«Малахит»

Было прекрасное раннее утро одного из первых майских дней. Ослепительно синело небо за чисто вымытым окном. Оглушительно щебетали птицы, радостно гудел церковный колокол где-то вдалеке.

Паша встал с постели и посмотрел во двор. Ни души.

Солнце было так ярко, а воздух так прозрачен, что в майском утреннем мире не оставалось места оттенкам. Только синий — небо. Только зеленый — листья. Только желтый — солнечные полосы, которыми высвечен по краю дом напротив. Сам дом был бурым, как скала, но даже он в этот день выглядел ярко.

Смотреть на это через окно было невозможно, и Паша распахнул отчаянно сопротивлявшиеся, разбухшие за зиму рамы. Язык ветра слизнул с потолка несколько воздушных шариков, оставшихся в комнате после майских праздников, и отправил их в небесную глотку.

Паша не спешил показать всем, что уже встал. У него было важное дело. Он достал карандаш и встал перед чертежной доской, к которой был прикреплен лист чистого белого ватмана, поднес остро отточенный карандаш к бумаге, начал рисовать. Через минуту из тонких волнистых линий соткался лес. Посреди леса — замок. Густая штриховка внизу, вверху стены почти белые. Замок странный, основание небольшое. На таком основании покоиться бы сторожевой вышке, но Пашин замок прирастал многочисленными башенками, и они торчали из замковой «ноги», как поганки из трухлявого пня. И крыши башенок были похожи на поганочьи шляпки, только гораздо острее.

Немного подумав, Павел каллиграфически вывел слово Кабошон. Что это означает, он не знал, но казалось, что Кабошон — подходящее имя для обитателя поганочьего замка.

Карандаш работал быстрее и быстрее. На бумаге появлялось то, что мучительно придумывалось целый месяц. Деревни и замки, леса и ручьи, одинокие деревья и рощицы на широких пастбищах. Распаханные поля, широкая река.

Вытекая из левого верхнего угла карты, река скрывалась в правом нижнем, делая в конце легкий изгиб. Но берег в месте излучины был пока пуст.

Паша прервался и принялся гипнотизировать ватман. Вдохновение исчезло, оставив в душе неприятную пустоту, которую — он знал по опыту — необходимо было срочно заесть.