«Собеседник. Выпуск 3»

Собеседник. Выпуск 3 (fb2) - Собеседник. Выпуск 3 2916K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Журнал «Собеседник» - Николай Алексеевич Мейсак - Алла Александрова - Василий Фёдорович Вольных - Юрий Владимирович Чернов

собеседник

выпуск з

СБОРНИК ДЛЯ ЮНОШЕСТВA • СБОРНИК ДЛЯ ЮНОШЕСТВА •ВЫПУСК 3 • ЗАПАДНО-СИБИРСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО - 1977

собеседник

ВЫПУСК 3

СБОРНИК ДЛЯ ЮНОШЕСТВА

• СБОРНИК ДЛЯ ЮНОШЕСТВА • ВЫПУСК 3 • ЗАПАДНО-СИБИРСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДATEЛЬСТВО • 1977

Р 2 С 54

Редакторы-составители Л. БЕЛЯВСКАЯ Г. ПРАШКЕВИЧ

70803-085

М 143 (03) - 77

© Западно-Сибирское книжное издательство, 1977 г.

О ДЕЛАХ СВЕРСТНИКОВ О ДЕЛАХ СТРАНЫ

Николай Мейсак СИБИРЬ НА КРЫЛЬЯХ

Слово к юному читателю

...Ты знаешь эти строки. Ты их помнишь, ибо они окрыляют твою душу. Они будут с тобой всю жизнь, ибо в них выражена глубочайшая и нежная, заботливая и пламенная твоя любовь к Родине:

Я с теми, кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден.

Отечество славлю, которое есть,

но - трижды, которое будет!

«Я с теми, кто вышел строить и месть...»

Это значит - переделывать землю, украшать ее, менять ее облик. Это значит - шагать вместе с теми, кто бесстрашно уходит в неведомые дали, чтобы найти новое, построить новое, свершить новое, то, что останется людям.

«Я с теми, кто вышел строить и месть...»

Это написал Маяковский в десятую годовщину Октября. Сегодня, накануне 60-й, мы с гордостью и гражданским пафосом повторяем его вдохновенные строки. Ибо страна наша по-прежнему - на Великой Стройке. Ибо перед народом нашим - океан дел, забот, трудов: ведь, свершая Революцию, он мечтал о лучшем Будущем своих потомков. Ведь, свершая Революцию, он шел под знаменем партии Ленина, которая сделала своей стратегической целью счастье каждого, кто кормится трудом. И красногвардейцы, что жгли костры у Смольного в ту ночь 25 Октября, и матросы «Авроры», что освещали тревожным лучом прожекторов свинцовую, мрачно поблескивающую Неву, и Ленин в Смольном - в ту октябрьскую ночь мечтали о том, как светло будет в школьных классах, как озарят российскую глушь миллионы электрических солнц, как займется над землей заря новой жизни.

«Я с теми, кто вышел строить и месть...»

Ты произносишь эти строки - и сердце твое полнится гордостью: ведь ты причастен к великим делам своей страны. Ты участник ее великой стремительной стройки, которая ведется для того, чтобы уже не только ты, а твои дети и внуки были счастливыми. Счастливыми, как ты. И более счастливыми, чем ты, ибо каждое новое поколение поднимается к вершинам прогресса на плечах поколения старшего.

«Я с теми, кто вышел строить и месть...» - эти строки особенно сильно звучат на нашей родной земле сибирской. На красивой и грозной, суровой и доброй земле с гордым именем Сибирь. Ты знаешь, как переводится это слово с языка древних кочевников, обитавших здесь полтысячелетия назад? Спящая земля! Веками опавшую землю разбудили русские люди - отважные «искатели новых землиц», что вслед за дружиной Ермака шли за Урал «встречь солнцу» и остались в истории под именем «землепроходцев». Всего за полвека они изучили и осмотрели громадные пространства от Урала до Тихого океана, освободили народы Сибири от кровавой власти потомков Чингиз-хана.

Но русский царизм превратил эту землю в тюрьму без стен и решеток. В колонию. В место каторги и ссылки своих политических противников. Ничего другого он не мог сделать. Социально бессильным был общественный уклад, не мог он зажечь благородными идеями миллионы тружеников. Нужна была Великая Октябрьская социалистическая революция, партия большевиков, нужен был ленинский исторический оптимизм (Ильич сказал еще в 1907 году, в Лондоне, на V съезде РСДРП: «Сибирь? Чудесный край с большим Будущим!»), чтобы Сибирь, во второй раз открытая советским народом, стала таким богатырским краем, как сегодня.

Возьми в библиотеке интереснейшую, полного высокого гражданского пафоса книгу русского историка и публициста Н. М. Ядринцева «Сибирь как колония». Автор ее, славный русский патриот, с глубоким волнением рассказывает о том, как простой трудовой люд работал в Сибири, осваивая эту землю, о том, как царские управители грабили и люд, и землю. Как соотносятся цифры 300 и 60? Как 5 и 1. Но за 60 лет Советской власти народ наш в Сибири сделал в тысячи раз больше, чем царизм за 300 лет своего владычества в Сибири. И мы, сибиряки, сегодня с гордостью поем о своей земле: «Сибирь, Сибирь, благословенный русский край...» А множество зарубежных гостей Сибири - государственные деятели, журналисты, ученые, туристы, побывав в Новосибирске, в нашем Академгородке, на Братской ГЭС или на стройке ГЭС Усть-Илимской, проехав по земле сибирской, пишут взволнованные статьи, где часто повторяются слова «сибирский феномен». «Сибирь - одно из самых гигантских творений человеческого гения: стародавний поход на Дальний Запад (освоение диких земель Северной Америки, о котором рассказал Джек Лондон (Н. М.), - лишь случайный инцидент в сравнении с эпопеей, развернутой здесь Москвой...» - писал великолепный французский публицист Пьер Рондьер в своей книге «Сибирь сказочная и необъятная».

Публицистический очерк, которым мы открываем этот выпуск, называется «Сибирь на крыльях». Сначала я хотел назвать его «Частицы Эпопеи», ибо он рассказывает о том, как советские люди, выполняя решения съездов нашей Партии, день за днем творят эту великую Эпопею, имя которой - социалистическое преобразование Сибири.

Читай, мой юный товарищ, и учись вдохновенно трудиться во имя расцвета родной земли. Трудиться так, как твои братья и отцы на тысячах и тысячах сибирских новостроек. Они трудятся во имя твоего счастья. И передадут тебе свои дела и заботы, и возложат на твои плечи судьбы Родины, ибо так уж ведется испокон веков: народ считает молодежь своей опорой и надеждой. Готовься к великому труду! К труду, который поднимет еще выше нашу Сибирь на ее удивительных крыльях. Они, эти крылья, светятся алым жаром. Нет, не как крылья сказочной жар-птицы. Как Красные знамена Революции.

Заметки к героической повести

...Если бы птицы вдруг обрели дар речи, они бы, наверное, пожаловались: «Над Сибирью невозможно летать - теряем привычные ориентиры! Весной летели над грозной безлюдной тайгой, а осенью видим котлованы и первые улицы нового города. Там, где зеленела тундра, поднялся стальной лес буровых вышек. Весной под крылом вилась серебряная лента, а теперь ее пересекают рельсы; там же, где мы всегда любовались вольными разливами реки, встала очередная громадина плотины».

Они были бы правы: с каждым годом изменяется облик нашей могучей земли сибирской, где на головокружительных пространствах грохочет, ревет тысячами моторов, сверкает ослепительными солнцами электросварки, звенит голосами новых землепроходцев великая стройка - пожалуй, самая изумительная из всех, которые знало человечество.

«Новые Колумбы» - так называют сибиряков зарубежные гости, которые все чаще и все с большим интересом приезжают в Сибирь.

Колумбы? Стефан Цвейг в блестящей книге «Звездные часы человечества» рассказал о Колумбе и Магеллане, об открытии сказочной страны Эльдорадо, о предприимчивом авантюристе и превосходном организаторе Зутере. Да, каждый из них по-своему свершил подвиг во имя прогресса. Но... для чего и для кого работал тот же Зутер, действительно превративший Калифорнию, заметим -при благосклонном содействии природы, в земной рай?.. Он мечтал стать самым богатым человеком в мире... И не о благе человечества думал Колумб, отправляясь в свое путешествие.

Сибирь - не Калифорния. Человеку здесь в тысячи раз труднее.

Здесь от него требуется высшее мужество, стальная прочность и, конечно, вера в победу дела, которому служишь, чувство высокой ответственности за судьбу не только своей страны, но - всего мира. Потомки прочтут замурованное в скалу над Енисеем письмо молодых строителей Красноярской ГЭС, посланное в Будущее: «Только что электростанция, построенная нашими руками в суровых условиях Сибири, включила два первых своих агрегата, дающих энергии больше, чем все электростанции России дореволюционной. Нам было очень трудно: тайга отступала неохотно. Зимой - морозы в пятьдесят градусов и метели. Летом - ярость бурной сибирской реки. Но станцию мы выстроили! Мы приехали на Енисей и со всем жаром сердец пошли в наступление на тайгу, потому что знали: энергия этой ГЭС ускорит освоение неисчислимых богатств Сибири. Когда нам приходилось тяжело и, казалось, уже не было сил справиться с разбушевавшимся Енисеем, а такое случалось, мы обращали взоры к подвигам дедов и отцов. Когда Вы будете возводить атомные электростанции в тундре, осваивать горячие подземные моря, обуздывать энергию приливных волн океанов, вспомните о подвиге первых строителей Сибири...» - вот прекрасное «кредо» новых сибирских Колумбов. Ими движет высокое благородство интернационалистов и страстное желание сразиться с трудностями, чтобы изведать прекраснейшую радость победителя. Ими движет желание превратить Сибирь в землю добрую для людей. Они чувствуют себя самыми богатыми в мире, видя, как под их упорным натиском, перед силой их молодых рук Сибирь день за днем открывает двери своих природных кладовых.

«О Христофоре Колумбе говорят даже десятилетние дети. Ермак, открывший Европе Сибирь, по-прежнему остается для нас незнакомцем со звучным именем» - писал Пьер Рондьер в уже знакомой вам книге «Сибирь сказочная и необъятная». Он назвал Сибирь «землей обаятельной и... внушающей страх»: она невероятно трудна для освоения. И действительно, человечество не видело еще такого единовременного, планомерного, вдохновенного преобразования немыслимо огромных просторов. Кто мог взяться за такие величайшие созидательные работы сразу на одной четвертой части Азии? Мы знаем: о них давно мечтали лучшие умы России. Русские цари ссылали сюда своих политических противников. Они надеялись сломить их этим белым безмолвием, этими, почти космическими, расстояниями, дремучей глушью. Но чудодейственной силой обладает Сибирь: у людей светлых она рождает смелые мечты о Будущем. Именно в Сибири Ленин, увидев яростную силу Енисея, мечтал о всеобщей электрификации России. Именно в Сибири, на мучительной каторге, Чернышевский написал солнечный роман-мечту о высшей социальной справедливости и красоте человека. Именно в Сибири, в мрачных рудниках, родилась потрясающая мужеством и верой песня, которую, говорят, под звон кандалов, упрямо и гордо твердили декабристы:

Кто жизнь в неравном не щадит бою,

С отвагой к цели кто идет,

Пусть верит: кровь его тропу пробьет.

Вперед,друзья, вперед, вперед, вперед!

«Новые Колумбы» подхватили этот девиз предков - «Вперед!» - и теперь делают то, о чем они так мечтали когда-то...

Сибирь обладает чудодейственным магнетизмом: она притягивает к себе мужественные сердца, рождает страстное желание намеряться с ней силами. В Германской Демократической Республике работник ЦК СЕПГ, расспрашивая меня о Сибири, улыбался: «Наша молодежь просится в Сибирь - все хотят строить БАМ».

Мне, сибиряку, было приятно слышать об этом. Мне, бывшему солдату сибирской дивизии, подумалось: «А давно ли, всего 30 лет назад, в сорок пятом, по приказу Геббельса по всей Германии малевали «лозунги»: «Победа или Сибирь»? На улицах вот этих самых немецких городов и городков, где сейчас, как и в Сибири, поднимаются светлые жилые массивы!..» И думал я о великой силе идей мира и социализма: всего за три десятка лет они преобразили сознание людей, представлявших Сибирь чем-то вроде ледяной преисподней. Победа и Сибирь - эти слова сегодня стали синонимами. И - не только для нашей молодежи. Сибирь стала краем, где учатся мужеству. Сегодня в Сибирь стремятся не только юноши из ГДР. Здесь работают интернациональные молодежные отряды из самых разных стран. Работают порой в очень сложных условиях, но, уезжая, благодарят ее за то, что дала почувствовать, что такое Человек, вдохновленный великой целью. Как сказал один из этих ребят: «Сибирь помогла мне почувствовать, что такое жизнь». Летом последнего года 9-й пятилетки на стройку Байкало-Амурской магистрали собрались московские студенты. И тотчас же в ЦК ВЛКСМ посыпались письма от зарубежных студентов московских вузов: во время каникул они хотели поработать на БАМе! Желающих оказалось много: пришлось создать несколько интернациональных отрядов. Отбор - самый строгий. Критерий - отнюдь не завидная физическая сила. В Сибирь посылали тех, кто отлично учился, кто был активным общественником. Юные болгары, вьетнамцы, венгры, немцы, кубинцы, монголы, поляки, чехи, словаки вместе с советскими студентами строили на нашей второй Транссибирской общежития, склады, школы, клубы, дороги... Они были готовы строить еще и еще, лишь бы вложить частицу и своих сил в рождение волнующей воображение «Магистрали века». И когда я слышу о том, как в Усть-Куте или Звездном, средь мрачной тайги, разгневанной вторжением человека, пламя костров озаряло лица русских, кубинцев, венгров, болгар, одинаково усталых и счастливых, когда я вижу на тюменских нефтепромыслах огненно-оранжевые чехословацкие самосвалы «Татра-138» или вездеходы с маркой «Сделано в Канаде», когда слышу, что сибирский газ идет в Европу по трубам, сделанным в ФРГ, а крупная западногерманская автомобильная фирма горда тем, что ее приспособленные к сибирским морозам грузовики хвалят на наших новостройках, когда на улицах новосибирского Академгородка я вижу чехов, венгров, немцев, поляков, вместе с сибиряками работающих в лабораториях, когда слышу, как на сцене Новосибирского театра оперы и балета вместе с русскими поют артисты из Венгрии, Румынии, Канады, Италии, когда читаю, что грандиозный Усть-Илимский комбинат создается объединенными силами социалистических стран, я думаю: здесь, на земле сибирской, сегодня загорается огонек будущего великого всемирного содружества народов, которые, сотрудничая друг с другом, будут брать у природы все, что нужно для жизни, и так же, объединив силы, беречь ее на благо грядущих поколений. Он, этот огонек, пока еще едва светится, но мы знаем, как из искры возгорелось пламя. И мне вспоминаются строки английского писателя Алана Силитоу, который, проехав по Сибири, писал: «Маленький красный флаг вьется на самой вершине плотины. Приходит странная мысль: в самой последней мировой войне победит мир. Так Сибирь вселяет оптимизм...»

Да, Сибирь вселяет и такой оптимизм. Своими масштабами, своей мощью она как бы подчеркивает бессилие любого, кто попытался бы овладеть планетой с помощью сверхсовременного оружия. Она говорит: только мир и труд - всесильны! Награждая человека за труд своими несметными сокровищами, она напоминает: мирное

сотрудничество народов необходимо человечеству как воздух и солнце!

Мы совершаем исторический подвиг всепланетного значения. Здесь, в великой Сибири, мы беремся за такие грандиозные дела, которые не под силу другим общественным укладам и другой системе воспитания людей. Недавно на БАМе, уже всемирно знаменитом, побывала большая группа аккредитованных в СССР зарубежных корреспондентов. «Поучительная поездка в области экономики и социологии, - писал сотрудник итальянской «Унита» Карло Бенедетти. - ...Для нас, живущих и работающих в капиталистическом мире, эта магистраль является свидетельством огромных возможностей людей, строящих новое общество...» Макс Леон, корреспондент славной «Юманите»: «Вернувшись в Москву, я найду кипу парижских газет, пришедших за время моего отсутствия. Крупные заголовки будут сообщать о закрытии предприятий, об увольнениях в автомобильной промышленности, о сокращении производства.. Снова ставится под сомнение прокладка туннеля под Ла-Маншем, столь необходимого для экономики Франции, Великобритании и других стран. В это же время СССР вкладывает миллиарды рублей, чтобы вдохнуть жизнь в районы величиной с Францию, создать новые города, извлечь из земных недр несметные богатства, снабдить кровеносной и нервной системой огромную часть Азиатского континента...» Он восхищается людьми, которые «сознают, что участвуют в великом деле, соответствующем их устремлениям, их самоутверждению, их пониманию больших национальных и даже интернациональных проблем. Оно соответствует также масштабам великих героических деяний революции...»

Это - о нас с вами, дорогие товарищи сибиряки! И, в данном случае, жаль, что давно отдал богу душу один из самых ярых антисоветчиков мистер Лесли Уркварт - английский промышленник, дипломат и разведчик, который во времена нашей первой пятилетки, освистывая наши великие планы, утверждал: «Большевики способны только разрушать!» Свозить бы его на ту же Братскую или на СаяноШушенскую! Иль на тюменские промыслы, откуда наш газ по мощным, сверхдальним трубопроводам идет в Европу! И - ткнуть носом: «А ну, смотрите, мистер...» И напомнить ему слова Ильича, брошенные в ответ на такие же «прогнозы» западных журналистов и политиков, освистывавших наш изумительный по смелости и гуманности план ГОЭЛРО. Ленин, как известно, тогда заметил: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним...» А создатели плана ГОЭЛРО тогда, в тяжком двадцатом, вдохновенно писали: «Мы работаем не только для себя и наших современников, или вернее не столько для них, сколько для трудящихся всего мира и для его грядущих судеб...» Какое высокое благородство!

-к -к -к

...Когда Берлин, Варшава, Вена, Прага, София ложатся спать, над Сибирью алеет рассвет. Ее аэродромы содрогаются от рева моторов. Люди в касках торопливо входят в самолетные люки. Взлетают, зависая над тайгой, болотами, снегами, эскадрильи вертолетов. Летчикам, таким же молодым, как те, кого они подняли в небо, некогда любоваться таежной зарей, когда сосны кажутся золотыми. Они деловито докладывают земле: «Десант высажен!», «Взяли полную загрузку!», а порой, отступив от своих строгих правил, весело добавляют: «Идем на штурм!» Они штурмуют крепость по имени «Сибирь».

Парни в касках и брезентовых штормовках летят на очередной пятачок среди неоглядных болот западносибирского севера, чтобы все дальше на запад или восток прокладывать нитку нового магистрального трубопровода. Вертолеты, подцепив на тросы мачты будущих высоковольтных линий, панели будущих домов или тяжелые тракторы, несут их туда, где люди упорно наступают на глушь. Вертолеты несут по небу десантников-строителей, на земле с моторным громом сливается рев тысяч бульдозеров, самосвалов и вездеходов, подъемных кранов и экскаваторов... Уже почти шесть десятилетий не свистят над Сибирью пули. Но сегодня здесь, как на фронте, всюду слышишь: «наступление», «штурм», «атака», «десант» и самое прекрасное, окрыляющее - «вперед!»

«...Создать в Западной Сибири крупнейшую в стране базу нефтяной промышленности: довести в 1975 году добычу нефти не менее чем до 120-125 млн. тонн... ускорить разработку мощных газовых месторождений на севере Тюменской области... приступить к строительству крупных нефтехимических комплексов в районах Тобольска и Томска... завершить строительство железной дороги Тюмень - Сургут... обеспечить строительство газопроводов и нефтепроводов»..» - это строки из наших планов. Взглянув на карту Сибири, над просторами которой ты целый час летел на реактивном корабле с тысячекилометровой скоростью, чувствуешь, как слегка кружится голова: «Всего за пять лет?» Такой возглас вырвется и у того, кто никогда не видел Сибири, и у сибиряка, знающего, в каких условиях надо было сделать все это. Но тем не менее XXV съезд нашей партии услышал гордое слово Сибири: «Сделано, товарищ Партия!»

Сделано!

Роль Сибири в этом стремительном рывке громадна. И как тут не посмеяться над новыми западными «пересмешниками». Дома их называют «вечновчерашними», но они, было, решили взяться за свои давние шуточки. Правда, уже не столь откровенно, как прежде, а этак вежливо: «Русские убеждены в том, что сибирская земля наполнена нефтью?» - хохотнул британский «Экономист». «Русские захлебнутся в тюменских болотах», - «предсказал» другой «оракул», когда поисковые партии, прорубаясь через тюменскую тайгу, форсируя болота, мокрые от дождей, продутые морозными ветрами, передавали в радиограммах цифры найденных ими запасов нефти и газа. Не будем повторять названия месторождений - ныне их знает весь мир. Но снимем шапку перед подвигом тех, кто, выполняя волю партии и народа, так геройски строит Тюменский нефтегазовый, а точнее Западно-Сибирокий народнохозяйственный комплекс. И вспомним еще и еще раз: где он создан? В какой глуши, каким трудом построены все эти промыслы, щедро оснащенные современнейшей автоматикой, все эти сверхдальние трубопроводы, Сургутская ГЭС, что впервые в стране работает на попутном газе.

Вспомним, в каких пустынных местах растут юные города западносибирского севера: Сургут, Нижневартовск, Нефтеюганск, Горноправдинск... Даже из-под стратосферной высоты, в

иллюминатор «ТУ-154», страшновато глядеть на плывущие под крылом разливы вод с зелеными островками. Зелень на островках - не пальмы. Вода - не обласканный теплым бризом Атлантический океан, а студеные болота. И думается, каждый из людей, которые, созидая в этих краях новое, работают, отдыхают, веселятся, грустят, поют, празднуют свадьбы и новоселья, - сильнее легендарного Титана. Какой Титан смог бы проложить по сплошным болотам современную автостраду?! Они - проложили! Приезжающих на Тюменщину гостей они ошарашивают вопросом: «Ездили по дороге глубиной в десять метров? - и дружески посмеиваются: - Да, да: не шириной, а глубиной...»

А строилась эта дорога не средь милых тургеневских дубрав Центральной России. Строилась зимой, когда столбик термометра падал порой ниже 50! Лопались на тех адских морозах покрышки самосвалов, крошились стальные ножи бульдозеров. Все выставила Сибирь против строителей! От морозов и болот до дьявольских метелей. От бешеных разливов рек и полчищ злейшего комарья (голландский журналист Эппо Янсен назвал сибирских комаров «фашистами») до лесных пожаров. Но не сломалась душа сибиряка -удивительнейшего человека, который борется и побеждает под прекрасным девизом «Через невозможное - вперед!»

Посмотрите, что вынес он, этот человек! Он построил, например, высоковольтную линию Тюмень-Сургут. История этой стройки может стать материалом для сценария героического фильма. Вот она, эта линия: ее строители установили полторы с лишним тысячи стальных опор. Смонтировали 25 тысяч тонн металлоконструкций. Форсировали стремительный, поплевывающий злой пеной Иртыш, потом - Тобол, потом протоку - Юганскую Обь, которая пошире, чем Обь под Новосибирском, пересекли широкие болота и бессчетные мелкие лесные речки. Почти полтысячи километров ЛЭП они прокладывали на морозе под 50!

«...Завершить строительство железной дороги Тюмень - Тобольск -Сургут». Всего - две строчки. Но за ними - семисоткилометровая стальная магистраль, проложенная по болотам и вековой тайге.

По непроходимым! Их надо было пройти. Во что бы то ни стало. Потому что стране, братским народам социалистического содружества очень нужна нефть. А для того, чтобы пробурить одну скважину, говорят геологи, нужно около 700 тонн оборудования. Помножьте 700 на 4000 - число скважин в Тюменской земле - и вы поймете, зачем строили эту дорогу. Какие Титаны смогли бы вынуть 100 миллионов кубометров земли? Да еще здесь, среди злых болотищ, где экскаваторщикам приходилось ставить свои гусеничные машины на плоты. На плоты! Даже зимой, когда «нормальные» болота промерзают. Да еще здесь, в среднем течении Оби, где «сибирская Волга», поднявшись по весне на десять метров, разливается на тридцатикилометровую ширину. Природа как бы посмеивалась над строителями: «Куда лезете, ребята? Давай - назад!» Но слова «назад» они не признают!

Сибирь в годы войны называли «Академией мужества». Сегодня Сибирь называют «Высшей школой строителей». Человек, научившийся строить такие дороги в таких условиях, умеет строить все! «Такие дороги и такой мост», - может добавить мой друг, тюменский журналист и писатель Слава Мальцев, которому выпало счастье увидеть, как по двухкилометровому мосту через Обь, там, на героической трассе Тюмень - Сургут, прошел первый поезд.

- Ты понимаешь, я гигантомании не люблю, - рассказывал он, - но мостик-то гигантский! Его можно назвать памятником величия Человека. Возьми-ка «Атлас». Страница 50. Видишь: от Тюмени -линия на Сургут? Потом к Нижневартовску, а позже - на север к Уренгою. А там - рукой подать до будущей магистрали Салехард-Игарка. Так наступает жизнь! Смотри-ка сюда: видишь толстую синюю нитку? А рядом - тонкая. Это Обь в тех местах. Обь - широка и у Новосибирска. Но когда там пытаешься увидеть другой берег - ломит глаза. И вот - через неодолимое многоводье переброшен мост. Элегантный, легкий, он стрелой летит через Обь. Бьется она об опоры, зеленея от злости, но в тишине поет сирена. Звонкая, победная сирена тепловоза! И пошел по мосту первый состав. И рвануло над берегами такое «ура», какого ты, наверное, не слыхивал и на фронте. Там, понимаешь, у нас, под Сургутом, Обь делится на две реки: одна - Обь Малая, ну а рядом - Большая. Между ними -остров. Весной его заливает. Так что хлопцам пришлось, по сути дела, строить сразу два моста: «Маленький» в 1300 метров и «Главный», двухкилометровый. А между ними - «дамбочку». Насыпь с четырехэтажный домишко, а длина? Тридцать два километра! Да, велик человек, понимаешь!

...И снова - по болоту, и снова - на морозах, и снова - под атаками полчищ гнуса. Но поют в вековой тишине сирены, звонко стучат по рельсам колеса, светятся огни новеньких вокзалов - один из них в Тобольске поистине красавец. Его авторы - молодые архитекторы. Они сделали не вокзал,, а дворец для тысяч людей. Он радует глаз изумительными интерьерами, которые по-своему воспевают подвиг землепроходцев. И чем-то похож на крепость, напоминая, что Сибирь еще не сдалась.

Без громких слов, спокойно и деловито люди выполнили порученное им дело. Пошли в древний Сургут поезда! А строители в таком же самозабвении укладывают новые звенья Северо-Сибирской магистрали. Им надо уложить еще двести километров рельсов, и они деловито поглядывают не на календарь - на часы: поезда из Сургута как можно скорее должны прийти в новый город Нижневартовск, к знаменитому Самотлору.

Они сказали: «Сделаем!» И сделают. Так же, как досрочно сдали мост и железную дорогу. Так же, как строят Сургутскую ГРЭС, - в два раза быстрее, чем намечалось. Они свершили множество подвигов в

этих чудовищных болотах. За фантастически короткий срок построили в пустынных местах современнейшие нефтепромыслы - с автоматикой, АСУ, телемеханикой. Они проложили колоссальные трубопроводы. Запад гордится своими «сверхмагистралями» -нефтепроводами «Большой дюйм» (2190 километров) и «Трансаравийским» (1800). Один наш нефтепровод «Дружба», по которому тюменская нефть поступает в социалистические страны, длиннее обоих, вместе взятых. Заметим: наши трубопроводы

прокладываются в сложнейших условиях. Вы слыхали, как при выдохе из груди вырывается свист? Это значит - сегодня ниже 50°. Вы видели зыбкие, чавкающие, глубокие трясины, которые засасывают не только человека, самосвал, трактор, но даже - воробья? Мой коллега фотокорреспондент Саша Зубцов снимал нефтепровод Нарым -Кузбасс. «Снимал, вися на лестнице вертолета! - рассказывал он. -Негде сесть: пока я снимал, пилот держал машину в воздухе...» Но 818 километров стальных труб проложены через этот ад. Проложены русскими, украинцами, белорусами, азербайджанцами, башкирами, тружениками 32 национальностей. Первыми в мире сибиряки проложили «нитку» из труб диаметром в 1220 миллиметров. Сейчас они ведут магистраль, которая даст газ Новосибирску, Кемерово, Томску.

-к -к -к

...Здесь стоит сделать небольшое отступление. Ленинская дружба народов, как и ленинское решение проблем развития Сибири, есть торжество ленинской национальной политики. Это надо вспомнить, друзья, накануне 60-летия нашей Великой Революции. Один из царских управителей Сибири, наместник «императорского величества» в Забайкалье, изволил в свое время заявить: «Гм-м... что такое Сибирь? Это, знаете ли, гигантское заснеженное кладбище...»

Когда закончился поход Ермака? В 1582-м. Но через 300 лет русский писатель, историк, публицист Николай Михайлович Ядринцев с болью говорил: «Многие доселе верят еще, что громадная площадь, лежащая к востоку от Урала, представляет пустыню с суровым климатом, неудобную для культуры, страшную для жизни. Это предубеждение невежества доселе тяготеет над злосчастной страною...»*1

В блестящей своей книге он рассматривает положение русских людей в Сибири, превращенной царизмом в колонию. Специальные главы посвящает жизни малых народов. Вот свидетельства историка, рисующие колонизаторскую политику царизма в Сибири: плодороднейшую землю периодически потрясали такие бедствия, как... голод. В 1814, 1816, 1862 годах в Туруханском крае люди питались падалью и пихтовой корой. В Березовском округе «инородцы» ели (с голода!) кротов и мышей. А почти рядом, в тех же степях Кулундинских, закрома у богатеев ломились от зерна.

Оспа, тиф, цинга косили и без того редкое население северных окраин Сибири. На территории нынешнего Ханты-Мансийского национального округа, равного по площади Франции, до революции работал... единственный врач!

...Год 1921-й. Ленину докладывают о тяжелом положении малых народов Крайнего Севера. Остатки колчаковских полчищ, пытаясь укрыться за снегами тундры, грабили ханты и манси, отбирая последний патрон, без которого - нет охотника. До глубокой ночи слушает Ленин прибывшего с Севера товарища и почти назавтра же посылает туда специальную комиссию. Занятый важнейшими государственными делами, он, чьи сутки расписаны по минутам, находит время, чтобы... следить, как едут его посланцы. Когда они задержались, Ленин немедленно телеграфирует в Омск: просит помочь им скорее добраться до полуострова Ямал! Весной 1922 года с первым же пароходом на Север доставлены мука и порох, одежда и патроны. Это - капля из океана фактов, говорящих о том, что сделала Великая Революция для малых народов Сибири.

Год 1919-й. Россия в кольце фронтов. Но именно в 1919-м Ленин направляет экспедицию геологов на далекий студеный Таймыр. Зачем? Разведать на полуострове запасы угля. Для будущего Северного морского пути, который, Ленин это предвидел, принесет расцвет далеким окраинам и коренному их населению - малым народам. В отличие от тех, кто управлял царской Россией, он, как многие светлейшие умы земли русской от Ломоносова до Герцена, прекрасно понимал: северные окраины - это не только снег, но и несметные богатства. Он прекрасно понимал, что двадцать шесть малых народов европейского и сибирского Севера, Дальнего Востока -ханты, манси, эвенки, нанайцы, чукчи, коряки, эскимосы, алеуты - это громадный интеллектуальный потенциал страны, выходящей на великое строительство социализма: каждый народ по-своему велик и мудр. Со своей святой верой в народ Ленин, этот, как назвал его Маяковский, «самый человечный человек», делал все, что мог, для расцвета сил, возможностей, талантов малых народов.

Сегодня среди Героев Социалистического Труда - имена эвенка Георгия Бояки - прославленного сибирского охотника, рыбака ханты Худи Сэрако, оленевода ненца Хансумата Аптуне... Вместе с русскими ханты, манси, ненцы осваивают нефтяные богатства Тюменского Севера.

Да, люди, преобразующие Сибирь, - Титаны. Добыв первые миллионы тонн сибирской нефти, они немедленно стали прокладывать дальние топливные магистрали, чтобы, отобрав у природы огонь здесь, в Сибири, поделиться им с другими народами. Потому что, воздвигая в таежной глуши гидроэлектростанции, они думают не только о себе, но о том времени, когда по линиям Единой энергосистемы СССР силища сибирского Энергетического океана потечет в Берлин, Прагу, Варшаву, Вену - всюду, где она нужна людям. Сибирский газ пришел в ГДР. Он не только горит в кухонных плитах немецких домов. В городке Пистериц, например, вырос крупный химический комбинат. Немцы шутят: «Из всех необходимых для производства компонентов Пистериц обладал лишь двумя: водой из Эльбы и воздухом. Но за пять тысяч километров из западносибирских недр к нам пришел советский природный газ...»

Газ этот работает на заводах ФРГ, Австрии, Чехословакии. Завтра Сибирь будет освещать и греть Европу: энергия Братской, Красноярской, Усть-Илимской, Саяно-Шушенской электростанций будет двигать вагоны берлинского метро, варить манную кашу в детских садах Дрездена, вращать моторы станков на заводах Карл-Маркс-Штадта. Строя свои энергогиганты, сибиряки помнят слова Ленина: современная техника требует электрификации всей страны и соседних стран по единому плану...

Счастлива страна, имеющая людей с такими сердцами и таким мужеством. Открывая новые и новые энергетические сокровища Тюмени, они идут все дальше на север. А в Заполярной тундре, куда не то бог, не то черт упрятал газовое сокровище Уренгоя с его 10 триллионами кубометров газа, они: не только бурят скважины, но сразу же строят трубопроводы, И - еще один новый город Сибири:

Ягельный. Полощутся, дрожат на полярных ветрах алые, как огонь, полотнища с белыми буквами: «Первый газ Уренгоя - в 1978!» Это значит - будет! У этих людей «сказано» и «сделано» - равнозначны.

* * *

...Если, включив свой транзистор, вы начнете путешествие по эфиру, на вас обрушится шквал голосов - людских толп, вышедших на улицы Рима, Лондона, Токио, Парижа. Они требуют работы. Людям... нечего делать? Но послушаем голоса радиостанций Омска, Новосибирска, Тюмени, Иркутска, Красноярска, Якутска, - радиоволны донесут до вас звон металла и могучее «ура» строителей, сдавших еще один новый дом, гул бульдозеров на будущей трассе БАМа, гудки тепловозов, приведших первые поезда туда, где пять лет назад грозно темнела тайга. Волны донесут до нас гром взрывов на Енисее и Ангаре, где поднимаются новые электростанции. Эти мирные взрывы поэты называют «вешним громом». Правы они: каждая новая пятилетка -новая весна Сибири. Каждая пятилетка поднимает ее на новые высоты прогресса.

-к -к -к

Итак, говорит Кемерово:

- Пять лет назад было решено: «закончить строительство шахты Распадская 1-2». Эта шахта близ молодого города Междуреченска дает уголь. Ее проектная мощность - 7,5 миллиона тонн в год. Не знал мир таких шахт, как эта, сибирская. Здесь под землей нет привычных шахтных электровозов - уголь доставляется из забоя в вагоны ленточными конвейерами. Здесь на шахтном дворе нет привычных угольных гор. Когда-то воспетые в поэмах, эти черные горы пылят в шахтерских городах. «Все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды», - писал Роберт Рождественский. Но именно об охране природы позаботились на «Распадской» и построили закрытые угольные склады. А какой административно-бытовой корпус на «Распадской»! Сюда, в корпус, шахтеров привозят специальные дизель-поезда, крытый эскалатор, как в метро, доставляет людей к месту спуска под землю. В штате «Распадской» есть... садовод, который прямо в административно-бытовом корпусе растит зимний сад. ЭВМ в кабинете директора в любой момент сообщит, сколько людей находится под землей, назвав каждого поименно. На «Распадской» устанавливается промышленное телевидение, а система датчиков будет информировать ЭВМ о всех неполадках. Автоматическая газовая защита исключает возможность взрыва метана.

А жилье? Шахтеры живут в 15 километрах от шахты. В городке построены две школы. Несколько детских садов. Дворец культуры. Больница с новейшей медицинской аппаратурой. Парники пригородного совхоза шахты снабжают ее свежими овощами...

Зарубежные радиоголоса ежедневно толкуют о правах человека, о гуманном социализме, о «социализме с человеческим лицом», и «советской тоталитарной системе». Но спросим: «Строите, господа, такие шахты?» И, наверное, будет длиннейшая пауза. Ибо никто из тех, кто содержит эту армию, а точнее - свору апологетов капитализма, не назовет ничего подобного. О, конечно: они могли бы рассказать о том, что Аппалачи - шахтерский, район США, официально объявлен «районом бедствия». О том, как шахтеры ФРГ устраивают забастовки, требуя улучшения условий труда. Как в Англии закрываются шахты, оставляя горняков без куска хлеба. А ведь право на труд и право на хлеб - самые священные права человека...

- Говорит Томск! Пять лет назад решили: «Приступить к

строительству крупного нефтехимического комплекса в районе Томска...» Приступили! Сколько сломано перьев, сколько истрачено времени на споры - как строить? Сначала - завод, а потом все остальное? Или... наоборот, как требует XX век?.. Томичи могут рассказать о том, как они начали сооружение своего комплекса: проложили на строительной площадке хорошие дороги, теплотрассы и линии электропередач. Цехов еще нет, но уже строятся очистные сооружения. Сколько сломано перьев, сколько истрачено времени на дискуссии о сибирских лесных богатствах! Увы, находилось немало этаких «шапкозакидателей», твердивших, что-де в Сибири леса хватит чуть ли не для всей Вселенной: «У нас же - лесные океаны, за мильон лет не вычерпаешь! За каждой щепочкой следить, что ль?»

Томичи построили огромный лесопромышленный комбинат в Асино. Он перерабатывает на месте миллион кубометров древесины. Это положило конец расточительному отношению к лесу. Здесь пущен первый (!) в Западной Сибири цех, выпускающий 10 миллионов квадратных метров древесноволокнистой плиты в год. Рядом - растет цех технологической щепы. Лес рубят - щепки летят. Но дело в том, куда они летят: в костер или в дело? Половину срубленного леса -пять с половиной миллионов кубометров томичи перерабатывают на месте. Представьте: сколько вагонов надо для перевозки сырого кругляка? Сколько угля для паровозов и энергии для электровозов? Несколько трудных, но умных хозяйских шагов - и страна экономит миллионы.

-к -к -к

Говорит Красноярск! Крупнейшая в мире Красноярская ГЭС мощностью в 6 миллионов киловатт в девятой пятилетке полностью сдана в промышленную эксплуатацию!

В преддверии XXV съезда строители Саяно-Шушенской перекрыли Енисей. Станций мощностью в ШЕСТЬ С ПОЛОВИНОЙ МИЛЛИОНОВ КИЛОВАТТ на Земле еще не было. Енисей, вырываясь из стальных объятий этой громады, будет давать стране, а в недалеком будущем и Европе, 23,8 миллиарда киловатт-часов в год!

Славный подарок съезду приготовили сибиряки! «Такой гидростанции еще не знает мир, и вторая такая ГЭС не скоро появится», - оказал в интервью АПН министр энергетики и электрификации СССР. Читаешь о перекрытии Енисея, уже втором по счету, и снова голова кружится от громадности всего, что свершено там, на Карловом створе. Чтобы проложить автодорогу к площадке ГЭС, перемещено шесть миллионов тонн скального грунта! Высота плотины - 245 метров. Длина по гребню - километр. Десять генераторов, каждый из которых мощнее... всей Новосибирской ГЭС. В новом море - 30 кубических километров воды. Это построено Человеком. Это построено людьми сильными, добрыми, отважными и, видимо, очень веселыми. Перекрывая одну из самых сильных и строптивых сибирских рек, они писали мелом и краской на гранитных и бетонных глыбах: «Ну погоди, Енисей!» В этой надписи - их характер и нерушимая уверенность в победе. Когда Енисей, в конце четвертого часа, рассчитанного по графику перекрытия, все еще не сдавался, бросили в бушующий проран гранитные многотонные глыбы, связанные стальными тросами. Тросы, говорят, звенели от напряжения, но шоферы самосвалов, сбрасывая камни, шутили: «Не взбрыкивай! Сейчас мы тебя причешем!»

А за Саяно-Шушенской? Богучанская, Средне-Енисейская и другие громады, которые вместе с будущими тепловыми станциями этого региона станут еще одним энергетическим сердцем Сибири. Сердцем! Ибо вокруг Саяно-Шушенской уже складывается новый сибирский ТПК - территориально-производственный комплекс. Энергия ГЭС будет питать более ста новых заводов. Каких? Машиностроительных, турбогенераторного, кабельного, комбинатов легкой промышленности. Они вырастут в юном Электрограде под Минусинском. В старинном Абакане растет вагоностроительный заводище, который будет давать по 20 000 товарных вагонов в год. Как и возле Братской, вблизи Саяно-Шушенской уже закладывается мощный алюминиевый комбинат.

-к -к -к

- Говорит Иркутск! Развивается Братский территориальнопромышленный комплекс. Здесь развернуто производство алюминия. Здесь, на территории, равной двум Даниям, - нетронутые сосновые леса. Здесь - два миллиарда тонн руды.

Севернее Братска построена ГЭС Усть-Илимская! И вокруг нее складывается еще один сибирский ТПК: началась стройка Усть-Илимского целлюлозного комбината. Впервые в истории советской Сибири его строят вместе СССР, Болгария, Венгрия, ГДР, Польша и Румыния!

Прав Алан Силитоу: Сибирь сближает народы. Так она осваивается сегодня: всей мощью социалистического строя, всеми его ресурсами, способностью единовременного маневра силами, техникой, средствами. Есть ли еще в мире страна, которая бы так планомерно, целеустремленно, энергично, комплексно развивала столь обширные просторы? Комплекс Урало-Кузнецкий, созданный по слову Ильича. Комплекс Западно-Сибирский. Комплекс Иркутский. Комплекс Братский, Саянский, Усть-Илимский - все дальше, дальше, в глубь Сибири продвигаются теплые огни городов и поселков, все грандиознее новостройки. Где вы там, в аду, в каком котле, мистер Уркварт? Помните, как нагло утверждали: «Большевики способны лишь разрушать!..»

- Говорит Новосибирск! Строители передали ученым первое здание второго в столице Сибири Академгородка - ВАСХНИЛ. Идет подготовка к стройке третьего Академгородка - Сибирского филиала Академии медицинских наук СССР. В девятой пятилетке 250000 горожан получили новые квартиры или улучшили свои жилищные условия. В городе строятся две гостиницы, одна из которых, 24этажная, будет первым высотным зданием Новосибирска! Утвержден проект Большого спортивного комплекса на левом берегу Оби. Составляется проект новосибирского метрополитена. Первая очередь - 13 километров. Стоимость каждого километра - 11 миллионов рублей. Идет строительство второго автомобильного моста через Обь и обсуждается вопрос о строительстве третьего. За пятилетку в развитие городского хозяйства вложено 805 миллионов рублей...

...Красноярск. Начата разработка угольного гиганта Сибири - Канско-Ачинского бассейна, что на 700 километров протянулся вдоль Великой Транссибирской магистрали, хранит 450 миллиардов тонн угля. Треть из этих миллиардов можно добывать открытым способом. 34 угольных разреза будут давать миллиард тонн угля в год! Создается Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс: каждая из его

электроцентралей даст энергии больше, чем Красноярская ГЭС.

...Новосибирск. На севере области открыт ряд перспективных месторождений нефти. Это самая южная нефть Западной Сибири -вблизи Транссибирской магистрали и действующего нефтепровода.

...Чукотка. Построена Билибинская АЭС! Отныне Чукотку будет греть и освещать атомное солнце!

...Магадан. На Колыме строится самая северная ГЭС Советского Союза. Высота плотины - 130 метров. Вечная мерзлота.

Водохранилище смягчит суровость колымской зимы. Вблизи ГЭС вырастут новые прииски, рудники, обогатительные фабрики. Поселок строителей Синегорье станет городом, где будет сделано все, чтобы жизнь здесь, на Крайнем Севере, стала приятной. Электроотопление домов, кухни - с электропечами. Все - на электричестве! Первые улицы названы так: Энтузиастов, Молодежная, Сальвадора Альенде.

...Дивногорск. На енисейском гидроузле пущен судоподъемник. Длина - сто восемь метров. Ширина - 26. Вместе с судном камера по рельсам поднимется на стосемиметровую высоту, развернется на поворотном круге и выпустит судно в верхний бьеф. Подъемник, весящий 8,5 тысячи тонн, сможет «перебрасывать» через плотину Красноярской ГЭС два судна за два часа.

...Иркутск. В тайге вблиз Братской ГЭС ударил мощный фонтан природного газа. Дебит более 100 тысяч кубометров в сутки. В междуречье Оби и Енисея открыт крупный нефтегазоносный район. По мнению известного советского геолога-нефтяника академика Трофимука, потенциальные ресурсы этого региона, возможно, превзойдут запасы Тюмени.

...Омск. В девятой пятилетке увеличилось население города на Иртыше. Омск стал вторым в Сибири городом-«миллионером».

...Якутск. В краю, где морозы достигают 70 градусов, а тепло - всего три месяца, ученые научно-исследовательского института сельского хозяйства вывели яблони, плодоносящие в условиях вечной мерзлоты. Вес яблока до 250 граммов. Здесь рассчитывают получить новые морозоустойчивые сорта яблонь, которые заложат основу будущих садов на севере Советского Союза.

...Камень-на-Оби (Алтайский край). Вблизи города началось строительство Кулундинского канала. Его первая очередь - 280 километров. В десятой пятилетке воды канала поднимут плодородие Кулундинской степи - этой житницы Западной Сибири. На стройке работают экскаваторщики и бульдозеристы, возводившие Вилюйскую и Усть-Илимскую гидростанции.

...Новосибирск. Академгородок. Отсюда в Соединенные Штаты Америки отправлена крупная выставка «Сибирь научная», рассказывающая о том, как созданная за минувшие три пятилетки Большая наука стала катализатором стремительного развития Сибири.

...Норильск. В Таймырской тундре развернулось строительство крупнейшего в (мире комплекса цветной металлургии.

...Иркутск. Пустить Усть-Илимскую ГЭС досрочно к 60-летию Октября! - таков девиз ударной стройки. Будет выработан сверхплановый миллиард киловатт-часов энергии. Энергия новой станции будет питать строительство БАМа. В районе четвертой станции Ангарского каскада идут изыскательские работы...

...Миллиарды киловатт-часов... миллионы киловатт... сотни миллиардов тонн... миллиарды рублей... Астрономические цифры! И говорят они не только о созидании на великой сибирской земле. Один из авторитетнейших общественно-политических журналов «Вельтбюне» (ГДР) одну из своих статей о Сибири озаглавил так: «Параметры мощи». «За Уралом вы вдруг очень отчетливо ощущаете себя песчинкой мироздания. Так, наверное, почувствовал бы себя оторвавшийся от корабля космонавт. Здесь все огромно: и

величайшая на планете равнина - Западно-Сибирская низменность в три миллиона квадратных километров, реки тысячеметровой ширины, сумрачные грозные леса на сотнях тысяч гектаров и степи, необозримые даже с высоты птичьего полета. Смотришь на эти пространства и думаешь: кто они, люди, своим трудом превратившие эту землю в то, чем она стала сегодня? Здесь, в Сибири, особенно ясно видишь великую рациональность социализма. Сегодня здесь, в Сибири, особенно отчетливо видишь, как прекрасен человек-созидатель...». «Это земля - индустриальная, электрическая, научная, нефтяная, протянувшая братскую руку всем народам мира. Ее геологи помогли найти собственную нефть Индии. Ее инженеры помогли арабам построить Асуанскую ГЭС и строят генераторы для такой же станции в Сирии. Ее машины работают в 60 странах, а на ее заводах и в научных лабораториях - множество станков и приборов с маркой фирм ГДР, Японии, Франции, Чехословакии. Да, здесь не тропики. Сибирь грудью принимает бешеный натиск Арктики. Менять сибирский климат будут следующие поколения. Сегодня здесь изменен климат социальный. Какая государственная мудрость нужна была для того, чтобы понять характер этой земли!»

Преобразила Сибирь государственная мудрость, основанная на точнейших научных расчетах, на революционном энтузиазме народа.

...Добрых полвека назад, в годы первой пятилетки были особенно популярны три лозунга:

«Нет таких крепостей, которых бы не могли взять большевики!»

«Русский революционный размах плюс американская деловитость».

«Труд в СССР есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».

«Крепостей», которых бы не одолели коммунисты, как тысячекратно доказано, не существует. Но насчет деловитости, хотя бы кратко, стоит поговорить. Потому, что как ни горяч энтузиазм народа, как ни широк революционный размах, без деловитости жить и работать трудно. После того, как XXV съезд поставил перед страной новые сложнейшие задачи, без высочайшей деловитости,. точности, исполнительности работать просто невозможно. Каждый из нас, как ручей, впадающий в великую реку, отдает частицу своей души, умения, таланта, мастерства в океан всенародного труда, сделавший нашу страну могущественной. От труда каждого из нас зависит все: темпы нашего движения вперед, выполнение планов новой пятилетки, надежность нашего оружия, завтрашний день милых наших ребятишек. Труд у нас - дело чести, дело славы, дело доблести и геройства. «Человек каждый день спокойно и надежно делает то, что он только в силах делать, отдавая всего себя. Не в этом ли классическая формула доблести», - эти слова я прочел однажды в «Комсомолке». Прекрасные слова - пусть они запомнятся каждому! Ни в одной газете мира капиталистического не увидишь портрет рабочего-новатора или отличившегося на уборке хлебороба. Нет там и орденов «Трудовой славы» и таких званий, как наше - Герой Социалистического Труда. Впервые в истории мы возвысили человека труда!

Социалистическое государство делает всё, что в его силах, чтобы людям жилось и работалось день ото дня лучше. Не так давно «Советская Сибирь» опубликовала письмо группы рабочих завода имени В. П. Чкалова. «В беседе с новичками, - писали они, - ветераны завода рассказывают, как тридцать лет назад они ходили по заводскому двору в резиновых сапогах. А сейчас? Утопающие в зелени корпуса, первоклассное оборудование. Великолепный заводской Дворец культуры. Свой пансионат в Крыму. Профилакторий. Заводские дачи. Загородные базы отдыха. Пионерский лагерь. Стадион. Лыжная база...» Разве можно не оценить такую заботу о человеке? На заводе «Сибэлектротяжмаш» мне рассказывали: зимой служба главного энергетика ежедневно, утром, докладывает лично директору о температуре в цехах.

Мы шаг за шагам повышаем жизненный уровень народа. Но жизнь показывает: это - лишь одна часть цели. Вместе с ростом жизненного уровня нужна острая, яркая, убедительная воспитательная работа. Да, мы приняли «Моральный кодекс строителя коммунизма». Написали его на больших щитах, напечатали сотни миллионов листовок и брошюр. А дальше? Для того, чтоб он стал линией поведения человека, каждую строчку, каждое слово кодекса надо не один день «пропускать через сердце»!

И как тут не вспомнить слова философа древности Платона: «Если башмачник будет дурным мастером и сделает таким своего ученика, государство не слишком пострадает, но афиняне будут хуже одеты. Если же воспитатели юношества будут дурно исполнять свои обязанности, то последствия будут совсем другие: дурная работа создаст целые поколения - невежественные и порочные, которые погубят будущность Отечества...»

Сказано предельно ясно. Стоит запомнить, ибо задачи повышения качества, которые поставил XXV съезд, теснейшим образом связаны с воспитательной работой. Ведь когда человек имеет работу, хорошую зарплату, премии, бесплатные путевки, квартиру, мебель, автомобиль, т. е. обретает материальное благополучие, у него надо воспитывать именно это особенно острое чувство долга перед обществом. «Что вы мне - про долг? - воскликнул однажды в споре юноша - мой сосед по каюте. - Я никому не должен!..» Каждый из нас - должен! Тем, кто, мечтая о нашем Будущем, шел на сибирскую каторгу. Кто стоял под огнем на баррикадах Октября и бросался в атаки «на той далекой, на гражданской». Тем, кто, лишая себя многих радостей жизни, строил наши пятилетки, кто проливал кровь в битвах Великой Отечественной. Каждый из нас должен тем, кто учил нас работать, должен народу, стране, которая дала возможность жить свободно и счастливо, спокойно трудиться и смело смотреть в завтра.

У страны, сделавшей своей целью счастье людей труда, - столько забот, дел, планов, что никто из нас просто не имеет права терять даже секунду. Ибо такие потери не только мешают стране быстрее шагать к цели, такие потери, в конце концов, оборачиваются против каждого из нас.

-к -к -к

...Как-то весной, лет двадцать назад, в белом от цветущих яблонь Первомайском сквере, в центре Новосибирска, я присел на скамью, отдохнуть. Рядом, держа развернутую газету, сидел пожилой человек. Глянув на меня из-под очков, он покашлял и, ткнув пальцем в газетную страницу, спросил: «Читали? Опять заложили новый завод? Какой-то... трубогенераторный. А, скажите: какой от него толк, мне, простому человеку? Мне нужны не трубы и не генераторы...»

- А что? - опросил я.

- Мне, например, нужен холодильник. Чтоб, знаете, холодненькое пивко... летом... в жарищу...

Я промолчал. Мне тоже был нужен холодильник, «чтоб, знаете, холодненькое пивко». Но я промолчал, несколько удивленный тем, что мой собеседник, вдвое старше, вроде бы должен был широко мыслить, как положено ему, седому, умудренному жизнью, а он не понял глубины этого события - великого для Сибири. Ведь тогда заводы Новосибирска работали по так называемому «скользящему графику»: у одного выходной - в воскресенье, у другого - во вторник, у третьего - в среду. Почему? Из-за того, что город задыхался от нехватки электроэнергии. И Сибири были так нужны электростанции, которые без генераторов, как известно, бессильны. Не знаю, где он сейчас, мой странный собеседник? Но если он жив, то, видимо, уже давно получил квартиру не только с горячей водой, но и с белоснежной электроплитой на кухне. И, готовя обед, видимо, так и не понимает, что без ГЭС - Новосибирской, Иркутской, Красноярской,

Братской и других, ныне «закольцованных» в Единую энергосистему Центральной Сибири, он бы не имел ни этой плиты, ни телевизора, ни холодильника, ни пылесоса. Ведь каждый завод, каждая ГЭС, в конце концов, служат ему, человеку. И каждая наша пятилетка несет человеку все новые и новые блага и радости, ибо все, что мы строим в Сибири, - это для человека!

-к -к -к

...Какие светлые романтические имена получают новорожденные сибирские города, чьи огни светятся все ярче и ярче в тайге и тундре, среди снегов или зеленого летнего сибирского раздолья: Братск... Дивногорск... Электроград... Синегорье... Мирный... Звездный... Они говорят о характере людей, которые их строят. Они - молоды, эти люди, они - романтики, они мечтают о том, чтобы Сибирь стала не только ласковой к человеку, но и красивой. Чтобы она манила к себе не только ширью, далями, горизонтами, но и самой возможностью сразиться с природой, выйти из этой битвы победителем, оставить на земле нечто более солидное, чем след собственных ботинок. Они мечтают о том, чтобы в Сибири было удобно и приятно жить не только им, людям особого склада - отважным первопроходцам, но - всем, кто придет сюда вслед за ними. Они мечтают, что их города будут расти и шириться, что Сибирь примет новые сотни тысяч, а потом - миллионы новоселов. Потому что без такого притока людей ошеломляющие богатства Сибири, которых в минувшей пятилетке открыто еще больше, увы, будут лежать в том же состоянии, в каком их увидели геологи.

А впереди - пятилетки: десятая, одиннадцатая, двенадцатая... неоглядное море дел, трудов и забот. Впереди столько строек, чьи масштабы сегодня представляются еще фантастическими, но которые уже сейчас - в наметках у экономистов, ученых, работников плановых органов страны. Как известно, в Шушенском (именно в Шушенском, и в этом есть глубочайший смысл!) состоялась научно-практическая конференция: «Проблемы долгосрочного развития народного хозяйства Сибири на период 1976 - 1990 гг.». Будущее Сибири еще более грандиозно, чем те стройки и открытия, которыми Сибирь уже не раз поражала мир.

Впереди - новые индустриальные созвездия: сибирские

территориально-промышленные комплексы, впереди - строительство новых, еще невиданных по мощности электростанций, новых городов, дорог, шахт, нефтепромыслов, железнодорожных магистралей - всего, что сделает Отечество наше более могучим. Будущее Сибири - одна из важнейших страниц в долгосрочном перспективном плане развития экономики страны до преддверия XXI века. «Работа по составлению этого плана, - говорил Л.И.Брежнев, - является важнейшей хозяйственно-политической задачей... Сейчас, конечно, трудно говорить о конкретном содержании перспективного плана. Это -задача тщательной научной разработки плана. И тут нашим плановым органам придется основательно поработать, придется держать серьезный экзамен перед партией и страной...»

Пусть же этот экзамен будет выдержан «на отлично». И пусть те, кто работает над этим планом сегодня, с высоким государственным пониманием дела отнесутся к Сибири. Здесь их, важнейших проблем, - множество.

«Чудесный край с большим будущим!» - говорил о Сибири В. И. Ленин более полувека назад. «Золотая мать, грядущего прекрасная весна...» - писал о ней великий чилиец Пабло Неруда в пламенном стихотворении «В поезде, идущем через Сибирь».

На проспекте Науки в новосибирском Академгородке, еще с того дня, когда был забит его первый колышек, издалека, на фоне берез и сосен, видны большие белые буквы на голубом, как небо, транспаранте - вещие слова Михаила Васильевича Ломоносова: «Российское могущество прирастать будет Сибирью!»

И сегодня мы, его потомки, сделавшие его мечту реальностью, можем с гордостью сказать:

- Силой Сибири прирастает могущество не только России, но - всего многонационального Союза Советских Социалистических Республик! Сибирью прирастают силы всего братского содружества социалистических стран, чьи народы вместе с нами вышли в нелегкий, но такой необходимый Человечеству, поход за светлую, яркую, свободную жизнь людей, на чьих плечах держится мир, тех, кто называет себя работником великой, всемирной армии труда...

Алла Александрова ВСТРЕЧИ

«...мой труд вливается в труд моей республики.» Владимир Маяковский

Встреча поколений

- Помню, встал на собрании секретарь нашей ячейки и сказал, что комсомол призывает молодежь идти на работу в деревню: шла коллективизация, организовывались колхозы и совхозы...

Пять человек сразу же послали записки в президиум. Среди этих записок была и моя. Так я получила путевку на курсы, трактористов. Она стала моей путевкой в жизнь. До этого я даже не видела никогда, как пашут. Училась на бухгалтера...

- Семь классов закончила в 41-м. И вдруг - как горный обвал - война! Пошла работать: собирала снаряды...

- После школы осталась в совхозе. Получила новый трактор «МТЗ-80», работаю на нем. На сенокосе норма - 70 центнеров. А мне за смену удается перевезти 100-120...

Три девочки: Катя Донова, Катя Овчинникова, Люба Гришкова.

Три юности.

Три десятилетия: тридцатые, «сороковые-огневые», семидесятые.

Почему оказались они на документальном экране памяти рядом? Не потому ли, что в то время, о котором они говорят, у каждой из них произошла Встреча.

Встреча с жизнью

Екатерина Георгиевна Донова, одна из первых трактористок Новосибирской области:

- Через три месяца, когда наступила весна, нас направили в только что созданный совхоз под Новосибирском. Теперь он называется «Обской» - недалеко, за «Сибсельмашем»...

Совхоз наш создавался на голом месте. Мы корчевали пни, чтобы построить животноводческие фермы. Распахивать землю было трудно: межа на меже - бывшие поля единоличников... Трактора в то время на валюту покупали в Америке. Мы очень их берегли: ухаживали, мыли и - любили, как любят своего коня. После работы комсомольцы по очереди охраняли машины: враги Советской власти не раз пытались их ломать...

А кто теперь возник на нашем воображаемом документальном экране - рядом с комсомолкой 30-х годов, одной из первых оседлавшей стального коня? Чей голос звучит теперь?

Мальчонка в зипуне и лаптях. Рядом - лошадка, тяжело тянет телегу с песком и цементом. Ему не больше 14, Петру Сулееву:

- В тринадцать лет я мог запрячь пару лошадей, пахать умел, боронить, одно слово - деревенский... Но вот семья наша потянулась следом за другими в город. А тут вышло постановление - строить завод. Зимой мы учились, а летом - на строительную площадку: «Даешь «Сибкомбайн»!»

Нас было много, пацанов: родители строят, и мы рядом. Тем более, что ни техники, ни рабочих рук не хватало. На лошадях возили стройматериалы - песок, камень, щебенку...

«Завод комбайнов мы строим впервые» - писали тогда «Известия». Что это была за стройка! Сколько радостных и драматических моментов связано с этим первенцем первой пятилетки...

И вот испытание первого - «красного» - комбайна. Пете Сулееву уже 15...

...Народ валом валит на поле совхоза № 3, что недалеко от заводских цехов. Завод потом назовут «Сибсельмаш». А совхоз - «Обской», и Катя Овчинникова, та самая, у которой война отняла школу, станет его директором.

Но до того, как это произойдет, шагать еще много лет...

А пока - испытания! За ними, затаив дыхание, наблюдает и лихая наездница стального коня Катя Донова. И «фабзайчонок» Петька. Он пока еще не поставлен к станку и не вырос из него слесарь-лекальщик высокой квалификации, кадровый рабочий... Но, может быть, с этого дня надо вести отсчет его сознательной рабочей жизни: впервые так ощутимо видит он плоды труда.

Вот так праздником стала для него -

Встреча с профессией

- Наше ФЗУ, фабрично-заводское училище, строили одновременно с заводом: нужны были молодые рабочие, - вспоминает Петр Михайлович Сулеев, ветеран «Сибсельмаша». - Всех ребят, что строили завод, направили туда. Кончили ФЗУ - все как один вернулись на завод, как возвращаются в родной дом...

И только в 34-м многие ушли в авиацию. Был среди них и Саша Покрышкин - наш,, ««фабзайчонок»... Теперь его имя известно всем: трижды Герой Советского Союза!

А у меня в трудовой книжке так и осталась единственная запись: принят на ««Сибкомбайн»...

- Из далекого военного детства - на всю жизнь два самых сильных чувства. Первое - горькое сожаление, мало училась я, мало. Хотя бы техникум...

И еще одно чувство - из детства голодного: хлеб, дать людям больше хлеба. Оно смешивалось с любовью к деревне, где я родилась...

В последние годы войны, как только появилась малейшая возможность, пошла в сельскохозяйственный техникум, стала агрономом...

Екатерина Афанасьевна Овчинникова задумывается на секунду, улыбается: «Для меня всегда праздник, когда к нам в совхоз идут работать выпускники школ. Сердце мое радуется, поет: жива в наших детях исконная, глубинная черта русского народа - любовь к земле...»

Слушаю директора совхоза и думаю: близко, совсем близко «Обской» от Новосибирска. Что скрывать, тянется молодежь в большой город с его темпом, размахом, шумом, наконец... Кто осудит за это?

И все-таки остается молодежь в «Обском». Не так много, как хотелось бы, но остается. И Сергей Иванов, ставший после восьмилетки совхозным шофером. И братья Штангауэры. Младший, Анатолий - токарь. Виктор, старший - уже второй год бригадир животноводов. Бригада его - первая в социалистическом соревновании... Девушек, жаль, маловато. Четыре года назад Валя Южикова окончила 8 классов и пошла работать дояркой. В прошлом году совхоз в целом надоил по 3100 килограммов молока от каждой коровы. А у Вали - по 3200! Да еще от первотелок, которых надо раздаивать. Эта работа не из легких!

А Сергей Батыль? Окончив среднюю школу, остался в совхозе «Студеновском» Карасукского района механизатором, сел на трактор. И с родной школой по-прежнему дружит: тренирует секцию

хоккеистов...

Прошлым летом заняла первое место в соревновании молодых животноводов телятница Галя Русакова из совхоза имени Дзержинского Карасукского района. Недавняя школьница, она

обогнала опытную работницу, которая пять лет подряд удерживала первенство...

И мальчишеская тяга к технике, и радость самостоятельного дела...

В прошлом году из сорока выпускников Константиновской средней школы Татарского района четырнадцать решили остаться в родном колхозе.

«Сейчас я пасу овец, но скоро перейду на трактор, - говорит один из них, Миша Тимошенко. - В село приходит много техники. И даже у нас, выпускников, молодых механизаторов, есть реальная возможность получить новые машины...»

И мальчишеская тяга к технике, и молодая удаль, и радость самостоятельного дела. Если стоит за этим нравственное осознание себя как личности, гражданина, то это и есть самая главная встреча -

Встреча с собой

- ...Механизаторы и хлеборобы дают нашей стране главное ее богатство - хлеб, поэтому моя будущая работа и жизнь будут связаны с сельским хозяйством, - сказал на областном слете выпускников школ 1976 года Сергей Терехов из Шайдуровской средней школы Сузунского района.

Уже знакомый нам Михаил Тимошенко:

- Идем работать туда, где мы нужнее всего в данный момент.

Вот оно, важное слово: туда, где ты нужен людям. Сегодня вопросы подъема сельского хозяйства обозначены в решениях XXV съезда нашей партии как важнейшие общенародные задачи.

- Еще в школе мы задавали себе вопрос: а не остаться ли в родном краю? В жизни каждого молодого человека наступает время, когда ему необходимо определить свою будущую профессию, трезво оценить свои собственные возможности, соразмерить личные интересы с интересами общества, сделать ответственный выбор между «хочу» и «надо». Нас поддержали родители, когда мы после 10-го класса стали рабочими совхозов «Новоспасский» и «Пионерский», - это говорит Люба Гришкова из Новоспасской школы Барабинского района, выступая перед сверстниками на слете выпускников. - Мы решили остаться в своем родном совхозе, но это не значит, что мы не будем учиться. Все мы пойдем в сельскохозяйственные, политехнические, торговые и другие учебные заведения...

Конечно же, Люба, это так естественно - стремление учиться дальше. Стране нужны кадры высокого класса - в любой сфере деятельности.

«Сегодня сельскому хозяйству нужны не просто рабочие руки, а специалисты высокой квалификации, владеющие современной техникой, подлинные мастера своего дела. Работая на животноводческой ферме, на тракторе или комбайне, на любом участке колхозного или совхозного производства, вы, несомненно, будете систематически повышать свое образование, культурный и профессиональный уровень, овладевать новейшими научными и техническими достижениями». Слова эти, обращенные Леонидом Ильичом Брежневым к костромским школьникам, нашли отклик по всей стране. Размышляя над ними, молодые пристальнее всматриваются вперед, где ждет их

Их работа связана с хлебом.

Встреча с будущим

- Незаметно пролетели школьные годы. Нелегко выбрать правильную дорогу в жизни. Но для нас, сельских ребят и девчат, это, может быть, и легче, потому что с самых первых школьных лет мы связаны с сельскохозяйственным производством. Когда мы были поменьше, слушали рассказы, наших отцов и матерей об их труде, хотели быть на них похожими. Когда перешли в старшие классы - вступили в школьную производственную бригаду. Есть в ней звено полеводов, механизаторов, строителей, лесоводов. Четыре года я член этой бригады, и больше всего мне нравится управлять трактором, с восходом уходить в поле и далеко за полночь возвращаться назад...

Наше отношение к труду стало более добросовестным, творческим, зрелым.

Так оценивает первые шаги - свои и своих товарищей по школе -Михаил Тимошенко.

Именно они, первые шаги, позволяют понять, к какой профессии -подлинный интерес, а к какой - воображаемый, книжный, не подкрепленный реальным делом и собственным опытом.

А доверие, которое тебе оказывают, поручая большое, серьезное дело? Разве оно не дает человеку крылья?

Рассказывает инструктор обкома комсомола Сергей Лукинский:

- Новосибирский комсомол одним из первых в стране стал организатором трудовых отрядов старшеклассников - летних и зимних. Сегодня это в общей сложности более семи тысяч пар рук. Три четверти ребят заняты на полеводческих работах, ремонте животноводческих комплексов. И результаты их труда внушительны: один отряд в 30 бойцов за 24 рабочих дня осваивает около двадцати тысяч рублей капиталовложений. Это совсем не мало.

Такой рачительный хозяин и прекрасной души человек, как Михаил Парфенович Савицкий, директор Ярковского совхоза, только за прошлое лето принял у себя в хозяйстве 1250 школьников Ленинского района Новосибирска...

Совхоз «Лекарственные травы» в прошлом году принял 1000 бойцов. Старшеклассники собирали лекарственные растения, ремонтировали зерносушилки. Выполняли любую работу, которую поручал им совхоз, четко, слаженно, споро. Но главный итог трудовой четверти отмечают для себя и ребята, и взрослые, которые ездили в совхоз и работали наравне со школьниками. Ученики и учителя увидели себя и друг друга как будто совсем по-иному: работа высветила характеры истинным светом, придала глубину, иные измерения повседневным событиям...

Юным по душе дело, нужное людям, и мера ответственности, которой они облечены, и самостоятельность. Целыми отрядами остаются работать на 2-3 сезона - и не жалко лета!

Четыре года подряд выезжали ребята из 185-й школы Октябрьского района Новосибирска в Чингизский совхоз под Ордынском. Теперь истинная дружба связывает их с предприятием и с местной школой. Знаю такой факт: девочка категорически отказалась от заманчивого путешествия с родителями к Черному морю, которого никогда не видела, и осталась в отряде еще на два месяца...

Не устоять сорнякам перед юными полеводами!

Те ребята, что приходят на заводы - «Сибсельмаш» или «Сибэлектротерм», становятся к фрезерным, сверлильным, токарным станкам, работают на конвейере. Им доверяют определенный участок работы, они полностью отвечают за продукцию, за качество. И это доверие они оправдывают - работают «на отлично».

Очень быстро и взрослые, и школьники поняли: трудовая четверть не должна прекращаться и зимой: дело стоит того! 1000 человек из 15-й, 70-й, 73-й, 20-й школ Новосибирска работают на том же «Сибсельмаше». Труд их полезен: надо ли объяснять, что значит в Сибири лишние рабочие руки.

Но вот что очень важно: те, кто придут после школы на завод, сделают свой выбор осознанно. Теперь они знают, что такое рабочее дело, заводской цех, трудовой коллектив, - не понаслышке. Впервые, быть может, соприкоснувшись с реальностью, которая выходит далеко за рамки учебников, они извлекли первый урок большой и сложной жизни. Не исключено, что он будет состоять в усвоении такой истины: лучше быть хорошим, мыслящим, творческим рабочим, чем посредственным инженером. Тем более, что нынешняя 10-я и все последующие пятилетки, отмеченные знаком НТР (слово это не нуждается сегодня в расшифровке!), - это время профессионалов - в любом деле, в любой сфере производства.

Вот почему вопрос сегодня в масштабах всей страны ставится так: как можно раньше, лучше всего с детства, выявлять склонности, тренировать мысль и руки. Но только живое, нужное людям дело превращает «гимнастику» для мышц или ума подростка в факт самосознания молодого гражданина.

И тогда новые краски приобретает

Встреча с увлечением

Ученики средней школы Сергей Чех, Василий Ватиенко и Сергей Шапран сделали для родного Веденского совхоза Карасукского района малогабаритный, юркий, поворотливый грузовичок. Все в нем -как в настоящей машине, плюс возможность свободно маневрировать в небольшом пространстве - развозить корма, производить уборку в коровнике. «Спасибо, ребята!» - сказали в совхозе и решили изготовить еще несколько таких машин - удобных и экономичных.

Тогучинские юные техники придумали проект свинофермы. В нем многое предусмотрено: освещение, вентиляция, вода, отопление, специальное отделение для новорожденных поросят, оригинальная, простая и компактная система подачи кормов, - и все по-хозяйски, с умом. Посмотрели опытные работники - понравилось. Гутузовский совхоз взялся такую ферму сделать: за основу взяли макет и чертежи ребят!

А устройство, которое позволяет создавать микроклимат в теплицах -автоматически поддерживать влажность, температуру воздуха и почвы, освещенность растений? А прибор для предсказания заморозков на земле - за 12-18 часов до их наступления? Да разве перечтешь все, что сделали юные умельцы области и города!

Заведующая отделением 10-й детской больницы Ирина Акимовна Шпак рассказывала: «Мы нарадоваться не можем на внимательную, никогда не устающую электрическую «няню», она и минуты лишней не позволяет малышу пролежать в сырых пеленках - немедленно сигнализирует на центральный пульт слежения, не забывая при этом указать номер палаты и кроватки...

Ребята из областной станции юных техников с душою выполняют многие наши просьбы: радиофицировали отделение, теперь больные дети с удовольствием слушают музыку, сказки. Я хочу, чтобы юные техники твердо знали: они очень помогают малышам

выздоравливать!..»

...У Славы Перескокова все началось с естественного желания накормить зверей и птиц, помочь им перезимовать... Уже несколько лет он возглавляет школьное лесничество 162-й школы Академгородка «Сибирский Берендей». Сто гектаров леса в ведении ребят - и немало забот: своими руками сделать и починить кормушки, домики для белок и синиц (не меньше пятисот-шестисот!), завезти в лес сено для зайцев, обойти дозором молодые деревца - не повредил ли кто...

В любой мороз на лыжи и - в самые отдаленные уголки леса: с хлебной крошкой, семечками - подмогой зверям и птицам в лихие для них времена.

Девятиклассник давно уже не ломает голову над своим будущим: он непременно станет лесничим...

-к -к -к

...Мы заглянули всего в три десятилетия из шести. Главные дела страны - индустриализация, коллективизация, первые пятилетки, работа для победы, мирный труд на заводах и полях - дела молодежи, юношества. Так было, есть и будет. Потому что заводская проходная, хлебное поле, лес за окнами - это родной дом, наша страна. А разве есть в родном доме безразличные тебе, чужие, «чьи-то» дела?

В хорошем доме, в большой дружной семье у старших и младших общие заботы, одни интересы. Младшие - всегда рядом со старшими. Там, где они нужнее всего: горожанка Катя Донова - в деревне, школьница Катя Овчинникова - в цехе завода, деревенский парень Петя Сулеев «делает» индустриализацию, Люба Гришкова и двадцать пять ее товарищей по школе осваивают работу механизаторов и полеводов...

Умелые руки строителей...

Заметьте - все они в своей личной судьбе несут черты времени. А подробности, черточки биографии каждого из них рисуют портрет поколения, эпохи.

Вот и получается, что, чем честнее, добросовестнее мы в каждом своем деле - пусть маленьком, повседневном, тем чаще встречи с тем далеким и всегда близким Октябрем, с которого начинается отсчет нашей - социалистической - эры.

ВСЯ ЖИЗНЬ В БОРЬБЕ

В юбилейные годы особенный интерес вызывают дела и слова наших известных работников - коммунистов с большим стажем, комсомольцев 20-х годов.

ВАСИЛИЙ ФЕДОРОВИЧ ВОЛЬНЫХ именно из таких людей. И мы попросили его ответить на следующие вопросы:

1. Начало вашей комсомольской юности.

2. Как спорили Вы о счастье?

3. Годы войны.

4. Вы на заслуженном отдыхе. Как Вам живется?

5. Ваши пожелания молодежи 70-х годов.

Не забудем их, Лицо в лицо Видевших и жизнь, И смерть, И славу... М. Светлов

1. В ту зиму были сильные холода, потрескивали углы домов, с каким-то звоном рвался лед на реке, в небе стояла синеватая дымка, вокруг солнца большой оранжевый круг, высокие березы, покрытые мохнатым инеем, казались седыми великанами, застывшими в молчаливом строю.

Эти морозные дни человечество никогда не забудет. Тревожно гудели паровозы, хрипло, надсадно вторил им гудок паровой мельницы. По улицам шли люди с траурными флагами, в морозном воздухе слышались речи ораторов:

«21 января в 6 часов 50 минут вечера в Горках близ Москвы скоропостижно скончался Владимир Ильич Ленин. Не стало вождя пролетариата, самого дорогого и любимого учителя. Ильич умер. Ленин жив!»

Василии Федорович Вольных.

В глубокой скорби слушали люди. У многих на глазах слезы. Не было в этот день занятий в школах, проходили траурные линейки, потом была Ленинская неделя: повзрослевшие юноши и девушки вступали в комсомол, а комсомольцы - в ленинскую партию. С этого и началась моя комсомольская биография. После окончания школы крестьянской молодежи я готовился поступить на рабфак, но секретарь окружкома Цветаев железно сказал:

- Партии требуются бойцы для культурной революции на селе. Если партия говорит «надо», комсомол отвечает - «есть»!

Глухое, отдаленное от города село. Выйдешь на крылечко - тишина. Вспыхивают огни керосиновых ламп, мигают сальники, потрескивают лучины, пахнет парным молоком от прошедшего стада. Я избач, самый грамотный, если не считать двух учительниц старой закалки, на селе человек. В избе-читальне потрепанные книжки, поломанные скамейки, скрипучий стол, две балалайки со струнами из кишок - вот и все богатство «Дворца культуры».

Вечерами вдруг тишину разорвут звуки гармошки. Кулацкий сын Илюшка, фуражку набекрень, растягивает мехи новой двухрядки. Молодежь, как косачи, токует у берез. А я иду в свое заведение склеивать тестом книги Гоголя, Тургенева и сельскохозяйственные брошюрки.

Председатель сельсовета твердит одно:

- Денег на ремонт читалки нет, на приобретение книг и музыкальных инструментов тоже.

И взрывается:

- Что вы ждете милостей от сельсовета, засучивайте рукава -проводите ремонт, готовьте топливо, валите лес для клуба.

Нас двое комсомольцев. Батрак Мишка Калачев, славный малый, башковитый, способный, но грамота у него... Вернулся из Красной Армии Андрей Филков. Теперь у нас ячейка. Я секретарь.

Шел 1927 год. Год Великого перелома. Вступила в строй Волховская ГЭС, началась подготовка к строительству тракторного завода на Волге, гигантов черной металлургии в Кузбассе, у горы Магнитной, и в районе Криворожского бассейна. Жизнь в стране бурлила. А я -молодой, физически здоровый - склеивал книжки. Обидно. Но дело нашлось подходящее. Секретарь партячейки Петруха, о котором говорили в районе: «Крепкий большевик! Здоровьем, правда,

слабоват, колчаковский свинец в нем сидит», - собрал комсомольцев в избе-читальне:

- Тряхните по-комсомольски мироедов.

И мы трясли. Дуся Скоробогачева выявила у кулака Девяткова неучтенные посевы на дальних пустошах. Миша Калачев нашел фиктивные раздельные акты у богача Бездетко. Обнаружили яму с хлебом у кулака Сизова. Зерно с красным обозом отправили в район, а злостного укрывателя проработали на сцене.

Мы синеблузники-профсоюзники,

Нам все известно обо всем.

Сизов прятал хлеб много лет,

Синяя блуза завелась И до ямы добралась, -

распевали мы под треньканье балалайки.

- В точку комса попала! - кричали слушатели.

Моему поколению хорошо знакома осень 1929 года - начало оплошной коллективизации в Сибири. «Бабье лето» в тот год было сухое и теплое. Но деревья роняли листья, птицы сбивались в стаи и тянулись на юг. Крестьяне заканчивали уборку урожая, женщины на лужайках и в предбанниках сушили лен. Потянулись обозы на городские и пристанционные рынки. В селе текла обычная жизнь, но чувствовалась настороженность. В доме богача Бездетко по ночам горела лампада, слышались церковные напевы. Утром по селу ползли слухи о кончине света, о приходе антихриста. На пасеке Девяткова все чаще собирались справные (так звали кулаков), приезжали неизвестные люди. Каждая ночь хранила тайны.

Хорошо помню, как мы ходили по селу и мечтали.

- В недалеком будущем, - говорил Андрей Филков, - на месте наших покосившихся и вросших по окна в землю избенок будут стоять добротные дома, а посреди Дворец культуры. Вместо керосиновых ламп будут ярко светиться лампочки Ильича.

- Кажется, кто-то промелькнул? - неожиданно оказал Миша Калачев.

- Ночью все кошки серы, - ответил Андрей.

Неожиданно появился сельисполнитель, на бегу крикнул:

- Амбары грабят!..

Я отправил ребят в Совет, сам кинулся к амбарам. В глухом переулке грохнул выстрел. Боль резанула правую руку. Не помню, кто меня подобрал, затащил в избу, оказал помощь...

Простреленная кулацкой пулей правая рука осталась кривой, призывная комиссия бракует меня - негоден в армию. А я рвусь. После долгих мытарств зачислили в нестроевую. Как грамотея, назначили заведующим складами боепитания, лотом возглавил полковую библиотеку, редактировал многотиражку. Армия дала мне очень много. Там в 1931 году был принят в ряды ленинской партии.

Отслужив положенный срок, был аттестован младшим политруком и избран отсекром полкового комсомольского бюро. Но меня не оставляла мысль о серьезной учебе. Демобилизовавшись, поступил в сельхозтехникум, по окончании которого мечтал прирасти к земле.

Во второй половине тридцатых годов в деревне и в городе окончательно утвердилась социалистическая система.

В селе моей юности два колхоза, они соревнуются между собой и приумножают богатства.

Что стало с друзьями? Дуся - инструктор райкома, Андрей - в органах милиции, бывшая батрачка Надя Редькина, в которую я был влюблен и которую в длинные зимние вечера учил грамоте, закончила институт. В 1929 году ушел добровольцем на КВЖД Миша Калачев. В одном из боев с китайскими белобандитами ему оторвало руку, она болталась на жилах. Миша вытащил клинок, отхватил ее, крикнул: «Эскадрон, за мной!» - и потерял сознание. Сам Блюхер вручил ему орден Боевого Красного Знамени. Демобилизовавшись, он закончил техникум и работал директором маслозавода.

2. Ну, а счастье... Конечно, спарили о нем. Вспоминается один разговор. Работали на субботнике, в перерыве заспорили.

- Счастье для меня - научить хорошо играть музыкантов, - сказал Витя Воротников, руководитель оркестра.

- Счастье - когда у человека есть во что одеться по моде и по сезону, - высказал свою точку зрения Петя. Молодой, ершистый мальчишка.

- Ты, Петя, по-обывательски рассудил, - возразила ему девушка, не помню уже ее имени. - Счастье - это когда все люди станут добрыми, справедливыми, не будут угодничать.

Как проходил прием в комсомол? Бурно. Принимаемых было много, приходили подготовленными, на вопросы отвечали обстоятельно. Спрашивали: что такое демократический централизм? Как вы понимаете события в Испании, читали ли речь Ленина на третьем съезде комсомола?

3. О войне. Мы готовились к защите Родины. Мечта девчонок -попасть на курсы радисток, медсестер, мальчишек - стать летчиками, штурманами. В коллективах предприятий и учреждений после работы изучали военное дело. Формировались роты, батальоны, проводились тактические учения. Комсомол, активисты ОСОАВИАХИМа, командиры и политработники запаса были неутомимыми организаторами подготовки населения. Да и сами люди чувствовали ответственность за судьбу Родины. Когда в 1939 году был принят Закон о всеобщей воинской обязанности, вызываемые на массовые сборы ехали с большим желанием.

По возрасту я ушел из райкома» комсомола. Направили секретарем партбюро в «Колыванстрой».

...Годы войны. Город, как в котле, кипел. Люди куда-то спешили, толкая друг друга. У магазинов тянулись очереди, сигналили машины, гремели ломовые извозчики, строем проходили красноармейцы, семенили фезеушники.

В штабе СибВО шумно. Военные с разными знаками отличия сновали по кабинетам. На жестких диванах сидели разного возраста люди, томясь от жары и неизвестности. В коридоре я столкнулся с бывшим секретарем райкома партии Юраковым. На нем новая форма, в петлицах по шпале. Я доложил по форме о прибытии.

- Вот и отлично. Поручим тебе группу политработников, повезешь их в Тюмень, там формируются дивизия и маршевые роты. Начподив уже там, поступите в его распоряжение. Два часа на сборы. Вопросы есть?

Вопросов нет. Ясно. Время военное.

368-я Печенгская Краснознаменная дивизия, в составе которой я прошел дорогами войны в должности парторга полка, состояла из сибиряков Новосибирской, Омской областей, Алтайского края и города Тюмени. Родившись в суровое лето 1941 года, она прошла большой и славный боевой путь. Оборона юго-западного побережья Онежского озера, форсирование Свири и других водных преград, штурм долговременных укреплений, в несокрушимости которых были твердо уверены фашисты. Более 400 населенных пунктов освобождено от фашистских захватчиков, в том числе столица Карелии -Петрозаводск. Признанием боевых заслуг воинов-сибиряков явилась высокая награда Родины - вручение ордена Красного Знамени и присвоение ей почетного наименования «Печенгской».

Дважды я был ранен. Вернулся в свой район. Меня назначили заведующим райзо и заместителем председателя райисполкома по сельскому хозяйству.

Колхозы, МТС и само райзо после войны находились в тяжелых условиях, не хватало кадров механизаторов, специалистов. Урожаи были низкими, трудодень неполноценный. Животноводство давало меньше довоенного уровня продукции. Особенно острый недостаток ощущался в тракторах и комбайнах. Это были самые трудные годы в моей жизни, не считая войны. Война, тяжелая работа, ранения не прошли бесследно - получил инвалидность. Тогда направили меня подышать свежим воздухом. Десять лет проработал директором лесхоза, выращивал лес и охранял лесные богатства.

4. Наше беспокойное поколение имеет свое понятие об отдыхе. Уйдя на пенсию, год проработал уполномоченным по Всесоюзной переписи населения при Коченевском исполкоме райсовета. Каждые два месяца в году - литературный сотрудник районной газеты, а внештатным работаю несколько лет.

Много времени я и мои товарищи - пенсионеры - уделяем работе совета ветеранов Ленинского комсомола. Наша партийная организация, где я заместитель секретаря партийного бюро, насчитывает 35 человек. Работы хватает. Народный заседатель, председатель уличного комитета... Так что мой отдых - это работа.

5. Современная молодежь, наши сыновья и дочери, внуки и внучки достойно несут эстафету строителей коммунистического общества.

Но жизнь - это борьба, непрерывное движение вперед. И мне хотелось бы напомнить молодежи несколько строчек из стихотворения Маяковского:

Шел я верхом, шел я низом, строил

мост в социализм, недостроил и устал и уселся у моста...

Это к тому, что мост в счастливое, по-настоящему счастливое будущее, о котором мы, старшее поколение, мечтали, еще недостроен. И достраивать его вам, молодым. Вы должны помнить, что не только о тракторах, о сплошной электрификации, о сытой жизни мечтали ваши отцы. Они мечтали о том времени, когда все люди станут братьями, когда исчезнет в мире неравноправие, когда над земным шаром взовьется знамя интернационализма.

Да и в нашей стране, конечно, еще много дел! Я говорю сейчас не только о технических задачах. Я говорю о задачах социальных, нравственных.

Западная пропаганда, сеющая ложь, еще не изжитое мещанство... Тут нужен не автомат и винтовка, а идейная убежденность, верность делу отцов, умение отстоять в споре правоту своего дела. Именно этой силы, именно этой верности нашим коммунистическим идеалам я и желаю нынешней молодежи!

Юрий Чернов ДОЛГОВЕКОЕ ДЕЛО

Когда урман оденется

Однажды, совершенно случайно, я прочел малоизвестный очерк Павла Петровича Бажова «За советскую правду». Читал и глазам не верил: да ведь речь идет о нашем новосибирском селе!

Здесь более полувека назад П. П. Бажов под фиктивной фамилией -Кирибаев - учительствовал в начальной школе и вел подпольную работу против колчаковцев. Было ему тогда сорок лет.

Прибыв в захолустный Каинск, занятый колчаковцами, Бажов-Кирибаев получил направление на работу в село Бергуль. На складе земской управы ему выдали «десять фунтов культуры» - «стопку бумаги, коробку перьев, двадцать четыре карандаша и столько же букварей «по Вахтерову», тощую брошюрку в два десятка страниц на скверной бумаге. Сюда же кладется приказ генерала Баранова о «новом правописании» и штук сорок переплетенных книжечек -«начатки закона божия». Вот и все «школьные» пособия.

«Немного же культуры повезу», - заметил Кирибаев. Веселый высокий парень в полушубке на это отвечает: «Сколько имеем, всем одинаково даем. Вот корабли прийдут, так возом привезем. А может, и ближе найдется. Ждите». «А скоро? » - жадно спрашивает Кирибаев, уловив в словах тайный смысл. «Не раньше, как урман оденется», -загадочно отвечает парень.

Изматывающая, бесконечная езда на перекладных. Двести верст до Бергуля по ухабистому тракту. Бажова мучают приступы кашля -простыл.

Павел Петрович Бажов.

Наконец, добрались до места. «Никакого подобия улиц в Бергуле нет. Девяносто девять домов широко разбросаны, - кому где показалось лучше. В первый же вечер хозяин дома Костька и его брат Андрей повели лечить учителя в баню: напарили до потери сознания. В снегу, на берегу Тары, привели в чувство и снова - на полок. Потом кружка первача. «Байня» сделала свое дело. Вылечила!»

Бажов-Кирибаев жадно ловит необычные слова сибиряков, приглядывается к их быту, но особенно пристально изучает настроение крестьян.

Староверы пришли в урман из Минской губернии в 1903 году. Осели на берегу Тары, у впадения речушки Бергулек.

Да, далеко ушли мужики от нужды, а нужда и здесь отыскивала. Старик-инвалид жалуется на «проклятый вурман». «Ни тебе агресту*2, ни яблочка. Пшеница и та через пять лет родится. Всю зиму мужики буровят пилу».

«Скипидара в лампах нет и в помине, сальников тоже нет. Везде чадит и полыхает лучина».

«Даже «домовитые мужики»... и те потеряли надежду устроить жизнь с помощью иностранных рвачей и своих жуликов, обалделых от пьянства и распутства офицеров».

По выражению Бажова, «деревня совсем откачнулась» от колчаковщины.

Уже к весне П. П. Бажов и будущий командир партизанского отряда Антон Мацук организовали в окрестных селах: красное подполье, накопили продукты, оружие и боеприпасы. А урман уже одевался. «Ярко пылал во всех концах веселый «напольник», сжигая остатки прошлогодней травы. В это время и раздались первые выстрелы. На дороге между Межовкой и Биазой прострелили головы начальнику милиции и его помощнику.

Карательный отряд, посланный из Каинска, оказался мал. Его без остатка сняли за сорок верст от Межовки».

«За советскую правду!»

«Веселый медвежатник Андрей погиб в первой же стычке. Не успел даже повторить перед смертью свой постоянный призыв: «За советскую правду!»

Тяжелый отцовский бердан перешел к сынишке-подростку.

Началась полоса открытой борьбы».

Этой фразой неожиданно обрывается очерк Бажова. По ряду обстоятельств в середине 1919 года писатель уехал из Бергуля.

И захотелось узнать, что это была за полоса борьбы, как в дальнейшем сложилась судьба героев Бажова, его учеников? Знают ли сибиряки, в особенности молодые, о Бажове, о его очерке?..

- Даже не знаю, с чего начать, - выслушав мои вопросы, сказала молодой педагог Северной средней школы Галина Дмитриевна Багрова. - С именем Бажова в жизни наших ребят связано так много... К тому же учтите - Бажова «своим» считают не только в Бергуле. Документов и рассказов накопилось множество - настоящая Бажовиана. Сотни ребят участвовали в их сборе и поиске. И то и другое продолжается до сих пор, но основные события недописанной Павлом Петровичем «полосы открытой борьбы» зримы. Это материалы для целой книги!

Взять хотя бы рассказ жительницы Бергуля ныне покойной Анны Савельевны Столетовой. Ее воспоминание - прямое продолжение очерка Бажова. И знаете, что еще поразило ребят? Память Анны Савельевны. «Как она все помнит? - удивлялись мои следопыты. -Ведь столько лет прошло». Они впервые задумались над истоками памяти, которая живет, не умирая...

...Седая, худенькая, как подросток, Анна Савельевна сидела на лавке, положив на стол сухие руки с узловатыми твердокожими пальцами. У сельских стариков мельчает тело, лицо, но огрубевшие от работы пальцы не усыхают, и потому кажутся они теперь неестественно большими...

Родной брат Столетовой Петр и зять Денис Лосев партизанили в урмане. Дома появлялись редко. Наберут продуктов и подаются к своим, в урман.

- С женой Натальей у Петра уговор был, - рассказывала Анна Савельевна тихим срывающимся голосом, - если в селе белые, вешать на крыше сноп бобов. В тот раз понаехал большой отряд. И беляки, и чех с поляком. Секли всех подряд - искали партизан.

Наталья скорехонько подняла сноп на длинной жерди и вовремя -Петя наш с Денисом из урмана ехали на бричке. Сноп увидели -притаились. Надо им разведать, что за отряд? А в это время Елена Окунева в лес скотину угоняла. Она им все порассказала.

Петр с Денисом лошадь выпрягли, сели вдвоем и поехали прямиком своих упредить. Тут потемки. Заночевали в стогу, у Зверевки. И порешили, на беду, сходить за провизией к одной женщине, она с партизанами связь держала. Потом уже прояснилось - была та женщина белыми подкуплена, она наших-то и выдала.

Схватили их в том стогу. Привязали вожжами к оглоблям упряжки и погнали в Бергуль.

По дороге иссекли нагайками в кровь, рубахи и те в клочья...

Так в деревню и вкатилась телега с пристяжными. Да прямо к нашему двору...

Анна Савельевна замолчала и, поднеся платок к глазам, закачала головой.

- Мы с Натальей у соседей схоронились, а маманя наша, Александра Еремеевна, больная лежала. Так и ее не пожалели, засекли в бане до полусмерти. Все ярились, узнавали - где партизаны?

Ни словечка никто не сказал. Тогда Петра с Денисом отвезли в Биазу и заставили могилу рыть. Поставили над ямой. Последний раз, говорят, спрашиваем. Молчат Петро с Денисом. Головой эдак повели, с урманом, с миром прощались. Петруше пуля в плечо угодила, штыком его докололи...

Снова вздрагивают плечи старушки, сыплются на стол святые слезы памяти. Будто не полвека назад, а только что прогремел залп и пали Петр с Денисом за советскую правду...

Сказ о сибирском Сусанине

Далеко-далеко за синеющим в дымке урманом затаилось озеро Пешкове. По пальцам можно перечесть бергульцев и северян, знающих, сколько до него верст и как отыскать туда зыбкую тропу от речки Тара.

Таежное озеро еще до революции открыл охотник Иван Пешков. На лесистом берегу он срубил из кедрача избушку и жил там неделями, а то и месяцами. Не зря полюбилось Ивану далекое озеро. Здесь ловились диковинные караси - будто из золота литые.

А когда по урману гулко разнеслись выстрелы красных партизан, озеро с избушкой Пешкова стало их недоступной для чужих базой...

Макар Игнатьевич Ступаков.

С той поры мало кто бывал на озере. Партизанская избушка, почитай, истлела. Ничто не напоминает о человеке, жившем здесь, о партизанах, находивших на Пешкове приют. Молчит озеро. Только шумит на студеном ветру урман и неторопко ведет свой неразгаданный сказ. Да еще к ноябрю, когда страна одевается в кумач, партизанская кровь словно выходит из земли, светится алыми каплями на ветвях калины... А чья - не узнать...

Но есть еще люди, которым понятен голос леса. Урман спасал их от врага, кормил, поил и ночлег давал. Немного их осталось. Тех, кто зажигал зарю Советов в Сибири.

На открытие Музея боевой и трудовой славы земляков следопыты Северного пригласили участников гражданской войны Тита Степановича Моторина и Макара Игнатьевича Ступакова. С радостью и волнением ехали ветераны в места своей суровой юности. Рассказы партизан слушали и стар и мал. Даже лес-урман притих...

По разным причинам шли в партизаны жители бывшего Каинского уезда. Тит Степанович подался в урман после того, как на его глазах за неуплату налогов колчаковцы выпороли розгами двух бедняков из села Потюканово. А вот охотнику Ивану Пешкову подаваться в лес нужды не было. Он давно там почти безвыездно жил и насчет Колчака не сомневался - гнать взашей предателя. Только виду Иван не подавал. Я, мол, лесной человек, живу сам по себе. Такой уговор был у него с партизанами.

Однажды в Ичкалу, где жил Пешков, нагрянул большой отряд карателей под командой поручика Каршева и прапорщика Храпова. Они шли к Кыштовскому тракту, чтобы ударить по партизанскому отряду Ивана Чубыкина с тыла. Проводником белые выбрали Пешкова.

- Поведешь скрытно, сограми, - приказал Каршев.

- Скрытно так скрытно, - спокойно сказал Пешков, - только собраться мне надо. Позвольте, ваше благородие, провиантом запастись. Рыбка вяленая имеется - и вас угощу.

Долгие сборы Пешков затеял для того, чтобы через своих связных передать партизанам, каким путем он поведет отряд, где устроить засаду.

К полудню вышли из Ичкалы. Впереди в легком длиннополом шабуре и кожаных броднях, подвязанных ремешками к поясу, бесшумно ступал Иван Пешков. Сзади пыхтели Каршев и Храпов со своей гвардией.

В разморенном июльской жарой лесу нечем дышать, к потному лицу и рукам липнет паутина. Но еще неприятнее - комары и слепни.

Тучный Храпов то и дело шлепает себя по шее, щекам, остервенело срывает с усов паутину.

- Так тебе, так! - про себя посмеивается Иван. - Это, ваше сковородне, цветочки, ягодки - впереди!

А для Пешкова комар что есть, что нет. Он попыхивает трубочкой, которую почти не вынимает изо рта; едкий дым от самосада гонит прочь всякий гнус, да и без того - разве пробиться комару сквозь густые дебри волос на Ивановом лице, не знающем бритвы!

Тропа привела в редколесье. Каршев стал опасливо озираться:

- Ты веди скрытно, как велено!

- Стараюсь, ваше благородие! - отозвался проводник. «Еще часочка два, для верности, поплутаю по сограм, - прикинул он, - и к болоту. Наши, поди, наготове».

Расчет у Пешкова был такой: вывести отряд на зыбкое болото, у которого партизаны, по совету Ивана, должны устроить засаду.

- Не запамятовали бы про вешку, - вслух сказал Иван и осекся.

- Ты что там бормочешь? - окликнул поручик.

- Про разное, - отозвался Пешков. - Привычка у меня, ваше благородие, с самим собой разговаривать. С кем, как не с собой да собакой поговорить охотнику?

Иван сказал правду - любил размышлять вслух.

Долго брели по карликовому сосняку. Ноги почти по колена тонули в сплошных зарослях багульника. И тут был умысел - вымотать у врага последние силы.

Иван Степанович Пешков.

Наконец вышли к ленточному болоту. Влево и вправо плешине не было конца, а на той стороне темнела стенка невысокого ряма.

- Надо на ту сторону, - сказал Пешков. - Но учтите: болото топкое -зыбун.

- А если обойти?

- Обойти? - переспросил Пешков. - Эдак мы до Кыштовки дойдем. Вон, видите, посередь болота вешка торчит? Тут как раз и переход.

- Ну, пошел, довольно язык чесать! - скомандовал Каршев.

Иван Савватеевич Чубыкин.

Под ногами колыхалась лабза. Шли след в след. Пешков нарочно выписывал между кочек зигзаги, чтобы на болото выполз весь змеевик - колчаковская колонна. От ее головы до ряма уже оставалось метров сто, когда на болото ступил последний белогвардеец.

«Пора», - подумал Иван. Но лес молчал. Только звенело в ушах от комарья, да чавкала под ногами трясина. «Неужели отряд Чубыкина и Мацука не успел подойти?»

В ответ хлестанул ружейный залп. Дико, как сова-неясыть, закричал раненый, началась паника.

- Назад! - заревел Каршев. - Назад.

Но и с тыла загремели выстрелы. Это без промаха били карателей бойцы Фомы Золотаренко. Белые залегли, беспорядочно стреляли в лес, наугад.

Каршев бросился к проводнику:

- Веди болотом к Потюкановскому тракту!

- Ваше благородие, утонем, - заупрямился Пешков.

- Веди, шкура, пристрелю! - Храпов ткнул Ивана в грудь пистолетом.

- Мне-то все одно, - послушался Пешков. - Смерти не боюсь - ни от пули, ни от болота.

Пригибаясь к тростнику, остатки карателей бросились уходить по болоту. Отряд редел на глазах. Иные угодили в трясину, других настигали пули преследовавших партизан. Пешков стал отрываться от измученных и очумевших колчаковцев. Улучив момент, Иван схоронился за тростник, отполз между кочек в сторону и хрипло закричал: «Помогите! Тону!»

- Так тебе, собака, и надо! - прошипел Храпов.

Только 60 карателей из 340, - грязных, безоружных, - вышли на Потюкановский тракт. Среди них были и Каршев с Храповым. По офицерам партизаны не стреляли специально: боялись задеть своего товарища.

Антон Павлович Мацук.

Белые уверовали, что проводник погиб. А Иван Пешков в тот же день вернулся к партизанам.

За боевые дела наш сибирский Сусанин - Иван Степанович Пешков был награжден орденом Красного Знамени. Тогда ему было 72 года, а умер он в 1947 году ста лет от роду.

А дело останется

Заманчив следопытский поиск. Стоит его начать, ухватиться за кончик запутанного клубка событий, и ты почувствуешь, что 24 часов в сутки явно недостаточно. Впереди у тебя - тайна, погребенная под толщей лет, поросшая травою забвения. Кровь из носу, а надо до нее докопаться. Очень это не просто. Во все концы Союза разосланы письма. Но никто пока не может помочь. Называют другие адреса. Конца переписки и не видно... Полгода ты искал встречи с нужным человеком, а оказалось - надо разыскивать другого...

В штабе поиска указана точка на карте - партизанская избушка, а попасть к ней можно только пешком или на лодке, которую надо построить. Одна задача обрастает другими. Разочарование сменяется надеждой. Как все это хлопотно, кропотливо... Зато какая же радость -после долгого-долгого пути оказаться у цели!

В книге, которую писали вслед за Бажовым следопыты, оставалось неизвестным важное - дальнейшая судьба одного из главных героев очерка Бажова, командира партизанского отряда Антона Павловича Мацука.

После разгрома Колчака Антон Павлович уехал из здешних мест. Было известно также, что в 1937 году в Ленинград приезжал к нему в гости Иван Степанович Пешков. Вот, собственно, и все сведения, которыми располагали ребята из Северного Дворца пионеров и их комсомольский наставник педагог Галина Михайловна Смелова.

Поиск затянулся на несколько лет. Куда только не писали краеведы! Нужно отдать должное долготерпению и усердию следопытов Жени Гавриленко, Володи Журавлева, Бориса Королева, Аллы Никитиной, Люды Смеловой, Гали Ликаровской и других. Наконец цепочка связанных между собой судеб привела в Ленинград - к дому жены Антона Павловича. В Северное от Александры Денисовны Мацук пришло большое письмо с фотографиями. Вот что из него узнали...

Весною 1941 года А. П. Мацук ушел на пенсию по инвалидности и уехал на лечение к отцу в село Козяны Белорусской ССР. Там и застала его фашистская оккупация. Отрезанный от семьи, больной, Антон Павлович и в этой тяжелой обстановке находит себе место. Бывший подпольщик снова припомнил партизанскую науку. Здоровье не позволяло ему уйти с другими в лес, но он остается в селе для связи и разведки. Вот где пригодился опыт партизанской войны в сибирском урмане! Враги все же выследили, схватили старого подпольщика и 22 ноября 1942 года расстреляли.

Письмо Александры Денисовны помогло ребятам увидеть и до конца понять смысл жизни Антона Павловича, бескомпромиссную логику его поступков. Везде и всюду он оставался самим собой - честным борцом, верным тем идеалам, за которые сражался в далеком 1919-м. И это мужество борца естественно уживалось в нем с человечностью высшей пробы, а вернее, и шло от нее. «Всем шел он навстречу, всем был рад помочь», - вспоминала Александра Денисовна.

У Антона Павловича и Александры Денисовны не осталось детей -сын погиб на Карельском фронте, а дочь умерла в блокадном Ленинграде в тот же месяц, когда погиб отец.

В ответном письме ребята попросили разрешения у Александры Денисовны называть ее мамой. И этим они как бы присягнули на верность светлой памяти Антона Павловича, тому делу, за которое он боролся и погиб.

Обогащенными - нравственно и духовно - почувствовали себя и ребята, изучавшие биографии П. П. Бажова и его учеников. В их судьбах - судьба страны, народа. Некоторые бажовцы погибли на фронтах Отечественной; оставшиеся в живых - и по сегодня в нелегких заботах.

Одним из первых распрощался с личным хозяйством и вступил в колхоз ученик Бажова Степан Осипович Подрядчиков. Около двух десятков лет он был председателем колхоза, воспитал прекрасных детей...

Тит Галактионович Гнутов работал бригадиром, лесником... Олимпий Федорович Егоров - бывший заместитель председателя колхоза, кавалер ордена Трудового Красного Знамени...

Рассказы бажовцев о себе и своих товарищах были для ребят самыми понятными и впечатляющими из предмета «История».

- Чернила делали тогда из свеклы, клюквы или сажи, перья - из гусиного пера, - вспоминал ученик Бажова Тит Галактионович Гнутов. -Но чаще писали карандашом на деревянных досточках. Испишешь - и стеколкой соскоблишь. Если сломается сердечник, выстругаешь палочку и вставишь обломок...

- Наш дом близко от школы стоял, - слушали ребята другой рассказ -из уст Варвары Ивольевны Савастеевой, - вот я и бегала туда босиком - по снегу. Павел Петрович заметил - рассердился. И к отцу моему, бондарю, сходил. Досталось нам обоим. Потом заходил еще -все наблюдал, как отец кадки работает... А когда уезжал от нас, все свое раздал - книги, карандаши, бумагу - до листика...

После поездки в Бергуль следопыты принялись за оформление класса-музея П. П. Бажова. Здесь появились фотографии учеников писателя, их рассказы. Местный художник Степан Петрович Антоненко подарил ребятам несколько красочных картин, написанных по мотивам сказов Бажова; бывший секретарь райкома комсомола Алексей Галай - свое стихотворение о том, как «делать сказку своими руками приходил сюда Павел Бажов»...

Взялись следопыты и за другое - собирание библиотеки сочинений Павла Петровича. Но книг оказалось до обидного мало. Некоторые из них местные книголюбы одолжили классу-музею на время. Как же быть? И нашли ребята единственный выход... С волнением перелистывал я сотни тетрадных страниц, исписанных крупным старательным почерком. Без сомнения -это самое уникальное издание Павла Петровича Бажова. Таким мог бы гордиться любой писатель...

Уголок, посвященный П. П. Бажову, создали и в Доме пионеров. А потом понесли сюда со всего района экспонаты - партизанские лыжи сибирского Сусанина Ивана Пешкова, письма и фотографии фронтовиков, пробитый солдатский котелок с надписями сел и городов от Волги до Одера. Уголок Бажова разросся в музей, который посещают сотни жителей и гостей Северного. Экскурсоводы здесь -учащиеся.

Наконец пришло лето, и ребята из Северного отправились на родину Павла Петровича. Они побывали на его могиле, в музее, в гостях у жены писателя Валентины Александровны. Растрогали и порадовали тогда далекие гости больную женщину. Сколько было взаимных расспросов. Наперебой рассказывали ребята о своем таежном крае.

Раньше, если шли от Бергуля на север, - «ни одного жила» не встречали, а теперь, как раз на этом Васюганском меридиане, забил самый южный фонтан сибирской нефти. Нет, не скажет теперь бергулец: «По край света живем», не станет бранить «проклятый вурман».

В подарок от Валентины Александровны Бажовой ребята получили несколько книг Павла Петровича, а в своем дневнике, с ее слов, тщательно записали выражение, которое любил повторять писатель: «Работа, она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется».

РАССКАЗЫ О НАУКЕ

Владимир Свиньин МЫСЛЯЩЕЕ ЗЕРКАЛО

(Об искусстве мышления и искусственных мыслителях)

Что за чудо природы - человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях! Как точен и чудесен в действии! Как похож на некоего бога!.. Краса вселенной! Венец всего живущего!

В. Шекспир. «Гамлет».

Представим себе упрощенную модель человека в виде куба с ребром

40 см.

С. Дейч. ««Модели нервной системы».

Строптивый УСОРЕЗ

Эта захватывающая история имеет определенные шансы завершиться крупным скандалом. Правда, когда такой момент наступит, - сказать трудно. Все же, заметим, тысячи и тысячи людей в наши дни делают уже все, чтобы его приблизить.

Есть все основания начать наши репортажи прямо из зала суда, в котором... может состояться процесс. Хотя само «преступление» еще и не совершено, следствие по нему давно ведется. Согласитесь, ситуация не из самых простых.

Обвиняемый уже известен, хотя он пока еще не существует. Потерпевший, вне всякого сомнения, является прямым сообщником подсудимого.

Хотя угроза общественному спокойствию налицо, ни в одном своде законов не сказано, как в этом случае надлежит поступать правосудию.

Парадоксов так много, что позволительно спросить: может быть, тут замешаны духи?.. Нет, речь пойдет о вещах вполне материальных. Правда, в большей степени дело касается разума. И в первую очередь - искусственного разума.

Да, отправным пунктом наших сенсационных разоблачений является вопрос, давно ставший популярным: «Может ли машина мыслить?» Вне всякого сомнения, это один из главных вопросов науки XX столетия. Стремясь ответить на него, пытаясь так или иначе обосновать свои ответы, ломают копья философы и психологи, биологи и кибернетики, физики и химики, математики и инженеры. Его перефразируют так и сяк, раскладывают на составляющие, выворачивают наизнанку, пытаются объявить несуществующим или несущественным. Но он существует, развивается, разветвляется и не обещает, что забот с ним у человечества вскоре убавится.

Вопрос этот возник не так давно - около тридцати лет назад. Причем одна из фей, стоявших у колыбели «новорожденной» - кибернетики, -оказалась довольно коварной волшебницей. Похоже, что ей нравились больше всего именно такие «детки» - с совершенно неожиданными наклонностями... «Мы ответим на ваш вопрос, -говорят, например, одни ученые, - если вы нам ответите на два других: что такое машина? И что такое мышление?» «Мыслящая машина уже существует, - говорят другие, - это человек. Вся деятельность его мозга и, следовательно, все его поведение могут быть (когда-нибудь) объяснены с помощью физики, химии и математики...» Могут ли? Вот вам еще одна не менее заковыристая загадка (загадка человеческого «я»).

Когда в какой-либо науке вопросов больше, чем ответов, говорят о кризисе. «Перепроизводство вопросов» - тревожный симптом, особенно, если ответы на них необходимы для того, чтобы заглянуть краешком глаза в собственное будущее. Какая из многочисленных, рисуемых воображением, картин окажется более правдоподобной?

Это зависит и от того, каким будет ответ на вопрос: «Может ли машина мыслить?» Если - нет! - то человечество обречено лишь на довольно медленное развитие и «поумнение», не быстрее, чем позволяет биологическая эволюция. Если - да! - то...

Перед зданием суда шумят толпы любопытных, щелкают затворы фотоаппаратов, снуют мальчишки-газетчики. Их крики и громадных размеров заголовки на газетных полосах раскрывают причину столпотворения.

«Процесс всех времен!»

«Профессор Мэйзи Метикс против «Артифишиал интеллидженс»*3!»

«Машина обозвала человека дураком!»

«Адвокат Цереброн: Я защищаю авторские права Природы!»

Для уяснения сути дела обратимся к материалам прессы.

Вот интервью с профессором психологии, который, в частности, заявляет: «Для меня не столь важно, прав или нет робот в своих обвинениях. Гораздо важнее - умеет ли он извиняться...»

Детский писатель: «Я все время прошу знакомых ущипнуть меня и спрашиваю себя - не попал ли я в чудесную сказку? Неужели наяву могут наступить времена добрых волшебников и чародеев? Свободные от человеческих слабостей существа, загадочные и могущественные! Вот кто даст нам возможность жить, работать и развиваться, вечно оставаясь счастливыми детьми... Я рукоплещу науке!..»

Политический деятель: «То, что происходит, - страшно. Потерять контроль над миром техники, да еще обретшим сознание, - это значит потерять свободу, обречь себя на рабское существование. Если не сами люди будут решать, «что такое хорошо, а что такое плохо», то всем нашим законам, морали, культуре - грош цена, они превратятся в детские игрушки. Пусть цивилизация и будет продолжать развиваться - это будет уже не человеческая цивилизация. Если еще не поздно, надо срочно принимать меры по установлению строжайшего государственного надзора над научными исследованиями в области создания так называемого «искусственного мышления», а то и запретить их вовсе...»

Профессор И. А. Полетаев (г. Новосибирск): «Нет, в самом деле -страшно! Но, увы! Невозможно выключить «рубильник науки». Нельзя прекратить исследования генетического анализа и синтеза, невозможно не полететь на Луну, нельзя закрыть Америку. Если человек может открыть Америку, полететь на Луну, синтезировать живое существо, построить мыслящее механическое чудовище, он непременно и неизбежно все это сделает, даже если его не побуждает к этому прямая нужда. Просто - таков человек! Почему он таков - мы не знаем. Но узнаем, ибо человек (не этот, так следующий) и этого узнать не побоится»*4.

Не забывайте, что мы рассказываем о событиях, которые могут произойти лишь в будущем времени, и автор ручается за их достоверность лишь с учетом этого обстоятельства.

Итак, преподаватель математики одного из университетов, профессор

Мэйзи Метикс, обратился в суд с необычным заявлением. Суть дела заключалась в следующем. Для того, чтобы ускорить усвоение студентами премудростей данной науки, с некоторых пор было решено вести преподавание на новой основе. Известно, что ничто так не способствует развитию профессиональных навыков, как решение конкретных и практически важных задач. Существующие задачники с искусственно придуманными и тысячу раз решенными упражнениями для этой цели явно не годились. Но где взять такие задачи, которые бы, с одной стороны, никем ранее не решались, а с другой стороны, их решение было бы известно? Нельзя же к каждому студенту приставить по профессору!.. Помощь пришла со стороны фирмы «Артифишиал интеллидженс», которая сконструировала и изготовила электронное устройство, названное УСОРЕЗ - Универсальный СОставитель и РЕшатель Задач. Пользуясь введенными в нее сведениями из любого раздела математики, эта машина могла самостоятельно формулировать практически неограниченное число разнообразных задач, сообщая также результат их решения, а при необходимости - и то, как он получен. Профессору оставалось лишь произвести среди них отбор новых и наиболее интересных и предложить их студентам. Сначала все шло хорошо. «Электронный задачник» справлялся с работой, и все были довольны. Но по мере того, как автомат набирался опыта, профессор стал замечать, что некоторые объяснения выглядят довольно сомнительными, а иногда и просто бессмысленными. Когда профессор указал ему на это (общение с машиной могло осуществляться на вполне нормальном человеческом языке, хотя и несколько ограниченном по словарному запасу), машина в первый раз выразила непонимание. Последовала долгая и довольно напряженная дискуссия, результат которой оказался неожиданным. Робот отказался подчиниться человеку. Более того, он сообщил (точнее, доказал в виде теоремы), что вложенные в него принципы максимальной эффективности работы требуют замены помощника (так он назвал профессора!) устройством, которое было бы более способно к восприятию вырабатываемой информации, в сущности элементарной. То есть - помощнику надо знать математику не хуже, чем знает он, УСОРЕЗ... Поскольку профессор носил усы, среди студентов распространились недвусмысленные шутки. Профессор Мэйзи Метикс подал два заявления: одно - об отставке, другое - в суд. Не на УСОРЕЗ, естественно, а на изготовившую его компанию. Компания «Артифишиал интеллидженс» иск отвергла на том основании, что не брала на себя обязательств поставлять «вежливые машины». Однако при расследовании выяснилось, что случай не был единичным. Нечто похожее происходило и в других учебных заведениях, институтах, фирмах, но попросту замалчивалось. В дело счел нужным вмешаться государственный обвинитель. По его настоянию была создана авторитетная комиссия для расследования обстоятельств дела об «искусственном интеллекте» и последствий, к которым может привести его создание.

Следствие по делу о причинах

Любопытство свойственно, по-видимому, всем достаточно развитым существам. Человеку (особенно ребенку) - тоже. Зато другой удивительной способностью - воображением, человек наделен в неизмеримо большей степени, чем даже его ближайшие родственники по животному миру. Эти два свойства были, как нам кажется, изначальными при зарождении человеческого разума. Слова, понятия, логика - все это появилось потом, когда люди научились не только воображать, но и воплощать свои мечты на практике...

Как мы увидим в дальнейшем, электронно-вычислительные машины начинают в обратном порядке - сначала они учатся логически рассуждать. Вернее, их учат этому люди. А кое-кто из людей надеется на этой основе смоделировать когда-нибудь и любопытство, и воображение, и другие чисто психологические качества. Возможен ли такой, обратный естественному, порядок при возникновении интеллекта?.. Вот еще один вопрос, на который придется ответить защитникам «машинного разума».

Впрочем, у тех, кто занимается проблемами «чистого» естествознания, вопросов не меньше. Что такое человеческий мозг? Как он возник? Как он «работает»? И, наконец, почему одним из видов его деятельности являются попытки самопознания?

Мы уже подчеркивали, что человек владеет даром не только придумывать, но и воплощать свои фантазии. Например, человеку хочется летать. Пожалуйста!.. Бери перо, описывай мечту... Так появляются ковер-самолет, легенда об Икаре, романы Жюля Верна...

Другой путь - эксперименты, наблюдения. Это удел науки, техники, технологии. В результате - поднимаются в небо дирижабли, самолеты, ракеты... Крайне редко, но бывает, что один человек в равной степени наделен талантами как художника, так и ученого. Например, Леонардо да Винчи... Почему? Мы к этому позднее вернемся.

Пытаясь раскрыть тайну собственного возникновения, тайну окружающего его бытия, человек использует буквально все имеющиеся в его распоряжении средства. В древней Греции над входом в храм Дельфийского оракула было начертано: «Познай самого себя!» Наверное, уже в те давние времена зародился и получил распространение принцип, который философы наших дней называют «принципом верификации»: знать - значит уметь сделать! Способность оживить материю, создать нечто одушевленное, говорящее, мыслящее становится признаком небывалого могущества. Сначала вымышленного, а потом - научного и технического.

В «Илиаде» Гомера богу-кузнецу Гефесту прислуживают механические девы, сделанные из золота. Скульптор Пигмалион оживляет статую Галатеи одной лишь силой своей любви! В народных сказках мы то и дело сталкиваемся со случаями появления живых, почти всегда человеческих, существ, сделанных из глины, камня, дерева. Заметим попутно, что, как правило, эти герои рождаются со специальной, преимущественно благородной миссией - выручают людей из беды или приносят им радость.

История человеческого общества- это одновременно и история техники, то есть орудий и машин. До появления человека организмы приспосабливались к окружающей среде в результате своего собственного изменения, превращения отдельных органов в «рабочие орудия». Таковы крылья птиц, рыбьи плавники, лапы у крота и многое, многое другое. Создав человека, природа тем самым избрала принципиально иной путь. Человек с биологической точки зрения - это «неспециализированное» животное. Сам по себе он не умеет летать, не может ориентироваться в темноте, как летучие мыши; плавает гораздо медленнее, чем рыбы или дельфины; лазает по деревьям далеко не так ловко, как белки или обезьяны. Зато он так дополнил свои несовершенные органы хитроумными приспособлениями, что сумел покорить все упомянутые стихии. Причем не только благодаря разуму. Не меньшую роль сыграли руки человека, его способность к прямохождению, иными словами - его умение трудиться.

Первобытный «инженер» довольно быстро пришел к выводу, что с помощью одних лишь дубинок не проживешь. Ножи и топоры, например, позволяют гораздо легче и быстрее изменить форму предметов. Таким образом, возникла нужда в первых механических устройствах. Приводил их в движение сам человек, в крайнем случае -лошадь. Однако вскоре стало ясно, что и на лошади «далеко не уедешь». Век... другой... И вот ветер крутит лопасти мельниц, пар движет ткацкие челноки, небольшой по величине электромотор передвигает стрелы огромных подъемных кранов... Но управляет армией уже энергетических машин все тот же человек.

Но ведь управляют не руками и ногами, а головой. Понаблюдайте за лошадью, когда на ней сидит мастер верховой езды. Смотрите, какие сложнейшие па и реверансы научил он ее выделывать. Но вот астронавт при посадке корабля на луну предпочитает передать управление кораблем уже автоматам, неизмеримо более быстрым помощникам!.. Увы, не только астронавты, но и, например, экономисты вынуждены признать, что машины выполняют многие функции значительно лучше.

Неоспоримо, что современный человек, точнее - человечество в целом, гораздо больше знает об окружающем мире и о самом себе, чем любые древние человеческие сообщества. Сохраняйся мир таким, каким он был два миллиона лет назад, жить нам, несомненно, было бы легче, чем пещерным жителям. Но мир, увы, тоже меняется. И прежде всего - благодаря усилиям, действиям самого человечества. Дружно, где с умом, а где и без оного, где руками, а где и взрывами, мы так изменили лик нашей планеты, что не только питекантропы, но и древние римляне не смогли бы сейчас его узнать.

Строить дома, выращивать хлеб, воспитывать детей - это дело сложное, требующее больших как физических, так и умственных затрат. В любом трудовом процессе прочно связаны между собой тот, кто работает, - человек, и то, к чему он прикладывает свой труд, -объект. Для того, чтобы процесс этот дал нужный результат, им следует управлять. Сколь ни разнообразны виды человеческой деятельности, в управлении ими всегда много общего. Например, капитан управляет своим кораблем. Это понятно... Но ведь и забивание гвоздя можно рассматривать как процесс управления молотком... При этом приходится решать четыре задачи.

Во-первых, человек должен знать или вовремя определить, какой результат он хочет получить, то есть сформулировать цель управления.

Во-вторых, он должен выяснить, что представляет из себя управляемый им объект и в каком состоянии или положении он находится в данное время, то есть собрать информацию об объекте.

В-третьих, на основании этой информации человек должен определить, что конкретно необходимо сделать, чтобы изменить состояние или положение управляемого объекта. Для этого полученную информацию следует, как правило, обработать. Не исключено, что возможных вариантов дальнейших действий окажется несколько.

И, наконец, в-четвертых, из имеющихся вариантов нужно выбрать наилучший (принять решение) и практически осуществить его (оказать управляющее воздействие).

Попробуйте проследить за своими действиями в течение всего дня. Вы увидите, что почти на каждом шагу вам приходится сталкиваться с необходимостью запускать вышеуказанный «четырехтактный двигатель». Если ситуация для вас привычна, это делается почти автоматически (городской житель переходит улицу). Если же ситуация незнакома (сельский житель переходит проспект большого города, в который он вообще попал впервые), можно сразу и безнадежно «увязнуть» уже на первых шагах.

Для нас сейчас важно то, чем отличаются эти четыре этапа решения задач управления - в смысле затраты на них умственных усилий. Первый и последний - формулировка целей и принятие решения -часто сложны по существу и требуют, что называется, творческого подхода, то есть опыта, смекалки, интуиции. Выражаясь современным языком, они трудно программируются, так что здесь человеческий

мозг пока не имеет себе равных соперников. И чем лучше он справляется с этими задачами, тем больше отличается от электронного мозга существующих вычислительных машин. Что касается сбора и обработки информации, то для этих процессов в большей степени характерна трудоемкость, чем сложность. Чем шире диапазон и чем выше острота восприятия ваших органов чувств, чем быстрее вы считаете, вычисляете, сравниваете, чем лучше работает ваша память, тем проще вам будет справиться с этими проблемами.

И вот здесь-то информационные машины не только успешно соперничают со своими создателями, но и, как правило, далеко превосходят их уже сейчас. Даже простые конторские счеты оказываются незаменимым помощником кассира, что же касается электронно-вычислительных машин, то их помощь человеку в самых разнообразных делах поистине трудно оценить. Например, многие научно-технические задачи, такие - как управление полетом космических кораблей или обработка данных переписи населения, практически не могли быть решены без применения ЭВМ.

Пока мы упомянули о том, чем отличается мозг человека от электронного мозга машины. А как насчет их сходства? Ответить на этот вопрос трудно по одной причине. Мы более или менее хорошо представляем себе, как работает машина, - поэтому, собственно, и сумели ее сделать. Но, несмотря на все успехи анатомии, физиологии и психологии, мы пока имеем довольно туманные сведения о «работе» нашего мозга. Каждое открытие в этой увлекательной и практически важной области влечет за собой возникновение новых загадок, и конца им не видно. Но все ли пути испробованы? Способна ли биология сама по себе раскрыть эту тайну? Здесь уже упоминалось о принципе: знать - значит уметь сделать. Но разве не справедлив бывает и обратный принцип: сделать - значит узнать? Разве не появился сначала паровой котел, а потом уже - термодинамика, объясняющая принципы его работы? Разве не научились люди сначала выплавлять металл, а потом уже поняли, что происходит в сталеплавильной печи (да и то еще не до конца)? Такой метод науке тоже известен. Он называется моделированием. Создав даже упрощенную модель какого-либо природного явления, можно довольно много узнать о нем, о его сущности и причинах. Может быть, именно этим объясняются давние и многочисленные попытки человека искусственно воспроизвести как можно более похожее на него существо?

Первые волшебные люди сказок и легенд были просто вылеплены из глины или, скажем, снега, как наша Снегурочка, а то и совсем взялись неизвестно откуда. Но уже средневековые алхимики приходят к идее возможности создания химическим путем искусственного существа -«гомункулюса» (маленького человечка), о чем упоминается в «Фаусте» Гете. В XIX веке герой романа английской писательницы Мери Шелли химик Виктор Франкенштейн практически осуществил эту идею и выпустил в мир уже не маленькое, а громадное существо -знаменитое чудовище Франкенштейна. Через сто лет в пьесе Карела Чапека искусственных людей, названных «роботами», начнут выпускать уже промышленным способом... Это все, так сказать, умозрительные попытки. Не было недостатка и в практических. Французский механик XVIII века Жан де Вокансон, например, был просто одержим идеей изготовления механического человека. Правда, начал он с более простой модели - с искусственного ангела, за что и был изгнан из монастыря, где воспитывался.

Вершиной стараний Вокансона стала кукла-флейтист, имевшая не только большое внешнее сходство с человеком, но и самостоятельно исполнявшая на флейте около дюжины различных музыкальных пьес.

Вообще XVII-XVIII века в истории науки - это время расцвета механики. Всеобщий универсальный характер законов этой науки дал повод некоторым ученым сделать первые далеко идущие выводы относительно природы человека. В 1747 году вышла книга французского философа Жюльена Ламетри с весьма характерным названием: «Человек-машина». В ней содержались якобы

неопровержимые доводы в пользу того, что глубокое постижение основ механики объяснит все явления природы, в том числе и наиболее загадочное из них - человеческое сознание. Тем более, что к этому времени уже были известны попытки механического моделирования такой важной стороны человеческого мышления, как законы образования логических суждений. Еще в XIII (!) веке этим «грешил», оказывается, испанский богослов Раймунд Луллий, а в XVII веке знаменитый философ и математик Г. Лейбниц возвел этот «грех» в ранг высокой научной добродетели.

Луллий, Лейбниц и все их последователи (каковыми в наши дни следует считать конструкторов ЭВМ) не пытались достигнуть внешнего сходства автомата с человеком. Моделируется не сам человеческий организм, а лишь одна его функция - логическое мышление. Тем не менее, именно этот путь привел нас к сегодняшнему положению вещей, когда мы с достаточной серьезностью вынуждены обсуждать щекотливый вопрос: а не может ли машина и впрямь стать человеком? Ну, не человеком, а хотя бы чем-то вроде? Или хотя бы... слегка обрезать усы некоему профессору математики?

Следствие по делу о состоянии

Человеческий язык - это одна из самых удивительных и странных вещей в природе. С одной стороны - это главное средство нашего общения и взаимопонимания. С другой стороны - непонятно, как ему удается стать таким средством. Взгляните, сколько в нем заложено возможностей для путаницы: все эти двусмысленности, «образные выражения» и «переносные смыслы». «Покажите язык!» - говорит вам врач, и вы покажете его совсем не так, как школьному приятелю на уроке. «Немедленно сдайте язык!» - говорит преподаватель студенту, и тот отправляется не к хирургу, а в библиотеку и открывает учебник.

Проблема машинного перевода остается поэтому доселе нерешенной, хотя над ней ломают голову множество умнейших людей. Вы, конечно, понимаете, что речь идет не о переводе денег по почте, а о переводе текстов с одного языка на другой.

Взять хотя бы слово «состояние». Для кибернетика это слово означает одно, а для юриста совсем другое. Как объяснить это машине? А человек понимает!.. Но не торопитесь объявить машину глупой. Дело в том, что человек не понимает, как он это понимает. А если бы понимал, то и машине объяснил. И была бы решена проблема перевода и многие, многие другие.

Когда мы чего-либо не понимаем, то начинаем употреблять слова: «загадочно», «таинственно», «удивительно». Например, наши творческие способности. Можно понять теорию относительности, но как Эйнштейн до нее додумался - это же уму непостижимо! Вместе с тем, когда загадочное становится ясным, налет таинственности исчезает. Решить дифференциальное уравнение, сделать телевизор, рассчитать траекторию запуска искусственного спутника - когда все это становится доступным, осуществимым, исчезает очарование неведения. Зато появляется возможность автоматизации.

Человеческий разум - это, безусловно, человеческое состояние. В каком смысле? В любом! И мы им очень дорожим. Не зря наш профессор обиделся на своего электронного коллегу. Ему и в голову не пришло бы обижаться на автомобиль за то, что тот гораздо быстрее, на подъемный кран за то, что тот гораздо сильнее. Да эти уважаемые технические устройства и не способны хвастаться и обзываться. Кроме того, они понятны. А вот машина-математик понятна только до определенного предела, до того, на котором пока стоим мы сами. Дальше начинается чудо, «мистика» и... опасность?

Но ведь, позвольте, мы же только что говорили, что машину можно научить лишь тому, что для нас самих тайны не составляет, что мы можем изложить в виде четких логических рассуждений. Пока это так. Но вот беда. Наша логика, оказывается, способна на довольно злые шутки! Доказано, например, что, исходя из одних и тех же предпосылок, пользуясь одними и теми же правилами, можно вывести два полностью взаимоисключающих утверждения. Более того, в рамках той же логической системы можно высказать утверждение, которое вообще не может быть доказано, если не вводить новых условий и предложений. Эти результаты составляют содержание так называемой теоремы Геделя - одной из великих теорем XX века. Приведем пример. Если в качестве исходного пункта мы возьмем аксиому - «Бог всемогущ», то теория, построенная с учетом этой аксиомы, окажется не в состоянии решить вопрос: «А сможет ли этот бог создать камень, который сам поднять не может?» Убедитесь сами, что любой ответ на него может быть легко опровергнут.

В несколько похожем положении оказывается человек, который втайне тоже верит во всемогущество своего разума, но спотыкается на проблеме: а может ли этот разум в конце концов создать нечто такое, чего сам поднять (то есть понять) не сможет?

Впрочем, парадоксы, подобные приведенному выше, появляются лишь тогда, когда люди стремятся к абсолютно строгому, однозначному и четкому рассуждению. Такое мышление называется формальным. Мы же, грешные, и в науке и, тем более, в обычной жизни часто мыслим настолько неформально, что удивительно, повторяю, как вообще понимаем друг друга. Такое свойство нашего мышления, имея в виду теорему, о которой упоминалось выше, иногда называют «антигеделевостью». Пользование нечеткими понятиями, нестрогими правилами умозаключений, противоречивыми предпосылками - вот тот фундамент, с помощью которого человек умудряется принимать единственно правильные решения, делать поразительно точные предсказания и строить весьма «практичные» теории.

Что же это за чудо - человеческий мозг, что за феномен - наше мышление? Описание современных представлений о строении и работе мозга - тема целой книги. Здесь же нам удастся сделать лишь несколько замечаний, цель которых, в основном, - пробудить интерес читателя к этим проблемам.

Объем мозга около 1500 кубических сантиметров, вес - около 1,5 килограмма. Скажем сразу, что никакой взаимосвязи между этими показателями и умственными способностями не замечено. В мозгу более 10 миллиардов нервных клеток-нейронов, весьма различных по своему устройству и столь хитро взаимосвязанных между собой, что проследить все эти переплетения не представляется возможным. Анатомически он состоит из двух симметричных полушарий, в каждом из которых можно выделить свои сложноустроенные участки, которые, как сотрудники учреждения, отличаются как по «стажу работы», так и по выполняемым обязанностям.

Во всем ли одинаковы полушария? Внешне - во всем. В принципе -человек может обходиться и одним. Почему же их все-таки два? На всякий случай? Да, раньше так и считалось, и лишь недавно психологи пролили некоторый дополнительный свет на эту проблему. С их точки зрения, асимметрия все-таки есть, но не в строении, а в действиях -так называемая функциональная асимметрия.

Наблюдения за людьми, у которых деятельность одного полушария была искусственно «заторможена», позволили сделать удивительные выводы. Оказалось, что одной половине нашего мозга (у большинства людей - левой) больше «нравится» оперировать абстрактными, отвлеченными понятиями, тогда как другая легче усваивает конкретные, образные впечатления. В зависимости от того, какая из них является «ведущей», «главенствующей», человек более предрасположен к тому, стать ему ученым или посвятить себя искусству. Большинству людей эти способности присущи почти в одинаковой мере - ни одна из частей не берет явный верх, а, смотря по обстоятельствам, то та, то другая. Если же асимметрия выражена сильнее - мы имеем дело с ярко выраженным талантом. Но бывает так, что оба полушария развиты очень сильно. Вот вам возможная причина гениев, таких, как Леонардо да Винчи.

Но независимо от того, какого положения достиг в жизни человек -стал ли он писателем или ученым, полководцем или солдатом, - он должен есть, спать, ходить, дышать и совершать массу других неинтеллектуальных, но жизненно необходимых действий. И всеми ими тоже заведует мозг. Правда, природа этого управления несколько иная, не требующая осознанных действий. Ведь если бы мы при каждом шаге задумывались, какой рукой или ногой теперь двигать, то очень быстро оказались бы в положении сороконожки из анекдота, которая, как известно, не решила этого вопроса и в результате погибла с голоду. Человек (как, впрочем, и сороконожка) эти проблемы решает на бессознательном, автоматическом уровне. Стало быть, эти проблемы никакого отношения к интеллекту не имеют? Во всяком случае, в искусственном варианте моделировать их было бы явно излишне, не так ли?

Не будем торопиться. Подумаем лучше над тем, зачем, собственно говоря, человеку его разум. Вряд ли будет справедлив тезис -«интеллект для интеллекта», так же, как и «искусство для искусства». «Все живое отличается от мертвого тем, что имеет потребности» - эти слова принадлежат советскому кибернетику академику А. И. Бергу. И если выстроить человеческие потребности в ряд по степени важности, то в числе самых первых окажутся те, которые связаны с инстинктами самосохранения и продолжения рода.

Классическая наука выделяет три составные части человеческой психики: эмоции, волю и интеллект. Наши эмоции - прямое производное от тех возможностей, какие предоставляет нам в данный момент ситуация для удовлетворения пестрого букета желаний. Именно они стимулируют мозговую активность (в том числе и интеллектуальную) на поиски путей к материальным или духовным благам. Одни приходят к выводу, что им надо пахать землю, другие пишут стихи, третьи доказывают математические теоремы. Как видим, между рассуждениями «чего б покушать» и самым смелым полетом творческой фантазии отнюдь не лежит такая уж непреодолимая пропасть, как некоторым представляется. В нашем мозгу эти процессы связаны прочными, хотя и незримыми нитями. Впрочем, пропасть - не пропасть, а некоторый барьер все же существует, иначе разум может легко превратиться в детскую игрушку в руках эмоций. Этот барьер и именуется волей. Ее задача - сдерживать напор разыгравшихся страстей, когда они подсказывают интеллекту не самое правильное решение, и усиливать влияние более слабых, но благородных чувств. Таким образом, традиционная психология позволяет нам нарисовать следующую (естественно, упрощенную) схему поведения нормального организма в любых ситуациях. Эмоции чутко реагируют на окружающий мир, сигнализируя разуму о том, что в этом мире сулит нам радость и пользу, а что грозит неудовольствием и опасностью.

Разум проверяет эти сведения на достоверность и предлагает некоторый набор вариантов поведения, позволяющих приблизиться к желаемому и избежать беды. На совместном «заседании» чувств и интеллекта эти варианты обсуждаются и выбирается наиболее предпочтительный. При этом генеральный прокурор - воля - следит, чтобы не были нарушены определенные внутренние моральные законы личности, и, если это происходит, говорит свое веское слово. Дальнейшая реализация намеченного плана происходит под контролем разума, а роль воли сводится к поощрению эмоций, способствующих выполнению проекта и подавлению тех, что ему препятствуют.

Все это мы рассказываем для того, чтобы показать: было бы неправомерным упрощением рассматривать человеческий разум в отрыве от остальных черт личности. Кибернетический двойник человека также должен был бы обладать и волей, и эмоциями, и мотивами для поведения. Пока что всем существующим машинам что и как делать указывает человек. Но, может быть, психологические качества тоже поддаются моделированию? Такие попытки моделирования имеются. Но сейчас даже трудно сказать, удачны они или нет, - настолько незначительны еще результаты. Хотя для самой психологии создание подобных моделей было бы полезно. На них можно было бы проверить имеющиеся теоретические предположения и, возможно, выдвинуть новые. Надо сказать, что психологам-теоретикам не чужды современные веяния, и они пытаются применить в своих построениях самые «свежие» идеи математики и даже физики. Так, в теоретической физике существует чисто формальное (то есть не имеющее соответствия в реальном мире) понятие о теле с мнимой массой.

Такое тело должно замедлять движение от толчка и ускорять его под влиянием препятствия. И вот психологи замечают, что именно таков характер проявления человеком волевых усилий. Они слабеют, когда цель достигается без особого труда, и мобилизуются, если на пути к ней возникает преграда. Не может ли оказаться, спрашивают психологи, что мнимые числа являются хорошим средством для описания биологических явлений? Возможно, сфера законов поведения и есть та реальность, которую изображают мнимые величины?

Что и говорить, очень смелое предположение! Пусть даже оно не оправдается, но, чем больше будет таких предположений, дающих возможность более или менее точного описания сложных явлений природы, тем больше у ученых будет шансов смоделировать эти явления, а значит, и глубже их понять. Так гласит один из главных принципов в теории искусственного интеллекта: если какое-то природное явление удается точно и логично описать (словами или формулами), то его можно и воспроизвести, смоделировать. Исходя из этого и действуют современные кибернетики, пытаясь вдохнуть в свои электронные творения проблески разума.

В мире существует уже довольно много «интеллектуальных роботов», одни - в виде физических устройств, другие - в виде программ для ЭВМ. Среди них есть и такие, которые могут читать, говорить и понимать человеческую речь, выполнять элементы конструкторской работы и принимать управленческие решения, искать себе, передвигаясь по лаборатории, источник питания в виде электрической розетки, демонстрировать (на бумаге) в ответ на внешнее воздействие (тоже на бумаге) одно из трех чувств: страх, симпатию или равнодушие. Одним словом, кое-что «машинные интеллектуалы» умеют.

Много это или мало? Позволяет ли это привести какие-либо веские доводы (за или против) при ответе на вопрос: «Может ли машина мыслить?»

Оптимисты считают попытки создать мыслящую машину

«многообещающими», «весьма перспективными»,

«обнадеживающими». Пессимисты выражаются так: «Наука о

вычислительных машинах, в особенности ее ветвь, относящаяся к искусственному интеллекту, всего лишь «кашлянула».

Прежде, чем отдать предпочтение какой-либо из оценок, нелишне вспомнить, что кибернетика и ЭВМ существуют всего лишь около тридцати лет.

Следствие по делу о последствиях

Итак, мы с вами построили большую часть грандиозного причинноследственного моста из человеческого прошлого в человекомашинное будущее. Самое время повторить сакраментальный вопрос: «Может ли машина мыслить?» - и прикинуть, позволяют ли приведенные факты и соображения занять в этом вопросе определенную позицию. Кое-что, несомненно, стало ясным, а именно, что данную проблему прямо так, «в лоб», не решишь, слишком она многогранна.

Но можно попытаться разобрать ее по частям.

Тогда мы придем к такому перечню вопросов в порядке важности их решения.

1. Может ли, в принципе, машина мыслить, не противоречит ли это известным нам научным законам?

2. Какими технологическими средствами этого можно достигнуть, какие конкретно теоретические и технические проблемы необходимо для этого решить?

3. В чем состоит практическая важность и польза искусственного интеллекта, для каких человеческих целей он может быть использован?

4. Не возникнет ли при этом каких-либо нежелательных сопутствующих явлений, скажем, морально-этического плана, могущих принести вред человеку, и если да, то как их избежать?

По первому пункту большинство авторитетов склоняется к тому, что никакого запрета в природе на сей счет нет. Хотя полностью исключить отрицательный ответ тоже нельзя. Несомненным представляется одно: как мыслит человек и как это пытается делать самая совершенная из существующих кибернетических игрушек -явления сугубо различной природы. Сравнить их можно только по каким-то отдельным признакам и по результатам. Воспроизвести же все бесконечное разнообразие качеств, присущих естественному разуму, в кибернетическом двойнике, - задача неимоверной сложности. Никто не сомневается, например, в возможности создания искусственной руки или искусственного глаза. Но пусть они будут выполнены виртуозно, пусть действуют даже лучше настоящих - все же это протезы. Так и с искусственным интеллектом. Пусть логические машины достигнут очень высокого уровня развития, пусть им станут по плечу очень сложные задачи - они придут к этому совершенно иным путем, чем человек. Кстати, в своих рассуждениях мы все время употребляем именно слово «человек», хотя в целом ряде случаев следовало бы говорить «человечество». Ведь решая проблемы мышления, мы ни на один миг не должны забывать об основном принципе диалектического материализма: бытие определяет

сознание. А человек по своему бытию - существо прежде всего общественное, он - продукт не только биологического, но и социального развития. Таким образом, как предлагает американский кибернетик Арбиб, гораздо правильнее будет понимать упорно повторяемое утверждение: «Человек - это машина» не буквально, а просто как метафору, как образное выражение, так же, как и словосочетание «думающая машина». Это позволит избежать философских конфликтов и вместе с тем даст в руки исследователей

вполне плодотворную рабочую гипотезу.

Второй вопрос нашего перечня имеет смысл только в случае, если мы положительно ответим на первый. Будем считать, что это так. Тогда придется признать, что, вопреки многочисленным и шумным восторгам людей, любящих выдавать желаемое за действительное, сделано еще очень мало. Возьмем, например, центральную проблему кибернетики- проблему управления. Сколь ни велико желание понять, каким образом человек формулирует для себя те или иные цели своих действий, - существенных успехов в решении этой задачи нет, а без ее решения машина обречена на то, чтобы играть лишь подсобную роль во всех практически важных проблемах. Необходимы совместные усилия кибернетиков, физиологов, психологов, социологов, философов, лингвистов, иными словами - комплексный подход к проблеме, нужно научиться измерять не только количество, но и смысл, и ценность информационных сигналов. Если этим понятиям будет дано точное определение, работа существенно продвинется. Столь же велики трудности в разработке методов однозначного, детального описания сложных явлений природы, имитации познавательных способностей человека.

Машины пока могут рассуждать лишь дедуктивным методом, то есть из общих утверждений делать частные выводы. Теории индуктивного метода мышления, то есть способности мозга на основе фактов строить гипотезы и делать обобщающие умозаключения, формировать заново абстрактные понятия, - такой теории для машины пока в законченном виде нет. Пользуясь школьнопедагогической терминологией, можно сказать, это ЭВМ неплохо научились писать диктанты и изложения, но даже простейшее сочинение - для них премудрость за семью печатями. Среди чисто технических проблем следует отметить необходимость совершенствования памяти ЭВМ, а также повышения скорости обмена информацией с внешней средой, расширения способов ее восприятия.

Проблем гораздо больше, чем мы можем здесь перечислить. Тем, кто читает эти строки, суждено принять непосредственное участие в уменьшении их числа. Заниматься этим так или иначе придется, потому что важность развития искусственного интеллекта не подлежит сомнению - таков уверенный ответ на третий вопрос. Частично мы уже затрагивали его в «Следствии по делу о причинах». Здесь и экономические причины, и чисто познавательный интерес, и извечное стремление человека ко все более надежному покорению природных стихий, к устранению своей зависимости от их капризов. Разумный симбиоз человека и машины сулит фантастические перспективы. Их столь много, что не стоит и перечислять! Следует лишь учесть вот что. В любой работе, в любой деятельности всегда можно выделить часть интересную, увлекательную. Остальное, хотя и необходимо, но утомительно и скучно... Занимаясь рутинным, но обязательным делом, мы часто превращаемся в некий механический придаток к самому себе. Разделение труда, при котором одни только творят, а другие - чинят карандаши, конечно, антигуманно, ибо в каждом человеке живет творческое начало, надо только дать ему возможность развиться. Таким образом, главная цель создания искусственного разума - это избавить свой мозг от изнурительной «черной» работы.

Однако сосуществование человека с машиной - проблема сложная. Насыщая мир техникой, не следует проявлять легкомыслие. Новые орудия и машины, новые виды энергии, химических веществ, медицинских препаратов могут привести нас к плачевным, даже катастрофическим последствиям. Не случайно известный ученый и писатель Айзек Азимов в цикле рассказов «Я - робот» сформулировал три принципа, названные им законами роботехники, которые следовало бы неукоснительно соблюдать при создании этого типа устройств,

1. Робот никогда и ни при каких обстоятельствах не может принести вред человеку или допустить своим бездействием, чтобы тому был нанесен вред.

2. Робот обязан наилучшим образом выполнять свою работу, если это не противоречит первому закону.

3. Робот обязан заботиться о собственной безопасности, если это не

противоречит первому и второму законам.

Если задуматься, то эти законы могут рассматриваться как принципы создания любой техники или технологии вообще. И если бы компания «Артифишиал интеллидженс» придерживалась их, то инцидент между УСОРЕЗом и профессором математики не возник бы.

Но как же все-таки быть с «кибернетическим двойником» человека, устройством столь совершенным, что оно сможет претендовать на все права человеческой личности? Не появится ли в результате некое «машинное общество», не заживет ли оно своей жизнью, не подчинит ли себе человека и т. д.? Станислав Лем, польский фантаст и футуролог*5, в своей увлекательной книге «Сумма технологий» приводит убедительные аргументы против такого беспокойства. Если и будет доказана принципиальная осуществимость данного невероятно сложного «кибернетического двойника», то вряд ли кто будет заниматься его созданием. Алхимики в средние века мечтали о «философском камне», превращающем все металлы в золото. Физика нашего времени установила, что подобное превращение принципиально возможно, однако никому и в голову не приходит начать изготовлять золото таким образом. По всей видимости, и у науки будущего будут более важные и интересные проблемы, чем массовое изготовление искусственных людей.

В результате - мы в какой-то мере ответили и на четвертый вопрос. Разумеется, наши ответы не претендуют на достоверность и полноту. Они служат лишь иллюстрацией возможных подходов к решению одной из захватывающих проблем современной науки. В начале нашего разговора мы полусерьезно заметили: дело может дойти до суда. Но какой бы суд взялся рассматривать такие, по сути своей -философские, вопросы?

И все же такой суд есть. Это - Практика, которая, как известно, является единственным критерием истины. Это наша с вами повседневная трудовая жизнь. Рано или поздно она дает ответы на любой вопрос. Будем надеяться, что одним из таких ответов и будет подтверждение истинности своеобразного социальнокибернетического уравнения, которое пока выражает лишь наше горячее желание: человек-машина- новая вершина!

Итак, следствие продолжается!

В ЛАБОРАТОРИЯХ СИБИРСКИХ УЧЕНЫХ

Алла Мелик-Пашаева МОСТ ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

В ЛАБОРАТОРИЯХ СИБИРСКИХ УЧЕНЫХ Алла Мелик-Пашаева МОСТ ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Это было почти сорок лет назад. Двое молодых археологов, осторожно, боясь задеть колючий кустарник или потревожить ногой камень, спускались вниз по скалистым уступам. У подножия горы вдруг вырос перед ними худощавый, подтянутый старик в черном костюме, в безукоризненно свежей рубашке...

Появление американского археолога Алеша Хрдлички около сибирского села Буреть на Ангаре не было случайным. Восьмидесятилетнего ученого с мировым именем привели сюда научные интересы: он был убежден, что прародителей коренных американцев надо искать в Сибири...

А вот сегодня следы первых «сибиряков» ищут... в Америке! В 1975 году по инициативе ученика Алеша Хрдлички профессора Вильяма Лафлина Национальная академия наук США пригласила для участия в первой совместной археологической экспедиции группу сибирских исследователей. Возглавил эту группу директор Института истории, филологии и философии СО АН СССР академик Алексей Павлович Окладников. Именно к нему-то, молодому, но уже известному исследователю древних веков, и спешил сорок лет назад Алеш Хрдличка...

В советскую группу вошли доктор исторических наук Р. Васильевский, лауреат премии Ленинского комсомола профессор А. Деревянко, доктор исторических наук В. Ларичев, известный и как автор увлекательных книг.

Именно эти исследователи, а с ними студент Саша Конопацкий, отлично справлявшийся с работой лаборанта и переводчика, оказались первыми, после 1910 года, русскими учеными на Аляске и Алеутах.

Вид с Берингийского моста

Геологи утверждают, что в истории нашей планеты по крайней мере дважды существовала так называемая Берингийская суша, соединявшая Азию с Аляской. Огромные массы льда, скопившиеся за время ледниковых периодов, заметно «уменьшали» запасы мировых

вод. Уровень океана неоднократно понижался на 60-90 метров, обнажая обширные пространства континентальных шельфов. Вот по такому мосту, точнее по обнажившемуся дну Берингова и Чукотского морей, из Азии в Америку и обратно путешествовали самые разнообразные животные, среди них даже такие теплолюбивые, как слоны. Не исключено, что 30-35 тысяч лет назад, преследуя мамонтов и шерстистых носорогов, по Берингийской суше могли пройти и первооткрыватели Америки... Эту догадку вполне подтверждает и такой неоспоримый факт: древнейшее население Америки - индейцы, эскимосы, алеуты - по антропологическому типу очень близки древним обитателям Сибири. Есть уверенность, что и обитатели Огненной Земли и современные индейцы Северной Америки восходят к палеоазиатским племенам, пришедшим в Америку именно в те далекие ледниковые времена.

Профессор В. Лафлин (США), рыбак И. Душкин и академик А. П. Окладников на рекогносцировке.

А данные археологии, - что говорят они?

В. Ларичев (доктор исторических наук): - Полвека назад в самом центре азиатского материка были найдены каменные скребки характерной клиновидной формы. Через много лет точно такие были обнаружены и на Аляске. Так в руки ученых попали первые «звенья» из единой общей цепи, связывающей культуры Азии и Америки.

Размышляя о взаимодействии культур двух великих континентов, я всегда завидовал судьбе исследователя, которому посчастливилось первому ощутить связь указанных культур в их чисто материальном проявлении.

В 1925 году американский археолог Нельс Нельсон, участник Центрально-Азиатской экспедиции, обнаружил в «Долине озер» в горах Монгольского Алтая ставшие знаменитыми нуклеусы -оригинальнейшим образом обработанные орудия древнекаменной эпохи.

Необычайное везение! Десять лет спустя в руках Нельсона - те же гобийские нуклеусы, совершенно неожиданно найденные на Аляске, около университетской фермы Фербенкс.

Минуло полстолетия, и вот мы, группа советских и американских археологов, держим в руках вещественные доказательства родства древнейших обитателей двух разных континентов. Это, пожалуй, самое сильное, самое неизгладимое впечатление от нашей первой совместной экспедиции...

На территории Сибири, Дальнего Востока, Сахалина, Камчатки обнаружено много стоянок древнекаменного века.

Их география позволяет высказать ту мысль, что заселение североамериканского континента шло через северо-восток азиатского материка, причем двумя волнами. Первая привела через Берингийский мост предков нынешних индейцев, вторая - предков алеутов, эскимосов и других племен Крайнего Севера. Алеуты, по-видимому, шли по южной границе Берингии. Проверка этих идей также входила в планы работ советско-американской экспедиции.

А. Окладников (академик): - Одним из тех, кто как бы заново открыл древний Берингийский мост, был крупнейший геоморфолог нашего времени, большой знаток четвертичной геологии Арктики и Аляски, профессор Дэвид Гопкинс. Как-то при встрече в Хабаровске на специальном симпозиуме, посвященном Берингии, я сказал ему шутя: «В истории нашей планеты было два Колумба. Один открыл Америку, второй - Берингию. Второй - это вы. доктор Гопкинс!»

Другому моему американскому другу - профессору Вильяму Лафлину принадлежит одно из самых замечательных открытий последних десятилетий: загадочная «культура пластин» на

маленьком островке Анангула, части Алеутского архипелага. «Культура пластин» замечательна тем, что она принципиально отличается от всех других древних памятников Нового Света отсутствием двустороннеобработанных каменных орудий.

До открытия Лафлина никто не думал о том, что на Алеутских островах более 10 тысяч лет тому назад могла существовать своеобразная и древняя культура. Откуда же пришли загадочные люди ««культуры пластин»? Каково их отношение к позднейшей, собственно алеутской культуре?..

На «Ките, плывущем на север»

Путь советских и американских ученых лежал к известной стоянке древнего человека, получившей название «стоянки каменных пластин». Несколько дней ушло на то, чтобы с острова Умнак перебраться к месту раскопок. Сильный ветер, свирепые волны, свинцовые оттенки холодных вод - все живо напоминало о том, что именно в этом районе Земли зарождаются злобные тайфуны, что именно этот край называют колыбелью ветров.

Эврика!..

Два месяца небо над островом Анангула (его название переводится как «Кит, плывущий на север») сочилось нудной моросью. В качестве гигантского зонта археологи

использовали заботливо припасенный профессором Лафлином парашют. Под его шелковой крышей на суровом клочке необитаемой земли работали русские и американские археологи.

В слое вулканического пепла в самом скором времени были обнаружены скребки, ножи, каменные сосуды девятитысячелетней давности. И среди них - сразу девять (!) элементов, связующих древнейшие культуры Азии и Америки. В американских газетах незамедлительно появились броские заголовки: «Первые американцы были сибиряками!»

Члены экспедиции на острове Уналашка (Алеутские острова).

Но была ли цивилизация Анангулы культурой палеоалеутов -прародителей алеутов нынешних? И если да, то где доказательства

ее связи с собственно алеутской культурой?..

Место для новых раскопок хозяева предоставили выбрать Алексею Павловичу Окладникову. И не только из любезности. Давно известно: где появился Окладников, там находки! «Чутье охотника, чутье следопыта», - смеется Алексей Павлович в ответ на все расспросы.

Работы начали на восточном побережье, южнее старого, заброшенного раскопа на территории древнего поселения Виллидж Сайт. В тот же день профессор Лафлин записал в свой дневник: «13.30. А. П. (так вслед за советскими коллегами стали дружески называть Окладникова и американцы) нашел каменную ножевидную пластину».

Сомнений не было - пластина анангульского типа!

«15.30. Найден ушковский наконечник. Всеобщее оживление».

Ушковский черешковый наконечник - особый тип метательного орудия. Назван по имени Ушковского озера на Камчатке, где впервые найден археологом Н. Диковым.

Находки, сделанные на острове, - а было найдено еще 26 наконечников! - превзошли самые смелые ожидания. К тому же за этими находками стоял еще один, социальный, смысл... Четыре часа подряд профессор Лафлин держал речь в Верховном суде США, доказывая права современных алеутов на земли, которые они населяют. В качестве вещественных доказательств фигурировали найденные в алеутской земле изделия древних мастеров...

Когда заселили Приполярье?

Около 10 тысяч лет назад на Земле резко потеплело, - примерно к этому времени относится начало последнего и окончательного «затопления» Берингийского моста. Исчезли крупные животные, в погоне за которыми пришли в Америку древнейшие охотники. Зато в потеплевших водах в изобилии размножились морские млекопитающие. Именно это заставило людей перейти к новым формам экономики, ориентированной на приморский и чисто морской типы хозяйств.

Р. Васильевский (доктор исторических наук): - Споры специалистов касаются сейчас главным образом центров возникновения приморских традиций и культур. До последнего времени считалось, что возникли они сравнительно недавно, 4-5 тысяч лет назад, в южных районах Тихого океана и уже в готовом, виде были перенесены из южных районов в северные. Однако археологические открытия в низовьях Амура, на Сахалине, на Охотском побережье, Чукотском полуострове, а также на Аляске и на Алеутских островах внесли существенные коррективы в эти несколько устаревшие представления. Стало ясно, - истоки культур морских зверобоев надо искать в приполярных зонах. Важнейшее значение приобрели вот такие, как наша, совместные экспедиции. Прибрежное расположение стоянок, найденных при раскопках на Алеутских островах, жилища, напоминающие полуподземные дома коряков на Камчатке и нивхов на Сахалине, высоко специализированные орудия для промысла морского льва, выдры, котика - все доказывает справедливость новой теории.

В шапке с длинным козырьком, предохраняющим глаза от нестерпимого блеска льдов, в теплой парке из птичьих шкурок (алеуты и сейчас славятся птичьими парками, сшитыми из шкурок неповоротливых топорков), в водонепроницаемом плаще из рыбьей кожи древний алеут садился в небольшую байдару, сшитую из шкур морского зверя.

На суше он, может быть, и выглядел неуклюжим, но на воде не уступал в ловкости зверю. Вооруженный лишь гарпуном, он смело бороздил прибрежные воды.

Таким образом, именно у предков чукчей, коряков, алеутов, эскимосов появились впервые полуподземные жилища, теплая меховая одежда, легкие лодки из шкур морского зверя... «Эти первые сибиряки, а вместе с ними и первые американцы, - шутят ученые, -совсем неплохо устроились по тем временам!» А если говорить всерьез, то именно это в конечном счете обусловило освоение человеком морского побережья Тихого и Ледовитого океанов. По своей значимости - событие вполне сравнимое с таким процессом, как, например, возникновение и распространение земледелия в благодатных южных областях...

Колумбы с берегов Байкала

В 1975 году уже американцы приехали в Сибирь - продолжить вместе с советскими коллегами поиски древнего американского человека в Азии. Раскопки велись на побережье Байкала - в бухте Цаган-Заба и на острове Ольхон.

- Находки, - сказал академик Окладников, - открыли перед нами стройную картину жизни древних байкальских племен, живших здесь на заре новокаменного века. Это были рыболовы и охотники на нерпу...

- Очень важно, что мы не только увидели предметы древней сибирской культуры, но и сами, своими руками, раскопали их, -заметил профессор Лафлин, возглавлявший группу американских археологов. - На восточном побережье Байкала перед нами открылись великолепные наскальные рисунки человека бронзового века. Мы нашли кости огромных млекопитающих - шерстистого носорога и

мамонта, оставшиеся от времен последнего оледенения. В одном из погребений раскопали семисантиметровую каменную рыбку. Видимо, этот каменный омуль служил приманкой для хищных рыб. Точно такими же приманками совсем еще недавно пользовались и современные североамериканские племена.

Байкал - район совместных работ советских и американских археологов.

Тут нелишне, пожалуй, рассказать одну из наивных сказок древнейшего так называемого «вороньего эпоса». Звучит она примерно так. Женился ворон на казарке, и полетели они на юг через океан. Долгим был путь, в пути обессилел ворон и упал в волны. Но там, где он упал, в изобилии плавали палки, а может быть - сухие листья. На них-то и отдохнул ворон. А потом сумел из всего этого создать Аляску, а вслед за нею и каменные скалы далекого материка, где ворона встретили существа другого, не вороньего, племени... Дело в том, что сотворение земли в океане - характерный мотив фольклора жителей морских побережий и островов. Общность фольклора североамериканских индейцев, эскимосов, алеутов, народов азиатского Севера может служить косвенным доказательством тех великих миграционных процессов, что совершались в глубокой древности.

- Нам посчастливилось, - рассказал академик Окладников, - найти два прекрасно сохранившихся, не разрушенных временем скелета древних обитателей здешних мест. Это большая удача. А для профессора Лафлина - удача особая. Ведь профессор Лафлин, один из пионеров идеи первоначального заселения Америки азиатами, -антрополог по специальности. Ну, а если добавить, что находка сделана была перед самым днем рождения профессора, можно понять его поистине праздничное настроение.

Что ж, торжество и радость ученого, действительно, понятны.

- Осмотрев внимательно каждую находку, - сказал профессор Лафлин, - я обнаружил, что черепа и скелеты принадлежат краснокожим людям, очень близким по типу к североамериканским индейцам. Я не мог скрыть волнения: а что если это родственники тех людей, которые 6-8 тысяч лет назад, с последней великой волной трансконтинентальной миграции отправились в дальний путь - на мою родину, и в последний раз прошли по сухопутному Берингийскому мосту между двумя материками? Получается - не правда ли? - что Колумб действительно был не один...

- Что же касается вообще мостов между континентами, - добавил академик Окладников, - то думается, что наука о человеке, о его истории и культуре, наука, творимая учеными разных стран, уже сама по себе такой вот прочный мост. Уверен, он не последний. Я думаю, он сыграет свою роль в продолжающейся истории двух великих -континентов.

В ЛАБОРАТОРИЯХ СИБИРСКИХ УЧЕНЫХ ВЫРАЩИВАТЬ ПШЕНИЦУ НА ЛУНЕ?

20 июля 1969 года американские астронавты Армстронг и Олдрин высадились на поверхность Луны в районе Моря Спокойствия... Ну, а раз уж люди побывали на Луне, рано или поздно они все равно организуют там научно-исследовательскую базу. Рано или поздно придется подумать о длительном жизнеобеспечении человека на Луне. Каким же образом? Построить дом и распахать сад-огород в этом огромном каменистом вакууме? Пока только «луноход» выдержал, проработав на Луне десять с половиной лунных суток, и образцы лунных пород - первый урожай спутника Земли. Но... самое маленькое поле пшеницы?

Оказывается, вполне возможно обеспечить жизнь человека на Луне выращиванием растений так же, как и на Земле, только, разумеется, в условиях «закрытого грунта».

О «лунном» эксперименте на земле с лунными ритмами дня и ночи, который ведется в отделе биофизики Института физики имени Л. В. Киренского СО АН СССР, журналистка Г. ШПАК беседует с доктором биологических наук ГЕНРИХОМ МИХАЙЛОВИЧЕМ ЛИСОВСКИМ.

- Пшеница растет, развивается и дает урожай приблизительно за четверо лунных суток. И что характерно - снижение урожайности незначительно.

- Генрих Михайлович, но если эту самую пшеницу вынести на «улицу» Луны...

- Моментально погибнет, поскольку на Луне нет атмосферы. Вся вода быстро испарится, потому что атмосферное давление равно нулю. Это все равно, что сунуть растение в лиофильную сушилку, где создан вакуум. Кроме того, на Луне очень жесткое ультрафиолетовое излучение, уничтожающее все живое. Или очень высокие или очень низкие температуры. И, естественно, жизнь растений в открытом грунте Луны в принципе невозможна. Условия совершенно неблагоприятные. Те же американцы выходили на Луну в специальных скафандрах, защищающих от солнечного излучения, особенно-коротковолнового, от резко отличающихся от нашего земного оптимума температур, от вакуума и от многих других факторов...

- Значит, предстоит построить лунную оранжерею,

искусственную экологическую систему - и никаких проблем?

- Вся сложность в этом случае будет связана с источником света.

Если растения на земле привыкли к естественным ритмам смены дня

и ночи, к земным суткам, то на Луне сутки длятся почти земной месяц. Иначе говоря - на Луне 15 земных суток светит солнце, затем - 15 суток темнота.

Можно было бы выращивать растения за счет искусственного освещения, но это чрезвычайно дорого. Ведь потребуется большой расход энергии на искусственные источники света и сложные системы отвода тепла, выделяемого при работе этих источников. Проще, казалось бы, впрямую использовать солнечный свет. Но смогут ли растения жить в условиях необычного, как мы называем, лунного фотопериода с продолжительностью почти 15 суток света и затем -столько же темноты? Обычно растения, помещенные в условия длительной темноты, быстро истощаются и гибнут, если они находятся в состоянии роста и развития. И только зимующие, уйдя в глубокий покой, могут длительно переносить темноту.

- Как же вам удалось «научить» пшеницу и другие однолетние растения жить на земле в условиях лунного ритма?

- В лаборатории разрабатывались специальные режимы, позволяющие растениям прежде всего переживать вот эти длительные, пятнадцатисуточные в земном измерении ночи. В качестве такого средства воздействия на растения использовались пониженные температуры. Мы проводили опыты по выращиванию пшеницы, а потом и овощных культур в условиях лунных фотопериодов. Растения 15 земных суток выращивались на непрерывном искусственном освещении, что имитировало лунный день, затем помещались на такое же время в темноту. В условиях темноты при комнатной температуре, при температуре культивирования растений они не доживают до конца лунной ночи. Растения теряют хлорофилл, бледнеют, у них вянут и засыхают листья, они истощаются и гибнут. Но если лунную ночь сочетать с пониженными температурами, причем для разных видов могут быть свои уровни понижения температур, и, кроме того, лишить растения минерального, особенно азотного, питания и снабжать их только водой, то растения способны в хорошем состоянии пережить лунную ночь.

- Получается что-то вроде консервации живого организма...

- Причем длительной консервации. Растения способны переживать лунную ночь на разных этапах развития. Например, пшеница в пятнадцатидневном возрасте (в земном исчислении) помещалась в темноту при температуре три-четыре градуса. В качестве питательной среды в это время использовалась обычная водопроводная вода. После лунной ночи пшеница продолжала расти. В течение второго лунного дня, или следующих пятнадцати земных суток освещения, пшеница выколашивалась, затем снова помещалась в темноту на пятнадцать земных суток - имитировалась еще одна лунная ночь... И снова растения выставлялись на свет...

И вот при таких лунных ритмах смены дня и ночи растения нормально развивались, формировали урожай, давали зерно. Испытывались и потомки этих растений в первом и втором поколениях. Они выращивались также в лунном режиме.

- И они не изменились?

- Некоторые небольшие изменения, связанные с недостаточным наливом зерна, произошли, но в общем растения показали потенциальную возможность нормально развиваться и давать потомство.

Аналогичные опыты проводились с морковью, свеклой, репой. И эти растения хорошо растут, дают корнеплоды с нормальным биохимическим составом. А следовательно, вырисовывается потенциальная возможность использования на Луне естественного солнечного света для выращивания растений. Это, по-видимому, намного облегчит проблему энергетики лунных поселений человека.

- Какая аппаратура была создана для лунного эксперимента? Какие устройства использовались для имитации лунных ночей?

- Имитируя лунный день, мы пользовались различными фитотронами с регулируемыми светом, температурой, газовым режимом и минеральным питанием.

Лунную ночь создавали в специальных холодных камерах, где поддерживались заданные температуры, влажность воздуха, режимы полива растений. Растения приходилось перемещать из одной экспериментальной установки в другую, имитируя таким образом переходы от лунного дня к лунной ночи. Но имитируем мы, разумеется, уменьшенную земную тяжесть. На Луне она составляет одну шестую от земной. Но мы считаем, что при тяжести в одну шестую растения будут уже достаточно ориентироваться, более или менее нормально расти. К тому же опыты физиологов на клиностатах - приборах, имитирующих действие силы тяжести, - показали, что даже двух-трех-тысячных долей земной силы тяжести достаточно, чтобы растение ее почувствовало и проявило необходимые геотропические реакции, ориентирующие стебли и корни в пространстве.

- Приходится только удивляться силам жизни! Генрих Михайлович, если растения могут жить и в лунный день и в лунную ночь, -сможет ли человек свободно дышать в лунную ночь?

- Понятно, что в период лунной ночи, когда растения не могут фотосинтезировать, а человек должен жить, работать, - он будет использовать кислород, накопленный растениями в лунный день, а углекислота должна собираться, концентрироваться для того, чтобы снова послужить источником питания для растений в лунный день. Иначе говоря, если на непрерывном освещении, как показали наши предыдущие опыты в экспериментальной биологической системе (БИОС-3), для обеспечения одного человека кислородом, водой и частично пищей нужно четырнадцать квадратных метров посевной площади, то в условиях Луны понадобится, примерно, тридцать квадратных метров. Днем растения будут с двойной производительностью накапливать кислород, чтобы ночью человек мог использовать этот кислород, пока растения находятся в состоянии анабиоза.

По крайней мере, такой способ регенерации среды - один из возможных. И в этом направлении лаборатория и ведет сейчас исследования.

Кроме того, выяснилось, что не все растения способны переживать условия лунных ночей. Теплолюбивые - помидоры, огурцы и другие -при высоких температурах в условиях лунной ночи гибнут от истощения, а при низких температурах - погибают от них. И, разумеется, наша работа будет связана и с подбором определенных культур, полностью обеспечивающих человека кислородом, водой и растительной частью рациона на будущих лунных базах жизнеобеспечения.

- И, наверно, с подбором специального грунта? На чем же растения будут расти?

- Разумеется. Я уже говорил, что это должен быть закрытый искусственный грунт с искусственным регулированием температуры, поскольку ночью на Луне температура падает до минус 140-160 градусов по Цельсию, а днем поднимается до плюс 150-180 градусов. Для базы жизнеобеспечения потребуются оранжереи или закрытые помещения с заведением туда солнечного света.

- То есть как?

- На Луне солнечный свет будет использоваться не прямо, а в некотором разведении...

- «Разбавленный свет» - это интересно!

- Ведь интенсивность солнечного света в полдень на Луне очень велика, выходит за пределы энергетически оптимальной для растений. Значит, можно с небольшой светоприемной площади после соответствующей фильтрации разводить солнечный свет светотехническими средствами на посевную площадь. Растениям нужна интенсивность порядка ста, двухсот ватт фотосинтетически активной радиации на квадратный метр. А на поверхности Луны эта интенсивность составляет приблизительно 600 ватт на квадратный метр.

Свет на Луне обязательно должен фильтроваться, поскольку там нет земной атмосферы, поглощающей большую долю инфракрасной радиации и ультрафиолета. И, естественно, растения не могут расти в вакууме. А в закрытом грунте придется применять гидропонику.

- Значит, можно использовать и лунный грунт?

- Как показали опыты американцев, лунный грунт по крайней мере не вреден, не токсичен для растений, хотя он не содержит в себе всех необходимых питательных веществ. Но его можно использовать так же, как используют гравий, керамзит, перлит и другие наполнители в гидропонике. Испытателям придется взять с собой в запас необходимые минеральные вещества, в частности азотные, фосфорные соединения, и выращивать растения в гидропонике, как это делается у нас, на Земле, во многих случаях.

- Придется брать с собой несколько мешков солей?

- Мешков не потребуется. Ведь в биомассе растений соли составляют пять-семь процентов, а органическое вещество -остальные девяносто с лишним. Так вот, эти несколько процентов надо будет взять с собой, а органическое вещество растение будет создавать за счет фотосинтеза, используя ту углекислоту и воду, которую выделяет человек, и возвращая ему кислород, чистую воду и пищу.

- Хотела бы я взглянуть, как будет выглядеть лунное поле...

- Наверно, так же, как обычное земное где-нибудь в теплице. Правда, из лунной ночи растения выходят иногда слегка подвядшими. Но буквально через несколько часов после того, как растения возвращаются на свет в нормальный температурный режим, следы «ночных переживаний» исчезают. И растения продолжают интенсивно фотосинтезировать, расти и развиваться.

- Интересно еще вот что. В своих земных опытах вы с помощью света сокращаете сроки развития растений. Это возможно в лунных условиях?

- Время развития растений в условиях лунных ритмов дня и ночи остается таким же, как и в условиях непрерывного освещения, если перевести лунный ритм в световое время. Ну, например, четыре лунных дня составляют шестьдесят земных суток. Приблизительно, значит, растения, выращенные на непрерывном освещении за 60 суток, и растения, выращенные за 4 лунных дня, выглядят примерно одинаково. Но истинная продолжительность вегетации у «лунных» растений удлиняется только за счет тех лунных ночей, которые как бы разбивают шестидесятисуточное непрерывное освещение на четыре этапа. Лунные ночи, как говорят агрономы, становятся «выключками» из общего хода времени. Просто это время потеряно для роста и развития.

- А на Луне и дерево можно вырастить? Ну, это так, из любопытства.

- Ну, наверно. Но с деревьями мы не работаем, поэтому никаких векселей выдавать не буду.

- Скажите, Генрих Михайлович, известны ли другие, подобные вашим, работы по выращиванию растений?

- У нас в Советском Союзе велись работы в одном из институтов, но там система жизнеобеспечения для условий лунного дня и лунной ночи строилась несколько на ином принципе. Для эксперимента подбирались салатные растения с очень коротким периодом вегетации. Фактически растения не получали лунного фотопериода. Просто получали пятнадцать суток света, и потом эти растения съедались испытателями. Вы, очевидно, знаете об этом эксперименте - «Год в земном звездолете». О нем много рассказывалось...

- Это было почти одновременно с с полетом «Аполлона-11». Точнее - эксперимент завершался в год полета на Луну...

- Технологически там как бы решалась проблема лунного дня и ночи. В течение лунного дня растения росли, а в лунную ночь теплица пустовала, В конце лунной ночи снова сеяли укроп, листовую капусту, огуречную траву. Испытатели получали только витаминную зеленую массу. А растения, дающие клубни, корнеплоды, семена, то есть обеспечивающие всю растительную часть рациона, в таком режиме не получишь. В этих опытах, описанных А. Н. Божко, ставились несколько иные задачи.

- Генрих Михайлович, коль скоро вы и ваши коллеги работаете на перспективу, - рано или поздно вам придется включить в опыты и человека. Последний эксперимент в замкнутой системе ««человек -высшие растения», который завершился успешно, был проведен при непрерывном освещении. Как вы намерены действовать в ««лунном» варианте биологической системы?

- В принципе возможен эксперимент в системе «человек - высшие растения», где высшие растения выращивались бы не на непрерывном освещении, как это делалось до сих пор, а в лунном ритме дня и ночи.

- И если вдруг представится случай - вы сможете передать

космонавтам посылку с «лунными» семенами пшеницы?

- Дело в том, что это обычные семена. Если растение в условиях лунных ритмов чувствует себя нормально, то и не надо каких-то особых лунных семян. Наша земная пшеница будет расти и на Луне.

ФАНТАСТИКА И ПРИКЛЮЧЕНИЯ Виталий БугровО ФАНТАСТИКЕ - ВСЕРЬЕЗ И С УЛЫБКОЙ

В преддверии «грядущей борьбы»

Когда разговор заходит об истории фантастики как жанра, или вида литературы, зачастую слышишь: жанр этот (или вид) создан в последней трети прошлого века Жюлем Верном и Гербертом Уэллсом. В дореволюционной России - не существовал... Вот так, - коротко и безапелляционно.

С первым из этих положений трудно не согласиться: у колыбели научной фантастики, какою мы ее знаем, действительно стояли Жюль Верн и Герберт Уэллс. Но вот со вторым...

Очень плохо осведомлены мы о нашей дореволюционной фантастике. Это, впрочем, легко объяснимо: расцвет жанра в нашей литературе лишь начинается. Долгое время фантастика считалась у нас литературой второго сорта, развлекательной, несерьезной. О какой истории жанра могла идти речь, когда и мимо новинок-то его в самом недавнем прошлом критики проходили - да и сейчас еще нередко проходят - с завидным равнодушием...

Но даже и при таком положении дел знатоки фантастики, говоря о русских ее истоках, непременно вспомнят и знаменитые в свое время романы А. Богданова «Красная звезда» и «Инженер Мэнни», и «случайную» фантастическую повесть А. Куприна «Жидкое солнце», и повести К. Циолковского, тоже написанные до революции, и фантастику В. Брюсова, и повести и романы П. Инфантьева, С. Соломина, М. Первухина, П. Бахметьева, В. Семенова, Б. Красногорского, В. Чиколева, С. Минцлова, Н. Шелонского... Кое-кто не без иронии припомнит и многочисленные романы В. Крыжановской-Рочестер - ее пенталогию «Маги», к примеру...

Словом, окажется, что не столь уж редким гостем была фантастика в старой русской литературе.

Найдутся, конечно, люди, которым вот такое копание в архивах фантастики покажется ненужным: ведь там же, в старой фантастике, -ничего хорошего, по их пониманию!

Но... Точно так же находились в прошлом люди, начисто отрицавшие «антинаучные» книги Александра Беляева. Да и «Аэлиту» Алексея Толстого - признанную жемчужину советской фантастики! - тоже не жаловали в свое время ревнители строгой научности и достоверности жанра...

Нет, «копаться» - надо. Надо, чтобы понять: в какой почве вызревала современная советская фантастика, столь громко о себе заявившая в последние десятилетия, столь уверенно вышедшая на мировую арену? Надо, чтобы убедиться: фантастика - отнюдь не инородное тело в русской литературе, отнюдь не искусственно привитые традиции западных фантастов. Надо, наконец, чтобы подтвердить: народ, осуществивший грандиознейшую мечту всех народов и поколений, - этот народ умел и любил мечтать!..

В старой, пятнадцатилетней давности, статье Жака Бержье, прослеживавшей истоки советской фантастики, я когда-то наткнулся на имя Антона Мартыновича Оссендовского, - имя, прочно забытое, ни разу не упоминавшееся в отечественной нашей критике. А критик французский относил повесть этого фантаста «Ужасы на бригантине» к разряду «истинных шедевров»...

Нужно ли говорить, как взволновало меня, давнего поклонника научной фантастики, это упоминание?! Долгое время я пытался найти «истинный шедевр» Оссендовского - и не мог. Не мог, потому что не знал - где искать.

Но вот один мой товарищ, столь же фанатично преданный фантастике, вдруг сообщил мне: он - разыскал! И вот у меня в руках -«Ежемесячный литературныя и популярно-научныя приложешя къ журналу «НИВА» на 1913 годъ». И в них - повесть А. М. Оссендовского «Бриг «Ужас». Французский критик, библиотека которого погибла в годы второй мировой войны, о дореволюционной русской фантастике писал по памяти и непреднамеренно исказил название произведения...

Заранее предвкушая удовольствие и одновременно тревожась, действительно ли повесть так хороша? - начинаю переворачивать пожелтевшие от времени страницы.

...Группа русских ученых работает над выведением «гигантского плазмодия» - плесневого гриба, с необычайной быстротой размножающегося, согревающего и удобряющего почву. Вот и первые успехи. На дворе - декабрьские морозы, а на опытных грядках зеленеют молодые побеги. Открытие обещает стать грандиозным: применение «плазмодия» продвинет далеко на север такие типично южные культуры, как цитрусовые, позволит даже в северных широтах снимать по три урожая в год...

Что ж, для 1913 года мечта о продвижении цитрусовых на север, о трехстах пятидесяти зернах в одном колосе, о трех урожаях в год -довольно-таки смелая мечта! Особенно если вспомнить, что фантасты тридцатых-пятидесятых годов мечтали у нас порой о куда меньшем: о том, чтобы хоть два-то урожая снять, и не на шестидесятой параллели, как у Оссендовского, а значительно южнее, в средней полосе России... И все-таки: не маловато ли одной только этой - в конце концов, чисто технической - идеи для «истинного шедевра»?

Читаю дальше.

...На огромном пространстве между Шпицбергеном и Беринговым морем начинают гибнуть деревянные рыбачьи суда, занимающиеся ловлей сельди, трески и китобойным промыслом. Они не тонут, нет, -много страшнее: непонятная плесень съедает их обшивку, палубы, мачты и даже паруса.

Одновременно рыбаки сообщают, что в северных морях ими обнаружены целые косяки рыбы, всплывшей на поверхность, - десятки миль покрыты гниющей треской и сельдью...

(Сегодня, с высоты наших семидесятых, всякому, кто хоть чуть-чуть интересуется фантастикой, совсем несложно предположить: ага!.. это, наверное, таинственный «плазмодий» вырвался на свободу?! Но не будем забывать - речь-то идет о произведении, написанном добрых шестьдесят лет назад...)

На изучение загадочного явления отправляется научная экспедиция. И выясняется постепенно, что неожиданное бедствие - действительно дело рук человеческих. Это Яков Силин - маньяк, в обиде на близких ему прежде людей возненавидевший все человечество, - заразил океан плесневым грибом, быстро и жадно поедающим свои жертвы.

Опасность между тем грозит уже не только океану: попав на берег с выброшенной волнами рыбой, «плазмодий» распространяется и на суше, мгновенно убивая все живое на своем пути.

И ученые - герои повести - вступают в прямую борьбу с бывшим своим коллегой. Одна мысль движет ими, одно стремление - загнать джинна в бутылку, из которой он, использовав удобный момент, вырвался...

Да-да... Повесть Оссендовского - вовсе не из числе сладеньких научно-технических утопий. Жак Бержье (кстати сказать - известный ученый-атомщик, а в годы войны - активный участник французского Сопротивления) имел все основания для того, чтобы вспомнить об этой повести в наши дни.

«Замерзший камень я могу превратить в цветущий сад и полную кипучей жизни пучину океана - в огромное кладбище!» - с упоением восклицает в повести Оссендовского Яков Силин, обуреваемый жаждой безграничной власти над всем миром.

Но разве не может сказать о себе этими же самыми словами современная нам наука?

Люди, кто бы вы ни были, - и в первую очередь те из вас, кто стоит в непосредственной близости от испытательных стендов и полигонов, -будьте осторожны, будьте предельно бдительны в своих научных экспериментах, помните о джинне, могущем снова (в который раз!) вырваться из бутылки, - вот к чему сводится содержание повести Оссендовского «Бриг «Ужас».

Находка, увенчавшая поиск, оказалась действительно находкой. Романы А. Богданова, повести А. Куприна и А. Оссендовского - уже одни лишь эти произведения, вместе взятые, всерьез позволяли утверждать: нет, отнюдь не только слабыми подражаниями

жюльверновским романам о путешествиях к Северному полюсу и в иные малодоступные места, не только сугубо техническими утопиями и слащавыми грезами о будущем представлена фантастика в предреволюционной русской литературе! Была у нас, как видим, и фантастика остросоциального звучания...

Этот вывод, сложившийся у меня по прочтении повести «Бриг «Ужас», нашел неожиданное подкрепление, когда в тех же приложениях к «Ниве» - но уже за 1914 год - я прочитал... еще одну «завтрашнюю повесть» А. М. Оссендовского! «Грядущая борьба» - так называлась она.

...Над Землей пролетели века и века.

Земля будущего во многом отлична от планеты, современной автору повести. Изменился транспорт: железные дороги используются теперь лишь для перевозки грузов, людей же с куда большей скоростью переносят во всех направлениях воздушные «яхты» и «лодки». Ученые Земли научились добывать золото из морской воды, без помощи проводов передавать на расстояние энергию, на расстоянии же (притом на любом) - видеть, и тоже без проводов... Но самое главное - коренным образом изменился образ жизни человечества. Земная кора охладилась настолько, что на поверхности ее могут созревать лишь злаки. Значительная часть сельскохозяйственного производства уведена в подземные галереи. Зато там, с помощью искусственного освещения, снимается до десяти урожаев овощей и фруктов в год! Под землю же ушла и большая часть человечества: на глубинах до семи верст расселилась она...

Все это, так сказать, - чисто внешний облик грядущего мира. А в социальном отношении? О, тут также достигнут несомненный «прогресс»!

На смену многочисленным правительствам пришли гиганты-монополии, горстка всесильных промышленных королей правит миром. А горстку эту возглавляет выдающийся изобретатель Джемс Брайтон. Формально - это не диктатура, нет, боже упаси! Брайтон и не помышляет о личном диктате! Но по существу...

«Так думаю я! - достаточно откровенно заявляет он. - Что же касается других, то ими тайно руководят другие, например... я».

Конечная цель режима, изображенного Оссендовским, «создать счастливое человечество». Какими же путями это «всеобщее счастье» создается?

Первоэлемент «всеобщего счастья» - «всеобщая сытость». Но обеспечить материально всех и каждого - увы, не под силу Брайтону и его компании. Естественно, они ищут иных путей. И находят их в том, чтобы... всемерно сократить количество своих «подопечных». Уже уничтожены, стерты с лица земли с помощью гигантского плесневого гриба (вспомним первую повесть Оссендовского!) азиатские народы. «Действенной и эффективной» мерой искусственного регулирования численности человечества оказывается и система «рациональной работы». Страшная потогонная система, при которой рабочий, не выдержавший заданного темпа, не просто отстраняется от работы, нет, - он физически уничтожается... Вот как иллюстрируется эта система в повести:

«...Около массивных железных печей копошились люди. Они, как черные тени, мелькали в разных местах, подвозя тачки с углем и рудой, забрасывая их в печи, прочищая решетки топок, с лязгом и грохотом опуская тяжелые двери и выливая ослепительно белый металл в каналы, ведущие к фабрикам стали.

Через ровные промежутки времени из отверстий в печах брызгал расплавленный металл или прорывалась тонкая струя пара и почти касались обнаженных тел рабочих. Иногда из стен печей, как жала огромных змей, быстро и беззвучно выскальзывали острые ножи и мелькали в воздухе, проходя рядом с грудью только что шагнувшего вперед кочегара или литейщика.

- Что это такое? - в ужасе крикнул Русанов.

- Это система рациональной работы, - с легкой усмешкой произнес Брайтон. - Рабочие, благодаря этой системе, привыкают лишь к необходимым движениям и совершают их с точностью и быстротой машин...»

«Разумное» общество Брайтона оказывается столь же далеким от всеобщего счастья, как и все другие формации, основанные на слепом подчинении одного человека другому. И вовсе, оказывается, не «ушло под землю» человечество в эпоху Брайтона: оно в принудительном порядке загнано туда. Лишь ничтожная «лучшая» часть человечества имеет право наслаждаться всеми удобствами и прелестями наземного существования. И оно закреплено за нею, это право; и никому не дозволяется нарушать заведенный порядок. Тех же, кто все-таки осмелится протестовать, ожидает мучительная смерть в «стеклянных ящиках»...

В «Грядущей борьбе» Оссендовский показал уже не частные отношения между отдельными представителями рода людского, как это еще было в предыдущей его повести. Здесь схвачено главное противоречие капитализма - противоречие между трудом и капиталом. Схвачено и - доведено до абсурда, помогающего понять: это противоречие неизбежно должно привести общество, на нем основанное, к распаду, к гибели.

Так оно и происходит в повести. Русские инженеры Гремин и Русанов первыми организуют внутреннее сопротивление режиму технократии.

Это сопротивление растет, и настолько неотразимы и сильны его идеи, что уже и лучшие представители вчерашней «элиты» включаются в борьбу за уничтожение несправедливого строя. В том числе - и Джемс Брайтон, резко порывающий в конце концов со своим окружением.

И вот на обломках изжившей себя технократии вырастает Земля Побеждающей Мысли...

Выше я говорил о современном звучании первой повести Оссендовского. Очень злободневной представляется мне и мысль, проведенная во второй его повести. С помощью дубинки рай на земле не построить, - вот что утверждает писатель. Это - та самая мысль, которую в 1935 году вложил в свою киноповесть «Облик грядущего» поздний Уэллс, та самая мысль, которая и сегодня очень остро звучит в произведениях фантастов. Да и только ли - в произведениях фантастов?!.

Через несколько лет после первого знакомства с повестями Оссендовского мне вновь встретилось это имя - в очередном томе «Литературной энциклопедии».

Собственно, уже я знал к этому моменту, что химик (кандидат естественных наук!), беллетрист и журналист А. М. Оссендовский родился в 1876 году в древнем русском городе Опочке Псковской губернии, в семье врача. Знал, что в годы великой революции -бурные годы «грядущей борьбы», оказавшейся совсем не за горами, -судьба писателя не была безоблачной и прямолинейной: одно время (правда, в неясном для меня качестве) гостил А. М. Оссендовский даже в лагере белого барона Унгерна, от которого узнал якобы секрет зарытых бароном награбленных сокровищ (они, кстати, не найдены и до сих пор).

Из последнего тома энциклопедии узнал я и о том, что в 1922 году Оссендовский попал в Польшу, где и осел, целиком, по-видимому, отдавшись литературной деятельности. В энциклопедию-то он и включен как польский писатель, ибо написал - уже на польском (и английском) языках - большое количество («несколько десятков», -утверждает энциклопедия) приключенческих повестей, исторических романов и книг о путешествиях. Некоторые из его книг (писатель умер в 1945 году) переиздаются и в народной Польше...

Что ж, пусть Антон Мартынович Оссендовский числится в энциклопедии польским писателем.

Для меня-то несомненно, что первые его повести написаны человеком, со дня рождения жившим в России. Свидетелем и, по-видимому, активным участником грозных событий 1905 года (ибо был осужден и находился в заключении по 1907 год). Человеком, который и после поражения первой русской революции сохранил, судя по повестям, оптимистический взгляд на будущее.

И небольшие повести эти, на мой взгляд, нельзя списывать со счета, упускать их, говоря об истоках русской советской фантастики...

Фантасты на Северном полюсе

Попробуйте, читатель, не сходя с места, вспомнить фантастический роман, повесть или даже рассказ, в которых действие развертывалось бы на Северном полюсе!

Должен предупредить: задание - не из легких. Любители фантастики, к которым я с подобным предложением обращался, нередко путались, вспоминали классическую «Землю Санникова» В. Обручева, «Повести о Ветлугине» Л. Платова, из недавних - «Всадников ниоткуда» А. и С. Абрамовых, «Солнце доктора Бракка» Г. Фивега. Все это - книги, действие которых полностью или частично происходит, правда, в Арктике, но даже в самом лучшем случае (роман Гейнца Фивега) - в целых восьми градусах от Северного полюса... Впрочем, мудрено ли, что собеседники мои путались? Вопрос-то задавался врасплох!

Ну, а вы, читатель? Успели что-нибудь вспомнить? Одно-два названия, от силы три, и уж, наверное, никак не больше? Не удивительно. Ведь современная фантастика начисто утратила интерес к Северному полюсу. Так что готов ручаться: чем меньше вы осведомлены в истории фантастики, тем скромнее, даже после длительной подготовки, окажется ваш ответ.

А ведь когда-то все было иначе, - я имею в виду отношение фантастов к полюсу...

С завершением эпохи географических открытий на Земле почти не осталось белых пятен. Глубинные области Африки, джунгли Амазонии, Антарктида и, наконец, Северный полюс - пожалуй, только они еще таили в себе прелесть неизведанного, обещали больше, чем могли содержать на самом деле. Поскольку же писатели-фантасты всегда были неравнодушны к Неизведанному (а почему бы и нет, если рядом с Неизведанным легче уживается самый буйный вымысел?!) -не мог не волновать их и таинственный, загадочный Северный полюс, куда безуспешно пытались добраться реальные исследователи.

Самая знаменитая из фантастических книг о полюсе, написанных в прошлом веке, - это, безусловно, «Путешествие и приключения капитана Гаттераса» Ж. Верна (1866). Впрочем, уж Гаттераса-то вы, конечно, помните! Помните, как, охваченный безудержным порывом, стремился он преодолеть последние десятки метров, которые отделяли его от умозрительной точки, венчающей Северное полушарие; как потоки лавы с неотвратимостью судьбы преградили ему путь к этой точке; как, спасенный друзьями, он так навсегда и остался пленником Северного полюса: прогуливаясь по парковым аллеям, фанатик-англичанин неизменно пятился задом, если ему приходилось идти на юг... Между прочим, долгие годы считалось самой большой ошибкой Жюля Верна в этом романе то, что он поместил на Северном полюсе действующий вулкан. И, право же, мне крайне приятно было увидеть в газетах конца пятидесятых годов заметку под названием «Жюль Верн прав!», в которой говорилось о том, что новейшими исследованиями в районе Северного полюса установлено наличие вулкана. Правда, подводного, но тем не менее -самого настоящего вулкана!

Писатели конца прошлого века (и начала нынешнего), шедшие по стопам Жюля Верна, как и он, подходили к «проблеме полюса» с чисто научной точки зрения. Оттого их прогнозы оказались недалеки от истины. Жюль Гро («Вулкан во льду»), В. Битнер («Как я отыскал Андрэ у полюса»), капитан Данри («Робинзоны воздуха»), Д. Рик («Царица Северного полюса») вместе со своими героями ничего, кроме льдов, на полюсе не находят.

Неизмеримо больше повезло команде рыболовного судна в рассказе В. Ольдена «Предшественник Нансена», которая добрую неделю жила на полюсе у местных обитателей - потомков древних датчан, причем там, на полюсе, было вовсе не так холодно, как предполагали ученые. Неплохо, в общем, жилось на полюсе и герою романа венгра Мора Йокаи «20 000 лет подо льдом», забытому очередной полярной экспедицией. Правда, питаться ему пришлось мясом мастодонтов и других древних животных, «законсервированных» во льду...

Иное - в повести Жюля Кларети «Море Свободы»: у него голландцы находят на полюсе, как и явствует из названия, чистое от льдов море. В свою очередь, и французы в романе Луи Буссенара «На Северном полюсе», перевалив через ледяные горы, обнаруживают на полюсе море-озеро чистой воды: оно разместилось в середине чудовищно гигантской льдины и вместе с этой льдиной подвигается к востоку. В романе, как это зачастую бывало у Буссенара, не обошлось без курьезной ситуации. Определив местоположение полюса и с радостью отметив наличие здесь скалы, выступающей из воды, герои устремляются к ней, дабы письменным сообщением увековечить свой подвиг. И вдруг выясняют, что это вовсе не скала, а всего-навсего замороженный мертвый кит!..

Шведский ученый Андрэ в рассказе Н. Жураковского «Тайна полярного моря» открывает на полюсе земли, населенные бежавшими из России чукчами. Неведомые земли со страшными чудовищами находят на полюсе герои Е. Лаумана («Вести из бутылки»). А у Курда Лассвица в романе «На двух планетах», готовясь к очередному завоеванию Земли, на Северном полюсе (как, впрочем, и на Южном) уже давно обосновались марсиане...

Кстати, об Андрэ. Имя этого реально существовавшего смельчака летом и осенью 1897 года буквально не сходило со страниц европейских газет. Одна за другой преподносились читающей публике догадки о судьбе шведской экспедиции, на воздушном шаре «Орел» отправившейся к полюсу и бесследно исчезнувшей. Лишь в 1930 году экипаж норвежского судна на берегу острова Белого (восточнее Шпицбергена) обнаружил останки этой экспедиции. Интерес же, вызванный ею, породил и упомянутые уже рассказы Н. Жураковского и известного в прошлом русского популяризатора Вильгельма Битнера, и... «Дневник Андрэ», вышедший отнюдь не из-под пера погибшего исследователя. Под таким названием была издана в 1898 году в Петербурге брошюра, переведенная «с французского и шведского» и рассказывавшая о подготовке экспедиции, о том, как она отправилась в путь, о первых днях этого пути...

Ленинградский исследователь А. В. Блюм, изучая коллекцию рукописей, запрещенных Санкт-Петербургским цензурным комитетом, наткнулся на неиздававшийся второй выпуск «Дневника». Здесь говорилось уже о том, как шведские аэронавты достигли Северного полюса и обнаружили там обитаемый остров - счастливую республику

«Северный полюс», общество будущего, каким оно могло рисоваться воображению передовых людей России конца прошлого века... Демократические убеждения «переводчика» А. Ва-ского (на деле - не известного нам истинного автора этой литературной мистификации) были несомненны; это-то и побудило цензуру запретить издание второго выпуска «Дневника».

Чтобы покончить с островами и материками, «обнаруживавшимися» в прошлом в районе Северного полюса, остановимся ненадолго на романе Н. Н. Шелонского «В мире будущего» (1892).

Герои русского фантаста, исследуя обширный гористый материк (в изобилии покрытый лесами, с бурными реками, с разветвленной системой глубоких пещер), в «точке пересечения земных линий» находят невесть кем сооруженную гранитную колонну, увенчанную высоким металлическим шпилем. Обелиску - тысячи лет! Герои романа приходят к этому выводу на основании наблюдений, отметивших смещение полюса на целых две сажени к северу.

(Заметим в скобках: этот факт не послужил бы им надежным аргументом, знай они, что только за 1968-1972 гг. расхождение между положениями далекого, увы, от постоянства Северного полюса достигало добрых пятнадцати метров...)

Между прочим, герои Шелонского попадают на полюс, как и Соломон Андрэ, воздушным путем, - с помощью специально

сконструированного огромного летающего корабля. Они (мы в этом еще убедимся) не последние, кто добирается сюда по воздуху. Ну, а кто же был первым? Не в действительности (это-то нам как раз хорошо известно: в 1926 году над полюсом пролетели без посадки самолет американца Р. Бэрда и дирижабль «Норвегия» знаменитого Р. Амундсена), нет, - все в той же фантастике?

А первым, оказывается, был «некий Ганс Пфааль» в рассказе Эдгара По, написанном... еще в 1835 году! Отправлялся-то предприимчивый немец на Луну, однако «по пути» пронесся и над Северным полюсом. «Но увы! - сообщает он нам (естественно, в передаче Эдгара По). - Я поднялся на такую высоту, что ничего не мог рассмотреть в подробностях...» Уловка Эдгара По понятна: кто его знает, - что оно там, на полюсе? Щедрый на выдумку американец поостерегся на этот раз давать волю своей фантазии... Хронологически забегая вперед, заметим, что сто лет спустя, совершенно ничем не рискуя, Эдгар По вполне мог бы и приземлить своего героя на полюсе. Так, как это произошло с дирижаблем «Альфа» в романе Александра Беляева «Воздушный корабль», опубликованном ленинградским журналом «Вокруг света» в 1934- -1935 гг.: совершая перелет от самой южной точки нашей страны до самой северной, герои советского фантаста в этой «нулевой точке» едва не разбиваются о ледяные торосы...

Однако вернемся к истории «вопроса».

В 1908 году американец Ф. Кук достиг полюса. Точнее, он объявил об этом, но поскольку не представил в подтверждение никаких доказательств, принято считать, что первым на собачьих упряжках достиг заветной точки Роберт Пири 6 апреля следующего, 1909 года. Этот факт поистине подрезал фантастике крылья.

Конечно, еще можно было фантазировать по поводу технических средств достижения полюса, что и делали у нас М. Волохов («В стране полуночи», 1910), известный популяризатор идеи космических сообщений Н. А. Рынин («В воздушном океане», 1924), наши прославленные летчики, Герои Советского Союза М. Водопьянов (повесть «Мечта пилота», 1936) и Г. Байдуков (рассказ «Через два полюса», 1937)... Однако реальные возможности добраться до полюса - благодаря подвигам полярных исследователей - постепенно все упрощались, и вскоре полюс окончательно покинул страницы фантастических романов, оставив писателям-фантастам в качестве до сих пор не исчерпанного поля действия обширные пространства Арктики...

В заключение нам остается рассказать о попытках практического использования Северного полюса. Разумеется, - попытках, предпринятых фантастикой: нам известны три из них.

Герои романа Жюля Верна «Вверх дном» (1889), в отличие от капитана Гаттераса, отнюдь не углублялись лично в ледяные просторы Арктики. Тем не менее они создали Арктическую промышленную компанию для эксплуатации «областей вокруг Северного полюса, находящихся за 84° северной широты». Бравые артиллеристы вынашивали коварные планы: они рассчитывали, выстрелом из гигантского орудия изменив наклон Земли, изменить и климат в районе полюса. И - стать всевластными владельцами всех приполярных земель...

К счастью для человечества, гениальный математик Дж. Т. Мастон ошибся («всего» лишь на один нуль!) в исходных вычислениях. Орудие (а точнее - заменившая его специальная шахта, прорытая в толще знаменитой Килиманджаро) выстрелило, - но земная ось осталась на месте!..

Над Северным полюсом, на высоте ста метров, с помощью ракетных двигателей удерживается в неподвижном состоянии метеостанция «Арктания» в одноименном романе Г. Гребнева (1938), переработанном после войны в повесть «Тайна подводной скалы» (1955). И, наконец, совсем «наоборот»: «под» Северным полюсом встречаются советские и американские монтажники, ведущие прокладку трансконтинентального подводного туннеля в романе А. Казанцева «Арктический мост» (1946)...

Такова примечательная история «взаимоотношений» фантастики с Северным полюсом. Несомненное обилие произведений о нем - пока он неизвестен, скрыт за густой завесой неопределенности. И -прозаическая роль ничем особо не примечательного места, о котором разве что упомянуть мимоходом, - когда ореол таинственности бесследно развеялся.

Если в Арктике, как временами «сообщают» фантасты, все-таки и в последние годы изредка «что-то происходит» (заняты малопонятной своей деятельностью пришельцы - «всадники» у А. и С. Абрамовых;

зажигают искусственное солнце над приполярным островком герои Гейнца Фивега), то полюс... о, Северный полюс надолго превратился в глухую и даже дремучую провинцию! Скучно в этой провинции сегодняшним фантастам. Неинтересно, поскольку вроде бы нечего там делать, неуютно и - бр-р!.. - холодно...

Побывать на Луне!..

Эмиль Петерс, герой рассказа Дж. Шлосселя «Лунный курьер», опубликованного в 1929 году журналом «В мастерской природы», мечтал побывать на Луне.

«Попробуй что-нибудь другое, - уговаривали его друзья. - Самые смелые арктические исследователи, люди, которые приучили себя к тяжелым физическим испытаниям, люди, обладающие стальными мускулами и непреклонной волей, и те не отважились бы на такое страшное по своей дальности путешествие. А ведь ты без посторонней помощи не можешь двинуться с места...».

Многие годы Эмиль был частично парализован, представить его в роли космопроходца было действительно трудно. И все-таки, будучи талантливым радиотехником и обладая незаурядной силой воли, Эмиль находит выход: «стальные» мускулы, «стальные» нервы - он . реализовал эту метафору, сконструировав своего «заместителя».

«Этот заместитель», - поясняет он посетившему его другу, -благодаря радио одарен голосом и слухом. Дальновидение снабдило его зрением: я могу, сидя здесь, за этим столом, видеть через его искусственные глаза. Беспроволочное управление на расстоянии сообщает движение его ногам и рукам и придает ему какую угодно позу...»

Стальной «курьер» на корабле попадает на Луну, выбравшись из корабля, путешествует по поверхности нашей небесной соседки, - и вместе с ним, не покидая своего земного кресла, путешествует по Луне и Эмиль Петерс...

Собственно, для нас в этом заочном путешествии по Луне нет ничего необычного: первый самоходный аппарат, автоматически

управляемый с земли, появился на поверхности Луны еще в ноябре 1970 года. Приучены мы и к тому, что рано или поздно сбываются самые смелые фантазии.

И все-таки читать рассказ, содержание которого здесь вкратце пересказано, - в журнале полувековой давности... Нет, право же, необъяснимое очарование таится подчас под невзрачными обложками этих старых, старых журналов!

Медленное... стекло

«Медленное стекло. Качество высокое, цены низкие...» Странное объявление, не правда ли? Мало что пояснят вам и рассуждения продавца, нахваливающего случайным покупателям свой товар: «Кое-кто из тех, кто растит здесь стекло, расписывает приезжим, вроде вас, до чего красива осень в этой части Аргайла. Или там весна, или зима. А я обхожусь без этого. Вы просто хорошенько поглядите на озеро, -вот что вы купите, если купите мое стекло!.. »

В чем же тут дело?

Да в том, что герои рассказа Боба Шоу «Свет былого» (1968) живут в мире, где изобретено очень уж необычное стекло, многократно замедляющее скорость проходящего сквозь него света.

Скажем, сквозь лист стекла, приобретенного в рассказе мистером Гарлендом, свет шел десять лет. Этот лист был выставлен возле лесного озера и все десять лет «впитывал» в себя открывавшийся пейзаж.

И если затем мистер Гарленд вставит это стекло в окно городской квартиры где-нибудь в промышленном районе, то из окна в течение следующих десяти лет будет открываться запечатленный в стекле вид на озеро.

Причем это будет не просто хотя и реалистичная, но неподвижная картина.

Нет.

По воде, блестя на солнце, будет бежать рябь, и животные будут бесшумно приходить на водопой, и в небе нет-нет да и пролетит птица, и день сменится ночью, а ночь - днем, и вслед за летом наступит осень... Словом, мистер Гарленд будто и вправду приобретет - вместе со стеклом - тот ландшафт, которым это стекло было «заряжено». Приобретет, естественно, лишь на десять лет: после этого в стекле появится унылая панорама примелькавшейся городской улицы. Разумеется, панорама - опять-таки десятилетней давности.

«Медленное стекло», появись оно на самом деле, очень быстро завоевало бы, несомненно, самую широкую популярность. Но пока оно «изобретено» только в фантастическом рассказе. И, кстати, иные критики склонны утверждать, что это чуть ли не единственная за последние годы действительно оригинальная фантастическая гипотеза.

Удачливый предок Кэйвора

Первооткрывателем кэйворита, возвестившего в фантастике эпоху антигравитационных кораблей и аппаратов, мы обычно считаем чудаковатого изобретателя Кэйвора и родного его отца Герберта Уэллса. Оно и понятно: попробуйте-ка назвать фантаста, который догадался бы «открыть» это заманчивое вещество до Уэллса!

А что, если и вправду - попробовать?

...Отважный Доминико Гонсалес попадает на Луну. В коллекции диковинок, которыми властитель лунного мира оделил предприимчивого искателя приключений, достойное место нашел себе камень э б о л ю с. «Если приложить его к голому телу, он снимает все заботы и делает тело невесомым. Но если повернуть его другой стороной, он усиливает земное притяжение и придает телу вес вдвое больше прежнего...»

Пусть вас не смущает излишне вольное толкование природы тяготения. Ведь это ничуть не помешало Гонсалесу в решительный момент, когда при возвращении на Землю его летательной машине грозит падение, прибегнуть к помощи чудодейственного камня. «Поразмыслив, я решил, что сейчас или никогда настало время воспользоваться моим эболюсом. Я приложил его к обнаженному телу

и...». И приземление завершилось вполне благополучно.

Так английский епископ и литератор Фрэнсис Годвин в книге «Человек на Луне», изданной в 1638 году, за двести шестьдесят лет до Уэллса предвосхитил знаменитое «открытие» Кэйвора.

Фиаско в Лос Амигос

...Вот уже много лет Дункан Уорнер позарез нужен полиции - и никому больше. И его вылавливают... Суд обрекает Уорнера на казнь, электрический стул ждет этого налетчика и убийцу.

Но инженерам из Лос Амигос показались явно недостаточными те две тысячи вольт, что уже начинали применяться для подобной цели в восточных штатах: ведь смерть преступника наступала там отнюдь не мгновенно... Уорнера ждет в шесть раз большее напряжение, -двенадцать тысяч вольт!

И вот - ток включен.

Но что это?!

«Он был жив... Глаза его сияли, на щеках горел румянец, свидетельствующий об отличном самочувствии...» Более того: этому новому Уорнеру, впрок заряженному электричеством, по меньшей мере лет пятьдесят не страшны ни виселица, ни револьверные пули, -они не причинят ему вреда.

Написанный в начале века рассказ Артура Конан Дойля «Фиаско в Лос

Амигос», содержание которого мы пересказали, - конечно же, всего лишь шутка. Кому из нас не встречалось стандартное: «Не влезай! Убьет!» - начертанное на мачтах высоковольтных линий?! Это -мгновенная смерть для человека... Допущение о возможности иного -безопасного и даже целительного - воздействия электротока высоких напряжений на организм человека кажется нам чистейшей фантастикой. И все-таки...

И все-таки есть в шутке Конан Дойля и неожиданная доля прозорливости.

Современная медицина все смелее и шире использует электричество для излечения заболеваний. Причем не только электричество малых напряжений! В последние годы в медицинскую практику входит и облучение человека токами высокого напряжения. И притом напряжения - в сотни раз большего, нежели в рассказе Конан Дойля...

«Лучшие умы ясно предвидели ее...»

«В то время, о котором у тебя сохранились воспоминания, т. е. в конце XIX века, социальная революция собственно уже начиналась... Лучшие умы ясно предвидели ее. Все корни старого строя уже сгнили, и он держался только потому, что толчок, от которого он должен был рассыпаться прахом, еще медлил...»

Некоторое недоумение - если читатель испытывает его - очевидно, рассеется, когда мы поясним: приведенный отрывок взят нами из лекции, прочитанной выходцу из прошлого, который чудесным образом перенесся на много лет вперед. Потомки рассказывают ему о сложных социально-экономических причинах, которые неизбежно должны были привести старый мир к катастрофе, о ходе этой величайшей социальной революции, о том, что «была гражданская война, и даже местами очень кровавая», ибо «без жестокостей дело не могло обойтись»... Что же касается деталей этой борьбы, то...

«Ты можешь прочесть в наших книгах подробное изложение войн, происходивших во время переворота. Они наполняют историю первой половины великой социальной революции, начавшейся в 1918-м году...»

Вот уж тут-то читатель непременно остановится: почему - «в 1918м»?! Ведь всякому известно, что...

Однако справедливое возмущение вопиющей неточностью, надо полагать, тотчас сменится у читателя благодарным удивлением, когда мы доведем пояснение до конца: свой роман «Заброшенный в будущее», который мы здесь цитировали, австрийский экономист и литератор Теодор Герцка написал задолго до Великой Октябрьской социалистической революции - еще в 1895 году! Разумеется, далеко не все в его книге соответствует нашему представлению о социальных революциях, однако в некоторых своих прогнозах фантаст оказался близок к истине.

Трудно удержаться от того, чтобы не повторить еще раз его слова о величайшей из революций: «Лучшие умы ясно предвидели ее...»

Ольга Ларионова ДОТЯНУТЬ ДО ОКЕАНА

«Начальнику Усть-Чаринского космодрома. Срочно обеспечить аварийный прием экспериментального космолета «Антилор». На корабле неисправен энергораспределитель. Тормозные устройства, основные и дублирующие, не получают полной мощности. По-видимому, в том же режиме работают генераторы защитного поля. При вхождении корабля в плотные слои атмосферы связь с ним прервалась. В силу сложившейся чрезвычайной ситуации срочно ввести в действие все системы слежения и коррекции посадки. Первый каскад гравитационных ловушек космодрома включить при вхождении корабля в зону Кабактана, основные каскады - за тридцать секунд до пересечения Джикимдинской дуги. Начальникам Оттохской и Куду-Кюельской энергостанций подключить все резервные мощности к энергоприемникам космодрома. Старший координатор околоземельных трасс Дан Феврие».

Кончив диктовать, он отошел от передатчика и положил ладони на тепловатую поверхность малого горизонтального экрана. Под его пальцами замерла, словно пойманная и затаившаяся, нечеткая световая точка - «Антилор». А еще ниже, в глубине толстого органического стекла, медленно плыло, подползая под светящуюся точку, изображение земной поверхности. В правом верхнем углу мерно мигал счетчик высоты, неуклонно сбрасывая цифры. Все было так, как в самом обычном, рядовом рейсе...

- Фонограмму можно было не посылать, - проговорил у него за спиной Роборовский. - Самый крайний вынос ловушек - в Черендее. Но они пройдут много западнее.

Феврие не ответил. Перед Роборовским был пульт, на котором вычислительные машины уже проложили курс до самого океана. Но и по маленькому экрану непосредственного слежения Феврие понял, где пройдет «Антилор». Он это понял прежде, чем начал диктовать фонограмму. И все-таки он диктовал, потому что еще надеялся.

- Один маневр, маленький, едва заметный маневр... - он и не заметил, как произнес это вслух.

Роборовский оттопырил нижнюю губу и с шумом продохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Он не первый год работал вместе с Феврие, и каждый раз, когда что-нибудь случалось, он начинал прямо-таки ненавидеть Феврие - его выводила из себя гипертрофированная способность Феврие казниться за любую ошибку, в которой была хотя бы стотысячная доля его вины. И вот сейчас, когда стало ясно, что на пути «Антилора», нет ни одной зоны гравитационного перехвата - ни краешка зоны! - он представлял себе, как жестоко и бесполезно мучается старший координатор, мучается от того, что был в числе тех, кто разрешил посадку на Землю этого удивительного корабля. Роборовский тоже дал согласие на приземление «Антилора», и теперь единственное, о чем он позволял себе думать, - это то, что, слава богу, им вместе с Феврие удалось настоять на своем и заблаговременно переправить на базу весь экипаж корабля, исключая тех, без кого осуществить посадку было практически невозможно, - то есть командира, первого пилота и старшего механика.

- Каких-нибудь четыре градуса на норд-ост... - не унимался Феврие.

Первого пилота Роборовский знал хорошо. Собственно говоря, он

знал его не хуже, чем любого другого, - он вообще знал каждого человека, которому доверял выход в большой космос. Каждого - как бы это ни казалось невероятным. И если сейчас Оратов не делает ничего, чтобы войти в зону перехвата, - значит, корабль больше не способен маневрировать, и сам Феврие, будь он на месте Оратова, не смог бы ничего сделать.

А еще скорее это означает, что на «Антилоре» уже никого нет в живых. Есть только раскаленная добела гигантская болванка, стремительно теряющая скорость и высоту. И если бы просто болванка! Нет, это был чудовищный орех, несущий в своей сердцевине сгусток энергии, эквивалентный нескольким водородным бомбам, адский орех, уже лишенный своей спасательной скорлупы -защитного поля, хранимый теперь только тоненькой оболочкой титанира...

- Когда оборвалась связь, они были еще живы, - словно угадывая мысли своего друга, проговорил Феврие.

Роборовский повернул голову и посмотрел на сутулую спину Феврие. Да, они, возможно, еще живы. Но речь уже шла не о них, как бы это больно ни было. Не о командире Эльзе Робервиль, не о пилоте Борисе Оратове, не о механике Оскаре Финдлее.

Речь шла о взрывном эквиваленте в несколько водородных бомб, а случиться это могло в любой момент - даже до соприкосновения корабля с землей... Разумеется, тревога была объявлена уже давно -целых шестнадцать минут назад, в тот самый момент, когда «Антилор» внезапно переменил курс и сообщил, что идет на Усть-Чаринский космодром. Тревога была объявлена, и эвакуация людей шла полным ходом, но разве мыслимо было спасти всех, оказавшихся в угрожаемой зоне!..

- Вышли на финишную прямую! - высоким, почти женским голосом крикнул Феврие. - Ну, давайте!..

Крик этот был так резок, а слова так нелепы, что Роборовский вздрогнул. Этого только не хватало- крика Феврие! От бессильного отчаяния Феврие, кажется, малость свихнулся...

А ведь он, Роборовский, начальник координационного центра, он, дурак, поддавшийся на уговоры этих гопников из института Дингля и разрешивший посадку «Антилора», которого ближе внешней таможенной орбиты к Земле и подпускать-то было нельзя, тоже был виноват. Две посадки на Атхарваведе - нашел, на чем купиться!.. Он поймал себя на том, что еще немного - и заговорит вслух, заговорит ненужно и покаянно, совсем как Феврие. И подумал - скорее бы все кончилось! И тут же каким-то сторонним сознанием отметил, что сам близок к тому, чтобы спятить, если у него могла появиться такая мысль...

Теперь осталось несколько секунд, несколько секунд перед экраном. Собственно говоря, здесь не его место, здесь рабочее место старшего координатора. Здесь, на большом тактическом экране,

прокладывались трассы кораблей, крейсирующих между

орбитальными станциями и Землей; тридцать минут назад, послушные приказу Феврие, все пунктирные расчетные кривые, бегущие впереди кораблей до точки их вычисленной посадки, исчезли из квадрата. Теперь здесь оставался один корабль «Антилор», и старшему координатору было нечего делать, потому что этот единственный корабль больше ему не повиновался. Чуткий, уникальный по своей маневренности - и не только маневренности! -корабль превратился в тусклую подслеповатую точку, с тупостью насекомого ползущую по экрану вверх, с юга на север. Одинокая пунктирная строчка проступала впереди нее - пространство и время, остающееся Оратову, Финдлею и Эльзе. Позади же не было ничего, кроме тысяч квадратных километров земной поверхности, которые по мере движения на север этой слабо поблескивающей точки становились безопасной, неугрожающей зоной.

Роборовский понимал, как худо - намного хуже, чем ему самому, -сейчас приходится Феврие, и что надо бы сказать ему что-то, не ласковое, не одобряющее - просто что-то, не позволяющее ему долее оставаться в скорлупе единоличности взваленной на себя вины. Но вместе с тем ему казалось, что двинь он хотя бы одним мускулом на лице, краешком губ, оторвись он хоть на тысячную долю секунды от поверхности экрана, - и ЭТО случится немедленно.

Поэтому он молчал, до сухой рези вглядываясь в нечеткий пунктир, и с некоторых пор его не оставляло ощущение, что давным-давно, может быть в детстве, на каких-то старинных картах он уже видел этот маршрут. Вот только - где?..

А корабль, охваченный огнем, продолжал, теряя высоту, двигаться почти точно на север, и курс его строчечной линией прикрывал на экране едва приметные точки со старинными, варварскими названиями - Кежма, Тетера, Ванавара.

Еще каких-нибудь пятнадцать минут назад ни Оратов, ни даже Эльза Робервиль не предполагали, что им придется идти таким курсом. До сих пор они думали об одном - как поднять корабль обратно на орбиту. Поэтому на фонограмму координационного центра, в самых категорических выражениях предписывающую перейти в аварийную капсулу и катапультироваться, молчаливо и единодушно было решено пока не отвечать. Все трое прекрасно понимали, в какой чудовищный неуправляемый снаряд превратится «Антилор». Энергобаки его были полным-полны - излишняя предусмотрительность на случай непредвиденного маневрирования, оборачивающаяся теперь неминуемостью взрыва.

Конечно, можно было бы доложить, что на катапультную систему тоже не подается энергии, но не хотелось терять долей минуты на фонограмму. Сейчас важно было одно: пока корабль полностью не вышел из повиновения, вздернуть его на дыбы, уйти в заорбитальную зону, и там, в относительной безопасности для Земли и космических станций, взорвать его, пока не поздно.

Но «Антилор» только дернулся, изменил курс и впал в эпилептическое вращение. Эльза за свою жизнь видала и не такое, она успела перевести управление на ручное, и вдвоем с Оратовым они выравняли движение, но в этот момент Финдлей крикнул, что энергораспределитель не подает мощность на двигатели. Во время конвульсий корабля Финдлей не удержался, упал, разбил нос о пульт управления вспомогательными механизмами.

- П-повезло еще, - пробормотал он, - на Чаре п-перехватят...

Это была последняя фраза, принятая координационным центром.

По тому, как плавно, без всплесков, угас специфический шум в наушниках, Эльза догадалась, что питание перестало подаваться и на фон дальней связи. Земля отключилась. Со всеми своими координационными центрами, спасительными зонами перехвата и далекой Усть-Чарой, на которую так напрасно надеется Оскар...

Теперь и Финдлей видел, что они проходят мимо Усть-Чары.

- Попробую гравитационную подушку, - хрипло, но уже не заикаясь, проговорил старший техник.

- Рановато, - сказал Оратов. - Когда совсем снизимся, тогда включим гравитационный генератор на режим пульсации и попробуем оттолкнуться от поверхности.

- Оскар, проверь подачу на генератор, - попросила Эльза.

Финдлей еще громче засопел разбитым носом, и было слышно, как

щелкают под его пальцами тумблеры. Один, два, три, четыре. Столько, сколько нужно, чтобы включить генератор...

Так... Значит, и на этот канал подачи нет. Но не может же быть, не бывает так, чтобы энергораспределитель заперся весь! Куда-то должна деваться энергия? Ведь какие-то крохи еще просачиваются на генератор защитного поля...

- Защитное поле.

Это сказал Оратов. Да, зеленый колпачок сигнальной лампочки кажется черным. Вот теперь действительно все! Они уже не в кабине сверхсовершенного космического корабля, а внутри тупого, накаленного ненавистью ко всему земному и разумному, метеорита. Неудержимо его стремление к земле, и нет такой силы, которая заставила бы его дотянуть хотя бы до океана.

Связь. Защитное поле. Гравитационная подушка. Тормозные двигатели. Все ли проверено, командир? Может быть, есть еще выход? Тормозные... гравитатор... защита... связь... Все проверено. Неужели не дотянуть до океана?

В кабине было тихо, и мертвые приборы цепенели, остывая. Стрелки замерли на нулях, лампы и табло недружелюбно чернели, и смотреть можно было только на экран, который жил, и двигался, и дышал, и, казалось, даже испускал тепло - по иронии судьбы фиксатор курса был единственным старым прибором на ультрасовременном корабле. И по старости и допотопности своей он, к счастью, питался от собственной батареи.

Экран был сер и густо испещрен точками населенных пунктов различного калибра. Но и Эльза, и пристегнутый к соседнему креслу Оратов прекрасно понимали, что на самом деле все то, что лежит прямо по их курсу, отнюдь не серо, а имеет все мыслимые и немыслимые оттенки зеленого, потому что впереди расстилается сказочное море бережно сохраненной, тщательно ухоженной и густо заселенной тайги.

Заселенной ЛЮДЬМИ тайги.

- Ванавара... - почему-то шепотом проговорил Оратов. - Я же там был. Заповедник по акклиматизации обезьян. Такие пушистые японские мартышки, и по носам у них видно, что не желают они привыкать к сибирским холодам, чтобы потом отправиться на северные биостанции и заменять собой кроликов и белых мышек... Но ведь, кроме мартышек, там люди, тысячи людей!..

- По-моему, - отозвался Оскар, - мы сейчас сами напоминаем мартышек в клетке... хотя бы по наличию степеней свободы. Мы ведь даже не можем взорвать эту махину - упустили момент! А там, в координационном центре, тоже хороши - надо было расстрелять нас, пока мы еще болтались на высоте сорока километров. Я вас спрашиваю, что нам теперь остается - разве что кланяться всяким там богам, ненецким, эскимосским или еще черт их знает каким, только бы помогли добраться до океана...

- Тунгусским, - медленно проговорил Оратов, - мы идем прямо на Тунгуску, неужели вы не догадались?

Но они догадались, догадались уже давно, ибо давность в этом полете исчислялась секундами, и теперь каждый медлил только потому, что не мог понять: как это вышло, что они забыли о самом главном на корабле, о том, для чего, собственно говоря, и был создан «Антилор»?

- Расчехляйте дингль! - крикнула Эльза.

Как они забыли об этом? Дингль! Ну, конечно же, - дингль! Казалось, небольшой серебряный колокол наполняет весь корабль тревожным и радостным гулом своих ударов - дингль! дингль!

Почему самый простейший выход отыскивается только в последний момент?

- Печати, пломбы - все долой! - она не могла, не имела права отдать такой приказ - дингль был опечатан после ходовых испытаний, первый и единственный в мире дингль, и касаться его стартовой кнопки можно было лишь с разрешения Высшего Космического Совета.

Оратов и Финдлей, срывая ногти, стаскивали с консольного пульта тугой синтериклоновый чехол. Шоколадные сургучные печатки дождем сыпались под ноги. Если бы Эльза ничего не сказала, они все равно сделали бы это, ибо в этом был последний шанс.

- Да скорее же!.. Есть? Даю мощность!

Под ее руками брызнул пучок изумрудных искр, словно под колпачком индикаторной лампочки подожгли бенгальский огонь. Стрелки приборов с такой яростью метнулись вправо, что казалось, погнулись, ударившись об ограничители. Пилот и механик, обернувшись, глядели на центральный пульт. Никто не сказал ни слова, потому что всем было ясно, что произошло, и никто не знал, почему все происходит так, а не иначе. Да, свихнувшийся энергораспределитель гнал всю мощность энергобаков на один-единственный прибор - и именно тот прибор, который мог в сложившейся ситуации спасти если не экипаж корабля, то во всяком случае те тысячи людей, которые не успели покинуть угрожаемой зоны.

Дингль это мог... Вернее, смог бы, если бы корабль продержался в воздухе еще две с половиной минуты. Потому что ровно столько времени требовалось динглю на прогрев.

Продержится ли «Антилор»? Еще две минуты двадцать секунд. Эльза сжала руки так, что сквозь кожу проступили синие жилки. Спокойно, командир, спокойно. Не нужно, чтобы тебя видели такой. Хотя - кто увидит? Оратов и Финдлей замерли, не отрывая глаз от пульта, на котором через две минуты и десять секунд должна загореться надпись: «Преобразователь к пуску готов». И тогда механик врубит стартер дингля.

Они не поднимутся на орбиту.

Они не дотянут до океана.

Этого дингль не может.

Но они спасут планету от чудовищного взрыва, потому что они вообще УЙДУТ ИЗ ЭТОГО ВРЕМЕНИ.

И это сделает дингль.

Три пары глаз не отрываясь глядели на часовой циферблат -оставалось две минуты и пять секунд. Ни у кого почему-то не появилось мысли, что энергоподача на дингль может прекратиться, как это было с генератором защитного поля или с тормозными двигателями. Дингль был вне подозрений, дингль был вне случайностей. Дингль - не сердце корабля и не мозг, потому что и сердце, и мозг имелись на любом другом звездолете. Дингль -волшебная палочка, магический талисман, вложенный мудрыми человеческими руками в этот единственный в мире корабль...

Минута пятьдесят две секунды...

Неотрывно следили Эльза, Оратов и Финдлей за бегом секундной стрелки, и так же неотрывно были прикованы их мысли к динглю. Дингль... По-настоящему - «обратный энерговременной преобразователь Атхарваведы», но никто и никогда не называл эту установку ее именем. Только - дингль!

Минута двадцать пять секунд...

А между тем «Антилор» мчался к Земле. Единственный звездолет, которому разрешили посадку на поверхность планеты; единственный носитель единственного дингля, единственный трансгалактический лайнер, который вообще имело смысл запускать в межзвездное пространство.

С тех пор, как в начале века без особых теоретических, но с некоторыми чисто конструктивными трудностями была достигнута скорость, весьма близкая к скорости света, и в разное время на различных околоземных верфях было построено девятнадцать звездолетов, со всей остротой встал вопрос о преодолении времени. Жители планеты дебатировали вопрос: имело ли вообще смысл запускать корабли, которые, в силу этого проклятого парадокса времени, смогут вернуться обратно только через несколько десятилетий, если не столетий? Порочный круг, из которого не вырваться: увеличивается скорость, и, казалось бы, сокращается время возвращения домой. Но неумолимо возрастает разрыв между отсчетом времени в системе корабля и в системе Земли. Чем фантастичнее скорость, тем медленнее движутся стрелки корабельных часов. И возвращение корабля теряет смысл. Получается - чем лучше, тем хуже. И действительно, хорошего вышло мало - из восемнадцати кораблей, посланных в просторы галактики, за три четверти столетия вернулось только два - инфраскоростная модель Балабина и лайнер Атхарваведы, облетевший Шестьдесят Первую Лебедя. Атхарваведа открыл несколько планет, одна из которых получила его имя, и он же выдвинул принцип преобразования энергии в обратное время. Традиционно остроумные физики, четверть столетия доводившие мысли Атхарваведы до реального воплощения, дружно именовали новую установку «темпоральным холодильником» и утверждали, что возятся с нею исключительно из удовольствия насолить старику Эйнштейну, ибо уже давно установлено, что из всех мыслителей, когда-либо живших на Земле, именно этот ученый умудрился сделать открытие, принесшее всем ученым столько всяческих неприятностей.

А затем дингль, который еще не назывался динглем, был опробован на автоматической модели. Небольшой космический катер описал петлю в пространстве, двигаясь с субсветовой скоростью, и вернулся к околоземной станции, откуда он был запущен. Вернулся уже в начале следующего века, но тут автоматически сработала установка Атхарваведы - специальный резерв энергии был преобразован в обратное время, и корабль вынырнул из будущего и подошел к космическому причалу, словно был обыкновенным грузовиком с Юпитера. Собственно говоря, «темпоральный холодильник» мог отодвинуть корабль в любой момент прошлого, но для экономии энергии было решено просто выравнивать время - земное и корабельное, возвращая субсветовой вездолет в ту точку на временной оси, где он находился бы, не действуй на него парадокс Эйнштейна. Пусть с момента вылета на Земле прошло сто лет, а по корабельным часам - два месяца, дингль скрупулезно подсчитывал разницу и отправлял корабль назад, в прошлое, ровно на девяносто восемь лет и десять месяцев. И на корабле, и на Земле ожидание продолжалось одинаково - два месяца. Словно и не было парадокса времени. Словно прав был скептический противник Эйнштейна -Герберт Дингль, так и не поверивший в существование этого парадокса. Дингля стали вспоминать везде и всюду, посылать ему шутливые поклоны и приветы, и как-то так получилось, что к моменту создания первой мощной практической установки для обратного темпорального преобразования ее уже никто иначе не именовал, как только «дингль». Так незлобивая память физиков соединила величайшее достижение века с именем давно позабытого профессора...

- Двадцать пять секунд, - сказал Оратов. - Как быть с резервным баком? Он же имеет вывод на центральный пульт, а центр словно вымер...

Эльза махнула рукой. Какой там резерв! Основных баков хватит на добрую тысячу лет, только бы ничего не произошло в последний момент, только бы не сорвалось...

- Реле не сняли! Реле равновесия! - заорал не своим голосом Финдлей.

Ну, это работы на пять секунд - снять реле! То самое реле, которое автоматически уравновешивает время - земное и корабельное. А хорошо, что Финдлей спохватился, иначе сколько бы энергии ни подали на дингль, все равно скачка в прошлое не смогло бы произойти - реле каждый раз устанавливало бы тот момент, который одинаков и для Земли, и для корабля. Скачок был бы равен нулю... Но реле выдрано из своего гнезда, провода скручены, теперь ничто не мешает динглю зашвырнуть «Антилор» со всем его содержимым в любые доисторические дебри. Ничто не мешает- кроме тех десяти секунд, которые еще остались на прогрев. Семь секунд. Шесть. Пять. Четыре...

- Ну же! .. - не выдержал Финдлей.

Эльза повернула голову и стала спокойно смотреть на него, и это спокойствие длилось целую вечность - секунда, другая, третья...

ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ К ПУСКУ ГОТОВ!

Это как в детстве, когда разом зажигаются огни на новогодней елке. Загораются не полуторавольтовые лампочки - включается то самое состояние человеческого духа, которое находится где-то у верхнего предела шкалы абсолютного счастья и на обыкновенный людской язык переводится словами: «Вот оно!..»

- Ввожу весь запас, - сказала Эльза полувопросительно, словно кто-то мог ей возразить. Возражать было и некогда и нечего: каждый полный энергобак - это лишняя взрывная мощность при ударе о поверхность. И каждый использованный энергобак - это еще одна сотня лет в прошлое, это еще большая уверенность в том, что там, внизу, в зеленом мареве тайги нет и не может быть людей.

- Ну, поехали, - произнесла Эльза традиционную фразу, с которой начинался любой космический полет, хотя «Антилор» был первым кораблем, который уходил не к звездам будущего, а к Земле прошедших веков.

Когда светящаяся точка на экране расширилась, утратила свою яркость и растворилась в сероватом мерцающем фоне, Роборовский невольно задержал дыхание, на какую-то долю секунды прикрыл глаза. Буквально на долю секунды - потому что до сих пор они только ждали, а теперь надо было действовать. Координационный центр автоматически превращался в штаб борьбы с последствиями взрыва. Собственно говоря, в эти доли секунды он уже не думал об Эльзе, Оратове и Финдлее. Он думал, как организовать доставку сюда, в

Прибайкалье, специальных антирадиационных отрядов. Поэтому, когда прошла уже не одна секунда, а двадцать, он осторожно шевельнулся и глянул на старшего координатора. Но Феврие по-прежнему стоял возле опустевшего экрана, и Роборовский не удержался, сказал:

- Пора действовать. Ведь там сейчас пострашнее Хиросимы...

Но Феврие, не поворачивая головы, поднял сухую ладонь, напрягся, словно самое главное сейчас было - не распугать установившуюся над пультом мертвую тишину. Наконец он глянул на Роборовского, и тут только до него дошло, что тот ни о чем не догадывается.

- Они летят, - прошептал Феврие, почти не шевеля губами. - Какая Хиросима?.. Они летят!

Экран перед ними был абсолютно пуст.

- Где? - так же шепотом ошеломленно переспросил Роборовский.

Феврие ткнул пальцем в сторону. Роборовский, следуя его жесту,

поглядел направо, где висел на стене примелькавшийся и ставший каким-то незаметным страшный «черный атлас», на котором кружочками, на расстоянии кажущимися совершенно черными, были обозначены все несчастные случаи, происшедшие в Приземелье за последние три с половиной века. И только вблизи эти точки приобретали металлический отлив: коричневатый - катастрофы с космическими грузовиками, обошедшиеся без человеческих жертв; лиловые - разведывательные и пассажирские, стоившие жизни экипажу, и, наконец, немногочисленные зелено-золотистые, словно спинки жуков-бронзовиков - нерасследованные происшествия и не поддающиеся объяснению явления, аналогичные космическим авариям.

Один из таких кружков, залетая на мелкую надпись «Подкаменная Тунгуска», имел самую древнюю пометку: 1908 год. К этому-то кружку и протянулась сухая и бесшумная рука Феврие.

«Неужели они рискнули запустить дингль? - опешил Роборовский. -Выходит - рискнули, и успели... Сообразили - и успели... я один ничего не понимал...»

- Так вот как оно было, - пробормотал он вслух. - А мы-то считали, что на Тунгуске не погиб ни один человек...

- Помолчи, - сказал Феврие. - Они еще летят.

А они, действительно, еще летели. Летели так, словно ничего не случилось - ровно светился контрольными лампами оживший центральный пульт, лениво покачивались стрелки приборов, сыто гудел генератор защитного поля, вибрировал пол под ногами, - все было так, будто энергобаки «Антилора» были полны до краев. А ведь дингль-бросок практически не оставил после себя ни крохи. Все основные баки он выдоил дочиста. И заплатил за это еще одним чудом - во время дингль-перехода все стало на свои места, энергораспределитель словно прочистил горло и начал перекачивать энергию из последнего, резервного бака на все приборы, двигатели и генераторы. Почему это произошло? Почему?.. Но на то они и были первыми испытателями дингль-корабля, чтобы принять на свои плечи все чудеса, которые может преподнести скачок во времени. Все? Черта с два - все! Те, кто будут вторыми, да и третьими, тоже хлебнут. Сюрпризов надолго хватит. И ведь не предостеречь тех, кто будет следующими. Не передать им... «Что это? - подумала Эльза. -Предсмертная тоска? Горечь незавершенности земных дел? Чушь! Романтические штампы... Это естественный анализ только что проделанной работы. Допущен просчет: один из основных баков надо было все-таки придержать, тогда мягкая посадка была бы обеспечена. И тогда - пусть тайга, пусть хоть мамонты и пещерные медведи или какая еще там водилась нечисть, - но это была бы жизнь...»

Она искоса глянула на Оратова. Не похоже, чтобы он думал о том же.

Оратов был космическим асом, и если из четырех двигателей хотя бы два проработали еще немного - он бы посадил корабль. Но на одном он его не посадит. Он и так уже вкладывал если не мастерство, то всю свою интуицию в то, чтобы сэкономить на каждом маневре. Финдлей находился рядом - в какие-то моменты их головы касались друг друга. Финдлей не спускал глаз с высотомера и время времени что-то вполголоса подсказывал Оратову. В кабине становилось жарко - ни у кого не подымалась рука включить генератор охлаждения. Надо экономить. Оставлено только самое необходимое - прокладчик курса, который торопливо высвечивал на карте агрогорода и атомные станции, связки и выходы подземных коммуникаций, зоны бесканальных энергопередач - все то, что теперь существовало только в его электронной памяти, и чего, естественно, не было там, внизу.

- Мы сейчас пересечем дорогу... - тяжело переводя дыхание, проговорил Финдлей. - Я это точно помню. Чугунную дорогу...

- Железную.

- Нас порядком подбросило.

- Естественно. Изменение массы корабля в момент дингль-перехода -энергобаки ведь опустели...

- В пространстве мы этого смещения просто не уловили...

- В пространстве мы много чего не уловили... - Оратов осекся: выключились сразу два двигателя.

Несмотря на гул, наполняющий рубку, Эльзе показалось, что кругом стало нестерпимо тихо. Так в грохоте и свисте урагана умолкает плачущий ребенок...

Финдлей снова что-то сказал Оратову, но от нестерпимой жажды кровь пульсировала в висках, и Эльза уже не расслышала, о чем он говорил. Оратов упрямо качнул головой. Корабль дернулся еще раз,. словно собирался набирать высоту. Высота. Еще бы немножко высоты. И немножко энергии в основных баках. А вот это уже совсем лишнее- если ко всему прочему «Антилор» потянет на вращение... Молодец, Оратов! Справился. Если бы она придержала еще один бачок, они бы вообще со всем на свете справились.

- Идем строго по программе... - донесся голос Финдлея.

Даже не по гулу, а по вибрации пола они чувствовали, что еще один из двигателей сейчас захлебнется. «Антилор» мчался все дальше на север, неуклонно гася скорость, но все-таки эта скорость еще была настолько велика, что о посадке нельзя было и мечтать. Полбака бы на тормозные, каких-нибудь треть бака...

- А ведь это Чуня! - вдруг каким-то высоким, детским голосом завопил Финдлей. - Чуня! Вы понимаете? Мы пошли на север! Дальше на север! К океану!..

Оратов замотал головой, словно отмахиваясь от совершенной несуразицы, но потом, видимо, краем глаза уловил прокладку курса -налег грудью на рукоятку управления и так, пригнувшись к пульту, медленно повернул голову назад и глянул на Эльзу.

Она кивнула.

- Так оно и есть, мальчики, - проговорила она хрипло и подумала, что голос ее вряд ли доносится до них сквозь гул захлебывающихся двигателей и лиловую пелену нестерпимого печного жара, - я тут прикинула в уме... Даже если баки были наполовину пусты, то мы на целый порядок глубже, чем предполагали...

Оратов глядел на нее, то ли не слыша ее слов, то ли не веря им. Потом нашарил на панели управления какой-то тумблер и, не глядя, нажал его. Тоненько засвистел генератор охлаждения, и в кабине уже можно было слышать.

- Значит, это были не мы, - медленно проговорил он, все еще не глядя ни на прокладку курса, ни на пульт. - А если не мы, то кто же?

Эльза сделала слабое движение руками - вот уж, мол, чего нам не будет дано разгадать. А дано им было еще несколько минут, потому что, оказывается, третий двигатель вырубился, и «Антилор» шел на одном-единственном, и посадка была с этого момента совершенно невозможна, и больше всего на свете Эльза боялась, что сейчас кто-то скажет: но если это были не мы, то, может быть, у нас есть хотя бы один шанс?

Но Финдлей хлопнул себя по коленям:

- Братцы, нам памятник поставят, но никто не догадается, что это были не мы! - и захохотал.

Оратов ударил себя по лбу, откинулся на спинку кресла и тоже захохотал - искренне, неудержимо. Эльза и сама чувствовала, что ее разбирает смех. Это было нелепо, а если глянуть со стороны - то попросту страшно, и тем не менее через минуту уже все трое хохотали до слез.

- Нас высекут из камня - но! - в масштабе десять к одному из царственного карнакского песчаника...

- Нет, Оскар, мы будем смотреться только в мраморе...

- Тогда почему бы не отлить наши фигуры из хрусталя? С голубой подсветкой...

- Уймитесь, фантазеры, - простонала Эльза, - там же трясина!..

- Чепуха! Тем, кто построил «Антилор», по плечу любая трясина и вечная мерзлота! Монумент будет висеть в воздухе на антигравитационной подушке!

- И космические корабли, возвращаясь на родную землю, будут отдавать ему салют...

- Троекратный...

Ни в этих словах, ни в интонациях не было ни на йоту фальши, так веселиться могли только люди, которые долго и дружно делали какое-то чертовски сложное дело, - и вот они свалили его с плеч. И свалить это дело им помогла сказка о неведомом, трагически погибшем корабле, залетевшем из чужой звездной системы прямо на Подкаменную Тунгуску. Не припомни они этой сказки - и мысль запустить дингль пришла бы слишком поздно. Но они успели. До своего океана они дотянули.

Последний двигатель отключился, когда они шли над Таймыром. Взрыва не произошло - энергобаки были пусты. Они просто канули в ледяной океан, дойти до которого было их последней целью.

Андрей Балабуха ПРЕДТЕЧИ

Андрей Балабуха ПРЕДТЕЧИ

Центральный комплекс Медицинского исследовательского института имени де Голля представлял собой два параллелепипеда в стиле Мис ван дер Роэ, - в двадцать один и тринадцать этажей, -возвышающиеся над парком словно поставленные на попа кирпичи. Третий - горизонтально пересекал их со второго по четвертый этаж так, что фасад напоминал небрежно написанное «Н». На крыше далеко вылетавшего в сторону крыла разместилось кафе, защищенное от солнечных лучей тентом из поляризующей пленки. Свет здесь был рассеянный и мягкий, а мощные кондиционеры позволяли свободно дышать даже в тридцатиградусную жару.

Чудин пересек кафе и сел за угловой столик спиной к залу. Сквозь завесу из декоративного винограда просматривалось шоссе Бержерак - Либурн, по которому иногда проскакивали машины - по большей части легковые. До вечернего заседания оставалось около часа, и Чудин не торопился. Напряжение, владевшее им во время выступления (когда же, наконец, он научится выступать хладнокровно не только внешне?), спало. Сейчас ему хотелось выпить кофе с бриошами и посидеть, не думая ни о чем серьезном, чтобы дать мозгу такой же полный отдых, какой дает телу савасана хатха-йога.

- Простите, месье Чудин... - Сзади стоял человек лет тридцати пяти -сорока. На круглом значке, приколотом к лацкану светло-серого пиджака, было написано: «Пресса. Сьянс э ви. Гийом Эме».

Чудин тоскливо вздохнул.

- Прошу вас, месье Эме.

Тот улыбнулся, сел, положил на стол плоскую коробочку диктофона.

- С вами приятно иметь дело, месье Чудин! Сегодня я уже имел удовольствие слушать ваш доклад, но... Видите ли, «Сьянс э ви» -издание популярное. Не согласитесь ли вы вкратце пересказать свой доклад так, чтобы все было понятно не только специалистам, но и нашим подписчикам? Им это, безусловно, будет интересно, ведь проблемы геронтологии волнуют каждого, каждому хочется жить, и жить долго... И, конечно, мы будем крайне признательны, если вы в нескольких словах охарактеризуете общее состояние геронтологии сегодня.

- С этого я и начну, - сказал Чудин. - Тем более, что на нынешнем Конгрессе основные течения определились особенно четко.

- Каковы же они, месье Чудин?

- Прежде всего, это классическая геронтология, то есть поиск, описание и изучение случаев естественного долголетия. Затем - это американская кибернетическая школа, представление о которой дает доклад доктора Смейерса. Считая человека морально устаревшей биомашиной, эта школа предлагает усовершенствовать его, превратив в «киборга», или «сигома». Для этого человеческий мозг должен быть помещен в тело, состоящее из легко заменяемых блоков, что открывает широкие перспективы к развитию и самоусовершенствованию «сигомов», дает возможность оснастить их рецепторами и эффекторами, человеку не присущими. Заменяя блоки по мере их изнашивания или устаревания, человек станет практически бессмертным. Впрочем, не человек. Ибо на смену Хомо Сапиенсу в этом случае придет Сигом Сапиенс, весьма непонятный и чуждый нам, как «маленькие зеленые человечки».

В-третьих, это биопротезирование. Последователи этого направления предлагают заменять изношенные или травмированные органы человеческого тела биологическими протезами, трансплантируемыми от доноров или же выращиваемыми искусственно, причем процесс может повторяться неограниченно. В основе эта школа близка к кибернетической, хотя и уступает ей в смелости, так как не предполагает усовершенствования человека, остающегося все тем же Хомо Сапиенсом.

Четвертую школу можно назвать социальной. Ее положения таковы: человек живет в крайне неблагоприятных условиях - в загрязненной среде, в постоянном конфликте с обществом и средой и так далее, и тому подобное... Если убрать все эти вредные влияния, его жизнь удлинится без всякого вмешательства в биологию до 300, по одним, и до 900 лет - по другим прогнозам.

Все это - конечные цели, сверхзадачи, к которым пока еще делаются лишь первые шаги. Сегодня последователи всех школ решают строго локальные вопросы, о характере которых можно судить по выступлениям на Конгрессе.

Работа, выполненная нашим институтом, аналогичного свойства. Мы исходили из того, что процесс старения объясняется дефектами в производстве клеточного белка. Для борьбы с дефектными белками мы прибегли к тому же способу, что и природа, то есть к антителам. Близкую работу несколько лет назад выполнили биохимики лаборатории «Оак Ридж» в Ноксвилле. Они пересаживали костный мозг, орган, вырабатывающий антитела в организме. Это привело к значительному удлинению жизни: вместо средних 156 недель подопытные мыши жили 200-205. Мы же синтезировали искомые антитела искусственно. Останавливаться на технических подробностях в популярном обзоре, думаю, нет смысла.

- Благодарю вас, месье Чудин! Еще один, последний вопрос: какая из перечисленных школ соответствует вашим взглядам?

Чудин задумался.

- Мне кажется, истина лежит не на каком-то из этих путей, а на их перекрестке. Недаром говорят, что мы живем в век синтеза: продуктов питания и пластических материалов, науки и искусства...

- От имени наших подписчиков благодарю вас, месье Чудин! - Эме поднялся, поклонился и перекочевал за другой столик.

Вечернее заседание было не особенно интересным. Профессор Хартмут докладывал о новом способе связывания свободных радикалов в клеточном белке. С работой этой Чудин был знаком как по опубликованным материалам, так и по непосредственным наблюдениям: в прошлом году ему довелось побывать в

Эдинбургском Королевском биохимическом институте. Главное же, Чудин не считал это направление правильным. Все это: антитела, связывание свободных радикалов, удаление из организма тяжелой и сверхтяжелой воды - лишь попытки оттянуть неизбежный финал. Организм- полностью автоматизированная фабрика по производству белка. До какого-то момента она работает исправно, производя брак лишь изредка, случайно, в совершенно безопасных количествах. И вдруг происходит «диверсия». Фабрика начинает вырабатывать все больше брака, наконец - только брак. Начинается эскалация производственных дефектов, катастрофа ошибок. И все, что делают пока геронтологи, - лишь попытка компенсировать присутствие этого брака в организме, борьба с последствиями «диверсии», а не ее первопричиной. В то время, как главное - найти «диверсанта», притаившегося в закоулках генетического кода, найти и своевременно обезвредить. Но - как? До чего же это унизительное чувство -томительное бессилие разума!

Вечером его спутники по делегации поехали в Бержерак. Чудин остался: он уже побывал в этом провинциальном городке,

гордящемся, что он - родина Сирано де Бержерака (хотя родился этот бретер, поэт и мыслитель, увы, в Париже...), маршала ла Форса, метафизика Мэн де Бирана и энциклопедиста Проспера Фужера.

Чудин осмотрел места, связанные с их именами, заглянул в книжные магазины, побродил по набережным Дордони... Больше ему нечего было там делать. Вдобавок - его пригласили Лафаржи, а быть приглашенным французами домой в высшей степени лестно.

Лафаржи были милой и интересной парой. Оба работали здесь же, в институте де Голля. Чудин зашел в номер, переоделся и через парк направился к их коттеджу.

Институт занимал обширную территорию, расположенную на берегу Дордони километрах в десяти ниже Бержерака. Кроме центрального комплекса, здесь были два больших лабораторных корпуса, виварий и многоквартирный жилой дом для младшего персонала, -профессорский состав жил в коттеджах, разбросанных по прибрежной части парка.

К себе Чудин вернулся за полночь.

Забавно, думал он, выйдя из душа и растираясь махровым полотенцем, на всех подобных симпозиумах, коллоквиумах и конгрессах самое интересное - не официальная часть, которую можно представить себе заранее, не работа семинаров и комиссий, а кулуарные разговоры, встречи, свободный обмен мнениями. Один этот визит к Лафаржам дал не меньше, чем два дня заседаний.

Чудин совсем уже собрался лечь, как вдруг заметил лежавшую на тумбочке у постели книгу. Мгновение он смотрел на нее, припоминая. Ах, да!

После вечернего заседания его остановил в коридоре человек невыразительной, незаметной какой-то наружности, от которой остались в памяти лишь темные очки в роговой оправе да алая розетка ордена Почетного легиона. Человек взял Чудина под руку, увлек в боковой холл и усадил на диван.

- Я задержу вас всего на несколько минут, месье Чудин! Позвольте представиться: Анри Жермен, писатель. Точнее, писатель-фантаст, чем и объясняется мой интерес к науке, побудивший меня достать гостевой билет на этот Конгресс. Я слушал сегодня ваш доклад, - это чрезвычайно интересно. Я всегда стараюсь следить за новыми работами в наиболее интересных областях науки, к которым, безусловно, принадлежит биология вообще и геронтология в частности. И мне хочется попросить вас принять в подарок мою последнюю книгу. Тем более, что в ней затронут ряд вопросов, связанных с... ну, скажем, геронтологией.

- Спасибо, месье Жермен, - сказал Чудин. Он не слишком увлекался фантастикой, хотя и не пренебрегал ею, подобно некоторым своим коллегам. - Прочитаю с удовольствием. Во всяком случае, с интересом, - это я могу обещать твердо.

Жермен достал из своего портфельчика-атташе книгу в яркой суперобложке, написал несколько слов на форзаце и с улыбкой протянул Чудину...

...Чудин дернул шнурок торшера, улегся поудобнее, взял книгу. Называлась она довольно претенциозно - особенно для Франции -«Агасфер», хотя по объему была раза в четыре меньше сочинения Эжена Сю.

...Звали его Анн де Ла Ним. Он родился в 1152 году, ознаменованном бракосочетанием Алиеноры, последней герцогини Актовианской с Генрихом Плантагенетом. Сын конюшего графа Тулузского, он легко мог удовлетворить свою потребность в сильных ощущениях: воевал и кутил, предавался любви и обжорству, - словом, был истинным пантагрюэлистом. Но постепенно пришло пресыщение. А его живой ум требовал пищи.

Судьба щадила Анн де Ла Нима. Не раз ускользал он от верной смерти, не раз был ранен, но - оставался жив. Во время осады Монсегюра ему было уже под семьдесят, но выглядел он сорокалетним. Сорокалетним он выглядел и тогда, когда понял вдруг, что живет не просто долго, а непозволительно, невозможно долго, потому что ему перевалило за двести лет. Пытаясь понять, почему это так, он занялся медициной. И преуспел в этом занятии, прославившись впоследствии под именем мэтра Амбруаза Парэ. Говорили, что Парэ обладает эликсиром бессмертия. Ложь! Он просто был бессмертен. И кончина его в 1590 году была не более чем спектаклем: ясно стало хирургу Амбруазу Парэ, что основная его работа отнюдь не врачевание, а составление ядов для Медичи и других... Анн стал осторожен. Он понял, что ему лучше жить незаметно, меняя имена, прячась в глуши.

Снова объявился он лишь в 1750 году - под именем графа де Сен-Жермен. Приближенный ко двору, обласканный всесильной маркизой Помпадур, он быстро сколотил состояние, необходимое для жизни (ибо он привык жить, не отказывая себе ни в чем) и своих исследований, - и вновь удалился в свой замок, в далекую Голштинию.

Многое и многое повидал он за свою жизнь. Он беседовал с Эразмом и Мором, Артефиусом и Ньютоном... Как ни старался он жить спокойно, укрывшись в глуши своего поместья, войны Европы неумолимо вовлекали его в свою кровавую круговерть, а тяга к познанию нового то кидала на борт идущих в Новый Свет каравелл, то гнала в далекое царство пресвитера Иоанна или империю Великого Могола.

Умирали его друзья. Он жил.

Умирали его враги. Он жил.

Умирали его жены, дети и дети их детей. Он жил.

Жил, подчиняя себя одной цели - стремлению понять: почему он живет?..

Чудин с трудом оторвался от чтения. Было уже больше трех. «Ох, и не высплюсь же я», - подумал он и прикинул: оставалось чуть меньше половины. Он закурил, положив книгу на грудь.

Безусловно, этот Жермен талантлив. Только настоящий талант способен создать такую достоверность, непривычную для фантастики, и поэтому тем более впечатляющую. Часто автор уходил от веками устоявшихся исторических представлений, но каждый раз его версия оказывалась убедительной, удивительно реальной.

Чудин снова углубился в чтение.

1970 год. Под именем профессора Леонара Дюбуа Анн де Ла Ним стал работать в Лионском институте геронтологии. Нет, он не нашел еще разгадки своего долголетия, но некоторые мысли у него появились.

Бессмертие - что оно такое? Скажем так: неограниченное

долголетие. Человек, наделенный таким бессмертием, может умереть от болезни или погибнуть в автомобильной катастрофе. Такое бессмертие, в отличие от бессмертия неуничтожимости, бессмертия феникса, допустимо. К нему человек, стремился всегда.

Старение - это технология смерти, фокус саморазрушения генетического кода. Отдельные клетки человеческого тела, помещенные в питательный раствор, сперва развиваются подобно нормальным одноклеточным, но максимум через 50 делений их колония гибнет, тогда как обычная амеба может делиться бесконечно.

Почему? Потому, что смерть - орудие эволюции. Только смертность индивида дает виду возможность эволюционировать, а значит -выжить. С приходом бессмертия умрут эволюция и прогресс.

Но...

Взяв в руки палку, человек создал вторую природу, ставшую средой его обитания, его экологической нишей, и он изменяет эту среду, оставаясь неизменным сам. Эволюции человека - за исключением психологической - уже давно нет. И смерть ему уже не нужна. Она -рудимент, и как таковой - должна уйти. Постепенно - за промежуток времени, соизмеримый со сроками эволюции.

В принципе человек бессмертен. Но есть в нем аппарат, который по достижении определенного возраста начинает вводить в процесс клеточного воспроизводства намеренные ошибки. Можно и нужно найти эту адскую машину эволюции, найти и обезвредить. И сделать это должна геронтология.

Однако, как всякий аппарат, машина иногда не срабатывает. Вот тогда-то и появляются на свет такие «бессмертные», как Агасфер и Анн де Ла Ним, Элиас и Аполлоний Тианский. Будущее отбрасывает свои тени в настоящее - гласит пословица. Эти люди и есть такие «тени будущего», бессмертные предтечи грядущего бессмертного человечества.

Борис Юрьевич Чудин, член-корреспондент Академии медицинских наук СССР, закрыл книгу.

Многие из высказанных Жерменом мыслей можно развить на более высоком научном уровне, гораздо подробнее и точнее. Впрочем, сообразил он, в романах этого и не требуется... Нет, но каков этот самый Жермен!

Чудин вспомнил лицо фантаста: невыразительное, неброское, с тонкими, но блеклыми какими-то чертами - лицо человека неопределенного возраста. Пожалуй, самое запоминающееся в нем -очки. А если их снять?

Нет, недаром лицо это в первый же момент показалось Чудину безотчетно знакомым! Когда он мысленно попробовал снять с фантаста очки, он понял это наверняка.

Они уже встречались однажды. Это было в 1756 году в Париже. Чудин состоял тогда в русском дипломатическом корпусе, а писателя Анри Жермена знали как графа де Сен-Жермен.

ОТЗОВИСЬ!

В тот день я задержался на работе. Не то, чтобы в этом была настоятельная необходимость, - просто вечером я обещал заехать к друзьям, домой было не успеть, и потому торопиться не имело смысла. Я навел порядок в столе, поболтал - по телефону, а когда в

комнату вошла уборщица с ведром и щеткой, взял портфель и вышел на улицу.

У ворот Иоановского равелина стояли на скамейке прикрытые клеенкой дымящиеся корзины и две женщины бойко торговали пирожками. Я сглотнул слюну: согласитесь, для здоровенного двадцатипятилетнего оболтуса выпитый в полдень стакан чая и пара бутербродов - отнюдь не много. И когда, наконец, в нашем КБ организуют столовую? Сколько лет твердим об этом на каждом профсоюзном собрании, а воз, как говорится, и ныне там... Я сунул руку в карман, наощупь вытащил два двугривенных и протянул продавщице.

- Три с мясом, пожалуйста!

Она дала мне пирожки и сдачу: трехкопеечную монету и два семишника. Это - на телефон. Я сунул их в задний карман.

Дожевывая последний пирожок, я вспомнил вдруг, что так и не позвонил Володьке. Пришлось забраться в телефонную будку. Там была истинная душегубка: кажется, это называется парниковым эффектом... Хорошо бы оставить дверь приоткрытой, но трамваи так грохочут на повороте, что разговаривать станет невозможно. Чувствуя, что медленно превращаюсь в бульон на собственных костях, я достал из кармана оба семишника, опустил один из них в щель автомата и набрал номер. Раздались длинные гудки. От нечего делать я стал крутить оставшуюся монетку в пальцах. Монетка была новенькая, блестящая, словно не бывавшая еще в употреблении. Люблю такие. Сам понимаю, что это смешно, но люблю.

Трубку все не снимали: опять его нет дома... Жаль... Продолжая разглядывать монетку, я дал отбой. И тут...

Однажды, еще в школьные годы, мне повезло: в троллейбусе вместо гривенника мне дали на сдачу десятипфенниговую монетку. Как и большинство сверстников, я увлекался в ту пору нумизматикой, и это было мне только на руку.

Но такого...

Я еще раз внимательно осмотрел семишник. На аверсе - герб и надпись «СССР»; на реверсе - в ободке из колосьев крупная, словно взятая из школьной прописи двойка и написанное строгим бруском слово «копейки». Две копейки. И ниже - год.

1996!

Да нет же! Бывает так, перепутываются цифры. Однако это был не 1969, а именно 1996 год!

Я вышел из будки в состоянии некоторого обалдения. Первым порывом было вернуться к тем продавщицам, но тут же я понял, что это бессмысленно. А что делать?

Я вырвал из записной книжки листок, завернул монетку и убрал в бумажник, чтобы не потерять, не спутать случайно с другой. И поехал к друзьям, которые, я надеялся, помогут разобраться в этом темном деле.

Конечно, мы заболтались, и я вспомнил про монету только тогда, когда надо было уже уходить.

- Фальшивая, - изрек Жора. - Но сделано здорово, ей-ей!

- Брось ты свои детективные замашки, - откликнулся Виктор. -Обычный заводской брак. - Он закурил и добавил: - Чудеса: брак на Монетном дворе! Рассказали бы - не поверил...

- Ее потерял Путешественник по Времени, - подал из спальни голос Жоркин сын, десятилетний Герка.

- Ты почему это не спишь? - поинтересовался отец.

- Уснешь тут, как же!

В общем, к единому мнению мы так и не пришли.

Идея родилась у меня дома: надо позвонить Пуху. Уж он-то разберется. С этой мыслью я и уснул.

На следующий день перед обедом я позвонил ему.

- Федор Феоктистович, вы не смогли бы выглянуть на полчасика? Консультация нужна. Давайте пообедаем вместе.

- С удовольствием, - сказал Пух. - Где?

- Ну, хоть на проспект Добролюбова сходим, что ли, - неуверенно предложил я, - у них на Монетном дворе своя прекрасная столовая, и обедать оттуда никто не выходит.

- Ладно. Ждите у Ботного домика.

Пух работал старшим технологом на Монетном дворе. Мы с ним познакомились в буфете крепости, куда он попал по какой-то случайности. С тех пор мы несколько раз встречались, болтали на самые разные темы, чему нимало не препятствовала разница в возрасте, - был Пух без малого вдвое старше меня, - хотя в дружбу наши отношения еще не переросли.

- Давайте сюда, - сказал Пух, выслушав мой рассказ. - Попробую что-нибудь сделать. Выясню - позвоню.

- Спасибо, Федор Феоктистович! Очень вы меня обяжете: терпеть не могу, надо признаться, всяких таинственных историй...

Он позвонил мне через три дня, в пятницу. И мы снова встретились на том же месте.

- Вот, - сказал Пух, возвращая мне замшевую коробочку (я уложил монетку в футляр от обручального кольца), - все, что можно было проверить, мы проверили. Монета настоящая. Даже присадка радиоактивного изотопа в норме. Представить себе возможность изготовления такой фальшивки в кустарных условиях практически невозможно. Да и не стали бы фальшивомонетчики размениваться на двухкопеечники. Не знаю уж, что еще сказать вам, Андрей.

- А брака такого не могло быть, чтобы вместо 1969 отчеканили 1996?

Пух молча пожал плечами, но потом все же снизошел до объяснения.

- Наша продукция идет большими сериями. Брак на одной монете невозможен, только на всей серии. А такого ОТК не прозевает. И, простите великодушно, мне лично эта мысль представляется более чем нелепой!

Я согласился с ним.

- И вообще, - сказал на прощание Пух, - не напоминайте мне о ней больше, - прошу вас! Голову на этом сломать можно. Если хотите доброго совета - выкиньте. Или позвоните кому-нибудь по телефону. Впрочем, добрые советы даются лишь для очистки совести, прислушиваться же к ним вовсе не обязательно...

И в этом Пух опять-таки был прав.

Вечером я поехал к Севе Воробьеву, моему однокласснику, с которым мы когда-то вместе увлекались нумизматикой. Но я довольно быстро охладел к этому делу, а он так и остался ярым собирателем. Его коллекции неоднократно выставлялись, он даже писал какие-то статьи, выступал с докладами... Уж он-то поможет, решил я. Хотя бы ниточку даст.

Но Сева только пожимал плечами.

- Откуда мне знать? Тем более, что подлинность ее проверяли... Эксперты там квалифицированные... Так чего ты хочешь от меня? Если избавиться от нее, как тебе советовали, - продай! В моей коллекции она будет на месте.

- Иди к черту! - огрызнулся я. - Стану я тебе продавать, торгаш несчастный! А отдать... Подумаю. Может быть, потом. Но не сейчас, извини.

С этим мы и разошлись.

Прошло две недели, но история эта не идет у меня из головы. Может быть, ты в самом деле есть, Путешественник по Времени? Бродишь сейчас где-то по Ленинграду и по ошибке употребил монету твоего родного (или - неродного) 1996 года?

Или - ты еще только будешь? Быть может, машина Времени уже сконструирована в каком-нибудь КБ или НИИ, и скоро ты отправишься в ней в будущее, - первый в истории времяпроходец? Экипируя тебя для путешествия, отчеканили монеты года, в который ты отправляешься, и одна из них случайно попала мне в руки?

Или...

Я не знаю, что думать.

И потому решил записать эту историю.

Если ее напечатают, может быть, ты найдешь меня и заберешь свой семишник?

Я сижу за столом и пишу. Рядом, тепло поблескивая в свете настольной лампы, лежит новенький двухкопеечник. Временами я смотрю на него - лишний раз удостовериться, что все это не сон человека, начитавшегося фантастики.

Сейчас я выправлю текст и завтра отнесу его в редакцию. И захвачу с собой монету, - как вещественное доказательство. Конечно, хорошо бы еще приложить справку от психиатра, но я оптимист и надеюсь, что как-нибудь обойдется.

Если ты есть, Путешественник по Времени, - отзовись!

Геннадий ПрашкевичЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ БЫЛ ОТЦОМ ХАМА

В.ТАТАРИНОВУ

На вопросы нашего специального корреспондента ответил доктор физико-математических наук, член-корреспондент АН СССР Иван Андреевич Гамов.

НАШ КОРРЕСПОНДЕНТ: Доктор Гамов, вы первый из людей заглянули за завесу времени, воспользовавшись своим изобретением - MB, или, как еще его называют, Машиной Времени. Принцип ее действия известен читателям по публикациям в специальных журналах. Сегодня же нас интересуют чувства, которые вы испытали, совершая столь невероятный вояж, - за миллионы лет до появления человечества, в один из отделов верхнего мела - кампан. Пожалуйста, поясните, почему именно в кампан, в эру расцвета самых крупных пресмыкающихся - динозавров?

ГАМОВ: Мы сразу решили не отправляться ни в одну из прошлых земных цивилизаций. Иная речь, иные обычаи - слишком трудно предугадать реакцию подобных встреч, слишком велик риск срыва. В среде же неразумной, животной, в нашем понимании, задача упрощалась. Впрочем, и тут мы не смогли избежать случайностей...

НК: Вы имеете в виду историю с Хамом?

ГАМОВ (улыбаясь): Вот именно.

НК: Что ж, эта история известна далеко не каждому... Но сначала -соответствовало ли то, что вы увидели, появившись в кампане, вашим о нем представлениям?

ГАМОВ: Среди прочих специалистов к вояжу в прошлое меня готовили и палеонтологи. Мир пресмыкающихся, мир душных болот теоретически был мне знаком. Но сюрпризы начались сразу. Первое, что. я увидел, прервав движение MB, - выжженное ущелье, где ничто не напоминало о жизни, кроме ржавых, разбросанных среди камней костей... Это меня так поразило, что я встал с кресла MB и пошел к стене ущелья... Зачесалась щека... Я машинально потер ее и почувствовал под пальцами нечто вроде тончайших паутинок. Всюду, где они соприкасались с кожей, я чувствовал жжение. Смахнув их с лица, я повернулся и увидел, что MB и все близлежащие камни покрылись седыми шапочками одуванчиков. Они шевелились, с них летели белые паутинки. Видимо, ущелье было заселено целыми колониями паукообразных клещей. Не решаясь шагнуть в это жуткое месиво, я предпочел поискать выход из ущелья, надеясь, что к моему возвращению клещи, убедившись в неаппетитности MB, исчезнут так же внезапно, как и появились. Как видите, неожиданное началось сразу... Впрочем, внизу, у выхода из ущелья, простирался другой, более мне знакомый мир - медленная река, запруженная песчаными косами, болотистые просторы, плоские шапки лесистых гор. Больше всего меня поразили папоротники. Они воздымали свои пагодообразные листья (вайи, как называют их ботаники) на высоту четырехэтажного дома, и воздух под ними был душен и влажен. Усталый, медленно брел я под исполинскими стволами. Ничто не нарушало доисторическую тишину. Сейчас трудно понять, как я не заметил хищного ящера (палеонтологи подсказали мне его название -тарбозавр!) сразу. Вероятно, меня сбили с толку размеры - я не ожидал опасности сверху. А ведь челюсти тарбозавра действительно находились там - на пятиметровой высоте, над мощной грудью, над крошечными, непонятно на что годившимися конечностями... Я не раз видел в музеях муляжи подобных хищников, но ни один из них не годился для сравнений с оригиналом. Птицеподобные лапы, плоский лоб, жуткие клыки, сверкавшие как хорошо начищенные латунные гильзы, - я почувствовал себя беззащитным и слабым... И, конечно же!

- я побежал... К сожалению, мой суматошный бег сразу привлек внимание гиганта. Он сделал несколько легких шагов и, вероятно, я очень скоро закончил бы свою экспедицию, если бы ту часть пляжа, на который я выскочил, не перекрывала стена высоких базальтовых скал, между которыми тарбозавр пройти не мог, я же проскользнул свободно. Классическая ловушка для дураков: с трех сторон мрачные, абсолютно неприступные скалы, с четвертой - за выходом, не менее мрачный, хромой хищник... В свое время палеонтологи убеждали меня

- память пресмыкающимся не присуща, но теперь я убедился в обратном: время шло, а тарбозавр и не собирался уходить, ждал, когда я покину свое убежище...

НК: У вас было оружие?

ГАМОВ: Нет. Мы не знаем, как изменения в прошлом могут сказаться на настоящем, поэтому я отправился в путешествие без оружия. Запертый в ловушке, единственным отрадным местом которой являлся прозрачный ручей да расползшиеся под скалами розовые, на первый взгляд несъедобные, грибы, я владел лишь тем, что было в моих карманах. Перочинный нож, тюбик фосфоресцирующей краски крапп-лак, четыре полу растаявших конфеты, ключ от квартиры, носовой платок, полпачки сигарет и коробка спичек... Разумеется, различный инструмент у меня был, но в MB, вернуться к которой я не имел возможности... Убедившись, что единственный выход из моей ловушки действительно ведет через пляж, я влез на скалу. Тарбозавр не собирался уходить. Плосколобый и мрачный, шипя и вздымая песок когтистыми лапами, он хромал по пляжу и не спускал глаз с щели, в которую я проник. Боясь, что ею воспользуется хищник помельче, я торопливо стал забрасывать ее обломками камней и сразу же натолкнулся на невероятную фигуру - не то перезрелый страус, не то гигантский цыпленок. Голый, поджарый, он держал в неприятно схожих с человеческими руках яйцо величиной с крупную дыню и, виновато склонив тупоклювую голову, моргал, будто мое присутствие его смущало. Кинув в струтиомимуса (а это был именно он - птицеподобный ящер) камнем, я выгнал его прочь, и он на какое-то время отвлек внимание тарбозавра. Я наклонился над оставленным в моем убежище яйцом. Оно напоминало кожаный раздутый мешок, «обшитый» хрупкими сферическими пластинками, и, коснувшись его ладонью, я сразу уловил мерный звук... В яйце явно находился зародыш, и это меня не обрадовало - не хватало, чтобы такой же тип, как тарбозавр, пусть и в младенческом возрасте, появился внутри моего убежища! Я откатил яйцо на самый солнцепек, а сам, выглядывая в мелкие щели, тщательно исследовал пляж. Кладок, оставленных динозаврами, было много - яйца тупо, как мины, выглядывали из песков, и струтиомимусам тут жилось неплохо; время от времени их петушиные тела мелькали среди папоротников, бутылкообразных беннетитов и саговников, похожих на ананасные деревья... Что ж, решил я, подождем ночи. Тарбозавр уйдет, а я проберусь к MB... Улучив момент, я вкатил с пляжа в свое убежище пару яиц, и , запеченные в песке, они неожиданно оказались вкусными... А потом незаметно опустилась ночь.

НК: Наверное, беспокойные ночи в кампане? Рев хищников, тьма, полная неизвестность...

ГАМОВ: Я тоже так думал, но ночь оказалась невероятно тихой, хотя

и темной. Смутные тени мелькали в зарослях, но ни воплей, ни гама, что так характерны, например, для африканских лесов, я не слышал. Несколько раз я пытался выйти на пляж, но тьма стояла такая, что в ней легко было заблудиться. Зато рассвет меня вознаградил - метрах в тридцати от своей крепости я увидел чудовищную тушу своего знакомца тарбозавра. Он был мертв: тело глубоко вдавилось в песок, лапы нелепо подвернулись, огромная голова заклинилась между двух валунов. Я не стал искать причину его неожиданной смерти, я торопился к MB, тем более, что не один тарбозавр оказался жертвой неизвестного мора: под развесистым гинкго, светлый ствол которого уродовали округлые натечные выступы в виде коровьих сосков, мрачно возвышалось вздутое брюхо совсем уж невероятного существа. Короткие, вывернутые коленями наружу лапы, хищная пасть и, наконец... парус, растянувшийся вдоль всей спины. Именно парус, такой, как у ерша, только во много раз больше - зеленоватопепельная перепонка, растянутая на невральных шипах. Ветер успел потрудиться - перепонку закидало песком и листьями, и я, конечно, не смог пройти мимо, не остановившись. Ведь это был диметродон - один из древнейших ящеров!

НК: Но считается, что диметродоны вымерли до появления

динозавров!

ГАМОВ (улыбаясь): Да, считается, что звероподобные рептилии, к которым относится и диметродон, высшую фазу своего развития прошли задолго до появления динозавров, но это не значит, что они вымерли к тому времени. Рыба латимерия тоже считалась вымершей, однако в тридцатых годах Смит нашел все же своего «старину-четверонога». И поверьте, там, на месте, все как нельзя более соответствовало друг другу. Мрачный рассветный пляж, ветер, разносящий мелкую пыль, низкое латунное солнце... Покинуть пляж в тот день я не успел. Еще одно существо, не менее жуткое, но еще более величественное, возвышалось метрах в ста от моего убежища. Оно относилось скорее всего к танкообразным травоядным ящерам, и более удачное название - сирмозавр - трудно было подобрать - нечто вроде черепахи тонн на двадцать пять весом, черепахи, целиком закованной в костяные пластины, из вырезов которых выступали, как рычаги, столбообразные ноги и плоский череп, величиной со стандартный бельевой шкаф. И сирмозавр тоже был мертв! Я постучал подобранной с песка палкой по его лбу, приложился ухом к замшелой броне, сплошь утыканной округлыми шипами, и замер, потрясенный величием и необъятностью этого гиганта. Из немого созерцания меня вырвал тоскливый вопль. Я живо обернулся -оказывается диметродон встал, очнулся и сразу же занялся весьма неприятным, для попавшего в его когти сонного струтиомимуса, делом - завтраком... Диметродон, тарбозавр, сирмозавр - эти парни и не собирались умирать. Они спали! Холоднокровные, наконец понял я, они впадали в спячку каждую холодную ночь и пробуждались с солнцем. Можно сказать, они существовали за счет встроенных в их тела солнечных батарей, и у диметродона они были особенно мощные - весь парус! Не зверь, а утюг с терморегулятором, благодаря которому этот хищник поднимал температуру тела за считанные минуты, лишь бы нашелся источник тепла. А там можно было перекусить любым соней, как это случилось со струтиомимусом...

Мой тарбозавр поднялся позднее, когда, проклиная все на свете, я уже сидел в своем убежище, под грибами. Тарбозавру сразу что-то не понравилось: лицемерно сложив на своей огромной груди крошечные передние лапки, он подозрительно осмотрелся. Я решил - будет драка, но, видимо, с диметродоном у него было заключено нечто вроде перемирия. Застыв друг перед другом над неподвижной тушей струтиомимуса, хищники молча и внимательно следили друг за другом. Потом в этой композиции что-то нарушилось и оба гиганта пошли вокруг жертвы в довольно нелепом танце, закончившемся тем, что оба они одновременно вцепились в несчастного струтиомимуса. Каждый тянул на себя, они как будто дрова пилили. Наконец, диметродон отхватил кусок, явно превышавший его возможности, и начал жадно его заглатывать. Он давился, тряс головой, шея его сокращалась и растягивалась, как гармошка; даже тарбозавр перестал есть и уставился на него, а я испугался - подавится!.. Но нет, насытившись, диметродон тяжело, как брюхатый парусник, поплыл к реке, удовлетворенно покачивая выпирающими наружу бедрами. Я ждал, когда и тарбозавру захочется пить, но он хромал и хромал себе по пескам, высокомерно вздергивая к облачкам свою тупую клыкастую морду.

НК: Сколько же дней вы провели в западне?

ГАМОВ: Ровно сто восемьдесят. Почти полгода!

НК: И тарбозавр постоянно торчал на пляже? Чем объяснить такую настойчивость?

ГАМОВ: Мне кажется, я сам, неумышленно, раздражал хищника. Мое убежище было невелико, и я не мог часами сидеть, спрятавшись за горячие камни. Приходилось появляться на вершинах скал - и это, конечно, раздражало хищника. Бывали, разумеется, дни, когда тарбозавр уходил, но, как правило, тут же появлялся его перепончатопарусный приятель. К тому же, на второй день моего пребывания в убежище, у меня появился Хам, и это сразу осложнило мое положение.

НК: Пожалуйста, подробнее о Хаме.

ГАМОВ: Вы помните, яйцо, брошенное струтиомимусом, я выкатил на солнцепек. Так вот, за ночь оно потемнело и разбухло, швы между пластинками разошлись, и при первых лучах солнца подсохшая скорлупа лопнула. На песок, мне под ноги, выкатился почти метровый младенец: рогатая голова, кончающаяся подобием клюва,

непременная броня, особенно мощная на крестце, задранном к небу, а над плечами, вдоль каждой лапы, красивый набор вертикально торчащих шипов. Ими же был покрыт и костяной воротник, прикрывавший его самое уязвимое место - шею. Воротник был весь в узорчатых вырезах, за которыми глянцево поблескивала нежная кожа. Когда мой юный трицератопс (меня немало порадовало, что я имею дело с представителем травоядных) смотрел не в небо, а перед собой, воротник угрожающе вставал над плечами, и так же угрожающе направлялись вперед три рога - два над глазами и один на носу... Едва появившись на свет, трицератопс жалобно зашипел и прижался ко мне всей своей вполне ощутимой уже массой. Рога придавили мою ногу к камню так, что, дотянувшись до толстого гриба, я вынужден был ударить трицератопса розовой мягкой шляпкой. «Такой маленький, и такой хам!» - невольно вырвалось у меня. Этой кличкой я и окрестил трицератопса, а он, будто понимая, что я не хочу приносить ему вреда, довольно вгрызся в разрушившееся тело гриба. Я невольно порадовался мощным зарослям, окружающим нас - иначе, чем бы я стал кормить это нелепое создание? Ведь выпустить из ловушки я его не мог, мы поневоле должны были делить все прелести столь удаленной от человечества тюрьмы. Приятно было и то, что броня у Хама отливала светлым янтарем, выгодно отличаясь от цвета брони моих мрачных преследователей. Несколько мгновений, обсыхая, он лежал на песке как непомерно раздутый шар, а затем развернулся и нервно задвигался. Его короткие массивные ноги пришли в движение, он перебирал ими так быстро, что они слились в неясное пятно под панцирем, хотя туловище продолжало оставаться неподвижным. Все это делало моего юного друга похожим на заводную игрушку, и сходство усилилось, когда Хам с разбегу ткнулся в каменную стену, видимо не заметив ее. Тем не менее зрение у него было нормальное -он охотно бежал ко мне, на мой оранжевый свитер, который я скидывал с себя только ночью: днем палящее солнце живо бы спустило с меня кожу... Я ничем не походил на родственников трицератопса, но повторяю, Хам не отходил от меня, отличаясь при всей своей неуклюжести достаточной деликатностью - не наступал на меня, не толкал шипами или рогами; я понял, что мне представился исключительный случай проверить на практике кое-какие заключения ученых, касающиеся импринтинга, иначе - реакции запечатления, формулировка которой гласит: младенцы самых различных животных видов охотно следуют за любыми движущимися предметами, представленными им в первые часы после рождения. Наверное, вы слышали об опытах, когда отнятые от родителей только что родившиеся обезьянки настолько привыкали к пеленкам, в которые их укутывали, что ни за какие блага не желали их отдавать. А если пеленки все-таки отнимали, обезьянки приходили в отчаяние. Причем не только обезьянки. Цыплята считают своей матерью теплый чугунок, если его подсунуть им в первые часы после рождения. Маленькие куропатки по той же причине жмутся к коту, и так далее, и так далее. Дело в том, что любовь к родителям у младенцев зиждется на чувстве комфорта, связанном с совместным существованием... Так не все ли равно было Хаму, что я лишен копыт, рогов, брони? Я был первым движущимся объектом в его маленьком мире, и я не гнал, не бил его, напротив, накормил грибами и не малое время провел рядом, в песке. Чем не заботливый отец?.. Признаюсь, и я привязался к Хаму.

НК: Но, доктор Гамов, вас, несомненно, угнетало то, что вы не можете воспользоваться MB?

ГАМОВ: Конечно. И я пытался к ней пройти. К сожалению, ночью, из-за туманов и тьмы, это было невозможно, а днем дорогу перекрывали хищники. Я был вынужден ждать. Признаюсь, какое-то время я боялся появления летающих ящеров, но, к счастью, в тех краях их не оказалось. Все внимание в те дни я сосредоточил на сирмозавре - на этом танкообразном чудище, лежащем в песках так неподвижно, будто для пропитания ему, как растению, вполне хватало солнечного света. Но все же он двигался. Со скоростью древнего ледника, но двигался - за его окованным в костяные кольца хвостом оставалась выпаханная в песке дорожка, настолько прямая, что я сразу заподозрил: он или не умеет поворачиваться, страдая окостенением позвоночника, или же ползет к нам специально. Его огромная масса вполне могла сокрушить скалы, открыв путь хищникам, а там... Не хотелось думать, что будет там... Пусть лучше все пока идет по-старому. И мы продолжали обгорать на палящем солнце и поедать грибы и яйца, похищенные с пляжа. Но ни на минуту я не забывал, что надо вызволить Хама из ловушки и пробиться к MB.

Кто мог помочь мне? Диметродон, как пиратский бриг, дрейфующий по пляжу? Тарбозавр, не думающий ни о чем, кроме жратвы? Сирмозавр, со скоростью и уверенностью ледника приближающийся к нашей стоянке? Решая эту проблему, я нервничал: рука сама вывела на лбу трицератопса яркую надпись крапп-лаком - «Хам». Впрочем, Хаму было все равно. Он неплохо чувствовал себя и в тесноте... Не буду приводить известных пословиц... А проблему свою я решил все же в пользу сирмозавра. Никто, кроме него, не мог свернуть скал. Правда, открыв нам выход, сирмозавр одновременно открывал в х о д для хищников, но тут уж надо было подумать... Например, я мог заставить сирмозавра пойти на штурм ночью, разведя костер на его мощной роговой спине. Неясно было, правда, почему, почувствовав жар костра, сирмозавр поползет к скалам, а не к реке, например?..

Так я размышлял, между делом лазая за грибами на склоны, куда Хам не умел подняться, и внимательно следя за сирмозавром и хищниками. А потом начал ночь за ночью совершать опасные вылазки. Сбивал напрочь все грибы, что росли по сторонам сирмозавра, оставляя лишь те, что цепочкой тянулись прямо к самым слабым и низким местам нашей крепости. Сбитые грибы я, не ленясь, укладывал перед пастью спящего Хама. Просыпаясь, сирмозавр без всякого удивления жевал свои завтраки и медленно, сантиметр за сантиметром, подтягивался к месту будущих действий. Повторяю, были случаи, когда я мог рискнуть и уйти ночью к MB, но Хам... Все во мне восставало!.. И я обрадовался новой идее. Поздно ночью, обливаясь потом, перетаскал недоеденные куски очередной жертвы диметродона прямо к хвосту сирмозавра. Пусть хищники устроят ему небольшую взбучку, так сказать, поторопят... Сирмозавр, будто почувствовав недоброе, сумел приоткрыть бледные сонные глаза, уставившиеся на меня как два тазика. «Сотню лет живу под Луной, -будто хотел сказать он, - но изменений в этом мире что-то не замечал...» «Ничего, - несколько лицемерно заверил я, - изменения будут.» И лег спать. Однако диметродон сорвал мои планы. Всегда засыпал на открытом месте, а на этот раз влез в заросли папоротников, и теперь солнце никак не могло прогреть его; тарбозавр же немного свихнулся - от безделья и от солнечных, пьянящих его, лучей. Лениво-доброжелательно расселся он на плоской дюне, и над растянутой в улыбке пастью робко вился рой бабочек-каллиграмм. Не хватало на грудь плакатика: «Меня любят дети и бабочки!..»

Но вот, наконец, проснулся и диметродон. Тупо уперся лбом в ствол толстого папоротника и спросонья решил пройти сквозь него. Ствол не давался, гнулся, диметродон сердился, раскачивал растение, пока все же не вырвался на свободу. Исчезновение завтрака его смутило, но когда он увидел, кто покусился на его добычу, даже в его доисторической голове что-то стронулось - перегревшись, сунулся было к еде, но сирмозавр недвусмысленно покачал тяжеленным, как бревно, хвостом. «Обстановка накаляется», - сообщил я Хаму, и тот захрюкал. И почти в тот же момент мы услышали грохот, сверху на нас полетели камни. Перевозбужденный диметродон, пыля и вспахивая хвостом песок, с ходу попытался проскочить к нам через наиболее низкий участок стены. Я впервые видел голову бодрствующего диметродона так близко, и она мне не понравилась. Плоская, змееподобная, она двигалась на длинной сморщенной шее, и в полураскрытой пасти жадно перекатывался бурый мокрый язык. Роговые чешуйки на лбу и скулах, ржавые нечищенные клыки... Хам зашипел и отступил за ручей, приняв боевую позу трицератопсов: морда вниз, рога и шипы вверх и вперед, высоко поднятый, окованный пластинами зад - кверху. Диметродон же, встав на дыбы, смотрел на нас с трехметровой высоты и жадно щурился. «Если уж вы так активно прячетесь, - читалось в его глазах, - значит вам есть что прятать!», Однако, хотя голова его вроде бы и вошла к нам, плечи в щель не протискивались, и диметродон начал активно ее расширять. Шум и переполох привлек внимание тарбозавра, он остановился невдалеке и с интересом стал следить за взбешенным сотоварищем.

Нас с Хамом спас ливень. Он ударил почти мгновенно, вслед за шквальным ветром. Небо взорвалось молниями, оглушительно грянул гром. Забившись под скалу, мокрые с головы до ног, мы с Хамом выражали величайшую кротость - лучше мокнуть, чем улучшать пищеварение нахала, не осознающего, на кого он раскрывает свою жуткую пасть.

НК: И диметродон повторил нападение?

ГАМОВ: Нет. Видимо, проголодался - ушел. Но с тех пор мы жили в вечном страхе за безопасность своего убежища. К тому же нам было тесно. Некоторые палеонтологи и сейчас пытаются доказать, что гигантизм динозавров вызван был неумеренным, патологическим развитием гипофиза. Не хочу вдаваться в споры, но в мире гигантов могли выжить только гиганты - при чем же тут случайность и патология? Ведь никто не утверждает, что толстые ноги слона -результат неумеренного развития гипофиза? Просто сила ноги, как и всякого опорного элемента строения, пропорциональна ее поперечному сечению, которое увеличивается лишь пропорционально квадрату диаметра этого сечения. Отсюда - у больших животных объем ног должен возрастать гораздо быстрее, чем объем всего остального тела... И Хам это доказал. На четвертом месяце жизни он достиг в длину почти трех метров, а каждая нога, кстати, не выдвинутая в сторону как у черепахи, а расположенная близко к средней линии тела, была толщиной чуть ли не с меня. Хам превратился в неповоротливого, но живого рыцаря. Воротник пышно разросся, и кроме грибов Хам теперь с удовольствием перемалывал и пожирал ветки, которые я ему запасал ночами - круг желаний Хама (конечно вполне естественных) разрастался неимоверно. Это сподвинуло меня к действиям. Однажды, сидя при звездном свете около тяжелого прохладного Хама и постукивая пальцами по его широкому, как журнальный столик, лбу, я решился. Спустился на пляж и почти до утра обламывал вайи папоротников, похожие на трехметровые стреловидные копья. Меня обжигала ночная роса, мучили клещи, пугали тени, но я работал. Даже когда загремел гром, а молнии мертво высветили кривые араукарии и лохматые беннетиты, я продолжал, как муравей, стаскивать вайи к пескам, в которых залегли на ночь мои преследователи. Одна, другая, шестнадцатая... К утру диметродон с тарбозавром исчезли под гигантскими курганами холодных и сырых листьев папоротников. Только сирмозавр сонным холмом торчал под стенами нашей крепости - я очень надеялся на его силу. Даже грибы в эту ночь я выломал вблизи все; самые ближайшие положил под стеной, которую сирмозавру надо было взломать: захочет поесть - пробьется. Ну, а тогда все просто - Хам на волю, я к MBI

С первыми лучами солнца я открыл глаза, хотя спать почти не пришлось. Хам уже толкался, просил еды. Пришлось лезть на склоны, и пока я ломал грибы, прошло не меньше часа. А потом каменные столбы, отделяющие нас от пляжа, вдруг дрогнули. Песок под ними вспучился, полез вверх, а сверху, наоборот, покатились камни. Землетрясение? Ураган?.. И вдруг я понял - мой план удался -сирмозавр, как ножом бульдозера, срезал все каменные глыбы, мешавшие ему добраться до грибов!.. Наконец и последний столб рухнул, в мощной дыре я увидел плоскую голову сирмозавра, а над ней вдали - заросли и цепь лысых гор. Увидел, не взбираясь на склоны!.. Впрочем, радоваться было еще рано. Увидев меня и принявшего боевую позу Хама, сирмозавр остановился, заклинив собой проделанное им же отверстие. И почти сразу с ужасом я увидел, что там, на пляже, за спиной сирмозавра, зашевелился курган из папоротниковых листьев, любовно выложенный мною над тарбозавром. Солнце успело прогреть пески, нагреть воздух, и возбужденный тяжелыми снами тарбозавр ничем не напоминал того дебила, что забавлялся играми бабочек-каллиграмм. Даже на расстоянии я чувствовал его решимость, чувствовал, как легко и мощно работают его чудовищные конечности... И диметродон проснулся. Разбросал вайи, мял их чуркообразными лапами, озирался. Не мог понять, - что случилось? Один я понимал - все плохо. И Хам и я обречены...

И все же возня хищников вывела сирмозавра из оцепенения. Он медленно сполз в ручей, полностью запрудив его, и так же медленно дотянулся бронированной мордой до ближайших грибов. Но даже сейчас задняя часть его тела наполовину занимала пробитый в скалах проход, и диметродон, решившись, попытался войти к нам. Это смутило гиганта. Будто испугавшись прикосновения, он с неожиданной скоростью привстал, пропуская диметродона под свое бледноматовое, покрытое ромбическими пластинами, провисавшее как у дирижабля брюхо, а потом, будто упало давление в его гидравлических кранах, рухнул на несчастного хищника. Я даже глаза закрыл... А когда открыл их, сирмозавр уже освободил проход, а искалеченный, с лопнувшей в нескольких местах перепонкой, диметродон не шевелился. Можно было поверить - это не сон, это настоящее забвение!

Но даже сейчас мы с Хамом не радовались: к освобожденному проходу спешил тарбозавр. Я понял - борьба подходит к концу. Первое испытание MB, там, в моем веке, явно будет сочтено неудачным. И ведь по моей вине! Но ворвавшийся в наше убежище тарбозавр остановился.

Я оглянулся - что могло его поразить? Не сирмозавр, - он плевал на все, он был занят завтраком. Не диметродон - он вслушивался сейчас в шумы совсем других миров. И уж, конечно, не я... Кто же тогда? Кто же?..

Хам!

Вот кто остановил тарбозавра!

Я уже говорил - в мире гигантов выжить могли только гиганты. За четыре месяца Хам из бронированного бочонка превратился в настоящего бойца, вооруженного панцирем и рогами. Я впервые, рядом с сирмозавром и павшим диметродоном, имел возможность прямо сравнить с ними своего воспитанника. Что ж, он обещал не отстать от них и уже сейчас был развит соответственно. Не случайно тарбозавр повернул, решив обойтись другим, менее беспокойным завтраком.

НК: А как Хам отнесся к свободе? Он, наверное, растерялся?

ГАМОВ: Надолго ли теряется в лесу заяц, выращенный в неволе? Хам зажмурил глаза и остановился. Солнце, свежий и влажный ветер с реки, запахи трав... Я попытался подтолкнуть Хама, но это было все равно, что толкать трактор, да и ни к чему. Хам, решил я, вполне теперь проживет один, и кинулся к ущелью клещей, за MB. Почти сразу за мной послышался топот - Хам не отставал, мерно трусил рядом, вздыхал, поводил боками. В ущелье он даже обогнал меня -ему-то клещей нечего было бояться, а голые камни после пребывания в западне его вообще не трогали. MB возвышалась перед нами как небольшой черный гриб. Я не успел ни остановить, ни окликнуть Хама - раздался звук, будто басовая струна лопнула, и Хам и MB... исчезли!

НК: Как? Хам ушел во время?

ГАМОВ: Я был в отчаянии. Я видел одно - Хам и MB исчезли. Видимо, мой воспитанник случайно ткнул рогом в регулятор поля и был мгновенно переброшен в другую эпоху, навсегда оставив меня тут в кампане... Но куда он исчез? В наш двадцатый? Или в век силурийских илоедов? Или в пещерный рассвет каннибалов?.. Этого я не знал, но, представке появление Хама в любом другом месте, непроизвольно застонал... Хорошо бы, он вывалился в наши дни - по его виду можно определить время и вернуться за мной. А если он вывалился не в будущем, а в прошлом, не в городе, а в пустыне?..

Вновь появившиеся клещи заставили меня оставить ущелье. Я постыдно бежал. Угрюмый, сел на скале, свесил ноги - стоит ли длить агонию? Я обречен... Но сигарета, которую я несколько месяцев хранил в кармане, вернула мне бодрость - стоит! Занятий хватит! Следи за ящерами, высекай на скалах письмена! За тобой придут твои ученики и помощники... Но когда?.. Вереницы мрачных и величественных утопий вставали в моем мозгу...

Значит так, говорил я себе. Рукоять «в будущее» идет на себя. MB стояла ко мне «лицом». Толкнув рукоять, Хам мог отправить MB только в будущее... Это уже утешало.

Стоп!

Я снова и снова прокручивал в голове случившееся. Толчок рога, разблокировка, скачок во времени... Но ведь и разблокированная MB, если вы помните принцип ее действия, не должна была двигаться! Во времени ее вело не что иное, как мысль, желание... А разве Хам мог мыслить, желать?.. Впрочем, по-своему, по-звериному он, конечно, что-то соображал, чувствовал; желания его могли оказаться достаточно сильными, чтобы придать MB инерцию... Кажется, я нащупал путь, путь, ведущий к спасению. Вот он - чего мог желать мой неблагодарный воспитанник?

Одну за другой перебирал я в уме возможности Хама. Страсть к перемещениям во времени? Чушь! Желание избавиться от меня? Бред!.. MB напоминала гриб... Чего мог хотеть Хам? Чего он желал всей душой? К чему тянулся? Без чего не мог жить?

И я понял - грибы! пища! голод!

Жевать, глотать, переваривать - разве не в это упирались желания Хама? Он любил поесть! Я вспомнил его клювообразную морду, жадно погружающуюся в мякоть очередного гриба, вспомнил упоение, полное отключение от мира в процессе насыщения, и облегченно вздохнул - Хам любил поесть! Хам принял MB за гриб. А значит желания его не могли распространяться дальше одного обеда, ну двух, трех - неважно! Главное - рано или поздно - через час, два, день, месяц MB должна вытряхнуть Хама в том же ущелье, - перепуганного и ничего не понявшего. А я должен караулить этот момент, чтобы Хам не искалечил машину.

НК: И долго вам пришлось ждать?

ГАМОВ: О, никогда еще время не тянулось так медленно! Я оброс бородой, свитер на мне посекся, брюки обтрепались. Я научился подражать голосам гигантских квакш, прятаться от тарбозавров. Я попросту одичал. Выпусти меня на трибуну, многие из моих неверующих коллег сразу бы убедились в правильности формул, позволивших мне построить MB. Полмесяца я бродил вокруг злополучного места, изучил все болота и речушки, все отмели и скалы. Иногда я спал на деревьях. Поверьте, это неудобно... Но в одно душное утро мне все-таки повезло - в просвете ветвей я заметил на прогалине под перистыми саговниками двух родственников Хама, величественно покачивающих поднятыми над плечами резными воротниками. Один из трицератопсов навалился грудью на саговник и сбил с него две большие шишки. Впрочем, пока он разворачивался, его приятель сожрал обе. Если бы я даже не заметил надпись на его лбу, я все равно догадался бы - Хам! Обрадованный, выскочил на поляну, но ни один из трицератопсов даже не взглянул на меня. «Ты же - Хам! - крикнул я. - Это у тебя на лбу написано!» Но мой голос потерял чары. Толчок MB, встреча с подругой, свобода выветрили из головы Хама все воспоминания обо мне. Больше того, он развернулся и бросился на меня. Я спасся, как спасаются от носорога - резким прыжком в сторону - и, уже не пытаясь восстановить отношений, поспешил к ущелью. MB действительно стояла среди камней. Песок вокруг был взрыт ногами трицератопса. Это, видимо, распугало клещей, паутина которых плавала вокруг, как пух одуванчиков. Последней моей мыслью перед отбытием в двадцатый век было: вернуться в кампан не с перочинным ножом, а с сетями и сонными стрелами, связать Хама, отправить к нам. «Впрочем, что за домострой?» - упрекнул я себя. Стоит ли делать жертвой зоопарков пусть приемного, но сына?..

И я отвел рукоять на нужное мне деление.

НК: Невероятное приключение! Странные истории все же случаются с людьми науки! Любопытно, что бы вы пожелали Хаму сейчас, по трезвому размышлению?

ГАМОВ (задумчиво, но с улыбкой): Я хочу, чтобы ему всегда везло в его исполинском мире, чтобы у него всегда были грибы и товарищи, и чтобы солнце вовремя поднимало его по утрам, и чтобы он не ввязывался в дискуссии с тарбозаврами. Разумеется, мне хотелось бы, чтобы в его доисторическом сердце осталась хотя бы частица того чувства, которое заставило наших звероподобных предков сбиться в какие-то первобытные общины и в конце концов уловить и сконцентрировать в себе начало истинного разума - доверие!

НК: Спасибо, доктор Гамов. Не позволите ли вы продемонстрировать нашим читателям что-либо вывезенное вами из кампана?

ГАМОВ: Пожалуйста!

Следует снимок: стеклянная коробка, внутри которой, среди голых камешков, топорщится нежнейшая паутина, окутывающая раздувшееся, как грецкий орех, уродливое, багрово-розовое тело. Надпись под снимком гласит: «Паукообразный клещ, чуть не сведший на нет усилия целой школы физиков-теоретиков конца XX века».

ИСКУССТВО ПОЗНАВАТЬ ИСКУССТВО Владимир Шапошников ХАРАКТЕР ПОКОЛЕНИЯ

Читая многочисленные произведения о современном рабочем классе, невольно обращаешь внимание на такую деталь: героем их чаще всего является сибиряк, а местом действия, соответственно, одна из крупных сибирских новостроек. И вряд ли такое пристрастие авторов к «сибирскому характеру», к сибирскому материалу объяснишь «модой» на Сибирь. Скорее, это прочная, устоявшаяся традиция. Тема преобразования Сибири, освоения ее несметных природных ресурсов еще в довоенные годы привлекла внимание многих советских писателей, дала богатый литературный «урожай». Вспомним хотя бы замечательные произведения 20-30-х годов, посвященные строителям Комсомольска-на-Амуре, Кузнецка, Амурстали, - «День второй» И. Оренбурга, «Мужество» В. Кетлинской, «Город на заре» А. Арбузова. Как известно, главными героями этих книг были молодые люди - «комсомольцы-добровольцы», ехавшие по призыву партии возводить первенцы социалистической индустрии на Востоке страны. Молодые энтузиасты - парни и девушки с комсомольскими путевками едут в Сибирь и сейчас. Братская ГЭС, Абакан - Тайшет, Западно-Сибирский металлургический комбинат -каждая из этих грандиозных комсомольских новостроек возведена руками молодых, тех, кто принял эстафету трудовых дел от комсомольцев старшего поколения.

Эта преемственность, естественно, не могла не найти отражения в современной прозе, где одной из главных фигур выступает именно человек с «сибирской пропиской», участник великих новостроек на Востоке страны.

События романа «Здравствуй, Галочкин!» Гария Немченко развертываются на строительстве Западно-Сибирского металлургического комбината. Сюда, на известную всей стране новостройку, приезжают люди со всех концов Союза. И среди них -молодой каменщик Михаил Галочкин.

В судьбе главного героя романа без труда угадывается судьба целого поколения. Воспитанник детдома, Галочкин принадлежит к тем ребятам, для которых детство и сиротство стали равнозначными понятиями. Самая светлая пора их жизни оказалась безжалостно изуродованной войной и ее тягчайшими последствиями. Поэтому и не удалось Мишке Галочкину окончить десятилетку, поэтому и не пришлось ему стоять перед разноцветными рекламными щитами с заманчивыми предложениями поступать в вузы и техникумы. Зрелость и самостоятельность пришли к нему, как только стукнуло шестнадцать и он взял в руки мастерок. Суровая необходимость чуть не с детских лет зарабатывать кусок хлеба сделала Мишку человеком практичным, не по годам степенным, знающим цену трудовому рублю и себе... Таким он и предстает перед нами на первых страницах романа, когда приезжает на строительство комбината. Правда, в отличие от большинства молодых рабочих, прибывших на стройку по путевкам комсомола, Галочкин оказался здесь по причинам прозаическим: он не пришелся «ко двору» на старом месте. И приезд этого «некомсомольца, недобровольца» в край романтики позволяет писателю по-трезвому, непредвзято взглянуть на явления, которые на бойком языке журналистов назывались «трудовым героизмом» и «невиданным энтузиазмом».

Г. Немченко показывает, что в этом героизме и энтузиазме было и нечто искусственное, дутое. Основной конфликт романа строится на соперничестве бригады Галочкина с «образцово показательной» бригадой Бориса Королева, которому начальство, в целях иметь свой маяк, искусственно создает лучшие условия. И именно в процессе этой борьбы, потребовавшей от Галочкина всех его сил, всего профессионального мастерства, познал герой истинный смысл настоящего творческого труда. Не сразу и далеко не гладким путем пришел Михаил Галочкин к осознанию своей роли на стройке, далеко не сразу понял, что и он является полноправным хозяином, ответственным «за все» на этом гигантском строительстве. Автор показывает закономерность внутреннего перерождения героя, превращения его из обыкновенного «работяги» в настоящего рабочего-созидателя. В этом и весь смысл названия романа «Здравствуй, Галочкин!», которое следует понимать не как традиционное приветствие, но как пожелание долгих лет жизни и плодотворного труда новому Галочкину - гражданину.

Герой романа Владимира Орлова «Соленый арбуз» Букварь -участник другой крупной новостройки: Абакан-Тайшетской

железнодорожной магистрали. В отличие от Галочкина, успевшего уже в детстве хлебнуть лиха, у вчерашнего десятиклассника Букваря нет ни житейского опыта, ни хватки. Он живет теми «прошлыми истинами», которые были усвоены им еще на школьной скамье (не случайно товарищи по бригаде дали ему такое прозвище - Букварь), в нем еще много наивного, ребяческого, инфантильного. И поначалу кажется, что от соприкосновения с жизнью герой быстро прозреет, напрочь освободится от романтических иллюзий. Предположения эти в какой-то степени сбываются. Букварь и в самом деле получает немало шишек и оплеух от так называемой суровой действительности. Он искренне увлекается симпатичной девчонкой из бригады - Зойкой, а потом с горечью узнает, что Зойка уже имеет кое-какой опыт... Он рискует жизнью, чтобы предотвратить взрыв скалы, но вскоре выясняется, что жертвовал он собой совершенно напрасно. Начальник участка Кустов из перестраховки послал гонца с письменным приказом, а по телефону отдал распоряжение скалу не взрывать. Но особенно сильное потрясение Букварь пережил, когда узнал о бесчестном поступке бригадира Николая, которого в полном смысле слова боготворил, видел в нем пример для подражания. Николай оказался человеком морально нечистоплотным, совершил подлость по отношению к любившей его женщине. «Как совместить смелость человека, энергию его, искренность с подлостью?.. -спрашивает Букварь. - Разве это может составить один цвет?» Пытаясь утешить Букваря, его сотоварищ по бригаде Виталий Леонтьев говорит: «Ты, Букварь, представляешь людей одноцветными или хочешь, чтобы они были такими. А они многоцветные... Каждый из людей имеет в себе плюсы и минусы! Главное в жизни - не контрасты, а полутона... Нет ничего более вредного, чем выдумывать себе идеалы...» Но Букварь решительно отвергает эту философию «многоцветья», более того, он еще сильнее проникается верою в свои идеалы. Мужая физически, он в душе так и остается «большим ребенком». И это, как убеждает нас автор, тоже своего рода нравственный подвиг. Недаром во многих школьных сочинениях о молодом современнике упоминается имя героя «Соленого арбуза».

Молодой герой сибирской литературы - это, как правило, человек труда, передовой производственник. Причем давно уже сложился круг профессий, пользующихся у писателей особым уважением. Чаще всего на роль главного героя они выбирают либо строителя, либо монтажника, либо водителя самосвала. Безусловно, люди этих профессий всегда на виду, всегда в почете, так как без них не обойдется ни одна крупная стройка. Но в Сибири трудится немало людей так называемых скромных профессий, также участвующих в освоении этого края и также вполне достойных стать героями литературных произведений. Одним из первых это понял Владимир Чивилихин, известный ныне писатель, создавший примерно в те же годы, когда вышли в свет романы Г. Немченко и В. Орлова, яркую, увлекательную повесть «Елки-моталки».

Главный герой повести Родион Гуляев и его друзья - лесные пожарники. Рассказывая об этих самоотверженных, отчаянных ребятах, автор сразу дает понять, что без работы они не сидят, и бородатый анекдот о пожарнике, который якобы спит по двадцать четыре часа в сутки, выглядит тут кощунством. Уж чего-чего, а работенки этим парням хватает, и порой не то что двадцать четыре, а и четыре часа не всегда удается выкроить для сна. Тайга горит круглый год, и не успевают десантники ликвидировать один пожар, как тотчас поступает сигнал о новом, еще более опасном очаге. В повести немало страниц отведено описанию труда лесных пожарников - труда адски тяжелого, полного опасности и риска. Читая эти страницы, ощущаешь, какие неимоверные тяготы и лишения выпадают на долю людей этой редкой и, в общем-то, не очень уважаемой профессии.

Однако В. Чивилихин пишет свою повесть вовсе не ради того, чтобы заставить читателя проникнуться элементарным почтением к профессии «покорителя огня» (хотя повесть прекрасно решает и эту, чисто познавательную, задачу). Без «производственных» страниц невозможно создать всю глубину конфликта, весь драматизм ситуации, в которой оказался главный герой. А драматизм здесь заключен уже в самой специфике профессии Родиона Гуляева и его друзей. Ведь за каждым пожаром - чья-то неосторожность, глупость, головотяпство, а то и прямое вредительство. «Пожаров день ото дня больше, - говорит в беседе со следователем летнаб Гуцких - ...больше пожаров потому, что людей в тайге больше. Лес под гребенку стригут, а лесосеки не чистят. Кроме того, вы знаете, что за народ шатущие туристы? Или наложите сетки пожаров на маршруты поисковых партий. Интересная картина получится!

Следователь. - Что они нарочно поджигают, что ли?

- Бывает. К геологам, таксаторам, топографам много дряни нанимается - калымщики, алиментщики, жулье разное. По-моему, и недобитые гады бродят еще, но также с экспедициями: может, власовцы закоренелые есть или какая-нибудь новая сволочь появилась, из сектантов».

Лес для Родиона Гуляева и его товарищей не просто «зеленый друг». Это их родной дом, их постоянное место работы и место жительства, и они готовы ради спасения его на любые жертвы и лишения. Вот почему так ненавидят эти ребята тех, для кого природа «не храм» и даже «не мастерская», а место разбоя. Вот почему автор открыто берет под защиту главного героя, ставшего косвенным виновником гибели «туника» Евксентьевского.

Этот столичный бездельник, направленный в бригаду Родиона на предмет «трудового перевоспитания», разорил гнездо глухарки, но был застигнут на месте преступления. Дикость его поступка настолько возмутила Родиона, что, не помня себя, со словами: «Ты что же это, фашист!» - он бросился на Евксентьевского, и тут случилось непоправимое. Попятившись от страха, тунеядец оступился и улетел в пропасть.

Юридически Родион должен понести наказание - хотя бы даже потому, что он, как бригадир, отвечает за жизнь каждого рабочего. Вот тут и обнажается в полной мере весь драматизм случившегося: погиб негодяй, мерзкий, ничтожный человечишка, а судить за это должны человека честного, безупречного во всех отношениях, отличного производственника... Автор не доводит повествование до суда, о дальнейшей судьбе героя можно только догадываться. Но читателю ясно одно: какое бы наказание ни получил Родион, он не озлобится, не ожесточится, а главное, не поколеблется его решимость и впредь бороться со всеми, кто посягнет на природу.

Немалый вклад в разработку характера молодого современника внес новосибирский прозаик Анатолий Черноусов. Его герои - пытливые, энергичные люди, умеющие даже в непривычной обстановке проявить свои знания и способности.

Злую шутку сыграла судьба с главным героем повести «Непривычное дело» Павлом Смирновым. Молодого ученого, бьющегося дни и ночи над проблемой удлинения срока службы рельсов, вдруг оторвали от работы и направили с группой студентов на картошку. Неразумно? Нецелесообразно? Конечно. Человек стоит на пороге крупного научного открытия, ему нужно всего каких-нибудь две недели, и будет решена чрезвычайно важная технико-экономическая проблема... А вместо этого приходится допотопным способом ковырять клубни из земли. Вот почему герою сочувствуешь, когда он в отчаянии кричит декану: «Дайте мне закончить, Петр Петрович!.. Дайте мне две недели, а потом хоть к черту на рога!..»

Однако А. Черноусов - и в этом главная ценность его повести - на примере своего героя раскрывает интереснейшую грань характера нашего современника - его умение быстро, оперативно переключаться и на «непривычные дела», когда в том есть общественная необходимость, когда действительно надо сделать это дело, потому что больше некому. Не случайно именно о долге, об ответственности перед обществом, страной вспоминает Смирнов в самый трудный момент, когда перед ним встала дилемма - либо убрать еще одно поле картофеля, либо в знак протеста против бесчестных действий председателя колхоза снять студентов с уборки и уехать. Но это все равно что «в самый разгар сражения снять отряд и отвести в тыл на отдых. Увести, чтобы проучить кого-то там из командиров за их бездарную стратегию...»

Это сравнение повернуло мысли Смирнова в ином направлении, оно ему даже чем-то понравилось, сравнение. И он уже было подумал: «А что, ситуация, действительно, как на войне. В газетах вон так и пишут - «битва за урожай»... А раз так - чего себе голову морочить? Пришел приказ свыше, я его передаю по инстанциям, я здесь ни при чем...»

Картофельное поле действительно стало для Смирнова полем сражения, а сам он даже представил себя «комиссаром в кожанке» с маузером в руке... В конечном итоге Смирнов исполнил свой долг, картошка была убрана, хотя «непривычное дело» обернулось для него многими потерями, прежде всего потерей доверия со стороны студентов. И все же в этом «непривычном деле» Смирнов сумел найти и утвердить себя, применить свои знания и опыт. Не в пример своему предшественнику Алексею Григорьевичу, расписавшемуся в собственном бессилии и под благовидным предлогом улизнувшему из колхоза, Смирнов сумел четко, «на научной основе» организовать труд студентов, заинтересовал их и материально и морально, добился от председателя разрешения отремонтировать своими силами картофелеуборочный комбайн. Но самое любопытное, что, поработав на картошке, Смирнов вдруг обнаружил, что он, ученый-металловед, тоже может и должен сказать свое слово в сельском хозяйстве, по крайней мере в той отрасли, которая производит сельскохозяйственные машины. Почему, например, ржавеет в лопухах комбайн? Почему, едва выйдя из цеха, эта, столь нужная для колхоза, машина превратилась в «гроб», в груду металлолома?

«Надежность, - думал он почти что с болью, - надежность - вот чего не хватает всем этим рычагам, осям, решеткам и цепям!.. Так-то ведь она и ничего, машина. Идея и конструкция, может быть, и неплохие. Но что касается материалов...»

Ему ли, Смирнову, металловеду, работающему над проблемой надежности рельсов, не знать, не понимать, что все дело в материалах!.. И он в душе презирал создателей комбайна. Самое большое, что они, видимо, сделали, так это испытали машину на легком, на идеальном поле, на рыхлой мягкой почве... «Вот закончу с рельсами, возьмусь-ка я за этот комбайн... свяжусь с заводом-изготовителем, с конструкторами, напишу им, что о них думаю... А потом разработаю рекомендации относительно материалов, поеду к конструкторам этим и натыкаю носом, как паршивых котят...»

Собственно, страницы повести, рассказывающие о деятельности Смирнова на картофелеуборке, звучат как гимн человеку дела, истинному гражданину, который умеет найти выход из любого трудного положения, пойти на любые жертвы и лишения, когда этого требуют интересы общества и государства. И с этой точки зрения герой А. Черноусова представляется именно тем человеком, в котором широта кругозора, интеллект, эрудиция гармонично сочетаются с «наследственными чертами» героев первых пятилеток -высокой сознательностью, железной дисциплинированностью и умением работать «не переводя дыхания», так, как работали строители Магнитки, Комсомольска-на-Амуре, Турксиба.

И такие герои, как показывает наша сегодняшняя проза, «в стране Советской есть», и именно за ними решающее слово в строительстве коммунизма.

Юрий ПостновКЛАССИКА, КОТОРАЯ ВСЕГДА С ТОБОЙ

Нужны ли нам писатели прошлого?

Этот вопрос вовсе не праздный. Конечно, для многих он решен раз и навсегда: нужны, вне всяких сомнений! Классики для нас - добрые и чуткие друзья, всегда готовы помочь, мудрые и ненавязчивые наставники.. Их книги дают нам возможность побывать в иных временах, прожить множество жизней, познакомиться со сложными и интересными людьми, познать самих себя. Если же мы встречаемся с классикой на сцене, то сохраняем радость свидания с любимым автором на месяцы и годы, а порой и на всю жизнь. Мы понимаем, что такой спектакль - лучшая школа мастерства для актера, прекрасная школа жизни для зрителя.

И все-таки... есть, к сожалению, люди, равнодушные к классике. Социологические исследования, проведенные среди читателей библиотек, показывают, что лучшие произведения мировой литературы пользуются меньшим спросом, чем, скажем, жанр фантастики или детектива. А как часто жалуются учителя на то, что их ученики не читают Тургенева или Толстого!

Правда, можно было бы не так уж тревожиться, вспомнив о толпах, штурмующих магазины при первом же объявлении подписки на любое собрание сочинений. Кажется, - такой ажиотаж!.. Классика явно необходима людям!.. Но, увы, далеко не всем из них на самом деле нужны эти сочинения. Сколько здесь людей, ставших жертвами моды, подпавших под общее настроение и убедивших себя, что без этих книг им никак нельзя! А сколько среди них и тех, кто мечтает лишь о том, чтобы украсить квартиру томиками в тисненых переплетах, чтобы с гордостью показывать их гостям и при случае, может быть, выгодно сбыть этот дефицитный товар!

Да, ажиотаж вокруг книг не может еще служить надежным свидетельством всеобщей любви к классике. Однако его нельзя сбрасывать со счета: в конце концов, среди тех, кто не жалеет времени и сил на то, чтобы добыть хорошую книгу, многим эта книга действительно необходима.

И, скажем прямо, не только им, этим любителям книги, мы хотим адресовать нижеследующие строчки, - нам хочется побеседовать и с теми, кто, по известному выражению классиков, «почитает, но не читает», кого не увидишь в театре, кому до сих пор неведомо, что давно умершие писатели продолжают говорить с нами как живые с живыми.

Театр в роли посредника

Автор любой книги надеется на наше понимание и сочувствие, рассчитывает на нашу способность к сотворчеству. И если книга созвучна нашим настроениям и мыслям, если манера и стиль писателя отвечает нашим склонностям, откровенный разговор двух всегда состоится, стоит лишь открыть книгу.

Иное дело - когда мы приходим в театр. Здесь между автором и нами оказываются постановщик спектакля, художник, актеры. Здесь на нас влияют люди, находящиеся вокруг: их смех или их слезы заражают нас... И тут уже не все зависит от нас - главное в контакте автора и зрителя определяет именно театр.

В самом деле, представьте, что зритель - человек высокой культуры, охотно читающий, скажем, Островского или Чехова, много ожидающий от встречи с ними в театре, - неожиданно для себя начинает скучать во время спектакля и уходит из театра с чувством досады и разочарования. В этом случае, конечно же, все претензии - к театру. Это он, театр, не сумел прочесть классическое произведение «свежими, нынешними очами». Это режиссер и актеры не смогли почувствовать в нем современного нерва, услышать в пьесе созвучие нашей эпохе. И зритель в результате остался равнодушным к тому, что его волновало наедине с книгой.

В этом случае можно сказать, что зритель оказался более чутким собеседником великого писателя, нежели режиссер.

Конечно, ни один постановщик не ставит перед собой задачи -воплотить классическое произведение на сцене так, как это делалось когда-то, повторить уже многократно использованное, обветшавшее со временем и утратившее свой первоначальный заряд. Всякий художник сцены стремится к тому, чтобы и проблематика и стиль спектакля отвечали запросам и вкусам современного зрителя. Одним словом, кто из режиссеров не мечтает о том, чтобы зрители валом валили на его спектакль! Однако не каждому это удается. И бывает даже так, что и мысль в спектакле злободневная, и форма «модерн», а тем не менее ничто в нем не берет за живое.

В чем же секрет успеха?

«Горе от ума» - и нет ему конца!

Десять лет тому назад мне выпало счастье посмотреть в Ленинградском Большом драматическом театре им. Горького «Горе от ума» Грибоедова в постановке выдающегося мастера нашего времени Георгия Александровича Товстоногова. О тогдашнем впечатлении я подробно рассказал в своей книге «Когда театр волнует» (Новосибирск, «Наука», 1968) и сейчас не буду повторять уже сказанное. Повторю, пожалуй, лишь то, без чего нельзя представить себе этот спектакль, совершенно незабываемый.

Режиссера, вне всяких сомнений, волновал тот глубинный смысл, который выражен в названии пьесы и который, кстати, мы по привычке воспринимаем чисто механически. Горе от ума... Чацкий - этот совсем еще молодой человек, обладающий острым и проницательным умом самого Грибоедова - объявлен сумасшедшим, и злая сплетня сразу подхватывается гостями Фамусова, потому что они ненавидят этого непохожего на них человека, чуждого и непонятного им, возмущающего их своим вольнодумством, независимостью суждений и манер, своим духовным превосходством. Всем хочется унизить его, растоптать, выбросить из своего общества. И Чацкого обвиняют не в чем-нибудь, а именно в отсутствии ума, в помрачении рассудка. Это нестареющее обвинение сохраняется в мире со времен шекспировского Гамлета, сервантесовского Дон Кихота, мольеровского Альцеста...

Но спектакль этот волнует не только тем, что с пьесы снят налет времени, который покрыл и притушил первозданные краски авторского замысла. «Горе от ума» в БДТ не просто отличная реставрация, но отчасти и переосмысление пьесы. И это вполне естественно: ведь нельзя не учитывать, какая дистанция во времени отделяет автора от его интерпретатора и какие огромные изменения произошли за это время в жизни общества и в искусстве театра. Новые поколения уже не знают на собственном опыте того, о чем писали великие художники прошлого. Их волнуют другие события, иные проблемы и характеры. И подлинно современный режиссер обязан угадать это новое мировосприятие людей нашего времени и говорить с ними на нынешнем языке.

Вот почему образы грибоедовской пьесы, кажется знакомые нам со школы, обретают несколько неожиданные черты в любой новой трактовке.

Фамусов в спектакле - вовсе не рыхлый и тучный старик, страдающий одышкой: он еще далеко не стар, энергичен, предприимчив, чувствует себя хозяином жизни. При всем внешнем добродушии - это злая, консервативная сила. Он не потерпит, чтобы Чацкий или кто-либо другой жил и мыслил по-своему: Фамусов твердо стоит на страже тех официальных и неписаных законов, которые и обеспечили ему, в общем-то посредственному человеку, возможность добиться «степеней известных» и стать неограниченным господином не только в собственном доме, но и во всей Москве. Горе тому, кто умнее его,

кто не считается с тем, что для него выгодно и потому свято!

Если Фамусова разделяет с Чацким противоположность жизненных позиций и психологическая несовместимость, то с Молчаливым у них родство душ. Молчалин - это будущий Фамусов, который, кажется, имеет все для успеха: красивую наружность, умеренную пылкость чувств и строго продуманное поведение. Он не философ, как Чацкий, и нет в нем, несмотря на молодость, никакого максимализма -напротив, он склонен к компромиссам, всегда готов услужить, и «прислуживаться» ему вовсе не тошно, а главное - ума у него ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы Фамусов всегда чувствовал себя рядом с ним мудрым и многоопытным, чтобы он мог учить Молчалина, как тому жить.

Молчалину везет не только в делах, но и в любви: достаточно ординарная натура в сочетании с внешней привлекательностью - это надежная гарантия успеха у московских барышень, идеал которых -«муж-мальчик, муж-слуга...» И Софья легко предпочитает его Чацкому, ибо она - дочь своего отца.

А Чацкий... в нем есть что-то от интеллектуальных молодых людей нашего столетия: его отличает не просто природный ум, но ум, отточенный философским раздумьем, обогащенный знанием наук и самой разносторонней «информацией». Он не отличается чертами романтического любовника, - напротив, как многие умные люди, не обладает броской наружностью, близорук, сосредоточен в себе. Его сила и обаяние в том, что это - человек естественный, ненатужный, не играющий роль. Он смеет при любых обстоятельствах быть самим собой. Как раз это более всего возмущает в нем Фамусовых - людей неискренних, двуличных. В простой и честной откровенности Чацкого они угадывают опасность. И, в самом деле, Чацкий для них опасен: он весь - воплощение перемен, он из тех, кто движет прогресс, кто готов пострадать за свои убеждения. И скорее он устремится «вон из Москвы», нежели откажется от себя, от тех высоких идеалов свободы, ради которых он и существует на свете.

Ключ к пьесе и к сердцу зрителя

Товстоногов - художник, который всегда бережно относится к тексту автора. Он утверждает, что главная обязанность постановщика -уметь подобрать ключ, которым открывается «замок пьесы». «Не сломать замок, не выломать дверь, не проломить крышу, а открыть пьесу». Он не стремится вступить с классиком в соавторство и не хочет создавать по существу новое произведение. Он считает необходимым найти «условия игры» для данной пьесы и постараться в самом тексте высветить, подчеркнуть, заострить самое существенное сегодня и добиться тем самым актуального звучания

спектакля.

Так было поставлено «Горе от ума». Так были воплощены на сцене позднее «Мещане», в которых наиболее полно отразилось творческое кредо замечательного режиссера.

В этом спектакле Товстоногов прослеживает социальнопсихологические корни мещанства, которое, увы, не стало лишь достоянием истории, но упорно цепляется за жизнь и в наши дни. Старик Бессеменов в талантливейшем исполнении Лебедева - это, прежде всего, собственник и стяжатель, несокрушимый в своей убежденности, что живет он единственно правильно. Его деспотизм не просто выражение крутого нрава, но порождение его житейской философии, согласно которой жизнь существует ради таких, как он. Поэтому он полон собственного значения, поэтому он не терпит ни малейших возражений со стороны окружающих, и рабочий человек Нил, который совсем не боится его и разговаривает с ним как равный с равным, для него враг номер один.

Понятно, что жизнь вступает в противоречие с неподвижным и несокрушимым «кодексом веры» Бессеменова, люди вокруг живут по-своему, не считаясь с его волей, и даже дети - Петр и Татьяна -стараются вырваться из-под власти отца. Правда, Петр - вариант мещанина новой формации, способный лишь на либеральную фразу, «бывший гражданином полчаса», но и на него отец не может положиться как на продолжателя своего дела: старик Бессеменов -одинок, бесплоден, вполне оправдывает свою фамилию.

Лебедев играет Бессеменова волевым и по-своему умным, но и силы этого человека, и ум его растрачены втуне, на мел кие и недостойные цели, на упорное противодействие жизни с ее стремительным движением, с ее человеческим многообразием и развитием, независимым от того, что стремится сохранить и утвердить навсегда старое поколение в лице своих «идеологов» - мещан.

Спектакль начинается и заканчивается живым «групповым портретом», где в центре Бессеменов, где рядом его родственники и знакомые и где находится место с краю и Нилу. «Фотография» парадна и неподвижна, кажется, что она декларирует единство, но как только начинается действие, всякое единение нарушается мгновенно, и взаимная вражда разделяет людей.

Кроме этого «портрета», во внешнем решении спектакля нет, пожалуй, никакой особой изобретательности - и, конечно, не от недостатка фантазии режиссера, но потому, что постановщик принципиально верен замыслу Горького, сосредоточившего все свое внимание на внутренней жизни героев. Действие происходит в одной и той же обширной комнате дома Бессеменовых, где стоит большой обеденный стол, где есть интимный уголок у окна. Сюда выходят несколько дверей из других помещений, и здесь - эпицентр всех событий, происходящих в доме. На стенах висит множество

фотографий, как бы перекликающихся с «групповым портретом», и люди, словно сошедшие с фотографии, оказываются удивительно понятными нам в своих жизненных проявлениях. Никто из них не несет на себе ярлычка - «мещанин»: ведь и в реальной жизни мещане предстают в облике обычных людей - со своими сложными отношениями, с неудовлетворенностью жизнью, с недовольством самим собой (более всего - из-за незначительности достижений), с тоской по счастью, с бессилием что-либо изменить, со своими нервами и вспышками истерии, со своим одиночеством. И среди них -светлые, словно живущие в ином измерении, - Нил и любящая его Поля...

Нил в этом спектакле (в исполнении К. Лаврова) - своеобразен и современен. В нем тоже нельзя не ощутить опыта тех семидесяти с лишним лет, которые прошли со времени написания пьесы. В 1901 г. машинист Нил был провозвестником нового, человеком, который страстно, не боясь громких фраз, отстаивал свою веру в будущее, свои надежды на победу рабочего класса. Нил в спектакле БДТ -человек, как бы уже знающий, что произошло на протяжении первых двух третей нашего века: он уже чувствует себя победителем, он спокоен, негромок, уверен в себе, всегда бодр и деятелен - лозунги в его устах показались бы излишними. Нил противостоит мещанам как человек, который любит свой труд и в труде видит красоту и смысл своего существования.

Думается, что именно здесь проходит водораздел между мещанами и остальными людьми на свете: мещанин - человек, всецело

поглощенный своим благополучием, воспринимающий труд как тяжкую обязанность, лишь как средство к достижению благополучия. Другое дело - человек, для которого радостен сам процесс труда, который в любом деле может найти «живинку», проявить творческое начало и который живет во имя своего дела, призвания, служения людям. Именно таков Нил.

Режиссер не должен «умирать» в авторе

Стремление Товстоногова «открыть пьесу», найти для нее «условия игры» продиктовано его глубоким уважением к автору. Товстоногов восстает против режиссерского произвола, хотя это вовсе не означает, что он сводит роль постановщика лишь к педантичному следованию букве. Напротив, в его спектаклях всегда происходит состязание режиссера с автором. Это почти неизбежно: ведь невозможно представить себе полное совпадение двух творческих индивидуальностей, да еще разделенных временем и средой. Более того, если бы такое совпадение произошло, боюсь, спектакль не был бы по-настоящему интересным: режиссер в таком спектакле стал бы просто незаметным. Поэтому всякая талантливая постановка - по существу, «вольный перевод» пьесы на современный язык-«перевод», отмеченный печатью индивидуальности самого «переводчика».

Но иногда переосмысление пьесы постановщиком столь велико, что есть все основания говорить о ее новом сценическом варианте. Некоторые режиссеры сокращают текст (в спектакле новосибирского ТЮЗа «Без вины виноватые» нет первой картины, связанной с молодостью героини), придумывают новые сцены, меняют финал (в этом спектакле Кручинина умирает). Словом, режиссеры дают полный простор своей фантазии, меняют порой даже атмосферу пьесы, ее художественную манеру и стиль.

Право постановщика на такого рода новации всегда вызывало споры среди критиков и зрителей, и эти споры не утихли и сегодня.

- Голсуорси ли это? - такой вопрос не раз мне приходилось слышать во время спектакля «Без перчаток» на сцене «Красного факела». В самом деле, еще до начала спектакля зрителю приходилось удивляться. На открытой сцене вместо уютного кабинета аристократа Хилкриста со старинной, «форсайтовской» мебелью, с цветами в вазах, с книгами в кожаных переплетах вырисовывались контуры мрачного дома староанглийской постройки с голыми темными стенами, пересеченными балками, а в центре, в луче света, нервно и как бы самопроизвольно раскачивалось кресло-качалка. И чувствовалось, что это кресло - не просто деталь обстановки дома, но словно «болевая точка» всего, что произойдет в спектакле: душевные терзания будут бросать в это кресло юных героинь Хлою и Джил, тяжкое раздумье заставит опускаться в него дельца Доукера. И это нескончаемое качание - как нескончаемое страдание.

Еще не начнется спектакль, а мы уже увидим на втором этаже дома, нежилом, заставленном старой мебелью, человека, спящего в кресле. И будет что-то тревожное в нем. Словно это тоже символ: ведь и этот человек поставлен в центральное положение - над всеми, кто живет и действует внизу. Именно он во время аукциона будет дирижировать толпой и распалять страсти соперников. И потому его сон предстанет в нашем воспоминании по-настоящему зловещим: словно задремали в людях темные, злые, эгоистичные желания, но ненадолго - пройдет время, и забушуют инстинкты собственников, и начнется бой - без правил и без перчаток.

Голсуорси ли это? По нашему мнению, - да. Ведь писатель всегда стремился к реалистическим символам. И его Форсайты, бродящие в лондонском тумане, символизировали собой Англию. И белая обезьяна, изображенная на китайской картине в гостиной Флер, была символом бесцельного, бесплодного и тоскливого существования молодых Форсайтов.

Да, в своем стремлении к социально-философскому заострению пьесы постановщик спектакля народный артист РСФСР В. В. Кузьмин значительно отошел от авторской манеры, заменив спокойное, раздумчивое повествование - с тон ними, едва приметными подтекстами - предельно напряженным, темпераментным действием, когда люди мечутся, кричат от боли и ярости. И тут же тихо звучит гитара, и двое молодых, родившихся в двадцатом веке, идут, прильнув друг к другу, зная, что это - только миг, что за этим - целая вечность вражды...

Конечно, если режиссер обладает единственным правом - «умирать» в авторе, тогда с ним можно не соглашаться. Но, нам кажется, он может и должен выражать через автора свое собственное видение мира, творчески состязаться с ним, как это делает постановщик спектакля «Без перчаток».

Но всякий ли «вольный перевод» правомерен в театре? Видимо, существуют по крайней мере два условия.

Первое - замысел режиссера не должен в главных чертах противоречить авторскому и разрушать его. Во-вторых - новое прочтение классики непременно должно быть талантливым. Спектакль должен заставить зрителя преодолеть его собственное каноническое представление о данной пьесе. Талант же - обязательное условие. Именно он дает право обращаться к классике, посягать на святая святых. И нет ничего более удручающего в театре, более оскорбительного для дорогого всем нам имени, нежели унылое, посредственное воплощение пьесы, где нет ничего своеобразного и радующего неожиданными откровениями или где есть и дерзость, и даже выдумка, но где за всем этим стоит неуважение к произведению, самомнение постановщика, не обладающего подлинным талантом, чуткостью, высоким умом, способного посягнуть на то, что для него, по существу, недосягаемо.

Классика - это всегда серьезное испытание, пробный камень мастерства. И бывает, что даже высокоталантливому художнику не все удается в спектакле. После «Мещан» мне довелось посмотреть в БДТ «Ревизора». Эта работа Товстоногова поразила меня великолепными режиссерскими и актерскими находками. Чего стоит, например, Осип в исполнении С. Юрского - лакей, который перенял барские замашки своего хозяина, носит пенсне и возлежит на постели в печальной задумчивости, вспоминая петербургских девиц и с тоской прислушиваясь к голодному урчанию желудка! Сцена, когда он вместе с Хлестаковым (О. Басилашвили) жадно поглощает скудный обед, достигает высот комедийного шедевра. А с какой смелостью, психологической точностью и юмором решена сцена, в которой Хлестаков одновременно ухаживает за дочерью и женой городничего!.. Большая жизненная правда заключена и в том, что городничий в исполнении К. Лаврова лишен тех хрестоматийноотталкивающих черт бюрократа, которые издавна мешают нам увидеть в этом персонаже живого человека. Городничий в спектакле -не от природы негодяй, а человек, испорченный властью и принадлежностью к той государственной машине, которая требует от своего представителя скрывать недостатки, создавать видимость благополучия на вверенном ему участке. Поэтому и «ревизор», распутный, легкомысленный, берущий взятки, воспринимается городничим и другими чиновниками как вполне достойный человек, с которым нужно действовать общепринятыми средствами - сгибаться перед ним вперегиб, ублажать его подношениями, а при подвернувшейся оказии установить с ним родственные связи - самые могущественные в государстве, где не существует правды, законности и свободы.

Постановщик спектакля не верит в то, что подлинный ревизор может восстановить справедливость. Поэтому в спектакле возникает отсутствующая у Гоголя тема высшего суда, которого боятся и городничий, и его присные. В их больном воображении возникает образ кареты, в которой едет кто-то страшный и неумолимый, как смерть. Этот образ, появляющийся где-то вверху, словно на небесах, в конце спектакля как бы материализуется: «высший судья» в полумаске появляется среди гостей городничего - сначала не замеченный окружающими, а потом все более пугающий их. И только после этого входит жандарм с известием о прибытии ревизора.

Такой режиссерский прием, если его рассматривать умозрительно, возможен и правомерен. В конце концов можно не только ставить пьесу, но и воплощать в спектакле некоторые особенности самого Гоголя - с его склонностью к фантасмагории, символике, романтическим приемам письма. И все же этот образ грядущего возмездия вступает, на наш взгляд, в противоречие с атмосферой и стилем пьесы, отдает нарочитостью, навязчивостью и совершенно не достигает искомого эффекта в финале спектакля. Здесь состязание, думается, проиграл режиссер.

Помнить в себе человеческое!

Мы не против - повторяем - смелого переосмысления классики, но когда это эмоционально неотразимо, когда это бьет в цель. Скажем, в спектакле «Дон Жуан» Мольера, поставленном А. В. Эфросом в Театре на Малой Бронной, образ командора лишен привычной монументальности и значительности. На сцене появляется не ожившая каменная статуя, как это изображено в пьесе, а обыкновенный, будничный, даже добродушный человек в шляпе с прямоугольными полями. И такой ход режиссерской мысли объясним и оправдан: командор - это смерть для Дон Жуана, а смерть, как известно, является к человеку зачастую в самом простом, житейском обличье. Никаких тут громов и молний, никакого увлечения Дон Жуана в бездну. Пресыщенного жизнью и бесчисленными любовными похождениями человека, душевно истощенного и утратившего вкус к существованию, настигает инфаркт. Вот и все. И мелодия католического песнопения, не один раз возникающая в спектакле, доносящаяся откуда-то издалека и почему-то теснящая душу, оказывается провозвестием, негромким, но неотступным напоминанием о близком конце.

Церковное песнопение, на этот раз православное, как режиссерский прием используется и в другом спектакле Эфроса - в «Женитьбе». Спектакль начинается со сцены, которой нет у Гоголя, - со свадьбы Агафьи Тихоновны и Подколесина, свадьбы, которая не состоялась, но которая могла бы быть. И эта сцена повторяется в финале. Мы понимаем, что она происходит в воображении Агафьи Тихоновны, потрясенной предательским бегством Подколесина. Поэтому за невестой и женихом движутся и другие женихи, и дети малые -мальчики и девочки, которые могли бы родиться от этого брака и которые не родились, потому что брак-то не состоялся. На этом фоне звучит все нарастающая молитва, и сильный властный мужской голос настойчиво повторяет: «Господу помолимся!» И мы понимаем - это призыв к людям: вспомнить в себе «божеское», а вернее -человеческое, естественное, изначальное, вечное. Спектакль как бы опровергает ироническое замечание Грибоедова: «Рожать детей -кому ума не доставало!» Нет, оказывается, даже это не так-то просто! И надо иметь и ум, и волю, и характер, чтобы жениться, чтобы продолжать себя в людях, выполнять свой прямой долг перед человечеством. Не случайно в спектакле подчеркнуто, что Подколесин (Н. Волков), хоть и не дурак и не лишен привлекательности, - человек слабохарактерный, беспомощный, не способный на самые простые поступки. Чтобы заставить лакея почистить ему сапоги, Подколесин должен истошно вопить на него, через весь зал, а сапоги так и остаются нечищенными. Но и Кочкарев (М. Козаков), вознамерившийся женить своего приятеля и обладающий, кажется, несокрушимой энергией, вовсе не служит доброму делу: его энергия расходуется бессмысленно, скорее всего из упрямства и из желания чем-нибудь занять себя. Он ходит всегда чуть задрав голову - ему налезает на глаза этакий хулиганский козырек, - и в нем угадывается знакомый по жизни типаж - человек, у которого столько необузданной энергии, что от него всегда можно ожидать какой-нибудь пакости... Напротив, старый моряк Жевакин (Л. Дуров), явившийся свататься в многократно подлатанном мундире с единственным своим достоянием - трубкой в руках (воистину «все мое ношу с собой!»), привлекателен своей неугасимой восторженностью, с которой он говорит об «италианочках», своей неудовлетворенной жаждой любви и ласки, которая невольно прорывается в нем и заставляет его нежно погладить ширму в цветочках. Мы смеемся над ним, и тут же комок подкатывает к горлу: много раз этот человек пытался жениться, и все ему отказывали, и вот он уже стар, и Агафья Тихоновна - его последняя надежда...

А сама Агафья Тихоновна в исполнении О. Яковлевой - вовсе не нелепое и смешное создание. В судьбе этой уже не молодой девушки, с недоуменней вопрошающей: «И куда же девались все женихи? Их словно чума сморила!», есть что-то такое, что заставляет нас ей сострадать. Право же, она не виновата в том, что выросла в такой среде, где девушка лишена естественного общения с молодыми людьми своего возраста, где вся надежда на сваху, где приходится выдерживать смотрины, где женихи более всего интересуются приданым и где что ни жених, то существо грубое, в чем-нибудь неполноценное. Конечно, нельзя не улыбнуться, видя, как Агафья Тихоновна гадает, кого предпочесть из сватающихся к ней, и как она старается сохранить их всех, потому что истомилась в девичестве и уже утратила способность различать, кто хорош, кто плох... Но это и смешно, и грустно. И когда Подколесин бежал и Агафья Тихоновна потерянная стоит у рампы, нам совсем не до смеха. Для нас очевидно, что и сцена свадьбы, и введенные в спектакль дети - мальчики и девочки, и страстная молитва-мольба о человечности - вскрывают в пьесе Гоголя очень серьезный мотив, звучащий современно и обращенный прямо к нашему сердцу...

Режиссер и актер в «Царе Федоре»

Современный театр, несомненно, театр режиссерский. И от постановщика, в первую очередь, зависит успех сегодняшнего спектакля. Однако, если мысль режиссера не получает достойного воплощения в актерах, если актеры - всего лишь послушные марионетки в руках постановщика и все внимание зрителя сосредоточено на игре режиссерской фантазии, такой спектакль, возможно, будет по-своему интересен, удивит и даже восхитит зрителя, но вряд ли сможет глубоко затронуть его чувства. Высокий эмоциональный настрой зрительного зала возможен лишь тогда, когда объединяются усилия режиссера и исполнителей, когда творческая воля постановщика сочетается с опытом и талантом актера. Этим, на наш взгляд, и объясняется тот огромный успех, который выпал на долю спектакля «Царь Федор Иоаннович» в Малом театре.

Режиссер Б. И. Равенских поставил пьесу А. К. Толстого как трагедию русского народа. Недаром спектакль начинается при притушенном свете мощным хоровым пением: это - выражение нескончаемой боли, переполняющей душу народную, это - и грозный вызов, все более зреющий в глубинах народного сознания...

Конечно, главный герой пьесы и спектакля - царь Федор Иоаннович. Но и он ведь частица народа, его больная совесть, его тоска по красоте, правде и человечности.

И. Смоктуновский, выступающий в этой роли, создает столь объемный и сложный образ, что его невозможно исчерпать никакими категорическими определениями. Но, пожалуй, острее всего выражено в его герое стремление «всех согласить, все сгладить» и страдание от того, что это оказывается невозможным.

Царь Федор убеждается, что все его усилия напрасны. И он переживает это как личное горе, он проклинает свою судьбу, и полна отчаяния его заключительная фраза: «Боже, боже! За что меня

поставил ты царем!»

Федор - человек физически немощный, больной, и недуг его усиливается: в конце спектакля мы видим, что он уже почти не может ходить, ковыляет, падает, садится с уродливо подогнутыми ногами, словно весь он внутри изломан. И сознание его настолько потрясено происшедшим, что он ведет себя пугающе странно. Но эта «странность», как и «помешательство» Гамлета, есть проявление высокого разума. Только в отличие от Гамлета царь Федор прозревает не сразу: он слишком прям и открыт, чтобы понять козни людей криводушных и коварных, он слишком гуманен и «не от мира сего», чтобы уметь разбираться в тонкостях государственной политики и ожесточенной борьбы партий.

Смоктуновский подчеркивает в своем герое то, что в отличие от других это - человек естественный, который не случайно стремится сбросить с себя царское одеяние: оно тяготит его, ему бы ходить в простой белой рубахе - да не править Русью, а жить как обыкновенному человеку в любви и согласии. Именно как естественный человек, царь Федор ищет людей, которым можно верить: он готов прощать своих врагов, рад видеть добро и там, где его нет, - у него потребность видеть добро.

И когда в финале спектакля царь Федор остается вдвоем с царицей Ириной, когда убит в тюрьме Иван Шуйский и загублен царевич Дмитрий, когда убийцы и предатели окружают Федора и возлежат вокруг него, как волки, тогда мысль спектакля о трагическом одиночестве Федора Иоанновича, о бесполезности его усилий добиться мира и справедливости достигает апогея.

Смоктуновский - художник, обладающий современной исполнительской манерой, которая не предполагает непременно отчетливого выражения во внешнем действии душевного состояния героя. Его утонченный психологизм «скрытен» и философичен в своей основе и требует активного сотворчества зрителя, способности «разгадать» глубинный смысл размышлений и поступков царя Федора. Артист никогда не форсирует голос, - как человек, говорящий сердцем; и его речь удивительно богата интонациями, его руки порой гипнотически завораживают зал. А рядом с ним в спектакле стоит режиссер, обладающий сценическим красноречием, масштабным восприятием мира, добивающийся острейшей «сшибки» характеров и страстей, ищущий непременно синтетического звучания спектакля -психологического, музыкального, изобразительного.

На какой внутренней линии произошло соприкосновение и взаимопроникновение этих двух неодинаковых человеческих воль?

Вполне вероятно, что Смоктуновскому представлялось более приемлемым камерное решение спектакля. Артисту, по-видимому, была ближе трагедия доброты, ее бессилия. Постановщик же, исходя из правды самой истории, видел в Федоре, несмотря на его беспомощность, впервые пробуждающуюся личность, воплощающую в себе неистребимые силы народа. В процессе рождения спектакля эти два отношения к роли слились воедино, и образ получился многомерным и значительным, обладающим,«поистине шекспировской глубиной.

-к -к -к

Сегодня для подлинного успеха актеру недостаточно только профессионального мастерства. Да и само понятие «мастерство» приобретает ныне несколько иной смысл, чем раньше. Хриплый голос Л. Армстронга каких-нибудь сто лет назад показался бы совершенно неприемлемым для певца, тогда как сегодня даже недостатки становятся достоинствами, если именно такой голос передает внутреннюю силу и мужественность исполнителя, если в своеобразном его звучании проявляется новаторский поиск художника.

В наши дни менее, чем когда-либо, обращается внимание на выигрышную внешность артиста, - во всяком случае ни Жан Габен, ни Василий Шукшин ею не обладали. Но их облик навсегда врезался в сознание, потому что они владели современной манерой игры, потому что их система мышления отвечала духу времени.

Трудно сказать, какая черта таланта является определяющей у современного актера, но если учесть, что ныне, как никогда раньше, интеллектуальный уровень зрителя стремительно растет, то можно сказать, что зритель порой простит артисту отсутствие красивого, бархатистого голоса и недостатки внешности, но никогда не смирится с тем, что у него нет гражданственной позиции, жизненной программы, четко выраженного отношения к роли, к пьесе, к зрителю, сидящему в зале. Актер, покоряющий мыслью, - вот что такое современный художник.

* * *

Итак, классика продолжает жить и волновать сердца. И нет равнодушных в зале, когда на сцене - «Горе от ума» и «Мещане», «Дон Жуан» или «Женитьба». Эти спектакли сильнее всех логических доводов убеждают нас в бессмертии великих художников прошлого, в неотразимом воздействии их творений. Конечно, среди зрителей, восторженно аплодирующих постановщику и актерам, есть и такие, которые не читали самих произведений и которые, может быть, вообще равнодушны к книге, особенно - к написанной 100 и 200 лет назад. Ведь не секрет, что есть немало людей, которые знают, например, «Войну и мир» только по фильму и даже не догадываются, какие поразительные философские и психологические откровения ожидают их, если они обратятся к самому роману Л. Толстого. Но все же подобный фильм всегда полезен: он делает классику наглядной и близкой, пробуждает у многих желание познакомиться с ней «домашним образом». И тут просто невозможно переоценить значение театра, кино, телевидения.

Естественно, что роль пропагандистов классики накладывает особую ответственность на художников сцены и кино: они должны смело выявлять в содержании произведения современные и вечные мысли, использовать самые различные средства, отвечающие эстетическим исканиям эпохи.

' А // А

ТВОЕ МНЕНИЕ?

Борис Рябинин ТЫ—ХОЗЯИН...

ты готов им выть?

Борис Рябинин

ТЫ -ХОЗЯИН... ТЫ ГОТОВ ИМ БЫТЬ?

Вертолет санитарной авиации возвращался в Анадырь. Он вез больного чукчу, прихватив по пути пассажиров. Больного надо было сдать в окружную больницу, остальных высадить на аэродроме, у поселка старого рыбкомбината.

Не долетев до Анадыря несколько километров, вертолет завис над посадочной площадкой, затем, как птица, высматривающая добычу или местечко поудобнее, повертелся и приземлился: сюда должна была прийти машина «скорой помощи» и забрать больного.

Машина задерживалась, а день был великолепный, один из тех ярких, прозрачных, пронизанных теплом и солнцем дней, какие случаются в этом краю на исходе короткого северного лета, - и пассажиры высыпали из вертолета. На носилках вынесли больного, и он лежал, жмурясь от света, с блаженным выражением лица, тоже вбирая в себя всю эту благодать. Вышли и летчики, отдельной группой стояли и беседовали в стороне.

Вдруг один из них - тот, что был помоложе и повыше ростом - быстро завертел шеей, затем, подпрыгнув как-то по-козлячьи, взлягивая длинными ногами в ботинках и синих форменных брюках, понесся вдоль края площадки. Ласка! Он увидел ласку! Юркий грациозный зверек, тоже, по-видимому, соблазненный теплом, вылез на пригорок, чтоб понежиться под лучами солнца, не такого уж щедрого в этих широтах, и тут же подвергся нападению человека. Зверушку увидели другие. Первым за летчиком последовал парнишка лет пятнадцати, затем еще двое, одному, наверное, было уже двадцать, а другому и того больше. Крича, размахивая руками и спотыкаясь, они гнались за лаской. «Куда? Зачем??!» - крикнул я им, но они не слушали, а может и не слышали, увлеченные погоней, все во власти внезапности вспыхнувшего атавистического чувства древнего охотника.

Конечно, это был чистейший атавизм, право же, не украшающий нынешних людей. Ведь ласка была не нужна им. Для них все случившееся было неожиданным развлечением, для ласки -негаданной бедой.

К счастью, ласка быстро доказала свое превосходство в подобном соревновании. Подпустив людей на расстояние двух-трех метров, она

тут же исчезла, будто растворилась в земле, пока они растерянно шарили глазами по сторонам, появилась по другую сторону пригорка и, словно поддразнивая, вылезла на камень, присела на задние лапки и победоносно огляделась вокруг. Преследователи кинулись туда, но ее уже и след простыл. Теперь ее пушистый хвостик мелькнул среди старых бетонных труб, оставшихся, видимо, еще от тех времен, когда сооружалась площадка, и сваленных в кучу в траве. Нет, догнать и поймать ее вот так, голыми руками, оказалось совершенно немыслимым делом, и тогда они, распаленные и разозленные неудачей, принялись швырять в нее камнями и палками, которых валялось поблизости в изобилии. Оставшиеся у вертолета пассажиры, равно как и коллеги летчика, онемели. Зачем же избивать ее, калечить камнями?! Игра - а поначалу это показалось игрой - вдруг обратилась у всех на глазах в нечто недостойное, низменное, позорное для человека. Четыре человека убивали маленького, не сделавшего никакого вреда зверька. За что?

К счастью, повторю еще раз, зверек вышел с честью и из этого испытания. Он скрылся и больше уже не показывался.

Отряхнув соринки с брюк, летчик подошел к товарищам. Он все еще был под впечатлением неожиданной охоты и погони, тяжело переводил дух. Товарищи ничем не выразили своего отношения к случившемуся, прерванная беседа возобновилась, как будто ничего не произошло. И тут меня, что говорится, прорвало:

- Как вам не стыдно, - возмущенно заговорил я, обращая свой гнев против летчика. -Вы дикарь! Цивилизованный дикарь!

Он удивленно молчал. Товарищи с недоумением уставились на меня. Сперва, казалось, он не понял, о чем речь; затем щеки его медленно покрылись румянцем. Я рисковал нарваться на грубость, поскольку сам не очень подбирал выражения, но, к чести летчика, в ответ он не издал ни звука, не сделал попытки оправдаться. Сейчас, вспоминая, я думаю, что был излишне резок, но, может, так и надо было?..

- Вы научились водить машину, сидеть за штурвалом, - продолжал я, - но забыли самое главное: что человек - разумный хозяин всему... Вы знаете, какой урон уже понесла природа, животный мир. Газеты читаете? Зачем вы ее хотели убить?

- Я не собирался ее убивать, - наконец проронил он.

- А камни?

Он не ответил, продолжая смотреть себе под ноги. Думаю все же, что мои слова дошли до него, и фраза «я не собирался ее убивать» была искренним выражением его чувства раскаяния: увлекся, а дальше вышло само собой.

Неожиданно подала голос девушка в розовой вязаной кофте, студентка-медичка, возвращавшаяся с практики. Стоя поодаль, девушка с любопытством прислушивалась к разговору и, едва я отошел от летчиков, сказала:

- Она же хищница.

- Кто? - не понял я в первый момент.

- Ласка.

- А вам известно, милая девушка, что сейчас охраняются и хищники -орлы, белые медведи, тигры... Даже крокодил взят под защиту! Охраняется рыба...

- Рыбу можно съесть...

- Значит, вас волнует только то, чем можно набить брюхо?

Я умышленно употребил грубое - «брюхо», чтоб пристыдить, заставить сильнее почувствовать примитивно-животный смысл сказанного ею. Неужели человек должен думать только о своей утробе? Это же психология зверя!

Нет, я не убедил ее. И не смутил. Ничуть. Это ясно сказал мне взгляд ее голубых ничем не замутненных глаз и то, как она пожала плечами. Мы говорили на разных языках...

-к -к -к

Память переносит в Иркутск, на встречу со студентами-выпускниками, завтрашними охотоведами. В Иркутском сельскохозяйственном институте чуть ли не единственный в стране факультет, готовящий специалистов охотничьего хозяйства, и, как мне сообщили в ректорате, идут туда только по призванию, выдерживая большой конкурс, отличные, смышленые ребята, чувствующие боль земли.

Зал был полон. Говорили об охоте. Не секрет, что охота и охотники вызывают ныне большие и заслуженные нарекания, а отсюда и бесконечные дискуссии на тему: что делать? как быть?

Ребята и впрямь оказались славные, любознательные, одержимые, бескомпромиссные, немного ехидные и острые в .споре, какими и должны быть ребята в двадцать лет. Они очень внимательно выслушивали критику нравов, укоренившихся с некоторых пор в охотничьей среде, и тут же бурно запротестовали, стали решительно возражать, когда я, по их мнению, в чем-то допускал перехлест. Думается, что сами, неиспорченные, они и смотрели на все соответственно собственным взглядам и вкусам.

Безусловно, все сошлись на том, что моральный облик охотника - то главное и определяющее, от чего зависит все остальное.

В лесу человек с ружьем один на один с природой, остановить или, как говорится, одернуть, пристыдить его некому, милиции рядом нет, и если отсутствуют сдерживающие начала, горе зверю и птице. И тут не поможет никакое знание закона, ограничение норм отстрела, призывы к соблюдению порядка. Совесть и самодисциплина - вот что не даст совершиться злоупотреблению...

- Да, да, - соглашались студенты. Все страстные охотники, они, тем не менее, понимали, что человек должен проявлять разумность и способствовать не истреблению, а приращению, умножению фауны. Собственно, этой цели они и хотели посвятить себя, избрав профессию охотоведа, обязанность которого позаботиться, чтоб никогда не перевелось живое богатство наших угодий.

Я уже считал, что тема исчерпана, все ясно, и в качестве иллюстрации привел такой факт. Буквально накануне мне рассказал его знакомый охотник. Он был гостем у друзей, охотников соседней социалистической страны. Хозяева пригласили его поохотиться на боровую дичь. Охотничьи угодия и вообще территория наших западных соседей не те, что у нас: просторы ограничены, на учете каждый клочок земли. И охота строго регламентируется. Там не пойдешь с ружьем куда вздумается. Куда поставили, там и стреляй, причем число выстрелов строго ограничено.

Друзья поставили русского гостя в середину шеренги и ждали, когда полетит птица. И вдруг нелегкая вынесла на них зайца. Выскочив из кустов, он, как оглашенный, не разбирая ничего, понесся прямо на охотников. «И вот, представьте, - восхищенно рассказывал этот товарищ, - ни одно ружье не выстрелило, не дрогнуло. Наоборот, все стволы опустились вниз. Охота на птицу, значит, зайца - нельзя. Шеренга расступилась, заяц промчался и был таков...

- Ну, это не охотники! - зашумели студенты.

Вот те раз! Говорили, говорили, высказывали много умных трезвых соображений - и к чему пришли? Значит, азарт превыше всего и не поддается регулированию? А где же сознательность, чувство законности и порядка, наконец, человеческое достоинство? И кто же тогда охотники? Люди, не подвластные требованиям общества... Чего же после всего этого стоили наши разговоры?

Выходит, коли охотник, делай что вздумается?

А ведь они, завтрашние блюстители нравственности в лесу, искренне верили, что будут настоящими рачительными хозяевами, но при первой же проверке оказались неспособны победить себя в себе. Не такие ли славные ребята порой, оказавшись в плену слепых страстей, бездумно калечат, разрушают природу?

Перед глазами всплыла Чукотка, девушка в розовой, кофте. Там не хотели беречь тех, кого нельзя съесть, здесь не могли отказать себе в удовольствии не пальнуть в того, кого можно съесть? Что же получается: пощады - никому?

Скидка себе - опасная вещь. Напомню случай, в свое время наделавший шума. О нем сообщалось в газете «Известия». Весной, в полую воду, красавец сохатый попал в поток. Лось был обречен и неизбежно утонул бы, если бы на выручку не поспешили люди. С риском для собственной жизни они извлекли его из водоворота, вытащили на берег. А потом пришли другие, с ружьями, и, не обращая

внимания на протесты, убили спасенного.

Одни спасли, другие - убили...

Помнится, обнародование этого факта вызвало бурю возмущения, читатели негодовали и засыпали редакцию письмами, требуя наказания виновников. Как только их не честили: извергами, душегубами, варварами. Предлагали устроить над ними показательный процесс, чтоб другим неповадно было.

Но, может быть, виновников следовало оправдать? Наверное, они тоже считали: охотники, и им все дозволено.

«Не удержались, скажут, с кем не бывает»...

Надо управлять собой. Выдержке учатся. Выдержка и достоинство покоятся на чувстве ответственности, понимании того, что ты -человек, и с тебя спросится как с человека.

Неспособность противостоять соблазну, отсутствие самоконтроля могут завести далеко.

На той же Чукотке мне довелось слышать об одном неисправимом стрелке по живым мишеням. Некогда он был начальником аэропорта в северном поселке, потом вышел на пенсию и уехал в Киев. Самым большим удовольствием для себя он почитал охоту и каждый год, в разгаре полярного лета, приезжал на Чукотку (друзья по прежней службе в гражданской авиации обеспечивали ему бесплатный проезд), брал палатку, рюкзак, запас патронов и уходил в тундру. Там ставил палатку и жил две-три недели, отводя душу в стрельбе по белым гусям.

Надо знать, что летом тундра - сущий рай, куда слетается множество всякой живности. Даже белый гусь, который давно выбит в других местах и не является больше объектом охоты, здесь еще гнездится большими колониями.

За две недели четыреста, пятьсот, шестьсот штук становились жертвами ненасытной страсти этого человека. Он убивал их просто так, ради азарта. Человек этот заслуживал презрения и, может быть, уголовного суда, но, к сожалению, оставался безнаказанным. Тундра... Кто докажет? Не такие ли, как он, готовят нам перспективу, о которой предупреждал один видный ученый: если человечество не отрешится от своих убийственных наклонностей и не возьмется немедля за ум, ему грозит остаться в недалеком будущем лишь в обществе крыс, мышей, воробьев и бактерий...

-к -к -к

Поймать, убить, а иногда и позабавиться над слабым, - древний инстинкт этот еще просыпается иногда в человеке; но на то ты и современный цивилизованный человек, чтоб подавлять, удерживать свои инстинкты, направлять их в нужное русло.

Говорят, в одном зарубежном зоопарке есть клетка, на ней крупными буквами написано: «Чудовище, которое уничтожает всех живущих». Вы подходите, смотрите - никого не видно; подходите ближе, вглядываясь между железными прутьями, - там зеркало - и... видите себя! Вы хотите, чтоб это было и про вас?

-к -к -к

Однако не все таковы, и в этом великая надежда. Какое удовольствие было видеть то, свидетелем чему я оказался однажды в Амурской области. Дело было тоже весной. Только что прошел паводок на Амуре. Внезапно пришло тревожное известие: гибнут мальки!

На отлогом берегу Амура масса впадин, ложбин, высохших стариц; осенью и весной они заполняются водой, появляются озерца, озера. В них заходит из Амура рыба и мечет икру, после выклевывается молодь и вместе с отступающей водой уходит в реку. Начался бурный спад воды, а кто-то распорядился засыпать узкие протоки... Молодь обсыхала на суше.

Бросили клич по школам, среди молодежи. И вот... Право, это напоминало времена гражданской войны, когда на дверях комитетов комсомола вывешивали надписи: «Райком закрыт, все ушли на фронт». «Все ушли на фронт» - спасать рыбу! Мальков вычерпывали ведрами, бегом относили за перешеек и выливали в воду, именно выливали - впервые я видел, как рыба лилась серебряной сверкающей струей. Это была живая струя, состоящая из тысяч и тысяч жизней. Ребята спасали жизнь! И это было прекрасно! Никто не замечал, что вода холодная и ведра тяжелы, притомились руки и спины.

Нет, меньше всего они думали о том, что рыбу можно съесть. Так надо! И этого было достаточно, чтоб ребята - парни, девушки, школьники - вложили себя целиком в спасение рыбьего стада, не пожалели ни сил, ни времени, ни одежды. Что значило все это в сравнении с чувством удовлетворения, что рыба спасена!

Трагический эпизод разыгрался на одной из волжских ГЭС в первое половодье после пуска гидростанции. На льдинах с верховьев принесло стадо лосей, шесть голов. Они подплывали к плотине и обрушивались в нижний бьеф. Некоторые потом показывались, но к берегу их прибивало уже мертвыми. Сбежался народ. Спасти лосей не удалось; но не забудется волнение людей, которые сами готовы были нырнуть в холодную воду, только бы отвести неминучую гибель от лесных великанов.

Нечто подобное получилось на рассвете у шлюза Камской гидроэлектростанции.. Надо представить удивление шлюзовиков, когда они неожиданно обнаружили в первой камере лося. Видимо, в сумерках он переплыл с правого берега Камы на левый, преодолев водную гладь шириной около двух километров; потом, выбравшись на откос шлюза, попасся, пощипал свежей зеленой травки. И все, вероятно, было бы хорошо, не прояви незваный гость излишнего любопытства. Подойдя к краю камеры, лось заглянул вниз, потянул ноздрями воздух, и вдруг ноги поехали: откос был скользкий - копыта оставили широкие борозды, но сдержать падения не смогли - сохатый свалился прямо в канал.

На этот раз люди не растерялись. Они открыли ворота камеры: зверь, сообразив, поплыл наперерез волне и свежему ветру, его сопровождал катер. У берега история чуть, было, не повторилась -лось никак не мог выбраться на крутизну; но люди еще раз пришли на помощь, почти на руках вынесли его. Благодарно глянув на них, он пошел к лесу...

Вспоминается также, как чабаны в горах спасали овечью отару. Разбушевалась непогода, грозовой ливень наполнил до краев быструю речушку, она вышла из берегов и преградила путь стаду. Чабаны вошли в воду и, ухватившись крепко за руки, стали переправлять испуганных животных по живому мосту... Овцы упирались, а вода людям была по горло, хлестала в лица, заливала рты; кого-то оторвало и понесло, но он успел ухватиться за камень и затем снова стал помогать товарищам... Одну за другой, подталкивая за курдюки и удерживая за ноги, чтоб не сорвал свирепый поток, переправили всех маток и ягнят...

Думается, что эти люди - взрослые и школьники, животноводы и энергетики - показывали пример истинно хозяйского отношения к природе.

Амур и Кавказ, Урал и Дальний Восток - далеко друг от друга, но отношение людей, о которых я сейчас рассказывал, всегда было наше - хозяйское, советское.

Чувство ответственности владело и тем, неизвестным мне, человеком, который прислал однажды письмо с берегов теплого Черного моря. Он горевал о дельфинах, попадавших в рыбацкие сети. Советское правительство первым подало голос против убоя дельфинов. Мясо дельфина никогда не шло в пищу, а теперь, когда у дельфина обнаружены зачатки разума и кое-кто уже называет его «человеком, ушедшим под воду», было бы просто кощунством промышлять его, чтоб перерабатывать на ворвань и мясокостную муку. По инициативе Советского Союза добычу дельфина прекратили и другие черноморские социалистические страны - Болгария, Румыния. И вот, писал этот человек, что получается: иногда рыбаки ставят сети с ячеями не того размера, какой указан в инструкции, в сетях запутывается неосторожный дельфин, и к тому времени, когда поднимут сеть, он уже мертв. Он, мой корреспондент, не хотел быть безмолвным свидетелем даже случайной гибели хотя бы одного замечательного морского животного и требовал вмешательства...

Славный человек, каким дорогим, близким сразу он показался мне! Как любовно говорил он о дельфине, тревожась о его судьбе. А мне сразу представилась картина: дельфин спасает женщину,

неосторожно заплывшую далеко в море, такой случай произошел не очень давно где-то в районе Туапсе или Сочи. «Человек, ушедший под воду», он тянется к своему собрату, выбравшему местом жительства сушу. Не известно ни одного случая, чтоб дельфин причинил вред людям, и, наоборот, сколько раз это удивительное животное приходило на помощь человеку, выручало его! Преданность и чувство дружбы дельфина к человеку известны исстари и воспеты в произведениях древних поэтов. Фильм «Планета Океан» видели? Видели, как журналист Александров разъезжает верхом на дельфине, а тот воспринимает все это чуть ли не с улыбкой?!.

«Человек, ушедший под воду»... А может, и впрямь это наш родич? Может быть, крупица человеческого есть и в других созданиях, населяющих нашу Землю? Если человек - младший брат животных, не может быть, чтоб мы навсегда утратили способность к взаимопониманию. Недаром одни ученые настойчиво ищут способы общения с миром животных, изучают язык бессловесных, а другие не менее настойчиво стараются найти рецепты искусственного производства пищи - белков, жира, мяса. Когда эта проблема будет решена (а она будет решена!), помимо того, что человечество на вечные времена будет обеспечено продуктами питания и навсегда изчезнет угроза голода, у нас отпадет печальная необходимость убивать животных, чтоб пропитаться самим.

Знаменитые Уктусские горы. Здесь, на Уктусах, было достигнуто много спортивных рекордов, прошло немало мировых лыжных соревнований. Когда-то лес здесь был густой и считалось, что место это уже за городом! Теперь горы в городской черте - бурно разросшийся, большой Свердловск вобрал их в себя. И до чего же здорово! До чего приятно горожанину, не забираясь в дальние дебри, а проехав несколько остановок на троллейбусе, очутиться в лесу, услышать шум соснового бора над головой, подышать ароматом смолистой хвои...

В субботний день всей семьей спозаранку мы приехали на Уктусы. День был тусклый - близилась осень, за нею зима. Похолодало. Насобирав сухих веточек, мы развели костер и стали печь картошку.

И вдруг, как гром с ясного неба, требовательный голос:

- Товарищи, потушите костер!

Мы так увлеклись, что не заметили, когда они подошли к нам: взрослый и трое подростков-мальчишек. Костерок наш был небольшой и укрыт от ветра, но сизый дымок выдал... Я поднял голову и...

- Слава!..

Чуть смущенный этой неожиданной встречей, а точнее строгим тоном, каким только что разговаривал с нами, он тоже приветствовал меня по имени. Слава!.. Так, как равные с равным, запросто называли его ребята, хотя он уже давно был писателем, и книги его знала юная читательская братия далеко за пределами его родного края. Но, помимо того, что писал книги, он еще постоянно возился с ребятней, организовывал клубы по интересам, ходил с пионерами в походы, охранял с ними природу. И вот случай свел нас, когда они несли вахту по охране зеленого убранства, точнее - не случай, а наш костер. Все были одеты по-походному, не страшна никакая непогодь, у всех переметные сумы с провизией: отправились надолго.

С минуту Слава был в замешательстве: как-никак я был старше и годился ему в отцы. Кроме того, все меры предосторожности налицо: огонь разведен в ямке, обложен камнями, близко вода...

Ребята вопросительно смотрели на него.

- И все-таки, - наконец твердо сказал Слава, - я попрошу вас потушить костер... Если можно... Пожалуйста...

Вероятно, он боялся обидеть меня. С другими, очевидно, обошлись бы строже. Потушить - и разговору конец! Эти ребята чувствовали себя хозяевами здешних гор, это читалось в выражении их лиц, подчеркнуто серьезных, озабоченных.

Жаль было тушить костер, честно говоря. Но и не потушить нельзя. Правы.

Дымок в лесу... Как часто он оборачивается пожаром! Тревога! Тревога! Сейчас же это передается по проводам, по рации. Медлить нельзя! Дымок - лишь издали дымок, а вблизи это похоже на извержение вулкана. Море огня, жар, от которого сразу сворачиваются и обугливаются листья, а деревья враз превращаются в горящие свечи. Дай огню волю - и он распространится на сотни, на тысячи гектаров; тогда его и вовсе не укротить. В истории известны пожары, которые не удавалось затушить никакими усилиями, их гасил только подоспевший проливной дождь.

Лесной пожар - страшная беда. Огонь гудит и рокочет, как разъяренное чудовище. С треском, громом, рассыпая каскады искр, валятся наземь подгоревшие сосны, грозный гул идет по земле. Взвиваются птицы и падают с обожженными крыльями, зверь спешит убежать подальше. Горе, если поблизости не окажется ни озерца, ни речки. Там, где прошел огонь, на долгие годы остается черная безжизненная пустыня.

Сколько бед порождает неосторожное обращение с огнем, но главное испытание оно приносит пожарным-авиадесантникам.

С парашютом они высаживаются в районе загорания. Десант на пожар! Прыжок на горящий лес! Только безмерно смелые, мужественные и натренированные люди способны на это. А ведь есть герои, совершившие по семьсот-восемьсот прыжков, из них половину -на пылающий лес. Иногда парашют зацепляется за верхушки деревьев - и человек повисает; иногда ветер несет прямо на огонь. Растеряйся, сплошай, оробей - сгоришь!

Но вот десантники на земле, цепочкой заходят с наветренной стороны в голову пожара. Зашумел мотобур, шпуры зарядили взрывчаткой... «Огонь!» Огнем человек побеждает огонь. Взрыв сбивает пламя, широкая, будто вспаханная полоса земли ложится преградой на пути пожара. Дальше красному петуху хода нет! Необходимо добить его - ив ход пускаются огнетушители. Жарко, душно! Кажется, жар сдирает кожу с лица, обжигает брезентовые накидки. Бей его, добивай, не давай разгореться вновь!

Но это - когда тушение идет успешно. А если огонь не сдается? Бывает, ему отсекут голову в одном месте, а она, как у сказочного Змея Горыныча, тотчас вырастет в другом. Или верховой пожар, тот, что мчится по верхушкам деревьев со скоростью курьерского поезда? И к тому же сушь, томящий июльский зной, и не перепадало дождя ни капли уже которую неделю...

С детских лет врезалось в память: с отцом-землемером мы жили в селе, окруженном со всех сторон лесами, и почти все лето не видели солнца: дым, дым... Горели леса. Лето стояло сухое, знойное, дым не рассеивался месяцами. Во рту постоянный привкус горечи, и хочется пить. Дым проникал через закрытые окна. Крестьяне - мужики, бабы -целыми селениями мобилизовались на тушение пожара; но что сделаешь топором да лопаткой там, где разбушевался огненный змей?..

А рядом другие воспоминания, уже ближе к сегодняшним дням. Как-то прилетел в Хабаровск. Город как в тумане. И Амур в тумане. Туман днем и ночью: горит тайга. Перед тем наш «ТУ-104» долго не мог подняться в воздух - не принимал хабаровский аэропорт. Председатель крайисполкома сообщил: почти полтора месяца стоит речной транспорт, пароходы не могут плыть - ничего не видно: горит тайга...

Общество охраны природы обнародовало цифры: 10 процентов лесных пожаров происходит от гроз и стихийных бедствий, в остальных повинны экспедиции, туристы...

Горит тайга. В далеких лесных поселках люди вытаскивают скарб и с плачущими ребятишками спешат укрыться где можно - огонь подступает к строениям. Удастся ли отстоять? А может быть, все началось от костра, окурка...

Мы не против туризма и туристов. Нельзя запретить людям любоваться красотами родины, передвигаться, путешествовать, закалять в походах мускулы и волю, набираться здоровья. Наоборот! Кто-то очень хорошо сказал, когда речь зашла о проблемах, мучающих современный туризм: не назад, к природе, а вперед - к природе! Но и путешествовать нужно с умом да оглядкой, чтоб по небрежению не наделать бед. Что же, скажет иной, уж и костер развести нельзя? Как же в туристском походе без костра?

Нет, почему же. Можно. Только с соблюдением необходимых правил. Раскладывайте так, чтобы огонь не мог вырваться из-под контроля. После, перед уходом, загаси, залей, не оставляй тлеющих головешек или угольков в золе. Костер не разводят в городской черте, вблизи строений. Воздержись от разведения огня в жаркое время, когда вокруг сухой, горючий материал.

Все это в полной мере относится и к геологам, изыскателям, участникам различных экспедиций.

Пожары - бич лесного хозяйства во всем мире. Жалуется Франция: горят леса. Стонут Соединенные Штаты Америки: невосполнимые потери от лесных пожаров. Все меньше остается лесов на сухой, каменистой Сицилии, Корсике...

...В воздухе барражирует самолет. Делая медленно круги, он снижается, пилот всматривается в зеленый океан под ногами. Как будто все в порядке, никакой опасности не видно. Нет, вон тянется сизая струйка... Самолет еще ниже, почти задевает верхушки сосен. Ага, виден лагерь, кто-то расположился на ночлег. Пилот делает отметку в планшете: завтра надо будет вернуться, проверить. Бдительность и еще раз бдительность!

А ты - человек на земле: турист или охотник, школьник или участник геологической экспедиции - будь бдителен! Полеты самолетов над лесом, круглогодовая вахта воздушных патрульных сократились бы в несколько раз, если бы ты был осмотрительнее и строже к себе.

-к -к -к

Наше время называют эпохой туристского взрыва. Двадцать лет назад у нас путешествовал один миллион человек. В 1970 году -шестьдесят миллионов. К 1980-му году эта цифра возрастет до 80-100 миллионов, к 2000-му - до 200 миллионов. Как природе выдержать такое нашествие!

В Туве знакомые товарищи жаловались: в Тодже, в других отдаленных районах замечаются повреждения леса. Кто виноват?.. Туристы. Они добрались и туда, хоть нет там ни проезжих дорог, ни электричек...

Совершенно очевидно, что надо развивать индустрию отдыха (кстати, она одна из наиболее рентабельных): строить пансионаты, дороги, кемпинги. Надо резервировать угодья для отдыха, усилить охрану заповедников - так уже сделано в социалистических странах. Однако все это приведет к желаемому результату лишь в том случае, если посещения будут правильно организованы.

Охрана природы сейчас признается многими проблемой номер один и привлекает всеобщее внимание. Как же бережлив и осмотрителен должен быть турист на земле!

Ребята в лесу. Два топорика на двоих. Идут и помахивают.

Ох, туристы!.. Они часто не думают, что творят. С чувством вины вспоминаю, как сам рубил ветки и кусты в поездке по Чусовой. Я совсем не думал, какой вред наношу этим знаменитой реке. Даже, наоборот, гордился своим умением быстро поставить палатку для всей компании, совершавшей в 1935 году лодочное путешествие по Чусовой под флагом «Уральского следопыта».

Теперь мне стыдно, когда я думаю об этом, а тогда считал нормальным. Правда, сколько было в ту пору туристов на Чусовой - с нынешним не идет ни в какое сравнение! Но тем важнее напомнить про свой печальный опыт. Тогда природа успевала залечивать раны, наносимые неосторожной, неразумной рукой; ныне уже не успевает.

Дикий туризм - бедствие природы.

Турист любит рассуждать так: «Э-э, дерево, подумаешь! Ну, срубил, ну, сломал. Много их, вырастут еще. Останется и нам, и другим.»

Говорят: много леса, хватит на всех. А много ли? А если не хватит? Людей становится больше, а природа все та же.

А что такое дерево? Ученые высчитали: одно дерево дает столько кислорода, сколько надо для жизни одного человека. Сгубил дерево -одному человеку нечем будет дышать.

Путешествовать будет некуда, если земля превратится в безрадостную бесплодную пустошь. Будь же строг к себе, строг и требователен. Природа - тот же дом. Дома небось ты не позволяешь себе безобразничать; прежде, чем войти, вытрешь ноги у порога или, еще лучше, разуешься и наденешь тапочки; и уж, конечно, не будешь ничего ломать, крушить, а попробуешь распоясаться - мать пристыдит. И в музее ты соблюдаешь правила приличия. Природа -тоже музей, да еще живой, неповторимый. Насладился - побереги для других. Щади каждую зеленую ветку. Мусор, оставшийся после тебя, собери и закопай. Никаких ржавых консервных банок, зарубок и надписей на деревьях, ободранных на растопку берез. Вред природе можно причинить и не по злому умыслу. Умей предвидеть, рассчитывай свои действия. Не будь диким.

-к -к -к

У меня есть друг, Леша. Он охотник, но, во-первых, он действительно глубоко и искренне предан природе, а во-вторых, недавно Леша заявил, что кончает со своим увлечением и отныне ходит в лес без ружья. В лес он наведывается летом и зимой, иногда подолгу живет в заброшенной в чаще избушке и слушает лесные шорохи и птичьи голоса, а после восторженно рассказывает обо всем, что увидел и услышал в лесной робинзонаде. Вот только последнее посещение леса не доставило ему радости: сторожку, в которой он провел столько незабываемых часов, какие-то люди перерыли, испортили...

Ни я, ни Леша не видели этих людей. Но они и поныне стоят у каждого из нас перед глазами, эти темные, дикие люди, цивилизованные разбойники...

Недавно я снова встретил Лешу. Он явно куда-то собрался, основательно и всерьез: из туго набитого тяжелого рюкзака выглядывал конец топорища, под мышкой замотанная в холстину пила. Его сопровождали двое снаряженных друзей. Они тащили связку досок. Все спешили на вокзал.

- Едем в Курганово, чинить, - сообщил Леша.

Я с любовью смотрел им вслед. Собственно, собирались сделать они не такое уж огромное дело - подновить избушку на лесном кордоне, только и всего... Но ведь они делали это не столько для себя, сколько для других! Они заботились о людях, которых даже и не знали и наверняка никогда не увидят. Не в том ли и заключается долг каждого?

Одни приходят на землю, чтоб беречь, преумножать, творить полезное, необходимое, другие - чтоб разорять. Почему так получается? И доколе должно быть так?

Мы - люди нового века, мы можем сделать многое. Мы проводим воскресники и субботники в городах. А разве дикая природа меньше нуждается в уходе? Люди выезжают на лоно природы отдохнуть. А почему бы рабочему коллективу иной раз, устраивая такой выезд, не очистить дно и берега озера от разного хламья?..

Правильно поступили комсомольские организации Красноярска: в пору цветения черемухи, сирени, сибирских жарков они создали «зеленые патрули» из школьников, которые одергивали слишком усердных собирателей букетов. Взрослому должно быть стыдно, когда ему делает внушение гражданин в пионерском галстуке!

Очевидно, учиться чувству бережливости надо с детства; однако никогда не поздно понять, что природе нужны истинно хозяйский глаз и сыновья любовь; природа беззащитна, и оберечь, защитить ее - твоя обязанность.

Имей жалость и к дереву, и к земле, к реке и озеру. Это тоже хозяйское чувство. В этом проявляется человек. Если не побережем природу, взыщется со всех, с тебя - тоже.

...На память приходят годы первой пятилетки, приезд в Свердловск Михаила Ивановича Калинина.

Страна переживала необыкновенное время, шло великое строительство. В Сибири рождался Кузбасс, на Урале повсюду воздвигались бастионы индустрии - могучие заводы-гиганты. Сооружался Челябинский тракторный, поднимались домны Магнитки, закладывались новые рудники, шахты. Край сталеваров, кузнецов, добытчиков руды и строителей машин переживал свое второе рождение.

Михаил Иванович приехал на Уралмашстрой - будущий Уралмаш. Проходя по строительной площадке, он заметил оброненный гвоздь. Калинин поднял его, положил на видное место и сказал:

- Учитесь бережливости, товарищи.

Тогда мы тоже начинали громадное дело - создавали промышленное могущество нашей родины.

Казалось бы: гвоздь и Уралмаш - несоизмеримые величины, и что случится, если будет выброшен один гвоздь, даже сто, двести, пятьсот гвоздей?

Случится то, что человек перестанет быть хозяином, созидателем и превратится в транжиру, мота.

У хорошего хозяина и гвоздь не валяется.

Гвоздь и ветка - вещи одного порядка. Хозяин, в нашем понимании, человек высоких гражданских качеств. Расточающему богатство не бывать хозяином. И права комсомолка Таня Качевская, написавшая в редакцию молодежной газеты:

«Неужели люди, ставшие врагами природы, росли, учились и живут в нашем обществе? Почему у нас есть и продолжают повторяться также явления, как сломанные деревья, вырванные доски заборов, вытоптанные клумбы и, что хуже всего, убийства животных, издевательства над живыми существами? Дать отпор этому - задача всех людей, живущих по совести и чести».

А что думаешь об этом ты, читатель?

В МИРЕ ИНТЕРЕСНОГО

Юрий Яровой

ЛЮДИ-МИФЫ,

ИЛИ ТРИ ИСТОРИИ С ТРЕМЯ ВОПРОСИТЕЛЬНЫМИ ЗНАКАМИ

Юрий Яровой

ЛЮДИ-МИФЫ, ИЛИ ТРИ ИСТОРИИ С ТРЕМЯ ВОПРОСИТЕЛЬНЫМИ

ЗНАКАМИ

Как часто, работая над новой книгой, особенно исторической, когда в поисках нужного документа приходится перечитывать груды статей и архивных материалов, сталкиваешься с фактом или именем, которые, не имея прямого отношения к твоей работе, тем не менее вызывают в тебе чувство прикосновения к тайне. Это чувство порой оказывается настолько сильным, что заставляет тебя забрасывать основную работу, переключает - и надолго, иногда на годы! - все мысли, энергию на поиски новых, подтверждающих первое впечатление, догадку документов, заставляет колесить по городам и весям... Не так ли становятся кладоискателями?

Где-то в середине шестидесятых годов я оказался втянутым в длительный и до сих пор еще не завершенный поиск так называемой «почты купца Боткина» - нелегальной переписки главного начальника Уральских горных заводов генерала В. А. Глинки с сосланными в Сибирь на каторгу декабристами. Что послужило толчком к этим поискам - ниточка, оставленная известным писателем-пушкинистом Ю. Н. Тыняновым, трагическая судьба «рыцарей, кованных из чистой стали», как называл декабристов А. И. Герцен, или удивление, недоверие к существованию нелегальной переписки между «государственными преступниками» и одним из приближенных царя, адъютантом «свиты его величества» - сейчас уже не вспомнить, да и не в этом дело. А в том дело, что, начав с изучения биографии отца великого русского композитора П. И. Чайковского, выдающегося горного инженера, я совершенно неожиданно для себя переключился на поиск, который привел в конце концов к находке нелегальной переписки племянницы генерала В. А. Глинки и его домашнего секретаря с И. И. Пущиным - декабристом и лицейским другом А. С. Пушкина.

А спустя пять лет, уже в начале семидесятых годов, работая над книгой о новейших открытиях, гипотезах и экспериментах биофизиков, я совершенно неожиданно обнаружил документы, которые проливали свет на одну из самых грандиозных мистификаций нашего времени -на загадку «Эвклида XX века». И вновь прикосновение к тайне было настолько сильным, настолько властным, что на долгие годы была оставлена работа над рукописью, которую давно уже надо бы закончить... Увы! Не каждый, к великому огорчению «кладоискателей»-литераторов, поиск заканчивается находкой документов, заставляющих заново пересматривать уже, казалось, навеки устоявшиеся взгляды. Чаще остаются в блокнотах имена, фамилии, даты, события или выписки из документов, а против них, на полях, когда-то поставленные вопросительные знаки так и остаются знаками сомнений и загадок. Но проходит время, вновь в руках оказываются блокноты, немые свидетели увлечений и незавершенных поисков, и вновь тебя охватывает волнение кладоискателя... Какое же это, однако, властное чувство - прикосновение к тайне! Кажется, одного лишь факта, одного лишь документа и не хватило, чтобы все, что тебе уже известно, найдено, выстроилось в логически и фактически завершенную картину. А может, это недостающее звено скрыто в уже известном? Может, и надо для этого, для завершения картины... лишь нарисовать ее? И пусть эта картина пока будет с вопросительным знаком, который удастся снять другому, более счастливому «кладоискателю»; важно, что эта картина-история может дать толчок к новому поиску, разбудит в ком-то еще не изведанное им, жгучее чувство тайны...

Итак, три истории под тремя вопросительными знаками.

История первая: об инженере Швецове, который был... третьим?

В середине прошлого века, в 1855 году, в Томске умер - в нищете и полной безвестности - человек, имя которого оказалось словно вычеркнутым из истории. Странный случай: уже давно некоторые историки, особенно из числа тех, кто занимался изучением русской техники XIX века, подозревали о существовании некоего третьего лица, которое имело прямое отношение и к первой в России железной дороге, и к созданию первого русского паровоза, однако... никаких на этот счет следов! Загадка достойная внимания даже криминалистики...

Совершенно точно известно, что первый русский паровоз был построен отцом и сыном Черепановыми - об этом говорят архивные документы, об этом упоминают некоторые русские газеты (правда, вскользь, между прочим, в качестве «куриоза»), в честь этого выдающегося события, наконец, воздвигнут на центральной площади города Нижнего Тагила, на Урале, где жили Черепановы, монумент. Но, с другой стороны, также известно совершенно точно, что и Ефим, и Мирон Черепановы не имели никакого образования. Точнее имели «домашнее образование», которое выражалось в умении писать, считать, выполнять некоторые чертежные работы... А между тем для постройки паровоза нужно было выполнить не только сложные чертежи, но и огромные по объему инженерные расчеты!

Конечно, история науки и техники насчитывает в своих анналах немало примеров, когда механики-самоучки создавали самостоятельно машины, удивляющие даже сегодняшних инженеров. Эти механики, как говорили в старику, имели чутье на машины, обладали феноменальной технической интуицией, заменявшей им и высшие инженерные знания, и сами расчеты. Совершенно очевидно, что отец и сын Черепановы такой технической интуицией были одарены «с лихвой» - паровоз они, особенно после посещения Англии, где к тому времени Д. Стефенсоном уже была построена первая в мире железная дорога, создать могли и самостоятельно. Могли бы, однако, если бы дело было только в паровозе! Черепановым приписывается создание ряда уникальных токарных и строгальных станков, парового автомобиля-тягача, первого в мире бульдозера или экскаватора - что же это было, так и осталось загадкой; с именем Черепановых, наконец, связывается создание и постройка Выйских механических мастерских - лучшего в то время в России машиностроительного завода! Все это в конечном итоге создало Нижнему Тагилу славу города, который располагал самой передовой горнозаводской техникой того времени. Техникой, - по выражению академика В. П. Безобразова, экономиста и горного деятеля середины XIX века, «всегда шедшей здесь впереди всех отечественных успехов в этом деле». А не много ли, в самом деле, связывается с именами двух, пусть и талантливых, механиков-самоучек?

Трудно сказать, кто же первым из историков обнаружил, что в тридцатых-сороковых годах XIX века на Нижнетагильском заводе работал какой-то крупный инженер - как раз в то время, когда там жили и трудились Черепановы. Полностью вычеркнуть человека из истории оказалось невозможным: сохранились «отношения»,

«отпуски», наконец, деловая и частная переписка того времени, где нет-нет да и попадается фамилия «Швецов». Причем, что самое интересное и самое важное, каждый раз эта фамилия связывалась или с Черепановыми, или с теми машинами и механизмами, которые и прославили Нижний Тагил.

Первым, очевидно, на этот факт обратил внимание все же тагильский историк и краевед В. С. Панкратов, умерший в середине пятидесятых годов. Следом или одновременно с Панкратовым загадочным инжененером заинтересовался известный историк, автор капитальной монографии «Творцы новой техники в крепостной России», профессор В. С. Виргинский. Расширив поиск новых документов о Швецове, перебрав сотни папок в архивохранилищах Москвы и Ленинграда, профессор Виргинский обнаружил ряд убедительных доказательств того, что инженер Швецов отнюдь не мифическая фигура, а вполне реальное историческое лицо, которое по неизвестным причинам «кануло в неизвестность». Даже само его имя, не говоря уже о датах рождения и смерти, долгое время оставалось неизвестным или под большим сомнением. Но тем не менее кое-что из биографии этого «человека-мифа» к сегодняшнему дню уже прояснилось.

Фотий Ильич Швецов был, очевидно, самым видным и самым грамотным инженером Нижнетагильского завода первой половины XIX века. Сын крепостного, Фотий Швецов, попав в одну из групп юношей, направленных за границу (это было тогда довольно модным увлечением некоторых, наиболее богатых, меценатствующих заводчиков, особенно Демидовых, - иметь своих крепостных инженеров, художников, скульпторов, получивших образование за границей), сумел получить самое лучшее по тем временам образование горного инженера. Закончив сначала школу в Меце, во Франции, а затем знаменитую Парижскую горную школу, где в тот период, в 1824-1828 годах, преподавали крупнейшие в Европе специалисты горного и металлургического дела, Швецов дополнил свое парижское образование практикой на заводах Германии, Швейцарии, Италии, Венгрии, Австрии, Англии, Бельгии. Таким образом, в лице крепостного Фотия Швецова Демидов имел одного из самых образованных специалистов того времени. И круг

обязанностей, возложенных на молодого горного инженера на Нижнетагильском заводе и включавших в себя - изучение горного строения Тагильского округа, сбор минералогических коллекций, организацию заводской лаборатории, разведывательные горные работы и инженерно-техническую помощь, а позже и само руководство в создании новых машин и механизмов, вполне отвечал его знаниям и способностям.

Перечислять все, что было сделано этим талантливым инженером на нижнетагильских заводах, - долго и утомительно. Стоит лишь упомянуть о некоторых - наиболее важных для развития всей отечественной металлургии. И прежде всего о его вкладе в пудлингование - принципиально новый процесс получения железа и стали, который являлся переходным между кричным, когда железо получали методом многократной перековки чугунных криц-болванок, и нынешним, мартеновским, когда сталь получают методом переплавки чугуна в нагревательных печах.

Пудлинговые печи очень похожи на мартеновские, однако вместо готовой стали в них получали кашеобразную массу, пудлинговую губку, из которой затем, как и из крицы, выковывали железо. Такой метод по сравнению с кричным был гораздо экономичнее и производительнее, недаром к нему было приковано внимание в России со стороны наиболее прогрессивных инженеров того времени. Впервые, как например считает историк В. К. Яцунский, пудлингование в России «было освоено на казенном Камско-Воткинском заводе», которым руководил известный горный инженер И. П. Чайковский - отец великого русского композитора. Произошло это не ранее, видимо, 1837 года, если даже не позже, и с тех пор «Камско-Воткинский завод был в течение многих лет пионером новой техники в черной металлургии». Так считалось до последнего времени - до находки профессором В. С. Виргинским и историком М. Д. Струниной писем Ф. И. Швецова к заводчику П. Н. Демидову, из которых явствует, что он сразу же по приезде в Нижний Тагил занялся строительством пудлинговых печей и уже в 1830 году, то есть за семь лет до И. П. Чайковского, добился блестящего успеха: «На Черноисточинском заводе я проводил опыты производства железа по английскому методу. Железо, которое получалось таким способом, мелкое и очень чистое». А Черноисточинский завод был, так сказать, дочерним предприятием Нижнетагильского, главного. Одновременно с опытами по пудлингованию Ф. И. Швецов провел крупные исследования по подготовке магнитной руды к плавке. Дело в том, что магнитная руда, в отличие от обычных железняков, мартитов и полумартитов, в домнах так просто не плавится - ее для этого предварительно нужно перевести в другое физико-химическое состояние, для чего на Высокогорском руднике, возле которого и вырос Нижнетагильский завод, руду пережигали в огромных кучах, «вольных пожогах». Кучи дымились до трех-четырех недель, вся гора Высокая поэтому издали напоминала собой дымящийся вулкан, и расходовалось при этом на «вольных пожогах» такое огромное количество дров, что многие инженеры пытались потушить «высокогорский вулкан» - закрыть «вольные пожоги». А решить эту проблему удалось, как явствуют архивные документы, именно инженеру Швецову, который придумал экономичную обжиговую печь.

Занимался инженер Швецов также усовершенствованием листопрокатного дела, усиленно работал над поисками нового горючего материала взамен традиционного древесного угля, на который заводы того времени изводили тысячи гектаров леса, но наибольший интерес представляют его работы по созданию высококачественной литой стали и по использованию тепла газов доменных и медеплавильных печей. Первую из этих работ он проводил вместе с мастером И. Ф. Макаровым, а вторую - с Черепановыми и инженером П. П. Мокеевым.

С 1830 годе Ф. И. Швецов становится во главе Медного рудника, вокруг которого в то время кипело столько страстей. Будучи самым крупным в России, этот рудник являл собой печальное зрелище: глубокие, заливаемые водой шахты, разваливающиеся насосные установки - все это давало, казалось, неоспоримые аргументы в пользу сокращения, если не полной ликвидации, на нем добычи руды. В этом отношении, как справедливо отмечает профессор Виргинский, «вступление Ф. И. Швецова на эту должность вскоре дало самые положительные результаты. Тогда как прежний управляющий Д.

Осипов неизменно доказывал, что нужно сократить добычу руды, чтобы укрепить рудник и исправить недостатки, Швецов повел совсем другую политику. Он рассматривал постройку водоотливных паровых машин как один из самых существенных моментов в подготовке новых работ по увеличению добычи руды. В его лице Черепановы имели неизменного благожелателя и защитника».

Вот так Швецов занялся и паровыми машинами.

К тому времени создатель первой нижнетагильской паровой машины Е. А. Черепанов, назначенный за свои огромные заслуги перед заводами их главным механиком, стал усиленно проситься по состоянию здоровья «на покой», выдвигая на свое место сына Мирона. И хозяева, испытав Мирона разными поручениями, в том числе, как и отца когда-то, командировкой в Англию, в конце концов согласились с предложением Е. А. Черепанова, но только наполовину: назначив Мирона «первым механиком» при заводах, они по-прежнему его отца продолжали числить в главных. Таким образом, в тридцатых годах ведущую роль в «механической части» нижнетагильских заводов начинает играть уже не отец, а сын Черепанов; с его именем связаны по существу все дальнейшие работы в области создания паровых машин и «самоходов». И еще - с именем, как теперь выяснилось, инженера Швецова, который, являясь с конца тридцатых годов техническим управителем нижнетагильских заводов, руководил работой фактически и Выйских механических мастерских - их дальнейшим развитием и усовершенствованием, а также работой и самого Мирона Черепанова.

Назначенный приказчиком медного рудника, Швецов взялся за активное внедрение прежде всего паровых машин - в этом он видел спасение рудника. В результате его энергичных усилий и технической помощи Черепановым на медном руднике в том же 1830 году появилась вторая машина Черепановых, Владимирская, превосходившая, как гласит рапорт конторы, первую, Анатольевскую, и мощностью, и отделкой. То есть конструкцией. Тогда же, отлично понимая всю важность механизации работ на руднике, Ф. И. Швецов ставит перед Демидовыми вопрос о безотлагательном строительстве железной дороги, которая связала бы рудник с Нижнетагильским заводом. Эта по существу первая в России железная дорога заслуживает того, чтобы о ней рассказать несколько подробнее.

Вообще-то первая в России железная дорога была построена еще в 1807-1810 годах в Сибири, на Змеиногорском алтайском руднике знаменитым русским гидротехником П. К. Фроловым. Но фроловская дорога была конной, что, конечно, значительно снижало ее ценность. Поэтому первой настоящей железной дорогой, очевидно, следует считать все же не фроловскую, конно-рельсовую, а швецовскую - с паровой тягой. Только паровая тяга, при помощи паровозов, которые можно построить в Выйских механических мастерских, по глубокому

убеждению Швецова, могла произвести настоящий переворот в горнозаводском деле. Уже в январе 1830 года Швецов пишет Данилову, занимавшему в то время должность управителя Главной петербургской конторы наследников Демидовых, а в прошлом -управителя нижнетагильских заводов: «Что касается чугунной дороги и паровой повозки, то их изготовление зависит лишь от Вас. Уполномочьте только здешнюю контору предоставить нам необходимые для этого средства и материалы. Я бы выбрал для нее место от нового медного рудника до Выйского завода...» «Нам» - это ему, Швецову, и Черепановым.

Профессор Виргинский, тщательно изучивший все сохранившиеся и дошедшие до нас материалы о создании первого русского паровоза и первой русской железной дороги, пришел к выводу, что «в начале 30-х годов Мирон Черепанов, опираясь на помощь и советы как Ф. И. Швецова, так и своего отца, «опытного практика», приступил к постройке «паровой телеги», отнюдь не имея еще на то официальных предписаний от заводской конторы...»

Этот вывод о том, что инициатива постройки железной дороги и паровоза, первых в России, принадлежит Ф. И. Швецову, выдержавшему в связи с этим тяжелую и изнурительную борьбу прежде всего с управителями Нижнетагильских заводов, с самого начала занявших отрицательную позицию к «сумасбродной идее», подтверждается целым рядом архивных документов и перепиской самого Швецова с Демидовыми, обнаруженной в московских архивах. Лучше всего, видимо, характеризует обстановку на самом Нижнетагильском заводе, отношение конторы к Швецову и его роль в создании черепановских машин «доношение», сохранившееся в архивах завода: «Из числа здешних служащих Фотий Швецов, Мирон Черепанов и несколько им подобных, видя недостаток навигации между Пермью и Нижним, возымели намерение построить пароход для доставки из Перми по рекам Каме и Волге судов до Нижнего и оттуда обратно в Пермь». Тон «доношения» не оставляет сомнений в том, что идеи Швецова и Черепанова и «нескольких им подобных», представлявшие собой смелые технические решения, далеко обогнавшие свое время, «господам управителям» казались сумасбродными фантазиями. В этом документе, - справедливо замечает профессор Виргинский, - достойно внимания выражение: «Ф. Швецов, М. Черепанов и несколько им подобных». Что объединяло этих людей? Не служебное же положение, так как они занимали самые различные должности. Сходным у всех было, видимо, стремление к техническому новаторству.

Но не только стремление к техническому новаторству объединяло этих людей, действительно занимавших самые различные должности. Общим у них, у отца и сына Черепановых, у Макарова, Мокеева, Швецова было рабство - крепостное состояние, которое, несомненно, было особенно унизительно для такого высокообразованного, талантливого инженера, каким был Фотий Ильич Швецов. На его глазах творился самосуд и зверства, от которых содрогалось сердце любого человека, но которые были, тем не менее, сутью самого крепостного права. Как свидетельствует, например, дошедший до нас журнал событий Черноисточинского завода, где проводил свои опыты по пудлингованию молодой инженер Швецов, только что приехавший из Европы, давно уже расставшейся с феодальными порядками, только за один день, 22 апреля 1844 года, «за грубость и ослушание местного и заводского начальства» было «оштрафовано розгами» 24 человека!

И каким же надо было обладать мужеством, чтобы не только жить в этой обстановке с сознанием рабской зависимости, с сознанием, что и тебя точно так же в любой день могут «оштрафовать розгами» или без всякого суда и следствия, только по приказу управителя бросить в тюремный застенок, но и творить, создавать новые машины, совершенствовать «дело», «облегчая, - как писал Е. А. Черепанов, -силы трудящихся»!

Естественно, что Швецов, увидев воочию все «прелести» крепостного права, начал умолять хозяев дать ему вольную, отпустить на свободу за любые деньги; если надо, он готов был явиться в Москву, к владельцам завода и продемонстрировать все свои недюжинные знания, которые он получил в Европе, - выполнив, таким образом, приказ конторы. Разве он не заработал право на освобождение своим дипломом горного инженера, полученным в лучшей технической школе Европы? Как вообще можно совместить этот диплом с положением скота, который можно продать, купить, высечь или сгноить в заводской тюрьме?

Все просьбы Швецова Демидов «оставлял без внимания». И лишь в письме к одному из своих приказчиков язвительно заметил: «Он воображает, что его в Москве экзаменуют и через оное получит отпускную... Пусть себя льстит надеждой... Не настолько я глуп, чтобы, употребив 25 тысяч на его воспитание и вояж, ему оным поклониться».

В секретном «доношении», обнаруженном в заводских архивах, впервые отчетливо прозвучала мысль о том, что во главе всех технических новшеств, которые до этого связывались лишь с именами отца и сына Черепановых, стоял Фотий Швецов. Но, разумеется, новые данные относительно роли в создании первой в России железной дороги и паровоза выдающегося горного инженера Ф. И. Швецова, его технического руководства в этих делах, нисколько не умаляют заслуг непосредственных создателей паровоза - отца и сына Черепановых. Другое дело, что рядом с именами этих замечательных механиков «должно иметь место» и имя инициатора и руководителя работ инженера Ф. И. Швецова.

«Доношение», кстати, проливает дополнительный свет и на вторую загадку, связанную с именем Черепановых - на загадку тагильского парохода.

В сороковых годах известному историку русской техники, профессору В. В. Данилевскому удалось после долгих поисков найти портреты отца и сына Черепановых. Уже сама находка портретов замечательных механиков была немалой сенсацией, но еще большее изумление у историков вызвал пейзаж, на фоне которого изображены отец и сын Черепановы: если в левой части каждого из портретов, выполненных, кстати, в совершенно разной манере, - очевидно, даже разными художниками, но композиционно одинаково, - изображен паровоз, то в правой - пароход. Другими словами, более или менее известный факт постройки Черепановыми первого русского паровоза обоими художниками был приравнен к совершенно неизвестному до этого факту строительства ими же и парохода. Фантазия художников? Или неосуществленные проекты? Однако совсем в ином свете предстают эти «пароходные пейзажи» на портретах Черепановых при сравнении их с записью в дневнике английского геолога и путешественника Р. И. Мурчинсона. Вот что можно прочесть в его книге «Геологическое описание Европейской России и хребта Уральского», изданной в 1849 году: «Пруд для заводского действия довольно обширен и живописен, во время нашего пребывания в Нижнем Тагиле ходило по нем небольшое пароходное судно...»

И вот еще одно подтверждение догадки о тагильском пароходе - на этот раз из «доношения»: «Фотий Швецов, Мирон Черепанов и несколько им подобных... возымели намерение построить пароход...»

Но главным делом в жизни Черепановых и Швецова была, конечно, железная дорога с паровой тягой.

Первая железная дорога длиною всего в 400 сажен была проложена, совершенно очевидно, в экспериментальных целях, у Выйского завода. На ней-то и был испытан в сентябре 1834 года первый русский паровоз - «пароходный дилижанец», как его называли современники. И лишь годом-двумя позже, уже после того, как Черепановыми был построен второй, более мощный паровоз, контора Нижнетагильских заводов выделила, наконец, средства для осуществления швецовского проекта - железной дороги между рудником и заводом. Так появилась первая в России Тагильская железная дорога, которая вызвала довольно оживленный интерес в газетах и журналах того времени. На это историческое событие откликнулись не только «Горный журнал», но и «Коммерческая газета», «Северная пчела» и даже официальный «Русский инвалид».

Такое внимание к Тагильской железной дороге, естественно, весьма льстило заводовладельцам. В результате этого Мирон Черепанов, наконец, получил долгожданную вольную. Несколько ранее его вольной был удостоен и Ф. И. Швецов, давным-давно уже отработавший те 25 тысяч рублей, которые, по расчетам Демидова, якобы были потрачены на его обучение в Париже и «вояж», то есть поездки с целью практики по горным заводам Европы.

К сожалению, интерес к первой в России железной дороге со стороны «господ правящих» довольно быстро угас, что роковым образом сказалось не только на том, что строительство Царскосельской, а затем и Николаевской железных дорог было поручено иностранцам, но и на судьбе самих создателей - отца и сына Черепановых и инженера Швецова. В июне 1842 года от непосильной нагрузки по «механической части заводов» умирает Ефим Алексеевич, а спустя семь лет, в 1849 году при загадочных обстоятельствах погибает и Мирон Ефимович.

Примерно в это же время закончилась «заводская карьера» и замечательного инженера и организатора Ф. И. Швецова, который был уволен от должности «за беспорядки по прежней должности и вообще за вредные для завода действия».

Трудно понять, как вообще заводовладельцы могли уволить инженера, чья деятельность принесла заводам столько пользы и прибылей, но еще труднее проникнуть в суть столь загадочной и столь туманной формулировки - «за вредные для завода действия».

Но и это еще не все. На этом история не закончилась, так как вскоре после изгнания с завода Швецова при не менее загадочных обстоятельствах погибает его ближайший помощник, талантливый инженер П. П. Мокеев. В этом отношении сороковые годы, расцвет славы нижнетагильских заводов, как наиболее передовых в России, были поистине трагическими: один за другим погибают механики, выгоняется за ворота завода их технический руководитель, а сами Выйские механические мастерские - лучший по тому времени в России машиностроительный завод, давший не менее полутора десятков паровых машин, - закрываются «за ненадобностью». Чем объяснить весь этот разгром, учиненный новым управляющим заводами Кожуховским?

Некоторый свет на эти события проливают два письма, обнаруженные в архивах Демидовых и семьи Чайковских. Из письма И. П. Чайковского к жене становится ясным, что новым управляющим нижнетагильских заводов должен был поехать он. Однако доверившись, как считал И. П. Чайковский, своему другу Кожуховскому, он вскоре убедился, что интригами и лестью бездарный и завистливый Кожуховский сам пробрался «на теплое местечко» управляющего нижнетагильскими заводами. Далее Чайковский дает характеристику своему «другу», которая говорит о том, что в лице нового главноуправляющего нижнетагильские инженеры приобрели в высшей степени коварного и завистливого к чужому таланту, способного «на самые крайности» человека. Мог ли в лице Швецова Кожуховский увидеть конкурента? Вполне. А значит и удалить. Тем более, что сделать это Кожуховскому было не трудно: Демидов, видимо, всегда недолюбливал этого прогрессивного инженера. «Его уход, - лицемерии сетовал по поводу предстоящей расправы над Швецовым А. Н. Демидов, - оставит несомненный пробел, который нелегко будет восполнить. Но Швецов не соблюдает точного распорядка, у него непомерное самолюбие, которое в «сочетании со свободой поведения может полностью обескуражить стремления молодых людей - нашей надежды на будущее». Вот чего больше всего боялся Демидов - влияния прогрессивных взглядов свободолюбивого Швецова на молодых инженеров и мастеров!

Однако это было лишь началом репрессий по отношению к Швецову -перевод его на рядовую должность. Спустя полгода Швецов был вообще выброшен «за вредные для завода действия». «Мы, - писал профессор Виргинский, отдавший немало сил и времени, чтобы распутать загадочный клубок событий на Нижнетагильском заводе, -не обнаружили пока всех документов, относящихся к этой возмутительной истории. Да и неудивительно: заводские власти с особенным искусством уничтожали все следы подобных документов. На службе у Демидовых состояли умелые и ловкие «историографы», стремившиеся во что бы то ни стало сохранить и развить легенду о Демидовых, как гуманных меценатах. Вот почему исследователи до сих пор не могут найти точных данных об обстоятельствах гибели М. Е. Черепанова и П. П. Мокеева, о внезапном уходе с арены технической и общественной деятельности ряда талантливых поборников нового, впавших в немилость хозяев и их приказчиков. Как можно было всерьез в официальном документе говорить о «беспорядках» по работе и о «вредных для завода действиях» одного из крупнейших русских инженеров и не привести ни одного факта таких действий? Что это за странный приговор без мотивировочной части?..»

История действительно в высшей степени странная и необъяснимая. А может, ее объяснение нужно искать совершенно в другой, далекой от заводских дел области?

Обнаружив десять писем Натальи Глинки к Ивану Ивановичу Пущину, бережно сохранявшихся в семье видного декабриста И. Д. Якушкина -одного из самых ненавистных Николаю I людей, я стал искать ответные, самого Пущина, письма, которые, совершенно очевидно, тоже переправлялись из Ялуторовска в дом генерала В. А. Глинки нелегально. Такие письма нашлись, правда всего два, а вместе с ними и целый ряд писем, - часть из которых была к тому времени уже опубликована, - адресованных другим друзьям ялуторовских декабристов. И вот в одном из таких писем И. И. Пущина, адресованном П. А. Вяземскому, - поэту, литературному критику и близкому другу А. С. Пушкина, я с немалым изумлением обнаружил приписку: «Недавно я видел Швецова из Тагила, который был за границей и привез мне привет от Н. Тургенева». Письмо было написано в Ялуторовске, 8 марта 1845 года, и переправлено Вяземскому, очевидно, нелегально: за одно только упоминание фамилии идеолога декабристов, сумевшего скрыться от суда и каторги во Франции, можно было поплатиться не только служебной должностью, но и иметь далеко идущее по своим последствиям объяснение с жандармами из пресловутого III отделения - охранки, введенной Николаем I.

Сразу же пришли на память знаменитые строки из десятой главы «Евгения Онегина»:

Друг Марса, Вакха и Венеры,

Тут Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал.

Читал свои ноэли Пушкин,

Меланхолический Якушкин,

Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал.

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян.

Вот об этом-то Тургеневе, жившем в эмиграции, и писал И. И. Пущин в письме к П. А. Вяземскому. Но кто такой «Швецов из Тагила, который был за границей»? Но позвольте, в Тагиле в то время был единственный человек, который мог бывать за границей - инженер Фотий Ильич Швецов... Швецов! Ведь он же там, в Париже, заканчивал знаменитую Горную школу! И заканчивал как раз в то самое время, когда в Петербурге произошло восстание декабристов, когда «хромой Тургенев» пытался поднять голос в защиту своих товарищей, закованных в кандалы, томящихся в равелинах Петропавловской крепости... Мог ли он, крепостной инженер, остаться равнодушным к событиям, которые потрясли всю Европу? Мог ли он остаться глухим к страстным речам Николая Тургенева, ненавидевшего «плети рабства»?

Да и потом, уже получивший вольную, он ведь снова выезжал во Францию - в конце тридцатых годов! Снова во Францию, снова в Париж... А 1845 год? Где он, инженер Швецов, был в том году, когда, судя по письму Пущина, привез привет от Тургенева? Никаких на этот счет документов... Действительно, поработали демидовские

«историографы»! Но если нет прямых доказательств, что в 1845 году Швецов снова ездил в Париж, то, может быть, сохранились какие-то

косвенные? Где их искать? Столько архивов, столько бумаг...

Однако раз в 1845 году Швецов, судя по тому, что в том году, да и в предшествовавшем, не оставил никаких следов в казенных «отпусках» и частных «доношениях», то не говорит ли «сей странный факт», что его и в самом деле в то время в Нижнем Тагиле не было? А был он в то время в Париже, встречался с Тургеневым... Но это ведь надо было обладать мужеством и смелостью, чтобы приехать в Ялуторовск, находившийся под неусыпным оком полиции, встретиться с одним из «государственных преступников» и передать ему привет от Тургенева... Разве можно было скрыть от полиции этот визит к ссыльным декабристам? А там пошел донос в Петербург, в III отделение, а из III отделения «секретное доношение» самому Демидову о «вредных действиях» технического управителя Швецова... И вот финал: выброшен с завода, вычеркнут из истории.

Как он оказался в Томске - трудно сказать. Однако тот факт, что этот талантливый инженер, уволенный с Нижнетагильского завода, так и не смог найти себе подходящую работу, невольно наводит на мысль о том, что вся его дальнейшая жизнь проходила под негласным надзором полиции, а в Томск он, видимо, был сослан.

Вот так история тагильского металла совершенно неожиданно соприкоснулась с историей декабризма...

История вторая: о писателе Травене, который оказался... заместителем наркома Баварской Советской Республики?

Имя писателя Б. Травена современному читателю, видимо, мало что говорит. А когда-то, в двадцатых и тридцатых годах, им зачитывались с не меньшим упоением, чем сегодня книгами Агаты Кристи и Жоржа Сименона. Но это отнюдь не означает, что Травен писал детективы. Травен был остросоциальным писателем, не устававшим разоблачать «прелести» капиталистического рая; да и сами романы, как он признавался читателям, написаны им в трудное время, когда не было ни гроша - даже на хлеб; он писал, «чтобы не ощущать непрерывных мук голода и не вспоминать по шестьдесят раз в час о том, что против безработицы и пустоты в желудке нисколько не помогают ни вера в бога, ни славословие в честь капиталистической экономики». И тем не менее его книги читались с таким захватывающим интересом, какому могут позавидовать многие современные писатели-детективщики. Вместе с автором, такова была сила художественного впечатления и достоверности рассказа, читатели совершали путешествия по мексиканским джунглям; вместе с матросами переживали все ужасы и отчаянье кораблекрушения; читая книги Травена, невозможно отделаться от ощущения, что он сам, автор, работал, у погонщиком мулов, и шахтером на серебряных рудниках, и сборщиком хлопка...

Неудивительно, что в Мексике он был признан национальным писателем, и критика так оценивала книги Травена: «Ни один мексиканец, ни один иностранец еще не изобразил мексиканскую действительность с такой правдивостью».

Романы Травена расходились по свету с головокружительной быстротой. Едва появившись в первом издании, на английском языке, они тотчас переводились на другие языки и издавались огромными тиражами. Тираж только одного романа, «Корабль мертвецов», достиг 7 миллионов экземпляров! А всего, как подсчитали досужие библиофилы, книги Травена изданы тиражом в 25 миллионов экземпляров! Один из самых читаемых в мире писателей...

Но самое интересное даже не в этом. Почти каждое новое издание книги Травена сопровождалось издательской аннотацией или рекламным листком, в котором вновь и вновь подтверждалось, что автор этой книги... неизвестен. Невероятно, но именно так и обстояло дело: за первым романом «Сборщики хлопка» появились «Корабль мертвецов», «Мексиканская арба», «Белая роза», «Поход в страну Коаба», «Генерал выходит из джунглей»... Семнадцать романов и повестей, появлявшихся чуть ли не ежегодно, ожидаемых уже и читателями, и критиками, и журналистами, все до единого вышли с аншлагом полной анонимности! Что при этом творилось с литературоведами! В газетах каждое появление нового романа Б. Травена вызывало, в свою очередь, новую волну всевозможных материалов с догадками крупных писателей, критиков, филологов, с размышлениями о писателе-невидимке... Кому только не приписывалось авторство книг Б. Травена! То вдруг объявлялось на весь мир, что под этим именем замаскировался некий русский князь, решивший сохранить инкогнито, то распускались слухи, что под именем Б. Травена скрывается потомок Гогенцоллернов, то вдруг, ошарашивая читателей, газеты помещали сенсационную статью - с фотографиями, с фамилиями! - о том, что Б. Травен - коллективный псевдоним известных писателей... Нашелся такой журналист, который выдвинул и горячо отстаивал версию о том, что под именем писателя-невидимки скрывается Джек Лондон, симулировавший самоубийство и скрывшийся, таким образом, от кредиторов.

Кажется невероятным, что в течение сорока лет, издавая из года в год все новые книги, ведя обширную переписку с издательствами всего мира, писатель умудрялся сохранять в тайне не только место своего жительства, но и само имя. И все же именно так и обстояло дело с Травеном: вся переписка шла через почтовый ящик № 2701 на главпочтамте в Мехико-сити. Кто брал оттуда корреспонденцию, куда она поступала дальше - установить не мог никто. И все запросы, даже просьбы издательств к анонимному автору сообщить хотя бы самый минимум о себе, оставались «гласом вопиющего в пустыне». Больше того, в ответ на настойчивые попытки раскрыть инкогнито «Б. Травен», автор направлял в издательства письма с категорическим запретом вообще что-либо сообщать даже из переписки с ним. Характерно в этом отношении признание одного из первых редакторов книг Травена Бернарда Смита, опубликованное уже после смерти самого писателя-невидимки. Смит с Травеном вели активную переписку в течение всех тридцатых годов, когда в издательстве, где Смит работал главным редактором, вышли книги Травена «Сокровища Сьерра-Маэдра», «Мост в джунглях», «Корабль мертвецов» и многие другие. Вот что писал Смит: «Самое главное, что было в наших связях с Травеном, -его инструктаж о том, что ни одного слова о нем не должно исходить от редактора или издателя... Он отказывался давать о себе какие-либо сведения, а на все вопросы, касающиеся его личности, требовал категорически отвечать, что мы ничего не знаем».

Смит, видимо, первым догадался, что инкогнито Травена связано с его политическими убеждениями, за которые его преследуют, а поскольку, как установили в издательстве, родным языком Травена, очевидно, нужно считать немецкий, то Смит пришел к выводу, «что Травен оставил Германию под давлением реакционных сил, и что, может быть, в этот период он был персоной «нон грата» для нацистов, и что жизнь его находилась в опасности». Подтверждением этой точки зрения служил и тот общеизвестный факт, что с приходом к власти нацистов одними из первых в Германии заполыхали костры из книг Травена.

Даже когда Смит решил, возможно под влиянием романов Травена, совершить путешествие по Мексике, Травен, как с обидой вспоминает Смит, прислал извиняющееся письмо, из которого явствовало, что он, писатель, отказывает во встрече даже своему редактору. Тем не менее Смит с женой получил от Травена приглашение посетить Мексику, это было в 1936 году, и во время всего путешествия Смит ощущал не только заботу о себе и своей жене, но и само присутствие Травена! Но поскольку никто не знал, как он выглядит, этот писатель-невидимка, то Смит, естественно, так и не смог познакомиться с легендарным автором лично.

И все же среди потока псевдоинтервью с Травеном, самых невероятных газетных материалов о нем промелькнули и остались, конечно, незамеченными в этом мутном потоке два сообщения, которые, как потом, уже после смерти писателя выяснилось, были, видимо, достоверны. А «видимо», я употребляю потому, что до конца нет уверенности даже в этих, совпавших по фактам с заявлением вдовы писателя, статьях, одна из которых появилась в печати в 1966 году и принадлежала, как сообщалось в нашей прессе, мексиканскому журналисту Луису Суарису, а вторая - в следующем, 1967 году и была опубликована в гамбургском умеренно-либеральном журнале «Штерн».

Романы Травена перестали издаваться (имеются ввиду новые) в сороковые годы - во время второй мировой войны. Этот факт тоже в свое время вызвал у журналистов определенные ассоциации, смысл которых сводился к тому, что Травен-антифашист погиб на войне, но затем случилось нечто неожиданное: в некоторых странах книги Травена стали выходить вновь! Так, например, в 1960 году в Западной Германии появился довольно крупный роман «Аслан Норваль», на обложке которого стояло имя «Б. Травен» Однако внимательное изучение и этого бестселлера очень скоро убедило исследователей, что и на этот раз читатели были обмануты - на книжный рынок выброшена литературная подделка. А в связи с этим вновь высказано предположение, что знаменитый писатель-инкогнито умер.

Но, как выяснилось вскоре, Травен был в то время еще жив. Больше того, благодаря заявлению вдовы писателя, подтвердилась самая, казалось, невероятная версия немецкого литературоведа Ральфа Рекнагеля: под именем Б, Травена скрывается знаменитый в свое время немецкий журналист Рет Марут, издававший в годы первой мировой войны антивоенный и антиклерикальный журнал «Дер Цигельбреннер», что в переводе может означать и «Поджигатель кирпича», и «Горный обвал».

В отличие от других журналистов, пытавшихся найти живого, настоящего Травена (в 1948 году один из американских журналов установил для любого, кто раскроет тайну псевдонима «Б. Травен», крупную для того времени премию - в пять тысяч долларов, поэтому любителей острых приключений, рыскавших в поисках писателя-невидимки по всей Америке, было хоть отбавляй), Рекнагель избрал сугубо литературоведческий путь поиска: он прочел все до единого романы Травена и установил, что, во-первых, абсолютно все или почти все описания мест и событий в Мексике совпадают с маршрутами экспедиций, в которых участвовал некий фотограф Торсван, а отсюда не так уж сложно было сделать вывод, что Б. Травен и есть фотограф Торсван; а во-вторых, обнаружил в этих романах явную симпатию автора к Германии - в отдельных репликах героев, в самом подтексте. Это привело, в свою очередь, Рекнагеля к выводу о том, что Травен-Торсван является выходцем из Германии, покинувшим ее, очевидно, в начале двадцатых годов. Ибо: первый роман Травена «Сборщики хлопка» был прислан автором в немецкую газету «Форвертс» в 1925 году (там он и был впервые опубликован). А отсюда следующий шаг: под именем Травена (или наоборот?) скрывается забытый теперь немецкий журналист Рет Марут - редактор и, как установил Рекнагель, единственный автор журнала «Дер Цигельбреннер». Разыскав сохранившиеся экземпляры этого журнала, который нападал на кайзера, Гинденбурга и папу римского, по выражению берлинской цензуры, «самым неподобающим образом», Рекнагель, к своему удовлетворению, не только убедился в идентичности стиля Рета Марута и Травена, но и с удовольствием обнаружил в некоторых материалах «Поджигателя кирпича» явную симпатию к Мексике.

Тогда Рекнагель издателем и автором этого журнала заинтересовался всерьез. И вот что установил.

Оказывается, в Германии Рет Марут появился в 1912 году. Причем откуда он появился - неизвестно было даже всеведущей полиции. Но зато с первых же шагов проявил открытую симпатию к революционно настроенным рабочим, а когда началась первая мировая война, т. е. в 1914 году, Рет Марут переезжает в Мюнхен и там каким-то образом добивается разрешения на издание журнала пацифистскосоциалистического направления, который позже приводил своими материалами в ужас всю берлинскую цензуру.

Конечно, такой журнал долго продержаться не мог, его неоднократно закрывали, однако «Поджигатель кирпича» продолжал выходить и клеймить позором шовинистов и кайзеровское правительство. Со страниц «Цигельбреннера» Рет Марут приветствовал Октябрьскую революцию в России, а в ноябрьском номере за 1918 год предсказал такую же «социалистическую бурю» и в Германии. Предсказание Рета Марута оказалось воистину пророческим: в ноябре 1918 г. в Германии произошла революция, приведшая к созданию Баварской Советской Республики, а сам Рет Марут, оказавшийся в гуще революционных событий, был назначен заместителем народного комиссара республики по вопросам просвещения. Правда, этот пост Рет Марут занимал всего неделю, но, тем не менее, когда в мае следующего года войска Носке жестоко подавляют республиканцев, полиция объявляет розыск Рета Марута - и как государственного деятеля Баварской Республики, и как «красного журналиста».

Но Рету Маруту удается избежать ареста или он совершает побег -тут сведения разноречивые. Так или иначе, но он вскоре оказывается в Вене, где вновь возобновляет издание своего «Цигельбреннера». Увы! И в лояльно-буржуазной Вене ему грозит арест и суд. Товарищи снабжают Рета Марута фальшивым паспортом, по которому он и эмигрирует за океан. Там, за океаном, и теряются следы бывшего замнаркома Баварской Республики и журналиста Рета Марута.

Но насколько точен анализ Ральфа Рекнагеля? Мало ли, в конце концов, бывает и еще более поразительных совпадений - не только в стиле и симпатиях к Мексике... Подтвердить тождество Рета Марута с Травеном может лишь сам Травен - это, видимо, понимает и Рекнагель. Опять, одним словом, вопрос упирается в поиски живого, настоящего Травена (или того, кто скрывается под этим псевдонимом). И опять журналисты возобновляют слежку за знаменитым почтовым ящиком № 2701.

Первому повезло, как сообщалось в нашей печати, мексиканскому журналисту Луису Суарису, который якобы выследил дом, где живет писатель-невидимка, и уговорил его сообщить о себе некоторые сведения. Как сообщалось, интервью Луиса Суариса было опубликовано весной 1966 года в газете «Нойес Дойчланд». Эта-то заметка и послужила толчком к поиску достоверных материалов о писателе Б. Травене, но на поверку, к сожалению, и эта заметка, в принципе сообщавшая точные сведения, оказалась ошибочной - были перепутаны не только фамилия журналиста, но и само время публикации его интервью с Травеном.

Но в принципе такой журналист все же, видимо, был и интервью у Травена взял. По другим источникам его фамилия, правда, не Суарис, а Спота и выследил он Травена не у себя дома, а на модном курорте Акапулько.

Дело как будто бы обстояло так. Заинтересовавшись почтовым ящиком N2 2701, Луис Спота проследил сложную цепочку передачи корреспонденции из главпочтамта в Мехико-сити на курорт Акапулько и там, на курорте, в густом саду, обнаружил небольшой домик под черепичной крышей, охраняемый свирепыми псами. После долгих и настойчивых попыток Луису Спота все же удалось познакомиться с обитателем этого домика, который назвался Торсваном. Когда же Спота прямо спросил его о писателе Травене - не он ли является им, то Торсван сказал ему, что это его, Торсвана, двоюродный брат, живущий в Швейцарии.

Трудно сказать, поверил ли в это сам Спота, но интервью он опубликовал. Однако оно в числе других материалов о Травене прошло незамеченным, даже было опровергнуто другими журналистами (и, как потом выяснилось, не без оснований), а когда сам Спота решил еще раз навестить отшельника на курорте Акапулько, то дом под черепичной крышей был уже пуст.

В интервью Луиса Спота не очень-то поверили еще и вот почему. Как раз в это время в редакцию гамбургского журнала «Штерн» поступило письмо от некой Хедвиги Майер, в котором та сообщала, что тщательно изучив все книги Травена, пришла к неопровержимому выводу, что они написаны ее первым мужем Августом Бибелье, пропавшим без вести еще в начале двадцатых годов. Дело в том, объясняла свою догадку госпожа Майер, что во многих романах Травена описаны события ее собственной жизни - ее первого замужества. Знать такие детали, как знакомство ее с Августом и еще кое-что, мог только сам Август и никто другой.

Действительно, когда в редакции «Штерна» сравнили биографию Бибелье с жизнью и приключениями героя романа «Корабль мертвецов», то и сами пришли в некоторое замешательство: совпадение в деталях поразительное. Однако где же сейчас сам Бибелье? Ведь он давно пропал без вести...

«Штерн» опубликовал о Травене еще одну (которую уж по счету!) статью без всякой особой надежды на то, что эта статья прояснит загадку писателя-невидимки, и тут неожиданно откликнулся дюссельдорфский писатель Эрнст Фаллен де Дроог.

Судьба самого Дроога не менее экзотична, чем Травена. По профессии военный, активный антифашист, он в числе интербригадовцев сражался против войск Франко, командовал в чине подполковника крупным соединением, чудом после поражения республиканской армии избежал ареста и концлагеря и вернулся в Западную Германию лишь после окончания войны. Так вот, вспомнил Эрнст Дроог, в его бригаде служил моряк, судьба которого очень схожа с жизнью и невероятными приключениями героя романа Травена «Корабль мертвецов». Больше того, вспомнил Дроог, и фамилия этого моряка была «травеновской»: Цигельбреннер.

Выходит, это и есть знаменитый писатель Травен? Тогда понятно, откуда в его романах такое точное знание кораблей, жизни матросов и многих портов мира. Но, вспоминает дальше Эрнст Дроог, в ночь под новый, 1938 год он в сопровождении Цигельбреннера обходил позиции республиканской армии под Теруэлем. Неожиданно со стороны франкистов раздался выстрел, стрелял, видимо, снайпер, и Цигельбреннер упал, сраженный намертво. Там же, под Теруэлем, его и похоронили - в яме, выкопанной в снегу.

Однако если рассказ Дроога сопоставить с воспоминаниями Б. Смита, бывшего редактора книг Травена, который получал письма от писателя-невидимки вплоть до 1948 года... Открытия не состоялось. И вот тогда-то редакция «Штерна» поручила одному из своих самых настойчивых корреспондентов, некоему Герду Хайдеману любой ценой разыскать Травена или хотя бы точные, неопровержимые данные о его жизни.

Видимо, Хайдеман оказался и в самом деле весьма настойчивым корреспондентом, а может, ему просто повезло, но, начав по примеру своих коллег со слежки за почтовым ящиком № 2701 на почтамте в Мехико-сити, он довольно быстро установил, что корреспонденцию периодически забирает из него элегантная черноволосая мексиканка. Хайдеману удалось не только узнать имя этой мексиканки - Роса Элена Лухан де Торсван, но и... познакомиться с ней. Причем, настолько хорошо познакомиться, что вскоре мадам де Торсван приглашает его к себе в гости домой.

Мадам де Торсван, как выяснил Хайдеман, живет в довольно тихом районе Мехико, на улице Миссисипи, 61, в собственном одноэтажном домике с большими окнами и садом, окруженным высоким глухим забором. Трудно сказать, за кого выдавал себя Хайдеман, напрашиваясь в гости к мадам де Торсван, но приглашение, как уже говорилось, получил, явился в точно назначенный час и, едва переступив порог гостиной дома, понял, что находится в доме так долго и тщетно разыскиваемого писателя-невидимки: вся передняя стена гостиной, отделанной черным деревом, превращена в стеллаж, заставленный первыми изданиями книг Травена на разных языках.

Впрочем, мадам де Торсван и не скрывала, что ее муж и есть тот самый писатель Травен, о котором столько написано и все до последней строчки «сплошные выдумки журналистов». Однако, сказала мадам де Торсван, что касается Августа Бибелье, то тут есть доля правды.

Оказывается, Травен познакомился с Бибелье в Роттердаме, - когда эмигрировал из Берлина по чужому паспорту. Вместе с Бибелье Травен и отправился в Мексику, они стали друзьями, естественно, у Бибелье от друга не было никаких секретов - жизнь и приключения Августа Бибелье и дали, одним словом, для Травена материал для нескольких романов, в том числе и для знаменитого «Корабля мертвецов». Но затем, вполне возможно и потому, что Бибелье узнал в некоторых героях книг своего друга самого себя, между ними произошла размолвка. Не исключено, что Бибелье в самом деле затем, в 1937 году, оказался в числе интербригадовцев под командованием Эрнста Дроога и воевал с фашистами под именем Цигельбреннера - в память о своем друге-писателе, некогда редактировавшем «Поджигатель кирпича». А Травен, в свою очередь, в память о друге взял себе в качестве литературного псевдонима первую букву его фамилии: «Б» - это, как выяснилось, и не Бруно, и не Борис, и не Боб, а Бибелье.

Во время беседы Хайдемана с мадам де Торсван (на что уж немецкий журналист, видимо, не рассчитывал совсем) в гостиную, очевидно из мезонина, спустился сам хозяин дома. Вот как Хайдеман описывает эту встречу.

«Травен спускается по лестнице в уютный холл с камином. Он среднего роста, седой. Мелкими, осторожными шажками он приближается ко мне и подает мне слегка дрожащую руку. Он приветлив, улыбается. Несмотря на очки, он плохо видит...»

Очевидно, Хайдеман все же в разговоре затронул эту щекотливую тему - сорокалетнее инкогнито Травена.

Писатель, как пишет Хайдеман, на это ответил так: «Вы должны меня понять. Моя жизнь принадлежит одному мне. Общественности принадлежат только мои книги». Очевидно, этим Травен выразил свою просьбу не разглашать его инкогнито и впредь. Хайдеман во всяком случае этот вопрос в своей статье обходил молчанием. Однако сам тон статьи - в высшей степени сдержанный, сухо-протокольный -невольно наводит на мысль о том, что, раскрывая не только имя писателя-невидимки, но и его местожительство, Хайдеман все же нарушил просьбу, а может, и собственное обещание.

Удивительно, но и это сообщение прошло практически незамеченным! То ли у «травенистов», как стали со временем называть литературоведов, специализировавшихся по творчеству этого выдающегося мексиканского (впрочем, почему мексиканского? С одинаковым успехом его можно назвать и немецким, и американским, и даже... шведским!) писателя, вызвал недоверие как раз этот сугубо протокольный тон статьи Хайдемана, то ли сам журнал не вызывал доверия у серьезных филологов... И статья Хайдемана была зачислена в разряд тех многочисленных псевдобиографий Травена, которые заполняли все газеты мира в течение сорока с лишним лет.

А спустя полтора года телеграфные агентства мира разнесли весть о том, что в Мексике в возрасте 79 лет скончался выдающийся писатель Травен Торсван Крове, написавший семнадцать романов под псевдонимом «Б. Травен». Сообщение было основано на интервью вдовы писателя, Росы Элены Лухан де Торсван, которое она дала журналистам. Из этого интервью явствовало, что Травен родился в 1890 году в Чикаго, в семье эмигрантов, выходцев из Швеции (вот почему он себя, выступая в роли фотографа Торсвана, называл шведом). С юных лет будущий писатель вел тяжелую жизнь бездомного бродяги, был юнгой, грузчиком, кочегаром, плавал на кораблях, курсировавших между Америкой и Европой, пока, наконец, не осел в Германии. Там, в Германии, он взял себе имя Рета Марута и основал журнал. «Всю свою жизнь, - заявила мадам де Торсван журналистам, - он был революционером и антифашистом. Его книги нацисты сжигали на кострах. Он всегда боролся против несправедливости, за переустройство мира».

Разъяснился, наконец, и вопрос об инкогнито писателя - сам Травен дал объяснение в своих записках: «Все это дело рук журналистов. Они сделали меня мифической личностью. Я же, избегая встречи с ними, оберегал лишь свой покой и уединение. Я ненавижу рекламную шумиху вокруг моих книг».

Так раскрылась тайна писателя-невидимки Травена.

Но до конца ли?

История третья: о математике Бурбаки, который... все же был?

Странно: чем больше я сижу над документами и размышляю над всей этой историей, тем все более загадочной она мне кажется. Неужели мистификация продолжается? Однако - документы! Факсимиле, официальные письма... Да и время, когда все это происходило... Но ведь Норберт Винер встречался с Фрейманом почти тогда же - спустя два года! Что могло измениться за эти два года? Голову можно свернуть над этим ребусом!

Итак, что же нам все-таки известно о Никола Бурбаки - легендарном математике, «Эвклиде XX века»?

«Под именем Никола Бурбаки известна группа ученых, поставивших себе целью дать систематическое изложение всей современной математики...» (профессор С. П. Капица).

«Бурбаки Никола - собирательный псевдоним, под которым группа

математиков во Франции выступает с попыткой осуществить идею, исходящую от Д. Гильберта, - обозреть различные математические теории с позиций формально-аксиоматического метода. В многотомном (и далеком от завершения) трактате Н. Бурбаки «Элементы математики», выходящем с 1939 г., развивается

формальная аксиоматическая система, которая по замыслу авторов должна охватить если не все, то главнейшие разделы математики как «частные аспекты общей концепции»... Группа образовалась в 1937 г. из бывших питомцев Высшей нормальной школы. Численность и состав группы не разглашаются...» (Большая Советская Энциклопедия).

«О том, кто именно скрывается за псевдонимом «Бурбаки», можно только догадываться: он, поскольку мне известно, никогда не был официально раскрыт...» (академик П. С. Александров).

Даже высокоэрудированная, всезнающая «Британская энциклопедия», решившая во что бы то ни стало снять завесу тайны с имени Никола Бурбаки и поручившая в связи с этим написать статью о мифическом математике редактору американского журнала «Математик ревьюз» Ральфу Боссу, известному своим умением добывать самую конфиденциальную и точную информацию, - и та потерпела поражение: Никола Бурбаки игнорировал все настойчивые просьбы «Б. Э.» дать хотя бы автограф с кратким изложением биографии, и «Б. Э.» вынуждена была «на самом высшем уровне» заявить, что знаменитый, гениальный математик - всего лишь миф «во плоти», если под плотью подразумевать фундаментальные труды, с завидной регулярностью выходящие под именем Никола Бурбаки. Никто и никогда его не видел, а все это - грандиозная мистификация, затеянная издателем Фрейманом во имя коммерческих целей.

Да, все дело, конечно, в этом издателе Фреймане. О нем, а вместе с ним и о Никола Бурбаки, рассказал впервые, видимо, Норберт Винер -«отец кибернетики», и этот рассказ, пожалуй, единственное более или менее достоверное свидетельство очевидца, если очевидцем можно признать самого Фреймана.

Вот что писал Винер:

«В Париже кто-то из преподавателей МТИ*6 познакомил меня с одним из самых интересных людей, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться - с издателем Фрейманом из фирмы «Герман и К°». Далее Винер описывает, кто такой Фрейман - полуиндеец, полумексиканец, дипломат и книгоиздатель. А вот суть: «Фрейман рассказал мне, что он зять прежнего издателя Германа, после смерти которого он оказался единственным членом семьи, захотевшим продолжить дело. Фрейман говорил о множестве уловок, к которым ему пришлось прибегнуть, чтобы добиться заключения издательских договоров с рядом научных обществ, и о том, как он использовал эти договоры для создания действительно серьезного издательства, настолько свободного от коммерческих соображений, насколько это вообще возможно для издательства.

Я уже раньше слышал о странной группе французских математиков, объединившихся под общим псевдонимом «Бурбаки»; псевдоним этот возник в результате мистификации, которую затеяли несколько студентов, начав писать книги и статьи под именем одного давно умершего французского генерала. Фрейман сказал, что практически организовал эту группу он и что теперь он же собирается расширить ее деятельность, поддержав создание нового вымышленного университета, названного в честь двух современных математических школ в Нанси и Чикаго: «Университет Нанкаго».

Мне показалось забавным принять участие в работе этой интересной группы. Я дал согласие Фрейману написать книгу*7, и мы скрепили договор за чашкой какао в соседней patisserie**8...»

В мемуарах Винера есть еще одно упоминание о Бурбаки: «Шварц занимался вопросами, очень сходными с теми, которыми я интересовался сам. Он обобщил еще дальше тот обобщенный гармонический анализ, которому была посвящена моя старая статья в «Акта математика». Шварц свел его к высоко абстрактным положениям, характерным для школы Бурбаки».

Речь здесь идет о Лоране Шварце.

Конечно, Норберт Винер относится к числу тех авторитетных и серьезных ученых, любое слово которых заслуживает самого высокого доверия. Значит, мистификация студентов? Но, позвольте, если строго следовать этой версии, то на «свет божий» должен был появиться гениальный математик Шарль Бурбаки, а не Никола! Хотя имя, конечно, можно и заменить... Вопрос в том, жил ли под этим именем (а может живет и до сих пор?) математик - Никола Бурбаки? На этот счет авторитетные справочники, энциклопедии и исследователи трудов Никола Бурбаки, включая и Норберта Винера, отвечают единодушным «нет». Категорическое «нет»...».

И снова я обращаюсь к факсимиле дарственной надписи: «Господину Грищенко-Капари в свидетельство моего уважения. Н. Бурбаки (временный проректор Эколь Нормаль Сюпериор)»...

Однако все по порядку. Лет пять-шесть назад, заинтересовавшись новейшими исследованиями и идеями в области биофизики, я побывал в нескольких лабораториях, где познакомился с

интереснейшими учеными, с их взглядами и работами, обещавшими принципиально новый подход к решению сложнейших задач биологии и медицины. Среди работ, которые мне были предоставлены и присланы затем, после посещения лабораторий, оказалась небольшая брошюра, изданная в Алма-Ате в 1968 году «О биологической сущности эффекта Кирлиан (Концепция биологической плазмы)». В числе авторов брошюры был и В. С. Грищенко - донецкий инженер-изобретатель, более близкое знакомство с которым «проявило» за «сумасшедшей» гипотезой биоплазмы не менее удивительную историю, своими истоками уходящую к Никола Бурбаки...

Судя по документам, дело обстояло так. Осенью 1944 г. вскоре после освобождения Парижа от немецко-фашистских оккупантов, в столицу Франции прибыла Советская военная миссия, в состав которой входил молодой офицер, отлично владеющий французским языком, -Владимир Сергеевич Грищенко.

В задачу Советской военной миссии, помимо всего прочего, входила и организация четырех госпиталей, в том числе и одного крупного - на 1200 мест, в самом Париже. Организация этого госпиталя и была поручена В. С. Грищенко.

Работы было очень много, и все же, пользуясь буквально каждой свободной минутой, Грищенко заканчивает статью, над которой начал работать еще у себя на родине - до войны. В Париже неожиданно представилась возможность издать статью на французском языке, познакомить с ней физиков, вернувшихся после оккупации в свои лаборатории и институты, и он спешил воспользоваться представившейся возможностью.

Брошюру, стремясь как можно точнее отразить суть идеи уже в самом заголовке, Грищенко назвал несколько старомодно, в духе XVIII века: «Четвертое состояние вещества (ни твердое, ни жидкое, ни газообразное), новейшее открытие». Понять суть идеи Грищенко можно из резюме - «формулы статьи», которую я позволю себе привести в несколько сокращенном виде:

«Кроме трех состояний вещества существует четвертое.

Безразлично, как именовать его - дадим ему название «эфирного состояния».

Аналогично трем другим состояниям, доступным нашему непосредственному восприятию (жидкому, твердому, газообразному), оно представляет собой сложное вещество, состоящее из отдельных частиц - атомов и молекул.

Четвертое состояние вещества может обладать энергией движения - магнитной, химической, волновой.

Весь мир, в том числе и организм человека, содержит кроме трех состояний вещества также и четвертое.

Париж, 1944 г.»

Современный читатель, более или менее знакомый с основами физики, без труда угадает в этом «четвертом состоянии вещества» плазму. Но тогда, в 1945 году, эта идея была откровением...

Брошюру, отпечатанную на ротапринте, Грищенко разослал по научным институтам Парижа и стал ждать реакции ученых. Скептических улыбок? Удивления? Увы, хотел того автор или нет, но очень уж многое в его брошюре, не только сам заголовок, вызывало скептическую улыбку. Например, краткий обзор основных теорий, которые так или иначе пытаются объяснить противоречивость природы электрона и которые автор решительно отметает категорическим заявлением о том, что «открытие четвертого состояния вещества делает ненужным все эти гипотезы». В том числе и знаменитую волновую механику Луи де Бройля - ну чем не курьез? Да, оснований для скепсиса, более того - даже для язвительной иронии брошюра с «новейшим открытием» давала предостаточно -это, видимо, понимал и сам ее автор. И вдруг письмо - вполне официальное, на университетском бланке:

«Эколь Нормаль, Сюпериор, 45, ул. Ульм, Парижский университет. 12 января 1945 года.

Дорогой месье.

Мы, в отсутствие г-на Брюа, к несчастью увезенного в Германию, с большим интересом читали Вашу брошюру «Четвертое состояние вещества»; мы оценили глубину и всепроникающие взгляды Вашей философии. Поэтому, желая поставить в известность наших студентов о последних достижениях науки, мы Вам будем весьма благодарны, если Вы согласитесь уточнить некоторые из Ваших мыслей в среду 21 января в 20 часов 45 минут. В это время наши студенты, объединенные в «Общество научной философии», обсуждают проблемы, которые им представляют наиболее выдающиеся ученые, откуда бы они ни прибыли.

Мы будем Вам весьма благодарны, если Вы. сообщите согласие как можно скорее г-ну Д. Ж. Диксмье - секретарю Научного философского центра (Высшая Нормальная школа, 45, ул. Ульм, Париж, 7), который занимается практической организацией таких конференций.

Уверенные, что Вы согласитесь - временный проректор Н. Бурбаки».

Конечно, если бы Грищенко был сам математиком, эта подпись в письме его, видимо, удивила бы. Или по крайней мере заинтересовала: автор «Элементов математики»? Правда, в то время Никола Бурбаки еще не пользовался такой шумной, всемирной и таинственной славой, какой его имя окружено сейчас, но все же уже тогда математикам это имя было известно достаточно хорошо.

Однако Грищенко обратил внимание не столько на фамилию совершенно неизвестного ему временного проректора Эколь Нормаль, сколько на сам факт приглашения: это уже о чем-то говорило!

На самом деле доклад автора гипотезы «четвертого состояния вещества» в Эколь Нормаль состоялся не 24 января, как говорилось в письме, а днем позже - 25-го. Накануне предполагавшегося выступления советского офицера к нему в госпиталь пришел молодой человек, представившийся ассистентом Никола Бурбаки, и передал извинения и записку от шефа.

В отличие от первого письма, записка была написана Бурбаки от руки и... от третьего лица! Больше того, как потом понял Грищенко, на этот раз Бурбаки подписался как... ассистент Бурбаки!

«Дорогой месье.

Месье Бурбаки, проректор Нормальной Высшей школы, просит Вас извинить, так как в среду, 21-го, он занят. Но желание посетить конференцию заставляет меня просить Вас прийти 25 января вместо 24-го в 20-45; ученик будет ждать Вас в холле и проводит в зал для конференций.

Еще раз прошу извинить за свободу в обращении с Вашим временем. Примите уверения и пр.»

И замысловатый в конце росчерк, в котором с трудом можно узнать подпись не более, не менее «Бурбаки», а ниже постскриптум:

«Ученик Эколь Нормаль Сюпериор - ассистент месье Бурбаки».

Ассистент, принесший письмо, весьма разговорчивый молодой человек, обратил все в шутку: шеф вообще склонен к шуткам, однако это очень серьезный ученый, довольно богатый, что, месье, как понимаете, позволяет быть, даже занимая высокий пост, несколько экстравагантным... И т. д.

Они пробеседовали о чудачествах проректора Эколь Нормаль и еще кое о чем с полчаса, на следующий день ассистент месье Бурбаки заехал за Грищенко и они отправились на заседание «Общества научной философии».

В Эколь Нормаль они приехали несколько раньше назначенного времени, и пришлось ждать проректора - без него заседание не начинали.

Когда проректор появился, его представили докладчику.

- Бурбаки, - пожимая руку, сказал проректор. - Очень рад, что вы откликнулись на наше приглашение.

Бурбаки оказался человеком лет тридцати пяти. Сухощавый, с глубоко посаженными черными глазами, с гладкими черными волосами. Корректный и уверенный тон и некоторая отдаленность от остальных ученых, стоявших у кафедры, говорили о том, что здесь, в Эколь Нормаль, Никола Бурбаки пользуется не только авторитетом, но и особым положеним.

Поздоровавшись, Бурбаки жестом указал Грищенко на кафедру, а сам сел за профессорский стол.

- Приступим, месье Грищенко, - сказал он. - Мы с нетерпением ждем вашего сообщения.

Я не буду здесь пересказывать суть доклада Грищенко на заседании «Общества научной философии» - это тема особая, которая может нас увести слишком далеко в сторону. Важно, что доклад выслушан с вниманием и... удивлением. Трудно сказать, что поразило собравшихся в конференц-зале Эколь Нормаль в тот вечер: смелость концепции? Загадочность этого самого «четвертого состояния»? Или нахальство докладчика, который смело отбросил в сторону едва ли не все фундаментальные положения физики? Но главное все же - что это такое? Четвертое состояние вещества...

На последний вопрос неожиданно для всех за автора гипотезы дал ответ в своем заключительном слове проректор - Никола Бурбаки. К сожалению, стенограммой его выступления на этом заседании «Общества научной философии» мы не располагаем, да и вряд ли она велась, поэтому я позволю себе передать только суть - по воспоминаниям самого В. С. Грищенко.

«Месье. Сегодня мы имели честь выслушать чрезвычайно интересное сообщение. Интересное прежде всего по философской концепции. Не будем слишком придирчивы к докладчику, не располагающему к настоящему времени экспериментальными доказательствами существования материи в четвертом состоянии -для нас важна уже сама мысль. Мысль, дающая чрезвычайно широкий простор научному поиску. Концепция о существовании четвертого состояния мне кажется настолько принципиально важной, что за ней следует закрепить, на наш взгляд, имя ее автора - месье Грищенко-Капари*9. Что же касается природы самого четвертого состояния вещества, то здесь сам собой напрашивается единственный вывод: мы имеем дело с плазмой»...

После заседания Бурбаки пригласил русского офицера на ужин, в свою квартиру в многоэтажном доме на бульваре Мальзерб.

«Мы опять беседовали о четвертом состоянии вещества, -вспоминает тот вечер Грищенко. - Бурбаки опять упорно развивал идею плазмы, опровергая, таким образом, мое положение, что «эфир», как я полагал, состоит из особых атомов. Позднее я эти атомы обозначил «иксом». Наша беседа с Бурбаки продолжалась около двух часов. Его очень интересовало внутреннее положение Советского Союза - он был восхищен победами Советской Армии. Если бы я знал, что нахожусь в гостях у гениального математика, я бы, разумеется, постарался запомнить все подробности встречи, К сожалению, я узнал, с кем встречался в сорок пятом году и кто предоставил мне возможность выступить в конференц-зале Эколь-Нормаль, позже - в 1965 году, когда мне случайно попался журнал со статьей «Эвклид XX века»...

На прощание Бурбаки подарил Грищенко свою книгу «Теория множеств», которая положила начало всемирноизвестной серии «Элементы математики». Уже дома, в здании миссии, Грищенко прочел на титульном листе посвящение: «Господину Грищенко-Капари - в свидетельство моего уважения. Н. Бурбаки (временный проректор Эколь Нормаль Сюпериор)». У них была еще одна встреча - на этот раз в Эколь Нормаль. И снова Бурбаки отстаивал свою точку зрения: «четвертое состояние вещества» - это не что иное, как плазма. Холодная плазма...

В 1967 году, с изумлением узнав, что статья «Эвклид XX века» в журнале «Наука и жизнь» - не курьез, что имя его старого друга всей прессой объявлено грандиозной мистификацией, Грищенко берется за перо. Он пишет воспоминания о своем пребывании в Париже и о встречах с Никола Бурбаки. Грищенко в это время жил уже в Донецке; там, в областной газете, он и опубликовал свои воспоминания.

Странными, неведомыми путями газета с его воспоминаниями попала во Францию, и вдруг однажды в дом донецкого инженера из французского посольства пришла объемистая посылка, в которой оказались 14 томов Полного собрания сочинений Никола Бурбаки. В один из томов была вложена записка: «В воспоминание о нашей встрече в 1945 году. Н. Бурбаки». Но почерк на этот раз был уже другой.

Что скрывалось за этой запиской! В самом деле ее написал, помня события в январе 1945 года, бывший проректор Эколь Нормаль, затем таинственным образом превратившийся в группу крупнейших математиков Франции, или записка написана одним из его учеников, получившим право подписываться именем Бурбаки? А может, это произошло потому, что к тому времени Никола Бурбаки уже не было в живых?

Возможно, ответ на эти вопросы нужно искать в «траурном извещении», разосланном в крупнейшие математические центры мира в 1969 году, в связи, как считают многие математики, с предполагаемым роспуском группы «Бурбаки». «Траурное извещение» получил и Математический институт им. В. А. Стеклова Академии наук СССР:

«Семейства Кантор, Гильберт, Нётер; семейства Картан,

Шевалье, Дьедонне, Вейль; семейства Брюа, Диксмье, Годеман, Самюэль, Шварц; семейства Демазюр, Дуади, Жиро, Вердье; семейства, фильтрующиеся вправо, и мадемаузели Адель и Идель с прискорбием сообщают о кончине господина Никола Бурбаки, соответственно их отца, брата, сына, внука, правнука и внучатого племянника, почившего в бозе 11 ноября 1968 года в день Победы в своем имении Нанкаго...»

Всеми математиками это шуточно-ироническое извещение было воспринято как весть о том, что группа Бурбаки распалась. Однако вскоре стало известно, что очередные тома «Элементов математики» будут продолжать выходить с прежней завидной регулярностью... А не скрывается ли за этой грустной иронией о похоронах Никола Бурбаки на кладбище «Случайных функций» и в самом деле траурное извещение о кончине основателя странной группы французских математиков, объединившихся под общим псевдонимом «Бурбаки»? Сопоставим фамилии «братьев, сыновей, внуков и правнуков» Никола Бурбаки с имеющимися у нас сведениями: Картан, Вейль, Дьедонне, Шварц уже ранее были известны в математическом мире как члены группы «Бурбаки». Брюа, как следует из письма самого Бурбаки к Грищенко, - увезенный оккупантами в Германию ректор Эколь Нормаль. А Диксмье - это ведь тот самый секретарь «Общества научной философии», о котором Бурбаки тоже писал в письме к Грищенко и с которым, как и с самим Бурбаки, Грищенко познакомили перед началом доклада!

Если к ироническому извещению о смерти Никола Бурбаки отнестись более серьезно и более внимательно, не трудно увидеть и другое: когда в 1946 году издатель Фрейман убеждал Норберта Винера вступить в корпорацию «Бурбаки», то «университет Нанкаго», о котором он упоминал как об очередной своей мистификации, имел под собой тоже вполне реальную почву - имение «господина Никола Бурбаки». Или наоборот? Свое имение Бурбаки назвал так по версии Фреймана, соединив названия двух университетов - в Нанси и в Чикаго? И не составляют ли все в этом случае перечисленные фамилии математиков в «траурном извещении» как раз тот самый состав корпорации «Бурбаки», о котором до сих пор математики лишь гадают?

Но так или иначе, а документы, письма проректора Эколь Нормаль к В. С. Грищенко заставляют все же думать, что Никола Бурбаки -отнюдь не миф, не мистификация студентов, а вполне реальное лицо. Другое дело, кто же создал корпорацию «Бурбаки» - издатель Фрейман, как он утверждает, или сам Никола Бурбаки, как следует из этой странной, загадочной истории с докладом донецкого инженера в Эколь Нормаль в январе 1945 года...

СОДЕРЖАНИЕ

О ДЕЛАХ СВЕРСТНИКОВ, О ДЕЛАХ СТРАНЫ

Мост через тысячелетия. Алла Мелик-Пашаева ... 96 Выращивать пшеницу на Луне? Галина Шпак . . . 105

ПРИКЛЮЧЕНИЯ И ФАНТАСТИКА

О фантастике - всерьез и с улыбкой. Виталий Бугров . 113

Человек, который был отцом Хама. Геннадий Прашкевич . 155

ИСКУССТВО ПОЗНАВАТЬ ИСКУССТВО

Характер поколения. Владимир Шапошников .... 173

Классика, которая всегда с тобой. Юрий Постнов . . . 181

ТВОЕ МНЕНИЕ?..

Ты - хозяин... Ты готов им быть? Борис Рябинин . . 201 В МИРЕ ИНТЕРЕСНОГО

Люди-мифы, или три истории с тремя вопросительными знаками. Юрий Яровой........219

ИБ

№ 244

СОБЕСЕДНИК Сборник для юношества Выпуск 3

Рисунки в тексте Э. Гороховского. Л. Шурица, Т. Янушевич Фотографии А. Зубцова, Э. Керзона, Ю. Полумискова Оформление художника Е. Зайцева Художественный редактор В. П. Минко. Технический редактор А. Н.

Тобух

Корректоры Л. П. Зверева, О. М. Кухно

Сдано в набор 1 июня 1977 г. Подписано к печати 1 ноября 1977 г. Формат 60Х84 1/16 бум. тип. № 1, 14,41 печ. л., 15,47 изд. л. МН 14036.

Тираж 30 000 экз. Заказ № 34.

Цена 65 коп.

Западно-Сибирское книжное издательство, Новосибирск, Красный

проспект, 32.

Полиграфкомбинат, Новосибирск. Красный проспект, 22.

Сканирование, распознавание, вычитка - Глюк Файнридера

1

* Н. М. Ядринцев. «Сибирь как колония». Спб., 1882, с. 2.

(обратно)

2

* Агрест - крыжовник (белорусск.)

(обратно)

3

* "Artificial intelligence" (англ.) - искусственный интеллект.

(обратно)

4

* И. А. Полетаев. «Трудный период» кибернетики и американские роботы». Вступ. статья к сб. «Человеческие способности машин». М., «Советское радио», 1971.

(обратно)

5

* Футурология - наука, занимающаяся вопросами прогнозирования развития цивилизации.

(обратно)

6

* Массачусетский технологический институт. (Ю. Я.).

(обратно)

7

s * Речь идет о книге по кибернетике. Вряд ли она могла войти в серию «Элементы математики».

(обратно)

8

** Кондитерская (франц.)

(обратно)

9

* Капари - фамилия В. С. Грищенко по матери. Под фамилией Грищенко-Капари во Франции и была издана его брошюра.

(обратно)

Оглавление

собеседник

СБОРНИК ДЛЯ ЮНОШЕСТВА

  О ДЕЛАХ СВЕРСТНИКОВ О ДЕЛАХ СТРАНЫ

Слово к юному читателю

Заметки к героической повести

Встреча поколений

Встреча с жизнью

Встреча с профессией

Встреча с собой

Их работа связана с хлебом.

Встреча с будущим

Не устоять сорнякам перед юными полеводами!

Встреча с увлечением

Умелые руки строителей...

ВСЯ ЖИЗНЬ В БОРЬБЕ

1. Начало вашей комсомольской юности.

2. Как спорили Вы о счастье?

3. Годы войны.

4. Вы на заслуженном отдыхе. Как Вам живется?

5. Ваши пожелания молодежи 70-х годов.

Когда урман оденется

Павел Петрович Бажов.

«За советскую правду!»

Сказ о сибирском Сусанине

Макар Игнатьевич Ступаков.

Иван Степанович Пешков.

Иван Савватеевич Чубыкин.

Антон Павлович Мацук.

А дело останется

Строптивый УСОРЕЗ

Следствие по делу о причинах

Следствие по делу о состоянии

Следствие по делу о последствиях

Вид с Берингийского моста

На «Ките, плывущем на север»

Когда заселили Приполярье?

Колумбы с берегов Байкала

В преддверии «грядущей борьбы»

Фантасты на Северном полюсе

Побывать на Луне!..

Медленное... стекло

Удачливый предок Кэйвора

Фиаско в Лос Амигос

«Лучшие умы ясно предвидели ее...»

ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ К ПУСКУ ГОТОВ!

ОТЗОВИСЬ!

Нужны ли нам писатели прошлого?

Театр в роли посредника

Режиссер не должен «умирать» в авторе

Помнить в себе человеческое!

Режиссер и актер в «Царе Федоре»

ТВОЕ МНЕНИЕ?

История первая: об инженере Швецове, который был... третьим?

История вторая: о писателе Травене, который оказался... заместителем наркома Баварской Советской Республики?

История третья: о математике Бурбаки, который... все же был?

СОДЕРЖАНИЕ

ИБ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg