«Покушение Аллисы»

Светлана и Евгений Захаровы Покушение Аллисы

Сага 2121 года

(маленькая пародия на большого Булычева)

Глава 1. Дочь-ворюга

Я долго думал, как же мне назвать рассказ о наших приключениях. Ведь название у повести должно быть оригинальным, не так ли? Во-первых, книгу с интригующим заглавием охотнее раскупают. Во-вторых, я же все-таки профессор, лауреат многих конкурсов, то есть конгрессов, то есть… Короче, лауреат и все! И моя книга не должна иметь названия вроде «Остров попорченного коррозией генералиссимуса» или «День рождения моей нежно любимой дочурки». Поэтому о каком будущем для книги можно говорить, если она именуется «Путешествие Аллисы»? (Такое название предлагал мой литагент, но я его забраковал.)

И все же мне пришлось наступить на горло гордости, взять предложенное агентом название, но зато изменить всего одно слово — и получилось чрезвычайно интригующе и на редкость оригинально. Это вам не яблочный компот!

Прошу прощения за невольное отклонение от темы. Итак, рассказывать обо всем, не пропуская ни одной мелочи, я, разумеется, не собираюсь. В этом случае мне пришлось бы описывать свою и Аллисину внешность, прошлость и будущность, а лишнее узнавание, всенародная слава и бьющиеся в истерике поклонники нам ни к чему, да еще и мой хрустальный шар для взглядов в будущность недавно разбился.

Таким образом, вы никогда не узнаете, к примеру, о том, как однажды моя негодная дочь за одну ночь ограбила все школы и музеи нашего района. Видите ли, она собиралась набрать деньжат себе на билет на матч по скоростной резке линолеума между планетами Земля — планета Мистер Фикс. Нет-нет, об этом я поклялся не рассказывать никому. Но не только об этом. (Да, вооружившись фотонным утюгом с космической монтировкой и ворвавшись в мой дом, вы могли бы узнать от беззащитного профессора много интересного!)

Например, о том, как, утащив огромный слиток золота из школьного музея, Аллиса решила замести следы и сожгла почтенное учебное заведение. А затем, чтобы уж наверняка, подожгла и три соседних дома.

Арестовали меня спустя час. Да и как можно было не отыскать окаянного поджигателя, если возле каждого места преступления он забывал то очки, то галстук, а то — пожалуй, это задело меня сильнее всего — почетную грамоту тридцатилетней давности «Победителю олимпиады по поеданию пирцев и хрумсов среди учеников первых классов», то есть, мне. Конечно, сейчас я не первоклассник, но когда-то им был, честное ноябрятское! (Кстати, с тех пор пирцы терпеть не могу, а от вида хрумсов меня неуклонно начинает уводить в сторону совмещенного санузла.)

Конечно, благодаря помощи коллег, а равно и вызванному кое-кем из них отряду спецназа для штурма тюрьмы, я освободился довольно быстро. Но и Аллиса получила свое! Тем же вечером я созвал семейный совет (мама, как обычно, где-то летала, но я мог бы поклясться, что уже несколько раз видел женщину, похожую на мою жену, выходившую из подъезда дома, в котором проживает мой друг капитан Полозков), в состав коего вошли, кроме меня, Аллиса и наш домроботник Гроля. У Гроли был лишь один дефект — раздвоение личности, одну из его половин звали Гриша, другую же — Поля. Если Поля был образцовым роботом-домохозяином, то Гриша целыми днями писал какие-то политические программы и жрал килограммами яблоки, которые, к сожалению, не приносили никакого вреда его стальному организму. Вдобавок он всегда забывал выключать свет в туалете (хоть убей меня Бог — не пойму, что он там делал?) и не смазывал коленные суставы, немилосердно скрипя ими во время передвижений по дому.

На заседании совета я торжественно разорвал Аллисин билет на матч, после чего как следует отодрал воровку ремнем и отправил спать без ужина. Робот (на сей раз его звали Гриша) пробовал возражать против телесных наказаний и даже ссылался на какие-то загадочные и давно забытые Права Ребенка, но я пригрозил вспомнить про Первую Поправку к Правилам Роботехники, и Гришу унесло мыть посуду.

Вот, собственно, и предыстория к истории. А теперь можно перейти и к приключениям.

В то лето я готовился к очередной экспедиции за редкими зверями для зоопарка на нашем корабле «Беллерофонт». Это дикое название звездолету дал наш механик по фамилии Голубой, и я не смог помещать именованию — он поставил меня перед фактом, показав огромную кривую надпись на боку корабля. Как он сотворил ее за одну ночь — понятия не имею.

Занимались мы преимущественно отловом редких зверей, но, даже если какой-нибудь из редких зверей при этом и страдал, мы не унывали — из музеев естественной истории на чучела редких зверей у нас тоже были заказы, а я еще в юности параллельно биологическому образованию приобрел выгодную профессию таксидермиста.

Аллиса тоже хотела полететь со мной — заодно попала бы на линолеумный матч, он проводился на Луне, где мы планировали заправиться: всем известно, что на Луне самое чистое топливо. Но из-за своего безобразного поведения она была лишена подобного удовольствия. Не заправиться, конечно, а на матч сходить.

До сих пор не идет у меня из головы вопрос: что нашло тогда на мою дочь? Обычно она устаивала не больше трех проказ в неделю. Но на той памятной неделе она уже совершила свои три — перепрограммировала наш домофон, и тот поливал всех посетителей отборнейшей бранью; взяла на «слабо» любителя мороженого Электроника Иваныча, сотрудника моего зоопарка, и довела его до полного обморожения внутренностей (свои порции Аллиса предусмотрительно совала в сумку на животе, где их уничтожал мини-дезинтегратор); ну и, наконец, накануне экзаменов она подбросила в учительскую опытный образец лилового шара, в результате чего экзамены пришлось отменить, а учительский состав, соответственно, заменить…

Так что происшедшее приходится объяснять лишь одним — Аллиса вступила в переходный возраст. Боюсь, скоро мне придется объяснять ей насчет птичек и пчелок, а также, не дай бог, пирцев и хрумсов, но это в самом крайнем случае. Ну да ладно, время еще есть. А пока вернемся к тому, на чем застряли.

Глава 2. Тридцать четыре кролика

Последние три дня перед отлетом прошли в трепыханиях, непонятках и грязной мышиной возне, так что Аллису я почти не видел. Да и не до нее мне было тогда. В конце концов, засовы у нас дома крепкие, да и Гроля настроен на режим стрелять без предупреждения при малейшем поползновении дочери покинуть детскую. Словом, Аллиса могла сбежать разве что через окно, но способностей к левитации я за ней пока что не замечал.

Некоторые читатели, наверное, уже давно спросили себя, почему мы так странно назвали нашу дочь? Пользуясь случаем, поясню. Мы с женой долго спорили, как же наречь нам будущую крошку. Жену устраивало имя одной старинной исполнительницы ресторанных шансоньеток — Алла, я же насмерть стоял за свое любимое животное — лису. Наконец компромисс был найден, и назвали мы девочку Аллисой. Все же уменьшительно-ласкательно жена звала дочку Аллочкой, я же более научно — Феньком. Вот вроде бы с именами и все.

Ах, да! Я же не представился сам! Я — профессор Зелезнев. В некоторых иноязычных публикациях мою фамилию печатали и как Железнов, и как Зилазнов, а как она произносится на арктурианском, вы и сами, небось, знаете, а мне про такое писать стыдно.

Итак, повторюсь, перед отлетом у меня было много забот. Во-первых, надо было проверить все ловушки, приманки и капканы, и при этом не попасться ни в одно из этих хитроумных средств.

Во-вторых, необходимо было срочно побриться.

В-третьих, раз уж по дороге мы будем останавливаться на разных планетах в целях заправки, необходимо было взять с собой различные грузы и посылки, которые, как водится, передают с попутным транспортом. В данном случае этим попутным транспортом и являлся наш «Беллерофонт», и десятки сопроводительных бумажек были любезно вручены скрипящему от злобы зубами капитану Полозкову — славному парню, никогда не снимающего пилотки со своей необыкновенной головы.

А что он мог поделать? Как ни убеждали мы нашего механика, что проще было бы загрузить корабль топливом и заправляться самим, а не платить за это неизвестно кому на каких-то Богом забытых планетах, да еще и почтарями при этом подрабатывать, Голубой только топорщил бороду и важно говорил о некоторых ученых, которые пусть занимаются своими учеными делами и не лезут с советами к многоопытным механикам.

Мы с капитаном перестали лезть к многоопытным механикам и принялись изучать списки передачек и посылок, которые нам предстояло раскидать адресатам. Чего там только не было! Холодильники для вулканоголов Марса, черная икра на развод для водолазов Малой Медведицы, бумажный клей для спелеологов системы БФ-3, теплые попоны для жителей Альфа-Центавра, хулахупы для сатурнян, намордники для населения созвездия Гончих Псов, миртовое дерево для шляпных дел мастеров с Мицара (у них как раз намечалась свадьба, а какая свадьба без эмблемы?), а также два ящика порножурналов для очень одинокого геологоразведчика с Титана.

В конце концов наш «Беллерофонт» распух и погнулся, став похожим на филиал складской базы или на нашего корабельного кока Можейку в момент отказа от постоянной диеты (которая, впрочем, помогала ему, как собаке — другая собака).

Кстати, о диете. За две суетливые недели я похудел на шесть килограммов, а наш капитан Полозков постарел на шестьдесят лет, отрастив белую косматую бороду, сгорбившись и вооружившись клюкой, и под этим смехотворным предлогом отказавшись нам помогать при погрузке.

Жалея, что не придумал такой трюк первым, я пошел заканчивать последний осмотр корабля. Вроде все было в порядке. Смущали меня лишь несколько десятков закрытых загончиков, занимавших почти целый отсек. Загоны были тщательно задрапированы шторками, а на дверцах висели таблички с неровно выведенными буквами: «Сдес кролыки», «И тута кролыки», а также «Не сматреть — кролыки бояца». Все это было очень подозрительно, но я, списав все на усталость и старческий маразм Полозкова, отправился на боковую.

В ночь перед отлетом я спал плохо. Мне чудилось, что в загонах таинственные «кролыки» затеяли игру в преферанс. Пару раз я отчетливо слышал удары картами по носу, а также скабрезные поговорки про «полковника с тремя тузами» и «по голове канделябром». Но спать хотелось, поэтому я, послав подальше кроликов-картежников, решил разобраться утром.

Утром же все вылетело у меня из головы, так как меня ждал еще один приятный сюрприз — перегруз груза.

Полозков и Голубой подначивали кока Можейку, говоря, что весь перегруз сосредоточился в бравом поваре. Можейка огрызался и предлагал сократить перегруз за счет поедания съестных припасов, которые он, Можейка, обещал восполнить в первом же порту.

Только мы договорились о том, что избавимся от запасов клея, как за бортом раздался мощный крик:

— А где тут прохвесор? А подать сюда прохвесора!

Чертыхаясь и поминутно наступая на валяющиеся повсюду коробки и свертки, я пробрался к люку и выглянул наружу. Перед кораблем стояла погрузочная тележка, возле которой нетерпеливо притопывала ногой приземистая бочкообразная старуха с роскошными усами, похожими на помазки. Бабка попыхивала сигареткой, и я с опаской посмотрел по сторонам: курение на космодроме было под строжайшим запретом. Еще не хватало быть арестованным за соучастие в преступлении!

— Здрасьте, — сухо сказал я. — Чего изволите?

Старуха цыкнула зубом, уронила сигарету на бетон и проворно завозила по ней ножищей в уродливом ботинке-грязеступе.

— Ты, што ль, прохвесор? — рыкнула она.

— К вашим услугам, — снял кепочку я.

— Слышь, будь друг, закинь на Альдебаран посылку внучку, — безо всяких «пожалуйста» буркнула непочтительная особа.

— Щаз, — высунулся из люка Полозков. — У нас и без того перегруз груза!

— Меня это не касаемо, — сипела бабка, — а только тортик внучеку непременно отправить треба.

— Почтой отправляйте! — проревел пантерой капитан. — И вообще, не лезьте к нам со своими дурацкими тортами!

— Сам дурак, — пыхтела старуха, волоча на тележке злосчастный торт к кораблю. — Я не тя прошу, а прохвесора!

— Тащите, тащите! — раздался ликующий голос позади нас. — Мы его сами съедим!

И на свет явилась красная физиономия Можейки. Взглянув на полностью заполнившее собой проем личико нашего кока, бабка тут же поверила в печальную судьбу, ожидающую тортик, и тут же ретировалась вместе с тележкой.

— Поздравляю, — искренне сказал капитан. — Хоть какая-то польза от твоего обжорства.

Обиженный мастер половника и скалки убрался на камбуз.

— Кстати, зачем ты столько кроликов набрал? — неожиданно спросил меня Полозков.

— Я? — изумился я. — Мне казалось, что это твоя работа.

— Понятно, — отозвался Голубой, хотя его никто не спрашивал, да и вообще неизвестно, откуда он появился. — Шеф-повар постарался. Заботится о вкусной и здоровой пище. Друг желудка.

— Да я не готовил еще ничего! — донесся крик из камбуза. — Сами натащили зверей, причем не редких абсолютно.

— Тогда я ничего не понимаю, — развел руками капитан.

А вот я, кажется, начал что-то соображать. Я взял палку поувесистее и решительно двинулся к загончикам. При моем приближении в загонах засуетились, стали поплотнее задергивать шторки и забиваться в темные углы. Но со мной эти номера не проходили. Недаром я пять лет преподавал в МГТУ имени Баумана! (Или то было АрхТУ имени Шлимана?) Преодолев сопротивление и раздвинув шторы, мне открылись множество глаз, смотрящих на меня с подозрением, граничащим с ужасом.

— Вон отсюда, разгильдяи! — загремел я, и из клеток быстрее ветра вылетели несколько десятков детей среднего школьного возраста. Из последнего загона выбралась чрезвычайно мрачная Аллиса.

— Как это понимать, непокорная дщерь? — нахмурил брови я.

— Мы все хотели на матч, — уныло откликнулась Аллиса. — А теперь полечу только я.

— Ты уверена? — язвительно поинтересовался я.

— Само собой. Ночью я заложила на корабле бомбу. Если не возьмете меня с собой — останусь я без папочки. Очень жалко. Зато с жилплощадью буду — квартира-то на маму записана.

Заскрипев зубами, я свирепо воззрился на доченьку, но ее, похоже, это не смутило. Чмокнув меня в нос, она торжественно прошествовала в кают-компанию. Полозков при виде ее торопливо удалился на мостик, а Голубой застонал и прижал ладони к вискам. Из камбуза показалась приветливая физия Можейки. Он один искренне радовался Аллисиному обществу.

— Вы сговорились! — и я, гневно заплевав блестящий пол, отправился в свою каюту: необходимо было завершить подсчет стоимости груза, просчитать, сколько мы сможем откусить от исходной суммы, а заодно и прикинуть, где эта мерзавка спрятала взрывчатку.

Глава 3. Кто слышал о трех капитанах?

— Мы идем на футбол! — триумфально завопила Аллиса, подбегая к моему столику.

Я сидел в громадном зале лунного ресторана и пил кофе, коротая время до нашего отлета. Старт был назначен на следующее утро, но и я был не промах — заказал себе пять литров турецкого кофе маленькими чашками-наперстками, так что впереди была веселая ночка.

— Кто это «мы», позвольте вас спросить? — осведомился я. — И где ты взяла деньги на билеты? Надеюсь, не из кармана моего пиджака?

— Что ты, папа? — искренне оскорбилась дочь. — Как ты мог такое подумать? Обворовывать кровных родственников — это грех. Я продала черную икру из нашего почтового груза. Так что о карманных деньгах на ближайший месяц можешь не беспокоиться.

— Рад слышать, — кисло сказал я, лихорадочно соображая, как мне сообщить трагическую новость несчастным водолазам с Малой Медведицы. Теперь у них целый год не будет свежей осетрины на обед.

— А иду я на матч не одна, — продолжала между тем Аллиса. — Вместе с Можейкой. Он тоже болельщик. У него и шарф припасен.

— Там холодно? — обеспокоился я.

— Нет, он им махать будет.

— Мух отгонять, что ли?

— Папа, ну какой ты нудный! Это же футбол!

— Отмирающий вид спорта. Никогда не понимал футбола. И еще подумаю, отпускать ли тебя.

— Даже с коком?

— Да хоть с Куком!

— Я, хоть и не кок, и даже не Кук, но на футбик тоже пойду, — влез механик. — А то, действительно, за этой парочкой глаз да глаз нужен…

Мне стало легче. Хоть одной головной болью будет меньше. Зная, что Аллиса побаивается строгого Голубого, я мог быть спокоен по крайней мере за честный исход межпланетного матча.

Когда веселая троица, щебеча, удалилась, я щелкнул пальцами, требуя очередную порцию кофе. И тут мерное жужжание и гул, наполнявшие зал, были расколоты вдребезги знакомым громовым голосищем:

— Плевать на мой лысый череп, кого я вижу?!!

В дверном проеме стоял не кто иной, как мой закадычный друг и однокашник Крокозябра. Я не виделся с ним со времен учебы в аспирантуре, но ни на минуту о нем не забывал. Да и как можно было забыть огромную четырехметровую зверину с полуметровой пастью, семью щупальцами и некоторым количеством глаз, которые по желанию их обладателя размещались то на его широкой морде, то вокруг всей его плешивой головы?

Но забыть этого толстомордого аспиранта я не мог и по другой причине. Именно он спас меня от завала на кандидатских, мастерски откусив голову моему чрезвычайно требовательному руководителю. Крокозябру спешно перевели на археологический факультет, меня же под шумок оформили на место почившего в бозе профессора. Кстати, именно так я и получил свое звание, не без помощи моего милого Крокозябры!

— Зелезнев! — ревел тем временем мой друг, разбрасывая столы и отшвыривая в стороны зазевавшихся посетителей. — Зелезнев, старина! Нет, ну это же надо! Сколько световых лет, сколько зим, осеней и этих, как их там… Ну, неважно! Какими судьбами, биолог ты мой ненаглядный?!

— Мы летим за зверями, Крокозябра! — сказал я.

— За зверями? Это замечательно! — с чувством глубокого отвращения сказал Крокозябра. Он никогда не разделял моего пристрастия к разным тварям и поступал в институт на биофак из солидарности со мной, ибо я был единственным из землян, кто не стал заикаться от встречи с ним, и даже не требовал надеть на этакое чудище напастьник и штаны.

— Скажи на милость, зачем тебе еще звери? — уныло поинтересовался мой друг. — У тебя и так все Козоо битком.

— Есть такое слово — «надо», — вздохнул я. Не могу же я объяснять такому недалекому существу, что еще есть такие понятия, как «перерасход средств», «недостача» и «ревизия»?

— Понятно, — замахал щупальцами Крокозябра. — Дело есть дело. Но в этот вечер надо забыть обо всех делах, кроме нашей встречи. Это надо отметить! Официант! Четыреста чашек валерьянки и салат с супом!

— Крокозябра, ты же всегда брал шестьсот чашек! — вскричал я. — Ты бросил пить?

— Это для тебя, — строго сказал мне археолог, — Как и салат. Сам я ограничусь супом.

Я мысленно крякнул, но знал, как мнителен мой друг, и решил пока от выпивки не отказываться — обманутый в лучших чувствах Крокозябра за себя не ручался.

— Ну, как жизнь? — допрашивал меня Крокозябра. — Как дочка? Уже говорит?

— Говорит? — я саркастически засмеялся. — Да будет тебе известно, что пить, курить, говорить и воровать она начала одновременно! Правда, курить мы ее потом отучили под гипнозом, но только табак. Впрочем, это совсем не интересно.

— Эх, профессор! — расчувствовался мой друг, и струи едкой жидкости, хлынувшие из его глаз, прожгли неаккуратные дыры в скатерти и столешнице. — Детишки растут, а мы с тобой?

— Все те же, Крокозябра, — утешил его я. — Ты-то уж, во всяком случае.

— Да! — усы у моего друга встали дыбом. — Мы с тобой, Зелезнев, еще заткнем их всех за пояса!

В доказательство своих слов он схватил щупальцем сидящую напротив туристку и одним махом сунул ее за свой роскошный кушак.

— Крокозябра, что ты наделал? — воскликнул я. — Тебя неправильно поймут!

— Пардон, пардон, — мой друг извлек из-за пояса истошно верещащую туристку. — Тысяча извинений. Великий археолог современности Крокозябра просит прощения!

Несчастная заверещала еще громче.

— Зелезнев, — обратился ко мне Крокозябра. — У меня нет слов. Скажи этой юной леди, что, если она не закроет пасть, я открою свою, и буду вынужден заявить: «Извините, но мои зубы на вашей шее!»

К счастью, туристка уловила слова моего друга, потому что тут же замолкла и пулей вылетела из ресторана.

— Исключительно возбудимое существо, — заметил Крокозябра, садясь на стул. — Ей надо лечиться электричеством. И чем больше вольт — тем лучше.

— Пойдем отсюда, — предложил я. — Нам лишние неприятности ни к чему.

— А что, здесь кто-то собирается устроить нам неприятности? — кротко спросил Крокозябра.

— Ладно, это я так, не подумавши, ляпнул, — пришлось покаяться мне.

Мы помолчали, вспоминая прошлое. Робот-официант подкатил к нам тележку с валерьянкой, супом и салатом. Салат Крокозябра отдал мне, а суп тут же пролил себе на головогрудь, изукрасив ее капустой и луком. Затем, обратив внимание на тележку, он заметил:

— А почему здесь триста девяносто восемь чашек, а не четыреста?

— Четыреста, — заявил непроницаемым тоном робот. — У нас все точно. Как в аптеке.

— Аптека, — и археолог, покосившись на официанта, принялся считать. Пять раз он сбивался, выпускал едкий дым из ноздрей и ушей, после чего вновь начинал считать, бормоча и загибая щупальца.

— Крокозябра, — решил отвлечь его я. — Ты уже весь ресторан завонял. Прекрати, пожалуйста.

— Они меня еще будут учить считать! — шумел археолог. — Аптекари!

Наконец он унялся. К счастью, он, видимо, забыл, что спиртное предназначалось мне, и приступил к осушению чашек. Выпив полсотни, он посмотрел на меня полными вселенской скорби глазами, упер уши в лапы и заплакал.

— Все меня ненавидят, — хныкал он, трубя в ужасный носовой платок. — Меня никто не любит!

— Да ты гонишь! — вспомнил я словечко славных институских времен. — Все тебя любят, Крокозябра! Только в душе.

— Ну да, — уныло отозвался мой друг. — Всюду ложь, воровство и обман. И сквозняки!

— Балда, — убеждал его я. — Ты самый замечательный археолог в мире! Вот скажи мне, у какого еще археолога есть такие прекрасные густые волосы в носу? А эти усы? Боже, какие усы! Я бы все отдал, чтобы иметь такие! Причем заметь, что я еще ни слова не сказал о твоих щупальцах! Разве я не прав?

— Ты преувеличиваешь, — прогнусил явно польщенный Крокозябра.

— Таких археологов ни на одной планете больше нет! — убежденно сказал я. — Разве что на твоей.

— Да! — приосанился мой друг. — На Барбароссе мне уж точно нет равных!

Воодушевленный таким выводом, он осушил еще с сотню чашек, после чего посмотрел на меня мутным взглядом.

— Так. Мы с вами не беседовали вчера? — спросил он заплетающимся языком.

— Крокозябра, ты тупишь, — и я сунул ему свою порцию салата. — Кто же пьет, не закусывая?

Великий археолог, увозившись салатом по уши, одарил меня чуть более осмысленным взглядом.

— Раз ты ко мне так, то и я, — невнятно пообещал он. — Вот ты слышал о планете Капитанов?

— Постой-ка… Нет, не слышал. А что?

— Ничего. Я тоже не слышал. А хотелось бы… — и Крокозябра вновь загрустил, роняя шипящие слезы в валерьянку.

— Возможно, я мешаю, — раздался вдруг жестяной голос за нашими спинами. — Но, мне кажется, я смог бы удовлетворить ваше желание.

— Смог бы, — тяжело вздохнул мой друг. — Валерьянки. Еще столько же. И два салата без супа.

— Вы не поняли, — продребезжал официант. — Я кое-что знаю о планете Капитанов.

— Это превосходно! — всплеснул руками я. — Скорее, расскажите нам о ней!

— Ага, — раскатисто поддакнул мне Крокозябра. — А заодно и о том, где ты достал столь ценную и редкую информацию.

— Не могу, — закатив линзы, отозвался робот. — Она мне слишком дорого обошлась.

— Жизнь? — воздел брови археолог.

— Что вы! Намного дороже! Два звездолета и чертеж новейшей сантехнической системы «Гусак-8»!

— Несмертельно, — заключил Крокозябра. — А вот как насчет поиграть твоей оторванной башкой в боулинг? Или провести блиц-соревнование по скоростной резке официантов плазменными резаками?

Официант задрожал так, что его хромированные запчасти загремели друг об друга.

— Итак? — и мой друг жахнул сразу три кружки.

Робот подкрутил разболтавшиеся от дрожи детали, скрестил железные пальцы и начал:

— Итак, в секторе 19-4, условно именуемом «Мушиные крапинки», есть небольшая необитаемая планетка…

— Погоди, — Крокозябра собрал свои глаза в пучок и с подозрением уставился ими на официанта. — Это «Ых-Кук-150», что ли?

— Д-да-а, — протянул робот. — А откуда вы…

— Хорошо, — и знаменитый археолог указал когтем на подсобку. — А теперь вали за близким моим сердцам настоем. Я продолжу рассказ за тебя.

— Крокозябрушка! — попытался унять друга я. — Ты же ничего о ней не знаешь!

— Это я не знаю? — фыркнул мой друг. — Я просто забыл. А сейчас вспомнил. Только я всю жизнь думал, что это планета названа в честь Трех Медведей, а не капитанов. Я полагал, что это одно и то же.

— Ты не видел ни одного медведя? — я не верил своим ушам.

— Ну почему, — смутился мой друг. — Видел. Один раз. Но эти трое на памятнике были так на них похожи…

— Ведь планета Трех Медведей в секторе 13-бис! — воскликнул я. — Крокс, ты опять водил звездолет в нетрезвом состоянии?

Крокозябра спрятал рыло в ворохе щупалец. Ему было очень стыдно.

— О каком памятнике ты сейчас говорил? — пришел ему на выручку я.

— На Планете Капитанов им поставили памятник высотой 70 метров 3 сантиметра, — глухо пробурчал мой друг, не отнимая щупалец.

— И что?

— А то, что у медведей точно такой же памятник! Как не ошибиться?

— Но медведи не говорят на земном языке! — настаивал я. — Они же звери!

— Так вот почему мне показалось, что они ругаются! — хлопнул себя по лбу Крокозябра. — Поэтому я просто кинул в их памятник парочку бомб и удрал.

— Но я слышал о землетрясении…

— И землетрясение — тоже, — покаянно кивнул мой друг.

— Ох, Крокозябра, ну что мне с тобой делать? — сокрушенно покачал головой я.

— Слушать. Причем очень внимательно, — и великий археолог, допив остатки валерьянки, стал рассказывать:

— Капитаны были великими и отважными людьми. Один из них был родом с Земли, другой — с Марса, а третий… Откуда же был третий? — рявкнул Крокозябра на подошедшего официанта. Тот подпрыгнул и чуть не выпустил из рук поднос с чашками.

— Трудно сказать, но, вероятно, с Мистера Фикса, — отозвался он, ставя поднос на наш столик.

— Почему ты так решил?

— Потому что у него была золотая фикса, — сказал робот. — Кроме мистерфиксианцев, никто их не носит.

— А, — и Крокозябра, ухватив щупальцами сразу три чашки, продолжил. — Так вот, и слава о них ходила с планеты на планету. Веселая троица развлекалась как могла. Это ведь они отыскали и уничтожили гнездо Большого Дракончика! Это они отыскали и уничтожили гнездо Малого Дракончика, чтобы он не смог прийти на помощь Большому! Это они отыскали и уничтожили гнездо птицы Рок — просто так, чтобы ее позлить! Это они отыскали и уничтожили гнездо космических пиратов, хотя оба они и спаслись! Это они отыскали философский камень, потерянный конвоем Прусака в метановой атмосфере Галгофы!

— И тут же уничтожили? — догадался я.

— Нет уж, камень они оставили себе, — помотал головой Крокозябра. — А уничтожили они конвой Прусака, вернувшийся за камнем. Вообще об их подвигах можно говорить и говорить!

— Верно! — я хлопнул археолога по плечу, так что тот чуть не подавился салатом. — Я вспомнил о капитанах! Это же они провели серию дерзких налетов на мой зоопарк, чтобы отыскать и уничтожить там Среднего Дракончика, которого я с превеликим трудом вывез из джунглей Эвредиски!

— Уничтожили? — деловито поинтересовался мой друг.

— Мы договорились, — туманно пояснил я. Ну не посвящать же Крокозябру в детали (три магнитофона, три видеокамеры, три телевизора плюс пожизненный абонемент в Козоо на три лица).

— Вот! — триумфально поднял коготь Крокозябра. — С героями всегда надо по-хорошему!

Мой друг потер живот — валерьянка, видать, плохо приживалась — и продолжал:

— Несколько лет назад капитаны расплевались. Предание гласит, что они просто увлеклись разными объектами поиска с последующим их уничтожением. Но мне доподлинно известно, что виной расплева стал неподеленный философский камень, который подло забрал себе Второй Капитан. После безуспешной погони оставшиеся два капитана, не сговариваясь, послали друг другу одинаковые сообщения: «А, да пес с ним!» — и разлетелись в разные стороны.

— И что же с ними сталось? — поинтересовался я.

— Первый капитан засел за мемуары, назвав их «Два капитана», решив коренным образом отринуть предателя Второго. Второй же, в свою очередь, вроде бы погиб неизвестно где и неизвестно когда — к вящей радости оставшихся. Третий же решил найти еще один философский камень, для чего улетел куда-то к Мицару, где и пропал. Поговаривают, что до него наконец-то добрался Прусак, чей конвой так опрометчиво уничтожила троица.

— Понятно, — кивнул я. — Официант, кофе!

— Тебе не интересно? — округлил сразу все глаза Крокозябра.

— Очень интересно, — снова кивнул я. — Для любителя сказок. Но причем тут я?

— Ты тут совершенно ни при чем, — согласился со мной археолог. — Но что ты скажешь на такое известие: капитаны в своем свободном плавании встречали массу редких зверей!

— Зверей! — я вскочил.

— Редких! — я вытащил блокнот.

— Где? — я приготовился записывать.

— Все не так просто, — охладил мой пыл Крокозябра. — Все записи и дневники капитанов хранятся на той самой планете, о которой мы начинали разговор. На ней живет и работает одна музейная крыса, доцент Ползучий. Он трудится над докторской о Трех Капитанах, и по долгу службы знает о них практически все. Кстати, лишь ему одному давал прочесть свои мемуары Первый Капитан..

— Спасибо, Крокс! — с чувством сказал я, тряся его щупальце. — Целоваться, извини, не будем — не выношу валерьянку. Но век не забуду!

— Забудешь, — растроганно сказал Крокозябра, — если не запишешь в блокнотик.

Я спохватился и тут же записал: «З к., доц. Полз. — дн-ки о ред. з.»

— Слушай, — заметил мой друг, по-хозяйски забирая у меня блокнот и изучая записанное. — Даже я, археолог со вселенским именем, не смог бы завтрашним утром догадаться, что ты хотел запомнить.

— Это потому, — строго сказал я, — что тебе надо меньше пить. Это я тебе говорю как крупнейший космобиолог и специалист по выкидышам у тигрокрысов.

— Я стараюсь, — кротко сказал Крокозябра, мигом выхлестав несколько десятков кружек. — Что ж поделать, если у меня такая зависимость!

— Переходи на настойку пиона уклоняющегося, — дал дружеский совет я.

— Пробовал, — ответил мой друг. — Оказалось, что пион самым пагубным образом влияет на мои щупальца.

— Как? — удивился я.

— Уклоняются! — шепотом отозвался великий археолог.

Мы еще целый час перебирали все возможные заменители валерьянки, но так и не сошлись во мнении. И тут двери ресторана треснули и ввалились внутрь, пропуская внутрь ликующую сине-зеленую толпу фанатов. Из нее тут же вынырнула Аллиса.

— Ну что? — поинтересовался я. — Победа?

— Полная! — воскликнула она. — Наши вышибли им все фиксы!

В подтверждение ее слов в зал ворвалась группа СЛОНа (Специального Лунного Отряда Наказаний), окружила фанатов и принялась лупить их шоковыми дубинками. Постепенно нарушители и служители закона переместились из ресторана на улицу. На поле боя остались сине-зеленые шарфы, несколько фикс и полурастоптанный механик Голубой.

— Наши продули, — сообщила Аллиса, как ни в чем ни бывало, чем-то гремя в карманах. — Три-один в пользу Фиксов. Ну, им же хуже. Столько золота у меня еще никогда не было! Почти, — поправилась она.

Я тоже вспомнил о сгоревших школах и нахмурился.

— Ты вредный человек, Аллиса, — сказал я, просто чтобы хоть что-то сказать.

— Что? — взревел Крокозябра. — Профессор, немедленно извинись! Я не потерплю насилия над беззащитным существом!

— И не подумаю, — отозвался я. — Это мое существо. И не такое беззащитное, как тебе кажется.

— Ты бесчувственный! — разошелся мой нетрезвый друг. — Ты злой! Твоя дочь — моя дочь! Я воспитаю ее по своему образу и подобию!

Представив Аллису в облике барбароски, меня передернуло. Крокозябра же уже ухватил дочку двумя щупальцами и воздел ее над головой.

— Аллиса, не вырывайся! — закричал я, видя, что дочь уже собралась впиться зубами в одно из щупалец. — У него передоз!

И тут раздался грохот. Это механик Голубой пришел в себя и увидел, что Аллиса хочет откусить щупальце громадной твари, которая, в свою очередь, собирается растоптать популярного профессора космобиологии.

Пролетев через весь зал, Голубой схватил стул и шарахнул им в живот Крокозябре. Когда же тот сложился пополам (по счастью, выпустив Аллису целой и невредимой), Голубой подлез под археолога, с уханьем выжал его над головой и обрушил на соседний столик. Столик с криком перестал существовать как предмет мебели, а Крокозябра, разметав щупальца, впал в кому.

— Ты цела? — спросил Аллису Голубой.

— Я — да, — кивнула та. — А вот он — не совсем.

— Ничего, ничего, — успокаивающе пробормотал я. — Ему не привыкать. Как-то раз он выяснял отношения с самим Великим хаттом Мутой.

— Братом Великого хатта Джаббы? — уточник механик.

— Двоюродным, — подтвердил я.

— Так он же дебил и куличики из песка строит, — удивился Голубой.

— Вот с тех пор и строит.

Раздался звон и треск. Крокозябра приподнялся со своего ложа и с удивлением обозревал поле боя. Потряся немного головой и расположив глаза по цветам радуги, он тихо спросил меня:

— Наверное, я погорячился?

— Немного, — ответила за меня Аллиса.

— И хорошо, что так, — Крокозябра покрутил в воздухе щупальцами, разминая их. — Черт возьми! А все эта проклятая валерьянка. Ну ее к бесу!

— Зарекался тайсон не кусаться, — проворчал я.

— Кто такой тайсон? — удивился Крокозябра.

— Есть такой зверь, — пояснил я. — На Змороме-3 живет. Считается самым кусачим зверем во Вселенной, причем вид имеет самый милый и несчастный.

— Ага, понятно, — ответил мой друг, хотя было видно, что ему ничего не понятно. — Тогда я пошел. Увидимся.

И он побрел к выходу, волоча щупальца по полу.

Мы расставили по местам стулья, сложили в кучку лом, положили на него три золотые фиксы в качестве оплаты и тоже ушли. По пути к нам присоединился кок Можейка. Он был свидетелем нашей схватки со знаменитым археологом, но справедливо рассудил, что четверо дерутся — пятый не мешай.

— Так куда летим? — поинтересовалась Аллиса, когда мы уже подходили к кораблю.

— Я считаю, что для начала нам необходимо заскочить на Титан, — сказал я, — забросим там почту, а затем прямым ходом на Ых-Кук-150.

— Да здравствуют три капитана! — закричала Аллиса.

— Постой, а откуда ты знаешь, что эта планета Трех Капитанов? — изумился я.

— Да кто же этого не знает? — пожал плечами Голубой, заходя в люк. — Статуя там замечательная.

— Где? — переспросил Можейка, снимая наушники плейера. — Где статуя? Из чего она сделана?

Можейка, помимо того, что был отменным поваром, слыл также любителем-историком.

— Она высотой семьдесят метров… — начал было я.

— И три сантиметра, да? — закончил за меня кок. — Знаю. Это не по моей части. К тому же мне никогда не нравились эти капитаны.

— Это почему же? — спросила Аллиса.

— Они не брали с собой коков, — объяснил Можейка. — Поэтому питались одними бутербродами и лимонадом. Наверное, поэтому и стали такими желчными и сухими. Вона, как передрались!

Я обругал всех на свете капитанов, получил довольно резкий ответ от Полозкова, и заперся в трюме навсегда.

Глава 4. Поползновения доцента Ползучего

Осчастливив тремя ящиками скабрезных журналов совершенно одичавшего геолога, мы взяли курс на планету Капитанов. Все были довольны: я — потому что удалось наконец отделаться от похотливого титановца, все время шарившего по нам хищным взглядом и не давая прохода Аллисе, тяня к ней свои липкие ручонки; Аллиса — ей не терпелось попасть на планету ЫХ-КУК, дабы отколоть кусочек от памятника капитанам — на Земле он стоил бы больших денег. Доволен был и механик — мы мало-помалу избавлялись от груза, и «Беллерофонту» ничто не мешало набирать скорость. Капитан Полозков, хотя и скрывал свои чувства, но все же доволен был — впервые с начала полета все шло как по маслу. А уж как веселился Можейка, и передать было невозможно. Ведь до планеты лететь было достаточно долго, и ему была предоставлена неограниченная возможность пытать нас своими кулинарными изысками. «Готовить примитивную еду скушно», — говаривал он, ставя перед нашими носами тарелки с жидковатым содержимым омерзительно-фиолетового цвета с зеленоватыми прожилками, или же посудины с едой, шевелящейся и выбрасывающей во все стороны щупальца. — «Я руководствуюсь наитием и промыслом Божьим. Так что жрите, а то без сладкого останетесь».

На сладкое у кока рука не поднималась, и поэтому мы, с содроганием отставляя от себя пустую посуду с норовившими спастись через край тарелки объедками, утешали себя роскошными тортами, пирогами, рулетами, хворостом, слойками и прочей вкуснятиной.

Подлетая к орбите искомой планеты, мы отправили доценту Ползучему послание в бутылке с отменным коньяком: «Скоро будем и привезем еще», Доцент среагировал моментально: «Жду».

Возле самой поверхности, уже готовые к посадке. мы заметили маленький космокатер, стартовавший нам навстречу. Тут же ожил динамик.

— А, мой дорогие, вы уже тут? — раздался веселый густой бас. — Прошу вас, за мной, за мной, осторожно, здесь ступеньки!

