«ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03»

ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03 (fb2) - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03 1076K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Иван Александрович Головня - Владимир Акимович Ацюковский - Станислав Николаевич Зигуненко - Юрий Яковлевич Бондаренко - Юрий Павлович Кардашев

Подписная научно-популярная серия «ЗНАК ВОПРОСА»

*

Редактор КАЛАБУХОВА О. В.

Издается с 1989 года

© Издательство «Знание», 1997 г.

СОДЕРЖАНИЕ

Головня И. А.

ЧТО ПИШЕТ НАМ НЕПТУН?

Ацюковский В. А., Зигуненко С. Н.

ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ ВЕЮТ НАД НАМИ?

Бондаренко Ю. Я.

КТО НА СВЕТЕ ВСЕХ МИЛЕЕ?

Кардашев Ю. П., Емельянов И. В.

ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА 1812 ГОДА?

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ

По следам сенсации

Спрашивали?… Отвечаем

У нас в гостях

Версии

Досье эрудита

И. А. Головня ЧТО ПИШЕТ НАМ НЕПТУН?

Об авторе:

ГОЛОВНЯ ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ — писатель, автор многих книг о море.

К ЧИТАТЕЛЯМ

Мы продолжаем публиковать главы из книги И. А. Головни «Морские истории». В этом номере вас ждет встреча с Робинзонами, оказавшимися на необитаемых островах по чужой и реже своей воле. Что помогло им выжить в, казалось бы, невыносимых условиях? Только ли слепой случай спас одних и погубил других? Давайте подумаем над этим. А потом вместе с «королевским откупорщиком морских бутылок» снимем сургуч с бутылки, проплававшей в море не одно десятилетие, и раскроем тайну гибели корабля, которая, казалось, никогда не будет решена. Много загадок несут в себе такие бутылки — почта Нептуна. Бывало, что доплывали весточки точно по адресу. Кто же доставляет их? Нептун? И сколько же тайн хранит еще море?

ОДИН НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

Пожалуй, невозможно найти человека, который не читал знаменитый роман Даниеля Дефо «Приключения Робинзона Крузо» или не смотрел одноименный фильм. Но далеко не все знают, что Робинзон Крузо — вовсе не плод писательской фантазии Даниеля Дефо. У героя романа был прототип — английский моряк Александр Селькирк. И уж совсем мало кто знает, что Селькирк — не единственный робинзон в богатой на необыкновенные события истории мореплавания. Робинзоны, оказывается, были до Селькирка, были и после Селькирка. Есть они и сегодня.

ОСТРОВ РОБИНЗОНОВ

Итак, в основе романа Даниеля Дефо лежит случай из жизни. Но это вовсе не значит, что все в книге соответствует действительности. Пользуясь правом писателя, сочиняющего художественное произведение, автор многое изменил, многое придумал сам. Начать хотя бы с того, что он перенес злополучный необитаемый остров на целых 5 тысяч километров. Он поместил своего героя на острове, расположенном в Атлантическом океане вблизи устья реки Ориноко и названном им Тобаго, хотя хорошо известно, что остров, на котором жил Селькирк, находится в Тихом океане и называется Мас-а-Тьерра. Он входит в группу островов Хуан-Фернандес, удаленных на 600 километров от побережья Чили. Да и климат на нем намного хуже, чем на вымышленном Тобаго. И потом, настоящий Робинзон, то есть Александр Селькирк, пробыл на необитаемом острове не 28 лет, как это явствует из романа, а чуть больше четырех. Не было у Селькирка и Пятницы. Автор придумал этот персонаж единственно для того, чтобы сделать сюжет романа более сложным и интересным. И тем более не мог видеть Селькирк людоедов.

В действительности все было иначе.

Селькирк родился в 1676 году в Шотландии, в семье сельского сапожника. В 19 лет он ушел из дома и в одном из морских портов нанялся на военный корабль. Несколько раз принимал участие в морских сражениях. Затем оказался на галере «Синк Порте», которая весной 1703 года вместе с фрегатом «Сент-Джордж» по тайному повелению королевы отправилась в пиратский рейд к берегам Южной Америки. Командовал экспедицией известный пиратский предводитель и мореплаватель (он совершил три кругосветных плавания) Уильям Дампир.

Однажды — это было уже в 1704 году, — когда «Синк Порте» пристала к острову Мас-а-Тьерра, между капитаном галеры Стрейдлингом и Александром Селькирком, который успел к тому времени дослужиться до офицерской должности квартирмейстера, возникла крупная ссора. Капитан обвинил своего помощника в воровстве. Селькирк в ответ заявил, что он не хочет больше плавать с капитаном-самодуром — лучше уж остаться одному на этом богом забытом острове. Капитан Стрейдлинг и в самом деле был тяжелым и вспыльчивым человеком. Достаточно сказать, что незадолго перед этим он поссорился с Дампиром и отделился от него. Поймав Селькирка на слове, Стрейдлинг тут же приказал высадить его на остров. Квартирмейстер получил кремневое ружье, небольшой запас пороха и пуль, топор, нож, котелок, табак, кое-что из одежды и Библию. Все остальное он должен был добывать себе сам.

Высадку Селькирка на необитаемый остров можно расценивать двояко: как наказание и одновременно как спасение. И вот почему. Не прошло и месяца, как «Синк Порте» налетела во время бури на скалы одного из островов Мапелла и пошла ко дну. Экипажу галеры с трудом удалось добраться до пустынного островка, где его ожидала неминуемая смерть. Спустя несколько дней к острову подошел испанский военный корабль и снял пострадавших. Но снял не затем, чтобы оказать помощь, а чтобы отправить в Лиму, где пиратов заковали в кандалы и бросили в тюрьму. Вот когда, думается, Стрейдлинг и его подчиненные позавидовали Селькирку!

А что же Селькирк? Какое-то время он еще ждал, что Стрейдлинг одумается и вернется за ним. Но тот и не думал возвращаться, он спешил добраться поскорее до испанского золота. Не дождавшись Стрейдлинга, Селькирк поначалу пал духом. Но ненадолго. Решив, что жить все-таки как-то надо, что отчаяние ни к чему хорошему не приведет, он принимается за работу, ибо только работа, рассудил он, может отвлечь его от мрачных мыслей. «Если меня что и спасло, — вспоминал впоследствии отшельник Мас-а-Тьерра, — так это работа».

Начал Селькирк с того, что обследовал свой остров. А обследовав, пришел к выводу, что Мас-а-Тьерра — вполне подходящее для жизни место. На нем произрастало много съедобных кореньев, злаков и даже кое-какие фрукты. Прибрежные воды оказались богатыми на рыбу и черепах. А еще на острове водились дикие козы, коты и крысы.

И Селькирк начинает трудиться. Начинает с того, что, выбрав подходящее место, строит удобную хижину. Затем — еще одну, ставшую кухней. Обзаведясь жильем, принялся за изготовление из дерева предметов домашнего обихода. Смастерил календарь, на котором ежедневно делал отметку. Когда прохудилась одежда, он сшил новую, из козьих шкур. Иглой ему служил специально приспособленный для этого гвоздь. Много охотился на коз и черепах, заготавливая мясо впрок.

Как-то, преследуя козу, Селькирк вслед за животным упал с высокого крутого обрыва. Живым остался только благодаря козе, на которую упал и тем самым смягчил удар. И все же это падение не прошло бесследно — Александр три дня пролежал под скалой без памяти и еще десять дней отлеживался в своей хижине.

Когда у Селькирка завелись кое-какие съестные припасы, в хижину повадились крысы. Они объедали Селькирка до тех пор, пока тот не додумался приманивать к хижине диких котов козьим мясом. Вскоре коты стали приходить к моряку десятками. Крысы после этого вынуждены были позабыть дорогу к жилищу Селькирка.

Однажды около острова бросил якорь испанский корабль, и часть его экипажа сошла на берег. Как ни трудно было Селькирку, но он не поддался соблазну попросить у испанцев помощи, а поспешил спрятаться от них подальше. Он хорошо знал, как круто обходятся испанцы с английскими пиратами.

Вот так, в постоянных трудах, заботах и тревогах, прожил на своем острове в одиночестве Александр Селькирк больше четырех лет.

2 февраля 1709 года в Мас-а-Тьерра пристали английские корабли «Дюк» и «Датчис». К острову, на котором был замечен дым от костра, была послана шлюпка с офицером и матросами. На берег отправились восемь человек, а вернулись девять. Девятым был устрашающей наружности человек, одетый в козьи шкуры и обросший длинными нечесаными волосами. Он с трудом изъяснялся на языке, отдаленно похожем на английский. Это был Александр Селькирк. За время, проведенное на острове, он разучился разговаривать и порядком подзабыл родной язык.

По рекомендации Дампира, который на сей раз был штурманом этой маленькой эскадры, капитан «Дюка» Вудс Роджерс взял Селькирка к себе помощником.

Кстати будет сказать, «Дюк» и «Датчис» занимались тем же самым промыслом, что и ранее «Синк Порте», — приватирством, то есть узаконенным самой королевой пиратством, на которое выдавался специальный патент. Неофициально приватиры так и назывались — «королевские пираты».

После трех лет плавания «Дюк» вернулся в Англию, и сразу же вышла в свет книга его капитана Роджерса под названием «Путешествие вокруг света». В этой книге наряду с описанием многих диковинных земель, которые повидал Роджерс, рассказывалось о Мас-а-Тьерра и его «хозяине» Александре Селькирке. А вскоре и сам Селькирк издал книгу с характерным для тех времен названием «Вмешательство провидения, или Описание необыкновенных приключений Александра Селькирка, написанное его собственной рукой».

Писателя из Селькирка не вышло. Его книга, несмотря на интригующее название и занимательный сюжет, осталась незамеченной читателями. Зато судьбой масатьеррского отшельника заинтересовался Даниель Дефо. Он познакомился с Селькирком, не раз с ним встречался, подолгу расспрашивал о жизни на острове. А в 1719 году в книжных лавках Англии появился роман Даниеля Дефо «Приключения Робинзона Крузо». Книга Дефо сразу же стала необыкновенно популярной среди читающей публики и принесла всемирную известность как своему создателю, так и Александру Селькирку.

Селькирк умер 17 декабря 1723 года во время плавания у берегов Африки на военном корабле «Веймут», на котором он служил первым помощником капитана. Думается, что Селькирк успел прочесть роман Даниеля Дефо.

Рассказывая о прототипе Робинзона Крузо, автор сознательно упустил одну немаловажную деталь. Дело в том, что, побывав на острове накануне своей перепалки с капитаном Стрейдлингом, Селькирк обнаружил там следы пребывания человека и решил, что остров обитаем. Вот почему с такой легкостью он согласился остаться на Мас-а-Тьерра.

Однако Селькирк ошибся. Он действительно видел на острове следы пребывания человека: примитивные изделия из металла, похожие на стены нагромождения камней и тому подобное. Да, люди на острове были. И немало. Но Селькирк одного не мог знать: все люди были там задолго до него. И все они, подобно ему, тоже были робинзонами.

Первым «хозяином» острова был, по-видимому, сам Хуан-Фернандес, именем которого и был впоследствии назван архипелаг. На Мас-а-Тьерра он прожил в полном одиночестве несколько лет. Пропитание добывал ловлей рыбы, разводил коз. Возвращаясь на материк, коз он, естественно, оставил на острове. Со временем козы расплодились и одичали. Благодаря этому все последующие отшельники острова Мас-а-Тьерра были обеспечены мясом, молоком и шкурами. И по сей день местное население острова охотится на диких коз.

В 20-х годах XVII столетия на острове долгое время жили потерпевшие крушение голландские моряки. Голландцев сменил негр-моряк, которому чудом удалось спастись с затонувшего вблизи острова торгового судна. Сведения об этих Робинзонах очень скудные. Намного больше известно о следующем Робинзоне — индейце из Москито-Кост, что в Центральной Америке, по имени Уильям.

В начале 1681 года бедолагу второпях «забыли» на острове английские пираты под командой Уолтинга и Шарапа. Случилось это во время поспешного бегства джентльменов удачи при виде показавшихся на горизонте испанских военных кораблей. В тот день Уильям имел несчастье охотиться на коз вместе с несколькими матросами, посланными на берег для заготовки провианта. Когда не в меру увлекшийся индеец вернулся на берег, паруса его судна уже виднелись далеко в море.

В отличие от Селькирка Уильям остался на острове лишь с тем, что было при нем во время охоты. Ружье, щепотка пороха, несколько пуль, нож — вот и все, чем располагал Уильям. И все же он сумел выжить. Как индеец, он был больше, чем белые, приспособлен к жизни в первобытных условиях. И потом ему очень повезло, что его нож был сделан из необыкновенно твердой стали. Когда через несколько дней скудный запас пороха и пуль кончился, Уильям приспособился отрезать своим ножом от ствола ставшего ненужным ружья куски железа и делать из них ножи, иглы и рыболовные крючки. Все это он ровнял, выгибал и затачивал с помощью камней, затем нагревал на огне и закаливал в воде. Огонь добывал, ударяя ружейным кремнем по металлическим деталям ружья. Леску для рыбной ловли нарезал из шкур убитых тюленей, которые довольно часто появлялись на побережье острова. Чтобы иметь рядом с морем постоянное убежище от непогоды, на берегу Уильям соорудил хижину из козьих шкур. Обычно же жил вдали от берега в пещере. Постелью ему служили хворост и сухие морские водоросли. Когда одежда пришла в негодность, он, как и Селькирк, научился шить ее из козьих шкур.

Уильям прожил на Мас-а-Тьерра три с небольшим года. Ради справедливости следует заметить, что он и раньше имел возможность покинуть злополучный остров. Каким-то образом проведав, что на Мас-а-Тьерра находится английский пират, к острову несколько раз приставали испанцы. Но Уильям, хорошо зная, что ожидает его в случае встречи с испанцами, каждый раз скрывался от них в непролазных лесных чащобах.

Подобрали Уильяма люди знакомого уже нам пирата Дампира. Его корабли «Бечелес Делайт» и «Николас» пристали к острову 22 марта 1684 года, чтобы пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Встреча была необыкновенно радушной: на кораблях Дампира было много людей, хорошо знавших Уильяма.

Дампир и поведал миру о робинзоне Уильяме в своей широко известной книге «Новое путешествие вокруг света», изданной в 1697 году в Лондоне. Не исключено, что именно Уильям натолкнул Даниеля Дефо на создание образа индейца Пятницы в романе «Приключения Робинзона Крузо».

Следующая, пятая по счету, досель-кирковская робинзонада не была, в отличие от предыдущих, столь трудной и тягостной. Скорее, наоборот…

В 1687 году по приказу капитана английского пиратского судна «Бечелес Де-лайт» Эдуарда Дэвиса на Мас-а-Тьерра были высажены сразу пятеро матросов. Причиной столь сурового наказания была чрезмерная страсть этих матросов к игре в кости. Благодаря тому, что Дэвис оставил провинившимся все необходимое для жизни на необитаемом острове, у них оказалось слишком много свободного времени. Не было лишь денег. Однако новоявленные робинзоны не унывали. Они тотчас — разделили остров на пять равных частей и снова засели за кости. Теперь они играли на свои владения. Играли ежедневно. Правда, несколько раз им приходилось прерывать игру, но делали они это по вине все тех же испанцев, которые время от времени высаживались на остров, чтобы набрать свежей воды, а заодно и поймать английских пиратов. Однако всякий раз англичанам удавалось скрыться — они хоть и были увлечены игрой, но за горизонтом следили исправно. Когда через три года и девять месяцев судно Дэвиса возвратилось к острову, посланные на берег моряки увидели все ту же знакомую картину: пятеро штрафников самозабвенно играли в кости. Они настолько были увлечены этим занятием, что их едва ли не силой пришлось тащить на судно.

А еще через 14 лет на острове появился Александр Селькирк…

Но и на Селькирке не закончилась история робинзонад на Мас-а-Тьерра. В 1715 году там обосновались испанцы, но вскоре их крошечная колония погибла по вине землетрясения. В 1719 году на острове нашли временное прибежище дезертиры с английского военного фрегата. В 1720 году остров стал пристанищем для экипажа английского корабля «Спидуэл», затонувшего у берегов острова во время шторма. Впоследствии некоторым морякам «Спидуэла» удалось спастись на построенной ими лодке, другие же погибли в схватке с напавшими на остров испанцами.

Так что остров Мас-а-Тьерра можно с полным правом называть островом робинзонов. Впрочем, не так давно правительство Чили переименовало остров Мас-а-Тьерра в остров Александра Селькирка, а Мас-а-Фуэра — другой остров архипелага Хуан-Фернандес — в остров Робинзона Крузо. А еще раньше, в 1823 году, на Мас-а-Тьерра был сооружен памятник Александру Селькирку. В 1863 году в его честь экипаж одного из английских кораблей установил на острове мемориальную доску: «…в память об Александре Селькирке, прожившем на острове в полном одиночестве четыре года и четыре месяца».

В наше время на острове проживает около 400 человек. Все они, конечно, наслышаны о жившем когда-то на их острове английском моряке и, разумеется, гордятся своим знаменитым, если можно так сказать, земляком, о котором даже книга написана. Книгу, правда, не все читали: большинство островитян неграмотны. Путешественники и туристы редко посещают остров Александра Селькирка: слишком уж он отдален от туристских маршрутов.

Больше в этом смысле повезло находящемуся по другую сторону Американского континента острову Тобаго, на котором по фантазии Даниеля Дефо был поселен Робинзон Крузо. Там есть отель и ресторан с завлекающим названием «У настоящего Робинзона». В ресторане услужливые официанты непременно предложат посетителю экзотические блюда «а-ля Крузо». Есть на острове и аэродром, обслуживающий туристов из США и стран Латинской Америки.

РОБИНЗОНЫ БЫЛИ РАЗНЫЕ

Много трудностей и невзгод выпало на долю робинзонов острова Мас-а-Тьерра, но все они не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось перенести испанскому моряку Педро Серрано. У Селькирка было почти все самое необходимое для жизни на необитаемом острове: одежда, ружье с порохом и пулями, топор, нож, котелок, табак и даже Библия. Остров с его умеренным климатом давал ему еду и питьевую воду, в его прибрежных водах водились рыба, омары, раки. И что немаловажно — на острове не было крупных хищных животных, ядовитых змей и москитов. Словом, Мас-а-Тьерра был если не идеальным, то, во всяком случае, вполне подходящим местом для робинзонов. Ничего этого не было у Педро Серрано, а остров, на котором ему пришлось прожить целых семь лет, и островом назвать трудно.

Дело было в далеком 1540 году. Подгоняемый свежим попутным ветром испанский корабль «Глория» на всех парусах несся к берегам Перу. Кроме матросов, на борту судна находилось много переселенцев. Наслушавшись рассказов о невероятных богатствах покоренной испанскими конкистадорами империи инков, они надеялись скоро разбогатеть там и вернуться домой состоятельными людьми…

В тот роковой день небо с утра было чистым, и ничто, казалось, не предвещало беды. Но во второй половине дня появились тяжелые свинцовые тучи, налетел ветер. Море заволновалось, забурлило, и вот уже на судно обрушились огромные водяные валы. Не устояв перед напором ветра и воды, повалились за борт мачты, отвалилась корма. Вода ринулась в трюмы, и через минуту-другую корабль вместе с людьми скрылся в разбушевавшейся пучине.

Живым остался один Педро Серрано. Несколько часов его носило по океану, пока не выбросило наконец на сушу. Обессиленный моряк отполз подальше от воды и впал в беспамятство. Когда же очнулся, море было совершенно спокойным, небо чистым, и ничто не напоминало о страшной буре. Встав на ноги, Педро осмотрелся. То, что он увидел, повергло его в ужас: он находился на узкой, длиной около восьми километров, песчаной косе, на которой не росло ни травинки, не было и лужицы воды, не валялось ни одного камешка. Сплошной песок, а вокруг безбрежный океан! На Серрано была лишь его одежда да висел на поясе нож. Правда, кругом валялось много сухих водорослей, но не было из чего добыть огонь. Мучимый голодом, Серрано нашел несколько креветок и каких-то рачков и съел их. Все было невкусным и слишком соленым. Его начинала мучить жажда. Моряк был в отчаянии: пресной воды на острове не было и быть не могло.

Когда начало смеркаться, Педро заметил, что кое-где из воды на песок выползают черепахи. Он успел перевернуть несколько черепах на спину, лишив их возможности двигаться. Затем перерезал одной черепахе горло и, припав губами к ране, принялся высасывать кровянистую жидкость. Она была пресной, но очень невкусной. Впрочем, выбирать не приходилось. Утолив жажду, Серрано нарезал черепашье мясо тонкими ломтиками и разложил их на песке вялиться под солнцем. Мясо было не слишком вкусным, однако съедобным и питательным.

Черепах вокруг острова было в достаточном количестве, и только благодаря им Педро Серрано удалось выжить. Из их панцирей получались неплохие миски, в которые можно было собирать дождевую воду. Чтобы вода не испарялась, Педро вырывал в песке глубокие ямы, опускал в них наполненные водой панцири, сверху прикрывал пустыми и засыпал все это песком.

В безоблачную погоду немилосердно жарило солнце. Чтобы спастись от его обжигающих лучей, Серрано вынужден был большую часть дня проводить в воде.

Все это время моряка не покидала мысль об огне. Ведь будь у него огонь, он мог бы питаться жареным мясом. И потом, дым от костра служил бы сигналом проходящим мимо кораблям. Но, как назло, на всем острове не было ни одного камешка, даже самого маленького. Педро убедился в этом, обследовав свой остров буквально метр за метром. Тогда он начал искать камни на морском дне. Но и там был один лишь песок. И все же ему повезло: в полумиле от берега на большой глубине он заметил несколько камешков. Рискуя жизнью, он достал их со дна. Остальное было делом техники. Вместо трута Серрано приложил к камню скрученный остаток рубахи, ударил по камню тупой стороной лезвия ножа, из-под лезвия вылетели искры, и вскоре над островом взвился столб дыма. Чтобы дождь не потушил костра, моряк соорудил над ним навес из черепашьих панцирей. С этого дня, кроме черепашины вяленой, в меню Серрано появилась еще и черепашина жареная. И даже вареная — он варил ее в панцире маленькой черепахи.

Прошло три года… За это время Серрано видел далеко на горизонте паруса проходивших мимо судов, но ни одно из них не остановилось. И все же Педро не терял надежды.

И вот однажды, как и у Робинзона Крузо, у Серрано появился… Пятница. Но не выдуманный, не книжный, а самый что ни на есть настоящий.

Проснувшись как-то после ненастной штормовой ночи, Серрано, не веря своим глазам, увидел на острове такого же, как и он сам, человека. Только был тот человек, в отличие от почти голого Педро, в штанах и рубашке и без длинных волос. Увидя друг друга, Серрано и незнакомец бросились с криками ужаса в разные стороны. Серрано принял незнакомца за дьявольское наваждение, а тот принял Серрано за невиданного дотоле зверя. Но услышав, как этот «зверь» призывает на помощь Бога, пришелец остановился и закричал:

— Брат мой, остановись! Не беги от меня! Я, как и ты, христианин!

И только после того, как он, упав на колени, принялся громко читать молитву, Серрано остановился. Последовали горячие объятия, расспросы и рассказы о своих злоключениях.

Началась совместная жизнь. Поначалу все было как нельзя лучше. Серрано и его новый друг (история не донесла до нас его имени) вместе охотились на черепах, собирали топливо для костра, готовили пищу. А вечерами, сидя у огня, рассказывали друг другу о прошлой своей жизни, мечтали о возвращении на родину, строили планы на будущее. Но время шло, и задушевные беседы начали иссякать — говорить больше было не о чем. Да и не хотелось. Случалось, что за день они едва обменивались несколькими фразами. Появилась апатия, начались подозрения и упреки по самым ничтожным поводам. Затем последовали оскорбления и ссоры. Дошло до того, что однажды после крупной перепалки в руках сверкнули ножи…

К счастью, до поножовщины не дошло: робинзоны вовремя опомнились. К чему убивать друг друга, если можно расстаться по-хорошему, решили они. Впрочем, «расстаться» — не то слово. Совсем расстаться они не могли, а вот жить порознь…

На следующий день они поделили остров и свое скудное хозяйство на две равные части и зажили врозь — каждый заготавливал пищу, воду и топливо только на своей половине острова, каждый поддерживал свой костер.

Но долго так продолжаться не могло. Через несколько месяцев островитяне помирились. Что явилось причиной примирения — неизвестно. Возможно, кому-то потребовалась срочная помощь. А может, просто у кого-то оказалось больше решимости, и он первым сделал шаг к примирению. Обнявшись, оба плакали как маленькие дети. Больше они не ссорились. Старались не поддаваться настроению, научились управлять своими чувствами.

Прошло еще несколько лет. И вот однажды, а шел уже 1547 год, в который раз на горизонте показались паруса. Серрано и его товарищ стали бросать в костер все, какие у них имелись, запасы сухих водорослей. Вспыхнул огромный костер. Его дым заметили на судне, и оно повернуло к острову. Видя, как с него спускают шлюпку, друзья заплакали от радости. Но их радость длилась недолго: у самого берега лодка вдруг остановилась и стала поспешно разворачиваться с явным намерением плыть обратно. Находившиеся в ней моряки приняли двух косматых существ за нечистую силу и сочли за лучшее не испытывать судьбу. И только когда островитяне громко запели молитву, моряки после некоторого колебания повернули лодку снова к острову.

Корабль был испанским, он возвращался из Перу. Приятель Серрано не вынес нервного напряжения и спустя несколько дней умер на борту судна, так и не увидев больше своей родины.

Через два месяца судно бросило якорь у причалов Севильи. Прослышав о Педро Серрано и его мытарствах, в порту собралась огромная толпа народа. Слух о диковинном моряке достиг столицы. Увидеть его пожелал сам король. Педро повезли в Мадрид как он был — нестриженным и оборванным. В пути его показывали за деньги любопытным. Выслушав рассказ Педро, король Карл V повелел выдать ему 4 тысячи унций золота — целое состояние!

Разбогатев, Серрано решил поселиться в Перу, где-нибудь неподалеку от своего острова, но по дороге туда умер.

Робинзонаду Педро Серрано можно назвать подвигом, а самого Серрано — героем. И в этом не будет ни малейшего преувеличения. Только человек мужественный, волевой и настойчивый (вспомним его многомесячные поиски камешка), человек, преисполненный неистребимой жажды жизни и веры в свое спасение, человек смекалистый и трудолюбивый мог семь лет прожить на голой песчаной косе посреди безбрежного и не всегда спокойного океана.

К сожалению, не все робинзоны обладали такими замечательными качествами, как Педро Серрано. Попадались среди них люди малодушные, не умеющие приспособиться к новым и трудным условиям жизни. Именно такие робинзоны гибли чаще всего. Гибли преждевременно…

Дневник одного из таких неудачников, датированный 1726 годом, находится в Британском музее в Лондоне. Его нашел на острове Вознесения Моусон, капитан английского судна «Комптон». Если быть точнее, то Моусон сперва наткнулся на скелет Вознесенского робинзона, а уже потом рядом со скелетом обнаружил дневник.

Судя по всему, автор дневника, которого звали Джеймс Холборн, был моряком. О том, за какие грехи его наказали, оставив одного на необитаемом острове, он предпочел умолчать. Из этого можно сделать вывод, что вина его была немалой и наказание он понес заслуженное. Впрочем, по тем временам с ним обошлись еще по-божески. Ему оставили палатку, бочонок воды и даже немного вина, два ведра, сковородку, котелок, топор, охотничье ружье с небольшим запасом пороха и пуль, горох, рис, лук, чай, соль и Библию. По-видимому, Джеймс был все-таки большим грешником.

С первых же дней оставшегося в одиночестве моряка охватило отчаяние. Его постоянно преследовал страх, что оставленные ему съестные припасы скоро кончатся, и тогда ему придется умереть с голоду. «Мне мучительно и страшно, — записал он в дневнике, — я потерял всякую надежду, и пусть всемогущий господь защитит меня».

Джеймс оказался никудышным охотником: ему удалось подстрелить всего лишь несколько чаек. Он ощипал их, засолил и высушил на солнце.

Израсходовав без толку боеприпасы, моряк взобрался на высокую скалу и, привязав к ненужному больше ружью свою рубаху, воткнул его на верхушке скалы в расщелину. Это был жест отчаяния: Холборн надеялся, что его рубаху заметят с какого-нибудь проходящего мимо острова судна.

Мясо черепах, единственный продукт питания Педро Серрано, у Холборна вызывало отвращение, он ел его через силу. Несколько раз он пытался ловить рыбу, но всякий раз безуспешно. Пробовал собирать съедобные коренья, но и эту затею вскоре оставил: он плохо разбирался в растениях и боялся отравиться.

А тут еще начал иссякать запас воды. Прихватив с собой еду, Джеймс отправился на поиски источника. После долгих скитаний по острову он набрел на расщелину, по дну которой текла вода. Однако, найдя ручей, он сразу же, похоже, потерял к нему дорогу. А может, не смог больше добраться до него. Дело в том, что от продолжительной ходьбы до застывшей лаве у него быстро износилась обувь, подошвы ног потрескались, и ему трудно стало совершать длительные переходы.

О том, насколько туго соображал Холборн, свидетельствует такая запись в его дневнике: «Я нашел жирную черепаху, у нее было много яиц; я приготовил отличный обед, сварив яйца с рисом. Остатки я закопал — боялся зловония, ведь черепахи на острове настолько большие, что одному трудно съесть столько мяса за короткое время, а сохранить его из-за жары невозможно».

Как тут не вспомнить Педро Серрано, который резал черепашье мясо на ломтики и вялил его на солнце.

При дальнейшем чтении дневника становится все очевиднее, что бедолага вовсе опустил руки и, что еще хуже, начал терять рассудок. Ему стали мерещиться видения, одно страшнее другого. Последние страницы дневника полны сетований Джеймса на обрушившиеся на его голову несчастья, и прежде всего на донимающую жажду, которую ему не удается утолить ни яйцами птиц, ни черепашьей кровью.

Последняя запись в дневнике была такой: «Я стал ходячим скелетом, силы окончательно оставили меня, я больше не могу писать. Я искренне раскаиваюсь в грехах, которые совершил, и молю Господа, чтобы никогда ни одному человеку не выпало на долю тех мук, которые я испытал. Ради спасения других я записал эту историю, чтобы люди не поддавались искушению дьявола. Я возвращаю свою душу тому, кто дал ее мне, надеясь на милосердие в…»

Приходится лишь сожалеть, что так поздно прозрел и образумился Джеймс Холборн. Сделай он это раньше, возможно, и не пришлось бы ему так бесславно умереть на забытом людьми и Богом острове.

А этот исключительный, можно сказать, в истории робинзонад случай произошел не так давно, каких-нибудь два десятка лет назад.

Известно, что все мальчишки в мире, будь то Россия или Испания, Бразилия или Япония, удивительно похожи друг на друга. Все они непоседливы, любопытны, деятельны и стараются во всем походить на взрослых. В этом отношении черные, как головешки, мальчишки с крошечного островка Еуа, который затерялся на необозримых просторах Тихого океана, ничем от остальных своих сверстников не отличаются.

Их было шестеро. Старшему — его звали Тоуга — исполнилось одиннадцать лет, и он был в компании вожаком. Младшему было семь лет.

Поскольку основным промыслом на Еуа была рыбная ловля, то каждый его житель — имеются в виду мужчины — был, естественно, рыбаком. Понятно, что наши герои также ловили рыбу, готовились стать рыбаками. Правда, они ловили ее на мелководье острогой, в то время как их отцы и старшие братья выходили на пирогах в открытый океан, где промышляли тунца. Тунец — рыба хищная, большая и сильная. Поймать ее не так просто даже взрослому рыбаку. Мальчишкам очень не терпелось выйти на улов тунца в море и в случае удачи услышать похвалу от старших…

И вот однажды, уступив настойчивым просьбам, отец Тоуги дал сыну свою лодку и разрешил выйти в море на рыбную ловлю. Своей радостью Тоуга поспешил поделиться с друзьями. Увидев, с какой завистью смотрят на него ребята, Тоуга тут же пригласил их всех с собой на рыбалку. Радости ребят не было предела.

На следующий день, едва начало светать, шестеро мальчишек стащили на воду лодку, поставили парус и, миновав прибрежные рифы, вышли в море. Погода будто по заказу была тихой, на небе — ни тучки. Ребята все дальше отдалялись от берега, и вскоре Еуа пропал из виду. Только тогда они принялись за лов рыбы. Лов обещал быть удачным — уже в самом начале удалось вытянуть несколько крупных рыбин. И все же это была еще не настоящая рыбалка. Все с нетерпением ждали, когда попадется тунец.

Буря началась внезапно. Ребята были настолько увлечены ловлей рыбы, что не заметили, как на небе появились облака, которые стали стремительно расти и темнеть. Неожиданно сорвался ветер, заволновался океан, припустил дождь. Пока юные рыболовы раздумывали, убирать парус или нет, налетевший порыв ветра сломал мачту.

Свалившуюся на них беду ребята встретили, как и подобает настоящим рыбакам, без слез и криков отчаяния. Они лишь покрепче держались за борта лодки, стараясь в то же время сохранять ее равновесие. Беснующийся океан, словно испытывая мальчишек на мужество, вертел и швырял лодку так, будто это была скорлупа кокосового ореха.

Шторм бушевал несколько дней кряду. И все эти дни мотало и носило по океану утлую неуправляемую лодчонку. Ребята поменьше, которые совсем выбились из сил, лежали на дне лодки. Старшие, Тоуга и Мауги, кормили их сырой рыбой и поили дождевой водой, которую собирали в скорлупу кокосового ореха.

В конце концов лодку прибило к берегу. Как потом выяснилось, это был остров Ата, расположенный в 140 километрах от Еуа. Остров, как нетрудно догадаться, был необитаем.

Тоуга и его команда прожили на Ата ровно 450 дней. Они довольно скоро освоились со своим положением Робинзонов и научились добывать пищу: ловили зазевавшихся птиц, отыскивали в песке черепашьи яйца, взбирались на кокосовые пальмы и срывали орехи.

Юных робинзонов подобрало проходившее мимо острова английское судно «Джаст Дэвид». Все мальчишки были здоровы, бодры и полны энергии, чем немало удивили команду «Джаст Дэвида».

— Мы могли бы прожить здесь всю жизнь! — заявил, не задумываясь, самый младший из робинзонов. — Жаль только родителей, которые, наверное, скучают без нас.

Что ни говорите, а мальчишки с острова Еуа не чета Джеймсу Холборну, взрослому дяде, да к тому же еще и моряку.

В РОБИНЗОНЫ — СЕМЬЕЙ

Как видим, и в наши дни встречаются робинзоны. И надо заметить, сегодня их ничуть не меньше, чем было, скажем, в XVII веке. Море так и осталось морем — полным неожиданностей, суровым и коварным, необузданной стихией.

Француз Анри Бурдан принадлежал к тому беспокойному племени людей, которое именуется кратко и емко — романтики. Этот человек через всю свою жизнь пронес завидную способность удивляться и восхищаться, его никогда не покидали любопытство и страсть к приключениям. Как и все романтики, Бурдан был большим непоседой. Будучи классным пилотом, он в разное время жил и работал в Южной Америке, Вьетнаме, Канаде, Лаосе, Африке, на Среднем Востоке и, конечно, во Франции. А еще Бурдан был заядлым яхтсменом. Он избороздил все Средиземноморье, а Южно-Китайское море и Сиамский залив знал как свои пять пальцев.

Под стать Анри была его жена Жозе, с виду женщина маленькая и хрупкая, но зато необыкновенно энергичная и мужественная. Она была постоянным спутником своего мужа во всех его морских путешествиях, без ропота разделяя с ним все тяготы и невзгоды. У четы Бурданов была заветная мечта — совершить вдвоем на яхте кругосветное плавание.

В 1966 году непоседливые Анри и Жозе оказались в Сингапуре. Там Анри какое-то время работал пилотом пассажирского самолета. Здесь-то и представился Бурданам подходящий случай осуществить свою давнишнюю мечту. На скопленные деньги они заказали большую 15-метровую яхту, названную ими «Синга Бетина» («Львица» — в честь Жозе), запаслись всем необходимым и после пробного плавания вдоль южного побережья Малайзии 20 октября 1966 года отправились в кругосветное плавание.

Бурданы не стремились к сногсшибательным рекордам, они не ставили целью в самый короткий срок обогнуть земной шар. Они хотели плыть как можно медленнее, чтобы как можно больше увидеть. Поэтому, вместо того, чтобы сразу устремиться на восток или запад, они берут курс на юг, намереваясь пройти вдоль побережий островов Калимантан и Сулавеси, затем побывать в Австралии, на Новой Гвинее и островах Океании, в Японии, Южной Америке и так далее.

Надо заметить, что с самого начала плавания мореходов преследовало сплошное невезение. Можно подумать, что над ними довлел злой рок. Посудите сами: едва удалось устранить появившуюся в днище яхты течь, как сломалась мачта; не успели заменить мачту, как отказал мотор, затем лопнул рулевой трос. И так без конца. Злой рок, конечно, здесь ни при чем. Причина в другом: наспех, недобросовестно построенная яхта, трудные из-за обилия мелей и подводных рифов места для плавания, частые дожди и штормы.

Кончилось все тем, что 27 января 1967 года в 80 милях от Дарвина (Австралия), у острова Батерст, наши мореплаватели попали в западню. Попали самым нелепым образом. Было это так. Решив немного отдохнуть на приглянувшемся пляже в северной части острова, а заодно подремонтировать яхту, Бурданы направили «Синга Бетину» к берегу. Из-за сильного прилива они не заметили, что идут прямо на рифы. Чисто случайно, можно сказать, каким-то чудом рифы они проскочили. Правда, однажды яхта вздрогнула от какого-то удара, но команда не придала этому сколько-нибудь серьезного значения. В 200 метрах от берега «Синга Бетина» стала на якорь. И только когда начался отлив, Анри и Жозе увидели, в какой они попали капкан: рифы, которые они только что проскочили, охватывая пляж большой подковой, упирались своими концами в берег. О том, чтобы без посторонней помощи выбраться из этого своеобразного озера, которое на время отлива обнажалось до дна, нечего было и думать. Тем более что наступил сезон северных муссонов и ветры беспрерывно дули с моря на берег, а двигатель был не исправлен.

Но мореходы особо не огорчались — еще одно приключение, и только. Они были уверены, что в скором времени с помощью местных жителей они освободятся из плена. А пока решили отдохнуть, затем заняться ремонтом яхты. К счастью, они догадались перетащить на берег все необходимое: продукты, одежду, сигнальные ракеты, а также книги и электрофон с пластинками. И сделали они это очень своевременно — в первые же дни ветер, волны, отливы и приливы превратили «Синга Бетину» в полузатопленную развалюху, а ее 250-килограммовый руль был сорван с петель и отнесен в море.

Из парусов яхты Анри и Жозе соорудили что-то вроде палатки, которая защищала их от солнца, но никак не от дождя и ночного холода, и зажили беспокойной жизнью потерпевших кораблекрушение. Будучи большими оптимистами, случившееся они восприняли как небольшое приключение, о котором с долей иронии можно будет рассказывать дома родным и знакомым, стоит лишь связаться с местными жителями…

Но проходит день, другой, пятый, десятый, и в души Бурданов начинает закрадываться сомнение: а есть ли вообще на острове эти самые местные жители? На берегу, во всяком случае, никаких следов их пребывания обнаружить пока не удалось. И тогда, не дожидаясь, когда кто-то найдет их, они сами отправляются на поиски людей. Понуждало их к этому и то обстоятельство, что на берегу, где они обосновались, не было ни одного плодового дерева, на отмели не водилась рыба, а собственные запасы пищи были не так уж велики. Следовательно, о продолжительном пребывании в этих, не слишком к тому же приветливых местах думать не приходилось.

И вот двое полукалек — еще на яхте во время шторма они сильно порезали ступни ног, и теперь при ходьбе раны причиняли сильные боли — предпринимают несколько многокилометровых походов по острову. Все они были неимоверно трудными и опасными. Остров оказался покрытым дремучим непроходимым лесом и изрезан множеством рек, которые во время отливов и приливов превращались в непреодолимые бурные потоки. А тут еще почти непрекращающиеся дожди.

Убедившись, что людей поблизости нет, Бурданы решают пробираться к южной оконечности острова — возможно, там есть люди. Кроме того, по предположению Анри, где-то на юге острова должен находиться маяк, поскольку в проливе Кларенс ходят суда.

23 февраля супруги снова покидают свой лагерь и направляются в глубь острова. И снова сплошной стеной встают на их пути мангровые заросли, за ними — широкая река и, наконец, кажущиеся бесконечными болота и топи, кишащие змеями и прочей нечистью. Преодолевая болота, Бурданам нередко приходилось продвигаться по пояс, а то и по шею в иле. Уже возвращаясь после двухсуточного, неимоверно трудного и неудачного похода к лагерю, в стремительно несшей отливные воды реке едва не утонула Жозе — она попала в водоворот. А тут еще, как назло, на ее ранах развязались бинты и намертво опутали ноги. Ценой огромных усилий и риска Анри удалось спасти жену.

Как Бурданы ни старались экономить свои скудные съестные запасы, после месяца робинзонады — а в том, что это робинзонада, сомневаться больше не приходилось — они кончились. Пришлось искать съедобных моллюсков. Поскольку в этих местах даже крабы почему-то не водились, жестокий голод вынудил Анри, который в жизни не обидел букашку, заняться охотой. Охотник из него, как и следовало ожидать, получился плохой.

Страх неумолимо приближающейся голодной смерти заставляет Анри собрать остаток сил и еще раз отправиться на поиски прохода к южному побережью острова. Эта вылазка едва не стоила ему жизни: он чуть было не утонул в какой-то реке. Выбиваясь из последних сил, он вернулся к лагерю. С мыслью о том, чтобы пробраться к южному берегу, пришлось распрощаться.

Оставалась последняя возможность: соорудить плот и попытаться выйти на нем в море, чтобы затем, обогнув остров, добираться до судоходных путей. 17 марта — первая и последняя охотничья удача Анри: своим крошечным карабином ему удалось подстрелить неизвестно откуда взявшегося кенгуренка. Его мяса хватило на два дня.

Восстановив немного силы, Анри принялся за постройку плота. К сожалению, стволы двух необыкновенно твердых мангров, на повалку и очистку которых ушло несколько дней и почти все силы, утонули в воде. Пришлось срубить мачты «Синга Бетины» и отодрать от нее кое-какие доски. Через несколько дней плот, неуклюжий и не очень надежный, был готов. Он имел мачту с парусом и рулевое весло.

Накануне отплытия на одном из обнажившихся рифов Анри удалось найти несколько больших устриц. Это позволило робинзонам кое-как утолить голод. На следующий день, погрузив все самое ценное и необходимое на плот и оставив на берегу на всякий случай бутылку с прощальным письмом, Бурданы с началом отлива вышли в море. Они предполагали днем плыть вдоль берега к югу, а к ночи приставать к острову, на котором можно будет ночевать и добывать какую-нибудь пищу.

Получилось же все иначе. Уже на второй день плавания ветер и отлив снесли плот в открытое море. Если учесть, что на плоту имелось лишь 20 литров пресной воды и ни крошки съестного, а до оживленных судоходных трасс было не меньше 100 миль, то становится очевидным, что Бурданов ожидала неминуемая смерть если не от голода и истощения, то от первого же шторма. А тут еще начал медленно, но неуклонно погружаться в воду плот. Уже через два дня над ее поверхностью возвышался один ящик, на котором еще можно было кое-как сидеть вдвоем. На третий день и ящик оказался под водой. В довершение всех бед невыносимые муки причиняли разъедаемые соленой морской водой раны на ногах.

А на море по-прежнему не было видно ни одного судна. И только к концу четвертого дня, когда Анри и Жозе, приготовившись к самому худшему, попрощались друг с другом, на горизонте показалась шхуна. Но тут оказалось, что все сигнальные ракеты успели безнадежно отсыреть. К счастью, остались более-менее сухими две дымовые шашки. Несмотря на вечерние сумерки, с удалявшейся шхуны заметили внезапно появившееся на поверхности моря розовое облачко дыма…

РОБИНЗОН ПО ВОЛЕ ЛЮДЕЙ

Мы уже знаем, что в «добрые» старые времена робинзонами становились не только по причине кораблекрушений. Случалось, и довольно часто, что моряков оставляли на необитаемом острове в наказание за ту или иную провинность. Вспомним пятерых матросов с «Бечелес Делайт» или несчастного Джеймса Холборна. А в наши дни? Встречаются ли в наши дни робинзоны, ставшие таковыми не по вине кораблекрушения, а по воле людей? Да, встречаются. Вот один из таких случаев.

Еще не так давно те из советских моряков, кому доводилось заходить на Фолклендские острова, были приятно удивлены, встретившись с высоким жилистым стариком с большими, похожими на клешни руками, продолговатым обветренным лицом, крупным носом и по-детски голубыми глазами. Но не только запоминавшейся внешностью и выдержанным характером привлекал этот человек наших моряков. Их поражала неожиданная в этих краях русская речь, протяжная и окающая, характерная для мурманчан и архангельских поморов. Это тем более удивительно, что по происхождению он был норвежец — его звали Микал Мартинсен. Как же случилось, что норвежец, владеющий русским языком, стал жителем находящихся на самом краю света Фолклендских островов?

В начале нашего века в Мурманск из Норвегии приехала в поисках заработка молодая семья Мартинсенов. Глава семьи и занялся зверобойным промыслом. Здесь, в Мурманске, у четы Мартинсенов родились двое мальчиков: Мариус и Микал. Закончив русскую школу, братья, следуя примеру отца, какое-то время плавали на советской зверобойной шхуне. В начале 20-х годов всем иностранцам, не имеющим советского гражданства, было предложено покинуть Советскую Россию. В Норвегии, куда вернулись Мартинсены, Мариусу и Микалу удалось наняться на китобойную флотилию. Вскоре Микалу повезло: он сумел сдать экзамен на штурмана дальнего плавания. Старший брат пошел еще дальше: в 1934 году он стал капитаном-гарпунером, что было пределом мечтания каждого норвежского китобоя. Хотя бы потому, что капитаны-гарпунеры зарабатывали больше всех в норвежском морском флоте. Когда Мариусу доверили китобойное судно, он взял к себе старшим помощником Микала. Мариус надеялся, что с его помощью младший брат тоже сможет стать капитаном.

Для этого необходимо было наплавать определенный срок в должности старшего помощника и перечислить в кассу Союза гарпунеров взнос, равный полугодовому заработку. Ну и, разумеется, надо было отлично стрелять: десятью выстрелами загарпунить десять китов. Один промах — и экзамен переносится на следующий год. Вся практическая тренировка сводилась к тому, что перед экзаменом претенденту на звание гарпунера предоставлялось пять тренировочных выстрелов. Так получилось, что вместе с Микалом экзамен должен был держать некий Вильям Паулсен, личность крайне неприятная, которого ненавидела едва ли не вся флотилия. Внешне безгрешный святоша — он и в самом деле выполнял на судне обязанности священника, — в душе он был настоящий Иуда. Но Паулсен был родственником главного штурмана флотилии, поэтому волей-неволей всем приходилось его терпеть. Он и к экзамену, не имея на то права, поскольку не был старшим помощником капитана, был допущен только благодаря высокопоставленному родственнику. Таким образом экзамен превращался в соревнование между Микалом и Паулсеном, ибо только победитель мог рассчитывать, что в следующем сезоне ему доверят судно.

День, на который был назначен экзамен, выдался спокойным. Повсюду до самого горизонта вздымались из воды фонтанчики — будто по заказу вокруг судна собралось много китов. Лучшего для сдачи экзамена дня и желать не приходилось.

Обычно, когда экзамен сдавали двое, то очередность стрельбы определялась с помощью жребия. Но Паулсен, пользуясь своим особым положением на судне, настоял на том, что первым стрелять будет он. Мартинсенам пришлось пойти на уступку. Однако, вместе того чтобы сразу приступить к стрельбе, Паулсен опустился перед пушкой на колени и принялся шептать молитвы. А поскольку молитв он знал много — недаром был внештатным священником, — то его общение с всевышним могло затянуться не на один час. Все, кто находился на палубе, начали догадываться, что Паулсен делает это с умыслом, стараясь не оставить времени для стрельбы Мартинсену. Авось, завтра разыграется шторм и тот не сможет метко стрелять. Понял хитрость своего соперника и Микал. Он потребовал провести жеребьевку. Паулсену пришлось стать к пушке. Хоть он и заручился поддержкой всевышнего, особой уверенности в его действиях не чувствовалось. На третьем зачетном выстреле он сделал промах…

Место у пушки занимает Мартинсен-младший. Первый выстрел удачный: он загарпунивает огромного кита. К несчастью, загарпуненный кашалот оказался самкой, рядом с которой находился самец. Разгневанный супруг ринулся на судно в атаку и после двух мощных ударов хвостом по днищу сломал винт. Мариус Мартинсен вынужден был отвести судно на остров Южная Георгия, где был судоремонтный завод. Экзамен пришлось отложить до следующего года.

В следующем году история повторилась: Паулсен снова промахнулся на третьем выстреле, а Микал хоть и загарпунил 10 китов, восьмого ему не засчитали, так как он не попал ему в сердце.

Проходит год. Снова экзамен, и снова кандидатам в гарпунеры не везет: гарпун Паулсена летит мимо на седьмом выстреле, а гарпун Мартинсена хоть и попадает в крупного блювала, но не туда, куда следует. Он вонзается в спину, и разъяренный гигант тянет судно на подводные айсберги. Мало того, гарпунный линь накручивается на винт, и судно теряет ход. В конце концов обессилевшего кита удается с помощью машины и кормового шпиля подтянуть к судну. Однако кит Мартинсену не засчитывается.

Четвертый сезон также оказался неудачным: Паулсен снова промахнулся, Микал же все три дня, отведенных для экзамена, провалялся в постели с температурой 40°.

Наступил пятый сезон. И снова, как и прежде, Паулсен и Мартинсен сдают экзамен вместе. На сей раз первым стреляет Микал, а его многолетний соперник готовит ему пушку.

Здесь необходимо пояснить, что согласно неписаному закону сдающий экзамен не мог заряжать сам себе пушку. Обычно это делал капитан-гарпунер. Когда же экзаменующихся было двое, то стрелявшему заряжал пушку тот, кто был свободен от стрельбы.

Первые шесть выстрелов точны. Седьмой удачен вдвойне: едва Микал нажал на гашетку пушки, как перед китом, в которого он целился и который оказался самкой, из воды выскочил детеныш, и гарпун, прошив его насквозь, вонзился в туловище матери. Выстрел огорчил Ми-кала (жаль было малыша) и одновременно обрадовал (два кита на одном лине страховали его в случае неудачного выстрела). Даже промахнись он раз из оставшихся трех выстрелов, все равно ему будут засчитаны 10 китов.

Восьмой выстрел был таким же точным, как и предыдущие. Это видели все, кто находился на палубе. Но странное дело — гарпун не вонзается в кита, а рикошетит, будто кит вовсе не кит, а резиновое чучело.

Девятым выстрелом Микал все-таки гарпунит того же кита, от которого отскочил предыдущий гарпун. Значит, никакой он не резиновый, подумалось Микалу, а самый обыкновенный.

Остается последний, десятый, выстрел. Долгие годы терпеливо и упорно шел к этому решающему выстрелу Микал Мартинсен. Решалась судьба человека. В случае удачи Микал становился капитаном-гарпунером. А это — почет, деньги, вилла. Каждый норвежский гарпунер имеет виллу. Так заведено. Тогда он сможет наконец жениться на Трети — у старого Карлсена язык не повернется сказать, что Микал не достоин его дочери.

На палубу высыпала вся команда китобоя, кроме машиниста. Всем хотелось видеть рождение нового капитана-гарпунера. В том, что Микал им станет, никто не сомневался. Согласно традиции боцман Олсен, благословляя Микала на его последний выстрел, разбил о пушку бутылку с шампанским.

— Прямо по курсу кит! — кричит возбужденно наблюдатель.

Микал дает команду «тихий ход» и становится к пушке. Команда замирает в ожидании. Через минуту над притихшим океаном гремит выстрел. Гарпун летит точно в цель и… снова рикошетит. Он отскакивает от кита, плюхается в воду и там, в воде, взрывается его граната. Микал замирает в оцепенении…

Внезапная мысль возвращает его к действительности: почему два рикошета? Страшная догадка пронзает сознание Микала. Дрожащими руками он торопливо выбирает линь, одним рывком выбрасывает на палубу пятипудовый гарпун и, склонившись над ним, долго и тупо смотрит на номер. Смотрит и не может поверить: среди десяти гарпунов, отобранных им утром для зачетной стрельбы, гарпуна с номером 243 не было. Сомнений больше нет — два гарпуна ему подменил Паулсен. Он взял их из ящика, куда складывают использованные гарпуны с погнувшимся оперением.

Микал медленно выпрямляется и так же медленно подходит к Паулсену, который, не скрывая зловредной усмешки, стоит у фальшборта. Нет, Микал вовсе не желал своему многолетнему сопернику смерти. Он хотел лишь дать ему хорошую пощечину. Но обида и гнев были настолько велики, что когда он замахнулся, то на какой-то миг потерял над собой контроль. Сокрушительный удар пришелся Паулсену в челюсть. Взмахнув руками, Паулсен перелетел через фальшборт и, потеряв, видимо, сознание, камнем пошел ко дну…

Суда как такового на норвежских китобойных флотилиях, по восемь-девять месяцев бороздивших омывающие Антарктику воды, не было. Судили сами моряки. Команда выбирала судью и присяжных, и те, как умели, вершили суд. Суд был простой и скорый. Убийцу, приговоренного к смертной казни, обычно тут же, не тратя попусту времени, связывали по рукам и ногам и бросали за борт. Если же в действиях убийцы находили смягчающие обстоятельства, как это было с Микалом, его высаживали на необитаемый остров.

В действиях же Микала как присяжные, так и судьи нашли более чем смягчающие обстоятельства. Его полностью оправдали. Более того, они просили Мариуса Мартинсена сообщить на флагманское судно, что Паулсен по неосторожности сам упал за борт. Как ни заманчиво было такое предложение, Мариус отклонил его. Да и мог ли он поступить иначе, когда не было никакой гарантии, что рано или поздно тайное станет явным? Достаточно кому-нибудь обмолвиться неосторожным словом, и о поступке Микала станет известно всей флотилии. Дальнейшее предвидеть нетрудно: Микала пересадят на флагман, судят по-новому и наверняка казнят. Самым разумным было высадить Микала на необитаемый остров, а потом сообщить о случившемся.

В те дни судно Мариуса вело промысел в проливе Дрейка. Микала решено было высадить на Эстадосе, голом каменистом острове, являющемся как бы продолжением Огненной Земли. Помимо различных мелочей, необходимых для жизни на острове, Микалу дали кое-какую одежду про запас, топор, охотничье ружье и к нему — два мешочка пороха и патроны.

Тяжело переживавший всю эту историю Мариус, согласно все тем же неписаным китобойным законам, не смог даже попрощаться с братом. Уже будучи на острове, Микал обнаружил в одном из мешочков с порохом записку Мариуса. В ней старший брат извинялся за то, что капитанская должность не позволила ему по-родственному попрощаться. Он обещал Микалу поехать в Ливерпуль к своему старому приятелю капитану Джонсону с просьбой, чтобы тот в следующем сезоне подошел на своем китобое к Эстадосу и забрал Микала. Когда это сделают не норвежцы, то будет считаться, что Микалу повезло, и все его грехи будут прощены.

Так Микал Мартинсен стал робинзоном. Это случилось в 1939 году.

И потекли один за другим скучные однообразные дни. Поначалу Микал особо не убивался. Год — не такой уж большой срок, можно и потерпеть. Другие не столько жили в одиночестве — и ничего…

Очень скоро съестные припасы, оставленные эстадосскому робинзону его товарищами, кончились. Пришло время позаботиться о пище. К счастью, Микал обнаружил на острове тюленье лежбище. Тюлени дали ему одежду (шкуры), питание (мясо) и топливо (жир и кости). На топливо шли и кости китов, которые часто выбрасывало на берег море. Иногда ему удавалось поймать на петлю какую-нибудь птицу. Птичьи яйца также входили в рацион Микала, хотя сбор их был делом опасным — птицы обычно гнездились в малодоступных местах на скалах. Когда море бывало спокойным, Микал ловил своей примитивной удочкой рыбу. Соль ему заменяла морская вода. Дикая салера давала так необходимые организму витамины. На первых порах эстадосский робинзон жил в шалаше, сделанном из китовых ребер и тюленьих шкур.

А время между тем шло. Наступил новый китобойный сезон. Микал с нетерпением ждал, когда за ним придет судно Джонсона, и часами до рези в глазах всматривался в горизонт. Мариус слово свое сдержит, за ним обязательно придут…

Но минул год одиночества Микала, кончился промысловый сезон, а у берегов Эстадоса так и не появилось ни одно судно. Микал Понял, что с Мариусом что-то случилось. А это значит, что жить ему здесь придется неизвестно сколько. Возможно, долго. Словом, надо быть готовым ко всему…

Понимая, что только постоянная работа может спасти его от тоски и отчаяния, за которыми всегда маячит смерть, Микал принимается за постройку каменного дома. Теперь ежедневной утра и до позднего вечера он весь в работе: заготавливает и готовит пищу, собирает топливо, таскает и разбивает на нужные куски камни, возводит дом — некогда и дух перевести. Когда же дом окончен и работы поубавилось, Микал начинает переделывать его заново. В дождливые дни, когда приходится сидеть дома, он чинит старую и шьет новую одежду (нитками ему служат тюленьи жилы, а иголкой — пингвинья косточка) или вырезает из китовых ребер фигурки зверюшек и птиц. Вечерами, ложась спать, он думает о родителях и мысленно ведет нескончаемые разговоры с любимой Трети, мечтая о том дне, когда они встретятся…

Прошло семь долгих лет, и за все это время ни одно судно не показалось вблизи острова. И не было никакой больше уверенности, что оно когда-нибудь появится здесь. Микал стал свыкаться с мыслью, что он обречен жить в одиночестве на этом мрачном острове до конца своих дней.

Возможно, так оно и было бы, если бы однажды штормовое море не выбросило на берег несколько спутанных колючей проволокой бревен. Надо думать, это была часть разрушенного ураганом ограждения печально известной тюрьмы аргентинского города Ушуай, расположенного на Огненной Земле. Эта тюрьма находится на скалистом берегу моря. Если это действительно так, то ограждение одной тюрьмы помогло Микалу покинуть другую — остров Эстадос. Наш робинзон соорудил из этих бревен плот, поставил на нем небольшую мачту, сшил из тюленьих шкур парус и, выждав подходящую погоду, пустился в опасное плавание.

Мартинсен намеревался добраться до Огненной Земли, до которой было ближе всего, но когда он отплыл от острова на довольно приличное расстояние, ветер внезапно переменился, и плот понесло в северо-восточном направлении. Прошло много дней, прежде чем его прибило к острову Восточный Фолкленд. Губернатор Фолкленд, узнав о мытарствах Мартинсена, распорядился выдать ему одежду и предоставить жилье. В свою очередь, местная газета выплатила небольшой гонорар за серию очерков о его робинзонаде.

Там, на Фолклендах, Мартинсен впервые узнал, что совсем недавно в мире закончилась невиданная дотоле война, и только теперь понял, почему за семь лет не увидел ни одного торгового и китобойного судна — людям было не до торговли и китов.

Микал написал на родину сразу несколько писем, но ответ, да и то спустя восемь месяцев, получил лишь один — от старого боцмана Олсена. Вот что он узнал из этого письма.

Когда флотилия вернулась домой, в Европе началась война. Вскоре Норвегия была оккупирована немцами, и выехать из нее не было никакой возможности. Понятно, что Мариус не смог встретиться с капитаном Джонсоном. Но даже если бы он и попал каким-то образом в Англию и переговорил со своим приятелем, это ничего бы не изменило: Англия тоже воевала, и ее китобойные суда были заняты другой работой. Вскоре Мариус примкнул к норвежскому движению Сопротивления, ведшему вооруженную борьбу против оккупантов. В 1944 году, за несколько недель до освобождения города Бергена, в котором жили Мартинсены, гестаповцы схватили его и казнили. Родители, не перенеся потери двух сыновей — Микала они считали также погибшим, — почти одновременно умерли. Да и Трети, о которой столько думал одинокими вечерами Микал, уже не ждала его. Она вышла замуж за другого. Такие вот нерадостные новости сообщил Мартинсену старый боцман Олсен…

И Микал, хорошенько поразмыслив, решил, что возвращаться туда, где тебя никто не ждет, нет смысла. Так вот и остался он на Фолклендах.

РОССИЙСКИЕ РОБИНЗОНЫ

Читали ли вы о русских робинзонах? Скорее всего нет. А ведь такие книги были! Даже две. Имеются в виду книги «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных» Ле Руа и «Русский Робинзон» Сергея Турбина. Первая была издана во второй половине XVIII столетия, вторая — в прошлом веке, и обе давно стали библиографической редкостью. К первой мы вернемся чуть позже, а о второй скажем несколько слов сейчас.

В повести Турбина рассказывается о Васе Федорове, подростке-поморе, который, плывя однажды на карбасе с Соловков, был застигнут в пути штормом и выброшен на один из необитаемых островов Белого моря. Его карбас, естественно, затонул. Чтобы не очень осложнять Васе жизнь, автор повести сделал остров богатым на всякую живность. Там водилось много уток — следовательно, не было недостатка в мясе и яйцах, а речка кишела рыбой. Даже пещера, и та нашлась. В ней не замедлил поселиться Вася Федоров. Постель он устроил из птичьего пуха. Был на острове и теплый ручей, благодаря которому Вася всегда был обеспечен так необходимой в условиях северной зимы горячей водой.

С горячим ручьем автор явно переборщил. И вообще, на протяжении всего повествования он делает все возможное и невозможное, чтобы жилось Васе на необитаемом острове хорошо и спокойно и даже с некоторым комфортом. Так, едва юному робинзону понадобилась кое-какая посуда, как он тут же находит оставленную промысловиками хижину, а в ней — посуду и даже кое-что из одежды.

Словом, книга Турбина была от начала до конца надуманной, являлась слабым подражанием Даниелю Дефо, и не удивительно, что она давно забыта.

Итак, книги о робинзонах в русской литературе были. А были ли у русских свои робинзоны? Да, были. И много. И робинзонить им в отличие от их заморских коллег приходилось не в теплых морях с богатыми растительностью островами, а в суровых и трудных условиях Севера. Да и надежды на спасение у русских робинзонов было поменьше: в старые времена судоходство в северных морях не было регулярным, корабли ходили от случая к случаю.

В 1743 году богатый мезенский купец Окладников снарядил один из своих кораблей на моржовый промысел к Великому Буруну (так в то время русские поморы называли западную часть Шпицбергена). Старшим на судно был нанят опытный кормчий Алексей Химков. Пристать к берегу в назначенном месте не удалось из-за разыгравшейся бури и сильного движения льдов. Химкову пришлось вести судно к Малому Буруну (ныне остров Эдж). Но и там не удалось подойти к берегу: мешали все те же льды. Дальше — хуже. Вскоре судно и вовсе оказалось в ледовом плену. Плен обещал быть долгим — льды прочно сковали судно, и Химков с товарищами, зная, что где-то неподалеку на острове должна находиться построенная их земляками хижина, решили оставить на время корабль, переселиться на сушу и, не теряя попусту времени, заняться охотой. Но прежде необходимо было отыскать хижину. На ее поиски отправились сам Химков, его 15-летний племянник Иван Химков и двое охотников: Степан Шарапов и Федор Веригин. С собой они взяли одно ружье с 12 зарядами, топор, нож, маленький котелок, кресало с трутом, 20 фунтов муки и, конечно, курительный табак. Запас, как видим, не ахти какой.

Только к концу дня смогли они добраться до берега. Еще какое-то время ушло на то, чтобы отыскать хижину. В ней они и заночевали. Каково же было их удивление, когда, придя утром на берег, они не увидели ни льдов, ни своего корабля с остальной командой. Лишь одна сплошная вода чернела до самого горизонта. Такую вот скверную шутку сыграл с охотниками сорвавшийся ночью ветер: отогнал от острова льды, а вместе с ними и корабль. Позже выяснится, что судно с людьми затонуло.

Рассчитывать на то, что в скором времени их подберет какое-нибудь судно, не приходилось. Оставалось одно: готовиться к зимовке. Для начала северные робинзоны отремонтировали и, как могли, утеплили жилье. Затем запаслись топливом, благо, на берегу всегда можно было найти выброшенные морем щепки, доски и даже стволы деревьев. Потом приступили к заготовке мяса. Двенадцатью имевшимися у них зарядами им удалось подстрелить двенадцать оленей. Добытого мяса могло хватить на многие месяцы, однако Химков и его товарищи и не подумали наслаждаться вынужденным бездельем. Как поморы, они не могли не знать, что в условиях, в которых они очутились, спасти их может только работа и постоянное движение. Поэтому было решено продолжать охоту. Но для охоты необходимо хоть какое-нибудь оружие. За оружием дело не стало. Недаром говорится, что голь на выдумки хитра. Из гвоздей, которые понавыдергивали охотники из найденных на берегу досок, получились неплохие наконечники. Их прикрепили ремешками из оленьей кожи к концам длинных жердей. С таким оружием можно было на белых медведей ходить, что охотники и делали. Из прибитых к берегу упругих еловых веток и оленьих жил сделали луки. С ними охотились на оленей. Самодельными капканами ловили песцов. Для ловли рыбы, которой были богаты прибрежные воды, сшили из оленьих шкур большой, вроде невода, мешок. Летом, когда к острову слеталось множество птиц, заготавливали птичье мясо. Вместо поизносившейся одежды сшили новую, из звериных шкур. Соль вываривали из морской воды.

Кому, как не жителям Севера, знать, что их злейшим врагом является не мороз, не снег и не стужа, а… цинга. Эта страшная болезнь, унесшая многие тысячи человеческих жизней, возникает от нехватки в человеческом организме витаминов, в особенности витамина С. Чтобы не заболеть цингой, охотники старались побольше есть сырого мяса, свежего и мороженого, пили теплую оленью кровь и постоянно употребляли в пищу растущую на острове так называемую ложечную траву. Чтобы иметь траву и зимой, летом ее квасили. В свободное от работы время северные робинзоны совершали многокилометровые прогулки.

И все же зимой 1748 года один из четверых, Федор Веригин, умер от цинги. Но умер он не потому, что был послабее других, а потому, что был ленивее других: мало двигался и постоянно увиливал от работы. К тому же он отказывался пить оленью кровь. Словом, если кто и виноват в смерти Веригина, так это он сам.

Шесть лет и три месяца прожили поморы на необитаемом арктическом острове. И только летом 1749 года их подобрал корабль, которым командовал А. Корнилов. Корабль этот чисто случайно оказался у Малого Буруна. Надо сказать, что Корнилову пришлось задержаться у острова значительно дольше, чем это было необходимо, для того, чтобы снять с него робинзонов. Оказалось, что, кроме самих робинзонов, на судно надо перевезти 50 пудов оленьего жира, 210 оленьих и медвежьих шкур и более 200 шкурок песца. Что ни говори, а арктические робинзоны даром времени не теряли.

Когда весть о мытарствах российских поморов дошла до столицы, фаворит императрицы Елизаветы Петровны граф П. И. Шувалов поручил своему гувернеру французу Ле Руа, обладавшему кое-какими литературными способностями, написать о Химкове и его спутниках книгу. Такая книга (точнее, книжица, поскольку была маленькой, всего в какой-нибудь десяток страниц) была вскоре написана. Называлась она, как вы помните, «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных» и сначала была издана на французском и немецком языках, а в 1772 году — и на русском.

А вот еще один пример русской робинзонады.

В ночь на 27 апреля 1771 года в Большерецком остроге на Камчатке вспыхнул мятеж. Руководил бунтовщиками Мауриций Беневский — польский конфедерат, полковник, сосланный на Камчатку за участие в освободительной войне польского народа против России, личность яркая и незаурядная. Бунт был настолько неожиданным и даже нелепым — бежать-то из острога было некуда, что семьдесят вооруженных стражников без боя сдались девяти десяткам безоружных ссыльных.

В числе бунтовщиков оказался и Герасим Измайлов — молодой, но уже достаточно опытный мореход. Незадолго перед этим он принимал участие в нескольких исследовательских экспедициях к берегам Чукотки и Аляски. Трудно сказать, что заставило Измайлова, который не был ссыльным, примкнуть к Беневскому. Не исключено, что Беневский увез с собой Измайлова силой. Дело в том, что одно время Герасим плавал на «Св. Екатерине» учеником штурмана, а Беневскому, который задумал бегство в Европу морским путем, нужен был человек, смыслящий в штурманском деле. Как бы там ни было, но когда 2 мая 1771 года захваченный бунтовщиками галиот «Св. Петр» покинул берега Камчатки, на его борту находился и Герасим Измайлов.

Направляясь к югу, судно шло вдоль Курильской гряды. У острова Марикану (Симушир) Беневский велел пристать к берегу. На острове беглецы пробыли около десяти дней, заготавливая для дальнего пути провизию. Пекли хлеб, сушили сухари, охотились на морского зверя, запасались водой.

Здесь, на Марикану, Измайлов и несколько его друзей-моряков и камчадалов — больше десятка человек — сговорились захватить судно, вернуться в Болыперецк и просить у властей помилования. Однако их попытка завладеть «Св. Петром» окончилась неудачей. Среди сообщников Измайлова нашелся предатель, матрос Андреянов, который донес о готовящемся побеге Беневскому. Разгневанный вожак бунтовщиков хотел было тут же казнить непокорных, но, поостыв, приказал отстегать их плетьми. Вдобавок к этому Измайлова и камчадала Поранчина с женой, самых строптивых из заговорщиков, Беневский велел оставить на острове. По свидетельству очевидца, канцеляриста Рюмина, «на пропитание им дано несколько ржаного провианта». Хорошо понимая, что на острове их ожидает неминуемая смерть, если не от голода, так от цинги, Измайлов и камчадалы согласны были плыть дальше и просили не оставлять их одних, но Беневский был неумолим.

Когда «Св. Петр» ушел, Измайлов и Поранчины решили обследовать свои «владения». Надо было подыскать подходящее для жилья место и позаботиться о пище. Какова же была их радость, когда неожиданно для себя они встретили на острове земляков-зверобоев.

И тут в истории с Измайловым новая загадочная неожиданность: спустя несколько дней охотники покидают Марикану, взяв с собой камчадала и его жену и оставив Измайлова. Оставив одного, на верную погибель. О причинах столь странного поступка зверобоев остается лишь строить предположения.

Целый год пришлось Измайлову прожить на пустынном необитаемом острове. Все это время он питался лишь «морскими ракушками, капустою и кореньями», а от холода и непогоды укрывался в пещере. Бедолагу, отощавшего и совершенно обессилевшего, снял с острова купец-мореход Никонов, который на собственном судне возвращался с острова Уруп к себе домой на Камчатку.

Однако на этом злоключения Герасима Измайлова не кончились. Как участника бунта Беневского его под стражей препроводили в Иркутск, где находилась резиденция царского наместника в Сибири. Там его долго и с пристрастием допрашивали в следственной комиссии. И только убедившись в полной его невиновности, чему в немалой степени способствовали оставшиеся на спине после экзекуции на «Св. Петре» рубцы от плетей, Измайлова отпустили с миром.

Возвратившись на Камчатку, Измайлов снова нанялся на морскую службу. Он принимал участие во многих морских экспедициях по исследованию неизвестных земель в северных широтах. Некоторыми руководил сам. Одно время ему довелось служить под началом самого «Колумба российского» — Григория Шелихова. А в 1778 году на острове Уналашка Измайлов встречался и подолгу беседовал с самим Джеймсом Куком. В своем отчете о третьем кругосветном плавании на кораблях «Резолюшн» и «Дискавери» знаменитый английский мореплаватель с большой похвалой отзывался о бывшем Робинзоне острова Марикану.

Много неясного и в робинзонаде еще одного русского, Якова Мынькова.

Началось все с того, что летом 1805 года на остров Берйнга (Командорские острова в Беринговом море) была высажена артель зверобоев из 11 человек. Спустя какое-то время артель решила перебраться на соседний остров Медный. Но отправилась туда не вся артель, а всего лишь 10 человек. Одиннадцатый, Яков Мыньков, остался на острове Беринга. Остался для того, чтобы стеречь заготовленные уже 600 шкурок песца.

Вот тут-то и начинаются загадки. Прежде всего, почему именно Мыньков? Возможно, охотники бросили жребий, И ему просто не повезло? Или таким способом его наказали за какой-нибудь неблаговидный поступок? Не исключено, что из-за натянутости отношений с товарищами Мыньков сам напросился в сторожа.

А вот и другая загадка. Оставляя своего дружка на необитаемом острове, охотники неизвестно почему не оставили ему ничего из утвари и почти ничего из продуктов питания. То ли у них ничего этого не было, то ли сделали это намеренно, дабы еще больше ужесточить наказание (если это действительно было наказание). А как объяснить тот факт, что ему не оставили даже кресала для высекания огня? Ему дали один лишь «худой», по выражению самого Мынькова, топор.

И наконец, третья загадка. Покидая Мынькова на острове Беринга, его товарищи обещали вернуться за ним самое малое через год. Но проходит год, второй, третий, а о Мынькове будто забыли…

О том, как жилось Мынькову на острове Беринга, мы узнаем из его же рассказа (рассказ робинзона записал штурман Иван Васильев — здесь и дальше приведены выдержки из этих записок): «В том месте, где меня оставили, мало было способов для пропитания, и для того я перешел на другую сторону острова и расположился жить при реке, в которой было много рыбы. На зиму опять возвратился на прежнее место, где нашел весь промысел песцов, оставленный мною в юрте и уже испортившийся. Я об этом не жалел, я думал только о своем спасении».

Выжить в условиях, в каких оказался охотник, было делом непростым. «…Я горько плакался о своей бедной участи, оставленный всем светом на пустом острове, без пищи, без платья, без всякой помощи! — жаловался впоследствии Мыньков Васильеву. — Что было бы со мною, если бы я сделался болен? Пришлось бы умереть собственною смертию».

И без того незавидное положение Мынькова усугублялось тем, что у него не было огня, без которого и дня невозможно прожить на Севере, а тем более зимой. «Надлежало подумать, как достать огня, в котором я имел нужду и для варения пищи, и для согревания себя от стужи. Долго не придумывал я способа: наконец вспомнил, что у меня, к счастью, была бритва. Нашел кремень, древесную губку от тальника, растущего на острове, и мне удалось высечь огонь. В жизнь мою ничему так не радовался, как тогда».

По целым дням приходилось Мынькову бродить по острову в поисках пищи. Летом он собирал морошку, ягоды карликовой рябины, грибы и птичьи яйца.

Ловил самодельной удочкой, крючок для которой сделал из гвоздя, рыбу. Не забывал и о зиме: закапывал в снежные сугробы, служившие ему холодильником, рыбу, ягоды, грибы и яйца, а тушки птиц коптил. Запоминал места, где росла шикша, и зимой откапывал эти ягоды из-под снега и ел их свежими или варил в тюленьем жиру. Мертвых тюленей, нерп и даже изредка китов прибивало к берегу волной.

И все же зимой Мынькову приходилось очень туго. Не было свежей пищи. Вода в реке замерзала. Юрту и все тропинки заносило снегом, и всякий раз приходилось расчищать проходы. Не прошло и двух лет, как порвалась обувь и одежда. Мыньков сшил новую из шкурок песцов и котиков.

И только весной 1812 года, заметив на берегу стоящую лесину с привязанной к ней шкурой нерпы, к острову пристал бриг «Новая Финляндия». Вот что писал о встрече с дальневосточным робинзоном штурман брига Иван Васильев: «Через час посланные привезли того человека на судно. Надобно быть свидетелем его удивления, восторга и благодарности, чтобы описать сие. Долго он не мог промолвить ни слова и только проливал слезы на коленях, подняв руки к небу. Первые его слова были: «Слава Богу, что до меня милостив! Я думал, что меня совсем здесь бросили и забыли навсегда!» Долго он горько жаловался на свою судьбу».

А вот пример современной полярной робинзонады. Дело было недавно, в 1988 году. Житель арктического поселка Варандей, что в Ненецком национальном округе, Петр Тайбарея решил свое 36-летие отметить не за столом, а как подобает настоящему помору — в открытом море на рыбной ловле. Чтобы не скучать одному, он пригласил с собой своего приятеля С. Лагейского. На моторной лодке они ушли за добрую сотню километров к устью речки Черной. Когда возвращались назад, было это уже ночью, разыгрался шторм. Пять дней и ночей носило лодку, у которой вышел из строя мотор и сломался руль, по беснующемуся морю. А тут еще собачий холод — температура воздуха стояла на нулевой отметке. Но хуже всего было то, что у друзей не оказалось ни крошки съестного, ни глотка воды. Лишь на пятые сутки лодку прибило к пустынному берегу. Лагейский настолько обессилел, что уже не мог двигаться. Через несколько часов он умер от переохлаждения и голода.

А для Тайбареи начались новые испытания. В поисках пищи он долго бродил по берегу, пока не наткнулся на полуразвалившуюся заброшенную избушку. Он нашел там несколько сухих заплесневелых булок и полбанки жира. Чтобы как можно дольше растянуть эти более чем скудные припасы, Петр установил жесткую экономию — старался есть как можно меньше. Вспомнив прочитанную в детстве книгу Даниеля Дефо, он, как и Робинзон, стал вести отсчет времени, делая ежедневно зарубки на дверном косяке. А еще постоянно, днем и ночью, жег на берегу костер…

На тридцатые сутки дым от костра заметили с проходившего мимо танкера, и едва живой Петр Тайбарея был снова среди людей.

Но это все проделки коварного Севера. А вот спросите любого человека: «Могут ли быть в Средней Азии робинзоны?» — и вы наверняка услышите в ответ: «Откуда? Что, здесь Тихий океан? Это там раздолье для робинзонов — островов столько, что в глазах от них рябит, когда смотришь на карту этого океана. Говорят, одна только Индонезия расположена на 12 тысячах островов, из которых заселены не больше 3 тысяч».

А между тем…

Арал не всегда был высохшей лужей. Еще не так давно он был самым что ни на есть настоящим морем. И шутки с ним были так же плохи, как и с любым другим морем.

Паулюса Нормантаса привела из Прибалтики на Арал страсть к путешествиям и подводной охоте. Правда, до начала сезона подводной охоты было еще далеко — только начинался март, но Паулюс по старой привычке прихватил с собой подводное ружье, ласты, маску и дыхательную трубку. Раздобыв у местных жителей небольшую лодку с парусом, он направился на ней к Тайлакджегену — самому крупному острову юго-западного архипелага, на котором жили люди. Путь к Тайлакджегену был неблизким, и через сутки плавания Паулюс пристал к какому-то крошечному островку. Надо было малость отдохнуть и поразмяться.

Лодку он подтянул к берегу, а сам, прихватив с собой на всякий случай ружье для подводной охоты и небольшую сумку, с которой никогда в походах не расставался, — в ней были предметы первой необходимости и кое-что из продуктов, — занялся обследованием островка. Островок оказался необитаемым. Необитаемым в самом полном смысле этого слова: на нем не водились даже грызуны.

Через полчаса Паулюс вернулся назад, но… лодки на месте не было. Плавно покачиваясь на волнах, она медленно удалялась от берега. До лодки было, что называется, рукой подать, и Паулюс, быстро раздевшись, прыгнул в воду. Прыгнул и тут же, будто ошпаренный, выскочил назад: вода была настолько холодной, что у него едва не свело ноги.

А к концу дня лодка пропала из вида, унеся с собой палатку, спальный мешок, почти все запасы продуктов, удочки и посуду. У незадачливого путешественника остались только часы, нож, карандаш, карта Средней Азии, мыло, иголка с нитками, подводное ружье с двумя гарпунами и четырьмя наконечниками, ласты, маска, дыхательная трубка, полбуханки хлеба, десятка два кусочков сахара, несколько головок лука да еще книга Дж. Олдриджа «Морской орел». Из одежды — лишь то, что было на нем: штаны, свитер, куртка, шапочка и нижнее белье.

Делать нечего, надо было как-то приспосабливаться к жизни на острове, пребывание на котором, судя по всему, обещало затянуться надолго. Первую ночь новоявленный робинзон провел — именно провел, а не проспал, поскольку ночью было очень холодно, — в шалаше, который он соорудил из тростника. Весь следующий день Паулюс был занят постройкой более основательного жилища — некоего подобия кибитки из тростника и глины, благо, того и другого было на острове в избытке. По словам самого строителя, его сооружение напоминало древнюю казахскую могилу.

Покончив с жилищной проблемой, Паулюс принялся за продовольственную. Однако с пищей дело оказалось посложнее. К счастью, в кармашке ружейного чехла чисто случайно завалялись два крючка. Леску пришлось отрезать от ружья. Срезав подходящий стебель тростника, Паулюс смастерил довольно сносную удочку. Ею можно было даже ловить рыбу. Правда, недолго. После того как были пойманы две небольшие рыбешки, более крупные их сородичи в отместку за это один крючок оторвали, а другой сломали.

Оставалось подводное ружье. Но охотиться под водой было невозможно из-за слишком низкой температуры этой самой воды. Но и с голодной смертью Нормантас не хотел мириться. Выход оставался один — не медля ни минуты, приступить к закаливанию организма. Теперь каждое утро, побегав с полчаса по острову, Паулюс раздевался, прыгал в воду и плавал до тех пор, пока холод не начинал сводить члены. С каждым днем время купания увеличивалось. Но только на одиннадцатый день, когда Паулюс смог проплыть под водой около сорока метров, он зарядил ружье, надел ласты и маску и нырнул. На его счастье, едва погрузившись под воду, он увидел большого жирного сазана…

С этого дня дела аральского робинзона пошли получше. Во всяком случае, смерть от голода ему больше не грозила. Он даже начал вялить рыбу на солнце и запасаться ею впрок.

И все было бы хорошо, если бы не новая напасть — на семнадцатый день пребывания Нормантаса на острове от вылетевшей из костра искры загорелась прошлогодняя трава, а от нее — тростник. Через несколько минут по острову можно было катать шар. На нем не осталось ни одного стебелька. Сгорел, конечно, и шалаш.

Оставаться на островке было больше нельзя. Ближайший же находился самое малое в семистах метрах. Паулюсу ничего не оставалось, как, укрепив на спине свой небогатый скарб, добираться, коченея от холода, к острову вплавь. Остров этот был побольше первого. И на рыбу его прибрежные воды были побогаче.

А дни между тем шли. Наступила весна. На острова прилетели чайки. Вскоре они начали откладывать яйца. Следом за чайками появились черепахи. Меню Паулюса стало поразнообразнее — наряду с рыбой в нем появились яйца и черепашье мясо.

Солнце с каждым днем поднималось все выше, согревая своим благодатным теплом воздух, землю и, конечно, воду. Когда вода прогрелась градусов до пятнадцати, Паулюс стал собираться на материк. Проложил по карте маршрут, соорудил из веток саксаула плотик, уложил на него ружье, одежду, ботинки, сумку, вязанку вяленой рыбы и 9 мая 1974 года, после двухмесячной робинзонады, двинулся в путь.

От острова до острова он добирался вплавь, толкая перед собой плотик. На острове отдыхал, подкреплялся вяленой рыбой и плыл дальше. Всего на пути Паулюса было 16 островов. Если бы не они, трудно сказать, когда ему удалось бы освободиться от своего плена. Когда Паулюс переплывал один из широких проливов, налетел сильный порыв ветра, плотик развалился, и ружье с ботинками ушло на дно.

Только 18 мая, преодолев в конце своего морского похода несколько километров мелководья, сплошь состоящего из черного вонючего ила, совершенно измученный и невероятно грязный Паулюс Нормантас выбрался наконец на сушу. Но на этом его беды не кончились. Чтобы добраться до ближайшего поселка, предстояло пройти по совершенно пустынной местности больше 100 километров. Обрезав у ласт плавники, наш путешественник сделал из них нечто похожее на галоши, обулся и отправился теперь уже в пеший поход…

ДОБРОВОЛЬНЫЕ ОТШЕЛЬНИКИ

До сих пор речь шла о робинзонах, оказавшихся на необитаемом острове в силу различных, не зависящих от них обстоятельств. Однако известны робинзоны, которые добровольно и даже охотно обрекали себя на одиночество на необитаемом острове. И надо заметить, что таких робинзонов, особенно в наши дни, довольно много.

Первым же робинзоном-добровольцем был, по всей видимости, португальский дворянин Фернандо Лопес, волею судьбы (а может, в погоне за наживой) оказавшийся в Гоа, португальской колонии на западном побережье Индостана.

Однажды дон Фернандо, не устояв перед завораживающим блеском нескольких золотых безделушек, имел неосмотрительность изменить интересам, Португалии. Изменников не жаловали во все времена. Как правило, их казнили. Лопеса жизни не лишили, но наказали более чем жестоко: при полном стечении народа на городской площади палач сперва отрубил ему правую руку и большой палец левой руки, после чего отрезал еще уши и нос. Такая казнь была равносильна смерти. Причем мучительной смерти. Все были уверены, что истекающий кровью Лопес долго не протянет.

Однако дон Фернандо каким-то чудом выжил. Чтобы не мозолить больше глаза отвергшим его согражданам, страдалец решил вернуться в Португалию. Или только делал вид, что хочет вернуться. Как бы там ни было, но когда в 1517 году судно, на котором Лопес возвращался на родину, пристало к острову Св. Елены, чтобы запастись свежей водой, дон Фернандо, сойдя на берег, скрылся в лесу и прятался там до тех пор, покуда корабль не снялся с якоря. Матросы, которые быстро догадались, в чем тут дело, сжалились над калекой и оставили ему на первое время немного вяленого мяса, сушеной рыбы, соли и кое-какую одежду. Они разожгли на берегу костер, от которого Лопес мог бы поддерживать постоянный огонь. В оставленной записке матросы советовали добровольному отшельнику сигналить в случае нужды проходящим мимо острова судам и просить у них помощи.

Так началась едва ли не 30-летняя робинзонада Фернандо Лопеса, решившего, что в таком виде ему перед женой и детьми лучше не появляться.

С питанием у Лопеса особых трудностей не было. В лесу, которым в то время была покрыта большая часть острова, он собирал «много нежных корешков, есть которые было весьма полезно». Его добычей часто становились выползавшие на берег черепахи. Иногда удавалось поймать козу или свинью. В прибрежных водах было много рыбы. Чтобы иметь постоянное, хорошо защищенное от солнца, ветра и дождей жилье, Лопес вырыл в Храмовой долине удобную пещеру.

Словом, зажил дон Фернандо спокойной и, возможно, даже счастливой жизнью отшельника. Никто его здесь не тревожил, никто не приставал с расспросами, никто не смотрел на него с сожалением или отвращением.

И только через год размеренное течение жизни святоеленского робинзона нарушил бросивший у острова якорь португальский корабль. Решив, что судно пришло за тем, чтобы отправить его назад в Гоа и заточить там в тюрьму, Лопес убежал в глубь леса и оттуда, с высокой скалы, наблюдал за своими земляками до тех пор, пока те не подняли паруса. Только после этого он вернулся в свою пещеру. А вернувшись, был приятно удивлен: моряки, обнаружив его жилище, оставили в нем запас провианта и письмо, в котором настойчиво советовали не прятаться при виде пристающих к острову кораблей, а наоборот — если есть необходимость, обращаться к ним за помощью. Несмотря на заботливые записки моряков, Лопес долго еще боялся людей и, едва завидев на горизонте паруса, спешил в свое укрытие в глубине леса. За это время в пещере Лопеса побывало много португальских моряков. Они не только оставляли в пещере продукты и старую одежду, но и разносили молву об отшельнике по всей Португалии и ее колониям.

Необычной судьбой Лопеса заинтересовался сам король Португалии Жуан III. Он передал дону Фернандо письмо, в котором писал, что прощает ему все его прегрешения и обещает полную безопасность, если тот захочет вернуться на родину.

И тем не менее Лопес по-прежнему не доверял людям и старался держаться от них подальше. И кто знает, как это долго продолжалось бы, если бы однажды на острове не появился Пятница. Им был яванский мальчик-раб, который ухитрился сбежать с одного из кораблей. Как ни странно, но Лопес и яванец почему-то не ужились, и между ними возникла вражда. Кончилось тем, что, когда очередной корабль пристал к берегу, мальчишка показал морякам место в лесу, где обычно скрывался Лопес. К немалому удивлению робинзона, капитан корабля вовсе не собирался куда бы то ни было его везти. Больше того, он выдал Лопесу письменное заверение, в котором говорилось, что никто и никогда не будет чинить по отношению к нему насилия. В свою очередь, обрадованный дон Фернандо заверил моряков, что больше не будет от них прятаться.

Только после этого, окончательно убедившись, что люди не желают ему зла, Лопес решается наконец посетить свою родину. В Лиссабоне его благосклонно приняла королевская чета. Затем, пожелав замолить грехи, он совершил паломничество в Рим и был там принят папой римским Климентом VII. Когда тронутый искренним раскаянием Лопеса папа спросил его о самом большом желании, тот, не задумываясь, сказал:

— Я хотел бы вернуться назад на остров Святой Елены. Мне там было хорошо. Боюсь только, что мой король откажет мне в этом.

Вскоре после этого при содействии Климента VII Лопес смог вернуться на свой остров. Жить ему там теперь было намного легче, чем прежде. Он привез с собой на остров уток, кур, свиней и коз с козлятами. Выпущенные на волю, они быстро плодились и дичали. Так что с мясом у Лопеса затруднений больше не было. А еще он посадил на Св. Елене много тыкв, гранатовых деревьев и пальм. Все это и поныне произрастает там. Кроме того, как писал биограф нашего робинзона португальский историк Корреа, Лопес «показывался на глаза и даже беседовал с моряками, те снабжали его семенами и растениями». Как видим, у Лопеса было все, что необходимо человеку для жизни на необитаемом острове.

А поскольку он знал, что жизнь среди людей была бы для него более тягостной, чем жизнь на острове, то и чувствовал себя вполне удовлетворенным и редко жаловался на судьбу.

Фернандо Лопес умер в 1545 году, прожив на острове Св. Елены в полном одиночестве без малого 30 лет.

Разные причины заставляют людей в наше время искать уединения на необитаемых островах. Тут и житейские невзгоды, и разочарование в людях, и просто желание побыть какое-то время наедине с собой. Но есть одна причина, которая довлеет над всеми прочими. Это — технический прогресс и интенсификация производства, превращающая людей в роботов. Это — социальные и экологические проблемы. Это — расовые и межнациональные распри. Это — многомиллионные города-мегаполисы. Как ни странно, но именно в больших городах, с их суетой и шумом, ростом преступности и телевидением, человек чувствует себя наиболее одиноко. И люди, презрев все эти «блага», бегут от них куда глаза глядят.

Когда капитану американского военного корабля «Главиер» дали знать с пролетающего над судном вертолета, что на необитаемом острове замечен человек, тот сразу же приказал изменить курс и следовать к указанному острову. Неподалеку от острова «Главиер» остановился, и с него был спущен катер. Но едва катер пристал к берегу, как, к немалому удивлению матросов, похожий на дикаря полуголый человек завопил благим матом:

— Я не хочу спасаться! Убирайтесь к дьяволу! Сколько можно приставать к человеку!

Следом за этим в опешивших спасателей полетели консервные банки и даже кое-что потяжелей. «Не иначе как от длительного одиночества у бедолаги помутился разум», — подумали моряки. И только после того как им удалось наладить мирные переговоры, выяснилось, что человек этот стал робинзоном не по вине кораблекрушения, а исключительно по собственной воле, что живет он здесь 30 месяцев и живется ему очень даже хорошо. Спасателям ничего не оставалось, как оставить робинзона в покое.

Звали робинзона Том Нил, а остров (точнее, атолл), на котором он обосновался, находится в архипелаге Кука в 3 тысячах километров от родины Нила — Новой Зеландии.

Кстати будет сказать, остров этот носит русское название — атолл Суворова. Назван так в честь шлюпа «Суворов», на котором во время кругосветного плавания в 1814 году он был открыт русскими моряками под командой мореплавателя и флотоводца М. П. Лазарева. Правда, местные жители переделали это название на свой лад — атолл Суварофф.

На атолл Суворова Том Нил впервые попал в 1937 году в бытность свою моряком торгового флота. Тогда-то и запала в его душу мечта поселиться в этом благодатном уголке навсегда. Но только через 9 лет, после того как закончилась вторая мировая война, он смог осуществить свое заветное желание.

Что же заставило Тома Нила обречь себя на долгое одиночество? Прежде всего желание жить одному, вне шумного и суетливого общества, жить спокойной, неторопливой жизнью, жить, слившись с природой, не слыша рева автомобилей, не видя назойливого сверкания рекламных огней, не зная телевизора. Правда, у Нила есть телевизор, но он слушает по нему исключительно метеосводки. Погода — единственное, что интересует этого робинзона. И то лишь потому, что он опасается, как бы, застав его врасплох, на остров не обрушился внезапно циклон, который может смести с лица земли, то бишь острова, плоды его многолетних трудов.

Свой дом Том Нил выстроил на небольшом пригорке рядом с ручьем и оборудовал его всевозможными пристройками. Соорудил курятник. Развел огород, на котором выращивает кукурузу, тыкву, помидоры, фасоль и лук. Если прибавить к этому, что в небольшой спокойной лагуне водится много рыбы, которую Том ловит удочкой, то станет понятным, что в еде такой непритязательный человек, каким он является, не испытывает особой нужды.

Как и полагается настоящему робинзону, у Тома Нила есть свой Пятница. Правда, зовут его чуток иначе и… ходит он на четырех ногах. Речь идет о старом и преданном товарище Нила псе Понедельнике. Понедельник неотступно следует за своим хозяином, куда бы тот ни шел, по пятам, так как общаться ему здесь больше не с кем. В последнее время он попросту изнывает от скуки. А все потому, что с первых же дней пребывания на острове так рьяно занялся охотой на крыс и кротов, что вскоре их не осталось и в помине. Теперь Понедельник, можно сказать, безработный. Даже полаять всласть не на кого. Разве что изредка на бесцеремонных птиц, которые, если на них не лаять, могут и на голову усесться.

Живет Том Нил размеренной и неприхотливой жизнью. Встает обычно рано, до восхода солнца. Солнце, похожее на всплывающий из морской пучины огромный раскаленный шар, встречает, сидя на коралловой глыбе, выброшенной когда-то на берег могучим циклоном. Затем, сопровождаемый Понедельником, отправляется вдоль берега посмотреть, не принесло ли чего за ночь море. Интересуют его прежде всего выброшенные на берег доски и бревна. Те из них, что получше, идут на ремонт хижины и пристроек. Все остальное служит топливом для кухонной печки. Не проходит он мимо стеклянных шаров-грузил от рыбачьих сетей. Ими Том украшает свою хижину. Издали в солнечную погоду — а погода в этих краях редко бывает не солнечной — домик Нила кажется увешанным драгоценными камнями.

После утреннего обхода своих владений Том Нил приступает к работе по дому и в огороде: кормит кур, собирает яйца, пропалывает грядки с помидорами и фасолью, пилит и колет дрова, сгребает в кучу опавшие листья — перегнив, они станут неплохим удобрением, наполняет водой большой таз, который стоит на солнцепеке, для вечерней ванны. В тени дома есть еще три бочки с водой. В одной из них Том стирает свое белье, в другой — моет посуду, вода из третьей бочки идет на приготовление пищи и умывание.

Пообедав вареными яйцами и свежими, с огорода, помидорами, Том какое-то время отдыхает, вытянувшись в самодельном шезлонге. А отдохнув, снова принимается за работу по дому или отправляется на рыбную ловлю. Для этого у него имеется небольшая парусная лодка. Свой рабочий день Том заканчивает в пять часов вечера. Приняв душ, он взбирается на свою излюбленную коралловую глыбу выкурить сигарету и полюбоваться отблесками заходящего солнца в зеркальной глади лагуны.

И так изо дня в день, из года в год, на протяжении сорока с лишним лет.

Только однажды Том Нил покинул остров Суворова и совершил путешествие в Новую Зеландию, чтобы издать там книгу, которую он писал по вечерам. Свою книгу он назвал «Остров, которым я один владею». Полученный за книгу гонорар позволил Тому прикупить кое-что к хозяйству, справить новую одежду, запастись табаком, сахаром и солью. Благодаря этой книге робинзон с острова Суворова стал известной едва ли не во всем мире личностью.

Под стать Тому Нилу бразильский ученый-эколог Фернандо Эдвард Ли. Он, как и Нил, довольно почтенного возраста — около 80 лет. И поселился на своем острове больше сорока лет назад.

Как-то в 50-х годах, пролетая над Южной Атлантикой, Фернандо Ли заметил среди безбрежных океанских просторов небольшой клочок земли. Остров настолько поразил воображение ученого, что он тут же решил на нем поселиться. Навсегда, разумеется.

За 40 лет островок, бывший некогда ничем не приметным клочком суши, стал не то что обжитым, а можно сказать, превратился в этакий цветущий райский уголок посреди океана. Сперва на нем появился старательно ухоженный огород. Затем выросла тенистая пальмовая роща, семена для которой были доставлены аж из Малайзии. Поскольку на острове не было источника пресной воды, пришлось выдолбить в скалах резервуары для сбора дождевых осадков. Заодно, на случай засухи, был сделан опреснитель морской воды. Впрочем, к его помощи почти не приходится прибегать: дожди в Южной Атлантике выпадают регулярно и в достаточном количестве. Еще один бассейн был выдолблен для разведения редких экземпляров африканских рыб. Домик ученого освещается током, который дает небольшая ветряная электростанция мощностью 2,5 киловатта. Все это сделал Ли собственноручно, без чьей-либо помощи.

Если к этому добавить, что ученый собрал на своем острове великолепную коллекцию редких птиц — живых, разумеется, — которая может посоперничать с любым зоопарком мира, то островок Фернандо Ли и впрямь можно сравнить с райским уголком.

А ведь, кроме всего прочего, «бразильский Робинзон Крузо», как любовно именуют Ли соотечественники, занимается еще и научной работой. Из-под его пера один за другим выходят серьезные научные труды, посвященные проблемам сохранения природы.

Подобно Тому Нилу, вынужден был искать уединения на необитаемом острове автомеханик из германского города Мюнхен Фридрих Текстор. Разочаровавшись в городской жизни и погрязшем в погоне за деньгами обществе, Текстор продал все свое имущество и в поисках «земли обетованной» отправился в теплые заморские края. И такую землю он нашел. Ею оказался островок Там-лагун, что в пяти километрах от крупного филиппинского острова Палаван. Хоть и с большим трудом, но Текстору удалось арендовать этот островок площадью 5 квадратных километров сроком на 99 лет. Пожизненная, можно сказать, робинзонада обошлась теперь уже бывшему (поскольку автомобилей на острове нет и, надо полагать, не будет) автомеханику в 6 тысяч марок — в сумму, равную годичной квартплате в ФРГ.

Зато условия, в которых живет теперь Текстор, не идут ни в какое сравнение с теми, в каких он жил раньше. На Тамлагуне чудесная погода — температура там никогда не опускается ниже 22° по Цельсию. И воздух, в отличие от городского, совершенно чистый. А чего стоит тишина! Питание и одежда достаются робинзону-добровольцу почти задаром. Овощи и фрукты он выращивает сам. Кроме того, он постоянно держит около полусотни кур. А одежда ему просто не нужна. Жильем служит бамбуковая хижина.

Как и всякий собственник, Текстор ведет кое-какую торговлю. Время от времени с помощью зеркала он подает сигнал на Палаван, и оттуда к нему приплывает кто-нибудь из знакомых. Гость доставляет хозяину острова предметы первой необходимости, а также муку, соль, постное масло. В обмен получает яйца и кокосовые орехи.

Сам же робинзон не покидает свой остров ни на день.

Известны случаи, когда робинзонами становились люди весьма известные и зажиточные. К числу таких робинзонов принадлежит популярный американский киноактер Джон Хюстон. За время своей артистической карьеры он снялся в 50 фильмах и, как режиссер, поставил еще 35 кинокартин. Легко догадаться, что в деньгах Хюстон не нуждался и мог жить в свое удовольствие и на материке. И тем не менее в возрасте 70 лет он продает свою виллу в Штатах, покупает расположенный в Тихом океане, неподалеку от Мексики, маленький островок и перебирается на него на «постоянное место жительства». Трудно сказать, что побудило Хюстона к такому шагу. Вероятнее всего, желание отдохнуть от постоянной суеты, связанной с работой в кино. С собою на остров он взял лишь старого своего товарища — большого черного пса по кличке Пират. Связь с миром бывший режиссер и актер поддерживает исключительно с помощью коротковолнового радиопередатчика.

РОБИНЗОНЫ-РЕКОРДСМЕНЫ

Нелегко представить, как может человек прожить в одиночестве, да еще на необитаемом острове хотя бы год. На что уж богатой фантазией обладал Даниель Дефо, но и тот продержал своего Робинзона на острове Тобаго 28 лет. И не одного, заметьте, а вдвоем с Пятницей. Надо думать, знаменитый писатель не верил в возможность более продолжительной робинзонады. На самом же деле робинзоны робинзонили или робинзонят вдвое и даже втрое дольше, чем их литературный собрат.

В 1911 году во время сильного шторма в южной части Тихого океана утонула английская шхуна. Из всего экипажа повезло лишь 14-летнему юнге Джеральду Бибсу. Он единственный остался в живых и сумел добраться до суши, оказавшейся необитаемым островом. Остров находился в стороне от морских дорог, возле него никогда не появлялись корабли, и Джеральду пришлось ждать, пока его заберут, до 1985 года. Таким образом, его робинзонада длилась 74 года. За это время мир потрясли две мировые войны, но Бибс ничего об этом не знал. Попав на остров 14-летним подростком, он покинул его дряхлым стариком.

В одном из сел Далмации (Югославия) жило многодетное и бедное семейство Кучичу. Когда сыновья подросли, глава семьи старый Кучичу собрал их как-то и сказал: «Сил у меня уже нет, чтобы кормить вас. На хозяйство вам рассчитывать не приходится, поскольку, как видите, его у меня нет. Так что, выбирайте каждый свою дорогу и ищите свой кусок хлеба самостоятельно».

Разбрелись сыновья Кучичу в поисках своей доли по всей земле, и только 12-летний Зозо, оставив отцовский дом, не пошел в чужие края, а поселился на необитаемом острове, расположенном в Адриатическом море рядом с побережьем родной Далмации. Он прожил там ни много ни мало 86 лет и умер глубоким стариком, самую малость не дотянув до 100 лет. Все это время Зозо питался ягодами и кореньями различных растений, рыбой и мясом диких кроликов. Со временем он настолько отвык от людей, что прятался при их появлении на острове.

И все же Бибс и Кучичу еще не рекордсмены. Рекорд робинзонады по праву принадлежит португальцу Гомишу Жерминальдишу.

В 1888 году 12-летний сирота Гомиш чисто случайно попал на безымянный островок в заливе Сетубал. У него и в мыслях не было становиться Робинзоном. Однако спокойная и привольная жизнь на необитаемом острове настолько понравилась Жерминальдишу, что он решил остаться на нем навсегда. Он прожил на своем острове почти 90 лет и ни разу не пожалел об этом своем решении. Каждые десять лет Гомиша посещали врачи и социологи и всякий раз находили его здоровым и бодрым. Гости угощали робинзона вином, ветчиной и сладостями, которых на острове не было и быть не могло, а он их — своими лакомствами. А питался Жерминальдиш травами, кореньями, ягодами, диким медом, рыбой, крольчатиной и водой из родника.

Имея много свободного времени, Жерминальдиш самостоятельно выучился грамоте и стал писать большой роман «Меня зовут Робинзон», в котором он описал свою жизнь на острове. Поскольку роман, как того и следовало ожидать, был слабым, и его никто не брался печатать, Гомиш дарил главы из романа своим редким гостям.

«Еще ни один человек не испытывал столь полной безмятежности, — любил повторять Гомиш Жерминальдиш. — Наш век славится войнами, транспортными проблемами и загрязнением окружающей среды. От всего этого я, слава Богу, избавлен».

ПИСЬМО В БУТЫЛКЕ

Бутылка в море! О скольких происшествиях на необозримых морских просторах поведала она людям! Чаще всего это были сообщения о трагических событиях и мольбах о помощи — к подобной почте люди, как правило, прибегали в исключительных, безысходных случаях. Нередко «бутылочная почта» помогала раскрыть загадочные, труднообъяснимые события, которыми так богато море, приносила, хоть и с опозданием, вести об ужасных кораблекрушениях и важных географических открытиях. Часто письмо в бутылке было последней, хоть и весьма зыбкой надеждой моряка на то, что его прощальная весточка будет кем-нибудь найдена и попадет к родственникам. И можно лишь догадываться, сколько подобных посланий, заключенных в бутылку и доверенных воле волн, покоится в силу различных причин на морском дне. А случалось и так, что вовремя подобранная по счастливой случайности в море или на берегу бутылка с вложенной запиской с призывом о помощи помогала предотвратить неминуемую, казалось бы, гибель людей.

У «бутылочной почты» необыкновенно богатая и захватывающая история. Некоторые ее эпизоды спустя годы, а то и столетия обросли множеством удивительных, а порой просто невероятных легенд и преданий, и поэтому история эта читается с неменьшим интересом, чем самый захватывающий приключенческий роман.

ВОПРЕКИ ТЕОРИИ ВЕРОЯТНОСТИ

Рано утром 4 мая 1882 года моряки бразильской канонерки «Арагуари», которая патрулировала неподалеку от устья Амазонки, были немало удивлены, обнаружив в бадье с поднятой на палубу забортной водой неожиданный улов: запечатанную бутылку. Капитан корабля лейтенант Коста, которому доложили о странной находке, осмотрел бутылку и, заметив внутри клочок бумаги, приказал разбить ее. В бутылке оказался вырванный из старой Библии листок, на одной стороне которого поперек печатного текста было что-то нацарапано по-английски. Судя по корявому и неровному почерку, записка писалась в спешке и уж, конечно, не за столом. К счастью, капитан канонерки знал английский и смог прочитать записку. Она гласила: «На борту шхуны «Си Хиро» бунт. Капитан убит. Первый помощник выброшен за борт. Я, второй помощник, насильно приставлен к штурвалу. Они заставили меня вести судно к устью Амазонки, 28° долготы, 22° широты, скорость 3,5 узла. Спасите!»

Лейтенант Коста, заглянув в имевшийся на судне корабельный регистр Ллойда, смог убедиться, что корабль, носящий название «Си Хиро», существует в самом деле. Его водоизмещение — 460 тонн, порт приписки — Гулль, капитан — Регис. Капитану «Аригуари» ничего не оставалось, как начать преследование взбунтовавшейся шхуны.

Не прошло и двух часов, как быстроходная канонерка настигла «Си Хиро» и открыла по ней огонь. Затем шхуна была взята на абордаж. На ее борт взобрались восемь вооруженных бразильских моряков под командой лейтенанта Виеры. После короткой схватки бунтовщики были обезоружены и заперты в трюме, место в котором им освободили содержавшиеся там до этого второй помощник капитана Хеджер и два не примкнувших к бунту матроса.

С трудом поверивший в свое спасение Хеджер слово в слово повторил содержимое выловленной в океане записки. Правда, при этом он назвал капитана, злополучного «Си Хиро» Лонгстафом, чем немало озадачил лейтенанта Виеру: ведь согласно регистру Ллойда капитаном шхуны должен был быть Регис. Впрочем, подумал лейтенант, за время, прошедшее после составления регистра, капитан мог и смениться. Однако дальнейший разговор с потерпевшими не только не прояснил случившегося, но, к немалому удивлению бразильцев, внес еще большую путаницу.

— Как же вы все-таки узнали о постигшей нас беде? — озадаченно спросил окончательно пришедший в себя Хеджер. — Бунт ведь начался сегодня утром, всего несколько часов тому назад, и мы уже приготовились принять от негодяев смерть.

— Мы подобрали в океане ваше письмо с призывом о помощи, — ответил бразильский лейтенант. — Оно было запечатано в бутылке.

Тут настала очередь удивляться спасенным.

— Письмо? Но мы никакого письма не бросали в океан! Да и не могли при всем желании это сделать!

Когда Виер показал листок из Библии, Хеджер, прочитав его, растерялся окончательно.

— Это не мой почерк! — воскликнул он. — Да и как я мог написать записку, да еще запечатать ее в бутылку, если мятежники следили за каждым моим движением, готовые в любую минуту расправиться со мной, а оставшиеся верными своему долгу матросы были заперты в трюме?

Окончательно сбитые с толку бразильцы сочли за лучшее заключить весь экипаж «Си Хиро» под стражу, доставить вместе со шхуной на Фолклендские острова и сдать их там британским властям.

А вскоре в Англии состоялся суд над бунтовщиками, и все они получили по заслугам. Там же, на суде, была окончательно раскрыта тайна спасения «Си Хиро». Она оказалась поистине потрясающей своей неожиданностью. Выяснилось, что команду «Арагуари» о бунте на «Си Хиро» известил… английский писатель Джон Пармингтон, который никогда не бывал в Бразилии и который в глаза не видел ни бразильской канонерки, ни английской шхуны. А случилось это так.

За 16 лет до описываемого события в Англии был издан приключенческий роман Пармингтона, который назывался «Си Хиро» («Морской герой»). За короткое время роман приобрел неслыханную популярность не только в Англии, но и в других странах. Правда, дело тут было не в таланте автора или сногсшибательном сюжете его произведения, а в оригинальной рекламной уловке, к которой прибегнул Пармингтон. Перед тем как роман должен был выйти из печати, находчивый писатель выбросил в море ни много ни мало 5 тысяч бутылок с уже известным нам текстом, который был не чем иным, как выдержкой из романа. Большая часть бутылок была вскоре выловлена — они-то и явились причиной огромной, но краткой, словно вспышка спички, популярности «морского героя», — а несколько сотен продолжали путешествовать по морям и океанам.

Таким образом, в руки бразильских моряков попало не послание с просьбой о помощи, а всего-навсего рекламный проспект.

Остается добавить, что этот уникальный в истории «бутылочной почты» случай до сих пор ставит в тупик специалистов в области теории вероятности.

А НАЧИНАЛОСЬ ВСЕ ТАК…

Начало «бутылочной почты», как уверяют старинные хроники, связано с именем великого испанского мореплавателя Христофора Колумба. И случилось это в феврале далекого 1493 года.

Открыв неизвестный дотоле материк, названный впоследствии Америкой, корабли Колумба возвращались домой. 14 февраля, в день святого Валентина, на «Нинью» и «Пинту» обрушился жесточайший шторм. Он вмиг разметал каравеллы по океану. Каждую минуту любой из кораблей мог быть опрокинут и поглощен пучиной. Впрочем, внешне Колумб, как и подобает настоящему моряку, был спокоен. Смерть не страшила много повидавшего на своем веку адмирала Моря-Океана. Его беспокоило другое: могло так случиться, что никто и никогда не узнает, что кратчайший путь в Индию открыт, и открыл его он, Христофор Колумб, генуэзец на испанской службе. Ничего худшего для моряка и путешественника, да еще тщеславного, и не придумаешь. От таких мыслей и в отчаяние прийти недолго…

И тут внимание Колумба привлек подкатившийся к его ногам бочонок из-под вина, опустошенный накануне по случаю отплытия домой. При виде бочонка Колумба озарила счастливая мысль. Поспешно сделав выписку из судового журнала, он приказал завернуть пергамент с выпиской в вощеную парусину, парусину поместить в бочонок, а бочонок плотно закупорить и бросить в океан. Авось, весть об открытии Индии дойдет до Европы…

К счастью, ни «Нинья», ни «Пинта» не пострадали и благополучно вернулись в Испанию.

Трудно сказать, что случилось с необычным посланием Колумба: прибили ли его волны к какому-нибудь дикому берегу или оно утонуло, так и не достигнув земли. Однако молва широко разнесла среди моряков мира рассказ о находчивости испанского адмирала. Этот рассказ, поразивший воображение современников, надо полагать, и послужил толчком к повсеместному развитию «бутылочной почты».

И ЗДЕСЬ ПОДДЕЛКА!

Чтобы не возвращаться больше к Колумбу, придется рассказать еще об одном случае, связанном с именем знаменитого мореплавателя.

Прогуливаясь как-то по берегу Гибралтарского пролива, капитан одного американского судна набрел на старинную бутылку, выглядывавшую после отлива из песка. Внутри бутылки оказалась — кто бы мог подумать! — собственноручная записка самого Колумба, которой он на пути в Европу извещал испанскую королевскую чету, Фердинанда I и Изабеллу I, об открытии им новых земель, которые он не преминул присоединить к испанской короне. Колумб опасался, что его обветшалая за время продолжительного плавания каравелла может затонуть, и испанские монархи не узнают об этом открытии.

Американский капитан поспешил, разумеется, доставить находку по адресу и вручил ее королеве Изабелле. Правда, не первой, а второй, то есть Изабелле II, так как случай этот произошел в 1852 году, спустя 350 лет после того, как Испанией правила Изабелла I.

По всей видимости, это послание Колумба не что иное, как чья-то ловкая подделка, рассчитанная на щедрое королевское вознаграждение. Трудно поверить, что бутылка после 350-летнего плавания по морям и океанам могла остаться целой. И на берегу столько времени вряд ли она могла пролежать незамеченной. Тем не менее у историков до сих пор нет определенного мнения: подлинный это документ или все-таки подделка, настолько он был искусно сделан.

А вот еще один пример подделки «морской почты». Правда, в этом случае подделка оказалась не столь удачной.

Как-то в 1966 году на одном из фешенебельных пляжей близ Неаполя в Италии местный житель нашел в песке старинную бутылку с клочком какой-то газеты. Свидетелем находки оказался загоравший рядом богатый американский турист, оказавшийся страстным коллекционером морских реликвий. Американец, естественно, заинтересовался находкой. И правда, какой собиратель откажет себе в удовольствии иметь в своей коллекции столь редкий экспонат. Специалисты, вызванные американцем из местного музея, после тщательного осмотра бутылки и ее содержимого пришли к единодушному мнению, что находке не менее ста лет и в ее подлинности можно не сомневаться. Здесь же, на пляже, состоялась сделка: молодой человек, нашедший бутылку, получил 100 тысяч лир, а американский турист стал обладателем уникального сувенира.

Снедаемый нетерпением американец тут же открыл бутылку и извлек из нее обрывок одного из июньских номеров французской газеты «Ля Монтань» за 1846 год. На полях газеты оказался едва различимый текст, написанный свинцовым карандашом: «Нас несет по воле волн… Мачты изломаны, винт оторван. Пусть эта бутылка послужит мне конвертом, а оттиск моего перстня на сургуче — почтовой маркой…» Далее сообщалось, что виновником гибели парохода, на котором плыл автор записки, было судно под названием «Черный корабль». Послание было написано неким Жаном Леверье. Был указан и его адрес: Париж, улица Гренель.

Радости американца не было предела. Шутка ли сказать, в его руки попал документ, приподнимающий завесу над тайной бесследного исчезновения парохода «Атлас» — речь в записке шла о гибели именно этого судна, — которая долгое время будоражила умы многих моряков и историков. Судно с таким названием пропало без вести в июле 1846 года с 340 пассажирами на борту в Средиземном море, следуя рейсом Алжир — Марсель.

После возвращения американца в родную Филадельфию бутылка и записка Жана Леверье заняли в его домашнем музее едва ли не самое почетное место. Он с особой гордостью показывал свое уникальное приобретение гостям. Так продолжалось до тех пор, пока в квартире американца не побывал один морской историк. Вот тут-то и была обнаружена подделка. Подделка, которая, к слову сказать, была выполнена на высшем уровне. Все в ней было подлинное: и старинная, изрядно потертая бутылка, и самая настоящая газета, и даже орфография середины прошлого столетия. Вот только с историей почты и судостроения автор подделки был явно не в ладах.

Во-первых, мнимый Жан Леверье, напиши он в самом деле эту записку, никак не смог бы упомянуть о почтовой марке, поскольку марка появилась в обиходе только через три года после исчезновения «Атласа», то есть в 1849 году. Во-вторых, «Атлас» был колесным пароходом с полным парусным вооружением. Следовательно, винт на нем не мог обломиться по той простой причине, что его там никогда не было.

Как ни странно, но едва ли не наибольшим спросом у коллекционеров пользуются найденные в море или поднятые с затонувших кораблей документы, касающиеся морских аварий и катастроф. Причем ценность их, а следовательно, и стоимость зависят от степени шумихи, вызванной гибелью того или иного судна. Чем сенсационнее гибель корабля, тем ценнее для коллекционеров связанные с этой гибелью документы, тем дороже за них платят.

Понятно, что повышенный интерес коллекционеров к «катастрофическим письмам», как принято называть такого рода документы среди собирателей, не могли обойти своим вниманием аферисты, промышляющие подделкой старинных бумаг. Трудно даже представить, сколько благодаря их «стараниям» хранится в частных коллекциях (да и, чего греха таить, в иных музеях) разного рода документов, имеющих «самое непосредственное отношение» к гибели «Титаника», «Лаконии», «Лузитании», «Андреа Дориа». А сколько бережно хранят собиратели и любители приключений «самых что ни на есть подлинных» пиратских карт с указанием мест, где зарыты сокровища!

Свое «производство» аферисты поставили на широкую ногу с привлечением новейших достижений науки и техники. Их подделки выполнены порой настолько тщательно и со знанием дела, что их не всегда опытный специалист может отличить от подлинных документов.

Технология подделок приблизительно такова. Прежде всего отыскивается старинная бутылка, которая обрабатывается песком и галькой до тех пор, пока она не примет вид бутылки, которую не один десяток лет носило по морям и таскало по берегу прибоем. Бумага подбирается также старая или она старится искусственно. После того как написан текст — а пишется он, конечно, наспех и чем попало и непременно с учетом орфографии той эпохи, из которой «шлется весточка», — бумага какое-то время выгорает на солнце. Только после этого ее запихивают в бутылку, а саму бутылку затыкают старой полуистлевшей пробкой и заливают сургучом или каким-нибудь «старинным» варом. Затем бутылку отдают знакомому моряку, рыбаку или смотрителю маяка, которые за определенное вознаграждение «случайно находит» ее и распускает слух о своей «находке» по всей округе. На «приманку» «клюет» какой-нибудь коллекционер, после традиционного торга заключается сделка, и доверчивый собиратель становится счастливым обладателем очередной фальшивки.

Справедливости ради нужно отметить, что не всегда фальшивки изготовляются исключительно ради наживы. Случается, что этим занимаются просто так, как говорится, ради спортивного интереса. Как, например, в этом случае.

Начало этой истории относится к 1915 году, когда в Европе бушевало пламя невиданной дотоле по своим масштабам и бессмысленности первой мировой войны. В то же время в Америке, отгороженной от Европы огромным Атлантическим океаном, царил покой. Вести о событиях в Европе сюда доносили разве что газеты, и вести эти издали казались неправдоподобными.

У одного из причалов Нью-Йоркского порта было особенно многолюдно и оживленно. Готовился к отплытию трансатлантический лайнер «Лузитания», самый быстроходный и фешенебельный на то время пароход в мире. В 1909 году он сумел пересечь Атлантический океан меньше чем за пять суток и был удостоен «Голубой ленты Атлантики». Восемь лет ни одно судно не могло соперничать с «Лузитанией» в скорости.

Вечером 1 мая 1915 года, дав прощальный гудок, лайнер с помощью буксиров вышел из Нью-Йоркского порта и взял курс на Ливерпуль. Кроме 702 членов экипажа, на его борту находились 1257 пассажиров. Капитаном парохода был Уильям Тэнер, пожалуй, самый опытный капитан британской компании «Кунард Лайн», которой принадлежала «Лузитания».

Первые шесть дней плавания прошли спокойно. Зная, что немецкие подводные лодки еще не плавают в Атлантике, капитан Тэнер уверенно вел свое судно в порт назначения. И седьмой день не предвещал ничего плохого. Пароход шел со скоростью 20 узлов и каждые пять минут менял курс на 10 градусов то влево, то вправо. Эти зигзаги делались для того, чтобы в случае встречи с немецкой подводной лодкой затруднить ей произвести прицельную торпедную атаку.

В 14 часов 10 минут море было, как и все предыдущие дни, спокойным. Лишь легкая зыбь слегка рябила его поверхность, да еще сзади лайнера тянулся длинный пенистый след. Вдали показалась узкая полоска земли — это была Ирландия, — оповещая путешественников о скором завершении плавания. Члены экипажа занимались своей каждодневной работой, а пассажиры — кто спал, кто развлекался, благо, на пароходе были для этого все условия. И никто из них не знал, что в эту самую минуту наблюдавший за морем из «вороньего гнезда» на фок-мачте матрос Томас Куин, сдерживая дрожь в голосе, передал по телефону на капитанский мостик:

— С правого борта торпеда!

В тот же миг последовал приказ капитана рулевому:

— Лево на борт!

Но было поздно — участь «Лузитании» была предрешена: торпеда, словно хищная акула, стремительно и неумолимо приближалась к ее правому борту. Спустя минуту один за другим два страшных взрыва — вероятно, были выпущены две торпеды — потрясли 240-метровую громадину. Вместе со взметнувшимся к небу огромным столбом воды взлетели куски искореженного железа и обломки дерева. В многометровую пробоину хлынула вода. Мысль о том, чтобы выбросить пароход на спасительную отмель близ мыса Кинсэйл, видневшегося в 10 милях к северо-востоку, пришлось оставить сразу: судно потеряло ход и управление, начало крениться на поврежденный правый борт и уходить носом под воду.

Наблюдавший в перископ за гибелью английского лайнера командир немецкой субмарины У-20 капитан-лейтенант Вальтер, на чьей черной совести смерть более тысячи безвинных людей, так писал в донесении своему командованию: «На палубе «Лузитании» царила страшная паника. Перегруженные шлюпки, срываясь со шлюпбалок, падали в воду. Мужчины и женщины прыгали за борт и пытались вплавь добраться до перевернутых вверх килем шлюпок. Это была самая страшная картина, которую мне приходилось видеть».

Агония лайнера длилась 18 минут, «Лузитания» легла на правый борт. Люди сыпались с ее палубы в воду. Сверху на них падали срывающиеся с крепления 20-метровые трубы и другие палубные надстройки. Последний раз вздрогнув, гигантское судно перевернулось вверх килем и, став на какую-то минуту похожим на тушу исполинского морского чудища, навсегда скрылось в холодных водах Северной Атлантики.

После печально известной трагедии с «Титаником» гибель «Лузитании» была самой страшной морской катастрофой. В ней погибло 1198 человек. В их числе было почти 300 женщин и около 100 детей.

Проходит 45 лет, и в 1960 году моряки польского грузового теплохода вылавливают в море бутылку с запиской на английском языке такого содержание: «Я еще на палубе с немногими оставшимися людьми. Один — ребенок. Последняя шлюпка отошла. Мы быстро тонем. Оркестр по-прежнему играет бравурный марш. Некоторые рядом со мной молятся вместе со священником. Конец близок. Может быть, это письмо будет…»

На этом записка обрывалась. Наспех нацарапанная дата — 7 мая 1915 года — указывала на то, что писал ее кто-то из членов экипажа или пассажиров «Лузитании». И тем не менее это чистейшей воды подделка. Как-то не верится, что кому-то из находившихся на стремительно тонущем пароходе, когда нужно было спасаться, могла прийти в голову мысль писать записку, искать бутылку, да еще запечатывать ее с такой тщательностью, что после 45 лет плавания по морю в нее не проникло и капли воды. А потом и в этом случае автора записки подвело незнание истории. Он явно перепутал известные каждому, кто мало-мальски наслышан о морских катастрофах, обстоятельства гибели «Лузитании» и «Титаника». Оркестр «Лузитании» не играл, да и не мог при всем своем желании играть «бравурные марши», поскольку судно сразу дало большой крен и люди сыпались с него в воду как поленья. «Рэттайм» и церковные гимны исполнял оркестр на «Титанике», когда тот медленно тонул после столкновения с айсбергом.

В связи с гибелью «Лузитании» будет уместным рассказать о поверье, издавна бытующем среди моряков: судьба каждого судна во многом зависит от его названия, поскольку название судна может быть счастливым и несчастливым. Так вот. Как уверяют некоторые старые моряки, «Лузитания» имела несчастливое название. Оно-то, по их мнению, и явилось причиной трагического конца парохода. Дело в том, что перед этим уже потерпели катастрофу две «Лузитании»: 26 июня 1901 года у мыса Баллард близ Ньюфаундленда разбился о прибрежные камни английский грузопассажирский пароход «Лузитания», а 18 апреля 1911 года, входя в Столовую бухту, налетел на скалы Бэллоуз-Рокс португальский лайнер с таким же названием. И если вспомнить, что этот случай не единичный — на морском дне покоятся еще три судна с одним и тем же названием — «Атлантик», то суеверие моряков покажется не таким уж и наивным.

Вернемся, однако, к «бутылочной почте». Понятно, что в открытом море или на берегу бутылки с подделками встречаются крайне редко, и найти такую случайному человеку практически невозможно. Как правило, такие бутылки сразу же после их приготовления «находят» или сами их изготовители, или люди, которым поручили это сделать изготовители. Но случается так, что в самой что ни на есть настоящей «почтовой» бутылке оказывается настолько неожиданная записка, перед которой меркнут самые авантюрные подделки.

НЕПТУН ВЫЗЫВАЕТ В СУД

Как-то в 1949 году некий Джон Уорм, мальчик, работавший в одном из ресторанов Сан-Франциско, собирая пустую посуду на пляже, нашел бутылку с запиской, в которой черным по-белому было написано: «Лондон, 20 июня 1937 года. Чтобы избежать путаницы, я завещаю мое наследство поровну — счастливчику, нашедшему эту бутылку, и моему адвокату Барри Когену. Дейзи Александер».

Своей находке юный Джон не придал ровным счетом никакого значения, приняв ее за чью-то невинную шутку. Да и вряд ли кто-либо другой на его месте смог бы поверить в такую удачу. Записку мальчик оставил у себя исключительно ради развлечения: приятно все-таки, глядя на нее, пофантазировать иной раз о богатстве и роскошной жизни миллионера. Однако очень скоро выяснилось, что Дейзи Александер — особа не выдуманная, а вполне реальная. Она была совладелицей знаменитой фирмы «Зингер», чьи швейные машинки и поныне известны всему миру. Александер умерла в 1940 году в возрасте 80 лет, оставив огромное наследство — 4 миллиона фунтов стерлингов, но, как ни странно, не составив завещания.

Мечты Джона Уорма о богатстве начали приобретать реальные очертания. Но не тут-то было! Оказалось, что найти завещание — поддела, даже меньше того. Дирекция «Зингера» и слушать не хотела, чтобы часть ее наличных перешла к какому-то мальчишке из ресторана. Да еще американцу!

Начался судебный процесс. И хотя все друзья покойной миллионерши показали на суде, что одним из любимых развлечений мисс Дейзи Александер было бросание в Темзу бутылок с записками, представители фирмы категорически отрицали подлинность найденного Уормом документа. Они утверждали, что бутылка, брошенная в Темзу, никак не могла попасть в Сан-Франциско. Для того чтобы проделать такой путь, ей пришлось бы либо миновать Северный Ледовитый океан и через Берингов пролив попасть в Тихий океан, либо пересечь всю Атлантику и, обогнув мыс Горн, подняться вдоль западного побережья Америки к Сан-Франциско. А это маловероятно. Тем более если учесть, что проплавала бутылка всего-то два с небольшим года.

Чтобы убедить судей в своей правоте, адвокаты «Зингера» отыскали в старых газетах заметку о том, что в 1922 году в Темзе была выловлена бутылка, брошенная, согласно имевшейся в ней записке, в ту же Темзу еще в 1904 году. Из этого следовало, что бутылка все эти 18 лет плавала по Темзе вверх-вниз с приливо-отливными течениями. Следовательно, и бутылка с завещанием Дейзи Александер не могла попасть из Темзы в океан, тем более в Тихий. Дело о наследстве покойной английской миллионерши затянулось на долгие годы.

А вот еще один случай, когда записка, доставленная «почтой Нептуна», стала причиной длительной судебной тяжбы. Правда, на этот раз со счастливым исходом.

В один из ясных летних дней 1942 года житель Сиднея (Австралия) Гарольд Дуглас вышел на небольшом катере в открытое море порыбачить. Море было спокойным, и ничто не предвещало беды. И все же Дуглас назад не вернулся. Не вернулся через день, не вернулся через два, не вернулся вообще. Долгое время о нем не было ничего известно. И лишь спустя семь месяцев на берегу близ Сиднея была найдена бутылка с запиской Дугласа. Гарольд писал: «Если эта бутылка будет найдена, передайте, пожалуйста, записку моей жене Христине Дуглас, Пойнт-Пайпер, Сидней.

Конечно, ты удивишься, узнав, что произошло со мной. Отказал мотор — меня вынесло в открытое море. Прощай!»

Там же, в бутылке, находился бланк чековой книжки, на котором было написано завещание Гарольда Дугласа в пользу его жены. И все же Христине Дуглас понадобилось полтора года, чтобы доказать судьям подлинность завещания ее погибшего в море супруга и стать владелицей наследства.

БУТЫЛКА ИЛИ ЖИЗНЬ!

История знает случаи, когда записка, найденная в бутылке, послужила основанием не только для вызова в суд, но и для вынесения смертного приговора.

Шла первая мировая война. 1 февраля 1916 года группа немецких дирижаблей — тогда их называли по имени одного из изобретателей «цеппелинами» — совершила ночной налет на Лондон. Англичане, хоть они и были застигнуты врасплох, сумели дать непрошеным гостям надлежащий отпор и подбили один дирижабль. Вынужденный повернуть назад, воздушный гигант упал вскоре в Северное море. Сразу он не утонул, а еще какое-то время держался на плаву. Экипаж, у которого появилась надежда на спасение, стал пускать сигнальные ракеты и фальшфейеры. Сигналы немецких воздухоплавателей заметили на патрулировавшем неподалеку английском минном тральщике «Кинг Джордж V». Тральщик подошел к готовому вот-вот утонуть дирижаблю, но взять на борт терпящих бедствие командир судна старший лейтенант Фергюссон не решился. Он побоялся, как бы его судно из спасителя не превратилось в пленника, поскольку на дирижабле было намного больше людей, чем на тральщике, — экипаж «Кинг Джорджа V» состоял всего из семи человек. После коротких переговоров с немцами Фергюссон заявил их командиру Отто Луве, что он не имеет права брать на борт посторонних людей, и пообещал немедленно привести помощь. Тральщик дал полный ход и скрылся в ночной темноте. Не прошло и получаса, как цеппелин, развалившись на куски, пошел ко дну. Его экипаж, так и не дождавшись помощи, погиб.

А спустя несколько месяцев немецкие рыбаки нашли на берегу моря бутылку с запиской, написанной 1 февраля 1916 года. Записку, как нетрудно догадаться, бросил в море перед гибелью дирижабля его командир Отто Луве. Описав случившееся и встречу с английским тралыци-ком, он слал на голову старшего лейтенанта Фергюссона самые страшные проклятия и взывал к возмездию.

И возмездие пришло. Вскоре после того как была найдена бутылка с запиской Луве, тральщик «Кинг Джордж V» захватили немцы. Его пленил немецкий эсминец. Обычно пленных не судят, но Фергюссону пришлось предстать перед военным трибуналом. Его судили не как военнопленного, а как преступника «за преднамеренное убийство — отказ от помощи терпящим бедствие на море». В качестве главного обвинительного документа на суде фигурировала записка, брошенная в море Отто Луве. Его призыв к возмездию был услышан — суд приговорил Фергюссона к расстрелу.

Нужно отдать должное хладнокровию и предусмотрительности командира немецкого дирижабля: несмотря на критическую ситуацию, он, по всей видимости, успел написать и бросить в море несколько записок. В 1966 году, спустя полстолетия после описываемых событий, в песке на побережье Голландии была найдена еще одна бутылка, брошенная в море Отто Луве. Текст обнаруженной в бутылке записки в точности повторял текст послания, попавшего в руки немецкого командования в 1916 году.

А первым, кому пришлось расстаться с жизнью по вине «бутылочной почты», также был англичанин. Он жил за три с половиной столетия до Фергюссона.

Случилось это в 1560 году. Занимаясь однажды ловом рыбы неподалеку от Дувра, один английский рыбак, вытянув сеть, увидел в ней среди трепещущейся рыбы засмоленную бутылку. Заинтересовавшись необычным уловом, рыбак тут же разбил бутылку. Каково же было его удивление, когда из бутылки выпала записка на пергаменте, адресованная самой королеве Англии Елизавете I. Враз забыв о рыбе, рыбак заторопился к берегу, чтобы сообщить о своей находке властям. Вместе с разбитой бутылкой и пергаментом он в тот же день был доставлен в Лондон. По дороге в столицу рыбак был занят тем, что прикидывал в уме, сколько ему в качестве вознаграждения отвалят золота. А в том, что его наградят, у него не было ни малейших сомнений. Однако в Лондоне незадачливого рыбака ожидало жестокое разочарование: вместо лелеянной награды он был приговорен к смертной казни и тут же повешен. Надо думать, что, идя на виселицу, он проклинал ту минуту, когда увидел злополучную бутылку.

Причиной смерти рыбака была не столько записка, сколько ее содержание. Дело в том, что этой запиской один из королевских соглядатаев за границей доносил своей повелительнице, что на принадлежавших России островах Новая Земля высадились тайком голландцы и тем самым стали на пути англичан. Таким образом, сам того не ведая и не желая, рыбак оказался посвященным в государственную тайну, что и стоило ему жизни. Простым смертным не следует знать того, что надлежит знать монархам.

В обнародованном по этому случаю королевском указе предупреждалось, что и впредь каждого британского подданного, который самолично вскроет закупоренную бутылку, независимо от того, будет ли она выловлена в море или найдена на берегу, ожидает неминуемая казнь. Тем же указом была введена при дворе должность «королевского откупорщика морских бутылок». Отныне только «откупорщик» имел право вскрывать бутылки и читать обнаруженные в них записки. Следует заметить, что без работы он, как это может показаться на первый взгляд, не сидел. Только за первый год своей службы лорду Томасу Тонфилду, которому выпала честь стать первым в истории Великобритании «королевским откупорщиком», пришлось вскрыть 52 найденные в море бутылки.

Каждый раз, когда лорд являлся во дворец с очередным докладом, королева спрашивала его:

— Что пишет нам Нептун?

Единственная, пожалуй, в мире должность «откупорщика морских бутылок», а с нею и закон о казни за самовольное вскрытие этих бутылок просуществовали без малого два с половиной столетия. Они были отменены британским парламентом только в конце XVIII столетия. Однако и по сей день англичане относятся к «бутылочной почте» с большой ответственностью. И вовсе не потому, что, пользуясь репутацией закоренелых консерваторов, боятся нарушить традицию. И уж, конечно, не потому, что до сих пор помнят грозное предостережение всесильной королевы. Просто дело в том, что англичане, в особенности жители морских побережий, где каждая семья так или иначе связана с морем, как никто другой, понимают, насколько важными могут быть сообщения, полученные по «почте Нептуна». А тому, что в этой «почте» попадаются сообщения чрезвычайной важности, есть немало примеров. Достаточно сказать, что «бутылочная почта» помогла заполнить не одну «белую страницу» в богатой на трагические события летописи катастроф на морских дорогах. Вот лишь несколько примеров.

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕСТОЧКА МОРЯКА

В 1902 году, совершая очередной рейс, не пришел в порт назначения английский пароход «Гурониан». Он пропал без вести в водах Северной Атлантики. Долгое время его разыскивали корабли британского военно-морского флота, но поиски, к сожалению, не дали каких-либо результатов. Море, как обычно, неохотно раскрывает свои тайны. И все же люди получили известие о том, где и как погиб «Гурониан». Принесла им это известие «бутылочная почта». Спустя какое-то время почти одновременно, хоть и в разных местах — у берегов Новой Шотландии и близ Ирландии, — были найдены бутылки с записками одинакового содержания. В записках сообщалось, что в результате сильного шторма «Гурониан» перевернулся и затонул. Оставшиеся в живых 14 членов экипажа попытались спастись на шлюпке, но после нескольких дней неравной борьбы с разбушевавшимся океаном погибли и они.

А вот еще одна морская трагедия, известие о которой доставила людям все та же «почта Нептуна».

В 1933 году неподалеку от Ирландии застигнутый штормом без вести пропал английский пароход «Сэксилби», перевозивший железную руду. После того как прервалась радиосвязь, о пароходе ничего не было известно. На борту судна находилось 27 человек экипажа.

Но вот 23 апреля 1936 года на побережье Уэльса была подобрана банка из-под какао, в которой обнаружили записку, пролившую свет на тайну трагической судьбы «Сэксилби» и его экипажа. Вот ее текст: «Сэксилби» тонет в районе Ирландского берега. Привет сестрам, братьям и Дине. Джо О’Кэйн».

По редкой случайности банка была найдена у города Аберавок, буквально в нескольких шагах от дома, в котором жили родные Джо О’Кэйна. Это тот случай, когда «бутылочная почта» оказалась надежнее самых новейших средств связи.

Еще одним доказательством того, насколько точно способна иногда действовать «почта Нептуна», может служить следующий пример.

КОГДА «БУТЫЛОЧНАЯ ПОЧТА» НАДЕЖНЕЕ

В 1784 году, покинув тайком одну из укромных гаваней острова Кюсю, вышло в свой очередной разбойничий рейс японское пиратское судно. Поначалу пиратам какое-то время везло — в их руки попала богатая добыча. Но всему бывает конец. Осенью того же года судно морских разбойников оказалось в зоне жестокого тайфуна. Налетев на рифы, оно разбилось и затонуло у небольшого кораллового островка. Нескольким пиратам удалось вплавь добраться до берега. Но это вовсе не означало, что им удалось спастись. Островок оказался необитаемым, на нем даже трава не росла, и пираты были обречены на медленную и мучительную смерть.

Хунасуке Мацуяма, последний оставшийся в живых японский пират, перед тем как уйти в лучший мир, нацарапал на подвернувшейся под руку дощечке — бумаги на острове, естественно, не было — трагическую историю своего корабля и его команды. Дощечку он запихнул в бутылку, а бутылку засмолил над костром и бросил в море. Вряд ли Мацуяма надеялся на спасение. Скорее всего таким способом он хотел передать родным последнюю весточку. Если это так, то океан добросовестно выполнил последнюю волю умирающего морского разбойника. Он с невероятной точностью доставил послание Мацуямы по адресу. Бутылка с этим посланием была найдена на морском берегу вблизи деревушки Хиратутемура, в которой родился и жил Хунасуке. Жаль только, что слишком долго шла «почта». Бутылку Мацуямы нашли спустя… 150 лет после того, как ее бросили в море в 1835 году.

Бывали и приятные исключения. Известны случаи, когда гибнущие люди бросали в море бутылку с прощальной запиской, но волею случая оставались живы и имели счастливую возможность прочитать собственноручное предсмертное послание. Нечто подобное имело место в жизни майора английской службы Мака Грегора.

Вместе с женой и дочерью Мак Грегор в 1845 году плыл на парусном судне, которое следовало в Индию. Когда проходили славящийся своим суровым нравом Бискайский залив, на судне неожиданно вспыхнул пожар. Очень скоро судно стало похожим на плавающий факел — пламя охватило почти все судно, от нижних жилых помещений до палубных надстроек. Поняв, что корабль не спасти, капитан приказал готовить к спуску шлюпки. Надежды на спасение не было никакой. Долго ли сможет продержаться утлая шлюпка, да к тому же еще и перегруженная, в бурном море! Находясь на корме корабля, куда еще не успел добраться всепоглощающий огонь, майор быстро написал записку, в которой сообщал родным и знакомым о своей гибели, и, впихнув ее в бутылку, бросил в море.

К счастью, после одиннадцати часов изнурительного плавания по штормившему морю шлюпка, на которой находился с семьей Мак Грегор, была подобрана проходившим мимо судном. Вскоре Грегоры благополучно вернулись назад в Англию. А через 18 месяцев почтальон принес майору его же собственное прощальное послание. Бутылка с ним была обнаружена на берегу одного из Багамских островов.

Нечто подобное произошло с посланием Эвелинна Болдуина, известного полярного исследователя. В 1902 году его экспедиция неподалеку от Земли Франца-Иосифа попала в беду. Видя безысходность положения, 2 июня Болдуин бросил на всякий случай в море бутылку с запиской такого содержания: «Надеемся вернуться в начале августа. Болдуин».

Когда Болдуин писал эту записку, он и все участники его экспедиции считались уже погибшими. Ни радио, ни других средств связи в то время в Арктике не было, а сообщения, посылаемые на материк, как правило, с собачьими упряжками, шли к месту назначения по году и больше.

Против ожидания, всем участникам экспедиции удалось спастись, и все они вернулись на родину, в США. А записка Болдуина только через 45 лет была найдена на берегу острова Вилькицкого русскими промышленниками и доставлена в Мурманск, откуда ее переслали в Америку. К сожалению, Болдуина уже не было в живых. Он умер в 1933 году.

ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ ПОЧТЫ

До сих пор выражениям «бутылочная почта» и «почта Нептуна» придавался чисто символический смысл. Да и то сказать, о какой почте, в прямом значении этого слова, может идти речь, если бутылки с письмами люди бросали в море чаще всего в безвыходных ситуациях, действуя фактически вслепую и будучи целиком зависимыми от прихоти волн и течений. Но известны случаи, когда «бутылочная почта» работает настолько регулярно и исправно, что люди пользуются ею сознательно. В этих случаях слово «почта» как нельзя кстати и полностью оправдывает свое название.

Такая почта, например, налажена и успешно работает между двумя небольшими индонезийскими островами Надине и Палан. Жители этих островов больше сотни лет регулярно обмениваются новостями при помощи бутылок.

Помогает им в этом круговое замкнутое течение, омывающее оба острова. Поскольку течение имеет постоянную скорость, то и письма от одного острова к другому «доставляются» всегда за одно и то же время — 29 часов. Таким образом, если «отправить» письмо с одного острова утром, то к обеду следующего дня оно будет «получено» на другом.

Правда, между островами курсирует и почтовый пароход. Но он делает всего один рейс в неделю. Поэтому большинство местных жителей отдают предпочтение «бутылочной почте». Хотя она и менее надежна — не все письма «доходят» до адресата, часть их «забирает» море, — но зато бесплатная и, что самое, пожалуй, важное, бесперебойная. В старые добрые времена небольшой шотландский остров Сент-Килда был местом ссылки лиц, неугодных английскому королевскому двору. Выбор английских правителей надо признать весьма удачным. Трудно найти более мрачное и гиблое место, чем этот остров с его неприступными скалистыми берегами, о которые, ни на миг не умолкая, днем и ночью с грохотом разбиваются огромные волны. Чуть ли не круглый год, с августа по май, вокруг острова свирепствуют штормы, делая его практически неприступным.

Вот на этот-то остров и была в начале XVIII столетия тайно ото всех сослана жена одного шотландского графа, оказавшаяся замешанной в какой-то крупной политической интриге. Отчаявшаяся графиня, видя безвыходность своего положения и не зная, как сообщить об этом мужу и друзьям, решает испробовать последнюю возможность — «бутылочную почту». Тайком от своих надзирателей она пишет письмо, запечатывает его в бутылку и бросает в море.

И что же? Море, как это ни удивительно, оказалось благосклонным к опальной графине. Довольно скоро брошенная ею бутылка была найдена на острове Льюис, что в Гебридском архипелаге, и письмо передано по адресу. Таким образом, тайное стало явным, и узницу пришлось вскоре освободить. Помогло же ей одно из мощных ответвлений Гольфстрима, которое, омывая Сент-Килду, направляется далее на северо-восток к острову Льюис, затем к северным берегам Шотландии.

И вот в сентябре 1876 года страсть к путешествиям занесла на Сент-Килду англичанина Джона Сэндза. Попасть-то на остров он попал, а вот выбраться с него оказалось делом непростым. Из-за непрекращающихся штормов Сэндзу пришлось провести на острове целых восемь месяцев. К счастью, не в роли робинзона, так как остров был заселен. Вот тут-то и вспомнил хорошо знавший историю незадачливый турист о случае с шотландской графиней. А вспомнив, последовал ее примеру: послал весточку родным с помощью «бутылочной почты».

Пока англичанин ожидал ответа, о скалы Сент-Килды разбился австрийский корвет. Из всей команды удалось спастись лишь девяти морякам. Их, как и Сэндза, вынуждены были приютить немногочисленные жители острова. Джон Сэндз рассказал спасшимся о находчивости узницы острова, шотландской графини, и своем письме. Австрийские моряки также решили испытать счастье. Написав на имя австрийского консула в Глазго сразу три письма, в которых они рассказали о постигшем их бедствии, они закупорили их в бутылки. Две бутылки положили в пустую лодку, третью спрятали в спасательном круге со своего же погибшего корабля, и все это пустили по течению.

Не прошло и двух недель, как, к всеобщей радости Сэндза и австрийцев, а еще больше местных жителей, которым приходилось поневоле делиться с гостями своими и без того скудными запасами пищи, к Сент-Килде подошел английский паровой корвет «Шакал». Оказалось, что пущенный австрийцами спасательный круг был найден на берегу одного из Оркнейских островов ровно через неделю со дня его «отправки». Посланию Джона Сэндза повезло меньше: его нашли только спустя девять месяцев у берегов Норвегии.

С тех-то пор и начали жители Сент-Килды пользоваться «бутылочной почтой» для отправки писем в Шотландию. И нужно сказать, что «почта Нептуна» редко подводила сенткилдцев. Почти каждые четыре письма из пяти находят адресата. И даже после того как в 1889 году на острове было открыто почтовое отделение, его жители по-прежнему продолжали пользоваться ставшей для них привычной «почтой Нептуна». В конце концов управлению королевской британской почты пришлось в девяностых годах прошлого столетия взять на себя расходы по дальнейшей пересылке прибитых к берегам Шотландии писем в бутылках с Сент-Килды. Чтобы приохотить к участию в «бутылочной почте» местных жителей, было объявлено, что каждый, кто найдет бутылку или банку с письмом с Сент-Килды, получит вознаграждение в размере полкроны. А в 1906 году, когда плотик с письмом прошел путь от Сент-Килды до острова Льюис за рекордно короткий срок — два дня, вознаграждение было увеличено до одной кроны. Это распоряжение остается в силе по сей день.

БУТЫЛОЧНЫЕ МАРАФОНЫ

Тот, кто читал замечательный роман великого французского писателя Жюля Верна «Дети капитана Гранта» или смотрел одноименный фильм, наверняка помнит эпизод, с которого, собственно, и начались полные драматизма необыкновенные приключения героев этого произведения. А начались они с того, что, когда во время увеселительной прогулки вдоль побережья Англии на яхте «Дункан» выловили акулу, в ее брюхе была обнаружена бутылка с запиской, брошенной капитаном Грантом у острова Марии-Терезы, в южной части Тихого океана. А это значит, что бутылка с посланием отважного капитана проделала путь в каких-нибудь 10 тысяч миль. Расстояние впечатляющее! Уверен, что многим читателям Жюля Верна оно показалось маловероятным. Шутка ли сказать — проплыть чуть ли не от Новой Зеландии до Англии! Однако обратимся к фактам и сразу же убедимся, что случай, описанный французским писателем, не такой уж уникальный. История «бутылочной почты» знает немало подобных примеров.

Уже в наше время один английский капитан, большой любитель «почты Нептуна», на протяжении больше двух десятков лет регулярно бросал в море бутылки с записками, в которых он просил тех, кто их найдет, возвращать ему. За вознаграждение, разумеется. За все это время капитан получил назад всего семь своих записок. Зато одна из них, которую он бросил в Ла-Манше, была с такой припиской: «Сэр, ваше письмо мы извлекли из бутылки, которую обнаружили в брюхе акулы, убитой нами в гавани Сиднея».

Чем не повторение завязки жюль-верновского романа? Да и путь бутылка английского капитана совершила почти тот же самый, что и бутылка его литературного коллеги, капитана Гранта. Правда, в обратном направлении.

В приведенных примерах бутылки с письмами «помогали» доставить акулы. Однако известны случаи, когда бутылки с письмами без чьей-либо помощи, влекомые лишь течениями, покрывали огромные, сверхмарафонские, можно сказать (по океанским меркам, понятно), расстояния.

Так, бутылка, брошенная в море в конце 1948 года неподалеку от Мельбурна (Австралия), в июне 1952 года была найдена на побережье Англии. Она с востока на запад пересекла Индийский океан, проделала замысловатый путь в водах Южной Атлантики и, наконец, подхваченная Гольфстримом, была «доставлена» в Англию. По подсчетам специалистов за 3,5 года бутылка проделала путь длиной 13 тысяч морских миль и таким образом стала рекордсменом за всю историю «бутылочной почты».

Другая бутылка за приблизительно такое же время «сумела» покрыть расстояние от берегов Патагонии (Южная Америка) до северо-запада Новой Зеландии, равное 11 тысячам миль.

Еще более сложным оказался путь, проделанный бутылкой, которую бросили у индийского города Карачи. Только через 4,5 года, преодолев 11 тысяч миль, она достигла берегов Англии.

С ПРИЗЫВОМ К МИРУ И ДОБРУ

«Бутылочная почта» доносит до нас славные имена и мужественные слова тех, кто в жестокой борьбе с захватчиками отдал, не задумываясь, свою жизнь за нашу с вами свободу, кто не щадил ее во имя грядущей победы над фашистскими захватчиками.

«Держались до последней капли крови. Группа Савинова. Три дня сдерживали наступление значительных сил противника, но в результате ожесточенных боев под Килией в группе капитана Савинова осталось три человека: капитан, я — младший сержант Остапов и солдат Омельков, но не сдадимся. Кровь за кровь, смерть за смерть!»

Бутылку с такой волнующей запиской на русском языке нашли в 1958 году на берегу Черного моря болгарские рыбаки. Нетрудно предположить, что бутылку бросили летом 1941 года в воды Дуная бойцы Красной Армии, а уж течение вынесло ее в море и прибило к болгарскому берегу.

В наш век, век атомного оружия, сохранение мира на Земле — дело первостепенной важности. Для того чтобы сохранить и укрепить мир, люди доброй воли применяют все возможные средства. В том числе и «бутылочную почту».

Туже самую цель преследует и страстный почитатель «бутылочной почты» болгарский врач Георгий Икономов. За пятьдесят с лишним лет он отправил по «почте Нептуна» более 11 тысяч бутылок с письмами, в которых призывает сделать Средиземное море морем мира и дружбы, морем, не знающим войн и межнациональных распрей. За это время Икономов получил множество ответов из самых разных стран.

«Это настоящая удача, что во время каникул я нашел Ваше послание!» — написал болгарскому врачу 11-летний французский школьник Пьер Глуэр.

А вот ответ рыбака из Алжира Буссета Бен Али: «Господин Георгий, я впервые пишу иностранцу. Это просто чудесно, что мы выловили Ваше письмо! Мне очень хочется с Вами встретиться…»

Такие письма — лучшая награда за многолетнее увлечение Икономова.

Не менее важную и благородную цель преследует другой приверженец «бутылочной почты», американский священник Джордж Филиппе. В прошлом он был безудержным пьяницей, но со временем опомнился и нашел в себе силу воли избавиться от этого страшного порока. Став на праведный путь и приняв церковный сан, Филиппе объявил алкоголю «священную войну». А бороться с «зеленым змием» решил с помощью оболочки этого «змия», то есть бутылки. Пустой, конечно.

Священник выяснил, что в заливе Пьюджет-Саунд, на берегу которого стоит его домик, наблюдается очень сильное течение — 18,5 километра в час. И вот в быстрые воды залива десятками в день полетели аккуратно запечатанные бутылки из-под алкогольных напитков, внутри которых находились антиалкогольные проповеди падре Филиппса и тексты молитв, а морские и океанские течения стали разносить их по всему свету. Вскоре к священнику одно за другим начали приходить ответные письма (обычной почтой, понятно) с Аляски, из Мексики, Новой Гвинеи, с Гавайских островов и других мест. Многие из корреспондентов «бутылочного пастора» (таким прозвищем нарекли Джорджа Филиппса соседи и знакомые), проникшись его тревогой за их же собственные судьбы, каялись и давали слово раз и навсегда избавиться от зла, которое именуется алкоголизмом. За время своей благородной деятельности изобретательный проповедник бросил в море 20 тысяч бутылок.

Иные приверженцы «бутылочной почты» преследуют цели поскромнее. Например, найти друга. Именно с таким намерением еще в 30-х годах сорокалетний немец Рихард Шмидт бросил в море бутылку с письмом. Ответа долго не было, и Шмидт потерял надежду получить его. А потом и вовсе забыл о своем послании. И лишь спустя 53 года живший в Германской Демократической Республике Шмидт, которому к тому времени исполнилось 93 года, получил на свое письмо полувековой давности ответ от датского рыбака Финна Стегмана. Несмотря на преклонный возраст, Шмидт и Стегман, которых познакомило море, начали переписываться и стали большими друзьями.

«БУТЫЛОЧНАЯ ПОЧТА» — ПОМОЩНИЦА АМУРА

Довольно часто к услугам «почты Нептуна» прибегают романтичные влюбленные или люди, которые в силу тех или иных причин не смогли найти надежного и верного спутника жизни и решили положиться на волю слепого случая. И вот что из этого иногда получается.

Летом 1957 года Ак Викинг, матрос одного шведского торгового судна, бросил в море бутылку с письмом. Сделал он это, когда его корабль находился в Гибралтарском проливе. В письме, описав свою наружность и биографию, он просил девушку, которая найдет его послание, непременно ответить ему. Не прошло и полгода, как бутылку прибило к побережью Сицилии. Там ее нашла дочь местного рыбака. Молодые люди начали обмениваться письмами, а в июле 1958 года поженились.

Как-то синьор Париси, рыбак из небольшой калабрийской деревушки, что на юге Италии, выловил в море запечатанную бутылку. Пока он нес ее домой, чего только ему не померещилось. Ведь об этих бутылках рассказывают самые невероятные истории. Старый рыбак, который никак не мог выкарабкаться из нужды, больше всего, конечно, думал о кладе. Клад, даже небольшой, был бы ему как нельзя кстати.

Однако дома Париси ожидало разочарование. Когда он разбил бутылку, в ней было письмо 26-летнего норвежского моряка Карла Христина, в котором он объяснялся в любви девушке, первой прочитавшей его письмо.

— А я-то думал!.. — сокрушенно покачал головой старый рыбак.

Совсем по-другому отнеслась к письму дочь Париси, 18-летняя Винчензиана. Она ответила моряку, и между ними завязалась переписка. Как и предыдущая, эта история также закончилась свадьбой. Получилось так, что вместо старого рыбака «бутылочная почта» принесла счастье его дочери.

Необычным способом решил познакомиться с девушкой и шотландец Джим Кэрш. Когда ему исполнилось 15 лет, он написал письмо, в котором предлагал дружбу девушке, нашедшей его послание, запечатал его в бутылку и бросил в море. И надо же было так случиться, что когда бутылка, проделав 400 миль, была выброшена на норвежский берег, ее подобрала 14-летняя Экки Олсен. Она тут же ответила Джиму, послав письмо, правда, обычной почтой. Началась оживленная переписка. Вскоре Джим и Экки перестали писать друг другу — они стали мужем и женой.

Однажды штурман английского грузового парохода с романтическим названием «Памела» заметил в море бутылку. Увидев в бинокль, что бутылка закупорена, ее выловили. Внутри бутылки была фотография красивой девушки, записка с предложением вступить с нею в брак и адрес: французский порт Кале. Все без исключения члены экипажа «Памелы» — на судне, будто нарочно, собрались одни холостяки — влюбились в прелестную незнакомку. Однако больше других настаивал на том, чтобы зайти в Кале и повидать девушку, штурман корабля. Делал он это, по-видимому, на правах человека, первым заметившего бутылку и имевшего по этой причине больше прав на молодую француженку. Больше же других противился капитан, которому, кроме всего прочего, приходилось еще думать и о своевременной доставке груза. В конце концов капитан поддался на уговоры своей команды и взял курс на Кале. И вот все 23 разнаряженных по такому случаю моряка «Памелы» во главе со своим капитаном, также холостяком, заявляются к девушке, совершенно растерявшейся при виде столь многочисленной делегации женихов, и просят ее выбрать себе среди них кандидата в мужья. Неожиданно для всех счастливым избранником оказался капитан корабля.

И в этом случае знакомство с помощью «почты Нептуна» имело все тот же конец: капитан и девушка поженились.

Впрочем, не всегда подобные истории оканчивались счастливо.

Как-то в Остенде (Бельгия) морские волны выбросили на берег бутылку. В ней была фотография молодой симпатичной девушки из Англии и письмо. Девушка хотела таким способом познакомиться с каким-нибудь молодым человеком. И будто по заказу, как того и желала молодая леди, бутылку подобрал прогуливавшийся по берегу мужчина. Правда, особой радости эта находка ему не доставила. Вот что он написал в ответном письме: «Жаль, что нам уже поздно знакомиться». Дело в том, что мужчина, нашедший бутылку, был преклонного возраста. Да и девушка, учитывая, что ее послание проплавало в море 35 лет, также успела за это время состариться.

В другой раз кок немецкого парохода Пауль Раффельштейн решил с помощью «почты Нептуна» объясниться в любви знакомой девушке Эрне Дюзейн. Бутылку с любовным посланием Пауля нашел один из членов английского клуба любителей «бутылочной почты» «Боттл пост». Извлеченная из бутылки записка была немедленно переслана адресату. И все же она опоздала. Причем опоздала на два десятка лет. Ничего не знавшая о любви к ней Пауля Раффельштейна Эрна Дюзейн еще 22 года тому назад вышла замуж за другого парня и успела за это время стать бабушкой.

Когда была разбита бутылка, принесенная волнами к причалу порта Куинстаун в 1956 году, из нее выпала записка такого содержания: «Если нашедший эту бутылку — женщина, у которой на голове нет седин, которая не ворчит и хорошо готовит и которая не возражает выйти замуж за матроса, большую часть времени проводящего в море, или если человек, нашедший эту бутылку, знает такую женщину, то пусть напишут Джеймсу Глизону — моряку, который запечатал эту бутылку и бросил ее в море с парохода «Виктория» посреди Атлантики 29 марта 1895 года».

Докеры, выловившие бутылку, посчитали, что это работа какого-нибудь любителя розыгрышей. Однако члены все того же клуба «Боттл пост», в руки которых попала записка Глизона, отнеслись к ней с полной серьезностью. Порывшись в архивах, они установили, что в конце прошлого столетия действительно существовал пароход «Виктория». Попав в шторм, он затонул 3 мая 1900 года у мыса Гаттерас. И что самое важное, как удалось выяснить, в списке его экипажа числился Джеймс Глизон — холостой моряк!

А этот случай, который, кстати говоря, также можно отнести к разряду уникальных, произошел в середине шестидесятых годов нашего столетия в Тихом океане.

Как-то молодой ученый, 25-летняя новозеландка Ли Мэйл, решила заняться океанографическими исследованиями. Она поселилась в полном одиночестве на затерявшемся в океане крошечном коралловом атолле и принялась за работу. И вот однажды на глаза Ли попалась обросшая ракушками старинная бутылка. В бутылке, как легко догадаться, было письмо. Но зато вряд ли кто догадается, кому оно было адресовано. Письмо предназначалось для… матери Ли и на нем стояла дата: 1914 год. Его написал новозеландский солдат-маориец, который уплывал сражаться под Тобрук (Ливия). Судя по содержанию письма, солдат любил мать Ли и хотел, возвратившись с войны, жениться на ней. А нужно сказать, что ко времени находки этого письма матери девушки давно уже не было в живых. Она умерла сравнительно молодой от туберкулеза.

И вот Ли Мэйл оставляет остров и принимается наводить справки о возлюбленном своей матери. Она напала на его след, но эта удача мало обрадовала девушку-сироту. Как выяснилось, солдат погиб в одном из боев в том же 1914 году.

— Я снова одна, — с горечью сказала Ли журналистам. — А так надеялась, что смогу найти в этом мире хоть одного близкого мне человека.

И Ли Мэйл вновь вернулась на свой остров.

НЕОБЫЧНЫЕ «ПОЧТОВЫЕ ЯЩИКИ»

До сих пор речь шла о «бутылочной почте». А теперь познакомимся с не менее своеобразными «почтовыми ящиками».

В 1500 году морская экспедиция, возглавляемая великим португальским мореплавателем Бартоломеу Диашем, в который раз направлялась в Индию. Европа жаждала пряностей, да и золотом была не прочь поживиться. Однако на сей раз обычно удачливому Диашу крупно не повезло: у берегов Южной Африки его флотилию настиг страшный по силе и жестокости шторм. В неравной схватке со стихией из всей флотилии уцелело лишь одно судно. Погибло много моряков, в том числе и сам адмирал Диаш.

Когда шторм, наконец, прекратился, оставшиеся в живых моряки решили на чудом уцелевшем корабле возвращаться домой. О продолжении экспедиции не могло быть и речи. Но прежде чем отплыть от негостеприимных южноафриканских берегов, один из офицеров описал выпавшие на долю экспедиции злоключения, письмо вложили в старый башмак, а башмак повесили на дереве, росшем на видном месте на берегу. Теперь если бы с моряками приключилась новая беда и всем им пришлось бы погибнуть, благодаря письму мир рано или поздно узнал бы правду о судьбе экспедиции Диаша и ее участников.

Прошел год. Тем же самым путем к далекой Индии направлялся другой португальский мореплаватель Жуан де Нова. Проходя мимо южной оконечности Африки, де Нова решил пристать к берегу. Надо было пополнить запасы воды и продовольствия и подремонтировать корабль. Флотилия де Новы пристала именно в том месте, где висел башмак с письмом. Башмак обнаружил один из высадившихся на берег матросов. Прочитав письмо, де Нова повелел соорудить в том месте в память о погибших соотечественниках часовню. Со временем вокруг часовни выросло небольшое селение, а башмак находчивого португальского моряка еще долгое время исправно служил местным жителям и проплывающим мимо мореходам «почтовым ящиком». Позже рядом со ставшим историческим деревом был сооружен памятник одному из первых в мире почтовых ящиков. Он выполнен в форме большого башмака.

Кстати будет сказать, некоторые страстные поклонники морской старины твердо убеждены в том, что именно этот башмак послужил прообразом современных почтовых ящиков. Они доказывают, что, не догадайся португальский моряк повесить башмак с письмом, вряд ли сегодня мы бы знали почтовые ящики.

А вот на одном из далеких Галапагосских островов «почтовым ящиком» с успехом служит обыкновенная деревянная бочка. Она стоит на берегу бухты, которая так и называется — Почтовая бухта. Едва ли кто может сейчас сказать, кому первому пришла в голову остроумная мысль установить там бочку. Уже многие десятки лет она исправно служит морякам всего мира и пользуется среди них огромной популярностью. Ни один моряк, попавший в эти края, не упустит возможности опустить в бочку письмо родным или друзьям. В то же время каждый проходящий мимо Почтовой бухты корабль считает своим святым долгом выбрать из бочки накопившиеся письма и в ближайшем порту сдать их на почту.

Кроме того, за многие годы пользования необычным «почтовым ящиком» выработалось неписаное правило: экипаж каждого судна, заходящего в Почтовую бухту, обязан оберегать и, если есть необходимость, ремонтировать бочку. От чего оберегать? От сырости, конечно. Ведь кругом, куда ни глянь, вода. Да и дожди идут нередко. А бочка-то самая обыкновенная, деревянная. Вот почему едва какое-нибудь судно заходит в бухту и становится на якорь, как тотчас с него на берег отправляется бригада из плотников и маляров. Вынув из бочки письма, они осматривают ее и чинят: меняют подгнившие клепки, конопатят щели, красят. Теперь можно и опустить свои письма — их обязательно подберет следующий корабль.

Еще один подобного рода «почтовый ящик» находится на острове Вознесения, что в Атлантическом океане. Он служит морякам всего мира вот уже несколько столетий. Еще в конце XVII века странствующий монах Наваретт писал в своих путевых заметках: «Моряки всех наций имеют обычай оставлять здесь письма, запечатанные в бутылку, которую они кладут в одну из расщелин в скале, и первое же судно, которое идет в противоположном направлении, забирает эти письма». Эта расщелина со специальным бакеном и по сей день называется Почтовым Ящиком.

Еще более оригинальный вид почтовой связи существует на Кокосовых островах, расположенных в восточной части Индийского океана, неподалеку от острова Ява.

В 1902 году на этих островах, состоящих из 27 коралловых рифов, которые образуют 2 атолла, принадлежащих Австралии, была построена станция обслуживания подводной кабельной связи, а в 1909 году там начала работать крупная радиостанция. Жизнь на островах была райской: благодатный климат, чудесные пляжи, замечательная рыбалка. И тем не менее работники, обслуживавшие станции, стремились как можно скорее вернуться на материк. Причина? Трудности со снабжением жителей острова свежей провизией и отсутствие почтовой связи. А все из-за множества Подводных рифов, которые со всех сторон окружают острова и даже в самую спокойную погоду не позволяют приблизиться к ним судам.

Выход из положения нашел капитан австралийского океанского лайнера «Морея». Однажды — это случилось в том же 1909 году, — отчаявшись доставить на остров продукты, он вдруг подумал: а что, если положить продукты в бочку, а бочку закрыть плотнее и спустить на воду? Жители острова выйдут в море на своих дюконгах — местных лодках, которые могут безопасно плавать среди рифов, — и подберут бочку. Погода в тот день была спокойной, и капитан лайнера без особых затруднений осуществил свой замысел. В свою очередь островитяне подумай, а почему бы им таким же способом не передать на пароход скопившуюся почту, которая будет доставлена затем в Австралию? Так было положено начало не совсем обычной почтовой связи, получившей вскоре официальное название «Почтовая служба Кокосовых островов на бочках».

Работает она по раз и навсегда заведенному порядку. С проходящего мимо острова судна сбрасывается на ходу бочка с провизией. Чтобы бочка не затерялась среди волн, к ней крепится яркий флажок. Тем временем вышедшие навстречу судну на юрких и легко управляемых дюконгах жители острова бросают на пути движущегося судна бочку с письмами. Специальным крюком матросы вылавливают бочку и поднимают на борт. После этого местные жители подбирают бочку с продуктами и возвращаются на остров.

Случаются иной раз в работе «Почтовой службы Кокосовых островов на бочках» перебои. Выйдут, бывает, островитяне навстречу очередному судну, а погода в это время испортилась. Вот и приходится почтовикам перебираться на корабль, плыть в Австралию и только следующим рейсом возвращаться домой.

В 1963 году на Кокосовых островах начал работать аэродром. На нем дважды в неделю садятся самолеты, летающие между Австралией, Африкой и Азией. С тех пор трудностей с доставкой провизии и почты больше не существует. Но это вовсе не означает, что перестала работать «Почтовая служба Кокосовых островов на бочках». Правда, теперь она большей частью обслуживает приезжающих на острова туристов. Кому не хочется увезти с собой единственный в своем роде сувенир — конверт в виде консервной банки со штемпелем самой, пожалуй, оригинальной почты в мире?

В. А. Ацюковский, С. Н. Зигуненко ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ ВЕЮТ НАД НАМИ?

Об авторах:

АЦЮКОВСКИЙ ВЛАДИМИР АКИМОВИЧ — доктор технических наук, член-корреспондент Российской Академии электротехнических наук и академик Российской академии естественных наук, заведующий одной из лабораторий НИИ авиационного оборудования, автор нескольких книг и монографий.

ЗИГУНЕНКО СТАНИСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ — член Союза журналистов России, автор научно-популярных книг для детей и взрослых, постоянный ведущий «Читательского клуба».

К ЧИТАТЕЛЯМ

Честно сказать, хуже нет писать продолжения. И мы вовсе не собирались этого делать. «Отстрелялись» в «ЗВ» № 1–2 за 1993 год и решили, что с эфиродинамикой в данном издании и покончено. Да не тут-то было. Во-первых, покоя не дали ваши письма, на которые пришлось так или иначе отвечать. Во-вторых, сама жизнь продолжается и время от времени в голову приходят все новые и, кажется, весьма неплохие, мысли.

Во всяком случае, они, эти самые мысли, позволили за прошедшее время одному из авторов данной публикации стать уже доктором технических наук, членом-корреспондентом Российской Академии электротехнических наук и академиком Российской академии естественных наук, написать пару монографий и с десяток научных статей. Другой же не терял времени даром, издал за это время две-три книжки, с полдюжины брошюр и полсотни других публикаций.

Стало быть, новое требует дальнейшего описания. И потому мы решили все же продолжить наши диалоги, разговор как между собой, так и с читателем по тому же поводу — что за наука такая эфиродинамика и какие проблемы, суждения, гипотезы можно объяснить с ее помощью.

ДИАЛОГ 1 ГДЕ ДУЕТ ЭФИРНЫЙ ВЕТЕР?

или

Воспоминания о том, откуда взялась эта самая эфиродинамика

С. З. Память — вещь не очень надежная. Даже мы с вами позабыли многое из того, о чем говорили в прошлый раз. И я вовсе не уверен, что наши читатели помнят в деталях прошлую публикацию, смогут отыскать ее в своем архиве. Так, может, вспомним для начала азы эфиродинамики? Зачем она вам понадобилась?

B. А. В прошлый раз я уже признался, что занялся этим не от хорошей жизни. Будучи ученым-прикладником, я наткнулся на такой парадокс: некоторые задачи не желают решаться на основании известных физических уравнений. То есть, говоря иначе, в ответе получается абсурд. Почему? Пытаясь разобраться в этом, я в конце концов добрался до А. Эйнштейна и его теории относительности. Выяснил, что в основу теории положена незыблемость скорости света, или, говоря научным языком, в качестве всеобщего физического инварианта принят четырехмерный интервал, составной частью которого является скорость света. Но эта величина есть одно из свойств (скорость) частного явления (света). Но можно ли использовать частные свойства одного явления для определения чего-то общего?

C. З. Если вопрос обращен ко мне, отвечу на него, как и в прошлый раз: «По-моему, нельзя…» Заодно, как и тогда, попрошу и вас чересчур не углубляться в научные дебри и высказать ту же мысль как-нибудь проще…

В. А. Хорошо. Говоря иначе, по Эйнштейну получается, что масса (всеобщее, между прочим, свойство материи) зависит от отношения величины ее движения к скорости света. Длина и время (тоже всеобщие свойства) опять-таки зависят от скорости… Общее определяется частным! А если этого частного вообще нет в данном определении? Как, например, гравитация может зависеть от скорости света, если самого света в гравитационном взаимодействии нет и в помине?..

С. З. Хорошо, допустим, меня вы убедили, Эйнштейн поступил несколько опрометчиво. Но указать на ошибку — это одно, а найти путь к ее исправлению — нечто совсем другое. У вас есть какие-то альтернативы?

B. А. Конечно, есть. Более или менее подробно мы говорили о них в прошлый раз. Ныне же, экономя время наших читателей, перейду сразу к выводу. Длинная цепь рассуждений привела меня к мысли, что в свое время ученые преждевременно отказались от теории мирового эфира; она вовсе не сказала еще своего последнего слова. С ее помощью можно довольно просто объяснять самые разнообразные физические явления. Начиная, скажем, от существования физического вакуума и кончая принципиальной возможностью путешествия на межзвездные расстояния со сверхсветовыми скоростями.

C. З. То есть вы предлагаете на новом уровне вернуться к идее, согласно которой все мировое пространство заполнено некой тонкой материей, если хотите, газом с особыми свойствами, посредством которого и осуществляются всевозможные взаимодействия в окружающем нас мире..

B. А. Да, я утверждаю, что мировое пространство заполнено тонкой газоподобной средой — эфиром, все свойства которой описать с помощью сравнительно несложных уравнений гидрогазодинамики.

Ну и, чтобы не повторяться, предлагаю перейти к описанию на этой основе различных явлений окружающего нас мира, в том числе и таких загадочных, как, скажем, полтергейст, существование шаровых молний, возможности изготовления золота по рецептам алхимиков и т. д.

C. З. А не чересчур ли вы замахиваетесь?

В. А. Об этом пусть судят наши читатели. Я же в заключение нашего первого диалога хотел сказать еще вот о чем. Не зря говорят, что новое — хорошо забытое старое. Это касается не только самой идеи мирового эфира, эфиродинамики, но и некоторых других отраслей знания.

Например, весьма живуче заблуждение, что по мере своего развития человечество только и делает, что накапливает знания. Конечно, такой процесс имеет место. Но надо учитывать, что многое человечество успешно забывает. И если какой-то закон, правило технологии через некоторое время вдруг оказываются нужными последующим поколениям, то зачастую их попросту изобретают заново.

В качестве наглядного примера приведу хотя бы… лошадиную подкову. Технология эта известна еще древним римлянам. Но ныне, когда во многих областях нашей страны живая лошадь стала таким же раритетом, как, скажем, мамонт, и вы не найдете ни одного коваля — специалиста, могущего квалифицированно подковать лошадь. Технология исчезает буквально у нас на глазах.

Говорят, правда, что всегда можно прочесть о чем-то в книгах. Но учтите, бумага — материал тоже не очень долговечный: лет 300–500 — и все, она рассыпается в тлен. Несколько дольше живут папирусы, пергамент… Но даже десятки веков на фоне общей истории — мизерные сроки. Да плюс еще к тому бесчисленные пожары и прочие напасти, способствующие уничтожению хранилищ древних знаний. Вспомните судьбу знаменитой Александрийской библиотеки, вспомните, как совсем недавно, уже на нашей памяти, пострадало хранилище ценнейших книг в Ленинграде…

С. З. Хорошо, я согласен с вами. Но вам не кажется, что вы уклоняетесь от основной темы нашего разговора?

B. А. Нет, не кажется. Я полагаю, что и эфиродинамика была достаточно хорошо развита в Древнем мире. Вспомните хотя бы, что Демокрит не сам разработал идею атомизма, а получил сведения от Левкиппа. А тот, в свою очередь, почерпнул необходимые знания у мидийских магов и у жрецов в Древнем Египте. А те, возможно, позаимствовали знания из еще более древних, попросту не дошедших до нас источников.

C. З. Хорошо-хорошо, я согласен: «Ничто не ново под Луною…» Так давайте, наконец, поговорим об этом новом — хорошо забытом старом…

ДИАЛОГ 2 МОЖНО ЛИ ДЕЛАТЬ ЗОЛОТО?

или

Разговор о том, стоит ли верить рецептам

средневековых алхимиков?

B. А. Источники по-разному толкуют происхождение алхимии — науки о всеобщем превращении элементов и веществ друг в друга, в частности — о возможности получения золота, серебра и других благородных металлов из неблагородных. Большинство нынешних исследователей сходится на том, что родина этой науки — Древний Египет. Оттуда, кстати, и само название — «аль хема», наука из Хемы (именно так звали в древности египетскую землю).

Начала алхимии связывают с легендарной личностью — Гермесом Трисмегистом («Трижды величайшим»), поэтому и искусство делать золото некоторое время называлось «герметическим».

C. З. Но ведь ныне мы этим словом обозначаем нечто другое, например, абсолютно замкнутый объем…

B. А. И в таком толковании есть свой смысл. В Древнем Египте искусство алхимии и было «замкнутым», иначе говоря — сверхсекретным. Приобщиться к нему могли лишь царские сыновья и некоторые из высших жрецов. Именно этому искусству, говорит молва, Древний Египет и был обязан своим богатством.

Впрочем, кроме Египта, алхимия процветала еще у древних вавилонян и халдеев. От них затем знания распространились к персам и далее — к индусам и китайцам.

C. З. Но если познания такого рода весьма ценились, их перенимали, то, выходит, суждения о получении золота, скажем, из свинца вовсе не были пустой болтовней?

В. А. Об этом мы еще поговорим в дальнейшем. Пока же могу однозначно сказать следующее: из сочинений Плиния старшего следует, что в Древнем Риме возможность превращения меди и ее руд в серебро, а затем в золото относилась к непреложным фактам. И это, несмотря на то что по римскому праву считалось тяжким преступлением, караемым смертной казнью или, в крайнем случае, ссылкой, не только изучение основ алхимии, но даже простое любопытство по отношению к ним.

Многие ученые тайком старательно перенимали азы алхимии у древних греков, познакомившихся с ними, в свою очередь, во времена похода Александра Македонского.

От древних римлян, арабов и египтян основные сведения алхимии дошли и до средневековой Европы, несмотря на гонения инквизиции, полагавшей, что ученые общаются с дьяволом и именно поэтому могут производить всяческие превращения.

Из алхимиков средневековья особенно знаменит Роджер Бэкон. Впрочем, известность не пошла ему впрок. Монахи, уверенные, что Бэкон знает секрет трансмутации металлов, а также владеет эликсиром вечной молодости, заключили исследователя в тюрьму, надеясь пытками выведать нужные сведения.

С. З. И что же, интересно, им удалось узнать?

B. А. В заключение по требованию папы римского Бэкон написал несколько сочинений, в частности, «Зерцало алхимии» и «Тайные действия природы и искусства и ничтожество магии». В «Зерцале» Бэкон обстоятельно изложил все попытки алхимиков делать золото. Здесь он подробно говорит о «философском камне», наличие которого и позволяло осуществить реакции трансмутации.

C. З. Но ведь «камень» этот, как известно, так никому в руки и не дался…

В. А. Как сказать… Во всяком случае, судя по рассуждениям Бэкона, это был и не камень вовсе, а порошок или жидкость. Причем согласно его выкладкам, всего 1 г «камня» было достаточно для превращения 1000 кг дешевых металлов в золото!

Как следует из некоторых источников, «философские камни» могли быть двух разновидностей. Главный из них назывался «красный лев», «великий эликсир», «магестериум», «панацея»… Он служил катализатором в реакциях, связанных с изготовлением золота. Другой же — «белый лев», «белая тинктура», «малый магестериум» — предназначался лишь для превращения металлов в серебро.

Сырьем для получения золота служили ртуть или медь, для серебра — свинец, а также сера и мышьяк.

Кроме того, философский камень служил также универсальным лекарством: раствор его — золотой напиток — омолаживал старое тело, исцелял болезни, продлял жизнь…

Понятное дело, столь чудесные свойства философского камня должны были привлечь к нему всеобщее внимание. Но овладение, так сказать, широкими слоями общественности привело бы к обесцениванию как самого камня, так и получаемых с его помощью благородных металлов: отсюда и строжайшая секретность.

С. З. Но было ли хоть что скрывать?..

В. А. По-видимому, философский камень действительно существовал, По крайней мере тому есть исторические свидетельства. Да и вряд ли могла бы продержаться более 2000 лет наука, основанная на чистом вымысле.

После Роджера Бэкона в Европе XIII века многие занимались алхимией — Альберт Магнус Великий, Арнольд Вилланованус, Раймонд Лулл…

Тот же Раймонд Лулл — философ, писатель, автор 300 сочинений, разработчик первой логической машины — при жизни пользовался репутацией искуснейшего алхимика. Так вот, он утверждал, что с помощью философского камня превратить ртуть в золото довольно несложно.

«Возьми кусочек этого драгоценного медикамента величиной с боб, — писал он. — Брось его на 1000 унций ртути; последняя превратится в красный порошок. Прибавь унцию этого порошка к еще 1000 унциям ртути — и она превратится в красный порошок. Если и из этого порошка взять одну унцию и снова бросить на тысячу унций — все превратится в медикамент. А брось унцию этого медикамента на новую 1000 унций ртути — и она превратится в золото, лучше рудничного…»

При этом Лулл не преминул отметить, что сам материал философского камня дешев и его находят всюду.

С. З. Но если это так, то почему ныне никто не проводит подобных превращений?

B. А. Помните, мы говорили о том, что человечество может не только накапливать полезные знания, но и утрачивать их? Так вот сей секрет алхимии просуществовал до 1819 года, когда распалось последнее «Герметическое общество» алхимиков, основанное в Вестфалии. Но, говорят, и еще позже, в 1837 году, один тюрингский алхимик еще смог представить Веймарскому промышленному обществу тинктуру, способную превращать простые металлы в драгоценные.

C. З. Но если вы полагаете, что в идее философского камня есть рациональное зерно, то каково оно? Что представляет собой это загадочное вещество?

В. А. Философский камень, по всей вероятности, является катализатором, который сам в реакции не участвует, но стимулирует превращения. Но знаем ли мы, в чем заключается суть катализации?

Академик Н. Н. Семенов высказал следующую мысль: «Прошло сто лет со времени открытия каталитического действия, но и сейчас ученые так же мало понимают, почему вообще идет катализ…»

Попробуем разобраться в этом сами.

Как известно, ведущей идеей алхимиков было представление о единстве материи на всех уровнях ее организации — идея, которую вряд ли стоит оспаривать. Она, в свою очередь, тесно связана с представлениями о наличии в природе мировой среды «апейрона», или «эфира».

В соответствии с представлениями эфиродинамики отличие нейтрона от протона заключается в наличии на его поверхности градиентного пограничного слоя, препятствующего распространению кольцевого вращения протона на окружающую среду. У протона такого слоя нет; кольцевое вращение вихря распространяется на окружающее пространство и воспринимается как электрическое поле.

Если протон и нейтрон сблизились на величину толщины пограничного слоя, равную примерно 0,1 ферми (10–16 м), то давление между ними падает столь сильно, что внешнее усилие эфира прижимает частицы друг к другу с силой многих сотен килограммов. Но для того, чтобы им сблизиться, нужно преодолеть силы электрического отталкивания, то есть гидродинамические силы, действующие на крутящееся вихревое кольцо, попавшее в поле скоростей эфира, вращающегося вокруг второго, вихревого, кольца.

Соединение протона и нейтрона дает дейтрон — ядро атома дейтерия. Устойчивым будет такое положение, при котором вихри протона и нейтрона соединяются между собой боковыми поверхностями, так как при этом длина потоков тороидального движения газа сокращается, а разность скоростей возрастает, давление между ними падает, и внешнее давление среды — эфира — прижимает частицы друг к другу. Такому соединению соответствует энергия 2,27 МэВ. Причем, соединяясь, вихри несколько деформируются.

С. З. Но какое отношение все это имеет к проблеме катализатора — философского камня?

В. А. Одну минуту, я еще не закончил свои рассуждения. Присоединение третьей частицы увеличивает энергию более чем втрое, так как, во-первых, имеется три поверхности вихрей вместо одной, как в предыдущем случае. Присоединение четвертой частицы заставляет все остальные переориентироваться в пространстве так, чтобы замыкались центральные потоки эфира. Получившаяся альфа-частица (ядро гелия) обладает особой устойчивостью, поэтому все более сложные ядра целесообразно рассматривать состоящими как бы из альфа-частиц плюс те частицы, которые там внутри не разместились, но оказались на поверхности ядра.

Выходящие из протонов потоки эфира закручены в виде винта, поскольку в них сочетается и тороидальное, и кольцевое движение; они воспринимаются как электрическое поле протонов. Однако поток стимулирует в среде создание вторичного потока, который замыкается не через центральное отверстие тора, а в противоположную сторону, что и является «электронной оболочкой». В принципе такое образование получило в гидромеханике наименование «вихря Тэйлора».

Вихрь Тэйлора — набор тороидальных вихрей, расположенных один внутри другого. В таком многослойном тороиде кольцевое движение сохраняет направление, а тороидальное имеет противоположный знак, так как теперь замыкание потоков идет не внутрь, а наружу. Вся конструкция в целом электрически нейтральна, так как кольцевое движение далее в среду не передается.

Молекулы образуются в том случае, если внешние слои винтовых протоков для нескольких атомов становятся общими. Для определенной группы атомов, то есть для каждого типа молекул, данные потоки имеют строго определенную форму в пространстве, которую не имели молекулы или атомы, как определенные самостоятельные образования.

Изложенные представления позволяют предположить, что роль катализаторов в химических реакциях сводится к тому, чтобы расположить реагирующие молекулы наиболее благоприятно друг относительно друга. Катализаторы своими внешними потоками эфира способствуют переориентации в пространстве молекул и атомов; они как бы укладывают их в определенную форму.

С. З. Таким образом, вы полагаете, что идея «философского камня» может быть объяснена с точки зрения эфиродинамики?

В. А. В 1902 году основатель физической химии, академик Н. Н. Бекетов писал, что, несмотря «на вполне доказанную неразрушимость элементов при всех химических процессах, всегда появляется в умах современных ученых невольный вопрос о том, не можем ли мы пойти далее обыкновенного химического процесса…»

И далее: «Если и сами элементы образовались из какой-либо первичной материи, например, эфира, при этом должна была произойти громадная потеря энергии и потому присущая в настоящее время элементам химическая энергия есть только слабый остаток того запаса живой силы, которым обладает эта первичная материя».

Бекетовым были предложены эксперименты по преобразованию элементов путем удвоения атомного веса в условиях низких температур и чрезвычайно высоких давлений. Так, по мнению ученого, превращение азота в кремний могло бы произойти, если бы газ в твердом состоянии запечатать в носовую часть стального снаряда и выстрелить им в плиту из мягкого железа так, чтобы тот в ней застрял.

Однако на практике такой опыт выполнен не был, поскольку в то время не удалось получить твердый азот. Да и сама процедура выстрела оказалась более сложной, чем предполагалось вначале.

С. З. И все-таки вы полагаете, что в принципе такое превращение возможно без применения огромных энергий, так как это делается в современных ускорителях?

В. А. Полагаю, что нет оснований считать трансмутацию элементов в искусственных условиях принципиально невозможной. Не исключено, что древние алхимики владели технологией, ныне утраченной. Возможно, что в будущем подобная, заново изобретенная или несколько иная, более современная технология, позволит осуществить в лабораторных или заводских условиях подобные превращения. А заодно мы, быть может, поймем, почему это, скажем, самородное золото, как правило, встречается в кварце или сульфидах железа, или арсенопирите и практически не встречается в сочетании с другими элементами.

Не стоит ли нам уже ныне обратить внимание на слой, отделяющий золото от кварца? Не в нем ли находится катализатор, превращающий один элемент в другой?..

ДИАЛОГ 3 О ПРИРОДЕ БИОПОЛЕЙ,

или

Разговор о том, чем же живой организм

отличается от неживого

B. А. Последнее время получил распространение термин «биополе», которым обозначают некое информационное или силовое взаимодействие, которое обнаруживается в окрестностях живого организма. Термин этот отнюдь не общепризнан, да и само взаимодействие многими оспаривается. Тем не менее факт влияния организмов друг на друга отмечается многими экспериментами.

C. З. Вы имеете в виду экстрасенсорику, гипноз и тому подобные явления?

В. А. Совершенно верно. Более того, мне, кажется, удалось найти более-менее логичное объяснение подобным явлениям с точки зрения эфиродинамики.

В свое время мы уже говорили о том, что ионному соединению атомов соответствует прилипание электронных оболочек — присоединенных вихрей эфира друг к другу. Ковалентному же соединению соответствует образование общего вихря. В последнем случае длина потока эфира в вихре оказывается меньше, чем сумма эфирных потоков в первоначально присоединенных вихрях атомов до их соединения. Следовательно, часть завихренного эфира оказывается излишней, и поэтому она выбрасывается в окружающую среду в виде винтового потока. А поскольку всякий вихрь уплотнен, то в результате освобождения части вихря происходит микровзрыв.

Живой организм отличается от неживого тем, что в нем непрерывно идет обмен веществ; одни соединяются, другие, напротив, распадаются. В случае соединения часть вихревого потока оказывается выброшенной из молекулы, в случае же разделения молекулы на составляющие части эфира может не хватить, поэтому недостающее почерпывается из окружающей среды.

Таким образом в живой клетке, где в различных частях идут процессы соединения одних молекул и разделения других, происходит непрерывный массо- и энергообмен с окружающим эфиром. В клетке образуется большое число дублетов — истоков и стоков эфира. И вокруг клетки образуются винтовые эфирные потоки различной конструкции и интенсивности, пульсирующие во времени, поскольку реакции в одной и той же точке идут в разное время неодинаково.

С. З. А каким образом все это можно зафиксировать или хотя бы заметить?

B. А. Известно, что если в образованное клеткой поле внести высокочастотное электрическое поле, то суммарной энергии оказывается достаточно для получения видимого свечения, как было отмечено супругами Кирлиан. Ими, как известно, был собран богатый фактический материал, доказано на основе фотосъемки, что интенсивность свечения характеризует жизненную активность организма. Умерший организм, даже если он еще и не успел изменить своего внешнего вида, таким свечением уже не обладает. Это, впрочем, и понятно: ведь все химические процессы, связанные с его жизнедеятельностью, уже прекратились. Идут лишь процессы медленного распада.

C. З. Все, вместе взятое, вы и хотите назвать «биополем»?

В. А. Пожалуй, что так. Причем поскольку химические реакции для различных частей организма неодинаковы, то и структура, интенсивность биополей различных участков тела того или иного организма будет различна. Наибольшая интенсивность биополей должна наблюдаться в тех частях тела, где сосредоточено наибольшее количество фосфорных соединений, скажем, в районе головного мозга; они-то и образуют так называемую ауру.

Ее появление, на мой взгляд, вызвано тем что именно фосфорные соединения, получили наименование «макроэргетических» — аденозинтрифосфорная кислота (АТФ), а также ряд других, наиболее богатых энергией связи. При окислительном фосфолирировании в живых клетках осуществляется синтез молекул АТФ из аденозиндифосфорной кислоты (АДФ) и фосфорной кислоты за счет энергии окисления органических веществ (субстратов). В результате клетки накапливают АТФ — важнейшее макроэнергетическое соединение, идущее затем на обеспечение энергией различных процессов жизнедеятельности.

С. З. Хорошо, а какой нам прок от того, что мы теперь все это знаем?

B. А. Так как протекание тех или иных химических реакций в организме зависит от его состояния, то структура, а также интенсивность биополей должны отражать здоровье самого организма. То есть появляется принципиальная возможность по биополю проводить диагностику.

C. З. Именно это, как говорят, и делают экстрасенсы. Прежде чем приступить к лечению, они диагностируют заболевания, улавливая энергию, исходящую из тела пациента. А уже потом приступают к исцелению.

Кстати, а как вы объясните, что, воздействуя на определенные точки на теле человека, они ухитряются регулировать те или иные процессы, протекающие внутри организма?

В. А. Действительно, отличительной особенностью точек акупунктуры является то, что они, с одной стороны, не выражены анатомически, не выделены в структуру, подобно, скажем, нервной или кровеносной системам; с другой же стороны, обладают четкими электрическими характеристиками — резко пониженным по сравнению с соседними участками кожи сопротивлением и повышенной диэлектрической проницаемостью. Причем получается, что каждая поверхностная точка соединена с определенным органом, зачастую территориально расположенным совсем в другом месте. Спрашивается, зачем природа создала такие точки, соединила их с органами?

С позиций эфиродинамики ответ достаточно прост. Поскольку каждый орган имеет совершенно определенную функцию, то в нем идут конкретные химические реакции, а биополе имеет структуру, отличную от полей других органов. Как мы уже говорили, для нормального функционирования каждому органу необходим свободный обмен эфирными потоками с окружающей средой. Но сделать это непосредственно в организме нельзя, не задев излучением соседний орган, для которого такое вмешательство может оказаться вредным. Наличие же «эфиропроводов», выводящих потоки на поверхность тела, значительно ослабляет ненужное организму взаимодействие органов.

С. З. Тогда, быть может, вам удастся аналогичным образом объяснить и другие явления, например, телепатию, телекинез и т. д.?

B. А. Давайте попробуем. Телепатией, как известно, называется обмен мыслительными сигналами между человеком-передатчиком и человеком-приемником. Так вот, насколько мне известно, существуют научные работы, в которых показано, что именно винтовые энергетические потоки позволяют получить высокую избирательность сверхчувствительных приемников исключительной помехоустойчивости. То есть инженеры сегодня пытаются воссоздать то, что природа сделала уже многие тысячелетия назад.

Телекинез — механическое воздействие на предметы какими-то полями — тоже может быть объяснено с позиций эфиродинамики. В потоках эфира неизбежны при завихрениях градиенты скоростей, следовательно, и градиенты давлений. А давление — это и есть механическое воздействие, могущее при определенных условиях привести к перемещению предмета массой в десятки, а то и в сотни граммов.

Аналогичное явление, кстати сказать, наглядно демонстрирует феномен лозоискательства. Человек с прутом или рамкой движется по полю и чувствует, как рамка изменяет свое положение в его руках.

Биополе, образованное винтовыми потоками эфира, должно «прилипать» к металлическому или ивовому пруту вследствие большого градиента скорости; давление эфира на поверхность прута окажется пониженным. При одинаковом вращении винтовые потоки у разных операторов в пространстве между рамками будут однонаправленными, градиент скорости эфира окажется нулевым, давление повышенным и рамки оттолкнутся друг от друга.

C. З. Но тогда получается, что человека-экстрасенса вполне можно заменить прибором?

B. А. Согласен с вами.

C. З. Однако почему потоки эфира в теле Земли реагируют на содержание в почве воды или иных объектов, полезных ископаемых?

В. А. Ясного ответа на такой вопрос пока нет. Правда, исследование водных потоков показало, что наибольшее отклонение рамки происходит при пересечении границы сухая почва — вода. Вероятно, фильтрация влаги и вызывает эфирное энергетическое поле.

ДИАЛОГ 4 О «ШУМНОМ ДУХЕ» — ПОЛТЕРГЕЙСТЕ,

или

Разговор о том, как живое может взаимодействовать с неживым

B. А. Суть полтергейста — явления, известного уже много веков, — заключается, как правило, в том, что в домах без всякой видимой причины начинают летать кастрюли и сковородки, опрокидывается тяжелая мебель, сами собой вывинчиваются пробки. Возможны даже случаи самовозгорания подушек, телевизоров, обоев и т. д. Иногда появляется вода. Как бы ниоткуда.

C. З. Вы перечисляете то, что уже известно. А можете ли вы объяснить, почему происходят те или иные явления?

В. А. Ну что же, давайте попробуем. Но прежде я хотел бы обратить ваше внимание на некоторые моменты, обычно ускользающие от исследователей полтергейста.

Во-первых, летящие предметы зачастую совершают немыслимые с точки зрения обычной физики траектории, опрокидывают наши представления о прочности и проницаемости. Скажем, известны случаи, когда хрупкие стаканы пробивали куда более прочное оконное стекло, оставляя после себя дыры с оплавленными краями, и затем невредимыми опускались вниз, скажем, с пятого этажа. Или вот вам еще занятный эпизод: из закрытого холодильника стали вылетать хранившиеся там куриные яйца. Причем разбивались они уже на полу, а не при проникновении сквозь стенку холодильника.

Во-вторых, замечено, что полтергейст проявляется зачастую в присутствии детей — сорви-голов или нервных взрослых. Причем зачастую все неприятные явления как бы переезжают с этим человеком с места на место.

Теперь — объяснения. Начнем с того, что в эфире, как и во всяком газе, могут возникнуть и течения, и вихри. Но такие возмущения не видны невооруженным глазом, как не видны электромагнитные поля. Между тем существование последних никем ныне не оспаривается.

Далее известно, что устойчивые воздушные вихри — смерчи, или, как их называют американцы, торнадо — обладают весьма большой силой, способны наносить значительные разрушения. Между тем в основе энергетики смерчей лежит тепловая энергия молекул воздуха, которая, вроде, и не очень велика. Во всяком случае, ученые оценивают ее примерно в 105 Дж/куб.м.

Энергетика же эфира, по некоторым прикидкам, составляет куда большую величину— 2 х 1032 Дж/куб.м.

Соответственно, давление в атмосфере равно 105 Н/кв. м, а в эфире — 2 х 1032 Н/кв.м. Отсюда уже следует, что если в эфире по каким-то причинам станут возникать вихри, то они могут много чего наделать!

Механизм перемещения и разрушения предметов тут может выглядеть так. По окружности вихря возникает пограничный слой, в котором скорость потока меняется, увеличиваясь к центру. И если завихрение коснется какого-либо предмета, тот сразу будет притянут. Причем в отличие от вихря воздушного, эфирный будет действовать не только на поверхность данного объекта, но и на его внутренние молекулы и атомы. Тело будет ускоряться, не испытывая деформации!

Эфирный вихрь способен проходить сквозь изоляторы, если те не имеют проводящих примесей. В противном случае происходит локальный нагрев и образуется дыра с оплавленными краями, такая же дыра возникнет в изоляторе, когда вихрь проносит сквозь нее какой-либо предмет, в этот момент возникает значительный большой градиент скорости, следовательно, и мгновенные значительные силы; они-то и разрушают изолятор.

С. З. А как вы объясните вылет невредимых яиц сквозь стенку холодильника?

B. А. Есть объяснение и такому феномену. В соответствии с аэродинамическими представлениями, как уже упоминалось, каждый атом состоит из протонов, образующих ядро, и присоединенных вихрей — электронной оболочки. Часть протонов в ядре, обретя пограничный слой, превратилась в нейтроны. И протоны, и нейтроны имеют высокую плотность, поэтому через них частица просочиться не может. Но площадь сечения протонного ядра весьма мала, составляет лишь 10’10 от площади сечения атома. Электронные же оболочки — присоединенные вихри — высокой плотности не имеют; они примерно равны плотности воздуха, а стало быть, проникновение предметов друг сквозь друга вполне возможно, если создан соответствующий вихревой канал. А дальше траектория пролета предмета будет определяться формой изгибающего тела вихря; то есть она будет самой что ни на есть разнообразной.

C. З. А как вы объясните появление луж как будто ниоткуда…

B. А. Ну, это совсем уж просто. Эфирный вихрь, возникший в комнате, способен собрать в своем центре всю влагу, имеющуюся в воздухе. Обычно в комнате средних размеров содержится 0,5–0,8 л. (Из расчета, что кубометр содержит 10–15 г, а сама комната имеет площадь 20 кв. м и высоту до потолка порядка 3 м.) Вот эта вода и оказывается на полу, казалось бы, ниоткуда.

C. З. Раз уж вы все так запросто объясняете, вот вам еще один вопрос. А причем тут нервные мальчики?

В. А. Мы уже говорили с вами о том, что любое живое существо обладает неким биополем. А это биополе, в свою очередь, может взаимодействовать с эфирными вихрями. У большинства людей такие поля и вихри ведут себя, так сказать, пристойно. Но если человек чересчур уж нервный, шумный, можно сказать буйный, то он может послужить своеобразным катализатором для возникновения полтергейста. Не случайно же в переводе с немецкого это слово означает именно «шумный» или «буйный дух».

С. З. А может ли быть какой-нибудь прок от полтергейства?

В. А. Вот это действительно трудный вопрос. Какой может быть прок от того же урагана или торнадо?.. Вон мы с вихрями, возникающими у самолетных воздухозаборников, порою справиться не можем — тащат они внутрь все камни и пыль с аэродромной полосы.

Хотя, впрочем… Помните, как мы объяснили феномен лозоискательства? Можно считать, что в подобных случаях происходит как бы полтергейст в миниатюре, от которого получается в конце концов довольно ощутимая польза.

Полагаю, что если нам удастся разобраться в характере такого взаимодействия достаточно подробно, то можно будет создать прибор, который сможет обнаружить воду или какие-то иные полезные ископаемые без участия экстрасенса-оператора. Ведь он тут нужен по существу лишь для того, чтобы вовремя заметить перемещение рамки.

ДИАЛОГ 5 О ШАРОВОЙ МОЛНИИ И ЧИСТОЙ ЭНЕРГИИ,

или

Разговор о том, как можно вред обратить в пользу

B. А. Шаровая молния, как известно, — одиночная, светящаяся, стабильная и относительно небольшая масса, которая наблюдается в атмосфере и связана с грозовыми явлениями и обычной линейной молнией.

Известны многие таинственные случаи появления, а затем и прилипания огненного шара, например, к крылу летящего самолета, причем шар способен перемещаться по крылу самолета от его конца к фюзеляжу. Известны также случаи испарения и бесследного исчезновения металлических предметов в поле шаровой молнии.

C. З. К вашим словам можно добавить, что имеется и значительное количество гипотез, пытающихся так или иначе объяснить, как строение огненного шара, так и причуды его поведения. Наверное, и у вас имеется собственная концепция?

B. А. Совершенно верно. С позиций эфиродинамики шаровая молния — тороидальный винтовой вихрь слабосжатого эфира, отделенный пограничным слоем от остальной массы эфира. Стало быть, энергия огненного шара — энергия потоков эфира в теле молнии.

Численные оценки показывают, что при диаметре шаровой молнии 6 см и содержании энергии 107 Дж. достаточно, чтобы первоначальная энергия в потоках эфира была всего лишь 10 Дж. При этом за счет сжатия плотность тела молнии возрастает в 106 раз!

C. З. Но какая-то все-таки сила сжимает плазменный шар?

В. А. Конечно, я мог бы пояснить это вам с помощью уравнений. Но как показывает практика, гораздо доходчивее можно все объяснить с помощью наглядного примера.

Никого из нас не удивляет, что спокойная в погожий день атмосфера может сжиматься в вихрях смерчей, торнадо до весьма солидных величин — скорость ветра может достигать десятков, а то и сотен километров в час! За счет чего все это происходит? До конца еще не ясно, но одно уже ученые установили достаточно достоверно — движущей силой торнадо, как и гораздо больших по размерам циклонов и антициклонов, является разница давлений в тех или иных областях атмосферы.

Давайте предположим, что нечто подобное происходит и в среде эфира. Как смерч является природной машиной по переработке потенциальной энергии атмосферы в кинетическую энергию вращения воздуха в теле смерча, так и шаровая молния может быть природной машиной по переработке потенциальной энергии эфира в кинетическую энергию его вихрей в теле шаровой молнии.

Таким образом, с позиций эфиродинамики шаровая молния — тороидальное винтовое (типа вихря Хилла) сильно сжатое автономное образование потоков эфира. Или, говоря иначе, локализованное в пространстве и сильно сжатое автономное электромагнитное поле.

Такая модель позволяет объяснить практически все основные свойства шаровой молнии. (Исключение, пожалуй, составляет лишь исчезновение браслета с руки человека — случай, говорят, имевший место в действительности, но с моей точки зрения, объяснению пока не поддающийся.) Все же остальное объяснить не составляет труда.

С. З. Нельзя ли конкретизировать?

B. А. Пожалуйста. Способность огненного шара прилипать к металлам объясняется наличием градиента скоростей в эфирных потоках и снижением в связи с этим давления между телом молнии и металлом.

Взрыв автономно существующей шаровой молнии может быть объяснен потерей устойчивости пограничного слоя эфира, что может быть ускорено при соприкосновении шара с каким-либо предметом. Причем после взрыва никаких следов от молнии, кроме произведенного разрушения, не остается. И это понятно: ведь сама молния по существу состоит из эфира…

C. З. Ну а есть ли какой практический толк в такого рода выводах?

В. А. Пока нет, и вы это сами прекрасно знаете. Однако знание теории явления, умение описать его формулами должно привести, на мой взгляд, к открытию новых, экологически чистых источников энергии. Шаровые молнии есть природный механизм получения энергии из эфира, и нужно только им воспользоваться. Вот этим и должны заняться исследователи XXI века. И толку от этого, наверное, будет больше, чем от попыток обуздать «мирный атом» или создать термоядерный реактор.

ДИАЛОГ 6 О ПРОИСХОЖДЕНИИ «ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЧАСТИЦ»,

или

Почему до сих пор ученые так и не поняли, из чего же состоит мир

В. А. Как известно, основным инструментом изучения строения вещества в настоящее время являются ускорители заряженных частиц — протонов, электронов, атомных ядер и т. д. При соударении разгоняемых частиц о мишень получаются вторичные осколки — мезоны, нейтроны, фотоны и другие. Изучая их, исследователи и пытаются понять, из чего именно, из каких «первокирпичиков» состоит Вселенная.

С. З. И как будто у них что-то начинает получаться. По крайней мере, на сегодняшний день завершено создание кварковой теории, недавно был экспериментально обнаружен последний, шестой кварк.

B. А. И вместе с тем исследователями было сделано заявление, что кварки эти обладают большей энергией, чем им положено по теории. А это значит, что, по всей вероятности, сами они являются составными. Да и многовато их что-то для «первокирпичиков» — шесть кварков, шесть антикварков, обладающих к тому же и «красивостью» и «странностью», весьма экзотичными свойствами. Нет, похоже, поиски «элементарных частиц» будут продолжены.

C. З. И вы наверняка полагаете, что в поисках этих исследователи не обойдутся без эфиродинамики?

B. А. Вы угадали. На мой взгляд, нелепо полагать, что все ныне обнаруженные частицы — а их уже насчитывается до 2000 — содержатся изначально в устойчивых ядрах атомов. На самом деле там присутствуют лишь протоны и нейтроны, да и то последние представляют собой те же протоны, только окруженные пограничным слоем эфира.

В атомах, на мой взгляд, нет электронов как самостоятельных частиц, обращающихся вокруг ядер в соответствии с планетарной моделью Резерфорда, а имеются лишь электронные оболочки, опять-таки являющиеся присоединенными вихрями эфира со знаком винтового движения, противоположного знаку винтового движения эфира в протонах. Наконец, фотон представляет собой вихревую цепочку взаимно связанных линейных вихрей. И больше никаких других «элементарных частиц» в природе нет.

C. З. Значит, вы полагаете, что все эти исследования на ускорителях дорогостоящие, кстати, напрасны?

B. А. Ну, это уж вы, пожалуй, чересчур. Исследования такого рода полезны, поскольку в природе и искусственных устройствах ядерной техники протекают различные взаимодействия частиц, и, безусловно, необходимо знать их подробности для последующего практического применения. Но тогда и главная цель таких исследований должна быть соответствующей. Не надо искать то, чего нет.

ДИАЛОГ 7 ВО ИЗБЕЖАНИЕ ЭПИЛОГА,

или

Разговор о том, зачем же все-таки человечество накапливает знания

C. З. Итак, давайте попробуем подвести итоги нашего разговора. Вы продолжаете работать над своей концепцией, значит, вы полагаете, что от нее будет какая-то практическая польза? Какая?

В. А. Во-первых, польза не будет, а уже есть. Найденные мною закономерности помогают мне в повседневной работе. Во-вторых, вспомните, великое всегда начинается с малого. В 1934 году супругами Жолио-Кюри была открыта искусственная радиоактивность и получено всего-навсего два атома. All лет спустя над Японией была взорвана атомная бомба, в основе разработки которой лежала теория искусственной радиоактивности. Ныне же все человечество всерьез обеспокоено возможностью ядерного терроризма, думает, как бы нынешний, XX век, не оказался последним в истории нынешней цивилизации.

Вот я и предлагаю в очередной раз: давайте задумаемся, поищем пути безопасного выживания человечества. Эфиродинамика, на мой взгляд, лишь один из таких путей. И тут, кстати, многое зависит от того, в какую сторону будут направлены дальнейшие исследования. Можно создать человечеству экологически чистый рай. Или, напротив, устроить на Земле ад.

И каждый должен сделать выбор.

Ю. Я. Бондаренко КТО НА СВЕТЕ ВСЕХ МИЛЕЕ?

Об авторе:

БОНДАРЕНКО ЮРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ — кандидат философских наук, профессор Кустанайского государственного университета, автор многочисленных научных статей и нескольких монографий.

К ЧИТАТЕЛЯМ

Людей издревле влекло неведомое. Чтобы ощутить на своих губах «терпкий привкус тайны», многие окунались с головой в водовороты самых невероятных приключений. А уж решение заковыристых задач, познание непознанного иные мудрецы не променяли бы не на какие сугубо земные блага. Недаром Демокрит когда-то многозначительно заметил, что он «предпочел бы найти одно причинное объяснение, нежели обрести себе персидский престол», престол могущественнейшей в те времена державы.

Неудивительно, что и сегодня, когда, казалось бы, невероятное сплошь и рядом оказывается очевидным или, по крайней мере, правдоподобным, нас, как и века назад, влекут загадки человека и мирозданья и манят проблески ответов на все новые и новые вопросы, встающие перед человечеством. Здесь и вроде бы периферийные проблемы древних цивилизаций, и более «стержневые» — такие, как, к примеру, вопрос о дошлых инопланетянах, умудрившихся «вступить в контакт» уже с десятками тысяч землян.

Вдумчивый читатель, правда, может заметить, что иные «загадки» слишком уж напоминают мыльные пузыри; то нас ошарашивают: «Жуткая тайна Библии разгадана». То в тысяча первый раз расшифровывают Нострадамуса — и уж, конечно, с немыслимой доселе проницательностью. То вдруг засыпают рецептами душевного и физического здоровья, обещают безотказное кодирование «на материальный успех» и т. д., и т. п.

Из подобных сенсаций можно было бы составить целые тома, складывающиеся в прелюбопытнейший портрет нашего времени. При всей своей гротескной сюрреалистичности он был бы очень показателен. Однако есть загадки и вековечные вопросы, отнюдь не умещающиеся на подиуме моды. Их истоки не где-то за тридевять земель, не в сверхсекретных лабораториях ученых либо пещерах и дебрях. Они радом с нами. Наверняка каждый из нас мимоходом соприкасался с ними примерно так, как мы касаемся потока пассажиров в метро: касаемся — и, почти не замечая, устремляемся мимо по своим неотложным делам. А вопросы эти стоят того, чтобы на них задержаться взглядом. И один из самых каверзных о… красоте.

Выходите вы, скажем, теплым августовским утром из подъезда, а вам навстречу соседка с дружелюбнейше-молчаливым французским бульдогом, гордо несущим звучное имя Брендон, напоминающее о вечной «Санта-Барбаре». Милейшее создание! Но почему-то именно сегодня о нем сказали: «Как можно любить такую некрасивую собаку!»

«Да для меня он самый красивый!» — ласково говорит хозяйка, прижимая к груди своего увесистого питомца. А потом добавляет: «Меня наградили еще и сомнительным комплиментом: «Как это собаки подбирают таких похожих хозяев!»

Комплимент и в самом деле спорен. Хозяйка, хотя и круглолица, но тонка, как модель. Ну да здесь это и не имеет значения. Обратите внимание на иное, какой перед нами замечательный парадокс: бульдог для хозяйки — «самый красивый». Но «комплимент», сравнивающий ее с четвероногим подопечным, воспринимается, мягко говоря, как сомнительный.

Казалось бы так, бытовая мелочь. Но ведь вот оно — прикосновение к одной из бесчисленных загадок красоты: сравнение с собственным любимцем бульдогом женщину явно не радует, хотя тот в ее глазах очень симпатичен. Так что же тогда означает для нас красота, если сопоставление с близкими для нас существами может восприниматься как насмешка? Почему фраза «Ты моя козочка!» ласкает слух, а «Ты козел» звучит куда менее красиво? Откуда такое неравноправие? Или почему выражение «Кошечка ты моя» навевает одно настроение, а слова «сука» или «кобель» — совсем другое?

Собак вроде бы обычно любим, а вот уподоблять кого-либо собаке — насмехаться?..

Конечно, здесь мы далеко уходим за пределы представлений о собственной красоте и окунаемся в пучину значений и смыслов разнообразных слов и выражений. И все-таки где-то в самой глуби их переливов будет постоянно мерцать то, о чем говорится «красиво» и «некрасиво». Мерцать, частенько ускользая и от взгляда аналитика, и от цепких рук экспериментатора.

И в самом деле, как часто мы используем эти слова: «прекрасно», «красота». Но что такое красота? Какова ее природа? И что значит она в нашей жизни? Что в ее силах, а что — нет? Задумаешься и заметишь, что «простое» и «очевидное» оказывается не таким простым и очевидным.

КРАСОТА СПАСЕТ МИР?

Многие, наверно, помнят ставшее крылатым выражение: «Красота спасет мир». Думается, что это не просто эффектная фраза, призванная заинтриговать вызывающей парадоксальностью. В ней куда более глубинный смысл, чем может показаться на первый взгляд. Но об этом глубинном смысле стоит поразмышлять особо. Мы же пока зададимся другим вопросом: а способна ли красота погубить мир? Или по крайней мере стать пружиной, давшей толчок событиям мирового значения? (А кто не знает, что любые грандиозные исторические события, при всем своем блеске и величии, несут в себе ломку судеб, а то и гибель множества людей, для которых мир поистине рушится.)

Вы в этом сомневаетесь? А вот создатели древних мифов — нет. Вспомните печально знаменитое «яблоко раздора» из садов гесперид. Внучка Хаоса и дочь Ночи, богиня раздора Эрида, которую, как и колдунью из сказки «Шиповничек», не позвали на пир, почувствовала себя уязвленной. Правда, в отличие от злой колдуньи Эрида не стала оглашать пиршественный зал губительными заклинаниями. Она поступила хитрее и подбросила пирующим соблазнительное яблочко с провокационной надписью: «Прекраснейшей». Провокационной потому, что легко сказать: «Прекраснейшей». Но какая женщина без колебаний и множества оговорок согласится признать красивейшей другую, особенно, если женщина эта — богиня, привыкшая к обожанию бесчисленных поклонников?

Расчет Эриды оказался верным, и яблоко, принесенное Гераклом из далеких садов гесперид, сыграло с античными героями злую шутку, напоминающую об участи библейских Адама и Евы. Прямо на пиру разгорелся ожесточенный спор. Три богини — Афина, Гера и Афродита — громко заявляли о своем законном праве называться прекраснейшей. На свою беду спор этот должен был решать симпатичный и мужественный Парис, которому было предсказано, что он станет виновником гибели Трои.

Не знаю, как сейчас, но в те далекие времена явно не обошлось без закулисных интриг и коварных посулов: конкурсантки стали наперебой предлагать Парису свои дары. Богиня мудрости и справедливой войны Афина обещала ему в случае «правильного выбора» невиданную храбрость и сопутствующие ей блестящие победы и воинскую славу. Жена Зевса Гера — власть над гигантским царством, охватывающим всю Азию. Рожденная из пены морской (а точнее, из попавшей в морские воды «крови» оскопленного Урана), покровительница плотской любви и женского очарования Афродита в свою очередь сказала Парису, что, отдав предпочтение ей, получит руку и сердце прекрасной Елены, с которой не может сравниться ни одна из смертных женщин.

Парис оказался настоящим мужчиной и предпочел последнее. Яблоко досталось Афродите, что было, пожалуй, справедливо: как-никак, а тот конкурс был конкурсом красоты. Не смутило Париса и то, что Елена была уже замужем за спартанским царем Менелаем. Афродита помогла Парису вскружить голову Елене, похитить ее из дома мужа и увезти в Трою. Похищение стало причиной Троянской войны; и вполне понятно, что две другие богини, недовольные парисовым судейством, начали энергично помогать обиженным троянцами грекам. Надо же! Такая долгая и губительная война, повлекшая за собой столько смертей, а причина — спор о женской красоте и очарование чужой супруги!

Сходные коллизии разворачиваются и в индийском эпосе «Рамаяна». И здесь ракшас Равана похищает жену царевича Рамы — несравненную Ситу, после чего оскорбленный царевич идет войной на царство ракшасов. Разворачивается грандиознейшая битва, и стольный град коварного женокрада, подобно Трое, гибнет в пламени. Опять увлечение женскими прелестями вырисовывается причиной катастрофических потрясений. «Ищите женщину!» — как сказали бы французы. Не будем чрезмерно углубляться в мифы и эпос и искать в них, следуя писку новейшей моды, стенографическое описание тех или иных событий. Здесь для нас мифы важны, как зеркало души. Зеркало, высвечивающее значимость красоты в человеческой жизни. Заметим только, что известны мыслители, которые пытались проследить примеры этой значимости в истории, запечатленной уже не в мифах, а в анналах. В свое время оригинальнейший французский мыслитель Блез Паскаль задумчиво писал о красоте: «Это нечто, столь малое, что затрудняются его определить, движет Землей, принцами, армиями, всем миром. Будь нос Клеопатры короче, лик земли был бы иным».

Можно, конечно, спорить, нос ли Клеопатры, либо иные ее чисто женские достоинства, или же богатства и мощь Египта, царственной правительницей которого она была, прельстили сначала Цезаря, а затем и Антония. Но остается фактом, что с обеими Клеопатра была близка как женщина и от Цезаря в 47 г. до н. э. даже родила сына Цезариона, объявленного ею «сыном Исиды», то есть царем-богом. И судя по тому, что нам известно, без женского очарования тут вряд ли обошлось, хотя сохранившееся изображение этой легендарной царицы может и не вызвать бури восторгов. (Еще один вопрос о красоте.) Однако дело не в этом, а в том, как воспринимали Клеопатру современники и на что они были готовы пойти ради нее. Еще любопытнее то, что, вполне возможно, на ход известных исторических событий могла влиять значимость не только женской, но и мужской красоты, причем порою самым неожиданным образом.

Перенесемся еще дальше на несколько лет от того рокового дня, когда Клеопатра у мыса Акция повернула свой корабль в самый решающий момент боя, а Антоний ринулся за нею, оставив свой флот без руководства… 48 г. до н. э. Но уже перейден Рубикон и завязалась смертельная борьба между Цезарем и Помпеем, исход которой пока не очевиден. Напротив, чаша весов колеблется. Хотя из-за робости Помпея Цезарю удалось легко пройти Италию, однако в Греции под Диррахемом он потерпел серьезную неудачу, потеряв тысячу человек. Помпей, по словам Плутарха, уже пишет чужеземным царям тоном победителя. Но решающая схватка неминуема.

Итак, настает 9 августа 48 г. до н. э. — день решающей Фарсальской битвы. У Помпея до 50 тысяч человек, куда больше, чем у Цезаря, располагающего 22-тысячным войском. К тому же у него семикратное превосходство в коннице (7 тысяч против одной). А как хорошо известно, преимущество в кавалерии помогло еще Ганнибалу в 216 г. до н. э. нанести римлянам сокрушительное поражение при Каннах.

Как же поступил Цезарь, хорошо сознававший силу всадников? Обратимся к Плутарху. Вот что пишет этот именитый историк: «Цезарь, заметивший, что левый фланг неприятеля так надежно прикрыт конницей и испуганный блеском ее оружия, послал за шестью когортами и поставил их позади 10-го легиона с приказанием сохранять спокойствие, чтобы враги не заметили их. Когда же конница врага двинется вперед, им надлежит, пробившись через передние ряды бойцов, не метать копья, как обычно делают самые храбрые, спеша начать рукопашную, а бить вверх, целя противнику в глаза и в лицо. Ведь эти юные красавцы-танцоры, говорил он, не устоят и, сохраняя свою красоту, не смогут смотреть на железо, направленное им прямо в лицо».

Тактика, избранная Цезарем, принесла успех. Он, как и во многих иных случаях, оказался тонким психологом. Впрочем, здесь это и неудивительно: всадники — сливки римского общества, воины из тех кругов, где особенно ценились блеск, изысканность, красота и популярность у женщин. Уродливые же шрамы и пустые глазницы им явно были ни к чему.

Не буду утверждать, что победу Цезарю принесло только это. Но и не без этого же им удалось сокрушить помпеянцев. Так что, как видим, беспокойство за собственную внешность, за «красоту», бывало не чуждо и мужчинам, причем в самых критических для них ситуациях. И увы, на примере злосчастия Помпея, мы убеждаемся в том, что такое беспокойство способно оказать весьма плохую услугу.

Но что же такое эта красота, которая порою так дорого стоит?

ТАК ЧТО ЖЕ ТАИТ В СЕБЕ СЛОВО «КРАСОТА»?

Вопрос не такой уж простой, как может показаться на первый взгляд, ведь давно уже подмечено: «На вкус и на цвет товарищей нет». Поэтому-то и по сердцу «кому — попадья, а кому — попова дочка». Разноречивость, а то и прямая противоположность тех или иных представлений о красоте не раз остроумно обыгрывались как в художественной, так и в научно-популярной литературе. Вспомним прелестную по нашим понятиям Дюймовочку, которую с любопытством разглядывали майские жуки.

«— У нее только две ножки, — говорили одни.

— У нее нет щупалец! — говорили другие.

— Какая она слабенькая, тоненькая! Того и гляди переломится пополам, — говорили третьи.

— Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая, — решили наконец майские жуки».

Нетрудно догадаться, что подобные ценители встречались, да и встречаются не только в мире майских жуков. Сколько похожих случаев возникало при соприкосновении представителей разных этносов и культур. Порою доходило до явных курьезов, когда прекрасное в глазах одних людей и целых народов выглядело совершенно иначе в глазах других. Так, когда европейцы впервые попали на Дальний Восток, то были поражены уродством его желтокожих обитателей. Капитан одного из первых судов так и написал в дневнике. Но в сохранившихся свидетельствах коренного населения тоже приводится подобное мнение, только аборигены сообщали об уродстве белокожих пришельцев, «от ужасного вида которых хотелось упасть в обморок».

Французский писатель Пьер Гамарра шутливо, но психологически метко обыграл этот феномен в рассказе о космонавте с Земли, ступившем на неведомую планету. Двигаясь по ее просторам, он увидел, как к нему приближается какое-то странное существо, наделенное тремя ногами, тремя руками, тремя рогами и тремя глазами. Изо рта торчали 4 зуба, а в довершение всего престранную физиономию этого аборигена украшали два носа! «О Боже, какой урод!» — со смесью сострадания и брезгливости подумал космонавт. Тот же, глядя на чужака, испытывал близкие чувства: «Что за странное животное? Только две ноги, как он их называет. Ха-ха! Один нос. Две руки. Бедняжка!»

«Так кто же красив?» — лукаво спрашивает писатель. И сам же отвечает: «Уродом выглядит тот человек, который не таков, как мы. Вот и все!»

Особенно же интересно прислушаться к суждениям противоположных полов о вкусах друг друга. Например, женщины довольно часто совершенно не могут понять, чем привлекает мужчин та или иная особа. Разве вам не приходилось слышать: «Ну что он в ней нашел?», когда речь заходила о знакомых ваших подруг, жен и родственниц? А уж уход от одной к другой женщине и вовсе может показаться необъяснимым: «Вдруг один, — недоумевает представительница нежного пола, — к всеобщему удивлению бросает красавицу жену ради дурнушки… Почему иной раз мужчина влюбляется в такую девушку, которая даже на взгляд других уж очень дурна лицом? Не понимаю»[1].

Примеров такого рода расхождения во вкусах можно привести множество — и это даже тогда, когда, казалось бы, речь идет о чисто природных формах, таких, как, скажем, черты лица. Но известна и масса удивительнейших расхождений во взглядах на красоту там, где человек целенаправленно воздействует на свой облик.

Так, помпеянцы дрогнули перед копьями цезаревых центурий, помимо прочего, и потому, что метки на лицах отнюдь не воспринимались ими, как украшения. А вот у некоторых народов различные «метки», например, татуировка и на лице, и на теле, вовсе не считается чем-то уродующим. Напротив. По свидетельствам исследователей, татуировка наиболее знатных особ могла выполняться на протяжении нескольких лет. Вот что сообщает В. В. Юнкер о «фаворитках» одного африканского князя: «У этих избранных особ хватило досуга и терпения, чтобы отдаться разрисовке сложными узорами всего тела, от головы до пяток».

Встречаются и такие украшения　

В той же Африке известны племена, представители которых идут еще дальше. В одном племени женщины «прокалывают себе верхнюю губу и в отверстие вдевают большое металлическое или бамбуковое кольцо, называемое пелеле». Когда одного предводителя этого племени спросили, зачем женщины носят такие кольца, он, видимо, удивленный столь нелепым вопросом, отвечал: «Для красоты! Это единственное украшение женщин. Мужчины имеют бороды, у женщин их нет. Что бы такое была женщина без пелеле?»

Еще курьезнее оказались представления о красоте у племени батока в верховьях Замбези. Там считался «некрасивым человек, у которого не вырваны верхние резцы». Но и этим эксперименты над человеческой внешностью не ограничиваются. Где-то тяготеют к искусственно удлиненной женской шее, а где-то — к вытянутому черепу. У некоторых африканских племен стало обычаем ношение тугих повязок, придававших черепу остроконечную форму.

Так неужели же выходит, что, прикасаясь к проблеме красоты, пытаясь «объять ее умом» мы оказываемся в обескураживающе нелогичном царстве калейдоскопически пестрых и изменчивых мнений? Так ли это?

Чтобы хоть как-то разрешить для себя такой «скользкий» вопрос, я попытался обратиться к популярным книгам, учебникам и монографиям. Поскольку перед вами не диссертация, не стану перечислять ряды книг и статей и прикрываться щитом библиографии, а скажу лишь о странном, вероятно, очень субъективном ощущении, рожденном знакомством с некоторыми взятыми наугад трудами отечественных авторов последних десятилетий.

Ничего не буду говорить о массе поучительного и интересного, но… Одни из них, солидные, глянцевые, напоминали старые рыцарские замки и бастионы Петропавловки: сурово-строгие и научно-подавляющие глыбы фраз словно бы предназначались для того, чтобы оградить от читателя высокую Научную мысль, заключенную в каменные камеры силлогизмов. Вроде бы и выглядит умно, а что-то далековато от жизни.

Другие, напротив, увлекали примерами. Но напоминали супермаркеты, либо, на худой конец, торговые точки в ходких местах. Чего тут только нет! Совершенно мирно соседствуют друг с другом наборы жвачек с нагими красотками и электролампы, сникерсы и тампаксы, школьные дневники, и шедевры современной книгопродукции, раскрывающие и тайны «Сексуального питания», и секреты успеха в деловой жизни. А вот логика ускользает.

Третьи напоминают витиеватые арабески и густую декоративную листву над верандами дач. Казалось бы, уж тут-то мы, наконец, удаляемся от пустыни наукообразных фраз и встающего на нашем пути частокола терминов. Но… и здесь словесная вязь, облекающая прекраснейшие произведения искусства, оставляет ощущение легкой дымки, размывающей, стирающей суть, а не лучей, высвечивающих истину.

Не спорю, на подобных текстах разнеженная мысль способна отдыхать, как на мягком пуховике. Но стоит отряхнуться от сладостной дремоты, как, задаваясь все большим и большим числом вопросов, начинаешь буквально осязать, что перед тобой слова и целые фразы, напоминающие звонкие, но полые сосуды: что хочешь — то и наливай. Как же сделать, чтобы каждому сосуду соответствовало свое, определенное содержимое?

Над вопросами такого рода задумывались еще в глубокой древности, когда царило в среде мудрецов осознание необходимости четкого определения тех слов, которые мы используем в своей речи. И наверное, не случайно, что одними из таких самых заковыристых, самых скользких и текучих слов оказались слова «красота», «прекрасное». Замечательное свидетельство этого — один из «диалогов» Платона «Гиппий Больший».

Гиппий Больший — знаменитый в свое время софист, то есть мастер словесных уловок, который, по Платону, вступает с Сократом в ученую беседу; и уже начало этой беседы оказывается неожиданно современным. Ловкий торговец мудростью и красноречием, Гиппий с добродушной снисходительностью говорит Сократу о том, какие неслыханные деньги он сумел заработать своим искусством, и разве деньги, добытые красноречием, не доказательство истинной мудрости? Чего стоит тот, чей ум не может достойно прокормить его? С этим умом явно что-то не так, и такая мудрость весьма сомнительна.

Сократ же с иронией, прикрытой прозрачной вуалью с виду вполне логичных рассуждений, поддакивает Гиппию, способному превратить мудрость в магнит, притягивающий богатство: «Ты, Гиппий, приводишь прекрасное доказательство мудрости, и своей собственной и вообще нынешних людей — насколько же они отличаются ею от древних! С Анаксагором (крупный древнегреческий философ. — Ю. Б.) произошло, говорят, обратное тому, что случается с вами: ему достались по наследству большие деньги, а он по беззаботности все потерял — вот каким неразумным мудрецом он был! Да и об остальных, живших в старину, рассказывали подобные вещи. Итак, мне кажется, ты приводишь прекрасное доказательство мудрости нынешних людей по сравнению с прежними. Многие согласны в том, что мудрец должен быть прежде всего мудрым для себя самого. Определяется же это так: мудр тот, кто заработал больше денег». (Курсив мой. — Ю. Б.).

Вчитываюсь в диалог — и готов на стуле подскочить от восторга: Ай да Гиппий! Ай да Сократ! Какие они «мыслители прошлого», если так здорово ухватили кредо нынешних дней? Выходит, что, отмежевавшись от прежних «измов», мы взяли на вооружение еще более ранние «измы» и вознесли над собою, как некогда красный стяг, бессмертную философию Гиппия Большего: умение делать деньги — вот он показатель подлинного ума!

Не будем спорить. Впрочем, и соглашаться пока не будем, а последуем за нитью ученой беседы, и окажется, что способность зарабатывать баснословные деньги мало помогла Гиппию в поисках ответов на «детские» вопросы Сократа.

Вот Гиппий не без рисовки упоминает, какой он имел успех, когда разбирал вопрос о тех прекрасных занятиях, которым должен предаваться юноша. Сократ же, словно дотошный малый ребенок, с невиннейшим видом подводит Гиппия к вопросу о том, что же такое прекрасное.

Для такого мудреца, как Гиппий, вопрос слишком прост — конечно же, прекрасное — это девушка.

Славный ответ, не правда ли? Вы согласны?

«Ну а разве прекрасная кобылица… не есть прекрасное?» — еще простодушнее вопрошает Сократ. Мало того, можно ведь сказать и так: «… а что такое прекрасный горшок? Разве не прекрасное?»

Гиппий возмущен: как можно такой «низкий предмет», как горшок, назвать столь высоким словом? Но в конце концов соглашается: можно и горшок назвать прекрасным, «если он хорошо сработан». Но считать горшок прекрасным рядом с кобылицей, девушкой и «со всем остальным прекрасным» явно недостойно.

И опять закавыка: как бы соглашаясь с оппонентом, Сократ вспоминает знаменитое гераклитовское: «Из обезьян прекраснейшая безобразна, если сравнить ее с человеческим родом». Таким образом, вроде бы логично считать горшок безобразным рядом с симпатичной девушкой. Да вот одна беда: как быть, если девичий род сравнить с родом богов? «… Не случится ли с первым того же, что случилось с горшками, когда их стали сравнивать с девушками?»

Возникает казус: получается, что одно и то же может быть и прекрасным и безобразным в зависимости от того, рядом с чем оно находится. Но что же тогда являет собой собственно прекрасное? И можно ли сыскать нечто такое, что делало бы прекрасным все, с чем оно соприкасается?

По Гиппию и тут все просто. Конечно же, можно. Это нечто — золото, «ведь все мы знаем, что если к чему присоединится золото, то даже то, что раньше казалось безобразным, украшенное золотом, представляется прекрасным».

Но Сократу его несносный горшок опять не дает покоя: если взять да наполнить этот самый горшок душистой кашей, то какой «уполовник» (черпак) — золотой или деревянный — будет для него более подходящим и более прекрасным? Стоит немного поразмышлять — и окажется, что, по Сократу, последний здесь вовсе не уступает первому. Значит, и золото нельзя считать безусловным эталоном прекрасного. Недаром Фидий глаза, лицо, руки и ноги статуи Афины изготовил вовсе не из золота.

Диалог продолжается. Сократ упорно подталкивает Гиппия к определению того, «что есть прекрасное для всех и всегда». Но оказывается, что дать определение прекрасного вообще — дело очень нелегкое. Заходит ли речь о прекрасном образе жизни, либо красоте предметов, людей или животных — каждый раз представления о красоте сопряжены с чем-то и, следовательно, относительны, а не безусловны. «Не правда ли, — говорит Сократ, — и все тело в целом мы называем прекрасным, одно — для бега, другое — для борьбы; и всех живых существ мы называем прекрасными: и коня, и петуха, и перепела; так же, как и всякую утварь и средства передвижения… и все инструменты, как музыкальные, так и те, что служат в других искусствах, и если угодно, и занятия, и обычаи — почти все это мы называем прекрасным таким же образом». Иначе говоря, получается, что пригодное в каком-то отношении люди называют прекрасным, непригодное же — безобразным.

Но и тут не все суждения стыкуются друг с другом; и в конце концов выходит, что полностью так ничего и не удалось уяснить. А потому поиски определения прекрасного и всего, что с ним связано, надо продолжать. Сократ не может позволить самому себе говорить с легкостью «об этих еще не исследованных предметах или делать вид, что я знаю то, чего не знаю». (Курсив мой. — Ю. Б.)

Желающие подробнее ознакомиться как с диалогом, так и с постановкой проблемы прекрасного в античности, могут сами обратиться к Платону и иным мыслителям той эпохи, а также работам Ю. Борева, Л. Столовича, корифея нашей науки А. Ф. Лосева и других. В нашу же задачу глубокий анализ чисто теоретических граней проблемы не входит. Мы с вами рассмотрели фрагменты диалога лишь для того, чтобы наглядно представить, какие неожиданные подводные камни способны таить разговоры о, казалось бы, самых обыденных вещах.

Но вот ведь фокус! За всеми этими разговорами легко не заметить одну неброскую истину: определение прекрасного и постижение прекрасного — совсем не одно и то же. Словесная игра Сократа с Гиппием — игра в кошки-мышки — прелюбопытна и ценна для теоретической мысли. Но пусть простят меня титулованные и нетитулованные знатоки, мне, когда-то упивавшемуся диалогами, сегодня они видятся именно детской игрой, демонстрирующей гибкость и силу человеческой мысли, начинающей осознавать самую себя: «Смотрите люди! Я могу сделать так! А теперь — вот так! А захочу — могу повиснуть вниз головой, проскакать на одной ноге».

Конечно, и это нужно и важно, но, по сути для того, чтобы искать всеобъемлющее определение прекрасного и рассуждать о прекрасном так, как Сократ и Гиппий Больший, совсем не обязательно чувствовать прекрасное, обладать художественным чутьем.

Понимаю, что меня тут несложно обвинить в непочтении и даже панибратском отношении к авторитетам. Но, во-первых, и авторитеты тоже люди; и там, где речь идет об апелляции к здравому смыслу, а не специальным познаниям знатока, мы имеем полное право на такое же использование этого инструмента, как и они. Во-вторых, сам тон диалога — ернически-иронический — располагает к живому соучастию в размышлении, а не внимающему впитыванию изречений колоссов Мысли. И наконец, то, что мы с вами уже подметили: самые внушительные силлогизмы и самые впечатляющие словесные кульбиты еще не гарантируют ни полного раскрытия сути прекрасного, ни способности его постигать.

Но не будем голословными, а перенесемся мысленно за тысячи стадий от Эллады — на земли Древнего Китая и попробуем поразмышлять над притчей известного китайского философа Мо Ди (Мо-Цзы), жившего примерно в одно время с Сократом.

Появилась притча вроде бы совсем по другому поводу, но как она напоминает споры о прекрасном! Вслушайтесь в нее: «Ныне, — писал Мо-Цзы, — слепой говорит, что белый мрамор — белый, черный уголь — черный, и даже обладающий зоркими глазами ничего не может возразить. Однако если положить черный и белый предметы рядом и велеть слепому взять нужный, он не может знать, какой из них следует взять. Поэтому я и говорю, что слепой не знает, что такое белый или черный предмет не потому, что не знает названия предмета, а потому, что не знает реального различия и оттого не может определить, какой из них взять».

Итак, умение назвать нечто и пригвоздить словами к надлежащему месту само по себе еще не означает истинного знания и постижения какого-то предмета.

Насколько же эта мысль глубже нашего привычного: назвать — значит понять, относится ли оно к сфере изящных искусств, либо к сфере общественной жизни. Это реализм. Тут — соцреализм. Там — романтизм, а вот здесь перед нами — авангардизм. Где-то сбоку — волюнтаризм, левее которого мается одинокий и непонятый консенсус. Из дебрей прошлого высовываются в обнимку ренегат с оппортунистом, а из смога настоящего — вцепившиеся друг другу в волосы реформатор и антиреформатор… Звучит впечатляюще. И слова-то все прямо на подбор, словно молодцы Черномора. А стряхнешь их ненароком — и с изумлением андерсеновского мальчика завопишь: «Король-то голый!»

Увы, частенько, так и бывает. Но и без слов никуда не денешься. Поэтому и мы попробуем вместе проследить хотя бы некоторые движения человеческой мысли, искавшей веками и целыми тысячелетиями критерии прекрасного. Проследить, давая себе отчет в том, что всегда есть Нечто, стремящееся ускользнуть из сетей слов и чеканных, либо изящных формулировок.

Но начнем это путешествие не с именитых любомудров, а с безымянных, чьи суждения, наблюдения, чаяния и опасливые прогнозы как-то сами собой, исподволь, штришок к штришку, из века в век, складывались в мозаичную, но при этом целостную картину человеческих представлений о прекрасном.

БЛИКИ КРАСОТЫ В ЗЕРКАЛЬЦАХ ПОСЛОВИЦ

Не пугайтесь — перед вами не ученая статья из солидного трактата, где умно-умно говорится о вершинах народного духа, и не панегирик мудрости народной. Здесь лишь несколько горстей, зачерпнутых наугад из потока анонимных наблюдений, — набор миниатюрных зеркалец, отражающих блики прекрасного и тени суждений о нем.

Заглянем в некоторые из них, отнюдь не претендуя на всеохватность (каждый может проделать то же самое, взяв уже иные пословицы других народов мира). И что же бросается в глаза при первом, конечно же, поверхностном, но еще свежем взгляде?

Никаких четко очерченных, систематизированных критериев красоты пока нет. Но есть многое-многое иное; и прежде всего — это ощущение таинственной силы и величайшей значимости прекрасного в нашей жизни. «Видеть прекрасное — это кусочек рая», — гласит туркменская пословица.

Не кощунственно ли преходящую красоту, доступную глазам смертных, сопоставлять с нетленными прелестями рая? Но говорим же мы о Божественной красе. Так, может быть, и в самом деле в таинствах Прекрасного есть нечто от тайны Божества?

Так или иначе, но уже персидская пословица вздыхает: «Немного красоты лучше, чем много богатства». Обратите внимание: любомудры всех времен и континентов могут сколько угодно спорить о соотношении красоты и богатства, какой-нибудь Гиппий может доказывать, что прекрасное — это золото, а персидский дехканин ли, купец ли (или все-таки — дочь купца?) безо всяких мудрствований видит, что красота — это красота, а богатство — увы, лишь богатство. Хотя само по себе последнее обладает величайшей, порою страшной властью. «Силой денег земля вертится», — говорят в Бенгалии. А японская пословица печально констатирует: «Блеск золота ярче сияния Будды». Вот ведь что получается: золото настолько всемогуще, что может затмить даже святость, но само по себе оно еще не красота.

И все же… все же, кто не знает, что дорогие наряды, белила и прочее, стоящее немалых денег, способно сделать многих вроде бы невзрачных людей весьма привлекательными. Когда же речь заходит о сливках иных обществ, то собственно наряды должны дополняться шлейфом из преданных слуг. Недаром одна дама, оставившая изумительные по тонкому и честному психологизму записки о жизни японского двора XI века, заметила, что в ее глазах «самые обворожительные красавцы ничего не стоят… если за ними не следует свита».

Что же касается собственно одежды, то, по азербайджанской пословице: «Если красота — десять, то девять из десяти — одежда». Ей вторит пословица кочевых тюркских народов: «Дерево красно листвой — человек одеждой». А старая отечественная песня с тоскливой безнадежностью роняет капающие, словно слезы, слова: «Хороша я хороша, да плохо одета. Никто замуж не берет девушку за это…»

Правда, сквозь дружные гимны одежде и всему, что ее дополняет, проскальзывают и нередкие скептические нотки: «Красив лишь потому, что на нем золото да румяна» (вьетнамская пословица). Иначе говоря, красота такого рода может быть столь же внешней по отношению к человеку, как кожура по отношению к плоду.

И уж совсем прелестное наблюдение: «Оберни парчой столб, да посмотри подольше, в конце концов он покажется красивым» (вьетнамская пословица).

Но и наряды не всесильны там, где Бог не приложил свою руку: «Осла как ни наряжай, все равно ослом останется», ехидничает ассирийская пословица. Впрочем, тут мы уже выходим за границы прекрасного. Здесь, как это нередко бывает в пословицах, настойчиво дает о себе знать иной, двойной и тройной смысл. Вспомните державинское: «Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами. Где нужно действовать умом, он только хлопает ушами». О том же говорит и Бернс: «При всем при том, при всем при том, хоть весь он в позументах, бревно останется бревном и при звездах и лентах».

Но вернемся к самой красоте. Какие уж тут могут быть критерии, ежели свое всегда милее: «Еж красивей себя твари не знает» (даргинская пословица). Впрочем, мы уже говорили вначале, что «на вкус и на цвет товарищей нет»[2]. Поэтому-то малояльская пословица замечает: «Для одних красота в волосах, для других — в лысине»…

Но как бы мы ни хорохорились, как бы ни прикрывались щитом рассуждений о разнице вкусов, где-то подспудно всегда таится ощущение того, что все познается в сравнении. Конечно, на безрыбье и рак — рыба, а на безлюдье и первый встречный кавалер — красавец. Не зря одна естествоиспытательница, долгое время изучавшая обезьян в естественных условиях, пишет, что, сдружившись в Африке со своим будущим мужем, она отправилась вместе с ним в «большой мир», чтобы проверить истинность чувств. Ведь могло случиться и так, что привлекательными друг для друга они казались просто потому, что проживали среди обезьян. А как гласит амхарская пословица: «Среди обезьян красавиц не ищут». Поэтому-то японская пословица и предостерегает: «Не говори слово «красота» — пока не увидел Никко» (старинный город в Японии, славящийся красотой окрестностей и буддийских храмов).

Вполне понятно, что не для всякого сравнение будет выгодным. Сколько мы знаем легенд и сказочных историй о завистливых красавицах, которые на вопрос: «Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» — ждут единственного ответа: «Ты, только ты». Но стоит появиться сопернице, либо просто некой прелестнице, как былая «королева красоты» готова сжить ее со свету.

И так случалось не только в сказках. Древнеримский писатель Светоний пишет, что славившийся своим сумасбродством император Калигула пригласил египетского Птолемея в Рим, где и принял «с большим почетом, а умертвил только потому, что тот, явившись однажды к нему на бой гладиаторов, привлек к себе взгляды блеском своего пурпурного плаща. Встречая людей красивых и кудрявых, он брил им затылок, чтобы их обезобразить. А некого Эдия Прокула, за огромный рост и пригожий вид прозванного Колоссом Эротом, во время зрелищ вдруг приказал согнать с места, вывести на арену, стравить с гладиатором, легко вооруженным, потом с тяжело вооруженным, а когда тот оба раза вышел победителем, связать, одеть в лохмотья, провести по улицам на потеху бабам и наконец прирезать».

Основательней об этой, обратной стороне красоты следует говорить особо. Здесь есть немало такого, что требует и увлекательнейших исследований, и нестандартных размышлений. Пока же вновь обратимся к пословицам, которые давно подметили, что красота и счастье далеко не всегда идут рядом: «Красивая не всегда счастливая», (японская), «Не красотой на свете живут, а счастьем» (гагаузская), «Не родись красивой, а родись счастливой» (русская). И уж совсем грустные: «У красавиц несчастливая судьба» (вьетнамская) и «Красивый цветок скорее гибнет от заморозков» (татарская). Последнее поразительно подходит к красавцу-римлянину, погубленному леденящей злобой завистливого императора.

Но вы, наверное, обратили внимание на окончания слов. Упоминая о красоте, пословицы прежде всего говорят о девушках и женщинах. Мужская же красота, если смотреть на нее глазами творцов пословиц и поговорок, заключается не столько в облике мужчины, сколько в его поведении и делах. «Красота джигита в отваге» — утверждает татарская пословица (Сравните с турецкой: «Красота виноградника в винограде».)

О женской и девичьей красоте, как о красоте именно внешней, сказано куда больше. Мужчин же, умудренных жизненным опытом, создатели пословиц касаются лишь попутно.

На что же обращали внимание безвестные авторы пословиц? Естественно на то, что, по их мнению, делает женщину красивой. Персидская пословица убеждает, что «Дом красят вода и метла, а девушку — глаза и брови». Правда, судя по нынешним секс-эталонам в качестве атрибутов женской красоты наш век предлагает нечто иное. Да и многие картины известных мастеров прошлого сосредоточивались не только на глазах. Но не будем спорить с пословицей. Возможно, даже во второй половине XX века она не так уж и архаична. Не зря же до сих пор известно столько песен «про зеленые глаза и про разноцветные» и про многие, многие иные. Да и у нас, когда хотят сказать, что награда или нечто иное получены заслуженно, роняют: не за красивые же глаза дано то-то и то-то.

И все-таки в пословицах мы видим, как народ пытался ухватить тонкую связь между внутренним и внешним: «Красота лица — в красоте характера» — говорит арабская пословица. Может быть, и о глазах-то столько песен сложено потому, что они — «зеркало души», как, например, знаменитые «очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные»?

А ведь бывает и так, что «видом богиня, а сердцем — ведьма» (японская). Совсем, как в переложенной Хамидом Алимжаном истории ханской дочери Паризад, о которой народ поговаривал:

У красавицы, погляди, — Сердце каменное в груди. Червоточинка скрыта в нем, В этом яблоке золотом.

Но вот дальше народные наблюдения подчас готовы вступить друг с другом в отчаянный спор, а то и потасовку. Совсем как в сказочке Джанни Родари «Старые пословицы». Если насчет соотношения ума и красоты еще можно с грехом пополам найти «консенсус», то, когда речь заходит об уместности украшений, то тут мнения подчас полярны. Китайская пословица утверждает: «Красивые цветы стыдятся, когда их втыкают в волосы пожилым женщинам». Таджикская же убеждает в обратном: «Тюльпан идет даже к голове плешивого». Не успеешь разобраться что к чему, а тут, откуда ни возьмись, появляется русская, залихвастская: «Подлецу все к лицу».

Однако постепенно все выпуклее проступает мысль о том, что то, что украшает одного, может не подойти другому. Эту простую мысль хорошо иллюстрирует китайская сказка-притча о Си Ши, считавшейся самой красивой девушкой в округе. «Однажды у нее сильно разболелся зуб, а лекаря поблизости не было… От боли Си Ши морщилась, стонала, и вид у нее был самый несчастный.

— Бедняжка! — восклицали женщины. — Посмотрите, как она страдает!

Мужчины же говорили:

Страдание придает ее лицу еще большую красоту!

А поблизости жила одна девушка обыкновенной внешности. Но ей очень хотелось быть такой же красивой, как Си Ши. Она услыхала слова мужчин и решила, что страдания придают людям красоту.

С этого дня девушка начала постоянно стонать, закатывать глаза, морщить лоб. И тогда лицо ее становилось столь уродливым, что все соседи отводили глаза в сторону, чтобы только не видеть его…

Значит, правы старые люди: чем сильнее гонишься за красотой, тем дальше от нее оказываешься».

Той же, что одарена природой, и гнаться ни за чем не надо: «Красивая девушка и в старом платье хороша» (чеченская пословица), «Красавице даже мешок угля не помеха» (татарская).

Одна беда: женская краса, хоть и приковывает к себе сердца, но оказывается самой недолговечной из цепей. Она, печалится японская пословица, несмотря на самые пылкие похвалы, «непрочна как кожа и мимолетна, как цветение розы». И кто знает, может быть, порою слабо связана с сутью женщины, с ее душой!

В одной восточной притче, призванной проиллюстрировать зыбкость земных привязанностей, рассказывается о юноше, который страстно добивался любви круглолицей, пышногрудой и «дивнобедрой» прелестницы. Та же сделала вид, что согласна ему уступить, но с одним условием: влюбленный, чтобы проверить свои чувства, должен провести три года вдали от нее. Стоило ему уехать, как девушка стала регулярно принимать слабительное и рвотное, собирая результаты своего «эксперимента» в двух больших чанах, помещенных в специальную комнату. (Простите за неизящность образа, но я передаю историю так, как она рассказывается. — Ю. Б.)

Прошло три года. Юноша вернулся, гордый тем, что достойно выдержал испытание, и остолбенел на пороге. Дверь ему открыла худенькая, даже костлявая женщина, безо всяких намеков на те округлости, которые он ласкал в своем воображении все эти годы.

— Ты ли это? — воскликнул молодой человек.

— Я.

— Но что с тобою стало? Где твоя былая красота?

— Пойдем, покажу.

И девушка отвела его в комнату с двумя чанами, указав, во что превратились ее некогда пышные формы: «Вот что любил ты на самом деле, думая, что любишь меня».

В притче ощущается дыхание крайнего религиозного неприятия бренной телесности, как чего-то грязного и недостойного. Но есть в ней, как нередко в восточных сказках и историях, простая констатация непрочности, неустойчивости телесной красоты. Констатация, за которой кроются тысячи и тысячи человеческих и прежде всего женских и девичьих драм. Так, сколько у нас в еще более спокойные времена, чем нынешнее, говорилось о женской верности и чести, сколько слагалось песен о женщинах, умевших ждать, «как никто другой». Однако в самом ожидании всегда таится один изъян: черты лица и гибкость стана ожидающей неумолимо преображает Время, а это грозит охлаждением чувств того, о ком она столько думала долгими ночами, и, как следствие — возможным одиночеством, теперь уже на всю жизнь. «Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет», — писал А. Вознесенский.

Правда, при определенных обстоятельствах, можно обмануть и время, и мужчину. «Любая женщина, — лукаво замечает японская пословица, — кажется красивой в темноте, издалека или под бумажным зонтиком». Но каждой ясно, что такой обман недолог — до первого луча света. У нас близкая по духу мысль выражена куда прозаичнее: «Ночью все кошки серы».

Так есть ли нечто, что долговечнее нежной кожи, мягкие барханы которой так легко избороздить арыками морщин? Есть. И это нечто — ум. «Красавица радует глаза, умница — душу». Впрочем, даже «красавице ум не помеха», говорит татарская пословица.

Но тут встает простой, на первый взгляд, вопрос: какую женщину мы считаем умной? Арабская пословица недвусмысленно отвечает: «Ум женщины в ее красоте, красота мужчины — в его уме». Словно далекое эхо этой пословицы звучит вроде бы ненароком оброненная мысль тончайшего психолога, французского писателя Андре Моруа: «Неверно, будто мы любим женщину за то, что она говорит. Мы любим то, что она говорит, потому что любим ее».

Думается, что нередко подобное можно отнести и к мужчинам, чей ум, согласно арабской пословице, столь значим, что может заменить или воплотить в себе мужскую красоту. Опережая небольшую главку «Красота и сексапильность», хотелось бы заметить, что и женщины куда более чувствительны к внешнему виду мужчин, чем можно подумать, судя по иным опросам. Просто, на мой взгляд, мужчины зачастую честнее (или, мягче выражаясь, откровеннее). Женщины же, порою отмечая, что они более всего ценят в мужчине ум, на самом деле, того не сознавая, ценят не столько ум, сколько умную внешность. Поэтому-то они так часто попадаются на удочки разномастных краснобаев, а с другой стороны, мы знаем немало умных и даже талантливых мужчин, не пользовавшихся, как, например, Лермонтов, особой благосклонностью женщин. При желании можно пытаться раскапывать какие угодно детали его биографии, но, думается, такие стихи, какие писал он, мужчины, избалованные женским вниманием, не пишут.

Правда, не стоит все сводить только к внешности поэта или кого бы то ни было еще. Тем более что мы потихоньку соскользнули на тему любви и взаимных (либо, увы, безответных) симпатий. На этот счет пословицы сыплются как из рога изобилия; и многие из них похожи друг на друга словно родные сестры: «Красивая ли любима или любимая красива?» — с подвохом вопрошает лакская пословица. На что звучит целый хор недвусмысленных ответов: «Не та красавица, которая красивая, а та, которую любишь» (казахская), «Красива не красивая, а та, которую полюбишь» (каракалпакская, киргизская), «Кто мил, тот и красив» (турецкая). Татарская же прибавляет, что «любовь красоты не требует». В свою очередь расхожая русская берет и того круче: «Любовь зла, полюбишь и козла». Чуть совсем не забыл, что любовь — это отнюдь не только любование, а нечто большее. Да хорошо, что об этом напомнила совершенно прелестная тайская пословица: «Одна лишь красивая внешность не содержит аромата поцелуя». Так что надменным красавицам и дамам чересчур строгих правил стоит призадуматься. Хотя… много ли сегодня таких?

И вообще, так ли уж ценна красота для обыденной жизни? Много ли проку от нее в семье, либо еще где-то, за исключением конкурсов красавиц? По словам татарской пословицы «Расписное яичко бывает только на сабантуе». Другая же татарская пословица выражается на этот счет еще прямее: «Красота нужна только на свадьбе, ум на каждый день».

Следом за ними сомкнутым строем идут пословицы самых разных народов: «Красоту в миску не положишь» (татарская), «Красотой чая не вскипятишь и к косе коня не привяжешь» (тувинская), «С красотой в лес по дрова не ходят» (даргинская).

Есть и такие, образный ряд которых непривычен для русской речи, но мысль понятна. Например: «На красивом лице хлеба не заколосятся» (даргинская), привычнее звучит совершенно однотипная русская: «С лица воду не пить». Иначе говоря, как бы ни расхваливали красоту, а без нее можно и перебиться. И уж совсем резко, но в унисон звучат туркменская и японская пословицы: «Нет роз без шипов» и «Лепешки лучше цветов».

Заметили? Начав с восхищения красотой, уподобляемой нетленным ценностям рая, мы опустились до обыденного: сытый кусок лучше благоуханного цветка. Божественная красота спасовала перед заурядным пониманием пользы.

Но… Наш путь только начинается. А там, где действительно ищут, а не имитируют поиски, ухабы парадоксов и расселины нерешенных вопросов — дело естественное. Так что последуем дальше, теперь уже за изгибами мысли тех, чьи имена нам хорошо известны.

ГДЕ ЖЕ ОН, КРИТЕРИЙ ПРЕКРАСНОГО, или КОЛЬЦА КРАСОТЫ

Размышляя о красоте[3], Маленький Принц французского писателя Экзюпери изумляется: «Когда говоришь взрослым: «Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крыше голуби», — они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: «Я видел дом за сто тысяч франков», — и тогда они восклицают: «Какая красота!»

Эти недоуменные слова ребенка, еще не научившегося смотреть на мир сквозь очки долларов, франков, фунтов стерлингов, невольно заставляют вспомнить анекдоты о «новых русских», наглядно демонстрирующие, как далеко ушла цивилизация со времен Гиппия Большего, наивно полагающего, что самое прекрасное — золото. Ведь, будучи символом и мерилом богатства, золото могло превратиться в руках скульптора и искусного мастера в лицо богини, восхитительную оправу драгоценного камня или прелестную вещицу — то есть радовать своим блеском даже глаза индейцев, не знавших его рыночной цены. А купюры? Они, конечно, тоже радуют. Но не столько глаз, сколько душу. Для их счастливого обладателя совершенно неважно, какое изображение президента Вашингтона эстетичнее, — то, что в центре или то, что сдвинуто в сторону, — была б купюра подлинной.

Правда, и бумажные деньги можно использовать для декора или коллажа. Но здесь их значимость скорее чисто символическая, нежели эстетическая. Как бы то ни было, а когда мы берем в руки купюры, нас волнуют не изображенные на них красоты, а их реальная покупательная способность.

Но думаю, что даже сегодня самый крутой поклонник «красивой жизни» где-то в глубине души все-таки чувствует: красота и цена, красота и стоимость — не одно и то же. Красоту можно купить за деньги. Деньги могут способствовать сотворению прекрасного человеческими руками. Но одними только деньгами создать красоту нельзя.

Так в чем же тайна красоты?

В глазах влюбленного или на щеках возлюбленной? В чем-то неуловимом словами и неисчисляемом или в вековых загадках чисел, возвеличенных еще Пифагором? Можно ли, а если можно, то насколько, согласиться с американской косметической фирмой, провозгласившей: «Красота, как межконтинентальная ракета, должна быть точно рассчитана!»?

Не берусь утверждать, что именно в моих руках находится Золотой Ключик, способный отворить замаскированную дверь Царства Прекрасного. Эти, как и иные поставленные здесь вопросы, для меня отнюдь не риторические, а такие, которые ждут ответов и, возможно, не всегда однозначных. Причем ответов профессионалов — и не только (а подчас и не столько) философов, а математиков, биологов, психологов, косметологов, модельеров, мастеров сцены и кудесников массовых зрелищ — шоу, затягивающих, словно воронка, тысячи людей в свой особый мир.

Но человек, претендующий на то, что он имеет какое-то отношение к философии, — не аптекарь, потрясающий папкой с рецептами, а скорее тот, кто, подобно поэту, стремится нащупать и точно поставить вопросы. Давайте и мы, уважаемый читатель, попробуем стать немножечко философами и очертить пунктиром те слагаемые красоты, детальный анализ которых в силах дать только профессионалы, занятые в четко определенных сферах деятельности. И еще давайте постараемся, как и в разговоре о Судьбе, уйти от привычных «или — или», от бесконечных споров о том, где же все-таки упрятан Самый Главный Секрет Красоты — внутри человека или во внешнем мире?

Не будем с вами устраивать и очередной смотр известных Имен и изреченных ими Истин. От имен, конечно, никуда не уйдешь. Однако здесь они нас интересуют не как Вечные Авторитеты, а как прожектора, либо даже свечи, позволяющие объемнее высветить различные, быть может, бесконечно разнообразные, грани Единой Проблемы Прекрасного.

Итак, с чего же, уже известного, начнем наш общий поиск слагаемых и критериев красоты — тех колец, подобных древесным кольцам, которые, наслаиваясь друг на друга, образуют Единый Ствол? С самого банального. С того, о чем говорили еще древние греки: «Прекрасное — это приятное для зрения и слуха, будь то прекрасное тело, красивая одежда или чарующая музыка». По словам Н. Г. Чернышевского, «ощущение, производимое в человеке прекрасным, — светлая радость, похожая на то, какою наполняет нас присутствие любимого существа. Мы бескорыстно любим прекрасное, мы любуемся, радуемся на него, как радуемся на милого нам человека. Из этого следует, что в прекрасном есть что-то дорогое нашему сердцу».

Л. Н. Толстой в раздумьях о том, «что такое искусство», на свой лад уточняет эту мысль: «Мы, — пишет он, — признаем красотою то, что нам нравится, не вызывая у нас вожделения». О вожделении, естественно, можно спорить. В тех же пословицах и народных песнях, красота — мостик к любви и, наоборот, любовь — богиня, делающая прекрасным любимое лицо. При этом, само собой разумеется, что такая любовь может включать стремление к слиянию с тем, кого любишь.

Каковы бы ни были оттенки в понимании любви, рассуждения о красоте, как о чем-то приятном, доставляющем удовольствие, вполне понятны. Но вот тут-то и возникает очередной детский вопрос: «А что и почему бывает приятным?». И следом за ним еще один: «Как в этом приятном сочетается то, что внутри нас и других людей, и то, что вне нашего сознания и наших эмоций?» А быть может, и еще нечто такое, что здесь пока не определено словами?..

«Да что тут мудрствовать лукаво!» — восклицают одни. «Красота существует не сама по себе, не есть самостоятельное явление, а результат нашего сознательного суждения. Дерево само по себе ни красиво, ни безобразно: оно высоко или низко, голо или покрыто листвой, прямо или красиво, но все эти свойства не делают его ни красивым, ни некрасивым. Красивым дерево становится только в нашем представлении».

По-своему довольно резонно, особенно, если учесть, что прекрасное вызывает ощущения, похожие на те, которые рождает близость милого. Любовь же, как говорят наперебой пословицы самых разных народов мира, творит прекрасное в сердце любящего. Однако вопрос «Почему нечто нам приятно?» — остается.

Но тут неожиданно нам на помощь приходит независимый и отчаянно смелый мыслитель XVII века Б. Спиноза: «Ощущение прекрасного — результат несовершенства наших органов чувств». Как же так? Опять какой-нибудь философский подвох? Да ничего подобного! Все очень просто и, главное, так узнаваемо в обыденной жизни. «Красота, — рассуждает он, — есть не столько качество того объекта, который нами рассматривается, сколько эффект, имеющий место в том, кто рассматривает. Если бы наши глаза видели дальше или ближе, или если бы наша (психофизическая) конституция была иная, то, что теперь кажется нам красивым, показалось бы безобразным, а то, что теперь кажется безобразным, показалось бы красивым. Красивейшая рука, рассматриваемая в микроскоп, показалась бы ужасною. Многое из того, что издали кажется нам красивым, оказывается безобразным, когда мы рассматриваем это на близком расстоянии. Так что вещи, рассматриваемые сами по себе, не являются ни красивыми, ни безобразными».

Последнее не бесспорно. Но как тут не вспомнить еще раз уже упомянутую японскую пословицу о том, что любая женщина кажется красивой в темноте, под зонтиком и т. д., то есть, когда наше зрение притуплено.

Поскольку в России бумажные зонтики, в отличие от сникерсов, памперсов и прочая, пока не прижились, постольку и средства для притупления зрения традиционно используются несколько иные, что нашло отражение в своеобразном афоризме: «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки».

Впрочем, зрительные иллюзии могут рождаться и без этого. Не зря же у нас есть выражение: «Смотреть на мир сквозь черные (или розовые) очки…» Любопытнейший пример того, какие фокусы могут проделать с симпатичными молодыми людьми дефекты зрения, мы встречаем в иронично-гротескном рассказе Эдгара По, повествующем, как один юноша, стеснявшийся носить очки, как-то раз в театре был поражен прелестями некой дамы: «Проживи я хоть тысячу лет, — восклицал герой рассказа, — мне не позабыть охватившего меня глубокого волнения. То была прекраснейшая из всех женщин, до сих пор виденных мною. Лицо ее было обращено к сцене, так что в первые несколько минут оставалось не видным, но фигура была божественной… Голова, видная мне только с затылка, могла соперничать с головой Психеи». Прелестнейшей выглядела рука, да и все прочее поражало воображение.

Плененный несказанной красотой новой Афродиты, молодой человек сделал все для того, чтобы сблизиться с нею. Но, о ужас! Когда в его руках оказался самый обычный лорнет, он увидел не грандиозную красавицу, а… покрытую румянами старуху. И это было немудрено. Ведь его пассии стукнуло 82 года! Перед нами замечательная, хотя и шутливая, иллюстрация высказываний Спинозы.

Что ж, согласимся с тем, что органы чувств могут нас подвести. Но при этом все равно не уйдем от вопроса о том, а что же, пусть иллюзорно, казалось нашему герою прекрасным? Что притягивает взоры, доставляет наслаждение самим своим видом, а то и заставляет учащенно биться сердце?

Обратимся снова к Чернышевскому. Этот, не слишком чтимый ныне, революционный демократ писал о своем видении прекрасного с такой прозрачной простотой, что трудно отказать себе в удовольствии процитировать его с максимальной полнотой. «То, что человеку кажется прекрасным, — размышлял Н. Г. Чернышевский, — должно быть чрезвычайно общим — ведь прекрасными нам кажутся существа и предметы, зачастую совершенно не похожие друг на друга». Так что же объединяет все то, что доставляет нам удовольствие, что нам мило?

«Самое общее из того, что мило человеку, и самое милое ему на свете, — жизнь; ближайшим образом такая жизнь, какую хотелось бы ему вести, какую любит он; потом и всякая жизнь, потому что все-таки лучше жить, чем не жить: все живое уже по самой природе своей ужасается погибели, небытия и любит жизнь. И кажется, что определение «прекрасное есть жизнь; прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни» — кажется, что это определение удовлетворительно объясняет все случаи, возбуждающие в нас чувство прекрасного».

Скажем, крепкое сложение девушки и румянец на щеках — непременное условие красоты, по понятиям селянина. Светская же «полувоздушная красавица», равно как и рыхлая толстушка, мало пригодные для крестьянских работ, будут выглядеть в его глазах невзрачными.

Да и к изящным, миниатюрным ручкам и ножкам у селян свое отношение, далекое от идеалов, навеваемых нам сказками. Так, мы с детства помним, что трудолюбивая Золушка стала женой принца потому, что только ей пришелся впору крохотный башмачок. (Кстати, известно, что в Древнем Китае существовал обычай бинтовать девочкам ноги, чтобы тем самым воспрепятствовать их росту. Подвижность женщины резко ограничивалась, но зато требования обычая и своеобразного понимания «законов красоты» были соблюдены.)

Для русской же крестьянки, да и не только русской, прелестные ступни Золушки были бы неудобством. «…У сельской красавицы, — подмечал Чернышевский, — не может быть маленьких ручек и ножек, потому что она много работает; об этих принадлежностях красоты и не упоминается в народных песнях. Одним словом, в описаниях красавицы в народных песнях не найдется ни одного признака красоты, который не был бы выражением цветущего здоровья и равновесия сил и жизни в довольстве при постоянной, но не чрезмерной работе». Маленькие же руки и ноги, по Чернышевскому, формируются от поколения к поколению у «высших классов общества», не обремененных физическим трудом. Поэтому они являются свидетельством принадлежности-^ таким классам и, следовательно, признаком красоты в светских кругах. Точно так же именно там могут родиться и подобные строчки:

Мила живая свежесть цвета — Знак юных дней. Но бледный цвет, тоски примета, Еще милей.

«Но, — добавляет Чернышевский, — если увлечение болезненною красотою признак испорченности вкуса, то всякий истинно образованный человек чувствует, что истинная жизнь — жизнь ума и сердца. Она отпечатывается в выражении, лица, всего яснее в глазах — потому выражение лица, о котором так мало говорится в народных песнях, получает огромное значение в понятиях о красоте, господствующих между образованными людьми; и часто бывает, что человек кажется нам прекрасен только потому, что у него прекрасные, выразительные глаза».

Вспомним то, что уже говорилось о глазах в предыдущей главе, и задумаемся: «Так, может быть, полюбить или оценить кого-то «за красивые глаза» не так уж и безрассудно? Ведь они — свидетельство жизненных сил, их подвижности, творческой энергии и многого-многого другого. Тогда как выражение лиц дебилов и умственно ограниченных людей, напротив, отталкивает при самых «правильных» чертах лица».

Подытоживая этот взгляд на одну из мерцающих граней прекрасного, нельзя не признать, что здесь немало тонких наблюдений, отнюдь не сводящихся к наблюдениям одного Н. Г. Чернышевского. Но есть тут и подводные камни. Во-первых, отчего «именно цветы, отличающиеся своей нежностью и скоротечностью существования», дают нам самую сильную идею красоты и изящества? А во-вторых, если красота — то, что свидетельствует о здоровье и жизненных силах, а также обо всем, связанном с представлениями о «счастье и довольстве человеческой жизни», то почему порою и в болезни человек может казаться прекрасным? Как, к примеру, юная обладательница «прекрасных волос, падающих до земли ровной, густой волной. Девушка пухленькая, миловидная, необычайно белое личико радует взгляд». Но у нее (как и у красавицы из китайской сказки-притчи) «отчаянно болят зубы: пряди волос, в беспорядке сбегающие со лба, спутались и намокли от слез. А девушка, не замечая этого, прижимает руку к своей покрасневшей щеке. До чего же она хороша!»

Стало уже литературным штампом выражение: «Его (или ее) лицо исказилось от боли…» Но искажение от боли, по сути, такая же деформация. Откуда же при этом ощущение красоты? Не буду навязывать определенного мнения. Попробуйте поискать ответ сами.

Еще поразительней иное… Перелистаем «Войну и мир» Л. Н. Толстого. Задержимся на описании сражения при Аустерлице. Наполеон обходит поле сражения, и его взгляд останавливается на Андрее Болконском, лежащем «навзничь с брошенным подле него древком знамени». (Знамя уже взято как трофей.)

«Вот прекрасная смерть», — произносит император, думая, что князь погиб.

Если «прекрасное — это жизнь», то как же смерть может быть прекрасной?

Мы могли бы попытаться объяснить фразу Наполеона качествами и жизненными ценностями полководца — для него смерть бойца, выполнившего свой долг, прекрасна.

Я смутно ощущаю, что есть и иная сторона «прекрасной смерти». Сугубо эстетическая, чувственная. Недаром именно она столько раз воспевалась в песнях самых разных эпох и народов. В их числе и «Орленок», и «пулей вражеской сраженный» юный барабанщик, и «порубанный саблей», умирающий в степных травах, восемнадцатилетний красный кавалерист. Иначе говоря, здесь целая традиция, целая эстетика, не умещающаяся ни в каких идеологических рамках, эстетика гибели в движении, в борьбе…

Но «прекрасная смерть» не ограничивается этим. Здесь же — и выстрел в собственную голову гетевского молодого Вертера, и герои Куприна, и многие-многие другие персонажи литературных произведений, не исключая Ромео и Джульетты.

И только ли литературных? Разве нет и в реальных самоубийствах мрачной, но приковывающей к себе, картины «красивой смерти»? Красивой, по крайней мере, в глазах самоубийц, в прямом, а не переносном смысле?

Есть сведения, что, к примеру, женщины, кончая счеты с жизнью, зачастую используют иные средства, нежели мужчины (чаще идет в ход яд, а не петля), потому что и, собираясь умирать, сознательно или полуинстинктивно, больше ориентируются на то, как они будут выглядеть в случае гибели.

Но как совместить это с жизнью как критерием человеческого ощущения красоты? Или, может быть, за «прекрасной смертью» в неузнаваемо преображенной форме кроется жизнь? Падает ли всадник к ногам «вороного коня», замирая навеки среди ковылей, ложатся ли триста спартанцев под тучей персидских стрел, способных покрыть собой солнце, — всюду перед нами пьяняще-огненная смесь движущихся, мощных чисто физически жизненных сил, азарта, борьбы и взлета Духа, смертью попирающего смерть и, тем самым, поднимающегося к порогу Бессмертия (истинного или кажущегося или в чем-то истинного, а в чем-то кажущегося — это уж совсем другой вопрос).

Но и за более «обыденными» самоубийствами молодых и полных сил людей, где нет ни эшафотов, ни полей сражений, не кроется ли, помимо всего прочего, как это ни парадоксально, и тяга к жизни? Та тяга, когда пуля ли, яд ли, останавливают мгновение, унося тела из-под прицела самого неумолимого киллера — Времени?[4]

Я хорошо сознаю болезненность затронутой темы. Признаю значимость всех тех нынешних социальных проблем, которые стоят за ней. Понимаю, что движение к собственной гибели бывает спонтанным, когда в какой-то миг жизнь просто кажется невыносимой. И все же… все же, раз уж мы думаем о тайнах красоты, то нет ли и здесь одной из нитей, которые ведут, если не к постижению глуби, то к видению еще одной грани этой тайны?

И нет ли чего-то общего в эстетизации акта человеческой гибели или, выражаясь иначе, предвосхищении и «любовании» «красивой смертью» («на миру и смерть красна») с пушкинским, протяжным: «Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса…»?

Казалось бы, как же так, каким образом даже «пышное природы увяданье» (т. е. угасание, иссякание жизненных сил) может быть и красивым, и любимым? Почему такое случается? Потому что оно красочно, пышно и достойно кисти великого художника, увидевшего в этом увядании «золотую осень»? Или же потому, что такая «унылая пора» лишь закономерный пролог тех дней, когда «под голубыми небесами, великолепными коврами…» начинают блистать на солнце бескрайние снега? И, значит, осеннее умирание природы лишь ее преображение, переодевание, и потому — символ вечно возрождающейся жизни?

А может быть, может быть… Увядание, угасание, погибание способны казаться прекрасными оттого, что они рождают и оттеняют такие вуально-тонкие движения души, без которых ощущение жизни было бы неполным?

Вчитайтесь в лаконичные строки старинного японского стихотворения:

О, даже людям, у которых сердце, Обычно никогда не предается грусти, О, даже и наполнит грусть тоскою, Подувший в первый раз осенний ветер.

Возможно, изумительная красота этих строк — в живости очерченных чувств. Причем, дело тут не в искусстве как таковом, не в способности художника или поэта выражать свои чувства (было бы что выражать!), а именно в живости переживаний, питаемых видом руин старых замков, осыпающейся с деревьев листвы или порывами пронзительного осеннего ветра. Ведь и такой ветер, и такие картины — знаки бесконечно разнообразного человеческого бытия.

Но не проступает ли сквозь все это многообразие и карнавальную круговерть цветов и хрупких форм нечто отличное от периодически спадающих масок-листьев, смутно улавливаемое, но грандиозное и единое, как Божество? И не является ли в таком случае само опадение-ниспадение обнажением чего-то неприкрыто истинного?

БОЖЕСТВЕННЫЕ ЧИСЛА?

Не таят ли в себе это Нечто, не очерчивают ли его контуры числа, ритмы, пропорции и соотношения, отражающие, воплощающие в себе то устойчивое и, быть может, даже божественно-вечное, что пронизывает наш изменчиво многоликий мир?

Тысячи лет, начиная с полулегендарного Пифагора и мыслителей его школы, люди задумывались над этим. Тысячи лет искали рассчитываемые, четко прочерчиваемые слагаемые красоты; и мало-помалу начинала складываться еще очень далекая от своего завершения, но захватывающе величественная панорама Таинственно Вселенского и Всеземного Единства основ Прекрасного.

Уже в далеком прошлом появилось убеждение, что в совершенном объекте одна его часть должна относиться к другой точно так же, как целое относится к большей его части. Например, именно на такие части «делит талия тело гармонично сложенного» взрослого человека. Это соотношение, которое знали и использовали еще античные скульпторы, было названо «золотой пропорцией». Существует мнение, что термин создан Клавдием Птолемеем, известным знатоком астрономии и астрологии, уверенным в том, что именно такая пропорция характерна для человека «правильного телосложения». Первый же трактат, посвященный «золотой пропорции», написал в 1509 г. Лука Пачали, назвавший ее Божественной.

Правда, фактически пропорции мужских и женских тел отклоняются в разные стороны от этого эталона. Интересно, что, касаясь этого увлекательного вопроса, английский ученый Эдинбург еще в середине прошлого столетия «построил канон пропорций человеческого тела на основе музыкального аккорда… идеальное с точки зрения этого канона мужское тело, оказалось, по его мнению, соответствующим мажорному аккорду, а женское — минорному». «Несомненно, — добавляет отечественный автор Н. Васютинский, — что пропорции мужских и женских тел не только различаются, но образуют как бы два самостоятельных ряда гармонических отношений. Их закономерности еще предстоит открыть». Собственно же, «золотая пропорция», по его данным, хорошо прослеживается, например, при измерениях лиц, особенно «классических», и пальцев человека.

«Золотая пропорция», — пишет Н. Васютинский, — занимает ведущее место в художественных канонах Леонардо да Винчи и Дюрера. В соответствии с этими канонами, «золотая пропорция» отвечает не только делению тела на две неравные части линией талии. Высота лица (до корней волос) относится к вертикальному расстоянию между дугами бровей и нижней частью подбородка, как расстояние между нижней частью носа и нижней частью подбородка относится к расстоянию между углами губ и нижней частью подбородка, это отношение равно «золотой пропорции».

Пальцы человека состоят из трех фаланг: основных, средних и ногтевых. Длина основных фаланг всех пальцев, кроме большого, равна сумме длин двух остальных фаланг, а длины всех фаланг каждого пальца соотносятся друг к другу по правилу «золотой пропорции». Это особенно четко проявляется при замере костей пальцев. Длина пястных костей, являющихся основой кисти, очень близка к длине суммы двух костей фаланг — основной и средней. Как видим, в строении кости соблюдается принцип «золотой пропорции».

Оценивать детально приведенные здесь данные и суждения — дело анатомов и художников-профессионалов. Но они, как и вся книга Н. Васютинского в целом, показательны тем, что наглядно демонстрируют высвеченный светом современной мысли целый пласт проблем, связанных с «числовой» основой красоты.

Причем одним только человеческим телом подобные наблюдения не ограничиваются. Можно было бы привести и массу других примеров поразительного господства «хладных чисел», форм и ритмов в живой и неживой природе: от панциря черепахи и домика улитки до вихревого кружения в танце и спиралевидности галактик. Проблема проверки «гармонии алгеброй» особенно интриговала ученых и художников эпохи Возрождения, стремившихся вывести своего рода формулу красоты и отчеканить в словах раз и навсегда установленные критерии этого чуда нашей жизни. О результатах их поисков спорят до сих пор. Но, оказывается, что и человеческое чутье, творческая интуиция могут, в свою очередь, предвосхитить уроки алгебры.

Кто не слышал о Парфеноне, ставшем символом гармоничной, соразмерной с человеком, красоты архитектурного шедевра? Казалось бы, все о нем давно уже известно. Но наш соотечественник архитектор С. В. Васильев сравнительно недавно установил, что каждая его колонна представляет собой идеально равнопрочный стержень, формулу которого открыли лишь в XVIII в. с помощью дифференциального исчисления, неизвестного античности.

Летчик-испытатель М. Галай как-то заметил, что тот самолет, который выглядит эстетически особенно привлекательным, оказывается и наиболее надежным в полете.

Так значит, красота — это как можно более полное воплощение жизнеспособности в живой природе и наиболее целесообразное в творениях рук человеческих? Если это так, то где-то за авансценой осязаемого мира огромной горной тенью, напоминающей Гималаи, вырисовываются отроги цифр, геометрических форм и пропорций, осеняющих собою все мирозданье? Именно здесь, возможно, спрятаны ключи к дверям, распахнув которые, можно соприкоснуться с самыми удивительными тайнами красоты.

Тут еще немало неясного. Ведь всю историю человеческого познания (не говоря уже об истории точных наук) можно уподобить вспышке спички, зажженной рукой Природы (Бога) над Океаном Вечности. Мы еще слишком немного знаем о Вселенной, чтобы судить о ее законах с категоричностью дипломированного судьи. Но сама постановка проблемы плодотворна, поиски на этом пути необычайно увлекательны. И возможно, им будет посвящено еще множество специальных работ, часть из которых увидит свет и в данной серии. Да и то, что уже опубликовано, завораживает. Но здесь право на поиски остается за самим читателем. Мы же последуем дальше.

ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

Перед нами очередной, так и не решенный пока вопрос: «Какова обратная, «внутренняя» сторона нашего ощущения красоты, наших представлений о ней? И как «внешнее» отражается во «внутреннем»?»

Спиноза, как бы предвосхищая и загодя дополняя Чернышевского, когда-то заметил: «…если движение, воспринимаемое нервами от предметов, представляемых посредством глаз, способствует здоровью, то предметы, служащие причиной этого движения, называются красивыми, в противном случае они называются безобразными».

Обратите внимание на психофизиологические моменты в суждении Спинозы. Здесь прекрасным видится не просто то, что само «дышит здоровьем», как у Чернышевского, а то, созерцание чего способствует здоровью созерцающего. Именно это, по Спинозе, уже в чисто субъективном, внутреннем отношении и может восприниматься как приятное для зрения и слуха. Иначе говоря, красивое — это и полезное по своей сути, несущее, выражаясь современным языком, «заряд положительных эмоций и жизненной энергии». Так известно, что уже в нашем столетии, далеко отстоящем от эпохи Спинозы, ряд специалистов полагает, что красивая музыка, приятные картины и т. д. оказывают благотворное воздействие на развитие плода у беременных.

Касаясь же родившихся детей, Л. Е. Оболенский в своих лекциях «Научные основы красоты», прочитанных в Париже еще в 1902 г., говорил, что врачи рекомендуют матерям брать красивых кормилиц, считая, что у них ребенок и веселее будет, и расти станет лучше.

Но с другой стороны, если последовать этой логике, то невольно мурашки побегут по коже… Задумайтесь только, какое воздействие на судьбы миллионов еще неродившихся (не говорю уже о рожденных) способен оказать обыкновенный телеэкран, с которого ежедневно брызжет кровь? Можно ли беременным, не опасаясь за здоровье своих будущих детей, застывать перед экраном, смакующим боль и уродства? Причем не с абстрактно-морализаторской, а с сугубо практической, психофизиологической точки зрения, если можно так сказать.

Очень хотелось бы на этот счет услышать обстоятельный, насыщенный убеждающими данными, разговор медиков и представителей смежных профессий. Думается, что было бы неплохо, если бы он развернулся на страницах «Знака вопроса», с самых первых месяцев своего существования приковывающего внимание читателя к вещам подлинно проблемным…

Но если мы попробуем двинуться еще дальше, раскручивая спираль того, что людям видится красивым и, соответственно, того, что им приятно, вынуждены будем вспомнить и то, о чем уже, хотя и вскользь, но говорилось: привлекательным может казаться привычное, а безобразным — наоборот.

Более того, специалисты-естествоиспытатели и антропологи подметили не только «любование» привычным, но и утрирование его. По словам Гумбольдта, «человек восхищается теми особенностями, которыми наделила его природа, и часто старается преувеличить их.

Вспомните сами модные одеяния иных столетий! Например, громоздкие юбки представительниц высшего света. Они подчеркнуто преувеличивали размеры той части женского тела, которая призвана свидетельствовать о детородных способностях женщин, и при этом разжигать мужские сердца. Интересно, что у готтентотов, чьи дамы не могли похвастаться столь пышными туалетами, в женщинах ценились непосредственно сами «седалища», причем такие, что их обладательницы, при достижении максимума своих красот, бывало не могли из-за своей массивности обычным способом, без наклона, подняться с места».

Женская полнота оказалась в цене и на Востоке. Особенно… среди простого люда. Сообщают, например, что в Турции (прежде всего, в провинции) «до самого последнего времени красоту невесты оценивали по ее весу — чем она была тяжелее, тем дороже был калым за нее».

Подобные же формы женского тела, судя по статуэткам первобытных мадонн, были в цене и в самые отдаленные от нас времена. Но здесь эстетическое соседствовало и даже сплеталось с магическим. «Утрированно пышные формы, — пишет Б. А. Фролов, — прослеживаются у целого класса древнейших изображений женщин, вероятно, свидетельствовавших не только о видении прекрасного нашими далекими предками, но и игравших магическую роль, которую в более поздней Индии стали играть изображения лингама и йони, воплощавших мужское и женское половое начало».

Видимо, то же, что о юбках, можно было бы сказать и о каблуках, высота которых в средневековье, даже у мужчин, порою доходила до 20–25 см. В чем-то затрудняя ходьбу, такие каблуки в то же время помогали там, где это требовалось иной раз и бравому знатному сеньору, передвигаться по грязи, увеличивали рост (зачастую малый) и делали, как и делают ныне, ноги более стройными и более «динамичными» на вид, так что и высокие женщины не без основания используют каблуки.

С другой стороны, кавказские бурки подчеркивают и расширяют плечи — символ (и, одновременно, показатель) мужской силы…

Следуя тем же логическим путем, Ч. Дарвин подметил, что людям в личной красоте нравится усиление характерных признаков окружающего их типа. То есть зачастую подчеркивается и утрируется не просто нечто, ценимое в общечеловеческом смысле, как, скажем, бедра женщины и плечи мужчины. Но и специфическое, присущее обитателям данной местности, племени, этноса, сословия и т. д. Так, по наблюдениям Дарвина, поскольку волосы считаются (или, по крайней мере, считались) уродством в племенах маловолосых, постольку их окончательно уничтожают на лице и даже на голове. У некоторых же из древних народов Востока люди, особенно женщины, стремились полностью вывести волосы не только на ногах, но и на всем теле.

У большинства же из известных нам народов, наоборот, — пышные длинные волосы в большой цене. Сколько песен упоминают то про «кучерявый чубчик», то про пленительные косы! В скольких книгах можно встретить восхищение женскими волосами, самые превосходные из которых бывали столь длинны и густы, что, заменяя одежду, могли скрывать наготу их обладательниц. Хорошо известно, что сила библейского Самсона крылась в его волосах, и покинула атлета в тот миг, когда чудодейственные волосы были сострижены со спящего коварной красавицей Далилой.

Таким образом, собственно эстетическое восхищение волосами сливалось с магическими представлениями о них. В средневековой Европе, например, палачи, основываясь на вере в магическую силу колдовских волос, лишали женщин, обвиненных в занятиях колдовством и связях с дьяволом, всех волос и на голове, и на теле, дабы лишить колдуний их «черной силы».

А в свое время в одном североамериканском индейском племени Крау выбрали вождем мужчину с волосами, длина которых достигала 10 футов 7 дюймов.

То же самое порою касалось и цвета кожи. Известно, что когда-то белое лицо английской леди вызвало отвращение у некоторых желтокожих азиатских племен. Как заметили исследователи, у африканских негров даже черти были белыми, а бледность считалась признаком нездоровья.

Представляем вам два типа женской красоты…　

Но можно ли всерьез и однозначно отвечать на вопрос: в ком больше здоровых жизненных сил — в бородатых и белокожих европейцах или желтокожих жителях Дальнего Востока? Конечно, сопоставление физических и иных параметров и возможностей представителей различных рас и народов проводилось и не раз. Но совершенно очевидно, что «страшные», с определенной точки зрения, негры могут являть собой сгусток энергии и жизненных сил. Многие спортивные состязания, и в частности, последняя олимпиада в Атланте, превосходно показывают замечательные психофизические качества темнокожих спортсменов, которые, на наш взгляд, далеко не всегда блещут красотой. Так значит, дело в немалой мере в привычке? Пожалуй, так. И может быть, мы даже не представляем, насколько кардинально киноэкран, телевидение и пресса изменили за последнее столетие восприятие красоты у огромнейшей части человечества, ломая стереотипы и безмерно расширяя диапазон привычного. Косвенный, но характерный свидетель этого — конкурсы красоты, на которых мы видим девушек из самых разных стран и уголков мира, с самыми различными оттенками кожи и типами женской красоты. Уже сама возможность проведения подобных конкурсов говорит о том, насколько преобразились в нашем веке человеческие представления об эталонно прекрасном[5].

Правда, и тут не обойтись без оговорок. Далеко не всегда туземцы казались европейцам непривлекательными. Так, хорошо известно восхищение, которое вызывала у путешественников и искателей наживы и приключений своеобразная красота таитянских женщин. Да и не только женщины, но и мужчины не выглядели отталкивающе, несмотря на непривычную для европейцев татуировку и своеобразные одеяния. Вот, например, что сообщал о таитянах немецкий ученый Г. Форстер в своих записках, посвященных второй кругосветной экспедиции Дж. Кука: «Черты людей, окружавших нас, были столь же мягкими, сколь и их поведение. Роста они примерно нашего, цвет кожи — коричневый, как у красного дерева; у них красивые черные глаза и волосы, вокруг пояса они носили кусок материи собственной работы, другое полотнище живописно обертывалось вокруг головы наподобие тюрбана. Женщины достаточно миловидны, чтобы обратить на себя внимание европейцев, которые больше года не видели соотечественниц Их… наряд, возможно, и уступал по красоте драпировкам, какими мы любуемся у греческих статуй, однако он превосходил все наши ожидания и был островитянкам необычайно к лицу. Представителей обоих полов украшали или, вернее, изменяли до неузнаваемости… странные черные пятна, которые получались путем накалывания кожи, а затем втирания в эти места черной краски. У людей простого звания, которые ходили по большей части нагими, такие пятна имелись в основном на бедрах, наглядно показывая, сколь различны представления людей о красоте, и в то же самое время сколь одинаково все они склонны так или иначе делать себя красивее, чем есть».

О различиях в представлениях, затрагивающих намеренное «украшение» лица, тела и т. д. разговор еще впереди. Сейчас же для нас пока важно то, что сами лица таитянок воспринимались европейцами как миловидные, привлекательные…

Случалось и обратное, когда белокожие, в свою очередь, нравились аборигенам, обладавшим иным цветом кожи. Афанасий Никитин в своем «Хождении за три моря» сообщает любопытные сведения об одном из мест своего пребывания: «А жены их со своими мужьями спят днем, а ночью ходят к приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вина сладкие, да кормят и поят купцов, чтобы их любили. А любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А зачнет жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж дает. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а черное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил да ел (даром, по их обычаю)».

А может быть, вам больше нравятся такие женщины?

Как видим, здесь привлекательным было именно необычное для тех мест. Похожая картина одно время наблюдалась в США, где признаки негроидности, включавшие не только цвет кожи, но и курчавые волосы, форму носа и губ, воспринимались порою самими темнокожими как то, что, по мере возможности, было бы желательно изменить. Вполне понятно, что здесь могли иметь (и имели) место социальные моменты, о которых еще поговорим. Но все же факт остается фактом: может нравиться и то, что в немалой мере контрастирует с привычным или близким.

Почему? Оставим пока ненадолго вопрос открытым, так как здесь мы выходим за сферу собственно биологического и вступаем в мир причудливых сплетений биологических и социальных ценностей.

Однако тягу к не совсем обычному стремились объяснить еще биологи прошлого века. Тот же Ч. Дарвин, пытаясь проследить связи в эмоциональном отношении у людей и животных, полагал, что, как среди первых, так и среди вторых, действует один и тот же закон: животные, подобно людям, не любят форм, существенно отличающихся от их собственных, т. е. какие-то иные породы. А в пределах своей породы им нравится то, что представляет некоторую новизну, однако не чрезмерную, которая, напротив, будет отталкивать.

Причина этого и естествоиспытателями, и некоторыми философами усматривалась в особенностях привычки. Последняя возникала как стремление к установлению равновесия обычных ощущений. Выражаясь проще, более привычное, более знакомое успокаивает, снимает напряженность, и уже поэтому приятно… Но и определенная новизна необходима для того, чтобы поддерживать в тонусе ощущения, слабеющие и блекнущие в рутинной обстановке, как бледнеет страстная любовь рядом с пламенем домашнего очага или, выражаясь иначе, рядом с конфорками газовой плиты и электролампами, безжалостно высвечивающими будни, особенно однообразные у женщин.

Стоп!.. Обратите внимание: мы незаметно для себя очутились на новом витке спирали извечных человеческих размышлений о красоте. И вопросы о соотношении привычки и новизны, и вопросы, связанные с гиперболизацией привычного и ценимого исподволь вливаются в русло новой проблемы, которую вкратце можно обозначить так: красота и эпоха-культура-цивилизация, сословия, классы, микросреда.

КРАСОТА — ОБЩЕСТВО — ЗНАК

Какие отблески наших ощущений красоты рождены тем конкретным человеческим миром, в котором мы живем, и есть ли меж них блики, выражающие нашу собственную индивидуальность? Начнем с примеров, которые повторяются в описаниях разновременных путешествий по Африке и т. д., и наглядно продемонстрированы в замечательно изданной и сочно написанной книге Иржи Ганзелки и Мирослава Зигмунда «Африка грез и действительности», знакомящей читателя с тем, что повидали ее авторы в 1947 году. Каждому, кто интересуется проблемами прекрасного, путешествиями или просто хочет отдохнуть, можно было бы посоветовать почитать или хотя бы пролистать этот трехтомник. Однако многое из того, что попало в объективы их фотоаппаратов, стало известно европейцам гораздо раньше.

Раскроем и другую, уже упоминавшуюся книгу — плод серьезнейших исследований В. В. Юнкера. Автор приводит в ней сведения, полученные во время путешествий по Центральной Африке во второй половине прошлого века. Живо и зримо В. В. Юнкер описывает встречу с женами местного вождя, «пришедшими нанести визит и получить маленькие подарки: «Они были в туалетах, заставляющих вспомнить парадное платье нашей, блаженной памяти, прародительницы в раю, когда она встретилась со змеем-соблазнителем. Но в то же время какой груз железных браслетов, каждый толщиной в палец! Я насчитал их у одной женщины на руках и лодыжках ног более шестидесяти штук. К этому следует добавить еще шесть — восемь тяжелых железных обручей вокруг шеи, которые… удерживали голову в одном положении. Тонкие железные кольца покрывали все пальцы до первых суставов.

Этого, казалось бы, достаточно, но нет, сквозь нижнюю губу были продеты железные трубочки пяти-семи миллиметров длины, чтобы удовлетворить тщеславие жен Амузеи (имя вождя. — Ю. Б.). Я не перечислил еще всего арсенала, так как на левом плече виднелась железная или медная рукоятка кинжала, остро отточенный клинок которого был продет между тяжелыми железными кольцами.

Множеством подобных украшений поражали и женщины других племен. Так, дамы племени абака впечатляли губными украшениями, которые представляли собой «шлифованные из светлого дерева, продетые через верхнюю губу. С возрастом женщины увеличивается и величина украшений. Они достигают 25 мм толщины и около 45 мм длины.

Шея охватывается панцирем, составленным из четырех плоских обручей, — определенно весьма небезопасное украшение. Эти женщины также носили передники из листьев, как единственную одежду, и бесчисленные браслеты из железа или меди на руках, ногах, шее и груди. В том, что тело приучалось к этим тяжестям еще с ранней молодости, я убедился, наблюдая детей Анзеа (имя вождя. — Ю. Б.), которые, едва умея стоять на ногах, уже носили по пятнадцать-двадцать маленьких, но массивных железных обручей на руках и лодыжках ног»[6].

Странные представления о красоте, не правда ли? Тут уж никакие сопоставления с животным миром не помогут нам понять их истоки. Да, справедливости ради, надо сказать, что и Дарвин не сводил человеческие ощущения красоты к эмоциональной реакции на цвета и формы, наблюдаемые в животном мире. Он подчеркивал, что у цивилизованного человека представления о красоте ассоциируются со сложными идеями.

Какими же в данном случае? Размышляя над примерами такого рода, Г. В. Плеханов добавил, что сложные ассоциации присущи не только «цивилизованному» человеку, и обратил внимание на связь представлений о красоте с тем, что считается драгоценным и, следовательно, призвано свидетельствовать о социальном статусе носителя тех или иных «украшений» и т. д. У тех племен, о которых только что шла речь, такой ценностью было железо. Как скажем, в наши дни уже не железный обруч, а золотая цепочка «нового русского» не только украшает, но и выражает определенные отношения к новым ценностям. То есть эстетическую ценность, блеск красоты у людей (помимо прочего) начинает обретать то, что связано с трудовой, а затем и наиболее престижной деятельностью, с обретением и накоплением средств существования и соответственно с тем, что горделиво демонстрирует обретение данных средств и особое положение в обществе.

Так обстояло дело в лесах Африки и на островах Полинезии. Те же самые мотивы прослеживаются и в иных местах… Шли за веками века, с треском менялись фасады эпох, а богатство и изобилие одеяний, украшений, изготовление которых требовало большого искусства, труда и затраты «ценных» материалов, сплошь и рядом, в самых различных культурах продолжало оставаться своеобразным эталоном красоты.

Вот перед нами перечень того, что оказалось включенным в приданое «принцессы» из г. Угарита (ныне территория Сирии) во втором тысячелетии до н. э. Он включает «204 предмета одежды» и, помимо них, еще и разнообразные золотые украшения общим весом 15 кг.

Как видим, гардероб угаритской девушки по своему духу напоминает украшения африканских красавиц. Можно было бы перейти и к временам не столь отдаленным и вспомнить о гардеробах русских цариц. Та же логика — обилие, роскошь и красота — здесь близнецы-сестры. У Елизаветы, например, во время одного пожара сгорело около четырех тысяч платьев. И это была лишь частица ее гардероба. Придворные дамы того времени «меняли костюмы по два, по три раза в день, императрица даже по пяти раз, почти никогда не надевая два раза одного и того же платья».

Да что там цари и царицы! В уже более поздние времена «Евгения Онегина» не коронованной особе, и не отпрыску царской семьи, а «обычному» элегантному мужчине еженедельно требовалось двадцать рубашек, двадцать четыре носовых платка, десять видов брюк, тридцать шейных платков, дюжина жилетов и носков».

Не так уж мал и ассортимент одежды (да и число ее экземпляров) и т. д. у иных из современных звезд кино, эстрады и т. д. и т. п. Приобретение же какой-то части «звездных» одежд рождает у иных поклонников чувство гордости и ощущение сопричастности к «высшей красоте». Этим порою пользуются предприимчивые люди, которые могли бы дать фору и нашему Остапу Бендеру, и героям рассказа Эдгара По «Надувательство как точная наука». Один из таких торговцев прекрасным, канадец Джон Ланстрит, в 60-е годы «попал на скамью подсудимых за то, что в течение двенадцати лет продавал вещи, якобы принадлежащие знаменитым людям». Среди прочих ему удалось продать «двадцать тысяч чулок Софи Лорен» и даже «бороду Хемингуэя».

Впрочем, такая возможность причаститься к миру земных светил существовала не всегда, ибо высшие на протяжении многих веков были не просто высшими, а и особыми. Тут уж, как говорится, что дозволено Цезарю, не дозволено простому смертному.

Например, официальные запреты на ношение некоторых видов одежды существовали в Европе. По словам Гегеля, в свое время «в Люцерне круглые шляпы диаметром свыше восемнадцати дюймов запрещались как недопустимая роскошь!».

Стоит заметить, что головные уборы вообще значили очень многое. Например, высота длиннющих колпаков — энненов, модных на западе Европы в XIV веке, должна была свидетельствовать о знатности дамы: «…Принцессы носили эннены высотой в метр! (Немногим удобнее, чем неестественно вытянутые шеи женщин иных народностей. — Ю. Б.) Дамы рангом ниже, придворные, не смели, разумеется, иметь колпаки такой высоты. Им был милостиво установлен предел — до 50–60 см».

Разнообразные запреты и ограничения были с древнейших времен широко распространены и в странах Востока. В индийском штате Асам неприкасаемым запрещалось носить зонты и одежду, надетую на оба плеча. А в средневековой Японии даже узоры на одеждах были привилегией знати.

Особенно показателен в этом отношении Китай. В этой огромной стране желтый цвет имел то же символическое значение[7], что и горностай в средневековой Франции, и был привилегией императорского рода. В Китае вообще ценили строгий порядок, в том числе и во всем, что касалось внешнего вида. Люди, стоявшие на разных ступенях социальной лестницы, должны были так отличаться друг от друга своей одеждой и прочим, чтобы их облик можно было «читать» так же, как сегодня читают знаки дорожного движения. Так, у принцев каждого ранга были свои, установленные законом костюмы для каждого времени года, для каждого торжественного случая. Одни носили зимой соболью шубу, летом — парчовый красный халат; другие — зимой лисью шубу с собольей каймой, летом — синий парчовый халат; князья низших степеней носили бобровые, рысьи, барсовые, волчьи, лисьи шубы; летом принцы носили штофные — разных цветов — халаты. Одежды, ширмы, покрывала желтого цвета были разрешены только императору и принцам первой степени. Кроме них, никому не разрешалось даже иметь желтую нитку в одежде. В уставах и законоположениях о степенях и рангах было записано все, вплоть до того, кому какие пуговицы надлежит иметь на халате.

Не менее жесткой была и регламентация, касающаяся правивших Китаем чиновников-мандаринов. Мандарины делились на девять рангов, принадлежность к каждому из которых демонстрировалась наглядно: «Первым из отличий была нашивка на грудь и спину в виде большого изображения птицы… у гражданских мандаринов и зверя — у военных мандаринов. Маньчжуры целиком сохранили эти отличия и в дополнение к ним еще в XVII веке ввели новый знак отличия — небольшие шарики на головном уборе, различавшиеся по цветам в зависимости от ранга… Типы одежды, зонтики, пологи, занавесы, посуда… были строго расписаны… За малейшее нарушение… мандарина ожидало серьезное наказание вплоть до разжалования и ссылки».

Любопытно, что даже очки были не просто предметом первой необходимости для людей с ослабленным зрением, а показателем «учености» и социального положения. Поэтому с их ношением был связан ряд запретов. Нельзя было носить очки или пользоваться пенсне в присутствии императора и вообще более высокопоставленных лиц. «Зафиксирован случай, когда на аудиенцию к императору прибыл иностранный посол в очках, — он настолько страдал близорукостью, что не мог обойтись без них. И тем не менее он был вынужден снять очки: его ввели в аудиенц-зал под руки…».

Регламентирование в одежде наблюдалось и там, где сама одежда вроде бы не очень была нужна. Так, Афанасий Никитин писал, что в Индии мужчины и женщины «из простого народа» ходят нагие. Знать же выглядит иначе: «У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр… — фата через плечо, а другая на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута… А простые женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы».

Как видим, и здесь наглядно показано различие в одежде людей, представляющих различные социальные группы, и к тому же намечен еще один поворот проблемы: взаимосплетение чувства стыда и чувства прекрасного с социальным статусом людей. Оказывается, даже первое не безразлично к их социальному положению. Так, уже в нашем веке обнажение девичьей груди и высоко подобранные во время работы подолы естественны для представительниц низших, но не высших каст…

Особость могла подчеркиваться не только одеждой и украшениями, но и иными средствами — от уже упоминавшейся татуировки, покрывающей практически все тело «высокопоставленной» африканской красотки, до ногтей китайской знати, длина которых, судя по снимку, могла заметно превышать длину пальца. Для лучшей сохранности такие ногти можно было помещать в особые футляры. Их обладателям и, по всей вероятности, окружающим, такие руки совсем не казались уродливыми. Еще бы! Ведь они так же, как и длинные рукава русских боярских шуб, демонстрировали всему миру, что обладатели подобного «предмета красоты» чужды грязному и низкому труду.

Полюбуйтесь «знатными» ногтями　

Ушли в прошлое и бояре, и мандарины, но тяга к такого рода «экзотической красоте» кое-где еще жива. Так, в конце 60-х в газетах появилась фотография 25-летнего рекордсмена из Дели, названного обладателем самых длинных ногтей в мире. Длина их была от 17 до 25 см!

Итак, привлекательным в глазах людей может выглядеть и то, что поддерживает социальный статус, и следовательно, престиж. Неудивительно поэтому, что там, где престижное оказывалось доступным только для избранных, оно могло казаться (да и ныне дело обстоит таким же образом) привлекательным для тех, кто получал к нему доступ. Причем даже в обстоятельствах, мягко говоря, неожиданных. Зигмунд и Ганзелка описывают, как они во время своего путешествия по Уганде повстречали уроженца этого континента как раз в месте пересечения экватора. Африканец был «на велосипеде в длинных брюках, рубашке, черном свитере и застегнутом пиджаке». Термометр в тени показывал плюс 31, солнце было в зените, но оно, как видно, не мешало ехавшему в гору велосипедисту.

Поневоле вспомнишь: «Показал черт моду — а сам в воду!». Там попрохладней. Но с другой стороны, известно множество примеров, когда привлекать дьявола к ответственности за очередные причуды прекрасного вроде бы и ни к чему — правила субординации подчас не оставляли никакого места для козней нечистого. Пожалуй, львиная доля требований светской красоты на протяжении целых столетий могла бы быть обозначена кратким девизом: «Не высовываться!». Так, В. О. Ключевский сообщает об одной московской красавице, которая ни в какую не хотела пользоваться румянами. Цвет и свежесть ее кожи от этого только проигрывали. Но в конце концов пришлось: «Другие-то румянятся. А ты чем лучше?».

Если же к этим другим относилось лицо царских кровей, то бывало еще круче. По словам В. О. Ключевского, придворные дамы отнюдь не деспотичной Елизаветы Петровны должны были подражать царице, но ни в чем не превосходить ее. (Вспомните Калигулу!) Поэтому как-то раз Елизавета на глазах у всего двора срезала «прелестные украшения из лент» с головы Нарышкиной. Однажды же ей пришлось обрить свои светлые волосы, которые она красила в черный цвет. И что же вы думаете? Всем придворным дамам пришлось, хотя и с плачем, проделать то же самое и заменить свои собственные волосы париками!

Снова стоп! Перед нами еще один зигзаг изменчивых вкусов — намеренное нарушение устоявшихся представлений о красоте и даже уродование. В приведенных примерах оно выразилось в срыве «прелестных лент» и бритье женских голов, которое казалось ужасным бедняжкам, обреченным на сию процедуру… Но… подобное случалось неоднократно, причем не только в истории России, которую стало модным рисовать средоточием всяческих зол. Так, есть сведения о том, что стоило одному европейскому монарху после ранения в лицо сбрить бороду и усы, как следом начали бриться другие. Поначалу это могло показаться столь же ужасным, как и бритье женских головок. Особенно в России, где самому Петру Великому пришлось с державной энергией заняться ликвидацией старомодных бород. Показательно, что даже привычный со школьных лет «символ передовых взглядов» — Чацкий — персонаж послепетровских времен с сарказмом поминал «смешные, бритые, седые подбородки».

Но ничего, прижилось. И бритое мужское лицо — будь то рекламно-ковбойский профиль курильщика «Мальборо» или портрет седеющего мужчины — уже не выглядит ни непривлекательным, ни смешным. Иными словами, движение к прекрасному, красивому и привлекательному может начинаться с уродования данного природой или просто привычного. Причем, порою то, что воспринимается, как украшения, хотя и весьма странные, может, вероятно, иметь изначально совсем другое назначение.

Мы уже говорили с вами о достаточно хорошо известных «украшениях» женских губ. Иные из них и на взгляд сегодняшнего, видавшего виды европейца (да и азиата или американца) просто чудовищны. Как, например, то, что можно видеть на фотографии из книги Йоргена Бича «К сердцу Африки». Перед нами наголо остриженная женщина неопределенного старушечьего возраста, на чьи губы надеты «тарелочки», напоминающие по своему виду два небольших сита. Нижнюю при еде снимают. Поцелуи же до появления европейцев у здешних племен вообще были не приняты. Так что помехи в обыденной жизни сводились до минимума.

В книге можно встретить два объяснения того, как появились эти украшения. Правда, появляются они после четвертого стакана, опорожненного в минуты отдыха одним из собеседников автора. Но тем не менее к ним стоит прислушаться. Первая версия простенькая: поскольку украшения в губах здесь не редкость, постольку ими никого не удивишь. Женщины же Убанги настолько тщеславны, что решили перещеголять соперниц таким вот весьма своеобразным способом.

А вот вторая версия очень показательна. С таким поворотом мысли и целой гаммой чувств мы еще не встречались. По словам рассказчика, «в те годы, когда на африканские деревни совершали набеги охотники за рабами, мужья уродовали лица своих жен, чтобы спасти их от рабства и позора. На женщин с продырявленными губами не было никакого спроса на невольничьих рынках. Таким образом, тарелки в губах были средством самозащиты».

Африканская кокетка　

Что ж, такая версия, хотя и не бесспорна, но вполне логична. Ведь было время, когда Африка превратилась в «заповедное поле охоты на чернокожих». Охоты, в ходе которой континент потерял от 50 до 100 млн. человек. При этом хорошо известно, что многим из них было не суждено не только достичь Нового Света, но и дойти до побережья Африки, — их кости усеяли невольничьи тропы.

Очень интересно то, что нечто подобное наблюдалось в истории Китая. Когда маньчжуры в XVII веке завоевали Китай, они были слишком немногочисленны по сравнению с покоренным населением и поэтому старались отгородить себя, в том числе и с помощью чисто внешних знаков, от побежденных. Так, китайцы-мужчины должны были носить знак покорности — косы, которые демонстративно срезались в дни революционных выступлений против маньчжурского господства.

Маньчжурские же семьи были обязаны обеспечивать императора и его двор немалым числом служанок и наложниц, набираемых именно из маньчжурской среды. «Существовало такое правило: дочери маньчжурских семей в возрасте 12–16 лет обязаны были в сопровождении родителей явиться в императорскую регистратуру, где чиновник записывал в специальную книгу имя, возраст, внешние приметы и занятия родителей. Это делалось с одной целью: когда приходило время выбора жены или наложниц для императора или служанок для дворцовой службы, чиновники знали, кого вызывать во дворец.

Некоторые маньчжурские семьи старались уклониться от регистрации своих дочерей, боясь потерять их навсегда. Иногда матери шли на всевозможные уловки. Они посылали дочерей с грязными лицами, нерасчесанными волосами и в неопрятной одежде: пусть дочь произведет неблагоприятное впечатление на чиновников, и, возможно, ее оставят в покое».

Как видим, мы с вами как-то само собой подошли к перекрестку, где, словно былинные дороги, скрещиваются две проблемы: проблема трансформации «уродливого» в «естественное» и даже притягательное. И встречная — проблема трансформации «естественного» в постыдное и уродливое.

Уже рассмотренные примеры показывают, что культивирование изначально «некрасивого» и даже уродливого могло иметь своей целью самозащиту. Такая самозащита могла играть и магическую роль. Так, по версии крупного английского этнографа Дж. Фрезера, «каинова печать», поставленная Богом на братоубийцу и тем самым изменившая его лик, имела (или могла иметь) мистическое назначение; «Возможно… — пишет он, ссылаясь на многочисленные этнографические наблюдения, — «каинова печать» использовалась для того, чтобы сделать человекоубийцу неузнаваемым для духа убитого или же с целью придать его внешности настолько отталкивающий или устрашающий вид, чтобы у духа, по крайней мере, отпала всякая охота приближаться к нему». Иными словами, боевая раскраска первобытных воинов могла сочетать в себе, как собственно психологические, так и магические функции, которые, впрочем, самими воинами не различались: ведь и враждебный дух и враг-человек виделись частями одной реальности. Постепенно же знаки устрашения, становясь и знаками «мужества», могли обретать в глазах людей и эстетическую ценность…

Выражаясь иначе, «некрасивое» и уродливо отталкивающее, а в более поздние времена и эпатирующее, т. е. бросающее вызов привычным вкусам, могло преобразовываться, трансформироваться в нечто, не вызывающее эмоционального отторжения, а то и привлекательное.

Особенно наглядно этот процесс переплавки безобразно отталкивающего в привычное и даже в чем-то эталонное предстает перед нами сегодня: вчерашнее уродство, хлынув на экраны и страницы массовых изданий, вроде бы само собой, исподволь начинает вызывать совершенно иные эмоции, чем прежде. Тем самым расшатываются, видоизменяются глубиннейшие устои нашего даже не сознания, а подсознания.

Я ничего здесь не сужу. Суд — это итог. До итога же в этих вопросах далеко. Но нам сегодня, быть может, как никогда прежде, нужно смело взглянуть на всю панораму происходящего, отнюдь не ограничивающуюся канвой политических событий и узко экономических проблем. Взглянуть, вглядеться в нее и, возможно, острее ощутить значимость эмоционально-эстетического пласта в массиве всей человеческой культуры и самой жизни. И, конечно же, нужен увлеченный, многосторонний анализ, объемлющий, помимо прочего, множество потрясающе интересных явлений нашей действительности последних десятилетий. Интересных с познавательной точки зрения и тогда, когда что-то вызывает чуть ли не физиологическое неприятие. Ведь и это таит в себе нити, позволяющие почувствовать логику в головоломных лабиринтах нашего бытия.

Мы же с вами оказались перед следующим поворотом проблемы прекрасного, перед вопросом о соотношении ощущения красоты и сокровенного, перед переливами любования прелестными формами и стыда, перед сплетением эстетики, этики и религии.

Сознаю, что этого деликатнейшего вопроса мы коснемся лишь очень и очень поверхностно. И тем не менее от него невозможно уйти…

ПРИКОСНОВЕНИЕ К СОКРОВЕННОМУ

Затих обычно говорливый восточный базар. Наглухо закрылись двери и ставни. Исчезли люди, словно сдутые мощным дуновением невесть откуда налетевшего урагана. Не видно ни продавцов, ни покупателей, ни праздных зевак; и, кажется, сам ветер, повинуясь движению высочайшей длани, испуганно забился за пропыленные дуваны.

Все живое с трепетной покорностью опустило глаза, и только стража мерно двигающегося шествия бдительно следит, дабы никто не нарушил строжайший запрет. И только Алладин (а, может быть, Маруф, Азамат или кто-то иной?), спрятавшись, ловит взором околдовывающий облик направляющейся в баню принцессы Будур (а, может быть, ее зовут иначе?).

Она еще только собирается открыть свое тело прозрачным струям воды, и наш герой видит лишь луноподобное лицо и фигурку, укутанную бесценными тканями. Совсем немного в сравнении с тем, чем доводилось любоваться шаловливому Кришне, стянувшему одежды у плескавшихся в реке пастушек. Совсем немного? Но и это непростительный проступок, за который каждого, кто только будет обнаружен, ожидает страшная казнь.

В чем же дело? А в том, что созерцание царственной, чужой красоты запретно. Оно — вид бесчисленных табу, опутывающих жизнь людей. И потому пустеют улицы, когда появляются паланкины, несущие сказочных царевен. Потому чачваны закрывают до самых глаз женские лица, а чадры и паранджи окутывают соблазнительные фигурки с головы до пят. Потому-то на здоровенном металлическом щите у въезда в уже не сказочный, а вполне осязаемый иракский город Эн-Неджеф повелевающе сверкают слова: «Женщина! Прикрой свое тело!».

Вполне понятно, что если одним нельзя смотреть, то другим должно быть стыдно показывать то, чего не должны видеть другие. Третьим же неуместно изображать запретное.

Но вот на что и почему накладывают суровое табу? Что стыдно и что, относящееся к человеческому облику, то там, то тут оказывается «вне игры» и даже вне культурного языка, как в старой забаве, где, чтобы не проштрафиться, надо «да и нет не говорить, черное и белое не называть»?

Обилие этих запретов поражает своим многообразием, а то и явной противоречивостью. Здесь кутают тело, но открывают лицо, а где-то там прячут от посторонних глаз и лица; и героини поэтично-ироничного «Белого солнца пустыни» вздымают вверх подолы, чтобы прикрыть ими очаровательные носики и щечки, которые не должен видеть посторонний мужчина.

Где-то так обнажают женскую грудь, что платье начинает напоминать поднос, несущий на себе лакомый плод.

При этом в свое время в самых престижных и благопристойных заведениях, таких, как Берлинская опера, по указу его величества прусского короля женщины с чересчур робкими вырезами, чтобы посетить представление, должны были вооружиться ножницами, услужливо предоставляемыми гардеробщиками, и расширить поле обозрения до требуемых размеров.

Наступают иные времена — верхняя часть женского тела окунается в ткани, но зато ноги, некогда заботливо укрытые целыми потоками дорогостоящих материй, отдаются во всевластие мини, скорее подчеркивающих и привлекающих внимание, нежели прикрывающих…

А где-то ходят совсем нагишом. Или почти нагишом. Но, оказывается, и тут могут быть свои условности. Представьте, например, такую сценку: группа совершенно обнаженных африканок весело хохочет. Над чем или, точнее, над кем они смеются? Над воинами племени макололо, сопровождающих экспедицию Левингстона. В чем же дело? Оказывается, в том племени, где женщины ходят нагими, у мужчин принято и спереди и сзади закрывать свое тело свисающими с пояса кусками ткани. У воинов же макололо прикрыт лишь перед, и их вид в глазах аборигенок — непристойность, заслуживающая осмеяния.

В искусстве пристойного прикрытия «самого-самого» вообще много неясного. Так, если европейскими мастерами живописи и ваяния широко использовались фиговые листки, прилепленные к нагим телам, то на Дальнем Востоке дело обстояло подчас наоборот: нередко можно было встретить изображения любящих пар, все тела которых укутаны в халаты, за исключением… детородных органов.

Если мы начнем искать истоки такой разноголосицы в видении пристойного и непристойного, положенного и запретного, то, пожалуй, и по сей день не сможем ответить на многие вопросы с уверенностью математика, решившего задачу раз и навсегда. Однако за пестрым покровом разнородных «можно», «необходимо», «нежелательно», «некрасиво», «нельзя», «ни в коем случае» все-таки прослеживаются поразительно целостные нити. Проследим же за некоторыми из них, уводящими нас в мир сокровенных чувств и верований, затрагивающих не только тела, но и волосы, и самые различные детали одежды.

Вот перед нами Орлеанская дева. Ее скоро взведут на костер; и она, обвиненная в ведовстве и выполнении указаний дьявола (прямо шпионка Нечистой силы!), будет обречена на мучительную гибель в пламени. Обвинение будут подтверждать тем, что даже в заключении, почти до самого своего конца, она не снимала мужскую одежду. Разве это не улика? Ведь еще в Писании сказано: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок перед Господом, Богом твоим, всякий, сделающий сие».

Героическая трагедия Жанны д’Арк завершилась 30 мая 1431 года. А столетия спустя в той же самой Франции, где родились крылатые слова: «Ищите женщину!», за попытку щегольнуть экстравагантным подобием дамских брюк чуть не поплатилась жизнью Мария Антуанетта. Уже не въедливые инквизиторы, а разбушевавшаяся толпа готова была решить судьбу «женщины в штанах». И только счастливое стечение обстоятельств спасло ультрамодную королеву и помогло ей благополучно дожить до гильотины.

Минуло больше полутора веков, но, несмотря на головокружительный полет времени, женщина в брюках и т. д. нередко продолжала восприниматься как нечто не просто непристойное, а и не привлекательное. Ни где бы то ни было, а в Ленинградском институте культуры швейцар, пропустивший делегацию шотландцев, одетых в юбки, с чувством собственного достоинства выговаривал девушкам: «В штанах не пускаем!». И было это не в такие уж дальние годы… А далеко-далеко от Ленинграда, в казахстанском городке декан одного из факультетов педвуза в 70-е годы строго-настрого запрещала девушкам в брюках являться на занятия. Шли годы. Но в каком-нибудь сельском клубе и в середине 80-х могли не пустить на танцы девушку в джинсах.

Так что же перед нами? Целый ворох примеров человеческой ограниченности, «неадекватной реакции» на происходящее? Фанатизм и нетерпимость, кои бывают не чужды и ученым?

Не стану сейчас вдаваться в рассуждения о чьей-то ограниченности. Не буду затрагивать и тему фанатизма, который, конечно же, существует. Я просто предлагаю хотя бы допытаться взглянуть на приведенные здесь и многие иные, но не упомянутые факты с иной стороны — как бы изнутри, и хотя бы поверхностно проследить истоки некоторых (только некоторых) ощущений.

Начнем с того, что не имеет прямого отношения к степени обнаженности человеческого тела или, во всяком случае, к ней не сводится. Облик любого из людей, включая и нас с вами, одежда или ее отсутствие в той или иной ситуации, нюансы мимики и т. д. — это все еще и книги знаков, читая которые окружающие пытаются смоделировать, предугадать наше поведение. Потому-то уместно не упустить и иное. Люди, какими бы они ни были, реагируют и на одежду, и на чье-то поведение, исходя из привычного в их среде прочтения «книги знаков». Вызывающая одежда — это знак того, что мы вправе ожидать и «нестандартные» действия. Не принятые же где-то шаги — это словно этикетка, указывающая на сущность того, кто их совершает.

Бывает, что различие в «прочтении» оборачивается и трагедией. Так произошло с одним юношей, решившим подчеркнуть свою мужественность татуировкой. В армии ему, по его настоятельной просьбе, сделали на спине эффектную наколку — корону с картежными красными мастями (черви, бубны), о символике которой он и не догадывался. Много лет спустя эту татуировку случайно увидели на пляже бандиты-рецидивисты и настойчиво стали навязываться в друзья ее обладателю. Пригласили парня в ресторан, щедро угощали и ублажали его. И лишь позже «король всех мастей» понял причину особого внимания к себе: такой татуировкой в уголовной среде метят людей, склонных ко всем формам полового извращения. Увидев, что они обманулись в своих ожиданиях, рецидивисты после садистских истязаний убили жертву «крутой» наколки.

Таким образом, и безобидные наколки даже в наши дни могут быть не только украшением. Точно также и обнажение тела в той или иной степени (а где-то и лица), характер макияжа вольно или невольно, но становятся визитными карточками и влекут за собой соответствующее отношение. Но этим «прочтением» эмоциональная реакция на наготу и демонстрацию «интимных сцен» далеко не ограничивается. Корни такой реакции уходят в глубь времен и в самые неизученные бездны человеческой психики. Какие же?

Нимало не претендуя на целостное освещение вопроса, попробуем хотя бы коснуться его. А для этого вновь вернемся к истории.

1402 год… Тень Османской империи нависла над Европой. Уже истекает кровью Сербия, потерявшая на Косовом поле 10 тысяч своих сыновей. Трепещет Вена. Но Железный Тимур бросает вызов владыке Великой Порты и, воспользовавшись изменой части турецких войск, в решающем сражении под Анкарой сокрушает Баязида. Сам Баязид пленен и посажен в железную клетку, чтобы оттуда глядеть на пир победителей. Как гласит предание, прислуживать им среди прочих должна была и обнаженная любимая жена пленного султана. Не вынеся этого зрелища, Баязид покончил с собой, разбив голову о железные прутья.

Для нас здесь неважно, насколько достоверен этот эпизод, точно так' же, как не важно, насколько достоверна сцена гибели персидской княжны в песне о Стеньке Разине. Важнее иное, то, что в сознании людей, рассказавших о таком конце султана, подобный всплеск эмоций не был чем-то неестественным.

Но почему же нагота (коснемся хотя бы только ее) вызывала и способна вызвать поныне целый шквал убийственных не только для других, но и самоубийственных эмоций?

Что здесь — чувство собственности и слитое с ним чувство унижения, когда посторонний вторгается в нечто сокровенное, предназначенное лишь для тебя? Чувство особенно невыносимое, если ты — султан, годы и годы державшийся на вершинах власти.

Не будем отметать и этого предположения, но, вполне вероятно, не только это. Ведь мы знаем, что и нагота совершенно чужих жен способна «на полном серьезе» выводить из себя. Где истоки такой реакции? Они в немалой мере скрыты в давних традициях и верованиях, где нравственное сливается с магическим, в той жизни, когда все самое ценное и самое уязвимое стремились уберечь от сглаза. Поэтому-то известны племена, для которых и принятие пищи — акт, окрашенный волшебной кистью колдовства, а значит, и сокровенный, требующий уединения.

Детородные же органы еще уязвимей и, следовательно, значительней, чем рот. Ведь в них заключена жизнь не отдельного лица, а целой цепи поколений. Да и действуют они презагадочнейшим образом, зачастую словно совершенно независимо от того, кто ими обладает, будь то мужчина или женщина. Значит, именно они нуждаются в особой защите от постороннего глаза. Так, по-видимому, постепенно рождается чувство стыда и ощущение безнравственности наготы.

Любопытно, что в эталонно-знаменитом античном искусстве в первую очередь закрывается именно тело женщин. Что это? Выражение несвободы и знак того, что видеть ее всю должен только определенный мужчина? Или?.. Или к этому примешивалось осознание, либо трудно выразимое словами ощущение особой уязвимости женского тела?

Казалось бы, должно быть как раз наоборот: мужская плоть, когда дело доходит до интимной близости, порою куда более капризна, чем женская. В средние века кое-где в Европе вообще вставала очень щекотливая проблема: иные мужья, вполне пригодные для любви, если дело доходило до «чужих» дам и их дочерей, оказывались неспособными выполнять свои супружеские обязанности. Иначе как вмешательством нечистого такие казусы объяснить не могли.

Может быть, античности, еще не знавшей раннехристианского неприятия плоти и плотских удовольствий, были не ведомы и иные психические и психофизиологические помехи интимной близости мужчин и женщин? Значит, и проблема «мужской силы» или слабости не была еще столь же актуальной, как в более поздние времена?

А может быть, дело еще и в том, что стремление поплотнее укутать женское тело было связано с представлениями о значимости материнства и женского лона, из коего являются на свет новые человеческие существа? Иначе говоря, чья-либо личная активность в половой жизни и подвиги древнейших казанов воспринимались как нечто мало существенное в сравнении со способностью женщины рожать. Тем более что в совсем уж незапамятные времена, как полагают, существовал промискуитет, т. е. беспорядочные половые связи, и одного не слишком удачливого продолжателя рода человеческого могли без всяких осложнений заменить другие. Всякие же там «Камасутры» и «Жизнеописания Эзопа», где уделяется внимание «постельным» доблестям мужчины, плоды куда более позднего этапа человеческого развития. Таким образом, можно предположить, что античные ваятели в какой-то мере запечатлели в своих статуях то восприятие тела, которое зарождалось и крепло задолго до появления самих статуй…

С другой стороны, наложение фактически многовекового запрета на изображение в произведениях искусства именно мужских половых органов может, вероятно, свидетельствовать о том, что со временем, по мере смены социальных ролей, развития «малых» семей и чувства собственности, акценты стали смещаться с женщины-роженицы на мужчину-хозяина и оплодотворителя. Минули тысячи лет, но и сегодня к порнографии в первую очередь относится демонстрация показанного анфас мужского, а не женского тела. Отчасти это связано с самой анатомией. Отчасти же с тем, что порно (в кино ли, на сцене ли) — один из моторов шоу-бизнеса. Исторически же сложилось так, что века и века в сфере развлечений «работали» нагие или демонстративно сексуальные женщины. Такая женщина порою достигала изумительных вершин, выводивших ее за круг просто игрушки. Вспомним гетер Эллады, гейш Японии, баядер Индии… Мужчина же, демонстрирующий свою плоть, — это Ванька-холуй, фигляр, объект презрения и насмешек. И, возможно, поэтому, а, точнее говоря, в том числе и поэтому, публичное обнажение мужских гениталий воспринимается как нарушение всякой меры… Не отсюда ли и возможный взрыв эмоций при бесконтрольной демонстрации такой наготы?

Может быть… По крайней мере, здесь есть над чем поразмыслить. Мы же последуем туда, где чувство собственности и страх волшбы (и что еще?), взявшись за руки, идут не только к чувству стыда, но и к перерастанию постыдного в безобразное, будь то какие-то части тела или сцены…

Совершенно замечательный пример такого рода эстетического неприятия «непристойности» дает история одного из самых первых фильмов «Поцелуй Мэй Ирвин и Джона Райса». В этом фильме впервые был применен крупный план, и когда незатейливую ленту показали на экране, а это произошло в 1896 году, разразился настоящий скандал. Один из чикагских журналов так отзывался о демонстрации этого фильма (в котором, кстати, оба актера были сняты до пояса, причем одетыми): «Антрепренеры спектакля храбро превысили меру пошлости, на которую когда-либо осмеливались до сих пор… Вспомните поцелуй, которым обмениваются Мэй Ирвин и некий Джон Райс. Ни один из партнеров физически не привлекателен, и зрелище этого взаимного скотства трудно переносимо. Натуральная величина была бы сама по себе отвратительна своей животностью, но это еще цветочки по сравнению с впечатлением, которое производит подобный акт, увеличенный в пропорциях и повторенный три раза подряд. Это совершенно отвратительно… Подобные поступки требуют вмешательства полиции». Сегодня этот фонтан эмоций, связанных с каким-то заурядным поцелуем, кажется забавным. От подобных всплесков «праведного негодования» было бы проще всего отмахнуться, сославшись на то, что моралисты-зануды были всегда и везде. Даже в Америке, осененной статуей Свободы. Но вот перед нами уже не какой-то фанатик или религиозный ортодокс, и не заурядный обыватель, а ученый. Причем не поборник ислама (на который Запад привык поглядывать свысока), а сформировавшийся в лоне западной цивилизации. Этот ученый пишет: «В последнее время появилось несколько отвратительных крикунов, которые назойливо рекламируют красоту половых органов женщины… Но, оставив в стороне этих субъектов, мы со всей решимостью утверждаем, что ни один мужчина не находит женские половые органы красивыми, он скорее видит в них нечто отвратительное».

Обратите внимание, оба приведенных высказывания не. просто осуждают нечто недостойное, а буквально дышат отвращением. Не стану вдаваться в дебаты о красоте или уродливости упомянутых частей тела, либо кинопоцелуев и прочего. Хочу заметить только, что в работе ученого мы, по сути, видим такую же пульсацию чувств, как и в статье из чикагского журнала. Чувств, идущих не от осознания чего-то и не от анализа собственно научных данных, а из глубин души, таких же темных и не рациональных по самой своей природе, как и те глубины, которые в других случаях приводили в неистовство целые толпы.

В чем же дело? А дело в том, что здесь уже постыдное стало и отвратительным, неприятным для созерцания, подобно тому, как бранные слова могут быть неприятны для слуха.

Можно сколько угодно говорить об устарелости воззрений Вейнингера и тех, кто смотрит на мир так же, как он. Можно выискивать раннехристианские корни в отвращении к самым интимным частям тела и соответствующим актам близости мужчины и женщины. Можно энергично внедрять в язык «нестандартную» лексику и стремиться к тому, чтобы слово «ж…» стало таким же нормальным, как и «роза». И все это даст свой эффект. Но… В том-то и весь фокус, что здесь мы имеем дело не просто с «отсталостью взглядов», а с целой Вселенной эмоций — целым Океаном, который не расплескать пригоршнями слов о «духе времени» и т. д. Поэтому-то когда телевидение не в специальных передачах, не в ночных программах, а походя, в «Новостях» и между ними и рекламными роликами, демонстрирует иные «откровенные» сцены, смакует беспомощность раненых и незащищенность мертвых, оно может восприниматься какой-то частью зрителей как кулинар, заставляющий глотать змей, лягушек, а то и зерна, втоптанные в навоз. И бессмысленно разглагольствовать о том, что где-то лягушки и змеи — деликатес. Лава эмоций, вздымающаяся из глубиннейших недр, таким доводам не подвластна.

Очень важно и то, что столь же отвратительными и неприятными, вплоть до физического отторжения и настоящей бури в душе, могут быть и манеры, и речевые обороты, не соответствующие установкам класса, либо социальной группы той или иной эпохи в той или другой стране. Установкам, превращающимся в хворост, из которого возгорается нешуточное пламя эмоций.

Вслушайтесь только в несущийся к нам из средневековья монолог японской придворной дамы: «Как ни возмутиться, если с тобой разговаривают бесцеремонно, не соблюдая правил учтивости? А уж тем более гнев берет, если так осмеливаются говорить о высокопоставленных лицах!..»

Ох, уж эта бесцеремонность! Сколько кровушки она стоила! И не только в переносном, но и в самом прямом смысле слова! Сколько стычек, сколько дуэлей были не просто данью этикету, а итогом вспышек неуемных чувств, буйные игры которых мы видим и в русских былинах, и в киргизском «Манасе».

Вечное чудо античного ваятеля

Ее жертвы не только в прошлом. Сколько людей уходят из жизни раньше срока из-за недолжного обращения! Приведу один только штришок. Как-то в прессе промелькнуло сообщение об одном профессоре с Кавказа (дело было еще при Союзе), который умер от сердечного приступа после того, как его довольно бесцеремонно попросили освободить гостиничный номер. Для ученого нашего столетия всплеск чувств стал таким же смертельным, как и для турецкого султана пять столетий назад.

Конечно же, «должное» у разных групп людей, разных народов и в разные времена было различным. Но при всей своей условности оно — не выдумка, а часть той реальности, в которой живут люди. И нарушение должного может для кого-то оказаться не только болезненным, а и смертельным.

Некоторые же, особенно «физиологические» моменты уродливого, «не должного» поведения вообще никак не укладываются в рамки отдельных эпох и культур. Попробуйте, например, угадать: когда и кем это было написано: «А иной упьется… водкой и шумит вовсю. Обтирая неверной рукой рот и поглаживая бороденку, если она у него имеется, сует чарку соседу в руки — до чего противное зрелище!

— Пей, — орет он, подзадоривая других.

Посмотришь, дрожит всем телом, голова качается, нижняя губа отвисла… А потом еще затянет ребячью песенку…»

Вы думаете, что здесь живописуются иные наши соплеменники? Что же, возможно, у вас есть на то основания. Но надо признаться, что перед нами все та же Сэй-Сенагон, жившая в XI веке в Японии! Как видим, некоторые эмоциональные реакции на «красивое» и «безобразное» достаточно устойчивы.

К счастью, от созерцания многих прелестей застолий и «тусовок» (то бишь ассамблей) былых времен наш современник уже избавлен. Равно как избавлен от необходимости запоминать правила, подобные тем, что можно было встретить в сатирическом «Корабле дураков» С. Бранта или грозном указе Петра I. Произведение С. Бранта впервые было опубликовано в Базеле в 1492 году, в том самом, когда Колумб открыл Америку, и рисует нам колоритнейшие сцены того, что не должно делать в часы застолья.

Так что же, по мнению автора, глупо и некрасиво? Тянуться к еде, «не прошептав молитвы небу». Дуть на кашу так, будто вы решили тушить пламя пожара. Вести одному застольный разговор, не давая другим вставить ни слова. Пока идет все достаточно знакомое. Но вскоре всплывает и экзотика:

А вот еще закон приличья: За шестиногой серой дичью, Что расплодилась в волосах, Нельзя за трапезой в гостях Охотиться и то и дело Казнить ее в тарелке белой, Купая ноготь свой в подливе, Чтоб стало вкусом прихотливей, Потом сморкаться, после сморка Нос вытирая о скатерку… А то еще, избави Боже, На стол положат ноги тоже, Как та злосчастная невеста, Что на пол шлепнулась не к месту, Издав такой при этом звук, Что онемели все вокруг.

Стихи явно шутливы. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Монарший же указ Петра I издан на полном серьезе тем, кто почитал воспитание чувства прекрасного делом государственным. «Замечено, — гласил указ, — что жены и девицы, на ассамблеях являющиеся, не зная политесу и правил одежды иностранной, яко кикиморы одеты бывают. Одев робы и фижмы из атласу белого на грязное исподнее, потеют гораздо, отчего зело гнусный запах распространяется, приводя в смятение гостей иностранных. (Опять подрыв престижа великой державы! — Ю. Б.)

Указую, впредь перед ассамблеей мыться в бане с мылом со тщением и не только за чистотой верхней робы, но и за исподним также следить усердно, дабы гнусным видом своим не позорить жен российских».

Сегодня документы подобного рода воспринимаются с «веселым оживлением». Но, по сути, речь в них идет о таких «некрасивостях» поведения и быта, которые способны вызвать такое же омерзение, отвращение, как иные физические уродства, и т. д.

Правда, нетрудно заметить, что во многих местах земного шара считалась и считается постыдной демонстрация не только гениталий и низких, «уродливых» манер, способных вызвать брезгливость человека с «тонким вкусом», но и женских лиц, фигур и т. д., то есть всего того, что вовсе не кажется некрасивым даже тем, у кого такая демонстрация вызывает искреннее возмущение. Ведь ни сказочная царевна Будур, ни мисс Эротика из молодежной газеты сами по себе не могли бы быть названы некрасивыми. Как раз наоборот. Но это уже другие грани проблемы сочетания красивого, прекрасного и пристойного — грани, уходящие в этику…

Их уместно детально осмыслить в совсем иной работе. Моя же задача в ином: поставить вопрос не об узкоэтических, а о потаенных религиозно-культурных и даже психофизиологических механизмах перерастания, трансформации постыдного в уродливое.

Кстати, и с женскими фигурками, столько раз воспетыми поэтами, не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Так, знаменитый немецкий философ Шопенгауэр утверждал без тени сомнения: «Только мужчина, интеллект которого окутан туманом полового влечения, может найти красоту в низкорослом, узкоплечем и широкобедром поле».

Можете поспорить с мэтром немецкой философии или согласиться с ним, и это ваше полное право. Но, так или иначе, а мы как-то сами собой подошли к еще одному повороту нашей темы — к взаимосвязи (а может быть, и ее отсутствии?) красоты, внешности и сексуального зова.

«Я ГЛЯЖУ ЕЙ ВСЛЕД — НИЧЕГО В НЕЙ НЕТ..», или ВНЕШНОСТЬ, КРАСОТА И «СЕКСУАЛЬНЫЙ ЗОВ»

Сколько песен, сколько поэтических легенд сложено о красоте, способной пленять с первого взгляда самые стойкие сердца! Какие только эпитеты и образы ни рождены мировой поэзией, чтобы воспеть красоту! И поскольку певцами прежде всего были мужчины, то естественно (по крайней мере, это казалось естественным веками) и воспевали они красоту чарующих представительниц противоположного пола.

Таким образом, вопреки иным сумрачно-критическим взглядам женская красота становилась эталоном красоты как таковой. «Красота и красивые женщины, — восклицал Аньоло Фиренцуола, известный итальянский писатель эпохи Возрождения, — и красивые женщины и красота заслуживают того, чтобы каждый их восхвалял и ценил их превыше всего потому, что красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота — величайшее благо, которое Господь даровал человеческому роду, ведь через ее свойства мы направляем душу к созерцанию, а через созерцание — к желанию небесных вещей, почему она и была послана в нашу среду в качестве образца и залога…»

Как бы неустанно не сменяли друг друга эпохи, красота была и остается в цене в буквальном смысле слова. Броской, долгоногой девице куда проще стать женой «нового русского» или старого американца, владеющего приличным капиталом, нежели менее эффектной сверстнице. И не беда, если кавалерам, судя по (не бесспорным) наблюдениям отечественных юмористов, для того чтобы сравняться с ними ростом, придется использовать свои сотовые телефоны вместе с антеннами.

Красотой, как мы знаем, покоряли целые царства, племена и народы, посылая на откуп корыстным и чувственным врагам прелестнейших и знатнейших своих дочерей. Тем самым женское лицо и тело становились мечом и щитом иного государства. Даже византийскому венценосцу пришлось уступить свою сестру Анну русскому князю Владимиру, чьи «вои» овладели твердыней Херсонеса.

Красота могла стать подспорьем и в иных, более обыденных и мирных делах. Судя по Геродоту, у вавилонян некогда существовал «самый разумный» и «прекраснейший обычай», из тех, которые были ему известны: раз в году девушек-невест выставляли на своеобразный аукцион. Сначала торговались из-за самой неотразимой. За нее и платилось больше всего, поэтому она и доставалась самому богатому и знатному. За нею следовала «вторая» по красоте, и так до тех пор, пока на аукционе не оставались девушки, за которых не предлагали и мелкой монеты. Но и они могли не пугаться участи старых дев. Деньги, собранные с богачей за красавиц, шли затем, по словам «отца истории», беднякам, готовым за вознаграждение взять в жены и дурнушек. И чем менее миловидной была будущая жена, тем большей оказывалась доплата мужчине, готовому стать ее супругом. Таким образом, одновременно решались и проблемы личной обустроенности, и «спонсирования» бедняков, решивших обзавестись семьей, и роста народонаселения.

Но вот что влекло и продолжает привлекать мужчин в фигурах и особенно в лицах противоположного пола?

В сказке «Симург» узбекского поэта Хамида Алимджана очень удачно сконцентрированы восточные ажурно-изысканные описания образцовой женской красоты:

И была хороша она, Как в апрельском саду весна. Кипарису подобный стан Черным блеском кос осиян. Как нарциссы, глаза нежны, Стрелы гнутых ресниц длинны. На коралловых уст изгиб Кто засмотрится — тот погиб.

Остается только добавить «дивнобедрая» — постоянный эпитет индийских прелестниц, — и вы получите «полный» портрет восточной красавицы.

Правда, полный ли с более широкой, «космополитической» точки зрения? Пушкин, пожалуй, усомнился бы в этом: и щечки Флоры, и грудь Дианы, конечно, обольстительны, но все-таки что может быть прелестней летучих ножек Терпсихоры?

В античном же мире не были забыты и ягодицы, о чем, в частности, свидетельствовала найденная в «золотом» доме Нерона статуя Афродиты Каллипиги, «имеющей красивый зад». «Богиня, по описанию З. Г. Минц, изображена в высоко поднятой тунике, с обнаженными ногами и нижней частью туловища», видимо, призванными наглядно засвидетельствовать оправданность ее прозвища.

Восток, если мы попристальней в него вглядимся, мог быть очень и очень скрупулезным и при этом возвышенно-поэтичным в описании возлюбленных, изумительнейшее свидетельство чего являет «Песнь песней». Здесь и кудри, и глаза, и шея, и сосцы, подобные сернам, и «живот — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино», и чрево, уподобленное вороху пшеницы, «обставленному лилиями».

Трудно отказать себе в удовольствии и не процитировать для сравнения стихотворный фрагмент, вошедший в старинный индийский сборник «25 рассказов Веталы». Вот как здесь живописуется идеальная красавица:

Глаза ее отверсты, лик сияет ярче, чем луна. Из ожерелья Любви два камня — уши у нее. Цветку сезама тонкий нос подобен, луку Камы[8] — бровь. Красней коралла нежный рот, а зубы жемчугом горят. Сплетение ее волос нарядно как павлиний хвост. Три ряда раковин блестят вкруг шеи дивной красоты. Побеги крепкие лиан — две белые ее руки, Как розы алы кисти рук в оправе пурпурных ногтей. Грудь — словно пара куполов с ложбиной сладкой между них… Ты пальцами охватишь стан, так несравненно тонок он. А что сказать о животе с округлой выемкой пупка? От верхних складок живота тропой спускается пушок, И словно лотос красотой сверкает между чресел дол. Плод бимбы[9] каждое бедро… А икры — два платана, к ним все вожделения летят. Две розовоперстые ступни — цветы жасминовых кустов: На каждой каплями росы сверкает по пяти ногтей. Двух стройных ног не отличишь от пары лотосов прямых. Так в этой женщине сошлись счастливые приметы все.

Заметьте, описание начинается с глаз и лика, сияющего ярче, чем луна. «Луноликие девы» — символ красоты в восточных сказках, так ценились белизна и нежность кожи. Но совершенно не случайно и румяна были в ходу, причем в самых разных странах мира. Ведь, к примеру, еще в средневековой Европе знатоки полагали: «Тот красив, кто имеет красную кожу, потому что под ней бьется живая кровь». Любопытно, что, по наблюдению Жака Ле Гоффа, «интерес к крови… обнаруживается и в слове, обозначающем прекрасное — «venustus», которое… производили от слова «venis», что значит «вены».

Живой румянец — признак внутренней готовности к действию и пульсирующей в жилах энергии как у женщин, так и у мужчин. Некоторые знатоки истории, вероятно, помнят принцип, следуя которому отбирал воинов Юлий Цезарь, стремившийся предугадать их поведение в бою. Тот, кто в экстремальной ситуации краснел, а не бледнел, считался более способным решительно противодействовать опасности.

Интересно, что внешне привлекательная кожа, возможно, потому и украшает человека, что она является и показателем здоровья. И наоборот. Для умеющего «считывать» эти показания взгляд на лицо может порой заменить фонендоскоп и термометр. По словам почетного президента Всекорейской ассоциации восточной медицины доктора Би Вон Сика, уже по лицу «можно многое узнать о процессах, происходящих внутри организма. Скажем, лицо блестит, лоб темноватый — значит, есть нарушения в гормональной системе. Пигментация на лице у женщин после родов — признак недостаточной выработки яичников…»

Стоит заметить, что строгий Восток не ограничивался наблюдениями. В Индии, например, древние законы, не полагаясь на вкус мужчин, охваченных любовной страстью, дотошно определяли признаки той, которую следует избирать супругой: «Надо брать в жены женщину, свободную от телесных недостатков, имеющую приятное имя, походку лебедя или слона, нежные волосы на теле и голове, нежные члены».

Были и, наоборот, такие, которых надо было старательно избегать. «Не следует, — гласили законы Ману, — брать в жены девушку рыжую, имеющую лишний член, болезненную, безволосую, волосатую, красноглазую».

В другом же источнике — «Вишну-пуране» наставления такого рода даны еще основательней: «Не следует жениться на женщине, у которой растут борода и усы, на мужеподобной, с хриплым голосом, на язвительной. Умный человек пусть не берет в жены девушку, чьи веки не опускаются, подслеповатую, чьи бедра волосаты, чьи лодыжки слишком торчат, чьи щеки впалы, увядшую, страдающую от желтухи, чьи глаза красны, руки и ноги слишком тонкие. Пусть не женится на женщине, которая слишком низкая или слишком высокая, которая не имеет бровей, у которой зубы редки и рот безобразный».

Представляется небезынтересным сопоставить уже процитированное с советами Ватсъяяны из знаменитой «Кама-сутры», где требования, предъявляемые к внешности невесты, сплавлены воедино с замечаниями социального и нравственного характера: поскольку вместе с достойной женой «муж приобретает… родных, умножает друзей и узнает неподдельную страсть», постольку, поучает «Камасутра», следует стремиться к такой девушке, которая «благородного происхождения, имеет мать и отца, младше его не меньше чем на три года; рождена в достойной, богатой, окруженной друзьями семье, любимой родичами и изобилующей родичами; насчитывает много друзей со стороны матери и отца, наделена красотой, добрым нравом и счастливыми признаками; имеет не слишком маленькие, не слишком большие и неиспорченные зубы, ногти, уши, волосы, глаза, грудь и здоровое от природы тело. Взяв такую в жены, он может считать себя достигшим цели и не встретит порицаний у близких за то, что выбрал ее».

А вот какой женщины следует избегать: «…той, которая при сватовстве спит, плачет или выходит из дома. Пусть избегает носящей неблагоприятное имя, скрытной, выданной (за другого), носатой, с пятнистой кожей, мужеподобной, сутулой, с нескладными бедрами, большим лбом, совершившей погребальный обряд над отцом, оскверненной мужчиной, уже имевшей месячные, немой… И пусть при сватовстве он избегает названной именем созвездия, именем реки, именем дерева и той, чье имя оканчивается на «л» или «р»…»

Будучи своеобразным учебником искусства любви, «Камасутра» касается и деликатного вопроса о том, с какими женщинами вообще не стоит сближаться, даже если о женитьбе нет и речи. Кто же эти нежеланные, с коими разумному мужчине не следует «вступать в близость»?

«…Прокаженная, безумная, изгнанная из своей касты, не хранящая тайн, соблазняющая на людях, та, чья молодость уже позади, слишком светлая, слишком темная, дурно пахнущая, родственница, подруга, странствующая монахиня, жена родственника, друга, просвещенного брахмана или царя».

Правда, добавляет Ватсъяяна, есть и такие, которые учат, что «ни одна женщина, познавшая пятерых мужчин, не является запретной». Однако, по мнению иных, «следует избегать даже такую, если она жена родственника, друга, просвещенного брахмана или царя».

Поскольку, как уже было замечено, и приведенные здесь стихи и законы писались мужчинами, постольку вкусы мужчин прошлого становятся понятными. А каковы вкусы мужчин века нынешнего?

Что притягивает мужской взор? Возьмем только один из многочисленных опросов, полагая, что мужчины везде есть мужчины. По мнению чехословацкого журнала «Дикобраз» (речь идет об информации до 90-го года): «Так уж бывает: мужчина непременно окидывает взглядом почти каждую женщину». Если же внимание детализировать, то, согласно журналу, более всего мужчин притягивают женские глаза — в 22,6 случаях из ста мужчины прежде всего обращают внимание на них, «причем специалисты полагают, что число могло быть и выше, если бы женщины не носили очки». На втором месте — фигура — 14,4 %; на третьем — бюст — 11 %; на четвертом — улыбка — 10,8; на пятом — ноги — 10,4 %. Заметно отстают губы — 7,9 %. И лишь на седьмом — бедра. За ними следуют волосы — 6,6 %; походка — 5,4 %; руки — до 4 %.

Такого типа опросов и обзоров нынче известно немало, и вы сами можете выбрать, какой из них больше подходит лично для вас.

Но ведь бывает и так, как в песне прошлых лет: «Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет. А я все гляжу. Глаз не отвожу». И ладно бы, если «ничего в ней нет», а то ведь бывает и того хуже, как в еще более старой шуточной песенке: «Моя красавица мне очень нравится. С походкой легкою, как у слона. Танцует, как чурбан. Поет, как барабан, и все-таки она милее всех».

Столь же нетребовательны к внешним данным возлюбленного бывают и женщины. Опять-таки, как в песне Анны Герман: «Мне говорят: «Он маленького роста». Мне говорят: «Одет он слишком просто»… А он мне нравится, нравится, нравится. И для меня на свете парня лучше нет».

Что это? Опять перепевы старого: «Любовь зла…»? Отчасти может быть, и так. Ведь ничто не ново под луной, особенно в любви, досконально изученной со времен Адама и Евы. Но здесь для нас важны иные акценты. Акценты, связанные не с умалением значения внешности, а с тем, одновременно и простым и очень сложным фактом, который многократно свидетельствует: сексуально притягательное не всегда совпадает с тем, что считается или даже кажется красивым самому влюбленному. Причем, к счастью для человечества, вызывать влечение могут внешне самые различные мужчины и женщины, иначе в струях любви купались бы только эталонно статные «красны девицы» и «добры молодцы».

Ни в коей мере не претендуя ни на оригинальность, ни на полноту ответа, не могу не заметить, что в основе всякого влечения (а не только «сексуального» в узком смысле этого слова) таится внутреннее, просвечивающее сквозь внешнее: энергетика личности, отражающаяся в блеске глаз, выражении лица, осанке, походке и массе других деталей, порой трудно выразимых словами.

Энергичность как таковая выражает и то, что относится к так называемой «сексуальной энергии» и т. д. Не касаюсь медицинских аспектов вопроса. Но, если взглянуть на него с позиций истории культуры, то увидим любопытнейшую вещь: могущественнейшие и воинственные боги — от античных Зевса и Марса и до индийских Рудры и Шивы были одновременно и воплощением, бьющей через край, сексуальной энергии. В мифах одно не отделялось от другого.

Конечно, красота лица и фигуры может и совпадать с внутренней силой человека, нести на себе отсветы его потенций. Может, и это мы видим неоднократно. Но такое совпадение не обязательно. Так, например, по некоторым данным (методику их получения не выяснял), в число наиболее «сексуальных» отечественных актеров входят, с одной стороны, такие, как Н. Черкасов в роли А. Невского, В. Тихонов в роли Штирлица, О. Янковский в роли барона Мюнхаузена — мужчины статные и видные. С другой — А. Джигарханян и В. Высоцкий.

Итак, если первое слагаемое влечения (а я ни в коей мере не претендую на всеобъемлющее перечисление всех слагаемых), — это «правильная» или «своеобычная» красота, о которой уже столько говорилось, то второе — энергия, способность к действию, сквозящая в облике человека. Отсюда и третье слагаемое — само действие: победы на рыцарских турнирах, умение взлететь на лихом коне к окошку, где сидит девица-краса, и свершение других подвигов, позволяющих продемонстрировать свою ловкость и удаль, а заодно (если потребуется) и спасти ту, чье сердце так хотелось бы покорить. По существу, огромная часть мировой литературы, особенно приключенческой, говорит именно об этом. Эстафету того же разговора подхватил и кинематограф.

Правда, дела, украшающие мужчину, могут быть не только героическими. Разве не притягательны успехи в науке и изящных искусствах? Конечно. И мир знает немало свидетельств магической, чарующей силы таланта. Однако… Тут есть один нюанс, тонко высвеченный в, казалось бы, простеньком детском фильме «Принцесса на горошине», поставленном по мотивам сказок Андерсена. В последней его части творцы прекрасного состязались друг с другом, дабы заполучить руку и сердце очаровательной принцессы. Какими только талантами они не блистали! Но… явился невесть откуда рыжий вояка-мужлан. Смел стальною перчаткою розу — плод изысканного искусства одного из претендентов, подхватил принцессу на руки — и спор был решен.

Следующее слагаемое влечения — чудинка, некая нестандартность, обращающая на себя внимание. Недаром (как уже говорилось) подростки, сами того не сознавая, часто чудят. Бывает и глупо, и некрасиво, и опасно. Но что поделаешь? Голос природы. Ведь иначе могут и не заметить. В этом ряду и прически-башни, и женские мушки прошлых веков, и серьги в юношеских ушах в веке нынешнем. И многое, многое, многое иное, о чем можно написать целую книгу.

Ну а пока хотелось бы обратить внимание на еще одно слагаемое влечения. Перебирая слова на ощупь, я сказал бы, что это уязвимость, потребность в чьей-то жалости и защите (обратная сторона подвига). Нежная, хрупкая девушка может быть привлекательна для мужчины не только потому, что у него «испорченный» вкус аристократа, но и потому, что она оттеняет его силу, помогает проявить мужские качества.

Но вот ведь что любопытно: уязвимость, потребность в жалости может обретать «сексуальную окраску» и в глазах женщины. Вспоминаю сочные, добротно написанные воспоминания старого революционера, упомянувшего курьезный, на его взгляд, случай с одним ссыльным. Однажды тот с особым пылом живописал хозяйке приютившего его дома пороки настоящего и необходимость революционной борьбы за лучшее будущее. Та слушала вроде бы внимательно и даже с сочувствием, но в тот самый момент, когда наш оратор уже втайне преисполнился гордостью за свое умение доступно говорить с народом, ладно сложенная женщина неожиданно подошла к постели, распахнула ее и сказала примерно так: «Ладно уж, иди ко мне. Пожалею».

Пусть не поймут меня неправильно. Я вовсе не берусь утверждать, что если бы чуткие женщины своевременно распахивали постели, то никаких революций и не было бы. О революциях пусть пишут другие. Мы же сейчас говорим лишь о том, что северянка, никогда не слыхавшая о Фрейде, совсем по-фрейдистски, а точнее, очень по-женски отреагировала на революционные призывы. В «пламенном революционере» она увидела, почувствовала существо, нуждающееся в ее тепле…

Как ни привлекательны могучие мужчины, а и мужская слабость может стать магнитом, притягивающим женщину. Причем совсем не обязательно, чтобы это была вялая слабость инфантильного, вечного подростка. Нет, это и уязвимость атлета, не застрахованного от ран и поражений, когда женщина, подобно Изольде, врачующей иссеченное тело Тристана, ощущает рядом с самым доблестным мужем свою собственную неодолимую силу.

Поется же в песне: «В селах Рязанщины, в селах Смоленщины слово «люблю» не знакомо для женщины». Женщины там говорят не «люблю», а «жалею». И в том, возможно, есть свой резон.

Очень интересно и то, что притягивать может и нечто совсем иное — некая «порочная» красота и «лихость». Вероятно, поэтому Н. Михалкова в роли Соблазнителя в эльдаровском «Жестоком романсе» назвали одним из самых сексуальных киноактеров. Да и в иных, «отрицательных» ролях он выглядел чертовски притягательно. Недаром его назвали русским «плейбоем»…[10]

Так мы подошли к последнему и неожиданно крутому повороту нашего разговора о соотношении красоты — внешности — сексуального зова и его тени — взаимопритяжения полов: к ощущению затаенной опасности, кроющейся в эротически заряженной красоте, способной превратиться в мину замедленного действия, которая раньше или позже взорвется в руках того, кто не устоял перед соблазном соприкоснуться с нею. Жгучая красота может быть пагубна, как огонь для летящих на него мотыльков: «Как люблю я вас. Как боюсь я вас…»

Тонкий знаток человеческой души О. Бальзак писал: «Красота имеет власть над человеком. Всякая власть, не встречающая противовеса, власть без препон, ведет к злоупотреблениям, к безрассудству.

Произвол — это безумие власти. У женщины произвол — это безумие ее прихотей».

К тому же такая власть — дуумвират — женской красоты и капризов обычно хорошо замаскирована: «Превратив мужчину в ягненка, женщина вечно внушает ему, что он лев и что у него железный характер». Иными словами, женская красота — опасная штучка. Не случайно о той губительной красоте столько сказано и в песнях, и в романах, и в кинолентах, и в назидательных историях, и в проповедях.

Уже в «Притчах Соломоновых» звучат слова назидания, призывающие юношу не внимать «льстивой женщине» и не желать ее красоты, «… ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как мечь обоюдоострый; ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней…»

Как подметили древние, опьяняющая женская красота может быть опасна и не только для зеленых юнцов, но и для зрелых мужей и даже… для святых. Одна восточная история прямо рассказывает о таком исполненном добродетелей человеке, который благодаря своей святости попал на небо и (что естественно), обладая досугом, стал окидывать взором землю. К несчастью своему, он заметил стирающую женщину и загляделся на ее оголенные ноги. Хотя, как можно подумать, женскими ногами удобнее любоваться не с небес, а находясь в несколько ином положении, тем не менее заглядевшийся на соблазнительные ножки святой лишился святости и упал наземь.

В нашем все смешавшем XX веке изображение такого рода соблазнов и вытекающих из них злосчастий обретает иногда пародийную или почти пародийную форму, как в одной американской проповеди из серии с интригующим названием: «Только для мужчин». Проповедь очень стара, но настолько колоритна, что стоит воспроизвести ее фрагмент: «Я вам представляю, — обращался к слушателям пастор, — компанию хористок, голых и совсем неприличных. Они такие толстенькие, высокие, грудастые, с длинными ногами, соблазнительные до самых ногтей. Вот я назову их по именам: Безбожие, Лицемерие, Распутство. Распутство хуже всех. Простите за вульгарность, но кое у кого от такого обличения и слюнки потекут. И что может быть привязчивей порока?»

И все-таки… Сколько бы саркастических усмешек ни порождали подобные и куда более мощные обличения, нам не уйти от того, что неприятие «красоты порока» — сильнейшая струя в мировой культуре, начиная с Библии и, в частности, с уже упомянутых «Притч» и Нагорной проповеди Христа, идущей при всей своей мягкости куда дальше Ветхого завета, призывавшего карать блудодеек и тех, кто «ляжет» с чужой женой: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его… ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело было ввержено в геену…»

Сегодня легко иронизировать над сказанным в Писании и отмахиваться от слов Христа — мало ли что можно было сказать две тысячи лет назад, будь то хоть сам Сын Божий! У нас-то, сколько бы мы ни говорили о духовности, в жизни все иначе.

Но хотелось бы, не морализуя, не защищая и не осуждая, обратить внимание на то, что позиция Христа — не некий «выверт», не иллюстрация выпадения из мировой культуры, а нечто несравненно куда более сложное и значительное.

Попробуем, для того чтобы подтвердить это, сделать шаг от сравнительно знакомой нам христианской культуры к культуре буддийской, где прослеживается та же драматическая коллизия Чувственности и Высших Ценностей, и очутимся в дремучем лесу, в день, когда Гаутама, ставший Буддой, твердо решил донести людям озарившую его живительную Истину.

Оставив жену и малютку-сына, отказавшись от власти, неги дворцов и околдовывающих танцев дивнобедрых прелестниц, чье обаяние не уступало чарам небесных дев — апсар, экс-принц долгие годы провел в поисках этой Истины, которая, наконец-то, засияла над ним своим светом, способным пронизать весь мир, Истину, которая была достойна, чтобы донести ее людям. Но все оказалось не так-то просто. Будде пришлось упорно сражаться за саму возможность нести людям свет Истинного Знания, и битва эта обрела подлинно космические масштабы.

Кому же была неугодна Истина, и кто стремился помешать ее победному шествию к умам и сердцам людей? Что ж, Истина всегда кому-то мешает. Так что Будда не стал исключением. Но, пожалуй, его противник был покрупнее прочих. Им оказался неутомимый в своем коварстве бог зла Мара. Бог, чье имя недаром созвучно таким словам, как «кикимора», «кошмар», «мрак». Но если первое — имя злой силы, родственной силам смерти — марухе и мору у древних славян, то второе — символ происков хулиганившего (да и ныне не оставившего своего ремесла) по ночам в самых разных уголках Европы злого духа Мары, способного сесть на грудь спящего и тем самым вызвать удушье и дурные сны — кошмары. Однако европейский Мара — лишь измельчавший потомок могущественного древнеиндийского Мары, чье имя в буквальном переводе означает «убивающий», «уничтожающий». Сей бог возглавлял бесчисленные сонмы злых божеств, скрупулезно разделенных на десять разрядов. Но самым мощным его оружием были дочери, воплотившие в себе необузданные сексуальные страсти, или, говоря языком наших дней, секс-бомбы, именовавшиеся Желание, Страстность и Похоть.

Этот Повелитель Зла давно приглядывался к Гаутаме, чуя в нем опасного противника. Когда царевич еще только хотел уйти из дома, чтобы отправиться в свои долгие поиски, Мара явился к нему во всей своей мощи. Подобно библейскому дьяволу, сулившему Христу все царства мира сего, он увещевал Гаутаму: «Остановись! И в награду за это всего лишь через семь дней ты станешь владыкой четырех великих материков». Но тщетно. Гаутама был тверд в своей решимости. Поэтому, как говорится в старинных книгах, с того часа Мара «следовал за ним, выжидая какой-либо ошибки, приросши к нему подобно тени» (Курсив мой. — Ю. Б.). Не дождавшись же, вступил в открытый бой.

Не сумев сокрушить Будду в битве и вывести его из душевного равновесия коварными речами о бедствиях, обрушившихся на дом искателя Истины, Мара пустил в ход свое самое неотразимое оружие — женские чары. В одном из буддийских текстов красочно рассказывается о том, как Мара искушал Гаутаму своими дочерьми — обладательницами самых манящих форм, владевшими всеми тонкостями искусства физической любви. К тому же красотки знали наперечет все слабости мужчины. Их обнаженные прелести, призывные телодвижения, колдовские взгляды и улыбки могли кого угодно свести с ума. Но только не Узревшего Истину. Будда оставался недвижим, и тщетно кружились вокруг него дочери злокозненного Мары, пытаясь задеть Озаренного то упруго-пышной грудью, то мягчайше-крутым бедром, то неутомимо колышащимся животом, покрытым соблазнительными капельками пота…

Минули тысячелетья, но и поныне в индийском штате Бихар, в местечке Бодхгайя, можно увидеть и дерево, считающееся прямым потомком того, под которым Гаутама постиг Истину, и храм, на фресках которого застыли «в зазывных позах три обнаженные красавицы», безуспешно пытающиеся совратить Познавшего Истину.

Итак, мы видим, что здесь вспенивающие мужскую кровь сладострастные танцы — это сети дочерей бога Смерти.

Перенесемся через века и страны и заметим близкие настроения в сочных проповедях христианского средневековья: «… о злое проклятое плясание! О лукавые жены многовертимое плясание! Пляшущи бо жена — любодейница диавола, супруга адова, невеста сатанина…» Те же, кто был склонен любоваться пляшущими чертовками, грозно предупреждались: «Многовертимое плясание отлучает человека от Бога и во дно адово влечет… не токмо сама будет пляшущая сведена во дно адово, но и те, иже с любовию позируют (глядят) и в сластех раздвизаются на ню с похотию… Пляшущая бо жена многим мужем жена есть, того дьявол прельстит во сне и наяву…»

Опять-таки не будем здесь ни полемизировать с моралистами прошлых лет, ни сетовать на нынешние нравы. Просто подметим то, что осуждалось в танцах и упоении чужой наготой такими разными вероучениями…

Японский монах Кэнко-хоси, свято следовавший Учению, вздохнул в пору далекого средневековья: «Среди всех желаний трудно преодолеть только одно — любовную страсть. Здесь, видно, недалеко ушли друг от друга и старый, и молодой, и мудрый, и глупый. Поэтому-то и говорится, что веревкой, свитой из женских волос, накрепко свяжешь большого слона, а свистком, вырезанным из подметок обуви, которую носит женщина, наверняка приманишь осеннего оленя».

… А если все-таки кто-то преодолевает любовную страсть? Что это — подвиг? Где та грань, что отделяет искусство самообладания от духовного самоубийства, от вытаптывания собственно человеческого в человеке? Но это, равно как и осмысление иных Эталонов Мужчин — от Дон-Жуана до Ромео и Марка Антония, — тема особого обсуждения. Да и отвечать на такие вопросы в конечном счете каждый должен сам: ведь дышать, есть и пить нам тоже приходится самим, сколько бы мы не прочли самых полезных советов. А пока перейдем к завершающей стадии нашего разговора, достойной не этих беглых страниц, а отдельной и обстоятельной книги.

ВНЕШНОСТЬ — КЛЮЧ К УСПЕХУ?

Чтобы там ни говорили, а внешность, способность выглядеть должным образом играет в жизни немалую роль. Даже Серый Волк, обернувшийся Еленой Прекрасной, сумел очутиться в постели околпаченного венценосца. А ведь история народного творчества знает и примеры куда более поразительные. В индийской «Панчатантре» мы встречаем проныру-ткача, который ухитрился благодаря своему внешнему виду и способностям к «техническому» конструированию, соорудить деревянного двойника царя птиц Гаруды и прилетел на нем в царский дворец под именем самого Нараяны — одного из величайших богов. Вполне понятно, что в своем «божественном обличьи» он покорил и сердце принцессы, и сердце царя, и сердца всех подданных. Мало того, ему пришлось еще и ввязаться в войну, исход которой для самозванца явно мог стать плачевным.

Как же вы думаете, прознав об этом, повели себя подлинные Гаруда и Нараяна? Наказали мошенника и святотатца — этого духовного праотца будущих сыновей лейтенанта Шмидта? Не торопитесь с ответом, а вслушайтесь, да повнимательней, в рассуждения Нараяны, звучащие в ходе его беседы с Гарудой, спрашивающим, как же им следует поступить: «Ткач отправился на битву с твердым намерением умереть, — молвил вседостойный Нараяна. — Его может поразить стрела какого-либо смертного. Если такое и впрямь произойдет, сыщутся досужие болтуны, которые разнесут весть, что вот, мол, простой воин сразил великого бога, восседающего на Гаруде. С этих пор ни мне, ни тебе не будут приносить полагающихся жертв. Посему немедля вселись в деревянного Гаруду. Я же войду в тело ткача и разметаю всех их врагов. Их погибель послужит к нашей славе».

Как видим, соответствующий облик даже богов вынудил прийти на помощь обманщику. Это, конечно, сказка (хотя и полная глубокого смысла). Однако и в реальности человек с красивой или, по крайней мере, с привлекательной либо внушительной внешностью имеет больше шансов приобрести поклонников среди лиц противоположного пола. По наблюдениям прессы, люди красивые и представительные имеют преимущество и при поступлении на работу, и при установлении разнообразных деловых контактов.

Так считает опирающийся на статистические данные профессор Берлинского университета Г. Гуггенбергер, автор книги «Просто красиво». Более того, по его мнению, в критических ситуациях красивым охотней приходят на помощь. Известен случай, когда родителям вернули похищенную дочь. При этом похититель сказал отцу по телефону: «Я бы ее обязательно прикончил, но у нее такая милая мордашка».

Согласно же немецкой печати, сегодня уже можно говорить о появлении такой новой дисциплины, как «Аттрактология» (в примерном переводе «Изучение привлекательности»).

Но вот тут-то мы вступаем в самую интригующую и в то же время, если говорить по большому счету, в самую неисследованную область нашего разговора: какие типы привлекательности либо внешности в самом широком ее понимании должны соответствовать тому или иному типу деятельности? И как в связи с этим использовать свои природные данные?

Область эта и в самом деле не исследована, хотя задумывались над такими вопросами давным-давно. Даже Кант, которого мы привыкли представлять постоянно витающим в мире философских абстракций, не удержался и высказал свое мнение о том, как должны соотноситься внешние данные человека и род его занятий с человеческими представлениями о возвышенном и прекрасном, точнее, с чувствами возвышенного и прекрасного.

«Облик тех, кто нравится своей внешностью, — писал он, — затрагивает одно из этих чувств. Так, высокий рост обращает на себя внимание и внушает уважение, маленький рост располагает больше к непринужденности. Даже смугловатое лицо и черные глаза ближе к возвышенному, голубые глаза и светлые волосы — к прекрасному. Более почтенный возраст сочетается со свойствами возвышенного, молодость же со свойствами прекрасного. Так же обстоит дело и с различием по сословиям, и во всех этих только что упомянутых случаях даже вид одежды должен соответствовать этому различию чувств. Люди высокого роста со статной фигурой должны соблюдать в своей одежде простоту или — самое большее — великолепие, люди маленького роста могут быть нарядными и разукрашенными. Солидному возрасту подобают более темные цвета и однообразие одежды. Молодость любит выделяться более светлой и яркой одеждой. Люди из различных сословий при одинаковом имущественном положении и ранге должны одеваться по-разному: духовное лицо — с наибольшей простотой, государственный муж — с наибольшим великолепием. Чичисбей может наряжаться, как ему заблагорассудится».

Если вдуматься, то здесь немало любопытного. И все-таки Кант писал в 1764 г., а что бы можно было сказать сейчас, исходя и из нашей нынешней жизни и из исторического опыта?

Оставим в стороне многократно поминающихся секретарш и комсомольско-номенклатурных активисток, чьи бюсты и бедра нередко могли с успехом соперничать с подобными же прелестями небесных танцовщиц-аспар, с коварной веселостью кочевавших по мифам и сказкам Древней Индии. Коснемся только шести типов: Делового Человека, Проповедника и Духовного Лидера (когда тот, хотя бы в идеале не втянут непосредственно в политику), Героя, Царя, Диктатора и, наконец, Избранника Народа, а значит и Трибуна, способного очаровать и увлечь за собой массы.

Взгляд этот поневоле будет очень поверхностным. И все же даже он приоткрывает целую бездну увлекательнейших и насущнейших проблем, которые таит в себе эта тема, завершающая нашу беседу о красоте.

Каждый из упомянутых типов нуждается по меньшей мере в отдельной главе. Мы же затрагиваем их лишь вскользь. Поэтому, касаясь первого типа — Деловых Людей, замечу только: в различные эпохи и в различных обществах существовали разные (и в том числе внешние) эталоны таких людей, во многом определявшиеся тем конкретным делом, которым они занимались. Возможно, попытка проследить логику изменения такого Эталона Успешно Практикующего Делового Человека в ее взаимосвязи с логикой развития общества была бы полезна не только с теоретической, но и с чисто практической точки зрения для тех, кто намерен всерьез посвятить себя бизнесу.

Не будучи спецом по этой части, считаю уместным воспроизвести здесь мнение представителей самых деловых кругов. Точнее, той их части, которая выражает взгляды американских деловых кругов. И. Тобер, член руководства фирмы «Уильям Эм. Мерсер», убежден, что для предпринимателя одним из важнейших слагаемых успеха является рост. Это суждение подтверждается и визуальными наблюдениями: лидеры корпоративной Америки выше обычного среднего роста. Так, рост десяти произвольно выбранных для эксперимента членов руководства компаний, получающих одно из самых высоких жалований в мире бизнеса США, оказался у каждого выше 170 см.

Развивая тему, президент Совета директоров консультативной фирмы «Консалтанс пириод» Норман Грешман заметил: «Для того чтобы подняться в большой корпорации на самый верх — одного таланта недостаточно». Ведь речь идет об имидже корпорации. «Рост типичного члена (ее) руководства… должен составлять примерно 185 см». При этом член руководства «обязан быть подтянутым, иметь приятную улыбку и начищенные туфли».

Женщины также должны быть высоки, дружелюбны и вдобавок к этому иметь спортивные фигуры. «…В мире большого бизнеса, — добавляет Грешман, — редко встретите Наполеонов», намекая на малый рост французского императора и полководца.

Таким образом, существенные параметры делового успеха заданы уже самой физической природой человека. Тут уж выше головы не прыгнешь. Однако если рост, национальность, цвет глаз и кожи вам не изменить (хотя и тут нет правил без исключения), то все остальное в огромной мере во власти самих деловых людей. Но вот как и для чего менять свой облик? Каковы оптимальные варианты работы над собственным имиджем? Это уже совсем иные вопросы, требующие ответа в совсем иных книгах и статьях.

Мы же перейдем ко второму типу. Второй тип — это тип Проповедника и Духовного Лидера. Он нуждается хотя бы в беглой зарисовке. Тем более что и Россия и СНГ в целом превратились буквально в Мекку для них.

История, и отдаленная от нас, и самая недавняя, показывает, что портрет этот любопытнейшим образом двоится, эстетически раскалывается. С одной стороны духовное противостоит телесному. Поэтому проповедник, концентрируя в себе мощнейший духовно-нравственный заряд, может быть вызывающе неказист, как апостол Павел или Франциск Ассизский… Более того, убог, как (да простят меня за то, что я помещаю это имя в один ряд с уже названными — ведь речь идет о внешности — облике) лидер ставшей одиозной организации «Аум Синрике» Секо Асахара…

Не вдаваясь в полемику об истинных и ложных Учителях, о подлинной и мнимой духовности, приведу только фрагмент из популярной в свое время легенды о Фекле, бросившей своего жениха ради апостола Павла, чьи речи привели ее в восторг. Фрагмент, описывая внешность апостола, с удивительной рельефностью передает эстетику этого рода: апостол мал ростом, лысый, кривоногий, «с выгнутыми коленями, с длинным носом, он был очень симпатичен и похож не то на ангела, не то на человека. К сожалению, — замечает К. Каутский, излагающий эту легенду в своей книге «Происхождение христианства», — мы не узнаем, какая из этих черт относится к ангельскому лику». Как видим, и здесь апостол выглядит привлекательным в глазах своей преданной последовательницы. Однако это — не привлекательность привычной красоты. Скорее, это привлекательность духа, рвущегося из хилого тела.

Но… с другой стороны, духовное преображает и внешний облик, как бы озаряя человека изнутри, словно мощная лампа, свет которой неистово бьет даже из-под незатейливого абажура. И вот уже лик достигшего просветления Гаутамы становится столь прекрасным, что пришедшая в лес селянка принимает его за бога.

Эстетически (а не только нравственно и по иным причинам) привлекателен и современный иконописный и кинематографический образ Христа. О святой же Кларе средневековый автор писал: «Ее ангельское лицо после молитвы становилось еще прекраснее, так оно сияло радостью. Господь воистину милосердный и щедрый так обласкал светлыми лучами свою бедную маленькую супругу, что Божественный свет струился от нее и распространялся вокруг».

Но под давлением самой жизни этот духовный идеал очень часто либо уступал более телесному, либо сливался с ним. Заметим, что уже Христос (как Его обычно представляют) высок и статен, а не только привлекателен лицом. Хотя и не атлетичен. Но ведь и Аполлон — символ мужской красоты на многих статуях тоже далек от Геракла: краса его скорее нежна, быть может, даже хрупка и утонченна.

А вот и «ангельский доктор», знаменитый средневековый богослов Фома Аквинский. Он уже не просто светоносен, а и могуч, так что в Южной Италии был прозван Сицилийским Быком. По утверждению одного доминиканца, «когда св. Фома прогуливался на лоне природы, народ, работавший на полях, бросив свои занятия, устремлялся ему навстречу, с восхищением созерцая его величественную фигуру, красоту его человеческих черт; в гораздо большей степени их толкала к нему его красота, чем его святость».

А далеко-далеко на Востоке придворная дама писала: «Проповедник должен быть благообразен лицом. Когда глядишь на него, не отводя глаз, лучше постигаешь святость поучения. А будешь смотреть по сторонам, мысли невольно разбегутся. Уродливый вероучитель, думается мне, вводит нас в грех».

Не хочу показаться кощунственным и оскорбить чьи-то религиозные чувства. Но поскольку речь идет именно о внешнем, о том, что привлекает в облике Духовного Лидера, постольку нельзя не упомянуть и об иных лидерах, апеллирующих к Духу и Тайне, в том числе и тех, тип которых сочно обрисован жившим во II веке Лукианом в памфлете «Александр, или Лжепророк». «… Итак, Александр был высок, красив и в чем-то действительно богоподобен: кожа его отличалась белизной, подбородок был покрыт редкой щетиной; волосы Александр носил накладные, чрезвычайно искусно подобрав их к своим, и большинство не подозревало, что они чужие. Его глаза светились сильным и вдохновенным блеском. Голос он имел очень приятный и вместе с тем звучный. Словом, наружность Александра была безупречна».

Возможно, небезупречно, но очень эффектно выглядели и многие другие «пророки» и «духовные наставники». Вспомним хотя бы Григория Распутина или Абая, адепты которого забили насмерть популярного актера, литератора и спортсмена Талгата Нигматулина: «Высокий, смуглый, с черными усами и черными же горящими глазами, экспрессивно и уверенно рассуждающий о материях весьма загадочных, коротко знакомый со всеми известными экстрасенсами, он производил неотразимое впечатление в литературных «салонах» Москвы (и не ее одной)».

Показательно, что меняется отношение и к должному внешнему виду рядовых служителей Духовности — теперь уже безо всяких кавычек. В том числе и женщин. По сути дела, совсем недавно — каких-то семьдесят лет назад В. Маяковский описывал постные лица и фигуры монахинь, глядя на коих можно было бы свести скулы от зевоты:

И сзади и спереди ровней, чем веревка. Шали, как с гвоздика, с плеч висят… Вместо известных симметричных мест, Где у женщин выпуклость — у этих выем: в одной выемке — серебряный крест, в другой — медали со Львом и с Пием.

Вполне понятно, что после созерцания такой картины верзила-поэт мог воскликнуть:

Агитпропщики! Не лезьте вон из кожи. Весь земной обревизуйте шар. Самый замечательный безбожник не придумает кощунственнее шарж!

Правда, судя по «Декамерону», и в прежние годы не все монахини вызывали подобные эмоции, но тем не менее… «Постность» была определенным эталоном, чуть ли не синонимом духовности. Ныне же многое иначе: идешь по проспекту — а навстречу нежнейшее создание. Девушка, к чьему личику глаза сами тянутся. Неужели это она ко мне идет? Давненько что-то такого за собой не замечал. А ведь идет, в руках ее «Сторожевая башня»… Либо встречает вас подле булочной молодая женщина. Приятная, но без капли елея, и предлагает красочную, прекрасно изданную книгу «Жизнь — как она возникла». Да еще со своим телефоном. Все мило, естественно, просто, без тени чопорности… Да, это вам не монахини В. Маяковского! О таких женщинах поэт написал бы явно иные стихи. Но, к сожалению, нам не до них. Пора возвращаться к нашей основной теме.

Перед нами — третий тип. Третье видение Эталона. Это — Герои. Как созданные воображением, так и реальные, но трансформируемые кистями Идеологии, Эстетических Потребностей и самого Времени в своеобразные Образцы. Такие герои, даже вырастая из живых и полнокровных людей, постепенно превращаются в иконы и плакаты, которые подчас больше говорят об идеалах определенного времени, чем о конкретном человеке, чье имя они несут «сквозь года и века».

Оказывается, и тут мы наблюдаем интереснейшее раздвоение и даже раздробление идеала. Уже былинно-эпические герои «сделаны не на одну колодку». С одной стороны, Зевсов сын, мощнорукий Геракл, рослые, статные и родовитые герои «Рамаяны», «Манаса» и западноевропейского эпоса… Мало того, иные из них, подобно Гераклу, — сыновья не людей, а высших существ. Таков, например, один из центральных персонажей «Манаса» Алмамбет (Алмагамбет), тайно зачатый матерью от ангела — «сына херувима». Да и само слово «герой» изначально означало именно детей или потомков не только людей, но и богов.

А кто же оказывается перед нами с другой стороны? Библейский Давид, которому и опояска с мечом кажется тяжелой, так что приходится выбирать более привычную для его юношеской руки пращу. К тому же и «профессия» его самая мирная и далеко не аристократическая — накануне своего всемирно известного поединка он пасет «овец отца своего в Вифлееме».

А русские богатыри? Сплошь и рядом простолюдины. Илья — «мужик-деревенщина». Алеша — Попович, то есть поповский сын. Микула — Селянинович. Садко — Купец. Иван Гостиный сын. Гости — купцы, рангом повыше мелких торговцев. Но до царских кровей им тоже далековато. А уж Васька Буслаев, так тот вообще из новгородской вольницы.

Но еще любопытнее иное: если на известной с детства картине Васнецова мы видим трех подлинных богатырей, самый мощный из которых Илья, то в самих-то былинах Илья обрисован иначе: «ростом он умеренный, в плечах не широк был».

Еще интересней окунуться в литературный и киномир советских героев. Здесь я неожиданно для самого себя увидел (не померещилось ли?) поразительные эстетические параллели с христианскими и мировыми религиями в целом. Опять-таки, с одной стороны, естественна тяга к соединению эстетического и нравственного идеала. «Наш» рядом с «немцами», «американцами» или «белыми» должен быть высок и мощен, желательно крупноголов, с четкими чертами лица. Хотя в жизни мы зачастую видим иное.

Кстати, таковы же габариты «своих» и в американских фильмах, потоком идущих на наших экранах.

Но в отечественном кинематографе и литературе советских лет прослеживается и иная линия, когда «наш», «хороший» внешне некрасив, порой приземист, а то и мелковат, а «негодяй», «подлец» оказывается чертовски притягательным, не обделенным ни внешней мужественностью, ни статью.

Думаю, что примеров можно отыскать немало. Оказывалось, что вроде бы и отвергая религию в традиционном ее понимании, советская литература и искусство, начиная еще с Павла Корчагина, стремились зачастую и чисто эстетически показать примат духовного и волевого над грубо-телесным, костно-мускульным. Но это же и мощнейшая традиция, заложенная в мировой религиозной культуре!

Последуем далее, и перед нами предстанут уже не просто Герои, а Венценосцы, Вожди (Отцы Народа и Народов), Президенты и Трибуны. Я могу здесь снять лишь самый поверхностный слой проблемы, не столько демонстрируя что-то, сколько предлагая читателю пищу для самостоятельных размышлений. Слишком уж малы возможности этой главки. Но все-таки попробуем вместе поразмышлять хотя бы над некоторыми примерами.

Начнем с Венценосцев (четвертый тип). Поскольку обычно это были либо наследственные монархи, либо лица, избранные относительно узким кругом сторонников, постольку их чисто природные внешние данные оказывались не особенно существенными. Петр I был буквальным динамитом — и это при росте 2 м 4 см! А византийский император Иоанн Цимисхий, вызвавший на поединок полулегендарного князя Святослава, напротив, низкоросл, хотя ловок и силен. Один из французских королей так прямо и назывался — Пипин Короткий. Другие, уже не только французские короли и князья именовались Красивыми или Красными.

Но не это было главным. Важнее был «величественный вид». Для восточного же монарха еще более была важна способность приводить в трепет окружающих. Какие-то черты таких монархов за столетия то борьбы, то иных контактов с Ордой обрели и великие русские князья. Согласно запискам барона Герберштейна, бывшего в 1517 г. в Московии и писавшего по довольно горячим следам: государь Всея Руси Иван III женщинам «был так страшен, что если какая-нибудь случайно попадала ему навстречу, то от его взгляда чуть не лишалась жизни».

Идеальный же образец восточного монарха-вождя можно увидеть в эпическом описании хана Манаса:

Взошел на этот престол В гневе превеликом батыр, Он глядел, как полночь глядит, Был, как пасмурный день, сердит; Губы он вздул, как ножны, Щеки были напряжены И усами вооружены, Были они, как бухарский «шап» (сабля. — Ю. Б.)

Совершенно иначе выглядят те, кто закладывает и укрепляет основы иных империй и тоталитарных режимов — т. е. те, кто, прежде чем безраздельно властвовать, должны еще этой власти добиться.

Я ни в коем случае не пытаюсь проводить какие-то узко идеологические параллели, как стало модным в последнее время. Такие вещи требуют скрупулезнейшего анализа. Здесь же, повторяюсь, речь идет лишь о каких-то внешних, личностно-человеческих чертах, соответствующих глубинным потребностям масс того или иного периода истории.

Любимый французами император Наполеон — коротышка. Столь же низкоросл и Франко. Муссолини и Гитлер повыше, но до Аполлона им — как до Луны. А ведь даже по кадрам роммовского «Обыкновенного фашизма» можно легко почувствовать, в какой экстатический восторг приводил фюрер немецких женщин 30-х годов.

Вообще эстетические моменты фашизма и, в частности, германского нацизма далеко не так убоги, как может показаться на первый взгляд. Так, германский нацизм не просто возводил в эталон «двухметровых обрубков», но и пропагандировал крепкие, здоровые семьи, чистоту и порядок. Банальность? Может быть. Но в годы, когда нацизм еще только набирал силу и его кровавая сущность не была очевидной, одна интеллигентная дама простодушно заметила: «Я люблю фашистов потому, что они молоды и гладко выбриты». Вроде бы пустячок, а есть над чем поразмыслить.

Если же мы от Западной Европы повернем к большевистской России, то и здесь пламенные ораторы, способные повернуть фронты и стрелки на путях истории, — не колоссы и не купидоны. Низкорослы Троцкий и Свердлов. Невиден собою и Ленин. Ни стати, ни лоска либо хотя бы элегантности Керенского. Вчитайтесь внимательно в описание вождя большевиков, сделанное Дж. Ридом: «Невысокая, плотная фигура с большой, лысой и выпуклой головой, посаженной низко на плечах, небольшие глаза, нос «картошкой», широкий благородный рот и тяжелый подбородок; начисто выбритая, но уже начинающая щетиниться борода, хорошо памятная по его недавнему прошлому и будущему. Одет в небрежный костюм с широкими, длинными брюками. Не производящий такого впечатления, что он может быть кумиром толпы, — любимым и почитаемым так, как, быть может, мало кто в истории был любим и почитаем, — таков этот странный народный вождь, — вождь исключительно силою своего интеллекта, бескрасочный, лишенный юмора, не умеющий вступать в соглашения, объективный, без каких бы то ни было ораторских прикрас, но с огромной способностью в простых выражениях объяснять глубокие идеи и анализировать конкретные ситуации, а также наделенный, в соединении с большим даром тонкой дипломатии, огромной интеллектуальной смелостью».

То описание, которое вы только что прочли, дано по изданию работы Рида в 1924 г. А теперь сравните его с аналогичным, но уже отшлифованным в соответствии с требованиями канона переводом в издании 1958 г. и вы почувствуете, как живой человек на ваших глазах превращается в «образ»: «Невысокая, коренастая фигура с большой лысой и выпуклой, крепко посаженной головой. Маленькие глаза, крупный нос, массивный подбородок, бритый, но с уже проступающей бородкой… Потертый костюм, несколько не по росту длинные брюки. Ничего, что напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, может быть, любили и уважали лишь немногих вождей в истории. Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума».

Не блистал эффектной внешностью и Сталин, что, впрочем, не мешало ему «смотреться» на бесчисленных портретах. Отсутствие массового телевидения оказало Отцу народов великую услугу. Его возраст в глазах масс как бы вышел за скобки Времени. И хотя сознание подсказывало, что стареет все, портреты убеждали в обратном.

Наступила эпоха телевизионной эстетики и телевизионного дирижирования любовью масс. В условиях, когда и лицо и фигура Лидера и Трибуна (либо Эстрадного Кумира) могут постоянно появляться перед глазами сограждан, когда каждое его слово улавливается то доброжелательным, то критическим ухом, природные данные и умение держаться, «производить впечатление» приобретают значение, не сравнимое с иными временами. (Царей-то батюшек воочию мало кто из простого народа и видел.)

Показательно, что в США, где очередные выборы президента — всегда шоу, внешний вид последнего особенно эталонен. Ведь он — как бы лицо нации. Тут уж даже возрастное снижение роста Клинтона на 2 см (со 187 до 185) оказывается достойным внимания прессы. Как сообщал В. Надеин, «…подсчитано, что во всех избирательных схватках «телевизионной эры» (т. е. начиная с 1952 г.) победителями неизменно выходили претенденты более высокого роста. Боб Доул при росте в 185 см был выше всех прочих претендентов от республиканской партии. Майкл Дукакис при своих 175 см считался коротышкой, его высмеивали за это в карикатурах, и потому он с треском проиграл Дж. Бушу, который превосходил его сантиметров на 15…»

Но, конечно же, образ Современного Политика не сводится лишь к высокому росту и мужественности. Это образ, который в самых различных странах создается не только, а порою (или, может быть, как правило?) не столько самими Носителями Образа, сколько командой имиджмейкеров. А имидж Политика По Большому Счету включает не только подтянутость, энергичность, четкость (реальную или кажущуюся), но и элегантность. Недаром один из прежних президентов Египта — Анвар Садат (убитый прямо на трибуне участниками военного парада 6 октября 1981 г.) гордился тем, что после поездки в Иерусалим пресса назвала его «самым элегантным». В свое время он вошел «в десятку президентов, чьи костюмы были отмечены специальным жюри», включавшим «короля моды Пьера Кардена и итальянскую кинозвезду Джину Лоллобриджиду». Заслуга имиджмейкеров здесь налицо…

Столь же необъятны и возможности имиджмейкеров в сфере собственно шоу-бизнеса. Нынешняя техника создания Образа настолько универсальна, а искусство имиджмейкеров настолько виртуозно и всеохватно, что иногда создается впечатление, что с его помощью можно и мумию превратить в эталон внешней энергичности и обаяния. И вспоминается старый рассказ Эдгара По «Человек, которого изрубили на куски». В этом рассказе на глазах у читателя сочными, восторженными мазками рисуется образцово-статная высокая фигура героя, наделенного могучим голосом и замечательной шевелюрой. Одни только плечи генерала были таковы, что «вызвали бы краску стыда и неполноценности на лице мраморного Аполлона. О руках же и ногах и говорить нечего: «… либо знаток нашел бы их безупречными».

Шедевр природы? Если бы. Когда зачарованный поклонник как-то утром нежданно проник в аппартаменты своего кумира, то наткнулся на барахтающийся по полу сверток, издававший писклявые звуки. Все, буквально все внешние достоинства генерала, основательно обрубленного в битве, оказались делом рук человеческих и начинали играть всеми своими завораживающими красками лишь после скрупулезной сборки.

Не то ли же самое происходит сегодня и в царстве масс-медиа, сросшихся с шоу-бизнесом и создающих свою собственную, могущественнейшую эстетику, в то время как ученые «обсасывают» категории и пописывают свои статейки да книжицы. И могут в этом царстве уже сегодня куда больше, чем в простовато-гениальном рассказе По, который я бы поставил в один ряд с самыми блистательными шедеврами научной фантастики, чьи лучи сумели достичь Будущего.

Всмотритесь только в голубые и цветные экраны: «это Боги-Демиурги прямо на глазах у миллионов «подают в нужном свете» и преображают, преображают до неузнаваемости любого человека, если только сочтут это нужным. Личности, индивиды все чаще распадаются, трансформируются. Словно на картинах Пикассо и Дали. Губы, глаза и пальцы выскакивают из лиц и тел, и, подобно спутникам, запущенным на орбиты, начинают жить самостоятельной экранной жизнью. Клип громоздится на клип. Шоу — на шоу. В шоу превращается даже отчаянный выход «один на один».

И все сложнее определить: кто есть кто? Все труднее разглядеть за бликами лики…

Можно сколько угодно бить в колокола. Можно (и, видимо, необходимо) бичевать уродства и фальшь, доказывать чью-то несостоятельность, а чью-то нечистую игру. Но нельзя быть высокомерными. Искусство имиджмейкера становится частью нашей жизни и, кто знает, не гегемоном ли, идущим на смену всем иным гегемонам?

Рассчитанная красота, целенаправленная внешность, человеческое естество, превращенное в каркас для имиджа, позволяющего порою так же легко, как на карнавале маски, менять собственные либо чьи-то образы, — это реальность. Такая же реальность, как урбанизация, реки машин на автострадах и многое, многое иное. Брани ее — не брани, но, как говорится, «караван идет».

Так не достойнее ли попытаться осмыслить эту вторгающуюся в наше бытие новую реальность? Осмыслить с максимально посильной разносторонностью и целостностью? Ведь, может статься, что в будущем искусство имиджмейкера — создателя образа ваятеля живых Пигмалионов будет поставлено в один ряд с признанными классическими искусствами. Как ни крутись, а у него древнейшие корни; и оно может быть оружием массового поражения не только на полях политических битв и сценах и аренах. Но тут я умолкаю… Любая женщина знает об этом искусстве куда больше самого прославленного философа.

* * *

Мы очень многого не коснулись в этом обзоре. Обойден дизайн. В тени остались многие имена. Многие работы не названы. Многие ответы, если только они и даны, — даны эскизно. Но, надеюсь, здесь есть вопросы, не только побуждающие самостоятельно мыслить и задуматься над чем-то, но и искать то, что уже наработано. Хотя… сколько еще замечательных книг ждут своих авторов. И, кто знает, не будет ли в их числе и кого-то из вас, уважаемые Читатели?

Литература

Аникин В. П. Былины. Метод выяснения исторической хронологии вариантов. — М., 1984.

Берк Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного. — М., 1979.

Браун Л. Имидж — путь к успеху. — СПб., 1996.

Буровик К. А. Родословная вещей. — М., 1991.

Буткевич О. Красота. Природа. Сущность. Формы. — Л., 1983.

Былины. В двух томах. — М., 1958.

Ванслов В. В. Проблема прекрасного. — М., 1957.

Вейнингер Отто. Пол и характер. — М., 1992.

Волченко Л. Б. Этикет и мода. — М., 1989.

Ганзелка И., Зигмунд М. Африка грез и действительности. 3 т. — М., 1956.

Геродот. История. — Л., 1972.

Гофф Ж. Ле. Цивилизация средневекового Запада. — М., 1992.

Заболоцкий Н. Столбцы и поэмы. Стихотворения. — М., 1989.

Казаринова В. И. Красота. Вкус. Экономика. — М., 1985.

Камасутра (Ватсьяяна Малланага) — М., 1993.

Кант И. Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного. — Соч. в 6-ти томах. Т. 2. — М., 1964.

Кара-Мурза Г. С. Тайпины. — М., 1957.

Кибалова Л., Гербенова О., Ламарова М. Иллюстрированная энциклопедия моды. — Прага: Артия, 1986.

Крутоус В. П. Путь к прекрасному. — М., 1989.

Ларец мудрости. Древнекитайские басни. — М., 1951.

Манас. Великий поход. — М., 1946.

Моруа А. Надежды и воспоминания. — М., 1983.

Оболенский Л. Е. Научные основы красоты — СПб. — 1902.

Пандеи Р. Б. Древнеиндийские домашние обряды. — М., 1990.

Платон. Гиппий Больший. — Собр. соч. в 4-х т. — Т.1. — М., 1990.

Плеханов Г. В. Письма без адреса. — Избранные философские произведения. — Т. V. — М., 1958.

Пословицы и поговорки народов Востока. — М., 1961.

Повести, сказки, притчи Древней Индии. — М., 1964.

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В трех томах. — М., 1963.

Размышления и афоризмы французских моралистов XVI–XVIII веков. — М., 1987.

Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. — М., 1964.

Сидихменов В. Я. Маньчжурские правители Китая. — М., 1985.

Сэй-Сенагон. Записки у изголовья; Камоно Темэй. Записки из кельи; Кэнко-хоси. Записки от скуки. — М., 1988.

Столович Л. Н. Красота. Добро. Истина./ Очерк истории эст. аксеологии. — М., 1994.

Толстой Л. Н. Что такое искусство? — М., 1985.

Фролов Б. А. О чем рассказала сибирская мадонна. — М., 1981.

Хождение за три моря Афанасия Никитина. — Л., 1986.

Ходаков М. Как надо и как не надо себя вести. — М., 1971.

Чернышевский Н. Г. Эстетические отношения искусства к действительности. — Избранные педагогические произведения. — М., 1953.

Эстетика Ренессанса. — 2 т. — М., 1981.

Юнкер В. В. Путешествия по Африке. — М., 1949.

Ю. П. Кардашев И. В. Емельянов ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА 1812 г.?

Об авторах:

КАРДАШЕВ ЮРИЙ ПАВЛОВИЧ — доцент исторического факультета МПГУ, автор монографий и многих статей.

ЕМЕЛЬЯНОВ ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ — историк, занимающийся исследованием Бородинского сражения.

К 185-летней ГОДОВЩИНЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА

К ЧИТАТЕЛЯМ

Имела ли Россия перед войной 1812 г. определенный план ведения боевых действий и кто был его автором? Для изучения истории Отечественной войны 1812 г. этот вопрос имеет немаловажное значение, в частности, для исследования и оценки русской военной мысли и стратегического искусства ее полководцев.

Многие современники войны и ее участники, в том числе боевые офицеры и генералы русской армии, которым летом 1812 г. приходилось сдавать свои позиции под напором «Великой армии», считали, что сколько-нибудь продуманного замысла продолжительного отступления на первом этапе войны у командования не было. Военные историки первой половины XIX в. А. И. Михайловский-Данилевский и Д. П. Бутурлин пришли к выводу, что отступление русской армии происходило не по заранее разработанному плану, а являлось «следствием обстоятельств». Аналогичных выводов придерживался в наше время военный историк П. А. Жилин: «Никаких планов ведения «скифской войны», расчетов на отход армии в глубь страны не было».

В то же время ряд исследователей не без основания считает, что стратегический план войны существовал. Его автором называют военного министра и главнокомандующего 1-й Западной армией М. Б. Барклая де Толли. План предусматривал два основных варианта развития событий. Первый — активное наступление русских армий на расположенные в герцогстве Варшавском и королевстве Прусском французские войска, их разгром и дальнейшее движение навстречу главным силам Наполеона.

Второй вариант — оборонительный. Для того чтобы измотать и обескровить врага, предусматривалось придать войне затяжной характер и, когда позволят обстоятельства, перейти в контрнаступление. Эта точка зрения в последнее время стала в нашей историографии преобладающей. А. Г. Тартаковский — автор изданной в 1996 г. книги «Неразгаданный Барклай», прямо указывает, что «идея «скифского плана» родилась задолго до 1812 г. и впервые была выдвинута не кем иным, как Барклаем».

В публикуемой статье молодого московского историка И. Емельянова высказывается мысль, что автором стратегического плана отступления, русской армии в глубь страны, вплоть до готовности пожертвовать Москвой и Петербургом ради будущей победы, был Александр I. И. Емельянов обосновывает свой взгляд некоторыми источниками и рядом предположений, которые не всегда являются бесспорными. Насколько верна такая точка зрения — судить читателю.

Ю. П. Кардашев, доцент исторического факультета МПГУ

*

Отечественная война 1812 г. принесла русскому народу бесчисленные страдания, потребовала от него огромных жертв. Однако русский человек одолел и этого врага. Эйфория победы как бы отодвинула на второй план вопрос, какой огромной ценой была одержана эта победа. Во время войны было разорено 8 губерний России, от рук неприятеля, от холода и голода погибли тысячи мирных жителей. Особенно тяжелы были первые месяцы войны — бесконечное, невыносимое отступление. Русская армия без выстрела оставляла деревни и города, уничтожая, сжигая все, чтобы ничего не досталось неприятелю. Командовал же армией в то время генерал М. Б. Барклай де Толли.

Деятельность М. Б. Барклая де Толли оценивается историками по-разному: одни считают отступление единственно правильной тактикой в борьбе с Наполеоном, другие пишут о том, что у М. Б. Барклая де Толли не было никакой заранее выработанной тактики, и он действовал спонтанно под давлением обстоятельств, без какого бы то ни было плана.

Казалось бы, вопрос можно решить очень просто, достаточно увидеть план войны, утвержденный царем. Но такого плана историки не нашли…

Доказать, что М. Б. Барклай де Толли действовал по плану, мог бы начальник штаба 1-й Западной армии А. П. Ермолов или генерал-квартирмейстер этой армии К. Ф. Толь, в обязанности которого входило подготавливать позиции для сражения, разрабатывать операции, размещать войска в соответствии с диспозицией. Но К. Ф. Толь решительно заявлял, что никакого плана у М. Б. Барклая де Толли не было, и отступление проходило «без предварительного расчета», «разве лишь за день вперед».

В мировой истории вряд ли найдется еще хоть одно подобное отступление, когда сама армия сжигала свои города и деревни, бросала разоренных жителей на милость неприятеля и отходила в глубь страны без боя. Трудно представить, что бы русский генерал заранее планировал разорить 8 губерний России, даже не пытаясь их защитить, ожидая, когда силы неприятеля сами собой ослабнут, чтобы только тогда дать сражение.

Кажется невероятным, что кому-то могла прийти в голову чудовищная мысль действовать по иезуитскому принципу: цель оправдывает средства. Другими словами, пусть будет разорен русский народ, лишь бы, разгромив Наполеона, русский царь мог бы покрасоваться перед Европой в роли миротворца и освободителя.

Напрасно историки ищут план, осуществляя который необходимо было в 1812 г. разорить огромную часть России. Царь Александр I был достаточно умен, достаточно хорошо владел искусством мистификации, чтобы скрыть свою настоящую роль в войне 1812 г. и не предстать перед потомками врагом собственного народа.

В 1812 г. Наполеон был в зените славы и казался непобедимым. Почти вся Европа вынуждена была признать его власть. В 1805 г. он разбил союзников — русских и австрийцев, одержав блестящую победу под Аустерлицем. В 1807 г. русская армия, пришедшая на помощь Пруссии, потерпела поражение в сражении при Фридланде. Александр I должен был согласиться на невыгодный для России Тильзитский мир, условия которого он стал нарушать почти сразу. Оба императора — Александр и Наполеон — понимали, что война неизбежна и готовились к ней. После Аустерлица, после «наших неудач и нашего срама», по выражению Л. Н. Толстого, царь не верил, что победу над Наполеоном могут одержать русские генералы. О русских генералах царь был вообще невысокого мнения. В феврале 1812 г. царь выразил свое мнение о русской армии так: «В России прекрасные солдаты, но бездарные генералы». Перед войной 1812 г. Александр I предлагал принять командование над русской армией французскому генералу Ж.-В. Моро, английскому генералу А. Веллингтону, наследному шведскому принцу Карлу-Иоанну (бывшему наполеоновскому маршалу Ж.-Б. Бернадотту).

Готовясь к войне с Наполеоном, царь изучал прежде всего нерусских генералов, находящихся у него на службе. Генерал М. Б. Барклай де Толли был не лучше и не хуже других генералов русской армии. Случались у него удачи, случались и поражения, как, например, при Гофе 25 января 1807 г., где входивший в его отряд Костромской мушкетерский полк потерял половину своего состава и все свои знамена. А. П. Ермолов имел все основания сказать о М. Б. Барклае де Толли, что «сие сражение не приносит чести его распорядительности». Возможно, М. Б. Барклай де Толли обратил на себя внимание царя потому, что был лифляндским немцем.

Дед М. Б. Барклая де Толли принес присягу на верность России в 1710 г. Отец М. Б. Барклая де Толли Вейнгольд-Готтард дослужился в русской армии до чина поручика, вышел в отставку, уехал в Лифляндию, где женился на дочери лифляндского помещика фон Смиттена, предки которого служили в шведской армии.

М. Б. Барклай де Толли родился в Лифляндии, но воспитание получил в семье тетки (сестры матери), которая была замужем за полковником Георгом Вермелейном и жила в Петербурге. М. Б. Барклай де Толли начал службу в полку своего дяди, куда был записан в 1770 г. В полк он явился в 1778 г., был подвергнут экзамену и получил свидетельство, в котором говорилось, что он «по-российски и по-немецки читать и писать умеет и фортификацию знает». Далее он довольно успешно продвигался в званиях, служа преимущественно у высших чинов немецкого происхождения.

В 1791 г. М. Б. Барклай де Толли женился на своей двоюродной сестре Елене-Августе-Элеоноре фон Смиттен. Венчание состоялось в лютеранской церкви. Французский разведчик, доставлявший из Петербурга сведения о генералах русской армии и их супругах, писал, что жена М. Б. Барклая де Толли принимает у себя только лифляндских и курляндских дам. Своему сыну супруги дали имя Эрнст-Магнус-Август. Все свое свободное время М. Б. Барклай де Толли проводил в Лифляндии, где и был похоронен, хотя Александр I предлагал вдове похоронить его в Петербурге.

Связывало ли что-нибудь М. Б. Барклая де Толли с русскими? У него на русской земле ничего не было. Все самое дорогое и близкое его сердцу находилось в Лифляндии. Он был подданный русского царя, но служил не России, а государю-императору, источнику милостей и благополучия. Русским языком Барклай не владел. По словам историка К. Ютузевица, по-русски он говорил плохо и всегда предпочитал немецкий язык русскому.

Историки давно пришли к мысли, что «скифский план» ведения войны с Наполеоном Александру I предложил М. Б. Барклай де Толли в 1807 г. в городе Мемеле (теперь город Клайпеда), где генерал лечился от раны, полученной в сражении под Прейсиш-Эйлау 26 января. Известно, что 6–7 марта 1807 г. Александр I был в этом городе и навестил раненого М. Б. Барклая де Толли. Александр I приехал в Мемель, разумеется, не для того, чтобы навестить раненого генерала. В 1807 г. в Мемеле находился прусский король Фридрих-Вильгельм III со своим двором. Александр I прибыл в Мемель к своему союзнику — прусскому королю для подписания конвенции о продолжении совместной войны с Наполеоном. Посещение царем своего раненого генерала могло быть случайностью. Однако известно не так много примеров, когда царь посещал раненых генералов. Скорее, можно предположить, что царь ждал случая поговорить конфиденциально с кем-то из своих генералов о волнующих его вопросах, таким генералом оказался М. Б. Барклай де Толли. Выбор был сделан. С этого времени начинается его стремительное возвышение. Царь наградил М. Б. Барклая де Толли орденом Анны 1-го класса, орденом Владимира 2-й степени, произвел в следующий чин генерал-лейтенанта, а его 3-й егерский полк наградил серебряными трубами, В противоположность своей бабушке Екатерине II император Александр I щедростью не отличался. Даже его отец Павел I был намного щедрее сына в наградах и пожалованиях. Можно с уверенностью сказать, что царь был так щедр не случайно: М. Б. Барклай де Толли был им предназначен для исполнения монаршей воли.

Генерал-майор М. Б. Барклай де Толли, командовавший в 1807 г. отрядом, всегда был только исполнителем. Он не обладал ни большими знаниями, ни обширным умственным кругозором. Не было у него достаточной информации, чтобы прогнозировать внешнюю и внутреннюю политику России на 5 лет вперед. Зимой и весной 1807 г. М. Б. Барклай де Толли находился в очень трудном положении. Страдающий от тяжелой раны и от безденежья, М. Б. Барклай де Толли вряд ли мог думать о том, что через несколько лет французские войска вторгнутся в Россию. Логичнее предположить другое: русский царь приехал в Мемель, думая о войне с Наполеоном, и поделился своими мыслями с генералом.

В руках у русского самодержца была армия, внешнюю и внутреннюю политику страны определял он сам. Хоть царь и не проявил полководческих способностей, но в военном деле разбирался хорошо. Прекрасно образованный, обладающий широким кругозором, хорошо осведомленный о делах России, наученный опытом прошедшей войны, царь мог прийти к мысли об отступательно-оборонительных действиях в войне с Наполеоном в случае, если французы вторгнутся в Россию. Можно допустить, что уже в 1807 г. царь не только имел план войны с Наполеоном, но уже продумал и просчитал все возможные последствия осуществления этого плана. Он предусмотрел и то, что такая война разорит народ, вызовет возмущение в армии, недовольство среди дворянства, и заранее принял меры, позволяющие ему остаться в тени, взвалив ответственность за исполнение своего плана на исполнителя генерала М. Б. Барклая де Толли.

Барклай де Толли в силу своего характера и способностей не мог быть творцом «скифского плана».

Современник М. Б. Барклая де Толли историк Д. Н. Бантыш-Каменский (1788–1850) написал в биографии генерал а, что «он не отличался предприимчивостью, был даже иногда слишком осторожен». Русские генералы отзывались о М. Б. Барклае де Толли крайне отрицательно. Прусский военный теоретик К. Клаузевиц, служивший во время Отечественной войны 1812 г. в русской армии, написал впоследствии книгу «1812 год», где дал анализ действиям русского командования во время войны. Сравнивая М. И. Кутузова с М. Б. Барклаем де Толли, К. Клаузевиц писал: «Князь Кутузов… лучше охватывал как ту обстановку, в которой сам находился, так и положение своего противника, чем то мог сделать Барклай с его ограниченным умственным кругозором». К. Клаузевиц был уверен, что М. Б. Барклай де Толли не смог бы привести Россию к победе: «Простой, честный и дельный сам по себе, но ограниченный Барклай, не способный проникнуть в самую суть обстановки столь гигантского масштаба, был бы подавлен моральными возможностями французской победы». К. Клаузевиц считал, что лучшими качествами М. Б. Барклая де Толли были выдержка, стойкость и личная храбрость. С такими качествами можно стать хорошим командиром дивизии, но для полководца этих качеств явно недостаточно. Считалось, что самую удачную операцию до 1812 г. М. Б. Барклай де Толли провел в 1809 г. во время русско-шведской войны. Однако историк Л. Л. Ивченко считает, что с этой операцией не все понятно: переход через замерзший пролив Седра-Кваркен разведал генерал-лейтенант Д. В. Голицын и «рассчитывал по льду провести русские войска к шведским берегам, но эта операция была поручена М. Б. Барклаю де Толли. Оскорбленный Д. В. Голицын подал в отставку, не скрывая ее причины. Его друг генерал-лейтенант А. И. Остерман-Толстой тоже подал в отставку. Царь собственноручно наложил резолюцию: «Вычеркнуть из списков!»

М. Б. Барклай де Толли не имел не только таланта командовать армиями, но у него не было и опыта командования большими массами войск. В Смоленске 25 июля на военном совете было принято решение атаковать Наполеона. Генерал-квартирмейстер К. Ф. Толь разработал план операции. Однако до решительных действий дело не дошло. Все ограничилось тем, что М. Б. Барклай де Толли водил войска с одной дороги на другую. По названию деревни Шеломец, которую войска должны были не раз проходить, эти действия М. Б. Барклая де Толли были названы «ошеломелыми маневрами».

Александр I хорошо знал способности М. Б. Барклая де Толли, но это не мешало царю наградить генерала не только самыми высокими российскими орденами, но и дать титул графа и титул князя, и даже чин генерал-фельдмаршала. Причем М. Б. Барклай де Толли стал князем за смотр войск при Вертю под Парижем.

При имени фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского в памяти возникают его победы при Ларге, Рябой Могиле, Кагуле… О А. В. Суворове напомнят такие сражения, как Рымник, Измаил… Если вспоминают М. Б. Барклая де Толли, то прежде всего на память приходят дни несчастий России первых месяцев Отечественной войны 1812 г. Однажды Наполеон сказал о баварском генерале К. Ф. Вреде: «Я мог его, конечно, сделать графом, но я не мог сделать из него полководца». О М. Б. Барклае де Толли можно сказать, что царь сделал его генерал-фельдмаршалом, но не смог сделать из него полководца.

Перед войной М. Б. Барклай де Толли, будучи уже военным министром, писал Александру I об отступательном плане в записке «О защите западных пределов России». Но эта записка могла быть написана и «по заказу» Александра I в Военном министерстве. Сам М. Б. Барклай де Толли никогда не говорил о плане, не пытался аргументировать, почему он отступал в первые месяцы войны. Даже в его штабе ничего об этом не знали. Когда генералы потребовали решительно перейти в наступление, М. Б. Барклай де Толли сослался на повеление Александра I. Генерал-квартирмейстер 2-й Западной армии М. С. Вистицкий писал: «Барклай отвечал, что имеет повеление высочайшее промедлить, чтобы дать внутри империи собраться армейским пополнениям». Если бы М. Б. Барклай де Толли долго и мучительно обдумывал всевозможные действия против наполеоновских войск и пришел бы к выводу, что отступление — это единственный способ их победить, он бы нашел веские аргументы для «защиты» своего плана.

Записку «О защите западных пределов» «защищал» и обосновывал не М. Б. Барклай де Толли, а сотрудник Военного министерства П. А. Чуйкевич, который 2 апреля 1812 г. написал трактат «Политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россией и Францией». В этом трактате отстаивалась такая война, которую называют скифской. «Вождь Российский», по мнению П. А. Чуйкевича, должен следовать примерам Фабия и Веллингтона. Надо заметить только, что ни Квинт Фабий, ни А. Веллингтон свою родную землю не разоряли.

Квинт Фабий перешел к отступательно-оборонительной тактике, когда потерпели поражение 4 консула (Публий Корнелий Сципион, Тиберий Семпроний Лонг, Гай Фламиний, Гней Сервилий), пытавшиеся преградить путь Ганнибалу. Квинт Фабий не разорял родной Рим, он дрался на территории италиков. Отступление Фабия вызвало тревогу и недовольство, сенат даже вызвал Фабия в Рим, предоставив командование Марку Минуцию Руфу, которого избрали вторым диктатором.

И Веллингтон дрался не на Британских островах, а на Пиренейском полуострове. Затянувшаяся война в Испании вызвала недовольство парламента Англии.

В письме к М. Б. Барклаю де Толли от 24 ноября 1812 г. Александр I писал, что предвидел непопулярность в России отступления и был подготовлен к этому. Можно предположить, что М. Б. Барклай де Толли надеялся на всемогущество русского царя и не подумал о своей собственной защите. Царь в некоторой мере защитил М. Б. Барклая де Толли: он сделал его военным министром, генералом от инфантерии, щедро наградил орденами. Даже жена М. Б. Барклая де Толли получила орден Екатерины.

Когда русские войска стали оставлять неприятелю один город за другим, самодержец даже при своем дворе натолкнулся на очень вежливое, но очень настойчивое сопротивление. Недовольство дворян неспособностью царя и его военного министра защитить Отечество чувствовалось с самого начала войны и в Главной квартире, и в войсках. Но поначалу дворянству было еще не совсем ясно, кто проводил гибельную для русского народа политику: пруссак генерал К. Фуль, план которого проводился в жизнь в первые дни войны, военный министр М. Б. Барклай де Толли или же сам царь, который, хотя и не объявил себя главнокомандующим, заявляя, что армией командует М. Б. Барклай де Толли, вмешивался в дела командования постоянно в первые дни.

Будучи статс-секретарем Александра I и находясь постоянно при Главной квартире, адмирал А. С. Шишков стал свидетелем отступления наших войск. Он по своей должности обязан был писать царские рескрипты, манифесты, то есть он был у самых истоков царских распоряжений. Статс-секретаря поражало, что царь легко соглашался с К. Фулем, Р. В. Нессельроде и другими иностранцами на русской службе и не принимал во внимание вежливые слова своего статс-секретаря.

А. С. Шишков с возмущением и удивлением констатировал, что царь брал «сторону немецкой бумаги», где Наполеон изображался непобедимым, «сила его — непреодолимою, и что мы должны были пустить его в свои пределы, не имея никакой возможности воспрепятствовать ему в том». Эту «немецкую бумагу» должны были послать «с курьером в Петербург для напечатания в ведомостях». Царь настаивал на переводе с французского манифеста, где «хотели оправдать Тильзитский мир и другие наши унизительные с Наполеоном связи», «выставлялось также и нынешнее наше отступление, как бы некая хитрость, обещающая нам огромную победу. Статс-секретаря удивляло преклонение перед Наполеоном, которым был буквально пронизан весь манифест. Гениальность Наполеона как великого полководца объявлялась причиной нашего отступления. Статс-секретарь писал: «По словам господина Фуля, предводительствует ими (войсками. — И. Е.) полководец, какому нет в историях примера. Судя по Германии и Пруссии, конечно, так; но судя по Гишпании, сей великий полководец не сделал ничего, кроме того, что наполнил землю их костями своих воинов, и сам не смеет туда показаться. Скорее можно сказать, что нет в истории примера столь скорому падению царств, какое случилось с Германией и Пруссией. Великость завоевателя их, которому они удивляются, возникла и воссияла от чрезвычайной их слабости и малой любви к отечеству». А. С. Шишков изложил весь план войны 1812 г. (из чего мы видим, что секрета из этого не делали в самом начале войны) и обоснования, почему этот план был принят.

Убедительно аргументируя свое мнение, А. С. Шишков не считал обоснования плана серьезными, а к самому плану относился с нескрываемой иронией.

Опережая события, следует сказать, что царь наградил А. С. Шишкова орденом Александра Невского, но не простил ему критику отступательного плана. В военной галерее 1812 г. Зимнего дворца мы не увидим портрета адмирала А. С. Шишкова среди героев Отечественной войны, хотя все, с кем он сотрудничал в то тяжелое время — А. А. Аракчеев, А. Д. Балашев, представлены в этой галерее.

С иностранцами, находящимися на русской службе, царю было проще иметь дело: они быстро и угодливо исполняли то, что он хотел. Эти люди служили толь-, ко царю и дорожили только его милостями. Возможно, поэтому на русской службе было много иностранцев, которые очень быстро делали карьеру. Понятно, почему царь поручил армию, которая по его воле должна была оставлять неприятелю села и города, немцу М. Б. Барклаю де Толли, чуждому России и русскому народу. Ни один русский генерал, любящий свое отечество, не согласился бы отступать, бросая на милость неприятеля свой народ и свою землю.

Русский дворянин А. С. Шишков понял, что царь одобрял действия, которые, с точки зрения русского дворянина, были немыслимы. Статс-секретарь знал, что именно царь командовал армией, хотя Александр I и говорил, что армией командует М. Б. Барклай де Толли. А. С. Шишков пришел к такой мысли: «Может быть, положенье наше приняло бы совсем иной вид, если бы государь оставил войска». В то время уже сам царь искал предлог уехать из армии, но говорил он совсем другое. Царь утверждал, что «присутствие свое в войсках почитает необходимо нужным и не быть при них вменяет себе в бесславие».

Александр I туманно намекнул статс-секретарю о своем желании, и тот записал его: «Вы бы трое (разумея под сим графа, Балашева и меня) сходились иногда и что-нибудь рассуждали». В результате появилось письмо, так сказать, обращение верноподданных к своему монарху, в котором обосновывалась необходимость отъезда царя из армии. Письмо подписали три названных царем лица: А. А. Аракчеев, А. Д. Балашев, А. С. Шишков.

Многие историки всерьез полагают, что царь уехал из армии по просьбе своих министров, Александр I был упрям и настойчив. Если бы царь считал своим долгом находиться при армии, никто и ничто не помешало бы ему это сделать. Однако, получив послание своих сановников, царь не стал медлить. А. С. Шишков писал в своих записках: «На другой день государь поехал к Барклаю, который стоял в нескольких верстах от Главной квартиры. Тут, по отъезде его, обер-гофмаршал граф Толстой отвел меня в сторону и тихонько шепнул мне на ухо: «Знаешь ли, что? К ночи велено приготовить коляски ехать в Москву». И, действительно, царь потихоньку ночью покинул армию. Известно, что царь имел обыкновение прятаться за своих министров, когда не хотел, чтобы то или иное решение исходило от него.

О чем говорил царь с военным министром, неизвестно. Адьютант М. Б. Барклая де Толли В. фон Левенштерн записал только последние слова Александра I: «Поручаю вам свою армию, не забудьте, что у меня второй нет: эта мысль не должна покидать вас».

Французы, думается, правильно оценили поступок императора. Бывший наполеоновский посол в России А. де Коленкур писал в своих мемуарах по поводу отъезда Александра I из армии: «Он покинул армию, не желая, чтобы на него падала ответственность за последующие результаты военных действий, так как первые операции были неблагоприятны для русских».

Первые месяцы войны были очень тяжелыми для каждого русского. Но пока армии П. И. Багратиона и М. Б. Барклая де Толли были отрезаны одна от другой французскими войсками, все считали, что отступление вызвано необходимостью. У Смоленска армии соединились, однако сражения не последовало. После непродолжительной обороны Смоленска армиям было приказано снова отступать. 6 августа генералы решили в беседе с М. Б. Барклаем де Толли убедить его перейти в наступление. Начальник артиллерии 1-й Западной армии молодой генерал граф А. И. Кутайсов, человек энергичный, смелый, мужественный, всеми любимый, «принял на себя передать ему желание и надежды первых лиц армии». У М. Б. Барклая де Толли не нашлось ни одного слова для обоснования своих действий. Он сказал: «Пусть всякий делает свое дело, а я делаю свое».

Тревожное настроение, царившее в русских войсках, нашло выражение в письме А. А. Закревского, директора Особенной канцелярии Военного министра, который написал 6 августа 1812 г. своему другу графу М. С. Воронцову — командиру 2-й сводно-гренадерской дивизии 2-й Западной армии: «Хладнокровие, беспечность нашего министра я ни к чему иному не могу приписать, как совершенной измене… Сему первый пример есть тот, что мы покинули без нужды Смоленск и идем бог знает куда и без всякой цели для разорения России. Когда были эти времена, что мы кидали старинные города? Я, к сожалению, должен вам сказать, что мы, кажется, тащимся к Москве; но между тем уверен, что министра прежде сменят, нежели он туда придет, но не иначе должно сменить его, как с наказанием примерным».

Русские генералы открыто выражали недовольство М. Б. Барклаем де Толли, его тактикой и стратегией. Он служил царю и только царю, а генералы служили не только царю, им дорога была Россия. Как они смотрели на отступление М. Б. Барклая де Толли с целью «заманивания» неприятеля в глубь страны, выразил А. П. Тормасов — командующий 3-й Западной армией, впоследствии генерал-губернатор Москвы: «Планы завлечь неприятеля в недра своего отечества — есть мысль ужасная для всякого, кто его истинно любит; всякий благомыслящий человек считает отечество своей большою семьею, в которой он член, то можно ли холоднокровно решиться пустить разбойника в свой дом и ожидать своего спасения от того, что он, убив отца, мать, жену, детей, истощит свои силы…» Генералы были готовы самостоятельно решить, кто будет командовать армией, и П. И. Багратион было согласился как старший по званию принять командование. Но и генералы и П. И. Багратион понимали, что М. Б. Барклай де Толли не сам взял власть, а по воле царя, которого они не посмели ослушаться.

Генералы решили сделать еще одну попытку оказать давление на М. Б. Барклая де Толли. В 1-й Западной армии находился наследник престола, брат царя Константин Павлович, который разделял тревогу генералов за судьбу Отечества. Генералам казалось, что большего авторитета, к мнению которого М. Б. Барк-лай де Толли должен был прислушаться, найти трудно, и они поделились своими мыслями с великим князем. Константин Павлович отправился к М. Б. Барклаю де Толли и дал волю своему гневу, громко, не скрывая своих эмоций, он закричал: «Немец, шмерц, изменник, подлец, ты продаешь Россию!» М. Б. Барклай де Толли молча, как и обычно, выслушал брата царя. И скоро великий князь по распоряжению М. Б. Барклая де Толли должен был ехать с донесением в Петербург к императору. Историки уже давно нашли подтверждение тому, что Александр I, предполагая, что великий князь может противодействовать М. Б. Барклаю де Толли, разрешил ему отослать Константина Павловича из армии. В этом сказался весь Александр I: царь все предусмотрел и предпочел устранить нежелаемое чужими руками так, что непосвященные и догадаться не могли, что это было желанием самого царя. Сам государь остался для всех хорошим, а что у него на душе, о том даже брат царя не догадывался.

Почему император так оберегал М. Б. Барклая де Толли, убирая с его пути препятствия, которые могли бы помешать осуществить план «скифской войны»? Да потому, что генерал осуществлял не свой план, а план самого государя. Но царь, видимо, разработал, так сказать, только «глобальный» план войны, за конкретные же действия отвечал Барклай.

Представление о том, как осуществлялось М. Б. Барклаем де Толли командование войсками, дают строчки из дневника капитана, лейб-гвардии Семеновского полка (впоследствии генерал-майора) П. С. Пущина: «10 августа. Суббота. Все предвещало сражение на позиции при Усвятье. Приказ быть готовым отдан. В 3 часа дня только что мы подались несколько назад, чтобы занять позиции. Получен приказ выступить в сумерки. Не доходя 5 верст до Дорогобужа, нас остановили, раздеться не позволили и приказали ждать новый приказ, который так и не получен».

По действиям М. Б. Барклая де Толли трудно представить, что у него был конкретный план, которому он неуклонно следовал. 13–14 июля он готовился дать сражение у Витебска, но сражение не состоялось: 2-я Западная армия не сумела пробиться к 1-й. Казалось, М. Б. Барклай де Толли даст бой у деревни Усвятье (армии соединились), но позиция, выбранная К. Ф. Толем, не была одобрена П. И. Багратионом. На следующий день нашли другую позицию, но сражение не произошло. Под Дорогобужем также собирались дать сражение, но не дали.

Историки высказывали мысль, что генерал-квартирмейстеру К. Ф. Толю не удавалось найти хорошей позиции для боя. Военный теоретик К. Клаузевиц писал, что такие позиции были и К. Ф. Толь знал свое дело хорошо. По словам К. Клаузевица, позиция, выбранная К. Ф. Толем у деревни Усвятье, «обещала наилучшие результаты». Но генералу П. И. Багратиону позиция не понравилась. Это было третье поле, предложенное К. Ф. Толем для сражения. Два первых были отвергнуты как не пригодные для сражения. Дело было не в том, что эти позиции были невыгодны, а в том, что М. Б. Барклай де Толли не решался дать сражение. На этот раз, как писал К. Клаузевиц, К. Ф. Толь «не захотел сразу же отказаться от своей идеи и стал возражать, что в высшей степени раздражило князя Багратиона. Закончилось дело тем, что Багратион очень резко сказал Толю: «Господин полковник! Ваше поведение заслуживает того, чтобы вас послали с ружьем за спиной». Словом, П. И. Багратион пригрозил К. Ф. Толю разжалованием в солдаты. К. Ф. Толь был глубоко оскорблен и подал в отставку. Как всегда нерешительный М. Б. Барклай де Толли помедлил, но потом принял отставку, и К. Ф. Толь, получив приказание ехать из армии, отправился в Москву, где оставался без всякой должности». Так писал А. П. Ермолов в своих записках.

Если М. Б. Барклай де Толли все-таки принял отставку К. Ф. Толя, значит, он был согласен с П. И. Багратионом. Но в «Изображении военных действий 1-й армии в 1812 году» М. Б. Барклай де Толли писал, что «позиция была очень выгодна, но не понравилась Багратиону, поэтому и не дано было сражение».

Тогда возникает вопрос, почему М. Б. Барклай де Толли принял отставку К. Ф. Толя, если считал, что позиция была выбрана удачно? Видимо, он готов был отослать любого, кто мешал ему отступать, и он даже не остановился перед тем, чтобы переложить ответственность за свою нерешительность на П. И. Багратиона, которого в это время уже не было в живых.

О том, что между главнокомандующими М. Б. Барклаем де Толли и П. И. Багратионом нет взаимопонимания, Александр I знал давно. В армии всегда было много осведомителей, уезжая, царь разрешил начальнику штаба 1-й Западной армии А. П. Ермолову писать ему лично. А. А. Ермолов — сторонник наступления, считающий П. И. Багратиона своим благодетелем, не скрывал своего недовольства действиями М. Б. Барклая де Толли и хотел видеть на месте М. Б. Барклая де Толли П. И. Багратиона.

Царь не принимал решительных мер до начала августа. По всему было видно, что М. Б. Барклай де Толли его вполне устраивал. Но когда Александр I узнал, что авторитет М. Б. Барклая де Толли упал, что дворянство открыто выражает недовольство его действиями и это может отрицательно отразиться на действиях войск, он 5 августа учредил Чрезвычайный комитет. Заслушав письма П. А. Шувалова, Э. Ф. Сен-При, Ф. Ф. Винценгероде и К. Ф. Толя, комитет в тот же день принял решение назначить главнокомандующим всеми армиями М. И. Кутузова, снять М. Б. Барклая де Толли с поста военного министра, оставив его главнокомандующим 1-й Западной армии. Разумеется, учрежденный по высочайшему повелению комитет обсуждал вопросы, предложенные царем, и вынес решение, угодное царю. Однако царь заявлял, что М. И. Кутузов был назначен помимо его воли. Генерал-адъютанту Е. Ф. Комаровскому он сказал: «Публика желала его назначения, я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки». Своей сестре Екатерине Павловне царь писал, что на М. И. Кутузова «указывал общий голос». М. Б. Барклаю де Толли Александр писал, что он вынужден был назначить М. И. Кутузова («Мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению»), а причиной назначения главнокомандующего всеми армиями была сдача Смоленска: «Потеря Смоленска произвела огромное впечатление во всей империи». П. В. Чичагову Александр назвал ту же причину и еще одну: потерю доверия к М. Б. Барклаю де Толли «со стороны армии и всего народа».

Но Смоленск был сдан вечером 6 августа, а Чрезвычайный комитет принял решение 5 августа, правда, царь утвердил его только 8 августа, но он тогда не мог еще знать о потере Смоленска.

Интересно отметить такой факт. Царь передал рапорт М. И. Кутузова об оставлении Москвы этому же Чрезвычайному комитету, ожидая, по-видимому, что комитет выразит порицание полководцу. Однако комитет отговорился тем, что не обладает достаточной информацией, чтобы вынести свое заключение по поводу оставления Москвы. Он предписал М. И. Кутузову впредь присылать «полные о всех мерах и действиях своих сведения», причем указал, «чтобы предписание главнокомандующему сделано было не в виде какого-либо неприятного замечания».

17 августа М. И. Кутузов прибыл в Царево-Займище, где М. Б. Барклай де Толли в очередной раз намеревался дать сражение. М. И. Кутузову нужно было время, чтобы войти в управление армией, вот-вот должно было прибыть Московское ополчение и корпус М. А. Милорадовича. Французы преследовали русскую армию по пятам, и М. И. Кутузов вынужден был отступить. 22 августа армия прибыла к селу Бородино, где и решено было дать сражение. М. И. Кутузов предоставил М. Б. Барклаю де Толли и П. И. Багратиону свободу действий.

Часто пишут, что М. Б. Барклай де Толли в Бородинском сражении искал смерти, что под ним было убито несколько лошадей, были ранены многие его адъютанты. М. А. Милорадович, наблюдая за VI.Б. Барклаем де Толли во время сражения, воскликнул: «У него не иначе, как жизнь в запасе». Реже пишут, как М. Б. Барклай де Толли командовал во время сражения вверенными ему войсками, или, если пишут, то, как правило, опираются на рапорт генерала и на «Изображение военных действий 1-й армии в 1812 году», то есть пишут о действиях М. Б. Барклая де Толли так, как их описал он сам. Рапорты военачальников, воспоминания П. Х. Граббе, В. фон Левенштерна позволяют представить, как командовал М. Б. Барклай де Толли, в частности, в самом начале великой битвы.

1-я Западная армия была расположена в основном на правом фланге, где М. И. Кутузов поставил свои главные силы. В версте от правого фланга находилось село Бородино, которое было отделено от русской позиции рекой Коло-чью. Связь поддерживалась только мостами через реку.

С 23 августа в селе Бородине находился лейб-гвардии Егерский полк. В его задачу входило прикрытие арьергарда, отступавшего к основной позиции русских войск. Командир полка полковник К. И. Бистром приказал командиру 3-го батальона полковнику П. С. Макарову выдвинуться вперед и наблюдать за движением неприятеля, в случае надобности удерживать его, обеспечивая отход арьергарда. 24 августа арьергард прибыл на позицию, но батальон П. С. Макарова по-прежнему оставался стоять на пути неприятеля, два других батальона полка располагались в самом селе и у мостов через Колочь.

Готовясь к сражению, Наполеон тщательно изучил обстановку на своем левом фланге у села Бородина. Для него не осталось незамеченным, что Бородино находится в удалении от русских позиций и им легко овладеть. Но, остерегаясь, что русские уйдут и уклонятся от сражения, Наполеон не стал занимать село до сражения.

Ф. Н. Глинка написал в «Очерках Бородинского сражения», что на предложение генерала Ш.-Н.д’Антуара де Вренкура занять село Бородино Наполеон ответил: «Русские так спокойно опираются на этот пункт! Овладей им, и они всполошатся, подумают, что правое крыло их в опасности, и, чего доброго уйдут. Завтра рано Дельзон двинется и займет Бородино — это дело минуты!» Наполеон приказал поставить у села Бородина батареи, чтобы обстреливать Курганную высоту.

Утром 26 августа П. С. Макаров донес командиру полка о приближении к нему неприятеля. К. И. Бистром сообщил об этом М. Б. Барклаю де Толли. По оценке П. С. Макарова, неприятельские войска насчитывали до 8000 человек. Что же предпринял М. Б. Барклай де Толли? П. Х. Граббе вспоминал: «Все глаза были обращены на село Бородино, отстоявшее около версты от позиции, отделенное от нее речкой Колочей и занятое гвардейским егерским полком. Барклай де Толли находил опасным и бесполезным удерживать это село и полагал отозвать оттуда немедленно егерей. Герцог Александр Виртембергский защищал противное мнение».

Пока генералы спорили, время шло. Наконец, М. Б. Барклай де Толли решился отозвать егерей и послал к ним своего адьютанта В. фон Левенштерна. В своих воспоминаниях он писал, что передал героям этот приказ. Егеря оставили село и стали отступать по мостам. В то время как они проходили по ним, две неприятельские колонны открыли огонь по отступавшим. «Огонь был убийственным и попадал в цель… мы были так стеснены, что ни один ружейный выстрел не пропадал даром… Стычка продолжалась не более 15 минут, но эти четверть часа были самыми памятными в моей жизни. Л. гв. Егерский полк потерял в этот промежуток времени половину людей, в том числе было убито и выбыло из строя тридцать офицеров». Далее В. фон Левенштерн писал: «Барклай высказал, что этот отборный полк был употреблен в месте столь опасном для его целей, вопреки его желанию. По его мнению, в этом пункте было бы достаточно иметь обсервационный пост. Он обвинял в этом бедствии генерала Ермолова, предложившего Беннигсену и Кутузову поставить тут этот полк. Таким образом погиб безо всякой пользы один из лучших полков гвардии».

В. фон Левенштерн в своих записках повсюду представляет обожаемого им начальника в лучшем свете.

Командир лейб-гвардии Егерского полка полковник К. И. Бистром в рапорте М. Б. Барклаю де Толли указал, что он действовал по его приказу. Допустим, что М. Б. Барклай де Толли послал лейб-гвардии Егерский полк по приказу вышестоящего начальства. Но в Бородинском сражении он сам командовал 1-й Западной армией и имел возможность отозвать полк до начала сражения. Только его нерешительность, потеря времени в споре с генералом, не имевшим никакой должности и стоявшим только при Главной квартире, привели к тяжелым бессмысленным потерям лейб-гвардии Егерского полка.

Однако кому-то понадобилось найти иные причины для объяснения больших потерь полка. Распространился слух, что гвардейские егеря вели себя беспечно на аванпостах, целый батальон в ночь с 25 на 26 августа мылся в бане, полковник П. С. Макаров был пьян, поэтому егеря не могли отразить атаку неприятеля. Интересно, где в маленьком селе можно было найти такую баню, где мылся целый батальон (около 600 человек)? Как могла вся армия узнать о том, что командир батальона, расположенного в непосредственном соприкосновении с французами, был пьян? Общеизвестно, как офицеры и солдаты берегли честь своих полков. Если бы факт пьянства имел место, он не вышел бы за пределы полка.

За Бородинское сражение П. С. Макаров получил орден Владимира 3-й степени, в 1813 г. стал генерал-майором, во время осенней кампании похода в Германию командовал бригадой 2-й гвардейской пехотной дивизии. С ноября 1813 г. стал командиром лейб-гвардии Павловского полка. Скончался в конце 1815 г., причем офицеры его полка поставили ему памятник. Такое вряд ли могло ожидать нерадивого к службе офицера.

В Бородинском сражении М. Б. Барклай де Толли проявил свои лучшие качества — храбрость, презрение к смерти, но показал ли он себя полководцем? Этот вопрос еще ждет своего исследователя, но и сейчас можно сказать, что в начале сражения он не проявил себя с лучшей стороны.

Широко распространено мнение, что М. Б. Барклай де Толли стоически переносил свое одиночество и недоверие армии, когда его чуть ли не в глаза называли изменником. Наблюдавший его К. Клаузевиц видел М. Б. Барклая де Толли иным. В книге «1812» он писал: «В печальных, всегда озабоченных глазах его лица каждый солдат мог прочитать мысль об отчаянном положении армии и государства». А в Тарутинском лагере М. Б. Барклай де Толли, сославшись на болезнь, оставил армию. Однако болезнь была не единственной причиной, заставившей его покинуть армию. Он был убежден, что не заслуженно терпел гонения. Генерал покинул действующую армию, чтобы защитить свою честь с помощью бумаги и чернил, а не с оружием в руках на полях сражений, как подобает воину.

Русские генералы в подобных случаях вели себя иначе. А. И. Остерман-Толстой и Д. В. Голицын, вынужденные в 1809 г. выйти в отставку, в 1812 г. прибыли в действующую армию. Они считали, что должны сражаться за Отечество, а не за царя. На поля сражений их привел долг русского перед Россией.

Перед самым началом войны А. И. Остерман-Толстой прибыл в корпус П. Х. Витгенштейна простым волонтером, хотя и имел один с ним чин генерал-лейтенанта. Волонтером он принял участие в арьергардных боях корпуса. Честь русского дворянина не позволила ему оставаться в стороне, когда его Родина была в опасности, и для него не так уж важно было, в каком он чине будет драться за Россию и как к нему относится царь.

24 августа прибыл к армии Д. В. Голицын В тот же день, командуя кавалерией. 2-й Западной армии, он дрался в бою за Шевардинский редут. Русские генералы своею кровью доказали верность долгу и ни при каких обстоятельствах не покидали армию, только смерть могла заставить их уйти из рядов защитников Отечества.

Армия, понесшая большие потери в Бородинском сражении и вынужденная оставить Москву, тяжело переживала потерю древней столицы и копила силы для будущих боев. В Бородинском сражении войска лишились многих офицеров. М. И. Кутузову иногда приходилось идти на объяснения с царем, чтобы пополнить командные кадры. Например, 19 сентября М. И. Кутузов назначил командиром отряда Калужского ополчения отставного генерал-майора В. М. Яшвиля. Узнав от калужского губернатора, что В. М. Яшвиль находится по распоряжению царя под губернаторским надзором, М. И. Кутузов не отменил своего приказа, а послал рапорт царю, где писал: «Сей человек по данной ему комиссии может быть очень полезен, жена его с 5 детьми может быть, между прочим, под присмотром». Царь был возмущен дерзостью М. И. Кутузова и на черновике письма написал: «Какое канальство!»

В то время когда генерал мог принести неоценимую пользу Отечеству, М. Б. Барклай де Толли покинул армию. Во Владимире он прочитал в газете рапорт М. И. Кутузова, где он объяснил причины сдачи Москвы: «Впрочем, ваше императорское величество, всемилостивейше согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска». М. Б. Барклай де Толли был оскорблен, он писал царю: «Князь Кутузов заявлял, что потеря Москвы есть следствие потери Смоленска. Тогда-то явился я перед Россией и всей Европой изменником».

М. И. Кутузов как только узнал, что Смоленск сдали неприятелю, сказал: «Ключ от Москвы взят». И жители Москвы сразу поняли, если сдан Смоленск, то будет сдана и Москва, и поспешили покинуть столицу. Об этом писал 12 августа генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин П. И. Багратиону: «С крайним прискорбием узнал о потере Смоленска. Известие сие поразило чрезвычайно, и некоторые оставляют Москву».

А профессиональный военный, генерал от инфантерии М. Б. Барклай де Толли, не увидел связи между сдачей Смоленска и оставлением Москвы.

Но удивляет не тот факт, что М. Б. Барклай де Толли в течение долгого времени, не жалея сил, пытался убедить всех, что «Смоленск — не предместье Москвы», и он не виноват в сдаче столицы неприятелю. Удивляет другое. Согласно «скифскому плану» М. Б. Барклай де Толли допускал сдачу Москвы Наполеону, и тогда, конечно, он не считал себя изменником. Вот этот план, о котором Барклай де Толли говорил Нибуру в 1807 г.: «В случае вторжения его (Наполеона) в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вовнутрь страны, а затем с сохраненными войсками и с помощью климата подготовить ему, хотя бы за Москвою, новую Полтаву».

Сам М. Б. Барклай де Толли никогда не писал этого, но Александр I говорил и писал о том, что готов пожертвовать столицей, неоднократно. 22 июня 1812 г. царь писал наследному шведскому принцу: «Однажды вынужденный начать эту войну, я твердо решил продолжать ее годы, хотя бы мне пришлось драться на берегах Волги». В письме к сестре Екатерине Павловне от 18 сентября Александр I вспоминал, что они в своих беседах «допускали даже возможность потери обеих столиц».

Все это наводит на мысль, что автором плана войны 1812 г. был не М. Б. Барклай де Толли, а сам Александр I.

Уезжая из Тарутинского лагеря, М. Б. Барклай де Толли взял с собой канцелярию. И пока русская армия дралась у Тарутина, Малоярославца, под Вязьмой, Красным, при Березине, М. Б. Барклай де Толли писал оправдательные записки царю.

М. Б. Барклай де Толии 25 октября 1812 г. отправил свою первую оправдательную записку царю и просил ее напечатать. Генерал хотел реабилитировать себя в глазах общества. Так как царь не ответил, то М. Б. Барклай де Толли написал предназначенное только для царя — «Изображение военных действий 1-й армии в 1812 году».

7 ноября М. Б. Барклай де Толли подал царю прошение об отставке. Отставку царь не принял, предстояло вести еще одну непопулярную войну в Европе, и царь нуждался в М. Б. Барклае де Толли, его услугах. Об этом царь написал 24 ноября.

Александр I и его генерал поняли друг друга. В благодарственном письме М. Б. Барклай де Толли писал царю: «Государь! Вы возвратили спокойствие человеку, самому преданному Вашей священной особе, человеку, которого сердце было раздираемо при одной мысли, что он лишился благосклонности наилучшего из царей, государя любимого и уважаемого».

Царь послал за М. Б. Барклаем де Толли фельдъегеря, но генерал приехал в Петербург, когда Александра I уже не было в Петербурге.

По воспоминаниям близкого к М. Б. Барклаю де Толли человека А. Л. Майера: «2 декабря Барклай де Толли поехал на выход во дворец». Присутствующие во дворце как будто не замечали его, и только после того, как императрица удостоила М. Б. Барклая де Толли беседы, придворные обратили на него внимание.

М. Б. Барклай де Толли тяжело переживал нескрываемое презрение петербургского высшего света, так демонстративно выраженное. Мемуарист написал, что это «происшествие так его сильно потрясло, и он слег».

М. Б. Барклай де Толли всю жизнь пытался оправдаться и вернуть себе уважение товарищей по оружию, русского общества. Потеряв надежды на то, что царь когда-нибудь опубликует его оправдания, он сам в течение нескольких лет с помощью близких ему офицеров распространял свои оправдательные записки, внося в них изменения, которые были обусловлены временем.

М. Б. Барклай де Толли давал понять, что существовала какая-то тайна. В ноябре 1812 г. он написал записку, которая называлась «Оправдание генерала Барклая де Толли», где он утверждал, что в интересах страны, требовавших сохранения секрета, он жертвовал своей честью: «К сожалению, осторожность не позволяла предварить публику о критическом положении отечества. Я скорее должен был в сем случае решиться на принесение в жертву репутации своей, нежели преждевременным оправданием себя перед народом расстроить единственное средство к отражению грозы, толико ужасной».

Что должен был скрывать М. Б. Барклай де Толли, принося в жертву свою репутацию? Какие это были «единственные средства», которые нужно было хранить в тайне?

О правительственном плане заманивания неприятеля в глубь страны с целью сохранения армии знали все, и никто не делал из этого секрета. Об этом писали газеты. Со времен Отечественной войны прошло почти 200 лет, многое тайное стало явным, но никакой другой тайны не открыли, кроме открытой самим М. Б. Барклаем де Толли. Когда русская армия уже преследовала армию Наполеона, М. Б. Барклай де Толли не считал нужным сохранять в секрете, кто был автором «скифского плана», который он осуществлял в первые месяцы войны 1812 г. Еще в «Изображении военных действий 1-й армии в 1812 году», предназначенном только для царя, М. Б. Барклай де Толли указал, кто «начертал» план войны 1812 г. Он писал: «Военные дела приняли тот оборот, который ваше императорское величество предвидели при начертании общего плана кампании».

Когда стали раздаваться первые голоса о том, что отступление, заманивание неприятеля в глубь страны было единственным средством разбить армию Наполеона, и тогда М. Б. Барклай де Толли не хотел брать на себя ответственность за разорение русской земли.

В 1813 г. М. Б. Барклай де Толли открыто назвал автора плана, которому он следовал, в одной из своих оправдательных записок: «Вот плоды благотворительного, самим Государем начертанного плана войны сей. Только одному Александру I, сему народом своим обожаемому Монарху можно было обнять его. Он надеялся на Бога, защищающего справедливость, на твердость духа, верность и преданность своего народа».

Многие документы, относящиеся к войне 1812 г., в том числе и оправдательные записки М. Б. Барклая де Толли, царь решил надежно спрятать от глаз современников и потомков. Александр I передал документы А. А. Аракчееву, и тот хранил их в своем имении Грузино. Только после смерти А. А. Аракчеева в 1834 г. они были переданы на хранение в государственные учреждения, но и после этого долгое время оставались неизвестными историкам. Хранились в секрете и записки статс-секретаря Александра I адмирала А. С. Шишкова, их впервые опубликовали полностью в Берлине в 1870 г. Издатели объяснили причину, почему они не публиковались раньше, нежеланием Николая I их публиковать. Русские цари пытались скрыть свою негосударственную, ненациональную, чуждую русскому народу политику от русского общества.

В статье «Александр I — император, актер, человек» историк Н. И. Ульянов привел «со слов чиновника Крупенникова, находившегося в комнате, умиравшего фельдмаршала, в Бунцлау» последний разговор М. И. Кутузова с царем:

— Прости меня, Михаил Илларионович!

— Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит.

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ

Ведущий С. Н. Зигуненко

ПО СЛЕДАМ СЕНСАЦИИ

СМОТРИТЕ, КТО ПРИЛЕТЕЛ!

Недавно все кому не лень могли наблюдать комету Хойла-Боппа. В начале апреля она, как известно, улетела. Но перед этим наделала немалый переполох. Вспомним хотя бы случай, произошедший на вилле, расположенной в респектабельном районе Ранчо Санта-Фе, г. Сан-Диего, Калифорния. Без малого 40 человек в цветущем возрасте от 18 до 24 лет, люди отнюдь не бедные, покончили с собой. Причем, говорят, основным мотивом самоубийства послужило то, что они, согласно своей вере, надеялись таким образом заполучить места на космическом корабле, который на самом деле и представляла данная комета.

Что вы можете сказать по этому поводу? Действительно ли некоторые кометы представляют собой искусственные небесные тела? Правы ли те люди, которые утверждают, что кометы вообще приносят несчастья? И действительно, что будет, если такая комета, скажем, упадет на нашу планету?..

Т. П. Присядко, Краснодарский край

Уважаемый Тимофей Петрович! Спасибо за письмо. Надеемся, что не только вам интересно узнать подробности сей кошмарной истории.

Начнем как будто издалека. Издавна кометы действительно считались предвестниками несчастий — эпидемий и моров, стихийных бедствий, социальных потрясений. Самое интересное, что некоторые современные ученые полагают: для такой трактовки имеются некоторые основания. Согласно разработанной ими концепции на поверхности комет могут содержаться сложные органические вещества, вирусы и т. д. Когда комета пролетает поблизости от нашей планеты, эти соединения, поднятые с ее поверхности солнечным ветром, могут потом «десантироваться» на Землю, вызывая массовые эпидемии гриппа, а то и более серьезных болезней.

Однако на сей раз вроде визит кометы Хойла-Боппа обошелся без эпидемий. Возможно, потому, что небесное тело проследовало достаточно далеко от Земли — на расстоянии порядка 200 млн. км.

Тем не менее случай в Калифорнии действительно косвенно может быть связан с этим визитом. На видеопленке, пересланной кем-то из представителей секты ее бывшему члену, запечатлен момент, когда сектанты обсуждают свое будущее массовое самоубийство.

«Мы радуемся, — звучит запись на пленке. — Наш старейшина из эволюционного уровня в царстве рая дал нам понять, что приближающаяся комета Хойла-Боппа — тот знак, который он подает. Мы со счастливым чувством ожидаем возможности покинуть этот мир и отправиться с экипажем Ти».

К сказанному следует добавить, что Ти — видимо, название звездолета, который согласно верованиям сектантов следовал в хвосте кометы и должен был подобрать души умерших.

Все 39 членов данного отделения секты относятся к членам религиозного культа «Орден храма солнца». И это не единственный случай массового самоубийства его членов. До этого подобные же случаи были зарегистрированы в Швейцарии и Канаде, соответственно в 1994 и 1997 годах. Скорее всего в этих событиях виноваты отнюдь не кометы, а желание главарей секты завладеть имуществом им подвластных, порой даже загипнотизированных людей, как правило, отнюдь не бедных.

Что же касается искусственного происхождения комет, возможного управления их полетом извне, то вот какие соображения на этот счет стали известны совсем недавно.

* * *

Поздним вечером 28 мая 1993 г. спокойствие австралийской глубинки было нарушено странным происшествием. По лесам и пустыням Австралии через сотни километров пронеслась ударная волна, а водители тяжелых грузовиков на дорогах и геологи-золотоискатели в своих палаточных городках увидели свечение в ночном небе, услышали отдаленные раскаты взрыва.

Поначалу власти Австралии думали, что некие террористы сумели приобрести или сделать ядерное устройство и взорвали его в целях испытания. Надо сказать, для такой версии были веские основания — источник взрыва, как выяснилось, находился неподалеку от австралийской базы религиозной секты «Аум-Сенрике», известной теперь на весь мир своими изуверскими акциями в токийском метро.

Более того, дальнейшее расследование показало: члены секты в свое время пытались купить в России списанные ядерные боеголовки, свозили на свое австралийское ранчо оборудование, необходимое для работы с радиоактивными материалами. А когда на самом ранчо полиция обнаружила запасы урана, эта версия на какое-то время стала основной.

Правда, при дальнейшем расследовании эксперты, рассмотрев полученные радиоактивные материалы, стали отрицать, что сектанты, их имевшие, могли вольно или невольно произвести ядерный взрыв. Кроме того, на исследуемой территории не было обнаружено сколько-нибудь значительных следов радиоактивного распада.

Тогда к расследованию подключился американский институт сейсмологии. Директор института по научному планированию доктор Г. Вандербильд рассказал следующие подробности. Использовав данные собственных 100 сейсмографов, а также материалы зарубежных специалистов, эксперты института вскоре пришли к выводу: данный взрыв был в 170 раз сильнее самого сильного из тех, что когда-либо фиксировались в Австралии. Стало быть, просто на промышленную аварию данный случай списать нельзя.

Тогда снова вернулись к версии подземного ядерного взрыва. Если он был невелик — эквивалентен, например, 2000 т обычной взрывчатки (для сравнения — на Хиросиму было сброшено устройство, эквивалентное 15 000 т тротила), а сама бомба была укрыта глубоко под землей, то на поверхности могло и не оказаться следов радиоактивного распада.

Впрочем, дальнейшее расследование показало, что воздействие данной ударной волны больше похоже на то воздействие, что бывает при землетрясениях или, скажем, при падении метеорита. Ударные волны после ядерного взрыва куда более отчетливы, чем имевшие место в Австралии. Первым обычно следует самый сильный удар, а потом толчки становятся все слабее. При землетрясении же сначала следует серия мелких толчков, а потом — основной удар или серия таких ударов…

* * *

Главная трудность ученых, бьющихся над данной проблемой, заключается еще вот в чем. С одной стороны, очевидно, что произошло нечто из ряда вон выходящее, с другой — явных признаков уже известных явлений нет.

Тут стало известно: члены секты также активно интересовались возможностью вызывания искусственных землетрясений. Если бы сейсмическое оружие оказалось в руках таких людей, это стало бы сильнейшим средством запугивания японцев, многократно страдавших от разрушительных землетрясений.

Выяснилось, что руководство «Аум-Сенрике» направляло своих эмиссаров в Сербию для ознакомления с работами Николы Теслы, который, как известно, кроме работ в области электротехники, в том числе и передачи энергии без проводов по воздуху и коре земного шара, активно интересовался также и проблемой сейсмического оружия. В белградском Музее Теслы посланцы секты тщательнейшим образом изучили его архив, касающийся данной проблемы.

Правда, многие эксперты ныне относят возможность создания искусственных землетрясений к досужему вымыслу. Тем не менее, как выяснилось, в годы холодной войны попытки создания сейсмического оружия десятилетиями велись в секретных лабораториях СССР, США и некоторых других стран мира.

Правда, за прошедшие годы также выяснилось, что инициировать землетрясение не так-то легко. Прежде необходимо спрогнозировать некие сейсмические условия и дождаться их.

Тем не менее теперь вам понятно, на что эксперты потратили три года, стараясь до тонкостей разобраться в причинах «австралийского феномена» — такое название получил данный случай в служебных отчетах.

* * *

Большинство экспертов в конце концов пришли к заключению, что данный взрыв имел скорее всего природное происхождение. В столицах мира облегченно вздохнули — значит, говорить о ядерном терроризме еще рано. Фанатикам из «Аум-Сенрике» и им подобным не удалось еще завладеть ядерным оружием массового поражения; у них в наличии оказалось лишь химическое и бактериологическое. Вдобавок было доказано: сектанты в момент взрыва находились за пределами Австралии; на территории ранчо в указанный срок никого из них не было.

Но тогда что же произошло?

Ныне специалисты склоняются к мысли, что причиной всей этой заварухи скорее всего было падение метеорита. Компьютерная модель показала, что удар железного метеорита, врезавшегося в нашу планету под некоторым углом, мог стать причиной подобных сейсмоколебаний.

«Однако такой метеорит должен был бы выбить кратер около 300 футов в диаметре, — утверждают скептики. — Где он?..»

Один из возможных вариантов ответа: небесное тело упало не на поверхность континента (хотя и в пустынях Австралии обнаружить новый кратер не так-то просто — нужно обследовать десятки тысяч квадратных километров), а в воду, поблизости от берега. И кратера попросту теперь не видно…

Вариант второй: небесное тело оказалось сродни тунгусскому. Но если это так, то открывается возможность для построения по-настоящему детективного сюжета. Судите сами.

* * *

Ярко выраженного кратера при падении тунгусского метеорита не обнаружено до сих пор, хотя ударная волна, возникшая при его падении, дважды обогнула весь земной шар. Так могло получиться, отмечают некоторые исследователи, только в том случае, если в тунгусской тайге упал не метеорит, не астероид, а скажем, комета. Причем особенная.

Известно ли вам, что та комета как будто специально подкралась к нам незамеченной со стороны Солнца? Причем ее полет, согласно исследованиям нашего уфолога Ф. Зигеля, был… управляемым; траектория движения никак не укладывается в общепринятые, рассчитываемые по законам небесной механики.

Взрыв произошел на одной параллели с Санкт-Петербургом. Так что комета вполне могла бы накрыть этот город, прилети она на 4 часа позже или если бы ее не увела в сторону непонятная сила.

Эти факты, наверное, заставят многих вспомнить известный фантастический рассказ А. Казанцева, в котором утверждалось, что на Подкаменной Тунгуске потерпел аварию межпланетный корабль, прибывший к нам из иных миров. Однако значительно меньшее количество людей знают, что данным сюжетом в свое время всерьез интересовались не только любители фантастики, но и агенты спецслужб, в том числе нашего тогдашнего КГБ. И были у них на то свои резоны. Но лучше, наверное, все рассказать по порядку.

В 1956 г. астрономами было обнаружено небесное тело, которому позже присвоили имя кометы Аренда-Ролана. Через год, точно в день рождения В. И. Ленина, а именно 22 апреля 1957 г., было замечено, что хвост кометы весьма необычен: в противовес всем законам небесной механики он оказался направлен в сторону Солнца, а не от него. Причем исчез он так же внезапно, как и появился.

Кроме того, было обнаружено, что комета излучает радиосигналы на длинах 0,5 и И метров. Особенно сильное нерасшифрованное излучение фиксировалось с 16 марта по 19 апреля, т. е. непосредственно перед появлением «противозаконного» хвоста. В общем, комета вела себя не как обычное небесное тело, а как искусственный объект.

Этот феномен наряду с другими был описан в брошюре В. Бурдакова и Ю. Данилова, изданной в 1980 г. На книжку, быть может, не стоило бы обращать особого внимания, если бы не ее название «Ракеты будущего» и тот факт, что описан данный случай был в разделе «Техника соседей по разуму?».

Причем авторы делали вывод, что этот и другие случаи непонятного изменения орбит, появления странных, неподчиняющихся солнечному ветру хвостов (как у объекта 1926-III) или внезапного изменения спектра (как у 1907-IV) — все это объясняется… деятельностью внеземных цивилизаций! Ведь только искусственным путем, например, с помощью ракетных двигателей, может образоваться мощный «хвост», направленный в сторону Солнца…

Все это было описано в качестве иллюстраций к тому, как внеземные цивилизации могут развернуть свою тихую и почти незаметную деятельность в окрестностях Земли. Однако за рубежом, похоже, в данном примере увидели совсем другой смысл. Пришельцы — «это, конечно, чушь»; но сама идея управления кометами — задача, достойная лучших умов!

И вот в 1982 г. английские ученые в рамках программы звездных воин занялись, помимо прочего, обоснованием концепции кометного оружия. Причем техническое воплощение идеи было придумано ими достаточно быстро: на кометное ядро нужно доставить соответствующее оборудование для изменения траектории полета небесного тела. Изотопный генератор начнет плавить кометный лед, а образующийся пар создаст эффект реактивной тяги. Комета направляется в сторону Земли и…

Что будет при столкновении кометы с планетой? Натовские стратеги, как ни странно, при планировании последствий такой «бомбардировки» опирались прежде всего на исследования…советских ученых, каждый год выезжавших на место взрыва тунгусского тела и не делающих секрета из своих исследований.

По одной из наиболее популярных гипотез в 1908 г., над Тунгуской взорвалась комета. Отсюда следовал вывод, что и «кометное оружие» способно при вторжении в земную атмосферу полностью воспроизвести эффект тунгусского «метеорита», взрыв которого оценивался в 20–40 мт. (Для сравнения: бомба, взорванная в Хиросиме, имела всего 0,02 мт.)

У британцев, похоже, не было сомнений по поводу того, что тунгусское тело представляло собой именно комету; они полностью доверяли советской науке, зная, что в АН СССР придерживаются того же мнения. Вместе с тем англичане проигнорировали факты, обнародованные Зигелем и его сторонниками, что в конце концов и сгубило планы НАТО. А дело было так…

* * *

Согласно показаниям полковника британской разведки Э. Годли, которые он дал на Лубянке, главная идея кометного оружия заключалась в следующем. Управляемая стратегами НАТО комета заходит к Земле со стороны Солнца, для того чтобы астрономы увидели ее только в последний момент. Предпринимать какие-либо контрмеры будет поздно, и комета без опознавательных знаков беспрепятственно выйдет на боевой курс, поразит любую цель на территории СССР.

Собственно, целей, достойных такого сверхоружия, в СССР было всего две — Москва и Ленинград. Накрыв любой из городов, можно было одним махом не только погубить 10–30 млн. человек, но и сотни оборонных заводов, институтов, лабораторий, тысячи самолетов, танков и т. д.

Причем споры у английских и американских стратегов по поводу выбора цели были нешуточные. США было выгодно «вычеркнуть» Москву — единственный город в СССР, обладающий развернутой системой противоракетной обороны, ну и конечно, столицу «империи зла». Традиционно морской державе Великобритании лучшим вариантом казался удар по Ленинграду — самой крупной военно-морской базе на Балтике.

Уничтожить две цели сразу было невозможно. Русские сразу бы заподозрили неладное: две кометы без промаха бьют сразу по двум столицам страны — в это поверить невозможно! Одиночный же удар всегда можно списать на стихию, посочувствовать несчастным и даже послать им гуманитарную помощь.

В конечном счете целью номер один был выбран Ленинград; британцы настояли на своем. Но когда стали подбирать подходящие для осуществления проекта кометы, оказалось, что все они уже…заняты!

Первым об этом догадался астроном У. Броквей. Анализируя характер движения тунгусской «кометы» он пришел к выводу о регулярном и все возраставшем изменении параметров ее орбиты. Подобное поведение кометного ядра возможно только при постоянном воздействии какого-то двигателя, пусть и с небольшой тягой.

Далее Броквей неожиданно для себя открыл удивительную картину изменения и других кометных орбит. Например, расчеты показали, что комета Барнарда-3, наблюдавшаяся в 1892 г., совершила под действием некой силы квази-эллиптический переход с орбиты кометы Вольфа на орбиту кометы Джакобини-Циннера.

Более того, по убеждению Броквея, и комета Вольфа, и комета Джакобини-Циннера (бывшая Барнарда-3) являлись осколками прежде единого кометного ядра. Включение двигателя могло бы привести к чрезмерным напряжениям в кометном ядре и развалить его. После раскола двигатель, естественно, оказался на одном из двух ее кусков и, продолжая работать с той же тягой, перевел этот фрагмент с одной орбиты на другую. Где и выключился, оставив фрагмент вращаться вокруг Солнца уже в полном соответствии с законами Кеплера. Второй же осколок расколовшейся кометы так и остался на орбите разделения, получив новое имя — комета Вольфа.

Итак, некто уже испытал разработку, которая еще только зрела в недрах британского КБ. Но кто мог опередить британцев? Советские специалисты? Вряд ли. Не забывайте, что комету видели сто лет назад. Броквей решил, что в пределах Солнечной системы разработку вещества кометных недр давно уже осуществляет какая-то иная, отличная от земной, цивилизация.

* * *

Далее произошло нечто удивительное. После секретного доклада Броквея руководители программы «звездных войн» приняли решение, логичное только для военных. Они свернули перспективные работы по лазерному оружию, с помощью которого в принципе можно было бы защитить планету от вторжения незваных гостей из космоса, и бросили все силы на создание кометного оружия. С инопланетянами, дескать, все равно не справиться — они на 100 лет нас обогнали, — так хоть русским досадим…

Броквей явно ожидал совсем другого решения. Шок, испытанный им, был настолько велик, что он покончил жизнь самоубийством. Согласно официальной версии, причиной смерти стал «нервный срыв из-за чрезмерно воспаленного воображения». Иное мнение высказал один из коллег астронома. Он напомнил еще о двух трагических смертях исследователей, работавших над данной тематикой, и высказал мнение, что внеземная цивилизация не только ведет добычу полезных ископаемых на кометах, но и активно вмешивается в земную историю! Чтобы сохранить конспирацию, инопланетяне не гнушаются и физическим устранением неугодных им лиц.

Развивая эту идею, астроном Дранкуотер пришел к выводу о «неизбежном наличии» в космосе инопланетной базы, замаскированной под естественный природный объект, — для этой цели более всего подходит, скажем, астероид. Внутри него вырублена система залов и туннелей, где можно разместить необходимое оборудование. Этот гипотетический техногенный астероид даже получил собственное имя — Плантрогла.

* * *

Итак, инопланетяне внимательно следят за земными событиями и снаряжают одну за другой экспедиции на нашу планету. Их летательные аппараты могут быть снабжены фотонными двигателями, непрерывное излучение которых должно даже очерчивать трассу полета Плантрогла — Земля — Плантрогла. Поэтому чтобы луч света не был виден Земле, двигатель при торможении и разгоне должен отклоняться в сторону. Но этот маневр уводит аппарат с трассы, и возвращать его приходится компенсационным отклонением двигателя в противоположную сторону (или просто устройством на корабле двух двигателей). Этот маневр связан с перерасходом топлива, зато обеспечивает секретность визита на Землю.

Однако если угол отклонения двигателя оказывается меньше какого-то предела, то на земном небосклоне фотонный луч вспыхивает яркой звездочкой, видеть которую можно лишь с очень ограниченной территории.

«Звезда» гаснет над этой территорией после компенсационного поворота двигателя. Но когда луч от аппарата начинает бить в другую сторону, «звезда» становится видна над другой территорией. Затем ситуация повторяется. К примеру, по четным числам луч можно наблюдать в северном полушарии планеты, по нечетным — в южном.

И самое удивительное — время от времени астрономы такие «звезды» видят! Например, 5, 7 и 9 января 1983 г. такой объект наблюдали австралийские астрономы Джонстон и Кенди. Они приняли его за неизвестную комету, получившую предварительное обозначение «1983-а». Астрофизик Марсден пытался по трем наблюдениям вычислить орбиту «кометы», но она не вписалась в кеплеровские законы. А год спустя американский астроном Кларк обнаружил такой же кометообразный объект «1984-в», наблюдавшийся только по четным числам.

* * *

Однако вернемся к группе британских исследователей. Эхо выстрела из пистолета Броквея оказалось непредсказуемым. Группа «кометного оружия» под руководством Годли была расформирована. Думаете, военные отказались от реализации идеи? Ничего подобного! Просто руководитель группы так же, как и Дранкуотер, считал самоубийство Броквея спектаклем, только обвинял в убийстве не гипотетических пришельцев, а родную спецслужбу, заинтересованную в сохранении тумана секретности вокруг НЛО и самих «энлонавтов».

Опасаясь уже за свою жизнь, Годли в апреле 1985 г. тайно перебрался в Советский Союз и рассказал обо всем — вы уже знаете кому. После этого, понятное дело, работа над кометным оружием стала для НАТО бессмысленной.

* * *

Тем не менее проблема защиты населения планеты от кометно-метеоритной опасности становится все более актуальной. Причем, если раньше внимание специалистов привлекали лишь внушительные объекты класса астероидов и кометных ядер, имеющих километровые размеры, то ныне приходит все более четкое понимание, что и падением «камушка» диаметром всего несколько метров на крупный город грозит большей бедой, чем любой терракт. А такие пришельцы появляются в окрестностях нашей планеты чаще, чем их более крупные собратья. Перехватить же их вследствие небольших размеров и трудности обнаружения — задача еще более сложная.

Тем не менее для поражения как крупно-, так и малоразмерных целей предназначен комплекс, проект которого разработан в НПО им. С. А. Лавочкина. Что же предлагают для нашей безопасности разработчики, прославившиеся созданием межпланетных автоматических станций, научно-исследовательских спутников и другой аппаратуры?

Они вспомнили свое не столь далекое прошлое, когда в стенах этого же НПО разрабатывались крылатые ракеты и иная бытовая техника, о которой в широком кругу говорить раньше было не принято.

Боевой комплекс противодействия метеоритам должен иметь три основные части: систему обнаружения и целеуказания, средства доставки боевой части к цели и собственно боевую часть или систему воздействия на цель.

Для обнаружении незваных гостей сотрудники НПО предлагают использовать спутник раннего обнаружения пуска баллистических ракет, разработанный здесь в конце 80-х годов. Только в данном конкретном случае необходимо развернуть его оптические и инфракрасные «глаза» в космос, разместить аппараты на орбите таким образом, чтобы окружающее пространство было все время под бдительным надзором. По расчетам лавочкинцев, для этого вполне достаточно 3–4 аппаратов, размещенных на высоких орбитах с периодом обращения около года. Тогда метеорное тело может быть замечено за трое-четверо суток до его падения на планету.

После обнаружения метеорита, уточнения его траектории поступает команда на уничтожение. С такой задачей вполне справятся межконтинентальные баллистические ракеты и по сей день находящиеся на боевом дежурстве. А еще лучше — использовать проверенные ракеты-носители, выводящие в космос более массивные нагрузки. Сами разработчики отдают предпочтение «Зениту». Он обладает не только достаточной грузоподъемностью, но и может быть подготовлен к старту всего за 2 часа!

С опорной околоземной орбиты на траекторию перехвата боеголовку выведет разгонный блок «Фрегат», также разработанный в НПО. Можно, впрочем, предусмотреть и применение других разгонных блоков, обеспечивающих необходимые возможности по маневрированию при точном наведении на конечном участке перехвата.

Сотрудники НПО им. С. А. Лавочкина намерены представить свой проект в деталях для обсуждения коллегами во время очередной международной конференции по противометеорной защите, которая в середине этого года пройдет в Снежинске (бывший Челябинск-70). А там, глядишь, дело дойдет и до ее реализации; создатели проекта очень надеются на это. Можно, конечно, увидеть в этом корыстный интерес «монстров ВПК», пытающихся найти себе новую «кормушку»… Однако не будем забывать: небесные тела падают и падают на нашу планету независимо от того, что думают по этому поводу пацифисты и «зеленые». И нельзя до бесконечности надеяться на то, что очередной камушек упадет где-нибудь в пустыне Австралии, а не на наши головы.

* * *

Это, кстати, понимают многие исследователи. И даже если история об инопланетянах, «седлающих» кометы, не более чем миф, стоило бы, наверное, попытаться продублировать их достижения, высадить десант на какую-нибудь из небесных страниц самостоятельно.

Посадить космический аппарат на поверхность кометы было бы весьма заманчиво с многих точек зрения. Можно было не только провести непосредственные исследования ядра, выяснить, если повезет, действительно ли на данной комете имеются следы разумной деятельности, но и использовать комету в роли своеобразного «космического такси», путешествуя по Солнечной системе вместе с ней. «Такой вояж может оказаться очень интересным с научной точки зрения, так как орбиты комет сильно вытянуты, — полагает один из сторонников данной идеи кандидат технических наук А. Лабунский. — Их перигелии часто находятся вблизи нашего светила, а афелии расположены за орбитой Юпитера, а иногда и много дальше».

Непосредственное изучение «сердца» кометы, как полагают ученые, поможет получить данные о ранних стадиях образования небесных тел Солнечной системы. В результате такой миссии на ядре могут также обнаружиться органические сложные молекулы, что позволит подтвердить «кометную» гипотезу заноса жизни на Землю из космоса.

* * *

Сегодня специалисты как России, так и других стран ведут разработки планов подобных космических экспедиций. Пока они не очень афишируются хотя бы уж по той причине, что доставка научных приборов на поверхность кометы — довольно трудная научно-техническая проблема для земной техники. Согласно предварительным расчетам, а также опыту полета советских космических станций «Вега-1» и «Вега-2» встреча аппарата с ядром обычно происходит на весьма высокой скорости. Достаточно сказать, что быстрота сближения кометы относительно станции «Вега» составляла примерно 70 км/с. Понятное дело, при этом ни о каком десанте и речи быть не могло.

Поэтому в настоящее время исследователи прорабатывают ряд вариантов наиболее рационального маршрута, при котором удастся уменьшить скорость сближения станции с выбранной целью до нескольких километров в секунду. А это уж совсем другое дело…

Итак, чтобы сблизиться с кометой и уравнять скорости движения, нужно заранее рассчитать как скорость и траекторию движения кометы, так и траекторию станции, разогнав ее до нужной скорости с помощью ряда гравитационных маневров в поле тяготения как планет земной группы — Земли, Венеры, Марса, так и планет-гигантов, скажем Юпитера…

Наиболее реально в таких случаях предугадать момент встречи с короткопериодической кометой. Например, астрономам хорошо известна комета Энке, довольно часто появляющаяся в районе Земли. В рамках международного проекта «Розетта» также рассматриваются варианты высадки на комету д’Арре, Файя и другие.

На начальном этапе охота за кометой не будет отличаться от привычного старта и перелета межпланетной автоматической станции. Однако маршрут следования станции выбирается таким образом, чтобы через некоторое время траектории движения кометы и станции сблизились. Немаловажно, чтобы к этому времени станция набрала достаточную скорость, а кроме того, следовала в одном направлении с кометой. О высадке на встречных курсах нечего и думать…

Подобравшись к ядру кометы на достаточно близкое расстояние, космический аппарат проведет необходимые дистанционные исследования, сделает ряд снимков, а также окончательно уточнит параметры сближения. После этого последует ряд маневров, позволяющих сблизиться с ядром на минимальное расстояние.

На конечном этапе необходимо осуществить окончательное притормаживание и мягкую посадку на поверхность ядра. Однако поскольку никто таких филигранных операций до сих пор не делал, велика опасность сбоя именно на последнем участке маневрирования. Вон, посмотрите, сколько уж лет осуществляется стыковка аппаратов на околоземной орбите, и то время от времени случаются накладки…

Поэтому российским изобретателем В. Бронштаном придуман весьма оригинальный способ «заякоривания» аппарата. Подлетев к комете на максимально близкое расстояние, межпланетная станция выстреливает специальный гарпун, который впивается в ледяную поверхность ядра, прочно застревая в нем. После этого трос, к которому прикреплен гарпун, постепенно сматывается, подтягивая аппарат к поверхности кометы.

В качестве такого гарпуна могут использоваться хотя бы модернизированные зонды-пенетраторы, уже изготовленные в том же НПО им. С. А. Лавочки-на, о котором говорилось выше, но, к сожалению, так и не понадобившиеся для осуществления исследовательской программы «Марс-96». Станция, как известно, попросту сгорела в самом начале пути…

Пенетратор, выпущенный в ядро кометы, позволит в принципе произвести все необходимые измерения, даже не «приземляясь». Ведь в его головке можно разместить необходимую аппаратуру, а трос одновременно сыграет и роль кабеля, по которому добытая информация будет передана на борт станции, а затем ретранслирована на Землю.

Ценным преимуществом такого проекта является и то, что пенетраторов на станции может быть 2–3, а значит, в случае первой неудачи имеется возможность повторить операцию.

Проведя серию таких запусков, мы и сможем сказать с известной долей вероятности, действительно ли инопланетяне вынашивают (или вынашивали) против землян некие коварные планы или это попросту плод чьего-то больного воображения…

СПРАШИВАЛИ? ОТВЕЧАЕМ

НА ШАРЕ ВОКРУГ «ШАРИКА»

Недавно по телевидению показали, как англичане хотели облететь на воздушном шаре вокруг Земли. Однако и данная попытка, уже далеко не первая (см., например, «ЗВ» № 4 за 1995 г., с. 134–136. — Ред.), закончилась неудачей. Почему так получается? Ведь кругосветный полет самолета «Вояджер», помнится, состоялся с первой попытки…

И. К. Савостин, г. Москва.

… Известие с быстротой молнии облетело планету. Английский мультимиллионер, а также заядлый воздухоплаватель Ричард Вренсон, несколько лет назад перелетевший на аэростате через Атлантический океан, решился на путешествие в стиле Жюля Верна. 7 января 1997 г. шар, стоивший Бренсону около 3 млн. долларов, стартовал из окрестностей города Маракеша (Марокко). За три недели путешественник собирался облететь без посадки весь земной шар.

Экспедиция готовилась в лихорадочной суматохе, поскольку еще две команды намеревались осуществить аналогичные экспедиции, и Бренсон изо всех сил старался опередить конкурентов. Но, как известно, спешка к добру не приводит.

Пробыв в воздухе всего 19 часов, воздушный шар начал терять высоту. Экипаж подал сигнал бедствия, поскольку скорость падения доходила до 600 м в минуту. «Я стоял у люка и выбрасывал наружу все, что мне попадалось под руку», — сознался Бренсон. Другой член команды Феликс Ричи был даже вынужден вылезти наружу, чтобы сбросить один из топливных баков. По мнению Бренсона, этот поступок и спас экипаж. «Нам очень повезло, что Ричи механик и смог отсоединить бак», — сказал командир экипажа.

Но даже после этого мягкой посадку назвать было никак нельзя. Пролетев всего 640 км над территорией Марокко и Алжира, гондола ткнулась в нашу твердую планету с такой силой, что находившиеся внутри люди испытали сотрясение как при автомобильной аварии. Но, к счастью, все обошлось, члены экипажа остались живы.

Еще несколько дней спустя за англичанами стартовала совместная бельгийско-французская экспедиция под руководством Бернарда Тико. Однако не успели информационные агентства разнести эту новость по миру, как вслед за ней последовала другая телеграмма: «12.01.97 г. шар упал в море. Все, находившиеся в гондоле, спасены…»

«Я думаю, может, основная причина нашей неудачи заключается как раз в том, что все мы полагали: маршрут, позволяющий без посадки облететь земной шар, должен пролегать на большой высоте — 30–40 тыс. футов — в верхних потоках воздуха, над облачностью и, скажем так, над плохой погодой, — прокомментировал случившееся Ричард Бренсон. — Мы создали весьма современные шары, однако их сложное техническое устройство как раз и заставило нас приземлиться».

Косвенным подтверждением слов известного воздухоплавателя послужил очередной старт. 14 января 1997 г. с побережья Миссури стартовал американский аэронавт-одиночка Стив Фоссет. В отличие от своих предшественников он использовал для полета куда более простой шар, высота полета которого регулировалась с помощью теплого воздуха, нагреваемого газовой горелкой.

«Стив использует куда более простые средства, — тут же отозвался на это событие Бренсон. — Он летит в нижних слоях атмосферы, где он подвержен влиянию погоды. В его капсуле нельзя поддерживать искусственное давление, так что он, по сути дела, предпринимает сверхчеловеческие усилия, чтобы оставаться на выбранной высоте. Если ему удастся выполнить поставленную задачу — а я считаю, что у него есть шансы для этого, — он заслуживает самых высоких похвал…»

Однако и Фоссет не смог выполнить поставленной задачи. Впрочем, в дело вмешались отнюдь не небесные, а земные силы.

Шар находился в воздухе уже свыше 50 часов, когда путешественнику пришлось в первый раз изменить намеченный маршрут, сместившись к югу, — ему запретили пролет над территорией России.

Получив отказ от России и не рискнув лететь над Беларусью, где, как известно, 12 сентября 1995 г. были сбиты силами ПВО два австралийских воздухоплавателя, участвовавших в международных соревнованиях, Фоссет был вынужден выбрать очень трудный маршрут, направляясь в сторону Ливии.

В свое время полковник Каддафи разрешил пролет над своей территорией экипажу Бренсона. Но когда тот обратился с просьбой посодействовать и его коллеге-американцу, то последовал отказ. Утром 18 января Фоссету пришлось еще раз поменять маршрут и лететь над территорией Нигерии, Чада и Египта.

А это сразу же вызвало опасения, что запаса горючего на борту шара не хватит, чтобы поддерживать нужную высоту в течение всего маршрута. «Подобные отказы поставили экспедицию на грань срыва, — заявил Боб Кантер, занимавшийся наземными проблемами обеспечения полета своего друга. — Фоссету может не хватить топлива для пересечения Тихого океана…»

Опасения, к сожалению, оправдались. Еще несколько часов спустя Фоссет был вынужден прекратить полет, пролетев около трети дистанции и установив новый мировой рекорд дальности.

АЛМАЗЫ РАСТУТ В ЛАБОРАТОРИИ

Известно, что искусственные алмазы годятся лишь для промышленных целей. Неужто исследователи никогда не пытались вырастить и чистые алмазы, пригодные для ювелиров?

П. К. Альметьева, г. Москва.

Всем теперь известно, что грифельный графит, уголь и алмаз состоят из одного и того же вещества — углерода. Разница лишь в кристаллической решетке. Перестройка одного вещества в другое, согласно распространенной гипотезе, происходит в недрах Земли при огромных температурах и давлениях.

Несколько десятилетий назад человечество повторило вслед за природой данный эксперимент в лабораторных условиях. Алмазы в принципе получились. Они весьма крепки, но отнюдь не так красивы, как в природе, — для использования в промышленности они годятся, а для ювелиров нет…

И вот недавно германские исследователи все-таки решили повторить опыт природы еще раз. Причем открытие было сделано почти случайно. Ученые Института имени М. Планка в Штуттгарте изучали с помощью электронного микроскопа строение углеродных луковиц, полученных из графита. Флорен Барков, глава исследовательской группы, сообщил такие подробности:

— Углеродные луковицы — это частицы, получаемые при бомбардировке графитовых зерен электронами. Это явление было открыто четыре года назад бразильскими учеными. Мы хотели посмотреть, что произойдет, если мы продолжим электронную бомбардировку сферических луковиц при высокой температуре. А произошло вот что. В центре луковицы появились кристаллы алмазов, которые, по мере того как велась бомбардировка, продолжали расти, пока не сравнялись по размерам с самими луковицами…

Правда, даже в этом случае полученные алмазы оказались настолько малы, что их трудно увидеть не то что невооруженным глазом, но и в оптический микроскоп. Всего лишь одна миллионная доля миллиметра — таков средний диаметр новорожденных алмазов.

— В принципе, тем же способом мы можем вырастить и более крупные кристаллики, если нам удастся создать больших размеров луковицы, — полагают исследователи. — Просто этим раньше никто не занимался.

Открытием немедленно заинтересовались промышленники. Правда, в первую очередь опять-таки не ювелиры, а изготовители электроники. Они надеются, что искусственные алмазы сменят силиконовые пластины в изделиях микроэлектроники. Алмазы превосходят силикон по всем ключевым параметрам — не теряют своих качеств при очень высокой температуре, являются идеальным проводником тепла и к тому же обладают исключительными оптическими свойствами.

Что же касается ювелиров, то они относятся к таким опытам с известной долей настороженности. Хотя бы потому, что массовое производство искусственных алмазов может обесценить бриллианты. Их же, как сказал однажды представитель всемирно известной компании «Де Бирс», должно быть на рынке ровно вдвое меньше, чем требуется. Так что можете быть спокойны: они отыщут в новых алмазах какие-то изъяны, сделают все от них зависящее, чтобы в цене оставались лишь алмазы натуральные.

РАЗМНОЖАЕМСЯ ПОЧКОВАНИЕМ?!..

Многие уже, наверное, слышали по радио, видели по телевидению, читали в газетах об опытах по клонированию, проведенных в Шотландии. Но мне все-таки не дает покоя вопрос: «Так что же теперь получается, папа с мамой для воспроизведения потомства уже не нужны? Будем мы все инкубаторские…»

В. К. Семенова, Вологодская область.

Воистину фурор произвела недавно овца по имени Долли. А вся суть в том, что своим рождением она обязана операции по генетическому клонированию, проведенной сотрудниками Рослинского института из шотландского г. Эдинбург под руководством доктора Яна Уилмута. Эта операция открывает пути к практически неограниченному клонированию как животных, так в принципе и людей.

По словам профессора Уилмута, последнее, впрочем, не входило в задачи его научной группы, поставившей себе цель создать крупные стада генетически идентичных животных, которых затем можно использовать для изучения таких генетических заболеваний человека, как, скажем, гемофилия. Клонированные животные также могут быть использованы для того, чтобы в их организме могли бы вырабатываться вещества, весьма полезные для человека (скажем, молоко, неотличимое по составу от женского), а их органы в случае надобности могли быть использованы в качестве донорских для пересадок людям.

Сообщение о клонированных овцах — помимо Долли, на сегодняшний день в стаде насчитывается еще 8 особей — широко обсуждается средствами массовой информации всего мира. Вот что, например, сказал по этому поводу профессор кафедры медицинской инженерии Бостонского университета Максим Франк-Каменецкий: «Конечно, шотландские ученые совершили прорыв в генетике. Хотя, в общем-то, не было сделано ничего сверхъестественного. Из оплодотворенной яйцеклетки овцы было удалено ее родное ядро. Вместо него в клетку было введено ядро клетки другой овцы, причем вовсе даже не зародышевой, а просто взятой из ее тканей. Таким образом, претерпела коренное изменение генетическая программа яйцеклетки. И когда яйцо было возвращено в матку для дальнейшего развития, появившийся на свет ягненок генетически не являлся родственником родившей его овцы».

Данное открытие будет иметь большое значение для сельского хозяйства. Потому как теперь не составит особого труда создавать кланы наиболее перспективных представителей, скажем, молочного стада. Здесь перспективы настолько очевидны, что применению новшества никто особо препятствовать не собирается.

По отношению к людям проблема куда неоднозначнее. Кроме чисто технических трудностей — таких операций пока никто еще не делал, — тут много чисто этических запретов. Прежде чем приступать к подобным операциям, надо как следует подумать, к каким последствиям они могут привести. Скажем, какой-нибудь монстр сможет заводить себе двойников только для того, чтобы быстро набрать армию единомышленников, с помощью которых новоявленный диктатор будет контролировать определенную область, государство или даже весь мир.

Немаловажное значение тут имеет и такая техническая деталь. Перед проведением генетической операции по замене ядра исходный материал некоторое время хранился в жидком азоте. Стало быть, в принципе теперь есть возможность не только воскресить динозавров, как это было красочно описано в известном фильме «Парк юрского периода», но и, скажем, египетского фараона, использовав ДНК, сохранившуюся в костях или иных тканях.

Поэтому многие ученые уже сегодня морально готовы к такому решению общественности: подобные эксперименты если и надо проводить, то под строжайшим контролем. Никто ведь иначе не может гарантировать, что такие опыты рано или поздно не будут проведены тайно…

«Любое научное открытие, как правило, имеет две стороны — положительную и отрицательную, — сказал в заключение Франк-Каменецкий. — Но никто ведь сегодня не отказывается от электричества только потому, что высокое напряжение может при неосторожном обращении с током кого-то и убить…»

КАЖДОЙ ГАЛАКТИКЕ ПО ДЫРЕ?

В «Знаке вопроса» № 1 за 1996 г. на с. 135 была помещена заметка «Игры черных дыр». Она меня заинтересовала, поэтому прошу ответить на следующие вопросы. Что такое черная дыра вообще? Сколько таких дыр во Вселенной? И, наконец, не может ли наше светило с течением времени превратиться в такую дыру и какие последствия будут при этом для Солнечной системы?

М. Ф. Кибердин, Саратовская область.

Согласно общей теории относительности, черная дыра — такой район в космосе, где материя так сконцентрирована, а гравитация столь сильна, что оттуда не может вырваться ничего, даже свет. В маленьком по вселенским масштабам пространстве — равном, например, Солнечной системе — скапливается масса, эквивалентная 3 млрд, массы Солнца. В никакой телескоп эту массу, конечно, не разглядишь, но ее можно обнаружить по косвенным признакам. Джон Дилард, принстонский астрофизик, когда-то назвал этот объект черной дырой.

Огромные вихри материи закручиваются в спираль, имеющую в диаметре сотни, даже тысячи световых лет. Вихрь устремлен извне к центру спирали. Причем, чем ближе к центру, тем скорость его больше. А в центре он вдруг исчезает. Получается, что там имеется нечто вроде водоворота, куда и засасываются, проваливаются материя, свет и энергия.

Недавние наблюдения, проведенные с помощью космического телескопа «Хаббл» и двух мощных телескопов на Гавайях, позволили ученым сделать вывод, что у каждой галактики, в том числе и у нашего Млечного Пути, есть своя черная дыра.

Находится она в самом центре галактики; ее масса скорее всего пропорциональна массе всех остальных галактических объектов.

Кроме того, ученые нашли, что существует четкая граница, окружающая кольцом черную дыру. Мчащийся вихрь вещества может по пути растерять какие-то частицы, но что попало уже за эту границу, назад не вырвется. Граница называется горизонтом событий, поскольку за ним уже никакие события не прослеживаются, как их не видно и за обычным горизонтом.

Границу обнаружила группа исследователей из Смитсоновского центра в Кембридже, штат Массачусетс. Рамаш Нараян, глава группы, считает данное открытие неопровержимым доказательством черных дыр.

Его уверенность передалась другим исследователям, что даже привело к такому казусу. «Все свое имущество я еще не готов прозакладывать в споре, что черные дыры существуют в действительности, — заявил недавно на научной конференции Дуглас Ричстоун, астрофизик из Мичиганского университета, — но машину уже готов заложить. И поверьте, это очень хороший автомобиль…» А между тем за Ричстоуном издавна ходила слава самого консервативного астрофизика Западного полушария.

Сегодня ученым стало ясно, что черные дыры бывают по меньшей мере двух сортов — звездные и галактические.

Звездные — это те, что поменьше; формируется такая дыра после того, как гигантская звезда, раз в 50 массивнее Солнца, исчерпает свое топливо и, сбросив оболочку, сжимается в шар диаметром 15–20 км. В большинстве случаев в результате такого коллапса образуется очень плотная нейтронная звезда. Но иногда получается и черная дыра, одиноко летящая в межзвездном пространстве и поглощающая все, что ни попадется на пути, — газ, пыль, обломки астероидов и планет… Увидеть ее, как мы уже говорили, нельзя; дыру можно только смоделировать на компьютере.

Однако некоторые черные дыры звездного размера все же обнаруживают себя, поскольку существуют как часть двойной системы, имея в качестве компаньонки обычную звезду. И видя, как со звезды слетает и исчезает невесть куда часть материи, астрономы начинают подозревать неладное.

Недавно, например, исследователи обнаружили подобную пару, известную ранее как объект В 404 CLJ. Оказалось, что некий спиралеобразный диск, едва заметный в рентгеновском излучении, отсасывает из соседней звезды газ и прямо на глазах изумленных исследователей приканчивает ее. И звезда скрывается за горизонтом, откуда нет возврата….

Гигантские черные дыры — в миллионы и миллиарды раз массивнее звездных каннибалов — находятся в самом центре галактик. Это свидетели почти всей истории Вселенной.

Три года назад телескоп «Хаббл» собрал неоспоримые свидетельства существования такой дыры в галактике М 87. Газовый поток втягивался в воронку и закручивался уже на расстоянии 500 световых лет от роковой черты. Перед самым падением в дыру газ, сильно ионизируясь, выпускал струю электронов, закручивающихся со скоростью света в исполинскую спираль.

Такая же картина предстала перед взором астрономов и в нашей собственной галактике — в центре Млечного Пути, а также еще в двух галактиках созвездия Льва и в одном из созвездия Девы.

Всего к настоящему времени обнаружено И галактических черных дыр, чья масса варьируется от 2 млн. до 1 млрд, солнечных масс. И чем массивнее, мощнее черная дыра, тем с большей скоростью мчатся в ее ненасытную пасть близлежащие звезды и прочие космические объекты.

Конечно, десятка галактик еще мало для обобщения. Поэтому ученые взяли еще 15 галактик, где пока не видно ни подозрительных воронок, ни газовых спиралей, но где можно обнаружить такие скорости полета межзвездного газа, которые типичны для тех 11 галактик, где черные дыры обнаружены уже однозначно.

И компьютерное моделирование показало, что в 14 из 15 таких галактик тоже вполне возможно существование черных дыр, мощность которых целиком зависит от размеров самой галактики.

Ричстоун убежден, что черная дыра самым тесным образом связана с эволюцией галактики. Есть связь и с жизнью квазаров. Для последних она является источником энергии, которую тот затем с непостижимой роскошью разбрасывает по Вселенной. Но как связаны между собой оба этих объекта, пока еще непонятно.

Квазары — самые далекие от нас и старые объекты Вселенной. Они также самые яркие, поскольку излучают в десятки раз больше энергии, чем самые мощные галактики. Откуда они берут энергию? Об этом ученые долгое время не могли догадаться. Ныне некоторые косвенные данные показывают, что топливо для своей деятельности квазары получают от черных дыр.

Как они его извлекают — пока еще неясно. «Одна надежда — на компьютерное моделирование», — полагает Скотт Тремейн из Канадского института теоретической астрофизики в Торонто.

Без компьютерного моделирования исследование черных дыр попросту немыслимо. Именно оно помогло понять суть измерений, проведенных японо-американским спутником ISH, когда тот обнаружил две звезды, вращающиеся одна вокруг другой и оказавшиеся затем черной дырой и ее жертвой.

Моделирование же легло и в основу понятия «горизонт события», предсказанного общей теорией относительности. Когда нагревающиеся до высочайшей температуры газы исчезают за этим горизонтом, они уносят с собой огромное количество тепловой энергии. Об этих исчезающих газах можно судить лишь по тусклому пятнышку, появляющемуся в рентгеновской части спектра. Все остальные подробности о поведении черной дыры и поглощаемой ею материи сообщает ученым компьютерная модель.

«Она наглядно показывает нам, как гибнут большие звезды, — говорит Тремейн. — До сих пор мы знали лишь, как они рождаются. Когда мы полностью разберемся в черных дырах, мы поймем и происхождение Вселенной, и всю ее историю…»

У НАС В ГОСТЯХ

КАК СЧИТАТЬ ЗВЕЗДЫ?

Именно ответу на такой вопрос и посвящен специализированный научно-популярный журнал «Звездочет». Ну а кроме того, из очередного номера можно узнать самые последние новости астрономии, обменяться опытом устройства домашней обсерватории, разузнать побольше о характеристиках специализированных черно-белых и цветных фотопленок, применяемых для фотографирования звезд и иных астрономических объектов, где их можно купить…

— Алексей Дмитриевич, а вам не кажется, что вы взялись, вопреки совету Козьмы Пруткова, объять необъятное? — однако такой вопрос нашего гостя, главного редактора А. Д. Сельянова, ничуть не смутил:

— Конечно, в одном номере сделать это невозможно. Но если заниматься этим из года в год…

— А давно ли ваше издание начало выходить?

— Мы были зарегистрированы в ноябре 1994 года. Наскребли денег на первый номер и… Если быть честным, то меня самого до сих пор удивляет, что номера выходят более-менее регулярно — положение на книжно-журнальном рынке сами знаете какое. А тут новое, еще мало кому известное издание, рассчитанное на специфического читателя. Тем не менее как-то существуем. Спасибо читателям и покупателям — они нас крупно выручают.

— А для кого конкретно предназначено ваше издание?

— Любителям астрономии. Тем людям, кому не лень при первой же возможности поднять голову, чтобы посмотреть ввысь — днем на облака, ночью на звезды. А еще тем, кому не дают покоя вечные вопросы мироздания. На них по мере сил мы тоже стараемся отвечать.

— «Мы» — это кто?

— У нас, как у всякого уважающего себя издания, есть редакция. А главное, мы опираемся на авторский коллектив, в который входят такие известные в астрономическом мире люди, как Константин Алексеевич Порцевский, Владимир Георгиевич Сурдин, Игорь Григорьевич Розивика и многие другие.

— А есть ли в вашем журнале нечто такое, чего нет в других изданиях? Ведь о проблемах астрономии пишут ныне и многие другие научно-популярные журналы — «Наука и жизнь», «Знание — сила», «Техника — молодежи», «Юный техник»…

— Но нигде нет «Небесного календаря», в котором указано, что интересного можно увидеть в звездном небе в ближайшие месяцы и недели. Публикуем мы и «Дневники наблюдателя», где каждый желающий может опубликовать свои снимки, рассказать, что интересного ему довелось наблюдать.

Кроме того, возвращаясь к вашему первому вопросу, мы нашли еще один способ объять необъятное. Наш читатель регулярно получает информацию о новых, только что вышедших книжках, посвященных астрономии, может направить заявку на их получение прямо в редакцию и получить указанную книгу по почте наложенным платежом. Сейчас мы, например, рекламируем книги П. Щеголькова «Отраженные в небе мифы Земли», С. Зигуненко «Робинзоны во Вселенной», «Астрономический календарь» и другие издания. Может получить наш читатель и «Небесный экспресс» — бесплатное приложение к журналу, где публикуются по мере поступления самые-самые срочные астрономические новости.

— И как можно стать вашим подписчиком, сделать заказ на книги?

— Наш индекс 72907 в каталоге агентства «Роспечать». Заказы принимаются по адресу: Россия, 121002, г. Москва, а/я № 2, Сельянову А. Д.

ВЕРСИИ

«ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ, ПОШЛИ ЧЕЛОВЕКИ?»

Мы снова возвращаемся к материалам нашего читателя А. В. Лавочкина. Приносим автору наши глубочайшие извинения по поводу допущенной в первой публикации ошибки — неверно указанных инициалов.

Согласно задокументированным фактам получается:

1. Каждый атом состоит из ядра и электронов, которые «бегают» вокруг него, так как у них разные заряды. То есть по существу каждый атом — маленький генератор, имеющий свое магнитное поле, а значит, свою частоту колебаний. Все материальные объекты состоят из атомов, а значит, имеют свою частоту колебаний. Камень, дерево, Человек, Земля, Солнце… Вселенная. Излучение магнитного поля — аура.

Все имеет свой срок жизни, после чего происходит перераспределение материи.

2. Динозавры вымерли примерно 65 миллионов лет назад. Почему? Учеными предлагаются сценарии на выбор:

а) упал крупный метеорит, и в результате…

б) наступило резкое похолодание и…

Но почему-то никто не хочет обратить внимание на более простой факт. Земной шар как планета, имеющая свое магнитное поле, «собирает» на себя ежегодно доб сантиметров космической пыли. За 10 лет — 60 см, за 100 лет — 6 метров, за 1000 лет 60 метров, за миллион — 60 километров, а за 65 миллионов — почти 400 километров (по радиусу). Получается, что земной шар «потяжелел» с тех пор почти на 40 процентов. Животные весом в сотню тонн просто раздавили бы себя своим весом. Они просто не смогли «бороться» со своим весом при увеличении земного тяготения. Они обязаны были уменьшиться или умереть.

Земной шар вертится, поэтому пыль, выпадающая на Землю, сбрасывается к экватору, что делает земной шар приплюснутым. (Киты смогли выжить, так как находились в другой среде.)

3. Согласно законам физики, учитывая расстояние и вес Солнца и Земли, вполне можно было ожидать, что Земля, потяжелев, должна изменить скорость своего вращения или орбиту, но… этого не произошло, хотя бы за последние 8,5 тысячи лет. Почему? Не похоже ли это на искусственное поддержание заданных параметров?

Американский инженер С. Гринвуд считает, что поскольку человек не вписывается в эволюцию земной биосферы, то он либо прибыл с другой планеты, либо искусственно создан высокоразвитой цивилизацией. Не менее странным является то, что мозг человека «задействован» только на 10 %. Почему?

Вообще, насколько реально появление любого живого, в нашем понимании, существа — Биологического существа, способного к самовоспроизводству, самообучению, самообеспечению?

Астроном Ловелл в свое время подчеркивал: «Вероятность случайного события, которое могло бы привести к образованию мельчайшей молекулы протеина, невообразимо мала. Среди пространственных временных соотношений, о которых идет речь, эта вероятность равна нулю».

Профессор Чандра Викрамасингх, директор департамента прикладной математики и математической физики при Кардиффском университете, даже математически обосновал, что для экспериментального подтверждения подобного случайного развития не хватит ни времени, ни исходных компонентов: «Мы допускаем, что «первичный бульон» состоял из 20 основных аминокислот в равных концентрациях. Предположим с осторожностью, что для действенной биологической активности каждому белку необходимы десять функциональных вариантов. Тогда потребуется более 20 проб, чтобы получить один-единственный работоспособный белок. А вероятность его образования чисто случайным путем составит 1:20 в десятой степени. Прежде чем вероятность достигнет необходимой величины, число попыток будет больше количества атомов во всех звездах Вселенной. Отсюда мы вынуждены признать, что жизнь относится к космическим феноменам».

Все вышеперечисленное позволяет сделать вывод, что Человек — искусственно выведенная мыслящая разновидность животного, причем малоприспособленного для жизни на планете Земля. Журналист Вилен Люстиберг, проведя математический анализ, с удивлением убедился, что человеческая прочность рассчитана на планету, где сила тяжести составляла бы 0,6 от земной. Кроме этого, Человек не сможет выжить в условиях Земли без дополнительных защитных «приспособлений». Не говоря уже о том, что всякое земное существо надежно хранит в своей биологической памяти суточные, 24-часовые, циклы — ритмы жизни. Любой изолированный от внешней среды организм продолжает жить так, будто видит восход и заход Солнца. Даже создавая искусственно смену дня и ночи, у животных можно лишь немного сместить регулярные суточные отправления. Исключение — Человек. Изолированный от внешней среды (в пещере) начинает удлинять свои сутки примерно до 30 часов. Человек — единственное биологическое существо, вынужденное рядиться в чужие шкуры. Он не защищен от суровой природы ни чешуей, ни мехом, ни толстой кожей, ни слоем сала (жира). На большей части территории Земли человек неизбежно погибнет через короткое время. Человек не может подняться высоко в горы, спуститься глубоко в море. Он ограничен жить в определенной, довольно узкой среде. При изоляции Человека от магнитного поля Земли, Солнечной системы он теряет нейроны мозга. Находясь в невесомости — теряет кальций. Поэтому полет Человека в другую Солнечную систему, даже за пределы магнитного поля Солнечной системы, просто нереален. В лучшем случае туда прилетит уже не Человек. Это будет просто биологический объект, дебил, не способный к самостоятельному передвижению. То есть Человек надежно изолирован от самовольных контактов с Внеземным Разумом. К чему бы это?

Мозг Человека. Профессор Моуди — автор книг «Жизнь до жизни», «Жизнь после жизни» — после проведенного над ним сеанса глубинного гипноза — «вспомнил» то, что с ним происходило в прошлых жизнях. Получается, что при глубинном гипнозе снимается блокировка мозга? Но это дает прямой ответ на вопросы реинкарнации? Получается, что мозг предназначен для «неоднократной работы» примерно 10 раз? Но так как биологическая сущность Человека погибает, то получается… что это нужно для энергетической сущности, т. е. Души?

Вот, видимо, это и является основной целью Высшего Разума — выращивание и воспитание Души Человека. Ну а что же такое память?

В. Зайцев считает, что память — это условное понятие. А мозг — это приемник и передатчик информации.

В Библии говорится: «Имеющий уши, да слышит». Вся информация, считает В. Зайцев, существует в виде полевых сигналов, и чтобы что-то узнать, нужно настроиться на ту или иную волну. Ни один человек на Земле: ни Ньютон, ни Менделеев, ни Эйнштейн — ни одного открытия не сделал. Открытие — это способность мозга настроиться на «нужную» волну. А английский философ Уильям Джеймс высказал гипотезу: мозг Человека не орган, в котором совершается мыслительный процесс, а орган, через который из космоса передаются мысли. Электромагнитные поля различных частот способны раздражать и разрушать нервные структуры мозга, — пишет Прессман.

Так, частота 3000 МГц у женщин может вызвать ожог, а у мужчин — паралич. То есть у мужчин и женщин настройка мозга различна. А это в свою очередь предполагает, что существует первоначальная настройка мозга каждой индивидуальной биологической сущности — Человека. То есть с момента создания каждый Человек находится под строгим контролем и… управлением. Это, видимо, и есть Судьба, которая предопределена Человеку заранее. Это область астрологии, умение просчитать будущее заранее.

Если принять во внимание все вышеизложенное, то можно сказать, что в основе всех сказок, легенд, мифов ВСЕХ народов мира лежит ИСТИНА. И все, что мы знаем о минотаврах, сиренах, кентаврах, циклопах, драконах, леших и т. д., основано на правде. Это все видели ЛЮДИ. Но сами создать ЭТО люди не могли, т. к. ВСЕ эти работы проводились на генном уровне, что нашим предкам было недоступно. Также странным является и тот факт, что все живущие на земном шаре люди, независимо от цвета кожи, имеют один генетический код. А это, в свою очередь, говорит о том, что все люди имеют одних родителей — Адама и Еву.

Получается, что Человек разводился методом клонирования. Но если мы установили, что Человек — произведение, полученное методом выращивания, его мозг — управляемая из космоса система, его судьба запрограммирована.

Если мы установили, что земной шар — планета, на которой выращена ВСЯ жизнь, и его нахождение на данной орбите не согласуется с законами физики; если принять во внимание такой «пустячок», как Знание, ну, спрашивается, откуда 8,5 тысячи лет назад (время появления письменности у шумеров) люди могли знать, что «большой год» — время, необходимое для полного оборота Солнечной системы вокруг центра нашей Галактики за 25 920 лет? Ведь для того, чтобы это знать, надо было все это время наблюдать за этим и регистрировать (без записи?), причем под каким-то углом к плоскости нашей Галактики.

Ну как можно было установить продолжительность земного года в 365 дней (с точностью до 4-го знака за запятой)? Но календарь был создан шумерами, иудеями, ацтеками. Получается, что эти знания были получены в готовом виде. От кого? Зачем?

Обобщив приведенные факты, можно прийти к выводу, что:

Земной шар — это специально созданный полигон для проведения всевозможных опытов на генном уровне, со 100 %-ной гарантией полной изоляции от других обитаемых планет.

Человек — это искусственно выведенный биологический, управляемый объект.

Двигателем прогресса являются инспирируемые извне войны и эпидемии.

Человечество — театр марионеток.

ДОСЬЕ ЭРУДИТА

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ТИТАН

«Разгадка тайн Титана обещает нам разгадку таинства самой жизни», — пишет в газете «Гардиан» научный обозреватель Би-Би-Си Дэвид Уайтхауз. Поводом же для его заметок послужило известие о подготовке NASA к запуску космического межпланетного аппарата «Кассини».

Человек, стоящий на поверхности Титана, ощутит легкое покачивание под ногами, а все, что он увидит вокруг, будет окрашено в красноватый оттенок, полагает Д. Уайтхауз. Скорее всего поверхность спутника Сатурна предстанет путешественнику в виде густой и мягкой массы: каждый шаг будет даваться с трудом, поскольку ноги на несколько дюймов станут погружаться в метановый снег.

На горизонте путешественник разглядит округлые холмы с красными и желтыми вершинами, небольшие потоки цвета охры в долинах. У основания ближайшего холма, возможно, будет плескаться этановое озеро, а на склонах самого холма видны следы недавнего ледопада. А над всем этим пробегают оранжевые и красные облака.

На чистом же участке небосвода наш путешественник сможет увидеть огромный, растущий прямо на глазах месяц Сатурна, вокруг которого просматриваются полоски тонкого ленточного кольца, нарушаемые в некоторых местах шарами других спутников.

Конечно, пока такую картину рисует лишь разыгравшаяся фантазия. Но наука с каждым днем дает нам все больше пищи для размышлений. Шаг за шагом мы продвигаемся в глубины Солнечной системы — Луна, Венера, Марс… Теперь вот всерьез занялись исследованием окраин нашей Ойкумены.

И движет нами не только простое любопытство. Несмотря на нашумевшую недавно находку — следы простейшей жизни на осколке марсианского метеорита, вряд ли мы можем надеяться, что в будущем отыщем на Красной планете хоть что-то, напоминающее земную жизнь. Титан в этом отношении куда перспективнее…

Сегодня мы уже знаем, что этот спутник Сатурна весьма богат химическими элементами. В его природных источниках есть молекулы многочисленных соединений, земные аналоги которых, как полагает наука, некогда могли послужить основой для возникновения жизни на нашей планете. Стало быть, исследования Титана, возможно, прольют дополнительный свет на проблему возникновения жизни во Вселенной.

Итак, с той самой поры, как «Вояджер» предоставил землянам первые достоверные сведения о Титане в середине 80-х годов, ученые живут надеждой со временем вернуться к его более тщательному исследованию. И вот, похоже, их замыслы начинают сбываться. Несколько лет назад специалисты Европейского космического агентства предложили сотрудникам NASA построить модульный зонд для исследовательской станции, которая вскоре должна стартовать к Сатурну.

На подлете к планете-гиганту зонд покинет борт основного аппарата и отправится к поверхности Титана. В 1995 г. в исследовательских лабораториях близ Оксфорда уже прошли испытания инженерного макета зонда: ныне ведутся тщательные проработки его основных агрегатов и их изготовление.

Система получила название «Кассини-Гюйгенс» по именам двух известных исследователей Сатурна, которые вели наблюдения за ним еще в прошлом веке. Если все произойдет как запланировано, в октябре 1997 г. аппарат должен стартовать. Потом он совершит ряд гравитационных маневров, постепенно наращивая скорость.

Достигнув окрестностей Сатурна в 2004 г., «Кассини» станет его спутником и будет вести наблюдения за поверхностью планеты-гиганта. «Гюйгенс» же осуществит посадку на Титан.

Первые три минуты спуска будут самыми тяжелыми. Скорость зонда в считанные секунды должна быть снижена с 6 км/с до 400 м/с, иначе он попросту сгорит из-за трения о верхние слои атмосферы Титана. Температура перед защитным экраном, с помощью которого зонд будет тормозиться, достигнет 1200 °C.

Когда бортовые акселерометры отметят падение скорости до 1,5 М (где М — скорость звука в воздухе), будет дана команда на раскрытие тормозного парашюта. Вслед за этим в потоке окажется вытяжной парашют главного купола. Когда он раскроется, зонд будет освобожден от температурного экрана, и последующие четверть часа бортовая аппаратура будет замерять высоту и физико-химические данные местной атмосферы.

Закончив первый цикл измерений, аппарат ускорит спуск, освободившись от большого купола. Взамен него будет раскрыт меньший, площади которого, впрочем, будет вполне достаточно для плавного снижения в плотных слоях нижней части атмосферы Титана.

Пройдет еще несколько часов, будут включены направленные вниз фары, и зонд в конце концов упадет в метановый снег, передав на Землю снимки окружающего ландшафта. На передачу будут затрачены последние энергетические ресурсы, и зонд замолчит навсегда.

Но его работа даст ученым возможность выявить подробности строения атмосферы Титана и его ландшафта. И если данные покажутся исследователям интересными, то к середине следующего столетия, вполне возможно, будет отправлен еще один исследовательский аппарат для более масштабных исследований. Известный американский астрофизик К. Саган, к сожалению, недавно умерший, и его коллега из Корнелльского университета С. Дэрмот предложили вести исследования с помощью… дирижабля.

Ну а когда-нибудь, скажем, в XXII веке, в окрестностях Сатурна и Юпитера, возможно, будут пополнять запасы гелия, водорода и углерода термоядерные корабли, способные выйти за пределы Солнечной системы. Тогда же здесь, вероятно, появятся и обитаемые базы. И путешественники, совершающие прогулку по поверхности Титана, смогут оценить, насколько были справедливы наши прогнозы.

КОРОЛЬ ЛЕКАРСТВ

Мы смеемся чуть ли не со дня своего появления на свет. Но задумывались ли вы хоть раз, почему мы улыбаемся, ухмыляемся, хохочем, покатываемся, надрываем животики, смеемся до слез, до изнеможения, до упаду и даже лопаемся или помираем со смеху? Для чего все это людям надо?

Разобраться в природе смеха пытались многие. Скажем, известный австрийский психолог Зигмунд Фрейд оставил солидное научное сочинение на данную тему, читая которое, скорее умрешь со скуки, так и не поняв, что же такое смех, какова его природа.

Многие полагают, что чаще всего мы смеемся, сталкиваясь с приятной неожиданностью, незатейливой нелепостью. Хорошо, допустим это так. Но почему тогда от неожиданности надо прыскать в кулак или сотрясаться всем телом в неудержимом хохоте?

Чувство юмора сродни творческой жилке, полагают психологи. Нетривиальный подход к вещам, умение разглядеть не очевидное, иногда нащупать парадоксальные связи и аналогии — в этом суть как творчества, так и юмора. «Наш смех — радость творца. А смысл творчества — борьба с тленом, забвением, самой смертью, — полагает Уильям Фрай, психиатр из Стэнфордского университета. — Живите весело, и вы проживете дольше, сохраните свое здоровье…»

Кое-что в этом феномене прояснилось, когда на него взглянули с медицинской точки зрения. О том, что смех — лучшее лекарство, слышали многие. Об этом догадывались еще во времена Гиппократа и Галлена. Английский врач Томас Садинхейм писал 250 лет назад, что прибытие в деревню хорошего клоуна приносит больше пользы, чем 20 возов с лекарствами. Но то было прозрение одиночек, да к тому же сделанное в весьма общих чертах. Ныне ученые сделали следующий шаг в познании природы смеха.

«Хоть и смеемся мы порой утробным смехом, — рассуждают нынешние исследователи, — никто не сомневается, что рождается все-таки смех в мозгу, а не в утробе, скорее всего в его стволовой структуре». С другой стороны, без коры дело все-таки не обходится. Как установил Питер Деркс, психолог из Вирджиний, через 0,4 секунды после того, как мы услышим шутку, но еще до того, как разразимся смехом, по коре нашего мозга прокатывается волна электрической активности с отрицательным зарядом.

Кора, видимо, играет ведущую роль в зарождении смеха. Ствол же лишь обеспечивает его энергией. Причем, как обнаружил Деркс, в опытах с попеременным отключением мозговых полушарий левое полушарие предпочитает реагировать на словесные шутки, а правое — на комизм положений.

И это еще не все. Смех напрямую связан с нашим настроением, а стало быть, можно говорить о его терапевтическом воздействии. Например, психологи заметили, что люди с хорошо развитым чувством юмора намного меньше подвержены подавленности и тревоге, чем те, у кого это чувство не развилось. Джозеф Ричман, психиатр из Нью-Йоркского медицинского центра имени Альберта Эйнштейна, обследовал пожилых людей и нашел, что их склонность к депрессии обратно пропорциональна чувству юмора.

«Смех помогает расслабиться, — говорит Ричман. — При этом у вас понижается кровяное давление, становится реже пульс, в мозгу увеличивается выработка эндорфинов — естественных гасителей боли, как физической, так и душевной».

Кроме того, смех поднимает активность Т-лимфоцитов и клеток-киллеров в борьбе с микробами. При этом также увеличивается выработка гамма-интерферона. А выработка гормона кортизона, который только мешает иммунной системе делать свое дело, наоборот, уменьшается.

«Заболели — ищите, что вас рассмешит, — говорят врачи. — У царевны Несмеяны, которая объявила, что пойдет замуж лишь за того, кто ее рассмешит, было не только тонко рафинированное чувство юмора, но и безошибочный инстинкт самосохранения. Чем она, впрочем, болела, неизвестно. Но будь то меланхолия или даже обыкновенный насморк — лишний приступ смеха, ей-ей, никому не повредит. Ведь от смеха иммуноглобулин А, защищающий дыхательные пути от посторонних вторжений, тоже вырабатывается интенсивнее, чем обычно».

Учитывая все это, врачи из Колумбийского просветерианского госпиталя в Нью-Йорке решили использовать смех в конкретных медицинских целях. Они стали приглашать в отделение, где лежат дети, больные раком и другими тяжелыми недугами, клоунов и фокусников. Теперь артисты каждую неделю дают там представления. Дети — в восторге, врачи — тоже…

Аналогичный эффект заметен и среди взрослых. В одном флоридском госпитале, где пациенты выбирали себе видеофильмы по вкусу, они выздоравливали после операции быстрее, чем те, кто был лишен выбора, и уж, конечно, быстрее тех, кто вообще загибался от скуки.

К сожалению, у каждой медали есть и оборотная сторона. Недавно Говард Фридман, психолог из Калифорнийского университета в Ривер-Сайде, обратился к поистине неисчерпаемому источнику идей — эксперименту длиною в целую жизнь, поставленному его знаменитым предшественником Луисом Терменом.

В 1921 году Термен выбрал среди калифорнийских школьников 1528 одиннадцатилетних детей, составил их подробные физиологические и психические портреты. Затем вместе со своими учениками он проследил всю их жизнь. Теперь «термитов», как прозвали участников эксперимента, осталось в живых всего 9 человек. Так вот, Фридман выяснил, что те, кто обладал развитым чувством юмора и был от природы весел, умирали, как правило… раньше своих более серьезных одноклассников. «Юмористы и весельчаки слишком долго не обращали внимание на свое здоровье, — поясняет этот парадокс Фридман. — А что может со мной случиться?.. Когда же они спохватывались, как правило, бывало уже поздно».

Оптимизм не должен быть безоглядным. Иначе он становится безрассудным.

Так что смейтесь. Но — в меру…

ГОЛОВА ПРОФЕССОРА ХОУКИНГА

Английский астрофизик Стивен Хоукинг известен всему миру не только как блестящий ученый, но еще и как человек редкого мужества. Парализованный еще в юности (действующими остались лишь два пальца на левой руке), он тем не менее не только получил высшее образование, но и сумел занять ту же кафедру физики в Тримити-колледже, где некогда преподавал сам сэр Исаак Ньютон.

Добраться до этой кафедры профессору помогает инвалидная коляска, начиненная всякой электроникой. Современная техника также позволила Хоукингу не только писать книги, но и читать лекции, пользуясь синтезатором речи.

И все-таки возможности науки и техники, увы, не безграничны. На сегодняшний день тело Хоукинга практически прекратило служить своему хозяину — все органы отказали, они больше не выполняют жизненно важных функций. И хотя системы искусственного кровообращения продолжают поддерживать нормальную жизнедеятельность мозга, голова профессора Хоукинга умоляет врачей: дайте мне новое тело!

Некоторые из них, например, профессор Роберт Уайт из Кливленда (США), полагают, что просьба эта не так уж и невыполнима. «В скором будущем станет реальностью пересадка головы на новое тело, — говорит он. — Ведь ныне не редкость ситуация, когда здоровый молодой человек получает травму головы, не совместимую с жизнью, лишь потому, что решил проверить возможности своего нового мотоцикла и не справился с управлением…»

В настоящее время профессор вместе со своими коллегами из нейрохирургического центра в Кливленде отрабатывает технику уникальной операции на обезьянах. Первая операция, проведенная с использованием всех достижений современной микрохирургии, показала перспективность такой методики: голова, подшитая к новому телу, функционирует нормально.

Правда, пока не решена проблема восстановления нарушенной проводимости спинного мозга. Однако последние исследования канадских и европейских нейрофизиологов показывают, что нейроны можно заставить расти и развиваться примерно так же, как возобновляются все остальные клетки тела.

Доклад профессора Уайта на международном симпозиуме, посвященном 60-летаю реаниматологии, был выслушан с тем же интересом, с каким в свое время был встречен научно-фантастический роман Александра Беляева «Голова профессора Доуэля». Кстати сказать, сам Уайт отметил в своем выступлении, что у истоков реаниматологии стояли именно российские медики.

Еще в начале века русский профессор А. Кулябко пытался оживлять головы, правда, не людей, а рыб. В кровеносные сосуды закачивалась специальная жидкость, заменявшая кровь, и рыбья голова начинала двигать глазами, жабрами, открывать и закрывать рот.

В свою очередь, возможно, профессора на такие эксперименты подвигли рассказы свидетелей о том, что головы казненных ударом топора не сразу становятся недвижимы, а еще в течение примерно пяти минут ворочают глазами и скрежещут зубами.

Французский естествоиспытатель прошлого века К. Галлер в своих «Элементах физиологии» констатировал следующее: «Отсеченная голова открыла глаза и смотрела на меня сбоку, потому что я тронул пальцем спинной мозг».

Так или иначе, эксперименты по оживлению были продолжены. Последователи Кулябко — российские исследователи С. Брюхоненко и С. Чепулин в 1928 г. продемонстрировали ожившую собачью голову. Когда ей клали в пасть ватку, смоченную кислотой, она морщилась и пыталась ее выплюнуть. Когда же ватку заменяли кусочком колбасы, голова начинала облизываться.

Далее С. Брюхоненко разработал первый в мире аппарат искусственного кровообращения — автожектор, позволявший поддерживать жизнедеятельность отдельных органов. Его ученик В. Демихов создал в 1937 г. первое в мире искусственное сердце, а в 1954 г. успешно пришил собаке вторую голову. О самочувствии животного говорило хотя бы то, что одна из голов то и дело норовила укусить за ухо соседку, соперничая с ней за лучшие куски пищи.

Известно также, что в годы второй мировой войны медики Германии занимались обследованием гильотинированных тел и голов в одной из тюрем Бранденбурга. С какой целью они проводились и к каким результатам пришли, и по сей день остается тайной.

А вот какой эксперимент уже в середине 80-х годов провели опять-таки немецкие нейрохирурги Карейтер и Куридж. В течение 20 суток они поддерживали жизнедеятельность головы мужчины, попавшего в автокатастрофу. Когда пострадавшего привезли в клинику, голова держалась всего на нескольких жилах, а все тело было искромсано, так что спасти всего человека не было никакой возможности. Тогда врачи попытались спасти хотя бы голову в надежде, что им удастся подшить к ней донорское тело.

Почти три недели они дожидались подходящего случая, но он так и не подвернулся… Тем не менее, как видите, сегодня есть основания полагать, что фантастика может стать реальностью еще в нашем веке. И профессор Хоукинг, возможно, будет первым в мире человеком, сменившим свое тело на новое.

К юбилею Политехнического музея БУКВОПЕЧАТАЮЩИЙ ТЕЛЕГРАФ Д. ЮЗА

1832 году Павел Львович Шиллинг изобрел первый электромагнитный телеграф. С этого момента началась эпоха электрической связи. Два последующих десятилетия в Англии, Германии, России, США и Франции создавались различные конструкции телеграфных аппаратов — мультипликаторные, стрелочные, пишущие. Наиболее перспективными оказались аппараты Морзе, производившие запись телеграфных сигналов при помощи специального кода, состоявшего из сочетаний точек и тире. Но код Морзе требовал расшифровки, поэтому изобретатели не переставали работать над аппаратом, который мог бы выдавать принимаемые сигналы в виде готового текста.

Такой телеграф удалось изобрести в 1855 году американцу Дэвиду Юзу (1831–1900), который был не только талантливым ученым, но и музыкантом. Вероятно, поэтому его детище и напоминает фисгармонию. Только клавиши соответствуют не нотам, а буквам и цифрам, и вместо педалей, закачивающих воздух в меха, — педаль для поднятия гирь привода, вес которых достигал 64 кг. Аппарат работал по принципу синхронного и синфазного вращения движущихся механизмов.

В телеграфе Юза использовался неравномерный импульсный кодл Передача знака происходила при нажатии клавиши, когда в линию поступал импульс тока. Печатались знаки с помощью специального приемного устройства с типовым буквенно-цифровым, постоянно вращающимся колесом и электромагнитом, который под действием электрического импульса прижимал бумажную ленту к печатающему валику. Скорость печати достигала 200 знаков в минуту. В 1860–1920 годах такие аппараты применялись на линиях связи многих стран мира, в том числе и в России.

В Политехническом музее хранится буквопечатающий телеграфный аппарат Юза, изготовленный в начале 1900-х годов на петербургском заводе «Сименс и Гальске».

Примечания

1

Как вы думаете, где и когда это было сказано? В Японии XI века. Придворной дамой, к которой мы будем возвращаться еще не раз. — Сэй-Сенагон. Записки у изголовья… — М., 1988. — С. 246–247.

(обратно)

2

О вкусах не спорят, возможно, потому, что это не только бесполезно, но и небезопасно. По замечанию французского остроумца XVII в. Ф. Ларошфуко, «наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды». (Размышления и афоризмы французских моралистов XVI–XVIII веков. — М., 1987. — С. 117.)

(обратно)

3

Если быть точным, то «красота» и «прекрасное» не одно и то же, потому что последнее — высшая степень красоты. Но даже эстетики-профессионалы для удобства могут использовать их как синонимы. — См., например: Крутоус В. П. Путь к прекрасному. — М., 1989. — С. 8.

(обратно)

4

Уже после того, как были написаны эти строки, я неожиданно наткнулся на размышления Колина М. Тернбула — куратора отдела этнографии Американского музея естественной истории в Нью-Йорке. И он связывал какую-то часть самоубийств с нежеланием стареть и умирать. «Человеку не хочется, — писал он, — стареть, а тем более, умирать. В большинстве западных обществ пытаются обмануть время, и это ведет к неврозам, отчаянию и самоубийствам». (Колин М. Тернбул. Человек в Африке. — М., 1981. — С. 59).

(обратно)

5

А, может быть, дело совсем в ином? Может быть, стирая привычки, как пыль со старого зеркала, мы очищаем нечто исконное, незамутненное? Ведь если у всех одна Праматерь, то и глубинные основы восприятия красоты где-то в своих истоках должны быть едины?

(обратно)

6

Дано по: Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. — М., 1958. — Т.5. — С. 289–290.

(обратно)

7

Символика и эстетика цветов: пурпура — в Древнем Риме, зеленого — в исламском мире и т. д. — вопрос необычайно интересный и требует особого разговора.

(обратно)

8

Кама — Бог любви.

(обратно)

9

Бимба — растение с красными плодами.

(обратно)

10

Меня можно упрекнуть за то, что я даже не попытался рассмотреть внешность мужчины, так же, как и женщины. Готов принять упрек на свой счет. Но, во-первых, пусть об этом пишут те, кому сей предмет более интересен. А, во-вторых, когда однажды в одной из публикаций результатов опросов я обнаружил, что самой привлекательной частью мужского тела, в глазах женщин, являются ягодицы, то понял, что ничего не понимаю ни в опросах, ни в женщинах. Ну плечи, ну осанка, взгляд и т. д. — это еще объяснимо. А зад? Хотя, пожалуй, если он занимает соответствующее кресло, такое зрелище вполне может показаться сугубо эротическим, с точки зрения тех особ прекрасного пола, которые не хотели бы считать каждый кусок хлеба и прозябать в неизвестности.

(обратно)

Оглавление

СОДЕРЖАНИЕ

И. А. Головня ЧТО ПИШЕТ НАМ НЕПТУН?

  К ЧИТАТЕЛЯМ

  ОДИН НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

  ПИСЬМО В БУТЫЛКЕ

В. А. Ацюковский, С. Н. Зигуненко ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ ВЕЮТ НАД НАМИ?

  К ЧИТАТЕЛЯМ

  ДИАЛОГ 1 ГДЕ ДУЕТ ЭФИРНЫЙ ВЕТЕР?

  ДИАЛОГ 2 МОЖНО ЛИ ДЕЛАТЬ ЗОЛОТО?

  ДИАЛОГ 3 О ПРИРОДЕ БИОПОЛЕЙ,

  ДИАЛОГ 4 О «ШУМНОМ ДУХЕ» — ПОЛТЕРГЕЙСТЕ,

  ДИАЛОГ 5 О ШАРОВОЙ МОЛНИИ И ЧИСТОЙ ЭНЕРГИИ,

  ДИАЛОГ 6 О ПРОИСХОЖДЕНИИ «ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЧАСТИЦ»,

  ДИАЛОГ 7 ВО ИЗБЕЖАНИЕ ЭПИЛОГА,

Ю. Я. Бондаренко КТО НА СВЕТЕ ВСЕХ МИЛЕЕ?

  К ЧИТАТЕЛЯМ

  КРАСОТА СПАСЕТ МИР?

  ГДЕ ЖЕ ОН, КРИТЕРИЙ ПРЕКРАСНОГО, или КОЛЬЦА КРАСОТЫ

  «Я ГЛЯЖУ ЕЙ ВСЛЕД — НИЧЕГО В НЕЙ НЕТ..», или ВНЕШНОСТЬ, КРАСОТА И «СЕКСУАЛЬНЫЙ ЗОВ»

Ю. П. Кардашев И. В. Емельянов ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА 1812 г.?

  К ЧИТАТЕЛЯМ

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ

  ПО СЛЕДАМ СЕНСАЦИИ

  СПРАШИВАЛИ? ОТВЕЧАЕМ

  У НАС В ГОСТЯХ

  ВЕРСИИ

  ДОСЬЕ ЭРУДИТА

  К юбилею Политехнического музея БУКВОПЕЧАТАЮЩИЙ ТЕЛЕГРАФ Д. ЮЗА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg