен гордыней, — подтвердил мои слова Валерий. — Его ненависть к магам сильна как никогда и для всех сейчас опасно тревожить этот улей. Прольется кровь невинных, а мы же — должны их защищать.

— И мы все так оставим? Зная, что этот человек сделал? — обратилась к мужу Шион.

— Милая, — умиротворяюще улыбнулся он. — Наказание Пресветлой его застигнет, а земной путь будет устелен страданиями. Не ищи мести, лучше взгляни на то, что благодаря ему мы теперь вместе.

Шион расплылась в улыбке, погладив плечо мужа, словно подтверждая сказанное.

А я еще раз восхитился дипломатическим способностям Валерия. Вот ему бы и стать Преосвященством, но вместо этого он променял свою карьеру и весомое место в иерархии жрецов, на обычную жизнь с любимой женщиной. Не то, чтобы я его осуждал, но осадок остался — какие упущены возможности!

— Ты говорил о том, что этот человек узнал, что слезы у тебя? — спросил бывший жрец.

Я кивнул. “Человек”, а не “маг”. Он умел подбирать слова…

Коротко я рассказал, что случилось за то время, что мы не виделись: про то, что решил оставить у себя слезы, чтобы их изучить, про охоту Стефана за ними, про то, как оказался в госпитале и хранительницей реликвии стала Ирен. Они слушали с пониманием, хоть и часто хмурились, недовольные тем, что я совершил, да и мне, честно, было как-то неловко признаваться во всех своих грехах. Закончил я рассказ тем, что бывшего советника короля поймали, а слезы чуть не разрушили и так нестабильный разум одного магистра — раскрывать его личность и то, что он сделал я не стал, посчитав это лишним, да и не хотел, чтобы у него из-за меня были неприятности.

— Я всегда знала, что с ними что-то не так, — произнесла Шион, когда я закончил свою исповедь. К ее чести стоит добавить, что она, как и ее муж, не стала меня обвинять, а просто приняла все произошедшее как данность, чем сильно облегчила мою совесть. — Мы охраняли их денно и нощно, и порой казалось, что я ощущала на себе их прикосновение. Их тепло согревало, давало силы нести вахту дальше, но чувствовалось что-то…

Недосказанное слово повисло в воздухе. Бывшая апостол не могла произнести в слух такое откровенное святотатство, но и проигнорировать свои ощущения — тоже.

Я кивнул на шкатулку:

— Да. Слезы опасны. Они даруют могущество на краткое время, забирая в уплату самое ценное, что есть у человека — его жизнь.

— Равновесие, — прошептал Валерий, открыто посмотрев в мои глаза. — Пресветлая справедлива и жестока одновременно, она может быть и судьей, и палачом. Глупцы те, которые твердят, что Она милосердна. О, нет. Великая дарует каждому то, что он заслуживает и если вознамерился принять ее дары, то не думай, что милость будет вечна — однажды она придет за платой. Не только ты и твои друзья, Никериал, пытались воспользоваться даром Пресветлой — десятки лучших жрецов, избранных самим Преосвященством, узрели будущее с помощью ее щедрого дара, но свет его их ослепил, а некоторых и убил, — он покачал головой. — Не для смертных умов ее дары. Не для смертных.

Я кивнул, принимая это к сведенью. Глупо было не думать, что жрецы за столько времени не пытались воспользоваться слезами Элисень. Пытались, да вот только в организме обычного человека мало энергии, которую почти сразу же реликвия выпивает и везунчики те, которых она лишь ослепила. У магов же резерв энергии был куда больше и воздействие артефакта было заметно не сразу, а через некоторое время, когда “яд” праны разошелся по всем венам и медленно убивал носителя, подкидывая ему обрывки ведений, руша его психику и выпивая жизненные силы.

Хорошо, что Ирен даже не пыталась ими воспользоваться, а просто хранила. Я даже боюсь представить, что было бы с ней в противном случае…

— Так ты знал, Валерий, что они убивают? — спросила у бывшего жреца Шион, видно, об этом она не знала, хотя и занимала не последнюю ступень в иерархии жрецов и имела прямой доступ к реликвии.

Женщина даже отодвинулась от шкатулки подальше, с беспокойством взглянув на своего мужа.

— Не бойся, милая, — улыбнулся он, и под ее судорожный вдох открыл нехитрый замочек шкатулки, и, раскрыв оную, явил на свет мерно сияющие слезы Элисень. На миг желтовато-оранжевый свет затопил полутемную комнату, рисуя по стенам теплые тени. — Они безопасны, если не тревожить их суть.

В руках Валерия они сияли мерно, без причудливых переливов, и вправду казалось, что реликвия уснула, убаюканная в ласковых руках бывшего жреца. Он дотрагивался до них осторожно, словно, до драгоценности, шептал слова молитв, больше похожие на мантры, и от его слов, они затухали, пряча весь свой свет глубоко внутри.

Меньше чем через минуту реликвия стала невзрачным тусклым камнем оранжевого цвета, больше похожим на какую-то речную гальку, чем на источник света Пресветлой.

— Это колыбельная, — ответил на мой невысказанный вопрос мужчина, аккуратно убирая цепочку с камнем обратно в шкатулку. — И так уж случилось, что я ее знаю. Каждый раз, когда они просыпались, нам приходилось ее петь.

— И часто?

— О, достаточно, — лукаво улыбнулся Валерий и сменил тему для разговора. — Я так понимаю, что не просто так ты явил нам реликвию Пресветлой?

Я покаянно кивнул. Молодая пара переглянулись и, мне кажется, все всё прекрасно поняли и без моих объяснений.

— Хорошо, — твердо озвучила решение семьи Шион. — Мы готовы.

— Это наш долг, — кивнул Валерий.

Я неверяще посмотрел на этих заговорщиков. Они что, согласны? Так просто? Без уговоров? А я-то уж целую речь приготовил, в которой слезно умолял их забрать у меня эту проклятую вещь и готов был даже пожертвовать самым дорогим — целым фунтом изумительно-вкусного шоколада.

— Простите… — только и смог выдавить из себя я. Я взвалил на них свою неподъемную ношу, а они лишь молча согласились, ничего не требуя взамен… Это было так странно и необычно, что у меня не находилось слов, чтобы описать свои чувства.

Валерий встал, и, подойдя ко мне, положил свою ладонь на мое плечо.

— Ты принял правильное решение, Никериал, когда принес к нам реликвию Великой, — мужчина смотрел уверено, говорил тихо, но твердо, без толики лукавства. — Мы по себе знаем, что всем людям свойственно ошибаться и многие слуги Пресветлой подвержены яду алчности и гордыни. Слезы Элисень нужно беречь от всех и, особенно, от людей. Божественные дары несут в себе великий соблазн…

Уходил я от них глубокой ночью, пребывая в полном смятении. Да, я помог и спрятать слезы в погребе, наложив кучу защитных чар и даже начертив рунные круги на крови Валерия и Шион вокруг тайника, но все равно беспокойство меня не покидало — А правильно ли я поступил? Нужно было доверять такую вещь простым людям? Ответ был однозначен — нужен. Да пришлось принести в жертву только что налаженную жизнь этой пары. Но они ни секунды не сомневались в своем решении, готовые пойти на все, чтобы слезы не достались тем, кто сможет обратить их во зло.

Выйдя за околицу, я оглянулся назад, ища взглядом тусклый свет окон молодой четы бывших слуг Пресветлой. Вся деревня уже давно спала, лишь они все сидели в горнице и, видимо, решали как жить им дальше.

Я плотнее запахнул плащ, вдыхая холодный ночной воздух, прошелся до пруда, цепляя полами одежды траву, около часа слушал сверчков, кваканье лягушек, смотрел звезды. А после, телепортировался домой, навсегда оставляя эту деревню и ставя жирную точку во всей этой истории.

Эпилог

Суд над Стефаном и его казнь состоялась спустя месяц.

Заседание прошло за закрытыми дверями, но все равно, зал был полон, некоторые умники даже притащили свои карманные зеркала, показывая своим друзьям через отражение все, что происходило на суде. Их, конечно, ловили, отбирали запрещенные предметы и выставляли вон, но, чую, человеческую смекалку и изобретательность невозможно было предугадать.

На суде даже присутствовала важная персона — Его Величество Ариан Келионендорский, который на днях был коронован и после этого, развил бурную деятельность по истреблению врагов государства. Стефан был первым в его списке и, восседая рядом с членами Совета, молодой король презрительно смотрел на осужденного, получая истинное удовольствие от процесса.

Сама же ложа Совета была заполнена не полностью — как и в прошлый раз на моем суде не хватало Микио, но, к сожалению, сегодня он не мог больше потрясти публику своим эффектным появлением, ибо до сих пор лежал в госпитале.

Я и Ирен проходили свидетелями по этому громкому делу, принцесса жалась ко мне, дрожала как осиновый лист, под пристальным, ненавидящим взглядом Стефана, он, словно обжигал, пытался задушить, заставить исчезнуть. Бывший Советник не слушал о том, как решают его судьбу, он прекрасно понимал, что весь процесс это чистой воды фарс, чтобы прикрыть формальностями попытку его уничтожить, сбросить с пьедестала, что он последний неугодный в этом новом мире. Да, он прекрасно понимал, кто на самом деле его враг, и неистово ненавидел, не спуская с меня глаз. А я же… а я просто ему улыбался и оттого он злился сильнее.

Как-то Ирен у меня спросила, ненавижу ли я Стефана за все то, что он мне сделал? Я ответил, что нет, чем безмерно удивил принцессу, которую аж трясло от любого упоминания имени бывшего советника ее отца. Она винила магистра во всех своих бедах, во всех несчастьях, которым пришлось пережить ее семье и искренне хотела стереть с лица земли любое упоминание об этом маге. Она была молода, горячна и как и все юные создания делила мир на черный и белый. Для нее было немыслимо понять Стефана, представить почему он стал таким, каким он есть сейчас. Что его сломало? Ведь люди не бывают изначально злыми, их такими делает окружение.

Я его презирал. Да, я знал, что его сделало таким, даже попытался объяснить это Ирен, на мгновение увидев в ее глазах жалость, но все равно кроме презрения, ничего не мог к нему испытывать. Как и мой отец, он потерял в самом начале эпидемии свою семью, тогда, когда еще и не было толком известно о том, что из себя представляет зараза. Да, он хотел вернуть свою семью, был одержим этой идеей и стал тем, кем есть сейчас, и он сам виноват в этом. Его нельзя было оправдать.

— Но он хотел вернуть себе самое дорогое, ведь так? — тогда спросила она.

— И что же, — я усмехнулся. — У моего отца на руках сгорела в лихорадке сперва его жена, потом дочь, весь госпиталь тихо угасал и многие целители, которых он растил с самого детства, воспитывал как родных, одни за одним умирали. Даже я оставил его в тот момент, когда он больше всего нуждался в поддержке. Но он не стал маниакально искать способ все вернуть. Он смирился. Хотя, если честно, целители никогда не могут смириться со смертью. Мы только принимаем ее как должное.

И сейчас он получал то, что заслужил. Обвинитель в лице Алии, которая представляла департамент дознавателей, настаивала на смертной казни, но Совет решил иначе. Его решили лишить магии, надев на руки неснимаемые кандалы, а после, передать королевской семье, где его ждал уже королевский суд. Ариан и Партар поделили между собой жизнь мага, оставшись довольны сотрудничеством, а разменная монета в виде Стефана хорошо послужила политическим амбициям короля и Совета.

После заседания суда я выходил в числе первых, ведя под руку Ирен. Смотреть на то, как члены Совета лишают магии человека, у меня было никакого желания, да и принцесса хотела поскорее покинуть это место и выбросить из своей головы Стефана.

— Теперь и вправду все закончилось? — прошептала она, прижавшись к моему плечу.

Я промолчал.

Мимо нас проходили люди, громко шептались о суде, делясь друг с другом впечатлениями. На нас никто не обращал внимания. Никто, кроме высокого человека, который стоял, прислонившись к колонне. Стоял и смотрел на меня в упор.

Я его узнал. Алинор Гриворд почти не изменился с нашей последней встречи, но от него больше не веяло рыцарской удалью, да и взгляд стал более серьезным, хмурым. Он не улыбался, как раньше во весь рот, не держал плечи расправленными, а спину прямой — он сутулился, казавшись ниже своего роста, его кучерявые черные волосы лежали на голове вороньем гнездом, а на скулах появилась недельная щетина. Да и одежда, хоть была и опрятной, но, какой-то помятой, словно он надел самое чистое и приличное из своего гардероба, не удосужившись погладить, и пошел на суд.

Когда мы подошли, рыцарь учтиво поклонился Ирен и даже кивнул мне в знак приветствия.

— Мой король отомщен, миледи? — первое, что произнес он вслух. Его некогда громкий бас стал каким-то тихим, с хрипцой, словно он отвык от разговоров.

Ирен решительно произнесла:

— Да, сэр Гриворд, отомщен.

Он кивнул, немного расслабившись.

— Теперь я могу уйти свободно, — прошептал он сам себе.

Принцесса побледнела, и, встрепенувшись, цепко схватила его за рукав:

— Как это уйти! Не смейте умирать! Я… — она судорожно смотрела ему в глаза, видно, и впрямь сильно испугавшись за своего бывшего героя. — Я не позволю вам! Я… Я приказываю!

Мужчина недоуменно поглядел на девушку и хрипло засмеялся. Глаза рыцаря потеплели и он присел на колени перед принцессой, легонько поцеловав ее в ладонь.

— Не волнуйтесь, миледи. Я обещаю вам, что никогда не подниму на себя руку.

Ирен залилась краской и растерянно на меня оглянулась — такой реакции от Алинора Гриворда она явно не ожидала и это ее смутило. Она, бедная, жалела его, изводила себя мыслями о том, что сломала человеку жизнь, а он оказался не таким уж и сломленным.

— Моя служба теперь полностью закончена, — встав с колен, произнес он, посмотрев на меня. Видно, хотел объясниться, только вот не знал как.

— А как же служение Его новому Величеству? — усмехнулся я.

Алинор покачал головой:

— Произнести присягу после всего, что было — это обмануть себя и своего короля. Я никогда не буду лжецом и притворщиком.

— Но сэр Гриворд, — тепло произнесла Ирен. — Я уверена, что мой брат больше на вас не сердится и вы будете хорошо служить новому королю. Зачем себя изводить? Прошу, вас.

Рыцарь криво улыбнулся.

— Миледи, может, Его Величество на меня и не сердится, но я сержусь на себя сам и, увы, не смогу простить себя за слабость. — Он серьезно посмотрел на меня. — Берегите Ее Высочество, магистр Никериал Ленге, надеюсь, у вас это получиться куда лучше, чем у меня.

Ирен судорожно вздохнула и отступила, разжав широкую ладонь мужчины.

Еще долго мы смотрели в след уходящему рыцарю, думая о том, как за год круто перевернулись жизни многих людей, а в особенности одного прямолинейного и по-детски наивного Алинора Гриворда.

— Как ты думаешь, с ним все будет в порядке? — спросила меня девушка, когда он растворился в толпе людей.

— С этим упрямым чурбаном, который изводил меня, стоя под стенами замка, развалил мне ползамка, и гонял меня в монастыре? О, богиня, Ирен, у меня от него целую неделю была мигрень!

— Ты что, — изумленно посмотрела на меня девушка, — до сих пор это ему припоминаешь?

— Своих должников я помню всегда, — мрачно осведомил я девушку. — Он мне должен за разрушенный замок выплатить компенсацию.

— За маленькую стенку?

— Нет, Ирен, за огро-омну-ую стену и издевательство над моими нервами.

Я рассмеялся, приобняв возмущенную моим жлобством девушку, и неторопливо повел ее домой к Филу, где был запланирован небольшой праздник по поводу казни моего главного недруга. Она еще долго сердилась и высказывала мне, что нужно быть добрым, снисходительным и прощать всем долги, особенно, неким рыцарям без страха и упрека. Я кивал, неловко отшучивался и уверял ее, что она мне скажет еще спасибо за мою экономность, когда мы будем отстраивать замок. Да только она не знала, что в глубине души я тоже переживал за непутевого рыцаря и искренне хотел, чтобы он наконец-то нашел свое счастье.

***

На больничной койке сидел мужчина. В истинном обличии Микио казался каким-то невзрачным: короткий ершик белых волос, бледная с синими прожилками кожа, которая могла поспорить с чистыми больничными простынями в белизне, обескровленные губы, потрескавшиеся от принимаемых лекарств. Единственное, что в нем выделялось — это глаза. Большие, открытые, с красноватой радужкой. Микио стеснялся своей внешности, он сутулился, закутывался в пропитанное запахами лекарств одеяло по макушку, пытаясь скрыть ото всех свое тело, коим одарила его природа. Худощавое, длинное, нескладное и… бесцветное, словно сама Пресветлая вытянула из него все краски, забрав это в дань его дару.

— Я чувствую себя голым, — пробурчал он, услышав за дверью мои шаги. Он мог безошибочно определить всех своих посетителей по звуку шагов, походке и я не раз ловил его на том, что он уже разговаривал со мной еще до того, как я открою дверь. Хотя, наверное, определить, кто его посещал было не трудно, все же, список гостей, допущенных к его светлой персоне был крайне скуден.

— И почему же? — дежурно поинтересовался я у кулька, в котором, прятался ото всех иллюзионист. Из него торчала лишь часть пятки, подтверждая, что в этом коконе и вправду засела наша диковинная будущая бабочка.

— Чтобы спрятаться, люди надевают одежду, много-много одежды, а для меня же вместо нее всегда были иллюзии. А сейчас их нет. Совсем нет. И мне от этого плохо.

Я вздохнул и, раскрыв его амбулаторную карту, присел на краешек койки.

Я знал, что Микио страдал с того самого дня, когда на него временно надели запечатывающие кандалы. Это была обычная практика, при таких травмах как энергетическое отравление, но кто мог бы подумать, как это подействует на того, кто дышал своей магией, кутался в нее день изо дня, давно позабыв свою истинную личину.

Иллюзионист давно позабыл свое лицо, а тут, когда последний виток заклятья был наложен, с него словно потекли краски, обнажая под пестрой и диковинной внешностью альбиноса.

Мне, как и Алии было не важно, как выглядел Микио, но он сам не хотел никому показываться в такой виде и всегда прятался под одеялом, словно считая себя прокаженным. Прятался ото всех и, в особенности, от себя. В палате не было зеркал и любых других отражающихся предметов, он даже с койки вставал редко, лишь ночью, когда лунный луч стучался в ставни его окон; он вставал и бродил по комнате и по самому госпиталю, пугая впечатлительных милсестер. Ночь дарила ему утешение, она скрывала “уродства”, незримо окутывала его в “иллюзии”.

— В твоей внешности нет ничего плохого, — вздохнул я, дотронувшись до кокона.

— Есть. Я не могу ее изменить. Она неприятная и напоминает… обо всем.

Напоминает о прошлом. О кошмарах, о учителе, о том, как он не смог его спасти. Микио гложила вина за то, что он не смог исправить, он хотел, чтобы его утешили, любили — по-сути, как и любой человек с тяжелым детством. И сейчас, без своих масок он чувствовал себя как никогда уязвимым.

— Ну тогда, — произнес я, — я не смогу тебе сказать одну потрясающую новость.

— Какую, — пробубнили в недрах импровизированного укрытия.

— А ты сперва вылези из своей берлоги.

— Не хочу.

— Великая… — я закатил глаза. — Если хочешь, я закрою глаза и отвернусь.

— Хочу.

Я положил на колени его карту пациента, демонстративно закрыл глаза ладонями и отвернулся. За моей спиной послышалось копошение, скрипнула кровать от переместившегося веса и я почувствовал, как он сел, нехотя опустив одеяло до пояса.

Микио был одним из самых вредных моих пациентов за всю мою немалую целительскую практику, но, соблюдая его небольшие детские капризы, с ним можно было неплохо общаться.

— Сегодня был суд на Стефаном и угадай, что произошло?

— О, нет! — страдальчески воскликнул член Совета. — А как же я! Они что, провели его без меня?!

Я повернулся к нему. Он даже и не заметил нарушения договора, сокрушаясь об упущенном развлечении.

— Как же так, Ники, — вопрошал он у меня, цепляясь своими тонкими пальцами за рукав моей целительской робы. — Я хотел самолично его унижать! А теперь? А что теперь?! Моя жизнь пошла под откос.

И, сказав это, он упал на подушки.

Страдальца маг играл знатно, да, только эта роль ему быстро наскучила, как и бездумный осмотр потолка, поэтому, он почти сразу у меня поинтересовался:

— Его хоть казнили?

Я пожал плечами:

— Казнь я не смотрел, но ему запечатали магию и отдали на растерзание нашему новому королю.

Микио ехидно улыбнулся. Его так воодушевила смерть Стефана, что он на миг даже позабыл о своих страданиях по поводу внешности.

— А что ты?

— Я? — удивился я, поглядев на своего пациента, который довольно разлегся на подушках, посматривая на меня снизу вверх.

— Ты должен был картинно закатить глаза и возгласить на весь мир, что проклинаешь его и весь его род.

Видно, на моем лице отразилась такая непередаваемая гамма эмоций, что иллюзионист расхохотался.

— Знаешь, — переждав приступ веселья у Микио, произнес я, — если бы я не знал твоего реального физического состояния, то подумал, что ты притворяешься больным, лишь бы подольше полежать в моем госпитале и подействовать мне на нервы.

Он пожал плечами и вдруг серьезно сказал:

— Я рад, что теперь больше нет того, кто угрожал твоей жизни.

Я улыбнулся. Да, отношения между мной и Микио были сложные, но было в нем всегда то, что меня цепляло — это искреннее переживание за мою судьбу. Это трогало и слегка раздражало, ибо он частенько пренебрегал собой, считая, что люди, которые его окружают, достойны жизни намного лучше, чем он.

Внезапно за дверью палаты послышались торопливые шаги и в комнату ворвалась Алия. Она явно хотела ошарашить всех какой-то прекрасной новостью, но, увидев, что Микио не прячется в своем коконе, а лежит в кровати как вполне обычный пациент, замялась на пороге, во все глаза смотря на своего любимого иллюзиониста.

— Я… — она нехотя отвела взгляд от Микио и посмотрела на меня, — пришла обрадовать. Но, судя по ухмылке этого балбеса, он уже все знает?

Но не успел иллюзионист ответить, как за спиной Алии вновь хлопнула дверь и в палату вбежал Филгус, чуть не сбив дознавательницу с ног. Брат выглядел ошарашенным: его некогда идеально уложенная прическа была вздыблена, будто он наспех затянул хвост, не позаботившись о наделанных колтунах, камзол сидел криво, явно надетый на лету, а самое главное — у него дрожали руки. Он беспомощно осмотрелся вокруг и, найдя меня глазами, кинулся ко мне.

— Ники, все кончено! Это просто кошмар!

У меня похолодело на душе. В голове промелькнули самые худшие сценарии: начиная с побега Стефана и похищении Ирен и заканчивая концом света.

— Что такое.

— Он украл ее! Покусился на святое! Варвар! Недоносок! — Филгус заходил вокруг койки, живо жестикулируя руками. И, вдруг резко остановившись, доложил главное. — Риэл украл ее. Всю мою выпивку! Коллекционную!

Я почувствовал облегчение. Все же мир не дрогнул и никто не пострадал, кроме душевного спокойствия одного мага.

— Когда я найду его, — продолжил строить планы член Совета магов, — то он еще пожалеет, что на свет родился. Я его принял как родного: поселил в своем доме, даже смирился, что он мелькает в моем поле зрения! И чем мне он отплатил за добро?

— Так пожалуйся своей дочери, — хмыкнул я. — Это же ее ухажер. Пускай усмиряет его шаловливые ручонки.

Филгус страдальчески поморщился:

— Увы, но вслед за выпивкой, он украл у меня еще и дочь.

На мгновение в палате повисла тишина, которая была нарушена заливистым смехом Микио. Мой пациент единственный, кто искренне радовался происходящему.

Брат повернулся к нему и укоризненно посмотрел.

— Тебе алкоголь дороже дочери? — удивилась Алия, которая не понимала всего того горя, что обрушилось на плечи ее начальника.

— Петра не пропадет, в отличии от выпивки, — мрачно закончил безутешный отец, у которого только что из под носа какой-то вор увел дочь в неизвестном направлении.

— Значит, — весело произнес иллюзионист, с удобством усевшись на кровати, скрестив ноги, — я выиграл?

Четвертый член совета страдальчески поморщился и кивнул.

— Мы с ним поспорили на неплохую сумму, о том, когда же этот вор сгинет из мой жизни. Увы, он сбежал быстрее, чем я предполагал ранее, — пояснил брат для непосвященных.

Алия изумленно уставилась на Микио:

— У тебя что, есть деньги?

— Нет, конечно, — открестился от такого счастья он. — Откуда?

— И ты спорил, не имея при себе ни оного жалкого медяка? — уже удивился я.

— Ну я же выиграл? — пожал плечами больной, ничуть не раскаиваясь в содеянном.

Вдруг дверь в палату хлопнула в третий раз, и к нам вбежала Ирен. Принцесса раскраснелась от долгого бега, она хрипло дышала, хватая ртом воздух и немного подержавшись за ручку двери, поковыляла ко мне.

— Ни-ки, — прохрипела она. — Я… тут… узнала-а…

Микио молча натянул на себя одеяло по макушку, чем безмерно удивил девушку, которая ошеломленно уставилась на иллюзиониста.

— Вас стало слишком много, — пробормотал он, снова превращаясь в кокон.

И ведь не возразишь.

Микио, похоже, было в тягость такое пристальное внимание к своей персоне. И если терпеть Алию и Филгуса он мог, то, к сожалению, Ирен не входила в число его близких друзей. Она ни разу его и не видела без иллюзий, да и не приходила навещать, боясь быть назойливой — все же маг для нее был никем, так, встречались пару раз и оба остались не в восторге друг от друга. И сейчас принцесса пришла в палату лишь спеша сообщить мне какую-то поразительную новость, с которой не могла не поделиться позже.

— Что-то случилось? — поинтересовался я у девушки.

Ирен нехотя оторвалась от пристального созерцания кокона иллюзиониста. Ее дыхание немного пришло в норму и она уже не выглядела как загнанная лошадь.

— А? — отозвалась она и, вдруг, смутившись, произнесла. — Я… тут… магистр Микио, как вы себя чувствуйте?

— Прекрасно, — отозвался он, высунув свой бледный нос из одеяла.

— Я хотела сказать… не примите это за грубость, но вы такой красивый.

Я поперхнулся воздухом. Что-то, а красавцем Микио не выглядел, скорее, его внешность была очень необычна и… отталкивающая. Да и не только я удивились такой характеристике девушки. Алия и Филгус удивленно воззрились на принцессу, а с макушки иллюзиониста даже спустилось одеяло, являя на свет его белоснежную макушку.

— Как это… - прошептал оный и внезапно резко опустил одеяло до плеч, произнеся с вызовом. — А сейчас?!

Микио хмурился, не веря, что кому-то он может понравится в таком “невзрачном” виде, не верил девушке, что так с легкостью признала его красавцем. Он ждал, когда она расхохочется ему в лицо, поморщит нос, разочаруется, рассмотрев его лицо повнимательнее, но вместо этого, Ирен заворожено осмотрела мужчину со всех сторон..

Вердикта принцессы член Совета ждал как приговора. Даже мы не рискнули нарушить невольное молчание, понимая, как это важно для пациента узнать от почти постороннего человека мнение о его настоящей внешности.

— А можно… потрогать? — тихо произнесла она, не спуская глаз с Микио.

Он напрягся, но, нехотя, кивнул. Ирен тут же осторожно дотронулась до его щеки подушечками пальцев, легко провела рукой по волосам и, оглянувшись на меня, резко убрала руку за спину.

— Это так прекрасно, — прошептала она, с восхищением смотря на иллюзиониста. — Да наши придворные отдали бы все свое состояние за такой мраморный оттенок кожи, а волосы, будто отражение лунного света. Мне кажется, они даже в темноте светятся. Магистр, вы похожи на посланника Пресветлой — такой чистый, светлый и невинный, что было просто кощунственно прятать такую внешность за своими иллюзиями. Мне так жаль, что я раньше вас не видела так…

Ирен выглядела такой искренней и сочувствующей, что уличить ее во лжи было невозможно.

Даже Микио проникся ее теплотой. Он, явно смутившись, пробормотал:

— И ничего не светятся… — но закутываться в одеяло больше не спешил. Его лицо озарилось слабой улыбкой. — Спасибо.

Своей непосредственностью и искренностью Ирен, словно сняла с плеч Микио груз. Алия и я уже говорили ему, что в его необычной внешности нет ничего плохого, что он лишь травит свою душу, считая себя уродом, он с нами нехотя соглашался, но все равно прятался под одеяло. Лишь принцессе он смог до конца поверить. Это было странно.

— А можно я вас буду навещать? — скороговоркой проговорила она и, затаив дыхание, замерла.

Микио не медля и секунды кивнул, чем вызвал у девушки бурю восторга. Алия даже недовольно засопела, скосив на меня глаза, мол, твоя девица и что творит. Я понимал, что она ревнует, но не видел угрозы, а наоборот, плюсы — иллюзионисту не хватало такого непосредственного общения, когда собеседник фонтанирует эмоциями: чистыми, яркими, без примеси желчи и сарказма. Он был в душе ранимым ребенком, Ирен по-сути тоже и им было о чем поговорить. Алия и я были для него слишком взрослыми и, к сожалению, скучными.

— Ирен, ты почему сюда ворвалась? — я решил нарушить воцарившуюся идиллию, боясь, что Алия успеет первой и наговорит бедной девушке много неприятных слов в порыве ревности. А она это могла, когда чувствовала угрозу и была в плохом расположении духа.

— Увидела этого нахала Риэла? — спросил Филгус.

Ирен оторвалась от созерцания Микио и, вдруг, видно что-то вспомнив, изменилась в лице. Она кинулась к окну, пытаясь высмотреть что-то за оконной рамой и в ужасе прошептала: “не успела”.

Я забеспокоился и, подойдя к ней, тоже взглянул на улицу.

Окна палаты выходили на оживленную площадь перед входом в госпиталь. Возле него постоянно было людно: останавливались кареты с высокопоставленными пациентами, заходили и обычные горожане, выбегали милсестры, принимая носилки с пациентами, с короткой вспышкой появлялись из ниоткуда маги при этом вокруг пугая народ — все было как обычно, но не сегодня. Возле порога госпиталя Парнаско было необычно людно.

— Карета Его Величества? — удивленно протянул тихо подошедший Филгус.

— Да еще, похоже, с целым полком личных гвардейцев, — добавила Алия, также рассматривая улицу.

— Я хотела сказать, что сюда едет мой брат, — замогильным голосом сообщила главную новость принцесса. — И он очень хочет увидеть тебя, Ники.

— Он уже приехал, дорогие мои, — весело закончил Микио, не вставая с кровати и смотря вообще в другую сторону — на дверь.

Мы втроем обернулись, в ужасе уставившись на вход в палату. Мне четко послышались шаги в коридоре и громкий голос моего отца. А у Азеля не было привычки просто так ходить по коридорам и, тем более, так громко говорить, нарушая покой пациентов.

— Если я забаррикадируюсь, это будет считаться неуважением к королю? — умоляюще вопросил я, ни к кому не обращаясь.

— Да, Ники, будет, — разрушил мой гениальный план брат.

— А если сбегу? — не собирался сдаваться я.

— Мне нельзя здесь появляться, — в ужасе прошептала Ирен и резко схватила меня за рукав. — Сделай так, чтобы меня никто не узнал!

У меня остро засосало под ложечкой. Чтобы наложить морок мне не хватало времени, спрятать под одеялом ее было не вариант — пышную юбку было бы видно, да и Микио не тростиночкой, а вот в шкафу… Ирен проследила за мои взглядом и, не теряя времени, метнулась к нему. Обычно в нем хранили одежду пациента, он был невзрачным, маленьким и не очень подходил для того, чтобы спрятать принцессу, но она как-то ухитрилась не только в него залезть, но успеть сделать это до прихода брата.

Как только я плотно закрыл дверцу шкафа, открылась дверь палаты и в нее торжественно ступила целая делегация, состоящая из главы госпиталя Парнаско, самого короля, его охраны и мнущихся за ними любопытных свидетелей: целителей, милсестер, пациентов и, о, Пресветлая, даже наглых придворных. Скандал намеревался быть знатным.

Меня они заметили не сразу — я держал спиной дверцу шкафа и, прямо скажем, мечтал провалиться сквозь пол. Чести лицезреть первыми королевский лик удостоился Микио и Алия с Филгусом. И если иллюзионист профессионально притворился спящим, вновь закрывшись с головой под одеяло, то отдуваться пришлось дознавательнице, которая от неожиданности сделала недурной реверанс и брату — он привычно поклонился монарху. Я поклонился скромнее — меня все равно никто не видел.

— Его Королевское Величество король Ариан Келионендорский! — торжественно произнес короткий титул кто-то в толпе — явно герольд, которого зажали еще в проходе и не пустили вперед.

— А где наш магистр Ленге? — ласково поинтересовался у Фила и Алии мой отец и, повернув голову, заметил меня, как, кстати, и остальные посетители скромной обители моего больного.

Я нервно сглотнул комок, застрявший в горле от многообещающего взгляда Азеля, и на всякий случай, поклонился еще раз, но уже не халтуря.

— Рад приветствовать Вас у нас, — нехотя произнес я и махнул в сторону единственного стула, который стоял возле постели больного. — Располагайтесь.

Видно, мой тон голоса не очень устроил магистра Гарриуса. Он резво подошел ко мне и, приобняв, потащил пред светлые очи братца Ирен. Я даже не смог сопротивляться — хватка у отца была стальная.

— Магистр просто устал, вот и голос такой замученный, — медово произнес он. Честно говоря, я еще никогда не видел отца таким приторно-сладким, и мне стало как-то не по себе, особенно от того, как немело мое плечо. — А на самом деле он очень рад вас видеть, смущается малость.

— Мы заметили, — улыбнулся Ариан. Мне показалось, что он искренне наслаждался этим спектаклем, и специально прибыл с делегацией, чтобы как следует меня унизить. Вот же… коронованный лис!

Мне пришлось кивнуть и улыбнуться, а то за плечо уже было страшно — боюсь, одним синяком я не отделаюсь и надо будет вправлять вывих.

— Сегодня у королевства торжественное событие! — провозгласил монарх.

— Казнь Стефана? — не удержал я свой язык, за что получил от отца такой многообещающий взгляд, что резко перехотел открывать рот до конца своей жизни.

— Не только, — лукаво улыбнулся Ариан. — Сегодня мы будем награждать славного Героя нашего королевства, спасителя Ее Королевского Высочества принцессы Ирен Келионендорской, человека, который раскрыл заговор против королевского рода и помог захватить изменника!

Зрители пораженно замерли, в восхищении на меня взирая, а мне… а мне остро захотелось умереть. Я попытался оглянуться на Филгуса, но Азель мигом подорвал мои жалкие попытки.

Передо мной торжественно достали указ, скрепленный сургучной печатью с оттиском королевского рода и объявили:

— Властью, дарованной Нам Пресветлой и народом, мы даруем вам титул герцога и причитающиеся земли, достойные носителя сея славного титула! Правьте мудро и несите свет во имя своего короля и народа!

Вручив в мои онемевшие пальцы указ, он напоказ выставил вперед руку с печатью, для того чтобы я восхитился его щедростью и лобзая его пальцы, пал ниц перед его величием. Я же смотрел на этого… лиса, искренне хотя его придушить.

Внезапно дверь шкафа отворилась и из него, ойкнув, вывалилась принцесса. Шипя от боли в отбитых ладонях, она подняла голову и посмотрела на шокированного брата и изумленную толпу. Девушка мгновенно залилась краской, и неловко улыбнулась Ариану, даже не пытаясь встать.

— Ирен? — одними губами проговорил молодой король.

И тут я понял, что это конец.

КОНЕЦ

24.01.2016 г.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg