«Маленькие люди»

По улице шёл кабан.

Гремя копытами о булыжную мостовую и кося на шарахающихся прохожих красными глазами, могучий зверь размером с микроавтобус легко рассекал всегдашнюю толчею, предоставляя людской массе самостоятельно раздвигаться в стороны из понятных опасений за собственное здоровье.

Масса злобно чертыхалась в ответ — впрочем, не слишком громко, учитывая длину кабаньих клыков.

Немногие из пострадавших в сутолке обращали внимание на восседавшую в мягком седле на холке зверя фигурку. Замечавшие ругались вдвойне яростнее.

Экзотические ездовые животные не были редкостью в Шамаате — равно как и гоблины, а хозяин гигантского кабана был именно гоблином. Однако если с плохо воспитанными зверьми жители ещё готовы были худо-бедно мириться, то гоблины… они просто были гоблинами.

Архивариус Мардук, в прошлом известный как Леонид Новиков, не обращал никакого внимания на происходящее у копыт своего необычного скакуна. Он размышлял над тем, какие иногда странные выверты выделывает судьба.

Ещё полгода назад — весьма условных полгода, но всё же — он был человеком и преспокойно жил себе в Мюнхене. В кои-то веки жена-учительница упросила вечно занятого супруга помочь — всего и нужно было, что помочь присмотреть за десятком сорванцов, собравшимся на гордо именуемые «ролевой игрой» лесные побегушки за чертой города.

На работе неожиданно образовался вынужденный простой, так что делать было решительно нечего, и Леонид уже готовился взвыть с тоски, а тут какое-никакое, а всё ж таки приключение. Да и жена у него была что надо: по пустякам не тревожила, но и попросить когда нужно умела. Согласился, конечно.

Попробуй тут откажи, когда тебя так просят.

Может и зря, конечно, сидел бы сейчас дома… А может и не сидел бы.

Сам не понял, как тогда заблудился. Вроде только что был вместе со всеми, обещая перемазанным зелёной краской немецким киндерам настоящий гоблинский набег на гнездо дракона, и тут на тебе. Потерялся.

Дальше — ещё веселее. Поплутав по лесу, вышел на поляну, а на поляне увидел гнездо. Размером с ту самую избушку, что на курьих ножках. И в нём яйцо с русскую печь размером.

Тогда-то и понял, что всё, приплыли. Не было ведь никакого гнезда, он его лично с полчаса назад придумал. Детишек хотел повеселить.

Повеселил, называется.

С тех пор много всего случилось — и с богами пришлось «за жизнь» поговорить, и в этот новый параллельный мир, куда, как оказалось, его не спросив переправили, понемногу врастать, да и просто привыкнуть быть всамделишным гоблином с длинным носом и зелёной кожей оказалось ох, как непросто.

Эх…

Можно бы уже вернуться, да нельзя. Оброс.

Не бросишь ведь никого, пропадут. Ну да даст бог, ещё через полгода…

— Ааааа! — раздался откуда-то из-за поворота чуть приглушённый расстоянием вскрик.

— Не понял, — мгновенно вывалившись из задумчивости, пробормотал архивариус. — Опять какая-то сволочь падаванов моих обижает?

Надо полагать, большинство людей считает, что такое вот «Ааааа!» всегда звучит одинаково, из чьей бы глотки оно не исходило, но, на самом деле, трудно не узнать голос существа, которому шесть месяцев подтирал сопли и бинтовал бесконечные ссадины.

Повинуясь невысказанному желанию хозяина, именовавшийся Григорием ездовой кабан прибавил шагу и свернул в сторону места происшествия.

Там, посреди не слишком-то отличавшейся от любой другой улицы, развернулась препаршивейшая картина. Какой-то модно одетый хлыщ верхом на лошади хлестал туда-сюда кнутом, пытаясь почувствительней огреть мечущегося на мостовой гоблинёнка с несчастным лицом. Случайные прохожие, главным образом люди, хотя Мардук заметил также нескольких высших эльфов и жутковатого арахноса, не вмешивались, лишь убедившись, что отошли достаточно далеко, чтобы самим не угодить под удар.

На глазах архивариуса гоблинёнок попытался протиснуться между ног остановившейся публики; как и следовало ожидать, какой-то доброхот пинком отправил его обратно, прямо под кнут.

— Григорий, будь добр, — похлопал Мардук по холке своего кабана.

— ХРЮ!!!!!!!!!!!!!!!!!!! — утробно протрубил свинопотам.

Сцена на мгновение застыла во времени. Конец кнута дохлой змеёй плюхнулся на землю.

Большая часть действующих лиц, похоже, только сейчас поняла, что рядом неожиданно появилось животное, способное за пару секунд раскатать в блин всё что угодно, кроме, разве что, отряда пикинёров.

— Могу я поинтересоваться, что происходит? — спокойно вопросил архивариус, приложив немалые усилия, чтобы убрать из голоса угрожающие нотки и заменить их предельно вежливыми.

— Выкормыш нечистого ударил моего коня! — брызжа слюнями, рявкнул хлыщ с кнутом, явно не зная, когда стоит поумерить пыл.

Спустив очки на кончик зелёного носа, Мардук подчёркнуто внимательно оглядел гнедого скакуна под хлыщом, по виду такого же говнистого, как и его хозяин.

— Топором? — всё так же учтиво уточнил он, изображая спокойствие китайского мандарина.

— Что? — не понял хлыщ, тряся прикреплённым к тюрбану ярко-красным пером.

— Я хотел сказать, о благородный господин, что конь ваш столь силён и статен, что этот заблудший отрок мог навредить ему разве что ударом топора. Будь же у него что-то иное, несчастный быстрее сломал бы себе при ударе руки, чем хотя бы ворсинка упала со шкуры этого породистого зверя. Так чем же недостойный ударил лучшего из скакунов?

Пара эльфов в задних рядах бесплатного цирка синхронно прикрыла рты руками, распознав не особенно глубоко укрытую в лести издёвку. Арахнос активней зашевелил мандибулами, хотя трудно было судить, дошло до него или нет. Арахносов вообще никто не понимал.

Что касается хлыща, то Мардук достаточно часто имел дело с подобными расфуфыренными идиотами. Как правило, они были тупы, как пробки.

— Это был мяч для игры в сак, — процедил тюрбаноголовый, злобно уставившись на гоблина снизу вверх.

— Всего лишь кусок материи, набитый рисом? Разве могло столь незначительное происшествие повредить звезде ваших конюшен?

— Мне это решать! Сын собаки должен быть наказан!

— Разумеется, мудрый господин. Я лично прослежу, чтобы недостойный понёс подобающее наказание, если будет позволено.

— Хорошо, — пролаял хлыщ. — Но я требую компенсации!

— Конечно, о достойнейший. Не согласитесь ли вы принять в дар принадлежащую мне ценную копию трудов мудрейшего Фель-Имини?

— Это подходит.

— Тогда прошу, приходите к архиву завтра, как только позволят дела. К тому времени я подготовлю книгу.

Пользуясь достигнутой договорённостью, Мардук забрал гоблинёнка, сбросив с кабаньей холки короткую верёвочную лестницу и усадив потиравшего следы неудачно пришедшихся ударов подопечного перед собой. Хлыщ к тому времени успел развернуть коня и удалиться с донельзя самодовольным видом. Архивариус сделал зарубку в памяти: нужно было разузнать имя этого заносчивого сноба.

— Кажется, я говорил тебе не ходить так далеко в людские кварталы без взрослых, — вернувшись мыслями к неотложным делам, попенял гоблин виновнику катавасии с лёгкой укоризной.

Кабан Григорий с почти торжественной неспешностью понёс обоих седоков прочь.

— Я только хотел раздобыть новый мяч, — шмыгнув носом, пробубнил гоблинёнок.

— И как? — спросил Мардук. — Раздобыл?

— Раздобыл, — грустно кивнул гоблинёнок, с сожалением обернувшись назад.

Архивариус сочувствовал, но возвращаться ради горсточки риса в оболочке из ткани было бы не самым лучшим решением. Он со вздохом погладил малыша по безволосой голове.

— Ничего, — сказал он. — Будут и другие мячи. Кстати, с кем ты играл?

— С Макишей и Валерном. Встретил, когда уже шёл назад, и мы побросали мячик. Они хорошие, хоть и люди.

— Верю. А потом они куда делись?

— Я им сказал убегать. Этот тип в тюрбане был очень злобный.

Мардук подумал немного, поправив съехавшую набок квадратную магистерскую шапочку.

— Сильно болит? — спросил гоблин, имея в виду последствия ударов кнутом.

— Арижа меня вылечит, — пожал плечами гоблинёнок.

Мягко покачиваясь в седле, архивариус замолчал, переваривая пришедшие в голову мысли и раскладывая идеи по полочкам. Весь оставшийся путь до зелёного квартала прошёл в относительной тишине, нарушаемой лишь неумолчным городским гомоном да несущейся вслед раздвигающему толпу Григорию бранью.

Зелёный квартал, а фактически заселённый гоблинами район трущоб, которые было слишком дорого сносить, выглядел пустынным и оттого каким-то особенно жалким. Так всегда бывало в это время — носатые зеленокожие ребятишки, в иные часы оживлявшие унылое место, должно быть, уже собрались у лачуги Мардука в ожидании ежедневной образовательной лекции.

Жаль, что сегодня с этим не выйдет.

— Тпру, Григорий, — остановил кабана архивариус. — Арижа, Рейшу нужны твои травки.

От поджидавшей стайки ребятишек, с привычным восхищением глазевших на клыкастого зверя, отделилась маленькая гоблинка со стальными серёжками в забавных лопухах ушей. С несколько страдальческим выражением лица (мальчишки!) юная лекарка принялась колдовать над стоически переносящим очередную неприятность Рейшем.

— Сегодня занятий не будет, — объявил Мардук, спустившись по верёвочной лестнице вслед за пострадавшим, — можете идти играть.

И тут же, припомнив недавнюю мысль, поинтересовался:

— Кто-нибудь кроме Рейша знает Макишу и Валерна?

— Я знаю, — тут же подпрыгнул на месте гоблинёнок Чамб, отчего треугольная шапочка из оригами немедленно сползла ему на глаза. — А что?

— Надо будет их найти и кое-что узнать. Ладно, Чамб остаётся, остальные — гулять. Шнелль-шнелль!

Ребятишки разбежались, тут же придумав какую-то очередную игру и оживлённо галдя.

Архивариус толкнул дверь и в сопровождении Чамба вошёл в свою халупу.

— Учитель! — приветственно помахал рукой ещё один гоблинёнок, Дэвайриш, работавший у Мардука подмастерьем.

Пальцы Дэвайриша обильно покрывали тёмно-синие чернильные пятна, а на щеке зеркально отпечатался обрывок какого-то текста. Архивариус давно потерял всякую надежду отучить бедолагу спать за рабочим столом.

Мардук помахал в ответ, пробираясь по захламлённой комнате. Книги, свитки, отдельные листы, как чистые, так и уже исписанные, а также писчие принадлежности давно захватили львиную долю лачуги, грозя вот-вот выставить её хозяина на улицу.

— Значит, вот что, — сказал архивариус, обернувшись к Чамбу. — Насчёт Макиши и Валерна — нужно найти их и спросить, не знают ли они как звали того страшного дядьку, который напал на Рейша.

Чамб покивал, со всей серьёзностью восприняв порученную ему миссию.

— Хм… Вот ещё что, — добавил Мардук, пока гоблинёнок не убежал, — скажи им по секрету, что мы, гоблины, волшебный народ, и что тот дядька зря обидел Рейша. Скажи, что со злым дядькой скоро случится несчастье, потому что гоблины наслали на него проклятие.

Девайриш удивлённо почесал затылок, а Чамб принялся задумчиво теребить ухо.

— А мы правда так можем? — с некоторым недоверием в голосе поинтересовался подмастерье.

— Конечно можем, — легко сказал архивариус. — Просто гоблины уже забыли, как это делается. Но я тебя научу.

— Ух ты!

— А меня? — тут же встрепенулся и Чамб.

— И тебя, и всех остальных тоже, только попозже. Так ты запомнил, что нужно сделать?

— Найти-спросить-сказать! — бодро отрапортовал гоблинёнок.

— Молодец, — похвалил Мардук. — Кого найти, о чём спросить и что сказать помнишь?

— Ага!

— Тогда вперёд!

— Угу!

И Чамб умчался на улицу со скоростью пули.

Мардук принялся разыскивать «Размышления» Фель-Имини. На поиски ушло больше получаса; к счастью, Дэвайриш вызвался помочь и в конце концов нашёл книгу под куском отвалившейся штукатурки.

Взяв томик в руки, архивариус просмотрел её, пролистывая целые главы за пару минут. На его взгляд, книга была в достаточно неплохом состоянии.

Неожиданно без стука отворилась дверь, обратив на себя внимание мерзостным скрипом.

— Хрю, — донеслось с улицы.

— Приветствую тебя, матушка Скрижа, — безукоризненно вежливо произнёс Мардук, даже не взглянув в сторону входа.

Многие гоблины входили к нему без стука, но только матушка Скрижа делала так постоянно. И никто больше не мог заставить Григория хрюкнуть таким тоном всего только появившись в поле зрения.

— Ты снова выезжал в город на своём чудовище, — пренебрегая приветствиями, проговорила Скрижа.

Голос старухи не слишком отличался от скрипа ржавых дверных петель. От её присутствия у Мардука заныли зубы.

По его мнению, Скрижа походила на испорченную виниловую пластинку, исцарапанную настолько, что прослушать теперь можно было лишь несколько фраз. Она всегда говорила одно и то же.

Мардук с трудом сумел подавить вздох.

— У меня есть на него разрешение, — не отрываясь от книги, прибегнул он к испытанному аргументу, заранее зная, что это не сработает.

— Мы уже говорили об этом, — проскрипела в ответ гоблинша. — И ты прекрасно знаешь, что дело не в разрешении.

— У меня есть разрешение, — повторил Мардук, — и этого достаточно. Всё остальное — не моя забота.

— Ты нервируешь горожан. — Не похоже было, чтобы старуха вообще обратила внимание на последнюю реплику. — И можешь навлечь беду на всех нас.

— Я не делаю ничего недозволенного.

— Недозволенного официально. Ты сам прекрасно знаешь, что люди не потерпят, чтобы гоблин встал на одну ступень с ними, не говоря уже о превосходстве. Что-то назревает, Мардук. Нужно, чтобы ты прекратил.

С глухим стуком архивариус захлопнул книгу.

— С вами обращаются как с отбросами. Почему вы ничего не делаете?

— Потому, что мы ничего не можем. Мы беженцы, пришельцы из чужого мира. Всё здесь отвергает нас. Чудо, что люди вообще пустили нас за городские стены.

— Это ничего не меняет. Гоблины ничем не хуже людей или арахносов.

— Мы это знаем. Но горожанам наплевать, что мы думаем по этому поводу. Нас терпят, пока от нас есть польза. Не стоит лишний раз испытывать терпение людей.

— Испытывать терпение? А как насчёт нашего терпения?

— В любом случае мы ничего не можем. Нас мало и наш голос не слышат. У нас нет сил что-либо менять.

— «Маленькие люди»… — пробормотал Мардук.

— Что?

— «Маленькие люди». Так называют тех, у кого нет ни власти, ни влияния. Тех, кто думает, что у них нет ни власти, ни влияния.

— Что ж, у гоблинов их в самом деле нет.

— Я иного мнения.

— Твоё мнение ошибочно.

— Увидим.

— Надеюсь, что нет. Запри своего кабана, Мардук. Запри, пока ничего не случилось.

— Я подумаю над этим, — устало ответил архивариус, утомлённый бессмысленным разговором.

И зная, что поступит в точности наоборот.

Скрижа наконец удалилась, недовольно кряхтя.

Архивариус придвинул забитый древними свитками сундук к ближайшему окну и взобрался повыше, отворяя иссохшую раму. Жаркий ветерок прокатился по лачуге, шурша многочисленными листами бумаги и папируса.

Похожая на поползня серая птичка запрыгнула в комнату с полуразвалившегося карниза, потряхивая лапкой с привязанным письмом. Гоблин заметил её несколько минут назад, но предпочёл дождаться, пока старуха уйдёт, прежде чем впустить.

Осторожно освободив почтовую птицу от ноши, Мардук развернул письмо и углубился в чтение.

«Двадцать второй больше небезопасен, — прочёл он между строк. — Используем запасной вариант».

Отпустив птицу, Мардук прикрыл окно, разорвал письмо на клочки и бросил в железную пепельницу. Руны огня, начертанной в воздухе, хватило, чтобы сжечь все улики.

Что ж, двадцать второй вполне годился…

Снова взяв в руки книгу Фель-Имини, архивариус отсчитал нужные страницы и начал аккуратно отрывать их, чем вызвал изумлённый возглас Дэвайриша — тот прежде никогда не видел, чтобы учитель каким-либо образом портил книги.

— Маленькие люди, — пробормотал под нос Мардук. — Маленькие люди… Но ведь люди.

Разговор со Скрижей всё ещё не шёл у него из головы, хоть и не содержал в себе ничего нового.

— Дэвайриш, мне нужна твоя помощь, — произнёс архивариус, усилием воли возвращаясь к деловому настрою. — Найди фиолетовые чернила номер восемнадцать и старую бумагу.

Остаток дня и большую часть ночи Мардук занимался тем, что переписывал текст с вырванных листов на новые.

Оторвался от работы он лишь один раз, чтобы выслушать вернувшегося Чамба, сообщившего, что злого дядьку звали Фахсал из Темезии. Это можно назвать сентиментальным, но Мардуку нравилось знать имена тех, кого он убивал.

Минула середина ночи, когда работа над книгой оказалась закончена.

Архивариус полностью переписал вырванные листы, придерживаясь оригинала Фель-Имини, в нужных местах перефразируя автора, меняя порядок слов и заменяя некоторые из них на синонимы. Это было несложно.

Ему также пришлось ещё больше искусственно состарить бумагу, чтобы она не отличалась по цвету; это оказалось немного труднее, но у Мардука были свои секреты. После того, как всё было готово, архивариус аккуратно вклеил новые листы на место вырванных — конечно, лучше было бы полностью расшить книгу, но он не хотел, чтобы места вклейки было совсем невозможно заметить.

Поднявшись из-за стола, Мардук размял затёкшие суставы, довольно щуря усталые глаза за стеклами очков. Дэвайриш давно уже спал, снова устроив голову на какой-то писанине и чуть слышно посапывая; архивариус только вздохнул, представляя как будет выглядеть лицо ученика к утру. Зевнув, гоблин накрыл беднягу дырявым пледом, и постарался в свою очередь урвать несколько часов сна до рассвета.

Но если ночью ему и снились какие-то сны, к утру он их уже не помнил.

Когда солнце поднялось над горизонтом, первыми робкими лучиками пробираясь сквозь тьму, Мардук привычно проснулся, съел несколько полосок сушёного мяса и вышел на улицу, оставив ученика досыпать.

Как обычно проигнорировав увещевания Скрижи, он оседлал сонного Григория и двинулся знакомой дорогой к архиву, где проработал до полудня без каких-либо происшествий.

Фахсал из Темезии появился в обеденный перерыв и вёл себя ровно так, как и предполагал архивариус: высокомерно процедив несколько фраз, забрал книгу Фель-Имини и, даже не заглянув в неё, всё с тем же самодовольным видом удалился.

С радостью отделавшись от его неприятного общества, Мардук вернулся к работе и в приподнятом настроении переписывал какой-то рассыпающийся от ветхости текст до конца рабочего дня.

— Я из Германия прибыыыыть… — то и дело принимался он напевать услышанную краем уха строчку из бредовой рекламы. — Я вам несчастье приносииииить…

Так он и провёл этот день, мурлыкая под нос и улыбаясь собственным мыслям.

Минуло два дня, утонувших в рутине. В очередной раз возвращаясь домой из архива, Мардук стал свидетелем сцены, которую ожидал увидеть.

Разгоняя людей злым животным запахом, видом острых зубов и красных пылающих глаз, сквозь толпу с неторопливым величием шествовала тройка боевых ящеров-гархаддонов.

На холке каждой из тварей восседало по стражнику в шипастых доспехах. Глядя на их суровые лица, архивариус, как обычно, почувствовал нечто сродни симпатии; если горожане ненавидели гоблинов и арахносов, то стражники, по крайней мере, честно ненавидели всех вокруг.

Воин, что двигался впереди прочих, зычным голосом провозглашал городу:

— Сего дня недостойный Фахсал из Темезии арестован за хранение порочащих писаний, за что наказанием — ослепление!.. Якшательство с презренными мятежниками, за что наказанием — лишение языка!.. Злоумышления против почтенного падишаха, за что наказанием — обезглавливание!.. По сумме всех прегрешений, наказанием — обезглавливание! Так велит закон!

Мардук остановил кабана, пропуская процессию стражников. Проехал мимо громогласно зачитывающий обвинения воин, за ним ещё один; за его гархаддоном тянулась верёвка, к которой за ноги был привязан человек.

С некоторым трудом архивариус признал в избитом и жалком создании виновника торжества, что не так уж давно издевался над его подопечным.

Толпа впереди замешкалась; стражникам пришлось придержать своих ящеров.

Фахсал из Темезии обратил забитые пылью глаза на Мардука.

— Ты! — завизжал человек, брызжа слюной, отчаянно стремясь ухватиться за последнюю короткую соломинку, которая ещё могла спасти ему жизнь. — Он! Это всё…

Замыкающий стражник лениво взмахнул рукой, обрушив на темезийца хлыст из языка ифрита.

— Сего дня недостойный Фахсал из Темезии арестован за клевету, за что наказанием — десять плетей!.. — буднично прокричал головной воин, присовокупив к обвинениям дополнительный пункт. — Хранение порочащих писаний, за что наказанием — ослепление!..

Толпа впереди рассосалась, и гархаддоны вновь зашагали быстрее. Выкрики стражника понемногу становились всё тише и тише.

— Якшательство с презренными мятежниками, за что наказанием — лишение языка!.. Злоумышления против почтенного падишаха, за что наказанием — обезглавливание!.. По сумме всех прегрешений, наказанием — повешение! Так велит закон!

Мардук улыбнулся про себя, припомнив, что повешение в Темезии считалось позорнейшей из казней. Все подвергшиеся ему попадали в ад, где их тысячу вечностей пожирала Госпожа Пустоты.

Архивариус потратил минуту, наблюдая, как Фахсала тащат к городской площади, где состоится казнь. Порой он в самом деле бывал сентиментален.

— Это ведь твоих рук дело?

Наконец что-то новенькое. Кажется, Скрижа всё-таки замазала пару царапин.

— Может и так, — согласился Мардук. — Может и так…

— Как ты это сделал? Что ты натворил, архивариус?

— Можно сказать, что я проклял этого сноба, — слегка улыбнулся гоблин, глядя в окно на играющих зеленокожих детей.

— Проклял? — прошипела старуха.

— Не в прямом смысле.

Рейш заметил учителя и помахал ему двумя руками разом. После известия о казни плохого дядьки гоблинята уверовали в историю о проклятиях сильнее, чем католики в Папу.

— Как. Ты. Это. Сделал? — Теперь Скрижа была действительно серьёзна.

— Всего лишь дал ему книгу, где заменил несколько листов, — честно ответил Мардук.

Лицо его было безмятежно, а душа — спокойна. Вписать раскрытый стражниками шифр повстанцев в предназначенную для заносчивого дурака книгу было в самом деле несложно. Скорее всего, тот даже не понял, что его арестовали из-за томика Фель-Имини, лишь по пути на казнь осознав кто за этим стоит. Перед смертью люди часто становятся на редкость проницательны.

— А ещё, если тебе интересно, — спокойным тоном продолжал архивариус, — я стравил семьи Гори и Страйвел, призывавшие вышвырнуть нас из города. И это я лишил состояния лорда Вингара, который травил зеленокожих собаками для развлечения. Я сделал так, что купец Силгарн, который использовал гоблинов как рабов, отравился стряпнёй повара, избивавшего матушку Вальду. Я превратил леди Милрот, издевавшуюся над нашей внешностью, в сморщенный сухофрукт. Я много чего ещё сделал. И, конечно, это я распространил все слухи о проклятиях.

— Ты… Ты… Что ты задумал?

Мардук отвернулся от окна, внимательно посмотрев на старую гоблиншу. Стёкла его очков сверкали, будто пара автомобильных фар.

— Революцию, Скрижа, — просто ответил он ей. — Революцию.

Легко и спокойно. Безмятежно…