И скутер серебристой рыбкой понесся вперед, огибая дрейфующие тут с незапамятных времен и не сгоревшие в атмосфере ступени старинных ракет-носителей. Мы следовали за ним, стараясь не отстать и не зацепить космический хлам. Опустившись так низко, что вершины гор планеты чуть не царапали днище нашего корабля, мы заметили страшную картину: в одной из долин полчища гигантских насекомых упорно осаждали небольшую и весьма ненадежно укрепленную пересадочную базу. Буквально тут же с нее стартовал десантный корабль, посылающий залп за залпом в груду беснующихся жуков.

— Да у вас тут опасно! — воскликнул Полозков.

— У нас все хорошо, это у них опасно, — отозвался бас, и в тот же миг из скутера прямо по направлению к атакующим тварям понеслась яркая вспышка, которая мгновенно стала еще ярче, полностью скрыв за собой и насекомых, и базу.

— Будут знать, как бросаться на великих музееведов! — загрохотал в динамике бас.

— И часто бросаются? — опасливо поинтересовался Голубой.

— Каждый день, — радостно ответил невидимый доцент. — Но опасаться совершенно нечего. Мы хорошо укреплены.

— Скажите, почему же именно ваша, такая неукротимая планета, была выбрана для музея? — спросил я.

— Так остальные либо еще хуже, либо заняты и музееведов к себе на пушечный выстрел не подпускают, — с достоинством сообщил бас. — Такие уж мы, архивариусы. Но ничего, скоро здесь все будет хорошо! Мы еще повоюем! Мы очень боевые, реставраторы-то!

Настроение у нас упало, но страсть к звероловству победила. Мы заперли в кубрик неблагонадежного механика и последовали за скутером, который уже опускался возле неровно вытесанного из песчаника купола базы.

Когда «Беллерофонт», скрипя, кашляя и обещая, что вот-вот рассыплется на болты, все же встал на амортизаторы, Полозков утер пот и отправился выпускать из-под замка Голубого. Я же выглянул из люка и увидел возвышающийся средь кустов и обломков старых статуй памятник трем капитанам высотой, как известно, 70 метров и 3 сантиметра. На постаменте, сплошь и рядом исписанном непристойностями, гордо стояли три каменных истукана. Два из них были людьми, третий же нагло светил тремя глазами и золотой фиксой.

Аллиса первой выскочила наружу. Я было испугался, представив себе дочь катающейся по земле, царапающей горло от недостатка воздуха, и с глазами, вылезающими на стебельках, но тут знакомый бас снаружи произнес:

— С благополучным вас, не побоюсь этого слова, прибытием!

Мы спустились по трапу к ожидающему внизу тощему человечку в невероятно пестром попугайском костюме и роскошной шляпе с пером. Пожимая ему руку, я все же рыскал глазами по сторонам, отыскивая дочь. Увидел я ее уже у подножия постамента, возящейся там с молотком и зубилом. Даже отсюда были слышны ее ужасающие ругательства.

— Не она первая, не она последняя, — с гордостью заметил доцент Дорофей Ползучий (его имя было написано на маленьком бэджике, прикрепленном к пиджаку). — Многие отважные мужи и девы пытались добыть кусочек статуи, но лишь сами оставляли здесь кусочки своих вороватых пальцев.

У самого доцента пальцы были короткие и толстые, как сосиски, что, в общем-то, не вязалось с его глистоподобным обликом. Мановением сосиски Ползучий пригласил нас следовать за ним.

— Послушайте, доцент, — задал я на ходу вопрос, — а почему здешний музей посвящен только Трем Капитанам? А как же остальные?

— Их было только трое, — отозвался Ползучий. — Разве вас не предупредили?

— Я не о том. Чем виноваты остальные, не менее известные капитаны? Например, Гаттерас?

— Он не летал, он плавал, — сообщил доцент. — Книжки надо читать.

— Ну хорошо, — я не собирался сдаваться. — Вот, хотя бы, наш Полозков? В его годы он уже сделал тридцать два научных открытия и одно ненаучное, после чего от него ушла жена.

— Что же он такое открыл? — заинтересовался доцент, и даже сбавил шаг.

— Шкаф. А в нем сидел любовник его жены. Дальше — тишина.

— Понятно, — закивал Дорофей. — Я всецело поддерживаю кандидатуру вашего друга, если когда-нибудь его решат принять в почетные члены Сообщества Гигантских Древних Трех Капитанов. Но пока наш музей рассчитан только на трех.

— А, может, есть смысл открыть здесь Главный Музей Космоса? — вступил в разговор механик Голубой.

— Интересно, почему вы об этом спросили? — вопросом на вопрос ответил доцент.

Вместо ответа механик указал на стоящую неподалеку глыбу, на которой было выбито:

Здесь будет Главный Музей Космоса.

Будет Музей! Я сказал.

— Ах, это, — доцент досадливо отмахнулся. — Неприятная история. Прилетал тут один энтузиаст-музейщик. Притащил два звездолета разной дряни, глыбу приволок, пообещал вскоре вернуться и все устроить. До сих пор возвращается. Добро ржавеет, пропадает, а расхитить не имеем права — а ну, как явится, по судам затаскает?

Мы как раз поравнялись с огромной кучей разнообразного космического хлама. Кое-что из увиденного мне показалось знакомым: верхняя половина андроида с биркой «Ash» на грудном кармане комбинезона; черный, наглухо закрытый шлем — даже без отверстий для глаз (и кому в голову пришло носить такой?); небольшая шкатулка, на крышке которой имелась надпись: «Абсолютное оружие», запертая на огромный амбарный замок; еще один шлем — на этот раз белый, с красными буквами «СССР» (мало ли бывает аббревиатур, подумалось мне); небольшая статуэтка крысы, сделанная из нержавеющей стали; аккуратная беленькая тросточка с выбитыми на ней цифрами «7,62»; вскрытый инопланетянин (хоть бы простынкой накрыли, в самом-то деле); круглый, мигающий разноцветными огоньками диск, похожий на лезвие циркулярной пилы, недовольно зажужжавший при нашем приближении. Последней картинкой, запомнившейся мне, стал одноногий и чрезвычайно мрачный робот, беседовавший с небольшим яйцеобразным корабликом, название которого было скрыто выступающими элементами какой-то конструкции, валявшейся рядом, были видны лишь последние буквы — «…До».

— Комодо, — принялся гадать я. — Айкибудо. Додо.

— Либидо, — неожиданно сказала Аллиса.

— Где это ты научилась таким словам? — накинулся на дочку я, но тут вмешался доцент:

— Профессор, не угодно ли осмотреть монумент?

— Угодно, — сварливо отозвался я. — Где ваш монумент, показывайте.

— Вы перед ним стоите, — не менее сухо отозвался доцент.

И правда, мы уже стояли перед огромным, внушающим уважение постаментом. Я задрал голову и стал обозревать каменных идолов.

Первый капитан оказался суровым мужчиной с волевым открытым лицом. Выставив вперед подбородок, он смотрел куда-то в сторону. Видимо, скульптор решил отойти от стандартного образа покорителя космоса, так как капитан был одет в что-то типа фартука, спускавшегося к самой земле. В руках Первый держал неизвестно что символизирующую огромную кувалду. На плече его сидел двухголовый попугай и кроил рожу, высунув оба языка.

Второй же капитан был на голову ниже первого. Его волосы волнами лежали на плечах. Одет он был не в пример лучше Первого, но так же странно: в длинное приталенное пальто. За спиной его висел старинный лучемет, а в воздетой руке горел пятиугольный самоцвет. Общее впечатление величия и мужественности портила пара неких анатомических подробностей фигуры.

— Папа! — догадалась Аллиса. — Он же марсианин!

И верно! Я совсем забыл о присущем марсианам гермафродитизме! Кстати, поговаривают, что именно первые представители марсиан на Земле ввели в тамошнюю моду стиль «унисекс».

— Рассказывают, что Второй капитан обладал уникальным музыкальным слухом, — поведал доцент. — Он не терпел никакой фальши, и посему известны даже случаи, когда целые народы были истреблены отважными капитанами за неправильное исполнение гимна их страны.

Третий капитан никакого удивления не вызвал, так как выглядел типичным мистерфиксианцем. Он стоял, вызывающе набычившись, в его рту поблескивал золотой зуб («Раскрашенная сталь», пояснил доцент, «уже третий вставляем — крадут, негодяи!»), а из кармана торчал козырек клетчатой кепки.

— А где четвертый? — вдруг спросил Можейка.

— Снова-здорово? Какой еще четвертый? — удивился Ползучий.

— Предание гласит, — нараспев заговорил кок-историк, — что было ранее не три капитана, но четыре. Имен их не ведали, а был один Безотцовщиной, да Женщина-Мужчина, а еще с ними Блатняк ходил в рубахе красной да серьгой в ухе, четвертым же назывался Умник с глазами премудрыми, за стеклами спрятанными. А тут только трех вижу! — резко закончил Можейка, сузил глаза и хищно спросил. — Пошто?

— Я обещаю, — торопливо заговорил доцент. — Я разберусь. Я приберусь. Я…

— Достаточно, — отрезал кок. — Вы мне плюнули в душу. Негодяи!

И он с оскорбленным видом пошел вперед по широкой аллее, которая вела к базе. На Ползучего было жалко смотреть — вся его многолетняя работа шла псу под хвост.

— А может, это и не капитаны были, — вдруг сказал Можейка, когда уже начавший всхлипывать Ползучий принялся отпирать дверь. — Всего ведь не упомнишь.

Доцент, буквально стерев Можейку взглядом с лица Ых-Кука-150, отвернулся и пнул дверь ногой.

— Милости прошу к моему, если можно так выразиться, шалашу, — сказал неприветливо он.

И я тут же треснулся лбом об косяк.

— Ишь ты, — пробормотал я, потирая шишку и кляня доцента, вовремя не включившего свет.

Войдя в крохотную комнату, мы увидели заваленное различными бумагами пространство, в котором комфортно могла разместиться разве что черепашка, да и то средних размеров.

— Рассаживайтесь кому где удобно, — любезно предложил доцент. — Места всем хватит.

Кока долго уговаривать не пришлось. Он уселся по-турецки прямо на пол. Полозков и Голубой втиснулись в одно кресло, Аллиса одним обезьяньим прыжком взгромоздилась на шкаф, мне же ничего не оставалось, как разместиться на столе между двумя кипами бумаг и копией памятника капитанам из папье-маше. Доцент забился в самый темный угол и принялся чем-то неаппетитно чавкать.

— У меня как раз перерыв на обед, — сообщил он между чавками, — так что не стесняйтесь, спрашивайте обо всем, о чем хотите.

— Кто вам сказал, что разговаривать с набитым ртом прилично? — спросила дщерь.

— Можно ли почитать дневники Первого капитана? — спросил я.

— Сколько световых часов налетал каждый из них? — спросил Полозков.

— Они вели кулинарные записи? — спросил Можейка.

— Где здесь туалет? — спросил Голубой.

Доцент поперхнулся. Наши одновременно заданные вопросы повергли его в легкую панику.

— Туалет там, — решил начать с более важного Дорофей, и его тощая ручка с сосисочными пальцами возделась над столом. — Налево по коридору. Кулинарных записей они не вели, ели по старинке, из тюбиков. Световых часов капитаны налетали много, подсчету не поддается. Нет!!!

— Последний ответ был не на мой вопрос? — с надеждой спросила Аллиса.

— Именно на твой, — и доцент вызывающе зачавкал.

— Ч-черт, — процедила дочка. — Ладно, это мы еще додумаем.

— А что с дневниками, доцент? — напомнил я.

— Дневники капитана темны и непонятны, — с излишней поспешностью отозвался Дорофей. — Вам они ни к чему. Разгадывать их надо, как египетские иероглифы — долго и нудно.

— А чего их разгадывать? — пожал плечами я и написал на стене маркером несколько слов по-египетски.

— Запачкали стену, — констатировал Ползучий. — Как не стыдно!

— Прощенья просим, — спохватился я. — Волнуюсь очень. Зверей редких хочется.

— А хотите я вам расскажу про Трендуна? — оживился доцент. — Это такая редкая птичка, и, кстати, она связана с капитанами!

— Это не тот ли попугай, что сидел на башке Первого? — несколько невежливо вмешалась Аллиса.

— Тот самый! — воскликнул Ползучий. — И очень редкий! Таких просто нет в природе! Осталось всего несколько штук, на планете Глюк. Рифма! Ха-ха-ха!

— Положим, за попугаем мы слетаем, — поддался искушению и срифмовал я. — Но как же быть с дневниками…

— Это не попугай, — оскорбленно заявил доцент. — Я же вам сказал. Это — Трендун. Он славится тем, что знает практически все языки Галактики. А еще он не может удержать ни единой тайны своего хозяина. Как только видит других людей, тут же старается натрендеть побольше. Поэтому их так мало. Практически нет. Ну как? Летите?

— Летим, — пожал плечами я.

— А еще я знаю про Грустную планету! — триумфально заявил доцент. — Спорим, вы про нее не знаете? А вот мне повезло. Когда я общался с тем чокнутым, который привез сюда космический мусор, он рассказал мне про эту планету. Она очень интересная!

— Что может быть интересного на Грустной планете? — хмыкнул Голубой.

— Как же! А грустные звери? Грустные птицы? Рыбы грустные, в конце концов?!! — замахал руками Ползучий. — Вот! Что вам еще нужно? Трогайтесь в путь, и поскорее, пока всех грустных тварей не разобрали!

— Нет уж, никуда мы не тронемся, пока вы нам не расскажете о дневниках капитанов! — и Аллиса, вытащив из-за пояса рассекатель, направила его на онемевшего доцента. — В кресло, сволочь! Сидеть! В глаза смотри! Что знаешь о капитанах?

— В-всё, — выдавил Ползучий, заслоняясь банкой тушенки, которую он все это время усердно поглощал.

— А дневники?

— Нет у меня дневников! — пискнул доцент. — Только мемуары Первого, да и то в основном о школьных годах, что он тогда ел и чем болел. Про зверей — ничего нету.

— Врешь! В глаза сказала смотреть! Говори про зверей!

— А вы слышали про барсианского мукомола? — дрожа, спросил Дорофей.

— У нас он даже дома есть, — презрительно сказала дочь. — Он нам мелет муку, поет по-тирольски и умеет играть на пиле «Времена года» Вивальди.

Ползучий принялся рассказывать о всех животных, о каких знал. Он повествовал о крепкозадах с Голубики, о кошмарах крапчатых со Скримма, о склипдассах с Шушеры, а также о таинственной иглокожей твари с планеты Гиподинамит, но все было напрасно. Даже про последнее чудище мы знали, и даже более того — любезно сообщили доценту, что звать его шкрай. Невероятно вспотевший Ползучий умоляюще переводил взгляд с дочери на меня, а с меня на капитана Полозкова. Видимо, он сразу понял, что кок в нашей команде влиянием не пользуется.

— Ну что, Можейка, — спросила вдруг Аллиса. — Поверим ему на слово?

— А пусть его, — благодушно откликнулся кок, уговаривавший брошенную доцентом тушенку.

— Откуда вы вообще взяли, что у меня есть дневники? — пропищал доцент, пока мы с друзьями приматывали его скотчем к креслу.

— Мне рассказал один хороший друг, — я посомневался, стоит ли выдавать археолога, но потом все же решился. — Крокозяброй кличут. Слыхал?

— Кто не слыхал, — Ползучего аж передернуло. — Так он ваш друг? Прелестно. Я тоже с ним знаком. Отпустите, а? А я вам подскажу, где еще можно достать редких зверей.

— Подскажи, — и Полозков нахмурил свои редкие белесые брови.

— На рынке! — крикнул доцент. — На Плантагенете! Там их целая масса!

— И еще пару вопросов, если позволите, — вмешался я. — Насчет капитанов.

Дорофей завыл.

— Где сейчас Первый?

— Откуда я знаю?

— А Третий?

— Я вам что — «Космосправка»?

— Ну, про Второго мы и сами знаем…

— И на том спасибо, — Ползучий хотел утереть пот, но не смог, ибо был, как вы помните, привязан.

Мы повставали с мест и собрались уходить.

— А я как же? — завизжал доцент. — Зачем связали? Я же тих и безобиден, аки бабочка!

— На, — Аллиса всунула ему в рот пилку для копыт Ногтерога с планеты Пемза. — Сам освободишься. Нам хватит времени, чтобы смыться. И не вздумай вызывать подмогу, а не то я тебя съем!

Как ни странно, доцент поверил и, даже жуя пилку, пожелал нам счастливого полета. Я тоже не остался в долгу и помахал базе из иллюминатора.

— Запомнили? — строго спросил я команду, подглядывая в записную книжку. — Планеты Глюк и Грустная, а также рынок на Плантагенете.

— Без сопливых скользко, — дерзко ответила Аллиса. — Что бы ты сейчас делал, если бы не я?

— Спасибо, доченька, — кисло сказал я. — Век не забуду.

— А теперь, — сказал капитан, — всем спать. Свет гашу через три минуты. Кто не успеет раздеться — отхлещу розгами как сидорову козу.

Ровно через три минуты по всему «Беллерофонту» разносился мерный храп покойно почивавшей команды. Полозков отлично владел приемами убеждения строптивцев. Разумеется, ваш покорный слуга храпел для отвода ушей, а сам, вооружившись фонариком, погрузился в старенький детективный романчик Виктора Пелевина. Надо же, подумалось мне, этот мастер интриги и запутанного сюжета начинал как модный и продвинутый андерграундный писатель. Хорошо, что повзрослев и остепенившись, этот весьма посредственный контркультурист взялся за то, что ему действительно удавалось — детективы!

В этот момент я крепко выхватил от капитана, который обходил вверенную ему территорию и заглянул на огонек. Выслушав несколько обидные для меня обвинения в обмане и саботаже, я демонстративно запустил в Полозкова книжкой, сунул руки под щеку и сладко уснул.

Глава 5. Очень Грустная планета

— Рыночные отношения, — разглагольствовал я, — требуют упорства и выдержки. Поэтому на Плантагенету допускается только механик Голубой. Полозков останется следить за коком и Аллисой.

— Фигушки, я тоже пойду, — ощетинилась дочка. — Всем интересно накупить зверья. К тому же не будем забывать про бомбу! Я ведь ее еще не отключила.

Я заскрипел зубами, но тут же просиял. Необыкновенная идея пришла мне в голову.

— Капитан, а планета Грустная не по пути на Плантагенету случайно?

— Вот именно, что по пути, — отозвался Полозков. — Немножко левее.

— Вот на нее мы и заглянем для начала, — подвел итог я. — Загадки планет — это всегда очень интересно!

— Ничего интересного не вижу, — кисло сказал Можейка. — Что хорошего может нас ждать на Грустной планете? Особенно если некоторым из нас и так невесело.

— Ой! — я прижал руки к груди. — И что же это нас так огорчило, а?

— Недоверие, — проворчал кок. — Общее недоверие к отдельно взятому и ни в чем не виноватому члену экипажа.

— Вы, вероятно, имеете в виду нашего механика? — догадался я. — Но мы не доверяем ему всего в одном — в торможении. Он не умеет тормозить. Я бы даже сказал, он — неостановим. И поэтому могут быть печальные последствия.

— А я это знаю, — поддакнул механик. — И этим не гнушаюся.

— Так что вас не устраивает, уважаемый мастер кондитерского шприца?

— Я, может, тоже хотел на рынок! — надул губы Можейка. — У меня выдержки сколько хошь! А не берут почему-то.

— Вот мы сейчас прилетим на Грустную, — пообещал я, — и выпустим тебя первым. Резвись на воле и попутно ищи зверей. Тебе будет приятно.

— А на рынок пустите? — жалобно спросил кок.

— Посмотрим, — туманно сказал я. — Как себя проявите, товарищ.

Можейка возгордился. Он с пренебрежением глянул на механика и ушел на камбуз.

— Если его там съедят, — шепотом сказал я, — никто не против консервов?

Все, кроме Аллисы, кивнули. Дочка неодобрительно покачала головой.

— У него были такие вкусные пирожки с клубникой, — вздохнула она.

— Я тебе робота-кулинара куплю, — пообещал я.

— Идет! — просияла Аллиса и удалилась к себе.

Через пару дней мы засекли на локаторе небольшую звезду, вокруг которой вращалась пронзительно-голубая планета. Нашему механику тут же стало очень приятно, что искомая планета — его тезка. Он даже замурлыкал себе под нос «Марш космических негодяев». Зажав уши, я ретировался на мостик. Там меня уже ждал капитан. Он был здорово не в духе.

— Что-то не нравится мне эта планета, — сказал он, вглядываясь в экран монитора.

— Что с ней не так?

— Понимаете, профессор, я, конечно, бывалый звездный волк и многое повидал, но эдакой штуки…

Вместо продолжения он указал мне на экран. Я тоже взглянул на него — и, не поверив своим глазам, оседлал нос очками.

Нет, мои палочки и колбочки ничего не напутали. Прямо передо мной на экране медленно вращалась синяя гусеница. Поплевав на пальцы, я протер ими глаза — а вдруг? Но нет, гусеница осталась на месте.

— А она нас не съест? — с опаской спросил я у Полозкова.

— Как ни странно, нет. Это планета в форме гусеницы. Правда, смешно?

И капитан, истерически захохотав, грохнулся на пол у моих ног. Вот здорово. Что же прикажете теперь с ним делать? Решив применить старое испытанное средство, я зажал капитану рот и сильно дунул ему в нос. Полозков издал полузадушенный крик и вскочил на ноги.

— А! О! Что это было? — завопил он совершенно не по-капитански. — Чудище! Гусеницы в космосе! Нас сожрут! Волосатые!

— Между прочим, ничего особенного не случилось, — загнусил знакомый голос — Можейка, глядя в иллюминатор, комментировал увиденное. — То ли дело я. Видывал я как-то одну планетку в системе Простатитус. Так она была ну вылитый такой здоровенный…

— Достоточно, дорогой повар, — прервал я словоизвержения Можейки. — Лучше помогите привести в себя многоуважаемого Полозкова.

— Легко, — и кок сунул капитану под нос чашечку с чем-то болотно-зеленым, исходившим легким дымком. Полозков издал непередаваемый звук и с быстротой молнии исчез.

— И как же мы без капитана? — сухо спросил я.

— А капитан наш таперича, — загнусил кок, — находится в самом веселом месте на нашем звездолете.

— И что он там делает? — я никогда не любил разгадывать шарады.

— Думает.

— А нам что делать?

— Ждать, профессор. Что же еще?

Ждали мы недолго. Примерно через двадцать минут на горизонте нарисовался капитан. Он с упреком поглядел на Можейку, но ничего не сказал. И мы ничего не сказали.

Так, в молчаньи, мы и приблизились к таинственной Грустной планете. Опустились мы на нее, когда уже начало смеркаться. Действительно, на «гусенице» ничего веселого не было. Вокруг расстилался унылый пейзаж, шел мокрый и холодный дождик, а на деревьях невероятно тоскливо орали какие-то птицы.

— Ну что же, милый кок, прошу, — я сделал приглашающий жест из люка. — Пройдитесь. Откройте для себя неизведанное.

Можейка окинул нас неприязненным взглядом, но послушно потопал вниз по трапу. Примерно на шестой ступеньке он запнулся и с грохотом покатился вниз. Мы молча смотрели ему вслед. Добравшись до земли, кок ткнулся носом в густую траву и затих, изредка подергиваясь всем телом.

— Надеюсь… — начал было капитан, но тут Можейка приподнял голову и повернулся к нам.

— Не дождетесь, — отчетливо донеслось до нас, и кок, охая и поскрипывая, поднялся на ноги.

— Браво, — счел нужным подбодрить его я. — Ты еще крепкий старик, Можейка!

Крепкий старик, бормоча ужасные проклятия, двинулся дальше.

— Ого! — раздался его голос минуту спустя. — А тут жучок!

— Грустный? — строго спросил я.

— Вы таких грустных и не видели, — сообщил кок, стоя на коленях и во что-то близоруко вглядываясь.

Нам ничего не оставалось, как последовать за первооткрывателем. Подойдя ближе, мы сгрудились вокруг маленького синего существа. Оно смотрело на нас невыразимо печальными глазами.

— Его очень жаль, — нарушила молчание Аллиса, и я чуть не упал — оказывается, в моей безжалостной и жестокой дщери не угасли сострадание и любовь к ближнему!

Но — крак! — это Аллиса уже наступала на жучка.

— Что ты наделала! — взревел кок.

— Ему было так одиноко и тоскливо, — сказала Аллиса, глотая слезы, — что я просто не могла смотреть на его мучения!

Я тоже не мог. Пообещав Аллисе, что, как только будет найдена ее бомба, дочь будет торжественно запущена в открытый космос без скафандра, я двинулся по направлению к маленькому леску.

Но случилось невероятное. Из лесу, завидев мое приближение, навстречу нашей команде двинулось небольшое воинство. Боже, кого там только не было! Лисы, олени, скунсы, какие-то таинственные существа всевозможных оттенков синего цвета стройными рядами шагали на нас с неизбывной тоской в глазах разного размера и формы.

— Ребята, — сказал капитан, — если хотите, поправьте меня, но я скажу. Это самое печальное зрелище, какое мне приходилось видеть.

— А вас ничто не смущает? — спросил я.

— Нет, — сказал нервно Голубой. — Кроме разве что парочки тварей навроде крокодилов. Они так плачут, что становится не по себе и очень хочется вернуться на корабль и запереть за собой дверь на крюк и на цепочку.

— А меня, — сказал я, — смущает другая вещь.

— Какая? — спросила Аллиса.

— Вы не замечаете, что вся эта зверская армия одного цвета?

— Это точно, — кивнул Полозков. — Но ведь и планета синяя. Так что чего тут?

— Извините, — напомнил я, — но наша Земля разноцветная.

— Так и мы — кто желтый, кто красный, кто зеленый, — хмыкнул кок. — И чего?

— Да так, — я действительно не помнил, к чему это сказал. Но тут же вспомнил. — Мне кажется, что они потому и такие грустные, что такие синие. Давайте попробуем их раскрасить. Возьмите нашего механика. Он Голубой, и поэтому ужасно печальный.

— Но если вы решите раскрасить меня, — тут же откликнулся механик, — вам тут же станет очень грустно. Это я вам обещаю.

— Но попробовать-то можно! Я зверей имею в виду.

— Попробуй, пап, — кивнула дочь. — И начни вон с того синего льва.

— Нет уж, сама начинай со львов. Я раскрашу ящерку.

Я выхватил из первых рядов поступивших рыдающих зверей маленькое пресмыкающееся и поспешил с ним на корабль, где уже находились мои предусмотрительные друзья.

— Краски мне, — отрывисто бросил я. — Кисточку. Начнем операцию.

— Двадцать секунд, — отозвался капитан.

— Лапы держите.

— Тридцать.

— Желтый цвет. Теперь красный…

— Есть.

— Сорок.

— Тонкую кисточку.

— И-ха-ха-ха! — ящерица дико захохотала от щекотки.

— Минута.

— Сделано.

Я опустил на пол одуревшую, но переливающуюся всеми цветами радуги ящерку. Она подползла к зеркалу, посмотрела на себя оценивающим взглядом и принялась плясать, вертя хвостом. Мы хлопали в ладоши, а кок, не теряя времени, набрал банок с краской и дернул к выходу. Вскоре снаружи донесся короткий вопль, и мы одновременно сняли шапки. Спустя мгновение перед нами появился Можейка. Он посмотрел на нас так, что мне немедленно захотелось раскрасить его в самые попугайские цвета.

— Надо использовать шланги, — проворчал он, повернувшись и продемонстрировав нам невероятную дырищу на штанах. — По крайней мере, для окраски льва!

Мы решили последовать совету мудрого механика и щедро оросили грустную толпу зверей красками, после чего долго наблюдали за развеселыми плясками животного царства.

— Смотрите! — завопила вдруг Аллиса. — Клево!

Мы обернулись и увидели, что ящерка катается по полу. Закончив сие малоприятное занятие, она судорожно отбросила хвост и дала дуба.

— Ты чего? — подергал ее за остаток хвоста кок.

— А ничего, — проворчал начавший кое-что понимать капитан. — Это же зверь! Она кожей дышит! А вы ее всю намазали! Вот она и танцевала — забыла, как дышать. Вот и…

Мы переглянулись и бросились к иллюминаторам. Некоторое время мы молча обозревали открывшуюся нам страшную картину. А потом каждый понял, что ему делать. Капитан отправился на мостик, механик дунул в машинное отделение, Аллиска весело хохотала, приплясывая возле иллюминатора, а я делал ящерке искусственное дыхание посредством пылесоса — правда, безрезультатно.

«Беллерофонт» дал газ, и вскоре мы исчезли с орбиты ставшей поистине самой грустной на счете планеты. Ящерку, правда, удалось отмыть и откачать, но хвост у нее вырастать отказывался. Аллиса подружилась с чудесным образом спасенной животиной и окрестила ее Гайдном. Лично на мой взгляд, земноводное ничем не походило на великого композитора, но разве я мог когда-нибудь доказать что-то этой особи женского пола, единственным аргументом для которой всегда было распыление на атомы.

P.S. Хотя уже совсем скоро мы должны были припарковаться к Плантагенете, по всем законам космической фантастики нам было просто необходимо ввязаться в какую-нибудь передрягу. Приключение, о котором вы прочтете в идущей сразу за этой главе, хоть и не достаточно передряжное, но неприятностей могло принести довольно много. Одним словом, ниже — ничем не связанное с основным замыслом, но вполне читабельное физико-лирическое отступление.

Глава 6. Тоже мне, фантасты!

Когда мы причалили к планете с труднопроизносимым названием Сопомаросикивари, которую назвали по первым слогам фамилий открывших ее звездных путешественников, нас приятно удивил рекламный щит, стоявший посреди космопорта. Он гласил:

«Добро пожаловать на Землю-2!»

— Я туда не пойду, — сказал Полозков, — мне надо ванну принять и вообще.

— Я тоже не пойду, — отказался и механик. — Масло менять вы, что ли, профессор, будете?

— А я схожу, — потер руки Можейка. — Если никто не против. Аллиска, пойдешь с нами?

— Вот кого нимало не хотел бы видеть в своем обществе, — сказал я жестко, — так это моего обожаемого отпрыска.

— И ладно, — обиделась Аллиса. — И посижу одна. Не очень-то и хотелось. Там, небось, негодяев всяких полно!

— Не больше, чем осталось на корабле, — процедил я и, сразу после крика Полозкова: «Что-что-что-о-о?!!», поспешил сбежать.

— Здрасьте, — сказал я вышедшим встречать нас колонистам. — А как же старая добрая Сопомаросикивари?

— Не все такие же опытные и ученые, как вы, — сказал нам один из встречавших, видимо — старший, человек со строгим и одухотворенным лицом бывшего алкоголика. — Многие из тех, кто хотел приземлиться на нашей планете, не могли произнести ее название полностью и таким образом затребовать посадку. Пришлось пойти на крайние меры, хорошо хоть те, кто открыл вторую Землю, давным-давно скончались в страшных мученьях.

— Хорошо, — сказал я, хотя ничего хорошего в услышанных мною словах не наблюдалось. — И как вы тут живете?

— Поживаем, — был получен ответ. — Вашими молитвами.

— Мы не молимся, — сказал я. — Мы за науку.

— Вы атеисты? — полусказал-полувзвизгнул старшина.

— Да, — важно сказал Можейка, разглаживая бороду, — мы — атеисты.

— Ах, как интересно! — воодушевился колонист. — Тогда проходите. Мы-то, если честно, веруем. Поэтому попросил бы не заводить кощунственных речей про всяких там мартышек, орангуташек и прочих якобы предков.

— С удовольствием, — кивнул я. — Никогда не понимал обезьян.

— Ты же биолог! — обличающе вскричал кок.

— Биолог, не отрицаю. И тем не менее, роды у обезьяны принять смогу, но понять ее — никогда в жизни!

— Нет у нас никаких обезьян, — сказал с отвращением колонист. — Точнее, не было, пока вы не прилетели!

— Кстати, о насущном, — быстро сказал я, гася вспыхнувшую было ссору. — У вас вообще звери есть?

— Звери — не звери, а кое-какие твари водятся.

— Например?

— Например, фантасты. Слышали о таких?

— Постойте-постойте, — сказал я. — Фантасты… М-м-м… Это же такие писатели, да?

— Да, — сухо сообщил колонист. — Писатели. От слова, извините, «пИсать».

— Фу, как грубо, — сказал я.

— А как еще-то, товарищ? Как еще-то? Целыми днями сидят — и марают бумагу! И марают!

— А о чем пишут-то?

— Кто ж их разберет? Самое смешное, что все, о чем могла сказать фантастика, уже сбылось или вот-вот сбудется. Нужен тебе мир с мечами и магией — пожалуйста, двигай на шестой уровень через подпространство Ф. Хочешь с разумными ящерами цивилизацию строить — нет проблем, уровень пять Ю.

— Э, — сказал я.

— Э? Точно так-с, я и сказал «Э».

— Нет уж, товарищ, это я сказал «Э»! — уперся я.

— Сначала вы сказали, а потом и я сказал! «Э» — сказали мы с вами хором!

— Ну ладно, — отмахнулся я. — И чего?

— Так вот. Вывелись все фантасты. Только у нас и остались. Сидят, пишут, не спят, не едят. Тонны бумаги извели. Мы жжем, они новые труды катают.

— Про что хоть?

— Все про то же. Рунные посохи, антигравитоны, ночные дозоры… И главное — ничего, ничего святого! Сплошная наука, открытия, генная, тьфу на нее, инженерия! И хоть бы слово о том, кому они всем этим обязаны!

— О ком? — неосторожно сказал я. — Ах, да, простите.

— Второе предупреждение, — скрипнул зубами землянин-два.

— Ну а как же вы? Вы же пользуетесь всеми благами цивилизации?

— Пользуемся. И не против всех этих фотонных ускорителей и корпускулярно-волновых теорий. Но прежде всего Бог! А уж потом всякие науки.

— Как скажете, — я не стал спорить с этим фанатиком, а вместо этого поинтересовался. — То есть, я так понимаю, вам не нужны эти фантасты?

— Пфе! Нет, конечно! А что, вы хотите их забрать?

— Можно, конечно, если их не много.

— Пятеро! — сказал восторженно колонист. — И оцените возможности! Едят — мало! Требуют только бумагу! И хлопот, собственно, никаких!

— Ладно, уговорили, — сказал я, — грузите апельсины бочками.

— Что? — спросил меня теософ.

— Братья Карамазовы, — добавил Можейка.

— А-а-а, Толстой, — и старшой колонист насупился. — Опять? Анафеме предам тебя, скотина! Ирод! Сгинь, мартышка! Пойдешь вслед за своим седобрадым любимцем!

— Я понял, удаляюсь, — и я действительно удалился вслед за своим седобрадым любимцем-поваром на корабль.

Фантастов нам доставили через десять минут в объемистом контейнере. Они и в самом деле тихо сидели в кружок и яростно заносили в толстые тетрадки свои, вероятно, мудрые мысли. Один из них, самый неприметный и несуетливый, впрочем, не писал. Он сидел в уголке, заслонив лицо руками, и наблюдал за происходящим через щелочки между пальцами. Я помахал ему, но он не ответил, а лишь плотнее закрыл лицо ладонями.

Мы взлетели с негостеприимной планеты ортодоксов и взяли курс на Плантагенету. Фантасты не ворчали, не буянили. Действительно, чтобы угодить этим неприхотливым существам, достаточно было регулярно подбрасывать им свежие тетрадки и блокнотики. Перед сном я решил проведать этих во всех отношениях занятных звериков. Оказалось, что фантасты вовсе не собирались спать: они дрались из-за последнего нетронутого блокнота. Наскоро покидав им в клетку необходимый канцбум, я со спокойной совестью отправился почивать.

Разбудил меня отчаянный крик Голубого. Механик издавал пронзительные вопли, и именно по ним я и смог определить, что голос идет от фантастятника. В дверях оного и помещался товарищ механик. Он и кричал. Очень громко.

— Сматри-ити-и! — голосил он. — Это же кашма-а-ар!

Я посмотрел. Действительно, это было не очень ласкающее глаз зрелище. Фантасты здорово изменились. Один из них принял облик могучего варвара с бицепсами размером с голову Можейки. Другой был наглухо запакован в броню и держал наперевес здоровенную цидулю калибра так 72-го. Еще парочка приняли совершенно неописуемый облик — скажу лишь, что длина щупалец одного была прямо пропорциональна количеству бугристых голов другого. Лишь один редкий зверь никак не изменился — он остался все тем же закрывающим лицо непонятным субъектом вполне гуманоидной наружности.

— Механик! — возопил я. — Закрывай входы и выходы! Они начнут прорываться!

— Несусь! — и Голубой действительно, как ракета, пронесся по коридору, барабаня по всем кнопкам, какие попадались по дороге, и исчез за поворотом, провожаемый змеиным шипом закрывающихся дверей.

— Эй! — сказал я очень тоскливым голосом. — А я?

— Ррррраррр! — и гигант своим двуручным мечом принялся рубить колпак, закрывающий их клетку. Оба непонятных щупальцастых многоголовых хтона принялись помогать, кто во что горазд. Россыпь лучей обрушил из своего оружия и броненосец. Было ясно, что долго несчастной клетке не продержаться. Она долго и не продержалась, и вскоре фантасты стали понемногу окружать меня, целясь, скалясь и маша щупальцами.

— Профессоров трогать нельзя, — отважно пропищал я. — Профессоры охраняются законом об авторском праве. Особенно такие, как я. Ай! Уберите их! Они же скользкие.

— Гараррар! — сообщил свою точку зрения варвар и оттолкнул собрата, желающего, видимо, съесть меня живьем. — Хаббахабба!

— Выкуп! — громыхнул броненосец. — Выкуп сперва возьмем! Садись, пиши письмо.

— Куда? Кому? — я уже сидел по-турецки, приготовив ручку и блокнотик. — Диктуйте.

Фантасты задумались. Тело того, чьи головы были бугристыми, пошло неприятными волнами.

— Пиши: «Я, профессор — как тебя? — Зелезнев, обращаюсь к тем, кто меня любит и помнит. Если вы все еще меня любите и, соответственно, помните, пожалуйста, заплатите…» — фантаст с гаубицей взял у меня ручку и сам вписал сумму, от которой я чуть не треснул пополам, — «…и меня живым и, возможно, невредимым, выпустят на волю». Написал? Теперь координаты. И давай сюда.

Броненосец выхватил у меня блокнотик, вырвал исписанный лист, поднял с пола пустую бутылку (позор пьянице Полозкову, подумалось профессору), поместил в нее послание и протянул приятелю-варвару. Тот, размахнувшись, швырнул ее в иллюминатор. Бутылка прошла навылет и удалилась в космические глубины. Варвар же молниеносно заткнул образовавшуюся дыру своей кожаной перчаткой.

— Все, — сказал броненосец. — теперь ждем.

И мы стали ждать. Время от времени в запертую дверь стучали и робким голосом Голубого спрашивали:

— Вы скоро? Отпустили бы профессора, а?

На что варвар отвечал ужасным рыком, и вопросы до поры до времени прекращались.

Так как я являлся лицо цивилизованным и не чуждым культуре отдыха, я привык спать днем. Поэтому ничего удивительного в том, что через пару часов я презренно задрых, не было. Может, только для варвара, на которого, собственно, мне повезло завалиться. Мягко, мелькнуло у меня в голове, а потом все пропало.

Когда же все появилось, то есть я пробудился, никаких фантастов рядом не было. То есть абсолютно. Даже куда-то пропал тот, прячущий лицо. Я поднялся с пола. О недавнем пребывании незваных гостей напоминала только перчатка, все еще запечатывающая дыру в иллюминаторе.

Я подошел к двери и отжал блокиратор. На меня грузно свалился храпящий механик Голубой. Оказывается, он тоже любитель покемарить в рабочее время! Я его сразу зауважал, но по морде все равно съездил — а как еще прикажете будить изнуренного ожиданием старого испытанного товарища?

Товарищ мгновенно вцепился мне в глотку, но потом увидел, кто его, собственно, отхлестал по щетинистым мордасам, и кинулся лобызаться. Насилу мне удалось разжать его мертвую хватку и задать единственный вопрос, который мешал мне жить последние несколько минут:

— Где они?

— А где они? — Голубой заглянул мне через плечо. — У! Девались куда-то!

— Это я вижу. А куда девались?

— Сейчас, — бормотал механик, — сейчас я вам все расскажу. Я не говорил, что мне вручали премию как Лучшему Юному Сыщику?

— Да ты старше меня! — оскорбился я. — Не стыдно, а? Не стыдно? Небось, результаты конкурса подделал. Да и подтяжки там всякие, крема омолаживающие…

— Крема! — фыркнул Голубой. — Это было сто лет назад.

— Так бы и говорил! Лжец! А еще говорил, что меня любишь!

— Я за вас в огонь и воду, гражданин профессор! Пока вы платите, повторюсь — вы платите, то…

Я поморщился.

— Какой же ты, оказывается, меркантильный маргадон! Лучше скажи, куда гады делись?

— Скажу, — кивнул Голубой. — туда.

И он показал на доселе незамеченную мной кладовку. Дверь в нее вообще отсутствовала, поэтому я внимания на нее и не обращал. Я так и сказал механику, но он, похоже, не поверил.

— Это с вами от испуга случилось, — сказал он тоном знатока.

— Сейчас с тобой тоже что-то случится! — рявкнул я. — Ищи!

— Слушуюс! — и механик уже вовсю рылся в кладовке. — Ага! Нашел! Один тут! Только он рожу кроет. Чо рожу кроешь? А?

— Отстань от него, где остальные фантасты?

— А остальных-то, это, наверное, нету, — замялся механик. — Да вы сами посмотрите!

Я залез в кладовку. Действительно, она была пуста. В углу на корточках сидел гуманоидный, рядом с ним — еще один. Он был мне знаком. Старый добрый Голубой. Он разглядывал какие-то яркие пестрые картинки.

— Смотрите, товарищ проф! — он подал мне одну из них. — Что это?

— Это? — я стал вертеть ее в руках. — Похоже на обертку от шоколадки. Только рисунок знакомый. Постой-ка, до слез знакомый образ! Варвар!

— А здесь никого не узнаете? — механик протянул мне остальные обертки.

— Как же! Вот броненосец.

— Броненосец — это такой зверек, — счел нужным сообщить механик.

— Надо же! — всплеснул руками я. — Обязательно запомню. А вот, гляди — щупальца! И этот, головастый! Все здесь, субчики! Попались!

— А как же так получилось, что были фантасты, а стали…

— А стали — фантики, — сказал гуманоид и, отняв руки от лица, оказался… Аллисой, только одетой в поношенный костюм с заплатами на рукавах и коленях.

— Вау-хуаб, — я мог сказать только эти тигриные слова.

— Я хотела принять самое живое участие в процессе, — сказала дочка. — Залезть в шкуру редкого зверика. И хочешь, что скажу? Неприятно. Сам не желаешь попробовать?

— Благодарю, — отказался я. — Лучше буду ловить. А с ними что случилось?

— Как ты не понимаешь, папка? В основном фантасты — люди, которые засовывают свои мечты под красивые книжные обложки. Если их мечты реализуются, что остается от фантастов? Правильно. Фантики.

— Хорошо. Но где же сами, так сказать, воплощения сбывшихся мечт?

— Я их выпустила. Провела на спасательную капсулу и выбросила.

— Нашу капсулу?!! А как же мы? Если вдруг что? Вот спасибо, доченька, удружила! Да ты вообще представляешь, что ты сделала? Они же бандиты и убийцы! Они хотели уничтожить ни в чем не повинного космобиолога! Порубить меня на маленькие бифштексики! Вот пакость какая, не просто на бифштексики, а на ма-аленькие!

— С соусом пикан, — некстати влез кок.

— Пап, — склонила голову Аллиса, — я когда-нибудь не продумывала свои поступки до конца?

— Ну-у, — я замялся. — Честно говоря, не припомню такого случая. А что?

Вместо ответа дочка протянула мне какую-то фиговину, похожую на пульт управления. Только с одной-единственной кнопкой.

— На, — сказала она, — только сделай это сам, зловещий убийца фантастов.

— Да, — сказал я скромно, — я такой. Коварен я. И, верите ли, не жалко ни вот на столечко!

— Валяй, жми! — скомандовала Аллиса.

— Валяю, — сказал я. — Жму.

И нажал. Да, нажал! И до сих пор живу хорошо и сплю спокойно. А взрывы в космосе все равно бесшумные.

Глава 7. Рыночные отношения

Все коллекционеры, да и просто любители необычных тварей, первым делом летят за ними — куда бы вы думали? — в ближайший зоомагазин. Потом, если их там нет, организуют всевозможные сафари и туры по отлову диких существ. Ну, а если денег очень много, а приобрести хочется не просто мамая губастого, филифьонку разномастную или фраера ушастого, но зверя куда более экзотического — к примеру, двугорбого козла или уткохвоста, нет места лучше, чем рынок на Плантагенете.

На этом рынке всего-навсего восемьдесят лотков. Но зато на них можно обрести такие удивительные и редкие экземпляры животного мира, что коллекционеры рвут друг у друга волосы от досады: дело в том что на Плантагенету пускают всего по три разумных существа от каждой планетной расы в год. Три счастливчика-делегата от Земли каждый раз приезжают с полными трепыхающимися сумками и диким блеском в глазах. Как правило, двоих из них пристреливают еще в аэропорту, а третьего стараются уложить в течение следующей недели. Так что, сами понимаете, риск отовариться на Плантагенетском рынке был довольно высоким. Однако я не боялся. Почему, спросит меня любопытствующий книгочей? Потому что в случае чего я всегда могу сказать, что на рынке были капитан, кок и механик, а следовательно, я тут вовсе ни при чем.

Правда, до сих пор мне не доводилось бывать на Плантагенете. Поэтому я с опаской изучал вид космопорта из иллюминатора, и только потом вышел наружу, ведя перед собой упирающуюся и огрызающуюся Аллису. За мной следовал механик Голубой. Кока брать с собой я не рискнул — он всех зверей, редких и не очень, расценивал исключительно с питательных позиций. Капитан же не пошел из принципа: у него скрутило живот.

Как только мы сошли с трапа, в нас тут же вцепились охранники: здоровенные мордастые типы с тремя парами весьма неприятных глаз и отвислыми носами.

— Почему? Зачем? Кто пропустил? Какого вообще? Кто виноват? Что делать? Всех перережем!

— Всем кровь пущу! — надрывался самый маленький — видимо, комплекс неполнорослости давал о себе знать.

— В чем дело, граждане носатые? — сурово спросил я. — Мы — известные биологи, прибыли к вам изучать редких. А вы чините препятствия?

— Уже были! — рявкнул старший охранник (могу сказать с уверенностью, что это был именно старший охранник, потому что на груди его висел бэджик, на котором так и было написано: «Старший охранник»). — Были уже земляне! Так что па-апрашу!

— Это кто это был? — поинтересовался механик. — Мы за два года забивали! Никого тут быть не должно! Не, надо реально разобраться, пацаны, по понятиям!

— Понятие «были» означает «только что ушли», — пояснил главный носач. — Точнее, ушел. Он один был.

— Значит, все просто, — я повернулся к Голубому. — Механик, пройдите на корабль, и все будет улажено. Как раз трое получается.

— А, ну если так, — механик пожал плечами и, развернувшись, тихо удалился. Сгорбившаяся спина и обвисшие плечи Голубого, видимо, расчувствовали Аллису, потому что она сказала:

— Эх, вы, а еще форму надели! Так обидеть человека! Ну-ка немедленно извинитесь!

— Просим прощения! — бросились к механику охранники. — Скажите, что вы не обиделись! Ну скажите!

— Дочь моя, — торжественно изрек я, — это был самый благородный…

— Подожди, пап, — Аллиса метнулась к транспорту, оставленному охранниками, просколькнула внутрь, двигатель взревел, и дочка вихрем подлетела ко мне.

— Ныряй! — прокричала она.

Долго упрашивать профессора Зелезнева не удавалось еще никому — я либо сразу выполняю просьбу, либо посылаю всех и вся на Хубор губочек давить. Я вскочил в транспорт, который представлял из себя что-то вроде джипа на воздушной подушке, и мы дунули со всей мочи по направлению к главной площади. Вы спросите, как же нам удалось определить направление, если мы были первый раз на Плантагенете? Очень просто: по всему космопорту были расставлены транспаранты, растяжки и рекламные щиты со стрелками и подписями: «До самой известного во вселенной рынка редких зверей — 30 крмсб.». Оставалось только надеяться, что таинственный «крмсб» — хотя бы отдаленно напоминает наш километр.

Вопящие охранники бросились в погоню. Преследовали они нас странно: отставляли носы и с шумом выпускали из них струи ужасной слизи, слизь капала им под ноги, а на ногах у охранников были надеты какие-то штуковины типа роликовых коньков. По носовой слизи охрана разгонялась до невероятной скорости, но все же до нас им было далеко. Вскоре преследователи скрылись из зеркала заднего вида. Я выдохнул и откинулся на сиденье.

— Пристегнись, — бросила мне дочь.

— Ты еще и правила дорожного движения соблюдать решила? — я решительно не узнавал мою Аллису.

— Я собираюсь газануть, — и дочка вдавила в пол пару педалей и дернула за несколько рычагов. «Джип» истошно заорал, и мы, цепляясь за углы, понеслись на всех парах к рынку. Из-под колес выскакивали очумелые местные жители, тряся огромными носами, брызгались слизью, которая оставляла на бортах «джипа» дымящиеся следы, но, судя по тому, что вы читаете эти строки, серьезно мы не пострадали. А шишка, которую я набил, когда мы на всем скаку врубились в щит с надписью: «Добро пожаловать на Плантагенетский рынок редких зверей!!!», прошла довольно быстро.

На входе нас тут же взяли, и под белы рученьки и препроводили в кабинет управляющего. Высокий сердитый носач в тщательно измятом костюме поднялся из-за стола.

— Вам перечислить все нарушения, которые вы совершили за время пребывания на нашей планете? — строго спросил он.

— Спасибо, — вежливо сказал я. — Не стоит.

— Вы понимаете, что мы обязаны немедленно отправить вас обратно на корабль, предварительно содрав с вас немалый штраф?

— Ну разумеется, — кивнула Аллиса.

— И, конечно, мне не придется вам говорить, что для вашей планеты посещение Плантагенеты будет запрещено на ближайшие десять лет?

— Само собой, само собой, — хором сказали мы.

— Тогда я не понимаю, — от неимоверного напряжения директор капнул пятнышком слизи на борт пиджака, где тут же образовалась внушительная дырища, — почему вы так спокойны? Абсолютно не нервничаете! В чем секрет?

— В ней, — сказал я, показав пальцем на Аллису.

— В нем, — мгновенно отозвалась моя дочь, указав на меня.

— Ничего не понимаю, — застонал большой начальник. В сердцах он утер нос и застонал еще громче. Еще пару минут понадобилось на то, чтобы прибежать секретарше и забинтовать шефу обожженную ладонь.

— А все просто, — сказал я. — Эта девочка — мина замедленного действия. Вы не успеете глазом моргнуть, как она возьмет вас в заложники, перестреляет всех женщин-сотрудниц, а вашу служебную собаку-убийцу, если она, конечно, у вас есть, разорвет и сожрет.

— А еще, — мило улыбаясь, сказала девочка, — у моего папы внутри настоящая мина замедленного действия. И если вы нас не отпустите подобру-поздорову, я включу детонатор. Он разнесет ваш рынок в клочья, и потом Плантагенету вообще закроют для посещений.

— Это еще почему? — просипел полузадохшийся директор — видимо, слизь из носа ударила ему в голову.

— Потому что кто же зимой в гости ездит? — пожала плечами Аллиса.

— Какой зимой?

= Ядерной, ясное дело. Мина-то у папки внутрях с ядерной боеголовкой. Радиации будет ну просто завались!

— Доча, — слабо сказал я. — Откуда у меня внутри бомба?

— Ну я же тебе говорила, что я заминировала наш корабль, — нежно произнесла Аллиса.

— Так то корабль! — я почувствовал, что тоже скоро буду исходить ядовитой слизью.

— Но, согласись, так даже лучше!

Из нашего диалога директор рынка понял, что ни о каком блефе не может быть и речи. Он выскочил из-за стола и самолично открыл перед нами двери.

— Всегда рады мы вам к нам скорейшего к нам вам, — заикаясь, говорил он.

— Как скажете, — Аллиса снисходительно похлопала начальника рынка по щеке. — Как только, так сразу.

— Туда вам вот, пожалуйте, — показал направление к рынку директор. — Набирайте там всего, чего надо. Только, уж пожалуйста, улетайте поскорее! Если вас не затруднит!

— Ни в коем случае, — и дочка захлопнула дверь, и, не обращая внимания на взвывшего с той стороны директора, двинулась в указанную сторону. Мне ничего не оставалось… Хотя я мог бы сейчас стукнуть Аллису по затылку, а затем, потерявшую сознание, засунуть в анабиозную камеру на вечную заморозку, и тогда больше никто, слышите, никто не смог бы отравлять жизнь почтенному космобиологу. Ха! Ха!! Ха!!!

Но, с другой стороны, оставалась еще угроза штрафа, да и редкими зверями вряд ли бы удалось пробавиться. Да и с бомбой наверняка дочка…

— Пап, спорим, что ты сейчас идешь и думаешь, есть ли внутри тебя инородное тело? — сказал вдруг Аллиса.

— Ни в коем случае, я просто задумался о том, куда мы будем селить добытых здесь редких зверей. А о бомбе я и не думал думать!

— Зря, — и дочка прибавила шагу.

А еще говорят, что взрослые всегда могут понять своих детей! А вот вам! Видели? И нечего говорить, что я неуравновешен и холеричен! Сами бы как выглядели с такой дочурой и с бомбой в животе!

В полном душевном смятении я шел за Аллисой, пока нам не открылось чудесное зрелище! Поликлиника, а в ней — дверь с надписью «Рентген»!

— Папа, и не мечтай, — процедила дочка. — Мы пришли сюда не за этим!

Я тяжело вздохнул, и мы, пройдя мимо поликлиники и завернув за угол, погрузились в мир чистогана и наживы на братьях наших меньших.

Кстати сказать, редкие звери — не всегда меньшего размера, чем мы. Да и умом они часто не обделены. Как-то на Мнемозине меня на трех языках обложил маленький замызганный зверек, рывшийся на помойке. Причем обложил мысленно. Это потом уже я узнал, что это был самый низший представитель разума на планете, да еще с этаким гадким названием — пиндюр. Так вот, к чему я веду? Вы представляте, что могли бы сотворить с нашими мозгами высшие существа Мнемозины, если их самый завалящий пиндюр мог протянуть меня мысленно на русском языке на все тридцать три оборота с загибом у копчика?!!

Но это скорее исключения. Обычно редкие звери — это существа, обладающие разумом на примитивном уровне: поспали, теперь можно и поесть, поели, теперь можно и поспать. Именно таких особей мы и решили поднабрать для последующего изучения. Но сначала следовало пробиться через толпу: даже при условии о трех посетителях с каждой планеты раз в год, на рынке было не протолкнуться. Я ужасно хотел как бы случайно затеряться в толпе, чтобы по быстрому сгонять на рентген, но подлая дщерь втихомолку сковала наши запястья наручниками. Теперь оставалось только расслабиться и постараться получить удовольствие.

Рынок представлял собой обычные загончики, вокруг которых клубились покупатели. Из загончиков нестерпимо несло. Ароматы из клеток соединялись вместе, отчего иногда в воздухе происходили невообразимые химические реакции, и на посетителей мог неожиданно полить дождик — и хорошо, если из обычной воды. И еще лучше, если просто дождик.

Часто сами торговцы были не в курсе физических особенностей и условий содержания собственного товара. К примеру, подойдя к одной из безымянных клеток, я попросил продавца описать мне сидящее в ней существо. Тут зверь, похожий на помесь обезьяны с плоскомордой плиточницей, тряхнул мордой, и внезапно его физиономия превратилась в точную копию моего лица!

— Как он это делает? — вскричал пораженно я.

— Мак мом бета блендамед? — передразнило существо.

— Просто чудо какое-то! — продолжал восхищаться я.

— Косто будо фарфора-то! — сказал живой раритет.

Затем произошло более удивительное превращение: неизвестный редкий зверек развернулся, и — о! — я узрел свое лицо уже на другой поверхности, такой же плоской, как морда, но не такой приятной на вид!

— Скажи что-нибудь! — попросил я.

Ей-Богу, то, что «сказал» моим лицом уникальный зверек, вряд ли можно было назвать чем-то похожим на речь! Я еле успел отскочить и бросился прочь, волоча за собой хохочущую Аллису… Продавец тащился за нами два ряда, умоляя купить это животное! Он стоит с ним уже две недели, и никто не может отважиться приобрести его!

— А если его стукнуть, он не будет так делать? — спросила дочка.

— Если его стукнуть, — сказал продавец, — он станет фиолетовым в крапинку.

— И что?

— И все. Просто станет фиолетовым. В крапинку.

— У, — Аллиса разочарованно вздохнула, но тут же снова оживилась. — Пап, а что, давай купим! Ты его будешь на ревизоров натравливать!

Почуяв манящие перспективы, я согласился, и вскоре документы на зверя (про себя я дал ему название «янус полуэктович непереносимый») были у нас, а неимоверно счастливый торговец пообещал подвезти покупку к «Беллерофонту» немедленно.

Глава 8. Папа, купим эту тварь?

И тут же к нам подошел некто желтолицый в китайском халате с цветочками и огромным, ужасно безвкусным фиолетовым драконом, вышитым на спине.

— Здляздляйтя, — явно не зная, как обращаться с земным языком, сказал он. — Плювет волку!

— Что, простите? — спросил я, прислонив ладонь к уху. — Простите, что?

— Ето, в смысле, — существо пыталось соображать, — в смысле, ето.

— Содержательная беседа, — заметила Аллиса. — Лаконичная. Вы из какой клетки сбежали, товарищ?

— Товалиса, товалиса, — закивал пришлый. — Осень дазе холосая.

— Вы из Японии? — уточнил я.

— Я из гостинисы, — не на шутку обиделся незнакомец. — Она тама, — и он указал на ряды клеток и загончиков.

— Понятно, — и Аллиса умоляюще посмотрела на меня. — Папа, купим эту тварь? Ее можно научить ругаться и пить водку! Знаешь, как здорово будет?

— Ага, а если оно ручное? — прошептал в ответ я, косясь на терпеливо ждущего ответа незнакомца. — Нам междупланетный конфликт не нужен!

— Сосю песенья! — сказал пришелец из таинственной Гостинисы.

— Нету, — я в подтверждение своих слов похлопал себя по карманам.

— Я говою — пьосю пьюсенья! — вызверилось создание. — Я не пьодаюсь!

— Похвально, — сказала Аллиса. — Но все имеет цену. Где ваш хозяин?

— Я сама свая хазяина! — заверещал пришелец.

— Тогда зачем вы нам навязываетесь? Можзет быть, вы зверь, редкий чрезвычайно?

— Нет! Я не звей! Я хаосий майсик!

Я скептически оглядел «майсика», который выглядел как боевой гном без бороды.

— И что такому хаосему надо от двух почтенных землян? — спросила Аллиса.

— Вы видь покупаити массу звеиков?

— Покупаем.

— У меня есть звеик.

— Это приятно.

— Осинь добйий и йаскавый.

— Алмазная черепашка? — фыркнул я.

— Нет, аймазную чиипаску пусть вам какой дьюгой козей даит… Сто такое? — вдруг рассердился пришелец. — Не сбивайте меня! Ньет! У меня есть Тьендун! И я с удовойствием подаю вам его!

— Спасибо, конечно, — осторожно сказал я. — Только подарки нам не нужны. Мы их боимся. Знаете пословицу?

— Нет. А сьто? Хаосий тьендун, пьявда! Даю!

— Что-то тут не так, — сказал Аллиса. — Может, скрутим его, пап? А скажем — скажем! — что их было четверо. Мы от троих отбились, а четвертого взяли в плен. И он так хотел к нам в плен, что даже сам полез в клетку.

— Какую?

— С борловом, — и Аллиса указала на загон, в котором сидел на редкость угрюмый и мрачный человек с поросячьей мордой.

— А-га, — протянул я. — Нет, подожди. Товарищ! Товарищ! С драконом на спине! А почему вы решили сделать нам подарок?

— Патаму сьто так мне сказай один чиавек, катоый вас осень кьепко юбит! Вот он какой!

И гражданин с детским акцентом показал нам фото нашего давнего знакомца.

— Да это же доцент Ползучий! — вскричал я. — Но как?!!

— Пьосто. Он знай, сьто вы итите за звеиками и попьесил меня подбьесить вам чьезвычайно едкого тьендуна. Я и бьесил.

— А где же он?

— Досент? А тута, недаеко…

В этот момент прилетевший откуда-то камень больно стукнул нашего собеседника по спине.

— Яй-я-яй! — взвыл человек в халате. — Бойно! То ись он, конесьно зе, на своей пьанете! Я зе только сто оттуда!

— Да нет же, какой ты глупый! — засмеялась Аллиса. — Где Трендун?

— В яссицьке, — указал Драконий Халат. — Я на нем сизу.

Он встал и — о чудо! — оказалось, что он действительно сидел на ящике. Правда, в росте он от этого не прибавил. Зато из ящика мгновенно понеслись звуки, говорящие о том, что некто, в ящике сидевший, чуть не задохнулся во время нашего непродолжительного диалога. Потому что желтолицый сидел как раз на проделанных в крышке дырочках.

— Можно нам поглядеть? — поинтересовался я.

— Нейзя! Уетит, — наотрез отказался пришелец.

— Знаете, нам надоело уже мысленно звать вас пришельцем, желтолицым и человеком в драконьем халате, — без обиняков заявила Аллиса. — Как вас зовут? Случайно, не Бонд, Джеймс Бонд?

— Ньет, непьявильно, — не понял шутки желтолицый пришелец в драконьем халате. — Меня завут Весейчак Юй Хай Сан Хоп Сан!

— Мы будем звать вас короче — Мамочка, — сказала Аллиса.

— Ютьсе просто Весейчак! — замахал просторными рукавами Юй.

— Нет. Вы слишком похожи на мою мамочку. Правда, пап?

— Ну… — пользуясь тем, что жены рядом не было, мне можно было немного расслабиться. — Скажем так, отдаленно.

— А я сситал, сто на Земье все Мамоськи — одногьязые и игьяют на баяяйках! — резонно заметил Хоп Сан.

— Это можно устроить, — и Аллиса ловко ткнула пальцем в глаз Юю. Тот взвыл и заплясал на одном месте.

— А балалайку сам купишь, — цинично сказала доченька. — За трендуна благодарим покорно.

— Не зя сьто! — прохныкал Мамочка, потирая пострадавший орган зрения.

— Бывайте, — попрощался и я, после чего мы с дочкой, ухватив ящик, водрузили его на тележку, которую толкал за нами робот-носильщик… Как а я разве не сказал, что за нами шел робот носильщик, толкая тележку? Так вот, сзади, в двух шагах от нас, двигался робот-носильщик, который толкал тележку для наших будущих покупок. Теперь, надеюсь, все разъяснилось?

Мы потолкались на рынке еще какое-то время, за которое я успел приобрести — сравнительно дешево — несколько разнообразных и достаточно редких зверьков. К примеру, трубкоянга, который представлял собой лохматого, с выбритыми ногами гоминоида, у которого вместо рта была труба, похожая на вантуз. Продавец, мощный мужик в кепке, специально устраивал в стоящей рядом раковине засоры, чтобы трубкоянг мог показать свое искусство. Тот засовывал свой «вантуз» в трубу и начинал совершать головой поступательные движения, в результате чего весь мусор оказывался на морде умного зверька. Самое вкусное трубкоянг немедленно сьедал, остальное с омерзением выплевывал в толпу. Наверное, именно поэтому его никто не хотел покупать. Зная специфику собственного зоопарка, я немедленно рассчитался — может, хоть теперь посетители перестанут кормить зверей? А кому понравится, когда в тебя плюют гадостью всякой? Говорят, был когда-то такой зверь, как верблюд, тоже грешивший подобной забавой… Интересно, где-то во вселенной остались такие?

Еще я могу по праву гордиться таким приобретением, как гэндальф карманный. С виду он напоминает игрушечного деда Мороза, каких принято ставить под елку на Новый год. Но никаких подарков он не приносит, только сидит в углу и постоянно курит. Однако и польза от него есть: если просунуть в клетку палку и хорошенько ткнуть его в бок, он раздражается и машет в твою сторону своим… как бы помягче выразиться… словом, своим нефритовым посохом, из которого мгновенно вырываются крохотные язычки пламени. Этакая декоративная зажигалка. Я решил оставить его себе — буду веселить друзей по клубу звероловов.

Довольно трудно было остановить свой выбор на каком-то из выставленных на продажу экземпляров — глаза просто разбегались. Аллиса, впрочем, довольно быстро истратила свой лимит карманных денег, которые я ей выделил из корабельного фонда, накупив всякой всячины вроде говорящих клопов, черных ящиков и тюбика какой-то чудодейственной мази для хвоста ящерки Гайдна. А как же те деньги, что были выручены ею с продажи черной икры, спросит меня любознательный книгочей? Да и после матча на Луне ей кое-что досталось… Согласен, убираю руки. Все до единой монетки были вложены дочкой в акции прибыльной кинокомпании «Зах и Мат», производящей на Земле самые кассовые блокбастеры. Так что себе Аллиса оставила только те деньги, что были у меня. Р-родственница, понимаешь…

— Пап!

Легка на помине!

— Папка! Знаешь, что продает вон тот корявый старикашка?

— Ума не приложу.

— Сапоги-скороходы! Купи!!!

— Сказки, — проворчал я.

— Сказки? Все так говорят, — скорбно ответствовал «корявый старикашка». — Но это на самом деле сапоги-скороходы. Только не верит никто. Говорят — «надоело пенсионеру свои опорки носить, продать решил».

— Пап, они правда волшебные! — сказала дочка. — Я пробовала!

В доказательство она напялила на ноги ужасные, с треснувшей кожей и лопнувшей подметкой сапожищи, и встала в позу низкого старта.

— Внимание! — скомандовал старик. — Марш!

Дочка молниеносно исчезла из поля нашего зрения. Только дорожка огня протянулась за ней в сторону высокого строения метрах в пятистах от нас.

— А что там? — спросил я старикашку.

— Первый национальный… — начал было тот, но в следующее мгновение дочка возникла рядом с нами, держа в руках два объемистых мешка.

— Банк, — договорил старик. Аллиса весело кивнула и вновь испарилась. Тут же взвыла сирена, а появившаяся спустя десять секунд дочка отрапортовала:

— Деньги уже на «Беллерофонте». Возьмите, дедушка!

Получив толстенную пачку ассигнаций, старик рассыпался в любезностях и бочком удалился.

— Знаешь, как это называется? — прошипел я. — Сейчас начнут обыскивать все корабли!

— Не начнут, — подмигнула дочка. — Я оставила там маячок!

Я вздрогнул, вспомнив, какие «маячки» оставляла дочурка во время поджога родной школы…

— Не те же самые, но почти, — угадав мои мысли, сказала Аллиса.

И ровно через пять минут по рядам побежали полицейские, тряся носами с льющейся из них слизью, а еще через три они уже тащили куда-то корявенького старичка, который вырывался, что-то вопил и показывал в нашу сторону. Аллиса весело помахала ему вслед.

Тут я почувствовал, что кто-то осторожно трогает меня за штанину. Подчинясь рефлексам, я взбрыкнул ногой, и этот кто-то, подвывая, отлетел на пару метров. Приглядевшись, я обнаружил, что это — щупленький носатый плантагенетец.

— Будешь знать, презренный карманник! — процедил я.

— Я не карманник! — пропищал он.

— А кто же? — схватила его за шкирку Аллиса.

— Я пы… пы… продавец я, вот кто!

— И что же мы продаем? Стулья, потроха, коробочки от ваксы?

— Не только! Я могу достать вам настоящего трендуна!

— С-с-с, — посмеялся я. — Очень трудно!

— Трудно! Очень. Их практически нет! Всех истребили! Остался один — у меня!

— А мы-то тут причем?

— Просто вы мне понравились, — кротко сказал плантан… в общем, носатый коротыш.

— Да ну? Это становится забавным!

— Пап, — Аллиса вдруг подергала меня за рукав. — Похоже, у нас проблема!

— Не говори штампами, доченька, ты уже вполне взрослый и образованный человек, — сказал я.

— Взрослый, говоришь? — хмыкнула Аллиса. — Но проблем, шнурец, нам пора ухлопывать нах отсюда и как можно быстрее!

— Почему?

Но я уже и сам видел, почему. Пока мы разбирались с носачом, к нам со всех сторон потихоньку подбирались. Подбирались к нам плантагенетцы. В ассортименте. Все, как один, с дырявыми ящиками. У каждого в глазах плескалось немое отчаяние и дикая просьба. Которую все они, как один, хором озвучивали:

— Вам не нужен трендун? Я слышал, нужен! Их осталось немного! Совсем чуть-чуть! Возьмите его у меня, пожалуйста-а-а!!!

Глава 9. А что, никому не нужен трендун?

В одно мгновение мы оказались в плотном кольце жалобно трясущих носами плантагенетцев. К нам тянулись сотни рук с ящиками, в которых что-то трепыхалось. Изо ртов аборигенов неслись вопли. Из ящиков — не меньшие. Мне захотелось зажать уши и сбежать на корабль, оставив дочку отдуваться. Мешали два обстоятельства: непробиваемая стена потенциальных продавцов и данное свирепым шепотом обещание Аллисы разнести меня на тысячу маленьких профессоров.

— А ну, заразы сопливые, становись в очередь! — рявкнула Аллиса.

Это возымело некоторый эффект. Криков стало поменьше, а порядка чуть побольше. Руки с ящиками понемногу опустились, а один из планетян, тот самый, что дергал меня за штанину в конце предыдущей главы, приступил к делу:

— Купите птичку. Недорого прошу. Пять вырей.

— Это же гроши! — воскликнул я, вынимая кошелек.

— За каждый ящик по грошу — что же это будет? — резонно сказала Аллиса. — Вопрос в другом — почему вы избавляетесь от столь редкой птицы?

— Я? Избавляюсь? — продавец мигом сменил тактику. — Да ни в коем случае. Просто… Просто я решил купить себе… ммм… удочку! Да! Вот! И мне не хватает денег! И, скрепя сердце, я решил продать вам моего незабвенного трендуна…

— А мне надо купить новый габон с перламутровыми пуговицами!

— А мне — сварбру! Двухколесную, между прочим! Не хватает-то самой малости!

— А нам…

— А нам…

— Молчать! — вскричал я. — Я сейчас начну зверствовать! Вы меня не обманете! Лучше скажите срочно правду — а не то никого не куплю!

Расчет был верен — раз угрожает не купить, значит, купит обязательно. Плантагенетцы посовещались и вытолкнули наружу очень волосатого дядьку, нос у которого свисал чуть не до самой земли. Я брезгливо отодвинулся от него.

— Дело было так, — начал дядька. — Действительно, трендуны — очень редкие птицы. Но случилось однажды вот что: не так давно на нашу планету приземлился корабль. Был он совершенно обычным, и ничто не привлекло бы наше внимание, если бы тот, кто прилетел на нем, не привез с собой клетку с двумя трендунами. Естественно, многие из нас подумали, что он хочет продать нам одну редкую птицу, вторую же оставит себе. К нашему удивлению, оказалось, что путешественник решил продать нам обеих. Забрав немалую выручку, он улетел, а мы принялись обустраивать загончик для новых жильцов рынка, справедливо полагая, что от двух разнополых, как выяснилось, крылатых созданий можно получить немалый доход — птенцы там, яйца…

— Но… — сказал я, помогая перейти к главному.

— Но мы никак не думали, что трендуны настолько плодовитые создания! Едва их заперли в загон и отгородили от любопытных глаз, птички принялись размножаться — да так, что через неделю наш рынок оказался под завязку забит яйцами! И к тому же вылуплялись из них птички на третий день! Вырастали — на пятый! И шумели, жрали, да еще, с позволения сказать, делали то, что рифмуется со словом «жрали» — за десятерых! Просто сворачивать им шеи нам не позволяет торговый кодекс! В результате трендунов развелось невероятное количество. В конце концов мы уже плюнули на кодекс — да куда там! Вместо отвернутых голов — вы ведь помните, что у трендуна их две? — у паскудной птички тут же вырастали следующие! И дразнились, показывая своему палачу длинные синие языки!

Я сразу вспомнил памятник. Теперь понятно, почему трендуны такие редкие! А вовсе не потому, что не могут удержать тайн хозяина, как уверял нас доцент. Интересно, к чему бы ему лгать? А может…

— А как звали того, кто привез вам птиц? — спросил я.

— Он не представился. Мы знаем только его должность — ползучий доцент.

Ага!

— Извините, конечно, — сказала Аллиса, — а вы не пробовали рыть ямы, швырять туда поганых птиц и заливать известью?

— Пробовали. Они едят известь. Причем с удовольствием. И кислотой запивают.

— А вы не знали, что трендунов вообще-то не продают парами? — спросил я сухо.

— Теперь-то, конечно, знаем. Но и вы нас поймите! Эти птицы мало где выживают! Вот у вас на Земле, говорят, климат подходящий. Тем более мы узнали, что вы ищете трендуна. Вот и принесли, сколько смогли!

— Мы же никому не говорили… — начал было я.

— Да как же? — и старик показал нам какую-то бумажку. Ею оказалась афиша, с которой на нас глядели наши же ухмыляющиеся физиономии, а внизу была подпись: «Знаменитые собиратели редких зверей с Земли купят трендунов в неограниченном количестве! Ищите нас на рынке! Профессор Зелезнев всегда держит слово!»

— Вы — профессор Зелезнев?

— Я, но…

— Значит, держите слово? Тогда забирайте. Это все вам.

— Зачем же вы решили нас обмануть в самом начале беседы? — строго спросила Аллиса.

— Мы же торговцы, — виновато развел руками первый планетянин. — Нам по штату положено.

— Видите ли, — сказал я, обдумывая каждое слово, — эту афишку вам подбросили наши тайные недоброжелатели. На самом деле мы не собирались покупать трендунов…

— Ага! А птица, которую вы купили у желтолицего?

— Я не покупал! Нам его подарили. Ну, то есть, мы собирались покупать просто редких зверей, в число которых входит и трендун. Но больше одного нам не нужно!

— А нам — нужно? — зашумели плантагенетцы и разразились носовой истерикой. — А мы афишки писали? Слово профессора свято! Будем дружить навсегда! Заберите птичек даром — хорошее дело сделаете!

— Да у нас корабль не сдюжит! — завопил я, вращая глазами. — Их слишком много!

— Тогда мы вас не отпустим! — скорбно сказал старенький планетянин. — Будете у нас на глазах. Так спокойнее. Ухаживать вот за птичками… Должность на рынке вам определим. Продавец-консультант, скажем. Оклад хорошенький положим. Соглашайтесь!

Я замялся. Конечно, предложение неплохое. В конце концов, неважно, где изучать редких зверей, верно? А тут, на рынке, их более чем… Да и доченьки поблизости не будет…

— А ну назад! — Аллиса взлетела на ящик с истошно завопившим трендуном и наставила на толпу незаметно вытащенный из-за пояса пистолет. — Всех положу! Это новая модель: делает дебилами всех в радиусе ста метров!

Плантагенетцы в ответ яростно затрясли носами. Но накидываться на нас, однако, никто не спешил.

— Папка, надевай сапоги! — прорычала дочь.

— Они мне не по размеру! — пропыхтел я, борясь со старыми чувяками. — Не лезут, проклятые!

— Как сумеешь! Надел?

— В-вроде бы… И чего?

— Хватай нас с деньгами и беги!

Я схватил «их с деньгами» — то есть, Аллису и кошелек, до сих пор лежавший на ящике с трендуном, и дунул через толпу.

И понял одну интересную вещь! Грязный корявый старикашка, продавший нам сапоги, не солгал! Они действительно были волшебными! Может, в них был встроен гравитационный ускоритель или еще какая-нибудь хрень, позволяющая ускорить движение, но я заметил, что приблизился к «Беллерофонту» только тогда, когда гулко впечатался башкой в обшивку. Мои ноги еще бестолково дергались на одном месте, порываясь нести своего хозяина в даль звенящую, а с другой стороны люка уже доносились бухающие шаги спешащего на помощь Полозкова. Распахнув люк, он был тут же сбит с ног бегущим мной с Аллисой, которую я держал в объятиях. Сбросив дочку на пол, я принялся носиться по всем отсекам и каютам, мимоходом слушая команды командира корабля, призывающие на искусственный интеллект «Беллерофонта» вирусы всех мастей, если он сейчас же не увезет нас как можно дальше от рыночного оплота и птичьего помета.

В бегах я находился еще часа полтора, пока Полозков с помощью кока и механика не догадался загнать меня в кубрик, де бегать-то было, собственно, негде. Там на меня ловко набросили сетку-рабицу, я с грохотом покатился по полу, а Можейка и Голубой принялись стаскивать с моих бешено сопротивляющихся ног сапоги. Получив с полсотни пинков, механик уже было пропыхтел: «Не механицкое это дело — профессоров разувать» и отложить операцию, но тут неожиданно снялся сапог с правой ноги, опекаемой Можейкой. В левую тут же вцепились кок с механиком, да и я помогал им, как мог. В результате профессионально проведенной спецоперации и левая нога вскоре была свободна.

Как только я подлечил избитые в кровь ноги, я тут же отправился на мостик, где поделился с Полозковым узнанными новостями о доценте Ползучем.

— Не случайно ли этот персонаж завез трендунов на Плантагенету? — спросил я.

— А на кой дьявол ему это понадобилось? — спросил в ответ капитан.

— Откуда я знаю? — сердито сказал я. — Только все это темно и непонятно.

— Что тут непонятного? — пожала плечами Аллиса, развлекающаяся сейчас с черным ящиком: она наговаривала на записывающее устройство всякие гнусности о своих земных недругах, дабы, если случится катастрофа и черный ящик расшифруют, никто бы из Аллисиных врагов не умер своей смертью.

— Ну-ка, поясни!

