«Знак Вопроса 2005 № 03»

Знак Вопроса 2005 № 03 (fb2) - Знак Вопроса 2005 № 03 (ЗНАК ВОПРОСА 2005 - 3) 2881K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Александрович Бельшесов - А. В. Барнашов - Николай Борисович Шулевский - Владимир Александрович Кишкинцев - Павел Александрович Каравдин

Подписная научно-популярная серия «ЗНАК ВОПРОСА»

*

Редактор И. М. Шевелева

Издается с 1989 года

© Издательство «Знание», 2005 г.

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛОБУС

Е. А. Бельшесов. Почему вырастают горы и расширяется дно океанов?

ДОСТАТОЧНО БЕЗУМНАЯ ИДЕЯ

А. В. Барнашов. Центурия V, катрен 94-Р

Н. Б. Шулевский. Сократ как воплощение вопроса

В. А. Кишкинцев. Энергия из мирового эфира?

П. А. Каравдин. Конец двойственности?

ОТКРЫТИЯ, МИФЫ, ЛЕГЕНДЫ

Памяти В. И. Щербакова

Владимир Сафо, Юрий Михалин.

Атлантида — прародина американских цивилизаций?

А. А. Воронин. Откуда пришли асы и ваны?

A. И. Войцеховский. О друге…

КАК ЖИВЕШЬ, HOMO?

Национальная идея

Н. Н. Ваймугина. IX Всемирный Русский Народный Собор

Николай Воронов. Потаенный Шолохов

Загадка снежного человека

Юрий Зафесов. Снежный человек

И. Д. Бурцев. Человекоподобные на ферме в Теннеси

МОДЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА

B. М. Кобелев. Магические квадраты. Что это?

A. В. Кирдин, В. А. Кирдин. Виртуальная инфраструктура?

НАУКА В САДАХ ЛИТЕРАТУРЫ

Станислав Золотцев. День чудес в Лукоморье

B. В. Бацалёв. Когда взойдут Гиады (Продолжение)

Читательский клуб

…………………..

На первой странице обложки:

«Страшный суд».

Художник В. М. Васнецов

Эскиз рукописи для Владимирского собора в Киеве.

(Государственная Третьяковская галерея)

ГЛОБУС

Е. А. Бельшесов ПОЧЕМУ ВЫРАСТАЮТ ГОРЫ И РАСШИРЯЕТСЯ ДНО ОКЕАНОВ?

Откуда берутся горы? На первый взгляд наивный вопрос. Однако убедительного ответа на него не найти ни в одной энциклопедии.

Бесспорно, о строении литосферы уже многое известно. За время существования геологии и горного дела тектоника доступных человеку участков земной коры достаточно хорошо изучена. Вместе с тем первопричины тектонических процессов еще не установлены. Наука о Земле до сих пор не нашла ответа на принципиальный вопрос: почему длительные периоды спокойных эволюционных геологических изменений в твердой оболочке планеты вдруг взрываются бурными проявлениями высокой тектонической активности? В эти редко повторяющиеся и относительно короткие промежутки времени, которые в геологии называются эпохами горообразования и складчатости, земной шар внезапно начинает пучить — нарастает давление под земной корой, континентальные плиты разламываются, раскаленная магма прорывается наружу, вырастают горы, толщи пластов осадочных пород сминаются в складки, а базальтовые поля океанского дна расширяются.

Не зная причин тектонических встрясок Земли, геология изучает их последствия. За период, охватывающий последние два миллиарда лет геологической истории планеты, эмпирически выделено более десяти эпох горообразования. Последняя из них — альпийская — около 20 миллионов лет назад значительно изменила облик Земли: возникли грандиозные горные системы — Гималаи, Памир, Кавказ, Альпы, Анды.

Прежде чем разбираться с причинами вспучивания земной коры, надо бы уяснить себе, почему образовалось два типа коры — континентальный и океанический.

ЧЕМ ОКЕАНИЧЕСКАЯ КОРА

ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ?

Консолидированная земная кора образована горными породами двух заметно отличающихся одна от другой групп — гранитной и базальтовой. Это продукты кристаллизации остывшей магмы, соответственно, кислого (более 65 % SiО2) и основного (около 50 % SiО2) составов. Кроме различий по количественному содержанию кремнезема в химическом составе первых преобладают алюмосиликаты, вторых — магниевые силикаты. Поэтому иногда упомянутые типы коры сокращенно называют «сиаль» и «сима». Физические свойства этих магматических масс имеют существенные различия. Прежде всего, кислые горные породы обладают меньшей плотностью и имеют более низкую температуру плавления (кристаллизации). Кислый расплав характеризуется высокой вязкостью, не позволяющей ему растекаться, в то время как основные породы в расплавленном состоянии отличаются жидкотекучестью.

Эти свойства магмы хорошо иллюстрируются и современным вулканизмом. Базальтовая (основная) лава кипит в гавайских вулканических озерах. Во время извержений гавайских вулканов лава выходит из берегов, и огненные реки стекают в океан. А кислая лава вулканов Камчатки, извергаясь из кратера, наслаивается и образует в рельефе конусные сопки. Зачастую в жерлах таких вулканов создаются пробки, под которыми нарастает давление газов. В этих случаях извержение вулкана носит характер взрыва (Везувий, Кракатау). Или пробка выдавливается в виде штока (Стромболи, Мон-Пеле).

Как же отражаются свойства кислой и основной магмы на строении земной коры? В начальный период развития планеты гравитационная дифференциация привела к расслоению магматической оболочки. На поверхности сложного силикатного расплава всплыли кислые массы. Ниже расположился слой более тяжелой основной магмы. После охлаждения поверхности земного шара и кристаллизации магмы образовалась первичная сплошная гранитная кора планеты, под которой оставались два слоя расплавленной магмы (см. левую схему на рис. 1).

Рис. 1. Схема развития коры расширяющейся Земли

В эпохи горообразования новые порции кислой магмы под напором расширяющейся мантии вытесняются из верхнего слоя сквозь разломы и трещины в твердой оболочке, создавая на поверхности горные нагромождения. Вновь образовавшиеся горы поднимаются на тысяч и метров выше краев разрыва литосферы. Чем больше давление под земной корой в момент ее разрыва, тем выше горы.

Вспучивание и растрескивание гранитной коры может наблюдаться и в платформенных областях вдали от горных систем. Там нет сквозного прорыва магмы на поверхность. Расплавленные массы, внедрившиеся в твердую кору (интрузии), остывают и кристаллизуются в глубине. А в рельефе получаются горы и увалы, скажем, Валдайской возвышенности. Магматическая земная кора почти повсеместно покрыта слоистой толщей осадочных пород, которая надежно скрывает многочисленные трещины и разломы. Поэтому нет ничего необыкновенного в том, что кристаллический фундамент под пластами осадочных пород, на поверхности которых построена Москва, имеет вид разбитой тарелки, а город стоит на семи холмах. Это закономерное следствие минувших эпох активизации тектогенеза. Разумеется, линии разломов следует учитывать при строительстве крупных объектов. Но не более того. Некоторые авторы любят попугать читателей возможными катаклизмами в связи с глубинными трещинами в земной коре. Однако блоки разломов плотно упакованы гравитацией и те, что не расположены в поясах высокой сейсмической активности, лежат неподвижно десятки миллионов лет. И, скорее всего, долежат так до очередной эпохи горообразования. Если бы можно было удалить с поверхности земной коры осадочный покров, то континенты виделись бы из космоса покрытыми сеткой трещин. Не зря в свое время Скиапарелли обнаружил на Марсе системы «каналов». Марс не имеет такого мощного осадочного покрова, как Земля, и линии разрывов магматической коры лучше просматриваются на его поверхности.

С каждой эпохой горообразования по мере увеличения объема кристаллической гранитной оболочки толщина слоя кислой магмы уменьшалась. Наконец, в одну из эпох горообразования (предположительно в герцинскую эпоху — более 200 млн лет тому назад) сквозь истонченный слой кислого расплава прорвались обладающие высокой подвижностью более плотные магматические массы основного состава. Выдавленная наружу жидкая магма, стекая в низины и застывая на ходу, образовала на поверхности гранитной коры базальтовые плато. В отдельных местах разорванная гранитная кора была раздвинута потоками магмы основного состава. После того, как извержение прекратилось, магма застыла в виде бассейнов из горных пород базальтового типа.

В последующие периоды высокой тектонической активности базальтовые бассейны между расколотыми блоками гранитной коры разрослись и превратились в дно океанов. Некогда сплошная гранитная кора разделилась на континенты, под которыми остались изолированные объемы не способной растекаться кислой магмы. Соотношение плотности гранита и базальта такое же, как у льда и воды (2700 кг/м3 : 3000 кг/м3 = 0,9). Поэтому в периоды высокой тектонической активности планеты, когда целостность земной коры нарушена, материки плавают в базальтовом магматическом слое, как айсберги в океане. А в длительные промежутки времени тектонического спокойствия они зафиксированы базальтовой корой и вместе с ней образуют сплошную каменную оболочку Земли (см. правую схему на рис. 1). При этом блоки и обломки континентальной коры (материки и острова) находятся в состоянии изостазии, т. е. в соответствии с законом Архимеда уравновешены выталкивающей силой вмещающих их базальтов. И так же, как по высоте выступающей над водой части айсберга легко определяется толщина скрытого под водой льда, в случае с гранитной и базальтовой составляющими земной коры правомерно утверждать, что над усредненным уровнем океанского дна возвышается одна десятая суммарной толщины континентальной коры и остатков кислой магмы под ней.

Несмотря на то что материки пассивно дрейфуют в потоках расширяющихся полей базальтовой магмы, в их перемещениях можно отметить некоторые закономерности. Посмотрите на глобус. Массивы материков от Антарктиды до Африки соединены в непрерывную цепь узкими полосками континентальной коры. Монолитные континентальные блоки раздвигались по земной поверхности подобно секциям складного метра. В начале цепи наблюдаются два ярко выраженных шарнира — подводная петля, соединяющая конец Антарктического полуострова с мысом Горн Южной Америки, и надводная перемычка Панамского перешейка между Южной и Северной Америками. Далее следуют два неразвившихся шарнира — подводная перемычка между Северной Америкой и Евразией в районе Берингова пролива и полоска суши между Евразией и Африкой — Суэцкий перешеек. Можно предположить, что последние еще растянутся и преобразуются в пластичные соединительные элементы, когда наступит очередная стадия расширения земного шара.

И только Австралийская континентальная плита обособилась без образования перемычки. Может быть, в силу недостаточной массы отделяющегося от Азии блока Австралии разогретая континентальная кора намечавшейся перемычки не вытянулась полосой, а раздробилась на группу крупных экваториальных островов.

КАК ПОЯВИЛИСЬ «ЛУННЫЕ МОРЯ»?

Таким образом, различаются два ярко выраженных типа земной коры — континентальная (гранитная) и океаническая (базальтовая). Дело, разумеется, не в океанах. На поверхности естественного спутника Земли на светлом фоне гористых участков четко выделяются темные «лунные моря». Доставленные оттуда образцы лунного грунта оказались близкими земным базальтам; Космические аппараты могут садиться только на ровные поверхности лунных морей. Посадить спускаемый модуль в горах и тем более обеспечить обратный старт с гористой местности проблематично. Поэтому мы имеем пока однобокое представление о составе лунной коры.

Наличие двух типов коры свидетельствует о расширении небесного тела. Без избыточного давления под корой на Луне не смогли бы образоваться высокие горы. Лунные горные хребты и пики (достигающие высоты 9 км) свидетельствуют о том, что вязкая магма вытеснялась под большим давлением. А многочисленные горные массивы, из которых состоят «лунные материки», подтверждают, что были многократные прорывы кислой магмы на поверхность, пока не израсходовался ее запас. После чего стала изливаться жидкая базальтовая магма, и образовались «лунные моря». Подобные базальтовые «моря» наблюдаются также на поверхностях Меркурия и Марса.

Если условно освободить земной шар от океанов, то будет видно, что поверхности Земли, Луны и Марса состоят из светлых и темных участков, т. е. их твердая оболочка представлена корой двух типов (см. рис. 2). Базальтовая кора занимает 60 % земной поверхности. Лунные моря — 40 % видимой поверхности Луны (или около 25–30 % площади обоих полушарий, поскольку на обратной стороне спутника «морей» значительно меньше). Соотношение площадей кислых и основных пород на поверхностях Марса и Меркурия пока никто не подсчитывал. А это важно знать, так как позволяет хотя бы приблизительно судить об увеличении размеров небесного тела. Например, приращение площади поверхности земного шара за счет океанической коры соответствует увеличению радиуса планеты в 1,6 раза. Увеличение радиуса Луны, соответственно, составляет около 15 %.

Рис. 2. Темные и светлые участки коры на поверхности Земли, Луны, Марса

Вид лишенной гидросферы Земли показывает, что площадь темной океанической коры несколько меньше площади Мирового океана (60 % коры океанического типа против 71 % водного зеркала океанов). Моря и океаны частично покрывают континентальную кору. Под воду уходят шельф и континентальные склоны. К последним примыкает базальтовое ложе океанского дна. Исключением является Северный Ледовитый океан, на дне которого выходы базальтов океанической коры не выражены так масштабно, как в других океанах. Значительная часть дна полярного океана занята подводными выступами материков. Даже пересекающие океан подводные горные хребты и межгорные впадины, как показали исследования образцов породы, относятся к континентальному типу земной коры. Не говоря уже о донных поднятиях арктических морей, возвышающихся над водой в виде многочисленных островов заполярных архипелагов. Континентальная кора дна и островов покрыта осадочным чехлом, к которому приурочены месторождения угля, нефти и газа. Археологические находки стоянок человека каменного века на полярных островах свидетельствуют о том, что в период теплого межледниковья эти земли были обитаемы. В этом смысле морские отмели выше 70-й параллели между Гренландией и архипелагом Шпицберген весьма перспективны для поисков поселений легендарных гипербореев и могут быть включены энтузиастами, занимающимися поисками Атлантиды, в область подводных исследований.

Наличие двух типов коры на планетах земной группы позволяет предполагать, что причины очень редко, но систематически повторяющихся импульсов высокой тектонической активности носят общий для Солнечной системы космический характер. Гористый рельеф планет и спутников является следствием избыточного давления под твердой оболочкой. Правомерно предположить, что все небесные тела земного типа, на которых имеются горы и темные участки «морей», как и Земля, испытали импульсы расширения.

ПОЧЕМУ ИМПУЛЬСЫ РАСШИРЕНИЯ ЗЕМЛИ ТАК РЕДКИ?

Имеется достаточно подтверждений тому, что материки перемещались по поверхности земного шара. Несколько труднее найти и показать примеры расширения планеты, поскольку они спрятаны на дне океана. Еще сложнее обосновать причины расширения. Эта тема отдельной статьи. Поэтому здесь рассматриваются только самые общие предположения.

Выделенные геологами древние эпохи горообразования (происходившие до обнажения базальтовой магмы и образования коры океанического типа — каледонская, байкальская и 5 докембрийских эпох, уходящие на 1,6 млрд, лет в глубь времен, разделяются промежутками времени приблизительно в 200 млн. лет. Такая периодичность импульсов расширения Земли близка к продолжительности галактического года. Само собой напрашивается предположение, что вспышки тектонической активности инициируются какими-то внешними воздействиями во время движения Солнечной системы по галактическому кругу. Скорее всего, они связаны с изменениями гравитационного потенциала окружающего пространства.

Звездные системы галактического диска, попадая в области изменившейся напряженности поля тяготения, испытывают возмущения орбит и приливные деформации небесных тел. Эллиптические орбиты планет вытягиваются. Амплитуды приливных волн в толще магмы нарастают с увеличением эксцентриситета орбиты и достигают максимальных значений в перигелии (см. рис. 3). Землю и небесные тела земного типа в такие периоды буквально распирает изнутри. А быстро вращающиеся Юпитер и Сатурн, не имеющие консолидированной оболочки и состоящие в основном из сжатых давлением гравитации газов (которые находятся не только в газообразном, но в жидком и твердом агрегатных состояниях), выбрасывают вещество в окружающее пространство. Продукты выбросов, получившие первую космическую скорость, образуют кольца спутников. Разреженные кольца обнаружены вокруг всех гигантских планет. Однако Сатурн выделяется своим ярким «диском», потому что имеет наиболее высокое соотношение экваториальной и первой космической скоростей, составляющее около 40 %. Для сравнения, на широте Байконура это соотношение в 10 раз меньше, а на земном экваторе оно равно 5,8 %. По этой причине выброшенные Сатурном массы вещества имеют больше шансов преодолеть притяжение планеты и оказаться в состоянии невесомости.

Рис. 3. Изменения амплитуды приливных волн на вытянутой орбите планеты

Светило тоже реагирует на изменения гравитационного потенциала внешнего поля тяготения приливными деформациями. И, если Сатурн способен выбрасывать из своих недр вещество с первой космической скоростью, почему это не может произойти с Солнцем? Гипотеза позволяет предположить, что и сама Солнечная система в более ранние времена возникла в результате выброса в космическое пространство солнечной плазмы. Подобная идея составляет основу приливной космогонической гипотезы английского ученого Джеймса Хопвуда Джинса, согласно которой планеты образовались из вещества, выброшенного из недр светила под действием наведенного поля тяготения.

ОТКУДА ЗЕМЛЯ ЧЕРПАЕТ ЭНЕРГИЮ

ДЛЯ УВЕЛИЧЕНИЯ СВОИХ РАЗМЕРОВ?

В развитие гипотезы Джеймса Джинса можно утверждать, что вещество будущей планеты Земля было сжато в глубинах Солнца гидростатическим (точнее, гелиостатическим) давлением в гравитационном поле, напряженность которого примерно в 30 раз превышала напряженность нынешнего поля тяготения у поверхности Земли (ускорение силы тяжести на поверхности Солнца составляет 274 м/с2). Геостатическое сжатие материи в поле автогравитации вновь образовавшейся планеты было значительно ниже первоначального сжатия внутри звезды, и охлаждающаяся протопланетная субстанция расширялась с образованием вокруг ядра мантии и силикатного магматического слоя (как это показано на рис. 1). Расширение продолжалось до тех пор, пока на поверхности ядра не установилось равновесие (давление внешних слоев достигало критического значения).

Раз в 200 миллионов лет это равновесие нарушалось. В области аномальной гравитации эксцентриситет орбиты планеты увеличивался и сама планета деформировалась под действием приливных ускорений. Приливные ускорения (gn и аn на рис. 3) вычитаются из собственного ускорения силы тяжести планеты. Поэтому горное давление по оси приливного воздействия снижается. На поверхности ядра (с двух диаметрально противоположных сторон по этой оси) давление становится ниже критического, и в плазме инициируются процессы термодинамического фазового перехода, сопровождающиеся расширением вещества.

Иными словами, земное ядро не что иное, как аккумулятор энергии упругости, заряженный давлением гравитационного сжатия Солнца.

Разумеется, речь идет не о банальном понимании упругости материалов в пределах, охватываемых законом Гука. Имеется в виду упругость другого порядка. когда расширение вещества обусловлено скачкообразным преобразованием плазмы в другое агрегатное состояние за счет воссоздания в ней структуры атомных решеток.

ЗНАЧИТ, МЕХАНИЗМ РАСШИРЕНИЯ

ЗЕМЛИ БЫЛ ЗАВЕДЕН НА СОЛНЦЕ!

И внутренними источниками энергии тектонических процессов на Земле служат запасы тепловой энергии и гравитационного сжатия. Ими обладал превратившийся в планету сгусток солнечной плазмы в момент, предшествующий отделению его от Солнца.

ДОСТАТОЧНО БЕЗУМНАЯ ИДЕЯ

А. В. Барнашов ЦЕНТУРИЯ V, КАТРЕН 94-Р

Предлагаем начиная с 2004 г. новое толкование катренов Нострадамуса, проливающее оригинальный свет на их тайны.

…………………..

Нострадамус остерегался использования своих предсказаний силами зла, в чем он не ошибся. Ссылаясь на Нострадамуса, можно было показывать людей чести в неблаговидных ролях, оскорблять их и унижать в глазах народа, и при этом говорить, что это предсказал прорицатель, а «я-здесь ни при чем».

Данный 94-й катрен на французском языке звучит так:

Translatera en la grand Germanie,

Brabant et Flandres, Gand,

Burges et Bologne La ireve feinie (fainie, sancie)

le grand Due d’Armenie,

Assaillira Vienne et la Cologne.

Как и катрен 9 из Центурии VI, он является судьбоносным для территории Нидерландов, которая за 94 года XVI и XVII веков получила свою независимость от Аугсбургского мира в 155 г. до Мюнстерского мира в 1648 г.

В тексте озвучены области «Священной Римской империи германской нации», которая еще при жизни Нострадамуса распалась, после отречения Карла V.

«В 1556 г. Карл, потерпевший поражение в борьбе с немецкими протестантскими князьями и убедившийся в провале своих фантастических планов создания мировой империи, отрекся от имперского и в том же году — от испанского престола. Карл разделил свои владения: империя досталась его брату Фердинанду; королем Испании стал его сын Филипп II (1556–1598), унаследовавший также Франш-Конте и Нидерланды, испанские владения в Италии и в Америке». Вот вам и первое упоминание отторжения нидерландских земель от Германии, а не наоборот, что пытались представить по первой строке катрена некоторые нострадамоведы.

Владимир Южин высказывает мнение-предположение, что в данном катрене у Нострадамуса завуалировано противостояние двух систем: Германии, в которой у власти был фашизм во главе с Гитлером с 1933 г., и Советского Союза.

Вл. Южин отводит здесь главную роль Сталину в победе над фашистской Германией, уверяя, что она указана точно… вопреки французскому тексту и его постановке ситуации XVI века. События XX века ничего не имеют общего с предсказаниями Нострадамуса. Но Южин дальше раскрывает свою мысль: «…В 1938 г. Крафт, проживавший в то время в Германии, швейцарский астролог исследователь центурий, усмотрев в катрене угрозу Германии в случае конфронтации с Россией и придя к выводу, что под Великим армянским вождем подразумевается Сталин, явился к Геббельсу с предостережением».

В. Южин: «Геббельс сразу же понял, какую выгоду для себя он может извлечь в том случае, если Великого вождя Армении преобразует в вождя из страны Арминия, т. е. страны великого германского полководца древности». Надо же, какая осведомленность в исторических фактах. Здесь он ссылается на вождя германского племени херусков, который в 9 году разгромил римского полководца Вара в Тевтобурском лесу. И только в этом заключается истина, а вся остальная привязка к современному положению Германии в 1939 г. — это его умышленная трактовка исторических фактов, д. ля своей выгоды. Геббельс этим и воспользовался для своих целей, рассчитывая на всю выгоду от этой теории, да только привязал не к тому времени и не к тому полководцу.

Другой нострадамовед, Алексей Пензенский, все эти области конфликта между Нидерландами, с одной стороны, и Испанией с Германией, входящей в Священную Римскую империю, с другой стороны, отнес к современному конфликту между Германией и СССР. Хотя во многом выражения французского текста, согласно карте, противоречат событиям Великой Отечественной войны. Вот его рассуждения и выдержки по этому вопросу в его работе «Миф о Нострадамусе»:

«…В декабре 1940 года наконец была опубликована книга Нострадамуса с комментариями Крафта (200 стр. Изд. Типографии Риго — 1568 год)…В этой брошюре…. были опубликованы «злободневные» трактовки избранных катренов французского прорицателя». В том числе и катрен 94 из центурии V:

В состав великой Германии войдут

Брабант, Фландрия, Брюгге и Болонья:

Будет заключено лицемерное перемирие,

Великий вождь Армении пойдет

на Вену и на Кёльн.

По-моему, авторы здесь переусердствовали, перенеся выражение — Великий вождь Армении из третьей строки в четвертую. Во французском тексте катрена оно стоит обособленно, а атака на Вену — это будущее событие, которое стоит у Нострадамуса отдельно в четвертой строке, — выведенное на основе событий прошлого и настоящего. И, согласно самому французскому катрену, здесь совсем не совпадает его основная мысль с данным переводом.

«Адепты Нострадамуса спрашивают: когда в европейской истории могли пересечься Великая Германия, атаки на Вену и Кельн и армянский вождь? Это было в 1939–1945 гг. Все территории, упомянутые во второй строке, действительно были либо оккупированы, либо аннексированы фашистской Германией». На самом деле они отделены были в XVI веке, после отречения Карла V и передачи их под управление Филиппа II, сына Карла V. «Обманное перемирие» — либо Мюнхенское соглашение, либо пакт Молотова-Рибентропа, либо «перемирие» между Германией и Францией в июне 1940 года». Даже в этом вопросе нет четкого определения события, а у Нострадамуса здесь обозначено «Перемирие» — 1609 года.

Вся эта привязка — «липа», и никакого отношения к катрену не имеет. А что касается пакта Молотова и Риббентропа, — это была вынужденная мера со стороны СССР из-за предательской политики Англии и СИГА, которые направляли действия Гитлера к нападению на Восток — на Россию, на СССР То есть тщательно его подначивали, подзадоривали к этому процессу, а мы знаем, что из этого вышло.

И не только это принудило Россию к заключению этого договора. О тех событиях хорошо сказано в статье Л. Корявина в газете «Известия», от 3 мая 1990 года, вот небольшая из нее выдержка:

«Стратеги «третьего рейха» считали, что судьба Советского Союза предрешена…Под непосредственный контроль Берлина отторгалась и большая половина Литвы, включая города Вильнюс и Каунас. Более того, согласно так называемой директивы «Вайс» (вариант 11 апреля 1939 года) фашистами предусматривался наряду с оккупацией Польши захват Литвы и Латвии, а еще раньше, 23 марта 1939 года, Гитлер отторг от Литвы Клайпеду». 50 % Прибалтики, согласно плану А. Розенберга, предусматривались германизации, а остальная часть полному уничтожению. Это хорошо напоминает события времен татаро-монгольского ига, битву на Калке, когда завоеватели, воспользовавшись предательством одного иуды, взяли в плен князей раздробленной Руси. Они устроили пиршество в честь победы на настиле из бревен, брошенных на плененных князей. И когда предатель потребовал награды, его убили, при этом хан сказал: «Мне предатели не нужны, если ты предал своих, то ты предашь и меня». Здесь смысл заключается в политике прибалтийских стран в современных условиях и в период Великой Отечественной войны. Их ждет участь иуды, то есть ассимиляция и уничтожение 50 % населения.

И чтобы все поставить на место, предлагаю свой вариант или версию как перевода, согласно смыслу французского текста, так и его интерпретации:

Отойдут от Великой Германии

Брабант, Фландрия, Гент, Бургундия

и Булонь.

Будет заключено лицемерное перемирие

с Великим герцогом Арминием.

Атакованы Венна и Голландия.

А теперь моя построчная интерпретация со стопроцентным попаданием:

Отойдут от Великой Германии — а вернее, Священной Римской империи, согласно, реформационных движений и религиозных войн в Европе и, в частности, крестьянская война на территории Германии в 1524–1525 годы.

XVI век называют эпохой реформационных движений и религиозных войн в Европе.

Слово «Реформация» — от латинского reformatio — преобразование, — это перестройка христианской религии и европейского общества в интересах нарождавшейся буржуазии.…И первой ласточкой в распаде и отторжении земель Нидерландов от Германии послужит Завершение Реформации, Аугсбургский мир. Аугсбург расположен на территории современной Баварии в Германии, недалеко от Мюнхена.

Разгром крестьянского движения способствовал распространению взглядов Лютера. Стали закрываться монастыри, вводилось реформированное богослужение — лютеранство. Князья, поддержавшие Реформацию, приступили к конфискации церковной и монастырской собственности, что вызвало решительный протест сторонников католической церкви. В результате двух войн, развязанных князьями в защиту Реформации, император Карл V вынужден был пойти на компромисс. В 1555 году между князьями и императором был, заключен Аугсбургский мир, который признавал равноправие католиков и лютеран. Князья получили право определять религию своих подданных по принципу «чья власть, того и вера». Аугсбургский мир подтвердил фактический распад империи Габсбургов. («Всемирная история», Минск, 2002). Обратите внимание на год 1555, который и послужил началом борьбы Нидерландов за свою независимость и их отход, отсоединение, переход от Великой Германии, что подтверждает первая строка. О чем и говорит сочетание — Translatera еп la….

Теперь перейдем к конкретике, то есть ко второй строке, к ее раскрытию содержания первой строки, с ее каждым раскрытием названий областей и городов:

Брабант, Фландрия, Гент, Бургундия и Булонь. Во 2-й строке нет политики захвата этих земель со стороны Германии в XX веке, о чем нам говорят Вл. Южин и Ал. Пензенский. Здесь наоборот, заложено их отделение или отторжение от Германии в XVI веке.

…Бургундия — предоставим пальму первенства значению этого герцогства. Почему-то авторы ее заменили городом Брюгге. «В XV веке в Европе существовало крупное государство, носившее название Герцогства Бургундского. Оно простиралось обширной полосой с юга до севера Европы, между Францией и Германией. Ее северную часть образовали Нидерланды…» Они входили в это герцогство с 1519 года. После отречения Карла V территория Нидерландов отошла в подчинение его сына Филиппа II. Его политика усилила гнет, что послужило причиной восстания в Нидерландах в 1566 году на религиозной основе. Это восстание в Нидерландах получило название иконоборческого, оно было против засилья испанского короля и католической церкви.

Брабант, Фландрия…. - они входили в состав Нидерландов — «В январе 1579 года северные провинции подписали Утрехтскую унию, что фактически означало образование на севере испанских Нидерландов независимого государства, которое получило название Соединенных провинций». К нему и присоединились ряд городов Фландрии и Брабанта. А в состав Фландрии входил и восставший Гент. «Штатгальтером Генеральных штатов — фактически правителем государства назначается принц Вильгельм Оранский» — 1533–1584 годы. Но после очередных трех побед с 1582 года испанской армии Александра Фарнезе он был убит. «10 июля 1584 года от руки подосланного испанцами убийцы погибает Вильгельм Оранский. Штатгальтером Генеральных штатов становится его 17-летний сын — принц Мориц Нассауский», о котором и пойдет речь в третьей строке под именем герцога Арминия.

А теперь переходим к узловой, третьей строке катрена, в которой прослеживается связь событий современности Нострадамуса и будущего, и все это на основе аллегории с прошлым, с которым связана вся завуалированность катрена:

Будет заключено лицемерное перемирие с Великим герцогом Арминием. — Для большей ясности начнем интерпретацию данной строки с его второй части:

…с Великим герцогом Арминием. —

Здесь Нострадамус аллегорически, через прошлое, олицетворяет полководческое искусство Морица Нассауского, сравнивая его с предводителем Арминием — вождем германского племени херусков. «В 9 году разгромил армию римского полководца Вара в Тевтобурском лесу». Мориц Нассауский становится «…Еще через четыре года главным капитаном и адмиралом Утрехтской Унии, то есть главнокомандующим армии и флота Соединенных провинций».

Эта вторая часть строки является смысловой основой всего катрена. В работе Вл. Южина Геббельс, получив предостережение от Крафта, интерпретирует ее как удачу, победу древнегерманского полководца Армения и все это переносит на современное ему положение дел в Германии 1939 года. Но Геббельс не обратил, свое внимание, на предостережение Крафта.

Алексей же Пензенский видит в нем вождя Армении, т. е. Сталина И. В., который победит фашистскую Германию, и этим самым прервет захватнические мечтания Геббельса.

В этом отношении я могу сказать только одно: и тот и другой неправы, так как Нострадамус аллегорически использовал древнего искусного полководца Арминия для завуалирования другого искусного полководца, Морица Нассауского, сына Вильгельма Оранского. Мориц, который был «избран в 1585 году штатгальтером Голландии и Зеландии, был талантливым полководцем и сумел не только освободить области, захваченные ранее испанцами, но и присоединить к северным провинциям ряд районов в Северном Брабанте и Фландрии», что и было подчеркнуто во второй строке катрена. «Одновременно флот республику используя ослабление Испании на море, вел активные военные операции на ее морских коммуникациях и в колониях, закладывая этим основу будущей колониальной империи Голландии».

Будет заключено лицемерное перемирие… — Здесь раскрывается характер перемирия, на которое должна пойти Испания в 1609 году, оно было заложено на условиях. «В 1598 году южные провинции превратились в вассальное по отношению к Испании государство под управлением эрцгерцога Альберта и его жены, дочери Филиппа II — Изабеллы».

«…Понеся ряд тяжелых военных поражений, Испания вынуждена была в 1609 году заключить перемирие на 12 лет». В этом и заключается лицемерное перемирие.

А против позиции в этом катрене Ал. Пензенского выступает четвертая строка. В моей интерпретации она выглядит так:

Атакована Вена и Голландия. — Почему я здесь использую Голландию, вместо традиционного Кельна? Она аллегорически подходит сюда по смыслу текста. А Кельн не является узлом всех «событий, как времен XVI века, так и в предлагаемых нострадамоведами событиях современной Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. И здесь, во-первых, заложена их попеременная взаимная атака.

Атакована Вена. — А сейчас мы убедимся, что Вены как таковой здесь нет, а существует только аллегория, принятая Нострадамусом в своем катрене. Атака Морица Нассауского на наместника Альбрехта Австрийского.

«Мадрид в очередной раз меняет королевского наместника — им становится зять монарха Альбрехт Австрийский (эрцгерцог Альберт). Но и он оказывается не в состоянии противостоять голландскому полководцу. Здесь Нострадамус заменяет Альберта Австрийского — наместника, на Вену, как его аллегорию. А вот что она означает. Сначала Мориц В 1597 году в сражении при Тюрнхауте наносит поражение испанской армии… Затем …В 1600 году 20-тысячная армия Морица Нассауского выступила в новый поход на юг. Генеральные штаты приказали штатгальтеру завершить освобождение от испанцев территории Фландрии до Ньюпорта и Дюнкерка.… Наместник Альбрехт Австрийский двинулся навстречу противнику». Вот вам аллегорическая атака на Вену, а также их взаимные атаки. Концовка этих событий ставит все на свое место в их отношениях.

«…Мориц переиграл эрцгерцога, он вынудил его ввести в бой все резервы», где Вена является аллегорией австрийского наместника Альбрехта Австрийского.

Выражение второй части… et la Cologne.

Атакована… и Голландия — ее упоминание является завуалированностью побед испанцев над голландцами, то есть над Нидерландами.

Вариант Ал. Пензенского, что в образе Армения — И. В. Сталин, не выдерживает критики. Хотя бы обратим внимание на французский оборот речи… lе grand Due d’Armenie — частица d’ ставится как дворянский титул во Франции, например d’Артаньян, а не перед национальной принадлежностью героя. И второе, согласно схеме военных действий в Западной Европе, — январь 1944 — май 1945 гг. Кёльн расположен на территории, освобожденной союзными войсками. Поэтому Сталин не мог участвовать в операции его освобождения.

И последняя, завершающая, фраза:

«Окончательно независимость Нидерландов была признана королевской Испанией только в 1648 году после подписания Мюнстерского мира. Но это стало уже чисто формальным шагом во взаимоотношениях двух суверенных государств».

А теперь, почему катрен имеет номер «94»? Вспомним вначале Аугсбургский мир от 1555 г. период борьбы Нидерландов за независимость — 1555–1648 гг., то есть 46 лет из XVI века и 48 лет из XVII века, которые и подвели итог борьбы.

Итак, Нидерланды боролись за свою независимость в течение 94 лет, что и соответствует номеру катрена «94» и стопроцентности истины моей версии.

Так Нострадамус одержал победу над измышлениями Геббельса.

Н. Б. Шулевский СОКРАТ КАК ВОПЛОЩЕНИЕ ВОПРОСА

Об авторе:

Шулевский Николай Борисович — доктор философских наук, профессор МГУ, автор работ «Философия как книга объективного знания», 2001 г., «Интеллектуализм и героизм как принципы метафизики», 2003 г., «Метафизика России и терроризм», 2004 г., многочисленных публикаций на тему о сущности духа, мысли, интеллекта.

Все быстротечное —

Символ, сравнение.

Гёте

О Сократе вообще. Нет в истории мысли фигуры более загадочной и таинственной, чем Сократ. Даже общегреческий оракул в Дельфах удостоил его высшей своей награды, заявив, что «Сократ превыше всех своею мудростью», полагая, видимо, что знания философа превыше даже самой сакральной мудрости оракулов. Свыше двух с половиной тысячи лет его жизнь, учение, казнь (то ли самоубийство?) вызывают тревогу и сомнения в правомерности самой жизни, осужденной диалектикой на испытания, которые превосходят ее внутренние природные силы. Редкий случай: чем больше аналитики изучают Сократа, пытаясь постичь загадку его жизни, тем темнее становятся окружающие ее тучи. Усилия по разгадке скрытой мудрости Сократа до сих пор лишь укрепляли прочность самой загадки. Стремления к пониманию древнего мудреца как-то незаметно оборачиваются ростом его непонимания, которое к тому же умножает и незнание любым исследователем самого себя. К изучению Сократа вполне применимо библейское: «…Кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1, 18). И скорбь не только для себя, но и для окружающих.

Значит, на феномен Сократа нужно взглянуть с иных позиций, привлечь мало привлекаемые и малопривлекательные факты. Наша гипотеза гласит: тайна судьбы Сократа скрыта в его диалектике, точнее, в диалектическом коварстве сути вопроса вообще. Загадка Сократа скрыта в символе вопроса, воплощением которого он стал не по воле богов, не по воле судьбы и не по собственному желанию. Но добровольно он и не пытался отречься от данайских даров, скрытых в символе вопроса.

Вначале краткие биографические данные. Жил в период величия Афин, победивших Персию, и в период их ничтожества после поражения в Пелопонесской войне со Спартой (431–404 гг. до н. э.). Сын афинянина Софроникса, то ли каменотеса, то ли рядового скульптора, и Фенареты — повивальной бабки. Получил подобающее молодому афинянину «мусическое и гимнастическое воспитание», т. е. фундаментальное по тем временам гуманитарно-художественное и военно-спортивное образование. Сведущ был в математике, астрономии.

В имущественном плане был скорее беден, особо не занимался хозяйством, ибо все его внимание поглощала философия. Груз домашних забот и воспитания троих сыновей Сократа пал на Ксантиппу, которая, мягко говоря, совсем не одобряла семейную беззаботность своего мудреца.

Участвовал Сократ в двух военных походах в качестве гоплита, тяжеловооруженного пехотинца, проявив незаурядное мужество, самообладание, стойкость в сражениях и в перенесении тягот военной жизни. Мужественно вел себя в принудительно-демократических процедурах власти. Сократ был единственным, кто, рискуя жизнью, выступил против казни шести стратегов, обвиненных в нечестии, ибо во время тяжелейшего сражения они не сумели воздать павшим всех почестей, стремясь окончательно разгромить врага. Открыто проявил неповиновение власти тридцати тиранов во главе с Критием.

Профессионально Сократ ничем определенным не занимался, если не считать профессией умение искусно завязывать беседы с любым человеком на любые темы. Внешне в жизни Сократа все просто, ясно, прозрачно, что он выразил и в своих знаменитых афоризмах. «Я знаю только то, что я ничего не знаю!» Изречение Дельфийского оракула «Познай самого себя!» благодаря Сократу стало жизненным принципом классического грека. По словам К. Маркса, Сократ «оказывается столь же субстанциальным индивидом, как и прежние философы, но в форме субъективности; он не замыкается в себе, он носитель не божеского, а человеческого образа; Сократ оказывается не таинственным, а ясным и светлым, не пророком, а общительным человеком».

И все же, все же прав упрямый Аристотель, утверждая, что «каков дневной свет для летучих мышей, таково для нашего разума то, что по природе своей очевиднее всего». Столь же бескомпромиссно точна поэтическая мысль Шекспира: «Как трудно видеть то, что ясно вижу!». И значит, в светлой и прозрачной жизни и мысли Сократа был какой-то мрак, не замечаемый его поклонниками; этот-то мрак и стал началом катастрофы. «Да будет мрак!» — изрек некто и среди ясного неба раздался гром: Сократа обвинили, судили, приговорили к смерти. Далее мрак сгущается все больше: по законам полиса, у Сократа было две возможности уйти от столь тяжелого исхода.

Он мог, как и всякий афинский гражданин в подобной ситуации, отправиться в изгнание. Но Сократ с возмущением отверг саму возможность подобного бегства, мотивируя свою позицию верностью законам отечества. В логике философу здесь не откажешь: если всеми своими достоинствами человек обязан законам отечества, то этим же законам нужно повиноваться даже тогда, когда они осуждают его на смерть. Уклоняются от власти закона, по Сократу, лишь рабы, трусы, жалкие и никчемные души, изуродованные себялюбием.

Уже на самом суде, по афинским законам, обвиняемый мог сам выбрать предполагаемое наказание (но не самое легкое!), а судьи тогда, сопоставляя наказание по закону с избранным жребием, как правило, устанавливали какое-то среднее наказание. Сократ же, как бы издеваясь над судьями, выбрал себе не наказание, а высокую награду: государство должно было его накормить бесплатным обедом за его труды по воспитанию афинян. Понятно, что раздраженные судьи и наградили нашего мудреца бесплатной цикутой. Да и с верностью законам отечества у Сократа здесь не все в ладах.

Само обвинение против Сократа формально было настолько легковесным и касалось таких вещей, что если следовать логике правосудия, то нужно было бы, по совету Гераклита своим согражданам, перевешать всех взрослых не только эфесян, но и афинян. Обвинителями были: Мелет, посредственный трагический поэт; Ликон — оратор; Анит — кожевенный бизнесмен, лидер демократов. Обвинение гласило: «Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть».

Дополнительно философа обвиняли еще и в антидемократическом образе мыслей. Сократ действительно презирал строй, в котором высших должностных лиц избирают посредством бобов (бюллетеней), в то время как флейтистов и поваров выбирают за их умения и мастерство, а не по количеству поданных за них бобов (голосов). Это обвинение отпадает сразу же, ибо по афинским законам каждый гражданин имел право критиковать общество, правительство, любые его институты, всех его должностных лиц, пользовался полной свободой слова и правом любой законодательной инициативы. Следуя логике подобного обвинения, Древней Греции в срочном порядке пришлось бы импортировать цикуту уже в те далекие времена.

Что касается развращения молодежи, то афинские юристы того времени явно лукавили, ибо во всем тогдашнем мире не было племен, способных превзойти греков по общей и специальной извращенности и развращенности. Для древних греков не было неизвестных пороков, а развращение молодежи было естественным элементом государственного образа жизни. (Достаточно почитать диалоги Платона, чтобы узнать о нравах свободных и несвободных греков!) Греков никто не мог развращать, кроме самих греков; греческую молодежь никто не мог более совершенно развратить, чем допускавшиеся и царившие в государстве общезначимые нравы. Скорее, греки и их молодежь могли успешно развратить любое варварское (по их понятиям) общество.

Но до окончания расследования полностью отбрасывать это обвинение в разврате молодежи не следует, ибо не исключено, что Сократ в области разврата достиг таких высот, сделал такие открытия, что они повергли ниц даже закаленных древних бойцов порока, и те вынуждены были защищать свой уровень порочности даже традиционными непорочными средствами.

Более впечатлительным выглядит обвинение в том, что Сократ вводит новых богов. Речь идет об известном даймонии, внутреннем голосе (в дальнейшем — демоне), который служил своеобразным советником Сократа. Но фактически извлечь из этого факта какую-либо крамолу было невозможно, ибо не только Сократу, но каждому религиозно благочестивому гражданину полиса полагалось иметь своего даймона (демона, гения), опекающего их души. Никаких внешних культов, ритуалов, жертвоприношений демон Сократа не требовал, а о внутренних его сношениях с мудрецом знали только они оба.

Формально и содержательно Сократ искренне соблюдал все правила и ритуалы политеистического благочестия, будучи весьма далеким от атеизма, ересей, сектантства, религиозного пророчества. Он жил в соответствии с верованиями общегреческой мифологии и религии, наивно полагавшими, что не люди вводят новых богов, а боги вводят новых богов и новых людей, взамен истлевших в пороке.

К ответственности за религиозное нечестие, релятивизм, скорее всего, можно было (и следовало бы) привлечь софистов, которые учили, что не закон, не государство, не Космос, не боги, а человек является мерой всего существующего. Протагор даже заявлял: «О богах я не могу знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они-по виду. Ибо многое препятствует знать [это]: и неясность [вопроса], и краткость человеческой жизни». Можно было привлечь к суду за религиозное нечестие и Анаксагора, учившего, что на небе нет богов, что «все небо состоит из камней», что «солнце, луна и все звезды суть горящие камни, охваченные круговращением эфира». Правда, Анаксагора все же пытались привлечь, но он избрал судьбу изгнанника. Такую же судьбу избрал и великий Аристотель, подозреваемый больше в политическом, чем в религиозном неблагочестии. Софисты же со своим словесным блудом, абсолютным скептицизмом и нравственным нигилизмом преуспевали, и правосудие их серьезно не беспокоило.

Итак, ни о каком уголовном, военном, религиозно-культовом и государственно-политическом преступлении Сократа не может быть и речи. Но и судьи Сократа тоже не религиозные фанатики, а весьма рациональные и здравомыслящие граждане, свершали суд не единолично, а публично, гуманно, демократично. Не могли же они совершить такую нелепость — осудить по столь сомнительным обвинениям на казнь семидесятилетнего старика? И все же казнь, более смахивающая на ритуальное самоубийство, состоялась, а тайна ее спрятана где-то совсем-совсем близко и где-то очень-очень далеко. А смысл этой драмы знать нужно, ибо осужден не столько Сократ, сколько определенная форма самой жизни. Догадывался об этой подоплеке драмы Сократа и А. С. Пушкин:

Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?.. Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою  Однозвучный жизни шум.

Можно сказать, что не афинское правосудие само по себе осудило Сократа, а руками этого правосудия была кем-то осуждена на казнь определенная форма самой жизни. Остается узнать лишь справедливость этого приговора. Каким же способом?

Но если эмпирические факты, индукция рассудка, аналитика разума, интуиция ума не в состоянии пролить свет на тайну гибели Сократа, то остается прибегнуть лишь к помощи символики, к символическому истолкованию жизни, деяний и смерти мудреца.

О СИМВОЛАХ ВООБЩЕ

Наряду с миром видимых и невидимых явлений человека еще окружает и таинственный мир символов: священно-ритуальных, сакрально-мистических, художественно-интуитивных, условно-прагматических, знаково-абстрактных, словесно-рассудочных и т. д. О чем повествуют нам эти создания неизвестного творца? Куда они нас влекут? В символах есть какая-то неведомая нам законосообразность, логика, грамматика; они всегда преисполнены смысловой субстанцией, ждущей своих определений и оформления.

Поэтическая мысль Гёте (приведенная в эпиграфе) исключительно точно и емко схватывает суть символики, видя в ней уникальный способ спасения вечных ценностей жизни от всепоглощающего черного потока времени. Символы в этом плане являются своеобразным смысловым алфавитом вечности; прежде чем стать гражданином вечности, нужно стать символической фигурой-буквой ее непрерывно пишущейся книги жизни настоящей.

Истина символов трудно постижима, если вообще постижима; но всякое усилие постичь смысл символов обогащает наши познавательные силы и способность суждения. Символы наиболее полно отвечают запросам человеческой целостности, сочетая в себе чувственное и рациональное, интуитивное и мистическое, загадочное и явное, постижимое и непостижимое. Они представляют наиболее высокий уровень обобщения, синтеза и способны служить методом постижения самых сложных и трудно постижимых истин. Согласно Р. Генону, символика «открывает поистине безграничные возможности концептуального творчества, тогда как язык слов, чьи значения более определены, больше устоялись, всегда ставит более или менее узкие рамки нашему стремлению проникнуть в глубь вещей».

Всеобщность символов поистине универсальна, охватывая своими смысловыми сетями вещи, природу, растения, существа, выводя их в сферу самых интимных и высоких истин. В этом плане символы в равной мере доступны каждому человеку, ибо каждый может найти с их помощью истину в меру развитости своих интеллектуальных способностей. «…Самые высокие истины, которые невозможно было бы выразить и передать никаким другим способом, оказываются до некоторой степени доступны передаче, будучи… облачены в символы; эти облачения, несомненно, скроют их от многих, но и явят их в полном блеске глазам тех, кто умеет видеть». В то же время символы служат наиболее надежной защитой сознания и разума человека от деструктивных воздействий бессознательного и отрицаний Ничто.

Символика имеет в себе и священный аспект, обнаруживая вовне и выражая божественную волю в формах, наиболее близких и доступных человеку.

Первые строки Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово» можно понять как божественный манифест символизма. Слово есть и Глагол, творящий мир; и Мысль, ищущая себя, свои значения в сотворенных вещах; и Логос, познающий вещи в их именах, и божественный Первоинтеллект, содержащий в себе смысловые прообразы всего существующего. И все эти аспекты божественного символизма несет в себе единый, неисчерпаемый и бесконечный символ Слова, которое можно понять как символ вообще, как смысл любого иного символа. Слова обычных языков хранят в себе рудиментарные элементы этих глагольных, мыслящих, логосных и смысловых богатств божественного первоначального языка. И приоткрываются эти богатства на языке символов.

Символы, таким образом, хранят в себе тайны любого Творения и Воплощения. Чувства постигают видимые стороны вещей, добывая знания путем уподобления своих образов с вещами. Рассудок постигает объекты путем абстракций, добывая свои знания из рассечения, умерщвления вещей. Разум постигает посредством категорий сверхчувственные, незримые свойства вещей, формируя из них понятия. Ум добывает знания изучения из самого себя посредством умозрения, рефлексии, интеллектуальной интуиции. Символизм добывает и хранит в себе те знания вещей, людей, понятий, которые наиболее подобны и достойны миру вечности.

Таким образом, основанием символики является соответствие (мера соответствия) между сотворенным многообразием мира и Богом-Словом. Поэтому вполне правомерно полагать, что и человек является символом — именно вследствие того, что он создан «по образу Божию» (Быт. 1, 26–27).

В этом плане за каждым человеком присматривает не только ангел (resp. - бес), но и определенный символ, в котором идеально хранится его антропологическая сущность, служащая как бы пропуском в сферу вечности. Каждый человек есть символ, т. е. нечто превосходящее его телесный и духовный облик, и во всяком символе скрыт определенный тип человека, превращающий эту фигуру вечности в жизненную действенность.

Поэтому методология символизма постоянно должна решать двоякую задачу. С одной стороны, нужно именно для данного человека найти его истинный, подлинный символ, объективно указующий именно ему путь в вечность. Этот символ скрыто действует и в самом человеке, будучи его непосредственным конструктором и перводвигателем его личности, но в то же время он находится и вне человека как чувственно воспринимаемый носитель и представитель его смысловой сущности. С другой стороны, нужно и по имеющемуся символу найти его адекватную антропологическую сущность, его личностное воплощение. Каждый символ скрыто содержит в себе своего человеческого избранника, актуализирующего вечное содержание его символичности. Не следует исключать и внутреннюю специфически самосущую жизнь символов — жизнь благую и не совсем такую. Возможен и благодатный символизм, а возможна и агрессивность символического рода. Возможно и сочетание в одних и тех же символах противоположных значений.

Начнем с самого простого, обычного, всем известного символа, в наибольшей мере совпадающего со знаком. Речь идет о знаке вопроса, вопросительном знаке, который представляет собой в первом приближении как бы символ самого символа, символ вообще. Смысл и значение знака вопроса не исчерпывается грамматикой, семиотикой, формальной логикой, а уводит нас в тайное пространство мира, где и происходит встреча символов и людей. Остается неясным и то, кем и перед кем был поставлен первый вопрос? О чем в нем шла речь?

Какой тип человека или вообще, какой человек своей жизнью наиболее полно воплощает, высказывает, раскрывает суть этого символа? Или: какого человека избрал знак вопроса в качестве своего представителя, живого органа, раскрывая в нем и через него свои перспективы жизни и вечности? Или: какой человек может стать неосознанной жертвой символической агрессивности знака вопроса?

Таковым человеком является древнегреческий мудрец — Сократ. Именно через Сократа символ вопроса может приоткрыть свою вечную сущность, а древний мудрец — загадку своей жизни. Уже современники считали его живой персонификацией мудрости. К. Маркс назвал Сократа «олицетворением философии», «воплощенной философией», т. е. он для него был не просто афинский философ, но и выразитель внечеловеческой мудрости и знания. Сам Сократ смысл своей жизни искал именно в вопрошании, а основным содержанием своих размышлений считал вопросы.

Однако эти суждения еще слишком абстрактные. Нужно уточнить, олицетворением какой философии является Сократ? Ведь он отрицал натурфилософию, науки, практические знания, видя в них отклонение человека от своей главной стратегической задачи — познать самого себя.

СОКРАТ: УЧЕНИК ДЕМОНОВ ИЛИ УЧИТЕЛЬ ДИАЛЕКТИКИ?

Философия является наиболее полным выражением сути вопроса и как деятельности вопрошания, и как вопросительного знака, и как символа. Именно поэтому Сократ как воплощение философии и есть воплощение символической сути вопроса. А поскольку созданный им универсальный вопросно-ответный метод философствования стали называть диалектическим, то Сократа можно считать воплощением именно диалектической философии. Сократ есть живое воплощение диалектики вопроса или вопроса как сути диалектики. Сократ и символ вопроса — близнецы-братья: кто из них истине более ценен? Говоря «Сократ», мы становимся вопросом; спрашивая о чем-либо, мы подвергаем себя величайшей опасности — испытать участь Сократа.

Итак, одним из основателей диалектики, ее блестящим испытателем на живых людях, ее популяризатором и архетипической фигурой, ее антропологическим избранником стал Сократ, который воплотил в себе ее нагло-соблазнительные и тайно-демонические силы, ее ярко-искусительные и подло-софистические мотивы, ее иронично-мессианскую и жалко-просительную сущность, ее революционно-опьяняющие и деструктивно отрезвляющие функции.

За свои личные заслуги перед диалектикой и вопросом как ее ключевым символом к Сократу был приставлен даже специальный персональный демон (видимо, в те древние времена так именовали ПК), постоянно обеспечивающий связь нашего мудреца с Интернет-Тартаром.

В исследовательской литературе имеется огромная масса истолкований этого демона Сократа, но свет вокруг данного загадочного персонажа не загорается, а мрак все более сгущается. Природа этого демона осталась загадочной и неясной ученикам и друзьям Сократа; таким же это существо остается и до нынешних времен.

Древние греки узрели в этом демоне нового неизвестного им бога; одни ученые видят в нем феномен здравого смысла; другие считают его проявлением инстинкта самосохранения; третьи считают его предельно обостренной религиозностью; четвертые обнаруживают в нем скрытую трансцендентность души; Ницше видел в демоне сознание, которое в образе чудовища подменяет инстинкты. Наиболее гуманистична и фантастична трактовка сократовского демона у А. Ф. Лосева, который видит в нем всего лишь метафору, и мудрец иронично прикрывал ею свою совесть, разум, здравый смысл. Но зачем же скрывать совесть, да еще с помощью иронии — всесокрушающей и саморазрушающей силы? Гегель справедливо полагал: «Ирония умеет сделать ничтожным и суетным всякое объективное внутреннее содержание и, тем самым, сама оказывается бессодержательностью и суетностью, которая сама из себя придает себе для своего же определения случайное и произвольно взятое содержание, причем в то же время она господствует над ним, не связана им и, заверяя, будто она стоит на высшей ступени религии и философии, на самом деле впадает в пустой произвол». Ирония не скрывает совесть, разум, здравый смысл, а разрушает, пожирает и заменяет эти духовные силы диким произволом бессознательного.

Ирония больше порождает проблем, чем их решает. Остается неясным: кто подлинный автор иронии — демон или Сократ? Действительно ли сам Сократ иронизирует или же с его помощью скрыто запускается в ход действие некоей чуждой человеку силы?

Несколько слов о терминах. В сочинениях Платона и Ксенофонта (как основных источниках сведений о Сократе) употребляется не термин «даймон», а «даймонион» (to daimonion). Глубинного смыслового различия здесь нет, ибо «даймон» обозначает особое божество, а «даймонион» — свойства этого божества, буквально означая «божественное».

А. Ф. Лосев разъясняет, что в «римской мифологии демону соответствует гений». Далее он утверждает: «Гении (или «демоны» — греч. daimon) — низшие божества или духи в греческой мифологии».

А вот как разъясняет суть гениев Сократу загадочная жрица и пророчица Диотима: «Ведь все гении представляют собой нечто среднее между богом и смертным.

Сократ: Каково же их назначение?

Диотима: Быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы. Пребывая посредине, они заполняют промежуток между теми и другими, так что Вселенная связана внутренней связью. Благодаря им возможны всякие прорицания, жреческое искусство и вообще все, что относится к жертвоприношениям, таинствам, заклинаниям, пророчеству и чародейству. Не соприкасаясь с людьми, боги общаются и беседуют с ними только через посредство гениев — и наяву и во сне. Гении эти многочисленны и разнообразны».

Велика, но неведома роль пророчицы Диотимы в создании диалектики и сотворении, формировании, вдохновении ею того существа, которое стало мудрецом Сократом. Она же и помогла каким-то образом вселиться в него и демону, который стал движущей силой диалектики Сократа. Хотя Сократ много рассуждал о знании, но фактически его собственный ум находился в плену у пророчеств, заклинаний, чародейств, демона, которому он неосознанно принес в жертву свой критический разум и сознание. Взамен демон подарил Сократу искусство вопросно-ответной диалектики.

Здесь есть один крайне важный смысловой нюанс: допустим вместе с древними римлянами, что всякий гений есть благодетельный демон; следует ли отсюда, что всякий демон благодетелен? Отнюдь нет! Но вот авторы переводов Платона и Ксенофонта с древнегреческого на русский сплошь и рядом заменяют термин «демон» на термин «гений», причем, делается это даже в тех контекстах, где речь идет о Сократе, который ясно и недвусмысленно везде говорит о персональном даймонионе, а не о гении.

Странные действия переводчиков и знатоков древности. Зачем все-таки греческий термин в русских переводах заменять римским термином? Что именно желают скрыть в этой словесной подмене и неопределенности люди? что реально скрывают в ней гении и демоны? что скрывается за этой подменой объективно, независимо от людей, переводчиков, гениев и демонов?

Да и в смысловом плане эти термины не совпадают. Даже лучшие исследователи и знатоки античной культуры затрудняются определить хотя бы мифологический статус демонов, не говоря уже об их онтологической сути. А. Ф. Лосев считает демонов неоформленными божественными силами. В то же время он утверждает, что «демоны мыслятся также низшими божествами, посредниками между богами и людьми»; но демоны для него суть и сверхъестественные персонажи, «которые не являются богами и занимают в сравнении с богами низшее место в иерархии…» Наконец, «в более узком и точном смысле демоны — злые духи». Итак, демоны суть и божественные силы, и низшие божества, и духи, и вовсе не боги. Кто же они на самом деле и какова их роль в мироздании и в человеческой жизни?

А. Ф. Лосев в итоге вместе с другими исследователями видит в призраках и демонах «моментальный преанимизм», «богов данного мгновения» Эти существа, не имеющие божественного статуса, историки относят к разряду низшей мифологии. Так как они постоянно вмешиваются в человеческую жизнь, то они имеют даже главенствующее значение над богами, действующими в эпохи миротворения. В ритуальном аспекте демоны и духи не связаны с общеплеменными и общегосударственными культами, а имеют свою замкнутую систему ритуальных и магических обрядов.

Итак, демоны в античной культуре выступают как неопределенные и неоформленные силы судьбы, небытия, обретающие свою определенность лишь в контактах с формами Космоса. Эти силы не созданы ни богами, ни человеком, ни природой, ни сознанием, ни титанами, ни чудовищами, а существуют сами по себе. Позже мифологическое мышление попыталось подыскать им приемных родителей. Но их исконная безродность все же полностью не исчезала. Демоны вездесущи, проникая без виз в миры богов, людей, вещей, мыслей. Но они никого не могут полностью подчинить своей власти. Поэтому все беды людей не от демонов, а от ослепления своим Невежеством и пустой Гордыней. Демоны лишь используют человеческие пороки в своих целях. Но и демонов тоже никто не может целиком подчинить своей власти. Даже Зевс владычествует над ними не абсолютно. Так вопрос о жизни и смерти людей решает не Главный Олимпиец, а его административный аппарат, состоящий из служебных демонов, вернее, демониц-Мойр (Клото, Лахесис, Атропос).

Вначале демоны были нравственно двусмысленными силами, хотя в сторону зла их кренило весьма основательно. Они выполняли важную «грязную работу» в Космосе, освобождая высших богов от ответственности за зло в мире. Позже демоны были частично включены в состав олимпийских обывателей, частично они сохранили свою дикую вольность в массовом сознании трудового люда.

В римской мифологии гений (genius, от gens — «род»; gigno — «рождать», «производить») первоначально считался прародителем рода, затем — хранителем сил и способностей мужчины. Позже гений стал персонификацией внутренних сил человека, затем — самостоятельным божеством, рождающимся вместе с человеком. Гении были не только у отдельных людей, но и у городов, воинских корпораций, местностей, стран. Хотя считалось, что гении имеют облик змей, но в мифах изображались они почему-то в виде прекрасных юношей с рогом изобилия, чашей. Иногда ларцы с богатством в зубах держал сам змееобразный гений.

Желающие облагородить Сократа и его демона, сделав последнего гением, оказывают мудрецу плохую услугу. Ведь гении — это твари похуже демонов. Демоны представляют неопределенные силы Ничто, а гении с инфернальной принудительностью совмещают в себе змеиность и мужскую красоту, силу, ум.

Ясно, что демон Сократа — это не традиционный бог, ибо известным олимпийским богам он поклонялся, как и все греки, совершал все необходимые обряды; не пренебрегал он и оракулами, гаданиями, чародейством. Ссылаясь на Гесиода, он полагал, что люди Золотого века после смерти первоначально становились «видемонами» — всезнающими существами. Но затем что-то с ними случилось, и они утратили сознание, хотя присущие им знания сохранились; поэтому их позже и стали звать «демонами». Они все знают, но не сознают того, что именно они знают; поэтому они нуждаются в человеческих толмачах, медиумах[1], которые помогают им осознать свое содержание. Сократовское изречение «Я знаю только то, что я ничего не знаю» выражает принцип не человеческого, а демонического познания, ибо для человека «знание о незнании» ничем принципиально не отличается от «знания о знании» и «знания о вещах». О каждой вещи, в том числе и о Ничто, люди что-то знают, что-то не знают, стремясь узнать побольше. Демоны же, находясь в Ничто, будучи плодами Ничто, знают его отрицательную натуру, но осознать ее не могут без положительных реакций с чем-то бытийным, человеческим. Отсюда и их интерес к человеку, вернее к его сознанию й разуму. Они стремятся хотя бы на время, хотя бы напрокат взять у человека сознание и разум, дабы осознать и понять свое недоступное им знание. С человеком же они расплачиваются «знанием о Ничто, совпадающим с самим Ничто». Они одаривают человека таким знанием о смерти, что она кажется им слаще жизни, что и произошло в случае с Сократом. Человек может дослужиться до звания демона своей разумностью и своей мудростью, но лишь в том случае, если эти духовные силы направлены не на бытие, а на Ничто, на смерть. Поэтому для Сократа очевидно, что наряду с богами нужно исследовать еще три типа существ: «демонов [гениев], героев и людей».

Уже на суде Сократ затеял дискуссию о природе гениев, полагая, что «гении — это как бы побочные дети богов, от нимф или кого-нибудь еще…» От каких нимф? И от кого-нибудь еще у богов могут быть дети? Что здесь подразумевается под этим «кого-нибудь еще»? О каких богах вообще Сократ ведет речь?

(Предваряя последующий анализ, можно спросить: «Если сократические мудрецы так безумствуют, то что тогда говорить о простых смертных?»)

Хотя античное сознание допускало как благих, так и злых демонов, в целом демоны для них были все же скорее отрицательными, чем позитивными силами. Поэтому все олимпийские боги завоевывали свой космический статус, преодолевая как свой собственный демонизм, так и демонизм окружающей их среды. Демоническое нужно признать, познать и одолеть, заменив его светом сознания. Демон тайно и коварно обманул Сократа, внушив ему неконтролируемую уверенность в том, что демоны могут усилить свет обычного разума и знания, и что с ними нужно дружить, как скажет потом великий друг демонов — К. Г. Юнг. Ну, а чтобы эта уверенность не подвергалась сомнению, в качестве ее стража был приставлен демон диалектики, вооруженный непобедимой иронией, безответными вопросами и символами военной магии, которые Сократ наивно считал своей собственностью. Хотя реально он сам был приготовлен к жертвоприношению на кровавый алтарь диалектики, ибо свое сознание, разум, здравый смысл он уже поставил в один ряд с заклинаниями, чародейством, пророчествами «видемонов».

Мы должны иметь максимально четкое представление о данном демоне-гении, ибо «помощь» этого незваного советника сыграла роковую роль не только в трагической драме Сократа, коему он сотворил славу величайшего мудреца, но и во многом определила революционно-трагический облик европейской истории, включив в качестве ее полноценного субъекта провокатора — демона, спрятавшегося в философском костюме диалектики. Характерно, что других видных философов, скажем, Платона и Аристотеля демоны и гении вовсе ничем не баловали. Отчего бы это?

Демон Сократа — это фактически дух чистого отрицания, дух Ничто. Видимо, часть мудрости и силы умерших он сумел собрать в черной чаше диалектики и приобщил к этому напитку Сократа, дабы тот умножал ряды верных поклонников ненасытного Ничто. Не лишено основания предположение, что чаше с цикутой предшествовала именно черная чаша с единством противоположностей диалектики.

Не случайно глубинная аксиома сократовского гуманизма гласила, что человек — это Ничто. Алкивиад, выдающийся полководец, общественный деятель, ученик философа и модель для статуй Гермеса, сообщает о Сократе, что общежитейские и практические «ценности он ни во что не ставит, считая, что и мы сами — ничто (курсив мой. — Н. Ш.), но он этого не говорит, нет, он всю свою жизнь морочит людей притворным самоуничижением». Но если люди — суть Ничто, то притворством в отношении к ним будет не самоуничижение, а самовозвышение бытия. Притворного самоуничижения нет, а есть лишь притворное, мнимое самовозвышение. Притворное самоуничижение есть точное и реальное выражение того, что некто вместо сущности обладает ничтожностью и, следовательно, лишен бытия.

Но Сократ полагал, что человеку вообще не суждено решить вопрос о том, что жизнь обладает большей ценностью, чем смерть. Жить или умереть, — «а что из этого лучше, никому не ведомо, кроме бога». Но реально-то выбор Сократ сделал в пользу смерти, а не жизни, ибо у него были полновесные шансы избежать такого исхода суда. В последних словах к своему ученику Сократ сказал: «Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте». По древнему обычаю, выздоравливающий больной приносил в жертву богу здоровья, Асклепию, белого петуха. Этим своим завещанием Сократ хочет сказать, что, умирая, он наконец-то выздоравливает от болезни, называемой жизнь, которая отравляла ему все его существование. Смерть — это выздоровление от болезни, называемой жизнь. Хороша ирония! Браво, мудрец! Само живое и живущее существо этого придумать не сможет; это может придумать лишь что-то иное, незаконно живущее в нем. Подобный фокус человек мог проделать лишь с помощью демона? Если смерть невозможна без жизни, то диалектическая злоба демона шипит, что и жизнь невозможна без смерти, что вопрос о преимуществах жизни или смерти вообще неразрешим, и что лучше всего отправиться за ответом на него к смерти, ибо ответ жизни нам уже заранее известен.

Сократ не сознавал того, что существо, обесценивающее жизнь во имя смерти, само уже давно обесценено жизнью; и ему остается лишь служба в ничтожащих структурах диалектики.

С одной стороны, Сократ возвышенно провозглашает: «Мы должны употребить все усилия, чтобы приобщиться, пока мы живы, к добродетели и разуму». С другой стороны, он презирает себя и своих соотечественников, заявляя: «…Мы теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота», да и вообще все люди суть Ничто. Но, с третьей стороны, он заявляет, что философия занята, «по сути вещей, только одним — умиранием и смертью».

Однако лукавит наш демон. Сократический философ занят умиранием и смертью не бескорыстно ради познания истины. Он «перед смертью полон бодрости и надежды обрести за могилой величайшие блага». Только при чем здесь философия и диалектика? Ведь таковы традиционные ценности любой религии. Что к ним может прибавить диалектика, кроме белого петуха?

Гений-демон Сократа настолько вжился в душу мудреца, что даже изменил его телесный облик, сделав его уникально и неповторимо уродливым. Сократ был не просто некрасив, а своим безобразным видом прямо-таки бросал вызов эллинским меркам красоты. Он был невысокого роста с отвисшим животом, большой лысой головой с огромным выпуклым лбом, с непропорционально короткой шеей. Нос был приплюснутый и вздернутый, ноздри широкие и раздутые, губы толстые и чувственные, лицо одутловатое, глаза навыкате (как у рака), глядел всегда исподлобья. Некий физиономист Зопир нашел в Сократе много признаков сладострастной и порочной натуры. Все присутствующие, зная сдержанность Сократа и его умеренный образ жизни, рассмеялись над физиономистом, но Сократ заступился за него, сказав, что свои вожделения он победил посредством разума. Правда, неизвестно, какие именно вожделения он в себе одолел, ибо и в семьдесят лет он, как свидетельствуют сохранившиеся источники, не собирался отказываться от каких-либо из своих желаний.

Диалектика и здесь выручила Сократа, превратив его телесную неприглядность в свою противоположность и в орудие мощного воздействия на людей. Красавец Алкивиад видел скрытые за телесной дисгармонией Сократа «изваяния богов»; видимо, следуя этой логике, телесную красоту эллинов он должен был бы воспринимать как нечто безобразное. Можно ли согласиться, что в Сократе скрыты прекрасные изваяния богов? Художественный закон соответствия содержания и формы запрещает и делает невозможным такое извращение; в уродливой форме не может быть прекрасного содержания, а уродливое содержание не может войти в форму красоты. Без гармонического соответствия формы и содержания нет ни красоты, ни уродства: соразмерное содержание требует для себя прекрасной формы, как и наоборот: безобразная форма требует для себя изуродованного содержания. И красота, и уродство держатся на равновесии своих содержательных и формальных аспектов. А божественность речей Сократа вызывает не только восхищение, но и вопрос о том, какого рода боги питают его вдохновение.

Но демон Сократа лепил его по облику и безобразию своей уродливости не только телесно, но и душевно, сделав из него своего рода антропологическую уникальность. Но зачем человеку столь сильная уникальность, делающая его даже антропологическим исключением? Ведь каждый человек, обладая уникальностью, все же похож иногда на своих предков; при этом между всеми людьми есть какие-то черты сходства. Уникальность же Сократа абсолютна; она тоже должна была послужить средством мощного и тайного воздействия на людей.

Уже упоминавшийся Алкивиад с каким-то вдохновенным страхом говорит, что даже в самой отдаленной степени Сократ «не похож ни на кого из людей, древних или ныне здравствующих, — это самое поразительное». Но на кого-то он все-таки похож? И Алкивиад спокойно так говорит: «Сравнивать его можно… не с людьми, а с силенами и сатирами — и его самого, и его речи. <…> Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать». То есть близкие к Сократу люди видели в нем воплощение нечеловеческого инфернального существа. И никого это особо не смутило! Наоборот: такое подобие привлекало к Сократу новые массы поклонников, желающих душевно пообщаться с демонами.

Если учесть, что силены, сатиры волосатые демоны, наполовину люди, а наполовину козлы, постоянно обуреваемы похотью, то сравнение Сократа с ними весьма и весьма односмысленное. Сатир Марсий, т. е. человеко-козел, отличившейся в игре на флейте, вызвал на музыкальное соревнование самого Аполлона и, проигравши, был истинно с олимпийским искусством обесшкурен победителем. Сравнение с этим демоном должно было бы насторожить Сократа и его поклонников относительно их совместного будущего.

Но древние эллины реально воспринимали демонов в целом как законных обитателей бытия; хотя они и выделяли среди них светлые и темные фигуры, но в целом каждый демон одновременно был носителем зла и добра. Они не могли даже допустить и мысли о том, что все демоны родом не из бытия, а из Ничто Тартара, что они очень и очень заинтересованы в диалектике вопрошания, видя в ней основное орудие своего проникновения в сознание и разум бытия.

В своей родной стихии ничто диалектика не нуждалась ни в каких учителях, ибо эта сфера насквозь пропитана миазмами отрицания, самоотрицания и противоречивости, которые мгновенно одиалектичивают все, попавшее в зону воздействия Ничто. Во мраке учить мраку не нужно, а вот в земном царстве света творить мрак — это целое искусство, требующее учителей и наставников. Сократ был один из первенцев диалектики Ничто. Ему выпала миссия проведения опыта массового превращения людей с помощью диалектики в вопрошающих, затем — в вопросительных, и, наконец, — в сомнительных существ с полностью разрушенным сознанием. Среди древних ученых, пожалуй, лишь Аристотель, понимал отрицательную суть демонов, выстроив против них непроходимые стены своей логики, надежно защищающие ум и душу от проникновения в них чужеродных сил.

Демон вооружил Сократа фундаментально, сделав его великим маэстро гипноза, магии, даже волшебства, обучил искусству насильственного навязывания людям с помощью диалектических вопросов искусственных мыслей, состояний. И не только другим людям, но и самому себе! Менон, собеседник Сократа, шутя, говорит: «…Ты очень похож и видом, и всем на плоского морского ската: он ведь всякого, кто к нему приблизится и прикоснется, приводит в оцепенение, а ты сейчас, мне кажется, сделал со мной то же самое — я оцепенел. У меня в самом деле и душа оцепенела, и язык отнялся: не зная, как тебе и отвечать… Ты меня околдовал и зачаровал и до того заговорил, что в голове у меня полная путаница». Сократ добродушно соглашается с данным уподоблением, добавляя: «…Если этот самый скат, приведя в оцепенение других, и сам пребывает в оцепенении, то я на него похож, а если нет, то не похож». И Менон считает благоразумным то, что Сократ не выезжает никуда на чужбину, ибо «если бы ты стал делать то же самое в другом государстве, то тебя, чужеземца, немедля бы схватили как колдуна». Первые соблазненные потребители диалектики воспринимали ее буквально как род колдовства.

Итак, сам Сократ признавал над собой власть некоей внеличностной силы, способной парализовать волю, сознание, разум людей. И автором этой силы были не олимпийские боги, а демон-гений-даймонион.

Но чем заменяет этот демон временно выключенные силы сознания и разума? Послушаем об этом снова суждение ученика Сократа, Алкивиада: «Когда я слушаю его, сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов[2], а из глаз моих от его речей льются слезы; то же самое, как я вижу, происходит и со многими другими». И странный моральный катарсис вызывают речи Сократа. Тот же Алкивиад говорит, что только лишь перед одним Сократом «испытываю я то, чего вот уж никто бы за мною не заподозрил, — чувство стыда».

Весьма похвальное чувство! Но чего же устыдился Алкивиад? Он устыдился своей распутной жизни, почестей и славы, коими его одаривают сограждане. Это — весьма хорошо.

А еще чего больше всего устыдился Алкивиад? Музы! закройте уши! Господи! Прости за то, что предаю божественной речи такой грех! А еще Алкивиад устыдился того, что он до сих пор не стал содомитским[3] партнером Сократа, причем по вине последнего. В состоянии высшей стыдливости Алкивиад говорит, что Сократ переполнен прекрасными изваяниями и «они показались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными, что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует. Полагая, что он зарится на мою цветущую красоту, я счел ее счастливым даром и великой своей удачей: ведь благодаря ей я мог бы, уступив Сократу, услыхать от него все, что он знает». Но Сократ отверг смазливого содомита по вполне рациональным основаниям: Алкивиад, мол, узрел в нем скрытую божественную красоту и хочет выменять ее на свою внешнюю миловидность, желает «приобрести настоящую красоту ценой кажущейся и задумал поистине выменять медь на золото». Естественно, что Алкивиад устыдился отказа Сократа настолько, что впоследствии предал афинян, перейдя в Пелопонесской войне на сторону Спарты. Демон же сразу посоветовал Сократу не связываться с красивым содомитом, не мешать ему свершить самое великое стыдливое дело своей жизни — предать родину.

Итак, демон Сократа с помощью диалектики вопросов делает самого мудреца и его собеседников невменяемыми, бесноватыми корибантами, заменяя им сознание и разум потоком бессознательных реакций. С другой стороны, этими же вопросами он вызывает у них оцепенение, гипнотический паралич воли и сознания. С третьей стороны, многие тонкие натуры в присутствии Сократа и его вопросов чувствуют какой-то странный стыд, в котором совесть неразделимо смешивается с чудовищными пороками, ставится им на службу. Иронические речи Сократа возбуждали в части людей стыд за то, что они все еще остаются нормальными существами и не развращаются…

Свое душевное состояние после бесед с Сократом Алкивиад более точно выразил в таких словах: «…Я испытываю сейчас то же, что и человек, укушенный гадюкой». А вот это уже ближе к истине, ибо именно гадюка вызывает одновременно страх, оцепенение, панику и какое-то страшное любопытство, т. е. во всех случаях нарушает вменяемость человека. Кроме того, гадюка у всех укушенных змеиным родом вызывает одинаковые реакции страха, оцепенения, невменяемости. Гадюка, пожалуй, и есть живой образ диалектики и вопроса; ведь вопрос — любимая поза змеи. Гадюка вынуждает нас вспомнить снова тот факт, что древний политеизм понимал демонов-гениев как змей с ларцами богатств в зубах, а изображал их в виде миловидных юношей. Круг замкнулся: слияние змеи и юноши завершается диалектикой — единством противоположностей смерти и жизни. (Интересно проследить бы судьбу этого сюжета в Библии!)

Итак, вопросно-безответной диалектике Сократа предшествовала определенная невменяемость, оцепенение, гипнотическое очарование человека; эта невменяемость и позволила затем набросить на сознание сети единства противоположностей (особенно Ничто и Бытия), чтобы незаметно сменить шкалу ценностей разума, отучить его от критики нечистого разума и научить критике чистого разума, т. е. научить оспаривать очевидности Бытия и доверять сомнительности Небытия. Диалектика Сократа выступила не просто как высшая мудрость, но она вошла в философию эллинов, вызвав у них опьянение, очарование, родственное божественному восторгу, колдовству и… укусу гадюки.

Эти исходные, первичные информационные деформации сознания и разума затем быстро забылись, стали привычкой, искусственной традицией, которая, с одной стороны, незаметно приучала разум и сознание поддаваться магии и иллюзиям диалектики Ничто, а с другой — обучала разум и сознание сопротивляться фактам и голосу реальности. Первые уроки диалектики у Сократа сопровождались сеансами какого-то нам неведомого гипноза, волшебства, коим в совершенстве владела наставница Сократа жрица Диотима. Затем эти функции у нее перенял демон-гений, ставший суфлером и режиссером диалектической вопросомании Сократа. Диалектика поселилась в душе Сократа посредством вопросного диалога его разума с демоном. А затем душа естественно подсказала разуму и сознанию, что диалектика есть их родное и любимое дитя. Поэтому подлинным и вполне законным соавтором диалектики Сократа является демон, обучивший его приемам неотразимо пагубного воздействия на людей.

Правда, не на всех. Комедиограф Аристофан и его аудитория издевались над диалектикой Сократа как пустым и зряшным занятием, делающим невежественных людей в один миг всезнающими и всеумеющими. Однако зря они смеялись, ибо пока они потешались над диалектиками, последние тихо и незаметно втянули их детей в гражданскую войну, в разрушение полисов.

Более солидное здравомыслие древнегреческой аристократии и демократии враждебно встретило, диалектику Сократа. По словам А. Ф. Лосева, они «очень рано начинали чувствовать в его вопросах какое-то скрытое издевательство и уж во всяком случае какую-то иронию». Только чувствование и правосудие против иронии бессильны; здесь нужно образование, способное саму иронию сделать предметом иронии и в итоге заменить ее позитивной мыслью, вбирающей в себя скептический потенциал иронии. Вряд ли можно согласиться с уважаемым ученым и в том, что «знаменитая ирония Сократа не только признана всеми античными источниками, но и навсегда осталась в памяти всего культурного человечества». Остаться-то осталась, но в качестве чего? Созидательной или разрушительной силы личности? Увы, в качестве страшной и поныне не распознанной саморазрушительной силы личности.

На первый взгляд, роль и функции этого демона Сократа кажутся невинными. В диалоге «Феаг» Сократ рассказывает: «Благодаря божественной судьбе с раннего детства мне сопутствует некий гений, — это голос, когда он мне слышится, всегда, что бы я ни собирался делать, указывает мне отступиться, но никогда ни к чему меня не побуждает. И если когда кто-нибудь из моих друзей советуется со мною, мне слышится этот голос, он точно таким же образом предупреждает меня и не разрешает действовать». У Ксенофонта Сократ говорит, что демоний как «божественный голос дает ему указания»; это, по мнению Ксенофонта, «и послужило главным основанием для обвинение его в том, что он вводит новые божества».

Итак, по Платону, демон всегда лишь советовал Сократу чего-то не делать; согласно Ксенофонту, демон отвращал на уровне воли и побуждений от одних действий и склонял к другим. В этом плане Сократ даже помогал друзьям в их мелких делах своими пророчествами. Но почему-то в обоих случаях демон никак не реагировал на содомитские грехи греков. Почему-то вольнодумец Сократ и его друзья тоже никак не реагировали на то, что демон лишает их свободы воли и ответственности за свои поступки. Не обратили внимания Сократ и его друзья и на скрытую избирательность демона, предпочитающего порочных, морально ущербных людей, чувствующих свою бытийную неадекватность; им-то он и дарит диалектику, с помощью которой они могут узаконить власть порока. Ведь диалектическое единство противоположностей гласит: как нет порока без добра, так и добро несостоятельно без порока. Древние греки засудили Сократа за этот диалектический, а вернее, — демонический — постулат, хотя смысл всей этой мистерии сократовских вопросоманий им вряд ли был в то время доступен.

(Продолжение следует)

В. А. Кишкинцев ЭНЕРГИЯ ИЗ МИРОВОГО ЭФИРА?

В начале 90-х появились многочисленные сообщения об экспериментах Николая Теслы, проведенных на рубеже XIX и XX веков, и публикации результатов экспериментов его современных последователей. Среди них наибольший интерес представляют эксперименты В. В. Авраменко о «сверхпроводимости вольфрамового проводника» при передаче электроэнергии по одному проводу. («ТМ», № 1 за 1991 г., «ИР», № 5 за 1992 г. и другие издания).

Для передачи электроэнергии по одному проводу В. Авраменко использовал высоковольтные трансформаторы, работающие на частотах от трех до десяти килогерц. Причем первый вывод вторичной обмотки трансформатора оставался свободным. Типовые схемы установок В. В. Авраменко приведены на рисунках.

В первой схеме проводник Л длиной 2,75 метра из вольфрама толщиной 0,015 мм соединяет второй вывод трансформатора с выводами двух встречно включенных диодов. К противоположным выводам диодов подключены конденсатор, электростатический вольтметр и разрядник. По достижении на вольтметре напряжения в 10–20 киловольт в разряднике проскакивает искра.

Частота возникновения искры увеличивается при увеличении напряжения на первичной обмотке трансформатора или его частоты.

Во втором варианте схемы разрядник заменен на резистор R2 = 2 -100 Мом и в схему введен магнитоэлектрический микроамперметр. Исключен конденсатор и введен резистор R1 = 2–5 Мом.

По показаниям вольтметра и микроамперметра можно вычислять мощность, выделяемую на нагрузке. При этом оказалось, что на резисторе R2 выделяется значительно большая тепловая мощность.

Сам В. В. Авраменко не мог или не пожелал объяснить, за счет чего КПД получается более 100 %, однако некоторые из авторов (П. Д. Прусов. Явление Эфира, г. Николаев, 1998 г.), анализирующих результаты его экспериментов, пытаются объяснить их, даже за счет отбора энергии у мирового эфира.

При внесении в схему (рис. 1) небольших изменений демонстрировались и другие чудеса. Так, в некоторых экспериментах разрядник заменялся на электролампы, трансформатор — на более высокочастотный, запитываемый от генератора с частотой 8 кГц. Лампы ярко горели. Суммарная потребляемая лампами мощность составляла 1,3 кВт, но тонкий проводник оставался холодным. Хотя по общепризнанным физическим законам проводник был обязан сгореть или, по крайней мере, раскалиться и сжечь покрывающую его изоляционную пленку.

Венцом всех электротехнических чудес, продемонстрированных В. В. Авраменко, был обрыв тонкого проводника. Лампы при этом гасли. Однако В. В. Авраменко, не зачищая изоляцию на концах проводников, связывал их бантом. Через два изоляционных слоя лампы вновь загорались.

Если верить публикациям, причины таких чудес в 1989 г. не смогли объяснить и члены авторитетной Правительственной комиссии.

Однако это вполне посильная задача для ниже публикуемой таблицы. (Основы ее построения см. «Знак вопроса», № 4, 2003 г.; № 3, 2004 г.) Для упрощения понимания работы схем В. В. Авраменко, с позиций ТЗЭС, предварительно вспомним некоторые известные моменты из электротехники высоковольтных электрических полей с промышленной частотой 50 Гц.

Известно, что при передаче на большие расстояния электроэнергия для уменьшения токовых потерь преобразуется в высоковольтную с напряжением до 750 кВ. И, как показывает практика, с повышением напряжения роль электронов как переносчиков электроэнергии уменьшается. Свободных электронов просто начинает не хватать, и роль переносчиков электрической энергии выполняют частицы электростатического поля. Электроны тоже вносят свой вклад в передачу высоковольтной энергии, но главными переносчиками ее становятся структуры электрического поля.

Электрических зарядов в природе два, соответственно в ТЗЭС включены две частицы — электрический протон 3.0.1 и антиэлектрический протон 3.0.2, именно с помощью их и происходит в основном перенос высоковольтной энергии.

Свободные электроны в линиях с переменным напряжением выполняют вспомогательную роль. Длина их пробега в проводниках, как правило, не больше нескольких сантиметров, да и вообще их поток можно прервать. Например, включив в линию конденсатор соответствующей емкости. При этом передача электроэнергии будет сохранена. Частицы электрического поля перенесут энергию через диэлектрик конденсатора.

Вернемся к рассмотрению экспериментов В. В. Авраменко. С позиций ТЗЭС на выводе 2 обмотки трансформатора избыток структур 3.0.1, пропорциональный по величине напряжению, периодически заменяется на избыток структур 3.0.2.

Протоноподобные структуры 3.0.1 (или 3.0.2) со скоростью, в тысячи раз опережающей скорость электронного потока в проводнике, поступают на полупроводниковые диоды и элементы схемы, расположенные за ними. При этом и резистор R, (в схеме рис. 2), имеющий сопротивление 2–5 Мом, для структур 3.0.1 и структур 3.0.2 практически не является сопротивлением.

Механизм распространения структур 3.0.2 по проводнику или диэлектрику можно, с позиций ТЗЭС, представить упрощенно следующим образом:

Структуры 3.0.2 притягиваются протонами, набирают скорость, пролетают мимо них к другим, более активным протонам и так далее. Структуры 3.0.1 подобным образом ведут себя со свободными электронами и электронами, входящими в атомы, но магнитоактивными в определенные моменты.

В результате структуры 3.0.1 (3.0.2) способны перемещаться не только в проводниках, но и в диэлектриках.

В первом варианте схемы В. В. Авраменко путь перемещения структур 3.0.1 и 3.0. 2 замыкается на обкладках конденсатора, собственной емкостью электростатического вольтметра и паразитной емкостью разрядника. Данные емкости способны накапливать на одной обкладке зарядоактивные протоны 5.0.1. На другой обкладке конденсаторов собираются свободные электроны 4.0.2. На обкладке конденсатора их удерживает поток структур 3.0.1 от активных протонов с противоположной пластины конденсатора.

По мере накопления в диэлектриках конденсаторов структур 3.0.1, 3.0.2, обслуживающих активные протоны и электроны, в конденсаторах создается заряд, достаточный для переноса электронов с контакта А разрядника на контакт Б, возникает искра. В результате недостаток электронов на контакте Б компенсируется с контакта А. Однако уже при первой полуволне, состоящей из структур 3.0.1, электроны из зоны контакта Б частично отсасываются, что приводит к появлению положительного потенциала на нижней обкладке конденсатора и избытка структур 3.0.1 в зоне контакта 1, поступивших через диэлектрик конденсатора, а не через диод Д. Порция электронов, отобранная из зоны Б с помощью структур 3.0.1, поступивших от протонов с обкладки Б, засасывается через диод Д, в зону А и компенсирует избыток структур 3.0.1.

Замешкавшиеся по пути электроны и электроны, собравшиеся двигаться к трансформатору со скоростью несколько сантиметров в секунду, последующей полуволной из структур 3.0.2 заталкиваются в зону А. Данная полуволна из структур 3.0.2, казалось бы, через верхний диод должна высосать из зоны А положительный заряд, эквивалентный числу электронов 4.0.2, отобранных предыдущей полуволной из зоны Б. Однако роль положительных зарядов выполняют протоны 5.0.1, а они хоть и являются зарядоактивными, но жестко привязаны к структуре материала обкладки конденсатора. В результате во всех трех разновидностях схем В. В. Авраменко происходит периодический заряд зон А отрицательным зарядом, а зон Б положительным. При этом по проводнику Л текут только потоки из структур 3.0.1 чередующиеся с потоками из структур 3.0.2.

Свободных электронов 4.0.1 в проводнике Л практически нет, они выталкиваются из проводника первыми отрицательными полуволнами в зону А, за счет чего по мере заряда конденсатора проводник и вторичная обмотка трансформатора приобретают небольшой положительный заряд. Полагаю, что именно данный момент и понудил В. В. Авраменко ввести в схему варианта II резистор R1.

Резистор R1, как и завязка бантиком проводников в схеме варианта III, незначительно уменьшают потоки полуволн, состоящих из структур 3.0.1, 3.0.2.

Так с позиций ТЗЭС, функционируют сверхпроводники в схеме В. В. Авроменко.

Теперь, можно рассмотреть и причины выделения на резисторе R2 завышенной тепловой мощности.

Вариант II схемы работает с более слабыми электронными потоками, чем варианты I и III. А для нагрева резистора необходимы именно потоки электронов 4.0.2. В такой схеме завышенную мощность, выделяемую на нагрузке R2, можно объяснить за счет следующих факторов:

— движение электронов из зоны А в зону Б, как было показано, обеспечивает только полуволна, состоящая из структур 3.0.1. Полуволна из структур 3.0.2 не имеет массивных носителей заряда, способных приобретать ускорение и создавать эффективный нагрев. Полуволна из структур 3.0.2 способна только отталкивать электроны. Однако протолкнуть их через индуктивное сопротивление микроамперметра и высокоомный резистор R2, удается в весьма ограниченном количестве. Поток из электронов 4.0.2 протекает через резистор R2, при полуволне из структур 3.0.1, т. е. ток имеет пульсирующий характер. Подвижная система микроамперметра, да электростатического вольтметра не способны пульсировать с частотой в несколько килогерц. В результате вольтметр и микроамперметр показывают заниженные значения тока и напряжения. Другими словами, для данной схемы неправильно выбраны средства измерения. Необходимо осуществлять контроль токов и напряжений осциллографическими приборами;

— свободный пробег электронов в высокоомных резисторах составляет сотые доли миллиметра. Наибольшее разогревание резистора R2 при таких пробегах электронов с учетом падения напряжения по длине резистора происходит в зоне, прилегающей к выводу Б. Структуры 3.0.1 в зоне Б способны разгонять электроны до более высоких скоростей и вызывать локальный нагрев. Такой нагрев резистора преимущественно в зоне вывода Б не является следствием роста тока, фиксируемого катушками микроамперметра. Другими словами, измерительные приборы, используемые В. В. Авраменко, выбраны без учета физических особенностей работы электрических схем.

Главное достоинство экспериментов В. В. Авраменко состоит в том, что они наглядно подтверждают, что электростатические поля состоят из двух типов структур, получивших в рамках ТЗЭС название электрических протонов 3.0.1 и антиэлектрических протонов 3.0.2.

Утверждать, что в опытах В. В. Авраменко удалось извлечь энергию из мирового эфира — это несерьезно. Для таких серьезных выводов требуются значительно более тонкие и чистые эксперименты.

П. А. Каравдин КОНЕЦ ДВОЙСТВЕННОСТИ?

Современная теоретическая физика считает свет и материю двойственными. Считается, что свет — и волна, и частицы. Материя же существует тоже в виде вещества (частицы) и в виде поля (волны). Вообще говоря, всякая проблема двойственна, пока не получила конкретного решения. Перед людьми когда-то стояла проблема формы Земли. Плоска или не плоска Земля? Далее проблема снова стояла двойственно: шар или не шар Земля? И перед каждым человеком ежедневно и ежечасно тоже возникают двойственные проблемы. И только после того как проблема решена, двойственность исчезает.

В журнале «Знание — сила», № 6,1993 г., опубликована статья физика С. Самойлова «Волнения вокруг электрона», в которой автор пишет: «В глубине души каждый физик всегда был или «корпускулярщик», или «волновик». Но на людях — только «дуалист», человек, имеющий сразу две веры, ибо дуализм как нельзя более соответствовал «единственно верному» диалектическому учению. В то же время «корпускулярщики», как считалось, грешили механицизмом, а «волновики» — идеализмом». Нельзя сказать, что никто не видит проблемы. Например, однажды член редколлегии журнала «Техника — молодежи» профессор А. Тяпкин опубликовал в журнале заметку «Возвращение к дискуссии», в которой написал следующее: «…мы должны верить, что удастся наконец препарировать «кентавра» из волны и частицы. Надо непременно продолжать исследовать самые невероятные гипотезы о связи двух начал существования микрообъектов и постоянно помнить, что проблема дуализма не может быть исчерпана словообразованиями типа «волница» и «частолны» («ТМ», № 1-1983). Но дискуссия не состоялась. Более того, редактор журнала В. Захарченко вскоре был снят с работы.

В том, что проблема двойственности волнует физиков, я убедился 7 мая 1991 года в Челябинском госуниверситете, где мне удалось выступить с кратким сообщением о возможности отказа от двойственности перед студентами и преподавателями физического факультета. Аудитория загудела. Раздались возгласы: «Неужели всю физику придется переписывать?» Я возразил, что всю физику переписывать не надо, но от двойственности, которая является следствием логической ошибки, нужно отказаться.

Все началось задолго до Аристотеля. Перед философами стояла двойственная проблема прерывна или непрерывна материя. Иначе говоря, если материя прерывна (дискретна), то она состоит из элементарных частиц, находящихся в пустоте. Если же материя непрерывна, то она целиком заполняет пространство Вселенной, не оставляя пустоты. Такую непрерывную материю стали называть эфиром. До Аристотеля Левкип, Демокрит, Зенон и другие логически доказывали, что если мир один, то материя дискретна. Аристотель тоже логически «доказал», что пустоты нет, потому что в пустоте тело, приведенное в движение, будет двигаться бесконечно. «Ибо, что его остановит здесь, а не там?» (т. 3, с. 139). Аристотель исходил из того, что Вселенная конечна, а в конечной Вселенной невозможно бесконечное движение. Следовательно, Создатель обязан был заполнить пространство эфиром, который, тормозя движение, делает невозможным бесконечное движение в конечной Вселенной. В физике Аристотеля старший современник Ньютона Христиан Гюйгенс предложил объяснять оптические явления колебаниями (волнами) эфира. И даже вывел якобы на основе волновой теории формулу преломления света, которая соответствует действительности.

Ньютон окончил университет, в котором изучалась физика Аристотеля, и был оставлен преподавать физику и математику. Первые его труды по оптике опираются на эфир. Но потом Ньютон вдруг сменил убеждения. Почему? Но если планеты и кометы очень долго движутся по орбитам «постоянного рода и положения», то это означает, что пространство не тормозит их движения. Но если пространство не тормозит движения, то это означает, что эфира нет, пространство пусто, материя дискретна. Но если нет эфира, то нет и волновой теории света, а свет может быть только потоком каких-то частиц (корпускул). И Ньютон стоял за корпускулярность (дискретность) света.

Ну а как же с преломлением света? Смотрите на рисунок. Поток корпускул света входит в стекло. При этом скорость корпускул в стекле замедляется. Аналогия с шеренгой солдат, марширующих на плацу. При входе в стекло скорость корпускул замедляется, и направление их движения изменяется. Это и есть преломление света. То есть Гюйгенс допустил небольшую, но существенную ошибку. Он не знал, что скорость волн тем больше, чем плотнее среда, а скорость частиц, наоборот, тем меньше, чем плотнее среда. Вывод Гюйгенса подтверждает корпускулярность света.

Ньютон в книге «Математические начала натуральной философии» заложил основы классической физики. Авторитет Ньютона стал так велик, что про Гюйгенса забыли. Но в 1818 году Парижская АН с подачи Френеля вернулась к несовместимой с Ньютоном волновой теории света. Френель объяснял дифракцию и интерференцию света тоже якобы с помощью волновой теории, уменьшая скорость света в более плотной среде.

Так через волновую гипотезу физика Аристотеля тихой сапой проникла в классическую физику. Отсюда начало кризиса физики и философии, вызванное неопределенностью (двойственностью) основ науки.

Я тридцать лет пишу и рассказываю об ошибке, мне возражают, что невозможно объяснить дифракцию, или интерференцию, или кольца Ньютона без волновой теории, без эфира. Но я-то при чем? Я нашел ошибку, нужно ее исправлять. В принципе я имею гипотезы для объяснения и этих явлений. Эти гипотезы могут стать теориями только после признания их учеными, а для этого их нужно публиковать для обсуждения. А это в научной печати невозможно. Считается, что только профессионалы могут заниматься наукой и делать открытия. Но профессионалы только заучивают уже известное, в том числе и заблуждения, а исправить их не могут. Об этом говорит хотя бы более чем трехсотлетний вывод формулы закона преломления света Гюйгенсом.

И Гюйгенс, и Френель строили свои «волновые фронта» в представлении, что скорость света в более плотной среде уменьшается. Но это свойство корпускул. Волны же имеют тем больше скорость, чем плотнее среда. Следовательно, все оптические явления нужно объяснять корпускулярностью света. Покажем, как все свойства света (кроме интерференции) объясняются корпускулярностью.

Через вершину трехгранной стеклянной призмы «А» пустим луч света (рис. 1). Его направление не изменится. Добавим к призме «А» призму «В» так, чтобы они образовали единое целое (рис. 2). Луч света преломится. Этот рисунок позволяет понять разную роль двух призм. Призма «А» только уменьшает скорость света. Призма «В» притягивает корпускулы и изменяет направление движения света.

Уберем призму «А» (рис. 3). Этот рисунок объясняет дифракцию света. На рис. 4 показано явление, известное под названием полного внутреннего отражения света. Теперь мы можем понять, что это явление не является отражением, а только притяжением. Корпускулы света при выходе из призмы «А» испытывают притяжение от призмы «В» и резко поворачивают влево.

Таким образом, и преломление, и дифракция, и полное внутреннее отражение имеют одну причину. Итак, мы с помощью простейшего мысленного эксперимента выявили, что явления преломления света, дифракции и полного внутреннего отражения, в сущности, представляют одно и то же явление — отклонение световых корпускул вследствие их взаимодействия с веществом.

ОТКРЫТИЯ, МИФЫ, ЛЕГЕНДЫ

Памяти Владимира Щербакова

Владимир Сафо, Юрий Михалин АТЛАНТИДА — ПРАРОДИНА АМЕРИКАНСКИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ?

Выдвигая собственные гипотезы о дальнейшей судьбе и путях потомков атлантов после потрясшей Землю катастрофы, В. И. Щербаков опирался на редчайшие свидетельства, сохранившиеся в волнах тысячелетий и по-новому им освещенные. В его толкование, включение в свою концепцию, картину мира вошла и древнейшая, как утверждают, книга человечества «Ура Линда Бук». Праисторическая идея Щербакова развернута в цепи фактов, догадок, утверждений и вдохновила на дальнейшие поиски целый ряд атлантологов.

Не столь уж давно были прочитаны шумерские глиняные таблицы с эпосом о Гильгамеше. Как водится, поначалу поведанные в нем события отнесли к области мифологии. В. И. Щербаков блестящей, волнующей научной догадкой уверенно приобщил эти сведения к истории великого движения народов.

* * *

1492 год. Колумб открывает Америку. И вот европейцы узнают о замечательных цивилизациях Нового Света, узнают и безжалостно уничтожают.

Теночтитлан — островная столица ацтеков, с его сложной системой каналов, самобытной архитектурой, с 650 тысячным населением — разграблен и разрушен конкистадорами. Куско — столица инкской империи, с его знаменитым храмом Солнца — разграблен и разрушен конкистадорами.

Прошло не одно столетие, прежде чем люди вспомнили о них. Археологи начали вести раскопки, и их усилия не пропали даром — величественные пирамиды Теотихуакана, фрески Бонамиака, храм Надписей в Паленке, город-крепость Мачу-Пикчу, гигантские каменные головы из Ла-Венты, пирамиды Монте-Альбана — предстали перед удивленным человечеством. Майя, инки, ацтеки, сапотеки, ольмеки — создатели этих удивительных цивилизаций.

Многие легенды обеих Америк повествуют о том, что некогда на берега их страны высадились белые бородатые люди. Они принесли индейцам основы знаний, законы, всю цивилизацию. Ацтеки и тольтеки Мексики называли белого бога Кецалькоатлем; инки — Кон-Тики Виракоча, чибча — Бочика, киче — Гугумац… Согласно преданиям этих индейцев, это был высокий белый мужчина, имеющий пышную, как правило, рыжую бороду, одет он был в длинные широкие одежды, которые спускались до самых пят. Именно такое изображение Виракочи увидели испанские солдаты в одном из храмов Куско и приняли за святого Варфоломея, настолько он был похож на благочестивого апостола.

Легенды свидетельствуют о том, что белый бородатый бог пришел от берега Мексиканского залива, прошел через всю Центральную и Южную Америку до перуанского побережья и уплыл на запад в сторону Полинезии. Специалисты по физической антропологии отметили, что по всей Полинезии распространен европеоидный тип, для которого характерны нос с изогнутой спинкой, тонкие губы, борода, иногда рыжевато-коричневая, волнистые волосы. Люди такого типа наблюдались первыми европейцами на всем пути от острова Пасхи до Новой Зеландии. Сами полинезийцы называют эту часть населения уру-кеу, почитая их потомками светловолосых и светлокожих полубогов, первоначальных обитателей островного царства.

Но кто же были эти бородатые белые пришельцы, которые в глубокой древности пересекли просторы Атлантики и заложили основы цивилизации обеих Америк? Произошло это, по-видимому, в XIII веке до н. э. (время появления ольмекской культуры). Безусловно, это были отличные мореходы. Кто же они — египтяне, критяне, финикийцы, греки? Возможно, каждые из них по воле случая могли бы достичь Америки (плавание Хейердала на «Ра I» и «Ра II» доказывает такую возможность). Но смогли бы сотня матросов и купцов цивилизовать «дикие» племена индейцев? Нет, для осуществления такой программы требуется не одна сотня людей — воины и жрецы — носители знаний.

XIII век до н. э. — важная деталь и в истории Средиземноморья. Все ученые признают, что в это время некая чудовищная катастрофа повлекла за собой крушение великих цивилизаций этой области. Исчезла минойская цивилизация на Крите. Могучие в прошлом приморские державы египтян и хеттов внезапно пришли в упадок, и уже больше не смогли достичь былого своего могущества. В это же время в Средиземном море появились неизвестные племена, которые египтяне называли народами моря; они скитались по Средиземноморью на многочисленных кораблях, совершая набеги на берега Малой Азии и Египта.

Именно морские народы заложили начало могуществу финикиян на море, и, как считают некоторые ученые, именно одни из них — филистимляне — основали Иерусалим.

Египетские надписи сохранили любопытные сведения о какой-то грандиозной катастрофе, происходившей на родине морских народов. Американский ученый Эджертон среди надписей храма в Мединет-Хабу прочел указание, что родина морских народов — их острова были сотрясены огромным землетрясением, все города были разрушены одновременно. Люди, пытавшиеся уехать по морю с погибших островов, были выброшены страшным штормом (цунами) обратно. Все это послужило причиной того, что потерпевшие народы искали спасения в поспешном бегстве из своей родины на восток.

Крит находится к западу от Египта, и Америка тоже находится к западу от Египта. Указание не совсем точное. Но вот что интересно, египтяне изображали представителей «народов моря» всегда с голубыми глазами и светлыми волосами. Морские народы не были единой этнической группой людей, они представляли собой коалицию племен: этруски-турша, сардинцы-мардана, данайцы, филистимляне и другие. Какая-то часть морских народов приплыли с севера, из Атлантики.

Ну а возможно, что часть «народов моря» уплыла на запад, в Америку. Ведь фрески в Чичен-Ице говорят о том, что именно «блондины» прибыли на ладьях.

Об Атлантиде человечество впервые услышало от Платона, которому легенду о ней поведал его дед Солон. Он, в свою очередь, узнал об этом от египетских жрецов из Саиса.

Многие ученые не верят Платону, и на это есть существенные причины. Во-первых, огромная площадь Атлантиды, это, по меньшей мере, многие сотни тысяч квадратных километров. Современные исследования дна Атлантического океана отрицают существование здесь значительной суши в недалеком геологическом прошлом. Во-вторых, описанная Платоном высокоразвитая цивилизация существовала 12 тыс. лет назад — 10 тыс. лет до н. э. Это время раннего мезолита. Тогда греческих племен еще не было на Балканах, они пришли туда в IV тыс. до н. э. Первые цивилизации Двуречья и долины Нила появляются только в VI тыс. до н. э. Огромный хронологический разрыв. Перечеркивая эти два сведения Платона, перечеркиваем тем самым и всю Атлантиду в целом. Ну а оправдан ли такой критический подход к проблеме? Что мешает закрыть тему, почему она вновь и вновь воскресает?

«Если бы мы хотели считать этот рассказ лишь плодом фантазии Платона, нам пришлось бы наделить его прямо-таки сверхчеловеческой гениальностью» — эти слова принадлежат русскому поэту Валерию Брюсову, который занимался проблемой Атлантиды.

«…от него (острова Атлантиды) открывался плавателям доступ к прочим островам, а от тех островов — ко всему противоположному материку, которым ограничивается тот истинный понт», — читаем мы у Платона. Разве это не четкое упоминание о существовании Америки! А это противоречило взглядам на расположение суши и морей во времена Платона. Географы тех времен утверждали, что земной шар покрыт океаном, на котором в виде архипелага островов расположены материки Европа, Африка и Азия. Спустя еще 150 лет после смерти Платона такого мнения придерживался известный ученый из Александрии Эратосфен в своей «Географии».

Кроме того, в диалогах есть целый ряд фактов в пользу существования Атлантиды, например, описание каналов в ее столице.

Система каналов у атлантов была великолепно продумана и могла выполнять целый ряд функций. Во-первых, совершенные пути сообщения: из любой точки острова по каналам можно было попасть в город и наоборот, а ведь водный транспорт наиболее экономичен, даже в наш век ИТР.

Во-вторых, система каналов играла роль водных аккумуляторов. Так как остров был окружен с трех сторон горами, то и осадки в основном выпадали в обводной канал, таким образом, ни один, самый незначительный, ручей не пропадал. Из обводного канала вода поступала в центральные, что позволяло обеспечивать водой весь остров; причем вода не могла стечь в море сразу, потому что обводной канал был связан с морем лишь в нескольких местах. Обеспеченность водой в течение года, большое количество солнечного тепла гарантировали хорошие урожаи сельскохозяйственных культур, о чем писал Платон.

Ну и, наконец, оборонное значение каналов. Каким образом они выполняли эту функцию? Для объяснения этого обратимся к дню сегодняшнему. Все мы знаем об экологических катастрофах, которые иногда случаются в мировом океане, — нефтеналивные танкеры раскалываются, и тонны нефти выливаются в океан, нефтяная пленка покрывает огромные водные пространства, и иногда эта нефть загорается, и тогда гигантский костер полыхает не один день.

Представим себе, что в критических ситуациях атланты сами вызывали поджоги своих каналов. Роль нефти могло играть какое-то другое горючее вещество с меньшей, чем у воды плотностью (жир или масло с различными горючими добавлениями). Но а как же действовала эта оборонная система? Допустим, что многочисленная вражеская эскадра подходит к острову. Куда будет высажен десант, в неизвестные горы, где может быть множество вражеских засад, да и берег круто обрывался к морю? Безусловно, десант будет высажен на равнине, но продвижению в глубь равнины мешают каналы, формировать их было бы трудно, неизбежны очень большие потери. Но зачем высаживать людей с кораблей, которые могут по центральному каналу подняться вверх к столице, а по обводному в глубь острова. Но какая-то пленка покрывает поверхность воды каналов, впрочем, какое это имеет значение, когда дело идет хорошо и вскоре великая держава атлантов будет повержена. И вот когда уже вся флотилия продвинулась достаточно далеко в глубь острова, эта пленка вдруг загорается и вместе с ней загораются деревянные суда агрессора. Корабли поворачивают назад, но сзади жидкость, которая скопилась в обводном канале, плывя вниз по течению, пылает огненной стеной, впереди тоже огонь. Люди в панике бросаются в горящие каналы. А атланты все «подливают» масла в огонь до тех пор, пока от вражеского войска ничего не осталось, а оно во многом могло превосходить силы атлантов. Таким образом атланты могли разгромить противника, не ведя кровопролитной войны.

Однако грандиозные каналы строили не только гипотетические атланты. Вот что пишет Гарсиласо де ла Вега в своей книге «История государства инков». «Среди прочих вещей он (Пана-кутек Инка ЙУПАНКИ — 1438–1471 годы правления — 9 династий) приказал вырыть водный канал более двенадцати футов глубиной, протяженностью более ста двадцати лиг (одна лига — 4,8 км), он брал свое начало с вершины горы, которая стоит между Парку и Пикуй, от прекрасных родников, похожих на многоводные реки, которые там рождаются. Другой подобный канал пересекает почти весь Конти-суйу, пробегая с юга на север более ста пятидесяти лиг по верхней части самых высоких горных хребтов, которые имеются в той провинции, он выходит на земли кечва и служит или служил исключительно для орошения пастбищ, в период, когда осень задерживала свои воды… После строительства оросительной системы они выравнивали поля и делили их на квадраты, чтобы они хорошо усваивали бы орошение». Такие «квадраты» у ацтеков назывались чинампы, впрочем, они были известны еще жителям Теотихуакана, которые жили в долине Мехико задолго до ацтеков. «Чинампа — это длинный и узкий участок земли, окруженный, по меньшей мере, с трех сторон водой. На него укладывается толстый слой водяных растений, периодически поливаемых водой и дающих прекрасный перегной, а также плодородный ил, который поднимается со дна каналов. Склоны такого искусственного острова засаживали ивами, чтобы уберечь от разрушения. В сухое время года растения из чинамп поливали водой из каналов. Последние служат к тому же удобными путями сообщения для плоскодонных каноэ местных индейцев. Они дают по нескольку урожаев в год, сохраняя плодородность столетиями», — описание чинампы взято из Книги В. И. Гуляева «Америка и Старый Свет в доколумбовую эпоху».

Приведем еще ряд фактов, доказывающих наличие параллелей между культурами Америки и Атлантиды.

Столица ацтеков — Теночтитлан находилась в центре соленого озера. «С птичьего полета можно было увидеть овальный остров, соединенный с материком тремя дамбами, сходившимися в центре города. Дамбы пересекались каналами, через которые были переброшены разборные мосты. В городе было мало улиц и открытых площадей — его покрывала сеть каналов с переброшенными через них переносными мостами. Две главные площади храма Тлаителонхо и религиозного центра собственно Теночтитлана представляли собой незастроенные пространства, открывавшие глазу желанный простор после пирамид и дворцов, теснившихся вокруг них» (Дж. Вайян «История ацтеков»).

Приведем описание древнейшего центра ольмекской цивилизации Сан-Лоренсо. «По внешнему облику Сан-Лоренсо, бесспорно, самый необычный из всех доколумбовых центров культуры в Новом Свете. Все его здания и сооружения, скрытые внутри земляных холмов-пирамид, стоят на плоской вершине крутого и обрывистого плато, вздымающегося над окружающей саванной на высоту почти 50 метров. Боковые стороны плато глубоко изрезаны оврагами и промоинами. От этого своеобразного «острова» отходят в разные стороны узкие и часто симметричные удвоенные «языки» в виде непрерывных холмов и возвышенностей. Во время сезона дождей вся окружающая равнина заливается водой, и только высокое плато Сан-Лоренсо, словно несокрушимый утес, стоит в гордом уединении посреди разбушевавшейся стихии. Природа словно нарочно создала здесь надежное убежище для человека. Во всяком случае, так думали участники экспедиции Метью Стирлинга (открывателя Сан-Лоренсо). Так думал сначала и Майкл Ко. Но когда на вершине плато были сделаны первые глубокие разрезы, а на стол начальника экспедиции легла точная карта руин Сан-Лоренсо, произошло нечто необычайное. Полученные данные непоколебимо указывали на то, что, по меньшей мере, верхние 6–7 метров плато в Сан-Лоренсо со всеми его отрогами и оврагами — искусственные сооружения, созданные руками человека (дамбы и каналы?)» (В. И. Гуляев «Идолы прячутся в джунглях»).

Островной тип градостроения не был известен ни грекам, ни египтянам. Так в Средиземноморье вообще никто не строил.

В отличие от большинства древних городов Старого Света, Теотихуакан не имел внешних оборонительных укреплений, но главный центр теотихуаканс-кой цивилизации окружила густая сеть каналов. А вот что пишет Джон Вайян об ацтекской столице Теночтитлане: «Расположение города было настолько выгодным в стратегическом отношении, что он не нуждался в искусственных укреплениях, и настоящие военные сооружения были очень редки. Храмы, господствующие над городом, представляли естественные цитадели, и характерно, что иероглиф, обозначающий покорение города, изображал сожжение храма — надругательства не допускал никакой народ, если врага не удавалось выбить из города». А может быть, этот иероглиф указывал на способ борьбы с врагами?

Приведенные выше примеры показывают ряд схожих черт между цивилизациями Нового Света и цивилизацией легендарной Атлантиды. Отсюда напрашивается вывод, что Атлантида — это не вымысел, и что именно Атлантида является прародиной американских цивилизаций. Но почему атланты не познакомили индейцев ни с металлом как орудием труда, ни с тягловым скотом, ни с колесом?

Там, где высадились «бородатые боги», — на низменных берегах Мексиканского залива, в основном залегают осадочные породы, где не бывает рудных месторождений, в отличие от вулканических островов Атлантиды. Не имея подходящего сырья для выплавки металлов, атланты вынуждены были заменить его камнем.

Что касается тяглового скота, то в Америке не было подходящих диких животных, которых можно было бы приручить.

Ну а как объяснить то, что атланты не познакомили индейцев с колесом как средством передвижения, ведь для строительства гигантских сооружений Нового Света колесо было бы очень кстати. Именно колесо было одним из главных аргументов в пользу тех, кто отрицал наличие культурных связей между Старым и Новым Светом в доколумбовую эпоху. Если бы цивилизаторами были кто-либо из народов Средиземноморья (египтяне, критяне, греки, финикийцы), то они, безусловно, познакомили бы индейцев с колесом, ну а раз индейцы не знали колеса, значит, не было и связей.

А вот атланты могли и не знать колеса. С их системой каналов, которая густой сетью покрывала весь остров, у них просто не было потребности в колесе. Если они даже и знали колесо, то не придавали ему большого практического значения. На колесах по Атлантиде далеко не уедешь: мешает густая сеть каналов, по которым, в свою очередь, можно великолепно передвигаться на плавучих средствах. «При их-то посредстве (каналов) они (атланты) сплавляли к городу снятый на горах лес, а также доставляли на судах и другие произведения», — читаем мы у Платона. Отсюда можно сделать вывод, что именно атланты могли быть «бородатыми богами» Америки.

Однако Платон в «Критии» говорит о колесницах, которые были у атлантов. «В случае войны каждый предводитель обязан был поставить шестую часть боевой колесницы, так чтобы всего колесниц было девять тысяч». Для объяснения этого факта и многих других, описанных Платоном, приведем мнение Н. Ф. Жирова из его книги «Атлантида». «Мы считаем, что «эллинизация» всего предания естественна и неудивительна и вовсе не является следствием того, что Платон просто переиначивал для своих целей греческую действительность. Платон был человеком своего времени и своего народа, поэтому рассматривал и излагал материал применительно к понятиям и взглядам своего времени».

Для сухопутных греков одним из эффективных орудий войны была колесница, что было неудобным для островитян.

Как уже отмечалось, Платон приводит в своих диалогах фантастическую дату гибели Атлантиды — 10 тыс. до н. э. Вообще, Платон приводит неправдоподобные цифры не только в дате гибели острова. Если верить Платону, то площадь только равнины немногим уступает площади Великобритании, но тем не менее в диалогах говорится только об одном городе на этой равнине.

«Остров осел от землетрясения и оставил после себя непроходимый ил, препятствующий пловцам проникать сюда во внешнее море, так что идти далее они не могут», — читаем мы у Платона в «Критии».

Будь Атлантида огромным островом, ее не смогла бы «потопить» даже самая значительная катастрофа, следовательно, Атлантида не была суперземлей, как пишет Платон.

По Платону, она находится за Гибралтарским проливом. Древнефризская рукопись помещает «страну Атлан» тоже за Гибралтарским проливом.

На карте XIV–XVI вв. упорно указывались загадочные острова (особенно к северу от Мадейры). Если мы обратимся к данным современной океанологии и геологии моря, то обнаружим большую группу возвышенностей и банок между Португалией и Мадейрой к западу от Гибралтарского пролива и, в первую очередь, подводный архипелаг Подковы. А. Брем в своей книге «Жизнь животных» (том VIII) указывает на то, что опускание морского дна после грандиозного Лиссабонского землетрясения (1755 г.) вызвало столь значительное изменение шельфа, что тунцы покинули места своего обычного нереста. А нерестились они на отмелях, которых было много в том районе.

Приведем еще один интересный факт. Неподалеку от нашей гипотетической страны, если согласиться с атлантическим вариантом расположения острова, находятся Канарские острова. Канары в XIV веке открыли испанцы, впрочем, они были еще известны в древности под названием Пурпурных островов. Открыв острова, испанцы не переставали удивляться — часть жителей этого архипелага, будучи двухметрового роста и атлетического телосложения, имели совершенно белую кожу, рыжие волосы и голубые глаза — и это в сотне километров от африканского материка! Испанцы, смуглые и низкорослые жители Средиземноморья, не простили гуанчам — так называлась этническая группа этих людей — их превосходства и в упорной войне с ними полностью их уничтожили. Хотя свободолюбивые гуанчи в своем развитии находились на стадии среднего неолита, испанцам понадобилось почти столетие, чтобы справиться с ними.

Исчезнувшие гуанчи до сих пор остаются неразгаданной тайной. Кто они? Откуда и когда они пришли на Канарские острова? Как объяснить умение гуанчей мумифицировать умерших?

Да, гуанчи обладали искусством мумифицирования трупов, но в отличие от египетских мумий, мумии гуанчей очень напоминают инкские. Инки и гуанчи очень часто хоронили свои мумии в сидячих позах и использовали для изготовления мумий одни и те же растения, обладающие антисептическими свойствами. Инки, египтяне, гуанчи, чибча-муиски (индейцы Колумбии) — четыре народа, которые знали искусство изготовления мумий. Впрочем, есть мнение, что их было больше. Вот что пишет по этому поводу Тур Хейердал в своей книге «Древний человек и океан»: «Влажный климат тропических дождевых лесов Центральной Америки и низменных областей Мексики не позволил сохраниться до наших дней таким же древним останкам (мумии Перу и горных областей Мексики, и имеется в виду, что мумийные маски достаточно известны). Нефритовая маска и куски истлевшей красной ткани на источенном временем костяке под каменной крышкой огромного саркофага в мексиканской погребальной пирамиде в Паленке свидетельствуют о настойчивых попытках осуществить мумификацию». А вот что пишет Хейердал в другом месте своей книги: «На акварели Торриани, выполненной в 1590 году, видим шестерых гуанчей с очень белой кожей, желтыми волосами и бородой. У одних бороды длинные и нестриженые, у других — аккуратные, заостренные, желтые волосы спадают на спины — совсем как у желтоволосых мореплавателей на фресках майийской пирамиды на Юкатане (Чичен-Ица)». Ну а допустим, что гуанчи на Канарах — это одна из многочисленных колоний Атлантиды. После гибели метрополии у них настало время упадка, деградации культуры. Они остались на своих островах и не уплыли ни в Америку, ни в Средиземное море, потому что знали, что значит плавать по морю. Гуанчи — единственный островной народ в мире, не знающий судоходства — и это еще одна загадка Канарских островов.

«В Египте начало первой династии фараонов датируется 3200–3100 гг. до н. э., примерно к этому же времени относят первую династию Ура в Двуречье. Если верны новейшие археологические датировки, Мальта была заселена цивилизованными мореплавателями даже раньше этого периода; вскоре наступил черед и Крита. Мы пока что не можем сколько-нибудь точно определить область или области, откуда корабли впервые стали бороздить Средиземное море. Поскольку в силу упомянутых датировок получается, что мегалитические постройки на Мальте возникли раньше, чем в Египте, некоторые ученые начинают думать, что первоначальные импульсы цивилизации Старого Света, возможно, распространялись не с востока на запад, а наоборот» (Тур Хейердал «Древний человек и океан», М., Мысль, 1982 г.), с запада, со стороны Гибралтарского пролива, из центра, которым, возможно, и была Атлантида.

Тихий океан назван Магелланом за пассивность во время плавания морехода, хотя многие с этим названием не согласны. Ну почему же Атлантический? Считается, что это название океана связано с названием Атласных гор в Северной Африке.

Норвежское море омывает Норвегию, полуостров Индостан окружен Индийским океаном. Так почему же Атлантическому океану не омывать Атлантиду?

«Атлантида» — слово негреческого происхождения, но в нем четко прослеживается германский корень — land — «земля». Сравните, Атлантида (Atlantida) и Зеландия (Zeland), Ирландия (Yrunland). А ведь именно германские народы населяют Атлантическое побережье Европы. Если верить древнефризской рукописи, то слово «Атлантида» первоначально имело несколько иное звучание — «Алдланд» (Aldland) — «Старая Земля». «Старая Земля» — вполне приемлемое название для метрополии, имеющей множество колоний.

Возможно, такой подход к проблеме подскажет новую точку зрения на происхождение части германских племен.

«Недоумение по поводу отсутствия каких-либо принадлежащих Атлантиде исторических документов, мне кажется, происходит из невольного перенесения условий нашей современности на древние эпохи средиземноморских культур. Уничтожение той или другой культуры в древности было делом более легким и быстрым, чем в наше время. Не говоря уже о малом распространении письменности ничтожным количеством книг или записей, число самих носителей культуры — тогдашней интеллигенции, будь то жрецы, врачи, строители или художники, было очень невелико», — так считает профессор палеонтологии, писатель-фантаст И. А. Ефремов — позволим себе с ним согласиться. Тем не менее найден материал, представляющий определенный интерес.

В 1908 году на Крите нашли диск из обожженной глины, этот диск покрыт с обеих сторон письменными знаками (возраст — около 1600 г. до н. э.) Надпись идет по спирали от края к центру. Знаки письма не имеют никакого отношения к крито-минойскому письму. Установлено, что глина диска тоже не критского происхождения. На диске изображены люди в головных уборах воинов морских народов, спустя 400 лет напавших на Египет. Из этого факта мы сможем сделать вывод, что предки морских народов имели свою письменность — показатель развитой цивилизации — и были связаны со Средиземноморьем. Отсюда мы можем предположить, что этот диск был изготовлен на Атлантиде; к сожалению, прочитать его пока не удалось.

В заключение нашего рассказа подведем итог всего вышеизложенного.

Во II тысячелетии до н. э. в Атлантическом океане существовал недалеко от Гибралтарского пролива относительно небольшой остров. Остров был заселен племенами индоевропейцев, которые создали на нем свое государство — Атлантиду. Экономика этого государства базировалась на интенсивном поливном земледелии. Это позволяло проживать на относительно небольшом участке суши значительному числу населения, а это, в свою очередь, служило базой для ведения атлантами колониальных войн.

Колониальные владения, грабительские войны были немалой статьей доходов Атлантиды. Атланты добились значительных успехов в строительстве оросительных каналов, в архитектуре, выплавке металлов, мореходстве, в искусстве ведения войны.

По-видимому, Атлантида была наиболее могущественное и экономически развитое государство своего времени. Казалось бы, ничто не угрожало дальнейшему процветанию страны атлантов, но сама природа вмешалась в их дальнейшую судьбу. Атлантида, будучи островом вулканического происхождения, находилась в районе активных тектонических движений — средиземноморской геосинклинали. И вот «в один день, в бедственную ночь» в результате взрыва вулкана (возможно, их было несколько) в горной части острова «остров осел от землетрясений». Не все атланты погибли. Часть спасшихся поселилась на европейском побережье Атлантики. (Фризы.) Другие уплыли на запад в Америку, о которой, если опираться на рассказ Платона, они уже знали. На запад уплыла, по-видимому, элита — жрецы, обладающие значительными знаниями, дабы на новых землях создать новую Атлантиду. И, наконец, часть ушла в Средиземноморье, где в союзе с другими средиземноморскими народами они создали мощную коалицию народов моря.

От народов моря египетские жрецы и узнали подробности о былом могуществе и гибели острова Атлантида.

ЛИТЕРАТУРА

1. Башилов В А. Древние цивилизации Перу и Боливии. — М., 1972.

2. Вайян Дж. История ацтеков. — М., 1949.

3. Галленками Ч. Майя. Загадки исчезнувшей цивилизации. — М., 1966.

4. Гарсиласо дела Вега. История государства инков. — Л., 1974.

5. Гуляев В. И. Америка и Старый Свет в доколумбовую эпоху. — М., 1968.

6. Гуляев В. И. Идолы прячутся в джунглях. — М., 1972.

7. Гуляев В. И. Древние майя. — М., 1983.

8. Стингл М. Индейцы без томагавков. — М., 1984.

9. Хейердал Т. Древний человек и океан. — М., 1982.

10. Галанопулос А., Бэкон Э. Атлантида — за легендой истина. — М., 1983.

11. ЗайдлерЛ. Атлантида. — М., 1966.

12. Резанов И. А. Атлантида: фантазия или реальность? — М., 1975.

13. Жиров Н. Ф. Атлантида (основные вопросы атлаитологии). — М., 1964.

А. А. Воронин ОТКУДА ПРИШЛИ АСЫ И ВАНЫ?

Об авторе:

Воронин Александр Александрович — президент «Российского общества по изучению проблем Атлантиды» (РОИЛА), главный редактор альманаха «Атлантида: проблемы, поиски, гипотезы», автор книг «Владыки Огенона. Мифология Атлантиды», «Жиров — основатель науки атлантологии. Через тернии — к Атлантиде», «Морские колонии Атлантиды» и около 20 статей в периодических изданиях.

…………………..

Официальная академическая наука весьма скептически относится к таким темам, как Атлантида и другие легендарные континенты, вечный двигатель, философский камень, эликсир молодости, левитация. Сейчас в мире сложилась парадоксальная ситуация. В музеях и частных коллекциях скопились десятки тонн (!) артефактов и костных останков первобытных людей, возраст которых варьируется от несколько сотен до десятков миллионов лет. В своей книге «Запрещенная археология» Майкл Кремо и Ричард Томпсон приводят большой объем свидетельств, которые противоречат укоренившимся взглядам на эволюцию человека. Эти данные систематически подвергались и подвергаются замалчиванию, игнорированию, забвению в процессе так называемой «фильтрации знания». В рамках этого процесса сведения определенного толка оказываются просто вычеркнутыми из общественного сознания.

В той же тональности проходила работа и II Российского съезда атлантологов 22 мая 2003 года в Москве. Во вступительном слове я отметил различие между официальной академической наукой и скрытой историей человечества в свете знаний людей об Атлантиде.

На съезде я выдвинул концепцию «множественности земель-атлантид», состоящих из нескольких блоков: а) основные и вспомогательные царства Атлантиды (островные и континентальные); б) собственно колонии Атлантиды, как островные, так и континентальные разбросанные в отдаленные времена по всей планете. Многие из них размещались на островах, континентальных шельфах, прибрежных странах Америки, Африки, Антарктиды и Евразийском континентах. Эта концепция предполагает существование в древнейшие времена некой пра-цивилизации. Но настоящее, первоначальное наименование этой культуры нам неведомо, оно менялось каждый раз, сообразуясь с местными условиями возникновения и развития ее на различных частях нашей планеты. Поэтому, следуя платоновской традиции, мы будем называть эту культуру — культурой атлантов. Потомки Атланта, по Диодору, как известно, были родоначальниками большей части человеческого рода.

Как отметил академик РАЕН, профессор А. М. Городницкий на Втором съезде атлантологов в своем выступлении, «доказательства существования Атлантиды могут изменить концептуальное понимание развития природы и жизни на Земле, этот вопрос настолько сложен и важен, что им надо заниматься серьезно, на солидном научном уровне».

Любого исследователя не покидает чувство, что предок человека стал расселяться как бы сразу, везде и по многим направлениям в разные части света. Но это не означало, однако, что центры возникновения человека обязательно совпадали бы с центрами высокоразвитой культуры. Безусловно, такие центры высокоразвитой культуры находились лишь в нескольких ограниченных по количеству центрах, или областях. Это доказывают все новые и новые находки ученых. От центров возникновения человечества надо отличать центры возникновения легендарных цивилизаций (Гиперборея, Лемурия, Атлантида, Му, Пацифида и другие), центры зарождения высокой культуры и духовности, которые и дали начало многим исторически засвидетельствованным цивилизациям на нашей планете.

Самые последние исследования и открытия показывают, что таких центров атлантической цивилизации было несколько, и находились они в около-средиземноморье, в Северо-Западной Африке, в цветущей Сахаре, в районе подводной возвышенности Подкова, на Канарских, Азорских, Бермудских, Кубинских и Багамских островах, у острова Сан-Паулу, в районе Кельтского шельфа, Северного моря и Кольского полуострова.

Отсюда можно сделать один-единственный вывод, что центры высокоразвитых культур лежали либо на океанических материках или островных архипелагах, либо на континентальных шельфах, ныне ушедших под воду; т. е. почти всегда на морских территориях, границы которых постоянно менялись из одной геологической эпохи в другую. Мифология и традиция почти всех известных цивилизаций обоих полушарий говорят, что некие цивилизаторы и основатели их культур вышли из океанских глубин, или из океанских земель, лежащих где-то далеко, за видимым горизонтом. И что родина этих знатоков науки и волшебников подверглась разрушительному катаклизму.

Согласно Сокровенному Учению, в отдаленные времена Атлантида представляла собой огромный архипелаг, состоящий из «скопления многих островов и полуостровов». Вначале атлантской истории, говорит Блаватская, обширный Материк разделился на семь полуостровов и островов (называемых Двипа). Материк (Атлантида) включал все Северные и Южно-Атлантические области, так же как и части Северного и Южного Тихого океана и имел острова даже в Индийском океане (остатки Лемурии). Блаватская еще раз подчеркивает, что нельзя провести четкую линию, которая бы обозначила географическую границу архипелагов гибнущей Лемурии и зарождающейся Атлантиды. Но Атлантида Блаватской — это не столько географическая точка, сколько определенная стадия развития разумной жизни на Земле.

Многочисленные аналогии в культуре различных народов, особенно Америки, Африки и Евразии, собранные И. Доннелли, Э. Сайксом, Л. Спенсом, Н. Жировым, Т. Хейердалом, Г. Хэнкоком и другими исследователями, показывают, что основные царства атлантов и освоенные ими колонии были разбросаны по всему миру. С учетом данных палеоботаники и палеозоологии удалось объяснить наличие связей между флорой и фауной Старого и Нового света.

Недавние сенсационные находки у берегов Кубы, Пасхи, Индии, Японии, на Багамских и Азорских островах, практически на всем северном побережье России от Кольского полуострова до Таймыра, на островах Шпицбергена, Земли Франца-Иосифа и Новой Земли говорят о невероятной древности не только человеческой культуры, но и относят их к мифическим цивилизациям, таким как Гиперборея, Лемурия, Атлантида, Пацифида, Му и другие.

В последние десятилетия большое внимание вопросам Атлантиды уделял ученый и писатель, один из виднейших российский атлантологов Владимир Иванович Щербаков (1938–2004). В 1970-1980-е годы его фантастическими романами, рассказами зачитывалась вся страна. В самом известном романе «Чаша бурь» (1987) разворачивается грандиозная битва между добром и злом, между потомками этрусков и атлантов уже в наши дни. Другой роман, «Семь стихий» (1975), был экранизирован на киностудии им. Горького. За сценарий первого в стране документального фильма о биополе ему была присуждена премия на Всемирном кинофестивале «Экофильм-84» в Остраве (ЧССР). Щербаков лауреат Варшавского конкурса фантастов.

Почти всю свою жизнь Владимир Иванович посвятил любимой теме — Атлантиде. Он один из первых, кто после великого русского атлантолога Н. Ф. Жирова (1903–1970) вновь возродил интерес к этой теме в своих книгах «Золотой чертог Посейдона» (1986), «Всё об Атлантиде» (1990), «Асгард — Город Богов» (1991), «Встречи с Богоматерью» (1993), «Тайны Эры Водолея» (1996), «Атланты, боги и великаны» (2003). Я не говорю о многочисленных статьях по атлантологическим проблемам, рассыпанных в периодике, сборниках, альманахах.

Щербаков считал, что существовало две Атлантиды в разных географических районах: первая (собственно платоновская Атлантида) — в Атлантике, а вторая — Восточная Атлантида) — включала в себя древнейшие города Малой Азии и Средиземноморья. Владимир Иванович сам как бы пребывает в недоумении: «Но если она (Атлантида) существовала, то откуда, в свою очередь, у атлантов на их замкнутом — (выделено мной. — А. Я), окруженном водой острове или архипелаге появились «начала» и «традиции»? Ученый утверждает, что Восточная Атлантида была основана переселенцами из метрополии (Атлантиды Платона) еще до всемирной катастрофы.

Атланты, по Щербакову, после всемирной катастрофы расселились по всему Восточному Средиземноморью. Именно из этих регионов: Фракии и Малой Азии ушли на свою будущую родину предки народов Европы, среди них праславяне и прагерманцы, создавшие Асгард в горах Копетдага. Восточный путь венедов-атлантов описан в его книге «Асгард — Город Богов». Владимир Иванович пишет о едином праязыке в древнейшем Средиземноморье, о родстве этрусского и славянского языков. Трудно поверить, но писателю удалось расшифровать этрусский язык. Тем не менее, именно к публикациям Щербакова обратился в свое время югославский ученый Р. Пешич, сделавший сенсационный доклад на Миланском конгрессе о древнейших памятниках славянской и этрусской письменности на побережье Адриатики.

В мае 1989 года ТАСС опубликовал официальное сообщение об открытии ученым Асгарда, города скандинавских богов. Публикация под названием «Асгард» появилась в сборнике «Загадки звездных островов» (М.: 1989). За это открытие Щербаков был избран академиком гуманитарного отделения Международной академии информатизации и награжден большой серебряной медалью. За разработку темы Асгарда и за книгу «В поисках Атлантиды» (1986), созданной совместно с Жак-Ив Кусто, ученый был удостоен степени доктора философии (Брюссель).

Так же, как и Жирову, Щербакову всю жизнь пришлось доказывать свою «профпригодность» делу Атлантиды, которому он посвятил всю свою светлую жизнь. Великие атлантологи Жиров и Доннелли тоже не были профессиональными историками или археологами, которые по долгу своей работы должны были беспристрастно исследовать, изучать прошлое человечества. Ученый имеет право смело строить гипотезы, идти на риск. Поэтом самый убежденный атлантолог должен рассматривать проблему Атлантиды во всем ее многообразии, в комплексе с другими научными дисциплинами, о чем мечтал когда-то Жиров.

Грэм Хэнкок обнаружил «следы богов» по всему свету, раскрывающие древние связи между внешне не связанными друг с другом цивилизациями. Хэнкок считает, что новое открытие археологов поддержит его теорию о комплексе цивилизаций, существовавших в ледниковый период, но смытых с лица земли, когда лед начал таять, затопив более 27 млн кв. км суши. В свое время Чарлз Хэпгуд заключил, что во времена последнего ледникового периода на Земле существовала развитая цивилизация с обстоятельными знаниями о нашей планете. Ее картографы «произвели съемку практически всего земного шара с одинаково высоким техническим уровнем, одними методиками, равными математическими знаниями и, возможно, с использованием одних и тех же приборов».

Результаты последних генетических и археологических исследований показывают, что основные миграционные потоки атлантов направлялись по следующим путям: юго-запад США, Пиренеи, Средний Восток и район Гоби (по Кейси). И именно у населения этих районов была обнаружена неизвестная ранее галопгруппа X, которая является, в свою очередь, вероятно вариантом митохондриальной ДНК из Атлантиды. Область зарождения особой галопгруппы X возникла на ныне несуществующей территории и поэтому невозможно точно установить местонахождение этого района. Считается, что миграция шла из Тихого, Индийского и Атлантического океанов.

Ученые говорят также о том, что человечество зародилось независимо друг от друга в нескольких районах Земли. Об этом же говорят многие мифы и эзотерические источники. Герметическая традиция рассказывает о семи первоначальных расах. Учение Тота-Гермеса было искажено неточными переводами и сфальсифицировано. Это учение сходно с Тайной Доктриной, утверждающей, что первобытные люди были рождены одновременно на семи Уделах нашей Земли.

В «Ура Линда Бук» говорится о народе с белой кожей и голубыми глазами. Рукопись заканчивается таким образом: «Я, Хидде Тономат Авира Линда Вак, даю наказ моему сыну Окке: эти книги ты должен беречь как зеницу ока. Они содержат историю всего нашего народа. В прошлом году я спас их во время наводнения вместе с тобой и твоей матерью. К несчастью, они промокли, и я должен был их переписать… Они были созданы в Людверде в 3449 году после затопления страны Атланд».

Генетические исследования показывают, что было несколько очагов расообразования. Последние исследования ДНК останков гоминидов из различных частей света указывают, что все главные расы людей: европеоидная, негроидно-австралоидная и монголоидная — развивались независимо и имели разных предков. Сегодня все больше ученых, находящих виды человекообразных, существовавших в одно и то же время, согласны с тем, что развитие человекообразных шло по нескольким линиям и скорее похоже на куст с множеством ветвей (что лишь подтверждает еще раз нашу версию о «множественности земель-атлантид».

Нельзя сейчас четко указать географические границы Атлантиды. Например, по мнению немецкого ориенталиста и филолога начала XX в. Йозефа Карста, было две Атлантиды: одна на западе («Западная Истинная Атлантида» в Атлантике), а другая на востоке (Восточная Атлантида в Индийском океане). В Индийском океане могли оставаться какие-то остатки от огромной некогда территории атлантов (гигантского островного архипелага). Карст выделял также разновидности Западной Атлантиды: Ливийско-Гесперийскую (Западно-Эфиопскую) и Гиперборейскую (Скандинаво-Британско-Исландский континент, или Туле). Вдобавок к этому он подробно рассматривает сублокальные точки региональной цивилизации Алтайских гор в Азии, а также другие места, связывая их общностью языка населения, названиями местностей, народностей и племен.

Таким образом, Щербаков как бы продолжает традицию классических атлантологов, говоривших о некой Восточной Атлантиде, но размещает ее в трояно-фракийском регионе Средиземноморья. Тем более что Малая Азия и Фракия составляли когда-то единое этнокультурное целое.

Известные традиционалисты-атлантологи утверждают, что истоковая культура неолита распространялась строго с северо-запада на юго-восток, причем с полюсом в Атлантике («западные гиперборейцы»). Кроманьонцы — носители магдаленской культуры — это атланты Платона, пишет Дугин в книге «Мистерии Евразии», мореплаватели и хранители земледелия, колонизаторы Западной Европы, Северной Африки, Аравии, Южной Индии и так вплоть до Океании, где племенная знать аборигенов маори, называющая себя «ариями» в отличие от простых туземцев негроидно-монголоидного типа, имеет все характерные черты кроманьонского человека, предшественника homo europeus Линнея. Эти протоисторические атланты и были носителями древнейших культов и древнейшего линейного письма, иероглифико-натуралистическим развитием которого стали позднее египетская, ассирийская и китайская письменности. Это была последняя волна гиперборейских миграций.

Другой центр находился на северо-востоке, или на севере (собственно Гиперборея, Арктогея). Это предшествовавшая волна распространялась с северо-востока и двигалась к юго-западу. Аборигены Сибири и шумерская цивилизация — прямые потомки этой древнейшей волны. Еще более древними выходцами из Арктогеи были предки североамериканских индейцев, но они спустились в Северную Америку с обратной от Евразии стороны — через северную Атлантику.

Находки «Велесовой книги» и других древнеславянских источников позволяют нам с наибольшей долей вероятности предположить, что далекие предки славян асы и ваны пришли в библейскую страну Рош (в названии этой страны многие интерпретаторы видели древнее наименование северной страны Ros, т. е. той, что впоследствии станет называться Русью и Россией), с севера, с Арктиды-Гипербореи (первый исход), а затем и с юго-запада, со средиземноморских и азиатских колоний Лемурии (второй исход) и с атлантического запада — Атлантиды (третий исход).

О гиперборейских (арктических) истоках человеческой цивилизации вообще и русской в частности сказано много. Задолго до книг Уоррена и Тилака, опубликованных соответственно в 1893 и 1903 годах, идея пракультуры была оригинально развита малоизвестным сейчас русским поэтом Василием Капнистом (1758–1823) в «Кратком изыскании о гипербореянах» (1815). В статье Капнист ставит вопрос о происхождении славян и о древнейших истоках русского искусства и поэзии. Он полагал, что предками славян были гиперборейцы. По мнению Капниста, именно греки заимствовали от гиперборейцев все свои научные и технические достижения, изобретения, знания и т. п. Капнист также считал, что гиперборейцы были потомками атлантов, как русский народ — потомки северного гиперборейского народа.

Кроме античных источников, Капнист опирался также на труды французского астронома Жана Байи (1736–1793), который отождествил Атлантиду и Гиперборею, поместив легендарный материк в арктических водах. Однако Генон различает, естественно, Гиперборейское Туле (Север) от Атлантического Туле (Запад). Только Гиперборейское Туле на самом деле является изначальным и высшим сакральным Центром в рамках всей нашей Манвантары. Именно Гиперборейское Туле было «Сакральным Островом» по преимуществу, его расположение изначально было полярным в самом буквальном смысле. Все остальные «сакральные острова», которые подчас носили идентичные названия, были лишь его образами. Это относится и к сакральному центру атлантической традиции, который был основным центром духовной власти на протяжении одного из вторичных циклических периодов внутри Манвантары.

Значительная трудность в определении точки соприкосновения атлантической традиции с традицией гиперборейской заключается в переносе одних и тех же названий на различные географические и сакральные понятия, что может дать повод для путаницы. Незримые связи, многочисленные этимологические совпадения, новые свидетельства в различных культурах, в частности, в египетской (корневая основа первичного египетского слова в иероглифе «пирамида» обозначается как «mr» — «меру» или русское «мир»); в русской (в былинах Соловей Будимирович приплывает из Ледяной земли (либо Хрустальная гора — как символ Ледяного царства, или Меру).

С мифами о Гиперборее, Арктиде тесно связаны преданья о Беловодье. Известно, что Беловодье располагалось на 70 больших островах, и все они находились, скорее всего, в Ледовитом, или Белом (Молочном) океане. Позднее Беловодье связывают также с Шамбалой и царством пресвитера Иоанна. На севере расположен Белый Остров — «Швета Двипа» из «Махабхараты», так называемая «Северная Шамбала», исток индоевропейской культуры.

Согласно традиционалистам, распространение гиперборейской культуры и легенды о Беловодье шло именно с севера или с северо-востока: либо через Кольский полуостров, либо через северо-уральскую Инту на юг через Алтай, Среднюю Азию и далее в Китай и Тибет. Чистов признает, что легенда о Беловодье была распространена главным образом в северорусских, центральных, приуральских и сибирских районах. Никаких свидетельств о распространении ее в южнорусских и приволжских районах нет.

Русские и славянские (ведические) предания содержат обширный пласт сказаний о временах, восходящих к Гиперборее и Атлантиде. Именно эти две традиции, гиперборейская и атлантическая, дали жизнь многим народам Евразии, в том числе праславян и русов. Уцелевшие древние славянские источники: Книга Велеса, Звездная Книга Коляды и другие повествуют о потопах, погубивших Атлантиду (Алатырское и Поморское царства). Воссоздавались эти источники на основе былин о Святогоре, Златогорке, Кощее Бессмертном и Пленке. Образ Святогора — героя русских былин, великана-богатыря, наделен теми же чертами, что и древнегреческий Атлант. Асов в своих работах также говорит о двух Атлантидах, одна находилась в Атлантике (Западная), другая — в Малой Азии, на побережье Мраморного моря (Восточная). К сожалению, Асов не упоминает нигде в своих работах Щербакова, хотя Владимир Иванович еще в середине 1980-х годах писал о Восточной Атлантиде в Малой Азии, пользуясь теми же источниками, что и Асов.

Славянские сказания говорят нам о погибшей некогда великой древней земле Велеса-Святогора-Дажьбога. Славяне и скифы, согласно древней традиции, оказываются потомками титана Иафета (Япет — отец Атланта), а значит, в каком-то смысле и сами становятся титанами, великанами (гигантами) и атлантами. Иафета (Япета), сына Ноя, толкователи Библии считали прародителем индоевропейцев, в том числе и славян. Другой сын Иафета Магог именуется в Библии «князем Роша», т. е. князем страны Рош, или Рос (Ros) — Руси. О древнем родстве славян и скифов рассказывает «Книга Велеса», где Скиф является братом Словена и Руса.

Арийский корень «ros» (сравни немецкое «rot», латинское «russus», французское «rouge», английское «red», санскритское «rohita») означает «красный», «розовый». На старорусском языке это звучало как «красивый», «видный». Красный цвет символически связан с Россией, это был любимый цвет русских князей.

В «Голубиной книге» есть упоминание о загадочном великане Волоте. В современных украинских и белорусских языках этот термин сохранился в форме велет и волот. Связанная с волотами-велетами топонимика часто встречается на территории северной Руси. В белорусском фольклоре богатыри называются волотами или осилками. В некоторых легендах они выступают как родоначальники местных поселений. Болотов почитали как богов и приносили им жертвы. Их отождествляют с библейскими допотопными гигантами. Птолемей во II веке н. э. пишет: «И снова побережье Океана вдоль Вендского залива последовательно занимают вельты, выше их осии». Еще с XIX в. волотов-велетов восточнославянского фольклора ученые начали связывать с реальными западнославянскими племенами велетов (в источниках их также называют вильцами и лютичами).

В саге о Тидреке Бернском Вильтин могущественный правитель обширной славянской страны вильтинов покоряет на время своей власти Русь. Ученый А. Н. Веселовский называет Вильтина эпонимом велетов, исполином, велетнем, волотом русских преданий.

В «Голубиной книге» говорится об бел-горюче камне Алатыре на острове в океане. Здесь центр мира локализуется в Святых горах или на острове (островах) в океане; он отмечен сияющим камнем, светлицей-храмом, где чистая дева хранит на престоле книгу сокровенной мудрости. В «Животной книге» (одном из вариантов «Голубиной книги») мы встречаем поразительное упоминание о «слободе Троицы», что «посреди земли». Троица связана с тремя камнями-храмами (тремя столпами мироздания). Они «положены» в начале творения; зеленый камень находится на востоке, «светлый» — на западе, а красный («пуп земли») в центре мира. Удивительно, но храм камня в преданиях Востока и Запада круглый в плане. Горний град, Небесный Иерусалим в русских духоборческих стихах окружен (тоже круглый в плане!) стенами с 12 вратами и 12 самоцветами. Под тремя камнями-храмами, скорее всего, надо понимать три мистериальных центра развития человеческой цивилизации: Гиперборея, Лемурия и Атлантида. Столица Атлантиды имеет такую же круговую планировку с тремя водными и двумя земляными валами.

Такую же круговую структуру имеет арийский город Аркаим на Южном Урале. Ту же форму мы видим и у других городов и комплексов древности: Стоунхендж, Троя, Карфаген, Сиракузы, Эк-батаны, Мохенджо-Даро, Москва, Саксауман, Теночтитлан. Все эти города — Города Солнца. В «Ведах славян» Аркаим именуют Кайлеградом, или Круглым городом, в котором во II тысячелетии до н. э. правил бог Имир, прародитель киммерийских славянских родов. К 2000 году таких городов на Урале уже было найдено около 30. Среди предметов, найденных на раскопках городищ, встречаются загадочные статуэтки, похожие на истуканов Пасхи!

В XIII–XIV вв. новгородские мореходы достигали Англии, Франции, обследуя морские границы Германии, Дании, Скандинавии. Обширные заливы, причудливые излучины, изрезанные фьордами береговые линии Северной Европы были хорошо известны русским мореходам. Для обозначения этих территорий они использовали эзотерический символ Китовраса, царя полунощного Лукоморья. Древнее слово «луку» означает «изгиб», «излучина». Лука моря — морской залив. «Авеста» повествует о северном белопенном море, лежащем за горами Хара, или Меру (Рипейскими), как «имеющем широкие заливы, широко изрезанные». Примечательно, маги этрусков, родственного древним русам, народа, мигрировавшего на юг и основавшего знаменитое Двенадцатиградье, именовали себя лукумонами (по всей видимости, жившие некогда у северного Лукоморья). Их знание родственно учению друидов, «людей дуба». Лукумоны поселялись и сохраняли в кругу своего сословия традиции духовной прародины, Лукоморья.

Реконструкция гиперборейской (северной) религии позволяет говорить о так называемом Круге Двенадцати Врат, который сооружался из гигантских камней. В нем проявлялась сила, способная волхву высшего посвящения (ведам) мгновенно оказываться «во всякой стороне Земли и во всяком месте», а также видеть двенадцать богов. Это и есть 12 богов Асгарда, обнаруженного Щербаковым. Автор «Младшей Эдды» говорит, что в Асгарде было построено святилище с 12 тронами и престолом для Всеотца-Одина.

Еще более поразительные атлантологические аналогии мы находим в произведении Пушкина «Сказке о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди» (1831). Здесь мы встречаем Черномора с его тридцатью тремя морскими богатырями; они охраняют остров царя Гвидона. На первый взгляд, это — Черное, или Чермное море. На этом острове высится зеленый дуб. Рядом, на востоке, находятся еще один остров, Буян, и собственно земля царя Салтана. Имя «Салтан» перекликается с именем «Алтай» («Алтын», греч. Атлант-Атлас). Древнее прозвище Святогора было Алтын-бога-тырь. Такое прозвище Алтын-богатырь Святогор получил после своего посвятительного странствия в не менее таинственную Поморскую (Алтынскую) землю.

В славянских былинах есть упоминание о Ваньке — Удовкине сыне, получившем от царя Вещёра (Атланта-Святогора) астрономическое знание. Прародитель Ван (былинный Ванька Удовкин) сватается к дочери Вещёра-Святогора Мере. Таким образом, от Вана и Мери произошли ваны-венеды, от Мери ведут свой род финны (марийцы, меря, мордва и т. п.).

На Украине Янош отождествляется с Ноем. Интересно, что в легенде рост Яноша более 3 метров! Здесь же встречаются упоминания о «человеке-рыбе» Олексе. Описания Олексы поразительно напоминают описания шумерского Оаннеса.

«Явана» было санскритским наименованием светлокожих людей Восточного Средиземноморья. Точнее, «Явана» возникло из «Иаван», имени одного из внуков Ноя, потомки которого заселили Пелопонесс и острова Средиземноморья в первые века после потопа. Предания говорят о том, что «Яваны» пришли откуда-то с запада и принесли на восток секрет индийских летательных аппаратов — виманов. Нетрудно узнать в Иаване — прародителя славян — Вана (сравните русское имя Иван с еврейским Иоанн).

Известный знаток славянских преданий Юрий Миролюбов (1892–1970) передает легенду о стародавней эпохе правления Двух Царей, царствовавших на двух противоположных концах Земли. Предание говорит о водном потопе, покрывшем славянскую землю, о падении одной из лун на землю, о катастрофических потрясениях, о страшном холоде («ударной зиме»), о великой войне между двумя царями… Одну из прародин славян Миролюбов, кстати, располагает в Тверской земле, в верховьях и в середине Днепра, а истоки индоевропейской (ведической) цивилизации ищет в культуре атлантов или Му. Можно себе представить, что это была великая война между Гипербореей и Атлантидой, закончившаяся ужасными катаклизмами.

Щербаков, например, находит примечательные аналогии в образах Ильи Муромца и Гильгамеша. Он не боится привлекать в своих изысканиях материалы русских сказок и былин. Сказки Пушкина, говорит Владимир Иванович, «есть отражение древнейшей мифологии, в которой скифского или славянского больше, чем эллинской». В русской сказке «О лягушке и богатыре» писатель видит величественный миф о працивилизации змеев-нагов. О возможности существования на Земле серпентоидной цивилизации как предшественницы цивилизации человека говорят и современные исследователи.

Щербаков много говорит о древнейшей книге фризов — «Ура Линда Бук». Она была обнаружена в голландском городе Леувардене в 1869 году. Переписывали книгу в 1256 году. «Ура Линда Бук» повествует о затопленной стране Атлан (Алдланд). Очень похоже на Атлантиду. Приводится и дата создания книги: 3449 год после затопления Атлана. Если условно принять дату гибели Атлантиды как 9500 год до н. э., то датой возникновения сведений об Атлане (Атлантиде) будет 6051 год до н. э. Потомки трех матерей называются соответственно: от Лиды — лидийцами, от Финды — финнами, от Фрейи — фризами. Лидийцы — это черная раса, финны — это желтая раса, а фризы собственно арийская. Однако последняя раса имеет внеевропейское происхождение, их центр располагается в Северной Атлантике, в месте Атланд, т. е. в «Старой стране». Финны, наоборот, представляются автохтонами Евразии, они населяют ее от Иберии до Сибири. Согласно «Ура Линда Бук», фризы всегда пришельцы, носители сакрального знания, «Свободные в Боге», финны — всегда аборигены, воспринимающее это знание, «Рабы Божьи».

Белые дети Фрейи соответствуют скорее современным представлениям о «ностратическом» праплемени, носителе парадигматического праязыка Евразии (а ранее — полярных, затопленных ныне земель). Индогерманцы — это лишь последняя историческая волна фризов, которой предшествовали многие другие волны, заложившие основы египетской преддинастической, семитской, шумерской, прототюркской, картвельской и даже синотибетской культур.

XIII век был примечателен тем, что именно в это время появляются некие сведения о Заатлантических землях, принесших высокую культуру и науку в Европу и Африку. В первую очередь можно отметить появление катар в Южной Франции со знанием о Доброй, Чистой Стране, находящейся как бы вне времени. Франция бережно хранит генетические воспоминания о морских людях Жанах (Geants — гигантах, исполинах), пришедших после катаклизма с Атлантических островов. Страны Западной Европы (и особенно Франция) полны готических соборов, которые построены именно в это время. Их каменная симфония содержала в себе всю герметическую мудрость прошлых поколений, начиная с пирамид Египта и до храмов Греции (см. Фулканелли «Тайны готических соборов»). Жаны были строителями менгиров и дольменов, первыми картографами, «измерителями Земли», географами, геометрами, математиками, искусными металлургами и зодчими. В то же время шотландец Майкл Скотт взялся переводить африканские рукописи из Карфагенской библиотеки, где среди прочего речь шла о двух стилизованных церемониях атлантов.

XIV же век стал прорывом в деле практического открытия и освоения неких земель, отождествляемых с Атлантидой и остатками Гипербореи. Это плавания итальянских и русских (новгородских) мореплавателей в Атлантику и в Арктику соответственно. Португальские, испанские, итальянские и арабские путешественники находят многие артефакты и реликвии допотопной цивилизации в районе Канарских и Азорских островов, что позволяет отождествить эти архипелаги с остатками опустившегося некогда огромного океанического плато. Моислав Новогродец открывает в арктических водах высокие горы, где находился рай земной: «Тот рай, что насажден Богом — не погиб, и ныне существует».

Новый взгляд на историю русского (славянского) народа мы находим в работах Дугина, Багдасарова, Карпеца и других исследователей. Согласно Карпецу, социально-культурные истоки русского этноса следует искать в этимологии самих этнонимов «русь» и «славяне». Первый «словене» восходит к архетипу царской власти, а второй — священнического служения, образуя в христианский период концепт «царя-первосвященника». Вопреки стереотипу, насаждаемому историками либеральной ориентации с XVIII века, изначальный Новгород был отнюдь не «республиканским», а живо ощущал связь с единым династическим древом Северной Европы, «Святой Кровью». Франкские Меровинги, британские Плантагенеты, австрийские Габсбурги и ряд других династических ветвей происходят от единого первопредка Меровея. Наследником Меровингов считаются де Рюэрги, графы Лиможские. Один из них, Фулькоальд, в 862 г. был приглашен на княжение в Новгород и известен по летописям как «Рюрик», основоположник царской династии в России. В IX веке сын Олега Вещего, тоже Олег, создает королевство Моравию, которое в то время произносилось как Меровия. Примечательно, что позднее Меровией назывались земли северо-восточного Заволжья, между реками Ветлугой и Унжей.

Само происхождение меровингской династии сопряжено с многочисленными загадками, как пишут об этом исследователи М. Байджент, Р. Лей и Г. Линкольн в книге «Священная кровь и священный Грааль». По мнению франкского летописца, Меровей был рожден таинственным морским чудовищем — «зверем Нептунов, на Квинотавра похожим». Эта легенда является символической и за своей чудесной видимостью скрывает, как полагают авторы книги, конкретную историческую действительность. В случае с Меровеем эта аллегория означает передачу ему матерью иностранной крови или же смешением династических родов, следствием чего явилось то, что франки оказались связанными с другим племенем, пришедшим, возможно, «из-за моря». Если верить преданиям, меровингские короли были приверженцами оккультных и эзотерических наук, обладали даром ясновидения и экстра-сенсорского общения с животными и другими природными силами. Главными символами Меровингов являлись медведь и пчела, восходящие к древним представлениям о звездном небе и арктической прародине.

Великого Монарха или Последнего Царя, очень похожего на Меровея, описывает «Рукописный греческий лицевой сборник проречений» (1584–1595). Последний царь явится и последним представителем Истинного Царского рода, воплотившегося после пришествия Христа в линию франкских королей, а затем русских великих князей и царей. Этот царь, по преданию, входит в Царствующий град через Золотые ворота, построенные императором Феодосием Великим (379–395). Церковный историк П. И. Савваитов в 1872 году писал: «Ныне золотые ворота завалены вследствие народного предания, по которому этими воротами должны войти христиане для освобождения Царьграда (Константинополя. — А. В.) и изгнания турок из Европы. Ригион была городская пристань близ Золотых ворот, которые поэтому (Русиу, Рисиу, Ригиу) называли и Российскими или Русскими. Руссийским или Русским назывался также восточный поворот колесниц на Ипподроме, где поставлено было на каменном основании медное изваяние какого-то необыкновенного животного вроде вола, но с коротким хвостом и без копыт, которое держало в зубах другое животное, покрытое чешуею». Это и есть легендарный Китоврас (Квинотавр, зверь Нептуна) или Bestia Neptuni quinotauri simili.

Александр де Даннан в книге «Память крови» (Милан, 1990) пишет о едином роде или единой королевской династии, предки которой были допотопные гиганты. Их представители и заложили основу всех эзотерических, тайных обществ и школ. Происхождение меровингской династии связывают также и с Мелюзиной, женщиной-рыбой. Таким образом, в меровингскую династию были включены семейства Лузиньянов, Люксембургов, Соссенажи, считавшие Мелюзину своим предком, гением-берегиней. Генон указывал, что соединение мужчины с nagini (женщиной-змеей) характерно не только для Индии, но и для Европы — примеры потомства от таких союзов — польские Ягеллоны и французские Лузиньяны.

Роман Багдасаров в работе «Неуместные боги» (Волшебная гора, 1997, вып. VI, 1998, вып. VII, 2002, вып. VIII) расширяет генеалогическую и конспирологическую сферу влияния «адептов Мелюзины». Мелюзина (Ора) появляется в родовых гербах Рюриковичей (можайского и белозерского князя Ивана Андреевича и даже царей Василия Темного и Ивана III). На московских деньгах вел. кн. Василия Васильевича, например, того же периода показана уже не змеедева Ора, а Дева-полуптица (Сирин). В русской эмблематике хтоническая половина туловища постепенно отпадает, а вперед выступает верхняя половина с крыльями. Крылья московской Оры значительно больше, чем у можайской, рептильная же часть туловища исчезла. Двухвостная Мелюзина-сирена запечатлена на церкви Богородицы в Студенице (1138-96).

На старинных фресках Архангельского и Благовещенского соборов, позже заштукатуренных, ученые к своему изумлению вдруг обнаружили изображения родословной Христа, в которую входили… русские великие князья Дмитрий Донской, Василий Дмитриевич, Иван III, Василий III, а также античные философы и поэты: Платон, Плутарх, Аристотель, Вергилий, Зенон, Фукидид и другие. На Древе Иессеевом можно увидеть Давида, Соломона, Зороастра, Гермеса Трисмегиста, Пифагора и… первых Рюриковичей.

Фракийские и боспорские цари вели свой род от Геракла, который породнился в скифских землях со змеедевой Ехидной. То, что боспорские владыки вели свой род от Геракла, указывает почетная надпись хилиарха Ульпия Антис-фена 216 г. до н. э. на мраморной базе статуи, воздвигнутой им Раскупориду И. Официальный титул этого царя совершенно определенно указывает на происхождение предков Раскупорида и его отца Савромата II, «от Геракла и Евмолпа, сына Посейдона».

Сакральным языком, на котором общались представители древнейших родов Европы, был так называемый «сирский». Известно, что ранее на Земле существовал единый праязык, язык Адама, или сириакский («язык птиц»). Карпец возводит этот язык к трояно-пеласгийскому языковому пласту. В своих работах «Русь М1ровеева» и «Вторая раса русских царей» Карпец подробно останавливается на этом вопросе, указывая на происхождение слов «русь» и «русский» от данного праязыка, а не наоборот, и на тождественность «языку птиц» как языку из века в век пребывающего Царского (cap — ского, сур — ского) рода. Отсюда выводим: это есть сириакский или соурьский (роусьский) язык гласоимного Первого Адама. В. Н. Топоров в книге «Святость и святые в русской духовной культуре» (М., 1995) указывает на единоимённость соурьских и роусьских племен, о которых упоминается в «Житии св. Константина Философа».

В древней Бретани (Франция) сохранились предания о неком морском народе, пришедшем с Атлантических островов. У них был общий символ — водоплавающая птица, гусь или лебедь, изображенный в виде перепончатой плюсны, знаменитой в средние века «гусиной лапы». Мелюзина, царица Савская и другие персонажи имели такую перепончатую лапу-ногу. Этих морских людей называли Geants (гигантами, исполинами), Jeans (Жанами или Хуанами), Jaun (по-баскски — «господин»). Шарпантье называет их Жанами-атлантами, которые обладали величайшими знаниями. Примечательно также, что сын Вильтина-Волота славянских преданий произошел от морской девы Вади, «возрастя, стал таким рослым, как великан, и пошел в материнский род, не походя на других людей».

Китоврас — это кентавр, греческий Хирон, учитель и наставник молодой европейской расы. Образ Китовраса можно увидеть на стенах Киевской Софии. Согласно древнерусскому «Сказанию о Соломоне и Китоврасе», кентавр на Руси замещает Адонирама — строителя Соломонова храма, он один из отпрысков Каинова рода. Герметически Китоврас олицетворяет созидающую силу естества и искусства. Китоврас и Гамаюн вместе строят на Алатырской горе храм Всевышнему, вокруг которого был посажен Ирийский сад (Сад Гесперид). Храм имел 12 дверей и 12 окон.

Луг в ирландской мифологии — бог, «искусный во многих ремеслах», вместе с Племенами богини Дану завоевывал европейские страны, в том числе и Ирландию. В архаической мифологоме Луг («сияющий») тесно связан с индоевропейским богом грозы. В то же время, от Луга берет начало во мгле тысячелетий один из древнейших народов Средиземноморья — таинственные лигуры.

А. Кондратов в книге «Атлантика без Атлантиды» говорит, что до нашего времени дошли тексты на языках, не имеющих родства ни с семито-хамитскими, ни с индоевропейскими. От берегов Атлантики до гор Кавказа можно проследить цепочку географических названий, которые нельзя объяснить, исходя из законов индоевропейских, ни современных, ни самых древних. Например, названия, имеющие суффикс «-сс», начиная с Тартесса на Пиренейском полуострове и кончая городом Кносс на Крите и огромным количеством подобных наименований рек, гор, городов в Малой Азии, вплоть до Закавказья. Остатки этих древнейших языков нам хорошо известны: в Пиренеях это баскский язык, на Кавказе — абазинский, абхазский, адыгейский и многие другие языки, не состоящие в родстве ни с одной из известных языковых семей планеты: ни с индоевропейской, ни с семито-хамитской, ни с тюркской, ни с угро-финской и т. д.

Бесспорно, язык басков был ранее очень широко распространен в Западном Средиземноморье: в Испании, в Португалии, во Франции. Скорее всего, так называемый иберийский язык был родственен баскскому. Когда-то на юге Франции обитали, может быть, древнейшие жители Средиземноморья: аквитаны и лигуры. Аквитаны тоже близки к баскам.

Античные авторы называют лигуров древнейшими жителями Италии. В своем путешествии на Запад Геракл встретил там только гигантов и лигуров. Страна Лигурия простиралась от испанской провинции Каталонии до итальянской Лигурии. Она проходила вдоль побережья Средиземного моря, по Лионскому заливу и Лигурийскому морю. Галльские легенды говорят, что лигуры жили здесь еще до катастрофы. Шарпанье называет их неолитическими людьми. Эти древние путешественники, писал Камилл Жюлиан (1859–1933) в книге «История Галлии», явились с юга или востока от Кадиса или Фокеи. Говорили также, что лигуры живут вдоль большого залива Атлантики. Другие размещают лигуров далеко на Западе. Жюлиан говорил, что эти люди не были похожи друг на друга, они, тем не менее, являлись элементами единства, которое было в их языке: лигуры с одним языком, одного или разных этнических происхождений, населяли весь Запад! Они занимали Корсику и Сицилию.

Лигуры были превосходными мореходами, земледельцами, скотоводами, строителями мегалитических построек. Они почитали великого средиземноморского бога Люга. Географические названия с этим именем можно отыскать по всей Европе, начиная с Ирландии, Англии, Скандинавии, Швейцарии, Германии, Португалии, Испании, Франции, Италии, России и т. д. Больше всего таких топонимов во Франции, где они начинаются в центре страны и раскручиваются далее по ее территории в виде спирали бога Люга. Спираль проходит как раз через многие мегалитические сооружения Франции, как бы указывая «путь посвящения» этих загадочных мастеров и самих посвятителей. Напомним, что через свою супругу Люгину (Мер-Люзину) бог Люг имеет очевидное морское происхождение (даже подводное).

Скорее всего, лигурийский язык дал начало этрусскому. Ученые считают, что общие закономерности присущи этрусскому, крито-минойскому, хаттскому — предшественнику хеттеко-индоевро-пейского. Например, в этрусском, хеттском и в минойском не различаются звонкие и глухие согласные. Таким образом, хаттский язык сближается с рядом языков Кавказа. По всей вероятности, на всем Средиземноморье (от Пиренеев до Кавказа) в глубокие времена говорили на родственных наречиях — родственных друг другу, но не индоевропейским и семито-хамитским!

Вот и замкнулся языковой круг. Родина лигурийского и родственных ему языков находится в околосредиземноморье, в Атлантиде, в одном из ее основных царств, так называемой Западной Атлантиде. Но и был другой центр (центры), находящийся в Лемурии (Гондване) и Пацифиде, затем перешедший в другой центр, который я назвал Олимпом.

Именно лигуры были родоначальниками доместикации животных и растений в Европе, они занимались земледелием и скотоводством, умели обрабатывать камень и дерево, были прекрасными мореходами и т. д. Примечателен символ Луга (Люга) — Ворон и Гусь («люг» — ворон у лигуров). Во всех этих «владениях Люга и его жены Люзины», пишет Л. Шарпантье в книге «Гиганты и тайна их происхождения», встречаются мегалитические сооружения. Эта Люзина (древняя Мер-Люзина, Мать-Люзина) затем превратилась в знаменитую водную Мелюзину с рыбьим хвостом или с лапой, как у лебедя. Она «Птиценогая». Древнее предание гласит, что жены, соблазнившие ангелов, стали Сиренами. Получеловек и полурыба Мелюзина явилась в Европу с острова, где живут девять Сирен.

Согласно румынскому традиционалисту Гетикусу, существовало два круга евразийской цивилизации. Оба круга пересекаются в точке устья Дуная на 45° с. ш., где было расположено древнейшее святилище Аполлона. Этот центр, конечно, вторичен по отношению к северной Гиперборее. Это так называемая «Гиперборейская Дакия», которая входила в состав самой Руси как Галицкое княжество. Северный круг — Русь-Гардарика, самая северная ее точка проходит через Великие Луки. Южный круг — Средиземноморский, самая южная ее точка равноудалена как от Кипра и Крита, так и от дельты Нила и южного побережья Анатолии. Кельтское «Луг» и русское «Луки» фонетически тождественны. Интересно, что 45-я параллель проходит через район Милана, где в 2003 году были найдены целых три пирамиды, через прародину лигуров, через два важнейших священных центра Франции: Лион и Гренобль.

О средиземноморском центре развития атлантической цивилизации я писал в книге «Морские колонии Атлантиды». Древние предания доносят до нас, что острова Крит, Кипр, Родос и даже Лесбос когда-то составляли одно целое. Эта страна называлась Аэрия — Воздушная (Птичья) и даже Египет был назван так же. В свое время люди пешком переходили мелкое илистое море от затонувшей некогда в дельте Нила Таниссиды до Кипра и Малой Азии. Экспедиция американца Роберта Сармаста летом 2004 года обнаружила на глубине 1,5 км к востоку от Кипра какие-то постройки, которые он отождествил с Атлантидой.

По этой же параллели тянутся с запада на восток Пиренеи, Альпы, Карпаты, Кавказ, Памир, Тянь-Шань, Алтай и Тибет — они считались Полярными Горами и обителью богов и героев в самых разных цивилизациях. Для более северных регионов Евразии мифологический сакральный Север совпадал с Севером физическим и географическим. В примордиальную эпоху в центре Арктогеи возвышалась полярная гора — Меру индусов, Олимп греков, Хара-Березайте персов и т. д. — как прототип вторичных и более южных священных вершин.

В книге «Морские колонии Атлантиды» Мелюзина — это одна из главных ипостасей великой Богини Матери Атлантиды (родоначальницы атлантов). В древности от западного до восточного побережий Средиземноморья располагался один из ранних центров развития атлантической цивилизации под названием Аэрия — Великая Птичья страна. Таким образом, Мелюзина тождественна щербаковской Рожанне-Афродите, великой богине доледниковой Атлантиды.

Поэтому так подробно Щербаков описывает русские обряды переодевания женщин, принадлежащих к племени вятичей, в птиц. Одним из таких исходов славянских племен был загадочный Остров Русов — Арсания. Щербаков локализует его в устье Кубани (современный Таманский полуостров). На этом острове девицы наряжались птицами, становясь русалками, а сами ритуальные празднества назывались русалиями. Вот знак перехода от морской цивилизации к птичьей (вот почему морская русалка-мелюзина сидит у Пушкина на ветвях).

Морские и птичьи цивилизации соседствовали друг с другом. Естественно, они были людьми в нашем понимании, но, в какой-то мере, отличались друг от друга физически, биологически и физиологически. Многочисленные образы животных и птиц стали затем символами (тотемами) целых цивилизаций, народов, этносов, племен, родов, семей, кланов и т. п. Может быть, здесь лежит ключ к пониманию рисунков Наска и других геоглифов. Это как раз и был процесс распространения (в данном случае) некой атлантической цивилизации по всему свету.

Еще предстоит выяснить подлинные географические границы этого удивительного конгломерата древнейших государств. Следы птичьей цивилизации находимы везде. Неолит дает нам много изображений полуженщины-полуптицы; они были распространены от Европы до Индии. Ипостась Великой Средиземноморской Богини — Богиня-Птица, или Богиня Неба. Памятники палеолита свидетельствуют о связи образов женщины и птицы. Высшее существо этого мира у славян, говорит Щербаков, известно как Птица Матерь Сва. Имя Сва — это одновременно и основа слова «лебедь» в английском и скандинавском языках. Древние русы называли свою территорию Страной Лебеди-ей. На алтайской реке Лебеди — притоке Бии — и поныне проживает тюркоязычный народ лебединцы, ведущий свою родословную от первопредка Лебедя. Сестра трех братьев — основателей Киева — звалась тоже Лебедь.

В древности в Восточном Средиземноморье женщины и мужчины, пишет Голан (возможно, жрецы и жрицы), носили головной убор с заостренным и загнутым вперед концом; такой убор бытовал и в Закавказье. В некоторых странах Западной Европы женщины до XVII века носили головной убор с треугольным выступом на лбу; этот рудимент более древней формы головного убора с более выраженным выступом, имитировавшим птичий клюв.

С культом богини, полагают многие исследователи, связано поверье о том, что души умерших вселяются в птиц. Но только ли это? Может быть, люди древнейших, допотопных цивилизаций не только овладели искусством воздухоплавания на летательных аппаратах (типа индийских виманов), но еще и обладали неограниченными физическими способностями, такими как левитация? Поэтому каждый генеалогический род, племя, этнос имели свои тотемный знак птицы и поклонялись ему. В Испании, например, обнаружены наскальные рисунки летающих людей, возраст которых около 14 000 лет.

Память о Птичьей стране сохранили и народы Крайнего Севера. Предки египтян, по утверждению Струниной, пришли из северной прародины (которая находилась под полярной звездой) и поселились в устье Енисея. Древнее названия Енисея — Кем, как, впрочем, и Египта — Кеме. В Египте река Нил, на Севере — река Нилятка.

Можно проследить аналогию между древнеегипетским соколообразным Солнцебогом Хором (Гором) и древнерусским Хорсом. Соколом был и Ра — бог Солнца (по моим изысканиям — одна из многих ипостасей целой династии солнечных первосвященников-царей Атлантиды: Птаха — Хефаистоса — Гефеста — Вулкана — Посейдона-Подземного — Дедала — Хусор-и-Кусаса — Ра — Гелиоса и других. Древнеславянский бог огня и света Рарог означает «сокол» и этимологически связан с именем «Рюрик» (сканд. — «сокол»). Смысловая идентичность сокола с русским именем Рарог-Рерик-Рюрик подтверждается княжеским символом рода Рюриковичей, имевшим форму трезубца и ставшим основой украинской государственной геральдики. Как мы знаем, трезубец — символ Посейдона. Однако существует версия, что трезубец является стилизованным изображением сокола-рерика.

Согласно воззрениям зороастрийцев, царь (в нашем случае Рюрик, призванный из «варягов» в Россию) имеет особую, свыше данную санкцию на правление. Эта санкция воплощалась в обладании светоносной силой — Хварено. Хварено — это конденсированная световая энергия, которая делает человека равным богам. Символом Хварено традиционно считается Сокол, «варган», а иногда и Овен. Каждый иранский царь, например, имел свай личный огонь, символизирующий обладание Хварено. Отсюда слово «варяг» или «варингр» по происхождению близко имени зороастрийского бога «Вархарн» (или «Веретрагна»). Вархарн — один из семи высших богов маздеизма и считался одновременно носителем и подателем Хварено, и именно с ним традиционно сочетается сокол «Варган» (сравни: «Варган» — «варингр», т. е. «варяг»), его постоянный спутник или даже его инкарнация. Слово «варяг» сопоставимо с санскритским корнем «svar» — «небо», «солнечный свет» (перс, «hvar», от которого произошло Хварено). Возможно, что русское «север» тоже родственно «svar», так как Север и у древних арийских народов считался «небесной божественной ориентацией». Тем более что северная гиперборейская земля называлась «Варахи», т. е. «Земля Дикого Кабана» («Земля Вепря»). Не оттуда ли пришел на Русь легендарный народ «варягов-варахов», давший русским священного монарха?

Корень «вар» (var) в имени вепря в северных языках встречается в форме бор (Ьог), отсюда Варахи — Борея, или Гиперборея. Именно здесь пребывало первичное духовное владычество, и их представители получали символ вепря как отличительный знак. Вот почему друиды сами именовали себя «вепрями». Оказывается, древнейший народ, населявший когда-то Италию, так и назывался борейгопы (аборигены — греч.), или аборигины (лат.). Здесь тот же корень «бор». Дионисий Галикарнасский отождествлял их с лелегами-энотрами и аркадянами. По другой версии, аборигены — очень древний народ, живший в Италии испокон веков или переселившийся туда в незапамятные времена. Царями аборигенов считали Сатурна, или Латина. Под именем пеласгов, лигуров, аркадийцев (праселенитов — долунных) и других племен борейгоны — народ, пришедший с запада и севера в Италию и в другие страны Западной Европы задолго до этрусков. Это и есть один из многих миграционных потоков так называемых фризов, атлантиков или Жанов.

Миролюбов упоминает славянское племя неборов, от слова «необоримый», или же борусы, жители Великой Боруссии. Он их связывает с вендами, вильцами и поморянами, так как они представляли единую этническую массу. На острове Рюген был расположен главный балтийский центр славянского языческого бога Святовита — «Святой Свет» (Святогора-Атланта) — Аркона. Поздний Рюген — это Руян-остров, или сказочный Буян-остров, отождествляемый с Алатырем-камнем. Также в Балтийском море еще в 500 году до н. э. на острове Волин существовал славянский город Винета, самый могущественный порт на севере Европы. Это был большой город-порт с 12 башнями. Здесь тоже находился Святой Град, Swantust.

Пеласг первым поселился в Аркадии, он был представителем черной расы, под которой надо понимать непроявленность изначального центра, откуда они, собственно, и вышли (по Тенону). Они были великим «народом мегалитов» и мореплавателей, которые совместно с многочисленными племенами Туата де Дананн и другими прибыли и заселили Европу с «северных и южных островов Атлантики». Кстати, жители Аттики называли пеласгов еще и чело-веко-птицами — пеларгами, т. е. аистами.

Интересна мифологема солнечного царя Гефеста — первого жреца Египта, которую я впервые привожу в данной работе. Этрусский теоним Гефеста — Сефланс (Sethlans). Немировский в книге «Этруски» заявляет об его основе: «нельзя сказать чего-либо определенного». Однако слово Sethlans имеет корень — ethlans (ефлан — атлан — атлант), буквы легко меняются местами: «е» на «а», а «ф» на «т». Примечательно, что сохранившиеся изображения Сефланса-Гефеста встречаются только рядом с Афродитой, Астартой и загадочным Трету. Афродита и Астарта относятся к цивилизации атлантов. Аналогию персонажа Трету мы находим в индоевропейской мифологии (Трита). Трита связан морем, солнечными коровами, напитком (древом) бессмертия. Все это позволяет говорить о единой мифологеме, включая и греческого Тритона, сына Посейдона, и Ивана Третей (Иван Водович) русских сказок.

В славянской мифологии Гефесту соответствует Сварог (svar — светить (санскр.). Ипатьевская летопись называет Сварога отцом Дажьбога-Солнца, родоначальником всех русичей. Солнце-Дажьбог оказывается первым царем, установившим солнечный календарь и царскую власть. Многие русские князья устойчиво соотносились с Солнцем, все последующие правители славян воспринимались как потомки этого божества.

В Средиземноморье Гелиос (один из ипостасей солнечного бога Птаха-Гефеста-Аполлона) установил всеобщий солнечный культ. Гелиос под именем Ра в Египте осуществлял свое великое предназначение — восстановление солнечной религии царей и жрецов Атлантиды, наполняя ее новым смыслом и содержанием. Даже Египетский лабиринт был посвящен Солнцу. Практически у всех народов был культ Солнца — великие сыновья Солнца, атлантские колонисты, разнесли его по всему свету. В Южной Америке его почитали как Бога, в Перу проводились особые солнечные празднества Рай-ми. Египтяне считали, что Ра-Солнце создал землю и всех людей на ней.

К XVI–XV векам до н. э. в мифологии Египта и Передней Азии выработались представления о Солнце как о единственном царе Вселенной и земном царе как солнечном божестве (или сыне бога Солнца). В египетском гимне (XV в. до н. э.) Солнце называется «одним-единственным», а хетты величают земного царя «Мое солнечное божество». Практически все боги античности — ипостаси Универсального Бога Солнца.

Позже греческие мистики признавали, что Юпитер, Плутон, Феб или Вакх — суть Одно, за ними каббалисты насчитывали 72 имени Одного Всеединого Сущего Бога, ибо всесильный и всеведущий Бог Вселенной Един во многих Лицах. Мы бы сказали: в Солнечных Лицах.

Тёлёсы (тот же атлантический корень «тл»), живущие в Саяно-Алтайском крае, почитали бога по имени Тотой или Кем-Тотой. Бурятский ученый Дашинима Дугаров считает Тотоя ипостасью древнеегипетского бога Тота. Тёлёсы — аристократический род, они голубоглазы и светловолосы. Мистерии Тотоя связаны с 12 ступенями посвящения, как египетские, так и европейские (в частности, розенкрейцерские). В Европе Царевна-Лебедь окружена 12 братьями. Такую же Царицу-Лебедь мы видим в Алтайском регионе. Лазарев пишет, что Тот-Тотой-Когюдей оставил на пра-Алтае пророчество о том учении, которое в грядущих веках сменит древние мистерии, — не отвергая их, как в русском духовном стихе «змеиную мудрость» не отвергает «кротость голубиная». Лебедь-Царица Умай, верховная богиня тюрков и алтайцев, становится хранительницей 12-гранника — мистически-сияющего додекаэдрона — священного мирового камня, неизменного посредника между небом и землей в эзотерических учениях Евразии, от египетских таинств до алхимии и сказаний о Граале. Об этом новом для Алтая учении свидетельствуют и курганы с 12-вратными аллеями и «12 ступенями» из молитвы Тотою. Кстати, аллеи менгиров у алтайских курганов указывают на юго-восток, памятуя о главном направлении западного исхода атлантов (с северо-запада на юго-восток) через всю Евразию.

Итак, две огромные языковые семьи, индоевропейские и семито-хамитские, когда-то, очень давно имели тоже один «индоевропейский праязык». Большинство лингвистов считают, что район Средиземноморья не мог быть родиной индоевропейцев. Все они пришельцы на берега «Внутреннего моря», так же как и египтяне. Скорее всего, их родина находилась несколько тысячелетий назад на территории цветущей Сахары и в области, называемой «около-Средиземноморьем». Российские ученые Н. Р. Гусева, С. В. Жарникова, В. Н. Демин и другие выявили множество санскритских субстратов в топонимах и гидронимах Русского Севера.

Где истоки венедов? Щербаков приходит к выводу, что венеды, давшие начало славянским племенам, вначале проживали в Малой Азии. Страбон и другие античные ученые знают их под Ихменем венетов (енетов). Они жили там еще во II тысячелетии до н. э. Часть их ушла на запад и основала Венецию, часть — на восток и основала с другими племенами Урарту-Ванское царство. И после поражений в войнах с Ассирией часть ванов, потомков древних венетов, двинулась из Закавказья на север, к устью Дона, где вошла в состав Боспорс-кого царства в более позднее время. Затем произошло переселение на Оку, где их застала наша летопись.

П. В. Тулаев в книге «Венеты — предки славян» пришел к таким же выводам, что и Щербаков.

Ваны в арабских источниках названы вантит (или ват). Ваны, или вантит, — это вятичи русских летописей. Земля Вантит располагалась по берегам Оки и в верховьях Дона. Донецкий кряж раньше назывался Венендерскими горами.

Этруски (это название латинское!) называли себя расенами (росенами). Вера в предводителя-леопарда характерна именно для расенов-этрусков. Все боги восточных славян (в Киевской Руси), говорит Щербаков в «Асгарде — Городе Богов», это боги трояно-фракийцев. Великие асы-нарты из кавказских легенд напоминают асов Скандинавии. Не является ли аланский герой Удден скандинавским героем Одином? Многочисленные аналогии можно перечислять без конца. Таким образом, Тропа Троянова, Земля Троянова, века Трояновы — никакого отношения к римскому императору Траяну не имеют! Это тропа из Трои, из Троады. Расены-этруски пошли на запад (в Италию), а русы — на север. Фракийское племя называло себя русами, античные авторы — одрисами (одрюсами).

Конечно, Щербаков не описывает так подробно древнейшую цивилизацию Средиземноморья Италию до прихода туда этрусков. Но без понимания процесса проникновения в этот регион «морских пришельцев» нам будет трудно представить себе историю исхода их в Восточное Средиземноморье. Невероятно, но Италия в древности уже была территорией атлантов, борейгенов, лигуров, лелегов и пеласгов. Этруски пришли сюда уже намного позже, сохранив в своей среде культуру далеких атлантических предков. В Италии, Испании и Марокко в настоящее время найдены древнейшие символические скульптуры, которые датируются от 200 000 до 500 000 лет. В итальянском городе Валь-Камоника ученые открыли почти 20 000 наскальных изображений. По некоторым данным, таких рисунков около 500 000! Возраст их достигает 10 000 лет. Здесь изображены странные люди со светящимися солнечными нимбами вокруг головы. Может быть, это и есть прибывшая сюда солнечная династия атлантов? Тем более что местные жители называют это место Долиной Богов. Известно, что атланты почитали своим божеством Солнце и назывались Сыновьями Солнца.

Таким образом, асы — предки германцев, а ваны — предки славян. Все они участники скандинавской и славянской мифологий. Они встретились между собой в знаменательном месте — на берегах Оки и в верховьях Дона. После похода асов эти земли назывались Лебедией. Земля восточнее Дона в скандинавских сочинениях именовалась Великая Свитьод — Великая (Холодная) Швеция. Именно через эту страну протекали реки древних ариев — Дон (Танаксвиль, или Ванаксвиль — «рукав реки, где живут ваны») и Днепр (Борисфен). Само слово «Швеция» — Sweden, Suetia скоре всего означало «светлый, белый, световой», близкое к русскому «святой». Индусская традиция помнит о «Белом Острове» — Sweta dvipa.

У арабов это была страна Вантит. Продолжительная война между асами и ванами, рассказанная Снорри Стурлуссоном (XIII в.), закончилась всеобщим миром и обменом заложниками. Ваны-праславяне были более сведущи в магии, чем асы, они и научили последних и самого Одина этому искусству. Знания, полученные от ванов, асы принесли на север Европы.

Когда-то росомоны, подобно одру-сам (русам), соединяли, по Щербакову, Фракийскую Русь и Киевскую Русь. И хотя между этими двумя государствами почти 800 лет, историческое забвение заменяется у писателя долетописной историей Руси. Таким образом, русы Фракии — росомоны — русы Киева — русы и ваны Москвы. Такова цепь событий и истории.

В последней своей книге «Атланты, боги и великаны» Владимир Иванович приходит к мысли, что Великая Свитьод занимала громадное пространство и простиралась вплоть до Монголии. Именно здесь были найдены останки людей «европейского вида» огромного роста около 3 метров. Предположительно возраст погребений около 3000 лет. Однако Щербаков не прав, когда говорит, что ранее на Земле не встречались останки таких гигантов, кроме как в Монголии. Например, такие останки или следы были найдены в Центральной Америке, в Танзании, на Цейлоне и Кавказе. В 1999 году в Монголии обнаружен скелет 15-метрового человекообразного существа, возраст находки около 45 млн лет! В 2000 году на Кавказе были найдены скелеты четырехметровых людей.

Примечательно, что наскальные руны Монголии, говорит Щербаков, ближе к исландским, и даже к линейным рисункам Испании и Франции эпохи неолита. В конце книги писатель пишет, что есть два земных воплощения Асгарда: наиболее древний — в Монгольском Алтае и более поздний — в Копетдаге. Западную Монголию, Казахстан и Среднюю Азию населяли арии, создавшие неповторимую культуру этих регионов (345–346).

В конце 1990-х годов американскими учеными в Средней Азии была вновь открыта древнейшая потерянная цивилизация с монументальными кирпичными зданиями, огромными арками, бронзовыми предметами и своей письменностью. Впервые ее следы обнаружил археолог-любитель русский генерал Комаров в 1885 году. Эта цивилизация начиналась в Туркмении, пересекала пустыню Кара-Кум, Узбекистан и, возможно, захватывала часть Северного Афганистана. В начале XX века ученые Помпелли и Шмидт датировали возраст этой культуры VII тысячелетием до н. э. (по официальной версии — на несколько тысячелетий древнее цивилизаций Египта и Междуречья!). Поскольку настоящее имя этой страны не сохранилось, археологи дали ей свое — теперь она называется Бактрийско-Маргианский археологический комплекс (БМАК), по имени более поздних древнегреческих территорий, располагавшихся в этом районе.

Именно в Туркменистане Щербаков обнаружил Асгард — один из исходов малоазийских и средиземноморских потомков атлантов — асов-ванов-венедов-вятичей-этрусков-русов, ставших в дальнейшем предками многих народов Европы и Азии. Более древний Асгард, по мысли писателя, все-таки находился на территории Монголии. Сенсационные открытия в Туркменистане неизвестного древнейшего общества подтверждают, что это государство стало пятым очагом мировой цивилизации, наряду с Египтом, Месопотамией, Китаем и Индией. Ныне возраст этого комплекса установлен (намного занижен официальными историками) — около 4000 лет. В Узбекистане, в Каракалпакии, на плато Устюрт, ученым давно не дают покоя загадочные, выложенные камнями гигантские фигуры неведомых зверей. Археолог В. Н. Ягодин считает, что эта система сопоставима по многим признакам с гигантскими рисунками Наска в Перу. Здесь же были обнаружены десятки древних пирамид!

Средняя Азия вообще представляет собой затерянный мир для исследователей. Именно здесь располагают эзотерики одну из Шамбал. В Тибете или в Монголии сохраняются еще самые поздние предания о приходе сюда Короля Мира. Путевые очерки русских и зарубежных путешественников, начиная с XVIII века, пестрят подробными описаниями загадочных культур. Когда-то, 6 млн лет назад, здесь плескалось мелководное море-озеро Лак-Мер с пресной и солоноватой водой. Оно тянулось от Гоби через Среднюю Азию, охватывало Каспийское, Аральское, Азовское, Черное моря и достигало Центральной Европы. Средиземного моря не было, оно пересохло. В Средней Азии еще советскими учеными были найдены человеческие скелеты возрастом свыше 100 000 лет. На некоторых из них видны загадочные следы операций на грудной клетке. Результаты этих исследований были затем переданы в АН СССР. До этого свидетельства операций на костях грудных клеток скелетов были обнаружены на Среднем Востоке (Палестина, Ассирия, Иран) и во Франции, возраст которых составляет более 50 000 лет. Еще раньше советскими учеными было сделано другое сенсационное открытие — в Гоби: отпечаток подошвы ботинка на камне возрастом в 2 млн. лет. А в том же Туркменистане обнаружены отпечатки босой ноги человекоподобного существа, жившего 150 млн. лет назад.

Как же общалась эта неизвестная для нас цивилизация? В первую очередь мы имеем в виду язык. Мифы и предания Америки, Египта, Индии, Тибета, Китая, Ближнего Востока говорят о едином праязыке, который существовал когда-то на Земле до катастрофы. В Библии и Пополь-Вух повествуется о неких башнях, которые строили люди, чтобы достичь небесного знания. Но Бог разрушил эти башни и смешал все языки. С тех пор люди на Земле говорят на разных наречиях. Языковеды так называемой ностратической школы воссоздают мировой праязык, который, по их убеждению, предшествовал возникновению протоиндоевропейской семьи языков, бывших в употреблении предположительно 5000 лет назад. Протоиндоевропейская семья, в свою очередь, явилась позднейшим ответвлением общего наречия, на котором люди говорили более 10 000 лет назад.

Что же представляла из себя протописьменность? В 1924 году во Франции, в местечке Глозель, были найдены обожженные кирпичи с загадочными знаками, схожими с древнейшими иберийскими письменами. По мнению некоторых исследователей, эти предметы восходят к мезолиту или неолиту, а может быть, и к еще более раннему возрасту. По некоторым данным, знаки Глозеля совпадают с буквами финикийского алфавита I тысячелетия до н. э. Конечно, глозельские знаки еще не фонетический алфавит, но он мог быть протоалфавитом, из которого потом рождался финикийский и другие алфавиты Земли.

Но на этом удивительные языковые параллели не заканчиваются. В 1941 году в Румынии, в Тэртерии, были найдены не менее загадочные рисунчатые знаки на глиняных табличках, в которых ученые увидели поразительное сходство с шумерской пиктографической письменностью. Найденные таблички датированы концом VI — началом V тысячелетия до н. э. С этого момента они стали старше шумерских почти на 1000 лет! Начиная с XIX века, многие исследователи говорили о тождестве письменности древних майя и египтян. Андрей Скляров в книге «Опасное наследие богов» (М.: Вече, 2004) приводит множество таких языковых аналогий практически по всему свету.

Установлено, что в дохристианский период у славян была письменность. Это первоначальное докирилловское письмо в современной науке получило название письма типа «черт и резов», или «славянского рунического» письма. Помимо документальных источников, существование письменности у славян подтверждают и лингвистические данные. Слова «писать», «читать», «письмо», «книга» являются общими для славянских языков. Следовательно, эти слова, а значит, и славянская письменность возникли еще до разделения общеславянского языка на три ветви — южную, западную и восточную, произошедшего в середине I тысячелетия нашей эры.

Вернемся еще раз к находке древнейшей письменности в Средней Азии, так называемого Бактрийско-Маргианского археологического комплекса (БМАК), возраст которого по самым скромным подсчетам насчитывает около 4000 лет, а если брать ранние датировки — то все 7000 лет. Некоторые специалисты склонны видеть сходство обнаруженных надписей БМАК с древними знаками Месопотамии и Индии. Но сейчас уже можно считать доказанным явное тождество среднеазиатской письменности с иероглифами Китая. Тем более, как пишет А. Элфорд в книге «Боги нового тысячелетия»: «Исследования определенно показали, что самые ранние формы китайской письменности, появившиеся после 2000 года до н. э., были заимствованы из шумерского письма.

Ученые ранее рассматривали сходство ранней шумерской письменности с древнеиндийской. Теперь мы получаем факт тождества письменности сразу в четырех регионах: Средняя Азия, Междуречье, Индия и Китай. Шумеролог А. Кифишин пишет по этому поводу: «В эпоху Фуси (2852–2752 гг. до н. э.) кочевники-арии вторглись в Китай с северо-запада и принесли с собой туда вполне сложившуюся письменность. Но древнекитайской пиктографии предшествовала письменность культуры Намазга (Средняя Азия). Отдельные группы знаков в ней имеют как шумерские, так и китайские аналоги. В чем же причина сходства системы письма у столь различных народов? Дело в том, что они имели один источник, распад которого произошел в VII тысячелетии до н. э.». Примечательно, что именно с северо-запада прилетали на своих воздушных судах белокожие «яваны-атланты» из Восточного Средиземноморья. Они несли людям Вимана Видию — науку воздухоплавания.

В 1993 году выходит главная книга Владимира Щербакова об Атлантиде «Встречи с Богоматерью». В ней писатель рассказывает с документальной точностью о своих встречах с прекрасной золотоглазой Афродитой-Бородицей, Матерью Мира. В каждую историческую эпоху она имела свое имя: Исида, Афродита, Анахита, Багбарту, Дева Мария, Богородица, Богоматерь. В доледниковой Атлантиде она носила имя Рожанна — Великая Богиня Мать.

Явление Великой Богини-Матери с атлантических земель и собственно позднейшей Богородицы перевернуло мировоззрение Владимира Ивановича. Он узнал, что существуют цивилизации богов и цивилизации инопланетян, стал понимать язык богов, который был основой древнейшего праязыка. Он открыл Город Богов на Земле — Асгард, многоликость, многоименность богов, долетописную историю античной Руси и ванов-вятичей. Щербаков первым начал расшифровку и дал текст самой «Велесовой книги», которым воспользовались «писатели-исследователи», забывшие почему-то указать в своих трудах даже имя писателя. Он приблизился к расшифровке этрусского, хаттского, хеттского, ликийского, фракийского языков. В последней работе Владимир Иванович дает перевод труднейшей так называемой «Лемносской стелы».

Исходя из последних открытий в Евразии, Щербаков многое предвидел, предугадал. Как большой и талантливый художник, он умел входить в непередаваемое состояние поэтического вдохновения, провидческой интуиции и творческой фантазии. Но свои замки Щербаков строил на добротном научном материале, тщательно выверяя каждое слово, наполняя его новым смыслом и содержанием, идущим, в свою очередь, с глубочайшей древности.

Владимир Щербаков стоял у основания зарождения первого атлантологического российского альманаха «Атлантида: проблемы, поиски, гипотезы» и «Российского общества по изучению проблем Атлантиды» (РОИПА). Он был участником Первого и Второго Российских съездов атлантологов. На Втором съезде атлантологов Владимир Щербаков был награжден Орихалковой грамотой за выдающийся вклад в деле развития мировой и российской атлантологии. Ему было также присвоено звание «доктор атлантологических наук».

Владимир Иванович был добрым, мягким и отзывчивым человеком. Писателя всегда отличала необыкновенная энциклопедичность знаний, внутренняя интеллигентность, душевная чуткость, не приспособленность к миру наживы и человеческой лжи. Он мечтал построить всеобщий сад счастья для людей, архитектурный прообраз которого был когда-то в столице Атлантиды. И, конечно, храмы Богоматери. В эту волшебную рощу должны быть внесены, но мнению писателя, все ступени небесного знания, данного людям.

ЛИТЕРАТУРА

1. Воронин А. А. Морские колонии Атлантиды. — М.: Вече, 2004.

2. Щербаков В. И. Встречи с Богоматерью. — М.-Тверь: Книга, 1993.

3. Little G… Auhen J., Little L. Ancient South America. Recent Evidence Supporting Edgar Саусе’s story of Atlantis and Mu. Eagle Wing Books, Memphis, Tennesee, 2002. Фрагменты этой книги опубликованы в журнале Дельфис в №№ 1–2 за 2004 год в переводе О. Порожняковой.

4. Дугин А. Мистерии Евразии. — М.: Арктогея, 1996.

5. Уоррен У. Найденный рай на Северном полюсе. — М.: 2002.

6. Тилак Б. Г. Арктическая родина в Ведах. — М.: 2001.

7. Воронин А. А. Василий Капнист и поиски прародины земли русской // Атлантида: проблемы, поиски, гипотезы. 2001. Сб. 1, вып. 2.

8. Генон Р. Атлантида и Гиперборея // Милый Ангел. — 1991, № 1.

9. Чистов К. В. Русская народная утопия. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.

10. Асов А. И. Гибель Атлантиды // Наука и религия. 1991, №№ 9-12; Он же: Атланты, арии, славяне. История и вера. — М.: Алетейа, 1999; Атлантида и Древняя Русь. — М.: АиФ-Принт, 2001.

11. Серяков М. Л. «Голубиная книга». Священное сказание русского народа. — М.: Алетейа, 2001.

12. Лазарев Е. С. Извечные тайны бытия // Наука и религия. 1988, № 7.

13. Фатьянов К. Гиперборейская вера русов // Гиперборейская вера русов. Сб. — М.: Фаир-Пресс, 2000.

14. Любопытно, что другое русское слово для обозначения красного цвета — «чермный» этимологически близко к слову «черный». В древнеиндусском аналогичный корень «krisnа» также означает «черный» и «красивый». Не исключено, что эта этимологическая связь некоторым образом запечатлелась в языковых ассоциациях и в полустертых семантических структурах языкового мышления, придав смыслу слова «красный» некую полуосознанную связь со смыслом слова «черный» (т. е. «выделенный», «четко очерченный»).

15. Миролюбов Ю. II. Сакральное Руси. — М.: Золотой век, 1996. В 2-х томах.

16. Карпец В. «Священная загадка» или священная тайна // Волшебная гора, 2002, вып. VIII.

17. Веселовский А. Н. Русские и вильтины в саге о Тидрике Бернском // Известия отделения русского языка и словесности РАН (ИОРЯС), 1906.

18. Серяков М. Л. «Голубиная книга»…

19. Гусева Н. Р. Славяне и арьи. Путь богов и слов. — М.: Фаир-Пресс, 2002.

20. Демин В. И. Заветными тропами славянских племен. Фаир-Пресс, 2002; Он же: Атлантида и Гиперборея. Фаир-Пресс, 2003; Жарникова С. В. Славяне и арьи в Вологодской, Олонецкой, Архангельской и Новгородской губерниях // Развитие. 2000, № 1–3; Она же: О локализации священных гор Меру и Хары // Гиперборейские корни калокагатии. Материалы 7-й научной катарсис-конференции Международного клуба ученых. СПб.: 2002.

21. Шустова А. — М. Монголия сокровенная // Дельфис. 2003.

А. И. Войцеховский О ДРУГЕ…

Прошло около года, как ушел из жизни мой друг Владимир Иванович Щербаков — ученый и философ, историк и известный писатель. Все, кто знал его близко, не могут смириться с этим, по своей сути, непредвиденным событием. До сих пор не укладывается в голове, что это могло произойти именно с ним — энергичным и жизнерадостным человеком.

Владимир Иванович выглядел моложавым, порой представлялось, что годы словно бы не касаются его. Всегда он был по-юношески восторженным и увлеченным своими разнообразными поисками. А занимался Щербаков многими научными, социальными, историческими и философскими проблемами нашего времени…

Владимир Иванович окончил радиотехнический факультет МЭИ, а затем и аспирантуру по специальности «Прикладная радиотехника». Под руководством академика Ю. Б. Кобзарева успешно защитил кандидатскую диссертацию. Впоследствии он получил также историко-философское образование, в затем Щербаков увлекся и стал заниматься литературной деятельностью.

Знание истории дарило ему сюжеты для повестей и романов. В 60-80-х годах прошлого века он сотрудничал в научно-популярных журналах, редактировал книги ученых в серии «Эврика», а в 90-х годах руководил отделом «Чудеса и приключения». За сценарий первого в стране документального фильма о биополе «Невидимая жизнь леса» («Киев-научфильм», 1982 г.) Владимир Иванович был удостоен звания лауреата Всемирного кинофестиваля «Экофильм-84» в Остраве (Чехословакия).

В эти же годы Щербаков пишет несколько литературных произведений, где он рассматривает вопросы, для которых, говоря его словами, «на первый взгляд однозначные ответы… невозможны». Вот некоторые из них: «Что такое параллельные миры и мир богов?», «Действительно ли существует цивилизация крылатых змеев?», «О чем говорит древнейшая книга человечества, созданная до появления Атлантиды и дополненная новыми главами после ее катастрофы в XII тысячелетии до нашей эры?».

Во второй половине прошедшего века со Щербаковым происходит очень важное для него событие, в результате которого мы с ним близко сошлись и стали друзьями и которое резко изменило всю его дальнейшую жизнь. Вот что об этом он писал впоследствии:

«В шестидесятых годах меня, совсем еще молодого аспиранта, поразило, что грунт, в котором захоронены останки мамонтов на знаменитом Берелехском кладбище, довольно молодой — его возраст около 12 тысяч лет… Тогда же мне удалось получить первые данные радиоуглеродного анализа: он свидетельствовал, что возраст костей и бивней животных на этом кладбище — около 12 тысяч лет. Однако, этим же временем датирована и гибель Атлантиды. И несмотря, казалось бы на отсутствующую связь между останками мамонтов и гибелью острова, я нашел ее и стал АТЛАНТОЛОГОМ…».

С этих пор Владимир Иванович в большинстве написанных им книг стал пропагандировать версию о существовании Атлантиды — исчезнувшего материка в Атлантическом океане. Его взгляды строились на тщательном анализе легенд и исторических хроник, а также на современных научных материалах. На основе взаимного увлечения атлантологией у меня с ним и произошло знакомство, которое переросло в близкие, дружеские отношения. Впрочем, случилось это отнюдь не просто…

А дела вершились так… В середине 1986 года вышла в свет книга, содержащая повести французских авторов Ж.-И. Кусто и И. Пакалле «В поисках Атлантиды» и известного уже в то время мне советского писателя В. И. Щербакова «Золотой чертог Посейдона». Французские авторы выдвигали в этой книге «средиземноморскую» версию, а отечественный автор — «атлантическую» гипотезу существования легендарного материка. Я приобрел эту книгу, где впервые детально ознакомился с воззрениями Владимира Ивановича на проблемы Атлантиды, которые во многом соответствовали и моим взглядам по этому вопросу…

В июле 1990 года в серии «Знак вопроса» издательства «Знание» была опубликована моя брошюра «Виновница земных бед?», в которой я излагал свою точку зрения на вопросы о существовании и гибели Атлантиды. После этого ко мне обратился редактор серии Георгий Карвовский и сказал, что у него сейчас в работе находится рукопись брошюры Щербакова «Где искать Атлантиду?». Он-то и попросил меня дать рецензию на это произведение…

Я с удовольствием выполнил эту просьбу и представил редакции свой отзыв под названием «И все же сколько было Атлантид?». Этот материал получил полное одобрение от автора брошюры Щербакова и впервые в практике издательства был включен в ее состав. Я же получил телефонную благодарность от Владимира Ивановича, то есть так мы с ним впервые и познакомились. С этого времени мы со Щербаковым неоднократно беседовали по телефону, обсуждая интересующие нас вопросы и проблемы атлантологии.

Казалось, незаметно, но так прошло ни мало ни много целых десять лет, пока я не предложил Владимиру Ивановичу лично встретиться, чтобы подарить ему вышедшую в издательстве «Вече» мою книгу «Тайны Атлантиды», в которой я упоминал и о нем, как об одном из наиболее известных отечественных знатоков проблем Атлантиды.

Эта встреча состоялась недалеко от дома, где проживал Владимир Иванович, на станции метро «Аэропорт». Нужно сразу сказать, что с первых же мгновений нашего общения между нами, если так можно выразиться, возникла взаимная «любовь с первого взгляда». Правда, возможно, здесь сыграло свою роль наше многолетнее телефонное знакомство. Мы прошли с ним в одно из ближайших кафе, где и просидели незаметно, беседуя друг с другом, несколько часов…

Из разговора выяснилось, что у нас с ним много общего… Владимир Иванович оказался на несколько лет моложе меня. Родился он в Москве в семье инженера. Он пошел по стопам своего отца и окончил, как сообщалось выше, технический вуз, но техническая деятельность не стала основной целью жизни Владимира Ивановича. Его увлекла литературная деятельность, которой он впоследствии непосредственно и занялся. Благодаря личному знакомству и рекомендации Леонида Леонова он стал членом Союза писателей.

За время наших встреч мы успели обсудить многие проблемы и вопросы, которыми он занимался в то время и которые представляли для нас обоюдный интерес…

Наши беседы вначале пошли о двух Атлантидах: центральной, находившейся напротив Гибралтара в Атлантике, и периферийной, названной Владимиром Ивановичем Восточной Атлантидой и располагавшейся в Малой Азии. Затем мы обговорили интересующие обоих проблемы изучения этрусской письменности и, наконец, несколько наших встреч посвятили продолжительным разговорам об истории древних скандинавских Богов.

Очень подробно мы говорили о найденном Щербаковым в Туркмении легендарном городе этих Богов — Асгарде. Он посвятил меня в суть своей оригинальной гипотезы, согласно которой этот волшебный город существовал две тысячи лет назад. Открытие Асгарда и мифы, говорившие о нем, позволили Щербакову прийти к выводу, что Боги — это не инопланетяне, Боги — это особая цивилизация, о которой он подробно рассказал в романе «Встречи с Богоматерью». Отдельные вехи открытия Асгарда были запечатлены в документальном фильме «Река бессмертия», выпущенном студией «Центрнаучфильм».

На протяжении последних лет мы неоднократно встречались для обсуждения различных обоюдоинтересных вопросов и мероприятий, а также участвовали в разнообразных встречах с читателями, организуемых редакциями различных научно-популярных журналов, администрацией книжного магазина «Библио-глобус» и т. д.

В 2000 году благодаря нашей общей инициативе нам удалось провести I съезд атлантологов России, а уже в 2003 году, после организации Российского общества по изучению проблем Атлантиды (РО-ИГ1А), руководителем которого сейчас является наш друг и коллега Александр Воронин, был проведен соответственно и II съезд атлантологов России. На обеих съездах Владимир Иванович избирался Председателем Бюро, то есть фактически являлся руководителем этой добровольной организации сторонников существования Атлантиды…

Много раз мы возвращались с Владимиром Ивановичем к дальнейшему обсуждению его литературной деятельности, в процессе которой он написал романы «Чаша бурь», «Семь стихий», «Летучие зарницы», повести и очерки, где Владимир Иванович зачастую выступал в редчайшем жанре — говорил о собственных открытиях, полученных в самых разнообразных направлениях, которыми он с увлечением занимался.

Однако в этой публикации мне хотелось бы особо рассказать еще об одном произведении, которое мне нравится больше всего из написанного Щербаковым. Это его прекрасный философско-художественный роман «Встречи с Богоматерью», посвященный автором «Чарующе прекрасной Богине, Матери мира». Всем, кто читает эти строки, я рекомендую найти эту книгу, приобрести ее и внимательно прочитать…

Начало книги очень простое: «Мир Богов — реальность…» Написана она, как говорил сам Щербаков, по личному поручению Богини, и дальше он добавляет, что факт этот хотя и достойный изумления, но совершенно достоверный. Богиня известна людям под разными именами: Исиды (в древнем Египте), Афродиты (в Малой Азии и Греции), Анахиты (в древней Персии), Багбарту (в Урарту), Рожаны (на территории древней Европы), а христиане знают ее как Деву Марию — Богородицу.

Боги, как утверждает Щербаков, иногда сходят на Землю. Это делает и Богиня. Она выглядит совсем не такой, какой ее изображают иконы. Она юна и прекрасна. Люди, кому удается ее увидеть, запоминают эту встречу на всю жизнь. После ряда бесед на эту тему мне и Владимиру Ивановичу удалось выяснить, что нам обоим, независимо друг от друга, выпало большое счастье… встретиться с Богиней. Со Щербаковым это произошло в городе Владивостоке, а со мной — в Москве…

Вот, как описывает эту встречу Владимир Иванович в своем романе «Встречи с Богоматерью»:

«…Прогулка… на Океанский проспект. Там это произошло. Тогда не понял. Дошло позднее. Совсем недавно.

Она шла навстречу.

Воздух был сиренево-солнечным, как ее глаза. Они сияли — большие, серьезные, выпуклые. В ее круглом лице и глазах светилась сама душа, угадывались оттенки зари и солнца. Ей, наверное, семнадцать. Лицо такое милое и немного детское. Она шла легко и быстро на фоне облака, висевшего на над холмом, куда взбегал проспект. Не помню одежду; в чем она была. Неважно. Все на ней было как светлые лепестки, но это был свет изнутри… Овалы ее контура жили по законам волшебства, понятным мне теперь, годы спустя. Ее стать не контрастировала с очень юным лицом, она была живой, с отсветами небесных золотистых лучей, все ее формы были упруги, едва заметно меняли очертания, они дышали…

…Встреча произошла.

Повернулся ей вслед, замер, не обращая внимания на прохожих, вокруг сверкало, светилось небо, и под ним осталась она, все остальное остановилось, замолчало, сникло.

То облако, и зеленая сопка, и проспект с замершими фигурками людей рамой и фоном, ибо это была картина. В раме жила только статная фигура рослой барышни, неповторимо прекрасной.

Но что же я понял много позднее?

Думаю, даже уверен, что так… мне дано было представить пленительную богиню, узнать ее образ…».

А вот как подобная встреча произошла у меня… Так как мы с Владимиром Ивановичем описываем встречи с одной и той же Богиней, я иногда позволяю себе использовать в своем воспоминании отдельные слова и обороты, которые ранее использовал он и которые никак нельзя заменить…

Это было летом, в начале 60-х годов прошлого века. Я должен был лететь в Волгоград из московского аэропорта Внуково, чтобы затем добраться оттуда в Капустин Яр — месту моей командировки. В аэропорт, по привычке, я прибыл со значительным запасом времени. Поэтому я не спеша прошелся по небольшим залам, подошел к киоску «Союзпечати», купил несколько свежих газет и собирался уже…

И вдруг в этот момент я неожиданно замер, как от мощный световой вспышки. Мне показалось, что кто-то рядом зажег осветительный прибор и направил мне в лицо сильный поток света. На мгновение я закрыл глаза, а когда открыл их, увидел недалеко от себя… светлый облик молодой женщины, почти девочки, невообразимой красоты. Это я после узнал, что свет, несказанный и сияющий золотом, — это постоянный спутник святолепной Богини…

Волосы у нее были светло-каштанового цвета, но меня поразили ее широко открытые выразительные глаза, которые, казалось, излучают вокруг мягкое неповторимое сияние. Она была неописуемо прекрасна: пленительный рисунок ее лица, ее малиновые губы, ярко очерченные брови, а ее мимолетный и пристальный взгляд, подчеркнутый загадочной полуулыбкой, — все это было тонким и чарующим, как роза в луче света, — но только еще более восхитительным. Одета она была в белую шелковую блузку с рукавами, доходившими до локтей, и темного цвета юбку. Она носила небольшие серьги и массивную золотую цепочку, а ее белые руки украшал браслет.

На вид она была среднего роста, стройной, с величавой осанкой и неповторимым волшебным станом: очень тонкая талия, пышная грудь, красивые стройные ноги. Я стоял с неподдельным изумлением или, если сказать откровенно, «с открытым ртом», любуясь этой девушкой с яркими сине-голубыми глазами, которая, как я осознал это значительно позже, была небесной Богиней…

Она была не одна. Рядом с ней находились двое высоких, светловолосых и спортивного вида мужчин, одетых в белые нейлоновые рубашки, которые в то время были очень модными, и темные брюки. По внешнему виду, вначале, они могли показаться близнецами, но, пристально вглядевшись в них, можно было найти много отличий. Сегодня я понял, что эти мужчины были ангелами, небесной охраной Богини, подчинявшимися, по всей видимости, архангелу Гавриилу…

Так мне посчастливилось увидеть образ пресветлой Богоматери, неповторимо яркий и запоминающийся навечно, осознать который я смог только по прошествии многих-многих лет…

Да, теперь я уверен, что тогда передо мной была одновременно роскошно-таинственная Исида и изысканно-прекрасная Афродита, украшавшая Олимп; величавая Анахита, с неподражаемой грацией танцевавшая на небесных пирах, и великая богиня Урарту Багбарту; древнеевропейская Рожанна и прекраснейшая Дева Мария с ее верностью Отцу, с ее идеалами, земной судьбой и небесным преображением; это была всеобщая Божья Матерь — наша постоянная Любовь и Надежда.

Ведь я в своей жизни замечал много красивых женщин, но ни одну из них я не запомнил как образ Богоматери, запомнившийся навсегда, и ни об одной из них не могу сказать так, как это я пытался сделать выше. Мне кажется, что я все же не смог найти нужные слова и выразить ими то, что видел тогда. Где взять действительно такие волшебные слова, чтобы описать невыразимое и неизъяснимое?…

Может быть, великая прекрасная Богиня обходит периодически свои земные владения, и мы, я и Владимир Иванович, повстречали ее в те памятные нам удивительные дни…. Известно, что Великая Богиня не порывает связи с нашей Землей. Она принимала и принимает самое активное, живое участие в различных земных событиях. Человечество обязано ей своим происхождением, становлением и развитием, своей сложной судьбой.

Очень трудно нам осознать, с какими вниманием, деликатностью и настойчивостью она помогает заблудшему, идущему то сюда, то туда и, к большому сожалению, неспособному мыслить человечеству…

Все эти и им подобные мысли появились в моем сознании в результате знакомства, встречи и дружбы с Владимиром Ивановичем, который, к большому сожалению, неожиданно покинул нашу многострадальную Землю и крепко любимую им Великую Россию…

В конце этой статьи мне хотелось бы еще сказать, что Щербаков при написании многих своих произведений использовал реконструкцию мифов по их фрагментам, дошедшим до нас в виде сказок, пророчеств, непонятных доныне исторических источников и т. д. При этом он делал все возможное, чтобы его работы были полезными и интересными как для узких специалистов, занимающихся этими вопросами, так и для широкого круга читателей.

Щербаков и сейчас, и еще многие годы будет путешествовать вместе со своими читателями по созданному его фантазией миру необъяснимого и непредвиденного, неизвестного и невероятного. Этот мир не ограничен ни временем, ни пространством. В нем не на все вопросы имеются ответы, в нем мифы и легенды являются законом, а религия — наукой…

И в заключение хотелось бы сказать еще об одном моменте, связанном с деятельностью Владимира Ивановича. По законам расположения звезд на небе сейчас началась Эра Водолея, сменившая эру Рыб. По данным Щербакова, она наиболее благоприятна для нашей страны — России. Эра Водолея — это время Добра и Света, Счастья и Радости, время расцвета науки, культуры и больших достижений для всей Великой России.

КАК ЖИВЕШЬ, HOMO?

Н. Н. Ваймугина IX ВСЕМИРНЫЙ РУССКИЙ НАРОДНЫЙ СОБОР

Национальная идея

В Москве под председательством Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II состоялся IX Всемирный Русский Народный Собор. Девятый раз зал Церковных Соборов храма Христа Спасителя — символа соборного единения русского и других народов России во славу Победы над французскими оккупантами в 1812 году, — принимал представителей высших органов светской власти Российской Федерации, лидеров общественных движений и политических партий, представителей традиционных религиозных конфессий России, известных деятелей науки, образования и культуры, военачальников, представителей деловых кругов, почетных зарубежных гостей.

Собор — традиционное для российской цивилизации собрание светских и духовных чинов для совета и решения важных дел созидания государственного организма, в котором каждый гражданин является строителем великой державы, исходя из своего личностного служения Отечеству не за страх, а за совесть.

Глава Собора Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II определил: «Деятельность Собора… направлена на достижение его основной цели: дать нашему народу прочную духовную и нравственную опору в решении проблем общенационального и планетарного масштаба». Основным вопросом всех форумов является вопрос осмысления современного позитивного вектора мировой истории.

Поэтому и тема состоявшегося 9-10 марта 2005 года IX Собора «Единство и сплоченность людей — залог победы над фашизмом и терроризмом» не случайна. Это прежде всего дань уважения торжественной дате 60-летия Победы нашего народа над фашизмом во Второй мировой войне. Необходимость требует осмысления Победы над немецким фашизмом как разновидностью терроризма, ее истоков и итогов, в контексте развития истории нашего государства и человечества в целом, для предотвращения новых угроз терроризма, для дальнейшего духовного, социального и материального роста нашего народа и созидания России.

Собор привлек более 2000 участников. Первое пленарное заседание открыл заместитель Главы ВРНС, председатель правления Союза писателей России В. Н. Ганичев. Он зачитал «слово к собравшимся» как сопредседатель Собора, указав на главные вопросы обсуждения: соединение истории и сегодняшнего дня и попросил «открыть и благословить Собор по праву Главы Собора Алексия II».

Глава Собора освятил духовную направляющую соборной мысли начавшегося форума. «Не взирая на жесточайшие гонения двадцатых и тридцатых годов, с первого дня войны наша Церковь заняла твердую патриотическую позицию, призвав своих чад встать на защиту Родины». Алексий II дал оценку итогов войны в духовно-нравственном ее смысле. Адресуясь к сегодняшнему времени, Патриарх обратился к участникам Собора: «К сожалению, безумная мечта о власти над миром, ныне принимающая личины глобального диктата и терроризма, по-прежнему, владеет многими умами, подталкивая к новым конфликтам. Что мы — народ-победитель — можем противопоставить этому? Как сохранить величайшее из достижений Победы — стабильный мир между народами? Как возродить проявленный в годы войны идеал единства и крепости народного духа? Наконец, что мы должны сделать, чтобы уроки Великой Победы не были забыты, но послужили будущему нашего народа и всего рода человеческого?»

Затем были озвучены приветствия к Собору от первых лиц государства. Полномочный представитель Президента в Центральном федеральном округе Г. С. Полтавченко огласил приветствие Президента Российской Федерации участникам Собора. «У фашизма и терроризма одна природа… Уроки истории свидетельствуют, что общество должно твердо противостоять любым проявлениям экстремизма, национальной и религиозной нетерпимости… служить укреплению мира и согласия… воспитанию молодого поколения в духе героических ратных и трудовых традиций нашего народа».

Приветствия в адрес форума направили председатель Совета Федерации С. М. Миронов и председатель Государственной Думы РФ Б. В. Грызлов. Последнее озвучила первый заместитель председателя ГД РФ Л. К. Слиска. Ею также были изложены исторические материалы о практической спасительной роли православной Церкви в Победе, а также о заступничестве Казанской иконы Божьей Матери на всех ратных полях русской Славы.

Развернутый доклад по основной теме Собора «Единство и сплоченность людей — залог победы над фашизмом и терроризмом» сделал заместитель Главы Собора, председатель отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Прозвучали выступления других религиозных лидеров России митрополита Русской старообрядческой Церкви Адриана, лидера мусульман России — Талгата Таджуддина, иудеев — Арнодьда Шаевича.

Архиепископ Русской Православной Церкви за границей Марк обрисовал духовно-нравственную составляющую современного западного мира. Его выступление органически дополнило доклады министра иностранных дел России С. В. Лаврова и председателя Попечительского совета Центра национальной славы России и Фонда Андрея Первозванного В. И. Якунина, тележурналиста А. К. Пушкова и других.

Во второй день работы Собора состоялись заседания тематических секций, названия которых говорят сами за себя: «Духовно-нравственные основы Победы над фашизмом, терроризмом, расизмом, сепаратизмом», «Историческая правда Победы», «Молодежь и наследие великой Победы», «Церковь. Армия. Народ», «Сегодняшние угрозы миру и безопасности». Заключительное пленарное заседание Собора подвело итоги и приняло Итоговый документ — «Соборное слово IX Всемирного Русского Народного Собора».

IX Всемирный Русский Народный Собор показал единение его участников в духе, когда все без исключения собравшиеся единодушны во мнении: «уроки истории священны», победа над фашизмом, ранее «невиданной террористической системой», — великая историческая заслуга народов России; перед угрозой новых вызовов терроризма в мире и России предстоит огромная работа по сплочению людей, по преодолению существующих противоречий.

Николай Воронов ПОТАЕННЫЙ ШОЛОХОВ

К 100-летию М. А. Шолохова

Об авторе:

Воронов Николай Павлович — писатель, академик Академии литературы, награжден медалью А. С. Пушкина Международной академии словесности, автор знаменитого романа «Юность в Железнодольске» (название дано А. Т. Твардовским при публикации романа в «Новом мире», 1968 г.; первоначальное название — «Все время ветер») и других известных романов, повестей, рассказов, критических публикаций, эссе. Автор книги стихов «Цунами».

…………………..

Недоброжелательство изнутри никак не уймет своего беснования против всемирно известного писателя Михаила Александровича Шолохова. Семьдесят лет, со времени публикации двух книг романа «Тихий Дон», непоколебим в литературе земного шара великий наш русский писатель, но по-прежнему продолжаются попытки его развенчать.

Полвека тому назад, когда я начинал учиться в Литературном институте им. А. М. Горького, впервые меня зацепила молва о том, якобы Шолохов воспользовался для первой книги «Тихого Дона» рукописью начальника штаба армии батьки Махно. Тогда же высказывалась другая версия о происхождении загадочной рукописи: с конным продотрядом юный Миша Шолохов челночил по донской сельщине, на продотряд напали белогвардейцы, стрельба, рубка, улетели. Как в первом случае, так и во втором Шолохову досталась добыча: сундучок с записями и документами. Имела хождение и третья версия: сундучок, принадлежавший прозаику из казаков (сперва фамилия не называлась, гораздо позже стали называть Федора Крюкова), был оставлен хозяином на сохранность станичному атаману, будущему тестю Михаила Александровича. Офицер умер от ран, и атаман отдал своему зятю за дочерью Марией Петровной сундучок, полный рукописей. После публикации двух книг «Тихого Дона» в ростовской газете было напечатано письмо дочери покойного офицера, которая обвиняла Михаила Шолохова в том, что он воспользовался рукописями ее отца.

Сталин пристально следил за литературным процессом в стране. Поскольку Шолохов отметал заимствования, вождь посоветовал ему для защиты собственного творческого авторитета написать роман на материале современной деревни.

Первая и вторая книги «Тихого Дона» вышли в 1928 году, первая книга «Поднятой целины» увидела свет через четыре года. Талант, обнаруженный Михаилом Шолоховым в вынужденном произведении, не уронил величья и весьма доказательно сработал. То, что прозаик, он же и поэт — в гоголевском понимании, был вынужден двигаться по следам многосложных, исхитренно-драматических и трагических, не осознанных обществом событий, заставляло его соскальзывать к натурному письму в построении вещи, в подаче героев и стиле, ослабило ее эстетическую целостность (очерковость, длинноты), но укрепило могучим образом читательскую тягу к нему. Нет сомнения, он спешил, чтобы продолжать эпопею о взорванной издревле сложившейся жизни на его родине, мало похожей на ту, которая отворилась всеохватным сокрушающим сдвигом. Было одно бытие; насильственно, в стихийной слепоте, среди океана крови возникало другое. Задача была титаническая: почти не было романов, кроме романа Максима Горького «Клим Самгин», о сломе одной исторически сложившейся эпохи ради пришествия новой, одухотворенной мечтой о грядущем общенародном счастье.

Высокая художественность «Поднятой целины», широта ее успеха, обусловленная проявлением громадного комедийного дарования, пожалуй, уровня Гоголя и Чехова, заглушило выдвигаемое против Шолохова обвинение.

К началу моего обучения в Литературном институте, 1948 год, возникал новый накат на Михаила Шолохова, однако мне несложно было устоять под ударами этих волн, подталкивающих психологию к легковерности, завистничеству и презрению знаменито у народа писателя, будто бы имевшему открытый счет в государственном банке: бери денег, сколько заблагорассудится, покупай что угодно.

В эту же самую пору в Москве вживлялась огулом среди литераторов беззастенчивая клевета на Максима Горького, всемирность которого была выверенной, капитальней и остойчивей, чем шолоховская, каковую, разумеется, необходимо было под замуровать, чтобы она не достигла всемирности Тургенева, Толстого, Достоевского… Как-то на перерыве между лекциями подошел ко мне сокурсник и спросил:

— Горького читал?

— Читал.

— Ты ведь из рабочих. Роман «Мать» боготворишь?

— Отношусь сретне, как говорят башкиры.

— Похвально.

Сокурсник пописывал пьески, с ходу принялся хулить драматургию Горького: и однозначна она, и не сценична, и заумна, и выспренна, ходули вместо образности. В столице я сделал огорчительное открытие не только в студенческой, но и в профессиональной литературной среде: злобные нападки на произведения больших писателей исходят, как правило, от сочинителей скудной одаренности, да к тому же ничтожной начитанности. Я возмутился и прибегнул к безотказному учительскому спросу. Ты-де критикуешь, не зная. Понятно, он изобразил своим красивым лицом оскорбленность энциклопедиста. Тут я ему в самоуверенную башку всаживаю гвоздевой вопрос: «Васса Железнова», она про что?» Верть-круть, ан опаскудился. И «Дачников» он не знал, и «Детей солнца», и «Егора Булычёва и других», даже «На дне» плохо знал, хотя и проходил в школе. Так как я прищучил его, но он из породы людей, которые и разбитые рвутся к непобедимости, и говорит: «Кого ты защищаешь? Графомана. Горький — графоман». И ссылается на прославленного писателя, претендующего на универсальность, на Корнея Чуковского: он и литературовед, и критик, и прозаик, и лингвист, и переводчик. Но отличился в основном как детский писатель, благодаря хватким заимствованиям у иностранных поэтов, о которых не подозревало большинство читателей и писателей из-за вакуума, образовавшегося в мире полиглотов после Октября, гражданской войны, изгнания напором и уловками Льва Троцкого ученой и литературной элиты. Позже мне довелось прослушать курс, годичной, Чуковского, посвященный поэту Николаю Некрасову, общаться с ним, слушать его неиссякаемые анализы, даваемые главным русским прозаикам, и всем из них, включая классиков, он давал отлуп в творческой и человеческой истинности. Верно, Михаила Шолохова он не задевал, вполне вероятно, страшился, что изничтожительные высказывания дойдут до Сталина, чтившего певца Дона, а одобрительных слов не находил в запасниках образованной недоброжелательством души.

* * *

Девяностолетию Михаила Шолохова были посвящены чтения в институте Мировой литературы имени А. М. Горького. Председательствовал на чтениях исследователь «Тихого Дона» критик Виктор Петелин. Среди иностранных гостей выделялся крупный знаток литературного наследия Шолохова норвежский профессор Гейер Кьетсо. Для Нобелевского комитета он провел анализ прозы Шолохова с применением компьютерных исследований. Ответ сложился цельный: у всех произведений, подвергнутых анализу, один-единственный автор.

Истина, достигнутая Гейером Кьетсо, доказательно выявляла себя, когда он докладывал участникам чтений о проведенных им структурных исследованиях. Вопросы, которые ему задавали, реплики из зала навели профессора на прискорбное впечатление: большая часть аудитории враждебна его объективному выводу. Он ждал торжества со стороны соотечественников нобелевского лауреата, а напарывался на предубеждение и ненавистничество.

Гейер Кьетсо не выдержал и с гневом сказал об этом. Усовестил ли он кого-то из зоологических злыдней не только русского гения, но и планетарного? Не станем наивничать. Нашелся нелюдь, кто прислал к восьмидесятилетию Льва Толстого, сверхгения человечества, веревочную петлю. Заурядность издревле насыщается и крепнет палаческим скудоумием.

Пора усвоить лжеречивцам, что молодость для русского писателя — заоблачный взлет дарования. А. Пушкин, «Вольность. Ода», «К Чаадаеву», «Деревня», 18–20 лет; 15 лет, М. Лермонтов, «Герой нашего времени», 25; Н. Гоголь, книга повестей «Вечера на хуторе близ Дикань-ки», 22–23; А. Бестужев-Марлинский «Взгляд на старую и новую словесность в России»; «Роман и Ольга», «Замок Вен-ден», 26; Н. Карамзин, повесть «Бедная Лиза», 26; Ершов, сказка в стихах «Конёк-Горбунок», 19; Ф. Достоевский, роман «Бедные люди», 25; А. Куприн, повести «Молох», «Очеся», 26–28; А. Платонов, повести «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», 28–29; Павел Васильев, поэмы «Повесть о гибели казачьего войска», 18–22, расстрелян в 27 лет; Б. Пастернак, сборник стихов «Близнец в тучах», 24; Яшин, книга стихов «Северянка», 25; А. Твардовский, поэма «Страна Муравия», 26.

И другой сногсшибательный аргумент рвущихся отобрать «Тихий Дон» у Шолохова: он-де малограмотен, окончил всего четыре класса, и потому не мог знать общероссийских событий истории, которые использованы в романе. Какое худосочное склонение к школьной грамотности, словно он не был современником этих событий, не встречался с теми, кто в них участвовал, не отличался начитанностью. Познание, доступное великанам, океанично: как океаны вбирают воды рек, так великаны всепоглотительно вбирают свойства и подробности истории и действительности. Гений вулканичен. Его материалом и подспорьями являются извлечения из огненных недр личности, народов, природы. В анкетных данных об образовании гении не нуждаются. У нас, между прочим, и к неудовольствию априорных неприятелей Шолохова, есть другой нобелевский лауреат, тоже четырехклассиик и опять же академик: Иван Бунин.

Теперь, когда глухо шкандыбает навет, что Шолохов будто бы позаимствовал первую-вторую книги «Тихого Дона» у Федора Крюкова, все-таки нелишне опереться на некоторые ума холодные, притом достойные наблюдения. Алексей Иванович Кондратович — критик, литературовед, прозаик, друг и соратник Александра Твардовского, замещавший его в журнале «Новый мир» (заместительство Кондратовича было облечено бессомненным доверием великого поэта и редактора) прочитал в Ленинской библиотеке все, написанное Крюковым, чтобы выверить, справедливо ли обвинение в адрес Шолохова. И он ответил сам себе и сказал своей жене Вере Александровне: несправедливо. Я всецело полагаюсь на мнение Кондратовича, ибо он обладал необычайным эстетическим восприятием: вкус к стилю у него был поразительно многооттеночным, так дегустатор оценивает качество вина. В отличие от Алексея Кондратовича я не испытывал потребности проверить Шолохова. Однако в том, что я читал у Федора Крюкова, я обнаружил интонационные признаки, перешедшие в произведения Шолохова, что вовсе не смущало меня: ведь я давненько выявил для себя, что Александр Бестужев-Марлинский наделил мелодикой своей прозы трех гигантов: Лермонтова, Гоголя, Льва Толстого.

Кощунственная утка о плагиате рассыпается в прах, когда читатель знаком с вещами творца. Для проникновенной оценки Шолохова достаточно знать романы «Тихий Дон» и «Поднятую целину». Они — свидетельство его по-суриковски яркой художественности, самостоятельности почерка, неувядаемости человеческих характеров, обретших под его пером такую внешнюю и внутреннюю законченность, что они существуют среди нас поистине вживе: Григорий Мелехов, Аксинья, Мишка Кошевой, Щукарь, Лушка, Давыдов, Нагульнов. Чудо смехотворности — Щукарь! Он существует среди нас подобно тому, как Гаргантюа Рабле, Дон-Кихот Сервантеса, Скалозуб Грибоедова, Манилов Гоголя, Левша Лескова, Тёркин Твардовского.

Шолоховский вопрос о «Тихом Доне» сродни гомеровскому вопросу о поэмах «Илиада» и «Одиссея». И хотя Гомер воспользовался богатством отточенных народной фантазией мифов, многовековые споры привели исследователей к авторству Гомера, выявленному единством замысла, поэтики, построения, движением сюжета и лепкой характеров в каждой из поэм. У Шолохова не было столь огромного изумительной законченности фольклорного материала для «Тихого Дона». Подспорьем ему оказалась потрясающей насыщенности собственная судьба, судьба родни, истории современников, заглубленные в прошлое, их устные и письменные свидетельства и, конечно же, язык казачьего края — язык необозримой красоты, мудрости, всезапечатлевающей музыки национальной души. Сейчас называть Михаила Шолохова официальным автором «Тихого Дона» — это значит унижать гений писателя и гений русского народа, его создателя.

* * *

Незадолго до своего семидесятипятилетия Михаил Шолохов встретился в Кремле с генсеком, председателем Президиума Верховного Совета СССР, Верховным Главнокомандующим, маршалом, четырежды Героем Советского Союза, кавалером ордена Победы Леонидом Брежневым. Первые слова, которые Шолохов выкрикнул в благодушно-отупелую ряжку обладателя главных советских чинов и наград, были такими:

— Когда вы прекратите разрушать страну?!

Ураганный гнев вопрошающего разъярил вседержателя страны. Никто не позволял себе столь «необоснованного» спроса. Вперехлест обвинениям Шолохова Брежнев погрозил ему, что, хоть он и стяжал всемирную известность и наделен Нобелевской премией, партия и государство найдут на него управу.

Переполох среди предержащих вызвало не только явление писателя в Кремль, отличавшееся «вероломными» нападками, но и пропажа одной из магнитофонных пленок (запись велась двумя аппаратами) каковую так и не удалось найти. Ильич-два при всей своей защищенности, однако, заробел, дошло наверняка кое-что, да и говорят о незлобивости его характера, потому он и решил заехать в Вёшенскую с отдыха из Крыма для вручения Шолохову второй звезды Героя Социалистического Труда, но не тут-то было: Михаил Александрович ответил, что болен и принять его не сможет.

Кто из тогда живших в нашем Отечестве, кроме Шолохова, осмелился бы дать по мозгам правителю? Другого подобного случая не совершилось. Вот вам исполинская величина МАСТЕРА, коего по зависти и ненавистничеству давным-давно пытаются уменьшить.

* * *

Есть ли отгадки того, как сумел парень двадцати грех лет создать первую и вторую книги «Тихого Дона»? Та бурная и многосложная эпоха была синхрофазотроном негаданного ускорения целенаправленных талантов. К двадцати трем годам Сергей Есенин написал много стихотворений и поэм дивного изобразительного значения для всей русской словесности: «Поет зима — аукает…», «Матушка в купальницу…», «Край любимый! Сердцу снятся…», «Калики», «В хате», «Марфа Посадница», «Русь», «Песнь о Евпатии Коловрате», «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик», «Пантократор»… В двадцать три года опубликовал необычайную повесть «Яр». К тридцати годам он завершил свой жизненный путь, оставив литературное наследие, пожалуй, не меньшее по объему, влиянию и художественному значению, чем у Александра Пушкина. В нашей поэзии ни до него, ни после не было такого звездно необъятного лирика!

В двадцать пять лет Леонид Леонов выпустил осененный гением роман «Барсуки»! Раньше русская проза не имела романов, сопоставимых с «Барсуками» по многомерности крестьянского бытия, по его трагической зависимости от власти, по уникальному разнообразию деревенских типов. Сочетание в языке автора и народной речи былинного, песенного, симфонического лада на редкость ярко и виртуозно и дает основание говорить о музыкальном волшебстве романа. Не менее значимы «Барсуки» живописью и скульптурностью своих пейзажей, портретов, вещей обихода. Этот роман, по моему разумению, стоит вровень с «Записками охотника» Ивана Тургенева, с «Казаками» Льва Толстого.

Пытаясь осознать творческое развитие Леонова и Шолохова, я не однажды склонялся к предположению, что роман «Тихий Дон» Михаил Шолохов создавал не без влияния романа «Барсуки», столь же неотвратимого, как земное притяжение. Все то, что отличает пластическую сокровищницу «Барсуков», споспешествовало вдохновенной работе Шолохова над «Тихим Доном» и отразилось в его эстетике, в психологии главных героев. Свою приверженность к «Барсукам» Шолохов открыто выделил, для пристального наблюдателя, в образах Григория и Аксиньи, вобравших дыхание леоновских образов Степана и Насти-Анастасии, не просто вобравших, но и возвысившихся над ними: влияние неотделимо от соперничества. Тут же не могу не подчеркнуть, что пейзажи Шолохова в «Тихом Доне» разгонистей, симфоничней, картинней, чем пейзажи в «Барсуках», и, вероятно, пастозней, к примеру, луна Леонова, после потери Степаном Анастасии сизой черноты, солнце Шолохова, после гибели Аксиньи, черная во взоре Григория. Зависимость от родоначальника способна преломляться метафорическим усилением.

И есть еще чрезвычайно важное объединительное сходство в этих романах: сострадание крестьянству, вовлеченному в ураганные катастрофы безжалостных революционных перемен.

Главные герои «Барсуков» и «Тихого Дона» были заряжены предчувствием грядущих бедствий русского крестьянства: то, что с ними творили властители в первой четверти двадцатого века, продолжается и теперь, с приходом двадцать первого века.

* * *

Предположение еще литинститутской поры, о котором только что говорил (здесь нет подгонки опосредованием), раскрылось для меня отрадным фактом. Не знал и не знаю о том, взаимоотносилисъ ли Шолохов и Леонов. Могли встречаться на секретариатах Союза писателей СССР, на писательских съездах, на сессиях Верховного Совета СССР, но было ли их общение не вскользь, читаемы ли они были друг другом, делились ли соображениями о творчестве друг друга, сего не ведаю. И вдруг Александр Иванович Овчаренко обнаруживает для меня забавно-восхитительный случай.

После избрания в Академию Наук СССР, 1939 год, М. А. Шолохов аккуратно посещал собрания Академии и сектора языка и литературы, потом, в силу разных причин, перестал их посещать, да к тому же (не единственный ли это случай за всю историю советской академии?) отказался от весьма крупных ежемесячных получений, назначаемых пожизненно: коль вовсе не участвует в общей и сектора деятельности, значит не имеет права на академический оклад.

Леонида Максимовича Леонова дважды прокатили на выборах в Академию Наук СССР И в третий раз он был выдвинут. Как-то Михаил Борисович Храпченко, заведующий сектором языка и литературы, идет на работу и встречает у подъезда приземистого мужичка, обросшего щетиной, нахохленного, в поношенном плаще. И мужичок грубо спрашивает у Храпченки, где, мол, тут сектор языка и литературы вашей драной академии? Мужичок, надо по-честному сказать, приложил к академии более хлесткое определение. Храпченко железобетонно состоял в чиновниках номенклатуры ЦК партии. Он успел побывать председателем Комитета по делам искусств, министром Кинематографии СССР, сменил главного редактора журнала «Октябрь» Федора Панферова, изгнанного с этого поста партийным решением, наконец, отнюдь не по дарованию и учености, был внедрен в академики и в заведование сектором.

— Вы по какому вопросу? — вежливо отреагировал Храпченко на предерзостное выражение мужичка.

— Вы кто?

— Возглавляю искомый вами сектор.

— Так вот, если в вашу драную академию опять не выберут самого лучшего писателя двадцатого века, я выйду из вашей драной академии.

Мужичок развернулся и ушел. И только тут Храпченко установил для себя, кто с ним изъяснялся диким простонародным образом.

Результат: Л. М. Леонова избрали академиком в 1972 году. На мой взгляд, он был достоин такого избрания еще смолоду, напечатав в 1924 году роман «Барсуки», за четыре года до «Тихого Дона», романы «Вор», 1927 год, «Скутаревский», 1932 год, произведения, необычайные художественностью и лингвистической мощью.

* * *

Декабрь 1949 года. Московская консерватория. Владимир Бушин и я всходим по парадной лестнице, ведущей в Большой зал. Неподалеку от картины с изображением композиторов в гостинице «Славянский базар» видим покуривающего Шолохова. Без раздумий и стеснения, сработало что-то вроде неодолимого магнита, идем к Шолохову. Здороваемся, и Володя говорит: Михаил Александрович, мы, дескать, студенты Литературного института и хотим, чтобы вы у нас выступили. Для пущей важности наперебой ссылаемся на выступления Михаила Пришвина и Александра Фадеева. Он готов выступить, но затрудняете я определить день и просит записать столичный телефон. Мы записываем и прощаемся. Конечно, рады удаче: самого Шолохова заловили. У Владимира Бушина первоначальное впечатление от встречи с Шолоховым в перерыве. Мне же он запечатлелся воинской картинностью: гимнастерка, приотворен вертикальный воротник, брюки, заправленные в хромовые сапоги, отливающий звонким блеском. Казачий офицер, только без погон. Веяние чистоты и свежести во всем облике. Невольно выводишь чистоту и свежесть из душевного и телесного здоровья, обласканного вдохновением. Тоже вдохновением как бы удлинен и отшлифован лоб мыслителя, и выкруглен над лбом вал иззолоторусых волос, и прекрасны пшеничные усы, вытянуто острые на концах. Такими усами он наделял себе в крестьянское удовольствие любимых героев. Как точен и великолепен открытый им цвет: желтина зрелой от яркого солнца пшеницы. Впервые мой ум соотносит звукоряд его фамилии ШОЛОХОВ, со звукорядом фамилии МЕЛЕХОВ. И дальше, как молния, ветвится ассоциация: пережитое им самим в гражданскую войну и в ближние к ней годы он передал Григорию Мелехову. Откуда бы взяться в Григории титанической силе метаний, страдания, любви, разочарования, самовозобновления в социальных и личных страстных по исках?!

Действо, посвященное семидесятилетию Иосифа Сталина, совершалось в Большом зале. Председательствовал Алексей Сурков, краснобай, щеголяющий оканьем. Он нашел завораживающую льстивой изощренностью метафору в угоду возвеличивания сталинского слога. Великий вождь народов извлекает из горнила сердца жаропышущее слово и, прежде чем положить его на бумагу, перекидывает в асбестовых рукавицах с ладони на ладонь. До сих пор вижу, как Сурков, чуть не переваливаясь через трибуну, показывает Иосифа Виссарионовича, перекидывающего в асбестовых рукавицах жаропышущее слово. Не трудно допустить, что фигура сиропного лукавства поэтического витии покоробила и устыдила Шолохова, и он вдруг, едва Сурков объявил его выступление, промолвил искореженным хрипотой голосом, будто бы не сможет выступить из-за простуды, поэтому его текст прочтет народный артист СССР Царев Михаил Иванович. Царев читал незавидно, хотя и громыхал тренированным басом. Сказывалась хвалебная натужность текста. Ведая о достижениях генсека, генералиссимуса, председателя правительства, Шолохов ведал и о том, каких уронов, жертв, какой ломки и крови стоило стране всевластие Сосо Джугашвили. (Сосланный в Магнитогорск Ломинадзе называл узурпатора по телефону приятельски революционно: Сосо!) До унижения меня огорчило в непроизнесенной речи Шолоховым то место, где он сравнил нашу Родину с орлицей, а Сталина с: орлом. Я воспринял уклончивость молодого здоровяка Шолохова, было ему сорок четыре года, не только как провал угодничества, но и как порыв смелости.

В 1956 году меня вызвал из Магнитки телеграммой главный редактор журнала «Октябрь» Федор Панферов, чему я шибко удивился. Я всего лишь рассказчик, провинциал, верно, замеченный читаемыми крупными прозаиками и поэтами Константином Паустовским, Павлом Нилиным, Юрием Олешей, Алексеем Кожевниковым, Вениамином Кавериным, Владимиром Луговским, Ольгой Берггольц, Петром Сажиным. Но чтобы знаменитый эпический писатель, автор романов «Бруски», «Борьба за мир», «Волга-матушка река» (Как Максим Горький, тоже волгарь), «В стране поверженных» и не менее знаменитый редактор «Октября» вдруг заинтересовался мною, тут какой-то перехвал моих уральских благодетелей: Ольги Марковой и Виктора Старикова. Прилетаю в Москву. Старое здание издательства «Правды». Иду по коридору к кабинету Панферова, невольно задерживаюсь около полураспахнутой двери отдела прозы, откуда слышится добротной звуковой ковки баритон Федора Ивановича. Борзо говорит. Прямо-таки опупеваю от сравнения, им примененного: крысы до того любят своих детенышей, что нередко зализывают их до смерти; так очеркисты Бек и Лойко до того любят рабочий класс, что готовы зализать его подобным образом.

Вскоре я уже сижу перед Панферовым в его кабинете. Оказывается, Панферов выступал на заседании литературного объединения, единственного в столице при толстом журнале. Федор Иванович народный человек, государственник, депутат Верховного Совета, живет с думой о писательской смене. Он прочитал верстку моей книжки «Весенней порой», передал ее Семену Бабаевскому, и тот отозвался серьезной рецензией для журнала «Октябрь». Сейчас нападки на Бабаевского: украшатель такой-сякой. А не различают того, что радости и солнца мало в литературе, что она задавлена тусклотой. Классика — страданий невпроворот, тусклоты нет, характеры — пойменный луг, на котором разлив травы, цветов, сосновые корчи, выброшенный топляк, ивняки берегом. Шолохов — наш современник, мудрость, каверзы действительности, яркость, северных сияний. При всем при том правда меры Льва Толстого. Искони, с протопопа Аввакума, первого великана русской прозы, мы тяготеем к правде духовных разломов, к правде войн и адовой тьмы, к правде гонимых, поруганных, сирых, казематных страдальцев. А есть правда доброго солнца, хороводов, свадебных обрядов, полных красоты, многоцветного песенного лада, пиров по завершении сева и уборки урожая, поездок в гости к родне. И есть правда любви и верности, воспитания детей в национальном русле — в строгости, холе, труде, в бойцовских играх и проказливых забавах. Мы — народ-громадина.

Это и должно быть мерилом литературы. Прикладываешь это мерило к щелкоперам, наводнившим нашу печать, и не народ-громадину находишь, а жалкий народишко.

Раздались спешно-тревожные звонки междугороднего телефона. Панферову давали станицу Вёшенскую. Трубку взял сторож. Домашностью и старозаветным уютом повеяло, когда он на спрос Панферова ответил:

— Михаил Александрович ушел в старый курень. Трубки там нету.

Панферов прикрыл ладонью решетку мембраны и ко мне:

— Славный Дон-батюшка! — и попросил сторожа: — Мил-человек, сбегай за самим в старый курень. Позарез нужен Миша Федьке из журнала «Октябрь».

Великошумного успеха две книги «Брусков» захватывали широтой и дерзостью изображения деревни советского периода. Они предшествовали первой книге «Поднятой целины» не менее многоплановой и оригинальной. Их предтечей был стилистически блистательный и неуклонно бесстрашный роман Леонида Леонова «Барсуки». Он же родословен неповторимостью сельских типов и речевым косноязычием по отношению к повести Андрея Платонова «Впрок».

Не знаю, что сближало коренников мужицкой прозы, Панферова и Шолохова, были явны их приязнь, шутейность, взаимная, без зависти примерка в мастерстве.

Сторож не застал Михаила Александровича в старом курене, и Панферов попросил телефонистку повторить Вёшенскую через часок-другой. Точно я не запомнил, главы какой вещи: то ли романа «Они сражались за Родину», то ли второй книги «Поднятой целины» — привез Шолохов в «Октябрь». Расположение Панферова к Шолохову, проглянувшее из их несостоявшегося разговора, указывало на желание мастера напечатать своего собрата. А то, что Шолохов дал главы в «Октябрь», с тогдашней очевидностью выявляло, что он привез главы на показ смелому главному редактору. Теперь журналисты, телевизионщики, литераторы, да и раньше такие находились, подают Михаила Шолохова как писателя, находившегося под защитой партии и государства. На самом же деле на независимость его слова посягали газетные воротилы, цензура, чиновники отделов культуры, пропаганды и агитации ЦК КПСС. Лезли в творчество Шолохова и вожди. Инструктор ЦК КПСС Игорь Черноуцан, уже пенсионером, рассказывал мне, как ездил по поручению секретаря и члена Президиума ЦК КПСС Михаила Суслова для сокращения в романе «Тихий Дон» мест и фраз, помеченных этим броненепробиваемым «идеологом социализма». Это было после окончания Великой Отечественной войны 1941-45 годов. Заходясь от важности своей минувшей миссии, Черноуцан уже педалировал на два момента: для этой поездки Суслов дал ему личный вагон; классик, благоухая трубочным табаком, не кочевряжился, выслушивая, почему необходимо изъять из текста тот или иной абзац, диалог, ту или иную историческую картину, психологическую данность. Готовился канонический вариант романа, ибо множились охотники на его переиздание. Черноуцан до того умилялся уступчивостью Шолохова, что мы разругались. Я был убежден, кстати: существование вссследящего ока сохраняло скрытую авторскую волю и неотразимое влияние Михаила Александровича на издателей: сыграл в поддавки — не значит, что не восстановит прежний вариант. Недавно председатель Шолоховской комиссии при институте Мировой литературы им. А. М. Горького Виктор Петелин, прозаик и критик, подтвердил, что послевоенное издание «Тихого Дона» было поуродовано, но автор действительно вернул отданное Суслову, за кем конечно же маячит всевмешательский рассудок Сталина.

Федор Панферов, была у меня догадка, не просто для знакомства позвал меня: как бы для посвящения в преемственные ценности для отвержения губительных привычек и повадок. Случай помог ему обратиться к примеру Шолохова. Не забурел ни от славы, ни от премий, ни от высоких званий. Другой бы заболел манией величия, Михаил Александрович — нет. Народная скромность лишена спеси, заносчивости, безразличия, эстетической самоуверенности. И сам Панферов с лихвой был одарен наградами, но не забурел.

Затронул Федор Иванович и общую у них с Шолоховым незадачу: склонность к застольям. Денек пображничали, достаточно бы. Однако не так: нет на нас уёму. По Уралу кочевал слух, над которым потешались; якобы Панферов, выдвинутый кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР, где-то в сталинградской глубинке на жалобу женщин и девушек, что с них берут налог за бездетность, а война оставила их без мужиков и парней, рубанул: у страны страшные людские потери, надо плодиться, давайте направо и налево. Я не ожидал от Панферова самоосуждения. Он болел за восстановление народонаселения, был на встрече набузованный, вот и ахнул, как подзаборный хмырь. Вместо пользы — кровная обида девушек и женщин. Михаил так бы не сорвался и во хмелю. На меня каких только наветов нет, но на него самый что ни на есть навет изуверский: точно бы он присвоил две книги «Тихого Дона». Да-да, клеветой он изранен, но правота его хранит.

Не повезло Михаилу Шолохову с главным редактором редкой смелости, собратом по удалой совести, высшая духовность которой — народ, его нарицательные типы, многомерность судьбы и проникновение в грядущее: Федора Панферов удалили из «Октября» за пьесу «Когда мы красивы» и за эссе «Черепки и черепушки»; магнатствующие чины из власть предержащих и писательских секретарей не могли простить ему удара по их пресыщенности, равнодушию, идейной фальши, самообережению, не знающему пощады и позабывшему о справедливости.

* * *

Во второй половине пятидесятых годов я подружился с критиком Вадимом Соколовым. По натуре он был провинциальным москвичом: негде остановиться — пожалуйста на удивление щедр, нерасчетлив, весельчак. У Вадима и его жены Кати — неустанный интерес к жизни, культуре, политике, психологии… Родители Вадима — сама доброта, нравственная чистоплотность. Нашу дружбу с Вадимом увязывали любомудрие, похожесть впечатлений на действительность, честно поверяемые ею произведения прозы, поэзии, драматургии, литературоведения…

Как-то я не застал Вадима в Москве. Он ездил от «Литературной газеты» вместе с Шолоховым, совершавшим предвыборное турне: Михаил Александровича выдвинули в Верховный Совет СССР. Дела задерживали меня в столице подолгу. Поселялся на двадцатом этаже гостиницы «Украина». Вадим, лишь только вернулся, навестил меня.

Открытием человека, независимо от того, кто он есть: пастух, сталевар, летчик-испытатель, кристалло-физик, клоун — мы бываем озарены, если наше восхищение неизбывно. Свет личности, осененной гением, был в глазах Вадима Соколова, в облике, в настроении. Ничем он не был разочарован в Шолохове, а вот знанием о нем возвысился.

Отец Шолохова занимался торговлей, был книгочеем, имел склон к истории.

О матери. Прискакал отряд белых в станицу, разыскивали активистов, выгребавших закрома — продналог. Мать спрятала Мишу в сарай, закидала сеном. Умоляла, что бы ни происходило, не выказывать себя. Хлестали нагайками мать, стремясь допытаться, где сын. На ее крики не терпелось выскочить из сарая, но улежал, помня ее умоляющий запрет. Приползла в сарай, руки окровавленные, вообще вся иссеченная. Истово благодарила сына, что перенес ее казнь, не бросился на помощь. Давно это было, а все не могло выболеть в сердце страдание матери, и по-прежнему полнилась душа ее самопожертвованным величием.

Петляли по Вёшенской аресты. Приближалась угроза к райкому. Начали выдергивать секретарей. Наступал его черед. Написал письмо Сталину. И в столицу. Узналось, что он приехал. Позвонил Поскребышев, секретарь Сталина. Уезжай, понадобишься — вызовем. Нет, будет ждать. Сидит в гостинице «Москва», никуда не выходит. Заявляется Фадеев, веселый. Что, Мишенька, маешься? Совсем заклёк. Едем на дачу в Переделкино. Бабочки прилетят. Что ты, Саша?! Чую, того гляди, пригласят. Ни о чем забота, Мишенька. Разыщут. Едем в Переделкино. Глубоко заполночь Фадеев разбудил его. В подштанниках, с ноги на ногу скачет. Миша, зовут. Я объяснил Поскребышеву: ты вдрызг упитый. Он: ничего, приведем в соответствие. Привезли в Кремль. Холодная ванная, сверху ледяной душ, наодеколонили, втолкнули в кабинет Иосифа Виссарионовича. Смотрит на ковровую дорожку, чтоб удержать ровный шаг. Пока дошел до стула на торце стола, приметил — Молотов разулыбался и полез под стол, точно бы завязать шнурки на ботинке. Каганович длинная спина как стена. Станичников углядел. Первый секретарь — полузапрокинута голова, смежены веки, подрагивают, седина на голове так и ослепила. Сталин, в тонких сапогах без подошв, встал по-за станичниками, спрашивает: за них, мол, вы ручались, Михаил Александрович? За них. А почему? Вы убеждены в их невиновности? Да, Иосиф Виссарионович, убежден в их невиновности. Не заблуждаетесь, Михаил Александрович? Они сознались, что вели подготовку к созданию Донской казачьей республики во главе с президентом Шолоховым. Ваш друг, первый секретарь, подписал обвинение. Сталин завис над первым секретарем Вёшенского райкома: подписали, так или не так? Первый секретарь зарыдал. Сталин, скользя в тонких сапожках по-за спинами присутствующих, изрек: «Москва слезам не верит». Первый секретарь вскочил, сбросил пиджак, разорвал рубаху, с плеч долой: «Вот моя подпись». Спина — лохмотья кожи, кровавые струпья, черные полосы. Сталин подошел к Шолохову: «Говорят, вы пьете?» — «Да разве с такой жизни не запьешь?!»

И вёшенцев освободили.

1938 год. Посадили мальчика четырнадцати лет Тотку, Платошу, сына писателя Андрея Платонова. К счастью, у Андрея и Марии, его жены, было на кого уповать: смолоду они дружили с Михаилом Шолоховым, который как писатель теперь уж у всех на виду и к тому же депутат Верховного Совета СССР. Подразумевалось, ясно, в этих горестных обстоятельствах прежде всего то, что он вхож к всемогущему Сталину. О двух попытках Шолохова вызволить через Сталина оттуда Тотика-Платона рассказывал мне критик и редактор Игорь Александрович Сац. Для Саца был высокозначим талант Андрея Платонова! Вкупе с несколькими членами редколлегии журнала «Литературный критик» он прорвал блокаду непечатания, созданную вокруг Платонова после того, как увидели свет рассказ «Усомнившийся Макар» и повесть «Впрок»: они опубликовали два его рассказа в 1936 году, за что печать и партийное чиновничество подвергли «Литературный критик» грозной проработке. Для Шолохова не было секретом преступное угодничество Сталину, который в свое время взбеленился сперва после появления «Усомнившегося Макара», потом — после «Впрок». Блокада Андрею Платонову могла быть организована по указанию Сталина, арест мальчонки наверняка угодничество колоссу. Не исключал Шолохов казематного наказания сыну Платонова за то, что отец продолжал писать в духе своей прежней многомерной независимости, не поддающейся прямому социально-классовому осознанию, как хотелось бы вседержателю, о чем Шолохову было ведомо на собственном опыте. Кстати, президент Академии Наук СССР, создатель оптической физики Сергей Вавилов не решился обратиться к власть предержащим, когда был посажен его старший брат Николай Иванович Вавилов, великий естествоиспытатель, первый президент Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных Наук. На фоне тогдашних робости, загнанности, опасно-бессмысленного риска заступничество Михаила Шолохова за Платона Платонова выглядит сегодня как великанская доблесть. Оглядываясь на его произведения, постигаешь нравственную истину: он умел выверять судебные шаги своих героев, но собственные шаги на грани катастрофы не выверяло даже его невероятной чуткости сердце. Он, как водится меж очень сокровенными друзьями, помогал семье Андрея Платонова материально. А чтобы эту помощь подзапретному Платонову проявить полновесней, дал свое имя на издание русских сказок, обработанных Андреем Платоновичем. Это, конечно же, доходило до вездесущих выслеживателей, взвинчивало их против Шолохова. Легенда о полной защищенности Шолохова от посадки, подобно легенде об открытом счете в государственном банке, свидетельствует не столько об умилительной наивности, присущей россиянам издревле, сколько о доверии к чужеродной психологии, крупно расцветшей в правящих бастионах с времен Петра I и достигшей яростно-истребительной зрелости после Октября и продолжавшейся теперь.

И вот Шолохов с заступничеством за Тота-Тотку, Платона Андреевича Платонова у Сталина. Сталин позвонил наркому Внутренних дел Ежову. Нарком его информирует: мальчишка работал на шесть-восемь иностранных разведок, ведем следствие. Обвинение чудовищно, насквозь ложно, Михаил Александрович негодует. Платоша рос на его глазах, он ручается головой: ничего подобного за ним не может быть. Сталин указывает наркому на ручательство Шолохова, предлагает ускорить следствие, разобраться и отпустить ребенка. Дело, однако, затягивается, и Шолохов опять на приеме у отца народов. Руководит НКВД уже Лаврентий Берия. Сталин приказывает Лаврентию, чтобы привез в Кремль дело сына Платонова. Берия привез папку, а папка-то пустая, ни одного листика. И снова вроде бы жесткое требование Сталина: разобраться и отпустить. А мальчик Платон к тому времени осужден и уродуется в шахтах под Норильском. Возвращается он туберкулезником и настолько изболевший, что легок, точно перышко. От обожания и жалости отец носит Тотку на руках, баюкает, обещает вылечить. Но даже Крым, где туберкулезники излечивались или надолго крепли, не помог Платону. Он умер и погребен на Армянском кладбище, там же похоронен и Андрей Платонович, заболевший туберкулезом не на фронте, как об этом, скрывая истину, писали исследователи его творчества, а от сына. И не просто туберкулезом он заболел, а миллиардным, неисцеляемым для той у нас беспенициллиновой поры.

Что узналось позже о том, почему посадили Платона Платонова? После второго посещения Сталина Михаилом Шолоховым к Платоновым заходил сотрудник НКВД, которому поручили доследование. Он рассказал им, что нашел письмо школьного товарища Тотки. Тотка и этот его товарищ были влюблены в одну девочку. Между прочим, в девушку Машу Кашинцеву, она учительствовала в деревне Волошино под Воронежем, были влюблены два молодых писателя: Андрей Платонов и Михаил Шолохов. А сердце и жизнь она отдала Андрею. Следователь был доверителен с Платоновыми: соученик написал на Платона донос. Они-де, группа ребят, решили отомстить Сталину за Тоткино-го отца, достали малокалибрку, из которой собирались застрелить Сталина во время демонстрации. Следователя, обнаружившего письмо, вскоре не стало: разрыв сердца. Игорь Сац мне говорил будто бы Тота освободили после второго ходатайства Шолохова. Предполагалось, что перерасследование привело мальчишку к оправданию. Однако в действительности Платона сактировали, то есть списали по акту за ненадобностью. Разумеется, этого бы не произошло, если бы не Шолохов: так и погиб бы Платон, долбая руду для Норильского комбината. За намерение убить узурпатора было осуществлено наказание дуплетом: смертельно ранили и сына, и отца.

В первом случае любовь (Шолохов!) воплотилась в сверхрискованное заступничество и благородство, во втором случае (школьник) любовь обернулась преступной ревностью.

* * *

В разные годы вводил меня в мир отдельных тягот и тайн Михаила Шолохова редкий знаток русской словесности публицист, ответственный ученый сектора языка и литературы Академии наук СССР Александр Иванович Овчаренко.

Если по межгороду звонили Шолохову в станицу, трубку поднимал секретарь Ростовского обкома по агитации и пропаганде. Где-то, пожалуй, в конце семидесятых годов съездил Овчаренко к Михаилу Александровичу в гости, за что его пытались вздрючить цекисты. Они якобы оберегают священное время и здоровье гордости советской литературы и впредь найдут способ покарать за самовольство.

Но оборачивалась ли охрана шолоховского покоя телефонной и прочей блокадой? Мне вспомнился 1958 год. Нева взламывала льды. Дом графа Шереметьева, где располагалась Ленинградская писательская организация, принимал сорок лучших новых прозаиков России. Неистово, бережливо, мудро обсуждались на семинарах их рукописи и книги. Вели семинары Леонид Соболев, Вера Кетлинская, Владимир Лидин, Гавриил Троепольский… Перерыв. Мы, полдюжины семинаристок и семинаристов, подсели на диван-огромину к очеркисту Борису Галину. Прозаику-сверстнику Сафонову, вроде из Тамбова, вздумалось нас фотографировать. Едва он вернулся на диван, я внезапно увидел около стены напротив Михаила Шолохова. Он был в простецком темном костюме, подхватливо обозначавшем его по-юношески поджарую фигуру. Резче всего запечатлелась волнистостью и пообкромсанная прическа и ему лишь присущая горбинка носа. Не от себя ли взял нос для Григория Мелехова? Уж если судьбу родной матери влил в судьбу Аксиньи, то почему бы не передать столь примечательную особинку собственного лица любимому герою? Да только ли черту лица? Наверняка передал ему натуру свою, свой мятущийся дух, свое видение российских событий, запрокинутых в неисповедимую трагедию, которая даже не могла присниться Достоевским бесам в их кровавых замыслах, поступках, фантасмагориях.

Я подошел к Михаилу Александровичу, напомнил о встрече в консерватории перед говорильней в честь сталинского юбилея. Он чуточно улыбнулся. Тому ли улыбнулся, что выбрыкнул щукариную хитринку, чтобы не выступать, тому ли, что он не мог запомнить то, что мне запомнилось? Дабы он не отбоярился от выступления здесь, я посетовал на то, что он так и не выступил ни тогда, ни после в Литературном институте. Вместо ответа он приклонил голову и во всю ширину развел руки, и я углядел по два товарища по сторонам от него. Все малоотличимые друг от друга, все в масть ему костюмами, да не в стать ему, и притом в глухом контрасте с его страдальческим образом. Он промолвил, что приехал в журнал «Неву» к Сергею Воронину и, кабы не заботы, связанные с подготовкой рукописи к печати, то преодолел бы стесняющие обстоятельства и выступил. Я кивнул. Сожаление встревожило плечи Шолохова. Он ушел, как улетел, загражденный плотным сопровождением.

В ту пору советская печать начинала брюзжать на Максима Горького за сидение на Капри. Страна ворочалась в социально-политических конвульсиях, а он благоденствовал, влюблялся, слал восторженные письма рабоче-крестьянским корреспондентам и литературным адресатам. Но в ту же пору, проламываясь сквозь цензуру, прежде всего в журнале «Новый мир» Александра Твардовского, торила свой путь правда о том, как по возвращении Горький был обложен служащими наркома ГПУ-НКВД Генриха Ягоды, обложен невпродых, внепрогляд, всмертную.

Когда Платонов пришел к Горькому для разговора о романе «Чевенгур», ему показалась странной жалоба великого писателя на квартиру, где он жил: «Это такая, знаете ли, квартира, что войти в нее еще можно, а выйти трудно». Веривший во всесилие Горького Платонов посоветовал сделать новый вход в капитальной стене. Громадный мастер иносказаний, Платонов не сразу понял метафорический намек Алексея Максимовича, который завел жалливую речь о доме, куда войти еще можно, а выйти трудно. Под домом Горький подразумевал не просто свою квартиру, а страну в целом, куда он опрометчиво вернулся, но откуда ему выхода не было.

В особняке С. П. Рябушинского, куда его перевели, он был обложен почти на нет: у калитки дежурил чекист, у дверей кабинета сидел другой чекист; стоило Алексею Максимовичу выйти из кабинета, этот, околодверный чекист, мигом заскакивал в кабинет и фотографировал то, что находилось на письменном столе. Доблестный и полный могучих творческих сил Платонов верил, что имеется вероятность прорубиться из диктаторского затвора к истинной социалистической свободе, чего в надеждах Горького почти не оставалось, ибо его длительный опыт наблюдения за большевистскими верховодами, включая самого Ленина, с которым он яростно сшибался в письмах из-за кровавого революционного террора, отворялся казематным отчаянием.

После встречи с Шолоховым в Шереметевском дворце я не мог не соотносить его плен с пленом Алексея Максимовича Горького, и не мог не думать о заложниках собственного гения, какими, кроме них, были Николай Гумилев, Николай Клюев, Сергей Есенин, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Павел Васильев, Александр Твардовский…

* * *

В пору незакатно долгой старости Леонид Леонов творил свой роман-громадину «Пирамида» и, по счастью для нашей литературы, завершил его. И Шолохов долгое время творил свой новый, необозначаемый роман, о чем я узнал от того же Александра Овчаренки, друга обоих великих писателей. Почему-то Александр Иванович облекал меня завещательным доверием, рассказывая о Шолохове и Леонове.

Овчаренко не привел названия спрятанного Михаилом Шолоховым последнего романа. А спрятал Шолохов три экземпляра романа либо до ссоры с Л. И. Брежневым, либо после нее, а один экземпляр — в местности, сопредельной своему охотничьему домику в Казахстане. Едва умер маршал Георгий Константинович Жуков, тотчас был арестован его архив. Михаил Александрович наверняка не исключал посмертного молниеносного налета на свой архив. Гиены идеологии среднего звена ЧК нашей партии (некоторые из них служили не только в Центральном Комитете КПСС, но и Комитете Государственной Безопасности) примчались в Вёшенскую якобы на похороны и злобно досадовали, не обнаружив ничего в кабинете маршала русских языковых стихий.

Теперь о спрятанном романе. Шолохов ехал в Москву. Попутчицей по купе оказалась пожилая женщина из руководства Главного Архивного Управления страны. Он, естественно, проявил интерес к содержанию архива. Предполагалась скудость архивных документов и свидетельств, с точки зрения эпохальной правды. Однако попутчица раскрыла перед Шолоховым обильное содержание архива, недоступное для большинства людей по запретам и установлениям секретности. Они подружились, и Шолохов получил от нее материалы, насущные ему ради свежего многоохватного замысла. По мнению Овчаренки, новый роман Шолохов значительней, чем «Тихий Дон». Кому и когда Михаил Александрович доверил обнаружить итоговый свой роман, откроется в заветную пору. Не исключено того, что примером ему послужил Александр Пушкин, спрятавший на Дону «Сафьяновую тетрадь».

Загадка Снежного человека

Юрий Зафесов СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Вадиму Гомзякову

— Ты расскажи, за что из рая изгнан. Ну что стоишь, сломавшийся в плечах?.. Я вижу — ты обтерхан и замызган… А помню, был — красив и величав… Давай начни о жизни — без прелюдий. Тяжел тот опыт, что стесняет грудь. В столице неудачников не любят. Но все же ладно… до утра побудь… Садись за стол, отведай арманьяка! Не надо только в мюсли рукава… Взгляни на жизнь двояко и трояко. Понаблюдай, как светится Москва… — А ты всё бодр… Не крылья — так пропеллер… И понимаю, что не имярек… А я не дог бордосский, не ротвейлер. Моя порода — снежный человек. Моя судьба — не песня сателлита. Но танец вкруг шаманского огня. Я видел след Тунгусского болида. В нем испарилась вся моя родня. Прапрадед мой, а с ним и прапрабабка… Я окликал их души сквозь года… Из-за Казани, как из-за прилавка, на нас смотрели ваши города. А я бродил по обожженным тропам, где под пимами золото блестит. Вот то был взрыв!.. А подвернись Европа — прибавилось бы в мире Атлантид. А что Россия — лишь озноб у карты. Европе встречь сказала: «Охолонь!» Мои эвенки распрягали нарты. Горел-сиял языческий огонь… И в том огне — в крестах и при параде в архангелогородской стороне глядел в простор из-под руки прапрадед. А прапрабабка виделась в окне… Он замолчал. И стало ощутимо, что тишина присутствием полна. И куржаком цвела его щетина. И, как туман, сгущалась тишина. Нас разделяло противостоянье тюрьмы и воли, пыли и планет… Мой гость уснул, и странное сиянье, клубясь, заполонило кабинет. Мой старый кот в шерсти дамасской стали бежал, шипя, до верхних этажей. Во всем квартале женщины не спали, как заново глядели на мужей. И вспомнил я минувшее столетье, где я судьбу примерил, да не ту. И я припомнил жизни разноцветье. И бестолочь ее и маету. Крупицы сути, пестрые раденья. Мечты, мечты… которых след простыл. Бессонной ночи гулкие виденья. …Он попрощался, как меня простил. — Живи, поэт, известным и капризным. Но если вдруг начхаешь на престиж, тогда поймешь, за что из ада изгнан, когда меня и… волю навестишь. 2003

…………………..

У искателей «снежного человека» появился уникальный шанс увидеть его воочию, чем не преминули воспользоваться руководители Международного центра гоминологии под эгидой фонда «Криптосфера».

Дело в том, что более двух лет назад жительница штата Теннеси (США) Дженис Картер, владелица старой фермы, написала научному руководителю Центра Дмитрию Баянову, что принадлежавшие ей земли уже на протяжении полувека посещают ныне постаревший уже бигфут (одно из названий гоминоидов Северной Америки) по имени Фокс и члены его семьи, включающий его детей, и иногда даже находят приют в подвале ее дома. Ее рассказ подтверждали исследователи бигфутов из США Мэри Грин и Уильям Дункан. Дженис и Мэри описали эту историю в рукописи своей книги «50 лет с бигфутами: хроника сосуществования в Теннеси».

Позже в переписку включился и президент фонда «Криптосфера» Игорь Бурцев. В ходе этой переписки постепенно выяснились новые подробности и уточнялись старые. Параллельно профессиональная художница Лидия Бурцева изображала в рисунках те или иные события, описываемые Дженис Картер. Эти рисунки направляли по интернету Дженис, она высказывала свои замечания, и по ним Лидия вносила коррективы в рисунки. Иногда это приходилось делать многократно. В итоге получались рисунки, воспроизводившие конкретное событие и внешний облик его участников более или менее приближенно к реальности.

Игорь Бурцев, К.И.Н., президент Фонда «Криптосфера» ЧЕЛОВЕКОПОДОБНЫЕ НА ФЕРМЕ В ТЕННЕССИ

(Российские гоминологи убеждаются в их реальности)

1. ЧТО МЫ ЗНАЛИ ДО ПОЕЗДКИ В ТЕННЕССИ

НАЙДЕНЫШ РОБЕРТА КАРТЕРА

Примерно в 1945 году дедушка Дженис, Роберт Картер, приобретший здесь немногим более сотни акров (полсотни гектаров) земли, по большей части покрытой лесом и частью — пастбищами, перебрался сюда на жительство со своей женой индеанкой Лайлой и двумя малолетними детьми — дочерью Мел виной, четырех лет, и сыном Робертом, которому едва исполнился один год.

А в году 1946-47-м, во время расчистки территории от леса, когда он срубил очередное дерево, чуть ли не на него свалился вместе с деревом подраненный волосатый мальчик-бигфутенок лет двух-трех. Фермер привел его в дом и выходил, но тот стал вести себя очень неспокойно, разбрасывать вещи и даже ломать все, что попадало под руку. Тогда Роберт поместил его в стойло большого сарая-конюшни и запер. Но через несколько дней в сарай влезли его родители, выломали дверь в стойле и забрали ребенка в лес.

Но бигфутенок стал приходить в гости к людям, где он получал корм. Это общение усилилось после того, как родители ребенка куда-то пропали и перестали появляться в расположении фермы. Фермер приложил усилия к его воспитанию и даже обучению языку. Он же назвал ребенка Фоксом.

В январе 1965 года у Мелвины, красивой танцовщицы кордебалета мюзикла «Вестсайдская история», родилась дочь, которую назвали Жаньес. Отец ее тоже был наполовину индейцем и танцовщиком в том же мюзикле. У него возникли какие-то проблемы с законом, и он оказался в тюрьме. Больше девочка его не видела. А вскоре ее мама пристрастилась к горячительным напиткам. В конце концов соседи пожаловались властям, Мелвину лишили материнских прав и дедушка удочерил внучку.

Боясь испугать внучку, дедушка поначалу скрывал от нее их существование. Прикармливал их на дальних участках фермы или в амбаре в ночное время, объясняя, что носит пищу беспризорным кошкам. Позже он стал говорить, что подкармливает лису (по-английски — «фокс»).

Дедушка-папа души не чаял в маленькой Дженис. А она боготворила его и называла Папау (в книге и письмах она всегда писала это слово с большой буквы). С самого юного возраста он воспитывал в ней самостоятельность, уважение к людям и, что особенно важно, к самой себе. Он научил ее вести хозяйство, рассчитывать бюджет, быть изобретательной, выживать, как бы туго ни шли дела. Он воспитал в ней упорство, несгибаемость перед трудностями, физическую неприхотливость, выносливость перед невзгодами.

Роберт Картер ушел из жизни 13 октября 1996 года в 90-летнем возрасте. Но Дженис продолжала ощущать его влияние на свою жизнь и была уверена, что он все еще рядом, видит ее, и она даже слышит его голос, поддерживающий ее в трудные минуты.

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ДЖЕНИС ОТ БИГФУТОВ

Сама Дженис «познакомилась» с Фоксом в 1972 году.

«Мне было тогда семь лет, а сестре Лайле три года. Помню, как-то мы посмотрели в направлении траншеи, в которую мы сбрасывали мусор, и увидали за деревьями лицо. Оно было похоже на обезьянье. Мы позвали маму и показали ей на него. Та позвала дедушку, бабушку и своего брата — нашего дядю: «Смотрите, смотрите! Там огромная обезьяна среди деревьев!» — воскликнула она, указывая в ту сторону. Да мы и сами ЕГО видели. До него было не более 30 футов (около десятка метров), но я помню только его лицо. Сестра утверждает, что видела и его тело. Но дедушка успокоил нас, сказав, что это была просто игра света и тени от деревьев. Надо сказать, что пока мы за ним наблюдали, он не шевельнул ни рукой, ни ногой, ни даже единым мускулом.

На другой день мы пошли на то место, но ничего там не нашли. Мы подошли к дереву, рядом с которым видели лицо, и даже вскарабкались на ветви, но так ничего и не обнаружили. И все же много раз после этого мы ощущали на себе ЕГО взгляд, мы чувствовали, что он наблюдает за нами, хотя самого его не видели…

Однажды, в конце июня или в июле 1972 года, дедушка и я собирали ягоды на заднем участке. Мы всегда брали с собой кувшин с водой, когда шли собирать ягоды. Но на этот раз, уже не помню почему, кувшин был пуст, и дедушка отправил меня в дом за водой. Я быстро шмыгнула в дом, наполнила кувшин и торопилась обратно с полным кувшином к тому месту, где оставила дедушку. Я видела его сквозь редкие деревья и подлесок прямо впереди меня. И вдруг — БАМ! — большое дерево преградило мне путь! По крайней мере, я поначалу приняла это за дерево. Я ткнулась ЕМУ сзади под колени. Это НЕЧТО молниеносно обернулось и отскочило на несколько футов. Это был самец бигфут. Тогда я не думала, самец он или нет, но позже я это поняла. Это нечто так меня напугало, что я вскрикнула, но голоса не было. Я так напугалась, что намочила и испачкала свои джинсы.

Несколько раз я пыталась вскрикнуть и двинуться, но безрезультатно. Я просто остолбенела. Должно быть, я все же произвела какой-то шум, потому что Папау подошел и встал между нами. Но до этого, как мне показалось тогда, прошла вечность, да и сейчас я так думаю. Это была незабываемая сцена! Папау просто разговаривал с ним таким голосом, каким он успокаивал наших молодых заарканенных жеребцов: «Спокойно, парень, спокойно». Оглядывался на меня, и опять: «Спокойно» и всякие прочие слова, которые я сейчас не могу вспомнить.

Первая встреча Дженис с Фоксом

Папау продолжал все так же мягко уговаривать, стремясь успокоить бигфута. В конце концов, тот развернулся и пошел прочь, оглядываясь на нас, пока не скрылся из виду за деревьями и кустами. Папау отвел меня в дом после его ухода, и бабушка помогла мне переодеться. Мы снова пошли собирать ягоды в тот вечер. Нам нужно было собрать ягоды для покупателя, который уже заплатил вперед, и мы должны были выполнить заказ к утру. Мы продолжали собирать ягоды на холме в стороне от старой конюшни, где я повстречала бигфута и ткнулась ему под колени в тот день. Он, возможно, шел из этой конюшни или, наоборот, ушел туда после столкновения.

Долгие годы после этого случая меня преследовали ночные кошмары. Часто я просыпалась в холодном поту. Я не могла спать без света, поэтому его не выключали на ночь. Я и сейчас сплю при включенных лампах. Не потому, что это может предотвратить приход кого-то из бигфутов, но по крайней мере я смогу увидеть, если кто-то из них решит войти в дом. Я надеюсь на это.

Действительно, если бы они захотели войти, их бы ничто не остановило.

Как я позже узнала, это был Фокс. Как он выглядел? Ростом он был от семи до семи с половиной футов (210–225 см), но тогда он показался мне громадным. Он весь был покрыт волосами, испачканными высохшей красной глиной. Лицо его было похоже на лицо доисторического человека».

Осенью того же года, как рассказывает Дженис, дедушка как-то спросил внучек, не хотят ли они посмотреть, как он кормит «лисичку». Они, конечно, живо откликнулись на это предложение. И вот под вечер он повел их к группе деревьев, что за сараем-конюшней. Там, подойдя к зарослям, он положил на землю тарелку с остатками еды на ней и отступил на пару метров. Из кустов вышло огромное существо — это был Фокс — и принялось есть то, что было на тарелке. А в это время девочки увидели под низко склоненными ветвями деревьев еще одно существо, видимо женского пола, с двумя детенышами. Особенно запомнились их руки, которые они тянули к Фоксу. Но, как ни странно, Фокс с ними не поделился. Он молча опустошил тарелку, повернулся и скрылся за ветвями…

Это произошло в 1972 году, и в последующие добрых три десятка лет Дженис имела возможность наблюдать семью бигфутов и общаться с ними. Будучи ребенком, она обычно вела наблюдения, забравшись на дерево.

РОДОСЛОВНАЯ СЕМЬИ ФОКСА

За прошедшие десятилетия, как рассказала Дженис, Шиба — спутница жизни Фокса, только на памяти Дженис с 1972 по 1989 годы родила шестерых детей. До этого, по утверждению дяди Дженис, у нее родилось примерно столько же детей. В ноябре 1976 года родился Тоби — светлокожий и светловолосый мальчик. После него в следующем году родился мертвый ребенок. Похоже, это была девочка, ее бигфуты сами закопали недалеко от дома Картеров. Но место это находится на земле соседа, и он не разрешает раскопать могилу из религиозных соображений.

Дети, становясь половозрелыми примерно к десяти годам, находили себе пару и уходили. Позже некоторые из них возвращались, иногда с потомством. Например, самец Блэки, один из двух близнецов которых Дженис видела во время кормежки Фокса, родившихся в 1972 году, задержался около матери дольше других. Он ушел примерно в 10 лет и появился вновь в 1987 году вместе с подругой не очень большого роста. Они пробыли в расположении фермы около четырех лет. Детей у этой пары не было. В конце 1991 года они пропали, а еще через некоторое время Блэки появился с новой «пассией» и с ребенком. Третья «жена» появилась у Блэки в 1988 году, а через год у них родился сын, которого дедушка назвал Шэгги («Лохматый»). Этот Шэгги был очень болезненным, постоянно кашлял, а когда ему исполнилось шесть лет, исчез вместе со своей матерью. Он то ли умер, то ли мать увела его в более благоприятные для него места.

В апреле 1981 года у самой Дженис родилась дочь Аманда, а в сентябре того же года у Фокса и Шибы появилась на свет дочь Чико. Когда ей было три года, она сунула руку под ремень работавшего конвейера, и ей оторвало два пальца. В пять лет она куда-то исчезла, а в десять вернулась уже с ребенком. После травмы на конвейере Чико сторонилась людей, и издалека Дженис решила, что ее ребенок — девочка. Позже оказалось, что это — мальчик, да еще какой: сейчас его рост превышает три метра, и весит он больше полутоины. Дженис называет его индейским именем Каноэ-ней, что означает Пьющий воду в течение дня. Она определила его рост, измерив расстояние от земли до окна ее спальни, в которое он однажды заглянул. Похоже, что отец этого мальчика в свое время увел Чико с фермы, когда ей было всего пять лет. Он же обитал на ферме вместе с Чико с момента ее возвращения и до самой смерти дедушки.

И, наконец, последней родилась в январе 1989 года девочка Ники, а в июле того же года у Дженис родилась дочь, которую назвали Джеки. Ники до сих пор обитает в районе фермы вместе со своей семьей — другом Бо и двумя детьми.

Фокс, его подруга Шиба и вся их семья имеют сходное строение головы. Но вид каждого из них обладает такой же индивидуальностью, как и у людей или других животных. Как нет двух одинаковых по виду людей, так нет и двух одинаковых на лицо бигфутов. Но «ее» бигфуты отличаются от других, которых она позже видела по изображениям в Интернете и в книжках.

У самцов бигфутов волосы на теле длиной 3–4 дюйма (8-10 см), у самок немного короче. Дети рождаются голыми, покрытыми только легким пушком. В течение нескольких недель пушок грубеет и подрастает, постепенно становясь волосяным покровом. У самцов волос нет только на ладонях, на подошвах ног и на половом органе. Уши у них подобны человеческим, но они скрыты под волосами. У самок волосы тоньше на лице и груди. Интимное место у них скрыто волосами. У самок и молодежи глаза в основном карие, но у Фокса они голубые, как у лошадей или собак. Белки глаз почти не видны.

Зубы у них такие же, как у людей, только крупнее, и клыки длиннее и острее. Дженис доводилось видеть, как они отрывают куски мяса, когда поедают пойманную добычу, а также как раскалывают зубами орехи. Бывает, они раскалывают орехи ударами камней, а не очень крепкие разгрызают. Руки у них подобны нашим, и большой палец такой же. Все бигфуты, которых она видела, были пятипалые, но на ногах у некоторых мизинец оттопыривался кверху и налезал на соседний палец, так что он мог не отпечататься на следе.

Они могут стоять, выпрямившись, как люди, и предпочитают ходить так же. Но иногда они перемещаются на четвереньках, опираясь на суставы согнутых пальцев рук. Перемещаются они очень быстро. При движении они могут быть совершенно неслышными, а могут создавать громкий шум. Если они не хотят быть услышанными, вы их не услышите. Они очень хитры и знают, как этим пользоваться. Будьте осторожны, когда следуете за ним или когда он следует за вами.

Вот что Дженис рассказала об их отношении к людям.

«Кажется, мне было десять или одиннадцать лет, когда Фокс стал брать мою руку своей рукой так, как я Вам показывала. (Ладони повернуты друг у другу и соприкасаются, пальцы Фокса двигаются поверх руки Дженис в сторону ее запястья.) Он проделывал это с Папау несколько раз, прежде чем я смогла дотронуться до него. Это было проявлением доверия, дружелюбия. Когда мне было двенадцать, он приходил, и я уже могла дотронуться до верхней части его тела. Папау мог трогать его и раньше, а я только начала к нему прикасаться. Теперь и я могла делать то же, что и Папау. Я обхватывала старое лицо Фокса своими ладонями, когда мне было двенадцать с половиной лет, и я ощущала, какая у него мягкая шерсть, даже несмотря на то, что она выглядела всклокоченной. Его кожа на ощупь была грубоватой и немного жесткой, как кожа старого седла.

Что касается детенышей, то я держала Тоби, когда ему был примерно один год. Шиба давала его на руки Папау, а Папау передавал его мне, после того как я присаживалась. Шиба и Фокс позволяли нам делать с детенышами все, что мы хотели. Они нам доверяли. Мне приходилось держать последнего детеныша, девочку, и это скорее всего была Ники, когда ей было несколько месяцев. Тогда мне было 24 или 25 лет, и у меня уже была Джэки. Я заметила, держа эту малышку, что ее голова твердая, и у нее не было родничка. Я не обращала на это внимания раньше, когда держала Тоби, потому что тогда я еще не была матерью сама и не знала, что у младенцев есть родничок, мягкое пятнышко на темечке. Случай, когда мне пришлось нянчиться с Ники, произошел, когда один из глупых жеребцов пришел в ярость и лягнул меня и Папау во время кормления. Он выбежал из сарая и перескочил через забор, разделяющий сарай и поле. Это был Блэки, наш жеребчик от моей старой Миднайт. Да, нашу лошадь тоже звали Блэки. Я собиралась бежать за ней и за Папау, но бигфут побежал вместо меня. Тогда и Шиба, подкинув мне своего детеныша, бросилась в погоню за жеребцом вместе с Фоксом и Папау. Я помню, как эта маленькая девочка уставилась на меня своими большими карими глазами и залепетала что-то. Казалось, что она счастлива. Она не кричала у меня, и я просто держала ее около 15 минут, пока Папау и бигфуты не вернулись в сарай. Папау вел жеребца. Тот все еще был возбужден, и дедушка его успокаивал словами. Я думаю, что это все произошло из-за соседства с бигфутами.

Шиба с детьми

Я об этом особо не задумывалась, просто брала малышей на руки, когда бигфуты давали мне их подержать. Тоби был первым, кого я держала на руках из маленьких, до этого мне приходилось играть с его братом Блэки. И я догадываюсь, что Шиба после этого доверяла мне своих детей. Хотя мне приходилось быть осторожной с ней. Она вела себя как медведица с медвежатами. Фокс меньше заботился о том, что я с ними делаю, главное, чтобы не причиняла вреда».

БИТВА ЗА «СНЕЖНУЮ ЖЕНЩИНУ»

Однажды Дженис была свидетелем битвы бигфутов из-за самки. Вот ее рассказ об этом.

«Мне тогда было лет двенадцать, то есть произошло это в году примерно 1977-м. Чужой дикий бигфут бурой масти пришел на ферму и крутился вокруг Шебы. Фокс пытался его отогнать, нападая на него. Этот чужой бигфут выглядел моложе Фокса. Он был и выше его, но не тяжелее. Фокс был весом около с пару сотен килограмм, я думаю. Шеба не намерена была поддаваться этому чужому бигфуту. Она спокойно проигнорировала его притязания.

Драка произошла позже, когда мне уже было тринадцать лет. Фокса тогда не было с Шебой, рядом был только четырех-пятилетний Блэки. Фокс либо где-то спал, либо охотился или делал что-то еще в тот момент. Я сидела на дереве позади дома и наблюдала за бигфутами.

Шиба сидела на краю поля, где начинался лес. Она нянчила Тоби, воркуя над ним. Блэки в это время ползал на брюхе среди травы на лугу. Тот самый бурый чужак подкрался неслышно к Шибе, крепко схватил рукой и пригнул ее голову к ногам. Но Шиба попыталась вывернуться из его руки, не выпуская ребенка. Тогда чужак стукнул ее по голове кулаком свободной руки. Удар был такой сильный, что я услышала стук. Шиба выпустила ребенка, и он упал на землю. Чужак потащил ее за руку, и она испустила истошный крик, похожий на вопль женщины, которую убивают.

Блэки, должно быть, прибежал с поля, потому что я его увидела уже рядом с ней. До этого момента он выпал из моего поля зрения, так как я отвлеклась на Шибу. Он тоже вопил. Тут вдруг из зарослей появился Фокс, он несся на четвереньках и с большой скоростью налетел на чужака сзади, подкатился и подсек его, как это делают футболисты. Чужак упал наземь, а вместе с ним и Шиба тоже.

Все произошло так быстро, что я не успела разобрать: то ли Фокс зацепил и ее, то ли чужак, падая, свалил ее. Фокс при этом не издал ни звука, по крайней мере, я его не слышала. Вопли Шибы и Блэки заглушали все.

Фокс вскочил и бросился в атаку. Чужак в это время был на четвереньках. Фокс прыгнул и обхватил его за шею обеими руками, как это делают борцы.

Драка Фокса с чужаком

Они оба свалились наземь и катались, сцепившись. Я решила слезть с дерева. Когда я спустилась на землю, они вовсю колотили друг друга кулаками и ногами. Некоторое время я стояла с отвисшей челюстью и смотрела, остолбенев. Все вопили, рычали и визжали. Шиба подняла ребенка с земли и удалилась с места битвы, продолжая дико вопить. Блэки бегал вокруг дерущихся, размахивая невесть откуда взятой дубиной, стараясь ударить чужака, чтобы помочь Фоксу. Но, похоже, он пару раз попал по ошибке и в Фокса. Блэки тоже досталось, я видела, как он пару раз упал. Грязь, комья земли, клочья шерсти летели в стороны. Шум они создавали невообразимый, как будто ревели сразу несколько сирен. Они колотили и пинали друг друга и вопили.

Очнувшись, я помчалась со всех ног в дом. Я была напугана до смерти, не столько дракой, сколько их воплями. Они рычали с силой грома. Ничего подобного, такого громкого и ужасного, мне не приходилось слышать ни до, ни после этого. Я больше не могла это видеть и слышать и спряталась в доме.

Папау схватил ружье, и когда я скрылась в доме, бросился с ним в поле. Я знаю, что он выстрелил дважды в воздух, прежде чем стрелять в чужака, как я поняла из последующих разговоров. Как потом говорил Папау, он дважды выстрелил ему в живот. Дедушка говорил позже, что они с Фоксом так прогнали чужака, что больше он никогда не появится. Я не знаю, убили ли они его. Они могли просто сильно поранить его. Единственно, что я могу утверждать, больше мы этого чужака никогда не видели.

Еще я могу добавить, что два полицейских, каждый на своей машине, появились на ферме. Их вызвали соседи, жившие за дорогой, Рут и Уит. Услышав вопли, они решили, что кого-то здесь убивают, и позвонили в полицию. Дедушка сказал им, что ничего не случилось. Один из них уехал, а другой, которого звали Стамп Хикс, задержался хлебнуть кофейку. Папау рассказал ему, что на самом деле произошло. Тогда же он сказал, что стрелял в чужака, откуда я это и узнала. Потом Стамп и Папау осмотрели поле и лес в поисках чужака. Вернувшись, Стамп пожал дедушке руку и уехал. На этом инцидент с участием представителей закона был исчерпан.

После отъезда Стампа дедушка подобрал кое-какие средства из аптечки, чтобы подлечить раны Фокса. Это были средства, которые он применял для залечивания ран у лошадей и коров. Собрав все это, он пошел оказать помощь Фоксу.

Потом он лечил Фокса три или четыре недели. У того были раны на правой руке и на ноге. Думаю, что не обошлось и без перелома руки, так как Папау наложил на руку шину и не снимал ее долго. При этом Фокс позволял дедушке делать все, что он считал нужным. Папау и раньше мог прикасаться к рукам Фокса, но после этого случая дедушка мог прикасаться к Фоксу в любом месте. Шеба тоже стала разрешать дедушке прикасаться к ней. Другие наши бигфуты тоже стали проявлять еще большее расположение к Папау. Они никогда не делают того, что делают обезьяны. Те, когда хотят показать свое расположение к соплеменнику, выискивают паразитов. Бигфуты же просто запускают пятерню в волосы друг друга, как бы расчесывая их. Это же они стали делать и дедушке. Фокс стал позволять Папау вытаскивать большие занозы с помощью иглы, которой он пользовался для вытаскивания заноз у животных. Я даже видела, как Фокс следит, чтобы с дедушкой ничего не случилось, когда тот идет по дороге. Вообще, у них установились очень теплые отношения, какие только могут быть между братьями, нежели между животным и человеком».

ИНТИМ

Дженис так часто наблюдала за поведением бигфутов, что, конечно, от ее глаз не укрылись подробности их интимной жизни. Она подробно рассказывает особенности анатомии, в частности, относящиеся к признакам пола. Например, она говорит, что у бигфутов пенис такой же формы, как у людей. У Фокса он длиной восемь дюймов (20 см), в спокойном состоянии он свисает в причинном месте среди волос. Сам он голый от основания до кончика и хорошо виден. На близком расстоянии видна и мошонка. Волосы на этом месте длиннее, чем у человека, и больше курчавятся. На расстоянии двадцати футов (около шести метров) пенис уже трудно различим, так как по цвету он не отличается от окружающих волос. Так же как у людей в спокойном состоянии головка прикрыта крайней плотью.

В основании он имеет в обхвате примерно три-четыре дюйма (до десяти сантиметров) и немного сужается к концу. Он выглядит громадным даже в спокойном состоянии. Однажды ей довелось увидеть эрегированный член Фокса с небольшого расстояния перед самым совокуплением с Шибой. Его длина в тот момент достигала 12–14 дюймов (30–35 см), а толщина — как рука Дженис в запястье. Она потом измерила свою руку, та оказалась шести дюймов в обхвате (15 см; это соответствует пяти сантиметрам в поперечнике). Дженис думает, что он мог бы убить этим женщину, если бы попытался изнасиловать ее. Фокс вообще был очень мощного телосложения.

У Блэки, напротив, пенис был намного меньше. Он был вполне сравним с членом крупного мужчины, около восьми дюймов (20 см) в эрегированном состоянии и не больше четырех дюймов в обхвате (т. е. трех с половиной сантиметров в поперечнике). Он был почти незаметен в спокойном состоянии, так как был всего пяти сантиметров длиной и полутора сантиметров в поперечнике. Он не висел, а как бы выступал из глубины.

У Тоби пенис был как у Фокса, но не больше двадцати пяти сантиметров длиной в эрегированном состоянии и 10–12 см — в спокойном состоянии. Только у Тоби более заметна мошонка, так как кожа у него более светлая и лучше видна сквозь волосы. Тоби вообще был рыжим. По некоторым признакам Дженис, имеющая опыт разведения животных и соответствующее ветеринарное образование, считает, что Тоби был сыном Шибы от другого отца, а не Фокса.

Что касается анатомии и сексуального поведения самок, то и здесь ее наблюдения бесценны. Например, сравнивая «своих» самок с объектом, снятым в фильме Паттерсона, она утверждает, что у «наших» бугфутих груди поменьше. Даже когда они кормили детенышей, груди их не были такими полными.

Основываясь на своих наблюдениях, Дженис предполагает, что самки бигфутов находятся «в положении» около одиннадцати месяцев. Хотя она понимает, что это только предположение, основанное на том, что после того, как она наблюдала совокупление Фокса и Шибы, через одиннадцать месяцев родился Тоби. Но она оговаривается, что, вполне возможно, у них были и другие совокупления после увиденного, так что однозначно о сроке беременности не может утверждать.

Груди Шибы не были покрыты волосами, начиная от основания. У других самок, например у подруги Блэки, они были покрыты волосами почти полностью, за исключением сосков. У дочери Шибы, у которой отсутствовали два пальца на руке, когда она повзрослела, груди оставались голыми, как у матери. Дженис не может сказать, чем определяются подобные различия у разных самок бигфутов.

Дженис лишь несколько раз видела как испражняются бигфуты. Они так же присаживаются, как и люди, но обычно они не подтираются. Однажды она наблюдала, как Шиба подтерлась какими-то листьями. Кажется, они стесняются делать это перед людьми. Но они мочатся на глазах людей. Самцы, например, тоже держат пенис в такой момент, как и люди.

ПОСЛЕ РАЗЛУКИ

Дедушка Роберт умер в 1996 году в возрасте 90 лет.

Только в 2002 году Дженис окончательно вернулась на ферму, после того как эта история стала известна исследователям, в частности, Мэри Грин. На ферму в феврале приехала целая комиссия. А позже, 14 апреля 2002 года, как рассказала Мэри Грин, Дженис столкнулась с Фоксом в подвале дома.

МЭРИ ГРИН О РАССЛЕДОВАНИИ СОБЫТИЙ НА ФЕРМЕ

В свой предыдущий приезд в феврале, когда мы занимались расследованием событий на ферме, я играла с этим щенком и собакой Ники. Позже Дженис сообщила мне, что та собака пропала. Еще через некоторое время Дженис и другие исследователи во время осмотра фермы нашли этого пса в канаве мертвым. Стало ясно, что он был убит бигфутом, судя по тем ранениям, которые он получил. Дженис хорошо знала, как бигфут убивает собак, и, обнаружив мертвого пса, поняла, кто его убил.

Так вот, когда Роберт пошел покормить свою собачку, он обнаружил, что дверь подвала широко открыта. Он подумал, что кто-то вломился внутрь, чтобы украсть некоторые из старинных вещей, которые были заперты в подвале. Это повторилось на следующей неделе, кода воры снова оставили дверь открытой. Роберт был расстроен этим, но прежде чем что-либо предпринять, решил покормить собачку.

В то время как он открывал пакет с кормом для собаки, чтобы насыпать немного в ее миску, из темноты подвала появился Фокс и попытался дать понять Роберту, что он голоден. Фоксу раньше уже давали собачий корм, и это было одно из его любимых лакомств. Шокированный и объятый страхом Роберт протянул полный пакет Фоксу, медленно попятился назад, затем повернулся и стремглав бросился вверх по склону холма к фасаду дома. Позже он рассказал Дженис, что тут же запрыгнул в свой джип и умчался.

На дядю Роберта все это подействовало так сильно, что целую неделю он где-то пропадал, разъезжая на своем джипе по дальним краям штата, не сообщив близким о том, где он находится. Позже он объявился, живой и здоровый.

Когда Роберт вернулся обратно в город, он попросил Дженис поехать с ним на ферму во вторник вечером. Он хотел, чтобы она зашла в подвал за газонокосилкой. Он знал, что она сможет поговорить с Фоксом так, как это делал когда-то его отец, и чувствовал, что она — единственный человек, способный попытаться достать газонокосилку для него, особенно если Фокс все еще использует подвал как свое временное убежище. Роберт боялся, как казалось, подойти близко к двери подвала даже с Дженис, когда она пришла ему на помощь. Вот что сама Дженис сообщила по Интернету:

«В воскресенье, 14 апреля, дядя позвонил мне из столицы штата Теннеси, чтобы сказать, что с ним все в порядке, и рассказать о появлении Фокса в подвале в понедельник 8 апреля, на прошлой неделе. После того, как он позвонил мне во вторник, дядя пришел ко мне в трейлер забрать меня, чтобы я могла поехать с ним, чтобы достать газонокосилку из подвала, покормить собаку и оглядеться вокруг.

Мы припарковали машину на верхней дороге и спустились ко входу в подвал. Я зашла туда и услышала тяжелое дыхание, доносящееся из отсека, который моя бабушка использовала для хранения консервов. Я пробиралась через весь хлам, эти велосипеды, грили, косилки и тому подобную утварь, что хранились в подвале. Видимость была примерно до 2-х или 3-х футов (до метра), и от входа в отсек я увидела Фокса, лежащего лицом к дальней стене на матрасе. Как мы позже поняли, это было сиденье от грузовика.

Я решила выйти, но что-то меня остановило, я медлила. Фокс дышал тяжело, слышны были его хрипы. Я могла четко видеть его в свете от окна в этом помещении. Вернее, я могла разглядеть его затылок, плечи и верхнюю часть спины. Сначала я едва не вскрикнула от ужаса. Затем я спросила Фокса, не болен ли он. Я подумала, что он, должно быть, умирает прямо на моих глазах. Он в ответ сперва проворчал что-то неразборчивое, но это не было рычанием.

Я была напугана до смерти. Это произошло потому, что я не общалась с Фоксом в течение долгого времени; и я просто не знала, как он будет реагировать на мое появление рядом с ним после всех этих прошедших лет разлуки. Я начала говорить тоном, который мой дедушка всегда использовал, когда хотел, чтобы Фокс сделал что-то; это был такой легкий плавный той, с которым обращаются к пугливому жеребенку или норовистой молодой лошади.

Я говорила довольно долго, и дядя начал звать меня снаружи. А я боялась повышать голос и отвечать ему, в страхе, что Фокс рассердится и нападет на меня. Я просто продолжала пятиться к двери через хлам и едва не споткнулась о велосипед.

Я продолжала повторять увещевания. Когда я, наконец, увидела его двигающимся на четвереньках (по крайней мере, так мне представилось от двери подвала), я повернула за угол, к другой стене дома. Затем я заглянула в окно погреба, чтобы убедиться, что он выходит. К тому времени, когда я посмотрела в окошко, он был уже в основной части подвала.

Я продолжала говорить ему, что ему нужно выйти наружу, и что он пугает дядю до смерти, и что он не может оставаться в подвале. В конце концов я спросила, не голоден ли он. Это произошло, когда он на четвереньках подполз к двери подвала и ждал, когда я вернусь ко входу. Наконец он вылез и встал на ноги, по он показался ниже, чем был, когда я была маленькой. Он никогда не стоял так раньше, согнув спину, так что из-за этого он выглядел сейчас ниже. Его шерсть поседела, в окраске преобладал серый цвет с некоторыми оттенками белого и серебристого. Он уже не был таким черным, как пиковый туз, каким он был когда-то.

Он дал знать, что голоден, и еще что-то пробормотал. Я также что-то еще ему говорила.

Фокс отошел на шаг или меньше от подвала в мою сторону. У меня был маленький фотоаппарат в заднем кармане. Я подумала, что успею вытащить его из кармана, и нажала кнопку взвода вспышки на нем. Теперь в моем кармане мигал маленький красный огонек. Я подумала, что смогу сделать навскидку снимок Фокса. Но за то мгновение, которое мне потребовалось, чтобы достать камеру из кармана, он успел опуститься на четвереньки. Прежде, чем я успела поднести фотоаппарат к глазам, он стремительно сбежал на четвереньках по склону и перемахнул через ограду. Он стремглав кинулся к старому источнику в полосе деревьев за полем, тянущейся вдоль ручья. Он перепрыгнул забор, именно перепрыгнул, даже не задев! Он привстал, потом как бы припал к земле, оттолкнулся и перепрыгнул через ограду, приземлился на четвереньки и продолжил двигаться дальше. Наконец он встал на ноги и побежал, когда уже приблизился к лесу за источником.

Есть кое-что еще, что я подметила, когда он стоял передо мной, — это то, что я ошибалась раньше, считая, что его зрачки не отличаются от наших. Они не такие, как у нас. Они больше походят на кошачьи глаза, то есть имеют поперечный разрез зрачка; а могут быть и круглыми, но свет заставляет их сужаться и выглядеть, как глаза кошки.

Мы с дядей отъехали к магазину, взяли еды, привезли и разложили на старом шкафу, во дворе дома. Потом мы уехали, дядя высадил меня у трейлера и поехал своей дорогой. Было около шести вечера, когда я вернулась домой. Я тут же позвонила Мэри Грин, рассказала ей о происшествии с дядей, и она вместе с Джозефом Баллом приехала на следующий же день, 17 апреля».

Дженис стала подкармливать «гостей», и вскоре Фокс округлился и оправился от болезни. Стали появляться и другие члены его семьи. Так возобновилась «дружба» бигфутов с людьми. Но бигфуты нет-нет и убивали скотину, принадлежавшую то одному, то другому соседу. Тогда Дженис организовала и соседей подкармливать бигфутов, и те стали меньше нападать на домашний скот. Но все же нет-нет и задерут какую-нибудь собаку или кошку, которые уж очень досадят им. Правда, есть они их не ели.

Дженис выдирает пучок волос у Фокса

По предложению Мэри Грин, Уилла Дункана и других исследователей Дженис собрала волосы бигфутов и отправила их на исследование в Орегонский центр приматов профессору Хеннеру Фаренбаху. Тот определил, что многие из волос принадлежат какому то неизвестному виду приматов, не людям и не обезьянам. Но все же он попросил Дженис собрать волосы непосредственно с кого-нибудь из бигфутов, так как среди присылавшихся ему образцов волос нет-нет и попадались то кошачьи, то поросячьи, то собачьи. И случай для получения на 100 % надежного образца представился.

Как написала Дженис, однажды ночью в марте 2004 года раздался стук в наружную дверь дома. Дженис решила, что это кто-то из родственников, и открыла дверь. Но она увидела Фокса, который попросил у нее чеснок. Насколько она знает, чесноком бигфуты отпугивают насекомых. Дженис зашла в дом, набрала чеснока и вышла к нему. Но когда она передавала Фоксу чеснок из рук в руки, она ухитрилась выдернуть из его руки пучок волос. У Фокса округлились глаза от такой дерзости, но он молча повернулся и пошел от дома…

А Дженис упаковала волосы в пакетик и снова отправила доктору Фаренбаху. На этот раз он твердо отметил, что волосы — хотя и примата, но не человека, у них исключительно интенсивная пигментация, более интенсивная, чем даже у самых черноволосых африканцев.

* * *

Прочитав материалы книги и получая регулярно письма по Интернету о текущем развитии событий, мы с Д. Баяновым все больше приходили к убеждению, что стоит попытаться поближе познакомиться с обстановкой на ферме Картеров. В конце концов, нашему Фонду удалось собрать минимально необходимую для поездки сумму — нашлись добрые люди и организации, которые согласились предоставить кое-какие средства на поездку и более или менее сносное пребывание там в пределах месяца…

II. ПОЕЗДКА В ТЕННЕСИ: ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ДЖЕНИС

ЗНАКОМСТВО С ОБСТАНОВКОЙ

За пару дней до моего отъезда в Штаты мы вдруг получили по Интернету письмо-предостережение от одного нашего корреспондента из Америки. Из его намеков мы поняли, что ехать сейчас на ферму Картеров небезопасно, что якобы в последнее время Дженис повела себя агрессивно по отношению к бигфутам, поставив задачу вместе со своим новым мужем-охотником отловить или даже убить одного из них. Это будто бы озлобило бигфутов, большая часть их удалилась, а в расположении фермы остался, мол, один трехметроворостый гигант Каноэней, решивший мстить искателям. Так что лучше, мол, не попадаться на его пути в лесу, и вообще, мол, никаких шансов найти там бигфутов нет.

Это, конечно, немного обескуражило нас, но я, честно сказать, не поверил «доброжелателю»: не могла такой человек, как Дженис, всю жизнь дружившая с дикими двуногими и даже не желавшая их фотографировать без их разрешения, вдруг предпринять какие-то усилия, могущие причинить им вред. Письмо даже раззадорило меня, свидетельствуя об интриге, возникшей вокруг этого дела.

И вот я вылетаю в Вашингтон. Там меня встретил вашингтонский корреспондент одной из российских газет Андрей Кабан-ников, доставивший меня на автомобиле за 800 с лишним километров до фермы Картеров и пробывший там со мной еще пару дней для знакомства с обстановкой…

Дженис и ее семья встретили нас как старых друзей. Хозяйка предоставила нам в распоряжение большую гостиную с двумя диванами. Было довольно жарко, поэтому окна были открыты. В одном был даже кондиционер, а на полу стоял большой вентилятор, такой же бьш под потолком. Но все это было бесполезным, как, впрочем, и электроплита в кухне рядом с нашей гостиной: в доме не было электричества. Его отключили… за неуплату. Пришлось поначалу готовить на открытом огне во дворе. Когда долг за электричество я оплатил, свет появился. Позже гостиная осталась в моем распоряжении. Разве только на втором диване, освободившемся после отъезда Андрея, обосновалась собака Джинджер, да еще вечерами мне составляла компанию четырехлетняя Холли, дочь Дженис. Она здесь смотрела видеомультики и любимые ею — как и мамой — фильмы про лошадей.

Недалеко от дома Дженис, примерно в 50 метрах от него, располагался большой трейлер, в котором проживала ее сестра Лайла с тремя детьми. Трейлер был длиной 24 метра, а полезной площади в нем — 120 квадратных метров.

Я провел на ферме Картеров пять недель, жил и питался в доме вместе со всеми.

Поначалу не было никаких признаков появления бигфутов ни во дворе дома (если можно назвать двором открытую лужайку без ограды — в тех местах не принято огораживать усадьбы), ни в подвале. Мы с Дженис вешали ведро с кормом перед домом и в соседнем лесочке, но никто практически за все время моего пребывания корм в лесу не брал. Только где-то в конце второй недели появились признаки посещения бигфутами нашего расположения.

Дженис вывешивает корм для бигфутов

В ночь с 11 на 12 сентября, примерно в 1.30, сердито и долго лаяла наша домашняя собака Джинджер. Мы с Томом, мужем Дженис осмотрели все вокруг, но ничего не заметили интересного. А утром пришла Лайла, сестра Дженис, и сказала, что примерно в то же время лаяла и ее собака, привязанная под ее трейлером, и кто-то ходил вдоль трейлера, пару раз покашлял, потом посвистел и потом легонько постучал по стене трейлера. Лайла сидела внутри у окна, читала книгу, ее дети спали (Эшли, девочка 16 лет, Филип, мальчик 13 лет, и Майя — 8 лет). Она не разглядела, кто это был, так как внутри горел свет, а снаружи было темно. После этого мы с Томом расчистили поле обзора, передвинув старые стиральные машины и холодильники во дворе, так что из окна дома стала просматриваться широкая полоса вдоль трейлера вплоть до сарая, что в 120 метрах от дома. Я установил наблюдение по ночам с применением прибора ночного видения, но безуспешно.

13 сентября мы ездили к Мэри Грин, вернулись поздно, часов в 12 ночи. Подошла Лайла и сказала, что прямо перед нашим приездом кто-то опять ходил, а с нашим появлением шаги прекратились.

Днем 14 сентября во время нашего осмотра подвала мы с Томом обратили внимание на то, что старое кресло сдвинуто почти на метр, как будто хотели расширить место для лежания на полу на остатках поролона; на спинке кресла было байковое одеяло так вот, на нем оказалось колье — мельхиоровая толстая цепочка с большим пауком, похоже из серебра. Откуда она взялась, никто не знает. Кроме того, подвешенный на трубе под потолком пластиковый пакет с кормом — раскрошенными булочками — оказался сдвинут к стене примерно на 40 см. Раньше он висел рядом с креслом, а теперь — вплотную к стене. Мы снова передвинули кресло и отодвинули пакет обратно от стены.

16 сентября весь день шел проливной дождь. Поехали к Тому за 40 километров, чтобы подключиться к Интернету. Но как раз в этот день мы остались без компьютера и, соответственно, без связи с внешним миром: Том решил заменить в компьютере устаревшую материнскую плату и не справился с задачей. В довершение отказали окончательно дворники на машине Дженис. Обратно ехали под проливным дождем, в темноте, без дворников, да еще и стекла постоянно запотевали, так что Дженис вела практически наугад. Еле доехали, было уже за полночь. Естественно, после такого стресса снова идти под дождь, потом в подвал не было желания, и мы не стали его осматривать (вход в подвал сзади дома, как раз на краю оврага).

Утром 17 сентября хозяева еще спали, дождь продолжался, но не такой сильный, я спустился в подвал: одеяло лежало на полу, колье тоже, но самое главное — пакет с кормом опять был передвинут к стене! Прямо какая-то игра в кошки-мышки…

После всего этого, убедившись, что кто-то приходит, я потратил день и вскопал почву вокруг входа в подвал. Легко сказать! Работать пришлось киркой, под травой — твердая, как камень, земля, красная глина, не размокшая даже от проливного дождя…

Утром 18 сентября первым делом проверил «следовую полосу» — никаких следов. Продолжил работу по ее расширению. На этот раз занялся подвалом: вынес оттуда 3 мешка хлама, чтобы расчистить дорогу Фоксу, вскопал — опять же киркой, грунт здесь еще тверже — только половину пути. Расставил поплотнее старые велосипеды.

Утром 19 сентября — снова никаких следов. Продолжил работу в подвале. Дальше вскапывать не стал, засыпал каким-то черным порошком, похоже-древесным углем, оказавшимся здесь же: если наступят, отпечатается. Еще расчистил проход, подвесил новый пакет с кормом на трубу, одеяло вернул на спинку кресла, колье — на сидение.

После того, как я вскопал и разрыхлил землю (подготовил следовую полосу) перед входом в подвал дома и в самом подвале, мне пришлось уехать в другой район поисков, к Мэри Грин, поскольку это было оговорено заранее.

ЛЕСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Там, кстати, тоже происходили интересные явления. Ночью мы подолгу были в лесу — Мэри, я и еще двое: Уэйн Мёрфи (м.) и Шерри Малин (ж.). Шерри кричала, подражая ИХ голосам, и в ответ мы слышали похожие крики в отдалении, а Уэйн стучал дубиной по стволу, и тоже в ответ раздавались стуки. В этом месте пару лет назад они обнаружили труп теленка с выеденными сердцем, легкими и печенью, остальное было оставлено. Любые хищники разделываются с добычей совсем иначе.

Мэри уверена, что это дело рук бигфутов. Тем более, что это соответствует всему тому, что рассказывала об их «охоте» на домашних животных Дженис.

Здесь же за пару дней до моего приезда упомянутые искатели увидели большой след на том месте, где минут сорок назад его еще не было. Я тоже видел этот след, но он уже осыпался к тому времени.

В этом же районе находили древесные конструкции в виде каркаса для чума, или типи, как они там называют подобное индейское жилье. Я сфотографировал парочку таких конструкций и побеседовал с местным рейнджером — охранником государственного леса, Шопом Хьюзом. Показал ему фото и спросил, кто бы это мог соорудить. На что он наивно ответил: «Я не знаю».

Кстати, такие же конструкции находил и фотографировал на Вятке наш коллега, искатель Анатолий Фокин близ той самой деревни Аксеново, в которую в сентябре же заходил леший (об этом сообщали московские газеты). Мне тоже там приходилось видеть подобные конструкции, которые Анатолий мне показывал.

Так вот, после возвращения от Мэри вечером 23 сентября я спросил у Дженис, не было ли следов. Она ответила, что следов не было, но в ночь после моего отъезда она слышала, как Фокс недовольно ворчал около подвала. Она поняла так, что он недоволен вскопанной землей и не будет здесь появляться.

СЛЕДЫ В ПОДВАЛЕ

Утром 24 сентября следов в подвале я тоже не обнаружил. Подъехали двое телевизионщиков из «Нэшнл Джиографик» Нол Докстадер с помощником: они пытались найти меня и встретиться в Москве, а нашли в своих родных Штатах. Поговорили, прониклись доверием к Дженис, поснимали до темноты и уехали на ночь в мотель в соседний городок Свитуотер.

На следующее утро они продолжили запланированные съемки и беседы с нами. Пока они беседовали с сестрой Дженис Лайлой, я пошел проведать подвал и — о, Боже! на черном слое мелкодробленого древесного угля, которым я присыпал пол, отпечатались следы босых ног… Следы продолжались дальше на разрыхленной красной глине (угля дальше не было). Посмотрел на двойной пластиковый пакет с кормом, подвешенный к потолку, — он аккуратно разрезан, внешний пакет отклонен в сторону, а внутренний пуст. Я позвал телевизионщиков, они подтянули аппаратуру и стали снимать мою работу со следами. Я тотчас вспомнил, что когда уточнял вчера с Дженис генеалогическое древо Фокса (они снимали этот момент), она, в частности, упоминала пятилетнего Скупки, приемного сына Ники, дочери Фокса. Он еще подросток, не выше 160 сантиметров ростом, и у него сильно покалечена нога, так что он при ходьбе ставит одну ступню поперек линии движения; и еще — у него на стопе снаружи сбоку две шишки. Как раз все это можно было видеть на следах, и я воскликнул: это же Скуики!

Бурцев (автор) с растением-маркером у гнезда бигфутов

Позже подошла Дженис, она подтвердила мое заключение. Причем, добавила, что малолетка Скуики «засветился» в силу своей неопытности, взрослые бигфуты умеют даже заметать за собой следы. (В переводе с английского Скуики означает «писклявый». Так его назвала Дженис года три назад, когда он только появился на ее земле, за соответствующее качество.)

После окончания съемок и отбытия телевизионщиков мы с Дженис еще раз внимательно осмотрели следы и залили один из них гипсом. Они не очень глубокие, так как рыхлый слой был очень тонкий, но все же хорошо впечатались пальцы и виден прямой внутренний край стопы, без выемки, присущей людям, что свидетельствует об отсутствии у бигфутов свода, то есть о плоскостопии. Следы длиной 27 сантиметров, что соответствует примерно сорок второму размеру обуви, и это вполне соотносится с ростом Скуики.

НАХОДКИ В ЛЕСУ

В связи с появлением следов я на неделю отложил свой отъезд, намечавшийся на следующий день, в надежде на развитие событий. Но — увы, больше следы не появлялись, и корм оставался нетронутым. И все же остался я не зря: 30 сентября мы с Томом и Дженис обнаружили хорошее «трехкомнатное» гнездо-укрытие под деревьями среди зарослей, «комнаты» которого были выстланы сеном принесенным со стороны. О том, что это укрытие бигфутов, свидетельствовало надломленное на высоте моего лица высокое травянистое растение рядом с ним; кстати, надломленный конец был еще совсем свежий, не успел даже под-вянуть. Значит, они были здесь совсем недавно! А на сучьях по сторонам секций и на «потолке» — огромная коллекция их-волос, разных расцветок и разной длины, пучками и отдельными волосками, но примерно одинаковой структуры. Дженис потом рассортировала их и разложила по принадлежности: черные — Фокса, рыжеватые — Каноэнея, его внука; коричневые — Ники, дочери Фокса, и так далее.

В тот же день, возвращаясь от укрытия, нашли интересный артефакт: слепленный из красной глины шар с закатанным внутрь него пучком чьих-то волос или длинной шерсти, так что хвостик торчал снаружи. Что бы это могло быть? Несомненно, это дело рук опять же кого-то из диких двуногих. Не игрушка ли для полуторагодовалого сынишки Ники? Очень похоже…

И, наконец, уже в день моего отъезда с фермы Картеров, кто-то из бигфутов взял половину корма из ведра, подвешенного рядом с домом, и несколько яблок. Одно тактично оставлено хозяевам…

На этот раз откладывать отъезд я уже не мог.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Должен заметить в заключение, что случай с фермой Картеров — это уникальная возможность для исследователей установления и длительного продолжения контактов с таинственными дикими двуногими. Но положение фермы и самой Дженис таково, что эта естественная лаборатория может быть утрачена в один «прекрасный» момент. Дело в том, что сама Дженис, обремененная финансовыми проблемами, не в состоянии вести сейчас сколь-нибудь эффективные наблюдения или, тем более, снимать бигфутов. Мало того, на ее землю сейчас претендуют некоторые «ушлые» соседи, воспользовавшиеся неумными действиями ее дяди, без ее ведома продавшего ее землю вместе со своей частью. Вопрос этот разбирается в суде вот уже несколько месяцев, и каково будет решение, не совсем ясно. На самой ферме ничего не выращивается и скот не содержится, хотя ее территория в основном состоит из пастбищ и частично покрыта лесом. И, наконец, в связи с отключением в доме Дженис за неуплату телефона, связь с ней прекратилась, и мы теперь не ведаем, что там происходит. Местные исследователи не уделяют внимания этому месту, в большей мере из-за того, что не могут поверить в реальность описываемых Дженис событий, настолько фантастичными они выглядят. Те же, кто доверяет Дженис, либо живут от нее далеко, либо не располагают достаточным временем и средствами.

Вся надежда на то, что кто-то от нас опять туда поедет, теперь уже на более длительный срок, и доведет дело до конца. Но — на это и у нас нет нужных средств…

Напоминаем E-mail Фонда «Криптосфера»:

ciyptologos@mtu-net.ru.

Наш телефон (095)413-96-05

ЭПИЛОГ

И вот совсем недавно Мэри Грин прислала нам по Интернету текст письма, полученного ею от Дженис. В нем сообщается, что в зимнее время бигфуты стали буквально одолевать ее и ее сестру, агрессивно требуя пищи. Они появлялись во дворе, стучат ночами по стенам дома Дженис и трейлера Лайлы, иногда залезали на крышу. По-прежнему посещают подвал дома. Однажды они перевернули железную бочку для сжигания мусора и разбросали его по двору. Дженис старается почаще выкладывать им корм, чтобы предотвратить подобные хулиганства. Она попыталась залить гипсом их следы, но у нее это не очень удачно получилось.

Обидно, но прошел зимний период, когда из-за недостатка пищи в лесу бигфуты теряют свою осторожность и более открыто приближаются к жилью людей…

Рисунки Лидии Бурцевой

МОДЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА

В. М. Кобелев МАГИЧЕСКИЕ КВАДРАТЫ. ЧТО ЭТО?

По различным древним источникам возраст магических квадратов составляет более 5000 лет. Их построением занимались еще до новой эры астрологи и алхимики. И, как отмечает доктор технических наук, академик Российской академии прогнозирования Рукин М. Д. в своей книге «Нумерология — наука или суеверие?» (М., 2000), «изучение магических квадратов позволило совершить ряд открытий в различных областях науки (в математике, физике и т. д.)».

Так что же такое магические квадраты и в чем заключается их магия?

Магическими квадратами называются квадратные матрицы, в ячейках которых располагаются числа так, что сумма их, не зависимо от того, складываются они по горизонтали, по вертикали или же по диагонали, будет рана одному и тому же числу.

Если равенство сумм получается только в строках и столбцах, но не по диагоналям, то квадраты называются полумагическими.

В древности магические квадраты попали на территорию Европы благодаря индусам и арабам. Их использовали в заклинаниях против болезней, в талисманах, амулетах колдуны и алхимики. Позднее изучением свойств магических квадратов занимались и знаменитые ученые, математики (Пифагор, Л. Эйлер и др.).

М. Д. Рукин, описывая магический квадрат А. Дюрера (по имени автора, открывшего его симметрические свойства) из четырех номеров с магическим числом 34, утверждает, что магия этого квадрата заключена в фразе «Отец, Сын, Святой дух» и является первым ключом к модели построения Вселенной.

Я полностью согласен с тем, что в магических квадратах заключены тайные знания Мироздания. Но изначально ключом к квадрату Дюрера не могла быть указанная фраза на современном русском языке, поскольку этот квадрат был найден в развалинах древнего города Кхаджураха.

В книге «Нумерология — наука или суеверие?» дается анализ некоторых магических квадратов, а также делается попытка обоснования того положения, что в константе 147 сокрыта тайна прошлого и будущего на примере построения Солнечной системы.

Целью данной статьи является не оценка верности подхода и конкретных методов анализа магических квадратов в указанной книге, а попытка по-новому взглянуть на магический и полумагический квадрат с помощью метода числовой логики (математики слов) новой науки — Логикологии.

Нумерология является частью, долей науки «Логикология», несмотря на то что «старше» ее на тысячи лет.

Рассмотрим сущность нумерологии с помощью метода числовой логики науки Логикологии. Метод числовой логики основан на 32, а не 33 кодах алфавита русского языка (буквы «И», «Й» имеют один код — 10).

СУЩНОСТЬ НУМЕРОЛОГИИ 295

Сущность =18 (С) +20(У) + 26(Щ) + 14(H) + 15(0) + 18(C) + 19(Т) + 29(b) = 159

Нумерологии =136

159 + 136 = 295

Сущностью нумерологии является космическая истина, основанная на цифрах и буквах, программном преобразовании даты рождения в характеристики судьбы человека.

295 сущность нумерологии = 136 это есть + 159 космическая, сущность

295 = 64 это + 159 космическая + 72 Истина

295 = 64 буквы + 99 цифры + 132 локальный, результат, преобразование, программное, трудолюбие

295 = 99 цифры + 53 даты + 107 рождения + 36 равна

295 = 75 судьба + 78 человека + 142 взаимосвязь, зависимость, математика слов

295 = 124 отношение + 129 к логикологии + 42 доли

В настоящее время в нумерологии используется русский алфавит с 33 кодами букв. Это допустимо до определенного предела, но лучше пользоваться методикой числовой логики, где применяется 32 кода (малого алфавита).

295 = 169 тридцать три + 64 буквы + 62 предел, доверие, ось, скандал, разнос

295 = 137 тридцать две + 64 буквы + 94 лучшее, характер, математика

94 = 68 алфавита + 26 мал

Для построения магических квадратов попробуем использовать и сравнить эффективность следующих систем кодов:1) Традиционная 9-арканная система кодов русского алфавита

2) 9-арканная система кодов русского языка, используемых в логикологии Для краткости в дальнейшем эту систему будем называть «9-арканная система кодов Кобелева»

3) Линейная кодовая система Кобелева В нумерологической системе, являющейся частью логикологии, буквы русского алфавита имеют следующие коды:

1 — А — один = 15(о) + 5(д) + 10(и) + 14(н) = 44 = 4 + 4 = 8

2 — Б — два = 5(д) + 3(в) + 1 (А) = 9

3 — В — три = 46 = 4 + 6 = 10 = 1+ 0 = 1

4 — Г — четыре = 100 =1+0 + 0 = 1

5 — Д — пять = 96 = 9 + 6 = 15 = 1 + 5 = 6

6 — Е — шесть = 97 = 9 + 7= 16 =1 + 6 = 7

7 — Е — семь = 66 = 6 + 6 = 12 = 1+ 2 = 3

8 — Ж — восемь = 84 = 8 + 4=12 = 1 = 2 = 3

9 — З — девять = 94 = 9 + 4 = 13 = 1 + 3 = 4

10 — И, Й — десять = 109 =1+0 + 9 = 10 = 1 + 0=1

11 — К — одиннадцать =136 =1 + 3 + 6 = 10 = 1 + 0 = 1

12 — Л — двенадцать =106 = 1 + 0 + 6 = 7

13 — М — тринадцать = 138 =1 + 3 + 8 = 12 =1+2=3

14 — Н — четырнадцать = 186 = 1 + 8 + 6 = 15 = 1+ 5 = 6

15 — О — пятнадцать = 159 = 1 + 5 + 9 = 15 =1+5=6

16 — П — шестнадцать -160 = 1+ 6 + 0 = 7

17 — Р — семнадцать = 129 = 1 + 2 + 9 = 12 =1+2=3

18 — С — восемнадцать = 146 = 1 + 4 + 6 = 11 = 1 + 1 = 2

19 — Т — девятнадцать = 157 = 1 + 5 + 7 = 13 = 1 + 3 = 4

20 — У — двадцать = 86 = 8 + 6 = 14=1+4 = 5

21 — Ф — двадцать один = 130 = 1 + 3 + 0 = 4

22 — X — двадцать два = 95 = 9 + 5 = 14=1 + 4 = 5

23 — Ц — двадцать три = 132 = 1 + 3 + 2 = 6

24 — Ч — двадцать четыре -186 = 1 + 8 + 6 = 15 = 1 + 5 = 6

25 — Ш — двадцать пять =182 = 1+ 8 + 2 = 11 = 1 + 1 = 2

26 — Щ — двадцать шесть = 183 = 1 + 8 + 3 =12=1=2=3

27 — Ъ — двадцать семь = 162= 1 + 6 + 2 = 9

28- Ы — двадцать восемь= 170 = 1 + 7 + 0 = 8

29 — Ь — двадцать девять = 180 = 1 + 8 + 0 = 9

30 — Э — тридцать =123 = 1 + 2 + 3 = 6

31 — Ю — тридцать один = 167 = 1+6 + 7 = 14 = 1 + 4 = 5

32 — Я — тридцать два =176 = 1+ 7 + 6 = 14 =1+4=5

Матрица этой системы будет иметь следующий вид:

4) Традиционная нумерологическая система кодов алфавита русского языка имеет вид:

1 — А — ОДИН = 16(0) + 5(Д) + 10(И) + 15(H) =46 = 4 + 6 = 10 = 1 + 0 = 1

2 — Б — ДВА = 5(Д) + 3(B) + 1(A) = 9

3 — В — ТРИ = 20(Т) + 18(Р) + 10(H) = 48 = 4 + 8 = 12 = 1 + 2 = 3

4 — Г — ЧЕТЫРЕ = 25(4) + 6(E) + 20(Т) + 29(Ы) + 18(Р) + 6(E) = 104 = 5

5 — Д — ПЯТЬ = 17(п) + 33(Я) + 20(Т) + 30(ь) = 100 = 1

6 — Е — ШЕСТЬ = 26(111) + 6(E) + 19(C) + 20(Т) + 30 (Ь) = 101 = 1 + 1 = 2

7 — Ё — СЕМЬ = 19(C) + 6(E) + 14(М) + 30(b) = 69 = 6 + 9 = 15 = 1 + 5 = 6

8 — Ж — ВОСЕМЬ = 3(B) + 16(0) + 19(C) + 6(E) + 14(М) + 30(b) = 88 = 8 + 8 = 16 = 1 + 6 = 7

9 — З — ДЕВЯТЬ = 5(Д) + 6(E) + 3(B) + 33(Я) + 20 (Т) + 30(b) = 97 = 9 + 7 = 16 =1+6=7

10 — И — ДЕСЯТЬ = 5(Д) + 6(E) + 19(C) + 33(Я) + 20(Т) + 30(Ь) = 113 = 5

11 — Й — ОДИННАДЦАТЬ = 142 = 1 + 4 + 2 = 7

12 — К — ДВЕНАДЦАТЬ = 110 = 1 + 1 + 0 = 2

13 — Л — ТРИНАДЦАТЬ = 144 = 1 + 4 = 4 = 9

14 — М — ЧЕТЫРНАДЦАТЬ = 194 = 1 + 9 + 4 = 14 =1 + 4 = 5

15 — Н — ПЯТНАДЦАТЬ = 166 = 1 + 6 + 6 = 13 = 1 + 3 = 4

16 — 0 — ШЕСТНАДЦАТЬ = 167 = 1 + 6 + +7 = 14 = 1 + 4 = 5

17 — П — СЕМНАДЦАТЬ = 120 = 1 + 2 = 3

18 — Р — ВОСЕМНАДЦАТЬ = 154 = 1 + 5 + 4=10=1+0=1

19 — С — ДЕВЯТНАДЦАТЬ = 163 = 1 + 6 + 3 = 10 = 1 + 0 = 1

20 — Т — ДВАДЦАТЬ = 89 = 8 + 9=17=1 + 7 = 8

21 — У — ДВАДЦАТЬ ОДИН = 135 = 1 + 3 + 5 = 9

22 — Ф — ДВАДЦАТЬ ДВА = 98 = 9 + 8 = 17 =1+7=8

23 — X — ДВАДЦАТЬ ТРИ = 137 = 1 + 3 + 7 = 11 = 1 + 1 = 2

24 — Ц — ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ = 193 = 1 + 9 + 3= 13 = 1 + 3 = 4

25 — 4 — ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ = 189 = 1 + 8 + 9=18=1+8=9

26 — Ш — ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ = 190 = 1 + 9 = 10 = 1 + 0= 1

27 — Щ — ДВАДЦАТЬ СЕМЬ = 158 = 1 + 5 + 8 = 14 =1 + 4 = 5

28 — Ъ — ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ = 177 = 1 + 7 + 7= 15 = 1+ 5 = 6

29 — Ы — ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ = 186 = 1 + 8+6=15=1+5=6

30 — Ь — ТРИДЦАТЬ = 128 = 1 + 2 + 8 = 11 = 1 + 1 = 2

31 — Э — ТРИДЦАТЬ ОДИН = 174 = 1 + 7 + 4 = 12=1 + 2 = 3

32 — Ю — ТРИДЦАТЬ ДВА = 137 = 1 + 3 + 7 = 11 = 1 + 1=2

33 — Я — ТРИДЦАТЬ ТРИ = 176 = 1 + 7 + 6 = 14 = 1+4 = 5

Матрица этой системы кодов имеет вид:

Метод математики слов, действующий на основе системы 32 кодов, подтверждает магические значения констант, на которых базируется нумерология М. Д. Рукина:

28 — ВСЕ = 3(B) + 18(C) + 7(E) = 28

147 — ПРОИСХОДИТ, СТАБИЛИЗАЦИЯ, РАЗНООБРАЗНАЯ, РЕСТАВРАЦИЯ, МЫСЛИТЕЛЬ, ЭКСТРЕМУМ

125 — ОТКРЫТИЕ, ЗРЕЛОСТЬ

34 — ИДЕАЛ = 10(И) +5(Д) + 6(E) + 1(A) + 12(Л) = 34 (магическое число квадрата Дюрера)

Попробуем проанализировать несколько новых полумагических квадратов с помощью всех вышеуказанных кодовых систем и разобраться в том, какая же система более полно раскрывает магию квадратов, если она там присутствует.

Нам предстоит рассмотреть полумагические квадраты Кобелева с магическими числами: 22, 25, 26, 27 и магический квадрат Дюрера с магическим числом 34.

1. ПОЛУМАГИЧЕСКИЙ КВАДРАТ-22

У этого квадрата все строки и столбцы составляют сумму цифр, равную 22, а диагонали — 19 и 20.

1.1. Сначала рассмотрим свойства этого квадрата с помощью 9-арканной системы кодов Кобелева

Код слов «двадцать два» равен 95 и означает — ВЛАСТЕЛИН.

5(Д) +3(В) +1(А) +5(Д) + 28(Ц) + 1(A) + 19(т) + 29(ь) + 5(д) +3(в) +1(А) = 95

3(B) + 12(Л) + 1(A) + 18(C) + 19(Т) + 6(E) + 12(Л) +10(И) + 14(H) = 95

Числовое значение одной диагонали, выражаемое словом «девятнадцать», равно 157 и означает понятие: ВЫЧИСЛЕНИЯ.

Числовое значение второй диагонали, выражаемое словом «двадцать», равно 86 и означает сущность понятий: СУТЬ, РЕКА ЖИЗНИ, ПРАКТИКА, ВЫСШЕЕ ПРИЗВАНИЕ.

Сумма цифр во всех клетках «полумагичсского квадрата-22» равна 110.

Это цифровое значение соответствует словам и понятиям: ЗЕМНОЙ ШАР, РОССИЯ, ДЕГРАДИРУЕТ, ПОЛУЧИЛА ИСКАЖЕНИЯ.

Сумма цифр во всех столбцах и всех строках квадрата равна 220, что соответствует понятию «СУЩНОСТЬ РАЗУМА».

Если проанализировать этот квадрат с помощью 9-арканной системы Кобелева, то получим магический смысл: «БОГ Я — ВЕДУ», говорящий о том, что Бог утверждает сам себя и ведет по реке жизни все сущее.

Слово «Бог» встречается в одном кресте, 10 больших и малых треугольниках, в 4 столбцах и в двух строках.

1.2. Попробуем проанализировать этот квадрат с помощью линейной 32-кодовой системы.

В этом квадрате линейная система 32 кодов открывает следующие слова: Я, Дух, Судья

Главные магические слова: «Я — ДУХ — СУДЬЯ»

1.3. Анализ этого квадрата с помощью традиционной линейной нумерологической 33-кодовой системы не дает положительных результатов.

1.4. Попробуем воспользоваться 9-арканной традиционной системой кодов. С помощью этой системы магии в «квадрате-22» также не обнаружено: «НЕТ».

2. ПОЛУМАГИЧЕСКИЙ «КВАДРАТ-25»

Сумма цифр в каждой строке и в каждом столбце равна 25.

2.1. Рассмотрим этот квадрат с помощью линейной системы 32 кодов.

Магическое число 25, соответствующее числовому значению сторон, означает: нега, мед, ввел, враг, а слова «двадцать пять» имеют числовое значение 182, что соответствует понятию порочность.

Одна диагональ квадрата-25 имеет числовое значение 28, что означает: рай, вина, а слова «двадцать восемь» с цифровым значением 169 соответствуют понятиям: физический мир, перевоплощение.

СУММА ВСЕХ ЦИФР «КВАДРАТА-25» СОСТАВЛЯЕТ 125, ЧТО ОЗНАЧАЕТ ЗРЕЛОСТЬ.

В ЭТОМ КВАДРАТЕ СЛОВО «БОГ» ВСТРЕЧАЕТСЯ В ОДНОМ КРЕСТЕ, ДЕВЯТИ ТРЕУГОЛЬНИКАХ И В ДВУХ ДИАГОНАЛЯХ.

МАГИЯ КВАДРАТА-25 ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ВО ФРАЗАХ:

«Я БОГ — ВЕДУ ТЕБЯ», «БОГ, Я ВЕРУЮ В ТЕБЯ»,

а также в словах: ЗРЕЛОСТЬ, ДОБРО, ЗЛО, ЕДИНСТВО

Указанные магические слова утверждают, что зрелый физический мир основан на Добре и Зле. Человек в нем может пребывать в неге, как в раю, но поскольку человеческая цивилизация изначально порочна и несет в себе не только Добро, но и Зло, то, в зависимости от воли человека, может происходить перевоплощение Добра во Зло и, наоборот, в соответствии с законом единства и борьбы противоположностей. Бог говорит человеку: «Я БОГ — ВЕДУ ТЕБЯ», А человек отвечает Богу: «БОГ, Я ВЕРУЮ В ТЕБЯ».

2.2. Теперь попробуем проанализировать «квадрат-25» с помощью 9-ар-канной системы кодов Кобелева.

В «квадрате-25» магическими словами также являются: «один Бог, Дух, путь, власть, весть. Зло, суд, вечный, совесть, спасен, успел, помни», которые указывают человеку на то, чтобы он помнил, что на пути к власти встречается Зло, что есть вечный суд, совесть и один Бог. Человек может укрепить свой дух и будет спасен от бед, если он будет помнить о Боге и совести.

Главным магическим суждением здесь является: «Путь Бога есть суть — Истина, вечный суд», «Дух — власть, совесть — суд, спасен»

2.3. А какие магические слова и понятия откроет нам «квадрат-25» с помощью линейной 33 кодовой системы?

Линейная система 33 кодов русского алфавита открывает в «квадрате-25» следующие магические заключения: «Бог, Добро и Зло — едино», «Бог — Жизнь, борьба», желай добра и знания, слова: «Бог, Добро, Зло, борьба, беда, рабы, забыли, Бога, в жизни, гори, зажигай, знания, желай Добра, знамя, Рай».

В этом случае просматривается тот же смысл магических слов о борьбе Добра со Злом с непременным присутствием Бога, с наставлением необходимости желать Добра в жизни и зажигать людей своей активностью и знаниями. Беда, если люди-рабы забыли Бога.

2.4. Проанализируем «квадрат-25» с помощью традиционной 9-арканной системы кодов.

9-арканная традиционная система кодов русского алфавита открывает следующие магические слова в «квадрате-25»: Бог, Святой Дух, истина, вера, Зло, Добро, люди, очнитесь, Земля, очнись, очистит, ангел, от чертей, космос.

Как видно из анализа магических слов полумагического «квадрата-25», все примененные системы кодов дали положительный результат и позволили довольно полно раскрыть магические свойства этого квадрата.

3. ТЕПЕРЬ РАССМОТРИМ

ПОЛУМАГИЧЕСКИЙ КВАДРАТ-26 «БОГ»

В этом квадрате сумма всех цифр в каждой строке и каждом столбце равна 26.

Цифровое значение слов «двадцать шесть» по линейной кодовой системе Кобелева равно 183, что, согласно словарю Логикологии, соответствует понятию «необходимость».

Сумма кодов одной из диагоналей божественного квадрата равна 30. Код буквенного выражения числа тридцать равен 123, что соответствует понятию «первооснова».

3.1. Рассмотрим магические свойства квадрата с помощью линейной 32-кодовой системы алфавита русского языка.

В этом полумагическом квадрате расположено 7 малых, 3 средних и 2 крупных равнобедренных божественных треугольника, кроме этого — два креста (большой и малый).

В каждом сочетании буквенных кодов присутствует слово «Бог». Сумма цифровых кодов во всех клетках божественного квадрата составляет 130, что соответствует понятиям: прославление. Ядро Разума, возникновение, хранитель, математика букв.

Смысл божественного квадрата-26 состоит в том, что коды, заложенные в нем, указывают, что Бог является необходимой первоосновой всего сущего, необходимым условием возникновения ядра Разума, его хранителем на основе математики букв, поэтому Бог достоин прославления.

В «божественном квадрате-26» в образовании фигур со словом Бог не участвует лишь одна клетка с цифровым значением 5. Это цифровое значение соответствует понятию «Я». Из этого следует, что основной магической фразой «квадрата-26» является фраза «Я — Бог».

Кроме слова «Бог», в магическом «квадрате-26», заполненном буквами согласно линейной 32-кодовой системе, присутствуют следующие слова: Дух, чудо, дочь, худую, ночь, удобно, убогую, убогий, худой, вино, виню, новую, юную, кубок, код, воин, обидно, буян, бои, бухой, кухня, один, одинок, богиня, ягодки, гони, коня, огонь, дикий.

Магические слова этого квадрата свидетельствуют о том. что Бог вездесущ и Дух его присутствует в каждом человеке.

Бог — это чудо для человека, проявляющееся в образе дочери, продолжающей род. Код дочери формируется Богом по результатам жизнедеятельности родителей до момента ее рождения. Ягодки своей жизни человек выращивает сам. Если человек в течение всей своей жизни пьет водку кубком, все время бывает «бухой», ведет бои на кухне, то чаще всего он остается одиноким, худым, убогим, ведет беспорядочную половую жизнь, в результате чего его дочери рождаются убогими, вместо того, чтобы быть «богинями».

Удобно, конечно, во всем винить Бога. Человеку обидно, что у него такая незавидная судьба, но надо винить в этом несчастье себя — буяна за пристрастие к вину.

3.2. Рассмотрим магические свойства «квадрата-26» по 33-кодовой линейной системе.

3.3. Рассмотрим магические свойства «квадрата-26» по традиционной 9-арканной системе кодов.

3.4. Рассмотрим магические свойства «квадрата-26» по 9-арканной системе кодов Кобелева.

Эти магические фразы указывают на то, что Ничто является первоисточником тайных знаний, которые знают Бог-Отец и Бог-Сын. Бог-Отец и Бог-Сын являются источником Сознания.

Анализ полумагического «квадрата-26» с помощью каждой из рассмотренных кодовых систем дал положительные результаты, позволившие полно раскрыть магию этого квадрата, указывающую на то, что тайны Мироздания хранит Ничто, тайны эти знает Бог-Дух, Бог-Отец, Бог-Сын. Знания даются людям Богом, как манна, но они раскрывают им всю драму Мира, чтобы люди могли проявить свою волю для творения Добра и выжить в «аду срама», воспользовавшись знаниями, как знаменем.

4. ПОЛУМАГИЧЕСКИЙ «КВАДРАТ-27»

Если строить божественный квадрат по системе, основанной на 33 кодах букв русского алфавита, а не 32, то цифровое значение каждой стороны его составит 27 (лишь одна диагональ его равна 30). Сумма цифр всех клеток «квадрата-27» равна 135, что соответствует понятию «энергия Бога». Цифровое значение 30 соответствует понятиям: кара, вмиг.

В каждом ряду и в каждой колонке квадрата присутствуют буквы, образующие слово «Бог». Лишь 4 клетки из 25 не участвуют в образовании слова «Бог».

4.1. «Квадрат-27», проанализированный по линейной 33-кодовой системе, открывает главную магическую фразу: «Я — Бог». В этой фразе Бог сам себя утверждает в Мироздании.

4.2. «Квадрат-27», проанализированный по традиционной 9-арканной системе кодов, содержит следующие ключевые слова: «Курды, худые, рыщут, бедны. Дух, труд — нет беды».

Эти слова указывают на то, что дух и труд — основа благосостояния людей.

4.3. «Квадрат-27», проанализированный по 9-арканной системе кодов Кобелева, содержит следующие ключевые слова: чудо, дочь, код, несу суд Злу, звук, конец, скудно, взял кубок, уснул, очнулся, Янус, боялся бес.

В этом квадрате лишь три из 25 клеток не имеют букв, входящих в слово СУД. Основная мысль божественного «квадрата-27» — это суд Злу, который несет Бог, и этого суда боялся бес.

4.4. «Квадрат-27», проанализированный по линейной 32-кодовой системе, несет следующие ключевые суждения: «Квадрат-27» указывает на то, что в мироздании действует закон единства и борьбы противоположностей. Двуликий Дух Добра и Зла (Янус) вершит свой суд, контролируя соблюдение законов Всевышнего.

5. Вернемся теперь к магическому квадрату Дюрера и попробуем узнать его магический смысл с помощью кодов русского алфавита.

Сначала преобразуем согласно выше приведенной методике двузначные числа в клетках квадрата Дюрера в однозначные коды.

В результате квадрат Дюрера станет иметь следующий вид:

5. Проведем анализ «Квадрата Дюрера», состоящего из однозначных цифр, по линейной 32-кодовой системе.

В этом квадрате проявились следующие магические слова:

1. Бог, велик, Святой Дух, Любовь

2. Зверство несут Бог — дьявол, Дух, бесы все злей

5.1. «Квадрат Дюрера», проанализированный по 9-арканной кодовой системе Кобелева, открывает следующие магические слова и выражения:

1. Дух, Бог-Сын гений, суд, гены

2. Нейтрино несет Добро

3. Радость несет Бог, мир, космос, Земля, работа, открытия, познать науки

4. Радость несет дом, семья, родители, мать, папа, дети, сын, дочь, родник

5. Беду несет Дух злых существ, Бес, дьявол

5.2. «Квадрат Дюрера» по линейной 33-кодовой системе открывает следующие магические слова:

1. Бог-Отец, Бог-Сын связаны в единое Троицы и несет Добро.

2. Бог Зла — злой демон несет грех, Зло, смерть.

5.4. «Квадрат Дюрера», проанализированный по традиционной 9-арканной системе кодов, открывает следующие магические слова:

1. Бог-Отец, Бог-Сын, Святой Дух — Святая Троица.

2. Мир, космос, Земля, люди, знаю, несут Добро святое.

3. Беду несут дьявол, демон, бес, люди-злюки.

Из вышеприведенного анализа магических и полумагических квадратов можно сделать следующие выводы:

1. Магия, заключенная в магических и полумагических квадратах, систематически утверждает наличие в Мироздании высших духовных сил на основе Добра и Зла, действующих согласно закону единства и борьбы противоположностей.

2. Для этой работы пригодны все выше примененные методы и системы кодирования.

Кроме цифровых методов при расшифровке магии магических квадратов можно использовать также и метод буквенной логики.

Метод буквенной логики позволяет раскрыть сущность магического квадрата словами, составленными из букв, входящих в понятие «сущность магического квадрата». Ввиду ограниченности объема статьи приведу лишь два коротких примера применения этого метода в форме слогорифмов.

СУЩНОСТЬ МАГИЧЕСКОГО КВАДРАТА

Все сущности ведут отсчет с Ничто.

И таинство истока сути — вечность.

Квадрат нам дарит чудо, счастье — встречи.

И окунает в таинство Ничто.

СУЩНОСТЬ ПОЛУМАГИЧЕСКИХ КВАДРАТОВ КОБЕЛЕВА

*

Первое в Ничто стало Слово.

И первое Слово стало — Бог.

*

Суров суд Бога — Иисуса Христа.

Единство Материи — Духа

есть таинство Бога — Ничто.

Неспроста

Гармонии свечка потухла.

*

Суров суд Иисуса Христа.

Сатана —

Орудие в праведном гневе.

Уроки усвоить — и совесть чиста.

Нес весть человеку он с неба.

*

На поле бесконечности

пас стадо русских букв

под строгим оком вечности

магический пастух.

В настоящее время в различных странах создано большое множество магических и полумагических квадратов, и их расшифровка предлагаемыми методами может наградить пытливого исследователя новыми интересными знаниями.

А. В. Кирдин, В. А. Кирдин ВИРТУАЛЬНАЯ ИНФРАСТРУКТУРА?

«Знак вопроса» взял на себя миссию пропаганды Виртуальной игры «Отображение» — В. И. О. Названная игра была опубликована в № 1/2004, № 3/2004 и № 1/2005. Бесспорно, что публикация В.И.О. дает журналу эксклюзивное право на издание не только игры, но и проектов ее применения. Навыки В.И.О. могут быть использованы при моделировании и проектировании современной инфраструктуры. Это понятие новое. Проводя исследования по сети метрополитена и ее взаимодействию с территорией в 1972–1975 годах, я натыкался на систематические запреты в употреблении слова «инфраструктура». Но уже сегодня Президент РФ призывает к развитию инфраструктуры в нашей стране. Что же такое представляет собой инфраструктура? Инфраструктура — это интегрируемая совокупность секторов экономики, обеспечивающих ее функционирование, реализацию возникающих в процессе общественного разделения и взаимодействия труда технологических, производственных и организационных связей. К инфраструктуре относятся: транспорт, связь, линии электро-газо-теплоснабжения и другие коммуникации, торговля, заготовки, материально-техническое снабжение, информационное обслуживание, инновации. Связанные инфраструктурой сектора экономики удовлетворяют потребности предприятий материального производства, учреждений непроизводственной сферы и населения. Инфраструктура обеспечивает хранение и движение запасов сырья, материалов, полуфабрикатов готовой продукции, перемещение и расселение людей. Выполняя функции по обороту запаса сырья, своевременной передачи информации между секторами экономики, инфраструктура выступает в качестве необходимого условия, позволяющего экономике функционировать как единому инновационному комплексу. Существует международная, федеральная, региональная инфраструктура, а также инфраструктура отдельного предприятия (местная инфраструктура). Инфраструктура выступает в качестве важного фактора интенсификации экономики, роста ее эффективности. Своевременная и качественная доставка сырья, материалов, готовой продукции во многом определяет объем ресурсов, находящихся в хозяйственном обороте. Организация информационного обслуживания в значительной мере улучшает возможности использования достижений науки и техники в общественном производстве. Качественное снабжение населения электроэнергией, водой, работа транспорта отражаются на эффективности труда работников. Однако, инфраструктура заставляет человека мыслить в рамках «новой методологии», которая не отрицает достижений патриархальной школы знаний.

Любое сложное понятие оказывает эффективное и позитивное влияние на практическую деятельность, если это понятие может быть представлено на простых и ясных моделях. Инфраструктура представляется как элемент объемно-планировочной структуры. В вышеназванных статьях были опубликованы планировочные структуры из двух правильных треугольников и трех правильных шестиугольников, которые взаимно отображались друг в друга при одном и том же числовом выражении формы П = 6 √3. Там же была показана модель из прямоугольников с отношением сторон 1: 2. Два прямоугольника с числовым выражением формы П = 9 отображались в три прямоугольника с числовым выражением формы П = 9. Если при отображении двух правильных треугольников в три правильных шестиугольника плотность сети d равна доступности сети г, то верно следующее равенство d = L: F = r = F: L = 1, где L — длина полупериметра каждой отдельной фигуры или суммарная длина полупериметра всех фигур вместе, F — площадь отдельной фигуры или суммарная площадь всех фигур.

На рис. 1 «ЗВ» в № 3/2004 суммарная плотность сети и доступность сети трех прямоугольников имеют единичную величину: d = L: F = r = F: L=l, но каждая прямоугольная фигура может иметь плотность и доступность, отличную от единицы. Парные прямоугольники с отношением сторон 0,5: 1 имеют L = 1,5; F = 0,5; d = L: F = 3; г=F: L = 1/3 = 0,3(3). Крупный прямоугольник с отношением сторон 2: 4 имеет L = 6; F = 8; d = 0,75; r = 4/3 = 1,3(3).

На рисунках в № 1/2005 для структуры из четырех прямоугольников имеем максимальную плотность инфраструктуры d = 2, минимальную плотность элемента d = 0,6(6) = 2/3. Соответственно радиусы доступности для инфраструктуры имеем r = 0,5 и r = 1,5, при П = 13,5. Для структуры из четырех квадратов имеем максимальную плотность инфраструктуры d = 2, минимальную плотность элемента d = 2/3 = 0,6(6). Соответственно радиусы доступности для инфраструктуры имеем r = 0,5; r = 1,5, при П = 12,0. Из приведенных примеров следует сделать два вывода:

1. Модель планировочной структуры может иметь одинаковую доступность и плотность, но разные формы (например, треугольники и шестиугольники).

2. Модель планировочной структуры с вкрапленной инфраструктурой может иметь одинаковые формы (прямоугольники с отношением сторон 1:2, квадраты) но разные числовые значения плотности и доступности:

0,6(6) < 0,75 < d = 0,5 е < 2,0 < 3,0

0,3(3) < 0,5 < r = 2/е < 4/3 < 1,5

Моделями вкрапленной инфраструктуры следует считать два прямоугольника с отношением сторон 0,5:1 или 1: 2, соединенных торцами, а также последовательное соединение квадратов. Число е = 2,718281828, оно определяет унифицированную плотность сети и доступность территорий.

Проектирование инфраструктуры необходимо осуществлять совместно с межеванием территорий. Смотрите «Знак вопроса» № 1/2005. В этом плане следует отметить статью 43. Проекты межевания территорий, которая входит в Градостроительный кодекс Российской Федерации, ФЗ № 191 от 29.12.2004 года. Подготовка модели межевания территории усилит контроль за использованием территории. Проектирование инфраструктуры имеет в своей основе возможности определения показателя ресурсосбережения. Показатель ресурсосбережения определяется как фактор произведения числового выражения формы на плотность сети, т. е. Г = П × d = П/г. Последнее равенство представляет показатель ресурсосбережения как отношение числового выражения формы к радиусу доступности. В нашем случае получаем следующие значения Г: 13,5; 9,0; 8,0; 3,375; 3,0; 2,6(6) 2.0781719. В данной цепочке чисел выделено жирным шрифтом и подчеркнуто наилучшее и минимальное значение показателя ресурсосбережения. Однако названный показатель ресурсосбережения получают с применением методов неевклидовой геометрии и привести методику его получения в данном случае невозможно. Прокомментируем полученные значения показателя ресурсосбережения.

1. Г = 13,5; d = 3; r = 0,3(3); П = -4,5 Этот показатель был получен на элементах инфраструктуры в планировочной структуре, состоящей из четырех прямоугольных контуров [в № 3 /2004].

2. Г = 9,0; d = 2,0; r = 0,5; П = 4,5. Этот показатель был получен на элементах инфраструктуры в планировочной структуре, состоящей из четырех прямоугольных контуров [в № 1/2005].

3. r = 8; d = 2; r = 0,5; П = 4,0. Этот показатель был получен на элементах инфраструктуры в планировочной структуре, состоящей из четырех квадратов [в № 1/2005].

4. Г = 3,375; d = 0,75; r = 1,3(3); П = 4,5. Этот показатель был получен на элементах инфраструктуры в планировочной структуре, состоящей из трех прямоугольников [в № 3/2004].

5. Г = 3,0; d = 0,6(6); r = 1,5; П = 4,5. Этот показатель был получен на элементах инфраструктуры в планировочной структуре, состоящей из четырех прямоугольников [в № 1/2005].

6. Г = 2,6(6) = 8/3; d = 0,6(6) = 2/3; r = 1,5; П = 4,0. Этот показатель был получен на элементах инфраструктуры в планировочной структуре состоящей из четырех квадратов [в № 1,2005].

7. Г = 2,0781719 = 0,28125 е2. Минимальный показатель ресурсосбережения для инфраструктуры был получен в неевклидовой геометрии. Приведенный показатель определяет минимальное значение ресурсосбережения для проектируемой инфраструктуры. Примечание: в прямоугольных скобках даны номера «ЗВ», в которых находятся рисунки.

На основании приведенных данных следует отметить, что впервые в отечественной и зарубежной практике получена и описана современная критериально-оценочная база — СКОБ, которая должна объективно применяться в качестве оценок проектных решений при инвариантном проектировании инфрастуктуры, планировочной структуры, межевании территорий и других визуально-вербальных расчетах и построениях. Данные, приведенные в статье, необходимы проектировщикам, дизайнерам, архитекторам. Кроме практического и теоретического значения информации для специалистов, приведенные в статье сведения могут пригодиться для молодежи и других любознательных людей различного возраста и профессий в качестве пособия к Виртуальной игре «Отображение» — В.И.О. и развития «нового мышления».

Мы, авторы представленной статьи и первооткрыватели СКОБ, должны сообщить, что поиски СКОБ на основе абсолютных критериев и параметров объективных оценок давно ведутся в некоторых наиболее прогрессивных странах. На эти цели расходуются большие финансовые ресурсы, результаты исследований публикуются в многотиражных глянцевых журналах. Однако достигнутых и ощутимых результатов нет. Это связано с тем, что до настоящего времени не открыты основные методологические принципы «рефлексии» и «отображения». Нами эти принципы открыты и обозначены, что позволит перейти русскоязычному населению на «новое мышление» и развить свои интеллектуальные способности на небывалом уровне совершенства. Развивая принципы «рефлексии» и «отображения», русскоязычное население зарубежья может значительно укрепить свое экономическое положение в странах пребывания.

НАУКА В САДАХ ЛИТЕРАТУРЫ

Станислав Золотцев ДЕНЬ ЧУДЕС В ЛУКОМОРЬЕ

Мороз и солнце, день чудесный… Солнечным не был тот день, о котором я хочу вам сейчас поведать, мороз тоже стоял не очень крепкий — но чудесами, подлинными, настоящими, истинными чудесами был наполнен и преисполнен тот давний день моей молодости, прожитый мной близ Синичьей горы, на святогорской, на пушкинской земле…

Не без гордости (ведь и впрямь не у многих бывает такая длительная удача) я уже говорил, что в этом заповедном краю с дней раннего детства и по сегодня бывал бессчетное множество раз. Чаще всего в осеннее время, в любимую пору Поэта, но приезжал и зимой, и в иные поры. Здесь любое время года говорит его стихами.

Тут то и начинается, именно тут, на самой-самой Его земле, начинается самая странная, волшебная и в то же время естественнейшая особенность присутствия Пушкина в Русском Мире: он поистине настолько укоренен во всем и вся, что как бы растворен среди видимых и невидимых явлений. Он — как воздух: когда он есть, когда он чист и свеж, его не замечаешь. И еще одно сравнение: так мы не замечаем, став взрослыми, присутствие отца и матери в нашей жизни — до поры до времени не замечаем, и дай Бог каждому из нас как можно дольше не встречать ту черную пору, то горькое время. Так вот и с Пушкиным на его заповедной земле… Бродишь по михайловским чащам, вдыхаешь хвойный озон, разговариваешь со знакомым музейщиком об оползне в Три-горском парке, с мужиком, перевозящим тебя в смоленом челноке через озеро, вздыхаешь о том, какой тут раньше клев был, и — и ни слова о Поэте!

С гурьбой приятелей, сев под Савкиной горкой на траве-мураве, поглощаешь хлеб насущный наскоро, запиваешь либо чаем из термоса, либо «сухариком», как мы в молодости звали южные легкие вина (и могли ведь тогда, нищие студенты, позволить себе такие траты), ведется извечный русский спор о всех мировых проблемах, о судьбах России, и, разумеется, как-то естественно и незаметно переходит он в сугубую «лирику», самым глубоким образом затрагивается тема «чем меньше женщину мы любим…», — но при этом опять-таки может и час, и два пройти без единою упоминания о том человеке, чьим именем освящены эти места…

Такой гололедицы на дорогах, как тогда, на моей памяти не было, даже и позже, когда на несколько лет оказался в Заполярье, где зимой чуть не каждую неделю промозглую сырость заковывал мороз, и всё — сопки, дороги, дома — казалось обтянутым слюдой. Но тогда, в том феврале, на Псковщине творилось нечто запредельное! По юродским улицам и машины и люди двигались так, как будто бы их показывали в кинофильме, снятом «рапидной», замедленной съемкой. Гаишники с ума сходили, травмпункты были забиты — казалось, ежеминутно кто-то ломает руку или ногу. Автобусное движение меж поселками области замерло, нечего было думать и о том, чтобы долететь до Пушкиногорья на «стрекозе», на крохотной авиалодке, курсировавшей в те давние годы меж областным центром и заповедником. Короче, мое желание побывать перед долгой разлукой с Отечеством в возлюбленном мною уголке родного края уперлось в почти непреодолимую преграду — в стену из ледяной брони. Под отчаянно-протестующие возгласы родителей я собрал рюкзачок и хорошо смазал лыжи — на них-то и решил добраться до цели. Однако на всякий случай все же, перед тем, как выйти на шоссе, завернул на городскую автостанцию. Увидел там множество молчащих, сирых и понурых, покрытых изморозью и ледяными подтеками автобусов: так, наверное, встречали свой последний час мамонты, когда на них обрушился ледниковый период… Черт ли в самом деле пошутил, Всевышний ли откликнулся на мою мольбу, но только в тот самый миг, когда уже решил встать на лыжи, услышал свое имя: кто-то могучим, прокуренно-хрипловатым басом окликал меня. Оглядываюсь — «газик» под брезентом, такие машинки — верные друзья колхозно-совхозных вождей и райкомовских работников тех давних лет — назывались еще «козелками». Из «козелка» высовывалась улыбающаяся бородатая физиономия: еле-еле я признал своего школьного приятеля. После сельхозтехникума он осел в Пушкиногорском районе и уже начальствовал над районными трактористами и комбайнерами. «Тебя-то я тоже не вдруг признал, — весело хрипел он, скаля прокуренные, но крепкие зубы, — а как признал, так подумал: небось, в Пушгоры намылился, всегда же ты немного «со сдвигом» был. Я-то по необходимости во Псков залетел, запчасти выбивать, а тебя-то что за леший несет в такую гололедицу?» Однако, узнав, что мне предстоит дорога гораздо более далекая, чем до Святогорья, чуть посерьезнел и сказал: «Что ж, свози Пушкина в тропики…»

…Проснулся я утром в доме моего приятеля с некоторым, не шибко болезненным, но все-таки ощутимым шумом в голове. После такой дорожки грех было не выпить, не говоря уже о том, что встретились добрые знакомцы, давно друг друга не видавшие. Да и, к несчастью, мало кто из моего поколения знал в своей молодости меру в отношениях своих с Бахусом… Словом, хозяина в доме уже не было, а в моей голове был некий непорядок, поэтому я и решил сделать то, что на тогдашнем нашем жаргоне называлось «поправить голову». Строго говоря, это тоже была ошибка, своего рода забвение законов, предками завещанных («Никогда не опохмеляйся!» — наставлял меня дед, знавший толк в винопитии), но осознал я сию ошибку, повторявшуюся много лет, опять-таки — к несчастью своему, только через годы. А в то время мне еще верилось, что никакое зелье надо мной никогда не будет властно…

Словом, я отправился с утра на маленький базарчик, что располагался тогда еще в том же месте, где он был и в пушкинские времена, и позже, когда его посещали различные наши классики, оставившие о нем колоритные воспоминания. Он находился напротив монастыря, в низине, на небольшой площадке, усыпанной клочьями сена. Шла еще вторая половина шестидесятых, и районные жители привозили в райцентр свой товар на лошадях. До всех кампаний по борьбе с выпивкой тоже было еще далеко, и в одном из базарных ларьков сидела бойкая краснощекая молодка, продававшая в розлив яблочное вино местного производства. Я взял в руки пивную кружку, до половины наполненную этой брагой, и огляделся, ибо свято соблюдал в те дни другой завет: в одиночку порядочные люди не пьют. К удивлению и некоторому своему стыду обнаружил, что ни рядом с ларьком, ни поодаль никого не было: из-за гололедицы рынок пустовал… И тут, на мою удачу, вдруг появилось сразу двое — хотя обычными посетителями базара их трудно было назвать.

Это были цыган с цыганкой, уже достаточно немолодые, хотя еще и не старики… А надобно заметить, что автор этих записок — человек очень суеверный, однако так получилось по воле судьбы, с детства, что, боясь и черных кошек, и прочих дурных примет, я никогда не испытывал никакого суеверного предубеждения против цыган, тем паче — страха перед ними как перед людьми, якобы приносящими всяческие несчастья…

(Признаюсь уж и в том, что лет за пять до описываемых событий одна юная и длиннокосая особа из оседлой цыганской семьи принесла-таки мне… ну, если не несчастье, то, по крайней мере, серьезный шрам остался, и не только на сердце, но и на руке: ее старшие братья отнеслись к нашему с ней знакомству почему-то совсем не так, как старик в пушкинских «Цыганах» отнесся к приходу Алеко в табор. Но это уже особая история: главное же в том, что люди «народа Ром», странного и отчаянного племени, вышедшею из-за Гималаев, никогда не вызывали во мне ни страха, ни неприязни.)

И я окликнул седоголового черноусого удальца, махнув ему рукой:

— Эй, ром, давай выпьем!

Цыган спокойно вгляделся в меня, осмотрел с головы до ног и почему-то по-цыгански сказал:

— Лавэ нанэ (то есть денег нет).

— Лавэ ма, — успокоил я его, — угощаю!

Тогда он подошел ко мне, звонко цокая подковками хромовых сапог, жена ею, одетая так, как обычно одеваются в провинции цыганки ее возраста, — в длинную панбархатную юбку, большую цветную шаль поверх плисового полупальто (кажется, в старину оно-то и звалось «салоп»? Впрочем, не уверен), встала чуть поодаль.

— Что, студент, лишние деньги завелись? — с хмурой улыбкой спросил меня цыган, принимая из моих рук кружку.

— А почему, ром, решил, что я студент? — ответил я на вопрос вопросом.

— А чего тут догадываться? — улыбнулся цыган. — Посмотри сам на себя, вон чеботы какие (я был обут в туристские «вибрамы с шипами»), штаны из брезента, куртка тоже, на целую шатрицу нашу хватило бы материала, — ну — и борода еще, как же не студент. Да и каникулы сейчас у вашего брата. Ладно, молодец, твое здоровье — наше удовольствие! — И он лихо влил в себя вино, запрокинув голову так, что откинулись даже седые кусты его громадных бровей, нависавшие над его угольно-черными глазами.

Крякнув и вытерев на удивление щегольски для цыгана его возраста подстриженные усы — причем, в отличие от бровей, без единой сединки, мой нежданный сотрапезник (ибо мы еще и закусывали взятыми в том же ларьке холодными блинами с мясом) с некоторой загадочностью произнес, кивнув на жену:

— Что я! Вот она тебе все про тебя сказать может. Ты, вижу, наш обычай знаешь: сначала рома угостить, а потом, если он позволит, его жену. Так если и ей нальешь, много про себя узнаешь…

Я ответил ему примерно так: угостить его спутницу жизни почту за честь, а гадать не надо, неинтересно жить, если про свое будущее все знаешь. Тут цыганка впервые открыла рот и нежданно молодым и чистым голосом сказала спокойно, даже почти равнодушно:

— А спастись от смерти тебе тоже не интересно?

Тут уж я уступил, — ну, давай, чава… Она просто вперила свой взгляд мне в глаза — но первое, что она произнесла, было на редкость затрепанным, пошлейшим даже для любителей гадания пророчеством:

— Дальняя дорога, опа-асная дорога у тебя, золотой мой!

Я уныло махнул рукой:

— Трада, чава (иди, женщина)! Слышал я уже такое тыщу раз. Тут каждый скажет, что опасная: пока до Михайловского дойду по такой скользоте, так дай Бог, если шею не сломаю…

Услыхав мою небрежную критику в свой адрес, цыганка встрепенулась, как-то вся подобралась, напряглась — и сделала резкий, режущий, до свиста в воздухе, жест рукой и снова вонзила свои сверкающие глаза в мои… Но еще до того, как она произнесла слово ответа, взгляд мой — когда я говорил о гололедице — упал наземь, точней, на прочную корку льда, что был под ногами каждою из нас. Так вот — хотите, верьте, хотите, считайте это выдумкой, но я с ужасом увидал, что ледяной пласт под полусапожками цыганки стал быстро таять, исчезать — в тот самый миг, когда она рубанула воздух ладонью. За несколько секунд вокруг цыганки образовалась проталина, неровный круг на булыжниках, которыми была замощена рыночная площадка. Ясно было: тут нечто сверхъестественное, ведь даже если на ледяную эту корку выплеснули бы ведро крутого кипятка, она не смогла бы исчезнуть, протаять с такой скоростью. Заметил случившееся не только я, но и «ром».

— Ай, Гояна, опять горячишься! Она, — тут он обратился ко мне, — как сердиться начинает, так всегда от нее что-нибудь загорается… Нс кипятись, Гояна, не смущай православную душу…

Но цыганка, даже не глянув в его сторону и не отводя своих глаз от моих, продолжала:

— Ты, золотой, не смейся… Я тебе не про сегодня говорю. Сегодня-то у тебя день добрый будет. Больше скажу — святой у тебя нынче день будет. И вина днем не пей сегодня, вечером выпей, если захочешь, немножко только. Святой день, говорю тебе! А дальняя дорога твоя — знаешь какая. Так далеко, что ты там ни разу не был. Туда, откуда наш народ пришел!

Услышав это, я почувствовал, что из меня испаряется не только вчерашний хмель, но и тот, что вошел с яблочной брагой несколько минут назад. Конечно, как было не знать, что кое-кто из цыганок — настоящие прорицательницы, пророчицы (слово «экстрасенсы» тогда еще не засоряло наш язык). Но точно так же было известно мне и другое: соврут — недорого возьмут, в самом буквальном смысле. И все же существо мое настолько «включилось» тогда в речь осанистой цыганки, что я не мог ей не верить.

— Будешь там — ничего не бойся. Страна другая, люди диковинные — все равно не бойся. В лес попадешь — ни льва, ни тигра не бойся.

(«…Боже, ну откуда все-таки могла узнать, что я еду в Индию?!» — стучало у меня в голове…)

— …Другого бойся, — продолжала вещать цыганка. — Дороги над обрывом, пропасти бойся, там в руках себя держи. Малой воды еще бойся!..

— Какой такой малой воды?

— А вот чего не вижу — того не вижу. Моря не бойся, большой реки не бойся: малой воды бойся. Только эти две беды там тебя ждут. Каждая — на год!

— Почему — каждая на год? Неправда, чава, я туда всего на один только год и поеду! — вспыхнул я.

— А я тебе, золотой, говорю — не думай, и не мысли, что в срок вернешься. Потосковать придется… Но целый-невредимый домой приедешь, правду говорю!

…Мне казалось в те минуты, что голос цыганки проник мне и в плоть, и в кровь, пропитал самые малые кровеносные капилляры. Сказать, что я был загипнотизирован ее предсказаниями, — ничего не сказать: состояние, в котором пребывали и тело, и душа, никогда в жизни до того не посещало меня, — а ведь сколько раз, бывало, откликался я на страстный зов: «Позолоти ручку, красавец!..» Зачарованный, словно в каком-то столбняке стоял я и слушал ее чистый, тягучий, без всякого надрыва и хрипотцы, присущих и юных цыганам, голос. Из этого оцепенения не вывели меня даже последние ее, черные, по крайней мере, очень невеселые для меня прорицания:

— Не убивайся заранее, золотой, только за это время у тебя тут родной человек помрет. Кто — не знаю, а родной помрет… И еще: кого ты сейчас любишь — она тебе не суженая. Не жить тебе с ней. И она тебя нынче в сердце держит, а все равно — не надейся на нее. Не суженая она тебе, правду говорю!..

…К концу первого года в Индии мне казалось, что я уже мастерски вожу «джип» — это американский вариант нашего, «газика». Но когда на «серпантине», на змеящейся горной дороге в самом центре Индостана, совершенно измочаленный несколькими часами езды в сумасшедшем зное, я разогнал машину на спуске так, что стрелка спидометра дошла почти до упора, — вдруг, впереди, сразу после поворота, глаза мои обожгло черно-рыжее пятно на краю дороги — оползень! — вот тогда-то я в долю секунды почувствовал: не вырулю! В другую же долю той самой секунды в миражном дрожащем мареве раздался голос: «Бойся пропасти!» И уж один Бог ведает, как смог я боковым зрением увидеть еле заметный — особенно на бешеной скорости — желтовато-серый проселочек, ответвлявшийся от черно-серой ленты шоссе, и, резко повернув баранку, ухитриться заехать на него — буквально в нескольких метрах от зияющего в полотне дороги пятна, от пропасти… Протрясшись по этому проселку около мили, переведя дух и остановившись, я стал машинально протирать боковое зеркальце. И увидел отразившуюся в нем копну своих русых волос, — да, была и копна в те годы, — а в ней увидел несколько серебряных нитей… Больше я никогда не садился за руль.

С «малой водой» было проще. Это был всего лишь стакан сырой воды. Надо сказать, пил я в тропиках и сырую воду, ел и фрукты, слегка лишь омытые той же сырой водицей. И — ничего. А вот однажды — не выпил, хотя изнывал от жажды, ожидая поезда на маленьком полустанке. Товарищ же мой, здоровенный монтажник, не выдержал — глотнул. И через два месяца превратился в живой скелет от иссушившей его амебной дизентерии. Правда, такое несчастье могло произойти с ним именно потому, что в обычной обстановке он, боясь заразы, даже яблоки и плоды манго мыл специальным мылом в крутом кипятке. Может быть, на меня та «малая вода» так убийственно не подействовала бы: иммунитет! Но — кто знает… Цыганка опять оказалась права.

А в одном из писем, которое я получил от родителей уже незадолго до возвращения, они написали мне, что умерла моя бабушка, старая русская крестьянка.

…Но всему этому дано было свершиться через многие месяцы после того гололедистого дня, в начале которого я стоял на святогорском базаре у винного ларька и слушал гадальные слова немолодой и серебряноголосой жены цыгана, что пил со мной местное яблочное вино.

— Ну что, барвалэ, теперь в Зуево пойдешь?

— Да, — ответил я, — а почему ты Михаиловское Зуевом зовешь? И почему ты меня «барвалэ» назвала — счастливцем? Удачливым… Откуда знаешь — везет мне или нет?

— Так оно и есть Зуево, — сказала женщина, — так еще прадеды и прабабки наши звали его, когда тут кочевали, еще при Александре Сергеевиче. И для всех тутошних оно тоже Зуевом было; Михайловскоето — господское, барское название, церковка там была аль часовенка Михаилы Святого… А барвалэ — так кто же ты еще? Ведь счастливую жизнь живешь и счастливую проживешь. Даже и с горем лютым встретишься — все равно тебе твой Бог поможет, судьба поможет, Александр Сергеич тебе поможет! Ведь, молодой: так будет! У кого сердце невеселое — те Пушкина не любят, к нему не ходят, да еще в такую непогодь…

…Прошло несколько минут после исчезновения цыганской четы, и то наваждение, каким было охвачено все мое существо, стало быстро исчезать. А вместо него стало вселяться в меня не менее удивительное состояние — невероятная, поразительная чистота всего, что было мной. Все, что окружало меня, — базарные ряды, темно-золотистые клоки сена и соломы на слипшемся, заледенелом снегу, влажная и тоже льдинками поросшая зелень сосен и слей, голоса людские, цоканье копыт, свежее сверкание недавно оцинкованного церковного купола над Синичьей горой, вкуснейший запах свежей рыбы, что серебрилась на рыночных прилавках, и все запахи, что гуляли в волглом и морозном воздухе, — все это виделось, слышалось, ощущалось мной с такой ясностью, в такой незамутненной первозданности восприятия, какие, наверное, жили во мне лишь в самом раннем детстве, даже в младенчестве; были — да исчезли… И серый, хмурый, гололедом пронизанный февральский день предстал передо мной в тысячецветье, в великом множестве ароматов земли, в безмерном многозвучье!

…По обычаю своему, перед тем, как пойти в глубь заповедника, к Михайловскому и Тригорскому, я решил еще раз побывать на могиле Поэта. Монастырские врата были закрыты, и пришлось довольно-таки долго стучаться. Наконец послышались шаркающие шаги, лязг засова и мрачновато-хриплый голос:

— Ну, кого еще тут черти несут!

Небольшая дверца во вратах отворилась, и я увидел сторожа в тулупе.

— Чего ругаешься, отец? — сказал я, поздоровавшись с ним. — День-то в музее не выходной.

— День-то не выходной, — мрачно кивнул огорож, — да, вишь ты, непогодь такая, второй день никаких экскурсий, а сменщица-то моя прихворнула, я за нее ночь тут сидел, ну, думаю, подремлю с угрева, один хрен, в такой гололед никого не будет. Только прикорнул, тут ты и заколотился.

Я обошел собор, но не стал заходить в его промерзшую глубь, и не из-за холода. Бывало, подолгу бродил по нему еще в те времена, когда его только-только восстановили, потом мне особенно полюбилась «келейка», малая келья в толстенной стене храма: там, по преданию, в годы Смуты монастырский летописец слагал горестную повесть своего времени, а ссыльный Поэт, когда писал «Годунова», с позволения игумена часами сиживал в этой келье — чтобы, нынешним языком говоря, постичь дух изображаемой эпохи. Так оно было или же музейные труженики во главе с Хранителем, гораздым на исторические импровизации, домыслили один из эпизодов пушкинской ссыльной жизни, но воссозданное убранство кельи поражало мое воображение: дубовая скамья, дубовый же стол, на нем — старинное Евангелие в кожаном ветхом переплете, свеча в древнем подсвечнике, найденном при раскопках, медная чернильница, в ней гусиное перо, а рядом глиняная чашечка с песком — им промокали написанное. А над столом, на беленой стене — потемневшая от времени икона, лик Божьей Матери… Да, в такой келье можно было слагать повесть о предках, переживавших Смуту времен Бориса и Лжедмитрия.

(..А и сейчас, когда я сижу за этими своими записками, невольно спрашиваю сам себя: а какая «келья», какое помещение понадобятся грядущим летописцам и поэтам, чтобы ощутить дух нашей, нынешней Смуты, чтобы почувствовать плоть времени сегодняшних борисов и лжедмитриев? Уж не ядерный ли бункер?..)

И я пошел из Пушкинских Гор в заповедник обычным путем, дорогой, ведущей через лес.

На дороге, в те годы уже налаженной, покрытой асфальтом, не было ни единого следа автомобильных колес. По всему чувствовалось, что из-за гололеда уже несколько дней моторы этот воздух не отравляли. Даже обочины, в иные зимы закопченные выхлопными трубами, были ослепительно белы.

Тишь стояла во всем Пушкиногорье — невероятная! Нет, не сурдокамерная, пугающая беззвучьем тишина: наоборот, она была озвучена землей, природой, людскими дальними голосами в деревнях, цвиньканьем и перещелками малых лесных птах, синиц, снегирей и клестов, гулкими стуками дятлова клюва. В ней слышались и скрип санных полозьев, и звоны ведер у колодцев и прорубей, и мои шаги. А идти было непросто: корка льда, обтянувшая и дороги, и тропы, и прочный наст в борах, утром покрылась нежданно выпавшим пушистым легким снегом — так и звал этот звездчато-пуховый покров пробежаться по нему, тем более что свежайший, настоянный на смолеживице воздух, казалось, сам лился, втекал в легкие, в сердце, в кровь, в душу — поистине перевоплощал тебя, дышащего им. Но чуть я ускорял шаги — снежный пух взметался, и далее «шиповые» толстые подошвы не спасали от падения…

Но прежде всего тишина в тот день была звенящей. Есть такое у нас местное словцо с древнеславянским корнем — «облой». Это как раз то, чем покрываются предметы в сильный гололед; не наледь, не лед, а тончайшая влажно-ледяная пленка, облегающая поверхность видимого мира — и превращающая сей мир в некий его двойник, словно во владениях Снежной королевы нам явленный. Так вот: все, что в тот солнечный зимний день возвышалось над землей, все сосны, ели, дубы, осины и березы были под этим облоем, как если бы гололед был мастером-гальваником и покрыл их тончайшим слоем ледяной полуды. И не было такой ветки хвойной и такой иголки на ней, и не было такого стебля рыжей прошлогодней осоки в прибрежной низине у ручьев и озер, которые не попали бы в плен облоя. Все в мире было одновременно и своего естественного цвета — темно- и светло-зеленого, синеватого и золотистого (ибо в небе, в ватных клубах туч, кувыркалось солнце), и в то же время все смотрелось своим же отражением в слегка посеребренном солнцем стекле. И все — звенело!

Все — звенело, перезванивалось, перекликалось миллионами малых, маленьких, миниатюрных и мельчайших колокольцев! При самом легком, почти незаметном дуновении слабого ветерка любая ветка соприкасалась с другой, каждый тонкий побег прикасался к соседнему, и даже ольховая сережка, сверкающая облоем, ударяясь в движении воздуха о другую сережку, издавала нежнейший звон, такой тихий, что тише его был, наверное, только ультразвук. Но все, вместе взятые, эти неслышные издали или еле слышные переклики нерукотворных ледяных колокольцев сливались воедино, и все окрестности, боры, перелески, рощи, кустарники в лощинах излучали вокруг меня звенящую тишину.

Такой тишины, такого звенящего многозвучия органа лесной зимы в первозданно-чистом воздухе Святогорья не ведал я ни до, ни после того дня, того пути к заповедным пушкинским жилищам…

…Как бы торопко я и шел, а все же дорога до Михайловского, которую в летний день проходил за час с лишним, заняла в тот раз вдвое больше времени. Особой усталости не было — да в те поры я вообще не ведал, что такое усталость, но, спускаясь по пробитой в высоком снегу тропе к усадебному саду, заметил, что даже брезент моей штормовки кой-где потемнел или покрылся пятнами измороси: горячее дыхание молодого тела пробило и тельняшку, и свитер, что были на мне. И по саду к усадьбе я пошел медленнее, даже остановился на деревянном горбатом мостике через ручей, огляделся.

В те годы хозяйство заповедника уже забогатело, музейная местность пушкинской северной ссылки уже прославилась на весь белый свет, так что Хранитель со своими коллегами и с наемными или добровольными помощниками из окрестных деревень уже могли позволить себе не только восстанавливать былое на пепелищах, не только воссоздавать главное, но и заботиться обо всяческих привлекательных мелочах, о витиеватых и замысловатых деталях внешней красоты в усадьбе и в парке. Всюду поставлены были садовые скамейки пушкинского времени, обустроены куртины, грот, «Остров уединения», были возведены вот такие, «горбатые» мостики. А чтобы тропы в парках и рощах не оплывали, чтоб не сыпалась на них песчаная почва горушек и бугров, их — на поворотах — стали ограждать плетеными щитами из ивовых прочных прутьев, как это издавна делалось здесь крестьянами. И много всякого «узорочья», внесшего в лик заповедника колорит южной Псковщины времен Пушкина, было измыслено Хранителем и его сподвижниками…

Но в то время, к которому относится мой рассказ, сия декоративность еще не утяжеляла заповедную окрестность. Ее дома, подворье, угодья — все уже было восстановлено в ликах своих начала прошлого века, все представало той русской помещичьей сельщиной, какую любой из нас знает по страницам «Онегина», все казалось живым, а не декорацией. Не потому ли сам Хранитель, поселившийся в Доме приказчика, над дверью повесил дощечку с надписью: «Здесь квартира, а не музей» — такой стариной дышал этот совсем недавно поставленный дом.

…Вот в эту-то самую дверь, над самую дверь, над которой висела предупреждающая дощечка, я и постучал, придя в усадьбу. Потому что увидеть Хранителя и поприветствовать его было для меня столь же непременным делом в той поездке, сколь и встреча со всеми другими заповедными местами Святогорья.

Ведь этот серебряноголовый высоченный старик — да, ему уже тогда «стучало» под семьдесят, ровесник века, — и вправду Домовой сего заповедного уголка, добрый и мудрый дух Лукоморья. (Хотя я видел его и жестким, и деловито-строгим и крутым в гневе: нимб Хранителя тяжек, пожалуй, едва ли легче, чем шапка Мономаха. Да и то сказать, он создал, обустроил, наладил, выпестовал и вскормил свое детище именно как державу, как пушкинскую страну…)

Бывало так: приедешь сюда, и, если Се мен Степанович в добром расположении духа, если «звезды сошлись», проведешь с ним несколько часов, наслушаешься его былей-небылиц, связанных с Поэтом или даже вовсе не связанных с ним, закачаешься от его идей и прожектов, то еретических, то монашески-смиренных, а порой и просто сумасбродных, насмеешься и наплачешься над его устными, подчас пересыпанными «солью» мемуарами о его довоенных и военных потрясениях судьбы — и даже не заметишь, как день пошел к закату, а ты не был ни в Доме Поэта, ни в Домике няни, а просто ходил с Хранителем по его хозяйству или сидел у него в гостях за громадным самоваром. А все равно — такое чувство, как будто посетил здесь едва ли не все…

— Кого вам?! — раздался женский голос, судя по всему, принадлежавший одной из местных пожилых крестьянок, что всегда «роились» вокруг этого хлебосольно-шумного дома и помогали не столько хозяину, сколько хозяйке в ее многотрудных хлопотах по гостеприимству почти ежедневному.

И, не дождавшись моего ответа, бабуся тут лее заявила с нескрываемым ехидством:

— Нечего тут стоять, нет Семен Степаныча, уехавши он.

— А Любовь Джалаловна? — с робкой надеждой спросил я.

— И ее нетути, обои в Питер уехавши.

Я вздохнул и отвернулся от двери, но тут она внезапно распахнулась Я взглянул на «очередную Арину Родионовну» (так мы, молодые, величали тогда этих бабушек) и увидел, что она смотрит на меня с любопытством и без неприязни. Наверное, имя-отчество бывшей горской княжны, которую во время войны умыкнул будущий Хранитель, попавший после ранения в один из кавказских военных госпиталей, подействовало на нее подобно некоему паролю. А еще я увидел, что эта женщина, строго говоря, была вовсе еще не старушкой. Статная, осанистая, она, пожалуй, еще лет 10–15 назад могла бы иметь меж мужчинами титул «король-бабы» или «бабы в самом соку».

Она еще вгляделась в меня и уже «по-свойски», чуть потеплевшим голосом спросила:

— Чей будешь-то?

Если же у нас в селе спрашивают «чей?», а не «откуда?», значит, уже знают, что ты не из дальних краев родом, не чужд здешним людям, по крайней мере — не совсем уж «пришлый». Я же несколько замешкался с ответом, не зная, как точней объяснить любопытствующей бабке свою генеалогию, и для начала сказал, что я, мол, не местный.

— Да ясно, что не тутошний, прежде я тебя тут мельком видала, — откликнулась женщина и, еще пристальней в меня вглядевшись, следующий свой вопрос произнесла нежданно тихо и даже чуть робко: — Опод Пскова?

Я кивнул. И тогда она уже с достаточной долей уверенности сказала — уже не столько спрашивая, сколько утверждая, причем с явной приязнью в голосе:

— Не Николая ли садовника сын?

Говоря эти слова, она, кажется, невольно кивнула, точней, всем телом чуть подалась в сторону заснеженного сада. И по этому ее, почти незаметному движению мне стало ясно: она знала моего деда именно в те дин, верней, в те недели, когда он, уже много лет назад, откликнувшись на зов Хранителя, приехал к нему и со своими саженцами, и со своим опытом, уже тогда тридцатилетним. А в том опыте было все собрано: и ломовой труд на скудной земле, и почти безошибочная интуиция, когда крестьянин «нутром» чует, где и что сеять и сажать, и в какие сроки, и, вдобавок немалая, поразительная для сельского человека былых времен начитанность, знание селекционных теорий… Потому-то и позвал Хранитель именно его, уже тогда прославившегося в нашем краю, и еще двух-трех — помнится, не более — садовых дел мастеров из северо-западных земель, чтобы здесь, рядом с Домом Поэта, вырос бы не просто сад — но именно такой сад, с такими сортами и с таким обличьем природным, словом, такой сад, какой мог расти-цвести и плодоносить именно на этой почве в прошлом веке. А еще дед приехал сюда, как было уже сказано, со своим внучонком — со мной. Мои родители, сельские учителя, были тогда в таком жизненном «переплете», что я до школы рос под присмотром деда с бабкой…

…Тому, что эта немолодая жительница Святогорья приняла меня за дедова сына, я не удивился: фамильные черты облика почти без «поправок с женской стороны» передавались в нашем роду из поколения в поколение. Бывало и такое: люди, знавшие моего отца юным деревенским учителем в тридцатые годы, встречая меня, иногда спрашивали — не внук ли я ему… Я другому удивился — тому, что уже научился понимать и различать в двадцать с лишним лет, — потайной женской дрожи в голосе пожилой крестьянки, произнесшей имя моего прародителя. И, тоже улыбнувшись ей «по-свойски», сказал:

— Нет, не сын. Внук…

— Да что ж это мы на крыльце стоим-то? Ах, заболталасья, прости старуху, ну, пойдем в дом, сынок, есть чем угостить, ты ведь, должно, проголодавшийся с дороги-то. Ишь, по гольному льду прибег сюды, а ить тут ни одной души почти что неделю нет… Пойдем, хоть чайку попьешь! Не хошь? В барский дом сначала зайти, говоришь, надо? Ну ладно, пойдем, проведу я тебя. А потом уж чайку с пирогами обязательно… А Николай-то любил поесть, да, любил! Как работал — так и ел! Ну, пойдем, сынок…

…Мы уже стояли с бывшей зазнобой моего прародителя у крыльца господского дома. По одному только виду этого крыльца можно было понять, что уже несколько дней никто из «паломников» не заходил в пушкинский «опальный домик»: оно было укрыто уже слежавшимся толстым слоем снега.

— Ахти, Господи, — запричитала женщина, — вот мне работки-то прибыло! Вишь ты, хоть я тут смотрительницей числюсь, а все одно: чуть что — лом да лопату в руки, и снег счищай. Помощники-то, каких Степаныч нанимает, благие, на них надежи мало. Да и пьянка у них что ни день…

— Знаю, — сказал я, — Семен все время жалуется, что горе ему с этими работниками. Одного-то я давно знаю: Колымой его зовут…

— Колыма он и есть! — откликнулась смотрительница. — Вот где он сегодня: одно из двух — либо на озере сидит, рыбу ловит, либо где уже завалившись, глаза наливши… Да и то сказать, Слав, какой путный мужик на такую нищую деньгу пойдет работать. Вот скажи ты мне, шумят ить, гомонят кожей год: ах, Пушкин, гений, гордость паша, — а заповедник-то нищий, как есть нищий!

…Я чувствовал, что пора уже, давно была пора мне подняться по крыльцу и побыть одному в доме Поэта, — а с другой стороны, что-то не отпускало меня расстаться с этой женщиной, в давние годы «присушившей» моего деда, что-то важное, как мне казалось, самое, может быть, тайное и сокровенное, не было сказано ею…

Но, как ни странно, меж этими двумя стихиями, жившими во мне в те минуты, не было ни разрыва, ни противоречия. Мир Поэта, вселенная его стихов и прозы, космос его человеческой жизни — и эта, только что открывшаяся мне история тайной и краткой любви простого крестьянина и простой крестьянки, каждый из которых был так или иначе породней с пушкинской заповедной землей, работал на пей, — оказались едиными, слитыми во мне. Как непостижимым, но волшебно-очевидным путем были связаны меж собою пушкинское перо, что виднелось в полузамерзшем окне дома, — и жернова домашней сельской мельницы…

Алена Петровна еще раз взглянула на парадное крыльцо, обложенное смерзшимся снегом, махнула рукой и сказала:

— Пойдем-ка с того крыльца.

Мы обогнули дом и подошли к заднему крыльцу: оно было почти ие заснежено.

— Вот как замело-то все, — показала смотрительница на лестницу, спускавшуюся от крыльца к озеру Маленец, — по ней хоть на лыжах катись!

Мы поднялись по крыльцу на открытую веранду. В те годы до нынешнего обломного воровства в музеях было еще далеко, и никакими хитроумными системами сигнализации пушкинские пенаты не оснащались. А потому смотрительница просто вынула здоровенный медный ключ, отперла им внешние двери, потом — ключом поменьше — двери внутренние, и мы вошли в дом. Свет в нем не горел, но в комнатах не ощущалось потемок или даже сумрака, хотя время шло к вечеру: все та же снежность, даже еще более пронзительная и объемлющая — из-за простора озорного окоема, казалось, просвечивала весь деревянный дом…

— Ну, я через часок зайду. Если хочешь, ночевай у меня, дом большой, теплый…

И, чуть помедлив, добавила:

— А наперед все-таки прошу, не забудь: Николаю Александрычу поклон передай от Алены из Бугрова… Как бабки твоей рядом не будет, так и скажи ему про то, как мы встретились. Вот знать бы — вспомнит аль забыл уже меня совсем. Старый ведь уже, — вздохнула она.

И вышла, и растворилась в снежности пушкинской усадьбы.

А я остался в доме Пушкина…

Дом Пушкина в Михайловском.

Никогда он не был в этом доме.

Не мог быть. «Почтенный замок был построен… во вкусе умной старины», — да, но сразу после Великой Отечественной. Конечно, все документы и рисунки свидетельствуют, что сие строение более всех, стоявших на прежнем фундаменте, похоже по всем параметрам и статям на тот, первый, «почтенный замок», полусгнивший уже к тому времени, когда двадцатипятилетиий ссыльный поселился в нем. Это — «новодел».

И все здесь, в Святогорье, — «новодел». Кроме разве что монастырских палат да Успенского собора на Синичьей горе. И, конечно же, надгробного памятника рядом с ним.

А все прочее в Михайловском, Тригорском и теперь еще в Петровском — «новодел». Жутковатое словцо, но — ничего не поделаешь — самое точное. Абсолютный макет, совершеннейшая копия в натуральную величину подлинника.

И Арина Родионовна никогда не пряла в Домике няни. И в амбар не возили зерно крепостные Пушкиных. Все возведено заново.

И даже заново посажено: лишь несколько десятков деревьев — умирающие липы аллеи Керн, пяток с лишним их ровесниц на Еловой аллее, Дуб Уединенный в Тригорском, еще два-три древесных великана — вот, пожалуй, и все деревья, помнящие Пушкина.

И книги, и картины, и вещи в музеях заповедника — тоже почта все не были в обиходе и пользовании тогдашних владельцев местных усадеб. Мемориальных, Тех, к которым прикасались они, — малая горстка. Остальные, что называется, «принадлежат времени Пушкина», воссоздают, так сказать, дух эпохи, но здесь этих зеркал, икон, шандалов, сундуков, ларцов, сервизов из фарфора и серебра, пистолетов и самоваров, столешниц и кресел тогда не было, они находились в других дворянских домах, в других поместьях. Семейства Пушкиных, Ганнибалов, Осиповых ими не владели, в них не глядели, из них не стреляли — и так далее…

Тут иное чувство: это — тот самый дом. Тот самый летний погребок, где поэт спасался от зноя. Та самая мельница, что была при нем. Та самая банька, где он парился. Те самые три сосны… (хотя своими глазами видел, как они подрастали год от года).

Всё — еще подлинное. Все эти дома, деревья, часовни, садовые диваны, предметы и вещи всегда тут были после него. Они никуда не исчезали. Не сгорела в пожарах, не распадались от старости, не были разворованы… Все это никуда не могло исчезнуть — как сама земля, холмы, озера, лощины, Сороть, запечатленные навек в его строках.

Ведь не могла же исчезнуть, быть нигде его поэзия!

Все это просто вернулось из небытия, возникло вновь, встало на свои места.

…Да, конечно, иллюзия. Видел сам, как перестлали паркет в его доме. Слышал лютый спор музейщиков: ставить или не ставить найденную при раскопках мортирку рядом с погребком, — из нее ли Пушкины салютовали или она тут лежала с еще более старинных времен? Но неужели теперь я стану развеивать эту иллюзию в студентке, ахающей во время экскурсии: «Ой, девочки, он лее вот по этим паркетинам ходил!» Или иронически ухмыляться, слыша восторги мальчишек: «Вот он из этой пушки и жахал!»

Да я и сам во все это верю! И чем больше времени проходит, тем сильней, с каждым новым возвращением сюда сильней становится во мне эта вера. Хотя бы потому, что возвращаюсь я уже не только к Нему, но и к себе. Туда, где за много лет оставил немалую часть своей души.

..А в тот февральский, серебряно-снежный день моей молодости во мне не было даже и малой доли нынешнего яда, естественно проникшего в душу и рассудок с годами, с грузом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», яда скепсиса и недоверия едва ли не ко всему на свете.

И потому — как в то, что я живу, — я верил, что пришел в дом к Пушкину.

…Медленно-медленно прошел я по всем комнатам родового гнезда Поэта. Медленно — потому, что в этом доме противоестественна всякая спешка вообще. Туристское прошмыгивание — что может быть противнее. После него и рождаются «впечатления», которые изливаются примерно так: «Был я там, ну и что? Заурядный домишко, да еще и толчея страшная…» А еще я шел медленно потому, что вдруг навалилась на меня тяжелая, хотя и не мрачная, напротив — какая-то долгожданно счастливая, усталость. Необыкновенно велик оказался груз впечатлений, хлынувших в меня с самого раннего утра, непомерен для нервов, для еще не очень закаленного восприятия оказался заряд увиденного, услышанного, познанного сердцем и разумом в тот день. Попросту говоря, я был ошеломлен, оглушен и потрясен его событиями, встречами, разговорами и всей громадой его серебряно-снежного света, преломлявшегося не только в семи цветах спектра, но в тысячецветной радуге жизни…

В каждой из комнат дома мне было все настолько знакомо издавна, что я лишь изредка бросал взгляд на их убранство, на мебель, на все то, что зовется суховатым словом «экспозиция». Взгляд отмечал малейшие перемены, происшедшие в доме со времени последнего моего приезда сюда. Пушкинский самовар в маленьком «зальце», в гостиной — действительно ему принадлежавшая вещь — побывал, кажется, в основательной чистке: даже в наплывавших сумерках его медь сверкала золотистым блеском, как будто бы под солнцем. Похоже, что и зеленое сукно бильярдного стола тоже подновили, заменили на другой кусок, хотя и «по-старинному» выглядящий. А вот бильярдные шары на нем — подлинные, по ним бил кием ссыльный Поэт, они были возвращены сюда издалека, сразу после войны, чудом уцелевшие… В девичьей же, где некогда под присмотром няни сенные девушки пряли и рукодельничали, вижу среди прочих одну новую прялку — то есть, разумеется, не новую, на вид она столь же стара, как и другие, но раньше ее здесь среди экспонатов не было, и очень уж искусна, замысловата роспись на ней. Любопытно, из какого окрестного села принесли ее в дар Хранителю?

А уж слово «экспонат» с этим домом никак не рифмуется.

Конечно — музей… Но из всех музейных зданий на земле это деревянное строение — единственное, которое я могу назвать именно Домом. Живым — и жилым — домом, наполненным тем теплом, которое вносят в дом даже не столько людские руки и тела, сколько души людские. Бог весть, почему так, но ни господский дом в Тригорском, ни великолепно воссозданный Ганнибалов замок в Петровском не стали такими же, одухотворенными и живыми, гнездами людскими. Хотя ведь и там сподвижники Хранителя вкладывают свое тепло, умение, знание и душу в воссоздание подлинности, в сотворение дива. Но — по крайней мере, для меня — диво каждодневно живет только в этом, одноэтажном, с белыми деревянными колоннами, над озером Маленец стоящем домике.

Лишь здесь мне всегда кажется, что владельцы поместья только что покинули эти степы — час назад, не больше… Быть может, такое ощущение исходит из запахов — уютных, домашних: вот так — льном, яблоками, медом — пахнет и сегодня в еще не запустевших сельских домах, где чувствуется любовная хозяйская рука. Ведь в других поместных заповедника нет ни такого доброго сада, ни такой пасеки — не с ульями, а с бортями: кто не знает, скажу — естественное пчелиное жилище в дупле древесной колоды, укрепленной на низеньких деревянных чурках. Мед в борти особенно пахуч и солнечно-сладок… Яблоки же и зимой в этом доме лежат и в вазах, и просто на льняных скатертях, отборные, сочные, самых разных местных сортов — малиновка, титовка, литовский налив и налив белый, ревельский ранет, пепин шафранный. Источаемые ими ароматы, к которым подмешан медовый дух, как бы «скрещиваются» с невыразимой свежестью льна, с дивным, прохладным, крепким запахом льняных полотенец, узорно расшитых, висящих в «красных углах» над иконами, скатертей и занавесей. Вот и полог над кроватью Поэта — тоже льняной, и многие кресла и диваны тоже обиты льняной «стамухой»…

Лен! Долгунец ты мой родной, синеглазый во время цветенья, лен — главное, заповедное, ни с каким золотом не сравнимое богатство земли псковской! Недаром же Александр Сергеевич предпочитал все нательное — изо льна. И положили его в псковскую землю, обернув льняным саваном…

Вот этим-то духом чистого и обихоженного заботливыми руками русского северо-западного жилища — земным, льняным, яблочным и медовым (к несчастью, уже реликтовым духом) — накрепко пропитано все в доме Пушкина, и стены, и вещи, и сам воздух. Бывает, несколько тысяч паломников протопают по комнатам в иной день, — а этот дух остается, не выветривается.

Как же не верить, что самый русский Поэт живет здесь и сейчас, каждый день. И сегодня, в этот зимний день самого начала февраля — он тоже здесь. Просто вышел ненадолго, сел на коня, — что умелому наезднику гололедица! — и помчался в чисто поле, по окрестным дубравам, или в соседнее имение. Скоро вернется…

Думая так, чувствуя так, веря в это, я и стоял у двери в самую заповедную комнату пушкинского жилища — в кабинет. В сущности, это была именно его комната, в ней он не только писал, тут он и спал — вот кровать о трех ножках, вместо четвертой — полено, он сам его приставил… Зимой, когда не было гостей и большие комнаты не отапливались, он и трапезничал в кабинете. Словом — жил здесь. А теперь я вот тут стою, и сколько уж раз бывал я в этой, совсем небольшой комнате, и с экскурсиями, и один, и с Хранителем, и эта реликвии пушкинские знаю наперечет, и как сюда какая попала, тоже знаю; вроде бы свой человек я здесь, в заповеднике, а вот стою и не понимаю, что же это такое со мной, не могу войта, словно кто меня тяжелыми пудовыми железными ручищами стиснул — да не плечи, а душу, и войти не могу, стена, что ли, незримая выросла передо мной, Боже, да что ж такое со мной случилось!

…Скорей всего, то странное тяжеловатое оцепенение было продолжением моего состояния ошеломленности от всех событий необыкновенного дня, потрясенности от познанного и услышанного. Да еще добавьте сюда самую обычную физическую усталость, — дорога «на рысях», и почти ни крошки во рту с утра… А день был уже совсем близок к вечеру, и в окне кабинета, в покрытых морозными джунглями стеклах, росла и густела синева.

И вот что поражает меня сейчас, когда я пытаюсь в подробностях вспомнить тот день: как только я вспомнил про «ни крошки во рту» — молодое мое тело ожило, и я почуял в нем не просто легкость, словно какие-то вериги спали с меня, но и смелость, даже буйство какое-то в крови, на лбу выступила испарина.

…Я вошел в кабинет Александра Сергеевича, ступая по домотканым пестрядинным половикам. Их, несмотря на «несветский» их вид, в сельских дворянских жилищах почитали, устилали ими полы, особенно в зиму: надежная защита от низовых сквозняков. Сейчас, в дни, когда я пишу эти страницы, кабинет Поэта, как и все комнаты, где есть мемориальные вещи, реликвии, огражден чуть ли не пуленепробиваемым стеклом: видно хорошо, а ни до каких предметов не дотянешься. Горько, конечно, что музейщикам приходится прибегать к таким ухищрениям, но понять их можно. Особенно после тою, как пропали два пушкинских подсвечника, — «паломника», похитившего их средь бела дня, правда, отловили, уже на границе области. Но тогда, в шестидесятые, подобные «пушкинисты» еще не бомбили музеи, и в кабинет Поэта можно было войти свободно: когда посетителей становилось много, комнату лишь перегораживали висячим шнуром, чтобы они не напирали на письменный стол и на кресло.

А когда я вошел в кабинет, этот шнур сиротливо висел почти у самого пола. Еще в дверях меня обдало теплом, это «келья», как некогда звал свое жилище его хозяин, по традиции отапливалась всегда сильней, чем другие комнаты. Видно, моя знакомая смотрительница натопила здесь каминную печь близко к полудню, незадолго до встречи со мной, а ветерок в тот день был еле жив, потому и тепло не выветривалось из кабинета. Я огляделся… Здесь все было по-прежнему: и портрет Байрона на стене, и «столбик с куклою чугунной», маленькая статуэтка, изображающая Наполеона, и плоды труда старинных краснодеревщиков — потемневший от времени письменный стол, кресло, диванчик-«канапей», подвесная книжная полка. А вот и еще одна реликвия — подножная скамеечка с мягким верхом. Ее тут при Пушкине не было: она — из петербургского дома Анны Керн, там, приходя в гости к своей возлюбленной (уже становившейся просто приятельницей), он, по уверениям Анны Петровны, любил сиживать на этой скамеечке. И на столе все то же: две странички рукописей (копии, разумеется), книги, гусиные перья, — но вот и предметы, которых касалась его рука, — серебряный подсвечник, бронзовая чернильница, нож для разрезания бумаг…

Все это я оглядел буквально за одно мгновение, а в следующее мгновение ощутил, что у меня кружится голова от одуряющего, шибающего в нос аромата яблок. И не просто яблок, но именно аниса, обладающего после лежки особо хмелящим запахом. Другое дело, что анис, в отличие, например, от антоновки, не зимний сорт, эти плоды редко долеживают даже до Рождества. Но уже февраль начался, а на столе в кабинете Пушкина лежали два крупных анисовых яблока, да вовсе еще не сморщенных, даже глянцево поблескивающих. Они лежали на краю стола: видно, смотрительница их положила совсем недавно, причем не на дерево стола, а на большую тетрадь в черном кожаном переплете, — в такой тетради Поэт вел нечто вроде беспорядочного дневника, записывал и строчки, приходившие в голову.

Голова стала кружиться от этого яблочного дурмана уже не на шутку, и я ощутил не то чтобы голодный спазм — нет, просто всем нутром понял: если сейчас не съем яблоко или хотя бы не откушу от него кусок — упаду, помру. И впрямь, ноги стали подкашиваться.

И — совершенно не думая о том, что, безусловно, свершаю святотатство, и не в силах думать об этом, я сделал шаг к столу, оперся одной рукой о его темно-красную твердь, взял одно из яблок и впился в него зубами. И оно просто зашипело соком, и сок его обжег мне не только язык, нёбо и горло, но и сердце, и мозг, и хмель этого сока разлила! по всему телу!

…Нет, недаром Всевышний запрещал Адаму и Еве рвать именно эти плоды, яблоки, с древа райского и вкушать их. Сказать, что съеденный анис подействовал на меня, как вино, даже как спирт, — было бы совершенной неправдой. Вино, выпитое на пустой желудок, тем паче водка или спирт отяжелили бы тело и одурманили бы рассудок. А тут было все наоборот! Я ощутил в себе и свежесть, и легкость, и ясность, — но и они были не такими, какие чувствуешь в себе, например, ранним утром после крепкого и спокойного сна. Мне словно бы дарованы были и другое тело, и другой разум — да, они были моими, но существовали не то в другом измерении, не то в другом времени.

…Не то в другом измерении, не то в другом времени… Я обнаружил себя сидящим за письменным столом в том же самом кабинете. И все же какая-то перемена произошла и с ним, с этой жилой и рабочей комнатой Пушкина. Перемена неуловимая на первый взгляд, но она все же была. Хотя все вещи, все реликвии стояли, лежали и висели на прежнем месте. Задумчиво смотрел со стены британский лорд-бунтарь, недовольно хмурился, скрестив на чугунной груди чугунные руки, французский император. Что же изменилось? Неужели…

Да, черпая тетрадь была раскрыта где-то на середине, и ее раскрытые страницы были испещрены записями, отрывками стихотворений, рисунками, — но надо было быть слепым, чтоб не заметить: все эти строки и рисунки были совершенно свежими, только что начертанными, буквы и линии были ярко-черными, ничуть не выцветшими. Тех перьев, что лежали на столе, когда я вошел, уже не было, лишь одно, измусоленное, затерханное и, главное, перепачканное чернилами перо валялось рядом с чернильницей. Я взглянул на нее и протер глаза, совсем недавно она была пустой — теперь полна чернил!

Второго яблока на столе тоже не было, хотя я мог поклясться, что съел только одно. Зато на столе стоял штоф темно-зеленого стекла, с пробкой в виде еловой шишки, с вензелем в виде короны и буквой «А» на плоском боку. Рядом стояла серебряная чарочка, черненая, кажется, устюжской работы…

Здесь впору бы сказать, что я был заворожен этими метаморфозами, происшедшими в кабинете Пушкина за несколько мгновений. Да не больше: в окне был все тот же синий сумрак, но свел все еще не уступал место потемкам… Однако самое странное было в том, что ни о какой моей завороженности не было и речи. Все происшедшее я почему-то воспринял как самое естественное. Более того: я даже не вздрогнул, бросив взгляд на пол и не увидев на нем скамеечки, принадлежавшей героине «Чудного мгновения». Все во мне говорило: ее тут и не должно быть…

И ни жилка не встрепенулась во мне, когда, слегка повернувшись в кресле, я увидал, что полог кровати откинут, а сама постель — в легком беспорядке. Как, впрочем, в некотором беспорядке был и весь кабинет. На полу валялись обрывки бумаги, еще несколько рукописных листов, порванных надвое или скомканных, лежали у каминного зева изразцовой печи, видимо, приготовленные к сожжению. А рядом с камином не было длинных, как трости, трубок, которые я, как всегда, увидел, войдя в кабинет. Совсем другая, тоже длинная, но зато с изогнутым и несколько поцарапанным янтарным чубуком, была прислонена к ручке кресла. Я взял ее в руку: она была еще теплая! Но и это не потрясло меня. Повторяю: во мне, во всем существе моем, в крови и в душе было разлито свежестью анисового хмеля удивительно спокойное и твердое понимание того, что все происходящее — реально, естественно и закономерно и что все это происходит наяву, а вовсе не снится мне в некоем колдовском сие. Я только подумал: что же мне делать дальше?

Только я подумал об этом, как в пустом доме заслышались шаги.

Да, шаги! И вот когда я услышал поступь, то действительно заволновался, даже заметался. Ибо человек, который шел из прихожей через зальце, через столовую прямо в сторону кабинета, — этот человек никак не мог быть пожилой смотрительницей. Даже если бы она шла быстро, шаги по паркету, половикам и коврам звучали бы совсем иначе. То была твердая, но легкая, даже летучая поступь, которая могла принадлежать только молодому мужчине!

Тут и заволнуешься, и замечешься… Ведь, как бы там ни было, я сидел в чужом доме (то, что дом был музеем, где все неприкосновенно, и за сидение в старинном кресле мне грозило сидение совсем в другом месте, — этого я даже и не ощущал, и не мог помнить и знать в те минуты), не званный туда его владельцем. И мне до отчаяния было явственно, что я никак не смогу сколь-либо толково объяснить идущему человеку свое появление в этом доме, а посему обречен на позор.

Быстрые, летучие — словно почерк на лежавших передо мною страницах — шаги звучали уже совсем рядом с кабинетом, когда я сделал попытку встать, подняться с кресла. Но оно, мягкое, обшитое кожей, кое-где уже растрескавшейся, было достаточно низким, и я попытался было ухватиться за стол для опоры, но в спешке неловко махнул рукой и — задел чернильницу ладонью. Из нее мне на пальцы, на дерево стола и даже немного на пол полетели брызги чернил; к счастью, тяжелая, бронзовая, она сама не упала. Я отдернул залитую чернилами ладонь от стола — и в этот миг услышал, как кто-то открывает дверь в кабинет. Я вскочил так резко, словно в кресле была катапульта, оглянулся и…

Понимаю: дойдя до этих строк, любой читатель вправе иронически улыбнуться. Дескать, ничего другого в этом повествовании, нежданно из грубого реализма уплывшем в ненаучную фантастику, мы и не ждали. Разумеется, автор желает убедить нас в том, что в дверях кабинета Пушкина он увидел именно того, кто к тому времени более ста тридцати лет уже не существовал на земле во плоти и крови, давно став прахом под мраморным обелиском на вершине Синичьей горы… Что ж, будем читать дальше, раз взялись, по пусть автор не надеется, что одурачил пас своими мистическими фантасмагориями…

Безусловно, читатель вправе мне не поверить. Я на этом никоим образом не настаиваю. Мое дело — как, впрочем, и во всем другом, что я пишу, — лишь поведать вам то, чему я в своей жизни был очевидцем и свидетелем. То, что было со мной наяву. Рассказывать же о явлениях потусторонних, запредельных и оккультно-сверхъестественных — не по моей части. На это в нашей нынешней изящной (и не очень изящной, но чрезвычайно разнообразной) словесности есть немало умельцев: им и перья в руки. Я же, с вашего любезного позволения, продолжу, тем более что мое повествование неумолимо движется к финалу причем, заранее скажу — к финалу если не счастливому, то естественному и бескровному А это в нашей нынешней жизни, согласитесь, — немало.

Так вот: я резко поднялся с кресла, повернулся к двери — и увидел Его.

Чтобы точнее и короче описать дальнейшее, задам вам риторический вопрос: приходилось ли вам когда-нибудь на недолгое время лишаться слуха? Ну, ненадолго оглохнуть? К примеру, от какого-либо ужасающего грохота… От удара молнии, сверкнувшей совсем рядом, или от рева самолетных турбин. Мне доводилось и самому испытывать и то, и другое, и видеть людей, оглушенных такими сверхшумами. Происходящее похоже на кинофильм, где отключили звук, и ты сам участвуешь в этом фильме, видишь, что люди разговаривают с тобой, даже кричат, сам пытаешься им отвечать, тоже криком, по движениям их губ и жестам стремясь уловить смысл сказанного, — но не всегда понимаешь даже то, что сам хочешь сказать…

Именно в таком состоянии я оказался в тот миг, когда понял, что вижу хозяина и обитателя этого кабинета.

Некая молния пробила меня всего с головы до пят, и я почувствовал, что потерял слух. Волны дрожи прокатывались по телу, я не мог двинуть пи пальцем, произнести ни звука, и, полагаю, это состояние оцепенения, окоченения и оглушенности могло бы плохо для меня кончиться, несмотря на крепчайшее в те поры здоровье, если бы я не увидел, что вошедший — хохочет!

Да, глядя на меня, он хохотал, он смеялся так сумасшедше-самозабвенно, что в конце концов был вынужден схватиться за дверной косяк, чтоб не упасть от хохота. Смех его! — поистине, солнечные лучи стрелами летели в меня, излучаемые его разрумянившимся, совсем молодым лицом, его сверкающими глазами; сверкали крупными жемчугами и крепкие белые зубы его. Казалось, воздух вокруг него пульсировал светом; круглая меховая шапка с тающими хлопьями снега упала с его головы, и открылась курчавая грива давно не стриженных волос — темно-русых, с рыжевато-золотящимися завитками, а глаза его лучились солнечной сине вой. Я видел этот его обвальный, раскатистый смех, но не мог слышать его, — однако радостно-горячие световые волны, лучи и брызги этого смеха за несколько мгновений словно отогрели меня: спазмы ужаса и окоченения стали уходить из меня. А он все хохотал, никак не мог остановиться. Да и было над чем и над кем! Перед ним был человек, как я сейчас могу себе представить, с вытаращенными и остекленевшими от нежданно свершившегося таинства глазами, с разинутым ртом и поднявшимися дыбом волосами, да вдобавок еще и с перепачканной чернилами ладонью, которая была выставлена вперед как бы для защиты. Что и говорить, зрелище я представлял из себя в ту минуту впечатляющее…

Все еще смеясь, он присмотрелся к вытянутой моей ладони, потом шагнул к огромному комоду, Темному, но с червонно-огненным отливом, раскрыл один из его ящиков и вынул оттуда льняной носовой платок внушительного размера, не чета нынешним, и протянул его мне. Я не понял, зачем мне этот платок; тогда хозяин кабинета, что-то говоря, положил мне его на залитую чернилами ладонь, как бы промокнув черные влажные пятна. И житейский этот, будничный жест Поэта тоже несколько успокоил меня: по-прежнему ничего не слыша, я начал ощущать запахи. От хозяина кабинета веяло снегом, свежестью, чем-то неуловимо-дымным и хвойным, а еще чувствовалось, что он только что с лошади…

Поэт сбросил резким движением шубу, — нет, то была большая меховая накидка, под ней оказался старый сюртук. Запомнилось еще и то, что на нем были легкие сапоги, в которые были вправлены широкие, почти «запорожские», по моим представлениям, холщовые шаровары, державшиеся на темно-малиновом пояске с медной пряжкой. Словом, одеяния ссыльного гения были колоритны: ничего от тех светских, щегольских туалетов, в которых он предстает под кистью живописцев, изображающих его в Михайловском… Правда, вот что бросалось в глаза: под сюртуком была ослепительно-белая просторная рубашка с открытым воротом, — вот примерно такую можно увидеть на тропининском портрете. Сюртук он тоже резко сбросил с себя…

А еще, конечно, поразило меня то, как невысок был хозяин усадьбы. Пишущий эти строки всегда скромно считал себя человеком среднего роста, но и рядом со мной небожитель выглядел худощавым подростком, хотя и крепко сложенным, с играющими мускулами сильных рук. Да и лик его был таким озаренно-юным, без единой морщинки, что я невольно переспросил свою память: да неужели он меня старше на несколько лет?!

В свою очередь, он тоже бросил несколько быстрых любопытствующих взглядов на мое «туристско-брезентовое» одеяние, на грубошерстный свитер и тяжелые ботинки — и не мог скрыть своей улыбки; впрочем, все те минуты, что я его видел, улыбка, белозубая и приветливая, не сходила с его лица. Затем он снова быстро и оживленно заговорил, усаживая меня в кресло, и мне пришлось прибегнуть к жестикуляции, отвечая ему, что я его не слышу. Тогда он тоже сделал несколько ободряющих движений руками, явно желая развеять мое смущение, раза два прижал правую ладонь к сердцу — что выглядело несколько по-восточному, и резкие движения его губ подсказали мне, что он старается говорить громче… И тут до моего слуха стали, словно бы из самого дальнего далека и самым слабым эхом, довеиваться звуки его речи. И по их звучанию я скорее догадался, чем понял: Поэт говорит со мной по-французски!

Тут-то я и вознес хвалу мысленно своему филологическому, петербургско-университетскому образованию… Хотя мое ошеломление от всего происшедшего было еще столь огромно, что когда я попытался «переключиться» на французский, то вначале не смог даже внятно произнести простейшую, элементарнейшую фразу, означавшую мой общественный статус: «Же сюи ль’этуцьян», — то есть: «я — студент». Пришлось еще раз проговаривать ее вновь.

Это признание почему-то произвело на моего собеседника, и без того ни секунды не стоявшего на месте, самое возбуждающее воздействие. Ом луг же метнулся в соседнюю комнату, там раздался стук деревянной крышки, тонко зазвенело что-то стеклянное, и, вернувшись, поставил на стол, отодвинув книги в сторону, стеклянный кубок, грани которого полыхали то голубоватым, то зеленоватым цветом. Только тут я заметил, что Поэт уже успел зажечь две свечи: одну на столе, другую — на каминной полке, рядом с чугунным Бонапартом. А еще я с превеликой радостью понял, что ко мне начал возвращаться слух: я ведь услышал звон и стук в столовой. Боже! Значит, сейчас я смогу с ним, с ним самим говорить! Кровь бросилась мне в лицо, я почувствовал, что оживаю, наконец-то прихожу в себя, — и снова впился глазами в Поэта, прыгнувшего на диванчик-«канапей», который стоял у стены по другую сторону стола.

Он пододвинул ко мне принесенный кубок, себе взяв ту серебряную черненую чарочку, которую я заметил, войдя в кабинет. Все движения его были не только быстры, как ртуть, по и ловки, слаженны, — залюбоваться им можно было, даже не зная, кто перед тобой. Затем ухватил штоф, вывернул шишкообразную пробку и наполнил чарочку и кубок. Я почему-то полагал, что за этим последует церемонный, приличествующий светским обычаям застолья тост с его стороны. Но он зябко пожал плечами, со всей той же приветливой улыбкой взгляну мне в глаза и шутливо-извиняющимся тоном бросил одно только слово:

— Прозяб! — И поднял свою чарочку.

Я поднял нежданно тяжелый кубок — литое стекло! — и услышал от своего визави звонкое восклицание, произнесенное опять-таки на прекрасном галльском языке:

— А вотр самтэ! (Ваше здоровье!)

Голос его… Прежде всего — очень молодой, чистый, хотя без особой горловой мощи. Кто-то из современников Поэта вспоминал, что ему была присущая резкая, отрывистая скороговорка, кто-то — что он по-московски «акал». Я же не расслышал ни того, ни другого, — особенно когда он говорил по-русски, мне слышался голос, в глуби которого жило какое-то особое, теплое свечение…

Звонкость французского тоста слилась со звоном, раздавшимся при соприкосновении чарки с бокалом. То, что было в бокале, оказалось вишневой наливкой; впрочем, в тот миг мне было не до оценки ее вкуса… Понимая, что я сейчас должен вымолвить хоть что-то путное и значимое для начала доброй беседы, я лихорадочно искал в своей памяти хоть какие-нибудь строки человека, сидящего напротив меня, которые вязались бы с обстоятельствами тех мгновений. Слава Богу, вспомнилось, и, не ставя бокал на стол, я продекламировал:

— Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Брови Поэта резко поднялись вверх, на его лице возникло выражение крайнего удивления, через миг вновь сменившееся радостно-вопросительной улыбкой:

— Так вы уже успели прочитать эти странички?! — воскликнул он, кивнув на раскрытую черную тетрадь. — Не то меня приводит в сущий восторг, что вы запомнили эту пиеску, — но как вы разобрали мои каракули: я ведь вечор ее нацарапал и еще не успел перебелить…

У меня на языке уже был готов ответ. Я собирался поведать ему, легкомысленно не подумав о последствиях этого, что знаю не только «Вакхическую песню», но и едва ли не все, им написанное, с младых моих лет — как и всякий живущий в России моего времени и любящий словесность. Но я не успел этого сделать.

Дверь из кабинета была раскрыта, и до моего слуха вновь донеслись шаги. Неспешные, чуть пошаркивающие, они звучали уже рядом, в столовой, потом раздалось покашливание и — теперь уж точно как гром с ясного неба — голос пожилой смотрительницы, произносящий мое имя!

От неожиданности я в отчаянии зажмурил глаза…

…Видимо, потрясений и ошеломлений, выпавших на мою долю в течение одного дня, оказалось слишком много. Очевидно, на какое-то мгновение я потерял сознание, впал в забытье. В себя привела меня рука смотрительницы, тормошившая меня за плечо.

В кабинете Пушкина ничего, совершенно ничего не напоминало о только что начавшейся застольной беседе, о встрече моей с его владельцем. Ни-че-го! Вся обстановка была «музейной», все было точно таким, каким должно было быть по замыслам Хранителя и его сподвижников. Все предметы, книги, реликвии располагались там, где я их увидел, войдя тем днем в кабинет. И скамеечка с зеленым подушечным верхом, принадлежавшая Анне Керн, стояла у стола. А на столе не было ни штофа, ни чарочки, пи кубка. Зато — лежало одно яблоко. Одно — анисово пахнущее яблоко. И черная тетрадь была закрыта…

И я уже готов был поверить в то, что от усталости и перегрузки впечатлениями впрямь задремал здесь ненадолго, вот в этом кресле, задремал — и увидал дивный сон, совершенно естественно приснившийся мне именно здесь. Ведь сколько раз, помнится, мечтал, бродя по заповеднику: — Ах, если бы хоть на миг с Ним здесь повстречаться!..» Вот оно и произошло — в кратком сновидении. Жаль, что смотрительница его прервала, но ведь и то правда — кощунственно сидеть в пушкинском кабинете и подремывать… Да, я готов был поверить в то, что случившееся было лишь сном, но тут смотрительница воскликнула:

— Ахти, где ж ты так руку-то перепачкал, вроде тут никакой краски нетути!

Ладонь моей правой руки была в черных чернильных пятнах!

Да, на ней явственно виднелись большущие кляксы, появившиеся тогда, когда я неосторожно задел за пушкинскую чернильницу. Вот они — я даже приблизил ладонь к глазам, — вот они, совсем свежие, чернейшие, теперь таких чернил уже и не бывает.

Невнятно буркнув, что, мол, утром на почте в поселке облил руку, когда давал телеграмму, я вышел из кабинета. Ноги были — как ватные. Алена Петровна устало шла вслед за мной, рассказывая о том, как некий столичный знаменитый стихотворец недавно попросил Хранителя разрешить ему посидеть «часок-другой» одному в пушкинском кабинете.

— Вдохновиться ему, понимаешь ли, надоть было, вдохновиться, — ворчала женщина. — Ну, Степаныч так его вдохновил: тот со своей женкой кувырком к поляне бежали, в машину сели и укатили, как ошпаренные! Ох, материл его тогда Семен… А я вот, вишь ты, согрешила, впустила тебя… Ну да какой там грех: я ж чую, кому какой предел дозволен, у кого вся душа в грязи, а у кого только вон — пальцы в чернилах…

Последние слова женщины словно бы толкнули меня. Ведь в чернильнице на столе в кабинете, когда смотрительница меня «разбудила», не было никаких чернил. Что за черт?! Я сунул испачканную руку в карман — и обнаружил в нем носовой платок. Когда же в прихожей, где было уже все освещено, я вытащил его, то остолбенел вновь.

Это был большой льняной платок, который был любезно предложен мне владельцем кабинета!!!

Вот и несколько чернильных пятен на нем, отпечатавшихся, когда Поэт положил его на мою ладонь. Я развернул платок.

В углу его был вышит вензель, две буквы — АП.

Я храню его и поныне.

В. В. Бацалёв КОГДА ВЗОЙДУТ ГИАДЫ

Исторический роман

(Продолжение. Начало в №№ 1, 2/2005)

ДЗЕТА

Однажды Никомед вернулся из народного собрания и сказал сыну:

— Дамис отозвал меня в сторону и просил, чтобы завтра, как откроется рынок, ты пришел в совет старейшин.

— Что вы там обсуждали в собрании? — спросил Аристомен.

— Станешь домохозяином, пойдешь и узнаешь, — ответил отец.

На следующий день во втором часу после восхода солнца Аристомен пришел в дом совета, порог которого переступал только в девять лет. К своему удивлению, он не увидел ни одного из девяти архонтов, кроме Дамиса, зато на их местах и всех прочих сидели молодые люди — постарше или ровесники Аристомена, — но знал он только Феокла и Эвергетида. Оказалось, что остальные не из Андании. Дамис их представил друг другу; Аристомен с первого взгляда запомнил лишь Филея из Степиклара и Алкидамида из Эпеи благодаря их внушительному виду, да Финтаса и Андроклеса, правнуков мессенского царя Андрокла, приехавших из Афин. Потом Дамис велел сесть поудобней, так как обещал им долгий разговор, поправил подушку под собой и повел такую речь:

— Седьмого числа, в день рождения Аполлона, мы — архонты мессенских городов — собрались в Дорис, чтобы обсудить дела в стране. С тех пор, как спартанцы победили нас, прошло восемнадцать олимпиад, минуло два поколения, выросли вы — третье. Мессения вполне оправилась от поражения, люди не помнят его и не хотят помнить, они хотят сбросить рабство. На всемессенском совете мы пришли к выводу, что народ не удержать, все ждут только повода, и война неизбежна. Она может, как и прошлая, растянуться на длительный срок, тогда основная тяжесть ее ляжет на ваше поколение. Поэтому старейшины решили собрать самых лучших из вас и рассказать о прошлой войне во всех подробностях, чтобы вы не повторили ошибок своих прадедов и наших отцов и в будущей войне были бы опытней противника. Рассказ этот поручили донести мне. С тех пор как мы лишились царей, ответственным за страну является самый старый архонт. Сейчас — это я. Поймите важность момента: речь пойдет о стране, которую мы скоро вверим вам, а вы обязаны сохранить для детей. Когда я замолчу, каждый скажет, какие ошибки совершили мессенцы и что делать вам наперед.

Итак, все вы знаете, что распря с лакедемонянами, которых мы считали братьями, пока у них не родился Ликург, началась в святилище Артемиды. Сейчас нельзя выяснить, кто тогда был прав, а кто — провокатор: слишком много воды утекло в Лету. Скажу лишь, что спартанцы не потребовали у пас удовлетворения за ту поножовщину, а нам ссора была не выгодна. Ведь наши поля тучны и обильны, а их — даже хлеб родят с трудом и не могут прокормить население.

После событий в Лимнах целое поколение молчали они, а скорее — готовились и ждали подходящего повода, чтобы напасть на нас исподтишка или сзади. Наконец, когда царями у них был Алкамеи, сын убитого в святилище Телекла, и Феопомп, повод им представился.

Жил на границе с Лаконикой человек, во всех отношениях достойный Эллады и пользовавшийся огромным почетом, так как победил в четвертую олимпиаду и прославил победой Мессению. Звали его Полихар. У него было стадо коров и мало земли. А через пограничную реку жил спартанец Эвайфп, имевший свободные пастбища. Полихар предложил: пусти коров на выгоны, молоко бери себе, а приплод будем делить пополам. Эвайфи согласился, но, будучи человеком корыстным, подлым и бесчестным, спустя некоторое время продал проходившим скототорговцам стадо и заодно пастухов, как ненужных свидетелей. Полихару же сказал, что коров угнали морские разбойники. Но рано-поздно обман раскрылся благодаря бежавшему от торговцев пастуху, и Эвайфн, испросив на коленях прощения, обещал вернуть деньги немедленно. Полихар послал с ним сына за деньгами. Но, видно, Эвайфн успел потратить их или пустил на подкуп царей в Спарте, полагая получить взамен защиту, ибо решился на самый подлый поступок: в пути он убил сына Полихара. И никто из богов не заступился за невинного. Узнав о случившемся, Полихар прибежал в Спарту требовать суда над Эвайфпом. Но цари и геронты отвечали ему молчанием. Они верно рассчитали: ведь встань на защиту Полихара цари и архонты Мессении, спартанцы вытащили бы из могилы на свет своего Телекла. Тогда несчастный отец потерял контроль над поступками и в одиночку устроил криптии: он переходил границу и убивал первого встречного спартанца. В скором времени дело его приняло такой размах, что спартанцы боялись высунуть нос из дома, а в Мессению прибыло посольство и потребовало выдачи Полихара как преступника. Сами спартанцы и теперь не отрицают, что именно так было дело. Правда, со свойственной им лживостью они утверждают, будто бы Эвайфн продал только часть стада и Полихар потребовал разбора дела в Мессении, а геронты предложили ему явиться в Спарту якобы для установления истины, но Полихар отказался, так как и за собой чувствовал какие-то грехи. Они заврались до того, что будто бы послали в искупление сына Эвайфна Полихару, а тот его убил и, не угомонившись на этом, стал повсюду вредить спартанцам.

Нашей страной тогда управляли два царя, родные братья Антиох и Андрокл. Мнения их о судьбе Полихара единого не было: Андрокл предлагал выдать его и не провоцировать лакедемонян на войну, Антиох же перечислял пытки, которыми спартанцы будут мучить Полихара на глазах Эвайфна, говорил, что мстят ему за победу на олимпийских играх над лакедемонянами, хотя разводил коров, а они с утра да вечера тренировались. Мнение народа тоже разошлось и, в конце концов, распаленный спором люд взялся за мечи и кинжалы. Сторонники Андрокла были убиты, погиб и он сам, а его дочь с малолетними детьми бежала в Лакедемон. Не вынеся горя междоусобицы, скоро сошел в могилу и Антиох. Царем стал его сын Эвфай. Тогда спартанцы на тайных сходках (они обожают устраивать тайны из чего угодно) поклялись друг другу, что ни сроки войны, ни бедствия, которые их, возможно, ожидают, не заставят их смириться со свободной Мессенией и, не известив даже через глашатая о начале войны, ночью напали на пограничный город Амфею, руководимые Алкамеиом, сыном злополучного Телекла. Нападение было неожиданным и предательским, когда ворота города были открыты, а стража беззаботно спала дома. Одних спартанцы убивали в постелях, других резали на улицах, бежавших к алтарям и отдавших себя под защиту богов они, в нарушение всех общеэллинских законов, тоже убивали. И лишь единицы смогли вырваться и разнести весть о взятии Амфеи. Тотчас мессенский народ сбежался в Стениклар, и Энфай приказал наперед всем даже спать с оружием, а потом распустил, обязав явиться по первому требованию.

Спартанцы же, увидев, что мессеняне не стремятся закончить дело одной битвой из опасения в недостатке сил и военной выучке, стали делать набеги на Мессению: угонять стада и отбирать хлеб, но плодовых деревьев они не рубили и усадьбы не разрушали, как это водится на войне, ибо уже считали эту землю своей собственной. Через три года по взятии Амфеи гнев мессенцев достиг высшей точки, и Энфай понял, что народ готов к битве. Он объявил поход и выступил с войском. Навстречу двинулись спартанцы.

Мессеиян Эвфай выстроил перед оврагом, надеясь, что вражеская фаланга, когда будет переходить его, расстроит свои ряды, после чего победить ее будет проще. Но и спартанцы это видели и не трогались с места. Битву, в виде отдельных стычек и поединков, вели лишь легковооруженные воины, но решить что-либо их действия не могли. Тогда Эвфай, понимая, что мессенцы могут противопоставить численному превосходству противника и его железной военной выучке лишь обиды и ненависть, приказал рабам в наступившую ночь обнести мессенский строй частоколом. Утром его приказ привел спартанцев в замешательство, так как идти на приступ они не могли, рискуя сломать фронт фаланги и действовать каждый за себя. Спартанцы ведь даже не преследуют отступающего противника, потому что боятся, увлекшись погоней, расстроить свои ряды и из победителей стать жертвой побежденных. Так уже с ними было. Запомните это раз и навсегда. Вся сила их в неприступности фаланги и четкости действий каждого, а приказы командиров они передают друг другу шепотом, чтоб не услышал враг.

Итак, поняв, что мессенцы их перехитрили, и не придумав ничего в ответ, спартанцы покинули поле боя на пятый день. Весь год над ними смеялись старики, издевались женщины, потешались дети, называя трусами и предателями, клятвопредателями. И спартанцы опять выступили, руководимые обоими царями — Феопомпом и Полидором, внуком приснопамятного Телекла. Мессенян вели Энфай и полководцы Антандр, Пифарат и Клеонис. Встав друг против друга, воины начали грозить оружием и ругать врага, как это и водится, для поднятия духа. Мессенцы называли спартанцев богоотступниками и выродками, недостойными общего предка Геракла, спартанцы же обзывали нас рабами и бабами, уклоняющимися от честного боя. Конечно, мы не могли сравниться с ними ни численностью, ни искусством вести войну, но мессенцы были на грани отчаянья, а раненый зверь, да еще защищающий детенышей, — опаснее стаи. Постепенно от оскорблений стали переходить к делу. Мессенцы поодиночке выбегали вперед и, показывая чудеса безрассудства, пытались расчленить вражескую фалангу, но натыкались на копья и бессмысленно гибли. Когда, наконец, оба войска сошлись, то разгоревшаяся битва по своей жестокости превзошла все доселе случившиеся. Те, кого убивали, вели себя достойно, не молили о пощаде и не предлагали выкупа, убивающие же, против обыкновения, молчали, не хвастались победой громогласно, не потрясали копьем воздух и не поносили побежденных. Феопомп, стоявший правым крылом против Энфая и Антандра, в бешенстве и безумии рвался убить нашего царя. На это Эвфай крикнул: «Мессенцы! Посмотрите на Феопомпа. Он ведет себя точь-в-точь как его предок Полиник, который привел на свое отечество войско из Аргоса, убил собственного брата и сам погиб от его руки. А теперь и Феопомп решил пойти стопа в стопу и навлечь на Гераклидов проклятье, уже постигшее потомков Эдипа». Эти слова воодушевили мессенцев, стоявших вокруг Эвфая, и, сражаясь с редкой доблестью, они обратили Феопомпа и правое крыло лакедемонян в бегство. Но на противоположном фланге дело сложилось наоборот: Пифарат погиб, мессенцы, расстроив ряды, дрогнули. Энфай вынужден был прекратить преследование и идти к ним на помощь. Наступившая следом ночь развела противников. Утром же никто не решился объявить себя победителем и поставить трофей или возобновить битву, и, забрав трупы, войска разошлись.

После этого жизнь мессенян стала делаться хуже и печальнее с каждым днем. Сначала нас поразила болезнь, очень похожая на чуму. Потом мы увидели, что все, скопленное отцами и дедами, ушло на прокорм городских гарнизонов, остальное — растащили спартанские отряды, да и рабы от тяжелой жизни начали разбегаться. Тогда мы решили оставить города и поселки внутри страны и построить на Итоме один общий город, а в Дельфы снарядить посла за советом бога. Выбор пал на Тисиса, сына Алкида, — человека благородного и известного способностью толковать вещания Аполлона. На обратном пути Тисиса пытались задержать спартанцы из амфейского гарнизона. Они сорвали с его головы венок из священного дельфийского лавра, делавшего Тисиса неприкосновенным, но тот, получив множество ран, сумел вырваться не без помощи Феба, добрался до Итомы и, передав оракул, испустил дух. Оракул же был таков:

«Взявши деву чистую Эпита крови

— Жребий вам ее укажет, — в жертву ночью

Демонам ее подземным принесите.

Если ж жертва не свершится, кто другой пусть

даст для жертвы добровольно дочь свою вам».

Согласно воле бога мессеняне собрали девушек рода Эпитидов, и жребий достался дочери Ликиска. Но Эпебол, бывший тогда одним из мессенских жрецов, сказал, что ее нельзя приносить в жертву, она — приемная дочь. Пока народ спорил, Ликиск с дочерью бежали в Спарту. Мессенян это происшествие очень расстроило, и они совсем пали духом, не зная, как умилостивить сотрясателей земли. Тогда к народу обратился Аристодем, тоже из рода Эпитидов, но более известный военной доблестью и любовью к отечеству, и предложил свою дочь в жертву. Не успели все вздохнуть с облегчением, — жених этой девушки, спасая ее, объявил, что она беременна и для жертвы не годится. Аристодем не поверил ему и своему позору, но, в конце концов, доведенный женихом до полубезумного состояния, вспорол живот дочери и не нашел плода. Народ набросился на жениха, чтобы растерзать за напрасную смерть и пятно детоубийства, но его защитил Энфай. «Девушка умерла, — сказал он, — воля Аполлона исполнена. Что ж вам еще?» Его поддержали и все Эпитиды, имевшие дочерей.

Узнав об оракуле и событиях на Итоме, теперь уже расстроились спартанцы, и цари даже не звали их на битву. Но через пять лет, когда страсти улеглись и многое позабылось, спартанцы погадали на печени, увидели, что себе вреда нет, и выступили на Итому. К этому времени Спарту ненавидели и Аргос, и Аркадия. Они готовы были помочь нам, но мы отказались, свято веря слову Дельф. И это сражение было повторением прежних, разве что Энфай действовал не совсем обычно для царя. Обгоняя свою ненависть и прокладывая себе дорогу через строй спартанцев, он стремился достать мечом Феопомпа, но получил несколько смертельных ран и упал. Многим мессенцам пришлось расстаться с жизнью, чтобы вырвать из рук спартанцев Энфая. Через два дня он умер. Царства его было тринадцать лет, и войны со Спартой столько же.

У Энфая не было детей, поэтому на его место претендовали сразу трое: Аристодем, полководцы Клеонис и Дамис, мой дед. Вы ведь знаете, что в обычае у нас называть внуков по деду, так что в семье всего два имени. Против Аристодема выступили тогда жрецы во главе с Эпеболом, утверждая, что он не достоин рода Эпитидов как дочереубийца, но народ не согласился со жрецами, и царем стал Аристодем.

Все наши цари были замечательные, но Аристодем превзошел их благородством. За годы правления он сумел подружиться со всеми, кроме спартанцев, и никто не желал ему ала, кроме спартанцев. Война тогда вылилась в чистый разбой. Разница лишь в том, что лакедемоняне грабили наши поля, а мы — периэков, так как сами спартанцы не сеют и не жнут, принуждая к этому остальных. В какой-то мере мы поступали несправедливо к безвинным периэкам, но, рассуждали мы, не все ли им равно, кто отнимет урожай: мессенцы или спартанцы.

Через четыре года обе страны, истощенные взаимными грабежами и тоскуя по нормальной жизни, оповестили друг друга о решающей битве, благодаря чему на помощь лакедемонянам успели подойти их союзники коринфяне, а к мессенцам на подмогу пришли отборные отряды из Аргоса и Сикиона, и аркадяие явились всем войском: ведь несмотря на приход дорийцев, аркадяне продолжали считать своими ближайшими родственниками мессенцев из древнейших родов, — когда-то их предки бок о бок сражались под Троей. Спартанцы поставили в центре коринфян и тех периэков, которым доверяли, сами же под водительством царей заняли края очень глубокой и плотной фалангой. Судьба центра войска их не волновала, они надеялись победить на флангах, а затем, повернувшись друг к другу, смять центр противника. Аристодем же поступил так: всех гоплитов он тоже построил в фалангу, но растянул ее как можно шире, чтобы не обошли с флангов, а легковооруженных, пращников, метателей дротиков и вооруженных дубинами (были и такие, из аркадян: пастухи в свиных и овечьих шкурах, спустившиеся с дальних гор) он спрятал в лесу у Итомы в засаде. Тяжеловооруженных лакедемонян было гораздо больше, чем мессенцев, строй их был глубже, поэтому они пошли в атаку, нисколько не сомневаясь, что с первого натиска обратят нас в бегство. Но мессеняне выдержали и первый, второй, а на третьем из леса выбежали засадные отряды и стали поражать лакедемонских гоплитов в задних рядах пращами и дротиками, самые же отчаянные подходили вплотную и бились на мечах. Но как только спартанцы всем строем поворачивались к ним, они отбегали к лесу, а спартанцы не преследовали их, опасаясь расстроить задние ряды. Это напоминало вот что: как если бы во время драки один на один противник, ухитрившись раздвоиться, втыкал бы тебе шило в зад, продолжая впереди орудовать кулаками. И спартанцы не выдержали, знаменитое их терпение лопнуло: то один, то другой выбегали из строя и гнались за обидчиком, но догнать не могли, им мешала тяжесть доспехов. Увидев это, гоплиты мессенян и союзников утроили натиск и смяли фалангу. Спартанцы побежали. Наши воины их не преследовали, по легковооруженные гимнеты догоняли и убивали в спину — неслыханный позор для спартанца…

И все равно война этой битвой не кончилась. Через некоторое время спартанцы отправили в Дельфы священное посольство спросить у бога, что делать. Пифия за скромную мзду ответила так:

«Феб тебе повелел совершать не только рукою

Бранные подвиги, нет: ведь мессенской землею владеет

В силу обмана народ. Той же хитростью будет он сломлен,

Начал которую он применять в минувшие годы».

Цари, геронты и народ призадумались, что бы им такое выдумать необычное. Будучи скудоумными от непрерывных военных упражнений, они вооружились хитростью Одиссея и послали на Итому сто человек, якобы перебежчиков, а для достоверности приняли декрет об их изгнании за предательство. Но Аристодем ответил этим ста, чтобы искали детей для своих басен, а к взрослым ходить не стоит. Тогда спартанцы взялись лебезить перед нашими союзниками, совать подарки должностным лицам и всячески склонять к отпадению, хотя бы к нейтралитету. Наблюдая эти действия, Аристодем тоже послал феоров в Дельфы (лучше бы он этого не делал!) и получил такое слово Аполлона:

«Тем, кто в Итоме поставит вокруг алтаря в храме Зевса

Первыми дважды пять полных десятков треножников богу,

Тем со славой войны бог отдаст и мессенскую землю —

В этом Зевсова воля. Обман тебе служит на пользу,

Следом отмщенье идет и богаты не обманешь.

Делай, что суждено, а беды — одни за другими».

Месссияне опять воспрянули духом от такого оракула: ведь святилище Зевса Итомского — в их стенах. Тотчас они поручили изготовить сотню деревянных треножников и жили в ожидании конца работы. А Спарта, узнав о мессенском посольстве, послала соглядатаев в Дельфы и, подкупив кое-кого из прислужников, выведала оракул. Он привел народ в еще большее уныние. Но был в Спарте один хитрец, звали его Эбал. Не сказавши никому пи слова, он кое-как слепил из глины сто игрушечных треножников, сложил в мешок и, прихватив сети, чтобы его приняли за охотника, прошел на Итому в толпе земледельцев и таких же охотников. Ночью же он расставил глиняные треножники на ступенях храма и вернулся в Спарту. Ужас охватил мессенян, и, хотя Аристодем, сбросив спартанские, тут же поставил свои, никто этому не обрадовался. С тех пор худое знамение сменялось для мессенян еще худшим. Сначала у статуи Афины отвалился щит. Потом у Аристодема, приносившего жертву Зевсу, вырвались бараны и с такой силой ударились рогами об алтарь, что погибли, даже не дергаясь. Наконец, собаки ушли из Итомы. Но самое страшное предзнаменование было дано Аристодему. Во сне ему явилась убитая дочь в черных одеждах и, показывая на рассеченное чрево, отобрала его оружие, а вместо надела золотой венец и обрядила в белые одежды покойника. Совершенно отчаявшись, потеряв власть и контроль над собой, Аристодем добрел до могилы дочери и закололся. Смерть его поразила мессенян больше всех знамений, они даже подумывали отправить посольство в Спарту, признать себя побежденными, но выторговать хоть какие-то поблажки при заключении мира. На народном собрании они решили больше не выбирать царей, не видя достойной замены Аристодему. А спартанцы уже всем войском стояли под Итомой и ждали, когда в городе кончится продовольствие. Мессеняне делали вылазки, но гибли. В конце концов, спартанцы перебили всех полководцев Мессении, в том числе и моего деда, и даже после этого город сопротивлялся несколько месяцев. Только после того, как спартанцы разрешили уйти из города всем желающим, поклявшись богами, Итома сдалась. Случилось это после двадцати лет войны в первом году четырнадцатой олимпиады, семьдесят два года назад.

— Что же было дальше? — спросил Феокл, хотя явно знал.

— Одни ушли к своим друзьям и побратимам в Аркадию, другие — в Аргос и Сикион, жрецы Великих богинь — Деметры и Персефоны — двинулись в Элевсип, что в Аттике, основная же масса народа вернулась в брошенные города, — сказал Дамис. — Спартанцы в первую очередь разрушили Итому, сохранив лишь святилище Зевса, и забрали у нас то, что им приглянулось. Затем, в нарушение всех клятв, они предали смерти или продали в рабство за пределы страны тех мужчин, которые, по их мнению, могли быть опасны для спокойствия Спарты. Часть нашей земли у моря они отдали своим союзникам асинейцам, другую часть — потомкам убитого царя Андрокла, дочь которого бежала в Спарту. Нас же — уцелевших — они обязали клятвой никогда не отпадать от Спарты и не составлять заговоры против нее. Из тех, кто ее давал, в живых остался я один. Но если начнется война, я с удовольствием освобожу Мессению от клятвы.

Кроме этого они обязали нас отдавать в Спарту половину того, что мы получаем от земли, а при погребении царей, геронтов и эфоров знатные мессенские женщины должны провожать их в последний путь с плачем. За счет наших слез жадные спартанцы экономят на профессиональных плакальщицах, здраво рассуждая, что нам так и так оплакивать свое рабство.

Вот что я хотел рассказать вам о той войне, в которой мы, не проиграв ни одной битвы, потеряли свободу. Хотите ли вы спросить меня о чем-либо? Потому что потом будет мой черед спрашивать вас.

— Что стало с Ликиском и дочерью? — спросил Финтас.

— За пару лет до конца войны, когда еще чаша весов склонялась в нашу пользу, дочь Ликиска умерла, — сказал Дамис. — Ликиск каждый день ходил на ее могилу, об этом скоро проведали аркадские лазутчики, следившие за делами в Спарте, и, устроив засаду, легко пленили его, а потом выдали нам. Ликиска привели в народное собрание. Он не считал себя предателем родины — наоборот, утверждал, что, погибни его дочь, не был бы исполнен оракул, и погибла бы Мессения. Но народ, вспомнив судьбу Аристодема и муки раскаянья, которые он терпел тринадцать лет, требовал казни Ликиска. Тогда вперед вышла главная жрица Геры и созналась, что именно она отдала своего ребенка жене Ликиска на воспитание. Народ постановил, что Ликиска лучше простить, чем наказать, а жрицу лишить сана: по древнему закону, если у жрицы умирает ребенок, она больше не может служить богам. Когда Ликиск умер, мы забрали кости его приемной дочери из Спарты и похоронили вместе с ним, хотя это и было нелегко. Ведь спартанцы ставят памятники только павшим в битвах, остальные могилы у них безымянные.

— А у пас есть лазутчики, как у аркадцев? — спросил Феокл.

— Есть, — ответил Дамис, — есть и лазутчики, и друзья. Но их мало. Сведения стоят денег, а наши деньги тратят спартанцы.

— Как в ту войну использовалась конница? — спросил Аристомеп.

— Никак, — ответил Дамис. — Во всяком случае, в битвах.

Один раз мы послали сорок всадников, посадив их ногами на одну сторону, чтобы, доскакав, они спрыгнули и бросились в атаку. Но толку от этого не было. Все они погибли, когда уперлись в фалангу. Отличная конница у фессалийцев, по вряд ли в обозримом будущем они пойдут войной на лакедемонян. Что им делить? А время колесниц прошло.

— У спартанцев хорошие всадники? — спросил Эвергетид.

— Что ты! Одни калеки. С таким же успехом их можно послать в бой на волах или козлах, — ответил Дамис и после затянувшегося молчания сказал: — А теперь ваш черед сказать, что мы делали не так. В грядущем нельзя повторять ошибок, если хочешь избавиться от спартанцев.

«Сиди тут Ксеиодок, — подумал Аристомеп, — он бы сказал: «Ту войну проиграли не мы и выиграли не спартанцы, ее вы играли Дельфы. Слушали бы поменьше всякое пифийское бабье, наглотавшееся всякой дряни и нанюхавшееся испарений серы, давно бы царствовали в Пелопоннесе»».

Дамису отвечали так:

— Нельзя давать Спарте повода для провокаций.

— Нужно нападать первыми. Нужно сражаться на спартанской земле.

— Их свободе ничто не угрожало, они бились хладнокровно и грамотно. А наши покидали строй без команды, выходили вперед и погибали, показывая вражеской фаланге безрассудную храбрость.

— Спартанцы брали измором, мы же надеялись решить дело одной битвой. Но можно выиграть десять битв, а в одиннадцатой проиграть страну. В долгой войне побеждает терпеливый и выносливый.

— В долгой войне побеждает богатый и запасливый, побеждают деньги. Нужно подумать, где их взять, занять, или у кого отнять.

— Если мы отпадем, спартанцы будут жить за счет периэков, чуть похуже, но как ни в чем не бывало. Следовательно, периэки должны или умереть или уйти из Пелопоннеса. Спарта со всех сторон окружена врагами, нашими союзниками, флота почти нет. Колонии, которые они вывели на Крит, сами бедствуют и их не прокормят. Нужно поставить спартанцев в такую ситуацию, чтобы они меняли свое оружие на наш хлеб.

— Спартанцы понимали, что если каждый год выходить на битву, в конце концов, останешься без войска. Они копили силы, а мы сидели за стенами и гадали: придут — не придут.

— Нужно было после каждой битвы преследовать их и брать саму Спарту, а не радоваться победе.

Когда очередь дошла до Аристомена, он сказал:

— Спартанцев победить невозможно. Но можно уничтожить их или ту систему, которую они придумали. Уничтожить законы Ликурга и память о нем. Тогда они станут такими же, как все греки…

— Что ж, — подытожил Дамис, — старейшины Мессении не ошиблись. Головы у вас работают, решимости хоть отбавляй, да и сил, я думаю, хватит. Дело за малым — взять оружие и навсегда выгнать спартанцев.

— Ответь, Дамис, — сказал Феокл, — почему вы обратили надежды на нас? Ведь есть поколение старше — наших отцов.

— Ваши отцы — наши дети, — сказал Дамис. — Но им уже по сорок-пятьдесят лет, они привыкли жить именно так, и немногие захотят менять жизнью подготовленную старость на неизвестность. Надежды архонтов — на вас.

Такой ответ всем польстил, Аристомен это понял по лицам. Как и Дамис, потому что сказал:

— Есть у нас тайный талисман. Пока он существует, будет жива и Мессения, — с этими словами Дамис достал медный позеленевший от времени кувшин. — Что в нем — никому знать не положено, кроме богов и посвященных, но посвященных среди нас не осталось, они переселились в Элевсин. Поклянемся же на талисмане в верности родине, повторяйте за мной…

И Аристомен сказал вместе со всеми, положив ладонь на кувшин:

«Клянусь Зевсом Итомским, Великими богинями, Артемидой Лимнатидой, Гераклом, Эпитом, всеми богами и героями, кои охраняют и дают жизнь Мессении. Я буду сражаться за моих богов, за мой очаг, за могилы отцов, не жалея себя и свое имущество. Я не отдам врагам ни пяди земли, но приложу все силы, чтобы вернуть отечеству свободу, могущество и старые границы. И священный Талисман я сохраню, и буду врагом каждому, кто решит действовать против Мессении. Я не брошу своего оружия, товарища и союзников ни в битве, ни в нужде. Боги и все, кто слышит меня, свидетели этой клятвы. Если же я нарушу ее или сделаю известной, или передам врагам, я буду проклят, боги пусть отвернутся от меня, земля моя пусть не плодоносит, женщины пусть не рожают мне детей и тело мое по смерти пусть останется без погребения. Клянусь!..»

— В следующий раз мы соберемся в Дории, — сказал Дамис, — и решим, с чего начинать подготовку к войне. А под конец я расскажу вам одну историю. Вы знаете, что Асклепий родился в Мессении, и его потомки живут тут до сих пор. Однажды некий человек разбил амфору, сел на дорогу и заплакал. Прохожий сказал ему: «Чего реветь без толку! Ее сам Асклепий не вылечит». Тогда человек сложил черепки в мешок, пошел в Эпидавр в святилище Асклепия и оставил мешок на ночь в храме. Утром он нашел амфору целой. Наша задача — быть достойными согражданами Асклепия и «склеить» Мессению без видимых швов, убить саму память о швах…

Когда Аристомен вернулся домой, Никомед спросил:

— Что сказал тебе Дамис?

— Помолодеешь — узнаешь.

Никомед обиделся, Аристомен извинился.

— А я по глазам все понял, — встрял Ксенодок. — Ну, пошли мерить доспехи твоего деда?

Аристомен отвесил ему щелбана.

— Вот это манеры! На помойке ты, что ли, вырос? — спросил Ксеиодок…

ЭТА

Филей постучал в дом Никомеда еще до рассвета. Перс, поминая его недобрым словом, отогнал собаку и открыл дверь. На шум из андрона вышел Аристомен еще с закрытыми глазами. Точно так же он добрел до колодца, возле которого Леофила чистила песком посуду, и сказал:

— Полей мне.

Умывшись, он обтерся краем хитона и спросил Филея:

— Завтракать будешь?

— Видел такое? — тоже спросил Филей и разложил на ладони несколько серебряных кружков с выдавленным изображением черепахи.

— Нет, — ответил Аристомен. — Что за побрякушки?

— Это эгинские статеры, очень удобны при расчетах, заменяют двенадцать железных оболов каждый.

На Аристомена они особого впечатления не произвели:

— Я не торгаш.

— Каждый грек — немного торгаш.

Филей по поручению Дамиса шел в Аркадию, чтобы заказать тамошним кузнецам или купить готовые сто комплектов доспехов: шлемы, панцири, поножи, щиты, мечи и наконечники для копий и дротиков. Близких наследников у Дамиса не было, заботилась о нем давно община, поэтому он продал семейный надел (а тот был самый большой в землях Андании), добавил скопленное и отдал на вооружение мессенцев. Конечно, сделать такие доспехи могли и местные кузнецы, и дешевле, но Дамису повсюду мерещились спартанские соглядатаи, а он не хотел будить зверя преждевременно и отправил в соседнюю Аркадию Филея, потому что тот был из Стениклара и в Андании малознаком. Тем не менее, спартанцы уже пронюхали, что в Мессении началось какое-то движение: доносила собственная разведка, — и путешествие Филея могло стоить ему жизни где-нибудь на полдороге.

— Ерунда, — сказал на это Аристомен. — Спартанцев уже убедили, что, если в кустарник затесались три дерева, это еще не значит, что перед тобой лес. А забияки повсюду встречаются. Пусть свою молодежь стерегут от греха.

— Кого тебе изобразить на щите? — спросил Филей.

— Орла с распростертыми крыльями.

Филей ушел с петухами, через час.

Аристомен тоже стал собираться в дорогу.

— Скажи честно, — попросил Ксенодок, выходя во двор и потягиваясь: — у тебя любовь разделенная, но еще не познанная, правильно?

— Почему она назначает мне свидания только в новолуние?

— Проще высушенной фиги: за твою жизнь боится, и самой легче смыться с глаз, — объяснил Ксенодок. — Ведь каждое новолуние у спартанцев праздник, пьянки да гулянки. Я, пожалуй, нынешней ночью тоже порезвлюсь.

— А-а-а! — только и произнес Аристомен.

Почему Ксенодок всегда соображает быстрее него? Не будь он богохульником, лучшего толкователя во всей Элладе не сыщешь.

— Я вот только не пойму: день рождения Аполлона они справляют, а Артемиды — нет, хотя родились оба в один день. Но Артемида чуть раньше, потому что помогала матери рожать Аполлона. Видимо, прямо в пеленках. Представляю себе это зрелище!

— Язык у тебя поганый.

— Почему?

— Потому что им управляет не голова, а ж…

— Как будто я виноват, что любой причине вы придумываете имя! В лесу не подстрелил зайца — Артемида прогневалась, тучи с севера наползли — Борей злится, ласка дорогу перебежала — Гермес велит дома сидеть, а уж если девушка вдруг забеременела — это не Аристомен, тут Аполлон или дедушка Зевс постарались.

— Что бы ей подарить? — подумал Аристомен вслух об Архидамее.

— Подушку свою подари, — посоветовал Ксенодок.

— Зачем? — удивился Аристомен.

— Ну, ты приври, конечно, что она набита пухом и перьями сирен, которых ощипали музы, победив в певческом состязании. Архидамея — с твоих слов — девушка верующая. Для нее такой подарок дороже ожерелья Эрифилы. И потом, подушка твоя до того засалена, что ее все равно легче выкинуть, чем отстирать.

— Ладно, подарю подушку, — согласился Аристомен. — Может, она в ответ мне свою подарит, и та почище окажется.

— Опять же намек: человек ты холостой, неухоженный. Да и подушка вам на свидании пригодится.

— Придумай, что отцу наврать.

— Скажи, что идешь в подземное царство отнять у Аида его жену Персефону и соединиться с ней законным браком, что лавры Тесся и Пирифоя мешают спать по ночам.

— А они разве ходили?

— А как же!

— И отняли?

— Нет, — сказал Ксенодок, — пьяные, наверное, вдребадан были.

— Я сейчас побью тебя палкой.

— Тогда скажи честно: папа, я влюбился в дочь нашего гармоста. Если женюсь — весь урожай у нас останется, И козы целы, и я счастлив.

— Дурак! — не выдержал Аристомен.

— Вояка-забияка! — не выдержал Ксенодок.

— Опять уходишь? — не выдержал Никомед, появляясь во дворе. — Опять мы с Персом, два старика, пахать должны?

— Тебе же Дамис все объяснял!

— От его объяснений хлеб не растет, — сказал Никомед. — Война еще не началась, а в доме уже есть нечего. Живем, как в осаде.

— Не говори так громко, — попросил Аристомен.

— Я помогу вам, — вызвался Ксенодок.

— А твой надел? — спросил Никомед. — Да и уши все прожужжишь, помощник.

— Ладно, я пошел, — сказал Аристомен, бросая в рот горсть оливок.

— Природа свое берет, — сказал вслед Ксенодок.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Никомед.

— Ну, — замялся Ксенодок, — стремление к свободе, к счастью. Подготовка к восстанию шла в Мессении полным ходом, и та любовная история, в которую влип Аристомен, вряд ли понравилась бы кому-либо из архонтов, уже видевших его если не во главе мессенского войска, то, по крайней мере, во главе аиданского отряда. Но Аристомену пока везло, и с поручениями он справлялся. Каждый девятый день от конца месяца он, Феокл и Эвергетид проводили в доме старейшин, с одной стороны, как бы обучаясь премудростям народоправства, с другой — вникая во все дела и необходимые мелочи, появившиеся с назревающей войной. Феокл и два архонта уже ходили в Аркадию, и аркадцы обещали им немедленную помощь своим ополчением, а внуки переселившихся после падения Итомы мессенян готовы были хоть сейчас в бой. «Присылайте гонца, — говорили они, — и на следующее утро мы будем в Мессении. Все до единого». Эвергетид же с другими архонтами ходил в Аргос и принес похожую весть. Спарта сидела у всех в печенках. По пути назад на Эвергетида напали разбойники из периэков, но он легко одолел всех четверых, защищая стариков, и в доказательство принес мечи и кинжалы, хотя сам был лишь с кинжалом и клюкой, позаимствованной у одного из архонтов.

Аристомен не сообразил, зачем архонтам понадобилось таскать с собой Феокла и Эвергетида, но Ксенодок ему объяснил: их уже представляли как будущих полномочных представителей государства.

— А про тебя, дурака, забыли, — добавил он. — Или сразу в цари тебя метят?

— У нас нет царей.

— Уже — нет, и пока — нет…

Аристомену с Филеем было поручено обойти все города и поселки Мессеиии и составить списки боеспособных граждан. Затем в этих списках пометить, у кого есть оружие и доспехи, кто в состоянии сам себе купить, а кому придется идти в легковооруженные отряды гимнетов. Но обычно списки эти местные архонты готовили заранее, зная, что скоро они понадобятся, и Аристомен просил лишь для себя пометить самых-самых, из кого можно набрать ударный отряд, способный выдержать натиск спартанской фаланги. Иногда он заходил в гимнасий и наблюдал за мужчинами, иногда сам дрался на мечах в тренировочном бою и почти всегда побеждал. Это было очень важно показать: дескать, видите, какие вы еще сопляки для войны со спартанцами. Удар по самолюбию либо приканчивает человека, либо возрождает к новой жизни.

Алкидамид же должен был обеспечить Мессению запасом продовольствия на два года. Были в стране заповедные неприступные места, известные только доверенным гражданам (одно такое место и Аристомен знал — на горе Гире). Вот в них и решили архонты Мессении свозить десятую часть урожая, свозить до того, как делиться со спартанцами. На Алкидамиде и отряде из Эпеи лежала обязанность собирать и охранять этот запас. На случай, если спартанцы пронюхают, была приготовлена легенда: десятая часть предназначена для общемессенских жертвоприношений. Покуситься на нее — значит, пойти против богов. А уж как чтить бессмертных — порознь или всем народом, — это личное мессенское дело…

Аристомену порой было неудобно командовать или давать советы старшим, но скоро это прошло. Никто ему не пенял малолетством, против обыкновения.

— Чувствуют в тебе великую силу, — говорил Ксенодок с издевкой. — Но ты не обольщайся, это до первого синяка под глазом…

К вечеру Аристомен наконец дошел до заветной рощи в Лимнах и еще за стадий заметил среди деревьев белый хитон и пурпурный плащ девушки с рубиновыми губами.

— Хрисоэлефантная ты моя! — сказал он.

— Гелиос ты мой незакатный! — ответила она, хохоча. Обменявшись такими любезностями и поверхностными ласками, они сели на поваленный молнией каштан, давно ставший как бы их домом.

— Как ты думаешь, звезды — разумные существа?

— Разумеется. Во-первых, они с именами, во-вторых, в их движениях столько порядка, что существам неразумным сто не повторить.

— А мне кажется, что ночь — это черное решето, и сквозь дырочки пробивается солнечный свет.

— Но зачем дырки?

— Чтоб дождь лился…

— Смотри, Арктур взошел, — сказал Аристомен, — пора лозы подрезать. А отец пахать собрался, совсем спятил на старости лет.

— Почему же ласточки еще не прилетели? — спросила Архидамея. — А откуда ты знаешь про лозы?

— Гесиод написал.

— Правду у нас говорят, что Гесиод — поэт мессенцев, так как приглашает обрабатывать землю, а Гомер — поэт лакедемонян, так как зовет к оружию.

— Посмотрим еще, чей поэт Гомер, — сказал Аристомен с вызовом. — По крайней мере, из семи городов, где он мог родиться, называют мессенский Пилос, но ни одного лаконского.

— Тебе-то зачем все это? Уж не воевать ли со мной собрался?

— Прямо сейчас в бой! — сказал Аристомен. — Какая-то у тебя тут шишка на бедре?

— Где?

— Вот. Не чувствуешь?

— Нет.

— Приподыми хитон, я покажу.

— Нашел дурочку.

— Да посмотри сама!

— А по рукам?!

Но было поздно… Очень поздно. И вся Эллада давно спала, кроме влюбленных, второй стражи и поэта Алкмана. С крыши своего дома он смотрел на черные вершины Тайгета и сочинял бессмертные стихи (впоследствии многими у него украденные):

«Спят вершины высокие гор бездн провалы,

Спят утесы и ущелья,

Змеи, сколько их черная всех земля пи кормит,

Густые рои пчел, звери гор высоких

И чудища в багровой глубине морской.

Сладко спит и племя

Быстролетающих птиц»…

— Все-таки вы, мессенцы, неисправимы, — прошептала Архидамея, целуя любимого в губы. — Не можете вы удержаться, чтобы не изнасиловать бедную спартанскую девушку. Аристомен вдруг разозлился, не поняв шутливого тона, и сел над Архидамеей:

— Хватить мне напоминать об этом! Мы изнасиловали девушек, зарезали царя, как барана, а вы распустили нюни, вытерли скупые спартанские слезы и стерпели! Да вы бы на следующий день стояли всем войском под стенами Стениклара! Вы со своими царями носитесь, как с писаной торбой.

— Вот и нет. Мы ничего не делаем второпях и в гневе. А под стенами стоять резона нет, фаланга их не пробьет, мы не умеем брать города. У нас самих нет стен.

— Знаю, слышал, ваши стены — мужество граждан.

— Смотря у кого, — сказала Архидамея. — Стены спартанок — женственность.

— Мой брат Ксенодок говорит, что спартанки в постели из-за твердости духа телом похожи на бревна.

— Ну, ты хам! Я не ожидала, — сказала Архидамея. — Пошел вон!

— Пожалуйста, — сказал Аристомен и сделал вид, что уходит.

— Куда ты? — Архидамея поднялась с земли и обняла его сзади. — Знаешь, а моя подруга Криона считает, что мессенские мужчины в постели — вялые, как тряпки, и глупые, как она сама.

Аристомен взял ее на руки.

— Куда ты меня несешь?

— Да так, поношу вокруг немного.

— Давай, — согласилась она, уткнувшись лицом в его плечо.

— А что думают спартанцы о той нашей войне? — спросил Аристомен.

— Ты часом не разведчик, любимый?

— Чего за вами шпионить! Вы и так, как на ладони, живете по расписанию, по трубе. Хочешь, я с точностью до минуты предскажу завтрашний день в Спарте?

— Зато наши мужчины равнодушны к смерти.

— Конечно! Избавиться от жизни, которую прописал Ликург, — самому себе подарок.

— Не трогай Ликурга.

— Чтобы руки потом не мыть?

— Нашему государственному устройства половина Эллады втайне завидует.

— Слышал я это: вы бедные, но гордые.

— Это вы бедные и рабы. Посмотри, в одном плаще второй год ходишь. Хоть бы постирал в благовониях, когда на свидание собирался.

— Кое-чему у вас все-таки стоит поучиться. Когда я стану полководцем, первым делом отдам приказ: «Покинувший строй будет казнен».

— У спартанцев такого приказа нет.

— Но мне надо победить во что бы то ни стало, я и обгоняю спартанскую дисциплину.

— Какой ты суровый командир, — сказала Архидамея. — Тебя будут звать Чума Спарты.

— Я принес тебе в подарок подушку.

— Где же она?

— Тут, в кустах.

— Стоило вспомнить о ней пораньше, — попеняла Архидамея. — Ладно, верни меня на землю.

— А если я донесу тебя до Андании, станешь моей женой?

— Я беременна, — сказала Архидамея. — У меня два выхода. Я могу хоть через три дня выйти замуж…

— Месяц свадеб прошел.

— Ничего, я наверстаю. Жених есть, даже взнуздан, — сказала Архидамея. — А могу уехать к тетке в Эгили, она главная жрица в храме Деметры. Она терпеть отца не может, а меня любит и метит в преемницы. Но здесь оставаться нельзя. Артемида рассердится на меня, превратит в какого-нибудь зверя и пристрелит. Ты будешь по мне плакать?

— Буду.

— Тогда поплачь для тренировки.

— Лучше выходи за меня замуж. Верховный архонт Мессении тоже меня любит, специальным декретом мы постановим считать этот месяц месяцем свадеб.

— Да я разве против! — сказала Архидамея. — А ты знаешь, что за спартанками не дают приданого?

— Знаю, вы же бедные, потому что не работаете, — сказал Аристомен.

— Разве в этом дело? Гомер тоже был бедный, но дал за дочерью свою поэму «Криптии» вместо приданого.

— Как же он умудрился дать? Наизусть, что ли, заставил выучить зятя? — спросил Аристомен. — Так пойдешь за меня? Чего тянуть? Убежим прямо сейчас. Поселишься у моря, ни одна живая душа не узнает.

— Будут искать и найдут.

— Порвем твой хитон, вымажем кровью. Все подумают, что тебя разорвал лев. Я готов порычать.

— И съел с костями, не разжевывая, — засмеялась Архидамея. — Слышала, у варваров есть такой обычай: жених и невеста сходятся в поединке, и кто победит, тот и командует потом в семье. Давай поборемся?

— Тебе все шуточки. Стань серьезна! Может, жизнь решается.

— Какие еще шуточки! Нам отпущена эта ночь — и еще одна, через месяц. Надо пользоваться, потому что больше ты меня не увидишь. Аристомен тихо зарычал.

— Не бесись, не надо, — попросила, гладя его по голове. — Бессмысленно кусать локти, глупо переживать за меня и ребенка, наивно ненавидеть собственное бессилие. Ничего нельзя сделать. Только разбежаться — и лбом о дерево. Но кому от этого легче?.. Ну, не будь маленьким. Чума Спарты. Все равно я твоя жена. Хочешь, споем «О, Гимен, Гименей!»? Хочешь, зажжем брачный факел понарошку? По-настоящему нельзя, на огонь сбегутся, а лак мы вполне соответствуем установлениям Ликурга, который в первый год разрешил молодым встречаться лишь украдкой, обязательно в неосвященном месте и непременно втайне от окружающих.

— Я законам Ликурга не подчиняюсь, — буркнул Аристомен. — Ты уверена, что выхода нет?

Она пожала плечами:

— Я уйду в жрицы и буду ждать: либо ты однажды дашь мне развод, либо заставишь спартанцев выдать меня…

Еще до восхода Гелиоса Аристомен ушел в Анданию. Перед мостом через Памис дорогу ему переползла змея. Аристомен догнал ее и растоптал, потом повернулся и погрозил в сторону Спарты обоими кулаками…

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ

Ведущий С. Н. Зигуненко

ПОРТРЕТ ПО ПАЛЬЦАМ

Довелось слышать, будто нынешние криминалисты до того навострились, что способны по отпечаткам пальцев чуть ли не рисовать портрет человека, которому они принадлежат. Неужели такое может быть на самом деле?

К. П. Верховский, Пермская область

По словам вице-президента Русского биометрического общества и начальника конструкторско-технического бюро ЦНИИ «Электрон» В. А. Минкина речь в данном случае может идти вот о чем. Новые технологии идентификации личности действительно уже используются спецслужбами пашей страны и ряда зарубежных государств. К чести наших специалистов, именно они первыми в мире в начале 90-х годов прошлого века предложили так называемый чиповый способ идентификации человека по отпечаткам его пальцев.

Дактилоскопический чип — это специальная микросхема, преобразующая папиллярный рисунок кожи пальцев в электрический сигнал. Так что теперь криминалистам уже не надо часами сидеть за микроскопом, сравнивая отпечатки с эталоном. Электроника сделает это в считанные секунды. Если в базе данных уже есть отпечатки данного человека, она мгновенно их отыщет.

Но это еще не все. Вместо обычных паспортов сыщики теперь предлагают ввести биометрические удостоверения личности (или, как их еще называют, биокарты). Каждое такое удостоверение представляет собой пластиковую карточку, на которой наряду с обычной информацией о человеке — имя, фамилия, возраст, место проживания, фотография лица — содержится также данные об отпечатках пальцев, а также его персональный идентификационный номер. Такие биокарты труднее подделать и в то же время они позволят быстрее идентифицировать личность.

— Причем если индивидуальные биологические показатели личности, как, скажем, характер, внешность, — с годами нередко меняются, — пояснил Виктор Альбертович Минкин, — то отпечатки пальцев закладываются у человека, когда он еще в утробе матери, и остаются неизменными до самой его смерти. Вот ныне спорят о том, как выявить, клонировали младенцев или они родились с помощью обычной технологии. Установить это проще простого опять-таки по отпечаткам пальцев. По идее, у клопа они должны быть в точности такими же, как у его родителя.

На базе этой же системы отечественные специалисты разработали еще ряд технологий, которые могут применяться для анализа психологического состояния человека. В частности, просвечивая с помощью специального устройства — дактоскопа — палец, можно фиксировать так называемые пульсовые волны. С медицинской точки зрения они информативны так же, как и электрокардиограмма.

Более того, на мониторе обычно видны сразу три пульсирующие волны: синяя, зеленая и красная. Одна — стандартный показатель пульса. Другая отражает главным образом деятельность нервной системы. Третья фиксирует психологическое состояние в настоящий момент. Таким образом, дактоскоп в какой-то мере заменяет и детектор лжи, заодно фиксируя и эмоции.

Опытный глаз может также по этим кривым определить и состояние здоровья человека.

Так что, как видите, отпечатки пальцев теперь могут рассказать практически всю подноготную о человеке, нарисовать, если хотите, его психологический портрет.

Примечания

1

Спиритуалисты полагают, что посредством медиумов они общаются с духами усопших, обретая от них скрытые знания; реально же с ними общаются те демоны, которые еще не заимели человеческой души, но стремятся ее заполучить, чтобы стать полноценным членом демонического сообщества. Поэтому посредством медиумов демоны проверяют тех людей, которые духовно уже умирают и готовы избавиться от не нужных им, но крайне нужных демонам душ. Не люди посредством медиумов извлекают знания из духов, а демоны посредством тех же медиумов извлекают и примеряют к себе души людей, не знающих о том, живы они или нет. Люди осознают себя посредством Божественного мира ангелов, а демоны могут осознать себя лишь посредством человеческих душ. Отсюда у них такой повышенный интерес к развращению людей, которое делает души людей безработными.

(обратно)

2

Корибанты — жрецы и спутники фригийской богини Кибелы, прославляющие ее посредством экстатических оргий, в которых достигалась максимальная распущенность и невменяемость, граничащие с безумием.

(обратно)

3

Содомитство (содомия) — от названия древнеизраильского города Содом (Содом и Гоморра), жители которого отличались крайним распутством, в частности — склонностью к «однополой» любви. (Быт. 18–19).

(обратно)

Оглавление

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛОБУС

  Е. А. Бельшесов ПОЧЕМУ ВЫРАСТАЮТ ГОРЫ И РАСШИРЯЕТСЯ ДНО ОКЕАНОВ?

ДОСТАТОЧНО БЕЗУМНАЯ ИДЕЯ

  А. В. Барнашов ЦЕНТУРИЯ V, КАТРЕН 94-Р

  Н. Б. Шулевский СОКРАТ КАК ВОПЛОЩЕНИЕ ВОПРОСА

    О СИМВОЛАХ ВООБЩЕ

    СОКРАТ: УЧЕНИК ДЕМОНОВ ИЛИ УЧИТЕЛЬ ДИАЛЕКТИКИ?

  В. А. Кишкинцев ЭНЕРГИЯ ИЗ МИРОВОГО ЭФИРА?

  П. А. Каравдин КОНЕЦ ДВОЙСТВЕННОСТИ?

ОТКРЫТИЯ, МИФЫ, ЛЕГЕНДЫ

  Владимир Сафо, Юрий Михалин АТЛАНТИДА — ПРАРОДИНА АМЕРИКАНСКИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ?

  А. А. Воронин ОТКУДА ПРИШЛИ АСЫ И ВАНЫ?

  А. И. Войцеховский О ДРУГЕ…

КАК ЖИВЕШЬ, HOMO?

  Н. Н. Ваймугина IX ВСЕМИРНЫЙ РУССКИЙ НАРОДНЫЙ СОБОР

  Николай Воронов ПОТАЕННЫЙ ШОЛОХОВ

  Загадка Снежного человека

    Юрий Зафесов СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

    Игорь Бурцев, К.И.Н., президент Фонда «Криптосфера» ЧЕЛОВЕКОПОДОБНЫЕ НА ФЕРМЕ В ТЕННЕССИ

      1. ЧТО МЫ ЗНАЛИ ДО ПОЕЗДКИ В ТЕННЕССИ

      II. ПОЕЗДКА В ТЕННЕСИ: ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ДЖЕНИС

      ЭПИЛОГ

МОДЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА

  В. М. Кобелев МАГИЧЕСКИЕ КВАДРАТЫ. ЧТО ЭТО?

  А. В. Кирдин, В. А. Кирдин ВИРТУАЛЬНАЯ ИНФРАСТРУКТУРА?

НАУКА В САДАХ ЛИТЕРАТУРЫ

  Станислав Золотцев ДЕНЬ ЧУДЕС В ЛУКОМОРЬЕ

  В. В. Бацалёв КОГДА ВЗОЙДУТ ГИАДЫ

    ДЗЕТА

    ЭТА

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg