«Слепой»

Памяти мамы посвящается

— Эфа! Эфа! — надрывался мальчишеский голос, разлетаясь эхом по песчаным волнам Сикелийской пустыни. Смеркалось. Песок неторопливо остывал, мерцая золотыми искрами в лучах уходящего солнца, а тени дюн удлинялись, покрываясь глубокими морщинами сумерек. Гадюка давно скрылась в зарослях чингиля, но дети не отставали от стражника, уговаривая его поискать эфу в кустах. Ведь Сейфуллах, капитан каравана, щедро обещал пять султанов за каждую змею, пойманную в лагере.

Наемник колебался. Поймать эфу и получить за нее награду было заманчиво, но ловить по кустам юркую и опасную гадину после тяжелого дня не хотелось. Скорее бы сдать дежурство, выпить чаю с турьим жиром, перекинуться в кости с постовыми, да отправиться спать. Ведь завтра караван возвращался домой, в прекрасный город Балидет — жемчужину оазиса Мианэ и последнюю крепость Империи в Холустайских песках. Решив не трогать змею, стражник принялся разгонять детей по шатрам.

Притаившаяся в кустах эфа не стала медлить и ринулась к потрохам, оставленным поваром для духов пустыни. Суеверные кучеяры панически боялись злых пайриков, которые, как считалось, обитали в каждом бархане и устраивали путникам смертельные ловушки в виде зыбучих песков. Они же были повинны в высыхании колодцев и появлении губительных самумов, которые рождались далеко на востоке, за хребтами Гургарана. Вырываясь из горных недр красно-бурой мглой, песчаные бури вздымали могучие барханы пустыни, засыпая жгучим, раскаленным песком все живое, попадавшееся им на пути. Память о встрече с самумом оставалась до самой смерти.

Выскользнув из тени, Арлинг схватил змею за голову и отбросил ее далеко в дюны. Следом полетели и потроха. Халруджи не верил в пайриков и уважал обычаи кучеяров, но повар оставил объедки слишком близко к лагерю, что было небезопасно.