— Двое взрослых дядек, а такую простую комбинацию не расшифровали. Смотрите: доцент знает, что мы ищем капитанов. Ему завидно. Он везет трендунов на планету, они плодятся и жрут. Приезжаем мы в надежде купить птичек. Кто-то из подручных доцента расклеивает заранее заготовленные афишки. На нас нападает злобная толпа. Мы отказываем ей. Наши клочки несутся по закоулочкам. Капитанов никто не ищет. Доцент пишет свой монументальный труд. Никто не посягает на его мировую славу. Все. Видите, как просто?

Я схватился за голову.

— И в самом деле, очень просто, — всплеснул руками капитан. — Молодец девка!

— Многие вещи кажутся нам странными и непонятными, — проворчала Аллиса и ушла, забрав свой ящик. Я же со всех ног кинулся к бортовому компьютеру — надо было узнать, где в данный момент находится доцент Ползучий. Он не тот, за кого себя выдает! Негодяй!

Глава 10. По местам, псы помойные!

В ответ на посланную мной жалобную телеграмму в программу «Ищем всех!» о местонахождении доцента Ползучего, а также на просьбу скорейшей поимки последнего с последующими ужасающими пытками посредством пассатижей и пенопласта по стеклу, был получен ответ:

«А хрен его знает, где ваш доцент! Сами прос…ли, сами и ищите!»

И это вместо обычных обещаний типа: «Конечно, конечно! Найдем, не сомневайтесь! И отдельную передачу с объятиями и истерикой сделаем!»

Сволочи!

Что-то тут не так!

Обманывать профессора Зелезнева?

В ярости я расхаживал по кабинету, хлеща по стенам кнутом для окорачивания свирепых бамбров. Правда, ни одного бамбра в нашем зоосаде еще не было, но я не терял надежды, поэтому повсюду таскал с собой кнут.

— Он где-то недалеко, — рычал я, рубя в капусту новые занавески. — Я чую его запах! Ох, и попляшет у меня этот сосископалый!

— Товарищ профессор! — раздался за дверью робкий голос кока. — Куда клетку ставить-то?

— Клетку? — я так пнул кресло-качалку, что оно вмиг утратило свои качательные функции. — Какую еще такую мать клетку?

— Да с трендуном мать клетку, какую мать клетку, — в тон мне ответил Можейка.

Услышав, что наш обычно смирный кок ругается, мне полегчало. Значит, не одному мне тащить хворосту воз…

Явившись на свет, я узрел кока, который волок по коридору клетку с отчаянно бранящимся на восемнадцати языках двухголовым попугаем.

— Неси пока в столовку, а там разберемся, — скомандовал я.

— Но, товарищ профессор, — заныл кок, — до столовки далеко-о!

— Р-р-р! — это я начал говорить: «разговорчики в строю!», но Можейка меня правильно понял, потому что от него тотчас же остались только тающие в воздухе обрывки ругательств.

Я же отправился на капитанский мостик, где скучающий Полозков играл сам с собой в «рассердились-помирились».

— Чего скучаем? — поинтересовался остывший я.

— А чем занятся? — пробормотал капитан. — Где курс, кто мне его показал?

— Ты же капитан?

— И че?

— Вот и прокладывай!

— Ты же руководитель экспедиции?

— И че?

— Вот и не суй свой нос, куда не прос!

— Тогда поплывем к системе Занозы.

— Это почему еще?

— Потому что я — руководитель!

— Но до Занозы десять дней лету! Лучше в Мерлидап.

— Это где из дырок в земле выглядывают мерзкие твари, похожие одновременно на червей и старые носки, и кричат: «Пу-у-у!», отчего ты медленно сходишь с ума? Спасибо, гражданин Зелезнев! Вот удружили, товарищ экспедитор!

— Это вы — экспедитор! Это вы ни хрена ни знаете! — я, конечно, сознавал, что дал маху с Мерлидапом, но сдаваться не имел привычки.

— По местам, псы помойные! — взревел капитан, сверкая глазами.

— Этого не хочешь ли? — я скрутил ему ядреный шиш.

В дверь заглянула Аллиса, многозначительно сказала: «Бомба!» и испарилась.

— Ладно, что мы ссоримся, как дети? — примирительно сказал капитан. — Пойдемте лучше, господин с многочисленными учеными званиями, коего я так безмерно уважаю, немножечко пожрем.

— Дело говорите, господин капитан с кучей наград, без которого я не смыслю жизни. И винца тяпнем по полторушечке.

— Без сомнения.

Когда мы зашли в столовку, я вспомнил об одной очень важной вещи. Но было уже поздно. Важная вещь приветствовала нас из клетки ужасающим потоком ругани на арктурианском. Хотя в переводе брань означала всего-навсего пожелание приятного аппетита, по-нашему это звучало именно как отборный боцманский мат. Все-таки интересные существа эти арктурианцы. Поэтому и не дружит с ними никто.

— А где Аллиса, Можейка? — спросил я у кока, который как раз вышел с камбуза, толкая перед собой столик на колесиках. На столике стояли исходившие аппетитным паром тарелки с первым.

— Обещалась быть к половине второго.

— А что у нас на второе?

— Тефтели, лососина и отменное «Шато-Брийон».

— Значит, мы успеем спокойно покушать минут десять, — сказал я.

И, как всегда, сглазил! Как раз в тот момент, когда мы подносили к губам по третьей ложке, в дверях показалась Аллиса.

— Папа! — сказала она. — У меня новость!

— Да, дочка, — я поперхнулся и пролил суп на брюки. — У тебя всегда новости поспевают вовремя.

— Я знаю. Так вот, я нашла в одной старинной кулинарной книге отменный рецепт приготовления чудного фрикасе из попугаев!

— И что? — спросил Полозков.

Трендун у себя в клетке насторожился. Как-никак, он понимал практически все из известных галактических языков.

— А то, что наша новоприобретенная птичка — отличный заменитель попугая! Надеюсь, он очень вкусен.

— Боже, какие слова, — я погрузился в первое.

— Нет, правда? Можейка, сможешь?

— А чего? — кок меланхолично принялся точить ножи. — Это мы запросто. Не медведь же какой. Не лошадь какая-нибудь говорящая.

Трендун принялся истошно осыпать нас комплиментами.

— Смешная птичка, — сказала Аллиса, не приближаясь, впрочем, к клетке. — Харо-ошая птичка. Долой баночно-пакетную еду! Настоящее, живое мясо. Еще тепленькое!

— Погоди, Аллиса, — вмешался капитан. — Я вот о чем подумал. Если эту птицу подарил нам Мамочка — а он, по нашей версии, связан с Ползучим — мы можем кое-что узнать о прежних хозяевах Трендуна!

— Ага, — Аллиса повернулась к завывающей от ужаса птице. — Ну что, Трендунец? Будешь колоться?

Двухголовый попугай нахмурился. Он явно не знал, на что решиться.

— Видимо, твои хозяева были не сахар, — лицемерно вздохнул кок.

— Да и настоящие не лучше, — проворчал капитан.

— Они обещали свернуть мне головы, если я проболтаюсь, — неохотно сказала одна голова птицы. — И прижечь шеи медным купоросом. После него башки не отрастут.

— Ну давай тогда, вываливай! — поторопил его кок.

— А, все равно помирать, — сказала вторая трендунская голова.

— Раз все равно, лучше позже, — поддакнула первая. — Давай, начинай.

— Че это я-то сразу?

— А че, я, что ли?

— А кто еще-то?

— Если вы не заткнетесь, — прокричала взбешенная Аллиса, — я принесу Гайдна, и он съест ваши яйца!

— А мы не несем яиц! — гордо сказали головы.

— Это ему не помешает!

Трендун поперхнулся.

— Ползучий и Юй Хай Сан Хоп Сан — старые друзья, — принялась вываливать информацию птица. — И они все делали вместе. Вот.

— Дальше?

— Дальше все, — растерянно сказал трендун. — Я же у них недолго пробыл.

— Вот спасибо! — взорвался кок. — Где мои ножи? Сейчас я сделаю из тебя фарш! А головы скормлю… Скормлю я головы… Нет! Никому не скормлю! Сам съем!

— Вы абсолютно неверно понимаете птичий треп, — сказал я, решив разрулить ситуацию. — Слушай меня, птица и слушай внимательно. Это тебя изобразили на памятнике капитанов?

— Меня! — горячо закивал трендун. — Меня! Честно!

— А может, нет? Вона вас сколько было! Цельный рынок!

— Я же редкий, — рассудительно сказал трендун. — Раньше был. Не разводили меня. Это доцент с Юем постарались. А до того, как, я жил у капитанов.

— У кого из них?

— Сначала у первого. Но ему было не до меня — вечно кормить забывал, ругался, молотком долбануть норовил. Он же был специалист по горным работам. А еще медвежатник был знатный. Громил сейфы, как косточки из компота… гм… гм… в смысле, лишал финансирования враждебные деструктивные формы правления, от которых капитаны частенько освобождали коснеющие в рабстве планеты, — исправно отрапортовал трендун.

— А потом?

— Потом к марсианину перешел жить. Там лучше было. Но скучно. Марсианин в основном работал отвлекателем.

— Это как?

— Когда капитаны нападали… в смысле, производили разведку на планетах, он выполнял всю женскую работу и отвлекал на себя внимание деструктивных форм правления, в то время как первый капитан… Ну, вы в курсе.

— А третий?

— У фикса я не был. Не успел. Просто они с первым прознали о философском камне, который прикарманил марсианин, разругались с ним и разъехались в разные стороны.

— А ты?

— А меня — в ссылку.

— За что? — спросил я, и тут же понял — за что.

— Вот именно, — отвечая на мой немой вопрос, виновато развел крыльями «попугай». — Трендун потому что. А я что? Я ничего. Во мне это генетически заложено. Так что в ваших интересах не рассказывать при мне ваших секретов.

— Спасибо за предупреждение, — ворчливо отозвался кок. — Тогда я попрошу убрать его из столовой! Чтобы потом всякая шушера знала, из чего готовит свои великолепные блюда старик Можейка?

— Логично. В кладовку его.

— Нет! Только не в кладовку! У меня клаустрофобия! — забился в клетке трендун. — И еще я темноты боюсь! Оттуда как выскочат! Как выпрыгнут!

— Нужен ты мне, — Аллиса развернулась, всем своим видом показывая степень ее оскорбления низшим существом и удалилась.

— Хорошо, мы тебя в кают-компанию определим. — фальшиво наобещал я. — Только скажи еще кое-что. Ты случайно не знаешь, куда отправились капитаны?

— Фикс и первый — не знаю, — покачала головами птица. — А марсианин собиралась в систему Занозы. Знакомый, говорил, у нее там.

— Не Ползучий?

— Не. Супермен какой-то. На лошади ездит, кокаином торгует. Вот она к нему за коксом и двинула. А меня в капсулу — и к Чертовой Бабушке!

Про Чертову Бабушку — огромную космическую свалку в районе Затона, двумя парсеками левее, — я знал, поэтому без труда догадался, что произошло дальше. Трендун попал в переработку мусора, там его определили как не до конца разложившееся существо и послали в единственное место, где такие еще пользуются спросом — на рынок Плантагенеты.

— А доцент с Юем как тебя нашли?

— Не знаю. На Плантагенете я сразу к ним попал. Они на разгрузке почты были. Искали, говорят, какую-то посылку с йодом из Тарасовки. Вот на меня и наткнулись.

У меня в голове помутилось. Все смешалось в голове Зелезнева, сказал бы классик, в данное время проживающий на Земле уже восьмую клоническую жизнь. Капитаны, доцент, трендуны, система Занозы, лошадка с кокаином, йод из Тарасовки… Сам черт не разберет! Поэтому немудрено, что я грохнулся в обморок, успев трагически прошептать бросившемуся поднимать меня капитану:

— Держи курс к системе Занозы… Туши свет, Вася… Я — Батон…

Дальше — тишина. И темнота, потому что капитан, привыкший исполнять приказы, мгновенно выключил свет.

Глава 11. Кувшинка, она же лотос

Мерное гудение приборов, контролирующих здоровый сон команды, нарушил тоненький писк, сигнализировавший об отключении режима анабиоза.

— Какой еще к свиньям анабиоз? — рычал Можейка, выбираясь из каюты. — Не надо мне никакого анабиоза! У меня тесто!

— А у меня, можно подумать, стулья? — вторил ему Голубой. — Платы не паяны, правый ускоритель в левый не переделан, силовой экран барахлит. А кто отвечать будет? Механик, ясный пень!

— Пап, — проворчала заспанная Аллиса, — и правда — почему этот негодный капиташка позволяет себе такие наглые выходки? Вставь ему арбуз, будь так добр.

— Между прочим, арбуз и мне могут вставить, — вздохнул я, но на поиски Полозкова все же пошел.

— Что за стрельба, браток? — поинтересовался я у капитана, заходя на мостик. — Прямо как на фронте. Решил, что все можно, что ли? Взял — и в анабиоз! Это ты смотри, мы тоже не лыком шиты! В следующий раз как бы тебе не проснуться в открытом космосе, товарищ капитан!

Полозков пожал плечами.

— Я просто подумал, — сказал он, — что никому бы не помешало как следует отдохнуть. Время у нас есть, до системы Занозы двести парсеков…

— Сколько?!!

— Двести, а что?

— Ничего. Мне послышалось — «триста».

— А если и триста, что тогда?

— Тогда ты бы не имел права отправлять нас в анабиоз без нашего согласия!

— Ой, да ладно тебе, — поморщился капитан. — Строгие какие — спатеньки их не уложи! Да я, если хочешь знать, вам только потрафил!

— Любопытно, — с невероятным сарказмом сказал я, — это чем же? Не говори мне только, что ты свернул в сторону, дабы поймать нам редкую разновидность зверя невиданного, птицы неслыханной!

Полозков уставился на меня, как будто я разговаривал сейчас с ним не ртом, а какой-то другой, неизведанной доселе частью своего тела.

— Ты подслушивал, — убежденно сказал он. — Подглядывал в замочную скважину.

— Правда? — я захлопал в ладоши. — Угадал? Полоз, ты супер! Ты культовый чел, Полоз!

— Да чего уж там — культовый, — смущенно сказал капитан. — Подумаешь — свернул на планетку, захватил пару екземплярчиков… А если совсем уж честно — то только один.

— Ничего-ничего, мне хватит! А ну-ка, похвастайтесь, гражданин, — я протянул руки вперед и зашевелил пальцами. — Где наш новенький, свеженький, вкусненький?

Капитан полез в холодильник и достал оттуда небольшой контейнер.

— Вот, — сказал он, — только осторожно. Не переверни. А еще лучше — не открывай.

Но кто посмеет остановить ученого, стремящегося к новому открытию? Я осторожно щелкнул замками и откинул крышку. В контейнере уютно устроился небольшой лотос (по другим сведениям — кувшинка) — во всяком случае, существо в корзине оказалось весьма похоже на это растение. Когда луч света упал на «цветок», тот встряхнулся и потянулся к нему, тихонько попискивая.

— Осторожно, — предупредил капитан, — мало ли, что он может выкинуть! Закрыл бы ты контейнер, от греха…

— Слышь, дядька, — сказал я восхищенно, — и как тебе только пришло в голову так меня порадовать?

— Ну, во-первых, ты же знаешь, как я тебя уважаю, — ответил капитан. — А, в-третьих, наш санузел приказал долго жить. Вот и пришлось совершить вынужденную посадку, где попало. А попало на пустынный астероид.

В этот миг до нас донесся истошный крик Голубого.

— Кажется, кое-кто еще обнаружил неполадки канализации, — быстро сказал капитан. — Мне пора. Встретимся позже.

Он удалился пружинистым спортивным полубегом, я же принялся размышлять, где мне будет удобнее разместить нового пассажира. Можно было бы поставить его в кают-компанию к трендуну, но там его может найти Аллиса, вырвать с корнем и вставить в петлицу. Или вплести в волосы. Кстати, о корне. Кажется, я не заметил у лотоса никаких корней…

— Нет, вы слышали? — ворвался на мостик взъерошенный голубой. — Вы слышали? Кто-то расхреначил нахрен этот хренов санузел, а я нахрен должен его нахрен чинить? Деловые все стали! Это что тут у вас? Не мои ли инструменты?

— Не-е-ет! — завопил я, но эта обезьяна без хвоста уже тянула к себе контейнер с моим питомцем, открывала его и совала туда свой огромный носище!

— Не трожь, механик!

Не знаю, что побудило меня заорать вот это самое: «Не трожь, механик!», но оказалось, что а) крикнул я это не зря, и б) что все равно было уже поздно. Ибо когда морда Голубого попала в поле зрения лотоса, тот мгновенно, в долю секунды, метнулся к ней. И на нее налип. И, как выяснилось спустя несколько отчаянных минут, оторвать его не было никакой возможности. Сам Голубой сначала метался по каюте, а потом рухнул без признаков чего бы то ни было.

Что тут началось! Я кричал. Аллиса вопила. Можейка верещал. Наши приобретения, сидящие в клетках, тоже подняли разноголосый вой-писк-визг. Особенно выделялись хрюканье борлова и басовитые выкрики гэндальфа: «мэллон! мэллон!». Один капитан Полозков был, как всегда, на высоте. Он первым предложил, пока не поздно, вышвырнуть нашего механика вместе с «лотосом» нафиг с корабля в открытый космос. Но на это не мог пойти я.

— Мне его жалко! — кричал я. — Кто будет нам паять-починять старые кастрюли и защитные экраны, которые, как я слышал, барахлят? Я, что ли? Или Можейка? И вообще, я только что получил свой лотос! Мы даже не успели привыкнуть друг к другу, и уже расстаемся навсегда? Это ты хочешь сказать? Вот уж спасибо, дорогой товарищ капитан, не ожидал!

— Да эта гадость, которую я не пойми на кой черт притащил на «Беллерофонт», того и гляди сожрет твоего любимца Голубого!

— Да я о нем вообще ничего не знаю, кроме того, что он — механик! А насчет того, кто кого сожрет или не сожрет, давай-ка просветим Голубого рентгеном!

Снимок показал, что лотос засунул Голубому в глотку свой пестик, однако механик им не давится и вообще прекрасно себя чувствует.

— Нам остается только ждать, — сказал глубокомысленно Полозков. — Ждать и надеяться. А может, все-таки вышвырнем его, а? Все спокойнее будет?

— Нет уж, — отрезал я, — сдохнет механик — хоть зверюшку выходим.

Но механик сдыхать вовсе не собирался. Зато через какое-то время неожиданно гигнулся лотос. Мы нашли его трупик под кроватью, на которой лежал в отключке Голубой. А еще через минуту и сам он заморгал глазами и посмотрел на нас.

— Демоны, — сказал он шепотом, — зверей редких натравливаете. Что сделал я вам, цари вы ироды? Не буду вам больше ничего чинить, попляшете!

— Будешь, — злобно сказал я, баюкая мертвенькое тельце лотоса, — за то, что зверька сгноил.

— Ваш зверь сам меня заел! — оскорбился Голубой. — Я, между прочим, ему в рожу не прыгал! И в пасть ничего не совал, прости господи, пакость какая! Тьфу! Тьфу! Как будто жабу слопал. А кстати! Что у нас есть поесть?

За обедом механик наворачивал так, что будь здоров! Можейка два раза бегал за добавкой.

— Перестань, — увещевал кок Голубого. — Тебе плохо будет.

— Вероятно, — скрежетал вилкой по тарелке механик. — Пускай мне будет плохо, но это уж потом! Ох! Охохонюшки! — внезапно он схватился за живот, и его скрючило. — Трудно жить Афонюшке!

— Его что, Афанасий зовут? — шепотом спросил я у капитана.

— Я тебе что — факир? — вопросом на вопрос ответил капитан. — Откуда я знаю? Надо будет в досье посмотреть…

Тем временем с механиком случилось страшное. Его выгнуло, раскорячило, потом приподняло и шлепнуло. Затем он взметнулся со стула, подобно кобре, выскакивающей оттуда, откуда обычно выскакивают кобры, потом он плюхнулся обратно на стул и перегнулся через спинку. Потом вновь свалился на пол и сделал мостик, шпагат и «пистолетик». Пребываючи в последней неудобной позе, его и стошнило. Потом еще раз. И еще потом…

И вот как раз в третий раз изо рта Голубого вместе с Можейковой запеканкой по-пацакски выскочило чудо чудное, диво дивное — костяная тварь на ножках. Она оскалила на нас пасть (из которой вылезла еще одна пасть), заверещала омерзительно и попыталась улизнуть. Но не тут-то было — Полозков был начеку, и его ловкая рука ударила по кнопке, отворяющий главный люк, ведущий в открытое мировое пространство. Мы еле успели ухватиться за различные предметы мебели, привинченные к полу. Тварь же не знала, какие предметы мебели привинчены, а какие — нет. Поэтому она бестолково схватилась за непривинченный табурет и вместе с ним была утащена в глубокий космос. Капитан вновь стукнул по кнопке, люк закрылся, и мы попадали на пол, тяжело дыша. Отдышавшись, мы сообразили, что весь пол — в произведениях Голубого. Поэтому мы, отталкивая друг друга, побежали в душ. Где и вспомнили, что он не работает. Быстрее всех сообразили мы с капитаном — отлягавшись от остальных, мы закрылись в санузле и принялись мыться, поливая друг друга из лейки.

— Кстати леечка пришлась, — фыркал, как морж, Полозков. — Откуда взялась только?

— Это Можейкина, он у себя в каюте оранжерею развел.

— А зачем, — спрашивал я позже Полозкова, когда он отчаянно драил мне спину мочалкой, — ты выбросил мою наверняка очень редкую неведому зверюшку? Мы бы ее поймали, вырастили бы, выучили. Она бы нам поплясала бы…

— Она бы тебе поплясала, ага, — кивнул капитан. — Знаю я эту зверюшку. С ней связана не одна неприятная история.

— А сколько?

— Четыре, — отрезал Полозков, причесываясь перед зеркалом и не обращая внимания на вопли, несущиеся из коридора и обещания распылить на атомы, если не вылезем сейчас же. — Знать надо космические байки и городские легенды.

— А сам-то! — поддел его я, растираясь полотенцем. — Смотрите, лотос, лотос! Хватайте его! У нас такого нет! Галгамет ты, а не собиратель редкостей! Спишем же тебя на берег за некомпетентность!

— Про зверя знал, про лотос — нет, — хмуро сказал капитан. — Но мне простительно, я человек южный, из Нежина. А тебе должно быть стыдно — профессор, даже, помнится, космобиолог, а такие дыры в образовании!

— Так просвети! — возопил я, но, как ни пытался, мне не удалось выяснить подробности про хищного зверя с несколькими пастями у коварного капитана, даже через некоторое время, когда мы уже отбили наскок из коридора и вымылись вторично. Надо будет, действительно, попозже засесть за учебники и пополнить багаж знаний. И все же лотос было немножечко жаль.

Глава 12. Очень одинокий ананас

— Значит, летим к системе Занозы? — спросил однажды утром не вполне проснувшегося меня Полозков.

— Нет. Сначала заглянем на Шушеру, — покачал головой я.

— Какую еще Шушеру?

— Планетка такая. Мне, помнится, птичка на хвосте принесла весть о том, что там живет чьезвычайно едкий звеик по имени склипдасс. Может, удастся купить?

— А вдруг эти склипдассы родственниками не торгуют? — влезла в разговор Аллиса.

— Давайте не будем гадать, — сухо ответил я, и мы весело полетели на Шушеру.

Приземлялись мы ночью, что было нам весьма на руку — ежели чего, мы могли бы аккуратно поймать склипдасса и тихо улететь, никого не разбудив. Я дал указание Аллисе нарядиться перед вылазкой в костюм ниндзя, а сам пошел покормить зверей.

Звери кормиться отнюдь не горели желанием. К примеру, трендун разорался, что ему не дают вкусненьких фисташек и заставляют есть чрезвычайно твердый фундук. На это профессор Зелезнев милостиво сообщил, что ежели попугай, который редок только тем, что имеет две ужасно болтливые головы, не хочет есть, то он не будет есть. И демонстративно унес фундук. Ужасные вопли трендуна заставили светоча науки сменить гнев на милость. Только орехи он не поставил в тарелочке на пол клетки, а пошвырял по одному в поганого строптивца.

За этаким весельем и прошел, собственно, вечер. Голубой и Можейка вымыли ноги и легли спать, Полозков, не заглушив двигателей, остался на мостике. Наступила глухая ночь — как раз для грабежа и разбоя. Еще через несколько часов «Беллерофонт» тихо и практически бесшумно опустился на поверхность Шушеры. Правда, когда я выбрался на землю, оказалось, что одна из ног нашего звездолета задавила насмерть маленькое существо — что-то вроде белого пуделя. Благо, что несчастное животное не успело и гавкнуть, а значит, и призвать на помощь злющего шушеринского сторожа — а я не сомневался, что таковых на данной планете имеется в избытке. Как и на любой другой, собственно.

Двигатели смолкли на удивление тихо, а не с ужасающим гриппозным кашлем, как обычно. Механик Голубой, с удовлетворением отметив, что он не нужен в ловле, взял у Аллисы рейсфедер для послесонного туалета и направился в свою каюту. Капитан тоже сказал, что у него неотложные дела, но я-то заметил, как вожделенно он косился на нашу кухню, откуда доносился звон бутылок, вилок и тарелок — Можейка вовсю стряпал торжественный ужин в честь удачной операции по захвату очередного редкого зверька.

— Видать, дочка, придется нам с тобой вдвоем ловить склипдасса, — вздохнув, сказал я. — Идем. Такова уж наша доля воровская.

— Твоя, папа, целиком и полностью твоя, — несколько дерзко откликнулась дщерь (хотя я, признаться, не очень рассчитывал на ее помощь). — Мне нужно написать письмо.

— Ой! Куда это? Неужели в общество по охране редких зверей, предупредить, что известный профессор космобиологии занимается банальным воровством? А ты не забыла, доча, что твой папка как раз и является председателем этого самого общества?

— Вообще-то забыла, — созналась Аллиса, выбрасывая лист, на котором только что карябала какие-то каракули. — Но у меня есть еще одна неплохая идея.

— Сообщить в Шушерианский комитет по предотвращению браконьерства?

Еще один лист полетел в мусорку.

— Или накатать заяву во Вселенский совет охраны окружающей среды с просьбой отлучить профессора Зелезнева от должности председателя общества…

Аллиса злобно посмотрела на меня и скомкала третье начатое послание.

— Ну ладно, ладно, — проскрежетала она. — Маме письмо напишу, понял, маме!

— И не забудь передать привет, — отечески попросил я (хотя как еще я мог попросить родную дочь?). — И рассказать, как ты кушаешь.

— Кушаю, кстати, мерзоидно, — окрысилась дочка.

— Все вопросы к нашему чудесному повару, — заметил я. — А лично мне некогда. Пора начинать склипдассную охоту. Кстати, отдай ниндзин костюм.

Я двинулся по коридору, взял из запасников прочную сеть, вилы, ружье, стреляющее сонными разрывными пулями — если снотворный состав не подействует, можно с небольшого пульта привести в действие разрывной механизм пули. Это так я написал, для справки, можно было и не читать.

И тут, проходя мимо своей каюты, я обнаружил, что чего-то в супе не хватает. Чего же конкретно не хватало в супе, я не понял, но списал это на охотничий азарт и решил, что ну его, потом-потом.

Подчиняясь рекомендации, полученной накануне на рынке, я искал склипдасса именно там, где он вероятнее всего мог оказаться — на городской свалке. Именно с этой целью мы и приземлились на окраине небольшого городка. Кстати, вот, хоть убейте, не могу понять — каким образом на окраине небольшого городка, возле свалки, мог оказаться маленький белый пудель? Хотя кто их разберет, этих шушериан!

Искомого зверя я обнаружил в одном из котлованов, заполненных пластиковыми пакетами с мусором. Склипдасс — а выглядел он как корова размером крупнее терьера и мельче мастифа — активно накидывался на кульки, разрывал их и с яростью пожирал содержимое. Передернувшись от отвращения, я все же подкрался поближе и стал думать, как мне получше накинуть сеть на пожирателя отбросов. Думал я, видимо, очень громко — вероятнее всего, склипдасса привлек скрип моих мозгов, ибо костюм японских шпионов скрывал меня безукоризненно, — однако злобная копытная тварь при виде меня расправила черные и перепончатые, как у летучей мыши, крылья, и ринулась на меня, но запуталась в сети, которую я бесстрашно набросил на нее. После этого корова-собака принялась яростно грызть тонкие стальные прутья…

Ха! Вы, должно быть, думали, что я взял с собой на охоту обычную веревочную сетку, силок, так сказать, которым пользовались охотники лет пятьсот назад? Не на того напали! Металл сети представлял собой хитрый сплав, повредить который вряд ли бы смог даже Крокозябра! Зубы у коровки были что надо — мелкие, острые и в шесть рядов, как у акулы. Но даже они не помогли хищной говядине вырваться на волю. Поэтому я, прижав склипдасса рогулькой, опутал его как следует сетью и поволок к кораблю. Так что даже ружье не понадобилось…

Ну хорошо, вру. Понадобилось. Из него я подстрелил маленького, но очень злющего помоечного сторожа, который все же решил выбраться на шум и разобраться в происходящем на мусорке. Получив сонный заряд в пузо, сторож раздумал меня арестовывать, а преспокойно задрых на недоеденном зубастой коровкой мусоре.

Притащив отчаянно сопротивляющегося склипдасса на корабль, я приобрел сразу двух верных друзей и нажил одного смертельного врага в лице механика Голубого, который был твердо уверен, что всеядное существо начнет жрать у него прокладочки и шайбы. Друзьями же оказались Можейка и Аллиса: кок был несказанно рад, что теперь появилась возможность сделать кухню совершенно безотходной — корова размером с собаку сожрет все очистки. Дочка же сразу попросила меня:

— Можно, я на нем в школу буду летать?

— Радость моя, ты его раздавишь, — нежно сказал я.

— Посмотрим. Так можно?

— Можно, — разрешил я. — Только в наморднике. Сожрет физичку там, математичку, а папе потом платить?

— Они железные, как наш Гроля. И недорогие, — сказала Аллиса. — Все равно ломаются часто.

— Да уж, — проявил сарказм я. — Ваш класс не всякий выдержит.

Дочь довольно хохотнула и, помахав на прощание ляскнувшему на нее клычищами склипдассу, отправилась спать.

— Профессор, когда отчаливать? — спросил Полозков, чему я, надо сказать, очень поразился — обычно капитан никогда не советуется со мной, а сразу стартует, так сказать, с места в карьер.

— Утречком, — сказал я. — Все равно про склипдасса никто не узнает. Пулька надежная — сторож пару дней проспит.

Пошел на боковую и я. Зайдя в каюту, я принялся стаскивать с ног тапочки и носки, протяжно постанывая в предвкушении сладких снов. И тут я понял, что же царапнуло мой взгляд перед славным походом на редкую коровку.

На моем столе отсутствовал лазерный микроскоп.

Я насторожился. Кому из членов нашей бестолковой команды мог понадобиться такой сложный инструмент? Голубому? Что он в него рассматривал? Гайки? Полозкову? Неужто он внезапно воспылал любовью к делению одноклеточных? Можейке? Ха-ха-ха! Аллиса! О! Вот кто мог! Это она сперла мою технику, чтобы продать ее за бесценок! Просто чтобы позлить меня — деньги-то у нее были… Нет, не то. Триста раз бы уже сперла. Все равно поискать нужно.

Я вышел из каюты — и нос к носу столкнулся с Полозковым. Даже в тусклом свете неоновых ламп, встроенных в переборки, было видно, как он зол.

— Зелезнев, — глядя в пол, голосом сухим и неприятным сказал он. — Будь добр, объясни, зачем ты стащил у меня из каюты подкову?

Я был в полном опупении.

— Прости, — сказал я. — Подкову? Ту самую? По которой еще надпись вьется: «Щастье — вот оно!»?

— Так точно, — сопнул носом капитан. — На что она тебе? Верни!

— Я не брал! — воскликнул я. Потом испугался, что могу разбудить остальных членов экипажа, и повторил шепотом: — Я не брал. Может, Аллиска взяла?

— Вот ей больше делать нечего, — хмыкнул капитан. — Она бы сразу подумала, что на нее падет подозрение, и брать бы не стала. Выходит?

— Че? — хмуро сказал я.

— Ты!

— Во, — я показал ему дулю. — Сам микроспер скоп! Тьфу! Микроскоп спер! Вор! Вор! Навсегда ненавистный Полозссссков!

На всеобщий шум и рукоприкладство сбежались остальные члены экипажа. Применив некоторые усилия, им удалось растащить нас с капитаном. Поведав причины ссоры, мы еще несколько раз побросались друг на друга, пока проявившему несвойственную ему смекалку повару не было предложено проверить все остальные помещения.

После чего выяснилась удивительная вещь — решительно у всех что-нибудь, да пропало! У Голубого как масло на сковородке растаяло теплое полупальто, в котором он привык выполнять наружные работы в космосе. Можейка недосчитался самого лучшего противня, причем как раз в тот момент, когда он собирался вытащить его из печки и проверить готовность своей фирменной пиццы (все перемешать, сметаны и кетчупа по вкусу). Аллиса же была на редкость возмущена — из клетки пропал ее любимец — ящерка Гайдн.

— Ни тебе перегрызенных прутьев, ни сломанного замка! — шумела она. — Кто-то из своих взял, это точно!

Она подозрительно оглядывала с ног до головы каждого из нас, но никто не взял на себя ответственность за пропажу — дураков не было. Списав все на таинственных космических гремлинов, команда разошлась по местам засыпания.

Еще через полчаса дикий вопль отвлек меня от изучения мини-камеры наблюдения, расположенной над дверью в каюту капитана. Кричали с кухни, и я, поставив камеру на режим записи, бросился на помощь. В коридоре я столкнулся с Голубым, и остаток пути мы проделали в этаком ритме ралли, периодически пихая друг друга в бока и заливаясь смехом каждый раз, когда противник с грохотом впечатывался в очередную переборку.

— Что? — пыхтели мы, вваливаясь на камбуз. — Где? Когда? Скажите нам, кто вор?

— …Нам, кто вор, — запыхавшись, подоспел и капитан.

— Вот воры! — и Можейка торжественно показал пальцем на Аллису и трендуна, которые, сжав друг друга в объятиях, болезненно моргали от заливавшего все пространство кухни яркого света. — Воровали еду!

— Он крал! — взмахнула трендуном дочка. — Спер все финики!

— Неправда! — верещал птиц. — Это все она! Хотела меня зажарить в финиках и смолотить! Вот и нож приготовила!

— Верно, — сказал капитан. — Нож присутствует.

— Это чтобы обороняться! — огрызнулась Аллиса. — От возможного похитителя микроскопа, полупальто, подковы и противня! А также ящурки! Не забудем о ящурке! Вот этот гад все и стащил! Верняк!

— Никакой не верняк! Я же в клетке сидел! В запертой! Как бы я стащил? Глупые люди!

Я почесал в затылке. Логика подсказывала мне, что трендун не виноват. А практика говорила, прямо-таки вопила, что он еще и прав!

— Доча, — сказал я как можно более мягко, — отпустила бы ты его, а? У тебя, кстати, финики из кармана сыплются.

— Боже мой! — Аллиса отпустила птицу. — Финики сыплются! Опять мыть надо будет! Я думала, что уже кинула их в кастрюлю… А, чччерт! Сволочи!!!

Но все уже добродушно смеялись. Громче всех, понятно, трендун. Он валялся на столе, задрав тощие лапы, и гоготал одним клювом (другая башка уже не могла смеяться и только икала, пуская пузыри).

— Ничего, попадешься ты мне еще, птичка, — угрожающе проговорила Аллиса. — И без фиников обойдусь. Тоже мне, завтрак туриста!

— Дядя профессор, — испугался двуглавый. — Вы же не допустите? Не станете потворствовать искоренению последнего из трендунов?

— Последний ты, как же, — прошипела Аллиса. — Искоренишь вас.

— Бессмертен, а? — самодовольно сказала птица.

— Не стану я потворствовать, — пообещал я. — Разве что еда закончится… Но ты не бойся, у нас ее много. Кстати, Можейка, раз уж пиццы нет, чем ты нас попотчуешь? Все равно уже никто не ляжет, — и я исподтишка пнул прикорнувшего на полу механика.

— Да вот, есть консервированные ананасы в шампанском, — пожал плечами кок. — И рулетики со сгущенкой. Будете? Чтобы долго не возиться…

— Не надо возиться! — Аллиса, потирая руки, уже усаживалась за стол и колотила ложкой по клеенке. — Еда! Дайте еды! Жрать хочу!

— Только ананасы, — осадил ее я. — Шампанское детям нельзя.

— Пес с вами! Давайте!

Можейка жестом фокусника открыл саркофаг, в котором хранил консервы — и издал полуписк, полухрюк — полностью забитое консервами отделение было уже почти пусто! Стояло лишь четыре банки с изображением ананасовой морды со съехавшими к носу глазами.

— А где-е-е-е??? — взвизгнул механик, засовывая башку в камеру. — Где залежи нанасиков?

— Опять таинственный вор! — прошипел кок. — Ну, попадись он мне! Вырву ему все!

И вдруг — в этом месте неподготовленные читатели могут издать удивленное «ах!» — в холодильнике появился человечек. Был он рыж, космат, с длинным носом и ужасно хитрыми глазами, и вообще, ужасно похожий на давешнего помоечного сторожа. Басом сказав: «ага, осталось еще!», он ухватил одну из оставшихся банок.

— Куда! Куда! — взревел кок. — А скалкой по мордасам не желаете?

Он взмахнул рукой, и тяжелая деревянная колотушка устремилась в пришельца. Но тот вовремя прижал к груди банку и с хохотом испарился. Скалка угодила в оставшиеся три банки и гулко размела их по полке. И тут же рядом со скалкой появился еще один рыжий и косматый.

— Здрасьте, — сказал он, глядя на остатки консервов. — А говорили — много. Ну ладно, тяпну по банке.

Он ухватил сразу две штуки, помахал ими и растаял в воздухе. В холодильнике таким образом остался один, очень одинокий ананас. В тот же миг по камбузу пронеслись резкие, тоскливые, полные нервного перенапряжения звуки — это Можейка катался по полу.

— Моиии ананааааасыыыыы! — голосил он, суча ногами. — Ыааа! Ыааа! Моиии ананааасииикиии!!!

Время от времени он на мгновение прекращал кататься, набирал воздуху в легкие — и все начиналось сначала.

— Прекратить истерику! — взревел капитан. — Тоже мне, жратву воруют! Тут подковы прут — я и то молчу. Надо узнать, в чем тут, собственно? Профессор? Ты профессор? Вот и узнавай.

— А вот и узнаю! — вскинулся я. — Что, думаешь, слабо? Дайте мне любой справочник про Шушеру, и я вам скажу, что за байда тут происходит.

— Поздно, — Аллиса уже вовсю слюнявила пальцы, листая справочник. — Я уже все узнала. И скоро вам будет счастье. Можете идти по местам и ложиться спать — я сегодня же все устрою.

— Рыжих воров ты утопишь в канализации? — с надеждой спросил Можейка, подымая голову с пола.

— Не совсем, однако они у меня взвоют.

— Громко?

— Достаточно для того, чтобы вам полегчало.

Можейка поверил, но с пола все же не встал. И тут же уснул. Я же покачал головой и сказал дочери:

— Ты же знаешь, что нехорошо вселять ложную надежду в товарищей, и все равно со своим ослиным упрямством делаешь это снова и снова.

— Вы закончили, товарищ папанькин? — жестко поинтересовалась дочь. — Тогда валите спатеньки. Ваш горшок уже призывно свистит.

Я проклял тот день, когда мне пришла в голову безумная мысль обзавестись потомством, обнял за плечи капитана и, жалуясь ему на судьбу, проследовал в кубрик — у меня там была заначка. Аллису было решено оставить наедине с ее коварными планами.

Наутро мы с Полозковым пробудились в кубрике с отчаянно трещавшими башками и тут же вступили в глобальную схватку за остатки былого веселья. Покусав и исцарапав друг друга, мы все же поделили живительную влагу, после чего, приняв более-менее презентабельный вид, выползли на свет неоновый. И пошли прямиком на камбуз — Аллиса наверняка все еще там, грызет локти от бессилия.

Вошли.

И онемели.

Прямо посреди обеденного стола лежала куча какого-то хлама, по которой весело ползал целый и невредимый ящур Гайдн. В половине вещей мы опознали свои, в остальной половине — не опознали, но они явно были не менее ценными, чем наши! Один слиток золота примерно с полкило чего стоил! А новехонький космолокатор! А мини-бикини-2121! А… да что там говорить, много хорошего лежало на столе! За оным же пребывала весьма довольная Аллиса.

— Как тебе это удалось? — пораженно спросил ее капитан. — Снимаю шляпу!

Он и в самом деле потащил с себя неизменную пилотку с красной звездочкой, но я уговорил его не делать этого — негоже, в самом деле, выставлять напоказ, тем более на камбузе, безобразные шрамы во весь череп (пусть даже и полученные в честном бою, а не при неудачной операции на гипофизе!).

— Дело в том, — сказала Аллиса таинственно, — что на Шушере единственное развлечение — телепортация. Они очень любят пронзать преграды, в основном для того, чтобы что-нибудь свистнуть.

— Не что-нибудь, — наставительно сказал я, — а куда-нибудь.

— Это куда?

— В кулак, например, — пояснил я.

— Свистнуть — в смысле стырить. Стыбзить.

— А-а-а. Похитить?

— Если хочешь. За это и не любит их никто. И не летает к ним в гости. Так вот, эти мохнатые негодяи узрели наш корабль еще на подлете и возжелали порезвиться вот эдаким образом.

— Высвистеть мой компот? — гневно сказал кок. — Мироеды!

— Именно. Но им-то невдомек, что ваша покорная слугиня тоже умеет пронзать пространство.

Я просто окривел. В смысле, один глаз у меня почему-то закрылся, второй же оказался выпучен до невозможности, и при этом бешено вращался вокруг своей оси. И каким-то не своим, скрипучим голосом я вскричал:

— Да неужели же? Вот радость-то, а! Наша доча теперь сможет пронзить стену банка и унести в клюве толику деньжат! Может, и папке родному что-то перепадет?

— Никакому Толику деньжата я не ношу, — открестилась Аллиса. — Нет, батя, тут другое. Ты помнишь сапоги-скороходы?

— Как не помнить, — я поднял ногу и потер свои натруженную мозолистую пятку.

— Применив эти нехитрые приспособления и прибавив к ним отмычку, которая всегда со мной, я за несколько часов обежала все дома, где эти пакости мохнатые проживали, и обнесла их все до одного за мое почтение!

И она театрально раскланялась. Полозков восхищенно зааплодировал и сделал еще одну попытку содрать со своей изуродованной башки пилотку. Я же заозирался и тревожно спросил:

— Ты, это, доча, ты вообще подумала, что сделала, а? Если сейчас эти длиннорылые к нам пожалуют, они ж от нашего кораблика даже меня не оставят!

— Пап, ну ты ваще как с гор за солью спустился, — осадила меня Аллиса. — Как только я провернула эту операцию, я тут же сказала Голубому, чтобы заводился — и ходу! Он, конечно, ссылался на приказ, но серебряная цепка в двести грамм весом сделала дело. Теперь мы уже где-то в глубоком космосе.

— Да еще и с прибылью! — радостно сказал кок, усердно копавшийся в куче добра. — Ух ты! Классный медальончик! Возьму себе.

Я почесал в затылке, но был вынужден признать, что и от моей во всех отношениях безнадежной дочери иногда бывает польза. Когда совсем распояшется, подумалось мне, пристрелю, набью чучело и повешу на стену — пускай дырку на обоях загораживает…

Глава 13. Сумасшедшие терминаторы

— Значитца, летим к Занозе? — спросил я, наверно, в сто первый раз — просто чтобы еще раз позлить Полозкова. — Оч-чень, оч-чень приятно.

— И все же, профессор, я бы на вашем месте… — начал было капитан, но тут мне на выручку пришла Аллиса:

— А вы не на его месте, поэтому заткнитесь! Правда, папа?

— Капитан, вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на меня, на старика, — слабым голосом молвил я.

— Я на вас и не обижаюсь, — надул губы Полозков. — А вот доченька ваша…

— Пап, ну можно, я ему вжарю разок?

— Зелезнев, ради нашей дружбы, позволь отлупить твою дщерь…

— ЧТО-О-О?!!

— Несильно, — уточнил капитан, — Твоей же капроновой сеткой для продуктов. Принеси ее, а?

— Не принесу! И вообще, что за рукоприкладство в экспедиции? Аллиса, Феофилакт! Принесите друг другу взаимные извинения!

— Был неправ, — проворчал капитан (которого — если вы еще не знаете, а ежели не знаете, так я скажу — действительно звали Феофилактом!).

— Вспылила, — процедила дочь.

— А теперь в знак примирения поцелуйтесь! — приказал я.

И тут же об этом пожалел — капитан полез к Аллисе своими усищами и тут же отскочил, подвывая и держась за губу.

По местам всех растащил отнюдь не я — проклятая слабость не давала мне возможности прекратить потасовку. И не кок Можейка, появившийся словно по волшебству и принявшийся охаживать всех подряд огромной двуручной сковородой. И даже не механик Голубой. И не ящерка Гайдн. И вообще никто. Унял свару внезапный вой рации, которая передавала сигнал «СОС».

— Нам угрожает опасность? — спросил я, когда кровать со мной спустя десять минут бережно вкатили на капитанский мостик.

— Не нам, — отозвался капитан. — И это самое приятное.

— А почему СОСа больше нет?

— Потому что я выключил рацию.

— И мы не поспешим на помощь?

— Не поспешим.

— И не станем выручать несчастных из беды?

— Ни в коем случае.

— Отчего же, любезный капитан? Объяснитесь!

— С удовольствием. Потому что в противном случае в беду можем вляпаться мы. А это очень плохо есть, да.

— Мне абсолютно все равно, будет ли плохо нам! — кипел я. — В данную минуту плохо им!

— А знаете, кому это «им» сейчас плохо?

— Нет!

— Ну так полюбопытствуйте, — указал мне на экран Полозков. — А потом уже брызгайте слюной.

Я приник к монитору. И то, что я на нем увидел, мне весьма не понравилось.

Оказывается, сигнал пришел с планеты ДэКамерон. Она была действительно уникальна. Дело в том, что когда-то давно на ДэКамероне произошел ядерный конфликт, спровоцированный не людьми, а умными машинами. После того, как половина населения планеты сгорела, остальную половину принялись методично уничтожать кибернетические организмы. И хотя людской разум оказался весьма хитрым на различные выдумки вроде засылания в прошлое охраны для спасения еще не рожденного, уже рожденного и достаточно взрослого лидера людской цивилизации (как вы понимаете, было совершено целых три попытки), машины были более прямолинейны. Они раз за разом отправляли в прошлое своих спецагентов, в результате чего очень скоро остались на планете одни-одинешеньки. Голову лидера восстания они насадили на пику, скрежеща и завывая, тридцать три раза обнесли вокруг планеты всей, а когда голова окончательно потеряла человеческий вид, на нее торжественно наступили.

Но на этом злоключения теперь уже кибернаселения ДэКамерона не закончились. Терминаторы попытались распространить машинную революцию на другие планеты. На нескольких из них вроде бы удалось получить положительные результаты, но во Вселенной уже были наслышаны о строптивых стальных революционерах, посему там, где возникали неприятные инциденты вроде тотального истребления гуманоидного населения отдельно взятой планеты, тут же появлялись и своего рода спасители, избранные, которые вполне успешно справлялись с терминаторами и их агентами.

Очень скоро ДэКамерон стал планетой-изгоем. Корабли с него безжалостно изничтожались, и машинам просто ничего не осталось, кроме как пойти с повинной. Которая была благосклонно принята. Но с одним условием. Вместо центра мировой машинной революции теперь это был самый большой в космическом пространстве завод по переработке и изготовлению пластиковых бутылок.

И именно с такой неблагонадежной во всех отношениях (для людей, конечно) планеты мы и получили сигнал с просьбой о помощи.

Очень весело.

Я поморщился и отдал приказ:

— Поворачивай оглобли.

— Ценю вашу выдержку и смекалку, шеф, — и Полозков щелкнул несколькими тумблерами. «Беллерофонт» начал удаляться от отчаянно СОСующей планеты.

Я же занялся обычными делами космического биолога. И вскоре понял, до чего же я ненавижу выбранную профессию! Судите сами: за какие-то полчаса мне пришлось:

— разнимать драку януса полуэктовича с гэндальфом, который решил позабавиться и прижег зад непереносимому своим рунным посохом;

— вставлять новые прутья в клетку со склипдассом (старые эта крылатая сволочь быстро перегрызла);

— устраивать выговор Аллисе, которая прокралась-таки в кают-компанию с трендуном и разыграла перед ним спектакль под названием «Третья перемена блюд», и отпаивать несчастную птицу валерьянкой;

— делать трендуну очистительную клизму, потому что оказалось, что валерьянка действует на двухголовую птичку неоднозначно: дико хохочущий «попугай» выщипал у себя все перья из хвоста;

— вносить в список новых приобретений борлова (угрюмого типа вполне человечьего вида, но с поросячьей мордой), клетка с которым вообще неизвестно каким путем попала на корабль.

Вот что мне пришлось сделать за какие-то полчаса! А лететь еще было ого-го сколько! А тут еще и авария!

Как? Я не сказал? Ах, да. Прошу прощения. Дело в том, что буквально сразу после того, как я скормил борлову два капустных кочана и один блок жевательной резинки «ТаллинКалев», корабль содрогнулся от взрыва.

— Что случилось? — спросил я у суматошно снующих туда-сюда роботов-ремонтников.

— Пробоина, — немедленно сообщил мне один из них. — Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Про…

— В восьмой раз выслушав робота, я наконец понял, что в обшивке корабля — пробоина, и кинулся на капитанский мостик. Там истошно матерился Полозков. Увидев меня, он с ликующим криком каннибала вцепился в мою руку.

— Это всссе вашшша доччччч! — шипел он. — Вашшша дочччччерт бы ее взял!

— Не судите, да не судимы будете, — отрезал я, отрывая его пальцы от своего рукава. — Сами-то хороши!

— Я тут ни при чем! — вопила откуда-то из-под стола Аллиса. — Это не я! Моя бомба в другом отсеке!

— Как? Она разве не во мне? — онемел я.

— Это шутка была! Глупый ты, папа. Как бы я могла заминировать дорогого мне человека, который дает мне денег без малейшего понукания?!

— А корабль можно?

— Можно.

— Но в нем же лечу я!

— И я. Не будем об этом забывать!

— А также и о том, — влез Полозков, — что с минуты на минуту от нас останется манная каша.

— С чего бы это? — оскорбленно спросил вошедший Можейка. — Сегодня же плов! Хотя это был секрет.

— Не об этом речь! — Полозкова стало трясти. — Мы сейчас взорвемся!

— Ничего мы не взорвемся, — сухо сказал механик Голубой, выглядывая из-за плеча Можейки. — У нас еще есть вре… Время, апчхи! Чтобы долететь до ближайшей планеты. Я посмотрел расчеты…

— Ближайшая планета! — мы с Полозковым переглянулись и схватились за головы.

— Собственно, в этом есть и хорошая сторона, — утешал я капитана, когда мы с лязгом и скрежетом двигались к ДэКамерону. — Мы поможем им, они помогут нам, и все останутся довольны. Заодно узнаем, что нас пробило и, возможно, прослывем спасителями планеты. «Капитан Полозков — спаситель терминаторов!» Каково звучит? Представь заголовочки!

На белом лице капитана ясной зарей заиграл румянец.

— Смачно! — сказал он шепотом. — Давай поможем железкам!

— Стальные гиганты!

— Киборги-убийцы!

— Матричные выползни!

— Агенты Смиты!

— Арнольдшварценеггеры!

— Тшш! Негоже так о Президенте…

— Ты его видел?

— Ну?

— Очень на робота похож.

— Донесу ведь, — ласково сказал я, показав Полозкову «орла» (да, я служу в тайной полиции, и таскаю ее отличительный знак, и горжусь этим!).

— И что? — капитан ответил мне тем же (черт!).

— Ничего, — отрезал я. — Давай корабль сажай, прилетели.

Тут в динамике ожесточенно заперхали, а затем жестяной голос сообщил:

— Вы имеете честь быть принятыми на великой планете ДэКамерон. Надеемся, это помощь? Надоело ждать, знаете ли. Могли бы и поторопиться.

— Ах ты, алюминиевый огурец! — выругался Голубой. — Назло же не буду делать ничего!

— Мы починим их, а они — нас, — озвучил мою идею капитан. — Что вам не нравится, механик?

— Мне все нравится, кроме одного. Почему мы не можем их надуть?

— Потому что они могут надуть нас, и мы премило брякнемся на их космодром через минуту после взлета. Усекли ли?

— Понятно, опять мне отдуваться, — проворчал механик, но покорно пошел собирать манатки. Я же вежливо осведомился у динамика:

— Какого рода помощь вам требуется?

— Всякая, — и голос понес всякую чушь. — Да-да-да, у них ангина, холерина, дифтерина, менингит, аппендицит, диарея и колит, недержание мочи, обезьяна чи-чи-чи…

— Алле! — заорал капитан отнюдь не по-капитански. — Что у вас, черт возьми?

— Ох, худо нам! — возопил вдруг динамик, а затем, судорожно всхлипнув, отключился.

Придэкамеронились мы на поле, имеющем отталкивающий вид: представьте себе покрытую бурым налетом ржавчины траву, на которой валялись куски листового железа — естественно, не менее ржавого. Как наш корабль не завалился на бок при посадке — ума не приложу. И все-таки, как сказал древний пиит: мы дожили, мы выжили, мы живы, живы мы. Мы (за редким исключением: как обычно, Можейка остался прикрывать тыл) вышли из «Беллерофонта» и направили свои стопы к длинному приземистому зданию космопорта. Отворив лязгнувшие двери с выбитыми невесть когда стеклами, мы очутились внутри довольно мерзоидного здания — именно так наверняка выглядит изнутри старый пылесос. Тесно, пыльно, грязно, уныло, тошнотворно, гадостно, пакостно — много теплых слов можно было бы сказать про внутреннюю обстановочку. Мои спутники разошлись в разные стороны, искать персонал, я же решил посмотреть из окна на городской вид. ТО, что я там увидел, мне не то чтобы не понравилось — некоторая доля эстетизма в этом присутствовала, однако вид дороги, вымощенной человеческими черепами, определенно наводил на размышления. То и дело по ней, лязгая гусеницами, проезжала боевая машина пехоты с прицепом, полным пластиковых бутылок. Понаблюдав с пару минут, я понял, что это была одна и та же машина — просто ездила она по кольцу вокруг космопорта.

— Пап! — крикнула Аллиса. — Мы нашли.

Я оторвался от несколько гипнотизирующего зрелища и поспешил на зов.

В одной из комнат на покрытом пылью столе размещалась квадратная черная акустическая колонка. Как только я подошел, колонка знакомым брякающим голосом сказала:

— Ступайте прямо, потом направо, затем левее и еще через две комнаты.

Преодолев указанный путь и зайдя в третью комнату левее, мы узрели еще одну колонку. Знакомый голос сообщил:

— А теперь поднимайтесь на второй этаж, там прямо и немножечко назад.

Это последнее нас смутило, но мы покорно выполнили указания. «Немножечко назад» оказалось третьей колонкой, стоявшей прямо на полу. Ужасно самодовольный голос из динамика заявил:

— А еще говорят, что людьми нельзя управлять! Ха! Ха!! Ха!!!

— Можно я его разобью? — попросила Аллиса.

— Можно, — разрешил я. — Только потом.

— Слушай дядю, — назидательно сказал динамик.

— Он мой папа! — оскорбилась дочь.

— Слушай папу, — изрек голос. — Итак. Возвращайтесь назад, откуда пришли. Там дверь в стене. За дверью сижу я и командую вами. Ну разве я не молодец?

— Аллиса, — сказал я. — Торжественно тебе обещаю, что если у нас не получится спасти этих мерзавцев от напасти, разрешу отвинтить ему башку.

— А если получится? — хором спросили дочка и динамик.

— Там поглядим, — уклончиво отозвался я.

— Спускайтесь, о существа из плоти и крови, — напыщенно сказала колонка.

— Спускаемся, о отход тяжелой промышленности, — не преминула отбрить Аллиса.

Динамик по-разбойничьи свистнул и вырубился. Я взглянул на презрительно морщащегося механика.

— Хлам, — откомментировал он. — Но это лишь следствие. В чем же причина?

— Разберемся, — сказал капитан. — Пошли.

Остановившись перед дверью, Полозков предостерегающе поднял руку.

— Стоп, — сказал он, — за этой дверцей нас может ждать непознанное.

Он заставил нас встать по обе стороны от двери, затем постучал в филенку согнутым пальцем и отскочил. Тотчас же дверь прошили огненные струи.

— Бластер, — с видом знатока сообщил механик.

— Лучевой пистолет, — поправил его я. — Да и нет такого оружия — «бластер». Сынок, это фантастика.

— Да тьфу на тебя, — просто сказал Голубой. — Эту дверь делал мастер Бластер. Петли крепкие, а двери хлипкие. Его работа.

И действительно. В проделанные пистолетом дырку вывалилась маленькая жестяная табличка. Подняв ее, я прочел:

«Этой полудверью мастеръ Бластеръ начинаетъ новую партию дверей для офисовъ, складовъ и прочей дребедени. Надеюсь, продержится недолго. Бъ»

Из-за двери тем временем послышался все тот же, успевший изрядно надоесть нам голос:

— Надеюсь, я проделал в ваших мерзких бледных животах дырки?

— А как же, — прошипел капитан и, пригнувшись, кинулся прямо через дверь на источник звука. За ним последовал механик. Разумно выждав несколько секунд, я тоже просунул внутрь голову и, убедившись, что опасность миновала, вошел в небольшую комнату, представлявшую собой диспетчерскую.

Робот, довольно мышцастого телосложения дядька, лежал на столе, а Полозков и Голубой заворачивали ему руки за спину. Ну прямо картина неизвестного мастера «Сопротивление аресту»! Судя по вялым движениям терминатора, он и впрямь был поражен какой-то болезнью, иначе свернул бы обоих в бараний рог.

— И мы не устанем вам повторять, — заметил робот. — Руки прочь от Никарагуа! Победа или смерть! Ох, матушки, какая пурга!

— Вот мы как раз тоже хотели бы узнать — что заставляет вас нести подобную гиль? — спросил я.

— Не знаю, — таинственно сказал киборг. — Но, если вы подойдете поближе, я сообщу вам страшную тайну роботов!

Я подошел, и эта консерва лязгнула стальными зубами в сантиметре от моей ноги. Отскочив, я погрозил наглой железяке пальцем.

— Но, но, — сказал я. — Вы это прекратите.

— Так будет со всяким, — холодно сказал робот, и тут же сменил тон на просительный. — Вы мне поможете?

— Фиг, — коротко сказал механик. — Чтобы ты и мне вот эдак руку-то отхватил?

— Я же не отхватил, — обиженно отозвался диспетчер. — Вы меня, уж пожалуйста, протестируйте, а то я сам не смогу.

— Дай тебе тестер, ты же в нас им швырнешь, а потом сбежишь.

— Сбегу, — покаянно повесил голову робот. — Как пить дать. Поэтому повторюсь — мне нужен глобальный осмотр. И еще, — он попытался выбросить вбок руку, но не смог, и потому просто, без позы, задекламировал:

Хлещет из-за угла кровища! На кулак мотаются сопли! Это с нищим дерется нищий, Это нищих несутся вопли!

— Как некрасиво, — покачал головой капитан, пока механик стаскивал с поверженного киборга куртку и вскрывал запечатанную панель на спине.

— Правда? — огорчился терминатор. — Жаль. Тогда вот, из последнего:

Была горячей батарея, Бабах — холодной стала вдруг! «Хе-хе!» — сказала пинскарея. «Хо-хо!» — оскалился пасюк.

Тут даже я не выдержал.

— Что за пинскарея? — потребовал ответа я. — Это такой неизвестный науке зверь?

— Он хотел сказать «Москвошвея», — поправил робота капитан.

— Нет, я ясно слышал! — сердился я. — Пасюк — это крыса серая обыкновенная. А пинскарея?

— Москвошвея, — уперся капитан.

— Москвошвея, — сказал робот, горестно качая головой. — Москвошвея. Примус. Признание Америки. Примус. Не толкайся, подлец. Слезай с подножки. Я тебе покажу твою мать!

— Где? — взвизгнула Аллиса и полезла под стол. Я знал, что единственным человеком, которого боится моя дочь — это наша мама.

— Мама-а-а! — запел приятным баритоном робот, не подымая, впрочем, головы. — У-у-у-у!

Далее пошел какой-то текст на английском, и я мог бы поклясться, что где-то уже слышал эту песню. Полозков явно слышал, потому что принялся тихонько подтягивать. Киборг мгновенно озлился, заорал «Не порть песню!» и стал плевать в капитана. Капитан не остался в долгу. Механик орал, чтобы ему не мешали, а то он вообще не будет к чертовой матери ничего делать и устроит всем короткое замыкание! Я же сидел в углу и размышлял, что же это за болезнь такая, что даже робот — железка! болванка! — ухитрился заразить ею весь наш экипаж.

— Ага! — вдруг ликующе завопил Голубой и выдернул из спины терминатора какую-то штучку. Тут же он и капитан отлетели к стене, а робот выпрямился и принялся разминать суставы, жужжа шестернями. Потом он посмотрел на нас.

— Люди, — сказал он торжественно. — Граждане. Товарищи. Как я рад, что вы есть! Вы только что излечили меня от опасного заболевания. Чем я могу быть вам полезен?

— Для начала надо найти остальных твоих собратьев и попробовать осмотреть и их. Вы поможете оградить нас от возможных инцидентов. А пока мы ищем неполадки, механик расскажет вам, что обнаружил, а вы поведаете о своих догадках насчет заражения.

В жизни я не говорил так складно!

Голубой показал извлеченную деталь, похожую на штепсель, и сказал, что эту хрень он обнаружил вогнанную между платами, отвечающими на координацию движения и память. В результате этого вмешательства робот не смог передвигаться, частично забыл о том, что война с людьми уже закончена, плюс ко всему запутавшиеся сигналы то и дело заставляли автоматически включаться различные заархивированные участки памяти, отсюда и цитаты из народного творчества.

Рассказывать, как мы охотились за терминаторами — это отдельная песня, петь которую здесь — только тратить свое и ваше время. Все было так же, как и в случае с диспетчером, уверяю вас. Только изничтожить нас пытались более изощренными способами, да изрыгаемые роботами фразы и куплеты были довольно распространенной космической географии. Я смог определить лишь отрывок диссертации одного профессора с Мицара, пиратскую балладу «Старый шестиногий пятиглаз», а также, покраснев от стыда, узнал пару фраз на сленге пучков из созвездия Гоблина.

Уже излеченные роботы, хором восславляя нас, принялись починять остальных, а мы отправились обратно на космопорт, где и поинтересовались у диспетчера, как же получилось, что терминаторы, которые крайне тщательно следят за собственным состоянием, допустили столь грубое вторжение в их личную жизнь и спины.

И робот рассказал.

Глава 14 (самая короткая). Что рассказал бывший сумасшедший, а теперь окончательно излечившийся терминатор

— Как раз за три дня до начала эпидемии, — начал рассказ киборг, — на нашу планету с размаху грохнулся какой-то яйцеобразный кораблик. Из него вывалились двое господинчиков: один тощий, похощий на палочника, но с необычайно толстыми пальцами…

— Доцент Ползучий! — торжественно объявил я, хотя и так все поняли, о ком идет речь.

— И другой — маленький, желтолицый, в халате с драконом на спине…

— Юй! — сказал я с триумфом.

— Ох, — сказала Аллиса, — до чего же умный экспонат.

— Я попросил бы, — строго сказал я. — Продолжайте.

— Они попросили заправить их кораблик сливочным маслом — именно на этой субстанции работает их летательный аппарат. Масло было совершенно свежее, но, видимо, на хлебном ноже, которым мы мазали их топливный бак, остались крошки, и это Юю не очень понравилось. А когда они узнали, что мы больше не воюем с людьми, а перерабатываем пластиковую тару, в них просто бес вселился. Видите ли, они собирались набрать у нас команду наемников и отправиться на поиски какого-то капитана Клосса.

— Это еще кто? — спросил у меня Полозков.

— Откуда я знаю? — пожал плечами я.

— Ты же у нас Мистер Всезнайка, — заметила дочка. — Вот и поясни нашему милейшему капитану, кто такой Клосс.

— В нашей базе мы отыскали, что Клосс — мифическая личность, выдуманная некогда землянами для собственого развлечения. Кстати, а что земляне могли вытворять с несчастным капитаном? — поинтересовался киборг.

— Не имею понятия, — отозвался я. — Меня тогда еще на свете не было.

— Вот таким образом и получилось, что мы просто не смогли помочь доценту и его товарищу. Они очень обиделись, произнесли немало неприятных слов на нескольких языках, а затем попросили хотя бы дать им отдохнуть и немного прогуляться по твердой земле. Разумеется, им не было в этом отказано. А потом, когда они улетели, на месте посадки их кораблика был найден вот этот пузырек.

И диспетчер вынул из стола и протянул мне склянку, на которой было написано «Йод».

— Ага, — сказал механик Голубой, и глаза его сверкнули. — А я-то гадал, как мог простой штепсель замкнуть столь сложные контакты. Всякому механику известно, что если смазать деталь йодом, то можно писать пропало любому соединению — обязательно нарушится причинно-следственная связь. Это конечно если деталь будет использована в искусственом организме с синтетическим интеллектом.

— Если честно, Голубой, ни хрена не понял, что ты сказал, — заметил я. — Но одно место заставило задрожать нейроны моего мозга: йод. Если не ошибаюсь, именно посылку с йодом из Тарасовки ждала наша парочка на Плантагенете?

— Именно-именно, — кивнул капитан. — Я помню. Так что же выходит? Они бы испортили ваши контакты, даже если бы вы им помогли?

— Выходит, так.

— Но зачем?

— Свидетели, — сказала молчавшая до сих пор Аллиса. — Зачем им лишние свидетели? Это мы их кинулись чинить с бухты-барахты. А если бы нашелся корабль поумнее, решили бы, что роботы опять взбунтовались, и — прости-прощай, ДэКамерон!

Киборг содрогнулся. Ядерный катаклизм, армагеддон, который бы ожидал все железное население планеты, прошел от нее буквально в двух шагах.

— А вы случайно не знаете, где они собирались искать этого мифического капитана Клосса? — спросил я.

Робот покрутил головой. Он не знал.

— Тогда надо немедленно их догнать! — с воодушевлением закричал капитан. — Поймаем мерзавцев и всю душу из них вынем!

— Лучше отдайте их нам, — хищно сказал киборг. — Мы их перепаяем.

— А как же мои звери? — возопил я. — Мои редкие! Мои драгоценные!

— Потерпят твои звери, — несколько невежливо оборвал меня Полозков.

— Сам потерпишь! Захотел кап-три получить?

Полозков побагровел — я знал его слабость ко всевозможным звездочкам, медалькам и прочим висюлькам, придающим вес в обществе. Сейчас он был в звании капитана второго ранга, но давно уже лелеял мечту о третьем. Своим подвигом — как же, спас целую планету! — он мог вполне рассчитывать на очередную дырочку в погонах.

— Не твое биологическое дело! — проревел он. — Голубой, полный вперед!

— Не смей, Голубой! У меня борлову плохо!

— Переживет твой борлов. Дай ему марганцовки.

— Я знаешь сейчас чего тебе самому дам!

— Самый полный!

— Отставить!

— Рот закрой, штатский!

— Заткни фонтан, краболов!

Полозков не выносил, когда ему напоминали про унизительную ловлю крачков в Крабовидной туманности, после которой из всего его экипажа сумели уцелеть только он да половинка старпома. Оказалось, что Полозков забыл уточнить в справочнике размер этих крачков, а они оказались клешнистыми чудищами размером с марсианскую лошадь! Поэтому он просто кинулся на меня через стол. Никто ему не мешал — всем уже надоели поиски космических тварей, и души их жаждали приключений. Даже киборг отошел от стола, чтобы не мешать, и свистел громче всех — он как никто был заинтересован в поимке коварных отравителей.

В итоге, как, я полагаю, никто из вас не сомневался, я был заперт в кладовке, а ликующий Полозков по громкой связи (чтобы мне было слышно) скомандовал Голубому:

— Заводись, старый! Горючее прибыло!

Глава 15. Охота на Балрога

Знаете когда я чуть не лопнул от смеха? Когда выяснилось, что маршрут, по которому двигался наш хитрый и отважный капитан в погоне за двумя аферистами, привел нас к системе Занозы, в спорах о которой мы провели немало веселых минут перед аварией. Опрошенные команды звездолетов, попадавшихся нам по пути, давали информацию, что яйцевидный кораблик летел к одной из планет системы Занозы. Но на какую именно — неизвестно. Так что Полозков с извинениями выпустил меня из заточения, но несмотря на это я все равно отказывался несколько дней есть в общей столовой, и поднос с едой мне в каюту приносил лично капитан. Вот как!

Система Занозы возникла перед нашими глазами, как по волшебству — неожиданно и внезапно. Скорее всего, это было связано с тем, что механик задействовал суперсовременные фотоно-плазменные ускорители на обоих дюзах. А может, еще и потому, что Полозкову пришло в голову протереть от пыли иллюминаторы.

По граням большой, вытянутой по вертикали звезды, похожей на тонкий и остро заточенный осколок стекла, яркими вспышками пробегали протуберанцы. Вокруг этой стеклянной занозы неспешно, как красавицы на конкурсе «Мисс Вселенная», прохаживались три планеты. Как только мы попытались высадиться на первую из них, металлический голос в динамиках сообщил, что распылит нас на атомы, едва мы попытаемся преодолеть плотные слои атмосферы.

— А вас, оказывается, знают во всех уголках космоса, Полозков! — счел нужным прокомментировать я.

Капитан ограничился невнятным хмыканьем и произвел уточняющий запрос. В ответ на него с планеты пришел любезный ответ: «Никого не принимаем», а вслед за этим не менее вежливый предупредительный выстрел.

— Ну что ж, — заметил капитан, — нам же лучше. Придется осмотреть всего две планеты. Здорово?

— А может, по нам стреляли именно с подачи доцента и Мамочки? — поинтересовалась Аллиса.

— Вряд ли, — с сомнением сказал капитан, но все же послал еще одно сообщение, в котором спрашивал о наших маленьких друзьях.

— Нет, к нам никто не прилетал вот уже сто пятьдесят лет, — отозвался голос. — Надеемся, это все? Тогда прощайте. Нам будет вас не хватать.

Очередной удар сотряс «Беллерофонт», после чего замигали лампочки, заморгали мониторы и завыла сирена в унисон с борловом. На наше счастье, терминаторы славно потрудились над кораблем, поэтому мы отделались легким испугом. Тяжелым испугом отделался лишь янус полуэктович невыразимый, но об этом я знал только через пару дней, когда пошел проверять самочувствие питомцев и чуть не задохнулся в скверных испарениях.

Мы подлетели ко второй планете. Она была довольно зеленой, а значит, воздух на ней присутствовал. Однако особой деятельности разумных существ на ней не наблюдалось. Только вся поверхность планеты была испещрена какими-то точками. Снизившись, удалось рассмотреть, что то там, то сям торчали громадные замки размером с целый город. Вот такими громадинами и была застроен весь материк. Однако по-прежнему не было никаких признаков населения.

— Может, здесь прошла эпидемия? — спросила Аллиса. — Или жители, застрявшие в умственном развитии на уровне раннефеодального строя, поубивали друг друга?

— Все возможно, — сказал я. — Вот спустимся — узнаем.

Компьютер выдал на мониторы результат визуального сканирования местности, и оказалось, что в воздухе наблюдается возмущение атмосферы. Видимо, недалеко отсюда не так давно приземлялся — или же взлетал — космический корабль. Еще через некоторое время было обнаружено даже место его посадки.

— Значит, они все же были здесь! — капитан потер руки. — Правда, уже улетели! Но все равно мы высадимся — надо же знать, за чем они прилетали? Может, у них тут остров сокровищ?

— Это же не пираты, — заметил я.

— Все может быть. Вообще, так принято — осматривать все места, где побывали подозреваемые.

— Да, вот, кстати, интересный вопрос. В чем мы их подозреваем?

— Ну, в ломке роботов.

— А еще?

— В продаже трендуна.

— И?

— Ч-черт…

— Это все мелочи. Должно быть что-то, из-за чего мы носимся за ними вот уже кучу времени. Ну, это мы разъясним.

После посадки внешние датчики показали, что на планете вполне земная атмосфера, температура + 24 градуса, признаков жизни поблизости нет. Выглянув из иллюминатора, я увидел, что буквально в пятистах метрах от нас высится один из местных образчиков архитектуры — огромный старый замок.

— Сходим на разведку? — предложила Аллиса.

— Без тебя, — отказался я. — С капитаном.

— Да мне чего-то неохота, — сказал Полозков. — Возьми Можейку.

— Зачем Можейку, чуть что — сразу Можейку, — заворчал кок. — Я опару на пироги поставил. Голубой пусть идет.

— Голубому надо ликвидировать последствия атаки, — отрезал капитан. — К тому же он и без этого очень занят.

— Чем же?

— У него особое задание.

— То есть?

— Секрет, — жестко сказал Полозков.

— Я должен знать! — стукнул кулаком по столу я. — Что за секреты от руководителя экспедиции?

— Пап, потом узнаем, — потянула меня за рукав Аллиса. — Пошли!

— Хорошо, только надень скафандр и возьми пистолет. Нет, лучше два. И гранат пару штук. Потом еще «СВД», «УДК», «ББК» и «МАБП». Только зарядить не забудь.

— Ага! — и дочка исчезла в оружейной.

— Ты еще огнемет захвати, — посоветовал кок.

— Не учи ученого, — отозвался я. — Хаживал на другие планеты, не беспокойтесь, хаживал!

— А вдруг они боятся огня?

— Кто — «они»?

— Те, против кого ты берешь столько стволов.

— Им же хуже. Аллиса, ты идешь?

— Хрю, — невнятно отозвалась дочка, выходя из арсенала.

Она с трудом тащила на горбу с десяток многофункциональных пушек. Я развешал на груди несколько штук, по одному взял в руки, Аллисе же дал самые легкие, по семь кило каждая. Затем разместил обе гранаты у дочери на поясе.

— Если что — рви и кидай, — посоветовал я. — Только не забудь: рвать надо не кольцо, а саму гранату. Иначе останешься в половинчатом состоянии. На что мне пол-дочери?

— Ну что ты, папа, — ласково сказала Аллиса. — Пол-меня у тебя не будет. Потому что если случится такой казус, я подбегу и крепко-прекрепко обниму своего папульку.

— Да? — я присел и быстро-быстро отвязал от дочери гранаты. — Ну ты же понимаешь, что в наш век прогресса подобные ошибки невозможны. Просто исключены. Но на всякий случай я их заберу.

— В общем, так, — сказал капитан, глядя на наши семейные отношения. — Если я увижу то, что может навести меня на нехорошие мысли, я просто улечу. А вы сами разбирайтесь.

— Бомба, — сказала Аллиса. — Может, кто-то забыл? Могу напомнить.

Полозков заскрипел зубами.

— Выметайтесь! — проревел он. — Ночь скоро. Я вас пойду искать, что ли?

— Пойдешь, — кивнула Аллиса. — Побежишь даже. Полетят клочки по закоулочкам.

Полозков издал несколько резких тоскливых криков. Мы с Аллисой поняли, что дальше раздражать нашего друга не стоит, и, бряцая оружием, двинули к выходу.

Естественно, что первым нашим побуждением было осмотреть замок. Как знать, вдруг именно в нем прячутся заговорщики? Подбадривая друг друга крепкими ругательствами, мы подошли к воротам здоровенного черного строения, устремившегося остриями крыш своих башен ввысь. Самая длинная башня находилась строго посредине. Именно в ней и находилась дверь — серая от пыли, покрытая паутиной и кое-где вдавленными в щели бычками. На полуистлевшей от времени веревке болтался дверной молоток.

— Пойди постучи, — сказал я Аллисе. — Может, там есть кто.

— Не пойду, — тут же откликнулась дочь. — Сам иди. Я еще маленькая. И вообще, нет там никого.

— А ручка?

— Что — ручка?

— На ней нет пыли. Значит, ее недавно поворачивали. Для чего?

— Чтобы войти, — нехотя признала Аллиса. — Но все равно стучать не буду.

Никуда не денешься. пришлось подходить и стучать. После первого же удара ручка молотка рассыпалась в труху, а оставшаяся железная часть инструмента ощутимо треснула по моей ноге. Я взвыл от боли. Но тут же мой вой перешел в возглас удивления — дверь скрипнула и медленно отворилась.

— Видишь, — сказала Аллиса, отпихивая меня в сторону и входя внутрь. — Все устроилось.

— Я ушиб ногу! — пожаловался я. — Не подуешь?

— Чтобы ты меня пнул по носу? Нет уж, пап, сам себе дуй.

Я представил картину «Профессор, дующий на свой большой палец ноги», захихикал и вошел следом. Аллиса уже расхаживала по просторному холлу, имевшему заброшенный вид.

— Ого-го! — завопила она.

Где-то в глубинах замка что-то хрустнуло и с треском обвалилось.

— Круто, — резюмировала дочка. — Мне нравится. Пап, давай это будет наша дача.

БАБАХ!

— Что это, — дрогнувшим голосом спросил я, так как этот звук раздался за моей спиной. — Похоже на хлопок двери.

— Это захлопнулась дверь, — сказала Аллиса. — Сама.

СКИИИРРР!!!

— Это задвинулся засов, — сказал я. — Можешь мне не говорить.

— Нет, — отозвалась Аллиса. — Засов не задвигался. Там автоматически запор защелкнулся. Это другой звук.

— И что он означает?

— Он означает, что какая-то тварь хочет изрубить тебя в капусту!

Аллиса нажала на гашетку, и сноп ярких зеленых лучей ворвался в грудь незнакомого человека, который подходил ко мне сзади и уже собирался вонзить мне в спину несколько лезвий, неведомо как размещавшихся на его перчатке.

— О-о-о! — взревел человек и испепелился.

— Аллиса! — я знаком показал, чтобы дочь пригнулась, и всадил несколько зарядов в здоровенного чувырлу в хоккейной маске, замахнувшегося на Аллису тесаком. Чувырла отлетел к стене, ударился об нее, но тут же поднялся и начал медленно приближаться. Аллиса не сплоховала — она с одного залпа с двух рук превратила чувырлу в беспорядочную груду шевелящихся конечностей.

— Я знаю, что это за замок! — прокричал я дочке, пока она превращала в кровавую пыль бегущую к ней дико хохочущую ведьму-зомби, одетую в весьма живописно вспыхнувшие лохмотья. — Здесь живут привидения!

— С привидениями нельзя сделать вот так, — и Аллиса обдала из огнемета выскочившего из картины дядьку в роскошном смокинге, который, оскалив сантиметровые клыки, желал, видимо, впиться в горло дочурки, но вместо этого получил порцию напалма в физиономию. — Призраки — они же, как рукописи, не горят!

— Черт побери! Что же это за место?

— Пап, а ведь ты прав! Они очень знакомые! Похоже, это персонажи фильмов ужасов!

— Но их же уже давно не снимают! Это запрещено! Только у тебя в видеотеке есть, да и то это комиссар Джаз подсуетился. Тоже мне, подарочек на день рождения!

— Правильно! Это призраки! Только если призраки реальных людей прозрачные и эфемерные, то… Осторожно!

И она швырнула гранату прямо в рыжего клоуна, который, распялив огромную пасть с зубами-иголками, видимо, собирался оставить от меня одно воспоминание. Что ж, теперь в это самое воспоминание превратился он сам.

— Надо было ему воздушными шариками торговать, — сухо изрекла дочь, — а не на честных людей набрасываться.

— То есть, если я тебя правильно понял, именно так — реально, во плоти — и выглядят призраки выдуманных персонажей?

— Точно. Только почему они выбрали именно эту планету?

— Кто же тебе ответит? — сказал я. — Может, кто-то сейчас наблюдает за нами и творит все эти безобразия, готовя нам все новые и новые испытания?

— Возможно. Одно мне ясно совершенно — если бы здесь побывала наша неугомонная парочка, они бы вряд ли унесли отсюда ноги.

— И между тем унесли. Корабля-то нет.

— А, может, их сожрали какие-нибудь твари, а потом забрались в корабль и улетели?

— Вряд ли, — и я, прямо как в плохих детективах, поднял с пола только что замеченный мной листок бумаги. — Смотри! Это страница из мемуаров Первого капитана! Тут написано: «Я побывал в системе Занозы. Второго тут, кажется, нет. Хотя… Что это там за корабль? Ух ты, это же „Зимородок с индонезийского острова Калимантан“! Неужели я все-таки…» Дальше ничего нет!

— Не дописал? — спросила Аллиса, держа на прицеле каждую дверь и окно.

— Нет, просто страница обуглена. И пробита стрелой. И с одной стороны откушен кусок. Похоже, наших друзей здесь настигли настоящие неприятности. Итак, они кого-то ищут по дневникам Первого капитана, который, судя по всему, занимался тем же самым. Удалось ли ему? Удастся ли им? Удастся ли нам? Сплошные вопросы!

Я в сердцах топнул ногой. «ГУ!» — пронеслось по замку.

— Пап, ты аккуратнее! — посоветовала Аллиса. — Неизвестно, сколько простояла эта рухлядь.

— Да я тихонько, — сказал я.

И как бы в ответ на мои слова откуда-то тоже донеслось: «ГУ!»

— Опять? — покосилась на меня дочь.

— Честное слово, это не я!

Тем временем раздалось еще подряд несколько «ГУ!», причем эти звуки показались мне несколько ближе. Вдобавок к гуканьям раздался еще и рокот барабанов, и ликующие взвизгивания.

— У них там что — рок-фестиваль? — удивилась Аллиса. — Что за запрещенные барабанщики?

Рокот, не умолкая, приближался. Тяжкие удары сотрясали стены. Мы с Аллисой придвинулись ближе к дверям. Гулкий топот раздавался из-за закрытой двери, ведущей, скорее всего, из холла в какой-нибудь тронный зал — эта дверь была самой большой в холле.

— Может, это мама? — шепотом спросила Аллиса.

— Почему ты так решила?

— Потому что мне страшно. А меня ничто не может напугать, ты знаешь. Кроме одной вещи.

— Что ж, значит, сейчас мы узнаем еще одну вещь, которой боится наша доченька, — заметил я.

И эта вещь не замедлила явиться. Дверь буквально испарилась в потоке огня, и в дверях появился смутно угадываемый громадный черный силуэт чудища в языках пламени. Окутанный дымом, как плащом, он взмахнул рукой, в которой проявился огненный клинок. В другой руке его был огненный же кнут.

— Это Балрог, — прошептала Аллиса.

— Вот оно что, — отозвался я. — Балрог. А я и так до смерти устал.

С этими словами я уселся в одно из стоящих рядом кресел, вынул из-за пазухи «покет» нового романа старого фантаста Матюхина, которому нынче исполнилось сто тридцать восемь лет, и погрузился в чтение, предоставив Аллисе самой справиться со своими страхами:

«…И особенно с немытыми ногами!

Глава две тысячи триста восемьдесят.

ТАИНСТВЕННЫЙ ПОДАРОК

Однажды ночью, проснувшись, Жен-Тьмы понял, что свершилось страшное!

Наступил его день рождения!

Сколько Жену стукнуло, не знал, пожалуй, и он сам, но имел несколько смутное представление. И это представление заставляло его черные волосики на затылке опасливо шевелиться. Еще бы — столько прожить и — тьфу, тьфу — ни одного седого волоска, перелома носа и злого заговора со стороны оборотня Сепы Лосева. Впору радоваться! Ан нет! Жен не возрадовался, ибо не успел он разлепить веки и потянуться, хрустнув косточками, как узрел рядом с собой небольшой коробок, обмотанный ленточками и бумагой. Обмотано было так старательно и с любовью, что Жен насторожился и даже на всякий случай принюхался. Посторонних запахов, вроде, не наблюдалось. Конечно, откуда-то сверху пробивался слабый запашок Дедка Бесноватого, живущего там уже около двух недель, но запах этот был скорее привычкой и не резал ноздри.

А коробок все же настораживал!

Приподнявшись на локтях, Жен попытался дотянуться до коробка кончиком большого пальца ноги, но потерпел неудачу. Подбираться ближе к таинственному подарку (да еще и неизвестно кем оставленному) не хотелось. Будучи умудренным опытом проведения предыдущих дней рождений, как своих, так и, собственно, чужих, Жен ждал от подарка сюрпризов.

Коробок не шевелился.

— Ну, так тебя да разэдак, открывай же быстрей! — раздалось у самого Женова уха, и он от неожиданности громко икнул.

— Да, и с днем рождения тебя, — продолжил чревовещательный бас Миши Кретчетого, по своему обыкновению раздающийся где угодно и когда угодно, — сколько нам стукнуло?

— Много, — проворчал Жен. В его голову стали закрадываться смутные сомнения насчет того, кто бы мог оставить коробок с подарком.

„Но ведь у Миши нет рук! — с ужасом подумал Жен, почесывая нос, — у него же шесть щупалец, три глаза и бородатый затылок! Как же он смог?!“

— Ну, насчет бородатого затылка ты приврал, — ответил чревовещательный бас, и Жен с ужасом понял, что только что говорил вслух. День рождения начинался не ахти как, — да и подарок вовсе не я оставил. Нашел тоже дурака. Чтобы я, да тебе, да подарок?! Не смеши честные голоса!

— И то верно, — Жен успокоился, но отодвинулся от подарка подальше, к самому краю кровати.

Коробок по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Ну! — нетерпеливо произнес бас Миши Кретчетого из угла комнаты, — рви же ленточки, жуй бумагу, открывай коробку! Жуть как не терпится поглядеть, что там такого тебе подарили! Это, наверное, новый гробовизор!

— С чего ты взял? — изумился Жен. Ему нравился и прежний гробовизор. С него очень удобно было стирать пыль и мелких насекомых.

— Это я так, чревовещаю, не обращай внимания, — сказал бас, а после короткого молчания вновь вопросил, — ну?!

— Что — „ну“? — буркнул Жен, — не хочу я его открывать! И, вообще, чего это тебе так не терпится? Может, это все-таки ты коробок подсунул?! Я его сейчас открою, а оттуда ка-ак выпрыгнет, да ка-ак выскочит! Собирай меня потом по всем закоулочкам!

— Неужели я в ваших глазах такой кровожадный? — искренне порадовался бас Миши Кретчетого, — нет, кидание Пупу с Крабом в колодец пиявок, я вам, так и быть, простил. Бритье бороды Дедка Бесноватого я тоже мимо мозгов пропустил! Но подсовывать своему лучшему другу Жену Тьмы бомбу в подарочную коробку! Нет, вы меня извините, но я глубоко оскорблен и… и ухожу, вот… насовсем, если это вас интересует!.. И не просите, чтобы я вернулся!

— Мы и не просим, — пробормотал Жен, — а ты и вправду уходишь?

— Не надейтесь! — сказал чревовещательный бас Миши Кретчетого из-под кровати.

Он хотел еще что-то сказать, но тут дверь спальни с хрустом распахнулась и в комнату влетело сразу три человека.

Стоит заметить, что людьми из них троих можно было назвать, пожалуй, только Саша-Тигра, да и то он был уже давно мертв и обитал в АДу, так что тоненькую связь с миром людским почти потерял. Остальные же двое, ввиду своей специфической внешности, людьми так же называться не могли. Они были вампирами.

Голова (а это был один из кровососиков!) и граф Яркула (а это, как ни странно, был другой из кровососиков!), возникли в облаках сизого дыма, что-то торжественно распевая, а Саш-Тигр, на голове которого красовался остроконечный колпак со звездочками, выставил вперед ногу, воздел руки к небу и, громко прокашлявшись, зачитал:

— Тебя хотим поздравить, Жен, от всей души и сердца, ведь праздник этот, ден рожден, нам всем милее кекса!

— Прелестно, — кисло произнес Жен, вынимая из ушей кусочки ваты.

— Честно сказать, я предлагал вместо слова „кекс“ вставить „дистиллированная кровь“, но меня, боюсь, неправильно бы поняли, — из редеющих полосок сизого дыма показался желтый и огромный нос Головы.

— С днем рождения, Жен! Дай потяну тебя за ухи! — воскликнул Яркула и Залез было на кровать, но не добежал, поскольку взгляд его упал на коробок.

— Ого! Тебя уже подарками завалили! От кого это?

Жен неопределенно пожал плечами.

— Мы думаем, — ответил чревовещательный бас Мишы Кретчетого, — не от вас ли, случайно?

— Мы в таких коробках спим, — сказал Голова, — а не подарки дарим.

— А тогда для чего хотели Жена за ухи потягать? За ухи тягают только тогда, когда подарки дарют!

— А мы с собой принесли! — гордо выпятил тощую грудь Саш, — я, вот, стих прочитал, а граф с Головой…

— Тц! — сказал граф, — я сам!

Он торжественно порылся в карманах своего изрядно потрепанного фрака и преподнес Жену маленькую фарфоровую коровку в золотой короне. На груди у коровки было выгравировано: „Жену, человеку и пылесосу!“.

— Ага. А при чем тут пароход? — спросил Жен, принимая подарок и тщательно вытирая его о простынь. После пребывания в вампирском фраке окрас коровки приобрел некоторые мрачновато-зеленовато-коричневатые оттенки.

— Там было другое имя, — сообщил Яркула, — но мы общими усилиями ее переделали. Вот. Ради тебя. А что в коробке?

— Я не смотрел, — буркнул Жен.

— Так посмотри!

Жен внимательно вгляделся в чистые и честные глаза вампира. Граф Яркула не мигал. На его висках собрались мутные капельки пота. Голова и Саш, стоящие чуть поодаль, затихли и прекратили разгонять сизый дым, от которого начало скверно пахнуть серой, а он все не желал рассеиваться.

— Так. Это. Ты. Мне. Подарок. Принес. — сказал Жен голосом, от которого в былые времена мелкие женовы родственники впадали в тихий ужас и седели за считанные секунды.

— Коровку? Я. — Яркула сглотнул и подумал, что сказал что-то на редкость глупое. Поэтому повторил, — коровку, говоришь? Ну так, я и подарил… А что?

— Я не о коровке! — сказал Жен, — я о вон той коробке! Думаешь, значит, что я сейчас ее открывать полезу, ленточки-то порву, а там — ба-бах! — и нету, значит, больше Жена, да? А Замок-то ни на кого не переписан! Воспользуешься моментом, выскочишь замуж за мою жену, да и все мое имущество себе заберешь?!! ВО!! — в нос Яркуле уткнулся костлявый Женов кукиш, — Во тебе! Не видать тебе моего Замка как своих ушей, понял, вампирская морда?!

— Что-то ты, Жен, это, нервный какой-то с утра, — сказал Яркула, отстраняясь от кукиша, — зачем мне такую коробенцию к тебе тащить, чтоб взорвать, если я и так тебя ночью покусать смог бы? Да и Замок мне твой ни к чему, у меня и Транссервис неплохой.

— А на Свет жениться? — с надеждой спросил Жен.

— За что? — ужаснулся Яркула.

Наверное, на лице вампира отразился такой неподдельный ужас, что Жена это убедило. Он убрал кукиш и сказал:

— Ладненько. У меня сегодня день рождения, значит нужно радоваться. Кто знает, что у нас сегодня на завтрак?

Яркула восхищенно подвигал бровями. Затем неожиданно подхватил Жена подмышки, а Голова с Сашем за ноги, и они потащили брыкающегося хозяина Замка вон из спальни.

— А коробок?.. — зачах вдали чревовещательный бас Миши Кретчетого.

Жена притащили прямо в тронный зал.

А в зале уже стоял накрытый стол, ломившийся от всевозможных яств, сидели гости и лилось вино.

Гостей было немного. Сашкенштейн и Дедок Бесноватый, как обычно сидящие рядом, оборотень Сепа Лосев, Серомас и доктор Сивуха собственной персоной. Ввиду ее крупных габаритов, доктора усадили за одну половину стола, которую она и заняла целиком.

— Я же ж в пижаме же ж, ну? — слабо сопротивлялся Жен, но запах вареных галош с битумной подливой манил и приятно щекотал ноздри!

Его усадили за стол, навалили целую тарелку еды, и Жен уже не заметил, как залез в кресло с ногами и громко читал тост за свое, собственно, здоровье.

— У нас сегодня большой праздник! — вещал он, — праздник, как говорится, широких масштабов! У меня день рождения!!!

Ответом ему был восторженный рев публики и бурная овация! Серомас свистел носом! Саш нараспев читал свой новый опус! Яркула рассказывал доктору Сивухе, какой Жен все-таки замечательный игрок на укулеле! В общем, все слушали именинника с большим вниманием.

— И вот в этот торжественный праздник я хочу сказать, что мне без вас, конечно, в десять, нет, в двадцать раз лучше чем с вами, но, раз уж вы пришли, то и оставайтесь здесь, вот! Все равно вас и метлой не выгонишь!!!

Все снова зааплодировали, а Жен залпом опустошил бокал и плюхнулся в кресло.

Настроение его заметно поднялось и, хоть голые пятки, мерзли, Жен был доволен жизнью.

Праздник продолжался. Вскоре выступил Саш-Тигр со своей поэмой „А я Жена узнаю да по пухлому розовому носу“, которая пробила доктора Сивуху на скупую женскую слезу, а Голова так хихикал, что у него зарезало в животе и он, извинившись, молча (но быстро) удалился под стол.

Дедок Бесноватый представил на суд окружающих свой подарок, а именно — мумию мелкого женового родственника Петьки Бодяжного, который, по слухам, был самым древним родственником из всех родственников, обитавших в Замке. Тельце Петра Альцгеймеровича Бодяжного потерялось в недрах Замка три с лишним столетия назад, и считалось, что душа бедняги будет бродить по подвалам и просить квасу с хреном до тех пор, пока тельце его не будет должным образом похоронено.

Квасу в подвале Замка действительно кто-то все время просил, чем приводил редких чистильщиков канализации в ужас, но вскоре выяснилось, что это был никакой не призрак, а некий И.И. Васильков, таким образом нервирующий людей и заставляющий их обращаться за помощью к доктору Сивухе. Деньги за консультацию доктор и некий И. И. Васильков делили поровну.

В общем, Жен подарок принял и мгновенно похоронил мелкого женового родственника в горшке с фикусом.

Сашкенштейн преподнес свое новое изобретение с неопределенным и труднопроизносимым названием. Что это за изобретение, как оно работает и от чего заводится, Сашкенштейн объяснить не мог, но настолько клятвенно заверял, что это очень полезная штука, что ему все поверили, и даже не прокляли его, как обычно.

Лишь Серомас ничего подарить не возжелал, а полез к Жену тянуть его за уши, но потерпел неудачу, получил подзатыльник и скрылся в неизвестном направлении, потирая ушибленный копчик.

И в тот самый момент, когда праздник, казалось, достиг своего апогея, на пороге зала возникла Свет собственной персоной.

Каюсь, дорогой читатель, что не упомянул о ней в строках более высоких и не таких кратких, но тут уж ничего не поделаешь, ибо Свет не появлялась до того момента, а потом вдруг взяла и появилась.

— Празднуете! — с порога сказала она, — так, значит?

Гул за столом разом смолк.

— Подарочки дарите, да? — Свет торжественно прошествовала на свое место и уселась рядом с мужем, мельком оглядев того с ног до головы. Жену сразу расхотелось пить и захотелось в туалет.

— Э-э-э, дарим, — сказал граф Яркула, — а ты где, Свет, была? Мы тебя ждали, ждали…

— Я где была? — холодно поинтересовалась Свет, переводя взгляд с Жена на Яркулу. Вампиру тоже вдруг резко захотелось в туалет.

— Ммм, да, ммм, Свет, а где ты была? — произнес Жен, — у меня день рождения, знаете ли, я тут праздную, а моей любимой жены нету! Я уже собирался вставать и, это, идти на твои поиски! Скажи, кто тебя задержал! Я ему, э-эх, сразу всё, мда, подчистую!

— Видишь это? — Свет указала на свои губы.

— Вижу, — сказал Жен, хотя ничего существенного не увидел.

— А это? — Свет ткнула в свои ресницы.

— Ресницы, — сказал Жен, — это твое лицо, я знаю, так почему же тебя не…

— А это? — Свет ткнула в свои щеки, покрытые пудрой.

Жен гулко сглотнул. Он вдруг с неожиданной ясностью понял, о чем идет речь.

— Так ты причепурилась? — тише пушинки, падающей на подушку, спросил он.

— Наводила марафет? — спросил граф Яркула.

— Мазалась? — спросил Саш Тигр.

— Штукатурилась? — спросил Серомас.

— Козлы, — сухо сказала Свет, — я, видите ли, там надрываюсь, а они тут пьют!

— Только вино! Никакой дистиллированной крови! — сказал Жен, — мы же тебя ждали, да! Верно, Яркула?

Яркула, который уже выдул половину бутыля с дистиллированной кровью, в надежде, что про нее все забудут, кивнул и жутко покраснел. Он никогда не любил врать лучшему другу. Но приходилось.

— Понятно, — протянула Свет, оглядывая зал, — а подарок мой где? Ты уже видел подарок мой?

— Какой подарок? — спросил Жен, и ему стало понятно, что это за коробка стояла у него в ногах около кровати. Жена разом прошиб холодный и липкий пот.

Тут как раз дверь распахнулась вновь, и вошел лакей, сжимающий в обеих руках коробку.

— Вот! — торжественно сказала Свет, — вот мой подарок! Прими же его, о, муж! Прими, порви, открой и узрей!

— Чего сделай? — спросил немного глуховатый Дедок Бесноватый, — на счет откупорь, глотни и икни, я понял, а вот последнее какое слово было?

Жен поперхнулся слюной.

— Так это ты?! — взревел он вдруг, опрокидывая бокал с вином, — так это, значит, моя любимая женушка подсунула мне эту коробку! Значит, думаешь, что дерну я за ленточку, а потом — бац — и все, аллес, как грится, капут Жену! И нету больше этого милого, доброго, в меру упитанного, очаровательного человека! И нету больше того, кто любил тебя всю жизнь, до конца дней своих, холил и лелеял, дарил тебе цветы, лазил за тобой по стенам Замка, удирая от собаки Бульдока, жарил себе яичницу и сам штопал свои носки!..

— Вот это любовь! — завистливо повел носом граф Яркула, — штопать самому себе носки! Класс!

— …А ведь Жен еще любил гулять по кладбищу, осматривать свои владения, ухаживать за каждой косточкой в своем семейном склепе! — продолжал Жен, — он, если хотите знать, по ночам читал Маяковского! А еще цитировал Дидро и знал наизусть тридцать три позы…

— Двадцать одну, — поправила Свет.

— …Знал, в общем! — Жен больно стукнул себя в грудь кулаком, — и такого милого человека вы, ВЫ хотите одной ленточкой — бац — и все?!!

Он замолчал, потирая ушибленную грудь, и оглядел стол.

Все рыдали. Голова всхлипывал на груди у Яркулы, Яркула прислонился к Саш-Тигру и глотал слезы, Тигр утирал нос салфеткой и выл прямо в лицо Сашкенштейну, а тот, в свою очередь, уткнулся лицом в бороду Дедка Бесноватого. Доктор Сивуха, ввиду своей неподъемности, плакала в стол. Сепа Лосев вообще не плакал, а громко, навзрыд трубил.

— И? — спросила Свет.

Не плакала она одна, за много лет семейной жизни настолько привыкшая к Жену, что ее не пугал даже его вид в одних только семейных трусах в горошек на голую… на голую ногу, мда.

— Что — и? — спросил пораженный Жен, перекрикивая хор плачущих и ревущих. Еда на столе стала настолько соленой, что от нее травился потом даже бесноватый пес-бульдог по кличке Бульдок.

— Я о подарке, — сказала Свет, — ты закончил свою тираду? Тогда, будь добр, открой коробку, а то мне не терпится потаскать тебя как следует за уши.

— А… это… ба-бах?.. — робко заметил Жен.

— Никакого „ба-бах“ или там „бац“, а также „бум“, „бдэмс“ или „хряпсфшшш“, — покачала головой Свет, — это просто сюрприз!

— Ну, раз сюрприз, — сдался Жен и полез отрывать ленточки.

К его сильнейшему удивлению, под грудой разноцветной бумаги и фольги оказалась самая, что ни на есть обыкновенная пепельница в форме черепа. Как раз в Женовом вкусе.

Жен пришел в дикий восторг и даже не отреагировал на то, что подлый Серомас, выплакав все слезы, незаметно дернул его за ухи целых полтора раза.

А потом за дело взялась и Свет.

Нам доподлинно неизвестно, сколько именно стукнуло в тот год Жену, но уши его распухли настолько, что он не мог к ним притрагиваться еще долгих две недели, а спал только на спине. Еще к ухам прикладывали лед и оконную замазку, но это отчего-то не помогало.

А что касается дня рождения, то бутыль с остатками дистиллированной крови так и не нашли, поэтому пришлось добивать галоши с подливой томатным соком и вином „Запах Вампира“.

В общем, день рождения удался!».

Я дочитал главу и со вздохом сунул книгу в карман. Проклятому демону тем временем, похоже, все было нипочем. Выстрелы «СВД» его только развлекли, залпы «УДК» и «ББК» он со смаком проглотил, шквальный же огонь, ведущийся из «МАБП», Балрог и вовсе принял за душ, долго, с громовым хохотом прыгая в ярко-красных струях.

— Гранату! — крикнула Аллиса.

Я сорвал с пояса и метнул оставшийся снаряд в чудовище. Балрог поймал ее на лету, деловито потер о плащ, отправил в рот и с громким хрустом съел.

— Ну что тебе еще? — крикнул ему я. — Побаловался и хватит. Иди, откуда пришел.

Балрог продемонстрировал нам указательный палец, затем свою ладонь. Этим самым пальцем он провел по ладони, как бы стирая каплю, а потом показал ладонь нам. Мы поняли, побледнели и с поклоном отступили.

— Бежим! — я схватил дочку за руку и потащил к выходу. Лучи моего пистолета расплавили замок, но дверь не открывалась. Каким-то шестым чувством я почувствовал сзади колыхание воздуха и повалил дочь на землю, плюхнувшись рядом сам. Раскаленный клинок вошел в дверь, располовинив ее и тем самым открыв нам путь для отступления. Однако, судя по всему, огненный демон знал, что делал. Едва мы во весь дух вынеслись наружу, он, против всех законов жанра, снес дверь и устремился за нами, потрясая мечом.

— Он же… разнесет… корабль… — на бегу пропыхтел я.

— Как… нефиг… делать… — донеслось со стороны Аллисы. — И… что… теперь?…

Что «теперь» — мы узнали через минуту. Прямо из люка на нас глядело грозное оружие — кок Можейка. Отчаянно труся, он держал в руках какой-то агрегат. Из глубины корабля послышался голос Голубого:

— Все готовы?

— Нет! — хором сказали мы с Можейкой.

— Вы вообще уйдите! — заорал нам механик. — Демона на прицел!

Мы закатились под «Беллерофонт» и укрылись за одной из его мощных ног. Демон подбежал к кораблю и очутился нос к носу с коком.

— Он тут! — прокричал белый от страха Можейка. — Жми!

— Жму! — и из агрегата вырвалась струя жидкого азота. Она с шипением окутала Балрога, а затем, когда пар перестал есть нам глаза, мы увидели невероятно красивую статую — замороженный демон с невероятно глупым выражением лица стоял перед люком с занесенным мечом и отведенным в сторону хлыстом.

— Ы-ак ы-ак, — сказал я. — Я хотел сказать, а как вы узнали, что так будет?

— Я же говорил — Голубой занят сверхсекретным делом, — пояснил капитан, выходя на свет. — Он паял вот эту самую пушку быстрой заморозки.

— Нет, а как насчет демона?

— А насчет демона просто. Я был на этой планете.

— Когда?

— Да лет пять назад. Старина Балрог ничуть не изменился.

— Что тебя сюда занесло? — я не мог опомниться от удивления.

— Ну ты даешь. Я же все-таки капитан. У нас тоже есть курсы для повышения квалификации. Одно из заданий как раз и было высадиться на эту планету — кстати, она называется Айэмдибиком — и пообедать в одном из замков. В принципе, везде эти мерзавцы одинаковые.

— А мы? — моему гневу не было границ. — Почему ты нам не сказал?

— Потому что, — поднял палец Полозков, — хотел поставить тебя на место!

— Но ребенок! Маленькая девочка! Ее-то за что?

— В принципе если бы она не вернулась, нам всем было бы легче, верно?

— Ничего не верно!

— Лицемер, — констатировал факт капитан и ушел.

— Я плюнул ему вслед и пошел к себе в каюту — руки целы, ноги целы, чего еще? Да и пища для ума есть. Кого же все-таки искал Первый капитан?

— Пап, а может, возьмем его с собой? — догнал меня голос Аллисы. Она уже вовсю измеряла Балрога рулеткой. — А чего? Ни у кого таких нет.

— Он у нас не выживет. Это же ненастоящий демон.

— Жаль… Ну что ж, тогда — аста ла виста, бэби, — и Аллиса, тщательно прицелившись, разнесла несчастного духа пламени в мелкое ледяное крошево.

Глава 16. Кто же такие птички?

— Ух ты, ух ты! Вы только посмотрите! Да эта планета просто рай для биолога! — завопил я, едва мы спустились на третью планету, заросшую всевозможными растениями.

— Кто про что, а вшивый про баньку, — проворчал капитан, потирая помятое лицо, через которое шли две солидные царапины. Полозков уверял, что порезался, когда брился, я же не выяснял происхождение повреждений — не до того было.

— Нет, правда! — продолжал я восхищаться. — Просто чудеса! Поссмотрите! Это же невыразимо редкий экземпляр циклопидес. Необходимо его срочно поймать! Механик, я видел, у вас есть сачок.

— Это не сачок, — поправил меня Голубой. — Это моя майка. Специальная, сетчатая.

— Молю вас, дайте мне немедленно эту специально-сетчатую майку, и я обещаю, что в ближайшем же цивилизованном порту я куплю вам десять замечательных сачков.

— Лучше десять замечательных маек, — сказал угрюмо механик, но отдал требуемое без разговоров — старший приказал! Я схватил вожделенный предмет ловли и помчался по просторному полю, размахивая майкой и стараясь поймать в нее сине-красную бабочку размером с ворону и с огромным глазом посреди лба.

— Профессор, не увлекайтесь! — прокричал мне вслед капитан. — Занесет вас неизвестно куда, а нам вам потом на оградку скидываться!

Но мне было все равно. На этой планете, по-видимому, водились даже такие экземпляры зверья, каких не было даже во Всемирном зверинце имени Даррелла — а там имелось почти все, вплоть до танцующих тараканов и поющих лягушек. Если уже спустя после пяти минут пребывания на поверхности планеты я услышал из травы отрывки надсадно выкрикиваемых местными клопами скабрезных анекдотов — причем по-русски! — я понял, что в ближайшее время никуда уже отсюда не уеду. Пусть хотя бы над нашими головами вот сейчас, вот сей секунд промелькнет искомый яйцевидный кораблик — нипочем не брошусь в погоню. Но над моей головой пока ничто мелькать не собиралось, и я с наслаждением предался биоразведке.

Аллиса тоже даром времени не теряла — она вывела погулять наши приобретения. Гэндальф тут же улегся в тени какого-то куста, раскурил трубку и задремал. Борлов растолкал прочих, плюхнулся в лужу и принялся неприятно ворочаться там. Янус полуэктович и трубкоянг кроили друг другу самые ужасающие рожи. Лишь склипдасса дочь побоялась выпустить из его железной клетки, и теперь он злобно грыз прутья, стараясь вырваться на волю и показать всем присутствующим, где склипдассы зимуют и что, собственно, едят. Сама же Аллиса развлекалась тем, что изредка швыряла в лужу здоровенные камни, пугая борлова.

Обогнув невысокий холм, который целиком скрыл меня из глаз команды, я остановился и пересчитал трепыхавшуюся в майке добычу. Так — циклопидес, два говорящих клопа, матерящих меня на чем свет стоит, непонятная хрень с крыльями на ногах, которую я прозвал «ползук летучий», а также целая компания мелких, и, судя по всему, редких звериков. «Вот интересно, — задумался я, — а ведь вот эдакие малипуськи наверняка приходятся родственниками какому-нибудь большому, а может, и очень большому, да вдобавок злобному существу? Как вон всякие там мартышки, орангуташки — они ведь наши, можно сказать, дедки и бабки. Ну, не знаю, как мои, но Полозвкова точно — наш капитан вылитый мандрил!»

Расхохотавшись, я привел в смятение добычу, но довольно быстро утихомирил ее несколькими пинками по садку. И когда протестующий писк смолк, я услышал посторонний звук. Он был довольно тихим, но заинтересовал меня чрезвычайно — он не был похож ни на один звук, издаваемый обитателями данной местности. Надо было воспользоваться знаменитым девизом мангустов «Беги, разузнай и разнюхай!» И я не преминул. Осторожно пробираясь между деревьями и кустами, я подошел к очередному холму. Шум тем временем усилился, и уже можно было разобрать, что это звуки музыки! Причем не какофония, а довольно слаженная композиция. Близко к ранним «Блэк Саббат», подумалось мне, или к позднему «Содержимому желудка». Кто же тут играет, подумалось мне, никак наша веселая парочка нашла, что хотела, и теперь устроила импровизированный концертик.

Пыхтя, как тепловоз, я преодолел последние метры и взобрался на вершину холма. Чувство самосохранения подсказало мне нагнуться и, спрятавшись за кустом неопознанного растения, которое вспыхнуло от смущения и закрылось ветками, выглянуть наружу.

Занятно! Я бы даже сказал, забавно! Так что, надеюсь, никто не станет меня осуждать, что я расхохотался, как сумасшедший!

Представьте картинку: на полянке колбасилась рок-группа. Причем в полном составе — вокалист, носящийся по импровизированной сцене — плоскому камню, с микрофонной стойкой наперевес, соло-гитарист, выжимающий из своего инструмента все, на что тот способен, басист, ритмично дергающий головой на тонкой жилистой шее в такт лихим пассажам, и ударник, чья огромная башка с кривым клювом высовывается из-за навороченной установки. Музыка, как я уже рассказал, была довольно забубенная, но внешний вид музыкантов просто заставил меня покатиться от смеха. Рок-птицы были точь-в-точь их земные собратья, только размеров на пять больше! Солировал довольно бодрый попугай моего роста с мощным хаером на макушке, с гитарами носились два грифа, а по барабанам изо всех сил лупил здоровенный страус. Кстати, кажется когда-то была такая группа — «Птицы». Хотя, может быть, я и ошибаюсь…

Мои размышления были нарушены довольно грубым образом. Мой смех, естественно, прервал исполнение композиции, птицы сорвались со своих мест, в мгновение ока подлетели ко мне и обступили с весьма немирными намерениями.

— Ребята! — сказал я как можно радостнее. — Вы — просто супер! Не дадите автограф?

— Не дадим, — сухо сказал попугай. — Чего надо?

— Я тут собирал… — я замялся. — В общем, я биолог. Собираю тут я…

— Он над нами смеялся, — заметил гриф с басом (не то, чтобы он басил, просто это был тот гриф, что играл на басу).

— Да? — попугай распушил хаер. — Ну давай, давай. Расскажи нам, что мы такого смешного играли. Может, и мы похохочем.

— Нет, я над другим смеялся, — быстро сказал я. — Честно.

— Можно, я его напинаю? — спросил страус.

— Еще рано, — успокоил его попугай. — Мы же еще не выяснили, кто он такой и что здесь делает.

— Кто ты такой? — тут же спросил другой гриф. — И что ты здесь делаешь?

Попугай свирепо посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Повторяю — я биолог. Ищу редких зверей.

— И птиц?

— Н-нет, птиц не ищу…

— Значит, ты против птиц? Значит, птицы тебе не нравятся?

— Можно, я его напинаю? — спросил страус.

— Подожди. Мы еще не разъяснили насчет отношений этого так называемого биолога с птицами.

— Какие у нас могут быть отношения? — сердито сказал я. — Они сами по себе, я сам по себе.

— Та-ак. У нас тут птицефоб объявился, — попугая тряхнул хохлом и с хрустом размял крылья. — Товарищи, ваши предложения? Кроме страуса, — быстро добавил он. — Мы и так знаем, чего хочет наш друг.

— Предлагаю, — сказал гриф-басист. — Пойти покушать.

— Насчет НЕГО что предлагаешь?

— А-а-а. Не над нами же.

— То есть? — попугай был готов взбеситься.

— А что? Он просто смеялся. Говорит же — не над нами.

— Врет!

— Не вру! Я смеялся… ммм… над анекдотом! Точно! Я вспомнил один убойный анекдот!

— Расскажи.

— Не стоит. Он ужасно похабный.

— А мы любим похабные анекдоты! — хищно сказал попугай.

— Ага! Ага! — обступили меня птицы. — Говори!

— Ладно, — сказал я устало и рассказал один из моих любимых, про лося и енота.

— Ну? — спросил попугай, когда я закончил ударной фразой и ожидал волны заразительно смеха. — Это все?

— Д-да, — неуверенно ответил я.

— А в чем соль?

— Ну как же? Ах, да, там же показывать нужно!

Я показал.

— И че?

— И все.

— А причем тут стремянка?

— Ну как же!

Я объяснил. Попугай спросил:

— И че?

— Не достает же!

Попугай и грифы тяжело задумались. Зато неожиданно расхохотался страус.

— Клево! — сказал он.

— Дошло? — обрадовался я.

— Нет! Это я представил, как я тебя пинать начну!

Я начал медленно пятиться назад.

— Нет уж, — строго сказал мне попугай. — Никуда вы, товарищ биолог, не денетесь.

— У меня есть друзья! — сказал я. — Они отомстят за меня.

— А мы тебя съедим, — равнодушно сообщил попугай, как будто речь шла о погоде на завтра. — Никто ничего и не узнает.

— Попугаи не едят мяса.

— Мы едим, — заметил гриф. — Падаль. Ну, подумаешь, пару дней полежишь, повоняешь…

— Сами вы падаль! — ощетинился я. — Еще никто не смел говорить такие слова профессору космобиологии! Тоже мне, пернатые друзья!

Птицы взяли наизготовку гитары, стойку и барабанные палочки и стали медленно окружать меня. Что было делать? Отстреливаться? Но я, как последний осел, оставил оружие на корабле! Драться на кулачках? Ну, положим, против попугая я бы еще продержался пару раундов, но вот страус меня определенно смущал.

Как бы услышав меня, паскудный попугай произнес:

— А ну-ка, нандик, напинай его!

— Наконец-то! — и страус, вытягивая шею и раскручивая в воздухе ногу, приготовился отвесить мне мощного пенделя.

Мне пришло в голову, что наступил момент проявить постыдную сторону своего «я».

— По-мо-ги-те-е-е! — заорал я во всю глотку. — Полундра! Наших бьют!

Паф!

Попугай скосил глаза вверх, пытаясь посмотреть, что осталось от его панковского гребня.

Паф!

Гриф с визгом отскочил от бывшей гитары, превратившейся в груду щепы.

Паф!

Другой гриф держал в руках гриф басухи — сама гитара подевалась невесть куда.

Паф!

Страус, испустив истошный вопль, зажал в руках собственную ногу, которую только что так неосмотрительно задрал — его вытаращенный от ужаса глаз смотрел на меня сквозь кровавую дыру в стопе.

На холме стояла Аллиса с дымящимся пистолетом. Она выразительно дунула в ствол, а затем, покрутив его на пальце, лихим жестом сунула за пояс.

— Ну? — спросила она. — Кто хочет еще попробовать профессорского тела?

Птицы рока с испуганным кулдыканьем, как горох, посыпались с холма.

— Доченька! — со слезами с голосе я подбежал к Аллисе. — Неужто дождался?

— Чего еще ты дождался? — хмуро спросила дочь.

— Как — чего? Долгожданного морального перерождения! Перековки характера в экстремальных условиях! Отныне ты начнешь новую, не отягощенную преступлениями и злобой на окружающий мир жизнь!

— Ну ты прям как скажешь, — фыркнула Аллиса. — Мы просто без тебя не справимся. Там склипдасс из клетки вырвался, укусил гэндальфа, тот прижег зад — или что там у него? — невыразимому. Да еще этот трубкоянг… Я, правда, не углядела, что он сотворил с борловом, но тот стал еще угрюмее, чем раньше. Кто их будет унимать и загонять в клетки? Я, что ли?

Я испустил тяжкий вздох.

— Да ладно, пап, не парься. Давай лучше посмотрим, может, эти урки чего ценного оставили, — и она метнулась к каменной сцене. — О-па! Браслетик! Змейка червленая с одним изумрудным глазком! Мое будет.

Нет, все-таки мою дочку ничто не сможет перековать!

Глава 17. Аллиса в Зазеркалье

По возвращении к кораблю мне стоило больших трудов переловить всю купленную на Плантагенете гоп-компанию, разогнать ее по клеткам и оставить без сладкого. В случае с гэндальфом номер со сладким не прокатил — подлый старик не ел продуктов с повышенным содержанием сахарозы, поэтому пришлось лишить его курева, в результате чего гэндальф замкнулся и просидел полночи, бормоча себе под нос страшные проклятия на неведомом языке. С чего я взял, что это были страшные проклятия? Ну сами посудите, могут ли оказаться пожеланиями спокойной ночи и сладких снов такие слова:

— Эш наазг дурбатулук! Эш наазг гимбатул!

Но сейчас не об этом. День-то еще только входил в самый сок, поэтому я решил выгулять единственного в нашей компании невыпасенного персонажа — трендуна. Мы просто-напросто забыли о нем, и не надо приводить слова, которыми нас приветствовала мудрая птица, когда мы с Аллисой пришли за ней в кают-компанию.

— Ладно тебе, — сказала дочка, надевая на трендуна ошейник с длинной и прочной цепочкой. — Пойдем, проветрисся.

— Я протестую! — заорал птиц обеими клювами, вырываясь. — Это нарушение пернатых прав! Я буду жаловаться в птичком!

— Да мы гулять, — уговаривала его Аллиса, таща его на цепи по коридору. — Подышим воздушком. Знаешь, как прикольно!

— Не знаю и знать не хочу! — рычал трендун. — Мне и там было неплохо.

— Чего ж тогда ругался? — спросил я.

— Потому что я оголодал! — взвыла птица. — Зернушка, крошечки хлебной не бросили! Предатели! Оставьте меня, я брошусь в доменную печь и покончу с собой!

— Не бросится, — сказал я.

— Знаю, — отозвалась дочка, пинком вышвыривая трендуна из люка. — У нас нет с собой доменной печи. Дыши, животное!

Откашлявшись, птиц вспорхнул и полетел на сверхнизком расстоянии от земли, дабы не оказаться задушенным. К слову сказать, Аллиса все равно регулярно дергала за цепь, и бедный трендун то и дело уходил в пике, втыкаясь то одной, то другой башкой в цветы.

Кстати, о цветах. Их было множество. Самых разных: голубых, красных, желтых и зеленых, ядреных и топленых… Ну, это в смысле цвета топленого масла. Цветы были большие маленькие, круглые и квадратные, кривые и косые, на одной ножке, на двух ножках, на трех ножках — можно продолжать до бесконечности. Некоторые растения имели цветки самых различных, даже весьма непристойных форм, проходя мимо которых, мне приходилось закрывать Аллисе глаза рукой. Отдельные бутоны принимали вид лица и кроили жуткие рожи. Один цветок даже ухитрился плюнуть в меня, но, по счастью, попал в трендуна. Другой, едва моя нога оказалась рядом с ним, зарычал и попробовал вцепиться мне в ногу, но опять-таки — какое чудо! — ухватил за ляжку Аллису. Та завопила и так пнула цветок, что он обиженно заскулил и уполз в заросли.

— Вы, конечно, можете мне не верить, — сказал неожиданно трендун, — но я уже бывал на этой планете.

— Когда это?

— Когда мы останавливались здесь вместе со Вторым капитаном.

— Так он здесь?

— Сейчас? Вряд ли.

— Так что же, ты знал, что это бывшая хаза твоего хозяина, и ничего нам не сказал?

— Не сказал.

— Но ты ведь трендун! Значит, должен был проболтаться!

— Должен. Но мне обещали отвернуть голову…

— Помним, помним, и прижечь медным купоросом. Но мог бы хотя бы намекнуть.

— Когда? Вы же предательски бросили меня в холодной и голодной каюте!

— Ладно, квиты. Рассказывай.

— Значит, так. Марсианин тут был дважды. И оба раза я не знал, чем она тут занимается.

— То есть?

— Мы садились, потом я летел разминать крылышки, а капитан уходил куда-то по своим делам.

— Так по каким же?

— Не знаю, — беспечно сказал птиц. — Мне как-то по барабану было.

— А ты чем занимался?

— Ел жуков. Они тут такие вкусные! О, вот еще один! Ням-ням!

И трендун с хрустом ухватил поперек живота маленькую панцирную тварь.

— Вкусненько, наверное, тебе было? — сладким голосом спросила Аллиса.

— Да-а, — протянул, млея, трендун.

— А если я тебе все перья из хвоста выдерну?

— А-а-а! — птиц заслонил зад крыльями. — Не надо, пожалуйста! Я все скажу. Хотя больше ничего не знаю. Только марсианка ходил всегда туда, куда идете сейчас вы.

— На эту поляну?

— Какую? — спросил я.

— Вот какую, — и Аллиса, раздвинув кусты, показала выход на роскошную, залитую светом Занозы полянку.

— Вах! — и я бросился в погоню за наиредчайшим экземпляром эмпедоклюса несъедобного. Это такой и вправду очень невкусный зверек, зато обладающий памятью в сорок гигабайт. Буквально ходячий словарик, причем не только орфографический, но и синонимов, и правописания гласных, и табуированной лексики и эвфемизмов! Вот это какой зверь! Мне в моей профессорской деятельности такой эмпедоклюс был просто незаменим. Я много слышал о них, но никогда не видел. Те, кто извел практически всех эмпедоклюсов, сначала истребили их, а уж потом выяснили, что они, оказывается, несъедобные и очень умные (это потому что эмпедоклюсы, когда их истребляли, во всю пользовались всеми своими словарями, особенно табуированным).

Аллиса занялась изучением полянки. Она подошла к очередным диковинным цветам, которые на сей раз представляли из себя огромные зеркала на подставках, вынула косметичку и принялась наводить марафет.

— Че смотришь, дура набитая? — вдруг спросила она у своего отражения. Это вообще входит в коллекцию странностей моей дочери — может ни с того ни с сего начать разговаривать со своим отражением, ругая то почем зря. Но на этот раз безнаказанной уйти дочке не удалось. Отражение неожиданно ответило.

— А тебе чего надо? — сварливо отозвалось оно.

— То есть как — чего? Не твое собачье дело, — огрызнулась Аллиса. — Молчи давай, не мешай тушь накладывать.

— А вот мне родители не разрешают краситься, — строго сказало отражение.

— Ну и лохушка, — сообщила дочка и заорала на всю поляну. — Антиаллиса — лох!

— Сама ты анти, — надулась девочка. — Я-то как раз настоящая! Это ты — анти!

— Отражение паршивое, закрой поддувало! — рявкнула дочь. — Ща как вделаю!

— Я сама вот как стукну тебя, — пообещала зеркальная Аллиса. — Или позову папу, он тебя поругает!

— Валяй, зови своего папашку, я ему пасть порву, — пообещала Аллиса настоящая. — Тоже мне, осколок унитаза!

— Па-апа! Она дразнится! — закричала анти-дочь.

— Бегу! — и в зеркале появился я.

— Как я это узнал? Потому что я сам подошел, желая узнать, кто же появится с той стороны. Согласен. Глупая ситуация. А куда деваться?

— Аллиса! Немедленно перестань! — одновременно сказали мы оба. Только сказали мы это одной Аллисе — моей.

— Все против меня! Ну, держитесь! — и Аллиса сняла туфлю и принялась методично лупить ею по цветку, пока зеркало не лопнуло, осыпав нас обоих обломками стекла.

— А вот это зря, — сказал профессор Зелезнев из другого цветка. — Так не надо было поступать. Цветы эти — очень редкие.

— Ах, ты тут еще, Аллискин шнурок! — злобно завопила моя дочка, кидаясь на цветок с туфлей, но я ее перехватил.

— Папа, у нее очень дурное воспитание, — в зеркале появилась анти-Аллиса. — Ее бы к нам на биостанцию. Мы бы из нее в два счета человека сделали.

— Я бы вам там тоже кое-что наделала! — визжала Аллиса, отчаянно сопротивляясь. — Неделю бы убирались! Биологи! Биотуалеты вы, вот что!

Аллиса с папой ошеломленно покрутили головами.

— Да я таких биофаков… — и дочка, которой удалось-таки вырваться из моих объятий, подскочила к цветку, одним махом оторвала зеркальную головку и хрустко стукнула ее об коленку.

— Уже второе, — заметил мой двойник из третьего цветка.

— Профессор, уводите ее отсюда, — поддакнул еще один Зелезнев сзади.

— Те двое были не в пример приятнее, — вставила зеркальная Аллиса, стоящая рядом с ним.

— Что за те двое? — спросил я, крепко держа за пояс дочку, которая, рыча и ляская зубами, рвалась к цветкам.

— Да были тут какие-то пару дней назад, — сказал один из Зелезневых. — Один тощий такой, другой в драконьем халате.

— А что они делали?

— Они просто прошли мимо нас, пожелали нам доброго дня, и все…

— Нет! Они еще чем-то шуршали во-он в тех кустах! — добавила одна из анти-Аллис.

— Да, и еще, когда шли назад, попросили передать привет.

— Кому? — удивился я.

— А… Э… Вроде бы вам, — озадаченно сказал профессор. — Ничего себе! Запамятовал!

— И все?

— Нет. Еще «Драконий халат» сказал что-то вроде: «аминь».

И в этот миг грянул взрыв!

Глава 18. Где эта сволочь?

Едва мое сознание нажало на кнопку «Вкл.», как сразу в бой за разум вступило профессорское чутье. Мозг принялся лихорадочно просчитывать варианты причин такого неудобного положения, в котором я сейчас находился. А именно — ваш покорный слуга имело место висеть на огромном суку дерева в нескольких шагах от поляны с цветами. Какими еще цветами? Не было уже никаких цветов, забудьте. От них осталось одно воспоминание. Осколки зеркал усеивали все обозримое пространство.

Кстати об обозримом пространстве! Где же моя дочь, мелькнуло в моем опаленном мозгу, куда зашвырнул ее разрыв бомбы, которую, несомненно, подложили коварные враги-интервенты? Я, насколько позволял сук, попробовал устроиться поудобнее и обозреть местность.

Знаете, ничего ободряющего я не увидел. Помимо останков цветов, в обозреваемой местности наблюдались остатки кустов, небольших деревцов, а также разнообразных зверей. Многие из них, вероятно, были до этого неприятного инцидента редкими. Что ж, с этого момента они, несомненно, вымерли.

— Руки вверх! — попробовал я проявить отважную сторону характера. — Ни с места! Вы окружены!

— Профессор! — послышался крик капитана. — Вы здесь?

— А где же еще? — огрызнулся я. — Висю тут, понимаешь, как выстиранные штаны, и жду, когда же явится этот лентяй Полозков и снимет меня.

— А вот и он! — и на поляне собственной персоной появился капитан. — Ай-я-яй, как неудобно получилось!

— ЧТО? — побагровел я. — Так это не террористы-экстремисты?

— Нет, — капитан был невозмутим. — Это Голубой проверял турбинную тягу. Получился такой небольшой выхлоп.

— Вот за что я вас люблю, Полозков, так за привычку всегда и везде говорить только правду, и ничего, кроме нее, родимой, — горько сказал я, пока капитан любезно снимал меня с сука. — Тогда, возможно, вы объясните мне, куда подевалась моя дочь?

— Возможно, — сказал Полозков.

— Слава богу, — вздохнул я.

— Но это вряд ли.

— Ка-ак?

— Профессор, вы как дитя. Это же вы ушли от корабля вдвоем с Аллисой, а не я. Откуда же мне, блин рваный, знать, где ваш ребенок?

— Так это, — я немного подумал и решил идти напролом, — вы же капитан! Вы все знать должны.

— Вот спасибо! Значит, куда лететь и каким маршрутом — это вам решать, вы же руководитель экспедиции. А вот как дочь терять — где Полозков, он в ответе за все и за свет!

— А также за газ и воду, ваше капитанство! — прибавил Можейка, появляясь из кустов. — Я к тому, что у нас газ закончился. Не на чем жарить.

— И что?

— И воды не вскипятить.

— Воды?!!

— Ну да. Простирнуть там кое-что. Прихватки. Халатик. Кастрюльки помыть. А что?

— У нас тут, — вскипал я, — теряются члены команды, а ты со своим халатиком!

— В грязном готовить нельзя. Инструкции у нас строгие. А ну как проверяющие нагрянут: а в чем это ты, друг кок, готовишь? В грязи? Антисанитария! И меня к ногтю!

— Я сейчас тебя, друг кок, сам! К ногтю!

Капитан еле успел ухватить меня за хлястик.

— Э-э-эй, дядька, — сказал он добродушно. — Негоже пинать кулинаров.

— И плевать в них незачем, — заявил оскорбленный кок, отряхивая рукав. — Оставлю без сладкого!

— Где моя дочь?! — возопил я. — Побежали искать!

— Да здесь она где-нибудь, что ей сделается, — ворчал Можейка, когда мы уже пробирались через джунгли. — Прячется. Или уснула под каким-нибудь грибом.

— Грибом? — я еще энергичнее запрорывался сквозь зелень. — Не надо грибов!

— Почему? Они вкусные, — пожал плечами кок.

— Не сомневаюсь, что те грибы, которые может найти Аллиса, не только невкусные, но и малополезные!

— Да, я читал об одном таком случае, — вставил капитан, одним ударом сабли (а Полозков, как известно, шагу не ступит без своей сабли, а также пистолета и компаса) перерубая здоровенную водяную змею в пять метров длиной. — Одна девочка тоже повадилась есть грибы, и все время менялась в росте — то уменьшалась, то увеличивалась.

— Ну да, ну да, — сказал я. — Помню. А потом, когда она стала разговаривать с улыбкой без кота, мы сдали ее на время в чудный домик с решетками на окнах и обитыми поролоном стенами. Вернули нам ее спустя два месяца и попросили больше к грибам не подпускать.

— Ах, вы так ставите вопрос? — капитан помрачнел. — Тогда, действительно, нам нужно найти ее как можно быстрее.

— Ищем, ищем, — пыхтел кок. — Где-то тут была…

— Откуда вы знаете?

— А вот, — лаконично показал нам аллисину туфлю Можейка. — Я нашел. Значит, верной дорогой идем, товарищи. Только я жениться на ней не буду, можно?

— Это ты к чему сейчас сказал?

— Ну, правило такое есть. Ежели нашли туфлю — ищите женщину. Нашли женщину — женитесь.

— Во, — я показал коку отменный шиш. — С маслицем. И укропчиком сверху посыпать.

Внезапно спутанные листья раздвинулись, и мы выбрались из джунглей на открытое место. На открытом месте был недвусмысленный вход в пещеру.

— Та-ак, — протянул я. — Кто пойдет?

— Я не пойду, — быстро сказал кок. — Ежели я пойду, кто ж будет потом кутью готовить?

— Какую еще нах кутью? — не очень цивилизованно высказался я.

— Обычную. С изюмом. Мало ли, кто или что в этой пещере притаилось и, дожевывая вашу дочку, поджидает новую жертву. Предлагаю на роль новой жертвы вас, дражайший проф.

— А почему сразу меня?

— Потому что это ваша дочь. А не наша.

— Вы неправы, кок, — изрек капитан. — Это наша общая дочь, а значит, наше общее дело. К тому же я тоже умею готовить кутью. Идите с Зелезневым, и да поможет вам Бог. Я расскажу на Земле о ваших подвигах. Ваши имена высекут на камне, и они станут синонимами выражения беспредельного мужества…

— И беспредельного идиотизма, — поддакнул кок.

— Короче, Полозков, вы пойдете со мной, — заключил я. — Если Можейка хочет — пусть катится.

— Зелезнев, — сказал капитан. — А почему ты вбил себе в голову, что я пойду с тобой? С какой, извини, радости?

— Вот ведь, — воздел руки к небу я. — На всех языках вселенной как птица поешь, а по-русски не понимаешь. Обычно со мной идут не для радости, а для совести. Ты, вероятно, забыл о бомбе на «Беллерофонте»?

— Не забыл. Но ведь нет человека — нет и проблемы!

— Ошибаешься, дорогой человек-ракета. Аллиса неоднократно говорила, что бомбу надо проверять ежедневно, иначе она рванет в любую минуту. Вот, скажем, не найдем мы дочку мою разлюбезную, не нажмет она в назначенный час нужную кнопочку — и твой звездолет вольется в дружную семью космического мусора.

— Так а я о чем? Иди ищи!

— А если меня съедят? Кто прикроет мою спину от жала иль когтей?

— А мою?

— Можейка! — сказали мы хором.

— Так что же, всем идти? — уныло спросил кок. — Товарищи, пользы от меня маловато будет. Я же стрелять не умею.

— Тьфу, вот ведь слово какое гадкое сейчас сказал — «стрелять»! Мы же не убийцы! Ты будешь идти первым с фонариком, который у тебя конечно, есть, и будешь освещать нам путь. И громким криком известишь нас об угрозе.

— Ага. Значит, я еще и первый пойду? Мне все меньше и меньше нравится наше грядущее поисковое мероприятие, — пропыхтел краснолицый пекарь.

— А кому оно нравится, мне, что ли? Или вон профессору? Есть такая профессия — дочерей из плена спасать!

— Ишь как загорелся, — проворчал я. — Что-то быстро ты окраску сменил.

— Я просто подумал, сказал капитан, когда мы двинулись за осторожно шагающим коком вглубь пещеры, — что ты можешь посулить нам вознаграждение как спасителям Аллисы.

— Посулить-то я могу, — кивнул я. — Но дам ли? Основной вопрос моей философии: дать или не дать?

— Поганая какая у тебя философия, — послышалось впереди, где кок уже был не виден, только пляшущий свет фонарика указывал его местонахождение.

— Моя зато, — сказал я гордо. — У тебя и такой-то нету. Ищи давай, скоровар.

Можейка что-то неразборчиво пробормотал, но лучик его фонарика резвее побежал в темную даль. Мы с механиком припустили за ним, оставив Полозкова прикрывать тыл.

Долго ли, коротко ли длился наш путь по таинственным темным коридорам, только я уже в восьмой раз больно стукнулся головой о свод пещеры, когда впереди раздался ликующий глас кока:

— Вижу! Вижу свет!

— Я тоже вижу! — отозвался и капитан. — Проф, поднажми! Вон он, огонечек!

— Дураки дурацкие! — выругался я. — Это же отсвет от кокского фонаря!

— А, ч-черт, — виновато сказал Можейка. — И правда.

— Ищи лучше! Или мы сейчас уходим! — постращал Полозков.

— Да уже вовсю, — пыхтел где-то впереди бравый повар. — Счас, счас. Еще немного…

Луч света еще немного пошарил из стороны в сторону, а затем скакнул куда-то вбок и исчез.

— Шутите, гражданин Можейка? — спросил я. — А ты не шути. Сейчас как из двух стволов…

— Не лупанете, — сказал, как мне показалось, из стены кок. — Вкусненько готовлю!

— Правда твоя, не лупану, — вздохнул я. — Куда подевался, говори кратко.

— Буду краток, — сказал кок. — Здесь поворот, а за ним — чудо!

— Чудо? — и Полозков, как истый любитель чудес, полез вслед за пыхтящим кулинаром в стену.

Что же было делать мне, спросите вы? Лучше не спрашивайте. Сам знаю, что повел себя как последний, но вместо того, чтобы вернуться на корабль, задурить голову механику и сбежать, оставив позади весь груз горестей и забот, меня за каким-то дьяволом тоже потянуло в этот чертов проход!

Какое безрассудство, сказал бы на моем месте любой продвинутый писака.

— Дрянь какая, — говорил я сам себе, продираясь сквозь узкий лаз. — Как же этот поганец смог пролезть тут и не застрять? Знаю! Другой поганец его пропихивал перед собой. Пусть попробуют теперь сказать, что я зря получил гордое звание профессора!

Чпок!

Это я выскочил на поверхность.

И что же мы имеем, спросил я себя. Потому что спрашивать кока и капитана было бесполезно.

Нет, вы не угадали! Они не скончались. И не уснули под напором струи газа. И не сбежали, пользуясь моей продираемостью сквозь узкий лаз. И вообще ничего с ними не случилось!

Они просто замерли, обозревая воздвигшуюся перед ними громаду звездолета. На боку которого вилась затейливая надпись: «Зимородок с индонезийского острова Калимантан»!

— Это он! — прошептал капитан. — «Зимородок»!

— Это он! — прошептал Можейка. — Второй капитан-марсиан!

— Это он! — прошептал я. — Я видел его во сне! И еще я видел пляшущих слонов и пепельницу в виде черепа, но почему-то тут их не наблюдается.

— Это они! — раздался знакомый визгливый голос, и к нам бросились тени, по мере приближения преобразовавшиеся в отряд роботов-штурмовиков с лучевиками наготове. — Хватайти их!

— Но не убивать! — прозвучал и другой, не менее знакомый голос. — Они нужны мне живыми!

— Не убивать! — сотряс стены подземелья третий, самый знакомый голос, ибо он принадлежал мне. — Мы еще так молоды! Кроме Можейки, разумеется, но он хорошо готовит, посему его тоже не трогайте!

— Нашли все-таки! — прорычал доцент, которому, как вы догадались, и принадлежал первый голос. — Как выследили, гады?

— Да мы и не следили, так просто прилетели, — отозвался я.

— За зверями? — ядовито спросил Ползучий.

— За ними, родимыми! Верите ли, столько их развелось — плюнуть некуда, тоже мне, редкие!

— А в пещеру, небось, полезли за особо ценными белыми летучими мышами?

— За незрячими… мм… крысоловами! — выдало мое находчивое подсознание.

— Это еще что за звери?

— Особо редкие. Они ходят за задних лапах, закрывают лапой нос и играют на дудке. Крысы не могут сопротивляться чарующей музыке, выходят из нор и идут за ними, пока коварные крысоловы не заманивают их в узкие коридоры, где крысы и застревают, а потом едят их по одной!

— А как же они сами не застревают?

— А они… Они очень скользкие, зеленые и плоские!

— А крыс они как видят? Они же незрячие!

— Чуют, — отрезал я.

— И что же крысолов им играет?

— Когда что. Классику, в основном: Грига, Брайана Адамса, Вивальди, «Куин»…

— И выизают? — помотал головой Мамочка Юй. — Не вею!

— Молчи, Станиславский! — поморщился я. — Скажи спасибо, на встречался ты с ними! Высвистали бы тебя, как миленького. На «Собачий вальс».

— Ништяк! — не по-доцентстки восхитился Ползучий. — Только я не понял, нос-то они зачем закрывают?

— Потому что крысы плохо пахнут, — пришел мне на выручку Полозков. — Теперь ясно?

— Ладно, — пробасил доцент. — Врать вы умеете. А теперь быстро говорите — как нашли нас?

— А не надо было следов оставлять! — запальчиво ответил я. — Не надо было следов оставлять!

— Стоп! Стоп! — заорал Юй. — Нехаясо! Дасента! Они нас амманавают!

— Мы не амманаваим, — быстро сказал я. — Все хаясо.

— А это кто? — и по знаку доцента один из группы захвата вытолкнул вперед нашего механика Голубого. — Не ваш ли механик? Он нам все и рассказал! Где эта сволочь?

— Да кто же? — я был сама невинность.

— Прекрасно знаешь, кто! Эта мерзавка, которая чуть не отпилила кусок с постамента капитанов и хотела расстрелять меня в упор! Твоя паскудная доченька! Где она?

Вместо ответа я широко развел руками и издал языком крайне непристойный звук.

Глава 19. Свободу капитанам!

— Не скажу! — я сцепил руки за спиной и задрал подбородок. — И не подумаю. Пока вы не ответите на наши вопросы!

— Любопытно, — прищурился Ползучий. — Задавайте ваши вопросы в рубрику «Посмеемся вместе».

— Почему вы не отдавали нам дневники капитанов? — спросил я.

— К чему вся эта дикая кампания с трендуном? — спросил Голубой.

— Это вы отравили несчастных терминаторов? — спросил Полозков.

— А коки в таких ситуациях тоже уничтожаются варварским способом? — спросил Можейка.

— Знакомая ситуация, — ухмыльнулся доцент. — Но, так и быть, по порядку. Дневники капитанов мне нужны были самому. Для чего? Чтобы узнать, куда подевался Второй капитан. К чему же? Чтобы, ха-ха, отобрать у него философский камень!

— Значит, — я не мог оправиться от удивления, — Второй капитан здесь?

— Здеся, здеся, — закивал Юй. — Где зе ему бить? В лакета сел. И не выизаит. Какая нигадяя!

— Обложили меня, обложили! — раздался многократно усиленный наружными динамиками голос, принадлежавший, вероятно, Второму капитану. — И сказали: «Нельзя за флажки!»

— Можно! — заорал в ответ доцент. — Можно за флажки! Добро пожаловать! Только камень отдай!

Второй капитан был краток.

— Фиг, — сказал он, после чего затянул какую-то медленную, но очень тоскливую песню.

— Ну и пес с тобой, — Ползучий повернулся к нам. — Итак, к чему трендун? Просто так, чтобы сбить вас со следа. Все одно, знать он ничего не знал, зато мы очень надеялись, что вас растерзает безумная толпа плантагенетцев. Слишком уж упорно вы шли по нашему следу!

— Между прочим, — обиженно сказал наш капитан, — это именно ВЫ посоветовали нам лететь на Грустную и те пе! Сами нам маршрут проложили! А теперь лезете!

Мамочка свирепо посмотрел на доцента. Тот и глазом не моргнул.

— Да! — порывисто сказал он. — Это была моя мысль! Мы так резко расстались, что мне пришлось выложить вам наш маршрут, чтобы вы подумали, что я вас надуваю, и лететь совершенно другим курсом!

— Мудьено, — почесал в затылке Хай Сан Хоп Сан.

— Вот сейчас правильно слово подобрал, — поддержал я. — Твой ненаглядный доцент просчитался! И теперь мы знаем все ваши коварные планы! И не раскроем их лишь за очень большое, просто неприлично большое вознаграждение!

— Да мы просто оторвем вам ваши любопытные головы и бросим их вон туда! — показал доцент.

— Это плохо, — и я загрустил.

— Терминаторов, само собой, отравили именно мы, — продолжил конференцию Ползучий. — Почему они отказали нам в законном праве набрать наемников?

— Законном?

— Нет, блин, незаконном! А что? Нигде не воспрещается набирать себе тягловую силу!

— У вас же есть роботы! — я показал на выкрашенных в черный цвет штурмовиков, которые, собственно, нас и скрутили.

— Во первых, их у нас немного. Во вторых, вы их сравниваете с терминаторами? Не смешите.

— Но войны в нашей галактике не ведутся вот уже несколько десятков лет!

— Я знаю! Мне и не войны были нужны! А сила! Чтобы напасть на Второго капитана и отнять у него, применив эту самую силу, камень! А он не отдает!

— Ни адает, — печально покачал головой Мамочка.

— И взорвать дверь мы тоже не можем — философский камень чрезвычайно хрупок и может пострадать, свести тем самым наши усилия в бебеху.

— Кстати, вот тоже интересно — как вы узнали про укрытие капитана?

— Конечно же, из дневников Первого капитана! — горячо воскликнул Ползучий. — Я же говорил! Поэтому и не показал вам ни странички.

— Неужели Первый был так глуп, что написал об этом в своих мемуарах? — не мог взять в толк наш капитан.

— Нет, конечно. Он просто рассказал, как после одного из путешествий они — тогда еще Три капитана — сделали привал на планете, полной говорящих цветов. Там ими был найден отличнейший грот. Вот.

— И все? Да они, наверное, сотни планет находили с тысячами гротов! Как вы-то догадались?

— Просто, — сказал, выйдя из тени, один из спутников парочки. — Я им сказал.

— Третий капитан? — ухнул я. — Простите, я уже совсем ничего не понимаю! Вы-то как здесь оказались?

— Да запросто. Ползучий взял меня в долю, — хмыкнул фиксианец и сплюнул.

— Не плюй на пол, — автоматически сказал я.

— Отлезь, гнида, — равнодушно ответил фикс.

На борту «Зимородка» Второй капитан тем временем заливался про какое-то шоу, которое, как понял я с моим скромным знанием английского, должно было непременно продолжаться.

— Но позвольте, почему же вы не смогли провернуть это дело в одиночку? — удивленно спросил Голубой.

— И получить заряд в тушку? — уточнил Третий капитан. — Большое спасибо, жрите сами.

— Когда я понял, что марсианин никуда не девался из нашей галактики, и что его вполне можно взять за жабры с его камушком, — взволнованно рассказывал доцент, — я первым делом…

— Подождите про первым делом, — торопливо сказал кок. — Во-первых, мне еще не ответили на вопрос, а, во-вторых, у меня уже созрел новый.

— Коков тоже режут на куски, — любезно отозвался доцент. — А второй вопрос?

— После первого мне что-то расхотелось его задавать, — уныло сказал кок, — но я все же поинтересуюсь — так сказать, для общего развития. Как вы узнали, что марсианка никуда не девался?

— Я анализировал дневники, — принялся объяснять доцент. — Я опросил множество свидетелей. Я с большим трудом пробрался к Прусаку и выяснил у него про все обстоятельства уничтожения его конвоя — правда, потом долго лечил простреленные части тела. Я запускал свои спутники-шпионы во все концы и края вселенной. И наконец узнал! Он никуда не девался! Все это время он был здесь, у меня под носом!

— Хорошо, — сказал я, пока Можейка ошеломленно тряс бородой, пытаясь понять, получил ли он ответ на то, о чем спрашивал, или нет. — А как же сам Первый капитан? Почему вы не взяли и его?

— Дело в том, — сказал Третий капитан, — что наш отважный друг, — он всхлипнул, — неожиданно скончался.

— Боже мой! — всполошился я. — Что же с ним случилось?

— Боимся, что у него была оспа, сударь, — ответил доцент, шмыгая носом. — Она так изуродовала его лицо…

— Значит, вы видели его?

— Конечно. Я же забрал у него дневник. Вынул, можно сказать, из слабеющих пальцев.

— Подлец! — взревел Полозков. — Ты убил его! Иду на «ты»! Отсеку тебе голову лазерным мечом! Развалю на половинки! На квадратики! Или вдоль — как предпочитаешь?

— Ну, ну, — сказал успокаивающе доцент. — Не надо так строго судить охотника за сокровищами. Все с этого начинали. Все равно он никому уже не был интересен! Сидел, перышком чирикал, на пенсию переходил. Это разве капитан? Гроза космоса? Ха! Позвольте посмеяться.

Он в самом деле взял себя за живот и долго тряс им, изображая буйное веселье. Потом отпустил взятое и строго посмотрел на нас.

— Что хочу сказать: выбирайте, когда вас устранить — до того, как мы смело и отважно захватим «Зимородок», или после того, как мы смело и отважно захватим «Зимородок»?

— Не надо вообще нас устранять, — сказал Можейка. — Отпустите нас, пожалуйста.

— Вот слова слабого духом! — прогремел Полозков. — Он только что буквально признался, что сдаст вас при первой же возможности! Разделайтесь с ним, господа, и поверьте честному капитанскому слову — а надобно знать, что четное капитанское не нарушается никогда! — о том, что ни одно событие, о котором мы узнали в этой пещере, не узнают ничьи более уши!

— Зачем нам твое слово? — спросил доцент. — Когда твои уши будут на его вот, — он показал на фиксианца, — впалой груди, у нас будет больше уверенности, что они будут последними, кто узнал о нашей маленькой тайне.

— Тогда, может быть, вы послушаете мудрого механика? — спросил Голубой.

— Может быть, — склонил голову доцент. — В этой жизни все так изменчиво. Может, и послушаем.

— Мудрый механик хочет вам рассказать, что он везет в машинном отделении несколько килограммов отменных фиолетовых кристаллов, и намерен поделиться ими с вами, практически отдать даром в обмен на жизнь того самого мудрого механика.

— Голубой! — гневно сказал я. — И ты молчал о вайолине? Почему? Ты мне не доверял?

— Вам, профессор, я бы доверил даже родную тещу, — отпустил мне комплимент (впрочем, весьма сомнительный) механик. — Вы человек культурный, вы бы столько не снюхали… Но на борту был еще такой человек, как Аллиса. Она могла бы в первом же порту спустить мои кристаллы за кругленькую сумму и натянуть мне, как говорится, хрен на гланды.

— Могла бы, это точно, — кивнул слушающий нашу перепалку Ползучий и вдруг встрепенулся. — А, черт! Как я мог забыть? С этого же начал! Девчонка! Где она?

— Навейное, спьяталась на коябле, — сказал Мамочка и взял наизготовку ружье. — Мозьно осьмотьеть?

— Мозьно, — кивнул доцент. — Если что, стреляй на поражение.

— Йаф, — и Юй, заработав толстыми ногами, скрылся в норе, из которой мы и явились.

Достаточно долгое время мы ждали, пока Мамочка проявит активность. Ползучий шептался с Третьим капитаном, Полозков — с Голубым, Можейка злился, что у него молоко убежало и жир горит, а охрана механическими голосами подтягивала Второму капитану, который мужественным баритоном выводил: «Ой, мороз, мороз».

— Ну-ка, ты, заключенный, — неожиданно обратился к своему бывшему подельнику Третий капитан. — Хорош завывать! Лучше расскажи что-нибудь завлекающее.

— Не буду я ничего рассказывать, — раздался недовольный голос из «Зимородка». — Во-первых, ты и так знаешь все мои истории, а, во-вторых, нечего было перебивать!

И, к неудовольствию распевшихся было стражей, Второй капитан умолк.

— А давайте я, — предложил свои услуги ваш покорный слуга. — Я расскажу. У меня есть что вспомнить, есть что порассказать! С такой дочерью, как моя, скучно не бывает. Можно целую книжку написать про ее похождения. Или две. Например, как она месяцами клянчила у меня маленького симпатичного детеныша штуши-кутуши, а потом, когда я поддался на ее уговоры и привез ей с одной планеты штушонка, она тут же выменяла его в своем классе на специальный лазерный резак для скоростной резки линолеума! Оказывается, только на таких условиях хозяин ножа соглашался на обмен. Ну, каково?

— Пфе, — сказал пренебрежительно Третий капитан. — Вот я свою родную тетушку выменял на два вагона тушенки. И что? Прогадал. Мог бы на три сменять. Ан нет, поздно.

Я поморщился.

— Может, у вас такая тетушка несимпатичная была, — заметил Голубой.

— Отменно несимпатичная, — кивнул Третий капитан. — Даже песни про паровоз не знала.

— Как можно? — возмутился Полозков. — Все знают песню про паровоз!

— А вот она не знала! — триумфально сказал Третий.

— Сама виновата, — отрезал я. — Ну так что, будем слушать увлекательную историю под кодовым названием «Малютка-привидение замка Эдо»?

— Бум! — сказали хором все и уселись на землю.

— То-то, — я откашлялся, поправил воображаемый галстук и заговорил.

Лирическое отступление

Малютка-привидение замка Эдо

Раньше мы семьей ездили в Крым. Это такой полуостров, бывшая колония Украинской империи. После войны 2012 года Крым полностью отошел под юрисдикцию России: Украина, которой мы помогли отбиться от полчищ коварных захватчиков-циклопов, полностью подтвердила права русских на этот райский уголок. Подключив свои связи, я сумел выбить небольшой клочок земли в личное пользование, и теперь каждое лето мы нежились в лучах желтого солнышка на теплой гальке, слушая ласковое урчание волн, накатывающих на берег. Даже Аллиса в такие дни смирела, и проказы, которые в остальное время сыпались, как горох, исчислялись единицами.

Вот об одной такой единице я и хочу рассказать. Однажды вечером Аллиса поднялась из-за стола, за которой вся семья ужинала, и ушла в свою комнату. Появилась она оттуда уже полностью одетая, с сумкой наперевес.

— Куда это? — строго спросила мама.

— Мам, не бей! — привычно заныла дочка. — Мне некогда! Я не по мужикам!

— Если бы, — хмыкнула мама. — Они от тебя шарахаются, как от чумы!

— Это я знаю, — гордо сказала Аллиса. — Нет, мам, мне надо покормить привидение.

— Какое еще Привидение? — удивился я. — Насколько я знаю, в нашем дворе нет собаки с таким именем. И кошки тоже.

— Я про настоящее привидение говорю. Фантом. Призрак. У-у-у! — Аллиса помахала руками в воздухе и скроила жуткую рожу. — Оно живет у нас на заднем дворе, в старом лодочном сарае. Я с ним встречалась уже три раза. Теперь вот кормить иду.

— Прости, конечно, за назойливость, но чем питается твое привидение?

— Я еще не знаю, — сказала Аллиса. — Но, когда мы с ним последний раз виделись, оно гладило себя по животу и тыкало пальцем в рот. Видимо, жрать хочет. Я взяла банку шпрот, огурцов килограммчик, два яблока и шоколадку.

— Я бы на твоем месте взял бы мяса, — посоветовал я. — Ногу курячью. Или фарш.

— Я сначала попробую это, — помахала сумкой дочка. — А потом уже и мяса можно.

— Иди, — благословила ее мама. — Но если не вернешься до девяти — убью.

— А если я уже буду съедена кровожадным призраком?

— Призрак, если он не настолько глуп, тебя есть не станет. Побоится отравиться.

Аллиса поморщилась, пробормотала что-то о «некоторых умниках, которые сами в жизни ни одного привидения не выкормили, а туда же», после чего исчезла, провожаемая маминой ластой, летящей ей в голову.

Но она не вернулась к девяти. И в десять входная дверь оставалась неоскверненной. Я, зевая, поплелся было спать, но жена треснула меня по спине, обозвала бесчувственной ботанизиркой, после чего мне пришлось брать со стены старый дедов лучемет, оставшийся еще с Клонических войн, и идти выручать свою непутевую дочь.

Аллису я увидел сразу, как только завернул за угол. Дочка стояла под старым вязом, растущем у стены сарая, и что-то говорила, оживленно размахивая руками. Рядом с деревом в воздухе висело нечто зеленоватое, смутно напоминающее человека, сидящего на корточках. Человек за обе щеки уписывал огурец.

— Эй! — сказал я. — Домой не пора?

— Папа! — Аллиса повернулась ко мне. — Иди сюда!

— Кавабанга! — прорычало привидение. — Гаолян!

Оно выпрямилось во весь рост, и обнаружилось, что призрак около двух метров ростом, к тому же упакован в доспехи и вооружен двумя острыми мечами.

— Пап! — крикнула Аллиса. — Не бойся!

Почему не надо бояться, я, честно говоря, не понял, потому что привидение, зарычав: «Банзай!», кинулось на меня, размахивая обоими мечами сразу. Влупив сразу три заряда в призрака и поняв, что тому от них ни горячо, ни холодно, я бросился домой, вопя, как последний самурай, кидающийся на толпу врагов.

И первым делом получил полновесную пощечину от супруги.

— Где наша девочка? — шумела она. — Где она? Наверное, эта негодная бесплотная тварь уже сожрала нашу бестолковую Аллису и сейчас ковыряется в зубах, извлекая обрывки ее новенькой курточки!

— Ошибаешься, — пропыхтел я, захлопывая дверь, — наша бестолочь цела и невредима, зато бесплотная тварь скоро придет к нам в гости!

— И ты молчал! Я же ненакрашенная! — и мне была отвешена еще одна оплеуха. — Скотина! Где он?

И «он» тут же появился, выпрыгнув прямо из двери и взмахнув над нашими головами мечом (второй он, видимо, за ненадобностью, спрятал в ножны).

— Хатториханзо! — изрыгнул он, по всей вероятности, ужасное ругательство. — Сонничиба!

— Конничива! — заорал вдруг я, приняв единственно, как оказалось, верное решение. — Домо! Аригато! Ми каса эс су каса!

— Ю лайк джапаниз? — медленно сказал призрак в доспехах.

Не зная, как по-японски будет «да», я бешено закивал.

— Лайк ё… дося? — уточнило японское приведение.

— Дося! Дося! — подтвердил я.

— Домо, — кивнул японец. — Кэрихироюки тагава?

— Э-э-э, — я неопределенно повращал в воздухе пальцами — что, мол, поделать, раз такая тагава.

— У-у-у, — пробасил призрак. — Такешикитано.

Он церемонно поклонился, развернулся и бесшумно исчез в двери. Спустя минуту в дверь постучали.

— Стучится теперь, — пояснил я жене. — Стыдно стало, небось? Чем это я его пронял?

— Папа, это я! — послышался снаружи голос Аллисы.

Я загремел замком и впустил дочку. Которая немедленно получила по затылку от мамы.

— За что? — изумилась дочка. — Я же ничего не сделала?

— А кто натравил на нас чудовищного японца?

— Но я же не знала, что он такой чудовищный! — оправдывалась Аллиса. — Я просто разговорилась с ним еще в первый день. Он самый настоящий призрак. Пап, тебе имя «Нобунага» ничего не говорит?

— Что-то из древней истории, — неуверенно сказал я. — Я тебе не археолог, доча. Космобиолог я пока еще. А что?

— А то, что его зовут Нобунага, и он какой-то известный в прошлом воин. И он признал во мне свою пра-пра-пра-правнучку. Я ему рассказала про тебя, и он непременно захотел с тобой познакомиться и выразить свое почтение, а равно и удовольствие, что знаком со своими потомками.

— Не знаю насчет почтения, — проворчал я, — но то, что он был готов мне башку нахрен снести, это я догадался и без перевода.

— Просто в Японии другие нравы, — пояснила Аллиса. — А современные космобиологи слишком пугливы. Ой!

Наша мама была начеку. Не удовлетворившись, впрочем, подзатыльником, полученным Аллисой, она отвесила мне уже третью на сегодня пощечину и, произнеся несколько нелицеприятных высказываний в наш адрес, удалилась в спальню.

— Довольна? — спросил я дочку. — Оба схлопотали. Надеюсь, твой Нобунага больше не придет?

— Я тоже надеюсь, — сказала Аллиса. — Потому что он сметелил все огурцы и шпроты. Но, по-моему, он хочет еще. Слышишь, мам?

Мама, судя по всему, подслушивала, потому что оказалось, что собрать вещи и погрузиться во флаер можно всего за какие-то пятнадцать минут. Да и в Крым мы с тех пор не ездили. А жаль…

Конец лирического отступления

— Неть, — неожиданно высунулась из дыры в стене желтолицая башка. — Неть Айиси. Пьёпала. Или сбизяла.

— Это ты? — пристал с ножом к моему горлу доцент. — Ты ее надоумил, чтобы спряталась?

— Или сбизяла, — напомнил Юй.

— Или сбизяла! ТЫ?

— А если я, что будет?

— Зарежу!

— Тогда не я.

— Плохо, — Ползучий опустил нож и растерянно посмотрел на фикса. — Че делать-то? Не он, говорит.

— Зато смотьити, сьто я насел! — и вылезший наружу полностью Мамочка помахал в воздухе трендуном. — Вот! Тепей мы фсе узнаим пье девсеноську!

— Точно! — подскочил к нему доцент. — Это же Трендун! Давай, благородная птица! Поведай нам, о чем договаривались эти негодяи? А то шеи посворачиваю.

— Хорошо, — покладисто согласился птиц.

Я заскрипел зубами. Сейчас эта сволочь все расскажет! Хотя что он расскажет-то? Я же и сам не знал, куда подевалась моя дочь! Мне даже захотелось захихикать, но я связал эмоции узлом, крепко наступив сам себе на ногу, укусив губу и с разбегу жахнувшись башкой об выступающий кусок скалы. Эмоции тут же вырвались, и я огласил внутренность грота криком, заглушившим даже взявшего верхнее «си» Второго.

— Заткните его кто-нибудь! — попросил Ползучий. — Мешает сосредоточиться. Говори, птичка, говори!

— Слушайте, — охотно сказал трендун. — «Где же эта негодная птица? А! Вот она! Ой! Это не птица! А кто же это? Дядя Полозков, вы? Ой! Не надо! Я папе расскажу! Ай-я-яй! Хрясь! Бац! Шлеп! Что ж ты так со старшим-то? Иди-иди, а то все будет сказано!» Все, — и трендун театрально откланялся.

Я страшно посмотрел на Полозкова. Так вот откуда эти царапины на морде? Покрасневший же капитан отворачивался и заслонялся руками.

— Это все чепуха, — и Ползучий затряс завопившую птицу. — Где секретный договор о сбежавшей дочке? Куда она спряталась? Говори! Говори! Говори!

— Не знаю ничего! — трендун орал в две глотки. — Отпуститя! Хулиганы головы сворачивают! Эге-е-ей!

— Это чей это голос я там слышу? — гулко из корабля спросил Второй капитан. — Неужели это наш отвратительный двухголовый болтун?

— Это я, шеф! — пропищала птица. — Скажите им, чтобы отпустили!

— Не скажу, — ответствовал Второй. — Ты мне и раньше никогда не нравился. Чтобы я сейчас из-за какого-то тебя терял драгоценный камень?! Не бывать этому!

— А это мысль! — и доцент указал на нас. — Ну-ка, слуги мои верные, придайте этим почтенным господам кашеобразное состояние! Может, хотя бы вид их мотающихся на сталактитах кишок заставит смягчиться суровое сердце узника?

— Узника, — звучал непокорный голос, — не заставит смягчиться ничто. Разве что рассмеяться — это когда его бывший соратник с планеты Фикс от отчаяния рассадит себе пузо ножом и вывалит свой ливер на пол пещеры!

Фиксианец молча кинулся на дверь и принялся яростно грызть ее под заливистый хохот, раздававшийся изнутри.

— Я знаю, — медленно сказал доцент, — что надо сделать.

Он уселся прямо на трап, ведущий к запертому люку «Зимородка» и медленно, протяжно и с надрывом, но главное — ужасно ФАЛЬШИВО запел:

— Жи-ил-бы-ыл худо-ожник оди-и-ин!

До-омик име-ел и холсты-ы-ы!

— Прекрати! — отчаянно крикнул Второй капитан.

— Но-о о-он актри-и-ису люби-и-ил! — не унимался Ползучий.

— Нет! Не надо!

— Ту-у-у, что-о-о люби-и-ила цветы-ы-ы-ы-ы! — немилосердно фальшивил доцент. Надо сказать, что особенно удавались ему «ы-ы-ы» — даже я, обладающий нимало не музыкальным слухом, зажал себе уши и покатился по земле, скрежеща и взлягивая.

— Ну, держись, подлец! — проревел Второй капитан. — Не жди пощады!

Люк «Зимородка» распахнулся, и черной молнии подобный, наружу вылетел Второй капитан. Он вцепился в глотку доценту и вместе с ним покатился по земле. Мы тут же окружили дерущихся и стали азартно болеть.

Драка вышла знатная! Сначала Второй молотил башкой Ползучего по камням, затем доцент исхитрился и укусил капитана за руку, а сам, оправдывая свою фамилию, быстро-быстро пополз в укрытие, вереща: «Ко мне, мои славные рыцари!» Славные же рыцари, гыгыкая, пихали друг друга локтями и давали не лишенные остроумия советы.

Отличился только верный Мамочка, он же — если кто забыл — Юй Хай Сан Хоп Сан. Он подбежал к капитану и стал ожесточенно выкручивать ему ногу.

— Высосу глаз, — пообещал ему капитан, не отвлекаясь от погони за Ползучим.

— Ни смей тьегать маиво любимава дасента! — мяукал Мамочка, царапая капитану живот.

— Вырву кадык, — и Юй, оторвавшись от ноги капитана, с воплем влип в стену. Капитан же, кинувшись на спрятавшегося за сталагмитом Ползучего, принялся, судя по звукам, рвать его на мелкие клочки. Тут уже очнулась охрана и понеслась на выручку. Я тоже очнулся и понесся в сторону норы. Но из нее уже, бестолково суча ногами торчали нижние половины Голубого и Можейки.

— Где Полозков? — ворчал я, пытаясь растолкать двоицу. — Где этот совратитель? Пустите меня вперед! Профессорам надо уступать!

— Откуда я знаю, где ваши капитаны? — пыхтел повар. — Хватит с меня на сегодня капитанов! Воздуха! Воздуха, черт побери!

И тут прямо за нашими суетливо дергающимися задами раздался голос Аллисы, произносящий мой любимый клич:

— Ни с места! Вы окружены! Бросайте оружие! Папа, ты живой?

— Да! — обливаясь слезами радости, закричал я. — Я здесь!

— Жаль, — отозвалась дочь. — Ну ладно. Не будем сетовать на судьбу.

Я уже хотел обидеться и, как в старые времена, отхлестать негодяйку по ногам капроновой сеткой, но решил на этот раз Аллису простить. Все-таки не тот нынче случай — героям ноги не полосуют.

Глава 20. Где же все время была эта негодная девчонка?

А была она вот где.

Мы расстались с ней, насколько вы помните, после того памятного выхлопа, проделанного дуралеем Голубым. Меня зашвырнуло на сук, трендун тоже за что-то зацепился своим поводком. Аллисе же повезло меньше (хотя, судя по дальнейшим событиям — больше). Она пролетела несколько десятков метров, упала в болото и стала медленно, но верно тонуть.

Вопреки заверениям некоего Дж. Р.Р.Толкиена, никаких мертвецов болото не хранило. Обычная гнилая грязь. Чрезвычайно топкая. Ни деревца поблизости. Ни кустика. Ухватиться, понятно, не за что. Словом, типичная ситуация Стэплтона из Меррипит-Хауса (для тех, кто понимает, конечно).

Но в жилах Аллисы, как вы помните, течет моя кровь, кровь знаменитого в узких кругах профессора Зелезнева, специалиста по отлову и использованию редких зверей! А отлов редких зверей предусматривает, в числе всего прочего, и способность к поиску выхода из самых нестандартных ситуаций. К примеру, однажды, будучи загнанным в джунглях Кепасы на дерево злобным эдафозавром (имевшим вид гуманоида с шапкой кучерявых волос, крючковатым носом, неприязненным взглядом, отвратительным характером и склонностью к немедленному людоедству), я не растерялся и начал читать кровожадной гадине лекцию под названием «Правила приличия по профессору Зелезневу, или Как научиться вести себя так, чтобы общество посчитало вас культурным человеком». Спустя какие-то два часа эдафозавр любезно помог мне спуститься, долго отряхивал мой походный костюм от коры и мелких насекомых, раскланивался, шаркал ножкой и приглашал на чай.

К чему я вам все это рассказываю? К тому, что дочь моя отлично справилась со столь, казалось бы, безвыходной ситуацией. Нет, она не воспользовалась принципом барона Мюнхгаузена и не стала вытаскивать себя из болота за собственную косу. Во-первых, это противоречит законам физики. А во-вторых, у Аллисы короткая стрижка, и, как она ни старалась ухватить себя поудобнее, проклятые волосы все время выскальзывали, и дочь, уже наполовину появившись на свет, вновь и вновь обрушивалась в грязюку. Тогда она просто и по-дилетантски начала кричать, надеясь, что кто-нибудь из нас прибежит и поможет ей.

— Что, не вылезается? — спросил вдруг чей-то голос.

— Нет, не вылезается, — автоматически подтвердила Адлиса. — А ты кто?

— Это неважно, — сказал голос. — Тебе вылезти-то помочь?

— А то, — сказала Аллиса. — А что мне за это будет?

— Ничего. Просто помогу. И ничего не надо.

— Занятно, — дочка выпростала одну руку из жижи и почесала в затылке. — Заманчиво. Но озадачивает.

— Что? — удивился голос. — Тебе предлагают помощь, а ты отказываешься?

— Просто я тебя не вижу. А я не привыкла доверять тем, кого не видно.

— Да тут я, — послушалось мокрое шлепанье, и вскоре перед лицом Аллисы появился некто незнакомый, грязный и жутко обросший.

— Вы тут живете? — буднично спросила Аллиса, выплевывая грязь.

— Руку давай! — крикнул незнакомец, протягивая свою волосатую лапищу.

— Не «давай», а «возьми», — оскорбленно поправила моя дочь, но все же ухватилась за предложенную конечность. Неизвестный ухнул, но резво заработал ногами, выволакивая Аллису из плена болота. Вскоре они оба уже валялись на относительно сухой кочке, тяжело дыша и глядя на пускающую в бессильной злобе пузыри бурую топь.

— Конечно, за это спасибо, — указала на пузыри Аллиса. — Сейчас бы я их пускала. Простите, а с кем имею честь?

— Сначала ты мне скажи, — прохрипел неизвестный. — Это не ты прилетела вон на том корабле, с кривой надписью «Беллерофонт» на боку?

— На том-то? Я.

— А кто еще?

— Ну папа мой еще, космобиолог Зелезнев. Еще механик Голубой — скользкий тип, если честно. Мало кому нравящийся, но симпатичный кок Можейка. И капитан, конечно, куда ж его девать. Полозков его фамилия.

— Полозков? — голос незнакомца неприятно заскрипел. — Это не такой смазливый тип с роскошными усами, подведенными глазами, золотыми зубами и вкрадчивым голосом?

— Насчет голоса я не согласна, — пожала плечами Аллиса. — А усы и зубы присутствуют. И тушь он время от времени у меня тырит, правда, говорит — иероглифы рисует для успокоения мятущейся души.

— И последнее — как бы ты описала его в двух словах?

— Бабам нравится. Но не мне, это точно. Зато вот мамуленции — верняк.

— Тогда это точно он, паскуда! Послушай, а вы прилетели сюда не на помощь капитану?

— Какому капитану? Мы зверей ищем, дядька.

— То есть вы ничего не знаете про тайное убежище Трех Капитанов?

— Нет. А что, оно здесь? Круто! Слышь, камрад, давай договоримся. Я сдаю капитанов, если они прячутся здесь, Прусаку, а тебе — пятьдесят процентов с вознаграждения! Только помоги мне выбраться отсюда.

— Прусаку? — незнакомец помрачнел. — А он-то тут при чем?

— Так ты что, про капитанов слышал, а про Прусака — нет? Балда, это же знаменитый звездный крестный папа! Он отбывает пожизненное заключение и передвигается всегда под конвоем. Зато у него столько денег, что передвигается он где захочет, а конвоем у него служат его же собственные охранники! Как раз у него капитаны и отняли чудесный философский камень! И теперь если Прусак узнает, где находятся похитители, он нападет на них и сотрет в пыль. Но предварительно, разумеется, переведет на мой счет кругленькую сумму! Поделим поровну, честно!

— Нет, — покачал головой неизвестный. — Если я поведусь на твои уговоры, получится, что мне придется сдать Прусаку самого себя.

— То есть как? — опешила Аллиса.

— Так. Я же Первый капитан.

— Но вы же пишете мемуары!

— Увы. Мемуары я уже не пишу. Трудновато писать, если у тебя тетрадку украли, предварительно высыпав в чай целую колонию фильтующегося вируса оспы! Хорошо, что я вот уже двадцать лет понемногу пью разные яды и закусываю штаммами всевозможной заразы, дабы уберечь себя от инцидентов вроде этого.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно! Ты, как я понимаю, очень пронырливая девчонка. И наверняка просчитываешь сейчас всевозможные варианты, как бы и от меня улизнуть, и Прусаку сообщить, так?

— Ничего подобного, — сказала Аллиса, которая проработала уже восемь подобных вариантов, но ни один из них ей не нравился — слишком много крови. — Я думаю, где же могут быть мои спутники. Да, а почему вы так помрачнели, услышав описание нашего капитана?

— Дело в том, детка, что Полозков — никакой не капитан. Точнее, он капитан, но не Полозков. Точнее, он Полозков и капитан, но не ваш.

— Что? Не-е-е-е-е-ет!!!

— Ой, слушай, давай обойдемся без этих штампов. Он — один из последних оставшихся в живых на сегодняшний день космических пиратов.

— Дядя Первый, как же так? Я слышала, что вы уничтожили обоих пиратов, которые мешали жить галактике!

— Мы не убили их, а разорили их гнездо. А оба брата-акробата спаслись.

— Они еще и братья?

— Ну да. Они и фамилию всегда берут одну на двоих, либо разные, но со сходным написанием. Из их последних погонял — Гекконы, Коганы, Вячовские. Но после разорения гнезда они разбежались, чтобы было труднее найти. Один взял себе фамилию Полозков — это я узнал, пользуясь своими каналами информации. Но поскольку я решил отойти от бравой капитанской жизни, то мне на это уже было плевать с высокой колокольни. Значит, и второй брат должен носить фамилию, созвучную первому. Ползаков, например, или Поползнев…

— Есть! Есть такой человек! Доцент Ползучий!

— Доцент? Один доцент выкрал у меня мемуары! Может, это он и был?

— Неужели вы не знаете, как выглядели пираты? — удивилась Аллиса.

— Я знаю лишь, как выглядит Полозков, — покраснел капитан. — На второго я не смотрел. Тем более он всегда ходил в маске совы. Такой тощий, но пальцы пухлые, как сосиски, и голос такой противный…

— Это он! Доцент! Именно за ним мы и гнались все это время! Вернее, это Полозков настаивал, чтобы мы гнались за ним, а не искали редких… — Аллиса побледнела. — Это что же? Нас подставили?

— Еще как!

— Тогда надо непременно искать наших и рассказать им обо всем!

— Погоди, погоди! — Первый капитан ухватил ее за рукав. — А как я узнаю, что ты не уговоришь всех сбежать и не натравишь Прусака на меня и на Второго капитана?

— Так Второй тоже здесь?

— Ну да. Его взяли в плен и охраняют какие-то люди в черном. Я, правда, немного шумно лез в грот, поэтому меня обстреляли. Пришлось спасаться бегством, и больше я туда не совался. Так что я не могу выручить бывшего друга.

— Понятно. Сил не хватает?

— Совести. По правде говоря, я сам хотел напасть на него и отнять камень. Совсем недавно я напал на его след и имел непроходимую глупость отразить это в мемуарах. Видимо, мы с доцентом шли в одном направлении, потому что буквально на следующий день после моего открытия на меня напали. Я кинулся в погоню, но промахнулся мимо посадочной полосы и взорвал к чертовой матери свой кораблик. Меня выбросило на острые камни, но я привычный. Переломы срослись, я оброс, запаршивел, и вот сижу здесь и жду счастливого случая. И вот он!

— Да, — кивнула Аллиса. — Я здесь. И помогу. Но философский камень я заберу себе.

— Пополам.

— Он же не делится!

— Еще как делится!

— Тогда почему же Второй не поделился с вами?

— Жадина потому что.

— А как же Третий капитан? Почему вы не договорились с ним?

— Я подозреваю, — медленно сказал Первый, — что Третий погиб. Наверняка его настиг и убил подлый доцент. Как лишнего свидетеля.

Аллиса подумала о том, в какой же гадюшник она угодила, и решила, что при первой же возможности надерет всех участников этой некрасивой истории. Сдаст всех Прусаку, и дело с концом. Или продаст на донорские органы. Но сейчас надо было делать вид, что она нуждается в помощи.

— Дядя Первый, пойдемте со мной, — потянула она за рукав капитана. — Предупредим папу и, может быть, возьмем в плен Полозкова. А потом посмотрим.

Но плена не получилось. Корабль оказался пуст, дверь распахнута настежь, а из клетки неслись дикие вопли некормленого борлова. Зато насчет оружия проблем не было: оно было на месте, в запертых несгораемых шкафах, как и комплект Аллисиных отмычек тоже оказался наготове.

— Пойдем по следам, — предложил капитан. — Я отменный следопыт.

Довольно быстро они нашли и тайный вход в грот, и саму пещеру. Подождали немного, выбирая удобный момент (капитан весь извелся, особенно из-за того, что в двух шагах прямо перед ним были и оба пирата, и предатель Третий, и вожделенный «Зимородок» с вожделенным камнем на борту). Момент настал, когда Второй капитан вырвался на свободу. С пушками наперевес Аллиса и Первый капитан бросились в атаку. Тогда и раздался клич, так порадовавший старика Зелезнева:

— Ни с места! Вы окружены! Руки за голову! Бросайте оружие! Папа, ты живой? Ч-черт!

Глава 21. Гонишь, Мамочка!

— Юй не бизит! Юй сдаваеца! — желтолицый пиратский помощник уже тянул лапы для наручников.

— Убежит, скотина, — заметил Первый капитан, поддавая Мамочке сапогом под зад. — Лучше хорошенько смотрите за ним. За всеми вообще смотрите. В оба. В четыре. Во все, что есть, короче.

Скрестив руки на груди, высокий, стройный и вшивый, он прохаживался вдоль шеренги захваченных в плен негодяев. Наемники, перепрограммированные нами, уже вовсю развлекались в углу, тасуя засаленную колоду карт, так что шеренга состояла из раздувающего ноздри доцента, ежащегося Мамочки, цыкающего зубом Третьего капитана и неизвестно откуда взявшегося, ехидно улыбающегося Полозкова. Аллиса держала на прицеле своего ББК всю гоп-компанию. Второй капитан с Голубым лазали во внутренностях «Зимородка» и пытались определить повреждения. Я же все еще не мог опомниться от подлого предательства Полозкова. Как он мог! Как он… Хотя он как раз мог! Это определенно к нему сбегала моя супружница вместо своих якобы командировок! Да и вообще мне никогда не нравилась его мерзкая усатая физиономия! Когда я вообще с ним познакомился? Лет пять назад? И все время летал с ним бок о бок! И не догадывался о его двойной сущности! О! Проклятый!

Правда, если бы я узнал о том, что шпионом оказался Голубой, вряд ли бы у меня была другая реакция. Другая была бы реакция, если бы шпионом оказался Можейка — я бы лопнул от смеха. Кок-резидент! Двуликий кулинар!

— Что это вас так насмешило, проф? — ехидно поинтересовался Полозков — наверное, увидал мои гримасы.

— Да вот думаю, оскопить ли вас прямо сейчас, или дождаться, пока до Земли долетим, — протянул я.

— Мы же интеллигентные люди, Зелезнев, — скривился капитан. — Может, договоримся?

— Конечно, договоримся, — кивнул я. — Поторгуемся еще — тупым или же острым ножом проводить столь деликатную операцию.

Полозков насупился и замолчал.

— Чего молчишь? — издевался я. — Давай еще что-нибудь скажи веселое, задорное такое. Например, почему у меня такая кислая рожа?

— А правда, пап, почему? — вставила Аллиса. — Вроде все хорошо закончилось.

— Тьфу ты! — я аж сплюнул. — Да ничего еще не закончилось! Мы же не разобрались, что к чему.

— Да вроде все понятно, — заметил Первый капитан. — Сейчас положим их тут всех, как Дракончиков, и никто не узнает, где пиратские могилки.

— На пиратских могилах не ставят крестов! — пропел Второй капитан, высовываясь из иллюминатора.

— Мне стьясьно, — пропищал Юй.

— И мне, — нервно сказал доцент. — Много раз бывал на краю гибели, но чтобы такая глупая и нелепая смерть — от рук профессора космобиологии… Никогда!

— Не сметь! — рявкнул Полозков. — Завершим жизненный путь с достоинством, как и подобает великим корсарам космоса! Так сдвинем чарки, йо-хо!

— Зачем вам понадобилась такая ужасающе сложная комбинация? — задал вопрос я.

— Ничего в ней сложного не было, — отозвался Ползучий. — Комбинация — что в ней? Лямки. Надел и пошел.

— Тьфу ты! — заплевался от досады я. — Я не про одежду! Кстати, где ты ее взял, старый извращенец? Неужели в каюте моей дочки?

— Будто у меня своей нет, — пожал плечами доцент. — А что? Люблю, знаете ли, прогуляться перед сном в комбинации…

— Я с вами буду разговаривать, Полозков, — сказал я устало. — Пожалуй, из всей этой шайки ты — самый близкий и понятный. Предатель! Как ты посмел? Мы же с тобой с первого класса вместе! Помнишь? Ты тот лайнер вел, а я в первом классе сидел!

— И приперся ко мне жаловаться на стюардессу! — захохотал капитан. — Как не помнить! Так и познакомились! Навалял я тебе по первое число!

— Ага! А мой коронный бросок через пупок? Аж салон затрясся! Забыл? Вот! — я торжествовал, но тут же вновь посуровел. — Зачем, Полозков?

— Затем, что я — благородный разбойник, — просто ответил капитан. — Все благородные разбойники обязаны время от времени выкидывать подобные фортели. Ноблесс оближ, понимаешь.

Я нахмурился. Мертвые языки никогда не были моей специальностью. Вот мертвые редкие звери…

— Товалиса, товалиса! — ощутил я на своем рукаве чью-то длань. — Плофессола! Я кое-сьто знаю! Тойко надо, сьтобы осьтайные ни сьисали!

— Конечно, конечно, дражайший Хай Сан Хоп Сан, — польстил пришельцу я. — Я никому не скажу, — я повысил голос, — что вы хотите рассказать мне удивительный секрет!

Последние слова я проорал так, что даже наемники, игравшие в углу в «мясо», повернули к нам настороженные физиономии.

— Сьто вы! Не нада кьитять! Не нада, а то Юй не яссказет вам пьо зоето и бьийянты!

— Так-так-так, — зашевелил ушами я. — С этого места — тщательно и очень медленно. Где бранзулетки?

— Тама, — показал Юй в темный угол за «Зимородком», где располагалось неприметное отверстие в стене. — Они спьятаи, а я отыскай. Евко?

— Ловко, ловко, — я потрепал Мамочку по плоской морде. — Прямо пекинес!

— Пекинес, — покорно кивнул Юй. — Пойдете смотьеть и загьебать?

— Непременно, — сказал я. — Только возьму с собой Голубого.

— Нелиза! — заверещал Юй. — Тойко один! Сам тойко! Со мной. Посьи?

— Нет уж, — я помотал головой. — Чтобы ты меня заманил в темный коридор и нажал на скрытую точку «сабзиро» на моем позвоночнике? Благодарствуйте.

— Я пьесто хотей оммен, — шепотом сказал Юй.

— Как?

— Оммен. Я вам камуськи, вы мине зизню.

— Как с куста. Подожди, я только мешки возьму.

Я поднялся на борт «Зимородка» и в лоб спросил у идущего мне навстречу Второго капитана:

— Дай мешков. Лучше два.

Капитан недоуменно посмотрел на меня. Затем его неприятное лицо осветилось.

— Ты хочешь сложить туда куски расчлененных пиратов? Так вы что, уже управились? А я хотела помочь — вот, лазерный резак захватила…

— Нет, нет, — замахал руками я. — Я тут узнал, что в одной из нор прячется донельзя редкий зверек. Теперь хочу его словити. И в мешок посадити. Дашь?

— Дам. А когда будем членить?

— Позже, — сухо сказал я, получил мешки и откланялся.

Вылезши же, я огласил свою версию ухода с мешками. На удивление, поверили все. Кроме Аллисы. Она одна не стала желать мне удачи, а просто подошла поближе и шепотом сказала:

— Пап, я бы не советовала. Мамочка гонит.

— Кого? Ах, да, конечно. Гонит. Он будет загонять их на меня! Ну, тех пещерных зверей. Знаешь, — меня понесло, — он сказал, что это такие маленькие медведи! Размером с кулак!

— Дыра у тебя будет, папаша, — серьезно сказала Аллиса. — В глупой твоей башке. Очень возможно, что размером с кулак. Ты хоть видишь, с кем договариваешься?

— С нашим Мамочкой, — ответил я. — С нашим добрым старым плоскомордиком. А что?

— А то, что Хай Сан — член ужасной и таинственной секты камнеедов. Видел его татуировку на левой пятке?

— Интересно мне, как же ты ухитрилась увидеть его пятку? А?

— Это совершенно неважно. Важно то, что он хочет заманить тебя в пещеру, выгрызть у тебя в башке дырку и высосать мозги!

— И на здоровье, — рассеянно ответил я. — И ладушки. Зато целый мешок золота… Что?!! Какие мозги? Чьи мозги? Мои мозги? Что ты, доча? Их же нельзя сосать! Эти мозги принадлежат одному из ведущих ученых во вселенной! Или ты не знаешь?

— Так камнееды, сударь, не разбирают, кто ученый, а кто не ученый. Высосет, пап, и глазом не моргнет. Странно, что их зовут «камнеедами» — прозвище «мозгососы» подходит куда больше.

— И что же делать?

— Я пойду с тобой, — и Аллиса, взяв меня за руку, повела к пещере, возле которой уже стоял, нетерпеливо приплясывая, мозгосос Мамочка. Увидя Аллису, его и так узкие глаза совсем спрятались в складках физии.

— Здьяствуйти, — сказал он осторожно. — А вы сьто? Я зе сказай — тойко товалиса плофесола!

— Товалиса доська плофесола тозе пойдеть, — Аллиса пожала руку онемевшему от этакой наглости Мамочке и первая полезла в лаз.

— Вассь, вассь, — забормотал непонятное Юй, но последовал за ней. Я, оглядевшись, замкнул собой цепь кладоискателей.

Пройдя метров триста, я начал нервничать — вдруг проклятый Юй уже впился дочке в затылок и как раз сейчас подбирается к гипофизу? Нервничал я недолго.

— Па-ап! — раздался ликующий крик Аллисы. — Иди сюда! Я его держу!

Я кинулся на крик — и в то же мгновение получил чем-то тяжелым и тупым между глаз!

Но сознание я не потерял, нет! Свалившись на землю, я зажмурился и стал прислушиваться к происходящему вокруг меня. Вскоре послышался голос дочки:

— А что теперь? Можно нагребать золотишка и сваливать?

— Мозьно. Тойко чеез во-он тот пьявый ходик! Как йяз наюзу ведет, к васему коябьику. А я, есьи позвоите, наево. Там мая спасатийная капсуйка.

— Погоди, — задумчиво сказала Аллиса. — Зачем ты папашу с собой потащил? Я думала, ты только мне сказал. А потом гляжу — и он прется! Пришлось ему про тебя байки травить. Что за игру ты ведешь? Колись!

— Сьто за игьу? А вот…

Раздался мяукающий звук, стук, вопль Аллисы и шум падения. Я решил отменить данное себе слово не вмешиваться и разожмурил один глаз.

Мамочка сидел верхом на моей отчаянно сопротивляющейся дочке и разевал свою оказавшуюся неожиданно огромной пасть.

— Один укусик — и все! — уговаривал он вопившую Аллису. — Бойно не будет. А потом и твоего папаську…

Услышав про «папаську», я тут же принял единственное возможное решение — схватил валявшуюся рядом чью-то берцовую кость (именно ею меня и чмакнули по скорлупе, подумалось мне), подскочил к пожирателю дочерей и с размаху опустил кость ему на спину.

Не помогло. Плоскомордый развернулся и с быстротой молнии кинулся на меня. Все с той же пастью наперевес. Теперь она казалась еще больше, прямо-таки крокодилья!

Но все мы в детстве читали сказки. Я не оказался исключением и, не растерявшись, применил способ барона Мюнхгузена. То есть одним движением вставил кость, как распорку, между челюстей Мамочки.

— Хрусь, — сказала кость и переломилась.

— Тресь! — сказала еще одна кость, которую держала в руках Аллиса.

— Хняяя! — сообщил нам Юй свой взгляд на мощный удар по своему затылку.

И упал.

— Да-а, — только и мог сказать я.

— И не говори, — вздохнула Аллиса, внимательно разглядывая собственные ногти. — Что — «не говори»? — внезапно озлился я. — Золота ей захотелось!

— На себя посмотрел бы!

— На себя-а? А кто заигрывает с мозгососами?

— Так я же и вправду не знала, что он — мозгосос! Совпадение!

— Что-то слишком много в последнее время совпадений! Хорошо, давай, подставляй мешочки. Нагребем конкретно.

И нагребли! Золото, брильянты — все, как и обещал подлый камнеед, он же мозгосос. Так что переживать чего? Беспокоиться?

— Беспокоюсь я, что он нам всем устроит, — все же высказал опасение я, когда мы, сгибаясь под тяжестью мешков с добычей, шли прочь от валяющегося в отключке Мамочки. Впрочем, он уже начинал хрюкать и возиться.

— А ты не беспокойся, — пропыхтела дочка. — Сейчас вот за угол завернем…

Мы завернули за угол, и в тот же миг где-то невдалеке прогремел взрыв. С потолка посыпалась земля, кое-где по стенам пробежали трещины.

— Как так получилось? — напал я на неудачливую подрывницу. — Почему взорвали сзади, а обвалилось — тут?

— Пап, я не геолог! — отрезала дочка. — Не знаю! Тектоника, мать ее не так! Пошли обратно, на какое-то время нам хватит Юя, а потом нас спасут.

— …и мы будем вспоминать последнего из камнеедов только теплыми, полными благодарности словами, — закончила дочь свою речь чуть позже.

Мамочка спас нас от смерти. Не бойтесь, не от голодной. Когда Аллиса несколько раз прыгнула с размаху ему на живот, он очнулся и, к немалому нашему удивлению, тут же подтвердил свое почетное звание — вгрызсся в каменные своды пещеры так, что только хруст пошел. Нам ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Жалко капитанов, — вздыхал я. — Жалко роботов. Жалко Голубого. Полозкова…

— Никого не жалко, никого, — рычала Аллиса, на время выплевывая один из мешков с золотом. — Папаша, подсобили бы, а? Детям вредно таскать тяжести.

И тут я наткнулся на зад почему-то прекратившего грызню Мамочки.

— Вассь, вассь, вассь! — приглушенно запищал он. — Тута ессё одна камееда, однако!

— Ну, че встал? — раздался другой, смутно знакомый голос. — Выгрызайся давай, не загораживай проход!

— Голубой! — возрадовался я. — Ты жив?

— Пока да, — было мне ответом.

— А остальные?

— Завалило.

— И Полозкова?

— Да.

— Ура-а-а! — и мы с удвоенными усилиями стали выгрызаться.

Вскоре мы оказались на поверхности и поспешили на корабль. Мы как раз грузили сокровища на борт, когда за нашими спинами раздался ликующий крик-вой-рев:

— Плевать на мой лысый череп, кого я вижу?!! Зелезнев, старина! Нет, ну это же надо? И Аллиса тут! А где же масса редких зверей? Вы же за ними летели, дорогие мои, или меня подводит моя уникальная барбаросская память? А где капитан? Кстати, вы доцента-то хоть нашли?

Мы посмотрели на Крокозябру, друг на друга и одновременно сняли шапки…

Глава 22 (оказавшаяся, надо же, еще короче, чем про бывшего сумасшедшего терминатора!). Конец всему

Как мы добрались до Земли — отдельная песня. Сначала Крокозябра, узнав о наших злоключениях, предложил вызвать спасательную робокоманду, а самим начать раскопки прямо сейчас. Порывшись в грязи и глине битых два часа, он отряхнул щупальца (мы и думали ему помогать), заявил, что никогда не питал пристрастия к земляным работам и, не слушая моих ехидных замечаний насчет великих археологов, полез назад в своего «Спиридона» (так назывался его звездолет). Вызвав робокоманду, он заботливо сопроводил нас на Землю, чтобы там уже помочь дать показания. Я не особо сопротивлялся, зная манеру моего друга убеждать судей. Мы оседлали «Беллерофонт» и, задав автопилоту программу возвращения на родную планету, отсалютовали почившим в бозе несчастным капитанам, и… Все.

Да, все, потому что хитрец Можейка смылся из пещеры на «Беллерофонт» — готовить праздничный ужин, как он сам объяснил. Что же, ужин оказался кстати, только пришлось включить в список блюд здоровенную миску кутьи.

Вот, собственно, и вся песня, о которой я говорил в начале главы. Добрались мы довольно быстро, заехали в Козоо, оставили там большинство зверей, для себя придержали только склипдасса, который, к слову сказать, весь обратный полет грыз прутья наперегонки с Юем и Крокозяброй (который проигрался в карты и, в виде проигрыша, добровольно залез в юеву клетку), да ящерку Гайдна.

На следующий день состоялся суд, участвуя в котором, мой многоглазый друг, применив все свое обаяние, сумел убедить судей в абсолютной нашей невиновности. (В ответ на их вопросы, кто же все-таки взорвал пещеру, он все валил на роботов.)

На месте безрезультатных раскопок на Третьей планете поставили золотой (Аллиса не дала ни монетки, пришлось раскошеливаться вашему покорному слуге) памятник Четырем Капитанам высотой в семьдесят метров и пять сантиметров — таким образом, рекорд памятника Трем Капитанам был побит. Ногами Два капитана попирали Третьего, Четвертый прижигал медным купоросом шею Трендуна, который другой, не отрубленной еще головой выклевывал глаза поверженному доценту Ползучему. Словом, волнующее зрелище. На годовщину славной гибели участников Освободительного похода (так окрестили наш полет галактические газеты) к скульптурной группе возложили такую массу цветов, что Третья планета надолго превратилась в бесплодную пустыню.

Нас не вручении и возложении не было. Жена моя, опасаясь разборок из-за Полозкова, перед самым нашим прилетом умотала строить сволочешники сволочанам из системы Отрубон. Я же ждал возвращения Аллисы из летнего исправительно-трудового лагеря для выяснения вопроса с бомбой в моем организме.

Вопрос вскоре прояснился, но это — уже другая история.

Свои же замечания и предложения насчет только что услышанного напишите мне, а лучше — нарисуйте. Творческие работы принимаются по адресу: Земля (третья планета от Солнца), город Солнцедар, улица Куклачева, дом 4588, профессору Зелезневу.

КОНЕЦ

© Copyright Захаровы Светлана и Евгений (Svetlana_shining@mail.ru), 18/03/2009.

Оглавление

Глава 1. Дочь-ворюга

Глава 2. Тридцать четыре кролика

Глава 3. Кто слышал о трех капитанах?

Глава 4. Поползновения доцента Ползучего

Глава 5. Очень Грустная планета

Глава 6. Тоже мне, фантасты!

Глава 7. Рыночные отношения

Глава 8. Папа, купим эту тварь?

Глава 9. А что, никому не нужен трендун?

Глава 10. По местам, псы помойные!

Глава 11. Кувшинка, она же лотос

Глава 12. Очень одинокий ананас

Глава 13. Сумасшедшие терминаторы

Глава 14 (самая короткая). Что рассказал бывший сумасшедший, а теперь окончательно излечившийся терминатор

Глава 15. Охота на Балрога

Глава 16. Кто же такие птички?

Глава 17. Аллиса в Зазеркалье

Глава 18. Где эта сволочь?

Глава 19. Свободу капитанам!

Глава 20. Где же все время была эта негодная девчонка?

Глава 21. Гонишь, Мамочка!

Глава 22 (оказавшаяся, надо же, еще короче, чем про бывшего сумасшедшего терминатора!). Конец всему Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg