«Жизнь на двоих»

Александрова В., Калашников С Жизнь на двоих

Глава 1

Ульяна

— … И, пожалуйста, держите ногу в тепле! — добавила я, поднимаясь со стула.

Старая Марта, одна из моих постоянных клиенток, послушно кивнула. Она была бойкой старушкой, да вот только возраст все-таки брал свое. То сердце прихватит, то мигрень разыграется, то бессонница. А тут вот ногу ушибла, бедняжка.

— Спасибо тебе, милая! — кряхтя, встала с кровати Марта. — Уж даже не знаю, как тебя благодарить! Сколько раз ты меня на ноги ставила, не счесть! За такую помощь одних денег мало!

— Да, что вы! — искренне улыбнулась я. — Это же моя работа!

— Хорошее же дело ты себе выбрала, дочка! Не то, что моя Сонька, — тяжко вздохнула бабушка, провожая меня к двери. — Все во фрейлины к принцессе попасть хочет!

— Ну, каждому свое, — улыбнулась я. — Приду через недельку, принесу вам еще мази.

— Чтобы я без тебя делала! — склонила седую голову Марта.

От этого жеста я смутилась. Тоже мне, нашли перед кем кланяться! Я простая знахарка! Травки собираю, притирки делаю. Куда уж мне до современных врачей! Даже лицензию не смогла получить, в училище не приняли. Мол, медицина не для простолюдинок!

— Берегите себя! — вздохнула я, выходя из дома доброй старушки.

И остановилась в нерешительности. На сегодня все дела закончены, отвары и мази приготовлены. А ведь еще только полдень!

Пожалуй, стоит в лес сходить, — решила я. — Запасы календулы подходят к концу, да и зверобой поискать надо!

* * *

Лес в начале лета — замечательное место! Выходя на лесную тропу, словно попадаешь в другой мир. Запах прелой прошлогодней листвы, трели птиц, вдали можно увидеть, как между деревьев пробежит какой-то мелкий зверёк, тщательно избегающий встречи с людьми. На полянах солнышко пригревает, зеленеет сочная, ароматная трава… Красота! Да и кровососов в июне ещё мало, а это тоже плюс!

Леса в Ассаре, нашем королевстве, густые с глубокими оврагами и покатыми холмами. Мечта поэта. Через всё королевство проложены извилистые, словно речки, торговые тракты, разливающиеся потоком купцов и странников. Но я редко на них выхожу. Да и травы там не такие свежие, как в глубине леса.

Петляя по знакомым до последней травинки лесным тропкам, я направлялась к полянке, где растет зверобой. Единственное место в лесу, где я была только раз в жизни — далеко на юге, за рекой. Там находится Священный Камень — место, куда приезжают новобрачные, а молодые родители крестят детей. Там постоянно находятся несколько монахов — крупных суровых мужчин, не подпускающих к святыне случайных людей. Настоятель Патрик утверждает, что любой ценной вещи нужна достойная охрана, но я думаю, что монахи поставлены следить за тем, чтобы молодые горячие головы не совершали глупостей.

Рассуждая таким образом, я добралась до нужной полянки. Зверобой никуда не делся, цвел себе потихоньку. Да и что с ним могло случиться? Зимы у нас всегда были теплыми.

Опустившись на колени, я начала собирать полезную травку. Небольшая плетеная корзина постепенно наполнялась желтенькими цветочками. Для его сбора сейчас самое время: только расцвел и не успел еще напитаться придорожной пылью с близкого тракта. Днём на тракте движение весьма оживлённое, когда всадники, а когда купцы с охраной проезжают. Бывает и деревенские везут в город неказистый товар, или продукты, ведь лишних денег не бывает. Порой и пеших можно встретить, но это скорее всего бедняки и нищие, что проигрались в карты в ближайшем трактире, или «везунчики», которым повезло повстречать на пути «лесных братьев», разбойников местного разлива, и при этом остаться в живых. Люди ведь порой хуже зверей бывают. Волк не станет насиловать и убивать ради развлечения. Приходится посматривать по сторонам и держатся вблизи укромных мест, как куст, за который можно юркнуть при первом же сомнении в благопристойности намерений показавшегося человека. А уж в чаще — ищи-свищи, только ноги переломают, гоняясь за мной по оврагам, да буеракам! В лесу я дома!

— Привет, Уля! — вдруг раздался веселый ребяческий голос.

Я даже подпрыгнула от неожиданности.

— Ну, Савватей! Ну, негодник! — улыбнулась я знакомому парнишке из сапожного тупика. — Откуда ты вылез?

Да и я сама тоже хороша! Надо же было так задуматься, чтобы совсем бдительность потерять!

— Так из лесу. Мне батюшка велел мелколистный дуб отыскать и принести с него сучьев, из которых самые крепкие гвоздики делаются, а я никак не могу найти ни одного. Ты не видала? — хитро улыбнулся Савка.

Он был моим ровесником — почти пятнадцать лет. Высокий, крепкий паренек с рыжими вихрами, конопушками по всему лицу, да большими голубыми глазами. Чуть лопоухий, что придавало Савке еще более забавный вид. Одет он был в простые крестьянские штаны, да в рубашку с завернутыми рукавами.

— Вот этим ложком иди, — я махнула рукой в нужную сторону. — А как замшелое бревно путь перегородит, выбирайся вправо, да там и смотри. Только орехи не рви, что по склону оврага. Мотя-егерь просил их бурундукам оставить.

Полюбовавшись на озадаченное лицо сверстника, я вернулась к прерванному занятию. Было немножко стыдно, даже щеки чуть заалели. Не о бурундуках я волновалась, да и лесничий тут не причём. Для себя хотела тот урожай сохранить. Уж очень вкусная халва из тех орешков получается! Да и продается неплохо.

Савка не спешил уходить. Немного помявшись, он выдал:

— Отец спрашивал, не сможешь ли ты зайти.

— Неужели он опять простудился? — удивилась я, радуясь перемене темы. — Опять на сквозняке работал?

— Ага, — с вздохом согласился Савка, присаживаясь рядом и помогая собирать зверобой. — Просит отвара твоего волшебного.

— Это же обычный шалфей! — смутившись, ответила я.

— А пусть и так! — пожал плечами парень. — Да только твои травки чудеса творят!

Я лишь робко улыбнулась, не найдя что ответить. Чудеса чудесами, а лицензию мне все же не дали. Как и места в училище. А я так хотела стать профессиональным врачом!

Кинув в корзинку очередной цветок зверобоя, Савка поднялся на ноги.

— Ну, ладно, Уля, до встречи! — сказал он, отходя от меня.

— Завтра зайду к вам с отцом, — кивнула я и тоже встала.

Пожалуй, зверобоя собрала достаточно.

Принцесса Орнелла.

Ехавший впереди егерь замедлил ход лошади и заставил её сойти с тропы вправо. Я тоже придержала Серко — спокойного мерина, на котором единственном изо всей королевской конюшни матушка позволяла прогулки. Поравнявшись с нашим проводником, остановилась на краю обширного лога с покатыми склонами. Впереди открывался чудесный вид на огромное, заросшее богатым разнотравьем и редкими кустами пространство. Зыбкие тени белых облаков, скользивших по небу, бежали легко и ровно, а на расстоянии трех-четырёх стрелищ, у кромки густого леса две небогато одетых фигурки о чем-то беседовали.

Юноша и девушка обменялись несколькими словами, и парень скрылся в логу. А оставшаяся тоненькая, чем-то знакомая фигурка, склонилась, присела на корточки и принялась что-то собирать. Наверное, эта девушка цветочница. Замечательная профессия!

Я невольно вздохнула, но сделала это осторожно, чтобы ни егерь, ни поравнявшийся со мной и остановившийся слева грум не услышали. В их понимании принцесса — это абсолютно счастливое создание, все капризы которого исполняются неукоснительно. Им не понять, как наследница престола может завидовать девушке, наслаждающейся полной свободой, не скованной никаким этикетом, условностями двора и вечными церемониями, способными любое дело превратить в пытку.

Захотелось хотя бы просто поговорить с этой простолюдинкой, не понимающей, насколько ей повезло.

— Матвей, я хочу подъехать к ней и поговорить о нашем, о девичьем, — обратилась я к леснику.

— Не получится, Ваше Высочество, — покачал головой мужчина. — Она уже приметила нас, и если Вы поскачете к ней, то удерёт в лес, где её никто не настигнет.

— Ты знаешь эту девушку? — нахмурилась я.

— Да, это Ульяна. Она собирает травы для городских лекарей. Они иногда покупают её сборы для того, чтобы с постом и молитвой, как учит наша церковь, приготовить целебные снадобья, угодные Богу и необходимые страждущим, — Мотя не косится назад, но понятно, что слова эти предназначены не столько мне, сколько Отцу-Наставнику, без сопровождения которого мне категорически запрещено покидать дворец.

— А тебя она знает?

— Конечно. Ведь я присматриваю за тем, что происходит в этих лесах. Мой долг…

— Отправляйся к ней и убеди, что убегать не стоит. Ей не будет причинено вреда. Потом вернёшься, и доложишь об исполнении. А уж тогда я к ней подъеду и поговорю. А вам, — я обернулась к свите, — не сходить с места, и не спускать с меня глаз.

Вот так, чтобы даже не думали возражать.

* * *

При моём приближении девушка встала и поклонилась, но ничего не сказала. Симпатичная, но одета очень бедно. Учтиво ждёт слов госпожи, а сказать-то мне и нечего. Вернее, нет на уме ни одного вопроса, который можно было бы провозгласить с высоты седла, а сойти с него без помощи грума — нарушение этикета.

— Что ты собираешь? — додумалась-таки.

— Зверобой, Ваше Высочество! — вновь поклонилась девушка.

Поговорили. В принципе, можно уезжать. Но что-то в облике этой повязанной платком почти нищенки меня всё-таки волнует. Проклятье, если бы не семь пар глаз, сверлящих мне спину с противоположного края лога…!

— Дай мне один цветок.

Девушка наклонилась и сорвала, явно выбирая стебелек подлиннее. Я протянула руку и осторожно взяла невзрачную былинку с невыразительными соцветиями.

— Для чего он? — спросила задумчиво.

— Зверобой — лечебное растение, — улыбнулась нищенка, любовно посматривая на сорванный цветок. — Он хорошо помогает при простудах и гриппе, унимает головную боль и является действенным успокоительным.

— А против лихорадки поможет? — как бы невзначай поинтересовалась я, тщательно скрывая волнение.

— Не думаю, — отрицательно покачала головой девушка. — Разве что только в отваре с другими травами! — нищенка замолчала, а потом нерешительно произнесла. — Простите, Ваше Высочество, у вас кто-то болен?

— Это не твое дело! — довольно резко ответила я, разворачивая коня.

— Простите! — испуганно прошептала вслед девушка.

Но я уже не слышала, возвращаясь к своим сопровождающим.

* * *

— Почему? — воскликнула я, обращаясь к главному лекарю. — Если она не выздоравливает с помощью современных лекарств, то почему вы не хотите обратиться к народной медицине?

— Ваше Высочество! — твердо посмотрел мне в глаза врач. — Вы совершенно не понимаете, что говорите! Не мешайте мне выполнять свою работу!

— Но прошла уже почти неделя! — не слыша себя от злости, кричала я. — Я уже устала врать! Мы не можем больше скрывать эту болезнь! Людям нужна королева! А мне — мать!

— Извините, Ваше Высочество, — начал злится мужчина. — Но профессионал здесь я, а не вы! Мне жаль, что ваша матушка не выздоравливает, но я делаю все возможное….

— Хватит! — холодно сказала я, мгновенно успокаиваясь. — Вы уволены, доктор Лорти! Я найду другого врача!

Оставив изумленного таким поворотом дела лекаря, я отправилась в свою комнату. В голове созрел план.

* * *

Я шла, почти бежала, петляя по пустынным в обеденное время коридорам дворца. Мне нужно было срочно вдохнуть свежего воздуха.

А вот и балкон, опоясывающий здание дворца. Здесь легко дышится, если ветер не несёт запахов из кожевенного квартала. Раньше я любила играть в саду, но с тех пор как стала выезжать в окрестные леса, огороженный каменным забором треугольник земли с двумя клумбами, десятком кустов и старой растрескавшейся грушей кажется тесным.

А в городе еще теснее. Окруженный высокой стеной, он растёт вверх и как бы внутрь самого себя. Его улицы узкие и многолюдные, а заодно, грязные и шумные. Церковь запрещает яркие цвета. «Только Бог может давать свет и тепло!» — говорит Настоятель Патрик.

«Какая глупость!» — всегда хотелось возразить мне. Но я молчала. Черт бы побрал этот этикет! Вот стану королевой — устрою другие порядки!

Ну а пока, город оставался прежним. К старым домам сверху приделываются новые этажи, которые даже, случается, перекидываются через улицу, оставив под собой тесный тоннель прохода. В дожди канавы с нечистотами выплёскиваются на неровные выщербленные мостовые и тогда очистки плывут прямо по дорогам, пока не попадут в речку, которая не отличается чистотой и в ясную погоду.

Поэтому калитка в заборе, оделяющем от неё сад, открывалась на моей памяти всего один раз. Я тогда так утомила няню своим настойчивым требованием показать мне, что находится за этой дверью, что она отыскала-таки ключ и открыла скрежещущий замок.

Вдохнув миазмы, распространяющиеся от воды, мы спешно ретировались восвояси, а ключ остался торчать из скважины, забытый впопыхах. Потом я достала его оттуда и спрятала на самом дне шкатулки со своими секретами, чтобы никто и никогда его не нашёл и не открыл проход в это гадкое место.

Зато теперь я могу незаметно покинуть дворец, что и проделывала уже дважды. Накинув на себя плотный темный плащ, я кралась по тёмным тесным улицам, сторонясь редких после наступления темноты прохожих.

* * *

Сейчас, осматривая окрестности, я не так уж пристально вглядывалась в узкие улочки и разномастные неуклюжие дома. Взор мой невольно поднимался выше, туда, где за стеной колосились поля и чернели огородные грядки, а за ними, совсем далеко, зеленел лес. Там, отсюда не видно, находится наш замок. Он невелик и не слишком хорошо укреплён, поэтому мама опасается жить в нём. С тех пор как погиб папа, а это произошло больше года тому назад, мы всего три раза выбирались в это чудесное место на неделю, не больше.

Вздохнула, насильно возвращая свой взор на узкие городские улицы. Сегодня мне предстоит важное дело. Только бы найти нужный дом!

Бумажка, скорее даже клочок, с адресом смялся, чернила заметно стерлись. Оставалось надеяться лишь на свою память и знание города. Хотя бы теоретическое.

— Кажется, нашла! — прошептала я, осматривая неуклюжий деревянный дом с протекшей крышей.

Поднявшись по скрипучему крыльцу к двери, я неуверенно постучала.

Открыла пожилая женщина в бедном, местами заштопанном платье и тростью в руке.

— Чем могу вам помочь? — насторожено спросила старушка, осматривая мою закутанную в плащ фигуру.

— Я ищу Софию, она дома? — облизав пересохшие от волнения губы, сказала я.

София — одна из моих фрейлин, рассказывала мне о травнице, той самой нищенке, что дала мне цветок зверобоя. По словам девушки, она не раз гостила у Ульяны. Ещё София говорила, что ее подруга творит чудеса своими зельями. Уж если она не поможет матери, то и профессиональные врачи окажутся бессильны! Я уверена в этом!

— К сожалению, ее сейчас нет, — покачала головой старушка. — Быть может, передать ей что-то?

— Нет, спасибо, — прошептала я, чувствуя, как надежда внутри меня разбивается на мелкие осколки.

Я спустилась с крыльца и намеревалась уже пойти в сторону дома, как старушка снова окликнула меня:

— Что ты хотела-то, дочка?

— Я ищу травницу Ульяну, — безразлично отозвалась я. — Моя мать больна. Лихорадка не проходит целую неделю. Эта девушка была моей последней надеждой.

— Уля живет в лесу, — внезапно произнесла старушка. — Выйди через центральные ворота и иди по тракту до старого дуба. А там сверни направо и по узкой тропинке дойдешь до травницы. Боже благослови твою матушку!

Я застыла в изумлении, не зная, как благодарить старушку. Но та уже закрывала дверь.

— Спасибо! — успела крикнуть я, вкладывая в голос как можно больше тепла.

Старушка ничего не ответила, лишь улыбнулась на прощание. А я уже бежала к воротам.

Глава 2

Ульяна

Жила я в чаще леса в маленьком домике, доставшимся мне в наследство от матери. Она погибла три года назад. Пошла собирать ромашку и не вернулась. Потом егеря говорили, что в болоте случайно нашли. Даже не поверили сначала. Любой паренек в городе знает, что ромашка не растет на топких местах. И как там оказалась моя мать, осталось загадкой для всех.

Ее знали многие. Она была повитухой и лекарем, могла вылечить любую болезнь и выходить беременную женщину, спасти и ее жизнь, и жизнь ребенка.

Именно мама учила меня врачеванию. Заставляла запоминать названия трав и способы их применения, показывала, как правильно готовить мази и отвары. Она передала мне все свои знания и опыт, а еще… она просто любила свою дочь. И желала ей добра.

Когда я узнала о ее смерти, то очень долго не верила. Думала, что это такая шутка, розыгрыш. Пока собственными глазами не увидела мамино тело.

Никогда не забуду белое лицо, непонятно чем порезанные руки, но самое главное — глаза. Даже в мертвых, невидящих глазах стоял неприкрытый ужас. Мне было лишь двенадцать, но даже тогда я поняла — смерть матери не была случайной.

Вот только кому мешала одинокая травница? Ответа на этот вопрос я не знала.

Рано утром я отправилась к Савке, прихватив отвар шалфея для его отца и сироп шиповника для паренька. Он просто обожал это «лакомство», как называл моё нехитрое снадобье сам Савка. Витамины витаминами, но и сладкий вкус еще никто не отменял. А уж как мой друг любил вкусненькое!

У сапожника я пробыла до самого обеда. Спохватилась только, когда часы пробили два.

Время пролетело быстро. Отец Савки — Михаил — был добрым и веселым человеком. Всегда шутил и улыбался в свою длинную бороду. Широкоплечий, мускулистый, высокий — настоящий мужчина. А в сочетании с доброй душой он казался мне идеалом.

Что ни говори, а время я провела замечательно. Жаль, правда, что домой пора. Работа. И капусту не забыть полить. Это единственный овощ, что растёт рядом с моим жилищем. На соке из свежих листьев готовятся многие важные лекарства, так что их необходимо постоянно держать под рукой. Летом — в земле, а зимой в погребе.

Еще одичавшая петрушка-самосейка кучерявится повсюду, так что её корешки тоже к моим услугам в любой момент. А в остальном — огородничать-то мне и некогда. Да и руки необходимо держать в холе и чистоте. Род занятий обязывает.

Дома все было спокойно. Кому придет в голову забраться в старенькую избушку бедной травницы? У меня кроме трав и брать-то нечего!

Отворив чуть скрипучую дверь, я вошла. Дом был небольшим — всего две маленькие комнаты (если, конечно, не считать погреб). Прихожая, она же кухня, и крошечная спальня, в которой помещалась только узкая кровать и комод.

Но я любила свой дом. В нем было так тепло и уютно, всегда пахло травами, развешенными на стенах в мешочках или разложенными сушиться на полках. Мебели тоже немного: стол, небольшая печка, пара стульев. Все старенькое, из простого дерева, но такое родное!

Я сняла с головы косынку, взяла с крючка тонкую вязаную шаль. В доме было прохладней, чем на улице, да от погреба ощутимо тянуло. А я всегда была мерзлячкой.

В домашних хлопотах прошел еще час. Залезла в погреб достала овощи, зелень и маленький кусочек зайчатины (хоть охотиться без лицензии и не разрешалось, но покупать мясо в городе слишком накладно, а зайцев все равно никто не считает!). Я чистила, а потом варила картошку, жарила мясо.

Едва поставила еду на стол, как раздался громкий стук в дверь. «Кого это там принесло? — немного напугалась. — Я никого не жду!» Хотя в дом лекарки люди и стучатся в любое время суток, но обычно стараются приходить днём.

На всякий случай взяла с печки скалку. Мало ли? Встала так, чтобы удобно было нанести удар, даже руку немного отвела в полузамахе:

— Входите, не заперто!

Дверь чуть приоткрылась, и в дом вошла закутанная в плащ фигура. Я испуганно попятилась, еще выше поднимая скалку.

— У меня нет ничего ценного! — судорожно подбирая слова, произнесла я твёрдым, по возможности голосом. — Уходите.

Но фигура не придала никакого значения моим словам, лишь закрыла дверь. Даже крючок накинула.

— Я всего лишь бедная травница, — забормотала я, пятясь в дальний угол. — Пожалуйста, не тро…

— Мне нужна твоя помощь, Ульяна, — перебила фигура, сбрасывая капюшон.

— Ваше Высочество?! — вытаращила глаза я, бухаясь на колени. — Простите, ради Бога! Я не знала, не хотела…

Ой, что же сейчас будет! Мамочки!

— Успокойся, пожалуйста! — задумчиво произнесла принцесса. — Я тебя напугала, извини.

Изумленно посмотрела на нее. «Извини? — мысленно переспросила я. — Наследная принцесса Орнелла сказала „извини“?»

— Быть может, вы голодны? — закусив губу, предложила. — Я как раз приготовила обед.

— С удовольствием разделю с тобой трапезу! — с улыбкой кивнула принцесса, присаживаясь на один из деревянных стульев, словно на трон.

Ели молча. Я не решалась начать разговор первой, а гостья, по-видимому, следовала этикету.

Наконец, тарелки опустели, и Ее Высочество подняла взгляд на меня.

— Давно у меня не было столь замечательного ужина, благодарю, Ульяна! — с улыбкой сказала она, задумчиво оглядывая меня.

— Да что вы, Ваше Высочество! — смутилась я от комплимента. — Во дворце готовят в сто раз лучше!

— Там это не кажется столь… домашним? — пожала плечами принцесса.

И снова молчание. Ее Высочество, чуть нахмурившись, рассматривает мое лицо. Я же боюсь пошевельнуться. Не дай Бог, помешаю принцессе!

— Почему ты так на меня похожа? — наконец, недоуменно произнесла моя гостья.

— Я не знаю, Ваше Высочество, — опустила голову, скрывая румянец.

— Кто-нибудь еще заметил наше сходство? — нахмурившись, произнесла Орнелла.

— Не думаю, — покачала головой я. — Не поверите, но косынка и бедное платье способно творить чудеса!

Как, простая травница, да еще и почти полная копия принцессы! Естественно, я постаралась скрыть такую насмешку судьбы! Это же может быть воспринято как оскорбление королевской семье!

— Много раз видела вас на праздниках и парадах. Подойти к вам боялась. Уж простите, — продолжила, решившись. Конечно, я лукавила. Мама не раз втолковывала мне, что надо держаться подальше от людей благородного сословия и тех, кто близок им. Говорила, что это обязательно доставит мне неприятности, правда, не говорила какие.

— За что ты извиняешься? — Изумилась Орнелла. — За то, что ты моя сестра?

Я пораженно застыла. Подобная мысль никогда не приходила мне в голову.

— Этого не может быть! — испуганно прошептала я. — Вы шутите!

— Отнюдь, — мотнула головой принцесса. — У тебя есть другое объяснение?

— Нет, Ваше Высочество! — покорно опустила голову я.

— И прекрати так меня называть! — отмахнулась Орнелла. — Обращайся по имени и на «ты».

Я послушно кивнула.

Гостья вытянула над столом кисть руки. Моей руки, как показалось. Для сравнения я даже положила рядом свою, чтобы удобнее было рассматривать. Форма пальцев, ногтей, родинка, фактура кожи — я ведь лекарка и многое подмечаю такое, на что обычные люди редко обращают внимание. Да, мы дочери одной матери. Близнецы. А знахарка Кристина, которая воспитала и вырастила меня — была мне приёмной матерью. А может быть всё как раз наоборот? Может быть это принцесса — приёмыш?!

— Что вы… ты хотела Орнелла? — подняла я на нее взгляд.

— Наша мама захворала. И болезнь её усиливается понемногу, но постоянно. Лучшие лекари королевства не помогли ей — как ни стараются, а улучшения не наступает. Она слабеет, и чем дальше, тем заметней. Помоги! — в глазах… сестры появилась мольба.

Мне стало страшно. Как я, бедная лекарка, оказывающая помощь только тем, кого не опасаюсь, тем, кто находится в столь же как и я стеснённых обстоятельствах, появлюсь во дворце со своим узлом трав и корзиной, наполненной пузырьками с настойками. А святые отцы! Они же сразу приметят меня и… страшно подумать, что тогда будет. Перед внутренним взором встали языки пламени. Пламени МОЕГО костра.

Вот это я и объяснила новоявленной сестрице.

— Кажется, у меня появилась немного другая идея! — в ее глазах засветились предвкушающие огоньки.

* * *

— Что?! — завопила я, услышав предложение Орнеллы. — Ты с ума сошла?

— А почему бы и нет? — весело улыбнулась девушка.

— Да меня же в первую минуту раскусят! Я не знаю ни одного правила поведения среди благородных, — судорожно начала искать оправдания я.

— Научим! — совсем развеселилась принцесса.

— За несколько часов? — скептически посмотрела на нее.

— Ну, мы и меняемся всего на три дня! — похлопала меня по плечу сестица. — Вылечишь маму — и обратно!

— Да у меня и волосы не такие, и глаза! — предприняла последнюю попытку я. — У тебя каштановые кудри, а у меня — русые пряди! А глаза? Голубые и серые!

— Ну, глаза не так уж и заметны! — с вздохом произнесла Орнелла. — А с волосами что-нибудь придумаем! Наверняка найдешь какую-нибудь травку, которая решит эту проблему?

Все. Больше в голову не приходило ни одного возражения. Хотя, я просто мечтала согласиться с идеей Орнеллы. Да еще бы! Почувствовать себя настоящей принцессой! Кругом будут слуги, дорогая одежда, красивые мужчины, балы.

Но я боялась, что не смогу заменить настоящую наследницу престола. Этикета не знаю! Осанка, интонации, манера держаться. Что уж тут об остальном говорить! Ей легко судить, потому что она не представляет себе, как много говорят о человеке жесты, походка, поворот головы или мимика. Да каждым движением я буду выдавать себя — ведь не только нам, знахаркам, присуща наблюдательность. Например, слуги, ловящие каждый жест своего господина, да они же меня в момент раскусят!

Опять же, непонятно, почему сама Орнелла рвется на мое место? Неужели хочется побыть крестьянкой? Так ничего в этом хорошего нет!

Но спросить напрямик не решилась. Да и некогда было. Уж слишком рьяно принцесса взялась за мое «обучение».

Я с легкой улыбкой посмотрела на сестру. Она выглядела такой счастливой! В душе родилась надежда, что, несмотря на все трудности, я всё-таки справлюсь с ролью. Должна, тем более что моторика у нас действительно одинаковая. И мелкие приметы сходятся. Даже на подушечках пальцев следы от тетивы совпадают, видимо Её Высочество частенько упражняется в стрельбе из лука.

* * *

Ключ с ржавым скрипом повернулся в замочной скважине, и рассохшаяся дверь с противным визгом повернулась на своих петлях. Сердце от страха ушло в пятки. Звуки показались оглушительно громкими, и мысль о том, что стража дворца немедленно на них сбежится, пронзила меня до самых пяток. Но ничьи шаги не нарушили рассветной тишины. Орнелла оказалась права — утренний сон бравой королевской охраны свят и незыблем.

Теперь запереть калитку, сочувственно выслушав жалобы шарниров на многолетнюю тоску по смазке, и вперёд. Через дровяник мимо прохода к кухне, дальше короткий коридор, у поворота которого за старым ковром вход на винтовую лестницу. Как же здесь темно! Нащупать бы то, что ищу! Где же эта ниша?

Ага. Всё верно. Огромный щит копейщика легко отошёл вправо и я в гардеробной принцессы. То есть теперь моей. Ровно на трое суток — так мы с ней условились.

Первым делом снять платье и небрежно бросить его на кресло, надеть ночнушку и к зеркалу. Серьги в ушах правильные, ослабить косу и… узлы с травами надо куда-то пристроить. Вот в секретере есть подходящее место, а все эти статуэтки и вазочки и на каминной полке постоят. Теперь достать кочергу из дверной ручки и ждать появления прислуги.

* * *

— Ваше Высочество! Позволите ли подавать завтрак? — что это? Где я? Ах да, мы же с сестрой поменялись жизнями ненадолго, чтобы я смогла осмотреть её маму… то есть нашу маму, и определиться с лечением. И зовут меня теперь Ваше Высочество.

— Да, Ариадна, подавай, — с радостью отозвалась я, секунду промедлила, вспоминая, что ещё полагается добавить к этому соизволению, и продолжила уже другим тоном: — И поторопись!

Под голову мне подложили ещё одну подушку, а над животом установили столик на коротких ножках, уставленный всякой снедью. Так, теперь важно ничего не перепутать. Кофе в кофейнике, сливки в сливочнике, а это икра, масло, мёд. Справа под колпаком горячие булочки, а рядом овсяная каша, при виде которой мне полагается сначала надуть губки, а потом принять обречённый вид.

Ничего не забыла?

Ничего. Тогда за работу. Прогулка по ночному лесу вызывает отличный аппетит.

* * *

Теперь самое опасное. По утрам согласно этикету принцесса приходит приветствовать королеву. А Её Величество, как я поняла, дочку свою Орнеллочку любит, и, очень даже может так случиться, сумеет отличить её от меня, пусть и точно такой же её дочери, но выросшей вдали от неё. Опять душа в пятках, но делать нечего.

— Здравствуйте, господа, — войдя в малую приёмную, здороваюсь с пажами и фрейлинами и ловлю на себе удивлённые взгляды. Тем не менее, мужчины кланяются, а женщины приседают в реверансе. Вот незадача! Мне ведь следовало задержаться у двери, дождаться выражения почтения и величественно кивнуть. Ладно. Будем прорываться, делая вид, что сегодня я рассеяна.

— Её Величество ещё не выходили? — что, опять ошиблась? Отчего у юного графа… как его… с зелёным жабо… Мейнца, такое удивление в глазах? Точно, королева никогда не появляется среди придворных, пока принцесса не пожелает ей доброго утра. Я дважды подряд сморозила глупость и… скорее за дверь королевской спальни, пока ещё раз не начудила!

* * *

Королева на первый взгляд выглядела не настолько плохо, как мне её описала Орнелла. А может быть всё дело в теплых лучах утреннего солнца, ласкающих её сквозь остекление уютного эркера, где стоит накрытый к завтраку стол. Ночная рубашка, украшенная рюшами и фестонами выглядит просто величественно, а белое мраморное лицо кажется живым и свежим.

— Доброе утро, маменька, — произношу я тщательно заученные слова, целую её в щёку и непринуждённо усаживаюсь за стол на приготовленный для меня стул. Наливаю себе кофе, добавляю туда сахару и сливок и тянусь за булочкой.

— Ты, как всегда, капризничала за завтраком? — во взгляде королевы нет упрёка. Она любуется мной и рада, что я рядом с ней. На душе становится щекотно и немного щиплет глаза. Но мы, знахарки, умеем сдерживать слёзы, и даже быть жестокими, когда это необходимо. Поэтому я удерживаюсь от рвущегося из глубины души всхлипа и непринуждённо отвечаю:

— Конечно. Разве может меня радовать эта противная овсянка и несносная икра.

— Они полезны для девушек. Ты ведь ещё растешь, доченька. Надеюсь, хотя бы по паре ложек ты съела, — да уж! Меня никогда не нужно было уговаривать рядом с накрытым столом, а тут всё наоборот.

Вот и матушка ничего не ест. Сейчас, когда я оказалась спиной к источнику света, видно, что бледность моей сотрапезницы чрезмерна, под глазами заметны синяки, легкий румянец действительно присутствует на щеках, но не ровный, здоровый, а несколькими пятнами. Состояние кожи, цвет ногтей, белки глаз — всё говорит о том, что здоровье этой женщины… мамы… что же это может быть. Орнелла сказала, что она испытывает слабость, головокружение, случаются обмороки. Как, бишь, диагностировал болезнь этот надутый индюк Лорти? Лихорадка!

«Старый вонючий козёл, вот он кто, — подумала я про себя. — Этот термин применяют, когда не имеют ни малейшего представления о том, что же в действительности не ладится в работе внутренних органов!»

— Что с тобой, доченька? — мама смотрит на меня озадаченно. Значит, лицо выдало промелькнувшие у меня в голове мысли.

— Приспичило, — вру я напропалую и бегу за ширму. Отлично, ночной горшок ещё не вынесли. Ну-ка, ну-ка. Что тут у нас? Картинка проясняется. Ведь ежу понятно, что это хроническое отравление. Чем?

По очереди заглядываю под крышки всех посудинок, теснящихся на столе, и пробую понемногу, игнорируя интерес, с которым матушка за мной наблюдает. Какая вкуснятина! Варенье из клюквы. И вот ещё брусничное.

— Раньше они тебе не нравились, Орнелла, — опять тёплый взгляд словно обволакивает меня.

— Они мне и теперь не нравятся, — подтверждаю я. — Попробовала ещё раз и поняла, что слишком они для меня кислые. Кстати, эти вазочки из красной керамики, давно они у тебя?

— Совсем память у тебя сделалась девичьей, — видно, что этот лёгкий непринуждённый разговор доставляет моей собеседнице удовольствие. — Посол Никкинский в прошлом месяце поднес их в дар от своего сюзерена, когда вручал верительные грамоты. Мы же тогда ещё много говорили о вареньях, неужели забыла?

— Я малиновое люблю, — сказала я, вспомнив инструкции, полученные от сестры. — Но мне позволяют его есть, только когда я простужаюсь. Приходится довольствоваться клубничным, — тяжелый протяжный вздох, капризно надутые губки и решительный натиск: — Отдай эти вазочки мне. На каминной полке в моей опочивальне как раз не хватает такой яркой детали.

— Хорошо, я распоряжусь, и уже к обеду они окажутся там, где ты желаешь их видеть.

* * *

Молитва — это то, что одинаково не нравится и мне и Орнелле. Конечно, под коленями лежит мягкая подушечка, но запах воска от горящих свечей вызывает лёгкую дурноту. Наконец, Отец-Настоятель отбубнил то, что положено, и начинается самая противная, но и самая важная часть ритуала — душеспасительная беседа о том, что мы должны быть покорны воле Господа нашего и внимательны к словам слуг его.

Наконец пастырь вопрошает о прегрешениях наших или видениях, посланных свыше в наши сны. Вот и момент истины.

— Батюшка, был мне нынче сон, — ответствую я смиренно на жест перста, указующего в мою сторону, — будто прогневили мы Господа нашего чрезмерным чревоугодием, и повелел он нам вкушать лишь молоко, да творог, да сыр, дабы усмирили мы плоть свою и гордыню, а остальную пищу отослали бы пастырям нашим. И чтобы длилось это сорок дней и ночей.

Вот так! Уж не знаю я точно, что за отрава поступает малыми дозами в организм королевы, но, судя по срокам развития патологии, вазочки — отличный вариант, если, скажем, в составе их глины содержатся соединения свинца. А молоко — прекрасное мочегонное и неплохой естественный антидот. А мне необходимо срочно покинуть дворец. Кажется, странности в моём поведении озадачили за сегодняшнее утро слишком многих. Если придворные поделятся друг с другом своими наблюдениями — ой, что-то будет.

Уходить надо немедленно. Как?

— Граф, — обращаюсь я к маминому пажу в зелёном жабо, — сегодня прекрасный день для прогулки верхом. Была бы рада, если бы Вы сопроводили меня.

Учтивый поклон, мамин одобрительный кивок, и дело в шляпе.

— Отправляеся от западного крыльца, — уточняю я, и иду в свои покои переодеваться в костюм для верховой езды. Итак, Отец-Наставник, грум и один дворянин в сопровождении. Как избавиться от их опеки хотя бы на полчаса неподалеку от дома? Это я придумаю позже.

Глава 3

Орнелла

Да, мы, принцессы, избалованы и своенравны. А что поделаешь, если нас такими воспитывают? Капризными и взбалмошными, требовательными к окружающим. Таков уж наш удел, заставлять людей поступать правильно.

Подумав так, я тяжело вздохнула. Условности и традиции, правила и законы, писанные и неписанные — это настоящий груз. И тот, кто несет его денно и нощно, имеет право на небольшую передышку, тем более, что у моего поступка имеется сразу три оправдания. Первое я уже привела. Второе, пожалуй, ещё весомей. Мама больна, а лекари бубнят: «Лихорадка, да лихорадка», — и обречённо разводят руками. А святые отцы вторят им, убеждая меня в необходимости смириться с волей Господа нашего, без чьего соизволения не происходит ничто в мире нашем суетном.

Ага! Так я и поверила, что сколь бы угодно мудрый и энергичный разум в силах уследить за каждой букашкой, за каждым листочком в лесу. Тут за одними-то графами, которые все наперечёт, не уследишь, как мама говорит… бедная. Каждый день делает над собой усилие и занимается государственными делами. И слабеет прямо на глазах. И тут выясняется, что недалеко от города в королевском лесу живёт травница, о которой рассказывают друг другу шёпотом. И эта девушка — я вспомнила её руку с такой знакомой родинкой и изгиб брови из-под края платка — так вот, она очень похожа на меня.

То есть нужно непременно обратиться к ней за помощью для матушки, и убедиться в том, что у меня есть родная сестра. Не просто сестра, а близнец. Так уж учил меня папа, что на свете не бывает чудес, а только причины и следствия. И, если разобраться в причинах, то ничего удивительного ни в каком происшествии нет. Так вот, разобраться в том, как две дочери одной матери оказались разлучены, я и полагаю своим долгом. В конце-то концов, рано или поздно мне придётся садиться на трон, а чтобы править, надо понимать, что происходит у тебя под носом.

Такова третья причина ужасного поступка, который я сейчас совершаю. Есть правда и четвёртая, тоже весомая. Мне вдруг захотелось примерить на себя шкуру Ульяны. Почувствовать свободу от условностей двора, вдохнуть вольного воздуха леса, забыть ненадолго об этикете и осанке, о необходимости быть сдержанной и величественной.

Темный плащ с капюшоном и прихваченный на всякий случай женский кинжал, спрятанный в складках платья. Калитка в заборе дворцового сада и городская стена, в которой так много прорех, что я просто поражаюсь тому, для чего нужно на ночь запирать ворота. И яркая луна, осветившая пустынную ночную дорогу. Час ходьбы и я в нерешительности замерла на лесной поляне, глядя на маленький домик, окошко которого освещено изнутри. Почему-то тревожно на сердце.

* * *

Убедить сестру в том, что мы действительно дочери одной матери оказалось несложно. У неё есть глаза, которым она, как и я, доверяет. Не так уж сложно было упросить её помочь маме. Мне, правда, показалось, что идёт она на этот шаг не потому, что любит женщину, давшую ей жизнь, и уж тем более, не для того, чтобы оказать услугу самой королеве. Её зовёт лекарский долг и… любопытство. Зато мне предстоят три дня свободы и привольного житья в месте, где никому нет до меня дела.

Постель отправившейся в город сестры оказалась лишена обволакивающей мягкости пуховой перины, а одеяло показалось тяжеловатым, тревога поселилась в моем сердце, едва я погасила свечу, а уханье филина заставило сердце замереть от испуга. Потом ветер шумел в вершинах деревьев, и кто-то тихонько скрёбся в углу. Не знаю, спала ли я этой ночью или грезила, а, может быть, чутко подрёмывала, но утром, когда что-то легонько стукнуло за дверью, чувствовала себя отлично отдохнувшей.

Незнакомая девушка пропала из виду за поворотом тропы в тот момент, когда я, накинув шаль, только выглянула наружу. На крылечке стояли две крынки и что-то, завернутое в лист лопуха, лежало рядом. Молоко, творог и лепёшка. Тёплая мякинная лепёшка, сухой рассыпчатый творог и парное молоко, чуть остывшее, правда. Позавтракала, хотя, конечно качество хлеба оставляло желать лучшего. Отрубей в него добавили слишком щедро на мой вкус. Завтра, если проснусь достаточно рано, обязательно скажу об этом девушке, чтобы она указала на это своему повару.

Итак, что же я буду сегодня делать? Для начала стоит прогуляться. Надеюсь, Ульяна не станет мне пенять, если я возьму её лук и немного с ним поупражняюсь по дороге.

* * *

Никогда бы не подумала, что ходить по лесу свернув с тропы, настолько гадко. Приходится преступать через валежины, путаться ногами в траве, уворачиваться от торчащих во все стороны сухих сучьев. Хорошо, что я в одежде сестры и в её обуви. Благодаря косынке мои волосы не повыдерганы цеплючими ветвями и обрывки кружев не развешаны по всему пути следования. Хотя, это, скорее плохо, чем хорошо. Обходя бесчисленные препятствия, я закрутилась, потеряла направление и заплутала.

Знаю, что отошла недалеко, но в какой стороне осталась нужная мне полянка с домиком, ума не приложу. Понятно, что туда ведёт несколько троп, однако, как выйти на одну из них, представить себе не могу. Нет, это надо же так оплошать!

Пора сесть на пенёк и подумать, куда брести дальше.

— Здравствуй, Ульяна, — обернулась на голос и увидела всадника за своей спиной. Ха, это же Мотя-егерь. — Привёз к тебе Захарку. Он занозищу себе в ладонь загнал, — продолжил мой невольный спаситель. — Так ещё, негодник, испугался, что заругают и не сказал никому, она уже гноиться начала и даже руку дёргает. Ты уж помоги мальцу, а то обезручает, — поклонился и, не дождавшись ответа, тронул коня. Во как!

Я пересекла полянку и в том месте, где минуту назад стоял всадник, нашла внятную стёжку, по которой и отправилась в сторону, откуда приехал егерь. Ведь от избушки возвращался. Точно, пять минут ходьбы, и я на месте.

На крылечке сидел белоголовый мальчуган с бесцветными ресницами и бровями, одетый в полотняные порты на лямке наискосок через плечо. Босой и голопузый, он прижимал к себе одну руку, а второй держал лукошко с полудюжиной куриных яиц. Взглянув на его ладонь, я чуть не упала в обморок. Это заноза? Нет, это бревно, загнанное под кожу наискосок от самого запястья почти до основания указательного пальца. Вернее, наоборот, но от этого ничуть не легче.

У меня однажды тоже была заноза, которую придворные лекарь удалил иголкой после краткой получасовой молитвы, но что делать с этой щепкой, я не могла себе представить. Разглядывая этот ужас, я невольно сковырнула ногтем коросту у отверстия в коже и, как мне показалось, увидела там что-то белое. Ухватилась и попыталась потянуть, отчего Захарка взвыл дурным голосом.

Видимо, придётся прорезать кожу по всей длине, как-нибудь уж зарастёт. Свободная рука извлекла из складок платья кинжал, при виде которого этот пострелёнок заверещал и рванулся, оставив мне зажатой между моими красивыми ухоженными ноготками измазанную гноем и кровью щепку. Сознание ушло куда-то вправо.

* * *

Когда я пришла в себя, оказалось, что и пациент, и то, что я из него извлекла, куда-то пропали, чего нельзя сказать о лукошке с яйцами. Вернее, лукошко-то исчезло, а вот его содержимое лежало на досках крылечка, заботливо огороженное прутиками, чтобы не раскатилось. Это, получается, что со мной расплатились за оказанную услугу. Хм. А у лекарки не такая простая работа. Я имею в виду не знания, которыми надо располагать, а душевные силы.

Перерыв продуктовые запасы сестры, я с удивлением обнаружила только соль в берестяном коробе и несколько горшков с мёдом. И, хотя до обеденного часа было ещё далеко, несмотря на плотный завтрак, есть мне хотелось сильно. Плита сначала дымила, но сухие дрова разгорелись и разбитые на просторную сковороду яйца отлично пропеклись безо всякого масла, так что подкрепилась я основательно, вымакав разлившийся желток остатком утренней лепёшки. Не такая уж она грубая, как показалось мне поначалу.

Вышла на крылечко, глянула на солнышко и увидела топающего сюда парня. Похоже, это тот самый, который подходил к сестре перед тем, как я к ней впервые подъехала.

— Привет, Уля! — и кланяется.

Да что же это такое! Егерь кланялся, Захарка кланялся и этот юноша тоже. Причём все как-то почтительно это делают, а не подобострастно. Попробую-ка и я, чай не переломлюсь. Надо ведь вживаться в образ.

Поклонилась, пытаясь копировать то, что видела издалека, поглядывая на город с галереи.

— Доброго дня и тебе, — вот так, кажется, будет учтиво, жаль имени его не знаю.

— Батюшка мой велел мне мерки снять с твоей ноги, чтобы сапожки к осени пошить. Садись на крылечко.

Села. Визитёр устроился рядом на коленях, разул меня и, поставив оголённые ступни на лист бумаги, аккуратно обвёл их угольком, что принёс с собой. Было щекотно и, кажется, я идиотски хихикнула. Сам же, как я поняла, сын сапожника, работал неторопливо и старательно, рассказывая мне, что происходит в городе: отелилась корова у Луки, Емельян, наконец, зарезал своего забияку-петуха, у Степаниды выпал последний молочный зуб, Никодим никак не продаст бочки, что привёз давеча их Клотска, ближайшего от столицы города. Эх, говорят там такие ярмарки! До самого леса тянутся!

Ещё он поведал мне о сыновьях цирюльника, что о прошлом годе не вернулись с рати, а тут объявились в добром здравии худыми, голодными и оборванными.

Я невольно заслушалась и не сразу заметила, что негодник оглаживает мне ступни и заговаривает зубы. Надо было его стукнуть… не больно, но хотелось мурлыкать. И я позволила себе ещё немножко не замечать допущенную вольность, а потом, также «не заметив» ничего предосудительного в его действиях, встала, опершись на его руку, спросила (где в этот момент были мои мозги) не желает ли он перекусить.

То, что он ответил согласием, наполнило мою душу радостью, и я уже раскрыла рот, чтобы позвать слуг и отправить их на кухню, как вдруг сознание вернулось ко мне окончательно, и я поняла, что только что слопала всё съестное, что нашлось в доме. И тут на глаза попались кочаны капусты.

Кажется, из них готовят голубцы, правда там надо ещё что-то положить внутрь, но это потом, а пока, вытащив из складок платья свой неразлучный кинжал, я направилась к грядке.

Внезапно со стороны дороги послышался конский топот. Я с беспокойством подняла голову, мгновенно пряча кинжал. Что тут делает Ульяна? Да еще и в компании богато одетых всадников?! Что случилось? Неужели ее все-таки раскусили?

«Да нет, вроде!» — подумала я, наблюдая, как грум помогает спуститься сестре с лошади.

Интересно, почему она приехала? Хотя, это даже хорошо. Спрошу у неё потихоньку, как зовут этого учтивого юношу.

Ульяна

Отвязаться от сопровождения не удалось. Пришлось соврать, что хочу заехать к одной здешней жительнице, чтобы купить у неё репейного масла. Вроде бы поверили. Главное, что спорить не стали, а то у меня нервы бы точно не выдержали!

Я вся была на пределе, даже руки тряслись от страха. Казалось, все уже давно догадались, кто я на самом деле, и теперь по возвращении во дворец меня ждет тюремная камера.

Спустившись на землю у своего дома, я строго кинула сопровождающим:

— Ждите здесь!

И, как можно спокойнее, подошла к Орнелле, удивленно застывшей у грядки с капустой.

— Нам надо поговорить! — шепнула я сестре.

Окинув всех прибывших быстрым взглядом и присев в надлежащем реверансе, она открыла дверь, пропуская меня вперед.

Я же удивленно покосилась на Савку, с открытым ртом уставившегося на меня (интересно, что он тут делает?). Едва удержалась, чтобы не поздороваться.

— Рассказывай, что случилось?! — набросилась на меня Орнелла, едва мы закрыли входную дверь и зашли в спальню, чтобы не дай Бог, кто-нибудь не подслушал!

— Нел, я боюсь! — почти упала на свою кровать. — Мне постоянно кажется, что нас раскусили! Да еще и этот этикет! — воскликнула в сердцах. — Я нарушила его целых два раза!

— Так, тихо! Успокойся! — присела рядом принцесса, обнимая меня за плечи. — Из-за двух мелких ошибок никто тебя не казнит! — правильно угадала сестра причину моей паники. — Ты всегда можешь сказать, ну, что голова болит или ночью плохо спала. Вот и рассеяна немного! Думаешь, я никогда не ошибалась? Бывает, так переволнуюсь на какой-нибудь церемонии, что забываю элементарные вещи!

— Правда? — с расширенными глазами переспросила я.

Удивление перевесило даже страх. Не скажи мне этого сама Орнелла, ни за что бы не поверила, что принцесса может что-то забыть или напутать. Она же… ну… принцесса!

— Не считай меня каким-то особенным человеком, — понимающе улыбнулась сестра. — Я точно такая же, как и ты. Обычная девушка, которой просто случилось родиться наследницей престола. Кто знает, возможно, если бы судьба распорядилась по-другому, то я бы росла в этой избушке, а ты — во дворце.

— Но все же это так… странно! — уже полностью успокоившись, пробормотала я. — Вокруг так много людей! Одни смотрят на тебя с доброй улыбкой, а другие лишь играют в искренность, — замолчала, подбирая слова. — Ты когда-нибудь смотрела в глаза Настоятелю Патрику? Это страшно. Он злой человек, Орнелла. Не доверяй ему, прошу.

— Мне он тоже никогда не нравился, — со вздохом призналась принцесса. — Сколько себя помню, всегда его опасалась. Почему ты вдруг о нем заговорила?

Орнелла нахмурилась.

— Кто-то целенаправленно травил твою… нашу маму, — не стала лукавить я. Орнелла испуганно вскрикнула. — Пока еще не могу сказать точно чем, но другого объяснения «лихорадке» быть не может. Думаю, здесь как-то замешан Настоятель.

— Серьезное обвинение, — нахмурилась сестра, постукивая пальцами по покрывалу. — Не смей, слышишь, не смей никому говорить об этой догадке!

— Я и не собиралась! — чуть отшатнулась от разъяренной принцессы. — Просто предупреждаю, Настоятель Патрик — опасный человек.

— Я верю тебе, Уля, — серьезно кивнула Орнелла. — Но чтобы обвинить такого влиятельного человека, нужны доказательства.

— Как у тебя-то дела? — с вздохом перевела я тему.

Орнелла с удовольствием поведала о своих приключениях. Я долго смеялась над бедным Захаркой, а потом задумалась. Что, если к сестре еще кто-нибудь придет? Отварчик там попросить или мазь? Принцесса тогда окажется в такой же ситуации, как и я сегодня утром, напутав с этикетом. Надо что-то предпринять, иначе все клиенты от меня уйдут, а то и сдадут страже со злости. Ой, что будет-то! Лицензии-то нет! Идея пришла неожиданно.

— Кажется, я знаю, что делать! — улыбнулась и открыла нижний ящичек комода.

Ага, нашла! Когда я только начинала учиться знахарской премудрости, мама заставила меня завести отдельную тетрадку для рецептов мазей, отваров, способах заготовки разных трав, период их цветения, первая помощь при разных ситуациях и еще многое другое. Сейчас мне эта «шпаргалка» была уже не нужна, а вот Орнелле может пригодиться!

Торжественно вручила тетрадь сестре, кратко описав содержимое. Найдет, если, что понадобиться!

— Кстати, — улыбнулась я, вставая с кровати. — Того «милого парнишку» Савкой зовут!

— Хорошо, спасибо! — благодарно кивнула Орнелла и придержала меня за руку. — Можно я дам тебе совет?

— Конечно! — с радостью кивнула я, удивляясь вопросу. Зачем спрашивать, если ты принцесса, которая к тому же заранее знает мой ответ? Непонятно.

— Знаешь, что я всегда делаю, когда боюсь что-то забыть? — с легкой улыбкой спросила она. — Пишу подсказку на ладони. Чернилами. Об этом много кто знает во дворце. Удивить не получится.

— Чтобы я без тебя делала, Нел! — обняла сестру, непривычно сократив ее имя.

Впрочем, я была так благодарна, что за такой совет даже Настоятеля Патрика бы расцеловала! Вот она, палочка-выручалочка! Как же сама-то не догадалась!

Подхватив на кухне одну из баночек с драгоценным репейным маслом, подошла к двери.

— И да, еду, если что, ищи в погребе! — усмехнулась я, представив принцессу в фартуке перед печкой. — До встречи, Орнелла! — махнула ей рукой и тихонько добавила. — И спасибо тебе.

Глава 4

Ульяна

После разговора с сестрой стало намного легче. Я уже не была так напряжена, а с легкой улыбкой покачивалась в такт неспешной рыси коня.

К слову сказать, ездить верхом меня научила еще мама. «Не все больные могут ждать слишком долго!» — говорила она, едва только слышала жалобы на ломоту во всем теле после очередного урока.

Хотя животных я всегда любила. Будь то лошадь, собака, кот или, к примеру, вон тот безобидный ужик, выползший на дорогу.

Вот только мерин, по-видимому, не разделял моей симпатии к змее. Испуганно повел ушами, всхрапнул и чуть попятился.

— Ну-ну, Серко, спокойнее! — зашептала я на ухо коню, пытаясь успокоить.

Удалось бы это без проблем, если бы несчастный уж не вздумал отдохнуть прямо перед моим нервным «другом».

Громко заржав, конь поднялся на дыбы. Вскрикнув, я вцепилась в шею Серко. Удержалась чудом. Ох, как же я была благодарна матери в тот момент!

Только на этом пугливый конь не успокоился. Еще раз громко заржал и понес.

— Нет, Серко, стой! — пыталась я остановить коня.

Но уж куда там! Мерин был так напуган, что не реагировал ни на повод, ни на шенкеля.

Да и разогнался так, что я едва из седла не вылетала! Приходилось изо всех сил сжимать бока коня, да прижиматься к его шее.

Ветер беспощадно хлестал по лицу. Сзади что-то кричали мои сопровождающие, кто-то бросился в погоню. Да вот только где всем этим напыщенным индюкам на своих, привыкших к неспешному шагу, лошадках угнаться за конем, в чьих глазах горит ужас?

После очередной попытки успокоить Серко я начала паниковать. Когда же он, черт возьми, уже остановиться?! Сколько я так продержусь?! Мамочки, что же делать?!

Перед глазами мелькали деревья, пару раз я едва не поздоровалась с лесной тропинкой. Голова кружилось, даже немного тошнило, а руки тряслись от страха. Как, как остановить этого ненормального коня?!

Вдруг впереди я заметила фигуру одинокого человека. Он стоял у ручья за низкорослым кустарником, а рядом паслась лошадь.

«Вот оно! — подумала с облегчением и радостью. — Спасение!»

— Помогите! — что есть силы, закричала я.

И тут же Серко, устав от беспокойной наездницы, поддал задом, скидывая меня с седла.

Испуганно взвизгнув, выронила поводья, падая землю и теряя сознание. То ли от страха, то ли от удара.

* * *

Когда очнулась, первое, что увидела — склонившегося надо мной молодого человека. И почему-то смутно знакомого! Темные, немного курчавые волосы, уложенные в элегантную прическу, прямой аристократический нос, широкие брови, чуть заостренный подбородок. И глаза. Потрясающего серого цвета. Глубокого, как предгрозовое небо. Где я могла его видеть?

— Ты в порядке? — прервал молчание парень-мечта.

— Ангел… — не услышав вопроса, прошептала я, глядя в эти чудесные глаза.

Вдруг его тонкие губы растянулись в язвительной улыбке, нарушив все мое восхищение. За одно мгновенье прекрасный незнакомец превратился в обычного парня, пусть и очень симпатичного.

— От кого это слышу! — наигранно удивился он. — Неужели со мной говорит принцесса Орнелла?

«Голос у него тоже приятный!» — улыбнулась я первой мысли. А вот вторая сразила наповал: «Это же принц Доминик!»

Испуганно вытаращив глаза, я вскочила на ноги, и едва не падая от головокружения. Реверанс. Как равному. От испуга все наставления Орнеллы всплыли в памяти. Даже церемониальные слова не забыла!

— Принц Доминик, добро пожаловать в Ассар, королевство угодное Господу вечно озаренное солнцем и согреваемое его светом, — заученно произнесла я, еще немного волнуясь. Все ли правильно? Ничего не упустила?

— Благодарю вас, милостью Всевышнего принцесса Орнелла — за теплый прием, свет и тепло. Я счастлив ходить по благословенной земле Ассара! — немного недоуменно склонился в поклоне принц, целуя мне руку.

Принца Доминика знали все жители нашей страны. Рожденный в соседнем южном королевстве, с трех сторон окруженном морем, он был богатым наследником своего короля-отца. И единственным. И старше Орнеллы всего на три года. Поэтому мать Ор… то есть наша с сестрой мама и отец Доминика решили свести своих дорогих чад друг с другом. А что поделаешь, политика!

Поэтому раз в год, летом, принц приезжал в Ассар к своей будущей невесте. Ах, какая же это любовь! Когда они ехали по центральной улице к дворцу, набегала такая толпа людей, что стражники едва дорогу успевали освобождать! Но как же простым жителям хотелось полюбоваться на счастье своей принцессы!

Задумавшись, не сразу заметила, что Доминик молча осматривает меня. Хмурит брови, будто чего-то не понимая, странно покусывает губы.

«Что это с ним?» — даже испугалась. Неужели я опять с этикетом напутала?

— Надеюсь, дорога не слишком утомила вас, принц Доминик? — брякнула первое, что пришло в голову.

Ну, а что? Всегда могу сказать, что беспокоилась о женихе!

«О, нет! — тут же мысленно простонала я. — Мне, что, еще и неземную любовь к нему изображать?! Ох, что же будет!»

— Спасибо, Орнелла, все хорошо, — опешив, ответил Доминик.

Я чуть нахмурилась. Что опять не так? Может, надо было у него на шее повиснуть, да расцеловать?

«Нет, что за глупости! — одернула себя я. — Принцессы так себя не ведут! Тогда почему Доминик опять морщится?»

Молчание затянулось. Я, желая хоть чем-то занять руки и перестать пялиться на прекрасного принца, начала отряхивать платье и поправлять прическу. Конечно, от того великолепия, что сделали мне фрейлины, не осталось и следа, но хоть просто распустить волосы было бы неплохо.

— И это все? — оторвал меня от наведения красоты изумленный голос Доминика.

Я подняла на него недоуменный и чуть испуганный взгляд. Неужели что-то все-таки забыла?!

— Простите…. — пробормотала я, отчаянно краснея.

— Где язвительная фраза, завуалированное оскорбление или хотя бы напыщенное презрение к моей персоне? — продолжил он тираду, даже не услышав слов своей «невесты».

Теперь уже я непонимающе таращилась на принца. Какое презрение, какое оскорбление?! Он, что, с ума сошел?! Они же с Орнеллой любят друг друга! Или я чего-то не знаю?

— А-а-а! Понял! — вдруг громко воскликнул Доминик, довольно улыбаясь. — Это твой очередной розыгрыш!

Я продолжала изумленно хлопать глазами. Боже мой, о чем он?

— Извините, — перебила я его, решив немного отвлечь. — Принц Доминик, вы не видели моего коня?

Любовь любовью, а о насущных проблемах тоже не стоит забывать! А Серко хороший скакун, хоть и, как оказалось, немного пугливый. Да меня же без него ни на одну прогулку не пустят!

— Вон он, у воды! — махнул в сторону ручья Доминик, резко успокаиваясь.

— Благодарю! — искренне улыбнулась я и побежала к коню.

Обо всей этой ситуации подумаю позже, тем более вон мои сопровождающие нарисовались!

И, кстати, не только мои! Оказывается, принц Доминик тоже не поклонник шумных обществ!

Ой, что же будет?!

Орнелла

Едва только Ульяна вместе со свитой исчезла из поля зрения, я тут же бросилась к окну. Увы, тот милый паренек, Савка, кажется, успел уйти. Наверное, принцессы испугался.

Я вздохнула. И почему простые люди так бояться королевской семьи? Вроде и ценят, и уважают, но приближаться опасаются. Неужели, мы такие страшные?

Остаток вечера прошел спокойно. Никто не ломился в дом с криками о помощи, а лес странно затих и если бы не предыдущая ночь, то я бы подумала, что так бывает всегда.

Бесцельно шатаясь по дому, не знала, чем занять себя. Есть не хотелось, спать тоже. На глаза попалась толстая тетрадка, что дала Уля.

«Пожалуй, поищу, как правильно доставать занозы!» — с тенью смущения, решила восполнить пробел в образовании. Все-таки принцесс такому не учат!

Провозилась я до самой ночи. Пока нашла в этой настоящей энциклопедии народной медицины нужные сведения, пока разобрала непривычный почерк сестры. Стемнело.

Зевнув, я направилась в спальню. Удивительно, но вторая ночь уже не так пугала, как предыдущая.

* * *

Выспалась просто замечательно! Ничто не мешало мне, никто не будил. Поэтому я нисколько не удивилась, выглянув в окно. Почти полдень.

Сладко потянувшись и улыбнувшись теплым лучам солнца, я с грустью поняла, что не хочу обратно во дворец. Что ждет меня там? Скучные приемы, бесконечные нравоучения Отца-Настоятеля, лживые улыбки, напыщенные фразы и неискренние слова. Пожалуй, даже королевой быть проще! Хотя нудных ритуалов почти столько же.

Уж что-что, а заниматься рассмотрением очередного отчета, я просто терпеть не могла. Впрочем, деваться от этого было некуда.

К счастью, добрый маменькин секретарь частенько помогал мне, подсказывая, как сократить, например, процедуру снятия пробы с обеда, или сэкономить несколько минут при выслушивании утренних приветствий при выходе на двор, где конюший, сокольничий и хранитель ключей согласно правилам обязаны справиться о моём самочувствии.

Но самой мне тоже приходилось мучиться. Надеюсь, Ульяне не удастся испытать на себе все «радости» протоколистики!

«Чего бы поесть?» — пришла следующая, более важная, мысль.

Задумавшись, я с сомнением посмотрела на крышку в полу. Кажется, Ульяна говорила, что там «обитает» еда?

Избавил меня от необходимости лезть в пыльный подвал неуверенный стук в дверь.

— Войдите! — чуть настороженно крикнула я.

Кто там мог быть? Ульяна бы не стала стучаться. Может, Савка? О мысли об этом парнишке губы сами растянулись в улыбке, а на душе потеплело. Какой он все-таки милый!

Но, увы, это оказался не сын сапожника, а вчерашняя женщина, что принесла завтрак. Да и сегодня она не с пустыми руками!

— Ульяна, здравствуй! — робко поздоровалась она, не спеша заходить в дом. — Ты не слишком занята?

— Нет, конечно! — приветливо улыбнулась я, приглашая войти.

Эта женщина сразу вызвала во мне симпатию. На ее уже немолодом лице не было ни намека на притворство. Она действительно любила меня, то есть Ульяну, но была чем-то расстроена? Я нахмурилась. Безумно хотелось помочь этой женщине в бедном, когда-то голубом платье, собранными в хвост темными волосами и грустными карими глазами.

— Что случилось? — с беспокойством спросила я, усаживая женщину за стол. — Тебе нужно какое-то лекарство?

Надеюсь, если что, у Ули найдется готовое. К моему счастью, все баночки с мазями и отварами, спрятанные в потайном ящике в стене спальни, были подписаны.

Протянув мне корзинку с пирожками и кувшин молока, что принесла с собой, женщина горестно опустилась на скамейку и спрятала лицо в ладони.

— Что такое? — испуганно присела я возле нее, судорожно вспоминая, на какой полке стоит настойка валерианы. Кажется, Ульяна говорила, что положила ее в один из ящиков на кухне.

«Чтобы далеко не бегать!» — с едва заметной улыбкой поясняла сестра.

И теперь я поняла, что она имела в виду!

Достав нужную скляночку, неуверенно замерла, пытаясь на глаз определить вес «клиентки». Худая, но довольно высокая, выглядит лет на тридцать пять-сорок. Ну, наверное, около шестидесяти кило! Спрашивать поостереглась. Судя по всему, эта женщина не раз бывала у сестры!

Налив стакан немного воды, я отчитала шесть капель настойки (случайно зацепила взглядом, когда листала тетрадь Ули, что на каждые десять килограмм веса приходиться по одной капле этого лекарства) и протянула женщине:

— Держи, выпей и успокойся, — мягко произнесла я.

Та одним глотком проглотила лекарство и, вытерев набежавшие слезы, сказала:

— Ульяна, я снова беременна!

В первое мгновенье опешила от такого признания. Да во дворце ни одна дама не посмеет сказать подобное постороннему человеку! А если — она еще и незамужняя, то просто пойдет к лекарю, примет один отварчик, называемый в народе «узелком» и все — ребенка нет. Если конечно, это дитя не выгодно придворной даме. Но все равно так честно признаться в этом!

Но в следующую секунду я радостно заулыбалась.

— О, милая, поздравляю! — воскликнула искренне. — Да благословит Бог твое дитя!

Но женщина лишь пуще разрыдалась, заставив нацедить еще валерианы.

Я же совершенно ничего не понимала! Почему она плачет? Ведь дети — это так замечательно! Но тут же ужасная мысль пришла в голову.

— Над тобой кто-то надругался? — закусив губу от смущения и почувствовав, как заалели щеки, спросила я.

Острый приступ жалости накрыл меня. Господи, бедная женщина! Не представляю, чтобы я чувствовала, испытав такое.

— О нет, что ты! — слабо улыбнувшись, отвергла эту мысль «клиентка». Я облегченно выдохнула.

Но тут же вновь нахмурилась:

— Тогда что не так?

— Ох, Ульяна, — женщина вдруг заговорила так быстро, что я едва успевала улавливать ее сбивчивую речь. — Это же будет пятый мой ребенок! Пятый, понимаешь?! Муж работает не покладая рук, я не сплю ночами, но детям все равно нечего есть! А прошлой зимой младшенькая Мари едва не замерзла насмерть в холодной комнате-каморке! Я не смогу растить еще одного ребенка! Не смогу, Ульяна!

Я слушала горький рассказ женщины и не верила своим ушам. Впервые поняла, что такое бедность, холод и голод. Что такое отдавать последние копейки за скудную пищу и одежду. И не иметь возможности вырастить ребенка.

Кажется, тоже плакала. От жалости, от страха оказаться перед такой же ситуацией, и от горя. Будто бы беременна была я, а в маленькой комнате на окраине города меня ждали голодные дети.

Да и догадывалась, о чем попросит эта женщина. И, как оказалось, угадала. К несчастью.

— Прошу, Ульяна, дай мне «узелок»! — на одном дыхании произнесла она, с мольбой смотря на меня. — Поверь, я не хочу этого делать, но другого выхода нет!

— Ты не должна… — прошептала я, прикрывая глаза.

Такая просьба для меня невозможна. Уж слишком много видела я жертв проклятого «узелка»!

— А что мне остается?! — вскричала женщина, поднимая на меня почти безумный взгляд.

Я даже отшатнулась от «клиентки». Сколько же горя и безысходности было в этом взоре!

— Для начала забери эту еду! — решительно отозвалась я, пододвигая к ней принесенное молоко и пирожки. — Тебе нужнее. А еще…

Решение появилось молниеносно. Вскочив со скамейки, я с загоревшими глазами понеслась в спальню.

— Где же ты, где? — бормотала, буквально переворачивая всю кровать. — Ага, нашла!

С довольной улыбкой, подхватив плотный мешочек, вернулась в кухню.

Конечно, я не решилась уходить из дворца, не взяв ни копейки денег. И вот, пригодились.

— Держи! — улыбнувшись, вложив в ослабевшую ладонь женщины мешочек.

— Но я не могу! — вытаращила глаза та. — Тут же наверняка все твое состояние!

— Бери! — отмахнулась. — Я еще заработаю, не волнуйся!

— Но… Господи, спасибо тебе, Ульяна! — счастливо всхлипнув, бросилась мне на шею женщина.

Я же радовалась вместе с ней. Пожалуй, впервые за свою жизнь, сделала что-то действительно важное для человека! Не просто прочитала отчет о рождении ребенка, а собственноручно спасла едва зародившуюся жизнь! И это чувство было прекрасно. Сейчас я искренне гордилась своим поступком.

А еще вдруг поняла, что истинный лекарь спасает не только тело человека, но и его разум.

Глава 5

Орнелла

Какая все же у Ульянки замечательная работа! Приходят к тебе люди, ты их лечишь, советы даешь. Чувствуешь себя почти спасителем человечества!

А кому нужна избалованная и капризная принцесса? Разве что матери. Эх, если бы можно было поменяться с сестрой навсегда! Как бы я была счастлива!

Это же так здорово! Живешь в маленькой уютной избушке, помогаешь людям. Никто не диктует, как правильно сидеть за столом, приветствовать гостей или общаться с придворными. Ты не скована этикетом, не скрываешь эмоций, не боишься интриг.

«Вот уж никогда бы не подумала, что существует столько хороших слов с „не“!» — мелькнула в голове веселая мысль.

Но и свои минусы тоже есть. Вздохнула. Надо самой готовить еду, убирать дом, да и одежда не самая лучшая! Все-таки привыкла я к роскоши!

Кстати, насчет еды. Надо бы позавтракать! А то после разговора с несчастной женщиной разыгрался аппетит. В конце концов, можно было и не заставлять её уносить пирожки и молоко!

Тем более, что лезть в погреб не хотелось. Там же наверняка пауки! Фу, какая мерзость! Ужасно боюсь этих насекомых, и уж лучше буду сидеть голодной, чем приближусь хоть к одному из них!

Но через полчаса я уже не была так категорична. Живот вовсю пел свои голодные песенки, а я все не могла решиться.

«Ну, подумаешь, паучок! — уговаривала себя. — Он же маленький, ничего не сделает, даже не покусает! Да он сам тебя, Нелка, боится!»

Отчаянно труся, я медленно подошла к крышке в полу. Нерешительно дернула за кольцо, надеясь, что Уля как-нибудь заперла подвал, и я не смогу его открыть.

Но зря. Крышка поддалась легко, даже особо напрягаться не пришлось.

С вздохом надев на голову косынку (не дай Бог в моих шикарных волосах запутается паутина!), я спустилась вниз по ступенькам.

Подвал был низким, так что пришлось пригнуться, и маленьким — размером, примерно, с Улину спальню. Но, как ни странно, очень чистым. Ни одной паутины не висело в углах и на потолке, а пол — подметен. Я даже зауважала сестру за такую аккуратность.

Вряд ли меня можно назвать чистюлей. Нет, конечно, в грязи жить я не буду, но вот самой взяться за веник — никогда! На то и принцесса! Для подобной работы есть слуги.

Вот кстати, еще один минус того, чтобы быть простой девушкой — уборка.

Впрочем, надо бы поискать себе завтрак! Что тут есть? Ага, несколько банок варенья, соленые огурцы и помидорчики, дальше сырое мясо (слава Богу, что не тушка зверя!), мешок картошки, зелень, капуста.

Прихватив несколько картофелин и довольно приличный кусок мяса (мало ли, вдруг опять гости нагрянут?), я с облегчением выбралась из подвала. Все-таки чистота чистотой, а воздух все равно затхлый, и дышать трудновато!

А-э…. Дальше-то что? Кажется, картошку надо почистить? И где тут у сестрицы ножи и… это… место, куда кладут то, что нужно выбросить?

С непривычки провозилось я около получаса. Даже палец порезала! Так больно! И обидно. Почему это принцесса не смогла справиться с такой простой работой? Ну, ничего! Я еще покажу, на что способна!

Замотала «рану» подорожником (слышала от старого матушкиного лекаря) и поставила картошку в печь — вариться.

А сама с сомнением покосилась на кусок мяса. Вроде бы его жарить надо?

Ну, сковородку нашла, вспомнила, куда затолкала после приготовления яиц. Мясо аккуратно уложила прямо в центр чугунного монстра. Ну и тяжеленная! Как только Улька ее поднимает?!

С трудом засунув сковороду в печь, чуть подвинув чугунок с картошкой, с облегчением присела на скамейку.

Фух, как же я устала! Все-таки готовить — дело не такое простое, как думалось!

* * *

Я с сомнением посмотрела на «чугунного монстра», стоящего на столе. Мясо почему-то сгорело, да и отдираться от сковороды не желало категорически!

Что я не так сделала? Вроде и в печи продержала недолго. С картошкой все в порядке, стоит в горшке на столе и дымиться так призывно!

Живот громко заурчал. Я чуть покраснела от смущения. Хоть в доме никого и не было, но все равно как-то стыдно. Да, королевское воспитание за три дня нельзя потерять!

Мясо я все-таки отодрала от дна, действуя лезвием топора, словно скребком. Сковородка отскочила и упала на пол, жалобно тренькнув.

Я испугано заглянула под стол. Слава Богу, не сломалась! А то бы Улька точно бы меня поколотила!

В этот момент дверь чуть приоткрылась и на меня глянули веселые голубые глаза Савки.

— У тебя что, мясо подгорело? — недоуменно спросил он, принюхиваясь.

— Ага, — грустно кивнула я, рассматривая давно остывший угольно-чёрный кусок. Кажется, это недавно было зайчатиной. Но тут же, спохватившись, добавила. — Что-то я слишком рассеянная сегодня.

— Давай помогу? — предложил парень, заходя в кухню. — Заодно вместе и пообедаем! Ты еще вчера обещала!

Задорно улыбнувшись, Савка нырнул в погреб, а я поспешила избавиться от бывшего недавно куском мяса похрустывающего камня.

Та-а-к, куда бы его девать? Вот во дворце всё забирают слуги и куда-то уносят. Попробую добросить до тех кустов, пока Савка не видит.

* * *

Мясо Савка жарил виртуозно. В кухне нашел какие-то специи, достал укропчика. Ммм, какой по комнате аромат разносился!

Я глотала слюнки, наблюдая за действиями парнишки. Заодно поняла, почему сгорел и мой кусок. Это же надо было забыть сковородку маслом смазать! Вот клуша!

Завтрак (хотя уже скорее обед) был замечательным. Такой зайчатины не делает даже мой шеф-повар!

— Знаешь, Савка, — протянула я, едва удержавшись, чтобы не вылизать тарелку, — с таким талантом тебе нужно ресторан открывать!

— Да ладно тебе! — смутился тот. — Ты же знаешь, что даже если я и захочу, то все равно не получиться!

— Это еще почему? — возмутилась я.

Тоже мне, пессимист нашелся! Можно сделать все что угодно, если есть талант и желание! Мне это с трех лет вдалбливают!

— Уль, ну где я тебе деньги возьму на покупку здания, на зарплату рабочим, мебель? — вздохнул Савка, удивляясь, что приходиться объяснять такие простые вещи. — Да и налоги придется дополнительные платить! Моему отцу едва удается вовремя отдавать деньги за свою мастерскую, а тут еще я буду ресторан открывать? Нет, пусть богатые этим занимаются, а я, если что просто поваром устроюсь.

— Но это несправедливо! — в порыве чувств воскликнула я.

— Уль, мы уже не раз с тобой об этом говорили, — вздохнул Савка. — Если бы у меня была возможность, я бы с радостью пошел тебе навстречу.

— А если занять денег? — предложила, закусив губу.

Почему-то помочь Савке было очень важно.

— У кого? — скептически спросил парень, качая головой. — У меня нет никаких знакомых, готовых дать такие деньги! Да и если найду, как я буду отдавать, если проект провалиться?

— Можно поговорить с принцессой! — пришла мне голову гениальная идея. — Она точно не откажет!

Савка несколько секунд смотрел на меня, будто не понял слов, а потом расхохотался. Я удивленно смотрела на него. Почему он смеется? Что я такого сказала? Насколько помню законы страны, то обращение к королевской семье простым людям вполне разрешаемо. А при сложных ситуациях ни я, ни мама не отказали бы в помощи!

— Ох, Уля, ну ты как скажешь! — продолжал хохотать парень. — Ой, не могу!

— А что такого? — даже немножко обиделась. Я тут стараюсь помочь — а он ржет, как конь!

— Да что с тобой случилось? — вдруг успокоился Савка, странно поглядывая на меня. — Мне никто не даст аудиенции у принцессы.

— Это еще почему? — даже возмутилась я. — В законе ясно сказано….

— Может в законе и сказано! — крикнул парень, перебивая. — Но на деле стража не пустит бедняков во дворец! Лора недавно тоже решилась сходить. У нее же четверо детей и еще один в животе. Хотела денег попросить, чтобы хоть на еду хватало. Ее и в дворцовый сад не пустили! — парень замолчал, всматриваясь в мое удивленное лицо. — Конечно, какое королеве или принцессе дело до простых жителей? Да им плевать на нас!

Я в шоке смотрела на парня. Он не врал, но почему тогда я не помню, чтобы мне или матери докладывали о просителях? Неужели это приказ Отца-Настоятеля? Никто, кроме правящей семьи и его, не имеет права что-то запрещать или разрешать. Но почему, в таком случае, Патрик не посоветовался с матерью, не написал отчет о подобных действиях? Ну, подожди, пень старый, вернусь домой — разберусь!

— Может, пойдем в город, погуляем? — предложил Савка, меняя неприятную тему.

— С удовольствием! — улыбнулась я, вскакивая со скамьи.

* * *

В городе царила та дневная суета, когда люди спешили домой на обед или занимали места в тавернах, а кто побогаче — и в ресторанах. Все куда-то бежали, не обращая ни малейшего внимания на окружающий мир.

Я с любопытством крутила головой по сторонам, всматривалась в лица прохожих, окидывала быстрым взглядом дома и каменную насыпь на дороге.

Надо признать, что днем город выглядел симпатичнее, чем ночью. Пусть улицы все так же грязны и даже унылый серый цвет зданий никуда не девался, но теплое солнышко добавляло настроения, красок, улыбок. Веселые солнечные зайчики бойко перепрыгивали с одной крыши на другую, с лица на лицо, озаряя город и мою душу чистым, искренним светом.

Я всматривалась в свой маленький родной мирок изнутри, от лица простого человека и это ощущение приносило радость.

А вот мозг лихорадочно работал на другую, менее лиричную тему. Почему на улицах столько мусора? Где изящные узоры-украшения зданий? Откуда взялась эта унылость, скучный серый цвет?

Никак не могла припомнить, кто отдает приказы о внутреннем состоянии города? Узнаю — уволю к чертовой матери! Ну, работники пошли, ленивые, аж слов нет! Неужели думают, что если принцесса с королевой из дворца выезжают только несколько раз в год, то и про свои обязанности можно забыть?!

Но мы-то с мамой ладно, действительно в городе редко бываем, ну, а куда Настоятель Патрик смотрит?! Между прочим, интересоваться тем, в каких условиях живёт его паства, духовному наставнику следовало бы! Ну, старый ты хрыч, держись! У меня к тебе претензий все больше и больше!

— О чем задумалась? — прервал мои гневные мысли Савка.

Ой, совсем про него забыла, полностью уйдя в себя. Нехорошо.

— О том, какая сегодня замечательная погода! — прибегла я к старой дворцовой уловке: когда не знаешь, что сказать — говори о погоде.

Срабатывало всегда, и этот раз не был исключением. Ну, не могла же рассказать Савке о настоящих своих мыслях! Тем более о солнышке я тоже думала.

— Да, — улыбнулся парень, подставляя лицо желтому «светилу». — Сразу видно, что лето.

— А я вот зиму люблю, — не подумав, честно брякнула я.

И тут же испуганно прикусила язык, почувствовав на себе недоумевающий взгляд Савки.

«Ну, Нелка, ну, клуша! — мысленно простонала, судорожно ища выход из ситуации. — Хорошо хоть про плед с камином не добавила! И про горячий шоколад!»

Савка уже, было, открыл рот для непонимающего вопроса, как спасение пришло с совершенно неожиданной стороны.

По улице, с вытаращенными от страха глазами, бежал ободранный мальчуган лет десяти. Босой, растрепанный, с порванной штаниной, он осторожно прижимал к груди сжатый кулачок.

За ним, размахивая огромной рукой и крича на всю улицу, бежал высокий здоровяк в грубом фартуке и толстых перчатках. «Кузнец, наверное!» — мелькнула в голове быстрая мысль.

— Ах ты, малолетний негодник! — покраснев от напряжения, заорал мужчина. — А ну, стой!

Но паренек лишь припустил еще быстрее. Пот катился по его лицу, и было видно — мальчик на пределе сил. И все еще бежит только потому, что сзади его настигает разъяренный мужик явно не с ласковыми объятиями.

До узкой подворотни оставались считанные метры, как вдруг мальчик, запнувшись о собственную ногу, упал.

Я испуганно вскрикнула и бросилась, было, на помощь, как почувствовала крепкие руки на локте.

— Не лезь в чужие проблемы! — прошипел на ухо Савка, удерживая меня на месте.

Я неохотно кивнула, вспоминая о своей роли, хотя душа буквально вопила, прося помочь пареньку. Он же совсем ребенок! Что такого мог мальчишка сделать, что кузнец настолько разъярен?!

— Ага! Попался! — довольно крикнул мужик, подбегая к ребенку и поднимая его за шкирку. — А ты знаешь, что тебе грозит за воровство?

Я изумленно уставилась на ребенка. Вор?! Нет, этого не может быть!

— Я хочу помочь маме! — трясясь всем телом, крикнул мальчик.

— Для этого у нее есть я! — нахмурился мужчина, залепляя мальчику такую пощечину, что маленькая голова даже закачалась из стороны в сторону.

Я тихонько всхлипнула, чувствуя, как по щекам текут слезы. Савка продолжал крепко держать меня, не давая броситься к ребенку.

Но отец! Как он мог так жестоко бить свое дитя?!

— Ты женился на ней только из-за денег! — захлебываясь хлеставшей из носа кровью прокричал мальчик. — А потом пропил все ее состояние!

Так значит, отчим. Много слышала подобных историй, а вот вижу подобного урода впервые!

— Да как ты смеешь, паршивец?! — рассвирепел кузнец, снова замахиваясь на пасынка.

Больше я терпеть не могла. Вырвалась из твердой хватки Савки и бросилась к мужчине, с силой удерживая его руку.

По толпе, мигом набежавшей на «представление», пронесся испуганный шепоток.

Я же, злясь, как никогда, выхватила мальчика из лап кузнеца. Мужчина так изумился новому герою и защитнику, что без возражений выпустил рубаху пасынка.

— Как вы смеете бить ребенка?! — яростно сверкая глазами, прошипела я.

Мальчик, почувствовав поддержку, спрятался за меня, обняв ноги и дрожа всем телом.

— Запрокинь голову вверх, так кровь быстрее остановиться! — мягко сказала я парнишке и тут же повернулась к его отчиму, мгновенно сменив тон. — Вы знаете, сколько пунктов Основного Закона нарушили? Три! А с учетом того, что жертва — ребенок до пятнадцати лет, то грозит вам два года тюрьмы!

— Но… ээээ… — заблеял кузнец, испуганно осматриваясь по сторонам в поисках поддержки.

Вот только люди смотрели на происходящее лишь с любопытством, но принимать чью-либо сторону не спешили. Ждали продолжения «представления».

— Он украл у меня деньги! — нашел, что возразить этот мерзавец и с отвратительной улыбкой уставился на меня. Мол, что на это скажешь?

Но на то я и принцесса — умею выходить из подобных ситуаций, а, когда знаешь законы, проблем не возникает.

Но процитировать Общий Кодекс Королевства мне не дал мальчишка. С легким звоном по земле прокатились три медные монетки и остановились у ног кузнеца.

— Если вы сейчас же не уберетесь с глаз долой, то я позову стражу! — почти спокойно произнесла я, смотря в глаза мужчине.

Зло скрипнув зубами, он поднял с земли монеты, развернулся и пошел прочь. Я стояла и смотрела ему вслед, ласково гладя светлую головку, доверчиво прильнувшего ко мне мальчугана. Наконец, дверь одного из домов с громким хлопком закрылась.

Я же, подхватив ребенка под локоть и шепча, что все будет хорошо, направилась к воротам города.

Люди уступали дорогу, как прокаженной, неодобрительно посматривая. Я скрипнула зубами от досады, но промолчала. Некоторые личности бывают настолько эгоистичными, что на чужие проблемы могут только смотреть, аплодировать и улюлюкать. Увы, с этим ничего нельзя поделать.

На глаза попался Савка. Искреннее удивление в его лице смешалось с осуждением и злостью. Я отвернулась, не говоря ни слова. Как же тяжело ошибаться в человеке.

«Не лезь в чужие проблемы!» — так, кажется, он сказал?

Вдруг, откуда ни возьмись, вернулся кузнец, да не просто так, а с ремнём в руках. Видимо мимолётный испуг уступил в его душе место гневу, и он помчался «устанавливать справедливость». Несколько шагов, разделявших нас дали мне пару мгновений на то, чтобы отчаяться и вернуть себе самообладание, а рука схватила стоящую у стены метлу. По старой традиции нашего дома девочек, также, как и мальчиков, учат фехтованию, поэтому отработанные до автоматизма навыки сделали своё дело и руки сами нашли оружие.

Растрепавшийся пучок прутьев слетел черенка при первом же движении и угодил бы в лицо нападающему, если бы он не наклонился. А потом я отделала его на славу. Сильный, но неповоротливый, этот увалень уже через минуту сидел на корточках и прикрывал руками голову — удары оставшейся в моей руке палкой я наносила немилосердные.

Надо же, уже и зрители сбежались, и теперь в их взглядах если не восхищение, то одобрение сквозит определённо. Почему-то это ещё сильнее огорчило меня. Отбросив своё «оружие» и схватив за руку мальчугана, я без оглядки заторопилась домой. Вернее, в лесную избушку сестрицы.

Глава 6

Ульяна

Привычка рано вставать выработалась у меня с детства. Собственно, как и правило ложиться спать сразу, после наступления темноты. При лучине не много-то наделаешь, а свечи дороги. Так или иначе, проснулась я ни свет, ни заря.

Дело нашлось быстро. Ведь я даже не осмотрелась, как следует, в Нелкиных покоях, погрузившись в хлопоты и переживания!

Если спальня кроме камина и кровати была оснащена только изящным резным секретером, который я выпотрошила в ночь прибытия, чтобы упрятать туда свои снадобья, то расположенный рядом гардероб, уставленный очаровательными предметами, так и остался местом, где фрейлины одевали Моё Высочество в довольно громоздкие наряды и укладывали на голове непростое сооружение, закрепляя его разными хитрыми устройствами. Вот тут я и принялась «осваиваться»: слева направо и сверху вниз, чтобы не пропустить ничего интересного.

Огромные шкафы с одеждой, выдвижные ящички с лентами и бантиками, шкатулки с заколками, брошами, колечками и перстеньками, красивыми и изящными, порой вычурными и тяжеловесными. Шляпки, шарфики, флакончики и баночки — румяна и подкраски, тени, тушь — никогда бы не подумала, что для жизни принцессе нужно такое огромное количество самых разных предметов. Книжки с чудесными картинками, альбомы, краски, флейта в футляре тиснёной кожи — казалось, сейчас у меня зарябит в глазах.

Однако, добравшись до странных плоских коробочек, я испытала настоящий восторг. Здесь лежали маникюрные инструменты работы лучших мастеров.

Ножнички с по-разному изогнутыми кончиками, щипчики и кусачки на все вкусы, пилочки, ножички, крючки, пинцеты. Это было настоящее богатство, которое я в раскрытом виде разложила по всей поверхности просторного дивана и замерла в немом благоговении. А потом в голове закрутились иные мысли, а руки сами отобрали полтора десятка предметов и даже уложили их в одну из плоских компактных упаковок. Кажется, мама называла такие «бювар». Или «несессер»? Не помню. Главное — каждый предмет попадает в своё гнёздышко. Потом у Нелки выпрошу, у неё и без этого всего много, а сестрица у меня, похоже, нежадная.

* * *

Когда подали завтрак в постель, я уже находилась под одеялом и содержимое обширного подноса употребила по назначению старательно и без пропусков. Изнеженные аристократки могут позволить себе плохой аппетит по утрам, а моему растущему организму в любое время суток требуется усиленное питание. А то, что до полного насыщения не хватило ещё одного кусочка сыра — так это этикетом учтено. Я ведь должна приветствовать Её Величество, и, при этом, опять попаду за богато накрытый стол, где не стану скучать без дела.

Хорошо, что мама (странно думать так про королеву) выглядит сегодня неплохо. Да, творог с молоком за половину позавчерашнего дня и весь вчерашний, да ещё и с самого утра — это ужасно надоело всем вокруг и, кажется, многие придворные стали частенько наведываться в окрестные трактиры, чтобы разнообразить меню. Но нас с Её Величеством этот вариант волновать не должен, мы ведь пример для подражания, так что придётся терпеть некоторое ограничение в выборе блюд.

Судя по первым признакам, замеченным мною в лучах утреннего солнца, ухудшения в состоянии женщины когда-то давшей мне жизнь, не произошло. Розовые пятна на щеках не выглядят столь болезненными, как позавчера, а синева под глазами менее заметна.

Да, пока установить вид токсина, который подмешивали ей в пищу, мне не удалось, но его поступление, похоже, прекратилось. Не так-то просто добавить хоть что-то в творог или молоко так, чтобы это прошло незамеченным. А уж как это проделать с сыром — вообще ума не приложу.

— Сегодня, а потом ещё тридцать семь дней, — вздохнула маменька, отодвигая от себя чашку с творогом, размоченным молоком.

Я с сомнением заглянула в посудину. Уровень в ней, конечно, заметно понизился, но не настолько, чтобы это было характерно для здорового человека. Организм пока слабовато откликался на произошедшие в нём изменения. Что же, исцеление не будет быстрым. Конечно, имей я возможность сама готовить все блюда и накрывать на стол, можно было бы и не ограничивать королевское меню столь узкими рамками, но пока я не могу придумать ничего лучшего.

— Кстати, доченька, мне кажется, вы с принцем Домиником больше не ссоритесь по пустякам, как это случалось в его предыдущие визиты?

— Мы стали немного старше, — стараюсь выглядеть не слишком заинтересованной в затронутой теме, но, видимо, провести собеседницу мне не удалось.

— Ты заметно подросла, я это как-то неожиданно для себя вдруг заметила. А мужчины взрослеют только внешне: обрастают бородами, потом седеют, а ведут себя по-мальчишески всю жизнь. Только чем дальше, тем всё с более и более солидным видом, — а вот и намёк на шутку и даже слабое подобие улыбки на милом лице, всё ещё носящем признаки болезни. — Нам надо принимать их такими, каковы они по своей природе, и хорошенько думать над тем, какие глупости им прощать, какие не замечать, а за что сердиться до тех пор, пока они не раскаются.

— А бывают глупости, за которые мужчин следует поощрять? — возникает у меня неожиданный вопрос.

— Бывают и такие, только я не могу рассказать, как отличить их от других. Не знаю верного способа. Наверное, в постижении этого знания и заключается взросление женщины, — королева слабо улыбнулась.

* * *

После утренней молитвы нас с принцем Домиником достаточно безапелляционно отправили на верховую прогулку. Разобраться в том, какие рычаги управляют ходом дел в королевском дворце, мне так и не удалось, но когда вся челядь и придворные в едином порыве собирают свою принцессу в увеселительную поездку, а благородный спутник ожидает у крыльца, то противиться ситуации нет никакого смысла. Да и не хочется, прямо скажу. Верхом на Серко я чувствую себя значительно уверенней, чем в богатых залах, где, кажется, десятки глаз следят за каждым твоим движением.

А сейчас в сопровождении грума, пажа и отца-наставника, а также принца с малой свитой своих приближённых я расслаблена и могу спокойно подумать о том, что сообщу сестре, когда мы с ней поменяемся обратно. Дорога ведёт нашу кавалькаду на юг и, не доезжая реки, за которой находится Священный Камень, я принимаю левее, чтобы у моего спутника не возникло подозрения, будто я веду его к месту, куда обычно наведываются новобрачные.

Спокойный пасмурный день, принц изредка посматривает в мою сторону и не нарушает молчания. Тишина дневного леса… почему тишина? Куда девались обычные в эти часы птичьи трели? Где кузнечики?

Задумавшись о том, как дальше лечить королеву, я не заметила, как что-то зловеще изменилось вокруг и кто-то ломится сквозь чащу так, что трещат сухие сучья.

Кабан. Обычно они не показываются на глаза множеству вооружённых верховых, но этот видимо, чем-то озабочен или испуган. Звенит тетива охотничьего арбалета, это мой спутник спешит продемонстрировать мне, какой он прекрасный стрелок. Попал! Зря он это. Такого матёрого секача один арбалетный болт скорее раздразнит, чем свалит с ног.

Так и есть, вместо того, чтобы пересечь тропу и удалиться по своим делам, свинтус бросается в нашу сторону с отнюдь не дружелюбными намерениями.

Серко, послушный моей руке отодвигается влево, Доминик уже спешился и готовится взять зверя на копьё, а справа и слева к нему спешат наши пажи с обнаженными короткими охотничьими мечами, чтобы добить. Широкий наконечник вонзается в поросшую короткой шерстью грудь животного, но не останавливает его — принца, свалившегося с ног, волочет по земле, пока тупой конец древка не втыкается в кочку, после чего звучит короткий хруст и острый обломок переломившейся деревяшки ударяет в грудь одного из подоспевших помощников. Вскрик боли, блеск клинка, хрипы умирающего кабана и грум, оказавшийся между мной и местом трагедии.

Раскат грома, порыв ветра, черная туча накатившаяся справа из-за вершин близких деревьев. Резко наступившие сумерки, блеск молнии, осветивший какую-то постройку неподалеку. Буквально несколько ударов сердца и тихий благостный день превратился в ненастный, предвещающий проливной дождь.

Как ни странно, моим распоряжениям мужчины подчинились беспрекословно. Раненого пажа на плаще быстро, но бережно перенесли под крышу пустого сарая, который слуги нашли неподалеку, и свечи из сумы отца наставника осветили пропитанные кровью лохмотья на груди бедного юноши.

Затеплился костер, над которым повис котелок с водой, а я, стоя на коленях, резала и резала то, что ещё недавно было богато украшенным колетом. Бычья кожа этого традиционного одеяния придворных щеголей поддавалась неохотно, но терпение и острое лезвие моего ножика сделали своё дело.

Рана выглядела ужасно, но была всё же не так плоха, как можно было подумать на первый взгляд. Колет сделал своё дело и сильно ослабил удар. Да и направление его оказалось удачным. Рана получилась неглубокой, но длинной — примерно в две ширины ладони — вдоль тела и, соответственно, поперёк рёбер.

Я гоняла подручных, требуя от них носовых и шейных платков, горячей воды, прокипятить нитки, крепкого курного вина (чего только не найдешь в седельных сумках мужчин!) и шила, шила, шила, время от времени подзадоривая болезного язвительным замечанием по поводу того, как неохотно он переносит боль, и, что скажет его любимая, когда увидит такой страшный шрам на груди. Потом обозвала мальчишку слизняком, за то, что из-за пустяковой царапины он распустил нюни, и недотёпой, наскочившим на щепку по собственной нерасторопности.

У нас, знахарок, наработан богатый арсенал приёмчиков, чтобы добиться от пациента правильного поведения. Так что бедолага терпел мои насмешки до тех пор, пока окончательно не разъярился.

А что делать, если кроме нитки с иголкой у меня с собой ничего целебного больше не было?! Ну, ещё кипячёная вода, да калёное железо для обеззараживания сложных мест. Так что пришлось мобилизовать внутренние силы его организма.

Наконец, со вздохом облегчения, я отошла от раненого и внимательно оглядела принца, стоящего неподалеку. Он был потрепанным, очень удивленным, но вполне невредимым. Обработав несколько самых глубоких царапин, я устало привалилась к Серко, единственной лошади, впущенной в помещение.

А за стенами сарая хлестали струи нешуточного ливня, и крыша протекала во многих местах, отчего все сгрудились на сухом участке. Я, наконец, пришла в себя и сделала единственное, что мне оставалось, чтобы сгладить впечатление, которое невольно произвела на своих спутников — попросила отца-наставника глубоко и искренне молиться за несчастного, дабы Всевышний ниспослал ему исцеление.

Летняя гроза завершилась также неожиданно, как и началась. Мы вернулись во дворец к обеду, а добытый столь немалой ценой кабан поступил на кухню монастыря, поскольку остальных ждали творог, молоко и сыр.

* * *

Я бродила между стеллажей в библиотеке, найденной совершенно случайно во время плутания по замку, и с восхищением оглядывала великолепное помещение.

Здесь не было вычурных золотых украшений, хрустальной люстры на потолке и как ни странно — людей. Библиотека казалась совершенно вымершей, но только это одиночество совершенно не пугало.

Наконец-то, я могла расслабиться, не думать об этикете и просто отдохнуть от назойливого внимания слуг и гостей.

Библиотека была большой, нет, просто огромной! Дорогое, неброское дерево столов и стеллажей, чуть приглушенный свет канделябров, великолепные витражи в окнах и тишина.

Ходила, всматриваясь в названия книг, гладила рукой их мягкие кожаные переплеты и наслаждалась покоем.

Я находилась в дальней части библиотеки, у покрытых ровным слоем пыли стеллажей и их содержимого, когда вдруг одна из книг привлекла мое внимание. На ней не было пыли, что и выделяло ее из своих «собратьев». А, достав книгу с полки и прочитав название, я не поверила своим глазам и почти бегом направилась к столу.

* * *

Едва слышно скрипнули двери библиотеки, отрывая меня от увлекательного чтения. Подняла голову, всматриваясь в «посетителя». Неужели уже время ужина, и слуга пришел позвать свою принцессу? Что делать с книгой? Оставлять ее здесь слишком опасно, а брать с собой — подозрительно. Взгляд заметался по библиотеке, пытаясь найти уединенное местечко, где можно спрятать увесистый фолиант.

— Надо же, — вдруг раздался чуть насмешливый голос от дверей. — Никогда бы не подумал, что ты умеешь читать, Орнелла!

Принц Доминик! Я с облегчением выдохнула, про себя дивясь: как я могла спутать его со слугой? Совсем ослепла что ли?

— Вы как всегда остроумны, Ваше Высочество! — равнодушно ответила я, возвращаясь к чтению и, всем видом показывая, что «аудиенция» закончена.

Конечно, манера Доминика разговаривать с «принцессой» ужасно раздражала, но я старалась не показывать этого. Откуда знать, может, они с Орнеллой всегда так общаются или у Его Высочества просто плохое чувство юмора? В любом случае, это не мое дело. Уж один день его шуточки я потерплю, а потом пусть сестрица мучается!

— Что читаешь? — подошел ко мне принц, бесцеремонно хватая фолиант.

— Эй! — возмутилась я, отбирая книгу.

Но парень уже прочитал, что хотел, и теперь язвительно ухмылялся.

— «Яды»? Надо же! — хмыкнул он. — Неужели собственный кончился?

— Что вам надо, принц Доминик? — чуть раздраженно бросила я.

И почему он все время цепляется ко мне? Неужели сестре приходилось терпеть этого человека столько лет?! Теперь я понимаю, почему она не любит лето!

— Пришел сказать, что завтра нам предстоит поприветствовать народ и проехать по центральной улице в карете, — пояснил он и не удержался от шпильки. — Не забудь потренироваться делать влюбленное лицо. Мне это очень льстит!

— Хорошо, — кивнула я, просто кипя от возмущения.

Вот индюк напыщенный! Неужели, он действительно считает себя неотразимым и остроумным? Да, с каждой минутой, проведенной в его обществе, я все больше начинаю жалеть Нел. Ей же всю жизнь с ним мучиться!

Я вернулась к чтению, не обращая никакого внимания на застывшего за плечом принца. Может, постоит немного и уйдет?

Ага, конечно, зря надеюсь. Видимо, своим поведением он пытается разозлить свою «невесту»! Иначе, почему он положил голову мне на плечо и просит не переворачивать страницу, пока не дочитает?!

— Принц Доминик, вы мешаете мне! — наконец, не выдержала я, поводя плечами и разворачиваясь к нему лицом. — Говорите, что хотели и убирайтесь отсюда!

Ой, кажется, это было слишком грубо! Хотя, принц даже не поморщился. Значит, все нормально?

— Так Вы считаете, что Вашу мать отравили мышьяком? — спокойно спросил Доминик, совершенно не обратив внимания на мою последнюю фразу.

— Не понимаю, о чем Вы! — прикинулась дурочкой, мысленно удивляясь, откуда он узнал про маму?

— Да ладно тебе, Нел! — с улыбкой отмахнулся принц, отнюдь не по-королевски садясь на стол. — У меня проверенные и надежные источники, ты же знаешь. Не надо врать.

— Симптомы очень схожи с описанием в книге, плюс эту книгу кто-то недавно брал, — вздохнула я, решив не придуриваться. Не думаю, что Доминик хочет навредить королеве! — А в крови мамы я нашла довольно приличное содержание свинца.

На самом деле сделать этот анализ оказалось плевым делом. В королевской-то лаборатории! Самым сложным было незаметно взять кровь у королевы, но с этим я тоже справилась, когда у матери резко пошла кровь из носа — еще один симптом отравления минеральным токсином.

— Что будешь делать? — нахмурился Доминик, выслушав мой краткий рассказ. — Кстати, всегда думал, что ты боишься крови.

— Боюсь, — соврала я, выдерживая роль принцессы. — Но здоровье мамы важнее. А что делать, еще сама не знаю. Молоко и сыр помогут очистить организм от свинца, еще неплохо бы сделать промывание желудка.

— Плохо, — неожиданно мягко ответил Доминик. — В пищеводе и желудке уже нет ничего, от чего следовало бы избавиться. А вот кишечнику следовало бы помочь клизмой с ромашкой.

— ???

— В доме властителей Ассара даже девушек учат фехтованию, — хмыкнув, глядя на мое ошарашенное лицо, продолжил он.

— А в доме властителей Говии даже юношей учат врачеванию, — закончила я его мысль.

— Да. Но как это сделать? — чуть улыбнулся Доминик.

— Что? — не поняла я, нахмурившись.

— Клизму, — со вздохом пояснил тот, смотря на меня, как на безнадежную тупицу.

В этот момент мне стало глубоко безразлично, чем этот юноша снискал нелюбовь моей сестры, да и мою, чего уж греха таить, тоже. Сейчас я чувствовала, что не одинока, что есть на кого опереться. Это дорогого стоило. И немного времени в нашем распоряжении всё-таки оставалось.

— Понимаете, Ваше Высочество, — как можно непринуждённей сказала я, — оборудования для этой процедуры в моём распоряжении просто нет.

— Не извольте беспокоиться, Выше Высочество, — ответствовало второе в нашем диалоге Высочество, — клистирная трубка имеется в моём багаже, если Вы затрудняетесь отыскать ее во всем дворце.

Нормальной принцессе в этом положении полагается рухнуть в отключку. То есть — изобразить обморок. Еще бы, высокородной девице предложено собственноручно ставить клизму! Да мой собеседник почему-то вдруг ни с того, ни с сего с обращения по сокращенному имени и на «ты» перешел к «выканью» и полному титулованию.

Неужели, он меня раскусил. Понял, что я — не Орнелла?!

Или издевается таким изощренным способом?

Я встала из-за стола, повернулась лицом к незваному гостю и, наконец, прямо посмотрела в эти ничего не выражающие презрительные глаза, и поняла, что, в представлении Доминика на самом деле, ничего без его помощи не стою. Ну, то есть, он полагает, что я могу только навредить королеве, потому что ничего в лекарском деле не смыслю.

Мы, знахарки, ко многому должны быть готовы. Матушка, я понимаю, что приёмная, но от этого ничуть не менее меня любимая, говорила мне, что нужно успеть подумать не только о болезни пациента, но и понять, что он испытывает. И о том, какие чувства владеют его близкими. А для этого следует читать взгляды и жесты.

Так вот, во взгляде принца не читалось ничего, кроме, пожалуй, любопытства. Он изучает меня. Точно. Утром смотрел, как я зашиваю свежую рану, а под вечер любезно напомнил о том, что я не выношу вида крови. Понятно, что я не противна Доминику. Он мне сейчас помогает.

Он успел заметить, что матушка недомогает и сообразил, почему я назначила ей, а заодно и всему дворцу такую диету. Он торопился спасти матушку!

И он искал встречи со мной! Пришел в библиотеку!

И старается меня не сердить, хотя его отношения с Орнеллой далеки от идеала. Принцы — ну кто же так про них плохо думает, что и я.

— Доминик, я знаю, что в прошлом мы не ладили, но позвольте считать вас своим другом? — вот и все, что позволяют мне в данном случае те правила, которые я успела выучить.

— Сочту за честь, — а что, интересно, в этих условиях он мог мне ответить? Ну не полный же тупица! Хотя, скорее, это я притормаживаю.

Главное — у него есть клистирная трубка, и он даст мне её, что позволит не начинать поиски, привлекая внимание остальных обитателей дворца.

— Сударь! Всецело полагаюсь на вас. Что касается помощницы для проведения процедуры, то у меня есть неплохой вариант.

* * *

А что я могу? Мы, знахарки, или действуем в интересах клиента, или… да никто мы без этого. Ну, такая уж у нас судьба. Бывает — хороним пациентов. Случается. Не всемогущи, чего уж скрывать. Но, пока есть шанс помочь больному — костлявой лучше держаться от нас подальше.

Короче, в свою спальню (Орнеллы, понятно) я проследовала заблаговременно, чтобы мобилизовать свою младшую фрейлину без посторонних ушей. Так что, едва Ник (он сам просил его так называть) отдал мне футляр со всем необходимым, я заняла исходную позицию.

Ага, вот и Сонька тащит за ширму ночной горшок!

— София!

— Да, Ваше Высочество!

— На древнем языке твоё имя означает «мудрость».

— Да, Ваше Высочество!

— Следуя заветам Древних, и оставленным ими записям, что должна ты содеять?

— Содеять и исполнить.

Вот! Отлично! Эта девушка не отличается ни сообразительностью, ни наблюдательностью. Мы ведь водим с нею давнее знакомство — она внучка моей старинной пациентки Марты, но смена платья и причёски надёжно защитили меня от узнавания. Хорошая память и бесконечное упрямство заменяют Соньке почти все остальные качества. И неплохо, надо сказать, заменяют. Она буквально проела мозги стражникам, но добилась встречи с принцессой, да ещё и смогла убедить ту принять себя в услужение.

Домашним своим объявила, что стала фрейлиной с особым поручением. А про то, что эта обязанность — присматривать за ночной вазой, так это, конечно, секрет, разглашению не подлежащий. Естественно, остальные девушки моего малого двора уступили ей эту почётную обязанность даже с видимым удовольствием. Она хорошо с ними ладит, потому, что легко ловится на строчку из Писания, повторив которую, принимает участие в любой затее. И ещё Сонька не замечает, когда её обижают. Не догадывается, я думаю.

* * *

В покои королевы мы прошли беспрепятственно и без труда убедили их хозяйку в необходимости применить к ней пусть и неприятный, но действенный метод очищения кишечника. Сонька, очень хорошая помощница — старательная девушка и исполнительная, только объяснять ей приходится тщательно.

Потом, когда всё закончилось, я ещё посидела с мамой, пока она уснула. Ей действительно стало легче. Завтра мы с Нелкиной младшей фрейлиной вечерком повторим процедуру, а там и домой вернусь. А то как-то тревожно нынче у меня на душе. Как будто пропустила что-то. Действительно! Надо в матушкино молоко добавлять толчёный древесный уголь! Как же я сразу не начала это делать? Клуша!

Глава 7

Орнелла

Парнишка шел рядом со мной спокойно и ничуть не пытался вырвать руку, поэтому вскоре я отпустила его. Кровавый сгусток у него под носом засох, и я помогла ему умыться у первого же ручейка, что встретился нам через несколько минут, после того, как городские ворота остались за спиной.

Потом он послушно топал следом и ни о чём меня не спрашивал, а я по-прежнему кипела внутри, сердясь и на труса Савку, и на бездушно-любопытных горожан, и на тупого в своей ярости кузнеца. Как можно хорошо относиться к таким подданным, чья низость просто бесит? К людям, лишенным чувства собственного достоинства, неспособным постоять за себя или вступиться за слабого!

Вот и этот мальчишка станет таким же, если останется среди них. А что я могу для него сделать? Он ведь младше меня всего четырьмя-пятью годами. Кстати, куда он девался? Сбежал. Сверкает босыми пятками и уже приближается к городским воротам. Струсил идти в лес с грозной тётей, отделавшей его большого и сильного отчима.

Всё моё утреннее человеколюбие окончательно рассеялось. Мир казался наполненным жадинами, подлецами и льстивыми лизоблюдами, готовыми предать при первом же удобном случае. Неожиданно тёплой волной прошло по груди воспоминание о сестре. Ведь именно Ульянка лечит это подлое сословие каждый день, и живёт их жизнью, жизнью людей, не знающих ни чести, ни совести. А это дорогого стоит!

* * *

Около избушки меня никто не ждал. На гвозде под козырьком крылечка висел завёрнутый в лопушок кусок прекрасной свинины, а на ступеньках — кучка молодой картошки. Подлые и низкие клиенты не забыли о том, что знахарка должна поужинать. Аппетита у меня почему-то не было, но руки принялись повторять те самые действия, которые недавно проделывал недостойный трус Савватей. В результате, когда отмытые от нежной шкурки шарики картошки скользнули под крышку горшка с дотушивающимся мясом, распространившиеся вокруг ароматы вызвали голодный спазм в желудке и вернули меня к реальности.

Еле дотерпела, пока блюдо «дошло», а потом расправилась с тем, что получилось со всей силой клокотавшей во мне ненависти. О том, что буквально полчаса назад есть не хотелось, я даже не вспомнила.

Сны этой ночью мне снились яркие и злые, а умытое росой утро уже не принесло чувства радости. Хотелось терзать.

Хорошо, что никто не пришел ко мне за помощью и не принёс ничего на завтрак. Я напилась родниковой воды, устроилась с Ульянкиными тетрадками на крыльце и изучала их до тех пор, пока не услышала стука копыт.

Мотя-егерь слез с лошадки и присел рядом. Достал из сумки тряпицу и… кусок пирога он разломил пополам. Начавший уже черстветь, с костлявой рыбой и огромными шматами ненавистного запечённого лука, он показался мне даром небес.

— Сегодня наша принцесса со своим женихом будут кататься по городу в открытой коляске, чтобы народ мог лицезреть своих будущих правителей, — наконец нарушил молчание мой гость. — Ты обычно ходила посмотреть на это.

— Что?! — в ужасе воскликнула я. — Не может быть! Какое сегодня число?!

Боже, неужели этот хмырь Доминик уже приехал?!

— Пя-я-ятнадцатое! — испуганно отшатнувшись, отозвался егерь.

— Пусть их, — тут же сделав равнодушное лицо, ответила я, и внутренне вздрогнула. Как могла забыть? Представляю лицо Ульянки! Я же ее даже не предупредила!

Да и Мотя подозрительно посматривает. Я напряженно облизала губы. Неужели догадался? Этого мужчину я знаю и как принцесса, и как знахарка. То есть он не раз видел и меня, и сестру, причём вблизи.

Но, кажется, он ничего не понял. А если и понял, вряд ли станет раскрывать этот секрет кому бы то ни было, а привычки к хвастовству мне в нём подмечать не доводилось. Мотя — один из тех людей, на которых всегда можно положиться, в нём есть и достоинство, и уважение к окружающим.

А во мне? Клуша!

Я захлопотала насчёт чая.

* * *

Остаток дня провела также за Улиными тетрадками. Уже смеркалось, когда до меня дошло, что разбираться с их содержимым необходимо долго и упорно, что на это мне потребуются, наверное, многие месяцы, и надо будет выпросить их у сестры. Она ведь, кажется, не жадина. А мне пора собираться обратно во дворец. Истекли те три дня, о которых мы договорились насчёт подмены друг друга.

* * *

В ночной тишине послышались шаги. Едва я взяла в руки свой кинжал, да положила тетрадь сестры на видное место, скрипнула дверь, впуская в дом Ульяну.

Скоро оглядевшись, она с улыбкой направилась ко мне.

— Я искала тебя сегодня в толпе! — обняв меня, сказала она. — Ну, когда мы с Домиником ехали по городу. Но тебя не было.

— Прости, — с вздохом покаялась я, присаживаясь на стул. — И за то, что не пришла, и за то, что забыла предупредить о женихе, — почувствовала, как скривилось моё лицо в разочарованной гримасе.

— Что-то случилось? — обеспокоено спросила Уля, проигнорировав мои извинения.

Какая же у меня проницательная сестра!

— Пожалуй, — отозвалась я, скрывая слезы.

Почему-то резко нахлынуло острое чувство жалости. К бедному пареньку с разбитым носом, беременной женщине, злобному кузнецу, и даже к Савке.

Пожалуй, впервые за все свою жизнь я не следила за своей речью.

Ульяна

Сестра, переодевшись в свое платье и взяв старую тетрадь, выскользнула из избушки.

А я буквально упала на пол, схватившись за голову.

Боже, что теперь обо мне будут говорить люди? Отовсюду будут лететь косые взгляды, смешки. Да весь город будет обсуждать этот поступок! Как Нел могла меня так подставить?! Зачем полезла в драку?!

Конечно, мальчишку было жалко. Но как Орнелла могла пойти на такое? Влезть в семейные отношения, отчитать мужчину (!), побить его метлой?! Совсем сдурела?! Да еще и с Савкой поругалась! А ведь он был прав, удерживая эту сумасшедшую! Ох, что же теперь будет!

Спустя несколько минут я все же смогла успокоиться. Вот только обида на сестру никуда не делась. Да, я ничего не сказала об этом Орнелле. Побоялась, наверное. Мало ли, как она отреагирует? Может, опять за метлу возьмется?

Но обида, разочарование…. Как Нел могла?! Неужели не понимает? Она не должна была устраивать этого представления! Принцесса, можно сказать, заявила о себе на всю округу! Я никогда бы не смогла так поступить. Плакала бы, но молчала, не посмела бы выступить против мужчины.

Хотя, быть может, это не обида, а зависть?

* * *

Следующие несколько дней прошли в тишине и одиночестве. Никто не приходил за микстурами, а я не решилась выйти из дома. Боялась смотреть людям в глаза. Все-таки Орнелла устроила большой переполох своей выходкой. Ох, как же я не хочу лишнего внимания! Только бы не нагрянули проверяющие от отцов наших духовных! Или магистрат может отправить инспектора по цеховым делам, или от гильдии медикусов. Лицензии-то на врачевание у меня так и нет, а по злобе донести на обидчицу, это считается делом богоугодным.

Поставив чугунок с картошкой в печь, я грустно вздохнула. Настроение было отвратительное. Как-то грустно очень, будто на улице ливень хлещет. А на душе словно кошки скребутся. Наверное, по сестре соскучилась, а может, и просто по людям. Все-таки жаль, что я не такая уверенная в себе, как Нел. Хотя, может, дело отнюдь не в этом?

Внезапно раздался неуверенный стук в дверь. Сначала такой тихий, что я подумала — показалось, а потом чуть громче.

Сердце упало в пятки. Кого это принесло? Наверное, там стоит десяток людей, готовых обсмеять и унизить меня, едва появлюсь на пороге.

«Хватит! — резко одернула себя, медленно продвигаясь к двери. — Прекрати трусить, Уля! Орнелла бы даже не поморщилась!»

Мысль о сестре придала мне сил и я, резко выдохнув, распахнула дверь. И тут же не смогла сдержать удивленного возгласа:

— Савка?

* * *

— Я был не прав, прости! — смотря в землю, бухнулся на колени парень, вводя меня в полнейший ступор.

— Может, войдешь? — брякнула я, чуть пятясь и держась за стеночку.

Чтобы Савка, упрямый и гордый парень первым пришел мириться, да еще и на колени встал?! Не сон ли это?!

Да вот Савка только головой мотнул в ответ на мое любезное предложение. Тихонько начала щипать себя за руку, не переставая изумленно коситься на друга. Да что с ним такое?

— Прости, я идиот! — продолжал наговаривать на себя парень. — Мой поступок ужасен, но я искренне раскаиваюсь! — он поднял на меня щенячьи глаза и вдруг тихонько произнес. — Я скучал, Уля.

Совсем опешила. И это говорит насмешник Савка? Не болен ли он?

— Ну, скажи хоть что-нибудь! — взмолился парень после минутного молчания.

— Я не сержусь, Сав, — мягко сказала я, тщательно подбирая слова.

Нет, он точно схлопотал солнечный удар! Надо бы его в дом заманить, в тень, подальше от летней жары.

— Все в порядке, заходи в дом! — почти насильно затащила его в комнату.

Кажется он был немного в ступоре. Нет, точно солнечный удар получил!

* * *

— Никогда не думал, что ты сможешь так отделать здоровенного мужика! — улыбнулся парень, попивая холодный морс. — Да об этом весь город судачит!

Я поморщилась на последнюю фразу. Так я и знала, этого и боялась! Представляю, что именно обсуждают местные сплетники: скромная знахарка пришибла кузнеца метлой. Длинные языки любят все преувеличивать!

— Да я тоже от себя такого не ожидала, — чуть покраснев, солгала я. Все-таки три дня в роли принцессы хоть чему-то, но учат. Смущение я теперь могу изобразить мастерски. А уж врать — вообще без проблем! — Наверное, адреналин.

— Понятия не имею, что это, но метлой ты работала, как я — поварешкой! — снова улыбнулся друг, приняв эту игру за чистую монету.

А вот меня грызла совесть. С детства твердили, что врать и притворяться нехорошо, что главное в человеке — искренность, честность, доброта. А тут я лгала другу! Но поделать ничего не могла. Все-таки это не только мой секрет.

— А где, кстати, тот паренек, которого ты выручила? — спросил вдруг Савка, с любопытством оглядывая кухню.

Я замялась, судорожно ища ответ. Вот об этом Нел упомянуть забыла.

— А-э…. Дома, наверное, — наконец, предположила я. — Вчера до ворот его проводила, а уж куда он потом делся не знаю.

— Ясно, — вздохнул Савка, снова не заметив фальши. А ведь раньше он сразу понимал, когда я врала! — Знаешь, — парень замялся, — меня очень удивил твой поступок. Никогда бы не подумал, что ты на такое способна! Да и вообще в тот день ты была какой-то — он запнулся, — другой! — и вдруг совершенно неожиданно добавил. — Пожалуйста, будь такой почаще!

* * *

Савка уже давно ушел, а я все еще не могла придти в себя. Неужели он влюбился в Орнеллу? Ох, что же будет!

Глава 8

Орнелла

По возвращению меня ожидал переполох. Слуги в ужасе носились по коридорам, совсем не замечая своей принцессы и едва не сбивая ее с ног.

Я прижалась к стене, пропуская бешеный табун. Говорить, кричать и возмущаться было бесполезно — все равно бы меня не услышали. Но вот погодите, узнаю, что произошло — выпорю всех за такое неуважение!

Возмущению не было предела. Что тут вообще произошло, если слуги напрочь забыли этикет?! Да как они вообще посмели так себя вести?!

Настроение было отвратительным. Мало было такого хамства по отношение ко мне со стороны каких-то слуг, так еще и Улька завела дружбу с этим царственным хмырем Домиником! На что она надеялась, называя его по титулу во время общения?! Неужели непонятно было, что принцесса с ним, мягко говоря, не ладит?!

— Что здесь происходит?! — рявкнула я, наконец, выплескивая всю злость на первого попавшегося слугу, пробегающего мимо.

Паренек лет двенадцати испуганно уставился на меня своими большими голубыми глазами. Пару мгновений неверующе осматривал меня с ног до головы, а потом, не дожидаясь грома и молний, с радостным видом скрылся за поворотом:

— Нашлась! Принцесса нашлась!

Я испуганно вытаращилась на часы, висевшие на противоположной стене. Мамочка дорогая! Девять утра! Неужели мы столько просидели у Ули?

* * *

— Дорогая, где ты была всю ночь? — спокойный, но твердый голос матери нарушил мои раздумья.

Я резко развернулась. Передо мной стояла королева. Не мама. Королева. Холодная, равнодушная, но… живая и здоровая! Ульке все же удалось вылечить ее! Я счастливо улыбнулась, борясь с искушением кинуться матери на шею. Как же я рада, что с ней все хорошо!

— Я была в библиотеке! — тут же нашлась я, совершенно не пугаясь тяжелого взгляда.

Для меня никогда не была секретом любовь матери. И сейчас я точно знала — этот холод в глазах лишь маскировка. А глубоко в душе царит волнение и желание обнять и расцеловать «вернувшуюся» дочь.

Стало совестно. Мама тут волнуется, места себе не находит, да и не полностью от болезни еще оправилась, а я по лесам и избушкам шатаюсь! Волноваться всех заставила.

— В библиотеке? — мама изумленно округлила глаза. — Так долго?

— Зачиталась, прости, — виновато улыбнулась я, демонстрируя толстую (и слава Богу не подписанную) тетрадь сестры.

— Неужели это общение с принцем Домиником так сказывается на тебе? — ласково улыбнулась мама. — Ты раньше никогда не проводила столько времени в библиотеке.

— Я устала, мам, — вздохнула я, нисколько не привирая. Глаза слипались, спать хотелось жутко. — Давай поговорим позже.

— Хорошо, — кивнула королева, окидывая меня любопытным взглядом. — Андреа, — крикнула она одну из служанок. — Проводи принцессу Орнеллу до ее покоев.

* * *

Как же я выспалась! Наконец-то мягкие перины, пушистое одеяло и легкий запах свежего молока. Ммм! Что может быть чудесней?

— Доброго дня, Ваше Высочество! — улыбнулась София, подавая завтрак, и шепотом добавила. — Я выполнила все, что вы просили.

— Благодарю, — вежливо кивнула я, судорожно вспоминая, что Уля просила сделать служанку.

Не вспомнила. Кажется, сестра забыла упомянуть об этом.

Да и вообще, «молодец» она! Как Уля могла посвятить в свои планы служанку?! У них же язык, как помело! Разболтает и не заметит! Ой, Ульяна, Ульяна, дурья ты башка! Софию посвящать было, пожалуй, опасней, чем Доминика! Хоть он и политик до мозга костей, но болтушка-служанка — еще хуже!

Ну, Уля, ну услужила! Как мне теперь с этим паркетным хлыщём общаться?! Спокойно смотреть, вежливо улыбаться и обращаться на «вы» и по титулу? Да ни за что на свете! Хотя Доминик не глупый, точно заподозрит неладное! И что теперь делать? Что важнее: сохранность секрета или гордость?

Пока одевалась и умывалась — рассуждала, а сейчас ноги уже несли к библиотеке. Там обычно никого не было. Тихое место, идеально подходящее для раздумий.

Увы, это «идеальное место» было занято. Увидев сидевшего на столешнице Доминика, листающего очередную книженцию, я едва удержалась от ехидного замечания.

Этот книжный червь не понравился мне еще при первой встрече. Мне было три, ему — пять. Напыщенный, занудный, самовлюбленный Доминик смотрел на меня как на будущую ненавистную жену. Его злые шутки и нравоучения настолько надоели мне, что однажды он пересчитал ступеньки одной из лестниц дворца носом.

Тогда принц совсем озлобился и начал делать ко всему прочему и язвительные замечания. А его взрывоопасные розыгрыши, виноватой в которых оказывалась всегда я?

Кто знает, как сложились бы отношения, если бы родители не пророчили нам долгую и счастливую совместную жизнь.

— Привет! — оторвавшись от книги, улыбнулся этот хмырь.

— Угу, и тебе не хворать! — буркнула я, осматриваясь в поисках укромного уголка.

— Где ты была ночью? — вновь прицепился принц, насмешливо смотря на меня со своего «насеста».

— В библиотеке! — закипая, ответила я. Нет, он меня еще и допрашивать будет?! Тем более Доминик всегда в курсе всех дворцовых сплетен!

— Неа, не ври! — лениво отозвался тот, перевертывая страницу. — Я всю ночь провел здесь, но тебя не встречал.

Я испуганно покосилась на принца. Что это? Очередная игра Доминика или все же истина? Никогда не могла понять этого. И три дня в лесной избушке ничего не изменили, увы.

— Я понятия не имею о чем ты! — резко отозвалась я, разворачиваясь к двери. Находиться в обществе жениха стало небезопасно. Я боялась разозлиться и сорваться.

— Что с тобой Орнелла? — полетел мне в след грустный вопрос. — Ты изменилась буквально за день!

— Тебе показалось! — пробормотала я, выскакивая из библиотеки.

И за что мне досталась такая стеснительная сестра?!

Ульяна

После ухода Савки я принялась готовиться к следующему дню. За время моего отсутствия дел накопилось довольно много. Несколько пациентов требовало к себе внимания. Это, в основном, пожилые крестьяне, которые без моих настоек долго не протянули бы — не всем Всевышний даровал здоровье.

Так что, нагрузив корзинку приготовленными заранее пузырьками и мешочками, я прихватила с собой плащ и сапожки на случай непогоды и отправилась навещать окрестные деревеньки. Первым на очереди был шорник Моисей, страдавший от повышенного давления. Умники от официальной медицины называют это склонностью к удару, а иногда — полнокровием. В экстренных случаях людям с этим недугом пускают кровь, но я до такого старалась не доводить, хотя, признаюсь прямо, травки мои от этого помогают не слишком хорошо.

Тут важнее всего человека настроить на правильный режим и заставить разумно чередовать движение, отдых и расположить его к душевному спокойствию.

С Моисеем у меня это получалось. Он спокойно шил хомуты и прочие элементы конской сбруи, обучая своему ремеслу соседского парнишку, который старика и обстирывал, и обстряпывал, и вечно клянчил у него денежки, которые тратил невесть на что, но за «место» держался крепко и не воровал. Просто пропадал два дня в неделю в городе, откуда возвращался, кряхтя и почёсываясь. Не то, чтобы сильно побитым, но изрядно поколоченным.

После заглянула к Лукерье — солдатской вдове, потом навестила Захарку, осмотрела ему ладонь, из которой Нелка извлекла занозу. Ничего, всё отгноилось и заросло. В Лунёвке меня ждали сразу трое, потом… к вечеру еле ноги переставляла, зато тащила домой почти полную корзинку разной снеди и новые варежки. Денежки у сельских жителей встречаются редко, а вот своим продуктом они со мной делятся охотно.

Только дотащилась до дому — стук в дверь. Мельничиха рожает, а городские ворота уже заперты на ночь, так что к доктору не проехать. Хорошо хоть на повозке примчались, а то не знаю, как бы дошла. Впрочем, роды прошли без осложнений — мельничиха — мамка опытная, это у неё третий ребёнок, а первого мы ещё с мамой принимали, так что к утру уже и управилась и мельников работник меня обратно довёз. А тут уже Никодимка, Мотин сын ждёт. Один из благородных охотников, что в лесу ночевали, ногу сломал, когда отлучился от костра по личному делу в кусты, ну и оступился или споткнулся. Так он там и лежит, потому что шевельнутся ему больно и остальные не знают, что делать.

Лошадка для меня у посланца с собой имелась, а перелом оказался вывихом, просто юный виконт Фоше был нытиком и недотрогой, за что я ему прописала интересную настойку, которой снабдила воспитателя сына кастеляна со строжайшими инструкциями добавлять этой хинной горечи по две капли во всё, что это недоразумение будет есть или пить. Эта снадобье даже мёд делает несъедобным. Обратно мне пришлось возвращаться пешком, потому что и меня и Никодимку недовольный моим лечением барин прогнал, а сам удалился домой в сопровождении грума, лакея, камердинера, гувернёра, дядьки, повара и… я не всех успела пересчитать. Не спала я к этому времени уже третьи сутки, отчего покачивалась на ходу.

Спать я устроилась на коряге, едва солнышко пригрело, благо сынишка у Моти правильный, обещал покараулить, чтобы сороки меня не унесли. Кошмар! Часок кемаря принёс моей бедной головушке некоторое прояснение и когда меня разбудили голоса, я воспринимала их, обладая обычной ясностью мысли, а не в полудрёме.

— Эй, смерд, что это ты тут делаешь? — голос принца Доминика опознаётся легко.

Я испуганно спряталась за корягу. Что он тут делает посередь дня? Неужели Нелка не удержалась и нахамила парню?

— Поджидаю, когда бабушка передохнёт. Мы с ней идём издалека, и она притомилась, — а это уже сын егеря отвечает.

— А сам-то ты из этих мест, или издалече? — спокойный голос Нелкиного жениха звучит ровно, чтобы не испугать мальчонку.

— Из этих, Ваше Сиятельство.

— Тогда скажи мне, не знаешь ли ты в округе девицы, волос у неё чуток в рыжину отдаёт, а сама она в деле знахарском искусна.

— Я тут всех знаю. Есть такая, только живёт она далече. По Клотскому тракту полдня от города пешком, а затем налево после третьей речки. Тогда уж вдоль берега до самой мельницы. А оттуда направо, только дорогу спросите к Лысухе. А уж как до неё доберётесь, это деревня так зовётся, тогда справа от дороги у выгона крайняя изба, там Олеся и живёт. Есть ли в волосах у неё рыжина, в точности не помню, а только травы она собирает и в город на продажу возит.

— Спасибо тебе, смерд! — о как, оказывается, принц учтив с простолюдином. — Лука, подари мальчику дежку малую! — и топот копыт и всадники удалились.

Никодимка разыскал в траве медный грошик: денежка, действительно малая, а я проводила взглядом верховых. Принц и его грум в дорожных костюмах направлялись как раз туда, куда послал их этот маленький шалопай. Местные жители неохотно показывают дорогу к моему дому, этот обычай я приметила ещё в те поры, когда мама была жива. А моё дело, накормить парнишку, когда мы с ним доберемся до дому. Заслужил. А у меня там и окорок, и каравай ситного и квасу кувшинчик. Мельник не поскупился.

* * *

— Эй, вставай, лекарка! — толкают в плечо в моём собственном доме. Гость незваный вошел без стука и разыскал кровать, на которой я блаженно растянулась, чтобы отоспаться. Да ещё монеты сыплет из кошеля так, чтобы я слышала их звон. В свою, правда, руку сыплет.

— Обожди на крыльце, сейчас поднимусь, — а что делать? Не все больные мне симпатичны, так это не означает, что следует отказывать им в помощи.

Вышел, и кошель унёс.

Привела себя в порядок, вышла на двор — солнце уже клонится к закату, но до ночи ещё далеко.

— Так что у тебя стряслось? — зевая, спросила я.

— Дочка захворала, — нервно отозвался тот, постоянно оглядываясь.

— Как захворала? Отравилась, с жаром слегла или кашель её душит? — со вздохом поинтересовалась я, мысленно перебирая различные готовые мази и отвары. Надеюсь, делать ничего не придется.

— Не говорит, кричит только, что плохо ей и всех отгоняет! — буркнул мужчина, недовольный задержкой и разговорами.

— А лет твоей дочке сколько? — чуть хмыкнув, спросила я.

— Не помню.

Нет, это что-то совсем непонятное.

— Ты хоть рост её рукой покажи.

Показал себе на уровне плеча. Это на полголовы ниже, чем я. Вроде — подростковый должен быть возраст.

Навьючила на себя, да и на него, всякого припасу на все случаи жизни, да и пошли мы окольными тропами. Мужик этот одет странно, вроде как обычный крестьянский армяк, а сапоги на нём — какие состоятельные купцы носят. И шапка вроде фуражки. Опять же посох в руках тяжеловат для путника. Неладный клиент, недобрый. Озирается, к каждому шороху прислушивается.

* * *

Да уж, как задалась в жизни чёрная полоса, так и продолжается. Во-первых, привел меня этот человек в лагерь разбойников. Десяток бандитов обосновался на лесной поляне, и одна девчонка при них, дочь атамана. Вот и стала эта девица в пору входить. Была бы рядом хоть одна баба, и никакой «болезни» бы не было. В общем, посидела я с бедной часок, потолковала. Объяснила, что к чему, а в обратный путь отправляться не решилась — стемнело. Далеко завёл меня провожатый. Так что, раз уж пришла, то и остальных членов шайки осмотрела.

Нездоровый они народ. У одного фурункулёз — непонятно как он с такими нарывами вообще может двигаться. У второго глаз заплывает от ячменя. У двоих раны никак не зарастут. Вроде с виду не особенно опасные, но гноятся и гноятся. Да и другие болезни нашлись, да такие, при которых добрый горожанин или селянин дома бы на постели стонал, а эта шатия в лесных шалашах ютится, да ещё и с места на место через день переходит. Кого они вообще способны ограбить, я просто не поняла. И каша-то у них жидкая, да пустая, и одеяла рваные. Оружие — дубины в основном. Ножи ещё из-за голенищ выглядывают, да кистени за поясами.

При мне они удалью или удачливостью не похвалялись, буйных пирушек не устраивали, а вычерпали ложками котёл не особенно сытного варева, и спать улеглись. Одеяло мне дали целое — у остальных или рвань всякая, или вообще полой армяка укрываются. Правда, у дочки атамановой тоже одеяло хорошее. Но все, как один эти лесные разбойники, немытые, нечесаные, неопрятные.

Утром, когда проснулась, никого на поляне не было. Костёр остыл — и ни души вокруг. Видно, перед рассветом снялись с места, и неслышными тенями ускользнули на поиск удачи. Одеяло, которым я укрывалась, тоже унесли. Даже пузырьков с настойками, и тех я в своей корзине недосчиталась. Слямзили.

* * *

До дома я добралась к полудню. Тут меня ждала на крылечке молодая картошечка, судачок висел на гвоздике у двери, пучок морковки и несколько луковиц. Уха вышла наваристая, сытная, да и хороший ломоть окорока в погребе сохранился. Бывают в жизни и неплохие минуты.

Глава 9

Орнелла

Никогда бы не подумала, что моя жизнь — это сплошной кошмар. Раньше бесчисленные ритуалы, наполняющие всё моё существование, не раздражали до такой степени. Причёсывание и одевание, утренний визит к матушке — это я переносила легко. Но необходимость вести себя величественно при выслушивании бесконечных приветствий почему-то выводила из себя. И эти церемонные поклоны, реверансы, книксены. Заискивающие взгляды и льстивые восхваления — просто до печёнок доставали.

А при мысли о женишке моём высокородном откуда-то из живота прямо к горлу поднималась ярость и буквально душила. Поэтому я старалась о нем не думать. Нет, как умница Улька не смогла разглядеть в нём чванливого пустозвона, ничего, кроме презрения не заслуживающего?! И теперь, чтобы не вызывать подозрений я должна показывать ему отсутствие пренебрежения и быть учтивой!

Благо, на пару дней сей дурашлёп лишил меня счастья лицезреть свою персону, куда-то запропастившись в сопровождении грума. Зато молочно-творожно-сырная диета успела встать мне поперёк горла. Когда каждый день одно и то же, это становится невыносимо. Маменька тоже жалуется на однообразие, но признаки болезни на её лице становятся всё слабее и слабее, и она уже не выглядит измождённой после многочасовых бесед со своими министрами.

Это обстоятельство ужасно радовало, особенно посреди скучной дворцовой жизни. Матушка уже спокойно вставала с постели и проводила чуть ли не весь день на ногах. Я искренне улыбалась, встречая ее в коридорах дворца. Правда не забывала посматривать по сторонам: злобный отравитель наверняка где-то поблизости! Пожалуй, именно это держало меня дома: не будь его, давно бы рванула в лесную избушку!

Но отравитель не спешил приходить с повинной, а я понятия не имела, с чего начать поиск преступника. Пару раз мелькнула мысль привлечь Доминика, но все же я пока была не готова принять его помощь. Наоборот, при мысли, что он бы точно смог найти злодея, в душе поднималась ярость и желание все сделать самой! Я что, хуже что ли?!

* * *

Потребовался почти целый день, чтобы понять, насколько я взвинчена. От меня перепадало и придворным, и челяди. Нет, я их не наказывала, но встретившись со мной взглядом, люди бледнели и спешили куда-то по совершенно неотложным делам. Даже Отец-Настоятель, обычно старающийся всегда маячить поблизости, теперь не попадался на глаза как-то уж слишком долго.

И ещё я поняла, что хочу мяса. Необходимо было что-то с этим делать, и я отправилась в библиотеку с тетрадью сестры. Почитаю, что ли, о примочках, применяемых при угреватости. Возможно, это ослабит раздражающий зов желудка.

К счастью Доминик меня на этот раз не подкарауливал, сидя на столе с видом ужасно занятого человека, поэтому я смогла занять свою любимую позицию: в промежутке между окончаниями двух шкафов стояла скамейка-подставка. Если сесть на неё, то боковая стенка резного бюро совершенно скроет тебя от взоров со всех сторон. Вот тут, разложив на коленях записи сестры, я и углубилась в изучение таинства излечения прыщиков.

Всё оказалось значительно сложней и интересней, чем я думала. А главное, у меня возникали вопросы, для записывания которых пришлось завести другую тетрадь. Никогда бы не подумала, что кожа настолько сложно устроена и так много особенностей возникает при лечении разных видов её повреждения!

Одним словом, я сделалась затворницей, и мне в этом никто не препятствовал. Придворные вздохнули с облегчением, а я отвлеклась, занявшись интереснейшим делом. Познанием.

Узнавать, не подкарауливает ли меня Доминик, делая вид, что листает очередной томик, я приспособилась. Оба его пажа обычно занимали места в малой приёмной, чтобы пощебетать с фрейлинами, как раз в те моменты, когда принц избавлялся от них, отправляясь в библиотеку или просто намереваясь отыскать меня. А, поскольку в остальное время хотя бы один всегда следовал за своим господином, то и отсутствие любого из них в обществе самых прелестных дворянок королевства служило знаком, что на меня охотятся.

Приходилось удваивать осторожность, пробираясь в своё убежище, которое именно в период отсутствия пажей в приёмной оставалось свободным. Зато сам принц меня, затаившуюся за бюро, никогда не замечал. Несмотря на то, что не по разу в день заглядывал в библиотеку и даже звал.

Наивный! Так я и откликнусь!

Во-первых, мне не нравится, когда меня называют Оркой. А именно так именовал меня этот негодяй после того, как вернулся из двухдневной отлучки. Естественно, иначе как к Домику, я к нему не обращалась. Уж очень обиженными становились его глаза, просто одно удовольствие смотреть на него, такого пристыженного.

Однажды за обедом он ухитрился незаметно посолить моё молоко, за что жестоко поплатился за ужином. В ломтик сыра, что положил на его тарелку слуга, я заранее поместила тончайший слой злейшей горчицы, после чего тщательно склеила мягкие кромки кусочков. А в молоке, которым он бросился это запивать, оказалась изрядная примесь соды. Хозяйка дома имеет заметные преимущества в противостоянии такого рода, а, если он вздумает продолжать свои выходки, вместо творога получит казеин.

Довольно улыбнулась. Так-то! Я уже отнюдь не маленькая растерянная девочка, а принцесса, способная постоять за себя! Привыкайте, Ваше Высочество, теперь поиздеваться надо мной всласть у вас не получиться!

* * *

— Не угодно ли Вашему Высочеству составить мне компанию в чудесной прогулке по окрестным лесам? — надо же! Попалась. Сразу после утренней молитвы Доминик подкараулил меня на выходе из дворцовой часовни. Нет, так не честно! И самое нечестное то, что прогуляться верхом мне действительно хочется, но не в его компании.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, за столь лестное предложение, но сегодняшний день я должна провести в молитве и покаянии.

— Представить себе не могу, сколько же прегрешений необходимо совершить, чтобы на покаяние пришлось потратить целый день, — Домик в присутствии других людей язвит изыскано-вежливо.

— Уверена, ваше воображение столь же обширно, как и учтивость, — вот ему. Пусть поломает голову, любезность это с моей стороны, или шпилька. И это восхитительно обиженное выражение, промелькнувшее в глубине его глаз! Откуда это в нём? Раньше только злость сверкала. Вот пусть и мучается! А я, пока он скачет по лесам, прекрасно проведу время в библиотеке.

Надо признаться, что, если раньше, до знакомства с сестрой, жизнь в нашем городском дворце была мне в тягость, то теперь я испытывала иные чувства в его мрачноватых изрядно запутанных помещениях. Мне начало казаться, что эти стены защищают от скверны низкого и подлого мира, мира, где царит трусость и готовность быть униженным.

И хотя какая-то часть меня продолжала защищать людей, убеждая, что не все такие плохие, как я видела, но желание больше никогда не видеть тех мерзавцев не пропадало.

Но однажды, когда я пряталась от своего женишка, в голову пришла странная мысль. Ведь наверняка те люди не родились злыми и жестокими. Что-то заставило их стать такими. Вот только что?

* * *

Моя тетрадка заполнялась вопросами быстрее, чем я усваивала содержимое Улиных конспектов. Неожиданно встретилось несколько страниц, посвященных лечению овец, стрижке их, принятию родов, а потом шла речь о правилах забоя и разделки туши на мясо. Я настолько озадачилась, что мне ужасно захотелось спросить у сестры, зачем всё это понадобилось знахарке.

Размышляя, не заметила, как кто-то вошёл в помещение библиотеки. Негромкие шаги привлекли моё внимание, только когда человек прошел совсем рядом и устроился на стуле у бюро. Он не обнаружил меня в этом укрытии. Слышался шелест неторопливо переворачиваемых страниц, иногда скрипело перо.

Чуть погодя отчётливо скрипнула дверь, и появился новое лицо. Я не смела шелохнуться, чтобы не выдать тайны своего убежища, поэтому ничего не видела и просто ждала, когда новые посетители библиотеки удалятся, но они не торопились с этим и молчали.

— Что же, брат мой, если не удаётся добавить снадобье в пищу, то Всевышний подсказывает другой путь. Служанка принцессы каждый вечер ставит Её Величеству клизму. Вот в раствор, предназначенный для этого, тебе и следует добавлять по три капли из того пузырька, который прислали нам братья с севера, — голос Отца-Настоятеля прозвучал, как обычно, ровно и безапелляционно.

Я недоуменно нахмурилась. Что это значит?!

— Но, владыка, София лично готовит всё для процедуры и никого к себе не подпускает, — а это уже Отец-Кормилец, чья обязанность, присматривать за тем, благочестиво ли повара готовят пищу. Осенять её, окроплять, произносить над нею молитвы — это целый сложный ритуал, при свершении таинства которого из помещения удаляются все, кроме исполнителя. Вот, оказывается, кто и когда добавлял яд в маменькины блюда. Конечно же, понемногу, чтобы отравление выглядело, как болезнь.

Если сначала у меня и были хоть какие-то сомнения, то после последней фразы они исчезли напрочь. Я яростно сжала кулаки и чуть не набросилась на злодеев. У камина лежит отличная кочерга и эти толстомясые проходимцы не ушли бы от меня живыми, но опыт, полученный при встрече с кузнецом, остановил меня. Я дослушала до конца, мысленно успокаивая себя и гладя по голове.

— Сын мой, а откуда эта служанка берёт воду для приготовления раствора? — промолвил отец-настоятель назидательным голосом.

— Я понял, Владыка. Будет исполнено, Владыка, — Отец-Кормилец вышел из библиотеки, а вскоре за ним последовал и Отец-Настоятель. Посидев некоторое время и убедившись, что действительно осталась одна, ушла и я.

В голове никак не укладывалось, зачем Отцу-Настоятелю травить мою маму? Вроде и власть у него есть, и чтят его все и денег хватает. Зачем?! Неужели этого всего ему мало?! Как мог тогда столь мелочный человек стать главным настоятелем церкви?! Кто назначил его на этот пост?!

Но следующая мысль ошеломила еще больше. Мне вспомнились слова сестры: «Кто-то целенаправленно травил нашу маму. Думаю, здесь как-то замешан Настоятель!». Почему она так решила? Да еще и угадала?!

* * *

Надо же, то, зачем Сонька каждый вечер ходит к королеве, я совершенно выпустила из виду. Но какова сестрица! Ведь выбрала блюда, в которые невозможно добавить яд! Молоко от него свернется, творог почернеет, а сыр просто будет выглядеть мокрым. Нет, об этом я узнала не из книг, не из Улиных тетрадок и даже не от отравителей. Слуги говорили, что такое случалось после произнесения святой молитвы над блюдами, и они потом выбрасывали то, что испортилось, удивляясь силе слова истинно верующего. Мне это сразу пришло на память, как только зазвучал голос Отца-Кормильца, хотя, скорее, Отца-Отравителя.

Естественно, Софии я наказала, как и прежде, готовить всё, что и обычно, к вечерней процедуре, и приносить это в спальню к Её Величеству. Потом читать молитву о ниспослании благодати всем, кто верует и, вылив приготовленные растворы в ночную вазу, возвращаться ко мне с докладом. Так удастся сделать вид, будто мы ни о чём не догадываемся, и не отравлять маму.

Как отмстить святым отцам я придумаю позднее, и молочно-творожно-сырную диету перенесу стойко.

Принцесса я все-таки или кто?!

* * *

Кто лучше ребёнка выросшего в доме знает все его тайные закутки и переходы? Только другой ребёнок, выросший в этом самом доме. То есть я и моя мама. Она даже показала мне несколько потайных ходов когда-то, а я сделала вид, что ужасно удивлена и обрадована. Нельзя же было дать ей понять, что на самом деле давно уже разыскала и изучила их все. И вот теперь я на полном серьёзе занялась подслушиванием и подсматриванием. Пряталась за портьерами или в нишах за шкафами, гобеленами или стеновыми панелями и пыталась услышать или увидеть ещё хоть что-то, проливающее свет на намерения святых отцов.

Увы, мне. Сердечные тайны и карточные долги, украденные салфетки и конюх, оклеветавший кучера в глазах посудомойки. Многие «страшные» тайны открывались мне и не добавляли в моё сердце доброты к людям. А вот святые отцы ни о чём интересном больше не упоминали.

Как-то я попробовала пробраться к месту, с которого могла бы подслушать разговоры маменьки с министрами. Не тут-то было. Не подойти к кабинету тайными ходами. Маменька отлично знает наш дворец и на всех возможных подходах или висят крепкие замки, или просто все предметы обстановки надёжно закреплены. Вот знаю я, что за этим мозаичным панно должна быть изрядная пустота, и наклон пламени свечи об этом говорит, а как проникнуть туда — не соображу. Уже все завитушки перещупала на стенных украшениях, а пружины замка найти не смогла.

Зато подсмотрела как-то раз за Домиником. Он писал. Судя по длине строк, это были стихи. А потом сминал листы и бросал в камин, холодный провал которого был заметно покрыт белыми комками. Не иначе, в кого-то влюбился. Хорошо, что не в меня.

С нетерпением дождалась, когда муза, наконец, покинет этого обормота. Когда он насочинялся и вышел, я тихонько отодвинула панель стеновой облицовки и принялась разворачивать и читать опусы этого страдальца. Темно-рыжие локоны, серые глаза. Впрочем, иногда волосы именовались каштановыми, видимо, когда это лучше подходило для рифмы. Хм. Точно, не про меня. Голубизна в моём взоре, конечно, заметна не при всяком освещении но, если бы Домик действительно втрескался в меня — обязательно бы заметил. Вот у Ульки — чистый стальной серый цвет радужки.

Ой! Вот же!

Под рыжим кливером волос Царит стальной форштевень взгляда

Надо же. В двух строчках сразу два непонятных слова! А что на следующем листе? Ага!

Под рыжей шапкою волос Торчит железный скальпель взгляда.

Бедный Домик. Такую ахинею исторгает его сознание, что даже читать неудобно. Вот он зачеркнул слово «шапка» и начертал «локон». Локон волос! Замечательно! Впрочем, его мучения на этом не закончились. Слово «локон» опять вычеркнуто и написано «прядию». Дожил, бедняга, докатился, начал слова корёжить, чтобы они попадали в ритм его жалких сочинений. Интересно, с чего он начинал?

Покопалась в самой глубине камина и чуть не покатилась от хохота:

Каштановый колпак волос волнистых Над шпилек взглядов острых и сталистых

Это уже просто бред какой-то!

Следующую бумажку я взяла с наружного края топки:

Локон каштановый трепетно реет Стали клинок стальновато алеет

Да уж, поэтом Домику не быть никогда. Ну не ложатся его восторги на бумагу.

Отфыркиваясь от душащего меня смеха, я осторожно удалила следы своего присутствия в аппартаментах этого неумехи и выбралась в коридор, пока там никто не появился. Ноги сами понесли меня в мои покои. Руки зачесались изложить ту же самую мысль, но более складно. Ясно же, что принц пытается описать девушку с каштановыми, как у меня волосами и серыми, как у Ульки глазами.

Едва я разложила перед собой на конторке бумагу и взяла перо, моё уединение нарушила Сонька.

— Нел, не вернуть ли нам Его Высочеству клистирную трубку, раз уж мы перестали ею пользоваться?

Жестом приказав младшей фрейлине сесть и замолчать, я прикрыла глаза и пережила жестокую взбучку, полученную в результате спокойного осмысления одной короткой фразы, слетевшей с уст служанки.

Во-первых, наедине эта простолюдинка называла сестру моим именем, причём в его закадычном варианте. Явно — по Улиному приказанию, иначе не осмелилась бы.

Во-вторых, принц в курсе, что я, то есть Уля, лечит маму. Он даже ссудил ей для этого одно нехитрое приспособление.

И, наконец, в-третьих: сестра подкрашивала свои тёмно-русые волосы перед тем, как отправиться сюда. Они сделались точно такими же тёмно-каштановыми, как у меня. Ещё ведь сказала, что краска нестойкая, но три дня продержится, если не мочить голову. То есть несчастный Домик втрескался в неё и теперь мается своей неисчерпаемой дурью, уловив до идиотзма влюблённым взглядом какое-то изменение в моём поведении.

Сердце наполнилось злорадным торжеством, а рука уверенно вывела:

Взор, полный стали из-под рыжей пряди, Искать ты будешь долго, одиноко, Страдай, глупец, когда я шутки ради, Пошлю тебя искать любовь далёко.

А возвращать принцу трубку я не велела. Пусть все полагают, что лечение мамы идёт так же, как и прежде.

Глава 10

Ульяна

Возвращаться домой по темноте всегда немного страшно. Простой знахарке сложно дать отпор подвыпившему мужику или, тем более, вооруженному грабителю, а стражи может не оказаться рядом в нужный момент.

Поэтому я быстро шла по узким улочкам города, настороженно оглядываясь и мечтая побыстрее попасть домой.

Сегодняшний день был тяжелым и принес много переживаний. Еще ночью ко мне прибежал один из помощников цирюльника Степана с просьбой о помощи. Буквально на днях вернулись «погибшие» сыновья его мастера — с ужасными ранами, едва передвигая ногами.

Врачи требовали бешеные деньги за лечение двух братьев, и, не любивший народную медицину, цирюльник все-таки обратился ко мне.

Я провела в его доме сутки. На знакомых мне с детства здоровых парней было страшно смотреть: сплошные синяки, криво зашитые и гноящиеся раны, свежие глубокие «царапины». Не представляю, как Матвей и Слава смогли пройти от западной границы страны до самой столицы на востоке?! С такими-то увечьями!

Не знала, выживут ли братья. Но делала все возможное, чтобы они пережили ночь — тогда можно вздохнуть свободно.

Такой тяжелой работы у меня еще не было никогда. Но все же, я справилась. Теперь жизни ребят все опасности. Скоро очнуться.

* * *

Внезапно мои мысли прервал грубый толчок. Вскрикнув от неожиданности, я свалилась на дорогу, разодрав до крови коленки. Боже, как же больно! Я попыталась встать, но нога отдалась тягучей болью, заставив меня снова упасть на землю. Из глаз хлынули слезы, я схватилась за поврежденную конечность, судорожно пытаясь оценить ущерб. Вывих. Не перелом.

Облегченно выдохнула и тут же испуганно огляделась, выискивая своего недоброжелателя.

В тусклом свете фонарей смогла различить лишь очертания его тела. Крупный мужчина, с широкими плечами и длинными руками.

— У меня нет денег! — отчаянно крикнула я, судорожно выворачивая карманы.

Против такого бандита у меня нет ни малейшего шанса спастись, тем более с вывихнутой ногой! Кажется, я снова плакала, на этот раз искренне жалея, что отказалась в свое время научиться самообороне. Всегда считала, что тронуть лекаря не посмеют.

— Ты мне должна кое-что другое! — грубо отозвался мужчина, медленно подходя ко мне.

Я попыталась отползти, с ужасом глядя на грабителя, но тот без труда догнал меня и, схватив за шкирку, приподнял в воздух.

Испуганно пискнув, я врезала ему со всей силы здоровой ногой в живот.

— Цыпочка! — злобно усмехнувшись, отозвался мужчина, даже не поморщившись.

А я изумленно распахнула глаза: так это тот самый кузнец! Как же я попала! Боже, что же будет?!

Орнелла

— Привет, Нелл, — вот и Доминик. Лёгок на помине. Манеру врываться в мои покои без стука он приобрёл ещё в годы нашего детства, когда мы ссорились, точно так же как и сейчас. С той поры, когда я пряталось от его тумаков в своей спальне, и сохранилась у меня привычка запирать дверь при помощи каминной кочерги. Это после того, как он прокрался ночью мимо дремлющей в будуаре няни и вылил на мою голову ведёрко воды. Шрам от царапины на правой щеке, которую я ему тогда оставила, он сейчас маскирует бородой. Она у него ещё мягкая и по-овечьи курчавится.

— Здравствовать и вам, Ваше Высочество, — ответила я чопорно и взглядом отпустила Соньку, которой этот обормот успел подмигнуть. Хорошо хоть не ущипнул, но эти методы проявления внимания он обычно приберегает для меня. Кстати, в этот визит он и ими меня ни разу не удостоил.

— Рад был засвидетельствовать своё почтение, принцесса, — вдруг заявил он радостным голосом. — Полагаю, что верховая прогулка в моём обществе вас ни капельки не интересует.

— Вы правы, это действительно так, — а что мне ещё оставалось отвечать?

Едва он скрылся за дверью, я перечитала только что сочинённое четверостишие, так и остававшееся на листе передо мной. Злорадство куда-то испарилась и накатила грусть.

Вспомнился папа. Он у меня большой и сильный. Рядом ним ничего не страшно, и мама часто бывала весела, до тех пор, пока он оставался с нами. А год назад войско из похода вернулось разгромленным и очень многие остались где-то на чужбине. Отец принял под свою руку отряд, прикрывавший отступление и никого из воинов арьергарда после этого больше не видели.

Вдруг вспомнилось, как Савка рассказывал о том, что сыновья… не помню, как звали этого человека, они ведь появились как раз после примерно года отсутствия. Клуша! И куда запропастилась Сонька! Не в наряде же принцессы мне идти в город. Теперь-то под плащом всю дорогу укрываться не получится, ведь я буду не просто смотреть, но и разговаривать с людьми. А тем, кто кутается в тёмный балахон, не так-то много рассказывают!

Ульяна

— Ты опозорила меня перед всей площадью! — злобно шипел мне в лицо кузнец. — Только это не сойдет тебе с рук, мерзавка! Я не прощаю оскорблений!

Ужас плескался внутри меня. Я тихонько скулила, пыталась вырваться из мертвой хватки мужчины, ударить или хотя бы ослабить давление ворота на шею. Но с каждой секундой попытки становились слабее, воздуха не хватало катастрофически, закружилась голова.

Резкий удар — и я упала на дорогу, судорожно хватая ртом воздух.

— Нет, — почти ласковый шепот моего мучителя. — Ты не умрешь так просто!

С силой он впечатал меня в стену ближайшего дома. Я громко вскрикнула, надеясь, что поблизости есть стража. Но от хлесткой пощечины голова качнулась, а щека загорела огнем.

— Только попробуй рот открыть, — с ненавистью произнес кузнец, глядя мне в глаза. — Прирежу на месте.

Я криво улыбнулась, вытирая кровь с подбородка и осторожно прикасаясь к разбитой губе. И тут же завизжала так громко, как только смогла.

Выбор был прост. Уж лучше попытаю свою удачу и умру быстро, чем беспрекословно подчинюсь какому-то мерзавцу и буду мучить себя.

— Тварь! — ругнулся кузнец, затыкая одной рукой мне рот, а другой, доставая из кармана обычный кухонный нож. — Я тебя предупреждал!

Я зажмурилась, мысленно прощаясь со всеми друзьями, близкими и вновь обретенной сестрой. Страшно почему-то уже не было. Было обидно умереть от удара какого-то разделочного тесачка.

— А ну отошел от нее, быстро! — вдруг раздался смутно знакомый спокойный голос.

Кузнец резко развернулся, не выпуская меня из «объятий» и продолжая сжимать нож.

— Ты кто такой? — с презрением спросил кузнец, осмотрев худощавую фигуру моего защитника. — Беги отсюда, пока не оказался рядом с ней!

— Помогите, — шепнула я одними губами.

Боль и слабость давали о себе знать, но появилась надежда. Посмотрев помутневшим взглядом на своего спасителя, я все-таки погрузилась в беспамятство. Теперь да, теперь можно.

* * *

Очнулась я, как ни странно, на том же месте — в переулке, на земле. Голова гудела, как после трех бессонных суток, все тело ломило, лицо жгло огнем. Но двигаться я все же могла. Даже встала почти без боли. Бывало и хуже.

Оперевшись, на всякий случай о стену, я огляделась. Что здесь произошло, пока я лежала в беспамятстве?

Думаю, прошло около часа. Небо совсем потемнело, и мне приходилось напрягать зрение, чтобы увидеть хоть что-нибудь.

Пройдя пару шагов вперед, запнулась о чье-то неподвижное тело и тут же склонилась над человеком.

Это оказался злобный кузнец, едва не отправивший меня на тот свет. Превозмогая отвращение, страх и ненависть, я дотронулась чуть дрожащей рукой до его шеи, щупая пульс. Боже, как бы сейчас мне помогла настойка валерианы!

Кузнец был жив, просто без сознания. Бегло ощупав его тело, я поняла, что особо тяжелых ранений нет — все это время на нем был толстый кожаный жилет. Видимо, хорошо его Орнелла отходила, раз он так запасся!

Внезапно справа от меня раздался едва слышный стон. Бросив кузнеца, я рванула на помощь моему спасителю. Пришла пора отплатить ему той же монетой.

В темноте я не видела лица, но едва не вырвала мужчине бороду, запутавшись в ней пальцами. Старик? Но руки, ощупывающие его тело говорили об обратном — слишком неподходящее телосложение для пожилого человека: сильные, несмотря на некоторую худощавость, руки, мускулистая грудь. Я даже слегка покраснела.

Но, едва дотронувшись до его живота, тотчас забыла обо всех глупостях. Кажется, кузнец ранил моего спасителя ножом!

Голова еще соображала, а руки уже делали — громкий треск ткани (недешевой, кстати!), и большая часть рубашки мужчины пошла на бинты. Жаль, что у меня нет с собой своей мини-аптечки, предназначенной как раз для таких случаев! У цирюльника оставила, завтра ведь все равно к нему собиралась. Лентяйка!

Вдруг начал приходить в себя кузнец. Заворочался, забурчал что-то непонятное. Я запаниковала: что же делать?! Если он очнется — то опять попытается меня убить!

Тут рука нащупала у тела спасителя кирпич, по-видимому, когда-то отвалившийся от стены. Так вот чем «раненный» оглушил кузнеца!

Сжав посильнее это орудие, я, что есть мочи, опустила его на затылок «мстителя». С легким стоном он вновь провалился в беспамятство.

А я, схватив за плечи раненного мужчину, поволокла его в сторону своего дома. Главное — дотянуть до ворот, а потом знакомые стражники мне обязательно помогут, благо в кустах у самой городской стены у меня специально припасены носилки.

* * *

Стражники действительно помоги. Один из них даже отправил своих людей арестовать кузнеца. Я молилась, чтобы мой удар не оказался для него смертельным — не крестьянское это дело, выносить приговор. Судьбу этого мужчины должен решить суд.

Раненного же принесли в избушку в рекордные сроки. Кому как не стражам, в прошлом военным, знать цену времени?

К счастью, рана оказалась не такой серьезной, как я сначала подумала. Непутевый спаситель очнется в ближайшее время, а «царапина» заживет за неделю-две. Плевое дело.

Обработав должным образом рану и перевязав ее, я со спокойной душой отправилась спать, даже не рассмотрев своего пациента.

День был тяжелым: целая бессонная ночь, нападение, да и плюс очередной «больной» на мою голову! А ведь завтра еще предстоит возня не только с ним и сыновьями цирюльника, но и с самой собой! Все-таки проклятый кузнец оставил заметный след в моей жизни!

Обработав свои царапины и синяки, я упала на кровать, мгновенно проваливаясь в сон. Случись сейчас конец света, я бы, наверное, не смогла даже голову с подушки поднять! Плевать абсолютно на все! Спать, только спать!

Глава 11

Орнелла

Сонька принесла мне свои юбку, блузу и чепец. Как я и просила, наряды эти были не новыми, но выглядели скромными и опрятными. Просто заметно, что носили их долго. Рассмотрев меня придирчивым взглядом, девушка дополнила образ жилетом со шнуровкой спереди. Он оказался в тон с юбкой — радикально синий цвет с небольшими признаками выгорания на солнце.

Повертелась перед зеркалом. Хоть это и не то, к чему я привыкла, но зато меня теперь никто не отличит от простолюдинки!

Пока мы с Сонькой хлопотали с переодеванием, за окнами стемнело, и я, выпроводив фрейлину, заложила дверь кочергой.

В голове крутилась подлая мысль, что Сонька в этот самый момент болтает с другими фрейлинами или даже с пажами о странном поведении принцессы и ее планах. Отвесив негоднице мысленную оплеуху, я запретила себе думать об этом.

Некоторое время прислушивалась к тому, что происходило в ближайших к моей спальне помещениях.

Старшие фрейлины в будуаре подразнили Софью, издеваясь над её происхождением, что вызвало у меня поток возмущений. Сдержанных. Пока. Через коридор, ведущий к кухне, протопали башмаки помощника церемониймейстера, шедшего распорядиться об ужине. Потом проследовала колонна поварят с подносами и блюдами.

Дворец жил своей жизнью и весть о том, что наследница сегодня не намерена покидать своих покоев, наверняка донесена до ушей Её Величества. Сонька отлично выполнила свою миссию. Зря я сомневалась в ней.

Дожидаться наступления глухой ночи, когда все утихомирятся, мне сегодня не хотелось категорически. Вряд ли горожане охотно откроют дверь тому, кто их разбудит. А ещё менее вероятно, что они станут любезно отвечать на вопросы человека, нарушившего их сон. Поэтому, уловив паузу в хождениях между поварней и трапезной, я через гардеробную и щит копейщика выскользнула мимо двери кухни и сквозь дровяник прямо в сад. Ключ больше не скрежетал в замке, а петли калитки не скрипели — Уля, умница, всё смазала. А теперь — сапожный тупик и негодяй Савка.

* * *

Негодяй — он и есть негодяй. Нет, про цирюльника и его сыновей, вернувшихся после годового отсутствия, он и не думал отпираться, даже имена припомнил. Отца звать Степаном, а сыновей — Матвей и Слава. Он их давненько знает. Они старше и оба — известные забияки. Говоря об этом, Савватей даже поёживался, словно вспоминал полученные от них тумаки. А между тем, спокойненько под локоток, заговаривая зубы, завёл меня в комнату и усадил за стол, где вся его небольшая семья ужинала.

Мама, отец, маленькая сестра лет шести. Все они были так добры и гостеприимны, что я невольно расслабилась, едва не забыв о свой миссии. Но поужинать согласилась. Даже уговаривать не пришлось.

Во-первых, я была голодна.

Во-вторых, все очень аппетитно пахло.

В-третьих, — это не надоевший до колик творог с молоком.

Миска чечевицы и по ломтю рассыпчатого, с хорошей добавкой отрубей, хлеба. Отец семейства ласково мне улыбнулся, и отрезал кусок от половинки каравая. Матушка подала деревянную ложку и показала место рядом с собой.

Одним словом, тут я и поужинала. Просто, но уж что дали, то и съела. Хоть и черпали мы из одной миски. Не место и не время показывать свою приверженность этикету, тем более что я при исполнении секретной миссии.

А вот когда хозяин зевнул, я ускоренными темпами распрощалась. Если в этом доме после ужина укладываются спать, то почему в других должно быть иначе? Скорее, к цирюльнику. Пока там ещё не легли. Может быть.

* * *

— Уленька! Как хорошо, что ты вернулась! А я уже помощника своего за тобой собирался посылать! — вот какими словами встретили меня на пороге, над которым висели подсвеченные из окна деревянные ножницы — символ профессии живущего здесь человека. — Матвейке вдруг стало худо. Жар к нему вернулся, и лихорадка его трясёт, — с меня уже сняли плащ и ведут, освещая дорогу масляной лампой.

У постели над тазиком полили на руки и подали полотенце. Тут даже жарко от шандала, в котором пылает целый рядок свечных огарков — стараются сделать так, чтобы мне было хорошо видно. Да еще и аптечку подают Улину — так она называет свой саквояж, с которым крайне неохотно расстаётся.

Я растерянно переводила взгляд с отца на сына. Накатилась паника. Что я тут смогу сделать? Я же ничего не умею! Тетрадка? А что тетрадка? Там ничего подобного не описано!

Так, спокойно. Дыши глубже, Нел. Все в порядке. Давай, ты можешь! А в тетради и не такое было!

Немного успокоилась. Взглянула на покрытого капельками пота парня, и прикрыла глаза. Итак, здесь поработала Ульяна. Недавно. Ведь сказал же Степан: «Вернулась». Стало быть — только что ушла. И не могла она покинуть раненого в угрожающем состоянии. То есть повышенная температура в его состоянии должна быть. Значит, рана инфицирована, и гнойный процесс в ней не прекратился.

Моё дело — успокоить родителей и брата, тоже замотанного в повязки и хромающего. Как? Явно источником беспокойства у старшего Матвея является что-то на спине, вернее — правее правой лопатки. Не помню, как эта мышца называется, но она двигает руку, и если раненый ею шевелил, то, мог и нарушить что-то.

— Что Вы ему давали после моего ухода? — спросила я и посмотрела на матушку.

— Покормила его. Очень он яичницу любит. Вот я и сделала.

— Прямо на сковородке подали, и он потом хлебушком вымакал? — миллион раз видела, как простолюдины едят это блюдо.

Да что тут говорить, живя в избушке, я тоже так делала, поэтому живо представила себе эту сцену. И, если Матвей придерживал правой рукой сковородку, а она выскользнула, вполне мог рефлекторно её подхватить и сделать резкое движение, разбередив начавшую успокаиваться рану.

Прямо об этом спросила, и присутствующие во всём сознались. Да, так всё и произошло.

И что мне теперь с этим делать? Конечно, после чтения Улькиных тетрадок, я кое-что могу, но не так много, как нужно, и… мне страшно. Вдруг я с удивлением поняла, что сейчас у постели больного находятся два главных действующих лица. Я, и Костлявая. Потому, что парню действительно плохо.

Размотала бинты и чуть не упала в обморок, когда мне навстречу открылся беззубый рот зияющей раны. И я сразу поняла, в чём дело. От резкого движения выпала турунда — жгутик, вложенный сюда для дренажа. Это, чтобы рана могла очищаться от всякой гадости, которая в ней образуется, пока не завершился воспалительный процесс. Гной скопился, и поднялась температура. Уж о лечении ран я читала внимательно. Также, поняла и причину выпадения этого льняного фитилька. Его вытащила повязка, сместившаяся от резкого движения.

Покопалась в саквояже, нашла инструменты и другие нужные для перевязки причиндалы, и восстановила все, припоминая, как это начертано Улькиной рукой на её страшненьких картинках. Матвею явно стало легче. Жар сделался меньше, и я успокоилась, поняв, что не напортачила.

Сказать по правде, приступать к расспросам о папеньке мне после этого показалось неудобным. Приметила уже шрамы от старых неважно заросших ран, следы кандалов на ногах и рубцы от плети на спине. И несколько значительно более свежих следов опасностей, подстерегавших братьев на пути к отчему дому. Зайду в другой раз, только бы с сестрой здесь не встретиться.

Распрощалась.

* * *

Город пустынен после полуночи. Тёмные окна не освещают его грязных выщербленных мостовых, но привыкшие к темноте глаза позволяют мне не спотыкаться на каждом шагу, каким-то чудом находя место, куда можно безопасно поставить ногу. Не пропустили они и тёмную фигуру, надвинувшуюся справа. Учат принцесс драться, так что рефлексы сработали. Я увернулась и со словами: «Попалась, цыпочка!», — огромный человек проскочил мимо, успев чем-то заехать мне в ухо.

Кузнец. Что-то подсказало мне это. Уже развернулся, и крепкие руки сейчас сомкнутся на моей шее.

В качестве врачевательницы я не слишком хорошо знаю анатомию, но как тренированный боец превосходно помню и болевые точки, и зоны отключки, и места, которые нетрудно «осушить». И кинжал уже в руке. И его рукоятка попадает под бицепс левой руки злодея как раз туда, куда надо. Конечность мгновенно опадает, словно плеть, но ещё до этого носком башмачка я угодила этому болвану спереди по ноге ниже колена. Этот удар называется «подлом». Очень больно. Почти до потери сознания. Вот этот подлом и валит злоумышленника набок. Правда в неповреждённой правой его грабле остался зажат чепец, капюшон и хороший клок моих волос.

Больно! Но я холодна и расчетлива. Поднимаю с мостовой удачно подвернувшийся под руку кирпич и наношу четко рассчитанный удар по голове, пока этот злыдень корчится от болевого шока. Затих. Уфф! Забрать свои тряпки и бежать! Четко слышен топот приближающейся стражи и свет факела уже пляшет на стене дома. Встречаться с кем бы то ни было мне сегодня ни к чему.

* * *

После ночных блужданий спать утром хотелось страшно. Но, ничего не поделаешь, жизнь во дворце — это нескончаемая череда ритуалов. Сначала — завтрак в постель, а потом надо бежать к маменьке. Она выглядит уже совсем хорошо, и ей безумно надоело питаться творогом и сыром. Вот об этом и пришлось с ней поговорить. Ведь она уверена, что это я придумала такую диету. И осталось нам, а вместе с ней и всем придворным, ещё три недели есть только молочное.

А тут и сонливость прошла. И я сообразила: надо дать знать Ульяне о моих подвигах у постели больного. Отправила Софью к дверям цирюлника с письмом к сестре. Простушка Софья действительно знакома со знахаркой Ульяной и легко её узнает. Она сама мне так сказала.

Ульяна

Необходимость сменить повязки сыновьям Степана заставила меня идти в город, хотя делать это с таким лицом… ну, Вы меня понимаете. Платок я пристроила так, что походила скорее на старушку, чем на юную девушку. Каково же было моё удивление, когда у дверей цирюльни, откуда я выходила, меня окликнула благородная дама, причём по имени.

Софья, внучка старой Марты, моей постоянной клиентки, протянула конверт и шепнула: «От Её Высочества. Подождать ответа?»

— Да, подожди, — я развернула послание. Вот это номер! Ай да сестрица! А я понять не могла, о каком моём возвращении токовала матушка пациентов!

Мы с Софьей прошли в харчевню, что находилась в этом же квартале, и я с огромным облегчением, отписала Нел благодарный ответ и попросила её перевязывать юношей раз в сутки. Ну и на инструкции не поступилась. Бинты, конечно, приготовят родные раненых, а снадобья я передала вместе с посланницей. В роли медицинской сестры Её Высочество оказалась вполне состоятельной — переделанная ею повязка оказалась вполне добротной. А, главное, ей действительно нужно потолковать с пациентами доверительно. Ну, просто — одно к одному. То есть это действительно удачное стечение обстоятельств, упускать которые ни кому не рекомендуется.

И мне не придётся покидать пациента, который действительно нуждается в постоянном уходе.

Надо было видеть, с каким гордым видом Софья отправилась обратно. Ну, ещё бы. Выполнила конфиденциальное поручение своей госпожи. Это не просто не служанка, и даже не фрейлина. Это рангом повыше будет. Кажется — наперсницей называется такая женщина. То есть, считай, подругой.

Я чуть качнула головой, улыбаясь и радуясь за девушку. Что Соня хотела — то и получила. Даже, несмотря на недовольство и ворчание бабушки, да и другие фрейлины Нелки вряд ли питаюсь к ней любовь. Никогда бы не подумала, что в Софье столько силы духа!

Продолжая мысленно восхищаться Сонькой, я направилась в сторону дома. Пациент там один, надо проверить. Вдруг, что случилось? Да и есть у меня одно важное дело.

* * *

— Мотя, Моть! — позвала я, постучав в дверь сторожки, где жил егерь.

Это был совсем крошечный домик — в одну маленькую комнату, которая служила одновременно и кухней, и прихожей, и спальней.

Сделанный из брёвен, уже потемневших от времени, с небольшим окошечком и полностью заросший травой, он был идеальным убежищем — лишь несколько человек из всей столицы были способны найти эту сторожку. Мотя хорошо позаботился о своей безопасности. Чужой человек никогда не доберётся до его дома.

Дверь скрипнула, и в щелке показалось бородатое лицо егеря. Внимательно оглядев меня с ног до головы и что-то тихо пробормотав себе под нос, хозяин раскрыл дверь шире и отошел с порога, пропуская в свою обитель.

— Опять медвежий жир кончился? — ворчливо спросил он, направившись к единственному шкафу в маленькой комнатушке.

Я покраснела. А что поделаешь, медвежий жир — компонент, необходимый для многих лекарств, в основном, правда, мазей. Но стоит он, не то, чтобы очень дорого, но мне точно не по карману! А дядя Матвей всегда соглашался помочь, в обмен, конечно же, на бесплатную медицинскую помощь в любое время дня и ночи.

— Вообще-то, — смущенно пробормотала я. — Я к тебе по другому делу.

Мотя недоуменно повернулся ко мне, прикрывая дверцу шкафа.

— Да? — удивленно произнес он. — Ну что ж, садись, поговорим.

Егерь уселся на скамейку около небольшого — на одного человека — стола.

Да и вообще все в этом доме было на одного. Узкая печка, предназначенная одновременно и для готовки, и для сна, стол, на котором едва ли могли уместиться три тарелки, повезло, что стула оказалось два: тот, на который хозяин усадил меня, был новенький, недавно вырезанный из причудливого узловатого корневища, отполированный и явно предназначенный на продажу.

На стенах домика висели шкуры разных зверей, начиная от медведей и заканчивая кроликами, оленьи рога, на полу стояло чучело леопарда — странное животное в «кружочек», подарок от брата нашего егеря, привезенный с юга.

— Вижу, ты попала в передрягу! — заметил Мотя, не любивший долгого молчания.

Я рефлекторно коснулась чуть заплывшего глаза, разбитой губы. Хорошо хоть отделалась синяками, да ссадинами — заживут быстро, чего не скажешь о моем «клиенте». Все оказалось хуже, чем я предполагала вчера.

— Что случилось? — вновь не дождавшись ответа, заговорил хозяин дома.

— Можно попросить тебя об одолжении? — набравшись храбрости, взглянула егерю в глаза.

Только бы согласился, только бы согласился….

* * *

Я вернулась домой ближе к вечеру. Уставшая, полностью измотанная, с новыми ушибами, но… довольная.

После долгого упрашивания Мотя-егерь все же согласился дать мне несколько уроков самообороны. Проворчав весь день о бестолковости своей «ученицы» и выкрутив мне руки, он все же обронил несколько слов похвалы. Чем я необычайно гордилась. А еще сказал приходить завтра, продолжить тренировку. Обещал, что сделает мне кистень и покажет, как им пользоваться.

Больной мой все еще был без сознания. Жар чуть спал, а вот рана продолжала гноиться. Видимо, на том ноже была грязь.

Я осторожно промыла рану, намазала мазью на основе подорожника и нескольких других трав, достала чистые бинты.

Внезапно «гость» распахнул глаза и, схватив меня за руку, прохрипел:

— Пить, пожалуйста!

Я быстро принесла больному стакан давно приготовленного лукового отвара и помогла ему чуть приподняться на кровати.

— Тише, тише, — успокаивающе гладила я его по голове, когда мужчина едва не подавился. Слишком быстро и жадно пьет. Но то, что очнулся — хорошо.

Половину стакана больной пролил себе на густую, чуть ли не до самых глаз, бороду, пришлось дать еще. Жидкости мужчине нужно очень много: поможет очистить организм.

Утолив жажду, он вновь откинулся на подушки, но засыпать не спешил.

— Кто ты? — слабым, но сиплым голосом спросил он. — И где я?

— Не волнуйся, — улыбнулась я, перевязывая ему рану. — Меня зовут Ульяна, я лекарь. Ты в моем доме.

— Долго я был без сознания? — прикрыв глаза, продолжил мужчина расспрос.

— Чуть больше суток, — пояснила я, закрепляя бинт. — Резаная рана на правом боку, неглубокая. Быстро поправишься, не волнуйся.

— Кажется, я обязан тебе жизнью! — слабо улыбнулся тот. — Спасибо.

— Мы в расчете! — хмыкнула я, накрывая его одеялом. — В конце концов, ты спас меня от маньяка.

— Дон, меня зовут Дон, — пробормотал мужчина, погружаясь в сон.

— Что ж, спасибо тебе, Дон! — тихонько сказала я, гася свечу у кровати. Интересно, как он будет выглядеть, когда с лица сойдут синяки и припухлости? Просто чудо, что нос у него не повреждён — глаза заплыли, а всё, что вокруг них напоминает волосатую отбивную. Надо будет пересчитать человеку зубы, когда он сможет более-менее открыть рот. Удивлюсь, если окажется, что после встречи с кузнецом они все на месте. По крайней мере, видя, во что превратились губы — прогноз неутешительный.

Но, судя по всему, мой пациент молод, и есть надежда, что всё пройдет. Особенно, после восстановительного бальзама. Это очень сложное снадобье, готовить которое я начала ещё вчера.

Через часок понюхаю его рану. Не приведи Господи, если оттуда донесётся запах лука. Это значило бы, что кишки повреждены и тогда всё может закончиться печально. Но нет, не должно быть. Я хорошо осмотрела разрез. Он недостаточно глубок для этого.

А потом залеплю парню всю поверхность лица капустными листьями, смазанными целительной мазью, и с неделю от его вида меня будет мороз по коже продирать. Зато все восстановится, как следует.

Глава 12

Орнелла

Завтрак проходил в звенящей тишине. Изредка между придворными пробегал недоуменный шепоток, но тут же смолкал. Чувствовалось, что всем высоким лордам и леди не терпится обсудить последнюю, весьма любопытную и шокирующую, новость.

Я ковыряла творожную запеканку с бесстрастным лицом. А в голове кружились пугающие мысли. Три дня назад пропал Доминик. Как будто в воздухе растворился: и охрана дворца, и многочисленные слуги и придворные последний раз видели принца за какой-то книгой в библиотеке. А на следующее утро его покои оказались пусты. Пажи хватались за голову и с ужасом носились по замку, разыскивая своего господина. Напрасно. Доминика нигде не было.

Мама запретила распространятся о случившимся. Да только сплетни все равно ползли.

Взгляд упал на Настоятеля Патрика, сидевшего слева и равнодушно попивающего молоко. Поджала губы: неужели его рук дело? Наверняка. Принц Доминик был серьезной помехой для достижения честолюбивых планов Настоятеля. И даже если он непричастен к исчезновению «женишка», то уж рад этому точно!

Да и вообще надо что-то делать с Патриком! Уж слишком непредсказуем, да и влияние во всех сферах общества имеет немалое. И может доставить массу проблем…

Тут в голову стукнула гениальная идея: если не могу избавиться, то надо занять его чем-нибудь масштабным и не требующем отлагательств.

Чуть прикрыла глаза, собираясь с духом: все же дворцовые интриги были мне в новинку, и тут же негромким голосом пай-девочки произнесла:

— Настоятель Патрик, я слышала, что на дорогах неспокойно, караваны, да и просто путники все чаще натыкаются на разбойничьи банды, — и уставилась на собеседника чуть туповатым взглядом. Даже ресницами взмахнула. — Говорят, похищено много ценных товаров, а сами разбойники постоянно ускользают от поисковых отрядов. Вы уже что-то предприняли, чтобы поймать негодяев?

Настоятель едва заметно нахмурился. Думал, я не в курсе? Как, однако, удобно иметь фрейлину, постоянно бывающую в городе! А заодно и приносящую самые последние новости!

Молчание затянулось. Придворные с интересом следили за выражением лица Настоятеля, предпочитая не вмешиваться, а тот, видимо, обдумывал ответ.

— Мы делаем все возможное, Ваше Высочество. Конные отряды стражей прочесывают все самые оживленные тракты, но результат пока нулевой, — наконец, выплюнул он пару предложений, буравя меня недовольным взглядом.

Я мысленно поставила себе галочку. Первый пункт плана успешно выполнен. Осталось лишь подтолкнуть Настоятеля — дальше маховик раскрутится сам.

— Ее Величество требует немедленного расследования и хоть каких-то сведений о банде к концу этой недели, иначе, — я невинно улыбнулась, глядя Настоятелю прямо в глаза, — королева может начать сомневаться в вашей компетентности.

Вот так! Вряд ли теперь у Патрика будет время плести интриги и пытаться отравить маму! Думаю, должность ему важна и терять ее Настоятель не захочет. Все-таки в полномочиях королевы сменить власть у церкви!

Я встала из-за стола и, чеканя каждый шаг, вышла из столовой. Как хорошо, что мамы не было за завтраком, и никто не уличит меня во лжи!

Королева возглавляла отряд по поискам Доминика, покинув дворец вчера днем. Мама часто повторяла: хочешь, чтобы все было как надо — сделай это сама. А из-за невнимательности стражи, пропустившей какую-нибудь мелочь, что помогла бы найти принца, могла разразиться война. Король Теодорий, отец Доминика, не простит нам ни пропажу, ни тем более смерть единственного сына.

* * *

Кстати, а почему внутренней политикой государства заведует Отец-Настоятель? Кто вообще это придумал? Неужели церковь занимает настолько высокое место в нашей иерархии?

Сплошные вопросы. Может покопаться в библиотеке? Заодно восполню пробелы в истории нашего королевства…

Господи, неужели я подумала об учебе?

* * *

Мама вернулась к вечеру. Усталая, окруженная полсотней стражей и… без Доминика.

Устало качнув головой, я вышла из ее покоев. Сколько у нас осталось времени, до того как до отца Ника дойдет новость о пропаже сына? Да у нас сейчас и армии нет! Все средства ушли в церковь.

Настоятель всегда говорил: «Бог защитит нас!». И я верила ему…. Пока не наступила реальная угроза.

Черт, Доминик, где тебя носит?! Невольно, в моей голове зашевелились воспоминания.

Пропажа принца начала волновать обитателей королевского дворца после моего первого посещения дома цирюльника. С того дня ребята шли на поправку, отчего настроение в семье делалось всё радостней и радостней.

Разговорить младшего, Славу, оказалось не слишком трудно, и он поведал мне о том, что действительно бился вместе с моим папой, прикрывая отход изрядно потрёпанного войска. В последнем бою многие полегли, а другие оказались ранены и попали в плен. Кого куда увезли — этого он наверняка сказать не мог, как не знал и судьбы Его Величества. Однако — большинство оправившихся от ран воинов попадали на галеры, во всяком случае, об иной участи пленников он ничего не слышал. Кроме того, и это важно, отец сражался в доспехе простого воина — все видели, как он надевал его на себя перед началом сражения.

Зачем он так поступил? — об этом я спрашивать не стала. У мужчин, когда они тыкают друг в друга железками, много разных странностей проявляется. А мне после этого приходится живого человека зашивать.

Да, я впервые наложила шов на переставшую гноиться рану Матвейки. Да, кривой, да трясущей рукой, но мой! И испытала такое чувство гордости….

Ещё в этом доме меня угощали ужином. Гречей обычно или рисом с кусочками мяса. И это было прекрасно, потому что от молочно-творожной диеты все во дворце уже готовы были лезть на стену.

Признаюсь, это натолкнуло на очередную гениальную идею.

Я отправила Соньку к Савке с небольшими деньгами за ужин, который тот должен приготовить на две персоны. Хихикая, девушка честно призналась, что заказала еду… для лирического свидания двух влюбленных сердец! Я идею поддержала: мало ли, вдруг за моими действиями и действиями верной наперсницы следят шпионы Патрика? А так, у Настоятеля совершенно не будет никаких оснований считать, что я пренебрегаю волей Всевышнего и вообще богохульствую. Конечно, может, это и паранойя, но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть о подобной оплошности!

Да и Савке подсоблю! Сначала неплохой заработок, а потом таинственная «парочка» пригласит талантливого юношу и на постоянную работу… во дворец!

А пока мы с Сонькой хотя бы раз в день сможем нормально, вкусно и полностью безопасно поесть. Да, да, я все еще беспокоилась о возможных покушениях-отравлениях. Не получилось с Королевой, так может пока принцессу убрать? Или у Патрика на меня другие планы?

Поэтому я спокойно (Сонька даже не подозревала о терзавших меня мыслях) кушала отлично приготовленную еду на пару с фрейлиной, на всякий случай, запираясь в спальне на кочергу.

Надежда на нее нас и подвела. Тайные ходы дворца маменька знала не хуже меня и в запертую дверь стучаться не стала: бесплотной тенью возникла из гардеробной и, если бы не громкий звук глотания слюны, мы, возможно, об этом визите даже не узнали бы.

Выдать нас Патрику у мамы и мысли не возникло — наоборот, с тех пор мы ужинали втроём, заперев не только дверь, но и щит копейщика, прикрывающий потайной ход.

Уж не знаю, о чем подумал Савка, когда Сонька стала заказывать еду уже на «три влюбленных сердца». Но судя по громогласному хохоту Соньки и мамы, о чем-то о-о-очень неприличном!

* * *

Поиски принца Доминика проходили все энергичней, но следы пропажи нигде не обнаруживались. И среди мертвых его не было — пажи это проверили первым делом.

Вот тут и заработала моя память. Он пропал богатой на события ночью, наступившей вслед за последним нашим с ним разговором… разговором! Он ведь пришел надо мной поиздеваться, но неожиданно скомкал, наверняка заранее заготовленную беседу. Почему?

Я вышла в ту самую комнату, где это происходило и наткнулась взглядом на так и оставшийся лежать на столе листок. Прочла:

Взор полный стали из-под рыжей пряди, Искать ты будешь долго, одиноко. Страдай, глупец, когда я шутки ради, Пошлю тебя искать любовь далёко

Неказистые стишата, торопливые и какие-то плоские. Но Домик сразу опознал мою сестрицу, то есть ту самую «прекрасную принцессу», в первой же строке. Точно, он же любовной дурью маялся тогда со страшной силой и, естественно, его трепещущее в пылу безумной страсти сердце сразу выхватило из текста всё самое важное.

Искать надо точно не в замке и в одиночку.

Естественно, он попёрся в город и бродил там, как последний придурок, пока не нашел себе на… голову какого-то приключения. Точно. Ведь пошаливают у нас ночами. (В том числе и я, хи-хи). А еще там бродят стражники с факелами. Так что, если кого-то зашибли, это стало бы известно.

А вот найденного раненым, если рассуждать логически, должны были доставить медику. Платным врачам, что лечат за деньги, отнесли бы состоятельного или знакомого человека. А Домик состоятелен и всем известен.

Однако — тогда и весть во дворец принесли бы наутро от лекаря и о гонораре договорились. Значит — не к ним его отнесли.

Осталось догадаться с трёх раз, в руки какого медика попал этот недотепа. Тем более, сестра возвращалась от цирюльника вечером, и стражники могли просто-напросто трудоустроить ее тут же, у ворот. И даже доставить пациента в лесную избушку — не так уж там, если честно, и далеко.

Мелькнула мысль, что прочтение бестолковым принцем моей записки оказалось вещим. Я хмыкнула и погнала ее в шею: сейчас только самобичеванием, смешанным с сарказмом, мне и заниматься!

Но если все так, как я думаю, почему тогда Мотя-егерь ничего не сообщил? Он наверняка знает и об исчезновении принца, и к сестрице наведывается!

Кажется, пора звать грума, пускай седлает Серко. Хотя нет, лучше нагрянуть к сестрице с неофициальным визитом, ситуацию разведать. Ведь по логике вещей, она тоже должна была доложить о раненном принце! Но почему-то не сделала этого.

А может, я вообще ошибаюсь, и Доминик сейчас сидит в каком-нибудь трактире и цедит эль…. Или как-нибудь по-другому развлекается. Хмыкнула, чуть покраснев от мысли о возможном «как». Но Улю точно надо проведать: если Доминик и не у нее, то сестрица может помочь в поисках этого недотепы!

Ульяна

Дон все чаще начал приходить в себя. Рана на боку постепенно затягивалась, прошли мелкие синяки и ссадины. Я вздохнула спокойно: теперь была уверена точно: с парнем все будет в порядке. Все-таки бок ему хорошенько потрепали: мог и не выжить.

— Знаешь, мне неловко тебя просить, — все еще хриплым, но уже не таким ужасающим голосом произнес Дон, отвлекая от приготовления очередного отвара. — Но не могла бы ты принести воды?

— Конечно, Дон! — улыбнулась я, вставая из-за стола. — И нечего стесняться: пока я не разрешу тебе вставать, можешь забыть о своей самостоятельности.

Протянула ему стакан, полный чистой родниковой воды, и вернулась к травам.

— Знаешь, а ведь я раньше никогда не болел, — задумчиво произнес парень, ставя уже пустой стакан на пол.

— Неужели никогда? — изумилась я.

— С самого детства, столько себя помню, отец заставлял меня закаляться, бегать по утрам, фехтовать и ездить на лошадях. Тут, знаешь ли не до болезней! — чуть скривившись, ответил Дон.

— Но это же хорошо! — неуверенно улыбнулась я.

Что-то в этих словах было печальное, будто долго мучило его. Вот только я не понимала что.

— Хорошо? — резко повернул голову Дон. — Да у меня совсем не было детства! Даже отца не было! Только «сэр» и «генерал»! Вместо деревянных солдатиков — живые, а вместо игр с другими детьми — сплошная учеба, будь то математика или фехтование!

Я отложила мелису и с едва уловимым вздохом присела на колени перед кроватью Дона. Заглянула в его пылающие от боли, обиды и гнева глаза и негромко сказала:

— А как ты думаешь, почему твой отец так делал? — и тут же не дожидаясь ответа, продолжила. — Часто наши родители поступают неправильно, в этом их можно обвинить, да. Но все равно чтобы они не делали, ими двигает любовь. Не злость, не ненависть — любовь. Отец не хотел тебе зла, уверена, он видел тебя великим человеком, ученым, воином, а может просто боялся за твою безопасность. Но, поверь, он ни в коем случае не хотел забрать у тебя детство. Просто, так получилось! — чуть прикусила губу, сдерживая слезы. — Мне было двенадцать, когда пришлось повзрослеть.

В комнате повисло напряженное молчание. Я с беспокойством смотрела на закрывшего глаза Дона. Казалось, он спит и не слышит ни слова из того, что я ему говорю. Наконец, он посмотрел на меня:

— Надеюсь, — в его голосе было столько холодного безразличия, что я невольно отшатнулась, — то, что я рассказал, не выйдет за пределы этих стен?

Я побледнела. Что же особенного было в его рассказе, что повлекло за собой такую реакцию? Господи, Дон, чего ты так боишься?

Вопросы едва не слетели с языка: вовремя смогла остановиться. Сейчас это вызовет лишь новую волну недоверия и холода. Дону нужно время, чтобы разобраться в самом себе. И помощь он не примет ни в каком виде.

— Не волнуйся, я умею хранить секреты, — негромко произнесла я, подходя к столу и кидая щепотку сон-травы в отвар и поднося его парню. — Вот выпей и поспи. Тебе нужно много сил.

Два глаза, смотрящие сквозь отверстия в измазюканных бальзамом капустных листьях, и ещё одно отверстие, через которое в рот поступает пища — вот и все, чем Дон мог полюбоваться, разглядывая свое отражение в бадейке с водой.

Кажется — ему не понравилось. Нет, он ничего не сказал, но слезы в глазах утаить ему не удалось. А, может, он плакал отнюдь не из-за внешности?

Лежал Дон в комнате, а пациентов я принимала на кухне, так что никто о нем и не догадывался. Лишь Мотя как-то заглянул и поинтересовался именем бедолаги. Я ему сказала, как назвался этот парень — егерь и уехал, оставив мне и медвежьего жира, и барсучьего, и немного свежего сотового мёда.

Ну да ладно, в прошлом уже многие тревоги, а сегодня пришла пора удалять с бальзам и капустные листья. Возможно, увидев, что с лицом не всё так уж плохо, мужчина перестанет тосковать и я, наконец, услышу в его голосе хоть какие-то радостные нотки, а то уж очень удручённым он мне кажется.

Конечно, мои снадобья здорово слиплось с бородой, но я знаю, как с этим справиться. Все будет хорошо.

Глава 13

Орнелла

Второй раз в жизни я шла днём по городу в платье простолюдинки. Для правдоподобия, мой непритязательный туалет был дополнен корзинкой для покупок, а волосы, которые утром фрейлины старательно уложили, спрятаны под платок.

Сердце тревожно колотилось от понимания того, каким опасностям я подвергаюсь из-за своего нетерпения. Во-первых, прохожие узнавали во мне Улю, и это грозило приглашением к постели больного. Во-вторых, встреча с кузнецом грозила неприятностями совсем другого свойства, а задавать ему трёпку мне больше не хотелось. И, наконец, если Сонька оставила в моей причёске хотя бы одну драгоценность, когда меняла заколки, готовя к выходу, а платок спадёт… скорее всего, примут за воровку, что не обещает ничего приятного.

Но какая-то непонятная тревога погнала меня к сестре с риском быть разоблачённой. Я не узнавала холодную и расчётливую себя.

Неприятностей, однако, не случилось. Никому не было до меня никакого дела, и это тоже поднимало в глубине души какое-то непонятное раздражение: вот идет наследница престола, а её не узнают на улицах столичного города. Кругом равнодушные лица. Никто не расступается, давая дорогу. Хотя, это ведь хорошо, — одёрнула я себя.

Сыр, ветчина и свежие булочки порадуют сестру, поэтому зайти в несколько попутных лавок я за труд не сочла, и пекарь не взял с меня денег, зато от себя прибавил кулёк пряников и казал, что Галочка уже совсем поправилась. Это, получается, Улин клиент.

«Узнали» меня и на воротах, и привычно трудоустроили. Опять заноза в ладони. Везёт мне на них. Саквояжик сестрицы, оставленный в доме цирюльника, был извлечён со дна корзинки и несложная операция заняла всего несколько секунд. После этого идти стало тяжелей, потому что несколько луковиц и две полноценные мужские двуручные пригоршни молодой картошки безапеляционно перекочевали всю в ту же корзинку.

Хорошо, что тут сегодня никто не рожает, — подумалось вдруг. — Сестрица поминала о таком случае.

* * *

Ноги привычно несли меня по знакомой тропинке, когда справа из-за кустов послышалось сдержанное рыдание. Что-то тревожное прозвучало в этом полувсхлипе-полустоне и настолько трогательное, что холодная и предусмотрительная я, поставила на землю корзинку и двинулась на источник отчаяния. Всего несколько шагов и картина, достойная кисти лучшего живописца открылась передо мной во всей красе, едва я продралась сквозь кустарник.

Молодой мужчина стоит лицом ко мне и смотрит на своё отражение в глади крошечной, переплюнуть можно, заводи. В том, что это пропавший Домик, сомнений у меня не возникло ни на секунду. Нет, я не узнала его, но он находится неподалеку от дома моей сестрицы — значит это именно пропавший принц, и никто другой. Возможность других вариантов мой разум даже не заподозрил. Он торжествовал.

Всё, чего я могла пожелать этому гадкому, испортившему всё моё существование ничтожеству, осуществилось само, будто Провидение прислушалось к протесту, зревшему с самого детства в душе сначала маленькой девочки, а потом уже и девушки, и лишило предмет моей ненависти лица. Вместо этого над шеей было нечто настолько ужасное, что, приснись оно ночью, смело можно было назвать кошмаром.

Бесформенные грязные лохмотья, среди которых заметны провалы глаз и рта. Добавить к этому описанию решительно нечего. Неудивительно, что он прячется в глуши, потому, что ничего, кроме отвращения его вид не вызывает. Даже сочувствия.

Словно мокрица, которую хочется прибить тапком.

Наши взгляды встретились. Интересно, он тоже принял меня за Ульянку? Так не бывать этому.

— Знаешь, Домик, тебя хочется шлепнуть мокрой тряпкой, словно таракана, выползшего на кухонный стол. Сильно шлёпнуть, чтобы сразу отмучился.

Зря я это сказала. Осанка принца изменилась. Вместо пришибленного щенка теперь передо мной снова оказался злобный кобель, готовый облаять или укусить. Он понял, кто перед ним.

Некоторое время ничего кроме звуков послеполуденного леса не нарушало тишину. Голоса птиц, шелест ветра в ветвях, чуть слышное журчание родника.

— У тебя, о достопочтенная Орка, обязательно должен быть с собой кинжал. Не позволишь ли, в память о нашем давнем знакомстве, воспользоваться им? — голос принца прозвучал хрипловато.

Клинок появился в моей руке мгновенно и, пролетев разделявшее нас расстояние, вонзился в валяющийся у самой руки моего собеседника сухой сук.

Взяв в руки чудесное творение неизвестного мастера, парень попробовал пальцем остроту лезвия и, по-видимому, остался доволен. Еще бы, им бриться можно.

— Если собираешься зарезаться, то лучше в стороне от родника, а то зальёшь все кровищей, и животным станет негде напиться воды, — мне по-прежнему хочется унизить его, хотя дальше уже просто некуда.

Ничего не ответив, эта бестолочь погрузила в бочаг голову, показав мне оголённую спину, прикрытую только повязкой в области поясницы. Он оставался в этой позе так долго, что я уже стала опасаться, не задохнулся ли этот недоумок. Однако, когда тревога в моей душе начала подавлять злобное торжество, принц выпрямился.

Примочка на всю голову не прибавила ему привлекательности. Часть лохмотьев отпала и сквозь образовавшиеся прорехи проступила спутанная шерсть. Гадкий злобный восторг — вот что я испытала. Даже неудобно стало от столь всепоглощающего чувства глумления над растоптанным врагом. Но я ведь об этом никому не скажу.

Тем временем недотёпа последовательно исполнил ещё два столь же длительных поклона. Теперь смотреть без содрогания на его лицо не смог бы даже самый терпеливый человек, но мне этот образ доставлял наслаждение. Однако, принц начал бриться, и в течение нескольких минут очарование пропало. Чисто выбритый Его Высочество — это ни капельки не занимательно. Даже та дурацкая мягкая бородешка, которой он обычно прикрывал шрам, оставленный моими ногтями — и та больше не мешала любоваться привлекательным лицом. А шрам придавал ему мужественности.

Пока голова моя окончательно не разорвалась от бури противоречивых чувств, я вернулась за корзинкой и продолжила идти, куда шла.

Ульяна

В том, что Дон — сын благородных родителей, я не сомневалась ни секунды. Но про то, что у знатных людей принято уходить, не прощаясь — как-то об этом мне никто не рассказал.

Между тем, дальше валятся в постели парню не стоило: чтобы в брюшине не возникло спаек, ему следовало двигаться.

Первые шаги парень делал неуверенно, держась за раненый бок. Дона немного кособочило, что указывало на возможно начавшееся срастание того, чего не надо с тем, что ненужно. Поэтому я его немного погоняла — заставила полено принести, и воды ковшик из бадейки. А потом он пропал.

— Это еще что за фокусы?! — разъяренно пробормотала я, оглядывая опустевшую комнату. — Да как он посмел?! А если сознание потеряет или вообще коньки отбросит?! Да меня его родители со свету сживут!

— Вот незадача, — вдруг раздался от двери знакомый голос. — Об этом Его Высочество, конечно, не подумал!

Я резко обернулась. Первое мгновенье едва копыта не отбросила с перепугу: уж слишком сильно было ощущение, что я смотрюсь в зеркало. Мда… в одинаковом обличии я еще не встречалась с Нел! Всегда либо она, либо я — принцесса. А тут — целых две знахарки! Брр, аж мороз по коже.

Но только тут до меня дошло, о чем говорит сестра.

— Его Высочество? — нахмурившись, переспросила я.

— А ты не знала? — усмехнулась Орнелла, присаживаясь на скамейку. — Ты лечила самого Доминика! Хорошая практика!

Нел была в ярости, просто в дикой ярости. В ее глазах плясали огоньки пламени, готовые сжечь «женишка», едва он только появиться на горизонте. Или уже появился?

— Что… что ты ему сказала? — прикусив губу, быстро спросила я.

Почему-то в первую очередь волновало не то, что Дон, то есть Доминик, ничего мне не сказал, а его душевное состояние после встречи с невестой.

— Сравнила с тараканом! — фыркнув, скривила губы принцесса. — Его физиономии даже твое «волшебство» не помогло! Шрамы все равно останутся на всю жизнь! Хотела бы знать, кто его так отделал!

— Да как ты могла?! — возмущенно прошептала я, пятясь в противоположную от сестры сторону. — Ему ведь и так очень тяжело! Знаешь, с каким трудом он держится, чтобы не сбежать от всего, начиная со своего отца с его желаниями и приказами и заканчивая собственным ненавистным титулом! А ты смеешь насмехаться?!

— Ты мне указываешь?! — вдруг подскочила со скамейки Орнелла, яростно сжимая кулаки. — Принцесса здесь я! И командовать тоже буду я! А ты не имеешь на это никакого права!

Да кто ты вообще такая?! — вдруг сменила она тон на змеиное шипение, злобно сверля меня взглядом. — Простая никчемная идиотка, считающая себя настоящей принцессой! — Орнелла расхохоталась. — Ты никто, понятно?! И никогда не станешь «кем-то»! Не понимаю, как я вообще могла решить, что ты действительно мне сестра?! И как я могла так долго общаться с тобой?! — принцесса презрительно оглядела меня. — И даже делать твою работу, притворяясь какой-то…

— Хватит! — изменившимся голосом крикнула я. — Понятия не имею, что тебя настолько взбесило, но в чем виновата я?! Почему ты срываешься на мне?! — кажется, я плакала.

В голове бился один вопрос: «За что?» И я не могла ответить на него.

Но и терпеть подобное отношение к себе тоже. Пусть я обычная простолюдинка, но гордость все же имею!

— Надеюсь, — едва сдерживая рыдания, насколько могла спокойно, произнесла я. — У тебя хватит совести больше никогда не появляться ни в моем доме, ни в моей жизни. Не к лицу принцессе общаться с крестьянами!

И уже не сдерживая слезы, выбежала из дома через заднюю дверь. Дальше, как можно дальше от так и не ставшей сестрой девушки.

Орнелла

— Похоже, ты перегнула палку! — вдруг раздался от двери серьезный голос.

Я обернулась, с непроницаемым лицом глядя на Доминика. Вся злость куда-то улетучилась, в душе царило спокойствие и… сожаление? «Вот еще! — тут отогнала я это чувство прочь. — Еще порыдай над какой-то там деревенщиной!»

— Подслушивал? — негромко спросила я, укоризненно смотря на парня, но тут же сменила тему. — Зачем пришел?

— Увы, не по твою душу! — покачал головой Домик с убийственной серьезностью.

Никогда не видела его таким. Обычно он смотрел на меня с сарказмом или иронией, но сейчас в его взгляде было сочувствие?

— В отличие от тебя, мне свойственно чувство благодарности, — продолжал он, присаживаясь на то самое место, где еще несколько минут назад сидела я. — Поэтому вернулся, чтобы сказать «спасибо». Ульяна как-никак жизнь мне спасла.

— Лучше бы она не делала этого! — хмуро пробормотала я. — Избавила бы меня от твоих нотаций!

— Да тебя ремнем пороть надо! — вздохнул парень, проводя пальцем по шраму на щеке. — И это самая малость того, что ты заслуживаешь на самом деле!

— Во-первых, ты не имеешь на это никакого права! — чуть забеспокоилась я. Он ведь может! Но увидев его полный глубочайшего сожаления взгляд, осмелела. — А, во-вторых, ты не имеешь ни малейшего повода подвергнуть меня столь унизительному наказанию!

Но Доминик вдруг расхохотался. Запрокинув голов назад, он искренне хохотал. Не тем саркастическим смехом, которым обычно награждал всех живых существ, а чистым, по-настоящему веселым. Говорят, так смеются только дети.

— Боже! И почему мне досталась столь несообразительная невеста? — отсмеявшись, произнес парень, вновь потирая шрам. — Да за все, что ты тут наговорила, тебя бы к костру приговорили! А потом, все что осталось, кинули бы в болото, как последнюю преступницу, не посмотрев даже на то, что ты принцесса!

Я с ужасом смотрела на Доминика. Что он несет?! Какой еще костер?! Какое болото?! Даже не знаю, что нужно совершить, чтобы получить подобное наказание!

— Не понимаешь? — еще больше развеселился Домик. — Мда, дорогуша, думаю, пора тебе начать хоть немного учиться! Наляг на законы своей страны, а то мне как-то даже стыдно за тебя. Да и не нужна мне столь необразованная жена!

Возмущенно уставилась на этого наглеца. Но тут же сдулась, чуть покраснев. Да, я никогда не любила учиться! Да, все экзамены сдавала в стиле «рассказал — и забыл».

Мне всегда твердили — особенно усердствовал Отец-Настоятель, — что знания этикета и танцев достаточно для принцессы. Что меня выдадут замуж за какого-нибудь заморского принца, и он станет управлять страной. А я буду нежиться в богатстве, достатке и власти. И никакой «бешеной» политической жизни.

Я была совсем ребенком и всегда верила словам Патрика. Поэтому никогда и не усердствовала. А смысл? Если мне это не понадобиться, зачем засорять голову лишней информацией?

Но вот сейчас, смотря в сочувствующие глаза Доминика, поняла насколько была неправа. И готова была исправить свои ошибки, а заодно и узнать, что же такого я натворила, если Домик предрекал мне столь ужасную и позорную смерть?

Задумавшись, я почти вышла из лесной избушки, как вдруг негромкие слова Доминика остановили меня:

— Я подожду Ульяну. Что-нибудь передать ей?

— Нет, — сжала губы я. — Она права. Не пристало принцессе общаться с простолюдинами.

И стараясь не замечать тяжесть и боль в душе, вышла из дома.

Шел дождь. Не замечая ни темного неба над головой, ни пронизывающего ветра, я побрела в сторону города. Домой.

Глава 14

Орнелла

Ноги несли меня сами, потому что голова была наполнена не мыслями, а обрывками воспоминаний, которые перекатывались в ней, словно разноцветные горошины в рыбьем пузыре. Отключившийся разум не напоминал о себе, и только подойдя к калитке сада я вдруг замерла оттого, что ясно увидела ближайшее будущее:

Доминик женится на Ульянке и увозит ее в свое королевство, выдавая ее за меня. А я прячусь в лесной избушке, по ночам тайно пробираюсь во дворец, вернее, в библиотеку, из которой беру книги, чтобы учиться… неважно чему. Главное, чтобы Савка готовил еду. Каждый день. Три раза.

Этот бред возник перед моим внутренним взором столь явственно, что попасть ключом в скважину замка я даже не пыталась, а долго смотрела на сучок в доске калитки. Плохо видно. Смеркается уже. Это и вывело из оцепенения. Привидится же! Ужас!

В своей комнате я быстро переоделась, извлекла из дверной ручки верную кочергу и с непонятной нежностью некоторое время держала ее в руке. Вот вещи — это надежно, — постигшее «откровение» вызвало очередной ступор перед дверью. Теперь я думала о предметах. О кинжале, который не позаботилась забрать у Доминика. О корзинке, забытой на столе в Улиной хибарке. Да, её содержимое попало туда, куда и предназначалось, но сама-то эта корзинка моя. И я просто обязана вернуться и забрать ее. И потребовать у принца свой кинжал.

Наконец, поставив кочергу в держатель у камина, я открыла дверь в свой будуар. Ни одной фрейлины, зато мама сидит в кресле. При виде меня она встала и уже открыла рот для вопроса, но слова не успели сорваться с губ — оказывается, я уже рыдаю на ее груди и бормочу что-то невразумительное. Вот, оказывается, чего мне не хватало. Маминого тепла, нежных сильных рук… сильных рук. Она ведь поправилась и только сегодня полдня провела в седле! Опасно же!

А потом вернулась из города София и мы втроем уплетали «лирический» ужин, приготовленный искусными Савкиными руками.

Ночь прошла в спокойном сне о сильных и нежных руках… негодяя Савки и утром я проснулась озадаченной и, почему-то, не слишком огорченной. Вернее, наоборот — хотелось мурлыкать себе под нос веселую песенку, поэтому, отменив завтрак в постель, я сразу отправилась пожелать маме доброго утра. Она уже проявляла признаки нетерпения, собираясь снова отправляться на поиски нашей пропажи.

То, что пропажа эта меня ни капельки не волнует — это не важно. Важно, что мама волнуется из-за этого… презрительные эпитеты память задвинула куда-то далеко и теперь напряженно копалась на дне какого-то трухлявого сундука, делая вид, что не может быть полезной… сегодня.

— Ма! Сон мне был, что найдется наш блудный принц, и даже не очень пораненным.

— Такой же сон, как и про творог, молоко и сыр? — мама улыбнулась, а я кивнула.

А потом София снова доставила из города настоящую еду и я радовалась и прекрасному маминому аппетиту, и Савкиному мастерству. Более ничего меня не занимало — только самые простые желания и ясные мысли. Припомнилось вдруг из Улькиных тетрадок, что это случается с больными, когда искусному лекарю удаётся вывести из их организма лихую отраву или извлечь паразита (фу, какая гадость). Неужели я была отравлена своим собственным ядом? И, излив его вчера… эта гипотеза мне не понравилась.

Нет. Я, как и раньше, самая умная, изобретательная и прозорливая. И придумала, как незаметно для Отца-Настоятеля вылечить маму, обреченную его коварством на гибель, и как тайком есть самую лучшую еду, сделанную руками самого лучшего Савки.

Поймав себя на том, что в который раз подряд мысли мои возвращаются к негодяю, трусу и вообще сыну сапожника, я сделала вывод о том, что душевное равновесие покинуло меня в неизвестном направлении и надо его где-нибудь поискать.

Как ни странно, для поисков я выбрала библиотеку. Самый толстый фолиант, взятый наугад и раскрытый на произвольном месте не сообщил мне ничего — я не воспринимала смысла прочитанного. В голове был прежний тарарам, только на этот раз с папуасскими плясками, гиком и присвистом. Мысли толкались в голове, мешая друг другу, а их теснили снова обрывки воспоминаний и глупые видения.

* * *

Вывел меня из этого состояния — как ни странно — Доминик. Его Высочество водрузило рядом со мной корзинку и положило кинжал.

— Нам подумалось, что это тебе понадобится.

Вот тут-то и вернулась ко мне я сама любимая. Он сказал «нам». И я знаю, кто именно эти самые «мы». Чтобы этот лощеный красавчик, да не уговорил простушку Улю! Ой, что-то было!

Но этикет, воспитание и врожденная мудрость не позволили мне падать в обморок или вопить от возмущения, узнав, что жених изменил мне еще до свадьбы.

— А что еще «нам» подумалось? — я спросила это с выражением заинтересованности, не более того. Ни одной капельки яда в интонации не было, как и высокомерия. Ну, надеюсь.

Доминик устроился на стуле — кажется, подумалось им многое — и простым дружелюбным тоном продолжил:

— Ульке надо понять, как она ко мне относится. Что я к ней неровно дышу, ей давно известно, — он фыркнул. — Она даже посылала меня в дальнюю деревню искать себя, как-то. Проказница! — это было сказано с такой нежностью, что почувствовала себя обделенной. Я тоже умею проказничать!

Между тем принц продолжил:

— А меня она просила убедиться, что мое к ней расположение — это не игра гормонов, а твердое намерение. Знахарка! — вот тут укол ревности оказался еще более болезненным, потому что до Ульки в знахарском деле мне далеко.

Увидев, наверное, тень пробежавшую по моему лицу, он вдруг смутился:

— Ты ведь с радостью расторгнешь нашу помолвку?

А вот на этот вопрос я ответила молчанием. Длительным и тягучим, с удовольствием наблюдая смену чувств на лице, которое привыкла видеть ехидным, издевательским, презрительным… у меня было много воспоминаний, и на этот раз они проходили перед внутренним взором чинной чередой, не мешая друг другу.

А напротив меня сидело то же самое лицо, и я легко читала на нём тревогу, надежду, мольбу. Господи, как же этот балбес втрескался в знахарку! Нет, я строгая, суровая, злая, наконец, но где-то внутри у меня бьется живое сердце, и оно может этого просто не выдержать.

— С радостью, — ответила я. А что мне еще оставалось?! Этот лощеный хлыщ умеет убеждать. Ведь убедил же мудрейшую и рассудительнейшую меня, что я его ненавижу. Кажется, этот крест мне придется нести до могилы.

Доминик улыбнулся и кивнул. Видно было, что от вздоха облегчения ему удалось отказаться с огромным трудом.

— Тогда, пока время терпит, я полагаю, нам стоит решить две непростые задачи. Разобраться, почему вас с Ульянкой разлучили и поискать твоего папу. Что раньше?

— Папу, — я не раздумывала. В конце-концов старые тайны могут и подождать. А на галерах гребцов бьют плетьми.

— Ульянке потребуется несколько дней, чтобы собраться — надо закончить лечение нескольких пациентов. А для того, чтобы дорога была как можно более приятной, думаю, нам стоит взять с собой искусного повара — ты ведь ценишь хорошую кухню.

Вот тут-то я и призадумалась. Как Улька могла догадаться про Савку, тем более, что и я сама ни в чем не уверена? Знахарка!

— Уленька заходила к сыновьям цирюльника и они припомнили кое-какие детали их плена, про которые забыли рассказать тебе. Она как опытный знахарь посочувствовала им настолько, что они растрогались и повторили заново всю повесть о своих мытарствах.

Ага. Доминик уловил мое недоумение, но отнес его на счет другого обстоятельства, не принятого мной во внимание. А этот обалдуй весьма проницательная каналья! Спрашивать про повара я не стала, чтобы не вызвать подозрений. Что-то к этому слабосильному трусу в глубине неприступной и гордой меня все-таки шевелилось. А что я в этом понимаю — слабое, беззащитное и нежное создание.

А неплохо, однако, им с Ульянкой «подумалось»! До утра ведь не появлялся во дворце, если не дольше. Момент его возвращения я пропустила, потому что была занята чтением этой, как ее, — я с интересом взглянула на обложку.

«Размышления о натуральной философии». Конечно. Именно их мне всегда и не хватало.

Спрятав кинжал в рукав, я заглянула в корзинку. Малину эти голубки тоже успели пособирать. Вкусно-то как! Пока ее не перевели в запретное для меня варенье, надо успеть хотя бы полакомится от души.

Шаги Доминика, выходящего из библиотеки, отвлекли от малины, и я сразу поняла, с лечением какого пациента должна закончить Ульянка.

Ульяна

— Ваше Высочество, извольте, пожалуйста, перестать ныть! — со смехом сказала я, смазывая не вполне ещё затянувшуюся рану Ника.

— Жжется! — оправдываясь, заохал тот, вызвав у меня новую порцию веселья.

— Ладно, — отмахнулась я, садясь на стул. — Что решила принцесса?

Намеренно не называла ее по имени: слишком тяжело было после вчерашнего происшествия. Постоянно в голове всплывал вопрос: а так ли уж и неправа Орнелла?

Ник отвлекал от мучительных раздумий, утешал, как только мог. Угу. Наутешался. Ночью. Аж вспоминать стыдно! До сих пор сомневаюсь, не слишком ли много я ему позволила? Но и приятно в то же время. Черт, о чем я только думаю?! Тут и поважнее дела найдутся!

— Помириться вам с ней надо, — вздохнул парень. — Не дело это ненавидеть. Я хоть и не в восторге от Орнеллы, но все же вы сестры. И не должны ругаться.

— Верю, — уныло кивнула я. — Но ничего не могу сделать. Не моя вина в этой ссоре.

От обид всю жизнь отходила быстро: на дураков-сверстников невозможно долго дуться, да и мама всегда учила прощать. Вот и вчерашний случай не стал исключением: хоть на душе и остался неприятный осадок, но я не сердилась на Нел. Все-таки в тот момент она была не совсем в нормальном состоянии. С кем не бывает? Не дуться же всю жизнь?

Вот только сама принцесса вряд ли была того же мнения. И хотя лично ей я не сказала ни одного оскорбительного слова, не думаю, что она решится придти и извиниться. Не того поля ягодка.

А я? Я тоже не хотела делать первый шаг. Вернее, даже не так. Дело не в хотении. А в необходимости. Причём — не для меня. В конце концов, Орнелла же ссору затеяла! А почему тогда я должна первая идти на примирение? Тут взыграла уже моя гордость. Нет! Не моя, и не гордость, и не гордость совсем, а простое чувство целесообразности. Испортила — залатай. Так меня мама учила. А сестрицу? Ой — у неё же мама — королева. Как всё запущено!

Правильно в книжках написано — эмоциональность наша женская, она и сила, и слабость. Когда вот так жизнь прищемит…

Доминик печально вздохнул. В его глазах явно читалось сочувствие и один интересный вопрос: «И что мне с вами, дурочками, делать?»

Прикинув что-то в уме, он вдруг расцвел радостной улыбкой победителя, стоящего над поверженным врагом. Я чуть поежилась: что это с ним? И тут же поспешила, на всякий случай, сменить тему:

— Так что сказала принцесса? — вновь повторила я.

— Ах, да, — тут же спустился на землю Ник. — Решила, что сначала будет искать отца. Нужно придумать хоть какой-нибудь план действий.

— С чего начнем? — согласно кивнула, настраиваясь на серьезный разговор.

— Для начала стоит позаботиться о безопасности Орнеллы во время пути. Ведь и разбойники сейчас разбушевались, и узнать ее не должны ни в коем случае, — логично предложил парень.

— С внешностью проблем не будет, — отмахнулась я. — Покрасим ей волосы, макияж, косынка и крестьянское платье — вот и вся маскировка. А с остальным, действительно, проблема. Тебе в дальнюю дорогу, тем более верхом, долго ещё нельзя отправляться, да и вы с сестрицей моей запросто можете попросту убить друг друга. По неосторожности, задумавшись о чём-нибудь своём.

— Я уже не могу, — улыбнулся Ник. — Вы с ней так похожи, что одно это остановит меня.

Умеет он говорить приятности, этого у него не отнимешь. А мне не так-то просто сообразить, кого дать сестрице в сопровождающие. Ни грумов, ни пажей в моём распоряжении нет. Из тех, на кого я могу положиться, только Мотя и Савка. Савка и Мотя.

Задумалась. Савка точно в охранники не годиться.

— Кстати, насчет этого паренька, — перебил мои мысли Доминик. — Что говорить ему будем? Правду?

— Моте ничего говорить не надо. Он просто сделает, то о чём я его попрошу, или не позволит мне совершить глупость, но ни о чём не спросит.

— Я про Савку, — поправился принц.

— Савка вообще с Орнеллой не знаком. Он всегда её принимал за меня. И делать ему в путешествии нечего. Хороший человек и защитник — это не одно и то же. Мотю-егеря попрошу. Он нас обеих знает и мне кажется, для него совершенно естественно, что принцесса и знахарка — родные сёстры. Я с детства привыкла полагаться на здешнего егеря, и мама всегда доверяла ему, как брату.

Я бы сама поехала искать папу, но Нел уверенней опознает его — я-то короля только издали видела.

— Хорошо, — кивнул Ник. — Давай дальше соображать. Представь, приедет она на место, а дальше что?

— Найдет папу и выкупит его, — ответ показался мне очевидным.

Взгляд, которым одарил меня Ник, читался на раз. Моя святая наивность покорила его сердце навеки. Если бы не рана…. Ой, что бы было!

Изнутри вдруг выбралось наружу что-то доброе и ласковое, и я постаралась закончить обработку затягивающейся раны как можно бережней. Мне даже приятно, что он считает меня глупенькой и беззащитной. Рядом с таким парнем любая девушка позволила бы ему так думать. Влюбилась я, что ли?

Глава 15

Ульяна

Ник всегда заглядывает ко мне в послеобеденное время для перевязки. Скоро можно будет подумать о снятии шва: признаки воспалительных процессов окончательно пропадают.

Принц мило смущается каждый раз, когда снимает штаны. Приходится шутить на эту тему в расчете на то, что удастся его поддразнить: у парня появляется такое забавное выражение лица, когда он судорожно пытается подобрать слова.

Ник приходит пешком. Во-первых, потому что на лошадь садиться после такой раны пока рано. А, во-вторых, ходьба ему просто необходима, чтобы всё правильно срослось. Ещё он приносит лакомства, чаще всего вяленые фрукты из заморских стран. Или свежие, если находит их в городе.

Процесс ухаживания в его исполнении умиляет своей наивностью (однажды притащил кольцо с брильянтом, зато цветов ни разу не догадался подарить!), хотя точно знаю — мы не пара. Наша связь, буде таковая состоится, должна быть тайной. К чему это может привести?

И ведь он не здешний принц, а из чужой страны, куда обязательно должен вернуться, что сулит неминуемую разлуку.

Эти сомнения улетучиваются без остатка каждый раз, как он появляется у меня, и сгущаются в те часы, когда я жду его прихода. Гормоны работают. Химический механизм любви. Созданная природой система продолжения рода. Осознавая происходящее со мной, я остаюсь уязвимой, потому что даже не пытаюсь противиться заложенной во мне программе. Той самой программе, следуя которой мальчишки смешно надувают щёки, а девочки… их арсенал приёмов богаче: скромность, испуг, доверчивость, скепсис… всего не перечесть.

Природа в этот период словно лишает свои создания разума, или некоторой его части. Исключений, увы, не бывает. И у меня сейчас внутри всё трепетно и уязвимо, как и у всех остальных влюбленных.

— Здравствуй, Ульянка, — это Мотя-егерь заглянул меня проведать. — Что это ты разрумянилась вся? Не приболела?

Мотя всегда хорошо ко мне относился. Я знаю его именно таким. Его сыновей, старший из которых мой ровесник, уютную домовитую жену — тётю Грушу, всегда добрую ко мне. Сторожку в лесу, куда егерь удаляется, если суета большого дома утомляет его — а случается это часто. Когда умерла мама, эти люди очень поддержали меня. Разделили горе, научили тому, чего ещё не знала. Благодаря им, я не чувствовала себя одинокой.

Но признаваться мужчине, во влюбленности, даже если не в него, и даже если безмерно ему доверяю… казалось таким неправильным!

Поэтому вместо того, чтобы прямо сказать, что жду своего принца, отчего безумно волнуюсь, я начала юлить и рассказывать, что только что напилась горячего чаю.

Мотя потрогал холодную печку, холодный чайник, мой лоб — и улыбнулся чему-то своему. А у меня запылали уши от того, что я соврала, и егерь прекрасно это понял.

— Помощь мне твоя нужна, Уленька. Не помню уж сколько лет не перетряхивал шкаф у себя в сторожке, а сейчас без тебя не разберусь, что там и зачем. Я же каких только ерундовин не встречаю, когда участок обхожу, вот и тащу всё в одно место. А сейчас и не знаю, что продать, что выбросить, что тебе пригодится для снадобий.

Со временем он, конечно, чуток преувеличил. Как раз в прошлом году я выбрасывала из его шкафа пучки пересохших выдохшихся трав и комки раструхлявившихся мхов. Окаменевшую древесную смолу забрала себе, а несколько горшочков с медвежьим и барсучьим жиром велела срочно везти на торжище, пока не испортились. Заодно отличила от них топлёное свиное сало и велела его не есть, а пустить на смазку, смешав с сажей. Тогда в этой «сокровищнице» и для меня нашлась добыча — сушёные почки загнухи и пакетик семян свейки серебристой — их в лесу не сразу отыщешь, а егерь наткнулся и собрал для меня, а потом сунул в свой шкаф и… мало ли и у него дел? Забыл.

Я как раз поджидала Ника, и колебания, видимо, нарисовались на моём лице.

— Да знает он, дорогу к моей сторожке, — в тон моим мыслям продолжил Мотя. — Лишних десять минут прогулки только на пользу пойдут твоему парню. А ты оставь записку, чтобы сразу шел ко мне.

Орнелла

Доминик попросил прогуляться с ним за город. Вдвоём. Сказал, что, пока он не может садиться на лошадь и ходит пешком на перевязки по велению знахарки. Он тут отыскал неприметный выход и предпочитает обходиться без свиты, потому что группа сопровождающих создаёт излишнюю суету и отвлекает от созерцания красот окрестностей нашего чудесного города.

«Вернее, его восхитительных обитательниц!» — хмыкнув, в тон Нику подумала я.

Долго высушивала рулады и трели, напряжённо думая — что за каверзу он придумал, если столь вдохновенно несёт эту ахинею, лишь бы заманить меня куда-то. Проводить его на перевязку. То есть к Ульянке. Хочет нас помирить. То есть, чтобы я перед ней извинилась, а она простила меня за несдержанность.

Дудки. Не на ту напал. То есть — я приму вызов и провожу этого несчастного, но только до края поляны, на которой стоит Улькина избушка. А потом вернусь, «вспомнив» о неотложном деле. Пусть думает, что перехитрил меня, заговорив зубы, а потом поймёт, что мозги не только у него имеются. Конечно, это не горчица в сыре и не сода в молоке, но ведь взрослеем не только мы, а и наши проказы, становясь все изобретательнее и изысканнее.

И потом, о какой двери он говорил? Неужели во дворце есть еще неведомые мне ходы?

Я приняла вызов.

* * *

Выход для прачек был мне давно известен. Новостью оказался только ключ от него в кармане у Его Высочества. Всю дальнейшую дорогу он в лицах рассказывал мне о чудесах коварства и изворотливости, благодаря которым обрёл способность неприметно покидать дворец в любое нужное ему время. Доминик продолжал отвлекать меня от главной цели «прогулки», и рот его не закрывался ни на минуту.

Я изображала живейший интерес и участие, поддакивала в нужных местах и издавала восхищённые восклицания. Беседа выглядела беззаботным щебетом, усыпляя его бдительность и, когда мы свернули не туда на очередной развилке, стало окончательно ясно, что хвост свой он распушил во всю ширь и просто упивается красноречием, повествуя о собственных достоинствах, не замечая, что все дальше уходит от дома Ульяны.

А тропинки здесь путаные, и куда приведёт эта — никто не знает. Озадаченный вид спутника будет мне хорошим вознаграждением за проявленное терпение, стоит только дождаться момента, когда он поймёт, что сбился с дороги.

Его Высочество как раз живописал мне, как расправился с ночным злодеем при помощи кирпича, что пробудило и в моей душе кое-какие воспоминания, когда на открывшейся нашему взору поляне я увидела домик, напоминающий обросшую мхом собачью будку-переросток — настолько он был мал.

— Вы ко мне, Ваши Высочества? — появившийся словно из-под земли Мотя-егерь гостеприимно распахнул дверь. — Милости прошу.

Конечно, я огорчилась. Этот человек в два счёта укажет верную дорогу к дому знахарки и мучений принца, бродящего кругами, мне увидеть не удастся. Зато я хотя бы взгляну на берлогу лесника. Улыбнувшись, вошла.

Дверь за моей спиной затворилась с ужасающим скрипом и, кажется, что-то лязгнуло.

«Западня! — осенило меня, заставив яростно заскрежетать зубами. — Гад Доминик, заманил в ловушку, чтобы моё место заняла Ульянка! Точно! Ведь таким образом легко решается „задачка“ с устранением „лишней“ девушки. Он женится на принцессе и… дело в шляпе!»

Одна рука нащупала рукоятку кинжала, вторая убедилась в том, что дверь действительно заперта. Глаза привыкли к полумраку, показавшемуся мне сначала полной темнотой — столь велика была разница между ярким светом дня и царящими в этой каморке сумерками.

— Открой дверь, Мотя, — услышала я голос сестры, — а то я перепутаю твоё окаменелое варенье с гуталином. И куда ты девал скипидар?

Ульянка выпятилась из-за распахнутой створки шкафа и уставилась на меня.

Ульяна

Что-то много всякой всячины накопилось в этом шкафу. Ещё чуть-чуть и он просто перестал бы закрываться. Однако, верхний слой содержал немного загадок, которые я направила преимущественно в очаг. Зато дальше обнаружились поистине удивительные вещи. Одни корни камнеломки, тщательно высушенные и прекрасно упакованные в мешочки, заняли меня надолго. Баночка свежей лягушачьей икры откровенно озадачила, а сейчас я разбиралась с комком мясистых листьев, скрученных тугим жгутом.

И тут хозяин дома что-то пробормотал за дверью, а потом с громким хлопком закрыл её. Стало откровенно темно — окошко тут только для того, чтобы знать день стоит, или ночь — света оно пропускает мало.

— Открой дверь, Мотя, — сказала я, — а то я перепутаю твоё окаменелое варенье с гуталином. И куда ты девал скипидар?

Бесполезно. Не слышит. Пойду, сама отворю.

Я выпятилась из пространства между дверок и увидела рядом с дверью сестрицу с кинжалом в руке. На мгновенье замерла от неожиданности, а потом испуганно вскрикнула, отпрыгивая от принцессы подальше. Неужели она так разревновалась, что решила от меня избавиться? Машинально нащупала рукоятку кистеня в рукаве. Он, хоть и невелик, но кусач. Умирать почему-то совсем не хочется!

Злобно сверкнув на меня взглядом, Орнелла задубасила в дверь.

— Доминик, сволочь, выпусти меня отсюда! — яростно заорала она. — Сейчас же открой дверь!

Снаружи послышалось какая-то возня, пара тихих фраз и сдавленный смех Ника. Ах, ему еще и весело?! Закрыл меня с этой сумасшедшей с ножом, а сам и радуется?! Небось, заранее подговорил Орнеллу прибить меня! А сестрица только для вида в дверь ломиться, пока принц от Моти-свидетеля избавляется! Так и знала, что все слова и обещания Ника были ложью! Как я могла поверить?! А теперь придется жизнью платить!

Несмотря на близость принцессы с ножом, я села на грязный пол и разрыдалась. Громко, пронзительно, некрасиво размазывая слезы по щекам.

Орнелла от изумления даже в дверь молотить перестала.

— Уля? — недоуменно спросила она, подбегая ко мне. — Что случилось?

Но я зарыдала еще громче, пытаясь отползти от умело притворяющейся сестры подальше. Как она могла вообще пойти на убийство?! И как мог Доминик так гнусно предать меня?!

— Как ты могла?! Как? Как?! — в унисон своим мыслям кричала я на надвигающуюся принцессу, все так же крепко держащую нож в руке.

— Ульяна? — взволнованно донеслось из-за двери. — Что вы там делаете?!

Я лишь испуганно рыдала, иногда чуть подвывая. Было очень страшно. И больно. Я никак не могла понять, от чего больше: от близкой смерти или от предательства любимого?

Вдруг уперлась спиной в стену. В глазах потемнело: вот и конец. Испуганно посмотрела на присевшую рядом Орнеллу. Я не смогу победить ее: не меня с детских лет учили самообороне. Сестра сильнее, сопротивляться бесполезно. Будет только больнее.

— Пожалуйста, пожалуйста, — одними губами прошептала я. Орнелла, нахмурившись наклонилась почти к самому моему лицу. — Пожалуйста, сделай это быстро.

Я не смотрела в глаза сестры: боялась увидеть там тень убийцы. Конечно, отрицать очевидное бесполезно, но так хотелось верить этой девушке.

Кажется, за дверью что-то кричали, пытались попасть в дом. Замок заело? Какая разница: они все равно не успеют.

Я, как завороженная, смотрела на кинжал. Красивый. С серебряным опылением на лезвии и едва заметными непонятными символами. А рукоять? Кажется с какими-то черными вертикальными линиями. Не знаю, уже почти не вижу. Все расплывается перед глазами, кажется, от ужаса я начинаю терять сознание. Естественная реакция организма.

— Прости меня, — как сквозь туман слышу я слова Орнеллы.

А дальше? Дальше лишь темнота. Хорошо, что я не увижу свою смерть.

— Идиотка! Что ты с ней сделала? — вдруг услышала я яростный голос Ника. Сначала едва слышно, но с каждым мгновеньем все громче и громче.

— Не знаю, — испуганно лепетала Орнелла. — Она ни с того ни с сего начала плакать, бормотала что-то непонятное, а потом в обморок упала! Клянусь, я ничего не делала!

— Уля, Улечка, Уленька, — раздался над ухом ласковый и одновременно испуганный голос Ника. — Милая, очнись, пожалуйста, все в порядке.

В следующее мгновенье мне на лицо вылили стакан ледяной воды. Премерзкое ощущение! Особенно когда холодные капли начинают скатываться за шиворот. Впрочем, какая разница, я же умерла?

— Кажется, у меня где-то завалялся нашатырь, — прозвучал задумчивый голос Моти.

Как ни странно, после этого «чудодейственного зелья» мозги прочистились, и я смогла спокойно рассуждать. «Приходить в себя», несмотря на все просьбы не хотелось. Хотелось подумать.

То, что я жива, не поддается ни малейшему сомнению. Иначе, откуда тут тогда взялись Мотя, Ник и Орнелла?

Орнелла. Как мне могло придти в голову, что она хочет меня убить? Наверняка нанюхалась какой-нибудь гадости из егерского шкафа! Конечно, принцесса далеко не ангел, она вспыльчива и несдержанна, но хладнокровно спланировать убийство родной сестры? Даже после ссоры Нел не была бы на такое способна!

А тем более Доминик! Зачем ему (даже если я и наскучила принцу) меня убивать? Смысл? Во дворец жаловаться все равно бы не пошла, а из моих друзей никто бы и не поверил, что я целовалась (и не только) с принцем. Убивать меня просто нелогично. Проще бросить.

«Но зачем тогда Орнелла достала кинжал?» — возмутилась «нанюхавшаяся» часть меня.

А что бы я почувствовала, если бы меня заперли в темной комнате с непонятными целями?!

«Вот шифровщики! — внезапно осенило меня. — Они же нас с Орнеллой помирить хотели!»

Господи! Как же стыдно! Что я устроила?! Да у меня даже в детстве истерик не было!

Вздохнула, чувствуя, как алеют щеки. Пора «приходить в себя». И, наконец, помириться с сестрой!

* * *

Что меня позабавило, это Нелкино извинение. Мы пили смородиновый чай, намазывая «гуталин» — перестоявшее черничное варенье, поддававшееся только ножу — на ломти чёрствого крошащегося хлеба, и все уляпались и измазались. Ник заботливо кружевным платочком удалял темные пятнышки с моих щёк, когда до меня донеслось змеиное шипение сестры прямо ему в ухо:

— Ты не представляешь, что я с тобой сделаю, если обидишь Ульку.

Сначала хотела возмутиться. Я тут, понимаешь, дождаться не могу, пока он выздоровеет настолько, чтобы смог, наконец, должным образом меня обидеть, а она… потом гормоны развеялись и отпустили мой скудеющий в присутствии Ника разум. Особенно слабеющий, когда он меня касается.

До меня дошло, что в сознании сестры мы с принцем — пара. Она на нашей стороне и… и чего мне, клуше, ещё нужно? В изобретательности и предприимчивости Нелке не откажешь, значит, сообразит, как устроить наше счастье. Не знаю, почему я так подумала. Наверное — с разгону. Ведь она только сделала на этом пути первый, довольно неуклюжий шаг. А настоящие принцессы — они такие упрямые! Обязательно добиваются своего.

Глава 16

Орнелла

Мотя усадил нас пить чай на полянке рядом с домиком, похожим на собачью будку: вчетвером мы не помещались за столом, что располагался в комнате. Чай был отвратительным, хлеб — ужасным, а варенье, которое мы на него намазывали — чудовищным. Если бы не испуг за Ульку, которая вдруг так расклеилась, я бы обязательно отметила эти скорбные обстоятельства громко и нелицеприятно, и попеняла бы этим грубым мужланам (Домику тоже) на отсутствие обходительности при обращении с Моим Высочеством сразу после выбивания двери.

Однако тревога за сестру вдруг вытеснила из сознания всё, не касающееся её благополучия. Поэтому, увидев, что от одного прикосновения к её щеке этого косолапого неуклюжего, порезанного тупым кухонным ножом наследника трона одного из богатейших королевств, Улька почти теряет сознание, я испугалась за эту наивную простушку до потемнения в глазах.

— Ты не представляешь, что я с тобой сделаю, если обидишь Ульку, — вот что слетело с моих губ, прямо в ухо Доминика, само собой.

Кажется, меня вообще никто не услышал. И это — хорошо.

А потом эта парочка принялась уговаривать егеря сопровождать меня в поездке… на поиски отца. Принц ещё не до конца поправился, Улька не настолько хорошо знает папу, чтобы узнать того в некоролевском одеянии. Остаются двое. Я и Мотя.

— Естественно, во дворце ничего не должны знать о твоем путешествии, — серьезно посмотрел мне в глаза Ник. — Уля заменит тебя, а я прикрою ее в случае чего.

Разумно. Особенно логично из-за козней Отца-Настоятеля. Слишком мало о нём известно, и непонятно, как выведать его планы. Но ехать нам предстоит простолюдинами просто потому, что благородные путешественники окружены свитой, которая лишит поездку всей её таинственности.

Что-то меня смущало, и я не вмешивалась в обсуждение до тех пор, пока отвалившийся кусок намазанного вареньем хлеба, не перевернулся в воздухе вниз липучей чернотой и не прилип к носку моего башмачка — отдёрнуть ногу я не успела. В компании с Мотей меня повсюду будет ожидать подобный рацион, в крайнем случае — перловая каша придорожных трактиров.

— С Савкой поеду, — вдруг встряла я прямо посреди разговора.

— Это что, даже без меня? — Мотя явно вознамерился обидеться.

— Кто лучше тебя знает дороги? — совсем не хотелось оставаться один на один с сыном сапожника. — Конечно с тобой. Просто Савватей хорошо готовит, — не вижу ни одной причины кривить душой.

Мои собеседники озадаченно переглянулись. Улька с Домиником вообще поняли друг друга с полувзгляда, а Мотя промолчал, как всегда. После этого нам оставалось только договориться о том, как обмануть труса и негодника на счёт количества нас — меня и сестры. Он, думаю, не должен ничего подозревать про готовящуюся подмену. Да и цель путешествия знать ему необязательно.

— Нел! Савка не ездит верхом, — вдруг вспомнила Ульяна.

— Поедет в возке, — ответила я. Действительно — нашли, чем озадачить. Если уж совсем дороги плохи будут, попрошу Мотю — научит паренька держаться в седле!

После этого Доминик с Ульянкой обменялись выразительными взглядами и торопливо согласились.

* * *

Наше королевство Ассар состоит из собственно королевской провинции, окружающей столицу, и семи графств, три из которых не простые, а приграничные. Их даже называют наособицу — маркграфства. Естественно, правителей этих земель именуют не просто графами, как остальных, а маркграфами или маркизами. Поскольку они охраняют пределы государства, то не платят податей своему государю. Их обязанность — стеречь границу, на что и должны употреблять собираемые со своих земель средства.

Остальные же графы регулярно пополняют королевскую казну, а людей в армию направляют только во время войны.

В Ассаре много густых лесов, глубоких оврагов и покатых холмов, а дороги длинны и извилисты. К тому же глубокие колеи, прорезанные тележными колёсами, после дождей наполняются водой, отчего грунт разбухает и противно чавкает под ногами.

Поэтому путешественники не очень любят ездить в повозках. Вытаскивать их из грязи людям почему-то не нравится.

К югу от нашего Ассара лежат земли дружественной Говии, где правит батюшка Доминика король Теодорий. Окруженная с трёх сторон морем, с четвёртой она прикрыта нашим королевством. Купцы обеих стран чувствуют себя у соседей, как дома, и торгуют беспошлинно, ничем, кроме налогов не обязанные правителям. Говии, через чьи порты идет товаропоток, это выгодней, чем нам, но и мы не в накладе — заморские вещицы у нас недороги.

Как наследница престола я отлично знаю, что Ассарская сталь и изделия из неё ценятся повсюду, но уголь для кузниц и плавилен привозят с севера из шахт Гринринга. Вот их-то и захотел отвоевать для себя мой папа.

У Ассара выхода к морю нет, а у Гринринга есть. К холодному, но незамерзающему. Так что в случае удачи Ассар перестал бы зависеть от Говии как от важного партнёра в международной торговле. И это делало мой будущий брак с принцем Домиником уже не неизбежным, а… ну… как получится. Поэтому, когда наши полки уходили на войну, мне было радостно. Кто ж знал, что оно так повернётся!

Сейчас у Ассара и Гринринга почти нет армий — они просто перебили друг друга. И, если бы соседи не знали о дружеском отношении Говии к нам, кто-нибудь обязательно пришёл бы завоёвывать Ассар, а пока только собственные разбойники шалят. Зато на землях северного соседа, положившего свою армию в сражениях с нашим войском, сейчас вовсю «резвятся» графы из сопредельных королевств, «прирезая» к своим наделам столько, сколько способны заграбастать.

Поэтому мысль о том, чтобы ехать туда скрытно, представляется мне разумной — если кто-нибудь захочет нас обидеть, потребуется целая армия для защиты от банд наёмников или дружин захватчиков. Так что облик беженцев, с которых уже нечего взять, это верный выбор.

И ещё мне нужно выглядеть юношей, потому что… ну, понятно. С девушки всегда есть, что взять.

Когда я рассказала об этом, все призадумались. Действительно — путешествие обещало быть непростым.

Ульяна

Нелка долго молчала, слушая наши рассуждения о поездке на поиски короля. А потом высказала всё, что по этому поводу думает. И нам стало страшно за неё. И за тех, кто отправится вместе с нею. Понятно, что около половины дороги они как-то преодолеют по землям Ассара, где кроме разбойников ничто не будет им угрожать. А вот после пересечения границы всё приставляется смутным и неопределённым.

Тем не менее, страха на лице сестры я не заметила — она напряженно о чём-то думала и заметно ушла в себя. Наконец, встряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, Её Высочество изволили молча удалиться.

Потом я меняла повязку Нику и о, ужас! Оказывается, он пытался меня приподнять, когда я лежала без сознания! С незарубцевавшейся раной на животе!

С Мотиной помощью он доковылял до моей хибарки, и пришлось кое-что на его животе разрезать самой. Из того, что уже срослось. После этого во дворец его принесли на носилках знакомые стражники. Ох уж эти мне мужские затеи! Представляю себе, что устроила ему Нелка. Сама-то я так и осталась дома — Мотя проводил «моего парня», проследил, чтобы доставили его куда положено и объяснил королеве, что принц «перегулял» и у него открылась рана.

И кто теперь будет делать этому несчастному перевязки? Сам он не меньше пары дней должен провести в постели, а если к нему позовут городского доктора, то тот способен вообще всё нарушить и намазать рану какой-нибудь не той мазью. Я вся извелась от тревоги и, едва стемнело, помчалась в город к старой Марте, чтобы разыскать её внучку Софью, которая может отнести записку Нелке. На роль сестры милосердия принцесса уже экзамен выдержала в доме цирюльника.

Потом, набегавшись до упаду, и приняв у Ее Высочества устный зачет по содержанию «работ» над раной принца, я на подгибающихся ногах вернулась домой, добралась до своей постели и тут меня накрыла новая волна тревоги за сестру. Она легко может попасть впросак, в то время как я лесными стежками или окольными тропинками легко проникла бы куда угодно. Не так быстро, как на лошади, но без приключений.

«А если разбойники нападут, отбиться сумеешь? — одернула меня моя более здравомыслящая часть. — А вот Нел сумеет — с детства научена. Да и географию она лучше знает, и с законами с ходу разберется: надуть ее просто невозможно! И Мотя с Савкой рядом будут: помогут, если что, в делах житейских! — уже совсем успокоилась я, засыпая. — Только бы с Савватеем договориться!»

* * *

О Савке я не слышала с того самого памятно дня, когда он дал мне понять, что покорён моим, то есть сестры, конечно, решительным поведением, когда она вступилась за ребёнка на площади. Давно хотела навестить друга детства, да только как ему в глаза-то смотреть после того его прихода ко мне вскоре после представления, устроенного сестрой? Стыдно. И страшно: а вдруг он возненавидел меня? Хотя, в тот раз мне показалось, что Нелкина выходка произвела на него неоднозначное впечатление. А потом он пропал. В том смысле, что перестал ко мне заглядывать. Я даже рада, что появилась необходимость увидеть Савку. Надеюсь, он примет запоздалые извинения.

Внешне дом сапожника был похож на мой: та же низкая крыша, деревянные стены, скрипучее крыльцо и расшатанные окна. А вот внутри…. Нет, интерьер дома не представлял собой ничего особенного, строго говоря, его вообще не было, но вот атмосфера, царившая в избушке! Сразу чувствуется присутствие большой любящей семьи.

Я в нерешительности застыла перед обшарпанной дверью. Как отреагирует Савка? Не прогонит ли? Простит?

Тряхнула головой, отгоняя ненужные вопросы. Все равно пока не постучу в дверь — не узнаю. Так не будем же медлить!

Дом отозвался звенящей пустотой. Для верности стукнула еще пару раз, немного подождала, прислушиваясь. Бесполезно. Никого.

«В лавке, что ли все? — недоуменно подумала я, поднимаясь вверх по дороге. — А мама Савки, тетя Лиля, где? Она же из дома только по праздникам выходит!»

Гонимая нехорошим предчувствием, я почти бежала к лавке сапожника на другом конце улицы.

«Закрыто» — как приговор, гласила потрепанная карточка на двери магазинчика.

«Где все? Что случилось?» — панически толкались в голове вопросы, пока я перебегала дорогу, направляясь к пожилой торговке цветами, ведающей всем на свете.

— Баб Глашь, — не переводя дыхания, выпалила я. — Где Михаил-сапожник? Где Савка, тетя Лиля, дочка? Что случилось?

Обычно веселая, бойкая, говорливая старушка стала похожа на сморщенный сухофрукт, едва я спросила о семье сапожника. Вместо привычного непрекращаемого словесного потока, она молча приложила ладонь к сердцу, одновременно протягивая мне одинокую гвоздику.

* * *

На Сельском кладбище испокон веков хоронили бедняков. Там я последний раз видела лицо мамы, своего первого погибшего пациента, младшего брата Моти, деда и родителей Софьи, и много-много других знакомых и любимых людей. Лекари всегда соседствовали со смертью. Нам не привыкать смотреть на белые лица и мертвые глаза.

Я успела к концу поминальной службы. Священник, обмахивая покойника березовой веткой, говорил что-то о прощении Всевышнего, персте судьбы и божественной справедливости.

Упала на колени за сгорбившимися спинами людей. Их было не так уж много — около десяти человек, но я не могла назвать ни одного имени. Все плыло перед глазами от горьких слез.

— … и да простит Всевышний своего раба вечного, любящего и добродетельного, за грехи земные, страсти душевные, за ошибки совершенные, дни зря прожитые… — нараспев, звучным голосом говорил священник.

Но почему, почему никто не позвал меня?! Почему сама не почувствовала, что с моими друзьями беда?! Да и как вообще могла бросить этих добрых людей, променять их бескорыстную приветливость на принца с принцессой и их политические интриги?! Как могла забыть обо всех прежних друзьях?! Почему поддалась «страстям душевным»?! Я, я, я одна виновата в смерти этого человека!

— Ульяна, вставай, идем, — вдруг раздался бесчувственный, усталый голос, в котором я едва узнала Савку. — Мы не имеем права видеть таинство погребения.

Послушно встала, опираясь на руку друга и чувствуя мимолетное облегчение, что в гробу оказался не он. Кинула взгляд на спокойно лежащего на обычной белой хлопковой простыне покойника.

Посиневшее, не загримированное лицо, знакомое мне с раннего детства. Любящий семьянин, добрый друг и помощник, честнейший работяга. А вот раз — и нет его. Остановка сердца. Мгновенная. Простая и безболезненная смерть.

Семья лишилась своего кормильца, а Савка — самого дорогого человека на свете — отца.

* * *

Я не знала о чем говорить с другом. Извиниться за Нелкину выходку? Попробовала.

— Пожалуйста, Ульяна, не надо, — все тем же усталым тоном произнес парень, качая головой. — Я уже давно все простил и забыл.

Мы снова замолчали. Я шла, уныло смотря в землю и боясь поднять взгляд на лицо Савки, на его глаза. Боялась увидеть там пустоту и безразличие. Тяжело терять близких. Не каждый справляется. Главное, не держать все в себе, не замыкаться в собственном маленьком мирке. Я знала это как никто другой. Вот только как разговорить Савку, никогда не любившего изливать душу?

— Знаешь, — прервав мои размышления, первым начал парень бесцветным тоном, — он умер на моих глазах. В доме. Просто вдруг споткнулся, упал и больше не поднялся. Я долго не мог понять, что случилось: тряс его, просил, кричал. Кроме нас никого не было: мама с сестрой ушли на рынок. Я не знал, что делать. Хотел бежать за тобой, но не мог бросить папу. Вдруг он очнется — а никого нет рядом? Так и метался от двери до печки, пока вдруг не понял: отец умер, еще даже не коснувшись головой пола.

Я ободряюще сжала руку друга, не пытающегося скрыть свои слезы. Зачем? Ради кого? Кажется, я тоже плакала. Не могла поверить, что сапожника Михаила больше нет в живых. Я ведь даже не попрощалась с ним, не положила подаренную гвоздику на могилу. Накатили воспоминания о мазях для спины, что застуживал он, сапожничая, о настойке шалфея, которую готовила ему от простуд. А главного не заметила. Не увидела признаков приближающегося удара. Растяпа. Из-за невнимательности подпустила костлявую к дорогому для меня человеку.

— Я должен его заменить, — вдруг судорожно сжал мою ладонь Савка. — Мама с сестрой не будут голодать. Только теперь я, наверное, долго не выберусь в лес. Придётся работать.

Кажется, мы снова плакали. А где-то вдалеке гремел гром. Пошел дождь. Настоящий теплый летний ливень. Но он больше не приносил радости. Он напоминал о горе и смерти. И соленые слезы смешивались с длинными каплями, и небо печально хмурилось, изредка «рявкая» громом. А мы все так же стояли, крепко обнимая друг друга. Мы прощались с отцом.

Вот и другу пришла пора повзрослеть.

Глава 17

Орнелла

Считается, что у принцесс денег — куры не клюют. И это правда. Только вот лежат они не под подушкой, а у казначея. С недавних пор — у Отца-Казначея. Убедил матушку Патрик, что только люди духовного звания достойны столь высокого доверия — оберегать достояние королевы. Обычно, а случалось это редко, я брала у мамы несколько монет, чтобы отправить с ними кого-нибудь из фрейлин за шпильками или отрезом ткани на платье, расплатиться с портнихой или торговцем кремами.

Сейчас же мне требовалось сразу много. Насколько много? Ума не приложу. И добыть их нужно тайно. Решение этой задачи, к счастью, не потребовало изощренной хитрости и чудовищного коварства. Я просто выгребла папину заначку. Как-то давал мне на что-то пару монет, а я и приметила, куда он за ними руку протягивал. Дальше, просто из любопытства, когда его не было дома, нашла способ отодвинуть стеновую панель за портьерой и увидела там ведерко с сольдо. Почти полное.

Оно и по сей день на том же месте. Ухватив его за дужку, я озадаченно крякнула. Для мужчины такой вес в самый раз, но не для хрупкой девушки. Больше половины перетаскала к себе, накладывая понемногу в носки, а уж потом, когда оставалось с четверть — остальное унесла.

* * *

Сонька сделала в городе второй ключ от садовой калитки, и теперь мы с Улькой могли проникать во дворец и покидать его, не сговариваясь заранее. Тайный проход в покои Доминика я сестрице показала. К тому самому камину, в который этот… не буду сегодня ругаться, выбрасывал чудовищные черновики стишонка про «стальной шпенек под рыжей челкой взгляда». Как вспомню — правая коленка начинает содрогаться от хохота, а рот кривиться в язвительной усмешке.

В общем — пусть воркуют голубки.

Про беду в Савкиной семье Ульяна мне рассказала. Я невольно вспомнила чечевицу, которой потчевало меня семейство сапожника — это ведь совсем недавно было! И вот в этот уютный дом пришло горе. Савка теперь разрывается между мастерской и «лирическими ужинами». Сапожничает и куховарит. Кстати, а ведь на его стряпне это отразилось — как бы смягчились оттенки вкуса. Получается тоже гармонично, но неожиданных контрастов, которые так удивляли в его блюдах, больше нет, и этого мне не хватает. Надо же, как отразилась потеря дорогого человека на любящем сыне!

Савка казался мне простым и понятным парнем. Не ожидала в нём такой чувствительной души. Что же, пора пришла нам пора свидеться. Где мое простолюдинское платье?

* * *

Друга, а именно таковым я считаю Савку, отыскала в мастерской. Надо же — ночь уже на дворе, а он корпеет над колодкой, на которую напялен башмак не достойный даже приличной помойки, и старательно накладывает латку на протершуюся подошву. Шило, крючок, дратва и, стежок за стежком. Напряженное сопение и сосредоточенный вид. Я молча сидела рядом, изредка удаляя нагар с сальной свечи и смотрела, как он работает.

Хотелось выразить сочувствие, погоревать о Михаиле, но я ведь сейчас Ульяна, а она уже разделила горе его семьи. Даже обнимала этого сына сапожника и плакала вместе с ним. Говорила ему хорошие слова. И почему это была не я?

Господи, да что со мной? Я — принцесса. А он — сапожник. Неважный кстати. Уже час возится с этим драным башмаком, а конца и краю нет работе. Хотя, вот уже подметку прибивает. Наконец-то. И что это у меня с настроением. Ну-ка, собрались!

— Сав. Мне надо уехать. Возможно надолго. С Мотей по очень важному делу. Один человек, состоятельный кстати, поручает нам съездить в Гринринг и кое-что там разыскать.

— А что, интересно? — мой собеседник перевернул башмак и на его место водрузил второй, ничем не лучше. Значит, успеем поговорить.

— Это не моя тайна. Но нам требуется повозка с возничим и, поскольку за это хорошо платят, я подумала — а не пригодится ли и тебе неплохой заработок?

— Конечно, пригодится. Не хочу, чтобы мама шла в прачки, а сам я чеботарными работами столько, сколько папа заработать не смогу — не та сноровка. А вы верхом отправляетесь?

— Верхом. Ты ведь не очень крепко сидишь в седле?

— Когда лошадка шагом идет — крепко, — впервые за вечер на Савкином лице обозначилась улыбка. — А какую повозку вы с собой берёте?

— Еще не придумали. Но нужна маленькая и лёгкая. Только припасы на дорогу, да деньги еще — с половину моего веса.

Присвистнув, парень почесал затылок. Услышав о количестве денег, которые предстоит везти, он невольно отдвинулся от башмака и смерил меня изумленным взглядом.

— Понимаешь, Сава, есть люди, которые очень высоко ценят скромных, надежных и молчаливых помощников. И, поверь мне, ничего худого делать нам не придется. Кстати, та одежда, из которой ты вырос, ее не выбросили? Мне ведь придется притворяться юношей.

— Встань, пройдись, — неожиданно попросил он.

Я встала и прошлась. Он хмыкнул, и откуда-то из-под лавки извлек на свет пару башмаков ужасного вида:

— Переобуйся.

А что делать. Я ведь в роли знахарки. Никуда не денешься.

— Шире ступай, скользи подошвой у самого пола, — это что, началась работа над моим образом? — Постой. Иди за печку. Переоденься в штаны и рубаху, что на гвозде висят.

Вот уж не думала, что он так командует Улькой. Подчинилась. В эти штаны без труда вошли бы две, такие как я, поэтому и ремень опоясался вокруг талии дважды, прежде чем язычок пряжки попал в дырочку. Штанины пришлось подогнуть почти до колен. Просторная рубаха, кстати, тоже «порадовала» меня своей необъятностью и смотрелась ничуть не лучше, чем когда висела на гвозде.

Потом Савка долго подшивал на мне складки, заставлял прохаживаться, наклоняться и приседать. Мне ужасно хотелось возмутиться, но… он работал. Он сосредоточенно работал и даже записывал что-то на клочке бумаги.

Потом попросил меня размотать платок. Поглядел на вьющиеся рыжеватые локоны, и нахлобучил поверх них колпак, похожий на носок-переросток. Потом — разлохматившуюся соломенную шляпу. Затем снова платок, завязав его на хитрый манер, свив жгутиком около виска.

— Ладно, завтра дочиню, — молвил он, наконец, обращаясь к башмаку. — Переодевайся назад, да пошли, перекусим, — это уже мне. — А потом я тебя домой провожу. Поговори со своим нанимателем о двенадцати сольдо, на них я возок справлю и лошадку подходящую сторгую. Ну и за все путешествие хочу получить столько же вперед, чтобы маме оставить. И после возвращения такую же сумму.

Во как! А Савка не промах. Назвал он, кстати, сумму, заметно меньшую, чем та, которой я готовилась его увлечь. Но как быстро он во все въехал!

Выдала ему сразу сорок сольдо — столько я приготовила в отдельном кошельке специально для задатка. Он пересчитал их и удивленно поднял на меня глаза.

— Плата сразу полная. Поездка-то рискованная. И наниматель оставил за собой право премировать нас в случае успеха. И еще немножко на припасы, — спохватилась я, сообразив, что названная сумма равнялась тридцати шести монетам, а я приготовила больше. Вот незадача! И ведь торговаться, набавляя плату нельзя. Знахарка я, или кто?

— Завтра к вечеру все будет готово, — сообщил мне Савка, пряча мешочек в карман. Только тут до меня дошло, что он даже не собирается спрашивать разрешения у матери. — Когда отправляемся?

— Послезавтра утром, — машинально ответила я, удивляясь взрослому поведению друга. — И, это! Поужинать с тобой сегодня я не против, но уйду одна. — Тут я в голос подпустила твердости, стараясь тоже создать впечатление взрослого человека.

* * *

Правильно сделала, что поела у Савки. Ночь выдалась хлопотная. Сначала помчалась к Ульянке — нам надо было многое рассказать друг другу и условиться насчет того, как поменяемся следующей ночью. Сообразить, каким образом доволочь ведро с деньгами до ее лесной избушки, условиться, что она предупредит Мотю о времени отъезда. Потом, до рассвета, мы успели сделать первую ходку с монетами и поняли, что вторую и третью нам придется отложить на завтра.

К завтраку в постель я еле успела и не заметила, как его проглотила. Потом повторила творожно-молочную трапезу в эркере маминого будуара. Перевязка Доминика меня откровенно напрягла — уж очень низко располагалась рана. С одной стороны это успокоило меня на счет того, что никаких глупостей между ним и Ульянкой пока не случилось. Но ведь, пока я буду в отлучке, на нем все зарастет, и… почему-то, подумав об этом я вспомнила негодяя Савку и решила, что все мужики — гады. У них только одно на уме. То самое, что мне сейчас представилось.

А вообще-то мы с принцем еще и потолковали, как следует. Меня очень тревожило возросшее влияние на маму Отца-Настоятеля. Не проводится набор армии, шалят по дорогам разбойники, казной государства управляет церковный чин.

Он ведь настоящий принц, этот… распоротый. Так что сведения, которые я выложила, его озадачили. Ну и подслушанный разговор про попытку отравления мамы пересказала.

А кого, прикажете, мне просить присмотреть за порядком в покидаемом доме? Ульянка, конечно, справится с чихами и желудочными коликами, но ее представления о политике весьма туманны. А маменька… так ведь как раз именно за ней и следует присмотреть. Это при ее благоволении произошли в нашем королевстве столь странные перемены.

После обеда был прием Ристанского посла. Церемонии продолжались до самого вечера и завершились длинным скучным ужином. Потом — переноска денег, водворение Ульянки на мое место, инструктаж в отношении гардероба, макияжа, причесок, ритуалов… двое суток без сна видимо сказались на моем самочувствии и я не раз повторила многие моменты, поминавшиеся ранее.

Рассвет дня отправления в дорогу я встретила рядом с лесной избушкой в обнимку с саквояжиком, собранным нам в дорогу заботливой сестрой. Мотя верхом и Савка в тележке показались одновременно с разных сторон. Значит, все начинается строго по плану. Уфф. Не зря я хлопотала.

Ульяна

Я старалась не думать о том, что Орнелла может не вернуться. Она последний родной мне человек. Что будет, потеряй я еще и сестру? От этой мысли стало страшно. Тогда придется навсегда стать принцессой. Потерять настоящую себя, всю жизнь притворяться избалованной девчонкой. Я просто обязана буду это сделать: долг превыше всего. Знахарку Ульяну поищут и забудут, а вот принцессу Орнеллу — никогда.

Вздохнула, отгоняя тяжелые мысли прочь. Конечно, Нелл вернется. Уж Мотя с Савкой об этом позаботиться. Главное, чтобы ей не пришлось спасать их шкуры!

Я слышала много рассказов о жесткости жителей Гринринга к нам, ассарийцам. А все из-за той проклятой войны. Много людей тогда погибло. И самое противное: они погибли ни за что. Война не принесла ни победы, ни выгоды ни одной из сторон. Только ненависть двух народов.

Мало кто из наших выживал в Гринринге: загоняли, как крыс. С радостной яростью, без капли сострадания. Тоже самое ждет и моих друзей, если в них узнают ненавистных чужаков.

Не хотела говорить Нелл, но я не верила, что ее отец жив. Слишком велика была ненависть гринрингцев. Если его не убили в плену, то потом наверняка предали самой медленной и мучительной публичной казни.

В чем-то я была даже согласна с ними: уж очень много зла принес наш король Гринрингу. Всегда была противницей любых войн и отца Нелл всегда осуждала, а иногда даже презирала. Но все же никогда не желала смерти. И была бы рада, окажись он жив.

Главное, чтобы Орнелла вернулась. Сейчас, как никогда, хотелось обнять сестру. И несмотря ни на что я буду верить, что еще увижу ее.

* * *

А во дворце, наконец-то, кончилась творожная диета, и придворные вздохнули с облегчением. А я смогла насладиться поистине королевской и разнообразной едой.

Вот только особой радости от нее все же не было. Волнение за сестру нарастало с каждым днем. Не знаю, чего я боялась и почему, вот только нехорошее предчувствие жгло душу.

А еще приходилось ссориться с Ником, поддерживая образ Орнеллы. Это было жутко неприятно и часто, вместо того, чтобы отвечать на его очередное язвительное замечание, хотелось просто расплакаться и убежать домой. Но приходилось терпеть и улыбаться. «Ради Нелл!» — повторяла себе в такие моменты. Вот только легче все равно не становилось.

Я тосковала. По привычной, понятной жизни, по оставленным друзьям, лесной избушке, своим травам и лесу, старому маминому платью. И сколько ни старалась скрыть свое состояние, это видели все. Сколько раз королева пыталась поговорить со мной, сколько раз Патрик зазывал в церковь! Я лишь отмахивалась. Стала даже забывать некоторые тонкости этикета, когда-то вбитые сестрой. И если раньше меня бы это ужаснуло, то сейчас, в душе царило полное равнодушие.

Ник пытался меня взбодрить. Но не выходило даже у него. Наконец, он не выдержал:

— Не могу на тебя смотреть, — вздохнул он, хватая меня за руку и таща куда-то по коридорам. — Пора уже перестать хандрить!

Он привел меня в библиотеку. Запер двери и углубился в хранилище знаний, усадив меня за стол. Я покорно ждала. Не спрашивала себя, зачем Ник пришел сюда, чего он хочет. Просто ждала. Все, что не касалось дома, друзей и семьи, не находило никакого отклика в душе.

Ник вернулся неся с собой целую стопку книг. Невольно взгляд зацепился за названия, вытисненные на корешках фолиантов. И тут вопросительно подняла бровь: право, экономика, история. Он что, никак учить меня собрался?

— Надеюсь, учеба пойдет тебе на пользу! — воодушевленно заявил Ник, открывая передо мной первый том.

— «История этикета, куртуазного обхождения и галантной предупредительности в примерах и историях, поведанных подлинными участниками событий», — озадаченно прочла я украшенное старинными завитушками заглавие на титульном листе. — Полагаешь, мне следует с этим ознакомиться?

— Ты ведь у меня уже совсем большая выросла, — сказал он ласковым голосом. — Надеюсь, тебя не смутят некоторые фривольности и пикантные подробности, которые составитель этих исторических анекдотов не посмел удалить. Почитай, маленькая. Ты ведь никогда не читала просто для удовольствия. Попробуй, тебе понравится. А я буду сидеть рядом, смотреть, как ты мило краснеешь в определённых местах и любоваться твоим смущением.

Не так уж и неправа Неллка, считая Ника насмешником. Истории в книжке оказались не только увлекательными, но и весьма забавными и поучительными, поскольку проливали свет на многие стороны жизни августейших особ и… я прогнала парня из библиотеки, когда, читая один эпизод, поняла, что действительно краснею.

Ушёл он молча, но с довольным видом.

«Экая, однако, галантная предупредительность с его стороны», — подумала я и скорее вернулась к тексту. Было действительно интересно и познавательно.

Глава 18

Орнелла

Итак, спутники не подвели. Свёрток с ушитой по ранее снятым меркам одеждой Савка протянул мне, едва остановил повозку. Я уже собралась идти в дом, чтобы переодеться, как вдруг сознание пронзило острое, как молния, озарение. Я не позаботилась о лошади для себя.

«Куплю по пути! — пришла в голову мысль. — Но тогда переодеваться юношей пока не следует. Сидя в повозке рядом с настоящим парнем, я невольно вызову у встречных лишние подозрения. Любой сравнит нас и увидит отличия и в лице и в фигуре. Вот сидя верхом или стоя поодаль от Савки, я за мальчика сойду, но не рядом».

— Здравствуй, Мотя. Привет, Савка! Я переоденусь на границе. Там же и лошадку для меня купим, — вот так, уверенно и спокойно, делая вид, что все идет по плану, я подождала, пока Савка выберется из возка и, опершись на его руку, забралась туда сама. — И что ты медлишь? — удивленно посмотрела на замершего в нерешительности паренька.

— Так надо же кое-что погрузить. В половину твоего веса, — он неуверенно покосился в сторону Моти, изображавшего конную статую.

— На кухне под лавкой, и не стой как истукан. Пошевеливайся!

К моему удивлению все пять мешочков, набитых монетами, он принес за один раз и запихал их куда-то под лавку, на которой я устроилась. Дверь в избушку подпер палочкой, уселся рядом со мной и издал губами чмокающий звук. Повозка мягко тронулась и голова моя упала на Савкино плечо. Двое суток без сна. Вернее — две ночи и три дня. Как я еще двигаюсь-то. Сзади оказалась мягкая спинка и… что мне еще надо? Уход в сон последовал мгновенно.

* * *

Пробуждение оказалось приятным. Мне было тепло, и как-то слегка деревянно. Я чувствовала себя березовой колодой на весеннем припеке. Приоткрыла один глаз — хорошо.

Вечереет. Даже уже смеркается. Возок стоит с задранными вверх оглоблями, а лошадка, похожая на мохнатый бочонок, щиплет траву на краю поляны. До носа моего доносятся божественные запахи жарящейся свинины. Откуда мне известно, что это свинина? Не знаю. Наверное, потому, что я ее хочу. Много.

Скосила глаз в сторону, где предполагала увидеть еду — не получилось, нос мешает. Пришлось открывать второе око. Другое дело. Над углями на вертеле доходит поросенок, истекающий янтарным жирком, и Мотя колдует над ним.

Почему Мотя?! А где Савка? А вот он справа подпирает меня теплым боком, на который я навалилась. А еще я держу его, чтобы не ушел, и голова моя лежит на его плече…. Что-о?!!! Не слишком ли много позволил себе этот сапожник?!

Попыталась горделиво выпрямиться и поняла, что абсолютно не готова к этому. Я вся, словно окаменела от сна в неудобном положении.

— Мотя! Достань меня отсюда. Я пошевелиться не могу.

Сильные руки извлекли мое непослушное тело из повозки и поставили на землю, поддерживая, чтобы не упало. Одеревенела — это точно. С трудом разогнулась и с минуту восстанавливала подвижность суставов и «искала» свои мышцы, дожидаясь от них отклика.

Потом мы вдвоем выковыривали из тележки Савку — он весь день не шевелился, боясь потревожить мой сон. Только одной рукой действовал, удерживая в ней вожжи, а второй оберегал меня от падения. Прямо скажем — обнимал. Негодяй!

Об ужине скажу только одно — он был своевременным, но показался мне недостаточно обильным. На продолжении я не настаивала, потому что отяжелевший желудок — мощнейшее снотворное мгновенного действия. Откуда во мне такая способность спать?!

* * *

Проснулась я в чудесный утренний час, когда свет зыбок, а легкий туман не скрывает очертания предметов, чуть размывая их и лишая завершенности. Приподняв голову, разглядела силуэты повозки, пасущихся лошадей и неведомым чувством поняла — костер остыл. Могучая Мотина спина согревала меня сзади, а негодяй Савка устроился в моих объятиях. Повернутый в противоположную от меня сторону, он сжимал в руке скалку и чувствовал себя прекрасно. Еще бы! Куда, скажите на милость, дену я свою руку в такой тесноте. Вот и положила ее на него, мерзавца.

Мужчины проснулись, как только я попыталась выбраться — одеяло-то на всех было одно, вот и пришлось барахтаться, пытаясь вылезти из той щели, что для меня оставили две широкие спины. Чайник вскипел в два счета, а холодное мясо с пресными лепешками показалось пищей богов. Что за жор на меня напал? Ну да не о нем речь. Главное, что в путь мы отправились скоро. Я едва успела сделать крошечную разминку и хорошенько поплескать на себя воды из родничка. Правда, ее никто не подогрел… как, все-таки, несовершенен мир!

Сегодня я смотрела вокруг себя нормальным взглядом. Толстая коротконогая мохнатая лошадка бежала мелкой трусцой — даже рысью назвать эту манеру передвижения у меня язык не повернулся бы. Тем не менее, катились мы бодро. Что касается повозки, то она действительно была маленькая.

Это просто корзинка, поставленная на четыре колеса. Сходство усиливает ручка, дугой переброшенная с борта на борт в середине. Лавочка для седока расположена сзади от нее, а места для кучера просто нет. Кусок ткани, натянутый между дугой и задней частью кузова, создает для пассажира укрытие от дождя, но ноги выставляются вперед. При нужде их можно укрыть вторым куском ткани.

В ненагруженном состоянии я могла бы без посторонней помощи перевернуть это сооружение или перенести его вбок, поочередно переставляя оси. Уверена, что Савка с Мотей вдвоем запросто перетащат это транспортное средство на руках.

Еще я рассмотрела кухонную утварь, захваченную в дорогу. Разделочная доска, скалка, нож, котелок и сковородка. Все это просто лежит под ногами в передней части кузова. Ни малейших признаков столового фарфора или серебра. Ну да, мы не на пикнике.

Господи! Да что же за метания мыслей в моей голове?! Наверное, это от тесноты. Лавка в повозке явно рассчитана на одного. Вдвоем на ней тесно. И как это я вчера не почувствовала столь прискорбного обстоятельства?

— Все. Дальше я лесных дорог не знаю, — это Мотя подъехал к нашему экипажу. — Надо выезжать на тракт. А то заплутаем.

Глубокие колеи и ухабы торной дороги — это не мягкий грунт проложенных людьми и зверьем стежек. А еще — это пыль в сухую погоду и грязь в мокрую. Да, будь мы верхом — так могли бы и лесом пробраться. Хотя — какой смысл? Наезженным путем всяко короче. А копыта лошадей — не колеса. Им неровности не так страшны — конь ведь выбирает место, куда поставить ногу.

Вот такие мысли, бродили в моей голове, потому что от бесконечных «пинков» снизу тело натурально страдало. А руки хватались то за дугу, то за Савку, дабы избежать вылета из кузова. Головой к этой дуге тоже пару раз приложилась. Одним словом, кроме привала, ни о чем думать я не могла и, кажется, дала понять это спутникам чересчур настойчиво.

* * *

Савка хлопотал у котелка, булькающего на костре. Мы с Мотей чистили коней. Толстенькая лошадка получала удовольствие от того, что я вычесываю ее длинную шерсть и внимаю мусор из гривы и хвоста. Движение на дороге замерло, и выглядела она пустынной — видимо многие остановились, чтобы передохнуть. Даже патрульный наряд стражи протрусил мимо нас с видом расслабленным и сонным.

Мы стояли уже больше часа, как вдруг кусты на обочине раздвинулись и без всяких криков, угроз и предупреждений десяток бандитского вида людей с дубьем в руках вывалил прямо на нас.

Мы растерялись лишь на мгновенье. И тут же за это поплатились. Первый удар пришелся на Савку. Со скалкой в одной руке и разделочной доской в другой, он увернулся от удара палкой, а еще один — парировал. В следующее мгновение вооруженный коротким охотничьим мечом егерь стрелой промчался мимо меня и включился в потеху, а следом и я с визгом разгневанной фурии налетела на кого-то.

Кинжал в моей руке — это очень опасно. Я не показываю его противнику, а бью сразу на поражение. Скребок же во второй руке только отвлекает внимание врага от настоящей опасности. А ещё я больно пинаюсь. И кусаюсь.

Видела, как получив нешуточный удар сбоку, покатился по траве Савка, как Мотя перерубил со свистом летящую на него дубинку и, продолжая движение, заехал крестовиной меча в чей-то мерзкий рот, сама саданула рукояткой кинжала в ухо мерзавца, дубина которого больно ободрала мне бок.

Наш яростный натиск ошеломил разбойников настолько, что они спешно ретировались, многие — хромая и держась за поврежденные места. Только один со страшной раной через грудь и живот остался на полянке.

— Отец-Проводник накажет вас, — глаза поверженного бандита гневно сверкнули. Сразу вслед за этим по изуродованному телу прошла судорога, и он умер, страшно закатив глаза. Мои спутники в это время были заняты друг другом. Непонятно, Савка удерживал Мотю от падения или наоборот, но когда они подошли, с последним из напавших все уже было кончено.

Мужчины унесли в лес тело погибшего и быстро вернулись. Значит, не хоронили, а просто оставили в расчете на то, что товарищи позаботятся о нем. А я никак не могла шевельнуться, пораженная не тем, что впервые лишила жизни человека — а умерший был моей жертвой. Дело в том, что Отца-Проводника я прекрасно знаю — он нередко навещает Отца-Настоятеля. И в Ассаре такую должность занимает только один человек.

* * *

Меньше всего досталось Савке. Он получил лишь ушибы. Этот хитрец, когда его свалили с ног, подхватил с земли старую слегу и тупо разогнал этой жердью нападающих, окруживших Мотю. Разбойники справедливо посчитали егеря, вооруженного мечом, самым опасным противником, и окружили его со всех сторон. Первым же ударом сзади наш возница свалил двоих.

Лиловые украшения на боку и плече этого боевого повара я быстро смазала любимым Улькиным бальзамом из подорожника.

С егерем пришлось поработать как следует. Кроме широкого набора царапин, порезов и ссадин, он получил тычок расщепленной дубины во внутреннюю сторону бедра. Когда я зашивала эту неприятную рану, он смущался, как маленький, потому что место оказалось слишком близко от… М-м-дя! Сначала Домик попал ко мне в руки, потом Мотя, и оба — ужасно стеснительные.

Больше всех, почему-то, досталось мне. Суковатые дубины не оставили на теле ни одного синяка. Я успевала уворачиваться, и удары проходили вскользь, буквально сдирая с меня одежду и разрывая её на ленты. Блуза превратилась в хлам, а из юбки могла получиться вполне приличная половая тряпка. В результате негодяй и мерзавец Савка увидел то, что ему не полагалось, потому что обрабатывал длинные больнючие ссадины на спине, груди и бедрах.

— Словно кошки драли, — шутил он, а у самого в глазах стояли слезы сочувствия.

Несмотря ни на что, похлебку мы съели дочиста и продолжили движение. Теперь в повозке ехал Мотя, раненый как раз в то место, которое всадник неминуемо потревожит о седло. Второй седок вместе с могучим егерем в этот экипаж не входил никаким способом, так что и я и Савка уселись верхом. Разумеется, я спереди. И второму седоку, кроме как за мой живот взяться было решительно не за что — все остальные поверхности бурно протестовали против любых прикосновений.

Естественно, мне пришлось одеться юношей, и, признаюсь, перешитые обноски сына сапожника сидели на мне даже элегантно, удачно скрывая округлости и выпуклости, драпируя и осиную талию, и совершенство форм плеч и рук. Длинные стройные ноги надёжно спрятались в обстоятельной мешковатости необъятных штанов, а обшарпанные башмачки скрыли от постороннего взора изящество формы стопы.

Мои золотистые локоны пылились в канаве на обочине большой дороги и, сними я с головы растрёпанный соломенный брыль — лопоухая мальчишеская бестолковка предстала бы перед равнодушным взором усталого путника.

О Всевышний! Почему впечатления вторых суток пути столь разительно отличаются от воспоминаний дня отъезда?! Стоило покинуть королевскую провинцию, и жизнь превратилась в борьбу за выживание. И я, и нагло лапающий меня Савка в четыре глаза осматриваемся по сторонам и время от времени делимся впечатлениями. Мотя не очень хорошо себя чувствует и молча страдает. Кажется, я ощущаю волну муки, исходящую от него на каждом ухабе. А Савкины ошибки в обращении с дамой, я объясню ему доходчиво и нелицеприятно, когда пройдут его синяки — а то он не почувствует разницы. Сейчас же между нами возникло некоторое сродство душ — оба время от времени шипим от боли. Мои ссадины отнюдь не успокоились, как и синяки спутника.

До вечера проехали прилично и на ночлег устроились, отъехав вглубь леса. Придорожные харчевни отпугивали одним своим видом, а селения, которые мы миновали, показались неумытыми распустехами. Глядя на них, я испытывала лишь чувство брезгливости.

Зато поляна в лесу порадовала и травой для лошадей, и родник нашелся в той стороне, куда махнул рукой егерь. Я распрягала лошадок, носила дрова и воду, не забывая покрикивать на нашего повара, чтобы он не тянул время и пошевеливался. Моте не следовало двигаться лишний раз, а ради ужина я готова была забыть о своем высоком происхождении, тем более — роль простолюдинки обязывает, хотя иногда я о ней забываю и выдаю такое, отчего Мотя, знающий, кто я на самом деле, весело хмыкает, а Савка непроизвольно роняет челюсть.

Ему простительно. За пшенную кашу, которую я терпеть не могу, сдобренную ненавистным с детства оливковым маслом, готова простить все, даже нескромность рук. Настолько вкусно получилось. Кажется, в Улькиных тетрадках было что-то про игру гормонов, про химический механизм любви. Но почему мне, принцессе, выпал удел трепетать от прикосновений сапожника?

Да. Я уже прислушалась к себе. Присмотрелась к своему поведению. И точно знаю, что происходящее противоестественно и безобразно, что терпеть этого не следует и разлучиться мы должны решительно и навсегда. Когда вернемся. А пока я стисну зубы и потерплю. Иначе пострадает дело, которое, как настоящая принцесса, обязана довести до конца.

Что же касается Савки — то он не трус. Теперь я понимаю, что тогда, в городе, вступись он за мальчишку и, возможно, его мама и сестричка сейчас голодали бы. А ведь за воровство действительно нужно наказывать, сколь благородные бы обоснования ни приводились в его оправдание.

Жизнь — сложная штука. И сын сапожника знает это лучше меня — высокорожденной.

* * *

Третий день начался совсем плохо. Вечером я дала Моте обезболивающего, и он крепко уснул. А ни я, ни Савка, не умеем слушать, что творится вокруг так, как лесник. Хорошо, хоть выспаться успели.

— Не сопротивляйтесь, и останетесь живы, — вот от каких слов мы пробудились.

«Да сколько же разбойничьих шаек орудует в этих краях!?» — пронеслось в моей голове, в ту секунду, когда мы вскакивали и становились спиной к спине.

В этой банде было тоже с десяток человек, вооружённых дубинами. В отличие от прошлого нападения, они располагались не с одной стороны, а сразу со всех, то есть успели нас окружить.

Я мысленно перебирала в голове возможные пути побега. То, что победить такую толпу мы не сможем было понятно, как божий день. Да и убежать с раненным полусонным егерем, тоже не получится. Значит, будем драться!

— Попробуйте взять, — зло крикнула я, распаляя себя для схватки.

Разбойники с сальными улыбками уже поднимали дреколье, когда вдруг из толпы раздался звонкий девичий голос:

— Пап, ты, что не видишь? Это же Уля!

Ловко расталкивая здоровенных мужиков, ко мне подбежала красивая совсем молоденькая девушка в потрепанном платье и с радостным криком повисла на моей оцарапанной шее.

Я изумленно покосилась на все еще дремотно покачивающегося на вялых ногах Мотю, улыбающегося краешком губ Савку, и, сделав вид, что узнала эту девушку, крепко ее обняла.

Разбойники недоверчиво оглядели сначала меня, потом внимательно посмотрели на моих спутников и… опустили оружие.

— Это меняет дело, — ответил тот самый «папа». Остальные, словно соглашаясь с высказанным положением, опустили дубины. — Уленька, ты прости нас, не признали. И зуб у меня болит — ну просто спасу нет. Не откажи в любезности, сделай что-нибудь.

После этого разбойники выстроились в очередь на прием. Мало того, что на них пришлось потратить часа три, так они слопали почти все наши припасы и стянули верную половину пузырьков из аптечного саквояжа. После их ухода Савка бросился проверять сохранность денег, и я с удовольствием убедилась в том, что приготовленный тайник под скамейкой вполне надежен. А Мотя успел выспросить лесную дорогу до самого Урпта — города на границе с Гринрингом. Надеюсь — там найдется приличная гостиница.

Первый в жизни выдернутый мною зуб бывший его хозяин наотрез отказался оставить мне на память — сказал, что это противоречит его принципам. Пока я размышляла, откуда у лесного жителя такие понятия, он спрятал мою законную добычу в кисет. А его дочка, когда я врачевала чирьи и фурункулы остальных членов этой далеко не честной компании, пыталась помогать и спрашивала, для чего служит какая из моих мазей. Думаю, что это она «проинспектировала» аптечку.

Продвигаясь дальше по дороге, я все еще не могла понять: откуда эти разбойники знают мою сестру?

* * *

Больше ничего примечательного не произошло до самой границы. Мы ехали лесными дорогами и к вечеру добрались до городских ворот. Здешняя гостиница мне откровенно не понравилась, но, делать нечего. Моте действительно нужно отлежаться. Некоторое беспокойство вызывала только сохранность денег в тайнике возка, но, подумав, я решила, что лучше не пытаться перенести их в номер — пусть останутся в каретном сарае. Тут слишком много глаз вокруг, и вид людей не внушает доверия.

Сказать по правде, покоя требовали и мои раны. А ещё надо было пополнить запасы медикаментов и, особенно, перевязочных материалов. При режиме: одна драка в три дня… не зря у Ульки такой объёмистый саквояж.

Прямо скажу — не знаю, что меня так вымотало. Дорога, приключения или общение с Савкой? Он, практически, признался мне в любви. Это было высказано в виде инструкции.

— Уль, ты, когда в мужском платье, молчи. Кивай, крути головой, пожимай плечами, но не издавай ни звука. У тебя настолько звонкий голос, что, кажется, будто колокольчик звенит. Помнишь, как маленькая разбойница тебя опознала? Так-то. И не посмотрела, что ты в штанах.

Вот такие слова. Тон был строгий и деловой, но при сравнении моего голоса с колокольчиком, в голосе этого Улькиного друга детства отчётливо слышалась нежность.

Бедный, бедный парень. Ведь сестрица моя явно втрескалась в заграничного принца, причем взаимно. Их теперь ничто не остановит и несчастный влюбленный сапожник так и останется один на один со своим чувством. Хотя, он ведь нас не различает и… Стоп, принцесса я или как? Молчать, Орнелла!

Хотя, если потихоньку, так чтобы никто не знал… в этом месте я прикусила язык, чтобы вернуть себе правильный ход мыслей. Однако, он, правильный ход, был занят чем-то другим и на мой призыв не откликнулся. Проклятая химия любви! Что? Я это подумала? На плаху! На костер! Топиться! Сразу после перевязки, на которой этот мерзавец опять увидит то, что ему не положено.

Глава 19

Ульяна

На что я надеялась, когда согласилась заменить сестру во дворце? Неужели на спокойную жизнь в тепле и довольстве? Боже, удивляюсь своей наивности! Да как я вообще могла подумать, что принцессам легко живется? Вернется Орнелла — подарю ей медаль за мужество!

Никогда бы не подумала, что «высочеств» могут преследовать учителя и пытаться вбить в их головы хоть какие-то знания! Принцесса в моем сознании представлялась прекрасной, беззаботной девушкой с толпами женихов и полным отсутствием хорошего образования. Как же я была неправа!

Тот ужасный день, когда во дворец откуда ни возьмись нагрянули «старые-знакомые» учителя, а Ник сунул мне в руки толстенный учебник по экономической географии, запомню навсегда. И дело даже не в том, что я категорически не желала учиться (ложь!), а в том, что едва открыв книгу и увидев почти в самом начале такие страшные слова как «урбанизация», «территориальная дифференциация», «географический фатализм и детерминизм», «депопуляция», впала в уныние. Неужели я должна буду выучить весь этот кошмар?

Это хорошо еще, что занимался со мной Ник, а не прибывшие профессора, от которых пока удавалось скрыться в многочисленных переходах дворца! Да меня бы вмиг раскусили! Ведь по идее то, что я первый раз вижу, для принцессы — сказка на ночь, повторение и закрепление давно выученного материала!

Я упрямо сжала губы, заставляя себя сосредоточиться на учебнике. Завтра мне сдавать Нику очередную тему, а еще ничего не выучено! Вздохнула, судорожно пытаясь вспомнить последнее предложение. Только же помнила! Кажется, там было что-то про города и эту, как ее, убро… урдо….

* * *

— … Поэтому, — бодро подводила итог я, совершенно не понимая значения своих слов, — убро… удро… урбанизация, — подленько глянула на ладошку, где еще вчера чернилами вывела это абсолютно незапоминаемое слово, — одна из самых важных составных частей социально-экономического развития страны.

Облегченно выдохнула, ловя на себе оценивающий взгляд Доминика, и внутренне ликовала. Ура! Я рассказала это дурацкую тему почти не сбившись! Выучила!

— Скажи мне, пожалуйста, — медленно проговорил принц, стирая этим тоном улыбку с моего лица. — Что же такое «урбанизация»?

Я растеряно посмотрела на Ника, судорожно пытаясь вспомнить, что же такое эта убро… удро… А, черт возьми! В общем, она. И не находила ответа. В параграфе определения этого страшного слова не было.

— Так я и думал! — удовлетворительно кивнул принц. — Ты совершенно не понимаешь, о чем говоришь! Разве это хорошо? Почему ты бездумно вызубрила параграф, вместо того, чтобы расспросить меня или самой порыться в справочниках?

Я покраснела под осуждающим взглядом. И действительно, почему? Неужели хотела покорить принца своим умом? Ну да, покорила. Его полным отсутствием! Идиотка…. Пристыжено молчала.

— Ладно, — выдержав небольшую паузу, смягчился Доминик. — Моя ошибка тут тоже есть. Надо было сначала лично с тобой позаниматься, и только потом отправлять в «свободное плаванье». Что ж, исправим эту досадную оплошность!

Я быстро закивала головой. Еще один вечер с подобной книгой я просто не выдержу! Пусть лучше объясняет!

— На самом деле все предельно просто, — чуть улыбнувшись на мою несдержанную гримасу, сказал он. — Урбанизация — это всего лишь доля населения страны, живущая в городах.

* * *

Постепенно я начала понимать. И не только то, что было написано в заумных книжках, но и Ника с Нел. Ведь всегда думала, что их жизнь намного проще моей. Я ошибалась. Конечно, королевский труд не сравним с крестьянским, но даже он по-своему тяжел.

Во дворце всегда нужно думать. Если простой человек способен с легкостью назвать имя своего друга или врага, то принцесса никогда не сможет сказать этого наверняка. Каждый день вокруг мелькают разные люди. Они улыбаются, кланяются, пытаются всячески угодить. Но можно ли точно ответить, что ими двигает? Истинная любовь и сопереживание или жажда легкой наживы?

Во дворце всегда нужно смотреть. Крестьянин не опуститься до удара в спину. Он вообще постарается уладить дело миром или уйти от конфликта. Ему не свойственна мстительность. Придворные же не чураются никаких методов ради достижения цели: когда надо и убийцу наймут, в бокал яд подсыплют, кинут кинжал из-за угла. А пытаться разговаривать и убеждать словами — только себя в темницу сажать.

Во дворце всегда нужно знать. И чем больше — тем лучше. Надо знать законы, свои и чужие права и обязанности, надо знать этикет, уметь общаться с людьми любых возрастов и сословий, надо понимать политику и экономику, чтобы уметь поддержать разговор не только в обществе дам. Надо владеть широким кругозором, иметь представление о традициях и обычаях, чтобы принимать заморских гостей, надо знать каждую мелочь, связанную с Церковью, чтобы не быть обвиненной в богохульстве. В конце концов, нужно знать дворец: его тайные входы и выходы, секретные помещения, короткие дороги в любое место.

Крестьянин не задумывается ни о политике, ни об экономике, ни об этикете. Его дело — физический труд. И этот труд нисколько не больше и не меньше королевского. Они уравновешивают друг друга, и ни один не имеет преимущества перед другим.

Нельзя сравнивать эти труды: они просто разные. В каждом есть свои сложности и легкости. И пусть они никогда не совпадают, и пусть крестьянин для принца лишь грубый, грязный и невежественный мужик, это не так: о земле и скотине крестьянин знает намного больше любого придворного, а его физической силе и выносливости может позавидовать лучший королевский воин.

И пусть крестьянин считает короля или принца венценосным бездельником, живущим на всем готовом — он тоже не прав: королевский труд — думать. И порой принять правильное решение намного сложнее, чем вспахать поле.

* * *

Я молилась. Молилась за жизнь и удачу сестры, Ника, Моти, Савки, королевы, оставленных по зову долга друзей и пациентов. Молилась за упокой мамы и Михаила.

Было уже поздно, около восьми вечера. Я находилась в Церкви одна, исключая пару служителей и собственную охрану у дверей. Все придворные давно ушли, произнеся положенные слова, а я все сидела и шептала, шептала, шептала…. Не боялась быть услышанной: все произносимые просьбы были слишком тихи даже для меня самой.

Наконец, я встала, устало отряхивая затекшие колени. Поклонившись на прощание святому образу, и шепнув благодарственные слова, неторопливо направилась к выходу.

— Ваше Высочество! — внезапно раздался негромкий знакомый голос.

Я медленно развернулась, наблюдая, как из тени колонны ко мне подходит Настоятель Патрик.

— Добрый вечер, — вежливо кивнула я ему, чуть склоняя голову в знак почтения.

Тот небрежно кивнул и, подставив локоть, с улыбкой спросил:

— Позволите проводить вас?

Я несколько секунд медлила. Идти куда-либо с этим человеком у меня не было никакого желания. За все время пребывания во дворце я старалась как можно реже встречаться этим могущественным царедворцем и влиятельным лицом духовного звания. До последнего времени это неплохо удавалось. Что ему надо? Не хочу попасть в сеть его придворных интриг!

— Я… — судорожный писк чуть слышно вырвался из моего горла пока, пытаясь придумать оправдание, я спешно искала, как бы обосновать отказ, но Патрик с неизменной вежливой улыбкой перебил меня.

— Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго!

На этот раз пришлось положить руку на его локоть. Дальнейшее сопротивление могло показаться оскорбительным. Мы вышли из церкви, и двинулись по садовой дорожке в сторону дворца.

Патрик молчал. Не стремилась к разговору и я. Все пыталась судорожно понять, что Настоятелю потребовалось от принцессы. Надеюсь, он не планирует ее хладнокровное убийство!

— Я слышал, — внезапно начал Патрик, продолжая улыбаться. — Будто вы вновь взялись за учебу.

— Вновь? — непонимающе переспросила я. Что он имеет в виду? И чем может быть опасна эта тема?

— Насколько я помню, вы завершили свое обучение два года назад, — спокойно ответил Патрик, мазнув по мне любопытным взглядом.

Я закусила губу: и почему во время всех разговоров с придворными нужно обязательно брякнуть какую-нибудь глупость?

— А тут однажды вижу знакомых профессоров, разыскивающих принцессу! — иронично продолжил Настоятель. — Как знакомо!

Я чуть натянуто улыбнулась. Представляю, сколько хлопот в прошлом приносила Орнелла своим учителям!

— Вообще-то я хотела заняться самообразованием. Понятия не имею, как мои бывшие наставники пронюхали об этом! Но спасу теперь от них нет никакого! — недоуменно покачала головой я. И на этот раз не пыталась притворяться.

Вопрос был насущным. Пара старых, но все же бодрых и ужасно упрямых старичков, последнюю неделю преследовали меня по всему дворцу. Я убегала: а что еще делать? Незнание очевидных для принцессы вещей вызовет недоумение. Как минимум.

— Возможно, профессора прибыли по просьбе принца Доминика? — невинно поинтересовался Патрик и, заметив мое удивление, спокойно продолжил. — Насколько я знаю, вас с ним учили одни люди. И с принцем они расстались в… хм… более теплых отношениях!

Ха! Нисколько не удивлюсь, если Орнелла выгнала дотошных учителей пинком с лестницы! Она и не такое может!

Я хмыкнула. Впрочем, тут же снова насторожилась. В голове забилась тревожная мысль: зачем Патрик говорит мне это? Неужели, чтобы в очередной раз стравить нас с Ником?

Что ж, поиграем!

Я сделала разозленное лицо.

— Что?! Да как он мог?! Ну, я ему устрою праздник знаний! — «бушевала» я. — Спасибо вам за информацию, Настоятель Патрик! — «искренне» поблагодарила, и чуть более резко, чем надо удаляясь от него в сторону. — И за то, что проводили до моих покоев, тоже спасибо!

Не заметив из-за волнения и напряженности, как мы дошли по коридорам дворца до моей спальни, я все же обрадовалась своему открытию — больше находиться в обществе этого отвратительного человека просто не могла. Еще минута, и я все равно нашла бы повод сбежать.

Подавив эмоции, я вежливо и насколько смогла благодарно улыбнулась Патрику, протягивая руку для поцелуя.

— Доброй ночи, Ваше Высочество! — мерзко ухмыльнулся тот, чуть касаясь губами моей кисти.

— Доброй ночи! — еще раз улыбнулась я, собирая все силы, чтобы не состроить злую гримасу.

Едва захлопнув дверь, отгородившую от острого взгляда Патрика, я тут же в отчаянье сползла по ней на пол.

«Нет! Нет! Почему?! Почему везде эта ужасная, мерзкая ложь?! Не хочу! Не могу! Не буду!» — мысленно кричала я, не в силах сдерживать слезы.

— О, Боже, Ваше Высочество, что с вами? — кинулась ко мне испуганная Соня.

— Ничего, — глухо сказала я, задавив все эмоции и вытерев глаза. — Все хорошо, просто немного устала.

И вновь улыбнулась. А в голове стояла одна-единственная неумолимая мысль: должна.

* * *

Не всё было так уж мерзко, если по-честному. Куртуазная книжка, подброшенная Ником, развлекала меня по вечерам. Сонька читала очередную притчу, над которой мы хихикали. Все-таки для нас, столь неопытных и наивных девушек, некоторые написанные вещи были… смущающими!

Опустив свою верную фрейлину, я кралась тайными переходами в библиотеку, где заглядывала в другие книги — в те, где могла найти ответы на возникшие у меня вопросы. Не обязательно про урбанизацию. Незнакомые слова, встречавшиеся в рассказах о похождениях хитрецов и наглецов, тоже приходилось расшифровывать. И нередко они значительно точнее выражались медицинской терминологией.

Как-то так уж у меня сложилось в жизни, что мама учила меня, отвечая на вопросы или показывая на примере. А потом я разбиралась в теме по её книгам, делая записи в тетрадках — словно излагая то, что поняла. И сейчас, нахватавшись за день того, что спешила выучить «для других», я спокойно разбирала это же самое для себя.

Вот и не знаю, какую жизнь я сейчас веду. Ведь для всех я разная. Даже для Ника.

Одна я перевязывает его раны.

Вторая сбивчиво отвечает ему не до конца выученный урок.

Третья — корпеет ночью над книгой в библиотеке, а он исподтишка подглядывает за этим из-за стеллажа. Думает, что незаметно.

Порой даже я сама не могу понять, кем являюсь на самом деле. И это пугает. Раньше было проще.

Орнелла

Как же я устала за эти три дня! А ведь мы просто доехали до границы родного Ассара! Спокойной тихой страны, не ведущей войны, по землям которой уже много лет не проходили вражеские полчища. Всё-таки наш неказистый и бестолковый дворец, втиснутый в грязный и неустроенный город, предоставляет своим обитателям больше комфорта, чем путешествие через леса в компании двух крепких мужиков.

Да, я требовательна к удобствам и изнежена постоянным вниманием к собственной особе. Роль девушки из народа меня тяготит. Хотя — теперь юноши. Одежда Софьи погибла при встрече с разбойниками. И я — немой подросток. Почему немой? Потому что изменить голос на мужской не могу — он выдаст мой пол, даже если чихну или откашляюсь.

Но лежать в гостиничном номере с ободранными боками тоже не сахар. Вот Мотя никуда не денется, потому, что характер его ранения предрасполагает к покою. А мне на месте не сидится — готовясь в дорогу, наделала множество ошибок, которые необходимо исправить. Звать с собой Савку не хочется, уж очень он меня будоражит, а важных, требующих сосредоточенности, дел сегодня предстоит много.

Прежде всего, нужно купить лошадку.

Побродив по рынку, я нашла смирную кобылу среднего возраста, годную для использования под седлом. Собственно, потом мне потребовались и седло, и уздечка, и потник. Объяснялась с продавцами знаками и даже вполне преуспела в этом. Ещё и проехалась на своей покупке — надо же было с ней познакомиться. Лошадь, как лошадь. Спокойная и не прочь чем-нибудь полакомиться. Так и прошло полдня.

Передав кобылу на попечение гостиничного конюха, я устроилась в обеденном зале нашего пристанища. Или, как он называется? Здесь не только постояльцы едят, но и любой, кто пожелает. И пьют. Больше, чем едят.

Уплетая рагу, а оно тут замечательное, я ушла в мысли о ждущих нас тяготах дальнейшего путешествия. Туманно всё впереди и тревожно на душе.

— А с чего ты, Липа, решил ко мне проситься? Или обидел тебя Хрын? — донеслось до меня сзади. Я не стала оборачиваться. Там сидели двое ничем не примечательных мужчин с кувшином и кружками.

— Нам бы в ином месте поговорить, без лишних ушей, — ответил другой голос.

— Этот шибздик глухой, как тетеря. Видел, чай, что знаками объясняется.

— А-а! Да. Нету больше Хрына. Кончился. И ватаги больше нет. Налетели мы на троих — мужик, парень и девка. Атамана они положили на месте, а остальных изувечили. Те, кто с девкой связался — уже кончаются, хотя сразу-то мы оттуда ноги унесли. Трым заговаривается, у Штыпа и Куни кисти рук отрубаны а у Заки и вовсе ноги отнялись. Сгоряча сколь-то отбежали… — тяжелый вздох завершил печальное повествование.

— Отец-Проводник обещал, что побитым поможет деньгами, — снова первый голос.

— Так вот и жду, когда он в эти края заглянет. Не слыхал, скоро он сюда наведается? — а это Липа. Не иначе, из той шайки злодей, что нас поколотила.

— Не было слуха, — послышался звук, которым сопровождается наливание жидкости в кружки.

После паузы, в течение которой тишину нарушали громкие глотки, беседа продолжилась.

— Знаешь, Липа, Отец-Рубежник велел нам беженцев Гринрингских больше не грабить, а пропускать беспрепятственно. Так что и мы подадимся на тракт. Сам понимаешь, с церковниками нынче спорить опасно. Так расскажи-ка, что там за девка и как эта команда выглядит? Уж не стражники ли западню вам устроили, подослав справных воинов в виде обычных путников?

— Во как! Знаешь, Пень, и ведь похоже на западню. Сперва пацан со скалкой на нас бросился — мы чуть со смеху не попадали. Разом его снесли и стали окружать большого мужика с мечом. Тот сразу ухватку воинскую показал, вот и решили мы его завалить. Так сначала девка на нас налетела, как мегера верещала и как змеюка извивалась от ударов уходя. А из руки у неё будто жало выскакивало. И тут пацанёнок со спины оглоблей разом двоих снес, а еще до того трое обезручели — воин то и дело доставал клинком до запястья, а то вертанётся, да рукоятью по голове. Верно говоришь. Не иначе — засада была.

Больше ничего интересного в разговоре не прозвучало. Поняла только то, что Липу Пень в свою ватагу принял в расчёте на то, что тот сумеет распознать опасных путников и предупредит, чтобы не связывались честные лихоимцы с подозрительными прохожими.

Я заволновалась. Понятное дело, что говорили о нас! Как бы только не узнали!

* * *

Интересные разговоры ведутся в харчевнях этого городка. Выясняется, что Отец-Проводник поддерживает разбой на дорогах. Как он это делает? И зачем? И что это ещё за Отец-Рубежник? Тут же маркиз Урпт вершит суд и расправу, охраняя северную границу Ассара! Никому, кроме королевы не позволит он распоряжаться в своём уделе. Стражники в этом графстве служат ему, и никакие церковники ничего с этим поделать не смогут. Теоретически.

На самом же деле разбойничьим шайкам предписано не трогать идущих сюда Гринрингских беженцев.

Думай дальше, принцесса. Что это значит? Значит, что раньше их грабили, отчего они боялись переселяться в Ассар из мест, где безобразничают шайки наёмников и рыщут дружины алчных баронов. А поскольку тутошний маркиз не препятствовал приходу на его земли новых работников, то этим занялась церковь, послав на перехват всякое отребье.

Да уж! Какие-то тайные рычаги шевелятся по воле отнюдь не королевской, и узнать об этом получается исключительно случайно.

* * *

— Эй, косолапый! — так меня окликнули, когда я шла в лавку оружейника. По правде говоря, изображать мальчишку оказалось необыкновенно легко — коросты на моих многочисленных ссадинах причиняли боль при движениях, отчего пластика тела претерпела катастрофические изменения — я чувствовала себя раком. Так велико было чувство колючей скорлупы. Колючей внутрь.

Естественно, на слова я не прореагировала — не поминали при мне о случаях, когда слышащий человек не мог бы говорить, если он не искалечен. Так что наследная принцесса в образе глухонемого оборванца должна хорошо исполнить принятую на себя роль.

Савкина рука легла на моё плечо, и я услышала его шёпот:

— Ну, ты, Улька, даешь! Куда пойдём?

Я повернулась к нему, показала на своё ухо и покрутила головой из стороны в сторону. Не могла же я посреди улицы у всех на виду раскрывать свой секрет.

— Ух, ты! А я думал, что ты только говорить не можешь, — его глаза озорно сверкнули.

Потом он просто шёл рядом и не знал что делать. Да уж, парень мне достался… хотя, не так уж он тормознул. Если бы не «подсказка» Пня, сделанная им невольно после наблюдения за моими объяснениями с кабатчиком, то и я бы попала впросак.

А вообще-то, принцессочка, выговор вам. Кого это Вы, Ваше Высочество, своим парнем только что назвали? Скажу прямо, наблюдения за собой со стороны начали доставлять мне удовольствие. Я даже веселилась не на шутку от собственных выходок и… непредсказуемости. Готова была поспорить с самой собой в отношении срока, который потребуется мне, чтобы окончательно… пасть в объятия сына сапожника. Увы, в финале я нисколько не сомневалась, но меня ужасно волновали тонкости и… я подыгрывала принцессе в себе. А не сопливой девчонке. Так, в размышлениях и проделали мы путь до лавки оружейника.

Я выбрала самый маленький палаш. Почему самый маленький, объяснять не стану. А палаш, потому что у него прямой клинок, который прекрасно спрячется на дне повозки. Рукоятка удобная и никакой гарды или крестовины. Если обмотать тряпками, то и за простую палку сойдёт на первый взгляд. Савка тоже захотел себе такой же. Ну и не жалко. Хотя, он у меня такой неловкий! Как бы не порезался.

Широкая гамма чувств, которые я питала к своему другу, а главное, их стремительная смена, смущали меня всё больше и больше. То растерзать его хочу, то высмеять, то приголубить. Уж не материнский ли инстинкт просыпается в моей душе к этому чуду в перьях?

Заглянули мы и в кабачок на центральной площади городка. Пиво здесь заметно горчило, что заставляло противно морщиться. Савка всё тянул прочь, но я упрямилась, и раз за разом прикасалась губами к этому противному пойлу, делая вид, что испытываю наслаждение. И прислушивалась к разговорам вокруг.

Увы, никаких откровений поблизости от нас не прозвучало. Немного ржали стражники, вспоминая, каким пинком выдворил их капитан Отца-Рубежника. И купцы по соседству делились планами. Один из них завтра возвращается в столицу, вот они и обсуждали планы дальнейших дел.

* * *

Вечер был занят трудами эпистолярными. Я сочиняла два письма на одном листе бумаги. Ульяне, в расчёте на то, что она обязательно даст его прочитать Доминику, который постарается помочь нашему горемычному Ассару. Хотя бы в интересах своей Говии. И старой Марте от сына сапожника Савватея с поклоном внучке её Софии и хозяйке дома, где служит София (не помню, как её зовут). Надеюсь, мои намёки поймут и отнесут послание сестре. Еще в открытой части пожаловалась, что бумага очень плохая и, если читать будет трудно, то желательно прогладить письмо утюгом.

Этот метод шифрования, конечно, шит белыми нитками, но я не позаботилась заранее условиться о том, как подать весточку о себе. Понятно, что никакой посланец не отыщет меня, но сама-то я могу сообщить сестре о том, где я и чем озабочена. Клуша!

Ну а Савка завтра сговорится о доставке письмеца с купчиной, что отправляется в столицу, После того, как пропал батюшка, почта стала плохо работать. Вот и пользуются люди оказиями.

Да что же творится с моим королевством?! Ужас какой-то. Всё буквально на глазах рассыпается. А из дворца этого не видно — там жизнь идёт заведённым порядком.

Встряхнула головой. Слишком во многом нужно разбираться, а я нынче совсем другим занята. Нельзя сразу хвататься за много дел, потому что тогда ни с одним как следует не справиться. Так что сегодня — Мотина рана и Савкины ушибы. А завтра — передача письма и аптечная лавка.

Скорее в кроватку. Точно знаю — сразу не усну. Буду переживать из-за себя любимой и негодяя Савки. Этот охальник сегодня, когда менял повязки на моих ссадинах, смотрел на то, что ему вообще не положено видеть, глазами кота, провожающего взглядом крынку сметаны. Разумеется, я «ничего не заметила» и вела себя с естественностью куклы. Не хватало ещё смущение демонстрировать. Не дождётся!

А сердечко-то трепещет.

Глава 20

Ульяна

Королева за завтраком смотрела на меня как-то по-особенному. Уж не знаю, с грустинкой или с веселинкой, но было ощущение необычности. Перемыв косточки пажу, что носит зеленое жабо (опять забыла его имя, а между собой мы его Жабом называем), Её Величество неуловимо изменилась, став вдруг королевой, а не матерью. Осанка или посадка головы тому виной — не поняла. Но внутренне насторожилась.

— Не считаешь ли ты, что вашу помолвку с принцем Говийским следует разорвать? — вот так, ни с того ни с сего. Словно рыжих муравьев за шиворот вбросили.

Я выпрямила спину, принимая официальную позу и… смолчала. Что-то изменилось в дворцовом раскладе сил. Странные ветры подули. От восторженного вопля мне удалось удержаться с огромным трудом. Ведь если Нелка не выйдет за Ника, он останется свободным для меня и… я просто уеду в Говию. А что будет дальше — посмотрим. Главное — завязывающийся здесь узел перестанет нас с сестрой мучить и заставлять друг другом притворяться.

— Я подумаю над этим, — взглянув в глаза государыни, добавила, — недолго.

— Вот и хорошо, — теперь мне улыбалась мама. — Подумай, а завтра мы вернёмся к этому вопросу. Когда ты будешь готова.

* * *

Помчалась я прямо к Нику. Нет, не бегом, сшибая всех на своём пути. А бесплотной тенью, проскользнувшей потайным ходом в комнату с камином, входящим в покои принца. Нелка, когда показывала эту дорогу, еще ехидно хихикала при виде холодной топки, пахнущей остывшим костром.

Мой парень вкушал утреннюю трапезу в гордом одиночестве. Вернее, он отослал слугу, едва уловил шевеление за портьерой, выходя из-за которой я тут всегда появлялась, чтобы делать ему перевязки. Кстати — рана прекрасно затянулась и, возможно, вскоре… ну да, сейчас не об этом речь.

Так вот! После отличного завтрака в постель и плотной перекуси с мамой, я посмотрела на роскошную куропатку глазами голодного волка.

— Кажется, ты взволнована, — люблю, когда он так мне улыбается.

— Еще как! Мама спросила, как я отношусь к расторжению вашей с Нелкой помолвки.

— И ты так подпрыгнула от радости, что пробила головой потолок, испортив прическу.

Я испуганно схватилась руками за голову, а этот негодник даже не улыбнулся собственной удавшейся шутке.

— Нет, я от радости просто замерла на месте! — чуть улыбнувшись, отозвалась я.

— Умничка, ты, Уленька, — Ник вытащил меня из-за стола, и недоеденная ножка, словно проводила укоризненным взглядом мой все еще жующий рот, поэтому я ее незаметно прихватила левой рукой и спрятала за спину.

Этот, в конец распоясавшийся монарший сын, уселся на диван и устроил меня у себя на коленях, отчего рука с несъеденной ножкой оказалась между его спиной и спинкой. Выдернуть ее оттуда и спасти было трудно, но он потянулся ко мне губами и… в общем, туда лакомство и пошло.

Какое-то время мы шутливо боролись и даже веселились, но продолжалось это недолго. Он стал меня откровенно тискать, я надавала ему по рукам и вырвалась.

— Раз такое дело, — Ник прекрасно изобразил обиженного, — подумай, кому и зачем это надо?

— Зачем расстраивать брак, выгодный двум дружественным странам? — вдруг до меня дошла иная формулировка проблемы. — А любовь?

— Любовь приходит и уходит, а сталь войскам нужна всегда, — он перефразировал широкоизвестный пошлый стишок.

После этого я призадумалась, а он принялся… но я ему все-таки не позволила.

— Знаешь, Ник, есть еще одна странность. Девушку родители никогда не отзовут из под венца, если… что? — вопрос очень тревожил.

— Если не намечается более удачная партия, — ответил любимый.

— Правильно, — после этого я его сама поцеловала, но не очень страстно. У меня еще крылышко оставалось на тарелке, и я торопилась успеть к нему до тех пор, пока соус не начал густеть.

Да и нечего Ника баловать чересчур всякими нежностями. До поры до времени. Пока он не поправится окончательно. Я ведь тоже не железная.

Потом мы разошлись, чтобы встретиться на виду у всех и продолжить строить друг другу козни. Вот знаю же, что он изводит меня понарошку, а все равно переживаю.

* * *

Я лежала на кровати в своих покоях и грустно смотрела в потолок. Все еще не могла отделаться от мысли о предложении королевы.

Разорвать помолвку Ника и Нел — разве не об этом я мечтала? Разве, совершив этот шаг, я не сделаю счастливыми целых трех людей, а может, и намного больше? Сестре не придется выходить замуж за нелюбимого человека, дворец сможет вздохнуть спокойно после окончательного отъезда принца, и мы с Ником может стать счастливыми.

Вот только обдумывая и так, и эдак эту последнюю, столь прекрасную мысль, я вдруг начала понимать. Доминик — единственный ребенок короля, и родители никогда не позволят ему жениться на простолюдинке. Его судьба — связать себя с той, которая подходит ему по социальному статусу. И если даже она не будет принцессой, то уж точно будет иметь просто огромное приданое. А у меня нет даже самого крохотного.

И как бы ни было больно, но пора признаться хотя бы себе: я никогда не буду женой Доминика. Не в этой жизни.

И пусть он действительно меня любит, но, по сути, я для него лишь временное развлечение. Ник правильно сказал: любовь приходит и уходит. Нужно думать о более важных вещах. Например, о скреплении сил двух государств, об их счастливом будущем под управлением Доминика и Орнеллы. Уверена, так все и будет. Я не должна вмешиваться.

Да и на самом деле решать столь важный вопрос я не имею права. Только принцесса, настоящая Орнелла, может расторгнуть помолвку. И если она захочет, то сделает это, когда вернется.

А я? Я буду наслаждаться этой пьянящей и совершенно бессмысленной любовью. Пока еще есть время.

* * *

Королева отреагировала на ответ спокойно, даже слегка равнодушно. Не спросила причины, не захотела расспросить о чувствах. Просто кивнула, давая понять, что больше меня не задерживает.

— Надеюсь, ты понимаешь, на что идешь, — догнал меня ее негромкий, наполненный любовью, голос у самой двери.

Я ничего не ответила, почти выбегая в коридор. Было очень, очень больно. Хотелось вернуться и ответить «да». От злости на свою слабость нарочно укусила себя щеку, пытаясь успокоиться и сосредоточиться на чувстве долга.

— Неприятный разговор? — вклинился в мои мысли голос Настоятеля Патрика.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась я. — Все замечательно. Вам просто что-то показалось.

Почему-то лицо именно этого человека помогает сосредоточиться, принять все нужные чувства и научиться скрывать эмоции. Поэтому сейчас я была полностью бесстрастна, как внутри, так и снаружи. Ну, разве что присутствовала крупная капля неприязни и настороженности. Настоятель Патрик не понравился мне еще во время первой с ним встречи. Казалось, это было так давно.

— Что ж, — с неизменной улыбкой произнес Патрик, жестом фокусника доставая из-за спины алую розу. — Тогда, надеюсь, этот прекрасный цветок поднимет вам настроение еще больше!

Я с недоумением смотрела на врученную розу у себя в руке, а Настоятель, нарушив все правила «прощального» этикета, исчез в неизвестном направлении.

Так. Кажется, я поняла, кто был вторым кандидатом на мою руку и сердце.

* * *

— Что? — неверующим, севшим голосом переспросил Ник, едва дослушал историю.

— Патрик попытался сильно разозлить меня вчера, намекая, будто ты позвал учителей. Настоящая Нел наверняка устроила бы страшный скандал. Поэтому предприимчивый Патрик сразу побежал к королеве, чтобы… — терпеливо начала повторять, но Ник перебил меня резким, даже злым голосом.

— Да плевать я хотел на твоего Настоятеля! — вдруг закричал он, вскакивая с кресла. — Почему ты не разорвала нашу с Орнеллой помолвку?!

Я испуганно смотрела на Доминика, не в силах сказать ни слова. Первый раз видела его в таком состоянии. Он был просто в ярости, носился по комнате, едва сдерживаясь, чтобы не начать сшибать вазы и крушить мебель. Да что происходит?! Почему он так взбесился?!

— Я решила… — запинаясь, попыталась ответить, но Ник даже не пытался вникнуть в мое растерянное блеяние.

— Как ты могла так поступить со мной, с нами?! — бушевал он. — Неужели все это время ты только притворялась, что любишь меня?!

Тут не выдержала я. Да как он смеет так думать?! Резко вскочила на ноги и, подбежав к принцу, с силой схватила его за плечи.

— Не смей так со мной разговаривать! Не смей даже думать так обо мне! — не кричала, шипела я ему в лицо, едва сдерживая горькие слезы обиды. — Я не могу решить за Орнеллу! Не могу, понимаешь? Да и что измениться, разорви я помолвку?! Тебе все равно найдут богатую невесту! А так… — слезы все-таки покатились по щекам. — Так у меня будет шанс хоть иногда быть с тобой.

Оттолкнув опешившего принца, я побежала к тайному ходу в свою спальню. Слезы текли из глаз, а в голове пойманной птицей билась одна-единственная мысль: как Ник мог подумать, что я не люблю его?

Орнелла

Пересечение границы Гринринга не ознаменовалось ничем примечательным. Наша походная колонна из крошечной повозки и двух всадников спокойно ехала по отвратительной пустынной дороге и никого не встречала. Разрушенные деревеньки с трубами печей, торчащих среди пожарищ, пустые глазницы окон покинутых придорожных харчевен явственно говорили о том, что война прокатилась по этим местам не жалея ни правого, ни виноватого.

В здешних краях не то, что грабителю, воришке делать нечего. Или попрошайке. Савка с Мотей тоже смотрели на эти безрадостные картины с тоской в глазах, но егерь — значительно внимательней остальных. На третий день пути, когда мы только тронулись с места ночёвки, он дал команду заворачивать обратно в лес. Скрывшись в кустарнике, мы пропустили двигавшиеся навстречу три телеги, груженные немудрёным крестьянским скарбом.

Савватей вышел к ним в одиночку — безоружного и босого юношу путники не опасались, и ему даже удалось перекинуться с ними словечком.

— К нам в Ассар уходят. Всю ночь спешили, говорят, что на закате видели рейтар, те стояли лагерем у моста через Луту.

— Как же они переправились? Эти беженцы. — Мотя спросил раньше меня.

— Через брод. К нему ведёт лесная дорога. Она начинается примерно в часе пути отсюда как раз с нашей стороны.

— Ждите здесь, я разведаю, — и егерь направился дальше без нас. Лесом. Пешком.

А мы спрятались в кустах. Вот так начался наш третий день на территории этой многострадальной страны. И точно также завершился — Мотя к вечеру не вернулся, и вообще — дорога оставалась безлюдной. Лошади паслись привязанные за длинные поводья на поляне в глубине леса, я следила за обстановкой, а Савка то уходил проведать коней, то возвращался ко мне.

Ночью мне сделалось страшно, но я не подавала виду, а только старалась поплотнее прижаться к тёплой спине сына сапожника и к утру не только столкала его с подстилки, но и сама скатилась следом. Мы почти не разговаривали.

Проводник наш вернулся только к полудню следующего дня, когда я уже места себе не находила от беспокойства. Улыбнулся, поел и завалился спать, только и, сказав, что дорогу он отыскал.

В путь мы тронулись, когда стемнело. Шли через лес, ведя лошадок под уздцы. Никакой дороги под ногами не было, тем не менее, ничего не мешало ходьбе, и даже возок нигде не застрял. Брод преодолели в сёдлах, не замочив ног. Да и Савка в повозке остался сухим. А вот наутро сзади послышался звук погони.

— Патруль наши следы увидел, — Мотя напряженно вслушался. — Они уже близко. Прячьтесь в чаще, я их уведу.

Мгновенье я колебалась. Этот добрый, искренний человек за все время путешествия вдруг стал необыкновенно родным. В голове испуганно билась мысль: а вдруг его поймают? Вдруг он больше никогда не вернется? Всхлипнув, бросилась ему на шею.

— Пожалуйста, будь осторожнее! — со слезами на глазах попросила я его.

— Да идите же вы! — нарочно сердито крикнул тот, но в глазах мелькнули улыбка и смущение.

— Надо уходить, Уль, — взволнованно пробормотал Савка, таща меня в сторону леса. — С Мотей ничего не случиться, не волнуйся. Он и не из таких передряг выпутывался!

— Берегите себя, — махнул нам на прощание рукой Мотя.

Мы с Савкой забрались в густой кустарник, а егерь, взяв поводья и упряжной и верховой лошадок, быстро скрылся из виду, продолжая двигаться туда, куда мы и раньше ехали. Всадники в стёганых доспехах промчались следом за ним через считанные минуты.

Догонят. Сомнения в этом у меня не было.

Мы снова сидели в кустах и ничего не делали. Весь день и всю ночь. И только в полдень следующего дня мимо нас проехали те же самые всадники, но не все, а только трое. Лошадки — моя и Савкина — шли за ними в поводу, причём обращала на себя внимание сковородка, подвешенная к седлу и саквояжик с аптечкой, что Улька собрала нам в дорогу.

Обрывок разговора, долетел до моих ушей: «Кнаббе сказал, что или достанет этого мудрилу, или съест свою шляпу».

Я уныло опустила голову на колени. Итак, рейтары Мотю не поймали, но и верховую лошадь, и телегу ему пришлось бросить. Плохо то, что теперь гнать нашего егеря будут долго и упорно. Скорее всего, ждать его здесь больше не имеет смысла — он продолжит уводить погоню всё дальше и дальше.

Боже, надеюсь, с ним будет все в порядке!

Глава 21

Орнелла

Пешком идти было нетрудно. Сейчас, при свете дня я поняла, что всю ночь перед тем, как за нами обозначилась погоня, мы ехали всё-таки по дороге. Полоса земли, покрытой травой, не заросла ни деревьями, ни кустами. Они теснились по краям, выставляя свои ветви таким образом, что те смыкались сверху или заставляли себя обходить, но сами будто не решались пересечь некую невидимую границу.

Густое лесное разнотравье, измятое копытами и колёсами нашей повозки, скрывало небольшие неровности, но, ни накатанной колеи, ни ям или ухабов здесь не встречалось. Заметил ли это Савка? Не знаю. Он молчал и напряженно вслушивался, пытаясь сквозь птичьи голоса и лесные шорохи уловить звуки, доносящиеся до нас спереди. Не возвращается ли погоня, не притаилась ли засада, не горит ли костер, на котором наши преследователи готовят себе пищу?

Мы не лесные жители — я и мой путник. Но, тем не менее, не должны вести себя беспечно. Поэтому я тоже старалась вслушиваться в звуки леса, по мере своих сил помогая Савке.

Как много мы прошли? Не знаю. Наверное, много, потому что очень устали и устроились на ночлег, лишь немного отойдя в сторону от дороги. Подстилка из сухой хвои, шатёр еловых ветвей и Савкина куртка одна на двоих. В кольце рук сына сапожника я мигом пригрелась и уснула. Пусть он и подлого происхождения и недотёпа, но мне, принцессе, необходим комфорт.

Утром мы напились воды, что и составило весь завтрак, а потом снова двинулись вперёд. Я готова была взвыть: все тело болело после вчерашней «прогулки», еды нормальной нет, Савка молчит, вокруг скука смертная! Но все же мужественно терпела: Ульяна бы не стала жаловаться всего лишь на ноющие ноги.

Всё та же дорога, всё тот же след, вывели нас на окраину или маленького поля или большой поляны — впереди открывалось обширное открытое пространство с уходящей вперёд полосой примятой травы. Я с интересом наблюдала за колебаниями, отражавшимися на лице моего спутника. Его мысли читались, будто открытая книга.

Действительно, покажись возвращающаяся погоня, когда мы удалимся от деревьев, и нам не уйти от всадников. Тишина и спокойствие открывающейся картины, конечно, настраивают на оптимистичный лад, но…

Савка повёл меня вправо. Туда где высокая трава скрывала нас почти полностью. Мы шли пригнувшись, изредка поднимая головы и осматриваясь. Припекало, от земли поднимался сырой дух и смешивался с горьковатыми запахами растений. Под ногами мягко пружинило и влажно чавкало, но вода не проступала, и ноги оставались сухими.

Мы не шли, а крались. Я выбирала дорогу, а мой спутник распрямлял позади потревоженные рослые стебли. След прошедшей вчера погони без труда угадывался слева, и было по-прежнему тихо.

В лесу нашли свою повозку, разбитую и разграбленную. Она налетела на дерево, отчего корзина кузова слетела вправо, а колеса раскатились в разные стороны. Провизия и утварь бесследно исчезли, зато тайничок с деньгами сохранился — он был сделан крепко и неприметно. Кошели с деньгами мы перепрятали — закопали неподалеку, хорошенько приметив место, и уже совсем было собирались продолжить движение по Мотиному следу, как вдруг поняли — а нет больше следа. До этого места — есть, а дальше он пропал.

Рейтары истоптали всю окрестность и вернулись, а наш егерь сюда вообще не приезжал. Он свернул раньше, хлестнув на прощание лошадку, и пропустил погоню догонять пустой возок. Они его и настигли. Возок.

Вот хитрец! Ведь мы тоже не заметили места, где он выкинул это коленце, хотя шли пешком и внимательно смотрели под ноги.

Мне сделалось спокойно за покинувшего нас спутника — он обязательно оторвётся от преследователей. Более того, он отвёл от нас опасность. Но что теперь делать? Хм. А ведь Савка ждёт моего решения. Точно. Он не знает цели поездки и просто готов подчиниться.

* * *

Бедные мои ножки. Шалашик с мягкой подстилкой и единственная на двоих куртка перешли в моё безраздельное пользование. До этого места я держалась и даже ни разу не пикнула. А дальше… дальше просто не оставалось сил ни на что. Чем занимается спутник? Не знаю. Не вижу его и не слышу. Судорога крутит мне ступни и икры, а я содрогаюсь от невыносимой боли. Разминаю, колю в разные места кинжалом, шиплю, массирую, тру. Отпускает.

Пробуждение от нового приступа ломоты, и опять борьба с собственным натрудившимся телом. За что мне эти мучения? И где Савка?! Почему он не приходит на помощь, почему бросил?! Но не издаю ни звука и, стиснув зубы, заставляю себя справиться с болью — мышцы расслабляются. И опять сон валит меня, едва чувствую облегчение.

Очередное пробуждение значительно приятней. От рывка за щиколотку. Савка протягивает мне оструганную палку, на которую нанизан какой-то бурый комок, пахнущий едой. Кажется, я вонзила в него зубы, действуя на запах. Это мясо. Горячее и, не буду перехваливать, съедобное. В высшей степени съедобное. Сколько же мы не ели? Не важно.

— Ещё! — это всё, что я смогла произнести, когда зубы добрались до древесины.

— Больше нету. Я только одну поймал.

— Кого?

— Тебе лучше не знать.

«Кажется, это был какой-то небольшой зверёк. Наверное, крыса, — подумала я равнодушно. — И другу моему не досталось ни кусочка».

Последняя мысль показалась мне неправильной и несправедливой.

Это была белка. Как он её поймал? Не знаю. Я просто добыла ещё одну — метнула кинжал и пришпилила к стволу лесную проказницу. А потом убежала, чтобы не видеть, как её обдирают сапожным ножом. И как поджаривают на деревянном вертеле. И как едят. Нехорошо это. Неправильно. Но справедливо.

А я набрала орехов — они уже отходили, но немного на ветках пока оставалось. И на земле попадались упавшие. Пусть и не досыта, но мы подкрепились.

Я вспоминала карту Гринринга, которую тщательно изучила в своё время. Опустошенная войной область между границей с Ассаром и рекой Лутой осталась позади. Мы, насколько я разобралась, отклонились вправо от дороги, ведущей в столичную провинцию, но, в принципе, с верного пути не сбились. Дальше пойдут безлесные участки — пашни, покосы и пастбища. Там не укроешься в чащобе и не сбежишь от конного разъезда. Вот это я и объяснила другу. И еще, что попасть нам необходимо к глубоко вдающемуся в сушу заливу, на берегах которого и раскинулась как раз та самая центральная область, куда мы направляемся.

* * *

Мы плелись по пыльной дороге. Два чумазых оборванца, один из которых глухонемой, а второй — босоногий дурачок. На палке, лежащей концами на наших плечах, болтался увязанный в рогожку увесистый камень. Савка объяснял, что святые отцы наказали нам донести его своими руками до берега Северного моря, чтобы Создатель уверился в необходимости вернуть мне слух. Вот такую сказку придумали мы для встречных путников или для летучих разъездов, то и дело шмыгающих в этих местах.

На самом деле так мы несли деньги, увязанные в плотный бесформенный тюк, который Савка обклеил осколками крупного булыжника. Вонючий клей, сделанный из того, что удалось разыскать в лесу, неплохо держал, а торчащие сквозь прорехи в рогоже углы и бока наглядно демонстрировали правдивость «легенды о камне». Связываться с двумя нищими недоумками никто не стремился. Так, вытянет иной раз плетью весёлый возница или запустит яблочным огрызком общительный солдат.

А иногда нам протягивали краюху хлеба или позволяли выскрести остатки со дна котла. И мы делили добычу по справедливости. То есть поровну. В результате Савка худел быстрее меня. Он массивней и палку с камнем несёт так, что почти весь вес достаётся ему — конец, лежащий на моём плече, значительно длиннее.

А что делать? Если всё время прятаться, то никуда не доберёшься. Тем более что взять с нас решительно нечего, кроме камня. Савка рассказывает о Священной Реликвии, которая возлежит посреди поляны в лесу далеко на юге, и о её «младшем брате», которого мы несём, а попутчики или встречные потешаются над нашим легковерием и, иногда, делятся пищей или позволяют переночевать под крышей.

Интересно, почему люди так снисходительно относятся к проявлениям идиотизма, но людей умных и предусмотрительных недолюбливают? Савка, кстати, согласился с моим наблюдением, но никакого объяснения не дал. Мы редко разговариваем и часто голодаем. Не так, чтобы до головокружения, но кушать хочется всегда. Несколько монеток в моём кошельке я просто боюсь кому бы то ни было показывать — их вид сразу разрушит наш образ. Образ, ради создания которого мы так и оставили в обломках повозки не найденные рейтарами наши новенькие палаши.

Вчера с горочки далеко на горизонте удалось разглядеть полоску морской глади, но потом дорога нырнула вниз, и желанное видение пропало. Но это ничего. Никуда оно не денется — мы дойдём. С таким другом и товарищем я больше ничего не боюсь и даже страшусь, что рано или поздно наше приключение закончится, и мы расстанемся.

Пусть даже это гормоны играют со мной вечную шутку! Да. Но это МОИ гормоны. И то, что они со мной проделывают угодно и вершится по моей воле. Надеюсь, Ведь я принцесса, и привыкла делать всё, что пожелаю. Так вот — я этого желаю. Ну… гормонов.

Сегодня Савка залатал сапог одному бедолаге, и получил за это полдюжины яиц. Мы сидим у костра и жарим их на раскалённом камне. Без соли и специй, но очень вкусно с краюшкой хлеба, в которую пекарь положил многовато отрубей. Я жду момента, когда попутчик мой устроится на собранной из ветвей колючей подстилке, и тогда прижмусь спиной к его животу. Жесткая грубая ладонь ляжет на моё бедро — большего позволить ему я просто не могу — а обветренные губы шепнут над самым затылком:

— Спи, маленькая. Устала.

По имени он уже давно ко мне не обращается — обязательно находит какое-нибудь новое ласковое слово. Только белочкой ни разу не назвал.

Резкий неожиданный свист застал нас врасплох. Нет — стрела не попала в Савку — я успела и его оттолкнуть, и сама откатиться, расшвыривая костёр, давя яичницу и проклиная неизвестного злоумышленника, подкравшегося незаметно в неподходящий момент. Предназначенная мне петля аркана обвила пенёк, только что так уютно согретый теплом моей… на чем мы, принцессы, сидим, уточнять не стану.

Пока я пыталась настроить привыкшее к пламени костра, зрение на темноту ночи, мой товарищ бросил что-то на головни, и стало темно. Натянувшаяся верёвка, за которую кто-то невидимый пытался вырвать из земли корневища спиленного дерева, указала мне направление, тем более, что там явственно выругались, а потом послышался вскрик боли.

Не знаю, что это было — Савкина тень уже скрылась за деревом справа, а моя — слева. Мы ведь, словно лесные зверьки теперь, всегда начеку, всегда готовы смыться, если не застигнуты врасплох.

Вот сейчас все участники событий затаились и чутко прислушиваются к происходящему. Длится это довольно долго и заканчивается появлением с противоположной стороны двух тёмных фигур.

— Сбежали, — слышится голос одной из них.

Вторая издаёт звук удара камня о голову и падает, как подкошенная. Савка мастер точного броска.

Первое действующее лицо резко присело и, вытянувшись в броске, сместилось в мою сторону. В общем, я не виновата, что он налетел на мой кинжал.

Вечер оказался испорчен. Мы сразу ушли отсюда и даже не попытались рассмотреть, кого принесло так не вовремя. Знаете, тащить в потёмках тяжёлую каменюку, это не мёд. Потом я рыдала, а меня гладили по голове и шептали на ухо разные хорошие слова. Несмотря на то, что вокруг все было ужасно и страшно, в душе царило спокойствие. Мне было хорошо.

* * *

Границу центральной провинции Гринринга мы перешли на следующий день. Здесь власть короля была не пустым звуком, а все подряд носили при себе оружие. Патруль, настигший нас на лесной дороге, выслушал Савкины объяснения и удалился своей дорогой. Собственно, так же поступали солдаты и на «диких землях». Но от этих людей я не чувствовала угрозы. Суровый воин, юнец и пожилой ремесленник. Почему-то при их виде никакой тревоги внутри не поднялось. Они не такие, как искатели удачи и наживы, шныряющие в землях, откуда мы только что вырвались.

Интуиция? Наверно.

Потом была комфортабельная гостиница, лохань с тёплой мыльной водой, портняжная мастерская и хачевня. Когда добродушный половой с полотенцем через руку спросил, чего нам принести, чуть не брякнула: «Три черствых корочки».

Впервые обратила внимание, как ест парень моей мечты. Основательно. По-крестьянски. Неспешно и обстоятельно. Совершено не умеет пользоваться ножом — научу. В остальном же всё выглядит пристойно и… мне нравится. Я снова в платье среднего достатка горожанки и ни капельки не глухонемая. Здесь чтут закон и не жалуют грабителей. Эта территория как бы в осаде. Хотя никакого неприятельского войска вокруг нет. Вернее, наоборот, врагов в окрестностях — пруд пруди, но сюда никто не суётся. С бандитским шайками, отрядами баронов и формированиями наёмников достигнуто некое равновесие. Малая часть государства сохранена — это то, что видно невооружённым глазом.

Судя по разговорам, на престоле сидит мальчишка лет четырнадцати. Кстати, когда-то давно, ещё в детстве, мы встречались — он гостил у нас со своими папой и мамой. Кажется, это было ещё до моего знакомства с Домиником. Но воспоминания смутные и неопределённые… маленький противный плакса.

* * *

Столичная провинция вытянулась подковой по берегам глубокого залива, по которому плавает множество кораблей. Низкие, вытянутые над самой водой галеры среди них появляются нередко. Я покупаю на рынке большую корзину яблок и иду к причалам, продавать их поштучно. Поднимаюсь на палубы, заглядываю в шиурмы — это такие балконы вдоль бортов, в которых сидят гребцы. Перешучиваюсь с матросами, требующими от меня поцелуя за право находиться здесь, торгуюсь и расхваливаю товар. И не ухожу никуда, пока не загляну в лицо каждому колоднику, прикованному к деревянной скамье длинной крепкой цепью.

Савка надоумил меня так поступить, когда я ему созналась, что должна найти и выкупить одного человека, которого лично знаю. А он делает вид, что ищет работу. Так что, даже, если кто и надумает к нам присмотреться — ничего настораживающего он не обнаружить. Живём мы в недорогой гостинице, на оплату которой я и подрабатываю. Обычное дело в молодой семье, приехавшей на новое место.

Почему семье? А мы с другом купили недорогие обручальные колечки и носим их. А ещё я позволяю ему прилюдно приобнять меня за талию или охотно сама беру его под ручку. Этих намёков достаточно, чтобы нас приняли за супругов. Так что никому ничего даже врать не пришлось. Тем более, что живём мы в одной комнате и спим в одной кровати. Только не подумайте чего — без глупостей.

Когда мы только появились в гостинице, служанка так посмотрела на моего спутника, что я не на шутку встревожилась. Ну и подбила его на такое маленькое жульство. Не знаю, что он об этом подумал, но для всех я подала сигнал — это моё. Сработало. И знаете, матросы на галерах тоже, как глянут на колечко, так сразу становятся заметно спокойней. К законам и традициям здесь относятся значительно уважительней, чем у нас. Или это у меня продолжается «откат» после преодоления зоны варварства?

* * *

Уже за полдень. Я села передохнуть на причальную тумбу рядом с почти опустошённой корзиной. Сегодня осмотрела очередную галеру, но папу не нашла. И сколько их мне ещё предстоит посетить? Кто знает? И сколько причалов обойти, и сколько кораблей надо дождаться из плавания?

— Сударыня! Не найдётся ли у Вас яблочка для бедного оголодавшего юнги? — парнишка в форменке протягивает мне монетку.

Выбрала яблочко порумяней, обтёрла чистой тряпицей и протянула. Юноша или подросток — где-то на грани. Как раз голос ломается, юношеские прыщи и сам нескладный.

— Ты, милок, на творожок налегай, чтобы косточки крепли скорее, молочко употребляй почаще и сыром не брезгуй, — сама не поняла, кто потянул меня за язык, но форму обращения и построение фразы я умышленно выбрала из народного лексикона.

— А у тебя голос, словно серебряный колокольчик, — юнга уселся на соседнюю тумбу. — И где мы могли раньше встречаться?

А вот это уже явный подкат. С одной стороны приятно, что моё обветренное загорелое лицо способно кому-то понравиться, но! Я замужем! Так и сказала. И колечко показала.

Подросток схрумкал яблочко, улыбнулся и, явно не собираясь никуда уходить, продолжил:

— Ты, конечно, очень привлекательна и не оставила меня равнодушным, но говоря о том, что раньше видел тебя, я не имел ввиду завязать знакомство. Твоё лицо сходно с обликом Орнеллы Ассарской. К счастью, её портретом украшены не многие комнаты этой страны, а то это могло бы принести тебе несчастье.

Пока я справлялась со страхом, от которого буквально оцепенела, к причалу подошла гичка, забрала юнгу и куда-то ушла. Позднее я повернулась в сторону акватории и разглядела, как на корабле, к которому она причалила, взвился королевский штандарт Гринринга. Вот ведь, когда в второй раз свиделись!

Я пересчитала яблоки на дне корзины. Как раз нам с Савкой по паре штук. Пошла домой. На полусогнутых.

Действительно ли он меня узнал? Или просто высказал предположение? А может, хотел сделать комплимент? Не знаю. Только бы избежать неприятностей!

* * *

Если вы думаете, что отыскать отдельно взятого галерника легко, то не совсем правы. Мы с «мужем» переезжали из гостиницы в гостиницу, двигаясь вдоль берега. Посёлки здесь стоят густо и причалы грузовые, военные и рыбацкие тянутся почти беспрерывно. Яблоки ранних сортов сменили среднеспелые, уже и поздние начинают встречаться в торговых рядах. Мы оделись в демисезонные варианты длинных курток, что носят в этих местах. Но удача мне так и не улыбнулась.

Наоборот — я выкупила молодого барона Корца. Он-то и поведал мне, что из пленных пощадили только его. Исключительно по причине юных лет. Или дело было в том, что он не служил в войске, а был схвачен в самом начале войны, ещё до первого сражения и сразу препровожден к тому самому месту, где я его и нашла. Его батюшка служил тут нашим послом, а его сын, юный повеса, пропадал где-то целую неделю со своими собутыльниками и не успел уехать вовремя — его просто не смогли найти.

И всё же оставшиеся после этого четыре галеры я осмотрела, хотя для этого Савке и пришлось очередной раз сменить мастерскую — нужно было переселиться к месту стоянки нужных мне кораблей и дождаться их возвращения из похода.

Увы, яблоки к этому времени, отошли, и мне пришлось торговать пирожками. Догадайтесь с трёх раз, кто их пёк? Конечно я. Мы снимали квартиру: жить в гостинице было дороговато. Не то, чтобы денег не хватало — их как раз было в избытке. Но нельзя было показывать свою состоятельность, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания — здесь в Гринринге нас, ассарцев, ждала незавидная участь. Так что я стирала, прибирала и готовила, как заправская простолюдинка. Савка мало мне помогал — он трудился на должности подмастерья и здорово выматывался.

Как Вы понимаете, мужем и женой мы больше не притворялись, потому что ими и были. Я ведь не железная, да и он… хорошо ко мне отнёсся.

* * *

Это было невероятно, но нам хватило практически «карманных» денег. Из наших заработков, в общем. Так что «священный» камень мы так и не трогали. Барона Корца отдали мне за сущие гроши. Он сразу и уехал, нанявшись матросом на судно, идущее в Говию.

Мы, когда я закончила с последними галерами, тоже не стали засиживаться — осень уже собиралась уступить место зиме, никаких вестей из дома не было, а отсюда посылать письма в свою страну я не отваживалась.

* * *

Вестей о Моте тоже не было. Я тяжело вздыхала, но до последнего надеялась увидеть старого егеря живым и здоровым.

Савка, хоть и не показывал вида, но тоже волновался о друге. Нехорошо было возвращаться вдвоем. Егеря надо было найти, но… как? Возможно, нам повезет, и мы встретим его по пути? Главное — не отчаиваться.

Но в любом случае бросать Мотю одного во враждебных землям нельзя.

Хотя, пока мы не достигнем лесов, о спасении егеря думать бесполезно. Ведь если где он и прячется, то только там.

* * *

Я грустила. Постоянно задаваясь вопросом о бесполезности проделанного пути, вдруг поняла одну важную вещь. Я бросила дом, живую и близкую маму, сестру, противного Доминика — все то, что, несомненно, важнее призрачной надежды. Заставила ради своих желаний оставить привычную жизнь Савку и Мотю.

Да, приехать сюда и попытаться найти отца стоило. Но я настолько заразилась этой идеей, что совершенно забыла о чужих чувствах.

Как там Ульяна? Представляю, как ей тяжело ссориться с Ником и изображать из себя принцессу. А Доминик? А ведь фактически я переложила на него все свои обязанности, «охрану» моего дома.

Мотя? Где ты сейчас? Возможно, он мертв или лежит под каким-нибудь пнем и медленно умирает. И в этом виновата только я.

Савка? Что с ним будет, когда мы с Улей вновь поменяемся местами? Для сестры сын сапожника всего лишь друг детства, она не ответит ему взаимностью.

Но больше всего мне было стыдно перед папой. Я должна была его спасти. Или хотя бы точно узнать, что он погиб. Но вместо этого я подвела его, потеряла. Уверена, если бы искал папа — он обязательно бы нашел, что хотел. А я…. Не смогла и подвела его.

А еще я поняла, что самое страшное и бессмысленное на свете — это война.

Глава 22

Ульяна

Время во дворце идет непомерно быстро. Казалось, будто только вчера я попрощалась с сестрой и вновь стала принцессой, а вот уже и лето к концу подходит. Завтра Ник уезжает домой. А на меня все больше и больше нападает паника. Кто поддержит, кто поможет, случись что? А вдруг Патрик снова рванет в «наступление»? Вдруг нашу хитрость раскроют и меня кинут в тюрьму? А вдруг я больше никогда не увижу Доминика? Этот вопрос пугал больше всего. Неужели теперь моя «синица в руке» упорхнёт навсегда?

Да и что я буду делать до возвращения Нел?

Посмотрев на меня долгим, пронизывающим взглядом, Ник вздохнул и ласково обнял.

— Я вернусь через месяц, хорошо? — он требовательно взглянул мне в глаза. — Найду повод и обязательно вернусь. Ты мне веришь?

Я радостно закивала и спрятала лицо на его груди, скрывая слезы облегчения. Месяц лучше, чем год.

* * *

После отъезда Ника меня позвала к себе королева. Я все еще немного побаивалась ее, и «мамой» называла с некоторым напряжением, а приходилось. Да и мало ли, что она мне сможет выдать! Одна, без Ника, я не смогу справиться с растерянностью. Надеюсь, Её Величество просто соскучилась.

— Ты звала меня, мам? — заглянула я в ее покои.

— Да, проходи, Орнелла, садись! — улыбнувшись, кивнула она на кресло.

Я осторожно присела, готовясь к самому худшему: появлению стражи и заключению меня в тюрьму.

Но все оказалось проще. Только вот не знаю, к счастью ли?

Задумчиво перебирая в руках две цветные шелковые ткани, королева прикладывала к себе то кроваво-красный оттенок, то насыщенный коричневый.

— Как ты думаешь, — чуть нахмурившись, спросила она. — Какой мне больше пойдет?

— Коричневый мне больше нравиться, — честно призналась я, совершенно не понимая, что все это значит.

Королева на мгновенье улыбнулась и, позвав служанку, отдала ей обе ткани, шепнув пару слов.

— Ну, — она присела напротив. — А ты уже решила, в чем пойдешь на бал?

— На бал? — тупо переспросила я. — Какой еще бал?

— Опять забыла! — укоризненно покачала головой королева. — И что это за дочь, что не помнит о дне рождения матери! — она чуть расстроено хмыкнула. — Через неделю, девятого сентября, помнишь?

— Ах, да, точно! — хлопнув себя по лбу «вспомнила» я. — И как я могла забыть! Прости, мам!

— Да, ладно, — отмахнулась она. — Иди, тебе еще платье подбирать!

Я закивала и поспешно рванула в свои покои.

Боже мой! Что же будет! Я ведь совершенно не умею танцевать! И Ник, который без проблем меня научил бы, уже давно покинул столицу! Что же делать? «Заболеть» я явно не могу, так же, как и приставать к кому-либо с просьбами об обучении. Кажется, я попала.

* * *

— И раз, два, три — раз, два, три — и ножку сюда, спинку держим, локоть прямо…. Раз, два, три… — раз за разом повторял маэстро Лорис.

Вроде бы у меня начало получаться. После третьего дня занятий в частной школе танцев. А что? Деньги мне Нел оставила, а другого выхода я не видела. Школа эта не для знати, а для простых зажиточных людей, так что быть узнанной я не опасаюсь ни стороны придворных, ни со стороны своих старых друзей. Да и маэстро великолепно знает дело, к тому же — просто хороший человек. Надо будет порекомендовать его во дворце…. Мельком. Чтобы лучше запомнили.

За неделю я успевала выучить только три самых основных танца: мазурку, полонез и вальс.

Мне понравилась мазурка. Такая быстрая, энергичная, веселая! Да и совсем несложная! Как и полонез. Хотя он и более плавен и нежен, но зато в нем самая большая сложность — правильно запомнить последовательность движений. А отсутствием этого качества (все-таки для травницы оно тоже необходимо) я никогда не страдала.

Сложнее оказалось с вальсом. Постоянно путалась в поворотах и шагах, вечно сбивалась с ритма. Но стоило маэстро лично протанцевать со мной пару занятий (обычно меня учил его помощник, а Лорис только наблюдал и иногда помогал), как начало получаться.

— Не пытайся вести в танце, — вновь повторял маэстро. — Это должен делать мужчина. Просто расслабься и следуй за мной.

Я кивала и… следовала.

Бал, вопреки всем правилам и традициям, совершенно не запомнился. Я старалась танцевать как можно меньше, отсиживаться в углах, чтобы не дай Бог, не вступить с кем-нибудь в светский разговор и надеялась, что обо мне вскоре забудут. И было бы все именно так, если бы не существовало на свете Настоятеля Патрика.

— Вы не выглядите счастливо, Ваше Высочество! — склонился он в поклоне. — Разрешите пригласить вас?

И почему этикет не позволяет отвергнуть подобное предложение?

К счастью, через пару танцев я нашла повод сбежать с данного мероприятии. И все-таки головная боль — отличная отмазка в любой ситуации!

Настоятель Патрик проводил меня грустным взглядом. Кажется, он еще надеялся на очередное обсуждение погоды и природы. Не удержавшись, кинула на него насмешливый взгляд и быстро ушла из зала. Отмучилась.

* * *

Было довольно поздно, и я решила зайти в церковь на вечернюю молитву. Здесь нынче пустынно: наверняка все священники на балу. Что ж, тем лучше. И спокойнее.

Почему-то самые тревожные мысли посещали меня именно в церкви. Я волновалась за сестру и Ника, просила Бога уберечь их в пути, молилась за Мотю, Савку и маму. Последнее время к моим обычным просьбам присоединилась и надежда на возрождение Гринринга и освобождение Ассара от козней Отца-Настоятеля. Надеюсь, в конце концов, его бросят за решетку! Да, понимаю, нельзя так думать, но просто ничего не могу с собой поделать. Страх перед этим человеком сильнее.

Внезапно бок одной из колонн в конце зала с громким скрежетом отъехал в сторону. Испуганно охнув и повинуясь внезапно проснувшимся инстинктам, я рванулась к алтарю. Надеюсь, Бог простит мне подобное святотатство! Правда сейчас меня больше волнует, чтобы два монаха, вышедшие из тайного хода не заметили притаившуюся «принцессу».

Кстати, а разве в церкви не запрещены подобные лазы? Или мне кажется? Наверное, все-таки кажется. Хотя, зная коварство Патрика…. Надо будет порыться в библиотеке!

Мимо моего укрытия прошли два монаха. Я даже смогла услышать обрывок их негромкого, но очень эмоционального разговора.

— … он, как ребенок малый! Сколько можно в эти игры играть? Уже и ежу понятно, что она не обращает на него нужного нам внимания! Так зачем мучиться?! — возмущался первый.

— Возможно, он так пытается самоутвердиться? — гнусавым, презрительным голосом отозвался второй.

Первый ничего не ответил, только дверью хлопнул. Я облегченно перевела дыхание. Кажется, ушли. Осторожно выглянула из-за алтаря: вроде, никого.

Едва встала на ноги, как тут же устремилась к колонне с тайным ходом. Хмыкнула: надо же, все еще открыт! Задумчиво провела ладонью по холодному камню: запрещено или нет? Вгляделась в темноту хода. Интересно, что там? Как будто где-то внизу виден маленький огонек. Подземелье?

Вдруг плита начала медленно вставать на место. Я мысленно заметалась между этим тайником и выходом из церкви. Было ужасно любопытно и одновременно очень страшно. Мало ли, что там внизу? Может, страшный монстр или тайное логово бандитов под руководством Патрика? А может, и что-нибудь хорошее и интересное? В конце концов, с громким вздохом и короткой молитвой я кинулась в еще не до конца закрывшийся проход. Что же будет?!

* * *

Вниз, где на самом деле горел свет, вела лестница. Прежде чем начать спускаться, я осторожно ощупала стены, ища кнопочку, открывающую дверь в церковный зал. Рука наткнулась на какую-то металлическую палку. Рычаг? Ага, прекрасно, справа от «двери», где-то на уровне моей головы, надо запомнить.

А потом осторожно начала спускаться по лестнице. Каблучки на праздничных туфлях предательски цокнули. Я испуганно замерла, вслушиваясь в тишину прохода. Кажется, никто не рвется меня ловить и наказывать за незаконное проникновение!

На всякий случай сняла туфли, мало ли. Сейчас не услышали, повезло, но во второй раз не факт, что удача будет на моей стороне! Холодный камень леденил голые ступни. Стало зябко. И зачем я вообще залезла сюда?

* * *

До факела внизу я добралась всего минут за десять. Ступени оказались гладкими, словно новыми, без всяких трещинок, обломов и валяющихся камней, так что идти было одно удовольствие. Видимо этой лестницей, да и ходом, пользовались довольно часто. Неужели, я все-таки забралась в «настоятельское» логово?

У факела было разветвление на три дороги, прикрываемые железными решетками. На мгновенье я почувствовала даже облегчение, что не надо никуда больше идти и можно возвращаться. Правда, уйти, не заглянув в эти проходы, было бы глупо. Поэтому, таясь, как только можно, я оглядела первый ход.

Это огромная комната, похожая на рабочий кабинет какого-нибудь министра. Только погрязнее, потемнее и побольше. На стене висела большая, подробная карта Ассара, утыканная в разных местах флажочками, много бумаг на столе, фолиантов на полках и полу. Напрягая зрение, я смогла разглядеть название одной из ближайших книг: «Восстание Лютера: тактика и стратегия». Насколько я помню, Лютер веков эдак пять назад восстал против официальной власти Ассара и даже смог на какие-то время стать королем. Месяца через два-три, не помню точно, его отравили. Или зарезали?

«Похоже, здесь хранятся важные для государства книги. Интересно, в дворцовой библиотеке это „Восстание…“ есть?» — думала я, подходя к следующей решетке.

И тут же удивленно отпрянула. Сокровищница?! Даже глаза протерла. Все время пребывания во дворце я была наверняка уверена, что она находится в подземелье северного крыла! Лично там была! По просьбе королевы! Может, это тоже какая-нибудь тайная сокровищница? Золота тут было почти столько же много, как и в «официальной». Еще разные украшения, драгоценные камни, оружие и много еще чего. Только в тусклом свете факела я не все смогла хорошенько разглядеть.

Но то, что было за третьей решеткой, повергло меня в шок. Из ослабевших рук со звонким цоканьем выпали босоножки.

Тюрьма. Как в страшилках: темная, грязная, жутко вонючая. Но самое ужасное — там были люди! Исхудавшие, ободранные, умирающие. Кажется, я слышала даже стоны. Вздрогнула. Могла поклясться, что по официальным данным в дворцовой тюрьме не было ни одного заключенного! Ник собирал информацию, чтобы контролировать ситуацию, пока нет сестры.

— Там. Кто? — вдруг раздался грубый затруднённый голос.

Как я могла не заметить, или хотя бы, не догадаться, что заключенных охраняют?! Какой-то здоровенный мужик в монашеской рясе, кряхтя, начал подходить к решетке, у которой стояла я.

«Кажется, он меня не успел разглядеть!» — думала я, прижимая к себе туфли и вбегая по лестнице. Внизу охранник гремел ключами. Не догонит.

Едва я ввалилась в свои покои, как сразу же, не раздеваясь, бухнулась на постель. Вокруг засуетилась обеспокоенная Соня.

— Если что, я пришла полчаса назад! — предупредила я девушку и, заметив кивок, попросила. — Принеси мне, пожалуйста, чая.

Соня убежала, оставив меня в гордом одиночестве. Я подошла к зеркалу. Надо же: ни грязи, ни паутины на платье, только ступни чуть запачкались. Не дожидаясь возвращения служанки, скинула с себя красивое бальное платье и метнулась в ванную скрывать следы «преступления» и переодеваться в простое домашнее платье.

Чай пила в одиночестве, пытаясь спокойно обдумать ситуацию. Куда же я попала? Похоже, туда, куда не следовало. А именно в какую-то тайную королевскую комнату. Там и кабинет, и деньги на «черный» день и даже секретная тюрьма. Похоже, Патрик не имеет никакого отношения к этому месту. Да и вроде тайные ходы в церкви разрешены. С чего я взяла, что это не так?

Пожалуй, не стоит никому говорить о своей находке. Все-таки это совсем не мое дело, а это место нисколько не опасно ни для Нел, ни для королевы, ни для всего государства. Наверняка подобная комната есть в каждом королевском дворце! Не стоит паниковать. Лучше вообще забыть о том, что я видела.

Приняв такое решение и успокоившись, я легла спать. Вот только ночью мне снились заключенные из «тайной комнаты», которые плакали, тянули ко мне грязные, в гнойных ранах, исхудавшие руки и молили о помощи.

* * *

Утром Соня принесла мне письмо от Нел. Я облегченно вздохнула: с ними все в порядке. Писала она что-то и о разбойничных шайках и о моих знакомых оттуда. Я не обращала на это внимания. Главное, что все живы.

Вот только хорошее настроение продлилось недолго: взгляд упал на неубранные праздничные туфли.

* * *

Ночью я ворочалась и изводила себя сомнениями. Перечитала письмо от сестры и поняла, что она просит прогладить его утюгом. Но не среди ночи же это делать! А ещё люди, заключённые в подземную темницу, то и дело вставали перед внутренним взором. Я не находила себе места и с трудом дождалась утра, так и не сомкнув глаз.

Наконец подали завтрак в постель, но ничего не лезло в глотку и я, приказав приготовить к осмотру мои кружева и принести утюг, побежала желать доброго утра королеве. Этот визит измучил меня необходимостью иметь непринуждённый вид — я плохая притворщица. В этом мы с сестрой друг на друга похожи.

Наконец, разослав фрейлин кого за тряпицей, кого за крахмалом, я прогладила Неллкино письмо и прочитала то, что она на самом деле хотела мне сообщить.

Ох, неладные дела. Церковники-то, оказывается, совсем распоясались и творят что-то немыслимое. Что же делать? Растерянность сменилась решимостью и непониманием. Я строила планы и отказывалась от них, потому что не чувствовала в себе способности их осуществить. Кто я тут? Простая знахарка. Знахарка. Знахарка.

— Позовите грума, — произнесла я в сторону фрейлин. И разложила на столе изумительной красоты воротничок. — А это необходимо хорошенько накрахмалить и отутюжить на совесть. София, займись.

* * *

Про своего грума Нелка говорила, что человек он надёжный и немногословный. Я отправила его за Мотей. А сама занялась косметикой. Имею ввиду — фрейлины думали, что я смешиваю себе новый крем, но это было нечто иное. Боюсь, в этот день я утомила свой малый двор и запутала всех окончательно. Решительность и сомнения, обрывки мыслей и несформировавшиеся планы — я была взбалмошна, капризна и непредсказуема, и устроила ближнему окружению настоящий водоворот.

Потом явился Мотя. Я села рядом с ним на диван и расспросила о том, как он расстался с Орнеллой и Савкой. Выяснилось, что ему пришлось уводить погоню, и он потерял сестру и её спутника. Искать их после этого он не стал — только через пять дней утопил в болоте последнего рейтара и, вернувшись к месту, с которого всё началось, убедился по следам, что ребята давно отсюда ушли, но, судя по всему, плена избежали. А как только он добрался до дому после трёх недель отлучки — тут грум от меня за ним и пожаловал.

Стало неудобно за свою бестактность, но содержимое Неллкиного письма словно подталкивало меня под локоть, и я выяснила у него все обстоятельства их поездки. Невольно улыбнулась, услышав про встречу с моими знакомыми разбойниками и маленькой разбойницей. Но настроения мне это не прибавило. Извинилась перед егерем и опустила домой, благодарно посмотрев ему в глаза — здесь под взорами фрейлин большего позволить я себе просто не могла. Достаточно одного появления лесника в будуаре принцессы — кажется, здесь это не принято.

Непонятная сила несла меня, и я вихрем прошлась по дворцу, делая замечания придворным и раздавая одобрительные замечания челяди.

Этикет? Нет, его я ни разу не нарушила, но, мне кажется, все, кто мог, поспешили спрятаться в свои комнаты или уйти «по важным делам».

За обедом досталось всем, на кого упал мой взор. Кажется, мама была довольна.

— Как хорошо, что принц Говийский наконец-то покинул нас, сказала она мне вполголоса. Ты снова стала похожа на себя.

Упс!

* * *

Из своей комнаты я выбралась, когда дворец уснул. Прокралась к дверям в церковь и прислушалась. Тихо.

Приоткрыла дверь и неслышно проскользнула внутрь — несколько свечей горело, и при их свете я ни на что не натыкалась. Подошла к колонне, приложила к ней трубку, которой выслушивала пациентов. Ни звука. Нажала на один из завитков орнамента. На тот, что ярче остальных поблёскивал от частых прикосновений. Дверь стала медленно открываться, и я быстро спустилась по знакомой лестнице.

Решиться на штурм «настоятельского» логова оказалось не так-то просто. Почти весь день я уговаривала себя в необходимости этого шага, приводила различные аргументы, но все же, основным фактором оказался небольшой пункт из «Уложений об устройстве королевского дворца». Все же я оказалась права: тайные ходы в церкви запрещались категорически. А если есть шанс навсегда избавиться от Патрика, да еще и на законном основании…. Как бы ни было страшно, но я обязана это сделать! Ради Нел.

На этот раз обувь на мне была самая что ни наесть подходящая, а главное — я знала, зачем пришла. Темной фигуре, двинувшейся мне навстречу, протянула объёмистую кружку, накрытую ломтем хлеба с положенным сверху куском мяса.

— Патрик послал, — объяснила я, опередив вопрос и стараясь произнести это не очень звонко, подпуская в голос немного сипения.

Здоровяк понюхал:

— Портер, — отхлебнул глоток. — Портер, — повторил он и присел на скамейку у стены, не обращая на меня никакого внимания. Он ел, и больше его ничто не интересовало.

Я отошла от решётки, за которой он находился, чтобы не оставаться в поле зрения. Слушала довольное чавканье и считала громкие глотки. Наконец звук поставленной на каменный пол оловянной кружки. Всё. Я снова выглянула — отлично. Поели — теперь можно и поспать. Если не толкать человека — пара часов крепкого здорового сна принесёт несомненную пользу его здоровью.

Тем не менее, ситуация не слишком хороша. Тот факт, что сторож расположен за решёткой я запомнила с прошлого прихода сюда. Но дальше находится еще одна решётка. И ключи от обеих… где? Конечно, у спящего.

Поковырялась в замочной скважине инструментами, что были у меня с собой. Но это — медицинские инструменты, а не слесарные. Замок не открылся. Однако мои действия привлекли внимание узников. Они приблизились к другой решетке, внутренней. Дотянуться друг до друга мы не могли, но я перебросила им свёртки с хорошими бутербродами и перекатила тыквенные фляжки.

Мы переговаривались шёпотом. Знаете о чём? Об их здоровье. Бинты, мази, бальзамы и мои инструкции тем же путём, что и пища, перекочевали к адресатам. Всего их было четверо, но один даже не шевелился, а вот троим я, как могла, помогла. Немолодые мужчины… мы не представлялись друг другу. В скудном свете, падающем из-за моей спины, бесформенный балахон с капюшоном вряд и позволил им меня рассмотреть.

* * *

Что же. Опыт в постановке диагнозов меня не подвёл. Сторож — не совсем здоровый человек. Обычно их считают совсем ни на что не годными тупицами, но выполнять несложные действия они способны. А кого ещё заставишь сидеть между двух решёток с ключами от обеих? В общем, кто-то из духовников полагает этого мужчину чем-то вроде своего цепного пса. То есть — всё понимает, а ничего сказать не может. Имеется ввиду, связной фразы от него никто не ждёт.

Поэтому я сообразила, что доложить обо мне своим хозяевам он не сможет. И оказалась права. Уфф. Сомнения, конечно, были, и рисковала я очень сильно. Но ведь Нелка оставила мне нашу страну, чтобы приглядывала. Ну, я и… как смогла.

Троих пленников я вывела через несколько суток. Четвёртый умер до того, как мы пришли с Мотей и справились с замками. А напиток сторожу я в этот раз сварила покрепче, чтобы он не проснулся до прихода хозяев. То есть — до утра. Взлом, сторож отравлен — думаю, его не накажут.

Троица же эта упрятана в лесной глуши и выздоравливает. Они много интересного рассказывают, когда я по ночам тайком выбираюсь из дворца чтобы заняться их ранами и болезнями. Неллке будет интересно, когда вернётся.

Что любопытно — в результате бегства узников никакого переполоха не было, а в тайный ход я больше не совалась. Даже не смотрела в сторону этой колонны, когда бывала в церкви.

Глава 23

Ульяна

В конце этой недели Соня с таинственным видом принесла мне два запечатанных письма без подписи. Я недоуменно посмотрела на девушку, принимая странные послания. Та в ответ лишь плечами пожала:

— С утра почтой доставили.

Проводив Соню, я с беспокойством села за стол, распечатывая первое письмо. Сердце билось, как птица в клетке. Кто мог прислать мне сообщения, забыв подписаться? И почему? Наверное, кто-то узнал об этом «маскараде принцесс», и теперь будет шантажировать меня!

Дрожащими руками я развернула исписанный знакомым мелким подчерком листок бумаги. А прочитав первую строчку, облегченно вздохнула. Это всего лишь Нел!

Она старалась писать самыми общими фразами, не давая никакой конкретной информации и, не знай я ее почерк, вряд ли бы догадалась, что это от сестры. Думаю, именно поэтому она и не подписалась: так безопаснее. Нельзя допустить, чтобы нас раскрыли.

Нел писала, что она все еще работает, — наверняка она имеет в виду поиски отца — говорила, что скучает и волнуется по пропавшему другу, — а это, скорее всего, сестра о Моте. Надеялась также, что у меня все хорошо, интересовалась здоровьем моего «парня» и мамы. Писала, что к зиме постарается быть дома. И хотя сестра побывала еще не во всех запланированных местах, она уже сейчас говорила, что поиски не увенчаются успехом.

И даже через расстояния, разделяющие нас, через бездушную бумагу я чувствовала все горе и разочарование сестры. Она так надеялась, что сможет найти отца, что он еще жив.

Я вздохнула. Когда-то я тоже не могла поверить, что мама умерла. И даже увидев собственными глазами ее тело, думала, что это чья-то злая шутка. Осознание настигло, когда впервые в жизни мама не вернулась домой ночевать.

Думаю, мне было проще, чем сестре. По крайней мере, мне никто никогда не давал надежды. Я всегда знала, что уже не увижу маму. Я смогла смириться. Нел — нет. Именно поэтому сейчас она, рискуя своей жизнью и жизнью Савки, осматривала галеры в Гринринге.

Письмо сестры взбудоражило меня, заставило вернуться к тяжелым воспоминаниям и мыслям. Над душой будто навис камень: большой, темный, страшный. Сейчас я как никогда чувствовала себя одинокой, маленькой и беззащитной. Как никогда помнила, что мне всего пятнадцать.

С тяжелым сердцем я открыла второе письмо. В голове не было ни единой мысли: ни страха, ни любопытства. И сердцем, и разумом я была сейчас очень далеко — рядом с мамой, в детстве. Прижималась к ее груди в поисках сочувствия, искала понимания в словах, любви — в действиях. Как же мне ее не хватает!

Письмо оказалось от Ника. Я грустно улыбнулась: из них с Нел вышла бы отличная пара! Даже мысли порой сходятся — я угадала принца только по почерку.

Его послание было кратким. Но именно оно помогло вырваться из пучины уныния и улыбнуться. На бумаге торопливо было выведено всего три слова:

«Держись. Скоро буду»

* * *

Время пролетало незаметно. Я привыкла к дворцу и его правилам, больше не боялась нарушить этикет или быть разоблаченной. Но все же, такая жизнь ужасно тяготила. Все смотрят на тебя, чего ждут, на что-то надеются, а то и мечтают избавиться от тебя или жениться. Конечно, на мою жизнь никто не покушался, но взгляды некоторых придворных говорили намного больше их слащавых слов.

Зато от женихов покоя не было. Едва Ник покинул дворец, все мало-помалу знатные персоны мужского пола начали уделять принцессе недвусмысленное внимание. Я потихоньку зверела, но старалась быть вежливой и не нарушать никаких правил приличия. Но терпение подходило к концу. С некоторыми, особо назойливыми, пришлось расправляться уже не словами, а действиями. Одного под вымышленным предлогом сослать из дворца, другому хорошенько въехать по стратегической части тела. Вроде, помогло. Обострение у них, что ли?! Или что-то произошло во дворце, и начался дележ власти, а я и не заметила?! Или у принцесс всегда так? Вернется Нел — спрошу!

* * *

Ник появился еще недели через полторы. И прошел отнюдь не через парадный вход!

Я сидела вечером в кресле и лениво листала какой-то древний травник с большими красивыми картинками и кучей полезной информации. Совершенно случайно нашла его в дворцовой библиотеке и сразу же влюбилась! Надо будет потом взять у сестры его на время!

Я настолько засмотрелась на картинки, что не услышала шагов в комнате. Поэтому когда чья-то рука опустилась мне на плечо, я вздрогнула от неожиданности и испуганно вскрикнула.

Соскочив с дивана и развернувшись, я недоверчиво уставилась в лицо усмехающемуся Нику.

— Принцесса Орнелла, все в порядке? — раздался из-за двери взволнованный голос Сони.

— Все хорошо, не волнуйся! — крикнула я в ответ, надеясь, что голос не дрожит.

И убедившись, что девушка не пытается ворваться в комнату, дабы убедиться в моей целости и сохранности, повернулась к Нику.

— Идиот! — облегченно выдохнула я, бросаясь к нему в объятья. — Ты меня так напугал!

Доминик сжал меня в своих руках.

— Я ужасно соскучился, — пробормотал он, вдыхая запах моих волос.

— И именно поэтому решил отложить приветственную церемонию? — улыбнулась я.

— Нет, — качнул он головой, посмотрев на меня чуть грустным взглядом. — Эта церемония только для принцев со свитой. Я же больше не принц.

Я изумленно вытаращила на него глаза.

— То есть? — тихо начала я, надеясь, что моя догадка неверна.

— Да, — твердо подтвердил Ник. — Я отказался от трона.

Улыбка погасла, а я испуганно отскочила от парня. О, Боже!

* * *

— Что ты сделал? — неверующе переспросила я минуту спустя.

— Я больше не претендую на трон Говии, — пожал плечами Ник. — Около двух недель назад прошла церемония отречения. Ты не рада?

Я молча смотрела на него. Что могла ответить? Рада ли? Не знаю. С одной стороны теперь мы на законном основании можем быть вместе, с другой же…

— Из-за меня ты стал никем, — опустив голову, я присела на диван. — Из-за меня ты поругался с родителями, из-за меня сорвался выгодный двум странам брак. Ник, — я подняла на него грустный взгляд. — Я испортила тебе жизнь.

— Что?! — изумленно воскликнул парень, мгновенно оказавшийся рядом со мной.

— Я разрушила твою семью, — печально повторила я. — Наверняка твои родители в ярости. Да и из-за меня ты оставил свой народ. Кто теперь будет следующим королем? Может начаться гражданская война, — посмотрела ему в глаза. — Неизвестно, что станет с нашим королевством, кто поможет Нел в управлении страной? Она хоть и хорохорится, но на самом деле ужасно боится. Ей ведь всего пятнадцать! — кажется, я начала плакать. — Да и со мной ты не будешь счастливым. Ты не привык к жизни в бедноте. А ведь я так и живу. Простолюдинка не пара принцу. Хоть и бывшему.

— Какая же ты дурочка, — ласково сказал Ник, гладя меня по чуть вздрагивающей спине. — С Говией все будет хорошо. Я передал все права на трон своему дяде — он отличный парень, я уверен в нем, как в себе. Он справиться. Нел тоже не пропадет: все-таки ее учили быть королевой с раннего детства. Тем более, если ей понадобится помощь — я не откажу! — он вытер слезы с моего лица и чуть помрачнел. — А вот родители…. Да они очень злы и расстроены. Я не сказал им про тебя, но, думаю, они и сами догадались. Они не одобряют мой поступок, да.

— Не одобряют? — усмехнувшись, переспросила я.

— Ну, хорошо, — вздохнул Ник. — Они изгнали меня из страны.

Я испуганно охнула, прикрыв рот ладонью. Замечательно! Больше всего на свете я не хотела поссорить Доминика с семьей.

— Они очень вспыльчивы, особенно отец, — чуть улыбнулся Ник. — Но я уверен, что они скоро остынут. Все поймут и постараются простить. Я ведь все равно их сын. Пусть даже люблю не принцессу.

А насчет комфорта? — он на минуту задумался. — У нас все будет хорошо! Ты получишь медицинскую лицензию, у меня тоже талантов и знаний хватит на какое-нибудь собственное дело. Мы не будем бедствовать. Ты мне веришь? — он улыбнулся.

Ох, когда я вижу эту улыбку, то забываю обо всем на свете! И могу поверить во все, что угодно!

Я кивнула, спрятав лицо у него на груди. И действительно, чего я так испугалась? Все будет хорошо.

— Только перед двором тебе предстать стоит, — пробормотала я. — Скоро вернется Нел и, я уверена, ей потребуется помощь.

— Как скажешь, — улыбнулся Ник, нежно меня целуя. — Я рад, что мы все выяснили. Ну, то есть почти все, — чуть нахмурившись, поправился он.

Я вопросительно подняла бровь, но принц лишь загадочно улыбался. Покачала головой, пряча усмешку: пусть секретничает. Все равно узнаю первой, чтобы он там ни задумал!

* * *

Загадка прояснилась на следующий день. Ник, встав на одно колено и преподнеся чудесное кольцо, сделал мне предложение.

Глава 24

Орнелла

Савка, конечно, мужлан и не отличается утончённостью в обхождении. Но он осторожен и очень нежен со мной. Я легко узнаю его грубые руки по характерным для сапожника мозолям и шероховатостям. Даже сквозь одежду чувствуется, а уж сейчас…

— Нам пора возвращаться, Савушка.

— Мы не выполнили задания?

— Выполнили. Убедились в том, что адресата нет на белом свете.

Кажется, мои глаза наполнились слезами. Я лежу на спине, и они никуда не стекают. Муж губами собирает солёную влагу.

— Ты близко знала его?

— Близко. И очень любила.

Савка не пытается меня тормошить или проявлять ревность. Он всё понял правильно. И ещё он очень давно не называет меня по имени. Понял уже, что я не Уля — он с ней знаком с детства. Уловил разницу. И не лезет с расспросами. А я жду, когда же этот недотепа, наконец, поинтересуется, с кем делит ложе. Знаете, тактичность иногда способна просто извести напрочь. Кажется, это тот самый случай.

— Ты знаешь, кто я? — придётся самой объясняться.

— Не Ульянка — точно. А из тех, кого мне приходилось видеть, сходства с ней я ни в ком не примечал.

— А что, посмотреть на выезд нашей принцессы с её женихом ты ни разу не удосужился?

— Не, ну Её Высочество принцесса Орнелла носит совсем другой фасон обуви…

Так он потешается надо мной! Мгновенно вспыхиваю и набрасываюсь на него с кулаками. Минута борьбы и… нет, какой негодяй!

Позднее, когда мы отдышались и успокоились, он прислонился лбом к моему плечу и сонно пробормотал: «Послезавтра утром, Ваше Высочество». Тиран он после этого. Сатрап. Негодник и… самый любимый человек. Здесь среди недружелюбного Гринринга я с необыкновенной ясностью чувствую себя замужем. За мужем. За широкой надёжной спиной. Хотя постоять за себя готова всегда. Почти. Только не перед ним самим.

Под это сумбурное роение мыслей я и уснула в, прямо скажем, чувствительных объятиях супруга.

* * *

В путь мы отправились наёмным экипажем через Тикан — это бедная горная страна, вытянувшаяся на западе вдоль горного хребта от Гринринга до самой Говии. Да, это втрое большее расстояние, чем напрямик, но по нему нас везёт подрессоренная карета, в закрытом кузове которой горит маленькая печка, которую кто-нибудь из восьми пассажиров время от времени подкармливает поленцем-другим.

Наш багаж — сундук с обвязанным рогожкой камнем — привязан на запятках. Здесь тепло и не очень трясёт.

Вот и остановка. Пограничный пост. Кучер меняет лошадку, а мы по очереди заходим в здание кордегардии, чтобы ответить на вопросы чиновника. Гринрингцы ужасные зануды. Всё записывают: кто едет, куда, зачем? Мы уже сжились с этим — каждый раз, переезжая с места на место, встречались с этой процедурой.

Пассажиры разминают ноги и пропускают по глоточку приободряющего в маленьком заведении. Всё происходит мирно и обыденно до тех пор, пока я не не настаёт мой черёд войти в кабинет. Нас двое тут.

Мужчина, стоящий за конторкой повернул ко мне лицо и…. Я испуганно охнула и мигом начала прикидывать в уме пути к отступлению. Без боя бежать не получиться, слишком охраны много.

В роли — чиновника когда-то купивший у меня яблоко юнга, который на самом деле король. Естественно, он здесь ради встречи со мной. Разум всё ещё не покинул зазвеневшую тревожным набатом голову, и я понимаю это отчётливо. Как и то, что с момента той случайной встречи, каждый мой шаг этому человеку известен.

Да, это совсем мальчишка младше меня годом или двумя. Но он несёт бремя власти и под его рукой эта разграбленная страна всё ещё не развалилась окончательно. Комок страха, возникший где-то под ложечкой, становится всё тяжелее. Я стою столбом и не знаю, что делать.

— Привет, Нел, — он сказал это спокойно и, кажется дружелюбно.

— Привет. Прости, не помню твоего детского имени, — осторожно, без тени улыбки произнесла я.

Запоздало в голову стукнула мысль, что, наверное, стоило хотя бы для вида поотпираться от звания принцессы. Вдруг поверил бы и оставил в покое? Мало ли, что ему надо? Вдруг — поймать и в тюрьму засадить? А что с Савкой тогда будет? О, Боже!

— Туки. Противный маленький плакса, — чуть скривился в ответ тот и расправил плечи, приняв величественный и слегка надутый вид.

Надо же. Никогда бы не подумала, что он может помнить о том, как вёл себя в ту пору. И мне нечего ему сказать — я всё ещё ошеломлена. А вот у него ко мне явно имеются вопросы.

— Этот Савватей — у тебя с ним серьёзно? — спокойно, без капли презрения или недовольства спросил при… король.

Вот это фортель! Хм, женившись на мне, этот юнец может рассчитывать на военную помощь, чтобы вымести со своей земли банды чужеземных баронов. Да вот беда! Поддержку войсками Ассар сейчас оказать не может. Разве что молитвами. Но надо отвечать на вопрос.

— Он — лучшее, что со мной случилось за всю жизнь. Самый близкий человек! — и тут же прикусила язык. Нельзя же так откровенничать! И вообще — что у него на уме? У этого Туки.

— Твой отец действительно погиб в арьергардном сражении и похоронен в братской могиле у самой границы Ассара. Мы скрывали эти сведения в расчёте перехватывать и уничтожать поисковые группы. Я жаждал крови и вожделел отмщения, — вздох и презрительная улыбка одновременно — это сочетание на лице юноши озадачило меня.

«Ему плохо, и он не знает, что делать» — пронеслась в голове мысль. Наверное, я ошиблась.

— Какие отношения у тебя с маркизом Уртпом? — вдруг мой собеседник перешел к делу.

— Никаких. А что нужно? — сразу же напряглась я. Надеюсь, до шантажа дело не дойдет?

— Как ты понимаешь, вычистить всю свою территорию от всякой швали у меня просто не хватает сил. Остаётся разбивать шайки внезапными ударами поодиночке. Вот если бы они не ускользали через границу Ассара… я ведь не могу преследовать их на вашей территории! — поморщился Туки, заглядывая мне в глаза.

— Постой! Войска маркиза и без указаний свыше должны так поступать, — связав его слова с имеющейся у меня информацией, вдруг воскликнула я, совершенно забыв, что передо мной сидит король вражеской державы. — Но контроля сверху за этим нет потому, что святые отцы отвлекают королеву на дела церкви. Одновременно другие лица духовного звания подкупают шайки отребья, чтобы те, то нападали, то не нападали на людей, пересекающих нашу с тобой границу.

— Хочешь сказать, что наши защитнички перед господом путаются под ногами у маркиза Урпта? Моя служба безопасности тоже доносит об активизации обмена сведениями между духовенством наших стран, — Туки опять криво усмехнулся. — Не буду тебя больше задерживать, — вдруг спохватился он, — а то встревожится твой… любимый, — мне показалось? Или последнее слово он произнёс уважительно?

Вот и, поди, разбери их, эти загадочные мужские души! Растревожил, понимаешь, скромную жену сапожницкого подмастерья. Хотя информации для размышления Туки подкинул мне прилично.

* * *

Дома мы были через неделю и прибыли почти к самому началу зимы. В Говии наняли повозку до столицы Ассара и доехали без приключений.

Смеркалось. Савушка с возницей внесли в дом сапожника сундук со «священным камнем», а я посмотрела из-за угла на радость матушки и сестрицы, обнявших на пороге сына и брата. Нащупала в кармане ключ от садовой калитки и ощутила тревогу. Почти полгода меня здесь не было. И вернулась я совсем другим человеком. Тем не менее, надо идти.

Едва я, миновав щит копейщика, вышла из гардероба в спальню, сильные мужские руки сгребли меня в охапку и… я знаю зачем.

— Домик! — шепнула я ласково и чуть удивленно, и тут же была опущена. — Что ты здесь делаешь?

— Нелка! — обрадовано ответствовал Его Высочество. — Секундочку. Мне надо одеться.

Ему действительно следовало накинуть хоть что-нибудь на себя. Разбаловались тут, понимаешь, без меня.

Он шмыгнул за ширму и уже оттуда начал отвечать на мой вопрос:

— Как я мог бросить Улю тут одну? Пропадет же! — ласково сказал он. — Конечно, домой я тоже уезжал, но буквально через месяц вернулся.

— Понятно, — отозвалась я, окидывая взглядом свою комнату. Вроде все на месте, а ощущение такое, будто я первый раз в этой комнате. — А Ульяна где?

— Ну, ты сестренка, совсем отстала от жизни! — весело рассмеялся Ник, выходя из-за ширмы и падая в кресло. Мое любимое между прочем!

Немного повозившись, я все же смогла отвоевать это место и прогнать противного принца на диван. Весело смеясь, я кинула в него подушкой, а потом задумалась. Надо же! Буквально недавно мы люто ненавидели друг друга, а теперь… «сестренка»! Как все меняется!

— Так, где Уля? — нетерпеливо переспросила я.

— Сейчас будет! — с улыбкой ответил Ник, мельком глянув на часы. — Девять же! Королеве спокойной ночи желает!

Да! Как же сложно будет заново приспособиться к дворцовому режиму дня!

— Как она? — негромко спросила я.

— Уля умница, — улыбнулся Ник, но в его взгляде было грусть. — Она справляется, но очень сильно переживает. Придворная жизнь не для нее.

Я понимающе кивнула и сжала плечо Ника.

— Вы обязательно что-нибудь придумаете. Не отчаивайся.

Доминик благодарно мне улыбнулся. И почему я всегда ненавидела его?

Мы немного поговорили. Ник коротко пересказал мне последние новости и начал собираться.

— Уля вернется с минуты на минуту, — пояснил он, заметив мой недоумевающий взгляд. — Думаю, вам есть о чем поговорить.

И подмигнув мне на прощание, исчез в тайном ходу.

— Спасибо тебе, Ник, — пробормотала я в пустоту. — За все спасибо. Я бы без тебя пропала.

Надеюсь, возможность сказать это ему в лицо у меня скоро появится!

* * *

Увидев меня, Ульянка схватила кочергу и затолкала её в дверную ручку. Слезы покатились из ее глаз, а счастливая улыбка сияла на лице. Мы обе были рады видеть друг друга.

Сестра осмотрела меня с ног до головы, ища страшные ранения и признаки моей скорой кончины. Поджала губы при виде старых синяков и моих выпирающих костей, отчитала за плохое питание, прописала кучу мазей и пирожков с кремом, а потом вдруг беспомощно разрыдалась на моей на груди.

— Уля, Уля, что с тобой? — я обеспокоенно заглянула в лицо сестре. — Успокойся и скажи, что случилось!

— Нел, прошу тебя, умоляю! — бормотала она, цепляясь за меня, как утопающий за соломинку. — Я все что угодно для тебя сделаю, только отпусти Доминика! — она подняла на меня заплаканные глаза и попыталась упасть на колени. — Я прекрасно понимаю, насколько важен это брак для страны. Но… но ничего не могу с собой поделать. Я люблю его больше жизни! Нел, пожалуйста!

Я насильно подняла сестру с колен. Тоже мне, удумала! Потом улыбнулась и, усадив на диванчик, ласково заглянула в глаза:

— Ну, что ты плачешь, дурочка? — мягко погладила её по голове, как маленькую. — Я же ведь не отказываю тебе. Да и если бы я даже и не захотела разрывать помолвку, это сделал бы Ник. Он и грандиозного скандала не испугался бы! — я хмыкнула. — Правда до этого не дойдет. Обещаю, я поговорю с мамой. Разберемся.

Уля снова заплакала. На этот раз от облегчения. Вновь крепко обняла меня, бормотала какие-то слова благодарности и понятные лишь ей одной клятвы.

Я осторожно гладила ее трясущуюся спину, изредка произнося успокаивающие слова. В голове мелькнула мысль, что теперь взрослая, повидавшая жизнь девушка здесь я, а отнюдь не сестра. Как все меняется: когда-то именно Уля казалась мне старшей.

Оттуда, из огромного внешнего мира я вернулась человеком, прожившим огромную жизнь. Если бы не Савка — запросто могла погибнуть. И теперь, вернувшись домой, начала смотреть на давно знакомые вещи новым взглядом.

— Расскажешь, как прошло путешествие? — наконец, успокоившись, спросила сестра, чуть отодвигаясь от меня.

Я открыла рот, намереваясь поведать все, что узнала в Гринринге и… тут же закрыла. Уля была такой бледной и уставшей, такой слабой и беспомощной сейчас, что навалить на нее мучившие меня вопросы и проблемы, казалось настоящим свинством.

— Позже, — улыбнулась я, сжав ее руку. — Тебе надо отдохнуть.

Как по волшебству в комнате появился Ник. Оглядев наши лица, он осторожно потянул Уля за руку.

— Идем домой, милая, — с нежностью произнес он. — Нел права: отдых тебе не помешает.

Сестра кивнула, послушно вставая с дивана и направляясь следом за Ником к тайному ходу. Они уже почти скрылись в темноте прохода, как я окликнула их.

— Уля? — она молча обернулась и выжидающе посмотрела на меня. — Спасибо за то, что не принимала за меня решений. Я очень ценю это.

Дверь хода закрылась. А я почувствовала ужасную усталость. Кажется, мне тоже следует поспать. А завтра начинать разгребать навалившиеся проблемы.

* * *

— Проснись, Нелл, — голос принца. И не иначе это он тормошит меня, по-хозяйски усевшись на край моей кровати.

Вернулся, как к себе домой. Ну да. Избыток тактичности никогда не отягощал его манеры.

Знаете, констатация этого факта даже принесла мне чувство удовлетворения. Я открыла глаза и мурлыкнула:

— Доброе утро.

— Кому утро, а кто и не ложился.

— Проводил Ульку до дому? — догадалась я.

— Да. Пока избушку протопили, пока то, пока сё. Ну да не о том речь. Вряд ли твоя сестрица найдет правильные слова, а я, как ты знаешь, их особо не ищу, но, в общем — Домик явно мялся и мямлил — одним словом, тут, понимаешь, какое дело — его явно клинило — то есть, так сказать…. — вот тут уже не выдержала я и пнула его коленкой.

Помогло. Он, наконец, выдавил из себя то, что никак не мог произнести:

— Матушка твоя ничем не управляет.

Я молчала и только смотрела на него. Эта догадка и без того крутилась в моей голове. Но питали её впечатления, полученные «снаружи». Здесь же мне предлагались выводы из наблюдений, сделанных внутри дворца, как я поняла, плоды размышлений сестрицы, которые она поведала, кому бы Вы думали? Ему самому. Женишку моему. Который, выпалив единственную фразу, замолк и уставился, ожидая жеста, дозволяющего продолжить невежливую речь.

Снова пнула его ногой сквозь одеяло. Приободряюще так. Опять помогло. Вот ведь, какой догадливый стал, да покладистый. Сразу заговорил:

— Дворян в королевском совете совсем не осталось. Вместо воеводы поставлен Отец-Защитник. Уленька трижды приходила на заседания. Речь там идёт об одном — о деньгах, что казна должна выделить на новые храмы. Графства теперь собираются переименовать в епархии и вместо графов посадить туда духовников. Обсуждают, как сместить маркграфов, но пока это отдалённые планы. А матушка твоя со всем соглашается и только кивает величественно.

— То есть, ты хочешь сказать, что духовенство при матушкином попустительстве вытесняет дворянство со всех государственных должностей? — мрачно поинтересовалась я.

Доминик кивнул и продолжил:

— Среди духовенства есть и противники тому, что происходит. Но их негласно заточают в тайную темницу и держат в таких условиях, чтобы они не очень долго прожили. Улька устроила побег троим таким заключённым. Судя по их рассказам, если бы не грызня за место патриарха, то этот пост бы уже учредили, и стал бы патриарх влиятельней монарха. И всё это при полном содействии королевы.

Я незаметно вздохнула. Подождала продолжения, и снова пнула своего раннего посетителя. Он опять меня правильно понял и принялся рассказывать о наблюдениях, которые сделал за время моего отсутствия. Нет, ну просто шпион какой-то. Куча цифр — и про деньги, и про численность войск, стражников, гвардейцев. Страна буквально рассыпалась на глазах потому, что королева не правила, а дворянство сильно поредело. Причём на полях сражении в Гринринге сложили свои головы достойнейшие из тех, кто всегда был опорой трону. Все эти паркетные пажи, камер-юнкеры, камергеры — это ведь та же дворовая челядь, только наследственная. Прихлебалы монарха, а не слуги отечества.

Доминика я прогнала, когда дворец уже явственно наполнился звуками, предшествующими подаче мне завтрака. Голода я не испытывала, а подряд и без пропусков деловито опустошила поднос, готовя свой организм к великим трудам наступающего дня. Сонька, делавшая мне утреннюю причёску, довольно хмыкнула:

— Ну вот, теперь и волосы подкрашивать не потребуется.

Поняла, что на посту принцессы произошла смена караула. И дала мне знать, что рада.

* * *

Любовь. Говорят, она слепа. Поверьте, это утверждение является не истиной, а отмазкой для безответственных и лукавых проходимцев. Оправданием действий, совершённых под влиянием прилива гормонов.

Настоящая же любовь, та, что пришла ко мне, наоборот, многократно усиливает восприимчивость. Я иду пожелать доброго утра маме и легко читаю направленные на меня взгляды. В большинстве из них видно спокойное дружелюбие, но есть и такие, в которых сквозит надежда, испуг, затаённая печаль или недоумение. Всех значений не разгадать, но люди выражают своё отношение ко мне позой, взмахом ресниц или невольным жестом.

Вот группа придворных, ожидающих утреннего выхода королевы. Замираю в дверях и пережидаю череду церемонных поклонов. Примерно в половине из них отмечаю самолюбование — выделывая сложные, почти танцевальные экзерциции, пажи словно кричат во весь голос: «А вот, как я могу!» В движениях остальных улавливается разное — эта смесь демонстрируемых эмоций пока сложна для меня.

Киваю и вхожу в спальню. Как же я соскучилась по маме!

Чтобы не выдать этого, молчу и слушаю, изредка кивая.

— Так как же ты думаешь поступить с твоим будущим замужеством? — ага, передо мной теперь королева, требующая от наследницы престола принятия важного для государства решения.

— Мы расстанемся с принцем Домиником. Но мне потребуется ещё несколько дней для того, чтобы уладить это мирно, дабы не нанести обиды ни ему, ни его батюшке, — спокойно произнесла я.

— Хорошо, доченька. Славно, что ты, наконец-то перестала упрямиться, — мама улыбнулась.

На этом мы и расстались.

Глава 25

Разумеется, о своём замужестве я никому не сказала. Ульянка, мне кажется, поняла это и без слов. И её несносный Домик разумеется всё от неё узнал. Он часто «гуляет» по окрестностям и не всегда возвращается во дворец ночевать.

На самом деле я тоскливо и безнадёжно завидую сестре. Она просто и по-глупому счастлива. Эх-х-х.

Одним словом, переодеться в простолюдинское платье и среди белого дня выйти в город — чистое безумие. Но я сделала это, словно повинуясь внутреннему толчку. Сказала Соньке, что у меня заболела голова и заложила дверь спальни кочергой. Всё. Вперёд. Садовая калитка по-прежнему хранит нашу тайну.

Сейчас, в разгар дня, любимый должен трудиться в своей мастерской. Я просто посижу рядом и посмотрю, как он починяет башмаки. Скажете, что это у меня помутнение разума под действием гормонов? Помутнение — несомненно. Но гормоны тут не причём. Работает совсем другой механизм. Я ещё не поняла какой, и в Улькиных тетрадках ничего на эту тему мне не встречалось. Как будто какого-то кусочка души не хватает.

Любовь — это не только химия. Товарищество, дружба, мирное сосуществование или симбиоз — наверное, у каждой пары это бывает по-своему. И я не знаю, как будет у нас. Но отношения тайных любовников не кажутся мне идеальным вариантом. Так что я растеряна и хочу к мужу. Хотя бы рядом посидеть.

Тупичок, куда выходят крылечки лавок, грязен и уныл. Падающий снег тает, и земля размокла. Если в центральной части города каменные мостовые просто сырые и покрытые мусором, то здесь, ближе к окраинам под ногами чавкает размокшая земля и ноги скользят по глине. Однако, небывалое дело! Тут стоят две тачки, с песком и с камнями, и Савка ловко укладывает пластинки плитняка, устраивая мостовую. Ему помогают два мальца, а рядом на стуле сидит старикан и указывает, как повернуть, да куда положить.

Я встала на сухое место и замерла. Смотрела на движения озябших, в цыпках, рук мужа и меня отпускало напряжение. Сама я, недавняя — деловая и сосредоточенная, деятельная и решительная — возвращалась к жизни в моём собственном теле.

Кто-то привёз тачку, Савку оттёрли в сторону со словами:

— Отойди, криворукий. Опять за тобой придётся переделывать.

Он распрямился, повернулся в мою сторону:

— Что, Уля, башмак порвался? Так заходи, зашью, — распахнул дверь своей мастерской, и я двинулась в его сторону. — В такую погоду обувь надо гуще ваксой пропитывать, — продолжал он, пропуская меня. И, едва звякнула щеколда закрывшейся створки, залепил мне рот поцелуем. Шифровщик!

Мы просто сидели и смотрели друг на друга. Тусклое окошко пропускало немного света, падавшего туда, где стояла сапожная лапа, и лежали инструменты.

— Кто это выдумал мостить тупик?

— Я. Всё равно клиенты ни к кому не идут через нашу грязюку. Вот и скинулись мы с соседями. А то без заработка и оголодать недолго. Купили камня, песка, мастера наняли.

— И во что, интересно, обойдётся замостить этот проулок?

Савка назвал цифру, а я принялась про себя умножать, подсчитывая расстояние до Урпта и оценивая, во что встанет казне хорошая всепогодная дорога до границы. Изрядно, однако. Но нести эти расходы необходимо. Почему? Потому что Ассарские плавильни задыхаются без Гринрингского угля. Металл дорожает — его делают всё меньше и меньше, и выручка от продаж продолжает падать, потому что товара не хватает и поступления в казну уменьшаются.

А с Туки необходимо срочно мириться. Не лично, а странами. И налаживать то, что разрушила война.

Вот. Как только восстановилось моё душевное равновесие — сразу в голове закопошились правильные мысли. Интересно, насколько хватит одной такой подзарядки?

Между тем Савка поглядывает на меня с нетерпением. Понятно — его ждут дела, а я всё не ухожу. Гад он. Злобный эгоист и вообще — простолюдин, не понимающий тонкости куртуазного обхождения. Вот вернусь из Урпта, и отомщу. Жаль, что надо срочно переговорить с маркизом, а то бы я уже сегодня вечером… а вот это уже гормоны.

Чмокнула своего мучителя и убежала. На душе сделалось прозрачно и мысли стали чёткими. Немного сердитыми, пожалуй. Никогда бы не подумала, что злиться на любимого, это так бодрит.

Ещё не успела дойти до садовой калитки, как уже в голове у меня сложился коварный план.

* * *

— Матушка. Хочу прогуляться до Урпта. Мне кажется, я давненько не видела любезнейшего маркиза и этот благородный человек может подумать, что мы совсем забыли о нём, — я щебечу это, кукольно хлопая ресницами, и немного жеманно тяну гласные.

— Жаль, что я не могу составить тебе компанию, — Её Величество вздохнула. — Конные гвардейцы будут ждать тебя завтра утром.

— Отлично. Спасибо, ма. А пока я разомну Серко, — и, увидев кивок, продолжила, обернувшись в сторону пажей: — Передайте груму, что я уже одеваюсь.

Ох, и темп я взяла! Прямо торнадо, а не принцесса. Это потому, что злюсь на Савку. Нет, это надо же! К нему наследница престола пожаловала, а он торопится камни в мостовую укладывать! Он за это поплатится. Всю жизнь будет этим заниматься, когда меня рядом нет.

* * *

Позади скачет Отец-Настоятель. Комья грязи из под копыт наших с грумом лошадей залепили его с ног до головы, и я радуюсь этому каждый раз, когда оглядываюсь, чтобы его поторопить. Гнев на мужа нарастает в моей груди всё сильнее и сильнее. Вообще-то я немного вспыльчива и слегка злопамятна, но подобное раздувание от злобы со мной впервые. Это — тяжёлое чувство женщины, оскорблённой в самом лучшем и нежном своём чувстве. И ведь знаю — ничего не изменится и в будущем. Этот гадёныш Савка всегда будет считать свои дела важнее моих чувств, потому что он — человек дела, а не… вот именно. Он иначе устроен и с этим ничего не поделаешь. Поэтому мне так спокойно с ним и так надёжно.

Придержала Серко, чтобы отставший священнослужитель поравнялся с нами, а то уже сплошная глиняная фигура в седле, а не человек. Злость прошла, а вот мысль о том, кому поручить дорожные дела страны, оформилась в чёткий план и решимость его осуществить. Я нарочно пропустила поворот с дороги к домику знахарки, куда первоначально держала путь. Пусть голубки поворкуют, а у меня сегодня свои мысли.

Вот, когда мама выходила замуж за папу, он ведь был не принцем, а графом. Графом, сыном графа. Наследником титула. А титул иногда присваивают и за заслуги перед государством — этот путь вполне проходим. А то, что он потребует времени… а что ты, принцессочка, хотела? Чтобы как в сказке?

За городом снег не таял, как в городе, и я сошла с седла, чтобы слепить снежок и запустить его в дерево. Попала. А Савка всё равно бросает точнее. Стоп! О нём потом. А то у меня снова начнётся смена настроений. Загуляют по крови гормоны, и опять вылезет наружу злость. Как-то уж очень резко настроения стали меняться. Нет, это не то, что Вы подумали — Улькины тетрадки на это счёт я читала внимательно. Просто после разговора с его Величеством королём Гринринга я вдруг почувствовала, что всю жизнь делала что-то не то. А того, что следует — не делала.

Но как поступить правильно — не знаю.

* * *

Разумеется, этот день не закончился ритуалом пожелания спокойной ночи Её Величеству. Уже через час Ульянка вела меня заснеженной тропинкой от своего домика на заимку — это такая лесная избушка для охотников. Они с Мотей спрятали здесь освобождённых из подземной темницы узников.

В моей руке была корзинка с продуктами и лекарствами, и в дом я вошла одна — раскрывать этим людям тайну «двойной принцессы» никто не собирался. Поздоровалась с мужчинами и захлопотала у печки, привычно гремя горшками и кроша овощи в похлёбку — ведь я жена сапожника и торговка пирожками.

Потом, когда варево «доходило» — сменила обитателям этого печального приюта повязки. Немолодые мужчины за время заключения получили немало озноблений и чирьи из них буквально пёрли. Заварила свежие отвары.

— Скажите, Ваше Высочество, — обратился ко мне один из них, — отчего Её Величество столь послушна воле Настоятеля?

— Вот, вечно ты, Ганс, со своими заковыристыми вопросами, — вмешался второй, поплотнее телом. — Ясно же, что женщина, потерявшая мужа, нуждается в словах утешения и сочувствия, а кто, кроме нас, святых отцов, произносит их более проникновенно? Помнишь ведь, что в семинарии Патрик был первым по этому предмету.

Я продолжала хозяйничать — эти люди совершенно не приучены ухаживать за собой, и кажутся мне маленькими беспомощными детьми. То ли их папа и мама с детства не приучили, как меня. То ли разбаловались они под присмотром прислуги. Вот сейчас об их удобствах хлопочет принцесса крови, наследница престола, а они разговоры разговаривают. Негодяшки.

Ухмыльнулась и принялась протирать пол. Ситуация меня забавляла. А эта троица продолжала тарахтеть, напоминая мне тётю Фросю, у которой я часто покупала яблоки в Гринринге.

— Ты же помнишь, Фредди, что наша королева, когда была девчонкой, вечно проказничала, убегала от учителей и постоянно срывала уроки. Это потом уж, как замуж вышла, да села на трон, стала величавой да научилась брови насупливать, но своего мнения о делах государства у неё как не было, так и нет.

— Не сгущай краски, Эндрю. Не совсем ведь она безголовая у нас. Дочку в строгости держит, танцам вот обучила, этикету.

Признаюсь, рассуждения этих старикашек быстро перестали меня забавлять. Они были настолько язвительны и до того больно ранили, что я постаралась побыстрее управиться и убраться.

Добравшись от заимки до Улькиной избушки, я уже выплакала все глаза горючими слезами обиды.

— До печёнок достали? — конечно, Домик уже здесь.

Я подавленно кивнула.

— Выпей чаю.

Щербатую глиняную кружку с горячим ароматным напитком я взяла в обе руки с вожделением и огромной радостью. У меня пересохло в горле от обиды. Или выплаканные на обратном пути слёзы требовали срочно восполнить потерю влаги организмом?

— Уль. Эти старцы. Они что, ничего не боятся? — пролепетала я чуть слышно.

— Они уверены, что уже сделали всё, что могли в этой жизни. У них, правда, ничего не получилось, но умереть эти люди, действительно, не боятся. Когда сидели в темнице, полностью утратили страх, — это принц мне ответил.

— Ты один раз с ними пообщалась, а я третий месяц имею удовольствие регулярно встречаться с этой компанией, — как-то естественно продолжила сестра. — И вот что поняла. Среди церковников одна группа хотела, чтобы вы с Ником поженились и тогда бы они отравили маму, чтобы ты взошла на престол, и тогда бы бремя государственных забот легло на плечи твоего мужа. А его полагают отличной кандидатурой в фактические правители.

Другая решила воспользоваться возросшим влиянием на королеву Настоятеля Патрика и сама править, добиваясь от мамы нужных решений. Были ещё другие идеи и их сторонники, но Патрик всех, кто не с ним, поодиночке переловил — вроде как разбойничьи нападения, после которых пропадают неудобные люди. Кроме того, даже осуществись план передать бразды правления Нику — стране бы это не помогло, потому что вы с ним постоянно ссоритесь, и ты бы делала всё ему наперекор.

В общем, Нел. Всё ужасно запуталось.

— Главное, не говорите об этом никому, — улыбнулась я. — Попробую воспользоваться преимуществами своего положения. А вы не уезжайте пока никуда. Очень нуждаюсь в вашей поддержке. И, Уль, если что — замени меня.

— Ты что задумала? — в глазах принца плещется тревога.

— Не стану рассказывать, чтобы не сглазить. Но, если что-то выйдет мне боком, ты Улька, обвенчаешься со своим желанным под моим именем и займёшь моё место рядом с троном. А я пока попытаюсь воспользоваться фактором внезапности, — вздохнула. Ведь вижу, как тяжела эта просьба для сестры, но… не отдавать же страну этим святошам?

Домой я возвращалась поспешно. Завтра утром надо выехать на север и уладить там дела с Туки. Это совершенно безотлагательная задача, в решение которой упираются все остальные выявленные проблемы моей страны, готовой вот-вот рухнуть, словно карточный домик. Сейчас никто не в силах мне помочь. И, надеюсь, помешать тоже будет некому. Потому что от избалованной принцессы святые отцы просто не ждут вообще никаких действий. Мой союзник — внезапность.

До самого утра я писала письма. Всего два коротких послания, а сколько трудов. Дело в том, что дипломатией я никогда не занималась, как и отданием приказаний военным. Что же, всё когда-нибудь случается в первый раз. Ну а записку для Савки за две минуты настрочила. Сонька снесёт.

Глава 26

Орнелла

Утром у крыльца меня ожидала полусотня кавалергардов — конных гвардейцев. Грум вывел из конюшни Серко, ну и Отец-Наставник с нами — куда же без него? Я приветливо поздоровалась с командиром конвоя, и мы тронулись. Когда городские ворота остались позади, и под копыта легла знакомая с лета дорога на Урпт, я уверенно взяла энергичный походный темп, и моим спутникам пришлось поспешать.

Церковный соглядатай отстал через четыре часа — его лошадь просто была не способна держать взятый ритм. А я благодарно посмотрела на грума. Надежный человек. Это ведь он выбирал коня для батюшки.

Зимний день короток и темнота накрыла нас вдали от постоялых дворов или селений. Под недоуменными взорами бывалых солдат я скомандовала привал прямо на обочине дороги и, в то время, когда грум занимался лошадьми, притащила дров и развела костёр. Пока вскипал котелок, и подрумянивалось на вертеле мясо, мы с моим конным слугой соорудили из ветвей роскошные подстилки и, поужинав, завернулись в плотные стёганые плащи. Лошадки хрумкали овсом, кругом шевелился озадаченный ночевкой под открытым небом лагерь, а мы отдыхали.

Нет, бывалые воины не испытывали никаких затруднений, но образ капризной принцессы в их представлениях претерпел некоторые изменения. Со мной не пришлось возиться. Вообще. И я не требовала комфорта или обслуживания. Наследница престола, ведущая себя, как равная.

Это я нарочно. Дело в том, что в моих планах ни один из друзей не мог ничем мне помочь. А вот полусотня решительных вооружённых мужчин — могла. Считайте, что Моё Высочество так подлизывалось к армейским, которых, кстати, нынче в стране весьма немного. И этот отряд — довольно существенная часть регулярной армии Ассара. Да, нам принцессам полагается быть коварными. Хотя сон под крышей и на матрасе в зимнее время лично мне нравится больше, чем у костра на охапке веток.

* * *

Утром поднялись задолго до рассвета. Завтрак я сварила плотный и горячий в расчёте на то, что до прибытия на место, а это будет вечером, останавливаться нам не придётся. Капитана и его денщика мы пригласили к нашему котелку, из которого прямо и черпали ложками густое наваристое жаркое.

А потом снова была дорога, на которую и ушли все силы, как лошадей, так и всадников. Гвардейцы — народ тёртый. Возможно, они и обменялись между собой мнениями обо мне. Даже, надеюсь, что обменялись. Но так, что до моих ушей ничего не донеслось.

Патрульные маркиза встретили нас уже в видимости города и проводили до ворот замка. Тут заметна была суета подготовки к приёму высокой гостьи, и сам хозяин встречал прибывших у распахнутых настежь ворот. План мой пока работал. Поспешность, с которой мы следовали, привела к тому, что весть о нашем приближении донеслась сюда незадолго до нашего же прибытия. Тем не менее, пограничники не застигнуты врасплох, потому что не ловят ворон.

Такая вот проверка готовности войск маркиза. И результат мне нравится — есть ещё в Ассаре боеспособные части.

— Здравствуйте, дядя Марти! — я охотно падаю в объятия старого папиного друга. — И ты, Гриша, здравствуй, — подставляю щёчку для поцелуя среднему сыну. — Где Илья, где Петенька, как здоровье тёти Глаши?

— Все здоровы, сыны в дозорах, служба несётся, — хитрая улыбка старого воина даёт мне понять, что мою маленькую хитрость он разгадал. — Идите в дом. Ночь на дворе, ужинать пора.

— Вот два письма, любезнейший маркграф. Пока я буду приводить себя в порядок, отправьте их, пожалуйста, с нарочными, — я чуть заметно меняю тональность, показывая, что дело официальное и срочное.

Ответный поклон — знак повиновения. Мы поняли друг друга.

В комнате меня ждёт тёплая вода и хлопотунья-горничная. Привести себя в порядок и сменить мужское платье, надетое в дорогу, на добротное бархатное, приличествующее моему положению — минутное дело. И вот мы уже за столом.

Мой неразлучный кинжал сейчас висит на поясе у всех на виду и служит мне верную службу. Он — символ принадлежности к воинскому сословию. И этот знак прочитан верно. Хозяйка — тётя Глаша — покидает застолье, едва отведав приготовленных её заботами яств. Извиняется, что ей необходимо «распорядиться». Чуть погодя исчезают лакеи, а троих незнакомых мне людей сам хозяин отправляет с разными поручениями, едва те насытились.

Как я понимаю — остались только люди, которые, по мнению маркграфа, заслуживает доверия.

— Господа, — я отложила вилку, — завтра я убываю дальше на север, чтобы встретиться с королём Гринринга.

Капитан кавалергардов кивает и отсылает своего заместителя. К походу нужно подготовиться. А мне больше нечего добавить к сказанному. Дядя Марти тоже не удивлён — адреса на моих письмах, которые он отправлял, были написаны чётко, и он их прочитал.

* * *

Предрассветный час, когда звёзды на зимнем небе начинают бледнеть. В свете, что льётся из окон, виден парок, вырывающийся из лошадиных ноздрей. Я выхожу далеко не последней и занимаю место в седле. Кто-то подтягивает подпруги, кто-то застёгивается, дожёвывая на ходу. Минута-другая ничего не решает, и я не проявляю нетерпения.

— Ваше Высочество, прикажете выступать? — капитан убедился, что все в сёдлах и даёт мне это понять.

— Да, конечно, распоряжайтесь.

Наша полусотня покидает замковый двор через распахнутые ворота. Провожающих нет. Только караульные за нашей спиной запирают тяжёлые створки и гремят засовом. Отсутствие маркиза — знак. И мне интересно, что за этим последует. То есть, что этот знак означает?

Городские ворота распахнуты. Копыта наших лошадей, идущих шагом, возможно, кого-то и разбудят, но шума от нас немного. Вот и вторые ворота, а сразу за ними — граница. На заставе — часовые, знающие, кто едет. Никаких вопросов, никакой заминки. Светает и далеко впереди становится виден хвост большой группы всадников. Их лошади протоптали в снегу отличную дорогу, и мы увеличиваем темп движения. В расчёт принимаются только возможности лошадей — они должны двигаться без остановки до самого вечера. Это, кстати, и для всадников нелёгкое испытание.

Передовой дозорный доложил, что впереди скачет эскадрон пограничников, задача которого — разведка, и обеспечение безопасности нашего отряда. Чуть погодя посыльный из арьергарда сообщил о том, что и по пятам за нами следует большая масса войск, но она постоянно увеличивается потому, что к ней сзади подтягиваются как одиночные всадники, так и целые десятки бойцов. Наш капитан не показывает удивления. А что такого, если вассал обеспечивает безопасность дочери своего сюзерена при проезде через враждебные земли?

Снова ночёвка на обочине. На этот раз я заправляла поджаркой кашу в отрядном котле — не иначе, его выклянчили в замке, потому что, в прошлый раз кавалергарды молотили сухомятку. Еда получилась вполне так себе. Сносная. Меня не побили и объедков не оставили.

Лагеря рейтар у моста через Луту мы достигли после полудня второго дня. Всадники бандитствующего барона Кутса маячили в отдалении, а между наспех сколоченными хижинами угадывалось движение мирных обитателей этого поселения — маркитантов, слуг, прачек.

Справа к нашей колонне приблизился одинокий богато одетый верховой. Повинуясь моему жесту, его пропустили.

— Сударыня, — это, конечно, сам барон, — рад засвидетельствовать вам своё почтение.

— Счастлива познакомиться, господин Кутс, — в отличие от собеседника, я уже много часов в седле и разговор на ходу даётся мне с трудом. Все же я — изнеженная, хрупкая принцесса, и происходящее стоит мне неимоверного напряжения сил и концентрации воли.

— Благодарю вас за предупреждение, коим вы соизволили затруднить себя, — продолжает рассыпаться в любезностях наш новый попутчик. Понятно. Он уже знает, сколь крупный отряд следует за нами и безумно рад, что, как я и просила, беспрепятственно пропустил и авангардный эскадрон, и нас. Ведь первое из отправленных из замка маркиза писем адресовалось ему. — Позвольте полюбопытствовать, куда вы следуете столь поспешно?

— К моему старинному другу Туки Гринригскому, — кажется, с устатку, я сморозила глупость. Но в том-то и заключено огромное преимущество принцесс, что мы можем позволить себе решительно всё. Только делать это необходимо уверенно. Величественно, я бы сказала.

— А как поживает ваша матушка? — ага, меня прощупывают на счёт того, кто сейчас на троне Ассара.

— В добром здравии и прекрасном расположении духа, — кажется, я сейчас свалюсь с седла. Разговаривать на коне, идущем размашистой рысью — вы меня понимаете.

— Кланяйтесь ей от меня.

Какое счастье! Он, наконец-то, отстал.

А ведь я сделала большое дело. Слух о примирении Ассара с Гринрингом быстро разнесётся по окрестностям и, несомненно, окажет влияние на поведение бесчинствующих в этих местах шаек.

* * *

Передовая застава остановилась и перестроилась из колонны в боевой порядок. Несущийся во весь опор вестник промчался мимо нас, успев прокричать: «Гринрингцы». Кажется, второе моё письмо до адресата не дошло. Мы пятый день в пути и до центральной провинции этой страны уже недалеко.

Остановила Серко.

— Капитан, скачите вперёд и передайте мою волю. Не атаковать, а в случае атаки — отступать.

Сошла на землю и приказала груму сменить походное седло на женское.

— Отвернитесь, мне надо переодеться, — это кавалергардам.

Я одета по-мужски, но сейчас мне необходимо выглядеть женщиной. И, забравшись в перемётную суму, меняю казакин на амазонку.

— Капрал! Спешиться! Ко мне! Расчешите! — протягиваю ему щетку, а сама расправляю перья на шляпке.

Кавалергарды — известные доки по женской части. Так что за целостность шевелюры я не опасаюсь. Мои вьющиеся золотистые локоны в осторожных и умелых руках. Они послушно распутались и, слегка смазанные лёгким кремом, волнисто упали на плечи. Образ создан. В седло я ступила со спины этого самого капрала, вставшего на четвереньки. Десяток рук поддержал меня. Гвардейцы понимают куртуазное обхождение.

* * *

Сквозь шеренгу пограничников я проехала одна. Так надо. Вы когда-нибудь двигались прямиком на ощетиненную копьями стену суровых бойцов. В дамском седле, амазонке со шлейфом и шляпке с надломленным пером? Нет? И не надо. А вот мне пришлось.

Отъехав от своих, я обернулась и сделала прощальный жест ручкой. Конники развернулись и тронулись прочь. Как и договаривались.

А я шагом двинулась вперёд. Всё шло не по плану, и надо было импровизировать. К счастью, до сих пор я всё делала уверенно и непринуждённо. Настолько, что ввела в заблуждение своих спутников. Промелькни на моём лице хоть тень сомнения — меня бы сгребли в охапку и умчали домой, завалив своими телами путь преследователей. А теперь, даже сгинь я в этом сомнительном предприятии, принцессу станут вспоминать царственной. Капризной, взбалмошной, тупой, но царственной.

Унять бившую меня дрожь страха я просто не в состоянии. Тем не менее, остановила Серко, когда острия копий почти упёрлись в его грудь.

— А что, Его Величество король не приехал меня встретить? — обращаться пришлось к одним только глазам, презрительно сверкающим сквозь щели в забралах шлемов поверх кромок щитов.

Тягостное молчание было ответом. Пришлось разрушать его самой. Если сразу не пырнули — значит выслушают.

— Выходит, моё письмо где-то затерялось, — щебетать, так щебетать. — Почта стала работать ужасно, вы не находите? Плохие нынче времена, а тут ещё эта несносная зима с холодами и снегом. Постоялые дворы со вшами и грубияны-солдаты с вечной кашей и пивом вместо благородного вина. Не хочу показаться назойливой, но женщины в дороге ужасно страдают от недостатка внимания, которое спутники целиком уделяют лошадям.

Не стану приводить всего, что исходило из моих уст, но, не умолкая ни на секунду, я сползла с седла, противно по-бабски взвизгнув, привязала коня к наконечнику одного из копий и принялась ковыряться в седельной суме, гремя склянками с косметикой и извлекая и запихивая обратно платочки, шарфики, салфетки.

Представление явно пошло к финалу, когда, сделав усталое и огорчённое лицо, я прямой речью обратилась к «публике»:

— Куда-то задевалась проклятая фляжка. Вы не видели, в какой карман я её запихнула?

Несколько «зрителей» встали на колени и тряслись от хохота. Остальные противно ржали, сохраняя строй. Но острия копий поднялись вверх, а нижние кромки щитов опустились на снег. Какой-то дядька отвязал мою лошадь от копья, а другой протянул тыквенную фляжку. Гринрингское пиво ничем не лучше Ассарского, но я непритворно присосалась к горлышку — в глотке пересохло.

— Кажется, пивоварня Устина, — мне нельзя молчать, и я вякнула почти наугад.

— Хм! Ещё скажи, что это твой любимый напиток, — вот и первые признаки диалога. Прогресс налицо.

Пока я тянула время, подбирая слова для достойного ответа, от группы конницы, стоявшей на фланге, подъехал, кто бы вы думали? Его Величество.

Разогнав всех энергичными взмахами рук, он сошёл с седла и с приветливой улыбкой тихим дружелюбным голосом, чтобы все думали, будто мы вежливо беседуем, сообщил мне следующее:

— Ты тупое, безмозглое создание, лишённое чувства самосохранения. А если бы мы атаковали вашу колонну на марше?

— Но я отправила письмо! — обидно, знаете ли, получать за то, в чём я ни капельки не виновата?

— И где же оно?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Тебе пора перестать быть беззаботной девчонкой и сообразить, что в этих диких землях с посланниками могло произойти всё, что угодно. А мои дозоры донесли о выдвижении к границам центральной провинции крупного отряда Ассарской кавалерии. Соплячка!

Тут я расплакалась, а он вытирал мне слёзы и показывал, как надо сморкаться без носового платка. «Стена» пехотинцев переместилась и заняла позицию между нами и разъездами пограничников, пытавшимися не терять меня из виду, а рядом принялись ставить походный шатёр. Значит, переговоры пройдут не под открытым небом. Это радует.

* * *

В зимнее время санная дорога — это большое удобство. Даже не в плане комфорта для путника, а просто потому, что возить грузы по ней значительно удобней, чем по ухабам и колдобинам разбитой грунтовки. Я же возвращалась в седле — держала марку стальной принцессы, несгибаемой и неукротимой. Или неустрашимой. Мне необходима поддержка гвардейцев, а для этого авторитет мой должен быть непоколебим.

С Туки мы обо всём договорились и дядя Марти — маркиз Урпт — полностью в курсе. Обозы угля пойдут под охраной и беспрепятственно. Уфф!

В замке пограничного городка меня дожидался Савка. Он уже осмотрел дорогу отсюда и до самых плавилен, потолковал с содержателями постоялых дворов и выдал им задатки для закупки овса и сена. Мы разговаривали с мужем в кабинете, который хозяин дома любезно предоставил в моё распоряжение. Статус порученца принцессы — пока этого достаточно для моего любимого простолюдина. Кормился он в людской, а ночевал в казарме. Нельзя слишком торопить события.

Хотя, что я плету! Как раз наоборот! Нельзя терять ни секунды. Мне необходимо опередить слухи и застать врасплох всю эту высокодуховную братию.

На ночном привале кашеварил Савка. Кавалергарды, узнав, что ему надо туда же, куда и нам, загрузили котёл в его санки, а лошадку на этот раз он купил себе резвую. Ну, помните ведь что деньги, которые мы с ним на своих горбах тащили через половину Гринринга, остались у него. Вот их он теперь и тратил. Ну да не о них речь. Я устроилась при нём поваренком, и он меня шпынял за неповоротливость. Вы не поверите, но душа моя мурлыкала от пикантности ситуации.

Глава 27

Орнелла

Вчера я вернулась из поездки на север. Да, предприятие было рискованным, но имело шансы обойтись без конфликтов. А вот сегодня мне страшно не на шутку. То, что я затеяла — это по существу дворцовый переворот. Тело моё всё ещё ломит от усталости, но отдыхать некогда. Ещё вчера Ник принёс списки святых отцов и их адреса, а сегодня, не дожидаясь завтрака в постель, я спешу в кордегардию — караульное помещение дворца. Сейчас происходит смена подразделений гвардейцев, то есть к моим услугам двойное количество вооружённых мужчин. И целых два капитана караула.

— Господа! — я выслушала все полагающиеся приветствия, что стоило мне немалого терпения. — Вот списки людей, которых необходимо срочно препроводить в тюремные камеры. Её Величество надеется, что вы выполните свой долг, не нарушая сна мирных жителей.

Такая вот полуправда. На самом деле мама ни о чем даже не подозревает. Вечером я добавила каплю успокоительного в её чай, когда рассказывала о восхитительно искрящемся снеге, о здоровье членов семейства маркиза Урпского, о чудесно приготовленной кабаньей печени и великолепных пирожках с клубничным вареньем. Нет, я не лгала. Просто повествовала не о том, что было главным в этой поездке. И строила глазки явившемуся для доклада капитану кавалергардов, выражая восхищение бравым видом и галантностью его подчинённых.

В конце концов, он, то ли пленённый моей непосредственностью, то ли что-то сообразив, сообщил, что на меня за все путешествие ни разу никто не напал, и был милостиво отпущен. Я-то знаю, что своему начальнику он доложил всё. И это — тоже часть моего плана.

Так вот! Сейчас, пробежав газами список будущих арестантов, офицеры выглядели одухотворённо. Почему? А потому, что они прекрасно понимают — духовенство оттирает дворян от управления страной. И тут — приказ переловить тех, кто им самим давно как кость поперёк горла. Собственно, о такой «мелочи» как письменное распоряжение, они просто забыли меня спросить. Помчались исполнять с видом лихим и придурковатым.

* * *

Утреннюю молитву читал молодой монах. Он недолго томил нас и никого не беспокоил вопросами. Его зычный голос и прекрасная выправка произвели на паству хорошее впечатление. Так что, когда вместо «Аминь» он гаркнул: «Разойдись» — все разошлись.

— Святой отец! — Её Величество выглядит озадаченной. — А где Настоятель Патрик?

— Уединился, Вашство! С братьями как есть уединился.

Вот так. Гвардейцы с воодушевлением включились в мою затею и даже страхуют меня. Сейчас — не допустили срыва заутрени.

— Надо же, — мама выглядит озадаченной. — А завершится ли их уединение до начала королевского совета?

— Никак нет, Вашество! Никак невозможно. Они уединились, — вопросительный взгляд в мою сторону (я одобрительно хлопаю ресницами), — надолго. Возможно — навсегда, — новый вопросительный взгляд в мою сторону (я опять одобрительно хлопаю ресницами и ловлю ответный восхищённый взгляд)

— Как же проводить королевский совет? — маму, кажется, заклинило на этом вопросе. Она не понимает, что произошло.

— Я составлю тебе компанию, ма. А вы, господин проповедник подошлите к нам для компании пару ваших братьев, из числа тех, кто пользуется наибольшим авторитетом.

Зря я это сказала. Мама посмотрела на меня совершенно незнакомым взглядом. Окаменела лицом и вышла, держа спину идеально прямо. Что-то будет!

* * *

Между тем, жизнь во дворце шла, как ни в чём не бывало. Мы с Домиком за обедом превзошли самих себя — теперь у моих фрейлин будет, чем заняться, хотя, думаю, платье испорчено безвозвратно. Впрочем, приведя себя в порядок, я вместе с принцем посетила дворцовую тюрьму — всё шло по плану. Оставались свободными только камеры, приготовленные для святых отцов, занятых обустройством дорог и рубежей. Большинство из них находится в разъездах, и пока не найдены. Но начальник дворцовой стражи уже «послал за ними».

Итак — люди, сумевшие осторожными шагами незаметно захватить в королевстве почти всю власть, так же тихо арестованы. Если маменька об этом проведает и распорядится выпустить — пиши, пропало. Всё висит на волоске, на той зыбкой призрачной репутации, которую я заработала среди гвардейцев во время поездки на север. Ай да принцессочка! Ай да шалунья! Натворила делов, заварила кашу. А что делать дальше?

Ну ладно, мою недодумку с утренней молитвой прикрыли гвардейцы…

Я чувствовала себя, как нашкодивший котёнок.

— И призадумалась, — это Домик сказал. Он так и стоит рядом со мной в тюремном коридоре, разглядывая злые и грязные лица пленных.

— Просчитываю следующий шаг. Вот ты на моём месте, что бы сделал? — вздохнула.

— Есть обвиняемые. Много. Нужны доказательства вины и суд, — пожал плечами Ник.

— Можно подумать, что я без тебя этого не знала, — как же велика в моей душе инерция во всём противоречить этому славному парню. А ведь он только что подсказал мне следующий шаг.

Надо бежать в кордегардию. Ой, а откуда здесь мама?

— Кажется, Ваше Высочество совсем от рук отбилось, — Их Величество, привлечённое шумом громких протестов, доносящимся из-за дверей, уже заглянуло в глазок. И сказать, что она поражена, это было бы недостаточно точно. Испепеляющий взгляд буквально плющит меня. Страх пронзает всё тело. Я не могу дышать и сейчас рухну.

Гвардейцы — а их тут почти десяток, замерли по стойке смирно и напоминают статуи. Наверное, кровь отлила от голов, отчего лица сделались алебастровыми.

— Сударыня, изменники или заговорщики заняли свои законные места, — Ник мурлычет эти слова, или журчит. — Право, люди, которым поручено обеспечивать вашу безопасность недаром едят свой хлеб и пьют вино, — в этот момент я вдруг понимаю, что сизые носы выпивох на лицах обмерших от страха гвардейцев, не изменили своего цвета и поразительно диссонируют с безжизненным цветом лбов и щёк. — Когда заключённые в вашем присутствии правдиво ответят на все заданные судьями вопросы, надеюсь, гнев сменится на милость, — принц, в отличие от меня, нисколько не смущён и спокойно заканчивает свою филиппику.

Теперь на лице мамы написано недоверие. Но Домик спокоен и деловит. Мы идём в церковь в сопровождении гвардейцев. После открытия двери в колонне и спуска по длинной лестнице (а я здесь впервые), нашему взору предстала и сокровищница, про которую рассказывала сестра, и кабинет. Пустые, конечно. Какой же дурак после побега узников оставит важные улики на старых местах?! Но само наличие этих помещений, а, главное, то, что здесь была тюрьма (нечистоты на полу никто не прибрал), королеву озадачило.

Допрос она назначила на завтра и удалилась в свои покои.

Я с благодарностью посмотрела на Ника:

— Они же ото всего отопрутся, — вздохнула я, начиная паниковать.

— Вряд ли, — легкомысленно отмахнулся Домик. — Ты ведь знаешь, кто мне ужасно нравится.

И тут меня, словно молнией пронзило. Я вспомнила, что моя сестра — самая лучшая на свете травница. А в тюремных коридорах дежурят гвардейцы. Кажется, я собралась в кордегардию? Но принц ведёт меня под ручку прямо в мои покои:

— Передохни, Нел! Ты вся на нервах. Стронутая тобой лавина набирает скорость. Не попади под обвал. Побудь в сторонке.

* * *

Сидя в тишине своего будуара, я слушала от Соньки городские новости. У Федьки-горшечника сперли крынку прямо с прилавка. Хорошо-то как! За стенами дворца жизнь идёт своим чередом. Да и в самом дворце обычный ход вещей ничем не нарушен. Интересно, а как этот обормот Доминик собирается подпоить завтрашних подсудимых? Шкатулка с брошками неожиданно поставленная передо мной фрейлиной, как всегда меня искренне увлекла. Я перебирала изящные вещицы, любуясь замысловатым завитками скани или совершенством граней, нанесённых на самоцветы искусным мастером.

Сколько любви и старания, выдумки и душевного тепла вложено в драгоценные безделушки! Вот и со мной произошло нечто подобное. Я с воодушевлением и безумным упорством начала сложную комбинацию, пытаясь изменить жизнь страны. Сделала несколько ходов и сдулась. Потому, что не изучила расклада сил, не разобралась в том, какие партии или группировки действуют сейчас, чьи интересы затрагивает происходящий постепенный захват власти духовенством.

В этот момент и вмешался мой бывший женишок. Один из тех, на чью помощь я даже не рассчитывала, оказался в нужном месте и в нужное время. А ведь перед этим он приготовил списки людей, подлежащих аресту, то есть именно этот чужеземный презираемый мною бывший принц разобрался в политических хитросплетениях и наметил пункты, по которым гвардейцы и ударили, едва я им это приказала.

Тихушник он. Но мне почему-то верится, что ради Ульки сделает всё возможное для избавления меня от неприятностей, в которые я влезла.

* * *

Королевский трибунал. Его заседание проводится в выдержанном в строгом стиле зале. Из трёх судей мне знакомы двое — барон, чьи владения неподалеку, и городской судья, обычно разбирающий имущественные споры. Среди публики тоже много лиц, которые мне приходилось встречать. Мы с мамой — на почётных местах. Утром она была напряжена и ничего, кроме слов приветствия я от неё не слышала. Напряжена она и сейчас.

Прозвучали протокольные слова, действующие лица выполнили необходимые формальности, прозвучало обвинение в государственной измене большой группы влиятельных священнослужителей. А потом ввели первого из подсудимых. Им оказался Отец-Казначей. Вот он-то и поведал без утайки, как они с Патриком, воспользовавшись трауром, утешая королеву в постигшем её горе из-за потери мужа, убедили Её Величество доверить все государственные посты лицам духовного звания — тем, кто не допустит войны, а значит, новых потерь и горя.

Не хочу пересказывать дословно, потому что этот негодяй был несдержан в выборе выражений, характеризующих мою маму. Слово «дурочка» было одним из самых мягких. Мы обе рыдали, но дружно не позволяли никому прервать это повествование — обвиняемого просто распирало от желания поведать миру о своих деяниях. Улька составила отличную «микстуру правды». А Домика нигде не было видно. Опять он шифруется. Тихушник.

* * *

После допроса первого обвиняемого мы с Её Величеством покинули зал трибунала и больше туда не возвращались. Он работал без нас ещё три недели и все преступники во всём сознались. А мы много разговаривали. Я с удивлением поняла, что о моих выходках, приведших к столь удручающим последствиям, королева даже не догадывается. Полагает, что гвардейцы обо всём позаботились сами.

* * *

Савка, одетый по-простолюдински, но добротно и опрятно, смущённо мнёт шапку и переминается с ноги на ногу. Столы в кабинете Королевского Совета поставлены так, что он оказался как бы в кольце, то есть видит не всех.

— Так где ты, говоришь, нашёл этот камень? — на лице мамы блуждает лёгкая задумчивая улыбка. Не могу понять, что её вызвало.

— Он находился в канаве у дороги, ведущей на север от городских ворот. Только край торчал. Наверное, вода его обнажила, размыв землю. Хотел подложить что-то твёрдое под колесо телеги, что совсем увязла в грязи, ухватился за край, а он развалился. Оттуда и выпал мешочек с сольдо, — мне, сидящей рядом с Её Величеством приятно слушать голос своего тайного мужа. Но я молчу — пока не время вступать.

— И что ты решил сделать со свалившимся на тебя богатством? — голос справа. Министр финансов интересуется.

— Подумалось мне, что коли в тяжкий момент, когда повозка моя увязла, Провидение послало вместо камня деньги, то это неспроста. Ведь бросать под колёса золотые монеты не принято. Значит, надо употребить их на то, чтобы экипажи не вязли в грязи.

— Что же, раз ты деньги нашёл, тебе и думать, куда их употребить. Так почему же ты решил прийти сюда? В королевский совет?

— Так, кончились они, Вашество! А у меня день пути до Урпта так камнем и не вымощен. Во имя Провидения прошу, дайте ещё на богоугодное дело.

— И сколько тебе нужно? — снова министр финансов интересуется.

— На две трети дороги хватило полведра золота, так что, четверти ведра будет в самый раз.

Королевский совет дружно гогочет, а рядом со мной мама заливается колокольчиком. Знаю, что Савушка сейчас тоже с трудом сдерживает смех, но он должен до конца доиграть сцену.

— Так и знал, что не дадите, — шапка в его руках разрывается на две части, — прощевайте, уважаемые, — досадливо бросив на пол останки головного убора, он поворачивается к выходу.

Высокий королевский совет корчится от хохота, а из маминых глаз буквально брызжут слёзы неудержимого веселья.

— Постойте, Савватей! — пробулькала она между приступами, — не уходите так скоро, — и, чуть отдышавшись, — нам будет вас ужасно недоставать.

Последняя фраза вызвала новое неистовство в рядах собравшихся, но уже менее длительное.

— Пожалуй, его в пажи. Тогда он будет вынужден захаживать время от времени, — успела я шепнуть маме, пока остальные успокаивались.

Успокаивались долго, потому что остановленный повелением королевы мой суженый подобрал клочки своей шапки, и, считая, что на него не обращают внимания, прикладывал их друг к другу, соображая, нельзя ли это сшить. Высокий совет фыркал, то там, то тут.

— Встаньте на колено, юноша! — Её Величество поднялась и вышла на середину. — Вашу саблю, Генерал!

Министр обороны освободил из перевязи свой палаш вместе с ножнами и двумя руками церемонно протянул его своей королеве. Клинок, извлекаемый твёрдой рукой, зазвенел, и Савка, увидев блеск остро отточенной стали, встал на четвереньки, повернулся боком и вытянул шею, явно подставляя её под удар. Почти полминуты стояла звенящая тишина, пока до присутствующих дошло — гость ждёт казни.

Такого хохота я никогда не слышала. Казалось, что стены сейчас рухнут. Даже стража заглядывала в двери, хотя её место снаружи. Ну да сегодня всё идёт не по правилам. Делать замечание гвардейцам никто и не подумал.

Наконец Савку поставили, как положено, мама возложила клинок на его плечо и сказала, что принимает в число своих пажей.

— А что я должен делать? — утомленные длительным хохотом ряды зрителей отозвались только несколькими сдержанными смешками.

— Тебе придётся бывать при дворе, — мама сочувственно посмотрела на искреннее огорчение, написанное на лице моего любимого, и сжалилась, — по вторникам.

На сей раз выражение обречённого горя, которое продемонстрировал этот «мужлан» снова тронуло её сердце и она дала ещё одно послабление:

— До обеда.

Я прекрасно знаю, что Савка умеет торговаться, но тут оказался продемонстрирован просто высший класс. Потому, что негодник сделал вид, что от последних слов воспрянул духом, и произнёс:

— Спасибо, Вашество! Значит, после обеда по вторникам я тоже смогу исполнять волю Провидения.

Измождённый «зал» изнурённо хрюкал. Для настоящего смеха ни у кого просто не оставалось сил.

— И выдайте ему сольдо, — заключила королева. — Ещё полведра.

Последнее слово осталось за ней.

* * *

Вот наконец-то первое затеянное мною мероприятие прошло от начала до конца без сучка и без задоринки. Савка прекрасно сымпровизировал, надо отдать ему должное, но в целом осуществляли мы мой план, и добились поставленной цели. Мой муж теперь дворянин. Маленький, безземельный, но пожалованный самой королевой, возжелавшей иметь шута.

Что же касается служения «Провидению», понятно, что в полуведро золота оно не уложилось. Когда после морозцев и метелей начала зимы пришли оттепели, санный путь от шахт Гринринга расквасило, и ожившие, было, плавильни начали голодать. Савка нанял возчиков, и пустая порода от наших рудников пошла на дорожное покрытие. Хорошо, что он умеет торговаться и есть в нём рачительная мужицкая скрупулёзность, так что каждая монетка шла туда, куда надо. А ещё я потихоньку продавала свои драгоценности, клянчила у мамы и даже у Ника заняла… надеюсь, без отдачи.

Знаете, присутствуя на заседаниях королевского совета, я с удивлением поняла, что выделения средств на мощение дорог или даже их ремонт добиться невозможно — множество более срочных и важных дел требуют незамедлительных затрат. Вот сейчас всё уходит на армию. А я, после того, что пережила из-за этого треклятого угля, просто не могу смотреть на то, как телеги с ним увязают в грязи.

Так вот, сегодня, пусть и с клоунадой, впервые удалось добиться государственного финансирования дорожного строительства. И это, несомненно, прогресс.

Думаю, здесь больше (по крайней мере, пока) моего вмешательства не требуется. Что там дальше по плану?

Глава 28

Орнелла

Ритуал разрыва помолвки мы с Домиником провели в церкви при стечении всего двора. Простыми словами освободили друг друга от ранее принятых на себя обязательств. На другое утро, когда я желала маме доброго утра, она спросила меня, как я отнесусь к браку с Тектоланом Гринрингским.

— Он ведь еще слишком молод, — брякнула я первое, что пришло мне в голову, совершенно не готовая к такому повороту событий.

Нет, конечно, в том, что такое предложение последует, я нисколько не сомневалась. Но чтобы так скоро?!

— Тебе вовсе не обязательно выходить за него замуж немедленно, а молодость, знаешь ли, не вечна, — пожала плечами мама.

— Я подумаю об этом, — мне не хотелось скандалить. Поэтому я не стала категорически возражать и тут же чуть злорадно предложила. — Кстати, поскольку мой бывший жених отрёкся не только от меня, но и от трона своей страны, давай, пригласим его в наш королевский совет вести протоколы заседаний. С одной стороны — доброе дело, рука помощи благородному человеку, оставшемуся без средств к существованию. С другой, — я хмыкнула, — будет забавно видеть его с чернильницей вместо шпаги.

— А ты по-прежнему жаждешь мести за то ведёрко холодной воды? Или гневаешься, как женщина, от которой отказались, пусть даже по её просьбе? — мама улыбнулась. — Ладно, отпишу ему сегодня. Пусть приходит.

Наверное, полгода назад я бы обиделась за то, что меня заподозрили в столь низменных чувствах и склонности к мелочной мести. Но сейчас просто удовлетворилась согласием и постаралась изобразить смущение, словно меня действительно уличили в недобром.

Выйдя из спальни в приёмную, увидела в числе толпящихся здесь дворян Савку. Улыбнулась. Конечно — сегодня у нас вторник. И утро.

— Мам, я позаимствую у тебя нового пажа? — обернулась я через ещё не закрытую дверь.

— Бери любого, все они в высшей степени достойные люди, — донеслось в ответ.

— Вы, Савватей, — указала в сторону мужа, — распорядитесь, чтобы заложили коляску для прогулки, и извольте сопровождать меня.

* * *

Мы ехали не к Улькиному домику, а к нашему загородному дворцу. Это в ту же сторону, но несколько дальше. Полусотня кавалергардов следовала за нами неотступно. После недавних событий гвардейцы неизменно выказывали ко мне повышенное внимание и шагу не давали ступить без охраны.

Я же горько жалела лишь о том, что не воспользовалась каретой — в открытом экипаже даже прижаться к любимому нельзя. Клуша.

Зато на обочине дороги, на взгорке, увидела сестру. Она, одетая в тёплый кожушок, обмотанная, по-бабски, пушистой шалью, собирала с веток редкие недоклёванные птицами, побитые зимними холодами ягоды рябины.

«Наверное, кто-то угорел» — привычно подумала, припомнив содержание Улькиных тетрадок.

Захотелось помочь, но слишком много внимательных глаз вокруг. Солдаты могут приметить сходство между нами, если мы окажемся рядом. Да и что обо мне подумают сопровождающие, увидев, что их принцесса ползает по земле и что-то собирает, отдавая набранное при этом какой-то крестьянской девчонке. Едва слышно хихикнула: то-то будет потеха!

Поэтому я лишь едва заметно кивнула внимательно оглядывающей меня сестре и больше на нее не смотрела. Во избежание.

Голые ветви ещё не распустивших листья деревьев — даже почки пока не пробудились, осевшие сугробы и многочисленные проталины, не оживлённые ни одной зелёной травинкой. Низкое серое небо — казалось бы, настроение должно быть — хуже некуда.

Но я предвкушаю встречу с местом, где когда-то была счастлива. Тогда папа еще не ушел на войну, и мы часто подолгу жили здесь, буквально в нескольких шагах от хижины сестры и домика Моти.

От Моти, знавшего нас обеих, наверное, ещё с младенчества. Во всяком случае, я помню егеря столько же, сколько и себя. На мгновенье замерла, пораженная этой невысказанной мыслью: тогда кто, кроме него, может знать тайну нашего с сестрой рождения?

* * *

Виконт Фоше — кастелян нашего загородного дома, был озадачен появлением в его владениях молодой хозяйки. И нисколько не обрадован, хотя и старался делать вид, что испытывает неподдельный восторг при лицезрении Моего Высочества. Впрочем — какое мне до него дело?! Я обошла все помещения и убедилась в том, что мебель зачехлена, а протоплены только те комнаты, где обитает домоправитель с домочадцами. После чего гуляла по парку и саду в сопровождении «пажа». Во мне крепла убеждённость, что было бы здорово переехать сюда насовсем, чтобы избавиться от надоевшего мне в последнее время двора.

Хотя, — вздохнула, — двор никуда не денется — последует за королевой, если она решит присоединиться к дочери.

Меня немного трясло от волнения. Хотелось в Савкины объятия, что невозможно под взглядами неотступно следующих за нами гвардейцев. Хотелось расспросить молчуна-егеря о тайне появления на свет нас с сестрой. Хотелось избавиться от опеки телохранителей и дум о судьбе Ассара.

Эта куча желаний буквально распирала меня, а рядом молча мучился Савка. Тоже от желания, но простого и ясного — потискать меня в укромном уголке. Хм. Это мы ещё посмотрим, кто кого потискает, если таковой для нас отыщется. Хотя, нет. Я, скорее всего, начну реветь ему за воротник и требовать утешения, и он ещё сильнее станет от этого страдать.

— Господа, — обернулась я к гвардейцам, — ступайте и распорядитесь об ужине. Я остановлюсь здесь на несколько дней. И не забудьте уведомить государыню о моём намерении.

Кавалергарды отправились выполнять поручение, а мы с мужем — целоваться за ближайшей ёлкой. Жизнь мгновенно наполнилась смыслом — через несколько часов в деревенской церкви венчаются Улька с Домиком, а ходу туда — десять минут. Успеваем. Конечно, мне предстоит оставаться в тёмном углу под густой вуалью, но зато я сама всё увижу.

Ой, а вдруг сестра задержится у пациента? Ну, у того, для которого собирала рябину?

* * *

Оказывается, в покоях принцессы в загородном дворце тоже есть потайной ход.

Вот только место для этого прохода было на редкость неоригинальным. Сразу за картиной с пасущимися на зеленом лугу лошадками и с висящим рядом подсвечником-открывателем. Чуть презрительно хмыкнула: если мне вдруг когда-нибудь захочется построить новый дворец — сделаю все так, чтобы никто посторонний не мог найти ни один секретный ход самостоятельно! Наизнанку вывернусь, но не дам потенциальным врагам тайно попасть внутрь или покинуть замок! Благо с фантазией проблем у меня никогда не было.

Осторожно исследовав короткий ход, выяснила, что ведет он не в другие покои дворца, как дома, а в сад на заднем дворе. Хорошо. Даже замечательно.

В покои я вернулась вовремя: Соня как раз пришла сказать, что ужин готов. Кивнула девушке и вышла, бросив мимолетный взгляд на висящие на стене часы. До свадьбы сестры оставалось чуть больше сорока минут. Надо торопиться.

* * *

За ужином виконт Фоше начал проявлять к мой персоне особо повышенное внимание. Он с таким рвением пытался мне услужить, что, казалось, попроси — и он принесет тапочки в зубах.

Сначала это забавляло: я все гадала, с чего это вдруг кастелян стал столь обходителен? Ведь приветствовал он меня равнодушно, даже несколько холодно. Неужели мои верные гвардейцы успели «потолковать» с ним насчет правильного обращения с принцессой? Или он просто пытается выслужиться, получить какую-то выгоду?

От последней мысли я чуть погрустнела. Обидно, когда в тебе видят лишь средство к достижению личных целей, а не живого человека. Хотя все же интересно, чего виконт столь явственно вожделеет?

— Ваше Высочество, — вдруг наклонившись к моему уху, чуть боязливым шепотом произнес он, будто читая мысли. — Я слышал, что вы замечательный целитель.

— Кое-что умею, — осторожно ответила я, внимательно осматривая уже немолодого мужчину. — Опишите симптомы вашей болезни!

Неужели все эти изысканные словечки, ублажающие мой слух — повод, чтобы просить о помощи? Да скажи он сразу и прямо — я бы не отказала! Не монстр же, в самом деле. Тем более в вопросах медицины!

Виконт чуть покраснел, качнув головой:

— Не я, дочь.

Тем более я бы не пренебрегла здоровьем ребенка!

У дверей столовой в числе других слуг нетерпеливо переминались с ноги на ногу Соня с Савкой, пытаясь всячески привлечь мое внимание — мы договорились пойти на свадьбу Ули вместе. Неужели уже пора? Я быстро глянула на часы и обомлела: до торжества оставалось меньше двадцати минут!

Покосилась на бормочущего виконта и невольно прислушалась. Он торопливо описывал симптомы недуга своей десятилетней дочери. Не могу уйти прямо сейчас. Качнула головой друзьям, мнущимся у выхода. Те послушно вышли. Не дело, если они опоздают из-за меня. Доберусь до места и одна!

Хм! А у дочери виконта, похоже, обычная простуда, только очень продолжительная. Скорее всего, вовремя не вылечили — и получили осложнение. Растяпы!

— Почему вы не вызвали врача? — чуть удивленно спросила я. Все-таки девочка заболела отнюдь не вчера!

— Да был один такой! — презрительно мотнул головой виконт. — Давал какие-то новомодные лекарства, а когда стало понятно, что ей ничего не помогает — испарился в неизвестном направлении.

Понятно. Наверняка специалист из той же оперы, что и тот, который лечил когда-то маму. Жулики.

Я снова посмотрела на часы. Времени в обрез: надо торопиться.

Велела виконту давать дочери горячее молоко с медом, малиновое варенье, липовый чай — все это точно не повредит, — а завтра с утра осмотрю девочку, смогу поставить точный диагноз и найти правильное лечение. Почему не прямо сейчас?

— Устала, уважаемый виконт, мигрень разыгралась, — тяжело вздохнула я, вставая из-за стола. — Прошу не тревожьте меня сегодня.

Тот послушно, но все же, чуть недовольно кивнул, а я быстро направилась к своим покоям. Задержусь еще хоть на пару минут — точно опоздаю к церемонии!

* * *

Старая церковь, в которой пожелали обвенчаться Доминик и Уля, была в минутах десяти-пятнадцати неспешного шага от королевского загородного дома. Впрочем, бегом получилось не намного меньше: все-таки, чтобы бодро скакать по оврагам да буеракам нашего коварного леса, нужно иметь сноровку. И притом многолетнюю.

Но все же, я не опоздала.

Взволнованная Соня ждала у входа в церковь. Заметив бегущую меня, она с радостью и видимым облегчением всплеснула руками:

— Слава Богу!

И тут же быстро повела меня куда-то вглубь старой церквушки.

Проходя мимо открытого главного зала, где вскоре должна была пройти церемония, быстрым взглядом обвела гостей. Их было немного: даже я знала почти всех. Савка с семьей, бабушка Сони, Мотя-егерь, та самая женщина, которая когда-то стала моей первой пациенткой, паренек, которому я впервые вытащила занозу. Они волновались и радовались одновременно. Улю здесь любили все.

— Тут только самые близкие, которые никогда не станут болтать лишнего, — серьезно сказала Соня, заметив мой интерес.

Кивнула. Я верила этим людям.

* * *

Соня привела меня в маленькую комнату, больше напоминавшую келью, и тут же тихонько убежала.

А с узкой, жесткой даже на вид, кушетки мне на встречу поднялась прекрасная девушка.

Сначала я даже не узнала в ней сестру, настолько она не была похожа на саму себя. Такая маленькая, тоненькая, хрупкая с длинными завитыми в упругие кольца светлыми волосами, яркими, тонко выделенными подводкой, большими глазами и нежно-розовыми губами. В белом, едва заметно отдающем в голубизну, простом платье с круглым вырезом, длинными кружевными рукавами и прямой юбкой, расписанной цветами. Я была настолько поражена красотой сестры, исходящим от нее волнам радости и купающемуся в глазах безграничному, пьянящему счастью, что не сразу услышала вопрос, обращенный ко мне. Кажется, Уля интересовалась, нравиться ли мне ее платье.

— Ты похожа на сказочную фею! — искренне улыбнулась я, нежно обнимая сестру.

Она рассмеялась, а потом чуть взгрустнула. А еще в ее взгляде я прочитала, что она очень рада мне. Но все же, было там и что-то еще.

— Я уж думала, что ты не придешь, — подтверждая мои наблюдения, вздохнула девушка.

— Ну, не могла же я пропустить свадьбу своей любимой сестрички! — рассмеялась я, хотя где-то глубоко в душе и чувствовала, что Уля недалека от правды.

Будь у меня выбор: пойти на ее свадьбу или немедленно заняться важными для моей страны неотложными делами, то сестре пришлось бы праздновать без меня.

Отогнала подобные мысли, надеясь, что на лице не проскользнули эти размышления. Не хотелось огорчать сестру. Хотя на душе остался неприятный осадок. Почему-то было стыдно.

— Ты видела его? — взволнованно теребя рукав платья, спросила Уля, присаживаясь на край кушетки.

— Доминика? — улыбнувшись, уточнила я, садясь на шаткую табуретку напротив.

Уля чуть покраснела и отвела счастливо-задумчивый взгляд в сторону окна, любуясь прекрасным розово-фиолетовым закатом.

— Еще нет, — легкомысленно пожала плечами я, с любовью смотря на знахарку.

Как же она сейчас счастлива! Витает где-то в облаках, наверняка представляет Ника, их будущую семейную жизнь. Вздохнула. На мгновенье накатилась грусть: сама я не скоро надену свадебное платье.

— То есть, он еще не пришел? — вывел меня из размышлений взволнованный голос сестры.

Я внимательно посмотрела на нее и едва не рассмеялась: а вот и пресловутый предсвадебный мандраж! Уля нерешительно мяла в руках юбку платья, нервно кусала губы, чуть испуганно смотрела на меня в ожидании ответа.

— Не придумывай, — весело рассмеялась я. — Не удивлюсь, если Ник тут со вчерашнего дня кукует!

Уля с надеждой улыбнулась и хотела что-то сказать, но тут в комнату заглянула Соня:

— Все готово. Пора.

* * *

Это было завораживающее зрелище. Уля буквально плыла к алтарю по дорожке, усыпанной нежными цветами. В чуть дрожащих руках был прекрасный традиционный букет из белых роз и голубых незабудок, а за спиной будто выросли крылья, настолько легко сестра шла. В ее глазах плескалось безграничное счастье, а на лице играла чуть шальная улыбка.

На другом конце зала, рядом с алтарем, стоял Он. Домик. Ник. Доминик. Принц Доминик. Мне не хватало слов, букв, имен и прозвищ, чтобы выразить восхищение им. На мгновенье я даже пожалела, что разорвала помолвку с этим олицетворением мужественной красоты. Сейчас, пожалуй, впервые в жизни, признала ее в нем. Может быть все дело во взгляде, которым он смотрел на Улю? В нем царила истинная любовь, привязанность, доверие, счастье, волнение и даже страх, что невеста вдруг развернется и уйдет.

Он был в традиционном белом костюме, с темно-синей богатой вышивкой. Но сколько я не присматривалась, не смогла разглядеть, что же именно было там изображено.

Существует легенда, что только истинно любящая душа, следующая по цветам, могла понять смысл рисунков. Я с любопытством посмотрела на Улю. Интересно, что она видит?

В зале же царила тишина, лишь негромко играл нежную мелодию маленький оркестр за алтарем. Люди молчали, как и я, пораженные чарующей красотой церемонии.

Еще пара шагов — и Уля приняла руку жениха, а из-за алтаря вышел старый священник.

На его морщинистом лице царила счастливая, неподдельная улыбка: ему не надо было слышать никаких клятв и обещаний, чтобы понять: эту пару венчал сам Бог, и ничто на свете не может помешать им быть вместе и любить друг друга. По его щеке скатилась одинокая слезинка — такое чувство никогда не предаст и не исчезнет. Это любовь навсегда.

Но клятвы, все же, прозвучали. Казалось, сами жених с невестой хотели произнести заветные слова, чтобы любимый человек знал, что она никогда не обманет, а он — не оставит. Что она — будет заботиться о доме, а он — о благополучии семьи. Что они оба будут любить своих детей и друг друга до самой смерти.

Кажется, я плакала. И это были слезы радости, счастья за Улю и Ника, слезы восхищения сестрой, слезы очарования магией церемонии. И слезы грусти. Сейчас я, как никогда, хотела плюнуть на дворец, титул весь мир, лишь бы стать такой же счастливой, как Уля. Схватить Савку подмышку и сбежать на край света, где нас бы никто никогда не нашел.

Замечтавшись, я пропустила поцелуй и очнулась только тогда, когда Уля с Ником пошли по дорожке из цветов в сторону выхода из церкви, а за ними потянулись и немногочисленные гости. Новобрачные собирались к Священному Камню, дабы засвидетельствовать свой союз и перед официальными властями. А вот мне уже там не место. Пора возвращаться.

Кивнула издалека счастливым новобрачным, чтобы не привлекать лишнего внимания, проводила их взглядом и услышала рядом тихий, смутно знакомый мужской голос:

— Ради такой красавицы и я бы от трона отрёкся.

В том же дальнем углу, где я прятала своё лицо под густой вуалью, стояли два человека в дорожных костюмах, надвинув на лбы широкополые шляпы. Кажется, меня спрятавшуюся в тени, они не замечали.

Скосив взгляд в их сторону, я с изумлением узнала в говорившем Говийского короля. Что он здесь делает? И как нашел эту церквушку? Мысленно дала себе пинка: пусть я встречалась с батюшкой Ника всего несколько раз в жизни, но его властное лицо и голос запомнила навсегда. И старалась брать пример: казалось, этот человек может все. В том числе незаметно попасть в любое место в нужное время.

— Тебе просто повезло, что я оказалась принцессой, — со смешком ответил его «спутник», в котором нетрудно было признать матушку новобрачного, переодетую мужчиной. — Какой подарок ты решил сделать молодым?

— Пошлю им десять сольдо и пожелаю счастья. Ник сам выбрал свою жизнь, не стоит намекать ему на то, что существуют и другие возможности. Идем, все уже разошлись, и нас никто не узнает.

* * *

Проводив взглядом таинственных посетителей, с чувством искреннего сожаления незаметно покинула церковь и я. В любой момент меня могли хватиться, да и дочке виконта нужна была помощь. Мне следовало поторопиться в наш загородный дворец.

Забежала лишь на пару минут в пустой домик сестры: оставить подарки молодоженам. Надеюсь, им понравиться. Ибо выпросить у мамы подпись для медицинской лицензии и старинный фамильный меч из редкой стали, которым всегда так восхищался Доминик, было ой, как непросто! Еще оставила сестре толстый травник с яркими, большими картинками и золотой открывающийся медальон с портретом Ули для Ника. Пусть её частичка всегда будет с ним, в какую бы сторону он ни отправился.

А меня ждали хлопоты. Я предусмотрительно отсыпала из запасов сестры хорошую горсть багульника — если простуда юной виконтессы сильно запущена, без него не обойтись.

Эпилог

Ульяна

— И, пожалуйста, держите ноги в тепле, — старая Марта, моя постоянная пациентка, улыбнулась виноватой улыбкой, словно извиняясь за свои изработанные коленки:

— Спасибо, тебе, внученька. Не знаю, что бы я без тебя делала. Умница ты, не то, что наша Сонька-вертихвостка. Ишь, выскочила, понимаешь за соседского короля, и, вместо того, чтобы при мне жить, умчалась на север, да ещё и старуху к себе зазывает! — беззлобно погрозила Марта пальцем.

— Что же в этом худого? — с усмешкой удивилась я. — Там, чай, слуги, лекарь придворный за вами бы присматривал!

— Не верю я этим высокоучёным! — Марта резко махнула рукой, сердито поджимая губы. — Когда внучка-то фрейлиной стала — завелись у нас денежки на настоящего врача, так от его лечения мне только хуже сделалось. А после твоих мазей — куда как легче становится.

Я улыбнулась и оставила на столе горшочек со снадобьем, торопясь в кожевенный квартал менять повязку Игнату-усмарю. Потом занесу желудочные капли супруге городского головы, и на сегодня, кажется всё. Заберу с работы Ника, и поедем домой. А то он как закопается в бумагах, так даже поесть иной раз забывает. По дороге завернём нарвать зверобоя — он нынче в нужной поре.

Так, размышляя о своём, я по пути забежала к булочнику и колбаснику, запаслась у молочника сметанкой и прихватила пучок петрушки у зеленщицы. А что делать? Если не накормить мужа, он от этого делается раздражительным. Хотя, в этом обстоятельстве скрыта великая мудрость жизни — если есть, для кого готовить, то и сама питаешься правильно, не то, что раньше, когда ела от случая к случаю.

— Э-э, коллега! Не откажите в консультации, — доктор Лорти перехватил меня на финальном участке, когда до двери заветного подъезда за которым располагается Королевский Совет, оставалось всего ничего. Не иначе — подкарауливал. — У одного из моих пациентов почти неделю не проходит лихорадка. Хотел бы заручиться вашим советом относительно дальнейших назначений.

Оставалось только кивнуть, и проследовать за врачом. Хоть и не люблю я этого надутого индюка, но причём здесь бедный больной!?

Больной оказался далеко не бедный, а очень даже состоятельный обжора, натрудивший себе изрядные проблемы чрезмерным употреблением вкусной и нездоровой пищи. Прописала ему целебную диету — одну сушку утром, три в обед и две вечером, при неограниченном употреблении молока, а мне надо будет дома порыться в записях, относительно печёночной микстуры. Обещала прислать, как приготовлю.

* * *

Ник уже ждал меня. Подсадил в двуколку, и через полчаса мы были дома. Увы, поколдовать на кухне мне оказалось некогда из-за микстуры, так что поели стряпни домработницы — эта женщина вполне прилично готовит. Она же унесла готовое снадобье, когда возвращалась домой.

— Знаешь, Уленька, я сегодня приготовил указ об учреждении министерства сообщений и назначении на должность его главы, знаешь кого? — Ник хитро скосил на меня глазом, едва только отодвинул от себя пустую тарелку.

Я радостно завизжала и бросилась на шею любимому, за что меня подхватили на руки и покружили по комнате. Наконец-то появится возможность возвести Савку в графское достоинство, тогда Нелка сможет обвенчаться со своим избранником, а не встречаться с ним изредка тайком. Всё-таки неудобно быть принцессой.

Орнелла

Всё-таки неудобно быть принцессой. Особенно остро это чувствуешь, сравнивая свою безрадостную судьбинушку со свободой, которой пользуется в огромном, безумно интересном мире родная сестра-близнец. Хуже всего то, что необходимость сохранения нашей тайны не позволяет нам встречаться с ней в присутствии других людей, чтобы некто наблюдательный не имел возможности сравнить наши лица.

Различия в одежде могут обмануть, когда нет причины сопоставить два повторяющих друг друга облика. Две фигуры, манеры держаться, голоса, жесты. Поэтому я выхожу в город только тогда, когда Уля его покидает. Она нарочно усаживается в двуколку своего мужа всегда в одно и то же время так, что я это вижу через окно. Но вечером и ночью город принадлежит мне. Завернувшись в тёмный плащ, я могу под покровом темноты прокрасться через тайную калитку и встретиться с любимым, если он в этот день не в отъезде.

Возвращаясь из своих бесконечных поездок, Савка заглядывает к секретарю королевского совета, чтобы передать отчёты и заявки, а уж Ник обязательно сообщает об этом мне.

Однако, сегодня — особый день. Вернее — ночь. Уля условилась с Мотей-егерем о тайной встрече у него в сторожке. Мы хотим расспросить этого человека о том, как появились на свет, и что за обстоятельства столь странно распорядились нашими судьбами. Не знаю, как сестре, но мне страшно.

* * *

Савка со своей тележкой поджидал меня в закоулке неподалеку от тайной калитки. Как же я по нему соскучилась! Даже тревога ушла из сердца, пока мы целовались. Если бы не договорённость с сестрой…. Через городские ворота стражники пропустили нас беспрепятственно — они ещё не закрыли их на ночь. А уже через несколько минут мы с Улей тряслись от нервного озноба, не решаясь войти в лесную сторожку, крошечное окошко которой светилось, говоря о том, что хозяин ждёт нас с зажженной свечой.

В тесной конурке решительно негде было сесть, кроме как на застеленной шкурами лавке. Сам же лесник устроился в вырезанном из замысловатого корневища стуле, втиснутом между шкафом и столом.

— Дядя Матвей! Кто наша мама? — дрожь в Улином голосе выдаёт волнение.

Я испуганно и чуть неодобрительно покосилась на сестру. Ну, кто же задает такие серьезные вопросы прямо с порога, в лоб?

Мотю же нисколько не смутила прямота сестры. Усмехнувшись, он махнул рукой на узенькую, едва влезшую в избушку скамеечку:

— Садитесь! — буркнул егерь. — Не дело это, стоя разговоры вести.

Мы послушно сели, посекундно переглядываясь. А дальше что? Мотя молчит, лишь внимательно поглядывает на нас с сестрой, кивая каким-то своим мыслям.

Уля нетерпеливо заерзала: похоже, сестра ни капли не сомневалась, что егерь в курсе дел. А вот в мою голову, чем дольше продолжалось молчание, тем больше начало закрадываться подозрений. Неужели я ошиблась, и он на самом деле ничего не знает о нашей настоящей маме? И сейчас напряженно размышляет о том, как об этом сказать?

— Что же, рано или поздно вы должны были догадаться, что мне может быть известна эта история, — наконец, вздохнул Мотя, нарушив напряженную тишину.

А у меня как камень с души свалился. Ужасно хотелось знать правду.

— Ладно, коли спрашиваете вдвоём, расскажу! — продолжил егерь, внимательно смотря на нас с сестрой. — Матушка ваша постучалась в дверь травницы Кристины, когда у неё уже начались схватки. До этого никто в наших краях не встречал эту женщину, и выяснить о её происхождении никому ничего не удалось, — наш с Улей разочарованный вздох. Мне хотелось узнать хоть что-то о настоящих родителях. Думаю, Уле тоже. Но, видимо, не судьба.

— Судя по одежде — бродяжка, нищенка, — Мотя удрученно покачал головой. — Лохмотья, стоптанные в странствиях ноги, хотя была она не грязнулей.

Знахарке не удалось спасти её жизнь, но две девочки родились более-менее здоровенькими.

Этой же ночью наша королева произвела на свет мертвого ребёнка, — я вздрогнула. Почему-то казалось, что Мотя говорит обо мне.

— Роды были очень тяжёлыми, и государь послал меня за травницей, потому что дворцовый лекарь не обещал спасти ей жизнь, — продолжал тем временем Мотя. — А потом, когда Кристина выходила Её Величество, и та спросила о новорожденном, король не решился огорчать её страшной вестью. Одну из маленьких девочек выдали за принцессу. Вот, собственно, и вся история.

Сказать, что я была поражена — это всё равно, что вообще смолчать. Новость буквально раздавила меня. Оказывается, ни капли благородной крови в моих жилах не течёт! А вот сестру волнует другое:

— Дядя Матвей! А за что убили мою маму? — это она так называет знахарку, у которой выросла.

Так ведь и я не стану иначе обращаться к королеве, потому что не могу назвать по-другому ту, чье тепло согревало меня столько, сколько я себя помню. Упрямо подняла голову. Она моя мама, она, а не какая-то нищенка. И точка.

— В точности не знаю, Уленька, — Мотя вздохнул. — Но с тайной вашего рождения это не может быть связано. О ней больше никто ничего не знал. Зато придворный лекарь, не Лорти, а другой, Габен, затаил на твою матушку нешуточную злобу. Король не дал ходу его обвинениям в адрес Кристины в незаконном занятии медициной — государь был разумным человеком, а вот лекарю выговор сделали, едва не выгнали из города. Ведь Габен-то не справился с заданием, а не будь твоей мамы так и вовсе бы провалил его. Злость и зависть делают с человеком страшные вещи, — покачал головой егерь. — Я не сумел разыскать убийц, но сам этот лекарь вскоре куда-то срочно уехал.

* * *

Ник и Савка поджидали нас в лесной усадьбе, в которую превратилась бывшая хибарка сестры. Естественно, никакой прислуги в ночное время здесь нет — нельзя позволить людям видеть двойную принцессу-травницу. Поэтому ужином занимался мой суженый. Думала, кусок в горло не полезет после того, что выяснилось. Ага, ага! Как бы ни так. Перед кулинарным мастерством моего избранника устоять невозможно.

Только, всё равно, мужчинам нашим мы ничего не расскажем. Пусть тайна появления на свет меня и Ули так и останется тайной. И сестра, судя по грустному, понимающему взгляд, брошенному на меня, тоже ничего не скажет Нику.

Пусть все идет своим чередом. Кто знает, может когда-нибудь нам и придется все им рассказать? А может, когда-нибудь найдутся наши настоящие родственники? И Уля узнает, что случилось с Кристиной?

Но никому не дано знать будущего. А значит стоит подумать о настоящем: во дворец на днях приезжают послы Гринринга — налаживать отношения, а через неделю сестра открывает свою первую аптекарскую лавку.

Жизнь продолжается, несмотря на то, что большинство тайн уже раскрыто, а множество дорог и преград — пройдено.

И мы с сестрой сделаем в своей жизни все возможное, чтобы родители нами гордились. И неважно, настоящие они или нет, живые или мертвые, бедные или богатые.

А секреты? Ну, не зря же в народе говорят, что все тайное всегда становиться явным.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg