«Раздвоение»

Ярослав Кузьминов Раздвоение

Утро

Будильник был установлен на шесть утра, Петр Николаевич проснулся на пять минут раньше и отключил звонок. Он пользовался настольными часами с металлическими пластинами, создающими громкий звон при стуке друг об друга. Будильником на мобильном телефоне он не пользовался, хотя службу коротких сообщений освоил пару лет назад для того, чтобы не отставать от чудесного мира новых технологий. Он даже отправил пару sms своим друзьям, не получив, впрочем, ответа.

Встав сразу, не позволяя себе нежиться в кровати, Петр Николаевич нацепил электронные часы Касио с затертым циферблатом, натянул свежие носки и отправился умываться, по пути включая свет во всей квартире. В этом не было необходимости, и когда у него ночевала женщина, он прошмыгивал в ванну тихонько, не трогая выключатели и не хлопая дверьми. Просто, ему нравилось, когда, на фоне черноты зимнего утра за окном, квартиру заливал яркий свет стоваттных лампочек.

Стоило встать, и прорезалась боль в пояснице. Она шла от позвоночника, но разливалась по обе стороны, в глубине спины. Он заметил боль в воскресенье и решил, что потянул спину во время утренних упражнений.

Умывшись, он аккуратно промокнул кожу полотенцем. Щеки и подбородок жгло второй день: он обморозился во время бега. Такое случалось с ним в февральские морозы почти каждый год.

В прихожей он достал из тумбочки майку, спортивный костюм, кеды и — дополнение последних морозных дней — шапку, подштанники и шерстяные носки. Он оделся и вышел, не гася в квартире свет.

Эта рутина сохранялась неизменной шестой год. Если он уставал под вечер очень сильно, он ставил будильник в жестяное ведро, которое подвешивал на гвоздь в прихожей. В такой ситуации подъем был гарантирован. Если же он сильно уставал в тот вечер, когда к нему приходила женщина, он позволял себе встать позже, в семь часов, одновременно с ней.

В подъезде стоял легкий запах мочи и табачного дыма. Петр Николаевич проигнорировал кнопку лифта, прожженную сигаретным окурком, и побежал по лестнице вниз. Ему встретилась соседка, глуховатая старуха, поливавшая пышные цветы в кадках на подоконнике и вокруг мусоропровода. Он не стал здороваться с ней и прошел мимо, почувствовав затылком ее недобрый взгляд. «Вот карга боевая!», — весело подумал он, вспоминая, как впервые столкнулся с ней всерьез.

Он спустил с лестницы одного слишком борзого своего клиента. Упав, тот посшибал ее кадки с цветами, она выбежала и закричала на Петра Николаевича: поднять кадки, подмести и купить мешок земли. Он послушно спустился к кадкам, но вместо уборки, выкинул первое попавшееся растение в мусоропровод и потянулся за вторым. Она шустро сбежала по лестнице и полезла в драку. Петр Николаевич, с трудом сдерживая смех, убежал на первый этаж и, пока она возилась с горшками, поднялся на лифте и тихонько прошмыгнул к себе. Она после этого вызвала милицию, в результате участковый сообщил управдому, что на лестничной площадке расставлены цветы, и тот принудил старуху убрать кадки к себе в квартиру. На год она затаилась, но потом снова расставила цветы в подъезде.

Выбежав на улицу, Петр Николаевич понял, что все же одет не по погоде.

Подморозило сильнее, и почти тридцатиградусный февральский мороз мгновенно пробил сквозь одежду и впился в тело. Петр Николаевич не припоминал еще такого лютого февраля в Москве. Он, однако, ни на секунду не усомнился в своем теле. Попрыгав на месте, поприседав и включив секундомер на старых Касио, он пустился в бег. Вдаль уходила Первомайская улица, широкая, прямая. Мимо прогрохотал одинокий трамвай, редкие прохожие, освещенные мягким оранжевым светом фонарей, спешили к метро, сутулясь и кутаясь в полушубки.

Добежав до конца дома, Петр Николаевич свернул во дворы и через минуту оказался в Измайловском парке. Он бежал по обочине, поднимая синие облачка снежной пыли. Двигался быстро, вдыхая и выдыхая носом, через каждые три шага. Ледяной воздух обжигал горло, иглами впивался в лицо. Пробегая мимо спортивной площадки, состоявшей из нескольких брусьев и турников, он отметил, что его частый утренний гость Володя испугался мороза и не пришел.

Добравшись до перекрестка аллей, он встретил двух незнакомых бегунов. Их вид вызвал у него раздражение. Они совершали пробежку трусцой, в тулупах и шапках-ушанках, держа в зубах по сигарете. Большей глупости, чем бег с сигаретой, он вообразить не мог.

После перекрестка Петр Николаевич оставил аллею и углубился в лесной массив.

Он знал, что бегать по твердому покрытию вредно для коленных суставов. Заблудиться он не боялся, поскольку ориентировался в парке великолепно и маршрут выучил наизусть: ровно шесть километров, с подтягиваниями и отжиманиями на обратном пути.

Каждый месяц он уменьшал время бега на пять секунд и увеличивал количество отжиманий и подтягиваний на один. Даже если он чувствовал в себе силы увеличить нагрузку раньше, он не делал этого, предпочитая стабильность роста и постоянство результатов.

Пробежав половину дистанции, он ощутил, что пышет жаром. Мороз беспокоил только тем, что в носу замерзала жидкость, образуя маленькие сосульки, и кожу лица нещадно жгло. От ног — самой уязвимой для мороза части тела — никаких ощущений вообще не поступало. Подтягивания и отжимания стали проблемой, холод передавался от металла ладоням и пробивал до костей.

Когда он заканчивал упражнения на турнике, подошел-таки Володя. Это был очень большой толстый парень двадцати пяти лет. В ватных штанах и красном пуховике, он шел вперевалку, напоминая медведя-шатуна из мультфильма ужасов.

— Что же вы укутались, Петр Николаевич? Жара какая шпарит! — весело прогудел он.

— Опаздываешь, Вов! Думал, не придешь, испугаешься.

— Жена не отпускала, вот и опоздал. Говорит, яйца отморозишь себе, кто ж меня трахать будет. Пришлось утеплиться, — и он захохотал, раскатистым басом. — А ваша как, отпустила?

— Моя спит, когда я встаю.

— А! Вы же до будильника просыпаетесь, мне бы так! А у меня с ним такая борьба по утрам! Я себе тут поставил восьмизначный код. Пока не наберу, верещит. Спросонья фиг отключишь, нужно собраться с мыслями, сосредоточиться…

— Пройдет полгода, и ты во сне будешь код набирать, Вов.

— Это да… три цифры уже набираю. Ну ничего, код поменяю, делов-то куча.

— Не болтай, а то яйца через горло застудишь. Залезай на перекладину, а я домой побежал.

— Подождите, Петр Николаевич, — взмолился Володя. — Я, собственно, вот почему пришел. Вот вы меня научили быстро читать, а я вот думаю, вот моему сыну уже полтора года, может уже и его учить пора?

— А жена твоя что говорит? — поосторожничал Петр Николаевич.

— Говорит, я рехнулся, — Володя виновато улыбнулся.

— Правильно говорит, нечего ребенку досаждать. Пусть пока ходить и говорить учится.

— Так он ходит уже, Петр Николаевич!

— Тем более, Вов. Не мешай человеку ходить. Он еще за жизнь успеет начитаться.

— Просто, Петр Николаевич… Я же всю школу ничего не читал. Теперь так жалею! Ну, вы знаете… Вот последний месяц читаю «Собаку Баскервилей», ну, по которой еще фильм был, помните? И прямо увлекательно, знаете! Прямо читаю и вижу героев фильма!

— Ничего! — сдерживая раздражение, сказал Петр Николаевич; это домогательство на тему чтения продолжалось уже четвертый год. — Главное, ты в детстве перебесился и женился. Остальное приложится.

— Ну да, — грустно согласился Володя. — Петр Николаевич, а может быть спарринг?

«Господи, дай мне силы!» — подумал Петр Николаевич.

— Хорошо, давай… готов?

Володя встал в боевую стойку греко-римской борьбы: «Готов!» — сказал он, сделав два глубоких вдоха.

Петр Николаевич устал от спаррингов с ним, может быть, еще больше, чем от историй про чтение. Не сдерживая силы, он ударил ногой в живот. Володя попытался поставить блок, но реакция Петра Николаевича все еще была слишком хороша. Володя согнулся, кашляя, упал на колени.

— Сегодня очень сильно, — прохрипел он.

— А что тебя жалеть, кабана такого? Продолжай тренировки. До встречи, — и Петр Николаевич побежал домой.

Остановив у подъезда секундомер, он, как обычно, взлетел по лестнице, игнорируя лифт. Ему было сорок девять, но он сохранял отличную физическую форму. Железной хваткой держался за атрибуты молодости и здоровья. Например, почти никогда не пользовался лифтом.

Поставив кеды на батарею, включив кофеварку на кухне и запихнув одежду в стиральную машину, он забрался в душ. В теплом сухом воздухе квартиры после бега на морозе появлялся характерный привкус в глубине носа и глотке, солоноватый и железный.

Под горячей струей душа он усиливался ненадолго, потом сходил на нет. Привкус у него стойко ассоциировался со здоровьем и бодростью.

Сегодня этого удовольствия Петр Николаевич лишился. Начавшееся под душем жжение в пальцах рук и ступнях заставило забыть обо всем остальном. Он заморозил конечности сильнее, чем думал.

Обычного заряда энергии после душа на этот раз не было. Он чувствовал себя вареным, восприятие слегка смазывалось, в голове сохранялась тяжесть. Он мог бы списать это на вечернюю выпивку с Дмитрием, если бы сегодня была среда или пятница.

Однако был вторник, и он четыре дня не брал в рот алкоголя.

Закончив с бритьем, весьма болезненным при воспаленной на морозе коже, Петр Николаевич вернулся в спальню, распахнул шкаф с парой десятков пестрых рубашек, выбрал фиолетовую в оранжевый горошек, застегнул на все пуговицы, кроме последней, заправил в джинсы.

Часы показывали половину восьмого. До первого клиента оставалось полтора часа, бездна времени. На кухне Петр Николаевич включил телевизор, нацедил кофе в двухсотграммовую кружку, положил кубик сахара, размешал, долил доверху сливками, поставил в микроволновку с таймером на тридцать секунд. Достал из холодильника буженину, запеченную в фольге, разрезал на толстые ломти, сделал бутерброды.

Если бы не объявились наконец клиенты, этот шмоток буженины мог стать последним для него мясом на неопределенное время. Но ему неожиданно подфартило, и записались целых три человека. Почти как в годы его расцвета.

Теперь деньги были, и оставалось только сходить в магазин.

Слушая новости и поглядывая в окно, Петр Николаевич неторопливо завтракал, тщательно жуя и думая о том, как полезно мясо для его мышц.

Когда он закончил, до первого клиента оставался еще час. Он поколебался и достал из холодильника бутылку текилы, полную лишь на четверть. Никогда еще он не позволял себе выпить перед работой. Собственно, много лет он вообще не брал в рот спиртного, и развязался только недавно. Сегодня, однако, он чувствовал себя слишком паршиво: болела спина, по телу разливалась слабость, в голове как будто застрял кровяной ком. Он выпил рюмку, поставил ее в мойку, открыл подвесную полку. Где-то здесь, он помнил, должен был быть антиполицай. Не найдя, Петр Николаевич пошел посмотреть в аптечке в спальне. Антиполицая не оказалось, но нашелся гематоген и жвачка. Рюмка несколько взбодрила его и добавила аппетита, он с удовольствием съел гематоген и запихнул с рот сразу три пластинки жвачки.

Жуя, он взял со стола толстую книгу «Экономика в стиле хиппи» и уселся на кровать. Вооружившись ручкой и открыв книгу на закладке, он стал очень серьезен и попытался углубиться в чтение. Однако спустя пару минут, буквы стали расплываться перед глазами, а смысл написанного — ускользать.

Петр Николаевич откинулся на спину, думая, что полежит секунду с закрытыми глазами. Он ощутил, как его подхватывает водоворот, а слух наполняют неясные голоса.

Так он заснул.

Клиент № 1

Разбудил его настойчивый звонок в дверь.

Петр Николаевич глянул на часы: было ровно девять. Он ринулся в ванную, ополоснул глаза, прополоскал рот, прокашлялся. Не выключая воду, он вернулся в прихожую, открыл дверь и сказал:

— Прошу прощения, чистил засор в ванной, не услышал.

Его клиент, подросток по имени Олег, грустно покивал и стал расстегивать многочисленные пуговицы огромного пуховика. В нем он выглядел как пингвин: с раздувшейся задницей и узкими плечами. Под курткой был все тот же грязно-зеленый свитер. Другой верхней одежды Петр Николаевич не видел на Олеге ни разу, с их знакомства полгода назад.

При первой их встрече Петр Николаевич решил, что это будет очень тяжелый клиент. Дело в том, что Олег досконально изучил все доступные в сети книги по парагмологии, на которых базировалась «авторская» терапия Петра Николаевича.

Кроме того, Олег пришел, зная о формате занятий очень много. Ему, видимо, рассказал какой-то бывший клиент Петра Николаевича, хотя Олег божился, что ни с кем из клиентов не общался и узнал про терапию через Интернет.

Олег тогда заранее подготовил список целей (Петр Николаевич заявлял, что пять дней занятий, или курс «интенсив», позволяют реализовать любые желания человека, если сформулировать их четко). В списке целей Олега было указано две: избавиться от депрессий и прекратить думать о самоубийстве.

Вручив ему в прихожей список целей, Олег спросил, планируется ли хождение по стеклу. Это был обязательный пункт у Петра Николаевича. Он перенял трюк у женщины-психолога, с которой когда-то спал. Она рассказала, что любой человек может ходить и даже прыгать по куче битого стекла, лишь бы куча была достаточно большая. Лучше, сказала она, использовать битые бутылки из-под шампанского, потому что о такое стекло порезаться нельзя даже при большом желании. У людей хождение по стеклу ассоциируется со сверхспособностями, объяснила она, и если Петр Николаевич при первом знакомстве будет «обучать» клиентов ходить по стеклу за пять минут, те будут в дальнейшем относиться к его терапии не так критично.

Когда начался тьюнинг, не прошло и пяти минут, как Олег открыл глаза, прочитал нотацию о том, как нужно делать правильно, достал плотно исписанную тетрадку из рюкзака и показал место в конспекте. Оказалось, что он законспектировал все шаги тьюнинга из парагмологических книг.

Тьюнингом, по наследству от секты «Церковь Парагмология», Петр Николаевич называл собственно тот процесс, за который ему платили деньги. Пациент (дривен, в терминологии секты) закрывал глаза, сидя напротив психолога (тьюнера), и психолог водил его по воспоминаниям из прошлого, в которых были яркие эмоции, как хорошие, так и плохие. События с плохими эмоциями психолог просил вспоминать от начала до конца по нескольку раз, пока отношение пациента к случаю не становилось ровным. Если эмоции у воспоминания были хорошие, психолог просил пациента делать эти эмоции еще более приятными и, опять же, гонял по случаю снова и снова. До тех пор, пока пациент не начинал писать кипятком от восторга. Петр Николаевич взял из всего этого только прохождение приятных случаев, потому что терпеть не мог, когда люди перед ним корчились в кресле и рыдали. Он загонял пациентов в плохие случаи, только когда его одолевало любопытство, что же с человеком произошло в прошлом. Так что в целом клиенты у него занимались доведением самих себя до экзальтации.

Когда Олег выдал этот номер с поучениями, Петр Николаевич объяснил ему, что тот знает тьюнинг только по книгам, а у него за плечами десять с лишним лет реального опыта. И что Олегу может казаться, что он прав, хотя на самом деле это не так. На это Олег нагло ответил, что настоящий мастер не должен делать ошибок в азах. Петр Николаевич предупредил его, что тьюнинг не будет иметь эффекта при критическом настрое клиента. На это Олег тут же заявил, что Петр Николаевич авторитарная личность и стремится подгонять всех клиентов под одну гребенку.

Петр Николаевич взбесился, крепко схватил Олега за руку и сказал: «Лучше не зли меня, предупреждаю». На Олега это подействовало чудесным образом. Он пискнул: «Не трогайте!», потом рассыпался в извинениях и больше Петра Николаевича не поправлял.

Более того, за пару дней занятий он сменил критицизм и сварливость на беззаветное послушание и веру.

Когда пятидневная терапия закончилась, Олег продолжал звонить, чтобы советоваться по любому поводу, будь то ссора с родителями, попытка понравиться девушке, посещение военкомата ради приписного или нелюбовь преподавателя на подготовительных курсах в университет. Олег относился к клиентам, злоупотреблявшим «бесплатным часом». Петр Николаевич когда-то придумал следующий лозунг: «Каждый день с 9 до 10 вечера — ваше бесплатное время, можете звонить для консультаций». Это помогло ему подцепить несколько клиентов и создало кучу головной боли с занудами, которые до всего докапываются.

Олег был апофеозом занудства. Так, он дошел до хождения по углям, чего не делал еще ни один клиент. Он пошел в лесопарк, развел костер и проверил на практике утверждение Петра Николаевича, что любой человек, научившийся ходить по стеклу, может ходить и по углям. В результате Олег изжег себе ступни и пришел недоверчивый и надутый. Пришлось выдумывать на ходу, что перед хождением нужно обязательно протирать насухо ступни и заготавливать, кроме того, по-настоящему большой слой углей. «Вам надо было сначала спросить меня, — сказал Петр Николаевич. — А потом уже пробовать. Теперь у вас в памяти отложилась боль, и вам будет тяжело научиться» — «Но вы же можете с помощью тьюнинга эту боль стереть?» — спросил Олег испуганно. — «Если вам делать нечего, давайте будет это стирать. Но, по-моему, у вас в списке есть цели поважнее, чем научиться ходить по углям. Вы хотите разбрасывать драгоценные часы тьюнинга на все сразу?» — «Нет», — присмирел Олег. — «В следующий раз спрашивайте, прежде чем что-то делать», — укорил Петр Николаевич. И Олег стал звонить и задавать вопросы еще чаще.

В целом, в Олеге было мало приятного. У него совсем не было чувства юмора, и он был под завязку набит фобиями и комплексами. В первую очередь, — это было видно по тьюнингу, — он страдал от мощнейших страхов перед физическим вредом. Он непреодолимо боялся драк, и драка воспринималась им исключительно как избиение его, без вариантов. Но сверх того, его мучили фобии мерзкие и физиологические. Двумя хитами была потеря ног и обваривание лица кипятком. Первое могло случиться, по его представлениями, от заражения крови через любую рану на теле и гангрены, либо из-за попадания под поезд. Поэтому, по его признанию, он всегда прижимался к стене, ожидая поезда в метро, или даже выходил на центр станции. Он боялся гипотетического маньяка, который намеренно столкнет его под поезд. Что касается обваривания, то в тьюнинге он часто соскальзывал из реального случая в воображаемый и очень мощный инцидент, где он попадает под струю пара, ему вываривает глаза, и омертвевшая кожа разлагается в считанные минуты. Крутилось в его уме и несколько других, не менее тошнотворных вещей. В общем и целом, все они сводились к тому, что его драгоценному хрупкому телу наносится непоправимый вред.

Ощущение хрупкости при взгляде на него появлялось сразу. У него были тонкие руки и бледное лицо. Неудивительно, что целый ряд его переживаний крутился вокруг физически крепких парней. Он боялся их, ведь они могли творить над ним произвол.

Однажды он сидел на подоконнике на подготовительных курсах, а к нему подошел парень, считавший себя местным жандармом, и потребовал слезть. Олег молча послушался, а потом сотни раз обмусоливал в голове этот момент, наливаясь ненавистью.

Ненависть копилась в нем годами и не находила выхода. Петра Николаевича позабавил тупой напор этой ненависти: стоило ему затребовать воображаемый приятный момент в будущем, и Олег выдавал сцены жестокой мести своим обидчикам, когда он располагает вооруженной охраной, а они находятся у него в плену. За ненавистью и страхом следовала зависть. Олег со злобой говорил про то, какие «эти все парни» крепкие и сильные, что им, поэтому, не нужно ни о чем думать, и все просто так плывет к ним в руки. Совершенно незаслуженно, по мнению Олега. Он считал, что блага и удовольствия должны доставаться умнейшим, а «быдло» нужно держать в бесправии, независимо от его волевых качеств, амбиций и храбрости. Кроме зависти, Петр Николаевич подозревал в чувствах Олега оттенок гомоэротизма.

Когда Олег спросил Петра Николаевича, что сделать, чтобы набрать массу, Петр Николаевич резонно ответил: «А вы занимайтесь спортом до изнеможения, каждый день.

Через нехочу. И жрать сразу начнете нормально, и за год массу наберете». Олег ответил, что такие советы уже слышал. Он пожаловался, что многократно, с тринадцати лет, пытался накачаться, и у него ничего не получалось. После месяцев тренировок и плотного питания через силу он оставался таким же худым. Он приходил во все большее отчаяние, потому что слышал, что накачаться можно только в юности, пока организм еще растет, а после шестнадцати упражнения становятся бесполезны. К моменту встречи с Петром Николаевичем, Олегу было семнадцать, он отчаялся что-либо изменить и стал вегетарианцем, озаботившись тем, что мясо снижает интеллектуальную активность и сокращает жизнь.

Вегетарианцы, по наблюдению Петра Николаевича, испытывали глубинный страх и отвращение к еде. Олег не был исключением. Любая пища, кроме пресных галет, каш, кое-каких молочных продуктов и черного чая, казалась ему «грязной». Грязнота могла быть терпимой, как, например, у постных щей, сыра и овощных салатов, и тогда он ел, чтобы, не дай бог, не похудеть еще больше. Но «грязнота» большинства вкусных, в понимании Петра Николаевича, блюд, была для Олега невыносимой. Отвращение вызывало любое мясо, грибы, особенно соленые и жареные, а больше всего соленая рыба. «Грязная» пища порождала мысли о накоплении гноя где-то в организме. Петр Николаевич впервые столкнулся с такой причудливой игрой воображения.

Тема еды очень беспокоила Олега. По запросу Петра Николаевича найти приятный случай в прошлом, Олег почти всегда находил неприятный. И если этот неприятный не был связан с моральным унижением и страхом избиения, то неизбежно адресовался к еде.

Петр Николаевич полчаса проходил с Олегом в тьюнинге эпизод, где тот поставил вариться макароны, а мать позаботилась о нем и принесла ему в комнату готовую еду. Он начал есть, и мать сказала, что сливочное масло кончилось, так что она заправила макароны подсолнечным. Олег выплюнул в тарелку, наорал на мать, спустил макароны в унитаз, долго чистил зубы и пил горячий чай, чтобы убить мерзкое ощущение. В другом эпизоде Олег разжарил себе вареную картошку на сковороде и сверху залил сметаной.

Сметана свернулась в комья, и это было так мерзко, что Олег не смог есть и пожевал только черного хлеба. Наконец, самый мощный инцидент отвращения был связан с селедкой. Однажды Олег открыл холодильник и увидел стеклянную банку с одиноким куском селедки, плавающим в масле. Самым жутким было то, что лампа холодильника располагалась прямо за банкой, и масло было ярко подсвечено. Фонтан негативных ассоциаций был поразителен: и анализы в поликлинике, и отсеченные человеческие конечности, помещенные для сохранности в формалин, и холодный натечный абсцесс, именно холодный натечный, и никакой другой. Петр Николаевич узнал от Олега много нового о классификации гнойников. После случая с селедкой Олег целый день ничего не ел, только пил, чашка за чашкой, пустой черный чай. Любой другой вид чая казался Олегу «грязным», а черный пустой, и обязательно горячий, воспринимался как универсальный антидот против «грязной» пищи.

Выслушав все это в тьюнинге (вне тьюнинга Олег стеснялся рассказывать такие подробности о себе), Петр Николаевич перестал удивляться, почему Олег не может набрать массу.

Проблема еды всплыла еще в первый день, сразу после хождения по стеклу, когда Олег еще не был «приручен».

Петр Николаевич каждому своему пациенту прописывал физические упражнения.

Одно было взято с видеокассеты по каратэ. Мастер крутил вокруг тела веревку, не отрывая от нее рук, и голос за кадром говорил, что мастер делает по пятьсот оборотов в день, чтобы поддерживать в порядке позвоночник. Петр Николаевич вдохновился и в течение полугода делал это упражнение. Оно занимало по сорок минут в день. Потом он решил, что для него это слишком легкая нагрузка, и предпочел делать больше подходов к брусьям и турнику. Однако своим клиентам, которых заведомо считал физически хилыми, он это упражнение прописывал всегда, затрачивая минут по пятнадцать, чтобы объяснить, как правильно двигать руками. Вторая вещь, которую он прописывал, был утренний бег, коего рьяным адептом он являлся еще до знакомства с парагмологией.

Когда Петр Николаевич сообщил Олегу об упражнениях и хотел научить упражнению с веревкой, тот решительно заявил, что не будет делать никаких физических упражнений. Он сказал, что ему не хватает сил даже на легкую утреннюю зарядку. При вегетарианской диете, сообщил он тоном знатока, большие физические нагрузки противопоказаны, потому что они «выжигают последний белок» из организма. Петр Николаевич предложил перейти на мясную диету, чтобы появились силы. Олег сказал, что мясо гноеродно, и мясная диета — прямой путь к инвазии глистов. Петр Николаевич сказал, что упражнения делать все-таки придется, потому что это часть терапии. Олег ответил, что такую цену за достижение своих целей он платить не готов.

«Дело ваше, — пожал плечами Петр Николаевич. — Я все равно не могу проверить. Но без физических упражнений я за результаты не ручаюсь». Через два дня Олег уже был приручен, испытывал священный трепет перед Петром Николаевичем и клялся, что бегает и крутит веревку.

Теперь, спустя полгода, Олег пришел с новой целью: стать смелым и не бояться драк. Буквально сразу Петр Николаевич понял, что пациент безнадежен. Когда вчера, в понедельник, было первое занятие, и Олег заявил о своей новой цели, Петр Николаевич надвинулся на него и прорычал с угрозой: «Сейчас врежу по черепу, сразу страх пройдет».

Олег вскрикнул, прижался к стене и пролепетал: «Не надо меня бить!» — «Ты что, Олег, я же пошутил!» — возмутился Петр Николаевич, перейдя даже на «ты». Олег издал нервный смешок и промямлил: «А… я понимаю».

В понедельник тьюнинг затронул все те же мотивы, и Петр Николаевич не ожидал ничего нового сегодня, во вторник. Олег, однако, его удивил. Он признался, снимая ботинки, что его депрессии были вызваны только тем, что у него нет девушки. И страх перед драками он хотел перебороть только ради этого. Теперь он «решил не скрывать первопричину всех бед» и поэтому вручает Петру Николаевичу новый листок с целями.

Петр Николаевич воспринял это без энтузиазма, потому что один похожий клиент у него уже был, и сегодня еще предстояло с двух до четырех выслушивать всякие мерзости из его сексуального опыта.

Однако проблема Олега, как выяснилось, была совсем другая. Для своего возраста он, судя по всему, прилично запаздывал в половом развитии. Насколько Петр Николаевич помнил, обычно парни в семнадцать уже имели какой-то сексуальный опыт и воспринимали секс как самую главную награду в жизни. Олега же, судя по тьюнингу, волновало исключительно презрение со стороны девушек. Ему было важно, чтобы к нему относились с интересом и уважением. Сексуальные мотивы не всплывали нигде.

За время тьюнинга, наряду с обычным набором из тошнотворной еды и страха перед увечьями, он попотчевал Петра Николаевича двумя душещипательными историями «больших неудач» с девушками.

На подготовительных курсах, в параллельной группе, была девушка по имени Настя. Олегу она нравилась, но он боялся приближаться. Однажды он собрал все свое мужество и подошел к ней на перемене, когда она сидела за партой и болтала с подругой.

Все мужество ушло на то, чтобы подойти, и для того, чтобы заговорить, сил уже не осталось. Какое-то время он глупо стоял и пялился ей в затылок. Наконец, ее подруга заметила его и сообщила Насте. Та повернулась и сразу же отшатнулась от него, как будто от чего-то «липкого и заразного», по выражению Олега. «Чего ты встал? — закричала она. — Чего тебе надо?» Он не ответил и смылся в свою аудиторию, где затаился за партой и стыдился смотреть на одногруппников. Ему казалось, что все уже знают о его неудаче и втайне злорадствуют.

Вторая история была не такой камерной. Как-то осенью две девушки с курсов встретили его, когда он выходил, и предложили пройтись с ними до дальней станции метро. Он согласился. Они нашли его интересным и необычным. Последовала еще пара таких прогулок. После этого они предложили поехать с ними погулять по Сергиевому Посаду в выходные. Такая поездка казалась ему вещью рискованной. Он боялся быть избитым. Он и так ходил по улице в постоянном страхе, что к нему пристанут, и это в тихих районах Москвы. А уж все, что было за пределами Московской кольцевой автодороги, он воспринимал как зону смерти. Особенно его пугали пригородные электрички.

Однако он согласился поехать. Согласие, по сути, сорвалось с его языка, потому что он боялся говорить людям «нет» в лицо. Выслушав их радостные восклицания, он тут же подтвердил намерение, хотя отлично понимал, что это сугубое лицемерие. Он надеялся на то, что после пары дней какие-нибудь обстоятельства заставят девочек отказаться от поездки. В первую очередь, он рассчитывал, что их остановит большое домашнее задание на выходные. Тогда бы получилось, что это они отказались от планов, а не он. Это выставит его в хорошем свете, а их в плохом. Они почувствуют себя моральными должниками, и это облегчит его отношения с ними.

Но они не позвонили, а в пятницу, на подготовительных курсах, спросили радостно, готов ли он к поездке. Нехотя он ответил «да», стараясь казаться расслабленным и веселым. Вечером он, после долгой внутренней борьбы, позвонил одной из них и сказал, что возникли очень неприятные обстоятельства, о которых ему даже тяжело говорить, и поэтому он никуда не поедет.

После этого девушки остыли к нему и больше не приглашали ходить гулять. Скоро он обнаружил, что от них не отлипают два «курящих парня» с курсов и даже держат их за руки, а значит, они, видимо, стали встречаться.

Уходя в конце занятия, Олег спросил: «Скажите, у меня есть шанс насчет девушек?» — «О! Еще бы!» — сказал Петр Николаевич и настойчиво сунул ему руку для прощания.

Перед этим случился неприятный инцидент. После сессии тьюнинга Олег сказал, что пойдет попить воды. Петр Николаевич ответил, что вода в фильтре рядом с чайником, и пошел убрать в шкаф в спальне «протокол тьюнинга». Он увидел обертку от гематогена и вспомнил про бутылку текилы на кухне, оставленную рядом с мойкой. Как он мог забыть! Он бы вспомнил, если бы у него во рту была жвачка, когда он проснулся. Но он, похоже, проглотил ее во сне. Петр Николаевич пошел на кухню, на ходу сочиняя ложь.

Если Олег решит, что он пьет, да еще с утра, доверие будет потеряно. Петр Николаевич не раз говорил Олегу, что не пьет много лет, чтобы не вредить спортивной форме, хотя ему, Олегу, выпить иногда с друзьями и не повредит: в молодости надо разное попробовать, и хорошее, и плохое.

Олег беспомощно стоял посреди кухни с фильтром в руках. «А я как раз хотел вас позвать. Я не могу найти кружку». Петр Николаевич дал ему кружку. Он вздохнул с облегчением, увидев, что бутылка стоит этикеткой к стене, и Олег ее не трогал. Такой невинный мальчик, как он, мог и не понять, что перед ним стоит. Олег, однако, отличался не только невинностью, но и любопытством.

«А что это у вас?» — спросил он. — «Средство от тараканов, — ответил Петр Николаевич сходу. — Надо, по идее, смачивать этим губку и класть ее в специальную пластмассовую коробочку. Ставите рядом с мусорным ведром, жидкость испаряется и травит их. Но я использую простую рюмку, и тоже работает» — «А для человека оно не вредно?» — «Ну, если вы ее пить будете, то вредно, конечно» — «А можно понюхать?» — «Да, пожалуйста. Только не сильно вдыхайте, это все-таки яд. Я как раз хотел новую порцию им сунуть», — он налил рюмку и протянул Олегу, но тот нюхать отказался. Тогда Петр Николаевич поставил полную рюмку под мойку рядом с мусорным баком.

На этом неприятный инцидент был исчерпан. Закрыв за Олегом дверь, в одиннадцать утра, Петр Николаевич вернулся на кухню, достал из-под мойки рюмку и, после внутренней борьбы, перелил обратно в бутылку. Убрав бутылку в холодильник, он побрел в спальню и поставил будильник на двадцать пять минут двенадцатого.

Растянувшись на диване, он стал прислуживаться ко внутренним ощущением: в горизонтальном положении поясничная боль утихала. Петр Николаевич подумал с надеждой, что следующая клиентка все-таки не придет, и он сможет поспать целых два с половиной часа. «Что за чушь, — возмутился он глупым мыслям. — Мне нужно зарабатывать. Конечно, лучше, чтобы она пришла».

Сомнения в ее появлении были вызваны тем, что эта женщина не пришла в понедельник, хотя обещала. Однако она позвонила вечером, долго извинялась и сказала, что обязательно придет во вторник и заплатит «все, все и за понедельник тоже».

«Если бы вы не позвонили, я бы на завтра поставил вместо вас другого клиента.

Хорошо, что вы позвонили», — дежурно солгал тогда Петр Николаевич.

Итак, он лег на кровать, гадая, придет она или не придет. В течение пятнадцати минут он не мог заснуть, так что отключил будильник и пошел на кухню выпить чашку чая. Ровно в половине двенадцатого раздался звонок в дверь. «Надо же!» — сказал вслух Петр Николаевич и пошел открывать.

Клиент № 2

Пришедшая выглядела жутко: с пучком жирных седых волос, в которых сохранилась лишь пара черных локонов; с усиками на верхней губе; с торчащими скуловыми костями и острым подбородком.

Когда она сняла побитую молью, затертую шубу, впечатление стало жутче. У нее было тощее, угловатое тельце. На него, как на вешалку, было напялено желтое в синий горошек платьице с заплаткой на левой груди. Образ дополняли серые шерстяные колготы и грязные кроссовки поверх толстых носок.

«Не примите шубу у дамы?» — сказала она и быстро улыбнулась, отодвинув нижнюю челюсть назад и оскалив верхние зубы.

И вдруг он узнал ее, по этой улыбке. У него упало сердце. «Неужели она никогда не отстанет?» — застонал он про себя. Ее звали вовсе не Татьяна, а Алена, и она была одним из самых долгоиграющих его клиентов.

Алена появлялась у Петра Николаевича несколько раз, с интервалами в пару лет. С каждой новой встречей он ужасался про себя: «Как она подурнела!». Пообщавшись с ней за неделю занятий, он снова ужасался: «Ну и съехала же у нее за эти годы крыша».

Начинала она тридцатипятилетней замужней женщиной, матерью двоих детей. Она была одной из первых, кто попал на платные занятия, узнав о нем от знакомой, той самой психологини, с которой у Петра Николаевича был роман, и которая научила его, как правильно морочить клиентам голову. Та психологиня привела к нему далеко не одну Алену, однако от «20 % за приведенного клиента» отказывалась. По-видимому, ей просто нравилось загонять людей в ловушку, созданную не без ее участия.

Алена показалась ему тогда вполне здоровой, бойкой женщиной, несколько замученной детьми и домоседством. Она все время говорила, что еще полгода посидит «с младшенькой» и сразу устроится работать. «У меня, в конце концов, отличное образование, — говорила она. — Я заканчивала факультет прикладной и теоретической ядерной физики МИФИ». Против физиков у Петра Николаевича создалось в результате грустного опыта глубокое предубеждение. Один знакомый физик уронил ему на ногу сковородку и ошпарил его руки маслом, когда готовил при нем яичницу. Другой тихонько слинял с его дня рождения, прихватив с собой жену друга, ведерко с черной икрой и бутылку «Хеннеси», и праздник был испорчен. Третий обещал устроить Петра Николаевича на хорошую работу, но неожиданно сошел с ума, убил жену и дочь и выбросился из окна. Телефон Петра Николаевича нашли в его записных книжках, и пришлось ходить давать показания. Но Алена ему понравилась, и он тогда посчитал ее исключением.

Единственной проблемой Алены в то время была скука. Участь домохозяйки при таком образовании и уме довела ее до увлечения сектами. Она рассказывала ему, как разочаровалась в «Аум Сенрикё», потому что у них нет нормальной программы для развития способностей детей. «Господи, — подумал Петр Николаевич. — Она и детей туда водила!»

Тогда, в первый раз, она заявила буквально с порога: «Я знаю, чем вы занимаетесь. Я читала книги по парагмологии. Мне близок строго логический, научный подход Бубарда. Он, помните, писал в начале первой своей книжки, что по образованию инженер и слушал курс ядерной физики. Так вот, это чувствуется. Ведь я прочитала его книжку и пробовала заниматься тьюнингом с одним своим другом на квартире у мамы. Я думаю, мы бы даже достигли больших результатов. Но нам пришлось прекратить. Мама постоянно ломилась в комнату. Оказывается, она решила, что мы запираемся в комнате и занимаемся там сексом, втайне от мужа. У меня мы тоже не могли. Дети не оставили бы меня в покое и рассказали бы мужу. Вообще, все тут озабоченные. Думают, что если мужчина и женщина уединяются, то только для одного… Ну вот, — продолжала она. — Я и решила прийти к вам, чтобы получить профессиональный тьюнинг. Я слышала, вас обучал один из приближенных самого Бубарда. Ну, вы знаете эту историю? Он на своем корабле собрал нескольких лучших и обучал их лично высшим уровням Духовной Сущности. И один из них, насколько я знаю, приезжал в Москву, и вы проходили у него обучение» — «Да, — поспешил тогда согласиться Петр Николаевич, хотя слышал про это впервые. — Был такой, Вомит Мокиш, мощный дядька, надо сказать. Учил меня пару месяцев» — «Он показал вам нейтринные инциденты на ленте времени? — вцепилась Алена. — Правда, что там применяли бомбы, способные уничтожить целую планету?» — «Давайте не будем говорить об этом, — Петр Николаевич стал вдруг серьезен. — Вы еще не готовы к этому, вам пока даже думать об этих вещах нельзя. Там слишком много боли. Если вы, не дай бог, влезете туда сейчас, вы не выдержите» — «А что может со мной случиться?», — глаза Алены горели в ожидании какой-нибудь аппетитной страшилки. — «Например, наступит спазм спинных мышц, и вы получите множественные переломы позвоночника. Я вам это говорю как медик». — «Так вы еще и медик? По образованию?» — «Ну конечно! — воскликнул Петр Николаевич. — Работа с лентой времени — штука не такая простая. А вы думаете, почему я вылечиваю пациентов гораздо быстрее, чем в парагмологии? Они делают тьюнеров из кого придется. А я профессиональный медик и психолог» — «Сколько же вы получили высших образований?» — спросила с восторгом Алена. — «Вот смотрите, — он показал ей липовый диплом Карагандинского университета фундаментальной медицины. — Здесь я получил второе высшее, на терапевта. Вообще, у меня три высших образования. По первому я инженерпроектировщик линий непрерывного производства пищевых продуктов, со специализацией: молочный цех. Потом я получил второе высшее, еще в советское время. Потом я переехал в Москву, и здесь закончил факультет клинической психологии. Программа была рассчитана на два года, а я все сдал за три месяца».

В ту их первую встречу Алена поставила цели, продиктованные увлечением того времени: парагмологией. Она хотела: поднять эмоциональный фон до ста процентов, приобрести иммунитет к социальным моллюскам и, наконец, очистить всю ленту времени от инцидентов боли, в том числе нейтринных. Петр Николаевич обожал клиентов с такого рода целями: мечтающих читать мысли прохожих, видеть «рентгеновским зрением», предсказывать будущее, встретиться лично с Буддой и прочее. Поскольку цели эти базировались на вере в небылицы, то и достижение их было плодом воображения.

Требовалось только создать человеку видимость трудностей и преодоления, а в конце авторитетно заявить, что цели достигнуты. «За эти пять дней мы, Алена, решили первые две задачи полностью. Низкий эмоциональный фон и социальные моллюски больше никогда вас не затронут. Что касается ленты времени, то многое мы оттуда стерли (вы этого даже не заметили, кстати говоря). Но чтобы завершить работу, понадобится еще одна или две недели занятий. Это не так страшно и подождать. У некоторых людей нейтринные инциденты не активизируются вообще. Их нужно стереть исключительно для вашего комфорта в следующей жизни. Когда появятся деньги и время, приходите снова. А пока наслаждайтесь тем, что вы пьюр».

Пьюром в Парагмологии назывался человек, удаливший всю боль из воспоминаний о текущей жизни. По этой причине пьюр всегда находится в эмоциональном фоне 100 % (короче, он весел и беспечен всегда, не зависимо ни от каких обстоятельств). Петр Николаевич не скупился на парагмологические термины в присутствии Алены, потому что она за этими терминами к нему, по сути, и пришла.

Спустя почти два года Алена снова принесла ему деньги. За прошедшее время она осунулась и пожирнела, волосы приобрели сальный вид.

Алена так и не пошла работать, зато родила третьего ребенка. Она знала с изумительной точностью (и горела желанием поделиться), как не лишиться пособия по безработице и при этом избежать работы, какие льготы и субсидии есть для многодетной матери, как подсуетиться и оформить липовую инвалидность на ребенка, чтобы получать побольше, и так далее. Отдельной темой «бесплатных» бесед по телефону стало то, в каких супермаркетах дают пакеты бесплатно и как взять побольше, а в каких за пакеты требуют деньги, и нужно потому приносить свои. «Вообще, — завершила она свои рассуждения. — Там, где пакеты бесплатные, магазины включают их цены в стоимость продуктов. А я, извините, пришла за картошкой, а не за вашими пакетами. Так что я в такие магазины не хожу. Вообще, я бы расстреляла всех этих владельцев супермаркетов.

Вы знаете, что они находятся в заговоре с правительством, чтобы поддерживать завышенные цены на продукты? Излишки продуктов они уничтожают, а фермерам они угрожают, чтобы те производили меньше. Потому что им выгодно обдирать население, а правительство получает огромные взятки с запада, чтобы уничтожить наше сельское хозяйство».

Это было, пожалуй, главной переменой в Алене за три года. Она стала рьяным адептом теории заговоров. Например, она была убеждена, что нефтяные компании запугивают и даже убивают изобретателей новых бестопливных двигателей. В подтверждение она принесла Петру Николаевичу две книжки в мягкой обложке. Тизер на задней сторонке гласил: «Изобретатель гравимобиля раскрывает тайны мироздания».

Первая шла за авторством некоего Широобова, а вторая была озаглавлена в его память. Якобы автор погиб при таинственных обстоятельствах, подразумевающих участие спецслужб, и не успел сдать в издательство вторую книжку. В ней он хотел опубликовать чертежи «гравимобиля» и необходимые формулы, чтобы каждый россиянин смог смастерить машину у себя в гараже. Революционное изобретение так и осталось бы в лапах жадных нефтяных корпораций, однако нашлись шустрые ребята. Они обхитрили ФСБ (которое, разумеется, в сговоре с нефтяными компаниями) и книжку таки издали. Самым примечательным было то, что издали в том же самом издательстве и в той же серии, с тем же дизайном обложки.

До второй книжки у Петра Николаевича руки толком не дошли, он пролистал ее бегло и заметил только, что ни одного чертежа и формулы в ней не было. Первую же он изучил перед сном более внимательно. Автор рассказывал, как его не понимали и гнобили в советское время. Как он бросил «НИИ-ХХХ» и уехал в Сибирь, «на хутор», жил в лесу, вел хозяйство и все время читал книги по физике и астрономии. Он пришел к выводу, что гравитацию можно преодолеть, если создать сферу из особого сплава («формулу которого я раскрою в следующей книге»), создал эту сферу и стал бороздить звездное сибирское небо, проваливаясь в «колодцы времени», встречая инопланетян, по неосторожности вызвав Тунгусский метеорит, и так далее, и так далее.

На следующий день Петр Николаевич вернул Алене книгу, сказав, что на ленте времени бывали случаи поинтереснее. Она спросила: «Петр Николаевич, если вы так вольно перемещаетесь по ленте времени, почему вы вообще не избавитесь от оков тела, чтобы вас ничто не держало в ловушке?». Он ответил: «Вы что, я еще пожить хочу. Я еще на этой земле свои дела не завершил». — «Я бы на вашем месте хотя бы вытащила оттуда, из прошлых вселенных, какие-нибудь очень мощные технологии» — «Алена, до этих технологий человечество еще не дозрело, — пояснил Петр Николаевич. — А самой мощной технологией в мире я уже владею. Это тьюнинг. Эта технология появлялась во всех прошлых вселенных, иначе Духовные Сущности просто не дотянули бы до сегодняшних дней. И вы и я когда-то, в прошлых вселенных, в совершенно других телах, получали тьюнинг. Те, кто не получал, мыслят себя вещами. Есть такой негативный фон на шкале эмоций, минус триста. Он называется «сужение ответственности до вещи». В этом состоянии Духовная Сущность настолько боится физической вселенной и настолько неспособна чем-либо управлять, что предпочитает думать, будто она — предмет. В этом смысле, Бубард верно писал, что «каждая планета может поведать печальную историю десятка Духовных Сущностей», или что-то в этом роде, я уж не помню дословно. Духовные Сущности в «минус триста» привязываются, например, к астероиду, следуют за ним повсюду и повторяют про себя: «Я — это астероид, я — это астероид». Они окончательно деградировали. Чтобы вытащить их из этого ада и довести хотя бы до способности вселяться человеческие тела, нужны специальные излучатели, которые человечество создаст, в лучшем случае, лет через двести», — таким образом, Петру Николаевичу было что ответить на рассказы про «гравимобиль».

Алена, правда, больше не писала кипятком от парагмологических мифов. Зато она живо откликнулась на тему того, что наука медлительна. «Вы знаете, кстати, про заговор патентных органов не рассматривать изобретения вечных двигателей? На самом деле, вечный двигатель легко можно создать, и квантовая физика давно доказала это. Вы слышали про торсионные поля? Но Академия наук не хочет этого признавать, несмотря на очевидные факты. А патентные органы не хотят ничего знать про вечный двигатель. Это невыгодно политическому режиму. Если смогут иметь по вечному двигателю, каждый обзаведется своей электростанцией и заводами. Тогда людям станет не нужно платить за свет и тепло, покупать машины. Дороги будут больше не нужны, все будут летать на своих аппаратах где угодно. От их полетов сразу рассекретятся все военные части с ядерным оружием… Вы понимаете, чем это грозит режиму?.. Я вступила в группу по борьбе с патентным произволом. Ее возглавляет академик Втирасский, очень интересный человек. Петр Николаевич, вы должны с ним познакомиться» — «Ну, Алена, у меня уже есть свой академик, — Петр Николаевич использовал новую на тот момент выдумку. — Мы с ним бьемся над раковыми проблемами. Я каждую субботу с утра езжу к нему в онкологический центр, мы исследуем влияние тьюнинга на больных. Так что если у когото из ваших знакомых кто-то умирает от рака, срочно ведите его ко мне. Я спасу его жизнь» — «Петр Николаевич, — Алена была поглощена своими мыслями. — Но этот академик, он просто такой человек, я слушаю его и не могу оторваться, он просто меня завораживает!» — «А он академик чего?» — поинтересовался Петр Николаевич. — «О! Он физик! Он еще в девяносто третьем году создал Всемирную академию физики торсионных полей. Организация объединяет пятьсот тысяч ученых по всему миру!» — Петр Николаевич еще в самом начале своей парагмологической карьеры усвоил, что с клиентами спорить не следует; за первые годы практики он пришел к выводу, что с клиентами нельзя спорить вообще никогда, а особенно — насчет политических взглядов и веры в академиков, бессмертие, пришельцев и прочее. Он не стал переспрашивать насчет численности Всемирной академии.

Поглощенная академиками и заговорами, Алена за три года забыла про очистку ленты времени. В новом списке целей значилось: «Научиться манипулировать мужем и детьми, чтобы они всегда делали то, что им действительно нужно, а не то, чего им хочется. Силой мысли влиять на денежные потоки, чтобы притягивать к себе деньги, не продаваясь в рабство к работодателям. Продлить свою молодость и долголетие. Избавиться от паразитов и никогда больше не становиться их мишенью».

Пункт насчет паразитов Петра Николаевича несколько ошеломил, и он не сдержался от вопроса: «А вы чем-то заражены?» — «Мы все заражены, Петр Николаевич, вы должны это знать! В теле каждого человека живут сотни паразитов. Червей находят под кожей, в мышечных тканях и даже в костях. А вы не знали? Многие чувствуют усталость, не высыпаются, у них болит голова. Это все от паразитов. Просто современная медицина не в состоянии их фиксировать. УЗИ и рентген бесполезны. В вашей мышце может жить целая колония червей, полипы, грибы и даже слизни, а врачи не будут ничего подозревать. Говорят, что люди в горах Тибета очень долго живут. А это потому, что на такой высоте давление слишком низкое, и паразиты не выживают. А без паразитов человек способен прожить и двести лет. Алкоголизм, вы думаете, от чего? Человек чувствует подсознанием, что кишит паразитами, и пытается убить их этанолом. Вот и все. То же самое с курением. И главное, заразиться ими можно буквально от всего, даже в мыле содержатся их личинки. Мы каждый день вдыхаем их с пылью. Ребенок обычно заражается через пуповину от матери, и когда рождается, в нем уже множество дряни…» — «Да, я вас понял, — поспешил вставить Петр Николаевич, чтобы остановить поток бреда. — Вообще, Алена, к паразитам надо относиться спокойнее. Вы, в конце концов, намного больше их. На мясокомбинатах, например, все сотрудники без исключения заражены цепнем, и это нормально. Некоторые люди проживают почти всю жизнь с пиявкой в среднем ухе, и нормально, умирают стариками, тихо и спокойно. И в кишечнике это нормально иметь паразитов, некоторые из них даже помогают переваривать пищу. Вы слышали, говорят кишечная флора, кишечная фауна. Это же тоже, считайте, паразиты. А насчет полипов, тут вы что-то, по-моему, спутали. Полипы живут в океане». — «Вы что, Петр Николаевич, — вскинулась Алена. — Полипы это страшная вещь. Стоит их спорам попасть в организм, и они разрастаются и поедают слизистую. Поликлиники наводнены больными с носовыми полипами. Их приходится вырезать, чтобы человек не задохнулся. Я сама ходила проверяться на полипы, но у меня их, слава богу, не оказалось». — «Я понял вас, — сказал Петр Николаевич, пожалев, что встрял в спор насчет полипов. — К концу недели, будьте уверены, все паразиты, если они есть в вашем организме, умрут. Тьюнинг и это тоже делает. Я же говорил вам, что это величайшее изобретение человека». Однако, Алена, как оказалось, еще не готова была закрыть тему. Она потребовала, чтобы Петр Николаевич «включил компьютер с Интернетом». С миной на лице как у компьютерного гения в шпионском боевике, она запустила браузер и стала печатать в строке поиска. Победно глянув на Петра Николаевича, она стукнула по «энтеру» сразу тремя пальцами, и его глазам открылся лозунг: «Паразиты едят Людей». Орфография была именно такая: и поедаемые, и поедающие были написаны с большой буквы, что создавало ощущение вечной борьбы двух вселенских начал. «Вот, видите! — закричала Алена. — На этом сайте все написано.

Я когда про него узнала от подруги, я два дня его читала, не переставая. Там говорится, что единственный способ найти паразитов — это магнитное сканирование биополя, и здесь у них даже есть координаты центра. Центр единственный на всю Россию. Я звонила туда, хотела заделаться добровольцем, чтобы меня бесплатно просканировали какими-нибудь экспериментальными вариантами, для науки, но им этого не надо. Они думают только о деньгах. И я решила пойти лучше к вам, чем платить им втрое больше за это сканирование».

Во время тьюнинга Алена в качестве приятных случаев в будущем смаковала сцены, в которых бьет мужа, и тот с ней во всем соглашается. Другим сладостным плодом воображения была сцена, когда родители она узнает, что родители умерли, и въезжает в освободившуюся квартиру.

Она с готовностью находила приятные эпизоды из прошлых жизней. В одном она плыла на небольшом корабле в открытом море. С ней был молодой мужчина, «и больше ни одного человека на корабле», а паруса были красного цвета. В другом эпизоде она держала в руке меч и вела в атаку отряд крестьян. Они брали крепость, а вечером был пир, на котором ей показывали по очереди всех пленных. Один из них был молодым принцем.

Она приказывала его освободить и посадить за стол рядом с собой. Еще один случай происходил где-то в космосе, «при голубом свете огромной звезды», она была штурманом разведывательного космического корабля, и готовилась к приземлению на планету, где предполагалась разумная форма жизни. Все случаи «из прошлых жизней» были незначительными вариациями этих трех образов.

Упражнения, которые прописывал Петр Николаевич, она не просто не делала, но еще и хвасталась этим, дескать, они бесполезны, важны только очные занятия, и она достаточно умна, чтобы это понимать. Витамины она не пила, потому что «сейчас было опубликовано новейшее исследование, оно показывает, что витамины в виде таблеток организм не усваивает вообще». Упражнение с веревкой, которую нужно крутить вокруг торса, она «делала оборотов двадцать время от времени, ведь этого хватает, чтобы избавиться от боли в пояснице; я не понимаю, зачем нужно его делать пятьсот раз; от пятисот раз, мне кажется, должны смещаться позвонки». Соло-тьюнинг — самостоятельный дрейф по «случаем из прошлого» — она тоже не делала: «Я сразу засыпаю, стоит мне только закрыть глаза и погрузиться в воспоминания. Мне кажется, вся эта боль из прошлых жизней, которую вы стираете, она у меня лежит на самой поверхности. Стоит мне начать соло, и все это лезет на поверхность. У моего организма срабатывают предохранители, и он швыряет меня в сон. Будет безопаснее, если я не буду рисковать, когда вас нет рядом».

Всё в поведении Алены было пропитано нежеланием что-либо делать и при этом много всего получить. Когда она позвонила, и он предложил ей утреннее время, самое удобное, чтобы день не разбивался надвое, она сказала, что не готова рано вставать. Когда она рано встает, у нее плохо с концентрацией внимания, и к тому же насильный ранний подъем очень вреден для воображения, потому что лишает человека сновидений. «А сны — это механизм предсказания будущего, и люди, которые видят яркие сны, никогда не попадают в неприятности, вы знали об этом?»

Когда занятия кончились, и они прощались в прихожей, Алена заявила, что «та-ак много получила от этих занятий» и «вот прямо» чувствует себя обновленной. Потом она не звонила больше трех лет, и когда объявилась снова, Петр Николаевич не сразу узнал ее по голосу в телефонной трубке: «Аллё! А Петра Николаевича не позовете?», — сказано это было сварливо и скрипуче, тоном злобной бабульки, звонящей в двухсотый раз, чтобы напомнить своей соседке о долге в пятьдесят рублей.

На этот раз у нее заострился нос и прорезались морщинки в уголках глаз, волосы были забраны в «крысиный хвостик», оголяя высокий лоб, брови сильно поредели. Она была чудовищно одета, в мужской картуз на меху, полушубок с потертостями на спине и плечах, растянутый серый свитер и пузырящиеся на коленях коротковатые джинсы.

Прежде, чем сказать фразу, она каждый раз облизывала губы и выдавала спазматическую улыбку, при которой нижняя челюсть отъезжала назад. Еще не сняв полушубок, она спросила: «Вы не позанимаетесь со мной в долг, по старой дружбе? — она сразу увидела по его лицу, что он готов ее прогнать, и пролепетала: — Или хотите, я расплачусь щенками, саженцами и книгами? Прямо из издательства! А еще у меня муж монтирует системы безопасности. Мы могли бы договориться, услуга за услугу?» — она оскалилась в улыбке и тут же собрала губы в гармошку. — «Ну, щенки мне точно не нужны, — ответил Петр Николаевич. — А вот насчет системы безопасности, это интересно. Если мы прямо сейчас созвонимся с вашим мужем, то это вариант» — «Можно я воспользуюсь?» — и она прошмыгнула к телефону. «Алло! Здравствуйте! — сказала она медовым голоском. — А позовите, пожалуйста, Андр… Андрюш, это ты? — сразу перешла она на строгий тон — Помнишь, я рассказывала про психолога. Ты еще не хочешь к нему идти со своей спиной. Так вот, мы можем сэкономить, если ты приедешь к нему и поставишь сигнализацию в его квартиру… Что?! — завизжала она вдруг. — А чем ты занимаешься? Ну, видеонаблюдение. Это же одно и то же! Что? Ну и что, что ты их проектируешь? Как будто ты не можешь оторвать жопу от стола и поработать хоть раз руками… — она вдруг осеклась, покусала губу. — А из крана все равно течет иногда, а еще резиной пахло однажды… это все горела твоя проводка, электрик!.. Что? Да от какого завода надуло? Я же носом почуяла, что резиной воняет. Такой вот муж у меня, так провода кла… — она снова смолкла. — Утюг? — пролепетала она. — На линолеум? Да не было такого… а… я имею в виду, это было не в этот раз… Ну ладно, что ты хочешь-то от меня, блядь? Чтобы я тебе ноги лизала за ремонт? Давай говори, ты будешь ему делать видеокамеру в квартире или нет! И не морочь мне голову, ты на меня и так четверых детей повесил, козел!.. Или я ему прямо сейчас отдаю десять тысяч. Что — откуда? Из шкафа, в твоих носках нашла… Да я… — она помолчала, повесила трубку и развела руками: — Бросил трубку, с ним иногда тяжело бывает. Он комплексует, что мало зарабатывает. Я ему уже много раз говорила: брось свою контору и вкалывай сантехником на районе. Работящий, рукастый сантехник получает полторы тысячи долларов, а ему платят пятьсот. А он не хочет бросать, ему нравится. Как ребенок, в игрушки свои играет. Дрессирует электроны, я это так называю», — и она пискляво рассмеялась, не отрывая напряженного взгляда от Петра Николаевича.

Разувшись, она без приглашения прошла в большую комнату, развалилась в кресле, закинув ногу на ногу. «Ну, давайте начинать. А то что мы будем терять время?» — сказала она. Петр Николаевич напомнил ей про деньги и список целей. «Цель у меня такая, достичь успеха в своем бизнесе. И еще одна — найти другого мужа, который будет настоящим мужиком» — «Хорошо, Алена. Подойдет время, вы запишите это на листок. Но пока нам надо решить с оплатой. Ваш муж отка…» — «Да почему он отказался, — закричала она. — Ничего он не отказался. Он еще примчится сюда через час и будет мне ноги целовать, вот увидите!» — «Алена, вы знаете мои правила. Я не занимаюсь благотворительностью. Мне нужны гарантии. Вы говорили, что у вас с собой…» — «Да что вы все о деньгах?! Да держите, вот, пожалуйста», не стесняясь его, она залезла руками в джинсы, в районе паха, достала полиэтиленовый пакет с деньгами и протянула ему. «Я думаю, пакет будет лишним», — вежливо ответил Петр Николаевич. Алена захихикала (нижняя челюсть отъехала назад, показав оскал верхних зубов). Она сорвала пакет, запихнула его в карман джинсов и протянула деньги со словами: «Ну все, давайте не терять времени».

Он дал ей лист бумаги на планшете, она торопливо накарябала что-то. Почерк был неразборчивый. Петр Николаевич решил не переспрашивать, попросил ее закрыть глаза и войти в режим тьюнинга.

Она перебила его: «А знаете, у меня сейчас намечаются отличные перспективы бизнеса. Вы читали книгу Ивана Подседа «Бизнес за тридцать дней?» Он такой человек! Он с нуля создал больше тридцати фирм. Сейчас он ведет тренинги, делает из людей бизнесменов. Но, если ты не совсем дурак, то можно всему научиться и просто из книг. Он все подробно разжевывает. На самом деле, вам надо эти книги прочитать, потому что вы сможете сдвинуться с мертвой точки. Вот вы сидите и пропускаете всего четырех клиентов в неделю. А так вы сможете создать свой бизнес. У вас будут сотрудники, вы обучите их тьюнингу, они будут делать работу за вас, а вы будете получать деньги…»

Петр Николаевич мог бы возразить, что тьюнинг — это услуга штучная, другие не смогут делать за него так же хорошо, как умеет он. В принципе был и другой ответ, более откровенный. Он сводился к тому, что даже если бы клиенты пошли гуртом, ему не стоило бы открывать фирму, потому что «Церковь Парагмологии» тогда взялась бы за него всерьез. Но Петру Николаевичу было настолько тошно от Алены, что он предпочел нейтральный ответ: «Посмотрим. Если мне это понадобится, вы будете первым человеком, кому я позвоню. Вы готовы приступить к тьюнингу?»

«Да, Петр Николаевич… Только еще минутку, я расскажу вам про свой бизнес, мне нужен ваш совет, насколько это реалистично. Я хочу продавать фазанов?» — «Фазанов? А они кому-нибудь нужны?» — «Ну конечно! Новые русские их с руками отрывают. Им же чего не всунь, они на это бросаются. Им говоришь, что фазан жутко благородная птица, улучшает, там, ауру, болезни лечит, и они готовы его купить за тысячу долларов. А чтобы его вырастить, я думаю, нужно пятьсот. Так что я хочу открыть фазанью ферму. У меня давно была такая задумка, но не было стартового капитала. А потом я нарвалась на эту книгу Подседа. И он там пишет, что стартового капитала не нужно. Главное — идея плюс желание хоть что-либо делать. Потому что, вы знаете, идеи-то есть у каждого, но все сидят с ними сложа ручки и восхищаются, какие они умные. А надо впрягаться и пахать. И тогда любая нормальная идея принесет успех». На этот раз Петр Николаевич не удержался от вопроса: «И что он предлагает вместо стартового капитала?» — «Ну как! Это же очень просто! — повисла короткая пауза. — Ну, во-первых, связи. Ну, вы знаете, считается, что связи это если у тебя родственники, или если ты много лет специально дружишь с кем надо. А на самом деле все проще. Я взяла телефонный справочник, позвонила в ассоциацию предпринимателей, узнала телефон нужного человека, и считайте, у меня есть связи. Потому что если люди видят, что твоя идея стоящая, они будут всячески помогать. Это же очевидно. Но до этой очевидности мало кто может додуматься, мне вот Подсед очень здорово прочистил мозги на эту тему. Я даже думаю съездить к нему на тренинг, он проводит тренинги летом в карельских лесах. Там люди разбивают палаточный лагерь и живут три недели, а он проводит с ними обучающие игры. И вы знаете, мне рассказывал один парнишка, что это просто снос крыши. С тебя как будто срывает все покровы, и ты видишь себя таким, какой ты есть. Семейные пары там разбивались вдребезги, у людей истерики были. Этот парнишка, он в какой-то момент почувствовал себя ничтожеством, и что он потерял все годы жизни впустую, и он весь день бродил по лесу и рыдал. Вы понимаете, как это здорово? Люди вдруг по-настоящему видят себя со стороны. После этого спадают все барьеры, которые мешали им открыть свое дело. Я бы сама съездила, но у меня денег пока не хватает. Но к лету, когда начнутся тренинги, у меня будет уже море денег. Я думаю уже в мае крепок поставить бизнес на ноги…»

«Я все-таки не услышал, — сказал Петр Николаевич, помолчав, — как вы планируете обходиться без стартового капитала. Вот вы говорите, что придете к первому попавшемуся предпринимателю со своей идеей, и он сразу поможет. Как мой опыт показывает, он просто пустит в оборот вашу идею, если она стоящая, а вас, самое большое, наймет менеджером». У Алены задергалась верхняя губа, так что бросились в глаза черные усики. «Да что вы! — протянула она едко. — Я вижу вы специалист. Сами без бизнеса сидите, и вот мне пытаетесь мешать. Сра…» — «Алена, вы переходите грань, — осадил ее Петр Николаевич. — Я никогда никому не мешаю, вы это знаете. Вы можете прямо сейчас уйти, вот ваши деньги…».

На том этапе своей карьеры Петр Николаевич уже прекрасно освоил этот прием и постоянно так блефовал, чтобы сбивать с клиентов спесь. «Петр Николаевич, нет! Вы не так меня поняли, вы что! Я сказала это просто так!» — заверещала Алена, делая, однако, движение, чтобы забрать деньги. Но Петр Николаевич, не мешкая, убрал их обратно в папку. Он несколько секунд смотрела на папку, потом судорожно улыбнулась и сказала:

«Я просто имела в виду, сразу видно, что вы Подседа не читали. Ну, вы в этом, извините меня, не в зуб ногой. Я же объясняю, это очень просто. Главное — просто начать. Я вот завтра, нет, со следующей недели, как раз после ваших занятий, начну обзванивать новых русских и предлагать им фазанов, а дальше я просто попрошу предоплату, а на полученные деньги закуплю фазанов и перепродам. А несколько птиц оставлю себе, чтобы разводить. Мы квартиру с мужем получили три года назад, в Южном Бутово, теперь живем отдельно от родителей, и никто не сможет мне помешать с моими идеями, — при упоминании родителей в ее голосе разлился яд. — У нас три лоджии. Их вполне можно занять под маленькую такую птицефермочку», — на последнем слове она хитро подмигнула и снова оскалилась. «М… — промычал Петр Николаевич, состроив гримасу уважительного понимания. — Я понял, что вы имеете в виду. Как-нибудь почитаю книжки этого мужика. Еще раз, как его фамилия, Лишай?» — «Почему лишай? Подсед!

Иван Иванович Подсед, у него книги есть в Интернете, скачайте, не поленитесь!» — «Хорошо, Алена. Ну что, пора приступать к тьюнингу, вы готовы?».

Раздался телефонный звонок. Петр Николаевич извинился. «Черт возьми, заговорила зубы, ведьма. Забыл отключить телефоны», — подумал он. Трубку он все-таки снял. «Здравия желаю, Петр Николаевич! — раздался недобрый мужской голос. — Ну что, приеду к вам в субботу ставить видеонаблюдение. Деньги оставьте у себя, отдадите мне в субботу. Ни в коем случае не отдавайте жене» — «Вас понял», — отрапортовал Петр Николаевич, подыграв армейскому тону. — «В таком случае, до субботы, приеду в семь утра, вас устроит?» Петру Николаевичу совсем не хотелось ранних гостей в субботу. Уже тогда она стал пристращаться к тому, чтобы снова ложиться спать после утренней пробежки и завтрака, если не намечалось клиентов. Но сообщать посторонним людям о своих слабостях он не мог, поэтому ответил: «Никаких проблем, я встаю каждый день в пять утра» — «Я тоже, — ответил мужчина. — До встречи».

Петр Николаевич спросил Алену: «Ваш муж знает мой домашний телефон?» — «Нет! Но вы не переживайте, когда он согласится делать вам сигнализацию, вы свяжетесь через меня». У Петра Николаевича был аппарат с антиопределителем номера. Если ее мужу все равно не составило проблем его выловить номер, то как бы он не установил за ним слежку, со своим видеонаблюдением.

«Кто звонил?» — Алена изобразила наивное любопытство студентки. «Один банкир, хочет пройти курс занятий, может заниматься только очень рано, потому что к восьми ему нужно быть в правлении как штык» — «Кстати, — оживилась Алена. — Петр Николаевич. Не свяжете меня с ним? Он может очень помочь мне с бизнесом. Я как раз искала банкира» — «Нет, Алена, я, вы знаете, никаких своих клиентов не выдаю». Алена нахмурилась: «Вы не хотите мне помочь?» — «Я вам помогу тьюнингом. После этих пяти дней вы научитесь бизнесу лучше, чем у любого подседа. Моя методика еще ни разу вас не подводила. Всему, чему вы хотели научиться, вы научились. Этому вы тоже научитесь.

Главное, верьте мне и выполняйте все домашние задания. Итак, готовы?.. Хорошо.

Закройте глаза, войдите в это волшебное состояние, оно называется дриминез. Просто посмотрите вверх, на свои брови и, не опуская глаз, сомкните веки… Так, отлично. Когда в конце сеанса я посчитаю от одного до пяти и щелкну пальцами, все будет зачеркнуто и отменено, вы будете чувствовать себя бодро. Это вам понятно?.. Хорошо. Теперь найдите приятный случай в вашем ближайшем прошлом, когда вы получили большую сумму денег и радовались».

Алена всегда отличалась яркими образами, но теперь она явно ничего не видела, а просто врала. Ни один клиент, честно вспоминающий случаи, никогда не может описывать с такой уверенностью формы и цвета. В парагмологии такие потоки цветистой лжи вместо реальных воспоминаний назывались «фейк-дипозит». Это считалось способом защиты ума от болезненных воспоминаний. Чтобы не возвращаться в прошлое и не сталкиваться с болью, ум создает центры, генерирующие ложь. Эту ложь можно проходить и пытаться стереть сколько угодно, без всякой пользы. Единственный способ обойти фейк-дипозит, по Бубарду, это, не проходя ложь, сразу требовать более ранний случай, и повторять до тех пор, пока не возникнет затруднений. Именно затрудненные воспоминания будут свидетельствовать о том, что фейк-дипозит выключился. Петр Николаевич, когда начинал карьеру, следовал заветам отца-основателя, в том числе правилам работы с фейк-дипозитами. Но постепенно он разуверился в соблюдении буквы парагмологии и оставил только внешние атрибуты тьюнинга, которые всегда производили сильное впечатление на клиентов. Итак, он расслабился, предоставив Алене возможность врать сколько влезет. Лишь иногда он задавал наводящие вопросы и делал пометки в «протоколе тьюнинга». Записи он делал для того, потому что вид исписанной бумаги убеждал клиентов, что с ними делали что-то серьезное. Особенно их впечатляли записи, наводненные цифрами и знаками, вроде стрелочек. В тот момент, когда Петр Николаевич протягивал им «протокол тьюнинга» для подписи под словами «чувствую себя бодро», они успевали разглядеть отдельные цифры и значки, но большего ухватить не могли.

В целом, во время тьюнинга с Аленой в тот раз Петр Николаевич расслаблялся и отдыхал. Но неотъемлемые вечерние звонки в «бесплатное время» были изматывающими.

При первой их встрече Петр Николаевич даже находил эти звонки увлекательными, потому что Алена была женщиной незаурядного ума и начитанности. Во вторую их встречу спустя два года они были просто терпимы. Но в тот раз, в третий, Петр Николаевич наконец прибег к проверенному средству: снимать трубку с рычага без десяти девять и класть ее обратно только в пол-одиннадцатого. Это была очень удобная увертка от его неукоснительного правила «с девяти до десяти вечера — время для бесплатных консультаций в любом объеме».

В первый и единственный их телефонный разговор за те пять дней Алена рассказала множество историй в духе: «как правильно запихнуть кошке в горло таблетку от глистов, чтобы эта задрыга ее не срыгнула». Петр Николаевич с прискорбием заключил, что Алена деградировала до категории отупевших стареющих женщин, которые подбирают на помойках вонючих собачонок и плешивых кошек. Обычно, правда, такие женщины одиноки и бездетны. В случае с Аленой, эту мерзость приходилось терпеть четырем детям и мужу. Петр Николаевич предположил, что если она еще заведет курятник на балконе, у мужа лопнет терпение, и он выставит ее за дверь. Или просто уйдет, чтобы не ввязываться в конфликт насчет квартиры.

Как бы в подтверждение своей любви к животным, Алена пришла на второй день в свитере, облепленном чьим-то серым волосом, а на пятый от ее обуви разлился в прихожей терпкий аромат кошачьей мочи.

Любовь к животным у нее, однако, принимала часто нетривиальные формы, о чем Петр Николаевич узнал из того же телефонного разговора. Алена всерьез рассвирепела, рассказывая про то, как глупые хозяева балуют своих собак. Оказывается, в ее доме собаке приходилось нелегко. Если она позволяла себе заглянуть на кухню до того, как семья закончит ужин, то получала ногой (либо подручным кухонным предметом) по морде. Та же участь ждала ее, если она уходила со своей подстилки в коридоре и совалась в комнату, чтобы, например, посмотреть со всеми телевизор. «Шаг в сторону — и сразу ногой под брюхо! — с оскалом на лице прорычала Алена, следом заулыбалась и похвасталась: — Недавно я так ее отлупила, что сломала несколько ребер. Она два дня не вставала с подстилки. Теперь ходит за мной на прогулках как привязанная, ни шагу в сторону».

Когда пять дней занятий подошли к концу, и Петр Николаевич провожал Алену в прихожей, та медлила и копалась. Наконец она спросила: «Петр Николаевич, я, честно, не знаю, как так вышло, что мой муж отказался ставить вам сигнализацию. Может, вы все-таки вернете мне деньги. Я, как только раскручусь, отдам вам с процентами, обещаю». — «Вот когда вы их заработаете, тогда приходите, — ответил Петр Николаевич, не сдерживая раздражения в голосе. — Учитесь обязательности. Не пытайтесь переигрывать то, о чем уже есть уговор. Предприниматели больше всего ценят, когда вы не отступаете от принятых решений. Это мой вам совет, следуйте ему, и у вас все получится. А сейчас, извините, мне нужно сделать очень важный телефонный звонок».

Выпроводив ее, он прильнул к глазку. Алена не спешила уходить с лестничной площадки. Пару минут она топала ногами, махала руками и дергала головой, как человек, который проклинает себя за оплошность. Она ничего не выкрикивала, но строила гримасы и открывала рот. Отругав себя, она сделала движение назад, к двери, чем напугала Петра Николаевича, но потом передумала и рванула вниз по лестнице.

Ее муж проявил пунктуальность. Он был хмурый, крепко сложенный мужчина с короткими подернутыми сединой волосами. «Рад познакомиться, Виталий», — сказал муж и до боли сжал его руку. Петр Николаевич оценил его сложение, толстые вены на запястье. Встревоженно он подумал: «Интересно, этот Виталий занимался единоборствами?». Ему пришло в голову, что Виталий согласился монтировать видеонаблюдение, чтобы встретиться и избить Петра Николаевича в отместку за жену.

Однако Виталий отпустил руку и стал неспешно раскладывать инструменты. Через полтора часа он закончил и объяснил Петру Николаевичу, как включать и выключать устройство, сменять кассеты, стирать записи и отматывать пленку в начало. Камера была замаскирована под подкову и висела над входной дверью. Она давала широкий обзор прихожей и коридора почти до самой кухни. У грабителя не было шансов: его лицо обязательно фиксировалось бы камерой. Виталий собрал инструменты и попросил деньги.

Петр Николаевич тут же выполнил просьбу. Пересчитав деньги дважды и посмотрев пару купюр на свет, Виталий спросил:

— Как вы думаете, мне от нее уйти?

— А вам есть куда идти?

— Да, к маме.

— Тогда уходите как можно скорее, — искренне посоветовал Петр Николаевич.

— А как же дети?

— Заберите пацанов с собой, чтобы не испортила.

— Она родила четырех девочек, — сокрушенно сказал Виталий.

Петр Николаевич присвистнул.

— Она совсем тронулась, да? — спросил Виталий.

— Хотите мое совсем честное мнение? — сказал Петр Николаевич после паузы. — Это клинический случай, и она в один прекрасный день может убить вас и детей.

— Я думал об этом, — тихо сказал Виталий. — Ладно, было приятно, — неожиданно сказал он и ушел, не пожимая руки.

Наконец, спустя еще год Петр Николаевич снова встретил Алену и был убежден, что больше не увидит ее никогда. Однажды весной он подбегал к подъезду после утреннего спорта, и увидел женщину в спецовке и строительных ботинках. Она сидела огромном рюкзаке у двери подъезда. Она вскочила и кинулась к нему. Тогда он узнал ее по голосу и только потом разглядел знакомые черты лица. «Петр Николаевич! — закричала она и схватила его за руки, от нее пахло водкой. — Я пришла к вам с предложением! Уходите со мной в экопоселение, будете моим астральным мужем. Я уже купила участок земли, осталось только построить дом. Мы лето проживем в палатке и что-нибудь до осени построим. Будем выращивать все свое, чтобы еда была наполнена эфирами. Если вы не свяжете себя с матерью-землей, ваша душа не сможет переродиться, и вы погибните навсегда. Я бросила мужа и детей, они безнадежны. Но вы же умный, вы должны понимать. Все уже готово, автобус отходит через три часа от Юго-Западной, вы успеете собрать вещи!»

Захваченный врасплох этим излиянием, Петр Николаевич выслушал все. Когда она закончила, у него в носу стоял запах перегара и гнилых зубов. Сдерживаясь от желания ударить ее, он извинился, отцепил от себя ее руки и вошел в подъезд. Она двинулась за ним, он пустился в бег по лестнице. Она пробежала пару лестничных пролетов, но потом задохнулась и только закричала хрипло вслед: «Ах ты, мерзавец! Предал меня! А я для тебя все делала, все!»

Он был убежден, что она умерла или попала в психбольницу. Но вот, она снова перед ним, в желто-синем платьице, старая и тощая, пытающаяся кокетничать.

«Алена?» — спросил он осторожно.

«Ой, не называйте меня та-ак! — она подалась вперед и шепнула. — Чтобы они не узнали!» — и она сделала «тщщ», приставив указательный палец к губам.

«Как ваша сельская жизнь?» — спросил он.

«Они всё у меня отобрали!» — закричала навзрыд она, закрыв лицо руками, но тут же отняла руки и засмеялась: «Но они не знали, с кем связались! Они не знали, что у меня есть вы. Вы так помогали мне, когда мы строили дом и сажали деревья. Зачем вы потом уехали? Если бы вы не уехали, они бы ничего не отобрали, — снова она выдала рыдающие нотки. — Но теперь вы мне поможете! У меня столько целей, сто-олько!» — она округлила глаза.

Петра Николаевича передернуло. Он подумал вдруг, что за десять с лишним лет своей практики ни разу не сталкивался с сумасшедшим, в смысле, по-настоящему, совсемсовсем сумасшедшим. Таким, от которого не знаешь чего ожидать.

«Как ваш муж, дети?» — спросил он, подумывая о том, чтобы выставить ее за дверь.

«Ох! — она стала качать головой. — Он съел детей и потом выгнал меня. Я стала совсем одна, и только вы теперь мой защитник. И еще Татьяна, — она вдруг заулыбалась и стала подмигивать. — Татьяна так мне помогает, так помогает, но никому ни слова, тщщщ!»

«Для чего вы пришли, Алена?»

«Ну как! — она выпучилась на него и махнула рукой в воздухе. — Вы что, не хотите делиться му-удростью? А мне нужно! — она топнула ногой и насупилась.

«Вы хотите пройти курс и готовы заплатить?»

«Ну конечно! Я же вам говорю: Татьяна. Чего непонятного? Только — тщщщ».

«Хорошо, Алена. Проходите, садитесь в кресло, и мы приступим к занятиям».

Он не успел сесть напротив нее, как она уже закрыла глаза, задрала голову и нараспев сказала: «А я уже прохожу приятный момент».

«Для начала мы решим вопрос с деньгами», — привычно сказал Петр Николаевич.

Она открыла глаза и сердито уставилась на него:

«С какими деньгами? Я хочу за-ни-ма-аться, вы что, глупый?»

«У меня клиенты платят вперед. И вы всегда платили вперед. Иначе никаких занятий». «Ох, какой строгий-то, строгий», — запричитала Алена, вскочила и бросилась в прихожую.

Она вернулась с толстой пачкой денег и протянула ему. Петр Николаевич ошалел от размера, но взял и сказал, не считая: «Как раз достаточно для полного выздоровления, это займет четыре недели» — «Так долго заниматься? — возмутилась Алена. — Я лучше половину потрачу себе на свадебное платье, ведь вы знаете, у меня жених, такой жених.

Кстати, запишите мне цель: я хочу себе жениха и свадьбу». Петр Николаевич совершенно не хотел расставаться с такой удачей. Поразмыслив секунду, он протянул пачку денег Алене: «Дело ваше, хотите лечиться — лечитесь, не хотите — болейте» — «Нет, нет, Петр Ни-ко-ла-евич! Оставьте все, только не злитесь, я буду слушаться, я хочу, чтобы у меня все было хорошо!» Петр Николаевич понял, что Алена теперь как маленький ребенок. Ее с легкостью можно было склонить к чему угодно. «Это правильно, — сказал он, пытаясь запихнуть толстую пачку денег в папку. — Вам действительно необходимо слушаться меня. Иначе у вас не будет шансов. Вы должны полностью положиться на меня, ведь я профессиональный врач!»

«Черт! — подумал он. — Я же свихнусь четыре недели с ней заниматься. Да она и сама завтра забудет, передумает и потребует деньги назад. А это несколько месяцев безбедного существования».

Он стал судорожно прикидывать варианты переезда в течение сегодняшнего дня с дальнейшей сдачей квартиры внаем. Слова Алены заставили его очнуться от задумчивости: «Я вижу такой случай! Там столько боли! Я приближаюсь к нему, вы должны меня спасти!» — она опять задрала голову и улыбалась, закрыв глаза. Петр Николаевич уронил голову на ладонь и стал массировать виски. Тяжело вздохнув, он сказал: «Вернитесь в настоящее время и откройте глаза по щелчку пальцами… В дальнейшем вы не будете закрывать глаза и вспоминать что-то без моего приказа. Вам это понятно?» Вместо ответа она издала протяжный крик и прошептала в конце: «Татьяна… они знают. Надо бежать!» — она вскочила, но он остановил ее и толчком отправил обратно в кресло. «Слушайтесь меня! Смотрите на меня! Слушайтесь меня! Когда я щелкну пальцами, вы примите решение о том, что во всем слушаетесь меня, вам это понятно?» — «Да…», — ответила она, глядя на него завороженно. Он щелкнул пальцами и произнес медленно: «Закройте глаза. Когда я скажу «отменяю», все будет зачеркнуто и отменено и не будет иметь на вас никакого действия. Вам это понятно?.. Теперь вернитесь в самый ранний случай, где есть Татьяна. А сделаете вы это очень просто: когда я посчитаю до трех и щелкну пальцами, вы вернетесь в этот случай. Раз, два, три… Вы нашли этот случай?.. Хорошо… Описывайте все, что вы видите и слышите».

«У нас с Татьяной соседние участки. Я сажаю яблоню. Подбегают девочки. Говорят, что у нас пришли отбирать землю. Татьяна кричит, мы бежим…»

В соответствии с методой парагмологии, Петру Николаевичу следовало уже трижды спросить: «Какие вы испытываете эмоции в этот момент?» — и переключить ее на самый яркий эмоциональный момент всего случая. Ему, однако, было интересно, что же произошло тогда, и он пренебрег процедурой. Он довольно часто пренебрегал ей, чтобы удовлетворить свое любопытство. По правде сказать, он делал так в большинстве случаев.

Алена продолжала: «Там приехало два джипа. Наши мужики разговаривают с ними. Мы стоим и слушаем, мне страшно. Получается, что Эдик собрал у нас деньги, а землю оформил на фирму, так чтобы нам не досталось. Татьяна кричит: «Где Эдуард Мегре?» Они молчат, не отвечают моей Татьяне! Она говорит мне: «Вот почему Эдика так давно не видно»… Вот почему Эдика не видно, не видно, не…» — Алена замолкла на полуслове. «Есть ли что-то еще существенное в этом случае?» — «Нет, они уехали, а на потом через день приехала милиция, мы с Татьяной испугались. Убежали. Я поехала к себе в Бутово, но меня не пустили в дом. Там жили незнакомые. Мерзкие! Я спросила, где Андрюша, а они спросили, кто я такая, я сказала, что я жена, а они сказали, у него больше нет жены, — Алена заговорила навзрыд. — Я спросила, где его найти, а они захлопнули дверь». Петр Николаевич почувствовал, что она вот-вот откроет глаза, нужно было вернуть антураж тьюнинга: «И все внимание на ваши эмоции в этот момент, когда перед вами захлопнули дверь», — сказав это, он понял, что переборщил. Алена зарыдала.

«Хорошо, отмените решение об отчаянии и найдите следующий случай, где есть Татьяна». Для солидности он пощелкал пальцами. Только что он нарушил все правила тьюнинга, которые только мог. Он остановил ее на моменте с плохими эмоциями, не дождался ответа, какие это эмоции, навязал ей утверждение, что это отчаяние, и потребовал эпизод с Татьяной, хотя все шло к прохождению эпизодов с мужем. «Я знала, где она. У нее домик, деревянный, под Москвой, почти как в экопоселке!», — она нервно засмеялась. «Хорошо, — сказал Петр Николаевич. — Что произошло дальше? Вспомните самый приятный эпизод с Татьяной!» — «О! Самый приятный! — оживилась Алена. — Я сняла ее пенсию по своему паспорту! А потом я спрятала деньги в пакетике в бочке! Только тщщщ… никому не говорите! А потом, потом я подумала, зачем мне Татьяна? Правда? Правда, ну скажите мне! — она открыла глаза и подалась вперед. — И я подумала, ведь Татьяну никто не знает, родственников у нее нет, друзей нет, и домик у нее хороший, для двоих тесный, а для одной в самый раз, и по паспорту я за нее сойду, пенсию получать. Зачем делиться с ней пенсией? Правда, ну правда, скажите мне?!» — она залезла в штаны и выудила паспорт, открыла перед лицом Петра Николаевича. «Так что я Таня, Таня… — мечтательно пропела она, вскочила с кресла и закружилась по комнате. — И у меня теперь все есть, все есть!», — пропела она тем же манером. Петра Николаевича передернуло от мысли, что он находится в одной комнате с убийцей. «Черт, надо же так попасть!» — подумал он. Ситуация получалась патовая. Если он донесет на нее, к нему самому возникнет ряд вопросов и всплывет его поддельная лицензия на частную психологическую практику. А еще смерти нескольких раковых пациентов, к которым он выезжал на дом, и с родственников которых сцеживал последние деньги. А может быть и хуже. Возникнет вопрос, почему он не донес раньше и не является ли он сожителем Алены и не он ли внушением склонил ее к убийству и лишил рассудка. Если же он не станет доносить, а ее все-таки изловят, она запросто может показать на него.

Ведь она явно помешалась на нем за эти годы. Оставалось надеяться, что Алена бредит, что она просто нашла паспорт некой Татьяны и все выдумала. Впрочем, Петр Николаевич и не разглядел, что там было написано в паспорте.

В ситуациях угрозы и просто дискомфорта Петр Николаевич принимал решения быстро. Не говоря более ничего, он подошел к Алене, крепко взял ее за оба локтя и потащил в прихожую. Она не сопротивлялась. Пищала только что-то «танец вместе». Он вытолкал ее на лестничную площадку, следом выбросил шубу и сапоги. Она попыталась вернуться. Атаковала, подобно корове: молча, наклонив голову и глядя исподлобья. Он упер ладонь ей в лоб и отпихнул ее.

Заперев дверь, он набрал 02 и пожаловался, что сумасшедшая бездомная пробралась в подъезд и нарушает общественный порядок. По просьбе диспетчера он назвал свое имя, отчество и фамилию, адрес проживания. Вместо стандартной фразы «патруль прибудет через столько-то минут», женщина-диспетчер, перейдя на мужской голос, сказала: «Держись, Петя, мы уже едем…» Дебильные у них шутки, подумал Петр Николаевич.

Алена не выла, не насиловала дверной звонок, не билась в дверь. Он глянул в глазок и увидел, что она, уже одетая в шубу и сапоги, мирно сидит на полу, улыбается и разглядывает паспорт.

Петр Николаевич пошел на кухню, включил чайник и стал высматривать в окно милицейскую машину. Боль в спине давала о себе знать: казалось, раскаленный упругий мячик пульсирует в глубине тела, под позвоночником.

Милиция не заставила себя ждать. Лихо припарковалась «семерка» с голубой полосой и мигалкой на крыше. Из задних дверей вышли два опера, закурили, потоптались вокруг машины, огляделись, зачем-то приложив ладони к козырькам, как будто загораживали глаза от солнца. Наконец, направились к двери подъезда. Петр перебежал в прихожую и стал смотреть в глазок. Алена безмятежно рассматривала паспорт. На секунду он ощутил жалость. Двое вышли из лифта: «Гражданочка, что здесь делаем?» — и сказавший это опер, тот что повыше, кивнул второму в сторону двери Петра Николаевича. Второй опер подошел и позвонил, Петр Николаевич открыл не сразу. Какое-то время он рассматривал лицо в глазок. Никогда еще на своей памяти он не видел такого постного, аморфного, непроницаемого лица. Тем временем, первый опер взял из рук Алена паспорт и прочитал: «Боровая Татьяна Сергеевна? Это вы? Ну-ка, посмотрите на меня… На меня смотреть, я сказал!» — рявкнул он, когда она отвернулась и закрыла лицо руками. Она послушно повернулась к нему, с деланной улыбкой. Петр Николаевич заметил, что у первого опера из-под фуражки торчали шерстяные уши шапки-ушанки. Его напарник снова позвонил дверь, при этом ни одна мышца на его лице не дернулась.

Петр Николаевич открыл дверь. «Вы милицию вызывали?» — вздохнул опер тоскливо, голос его был немного писклявый. — «Да». — «На эту гражданку вы жаловались?» — «Так точно! — отчеканил Петр Николаевич. — Топала, сидела под дверью, звонила в звонок». — «Вы ей открывали?» — «Открыл. Думал, может, соседку снизу залил или еще что. Она попробовала вломиться, я ее не пустил». — «Видели ее раньше?» — «Нет».

На протяжении всего разговора Алена смотрела на Петра Николаевича с надеждой, подняв руки к подбородку, как в молитве. «Ладно, — почесал затылок первый опер, более высокий, и вдруг спросил Алену: — Сколько вам лет?» — «Шестьдесят!» — мгновенно ответила она. Даже чуть быстрее, чем мгновенно. «Вы хорошо сохранились для своих лет… Вот что, мы ее задержим до выяснения, а вы протокольчик подмахните…». Его напарник с аморфным лицом достал папку, положил на нее незаполненный бланк, протянул Петру Николаевичу ручку: «Вот здесь, пожалуйста, ваше фамилию, инициалы и подпись… вот так, спасибо», — Петр Николаевич поразился его вежливости и сладкоречивости. Тем временем, первый опер уже толкал Алену вниз по лестнице, она не кричала, но упиралась ногами. Второй опер уже повернулся, чтобы уходить, потом обернулся и добавил: «Берегите себя, нет ничего важнее душевного здоровья». Петр Николаевич вдруг понял, кого этот опер ему напоминает. — Весельчака-У из мультфильма «Тайна третьей планеты».

Не сразу Петр Николаевич закрыл дверь. Какое-то время он стоял и прислушивался. Когда трое были уже, видимо, в районе второго этажа, раздался отчаянный визг Елены и матюги ментов. Петр Николаевич поспешил запереть входную дверь, побежал на кухню и выглянул в окно. Опера вышли из подъезда, таща под мышки обмякшее тело Елены с безвольно болтающейся головой. Они не стали сажать Алену в машину, вместо этого запихнув ее в багажник. Движения их во время процедуры сохраняли поразительное спокойствие и обыденность. «Жестко работают», — подумал Петр Николаевич грустно. Алену было жалко.

Покончив с Еленой, менты снова закурили по сигарете, снова потоптались вокруг машины и снова огляделись, сложив ладони крышечкой над глазами. Докурив, они забрались на заднее сиденье, и машина тронулась. Когда машина разворачивалась, чтобы вернуться на дорогу, на мгновение Петр Николаевич увидел передние сиденья через лобовое стекло. И ему показалось, что место водителя пустовало. Конечно, такого не могло быть, и он списал все на обман зрения.

Клиент № 3

Следующего клиента звали Сергей, и Петр Николаевич ожидал его без энтузиазма.

От встречи с ним в понедельник остался гаденький осадок, как и от встречи года полтора назад, когда Сергей пришел к Петру Николаевичу впервые.

Внешне Сергей был даже довольно приятен. При сухопарой фигуре, он имел широкую грудь и плечи. Он следил за одеждой и прической. Ему шло пальто и облегающие водолазки, которые он обычно носил. Густые черные волосы закрывали уши, объемистая челка красиво очерчивала лоб. Его лицо, с широкими скулами и орлиным носом, могло бы даже сойти за благородное и мужественное. Но все впечатление портили маленькие, затравленные, бегающие глазки и опущенные уголки губ. Очертания рта вопили о постоянном чувстве омерзения и ненависти ко всему человеческому роду.

Кроме того, его отличала гнусная манера говорить сквозь зубы, как будто он испытывает глубочайшее презрение, и при этом косить глазами куда-то на ухо собеседника, вместо прямого взгляда в глаза. Слушал Сергей нетерпеливо, судорожно сканируя пространство взглядом, избегая смотреть в лицо. Он то и дело порывался перебить, но сказав полслова передумывал и бормотал: «Нет, ничего, продолжайте».

На листе «желаемых результатов», Сергей не стал писать много, в отличие от большинства. Другие обычно велись на обещание, что после занятий все, написанное на «этой волшебной бумажке, сбудется, как в сказке; ваш мозг должен сосредоточиться на желаемом, а это произойдет, если вы все запишите». Некоторые исписывали по три листа, указывая точное место желаемой работы, уровень дохода, параметры фигуры будущей жены и даже марку машины. Встречалась и противоположность узким прагматикам, такие описывали свои притязания очень абстрактно: «хочу иметь признание», «высокий социальный статус», «быть любим друзьями», «разобраться в себе и понимать этот мир», «обрести гармонию» и даже «почувствовать, что такое настоящая любовь». Узостью желаний отличались, как правило, физически больные люди, мечты которых ограничивались избавлением от язвы желудка или кожной экземы. Запись Сергея на листе составляла две строки: «Всегда иметь вдоволь секса с привлекательными женщинами и не терпеть за это унижений».

Этим пожеланием он и запомнился Петру Николаевичу тогда, полтора года назад.

Та их встреча была короткой, но Петр Николаевич испытал бурю эмоций. Он еле сдержался от того, чтобы избить Сергея в тот раз, так нахально тот себя вел.

Началось с того, что Петр Николаевич еще даже не успел прочитать цель Сергея, а тот уже заявил, нервно и с вызовом:

— Если вы не беретесь за такое, то скажите сразу, что некомпетентны, и я пойду к другому специалисту.

— Я уже сказал вам, я решаю любые проблемы, — напомнил Петр Николаевич, сдерживая гнев; он почувствовал, что если Сергей будет разговаривать таким тоном всегда, он может стать вторым клиентом в его карьере, который слетит с лестницы и опрокинет цветочные кадки.

— Тогда давайте приступим к занятиям немедленно, я не хочу терять мое ценное время.

— Сначала вы в любом случае заплатите деньги, — сказал Петр Николаевич спокойно, взяв Сергея за локоть.

— Хорошо, — сказал Сергей, нетерпеливо освободив руку, и протянул ему две тысячи рублей. — Это за первое занятие, — он попытался нахально смотреть в лицо, Петр Николаевич ответил на взгляд, и Сергей почти сразу опустил глаза.

— У меня деньги платятся за весь курс. Я занял под вас эти часы на неделю вперед, — сказал Петр Николаевич.

— Деньги за весь курс разом вы не получите, пока я не посмотрю, на что вы способны, — перебил Сергей, рассматривая картины на стенах комнаты (синий лимон на песочно-красном фоне, окутанный дымкой, и линия каравелл, уходящая вдаль, навстречу закату).

— Вы плохо понимаете, куда пришли, — сказал Петр Николаевич, вставая. — У меня свои правила, если вы с ними не согласны, то дверь вон там.

Петр Николаевич чувствовал, что еще немного, и он заговорит совсем по-другому.

Это почувствовал и Сергей. Его голос дал слабину, но он еще держался за свое условие:

— Вы просто заберете у меня эти деньги, а завтра я вас здесь не найду. Или ваша терапия окажется пустышкой. Что тогда?

— Оказаться пустышкой можете вы, — сказал Петр Николаевич. — Двадцать процентов людей не поддаются лечению. Если вы относитесь к ним, я верну вам деньги и порекомендую обратиться в профильные учреждения.

— Я… просто хотел сказать, вы обязательно требуете все деньги сразу. Тогда, может, дайте мне расписку?

Сломать Сергея оказалось легко. Он уже боялся (хотя и пытался еще дерзить). По мнению Петра Николаевича, это было одно из мерзейших свойств натуры: испугавшись, продолжать тявкать. По его опыту, такие люди чаще всех получали по морде.

— Не отнимайте у меня время, — сдерживаясь, сказал Петр Николаевич. — Платите деньги и расписывайтесь, что оплатили курс — вот здесь. Или давайте распрощаемся.

— Почему это я должен расписываться? Вы же получаете деньги!

Этот разумный довод озвучивал, наверное, каждый десятый клиент. Остальные проглатывали уловку. Петр Николаевич придумал это для поддержания антуража серьезности. Требование расписаться присутствовало не только вначале, но и после каждого сеанса тьюнинга: под словами «чувствую себя хорошо» в конце протокола. Такое требование внушало клиентам чувство, что они маленькие неразумные дети, а Петр Николаевич во всем прав, и пока они его слушаются, проблем не возникнет. Те немногие, на которых это не действовало, как правило, действительно уходили после первого сеанса.

Петр Николаевич возвращал им деньги и про себя навешивал на них ярлык «социальных моллюсков», т. е. личностей, клинически не поддающихся излечению, в терминах парагмологии.

— Да потому что вы получаете сеанс терапии, — использовал Петр Николаевич свое стандартное объяснение. — И должно быть подтверждение, что вы его оплатили и прошли.

Какое-то время Сергей лихорадочно рассматривал обстановку комнаты и теребил пальцами рукав свитера. Наконец, он сказал:

— Хорошо, я заплачу и распишусь, но если ваша терапия не подействует, держитесь! Я разнесу вас, я найму адвокатов, я затаскаю вас по судам. Вы лишитесь лицензии! — он судорожно полез под свитер, видимо, в нагрудный карман рубашки, достал перехваченные резиночкой деньги.

Петр Николаевич положил ладонь на его руку, когда тот протянул деньги, и сказал:

— Я не буду с вами работать. Для плодотворной работы требуется сотрудничество.

Если вы с первых минут начинаете говорить о суде, значит, вы настроены иначе. Вам придется уйти.

— Но…

— Собирайтесь и уходите, — спокойно повторил Петр Николаевич. Он отлично знал, что обычно следует за этим его спокойствием. Нюх на опасность у Сергея оказался отличным. Тот не стал больше дерзить, быстро собрался и ушел.

Этим закончился первый контакт Петра Николаевича и Сергея. Тогда, полтора года назад, он еще мог себе позволить отшивать некоторых клиентов.

Теперь он еле сводил концы с концами и, бывало, по две-три недели сидел совсем без работы, поэтому он согласился на предложение Сергея. Опасения, что Сергей будет хорохориться, оказались ошибочными. Он сразу расплатился, сразу заполнил лист целей (цель была такая же слово в слово, Петр Николаевич потом проверил по архиву) и выполнял все элементы ритуала безупречно.

Более того, Сергей не создавал проблем в тьюнинге. «Только с мертвым дривеном не возникает сложностей, — писал Бубард в одном из своих инструктивных писем. — Если в тьюнинге все проходит легко, без соскальзываний в другие случаи и застреваний на ленте времени, без приступов паники и истерик, без вспышек недоверия тьюнеру и желания бросить занятия, — это значит, что вместо тьюнинга вы занимаетесь чем-то другим, совершенно бесполезным. Самая частая подмена — выслушивание простых воспоминаний дривена, в то время как нужно, чтобы он не вспоминал случаи, а возвращался в них».

Сергей был именно таким «мертвым дривеном». Он показал полное отсутствие зрительных образов и эмоциональной вовлеченности. О случаях он рассказывал в прошедшем времени. Никогда не соскальзывал в другой случай, проходя приятное воспоминание. Никогда лица людей не превращались в черепа, из земли не начинала сочиться кровь, с горизонта не наваливалась черная буря.

По Бубарду, «мертвый дривен», или «закупоренный случай» — самое страшное бедствие для тьюнера, потому что требуется много возни, чтобы перестроить мышление такого человека на возвращения, от которых только и может быть польза. Петр Николаевич таких клиентов, наоборот, любил; «возиться» с ними он даже не думал. При таком подходе они были очень удобны, потому что не устраивали истерик и криков, и их никогда не рвало во время тьюнинга.

Однако с Сергеем все-таки было трудно. Его было просто гадко слушать. Все, что он говорил в тьюнинге, было сухими отчетами о случившихся с ним случаях секса, никаких других приятных моментов он вспомнить не мог. При этом никаких признаков эрекции, вроде ерзанья в кресле или перекрещивания ног, Петр Николаевич не замечал. У других клиентов эрекции во время тьюнинга не были редкостью.

С педантичностью патологоанатома Сергей описывал все детали прелюдии и процесса, вплоть до мелочей, которые нормальный человек не запомнит. Засунул он два пальца во влагалище или один. За ухо его укусили до того, как он ощутил приближение оргазма, или после этого. Если Петр Николаевич давал ему волю, Сергей мигом проскакивал события, предшествующие сексу, обстоятельнейшим образом описывал прелюдию, заканчивал описание сцены своим оргазмом, после чего говорил «Вот и все».

Сказав это, он, бывало, даже открывал глаза.

Если Петр Николаевич не давал ему добраться до постельной сцены и возвращал, снова и снова, к подробностям свидания, пути к дому, ужина и прочего, то Сергей с трудом вспоминал подробности, за исключением того, сколько потратил на девушку денег, и какие она давала намеки на то, что хочет секса. Запросы, вроде «Вернитесь в случай в детстве, когда вы рыбачили и были счастливы» или «Когда вы купались в море и радовались» или «Получили хорошую оценку в школе и рассказали об этом родителям», не давали никаких результатов. Сергей почти не помнил возраста до четырнадцати лет.

В четырнадцать лет у него начали расти волосы на лобке, и он стал мастурбировать, представляя соседку по даче. Эти детали он не проходил в режиме тьюнинга. Он просто открыл глаза посреди сеанса, сообщил это Петру Николаевичу, добавил, что с того лета помнит о своей жизни довольно много, и спросил: «То, что я сейчас рассказал, поможет терапии?» — «Терапии поможет все, что здесь происходит, — дежурно ответил Петр Николаевич. — Особенно, если вы не будете постоянно открывать глаза и выходить из режима тьюнинга», — добавил он.

Он терпеть не мог клиентов, открывающих глаза посреди сеанса.

Еще больше его раздражали те, кто притворялся, подсматривая сквозь ресницы.

Они составляли целый тип. Их он не жалел, просил открыть глаза и сообщал им, что они клинически неизлечимы. «Или, по крайней мере, — сообщал он после паузы, — вы физиологически не готовы к тьюнингу. Поэтому сегодня мы займемся обучающим курсом, вечером вы примете двойную дозу витаминов, а завтра мы продолжим».

Подглядыванием занимались только индивиды с глубокими расстройствами, на грани психбольницы. Они считали других людей злонамеренными, но тупыми тварями, которых приходится постоянно дурачить, чтобы «получить все-таки свою выгоду, вопреки из козням». Будучи пойманными на притворстве, эти люди начинали испытывать к Петру Николаевичу благоговейный страх с примесью затаенной ненависти. Угрозу Петра Николаевича перенести тьюнинг на следующий день они воспринимал как нечто смертельное. Им казалось, что их, таким образом, коварно лишают немыслимой выгоды, которая обратится в прах, если не получить ее тотчас. Поэтому они умоляли не прекращать тьюнинг. Многие плакали, некоторые даже падали на колени. Получив категорический отказ, они вели себя по-разному. Одни впадали в уныние, говорили вяло и односложно, слушались всех распоряжений Петра Николаевича. Другие симулировали припадки и бормотали «мне может помочь только тьюнинг».

Один поступил намного оригинальнее, добавив новые основания для нелюбви к физикам. Он был аспирантом физфака МГУ и в течение трех дней занятий звонил по вечерам, чтобы допытываться, что Петр Николаевич думает о непорочном зачатии Христа. У него были длинные и тонкие, похожие на пух, усики под носом. Они не были бриты, видимо, еще ни разу, и Петр Николаевич окрестил их про себя «мандой семиклассницы». После первого же сеанса, этот придурок, одеваясь в прихожей, доверительно сообщил, что всегда носит под штанами «ракушку» — защиту паха, используемую в единоборствах. «Я делаю это с десятого класса школы. Это чтобы никто не видел, если у меня эрекция, и мне надо, например, выйти к доске. Ну и защита тоже, потому что есть девочки, совсем больные, они, знаете, могут ни с того ни с сего подойти к парню и ударить его прямо туда. У них на эту тему вообще крыша едет у всех». Так вот, этот физфаковец, наказанный за подглядывание, стал требовать назад свои деньги. Не получив мгновенного согласия, завизжал «насилуют» в расчете на чуткий слух соседей.

Петр Николаевич отсчитал ему четыре тысячи за два оставшихся занятия, но тот потребовал деньги за три, потому что от сегодняшнего он «не получил ровным счетом ничего». Петр Николаевич согласился, чтобы снова не слышать воя. Одевшись, физфаковец попросился в туалет. Он вышел, держа одну руку в кармане, плотно закрыл за собой дверь и торопливо смылся. Его неестественность и отсутствие звука слива насторожили Петра Николаевича. Он открыл дверь, и в нос ударила вонь. Весь обод унитаза, сливной рычаг и часть стены были измазаны калом. В бешенстве Петр Николаевич бросился в погоню, но студент оказался шустрым. Когда Петр Николаевич выбежал из подъезда, тот уже голосовал машину у дороги. Не хватило буквально нескольких секунд. Он сел в машину, не торгуясь, и та сразу поехала. Петр Николаевич успел разглядеть, что одна рука этого урода была обмотана в полиэтиленовый пакет.

Хорошо, что от Сергея ничего подобного можно не ждать, — думал Петр Николаевич, продолжая выслушивать отчеты о стимулировании клиторов указательным пальцем правой руки. Когда Петра Николаевича стало совсем тошнить от историй в этом роде, он попытался запрашивать неприятные случаи. На таковые Сергей откликался моментально. Все они охватывали период последних трех лет его жизни и начинались одинаково: «Я купил им на тусовку два ящика пива, а в результате получилось вот что…»

Далее, Сергей рассказывал, что ни одна девушка на той тусовке ему так и не дала, так что он, считай, зря подогнал выпивку. После четырех повторений Петр Николаевич запросил:

«Есть ли в вашем прошлом случай с двумя ящиками алкоголя, который вас беспокоит и который произошел значительно раньше остальных?» — «Нет», — ответил Сергей. — «Тогда ответьте да-нет на вот какой вопрос: являются ли два ящика алкоголя реальностью?». Петр Николаевич почувствовал себя ищейкой, учуявшей зверя, настоящим психологом, чей взгляд просвечивает мозги клиентов насквозь. Ему казалось, он нашел патологию: иллюзорный предмет, — два ящика, — который блокирует все воображение Сергея. К его разочарованию, Сергей открыл глаза и сказал: «Да вы чего?

Разумеется! Я же два года снабжал каждую тусовку двумя ящиками пива, чтобы меня приглашали снова и снова, и я мог трахать еще женщин!».

На этом Петр Николаевич предпочел закончить тьюнинг и переместиться в другую комнату для занятий по базовому обучающему курсу: «Преодоление барьеров на пути к счастью». Сергей настороженно отнесся к смене занятия, спросив: «Почему мы прекратили сеанс? Я что, все-таки безнадежен? Зачем мне этот курс, я знаю свой барьер на пути к счастью — мне нужен секс. Мне нужно только одно: чтобы каждый день, когда я захочу и сколько угодно раз, у меня был секс!» — «Послушайте, вы не доверяете моему профессионализму? — спросил Петр Николаевич. — Вам снова показать мои дипломы и сертификаты? Я же лучше знаю, как решить вашу проблему. Сеансы тьюнинга поправляют эмоциональную сферу, это очень важно. Обучающие курсы выправляют мозги. Если даже вылечить ваши эмоции, вы все равно продолжите неправильно действовать, потому что не знаете, как правильно. А курс вас этому научит. И наоборот, если вы будете знать, как правильно, но вас будет давить груз эмоциональной боли, вы не сможете действовать правильно при всем желании. Поэтому одно без другого бесполезно.

Теперь вы понимаете, почему нужен обучающий курс, или мне объяснить еще раз?» — «Нет, я понял», — сдался Сергей.

Тем не менее, он не мог сосредоточиться на курсе и постоянно отвлекался, чтобы спросить Петра Николаевича: «А вот та толстая баба, у которой еще лифчик расстегивался спереди? Ну, я ее на такси с тусовки увез, я вам рассказывал. Почему она мне все-таки не дала? Я был не слишком настойчив, или что?». Петр Николаевич отвечал, что события, изложенные в тьюнинге, не обсуждаются. Тем не менее, Сергей был настойчив, и Петр Николаевич был вынужден отбрехиваться общими советами: нужно проявлять больше нежности и внимания, не скупитесь на то, чтобы просто посидеть и поговорить, не торопите события, будьте уверены в себе, не мямлите, и так далее. Сергей, однако, не остановился, даже когда исчерпал четыре неприятных случая из серии «два ящичка», успевшие всплыть на сеансе. Он стал рассказывать новые случаи целиком. Остановить его было невозможно. Он говорил, что это его «гложет», и пока он не разберется в ситуации, он совершенно не может сосредоточиться на курсе. В конце, уже в прихожей, он признался, что во время обучающего курса чувствует, что теряет время, потому что ему хочется заняться сексом, а заняться сексом не с кем, и обучающий курс не дает ему шанса познакомиться с новой женщиной. Когда он сексуально неудовлетворен, признался он, то всегда чувствует, что теряет время, если только не «мутит» с какой-нибудь женщиной или не зарабатывает деньги. Выходя из квартиры, он сообщил гордо: «Я по пути к метро обязательно попробую познакомиться с женщиной. Я всегда это делаю, стараюсь не упускать возможностей». Петр Николаевич пожелал ему удачи, закрыл дверь и прильнул к глазку.

Он всегда наблюдал в глазок за уходящими клиентами. Иногда подстерегал он и приходящих, вставая у глазка за пять минут до назначенного времени. Эти наблюдения вскрывали много интересного. В частности, Сергей (ответивший «нет» на стандартный вопрос Петра Николаевича «вы курите?») сейчас достал пачку, очень дымно раскурил, буквально в три затяжки покончил с сигаретой, зажег следующую и стал спускаться по лестнице.

Так закончилась встреча с Сергеем вчера, в понедельник. Сегодня Петр Николаевич не ожидал от него никаких сюрпризов. Ему казалось, что случай полностью ясен, перед ним озабоченный и трусоватый жлоб, которого надо рутинно таскать по одинаковым случаям в тьюнинге, убивая время, и хвалить за отличные успехи.

Сюрпризы с ним, однако, начались, с самого начала, и продолжились даже после ухода. Он не просто позвонил, но еще и нетерпеливо забарабанил, крича: «Откройте быстрее, ради бога». Ворвавшись, он захлопнул дверь, схватил Петра Николаевича за руку и взмолился: «Пожалуйста, заприте быстрее, пожалуйста. И прошу вас, говорите тихо».

Петр Николаевич предпочел пока не задавать вопросов и не шутить. Сергей был напуган всерьез. Раздевшись, Сергей попросил стакан воды, выпил залпом и попросил еще. Он признался: «Вы знаете, я на самом деле курю, я глубоко зависим от никотина. И сейчас мне очень нужно покурить. Я хотел накуриться перед занятиями, но не смог, я сейчас объясню. Можно я здесь покурю?», — он говорил шепотом. «Нет, здесь курить нельзя.

Квартира не должна пахнуть табаком, у меня бывают клиенты с серьезными аллергиями, — сказал Петр Николаевич. — Конечно, к концу терапии они могут хоть на химзавод идти работать, но во время, сами понимаете». Сергей, кажется, не услышал Петра Николаевича: «Пожалуйста, тише, тише. Можно я тогда покурю на балконе, хорошо?» — «Почему бы вам не покурить на лестничной клетке». Петр Николаевич чуть не сказал «как вы сделали это вчера», но вовремя прикусил язык. «Я не могу туда выйти, как вы не понимаете? — зашептал Сергей нервно. — Меня преследовали, я оторвался от них. Теперь они не знают, где я. Они могут рыскать по подъезду, мне нельзя выходить».

Впервые за несколько лет Петр Николаевич ощутил настоящий страх. «Такие озабоченные жлобы, как Сергей, не способны вдруг заболеть манией преследования, — подумал он. — Они слишком рациональны. Значит, он действительно что-то натворил, и за ним действительно охотятся. И они могут не остановиться ни перед чем», — так Петр Николаевич объяснил себе приступ страха. Тем не менее, объяснение было слабым. В конце концов, у него самого дома лежало смазанное и заряженное ружье, он был мастером рукопашного боя и находился за двойной железной дверью. В том, что у страха была особенная природа, Петр Николаевич не признавался себе еще несколько дней, пока все не зашло слишком далеко.

Сергей как будто передал ему инфекцию.

«Это чувство заражения бывает, когда у тебя уже начинает слегка побаливать горло, и вдруг ты наталкиваешься на человека со зловонным дыханием. Ты оказываешься близко к нему, например, во время давки в трамвае, и он выдыхает тебе в нос, на твоем вдохе, весь свой букет. И ты чувствуешь, как в тебя что-то внедрилось. Оно обволакивает носоглотку и проникает в бронхи. Ты хочешь откашляться и отплеваться и даже выходишь на первой же остановке, чтобы сделать это. Но харканье не помогает. И ты покупаешь в ларьке на остановке сигареты, хотя никогда в жизни не курил, и пытаешься убить то, что вошло в тебя, никотиновым дымом. Поскольку он жжет с непривычки, тебе кажется, что ты проникшую в тебя мерзость. Это как жжение от йода. Оно убеждает человека, что инфекция убита. Но ты продолжаешь думать о случившемся, и не проходит пяти минут, как ты понимаешь, что сигарета не помогла. Ты очень сосредоточен на ощущениях в горле, и тебе кажется, что с каждой минутой боль нарастает. Ты начинаешь ощущать мерзкий комок в носу. Как будто густая слизь от воспаления копится в самом основании носа, но в гнойные сопли она перейдет лишь спустя два или три дня. И ты связываешь все эти новые ощущения с человеком, который обдал тебя зловонным дыханием. Ты уже мечтаешь найти его и убить, но не знаешь, где он теперь. И вот, ты наедине с чувством, что ты заражен, что ты уже обречен, и осталось только ждать, когда заболевание разовьется. Осталось ждать последствий».

Описание принадлежало одному из клиентов Петра Николаевича. Тот в свободное время отстреливал из усиленного пневматического карабина бездомных собак и птиц, Мотивацией было то, что дикие животные в городе — переносчики инфекций. Он до смерти боялся фурункулеза. Поэтому он носил с собой мыло и полотенце и первым делом бежал мыть руки и лицо «после улицы». Он занимал очень приличную должность в западной компьютерной компании, но курил дешевую «Яву крепкую». Выкуривал он по две пачки в день. Сюжет про зловонное дыхание и заразу он озвучил, когда объяснял, как пристрастился к курению. К Петру Николаевичу он пришел с целью бросить курить, потому что врачи сказали, что ему такими темпами недалеко до рака гортани. В результате, целых две недели Петр Николаевич занимался с ним исключительно тьюнингом, без обучающих курсов, проходя бесконечно эпизод со зловонным дыханием.

Клиент рвался в бой. Казалось, ему доставляло мазохистское удовольствие проходить случай в первозданном виде снова и снова. Впрочем, трансформировать эпизод ему тоже нравилось. Фантазии сводились либо к мощному ответному удару на зловонное дыхание, либо к абсолютной защите. Клиент превращался дракона или доставал огнемет, чтобы спалить весь трамвай. Или же на нем был противогаз, он находился внутри непроницаемой эластичной сферы и, наконец, он был железным големом и вообще не имел органов дыхания.

После первой пятидневки занятий эта дрянь начала сниться Петру Николаевичу по ночам. После второй ему казалось, что он сам вот-вот или закурит, или заболеет ангиной.

Третьей пятидневки он не выдержал бы. К концу второй результат оказался нулевым, Петр Николаевич взбесился, разбил клиенту нос, оттащил его на кухню и сказал:

«Доставай свои чертовы сигареты и кури, пока не убил». Клиент послушно достал и стал курить. После третьей он пожаловался, что заболеет раком гортани. «Кури, или ты у меня заболеешь раком всего», — прорычал Петр Николаевич. Когда тот выкурил всю пачку, Петр Николаевич оттащил его в прихожую и сказал на прощание: «Узнаю, что продолжаешь курить, найду и ноги переломаю. Я знаю твой адрес и домашний телефон, ты понял меня, козел?» Петр Николаевич вытолкал его за дверь и следом бросил вещи (такая модель действий не была для Петра Николаевича очень уж большой редкостью).

Когда он это делал, им не руководило ничто, кроме бешенства. Скоро он стал сожалеть о своем поступке. Человек все-таки на приличной должности, думал он, и может запросто раскрутить дело до того, что придется убегать в другой город. К неожиданности, спустя месяц он обнаружил в почтовом ящике конверт с приличной суммой и запиской: «Петр Николаевич! Спасибо, что излечили меня от курения навсегда! Я просто восхищен вашим методом! Я всем друзьям о вас рассказываю! Искренне ваш…».

Теперь, когда ворвавшийся Сергей заразил его страхом, Петр Николаевич прочувствовал до костей сюжет про зловонное дыхание.

— В чем проблема, мы сейчас вызовем милицию, и все, — сказал он.

— Нет, ни в коем случае! Милиция с ними не справится. Они действуют очень тонко. Я вообще не уверен, что они люди. Это сложно объяснить, только не думайте, пожалуйста, что я схожу с ума… Мне очень надо покурить, извините…

На балкон он вдвинулся на корточках. Он выкурил две сигареты, зажег третью и стал высматривать сквозь щели в гофролистах, которыми был обшит балкон. Третья сигарета истлела и погасла, забытая.

Спустя пятнадцать минут, Петр Николаевич открыл дверь балкона. Сергей не дал ему сказать, шикнув и прижав палец к губам. С пальцем у губ он вполз на корточках обратно. Губы его посинели, и он крупно дрожал от зимнего мороза. Поскорее закрыв балконную дверь, Петр Николаевич спросил, куда тот дел окурки.

— Конечно же, я сложил их в карман. Не буду же я выбрасывать их с балкона! Они бы сразу меня вычислили, если бы я так сделал.

— Кто они?

— Ну, они. Это тяжело объяснить. Они объявились три месяца назад. Просто я, идиот, не придал значения. Теперь они взялись за меня всерьез. Их двое, один пониже ростом, другой повыше. У них все время разные обличия. Продавцы, патруль в метро, два моих новых соседа-педика. Они часто выглядели несуразно и смешно. На самом деле, они ужасны. Я точно не знаю, чего они хотят. Возможно, они просто запугивают меня за то, что я… такой. Думаю только о сексе и радовался смерти мамы. А может быть, они ее и прикончили, — в этот момент он перешел с нервного монолога на истерику; сквозь сдавленные рыдания он прошептал: — Это какой-то кошмар, я не могу так жить. Их лица, самое ужасное, их лица, они, они постепенно снимают маски. За ними чудовища. Их лица не настоящие, не настоящие, понимаете, они размываются, повисают в пространстве. Вместо голов у них что-то другое, но они скрывают от всех. Я уже почти могу рассмотреть. Но я не хочу это видеть, не хочу — какое-то время он раскачивался взад-вперед, сидя на корточках, потом судорожно достал пачку сигарет, уронил ее несколько раз. Наконец достал сигарету и закурил.

— Здесь нельзя курить, потушите немедленно, — сказал Петр Николаевич шепотом, хотя хотел в полный голос.

— А мне плевать, — Сергей вдруг вскочил и надвинулся на Петра Николаевича, глядя ему в глаза. Этот новый, ровный взгляд полностью поменял его образ. — Я, возможно, уже труп. Они меня, скорее всего, больше не отпустят. Мне нечего терять. И я не буду делать в штаны перед жалким психологом. Захочу и буду курить здесь, захочу и затушу этот чертов бычок об твой…

У Петра Николаевича сработали рефлексы. Сергей только начал поднимать руку, чтобы взять сигарету изо рта, и сразу получил кулаком в солнечное сплетение. Он отлетел к стене и сполз на пол, бледнея на глазах. «Только бы не сдох», — взмолился Петр Николаевич. Это была почти неотъемлемая мысль в таких ситуациях. Противники Петра Николаевича, действительно, раза два чуть не отправлялись на тот свет. Он так и не научился толком соизмерять силу удара. Он думал о силе удара вплоть до последней грани конфликта. Но перейдя черту, Петр Николаевич терял над собой контроль. И когда он участвовал в «боях без правил» — тоже же самое. Давали свисток, потом он мало чего помнил, а потом вдруг видел поверженного противника, недоумевал, как же все это произошло, и молился: «Только бы не сдох».

Пока Петр Николаевич ходил за водой, Сергей очнулся и наблевал на ковролин.

— Попробуешь тут курить — получишь еще, — сказал Петр Николаевич и пошел за шваброй и пылесосом.

Он держал наготове все средства на такой случай, в том числе пылесос для влажной уборки. Рвота клиентов во время тьюнинга не была редкостью. Некоторые даже делали в штаны. В группе риска была примерно половина клиентов — все те, кому часто снятся сны, кто может вызывать перед глазами цветные образы и кто погружается в тьюнинг с головой.

Пока он убирался, Сергей лежал, растянувшись на полу, и ошалело глядел в потолок.

— Послушайте, вы действительно решаете проблемы людей? — спросил он наконец. — Вы не шарлатан? Признайтесь мне, я не потребую денег назад и никому не скажу.

— Разумеется, помогаю. Но какая разница. Вряд ли мы с вами продолжим занятия.

— Как раз наоборот. Я очень хочу продолжить. И я хочу поменять список целей.

Петр Николаевич посмотрел на часы:

— Хорошо. У вас осталось чуть больше часа. Еще минут десять я буду пылесосить.

Пока что умойтесь и попейте воды.

Сергей зачеркнул свою старую цель, порвал листок и попросил новый. На нем он написал: «Хочу навсегда избавиться от двоих, которые меня преследуют».

Поведение Сергея в тьюнинге изменилось кардинально. Стоило ему закрыть глаза, как начали подрагивать веки: по наблюдениям Петра Николаевича, признак того, что человек готов к настоящему погружению в тьюнинг. Он не успел сформулировать первый запрос, а Сергея уже потянуло в какой-то случай. Его «засасывало» в какое-то место под водой, поросшее гигантскими кораллами, между их ветвями он то и дело видел размытые тени, и они вызывали ужас. «Снова, вон она слева, — вскрикивал он, подпрыгивая в кресле и поворачивая голову. — Мне надо бежать отсюда, вытащите меня отсюда!». Вся сцена была буквально пропитана страхом. Вариант: «встаньте с тем, чего вы боитесь лицом к лицу» привел только к тому, что Сергей стал молча мотать головой. Описанная Бубардом метода начинала впервые за десять лет работать так, как изложена. Петр Николаевич вспомнил вдруг, что в одном из курсов для тьюнеров было сказано: «Если эмоциональный фон дривена 25 % (страх), ни в коем случае не просите его встать со страхом лицом к лицу. Это вытолкнет его на внешнюю ленту времени (за пределами текущей жизни) и вызовет у него субъективное чувство, что время свернулось в точку.

Возможно, он станет мотать головой из стороны в сторону. Он может начать бубнить «времени нет», «время истекло», «у меня совсем нет времени». Учтите, это отнюдь не фразы из инцидентов боли в настоящей жизни. Поэтому здесь не сработает требование повторять фразу снова и снова, до тех пор, пока заряд боли не сотрется. Эти фразы про время — реальное мнение дривена о ситуации, в которую он попал. В особо тяжелых случаях у дривена может наступить кататония». Петр Николаевич вспомнил «единственный способ выбраться из тупика», он сводился к фразе: «Переместитесь в настоящую жизнь и запустите время!» Холодея, Петр Николаевич произнес эту фразу и щелкнул пальцем. К его изумлению, способ сработал. Сергей перестал трясти головой и сказал «Да». После этого он снова закричал, что его «засасывает» и он видит гигантские кораллы. Петр Николаевич замолк, растерявшись. Вся уверенность покинула его.

Все эти годы он «как бы верил» в методы парагмологии, что позволяло подходить к процессу творчески, то есть говорить во время сеанса почти все, что ему вздумается, и не напрягаться. Теперь в голову полезли все предостережения и запреты из «высших» обучающих курсов. Сергей начал вопить: «я проваливаюсь туда». Петр Николаевич вспомнил: «Не оставляйте дривена без контроля. По крайней мере, щелкайте пальцами, чтобы щелчки удерживали его от падения вниз по ленте времени». Он сказал: «Все внимание на щелчки пальцев», — и стал щелкать, судорожно думая, что делать дальше.

Сергей послушался. Он как будто парил где-то на ленте времени, в неустойчивом равновесии, в любой момент готовый сорваться вниз. «Что…», — начал Петр Николаевич, но закашлялся. «Что вы видите перед собой?» — выговорил он. — «Я вижу огромную тень, — начал Сергей и перешел на крик. — Я боюсь, спасите меня!» — «Остановите картинку, как бы сделайте стоп кадр, нажмите кнопку пауза на пульте управления», — профессиональный лоск фраз стал возвращаться к Петру Николаевичу после растерянности. — «Остановил… но я с трудом удерживаю ее» — «Продолжайте удерживать ее и ответьте на вопрос: как давно произошел этот инцидент?» — «Больше… — в голосе Сергея прорезалось изумление, — триллиона лет назад» — «Когда я щелкну пальцами, вы покинете этот инцидент и вернетесь в настоящую жизнь, в настоящее время, вы поняли меня?» — «Да» — Петр Николаевич щелкнул пальцами: «Вы вернулись в настоящее время?» — «Нет! — захныкал Сергей. — Я застрял. Меня держит какая-то сеть, она проникает в меня, мне очень больно».

«Только не это», — подумал Петр Николаевич. Он вспомнил одну из самых поздних книг Бубарда, которую даже в Московском Центре Парагмологии обучавшиеся на «высших» тьюнеров называли между собой «наркоманские байки». Брошюра называлась «Нейтринные инциденты: черное и белое».

За двадцать лет до ее издания появился курс «Тьюнинг прошлых жизней». Там утверждалось, что лента времени простирается в прошлое далеко за пределы текущей жизни, и Духовная Сущность прошла почти всю линию эволюции, успев побывать млекопитающими, рептилиями, рыбами и даже моллюсками. Пребывание большинства людей в теле моллюска наложило, как говорилось там, самый негативный отпечаток на современное общество. В «инцидентах моллюска» не было возможности убежать от пожирания, и попытки защититься захлопыванием створок были тщетны. Именно эти инциденты — причина всех расстройств общения, вплоть до аутизма, и всех отклонений, связанных с «бегством от общества». Петр Николаевич в свое время воспринял это «откровение» как высочайший градус кипения бреда.

Однако «Нейтринные инциденты…» в этом смысле шли гораздо дальше. Там говорилось, что лента времени простирается на сотни триллионов лет в прошлое.

Духовные Сущности пережили несколько физических вселенных, были свидетелями космических империй, войн, уничтожавших галактики, принципиально иных форм жизни.

Эти воспоминания, если их грамотно извлечь, могут служить стимулом для молниеносного технического прогресса и экспансии в космос. Смутные отблески этих событий (загороженные более поздними случаями боли) породили все сюжеты научной фантастики, утверждалось в книге. Но самое страшное, писал Бубард, это «области ленты времени между вселенными». В периоды между вселенными Духовные Сущности сталкивались с принципиально другой структурой материи и, не в состоянии осмыслить ее, замыкались в сверхпрочные капсулы. Эти капсулы по какой-то неясной причине не давали покоя «владыкам области между вселенными».

В начале каждого такого периода владыки еще знали о мире слишком мало и потому занимались выстраиванием капсул в вереницы и их транспортировкой из одного сектора пространства в другой. Позже они овладевали «продвинутой техникой» и совершали попытки вскрыть капсулы. При этом они использовали, «если проводить грубые аналогии с нашей структурой материи, потоки излучения сверхвысокой частоты (или потоки мелких частиц, не имеющих массы и электрического заряда; именно это сходство с нейтрино и дало название книге)». Пока «техника владык» была примитивной, облучение повреждало только верхние слои капсул. При этом «отдача» наносила ущерб самим владыкам. Владыки не могли погибнуть, но могли постепенно деградировать под влиянием причиняемой им боли и достигнуть самого дна на «шкале этики». (Вообще, надо сказать, что Бубард очень любил все ранжировать, так что парагмология кишит шкалами).

Итак, поначалу владыки были наверху шкалы этики и занимались транспортировкой капсул из соображений красоты. Позже они пытались вскрыть капсулы из тяги к познанию (более низкий уровень на шкале этики). Постепенно они деградировали до желания наносить вред. Самым страшным было то, что деградация по шкале этики сопровождалась техническим прогрессом. В конечном счете, владыки додумывались до способа проникать внутрь капсул (это достигалось с помощью еще более жесткого излучения). Они больше не пытались их вскрыть и изучить, вместо этого просто били по капсулам, так что Духовные Сущности внутри «поджаривались как улитка в духовке», не в состоянии ничего сделать. Это не просто причиняло им боль, но калечило их. «Излучения приближались по своим параметрам к тем излучениям, из которых, как было установлено парагмологией, состоят Духовные Сущности. Таким образом, владыки областей между вселенными подобрались ближе всего к уничтожению бессмертной души. Поэтому библейский ад есть не что иное как метафора областей между вселенными», — писал Бубард.

В первой книге Бубарда утверждалось, что все беды людей — от случаев боли в детстве (тогда он много воровал у Фрейда). Позже врагом номер один стали «инциденты моллюска». Наконец, под конец своей жизни Бубард передал эстафетную палочку «нейтринным инцидентам».

Ситуация с Сергеем заставила Петра Николаевича переосмыслить эту книгу (которую он временами использовал как фантастическое чтиво на ночь). Фраза Сергея про сеть отвечала описанным в книге симптомам: «Знайте, — писал Бубард. — Профессиональный тьюнер никогда не позволит дривену провалиться в нейтринный инцидент. Есть единственный способ по-настоящему стирать эти инциденты: выводить дривена с ленты времени (в параллельную реальность), чтобы он оттуда заливал ленту белым цветом, отрезок за отрезком. Изнутри нейтринного инцидента стереть его невозможно. Тьюнер должен наизусть знать симптомы попадания в нейтринный инцидент, потому что от его знания зависят жизни людей, которые верят нам и идут за нами. Итак, симптомы таковы: неспособность двигаться по ленте времени и чувство, будто капсула, сеть или облако игл окружает со всех сторон, давит и постепенно проникает тело. Во всех этих инцидентах, несмотря на колоссальные энергии, доминирует черный цвет. Область между вселенными и все, что с ней связано, ассоциируется у Духовных Сущностей с черным цветом. Смена черного цвета на белый — единственный способ спасти жизнь дривена, попавшего в нейтринный инцидент. Поэтому, как можно быстрее попросите дривена залить все вокруг белым цветом. Требуйте делать это снова и снова, не скупитесь на метафоры: «реки белого молока», «снежная буря», что угодно. Вы должны помогать дривену генерировать белый цвет. Как только ему станет легко делать это, требуйте вернуться в настоящее время. По возвращении, немедленно прекращайте сеанс тьюнинга. Не обманывайте себя: этот способ не поможет разрядить нейтринный инцидент. Разрядка происходит только при выходе с ленты времени и заливке белым цветом больших ее отрезков (чтобы раскрыть в дривене такую способность, может понадобиться от двухсот до тысячи часов тьюнинга)».

У Петра Николаевича ощутимо забилось сердце. Никогда раньше, — даже когда клиенты бились в истерике, блевали и мочились, — ему не приходило в голову, что с ними может случиться что-то действительно плохое. Такое, за что его привлекут к уголовной ответственности.

Теперь, чудом, симптомы полностью совпадали с таковыми в книгах Бубарда. А там не раз говорилось об опасности потери рассудка, увечий и смерти. Когда-то в начале карьеры Петр Николаевич почти верил в это, но разуверился довольно быстро. Нынешнее чувство, что все по-настоящему, оказалось неожиданным и крайне болезненным.

— Все внимание на цвет. Заливайте все вокруг белым цветом. Когда я щелкну пальцами, вы затопите все океаном белого молока, — щелк.

— Затапливаю, пытаюсь, тут дамбы, его не пускает…

— Повысьте уровень океана, чтобы он преодолел дамбы.

— Повысил, он заливает, заливает все, залил… Молоко впитывается. Это черное дно оно как губка, оно все впитывает. Оно сейчас снова все впитает… Нет! Сеть, она давит меня, — Сергей стал ерзать в кресле, как будто в него действительно что-то впивалось со всех сторон.

— Продолжайте заливать белым цветом, — сказал Петр Николаевич, после паузы он вспомнил про щелчок пальцами. — Когда я щелкну пальцами, вы зальете все белым цветом…

Это мука продолжалась два часа. Хорошо, что после Сергея не были назначены клиенты. Наконец, удалось вернуть его в настоящее время. После этого он сразу перестал ерзать, дергать нижней челюстью, хныкать и судорожно крутить головой.

— Как вы себя чувствуете, — рутинно спросил Петр Николаевич, когда Сергей открыл глаза.

Он настолько привык к однообразию ответов, что даже начал писать заранее: «чувствую себя хорошо, бодро».

— Ужасно! Изможденным. У меня раскалывается голова. Мне кажется, если я попытаюсь встать, у меня потемнеет в глазах и я упаду.

Петр Николаевич молча уставился на него.

— Можете это не писать, я не буду расписываться. Какая разница. Принесите воды. Боюсь, я не в состоянии пока встать.

Петр Николаевич пошел за водой. Прежде чем нести Сергею, он сам выпил полный литровый графин. Сергей жадно прильнул к стакану и сказал:

— Вы ужасно выглядите. Лицо мокрое, волосы мокрые, подмышки мокрые. И еще у вас трясутся руки.

— Скажите, Сергей, это был розыгрыш? — глупо спросил Петр Николаевич.

— Какой розыгрыш? Я думал, я сдохну! Мне казалось, меня поджаривают электрошоком. Знаете, по-моему, вы к такому не готовы. Вы даже не уверены в реальности того, что я пережил. Да я и сам струшу входить снова в тьюнинг. Пока я с открытыми глазами, это все как будто прижато крышкой. Оно хочет выплеснуться наружу, но не может. А в тьюнинге эта крышка открывается, и оно все лезет наружу, и не видно этому конца. Уж лучше я не буду ее трогать. Правда, она может полезть во сне, я не знаю. Посмотрим. Наверное, я больше не приду к вам. Я не прошу назад денег, я просто сообщаю. Чтобы вы планировали время. У меня нет на это сил. К тому же, я не знаю, доживу ли до завтра. Все зависит от этих двоих, пощадят они меня пока или прикончат сразу.

Петр Николаевич вспомнил другой фрагмент из «Нейтринных инцидентов»: «После возвращения дривен будет чувствовать себя отвратительно. Как минимум, у него будет раскалываться голова. Ему будет казаться, что вся боль, от которой он отгородился с помощью белого цвета, может в любой момент выплеснуться и заполнить ум до краев. В эту ночь ему гарантирована бессонница. Очень вероятны проблемы со здоровьем на третий день (как правило, простуда с высокой температурой или острое расстройство кишечника). После попадания в нейтринный инцидент дривен станет очень скептически относиться к тьюнингу и тьюнеру. Он может попросить смены тьюнера или вообще отказаться от занятий. На некоторое время он получит эмоциональный фон 1 % (апатия), и его действия (бездействие) будут пропитаны безответственностью и тягой к смерти».

Сергей встал и, пошатываясь, пошел в прихожую. Петр Николаевич молчал, охваченный чувством стыда за свой непрофессионализм. Последний раз он испытывал это чувство больше пяти лет назад, еще на молочном заводе. Одевшись, Сергей сказал на прощание:

— Скорее всего, они ждут меня внизу. Но чему быть, того не миновать. Искренне желаю, чтобы вы с ними никогда не столкнулись. Если что, признак их появления в вашей жизни такой: осколки начинают складываться в очень красивую картинку, все налаживается, на вопросы появляются ответы. Проще говоря, сбываются ваши мечты. Не дай бог, с вами это произойдет. Тогда бегите от удачи сломя голову, пренебрегайте возможностями, лишайте себя счастья, делайте все против здравого смысла. Возможно, тогда можно от них спастись. Но если вы обнаружите их слишком поздно, когда они уже давно ходят за вами по пятам и когда их лица уже смазаны, тогда вам кранты. Вот мне, например, кранты. Я не надеюсь дожить до утра.

Он вышел, закуривая, и стал медленно спускаться по лестнице.

Петр Николаевич долго смотрел в глазок. Ничего не происходило, лестница оставалась пуста. Наконец, он оторвался и пошел поставить чайник. Наливая воду, он услышал стремительный топот ног по лестнице. Он бросился к глазку, но топот был уже где-то внизу. Он побежал на кухню и выглянул в окно. Дверь подъезда открылась, и в стуженую февральскую темень вышли двое. На них были тулупы и шапки ушанки. Руки они держали в карманах, а в зубах было по сигарете. Это их он встретил в парке во время утренней пробежки. Торопливо они направились к метро, мотая на ходу головами из стороны в сторону. Он уже собирался задернуть штору, как вдруг увидел, что от стены его дома отделилась фигура и побежала к проезжей части. Петр Николаевич распознал Сергея. Выскочив на проезжую часть, Сергей смотрел налево и назад, видимо, в сторону тех двоих, что побежали к метро. Он не посмотрел направо, когда достиг встречной полосы. Петр Николаевич закричал: «Куда!», и на стекле образовалось мутное облачко от горячего дыхания. Завизжали сигналы, раздался скрежет шипованной резины об асфальт, и Сергей исчез под колесами микроавтобуса.

Петр Николаевич продолжил смотреть. Вскоре образовалась пробка в обоих направлениях. Водители встречного потока замедляли ход напротив аварии и еле ползли.

Сзади им нетерпеливо сигналили, но, поравнявшись с местом происшествия, смолкали. На той стороне улицы собралась толпа зевак. Петр Николаевич перебирал в голове варианты: не оставлял ли он Сергею каких-нибудь бумаг, например, обучающих курсов, или своей визитки, или чего-то еще. Кажется, нет. Это было хорошо.

Через несколько минут двое в ушанках вернулись, все так же по зажженной сигарете в зубах. Они подошли к двери в подъезд, но не стали входить, а медленно пошли вдоль стены дома, отшвырнув сигареты. Иногда они присаживались на корточки и вытягивали шеи. Потом они вставали, почти прижимались лицами к стене дома и двигали головами из стороны в сторону. У Петра Николаевича создалось полное впечатление, что они принюхиваются. Ему стало жутко. Двое закончили обследование, зажгли по новой сигарете, засунули руки в карманы и побежали в точности по следам Сергея.

Протиснувшись сквозь плотный поток еле ползущих машин, они вынырнули на противоположной стороне улицы и побежали во дворы. Их фигуры стали размазываться.

Петр Николаевич даже надавил пальцами на глазные яблоки, решив, что у него что-то со зрением, однако это не помогло. Когда они скрылись за углом дома на той стороне улицы, из-за угла еще какое-то время выпирал темный шлейф, в котором угадывались смазанные очертания их ног, локтей и голов и две ярко-оранжевые волнистые нити, видимо, от сигаретных огоньков. Прошло несколько секунд, и шлейф растаял.

Петру Николаевичу стало не по себе. Он пошел проверить, заперта ли входная дверь, и по пути включил свет в санузле и коридоре. Проверив замок, он опустил крышечку дверного глазка. Проверил балконную дверь и окна в большой комнате, включил свет в спальне. Наконец, вернулся на кухню, поставил перед собой стопку и полупустую бутылку текилы, включил телевизор, откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Чувствовал он себя неважно, спина болела все сильнее, по телу разливалась нездоровая слабость. Петр Николаевич, не закусывая, выпил две стопки подряд.

Целебного эффекта алкоголь не оказал, только усилилась тяжесть в голове, и потянуло закрыть глаза…

Он проснулся от настойчивого звонка в дверь. Вначале он не понимал, сколько времени и каковы обстоятельства. В телевизоре два молодых человека в спортивной форме, поднимая гантели, обменивались глубокомысленными фразами. Новая реклама «Найка».

«Видимо, пришел мой особый ученик с бутылкой текилы», — решил Петр Николаевич. Циферблат на кофеварке, однако, показывал только половину шестого.

Рановато для него.

Петр Николаевич пошел открывать. Глянув в глазок, он увидел черноту. Глазок был чем-то загорожен.

— Кто там?

— Откройте, я к вам по важному делу.

— Кто вы?

— Я просто узнал, что здесь живет психолог, и хотел поговорить, — что-то в тоне парня было стрёмное. Да, именно такое слово: стрёмное. Он, казалось, говорил насмешливо, но тщательно скрывал иронию.

— Я не даю бесплатных консультаций.

— Почему бесплатные? Вы гляньте в глазок.

На этот раз черноты не было. На лестничной площадке стоял незнакомый молодой человек со взмокшими волосами, в коричневом шерстяном костюме, пиджак поверх футболки. Держал он перед собой веер зеленых банкнот.

— Сейчас, — и Петр Николаевич пошел в спальню. Вытащив из-под дивана коробку, он замешкался, решая, чем вооружиться: мачете, газовым пистолетом или двустволкой.

— Ну, скоро вы там? — раздался приглушенный голос.

Петр Николаевич вздрогнул. Взял газовый пистолет и пошел к двери. Приоткрыв дверь и высунувшись, он удивился: парень был старше и сложен плотнее, чем показалось в глазок. И костюм на нем, казалось, имел более светлый оттенок. Волосы, впрочем, были взмокшие.

— Как вас зовут? — улыбнулся парень, достал из кармана все ту же пачку банкнот и стал пересчитывать.

— Ефим Трофимович, — сказал Петр Николаевич.

— А я Вадик. Или Кирилл, как хотите. Можно и так, и так. Но пока Вадик.

— Хорошо, Вадик, что вы хотите? Учтите, ко мне скоро придут гости, у меня мало времени.

— Да, гости действительно к вам скоро придут, — ответил Вадик.

Петр Николаевич напрягся. Парень говорил слишком вальяжно, но, похоже, был на взводе. Как будто впервые решился на мокрое дело.

— Так что вам надо?

— Ну что вы, Петр Николаевич? Я не собираюсь вас убивать, — вдруг сказал Вадик. — У меня этого и в мыслях не было, вас убивать.

Петр Николаевич поднял пистолет:

— Проваливай отсюда, щенок.

Парень не отреагировал. Он продолжал пересчитывать банкноты, шепча тихо: «Двадцать девять, тридцать».

— Собственно вот, — сказал он, протягивая меньшую пачку. — Здесь тридцать сотен. Надеюсь, этого достаточно для внеочередного тренинга? Дело в том, что я очень нуждаюсь в психотерапии. Очень.

Петр Николаевич не удержался и посмотрел на купюры, но тут же спохватился и поднял взгляд.

— Вам не нужны деньги? — изумился Вадик. — А! Вы не доверяете! Вы думаете, здесь подвох. Вообще, вы очень странный психолог. К вам приходят с проблемой, а вы говорите «проваливай отсюда» и ругаетесь. Вам предлагают деньги, а вы воротите нос, как будто вам принесли головы убиенных младенцев. Разве так можно?

— На сегодня прием окончен. Приходите завтра, в шестнадцать-тридцать и деньги приносите в рублях.

— Но тогда я принесу ровно десять тысяч, — предупредил Вадик. — Это, — он отщепил часть от пачки банкнот, — цена вопроса.

— А я не стану заниматься с вами за десять тысяч. Я возьму вдвое за срочность.

— Но вдвое за срочность завтра это все равно втрое меньше, чем я даю сейчас, — на лице парня выразилось мучительное недоумение. — Я нуждаюсь в вашей помощи срочно, понимаете? Мне нужен тьюнер для инцидента на внешней ленте времени.

— Откуда вы знаете эти слова? — Петр Николаевич нахмурился, потом вдруг изменился в лице. — Вот что, козел. Будешь дальше околачиваться — выйду и переломаю ребра. Одного я уже спускал по лестнице. Я тебя предупредил! — и он захлопнул дверь.

Все было просто. В «Церкви Парагмологии» о нем вновь вспомнили и подослали агента проведать, как идут дела. Можно было ожидать бесконечных телефонных звонков.

Это на их жаргоне называлось «жарить быка», по аналогии с готовкой на вертеле очень большого шмота мяса: требуется много времени и терпения, но результат оправдывает затраты. Рядового члена секты сажают на телефон с приказом вновь и вновь звонить по одному и тому же номеру. В результате, адресат не только доводится до бешенства, но и лишается линии связи с окружающим миром. Недели «жарки быка» обычно достаточно, чтобы дезориентировать жертву и сломить ее волю. Особенно силен эффект, когда человек меняет номер телефона, но звонки продолжаются (секта никогда не скупилась на взятки, чтобы вовремя получить нужную информацию). При этом секте «жарка быка» не стоит ровным счетом ничего. Рядовые члены получают нищенские зарплаты, которые тут же тратят на сектантские обучающие курсы. По сути, они выполняют всевозможную грязную работу (от уборки территории до запугивания людей) за еду и надежду на свое светлое духовное будущее. Даже на заре своего существования, в начале девяностых, еще нищий и убогий, Московский Центр Парагмологии мог в течение часа мобилизовать около ста фанатиков. Теперь, когда секта укоренилась, скупила много земли в Подмосковье и получала пожертвования от одураченных предпринимателей в десятки тысяч долларов, она была гораздо опаснее. Об этом следовало всерьез подумать. Те двое, что преследовали Сергея, могли быть агентами секты. Нужно было узнать, не появился ли хвост у Олега и Дмитрия, его особого ученика. Впрочем, — Петр Николаевич радостно хлопнул себя по лбу. — Сергей сам мог быть подставкой секты, очень, надо сказать, профессиональной.

То, что его симптомы сегодня были «по книжке», могло означать только одно: он досконально знаком с «нормальной методой» парагмологии.

Последний вывод очень обрадовал Петра Николаевича. Все вставало на свои места.

Получалось, что он подвергся очень тонкому злому розыгрышу со стороны секты.

Петр Николаевич вернулся на кухню, допил, из горла, остатки текилы и заел черным хлебом. Думая о преследователях из парагмологии, он вспомнил про камеру видеонаблюдения. Он так давно ей не пользовался, что забыл, как стирать пленку, отматывать назад и ставить на запись. Он смутно помнил, что пленка забита под завязку, и именно проблемы со стиранием вынудили его когда-то бросить затею. Съездить на Митинский радиорынок и купить запасные кассеты не доходили руки, да и стоить они должны были, предполагал Петр Николаевич, крайне дорого. Бросив пустую бутылку в мусорное ведро, Петр пошел в прихожую и отодвинул вешалку, за которой была смонтирована панель управления. Он безрезультатно провозился до прихода Дмитрия.

Когда же Дмитрий ушел, Петр Николаевич был так раздосадован случившейся ссорой и чувствовал себя таким разбитым, что не стал возвращаться к видеокамере.

Большой нужды, в конце концов, не было. Вряд ли могло что-то случиться за час утреннего бега, зарядки и посещения магазина. А больше Петр Николаевич толком никуда не ходил.

Он еще не знал, что утреннему бегу и зарядке случиться не суждено.

Сергей «два ящичка»

В детстве, до старшей школы, Сергей не сталкивался с семейными трагедиями или травлей в школе.

Лето он проводил в пионерлагерях (которые довелось застать), потом на даче. Любил гулять и купаться, не засиживался в четырех стенах. В школе расстраивался из-за несправедливых оценок, иногда дрался и прогуливал занятия. В школьном туалете в разные годы: рассматривал с приятелями эротические карты, избил вместе со всеми одного зазнайку, попробовал, по наущению старших, сигареты и был пойман завучем. По указке родителей терпеливо занимался плаванием. Короче, все шло к тому, чтобы он стал нормальным и здоровым членом социума, без каких-либо странностей.

Летом, когда ему было четырнадцать, он случайно попал на тусовку старших, и там была пьяная девушка, которую пустили по кругу. Его, последним, тоже подпустили к телу. Девушка улыбнулась ему и сказала: «Ой, маленький пришел». Впрочем, слова были невнятны, и он, кажется, додумал их спустя годы.

Потеряв девственность в четырнадцать, он не придал этому большого значения. Остаток лета его мысли были прикованы к милой соседке, на год младше его, и ее обнаженным пробежкам от бани к дому.

В школе, однако, на его историю про секс отреагировали бурно. Вначале его обвинили во вранье. Но его невозмутимость и обстоятельность в передаче подробностей убедили всех в истинности истории.

Для него стало открытием то, насколько ему завидуют друзья. Он стал всерьез рассматривать случившееся как свое огромное достижение. Но, как известно, нельзя останавливаться на достигнутом. Требовалось закрепить успех.

Однако сделать это было непросто. Во-первых, одноклассницы стали воспринимать его по-особенному, как нечто интересное, но опасное. Его знаки внимания воспринимались серьезнее и болезненнее, чем таковые со стороны других. Например, безобидный шлепок по попе в его исполнении был непристойным. Во-вторых, на него давил «груз успеха». Ведь если он начнет ухаживать за одноклассницей, и у них этого не будет, то он попадет впросак. Про него станут говорить, что он всегда врал и вообще задрот. Поэтому он принял важный вид и старался девочек не замечать. Тем временем, за год, сексуальная тяга усилилась вдвойне, поскольку физиология была сдобрена спецификой переживаний. Это привело к тому, что в очередное лето он решил добиться этого любой ценой. Самым лучшим вариантом он считал соседку; откликались вожделения прошлого лета, когда он видел ее обнаженной в бинокль. Но она не поддалась, а вот ее двенадцатилетняя подруга согласилась за две коробки «марсов», заручившись обещанием, что об этом никто не узнает. Они уединились в еловом лесу в километре от дачи. Она была тощая, у нее совсем не было груди и волос на лобке. Когда он попытался войти, у него не получилось. Все было совсем не так, как с той пьяной девушкой год назад. Как будто там вообще не было никакого отверстия. Он стал щупать пальцами, нашел, попытался раздвинуть и войти, но она вдруг завертелась под ним и закричала, что передумала. Он испугался за две коробки марсов (они стоили почти всех его сбережений), а еще больше за то, что отказ превратит его в неудачника, вот так возьмет и превратит, в ту же секунду. Он стал упрашивать ее, чтобы они «как будто сделали это», раз она боится по-настоящему. Он будет держать свой там, а она будет трогать его руками. Она согласилась, но у нее не получалось правильно трогать. В результате он подрочил, лежа на ней и щупая одной рукой ее тощий зад. Вместе с оргазмом пришел страх разоблачения. Ему казалось тогда, что ему грозит тюрьма.

Одевшись, девочка сразу потребовала вознаграждение. Он вытащил обещанные коробки из рюкзака, и она стала жадно запихивать шоколадки во все карманы, они не вмещались, вываливались, и она заплакала. «Вот, возьми, положи сюда, — Сергей снял футболку. — Только никому не рассказывай» — «И ты никому не рассказывай», — ответила она, складывая шоколадки в футболку. Закончив, она завязала узел и, взвалив ношу на плечо, пошла домой. Он какое-то время глупо шел рядом с ней. «Только не иди за мной и… вообще не подходи больше ко мне», — закричала она. Он сказал «Хорошо» и пошел вглубь леса. Он бродил до вечера, а придя домой и запершись в комнате, расплакался.

Никому он не нравится и не нужен, с ним они готовы на секс только за вознаграждение, и то мелкие. К тому же ничего толком не было, он просто потерял все свои карманные деньги. Со следующего дня страх, что все раскроется, стал невыносим. Он проклинал себя, что отдал ей футболку. Не выдержав страха, он уехал с дачи и провел больше половины лета в душной Москве, страдая от скуки.

Наступил десятый класс, ему исполнилось шестнадцать, и вскоре он заметил, что находится уже в аутсайдерах. Другие гуляют с девочками, целуются с ними у всех на глазах, а он робеет. Он стал пить пиво и курить, хамить учителям и ссать в подъездах, обзавелся двумя дворовыми дружками, на пару лет его младше, которых водил за свой счет в бильярд, поил пивом, кормил чипсами и бил, то одного, то другого. Когда кто-то из них пытался бунтовать, достаточно было напомнить о долге, чтобы сбить всю спесь.

Самоутверждение, поначалу, давало достаточно комфорта, чтобы не думать об источнике недовольства собой. Он просто принимал несколько пунктов как данность: что сам по себе не может быть интересен девушкам, что робеет, в отличие от многих других, и что, поэтому, чувствует себя ущербным существом.

Постепенно, издевательств над двумя дружками становилось недостаточно, чтобы прикрыться от страшных мыслей. Поскольку он замыкался, одноклассники, прежде всего девушки, относились к нему со все большим презрением. Его стали ставить в один ряд с двумя самыми убогими персонажами класса. Первый всегда носил длинные грязные ногти на руках, ковырял в носу, на переменах ходил, прижимаясь к стене, и не мог связать двух слов, потому что насмерть смущался, если на него обращали малейшее внимание. Второй, по имени Андрей Нахлыстов, был низким, плюгавым, косил глазами в разные стороны, шепелявил, плевался слюной, когда говорил, носил брекеты и однажды обделался на уроке.

Когда Сергею открылось, сколь низко он пал в глазах класса, его захлестнуло возмущение. Он, у которого был секс раньше всех, теперь стоит в одном ряду с двумя гадкими уродами. В отношениях со своими дружками он стал доходить до свирепства.

Одного уложил на тротуар и возил лицом по асфальту, пока на асфальте не образовалось кровяное пятно. Тот не посмел даже сопротивляться, только хныкал и просил отпустить.

Второй отбежал от Сергея подальше и с безопасного расстояния наблюдал за экзекуцией.

Лето между десятым и одиннадцатым классом он провел, шарахаясь с дружками по окрестностям и рассказывая им выдумки про то, как занимался сексом с половиной одноклассниц. В остальное время он сидел дома, читал «библиотеку фантастики» и играл в компьютер — новое чудо того времени, доступное еще немногим. Ради компьютера он, в общем, и не поехал на дачу. Такой коктейль вновь смог заглушить глубинную неудовлетворенность, так что лето прошло довольно безболезненно.

В начале осени у Сергея умер уже немолодой отец, оставив его одного с немолодой матерью. Их материальное положение резко ухудшилось, у него больше не было возможности тратить деньги на бильярд и пиво. Его дружки почуяли ситуацию и разбежались. Он пытался их преследовать, подстерегал у подъезда или у выхода из школы и бил. Кончилось тем, что он сам нарвался на избиение. В конце октября он в очередной раз встретил во дворе одного из своих «малышей», и тот сразу стал убегать, зная, чем ему грозит промедление. Забежал в гаражи. Сергей последовал за ним, думая, что теперь тот в тупике и не уйдет. Парень шмыгнул в открытые ворота, одного из гаражей. Сергей встал не доходя ворот и стал ждать. Из гаража вышел взрослый мужик и пошел как будто мимо него, но вдруг изменил курс, приблизился и без предисловий ударил здоровой ладонью по голове. У Сергея зазвенело в ушах, он попытался бежать, но получил в затылок и упал на колени. Мужик поднял его за шиворот и долго, с силой бил его ладонью по затылку, у Сергея обмякли ноги, ему показалось, что умерли все звуки. Мужик вытащил его из гаражей и бросил рядом с мусорными баками. Сергей лежал, не шевелясь, и созерцал, как мужик возвращается обратно, закрывает гараж, а «малыш» скачет вокруг него и машет руками. По-видимому, его угораздило нарваться на старшего брата этого парня. Он сообразил это позже, тогда он не соображал ничего. Он мог только созерцать. Его тело было как из ваты. Почувствовав, наконец, холод, Сергей попытался встать, но не простоял на двух ногах и секунды. Они подогнулись в коленях, и он упал на четвереньки. Перед глазами все расплывалось и уезжало куда-то в сторону. Сергей чувствовал себя подстреленным олененком или, может быть, щенком с перебитым позвоночником. Ему было стыдно за то, как он беззащитен и убог. Он продолжал попытки встать.

Неспособность встать была позором. Его постигали неудачи, он бесился, кусал нижнюю губу и рычал. Постепенно, он пришел в себя и смог стоять. Спотыкаясь, он доковылял до дома. Войдя в квартиру, он добрался до комнаты, лег и лежал, не вставая, весь вечер и всю ночь. Лежал и внутренним взором наблюдал за нарастающей, пульсирующей болью в голове, к которой постепенно стала добавляться резь в мочевом пузыре. Больше он не делал попыток преследовать своих «малышей» и, наоборот, стал побаиваться пересекаться с ними.

Мысль двухлетней давности получила развитие. Теперь он стал считать, что не нужен сам по себе не только девушкам, но всем вообще. Стало наваливаться понимание, что он действительно не в порядке, и одноклассники презирают его справедливо. Чувство неполноценности до этого было всегда зыбким, как понимание неизбежности смерти.

Теперь оно все чаще обретало реальность. В такие моменты, когда он со всей ясностью понимал, что это не игра и не телепередача, что он действительно в главной роли и что у него действительно проблемы, — в такие моменты ему становилось жутко до такой степени, что он плакал. Это не были слезы досады, это были именно слезы ужаса. Чувство смерти стало обретать реальность тогда же (позже в его жизни оно снова перестало быть реальным). Иногда он вставал утром с постели и вдруг ясно представлял, как состарится и умрет, и для него все кончится. Он чувствовал, как будто у него дряхлое, бессильное тело, у него отказывают легкие, и он начинает задыхаться, понимая, что вот и пришел конец.

Позже, вспоминая этот страшный период острейшего восприятия, длившийся пару месяцев, он думал, что именно тогда впервые осознал, что живет.

Он присмирел и перестал быть высокомерным с одноклассниками. Он стал напрашиваться на вечерние посиделки на школьном дворе и дни рождения. Его жалели и брали, он сидел тихо, смеялся, когда все смеялись, и ни в коем случае не пытался претендовать на внимание девушек — самый дефицитный товар, борьба за который доводила до драк. Не потому что боялся драк, а потому что считал себя низшим существом, которое просто не имеет права на что-то претендовать. Несмотря на смирение и осторожность, драка все же не миновала его и поставила крест на общении с одноклассниками, которое только-только начало налаживаться заново.

В младших и средних классах драки не были для него в диковинку, он относился к ним спокойно и потому никогда не оказывался предметом травли. Собственно, помня, что он может за себя постоять, его не трогали, даже когда он начал замыкаться и стал гадким и жалким. Думая об этом периоде позже, Сергей приходил к выводу, что про него тогда решили, что он повредился в уме и перестал быть полноценным человеком.

Раньше драки не были для него чем-то сложным, и для того, чтобы избивать двух своих «малышей», ему тоже не нужно было преодолевать внутренних барьеров. Однако в той последней его драке переживания оказались намного болезненнее.

Сергей, по привычке, не претендовал на внимание и «был со всеми», поэтому у него как-то не могло уложиться в голове, что один из парней начал над ним издеваться.

Сергей пропускал выпады до тех пор, пока не обнаружил себя единственным предметом насмешек всей компании. Это было совершенно непривычное ощущение. Раньше он всегда был одним из смеющихся и видел жертву насмешек со стороны. Теперь, в шкуре этой жертвы, он ощутил странное горько-сладкое чувство, в котором боль смешивалась со смакованием обиды. Какое-то время он был ошарашен и бездействовал, но вдруг до него дошло, что происходит, и он сказал заводиле: «Я тебя изобью, если не прекратишь» — «Ой, да ладно, он меня изобьет! Ты же стал шизиком, у тебя кусок мозга вырезали, ты теперь даже мочиться не можешь, не то что драться… Эй, эй… да ты чего!» Сергей хотел ударить его ногой, но не смог. Вместо этого он закрутил парню руки за спину и повалился с ним на асфальт. Тот орал: «Да снимите с меня этого психа», но это была та редкая драка, в которой заново и надолго определяется статус одного из дерущихся. И компания не делала попыток их разнимать. Сергей долго лежал на парне, не давая ему высвободиться, и пытался преодолеть неожиданный барьер в своем разуме, мешающий наносить человеку ущерб. Наконец, он собрался с духом, взял парня за волосы и, что было силы, ударил его головой об асфальт. Поднялись крики. Он успел ударить еще два раза, прежде чем его оттащили. Парень лежал на боку, закрыв лицо ладонями, и стонал. Когда Сергей увидел сочащуюся между пальцев и падающую каплями кровь, он завизжал и стал вырываться; его не пускали, но он укусил одну из вцепившихся в него рук и бросился бежать. Добежав до дома, он сел у входа в подъезд и молча зарыдал. Ему было жалко избитого парня.

Всхлипывая после рыданий, он почувствовал, что подкатывает тошнота. До квартиры он добраться не успел, его вырвало на лестничной клетке, и он долго стоял и смотрел на рвоту. В тот раз в нем что-то порвалось, и за прошедшие годы он больше ни разу не ударил человека. У него не поднималась рука.

Одноклассники стали сторониться его и разговаривали с ним осторожно. Школа подошла к концу, оставив по себе холод и отчуждение, вместо ярких воспоминаний о гулянках и выпускном бале.

Он без проблем поступил в институт, потому что последние полгода зарылся в подготовку, чтобы заглушить чувство реальности жизни и сопутствующий страх. К началу первого семестра шок от смерти отца прошел. И только когда он прошел, Сергей понял, что он вообще имел место. Только тогда он, собственно, впервые стал целенаправленно искать отношений с девушкой. До этого он искал заменители, избегая прямо формулировать свою проблему.

Тогда же зародился расчет и утилитаризм в его отношении к женщинам. Если со всеми однокурсниками будет контакт, думал Сергей, то и девушка появится. Картину отношений он видел четко. Он будет обниматься с девушкой на переменах между парами, на виду у однокурсников. Они будут много гулять по городу, им обязательно встретится его бывший одноклассник и поймет, что Сергей очень даже себе ничего, раз обзавелся такой красивой девушкой. Однажды они загуляются допоздна и окажутся недалеко от его дома (об этом Сергей позаботится), она останется у него на ночь, и у них будет секс. Для нее станет привычным приезжать к нему несколько раз в неделю и спать с ним. Потом она станет у него жить, и он будет иметь доступ к ее телу, когда пожелает.

Но девушки как-то не хотели идти с ним на контакт. Когда они были пьяные, они общались с ним охотнее. Одну такую напившуюся он однажды наполовину раздел в общежитии, но пришел парень, с которым она, оказывается, встречалась, и отколотил Сергея, выбив ему зуб.

Денег у матери было мало, и он не мог вставить керамический протез. Так и ходил с дыркой на месте клыка и мучился вопросом, насколько это портит его внешность.

«Каким-то чудом» девушки из его компании стали шептаться, что ему нужен только секс, ради этого он и тусуется, но никто ему не дает, потому что он «стрёмный».

Он никак не мог взять в толк, как они сделали такой вывод. Ему казалось, что он скрывает свою мотивацию хорошо, и всем кажется, что он просто общительный парень.

В минуты отчаяния он думал, что у него врожденное, заметное всем, кроме него, уродство, которое обрекает его на несчастную, одинокую жизнь.

Только на втором курсе он смог, наконец, найти себе девушку. Она была из другого института и не знала о приобретенной им славе. Познакомились они в поликлинике, как это часто бывает. Она была совсем не такой красивой, как девушки, с которыми он представлял себя в постели, когда мастурбировал. У нее была скудная грудь и тощая попа. Жидкие, неопределенного цвета, волосы, она забирала в простой хвост, и они никогда не пахли возбуждающие. Они не пахли никак. У носа она почти всегда имела пару прыщиков, и у нее временами пахло изо рта. Но зато она соглашалась приезжать к нему, покорно ела вечно пересоленный, по его мнению, суп мамы и давала ему без вопросов, хотя иногда после секса плакала и просила ее не трогать. Их отношения — от первого полового акта до последнего (так Сергей измерял длительность отношений) — продолжались полгода. Настала чертова университетская практика. Она уехала куда-то в Карелию, а он остался в Москве. В первые дни ему казалось, что он не выдержит разлуки и убьет себя. И без того мучительная и бесцветная жизнь теряла смысл, если из нее к тому же вычесть секс.

Приехала она совсем другой: с чистой кожей на лице, со стильной короткой прической, окрашенной в вишневый цвет, в одежде, делавшей фигуру очень заманчивой.

А еще — с другим парнем.

За время их отношений Сергей привык думать, что его проблема решена навсегда, и теперь совсем незачем общаться с однокурсниками. Он перестал выпивать с ними и поздравлять их с днем рождения, в результате они, и так средненького о нем мнения, просто вычеркнули его из общественной жизни. Теперь он узнавал о тусовках, когда те были уже позади.

В надежде найти новую девушку, он стал приходить на аллею, находившуюся рядом с его и несколькими другими институтами. Она была главным местом бурления студенческой жизни в этой части города и называлась просто Аллея. Он приходил с сигаретами и бутылкой самого дешевого пива и сидел, ожидая, что кто-то попробует занять скамейку. Тогда заводил разговор, пытался угостить пришедших сигаретами и всячески к ним приклеиться. Его, однако, пускали неохотно. Тогда он стал ходить по Аллее и знакомиться с одиноко сидящими девушками. На короткое время ему показалось, что все налаживается. В его телефонной книжке появилось несколько новых номеров, на его приглашения сходить погулять откликались, и одну из этих девушек ему даже удалось два раза трахнуть. Потом она сказала, что на самом деле у нее есть парень, он сейчас возвращается в Москву, и поэтому Сергей должен исчезнуть.

Эти два половых акта с интервалом в неделю сделали длительный период сексуальной неудовлетворенности только болезненнее. Дальнейших успехов Сергей не добился. На него стали недобро посматривать и даже смеяться в спину. Вскоре наступил ноябрь, аллея опустела, и надо было придумывать что-то новое.

Ему оставалось еще два с половиной года в университете, и впереди не было ничего, кроме безнадежности и тоски. Он переключился на Интернет (который был тогда еще медленным и дорогим), переобщался на сайтах знакомств с сотнями мерзких лицемерных сучек, которые хотели только отнимать у него время, но не хотели встречаться в реале. Только семь девушек за два года согласились с ним встретиться. Из них пять через полчаса общения «вспоминали» про срочные дела и торопливо прощались, одна оказалась парнем-педиком, а еще у одной было обваренное лицо. Он бы мог это стерпеть, главное — скрыть отношения от однокурсников, но девушка могла говорить только о своем ошпаренном лице, и что ни один парень не станет с ней встречаться, а если и станет то только по причине «жуткого недотраха», а ей не нужно, чтобы кто-то гнусно использовал ее «изуродованное тело». Предполагалось, что он будет спорить с ней и жалеть ее. Он так и делал в течение двух встреч. Потом он предложил ей пойти к нему домой, и она тут же сказала: «Вот! Я так и знала! Ты такой же, как и все они», — и ушла, не прощаясь.

На самом деле, с тремя девушками ему все-таки удалось заняться сексом еще до окончания университета. Все они были старыми дачными подругами. Первой из них стала та, которая отдалась за две коробки «марсов». Она была к этому времени милой второкурсницей с роскошной грудью и завораживающим взглядом. Она охотно согласилась встретиться, смотрела на него восторженными глазами, смеялась над его шутками и легко согласилась пойти к нему домой в тот же вечер. Оказавшись в ней и кончив меньше, чем за минуту, он расплакался. Она нежно гладила его по голове, пока он рыдал, и это приободрило его. Однако его надежды оказались тщетны. Больше она к нему не пришла, признавшись, что после того случая много лет назад хотела проверить, каков он в постели. «Оказалось, что отвратителен», — подвела она итог.

Чтобы не впасть в депрессию, он предпочел действовать сразу и в тот же день вызвонил другую дачную подругу. С ней ситуация повторилась за исключением того, что она провела с ним три ночи, а не одну, и сказала в конце, что он жлоб, жадина, с ним скучно, его мать храпит в соседней комнате так громко, что невозможно спать, и вообще мальчиком на даче он был намного лучше.

Третья была случаем особым. С ней он по-настоящему дружил в детстве. Они проводили много времени вместе, шляясь по окрестностям, воруя яблоки и ловя рыбу. Со старшей школы он перестал ездить на дачу и все хотел позвонить ей, но не решался. В самые гадкие моменты жизни он вспоминал ее, начинал представлять, как они встретятся и будут весь день гулять по окрестностям дачи, и эти мечтания помогали справиться с тоской. Временами ему казалось, что она вообще приснилась ему, и тогда он открывал записную книжку и смотрел на ее телефонный номер.

Теперь он решился позвонить. Он предполагал, что давняя и теплая дачная дружба заставит ее выйти за него замуж. Она мигом узнала его голос и завизжала от радости.

«Как же тебе не стыдно столько лет не звонить!» — упрекнула она. Он признался, что очень хотел позвонить, но с каждым годом ему все страшнее было набирать ее номер, потому что он чувствовал себя виноватым. «Ну и свинюшка ты, — сказала она и добавила тут же. — Слушай, приезжай ко мне, а то потом снова передумаешь, испугаешься и исчезнешь» — «Когда?» — спросил он, сглотнув. «Прямо сейчас! У меня дома никого нет, представляешь!» Он воспринял это как открытое предложение заняться сексом и помчался. Она усадила его за стол, угостила ароматным чаем и слойкой с вишней («Сама испекла, к твоему приходу!). Сев напротив и положив подбородок на ладони, она приказала: «Ну, давай рассказывай». Он не был готов к этому. По правде сказать, он как-то разучился делиться мыслями и переживаниями и рассказывать о происходящих с ним событиях. Кроме того, с ним толком ничего не происходило.

«Расскажи лучше ты», — выдавил он.

Оказывается, она поступила в МГУ на бюджет, уже успела поработать на трех работах, и планирует выиграть стажировку во Франции. Она занимается сноубордом, целый год прыгала с парашютом каждые выходные и тратила на это всю зарплату, потом сломала ногу и завязала с прыжками. Любит сноуборд, ходит с друзьями в походы по Подмосковью на выходных и обожает вечером у костра играть на гитаре и петь.

Услышав все это, Сергей был близок к тому, чтобы расплакаться от зависти. Он старался удержаться от вопроса, который жег его, но удержаться не смог:

— А как у тебя с парнем?

— Пока я свободна, — ответила она прямо. — Ты слойку попробуй, она вкусная, я несколько испекла, они горячие, в духовке.

Сергей послушно съел, заглатывая большими кусками, и сказал, что очень вкусно.

— Давай я еще положу, — она стала вставать.

— Нет, не надо… в смысле, я сыт, я наелся перед выходом.

— Кто же наедается перед выходом в гости? Это не выгодно для экономии».

— Ты это серьезно? — спросил Сергей.

— Господи, да шучу я, расслабься! Что ты такой напряженный? Я очень рада тебя видеть!

Она подошла к нему, обняла его голову и стала трепать его волосы. Он неуклюже положил руки на ее спину и медленно опустил их на попу.

— Что это ты делаешь? — она отпрыгнула, засмеявшись.

Он встал, схватил ее за плечи и поцеловал в губы. Она отстранилась, замотала головой:

— Я чего-то не понимаю, Сергей…

— Да ладно, — сказал он мерзким небрежным, хамоватым тоном, при воспоминании о котором содрогался еще многие годы. — Ты ведь понятно зачем меня пригласила. Ты меня хочешь, я тебя хочу, зачем терять время и говорить о погоде?

Он потащил ее в комнату, на диван. Она не вырывалась и не хваталась за косяки, она просто говорила: «Сергей, перестань, ты делаешь ошибку. Я говорю, ты делаешь ошибку, прекрати». Когда он положил ее на диван и навалился сверху, она уперлась рукой в его грудь и сказала сухо: «Сначала один вопрос, хорошо?» — «Да, конечно», — ответил он, тяжело дыша. — «Мне звонила эта пронырливая сука с дачи неделю назад, сказала, что ты отыскал ее, и вы с ней трахались. Это правда?» — «Слушай, ну пожалуйста…» — сказал он и стал целовать ее шею. Она подняла его голову двумя руками, посмотрела строго в глаза и сказала: «Сергей, пожалуйста, остановись на минуту. Ты что, обзваниваешь старых подруг с дачи, потому что тебе не с кем трахаться?» — «Ты дашь мне? Ну, пожалуйста», — взмолился Сергей. В последующие годы он часто вспоминал эту фразу и краснел от стыда. — «Дам. Бери», — она расслабилась и уставилась в потолок. Он стал торопливо ее раздевать, запутался в застежке лифчика, бросил, стянул с нее спортивные штаны вместе с трусами, стал массировать влагалище всей ладонью. Оно было сухим. Он снова переметнулся к лифчику, стянул его вниз, на талию. Посмотрел на ее лицо, повернутое к окну, попытался поцеловать в губы, но она отвернулась. Тогда он встал, разделся, швырнув одежду кучей на пол, достал из заднего кармана джинсов презерватив, трясущимися руками натянул его, навалился на нее. Долго возился одной рукой, чтобы вставить, другой сжимая ее грудь. Начав двигаться, он прошептал ей на ухо: «С какой скоростью ты хочешь?» Она не ответила. Он стал двигаться медленнее, с расчетом дольше не кончать. Протянуть удовольствие, однако, не получилось. «Ну что, все? — спросила она холодно. — Теперь вставай и одевайся» — «Мы не можем полежать вместе, обнявшись?» — спросил он и потерся щекой о ее грудь. — «Нет, не можем, слезь с меня… И пожалуйста, не тряси передо мной мудями», — добавила она, когда он стал снимать презерватив. — «Из нас получится отличная пара, — сказал он как можно бодрее, завязывая презерватив узлом, чтобы не потекло. — Ты свободна, я свободен. Нас связывает столько всего в детстве…» — «Нас ничего не связывает, — она быстро одевалась, отвернувшись от него. — Пожалуйста, уходи, не затягивай. Я хочу в душ» — «Я могу тебя подождать, а потом, когда ты выйдешь, мы попьем чай» — «А потом еще трахнемся, да?» — она посмотрела на него через плечо, он опустил глаза. «Давай еще встретимся с тобой как-нибудь?» — промямлил он. — «Нет, Сергей. И не звони больше». — «Но почему? Все так хорошо начиналось!» — «Ты все испортил за две минуты» — «Послушай, ну не всегда же хорошо получается, ну да, я быстро кончил, я…» — «Да при чем здесь то, как ты кончил?! — закричала она. — Сергей, я не могу поверить, что ты и вправду стал таким козлом. Все, проваливай, не хочу тебя видеть. Я сейчас закричу, если ты не уйдешь».

Сергей испугался, что в случае криков может появиться какой-нибудь мужик (сосед, родственник, парень, не важно кто) и спустить его с лестницы. Он очень боялся быть избитым за девушку после того случая на первом курсе института. Ему даже снилось временами, что на него набрасываются во время полового акта. Иногда в его мозгу вспыхивала ассоциация с кроликом, взгромоздившимся на самку, которого вдруг сильно бьют по спине стальным прутом и перебивают ему позвоночник.

Выйдя из дома, он встал посреди детской площадки и закурил. Стемнело, и медленно опускались на землю пушистые хлопья снега. Сквозь мутную струящуюся пелену пробивался мягкий свет оранжевых фонарей. В семнадцатиэтажном доме напротив каждую секунду свет гас в одних окнах и загорался в других. Получалась разноцветная мигающая гирлянда. Вдыхая дым глубокими затяжками, Сергей пытался успокоить себя: все хорошо, что хорошо кончается, он занялся сексом, и вообще, ему дали три девушки подряд, так что жизнь, пожалуй, налаживается. Сергей изо всех сил отгонял мысль, что поведи себя по-другому, он мог бы сейчас гулять под этим мягким снегопадом с девушкой из своего детства, она смеялась бы, кружилась вокруг него, держала его за руку. Потом они вернулись бы, она покормила его и предложила остаться дома. А ночью все произошло бы без спешки и суеты, и она бы после этого долго не отпускала его из объятий. И все продолжилось бы на другой день, и ему не нужно было бы больше рыскать и мучительно пробовать все варианты. Докурив первую, он зажег вторую. Он закурил в десятом классе, и поначалу это было мучительно. Но чем дальше, тем больше ему нравилось курить. Он уже не мог курить легкие сигареты и редко курил меньше двух за раз.

Сергей с нетерпением ждал окончания института. Ему казалось, что с возможностью полноценно работать его жизнь кардинально изменится. Не понимая причины его несчастий, он приноровился списывать все неудачи на нерешенность жилищного вопроса. На следующий день после получения диплома Сергей вышел на работу, продавцом в салоне мобильных телефонов. Вскоре он снял квартиру в Солнцево (там было очень дешево) и устроился на вторую работу — монтажником в местном провайдере, «Солнцево-Нет». Проработав в салоне связи месяц, он устроился в другой салон, уже в Солнцево, потому что поездки в Москву и обратно на маршрутке были невыносимы, из-за пробок они отнимали море времени.

Он был убежден, что ни одна девушка, живущая в пределах кольцевой дороги, не позарится на жилплощадь в Солнцево. Поэтому, он сосредоточился на местных. Поздно вечером, измотанный работой, мечтающий только о том, чтобы добраться до дивана и закрыть глаза, он пересиливал себя и заходил то в один местный бар, то в другой, просил кружку пива и навязывал свое знакомство первой же девушке у барной стойки. По правде сказать, отбор все же имел место. Слишком привлекательных девушек он избегал, чтобы не тратить время на заведомо неудачные попытки.

Чаще его отшивали сразу, порой ограничивались тем, чтобы развести на джин с тоником или пару рюмок водки, иногда, впрочем, соглашались ехать к нему. Согласию, как правило, предшествовал вопрос: «а какая у тебя тачка?» Он всегда отвечал, что у него БМВ, но сегодня он на такси, потому что заехал выпить. Как правило, все кончалось после одной или двух ночей. Сергей полагал, что на две ночи «этих шалав» хватало исключительно по той причине, что он держал дома на такой случай деликатесы и не скупился на дорогую выпивку. Больше всего он ненавидел требование: «А покатай меня на твоем БМВ!», которое многие озвучивали во вторую встречу. Он отвечал сначала, что разбил машину, и она в ремонте, но ему не верили. Говорили: «А… ну да, в ремонте…»

или прямым текстом: «Да хорош гнать, мачо». После эпизода с машиной они надувались презрением, стремились побольше съесть и выпить из его запасов, а потом спешили уйти, избежав секса. Реакции барных самок были поразительно одинаковыми. Усвоив закономерность после двух случаев, он стремился перехитрить их и трахнуть еще до вопроса о машине, а если вопрос все же звучал, он отвечал, что они пойдут кататься «через часок», добивался секса, а после закуривал и признавался в обмане. Шаблонной реакцией было: «Ну ты и козел, мои друзья тебя найдут и прикончат, ты понял?!»

Скоро в барах его стали узнавать, пару раз завсегдатаи «включали бычку» и он торопился удрать, чтобы его не избили. Он переключился на дискотеки по выходным.

Поразмыслив, он уточнил причины своих проблем: у него не было машины, и он знакомился с девушками одного с ним возраста. Следовало обратить внимание на старших школьниц, они не так привередливы и часто готовы раздвинуть ноги просто потому, что мужчина старше их на несколько лет.

Школьницы, населявшие дискотеки, охотно шли на контакт и флиртовали, но боялись садиться в такси и ехать к нему домой. Те немногие, что добирались до его постели, в последний момент начинали нытье на тему «ну, я не уверена, может быть, мы еще немного подождем».

На уговоры первой такой девочки он повелся, надеясь установить «долгие отношения, основанные на взаимопонимании». Для него это означало регулярный секс без лишних усилий. Девочка засыпала его восторженными похвалами «ты не такой, как все это быдло» и «с тобой очень легко». Она принялась каждый день звать его на прогулки. Времени у него часто не было, потому что три раза в неделю он, после смены в салоне связи, бежал в провайдер, чтобы заступить в вечернюю смену монтажников. Она обижалась, когда он не мог, а когда он соглашался, визжала от восторга и заваливала смсками: «Я так жду! севоднешней встречи!:):):)». Она водила его по дворам и прокуренным подъездам, где хлестали пиво ее сверстники, и хвасталась перед ними «моим парнем, его зовут Сережа». Однако ближе к ночи она каждый раз находила причину, по которой не могла остаться у него и должна ехать домой. В течение двух недель у нее заболела младшая сестра, случился день рождения папы, приезд бабушки, «очень важная контрольная по математике» и расстройство желудка. Может быть, ей удалось бы дурачить Сергея несколько дольше, но ему случилось возвращаться на маршрутке домой с одним другом этой школьницы, который рассказал, что она постоянно находит себе «старших», но «никому не дает, сочиняет глупые отмазки», и в конце концов от нее сбегают.

После этого Сергей зарекся не ходить со школьницами «к друзьям, ну и просто потусить». Каждую школьницу, которую довозил до дома, он лишал девственности принудительно, несмотря на крики и укусы. Каждая из них, а их у него случилось четыре, после этого бежала в душ, рыдала, обещала настучать в милицию, но «ты сам понимаешь, что до утра я вынуждена остаться у тебя». Закончив рыдания каждая просила «что-нибудь выпить, лучше покрепче» и напивалась с поспешностью и выражением лица, гласившими: «влей в себя на халяву как можно больше, пока не отняли». Одна исчезла после первой же ночи. С двумя другими он провел три и четыре недели. Они приходили к нему в выходные, с готовностью и поспешностью напивались и отдавались, потом одевались и уходили. Сергею хотелось приводить их к себе еще и в будни, трахать и отпускать домой, как в выходные, но чёртова работа не позволяла. Причины разрыва с обеими были одинаковы. Они наглели и начинали, без спроса, приводить подруг и друзей, наобещав им бесплатной выпивки и «вписки». Сергей «друзей» не пускал, девочки обижались и вскоре его бросали.

С четвертой школьницей он провел несколько месяцев, с апреля по сентябрь, и это были, пожалуй, самые счастливые месяцы в жизни. Омрачало их только то, что за лето она трижды уезжала «на дачу к бабушке», отказываясь взять его с собой, и он оставался без секса на неделю и даже на две. В сентябре у нее начались занятия в университете, и она стала приезжать к нему заметно реже. Не прошло двух недель, как она снюхалась с неким скейтером, купила доску, сменила стиль одежды, раза два вяло звала Сергея в свою новую компанию, стала пропускать вызовы, не отвечала на смс и наконец призналась, что «по-настоящему влюбилась» в этого скейтера. В завершение монолога она сказала:

«Только, Сереж, правда, не обижайся. И не пропадай, ты тоже очень классный. Я хочу, чтобы мы остались друзьями». Разговор проходил по телефону. Похоже, она не нашла нужным тратить время на встречу. По крайней мере, она позвонила не сама, а послала смс: «Позвони мне как можно быстрее, это очень важно». На ее признание Сергей ответил: «Но ведь твой скейтер сопляк, и живет он вместе с родителями». Она возразила:

«У него очень милые родители, они меня любят, к тому же, мне от них до университета близко ездить». Сергей сказал глухо: «Надеюсь, ты одумаешься», и прекратил разговор, не прощаясь.

В очередную субботу он снова пошел на дискотеку. Однако он сделал ошибку, угостил текилой и пригласил на танец совсем неправильную «школьницу», в результате местные «братки» его избили, и он пролежал в больнице две недели.

К тому времени он уже завязал с салоном связи, и работал только в провайдере «Солнцево-Нет», поскольку там появились возможности роста, связанные с полной занятостью. Рост за несколько месяцев оказался существенным, но затронул, наряду с зарплатой, и круг обязанностей. Последнее время Сергей тратил на одну работу больше времени, чем до того тратил на две. Он с грустью вспоминал времена, когда мог выспаться целых два дня в неделю.

Попав в больницу, Сергей потерял возможность продвинуться выше. Вместо него начальником вечерних монтажных бригад сделали парнишку восемнадцати лет, устроившегося в компанию, когда ему было только пятнадцать. Это кадровое решение очень больно задело самолюбие Сергея. Он вспомнил с сожалением и стыдом, что в свои пятнадцать трясся над скудными карманными деньгами, и его самым ярким поступком стал подкуп двенадцатилетней девочки.

Сергей проглотил обиду и некоторое время работал так же усердно. Однако после отдыха в больнице режим нагрузки был невыносим. К тому же, наступил период совсем без секса. Он уже боялся появляться в барах и на дискотеках, поэтому прибег к последнему средству — местному форуму знакомств, для которого находилось немного времени днем, когда он сидел в офисе компании и отвечал на звонки клиентов (вечером он был начальником вечерней бригады, одной; а днем превращался в простого телефонного клерка).

Использовать работу для знакомств было бесполезно. Это разочарование постигло Сергея в первые недели после окончания института. В салоне связи он постоянно находился на глазах у других рядовых продавцов, и если бы попытался клеиться к посетителям, на него бы настучали, и он остался бы без работы. Такой случай с другим парнем произошел у него на глазах. В провайдере работа заключалась в том, чтобы ставить оборудование на крыши домов. Были ребята, которые ходили по квартирам и проводили кабель конечным клиентам, но и у них шансов познакомиться во время заказа не было. Сергей спрашивал об этом невзначай за бутылкой пива, и ему отвечали: «Ты что, обалдел?! Да они нас за скотов держат, какое знакомиться!»

Девушки с форума охотно переписывались с ним, но не горели желанием встречаться. Повторялась в миниатюре история с сайтами знакомств. Как он давно заметил, цели у девушек на этих сайтах были совершенно иными, чем у парней. Они нуждались в онлайн-потоке внимания, лести и смайликов. Вполне вероятно, думал он, у многих из них были долгие, устоявшиеся отношения, но для уверенности им требовалось наличие запасных аэродромов. Ему представлялось, как девушка в одной майке садится за компьютер своего парня после секса и флиртует на форуме со всеми подряд, пока парень моет член в раковине и потом ест на кухне разогретые в микроволновке котлеты, запивая пивом.

Из контингента форума, встретиться соглашались только пугливые любительницы фентези, в возрасте до шестнадцати лет. Они приходили на свидание с армией подруг и тащили его в известную на все Солнцево кондитерскую-кафетерий, чтобы за его счет наесться эклерами, творожными кольцами и лимонным чаем из автомата за его счет.

Кафетерий превосходил в популярности все другие кафе микрорайона. Он располагался на цокольном этаже жилого дома, соседствуя с мебельным магазином. Две продавщицы у прилавка выбивались из сил, чтобы справляться с очередью. Свежайший хлеб и сладкая выпечка пользовались отличным спросом. Прилавок занимал не больше четверти помещения, остальная часть была заставлена пластмассовыми столами и стульями, в разнобой по цвету. Как правило, все столы были заняты школьной молодежью. Только здесь школьники могли «посидеть» на жалкие родительские подачки, сэкономив на школьном завтраке. Чай и кофе из автоматов, установленных рядом с прилавком, стоили десять рублей, эклеры шесть, творожные кольца двенадцать, «картошки» четырнадцать, а большие рулеты с маком — двадцать пять.

В настоящих кафе, где цены были в десять раз больше, школьники чувствовали себя обязанными делать заказ, как, например, в сетевом кафе «Коффин-хауз», которое стильной обстановкой нагоняло на них благоговейный страх, и навязчивые официантки, требующие заказа каждые три минуты, принуждали их убегать, «пока ничего не случилось». В некоторых местах, с обстановкой гораздо более убогой, охрана делала предупреждение на входе, что посетители обязаны взять хотя бы один напиток, а если хотят сидеть долго, то два. В таких местах подавали только пиво, фисташки и водку, и все стоило начиная от ста рублей.

Понятно, что эти варианты были для школьников неприемлемы. Тем временем, им требовалось общение вне стен школы и вне скучных дней рождения под надзором родителей с непременным тортом, плотным запахом носок и толкотней вокруг единственного компьютера, ради игры, в которую каждый может поиграть дома, сколько ему хочется, без дергания за руки и криков «нет, не так, дай лучше я». Им нужен был свободный дрейф, обещающий знакомства, риски и проверку смелости. Их толкало к этому половое созревание, они тренировали в себе адекватность и способность быть привлекательными. Когда на улице было тепло, к их услугам было множество мест: подходил любой двор, любой парк и любая скамейка. В зимние морозы у них было только две альтернативы: подъезды и кондитерская. Школьники, достаточно общительные, но недостаточно дворовые по характеру, наводняли кондитерскую, так что ее кафельный пол всегда покрывали лужи с комьями коричневого снега.

В основном, сюда приходили девочки. Для многих их сверстников-мальчиков вызов, бросаемый половым созреванием, был слишком болезненным, и они предпочитали заменители: тренировку однополых стайных отношений, либо уход в компьютерный мир.

Ко времени знакомства с кафетерием-кондитерской, Сергея так люто одолевала похоть, что он перестал воспринимать вещи здраво. С искренней надеждой хватался он за иллюзорные возможности, к коим относилось массовое кормление восьмиклассниц эклерами.

Его отрезвил вызов в прокуратуру для беседы. Как выяснилось, в Солнцево последние недели действовал маньяк. Он насиловал и убивал девочек тринадцати-шестнадцати лет. Кондитерская, по понятным причинам, была поставлена под наблюдение. Сергей оказался единственным взрослым мужчиной, регулярно посещающим это место. Его стали проверять по датам и времени смерти жертв маньяка. У него, однако, оказалось железное алиби на работе. Следователь вежливо извинился перед ним и оставил свою визитку с просьбой позвонить, если Сергей что-нибудь узнает.

Следующие недели Сергей отодвинул свое половое влечение в дальний угол, предавшись паническому страху перед несправедливым правосудием, который не давал спать ночами. Перспектива тюрьмы казалась ему вполне реальной. Он думал, что если будет осужден на срок в тюрьме, то покончит с собой. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он проработал в провайдере еще месяц (им стали недовольны, потому что у него все валилось из рук). После месяца он уволился, переехал к маме и пунктуально поставил об этом в известность следователя прокуратуры. Тот поблагодарил за звонок и сообщил, что маньяка изловили за неделю до этого, и больше в Солнцево бояться нечего.

«К тому же, мальчиков он не трогал, так что вам бояться нечего», — позволил себе шутку следователь. Сергей спросил, кто же оказался убийцей. «А вы поверите мне, когда я скажу?», — спросил следователь. «Как я могу не поверить следователю прокуратуры?» — подхалимски ответил Сергей. Хмыкнув, следователь сообщил, что это была пятидесятилетняя школьная учительница, убивавшая девочек, внешне похожих на ее пятнадцатилетнюю дочь. Дочь погибла под колесами грузовика за месяц до начала убийств. Прежде чем убить, пожилая дама насиловала их самодельным деревянным фаллоимитатором, на который надевала несколько презервативов.

Сергей даже не подумал возвращаться в Солнцево и снова устраиваться работать в провайдер. Его вылазка в самостоятельную жизнь потерпела крах, получился позорный фарс. Работа выпила из него соки, съемная квартира не оправдала ожиданий насчет секса, один раз его сильно избили, страх перед прокуратурой расстроил его нервы до бессонницы и запоров. Ко всему прочему, его грызла жгучая ненависть к девочкам из Солнцево, особенно школьницам, и если бы он остался и продолжал в том же духе, он бы и сам запросто превратился в серийного убийцу. А еще он соскучился по вкусной маминой еде.

Так закончилось самое большое приключение в его жизни.

Пару месяцев Сергей тихо проедал накопленные деньги, скрывая их от матери, чтобы она не попросила у него на ремонт в квартире. Он много спал, качал из локальной сети и смотрел фильмы, один за другим, просиживал на форумах киноманов и любителей фантастики. Он решил изменить стратегию и знакомиться с девушками не на целевых сайтах, а на тематических форумах, как бы между прочим. Но стратегия эта оказалась бесполезной.

Вечера он часто посвящал восстановлению отношений с бывшими одноклассниками. Спустя пять лет неприятные вещи последних двух классов забылись, и Сергею были рады. Впрочем, возможно, он ошибался, и его просто жалели. По крайней, он увидел что-то странное в глазах у тех нескольких человек, которые соглашались встретиться и выпить пива. На эти вылазки в дорогие городские бары ушла у Сергея значимая часть проедаемых накоплений.

Когда деньги стали подходить к концу, Сергей устроился продавцом в один из многочисленных компьютерных магазинчиков на Горбушке. Искать работу по специальности он даже не пытался, поскольку был убежден, что инженер турбин никому не может быть нужен.

Всплеск его дружбы с одноклассниками имел четкую цель. Он предполагал, что те и в двадцать три продолжают традицию старших классов устраивать квартирники — групповые попойки с ночевкой. Теперь, по предположению Сергея, квартирники должны были стать более частыми, поскольку часть его сверстников должна была уже встать на ноги и разъехаться с родителями. Дружба с бывшими одноклассникам открывала ему доступ к таким тусовкам. А легкодоступный секс был их непременным атрибутом, как и возможность обрести новых знакомых.

Сергей рассчитывал, что ориентация тусовок нисколько не менялась с годами по сравнению с первым-вторым курсом института.

Он отлично помнил парня, с которым встретился на одной из первых студенческих попоек. Тот хвастался, что безболезненно обходится без постоянной девушки уже два года, потому что на квартирных пьянках для него всегда находится «одноразовая дырка».

По его словам, «на тусах девчонки не дают только полным чмошникам и тормозам».

«Занятые» девушки, говорил он, ходят на такие пьянки даже чаще, чем «свободные».

Особенно любят их те, которые встречаются с парнем по два-три года. Устав от рутины отношений, они ищут острых ощущений, т. е. одноразового секса на стороне.

Этот знаток квартирников умер, к сожалению, в возрасте девятнадцати от отказа печени, о чем Сергей никогда не узнал. Парень, на фоне врожденных проблем со здоровьем, безудержно пил с четырнадцати лет, поскольку был достаточно смел, чтобы бросать вызов социальному порядку. Его родители — обеспеченные люди — решали за сына его проблемы. Из школы его так и не выгнали, хотя он не появлялся там неделями, а, появившись, обязательно с кем-то дрался. От милиции его тоже не раз откупали, иначе он бы, скорее всего, загремел в колонию для малолетних преступников. Когда ему было восемнадцать, и он уже числился на престижном социологическом факультете МГУ, врач поставил ему диагноз цирроз, и родители в считанные дни организовали ему лечение в Германии. Они купили билет на самолет и заказали встречу в аэропорту прилета, собрали за сына вещи и отвезли его в аэропорт, щедро дав карманных денег. Он сбежал из зала ожидания, скрывался по квартирам друзей, а, пропив деньги, стал торговать травкой, крупно задолжал, ему сели на хвост, и только тогда он вернулся к родителям.

Он покаялся, поклялся, что мечтает о лечении, и сказал, что больше ни за что не уйдет от них. И действительно, неделю он не выходил из дома, из опасений, что те, кому он задолжал, могут похитить его и требовать выкуп. Он терпеливо ждал отлета в Германию, потому что там, он был уверен, выбивалы его не найдут. За два дня до отлета, он умер. Неожиданно, сидя перед телевизором после ужина. Он попросил мать принести воды, а когда она вернулась с кухни, он сидел в кресле в той же позе, но был уже мертв.

И хотя человек умер, часть его умозаключений осталась жить. В частности, идея удовлетворять похоть за счет квартирников дала пышные побеги в голове Сергея.

Которого, кстати, покойный посчитал «тупым лошарой, который уши раскатал до пола и даже не заметил, как я свистнул у него пятихатку».

Поначалу Сергея никуда не приглашали. Он даже стал переживать на тему того, что забыл, «как пахнет у женщины между ног», ведь секса у не было уже больше полугода. В отчаянии, Сергей решился не ограничиваться тем, чтобы обзванивать одноклассников и поить их за свой счет пивом. Он выудил из пыльной коробки школьных вещей листок, где были указаны дни рождения. Ближайшим был день рождения Андрея Нахлыстова, того самого косоглазого идиотика, которому Сергей стал бы звонить в последнюю очередь. Он, однако, сделал попытку. Андрей очень обрадовался ему и тут же пригласил на день рождения, попросив не покупать подарок, потому что «все эти подарки все равно бесполезные, и их потом некуда девать». В ближайшие выходные планировался «оттяг на сорок человек у меня на даче».

Андрей, как и в школе, косил глазами, плевался во время разговора и голосил раздражающе громко. Однако его многочисленные знакомые, как выяснилось, относились к нему с уважением. Правда, он больше не был маленьким и плюгавым, к тому же, нормально одевался. Наверное, дело именно в этом, решил Сергей.

Встретив гостей на даче и наладив процесс, Андрей отловил Сергея, познакомил со своей женой, — не очень красивой и на вид запуганной, что не могло не порадовать Сергея, — попросил ее «подтащить закусон и рюмки» и повел Сергея «выпить и потереть о жизни». Они устроились на ступенях крутой деревянной лестницы, со второго этажа на чердак. Главная активность бурлила на первом этаже. Андрей достал флягу из-за пазухи, поставил на ступеньку перед собой. Когда жена принесла заказ и тут же тихонько смылась, он сказал, уперев руки в колени: «Ну все, считай окопались; давай, что ли сразу жахнем!»

Андрей задал сначала пару дежурных вопросов о положении дел у него, Сергея.

Удовлетворившись его односложными неискренними ответами, Андрей впихнул в него еще рюмку, закурил и принялся рассказывать о себе.

Сергей еще раньше понял, что предполагается исповедь, но никак не мог он подумать, что слушать придется так долго. Эта пытка продолжалась дольше трех часов, так что Сергей отчаялся подцепить девчонку. К тому времени, когда Андрей подбирался к концу истории, все девочки, по убеждению Сергея, должны были уже напиться в хлам и отдаться другим мужикам. Последнее не вызывало у него сомнений, поскольку мужчин было, по его прикидкам, раза в два больше, чем женщин. Кроме того, на второй этаж поднимались не только для того, чтобы безуспешно позвать Андрея вниз. Мимо Сергея прошли за это время, в разные комнаты на втором этаже и потом обратно, целых шесть парочек. Это было невыносимо: слушать россказни бывшего неудачника, теперь надувшегося чувством собственной важности, и пить с ним, зная, что за стеной в пяти метрах от тебя люди не теряют времени и занимаются сексом.

Сергей не верил ни единому слову в истории Андрея. Вся она смахивала на отполированную, предназначенную для широкого круга людей ложь, родившуюся из детских обид.

Андрей, якобы, убежал из дома через два дня после выпускного бала, потому что не мог больше терпеть побоев отчима. Он соорудил шалаш в Тимирязевском парке, воровал хлеб в магазинах и собирал еду по помойкам, убил однажды собаку и закоптил ее, потому что очень уж хотелось мяса. В институт поступить пытался, но не смог. Экзамены были в августе, к этому времени его одежда выглядела ужасно, и его просто не пустили здание. Возвращаться к родителям он не хотел, поэтому стал с нетерпением ждать октября, чтобы призваться в армию. Сентябрь был холодный и дождливый, и чтобы не замерзнуть, он устроился на стройку, разгружать кирпич и облицовку. Ему платили сущие гроши, и он продолжал сбор еды на помойках, зато у него появился свой угол в бытовке, так что он не замерзал по ночам. Своим рьяным желанием отправиться служить он вызвал дружный смех у призывной комиссии, и его спросили, не грохнул ли он кого и не убегает ли от ментов. Его призвали, несмотря на астигматизм и плоскостопие. Били его почти весь первый год, и начали еще в учебке, один раз ему даже сломали руку в двух местах. Зато в казарме было тепло, и кормили достаточно. Еда была простая, но порции большие.

Правда, от физической нагрузки еда сгорала за пару часов, и казалось, будто и не ел ничего весь день. После учебки он попал в Алтайский край. Сначала приходилось тяжко, потому что москвичей в части было мало, и их не любили. Положительной стороной, однако, было то, что солдат плотно задействовали на сельхозработах. Это означало возможность продавать сахарную свеклу на сторону целыми машинами, вдоволь наедаться, курить нормальные сигареты и пить самогон (который гнали в каждом сельском доме). Правда, самогон делался либо из патоки (с терпким запахом, от которого под конец уже тошнило), либо на меду (от которого быстро пробирал понос), а водка и портвейн были в дефиците.

Через несколько месяцев службы он стал получать письма от матери, вычислившей, где он служит. К этому времени он уже знал, что будет делать. Поэтому, в каждом ответном письме упоминал отчима. Передавал ему привет, извинялся за бестолковость, жалел, что не слушался, что связался с дурной компанией и в результате загремел в армию, искренне надеялся, что отчим позволит ему жить с ними после армии и устроит на работу в свою фирму. Очевидно, отчим был польщен, впрочем, не приписал от себя ни строчки. Это не было удивительно, учитывая, что он, по словам Андрея, был подлым спивающимся хорьком, который жил у матери, потому что оттуда ему удобно ездить до своей фирмочки, а деньги тратил на ремонт родительской квартиры в Дмитрове, на новенькую иномарку, на рестораны. А для него, Андрея, всегда «жидился даже на сто рублей».

Во время месячного увольнения многие солдаты разрывались между тем, чтобы пожить у кого-то из селян в качестве чернорабочего, либо съездить домой. Для него такой выбор не стоял, потому что у него были дела в Москве.

Билет у него был до города Арзамаса Нижегородской области, откуда он добирался до Москвы зайцем на попутных электричках. Сделал он этот маневр для того, чтобы нельзя было отследить его прибытие в Москву и отбытие по паспортным данным в билете дальнего следования.

Приехав в пять утра, он добрался до Тимирязевского парка, под пологом деревьев переоделся в гражданское и наклеил самодельную бороду из пакли. К семи он затаился у мусорных баков перед подъездом и стал ждать, когда мама уйдет на работу. Его отчим любил спать до одиннадцати и ехать в свою фирмочку к обеду. Подождав еще час, чтобы схлынул поток выходящих на работу, Андрей пробрался в подъезд и хотел воспользоваться ключом, но на двери стояли новые замки. Как он думал теперь, это его спасло от уголовного преследования. От следствия не укрылся бы тот факт, что дверь открыли ключом. Ему не оставалось ничего, кроме как ждать, чтобы отчим вышел сам.

Тот бы никогда не открыл дверь постороннему, будь то продавец картошки вразнос, сантехник или сосед. Во всех таких случаях он говорил всем сидеть тихо и вызывал милицию.

Отчим вышел, как обычно, в двенадцать, и сразу же получил кулаком в висок и ботинком под ребра. Андрей в своей истории не скупился на детали того, как он избивал отчима. Для него это, кажется, было осью, вокруг которой крутились остальные события жизни. Не теряя времени, он запихнул отчиму в рот грязную тряпку, выуженную на помойке, и затащил его в квартиру. Там он избил его до потери сознания и выкинул из окна. Последний акт был чисто символическим, поскольку квартира находилась на втором этаже, а под окном располагались цветочные клумбы. Андрей полагал, что убил отчима.

Он, собственно, так и планировал и был уверен, что его не найдут, «потому что матери дома не было, его никто не видел и не узнал, и вообще, никому не придет в голову, что это был он».

Он разбил ноутбук отчима и забрал все его документы, какие смог найти. В последний момент он решил забрать деньги, чтобы разгром сошел за ограбление, а не акт мести. Денег нашлось много, и спрятаны они были в самом ожидаемом месте: в пыльной кадке на антресолях, забитой старыми тряпками. В самый уже последний момент Андрей взял из холодильника еды, чтобы хорошенько поужинать. Маскируя воровство еды под разгром, он выгреб остальные припасы на пол, побил посуду и выломал кран из мойки.

Прихватив с кухни топор, Андрей пошел в гараж разобраться с машиной. Он заперся в гараже и приступил к делу с обстоятельностью. Он выбил стекла и фары, раскромсал кожаный салон и с особой тщательностью взялся за приборную доску. Закончив, он, не торопясь, запер гараж и пошел в Тимирязевский парк. Там он нашел остатки своего шалаша и даже отыскал саперную лопатку, топорик, стальные прутья, спички и соль там, где их оставил. Он развел костер, сжег все вещи отчима, и пока жарилась насажанная на прутья курица, вырыл в отдалении тайник для денег и не прогоревших ключей. Спрятав большую часть денег в тайник, он оставил достаточно, чтобы нормально пожить до конца увольнения. Переночевав, он не стал терять времени, сел на электричку в тот же день, и на поезд до Новосибирска сел в отдалении от Москвы.

Добравшись до Барнаула после пересадки в Новосибирске, он снял у частника дом на окраине, где «первую неделю только и делал, что пил». Шатаясь по городу вечером в поисках приключений на задницу, он встретил случайно сослуживца, пригласил к себе, напоил и накормил. Сослуживец с радостью согласился жить у Андрея и кормиться за его счет. Он остро нуждался в деньгах, зато у него не было недостатка в женщинах. С ними стала жить баба этого сослуживца, алтайка лет тридцати пяти на вид, которую тот подцепил в кабаке в первый же день увольнения. С собой она привела русскую подругу, помоложе. У подруги этой даже не возникло вопросов, что делать. В первую же ночь, после того, как все напились, и сослуживец с алтайкой пошли на чердак, эта русская расстегнула Андрею штаны и запустила туда руку, одновременно расстегивая свою кофту. (Эта часть истории больше всего возмутила Сергея). Андрей заявил, что до этого думал о женщинах мало, поглощенный в школе войной с отчимом и компьютерными играми, а после школы — выживанием, особенно вопросами еды и тепла. То, что произошло, ему понравилось, и до конца увольнения, они с другом «трахали этих баб иногда по шесть раз в день; жаль, у нас тогда оставалась только неделя». Остаток службы Андрей был полностью доволен жизнью. У него появился свой малыш, тоже москвич. Он защищал его от остальных и «заставлял батрачить, гимнастерку, там, простирнуть, самогон подогнать, ну и типа того». Окончив службу, он вернулся и пошел прямиком в квартиру матери.

Логично, что сын после армии возвращается к материи, а то, что в этой квартире было ограбление и убили какого-то мужика, его не должно волновать.

Ему, однако, и на этот раз открыл отчим. С разочарованием Андрей обнаружил, что тот мало изменился, только прибавилось алкогольной одутловатости в лице, да появился рядок золотых коронок во рту. Андрей назвал себя, отчим прищурился и процедил: «Тебя здесь не ждали, понял?» На что Андрей дал ему в челюсть. Из комнаты выскочила мать, завизжала в страхе, но потом разглядела сына, сказала: «Андрюша…» и упала в обморок. Андрей «навесил этому козлу для надежности еще раза два под дых» и пошел в свою комнату. Там за время его отсутствия обосновался отчим, и Андрея стал выкидывать в коридор его вещи, кроме техники, которую рассчитывал «попользовать для себя».

Отчим очухался, мать очухалась, и они стали ругаться. Отчим орал и бесновался и хотел вызвать милицию, чтобы «повязали этого отморозка», а мать говорила тихо и тускло «он же мой сын, ты должен понять!» и крепко держала его запястья. Закончив с вещами, Андрей вошел на кухню и застал их в таком виде. Сорвав со стены телефон и отцепив руки матери от отчима, он спросил ее, прописан ли в квартире отчим.

Перейдя к этой части истории, Андрей углубился в детали. Он забыл про выпивку и сигареты и смотрел перед собой, не замечая Сергея.

Отчим отскочил в угол кухне, схватил нож и «попробовал вякать». Андрей выбил ногой нож и снова ударил отчима по зубам, опрокинув на пол. «Успокоив этого козла», Андрей повторил вопрос, и мать прошептала, что отчим не прописан. «То есть он здесь никто, правильно?» — спросил Андрей. «Я ее муж!» — подал голос тот. «Вы расписаны?» — спросил Андрей. «Нет», — ответила мать. «И в собственность на квартиру он не включен?» — Андрея научил этим тонкостям один сослуживец, у которого отец был адвокатом по имущественным делам. «Нет», — повторила она глухо, избегая смотреть на своего мужчину. Тот затравленно глядел на Андрея, закрыв рукой разбитый рот. «Тогда вот что, — потер руки Андрей. — Ты здесь, дорогой, никто. А я здесь прописан. Я могу вызвать милицию после одиннадцати, и тебя отсюда заберут» — «У меня есть связи, щенок! Я тебя сотру!» — сказал отчим, приподнявшись на локте. Андрей, не раздумывая, ударил его сапогом в лицо. Тот успел закрыться руками и заскулил: «Не бей! Только не по лицу» — «Пожалей его», — тихо сказала мать. — Его год назад чуть до смерти не избили.

Он три месяца лежал в больнице» — «А мне плевать, кто и сколько его бил. Надо, тоже до полусмерти изобью» — «Пожалей его, — мать схватила Андрея за локоть. — Он несчастный, больной человек, ему некуда идти» — «Так уж и некуда! Своя фирма, иномарка, вон, новая» — «Да нет у него ничего, он продал фирму за гроши. Я не писала тебе, чтобы не расстраивать. К нему давно приходили, говорили продать фирму, а он не хотел. Тогда его избили, квартиру разгромили, все его документы забрали, машину в гараже вдребезги разбили. Мы даже в милицию не заявили, боялись». Андрей засмеялся в голос, все равно они не поняли бы, над чем он смеялся на самом деле. «Ну ты и трус, — сказал он. — Вот так взять и бросить. Я на твоем месте охрану бы нанял. И что, теперь сидишь на шее у матери?» — «У меня остались деньги. И я, кстати, плачу за квартиру!» — проскулил тот с легким оттенком дерзости и достоинства. «А когда деньги кончатся, что будешь делать?» — «Устроюсь работать; у меня есть связи», — отчим снова начал вставать. Андрей рявкнул: «Лежать!», и отчим замер. «Ни хрена у тебя теперь нет. Я, так и быть, разрешу тебе здесь жить. Но. По телеку мы смотрим то, что хочу я. На обед мать готовит то, что хочу я. Если я говорю тебе сдриснуть с кухни, ты выполняешь. Если я говорю тебе заткнуться и прекратить шум, ты выполняешь. Еще ты всегда ходишь в магазин, выносишь мусор и моешь посуду. Если ты начинаешь спорить, ты сразу получаешь в морду. Все понятно, козел?.. И кстати, за квартиру теперь плачу я… Мам, мам, спокойно, все хорошо», — он обнял мать, которую только теперь начало колотить в истерике.

Андрей ожидал, что отчим не станет терпеть унижения и уедет к родителям в Дмитров. Но он плохо знал этого человека. Тот не поднимал глаз, глотал обиды и «терся целыми днями в маминой комнате». Однажды Андрей пришел орать на него, что он «обоссал обод в туалете», отчим сжался в комок, рассыпался в извинениях, умолял не бить и ринулся драить квартиру. Когда мать была дома, отчим ходил из комнаты на кухню в ее сопровождении, и она кормила его отдельно от Андрея. Когда она была на работе, он сидел молча в кресле и читал детективы, либо вязал, напялив на нос очки. Увидев его за вязанием, Андрей понял вдруг, что его «родичи стареют, сдали и вообще какие-то жалкие». Он не выдержал и разрешил отчиму включить телевизор.

Мать прибегала к Андрею в комнату пооткровенничать, если отчим выходил вечером в магазин. Оказывается, все эти годы отчим давил на нее, чтобы вписаться в квартиру, но она понимала, что если позволит ему, он выпихнет на улицу и ее, и Андрея.

Терпела она его, потому что он зарабатывал, и надо же все-таки жить хоть с кем-то. После того, как его избили бандиты, и он продал бизнес, мать просто жалела его, он ей «заменил сына». «Мне же нужно о ком-то заботиться, пойми меня правильно», — торопливо добавила она. В Дмитров он не уезжал, потому что с родителями было невыносимо.

Старуха почти оглохла, так что орала и включала телевизор на полную громкость. А старик стаскивал в дом картонные коробки, потому что у него появилась идея-фикс обклеивать картоном стены. Он, впрочем, ничего не обклеивал, только захламлял пространство. И впадал в гнев, когда старуха выкидывала его коробки. Тогда он начинал кидаться фекалиями, которые прятал от старухи в трехлитровой банке то в одном углу квартиры, то в другом. «Жить в этом аду» невозможно, так что отчим «останется здесь, даже если ты станешь его убивать, Андрюша».

«Наведя в квартире порядок», Андрей откопал зарытый клад и вместе с одним сослуживцем («он шарил в компьютерах») открыл палатку на Горбушке по продаже картриджей для принтеров. Позже к этой палатке добавилась мастерская по заправке картриджей, а следом — по купле-продаже подержанных компьютерных частей. Дела у него пошли в гору, так что за эти три года он купил себе новенькую десятку, отправил маму отдохнуть в Египет на три недели, вставил отчиму керамические зубы и сделал ремонт на даче, так что стало тепло круглый год и не стыдно принимать гостей.

Услышав эту часть истории, Сергей засомневался в том, что все остальное — полная выдумка. На несколько минут он перестал думать о том, как бы свалить от Андрея и «заарканить девчонку». Он отодвинул даже завистливые мысли, что, дескать, неудачник Андрей стал бизнесменом, а он, Сергей, в двадцать три болтается как дерьмо в проруби.

Он стал думать о том, что может устроиться работать к Андрею и, за счет дружбы с ним, будет получать гораздо больше, чем другие. Впрочем, разочарование постигло его быстро.

Андрей сказал, что дела сейчас идут не очень, потому что он наплодил сотрудников, они проедают деньги и ничего не делают. Отчим, которого еще в первые месяцы фирмы Андрей взял на работу, давно советовал сократить штат, но Андрей не слушался. И вот, теперь приходится резать по живому. «Вообще, я не знаю, что бы делал без отчима, он много тонкостей знает, опыт все-таки… Так что, видишь, Серега, как все в жизни бывает!..»

Закончив историю на этом глубокомысленном замечании, Андрей поспрашивал, как дела у самого Сергея, не нужно ли ему чего-нибудь, «а то смотри, только скажи, проблемки твои порешаем, влёт». Приняв ответ Сергея, что «все нормально», Андрей сказал: «Но если что — обращайся, а сейчас пойдем, я тебя с классной девчонкой познакомлю. У тебя-то самого есть жена, изменяешь ей?»

Девушка оказалась грудастая, стильная и чрезмерно общительная. Она была порядочно пьяна и бросилась обниматься с обоими, шепча, как она рада их видеть, «это ужас, вы не представляете!» Она довольно быстро утащила Сергея в комнату наверху, приподняла аккуратно застеленное одеяло, показала ему мокрые пятна на простыне и скорчилась: «Фу, какая мерзость, правда?!». Положив одеяло, она уселась на кровать и сразу заявила, что ищет настоящего мужчину. А настоящий мужчина, в ее понимании, полюбит ее саму по себе и будет готов терпеть три месяца без секса, так что она привела сюда Сергея, чтобы проверить его, и хочет просто поговорить с ним о разных вещах в спокойной обстановке, без шума. Сергей был истощен беседой с Андреем, и его мутило от коньяка и пачки выкуренных за три часа сигарет. Услышав, что секса не планируется, он впал в апатию, сказал: «Хорошо, давай поговорим», сел на пол в углу и закрыл голову руками. «Ну, — нетерпеливо сказала она через минуту. — Что сидишь?» — «Ты хотела о чем-то поговорить? Я слушаю», — выдавил Сергей. «Ни о чем я не хотела поговорить, придурок. Это я так мужиков проверяю. Если мужик нормальный, он бесится и берет меня силой», — и она ушла. Ближе к утру, когда все уснули, Сергей нашел ее, одиноко спящую под пледом и горой пуховиков на холодной веранде, и воспользовался ее пьяной беспомощностью. Он уже имел опыт с мертвецки пьяными женщинами и потому держал при себе не только презервативы, но и тюбик смазки. Он лег с ней, закрылся с головой пуховиками, перевернул ее на живот, стянул с нее и с себя джинсы по ляжки и взялся за дело. Проникнув внутрь, он запустил руки под ее кофту, чтобы насладиться огромной грудью. Она наполовину очнулась ото сна, постонала слегка и даже промычала раза два «еще». Кончив, он продолжал сжимать грудь и лежал в ожидании, что «подкатит еще».

Она, благополучно заснула, а к нему так и не подкатило. Он аккуратно вернул все, как было, даже вытер ее промежность платком, чтобы не оставлять следов смазки. Закончив, он тихонько выбрался и ушел спать в гостиную. Проступок не раскрылся, его жертва решила, что ей приснился эротический сон, чем и поделилась со всеми за завтраком, хлебая какао из полулитровой кружки.

Андрей Нахлыстов, как оказалось, идеально подходил для целей Сергея. Он вел активнейшую социальную жизнь, попойки у него на даче проходили чуть ли не каждую неделю, и оставаться в числе постоянных посетителей не составляло труда. Нужно было только приносить выпивку и закуску, о чем Андрей предупреждал каждый раз, обзванивая всех в четверг вечером.

Все стало налаживаться. Почти каждую неделю у Сергея случался секс. Спустя два месяца Андрея Нахлыстова — и еще троих случайных горожан — сбила насмерть маршрутка. Все случилось, когда он выбежал из машины у автобусной остановки, чтобы купить сигарет. Всего парой секунд больше или меньше, и с ним бы ничего не случилось.

Сергей не очень горевал о его смерти. Он заблаговременно обзавелся телефонами многих его знакомых, так что стал названивать им в поисках тусовок. Однажды его спросили, недобро: «А что сам-то не устроишь, тусовщик?» Он ответил: «Я живу с мамой, мне негде, но я ведь не с пустыми руками приду. Я выпивки подтащу». С тех пор он обещал выпивку с первых же слов разговора, и это действовало.

За счет тусовок, происходящих раз в неделю, Сергей протянул почти два года.

Поначалу, где-то через раз, удавалось получить секс, и тогда он старался запастись впрок, не слезая с девушки даже после двух оргазмов, когда очередная эрекция становилась уже вялой и бесполезной. Если ему позволяли, он корячился еще долго. Если же его начинали сгонять, он покорно слезал. Вообще, он чувствовал себя гнусным малолетним воришкой на базаре, которому иногда позволяют слямзить подгнивший помидор, а иногда прогоняют палками. И когда его прогоняют палками, они в своем праве, потому что он заведомо виноват.

Случилось несколько раз, девушки приходили ночевать к нему после знакомства на тусовке. Спустя пару ночей, впрочем, охладевали. Он никогда не спрашивал причин.

Вообще, чем дальше, тем ему сложнее было обсуждать с людьми реальные ситуации.

Сергей думал, что его бросают из-за мамы, и стал просить ее прятаться в своей комнате и не выдавать присутствия, когда он приводит девушек. Мама безропотно соглашалась, потому что сердечно сопереживала любовным неудачам сына и все ждала, когда же станет свекровью. Пряталась она умело, но случилась пара недоразумений вначале, связанных с выходами в туалет. Тогда Сергей купил матери ночной горшок, и трюк стал удаваться идеально. Однако девушки продолжали бросать его после пары ночей.

Около половины зарплаты он тратил на закупку ящиков с пивом для тусовок.

Сначала это был один ящик; постепенно, его стали пускать на тусовки не так часто и не так охотно, и он повысил тариф до двух ящиков. К тому времени он уже порядочно откочевал от первоначального круга знакомых Андрея, которые закрылись от него довольно быстро. Теперь его участью были знакомые и знакомые знакомых, младше его года на три, часто еще студенты. Эстафетная палочка переходила ко все новым желающим получить к столу два ящика пива. За глаза его называли «два ящичка» и приглашали только в случае крайней нужды. Чем дальше, тем реже ему удавалось переспать хоть с кем-нибудь. Последние полгода он растрачивал пиво вообще зазря, да и попасть за это время удалось всего на восемь тусовок.

Наконец, все прекратилось само собой. Он толком не задавался вопросом, почему нигде не приживается. Для него стало имплицитной истиной, что люди общаются с ним только за взятки разного рода. Когда ему давали понять, что не хотят его видеть, единственным его соображением было то, что пора искать новые источники секса.

Тем временем, работать ему становилось все тяжелее, потому что другие продавцы с ним зачастую даже не здоровались и, уж тем более, не водили с собой на задний двор курить травку (чем сопровождалось начало почти каждого рабочего дня). Изощренная покупка секса закончилась, нормальной одежды у Сергея было с запасом (он очень аккуратно обращался с одеждой, и она сохранялась долго), а тратить деньги на приличную еду для себя он не привык.

Он начал копить, толком не зная на что, возможно на машину, поскольку временами ему начинало казаться, что машина решит все его проблемы. Но копить ему не дали, потому что мама наконец собралась с духом и стала выбивать из него деньги на ремонт квартиры, угрожая выгнать. Он подумал, что ремонт действительно не помешает.

В конце концов, ему еще здесь жить, когда мать умрет. Мать договорилась с рабочими на то время, когда Сергей на работе, и хранила стройматериалы у себя в комнате, так что «Сережу ничего не беспокоило». К тратам на ремонт добавились вскоре траты на дорогие лекарства для мамы, так что о накоплении пришлось полностью забыть.

Он стал искать работу получше и нашел должность менеджера по складу. Он должен был пересчитывать количество пришедших коробок, взрезать их, проверять содержимое и расписывать в бумагах. Зарплата там была на сто долларов больше, потому что рабочий день длился дольше на два часа. Впрочем, на новой работе хотя бы не нужно было проводить день стоя и отвечать на глупые вопросы назойливых покупателей.

Жизнь пожалела Сергея. Мать умерла довольно быстро, и он остался один в обновленной (кроме его комнаты) квартире. Он испытал облегчение и радость, когда пришел после работы и обнаружил на полу прихожей ее труп с выпученными глазами.

Теперь можно было приводить к себе кого угодно в любое время. Кремировав мать по самому дешевому варианту и не устроив поминок, он в ближайшие выходные обзвонил всех, кого мог, и пригласил к себе с ночевкой в следующую субботу. Из согласившихся прийти, объявилось меньше половины. Пришли три студенческие парочки и не привели ни одной свободной девушки. Они охотно пили и ели купленное Сергеем на последние до конца месяца деньги. Сергей все ждал новых гостей и обещал «сейчас еще подтянутся».

Наевшись, напившись и накурившись, они спросили, можно ли завернуть что-нибудь с собой. Он возмутился, но не смог ответить «нет» и дал им полиэтиленовые пакеты. Они ушли от него в десять вечера, не просидев четырех часов. Один из них задержался, грубо обнял Сергея за шею и прокричал на ухо: «Ну ты даешь! Мать схоронил, и сразу тусу устраивать. Жжешь!.. Дай сигаретку, если не жалко». Сергей открыл перед ним пачку сигарет, и парень выгреб оттуда половину, на прощание махнул рукой и побежал по лестнице догонять товарищей.

Больше Сергей не пытался устраивать вечеринки. Месяц он жил впроголодь, потому что не у кого было одолжить. Получив зарплату, он хотел начать хотя бы нормально питаться, но похоть была нестерпима, и он снял проститутку через Интернет.

Он рассчитывал на один час, но мучил ее три. Понимая, что с трудом дотянет до конца месяца, он, тем не менее, снова вызвал девочку через неделю. Чтобы не умереть от голода, он продал все скудные мамины украшения.

По расчетам Сергея, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, он мог позволить себе такие трехчасовые сеансы не чаще раза в два месяца. Он начал работать над собой, чтобы смириться с перспективой скудного питания и такой частоты секса. И тут жизнь снова пощадила его, подбросив ему коренастую и молчаливую тридцатилетнюю Надю — новую уборщицу на складе. Позже она призналась однажды, что работала до этого смотрителем музея, потом хотела устроиться секретаршей, но разговаривать с незнакомыми людьми ей страшно, и она пришла на склад. Поведать это оказалось для нее большой трудностью, и случилось «признание» только через два месяца после их первой ночи. До этого они, по сути, и не разговаривали толком.

Роман их начался банально, по-советски. Увидев новую уборщицу, Сергей стал задерживаться на работе, дожидался, когда она придет, и пытался «найти общий язык».

Поначалу она просто ничего не отвечала, потом стала здороваться, потом соглашалась попить чай и с удовольствием ела дешевые печенья и ириски, которые покупал ей Сергей.

Она отвечала «да», если Сергей говорил о погоде или политике, но замолкала и опускала глаза, когда он спрашивал что-то о ней, например, «где ты живешь?». Шутки она игнорировала, а попытки флирта вгоняли ее в оцепенение. Однако вскоре, приходя, уборщица Надя сразу искала Сергея и сама ставила чайник. Однажды Сергей не выдержал и сказал: «Пойдем сегодня вечером ко мне домой, останешься переночевать». Она ответила «Хорошо», потом добавила: «Пойду, закончу работу», — и не попадалась ему на глаза до конца смены. Всю дорогу до его дома они молчали, он спросил, хочет ли она выпить. Она тихо ответила: «Можно водки». Он оставил ее на улице рядом с круглосуточным магазинчиком, зашел внутрь один и купил, кроме водки, леденец «Чупачупс». Когда он вернулся через пару минут, она стояла в той же позе, уставившись на темную вывеску «Парикмахерская» со сколом на первой букве. Он сказал: «Это тебе, золотце», — и протянул ей леденец. Она покраснела, закивала головой и сказала «Спасибо». Когда они вошли в прихожую, и он закрыл дверь, повисла гнетущая тишина.

По очереди они зашли в ванну помыть руки. «У тебя уютно», — сказала Надя. «Ты хочешь есть?», — спросил он. — «Нет, лучше водки», — ответила она. Он пошел на кухню, нашел два разномастных стакана, ополоснул, налил в каждый до половины, осмотрелся в поисках закуски и с радостью обнаружил недоеденные жареные сосиски в сковородке, подернутые белым жиром. Их осталось как раз две. Он отрезал два куска от черствеющего уже батона белого хлеба, на каждый кусок положил по сосиске, взгромоздил бутерброды на стаканы и пошел в комнату. Там, на кровати, сидела Надя в одном бюстгальтере и трусах. Одежда была аккуратно повешена на стул. Он протянул ей стакан и хотел сказать «За нас!», но она сразу выпила залпом, не стала закусывать и поставила стакан под кровать. Он поспешил тоже выпить и закусить. У него выбило слезу.

Он еще жевал, когда она откинулась на кровать, задрала ноги, сняла трусы, обнажив заросшую густым черным волосом промежность, и молча уставилась на него. Продолжая жевать, он принялся торопливо расстегивать штаны…

Прячась теперь от преследователей между мусорных баков, Сергей лихорадочно прокручивал в уме все моменты, где эти двое появлялись в его жизни.

Началось все как раз в ту первую ночь с Надей. Он только-только снял штаны, и на лестнице поднялся гвалт. Включили магнитофон двое рэпперов, в балахонах, с капюшонами, закрывающими лица по самый нос. Сергей, в одной рубашке и в трусах, болтающихся ниже колен, подбежал на цыпочках к двери. Он прильнул к глазку, рассматривая рэпперов, и собирался уже завопить, чтобы прекратили шуметь, иначе он вызовет милицию, но в этот момент вышел его сосед и без предисловий растоптал их магнитофон. Рэпперы молча убежали, придерживая руками капюшоны. На спине одного из них Сергей разобрал надпись: «Быть самцом, долбиться с Надей».

Он вернулся в комнату, нашел Надю в той же позе, но без бюстгальтера, и залез на нее, выбросив мигом из головы глупый эпизод с рэпперами.

Следующая встреча с двоими произошла на складе. В образе двух пятидесятилетних мужиков они привезли, вместо партии ноутбуков, полный десятитысячный тираж книги «Брюнетка против рыжей» и агрессивно и нервно отстаивали свою правоту, постоянно оглядываясь по сторонам. Чтобы их выгнать, пришлось позвать охрану, после чего они мирно заехали на соседний склад и разгрузились там. Сергей тогда решил, что они банально ошиблись номером ангара, но теперь ситуация выглядела совсем иначе. Нельзя не учесть и той детали, что один из них, тот, что пониже, беспрестанно чихал, и после их появления Надя слегла с гриппом, так что Сергей на неделю лишился секса.

Наверняка были еще случаи, где появлялись двое, просто он не придал им значения.

Оно и не мудрено, ведь он полностью был поглощен долгожданным счастьем семейной идиллии. Они с Надей понимали друг друга с полуслова, точнее, просто, им было легко друг с другом, притом, что они почти не разговаривали. Она всегда была готова на секс, готовила сносные супы, убиралась и стирала. У нее была одна слабость — выпивать полстакана водки перед сном, и Сергей принял это как данность. Она, в свою очередь, прощала ему тягу к сигаретам, хотя морщилась от табачного дыма, когда он курил в постели. Они вместе жили и вместе работали, она приходила в середине его рабочего дня, а заканчивала несколько позже. Он привык дожидаться и идти домой вместе с ней.

Через три месяца ее сбила машина — «Газель» с двумя пьяными парнями в кабине.

Жизнь разлетелась на осколки. Сергей потерял чувство реальности. Несколько дней он, приходя домой, ожидал увидеть там Надю и представлял, как скажет ей: «Ты знаешь, Надя погибла! Ну, с работы, я тебе рассказывал про нее». Он стал теряться во времени, раза два, выйдя утром, не приходил на работу. Обнаруживал себя вместо этого среди незнакомых улиц, голодным и уставшим. Часто не мог сказать с уверенностью, спал ли ночью, или нет.

Против парня, который был за рулем, завели уголовное дело. В зале суда присутствовали оба, один на скамье подсудимых, другой в качестве свидетеля. Оба очумело крутили головами из стороны в сторону, выпучив глаза. Свидетель не прекращал, даже когда отвечал на вопросы защитника, так что судья сделал ему замечание. Свидетель рад был обложить дружка по полной программе, сказав, что тот был алкоголиком, обожал ездить пьяным и нарушать правила и старался сбивать бездомных животных, если они перебегали дорогу. Кроме того, по словам свидетеля, обвиняемый всегда держал в бардачке клей-момент, чтобы нюхать его. Последнее обвинение подтверждал протокол обыска автомобиля и анализ крови обвиняемого. Когда обвиняемого уводили из зала суда, его дружок радовался как ребенок и даже захлопал в ладоши. Он подстерег Сергея у выхода из здания суда, сунул ему в руку записку и убежал. Записка гласиса: «Мой друг ненадолго отлучится, нам надо преодолеть несколько проблем в других местах. Но скоро мы вернемся, обещаю. Жди».

Прошло две недели, Сергей пришел в себя и, в силу непреодолимой потребности срочно что-то предпринять, обратился к Петру Николаевичу и взял недельный отпуск за свой счет.

Утром на второй день занятий, во вторник, восемнадцатого февраля, когда входил в метро, получил смс: «Мы вернулись, как и обещали. Теперь займемся тобой». Первой реакцией было оглянуться. Они одиноко стояли в десяти шагах от входа в метро, рядом с закрытой палаткой быстрого питания, пристально глядя на него. Плечом к плечу, в ушанках, с сигаретами в зубах.

Сергей побежал. Оглянувшись в последний момент, он увидел, что они отнюдь не спешат в погоню. В поезде, подъезжая к Первомайской, он, однако, обнаружил их в соседнем вагоне. Прислонившись рожами к стеклу, они пялились на него. От их дыхания стекло запотело, и лица были размыты. Но одежда — ушанки и тулупчики — выдавала их однозначно.

На Первомайской они бросились за ним, и он не смог бы оторваться, со своими легкими, испорченными курением. Но, выскочив из метро, двое замешкались, чтобы закурить! А потом — он оглядывался и видел — несколько раз роняли сигареты и нагибались их поднять или зажигали новые. В промежутках между остановками они, однако, бежали умопомрачительно быстро и почти нагоняли его. Прохожие не обращали на погоню внимания.

Он ушел от них тогда лишь потому, что прошмыгнул в подъезд вместе со входившим жильцом. Времени, чтобы звонить Петру Николаевичу по домофону, у него, конечно же, не хватило бы. Сергей захлопнул дверь подъезда почти перед носами преследователей, взлетел по лестнице и стал ломиться к Петру Николаевичу. К счастью, тот открыл почти сразу.

Во время психологического тренинга в тот день с Сергеем случилось что-то страшное. В его уме открылась бездонная пропасть боли и страха. Он понял, что все годы жил по соседству с ней и не замечал. Она, однако, исподволь влияла на его поступки, как железорудная залежь отклоняет стрелку компаса. Стало вдруг очевидно, что его проблема отнюдь не в сексе и даже не в отторжении другими людьми. Просто, у него всегда было что-то с головой, но до четырнадцати лет оно не проявлялось.

Когда, во время занятия с Петром Николаевичем, Сергея затянуло в этот океан боли, он не мог оттуда вылезти. Не получалось просто открыть глаза, тряхнуть головой и переключиться на другое. В какие-то моменты он забывал, кто он и где находится. Когда наконец он выбрался и открыл глаза, он увидел изможденного и напуганного Петра Николаевича и понял, что тот справился чудом и на самом деле не готов работать с такими вещами.

Но было и кое-что еще. В короткий миг, когда он открывал глаза, перед ним вспыхнуло видение. Петр Николаевич сидел на стуле, но отнюдь не в положении психотерапевта. Ему в лицо бил свет лампы, он рыдал, руки его, с распухшими окровавленными подрагивающими ладонями, висели плетьми вдоль туловища. Над ним склонились двое, на месте голов у них — чернота неправильной формы, окутанная сигаретным дымом. Один, пониже, держит в руках молоток, другой, повыше — безостановочно щелкает пальцами. Движения такие быстрые, что пальцы невозможно разглядеть. И подспудная мысль, что пальцы эти гораздо длиннее, чем кажется, и могут в любой момент дотянуться до самого дальнего угла комнаты. Видение растворилось через долю секунды, как только ресницы полностью разомкнулись. Осталось только ясное понимание, что с Петром Николаевичем покончено. Спустя дни, а может быть часы, он почувствует себя такой же загнанной дичью, какой чувствует себя сейчас он, Сергей.

Выйдя от Петра Николаевича, он услышал шаги наверху и не стал себя обманывать — бросился бежать. Он затаился в тени у стены дома и видел, как двое выбежали из подъезда и ринулись в сторону метро. Тогда он бегом пересек дорогу, чуть не попав под машину, и углубился во дворы. Минут десять он думал, что оторвался, но потом увидел их снова. Не сзади, а впереди, в кругу фонарного света. Они не скрывались и не подстерегали в засаде. Они прямо сообщали о себе. Он метнулся назад, наискось через двор, и скрылся под навесом среди мусорных баков.

Теперь он сидел здесь, а они бродили вокруг и дразнили его, переговариваясь нарочито громко: «Как думаешь, а не мог ли он спрятаться между мусорных баков?» — «Сомневаюсь, иначе мы бы уже посмотрели там и нашли его…» — «Может, тогда пойдем, поищем в другом месте?» — «Нет, ты знаешь, мне кажется, есть смысл еще немного побродить здесь» — «Но зачем?!» — «Ну а вдруг, он все-таки спрятался среди мусорных баков. Раз в год и палка стреляет» — «Что, прямо так взял и спрятался в мусорных баках?» — «Да не внутри, а между ними. Не полезет же он в мусор, сам подумай!» — «А почему бы ему не полезть?» Их бесконечные препирательства, восторженными, надорванными тенорками, сводили с ума.

Не выдержав, Сергей побежал. Лишь только он покинул мусорный навес, как споткнулся о что-то. Уже летя кувырком, теменем в асфальт, он увидел, что споткнулся об одного из двоих. Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, был косящий на него, мерно подрагивающий глаз лежащего.

Очнулся он в своей постели, голый, руки и ноги растянуты в стороны, привязанные шпагатом, видимо, к ножкам кровати. В комнату вошел высокий человек в добротном коричневом костюме, с яркой маской крокодила, закрывающей всю голову до плечей.

Следом вошел человек пониже в маске попугая и в его, Сергеевом, пуховике, застегнутом на молнию и все кнопки. Снизу из пуховика торчали голые босые тонкие ноги. «Мы обеспечим вас сексом с гарантией и до конца жизни», — сказал знакомым уже надтреснутым тенорком «крокодил». «Попугай» молча залез на кровать, встав в ногах у Сергея. Матрас со скрипом прогнулся под его голыми ступнями. «Будучи виновны в гибели вашей… супруги, — продолжил торжественно «крокодил», — мы обязаны возместить нанесенный ущерб. Отнеситесь к нашим усилиям с уважением, ведь ради вас мой друг лишил себя отдельных органов!»

«Попугай», единым длинным взмахом расстегнул куртку и легко выскользнул из нее.

Сергей завопил. Широкоплечий мужской торс, с волосатой грудью и кубиками пресса, ниже сменялся женскими бедрами и промежностью, которые перетекали в совершенно мужские ноги. Существо опустилось на колени, обхватив ляжками бедра Сергея. «Не отказывайте нам, примите наш подарок», — сказал «крокодил». Сергей вопил и извивался, насколько позволяли веревки. Из промежности «попугая» потекла тонкой струйкой слизистая жидкость. «Он не хочет!» — пожаловался «попугай», и «крокодил» ответил торжественно: «Ну что ж! Тогда придется возбудить его по-настоящему!»

«Придется, да. Но мы этого не хотели, он сам виноват», — сказал «попугай» и стянул аляповатую маску. Сергей вжался головой в подушку, его взгляд сам собой соскользнул в сторону и зафиксировался на тумбочке у кровати. От глазных яблок по черепу разлилась боль. Сергей понимал, что глаза не могут быть скошены в сторону так сильно. Он сразу принял как свершившийся факт то, что повреждения необратимы, и он отныне косой.

Он не разглядел, что было на месте головы. К счастью, не успел. Но, что бы там, под маской, ни скрывалось, оно порождало такое же точно ощущение страха, которое испытал Сергей, провалившись в бездну во время сеанса у Петра Николаевича.

«Крокодил» подошел и присел на корточки, упершись локтем в тумбочку, и оказался посередине обзора Сергея. «Подержи его голову», — распорядился он, и Сергей ощутил давление на виске и щеке. «Ну что, глазки больше не двигаются? — нежно спросил «крокодил». — Ничего, сейчас попробуем исправить!» — и он снял маску. Глаза не двигались и не зажмуривались, так что Сергей смотрел. Хотя и не в состоянии был на это смотреть.

Особый клиент

Дмитрий жил с другого конца парка, ближе к желтой ветке метро. Бывало, летом он под вечер выбирался в парк, покататься на велосипеде, и останавливался у турников.

Петр в теплые месяцы тоже приходил на турник по вечерам, в дополнение к утренним экзерсисам. Там они и познакомились, когда Дмитрию был двадцать один год.

Они разговорились, Петр сообщил, что он профессиональный психотерапевт, и авторитетным тоном уточнил: «Конкретнее, я занимаюсь развитием способностей» — «Каких?» — спросил Дмитрий. — «Любых, какие пожелаете», — заверил Петр и пустился в рассказы о невероятном. «Например, один бизнесмен из Казахстана в течение пятнадцати минут держал на ладони включенную паяльную лампу: восемьсот градусов по Цельсию. «Единственная деталь, — добавил Петр и помолчал, нагнетая интригу. — Ему при этом приходилось пить много воды». — «И что, ему отрезали потом руку?» — «Что вы говорите, отрезали! Ожога не было, вот на что способна сила воли!»

Дмитрий с первого дня знакомства стал считать Петра чудным, но при встречах слушал его байки в охотку и даже стал иногда звонить по вечерам, чтобы поболтать. Он стал пересказывать байки друзьям, а те — родственникам.

Один его друг сказал, что его отец хочет сходить к Петру на занятия. Дмитрий оставил другу телефон Петра, предупредив: «Не знаю, что ты там батьке наболтал, только предупреди его, что я во всю эту маету не верю. Чтобы потом не приходил мне морду бить».

Занятия прошли успешно. Друг смеялся и рассказывал, как отец писает кипятком от восторга и хвастается, когда матери и сестры нет рядом, что у него улучшилась потенция.

Вскоре Петр позвонил Дмитрию и предложил встретиться, чтобы передать деньги.

Оказывается, он отдавал тем, кто приводил клиентов, двадцать процентов. Судя по размеру двадцати процентов, он содрал с жаждущего потенции мужика пятьсот баксов.

Двадцать процентов они с другом благополучно пропили.

С тех пор кто-то из знакомых Дмитрия время от времени решался потратить кровные деньги на услуги психолога. Дмитрий каждый раз удивлялся. Он никогда не задавался целью затащить кого-то на занятия.

Просто, временами, особенно под хорошим градусом, на него нападало пересказывать с серьезной рожей байки Петра, и люди как-то заслушивались. Потом перезванивали, просили рассказать подробнее и дать номер Петра. Спрашивали: «А самто ты ходил к нему?» — «Нет, — отвечал Дмитрий и сразу пресекал неприятные вопросы, уточняя: — Сам-то я в это не верю» — «А кто-то из твоих друзей к нему ходил?» — «Да, ходили. Отец Вадика, вот, говорил, что у него стоять лучше стал. Андрюха, вроде, бегать по утрам начал, живот убрал. Володю этот Петр читать, вроде, научил нормально. Володя же умел только по слогам. Но я, честно говоря, не верю. Мне кажется, им просто денег потраченных жалко, вот они и выдумывают» — «А познакомишь меня с этим Володей?», — говорили ему некоторые. Бывало, знакомил. Володя, его друг еще со школы, с важным видом открывал книгу и начинал читать по слогам, с чувством непоколебимой уверенности в себе, которое сопровождало любые его действия. «Видишь, — пояснял он.

— Я раньше по слогам читал, а теперь нормально. Не, ну скажи, нормально ведь?!» И все соглашались, что нормально, и, видимо, заключали про себя, что Володя раньше читал еще хуже. Дмитрия потом спрашивали, как он умудрился уломать на занятия с психологом такого парня, как Володя. Дмитрий отвечал, что не уламывал его, а, наоборот, отговаривал. На Володю однажды свалилось двадцать тысяч, он пропил десять, а на остаток вдруг решил «чему-нибудь обучиться», поставив под угрозу алкогольное будущее друзей. Несмотря на уговоры Дмитрия бросить глупости, Володя все же пошел к Петру.

О дальнейших деталях Дмитрий узнал значительно позже, и не от Володи, а от самого пьяного Петра.

Оказывается, Петр в первый же день тогда показал Володе несколько приемов боя с помощью полицейской дубинки. Увидев такое, Володя стал настаивать на спарринге. Он всегда любил драться, делал это качественно и не мог жить спокойно, если в его окружении оставался равный, с которым он еще не выяснил вопрос, кто сильнее. Петр охотно согласился на спарринг, они встретились в парке, и он уложил Володю в два коротких удара, так что тот потерял сознание. Володя проникся безмерным уважением к Петру. Возможно, думал Дмитрий, Петру достаточно было обмолвиться как-нибудь после этого о быстром чтении, чтобы Володя подхватил слова нового кумира, переиначил на свой лад и с взялся с тупым упорством воспроизводить снова и снова. Дмитрий сомневался, что за всю неделю занятий с Петром Володя прочитал хоть строчку текста.

Как он узнал от Петра, занятия проходили в необычном для его клиентов формате — в форме спаррингов в парке.

В общем, одно время знакомые Дмитрия и знакомые знакомых тянулись к Петру, хвастались достигнутыми результатами и «не жалели, что сходили». По второму разу, надо сказать, не ходил никто.

Впрочем, спустя пару лет походы к психологу в его среде прекратились. В какой-то момент иссякли новые истории о чудесах психотерапии из уст Петра, а Дмитрию надоело повторять старые, так что он перестал затрагивать этот вопрос даже по пьяни. Все знакомые, и знакомые знакомых, кто хотел, сходили к Петру. Хвастаться достижениями — все, кроме Володи — тоже устали довольно быстро. Петр выпал из жизни Дмитрия так же безболезненно, как появился, и Дмитрий долго не вспоминал про него.

Может быть, он не встретился бы с ним больше никогда, если бы у него не возникли проблемы с работой. И дело было отнюдь не в том, что он возмечтал о процентах за вербовку, а в том, что на короткое время ему стало совершенно нечего делать.

Впрочем, его работа достойна отдельного рассказа. Все его друзья были единогласны в том, что она самая необычная в их тусовке.

Дмитрий почти четыре года подряд работал преподавателем йоги в фитнес-центре.

Нельзя сказать, чтобы, начав работать, он был большим специалистом, но по меркам друзей его увлечение йогой было нешуточным. Среди собутыльников он приобрел даже некоторую известность, и его часто спрашивали про буддизм, нирвану, и как бы так потянуться, чтобы голова не болела (или живот). Дело в том, что ни на одной попойке не забывал он ввернуть что-нибудь глубокомысленное про йогу. Такая непреднамеренная самореклама сослужила ему хорошую службу. Если бы не слава знатока йоги среди друзей, он бы никогда не получил работу тренера.

В действительности, он к началу работы прочитал только одну книгу по йоге, и то не до конца. Обстоятельства знакомства с книгой не были приятными.

Когда он закончил школу, полтора месяца ему пришлось провести в Кимрах, в пыльной квартире с кактусами на подоконниках, заботясь о больной бабушке.

Собственно, она не была больна, просто слабела день ото дня и все больше спала. В больницу она ложиться отказывалась и переехать в Москву тоже. Отец приехал сменить Дмитрия только в середине августа, выйдя в отпуск.

Когда Дмитрий жил у нее, она уже почти не вставала, и вскоре после того, как Дмитрий уехал в Москву, смененный отцом, умерла. За время в Кимрах он испытал на собственной шкуре все тяготы заботы о тяжело больном родственнике. На его плечи легла даже готовка. Бабушка, в те редкие часы, когда не спала, подробно инструктировала его о правилах готовки, и это определило его кулинарные навыки на последующие годы. В часы бодрствования она также рассказывала много историй из своей жизни. Дмитрий слушал с интересом, ее рассказы отложились в памяти и стали глубоко личным достоянием, которым он ни с кем не делился и которое переосмысливал с прожитыми годами.

Его не угнетали хозяйственные обязанности, а общение с бабушкой доставляло удовольствие, «тяготами» было для него другое. Бабушка очень много спала, и он оказывался один на один с одиночеством и скукой. Было тяжело без привычных друзей и без возможности включать телевизор, который бабушка ненавидела и при звуках которого в другом конце квартиры мигом просыпалась и начинала ворчать. Она, вообще, могла проснуться в любой момент. Если в это время его не было в квартире, например, он отходил в магазин, то она нервничала и плакала от страха. Поэтому он ни разу не смог позволить себе даже сходить на реку. К своим обязанностям он относился серьезно.

Быстро для него стал очевиден тот удручающий факт, что ему придется читать книги, чтобы не свихнуться от скуки. Перебирая пыльные полки, он и обнаружил книгу по йоге. Она привлекла его обилием картинок и конкретикой: «Делайте то, делайте это».

Кроме того, он вспомнил спор с одноклассником, случившийся за пару лет до этого. Он тогда утверждал, что йога — это сексуальное извращение, а друг — что это восточная еда.

Спор тогда не нашел ходу, и теперь стало интересно, кто же прав. Поняв, что такое йога, Дмитрий удивился, зачем эта книга бабушке. Та ответила, что ей подарила книгу на день рождения знакомая, которая была хорошая, но «странненькая», и которая уже умерла.

До других книг у него руки не дошли. Все свободное время он успешно утилизировал, выполняя упражнения по книге. Многие упражнения не удавались, некоторые вообще казались страхолюдскими, так что он даже не брался за них. Но несколько упражнений с тех пор он запомнил твердо и делал с утра, если ломило кости и хотелось разминки.

Он бы не предположил, что йогой можно зарабатывать. Но однажды, спустя три года после знакомства с книгой, когда уже все друзья и друзья друзей знали, что он йог, приятель на пьянке сказал ему, что посоветовал его какому-то там знакомому отца, которому нужен тренер по йоге в фитнес-центр. «Если тебе интересно, звякни ему. Он свою визитку передал». — «Позвоню, как же не позвонить!» — сказал Дмитрий. Через неделю он уже приступил к работе.

Начальник фитнеса объяснил ему, что предыдущий тренер по йоге был фанатиком.

Клиентки (мужчины на йогу почти не ходили) — чувствовали себя тупыми и неуклюжими с ним, и группа разбежалась. Начальник мог легко подыскать в качестве замены женщину, но он исповедовал веру, что женщины с женщинами уживаются плохо, и набрать группу по йоге с преподавателем-женщиной будет невозможно.

Объясняя требования к Дмитрию, начальник сказал: «Нам не нужны свирепые тренеры и фанатики. Главное, чтобы людям было комфортно». С этим требованием Дмитрий справился великолепно, девушкам с ним нравилось.

Вначале он учил тем нескольким упражнениям, которые знал сам. Большинство пришедших в новую группу не умели ничего, и с ними было легко. Поскольку сам Дмитрий не спешил перескакивать на новые упражнения, клиенты чувствовали себя вполне комфортно.

Были только две недовольные. Одна, впрочем, обвиняла его больше в том, что у него есть брюшко и он курит на крыльце в перерыве между занятиями, а также в том, что «вы не вегетарианец, я уверена!». Ее быстро возненавидела группа, и она ушла. Другая постоянно хотела быть впереди группы и делать на занятиях чего-то особенное, чего другие не делают. Этот типаж Дмитрий ненавидел с первых классов школы. Парней он за такое бил. С такими девушками просто не общался. Этой женщине, устав повторять, что всему свое время, он принес на очередное занятие книгу, открыл страницу и сказал:

«Занимайтесь самостоятельно, по книге, если не хотите учиться с группой». Женщина возмутилась, за что она вообще платит деньги, если ей суют книгу, но не ушла. Пару занятий она демонстративно сидела в стороне с книгой, потом предпочла заниматься вместе со всеми и больше не выпендривалась.

Начальник был доволен. Он сказал Дмитрию вскоре, что клиенты хорошо о нем отзываются. «Они говорят, ты создаешь теплую атмосферу, им с тобой спокойно. Так держать!»

Работа пробудила в Дмитрии нешуточный интерес к предмету. Работая по вечерам, с утра он нередко занимался по той самой первой книжке, осваивая новые асаны и растяжки. Бывало, он увлекался и занимался несколько часов подряд, забывая даже курить.

Число клиентов росло. Через полгода Дмитрий перешел с трехдневной на шестидневную рабочую неделю, потому что групп стало две. Среди новых клиентов попадались и такие, которые не были совсем уж новичками. Они, впрочем, не представляли проблемы для Дмитрия. К этому времени он умел гораздо больше, чем в начале.

Приятным побочным эффектом его профессионального роста стало то, что у него исчезло брюшко.

Он влюбился в работу. Она была интересная, да и платили со временем все больше и больше. Сначала он перестал брать у родителей деньги на пьянки и одежду, потом накопил на новенькую «Десятку», наконец, стал снимать квартиру, чтобы не отягощать родителей. Его девушка была очень рада и призналась, что ей было тяжело в двухкомнатной квартире с родителями, и она терпела только из любви к нему. Автором идеи разъезда был отец Дмитрия (он же, надо отметить, был автором давно реализованной идеи отмазать сына от армии и неудачной идеи устроить сына в институт; сын вылетел из института в первую же сессию, и единственным, что он вынес оттуда, стала, собственно, та самая девушка, которая с тех пор несколько лет прожила в их квартире). Будучи автором разъезда, отец Дмитрия поначалу материально содействовал. Со временем, содействие стало ненужным.

Дмитрию очень понравилось, когда в растущий фитнес-центр наняли еще двух тренеров йоги. В те дни, когда их смены пересекались, он, бывало, выпивал с ними, то с одним, то с другим, по пиву в соседнем баре после работы и делился опытом. Видеть интерес и веру в их глазах и ощущать себя «матерым волком» было неожиданно приятно.

Увидеть потом, что новые тренеры вели занятия, подражая ему, было приятно вдвойне.

Менее приятно стало, когда один из тренеров начал приставать к клиенткам.

Начальник запрещал это строго-настрого. Дмитрий ненавидел озабоченных мужиков и с такой же лютостью ненавидел ябедничество. Поэтому он не пошел жаловаться начальнику, а разобрался с тренером самостоятельно. Сначала он объяснил, что не следует так делать, потом предупредил, что накажет его. Наконец, когда предупреждения не помогли, зажал его в конце рабочего дня в тренажерном зале и отмутузил слегка. Тот предпочел тихо слиться и больше не появляться.

К концу четвертого года работы Дмитрий был главным долгожителем фитнес-центра, работая даже дольше, чем заместитель начальника.

Так что, конечно, он переживал, когда центру запретили работать по санитарным требованиям. Все было шито белыми нитками. Начальник отказался делиться с кем-то деньгами, и его бизнес вмиг прикрыли. Дмитрию начальник дал зарплату за полгода вперед и взял с него слово вернуться к работе, если все за это время уладится.

Дмитрий, взяв деньги, не мог устроиться на другую работу. Если бы его призвали обратно, он вынужден был бы кинуть или нового работодателя, или старого. К обязательствам он относился щепетильно.

Но Дмитрий уже плохо представлял себя без работы и начал маяться, хотя проводил, как и раньше, выходные с друзьями, а вечера — с женой.

Жена, кстати, не могла понять его маету. Она укоряла его, когда видела скуку в глазах: «Тебе заплатили, так радуйся. Я бы радовалась. Я знаешь, как мечтаю отоспаться и заняться чем-нибудь своим, для души! Я вот сначала в университете пять лет пахала, а теперь два года на работе, и все время толком без отдыха!»

Заниматься целыми днями йогой было как-то не в кассу. Дмитрий, по его мнению, и так всего умел достаточно. Смотреть фильмы он любил только в компании, одному было скучно. Читать, в отличие от жены, он не любил. Он пробовал романы с ее полки, но через десять страниц начинало клонить в сон. Один его друг работал в автосервисе в режиме двое через двое, так что каждые двое суток тоже был свободен днем. Они встретились с ним несколько раз, попили пива, но разговаривать быстро стало не о чем, хотя в выходные на общих сборищах тема находилась всегда.

Именно тогда Дмитрий понял, что из юности незаметно перетек во взрослость. Он помнил, что в двадцать лет для него получить деньги и ничего не делать было верхом блаженства. И от пива с другом из автосервиса он никогда бы не заскучал. Они бы стали ходить по городу в поисках приключений на задницу, они бы связались с какой-нибудь компанией, закадрили бы девчонок, уехали бы в Питер на пару недель. Теперь праздность тяготила, алкоголь шел хорошо только в большой веселой знакомой компании. Новых друзей Дмитрий больше не искал, а если находили его, то он подпускал к себе с осторожностью. И, наконец, никакой другой женщины рядом с собой, кроме жены, он не мыслил. Дмитрий стал бояться, что это и есть кризис среднего возраста, и недоумевал, почему так рано, на середине третьего десятка.

В своем безделии Дмитрий дошел до того, что занялся кулинарными изысками, читая рецепты в Интернете. Если эксперимент не удавался, он тихо спускал массу в унитаз, и только если получалось что-то съедобное, угощал вечером жену.

Наконец, пришло время вспомнить и про Петра. Пойти к нему учиться (разумеется, бесплатно) и проверить, насколько правдивы его байки, было отличной идеей. Дмитрий откопал старую записную книжку, позвонил Петру, поболтал немного о том, о сем, спросил про новые достижения клиентов, выслушал, а потом предложил: «Петр Николаевич, поучите меня бесплатно вашей методе, что вам стоит? По старой памяти».

Петр согласился, сделав оговорку, что терапии Дмитрий не получит, а только пройдет обучающие курсы. Дмитрий не понял, о чем шла речь, но согласился. Не ему было выбирать условия.

Петр Николаевич имел страстишку учить людей. В принципе, не важно чему, подтягиваниям, готовке или своей методе. Временами он чувствовал, что готов доплачивать из своего кармана, лишь бы кого-нибудь обучать.

Они с Дмитрием договорились заниматься с половины седьмого до девяти вечера во вторник и четверг. Это не напрягало ни того ни другого. У Петра Николаевича к этому времени кончался «рабочий день» и как раз по-настоящему разжигался аппетит к общению, а до вечерних телефонных разговоров оставалось полно времени. Дмитрий же продолжал высыпаться: уж чего он не любил, так это рано вставать и быть обремененным утренними делами.

С первого же дня Петр Николаевич очень проникся к ученику, поскольку тот спокойно слушал, кивал, не перебивал и не задавал вопросов о несуразностях в обучающих курсах. Петр Николаевич до того расчувствовался, что хотел предложить Дмитрию бесплатный тьюнинг, но вовремя одернул себя и вместо этого настоятельно посоветовал Дмитрию бегать по утрам, заниматься соло-тьюнингом и есть витамины.

Дмитрий пренебрег этими советами. Он довольно крепко занимался с гантелями перед обедом, иногда по три часа подряд, чтобы не осоловеть от безделья, и считал, что такая нагрузка достаточна. Вешать на себя бег, сразу после сна, в зимнюю стужу и темень, казалось изуверством. Витамины он не хотел есть, потому что испытывал стойкое предубеждение к таблеткам.

Что касается соло-тьюнинга, он пробовал несколько раз: расслаблялся, закрывал глаза и мысленно возвращался в приятный случай из прошлого. Иногда кончалось тем, что он вспоминал, как впервые переспал с женой, и после этого ему было трудно дотерпеть до вечера, когда она вернется с работы. Иногда он банально засыпал, точно так же, как и всю жизнь при попытках йоговской медитации.

А вот обучающие курсы Дмитрию нравились. Они были наполнены картинками. В виде комиксов изображались разные жизненные ситуации. Друг одолжил машину, чтобы покататься с девочкой, а потом разбил, и скрывал это. Друг поступил нехорошо, что скрывал. Ему следовало в письменной форме написать о своем проступке и сдать текст инспектору парагмологии, после чего у него обязательно появились бы силы прийти к другу и во всем признаться. Две девушки пошли на курсы машинисток. Одна из них не поняла значения слова «абзац» на первой лекции. Она не прояснила для себя значение слова по словарю. В результате, она перестала понимать весь дальнейший материал курса.

Она стала скучать, засыпать. Она теряла терпение и злилась, когда у нее не получалось набрать строчку без ошибок. А другая девочка тоже не поняла слова «абзац», но до этого она занималась в парагмологии и знала важность непонятых слов. Она воспользовалась словарем. В результате одна девочка бросила занятия и стала пить, а другая с счастливой физиономией и дипломом в руках вышла из здания с вывеской «Курсы машинисток». Под руку ее сопровождал инспектор парагмологии. Инспектор парагмологии был обязательным персонажем всех обучающих курсов. Он не вылезал из костюма с галстуком, имел аккуратно зачесанные набок волосы, армейскую выправку и умеренную улыбку. Дмитрий прозвал его про себя «Капитан Супер».

Каждое утверждение обучающего курса дублировалось вот такой серией картинок.

В частности, душещипательная история про двух машинисток демонстрировала «главный принцип обучения»: единственной причиной, по которой человек бросает учиться или справляется плохо, являются непонятые слова в дисциплине, причем фатальный эффект может оказать даже одно непонятое слово, поэтому следует постоянно спрашивать себя, понимаешь ли ты смысл каждого слова полностью, и если не понимаешь, то смотреть по словарю. А для закрепления материала — демонстрировать слово с помощью «демонстрационного набора».

Демонстрационный набор красной нитью проходил через учение парагмологии.

Каждую истину в обучающих курсах требовалось изображать символически, с помощью канцелярской мелочевки.

Предполагалось, что ученик не имеет шансов освоить материал, если не будет делать демонстраций. Он провалится в обучении и в том случае, если будет забегать вперед в обучающем курсе, прочитывая последующую истину без демонстрации предыдущей.

Поскольку Петр не боялся давать курсы своему особому клиенту на дом, Дмитрий нарушал правило. Он хаотично проглядывал все «комиксы» в курсе и даже прочитывал кое-что из текста. Вид больших абзацев, впрочем, нагонял на него тоску, и он читал только маленькие, в одну строку, или курсивные, или обведенные когда-то рукой Петра.

Последний вариант привлекал его больше всего.

Приходя на занятие, Дмитрий садился за стол, плечом к плечу с Петром, получал от него банку с обгрызенными ручками, разломанными ластиками, скорлупками от киндер-сюрпризов, и передавал ему кипу обучающего курса.

Тот, поддерживая суровое выражение на лице, брал бумаги, открывал, слюнявя палец, нужную страницу и торжественно зачитывал: «Продемонстрируйте, используя демонстрационный набор, принцип первый обучающего курса «непонятое слово»».

Иногда он сбивался во время чтения, как будто не вполне четко знал содержание курса и сталкивался, временами, с неожиданными для себя словами. Тогда он либо прочитывал их по слогам, либо говорил: «Брррр, читаем снова». Эта странность Петра Николаевича открывала для Дмитрия новые грани истории с Володиным хвастовством про чтение.

Зачитав, Петр Николаевич становился особенно серьезен и говорил: «Приступайте!».

Дальнейшее было для Дмитрия источником большого веселья.

Предполагалось, что люди должны всерьез раскладывать демонстрационный набор дома, готовясь к суровому экзамену. Когда Петр Николаевич, без объяснений, отклонял одну демонстрацию за другой со словами: «Фейл. Попробуйте еще раз», ученики, по идее, должны были мучиться и злиться, доходя порой до исступления. Не таков был Дмитрий.

Он, слабо представляя, каково содержание нужного принципа, начинал выкладывать первое, что приходило в голову, делая про себя ставки, будет демонстрация отвергнута, или нет. Он брал карандаш, клал на стол, накрывал сверху куском ластика, поперек клал еще один карандаш и говорил: «Ну, вот это карандаш… в смысле, это слово.

Оно не понято, — он показывал на ластик поверх карандаша. — Ну, и наступает п-ц», — он показывал на второй карандаш. Петр Николаевич, не в состоянии сдержать улыбку, говорил: «Карандаш — это «наступает» или «п-ц»?» — «И то и другое, — отвечал Дмитрий. — Смотрите, как он наступает», — он хватал карандаш и делал им возвратно-поступательные движения на поверхности стола, чтобы показать, как он наступает.

Засмеявшись, Петр Николаевич снова принимал серьезный вид и наставлял: «Вы знаете, каждое слово должно обозначаться одним предметом. Кроме того, принцип номер один гласит… — и он зачитывал принцип, после чего заключал: — Видите, там ничего не сказано про п-ц, значит вы не должны показывать п-ц». Услышав от Петра Николаевича, что же в точности гласит принцип, Дмитрий приступал к делу: «Вот это Володя, — говорил он. — Он не умеет читать. Его учили в школе, но он встретил непонятое слово, и ничему не научился». Про себя Дмитрий думал: «Не-ет, предметов многовато. Заставит заново раскладывать». К его удивлению, демонстрация оказывалась принята. Иногда, и тоже к удивлению, презентация отвергалась в течение получаса.

Никакой здравой логики в решениях Петра Дмитрий найти не мог, и это интриговало.

Закончив, Петр ставил галочку в «контрольном листе» и говорил: «К четвергу вот до сих. Больше можно, меньше нельзя. И главное — без демонстраций вперед не заглядывать».

Однако как бы ни было увлекательно играть с Петром в шарады демонстраций, Дмитрий ни на секунду не забывал, зачем он пришел. Ему было важно понять, насколько правдивы «истории успеха». Дмитрий знал, что лучший способ узнать подноготную человека — стать его собутыльником. При этом не надо скупиться на выпивку. Недорогой алкоголь и навязчивое стремление «закорешиться» вызывают подозрение. А вот алкоголь качественный обычно снимает все вопросы. У Дмитрия дома был почти полный ящик текилы, давний подарок начальника. После пары занятий он прихватил бутылку и предложил Петру зашибить после учебы.

У того сначала нашлись силы отказаться. Он сослался на то, что с девяти до десяти отвечает на звонки клиентов. Дмитрий сказал на это, что можно отложить до следующей встречи, позаниматься только час и потом хорошенько посидеть. «Учтите, вы отказываетесь от вашего ценного времени», — предупредил Петр тоном строгого учителя.

«Согласился, старый бес», — подумал Дмитрий и ушел, унеся бутылку с собой.

В следующий раз Дмитрий сначала не упоминал про выпивку, и заметил легкое нетерпение Петра. Через час он достал бутылку и сказал: «Ну, пошли. Как и договаривались». Он ожидал, что у Петра будет лимон, но ошибся. Так что текилу закусывали сырокопченой колбасой и квашеной капустой, а Петр, к тому же, свежим луком.

Дмитрий наливал часто и полные рюмки. Несмотря на обильную закуску, Петр опьянел быстро, стал голосить и смазывать слова. Когда время приблизилось к девяти, Дмитрий сказал: «Вам скоро начнут звонить, вы отвечайте, на меня не смотрите, я посижу, мне и так хорошо». Он напомнил ему о звонках, чтобы тот пошел и отключил телефоны. По мнению Дмитрия, ни один профессионал в своем уме не будет выставляться перед клиентами в пьяном виде.

Петр удивил его: «Для вас, Дмитрий, это будет еще и полезно, потому что теория без практики мертва. Вы увидите не только обучающий курс, но и суровый будень настоящего психотерапевта».

Петру, однако, никто не звонил, и Дмитрий продолжил щупать «истории успеха» на правдивость. Закосевший Петр действительно путал детали, а некоторые истории просто не помнил, и приходилось хорошенько ему напоминать. Впрочем, некоторые, в том числе, фантастичные, он рассказывал в точности.

Дмитрию не жалко было еще пары вечеров и пары бутылок, чтобы разобраться во всем наверняка. Он продолжил подпаивать Петра. В результате, картина сложилась ясная.

Свои обучающие курсы Петр у кого-то стащил. Кроме курсов, он владел неким терапевтическим метод и даже верил в него. Однако он выдумывал клиентов, зачастую экспромтом. В пьяном виде он выдумывал еще большие небылицы, чем в трезвом. Кроме того, он вряд ли имел плотный график занятости. За все вечера ему ни разу не позвонили в назначенное время, с девяти до десяти, да и в неназначенное тоже. Материальное положение Петра было, кажется, тоже не лучшим. Последние две встречи он закусывал текилу запеченной холодной бужениной и черным хлебом. Кроме буженины, Дмитрий не заметил ничего существенного у Петра в холодильнике.

Неожиданным эффектом спаивания стало то, что Петр выболтал много всего про друга Дмитрия, Володю. Дмитрий узнал те самые детали про спарринги Володи с Петром.

Узнал он и про Володю, мечтающего разводить породистых кошек, но боящегося, что его засмеют друзья, про Володю, влюбленного по уши в свою рыжую жену и ревнующего ее ко всему району, про Володю, наконец, мечтающего, чтобы его сын научился читать в четыре года и стал академиком. Дмитрий не подозревал в своем давнем друге такие душевные порывы и такую скрытность.

Во вторник, 18 февраля, Дмитрий опоздал. К этому времени Петр был для него уже ясен, и Дмитрий был о нем невысокого мнения. Занятия стали тяготить, и он сомневался, идти ли вообще. Он решил пойти, ради финального теста: как Петр отреагирует на вечер трезвости, а также для того, чтобы вернуть взятые у Петра обучающие курсы.

В Петре произошла большая перемена. Он выглядел изможденным, от его бьющей фонтаном общительности не осталось и следа. Он был рассеян и как будто прислушивался к чему-то внутри. От него довольно сильно пахло алкоголем.

— Что случилось? — спросил Дмитрий. — Вы сам не свой.

— Конкуренты развязали со мной войну. Настроены, похоже, серьезно.

— Вы испуганы?

— Я? — Петр попытался рассмеяться, но получилось жалобное пластмассовое «ху-ху». — Меня не так просто напугать. Они где сядут, там слезут. Они просто не знают, какие у меня есть друзья.

— Ну тогда хорошо, — сказал Дмитрий. — Давайте, что ли, заниматься?

— На самом деле, — сказал Петр Николаевич. — Сегодня я не собираюсь заниматься с вами по демо-набору. К следующему занятию купите два килограмма архитектурного пластилина, он продается в любом художественном магазине, такие оливковые кирпичи.

А сегодня я объясню вам, что нужно будет с ним делать. Пойдемте.

Петр Николаевич открыл незнакомый обучающий курс и показал Дмитрию комикс, где человек вылепляет из пластилина фигурку человека, прикрепляет к ней бумажный ярлычок с надписью «Человек», потом делает шарик с ярлычком «Непонятное слово», потом лепит книгу, другого человечка и, наконец, составляет все это в единую пластилиновую демонстрацию.

Петр Николаевич объяснил, что упрощенный демонстрационный набор из канцелярской мелочи используется в базовых курсах парагмологии, более простых. В курсах же для продвинутых тьюнеров, к которым Дмитрию пора было приступать, материал сложнее.

Он менее умозрителен, поэтому его нужно «сбалансировать массой». Теперь человек не может изображаться кусочком ластика, он должен быть похож на себя и снабжен ярлычком. Как и раньше, один предмет демонстрирует одно слово. Однако самое неприятное, предупредил Петр Николаевич, в том, что теперь для ситуации, где фигурирует один человек, придется вылепить несколько одинаковых человечков. Любая ситуация демонстрируется, по крайней мере, в три стадии: человек столкнулся с проблемой, человек решает проблему, человек решил проблему. При демонстрации «в пластилине» все стадии должны быть представлены на столе сразу. Презентация выставляется учеником на стол полностью, после этого он описывает ее, не притрагиваясь больше к пластилину руками.

«До чего бессмысленная, пожирающая время глупая выдумка», — подумал про себя Дмитрий и спросил:

— А чего такого сложного может быть в этих обучающих курсах, что мне нужен пластилин?»

— Ну, например, тьюнинг инцидентов из прошлых жизней, — сказал Петр. — Инциденты сожжения, инциденты рептилий, инциденты моллюска. Особенно, последние. Но это еще не все. На одиннадцатом уровне тьюнер обучается работе со случаями, произошедшими триллионы лет назад на ленте времени. И самый опасный их тип — нейтринные инциденты. Когда мы до них дойдем, презентации будут требовать от вас по полдня лепки и по пять килограммов пластилина. Но поначалу все будет проще. К следующему разу купите пластилин и вылепите, для закрепления, принцип про непонятое слово.

— А что вы заготовили для меня на сегодня? — спросил Дмитрий, уже понимая, к чему клонит Петр.

— Сегодня, я, вы знаете, очень устал. На меня в один день свалилась уйма неприятностей.

Давайте на сегодня занятия отложим и пойдем, лучше, выпьем, — предложил Петр.

— Пойдемте выпьем, — согласился Дмитрия, гадая, какую выпивку выставит на стол Петр.

Тот поставил на стол две стопки и остатки буженины в фольге, уселся на стул и уставился на него. Дмитрий заметил бутылку текилы в мусорном ведре. Он понял и пришел в восторг, даже не смог сдержать хохот.

— Что вас развеселило? — спросил Петр.

— А я не принес сегодня текилу! — сказал Дмитрий.

— Как не принес? — Петр чуть не подпрыгнул.

— Ну, я думал, ваша очередь угощать.

— Я не держу дома алкоголь, — с достоинством ответил Петр.

— А чего тогда пьете?

— Так вы предлагаете.

— Сегодня предложили вы, — резонно парировал Дмитрий. — По мне, так можем не пить.

— Да ладно вам! — к Петру на мгновение вернулся его тупо-убедительный тон. — Тут делов-то, в магазин сбегать!

— А, ну сбегайте, — Дмитрий с трудом сдерживал улыбку. — Только телевизор включите, а то мне будет скучно.

— Знаете, Дмитрий, я бы не хотел сегодня выходить из дома. Дело в том, что сегодня меня могут подстерегать на улице. Может быть, вы сходите? Заодно кое-какой еды купите, я вам деньги дам.

— Замечательная идея, учитель! Только есть загвоздка. Дело в том, что я не мальчик, который бегает за догонкой, — объяснил Дмитрий.

Петр уставился на него, сжимая и разжимая кулаки.

— Хотите побить меня за это? Как Володю? — Дмитрий кивнул на кулаки.

— Что? А! Конечно, нет! — Петр спрятал кулаки под стол. — Просто я думал… знаете, я хотел спросить вас. Вы не замечали слежки за собой в последние дни?

«О-па! Приехали!» — подумал Дмитрий весело. Вслух он сказал:

— Да кому я нужен меня преследовать?! А вас, что, преследуют?

— Нет, не меня. Одного моего клиента. Я подумал, может и других моих клиентов тоже преследуют?

— Ну, я думаю клиническая картина у всех разная. Другие разговаривают с пришельцами или видят сквозь стены. Если бы всех преследовали, ваша работа была бы скучна.

Петр долго молчал, и Дмитрий уже собирался попрощаться с ним и уйти. Но вдруг Петр изменился в лице, вскочил и гневно спросил:

— Слушайте, а зачем вы набились ко мне на учебу и спаиваете меня? — в его голосе прорезалась неожиданная сталь. — Знаете что, выметайтесь и верните все мои бумаги.

Иначе живым вы не уйдете.

— Да пожалуйста! — удивился Дмитрий. — Я и сам собирался их вернуть.

Он сходил за рюкзаком в прихожую, Петр встал в проходе кухни, настороженно глядя вслед. Дмитрий вернулся, выложил на стол бумаги. Петр просмотрел их и сказал:

— Тут не все. Самого первого курса не хватает.

Это было правдой. Дмитрий вдруг вспомнил, что курс лежит у него под матрасом.

— Чтобы завтра этот курс лежал у меня в почтовом ящике. Иначе найду и покалечу, — предупредил Петр.

Дмитрий ощутил бешенство. Он хотел ударить Петра, но замер пораженный, столкнувшись с ним взглядом. В глазах Петра он прочитал печать смерти. Такое с ним было второй раз в жизни. Когда он уезжал от больной бабушки, она встала закрывать за ним дверь. Его отец закричал: «Мать, не надо, я закрою», но она не обратила внимания.

Попрощавшись и выходя из квартиры, он обернулся, и увидел такую же пустоту в глазах, лежащую как бы в глубине, прикрытую сверху простой грустью по уезжающему внуку.

Его бросило тогда в холодный пот. Кажется, бабушка тогда поняла его чувства, потому что сразу закрыла дверь. Живой он ее больше не увидел. У Петра пустота в глазах была прикрыта гневом, враждебностью и подозрительностью. И на этот раз Дмитрия тоже пробил холодный пот.

— Ну что смотришь, щенок? — рыкнул Петр, переступая с ноги на ногу.

— У вас такая грусть в глазах… Я обязательно принесу завтра ваш курс, обещаю.

Петр ничего не ответил, Дмитрий пошел в прихожую, торопливо обулся и вышел, на ходу набрасывая куртку.

На следующий день, в среду, его друг, Алексей, или проще, Леха, планировал съездить рано утром в гаражи где-то на Щелковской, заменить разбитую заднюю дверь.

Он побаивался ехать один и позвал с собой Дмитрия. Тому совсем не хотелось вставать ни свет ни заря, но отказать другу он не мог. Теперь Дмитрий решил по пути сделать еще одно дело — закинуть бумаги Петру в почтовый ящик.

Чтобы не звонить в домофон Петру, он дождался, когда кто-нибудь войдет в подъезд. Ими оказались два комичных парня в песочного цвета тулупчиках, шапках-ушанках и синтетических шароварах, таких широких, что штанины терлись одна о другую, издавая вжикающие звуки. Парни держали руки в карманах, зажав по сигарете в зубах. Дым попадал им в глаза, и они жмурились. Зайдя в подъезд, Дмитрий хотел их как-нибудь подколоть, но в голову не пришло сходу остроты. Парни, тем временем, быстро скрылись, взбежав по лестнице. Дмитрий бросил бумаги в почтовый ящик и пошел обратно.

Выходя из подъезда, он столкнулся с Олегом Кощеевым. Тот приехал на очередное занятие у Петра Николаевича, опаздывая на десять минут. Он страшно нервничал и судорожно тыкал кнопки домофона.

— А вы к кому? — осведомился Дмитрий строго, увидев плюгавенького, запуганного подростка.

Его так и тянуло кого-нибудь поднасадить!

— К Абаеву Петру Николаевичу, — отчеканил тот. — На занятия психотерапией.

— К сожалению, — начал Дмитрий скорбно, — он серьезно… пострадал во время утренней пробежки.

Дмитрий даже не подозревал, насколько близок к истине. Петр Николаевич в это время лежал с лихорадкой, провалившись в тяжелый сон, и не слышал, как звонил домофон.

— Я его ученик, — продолжил Дмитрий, — и я знал, что вы придете. Он направил меня вас встретить. Пойдемте, сядем где-нибудь и поговорим, я знаю хорошую пельменную.

— Но у меня нет денег на кафе, — запротестовал подросток испуганно. — Я пожалуй лучше пройду к…

— Петр Николаевич просил его не беспокоить, — Дмитрий легко оттеснил подростка от двери. — Вы проходили обучающий курс: «Руководство по социальной успешности?». Там, в принципе номер семь, сказано, что не следует поступать против воли человека, имеющего хорошие намерения.

Дмитрий вспомнил первое, что пришло ему в голову. Он даже не был уверен, что принцип был седьмой, а курс назывался именно так. Цитата из курса, однако, подействовала на подростка, как заклинание.

— Хорошо, я пойду с вами. Я не являюсь «социальным моллюском», и я следую выученным принципам.

Дмитрий чуть не засмеялся. Этот «социальный моллюск» веселил его с самого начала. Должно быть, тут была какая-то ошибка в переводе, потому что моллюск как воплощение неизлечимого порока — это чудовищно смешно.

— Только можно я ничего не буду заказывать, — добавил подросток затравленно.

— Я действительно ограничен в деньгах.

— Я тебя угощу, парень. Друг Петра Николаевича — мой друг. Как тебя зовут?

— Олег, Олег Кощеев. Он вам что-нибудь говорил обо мне?

— Очень приятно, Олег. Я Дмитрий. Он говорил про тебя, что ты отличный ученик, очень… упорный, вот.

Сказав это, Дмитрий повел восторженного и смущенного Олега к вишневой «Волге» с огромной вмятиной на правой задней двери.

Водитель «Волги», парень тех же лет, что и Дмитрий, перегнулся, протиснувшись между сидений, и отпер заднюю дверь, выходящую на сторону дороги. Дмитрий сказал:

«Эта дверь не открывается, сядь с той стороны». Сам он сел вперед. «Познакомься, Олег, это Леша, мой дружбан», — сказал он, когда они устроились в машине и закрыли двери.

Леша, не оборачиваясь, просунул ему, ладонью кверху, свою толстую, мозолистую руку, с почерневшей вокруг ногтей кожей. Олег подумал, что это заболевание, и не хотел жать руку, но испугался противиться. Рука была теплая, сухая и мягкая. «Ты, по ходу, дверь не закрыл, Олег, — хлопни посильнее». Олег послушался.

Радиоведущая самоуверенно говорила глупости: «И вот, наступают выходные, и мы с вами не знаем, чем бы заняться. Мы привыкли к работе, и нам тяжело найти себе занятия. Вот у меня, например, постоянно эта проблема. Муж уже знает, что если он с утра в субботу не потащит меня на какой-нибудь спорт, бильярд или, там, в аква-парк, то ему придется не сладко…» Как можно не знать, чем заняться в выходные, возмутился про себя Олег, всегда ведь есть книги, которые ты давно хочешь прочитать! Его раздражала радиоведущая, и он был на грани того, чтобы попросить выключить эту гадость. Леша, тем не менее, сам переключил на другой канал, и радио разразилось женским вокалом:

«Вот она любовь, о-ка-янная!». «Ну что, разберемся с дверь и ко мне?» — спросил Леша.

«Ну да, — бросил Дима, — только в магаз заскочим по пути» — «Ну, это само собой!» — «А где вы помяли дверь, Алексей?» — спросил Олег, в надежде понравиться двоим амбалам. — «Да, Лех, расскажи ему, чтобы сам такой фигни не творил» — «Значит, слушай, Олег. Я Полину за руль посадил, ну, это моя девушка. Типа поучить ездить, ну ездим, ездим, нормально, потом она разогналась, ну думаю, прямо поедет, а она на перекрестке — хренак вправо, на всей скорости, заехала на тротуар и боком об столб.

Хорошо, хоть об столб, а то рядом остановка автобусная, посбивала бы их к чертям. Что ни день, такое творится. Вообще, говорят, автобусные остановки — самое опасное место, там чаще всего сбивают. Ну так вот, она по тормозам, и рыдать. Полдороги перегородила, машины сигналят, старухи вопят. А там ДПС еще недалеко. Ну, думаю, надо сваливать, и быстро. Вышел из машины, выгнал ее, посадил назад и уехал» — «Я бы за такое пасть ей порвал», — прокомментировал Дмитрий. — «Да ладно. Все девушки за рулем тупые». По радио запела Мадонна, и оба замолчали.

Олег вдруг испугался и проклял себя за тупоумие. Его просто развели, чтобы заманить в машину. Теперь он в чужой машине, их двое, он один. Они могут чинить над ним любой произвол. Они везут его в укромное место и по пути заговаривают зубы. Он, тем не менее, не попросил остановить и дать ему выйти, потому что боялся, что это спровоцирует их на резкие действия. Когда они проехали несколько узких переулков и поехали пустой дорогой между парком и какими-то складами, его охватила паника, и он заверещал: «Остановите машину, я хочу выйти, остановите, иначе я выпрыгну!» — «Чего это с ним?» — спросил Леша, закуривая. «Ты чего, парень?» — спросил Дмитрий, обернувшись. «Учтите, — запинаясь, сказал Олег. — Если вы что-то со мной сделаете, вас найдут. У моего отца есть связи в милиции» — «Блядь, да ты чего, ебанулся? — повысил голос Леша. — Думаешь, мы тебя грабить повезли. Нужен ты нам больно», — и он сделал радио громче. «Слышь, Дим, а вы с ним что, только познакомились? Чего он стремается?»

— «Да не знаю я, он к Петрухе вообще-то шел…» — «А-а… он из этих, — Леша помахал ладонью у виска. — Ладно, я хуй знает, зачем ты его подцепил, но если он испортит нам тусу, я тебе ебало разобью» — «На дорогу, блядь, смотри, умник, не разговаривай, — осадил его Дмитрий, повозился и добавил: — Слушай, дай сигарету» — «Да пошел ты на хуй, хамло», — незлобно ответил Леша, протягивая пачку.

Олегу к этому моменту стойко не нравился Леша, а Дмитрия он воспринимал как своего защитника. Они заехали в гнусные, грязные гаражи, и Олег напрягся, готовясь к побегу. Леша подъехал к гаражу с распахнутыми настежь воротами. Он посигналил, из гаража выскочил маленький сухопарый мужичок в измазанной куртке и штанах. Леша вышел, пожал мужику руку. Тот сел на его место и сказал быстрым трескучим голоском:

«Давайте, вылезайте, заходите в гараж, там потеплее, а то задубеете». Леша открыл перед Олегом дверь, и Олег подумал: «Вот, сейчас», но заробел и встал около Леши, спрятав руки в карманы. Мужик загнал машину в гараж, сходу, ни разу не сдав назад. «Пошли, — сказал Леша Олегу, — в гараже теплее» — «Я не пойду!» — взвизгнул Олег. «Ну, как хочешь», — и Леша с Димой скрылись внутри. Из гаража послышалось пронзительное, громкое жужжание, потом был долгий монотонный стук, потом что-то упало на бетон.

Потом кряхтение и натужное: «Давай, мужики, вправо». Олег стал замерзать и решил, что через пять минут убежит. Раздалось тарахтение двигателя, и машина выкатилась обратно.

У нее была новенькая дверь, идеально подходящая по цвету. Она выделялась только своей идеальной чистотой. Из машины вышел суетливый мужичок, нервно оглянулся на Олега, махнул рукой и сказал: «Все, садись, парень. Задрог, небось». Из гаража вышел Леша, отвел в сторону мужичка. Дима подошел к «Волге» и, садясь, сказал Олегу: «Залезай, сейчас он расплатится, и поедем». Олегу очень хотелось погреться, но он не решался сесть. Наконец, Леша попрощался с мужиком, сел за руль и крикнул: «Ну что едешь, остаешься?» и захлопнул дверь. Олег поспешил сесть.

Настроение у Леши после замены двери стало великолепным, и он весело насвистывал вслед за песнями по радио. Скоро они проехали метро Новогиреево, и Олег подался уже вперед, чтобы попросить высадить его, но промолчал. Через несколько кварталов из пятиэтажек они припарковались у продуктового магазина, на витрине которого наискось зеленой краской было написано: «Мясо. Рыба. Пиво. Водка. Табак».

«Посиди, машину посторожи, мы сходим затаримся, — обратился к нему Дмитрий. — Тебе что купить?» Олег полез было за кошельком, одернул себя и сказал: «Мне ничего не надо» — «Ладно, мы водяру возьмем, пива и пельменей. И еще чипсы. Устроит?» Не дождавшись ответа Олега, Леша заглушил мотор. Они с Дмитрием вышли.

Олег оставил мысль, что его хотят ограбить, и теперь напряженно думал о том, может ли ученик Петра Николаевича быть таким грубым скотом, как Дмитрий, и водиться с такой дрянью, как этот Леша. Пожирание водки с пельменями никак не совмещалось в представлениях Олега с саморазвитием, которого олицетворением был Петр Николаевич.

С другой стороны, мучительно взвешивал Олег, Петр Николаевич сам то и дело специально выпячивает грубость и приземленность. Чего стоит хотя бы его монолог про еду: «Жрать — дело свинячье, вы не забивайте себе этим голову. Жареное, острое, все что нравится. Жизнь она на то и жизнь, чтобы удовольствие получать. А вегетарианцы они сплошь импотенты. А вы к тому же худой, вам надо мясо жрать центнерами… Вот, я вам еще расскажу, вы не перебивайте. У нас в армии был мусульманин, так, когда нам сало досталось, жрал со всеми вместе, и ничего, не умер. Так что не забивайте себе голову». И про грязные развлечения он тоже ни разу не отозвался плохо: «В юности бухать это нормально. Я сам, знаете, как пил в шестнадцать?! Ого-го! То и дело, нажрусь и пойду с друзьями по Алма-Ате шататься. Домой приходил или с разбитой рожей или с разбитыми кулаками, никогда без приключений не обходилось. Так что вам все можно: бухать, драться, девчонок портить. Главное, потом вырасти из этого не забудьте, а так, пожалуйста… А вот я еще вам скажу, ко мне иногда приходят клиенты, которые не добесились. Мужику сорок пять, а он по любовницам шляется. Просто в юности от девочек шарахался, вот у него и заклинило мозги. Все нормальные мужики женам верны, детей воспитывают, а он по любовницам и вино с ними пьет. Понимаете?» Но с другой стороны, Петр Николаевич строго против курения, оспаривал свои же доводы Олег, а эти двое постоянно смолят. Он вспомнил, что Петр Николаевич однажды рассказывал ему про одного тьюнера из парагмологии. Петр Николаевич тогда еще проходил обучение. На весь Центр был только один тьюнер двенадцатого уровня. Про него все говорили, что он творит чудеса и учился у самого Бубарда. Так вот, он после каждого сеанса несся в административную часть здания и прямиком на лестницу, в курилку. Там он, бледный и весь в поту после сеанса, глубокими затяжками уничтожал две сигареты подряд и шел обратно, готовиться к следующему сеансу. Петр Николаевич говорил, что это было последней каплей, после этого он решил уйти. Он окончательно убедился, что в организации извращали тезисы Бубарда и занимались обманом клиентов. У Бубарда в книге было сказано, что курильщик заведомо не может иметь высокий эмоциональный фон, потому что лишь Духовные Сущности с фоном ниже 45 % (злость) намеренно вредят своему телу. Это значило, что клиент курящего тьюнера не мог рассчитывать на большее, чем 45 % — фон даже ниже средней для общества скуки (60 %). По сути, клиенты платили по двести долларов в час за ухудшение своего состояния.

Воспоминание об этой истории подвело черту колебаниям Олега. Он решил, что Дмитрию доверять нельзя, и что нужно срочно найти таксофон, позвонить Петру Николаевичу и обо всем рассказать. Мобильного телефона у Олега не было, он отказывался от него из протеста. По его мнению, мобильными телефонами пользовалось только быдло, которое не в состоянии тратить деньги на стратегические вещи (к коим он относил занятия с Петром Николаевичем). В связи с мобильным телефоном, у него были три ассоциации. Все три — сцены последнего года. Первая — его одноклассница вдруг кричит: «О! Мне смс-ка пришла! Это Даша пишет, говорит уже на подходе», а через минуту в класс входит эта самая Даша, улыбаясь до ушей: «Ты получила мою эсэмэску?»

Вторая сцена — ненавидимый им одноклассник Данил идет по улице из школы, в одной руке, вытянутой в сторону, мобильный телефон. Данил косится на него и что-то щелкает на клавишах. В другой руке сигарета, он отнимает ее ото рта широким жестом, выпускает из ноздрей дым и говорит своему приятелю: «Слышь, ну я ей отэсэмэсил, чтобы на Бухло подгребала». Третья сцена — бритый парень с синими подглазьями, усевшийся на сиденье в метро перед носом старика и увлеченно тыкающий в кнопки. Олег специально тогда подкрался поближе, чтобы глянуть на экран. Парень, оказывается, играл в «змейку».

Итак, Олег решил сбежать, найти таксофон и позвонить Петру Николаевичу. Он надеялся, что когда расскажет всю историю, Петр Николаевич сжалится, простит пропуск и переназначит занятие. Он старался отогнать мысль, что по своей глупости и мягкотелости потерял целое занятие с Петром Николаевичем, или две тысячи рублей. На мгновение он задумался об ответственности за машину: его попросили посторожить, оставили включенным радио и не заперли двери. Но перспектива дожидаться их и объясняться, уговаривая отпустить его (он воспринимал это исключительно так) была страшнее. В конце концов, это незнакомцы, которые водят меня за нос и отнимают мое ценное время, я не должен заботиться об имуществе какой-то там курящей и пьющей мрази. Он оглянулся, оценивая обстановку. Для того, чтобы шмыгнуть во двор, нужно было пробежать всего пятьдесят метров. Как только он окажется во дворе, они его уже не найдут, и риск расплаты исчезнет. Дальше он спокойно доберется до метро, проедет одну станцию, чтобы замести следы, найдет таксофон и позвонит Петру Николаевичу.

Он колебался, собираясь с духом для побега, когда ему вспомнилось старое предостережение отца. Отец осуждал его увлечения «сектами», как он это называл, и считал, что все «психологи, астрологи и прочая шушера» являются гомосексуальными педофилами и только поэтому выбирают себе такое призвание. Олег ни в коем случае не мог предположить такую склонность у Петра Николаевича, но вот у этих двоих, Дмитрия и Леши — вполне. Ему вдруг представилось, как его привозят на квартиру, где «свежего мяса» ждет с нетерпением дюжина педерастов. Его приковывают к батарее и имеют до самого утра с короткими перерывами, а потом отпускают. Он враскоряку бредет к метро, понимая, что ни в коем случае нельзя подавать жалобу в милицию, и мучительно думая о том, каков шанс, что кто-то из педерастов был вич-инфицированным.

У него уже был в жизни эпизод ужаса перед заражением. В феврале десятого класса, ровно год назад, он решил переломить линию своего домоседства, депрессии, изоляции и постоянных ангин. Тогда он еще не общался с Петром Николаевичем и не знал, что тьюнинг — единственный способ избавиться от болезненности. Он думал, что для прекращения болезней достаточно зарядки и спорта, и решил начать кататься на лыжах, потому что жил рядом с лесопарком. Он нашел по телефонному справочнику центры проката лыж (по Интернету он искать не стал, думая, что реклама в Интернете гарантирует, что фирма будет намного дороже), выбрал ближайший и взял за сто рублей в месяц с залогом шестьсот советские деревянные лыжи. В первую же поездку одна лыжа наехала на древесный сучок и треснула поперек, по шву склейки. Олег вернулся домой пешком, очистил трещину от снега, высушил феном, обезжирил спиртом и заклеил клеем-моментом. Но после пары поездок клей поддался. Олег снова высушил их, но не только посадил на клей, а еще обмотал скотчем. Он не знал, насколько конструкция крепка, и взял скотч и нож с собой. Наклеенная на лыжу лента быстро сбилась, он остановился, и стал обматывать лыжу заново. Лента не прилипала к влажной от снега лыже, в раздражении он резко отсек намотанный кусок скотча и задел палец. Из косого пореза хлынула кровь, и Олег с ужасом подумал, что находится посреди грязного парка, лезвие его ножа не обработано спиртом, а лыжи, которые он трогал, до него побывали в сотне рук. Ему нечем было остановить кровь, и он сначала подсушил рану рукавом свитера, а потом плотно замотал палец скотчем. Он чувствовал, что домой ехать нельзя, потому что это будет безоговорочным поражением, и он тогда больше никогда не пойдет кататься на лыжах. С ощущением: «Я настоящий мужик, я герой, я не сдаюсь, несмотря на раны», — он продолжил кататься, поминутно отгоняя мысли о возможном заражении. Ему представлялось два варианта — столбняк, который развивается от попадания грязи в глубокую, лишенную доступа кислорода рану, и вич, про который он знал, что он передается через кровь. Он изматывал себя лыжами, глубоко дыша и жмурясь от твердых крупинок снега. Его переполняло чувство трагизма: «Герой продолжает дышать полной грудью, несмотря на то, что уже обречен». Придя домой, он долго промывал рану, обрабатывал ее спиртом и залил йодом так, что сожгло кожу. В следующие дни он прочитал все доступное про вич и понял, что заразиться таким образом все-таки не мог.

Итак, еще сидя в машине, Олег предположил вариант с групповым изнасилованием и больше не мешкал. Он вылез из машины и хотел уже бежать, когда увидел Лешу с Дмитрием на выходе из магазина. «Да нет, не помогай, мы донесем», — крикнул Дмитрий. Олега словно парализовало. Он стоял и наблюдал, как они грузят в багажник два ящика пива, шесть бутылок водки и пакеты с едой. «Да садись, чего встал?» — бросил Дмитрий. Олегу в тоне голоса послышалось раздражение, и он решил, что за время в гараже и магазине Леша настроил Дмитрия против него. «Как обычно, думаешь купить хавки на косарь, покупаешь на три», — пожаловался Леша, заводя машину — «Не говори, особенно в супермаркете, — поддержал Дмитрий. — Наберешь в тележку всякой хуйни, домой придешь и думаешь, чё с этим делать?!»

Они доехали до конца дома, завернули во дворы и остановились у подъезда пятиэтажки. «Все, Олег, приехали. Сейчас будешь помогать». Его нагрузили пакетами с едой, взяли алкоголь и вошли в подъезд. Квартира Леши была на первом этаже. В узкой прихожей было не развернуться. Они повесили куртки на полупустую вешалку. Пока они ставили в холодильник водку и часть пива, Олег осмотрелся. Квартира была однокомнатная, паркет затерт местами до того, что побелел, и от него отшелушивались волокна. Одна стена комнаты, вдоль которой стояла софа, была завешана громадным ворсистым ковром с изображением тигра в прыжке. Вдоль другой стены стоял шкаф, кресло и компьютерный столик у окна, с полудюжиной чашек вокруг монитора. Из каждой торчала чайная ложка, из одной даже две. Окно закрывали плотные брусничного цвета шторы, лампа была в красном картонном абажуре. Дмитрий отпихнул в сторону Олега и включил свет, все предметы в комнате залило кровавым.

Леша закричал из кухни: «Олег, на тебя пельмесы варить?». Олег замешкался, и Дмитрий ответил за него: «Вари, если не будет, мне больше достанется». Он швырнул на софу пару пакетов из магазина, достал из одного чипсы. Открыв зажигалкой бутылку пива, уселся за компьютер. Воздух наполнился приятным запахом копченостей. Олег понял, что очень хочет чипсов и, возможно, пива. Дмитрий сказал, не поворачиваясь:

«Там всякое хавло в пакетах, угощайся» — «Спасибо, пока не хочу», — ответил Олег, продолжая стоять в проходе. Компьютер показал картинку «Windows 98». Потом появился рабочий стол с фотографией женщины в коже, с обнаженной грудью и двумя пистолетами в руках. «О! В футбол порубимся», — сказал радостно Дмитрий и щелкнул по ярлычку. Пренебрегая настройками, он нажал подряд: «Игра — Новая — Начать».

Поиграв пару минут, он спокойно бросил мышку с клавиатурой, чтобы хлебнуть пива и пожевать чипсов. Он не торопился, и ему за это время ему забили два гола. «О, теперь будем отыгрываться», — воскликнул он, обсосав пальцы, и вернулся к игре.

«Не стой в проходе, садись, кончой не измазано», — сказал сзади Леша, входя в комнату с ящиком пива, пустым наполовину, поверх которого стояли ячейки со льдом и кружка. «Уже играешь, хрюндель? А в школе ни одного гола не забил», — с кряхтением Леша поставил ящик на пол. — «Вратарь и не должен забивать», — ответил Дмитрий. — «И ловить мячи тоже не должен», — захохотал Леша, ударил ячейками со льдом об пол и насыпал кубики в кружку. «Я, между прочим, раза два через все поле забивал», — сказал Дмитрий. — «Я почему-то помню только, что тебе через все поле забивали», — равнодушно ответил Леша, откупоривая зажигалкой пиво. — «А я помню, как сломал тебе мячом нос, и ты захныкал, как девчонка». Леша не ответил, он наливал пиво в кружку, и был так занят процессом, что аж высунул язык. Дмитрий повернулся. «Опять со льдом пьешь, извращенец» — «Извини, теплую блевотину пить здесь можешь только ты», — ответил Леша. — «Это же все равно, что разбавлять водой!» — «Так меньше-то его не становится, придурок. Играй, сиди» — «Кинь сигарет» — «Хуй вяленый тебе не кинуть?» — «Щас встану и засажу тебе», — сказал Дмитрий. — «Ладно, ладно, все, напугал, держи», — Леша кинул пачку по навесной. Они закурили, и Леша, прихлебывая пиво, комментировал какое-то время игру Дмитрия в том духе, что ничего Дмитрий не умеет, и он, Леша, за это время уже забил бы десять голов. Докурив, Леша подкрался сзади к Дмитрию и дал ему подзатыльника. Дмитрий не растерялся, и врезал ему наотмашь пощечину. Они сцепились в борьбе, пыхтя. Ни один из них не получал перевеса, и наконец Леша сказал: «Остынь. Если опрокинешь комп, я тебя с балкона выкину» — «У тебя нет балкона, умник, — прокряхтел Дмитрий. — Ты, как бомж, на первом этаже сидишь» — «Так я тебя сначала на пятый затащу, какие проблемы». Они оставили борьбу, тут же снова закурили. «Ты ему даже пива не предложил», — сказал Дмитрий, глянув на Олега. «Спасибо, я не хочу», — торопливо сказал Олег. «Не любишь пива? Ну, хочешь, водки тебе со швепсом набодяжим?» — «Нет, я вообще не пью. Берегу здоровье». С момента, как они вошли в квартиру, Олег ждал этого момента с нетерпением. Он предвкушал, как его все-таки начнут уговаривать, но он категорически откажется. Он много раз представлял себе такую сцену с участием однокурсников на подготовительных курсах. Но за полгода ему так никто и не предложил выпить. Теперь его тоже постигло разочарование, потому что уговоров не последовало. Дмитрий сказал: «Ну, дело твое», и вернулся к компьютерной игре. «Сходи, пельмени принеси, игрок!», — бросил Леша, снова устраиваясь на софе и доливая себе пиво. «Пошли вместе, я три тарелки не дотащу», — ответил Дима, закрыв игру сочетанием «Alt+F4» (Олег распознал движение кисти). «Я не буду», — сказал Олег. На этот раз желанный сценарий с расспросами, что и почему, развернулся. «Да ладно, не говори нам, что ты есть не хочешь» — «Просто я не ем такую еду» — «А что ты ешь?» — «На завтрак, обычно, тертую морковь и овсянку с черничным вареньем. Чернику я сам в деревне летом собираю. А на обед и на ужин все, кроме острого, жареного и мясного». Дмитрий присвистнул, Леша спросил серьезно: «Слушай, у тебя, что ли, со здоровьем что-то серьезное?» — «В смысле?» — Олег прикинулся, что не понял. — «Ну, там, язва желудка или, там, диабет…» — «Нет, просто соблюдаю здоровую диету. Хочу прожить долгую жизнь» — «И давно ты так?» — «Мясо я перестал есть год назад» — «Блин, я бы так не смог… Ну, неси уже пельмени, а то разбухнут», — переключился Леша на Дмитрия — «Сам не разбухни, смотри, от выебонов», — ответил Дмитрий, выходя из комнаты. Леша быстро переместился за компьютер. Он пощелкал мышкой, набивая одновременно рот чипсами, и экран на секунду потемнел. Потом появилась цветная заставка, и у Олега заколотилось сердце. На заставке друг на друга зыркали человек в шлеме и зеленая рожа с обломанным клыком и в рогатой каске. Это была игра «Warcraft-2», за которой Олег в детстве провел много дней напролет. Олегу было больно смотреть, как Леша играет. Он двигал мышкой неторопливо, делал мало кликов и совсем не использовал клавиатуру. «Что это ты там делаешь, в углу?» — спросил Дмитрий, входя с двумя дымящимися тарелками пельменей, залитых майонезом. — «Да вот миссию пытаюсь пройти, уже две недели не получается. Ко мне сразу орки приходят, когда я еще казарму не успел построить, и убивают рабочих. Вот, опять!» — он всплеснул руками и потянулся за тарелкой пельменей.

Олег лихорадочно взвешивал варианты. С одной стороны, раньше он очень хорошо играл в Starcraft, более позднюю игру из той же серии. Принципы мастерской игры в обоих были одинаковыми. С другой стороны, он не притрагивался к компьютерным играм уже полтора года. К тому же, он мог потерпеть неудачу от волнения. Наконец, он решился: «Хочешь, я тебе миссию пройду?». Они молча посмотрели на него, дуя на пельмени. — «Ну давай, попробуй, — согласился Леша. — А я посмотрю». У Олега затряслись руки, когда он сел за компьютер. Главное, не ударить лицом в грязь, подумал он и перезапустил миссию.

«Нихрена себе ты на клавишах выплясываешь! — воскликнул Леша с набитым ртом. — Ты посмотри, Дим, что вытворяет… Ты смотри, как быстро развился… О-па! — обрадовался он, когда пришел враждебный орк, и его встретили два рыцаря. — А у меня в это время еще казармы не было!.. Башни, башни строй, сейчас к тебе толпа придет» — «Зачем башни, нужна мобильная группа, — ответил Олег, — всегда делай лучников, а не башни» — «Да их знаешь сколько придет, они твоих лучников… Ну вот, я же говорил», — сказал он спустя минуту упавшим голосом. С края экрана вышла целая колонна зеленых фигурок с топорами, у Олега к этому времени было всего три лучника и три рыцаря. Но Олег не подставлял лучников под удар, он отводил их назад после каждого выстрела, загораживая их рыцарями и даже рабочими. При этом он постоянно нажимал клавиши.

Леша понял, что клавишами Олег отдает приказания о развитии: рабочим — строить новую казарму, центру производить новых рабочих, казармам — новых лучников. У Леши всегда с этим были проблемы. Как только начинал управлять войсками, скапливались ресурсы. Войска гибли в битве, но вместо подкрепления, у него было только золото. А чтобы купить на золото новые войска, нужно время. В результате, к нему приходил небольшой отряд компьютера и разрушал базу. Олег играл иначе. За то время, пока его лучники обстреливали вражеских солдат и бегали от них кругами, он успел построить еще три казармы и поставил на поток производство лучников. «Зачем столько казарм? — поразился Леша, он никогда не строил больше двух, зато выстраивал все разнообразие зданий и огораживался башнями» — «Этого еще мало», — бросил Олег. Дальше он взял половину отряда лучников, трех рабочих и направил их в другой конец карты. С удивлением Леша обнаружил, что карта уже прилично исследована, и в другом углу, рядом с золотым рудником стоит одинокий рыцарь. «Если ты построишь два центра, они тебе разрушат их по очереди, — предупредил Леша. — Комп всегда знает, на какой базе ты держишь войска, так что идет на другую». — «А я не буду держать войска на базах», — сказал Олег и направил еще один отряд лучников в центр. Он расставил по лучнику и рыцарю на всех развилках дорог. Скоро одна такая пара натолкнулась на вражеский отряд. Олег одним нажатием клавиши переключился на атакованных и стал отводить их, заманивая врагов на первую свою базу, одновременно стягивая туда войска. Леша обнаружил, что там уже семь казарм, и каждая производит лучников. Казармы были поставлены кругом, и в проходах между ними стояли рыцари. Враги не могли добраться до стоящих внутри лучников, беспомощно бродили вокруг и были быстро расстреляны.

«А теперь идем в атаку», — сказал Олег и взял не только войска, но и рабочих с главной базы. «Ты что делаешь? — крикнул Леша — Рабочих оставь». «Рабочие — очень сильные воины, если уметь их применять», — ответил Олег. Подойдя к вражеской базе, он выставлял вперед рабочего, и пока башня делала по нему выстрел, атаковал башню лучником, после чего отходил. Так он выманивал вражеских солдат с базы и расстреливал по одному. По мини-карте в углу экрана Леша видел, что с обеих баз к главной группе войск тянутся зеленые точки. Когда все подошли, начался штурм. Неистовый поток рабочих и лучников сравнял обезлюдевшую к этому времени вражескую базу с землей, и появилась надпись «Победа».

«Правда, очень просто?» — сказал Олег, спрятав руки под стол, чтобы не было видно тремора. «Обалдеть!» — воскликнул Леша, набивая рот остатками пельменей. — «Так ты геймер?» — спросил Дмитрий. — «Уже нет. Когда-то я участвовал в турнирах». — «А! Киберспортсмен! Вот откуда у тебя деньги на Петра Николаевича!» — «Я не заработал этим ни копейки, хотя должен был. Но это долгая история», — с горечью сказал Олег. «Ну, так рассказывай, мы никуда не торопимся», — сказал Леша. — «Это может занять около часа», — сказал Олег мрачно. — «Не парься, рассказывай, пива у нас полно, сигарет тоже. Народ подтянется нескоро».

Олег глубоко вздохнул и приступил к рассказу. Начал он с того, что в 1996 году, когда был в третьем классе, все одноклассники стали спрашивать друг друга: «Ты орк или человек?». Тогда у него еще не было компьютера, и только спустя время он понял, что одноклассники тогда подсели на Warcraft-2. Леша и Дмитрий слушали его внимательно.

Олег перешел к тому, что четыре года назад, в 1999, вышло продолжение серии, с множеством новшеств и в космическом антураже — Starcraft. У Олега уже какое-то время был компьютер, и он прошел Warcraft-2 несколько раз. Он начал играть в Starcraft с первых дней релиза игры, был первым в классе, кто установил вышедшее вскоре дополнение к игре, в котором были новые типы войск. Он прочитал про игру все, что мог найти в компьютерных журналах и в Интернете (у него как раз появился доступ в 1999 году). В общем, он изучил игру вдоль и поперек и играл в нее каждый день часами.

Пройдя кампании за все три расы, он погрузился в единичные сценарии. Сначала играл с одним компьютером-противником, потом с двумя, потом с тремя. Когда он уверенно уничтожал уже трех компьютеров, он узнал про новое развлечение одноклассников — компьютерные клубы. Одноклассники ходили в клубы уже какое то время, у них сложился сленг, общая база воспоминаний и роли. С ним так всегда получалось, что он выпадал из общей линии, и потом не мог встроиться в компанию.

Один единственный раз он пошел в туда вместе с одноклассниками, и то, лишь потому, что не знал, где находится ближайший к школе клуб. По дороге, его все время оттесняли на край шеренги, и ему не хватало места, чтобы идти в ряд со всеми. Он стал жалеть, что пошел, еще на полпути. Он понимал, что не умеет толком играть в излюбленный ими Counter-Strike. Собственно, в компьютерных клубах почти только в него и играли. Игра была настолько популярна, что даже девочки, далекие от компьютеров, иногда вворачивали в разговоре непреднамеренно искаженное «Контрл-Страйк». Осмотревшись в клубе, он обнаружил, что кое-кто из людей постарше играет в Starcraft, и сразу попросился к ним. Его одноклассники стали смеяться: «О, в хрень свою пришел играть. Типа, он умнее нас. Да он просто боится, знает, что мы ему задницу надерем». Олег проигнорировал, дождался, когда одноклассники рассядутся и выбрал себе компьютер в другой части зала, чтобы они его не видели. Он достаточно про компьютерные клубы вообще (читал в Интернете). В частности, он знал, что надо приходить со своими наушниками и мышью. Один из одноклассников все-таки сбегал его «проведать» и, увидев его приготовления, вернулся к своим и поднял вой: «Вы только посмотрите! Да он отец, со своей мышкой, блядь, пришел!» В тот день Олег выиграл все партии, которые играл один на один, и все, кроме одной, в режиме два на два.

Его противники имели опыт игры с людьми, но Олег привык к экстремальному прессингу (против трех и даже четырех компьютерных оппонентов) и знал наизусть все маленькие секреты, из Интернета и компьютерных журналов.

Олег рассказывал историю подробно, указывал названия журналов и даже описывал сами хитрости. Дмитрий и Леша стали проявлять беспокойство, но пока не перебивали. Олег повел рассказ о том, как стал играть на деньги, отыгрывал несколько раз свое клубное время, но скоро иссякли желающие играть с ним на деньги. Он нашел другой клуб и стал ходить туда, потом занял второе место в чемпионате одного большого клуба. Приз — ящик пива — достался победителю, а ему было позволено играть в течение месяца по ночам бесплатно. Использовать свое право, он, к сожалению, мог только по выходным.

Когда Олег собирался перейти к самой драматической части истории, в дверь позвонили. Было полпервого.

Леша оживился, зевнул и побежал открывать, а Дмитрий спросил у Олега: «Тебе долго еще?» — «Ну, я как раз хотел перейти к самому интересному». Дмитрий вздохнул и пожаловался: «Я чего-то не понимаю, к чему все эти подробности». Олег не нашелся что ответить. «А кто тут вас?» — прозвенел голос, и в комнате появилась красная с мороза девушка. Следом за ней вошел Леша. «Заходи и сиди тихо, — сказал он девушке. — Мы тут слушаем о-очень увлекательную историю», — при этих словах он выпучил глаза. — «А… а про что?» — она уселась на софу рядом с Олегом, обдав его запахом духов.

«Привет, я Полина», — сказала она и протянула Олегу руку. Поколебавшись, он аккуратно дотронулся до ее ладони и сказал: —«Олег». — «Так про что у вас интересная история?» — повторила она вопрос. «Присосись к пиву и молчи, тебе сказали. Или вот что, иди, помой посуду», — ответил Леша. — «Я не понимаю ва-абще, ты как со мной разговариваешь!» — «Слушай, ты не можешь умолкнуть? Ну сходи, я не знаю…» — «А у вас плюшки есть?» — перебила он, обратившись уже к Дмитрию. «Ага! Ты нам условия ставишь? — возмутился Леша. — Умолкнешь за плюшку? А как же остальных подождать?» — он погрозил ей пальцем. «Так, значит, есть плюшки? — сказала она, не поворачиваясь к Леше. — А ну, Дим, давай сюда, я хочу» — «А где твоя доля?» — «Ой, да вот, пожалуйста», — она достала из кошелька свежую пятисотрублевую бумажку и швырнула на софу. — «Теперь, я думаю, можно?» — «Держи», — Дмитрий достал из спичечного коробка маленький коричневый катышек и протянул ей. «О! Другое дело! Я пошла за бутылкой!» — «Пепси заодно принеси!» — крикнул Леша.

Она вернулась с двумя бутылками: пустой пластмассовой с дыркой в боку и новенькой «Пепси». Олег впервые видел, как с помощью бутылки курят гашиш. Полина затянулась первой и передала по кругу. Когда очередь дошла до Олега, он отказался.

Полина спросила: «Как это? Ты чё, не хочешь гашика нахаляву?» — «Отстань от человека, он ведет здоровый образ жизни», — сказал Леша. — «Что, не курит, не пьет? — Полина уставилась на Олега. «Нет», — подтвердил Олег. «А сколько ему лет?» — «Сколько тебе лет?» — спросил Дмитрий. «Семнадцать» — «Где вы его откопали?» — засмеялась Полина. «Места надо знать», — серьезно ответил Дмитрий. «Ты на мальчиков перешел?» — «Пока нет. Но как твою рожу вижу, сразу хочется». Олег думал, что после такого оскорбления Леша заступится за свою девушку. Вместо этого, он рассмеялся вместе с Дмитрием. Полина не придала этому значения.

Увидев, что и Дмитрий не отказывается от гашиша, Олег не выдержал. Он собрался с духом и сказал ему: «Ты говоришь, ты ученик Петра Николаевича. И ведешь такой образ жизни. Как ты можешь быть хорошим тьюнером и даже вообще Духовной Сущностью?» — «А! Так он, что ли, из шарашки этого твоего, ебанько, которого еще Володя вылизывает?» — встряла Полина. — «Ты слова выбирай» — сказал Дмитрий. — «Да ты можешь так Володе и передать, я ему в школе-то рожу разбивала, — ответила Полина. — И еще разобью, не помешает» — «Ты, говорю, Олега не обижай. Он во все это дело верит, по ходу» — «А!.. — Полина изобразила смесь удивления и священного страха.

— Тогда замолкаю» — «Так ты не его ученик? — спросил Олег испуганно, он почувствовал холодок в солнечном сплетении. — Ты меня обманул, и я потерял две тысячи рублей!» — «Не горячись, — Дмитрий закурил и заговорил очень серьезно — Я у него действительно учился и учился долго. Я тебе наперечет назову типы инцидентов на ленте времени, инциденты сожжения, инциденты моллюска. Я могу долго перечислять. Я дошел до одиннадцатого уровня, до нейтринных инцидентов, это триллионы лет на ленте времени, так что я полностью в теме. Ты проходил курс хотя бы по первой ступени продвинутого тьюнера, там, где требуются пластилиновые демонстрации? Нет! Ты проходил, дай бог, курсы для дривенов. Самой процедуре тебя не учили. А я проходил почти все. Так что, думаю, в предмете разбираюсь получше твоего» — «А сколько часов тьюнинга ты получил?» — «Глупый вопрос для тьюнера одиннадцатой ступени. Но вообще, больше ста», — серьезность в голосе Дмитрия возросла, и Леша с Полиной поняли, что он блефует. Они в разыгравшемся споре болели полностью за Дмитрия и старались ему подыгрывать, поэтому удержались от замечаний, что на его блеф всегда виден по роже, и поэтому он проигрывает в покере. Когда прозвучала цифра сто, на лице Олега появилась растерянность. Дмитрий продолжал: «И пройдя этот путь, я понял, что Петруха твой хрени собачьей учит. А еще, ты знаешь, что я споил его текилой?» — «По-моему, ты 30 %, — сказал Олег после паузы; голос его дрожал. — Ты намерено распространяешь клевету и пытаешься стащить более высоких Духовных Сущностей на свой уровень» — «Ты веришь в эту чушь про 30 %? Как это у него называется, скрытая враждебность, да? Так твой Петр Николаевич идеально вписывается. Помнишь характеристику? Они отлично одеваются, подтянуты, в хорошей форме, общительны и кажутся дружелюбными. Постоянно говорят окружающим о своей духовности, чтобы вселить комплекс неполноценности. И не гнушаются никаким обманом» — «Я все равно не поверю, что Петр Николаевич с тобой пил. Он трезвенник, у него были проблемы с поджелудочной железой в юности, он сам рассказывал» — «А он не рассказывал, как пару лет назад бухал с друзьями? Проверял свой организм и проверил удачно. Не рассказывал?

Понятно. А ты, когда у него будешь в следующий раз, загляни в холодильник. Там должна быть такая приплюснутая бутылка с коричневатой жидкостью. Прочитай этикетку» — «Я видел эту бутылку! Это средство от тараканов, он наливает в рюмку и ставит около мусорного ведра, оно испаряется и травит их».

Услышав это, Дмитрий безудержно захохотал, потом спросил: «Это он сам тебе сказал, да? Ну, дает! А вечером в четверг он влил себя полбутылки!» — «Насколько я знаю, — холодно сказал Олег, — текила вообще прозрачная, как водка и джин» — «Да что ты можешь знать, ты же непьющий» — «Но зато я…» — «Слушай, Леша! — радостно перебил его Дмитрий. — Помнишь, я тебе бутылку текилы подогнал. Ты ее не выжрал еще?» — «Нет, берег для случая» — «Принеси, а? В качестве улики». Когда Леша вернулся и протянул Олегу бутылку, у того что-то оборвалось внутри. Он почувствовал, что стремительно теряет точку опоры в этом гадком мире. В том месте, где требовалась фанатичная вера в авторитет, образовался вакуум. Это была точно такая же бутылка, какую он видел утром во вторник. Но ведь Петр Николаевич говорил, что никогда не употребляет алкоголь, потому что Духовная Сущность высокого уровня не приемлет алкоголь в своем теле. Чтобы расслабиться, говорил он, ей достаточно выйти из тела и немного попутешествовать в пространстве-времени, например, во время сна.

«Я думаю, ему стало стыдно, что он поддался на твои хитрости, — сказал он наконец. — После этого прогнал тебя из учеников, а ты теперь мстишь ему, потому что ты

30 %!» — «Олег, он пил со мной три недели. Он рвался побыстрее закончить учебу и пойти бухать. А последний раз он мне вообще выдал, что бухло, ты дескать, принес или как? Ах не принес, тогда метнись кабанчиком в магаз и притащи». Я, знаешь, что делал в подъезде сегодня? Я ему в почтовый ящик относил все его бумаги, потому что окончательно понял, что он за человек» — «Но он бегает по утрам, занимается спортом…», — беспомощно возразил Олег. — «А ты видел когда-нибудь, как он бегает?»

— спросил Дмитрий. — «Слушай, Дим, ну тут уже ты перегнул, — вмешался Леша. — Володя регулярно ходит по утрам на турник, Петр туда прибегает взмокший и подтягивается. Так что не подкопаешься» — «Хорошо, хорошо, — с легким раздражением сказал Дмитрий. — Я просто хочу показать, что не всему надо верить, развесив уши» — «Ну, это правда, — поддержал Леша. — Ты вот скажи, Олег, ты хоть какую-то реальную пользу от его занятий получил? Выздоровел, там, от какой-нибудь болезни, девушку себе нашел, — на этих словах Полина хихикнула и потянулась за сигаретой. — Накачался, поумнел, ну я не знаю, хоть что-нибудь?» — «Я очень изменился после занятий, — глухо сказал Олег. — Просто никто из сверстников не замечает, потому что они гораздо ниже моего уровня. Они пребывают в спячке, гробят здоровье, не учатся и считают, что вправе презирать меня».

На этот раз повисло молчание. Он воспринял его как знак своей победы в споре и перешел в наступление: «В конце концов, я видел, как он владеет холодным оружием и какая у него мускулатура» — «Леш, покажи ему свой рельеф, пусть он сравнит», — сказал Дима. — «Дим, может не надо, а? Опять Полина тут публично кончит» — «Ой, это да, я прямо вся теку, когда тебя голым вижу», — откликнулась она живо.

Неужели она его девушка, с ужасом подумал Олег. И они так друг с другом разговаривают, да еще в присутствии посторонних. Он пожалел Лешу и подумал, что если ради отношений с девушкой надо заплатить такую цену — опуститься, отупеть и связаться с вульгарной алкоголичкой, то лучше уж вообще не иметь девушки.

Леша бы не понял чувство Олега, если бы тот их озвучил. С Полиной они встречались три года и были счастливы. Она училась в Государственной социальном университете на Ботаническом Саду и училась на отлично. Леша восхищался и завидовал ей, что у нее будет высшее образование. В детстве она имела разряд в плавании, так что у нее была отличная, подтянутая фигура с широкими плечами. Творчеством она тоже занималась: временами выкладывала на блог (о блогах Олег тогда, кстати, еще не знал) свои матерные стишки, и они пользовались приличной популярностью.

Леша стали снимать свитер и майку. Олег увидел, как заиграли мышцы на его груди и руках. Вдруг мускулы резко очертились, увеличились в размере. Леша напряг торс. Он повернулся спиной, и Олег увидел вздутые мышцы вдоль позвоночника. Леша бесспорно выглядел мощнее, чем Петр Николаевич. «Надеюсь, член ты меня не заставишь показывать?» — сказал Леша Дмитрию, уже садясь на диван и выворачивая свитер с изнанки, чтобы надеть.

Пока Леша демонстрировал тело, в голове Дмитрия, помимо его воли, шел мучительный процесс подведения итога. Вдруг, с очередной затяжкой, он понял, что слова подобраны: «Просто, понимаешь, Олег, мы вот не ставим себе цель выпендриваться и показывать всем, что мы супергерои или, там, святые. Мы бухаем, да, мы курим траву, да. И Льва Толстого мы не читаем. Но мы хотя бы не врем. А твой Петр Николаевич врет постоянно и, думаю, сам уже запутался во вранье. Если честно, мне его жалко. И мне жалко тебя, что ты ведешься на его тупую разводку, и он доит с тебя деньги» — «О! Правильно сказано!» — в подтверждение своих слов Полина потрясла в воздухе почти уже пустой бутылкой пива. «Но мы тебя ни к чему не склоняем, — поддержал Леша; его потянуло вдруг тоже сказать что-то красивое и благородное. — Не хочешь бухать, не бухай, хочешь копаться в себе, копайся. Просто подумай над тем, что мы тебе сказали, вот и всё», — он тяжко вздохнул и закурил сигарету, нахмурив брови.

«Это он про это вам рассказывал?» — спросила Полина. «А! История, конечно! — воскликнул Дмитрий. — Слушай, Олег, а мы и забыли. Дорасскажешь? Нам на самом деле очень интересно! Только не затягивай, ладно?» — «Да, Олег, расскажи, а то, может быть, мы сидим рядом с мировым чемпионом Варкрафта и смеем тут его учить» — «Что такое Варкрафт?» — спросила Полина, открывая новую бутылку пива. «Это хрень на компьютере, в которую задрачивается твой парень», — сказал Дмитрий. «А! Эта немыслимая еботень, — закричала Полина. — Знаешь, Дим, он уже по ночам встает ради нее. И меня своим щелканьем будит. Еще немного, и я на хрен ему компьютер разломаю!

А то станет, блядь, таким же чемпионом, как… Олег», — она скривилась в недоброй улыбке. «Я не буду…», — начал Олег и с удивлением обнаружил, что говорит шепотом.

Он попытался сказать громче и закашлялся. Все трое смотрели на него. «Я не буду дальше рассказывать» — «Ты что, обиделся?» — сразу отреагировал Дмитрий.

Олег испугался. Уже не раз в его жизни у него начинались неприятности именно после этой фразы. Стоило кому-то произнести ее, и вскоре Олега начинали высмеивать.

«Нет, мне не на что обижаться. Просто разговор уже утек в другое русло. Я не хочу вставать поперек» — «Да какое поперек! Просто пошли нас на хрен, скажи нам заткнуться и рассказывай!» — «То что произошло потом, показывает меня не с лучшей стороны» — «Нет, ну как хочешь конечно. Но у нас у всех всякая хрень в жизни случалась, мы не будем тебя осуждать».

Парни усиленно убеждали его, молчала только Полина. Наконец, она сказала: «А дай-ка я угадаю, Олег. Вот я ничего не слышала из истории и знакома с тобой полчаса.

Давай посмотрим, такое ли я тупое быдло, как ты обо мне думаешь… Не надо оправдываться, я по глазам все вижу. В общем, наверное, история была такая. Ты очень круто научился играть в компьютер, у всех выигрывал, этакий умник, и всех этим бесил.

Потом тебя припугнули, ты струсил и бросил. А потом какой-нибудь из этих придурков, которые играли хуже тебя, выиграл кучу лавандосов. И ты не спишь по ночам и думаешь, какой же ты неудачник и как все могло быть по-другому. Я угадала?»

«Эй, Полин, зачем так грубо с гостем», — сказал Леша. «А блядь потому, что я считаю его куском говна, и мне он как женщине омерзителен, тебя такой ответ устроит?»

И тут Олег увидел совершенно другого Лешу: «Так, пойдем-ка поговорим», — сказал он холодно, взяв Полину под локоть. «Я никуда не пойду, ты понял!», — запротестовала она, испуганно глядя на него. Он проигнорировал ее слова, вывел из комнаты, потом из квартиры и прикрыл за собой дверь. «Не обращай внимания, — сказал Дмитрий. — Он ее три года уже воспитывает. Вначале она вообще невыносимая была».

Один раз Олег услышал выкрик Полины: «Да этого…», — и все снова смолкло. Через несколько минут они вернулись, Леша сел и закурил, вновь эффектно нахмурившись в момент прикуривания. Полина молча вернулась на свое место и сказала торжественно:

«Олег, извини меня пожалуйста за грубость. Я больше себе такого не позволю», — и она мельком глянула на Лешу. Тот еле заметно кивнул, потом глубоко затянулся, выпустил дым в потолок, глотнул пива и сказал: «Ну что, Олег, заканчивай свою историю».

«На самом деле, — сказал Олег. — Все так и было, как она сказала». — Леша пожал плечами и сказал Полине: «А я всегда тебе говорил, что ты у меня страшно умная».

Она сделала вид, что не услышала: продолжала сидеть неподвижно и курить сигарету мерными затяжками.

«Я расскажу, все как было. Вы первые, кому я рассказываю всю историю целиком.

Мои друзья, — ну, у меня есть пара друзей, а так, вообще, я мало общаюсь, — так вот, мои друзья думают, что я бросил играть просто потому, что посчитал это тупостью. Они не знают моего реального мастерства и не знают, что случилось». Он остановился. «Пока ты не начал, Олег, я тебя немного перебью, — сказала Полина, тяжело посмотрев на него.

— Парни, ваш гашиш ни хрена не вставляет, вы знаете об этом?» — «Не, ну если ты хочешь до глюков обкуриться, подожди всех, — ответил Дмитрий. — Чего ты хочешь с одной маленькой плюхи на троих?» — «Не знаю, — вмешался Леша. — Меня вот хорошо так расслабило, с пивасиком особенно. Мне пока больше и не нужно» — «А когда все придут?» — спросила Полина. «Ну, подожди еще, время только два. К шести подтянутся.

Давай историю дослушаем». Полина скрестила ноги и снова закурила, избегая глядеть на Олега.

Теперь Олегу казалось, что история не стоит выеденного яйца, и он поражался, о чем тут можно рассказывать в течение часа. Все было гораздо проще. «На самом деле, Полина сказала практически все, — начал он. — Был в том клубе татарин, Вагис, он тоже хорошо играл. Хуже меня, но лучше остальных. Однажды речь зашла о турнире. Был клан, который готовился к чемпионату России и искал по клубам лучших игроков.

Прошел подготовительный тур, прошли восьмые финала. Все случилось, когда мы в четвертьфинале играли с Вагисом. Партия мало чего решала, у нас обоих было достаточно баллов для прохождения в полуфинал. Я стал выигрывать, а он стал вдруг играть откровенно глупо. Я не понял сразу, в чем дело. Оказывается, он бросил компьютер, подошел сзади, стащил меня с кресла и разбил мне нос, потом стал бить меня ногами, потом вместе с дружками потащил меня из клуба, а на улице вытащил нож. Я очень испугался, но он не ударил меня ножом. Он заорал, что зарежет меня, если я еще сюда приду. Потом они подняли меня и бросили в мусорный бак. Я лежал там и наблюдал, как они уходят. Они не так больно меня избили, я думал, это больнее. Я мог спокойно вылезти и уйти. Но я лежал, выжидая, чтобы не привлечь к себе их внимание. Больше я в клуб не приходил, я решил, что жизнь мне дороже. Потом я узнал, что Вагиса выгнали из турнира за драку. Но он засветился в другом клане, и тот клан поднялся на пятое место в российском чемпионате. Игроки в качестве утешительных призов получили новенькие макинтоши. Вагис в том числе. Я решил больше не ходить в клубы, чтобы не рисковать. Думал играть через Интернет и вписаться в какой-нибудь клан через форумы. Но я не мог больше запускать эту игру. Она у меня ассоциировалась со вкусом крови, помойкой, страхом, что меня зарежут, и унижением. Вскоре я вообще завязал с компьютерными играми. Я просто принял волевое решение не играть, потому что игры отнимают ценное время жизни и ничего не дают взамен. Сейчас, когда я прошел вам эту миссию в Варкрафте, я впервые притронулся к компьютерной игре за полтора года».

«Не понимаю, — сказал Дмитрий. — Если у тебя что-то хорошо получается, почему надо это бросать?» — «К тому же, ты мог бы этим нехило зарабатывать, — поддержал Леша. — Если ты любую хрень делаешь очень классно, то ты этим обязательно заработаешь! Главное — делать ее очень классно!» — «В конце концов, ты бы зарабатывал тем, что тебе нравится, — продолжил Дмитрий. — Это лучше, чем протирать штаны в офисе». — «Поезд ушел, — сказал Олег. — Понадобятся месяцы чтобы только восстановить мастерство. Чтобы выйти на серьезный уровень, надо будет тренироваться по четырнадцать часов в день. Лучшие игроки уже давно определились, позиций не сдают, так что у меня нет шансов». — «А я слышал, — сказал Дмитрий, — что разработчики всей этой байды только что выпустили продолжение. И в нем куча новшеств, по ней ожидаются недетские турниры. Ты можешь еще успеть». Олег почувствовал горечь в душе, в очередной раз подкатили мерзкие переживания «я никчемный». «Вряд ли, — уныло сказал он. — Я сейчас готовлюсь поступать в университет, у меня просто нет времени. Да и потом, начинать все сначала, бороться, всю эту грязь терпеть со склоками в кланах. В конце концов, даже если я попаду в клан, и он победит, мне ничего не дадут. Всегда получается, что я становлюсь крайним».

«Слушай, да не все так плохо! Успех никогда не приходит сразу!» — возмутился Леша. Тут сказала свое слова Полина: «Ты чего, Леш? Человек тебе говорит прямым текстом, что не хочет бороться. О чем ты вообще говоришь? Кого ты пытаешься подбодрить?» — «Полин, не начинай», — наморщился Леша. — «Что не начинай! Он просто слабак и трус, в школе его бьют, и девчонки ему не дают. Поэтому он ударился во всякую хуйню, типа этого Димкиного мошенника».

Олег ответил гневно и глядя в глаза. Пока он говорил, он чувствовал себя героем.

«Между прочим, я нашел в себе силы рассказать всю историю, как есть. А ты просто не знаешь, что такое развитие, и почему человек может перерасти старые увлечения. Ты можешь только нападать, а нападаешь ты потому, что тебе страшно видеть рядом с собой человека, который не пьет, не курит и не употребляет наркотики. Тебе нужно, чтобы все вокруг деградировали до твоего уровня!»

В ответ Полина захохотала. «Все сказал, умник? Смелый очень? А теперь наберись смелости эту историю своим друзьям рассказать, если они у тебя есть» — «Полин, хватит, парень моложе тебя на шесть лет», — вступился Леша, но без особого пыла. — «Хорошо, дорогой, я не хочу из-за него с тобой ссориться, я замолкаю», — ответила Полина.

И тут на Олега сладостной волной накатило чувство самоуничижения и отчуждения. Он встал и сказал: «Я лучше пойду домой, я совсем не хочу сидеть здесь, когда придут еще люди. Когда собирается компания, надо мной всегда начинают издеваться. Я никогда не мог найти общий язык с людьми. Желаю весело провести время». Он пошел в прихожую, предвкушая извинения и мольбу. Это было самым частым шаблоном его фантазий: он решительно разворачивается и уходит, обидчики понимают, насколько неправы, и начинают просить у него прощения. Такой сценарий не был реализован ни разу в его жизни. Сейчас мечтам тоже не суждено было сбыться. Дмитрий сказал: «Пойду провожу парня до метро, чтобы не гопонули». Полина тут же откликнулась: «Это правильно, таких гопота всегда тормозит». Леша вздохнул: «Хватит, Полин, успокойся… — и переключился на Олега: — Давай, Олег, удачи тебе, — он поднял кулак в ободряющем жесте, но не посчитал нужным вставать с дивана, чтобы пожать руку. — Дим, не в службу, купи на обратном пути еще сигарет» — «Да я сам хотел», — ответил Дмитрий. Он уже надевал куртку. «Пошли», — он похлопал Олега по плечу. Олег почувствовал, что вот-вот заплачет.

В подъезде с завыванием задувало из-под двери, тянуло холодом. Олег приготовился выйти во вьюгу и темень. Однако тянуло, видимо, от перепада температуры, а день еще был в разгаре. Часы показывали три.

Обочины, крыши машин и деревья покрывал колючий рассыпчатый снег, местами ровный, ничем не потревоженный уже несколько дней, местами испещренный следами людей и собак, усеянный сигаретными окурками. Всюду — сероватый, покрытый тонким налетом сажи, видимо, от электростанций. Во льду на асфальте можно было разглядеть вмороженные крупицы коричневой соли.

Дмитрий повел Олега самым коротким путем — через дворы. Тот молчал, и Дмитрий чувствовал, что не нужно его трогать. Он планировал оставить Олегу свой телефон, когда доведет до метро, и извиниться за Полину. Ему было очень жалко парня, но он отлично понимал Полину. Для всех стало облегчением, что Олег решил уйти.

На полпути к метро, в пустынном дворе, им наперерез пошли два парня, выскользнувшие из-под навеса подъезда. Он подумал весело: «Ну, добро пожаловать!». К нему редко подходили на районе. Если подходили, то обычно узнавали, извинялись и пытались угостить сигаретами. Последний раз ему приходилось драться с незнакомыми на улице лет пять назад. Никто старше семнадцати, кроме клинических дебилов, гоп-стопом не занимался и к старшим не лез. Остальные были не местными и никогда не подходили прессовать — затаивались за углом или подбегали сзади и тюкали по голове обпилком трубы. Били профессионально, человек отключался, и его обчищали. Поэтому все нормальные люди на районе часто оглядывались и при попытке любой парочки мужчин войти с ними в лифт, били сразу, с ноги.

Когда парни были еще далеко, Дмитрий воспринял их дерганье головами как закоренелую привычку «быть на стреме». Лишь когда они подошли совсем близко, он понял в чем дело. Но перед этим он узнал их. Это были те самые хмырьки в тулупчиках и ушанках. У них и теперь было по сигарете в зубах. И головами они поматывали, чтобы стряхивать пепел. Дмитрий не мог припомнить способа оригинальнее.

Ситуация напрягла его. Он терпеть не мог странностей в поведении. Да и «совпадений» не любил, потому что знал, что совпадений не бывает, и за любым кажущимся совпадением скрывается чей-то умысел. Двое в тулупчиках явно следили за ним, возможно, не первый день. Это не предвещало хорошего. Но пугало его другое — отсутствие мотива к такой слежке. «Ладно, — подумал Дмитрий. — Который первый подойдет, заряжу ему в жбан, а дальше посмотрим».

Дмитрий, сколько себя помнил, ленился соблюдать все шаги правильной потасовки школьного стиля. Он пропускал «бычку» и бил сразу. Если бычили на него, он отвечал ударом в нос, просто для того, чтобы сразу, без предисловий, понять, что к чему. Если он завалит, хорошо, если его завалят, тоже ничего страшного. По крайней мере, суета кончится, и все разойдутся. Если приходилось бычить первым, он просто предупреждал, что врежет. Если это не действовало, он бил. Такой подход избавлял от необходимости придумывать слова и выслушивать, как человек изворачивается и все переиначивает.

Сейчас, вопреки обыденности, Дмитрию хотелось разговаривать: с приближением двоих волнами накатывал неправильный, незнакомый страх.

Для разрядки Дмитрий сообщил Олегу: «Вон, гопота к нам идет». При этих словах Олег замер как вкопанный. Пришлось тоже остановиться.

То, что произошло далее, парализовало Дмитрия несуразностью. Двое шли на него, не предпринимая попыток к нападению и защите. Он успел ударить обоих. Упав от ударов, они молча встали и снова пошли на него, глядя мимо, ему за спину. Не сразу Дмитрий понял, что они глядели на Олега, спрятавшегося за ним.

Остолбеневший, он не мог ударить снова. Они натолкнулись на него и остановились. Один, который пониже, уперся подбородком ему в ключицу, другой просто зацепился плечом и встал, таким образом, щека к щеке с Дмитрием. Он сказал громко, прямо у него над ухом:

— Олежек, привет. Мы тебя запомним.

— И ты нас запомни, — добавил второй.

— Мы за тобой еще вернемся, когда подрастешь, — сказал первый.

Шок прошел, уступив место гневу. Дмитрий просто ненавидел, когда люди вели себя не так, как им предписывает роль.

Дмитрий оттолкнул низкого, а крикуна ударил лбом в переносицу. К его изумлению, тот не упал и даже не схватился за лицо. Более того, не появилось крови.

Закричав от ужаса и непонимания, Дмитрий повалил парня на землю, стал бить головой о заледеневший асфальт, потом схватил одной рукой за волосы и несколько раз с силой ударил кулаком в зубы. Он перестал бить, когда удары начали отдаваться болью по всей руке. Поверженный спокойно лежал, глядя в небо, иногда моргая. Краем глаза Дмитрий заметил, что второй стоит все на том же месте, а Олег убегает. «Какой же он мерзкий, безнадежный трус, этот Олег», — промелькнула мысль.

Воспользовавшись тем, что его перестали бить, противник поднял голову, посмотрел вслед Олегу и сказал, вторя мыслям Дмитрия:

— О! Убежал! Уморительный трусишка!

В исступлении, Дмитрий зажал его голову под мышкой и стал поднимать, пока не услышал хруст в шее. «Черт, я убил его. Как плохо-то!», — закричал голос внутри. От ужаса Дмитрий не мог расцепить руки. Поверженный вдруг стал вставать. Для Дмитрия ощущение было таким, как будто он сидит посреди замерзшей реки в начало ледохода.

Лед под ним трескается, льдины поднимаются и разъезжаются. Река не враждебна к нему, и, тем более, не подразумевается борьба. Река просто делает то, что должна, а он мешкает у нее на пути.

Поднимаясь, противник оторвал Дмитрия от земли. Он раздвинул плечи, суставы Дмитрия хрустнули, и боль заставила расцепить руки. Упав на землю, Дмитрий увидел, как противник — со свободно болтающейся головой — пошел в сторону ближнего дома.

Второй — так и не принявший участия в драке — пошел следом, беспрестанно оглядываясь на Дмитрия. Нет, он не оглядывался: его глаза оставались закрыты!

Дойдя до стены дома, двое распластались, широко расставив руки и ноги и прижавшись к ней щеками. В такой позе они, по-крабьи, поползли вдоль стены, добрались до торца, завернули за угол и пропали из виду. Движение вдоль дома продолжалось долго, потому что они огибали все выступы подъездов со всей аккуратностью, не отрываясь от стены. При этом голова одного из них продолжала скакать на плечах из стороны в сторону.

Крабий марш был настолько нереален, что всему вдруг нашлось объяснение. У Дмитрия отлегло от сердца. Дело просто было в том, что гашиш оказался очень ядреным и коварным. Вначале показалось, что он совсем не дал, зато теперь накрыл всерьез. О галлюцинациях от гашиша Дмитрий никогда не слышал, но ведь галлюцинация имела место, равно как имело место и курение гашиша, значит, вывод был единственно верен и неопровержим. Дмитрий не стал копаться в вопросе дальше и поспешил назад рассказать друзьям о том, как круто его схватило.

Олег, тем временем, уже добежал до станции метро Новогиреево. Придя домой, он долго полоскался под душем, чтобы смыть с себя «грязь той мерзкой квартирки» и прокуренного воздуха.

На следующий день Дмитрия разбудил ранний звонок. Звонил Володя. Всхлипывая, он сказал: «Дим, приезжай на Первомайскую, если тебе не все равно, — и он сорвался на рыдания: — Петр Николаевич умер». — «Сейчас приеду», — сказал Дмитрий.

Он пришел в ужас: его предчувствие сбылось.

Дмитрий побрился, в спешке оделся, прыгнул в свою «Десятку» и примчался через пятнадцать минут. Перед домом на Первомайской была толкотня. Стояли микроавтобусы милиции, МЧС и службы газа. Скорая как раз отъезжала. Трое мужчин в противогазах и оранжевых комбинезонах посмотрели ей вслед, потом развернулись и пошли обратно, в дом. Все окна лестничной клетки, те, что над дверью подъезда, были распахнуты настежь.

Володя, широкий и возвышающийся над массой на голову, говорил с сотрудником милиции, иногда потрясая руками над головой. Тот кивал и записывал.

Увидев Дмитрия, Володя буквально отшвырнул милиционера. Расталкивая людей, он бросился к Дмитрию и прижал его к груди так, что заставил закашляться: «Он был для меня больше, чем учителем, Димон!» — «Да, Вов… только помягче», — Дмитрий с трудом расцепил бычьи Володины руки и слегка оттолкнул его от себя. — «Что случилось?» — «Задохнулся от газа! Так глупо умереть! Надо же, Димон, я поверить не могу», — Володя снова потянулся тискаться, но подошел сотрудник милиции и, подергав его за рукав, сказал: «Владимир Андреич, мы с вами еще не закончили. Куда ж вы убегаете, так сказать, от правоохранительных органов?» Забыв про объятия, Володя сказал: «Ну, Димон, извини, дело безотлагательное». Следов смертельного горя и рыданий в Володе к приезду Дмитрия не осталось, однако было много пафоса и серьезности.

У толпы граждан, среди которой беспомощно барахтались люди в форме, лица были заспанные и хмурые. Люди топтались и поеживались. Какая-то женщина крикнула:

«Так вы нас когда назад-то пустите, изверги? Ну!» Человек в оранжевом ответил:

«Гражданка! Осталось немного, потерпите!» — «Да как же, немного! Повыгоняли нас из квартир и целый час уже морозите!» — женщины вокруг нее тоже стали ворчать, поднимался мятеж. — «Соблюдайте спокойствие, граждане, — повысил голос мужчина в оранжевом. — Наши сотрудники перекрыли источник утечки и осуществляют проветривание! Они пошли вот сейчас наверх замерять концентрацию. Скоро вы сможете…» Его перебили старушечьи крики с лестничной клетки, из окон, кажется пятого или шестого этажа: «Пустите, сволочи! Террористы! Все цветы мне переморозили.

Напялили на себя черт знает что!» Послышались придавленные мужские голоса, старушка ответила им громко: «А! Умер! Поделом ему, цветы мне тут ломать!», потом: «Не пойду я никуда! Какое опасно, да был бы запах, если опасно. Сними свой хобот и понюхай! Да отпусти ты меня!», следом раздался короткий мужской вопль.

Хлопнула дверь, звуки стихли. Замершая толпа стала оживляться. По рядам прокатился смешок.

Володя, кивая милиционеру, вынул пачку сигарет, дал тому взять несколько, похлопал его по плечу, пожал руку и пошел обратно, к Дмитрию. «Ну вот, отстрелялся для начала, — сказал он, закуривая. — Теперь уж они гадов изловят!» — «Так это что, убийство? — спросил Дмитрий, ощупывая карманы в поисках сигарет: — Володь, сигареты забыл!» Володя протянул ему пачку, дал прикурить. «Как тебе сказать… — протянул он, выпуская ноздрями дым. — О! Давай-ка послушаем, что там случилось у них наверху!», — Володя показал на дверь подъезда.

Оттуда выходили трое в оранжевом, один был уже без противогаза, только в капюшоне. Они подошли прямиком к главному, который до этого успокаивал бунтующую женщину. Он заржал, слушая их, и торопливо прикрыл лицо рукавом. Рядом стоявший мент растекся в довольной ухмылке. Начальник газовщиков, перестав ржать, коротко перебросился с ним парой фраз. Мент стал серьезен, сказал, обернувшись: «Группа, за мной!» — и пошел к подъезду. Милиция скрылась в подъезде, газовщики заняли позицию у двери. Через несколько минут главный объявил: «Граждане! Газовое загрязнение успешно устранено. Сотрудники правоохранительных органов взяли место происшествия под свой контроль. Вы можете возвращаться в свои жилища». — «Жилища!» — выкрикнул кто-то из толпы, передразнивая. Люди ринулись в подъезд, трое газовщиков успели отпрыгнуть с их пути, но главного поток подхватил и внес внутрь. Трое «уцелевших» подошли, пересмеиваясь, к Володе с Дмитрием. Они достали сигареты, закурили, один обратился к Володе: «Представляешь! Одна старуха заныкалась при эвакуации, теперь вдруг вылезла, хотела окна закрывать! Укусила меня, смотри! Я и не думал, что у нее зубы-то есть», — он высунул ладонь из длинного рукава и показал круглый синяк на запястье. «Ну, так что там было, у него в квартире?» — спросил Володя. — «Да что! Открыл газ и забыл. Окна все заперты были. Полежал так день, к вечеру надышался и… шуиють! — газовщик махнул рукой от виска в сторону, потом добавил: — Кофе очень хотел попить. На полу — разбитая насадка от кофеварки, а на столе рядом с плитой турка стоит, в нее и кофе уже насыпан, и вода налита… так вот бывает… не, ну представляешь, Вов, укусила меня! Цветы, говорит, мне не морозьте!» Он затянулся пару раз, качая головой. Из подъезда показался начальник и закричал гневно: «Ну что встали! Вашего шефа чуть не убили, а они стоят! Пой-й-ехали, быстро!» Газовщик сказал: «Ладно, Володь, давай. Если проблемы с газом, звони напрямую, помогу всегда». — «Давай», — Володя потряс его руку. Газовщики ушли. «Ты его знаешь?» — спросил Дмитрий. — «Да я же тебе рассказывал, помог им однажды, когда на двор ко мне вызов был. Не говорил? Ну, так вот, я вышел за хлебом. Смотрю, они въехать не могут. Тоха, придурок, своей тачкой все перегородил, к бабе приехал. Ну я знаю, где его баба, пошел к ним, говорю, там люди проехать не могут. Он сначала вякать стал, потом отогнал. Они спасибо мне сказали. Вот и сдружились…» — «Понятно». — «Я много кого на районе знаю, — сказал Володя после паузы, — ты обращайся». Володя не уставал повторять эту истину и многих порядком утомил. Знакомых у него было, пожалуй, столько же, сколько у Дмитрия с Алексеем вместе взятых. Когда они учились в школе, такое соотношение сохранялось по весу. В результате, Володя с первого класса и класса до седьмого бил их, отлавливая по одиночке, а они каждый раз мстили ему, подстерегая его вдвоем. Тогда они не могли предположить, что станут втроем большими друзьями. «Так чего там, с ментами, ты говорил, убийство?» — спросил Дмитрий. — «А! — вспомнил Володя. — Я просто каких-то двоих… Давай, лучше, по порядку. Пришел я, значит, вчера на турник, Петра нет. Ну, думаю, совсем уж мороз лютует, немудрено. Прихожу сегодня, опять его нет. А потеплело ведь, чувствуешь? Думаю, что-то не так. Пошел к нему. Звоню в дверь, не отвечает. Смотрю в замочную скважину, оттуда газом воняет. А тут еще два каких-то урода ошиваться стали, в костюмчиках, представляешь? Подошли, стоят за спиной. Спрашиваю, что им надо, молчат, на дверь смотрят. Говорю: «К Петру Николаевичу?», не отвечают, стали мимо меня ломиться. Ну, я взбесился, скрутил их за шеи и с лестницы пинком, они там встают, я подхожу, опять их пинком. По всей лестнице спустил и из подъезда вышвырнул. Ну они и дали деру, как на улицу попали. И, представляешь, ни слова так и не пикнули! Уроды! Я, конечно, менту не стал в деталях рассказывать, как их бил. Сказал, просто, двое нариков терлись, выгнал их, они свалили. Дал приметы. Но теперь я думаю, они не причем. Простые нарики, — Володя раздавил бычок, сплюнул. — Эх, жалко Петруху как! Я аж заплакал, когда узнал. Давно со мной такого не было», — Володя намекал Дмитрию, что его эмоциональный выплеск должен остаться между ними. Дмитрий понимающе покивал. «Когда его понесли эти, в противогазах, — продолжил Володя, — я поверить не мог. Лежит, серый, не узнать его. А еще только позавчера, знаешь, как мне ногой зарядил! Мы же с ним спарринги по утрам проводили, я тебе не рассказывал раньше…»

Володя взял дело под свой контроль, даже лично говорил с патологоанатомом после вскрытия. Скоро Дмитрий узнал от него подробности. У Петра, оказывается, был хронический пиелонефрит, с которым тот никогда не обращался к врачам. Вообще, состояние было запущенное, у него начиналась постепенно почечная недостаточность, и росли камни. А недавно воспаление почек обострилось. Когда патологоанатом узнал от Володи, что Петр в летнем костюме и кедах бегал из года в год зимой по парку, тот присвистнул и сказал: «Удивительно, что его только сейчас накрыло». У трупа нашли следы сепсиса. Это значит, что когда Петр задохнулся от газа, у него была лихорадка с температурой под сорок из-за острого воспаления почек, и он плохо соображал, что делает. Ничего удивительного, что он забыл про включенный газ. Удивительно, как он смог добрести до кухни и налить себе кофе в турку.

Что до двух наркоманов, то никого похожего в районной милиции не знали.

Володе показали с тысячу фотографий из московского и федерального розыска, но двух наркоманов среди них не было.

Еще Володя пообщался с женщиной Петра. Сказал, что она очень милая и вообще замечательная, и поражался, чего это Петр не женился на ней. Родственники Петра не объявились, так что кремацию и похороны организовал Володя и эта женщина. С тех пор он летом иногда приходил на кладбище с книгой, садился около могилы и читал. Позже он даже привел туда своего сына и сказал: «Благодаря этому человеку твой папа занимался с тобой, как положено, и ты стал читать в четыре года. Если бы не он, не видать бы тебе такого счастья!»

Что до Дмитрия, то вскоре его начальник уладил дела в бизнесе, и Дмитрий вернулся к своей работе тренера. Оголодав без работы, он сказал: «Не ищите еще тренера, я возьму на себя все группы». Он стал работать и зарабатывать вдвое больше, однако не забывал многочисленных друзей, и пьянствовал с ними почти каждые выходные, как и раньше.

Двое

Во вторник Петр Николаевич лег спать с недомоганием, в среду же утром проснулся больным. Он плохо спал ночью, то и дело просыпаясь. В бреду ему казалось, что уже светло, время близится к девяти утра, и вот-вот придет Олег. Очнувшись, он убеждался, что за окном темень, а по часам — глубокая ночь.

С таким жаром и слабостью идти на пробежку было невозможно. Проснувшись в шесть от будильника, он выключил его, добрел, шатаясь, до кухни, напился воды.

Улегшись, он стал думать о клиентах. Елену, он помнил, увезла милиция. При этом все ее деньги остались у него. Сергея сбила машина, и плату за курс он не забирал. Лучшего и ждать было нельзя: клиентов нет, деньги есть. Оставался только Олег, и он должен был скоро прийти. Он будет как раз кстати, его можно будет отправить в магазин, он безотказный. А то дома нечего жрать. И еще в аптеку, за жаропонижающим. Размышляя так, Петр Николаевич заснул в очередной раз.

Проснулся он только в одиннадцать, его ноги и руки были холодными и влажными.

Он чувствовал головокружение, его знобило. Если бы не щемило так мочевой пузырь, Петр Николаевич не нашел бы в себе силы встать. Трясясь с ознобе, он потащился в санузел. Потом дополз до кухни, отцепил от кофеварки фильтр, чтобы промыть и засыпать в него новый кофе. Ручка выскользнула из рук, фильтр упал на кафель и разбился. Петр Николаевич нашел турку, насыпал кофе и воду. Он собирался зажечь плиту, когда в дверь позвонили.

Он открыл, не глядя в глазок и не спрашивая, кто там. Он полагал, что это вернулся Олег, не добудившись его в девять утра.

Отпихнув его, в прихожую вломились два молодых мужчины в белом, один выше другого на голову, с орлиным носом и густыми бровями, другой, пониже, тщедушный и с глазками в кучу. Они поставили на пол носилки, и высокий, закрывая дверь, спросил:

«Так, скорую вызывали? На что жалуемся?» Плохо со мной дело, подумал Петр Николаевич, если я вызывал скорую и не помню этого. Хорошо, что приехала. «Холодно, голова кружится. Трясет всего» — «Боли в теле есть?» — «Вот здесь», — Петр показал на поясницу. «Та-ак! Повернитесь», — врач стукнул его по пояснице тыльной стороной ладони, слева от позвоночника. Петр Николаевич вскрикнул от боли. Врач стукнул справа, и Петр Николаевич вскрикнул опять. «Все па-анятно! — сказал врач. — Пиелонефрит в острейшей форме. Давайте сюда ключи от квартиры», — не дожидаясь, когда Петр Николаевич осмыслит просьбу, он вырвал у него из рук связку ключей и положил в карман. «Где страховой полис и паспорт?» — спросил врач. — «В спальне, там…», — Петр Николаевич хотел объяснить где, но врач уже убежал в спальню. Судя по звукам, он переворачивал там все вверх дном. «Ложитесь», — сказал щупленький строго, взял Петра Николаевича за плечи и с силой сначала усадил на носилки, потом уложил. Из спальни вышел второй врач, запихивая в карман паспорт и медицинский полис. «Что-то газом пахнет, — обратился он к напарнику. — Не чувствуешь?» — «Да, похоже на то», — ответил щупленький и побежал в кухню. «Что бы вы без нас делали, — сказал он с укором, возвращаясь. — Задохнулись бы от газа, и дело с концом». Петр Николаевич, хоть убей, не помнил, чтобы включал газ. Ему казалось, что звонок в дверь отвлек его, когда он еще только собирался зажечь плиту. Не мешкая больше, врачи открыли дверь настежь, взялись за ручки и вынесли Петра Николаевича из квартиры. Поставив его у лифта, они стали возиться с дверью. «Влево ключ в нижнем замке или вправо?» — спросил один из них. «Влево», — сказал Петр Николаевич.

У самого входа в подъезд стояла Газель «Скорой помощи». Носилки поставили на асфальт, и высокий, который рылся в его спальне, стал открывать ключом заднюю дверцу машины…

Тут Петр Николаевич заметил, что из кармана его халата торчит сверток желтой бумаги. В эту бумагу Петр Николаевич завернул вчера деньги, полученные от Елены.

«Отдайте мои деньги», — закричал Петр Николаевич. Второй санитар, щупленький, склонился над ним молча и заклеил его рот липкой лентой. Петр Николаевич попытался вскочить, но тут навалился второй, уперев колено ему в живот, и держал руки, пока щупленький связывал его. Загрузив его в Газель, они закрыли дверцы на ключ. Перед этим высокий швырнул внутрь документы, так что паспорт угодил Петру Николаевичу в подбородок.

Скоро зарычал мотор, машина затряслась и поехала. Петр Николаевич бился, пытаясь высвободиться, но безуспешно. Успокоившись, он попробовал сосредоточиться на движении, считать время и запоминать повороты. В салоне было довольно тепло, Петра Николаевича стало смаривать, и он заснул.

Проснулся он от холода. Он лежал связанный в темноте. Мотор не работал, машина не двигалась. Снаружи подвывало, и сквозь щели в дверцах задувало в ноги. Петр Николаевич крупно дрожал. Он стал стонать сквозь кусок скотча и извиваться.

От собственных стонов он проснулся окончательно, на этот раз по-настоящему, и обнаружил себя в палате, с одеялом во рту. «Ну что кричите?» — строго и ласково спросила женщина в белом халате. — «Где я?» — спросил Петр Николаевич. — «В больнице вы, второй день уже. Все хорошо» — «Бригада скорой помощи ограбила мою квартиру, а меня связали!» — «О боже мой, опять! Вам же завотделением объяснял, никто вас не грабил. Санитаров вы еще в квартире заставили расписаться за ключи, а деньги вы сдали в камеру хранения. Получите все назад, когда выпишитесь. Вам просто сон приснился. У вас лихорадка и бред, второй день. Скоро пройдет. Успокойтесь только, ради бога, других больных не будоражьте!» Она дала ему попить, поправила одеяло, проверила капельницу и посидела с ним немного, держа его за руку. С Петром Николаевичем это срабатывало, он успокоился и заснул. Утром ночного происшествия он не помнил.

Через день тяжелый жар спал, и ему сказали, что он идет на поправку. «Радуйтесь, что никаких гнойных осложнений. Вы быстро к нам попали. Подержим вас три недели и отпустим». Его полностью успокоили насчет вещей, вручив талон из камеры хранения.

Петр Николаевич сказал врачу: «Раз уж вы взялись меня латать, проверьте мне позвоночник и поджелудочную железу» — «А у вас что-то с ними не так?», — спросил врач. — «Скорее всего, все нормально, — сказал Петр Николаевич. — Но в юности, знаете, меня избили, и у меня был разрыв поджелудочной железы. А потом еще был туберкулез позвоночника. Но я вроде полностью вылечился. Уже много лет прошло.

Просто, на всякий случай, убедиться». Врач стал серьезен: «У вас об этом есть запись в карте, в больнице, где вы раньше наблюдались?» — «Да я нигде не наблюдался, я сам вылечился. Я бегал по утрам и делал упражнение с ремнем. Я когда встану, я вам покажу.

Нужно ремень крутить вокруг тела, это из восточных единоборств. Простое вроде бы упражнение, а лечит ткани и даже сращивает органы». Врач отнесся к словам Петра Николаевича с полным недоверием. Он сказал сухо: «Мы еще раз проверим по рентгеновскому снимку. Пока отдыхайте».

Спустя еще день Петра Николаевича отключили от капельницы и вынули катетер.

Сказали, что дальше антибиотики и витамины будут вводить уколами, разрешили вставать. Вечером у сестринского поста, когда все собирались смотреть телевизор, Петр Николаевич пришел с ремнем и стал, несмотря на тянущие боли в пояснице, крутить его вокруг торса. Сестра быстро подошла к нему и сказала, что ему такое делать нельзя, чтобы не беспокоить почки. Он сказал, что это упражнение заживляет органы. Она молча попыталась отобрать у него ремень. Он не отпустил, и она закричала: «Санитары!» Все больные смотрели на них, и Петр Николаевич с ненавистью крикнул: «Ну, что уставились?!» Подошли рослые дежурные санитары в сине-зеленых халатах: «Так, что буяним? Спокойно — сказано тебе! Отдай ремень сестре!» Петр Николаевич понял, что не справится, и отдал ремень.

На следующий день, когда утром врач совершал обход, он дежурно расспросил Петра Николаевича о принимаемых лекарствах и самочувствии, сказал, что лечение пока продолжается в таком же режиме, после чего предложил одеться и подойти через полчаса к ординаторской: «Если ваш интерес насчет поджелудочной железы еще в силе», — сказал врач.

Петр Николаевич дождался врача у ординаторской, и тот, положив ему руку на плечо, отвел к окну и доверительно сообщил: «На вас тут жалуются, порядок нарушаете.

Два дня назад, я понимаю, у вас была лихорадка и бред, это не в счет. Но теперь-то вы поправляетесь. Голова хорошо должна работать. А вы? Физкультурой стали заниматься без разрешения, с медсестрой спорили. Вам же вредна сейчас нагрузка. Побеспокоите почки, начнутся осложнения» — «Вы не понимаете, — сказал Петр Николаевич. — Я этим упражнением заживил себе поджелудочную железу в юности. Оно восстанавливает поврежденные органы. Я с ним гораздо быстрее вылечусь!» — «А вот насчет поджелудочной железы, я хотел с вами поговорить отдельно, — сказал врач. — Вам операцию делали, когда случился разрыв?» — «Нет, не было операции. И с позвоночником не было операции, когда мне позвонок сломали. Это в армии было, там с медициной плохо. Сам кое-как оклемался» — «Но вы же лежали в лечебке?» — «Ну, да!»

— «Это врач тогда поставил вам диагноз, насчет разрыва и перелома?» — «Да. А потом, уже после армии, у меня нашли туберкулез позвоночника, и сказали, что долго не проживу. Ну я и стал сам лечиться. И вылечился, кажется» — «Значит, кажется, вылечились, — задумчиво протянул врач. — На рентгене никаких следов от ваших увечий нет». Врач помолчал и добавил: «Видите ли, над вами тогда глупо подшутили и рассказали вам небылиц. Дело в том, что без операции при разрыве поджелудочной не обойтись. А вы говорите, вам операцию не делали. Даже с операцией, летальный исход бывает в сорока процентах случаев, а уж лечебная физкультура точно не помогает, я вам гарантирую. То же самое с позвоночником. То что вы говорите — очень серьезная травма, были бы следы на рентгене» — «Но я же говорю вам, доктор! — Петр Николаевич стал терять терпение и повышать голос. — Я самостоятельно вылечился, по собственной системе. Знаете, как мне плохо было тогда? Просыпаюсь утром, и все болит. А я через боль, через слезы — утреннюю пробежку и упражнение с ремнем по полдня, пока не упаду от усталости» — «Я вам охотно верю, — сказал врач нейтрально, глядя в окно. — Про ваше упорство и все остальное. Но лечились вы все-таки от чего-то другого. Надо полагать, от гастрита и искривления позвоночника. А врачи вас обманули. И лучше бы вам с этим согласиться, потому что иначе остается вариант похуже. Иначе получается, вы все это выдумали. И настаиваете на своих бредовых, — это медицинский термин, поймите меня правильно, — на своих бредовых утверждениях. Это может дать нам основания отправить вас в соседний корпус для беседы с психиатром, вы меня понимаете? И, наблюдая вас эти дни, я могу вам обещать: что-то он у вас найдет, если вы, конечно, не симулируете. Но я надеюсь, что вы все-таки адекватный человек и просто… так сказать, играетесь. И я надеюсь, что вы будете вести себя тихо, откажетесь от странных упражнений у всех на виду, будете слушаться медсестру и не станете ни с кем обсуждать ваши страшные болезни и чудесные исцеления. Ни нам, ни вам, проблемы не нужны. Если вы меня послушаетесь, то выпишетесь без проблем через две недели и будете делать любые упражнения, какие пожелаете. Вы меня понимаете, да?», — врач снова положил руку ему на плечо и посмотрел внимательно в глаза. «Понимаю», — выдавил Петр Николаевич.

Он всерьез испугался, что его запишут несправедливо в психи и не выпустят из больницы вообще, так что он предпочел прикусить язык. Пришлось отказаться и от планов вербовки пациентов к себе на занятия. А жаль, какая среда была благодатная! Не все ведь были из тех, с кем смогла совладать традиционная медицина. Не все были с распухшей простатой или с камнями в почках размером два сантиметра, так что проходили операцию, маялись несколько дней с катетером и пакетом кровавой мочи на веревочке и выздоравливали. С некоторыми у врачей возникали серьезные вопросы. Один в его палате пришел, например, потому что у него сперма выходила в мочевой пузырь при семяизвержении. Петр Николаевич не мог представить себе, как такое может быть, но слышал слова врача четко, и поверил. Другой жаловался на боли при мочеиспускании.

Врачи так с ним возились, и эдак, но никакой инфекции не нашли и отправили в неврологию.

Эти пациенты, как и многие другие в отделении, проскальзывали в палату утром и уходили после двух, следом за врачами. Они каждый день обсуждали, чем «отблагодарят» сегодня дежурную медсестру за то, чтобы отпустила, и какой подарок в конце следует «подогнать» заведующему отделения.

Тот, который лежал насчет спермы, был юрист тридцати лет, тощий и выглядевший на двадцать пять. Ко всему прочему, он оказался еще и диабетиком: врач каждое утро при беседе спрашивал его про инсулиновые инъекции. Тем не менее, он приезжал с бутылкой диетической пепси-колы, и все утро пил ее, заедая печеньями, и работал с ноутбуком.

Другой, с болями в мочеточнике, был накачанный, спокойный и добрый боров, который, если не спал, учил английский язык. Он рассказывал, что работает «у врагов», и работа его заключается в том, чтобы таскать разных партнеров компании по ресторанам и вести переговоры. Говорил, что заплатил «главному» две тысячи долларов, чтобы попасть в отделение, потому что центр элитный, и сюда люди едут со всей России.

Вот отличный кандидат ко мне на занятия, думал тоскливо Петр Николаевич.

Отвалил врачам такие деньги, они не знают, что с ним делать, направили в другое отделение, а он не возмущается.

С болью и неохотой отказавшись от идей рекрутинга, Петр Николаевич замкнулся в себе. Если его расспрашивали соседи по палате, он рассказывал, что работает инженером на молочном заводе. Это было полуправдой. Когда-то, до парагмологии, у него действительно была такая работа, так что ему было что ответить на любопытные вопросы.

Он послушно ходил на уколы и ел все таблетки, неизменно пытался выпросить дополнительную порцию пресной баланды в столовой, смотрел телевизор по вечерам, прочитывал после других все поступающие газеты, считал дни до выписки и ждал, когда же его навестит любимая женщина.

Ему казалось, что он предупредил ее перед тем, как вызывать скорую. Впрочем, он старался не копаться в воспоминаниях, потому что сразу вылезали странные образы двух санитаров, грабящих его квартиру и связывающих его скотчем. От этих образов он начинал нервничать, и его тянуло пойти к медсестре и начать расспрашивать про то, как он сюда поступил. А делать этого не стоило, чтобы не попасть к психиатру.

Его женщина так и не пришла, не пришел и Володя, единственный, кроме нее, человек, который в последние два года часто звонил Петру Николаевичу и интересовался его жизнью. Под конец лечения Петр Николаевич был пропитан горечью одиночества и ненавистью к этим двоим. «Может, и хорошо, — думал он, — что мобильный телефон остался дома. По крайней мере я не звонил им и проверил, чего они стоят. Все люди такие! Ты о них заботишься, а они бросают тебя в беде!»

За один день до выписки к Петру Николаевичу пришли посетители. Но не такие, каких он ожидал. Их было двое, один пониже ростом, другой повыше, облаченные в безупречные свинцово-серые костюмы. На лацкане у каждого был значок, напоминающий свастику: две перекрещенные угловатые буквы «P» — символ «Церкви Парагмологии».

Они вошли, когда никого не было в палате, закрыли дверь, встали по стойке смирно, скорчили на лицах обязательные для секты счастливые улыбки, и один, с подергивающейся головой, заявил: «Мы — секретные агенты парагмологии. Мы следили за вами все эти годы и применяли телепатические излучатели, чтобы сканировать ваше прошлое. Теперь мы знаем о вас все, и для нас важно, чтобы вы в этом убедились».

Другой во время короткого монолога разминал шею, прижимая голову то к одному плечу, то к другому.

Не говоря больше ни слова, агенты оставили на тумбочке конверт формата C4 и ушли. Внутри, кроме распечатки в несколько страниц, был милицейский бланк протокола задержания, подписанный самим Петром Николаевичем. Он помнил этот бланк: его попросили подмахнуть, когда забирали Елену. Теперь выяснялось, что милиция была подставная, ее роль исполняли агенты парагмологии. В бланке было написано размашистым почерком: «Всю свою вину за души введенных в заблуждение психопатов признаю и готов как Духовная Сущность понести должное наказание сроком 1 миллиард лет».

Петр Николаевич был не столько напуган, сколько ошарашен. Он не понимал, зачем секте потребовалось разыгрывать перед ним такую сложную постановку. Странные методы давления, думал он, странные. Неужели секта смогла придумать что-то новое после смерти Бубарда?

Разбираемый любопытством, Петр Николаевич погрузился в чтение. Окончив читать, он крупно вздрагивал и хотел вопить от страха. Секта знала про него всё!

Письмо, слово в слово, имело следующее содержание:

«Автор запатентованной методики «Создание здоровья и счастья» смастерил маленькую библиотечку на своем замечательном сайте. Он снабдил ее скромным заголовком «рекомендую прочитать эти книги». Крайне любопытен состав библиотечки. Она сплошь состоит из бесплатных электронных книг, свободно путешествующих по Интернету и доступных в сотне-другой источников. Как нетрудно догадаться, среди них нельзя найти ничего, кроме кухонной психологии и бестселлеров на тему оздоровления и достижения богатства без усилий.

К чему бы это? А дело в том, что такая библиотечка — один из характерных признаков особенного типа людей, который мы назовем заплутавшими проповедниками.

Хрестоматийными в случае автора «Создания здоровья» оказались несколько пунктов: мотив, который подтолкнул его запатентовать свою чудесную методику, причина, по которой он дошел до создания веб-сайта, качество этого сайта и, наконец, главный способ раскрутки сайта.

Мы поговорим об этих вещах прежде, чем переходить, собственно, к описанию типажа.

Итак, автор методики «Создание здоровья и счастья», сшивший ее из обрывков коммерческого культа «Церковь Парагмологии», решил однажды, что патент защитит его… нет, отнюдь не от нарушения авторских прав, а от бесконечных сомнений и нападок со стороны клиентов. Дело в том, что автор (к сожалению, ошибочно) считал, будто патент является гарантией качества. Он не знал, что Роспатент никогда не проверяет, работают изобретения или нет. В обязанности Роспатента это просто не входит. Автор также не знал, что незадолго до него, трем его соратникам в деле псевдонауки были выданы патенты на три замечательных изобретения: «Симптоматическое лечение заболеваний с помощью осиновой палочки в момент новолуния для восстановления целостности энергетической оболочки организма», «Устройство для энергетических воздействий с помощью фигур на плоскости, генерирующих торсионные поля» и, наконец, «Преобразование геопатогенных зон в благоприятные на огромных территориях путем использования минералов положительного поля».

Почему же, — сокрушается временами наш автор, — получение патента не дало мне толп клиентов и долгожданного богатства, книжки о котором я так внимательно читал где-то в сети? Почему я, бывает, неделями, сижу без работы и перехожу временами на гречку с тушенкой? Почему мне приходится выдумывать посетителей, чтобы подкормить реальных клиентов байками о чудесных исцелениях?

Не найдя ответа на эти вопросы, наш психолог решил создать веб-сайт.

Предсказуемое решение, ведь нечто новое и малознакомое легко можно принять за панацею.

И как же сайт создается? Возможно, психолог нанял дизайнера с хорошим портфолио? Программиста, виртуозно работающего с php, и пиарщика, отлично знающего, как проникнуть в топ поисковых машин? Что вы! Ведь у психолога нет на это денег.

Он поступил проще: нанял трех подростков из Петрозаводска, выйдя на них через одного невротического клиента. Он заплатил подросткам по пятьсот рублей на рыло, чтобы они сделали ему сайт «под ключ». Этим стратегическим решением он не ограничился и предпринял также ряд тактических ходов. Например, он вмешался в работу, обозвав дизайн в бежевых тонах «мертвячным» и потребовав ярких цветов.

Мотивировал он это тем, что здоровые люди (прошедшие курс по его методике) любят яркие цвета, а люди с отклонениями ярких цветов боятся. Логичное замечание, что потенциальные клиенты — это люди больные и не поймут потому ярких цветов, не подействовало. Психолог легко парировал аргумент, сказав: «Так мы им заранее покажем стандарт, на который нужно равняться!» Одержав идеологическую победу над провинциальными веб-дизайнерами, Петр Николаевич распорядился сделать буквы ярко-желтыми, фон ярко-синим и добавить вокруг текста рамки, разумеется, ярко-фиолетовые.

Своими силами он создал наполнение для сайта. Кроме библиотечки идиота, сайт содержит раздел «статьи», раздел «отзывы» и раздел «запись на занятие». В отзывах собраны впечатления двух десятков людей разного пола, возраста и профессии, которые почему-то используют одинаковые речевые фигуры: «восхитительное просветление», «избавился от всех болезней», «смотрю на мир другими глазами» и «счастлив полностью». В статьях автор пространно рассуждает на три темы: что «ученые не понимают, о чем говорят, когда заявляют, что рак неизлечим», что «все причины бед человека — в нем самом» и что «достаточно принять решение быть здоровым, и никакая болезнь вас не тронет». В подтверждение своих тезисов он приводит цитаты все из тех же отзывов, помещенных в соседнем разделе. Ни одного факта, ни одной ссылки. Более того, ни одного внятного объяснения, в чем состоит методика «Создание счастья и здоровье».

Последнее, впрочем, понятно. Ведь формула патента имеет мало общего с тем, как проходит «терапия», и это различие не укроется от глаз клиентов. Формула затачивалась исключительно под то, чтобы среди имеющихся патентов и публикаций не нашлось ничего похожего. Парагмология, с которой был слизан формат занятий, сама слизала не только формат, но и базовые идеи с фрейдовского психоанализа. Поэтому методика в вольном изложении автора (с заменой парагмологических терминов на придуманные) нашла множество предшественников при патентном поиске. Автору пришлось добавить в формулу видеомагнитофон, с помощью которого в голову пациента вбивается аналогия между его памятью и видеопленкой, другую бутафорию и ритуальные действия, чтобы методика прошла со скрипом через Роспатент. Если бы автор разместил на сайте изложение как есть, но своими словами, неизбежно возникли бы вопросы, а чем все это отличается от психоанализа. А если бы он решил привлекать поклонников парагмологии, недостаточно богатых, чтобы платить запредельные суммы секте, и открыто применил бы жуткий парагмологический жаргон (тьюнинг, лента времени, дривен, импринт и, конечно же, «социальный моллюск»), то его бы не поняла сама секта. Через неделю после размещения такой статьи он бы получил повестку в суд.

Итак, сайт был создан, содержание методики благоразумно скрыто, и автор стал ждать потока клиентов. Но не бывает успеха без горечи. Грабители из Петрозаводска, обещавшие за свои полторы тысячи рублей не только создать, но и раскрутить сайт, получили деньги и смылись. Бедному психологу пришлось самостоятельно заниматься раскруткой. С этой целью он — что, обратите внимание, тоже очень типично для заплутавших проповедников — создал множество рассылок на безупречном сервисе Мэйл. ру. Он бомбил в них все те же три статьи (обещающих вылечить онкологию, импотенцию и депрессию), все те же отзывы клиентов, и в конце давал ссылку на сайт.

Таким образом, приходящие на сайт по рассылке могли быть обрадованы лишь координатами автора и библиотечкой бесплатных электронных книг, и без того болтающихся по всей сети.

Неудивительно, что сайт нисколько не увеличил популярность запатентованного метода. Однако наш психолог не мог не похвастаться перед очень доверчивым юным клиентом по имени Олег, что сайт был создан в кратчайшие сроки и уже привел одного человека. И этот один человек разом окупил затраты на создание сайта. Этому воображаемому клиенту психолог придумал довольно стандартную в своей мифологии личность. Толстый человек сорока пяти лет, ехавший к нему из глубокой провинции два дня на поезде, чтобы излечиться. До занятий он страдал сахарным диабетом, и заболевание прогрессировало. Традиционная медицина не оставляла ему надежд, от отчаяния он пришел к нашему психологу и за пятидневный (по два часа в день) курс полностью выздоровел, сбросил вес и подумывает о том, чтобы обучиться методике и лечить людей у себя в провинции.

Такова история сайта. Кто же читатели идиотских библиотечек, развешанных по сети? Они тоже сводятся в четкий типаж, и его нужно разобрать, чтобы лучше потом понять, что собой представляют их пастыри — патентованные чудо-психологи.

Итак, читатели идиотских библиотечек, как правило, мало зарабатывают, часто, в бюджетной сфере, либо являются необразованными домохозяйками. Они лишены внутреннего спокойствия и пытаются отыскать лазейку для бегства от каждодневной рутины. У них, однако, не хватает ума и образования для того, чтобы найти реальную отдушину: для них невозможна самореализация в творчестве, бизнесе или общественной деятельности. Дело в том, что перспектива длительной рутины, требующей усидчивости, вызывает у них панику. Они не в состоянии углубляться в профессиональные предметы.

Но им важно поддерживать иллюзию, будто они «двигаются вверх». Ради этой иллюзии они читают книги по кухонной психологии, подписываются на сетевые рассылки про развитие способностей и посещают бесплатные лекции и семинары. Эти вещи нравятся им, потому что не предусматривают отчетности, а значит, ответственности.

Они не в состоянии заслужить уважение окружающих, потому что не могут брать на себя дополнительные обязанности и предъявлять к себе высокие требования. Обычно это связано с тем, что в детстве их баловали и не приучили к дисциплине. У них нет настоящих друзей, и они плохо социализированы (несмотря на общительность), по причине своего мелкого эгоизма и безответственности. По этой же причине они не способны к упорному труду, не интересуются целями организации, в которой работают, и стремятся делать меньше, получая больше.

Тут проявляется их раздробленное восприятие времени: ревностное к нему отношение и полное непонимание его реальной ценности. С одной стороны, они одержимы временем и постоянно думают, как бы потратить побольше на свои игрульки, вроде чтения форумов по астрологии. С другой стороны, они совершенно не понимают, что время — ресурс для профессионального роста.

Они отнюдь не бойцы в жизни и, тем более, для них недоступна твердая морально-этическая позиция. Они довольно трусливы для экстремизма, приема тяжелых наркотиков и даже мелкого хулиганства. Поэтому их запоздалый (далеко не подростковый) бунт против общества выливается в бесплодные умствования и поверхностную ругань в адрес социальных институтов: семьи, школы, медицины. Однако если что-то вдруг случается с их бесценным здоровьем, они, подвывая, бегают по поликлиникам и добиваются госпитализации. Эти люди, как правило, кончают верой в паранормальные явления и псевдонауку, становятся адептами умеренных нерелигиозных сект (таких, как «Амвэй» и «Гербалайф») и пытаются распространять их продукцию. Их отклоняющийся образ жизни отпугивает от старых знакомых и привлекает таких же безобидных шизиков. Формируются социальные сети трусливых, эгоистичных, запутавшихся, стареющих людей, не способных на истинные чувства и потому крайне одиноких.

И тут выходит на сцену чудо-психолог Петр Николаевич Абаев и выдаивает из этих людей недодоенное. Остановимся, наконец, на его личности.

Он, как и любой заплутавший проповедник, нуждается в придумывании схем саморазвития (один из симптомов на ранних этапах шизофрении). Впрочем, если придумывать получается плохо, такие люди не гнушаются воровством чужих схем и их упрощением. Он одержим изобретательством и убежден в огромной ценности своих утверждений для науки. Он не имеет общественного признания и никогда его не получит.

Специалисты с формальным образованием просто отказываются разговаривать с ним, они не любят «изобретателей». Это вынуждает его ополчиться на социум и проповедовать отчуждение. С людьми, которые критические относятся к его идеям, он прекращает отношения. Живет он иллюзией, будто обладает незаурядными способностями, и любое ремесло ему подвластно. Поскольку профессиональные услуги стоят дорого, он их боится, зато получает удовольствие от самостоятельных дилетантских попыток, особенно, в сети Интернет.

При этом, в отличие от своих клиентов, он обладает недюжинным упорством. Он действительно прочитал все книги из своей библиотечки идиота. Он любит читать и подходит к вопросу серьезно, даже делает пометки карандашом на полях. Проблема, однако, в том, что он неразборчив, и хорошие серьезные книги остаются за бортом.

Что заслуживает уважения, так это его спортивный образ жизни, продолжающийся всю жизнь, благодаря которому он сохраняет чувство «на рельсах, в постоянном движении». Накачанная фигура и неизменная уверенность в себе делает его популярным среди блуждающих женщин. Сейчас он приближается к пятидесяти, и из всех женщин оставил одну, сорокапятилетнюю бухгалтершу, у которой есть три увлечения: встречи с сыном, поддержание своей фигуры и разведение роз в горшках. Выходные они проводят раздельно, потому что она ездит к сыну, живущему с отцом. Она приходит к Петру Николаевичу ночевать в будние, раза два в неделю. Ей бы хотелось постоянной семейной жизни, и когда-то она даже устраивала скандалы Петру Николаевичу. Потом она смирилась с ролью приходящей женщины и теперь лишь временами вяло посматривает по сторонам в поисках мужчины, который настроен серьезнее. Петр Николаевич когда-то был женат, но развелся, и теперь он бы вернулся снова к семейной жизни, но его род занятий этому мешает. Он проводит частные занятия в своей квартире. Если женщина станет жить с ним, то временами она будет находиться дома во время занятий. Скрываться несколько часов на кухне ей не понравится. Клиенту же не понравится, что кто-то еще есть в доме. Кроме того, она услышит, с какими психопатами имеет дело Петр Николаевич и какие «истины» он проповедует. Петр Николаевич мог бы найти работу по специальности (инженером в цехе розлива молока) или стать, например, продавцом компьютерной техники, но за десять с лишним лет своей домашней практики он привык, что работа — это собственный маленький мирок, где он царь и бог. Ему невыносимо даже подумать о том, чтобы по пять дней подряд ездить в другой конец города и проводить почти весь день в отрыве от родных стен.

При такой неполноценной личной жизни, Петр Николаевич рассказывает клиентам отточенную легенду про жену, троих детей и другую квартиру в этом же районе, в которой он, собственно, живет. «Эта квартира только для занятий с клиентами. Иногда, я правда, остаюсь здесь на ночь». Жена, в его мифологии, полная и работает певицей («Возможно, вы слышали ее по радио, но имен я называть не буду»). В той же мифологии он является не только счастливым отцом троих детей, но и счастливым дедом четырех внуков («С ними я летом катаюсь на роликах на даче»). Такими ремарками он старается подчеркнуть, какой он веселый и открытый для простых развлечений в свои пятьдесят.

Делает он это с той целью, чтобы показать «запутавшимся клиентам» эталон правильной и счастливой жизни.

Он одержим мыслью, что «мужик в постели не должен ударить в грязь лицом».

Мужчинам-клиентам он протирает мозг своими истинами о том, что заниматься сексом нужно каждый день вплоть до шестидесяти, и фрикции должны длиться в течение часа, ибо только тогда женщина получит должное удовольствие. А научиться тому, чтобы эрекция длилась целый час, помогает его запатентованная методика (которая также помогает достичь любых желаемых целей и вылечиться от любых заболеваний, в том числе от туберкулеза, диабета и рака).

Его квартира находится в идеальном состоянии, по меркам холостяцкого жилья. На пике своей «психологической» карьеры он сделал отличный ремонт, поставил дорогую сантехнику и оборудовал кухню всеми полезными приспособлениями, вплоть до посудомоечной машины и паровой кофеварки. Последние годы дела его идут уже не так хорошо, но ремонту еще далеко до обветшания, и дорогая техника служит исправно. Он поддерживает идеальную чистоту в квартире, чтобы производить солидное впечатление на клиентов. Если клиент обращает на это внимание, Петр Николаевич тут же говорит, что каждый день рано утром приходит работница и проводит влажную уборку.

Однако в его квартире есть и странности. Так, дорогие вещи соседствуют с маленьким неудобным кухонным столом советского типа из ламинированных древесных плит. В спальне компьютерный столик стоит так, что к нему невозможно поставить стул, и приходится сидеть на краю двуспальной кровати. Сам компьютер регулярно сбоит и, по-хорошему, требует замены. Но Петр Николаевич не покупает новый и даже не вызывает «компьютерную помощь». Он предпочитает по пятьдесят раз включать и выключать компьютер в надежде, что в очередной раз загрузка пройдет нормально.

Когда-то Петр Николаевич жил небедно. Были времена, что по нескольку недель подряд он работал в режиме полной загрузки: четыре клиента в неделю, что приносило 24 тысячи рублей. По меркам четырехлетней давности это было очень много. Теперь он берет по десять тысяч за курс, а не по шесть, и редко выдается неделя, когда ему удается заработать даже двадцать тысяч рублей. Бывает, он неделями сидит без работы. Какое-то время он не обращал внимания на падение заработка. В конце концов, ремонт уже был завершен, машины Петр Николаевич не держал, детей и внуков у него не было, и только иногда он принимал у себя женщину. При такой жизни больших расходов избежать легко.

Однако дела ухудшались, и Петр Николаевич дошел до того, что стал экономить на еде и держать спецрезерв для платежей за квартиру.

Попытки поднять свою популярность с помощью газетных объявлений и веб-сайта не дали результатов. Обзвон бывших клиентов с целью напомнить, что он платит двадцать процентов за привлечение новых, тоже оказался бесполезен. Петр Николаевич до сих пор не хочет себе в этом признаваться, но созданная им вокруг себя социальная сеть исчерпала свой потенциал.

Петр Николаевич имел несколько друзей (в последние годы они как-то потерялись), один из них был очень обеспеченным человеком. Друзья подсмеивались над его родом занятий и говорили, что с его волей и уверенностью он мог бы преуспевать в бизнесе. Ему даже предлагали помочь со стартовым капиталом (впрочем, не таким большим). Он отказывался и говорил, что у него самого есть сбережения. А бизнесом, заявлял он, ему претит заниматься, потому что бизнес лжив и мешает нести реальную пользу людям. И всегда он прибегал к одному доводу: в одной Москве в год совершает самоубийство 8 тысяч подростков, и в России только каждый десятый не нуждается в профессиональной психиатрической помощи, как же можно в такой ситуации бросить лечение людей и уйти в бизнес? Никто из друзей не думал проверять эти цифры, они к ним просто привыкли.

Теперь времена, когда ему предлагали помочь с бизнесом, давно прошли. Тогда он не согласился, потому что зарабатывал хорошо и был совершенно счастлив: благодаря тому, что не нужно было больше работать на молокозаводе и что у него, за счет клиентуры, много женщин. Теперь он не был так доволен жизнью (хотя скрывал это). Но и помочь с бизнесом ему больше не предлагали. И он временами горько жалел, что не согласился тогда, несколько лет назад.

Насчет собственной материальной обеспеченности у Петра Николаевича тоже есть отточенный миф, как и насчет жены. Во-первых, он никогда не давал клиентам повода усомниться, что через его руки проходит меньше четырех клиентов в неделю. Обилие заказов, любит говорить он, заставляет меня постепенно повышать цены. «Я мог бы заниматься со всеми клиентами и бесплатно, я очень обеспеченный человек, но людям нужен стимул, и приходится брать с них деньги».

Самая любимая часть мифа воспроизводится не для всех клиентов. Дело в том, что в ней затрагивается парагмология, а об этой странице в своей жизни Петр Николаевич старается трепаться поменьше. Он оттягивается и рассказывает про парагмологию только тем, кто проявляет особо жгучий интерес к его персоне (потому что не может удержаться), и тем, кто уже знает о его связи с сектой.

Итак, в полном варианте его миф о богатстве выглядит следующим образом.

Якобы, одна семья, владеющая крупной нефтяной компаний, захотела в далеком 1994 году иметь семейного специалиста по парагмологии. Предполагались также занятия с высшим менеджментом компании. В качестве такого человека, благодаря связям, выбрали его, Петра Николаевича. Его направили на полный цикл обучения в только-только открывшийся Московский Центр Парагмологии, заплатив за его подготовку восемьдесят тысяч долларов. Обучение длилось в течение трех месяцев, по двенадцать часов в день, без выходных, с получасовым перерывом на обед (который следовало приносить с собой).

Эта часть истории нравилась Петру Николаевичу в особенности, потому что она показывала клиентам, как спокойно Петр Николаевич относится к любым тяготам на пути к поставленной цели. Вначале, говорил он, с ним занимались лучшие специалисты организации, приехавшие из США. Впоследствии, учеников стало слишком много, и к зарубежным специалистам подключили «наших недоучек». В результате, под конец качество обучения «было уже не то». Петр Николаевич, сам того не зная, воспроизводил архитипический образ «падшая империя»: вначале была истина, потом стандарты упали, система выродилась, и он был вынужден искать свой собственный путь, чтобы построить империю заново. Закончив обучение, гласила легенда, Петр Николаевич заключил контракт с семьей на один год, сделал несколько собственных открытий, заработал очень большие деньги и был отпущен на волю. Теперь он обеспечен до конца жизни, имеет патент на собственное изобретение и продолжает практику из альтруизма. «Ведь если я знаю, как вылечить человека в сто раз быстрее, чем это делает парагмология, то как я могу сидеть сложа руки?!», — любит хвастаться он.

Правдой из этого является только то, что он обучался в организации три месяца, не заплатив за это ни копейки, и что он имеет запатентованное изобретение (лицензия на которое не была запрошена за пять лет ни разу). На самом деле, знакомый физик заразил Петра Николаевича парагмологией еще до открытия центра в Москве. В тяжелые годы кризиса, в условиях безденежья, тоскливой работы на молокозаводе и распрей в семье, Петр Николаевич схватился за парагмологию, как за спасительный круг. Многие мужчины в те годы использовали для снятия стресса компьютерные игры DOOM и Dune, а также сеть ФИДО, засиживаясь на работе допоздна и провоцируя ревность жен.

Когда открылся Московский Центр Парагмологии, организация столкнулась с проблемами. Она испытывала жесточайшую конкуренцию со стороны других сект и страшный недостаток кадров. Поэтому в первый год, на деньги из-за рубежа, центр бесплатно обучал кадры. Критериями для приема на курс было знание базовой книги по парагмологии. Петр Николаевич откликнулся и занимался в течение трех месяцев (только по выходным, но действительно по двенадцать часов в день). За это время он тайком сделал ксерокопии всех доступных книг и обучающих курсов, в том числе тех, до которых он в лучшем случае добрался бы под конец года обучения. Однажды его на этом поймали и выгнали (организация имела очень строгие правила в отношении предателей и просто хитрожопых личностей).

Чтобы понять дальнейшие действия Петра Николаевича, нужно остановиться на двойственности его сознания. Эта двойственность позволяет ему сочетать мошенничество с верой в то, что он несет благо. Сочетать в себе волевого мужчину с патологическим лжецом. Направлять усидчивость на бесполезные вещи. Одновременно верить и в эффективность, и в неэффективность методик парагмологии. Верить в то, что он излечивает людей и при этом жаловаться на клиента, который приходит к нему уже пять раз и с каждым разом все больше съезжает с катушек.

Амбивалентность сознания и подтолкнула Петра Николаевича к тому, чтобы начать занятия со знакомыми по сворованным из секты материалам. Мотивация его была многогранной: с одной стороны, это был способ находить себе женщин (он только-только пережил развод), с другой, нельзя же было даром пропадать его усилиям по воровству материалов, с третьей, это был способ отомстить секте, так мерзко с ним поступившей.

Наконец, это была проверка действенности методов и (одновременно) способ принести людям добро, излечивая их.

Поначалу он не брал за занятия денег, и они заняли в его жизни ту нишу, которую у других мужчин занимают воскресная возня в гараже, графомания, шляние по кабакам, компьютерные игры или членство в оппозиционной партии.

Когда знакомые стали приводить своих знакомых, вечерние занятия стали превращаться все больше в механизм знакомств с женщинами. Вначале произошло несколько инцидентов, когда мужья изменивших жен приходили бить морду, и он бил в ответ, потому что всю жизнь был изрядным драчуном. Впрочем, никого из друзей и хороших знакомых он тогда не потерял, потому что придерживался принципа никогда не связываться с женщинами тех людей, которых ценишь.

Это был период наибольшего дрейфа в сторону от парагмологии. Дело в том, что одна посетительница оказалась профессиональным психологом, высмеяла уровень компетенции Петра Николаевича и прямо дала понять, что интересуется им как мужиком, а не психологом. За время короткого романа она задала направление его дальнейших действий: какие книги по психологии прочитать, чтобы не ударять в грязь лицом, какие дипломы купить и какие сертификаты и лицензии подделать. Идея воспитать психолога-самозванца ее очень заинтриговала.

Он подошел к вопросу со свойственным ему упорством, и скоро его шоу производило такое неизгладимое впечатление на посетителей, что они стали приводить мужей, детей, братьев и родителей, и к нему выстроилась очередь. Именно тогда он стал брать плату за занятия.

Доходы быстро превысили зарплату на молокозаводе, и Петр Николаевич впервые в жизни почувствовал себя не только стойким мужиком, но и успешным человеком.

Однажды ему очень повезло, и попался богатый человек из нефтяной отрасли. Петр Николаевич, не растерявшись, предложил ему особые услуги по особой цене. Придумать особые услуги было очень просто, потому что вся парагмология была под это заточена ее создателем, Бубардом. Именно это свойство позволило секте заманить в свои сети пару голливудских звезд первой величины и множество миллионеров с неустойчивой психикой. Новый клиент был впечатлен, и затем Петр Николаевич провел длительные (как можно более длительные, в связи с почасовой оплатой) занятия с членами его семьи.

Вскоре нефтяного мужика грохнул киллер, и Петр Николаевич поторопился смотать удочки. Заработанных денег хватило, чтобы разменять однокомнатную квартирку в Подмосковье на двухкомнатную в окраинном районе Москвы, но рядом с метро — на Первомайской улице. Это было отличной возможностью обрубить концы, избавившись от назойливых несимпатичных дам, вмиг обедневших родственников убитого нефтяника, а также обиженных и усомнившихся клиентов со своими доморощенными расследованиями.

Урвав такой большой кусок, — новую квартиру, — Петр Николаевич решил не испытывать удачу дважды и залег на дно. Лояльных клиентов он обзвонил с таксофона и сообщил им, что уезжает на полгода в США, проходить дальнейшее обучение, после чего его услуги снова станут доступны, разумеется, по возросшей цене. Отношения он предпочел сохранить только с одной из приходивших к нему женщин и поселил ее у себя.

Он провернул все дела с квартирой очень удачно и вовремя. Грянул кризис 1998 года, и на молочном заводе (работавшем на зарубежном оборудовании и по зарубежным лицензиям) начался ад. В его пределах появился десяток акционерных обществ.

Миниатюрным АО стал и цех, где работал Петр Николаевич. Акционеры назначили его на должность директора: как человека, работающего давно и исправно. Директорство не принесло больших доходов, зато вселило чувство собственной важности. Основной должностной обязанностью в месяцы директорства было объяснять новым акционерам самые общие вещи про молочное производство. Довольно быстро пищевая промышленность ощутила преимущества кризиса. Импортные продукты стали слишком дорогими, и возник спрос на отечественные. Слияние акционерных обществ обратно в единое предприятие произошло за считанные месяцы, и завод стал стремительно набирать крейсерскую скорость. Петр мог бы в новых условиях претендовать на директора подразделения, но, почуяв ветер, вернулся с повинной бывший директор, и его предпочли взять, поскольку ранее он руководил цехом бессменно многие годы. Петру Николаевичу предложили щедрую компенсацию за то, что он вернется на должность технолога с понижением зарплаты.

Возросшее чувство собственной важности после покупки квартиры и директорства не позволяло ему согласиться. Старая рутина казалась невыносимой. Уволившись, он стал искать работу руководителя, но для него находилось лишь все то же место технолога.

С горечью чувствуя, что его не оценили по достоинству, использовали, а потом избавились от него, он вернулся к своей психологической практике. Он возобновил контакты с клиентами, перезвонил по всем заявкам на автоответчике, назначил новые цены и составил расписание. Дела пошли хорошо, и скоро Петр Николаевич смог накопить на отличный ремонт в квартире. Он пробовал склонить рабочих к прохождению его занятий (по системе взаимозачета), но они остались глухи к проблемам саморазвития.

Позже Петр Николаевич не мог удержаться от лжи и говорил клиентам, что делал ремонт самостоятельно, потому что любит работать руками еще со времен жизни в Казахстане (где построил в свое время с отцом новый семейный кирпичный дом).

Петр Николаевич окружил свою биографию легендами, и если бы он собрался все их тщательно записать, получились бы увлекательные мемуары. Обычно, людей заставляет врать без причины чувство неуверенности в себе. С Петром Николаевичем история иная. Часть его лжи преднамеренная, зачастую подсказанная женщиной-психологом, которая научила его многим уловкам. Другая часть просто сама собой срывалась однажды с языка и потом приживалась. Петр Николаевич всегда отличался бойкой фантазией и не видел ничего плохого в том, чтобы разукрашивать скучный мир в более яркие краски.

Интересный пример мифотворчества — история Петра Николаевича про бои без правил. Легенда гласит, что он перебрался из нищего Казахстана в Москву, в поисках чего-то нового, и поначалу вынужден был довольствоваться любой работой. Он любил говорить, что в течение года трудился на семи работах по четырем специальностям и спал не больше трех часов в сутки. Одним из способов быстро заработать стали бои без правил.

В ранних вариантах легенды, для друзей и знакомых, которые были в ходу в начале девяностых, утверждалось, что Петр Николаевич переехал в Москву в середине восьмидесятых и попал в подпольный клуб под прикрытием Московского Горисполкома, где победители награждались дефицитными товарами. Он любил добавлять сочную деталь: от тренировок мозоли на костяшках у него были такого размера, что бросались в глаза прохожим. Однажды вечером к нему пристали два хулигана, и он избил их так, что было заведено дело о причинении тяжкого вреда здоровью. Об этом написали в газетах, и Петр Николаевич, ожидая, что его отыщут и вызовут в суд, неделю стирал мозоли на костяшках пемзой, уничтожая, таким образом, улики. Правоохранительные органы, однако, так на него и не вышли.

В начале двухтысячных легенда о бойцовской карьере уже предназначалась только для клиентов и звучала по-другому. Петр Николаевич приехал в Москву в девяностом году, подозревая, якобы, о грядущем распаде СССР. Он нашел работу на молочном заводе, а чтобы подработать, вступил в бойцовский клуб, провел ровно одну тысячу и два боя, мог бы стать выдающейся звездой единоборств, но завязал, потому что психология интересовала его больше.

Деталь про двух хулиганов и мозоли на костяшках являлась чистейшей правдой, все остальное было порядочно разбавлено вымыслом. На самом деле, Петр Абаев уехал из Алма-Аты с родителями в 1979 году, только-только со скрипом окончив институт. Его отец, большой специалист в деле молочного производства, был переведен на работу в Подмосковье. За сына он постарался, чтобы тот по разнарядке попал на подшефный ему подмосковный завод. Сын увлекался единоборствами, занимался боксом в легком весе и случайно вышел на тренера-пенсионера, подпольно преподававшего каратэ под видом турпоходов в выходные. Обучением тренер не ограничивался, он отправлял окрепших своих учеников на бои. Бои проходили в разных частях Московской и соседних областей, в глухом лесу. В них принимали участие бойцы разных направлений и веса, и были разрешены любые приемы, кроме ударов в пах, ладонями по ушам и пальцами в глаза.

Однажды пришло время и Петра Николаевича. Однако после нескольких боев выяснилось, что он вписывался в традицию плохо. Во время драки Петр Николаевич впадал в бешенство, как берсерк, и не следил, что творит. Он не использовал запрещенных приемов, но избивал противников нещадно. В результате доступ к боям ему закрыли, он разругался с пожилым тренером и ограничился боксом, в котором достиг со временем разряда мастера спорта. Возможно, оно и к лучшему, думал позже Петр Николаевич. Он слышал что-то про дело против подпольной бойцовской группировки, в которую внедрился агент КГБ. Лидеров группы посадили за сепаратизм, рядовых членов поставили на учет в милиции по месту жительства. Петр Николаевич предполагал, что это накрыли как раз его старых знакомых.

Этот случай хорошо показывает, до чего бессмысленны многие выдумки Петра Николаевича. История в первозданном виде, пожалуй, даже колоритнее, чем блеклые переделки, но он цепляется за выдумки, возможно, потому лишь, что в истинной версии бои не являлись источником заработка.

В другой странный миф Петр Николаевич почти поверил сам. Якобы, в армии он заступился за другого рядового перед офицерами, за что шесть офицеров позднее избили его ногами, разорвав поджелудочную железу и повредив позвоночник. Почему-то его не комиссовали, и остаток службы он провел в лечебке, на особых условиях, неспособный ходить без костыля.

По окончании службы, он вернулся в родной Казахстан из неприветливой Бурятии (где деды заставляли в начале службы бегать босиком по снегу в тридцатиградусный мороз и где у многих рядовых зимой начиналась цинга, шатались и даже выпадали зубы).

Вернулся он не здоровым парнем, каким ушел, а наполовину инвалидом.

Тем не менее, он не одумался, курил, пил, жил неделями в самодельной хижине среди гор со своими друзьями и охотился на горных баранов. Нравы среди друзей были суровые. В частности, любого, приближающегося к хижине, даже своего, они обстреливали издалека из карабинов, ради интереса, и делали ставки, случится что-нибудь с мишенью, или нет.

Состояние его здоровья от распутной жизни ухудшалось. У него развился сахарный диабет, от того, что он гробил алкоголем и без того поврежденную поджелудочную железу. Хуже того, у него начался туберкулез позвоночника, потому что инфекция проникла в треснувший после избиения позвонок; тут сказался ночной горный холод.

В один прекрасный день он почувствовал, что скоро умрет, если ничего не изменит в себе. Тогда он завязал с вредными привычками, перестал бывать в хижине в горах и занялся бегом. Вначале он бегал по три минуты, плача от боли, но постепенно наращивал дистанцию. К этому он добавил витаминную диету и упражнение с ремнем, которое позже стал прописывать своим клиентам. Благодаря упорным занятиям он излечился от туберкулеза позвоночника, а спустя многие годы полностью восстановил функцию поджелудочной железы, так что мог больше не ограничивать себя в сладком и алкоголе. В двухтысячном году он проверил, действительно ли излечился, напившись впервые за много лет на дне рождения у друга. Все было нормально. Он даже проснулся утром, как положено, в шесть утра, и отправился на пробежку. Правда, шести километров для того, чтобы выветрить похмелье, не хватило, и Петр Николаевич пробежал в то утро все двенадцать, в результате чего не успел позавтракать и сеанс с первым клиентом проводил на голодный желудок.

Вся история, от начала до конца, могла бы вызвать большое любопытство у профессионального медика. К сожалению, медикам до самого последнего времени не предоставлялся случай услышать ее, потому что Петр Николаевич всю жизнь презирал медицину, избегал врачей, прививок, антибиотиков и стабильно потреблял только два препарата: активированный уголь и спиртовой раствор йода.

Истинные обстоятельства истории, возможно, станут открытием даже для самого Петра Николаевича. В армии он однажды затеял драку, не зная, что происходящее видят офицеры. Те не стали применять дисциплинарных мер, просто встряли и избили обоих. В лечебке он услышал историю про парня, который выпал из кузова ЗИЛа на полном ходу и каким-то образом получил разрыв поджелудочной железы. Никто из рассказчиков толком не знал, что это такое, да и врачи в части, кажется, тоже понимали слабо. Диагноз не был поставлен вовремя, и парень умер. Потом приезжали разбираться шишки из штаба военного округа.

Значительно позже, благополучно вернувшись из армии и поступив, стараниями отца, в институт, Петр Николаевич поначалу не начинал заново спортивные занятия школьных времен и пустился в распутную жизнь, в частности, посещал с друзьями хижину в горах, где за скромные деньги были доступны опиум и каннабис, водка, женщины и патроны. Деньги они, однажды, решили доставать охотой на горных баранов и продажей туш. Убить, правда, получилось лишь одного. На рынке выяснилось, что это был не горный баран, а отбившаяся от стада, оголодавшая овца. Ее опознал хозяин. Овцу пришлось отдать, и весь рынок еще долго смеялся над незадачливыми охотниками.

Однажды Петр Николаевич шел в хижину с друзьями под покровом ночи. Вдруг впереди поднялся рой вспышек, и по долине разлился грохот выстрелов. Друзья предпочли побежать обратно, в город. Как выяснилось позже, в ту ночь хижину «взяла» милиция, так что малина кончилась.

Спустя время, при диспансеризации в институте, Петру Николаевичу поставили два диагноза: спондилит и триппер. Первый — воспаление позвоночника — оказался ошибочным, а вот второй — самым что ни на есть правильным. И вылечился от него Петр Николаевич отнюдь не утренним бегом и физкультурой, а банальными уколами.

Впрочем, даже если бы упражнение с ремнем имело целебный эффект, Петр Николаевич тогда не смог бы им воспользоваться. Он узнал о нем гораздо позже, из видеозаписи «Мастера Шотокан Каратэ До». А в годы юности он лишь видел раза два его более трудный аналог, и не придал значения. Это был фокус, который исполнял один из сельских пастухов за пачку папирос, предпочтительно, «Казбека». Он смыкал руки на ремне вплотную, в то время, как мастер каратэ держал их на расстоянии полуметра. Для того, чтобы обернуть вокруг туловища руки, вплотную сомкнутые на ремне, требовалась такая растяжка плечевого пояса, которой не было ни у других казахских пастухов, ни у мастера каратэ с видеокассеты, ни у Петра Николаевича.

История про две страшные болезни и чудесное исцеление получила ход у Петра Николаевича только в самом конце девяностых, и он демонстрирует все признаки глубокой веры в ее правдивость. Это дает основания полагать, что пришло время радикальной психотерапии для самого патентованного психолога».

Дочитав письмо, Петр Николаевич был в панике. Впервые ему пришло в голову, что лучше попытаться замириться с сектой. Другим вариантом была жалоба в милицию, но пока с ним ничего не сделали, чтобы было основание для жалобы. Петр Николаевич решил сначала добраться до дома. Если там будут следы взлома или кражи, он пожалуется в милицию, что секта систематически запугивает его.

Он еле дождался полудня следующего дня, когда его выписывали. Ночью он не мог спать, и каждый шорох в коридоре заставлял его думать, что это наемный убийца секты подкрадывается с бритвой в руке. Утром он снова и снова перечитывал письмо, недоумевая, откуда секта могла достать такую подробную биографию. Ведь он не вел дневников!

Когда, он, наконец, был свободен и спустился в камеру хранения получить ключи, теплую одежду и пачку денег в желтой обертке, у него почти не было сил радоваться сохранности сбережений.

По пути домой он постоянно оглядывался. То здесь, то там, среди толпы, ему мерещились два лица. Впрочем, если они и существовали, то были неуловимы. У подъезда Петр Николаевич задумался над тем, насколько хорошей будет идея возвращаться домой.

Не ждут ли его там? С другой стороны, подумал он, если бы их задачей было поймать его, они бы не приносили ему письмо и не устраивали спектакли с Сергеем, Еленой и Дмитрием.

Он поднялся, вставил ключ в замочную скважину, попробовал повернуть, но у него не получилось. Он подергал ручку двери, дверь открылась. Она не была заперта.

Следы взлома бросались в глаза. Их не просто не пытались скрыть, их выставили напоказ. Вешалка была опрокинута, и от панели управления видеозаписью в большую комнату тянулись провода. Поверх разбросанной по полу верхней одежды было взгромождено кресло из большой комнаты, заваленное обрывками картона. Напротив него, прислоненный к стене, стоял на двух ножках стул. На полу прихожей было разбросано битое стекло. Пол покрывали кровяные разводы. На кухне битого стекла были груды, горы. Ножки стола были полностью утоплены в бое. Там и здесь из кучи торчали уцелевшие бутылки. Внешний вид их был знаком — из-под текилы, как те, которые приносил Дмитрий, агент секты. Телефон на стене был разбит вдребезги.

Повинуясь порыву страха, Петр Николаевич скользнул внутрь и запер дверь. Он испугался, что на него нападут со спины, с лестничной площадки, пока он разглядывает квартиру, наполовину просунувшись внутрь. Запершись, он испугался, что его могут поджидать в квартире. Логика отключилась, он уже не думал о том, что, устраивай его враги засаду, они бы не стали громить квартиру. Он схватил с пола горлышко от бутылки и молча обошел все комнаты, заглянув за двери, за шторы, на балкон. Он бы еще заглянул под кровать и в шкаф, если бы те не были разгромлены, кажется, колуном, и не лежали бы грудой щепы и ярких лоскутьев ткани посередине спальни, увенчанные разбитым монитором.

В большой комнате Петр Николаевич снова обратил внимание на провода, тянущиеся из прихожей. Один шел в разъем видеовхода телевизора, другой в разъем видеомагнитофона. На панели в нижней части телевизора мигала красная лампочка.

Телевизор не был выключен, находился в режиме ожидания. Пульт лежал сверху. Петр Николаевич взял пульт и нажал включение. На мгновение пронеслась мысль, что это хитроумная бомба. Впрочем, страх оказался напрасным. Экран загорелся знакомой надписью: «Ожидание. Нажмите кнопку «плэй» на вашем видеомагнитофоне». Он нажал «плэй», и на экране появилась черно-белая картинка.

Петр Николаевич не сразу понял, что перед ним. Потом он узнал собственную прихожую. В таком ракурсе прихожую снимала видеокамера над входной дверью. Агенты секты умело повозились с аппаратурой в его отсутствие. Телевизор показывал сделанную на пленку запись.

Вешалка уже была опрокинута, и провода от панели тянулись в большую комнату.

Но кресла и стула в прихожей не было, битого стекла тоже, и телефон был цел. Открылась входная дверь, и появились двое в шапках-ушанках, у одного в руках был топор, у другого лом. Первым делом они уничтожили телефон. Следом они втащили в прихожую мешки, раскатали по полу пустые бутылки и стали бить. Один из них подошел к панели управления, нагнулся над ней. Скорость просмотра ускорилась. Двое, комично дергая руками и ногами, втащили еще несколько мешков. Они скрывались с ними на кухне и возвращаясь с пустыми руками. Потом они бросили инструмент, сняли обувь, закатали штаны и стали ходить по прихожей и коридору из стороны в сторону, ни разу не скрывшись за границей обзора. Их голые белые ступни быстро почернели, следом стал чернеть пол. Петр Николаевич понял природу крови в прихожей. Челноченье продолжалось. Двое следовали один за другим, гуськом, двигались на цыпочках, вытянув шеи, пригнув головы и выставив перед собой по-кенгуриному согнутые руки.

Впечатление создавалось ненормальное, жуткое. Пошли помехи, потом картинка появилась снова. Те же двое были одеты теперь в костюмы, у одного костюм разошелся по шву на спине. Они корячились, пытаясь протиснуть кресло из большой комнаты в прихожую. Когда у них получилось, они взгромоздили его на кучу одежды. Один плюхнулся в кресло, другой исчез из поля зрения, вернулся со стулом и сел напротив.

Сидевший в кресле зажмурил глаза и, натянув на лицо улыбку-оскал, повернулся к камере. Сидевший на стуле стал щелкать пальцами. Через несколько минут он встал, подошел к панели управления камерой. По экрану пошли полосы, вновь включился ускоренный режим. Долго двое сидели в прихожей, временами меняясь местами, и один из них постоянно щелкал пальцами, а другой, зажмурившись, улыбался-скалился, манерно позируя перед камерой. Пошел белый шум, потом снова появилась картинка прихожей, на этот раз очень близкая текущему ее состоянию. Двое вышли из большой комнаты с картонными коробками «Комус». Поставив их на кресло, они разорвали картон и стали доставать, один за другим, прямоугольные брикеты. Петр Николаевич узнал архитектурный пластилин. Двое стали комкать пластилин с удивительной легкостью, как будто он был нагрет. Один из них подошел к панели управления, и съемка опять ускорилась. Двое убегали и прибегали с новыми коробками пластилина, потрошили их, мяли брикеты и слепляли в единый ком. Наконец, ком стал в высоту по шею одному из них, тому, что пониже ростом. Тот специально подошел и померил, приложив пальцы к горлу. После этого двое очистили небольшой кусочек пола от стекла и одежды, погрузили пальцы по самые костяшки в ком и вырвали по куску. Куски эти они разместили на расчищенном полу, в полуметре друг от друга. Один снова подошел к панели управления, и промотка стала такой быстрой, что тела двоих превратились в неясные, полупрозрачные силуэты, размазанные по всей прихожей. Сквозь эти неясные тени было видно, как вырастает фигура человека в натуральную величину, ее черты становятся все четче, появляется сходство с ним, Петром Николаевичем, сходство нарастает и достигает абсолюта. Пластилиновая фигура осталась стоять посреди прихожей, а двое переместились в большую комнату, предварительно замедлив видеосъемку. Они встали в глубине комнаты, на границе обзора камеры, упали на колени и принялись отбивать поклоны, обратившись лицом в направлении пластилиновой статуи. Картинка исчезла на несколько секунд, а когда появилась снова, Петр Николаевич хотел закричать и броситься бежать, но голосовые связки и ноги больше не слушались его, как и шея, как и все остальное тело. Он вынужден был стоять, смотреть на экран и видеть самого себя, робко заглядывающего в квартиру. Он вошел внутрь и нагнулся поднять бутылку с пола, тем временем, в поле видимости появилось нечто темное. Оно вдвигалось со стороны входной двери. Петр Николаевич скрылся на кухне, потом снова появился в поле обзора, заглядывая в санузел, а что-то темное продолжало медленно вползать. Он убежал в комнату, исчез за пределами обзора, и нечто темное наконец вползло полностью. Это была его пластилиновая статуя в полный рост, ее держали за ляжки двое. Переставляя ноги по-черепашьи медленно, они ползли на корточках, вращая головами из стороны в сторону. Они вползли полностью, когда Петр Николаевич уже кончил возиться с телевизором и неподвижно стоял в профиль к камере. Двое поставили статую рядом с креслом, один из них, не прекращая мотать головой, подошел к панели управления.

Изображение прорезали две подрагивающие черные полоски: съемка ускорилась. Вновь сев на корточки и схватив пластилиновую статую за ляжки, двое поползли в большую комнату. Вместо мотающихся из стороны в сторону голов у них были смазанные серо-черные пятна. Дальше произошло что-то немыслимое. Двое вдвинули пластилиновую статую прямо в него, стоящего перед телевизором, и статуя заняла его место в физическом пространстве. Его больше не было, в телевизор теперь смотрела неподвижная пластилиновая статуя. Двое встали по обе стороны от статуи и скрестили руки на груди, вместо голов у них все так же были смазанные пятна. Долго они стояли так. Наконец один из них нагнулся и прикоснулся к панели видеомагнитофона. Изображение исчезло, появились две широкие вертикальные дергающиеся полосы. Над ухом Петра Николаевича раздался голос того самого парня Вадика, который три недели назад предлагал ему деньги за срочную психотерапию. Голос произносил фразы с профессиональным тьюнерским лоском: «Сейчас мы пройдем этот случай еще раз. Как бы отмотайте пленку назад, в самое начало, пройдите этот случай снова, обращая внимание даже на самые маленькие детали. А мне сообщайте, какие эмоции вы чувствуете… — пауза. — Если сможете». Раздался злой смех. Две полосы на экране исчезли, и Петр Николаевич снова увидел пустую прихожую с опрокинутой вешалкой.

Оглавление

Утро

Клиент № 1

Клиент № 2

Клиент № 3

Сергей «два ящичка»

Особый клиент

Двое Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg